Акупунктура, Аюрведа Ароматерапия и эфирные масла, Консультации специалистов: Рэйки; Гомеопатия; Народная медицина; Йога; Лекарственные травы; Нетрадиционная медицина; Дыхательные практики; Гороскоп; Правильное питание Эзотерика

Введение

Литература XIX в. и сегодня сохраняет своё значение ценнейшего вклада русского парода в мировую культуру Её роль в формировании человека, независимо от национальности, переоценить невозможно. Но неудивительно, что именно в России ей принадлежит особенное место – наставника и спутника читателя в его нравственно-эстетических исканиях.

Следующее за девятнадцатым двадцатое столетие в полной мере отдало дань своему предшественнику, с одной стороны, продолжив на его фундаменте строительство словесности, поражающей мир своей философской глубиной и художественным совершенством, а с другой – попытавшись оспорить её успехи.

В XX в. в России, которая строила социализм, подверглись пересмотру многие литературные традиции и законы, что привело к идеологическим и социологическим перекосам, в частности, к игнорированию необходимости внутренней свободы художника. В результате некоторые писатели (Ф. Достоевский, Н. Лесков и др.) вообще исключались из перечня классиков. Исследователи жизни и творчества других обходились без определяющих их творческую индивидуальность компонентов (Н. Гоголь, М. Лермонтов и др.)

В современных условиях знание особенностей художественной литературы как одного из видов искусства приобретает особенную ценность. Необходимость возвращения изящной словесности в сферу духовных интересов читателя может быть мотивирована и той ролью, какую она могла бы сыграть в становлении Личности, благотворно повлияв тем самым и на общественный климат. Острая потребность в этом видна невооружённым взглядом.

Ещё М. Горький в своё время советовал: «Читайте почаще Пушкина, это основоположник поэзии нашей и всем нам всегда учитель». Можно ли быть удовлетворённым, как выполняется сегодня совет писателя? Конечно же – нет! Но почему? Ведь миллионные тиражи книг классиков доступны самой широкой аудитории читателей?

Одну из причин ещё в позапрошлом веке назвал поэт князь Пётр Андреевич Вяземский: «Публика делится на два разряда, а именно читающих и читателей. Тут почти та же разница, что между пишущими и писателями. Нечего и говорить, что в том и в другом случае большинство на стороне первых». Низкая культура чтения, безусловно, – серьёзнейшее препятствие на пути овладения духовным богатством художественного наследия не только Пушкина, но и изящной словесности в целом, всей русской и мировой классики. От читающего к читателю – естественный путь духовного развития человека. Важно пройти его вовремя.

Предмет художественной литературы есть исследование внутреннего мира человека, его мировосприятия, нравственности, психологии, эстетики в процессе их становления, эволюции и функционирования. Изящная словесность даёт читателю материал для воссоздания в его воображении эстетически достоверного мира людей и окружающей обстановки во всём богатстве их связей, взаимозависимостей и взаимоотношений. «Отражательный» момент здесь играет куда меньшую роль, чем ему обыкновенно отводилась прежде. Художественный мир, созданный писателем, является, главным образом, продуктом его творческой работы, рождённым его талантом.

В свою очередь читатель должен понимать специфику художественной литературы, быть на уровне тех знаний и умений, что позволят ему войти в мир художника, адекватно воспринять и оценить его замысел. У него должно быть ясное представление о механизмах восприятия художественного текста.

Воображение, эмоции, интеллект, интуиция в совокупности способны обеспечить полноценное восприятие произведения.

Неучастие в процессе чтения хотя бы одного из этих компонентов уничтожает эстетический эффект. Преподавание литературы, опирающееся только на интеллект читателя, даёт минимум информации, оставляя в стороне духовное богатство художественного сочинения. Не механическое воспроизведение заученного, а сотворчество – единственно возможный путь постижения художественной литературы.

Русской литературе возвращаются в их истинном виде не только имена и книги, возвращается, быть может, самое драгоценное – право свободно выбирать, свободно читать и интерпретировать художественные произведения в одной только зависимости от личных духовных потребностей, желаний, вкусов и предпочтений. Ф.М. Достоевский был прав: «Художественностью пренебрегают только лишь необразованные и туго развитые люди, художественность есть главное дело, ибо помогает выражению мысли выпуклостию картин и образа, тогда как без художественности, проводя лишь мысль, производим лишь скуку, производим в читателе незаметливость и легкомыслие, а иногда и недоверчивость к мыслям, неправильно выраженным, и людям из бумажки».

Литература первой половины XIX в. постоянно привлекала и продолжает привлекать внимание учёных, педагогов, читателей. Их усилиями создано множество работ, представляющих всё многообразие талантов, видов и жанров искусства слова.

И вот ещё одна книга – учебное пособие. Авторы учебников принимают на себя обязательство полного, всестороннего, подробного рассмотрения особенностей литературного процесса, оригинального художественного дарования, своеобразия мировоззрения, жизненного и творческого пути прозаиков, поэтов, драматургов. Автор же учебного пособия может обратиться к изучению какой-то одной или нескольких сторон изучаемого материала.

Предлагаемая книга построена по принципу компендия, т. е. сжатого суммирующего изложения основных моментов проблематики и поэтики литературы первой половины XIX в.

Рекомендуемое пособие даст нужный эффект в том случае, если перед чтением того или иного раздела будет прочитано (перечитано, что лучше) художественное произведение, о котором в этом разделе идёт речь.

В пособии – две части. В первой рассматривается движение русской словесности в период 1801–1825 и 1826–1850 гг. Здесь содержится историко-литературный обзор периода, после чего в разделах – поэзия, драматургия, проза – даются литературные портреты наиболее видных писателей изучаемого времени.

Вторую часть составляют монографические главы: А.С. Пушкин, Н.В. Гоголь, М.Ю. Лермонтов, В.Г. Белинский, А.И. Герцен.

Завершается пособие библиографическим разделом.

Глава о М.Ю. Лермонтове написана доцентом М.А. Канунниковой.

Часть 1

Историко-литературный обзор (1801–1825)

11 марта 1801 г. в результате дворцового переворота был убит император Павел I. На престол вступил его сын – Александр I.

История сохранила за Павлом репутацию самодура, человека холодного, жестокого и мстительного. Робкие попытки упорядочить отношения крестьян и помещиков обернулись укреплением крепостного права. Именно при нём начался процесс бюрократизации: уже через тридцать лет многие дворяне предпочитали карьеру чиновника любой другой.

Совсем иным человеком был Александр I. Старший любимый внук Екатерины II, он получил европейское воспитание и образование. С ним занимались швейцарский политический деятель Ф. Лагарп, приверженец идей французского Просвещения, и М.Н. Муравьёв, человек весьма образованный, либеральных политических взглядов, писатель сентиментального направления. Неудивительно, что Александр I вступил на престол с благими намерениями. Он открыто признавался в своих симпатиях к идеям Великой французской революции, в ненависти к деспотизму и любви к свободе. Одним из первых документов, принятых им, был Указ о вольных хлебопашцах, призванный облегчить положение крепостных крестьян.

Со временем своим ближайшим соратником он избрал М.М. Сперанского, высокообразованного, талантливого человека, предложившего смелый план преобразования государственного устройства России.

Александр I способствовал развитию образования в России. При нём были открыты университеты в Казани, Харькове, Дерпте и Петербурге. Одной из их целей была подготовка учителей для открывавшихся гимназий и приходских школ.

Впоследствии А.С. Пушкин высоко оценил эти первые шаги нового императора, назвав их: «Дней Александровых прекрасное начало».

Увы! Этот период усилий, направленных на всестороннее улучшение русской жизни, длился недолго. Одним из препятствий явилась череда войн, в которую Россия вступила в 1805 г. и которая длилась с небольшими перерывами десять лет.

Центральным событием первой четверти XIX в. стала Отечественная война 1812 г. Она сыграла большую роль в пробуждении и прогрессе общественного сознания всех слоёв российского населения. У А.С. Грибоедова в плане ненаписанной трагедии «1812 год» есть такой эпизод. Один из персонажей, крестьянин, участник войны, вернувшись домой, вновь становится собственностью своего помещика, который жестоко наказывает его за ничтожную провинность. Но теперь чувство проснувшегося человеческого достоинства не позволило ему стерпеть унижения, и он повесился.

Именно с событиями 1812 г. закономерно связывается начало декабристского движения.

Но на Александра I военные события оказали отрицательное воздействие. Резко изменилась внешняя политика России. В 1815 г. русский царь возглавил «Священный союз», созданный государствами – победителями Наполеона и преследовавший сугубо реакционные цели. Кардинально изменились взгляды Александра на дальнейшее развитие собственной страны. Вынужден был уйти в отставку и сослан Сперанский. Фаворитом царя стал генерал Аракчеев, грубый солдафон, «прославившийся» созданием военных поселений.

Тем временем в России, начиная с 1816 г., стали возникать тайные общества. В их состав входили молодые образованные люди, в основном офицеры, участники Отечественной войны, в большинстве своём будущие декабристы. Их цель была «содействовать в благих начинаниях правительству в искоренении всякого зла в управлении и в обществе».

«Союз Спасения» (так называлось это общество, под руководством Никиты Муравьёва, сына воспитателя Александра I) разрабатывал проект конституционного правления в России. Это отнюдь не противоречило намерениям царя, в эти годы многократно выступавшего с обещаниями даровать русскому народу конституцию. Речи эти так и остались речами (вспомним эпиграмму Пушкина «Сказки. No?l»). Тем временем «Союз Спасения» стал именоваться «Союзом Благоденствия» и обсуждал уже не только мирные пути преобразования России. Но единогласия в среде этого «Союза» не было, что и привело его к распаду. В 1821 г. возникли новые союзы – Северный под руководством Н. Муравьёва и Н. Тургенева и Южный – во главе с П. Пестелем.

19 ноября 1825 г. Александр I скончался. Кому быть царём? Первым претендентом был брат покойного Константин. Но он жил в Варшаве, был женат на полячке и еще в 1822 г. отказался от престолонаследия. После некоторого замешательства престол согласился принять Николай, следующий по возрасту брат умершего.

Этим кратким междуцарствием воспользовались члены Северного союза. 14 декабря 1825 г. они вывели на Сенатскую площадь в Петербурге послушные им войска. К этому времени Н. Тургенева во главе Союза заменил К. Рылеев, сторонник решительных действий. У заговорщиков был достаточно мирный план: просить Государственный Совет и Сенат образовать временное правительство, а затем собрать Земскую думу. Но осуществить его не удалось. Выступление было подавлено. В итоге суда и следствия пятеро декабристов – М.П. Бестужев-Рюмин, П.Г. Каховский, С.И. Муравьёв-Апостол, П.И. Пестель, К.Ф. Рылеев – были повешены, 121 осуждён на каторгу, тюремное заключение, ссылку в Сибирь. Обращает на себя внимание жестокость расправы, никак не соответствовавшая вине осуждённых.

Итоги царствования Александра I оказались печальными. Большинство его благих внутриполитических реформ не осуществилось. Россия оставалась феодальной страной со слабо развитой экономикой, отсталой инфраструктурой. Декабристы, которые фактически пытались реализовать многие из его начинаний (конституцию в первую очередь), потерпели неудачу. «Дней Александровых прекрасное начало» не оправдало ожиданий.

Русская словесность (1801–1825)

Население России в начале XIX в. составляло около 50 млн человек. Половина из них были крепостными крестьянами, принадлежавшими помещикам, – дворовые, барщинные, оброчные. 15–17 млн крестьян являлись собственностью государства – казённые и дворцовые. Грамотных среди крестьян было 3–4 %. Оставшиеся 8-10 млн человек – это священники, помещики, чиновники, купцы, военные (офицеры), царь и его приближённые.

Такая демография объясняет в литературной жизни той эпохи её полемический характер. Важным объектом полемики был язык литературных произведений. Одни литераторы исповедовали демократический характер развития языка, считая, что он должен быть понятным каждому русскому. Большую роль в утверждении этой позиции сыграла языковая реформа Н.М. Карамзина. Её цель была в сближении литературного языка с разговорным, в намерении создать один язык «для книг и для общества, чтобы писать как говорят и говорить как пишут». Карамзин подверг критике учение М.В. Ломоносова о трёх штилях, ввёл в русский язык новые слова – человечный, промышленность, общественность, будущность и т. п., расширил круг значений уже бытовавших в языке слов – образ, отношение, тонкость и т. п. Он стремился избавляться от устаревших слов, упрощал конструкцию предложения.

Другие ратовали за сохранение старых, классицистических норм русской литературной речи.

Главным оппонентом Карамзина выступил А.С. Шишков, государственный деятель, адмирал, писатель, с 1813 г. – президент Академии наук.

Его труд – «Рассуждение о старом и новом слоге российского языка» – убеждал читателя, что современный русский язык остаётся прежде всего продолжением церковно-славянского языка. Шишков отвергал попытки обновления лексики и синтаксиса современной литературной речи. Литераторы, разделявшие его убеждения, образовали в 1811 г. литературное общество «Беседа любителей русского слова». В его состав вошли Г.Р. Державин, А.А. Шаховской, П.А. Ширинский-Шихматов, Д.И. Хвостов и другие.

На своих чинных, подобных министерским, заседаниях члены «Беседы» рассуждали о развитии российской словесности, полагая её основными жанрами в будущем – архаическую хвалебную оду, религиозную поэму, некоторые сочинения на историческую тему.

Шишков и его единомышленники вели борьбу с карамзинистами. С большим энтузиазмом была ими воспринята комедия А.А. Шаховского «Урок кокеткам, или Липецкие воды», высмеивавшая литературных противников. В.А. Жуковский именовался в «Беседе» не иначе, как «балладник Фиалкин». Не гнушались здесь и политическими намёками. Так, Шишков заподозрил Карамзина в революционных намерениях, хотя сам автор «Бедной Лизы» уже утратил интерес к этой полемике и был погружен в работу над «Историей государства Российского», труда, которому суждено будет сыграть эпохальную роль в духовном становлении русского общества.

Не молчали и оппоненты «Беседы». В 1815 г. возникло литературное общество «Арзамас», в состав которого вошли В.А. Жуковский, К.Н. Батюшков, П.А. Вяземский, Василий Львович и Александр Сергеевич Пушкины, А. Измайлов и др. Условием вступления в «Арзамас» было сочинение и торжественное произнесение надгробной речи одному из членов «Беседы». В состав «Арзамаса» вошли весёлые и остроумные люди, каждому из которых присваивалось шутливое прозвище: Вяземский – Асмодей, А.С. Пушкин – Сверчок, Батюшков – Ахилл (Аххил – намёк на тщедушное телосложение, малый рост и болезненность поэта). Своим главным оружием в борьбе против шишковистов в «Арзамасе» избрали пародию. Батюшков и Измайлов написали эпико-лиро-комико-эпородический гимн «Певец в беседе славянороссов». Целая программа критики и отрицания тезисов «Беседы» изложена в сатирической поэме Батюшкова «Видения на берегах Леты». Со страниц журналов то и дело летели в адрес «губителей русского слова», так называли своих оппонентов арзамасцы, иронические реплики: «Хорошилище идет в мокроступах по гульбищу из ристалища на позорище», т. е. по-русски: «Франт идёт в калошах по бульвару из цирка в театр».

В 1816 г. скончался Г.Р. Державин – прекратилась и деятельность «Беседы». За отсутствием противника недолго просуществовал и «Арзамас».

Итог «битвы» «Беседы» и «Арзамаса» много лет спустя подвёл В.Г. Белинский, приветствовавший победу карамзинского направления, которое «вывело юный русский язык на большую, ровную дорогу из дебрей, тундр и избитых проселочных дорог славянизма, схоластизма и педантизма; он (Карамзин) возвратил ему свободу, естественность, сблизил его с обществом».

К французскому просветительству, оказавшему влияние на духовное развитие русского общества во второй половине XVIII в., присоединилась в начале XIX в. немецкая классическая философия – Кант, Гегель, Шеллинг. Учителя Пушкина и Гоголя (Куницын и Белоусов) рекомендовали своим воспитанникам «Феноменологию духа» Гегеля. В жизни столичного дворянства свою роль сыграли масоны – тайные ложи «Загадки сфинкса», «Соединённые друзья» и т. п. Может быть, декабристские организации в своё время не обратили на себя внимания ещё и потому, что секретные общества и собрания были в России первой четверти XIX в. в порядке вещей.

Хотя в России и существовала Академия наук, сами науки, во всяком случае естественные, были развиты слабо и заметного влияния на русскую жизнь не оказывали.

Процветала журналистика. В начале века в стране издавалось одновременно свыше сорока журналов. По меткому выражению В.А. Жуковского – «в России всё зажурналилось». И хотя жизнь большинства изданий была недолгой, они засвидетельствовали очевидное оживление общественной мысли и литературы.

Наиболее содержательным и авторитетным был журнал, созданный Н.М. Карамзиным, – «Вестник Европы» (1802–1830). Здесь печатались В.А. Жуковский, А.С. Грибоедов, А.С. Пушкин. Деятельность журнала была высоко оценена В.Г. Белинским. Привлекал внимание «Русский вестник» (1808–1820) под редакцией С.Н. Глинки. В разное время функционировали «Московский Меркурий» (1803) П.И. Макарова, «Цветник» (1809–1810) А.П. Бенитцкого, «Журнал российской словесности» (1805), в котором участвовал И.П. Пнин, «Московский зритель» (1806) П.И. Шаликова и др.

Благодаря журнальному обилию и разнообразию русские писатели имели возможность свободного выражения своих творческих индивидуальностей. Вероятно, ещё и поэтому в истории русской литературы начало столетия занимает особое, уникальное место. На протяжении четверти века в России сосуществовали – сотрудничали и противоборствовали – сразу несколько литературных направлений: классицизм, сентиментализм, пред-романтизм, романтизм, просветительский реализм. И ещё в допушкинское время в творчестве И.А. Крылова и А.С. Грибоедова обнаружили себя элементы того великого русского реализма, который принесёт нашей литературе мировую славу. Своеобразный литературный перекрёсток, каким оказалось начало века, предопределил то многообразие творческих индивидуальностей, эстетических систем и талантов, которыми всегда отличалась в дальнейшем русская литература.

Сентиментализм в XIX в. ярче всего проявился в драматургии – В. Ильин («Великодушие, или Рекрутский набор»), В. Фёдоров («Лиза, или Следствие гордости и обольщения»). Наибольшей популярностью пользовались у зрителей трагедии Владислава Александровича Озерова (1769–1816) – «Ярополк и Олег», «Эдип в Афинах», «Фингал», «Дмитрий Донской», «Поликсена». Своеобразие пьес писателя удачно охарактеризовал

В.Г. Белинский: «В трагедиях Озерова преобладающий элемент – сентиментальность. По форме же они – сколок с французской трагедии». Действительно, приметы классицизма у драматурга налицо: три знаменитых единства, героические монологи, пафосная речь героев. Но персонажи его были сверх меры чувствительны, в кульминационные моменты находясь на пороге рыданий, а иногда переступая его:

Бессмертный Озеров, ты сердца знал пучину,

Ты Старна сотворил, Эдипа и Мойну.

Душа моя болит за Ксению твою;

Над Поликсеною из сердца слёзы лью…

так живописал свои впечатления от героев Озерова известный поэт А.Ф. Воейков. В «Записках современника» театральный деятель того времени С.П. Жихарев вспоминал: «Я в восторге. У нас не слыхано и не видано такой театральной пьесы, которою завтра будет потчевать публику Озеров. Роль Дмитрия превосходна от первого до последнего стиха. Какое чувство и какое выражение. Стоя у кулисы… я плакал, как ребёнок, да и не один; мне показалось, что сам Яковлев (актёр, игравший главную роль. – Л.К.) в некоторых местах своей роли как будто захлёбывался и глотал слёзы».

Но время сентиментализма в XIX веке оказалось недолгим. К середине 1810-х г. он прекратил своё существование. Трагедии Озерова, несмотря на успех у публики, не продлили жизни этого направления. А.С. Пушкин, хотя и писал в «Евгении Онегине»: «Там Озеров невольны дани // Народных слёз, рукоплесканий //С младой Семёновой делил», считал его «очень посредственным» писателем.

Беспрестанные насмешки, карикатуры, пародии, комедии, эпиграммы ускорили кончину сентиментализма, над могилой которого современники начертали эпитафию:

Под камнем сим лежит Эраст Чертополохов.

Скончался в середу от слёз, любви и вздохов.

Поэты-радищевцы

В 1801 г., после возвращения А.Н. Радищева из ссылки, вокруг него сложился кружок молодых единомышленников – «Вольное общество любителей словесности, наук и художеств», в которое входили И.П. Пнин, В.В. Попугаев, И.М. Борн, А.Х. Востоков и др. В истории литературы они известны как поэты-радищевцы. У них был свой журнал «Северный вестник» и альманах «Свиток муз». В разное время с «Вольным обществом…» сотрудничали Н.И. Гнедич, К.Н. Батюшков и другие литераторы.

Мировоззрение и деятельность поэтов-радищевцев носили просветительский характер. Они были убеждёнными последователями и наследниками как французского, так и русского Просвещения XVIII в. Члены «Вольного общества…» ратовали за уважение к человеческой личности, за строгое соблюдение законов, за справедливый суд. Гражданин, по их убеждению, имел право свободно мыслить и безбоязненно утверждать Истину и Добродетель.

В известной степени поэты-радищевцы были близки сентиментализму с его человеколюбием и стремлением к справедливости. Правда, уже к началу века сентименталисты утратили чувство меры и некоторые их произведения отличались слащавостью. В книге «Путешествие в Малороссию» её автор, князь П.И. Шаликов, такой увидел картину сельской жизни: «Для друга человечества и природы есть неизъяснимое удовольствие в чистом веселии чистосердечных поселян… Там раздавались нежные свирели, здесь громкие песни… Мы ходили везде и веселились со счастливыми поселянами. Добрый помещик радовался искренно счастию их и разделял его с ними в чувствительном своём сердце».

Но более чем к сентиментализму поэты-радиoевцы были привержены традициям классицизма. Их излюбленными поэтическими жанрами стали ода, послание, эпиграмма. Они успешно работали и в публицистике. Следуя за автором «Путешествия из Петербурга в Москву», его ученики и последователи оказались более умеренны и осторожны и уповали не столько на революционные выступления народов, сколько на мирные преобразования.

Но к 1807 г. даже умеренный демократизм «Вольного общества…» стал привлекать к себе недоброжелательное внимание, и вскоре оно прекратило своё существование.

Сделанное поэтами-радищевцами должно быть оценено как интересный и значительный опыт в развитии русской гражданской поэзии.

«Вольное общество…» возродилось в 1816 г. и просуществовало до 1825 г. Однако с тем, что действовало в начале века, его объединяло только название.

И.П. Пнин (1773–1805)

Немало горя пережил Иван Петрович Пнин из-за своего происхождения. Он был незаконнорожденным сыном фельдмаршала Н.В. Репнина.

Видимо, по настоянию отца он пытался сделать военную карьеру, но в 1797 г. оставил государственную службу. Он вернулся к ней уже на гражданском поприще, после смерти Павла I в 1801 г. Огромное влияние на него оказала личность и деятельность А.Н. Радищева. Он успел познакомиться с ним незадолго до его смерти.

Итак, Радищева не стало!

Мой друг, уже во гробе он!

То сердце, что добром дышало,

Постиг ничтожества закон;

Уста, что истину вещали,

Увы! Навеки замолчали.

И пламенник ума погас;

Сей друг людей, сей друг природы,

Кто к счастью вёл путем свободы,

Навек, навек оставил нас.

Уважение и авторитет, которыми пользовался И.П. Пнин среди членов «Вольного общества любителей словесности, наук и художеств», сделали его президентом этого общества.

Стихи Пнина написаны в том же классицистическом духе, что и произведения его соратников по «Вольному обществу…». Его основное произведение – ода «Человек», исповедующая гуманистические идеи. Популярным публицистическим сочинением был его «Опыт о просвещении относительно России». О характере и направленности этого труда свидетельствует тот факт, что нераспроданная часть тиража «Опыта» была конфискована, а второе издание запрещено.

Ранняя смерть помешала реализоваться разносторонним дарованиям этого незаурядного человека.

В.В. Попугаев (1778/9-1816)

Деятельность Василия Васильевича Попугаева была разнообразной и интенсивной.

Он писал художественную прозу (повесть «Аптекарский остров, или Бедствия любви», 1800), стихи (сборник «Минуты муз», 1801), публицистические трактаты (очерки «Негр», 1801; «О благоденствии народных обществ», 1807). Только почти через 150 лет был опубликован его труд «О рабстве и его начале и следствиях в России».

Одним из лучших стихотворений Попугаева было «Воззвание к дружбе»:

Дружба! Дар небес бесценный.

Утешитель жизни сей!

Ниспустись на мир сей бренный,

Дай покой вселенной всей.

Активно участвовал Попугаев и в общественной деятельности, в течение многих лет работая в Комиссии по составлению законов. Однако его радикализм и последовательность в отстаивании своих убеждений сослужили ему недобрую службу Основатель и активный участник «Вольного общества…», он к 1811 г. был вытеснен из него сторонниками более умеренных взглядов, а через год уволен и из Комиссии. «Дней Александровых прекрасное начало» давно закончилось.

И.М. Борн (1778–1851)

Литературная деятельность Ивана Мартыновича Борна была непродолжительна, и его литературное наследие невелико. В прозе – это «Эскиз рассуждения об успехах просвещения», в поэзии – несколько стихотворений, в разное время напечатанных в альманахе «Свиток муз».

Одно из основных его произведений «На смерть Радищева. К О(бществу) л(юбителей) и(зящного)». Обращение в стихах прерывается в нём рассуждениями в прозе: «Друзья! Посвятим слезу сердечную памяти Радищева. Он любил истину и добродетель. Пламенное его человеколюбие жаждало озарить всех своих собратьев сим немерцающим лучом вечности; жаждало видеть мудрость, воссевшую на троне всемирном. Он зрел лишь слабость и невежество, обман под личиной святости – и сошёл во гроб. Он родился быть просветителем, жил в утеснении – и сошёл во гроб. В сердцах благодарных патриотов да сооружится ему памятник, достойный его!

Ты в сферах неизвестных скрылся

От бренных глаз земных;

Но смерти нет! Ты там явился

В кругу существ иных.

Другие чувства, ум и воля

Там исполняют дух:

Стократ блаженнее днесь доля

Твоя, бессмертный дух!

Сентябрь 1802

Современники высоко ценили также стихотворение Борна «Ода к истине». В дальнейшем он издал книгу «Краткое руководство к российской словесности» (1807), после чего занятия литературой прекратил, поступил на государственную службу, а в конце жизни, уже будучи в отставке, «провёл старость свою привольно в путешествиях по разным странам Европы».

А.Х. Востоков (1781–1864)

Филологи знают Александра Христофоровича Востокова как автора научных трудов: «Опыт о русском стихосложении» (1812), «Рассуждение о славянском языке» (1820), «Описание русских и славянских рукописей Румянцевского музея» (1842). Ему принадлежат также две «Русские грамматики», издание «Остромирова Евангелия» (1843) и др.

Менее известно, что в молодости Востоков был деятельным членом «Вольного общества любителей словесности, наук и художеств», писал стихи и даже издал их целую книгу: «Опыты лирические и другие мелкие сочинения в стихах» (1805–1806). Критика с одобрением отозвалась об этом сборнике, назвав его «приятным подарком российской словесности» и особенно выделив «Оду достойным» и «К строителям храма познаний».

Не так популярны были повести в стихах «Светлана и Мстислав», «Певислад и Зора». В 1820-х гг. внимание публики привлекли переводы Востоковым арабских народных песен.

Будучи знатоком теории русского стиха и оставаясь в пределах классицистической поэтики, Востоков выделялся среди поэтов-радищевцев благодаря разнообразию ритмического рисунка своих стихотворений, богатству форм и приёмов стихосложения (белый и вольный стих, изощрённость фоники и т. п.).

И.А. Крылов (1769–1844)

Иван Андреевич Крылов родился в семье армейского офицера в Москве. Ему не исполнилось ещё и десяти лет, когда умер отец, оставивший семью без средств к существованию. Мальчик был вынужден поступить на службу в Казённую палату.

Литературные интересы Крылова обнаружились рано. В двадцатилетием возрасте он уже издавал сатирический журнал «Почта духов». Его первая пьеса – «Кофейница» – была написана пятью годами ранее. Драматургии Крылов отдал много времени и сил. Его пьесы «Модная лавка» и «Урок дочкам» (1807) пользовались большой известностью. Пробовал он свои силы и в прозе (повесть «Каиб», 1792). Однако своё истинное призвание Крылов нашёл в другой области литературы.

В литературном процессе конца XVIII – начала XIX в. молодой автор занимал независимую позицию. Он иронически относился к сентиментализму. Идиллическое приукрашивание действительности вызывало у него откровенное неприятие: «Сельские наши жители коптятся в дыму, и надо быть страшным охотником до романов, чтобы сплести шалаш какому-нибудь Ивану из миртовых и розовых кустов».

Сложные отношения у Крылова были с классицизмом. Формально он примыкал к «староверам» и входил в «Беседу любителей русского слова» адмирала А.С. Шишкова, чем, кстати, они немало гордились. Но, с другой стороны, Крылов – автор злой пародии на классицистов в повести «Каиб». К лозунгам и архаическим установкам «Беседы» он относился с полным равнодушием. Однако к бездарным виршам членов этого общества был беспощаден. Его басня «Дементьева уха» откровенно направлена против «сочинений» графа Хвостова. Крылов шёл своей дорогой, и это был путь к реализму, ярче всего проявивший себя в языке его произведений.

С 1808 г. основным поэтическим жанром у Крылова выступает басня. Когда его спросили, отчего он предпочел басни другим жанрам, последовал ответ: «Этот род понятен каждому: его читают и слуги, и дети».

В образах животных и вещей у Крылова без труда угадываются характерные типы людей и отношения между ними. В маленьких стихотворениях баснописец сумел создать исчерпывающе полные ситуации и характеры. Подчёркнутая условность жанра не мешала поэту откликаться на актуальные проблемы и события своего времени: отношения помещиков и крестьян («Листы и корни»), Отечественную войну 1812 года («Волк на псарне») и др.

Важнейшей чертой басен Крылова была их народность, что единодушно признавали его главной заслугой представители самых различных школ и течений. Н.В. Гоголь утверждал, что «звери у него мыслят и поступают слишком по-русски… всюду у него Русь и пахнет Русью». Это обстоятельство позволило Крылову занять достойное место в богатой мировой басенной традиции. Обращаясь к сюжетам и мотивам Эзопа, Лафонтена, Лессинга и других мастеров басенного жанра, он сумел сохранить неповторимость своей творческой индивидуальности.

Не менее важным и значительным достоинством крыловских басен является заключённая в них сила художественного обобщения, что особенно наглядно обнаруживается в произведениях, осмеивающих общечеловеческие слабости и пороки. Не случайно многие образные выражения баснописца по сей день бытуют в языке как пословицы и поговорки: «Ай, Моська, знать она сильна, что лает на слона», «У сильного всегда бессильный виноват», «А Васька слушает да ест», «А ларчик просто открывался», «Кукушка хвалит петуха за то, что хвалит он кукушку», «А вы, друзья, как ни садитесь, все в музыканты не годитесь», «Слона-то я и не приметил», «Недаром говорится, что дело мастера боится» и многие-многие другие.

Басни Крылова содержат в себе сильный нравственный и эмоциональный заряд, который ещё усиливается благодаря их разговорной интонации и предельно простому языку.

Среди высоких художественных достоинств басен Крылова обращает на себя внимание ритмическое богатство и разнообразие его стиха. Он умел талантливо нарисовать стихом и прерывистую скачку обоза —

Пустился конь со всех четырёх ног

На-славу;

По камням, рытвинам, пошли толчки,

Скачки,

Левей, левей, и с возом – бух в канаву! —

и пожирающего свою добычу Кота, который «мурлыча и ворча, трудится над курчонком», и наглую ленивую свинью, которая «глаза продравши, встала и рылом подрывать у дуба корни стала», и неуклюжие движения медведя, оказывающего «услугу» Пустыннику: «…у друга на лбу подкарауля муху, // Что силы есть – хвать друга камнем в лоб!»

Басня, как правило, – сатирический жанр. У Крылова – широкий круг общественных ситуаций и типов, против которых обращена его сатира: «Лев на ловле», «Рыбья пляска», «Слон на воеводстве» и др. Недаром персонаж «Горя от ума» сетовал:

А если б между нами,

Был цензором назначен я,

На басни бы налег; ох! Басни, смерть моя!

Насмешки вечные над львами! над орлами!

Кто что ни говори, —

Хотя животные, а все-таки цари.

Но в художественном отношении с ними все же не сравнить произведения на общечеловеческие темы: «Лжец», «Стрекоза и муравей», «Ворона и лисица», «Слон и Моська» и др.

Популярность басен Крылова была необыкновенной во всех слоях русского общества. Если обычный тираж художественной книги в те годы составлял около двух тысяч экземпляров, то басни Крылова многократно переиздавались и пятитысячным тиражом.

Успех басен Крылова достойно оценил В.Г. Белинский: «Всякий человек, выражающий в искусстве жизнь народа… всякий такой человек, есть явление великое, потому что он своею жизнью выражает жизнь миллионов. Крылов принадлежит к числу таких людей. Он – баснописец, – но это ещё не важно; он поэт, но и это ещё не даёт патента на великость: он баснописец и поэт народный – вот в чём его великость… В этом же самом заключается и причина того, что все другие баснописцы, пользовавшиеся не меньшею Крылова известностью, теперь забыты, а некоторые даже пережили свою славу. Слава же Крылова все будет расти и пышнее расцветать до тех пор, пока не умолкнет звучный и богатый язык в устах великого и могучего народа русского».

Справедливость этой оценки очевидна и сегодня.

Литература

Коровин В.И. Поэт и мудрец. Книга о Крылове. М., 1996.

И.А. Крылов в воспоминаниях современников. М., 1982.

Степанов Н. Л. Крылов. Жизнь и творчество. М., 1958.

Предромантизм

В русской литературе начала XIX в. были сделаны попытки заявить о новом литературном направлении, дать ему имя. Но время шло. И ещё в середине 1810-х гг. П.А. Вяземский сетовал: «Романтизм как домовой, многие верят ему; убеждение есть, что он существует; но где его приметить, как обозначить его, как наткнуть на него палец?» Но слово было сказано, и романтизм быстро и надолго занял свое особое положение в русской словесности. По сию пору, впрочем, длятся споры о К.Н. Батюшкове. Кто он? «Чистый» романтик? Или «тянет» только на пред-романтика? Вряд ли подобный спор имеет какое-либо значение. Можно только с уверенностью утверждать, что именно поздний Батюшков много способствовал, вслед за В.А. Жуковским, укоренению романтизма в отечественной литературе.

А.Ф. Мерзляков (1778–1830)

Многогранная деятельность Алексея Фёдоровича Мерзлякова – поэта, переводчика, критика, педагога – связана с Московским университетом, который он окончил, а затем с 1804 по 1830 г. был его профессором.

Мерзляков активно участвовал в литературной жизни своего времени, сочувствуя «Вольному обществу любителей словесности, наук и художеств» и будучи членом «Дружеского литературного общества».

Талантливый критик, он являлся автором ряда статей и книг, таких, как «Рассуждения о российской словесности в нынешнем её состоянии» (1811), «Краткое начертание теории изящной словесности»(1822)и др.

Не принимая поэтики классицизма, Мерзляков в то же время скептически относился к романтической поэзии В.А. Жуковского. Его эстетические идеалы были связаны с античностью и древней русской литературой. Ему оказались близки героические и гражданские традиции в литературе. Известны его переводы из греческой и римской поэзии, оказавшие влияние на становление русской политической лирики.

Современниками оставлены свидетельства о популярности Мерзлякова-лектора. Среди его студентов были П.А. Вяземский, Ф.И. Тютчев, А.И. Полежаев, М.Ю. Лермонтов.

В истории русской поэзии Мерзляков остался одним из зачинателей подлинно народных, как бы теперь сказали, авторских песен, положив тем самым начало одной из важных традиций отечественного романтизма. Его стихотворения – «Среди долины ровныя», «Соловушко» и другие – были и остались широко известными и любимыми. В.Г Белинский хотя и считал его песни романсами на русский народный мотив, но поставил их выше песен А.И. Дельвига: «Мерзляков, по крайней мере, перенёс в свои русские песни русскую грусть-тоску, русское гореванье, от которого щемит сердце и захватывает дух!»

Наиболее авторитетным изданием сочинений Мерзлякова является книга «Стихотворения» (1958) со вступительной статьей Ю.М. Лотмана.

Ф.Н. Глинка (1786–1880)

Фёдор Николаевич Глинка родился в Смоленской губернии в культурной помещичьей семье. Закончив кадетский корпус, он в 1805–1806 гг. участвовал в войне с Наполеоном, затем вышел в отставку и занялся литературной деятельностью. Она была прервана Отечественной войной 1812 года. В рядах русской армии Глинка оставался и после победоносного освободительного шествия на Париж.

Он был членом декабристского «Союза Спасения», но на последнем этапе движения декабристов отошёл от него, что не спасло его от ссылки в Петрозаводск.

Глинка выступал как поэт, прозаик, драматург, публицист. Его «Письма русского офицера» высоко ценил Л.Н. Толстой, использовавший их в работе над «Войной и миром».

Самых ярких художественных достижений Глинка добился в лирической поэзии. С начала 1820-х гг. основной жанр его поэзии – элегическое переложение псалмов и библейских пророчеств, названный им «Опыты священной поэзии»: «Горе и благодать», «Блаженство праведного», «Призвание Исайи»:

Иди к народу, мой Пророк!

Вещай, труби слова Еговы!

Срывай с лукавых душ покровы

И громко обличай порок!

Иди к народу, мой Пророк!

Любовь к родине и вольнолюбие вдохновили поэта на создание стихотворений в духе поэтики А.Ф. Мерзлякова. Его лирику характеризуют народность, простота и высокий гражданский пафос. Многие произведения стали популярными народными песнями – «Вот мчится тройка удалая», «Город чудный, город древний», «Не слышно шуму городского». Последняя вошла в поэму А. Блока «Двенадцать».

Н.И. Гнедич (1784–1833)

В молодости Николай Иванович Гнедич был близок «Вольному обществу любите

лей словесности, наук и художеств». Его лирика этого времени носила соответственно гражданский, политический характер – стихотворения «Перуанец к испанцу», «Общежитие»:

Священный долг наш есть – для блага всех трудиться:

Как без подпор нельзя и винограду виться,

Так мы без помощи других не проживём;

Тот силу от подпор – мы от людей берём.

Всем вместе должно жить, всем вместе нам трудиться.

Гнушаться злом, добро любить

И радость из одной всем чаши пить:

Вот цель, с какою всяк из нас в сей мир родится.

В дальнейшем в эстетике Гнедича причудливо соединяется глубокий интерес к античности с чувствительными медитациями в романтическом духе. Примеры последних отыскиваются в многочисленных элегиях и идиллиях – «Скоротечность юности», «Грустно, грустно расставаться мне», «Осень»:

Сменяйтесь времена, катитесь в вечность годы!

Но некогда весна несменная сойдет!

Жив Бог, жива душа! и, царь земной природы,

Воскреснет человек: у Бога мёртвых нет!

Идиллия «Рыбаки», в которой поэт сочетает русский фольклор с гомеровской традицией, посвящена изображению народного быта.

Подобно большинству поэтов-современников, Гнедич много времени и сил отдавал переводам. Среди его удач – «Простонародные песни нынешних греков», переводы гомеровских гимнов, трагедий Расина и Вольтера, поэм и лирики Мильтона и Байрона и т. п.

Главным же делом жизни Гнедича стал перевод «Илиады», труд-подвиг, которому было отдано двадцать два года жизни (1807–1829).

Появление в печати этого перевода привлекло сочувственное внимание всего русского общества.

Слышу умолкнувший звук божественной эллинской речи;

Старца великого тень чую смущённой душой, —

писал А.С. Пушкин.

На могильном памятнике поэта – надпись: «Гнедичу, обогатившему русскую словесность переводом Гомера», – и цитата из этого перевода: «Речи из уст его вещих сладчайшие мёда лились».

Д.В. Давыдов (1784–1839)

В русской поэзии начала XIX в. известное место принадлежит так называемой лёгкой поэзии, воспевающей радости жизни. Её представителями были К.Н. Батюшков в начале своего творческого пути, Д.В. Давыдов, юный А.С. Пушкин, А.И. Дельвиг и некоторые члены «Арзамаса».

Имя Дениса Васильевича Давыдова овеяно легендарной славой. Поэт и воин, герой-партизан Отечественной войны 1812 года, он был широко известен и в России, и за границей.

Давыдов родился в Москве в семье кавалерийского офицера и сам избрал военную карьеру. Воинская храбрость, отличные военные способности, а с годами и большой военный опыт заметно выделяли его из среды товарищей по военной службе.

В поэзии Давыдова два основных направления: сатирическое и анакреонтическое. Язвительные басни и эпиграммы были направлены против высшей власти и снискали ему славу человека остроумного и смелого.

Герой его «гусарской лирики» отличается прямотой характера и презирает лесть. По оценке В.Г. Белинского, это «истинно русская душа – широкая, свежая, могучая, раскидистая».

Давыдов воспевал воинское мужество и дружеские пиры:

Я люблю кровавый бой,

Я рождён для службы царской!

Сабля, водка, конь гусарской,

С вами век мне золотой!

Кроме традиционных жанров – басен, элегий, посланий, од – Давыдов широко использовал песню. В ней особенно ярко выразился патриотический пафос его творчества. Его стихотворения обращали на себя внимание простотой языка и разговорной интонацией.

«Военные записки партизана», оставленные Давыдовым, являются ценным источником для изучения истории Отечественной войны 1812 года, в связи с чем к ним обращался Л.Н. Толстой.

К.Н. Батюшков (1787–1855)

Константин Николаевич Батюшков родился в дворянской семье в Вологде. В Петербурге получил филологическое образование. Он изучал языки – французский, немецкий, латинский, увлекался поэзией, вначале преимущественно античной. Культ античности царил в семье Батюшковых. Достаточно сказать, что его младший брат носил имя Помпей. Именно страсть ко всему античному лежала в основе его долгой и преданной дружбы с Гнедичем.

В 1803 г. в Министерстве народного просвещения, куда Батюшков поступил на службу, он встретился с единомышленниками и вскоре стал членом «Вольного общества любителей словесности, наук и художеств». В это же время его стихи начали печататься в журналах.

Много времени поэт отдавал переводам из античных и западноевропейских поэтов. Особенной удачей был признан его перевод поэмы итальянского поэта Торкватто Тассо (1544–1595) «Освобождённый Иерусалим». В качестве вступления к переводу было предпослано оригинальное стихотворение Батюшкова «К Тассу» (1808). Судьбе и творчеству итальянского поэта он посвятил элегию «Умирающий Тасс» (1817).

В 1807 г. Батюшков поступил добровольцем в русскую армию, сражавшуюся с Наполеоном, был ранен и в 1810 г. вернулся к гражданской жизни.

В первых стихах Батюшкова сильны анакреонтические мотивы. Его мечта устремляется от печальной действительности к счастливым краям, к радости и гармонии. Поэт называет себя в это время «летописателем веселий и любви». Он пишет стихотворения «Совет друзьям», «Весёлый час», «Мои пенаты» и другие:

Мой друг! Скорей за счастьем

В путь жизни полетим;

Упьёмся сладострастьем

И смерть опередим;

Сорвём цветы украдкой

Под лезвием косы

И ленью жизни краткой

Продлим, продлим часы!

Однако «лёгкая» поэзия недолго владела его пером. Участвуя в литературной борьбе своего времени, Батюшков обнаруживает большое сатирическое дарование. Широкую известность получает его «Видение на берегах Леты», написанное в полемике с членами «Беседы любителей русского слова».

Второй военный эпизод в биографии поэта связан с событиями Отечественной войны 1812 года. Он сражался в битве под Лейпцигом и вместе с победившей русской армией вошёл в Париж. Военные впечатления нашли отражение в замечательном послании «К Дашкову»:

Мой друг! Я видел море зла

И неба мстительного кары:

Врагов неистовых дела,

Войну и гибельны пожары.

Я видел сонмы богачей,

Бегущих в рубищах из дранных,

Я видел бледных матерей,

Из милой родины изгнанных!..

Военные эпизоды описаны также в ряде стихотворений: «Переход русских войск через Неман 1 января 1813 года», «Переход через Рейн», «Пленный» и др.

Выйдя в 1815 г. в отставку, Батюшков всецело отдается литературной деятельности, и в 1817 г. выходит его известная книга – «Опыты в стихах и прозе». Читатель знакомится с популярным его стихотворением «Мой гений»:

О память сердца! Ты сильней

Рассудка памяти печальной

И часто сладостью своей

Меня в стране пленяешь дальной.

Я помню голос милых слов,

Я помню очи голубые,

Я помню локоны златые

Небрежно вьющихся власов.

Моей пастушки несравненной

Я помню весь наряд простой,

И образ милый, незабвенной

Повсюду странствует со мной.

Хранитель гений мой – любовью

В утеху дан разлуке он:

Засну ль? – приникнет к изголовью

И усладит печальный сон.

1815

Начиная еще с 1814 г., тон поэзии Батюшкова меняется. Все чаще в его стихах ощущаются глубоко пессимистические настроения. Трагическая судьба человека и особенно художника в обществе постоянно привлекает его внимание. Своебразным финалом его деятельности оказывается последнее стихотворение «Изречение Мельхиседека»:

Ты знаешь, что изрек,

Прощаясь с жизнью, седой Мельхиседек?

Рабом родится человек,

Рабом в могилу ляжет,

И смерть ему едва ли скажет,

Зачем он шел долиной чудной слез,

Страдал, рыдал, терпел, исчез.

По мере развития таланта Батюшкова романтические тенденции в его творчестве усиливались. Но его эстетика была иной, нежели у его собратьев по искусству. Он не разделял, в частности, увлечения В.А. Жуковского немецкой мистикой. Ему были ближе образцы ясной французской поэзии. Свою роль в творчестве сыграли психологические особенности его личности. Вот как обрисовал Батюшков свой словесный портрет: «Ему около тридцати лет. Он то здоров, очень здоров, то болен, при смерти болен. Сегодня беспечен, ветрен, как дитя; посмотришь завтра – ударился в мысли, в религию и стал мрачнее инока. Лицо у него точно доброе, как сердце, но столь же непостоянное. Он тонок, сух, бледен, как полотно. Он перенес три войны и на биваках был здоров, в покое – умирал! – он не охотник до чинов и крестов. А плакал, когда его обошли чином и не дали креста… В нем два человека… Оба человека живут в одном теле…» Поэт называл их чёрным и белым человеком. Белый писал оптимистические, радостные стихи, чёрный погружался в мрачные раздумья. Но оба, надо отдать должное Батюшкову, создавали подлинные шедевры, оказавшиеся этапными в русской поэзии. Такие стихи, писал ВТ. Белинский, «должны были поразить общее внимание как предвестие скорого переворота в русской поэзии. Это ещё не пушкинские стихи, но после них надо было ожидать не других каких-нибудь, а пушкинских… Так все готово было к явлению Пушкина; и, конечно, Батюшков много и много способствовал тому, что Пушкин явился таким, каким явился действительно. Одной этой заслуги со стороны Батюшкова достаточно, чтобы имя его произносилось в истории русской литературы с любовью и уважением».

Русский романтизм многим обязан Батюшкову. К примеру, разрабатывая традиционную для поэзии тех лет тему в стихотворении «Странствователь и домосед», он первым использовал столь популярный впоследствии у романтиков приём иронии:

Объехав свет кругом,

Спокойный домосед, перед моим камином

Сижу и думаю о том,

Как трудно быть своих привычек властелином;

Как трудно век дожить на родине своей

Тому кто в юности из края в край носился,

Всё видел, всё узнал, и что ж? Из-за морей

Ни лучше, ни умней

Под кров домашний воротился:

Поклонник суетным мечтам,

Он осужден искать… чего – не знает сам!

В последний период своего творчества Батюшков снова был занят переводами из античной поэзии. Но жизнь его уже была омрачена приступами тяжелейшей наследственной душевной болезни. Поездка на юг Италии, забота близких, лечение не помогли, и с 1822 г. болезнь полностью и навсегда выключает Батюшкова из общественной и литературной жизни.

Литература

Зуев ИМ. Константин Батюшков. М., 1997.

Касаткина В.Н. Предромантизм в русской лирике. К.Н. Батюшков,

Н.И. Гнедич. М., 1987.

Фридман Н.В. Поэзия Батюшкова. М., 1971.

Романтизм

Романтизм – понятие многозначное: умонастроение, проникнутое идеализацией действительности, мечтательной созерцательностью; художественный метод в литературе и искусстве, опирающийся главным образом на воображение автора, его интуицию, фантазию, мечту; литературное направление начала XIX в., провозглашавшее свободу общества и личности.

Русский романтизм как литературное направление опирался на два источника. Во-первых, на идеи Просвещения XVIII в., в том числе на некоторые компоненты классицизма и сентиментализма. Во-вторых, на западноевропейскую литературу, которая, благодаря активной деятельности поэтов-переводчиков В.А. Жуковского, К.Н. Батюшкова, Н.И. Гнедича и многих других, стала доступна широкому читателю и в начале века переживала бурный романтический расцвет (Байрон, Гофман и др.).

1820-30-е гг. в русской словесности оказались временем настоящего романтического взрыва. Новому направлению отдали дань все сколько-нибудь талантливые художники в русском искусстве, ибо романтизм охватил все его области – живопись, музыку, архитектуру, скульптуру. На однообразие, однако, и намёка не было. Перед творцами развернулось широкое поле деятельности – внутренний мир личности и конфликты антагонистов, ситуации русской истории, благо заканчивалась работа Н.М. Карамзина над «Историей государства Российского», щедрое и яркое поле русского фольклора.

За двадцать лет русская словесность создала выдающиеся шедевры, обогатившие мировую литературу. Более того, романтизм стал и остаётся мощным стимулом возникновения и развития русского реализма. «Евгений Онегин», «Мёртвые души», «Герой нашего времени» и многие другие сочинения того времени невозможно себе представить вне романтической ауры.

Обратимся к особенностям русского романтизма 1820-х годов. Условно среди произведений этого направления можно выделить сочинения психологического романтизма (Жуковский, Пушкин, Лермонтов, Козлов и др.), философского романтизма (Жуковский, Пушкин, Веневитинов, В.Ф. Одоевский, Баратынский и др.), гражданского романтизма (Пушкин, Рылеев, Кюхельбекер, А.И. Одоевский, Лермонтов и др.).

Стоит ещё раз оговориться, что эта классификация носит весьма условный характер и не мешает поэту проявить себя не в одном каком-нибудь виде романтизма, а оставить заметные сочинения и в других. Тем более что художественные приёмы обычно не зависели от разновидности романтизма.

Так, в лирической поэзии романтики любили использовать приём оппозиции и антитезы. Из стихотворения в стихотворение кочевали такие оппозиции, как мундир и халат, домик – хижина – уголок и дворец – терем – чертог, венок и венец и т. п.

В конце концов эти слова приобрели значение символов, обозначающих определённый тип поведения, образ мыслей, мировосприятия: «И прежний сняв венок – они венец терновый // Увитый лаврами надели на него» (Лермонтов); «Там хижину свою поэт дворцом считает //И счастлив – он мечтает» (Батюшков); «На что чертог мне позлащенный? Простой укромный уголок…» (Жуковский). У А. Погорельского в «Послании к другу моему NN., военному человеку» сказано: «Ты весь засыпан в злате! // Сияет грудь звездой, // А я сижу в халате, // Любуюся собой». Н.М. Языков написал стихотворение-обращение – «К халату». П.А. Вяземский – «Прощание с халатом». Встречается халат и у Пушкина – «В.Л. Давыдову» (1821). Кстати, именно у Пушкина особенно удачно использована антитеза – стихотворение «Деревня» (1819).

Своеобразным манифестом романтической поэтики стало стихотворение В.А. Жуковского «Невыразимое»:

Что наш язык земной пред дивною природой?

С какой небрежною и лёгкою свободой

Она рассыпала повсюду красоту

И разновидное с единством согласила!

Но где какая кисть её изобразила?

Едва-едва одну её черту

С усилием поймать удастся вдохновенью…

Но льзя ли в мёртвое живое передать?

Кто мог создание в словах пересоздать?

Невыразимое подвластно ль выраженью?..

Святые таинства, лишь сердце знает вас.

Не часто ли в величественный час

Вечернего земли преображенья,

Когда душа смятенная полна

Пророчеством великого виденья

И в беспредельное унесена, —

Спирается в груди болезненное чувство,

Хотим прекрасное в полёте удержать,

Ненаречённому хотим названье дать —

И обессилено безмолвствует искусство?..

1819

Поэту не дано описать прекрасное. Его слово бессильно. Он может передать с помощью реминисценций и ассоциаций лишь свои впечатления, эмоции, ощущения, оценки увиденного и услышанного, используя для этого метафоры и передавая движение мысли чаще всего с помощью антитезы. Заслуга романтизма в том, что он открыл читателю целый мир глубоких психологических переживаний. Прошло десять лет, и другой поэт, Ф.И. Тютчев, призвал:

Молчи, скрывайся и таи

И чувства и мечты свои —

Пускай в душевной глубине

Встают и заходят оне

Безмолвно, как звёзды в ночи, —

Любуйся ими – и молчи…

Как сердцу высказать себя?

Другому как понять тебя?

Поймет ли он, чем ты живешь?

Мысль изреченная есть ложь.

Взрывая, возмутишь ключи, —

Питайся ими – и молчи

1830

Жанром, который романтики чаще других использовали для своих психологических этюдов, была лирика – пейзажная, любовная, философская. Традиционные в русской словесности виды лирики – дружеское послание, идиллию, элегию – они преобразовали для своих нужд, обогатив их новой тематикой, используя новые художественные средства.

Видное место в русской словесности 1820-х гг. заняла лиро-эпическая романтическая поэма. В ней ведущее место, как правило, занимал портрет героя. Уже он указывал на определяющие черты его характера. Романтический герой был, как правило, человеком, непонятым окружающими, гордым, замкнутым и отчуждённым, личностью сильной, волевой, противопоставленной толпе. Внешность и одеяние выдавали его необычность, незаурядность. Любимая деталь портрета у романтиков – чело. Оно обычно печально, угрюмо либо равнодушно. Но под внешним спокойствием скрывается буря страстей. Благодаря этому контрасту глубоко раскрывается центральный конфликт поэмы, связанный с проблемами любви, смерти, свободы, страданий, несправедливости и т. п. В жанре русской романтической поэмы первой половины XIX в. более чем в каком-либо другом сказалось влияние Байрона. Этому жанру отдали дань Пушкин («Южные поэмы»), Баратынский («Эда», «Бал»), Рылеев («Войнаровский»), Козлов («Чернец»), Вельтман («Беглец»), Лермонтов («Мцыри») и др. Большинство из них использовали такое композиционное средство, как исповедь. Развернутый монолог героя вполне удовлетворял требованиям, которые жанр выдвигал перед художником. Судьба романтической поэмы сложилась счастливо: видоизменяясь, она дожила до наших дней.

В начале романтического этапа в словесности первой четверти XIX в. не меньшей популярностью пользовалась баллада. В ней с особой наглядностью обнаружилось пристрастие романтиков к устному народному творчеству. Баллады Жуковского «Лесной царь», «Светлана» – убедительное тому доказательство.

Романтизм сыграл выдающуюся, определяющую роль в эволюции русской словесности. Он оказал большое влияние на развитие русского литературного языка, обогатив его многочисленными изобразительно-выразительными средствами психологического характера. Он внёс в жанровую природу нашей литературы щедрое разнообразие, позволившее отразить практически все стороны русской жизни. Именно романтизму наши писатели обязаны удивительной гибкостью в проникновении в самые затаённые уголки души своих персонажей. Можно привести только один пример. Батюшков был первым, кто позволил себе иронию в адрес персонажа стихотворения «Странствователь и домосед». У Пушкина в «Руслане и Людмиле» ирония уже не просто обратила на себя внимание, но вызвала восторг читающей публики:

Вдали от милого, в неволе,

Зачем мне жить на свете боле?..

Не нужно мне твоих шатров,

Ни скучных песен, ни пиров —

Не стану есть, не буду слушать,

Умру среди твоих садов!»

Подумала – и стала кушать.

Достижения романтизма быстро становились достоянием всей русской словесности и много способствовали её движению вперёд. Через несколько лет тот же Пушкин вновь прибегает к иронии, но на этот раз во вполне серьезных целях. Он представляет читателю нового героя своего романа – Ленского:

Он из Германии туманной

Привёз учености плоды:

Вольнолюбивые мечты,

Дух пылкий и довольно странный,

Всегда восторженную речь

И кудри чёрные до плеч.

В этом случае читатель должен заметить и оценить двоеточие после слова плоды. Иначе автор своей цели не достигнет.

Так происходит то, что называется ироническим остранением конфликта.

Русский читатель учился читать.

В.А. Жуковский (1783–1852)

Василий Андреевич Жуковский родился в Тульской губернии и был внебрачным сыном помещика А.И. Бунина. Сразу после рождения по обычаям того времени мальчика зачислили в Астраханский гусарский полк и в 1789 г. произвели в прапорщики, что позволило ему получить право на дворянство, после чего из армии он уволился.

Жуковский учился в Благородном пансионе Московского университета. Но главным в его подготовке было самообразование по американскому просветителю Бенджамену Франклину.

Первые литературные опыты поэт предпринял в 12 лет, написав пьесу для домашнего театра. Однако подлинным призванием его стала лирическая поэзия. Своим учителем он считал И.И. Дмитриева.

Внимание читающей публики в 1802 г. привлекло переводное стихотворение сентименталиста Томаса Грея «Сельское кладбище».

В 1806 г. Жуковский опубликовал элегию «Вечер», где впервые сформулировал своё поэтическое кредо:

Мне рок судил: брести неведомой стезёй,

Быть другом мирных сёл, любить красы природы,

Дышать над сумраком дубравной тишиной

И, взор склонив на пенны воды,

Творца, друзей, любовь и счастье воспевать.

О песни, чистый плод невинности сердечной!

Блажен, кому дано цевницей оживлять

Часы сей жизни скоротечной!

Этим принципам он остался верен до конца своей поэтической деятельности. Замечательный русский поэт конца XIX в. Вл. Соловьёв справедливо и высоко оценил их как «начало истинно человечной поэзии в России». Впервые в русской словесности автобиографизм становится основой лирической поэзии.

С. Аверинцев именует Жуковского «гением субъективности». Трагическая история любви поэта к Марии Протасовой описана в целом цикле его глубоко прочувствованных стихов – «Песня» («Мой друг, хранитель-ангел мой…»), «Когда я был любим…», «19 марта 1823» и другие.

Жизнь поэта, неизменно преданная высоким идеалам любви, дружбы, искусства, глубокой религиозной вере, воплощена в его творчестве в безупречно художественной форме.

Мечтательная поэзия Жуковского сосредоточена главным образом на изображении внутреннего мира человека, возвышенных мыслей и чувств. Он пишет о любви, чаще всего неразделённой, и о природе, предпочитая из времен года – осень, а из времени суток – вечер. Большинство стихотворений поэта носит характер неторопливого созерцательного размышления. Его излюбленные жанры – элегия и баллада.

Важнейшую роль в судьбе и наследии Жуковского сыграли переводы. Он занимался ими всю жизнь, разработав свои приёмы и принципы переводческой деятельности, и был убеждён, что, переводя прозу, переводчик должен быть рабом переводимого автора, стремясь к максимальной близости к оригиналу. Совсем другое дело – переводы поэтических текстов. В этом случае переводчик свободен в своей трактовке поэтических образов оригинала: он – соперник автора. Блестящие успехи Жуковского-переводчика и его последователей убедительно доказывают правоту такого рода подходов. Не надо, однако, думать, что подобные принципы открывают дорогу любому произволу. Достаточно сопоставить оригинал и перевод баллады «Лесной царь» Гёте. Как бережно сохранены Жуковским все поэтические находки немецкого поэта, как точно услышан и передан ритм стихотворения! К слову, наш поэт был особенно пристрастен к переводам с немецкого. Он перевел баллады: «Людмила», «Светлана», «Кассандра», «Ивиковы журавли» и «Двенадцать спящих дев» (переложение романа в прозе немецкого писателя К. Шписа). В этих балладах обнаружилось прекрасное знание переводчиком устного народного творчества, как немецкого, так и русского. Недаром «Светлана» долго была любимым произведением русских читательниц.

В 1812 г., когда началась Отечественная война против французского нашествия, Жуковский участвовал в московском ополчении. В этом же году он написал своё знаменитое стихотворение «Певец во стане русских воинов», в котором отразились патриотические чувства русских ратников, сражавшихся с Наполеоном:

Отчизне кубок сей, друзья!

Страна, где мы впервые

Вкусили сладость бытия,

Поля, холмы родные,

Родного неба милый свет,

Знакомые потоки,

Златые игры первых лет

И первых лет уроки,

Что вашу прелесть заменит?

О родина святая,

Какое сердце не дрожит,

Тебя благословляя?

Писатель М.Н. Загоскин считал, что «Певец…» «сделал эпоху в русской словесности и – в сердцах воинов».

В 1815 г. в жизни Жуковского произошло знаменательное событие – он познакомился с Пушкиным. «Я сделал ещё приятное знакомство с нашим молодым чудотворцем, – писал он П. Вяземскому. – Нам всем надо соединиться, чтобы помочь вырасти этому будущему гиганту, который всех нас перерастёт».

В 1819–1824 гг. завершается второй этап творческой деятельности Жуковского. В эти годы он пишет стихотворения, в которых раскрывается его поэтика – «Невыразимое», «Море», «Я музу юную, бывало…» и другие. В центре его внимания проблемы эстетические, философские, религиозные. Он убеждён в присутствии «Создателя в созданьи».

Затем его положение в обществе изменяется: он приближен к царскому двору. Ему поручено воспитание наследника престола, будущего царя Александра II. Он не ограничивается занятиями во дворце, а совершает со своим воспитанником большое путешествие по России. «Официальный Жуковский не постыдит Жуковского-поэта. Душа его осталась чиста и в том и в другом звании», – писал Вяземский. Действительно, позиция поэта не изменилась. Николай I даже называл Жуковского главой оппозиции. При всякой встрече поэт просил царя о смягчении участи декабристов и их жён. Он был постоянным ходатаем за Пушкина и Лермонтова, Баратынского и Ф. Глинку, Т. Шевченко и других деятелей русского искусства.

В 1830-е гг. начинается третий этап активного творчества Жуковского. Он сочиняет сказки – «Сказку о царе Берендее», «Сказку о спящей царевне», «Война мышей и лягушек».

В 1834 г. он пишет государственный гимн России – «Боже, царя храни», исполнявшийся до 1917 г.

Поездка в Италию значительно расширяет круг его знакомств, в первую очередь в среде творцов обожаемой им живописи – А. Иванов, К. Брюллов, О. Кипренский, Торвальдсен и другие.

В 1841 г. Жуковский женится на дочери друга – художника Рейтерна. Для двух своих маленьких детей – сына и дочери – он сочиняет стихи «Птичка», «Жаворонок» и продолжает писать сказку «Тюльпанное дерево», «Сказку об Иване-царевиче и Сером Волке».

Внимание Жуковского-переводчика в 1840-е гг. обращается к восточной поэзии: «Наль и Дамаянти», отрывок из «Махабхараты», эпизод из «Шах-Наме». Он предпринимает перевод «Одиссеи» Гомера и делает его в романтическом духе. Особая заслуга Жуковского – перевод со славянского «Нового Завета».

Находясь за границей, он сохраняет отношения с Гоголем, поддерживает знакомство с 3. Волконской.

В.Г. Белинский многократно обращался к поэзии Жуковского, называя его «литературным Коломбом Руси, открывшим ей Америку романтизма в поэзии». Критик связывает с ним «целый период нашей литературы, целый период нравственного развития общества», приходя к выводу: «Без Жуковского мы не имели бы Пушкина». Но лучшая, самая точная, глубокая оценка сделанного творцом «Светланы» принадлежит его ученику:

Его стихов пленительная сладость

Пройдёт веков завистливую даль,

И внемля им, вздохнёт о славе младость,

Утешится безмолвная печаль

И резвая задумается радость.

Литература

Касаткина В.Н. «Здесь сердцу будет приятно»… Поэзия В.А. Жуковского. М., 1995.

Янушкевич А.С. В.А. Жуковский // Семинарий. М., 1988.

И.И. Козлов (1779–1840)

Судьба Ивана Ивановича Козлова трагична. Знатное происхождение, отличное образование, успешная карьера, дружба с В.А. Жуковским, Александром и Николаем Тургеневыми, П.А. Вяземским и… катастрофа. В 1821 г. прогрессирующая болезнь парализовала ноги и лишила зрения. Болезнь не помешала Козлову оставаться активным участником литературной жизни. «Что Козлов слепой? Ты читал ему Онегина?» – спрашивал А.С. Пушкин брата Льва в письме от декабря 1824 г.

Великолепно владея несколькими языками, Козлов добивается больших успехов в искусстве перевода, придерживаясь той же точки зрения, что и его учитель и наставник В.А. Жуковский: «Переводчик в стихах – соперник автора». Ему удалось создать и такие переводы, которые впоследствии утратили связь с оригиналом и стали восприниматься как стихотворения самого поэта: «Не бил барабан перед смутным полком…», «Вечерний звон»:

Вечерний звон, вечерний звон!

Как много дум наводит он

О юных днях в краю родном,

Где я любил, где отчий дом,

И как я, с ним навек простясь,

Там слушал звон в последний раз!..

Среди поэтов, к кому обращался Козлов-переводчик, – Байрон, Шиллер, Шенье, Т. Мур, В. Скотт, Р. Бернс и многие другие. Этот перечень позволяет безошибочно установить его эстетические симпатии и пристрастия. Байрон, Жуковский, Пушкин – вот его авторитеты и вдохновители.

Оригинальное поэтическое творчество Козлова характеризует элегический романтизм в духе Жуковского. Он говорил также о своей любви «к буйному лорду Байрону». И совсем не случайными видятся контакты Козлова в 1830-е гг. с юным Лермонтовым, в чьей поэме «Мцыри» отчётливо различаются мотивы самого популярного в 1820-е гг. произведения Козлова – поэмы «Чернец». Не чуждался поэт и гражданской тематики:

Ах, средь бури зреет

Плод, свобода, твой!

День твой ясный рдеет

Пламенной зарёй!

Узник неизвестный,

Пусть страдаю я, —

Лишь бы, край прелестный,

Вольным знать тебя!

1822

Жанровый репертуар поэзии Козлова традиционен для романтика – элегии, послания, баллады, поэмы. Кроме «Чернеца» известностью пользовалась и поэма «Княгиня Наталья Борисовна Долгорукая» (1828).

Как и Жуковский, Козлов был глубоко религиозным человеком («Моя молитва», «Встреча» и др.). В числе его общепризнанных шедевров – «К другу В.А. Ж(уковскому)», «Венецианская ночь», «Плач Ярославны»:

То не кукушка в роще темной

Кукует рано на заре —

В Путивле плачет Ярославна

Одна, на городской стене:

Я покину бор сосновый,

Вдоль Дуная полечу,

И в Каяль-реке бобровый

Я рукав мой обмочу;

Я домчусь к родному стану,

Где кипел кровавый бой,

Князю я обмою рану

На груди его младой.

Талант Козлова получил высокую оценку Пушкина, Жуковского, Гоголя, Вяземского, Гнедича.

Д.В. Веневитинов (1805–1827)

Дмитрий Владимирович Веневитинов происходил из древнего дворянского рода и получил прекрасное домашнее образование. Затем, закончив за два года Московский университет, поступил на службу в Министерство иностранных дел.

Веневитинов прекрасно рисовал, был отличным музыкантом, глубоким знатоком греческого языка, античной культуры, западноевропейской философии. В его поэзии отразился мир изящной эстетической мысли и тонкого благородного чувства:

Я чувствую, во мне горит

Святое пламя вдохновенья,

Но к тёмной цели дух парит…

Кто мне укажет путь спасенья?

Пою то радость, то печали,

То пыл страстей, то жар любви,

И беглым мыслям простодушно

Вверяюсь в пламени стихов.

Так соловей в тени дубров,

Восторгу краткому послушный,

Когда на долы ляжет тень,

Уныло вечер воспевает

И утром весело встречает

В румяном небе светлый день.

Веневитинов был активным членом литературно-философского «Общества любомудрия» (1823–1825), участниками которого были также В.Ф. Одоевский, И.В. Киреевский, С. Шевырев и др. Главным объектом внимания любомудров была немецкая идеалистическая философия – И. Кант, И.Г. Фихте, Ф.В. Шеллинг. Члены общества принимали участие в разработке идеалистической философии искусства в России. У них был свой печатный орган – популярный альманах «Мнемозина».

Веневитинов отличался от своих друзей по обществу большим вольнолюбием и интересом к гражданской лирике. Как поэт он следовал Пушкину и откликался на декабристскую тему вольного Новгорода, на восстание в Греции.

Центральная тема его творчества – поэт и поэзия в их отношениях с обществом и искусством («К Пушкину», «Поэт» и др.).

На 22-м году жизни его настигла скоропостижная смерть. «Проживи Веневитинов хотя десятью годами больше – он на целые десятки лет двинул бы вперед нашу литературу», – таково было общее мнение.

А.А. Дельвиг (1798–1831)

Барон Антон Антонович Дельвиг – лицейский товарищ и близкий друг Пушкина – родился в Москве. После окончания лицея он служил в различных министерствах, но его истинным призванием была литература.

С 1825 г. Дельвиг издавал альманах «Северные цветы», а под конец жизни редактировал «Литературную газету».

Дельвиг приобрёл литературную известность как автор романсов, песен, элегий, идиллий и сонетов. Некоторые его стихотворения популярны и в наши дни: «Соловей мой, соловей…», «Ах ты, ночь ли, ноченька…», «Не осенний мелкий дождичек…» и др.

Более всего его привлекали эстетические проблемы. Чаще других он обращался к теме поэта и поэзии – таков сонет «Н.М. Языкову»:

Младой певец, дорогою прекрасной

Тебе идти к парнасским высотам;

Тебе венок (поверь моим словам)

Плетёт Амур с Каменой сладкогласной.

От ранних лет я пламень не напрасный

Храню в душе, благодаря богам,

Я им влеком к возвышенным певцам

С какою-то любовию пристрастной.

Я Пушкина младенцем полюбил,

С ним разделял и грусть и наслажденье,

И первый я его услышал пенье.

И за себя богов благословил,

Певца Пиров я с музой подружил —

И славой их горжусь в вознагражденье.

1822

Певец «Пиров» – Е.А. Баратынский.

С детства увлекавшийся античностью, Дельвиг многие из своих произведений посвятил мифологическим сюжетам и образам. «Душой и лирой – древний грек», – справедливо сказал о нем Языков.

Занимая демократические общественные позиции, Дельвиг не чуждался в своей поэзии патриотических и гражданских мотивов («На взятие Парижа», «Петербургским цензорам» и др.). Однако он был далёк от какой бы то ни было революционности. Идеалом жизни, воспетым его поэзией, было простое безмятежное существование, посвященное служению искусству, любви и друзьям.

К.Ф. Рылеев (1795–1826)

Кондратий Фёдорович Рылеев родился в Петербургской губернии в семье отставного полковника и в шестилетнем возрасте был отдан в кадетский корпус. С1814по1818 г. он находился в армии, пройдя Германию, Швейцарию и Францию. С 1821 по

1824 г. Рылеев служил в Петербургской уголовной палате.

В 1823 г. он вступил в тайное Северное общество декабристов и вскоре стал его фактическим руководителем. После восстания на Сенатской площади 14 декабря 1825 г. Рылеев был арестован и в числе других наиболее активных деятелей декабристского движения казнён.

Рылеев – один из самых ярких представителей русского гражданского романтизма, первый среди талантливых поэтов-декабристов.

Его творческий путь начался сатирическими стихами ещё во время пребывания в кадетском корпусе. Произведением, принесшим ему известность, была опубликованная в 1820 г. сатира «К временщику», смело обличавшая всесильного тогда военного министра Аракчеева:

Надменный временщик, и подлый и коварный,

Монарха хитрый льстец и друг неблагодарный,

Неистовый тиран родной страны своей,

Взнесённый в важный сан пронырствами злодей!

Ты на меня взирать с презрением дерзаешь

И в грозном взоре мне свой ярый гнев являешь!

Твоим вниманием не дорожу, подлец;

Из уст твоих хула – достойных хвал венец!

Смеюсь мне сделанным тобой уничиженьем!..

Один из любимых поэтических жанров Рылеева – дума. Здесь он прославлял гражданские доблести различных исторических лиц. Сюжеты для своих дум Рылеев брал из «Истории государства Российского» И.М. Карамзина. Однако эти произведения поэта были лишены историзма, и герои прошлого – Дмитрий Донской, Святослав, Курбский и другие – произносили речи вполне декабристского содержания. Наиболее удачными оказались думы «Иван Сусанин» и «Смерть Ермака».

Большинство политических стихотворений Рылеева представляют собой взволнованные патетические монологи, в которых обличаются равнодушие к общественным порокам и содержится призыв защищать свободу и бороться против деспотизма («На смерть К.П. Чернова», «Я ль буду в роковое время…» и др).

В соавторстве с А.А. Бестужевым он написал агитационные песни, рассчитывая с их помощью пробудить политическое сознание в солдатской массе – «Ты скажи, говори…», «Идёт кузнец да из кузницы» и др.

Жанр поэмы в творчестве Рылеева представлен двумя произведениями – «Войнаровский» и «Наливайко». Большое художественное впечатление производит отрывок из последней поэмы – «Исповедь Наливайко»:

…Известно мне: погибель ждёт

Того, кто первый восстаёт

На утеснителей народа, —

Судьба меня уж обрекла,

Но где, скажи, когда была

Без жертв искуплена свобода?

Погибну я за край родной, —

Я это чувствую, я знаю…

И радостно, отец святой,

Свой жребий я благославляю!

1825

Имя и стихи Рылеева долго находились под запретом. Но это не помешало его поэзии оказать влияние на дальнейшее развитие русской политической лирики.

Рылеев был мне первым светом…

Отец! По духу мне родной —

Твоё названье в мире этом

Мне стало доблестным заветом

И путеводною звездой.

Мы стих твой вырвем из забвенья,

И в первый русский вольный день,

В виду младого поколенья,

Восстановим для поклоненья

Твою страдальческую тень, —

писал Н.П. Огарев.

Литература

Цейтлин А.Г. Творчество Рылеева. М., 1955.

Литературная деятельность декабристов. М., 1987.

В.К. Кюхельбекер (1797–1846)

Вильгельм Карлович Кюхельбекер был членом царскосельского содружества, куда входили Пушкин, Дельвиг, Илличевский и другие лицеисты первого набора. Это и к нему обращался великий поэт: «Друзья мои, прекрасен наш союз…»

Судьба Кюхельбекера оказалась трагической. За участие в восстании декабристов он был осуждён на пятнадцатилетнее заключение. По истечении десяти лет воспоследовала царская «милость»: оставшийся срок заменили ссылкой в Сибирь. Оттуда поэт уже не вернулся. В стихотворении «19 октября», напомнившем всем пушкинские стихи, он сетовал на судьбу:

А я один средь чуждых мне людей

Стою в ночи, беспомощный и хилый,

Над страшной всех надежд моих могилой,

Над мрачным гробом всех моих друзей.

В тот гроб бездонный, молнией сраженный,

Последний пал родимый мне поэт…

И вот опять Лицея день священный;

Но уж и Пушкина меж вами нет!

Жизнь и судьба Кюхельбекера подробно описаны в известном романе Ю.Н. Тынянова «Кюхля».

Литературные занятия Кюхельбекера отличались многообразием. Он писал статьи («О направлении нашей поэзии, особенно лирической, в последнее десятилетие»), драмы и трагедии («Аргивяне», «Прокофий Ляпунов»), поэмы («Давид», «Агасфер», «Зоровавель», «Ижорский»), прозу («Последний Колонна») и др. Его имя среди активных участников знаменитого альманаха «Мнемозина».

В лирической поэзии Кюхельбекера своеобразно переплелись классицистические и романтические тенденции. Излюбленная область его лирики – гражданская поэзия («Смерть Байрона», «Тень Рылеева» и др.). В стихотворении «Участь русских поэтов» Кюхельбекер не только выразил глубокую скорбь по поводу безвременной гибели своих современников – Рылеева и других, он пророчески предсказал судьбу многих из последующих поколений русских поэтов XIX и XX вв. Назвать их имена нетрудно любому, кто хоть немного знаком с нашей поэзией:

Горька судьба поэтов всех племен;

Тяжеле всех судьба казнит Россию:

Для славы и Рылеев был рожден;

Но юноша в свободу был влюблен…

Стянула петля дерзостную выю.

Не он один; другие вслед ему,

Прекрасной обольщенные мечтою,

Пожалися годиной роковою…

Бог дал огонь их сердцу свет – уму.

Да! Чувства в них восторженны и пылки, —

Что ж? Их бросают в чёрную тюрьму,

Морят морозом безнадёжной ссылки…

Судьба литературного наследия Кюхельбекера сложилась несчастливо. По понятным причинам при жизни он печатался очень мало. В последующем интерес к его наследию проявляли в основном лишь специалисты.

А.И. Одоевский (1802–1839)

Александр Иванович Одоевский происходил из старинного княжеского рода. Лучшие учителя и профессора Петербургского университета руководили его образованием.

Идеи свободы, вольномыслия рано овладели поэтом. Он был членом Северного общества и после восстания 14 декабря 1825 г. осуждён на двенадцать лет каторжных работ в Сибири. После отбытия наказания, в 1837 г., его перевели рядовым в Нижегородский драгунский полк, воевавший на Кавказе. Здесь Одоевский сблизился с М.Ю. Лермонтовым, который впоследствии посвятил его памяти известное стихотворение – «Я знал его: мы странствовали с ним в горах востока, и тоску изгнанья делили дружно…»

Творческая индивидуальность Одоевского сформировалась в основном уже после восстания декабристов, на каторге. Его стихотворения отразили переживанья и раздумья сосланных. Он автор знаменитого ответа декабристов на послание Пушкина «Во глубине сибирских руд…»: «Струн вещих пламенные звуки // До слуха нашего дошли, //К мечам рванулись наши руки, // И лишь оковы обрели…»

У Одоевского немало стихотворений, посвященных друзьям в духе характерных для поэзии этого времени тем. Такова «Элегия, на смерть А.С. Грибоедова»:

Где он? Где друг? Кого спросить?

Где дух? Где прах?.. В краю далёком!

О, дайте горьких слёз потоком

Его могилу оросить,

Согреть её моим дыханьем!

Одоевский писал на традиционные для декабристской поэзии исторические темы о вольных в древности русских городах Новгороде и Пскове, о мужестве, страданиях и терпении борцов за свободу:

Таится звук в безмолвной лире,

Как искра в тёмных облаках,

И песнь, не знаемую в мире,

Я вылью в огненных словах.

В темнице есть певец народной.

Он не поёт для суеты:

Скрывает он душой свободной Небес бессмертные цветы;

Но, похвалой не обольщенный,

Не ищет раннего венца…

Почтите сон его священный,

Как пред борьбою сон борца.

1826

Обращает на себя внимание поэтическое мастерство Одоевского, тщательность в отделке его стихотворений:

По дороге столбовой

Колокольчик заливается,

Что не парень молодой

Белым снегом опушается?

Нет то ласточкой летит

По дороге красна девица.

Мчатся кони… От копыт

Вьется лёгкая метелица.

Одоевский вошёл в русскую литературу как талантливый поэт, сохранивший, несмотря на тяжелейшие испытания, «веру гордую в людей и жизнь иную».

Просветительский реализм

Произведения русских писателей издавна отличались назидательностью. Их авторы видели смысл своей работы в наставлении читателей на путь истинный – путь добра и справедливости. В XVIII в. эти функции с успехом осуществляли классицисты – Кантемир, Фонвизин, Сумароков и др. Когда время классицизма стало уходить в прошлое, эту его задачу приняли на себя в начале XIX в. писатели просветительского реализма.

Наблюдения за русской действительностью, вражда к крепостничеству, осмеяние невежества поставили литературу перед необходимостью более широкого обращения к эпосу, хотя характеры персонажей по-прежнему страдали односторонностью, одноплановостью.

С другой стороны, несомненной была тенденция к индивидуализации речи героев.

Обратил на себя внимание А.Е. Измайлов (1779–1831) – «Евгений, или Пагубные следствия дурного воспитания и сообщества».

Благодаря многочисленным переводам русский читатель познакомился с зарубежными плутовскими романами. И вот уже рядом с французским, немецким, чешским вариантами сочинения Лесажа «История Жиль Блаза из Сантильяны» появляется «Российский Жиль Блаз, или Похождения князя Гаврилы Симоновича Чистякова», принадлежавший перу Василия Трофимовича Нарежного.

Сочинение российского автора отнюдь не было простым переводом или переложением заграничного оригинала. Действие у него происходило в России. Нарежный нарисовал широкую сатирическую картину жизни самых различных социальных слоёв крепостнического государства конца XVIII – начала XIX в.

Судьба «князя» Чистякова – это поучительная история о том, как неплохой, но бедный человек в обстановке беззастенчивого воровства, мздоимства, жестокого угнетения и самодурства сам становится карьеристом и подлецом. Его похождения дают Нарежному возможность показать все социальные ступени тогдашней России сверху донизу. Крестьяне, ремесленники, купцы, чиновники, судьи, священники, актеры, придворные, министры – такова галерея персонажей романа.

В 1814 г. были напечатаны три главы. После чего началась долгая, но неравная борьба с цензурой. Полностью книга была напечатана в 1938 г., а затем переиздана в 1956 и 1983 гг. Опечатки нет! Действительно, полностью роман увидел свет только в XX в.

Василий Трофимович Нарежный родился на Украине, чем, возможно, объясняется его творческая близость к И.В. Гоголю. Его первые произведения были написаны в стихах по мотивам

Эсхила и Софокла. Затем последовали историко-героические поэмы и трагедии в духе классицизма – «Брега Алты», «Освобожденная Москва», «Дмитрий Самозванец», «Мёртвый замок».

Первая книга в прозе называлась «Славенские вечера». Здесь в повестях «Рогдай», «Велесил», «Громобой» писатель изображал богатырей Киевской Руси. После того как были запрещены очередные главы «Жиль Блаза», Нарежный пишет роман «Бурсак» и повесть «Два Ивана, или Страсть к тяжбам».

В 1825 г. в «Письме в Париж» П.А. Вяземский сообщает: «На днях я прочитал русский роман: «Два Ивана, или Страсть к тяжбам», сочинение Нарежного, который, к сожалению, умер прошедшим летом еще в зрелой поре мужества. Это четвертый роман из написанных автором. Не удовлетворяя вполне эстетическим требованиям искусства, Нарежный победил первый и покамест один трудность, которую, признаюсь, почитал я до него непобедимою. Мне казалось, что наши нравы, что вообще наш народный быт не имеет или имеет мало оконечностей живописных, коих мог бы схватить наблюдатель для составления русского романа».

Пройдет полтора десятка лет, и В.Г. Белинский заявит: «Романистов было много, а романов мало, и между романистами совершенно забыт их родоначальник – Нарежный». Просветительский реализм блестяще завершал своё существование, особенно если принять во внимание, что частично его славу разделило гениальное «Горе от ума».

А.С. Грибоедов (1797–1829)

В многочисленных книгах о писателе указываются различные даты его рождения: 1790, 1794, 1795. Каждый исследователь выстраивает свою систему доказательств собственной правоты, и трудно отдать предпочтение какой-то одной из них. Да это и не играет большой роли.

Феноменально одарённый от природы мальчик за шесть лет сумел закончить два и учиться на третьем факультете Московского университета, что свидетельствует о его уникальных способностях даже при том, что тогда срок обучения был трёхлетним. Поступив в 1806 г. на словесное отделение философского факультета, Грибоедов оканчивает его со степенью кандидата и поступает на этико-политическое (юридическое) отделение того же факультета. Получив ещё одну учёную степень – кандидата права, он не уходит из университета, а продолжает учиться, на этот раз естественным наукам и математике.

События 1812 г. побудили его пойти добровольцем в армию. Но на театр военных действий он не попал, и пришлось служить ему четыре года в провинции. Подав в отставку, он вскоре поступает на службу в Министерство иностранных дел, практически одновременно с Пушкиным и Кюхельбекером. Это решение, по всей видимости, было принято благодаря прекрасному знанию многих иностранных языков. Литературоведы и в этом вопросе – сколько именно языков знал Грибоедов – так и не пришли к единому мнению. Считается, что писатель владел основными европейскими языками и несколькими восточными. Постоянный, до конца жизни, настойчивый интерес к изучению языков, в том числе и славянского – одна из важных сторон его личности. В октябре 1817 г. он пишет одному из своих приятелей: «…сейчас еду со двора: куда ты думаешь? Учиться по-гречески. Я от этого языка с ума схожу, каждый Божий день с 12-го часа до 4-го учусь, и уж делаю большие успехи. По мне он вовсе не труден».

Литературная деятельность Грибоедова начинается в 1815 г., когда во время очередного отпуска он знакомится в Петербурге с Н.И. Гречем, А.А. Жандром, П.А. Катениным. Его, завзятого театрала, привлекают комедии и водевили. Он пишет пьесы: «Молодые супруги», «Студент», «Своя семья, или Замужняя невеста», «Притворная неверность» – некоторые в соавторстве с друзьями.

С 1818 по 1822 г. по служебным обязанностям он находится на Кавказе и в составе дипломатической миссии в Персии.

Первые литературные опыты Грибоедова (он писал также лирические стихотворения) не дают никаких оснований подозревать в нем будущего автора замечательной комедии. Кстати, в отношении времени возникновения замысла «Горе от ума» тоже нет единства. Академик М.В. Нечкина, автор фундаментального труда «Грибоедов и декабристы», относит его к 1816 г. Большинство современных исследователей называют 1820–1822 гг.

Вернувшись в 1823 г. в Москву и Петербург из своей первой восточной командировки, Грибоедов привозит две первых части «Горя от ума». Начинается долгая и мучительная для автора история выхода в свет его произведения. Бесконечные поправки, исправления и дополнения с целью удовлетворить требования цензуры и получить разрешение на печатание и постановку на сцене, возникновение в результате ряда вариантов, «самодеятельные» спектакли с постановкой отдельных частей комедии и т. п. – всё это терзает Грибоедова до самой смерти. Жизнь писателя осложняется еще и последекабристскими событиями. В результате одно из великих произведений мировой литературы предстает перед читателем-современником в виде разрозненных рукописных текстов. В течение долгих лет усилиями нескольких поколений учёных оно обретает свой сегодняшний вид. Окончательный ли?

Ко времени написания «Горя от ума» в русском обществе произошли значительные перемены. Под влиянием передовых офицеров, участников Отечественной войны, вследствие повышения общеобразовательного уровня (вспомним реформы Александра I в начале царствования) подавляющее большинство культурных, образованных людей выражало – кто в узком семейном кругу, кто в многочисленных обществах, в том числе и масонских (Грибоедов был членом «Общества любителей российской словесности»), – глубокое недовольство состоянием государственного устройства России. Людей возмущало крепостное право, военные поселения графа Аракчеева, бездушие и жестокость бюрократической системы. Вызывали недоверие и возмущение бесконечные, но не осуществлявшиеся обещания царя о введении в России конституции. В конечном счёте всё это вылилось в 14 декабря 1825 г. Небольшая кучка решительно настроенных членов Северного общества решает прибегнуть к насилию. Но царское правительство готово видеть в каждом недовольном декабриста. Попадает в их число и Грибоедов. Среди его друзей активные деятели декабристского движения —

В.К. Кюхельбекер, А.И. Одоевский, К.Ф. Рылеев. Он арестован. Это обстоятельство впоследствии стало главным аргументом для людей, желавших видеть в писателе революционера и чуть ли не предтечу октябрьских событий 1917 г. В соответствующем духе трактовалось и «Горе от ума». Но Грибоедов не был декабристом. В момент восстания он находился на Кавказе при штабе генерала Ермолова. Вот его-то подозревал новый царь Николай I в сочувствии к декабристам. Соответственно оказалось под подозрением и всё окружение генерала.

11 февраля 1826 г. Грибоедова доставили с Кавказа в Петербург. Следствие длилось недолго. 2 июня он был освобождён «с очистительным аттестатом». 5 июня, как в свое время Пушкина, царь принял Грибоедова для личной беседы, и в дальнейшем дипломатическая карьера писателя развивалась только по восходящей (Туркманчайский мир и т. п.). Недаром же именно ему приписывалось ироническое высказывание в адрес декабристского движения: «Сто прапорщиков хотят изменить весь государственный быт России».

Теперь о комедии. Нужно сознательно закрыть глаза на многие её особенности, допустить ряд произвольных толкований, а иногда и искажений, чтобы увидеть в этом произведении одни только декабристские настроения.

Прежде всего, «Горе от ума» – не просто комедия. Это – комедия-водевиль. Чацкий любит Софью, Софья любит Молчалина, Молчалин любит Лизу, Лиза обожает Петрушу – ситуация, характерная для водевиля. Часть реплик, например, «Что за комиссия, создатель, быть взрослой дочери отцом» – носит откровенно водевильный характер. Вторая особенность комедии, игнорировать которую просто невозможно, – это наличие прототипа у каждого, даже второстепенного лица. М.О. Гершензон в книге «Грибоедовская Москва» высказал достаточно обоснованное предположение, что Чацкий – это сам Грибоедов. В ряде работ о писателе упоминается, что после возвращения из армии он пережил любовную драму. Интересно, что практически всех прототипов Грибоедов нашел в одной московской семье – Марии Ивановны Римской-Корсаковой. Они либо жили в её доме, либо часто гостили у неё. Это – Алексей Фёдорович Грибоедов, дядя писателя, прототип Фамусова; Софья Алексеевна Грибоедова – его дочь; «Нестор негодяев знатных» – генерал Л.Д. Измайлов; Татьяна Юрьевна – П.Ю. Кологривова; князь Фёдор – А.Я. Яковлев, двоюродный брат А.И. Герцена и т. п.

Чтобы оценить художественное значение самого факта использования такого количества прототипов, следует вспомнить письмо П.А. Катенину начала 1825 г. Отвечая на его упрёк, что характеры портретны, Грибоедов пишет: «Характеры портретны. Да, и я, коли не имею таланта Мольера, то по крайней мере чистосердечнее его; портреты и только портреты входят в состав комедии и трагедии, в них однако есть черты, свойственные многим другим лицам, а иные всему роду человеческому, настолько, насколько каждый человек похож на всех своих двуногих собратий. Карикатур ненавижу, в моей картине ни одной не найдёшь».

Этого замечания писателя никак нельзя забывать, читая и анализируя комедию. Ведь она носит не политический, а нравственно-гуманистический характер, и портретного способа изображения лиц, равно как и юмора, насмешки вполне достаточно для достижения главной цели – осмеяния московского барства и через него (Грибоедов прав) черт, свойственных всему роду человеческому.

Где-то к началу второго действия обращает на себя внимание частое употребление слова «ум», больше всего в качестве аргумента, доказательства своей правоты, Фамусовым, Софьей, Молчалиным, Скалозубом и многими другими персонажами. Но как различен смысл, вкладываемый в это слово каждым из них. Совсем не случайно все они так дружно поддержали гнусную сплетню о сумасшествии Чацкого.

Отстаивая план комедии, Грибоедов писал Катенину: «…девушка сама не глупая предпочитает дурака умному человеку (не потому, чтобы ум у нас грешных был обыкновенен, нет! и в моей комедии 25 глупцов на одного здравомыслящего человека); и этот человек разумеется в противуречии с обществом его окружающим…»

Комедия предъявляет Фамусову, 25 глупцам, его окружавшим, и в их лице всему московскому барству гневные обвинения в бездушии и жестокости, во лжи и лицемерии, в ничтожестве помыслов, низкопоклонстве, в карьеризме, которые они, впрочем, уже слышали от Фонвизина, Радищева, Крылова и других писателей. Но как это делает Грибоедов! – «Грех не беда – молва нехороша»; «Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь»; «Кто беден, тот тебе не пара»; «Обычай мой такой: // Подписано так с плеч долой»; «А впрочем он дойдет до степеней известных // Ведь нынче любят бессловесных»; «Когда же надо подслужиться, // И он сгибался вперегиб»; «Лесть как кружево плели»; «Ну как не порадеть родному человечку»; «Мне только бы досталось в генералы»; «В мои лета не должно сметь свое суждение иметь»; «Ученье – вот чума, учёность – вот причина, // Что нынче, пуще, чем когда, // Безумных развелось людей, и дел, и мнений!»

Мог ли Карамзин надеяться, что его мечта о сближении литературного и разговорного языков осуществится так скоро и с таким блеском и изяществом?! Пушкин в письме А.А. Бестужеву, высказав ряд замечаний по поводу комедии «Горе от ума», утверждал: «О стихах я не говорю: половина – должны войти в пословицу. Покажи это Грибоедову. Может быть, я в ином ошибался. Слушая его комедию, я не критиковал, а наслаждался».

Пушкин оказался прав. По сию пору комедия даёт образцы художественной, эстетически совершенной речи, сочетая иронию с лёгкостью и оригинальностью языковых конструкций.

Судьба Грибоедова сложилась трагически. Блестящая дипломатическая карьера обернулась ссылкой. Вернувшись в 1816 г. из армии, он не вступил в «Арзамас», где собирались лучшие литературные силы России. А склонялся, как это ни странно, к Шишкову и его единомышленникам. И в дальнейшем он предпочитал находиться на определённой дистанции от Жуковского, Батюшкова, Вяземского, любомудров. Возможно, потому что литература не была для него единственным и всеохватывающим делом жизни. Природа щедро наделила его различными дарованиями: он был прекрасным пианистом и сам сочинял музыку. Ещё во второй половине XX в. его вальсы можно было слышать по радио. В середине 1820-х г. Грибоедов обратился к своему лучшему другу С.Н. Бегичеву с просьбой прислать новую книгу о дифференциальном исчислении. Ф.В. Булгарину он советовал заглядывать «особенно в журналы по части физических наук…». Иногда его посещали тяжёлые сомнения в своем литературном таланте: «Ну вот, почти три месяца я провел в Тавризе, а результат нуль. Ничего не написал. Умею ли писать? Право, для меня всё ещё загадка. Что у меня с избытком найдется, что сказать, за это ручаюсь; отчего же я нем? Нем как гроб!!» – делился он с тем же Бегичевым. Особенно страдает Грибоедов от творческого бесплодия незадолго до гибели. В 1828 г. вместо комедии или какого-нибудь другого литературного произведения он пишет обстоятельную «Записку об учреждении Российской Закавказской компании», обнаруживая еще одно из своих многочисленных дарований – экономиста-хозяйственника.

Страницы романа Ю.Н. Тынянова «Смерть Вазир-Мухта-ра», рисующие жизнь и безвременную гибель одного из самых ярких и многогранных русских талантов первой трети XIX в., восстанавливают в памяти историю личности, впервые прославленной в замечательной статье И.А. Гончарова «Мильон терзаний».

А с «Горем от ума» русская литература еще долго не хотела расставаться, еще долго появлялись переделки и продолжения этой комедии: «Утро после бала у Фамусова» (1844), «Возврат Чацкого в Москву» (1865) Е.П. Растопчиной, «Горе от ума через 50 лет после Грибоедова» (1883) В. Куницкого, «Мильон терзаний» (1895) П.И. Вейнберга и другие.

Литература

А.С. Грибоедов. Лицо и Гений. М., 1997.

Пик санов Н.К. Творческая история «Горя от ума». М., 1971.

Фомичев С.А. Комедия Грибоедова «Горе от ума» //Комментарий. М., 1982.

Цимбаева Е.Н. Грибоедов (ЖЗЛ). М., 2003.

Историко-литературный обзор (1826–1850)

Новый царь Николай I продолжил политику предшественника. Только был он более жёстким, если не сказать жестоким, и последовательным в своем преследовании вольнодумства.

Вступив на престол, он тут же принял меры, долженствующие, по его убеждению, предотвратить возможное повторение чего-нибудь подобного декабристскому выступлению. Несколько месяцев длился судебный процесс над участниками восстания, закончившийся беспримерными по жестокости приговорами – казнями, многолетними каторгами и ссылками. Тут же были разогнаны кружки любомудров и братьев Критских. Для наблюдения за «порядком» было специально учреждено «III отделение собственной Его Величества канцелярии» во главе с генералом А.Х. Бенкендорфом, проповедовавшим редкую по цинизму мысль: «Прошедшее России удивительно, настоящее её более чем великолепно; что же касается будущего, оно выше всего, что только может себе представить самое пылкое воображение».

Николай I не любил чиновников, считая их ворами и взяточниками. Его любимицей была армия. В ней он видел опору дорогим его сердцу самодержавию и крепостничеству. С подозрительностью относился царь к разным искусствам, к литературе в первую очередь. Уже в 1826 г. вступил в действие новый цензурный устав, прозванный современниками «чугунным». Как выразился один из них, если бы все требования этого устава соблюдались, то запрещать следовало даже «Отче наш». Анекдоты, порожденные этим уставом, бесконечные насмешки вынудили третье отделение отказаться от его крайностей. Новый устав 1828 г. был несколько смягчён, не уступив в главном ни пяди – «священные коровы» самодержавия и крепостничества остались неприкосновенными.

В 1832 г. граф Уваров, в скором будущем министр просвещения, предложил идеологическую программу, содержащую, по его мнению, «истинно русские охранительные начала Православия, Самодержавия и Народности, составляющие последний якорь нашего спасения и вернейший залог силы и величия нашего отечества». Учёные историки М.П. Погодин и С.П. Шевырёв в своих трудах утверждали, что менталитет русского народа основывается на любви к царю-батюшке, на исконной и глубокой религиозности русского человека – дворянина, крестьянина, солдата, офицера и т. п., на глубокой вере всего русского населения. В соответствующем духе предполагали перестроить программы всех учебных заведений.

Как-то не принималось в расчёт, что 14 декабря уже оказало серьёзное влияние на крестьянство. В 1826 г. в девяти губерниях были отмечены бунты недовольных. То затихая, то вспыхивая, крестьянские движения продолжались по России в течение всего царствования Николая I невзирая на жестокие расправы. В 1840-е гг. на подавление волнений в Оренбургской губернии было направлено 10 тысяч солдат.

Не сбылись надежды царя и на искоренение вольнодумства в среде русского дворянства. В разное время были репрессированы кружки Н.В. Станкевича, А.И. Герцена, М.В. Буташевича-Петрашевского. Постоянную борьбу вело «Третье отделение» с русскими журналами. Были закрыты вызвавшие высочайшее неудовольствие журналы «Европеец» и «Телескоп». Подверглась критике деятельность П.Я. Чаадаева, по мнению Пушкина, одного из умнейших людей России. Цензура упорно не пропускала к читателю многие сочинения и труды того же А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова, В.Ф. Одоевского, В.Г. Белинского и многих других писателей, критиков, публицистов.

Тем временем Николай I искал и находил крамолу и за пределами государства Российского. В 1830 г. во Франции и в 1831 г. в Польше возникла революционная ситуация. По воле императора туда были посланы русские войска.

Вершиной контрреволюционной деятельности русского царя, к тому времени прославившемуся как «жандарм Европы», стал 1848 г., ознаменовавшийся крупными волнениями в Венгрии и во Франции.

В 1830—1840-е гг. в России стали понемногу обнаруживаться капиталистические тенденции: росла промышленность, развивались техника и торговля. Николай I не мог не понимать, что страна с её безнадёжно отсталой феодально-крепостнической государственной системой всё больше отстаёт от Европы. Но поступиться принципами он не мог и отнять хотя бы часть экономических и политических привилегий у дворянства не решился. Поэтому так робко и непоследовательно осуществлялись в России отдельные реформы, хотя поэты чутко улавливали грядущие перемены. В 1829 г. Пушкин узнал об испытании первого в стране проволочного телеграфа между Петербургом и Кронштадтом:

О сколько нам открытий чудных

Готовят просвещенья дух

И опыт, сын ошибок трудных,

И гений, парадоксов друг,

И случай, Бог изобретатель.

Своими предчувствиями поделился в 1835 г. Е.А. Баратынский:

Век шествует путём своим железным,

В сердцах корысть, и общая мечта

Час от часу насущным и полезным

Отчётливей, бесстыдней занята.

Исчезнули при свете просвещенья

Поэзии ребяческие сны,

И не о ней хлопочут поколенья,

Промышленным заботам преданы.

В 1837 г. в России открылась первая железная дорога из Петербурга в Петергоф.

Наступили 40-е годы. В русской общественной жизни наметилось, насколько это было возможно в условиях самодержавного государства, противостояние двух лагерей – славянофилов и западников.

Славянофилы – И. Киреевский, К. Аксаков, А. Хомяков, М. Погодин и др. – были убеждены, что русское государство с древности развивалось путём, отличным от Европы. В статье

С. Шевырева «Взгляд русского на образование Европы», помещенной в славянофильском журнале «Москвитянин» и ставшей своеобразным манифестом движения, утверждались его основные ценности: Россия сильна своей патриархальностью, идеями панславизма, буржуазный строй для неё неприемлем, крепостное право, помещичье землевладение, православные верования – вот основные российские устои. Славянофилы критиковали реформы Петра I. Их идеалом оставалась допетровская Русь. Нетрудно было разглядеть во многих славянофилах недавних ревностных защитников триединой формулы православия, самодержавия и народности.

Западников – Н. Станкевича, Т. Грановского, А. Герцена, Н. Огарёва, В. Белинского и других – ещё в 30-е годы объединяла идея полного неприятия пресловутой формулы. Для них не было никаких сомнений в том, что европейская культура способна помочь России выбраться из «азиатчины». Большинство действующих общественных институтов в России они решительно отвергали, выступая против крепостничества за права личности, за справедливость и нравственность. Их мировоззренческая база основывалась на сочинениях Гегеля и Фейербаха. Журналы западников – «Отечественные записки» и «Современник» – печатали статьи В. Белинского, лучшие произведения русских писателей – Н. Гоголя, И. Тургенева, Ф. Достоевского и др. Их особая заслуга – знакомство русского читателя с образцами западноевропейской литературы – произведениями Теккерея, Диккенса, Бальзака, Гейне и др.

Прошло сто пятьдесят лет. Мир неузнаваемо изменился. Но русские славянофилы и западники, многократно изменив детали занятых позиций, отказавшись от своих первоначальных названий, так и не выяснили до сих пор, кто же из них прав по существу.

Журналистика 1830-1840-х гг

Как ни тяжела была десница царской цензуры, журналы продолжали изнурительную борьбу за выживание. Особой популярностью пользовался «Московский телеграф» – журнал Н. Полевого. Его героический редактор правдами и неправдами выпускал своё детище с 1825 по 1834 г. – девять лет! Николай Алексеевич Полевой происходил из купеческого сословия. Он был талантливым писателем, автором целого ряда повестей и романов («Абадонна», «Клятва при гробе Господнем»), плодовитым критиком. Полевой ориентировался на французский романтизм. Его любимым автором был В. Гюго. В журнале, помимо прочих, были отдел науки, отдел переводов и даже отдел мод. На первых порах в журнале сотрудничал Пушкин. Погубила журнал резкая критическая статья о верноподданической пьесе Н. Кукольника «Рука Всевышнего отечество спасла». По Петербургу ходила эпиграмма: «Рука Всевышнего три дела совершила: отечество спасла, поэту ход дала и Полевого задушила».

«Московский вестник» (1827–1829) был органом любомудров. Одним из его основателей был Д. Веневитинов. В журнале ориентировались на немецкую идеалистическую философию, в первую очередь Шеллинга. С этим журналом связывал надежды Пушкин. Действительно, много места здесь отдавали стихам. Но безвременная смерть Веневитинова погубила все планы и надежды.

Недолго просуществовала и «Литературная газета» (1830–1831) при участии П. Вяземского, В. Одоевского, А. Пушкина, редактором и издателем которой был А. Дельвиг. Газета успела прославиться резкими выступлениями против реакционной журналистики и вступить в полемику со многими современными изданиями. За газетой был учреждён надзор. Дельвиг получил от Бенкендорфа раздражённый выговор и предупреждение. Смерть Дельвига в январе 1831 г. сопровождалась глубокой скорбью друзей и распадом редакции.

Журнал «Телескоп» и приложение к нему газета «Молва» (1831–1836) издавались критиком НМ. Надеждиным. В основу программы его журнала легла мысль о необходимости примирения двух враждебных начал – классицистического и романтического. Критик заметил и поддержал поворот русской словесности «от искусственного рабства и принуждения» к естественности, к народности. В истории нашей литературы Надеждин признан как ближайший предшественник В. Белинского. Его журнал был закрыт за опубликование «Философического письма» П.Я. Чаадаева.

Незадолго до смерти Пушкин предпринял издание журнала «Современник», но успел выпустить всего четыре книжки. В дальнейшем журнал издавал П. Плетнёв, пока в середине 1840-х гг. усилиями Н. Некрасова и В. Белинского он не превратился в передовой орган прогрессивной журналистики.

Газета «Северная пчела», с 1825 г. издаваемая Ф. Булгариным и Н. Гречем, фактически была полуофициальным органом правительства. Естественно, что главным в её деятельности было пропагандирование пресловутой триединой формулы самодержавия, православия и народности. Газета взяла за правило подвергать резкому осуждению любое инакомыслие, не гнушаясь и прямыми доносами.

Их единомышленник ОМ. Сенковский, известный также под псевдонимом «Барон Брамбеус», редактировал журнал «Библиотека для чтения».

Это было коммерческое предприятие, целью которого было угодить обывательской массе читателей, извлекая максимум прибылей. Ни о каком художественном вкусе, эстетических требованиях здесь не могло быть и речи. В журнале подвергали резкой критике Гоголя и Лермонтова и предлагали читателю Н. Кукольника. Разумеется, что у цензуры не было никаких претензий к политической линии журнала. Сам Сенковский был весьма плодовитым прозаиком и выдавал на страницы своего журнала повести «Фантастические путешествия Барона Брамбеуса», «Идеальная красавица» и т. п., а также массу публицистических и критических статей. Когда сегодня мы вглядываемся в прошлое, стараясь отыскать корни процветающей ныне массовой литературы, наш взгляд невольно задерживается на творчестве несомненного её предшественника.

Выше уже назывались ведущие журналы 1840-х гг. – «Москвитянин», «Отечественные записки», «Современник». Их отличительной особенностью было явное преобладание критики и публицистики над художественной литературой.

Русское искусство 1830-1840-х гг

Несмотря на цензурные преследования, культурная жизнь в России не замерла. Особенно обращают на себя внимание успехи музыки, тесно связанные с литературой. Тексты Пушкина привлекли композиторов ещё в начале 20-х гг., когда южные поэмы дали материал для нескольких балетных спектаклей. Затем последовали романсы на стихи поэта: «Чёрная шаль» композитора А.Н. Верстовского и многие другие. На рубеже 1830-х и 1840-х гг. появились оперы – «Русалка» А.С. Даргомыжского, «Аскольдова могила» Верстовского и др.

Популярнейший по сей день романс на слова А. Дельвига «Соловей, мой соловей…» сочинил А.А. Алябьев. Композитор А.Е. Варламов переложил на музыку лермонтовские «Горные вершины», композитор А.Л. Гурилев написал песню на слова Ф.Н. Глинки «И мчится тройка удалая».

Центральной фигурой в русской музыке 1830-1840-х гг. был М.И. Глинка, автор опер «Жизнь за царя» («Иван Сусанин»), «Руслан и Людмила» по пушкинской поэме и талантливых романсов: «Я помню чудное мгновенье», «Ночной зефир» (Пушкина), «Не искушай меня без нужды» (слова Баратынского) и др.

Русская живопись 1830-1840-х гг. вошла в историю культуры именами О.А. Кипренского и В.А. Тропинина, картинами

К.П. Брюллова «Последний день Помпеи» и А.А. Иванова «Явление Христа народу», скульптура этого периода – произведениями П.К. Клодта (Кони на Аничковом мосту в Петербурге, памятник И.А. Крылову в Летнем саду) и др. (О русском театре – разговор в разделе о драматургии.)

Основные тенденции в развитии литературного процесса 1830-1840-х гг

В 1816 г. в России прозвучало слово «романтизм». Последовал быстрый и бурный расцвет нового литературного направления – Жуковский, Пушкин, Козлов. В 1830-е гг. расцвёл талант Лермонтова, одного из самых ярких и последовательных приверженцев русского романтизма. Гоголь начал свой творческий путь поэмой «Ганц Кюхельгартен» и «Вечерами на хуторе близ Ди-каньки». Русская поэзия обогатилась стихами Кольцова, реализовавшего предсказание ранних романтиков о фольклоре как необходимом компоненте романтического искусства. Однако в 1830-е гг. обнаружились и слабые стороны этого направления, когда вместо красоты воспевалась красивость, вместо естественности – поза, вместо простоты – напыщенность (Бестужев-Марлинский, Бенедиктов, Кукольник).

Судьба сложилась так, что «главные» русские романтики покинули сей мир почти одновременно: Пушкин – в 1837 г., Козлов – в 1840 г., Лермонтов – в 1841 г., Кольцов – в 1842 г. Русский романтизм вступил в полосу упадка, чтобы вновь ожить в конце XIX века и неоднократно – в течение XX в.

Но 9 мая 1823 г. Пушкин окончил первую главу «Евгения Онегина». День рождения русского художественного реализма состоялся. Благодаря гениям Пушкина, Гоголя, Лермонтова реализм в России также развивался стремительно. В 1820-1830-гг. он уже успел обнаружить свои сильные стороны. У предшественников – Ломоносова, Фонвизина, Радищева – он воспринял и развил гуманизм, на многие десятилетия вперед ставший определяющей чертой нового литературного направления. Тому также немало способствовали события 14 декабря 1825 г. и всё с ними связанное.

В середине 1820-х гг. вышел последний том многотомной «Истории государства Российского» Карамзина, совершившего свой «подвиг честного человека». Россия впервые обрела прошлое, представленное не в виде исторических анекдотов, отдельных зарисовок фактов и ситуаций, а связное научное изложение исторических судеб народа. Значение этого события для формирования национального менталитета трудно переоценить. Современная русская проза отреагировала на сочинение Карамзина активизацией исторической тематики (романы и повести Загоскина, Лажечникова, Булгарина и др.). Юный Пушкин сочинил в своё время эпиграмму на труд историка. Но зрелый художник отдал заслуженную дань великому историографу, предпослав своему «Борису Годунову» памятное посвящение: «Драгоценной для россиян памяти Николая Михайловича Карамзина сей труд, гением его вдохновенный, с благоговением и благодарностью посвящает Александр Пушкин».

В 1830-е гг. посвятили свои труды и сочинения русской истории Пушкин, Гоголь и Лермонтов. Русская литература приобрела, благодаря им, ценнейшее качество – историзм: воспроизведение фактов и событий прошлого, выявляющее главные тенденции развития русской истории объективно и беспристрастно. В это время были заложены фундаментальные принципы освещения прошлого в художественном произведении. Ссылаясь на записи Л.Н. Толстого, можно утверждать, что корни «Войны и мира» следует искать в 1830-х гг.

Синтез романтических и реалистических подходов поставил русских писателей перед необходимостью осознать, что главной целью художественной литературы является исследование внутреннего мира человека. Первое же русское реалистическое произведение – «Евгений Онегин» – представило читателю историю духовного развития личности от юности до зрелости. Однако долгие годы первому русскому роману в стихах отказывали в психологичности на том основании, что в нём нет прямых описаний внутренних переживаний персонажей, хотя их духовный мир мог быть воссоздан и воссоздавался творческими усилиями читателей, опираясь на слова и поступки героев.

Литературоведение связывает рождение психологизма в русской литературе с романом Лермонтова «Герой нашего времени». Действительно, великие писатели-психологи Л.Н. Толстой и Ф.М. Достоевский напрямую связывали своё творчество с традициями Лермонтова. Это, однако, ничуть не умаляет своеобразной манеры Пушкина, получившей название психологизма без психологии.

В 1830-е гг. русская литература совершила художественные открытия двух психологических типов: маленького человека – Акакий Башмачкин, Самсон Вырин, Макар Девушкин – и «умной ненужности» – Онегин, Печорин, Бельтов. Видоизменяясь, эти два характера проходят фактически через всю русскую словесность XIX века.

Таким образом, три главных достоинства русской художественной литературы – гуманизм, историзм, психологизм – сформировались уже к началу 1840-х гг., подготовив фундамент для будущего расцвета творчества Гончарова и Островского, Тургенева и Лескова, Достоевского и Салтыкова-Щедрина, Л. Толстого и Чехова.

Натуральная школа – это следующая страница русской словесности уже 40-х годов. Белинский предвидел появление этой страницы: «Отличительный характер новейших произведений, вообще, состоит в беспощадной откровенности, в них жизнь является как бы на позор, во всей наготе, во всем её ужасающем безобразии… мы требуем не идеала жизни, а самой жизни как она есть».

Произведения натуральной школы публиковались в журналах «Отечественные записки», «Современник», но главным образом в альманахах «Физиология Петербурга», «Петербургский сборник», «Первое апреля».

Главной темой писателей этого направления была городская жизнь в её вопиющих противоречиях: богатство и нищета, социальная несправедливость. Основные жанры творчества – очерк, рассказ, повесть. Выразительны были уже самые заглавия произведений: «Петербургские углы» Н.А. Некрасова, «Петербургский шарманщик» Д.В. Григоровича. Особой популярностью пользовались физиологические очерки В.И. Даля – составителя известного словаря, печатавшегося под псевдонимами «Казак Луганский», «Петербургский дворник», «Денщик». Галерея обитателей петербургских трущоб дополнялась ещё очерком Н.И. Панаева «Петербургский фельетонист». Физиологический очерк явился своеобразным открытием, впустившим читателя в непривычный для него мир столичного «дна». В поэтике этого жанра важная роль принадлежала детали, отобранной в соответствии с характером и профессией избранного персонажа. Сюжет в физиологическом очерке отсутствовал за ненадобностью: картины и картинки зарисовывались статически.

Не меньше внимания писатели натуральной школы уделяли жизни деревенской усадьбы, предпочитая в этом случае жанр повести: И.С. Тургенев – «Записки охотника»; Д.В. Григорович – «Деревня», «Антон-горемыка»; В.И. Даль – «Хмель, сон и явь»; М.Е. Салтыков-Щедрин – «Противоречия», «Запутанное дело»; В.А. Соллогуб – «Тарантас». Все они сочувствовали крестьянам и были противниками и критиками крепостного права.

Особняком в репертуаре натуральной школы стояла тема женской эмансипации: А.В. Дружинин – «Полинька Сакс»,

А.Н. Герцен – «Сорока-воровка», И.С. Тургенев – «Месяц в деревне», Н.А. Некрасов – «В дороге», Н.А. Гончаров – «Обыкновенная история». Далее призывов уважать человеческое достоинство своих героинь писатели, как правило, не шли. Исключение составили Герцен и Некрасов, которые не отделяли проблему женской эмансипации от социальных ситуаций.

Натуральная школа проявила себя в прозе и поэзии, почти не затронув драматургии. Однако она не только закрепила торжество реализма в русской литературе, но и значительно расширила тематику творчества писателей, явившись своего рода подготовительным испытанием для великих талантов, продолживших реалистические традиции своих именитых предшественников.

Проза

Характеризуя новый этап в развитии русской словесности, ещё в 1835 г. Белинский свидетельствовал: «…Вся наша литература превратилась в роман и повесть. Ода, эпическая поэма, баллада, басня, даже так называемая, или, лучше сказать, так называвшаяся романтическая поэма, поэма пушкинская, бывало наводнявшая и потоплявшая нашу литературу, – всё это теперь не больше как воспоминание о каком-то веселом, но давно минувшем времени. Роман всё убил, всё поглотил, а повесть, пришедшая вместе с ним, изгладила даже и следы всего этого, и сам роман с почтением посторонился и дал ей дорогу впереди себя».

1830-е гг. – время рождения большой русской прозы. У её истоков стояли Пушкин, Гоголь, Лермонтов. «Проза требует мысли и мысли», – настаивал Пушкин. Простота, ясность и краткость, по его убеждению, составляют главные художественные достоинства прозы. История русской прозы XIX в. – история борьбы за реализацию этих принципов.

М.Н. Загоскин (1789–1852)

Михаил Николаевич Загоскин родился в Пензенской губернии и происходил из древнего дворянского рода. Не получив основательного образования, молодость свою он посвятил чиновничьей карьере, дослужившись до высоких постов по театральному ведомству. Возможно, это обстоятельство и побудило его попробовать свои силы на драматургическом поприще. Загоскин оказался необыкновенно плодовитым автором. В конце 1810-х – начале 1820-х гг. его комедии, водевили, драмы, хотя и недолго, с успехом шли на сцене. Затем наступил период стихов. Однако в русской литературе Загоскин закрепил за собой место одного из зачинателей исторического романа. Его произведения, как правило, посвящались переломным моментам русской истории и отличались обилием бытовых и этнографических деталей, изображённых на фоне событий – сражений, пиров, сходок, походов и т. п. Загоскин обладал даром живого увлекательного рассказа, был мастером описаний любовной и придворной интриги.

Его первый роман «Юрий Милославский, или Русские в 1612 году» (1829) оказался лучшим. Он понравился широкому кругу читателей – от Пушкина до придворных кругов. Нравился его патриотический пафос, его подлинный историзм, выгодно отличавший его от верноподданнических псевдоисторических сочинений Булгарина, Кукольника, Сенковского и им подобных. События в романе – обе сюжетные линии, любовная и историческая – завершаются благополучным концом. Враги-поляки разгромлены, герой женится на любимой девушке Анастасье.

Показательна дальнейшая судьба романа. Несколько десятилетий «Юрий Милославский…» не исчезал из поля зрения русских читателей самых различных сословий. Последовали многократные его переделки и переложения.

Последующие романы Загоскина – «Рославлев, или Русские в 1812 году» (1831), «Аскольдова могила» (1833), «Русские в начале восемнадцатого столетия» и другие – значительно уступали «Юрию Милославскому…» в художественном отношении. Пушкин решительно не согласился с концепцией загоскинского «Рославлева», осудившего героиню Полину за любовь к пленному французу, и начал писать своего «Рославлева», но оставил его неоконченным.

Загоскин пробовал свои силы также в прозе бытовой и фантастической. Но в истории литературы она заметной роли не сыграла.

И.И. Лажечников (1790–1869)

Иван Иванович Лажечников родился в подмосковной Коломне, в купеческой семье и получил серьёзное домашнее образование (знание языков, риторика).

Позже посещал в МГУ лекции профессора Мерзлякова. В Отечественную войну тайком сбежал из дома, участвовал во многих сражениях и заграничных походах. Его первые литературные опыты связаны с военными впечатлениями («Походные записки русского офицера»), В дальнейшем работал преподавателем Казанского университета. В 1826 г. переезжает в Москву, и это событие совпадает по времени с началом основательных занятий русской историей.

Исторические романы Лажечникова 1830-х гг. – «Последний Новик, или Завоевание Лифляндии в царствование Петра Великого» (1833), «Ледяной дом» (1835), «Басурман» (1838) – позволяют ему оспорить у Загоскина славу «первого русского романиста» (В.Г. Белинский).

Лажечников работает, привлекая обширный материал. Не ограничиваясь уже опубликованным, он разыскивает малоизученные и неизвестные документы, стараясь воплотить дух изображаемого времени, создать живые характеры исторических лиц.

Действие в романах Лажечникова движется последовательностью самих исторических событий. Привлекают внимание гуманистические принципы писателя. Он осуждает в своих романах жестокость, произвол, насилие, националистические проявления, что выгодно отличает его произведения от основной массы исторических романов 1830-х гг.

«Ледяной дом» описывает время царствования Анны Иоанновны, эпоху «бироновщины», борьбу патриота А.П. Волынского с иноземным засилием при дворе императрицы. Отметив достоинства языка романа, Пушкин указал на отступления от «истины исторической», в частности, на грубые искажения в облике поэта В.К. Тредиаковского.

Если «Ледяной дом» следовал традициям К.Ф. Рылеева (дума «Волынский», цитата из которой предваряет произведение), то в романе «Басурман» Лажечников опирается на «Историю государства Российского» Н.М. Карамзина. В центре эпохи Ивана III–XV в. – судьбы иноземцев в России: лекаря Антона-«немчина», строителя-архитектора итальянца Аристотеля Фиораванти, еврея Схария. Пафос Лажечникова – в призыве к веротерпимости, к межнациональному сотрудничеству.

В 1840-е гг. писатель пробует свои силы в драматургии. Но его пьесы на сцене не задерживаются. И в целом дальнейшая жизнь Лажечникова, несмотря на обилие романов и повестей, протекает в безвестности. Внимание привлекли лишь его воспоминания – об А.С. Пушкине, о В.Г. Белинском, о М.Л. Магницком.

В.Ф. Одоевский (1803–1869)

Владимир Фёдорович Одоевский родился в Москве и получил образование в Благородном пансионе при Московском университете.

Его склонность к философии обнаружилась очень рано и сохранялась до конца жизни. Вступив в общество любомудров, он отдал дань увлечению трудами Шеллинга, сотрудничал в альманахе «Мнемозина».

Одоевский – один из видных представителей русского философского романтизма, хотя его литературная деятельность развивалась в нескольких направлениях.

Обратили на себя внимание две его повести из великосветской жизни: «Княжна Мими» (1833) и «Княжна Зизи» (1839). Первая – содержит безжалостную критику великосветского общества; вторая – не отказываясь от обличительной тенденции первой, делает попытку защитить высший свет от демократических нападок.

В.Г Белинский, указав на высокие художественные достоинства повести «Княжна Мими», почитал её «одною из лучших русских повестей».

В 1833 г. начинается публикация «Пёстрых сказок с красным словцом, собранных Иринеем Модестовичем Гомозейкою». Затем эти философские повести выходят в свет в иной редакции – «Сказки и повести для детей дедушки Иринея».

Самое значительное из произведений Одоевского – цикл новелл и романтических повестей под общим названием «Русские ночи», публикация которых завершилась только в 1844 г. Ряд этих произведений – «Бал», «Последнее самоубийство», «Город без имени» – содержат полемику с популярными теориями Мальтуса и Бентама. В этом цикле писатель поставил целью «определить сущность и цель основных стихий человеческой жизни – науки, искусства, любви и веры, чтобы отсюда вывести свой идеал человеческой жизни и определить задачу человеческого существования».

В творчестве Одоевского несомненно ощущалось влияние немецкого романтика Гофмана.

Он увлекался созданием фантастических жанров – «Сильфида» (1837), «Косморама» (1840), неоконченный роман-утопия «4338-й год».

С 1840-х гг. писатель постепенно отходит от художественной литературной деятельности. Его интересами овладевает музыка. Он выступает в роли музыкального критика, пишет рассказы «Себастиан Бах», «Последний квартет Бетховена».

В заключение необходимо указать на просветительскую деятельность Одоевского. Он издавал журнал «Сельское чтение», где печатались произведения для широкого круга демократических читателей.

А.А. Бестужев– Марлинский (1797–1837)

Литературная деятельность Александра Александровича Бестужева-Марлинского началась в 1822 г., когда в содружестве с К.Ф. Рылеевым он написал несколько агитационных песен для солдат: «Ты скажи, говори», «Ах, тошно мне в родной стороне». Совместно они издавали журнал «Полярная звезда», где Бестужев-Марлинский, среди прочего, вёл отдел критики. Он – ближайший предшественник Белинского. В частности, у него великий критик позаимствовал популярный жанр годовых критических обзоров – «Взгляд на русскую словесность 1823 года».

Как активный участник декабристского движения, Бестужев-Марлинский был приговорен к смертной казни, но помилован и отправлен на каторгу в Якутск. С 1829 г. переведен на кавказский театр военных действий, где и погиб.

Свой литературный псевдоним Бестужев взял по названию городка Марли, где стояла воинская часть, в которой он служил в начале 1820-х гг.

На Кавказе ему удалось реализовать давние планы по созданию русской художественной прозы. Его лучшие произведения – «Лейтенант Белозор» (1831), «Аммалат-бек» (1832) и «Фрегат “Надежда”» (1833).

Романтическая проза Бестужева-Марлинского отличалась цветистостью, вычурностью, напыщенностью: «Багряные облака, точно огненные думы, толпятся вокруг чела твоего, неприступный утёс Святой Елены… Экватор опирается на твои рамены, сизые волны океана, как столетия, расшибаются о твои стопы, и сердце твое – гроб Наполеона, заклейменный таинственным иероглифом рока».

Отдавая должное таланту Бестужева-Марлинского – рассказчика живого и остроумного, Белинский полагал, что в его книгах нет реальной поэзии, ибо нет истины жизни, нет глубины мысли и лирики. Впрочем, это не мешало современной молодежи восторженно встречать произведения писателя, что и засвидетельствовал И.С. Тургенев: «Марлинский теперь устарел – никто его не читает – и даже над именем его глумятся; но в тридцатых годах он гремел как никто – и Пушкин по понятию тогдашней молодежи не мог идти в сравнение с ним. Он не только пользовался славой первого русского писателя; он даже – что гораздо труднее и реже встречается – до некоторой степени наложил свою печать на современное ему поколение. Герои а la Марлинский – попадались везде, особенно в провинции и особенно между армейцами и артиллеристами; они разговаривали, переписывались его языком; в обществе держались сумрачно, сдержанно, «с бурей в душе и пламенем в крови»… Женские сердца «пожирались» ими. Про них сложилось тогда прозвище «фатальный». Тип этот, как известно, сохранился долго, до времён Печорина». Точнее, пожалуй, будет сказать – Грушницкого.

В письме к Л.Н. Толстому Тургенев признавался: «Знаете ли Вы, что я целовал имя Марлинского на обёртке журнала – плакал, обнявшись с Грановским над книжкою стихов Бенедиктова».

Незадолго до гибели Бестужев-Марлинский обратился к царю с просьбой о переводе на гражданскую службу. Ему было отказано.

Н.Ф. Павлов (1803–1864)

Николай Филиппович Павлов был сыном крепостного крестьянина. В 1811 г. он был отпущен на волю и отдан в Московское театральное училище, которое окончил в 1821 г. Но актёрствовал Павлов недолго и поступил на отделение словесных наук Московского университета. Его литературная деятельность началась с переводов. Свои стихи и переводы он печатал в разных журналах – в «Московском телеграфе», «Московском вестнике» и др.

Павлов стал известен после публикации в 1835 г. книги «Три повести» – «Именины», «Ятаган», «Аукцион». Книга обратила на себя благосклонное внимание Пушкина, назвавшего повести «замечательными». Белинский выразил надежду, что в лице Павлова русская литература в будущем обретет талантливого писателя.

В повести «Именины» описывается судьба талантливого крепостного музыканта: «Жадно я хватался за книги, но, удовлетворяя моему любопытству, они оскорбляли меня: они все говорили мне о других и никогда обо мне самом. Я видел в них картину всех нравов, всех страстей, всех лиц, но нигде не встретил себя. Я был существо, исключённое из книжной переписи людей, нелюбопытное, незнаменательное, которое не может внушить мысли, о котором нечего сказать и которое нельзя вспомнить».

Герой влюбляется в дочь своего хозяина-помещика и пользуется взаимностью, а тот в это время проигрывает его в карты. Он бежит прочь и долго скитается по России. Ему приходит в голову мысль пойти в солдаты, отвагой и честной службой заслужить офицерское звание, а с ним и дворянство. Но когда, спустя много лет, цель достигнута, он узнаёт, что возлюбленная, не утратившая к нему своих чувств, выдана замуж. Он вызывает её мужа на дуэль и здесь находит свой конец.

Повесть привлекала яркими, точными реалистическими картинами русской жизни: «Павлов умеет давать резкие черты характера, много истины в его лицах» (В.Г. Белинский). Но надежды критика не оправдались: ничего лучшего, чем «Три повести», Павлову написать так и не удалось.

Поэзия

П.А. Вяземский (1792–1878)

Князь Пётр Андреевич Вяземский, от природы наделённый острым оригинальным умом и художественным талантом, получил прекрасное, в духе французских просветителей XVIII в., образование. Возможно, поэтому в молодости он отличался вольнолюбием, независимостью и смелостью суждений, хотя и старался держаться в стороне от своих современников-декабристов. Уже в XX в. Вяземский получил от литературоведов прозвание – «декабрист без декабря».

Вяземский был членом «Арзамаса» и счастлив в друзьях. С юности и в течение многих лет его окружали Н.М. Карамзин,

В.А. Жуковский, оба Пушкиных (Александр Сергеевич и его дядя Василий Львович), известные поэты К.Н. Батюшков, Д.В. Давыдов, Ф.И. Тютчев.

Мой кубок за здравье не многих,

Не многих, но верных друзей,

Друзей неуклончиво строгих

В соблазнах изменчивых дней;

За здравье и ближних далёких,

Далёких, но сердцу родных,

И в память друзей одиноких,

Почивших в могилах немых.

1861

В деятельности Вяземского поэзия не пользовалась приоритетом, а делила его время с прозой, публицистикой, критикой, философией, мемуарами. Уже в конце своей долгой жизни, оглядываясь на пройденный путь, Вяземский заметил: «…Я создан как-то поштучно, и вся жизнь моя шла отрывочно. Мне не отыскать себя в этих обрубках… Фасы моей от меня не требуйте. Бог фасы мне не дал, а дал лишь несколько профилей».

Справедливость этой оценки для поэзии Вяземского подтвердил Н.В. Гоголь в статье «В чём же наконец существо русской поэзии и в чём её особенность»: «…возле крепкого и твердого стиха, какого нет ни у одного поэта, помещается другой, ничем на него не похожий; то вдруг защемит он чем-то вырванным живьём из самого сердца, то вдруг оттолкнёт от себя звуком, почти чуждым сердцу, раздавшимся совершенно не в такт с предметом; слышна несобранность себя, не полная жизнь своими силами…»

Ранняя лирика Вяземского носила анакреонтический характер. Но затем всё отчётливее начинает проявляться та ее особенность, которая давала ему право считать себя «поэтом мысли». Всё сильнее обнаруживается пристрастие в духе Просвещения к гражданственности и публицистичности (стихотворения «Петербург», 1818; «Негодование», 1820), не чуждается его поэзия ни романтической пейзажной живописи («Первый снег», 1819), ни сатирических мотивов (басни и эпиграммы). В дальнейшем Вяземский всегда отдавал предпочтение точности и ясности мысли перед звукописью и гармоничностью стиха.

Два события потрясли Вяземского и повлияли на его музу – расправа над декабристами и гибель Пушкина. В эти годы отчётливее зазвучали в его творчестве сатирические ноты – стихотворения «Русский Бог» (1828), «К ним» (1829). После 1837 г. в поэзии Вяземского возобладали настроения тоски и одиночества. Все чаще мыслями он возвращается в прошлое:

Я пережил и многое, и многих,

И многому изведал цену я;

Теперь влачусь в одних пределах строгих

Известного размера бытия.

Мой горизонт и сумрачен, и близок,

И с каждым днём всё ближе и темней;

Усталых дум моих полёт стал низок,

И мир души безлюдней и бедней…

1837

В конце жизни Вяземский создал своеобразный литературный документ – «Записные книжки», занявшие в двенадцатитомном собрании его сочинений три тома. Здесь, в разговорах и размышлениях, в живых лицах и картинах, перед читателем возникает летопись целой эпохи.

Е.А. Баратынский (1800–1844)

«Баратынский принадлежит к числу отличных наших поэтов. Он у нас оригинален – ибо мыслит. Он был бы оригинален и везде, ибо мыслит по-своему, правильно и независимо, между тем как чувствует сильно и глубоко… Гармония его стихов, свежесть слога, живость и точность выражения должны поразить всякого хоть несколько одарённого вкусом и чувством», – эти пушкинские слова глубоко и точно определяют место и значение Баратынского в русской поэзии. Но сам поэт не считал себя первостепенной фигурой в русской литературе:

Мой дар убог, и голос мой не громок,

Но я живу, и на земле мое

Кому-нибудь любезно бытие:

Его найдет далёкий мой потомок

В моих стихах; как знать? душа моя

Окажется с душой его в сношенье,

И как нашел я друга в поколенье,

Читателя найду в потомстве я.

1828

Эта тема неоднократно повторялась в его поэзии. Достаточно вспомнить знаменитое стихотворение «Муза»:

Не ослеплён я музою моею:

Красавицей её не назовут,

И юноши, узрев её, за нею

Влюблённою толпой не побегут.

Приманивать изысканным убором,

Игрою глаз, блестящим разговором

Ни склонности у ней, ни дара нет;

Но поражен бывает мельком свет

Её лица необщим выраженьем,

Её речей спокойной простотой;

И он, скорей чем едким осужденьем,

Её почтит небрежной похвалой.

1829

Евгений Абрамович Баратынский родился в Тамбовской губернии в дворянской семье. Из Пажеского корпуса, куда его отдали учиться, Баратынского в 1816 г. исключили. Не дождавшись прощения, он поступил рядовым в гвардейский полк. В 1820 г. в чине унтер-офицера его перевели на службу в Финляндию, где он прослужил до 1825 г., когда вышел в отставку и поселился в своем имении.

В первый период творчества, хотя Баратынский и не был декабристом, его поэзия носила свободолюбивый характер и не чуждалась сатиры:

Окогчённая летунья,

Эпиграмма-хохотунья,

Эпиграмма-егоза

Трётся, вьётся средь народа,

И завидит лишь урода —

Разом вцепится в глаза.

1827

Но впоследствии он становится одним из самых видных представителей философского романтизма. Баратынский размышляет над проблемами общественного и личного бытия, над особенностями человеческой природы. В его лирике затронут широкий круг нравственных вопросов:

Всё мысль да мысль!

Художник бедный слова!

О жрец её! тебе забвенья нет;

Всё тут, да тут, и человек, и свет,

И смерть, и жизнь, и правда без покрова.

Резец, орган, кисть! счастлив, кто влеком

К ним чувственным, за грань их не ступая!

Есть хмель ему на празднике мирском!

Но пред тобой, как пред нагим мечом,

Мысль, острый луч! бледнеет жизнь земная.

1840

Баратынский был большим мастером ясных, лаконичных, звучных, прелестных стихов. Его излюбленным жанром была элегия:

Чудный град порой сольётся

Из летучих облаков,

Но лишь ветр его коснётся,

Он исчезнет без следов.

Так мгновенные созданья

Поэтической мечты

Исчезают от дыханья

Посторонней суеты.

1829

В свое время широкое признание получили поэмы Баратынского – «Эда», «Бал», «Наложница».

Глубина мысли, сила чувства, ярко гуманистический характер поэзии Баратынского, выразительность и оригинальность языка оправдывают его предчувствие: «Читателя найду в потомстве я», – и объясняют популярность произведений поэта в наше время.

Литература

Лебедев Е.Н. Тризна. Книга о Баратынском. М., 1985.

Стеллиферовский П.А. Е.А. Баратынский. М., 1988.

Фризман Л.Г. Творческий путь Баратынского. М., 1996.

Н.М. Языков (1803–1846)

Николай Михайлович Языков родился в богатой помещичьей семье в Симбирской губернии. Учился он сначала дома, затем в Петербургском Горном кадетском корпусе, затем в Институте путей сообщения, а с 1822 по 1829 г. – на философском факультете Дерптского университета.

В его ранней лирике господствуют обличительные и анакреонтические мотивы. Он поднимает голос против коронованных тиранов («И.Д. Киселёву»), против рабства:

Ещё молчит гроза народа,

Ещё окован русский ум,

И угнетённая свобода

Таит порывы смелых дум.

О, долго цепи вековые

С рамен отчизны не спадут,

Столетья грозно протекут, —

И не пробудится Россия!

1824

Языков не побоялся откликнуться на казнь Рылеева – «Не вы ль убранство наших дней…» И в то же время он славит «шумные пиры». Его поэзию называют «буйной и разгульной». Стихи Языкова ярко талантливы, живописны («Водопад»):

Море блеска, гул, удары,

И земля потрясена;

То стеклянная стена

О скалы раздроблена,

То бегут чрез крутояры

Многоводной Ниагары

Ширина и глубина!

Вон пловец! Его от брега

Быстриною унесло;

В синий сумрак водобега

Упирает он весло…

Тщетно! Бурную стремнину

Он не силен оттолкнуть;

Далеко его в пучину

Бросит каменная круть!..

1830

Н.В. Гоголь утверждал: «Имя Языкова пришлось ему не даром. Владеет он языком, как араб конём своим, и ещё как бы хвастается своею властью». Поэт создал широко известный в своё время студенческий гимн «Из страны, страны далёкой» и не менее известную песню «Пловец» – «Нелюдимо наше море».

А.И. Полежаев (1804–1838)

Александр Иванович Полежаев был внебрачным сыном богатого пензенского помещика, которого впоследствии сослали на каторгу за убийство крепостного.

Полежаев учился в Московском университете, когда в 1826 г. по личному распоряжению Николая I за поэму «Сашка» его отдали в солдаты. Десять лет вёл он страшную неравную борьбу с жестоким произволом. Тюрьма, карцер, ссылка не сломили его. В 1837 г. за самовольную отлучку из полка поэта подвергли тяжёлому телесному наказанию. Он умер в военном госпитале. «Когда один из друзей его явился просить тело для погребения, – рассказывал А.И. Герцен, – никто не знал, где оно… Наконец он нашел в подвале труп бедного Полежаева, – он валялся под другими, крысы объели ему одну ногу».

«Мы не знаем больше трагической жизни и больше рокового конца», – восклицал Н.П. Огарёв.

В поэтическом наследии Полежаева – произведения разных жанров: поэмы («Видение Брута», «Кориолан», «Эрпели», «Чир-Юрт»), песни («Зачем задумчивых очей…», «У меня ль, молодца…»), но лучшими, без сомнения, должны быть признаны стихотворения, составляющие лирический дневник его многострадальной жизни – «Песнь погибающего пловца», «Ещё нечто» и др.

Вот мрачится

Свод лазурный!

Вот крутится

Вихорь бурный!

Ветр свистит,

Гром гремит,

Море стонет —

Путь далёк…

Тонет, тонет

Мой челнок!

1832

В них полнее и ярче всего воплотились его излюбленные художественные идеи – тираноборчество, непримиримость и сила протеста, обличение деспотизма:

Я умру! на позор палачам

Беззащитное тело отдам!

Равнодушно они

Для забавы детей

Отдирать от костей

Будут жилы мои;

Обругают, убьют

И мой труп разорвут!

Но стерплю! не скажу ничего,

Не наморщу чела моего,

И, как дуб вековой,

Неподвижный от стрел,

Неподвижен и смел,

Встречу миг роковой

И, как воин и муж,

Перейду в страну душ.

В русской поэзии Полежаев воспринимается как ближайший последователь декабристов и предшественник Н.А. Некрасова.

В.Г. Бенедиктов (1807–1873)

До 1835 г., когда вышел из печати сборник Владимира Григорьевича Бенедиктова

«Стихотворения», его имя было неизвестно. Тем удивительнее оказался ошеломляющий успех. Иные читатели были склонны ставить его чуть ли не выше Пушкина.

С этим не согласился В.Г. Белинский. Он увидел в Бенедиктове поэта ложноромантического направления, которое вычурноцветистым языком выражало фальшивые чувства, неистовые страсти, трескучие эффекты, манерные позы. У такой литературы всегда находились и находятся преданные поклонники.

Кудри девы-чародейки,

Кудри – блеск и аромат,

Кудри – кольца, струйки, змейки,

Кудри – шёлковый каскад!

Вейтесь, лейтесь, сыпьтесь дружно,

Пышно, искристо, жемчужно!

Вам не надобен алмаз:

Ваш извив неуловимый

Блещет краше без прикрас,

Без перловой диадемы,

Только роза – цвет любви,

Роза – нежности эмблема —

Красит роскошью эдема

Ваши мягкие струи…

1835

Впрочем, отдельные стихотворения критик оценивал достаточно высоко. Недаром же среди тех, кто признавал талант Бенедиктова, были такие авторитеты, как В.А. Жуковский, Ф.И. Тютчев, И.С. Тургенев.

ОТРЫВКИ (Из книги любви)

Пиши поэт! Слагай для милой девы

Симфонии любовные свои!

Переливай в гремучие напевы

Палящий жар страдальческой любви!

Чтоб выразить таинственные муки,

Чтоб сердца огнь в словах твоих изник,

Изобретай неслыханные звуки,

Выдумывай неведомый язык!

1837

Тем не менее второй сборник автора «Кудрей», наиболее эффектного стихотворения поэта, вышедший в 1838 г., успеха не имел.

В дальнейшем стихотворения Бенедиктова перепечатывались регулярно – в 1983 г. они вышли в Большой серии «Библиотеки поэта». Его творчеству посвятила одну из своих работ Л.Я. Гинзбург.

А.В. Кольцов (1809–1842)

Алексей Васильевич Кольцов родился в Воронеже в семье торговца скотом. Условия его детства, да и последующей жизни были ужасными. В.Г. Белинский писал: «Он видел вокруг себя домашние хлопоты, мелочную торговлю с её проделками, слышал грубые и не всегда пристойные речи даже от тех, из чьих уст ему следовало бы слышать одно хорошее. По счастью, к благородной натуре Кольцова не приставала грязь, среди которой он родился и на лоне которой был воспитан. Сыздетства он жил в своем особенном мире – и ясное небо, леса, поля, степь, цветы производили на него гораздо сильнейшее впечатление, нежели грубая и удушливая атмосфера его домашней жизни».

Кольцову было 16 лет, когда он впервые познакомился со стихами и вскоре уже пробовал их писать. Так и не получив сколько-нибудь серьезного образования, Кольцов тем не менее вошел в литературу поэтом необыкновенно оригинального дарования со своими темами и образами. Его другом и наставником стал Белинский. Народный талант Кольцова приветствовал и поддерживал А.С. Пушкин. Однако в жизни Кольцова возникло трагическое противоречие, о котором он сам писал: «Что я? Человек без лица, без слова, безо всего просто. Жалкое создание, несчастная тварь, которая годится лишь на одно: возить воду да таскать дрова – вот и всё… И что ещё всего хуже: жить дома, в кругу купцов, решительно я теперь не могу; в других кругах тоже. Безрадостная самая будущность у меня впереди». Кольцов оказался прав: это трагическое противоречие рано свело его в могилу.

Меткую и точную характеристику поэзии Кольцова дал

А.И. Герцен: «Россия забитая, Россия бедная, мужицкая… подавала… о себе голос».

Не шуми ты, рожь,

Спелым колосом!

Ты не пой, косарь,

Про широку степь!

Мне не для чего

Собирать добро,

Мне не для чего

Богатеть теперь!

…

Тяжелей горы,

Темней полночи

Легла на сердце

Дума чёрная!

1834

В стихотворениях Кольцова воспета русская природа, описан крестьянский быт, выражен национальный характер, созданы поэтические картины труда земледельца. Жанры песни и думы поэт использовал чаще других.

ГОРЬКАЯ ДОЛЯ (Отрывок)

Соловьем залётным

Юность пролетела,

Волной в непогоду

Радость прошумела.

Пора золотая

Была, да сокрылась;

Сила молодая

С телом износилась.

От кручины-думы

В сердце кровь застыла;

Что любил, как душу, —

И то изменило…

1837

Неповторим рисунок стиха Кольцова. Поэт предпочитал песенные стремительные размеры и в ряде случаев отходил от сил-лабо-тоники, прибегая к народному тоническому стиху «Язык его столько же удивителен, сколько и неподражаем», – утверждал Белинский.

В русской поэзии Кольцов укрепил ту её национальную традицию, которая с успехом была продолжена в поэзии И.С. Никитина, И.З. Сурикова, С.Д. Дрожжина и др.

Драматургия

В 1820—1830-е гг. на русской сцене господствовали мелодрама и водевиль. Но если редкая мелодрама удерживала внимание зрителей больше одного сезона, то отдельные водевили ухитрились дожить до эры звукового кино. Таковы «Лев Гурыч Синичкин» Д.Т. Ленского, некоторые водевили А.И. Писарева и Ф.А. Кони.

В это время были написаны «Горе от ума» А.С. Грибоедова, «Борис Годунов» и «Маленькие трагедии» А.С. Пушкина, «Ревизор», «Женитьба» Н.В. Гоголя, «Маскарад» М.Ю. Лермонтова. Большинство из них с трудом преодолевали цензурные преграды, и создать репертуара для русской сцены не могли. Не было еще драматурга, который подарил бы сцене свой особый театр, как это сумел сделать во второй половине XIX в. А.Н. Островский. Нельзя, конечно, не учитывать, что его успехи были подготовлены предшественниками, в первую очередь Гоголем.

Поэзия и проза 1820-1830-х гг. не только продвинулись далеко вперёд, но и немало способствовали развитию драматургии, поскольку многие прозаики и поэты как авторы пробовали свои силы и на сцене. Так, Пушкин приписывал «шекспировские» достоинства трагедии М.П. Погодина «Марфа, посадница новгородская». В.К. Кюхельбекер – автор драматической трилогии «Ижорский». Иных привлекало «смутное время» начала XVII века: А.С. Хомяков – «Дмитрий Самозванец».

Белинский справедливо недоумевал: «Не знаю, почему в наше время драма не оказывает таких больших успехов, как роман и повесть». Тем не менее факт остается фактом: русская драматургия 1830 – начала 1840-х гг., за исключением вышеназванных произведений, заметного следа на русской сцене не оставила.

Часть 2

А.С. Пушкин (1799–1837)

Чем дальше уходит время, тем яснее видно великое значение Пушкина не только для русской литературы, но и для всей многонациональной культуры России. Каждое новое поколение всё глубже постигает смысл мудрых слов М. Горького: «Он у нас начало всех начал. Читайте почаще Пушкина, это – основоположник поэзии нашей и всем нам всегда учитель».

Пушкин совершил подлинный переворот и в самой русской литературе, и в отношении к ней русского общества. «Он первый возвёл у нас литературу в достоинство национального дела, – писал Н.Г. Чернышевский. – Он был первым поэтом, который стал в глазах всей русской публики на то высокое место, которое должен занимать в своей стране великий писатель. Вся возможность дальнейшего развития русской литературы была приготовлена и отчасти еще приуготовляется Пушкиным».

Новаторство Пушкина опиралось на традиции предшествующей литературы: Ломоносова и Державина, Фонвизина и Радищева, Шекспира и Байрона и многих других русских и зарубежных писателей.

Решающее влияние на духовное развитие Пушкина оказали Отечественная война 1812 года и движение декабристов. Поэт был широко начитан в трудах французских философов.

Пушкин первым из русских писателей обратился к всестороннему изображению действительности. Он стал основоположником реализма в русской литературе, утвердил в ней принципы народности и психологизма.

Силу и красоту пушкинских творений хорошо почувствовал и раскрыл В.Г. Белинский: «Он дал нам поэзию как искусство, как художество. И потому он навсегда останется великим, образцовым мастером поэзии, учителем искусства. К особенным свойствам его поэзии принадлежит её способность развивать в людях чувство изящного и чувство гуманности, разумея под этим словом бесконечное уважение к достоинству человека как человека».

Пушкин – выразитель духовных сил русского народа. Именно поэтому – его место в ряду гениев мировой литературы: Данте, Сервантеса, Шекспира, Гёте, Байрона и др.

В лицее (1811–1817)

Александр Сергеевич Пушкин родился 26 мая 1799 г. в Москве. В доме Пушкиных любили и знали литературу. Здесь бывали знаменитые писатели того времени – И.И. Дмитриев, Н.М. Карамзин, В.А. Жуковский. У Сергея Львовича, отца Пушкина, была прекрасная библиотека. Его дядя, Василий Львович, был известным поэтом своего времени, автором популярной поэмы «Опасный сосед». Из воспоминаний старшей сестры Ольги Сергеевны известно, как много читал её маленький брат, как рано начал он писать стихи. В мир русской народной поэзии мальчика вводили рассказы бабушки и сказки няни Арины Родионовны.

19 октября 1811 г. – день открытия царскосельского лицея. С ним будет связана судьба Пушкина в течение без малого шести лет. Здесь вместе с товарищами Пушкин пережил события 1812 г.

Обаятельный образ Пушкина-лицеиста был создан А.А. Ахматовой:

Смуглый отрок бродил по аллеям,

У озёрных грустил берегов,

И столетие мы лелеем

Еле слышный шелест шагов.

Иглы сосен густо и колко

Устилают низкие пни…

Здесь лежала его треуголка

И растрёпанный томик Парни.

В лицее формировалось мировоззрение Пушкина. Большое влияние на него оказали любимые преподаватели и в первую очередь профессор Куницын.

Вместе с Пушкиным в лицее учились такие известные в будущем поэты, как Дельвиг и Кюхельбекер. «Здесь… являться муза стала мне», – писал поэт впоследствии. Первые же стихотворения Пушкина сделали его признанным главой лицейской литературы, постоянным автором журнала «Лицейский мудрец». «Мы все видели, что Пушкин нас опередил», – вспоминал его друг и сосед «по студенческой келье» И. Пущин. Уже в 1814 г. Пушкин вышел в «большую» литературу: в журнале «Вестник Европы» было напечатано его послание «К другу-стихотворцу».

В лицее сложился круг друзей и единомышленников поэта. Всю жизнь хранил Пушкин благодарную память о «лицейском братстве»:

Друзья мои, прекрасен наш союз!

Он как душа неразделим и вечен —

Неколебим, свободен и беспечен

Срастался он под сенью дружных муз.

На первых порах своей литературной деятельности Пушкин был известен главным образом лирическими стихотворениями. Одно из лучших – «Воспоминания в Царском селе». Пушкин читал его на публичном экзамене в присутствии ГР. Державина. Поэт воспевал подвиги русских воинов и победу России в Отечественной войне:

Страшись, о рать иноплеменных!

России двинулись сыны;

Восстал и стар, и млад; летят на дерзновенных,

Сердца их мщеньем зажжены.

В лицее Пушкин рос в обстановке вольнолюбия, и это не могло не сказаться на его творчестве. Здесь было написано одно из первых свободолюбивых стихотворений поэта – «К Лицинию»: «Свободой Рим возрос, //А рабством погублён». В лицее появились и первые эпиграммы.

Поэта привлекают литературные проблемы. В стихотворениях «К другу-стихотворцу», «Городок», «Тень Фонвизина» он пишет о призвании поэта, о своих литературных симпатиях и вкусах. Он убеждён: «Не тот поэт, кто рифмы плесть умеет».

Полнее всего в раннем творчестве Пушкина представлена анакреонтическая лирика. Юный поэт славит радости жизни – веселье, вино, дружбу, любовь («К Наталье», «Пирующие студенты», «К Пущину» и др.):

Дай руку, Дельвиг! что ты спишь?

Проснись, ленивец сонный!

Ты не под кафедрой сидишь,

Латынью усыплённый.

Взгляни: здесь круг твоих друзей;

Бутыль вином налита,

За здравье нашей музы пей,

Парнасский волокита.

Лицейский период творчества во многом ученический, подражательный. В стихах Пушкина ещё слышны голоса его учителей – Г.Р. Державина, К.Н. Батюшкова, В.А. Жуковского. Он отдает дань и традиционным темам и традиционным приёмам классицистов и романтиков. Однако с первых шагов в литературе обнаружилось и его стремление к оригинальности, к самобытности: «Бреду своим путём, будь каждый при своём». И действительно, рядом с многочисленными музами, аонидами, фавнами и им подобными, каковыми изобиловали стихи его учителей и его собственные, неожиданно появляются строки:

Фома свою хозяйку

Не за что наказал,

Антошка балалайку,

Играя, разломал, —

Старушка всё расскажет;

Меж тем как юбку вяжет,

Болтает всё своё…

В лицее Пушкин начал работу над поэмой «Руслан и Людмила». Его известность выходит далеко за стены лицея. Стремительный рост его поэтического дарования привлекает сочувственное внимание ценителей изящной словесности.

В Петербурге (1817–1820)

В 1817 г. Пушкин окончил лицей и поступил на службу в Коллегию иностранных дел. В течение трёх лет он ведет рассеянный «светский» образ жизни, так впечатляюще описанный им в «Евгении Онегине»: балы, рестораны, театры, точнее, актрисы («почётный гражданин кулис»). Он активен в литературной и общественной жизни Петербурга. Его видят на заседаниях литературного общества «Арзамас» и кружка «Зелёная лампа». Поэт живет в насыщенной атмосфере различных настроений и споров:

Тут Лунин дерзко предлагал

Свои решительные меры…

………………………………..

Читал свои ноэли Пушкин,

Меланхолический Якушкин,

Казалось, молча обнажал

Цареубийственный кинжал,

Одну Россию в мире видя,

Хромой Тургенев им внимал

И, плети рабства ненавидя,

Предвидел в сей толпе дворян

Освободителей крестьян.

В ближайшем окружении Пушкина в это время – Д.В. Давыдов, герой Отечественной войны, поэт; П.Я. Чаадаев, философ и публицист; П.А. Катенин, театральный деятель, поэт, критик.

Пушкин не был членом декабристских обществ, но весьма сочувственно относился к идеям их участников, большинство из которых были его друзьями.

В лирике этого трёхлетия вольнолюбивые настроения явно преобладают. Нельзя, правда, не заметить, что большинство стихотворений носят риторический характер и во многом перелагают с пушкинским блеском мысли и вдохновения его учителей и единомышленников.

В 1817 г. Пушкин написал в радищевских традициях оду «Вольность»:

Тираны мира! трепещите!

А вы, мужайтесь и внемлите,

Восстаньте, падшие рабы!

В следующем году написано первое знаменитое послание «К Чаадаеву», яркий образец утопического мышления, присущего вольнолюбивой лирике поэта в то время:

Товарищ, верь: взойдёт она,

Звезда пленительного счастья,

Россия вспрянет ото сна,

И на обломках самовластья

Напишут наши имена!

В большом стихотворении «Деревня» (1819) противопоставлены две части. В первой нарисованы картины прекрасной русской природы, мирные и счастливые (Н.М. Карамзин, В.А. Жуковский). Во второй – «но мысль ужасная здесь душу омрачает» – картины бесправного положения русского крестьянина, картины угнетения и насилия (А.Н. Радищев и его последователи). Пушкин восклицает в заключение:

Увижу ль, о друзья! Народ неугнетённый

И Рабство, падшее по манию царя,

И над отечеством Свободы просвещённой

Взойдёт ли наконец прекрасная Заря?

Цензура в это время мало волновала поэта. Его стихи мгновенно становились известными, расходясь в многочисленных списках. Приписывались ему и те, к сочинению которых он не имел отношения.

Раздраженное политическими стихотворениями поэта, его многочисленными эпиграммами – на царя, на Аракчеева, на архимандрита Фотия и т. п., правительство решает выслать Пушкина из Петербурга.

К этому времени завершается работа над поэмой «Руслан и Людмила».

«Ни одно произведение Пушкина, – писал В.Г. Белинский, – не произвело столько шума и криков, как «Руслан и Людмила»: одни видели в нем величайшее создание творческого гения, – другие нарушение всех правил пиитики, оскорбление здравого эстетического вкуса… «Руслан и Людмила» – такая поэма, появление которой сделало эпоху в истории русской литературы».

На первый взгляд, Белинский допустил очевидное преувеличение. Сюжет поэмы вполне можно назвать бродячим. Аналогичные истории не раз рассказывались и в зарубежных литературах, и в русской (И.Ф. Богданович, Н.М. Карамзин).

«Руслан и Людмила» – романтическая поэма-сказка, которой Пушкин стремился придать черты исторического правдоподобия:

Дела давно минувших дней,

Преданья старины глубокой.

Волшебник Черномор похищает Людмилу, дочь киевского князя Владимира. Четыре богатыря – Руслан, Ратмир, Фарлаф, Рогдай – отправляются на её поиски. После многих приключений и чудес Руслан и Людмила соединяются. Победили любовь, молодость, справедливость, добро. Побеждены тёмные силы: волшебница Наина, «злой карла» Черномор, Рогдай.

Вопреки законам классицизма поэма была написана лёгким, изящным, разговорным языком. Рассказ о происшедших событиях непринуждённо сменялся лирическими отступлениями – рассуждениями и оценками автора.

Вопреки заветам романтиков в поэме нет никакой мистики. Всё это было необыкновенно ново для русского читателя. И несмотря на выпады враждебно настроенных критиков, один из которых сравнивал поэму с бородатым мужиком в армяке и лаптях, вторгшимся в Благородное Дворянское собрание с зычным криком: «Здорово, ребята!», поэма была встречена с восторгом.

В.А.Жуковский подарил Пушкину свой портрет с надписью: «Победителю-ученику от побеждённого – учителя в тот высокоторжественный день, в который он окончил свою поэму «Руслан и Людмила». 1820, марта 26, Великая пятница».

Белинский был прав. Поэма «Руслан и Людмила» имела прежде всего большое литературное значение. Она подвела итоги многолетним спорам классицистов и романтиков, означив полную и безусловную победу принципов Карамзина и Жуковского. В ней русская литература приблизилась к истинному пониманию историзма и народности.

Вступление к поэме – «У лукоморья дуб зелёный» – было написано позднее. На сюжет поэмы М.И. Глинка написал одну из лучших русских опер.

В южной ссылке (1820–1824)

Над Пушкиным нависла серьезная опасность. Ему угрожала высылка в Сибирь

или на Соловки. Благодаря заступничеству друзей, в первую очередь Жуковского, удалось заменить место ссылки. Весной 1820 г. Пушкин выехал в Екатеринослав (Днепропетровск), где его ожидало место чиновника в канцелярии генерала Ннзова. Начало ссыльной службы пришлось отложить из-за тяжёлой болезни поэта. Вместе с попутчиками, семьёй героя 1812 г. генерала Раевского, Пушкин совершил поездку на целебные воды Кавказа и в Крым. Местные пейзажи, горы, море, которые он видел впервые, поразили поэтическое воображение Пушкина. Здесь родились шедевры его лирики – стихотворения «Погасло дневное светило» и «Редеет облаков летучая гряда».

Начало 1820-х гг. – это время расцвета романтизма в творчестве Пушкина. В это время его любимый поэт – Байрон. Его любимый герой – загадочный, романтический юноша, разочарованный в жизни.

В поэме «Кавказский пленник» (1821) выразились главные черты пушкинского романтизма. Поэт создал в ней яркие картины величественной кавказской природы, очертил характеры, полные сильных страстей, гордые и независимые. Что же привело героя поэмы на Кавказ, где в те годы шла война с горцами и где так несчастливо сложилась его судьба? Что заставило покинуть родные края, где «людей и свет изведал он»?

Свобода! Он одной тебя

Ещё искал в подлунном мире!

Сильно и страстно полюбила пленника прекрасная черкешенка, пожертвовавшая собой ради его спасения. Но ни она, ни очарование кавказской природы, ни угроза смерти не выводят пленника из состояния разочарования и апатии. О герое своей поэмы Пушкин писал: «Я в нём хотел изобразить это равнодушие к жизни и к её наслаждениям, эту преждевременную старость души, которые сделались отличительными чертами молодёжи 19 в.».

Поэма имела огромный успех. «Пленник – это герой того времени», – заметил Белинский. Вообще, южный период – время наибольшей популярности Пушкина у современников. Как это ни парадоксально, но ни один из всех последующих шедевров поэта не вызывал у широких кругов читателей 1820-х гг. таких восторгов. Балеты, оперы, романсы на тексты ссыльного автора заполонили петербургские театральные сцены, салоны и гостиные.

«Кавказский пленник» была первая из так называемых южных романтических поэм Пушкина. В 1821–1822 гг. поэт работал над поэмой «Братья-разбойники», оставшейся неоконченной. В 1823 г. он написал поэму «Бахчисарайский фонтан», в которой рассказывалась поэтическая легенда о любви крымского хана Гирея к своей пленнице Марии.

Особую роль в судьбе Пушкина сыграла поэма «Гавриилиа-да» (1821). В ней в духе Вольтера и Парни использовалась библейская тема о непорочном зачатии Девы Марии с привлечением реалий из петербургской светской жизни. Много лет впоследствии пришлось Пушкину оправдываться за кощунственную трактовку этой темы. Да еще в одном из писем, которые, как обычно, перлюстрировала цензура, он неосторожно сообщал приятелю о том, что берет «уроки чистого афеизма». Однако мотив атеизма у Пушкина вовсе не столь очевиден, как это иногда считается. Речь не идёт о творчестве 1830-х гг. Но в том же 1821 г. он написал стихотворение «Муза»:

С утра до вечера в немой тени дубов

Прилежно я внимал урокам девы тайной;

И, радуя меня наградою случайной,

Откинув локоны от милого чела,

Сама из рук моих свирель она брала:

Тростник был оживлён божественным дыханьем

И сердце наполнял святым очарованьем.

Тогда же начаты «Цыганы», которые были окончены уже в Михайловском.

Пушкин начал свою ссыльную службу в Кишиневе, куда была переведена канцелярия генерала Инзова. Пользуясь благорасположением своего начальства, поэт много путешествовал по Украине и Бессарабии. Особенно часто он бывал в Каменке, в имении декабриста В.Л. Давыдова. Здесь продолжались бурные петербургские споры о России и свободе. Здесь родились его вольнолюбивые стихотворения «Кинжал» и «В.Л. Давыдову». Это было время наибольшего сближения Пушкина и декабристов. Один из них, князь С.Г. Волконский, должен был принять поэта в состав Южного декабристского общества, но не сделал этого, опасаясь за судьбу русского гения: «Ему могла угрожать плаха».

Однако в 1822–1823 гг. в мировоззрении Пушкина произошёл давно подготавливавшийся перелом, который оказал большое влияние на его последующую творческую судьбу. Во втором послании «Чаадаеву» он исповедывался другу:

В уединении мой своенравный гений

Познал и тихий труд, и жажду размышлений.

Владею днём моим; с порядком дружен ум;

Учусь удерживать вниманье долгих дум;

Ищу вознаградить в объятиях свободы

Мятежной младостью утраченные годы

И в просвещении стать с веком наравне.

Радикально переменились его представления о том, что ещё недавно было предметом горячих споров с друзьями:

Изыди сеятель сеяти семена своя

Свободы сеятель пустынный,

Я вышел рано, до звезды;

Рукою чистой и безвинной

В порабощённые бразды

Бросал живительное семя —

Но потерял я только время,

Благие мысли и труды…

Паситесь, мирные народы!

Вас не разбудит чести клич.

К чему стадам дары свободы?

Их должно резать или стричь.

Наследство их из рода в роды

Ярмо с гремушками да бич.

Надежды царского правительства на «исправление» Пушкина не сбывались. В Петербург летели доносы тайных агентов полиции: «Пушкин ругает публично… не только военное начальство, но даже и правительство». Инзов явно не справлялся с надзором над ссыльным поэтом, и Пушкина переводят в Одессу, под начало к генералу Воронцову. Но и здесь поэт задержался ненадолго. Между ним и Воронцовым возникли сложные личные и служебные отношения. И вот уже министр Нессельроде получает от одесского генерал-губернатора послание: «…повторяю мою просьбу, – избавьте меня от Пушкина; это, может быть, превосходный малый и хороший поэт; но мне не хотелось иметь его дольше ни в Одессе, ни в Кишинёве».

С августа 1824 г. Пушкин вынужден отбывать дальнейшую ссылку далеко на севере, в имении отца, в знаменитом теперь селе Михайловском Псковской губернии.

В Михайловском (1824–1826)

Более двух лет прожил Пушкин в Михайловском под строгим надзором местных

властей. Лишь общество няни да редкие визиты друзей скрашивали его одиночество. Но и эта ссылка не сломила поэта. В одном из писем он сообщает: «…Нахожусь я в глухой деревне, – скучно, да нечего делать… вечером слушаю сказки моей няни, оригинала няни Татьяны, она единственная моя подруга, и с нею только мне не скучно… Что за прелесть эти сказки! Каждая есть поэма!»

Пребывание поэта в Михайловском немало омрачало отношения с отцом. Он был вынужден даже обратиться с письмом к царю: «Государь Император соизволил меня послать в поместье моих родителей, думая тем облегчить их горесть и участь сына. Но важные обвинения правительства сильно подействовали на сердце моего отца и раздражили мнительность, простительную старости и нежной любви его к протчим детям. Решаюсь для его спокойствия и своего собственного просить его Императорское Величество да соизволит меня перевести в одну из своих крепостей. Ожидаю сей последней милости от ходатайства вашего превосходительства». Эта просьба, как и последующие, осталась без ответа.

Пушкина видят в окрестностях Михайловского – то на ярмарке, где он записывает песни и сказания бродячих певцов, то возле монастыря, прислушивающимся к простонародному говору. Поэт очень много читает. Его любимым автором становится Шекспир.

Пребывание в Михайловском – время напряженного творческого труда. Здесь были созданы стихотворения «Разговор книгопродавца с поэтом», «Ненастный день потух», «Сожжённое письмо», «Андрей Шенье», «К*** («Я помню чудное мгновенье…»), «Вакхическая песня», «19 октября», «Сцена из Фауста», «Пророк», «Стансы», «Няне» и др.; поэмы «Цыганы», «Граф Нулин», трагедия «Борис Годунов».

«Цыганы». Эта поэма – своеобразное прощание с романтизмом. Герой поэмы Алеко глубоко неудовлетворён жизнью. Как и кавказский пленник, он бежит из «неволи душных городов» и ищет свободы в цыганском таборе. Здесь на лоне природы, среди её вольных сынов, кажется ему, только и возможно счастье. Алеко полюбил цыганку Земфиру.

Прошло два лета. Так же бродят

Цыганы мирною толпой…

………………………………

Старик лениво в бубны бьёт,

Алеко с пеньем зверя водит,

Земфира поселян обходит

И дань их вольную берёт…

Но Земфира разлюбила Алеко, и он в порыве ревности убивает её. Старик, её отец, произносит убийце свой суд:

Ты не рождён для дикой доли,

Ты для себя лишь хочешь воли.

Не сбылись мечты героя о свободе в цыганском таборе вдали от ненавистной ему «неволи душных городов». Трагически звучит эпилог поэмы:

Но счастья нет и между вами,

Природы бедные сыны!

И под издранными шатрами

Живут мучительные сны,

И ваши сени кочевые

В пустынях не спаслись от бед,

И всюду страсти роковые,

И от судеб защиты нет.

Так расстался Пушкин с еще одной иллюзией своей юности, с верой, внушенной ему Руссо и Байроном, в «естественное право», в счастье натурального человека, избежавшего тлетворного яда цивилизации.

Белинский писал: «Не страсти погубили Алеко! «Страсти» слишком неопределённое слово, пока вы не назовёте их по именам: Алеко погубила одна страсть, и эта страсть – эгоизм!»

В «Кавказском пленнике» Пушкин идеализирует своего романтического героя, в «Цыганах» он произносит над ним «суд неумолимо-трагический» и вместе с тем «горько-иронический».

«Цыганы» – это глубокое, художественно совершенное творение. Уже в этой поэме читателей восхищали реалистические зарисовки быта и характеров, предельный лаконизм и выразительность описаний, искусство драматического диалога, красота и точность выразительно-изобразительных средств языка:

Сказал, и шумною толпою

Поднялся табор кочевой

С долины страшного ночлега,

И скоро всё в дали степной

Сокрылось. Лишь одна телега,

Убогим крытая ковром,

Стояла в поле роковом.

Так иногда перед зимою,

Туманной, утренней порою,

Когда подъемлется с полей

Станица поздних журавлей

И с криком вдаль на юг несётся

Пронзенный гибельным свинцом

Один печально остаётся,

Повиснув раненым крылом.

Подлинным торжеством реализма в творчестве Пушкина становится трагедия «Борис Годунов». От возвышенных романтических зарисовок экзотической природы, от таинственных юношей и прелестных дев поэт обращается к изображению конкретных фактов действительности, исторических обстоятельств и лиц. Одновременно Пушкин писал первые главы «Евгения Онегина».

Возникновение реализма в русской литературе было следствием ряда глубоких общественных и эстетических причин. Укажем здесь только одну из них.

Русская литература становилась выразителем и руководителем общественного мнения. Из аристократических салонов и дворянских гостиных она выходила на широкий демократический простор. Она поставила перед собой цель – осмыслить прошлое и настоящее России и указать ей будущее. Великая заслуга Пушкина в том, что он почувствовал и выразил это настоятельное требование времени.

«Борис Годунов». В июле 1825 г. в письме к И.И. Раевскому Пушкин писал: «…у меня буквально нет другого общества, кроме моей старой няни и моей трагедии; последняя продвигается вперёд, и я доволен ею… Я пишу и думаю. Большая часть сцен требует только рассуждения; когда же я подхожу к сцене, требующей вдохновения, я или выжидаю, или перескакиваю через неё. Этот прием работы для меня совершенно нов. Я чувствую, что духовные силы мои достигли полного развития и что я могу творить».

Материалом для произведения послужили события русской истории конца XVI – начала XVII в.

Поэт указывал на три основных источника своего произведения: русские летописи, творчество английского драматурга Шекспира, которому он подражал «в вольном и широком изображении характеров», и труд писателя и ученого Н.М. Карамзина «История государства Российского», 9-й, 10-й и 11-й тома которого вышли в свет в 1824 г.

В конце XVI в. произошло событие, оказавшее большое влияние на ход российской истории, – умер царь Фёдор. Его единственный законный наследник, царевич Димитрий, погиб в городе Угличе при загадочных обстоятельствах. После напряжённой борьбы власть захватил боярин Борис Годунов. Он царствовал семь лет. При нём и после его смерти Россия трижды подверглась нашествию иностранных интервентов. Во главе их стояли люди, выдававшие себя за убитого царевича Димитрия, – самозванцы. Они рассчитывали, что народ поддержит законных наследников последнего Рюриковича. Почти два десятилетия продолжалась в России борьба за царский престол, так называемое «смутное время».

«Борис Годунов» – не просто ряд картин, иллюстрирующих события русской истории. Как и всякое высокохудожественное произведение, эта трагедия была обращена и к современникам, и к потомкам. События смутного времени дали поэту возможность поставить перед русским обществом ряд острых актуальных проблем.

Через несколько лет после завершения работы Пушкин писал: «Что развивается в трагедии? Какая цель её? Человек и народ, судьба человеческая, судьба народная». В этих словах, по существу, определены идея «Бориса Годунова», его замысел.

Произведение Пушкина было новаторским. В те годы в театре и отчасти в литературе еще сохранялись традиции классицизма, обязывавшие драматурга строго придерживаться определённых правил: соблюдать единства места, времени и действия, делить трагедию на пять актов, писать её только высоким, торжественным слогом и т. п. Пушкину мешали эти условности, и он отказался от них. В «Борисе Годунове» 23 сцены. Место действия постоянно меняется: в кремлевских палатах, в монастыре, в Польше, на литовской границе и т. д. Описанные события длятся несколько лет. В трагедии две сюжетные линии: одна связана с судьбой Бориса Годунова, другая – Самозванца.

Сложен и трагичен характер Бориса Годунова. Он считает, что власть царя должна опираться на сочувствие народа и ищет народной любви:

Бог насылал на нашу землю глад,

Народ завыл, в мученьях погибая;

Я отворил им житницы, я злато

Рассыпал им, я им сыскал работы —

Они ж меня, беснуясь, проклинали!

Пожарный огнь их домы истребил,

Я выстроил им новые жилища.

Они ж меня пожаром упрекали!

Вот черни суд: ищи ж её любви.

Белинский считал: «Любовь его к народу была не чувством, а расчётом… и потому народ не обманулся ею и ответил на неё ненавистью». Но дело не только в том, что народ понял неискренность царя. Следуя Карамзину, Пушкин был убеждён, что народ обвинял Годунова в смерти Димитрия и не мог простить ему гибели малолетнего царевича.

Царь Борис – умный и опытный правитель. Он многое сделал для страны и народа. Но Пушкину особенно важно было сказать, что даже такой царь, если он преступник, народной поддержки не получит. «Да, жалок тот, в ком совесть нечиста», – признаётся Борис. В этом главная, нравственная причина его краха.

Вторая сюжетная линия связана с судьбой Самозванца. Летописец Пимен рассказал своему ученику, молодому монаху Григорию Отрепьеву, историю злодейского убийства царевича Дмитрия, свидетелем которого он был. В уме Григория рождается дерзкая мысль. Он бежит в Польшу и выдаёт там себя за убитого царевича. Поляки поддерживают его. Во главе пятнадцатитысячной армии Самозванец переходит русскую границу. Против него пятьдесят тысяч воинов Басманова, военачальника Годунова. Но он не сомневается в победе. Причины этой дерзкой самоуверенности объясняет один из его соратников:

Но знаешь ли, чем сильны мы, Басманов?

Не войском, нет, не польскою помогай,

А мнением; да! мнением народным.

Расчет беглого монаха оправдался. Басманов отступает. Борис умер. Самозванец в Москве и жестоко расправляется с беззащитной семьёй Годунова. Дьяк Мосальский перед людьми, столпившимися у крыльца, кричит: «Народ! Мария Годунова и сын её Феодор отравили себя ядом. Мы видели их мёртвые трупы. (Народ в ужасе молчит.) Что ж вы молчите? кричите: да здравствует царь Димитрий Иванович!

Народ безмолвствует».

В этом грозном безмолвии угадывается близкий конец Самозванца. Народ, поддержавший сначала «законного» наследника престола, с ужасом и отвращением отвернулся от убийцы.

«Борис Годунов» – первая реалистическая трагедия в русской литературе. Как живые встают с её страниц образы бояр, царедворцев, беглого монаха Гришки Отрепьева, Юродивого и сложный трагичный образ царя Бориса.

Одно из выдающихся художественных достижений Пушкина – образ летописца Пимена. Он возник под влиянием чтения древнерусских рукописных книг. Сцена «Келья в Чудовом монастыре» рисует облик летописца, склонившегося при свете лампады над рукописью:

Ещё одно, последнее сказанье —

И летопись окончена моя,

Исполнен долг, завещанный от Бога

Мне, грешному…

………………………………………….

Да ведают потомки православных

Земли родной минувшую судьбу…

Язык «Бориса Годунова» в ряде эпизодов носит разговорный характер. Употребление славянизмов сообщает ему торжественность и прекрасно воссоздаёт исторический колорит эпохи. В нём много пословиц и поговорок. В свою очередь, многие речения из трагедии перешли в разговорную народную речь. До Пушкина русские трагедии писались исключительно «высоким штилем», высокопарным, гремящим стихом. В «Борисе Годунове» использован белый стих, а ряд сцен написан прозой.

Белинский высоко оценил «величие строго художественного стиля» трагедии, её «благородную классическую простоту».

Михайловский период – время, когда в творчестве Пушкина формировались основные принципы его реализма. Если в «Думах» К.Ф. Рылеева русская история представлена в условном, иллюстративном виде, то «Борис Годунов» отличается, по определению самого Пушкина, «верным изображением лиц, времени, развитием исторических характеров и событий…» В своей трагедии поэт приблизился к истинному пониманию народности. В отличие от предшественников, стремившихся к воссозданию главным образом национально-этнографических особенностей, Пушкин выразил самый дух народа, сумел понять и оценить исторические события и лица с учетом «мнения народного».

Но сценическая судьба трагедии не задалась. Сначала цензура разрешила к постановке лишь отдельные фрагменты, и вплоть до нашего времени постановки «Бориса Годунова» на русской сцене можно пересчитать по пальцам. Сложность ли произведения тому виной, трудность постановки или что-нибудь подобное – можно только гадать. Возможно предположение, что в трагедии затронуты проблемы, не утратившие своей актуальности по сей день и остающиеся неприемлемыми для русских властей всех эпох.

Однако более всего не повезло Пушкину с критикой. Практически единодушно она осудила трагедию за пренебрежение традициями, за несамостоятельность. Николай I решил, что цель Пушкина «была бы выполнена, если бы он с нужным очищением переделал трагедию свою в историческую повесть или роман, наподобие Вальтер Скотта». Поэт, разумеется, отказался «переделать мною однажды написанное». Подобный отзыв, если о чём и свидетельствовал, так только о полной эстетической глухоте высочайшего рецензента. Но весьма взбодрил критику. Кстати, следует заметить, что при всех недостатках и грубых ошибках царя, его облик не соответствует укоренившемуся в нашей исторической науке образу солдафона, Николая Палкина и т. п. Не стоит забывать о его постоянном внимании к литературе, о регулярной материальной помощи тому же Пушкину, Гоголю, о заинтересованности в судьбе Л.Н. Толстого. Что же касается «Бориса Годунова», то когда он вышел в свет, Пушкин получил от Бенкендорфа письмо: «Его Величество государь император поручить мне изволил уведомить Вас, что сочинение Ваше: Борис Годунов, изволил читать с особым удовольствием».

«Граф Нулин». Эта поэма, написанная 13–14 декабря 1825 г. («Бывают странные сближения!»), также опирается на шекспировский материал. Поэт переосмысливает в комическом духе сюжет поэмы Шекспира «Тарквиний и Лукреция». Реалистические тенденции в этом произведении определяют его поэтику. Сюжет у Шекспира трагичен. Муж Лукреции на войне. Добрую весть о нём доставляет жене Тарквиний. Обрадованная известием Лукреция радушно принимает гонца. Но тот злоупотребил расположением хозяйки и обесчестил её. Не представляя себе, как она посмотрит в глаза мужу, Лукреция кончает жизнь самоубийством, бросившись на меч.

Героиня поэмы Пушкина скучает в отсутствие мужа, уехавшего на охоту, за толстым «нравоучительным и чинным» романом:

Наталья Павловна сначала

 Его внимательно читала,

Но скоро как-то развлеклась

Перед окном возникшей дракой

Козла с дворовою собакой

И ею тихо занялась.

Кругом мальчишки хохотали.

Меж тем печально, под окном,

Индейки с криком выступали

Вослед за мокрым петухом;

Три утки полоскались в луже;

Шла баба через грязный двор

Бельё повесить на забор;

Погода становилась хуже:

Казалось, снег идти хотел…

Вдруг колокольчик зазвенел.

Романтик Пушкин неожиданно обнаруживает великолепный талант в описании того, что он сам называл «фламандской школы пёстрый сор».

Следующая строфа носит лирический характер. Поэт вспоминает чувства, которые овладевали им, когда подобный звон колокольчика извещал, что тягостное ссыльное уединение его будет нарушено дружеским визитом.

Наталья Павловна радостно бросилась к балкону. Но на её глазах коляска опрокинулась на косогоре:

Филька, Васька!

Кто там? скорей!

Вон там коляска:

Сейчас везти её на двор

И барина просить обедать!

Да жив ли он?…беги проведать:

Скорей, скорей!

Очаровательно это – «Да жив ли он?» Тонкая ирония в адрес женской психологии. Дальше события развертываются по известному пути. Граф Нулин (Пушкин в нескольких строках живописует образ светского бездельника. Чего стоит одна фамилия!) пытается повторить «подвиг» шекспировского героя. Но Наталья Павловна не растерялась: «И, гнева гордого полна, // А впрочем, может быть, и страха, // она Тарквинию с размаха // Даёт пощёчину, да, да! // Пощёчину, да ведь какую! // Сгорел граф Нулин от стыда…»

Вернувшийся муж не порадовался гостю. Тем более что «когда коляска ускакала, // Жена всё мужу рассказала»…

Но кто же более всего

С Натальей Павловной смеялся?

Не угадать вам. Почему ж?

Муж? Как не так! совсем не муж.

………………………………

Смеялся Лидин, их сосед,

Помещик двадцати трёх лет.

Теперь мы можем справедливо

Сказать, что в наши времена

Супругу верная жена,

Друзья мои, совсем не диво.

Нельзя себе представлять творческий облик Пушкина без поэм «Граф Нулин» и «Домик в Коломне». Суровые критики порицали поэта за легкомыслие. Благорасположенные к нему рекомендовали тщательнее вчитываться в текст этих произведений с целью отыскать там какой-то «идейный смысл» Но ведь сам Пушкин в конце поэмы «Домик в Коломне» предупредил: «Больше ничего не выжмешь из рассказа моего».

После ссылки (1826–1830)

В конце осени 1825 г. умер царь Александр I. Миновало 14 декабря. Друзья сообщали

Пушкину: «В бумагах каждого из действовавших находятся стихи твои». Зная о близости Жуковского ко двору, 7 марта 1826 г. поэт пишет ему письмо: «Вступление на престол государя Николая Павловича подаёт мне радостную надежду. Может быть, его величеству угодно будет переменить мою судьбу. Каков бы ни был мой образ мыслей, политический и религиозный, я храню его про самого себя и не намерен безумно (выделено мной. – Л.К.) противоречить общепринятому порядку и необходимости».

Ещё находясь в Михайловском, Пушкин пишет стихотворение «Стансы».

Жизнь и деятельность великого русского царя Петра I давно привлекали поэта:

То академик, то герой,

То мореплаватель, то плотник,

Он всеобъемлющей душой

На троне вечный был работник.

И далее следует прямое обращение к новому царю:

Семейным сходством будь же горд;

Во всём будь пращуру подобен:

Как он неутомим и твёрд,

И памятью, как он, незлобен.

Пушкин просил не только за себя, он не упустил случая замолвить слово и о своих друзьях-декабристах, что не раз ещё будет делать впоследствии.

По воспоминаниям современников, поэт так описывал долгожданные дни своего освобождения: «Фельдъегерь вырвал меня из моего насильственного уединения и привез в Москву, прямо в Кремль, и, всего покрытого грязью, меня ввели в кабинет императора, который сказал мне: «Здравствуй, Пушкин, доволен ли ты своим освобождением?» Я отвечал, как следовало».

Николай I знал о влиянии поэта на русское общество и решил использовать его в своих целях. Он поручил ему составить записку «О народном воспитании» и сообщил, что отныне сам будет цензором его стихов.

Пушкин остался верен своим идеалам свободолюбия. «Я гимны прежние пою», – так завершалось стихотворение «Арион», в котором в аллегорической форме рассказывалось о недавних трагических событиях. Когда декабристки Волконская и Муравьёва отправились к мужьям в сибирскую ссылку, Пушкин передал с ними своё знаменитое послание:

Во глубине сибирских руд

Храните гордое терпенье,

Не пропадёт ваш скорбный труд

И дум высокое стремленье…

Тем обиднее для поэта было обвинение в лести царю, в которой его обвиняли не только враги, но и некоторые доброжелатели. Пушкин ответил им в стихотворении «Друзьям» (1828).

Пушкин надеялся на осуществление программы декабристов мирным, эволюционным путём, для чего, среди прочего, следовало широко развивать просвещение. Для этого во главе государства, по его убеждению, должен стоять преобразователь, реформатор, патриот. Не потому ли фигура Петра I в эти годы постоянно привлекает Пушкина? Он начинает своё первое крупное произведение в прозе – роман «Арап Петра Великого», прославляя в нем преобразовательную деятельность великого царя.

Образ Петра обрисован также в поэме «Полтава» (1828). В ней две сюжетные линии, тесно связанные друг с другом. В поэме изображается важное историческое событие в истории России – Полтавское сражение. Картина полтавской битвы, нарисованная в поэме, показывает победу русских войск под предводительством Петра над шведским императором Карлом XII и изменником, украинским гетманом Мазепой. Такова героическая линия поэмы. Пушкин подчеркивает государственный исторический характер деятельности Петра, её великое значение для будущего России:

Была та смутная пора,

Когда Россия молодая,

В бореньях силы напрягая,

Мужала с гением Петра.

…………………………….

Но в искушеньях долгой кары,

Перетерпев судеб удары,

Окрепла Русь. Так тяжкий млат,

Дробя стекло, куёт булат.

С помощью запоминающейся анафоры рисует Пушкин выразительный образ изменника Мазепы:

Не многим, может быть, известно,

Что дух его неукротим,

Что рад и честно, и бесчестно

Вредить он недругам своим;

Что ни единой он обиды

С тех пор как жив, не забывал,

Что далеко преступны виды

Старик надменный простирал;

Что он не ведает святыни,

Что он не помнит благостыни,

Что он не любит ничего,

Что кровь готов он лить как воду,

Что презирает он свободу,

Что нет отчизны для него.

Романтическая линия поэмы раскрывается во взаимоотношениях Мазепы и Марии, дочери гетмана Кочубея.

Белинский исключительно высоко ценил образ Марии. Пушкин создал женский характер, отличающийся цельностью и необыкновенной силой чувства.

Среди стихотворений, созданных поэтом после ссылки, немало отражавших его угнетённое душевное состояние. Судьба складывалась совсем не так, как предполагалось.

И с отвращением читая жизнь мою,

Я трепещу и проклинаю,

И горько жалуюсь, и горько слёзы лью,

Но строк печальных не смываю.

Особенной силой трагического чувства поражает стихотворение, написанное в очередной день рождения:

26 мая 1828

Дар напрасный, дар случайный,

Жизнь, зачем ты мне дана?

Иль зачем судьбою тайной

Ты на казнь осуждена?

Кто меня враждебной властью

Из ничтожества воззвал,

Душу мне наполнил страстью,

Ум сомненьем взволновал?..

Цели нет передо мною:

Сердце пусто, празден ум,

И томит меня тоскою

Однозвучный жизни шум.

Стихотворение не осталось незамеченным. На него в стихах же ответил митрополит Филарет. Вот его первая строфа:

Не напрасно, не случайно

Жизнь от Бога мне дана,

Не без воли Бога тайной

И на казнь осуждена…

Два года спустя в стихотворении «В часы забав иль праздной скуки…» Пушкин выразил своё согласие с позицией митрополита.

Жизнь поэта после ссылки, действительно, складывалась нелегко. За каждым его шагом следили. Ему грозили новые неприятности: в руки царю попала «Гавриилиада». Без разрешения он уезжает на Кавказ, где встречается со ссыльными декабристами и братом Львом Сергеевичем. Новые впечатления дают Пушкину материал для стихотворений «Кавказ», «Обвал», «На холмах Грузии лежит ночная мгла…» и прозаической книги «Путешествие в Арзрум».

Лирика Пушкина необыкновенно богата и разнообразна. В 1820—1830-е гг. в ней обращают на себя внимание стихотворения о поэте и поэзии, отличающиеся актуальностью и остротой проблематики. Дело в особенностях таланта Пушкина. Он развивался стремительно. Другим литературам были нужны десятилетия, чтобы пройти тот путь, на который русская литература, благодаря Пушкину, тратила месяцы и годы. Убедительная иллюстрация – поэма «Цыганы». Рылеев восхищался ею, но спрашивал автора об Алеко: «Зачем он водит медведя и сбирает вольную дань? Не лучше ль было сделать его кузнецом?». Его романтическому мировидению были чужды те реалистические элементы, какие были использованы Пушкиным. Жуковский тоже имел претензии к поэме: «Я ничего не знаю совершеннее по слогу твоих «Цыган». Но, милый друг, какая цель? Скажи, чего ты хочешь от своего гения?». Жуковского явно не устраивало отсутствие в поэме назидательности. Пушкин ответил ему: «Ты спрашиваешь, какая цель у Цыганов? Вот на! Цель поэзии – поэзия, как говорит Дельвиг…».

Пять лет спустя, в 1830 г., в статье «Опровержение на критики» Пушкин вернулся к этому вопросу: «О Цыганах одна дама заметила, что во всей поэме один только честный человек и то медведь. Покойный Рылеев негодовал, зачем Алеко водит медведя и еще собирает деньги с глазеющей публики. Вяземский повторил то же замечание. (Рылеев просил меня сделать из Алеко хоть кузнеца, что было бы не в пример благороднее.) Всего бы лучше сделать из него чиновника 8 класса или помещика, а не цыгана. В таком случае, правда, не было бы и всей поэмы, но тем лучше».

Пушкин в многочисленных стихотворениях о поэте и поэзии разъяснял читающей публике свои творческие позиции: «Не продаётся вдохновенье, но можно рукопись продать» («Разговор книгопродавца с поэтом»); «Служенье муз не терпит суеты; // Прекрасное должно быть величаво» («19 октября»); «Восстань, пророк, и виждь, и внемли, // Исполнись волею моей, //И, обходя моря и земли, // Глаголом жги сердца людей» («Пророк»); «Не для житейского волненья, // Не для корысти, не для битв, // Мы рождены для вдохновенья, // Для звуков сладких и молитв» («Поэт и толпа»), а также стихотворения «Поэт», «Поэту», «Эхо», «Осень», «Из Пиндемонти», «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…».

Тонкий и сложный мир раскрывает любовная лирика. Пушкин – непревзойденный певец любви: от робкого, только зарождающегося чувства («Ты и вы») до грустного расставания («Я вас любил: любовь еще, быть может…»).

Удивительно живописны и выразительны пейзажные стихотворения поэта – «Зимнее утро», «Осень», «Туча» и др.

Глубоко содержательна философская лирика Пушкина. Поэт размышляет о жизни и смерти, о прошлом и будущем, о быстротечности времени – «Воспоминание», «Элегия», «Брожу ли я вдоль улиц шумных…». Печаль его светла:

И пусть у гробового входа

Младая будет жизнь играть,

И равнодушная природа

Красою вечною сиять.

Особая и важная область лирики поэта – духовные стихи: «Жил на свете рыцарь бедный…», «Странник», «Мирская власть», «Отцы пустынники и жёны непорочны…» и др.

В творчестве Пушкина представлены все жанры лирической поэзии – ода, послание, элегия, эпиграмма и т. п.

В стихотворениях поэта перед нами возникает особый и высокий мир. Это мир чувств и мыслей поэта, мир редкого благородства, глубокой человечности и удивительной чистоты. Но эти стихотворения не могут и не должны рассматриваться только как отклики на факты биографии поэта: плыл на корабле в Гурзуф – написал элегию «Погасло дневное светило…», встретил Анну Петровну Керн – «Я помню чудное мгновенье…», оказался в Михайловском в 1835 г. – «…Вновь я посетил…».

Лирические стихи Пушкина имеют широкий общечеловеческий смысл. В них гениально угаданы, поняты и изображены многогранные и тонкие движения человеческой души. Форма его стихов совершенна. Большинство из лучших положены на музыку

Лирика Пушкина – неиссякаемый источник познания и высокого эстетического наслаждения. Каждое лирическое стихотворение Пушкина достойно специального и подробного анализа, каждое неповторимо и оригинально в художественном отношении, в каждом заключён громадный смысл. Даже о небольшом его стихотворении никогда нельзя сказать, что оно уже до конца понято, прочувствовано и объяснено. Книга академика М.П. Алексеева, посвященная анализу стихотворения «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…» (1967), содержит 272 страницы печатного текста! А уже появились новые работы, дополняющие и эту книгу.

Глубоко прав был Н.В. Гоголь, оценивая лирику Пушкина: «Слов немного, но они так точны, что обозначают всё. В каждом слове бездна пространства; каждое слово необъятно, как поэт. Отсюда происходит то, что все эти мелкие сочинения перечитываешь несколько раз…»

Болдинская осень 1830 г

После долгого ожидания Пушкин получил наконец согласие на брак с Натальей Николаевной Гончаровой. Для устройства материальных дел он выехал в село Болдино, подаренное ему отцом к свадьбе. Здесь подстерегла его неожиданность. В России разразилась эпидемия холеры, и все дороги были перекрыты карантинными постами. Поэт был вынужден провести в Болдино почти три месяца. Здесь им были написаны «Повести Белкина», последние главы «Евгения Онегина», четыре драматические сцены, поэма «Домик в Коломне», свыше тридцати лирических стихотворений и много критических статей. Подобного взлета поэтического гения, подобной интенсивности творческого труда не знает более история мировой литературы. Но дело не только в количестве и многообразии написанного. Болдинская осень – это время, когда совершился переворот в творческом сознании Пушкина, когда открылась принципиально новая страница его творчества, которой – увы! – суждено было стать последней.

Известное представление о характере происшедших изменений даёт знакомство со стихотворением «Герой». В нём используется одна из легенд о Наполеоне. Находясь в Египте, знаменитый полководец будто бы посетил чумной госпиталь и, презирая смертельную опасность, попрощался за руку с умиравшим солдатом. Этот акт человеколюбия поэт ставит выше всех громких военных побед, принесших Наполеону всемирную славу:

Оставь герою сердце! Что же

Он будет без него? Тиран…

Ещё более выразительное доказательство происшедшей перемены можно видеть в одном из черновых набросков, обнаруженных в архивах этого времени:

Два чувства дивно близки нам,

В них обретает сердце пищу:

Любовь к родному пепелищу,

Любовь к отеческим гробам.

……………………………….

На них основано от века

По воле Бога самого

Самостоянье человека.

Залог величия его.

Гуманизм выдвигается на ведущие, определяющие позиции в творчестве Пушкина. Пробуждая «чувства добрые», он пишет «Повести Белкина» и «Медный всадник», «Пиковую даму» и «Капитанскую дочку» и многие другие произведения.

В 1830-е гг. и, в частности, в произведениях, написанных болдинской осенью, выявилась та особенность таланта Пушкина, которую Ф.М. Достоевский в своей речи на открытии памятника поэту в 1880 г. назвал «всемирной отзывчивостью».

Пушкин никогда не выезжал за пределы России. Тем удивительнее его способность глубоко проникать в дух, обычаи, нравы, историю других народов и воссоздавать их в своем творчестве. В драматических сценах «Скупой рыцарь», «Каменный гость», «Моцарт и Сальери», «Пир во время чумы» поэт обнаружил поистине изумительные знания и чутье в обрисовке французских, испанских, немецких, английских характеров и быта из давно прошедших эпох.

Вообще, драматические сцены Пушкина – или как ещё их называют: маленькие трагедии – это гениальные создания, в которых глубина и сила мысли выражены в совершенной, высокохудожественной форме. Недаром Белинский назвал «Каменного гостя» драгоценнейшим алмазом в поэтическом венке Пушкина.

«Евгений Онегин». «Пусть идёт время и приводит с собой новые потребности, новые идеи, пусть растёт русское общество и обгоняет «Онегина»: как бы далеко оно ни ушло, но всегда будет оно любить эту поэму, всегда будет останавливать на ней исполненный любви и благодарности взор», – предсказание Белинского сбылось. Только за последнее время вышло несколько новых книг и более десятка статей, посвящённых анализу романа.

Пушкин писал своё произведение восемь лет – с 1823 по 1831 г. Его главы выходили в свет по мере их окончания. Первая была напечатана в 1825 г. С тех пор и до сегодняшнего дня роман не исчезает из поля зрения критиков и читателей. И не только в нашей стране. В 1964 г. в Нью-Йорке вышел в свет очередной комментарий к «Евгению Онегину», подготовленный на этот раз

В.В. Набоковым. В 1983 г. в Лондоне был опубликован новый перевод романа на английский язык.

События, описанные в произведении Пушкина, ничего, казалось бы, необычного в себе не содержат. Молодой петербургский дворянин, промотав в светских развлечениях остатки состояния, едет в деревню в надежде на наследство умирающего дяди. Его соседом по имению оказывается молодой помещик Владимир Ленский, познакомивший Онегина с семейством Лариных. Старшая из сестёр, Татьяна, влюбилась в Онегина и написала ему письмо-признание. Между тем Онегин и Ленский поссорились. Произошла дуэль, на которой Ленский погиб. Отвергнув чувства Татьяны, Онегин уезжает путешествовать. Прошло несколько лет. В Петербурге Онегин вновь встречает Татьяну. Теперь он объясняется ей в любви, но в ответ слышит:

Я вас люблю (к чему лукавить?),

Но я другому отдана;

Я буду век ему верна.

На этой безысходной трагической ноте Пушкин и завершает своё повествование. В чём же секрет произведения, обеспечивающий постоянный интерес к нему и завидное долголетие? Ответ на этот вопрос многое проясняет в одном из самых значительных и сложных творений мировой литературы.

Прежде всего следует сказать об отличительной черте таланта Пушкина – его умении концентрировать в малом огромное, спрессовывать картины мироустройства в поэтическом атоме. «Евгений Онегин» – по объёму сравнительно небольшое произведение. Но Белинский имел все основания назвать его энциклопедией русской жизни: по богатству содержания роман – явление исключительное. В нём с большой полнотой воссозданы картины столичной и деревенской жизни в будни и в праздники, воссоздано историческое время – первая четверть XIX в. – как в его центральных, узловых моментах, так и в деталях, в бытовых подробностях. Не следует только прямолинейно толковать эту особенность романа. «Евгений Онегин» – художественное произведение, а не собрание словесных иллюстраций к русской истории.

Все это богатство фактического материала, достоверностью которого Пушкин очень дорожил («смеем уверить, что в нашем романе время расчислено по календарю»), служит поэту для создания особого художественного мира. Он и похож, и одновременно не похож на мир реальной русской жизни.

«Энциклопедичность» «Евгения Онегина» заключается не только в щедрости и выразительности изображённого, но и в редком богатстве, многогранности проблематики. Безусловно, интерес к роману поддерживается и тем обстоятельством, что многие из поставленных в произведении вопросов относятся к разряду вечных:

Меж ими всё рождало споры

И к размышлению влекло:

Племён минувших договоры,

Плоды наук, добро и зло,

И предрассудки вековые,

И гроба тайны роковые,

Судьба и жизнь в свою чреду,

Всё подвергалось их суду.

Каждое новое поколение, вступающее в жизнь, вновь и вновь возвращается к этому, обозначенному Пушкиным, кругу проблем.

Содержательность «Евгения Онегина», однако, лишь одна из составляющих его успеха. Другая – заключена в жанре.

В 1823 г., начав работу, Пушкин сообщал Вяземскому: «…я теперь пишу не роман, а роман в стихах – дьявольская разница». Завершая свой труд, в предпоследней строфе последней главы поэт писал:

Промчалось много, много дней

С тех пор, как юная Татьяна

И с ней Онегин в смутном сне

Явилися впервые мне —

И даль свободного романа

Я сквозь магический кристалл

Ещё неясно различал.

Обратим здесь внимание только на один аспект затронутой проблемы. Роман – традиционно, с древнейших времен – вид эпического искусства. Определяющим, ведущим в нём выступает момент объективного художественного исследования. В «Евгении Онегине» (действительно – разница большая!) важную роль играет также начало субъективное, личное. В нём постоянно ощущается присутствие Пушкина в качестве участника описываемых событий. В романе отразились вкусы, симпатии, привязанности поэта. Известны его отношения к театру и актёрам, оценки различных литературных произведений и писателей. Нередко Пушкин, отойдя от основной сюжетной линии произведения, в многочисленных отступлениях рассказывает о своей жизни и своём творчестве. Определение жанра романа как свободного, данное самим поэтом, удачно характеризует его художественное своеобразие.

Необычность повествования – в открытой связи автора со своими персонажами. Он внимательно следит за ними, удивляется их поступкам, комментирует и оценивает их суждения:

Письмо Татьяны предо мною;

Его я свято берегу,

Читаю с тайною тоскою

И начитаться не могу.

Поэт признается: «Я так люблю Татьяну милую мою». Ему нравятся её скромность, чистота души, сила чувства, искренность. Татьяна любила природу, любила читать, была мечтательна и задумчива. Это – милый поэтический образ русской девушки. Онегин поразил её воображение: он был так не похож на молодых помещиков, окружавших Татьяну, – «пора пришла, она влюбилась». Письмо Татьяны Онегину – одна из самых задушевных и прелестных страниц русской поэзии. Оценка героини, её место указаны самим Пушкиным: «Татьяны милый идеал». По сию пору, не уменьшаясь, но возрастая, нравственный авторитет Татьяны является непререкаемым. Чистота её облика, глубина её чувства неизменно привлекают симпатии читателей. Воспитательное влияние образа открывается с помощью слов Пушкина: «Цель художества есть идеал, а не нравоучение».

Композиционное значение образа Татьяны в том, что без сопоставления с ним не может быть понята эволюция Онегина.

Своеобразие жанра сказалось и в языке романа. Он полон иронии – от доброй, еле заметной улыбки до язвительного сарказма. Люди, лишённые чувства юмора, вряд ли смогут правильно оценить многие ситуации и характеры в произведении.

Онегин, добрый мой приятель,

Родился на брегах Невы,

Где, может быть, родились вы

Или блистали, мой читатель;

Там некогда гулял и я:

Но вреден север для меня, —

писал Пушкин в первой главе. Ирония в словах «Вреден север для меня» призвана замаскировать намёк на южную ссылку поэта. Именно к этим словам Пушкиным было, на всякий случай, сделано примечание: «Писано в Бессарабии».

Только непониманием пушкинской иронии можно объяснить те суждения критиков о Ленском, в которых он представал карикатурой на поэтов-романтиков, оторванных от жизни. Пушкин действительно посмеивается над юным поэтом, который «пел поблеклый жизни цвет без малого в осьмнадцать лет». Можно вспомнить также строфы 37–39 в главе шестой, в которых Пушкин описывает возможную судьбу Ленского, останься он жив. Конечно же, ирония здесь несомненна. Но где же карикатура? Да и мог ли Пушкин издеваться над тем, чем еще вчера жил сам, чем жили его друзья, поэты-романтики Дельвиг, Вяземский, Козлов и другие?

Отношение Пушкина к Ленскому довольно сложно. Вообще однозначные оценки персонажей и ситуаций романа чреваты ошибками. И особая осторожность нужна в суждениях о главном герое. Недаром Пушкин решительно вступил в полемику с критиками ещё до окончания романа, причем в ряде случаев – прямо на его страницах. Так, предупреждая возможность слияния в сознании читателей и критиков автора и героя, что нередко встречалось в предшествующей романтической литературе, Пушкин писал в конце первой главы романа:

Всегда я рад заметить разность

Между Онегиным и мной,

Чтобы насмешливый читатель

Или какой-нибудь издатель

Замысловатой клеветы,

Сличая здесь мои черты,

Не повторял потом безбожно,

Что намарал я свой портрет,

Как Байрон, гордости поэт,

Как будто нам уж невозможно

Писать поэмы о другом,

Как только о себе самом.

Понять «свободный» роман Пушкина можно, только учитывая особенности его лироэпического жанра, своеобразие личности и судьбы его создателя. Совершенно прав был Белинский, писавший о «Евгении Онегине»: «“Онегин” есть самое задушевное произведение Пушкина, самое любимое дитя его фантазии, и можно указать слишком немногие творения, в которых личность поэта отразилась бы с такой полнотой, светло и ясно, как отразилась в “Онегине” личность Пушкина. Здесь вся жизнь, вся душа, вся любовь его; здесь его чувства, понятия, идеалы. Оценить такое произведение значит – оценить самого поэта во всём объёме его творческой деятельности».

Французский писатель Антуан де Сент-Экзюпери среди высших ценностей жизни поставил «роскошь человеческого общения». Секрет обаяния «Евгения Онегина» еще и в том, что он выдержан в характере живой, непринужденной беседы с читателем. Интересно и поучительно общаться с таким умным, тонким, ироничным собеседником, как Пушкин!

В истинно художественном произведении нет ничего незначащего. Каждая деталь, даже мелочь, способна сказать о многом. Пушкин часто называл свои произведения именами главных героев – Кавказский пленник, Борис Годунов, Дубровский и т. п. Конечно же, это не случайно. Поэт прямо указывает читателю на ключевую, центральную роль того или иного персонажа в произведении. Естественно, что в поисках ответа о причинах долголетия романа следует обратиться к судьбе его главного героя.

Каждый человек – продукт своего времени. Его взгляды, привычки, манера поведения, иерархия ценностей складываются под влиянием родителей и близкого окружения. В другое время и в другом обществе они могут выглядеть странными и неприемлемыми. Сегодня, например, абсурдной покажется сама постановка вопроса, что важнее – честность или хорошее французское произношение. Однако было время, когда подобный вопрос в определённых обстоятельствах решался в пользу произношения. В таком уродливом, с нормальной точки зрения, виде формировалась исходная позиция в мировоззрении Онегина. С общечеловеческих позиций ему предстоял путь, какой обычно совершает мыслящая личность, пробиваясь к истинным ценностям сквозь предрассудки и ложные мнения, обретённые в результате дурного воспитания или соответствующего окружения. Ведь главное в романе Пушкина – история становления человеческой личности: Онегин, с которым читатель расстаётся в конце романа, совсем не похож на того юнца, с кем встретился вначале.

С иронией рассказывает Пушкин об отце Онегина, который жил долгами, «давал три бала ежегодно и промотался наконец»,

о детстве своего героя, которого учитель, «француз убогой, чтоб не измучилось дитя, учил его всему шутя». Мальчика готовили к тому, чтобы, оказавшись в светском петербургском обществе, он был как все, и добились многого:

Когда же юности мятежной

Пришла Евгению пора,

Пора надежд и грусти нежной,

Monsieur прогнали со двора.

Вот мой Онегин на свободе;

Острижен по последней моде,

Как dandy лондонский одет —

И наконец увидел свет.

Он по-французски совершенно

Мог изъясняться и писал;

Легко мазурку танцевал

И кланялся непринужденно;

Чего ж вам больше? Свет решил,

Что он умён и очень мил.

Слова и поступки Онегина, каким он был в восемнадцать лет, диктовались не естественными внутренними, интеллектуальными или эстетическими, потребностями, а стремлением во всем походить на людей своего круга. Молодой человек совершенно не задумывался над своими обязанностями по отношению к окружающим людям и миру. Он уверен в своём праве эгоистично срывать цветы удовольствия.

Пушкин тонко показывает ограниченность своего героя. Конечно, он – не злой, не жестокий человек, не тиран, каких немало было в его среде. Более того, из модных веяний он улавливает и вольнодумство. Не стоит забывать, что по году рождения Онегин – сверстник многих декабристов. В светском обществе того времени они имели определённое влияние. Но Онегина все это затрагивает лишь поверхностно. Оказавшись в деревне, Евгений облегчил судьбу своих крепостных. Пусть для того, «чтоб только время проводить». Но не пустился же он в дикие феодальные потехи, каким предавались иные его современники.

Одним из страстных увлечений юного Пушкина был театр. Титул «почётного гражданина кулис», каким увенчал поэт своего героя, по праву мог носить он сам. Но как ведет себя Евгений в театре?

…Онегин входит,

Идёт меж кресел по ногам,

Двойной лорнет скосясь наводит

На ложи незнакомых дам;

Все ярусы окинул взором,

Всё видел: лицами, убором

Ужасно недоволен он;

С мужчинами со всех сторон

Раскланялся, потом на сцену

В большом рассеянье взглянул,

Отворотился – и зевнул

И молвил: «Всех пора на смену;

Балеты долго я терпел,

Но и Дидло мне надоел».

Онегин ездит в театр, потому что это входит в набор тех действий и поступков, которые отличают светского человека: он должен бывать в театре, и он туда едет. Им руководят отнюдь не эстетические потребности. Недаром Пушкин снабжает процитированную строфу специальным примечанием: «…Балеты г. Дидло исполнены живости воображения и прелести необыкновенной…» Но Онегин равнодушен к красоте. Это подтверждается и позднее:

Деревня, где скучал Евгений,

Была прелестный уголок;

Там друг невинных наслаждений

Благословить бы небо мог.

Что же Онегин?

Два дня ему казались новы

Уединённые поля,

Прохлада сумрачной дубровы,

Журчанье тихого ручья;

На третий роща, холм и поле

Его не занимали боле;

Потом уж наводили сон…

Как не мог Евгений воспринять и оценить красоты театрального искусства, точно так же не в состоянии он почувствовать очарования русского пейзажа. Такова расплата за бездумное, пустое, светское времяпрепровождение, за эгоизм и равнодушие. Для Пушкина эстетическая глухота в человеке – существенный изъян, важный показатель.

Образ жизни молодого Онегина многие дворяне вели до старости: полнейшее безразличие ко всему, кроме личных материальных благ, карьеры, орденов, поместий. Но герою романа Пушкина был уготован другой путь:

Недуг, которого причину

Давно бы отыскать пора,

Подобный английскому сплину,

Короче: русская хандра

Им овладела понемногу,

Он застрелиться, слава Богу,

Попробовать не захотел,

Но к жизни вовсе охладел.

Как Child-Harold, угрюмый, томный

В гостиных появлялся он;

Ни сплетни света, ни бостон,

Ни милый взгляд, ни вздох нескромный,

Ничто не трогало его,

Не замечал он ничего.

Не стоит спешить с оценкой происшедшего с Онегиным. Томная разочарованность, жалобы на скуку, на однообразие жизни тоже входили своеобразным компонентом в тот облик светского молодого человека, какой был моден в Петербурге в то время.

Однако несколько месяцев, проведенных в деревне, показывают, что состояние Онегина на этот раз не вызвано желанием выглядеть, как все, не отстать от моды. Оно оказалось глубоким и стойким. Что же произошло?

Видимо, в какой-то мере Евгений почувствовал, что жить так, как жил он, – недостойно человека. Может быть, это случилось под влиянием друзей? Ведь среди них находился Каверин, приятель самого Пушкина. Может быть, под влиянием чтения? Поэт не называет книг в интерьере кабинета «философа в осьмнадцать лет». Другие вещи занимали тогда его внимание:

Янтарь на трубках Цареграда,

Фарфор и бронза на столе,

И, чувств изнеженных отрада,

Духи в гранёном хрустале;

Гребёнки, пилочки стальные,

Прямые ножницы, кривые

И щётки тридцати родов

И для ногтей и для зубов.

Позже, правда, книги появились:

Томясь душевной пустотой,

Уселся он – с похвальной целью

Себе присвоить ум чужой;

Отрядом книг уставил полку

Читал, читал, а всё без толку:

Там скука, там обман иль бред;

В том совести, в том смысла нет;

………………………………..

Как женщин, он оставил книги,

И полку, с пыльной их семьей,

Задёрнул траурной тафтой.

Тафта, однако, оказалась задернутой не навсегда. Когда Онегин после дуэли покинул деревню, его кабинет посетила Татьяна. Она с интересом прочитала его книги: «Хранили многие страницы // Отметку резкую ногтей».

Почему же все-таки Пушкин не сказал о причинах нравственного переворота в душе своего героя более определённо? Здесь, видимо, сказалась та особенность его художественной манеры, которая будет названа (в отношении, правда, к его прозе) «психологизмом без психологии». Пушкин действительно редко описывает душевное состояние героя непосредственно, прямо. Он рассказывает о его поступках. А читатель сам по поведению героя должен представить себе то, что происходит в его душе.

Происшедшее с Онегиным трудно переоценить. Его разочарование и тоска оказались следствием сомнений и колебаний: он начал мыслить. Важнейший момент в эволюции личности – переход от бездумного, эгоистического существования к сознательному, человеческому бытию, к духовности. Рушится прежняя, возникает новая система ценностей.

В деревне Онегин знакомится с Ленским, с Лариными. Евгений уже знает, что жить по-прежнему, по-петербургски, он более не сможет. Но как, чем жить дальше?

В общении с новыми знакомыми, в чтении и раздумьях идут подспудные поиски ответа. Прошлое, однако, цепко держит Онегина. Оно не даёт ему увидеть и понять Татьяну. Оно выводит его на дуэль с Ленским:

Не засмеяться ль им, пока

Не обагрилась их рука,

Не разойтиться ль полюбовно?

Но дико светская вражда

Боится ложного стыда.

Потребовалась катастрофа, чтобы Онегин смог окончательно освободиться от прежнего и осознать всю глубину своего падения.

…Убив на поединке друга,

Дожив без цели, без трудов

До двадцати шести годов,

Томясь в бездействии досуга

Без службы, без жены, без дел,

Ничем заняться не умел.

Верный своим принципам, Пушкин и теперь не впускает читателя во внутренний мир своего героя, лишь слегка приоткрывая завесу над ним. Очевидно только, что когда через несколько лет Онегин после странствий возвращается в Петербург, ему открывается наконец в Татьяне её внутренняя красота и благородство, которые в деревне он ещё не мог ни разглядеть, ни оценить.

Известно, что, закончив роман, поэт составил его план, где указаны предположительные названия глав, место и время их создания:

Часть первая. Предисловие.

I песнь Хандра Кишинёв, Одесса.

II Поэт Одесса.1824

III Барышня Одесса Мих.1824

Часть вторая

IV песнь Деревня Михайлов. 1825

V Именины Мих.1825.1826

VI Поединок Мих. 1826

Часть третья

VII песнь Москва Мих. П.Б. 1827. 8.

VIII Странствие Моск. Павл. 1829.Болд.

IX Большой свет Болд.

Впоследствии Пушкин отказался от названий глав, ограничившись эпиграфами к ним. Восьмая глава была исключена. На её место передвинулась девятая – «Большой свет». Кроме того, была написана десятая глава, которая для печати не предназначалась. 19 октября 1830 г. Пушкин сжёг ее.

Вернемся к плану романа. Обращает на себя внимание пятилетний перерыв в работе над образом главного героя. Закончив в 1826 г. шестую главу с описанием дуэли, Пушкин возвращается к судьбе Онегина только в 1830, так как в седьмой главе герой участия не принимает, а восьмая была исключена. В чём же дело?

Пушкин работал над произведением восемь лет. За это время многое изменилось в России. Изменился и сам Пушкин. Эти изменения отразились в романе. Судьбы и характеры его персонажей показаны в развитии, в движении. Еще в романтических поэмах «Кавказский пленник» и «Цыганы» Пушкин писал о героях, не удовлетворённых жизнью, ищущих счастья. Эта же тема, но уже в реалистическом плане была поставлена в «Евгении Онегине». Она была подсказана поэту русской действительностью того времени.

Получив наследство, Онегин поселился в деревне и решил заняться хозяйственными делами, читать и писать, «но труд упорный ему был тошен; ничего не вышло из пера его». С помещиками, жившими по соседству, Онегин отношений не поддерживал: их разговоры «о сенокосе, о вине, о псарне, о своей родне» были ему неинтересны. Он не находит себе места в окружающей жизни, не находит достойного дела и глубоко страдает от этого. Трагедия Онегина – это трагедия многих «очнувшихся» молодых людей того времени. Русская жизнь не давала им возможности приложения своих способностей и сил. Некоторые из них нашли свое призвание в общественной деятельности, немногие – в научном и художественном творчестве. Но Онегин был просто «добрый малый, как вы да я, как целый свет», и путь в эти сферы был для него до поры до времени закрыт.

Складывается впечатление, что пятилетний перерыв в работе над характером главного героя был вызван неясностью для автора его дальнейшего пути. В критике много говорили о том, что Пушкин в заключение романа собирался сделать Онегина декабристом. В доказательство приводили книги, вошедшие в круг чтения героя после его возвращения из странствий. Они были настольными у многих декабристов. Но такой навязанный подход к судьбе персонажа в принципе невозможен для Пушкина. Вспомним его письмо, где он делился с приятелем своими чувствами: «Представь, какую штуку удрала со мной моя Татьяна. Она замуж вышла. Этого я никак не ожидал от неё».

В 1830 г., вернувшись после пятилетних раздумий к судьбе своего героя, Пушкин в соответствии со своими новыми принципами даёт ему возможность возродиться через любовь.

Белинский справедливо писал: «Силы этой богатой натуры остались без приложения, жизнь без смысла, а роман без конца». В таком «открытом» финале заключен глубокий художественный смысл. Читателю предоставлена возможность поразмышлять над различными вариантами судеб персонажей произведения. Но для самого Пушкина их дальнейшие конкретные пути не так важны. Он сказал главное – о необходимости и важности духовности в человеке, той духовности, которая внушает ему высокие идеалы свободы, добра и справедливости. На это обстоятельство обратил внимание ещё Белинский, отметив, что в романе «Евгений Онегин» Пушкин является не поэтом только, но и представителем впервые пробудившегося самосознания – заслуга безмерная.

Евгений Онегин – человек пушкинского времени. На это обстоятельство указывали ещё современники поэта, называя его роман историческим произведением, хотя в числе его героев нет ни одного исторического лица. Но и как во всяком подлинно художественном произведении, в «Евгении Онегине» сквозь конкретно-историческое просвечивает общечеловеческое. Мучительные нравственные и духовные терзания, пережитые Онегиным, могут быть уделом любой человеческой личности независимо от национальности и эпохи. Вот еще почему ярлык «лишнего человека», старательно наклеиваемый на персонаж Пушкина столько десятилетий, не просто ошибочен – он оскорбителен.

Одна из самых сильных сторон поэтического дарования поэта – умение рисовать поэтические картины обыкновенных заурядных сторон жизни. Особенно ярко это умение проявилось в «Евгении Онегине». В нём Пушкин совершил поэтическое открытие русской действительности.

Подчеркивая новаторский реалистический характер романа, Белинский назвал его «энциклопедией русской жизни и в высшей степени народным произведением». Но это определение, как уже говорилось, нельзя понимать буквально. В «Евгении Онегине» нет, например, картин жизни крестьян, составлявших тогда большинство населения России. Белинский говорит не столько о том, что изобразил поэт, сколько о том, как изобразил. Когда он описывает, к примеру, жизнь поместных дворян, то делает это с исчерпывающей полнотой, не забывая о мельчайших деталях быта.

Особенности в высшей степени народного произведения разъясняются в словах Н. Гоголя: «Истинная национальность состоит не в описании сарафана, но в самом духе народа; поэт может быть даже и тогда национален, когда описывает совершенно сторонний мир, но глядит на него глазами своей национальной стихии, глазами всего народа, когда чувствует и говорит так, что соотечественникам его кажется, будто это чувствуют и говорят они сами».

Роман Пушкина – подлинная сокровищница русского языка. Словарное богатство его огромно.

Объектом пристального изучения остаётся стих романа. Четырнадцатистишная онегинская строфа благодаря своей удивительной гибкости, музыкальности, выразительности чудесным образом сумела передать все богатейшие оттенки мыслей и чувств поэта. Русский стих под пером Пушкина приобрёл необыкновенную свободу и естественность.

Роман «Евгений Онегин» во всех своих компонентах – подлинный шедевр высокого искусства. Обращаясь к нему, читатель удовлетворяет свою потребность в прекрасном. И в этом тоже заключён секрет неизменного и большого интереса к произведению.

Пушкин писал: «…между тем, как понятия, труды, открытия великих представителей старинной астрономии, физики, медицины и философии состарелись и каждый день заменяются другими – произведения истинных поэтов остаются свежи и вечно юны».

Такой свежей и вечно юной предстает и сегодня его великая книга – роман «Евгений Онегин».

Творчество 30-х годов

18 февраля 1831 г. Пушкин обвенчался с Натальей Николаевной Гончаровой. У них было два сына – Александр и Григорий и две дочери – Наталья и Мария. «Жена моя прелесть, и чем до-лея с ней живу, тем более люблю это милое, чистое, доброе создание, которого я ничем не заслужил перед Богом», – писал поэт матери Натальи Николаевны в августе 1834 г.

Литературные занятия Пушкина в 1830-е гг. поражают своим многообразием и глубиной. Продолжая писать гениальные стихи, он создал русскую прозу. Итогом его научных исследований в области русской истории стали «История Пугачёвского бунта» и неоконченная «История Петра Великого».

Лирика 1830-х гг. представлена рядом актуальных политических стихотворений – «Клеветникам России», «Бородинская годовщина», «Перед гробницею святой», «Полководец», «На выздоровление Лукулла» и др. Выше уже говорилось о цикле религиозных стихотворений Пушкина, появившихся в эти годы. Незадолго до смерти он писал: «Есть книга, коей каждое слово истолковано, объяснено, проповедано во всех концах земли, применено ко всевозможным обстоятельствам жизни… Сия книга называется Евангелием, – и такова её вечно-новая прелесть, что если мы, пресыщенные миром или удручённые унынием, случайно откроем её, то уже не в силах противиться её сладостному увлечению и погружаемся духом в её божественное красноречие». Результатом такого погружения и явились стихотворения «Странник», «Напрасно я бегу к сионским высотам», «Подражание итальянскому» и др. В стихотворении «Отцы пустынники и жены непорочны…» Пушкин блестяще переложил популярную великопостную молитву Ефрема Сирина:

…Владыко дней моих! дух праздности унылой,

Любоначалия, змеи сокрытой сей,

И празднословия не дай душе моей.

Но дай мне зреть мои, о Боже, прегрешенья,

Да брат мой от меня не примет осужденья,

И дух смирения, терпения, любви

 И целомудрия мне в сердце оживи.

Надо заметить, что в последние годы жизни Пушкин не раз возвращался к своим кумирам прежних лет – к Шекспиру («Анжело»), Данте («И дале мы пошли – и страх обнял меня»), к античным авторам («Подражания древним», две оды из Анакреона, «Кто из богов мне возвратил…» и др.).

Начиная с 1830 г. Пушкин пишет сказки: «Сказку о попе и работнике его Балде» (1830), «Сказку о медведихе» (1830), «Сказку о царе Салтане, о сыне его славном и могучем богатыре князе Гвидоне Салтановиче и о прекрасной царевне Лебеди» (1831), «Сказку о рыбаке и рыбке» (1833), «Сказку о мёртвой царевне и о семи богатырях» (1833), «Сказку о золотом петушке» (1834).

Сказки – это еще одно доказательство постоянного и глубокого интереса поэта к устному народному творчеству. Они свидетельствуют, что он превосходно знал не только русский, но и зарубежный фольклор.

Сказки Пушкина любят прежде всего дети. С младенческих лет ребёнок очарован неповторимой мелодией пушкинского стиха:

Ветер на море гуляет

И кораблик подгоняет;

Он бежит себе в волнах

На раздутых парусах.

Вместе с Балдой он смеется над незадачливым попом, с замиранием сердца следит за приключениями князя славного Гвидона, возмущается жадной старухой из «Сказки о рыбаке и рыбке».

Но писал Пушкин свои сказки для взрослых. Их смысл значителен и глубок. И здесь поэт выступает поборником гуманизма. В его сказках торжествуют добро и справедливость, наказываются жадность, зависть, глупость, злоба и жестокость. В некоторых из них сильны элементы социальной сатиры. Не случайно цензура запретила печатать «Сказку о попе и работнике его Балде», а в «Сказке о золотом петушке» были сделаны цензурные изъятия.

Сказки Пушкина не просто перелагают в стихах фольклорные мотивы и легенды – они глубоко и творчески переосмысливают их. Поэт создал совершенно оригинальные произведения. Чтобы убедиться в этом, достаточно прочитать

блестящий анализ «Сказки о золотом петушке», сделанный

А.А. Ахматовой.

Пушкин много путешествует по России. В сентябре 1833 г. он предпринимает большую поездку в Казань, Симбирск и Оренбург с целью сбора материала для работы над «Историей Пугачёвского бунта». 8 октября он пишет жене: «Вот уже неделю, как я в Болдине. Привожу в порядок мои Записки о Пугачёве, а стихи пока еще спят». Надеясь, что они проснутся, Пушкин пробыл в Болдине до середины ноября. Увы, 1830 г. не повторился. Но среди написанного был такой шедевр, как «Медный всадник».

«Медный всадник». Поэма стоит в ряду произведений Пушкина, посвящённых теме Петра I. Во вступлении поэт прославляет созидательную деятельность великого царя:

Люблю тебя, Петра творенье,

Люблю твой строгий, стройный вид,

Невы державное теченье,

Береговой её гранит…

Построив Петербург в устье Невы, Пётр решил задачу большой государственной важности. Но «Медный всадник» не только гимн великому царю-строителю. В этом произведении образ Петра раскрывается значительно полнее, чем в предыдущих произведениях Пушкина. «Медный всадник» – поэма философская, в ней поднят ряд серьёзных общечеловеческих проблем. Её центральная идея раскрывается в столкновении двух действующих лиц. С одной стороны – Петр. Величественный памятник ему, отлитый Фальконе, олицетворяет государственную мощь самодержавной империи. Во вступлении к поэме Пушкин пишет о Петре:

И думал он:

Отсель грозить мы будем шведу.

Здесь будет город заложён

Назло надменному соседу.

Природой здесь нам суждено

В Европу прорубить окно,

Ногою твёрдой стать при море.

С другой стороны – бедный чиновник Евгений, человек совсем другого плана и масштаба:

О чём же думал он? о том,

Что был он беден, что трудом

Он должен был себе доставить

И независимость и честь…

Свою поэму Пушкин неслучайно назвал петербургской повестью. И здесь поэт был первым. Он предвосхитил важную тему в творчестве Гоголя, Некрасова, Достоевского и других русских писателей, которые раскрывали острые социальные противоречия большого города, описывали страдания «маленького человека» в каменных трущобах столицы.

Действие поэмы происходит во время петербургского наводнения. Пётр не принял в расчёт, что расположенный в низине город во время неблагоприятных ветров будет подвержен стихийным бедствиям. В наводнение гибнет невеста Евгения, а с ней и его мечты о скромной семейной жизни. От горя Евгений сошёл с ума. Однажды он бродил по городу и случайно очутился возле медного всадника:

Он мрачен стал

Пред горделивым истуканом

И, зубы стиснув, пальцы сжав,

Как обуянный силой чёрной,

«Добро, строитель чудотворный! —

Шепнул он, злобно задрожав, —

Ужо тебе!..»

Это – вершина, кульминация поэмы. Маленький человек отваживается на бунт против «властелина», погубившего его жизнь! Именно в протесте утверждается «самостоянье» «маленького человека» – важный момент в концепции пушкинского гуманизма.

При жизни поэта поэма не была напечатана. Она была найдена в бумагах Пушкина Жуковским и опубликована с его поправками. В частности, он опустил сцену бунта. Несмотря на то что Белинскому не был известен пушкинский вариант текста поэмы, критик глубоко понял замысел поэта и дал мудрое истолкование философского конфликта между государством и личностью: «Мы понимаем смущённой душой, что не произвол, а разумная воля олицетворены в этом медном всаднике… И смиренным сердцем мы признаём торжество общего над частным, не отказываясь от нашего сочувствия к страданию этого частного. При взгляде на великана… сознаёмся, что этот бронзовый гигант не мог уберечь участи индивидуальностей, обеспечивая участь народа и государства, что за него историческая необходимость».

В XIX в. многие исследователи видели в «Медном всаднике» только торжество государственного начала над личным. Гимн Петру заслонял от них сострадание Пушкина трагической судьбе Евгения. Подобная оценка обедняла смысл поэмы и была несовместима с принципами гуманизма, которые определяли пафос творчества поэта в 1830-е годы.

Проза Пушкина. Большинство произведений русской литературы XVIII – начала XIX в. было написано стихами. Пушкин почувствовал, что развитие русского общества ставит перед литературой такие проблемы, решение которых средствами одной поэзии невозможно. Классицисты, сентименталисты, романтики писали и прозой. Но их прозаические произведения были трудными для широкого круга читателей.

Перед Пушкиным встала задача создания подлинно художественной прозы. Утверждая, что «повести и романы читаются всеми и везде», он выдвинул перед писателями-прозаиками требование «писать просто, коротко и ясно». Язык прозы – по его убеждению – это «язык мысли». Пушкин не ограничился тем, что сформулировал новые творческие принципы, – он дал высокие образцы художественной прозы. Их благотворное влияние испытали на себе все великие русские писатели XIX в. Проза Пушкина не потеряла своего художественного значения и в наши дни.

Его первым законченным произведением были «Повести Белкина» (1830). После небольшого вступления от издателя, в котором обрисован образ небогатого помещика Ивана Петровича Белкина, следовало пять рассказов, будто бы записанных им со слов приятелей, – «Выстрел», «Метель», «Гробовщик», «Станционный смотритель», «Барышня-крестьянка».

Зачем понадобилось Пушкину прятаться за вымышленными фигурами Белкина и его друзей?

Центральное произведение цикла – рассказ «Станционный смотритель» – был рассказан Белкину титулярным советником А. Г. И.

Необычен был для тогдашней русской литературы его герой – мелкий чиновник Самсон Вырин, служивший на заброшенной почтовой станции, где проезжающие меняли лошадей: «Не настоящая ли каторга? Покою ни днём, ни ночью. Всю досаду, накопленную во время скучной езды, путешественник вымещает на смотрителе. Погода несносная, дорога скверная, ямщик упрямый, лошади не везут – а виноват смотритель».

Одна радость была у старика Вырина – дочь, красавица Дуня. И её-то обманул, увёз с собой проезжавший ротмистр Минский. Вырин попытался спасти Дуню. В Петербурге он разыскал их квартиру и был поражен роскошью обстановки и цветущим обликом дочери. Явно смущенный ротмистр пообещал старику заботиться о Дуне и поспешил выпроводить его за дверь: «Долго стоял он неподвижно, наконец увидел за обшлагом своего рукава сверток бумаг; он вынул их и развернул несколько пятидесятирублевых ассигнаций. Слёзы опять навернулись на его глазах, слезы негодования! Он сжал бумажки в комок, бросил их наземь, притоптал каблуком и пошёл… Отошед несколько шагов, он остановился, подумал… и воротился…. Но ассигнаций уже не было».

Сюжет «Станционного смотрителя» напоминает, на первый взгляд, сюжет «Бедной Лизы» Карамзина. Но вдумайтесь – Минский любит Дуню, у них дети, она счастлива. И только старик-отец, вырастивший её, забыт, унижен и погибает. Лишь после его смерти жестокие угрызения совести наказывают бессердечную дочь. Крестьянский мальчик Ваня, проводивший Дуню на могилу отца, рассказывал титулярному советнику: «Она легла здесь и лежала долго». Вот он, «психологизм без психологии» в действии. Оказывается, крестьянки не только любить умеют. Пушкину было важно сказать, что перед законами совести и долга люди равны независимо от социального положения и любых других привходящих обстоятельств.

«Самостоянье человека – залог величия его» – величествен поступок бедняка, станционного смотрителя, отказавшегося принять деньги Минского.

Художественное своеобразие «Станционного смотрителя» заключается также в оригинальном соотношении автора и персонажа. Повествователей – три. Во-первых, помещик Р., который представил Белкина в письме издателю А.П., ограничившемуся двумя абзацами – в начале и конце рассказа; во-вторых, любитель историй, сам Белкин, последователь достопамятного Митрофана из фонвизинского «Недоросля»; в-третьих – титулярный советник А.Г.Н., знакомый Самсона Вырина. Благодаря этому приёму, на страницах небольшого рассказа появляются еще три персонажа, представляющие характерные типы русской жизни того времени. Но Достоевский прав: «В «Повестях Белкина» – главное сам Белкин».

М. Горький справедливо считал, что именно от «Станционного смотрителя» через «Шинель» Гоголя к Достоевскому шла та гуманистическая тенденция, которая принесла русской литературе всемирно-историческое признание.

К циклу «Повестей Белкина» примыкает незавершенная «История села Горюхина». В этом произведении Пушкин обращается к волновавшему его вопросу об отношениях крестьян и помещиков. Этой же теме посвящен и роман «Дубровский» (1832).

В основе романа – события, рассказанные Пушкину его другом: «Белорусский небогатый дворянин по фамилии Островский имел процесс с соседом за землю, был вытеснен из имения, оставшись с одними крестьянами, стал грабить сначала подьячих, а потом и других».

В романе переданы настроения крепостных крестьян, их ненависть к угнетателям. Но молодой Дубровский вступает в борьбу с Троекуровым в основном по личным мотивам. Маша, дочь Троекурова, в которую влюбился Дубровский, была выдана замуж за старика князя Верейского. После чего Дубровский уходит от своих товарищей-крестьян, с кем наводил ужас на окрестных помещиков. В романе воссозданы яркие реалистические картины усадебной помещичьей жизни и на их фоне образ Троекурова, воплотивший характерные черты русского помещика-самодура.

Особенное место в наследии Пушкина принадлежит повести «Пиковая дама» (1833). Главный герой – инженер Германн с «профилем Наполеона, а душой Мефистофеля» – новый тип в ряду пушкинских героев. «Герр» по-немецки означает господин; «манн» – человек. Культ денег, наживы, владевший душой Германна вытравляет из его сердца все доброе, человеческое. Он виновник смерти старухи графини, он растаптывает любовь доверившейся ему девушки. Ему нужно узнать тайну трёх карт, олицетворявшую для него богатство. И на пути к этой тайне этот «сверхчеловек» пренебрегает всеми человеческими законами.

Формируя идеалы нравственности, Пушкин справедливо полагал, что для человека и окружающих его людей наибольшую опасность представляет индивидуализм. Себялюбие, жажда наживы, жестокость несовместимы с гуманизмом. Поэт ратовал за торжество высокой человечности, справедливости и благородства. Недаром талантливейшему своему наследнику – Гоголю он подарил сюжет «Мёртвых душ», как бы завещая ему продолжать дело большой важности.

Прекрасное знание исторического материала помогло Пушкину и в работе над «Капитанской дочкой» (1836). Еще в Михайловском Пушкин собирал песни о Степане Разине. Все связанное с русскими народными движениями всегда волновало его. В 1830-е гг. он заинтересовался историей крестьянской войны под руководством Емельяна Пугачёва. Поэт много работает в архивах, а в 1833 г. совершает путешествие по местам, где проходил Пугачёв, беседует со стариками – свидетелями событий, собирает народные песни и другие материалы. Результатом стал труд под названием «История Пугачёвского бунта», вышедший в 1834 г.

Белинский называл повесть «Капитанская дочка» чем-то вроде «Онегина» в прозе. В ней живо обрисована русская жизнь конца XVIII в., созданы реалистические характеры простых русских людей – капитана Миронова, коменданта Белогорской крепости, его жены Василисы Егоровны, их дочери Маши. Повесть была начата как семейная хроника обедневшего дворянского рода Гринёвых. В первых главах рассказывалось о детстве и юности типичного дворянского недоросля Петруши Гринёва: о его воспитании, о начале военной карьеры, когда он попал на службу в Белогорскую крепость.

Пафос «Капитанской дочки» сконцентрирован в эпиграфе к ней – «Береги честь смолоду». Жизнь приготовила много трудных испытаний Петру Гринёву. Если на первых порах своей самостоятельной жизни он и допускает ошибки, то затем добрые качества его души и православное воспитание в семье берут верх. Из драматических ситуаций, возникших во время пребывания в Белогорской крепости, Гринёв вышел с честью. Он проявил незаурядное мужество, твёрдость духа, преданность своим идеалам. Достоинства Гринёва особенно отчетливо выступают при сравнении его с Швабриным – офицером также служившим в крепости, человеком аморальным, беспринципным, предателем и подлецом.

Высоким образцом служения своему долгу, нравственной чистоты и скромности является Маша Миронова. Недаром повесть называется «Капитанская дочка». Именно в связи с образом Маши можно проследить дальнейшее развитие принципа народности в творчестве Пушкина. Маша безусловно близка Татьяне Лариной. И не случайно эпиграфами к тем главам повести, где идёт речь о капитанской дочке, взяты отрывки из произведений устного народного творчества.

До Пушкина в русских исторических и литературных сочинениях Пугачёв изображался только злодеем и разбойником. Но поэт остался верен «истине исторической». Проявления великодушия, справедливости, ума делают его в «Капитанской дочке» лицом, не лишённым привлекательности. В крестьянском вожаке обнаруживаются черты русского национального характера. В то же время устами Гринёва Пушкин называет крестьянское восстание под предводительством Пугачёва «бунтом бессмысленным и беспощадным». Нельзя не испытывать отвращения к ненужной жестокости Пугачёва, приказавшего повесить коменданта крепости и его жену. Показательно, что на сторону Пугачёва переходит не истинный дворянин Гринёв, а беспринципный Швабрин.

Будучи в своей повести объективным и беспристрастным исследователем исторических событий, Пушкин писал об истине так, как она открылась ему, человеку и дворянину, жившему в 30-х гг. XIX в. «Капитанская дочка», в отличие, скажем, от современного ей исторического романа М.Н. Загоскина «Юрий Милославский», принадлежит к тому типу исторических повествований, в которых точная и полная реставрация исторических фактов, событий и лиц есть не цель, а средство для постановки и решения общечеловеческих гуманистических проблем.

Исчерпывающую оценку художественным достоинствам повести дал Н. Гоголь: «Сравнительно с «Капитанской дочкою» все наши романы и повести кажутся приторной размазнею. Чистота и безупречность взошли в ней на такую высокую степень, что сама действительность кажется перед нею искусственной и карикатурною».

Пушкин в 1830-е гг

В это время развернулся талант Пушкина как критика и публициста. В 1836 г. он по

лучил право на издание собственного журнала «Современник» и намеревался пригласить для участия в нём лучшие силы русской литературы, в частности В.Г. Белинского. Смерть помешала осуществлению этих планов. Так и остались в рукописи многие материалы самого поэта, опубликованные позднее: таковы статьи «Александр Радищев», «Путешествие из Москвы в Петербург» и др.

Личная жизнь поэта складывалась трагически. Ещё в 1834 г., чтобы дать возможность жене Пушкина бывать на балах в царском дворце, Николай I «наградил» поэта званием камер-юнкера. Это было оскорбительно: подобное звание давалось обыкновенно совсем молодым людям. Пушкин ненавидел великосветское общество, и оно отвечало ему взаимностью. В конце 1836 г. враги поэта распустили гнусную клевету о его жене. Орудием в руках великосветских мерзавцев стал французский эмигрант Дантес. Пушкин вызвал его на дуэль. 27 января 1837 г. дуэль состоялась, а 29 января поэт скончался. Русское общество было потрясено подлым убийством. Толпы людей всяких званий и возрастов прошли перед домом Пушкина. Гроб с его телом был тайком увезён из Петербурга. Но уже раздался гневный голос другого гения русской литературы, навек заклеймивший позором убийц Пушкина. Грамотная Россия читала, перечитывала, заучивала наизусть строки из стихотворения вчера ещё безвестного М.Ю. Лермонтова «Смерть поэта».

Деятельность Пушкина – это целая эпоха в развитии искусства. Он явился гениальным создателем русской литературы. Эта мысль может быть убедительно доказана на примере пушкинской прозы. Из «Капитанской дочки» вышел русский исторический роман, из «Пиковой дамы» – Достоевский с его «Преступлением и наказанием», прозаический отрывок Пушкина «Гости съезжались на дачу…» вдохновил Л.Н. Толстого – была начата «Анна Каренина», «История села Горюхина» предваряет сатирические хроники М.Е. Салтыкова-Щедрина.

Пушкин утвердил реализм в русской литературе. Он изображал человека в процессе его развития и эволюции общества. Его творчество характеризуется такими особенностями, как историзм, народность, психологизм и гуманизм.

И долго буду тем любезен я народу,

Что чувства добрые я лирой пробуждал,

Что в мой жестокий век восславил я свободу

И милость к падшим призывал.

Пушкин сделал русскую литературу зеркалом общественной жизни. В его произведениях нашли отражение все основные проблемы русской действительности первой трети XIX в.

Пушкин был великим художником. «Особенная принадлежность поэзии Пушкина и одно из главнейших преимуществ его перед поэтами прежних школ – полнота, оконченность, выдержанность и стройность его созданий», – указывал В.Г. Белинский.

Пушкин – один из создателей русского литературного языка. При этом он опирался на сокровищницу языка народного.

Пушкин остается непревзойденным мастером слова, учителем и вдохновителем русских литераторов. И предсказание поэта сбылось:

Нет, весь я не умру – душа в заветной лире

Мой прах переживёт и тленья убежит —

И славен буду я, доколь в подлунном мире

Жив будет хоть один пиит.

Пушкиным завещано грядущим поколениям творцов и читателей понимание литературы как высшей духовной ценности, независимой от обстоятельств, невзирая на недостойные попытки приспособить её к нуждам «низкой жизни».

Веленью Божию, о муза, будь послушна,

Обиды не страшась, не требуя венца;

Хвалу и клевету приемли равнодушно,

И не оспоривай глупца.

Литература

Бабаев Э.Г. Творчество Пушкина. М., 1988.

Бонди С.М. О Пушкине. Статьи и исследования. М., 1978.

Вересаев В.В. Пушкин в жизни. СПб., 1995.

Гуковский ГЛ. Пушкин и проблемы реалистического стиля. М., 1957.

Лотман Ю.М. Александр Сергеевич Пушкин (любое издание). Модзалевский Б.Л. Пушкин: воспоминания, письма, дневники… М., 1999.

Набоков В.В. Комментарий к роману А.С. Пушкина «Евгений Онегин». СПб., 1998.

Непомнящий B.C. Пушкин. Русская картина мира. М., 1999.

Петру пина Н.Н. Проза Пушкина (Пути эволюции). Л., 1987. Пушкин в воспоминаниях современников: В 2 т. М., 1985. Пушкин: путь к православию. М., 1996.

Томашевский Б.В. Работы разных лет.

Турбин В.Н. Поэтика романа Пушкина «Евгений Онегин». М., 1996.

Фридкин В.М. Гибель Пушкина: полтора века спустя. М., 1999. Фризман Л.Г. Семинарий по Пушкину. Харьков, 1995.

Н.В. Гоголь (1809–1852)

Личность Николая Васильевича Гоголя остаётся загадочной. Необычны обстоятельства его появления на свет. Он был третьим ребенком Марии Ивановны Яновской и Василия Афанасьевича Гоголя, живших небогатой помещичьей семьей на Полтавщине. Два первых ребенка у них родились мёртвыми. Мария Ивановна была глубоко религиозным человеком. Она дала обет: если у неё родится сын, назвать его Николаем в честь чудотворного образа Николая Диканьского в близлежащей церкви.

Она воспитывала сына в религиозном духе. Николай Васильевич никогда не мог забыть громадное впечатление, которое произвела на него картина Страшного Суда, рассказанная матерью. Мысль о неизбежном возмездии за грехи владела его миросозерцанием и отразилась в творчестве.

Интерес Гоголя к литературе возник, вероятно, ещё в отроческие годы, благодаря благоприятной домашней обстановке.

Отец его был любителем литературы. Он хорошо знал родную украинскую словесность, увлекался театром, писал стихи и небольшие комедии. Народные песни, сказки, предания о героическом прошлом украинского народа пленили будущего писателя богатством содержания и поэтичностью и стали для него в дальнейшем не только предметом собирания и изучения, но и одним из источников творчества.

В Нежинской гимназии, где Гоголь получил образование, его литературные интересы развились и укрепились. В те годы литературные вопросы привлекали пристальное внимание общества. Учащаяся молодежь увлекалась словесностью. Гоголь просил отца: «Вы писали про одну новую балладу и про Пушкина поэму «Онегина»; то прошу вас, нельзя ли мне их прислать? Ещё нет ли у вас каких-нибудь стихов? То и те пришлите…» В учебных заведениях возникали и активно работали творческие литературные кружки, в которых юные авторы пробовали свои силы. Такой кружок был и в Нежинской гимназии. Он издавал два рукописных журнала – «Звезду» и «Метеор литературы». Гоголь был деятельным сотрудником этих журналов, но его гимназические опыты до нас не дошли. По свидетельствам товарищей, это были главным образом романтические стихотворения. Еще одним страстным увлечением Гоголя был театр. Он писал пьесы, ставил их на гимназической сцене, играл различные роли и особенно прославился в роли госпожи Простаковой из «Недоросля».

Однако в целом образованием в гимназии Гоголь остался недоволен: «Я получил в школе воспитание довольно плохое, а потому и немудрено, что мысль об ученье пришла мне в зрелом возрасте…» Единственный учитель, оставивший след в его памяти, был Н.Г. Белоусов, знакомивший своих воспитанников с «Феноменологией духа» Гегеля.

В Нежине сформировался характер будущего гения. В письме домой он писал: «Правда, я почитаюсь загадкою для всех, никто не разгадал меня совершенно… В одном месте я самый тихий, скромный, учтивый, в другом угрюмый, задумчивый, неотесанный и проч., в третьем – болтлив и докучен до чрезвычайности.

У иных – умён, у других – туп». Товарищи по гимназии прозвали его «таинственный карла». Таким он оставался до конца своих дней.

Гоголю было девятнадцать лет, когда, окончив гимназию, он отправился в Петербург на государственную службу. На первых порах неудачи преследовали его одна за другой. Чиновничья служба разочаровала и низким жалованьем, и необходимостью высиживать за столом целыми днями. В гимназические годы среди прочих обращал на себя внимание его талант живописца, в Петербурге он оказался невостребованным.

Из Нежина Гоголь привез с собой два сочинения: стихотворение «Италия» и поэму «Ганц Кюхельгартен» и опубликовал их предусмотрительно под псевдонимом – В. Алов. Отзывы оказались отрицательными. Особенно язвительна была рецензия Н. Полевого. По свидетельству биографа писателя П.А. Кулиша, Гоголь бросился по книжным лавкам, скупил и сжёг все экземпляры до одного. Оставалась последняя надежда – театр. Успехи на гимназической сцене его обнадёживали. Увы! После первой же репетиции Гоголю было отказано. Его простое и естественное чтение не соответствовало царившей тогда на сцене пафосно-декламационной манере.

В эти годы у него завязывается оживленная переписка с домашними. Помимо просьб о деньгах в его письмах постоянные и настойчивые обращения к матери: «Сделайте милость, описуй-те для меня также нравы, обычаи, поверья. Да расспросите про старину хоть у Анны Матвеевны или Агафьи Матвеевны (тётки Гоголя. – U.K.): какие платья были в их время у сотников, у их жён, у тысячников, у них самих, какие материи были известны в их время, и все с подробнейшей подробностью; какие анекдоты и истории случались в их время смешные, забавные, печальные, ужасные. Не пренебрегайте ничем, всё имеет для меня цену. В столице нельзя пропасть с голоду имеющему хотя скудный от Бога талант». В «Отечественных записках» 1830 г. была помещена без имени автора повесть Гоголя под заглавием «Бисаврюк, или Вечер накануне Ивана Купала…»

В следующем году с помощью друзей Гоголь был назначен преподавателем истории в Патриотический институт.

«Вечера на хуторе близ Диканьки». «Вечера» вышли в 1831–1832 гг. двумя частями. В первую часть вошли «Сорочинская ярмарка», «Вечер накануне Ивана Купала», «Майская ночь, или Утопленница» и «Пропавшая грамота», во вторую – «Ночь перед рождеством», «Страшная месть», «Иван Фёдорович Шпонька и его тётушка», «Заколдованное место».

Предметом изображения в повестях является родная Гоголю украинская деревня или украинская народная старина, которая обычно ассоциируется у него с эпохой героической борьбы украинского народа за свою национальную независимость. Особняком стоит повесть об И.Ф. Шпоньке, в которой Гоголь обращается к сатирическому изображению помещичьего быта. Это произведение выпадает из общего плана «Вечеров» и стоит ближе к повестям, вошедшим во вторую книгу писателя – «Миргород».

В «Вечерах» сразу вырисовывается писательское лицо Гоголя. Автор стремится оттолкнуться от окружавшей его неприглядной современной действительности и уйти от нее в мир народной жизни.

Уже в последние годы пребывания в Нежинской гимназии Гоголь осознавал себя противостоящим окружающей пошлости. В письмах этого времени домой он иронически называл жителей Нежина «“существователями”, задавившими корою своей земности высокое назначение человека». Для Гоголя-юноши были нестерпимы низменные привычки провинциальных дворян, отсутствие в их жизни духовных, человеческих интересов.

Очутившись по окончании гимназии в Петербурге, Гоголь живо чувствует ту лживость и пустоту жизни аристократического общества и столичной бюрократии, которая всякому свежему человеку бросалась в глаза. На позиции обличителя этого общества Гоголь придет позднее: он противопоставляет ему красочный, духовно богатый и глубоко поэтический мир народной жизни.

В «Вечерах» нашла своё выражение любовь Гоголя к народной поэзии, пленившей его богатством содержания и задушевным лиризмом. Работая в 1833 г. над историей Украины, Гоголь писал в письме к товарищу: «Моя радость, жизнь моя, песни! Как я вас люблю! Что все чёрствые летописи, в которых я теперь роюсь, перед этими звонкими, живыми летописями!»

В «Вечерах» нет изображения жизни современной Гоголю крепостной деревни. В книге нет даже упоминания о крепостном праве, нет картин народного угнетения, нет образов помещиков, за исключением Ф.И. Шпоньки и его тётушки. Обойдена писателем и трудовая сторона крестьянской жизни. Украинская деревня изображается в «Вечерах» главным образом в праздничные и вообще небудничные дни: на свадьбе, ярмарке и т. п.

В «Вечерах» Гоголя интересует не столько социальная обстановка жизни украинского крестьянства, сколько изображение отдельных сторон его духовного облика: жизнерадостности, находчивости, искренности, силы и непосредственности чувства, простоты в человеческих отношениях, здорового юмора, глубокой поэтичности.

Белинский писал о «Вечерах» Гоголя, что в них «комизм весёлый… Тут всё светло, всё блестит радостью и счастьем; мрачные духи жизни не смущают тяжелыми предчувствиями юного сердца, трепещущего полнотой жизни. Здесь поэт как бы сам любуется созданными им оригиналами».

Здоровую народную основу гоголевского смеха сразу почувствовал Пушкин: «Сейчас прочёл «Вечера близ Диканьки». Они изумили меня. Вот настоящая весёлость, искренняя, непринужденная… А местами какая поэзия, какая чувствительность! Всё это так необыкновенно в нашей литературе, что я доселе не образумился». Между Гоголем и великим поэтом возникли добрые отношения, не прекращавшиеся до самой смерти Пушкина.

Подали голос и литературные противники из «Библиотеки для чтения»: «В продолжение двух томов вы только и видите, что малороссийских мужиков, казаков, дьячков, мастеровых. Публика г. Гоголя утирает нос полою своего балахона и жестоко пахнет дёгтем, и все его повести, или правильнее, сказки имеют одинаковую физиономию. Литература эта, конечно, невысокая».

Элементы сатиры встречаются в «Вечерах» там, где появляется всякое местное начальство: головы, старосты, заседатели. Этих людей Гоголь неизменно изображает как чревоугодников, пьяниц, любителей запускать руку в чужой карман. Они оказываются постоянным объектом шуток и одурачивания.

В жизнь крестьян у Гоголя постоянно вмешивается всякая нечистая сила: черти, ведьмы, колдуны, русалки, оборотни. Все эти персонажи враждебны людям и стараются разрушить их счастье. Но им мало что удается. Этот мир народных суеверий у Гоголя лишён мрачного характера. Его ведьмы и черти более смешны, чем страшны. Ум и смелость трудового человека торжествуют над их кознями и происками («Ночь перед рождеством»),

В «Вечерах» реалистические элементы тесно переплетены с романтическими. Романтизм повестей проявляется в самых сюжетах и в их развитии, где действительность соединяется с вымыслом, во вмешательстве в жизнь человека сверхъестественных сил, в повышенном лиризме повествования.

Любовные сцены и описания природы у Гоголя исполнены с особенным чувством. На всю жизнь читателю запоминаются – «Знаете ли вы украинскую ночь?» из «Майской ночи», «Как упоителен, как роскошен летний день в Малороссии» («Сорочинская ярмарка»), «Чуден Днепр при тихой погоде…» («Страшная месть») и т. п.

Романтизм и реализм непосредственно соседствуют в «Вечерах». Гоголь равно искусно владеет и тем и другим стилем, подобно тому как талантливо смешиваются у него две языковые стихии – русская и украинская, затрагивая и лексику, и синтаксис, и всю систему изобразительных средств.

Гоголь – превосходный рассказчик. Ведя повествование от лица пасечника Рудого Панька, он до конца выдерживает манеру рассказа в соответствии с малой образованностью, наивностью и литературной невзыскательностью этого вымышленного автора.

Гоголь сразу нашёл своих читателей. Это была главным образом учащаяся молодежь, не обращавшая внимания на выходки «Библиотеки для чтения» и подобных ей изданий. Известный критик В.В. Стасов пишет в своих воспоминаниях: «Новое поколение подняло великого писателя на щит с первой минуты его появления. Тогдашний восторг от Гоголя ни с чем не сравним. Его повсюду читали точно запоем. Необычайность содержания, типов, небывалый, неслыханный по естественности язык, отроду ещё неизвестный никому юмор – всё это действовало просто опьяняющим образом».

Восторженный Белинский написал о «Вечерах» подлинное стихотворение в прозе: «Это были поэтические очерки Малороссии, очерки, полные жизни и очарования. Всё, что может иметь природа прекрасного, сельская жизнь простолюдинов обольстительного, все, что народ может иметь оригинального, типического, всё это радужными цветами блестит в этих первых поэтических грёзах г. Гоголя. Это была поэзия юная, свежая, благоуханная, роскошная, упоительная, как поцелуй любви… Читайте вы его «Майскую ночь», читайте в зимний вечер у камелька, и вы забудете о зиме с её морозами и метелями; вам будет чудиться эта светлая, прозрачная ночь, полная чудес и тайн, вам будет чудиться эта юная бледная красавица, жертва ненависти злой мачехи, это оставленное жилище с одним растворённым окном, это пустынное озеро, на тихих водах которого играют лучи месяца, на зеленых берегах которого пляшут вереницы бесплотных красавиц…»

«Миргород» (1835). Вторая книга Гоголя включала в себя четыре повести. Предметом изображения здесь, как и в «Вечерах», оставалась Украина, но содержание и приёмы обработки материала были иными. Повести – «Старосветские помещики» и «Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» написаны в реалистической манере. В двух других Гоголь возвращается к изображению народной старины («Тарас Бульба») и народных суеверий («Вий»), В них присутствуют традиции романтической литературы.

В жизни персонажей повести «Старосветские помещики» Афанасия Ивановича и Пульхерии Ивановны отсутствуют духовные стремления и интересы. Она ограничена пределами маленького хозяйственного мирка, где потребности несложного хозяйства, еды и сна целиком заполняют существование его обитателей. Гоголь старается подчеркнуть положительные качества старичков: добродушие, гостеприимство, взаимную любовь и заботу. Повесть обретает характер своеобразной идиллии.

Стиль повести находится в полном соответствии с её содержанием. Повествование движется медленно и спокойно, прерываясь небольшими авторскими отступлениями, дополняющими отдельные картины и имеющими характер мягкой беззлобной иронии. В описаниях большое внимание уделено мелочам: «Комната Пульхерии Ивановны была вся уставлена сундуками, ящиками, ящичками и сундучочками. Множество узелков и мешков с семенами, цветочными, огородными, арбузными висели по стенам. Множество клубков с разноцветной шерстью, лоскутков старинных платьев, шитых за полстолетия прежде, были укладены по углам в сундучках и между сундучками. Пульхерия Ивановна была большая хозяйка и собирала всё, хотя иногда сама не знала, на что оно потом употребится». С особенным чувством описаны последние дни старосветских помещиков. Белинский писал: «Гоголь – истинный чародей, и вы не можете представить, как я сердит на него за то, что он и меня чуть не заставил плакать о них, которые только пили и ели и потом умерли». Но дело ещё и в том, что Афанасий Иванович и Пульхерия Ивановна, при всей «низменности» своего существования, выгодно отличались от простаковых и скотининых, из которых преимущественно состояло тогдашнее провинциальное барство.

Повесть необыкновенно понравилась Пушкину. В небольшой заметке, помещённой в «Современнике», он называет её «трогательной идиллией, заставляющей смеяться сквозь слёзы грусти и умиления».

Повесть «Тарас Бульба» по контрасту переносит читателя в далёкое прошлое, в героическую эпоху борьбы Украины за свою независимость против сильного польско-литовского государства. Интерес Гоголя к истории Малороссии не исчез. Он по-прежнему занимался научной работой, а 1835 г. пытался устроиться преподавателем истории средних веков в Петербургский университет. Попытка оказалась неудачной: «Я расплевался с университетом, и через месяц опять беззаботный казак. Неузнанный я взошёл на кафедру и неузнанный схожу с неё. Но в эти полтора года – годы моего бесславия, потому что общее мнение говорит, что я не за своё дело взялся, – в эти полтора года я много вынес оттуда и прибавил в сокровищницу души».

В 1830-е гг. в русской литературе исторические жанры были ведущими. Многие писатели обратились к ним. Но сочинение Гоголя отличалось от всех.

В «Тарасе Бульбе» нет исторически точного приурочения событий к определённому времени и изображения реальных исторических лиц. Повесть Гоголя имеет то преимущество, что главным героем в ней выступает народ. Главные действующие лица не заслоняют его, а являются исполнителями его воли.

В «Тарасе Бульбе» многое – от народного героического эпоса. Белинский не случайно сопоставлял имена Гоголя и Гомера, назвав повесть «дивной эпопеей, написанной кистью сильною и широкою».

Замечательные образы Тараса Бульбы, его сына Остапа, других представителей Запорожской Сечи – всё это мощные характеры, чья жизнь и деятельность вдохновлены высокими идеями патриотизма. Любовь и преданность родине для них выше даже чувства кровного родства. Потрясают последние слова, обращённые Тарасом к изменнику – сыну Андрию: «Стой и не шевелись! Я тебя породил, я тебя и убью!». Сам Бульба, пойманный врагами, готов спокойно принять мученическую смерть: «Да разве найдутся на свете такие огни, муки и такая сила, которая бы пересилила русскую силу!»

В 1842 г. Гоголь вернулся к тексту повести и создал окончательную её редакцию.

«Вий». В повести мастерски обработан фантастический сюжет. Герой повести, бурсак Хома Брут, нечаянно становится виновником смерти дочери богатого сотника. После её смерти оказывается, что она была ведьмой. Покойница мстит Хоме, призвав на помощь целый сонм нечистой силы во главе со страшилищем Вием. Хома погибает. В повести много фантастического: путешествие Хомы верхом на ведьме, оживающий мертвец, гроб, летающий по церкви, страшные рассказы казаков об оборотнях и таинственных исчезновениях людей.

Повесть читается с увлечением. Её оригинальность в том, что необычный фантастический сюжет вставлен в реальную бытовую раму. Всё происшествие представляется как бы списанным с натуры. Гоголь во всём, за вычетом, естественно, невероятных событий, следует жизненной правде: описание бурсы, киевского базара, сцены в доме сотника, образы его слуг нарисованы талантливой кистью художника-реалиста.

В «Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» сатирически изображена жизнь двух обывателей Миргорода. Растительное существование старосветских помещиков в известной мере искупалось их сердечностью, добротой и душевной простотой. Миргородские жители никаких положительных качеств не имеют. В их поступках проявляются невежество, грубость, дворянское чванство в соединении с ничтожностью интересов. Какое глупое самодовольство в размышлениях Ивана Ивановича: «Господи, Боже мой, какой я хозяин! Чего у меня нет! Птицы, строения, амбары… в огороде мак, капуста, горох… хотел бы я знать, чего нет у меня?»

Гоголь – великий мастер комических картин и ситуаций. Когда Иван Иванович съедает дыню, он собирает семена в бумажку и надписывает: «Сия дыня съедена такого-то числа». Если при этом присутствовал какой-нибудь гость, то «участвовал такой-то». Детей у него не было. У служанки Гапки «есть дети и бегают часто по двору. Иван Иванович всегда даёт каждому из них или по бублику, или по кусочку дыни, или грушу».

Сохраняя полную серьёзность, Гоголь пишет: «Лучше всего можно узнать характеры из их сравнения. Иван Иванович имеет необыкновенный дар говорить чрезвычайно приятно. Господи, как он говорит!.. Слушаешь, слушаешь – и голову повесишь. Приятно! Чрезвычайно приятно! Как сон после купанья. Иван Никифорович, напротив, больше молчит, но зато если влепит словцо, то держись только: отбреет лучше всякой бритвы. Иван Иванович худощав и высокого роста; Иван Никифорович немного ниже, но зато распространяется в толщину. Голова у Ивана Ивановича похожа на редьку хвостом вниз; голова Ивана Никифоровича – на редьку хвостом вверх».

И вот два «достойнейших» представителя дворянства, пользующиеся в городе всеобщим уважением, два соседа, два больших друга, поссорились. Из-за чего? Один назвал другого гусаком. Оба подают жалобу в уездный суд. Визит к судье заканчивается тем, что бурая свинья утаскивает со стола жалобу Ивана Никифоровича.

Прошло много лет. Автор встречает своих персонажей уже дряхлыми стариками. А дело в суде всё тянется, и каждый из них уверен, что уж завтра оно непременно будет решено в его пользу.

Вся эта история и жизнь, на фоне которой она протекает, вызывают щемящую душевную тоску, которая прорывается в заключительных словах повести да и всего «Миргорода»: «Скучно на этом свете, господа!»

Образы повести, несущие на себе печать душевной мертвенности, предвосхищают персонажей «Мертвых душ».

«Петербургские повести». В 1835–1836 гг. Гоголь пишет ряд повестей, в которых изображается современный Петербург. Это «Нос», «Записки сумасшедшего», «Невский проспект», «Портрет» и написанная несколько позже «Шинель». Часть из них первоначально входила в сборник «Арабески», который он выпустил одновременно с «Миргородом».

По содержанию и стилю «Петербургские повести» были для Гоголя явлением необычным в сравнении с предшествующим творчеством. Литературовед С.А. Павлинов считает, что эти повести были написаны «в качестве иллюстраций к очередному разделу «Феноменологии духа» Гегеля. Первой попыткой такого рода он называет «Ганца Кюхельгартена». Подобный подход оказался весьма плодотворным и позволил учёному сделать интересные наблюдения.

«Невский проспект», описывающий главную улицу Петербурга, полон иронии. Со свойственной Гоголю любовью к подробностям он живописует население улицы, сменяющееся в зависимости от времени суток. Его особенное внимание привлекают два молодых человека, ухлестывающих за молодыми дамами. Вкусы их расходятся. И они устремляются каждый в свою сторону за своими симпатиями. Один из них, Пискарёв, по характеру натура романтическая, по профессии художник. Ему понравилась брюнетка, и хотя человек он застенчивый, после долгих колебаний все-таки следует за ней. В отличие от «Миргорода», где читатель в основном не отвлекается от основного сюжета, в «Петербургских повестях» большое и важное место принадлежит многочисленным авторским отступлениям. Только на пятой странице Пискарёв, преодолевший робость и последовавший за своей пассией, оказался в её комнате: «Боже, куда зашёл он!., в тот отвратительный приют, где основал своё жилище жалкий разврат…»

«Он бросился со всех ног, как дикая коза, и выбежал на улицу». Но красота женщины так поразила Пискарёва, что дома он забылся в странном сне, где она предстала ему снова. Чтобы ещё и ещё раз увидеть её хотя бы во сне, он пристрастился к наркотикам: «Приёмы опиума раскалили его мысли, и если был когда-нибудь влюблённый до последнего градуса безумия, стремительно, ужасно, разрушительно, мятежно, то этот несчастный был он». Однажды, очнувшись, он отправился к ней, чтобы уговорить изменить образ жизни. О результате можно судить по тому, что через неделю, когда взломали дверь его комнаты, нашли «бездыханный труп с перерезанным горлом».

А что же поручик Пирогов? Преследуя свою блондинку, он смело вошёл в комнату, где она жила, и был поражён представившейся картиной. Её муж, сапожник Шиллер, «не тот Шиллер, который написал «Вильгельма Теля» и «Историю Тридцатилетней войны», но известный Шиллер, жестяных дел мастер, требовал у своего приятеля Гофмана, «не писателя Гофмана, но довольно хорошего сапожника», чтобы он отрезал ему нос. Шиллер жаловался, что «на один нос у него выходит три фунта табаку в месяц: «Я не хочу, мне не нужен нос!., режь мне нос!., вот мой нос!»

«В этом отрывке, – утверждает С.А. Павлинов, – заключена любопытная игра слов, берущая начало в одном из гегелевских определений разума. В «Феноменологии духа» как раз в той главе, где Гегель критикует романтиков, говорится, что бытием для самосознания является рассудок, мысль, смысл, идея, «тем самым оно есть «нус» (возможно прочтение – нос), в качестве которого Анаксагор впервые признал сущность». На основании этой игры слов добровольный отказ художника-наркомана от разума из-за невозможности справиться со своей страстью к куртизанке, равно как и попытка пьяного жестянщика Шиллера избавиться от своей страсти к табаку через отрезание собственного носа с помощью сапожника Гофмана приравниваются Гоголем к характерному для романтиков отказу от разума во имя чувства».

Пирогова бесцеремонно выпроводили вон. Но это не Пискарёв! Человек наглый, самодовольный, он повторяет свои приступы до тех пор, пока потерявшие терпение ремесленники не высекли его. Он негодовал, мысль об оскорблении приводила его в бешенство: «Но всё это как-то странно кончилось: по дороге он зашёл в кондитерскую, съел два слоёных пирожка, прочитал кое-что из «Северной пчелы» и вышел уже не в столь гневном положении»…потом «отправился на вечер… и так отличился в мазурке, что привёл в восторг не только дам, но даже и кавалеров».

Повесть заканчивается авторским отступлением: «Дивно устроен свет наш!..» В ней сконцентрирована система излюбленных гоголевских символов, главным из которых является символ света.

Повесть «Портрет» – одна из немногих у Гоголя, где в качестве действующего лица выступает творческая личность. Это дает писателю возможность, опираясь на «Феноменологию духа», поставить некоторые эстетические проблемы. Итак, талантливый художник Чартков отыскивает в картинной лавочке на Щукином дворе старый портрет, поразивший его изображением глаз. На картине был нарисован старик с лицом бронзового цвета и одетый в азиатский костюм. Когда он очистил её от пыли, то убедился, что перед ним творение талантливого художника. Но прежде всего и, главным образом, всякого в портрете привлекали глаза: «Женщина, остановившаяся позади него, вскрикнула: «Глядит, глядит», и попятилась назад».

Чартков досадовал на себя за то, что отдал за свою покупку последний двугривенный. Его учитель предупреждал: «Смотри, чтоб из тебя не вышел модный живописец. У тебя и теперь уже что-то начинают слишком бойко кричать краски». Но бедность и соблазны истерзали молодого человека. Случай подарил ему десять золотых червонцев, вывалившихся из рамы купленного портрета. И соблазны победили. Подкупленная газета сделала ему рекламу, и вскоре случилось то, против чего предостерегал его старый профессор – Чартков стал модным живописцем, был завален заказами. Роскошная квартира, богатая одежда и главное – денежный капитал – всё теперь было у него. Но глаза с купленного портрета не сводили с него взора: «Он не был никогда труслив; но воображенье и нервы его были чутки, и в этот вечер он сам не мог истолковать себе своей невольной боязни». Его стали мучить сновиденья, непременным участником которых был старик с купленного портрета. Друзья удивлялись, куда мог деться талант, признаки которого несомненно были в его ранних работах. На одной из выставок он увидел картину, буквально потрясшую его: «Видно было, как всё, извлечённое из внешнего мира, художник заключил сперва себе в душу и уже оттуда, из душевного родника, устремил его одной согласной, торжественной песнью. И стало даже непосвящённым ясно, какая неизмеримая пропасть существует между созданием и простой копией с природы».

Рядом с алчностью в душе Чарткова свила гнездо зависть. Он скупает одну за другой самые талантливые картины своих коллег-художников и в приступе какого-то безумного неистовства уничтожает их: «Казалось в нём олицетворился тот страшный демон, которого идеально изобразил Пушкин». Смерть его была ужасна.

На этом заканчивается первая часть повести. Во второй рассказывается об истории создания и судьбе картины, которая стала причиной гибели Чарткова. Тот мистический элемент, что присутствовал в первой части, во второй значительно усилен. После замечаний Белинского Гоголь переделал в «Портрете» многое, но вторая часть так и не удовлетворила критика, хотя главная мысль «Портрета» возражений у него не вызвала: «Талант есть драгоценный дар Бога – не погуби его». В «Портрете» реализовались некоторые эстетические принципы Гоголя и отчасти была предсказана его творческая судьба.

«Записки сумасшедшего». Мысль о разорванном сознании присутствует в «Петербургских повестях» постоянно. В «Мёртвых душах» Гоголь вновь вернется к ней, указав на раздробленность повседневных характеров, которыми «кишит наша земная, подчас горькая и скучная дорога…»

В «Записках сумасшедшего» рассказывается история бедного чиновника Поприщина. Его угнетает мысль, что он, дворянин, должен влачить жалкое существование бедняка и что из его униженного положения нет выхода. При всей ограниченности своих умственных способностей он видит несправедливость и негодует против неё: «Чёрт возьми!.. Всё, что есть лучшего на свете, всё достаётся или камер-юнкерам, или генералам». Поприщин влюбляется в дочь своего начальника, генерала. Собственно безумие его начинается с того, что ему стал мерещиться голос Меджи, собачки, хозяйкой которой и была дочка его начальника. Он даже попытался выведать у неё кое-что о её хозяйке. Сосредоточившись на мысли стать богатым и знатным человеком, Поприщин сходит с ума и воображает себя испанским королем.

«Возьмите «Записки сумасшедшего», – писал Белинский, – …эту психическую историю болезни, изложенную в поэтической форме, удивительную по своей истине и глубокос. ти, достойную кисти Шекспира. Вы ещё смеётесь над простаком, но уже ваш смех растворен горечью; этот смех над сумасшедшим, которого бред и смешит и возбуждает сострадание».

Повесть «Шинель» была написана за границей в то же самое время, что и первый том «Мёртвых душ». Её главный герой – бедный чиновник Акакий Акакиевич Башмачкин. Центральная, на первый взгляд, мысль повести становится очевидной на первых же страницах. Сослуживцы Акакия Акакиевича по департаменту любили подшучивать над ним: сыпали на его голову бумажки, говоря, что снег идёт; рассказывали про него всякие истории, будто его хозяйка, семидесятилетняя старуха, бьёт его, спрашивали, когда будет их свадьба. Но как бы далеко ни заходили эти «шутки», никогда и ни одного слова не произнес Акакий Акакиевич. «Только если уж слишком была невыносима шутка… он произносил: «Оставьте меня, зачем вы меня обижаете?» И что-то странное заключалось в словах и в голосе, каким они были произнесены. В нём слышалось что-то такое, преклоняющее на жалость, что один молодой человек, недавно определившийся, который по примеру других, позволил было себе посмеяться над ним, вдруг остановился как будто пронзённый, и с тех пор как будто всё переменилось перед ним и показалось в другом виде… И долго потом, среди самых веселых минут, представлялся ему низенький чиновник с лысинкой на лбу, с своими проникающими словами: «Оставьте меня, зачем вы меня обижаете?» И в этих проникающих словах звенели другие слова: “Я брат твой”».

Вслед за Пушкиным Гоголь пишет о «маленьком человеке», призывая к сочувствию и состраданию к нему. Затем появятся «Бедные люди» Достоевского – гуманистическая линия русской литературы обозначается с предельной ясностью. Но вот что необычно. В других «Петербургских повестях» подобного рода умозаключения являются в конце произведения как развязка или эпилог произведения. В «Шинели» ими рассказ только начинается. Почему?

У Акакия Акакиевича совершенно износилась шинель: «Есть в Петербурге сильный враг всех получающих четыреста рублей в год жалованья или около того. Враг этот не кто другой, как наш северный мороз, хотя, впрочем, и говорят, что он очень здоров». Башмачкин отправился к своему постоянному портному Петровичу. Но на этот раз тот категорически отказался от ремонта, ссылаясь на совершенную ветхость материала: «Нет, нельзя поправить: худой гардероб!» Стоимость новой шинели буквально убила заказчика, но делать было нечего: «…он совершенно приучился голодать по вечерам, но зато он питался духовно, нося в мыслях своих вечную идею будущей шинели. С этих пор как будто самое существование его сделалось как-то полнее, как будто бы он женился, как будто какой-то другой человек присутствовал с ним, как будто он был не один, а какая-то приятная подруга жизни согласилась с ним проходить вместе жизненную дорогу, – и подруга эта была не кто другая, как та же шинель на толстой вате, на крепкой подкладке без износу. Он сделался как-то живее, даже тверже характером, как человек, который уже определил и поставил себе цель».

Когда шинель была сшита, сослуживцы поздравили Акакия Акакиевича и решили вспрыснуть это событие. Один из них пригласил всех к себе на чай: «Этот весь день был для Акакия Акакиевича точно самый большой торжественный праздник». Но вечером произошла катастрофа. На улице Башмачкин был ограблен. «А ведь шинель-то моя!» – кричал один из грабителей. Исчерпав все первые доступные средства вернуть шинель, Акакий Акакиевич решился идти к значительному лицу. Но визит окончился печально. Генерал грубо выставил его на улицу, даже не потрудившись понять, чего хотел проситель. Простудился Башмачкин и умер: «…и Петербург остался без Акакия Акакиевича, как будто бы в нём его и никогда не было».

Значительное лицо вскоре попало в переделку. Возвращаясь из театра, он вдруг почувствовал, что его кто-то крепко ухватил за воротник. В ужасе он узнал Акакия Акакиевича: «А! Так вот ты наконец! наконец я тебя того, поймал за воротник! Твоей-то шинели мне и нужно! Не похлопотал о моей, да еще распёк – отдавай же теперь свою!» Бедное значительное лицо чуть не умер».

После этого чиновник-мертвец, немало напугавший петербургских обывателей, перестал являться на улицах столицы.

Мысль, что каждое человеческое существо – «наш брат», была для христианского мировоззрения Гоголя аксиомой, и он напомнил о ней в начале повести. Но вот каждый ли человек достоин своего высокого звания? Каждый ли помнит, «что он вовсе не материальная скотина, но высокий гражданин высокого небесного гражданства. Покуда он хоть сколько-нибудь не будет жить жизнью небесного гражданина, до тех пор не придет в порядок и земное гражданство».

До «Шинели» Гоголь создал немало человеческих характеров, каждый из которых сам воздвигал перед собой на своём пути к небесному гражданству непреодолимое препятствие: от сундуков и сундучочков Пульхерии Ивановны до шинели Акакия Акакиевича. Одно из центральных мест «Мёртвых душ» то, где Гоголь пишет о «задорах»: «У всякого свой задор: у одного задор обратился на борзых собак; другому кажется, что он сильный любитель музыки и удивительно как чувствует все глубокие места в ней; третий мастер лихо пообедать; четвертый, сыграть роль, хоть одним вершком выше той, которая ему назначена; пятый, с желанием более ограниченным, спит и грезит о том, как бы ему пройтиться на гулянии с флигель-адъютантом, напоказ своим приятелям, знакомым и даже незнакомым». Но ведь и в «Петербургских повестях» Гоголь, рисуя выставку, происходящую ежедневно на гулянии на Невском проспекте, представляет целую галерею задоров: «Одни показывают щегольской сюртук с лучшим бобром, другой – греческий прекрасный нос; третий несёт превосходные бакенбарды; четвертая – пару хорошеньких глазок и удивительную шляпку; пятый – перстень с талисманом на щегольском мизинце; шестая – ножку в очаровательном башмачке, седьмой – галстук, возбуждающий удивление, осьмой – усы, повергающие в изумление».

Какие чувства в душе художника, поставившего целью своей жизни и творчества помочь человеку обрести свой надёжный путь к небесному гражданству, может вызвать эта выставка, где экспонаты, кажется, соревнуются друг с другом в ничтожестве. Гоголь, как и многие другие русские писатели, в своих книгах, статьях, письмах сам сказал о своём творчестве более полно и откровенно, чем любой из критиков и читателей. Это о себе он высказал в «Мёртвых душах» истинную правду, описав судьбу писателя, «дерзнувшего вызвать наружу всё, что ежеминутно перед очами и чего не зрят равнодушные очи, всю страшную, потрясающую тину мелочей, опутавших нашу жизнь, всю глубину холодных, раздробленных, повседневных характеров, которыми кишит наша земная, подчас горькая и скучная дорога, и крепкой силой неумолимого резца дерзнувшего выставить их выпукло и ярко на всенародные очи!»

Почти в каждой повести Гоголя появляется та или иная разновидность нечистой силы. Это она увлекает человека в мир повседневных мелочей от высоких духовных целей, единственно способных дать человеку осмысленное благородное существование. Вот почему так важна деталь в поэтике Гоголя. С помощью «медленного чтения» она позволяет правильно оценить своеобразие художественного мира писателя.

Драматургия. Интерес к театру возник у Гоголя ещё в родном доме и укрепился в гимназии. Здесь был драматический кружок, в котором он деятельно участвовал как режиссёр, актёр и декоратор. По отзывам товарищей, Гоголь превосходно играл комические роли и позже, в Петербурге, пробовал поступить на сцену, но неудачно. В то время на сцене ещё держались старые традиции. Игра актёров была условной и мало естественной. Актёр не умел и не мог изображать человека, каким он являлся в жизни. Он не мог просто ходить, говорить или улыбаться, но должен был «играть», т. е. декламировать, сопровождая свою игру эффектными позами и жестами. Гоголь на испытании в Петербургском театре читал просто и естественно, и ему было отказано в приёме. Неудача на экзамене объясняется ещё и тем, что Гоголь, превосходный комический актёр, выбрал для чтения не свойственную ему трагическую роль.

К драматургии Гоголь обратился в самом начале своей писательской деятельности. В 1832 г. он задумывает комедию из жизни петербургской бюрократии под названием «Владимир 3-й степени». Главным лицом этой комедии должен был стать один петербургский чиновник, больше всего в жизни ценивший ордена. Его страстным желанием является получение ордена Владимира 3-й степени. От этой навязчивой мысли он в конце концов сходит с ума и начинает самого себя воображать Владимиром 3-й степени.

Комедия была задумана как обличение высшего чиновного круга. В ней, по словам Гоголя, было много «злости, смеха и соли». В одном из писем писатель говорил, что его «перо так и толкается об такие места, которые цензура ни за что не пропустит. А что из того, что пьеса не будет играться: драма живет только на сцене. Без неё она как душа без тела».

Однако комедия «Владимир 3-й степени» не пропала для русской литературы совсем. В дальнейшем из неё вышли одноактные пьесы, окончательно отделанные Гоголем к 1842 г. Это – «Тяжба», «Утро делового человека», «Лакейская» и «Отрывок». Во всех этих драматических отрывках нужно отметить новаторство Гоголя как в содержании, так и в реалистических приёмах его обработки. Из небольших драматических опытов Гоголя надо упомянуть одноактную комедию «Игроки». Пьеса интересна своим построением. В ней нет обычной любовной интриги, нет даже ни одной женской роли, и вместо обычной темы обманутой добродетели выведены мошенники, обманутые ещё более ловкими мошенниками.

В 1833 г. Гоголем была начата комедия «Женихи», переделанная затем в «Женитьбу», законченную в 1842 г. Это была первая в русской литературе комедия, в которой изображались черты быта средних слоёв городского общества. Действие происходит в среде петербургского купечества и мелкого чиновничества. Купеческая дочь собирается замуж и ищет мужа с помощью свахи. Через дом невесты проходят несколько женихов, интересующихся не столько невестой, сколько приданым. Гоголем удачно схвачены и убедительно изображены характерные черты действующих лиц, в первую очередь – Подколесина и Кочкарёва. В пьесе много комических ситуаций, в которых проявляются метко подмеченные особенности изображаемой среды.

В «Женитьбе» Гоголь открыл целую область русской жизни, фактически ещё не затронутую русской литературой. Здесь он явился предшественником А.Н. Островского с его многочисленными бытовыми пьесами.

«Ревизор». Убеждение Гоголя, что театр – это такая кафедра, с которой можно много сказать миру добра, вдохновляет его: «Театр ничуть не безделица и вовсе не пустая вещь, если примешь в соображение то, что в нём может поместиться вдруг толпа из пяти, шести тысяч человек, и что вся эта толпа, ни в чем не сходная между собою, разбирая по единицам, может вдруг потрястись одним потрясеньем, зарыдать одними словами и засмеяться одним всеобщим смехом». В этом своём убеждении Гоголь черпал силы для многократных переделок и дополнений к «Ревизору». В результате, если текст комедии занимает в последнем варианте приблизительно 120 страниц, то приложения к ней – 90. Причем сегодня разбираться в «Ревизоре», не привлекая такие из них, как «Предуведомление для тех, которые пожелали бы сыграть как следует “Ревизора”», «Театральный разъезд после представления новой комедии», «Развязка “Ревизора”», недопустимо.

Много сил потратил писатель на то, чтобы разъяснить замысел комедии, которой он отдал восемь лет труда: «В «Ревизоре» я решился собрать в одну кучу всё дурное в России, какое я тогда знал, все несправедливости, какие делаются в тех местах и в тех случаях, где больше всего требуется от человека справедливости, и за одним разом посмеяться над всем».

Первое представление «Ревизора» состоялось 19 апреля 1836 г. В театре присутствовали царь, его семья и его приближенные: «Ну, пьеска! Всем досталось, а мне более всех!» – такое впечатление произвел спектакль на высочайшего зрителя. Он повелел министрам, петербургским чиновникам побывать на представлении, а автора наградил золотой табакеркой. Об этой особенности своего таланта придавать характер всеобщности изображённому Гоголь знал: «…Россия такая чудная земля, что если скажешь об одном коллежском асессоре, то все коллежские асессоры, от Риги до Камчатки, непременно примут на свой счёт», – и много пострадал от этого. В письме к М.С. Щепкину он поделился своими впечатлениями от первых спектаклей «Ревизора»: «Все против меня. Чиновники пожилые и почтенные кричат, что для меня нет ничего святого, когда я дерзнул так говорить о служащих людях; полицейские против меня; купцы против меня; литераторы против меня. Бранят и ходят на пиесу; на четвертое представление нельзя достать билетов. Если бы не высокое заступничество государя, пиеса моя не была бы ни за что на сцене, и уже находились люди, хлопотавшие о запрещении её. Теперь я вижу, что значит быть комическим писателем. Малейший призрак истины – против тебя восстают, и не один человек, а целые сословия».

Но главной причиной огорчений Гоголя было не отрицательное мнение части публики, а неудачная игра актёров, не понявших замысла автора и изо всех сил пытавшихся смешить публику. Особенно огорчил его актер Дюр, игравший Хлестакова: он сделал из своего персонажа обыкновенного враля, но «Хлестаков вовсе не надувает, он сам позабывает, что лжет, и уже сам почти верит тому, что говорит… И вот Хлестаков вышел детская, ничтожная роль! Это тяжело и ядовито-досадно».

Немало претензий было у автора и к игре других актёров. Это было тем более обидно, что помимо истории с чиновником, принятым обывателями города за важную персону, и всех последствий этой невероятной истории, в «Ревизоре» было много таинственного, недоступного ленивому уму. Недаром Гоголь сравнивал комедию с запертой шкатулкою, ключ к которой лежит рядом, но никому не приходит в голову им воспользоваться. Действительно, внимательному читателю и зрителю открываются многие секреты автора.

Можно начать с истории о сюжете комедии, подаренном Гоголю Пушкиным. Возникает вопрос, зачем было дарить сюжет, многократно использованный уже в русской литературе до Гоголя. Это произведения Нарежного, Вельтмана и, конечно же, комедия Г.Ф. Квитка-Основьяненко «Приезжий из столицы, или

Суматоха в уездном городе», которая с 1827 г. кочевала по многочисленным сценам провинциальных театров. Говорили, что и самого Пушкина в Твери приняли за важную персону.

После смерти в его бумагах был обнаружен набросок похожего сюжета: «Криспин (Свиньин) приезжает в губернию на ярмонку, его принимают за ambassadeur. Губернатор честный дурак, губернаторша с ним проказит. Криспин сватается за дочь». Этот отрывок цитировался в книгах о Гоголе и прежде, но… с купюрой. А в ней-то и вся цель пушкинского подарка. Слово, написанное по-французски, опускалось (см., например, книгу В. Вересаева «Гоголь в жизни»), В переводе оно означает – посол, посланник, член посольства. В контексте жизни и творчества Пушкина этот отрывок обретает особенный смысл.

По поручению Николая I Пушкин работал над «Историей Петра Великого». Он обработал огромное количество материалов, подробно описывающих все периоды жизни Петра. Поэт сознавал важность и ценность предпринятого труда, но понимал также, что не все места жизнеописания царя, которого Николай I буквально боготворил, ему понравятся. И оказался прав. После смерти Пушкина Николай приказал опечатать все его бумаги, а рукописи, касающиеся «Истории…», выделил особо и запретил печатать «по причине многих неприличных выражений на счёт Петра Великого». В запрещённых бумагах представляют интерес материалы «о тайном посольстве» в Европу, в котором двадцатипятилетний Пётр принимал участие инкогнито. И вот ситуации, когда обычного человека принимают за важную персону, привлекли внимание Гоголя. Познакомившись с трудом Пушкина, он обнаружил много ситуаций, в которые попадал Пётр и которые переосмыслены им в «Ревизоре». Конечно, отождествлять фигуры Петра и Хлестакова нельзя, но основания для ассоциаций имеются.

Интересно, например, узнать, что первоначально фамилия Хлестакова была Скакунов. Это наводило на мысль о медном всаднике, хотя и Хлестаков также содержит скрытый намёк на царя, подхлёстывавшего Россию.

Можно представить восторг Пушкина, который, слушая чтение «Ревизора», хохотал над узнаваемыми ситуациями.

К сожалению, недостаток места не позволяет коснуться такой важной в комедии темы, как тема масонства. Есть сведения о том, что Пушкин подарил Гоголю листок со своим рисунком, изображавшим А.А. Жеребцова, главу масонской ложи «Соединенные друзья». Внешность его была очень похожа на внешность актера Сосницкого, первого исполнителя роли городничего. Не случайно, видимо, Хлестаков в своём письме пишет, что «городничий глуп, как сивый мерин».

Поразительно доказательны и интересны многочисленные ассоциации, реминисценции, аллюзии, которые обнаруживает исследователь С.А. Павлинов, сопоставляя «Ревизор» с «Похвалой глупости» Эразма Роттердамского. Приведем только один пример: «У дурачка, что в сердце скрыто, то и на лбу написано, то и с языка срывается, – говорит Глупость. – Мое лицо – правдивое зеркало души опровергло бы его без долгих речей». Сразу приходит на память эпиграф, который поставил Гоголь перед одним из последних вариантов «Ревизора»: «На зеркало неча пенять, коли рожа крива. Народная пословица». Павлинов пишет: «Вот, может быть, тот ключ, что лежит рядом со шкатулкой-пьесой, о которой говорил Гоголь. И зеркало – это глупость и несовершенство нашей жизни. А кривая рожа в нём – это наша душа, лицо «ветреной совести», нашей больной совести – самого большого человеческого порока, зависящего только от нас самих».

Таким образом, открывающаяся с помощью идей Эразма Роттердамского тайна «Ревизора» Гоголя оказывается заключена в нравственной ответственности человека перед самим собой за свою жизнь. И настоящее зло в мире – не мистические силы, а вполне реальная в своей обыденности и пошлости человеческая глупость. Глупец, кто подчиняется страстям и убивает свою душу.

Еще одна деталь: «Глупость латиняне зовут стультицией». Как не вспомнить знаменитый афоризм: «Оно, конечно, Александр Македонский герой, но зачем же стулья ломать?» Как не обратить внимания на поведение действующих лиц комедии после открытия занавеса? Суетливо и старательно они пытаются усадить всех присутствующих на стулья. Больше всех стараются Городничий и Хлестаков.

Гоголь огорчался: «Странно: мне жаль, что никто не заметил честного лица, бывшего в моей пьесе. Да, было одно честное, благородное лицо, действовавшее в ней во всё продолжение её. Это честное, благородное лицо был – смех». Он был убеждён, что смеха боится тот, кто уже ничего не боится, и в «Театральном разъезде…» рассуждает о различных видах смеха. Но ведь и страх страху рознь. Правы те исследователи, кто видели в страхе движущую силу сюжета «Ревизора», заставившую чиновников так ошибиться в Хлестакове. «Ну, что было в этом вертопрахе, похожего на ревизора? Ничего не было», – сокрушается Городничий. Но одно дело страх, заставивший принять приезжего за важную особу. И совсем другое чувство, которое охватывает их всех при известии о прибытии настоящего ревизора. Это уже не страх, это ужас перед возмездием за пороки, за грехи, за тину мелочей, опутавших души, лишивших их человеческого облика. «Ничего не вижу, – кричит Городничий. – Вижу какие-то свиные рыла вместо лиц; а больше ничего…» В заключительной сцене Гоголь использовал приём, доказывающий, по его мнению, законность и справедливость свершившегося: окаменение, омертвление всех присутствующих, намёк на сцену Страшного Суда, хранившуюся в памяти писателя с детства. По ассоциации вспоминается также судьба жены Лота, превратившейся в соляной столп за ослушание.

Однако в сознании Гоголя уже зародился замысел произведения, в котором он собирался указать истинный путь спасения всем, чью трагедию падения с такой художественной силой раскрыл в предыдущих произведениях.

«Мёртвые души». «Еду за границу, там размыкаю ту тоску, которую наносят мне ежедневно мои соотечественники. Писатель современный, писатель комический, писатель нравов должен подальше быть от своей родины. Пророку нет славы в отчизне. Что против меня уже решительно восстали теперь все сословия, я не смущаюсь этим, но как-то тягостно, грустно, когда видишь против себя несправедливо восстановленных своих же соотечественников, которых от души любишь, когда видишь, как ложно, в каком неверном виде ими всё принимается…» – писал Гоголь Погодину.

Гоголь увозил с собой замысел «Мёртвых душ» и первые главы, прочитанные им Пушкину. В его новой работе должно было быть три книги: первый том должен был живописать Русь, как она есть; второй – Русь на пути к исправлению; третий – Русь идеальную. Ад, чистилище и рай – как подметил литературовед Д.Н. Овсянико-Куликовский. Первый том виделся Гоголю не более чем крыльцом к грандиозному зданию. «Когда я начал читать Пушкину первые главы из «Мёртвых душ» в том виде, как они были прежде, то Пушкин, который всегда смеялся при моём чтении (он же был охотник до смеха), начал понемногу становиться все сумрачнее, сумрачнее, а наконец сделался совершенно мрачен. Когда же чтение кончилось, он произнес голосом тоски: «Боже, как грустна наша Россия!» Меня это изумило. Пушкин, который так знал Россию, не заметил, что все это карикатура и моя собственная выдумка! Тут-то я увидел, что значит дело, взятое из души, и вообще душевная правда, и в каком ужасающем для человека виде может быть ему представлена тьма и пугающее отсутствие света. С этих пор я уже стал думать только о том, чтобы смягчить то тягостное впечатление, которое могли произвести “Мёртвые души”».

Свет обнаружился в тех проникновенных лирических отступлениях, которые подарили читателю надежду. В письме Жуковскому осенью 1836 г. Гоголь вопреки первоначальному намерению изобразить Русь «хотя с одного боку» писал о своей работе: «Если завершу это творение, так как нужно его совершить, то… какой огромный, какой оригинальный сюжет. Какая разнообразная куча. Вся Русь явится в нём». Подобные противоречия у Гоголя на каждом шагу: и в масштабе величественного творения, и в отдельно взятом предложении. Отсюда и такая особенность в его языке, как алогизмы, составляющие неотъемлемую окраску его стиля: «Вот граница! – хвастается Ноздрев перед Чичиковым, – всё, что ни видишь по эту сторону, всё это моё, и даже по ту сторону… всё это моё». Ю. Манн считает, что в «Мёртвых душах» «можно встретить почти всё… формы «нефантастической фантастики» – проявление странно-необычного в речи повествователя, в поступках и мыслях персонажей, поведении вещей, внешнем виде предметов, дорожной путанице и неразберихе и т. д.».

Итак – «В ворота губернского города NN въехала довольно красивая рессорная небольшая бричка, в какой ездят холостяки: отставные подполковники, штабс-капитаны, помещики, имеющие около сотни душ крестьян, словом, все те, которых называют господами средней руки. В бричке сидел господин, не красавец, но и не дурной наружности, ни слишком толст, ни слишком тонок; нельзя сказать, чтобы стар, однако ж и не так, чтобы слишком молод…»

Но стряхнём с себя обаяние магнетической гоголевской речи. Недаром же первая страница «Мёртвых душ» стала объектом пристального внимания, исследования и интереснейших выводов целого ряда писателей и литературоведов. Не будем отвлекаться. Сидевший в бричке господин вовсе не был одним из тех заурядных жуликов, о которых уже были написаны и ещё будут созданы так называемые плутовские романы – от похождений князя Гаврилы Симоновича Чистякова до Остапа Бендера.

Сюжет «Мёртвых душ» не ограничивается историей Чичикова. Автор сообщает своему творению неповторимую оригинальность многообразными отступлениями: лирическими («Русь-тройка»), публицистическими («Счастлив писатель»), вставной «Повестью о капитане Копейкине», притчей о Кифе Мокиевиче и Мокии Кифовиче.

Павел Иванович Чичиков – один из двух характеров в первом томе, чей образ дается в развитии. Глава, где рассказывается биография Чичикова, помещена в конце первого тома, когда перед читателем уже развернулся во всем блеске тип приобретателя. Цель её не столько в обличении героя, сколько в изображении обстоятельств жизни, в которых человек сделался «подлецом».

Павел Иванович родился в бедной помещичьей семье, владевшей всего одним крепостным. О матери его не упоминается, а отец, когда пришло время Павлуше покинуть родительский дом, напутствовал его следующими словами: «…учись, не дури и не повесничай, а больше всего угождай начальнику, то, хоть и в науке не успеешь и таланту Бог не дал, всё пойдёшь в ход и всех опередишь. С товарищами не водись… а больше всего береги и копи копейку, эта вещь надежнее всего на свете… Всё сделаешь и всё прошибёшь на свете копейкой». Чичиков принял к руководству наставления отца и проявил редкую изобретательность и изворотливость в добывании денег. Чего только стоит таможенная операция с перегоном через границу стада баранов с двойной шкурой, под которой пряталась контрабанда. Очень разбогател Павел Иванович: «Но в нём не было привязанности собственно к деньгам для денег, им не владели скряжничество и скупость. Нет, не они двигали им, ему мерещилась впереди жизнь во всех довольствах, со всякими достатками, экипажи, дом, отлично устроенный, вкусные обеды, вот что беспрерывно носилось в голове его».

В город NN Чичиков приехал с хорошо продуманной целью. После того как он в очередной раз «пострадал за правду», Павел Иванович задумал новую операцию. Он собирался объехать окрестных помещиков и скупить у них мёртвые души. В России существовал порядок, в соответствии с которым помещик должен был уплачивать налог за каждого принадлежащего ему крестьянина. Количество крестьян устанавливалось переписью, которая называлась ревизская сказка. Но переписи проводились редко. В перерыве между ними крестьяне, случалось, умирали. Но это не освобождало помещика от уплаты налога до очередной ревизской сказки. Поэтому Чичиков представал перед таким помещиком истинным благодетелем, освобождавшим его от обременительных и ненужных расходов. Скупая по дешёвке, а где и получая даром документы на умерших крестьян (только Собакевичу могла придти в голову мысль ещё и нажиться на этой операции да Коробочка боялась продешевить), Чичиков становился владетелем купленных крепостных. Далее он мог использовать два варианта. Во-первых, заложить бумаги в ломбард, крепостная душа стоила около двухсот рублей, и солидно разбогатеть.

Во-вторых, продолжить операцию следующим образом. В это время Россия осваивала новые земли на юге страны, и правительство поощряло помещиков, которые переселялись туда вместе со своими крепостными. Чичиков всем рассказывал, что он купил крестьян «на вывод», и получил прозвище – «херсонский помещик».

Нраву Павел Иванович был самого обходительного: «О чём бы разговор ни был, он всегда умел поддержать его…» Далее на целой странице Гоголь со свойственной ему обстоятельностью описывает возможный предмет беседы и светскую ловкость своего героя. Чичиков возил с собой два куска мыла, французского и английского, тщательно следил за чистотой тела и костюмы носил самые изысканные – брусничного цвета с искрой и наваринского дыму с пламенем. Естественно, что в кратчайшие сроки город и его окрестности были буквально очарованы Павлом Ивановичем. Операция его протекала без сучка и задоринки. И если бы не эта досадная случайность! Из города пришлось буквально спасаться.

Эту историю с покупкой мёртвых душ Гоголю рассказал Пушкин. Впрочем, он и сам знал об аналогичной проделке некоего соседа по имению его матери. Так что сюжет поэмы исполнял чисто композиционные функции. Надо сказать, что в пору знакомства с Пушкиным, тот увлекался творениями Данте и вынашивал замысел произведения в традициях итальянского писателя, успев написать два стихотворения: «В начале жизни школу помню я…» и «И дале мы пошли». Вполне возможно, что, говоря о замысле, подаренном Пушкиным, Гоголь имел в виду не историю с мёртвыми душами, а замысел произведения, связанного с Данте.

О параллелях в «Божественной комедии» и в «Мёртвых душах» сказано уже немало. Ограничимся только созвучиями имен. «Мёртвые души» были написаны в основном в Италии, что могло быть дополнительным стимулом использования итальянской ауры. Фамилия «Чичиков», например, явно созвучна итальянскому «чичероне» – проводник, провожающий. Чичиков, действительно, сопровождает читателя в путешествии по окрестностям города. Созвучны имена Манилова и Миноса, одного из персонажей дантовского ада. Но здесь, как и в последующих случаях, дело уже не только в созвучиях: Собакевича и Цербера, Плюшкина и Плутоса, Ноздрева и Ардженти, Коробочки и Катона. Обитатели ада у Данте как бы предрекают возможную судьбу гоголевских персонажей.

Оригинальна трактовка «Повести о капитане Копейкине», где изображено лицемерие и бездушие высокопоставленных петербургских чиновников. Это тем более интересно, что Гоголь очень дорожил этой повестью, и, когда возникли трудности с прохождением её через цензуру, он писал своему нежинскому приятелю Н.Я. Прокоповичу: «Выбросили у меня целый эпизод Копейкина, для меня очень нужный, более даже, нежели думают они… Без Копейкина я не могу и подумать выпустить рукописи… Скажи, что я молю отстаивать во что бы то ни было».

Здесь важно вспомнить убеждение Белинского: «“Мёртвые души” не раскрываются вполне с первого чтения даже для людей мыслящих; читая их во второй раз, точно читаешь новое никогда не виданное произведение. “Мертвые души” требуют изучения».

Как известно, Гоголь предполагал, что из всех персонажей первого тома перейдут во второй, т. е. встанут на путь духовного возрождения, только два лица – Чичиков и Плюшкин.

При внимательном чтении обнаруживается, что на всем протяжении разговора о Чичикове писателем расставлены некие незаметные вехи, позволяющие надеяться, что судьба его не безнадёжна. Его имя ассоциируется с библейской историей о Павле и Савле. Павел Иванович не чужд чувства прекрасного. На него производит большое впечатление красота губернаторской дочки. Его сокровенные мечты о будущем доме полны идиллических представлений о порядке и благоденствии. Он следит за чистотой своего тела и аккуратностью одежды.

Известное недоумение вызывает вторая фигура. Кажется, что нет предела низости и скупости Плюшкина – этой «прорехи на человечестве»: «и до такой ничтожности, мелочности, гадости мог снизойти человек! мог так измениться!»

О каком возрождении, казалось бы, может идти здесь речь?! Но внимательное, медленное чтение позволяет разглядеть в Плюшкине те черты, которые оставляют надежду. О нём, как и о Чичикове, сообщаются некоторые биографические сведения: о его жизненном пути, о судьбе детей. На территории усадьбы Плюшкина расположены две церкви, чего не замечено было у других торговцев мёртвыми душами. После великолепного описания запущенного сада Плюшкина следует многозначительная сентенция автора: «…по нагроможденному, часто без толку, труду человека пройдет окончательным резцом своим природа, облегчит тяжёлые массы, уничтожит грубоощутительную правильность и нищенские прорехи, сквозь которые проглядывает нескрытый, нагой план, и даст чудную теплоту всему, что создалось в хладе размеренной чистоты и опрятности». Гоголь надеется: всё в воле Божией, и даже такая катастрофа, какая произошла с Плюшкиным, не исключает возможности духовного восстановления.

В письме к Языкову Гоголь писал: «О, если бы ты мог сказать ему (русскому человеку) то, что должен сказать мой Плюшкин, если доберусь до третьего тома “Мёртвых душ”»!

«Мёртвые души» – одна из вершин русской литературы. Своему положению в искусстве поэма обязана в первую очередь редкому изобразительному дару писателя, его языку. «Гоголь не пишет, а рисует, его изображения дышат живыми красками действительности. Видишь и слышишь их. Каждое слово, каждая фраза резко, определённо, рельефно выражает у него мысль и тщетно хотели бы вы придумать другое слово или другую фразу для выражения этой мысли», – считал Белинский. Достоевский свидетельствовал, что вся молодежь пошла говорить гоголевским языком. Нужно ли упоминать, как русское общество ожидало второй том – и те, кто видел в первом томе великое создание, и те, кто считал его клеветой на Россию.

Обращает на себя внимание 1842 г. Вряд ли по случайному совпадению в этом году вышли в свет доработанные «Мёртвые души» (первый том), переделанный «Ревизор» с многочисленными приложениями, новые варианты «Шинели», «Тараса Бульбы», «Женитьбы». На этом фоне в 1845 г. ошеломляющее известие: второй том сожжён. Много выстраивалось различных предположений о причинах столь неожиданного акта. В «Выбранных местах из переписки с друзьями» Гоголь сам объяснил подробно и обстоятельно свой поступок: «…бывает время, когда нельзя иначе устремить общество или даже всё поколенье к прекрасному, пока не покажешь всю глубину его настоящей мерзости; бывает время, что даже вовсе не следует говорить о высоком и прекрасном, не показавши тут же ясно, как день, путей и дорог к нему для всякого. Последнее обстоятельство было мало и слабо развито во втором томе «Мёртвых душ», а оно должно было быть едва ли не главное, а потому он и сожжён».

Заговорили о переломе в мировоззрении Гоголя. На свет появляется книга «Выбранные места из переписки с друзьями» (1846) – попытка объясниться с читателями. Можно предположить, что все те мысли и образы, с помощью которых писатель пытался указать своим героям путь к высокому небесному гражданству, он изложил в «Выбранных местах…». В письмах к людям творческого труда он советовал: «…отыщи в минувшем событие, подобное настоящему, заставь его выступить ярко и порази его в виду всех, как поражено оно было гневом Божиим в свое время и криком закричит настоящее. Разогни книгу Ветхого завета: ты найдешь там каждое из нынешних событий». Большинство писем носило нравственно-религиозный нравоучительный характер. От Гоголя ждали произведения искусства – он дал проповедь. «Выбранные места…» по-новому разделили его друзей и врагов. В знаменитом письме Белинского содержалась особенно резкая критика, упрекавшая писателя в измене прежним идеалам: «Вам должно с искренним смирением отречься от последней вашей книги и тяжкий грех её издания в свет искупить новыми творениями, которые бы напомнили ваши прежние». Не только демократ Белинский, но и славянофил С. Аксаков негодовал по поводу «Выбранных мест…»: «Мы не можем молчать о Гоголе, мы должны публично порицать его… Книга его может быть вредна многим. Вся она проникнута лестью и страшной гордостью под личиной смирения. Он льстит женщине, ее красоте, её прелести; он льстит Жуковскому, он льстит власти».

Им решительно возражал П.А. Плетнёв: «Вчера совершено великое дело: книга твоих писем пущена в свет. Но это дело совершит влияние своё только над избранными; прочие не найдут пищи в книге твоей. А она, по моему убеждению, есть начало собственно русской литературы. Всё, до сих пор бывшее, мне представляется как ученический опыт на темы, выбранные из хрестоматии. Ты первый со дна почерпнул мысли и бесстрашно вынес их на свет. Обнимаю тебя, друг. Будь непреклонен и последователен. Что бы ни говорили другие, – иди своей дорогою… В том маленьком обществе, в котором уже шесть лет живу я, ты стал теперь гением помыслов и деяний».

Дискуссия по поводу «Выбранных мест» продолжалась до начала XX в. Русское общество, которое знакомилось с этой книгой в основном по статье Белинского, надолго сохранило неприязнь к этому сочинению, считая его следствием болезни Гоголя. Но были и другие, как только что можно было убедиться, мнения. В частности, А. Блок успел высказать свое суждение: «Наша интеллигенция – от Белинского до Мережковского – так и приняла Гоголя: без «Переписки с друзьями», которую прокляли все, и первый – Белинский в своем знаменитом письме.

…Если бы я был историком литературы, бесстрастным наблюдателем, я, может быть, оценил бы Белинского, но пока я страстно ищу в книгах жизни, жизни настоящей (в обоих смыслах), а не прошлой, я не могу простить Белинскому; я кричу: “Позор Белинскому!”»

В XX в. в России по известным причинам о «Выбранных местах…» не дискутировали.

Почему же все-таки был сожжён второй том «Мёртвых душ?» Высказывались предположения, что сатирический характер таланта Гоголя не позволил ему художественно убедительно обрисовать задуманное: Русь на пути к исправлению. Действительно, несмотря на несомненные художественные достоинства первых глав второго тома, нельзя было не заметить, что Тентетников, своеобразный предшественник Обломова, в чём-то явно повторял Манилова; Пётр Петрович Петух напоминал Собакевича. Прочие персонажи удались писателю ещё меньше.

«Выбранные места…», конечно же, не смогли заменить второго тома. Лучше всех это понимал Гоголь, вернувшийся через несколько лет к уничтоженной работе.

Во время работы над «Ревизором» он признавался Жуковскому: «Кто-то незримый пишет передо мной могущественным жезлом». Аналогичные признания содержатся в наследии многих классиков. Попытка разгадать тайну творчества предпринималась неоднократно, но безуспешно, и надо думать, эта тайна таланта не будет раскрыта никогда.

Гоголь глубоко страдал от того, что исчезла та лёгкость, с которой из-под его пера появлялись чудесные живые образы. «Не могу понять, отчего не пишется и отчего не хочется говорить ни о чём… Отчего, зачем нашло на меня такое оцепенение, этого не могу понять», – жаловался он тому же Жуковскому в письме от 12 апреля 1849 г.

Ещё в молодости он считал, что «кто заключил в себе талант, тот чище всех должен быть душой». Теперь Гоголь был убеждён, что неудачи – следствие его личного несовершенства: «Во мне не было какого-нибудь одного слишком сильного порока… но зато, вместо того, во мне заключилось собрание всех возможных гадостей, каждой понемногу, и притом в таком множестве, в каком я не встречал доселе ни в одном человеке». Он совершает паломничество к святым местам в Иерусалим, чтобы очиститься от греховности. Из записок С. Аксакова известно, что в январе 1850 г. Гоголь неоднократно читал главы вновь начатого второго тома «Мёртвых душ». Но своему священнику отцу Матвею признавался: «Никогда не чувствовал так бессилия своего и немощи. Так много есть, о чем сказать, а примешься за перо – не поднимается. Жду, как манны, орошающего освежения свыше. Видит Бог, ничего бы не хотелось сказать, кроме того, что служит к прославлению святого имени».

В последние два года жизни Гоголь много путешествовал по России, по монастырям, особенно часто он бывал в Оптиной пустыни. Несмотря на болезнь, он очень напряжённо работал. Это выяснилось, когда после смерти в его бумагах обнаружились две книги, которым были даны названия «Размышления о Божественной литургии» и «Авторская исповедь». К сожалению, эти книги до сих пор мало доступны широкому читателю: они публикуются лишь в собраниях сочинений да еще в последние годы на помощь пришёл Интернет.

Тем временем продвигалась работа над вторым томом. Вот что писал Гоголь об этом за полтора года до смерти: «В остальных частях «Мёртвых душ», над которыми теперь сижу, выступает русский человек уже не мелочными чертами своего характера, не пошлостями и странностями, но всей глубиной своей природы и богатым разнообразием внутренних сил, в нем заключённых. Многое, нами позабытое, пренебреженное, брошенное, следует выставить ярко, в живых говорящих примерах, способных подействовать сильно. О многом существенном и главном следует напомнить человеку вообще и русскому в особенности».

Но удостовериться в сказанном не было дано никому. Болезнь взяла своё. В феврале 1852 г. перед смертью Гоголь снова сжёг всё написанное.

«Гоголь умер! – какую русскую душу не потрясут эти два слова? – Он умер. Потеря наша так жестока, так внезапна, что нам все еще не хочется ей верить. В то самое время, когда мы все могли надеяться, что он нарушит, наконец, своё долгое молчание, что он обрадует, превзойдет наши нетерпеливые ожидания, – пришла та роковая весть! – Да, он умер, этот человек, которого мы теперь имеем право, горькое право, данное нам смертию, назвать великим…» – писал И.С. Тургенев в некрологе в «Московских Ведомостях».

Литература

Белый А. Мастерство Гоголя. М., 1995.

Вересаев В.В. Гоголь в жизни (любое издание).

Воропаев В.А. Духом схимник сокрушенный. Жизнь и творчество Гоголя в свете православия. М., 1994.

Зеньковский В. Гоголь. М., 1997.

Золотуссшй И.П. Гоголь. М., 1998.

МаннЮ.В. Поэтика Гоголя. М., 1998.

Набоков В.В. Николай Гоголь. Эссе.

Смирнова ЕЛ. Поэма Гоголя «Мёртвые души». Л., 1987.

М.Ю. Лермонтов (1814–1841)

Каждому читающему человеку имя Михаила Юрьевича Лермонтова, как и имя Пушкина, знакомо с детства. Ещё при жизни он был признан в России вторым после Пушкина поэтом. Однако Б.М. Эйхенбаум в очерке о жизни и творчестве Лермонтова писал, что на самом деле знаем мы о нём очень мало: «У нас нет ни его дневников, ни большинства его писем, ни писем к нему его друзей, ни даже достаточно полных и содержательных воспоминаний». И в результате сложилось так, что «его исторический образ рисовался воображению биографов и литературоведов по-разному, в зависимости от тех или иных идеологических тенденций».

Действительно, трагическими загадками была окутана жизнь Лермонтова с самого детства. Поэт родился в Москве, в ночь со

2 на 3 октября (по старому стилю) 1814 г., а в феврале 1817 г., когда мальчику было всего два с небольшим года, умерла его мать. Столь ранняя трагическая смерть, причины которой достоверно неизвестны, но, безусловно, связаны с тяжелой атмосферой в семье, с противостоянием отца – Юрия Петровича Лермонтова и бабушки по материнской линии – Елизаветы Алексеевны Арсеньевой, которая после смерти дочери и занялась воспитанием внука.

Осенью 1827 г. Е.А. Арсеньева с внуком переехали в Москву, а в 1828 г. Лермонтов поступил в Благородный пансион при Московском университете. В это время он всерьёз увлекся поэзией и начал писать стихи. Первым наставником Лермонтова в постижении искусства изящной словесности стал С.Е. Раич – известный тогда поэт, проводивший в пансионе практические занятия по литературе и возглавлявший литературный кружок.

Весной 1830 г. Благородный пансион был закрыт и преобразован в обыкновенную гимназию, однако Лермонтову шёл уже шестнадцатый год и он имел право поступать в университет. Но студентом Нравственно-политического, а затем Словесного отделения он значился всего около двух лет. В июне 1832 г. молодой поэт подает прошение об увольнении из числа студентов, уезжает в Петербург и поступает в Школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров. Его мечта через два года стать офицером осуществляется в 1834 г.: Лермонтова произвели из юнкеров в корнеты лейб-гвардии Гусарского полка, и наступило, казалось, то освобождение и самостоятельная жизнь, о которой он мечтал все эти годы.

Однако такая вполне благополучная и в общем типичная для молодых дворян того времени биография была лишь внешним спокойным отражением сложнейших внутренних противоречий и переживаний, которые находили выражение в том, что уже тогда составляло смысл существования Лермонтова, – в его творчестве. И в Благородном пансионе, и в Московском университете, и в юнкерской школе он не оставляет литературных занятий, переплавляя свой ранний трагический духовный опыт в поэтические и прозаические строки.

«Сыном страданья» называл себя семнадцатилетний Лермонтов в одном из стихотворений 1831 г., размышляя о семейной трагедии, о невозможности понимания между самыми, казалось бы, близкими людьми. Страдание и одиночество определяют его недолгий творческий путь и становятся ведущими мотивами его лирических стихотворений, поэм, драматургии, прозы.

Лирика. Лирическими стихотворениями традиционно открываются все собрания сочинений Лермонтова, ведь именно лирика занимает первое место в литературном наследии поэта и по числу созданных им произведений, и по их историко-литературному значению.

«Моим стихам, написанным так рано, что и не знала я, что я поэт…» – писала столетие спустя о начале своего творческого пути М.И. Цветаева. К юному Лермонтову эти строки, пожалуй, отнести невозможно. Создаётся ощущение, что он всегда знал, что он рождён именно поэтом, в этом состоит его миссия, его призвание, его предназначение. Заветная мелодия стиха, казалось, звучала в его сознании с самого детства и рождала таинственные фантазии, такие, например, как «Пан», так пленивший впоследствии М. Врубеля:

Люблю, друзья, когда за речкой гаснет день,

Укрывшися лесов в таинственную сень,

Или под ветвями пустынныя рябины,

Смотреть на синие, туманные равнины.

Тогда приходит Пан с толпою пастухов;

И пляшут вкруг меня на бархате лугов.

Но чаще бог овец ко мне в уединенье

Является, ведя святое вдохновенье:

Главу рогатую ласкает легкий хмель,

В одной руке его стакан, в другой свирель!

Он учит петь меня; и я в тиши дубравы

Играю и пою, не зная жажды славы.

«Пан», 1829

Уже в стихотворениях, созданных в годы обучения в Благородном пансионе и Московском университете, юный поэт высказывает твёрдое убеждение в собственной избранности, в своей особой судьбе:

Кто может, океан угрюмый,

Твои изведать тайны? Кто

Толпе мои расскажет думы?

Я – или Бог – или никто!

«Нет, я не Байрон, я другой…», 1832

Учёные-литературоведы, проводя параллели между пушкинской и лермонтовской лирикой, всегда отмечают, что, учась у Пушкина, молодой поэт вместе с тем с самого начала избегал прямых повторений и искал новых поэтических путей. «Лермонтов, – пишет Б. Эйхенбаум, – как будто сознаёт стоящую пред ним историческую задачу: овладеть искусством Пушкина, но суметь найти новый путь для поэзии, соответствующий настроениям, исканиям и мыслям новой эпохи. Он подхватывает оставленного Пушкиным Байрона; он пробует писать во всех жанрах, переходя от лирики к поэмам, от поэм к драме, и жадно изучает русскую и мировую литературу».

Исследователи лермонтовского творчества также отмечают, что его лирический герой отличается внутренней цельностью и, переходя из стихотворения в стихотворение, терзается одними и теми же проблемами, как бы ни отличалась их разработка. Действительно, можно выделить несколько сквозных мотивов лирики Лермонтова – мотив странничества, одиночества, судьбы, сна и смерти (последние часто у поэта сливаются и переплетаются).

Лирический герой Лермонтова – всегда гонимый миром странник: затерянный в «тумане моря голубом» ищет бури Парус; «носясь меж тёмных облаков» врывается в мир поэта Демон; «дубовый листок оторвался от ветки родимой»; «по лазури весело играя», умчалась «тучка золотая»; чьей-то неведомой рукой занесена в чужие края ветка Палестины; даже Ангел в одноименном стихотворении предстает перед читателем летящим «по небу полуночи». Такой герой не находит себе места ни на земле, ни в небе; странствие – его судьба, его удел, его отрада и страдание, его состояние души. Он лишен Дома и в жизни, и в смерти: – умереть ему, как правило, также суждено в пути, как Печорину, герою последнего лермонтовского романа. Его Дом везде и нигде.

Мой дом везде, где есть небесный свод,

Где только слышны звуки песен,

Всё, в чём есть искра жизни, в нём живёт,

Но для поэта он не тесен.

До самых звёзд он кровлей досягает,

И от одной стены к другой —

Далёкий путь, который измеряет

Жилец не взором, но душой.

«Мой дом», 1830

Чем вызвана эта вечная неуспокоенность? Прежде всего, отсутствием смирения в душе лермонтовского героя, изначальным неприятием своего места в земном мире, где люди чёрствы и холодны, где нет места искренним порывам и стремлениям, где пророк, вознамерившийся «глаголом жечь сердца людей», обречён быть изгнанным и отверженным:

С тех пор как вечный судия

Мне дал всеведенье пророка,

В очах людей читаю я

Страницы злобы и порока.

Провозглашать я стал любви

И правды чистые ученья:

В меня же ближние мои

Бросали бешено каменья.

«Пророк», 1841

В чём ищет спасения душа лермонтовского странника, в чём может обрести отраду? Перед ней открываются два пути – путь бунта и путь гармонии, путь богоборчества и путь молитвы. «Трудно понять и объяснить, какой психологический механизм стоит за этим явлением, – размышляет B.C. Баевский. – Словно бы в поэте уживаются две личности и попеременно проявляются в творчестве. Или словно бы в этом сложнейшем механизме присутствуют два регистра, и поэт, по своему желанию или непроизвольно, включает то один регистр, то другой… Сквозь годы Лермонтов пронёс и осуществил – в «Демоне» пессимистический вариант, в «Мцыри» – гармонический вариант романтического героя».

В художественном мире Лермонтова мотивы бунта и смирения, «бури» и «покоя» неизменно противостоят друг другу как два начала, не поддающиеся даже относительному сближению, и выбор лирический герой всегда делает в пользу одного из этих начал. «Буря» и «покой» – взаимоисключающие полярности в мире романтических идеалов, – пишет В.М. Маркович. – Романтический «покой» не просто душевное состояние, несущее отдых и забвение. Это состояние высшее, как бы проясняющее и концентрирующее в рамках одного мгновения всю гармонию бытия. Это, если можно так выразиться, «нирвана» самого бытия – неподвижное, всеразрешающее блаженство его абсолютной цельности, в которой уже бесследно исчезли любые диссонансы. Отзвуки такого идеала можно уловить в поэме «Мцыри» и в стихотворении «Выхожу один я на дорогу…» – этих романтических шедеврах Лермонтова. «Буря» в поэзии романтиков (и в частности, у юного Лермонтова) тоже не равнозначна олицетворению душевных или житейских волнений и тревог. Это особое идеальное состояние мира, противоположное гармонии. Мотив «бури» объединяет в себе ощущение первозданного хаоса, необузданной свободы и яростной борьбы, которая сталкивает и смешивает в напряжённо-противоречивом единстве все разнородные стихии сущего».

Если лермонтовский герой вступает на путь демонизма и бросает вызов земле и небесам, рождается стих, «облитый горечью и злостью», разочарованием в себе и своем поколении: «Мой Демон», «И скучно и грустно», «Дума», «Как часто пёстрою толпою окружён», «Прощай, немытая Россия…» и др. Тогда вывод поэта резок и неутешителен:

Толпой угрюмою и скоро позабытой

Над миром мы пройдем без шума и следа,

Не бросивши векам ни мысли плодовитой,

Ни гением начатого труда.

И прах наш, с строгостью судьи и гражданина,

Потомок оскорбит презрительным стихом,

Насмешкой горькою обманутого сына

Над промотавшимся отцом.

«Дума», 1838

Однако вместе с бунтарством в лирическом мире Лермонтова живет и молитва, стремление к гармонии и покою, и тогда включается иной поэтический регистр и из-под пера поэта рождаются «Молитва», «Ангел», «Когда волнуется желтеющая нива…», «Выхожу один я на дорогу…», «Родина» и др. Можно даже сказать, что молитва становится особым жанром лермонтовской лирики («В минуту жизни трудную…», «Не обвиняй меня, всесильный…», «Я, Матерь Божия, ныне с молитвою…»). Примечательно, что последнее из перечисленных стихотворений в автографах поэта было озаглавлено «Молитва странника». Только в молитве, в доверительном обращении к Богу, в минуты душевного просветления и возможно для лирического героя постижение если не «счастья на земле», то лёгкости и гармонии бытия.

Есть сила благодатная

В созвучье слов живых,

И дышит непонятная,

Святая прелесть в них.

С души как бремя скатится,

Сомненье далеко —

И верится, и плачется,

И так легко, легко…

«Молитва», 1839

Процесс восхождения лирического героя к духовной гармонии, постижения божественной красоты мира раскрывается в одном из самых загадочных лермонтовских стихотворений «Когда волнуется желтеющая нива…» (1837), которое, по мнению исследователей, представляет «редчайший случай гармонизации личного и внеличного» и позволяет «увидеть в расцвете и созревании природы процесс, сопрягаемый с развитием души, достигающей своей высшей зрелости в постижении красоты как воплощения сущности мироздания».

Стихотворение представляет собой единый синтаксический период с восходящей частью (троекратным повторением союза «когда» в начале трёх первых строф) и нисходящей частью (четвёртая строфа с двукратно повторенным наречием «тогда»), причём первая – восходящая часть – гораздо более развёрнута, чем вторая – нисходящая. От постижения внешнего мира природы в первых трёх строфах, через её одушевление (нива «волнуется», лес «шумит», слива «прячется», ландыш «приветливо кивает головой», ключ «лепечет… таинственную сагу») поэт движется к постижению мира внутреннего и раскрывает состояние человека в тот момент, когда растворяются противоречия между рассудком и сердцем, земным и небесным, и высшей точкой в душевном восхождении героя становится осознание божественной сущности мироздания:

Тогда смиряется души моей тревога,

Тогда расходятся морщины на челе, —

И счастье я могу постигнуть на земле,

И в небесах я вижу Бога.

М.Л. Гаспаров, проанализировав семантическую композицию стихотворения, показал точное соответствие формы и структуры его внутреннему содержанию и сделал важный вывод: «Композиционной схеме “Когда… Когда… Когда… Тогда: Бог” соответствует семантическое движение “извне – вовнутрь, из материального мира в духовный мир… и от души к мирозданию, но уже просветлённому и одухотворённому”».

Но есть для лермонтовского лирического героя и ещё один путь обретения «свободы и покоя» – это сон. Мотив сна, как уже отмечалось выше, проходит через всё творчество поэта, он созвучен размышлениям шекспировского героя:

Умереть. Забыться.

И всё. И знать, что этот сон – предел

Сердечных мук и тысячи лишений,

Присущих телу. Это ли не цель

Желанная? Скончаться. Сном забыться.

Уснуть. И видеть сны? Вот и ответ.

Какие сны в том смертном сне приснятся,

Когда покров земного чувства снят?

Лермонтов, как и Шекспир, сопрягает понятия «сон» и «смерть» и размышляет над гамлетовским вопросом в стихотворениях «Ночь», «На картину Рембрандта», «Смерть», «Я видел сон…» и, конечно, самом известном из этого ряда – стихотворении «Сон» (1841), написанном незадолго до роковой дуэли с Мартыновым. В.В. Набоков писал о том, что это стихотворение можно было бы назвать «Тройной сон», потому что композиционно оно представляет собой закрученную спираль с зеркальным отражением снов героя и героини. Перед нами разворачивается своеобразный «сон во сне», и, с одной стороны, сон уподобляется смерти («…но спал я мёртвым сном»), а с другой стороны – сну уподобляется жизнь, причем граница между явью и сновидением предельно зыбка:

Но, в разговор весёлый не вступая,

Сидела там задумчиво одна,

И в грустный сон душа её младая

Бог знает чем была погружена.

Кроме зеркального отражения снов, в стихотворении можно отметить ещё целый ряд зеркальных оппозиций, организующих его художественную структуру: день – ночь (в полдень герою снится вечер, а героине, наоборот, – полдень), свет – тьма (естественный полдневный жар и сияющий искусственными огнями вечерний пир), жар – холод («полдневный жар» в первой строке стихотворения и «хладеющая струя» крови в последней). Однако при таком важном значении в структуре стихотворения антиномий в целом оно оставляет впечатление гармонии, слияния дум, душ, снов, жизней героя и героини.

Все обозначенные нами ведущие мотивы лирики Лермонтова – одиночества, странничества, сна, любви, бунтарства и поиска высшей гармонии – сливаются в одном из последних его лирических шедевров «Выхожу один я на дорогу…» (1841), причём сливаются уже в первой его строке. Поразительна мелодика этого стихотворения. Оно открывается величественной картиной Божьего мира, красота и гармония которого осознается лирическим героем:

Выхожу один я на дорогу;

Сквозь туман кремнистый путь блестит;

Ночь тиха. Пустыня внемлет Богу,

И звезда с звездою говорит.

В небесах торжественно и чудно!

Спит земля в сиянье голубом…

Ночная, спящая земля тиха и пустынна, её покой хранит свет далёких звёзд. Дорога, туман, ночь, пустыня, звезда – каждый образ лермонтовского стихотворения становится символом, от которого незримые ниточки протянуты ко всему предшествующему творчеству поэта. Гармония Вселенной восхищает лирического героя, но слиться с ней он не может:

Что же мне так больно и так трудно?

Жду ль чего? жалею ли о чем?

Как и в стихотворении «Когда волнуется желтеющая нива…», мысль и чувство поэта движутся от мира внешнего к миру внутреннему, к поиску того состояния, когда обретение гармонии между человеком и миром не нарушится неразрешимыми вопросами, терзающими душу. Это состояние есть волшебный сон героя, который не есть смерть («но не тем холодным сном могилы»), но и не есть жизнь в обыденном представлении («чтоб в груди дремали жизни силы»). Это некое высшее состояние «свободы и покоя», которое передаётся в последней строфе стихотворения сладким, завораживающим, мелодичным звучанием мягкого, «лелейного» звука «л». Это то состояние, когда человеческой душе становится внятна высокая мелодия божественной любви:

Чтоб всю ночь, весь день мой слух лелея,

Про любовь мне сладкий голос пел,

Надо мной чтоб, вечно зеленея,

Темный дуб склонялся и шумел.

Необычайная искренность, яркая эмоциональность, но при этом глубина постижения жизни и отточенное поэтическое мастерство сочетаются в лучших образцах лермонтовской лирики. Мысль поэта находила воплощение в самых разнообразных стихотворных формах – в лирических медитациях, в стансах, балладах, думах, сатирах, эпиграммах и ораторских монологах. Нередко в стихотворениях находили первоначальное выражение замыслы многих его произведений больших форм, к которым и следует теперь обратиться.

Поэмы. Перу Лермонтова принадлежат около тридцати поэм, включая незавершённые замыслы. В первых его опытах в этом жанре («Черкесы», «Кавказский пленник», «Корсар», «Преступник», «Олег», «Два брата» и др.) прослеживается явное влияние «южных» романтических поэм А.С. Пушкина и произведений Дж.-Г. Байрона, однако и в романтические поэмы Лермонтов внёс целый ряд своих, специфических черт.

Прежде всего, в центре лермонтовских поэм уже знакомый нам по лирике герой, живущий страстной, напряжённой внутренней жизнью, именно с этим связана их повышенная эмоциональность и экспрессивность. Именно поэтому Лермонтов чаще всего выстраивает «вершинную» систему персонажей и отдаёт предпочтение хронологическому изложению событий с краткой экспозицией и стремительным развитием действия. В большинстве лермонтовских поэм органично сочетаются драматические и описательные элементы. К первым можно отнести сосредоточенность действия вокруг нескольких драматических ситуаций, обилие развёрнутых монологов-исповедей главных героев и диалогов, состоящих из кратких, быстрых, отрывочных реплик. С другой стороны, великолепные пейзажные описания встречаются и в ранней поэме «Измаил-Бей», и в зрелых произведениях этого жанра – «Мцыри» и «Демон».

Уже было отмечено, что стих Лермонтова весьма экспрессивен и эмоционален: автор активно включается в повествование, проявляя своё присутствие то в лирическом отступлении, то в прямом обращении к герою, то в ярких оценочных эпитетах, то в риторических вопросах и восклицаниях. Ещё современники восхищались необыкновенной энергией лермонтовского стиха, как правило, использовавшего в поэмах четырехстопный ямб, который в сочетании с отсутствием строфы, неожиданными синтаксическими переносами, афористичными концовками-двустишиями создаёт впечатление страстной, эмоционально-взволнованной речи. «Этот четырёхстопный ямб с одними мужескими окончаниями, как в «Шильонском узнике», – писал В.Г Белинский о поэме «Мцыри», – звучит отрывисто и падает, как удар меча, поражающего свою жертву. Упругость, энергия и звучное, однообразное падение его удивительно гармонируют с сосредоточенным чувством, несокрушимою силою могучей натуры и трагическим положением героя поэмы».

Ещё одна важная линия в развитии жанра поэмы в творчестве Лермонтова связана с его интересом к истории России допетровского времени и увлечением русским фольклором. Творческим результатом этого интереса явились поэмы «Боярин Орша» (1836) и «Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова» (1837). В литературе о Лермонтове неоднократно указывалось на связь «Песни» с народной поэзией, в частности с былинами и историческими песнями. Поэту, несомненно, были хорошо известны «Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым», и некоторые из них (например, как указывают исследователи, «Мастрюк Темрюкович» и «Иван Годинович») в определённой степени нашли отражение в лермонтовской поэме.

Лермонтов создаёт эпическую поэму следуя фольклорным образцам, стремясь воспроизвести и формы народной поэзии, и, конечно, сам её дух, национальный характер. Все центральные герои «Песни» – и Калашников, и Кирибеевич, и царь Иван Грозный – люди сильных характеров и страстей, но только один из них – купец Степан Парамонович – движим народными представлениями о чести, законе и обычае, которыми невозможно поступиться даже перед лицом смерти. Именно осознание своей высшей правоты, того, что он является защитником не только своей личной чести, но чести семьи, всего рода Калашниковых, придает герою сил и в прямом столкновении с обидчиком – опричником, и в нравственном поединке с самим царем.

Наконец, третий путь развития лермонтовской поэмы связан с его ироническими произведениями – «Монго», «Сашка», «Тамбовская казначейша», «Сказка для детей». Вновь Лермонтов следует пушкинской традиции («Граф Нулин», «Домик в Коломне»), когда в основу развития действия поэмы положен бытовой случай-анекдот, и само произведение в результате приобретает ироническую окрашенность, но одной лишь иронией не исчерпывается.

Однако из тридцати созданных Лермонтовым поэм две традиционно и справедливо считаются его вершинными достижениями в этом жанре – это «Мцыри» (1839) и «Демон» (последняя редакция – 1841).

Поэма «Демон» – творческий результат многолетней поэтической работы Лермонтова, его философских раздумий о добре и зле, о земле и небе, о божественном и демоническом начале в человеке и в самом мироздании. Начав работу над поэмой ещё юношей, поэт неоднократно перерабатывал её (всего насчитывается восемь редакций поэмы) и окончательно завершил лишь за несколько месяцев до смерти. Лермонтов, конечно, был хорошо знаком с западноевропейской традицией и трактовками образа дьявола в творчестве Д. Мильтона, Дж.-Г. Байрона, Т. Мура, И.-В. Гёте, А. де Виньи и др., однако его поэма родилась как явление абсолютно самобытное, прежде всего как плод его собственных напряжённых духовных исканий, взлётов и падений.

Как и все лермонтовские герои-бунтари, Демон бросает вызов не только собственной судьбе, но всему мироустройству, где он был прежде «чистым херувимом», «счастливым первенцем творенья», теперь же стал «печальным духом изгнанья». Демон Лермонтова не желает быть ни воплощением абсолютного добра, не знать «ни злобы, ни сомненья», ни носителем абсолютного зла.

Ничтожной властвуя землей,

Он сеял зло без наслажденья.

Нигде искусству своему

Он не встречал сопротивленья —

И зло наскучило ему.

Дух зла тоскует по «человеческому, слишком человеческому» чувству, по земной любви, которая Демону недоступна, потому что, полюбив такой любовью, какой любит его Тамара, – любовью самоотверженной и искупительной, он перестанет быть Демоном. С самого начала герой Лермонтова предстает не коварным искусителем, стремящимся погубить свою жертву, такая задача слишком мелка для него. Когда герой впервые видит Тамару, им овладевают сложные, противоречивые чувства, в его размышлениях больше вопросов, чем ответов, и сам он в этот момент подобен «вечеру ясному», «ни день, ни ночь, – ни мрак, ни свет».

Прикованный незримой силой,

Он с новой грустью стал знаком;

В нём чувство вдруг заговорило

Родным когда-то языком.

То был ли признак возрожденья?

Он слов коварных искушенья

Найти в уме своем не мог…

Действительно, страстное признание Демона в любви, являющееся кульминацией поэмы, не есть «слова искушенья», но не есть и любовь смертного, в них, по словам самого героя, звучит «нездешняя страсть». Страсть, но не любовь – и сам герой, и автор прекрасно сознают разницу между этими двумя чувствами: страсть взрывает, а любовь умиротворяет человеческое сердце; страсть несет гибель и разрушение обоим связанным ею существам, любовь же способна обоих спасти и примирить с сущим. Именно любовь и оказывается недоступна лермонтовскому герою, ибо в его речах звучит голос испепеляющей страсти, несущей гибель Тамаре и вечное, неизбывное одиночество – главному герою поэмы:

И вновь остался он, надменный,

Один, как прежде, во вселенной

Без упованья и любви.

Подобно «Демону», поэма «Мцыри» завершает целую линию замыслов Лермонтова, зародившихся еще в 1830–1831 гг., в неё даже вошли фрагменты из более ранних поэм – «Исповедь» и «Боярин Орша». Очевидно внутреннее родство двух героев поздних лермонтовских поэм – Демона и Мцыри. Как и Демон, Мцыри одержим «одной, но пламенной страстью», так же бросает вызов судьбе, так же стремится к невозможному, недостижимому и так же в этом своем страстном стремлении обречён.

На первый взгляд, поэма проста по композиции: краткая экспозиция, завязка – побег героя из монастыря, его возвращение и рассказ о трёх днях, проведённых вне монастырских стен, и, наконец, смерть Мцыри. Однако каждый сюжетный мотив поэмы символически расширен автором и насыщен глубинным философским смыслом. Так, например, мотив «монастыря» в поэме варьируется: в авторской речи это – «хранительные стены», для героя же – монастырь-тюрьма, символ его несвободы, невозможности собственного выбора своей судьбы, но в то же время монастырь становится и последним пристанищем Мцыри, где он умирает, никого не проклиная. Мотив «бегства» также трансформируется в поэме: бегство-освобождение превращается для героя в бессмысленное движение по кругу – ведь в результате весь путь Мцыри, с его опасностями, яркими впечатлениями и схватками, совершается в окрестностях монастыря.

Три дня, проведённые героем на свободе, становятся символом человеческой жизни, ибо вмещают в себя все самые яркие жизненные впечатления: осознание красоты и величественности природы в разных её состояниях (гроза и ясное утро, когда «небесный свод так чист, что ангела полёт прилежный взор следить бы мог»), ясное и чистое чувство влюбленности в молодую грузинку, спустившуюся за водой, схватка с барсом как поединок с самой судьбой, когда кажется, что герой побеждает, но на самом деле лишь истощает силы в этой борьбе, наконец, чудесный сон героя с песней рыбки, звучащей как обещание истинной любви, несущей умиротворение:

Усни, постель твоя мягка,

Прозрачен твой покров.

Пройдут года, пройдут века

Под говор чудных снов.

О милый мой! не утаю,

Что я тебя люблю,

Люблю как вольную струю,

Люблю как жизнь мою…

«Мцыри» и «Демон» стали поэмами, в которых сложился особый лермонтовский поэтический язык, захватывающий читателя своей страстностью и энергией речевой поток, внешне похожий на импровизацию, на свободный полёт мысли и фантазии поэта, но где в то же время каждый образ вырастает до масштабов символа и занимает только ему предназначенное место.

Как уже отмечалось выше, Лермонтов охотно вводил в свои поэмы драматургические элементы, яркое свидетельство чему – диалог Демона и Тамары, поэтому вполне закономерным было и его обращение к драматическим формам выражения художественной мысли.

Драматургия. К драматургии Лермонтов обращался лишь в первые годы своей литературной деятельности: все пять его завершенных пьес – «Испанцы», «Menschen und Leidenschaften» («Люди и страсти»), «Странный человек», «Маскарад» и «Два брата» – хоть и различны по стилю, по характеру, по художественной цельности, написаны до 1836 г. На протяжении всего XIX столетия лермонтовские пьесы, по существу, не имели и какой бы то ни было сценической судьбы. Сцены из пьесы «Маскарад» впервые на петербургской сцене были представлены лишь в 1852 г., однако с полным основанием можно утверждать, что настоящая сценическая жизнь «Маскарада» началась в 1917 г., когда эту драму поставил в Александринском театре В.Э. Мейерхольд в оформлении художника А.Я. Головина. Наверное, именно невозможность увидеть какую-либо из своих пьес на сцене и привела к тому, что Лермонтов в конце концов охладел к драматическому роду литературы.

Однако само обращение поэта к драматургии представляется вполне естественным: предки Лермонтова с материнской стороны – Арсеньевы и Столыпины – были страстными театралами; в Тарханах, где протекали детские годы поэта, нередко бывали домашние спектакли; наконец, он создал собственный маленький театр марионеток, для которого сам же сочинял пьесы. Под влиянием ранних театральных впечатлений уже в пансионе Лермонтов задумал написать либретто для оперы и воспользовался сюжетом незадолго до того напечатанной поэмы Пушкина «Цыганы».

Летом 1830 г. поэт, увлекавшийся в это время легендой об испанском происхождении рода Лермонтовых, делает первые планы и наброски трагедии из испанской жизни, а затем приступает к работе над пятиактной стихотворной пьесой «Испанцы». Трагедия отмечена безусловным влиянием романтической драматургии Шиллера, действие её разворачивается в Испании XVII в. Главный герой трагедии Фернандо – благородный изгнанник, пасынок судьбы, исполненный, как и многие лермонтовские герои, духа бунтарства, протеста против собственной участи безвестного подкидыша, из милости воспитанного в дворянской семье, и против алчного, чванливого окружения.

В двух следующих прозаических драмах – «Menschen und Leidenschaften» (1830) и «Странный человек» (1831) – Лермонтов обращается к современной ему российской действительности и широко использует автобиографические мотивы. Семейная трагедия Лермонтовых – разлад между бабушкой и отцом – нашла отражение в обеих пьесах. Б. Эйхенбаум отмечает: «Нельзя, конечно, пользоваться этой трагедией как документальным материалом, но связь её с вопросом об отце и бабушке несомненна. Об этом свидетельствуют не только указания современников на прототипы пьесы (Громова – бабушка, Николай Михайлович Волин – отец и т. д.), но и слова самого Лермонтова в предисловии к трагедии «Странный человек»: «Я решился изложить драматически происшествие истинное, которое долго беспокоило меня и всю жизнь, может быть, занимать не перестанет. Люди, изображённые мною, все взяты с природы; и я желал бы, чтобы они были узнаны, – тогда раскаяние, верно, посетит души тех людей…» По существу, три главных героя первых лермонтовских пьес – Фернандо, Юрий Волин, Владимир Арбенин – вариации одного и того же романтически приподнятого образа молодого героя, находящегося в глубоком и непреодолимом конфликте с собой и окружающим миром.

Однако в работе над следующей и самой известной пьесой – «Маскарад» (1835) – Лермонтова всё больше занимают философско-нравственные вопросы бытия, идея противостояния, а с другой стороны, и взаимопроникновения добра и зла. При этом автор не отказывается ни от романтического героя, ни от преимущественно психологического освещения конфликта. Исследователи отмечают, что «Маскарад» зародился на пересечении разных художественных традиций и тенденций, связанных как с европейской (прежде всего «Отелло» В. Шекспира и «Коварство и любовь» Ф. Шиллера), так и с русской литературой («Горе от ума» А.С. Грибоедова и «Пиковая дама» А.С. Пушкина). В частности, влияние комедии Грибоедова на «Маскарад» обнаруживается «в афористической завершённости стиха, в его меткости, близости к разговорной речи, в приёмах подхвата незаконченной фразы другими персонажами, в разбивке строки между несколькими участниками сцены, иногда в содержании стихов, речений, сценических тем и в других элементах художественного стиля. Но Лермонтов не повторяет этот опыт, а продолжает развивать и углублять его» (Б. Эйхенбаум).

В образе главного героя – Арбенина – явно угадывается герой лермонтовской лирики и романтических поэм. Обладая огромными душевными силами, Арбенин, как и Демон, ищет возможности возрождения в любви, однако любовь героя и здесь оборачивается всепоглощающей страстью, заменяющей собой весь мир. Более того, страсть его направлена не столько на другое лицо, сколько на себя. И, безусловно, есть известная правда в словах Казарина, обращенных к Арбенину:

Ты любишь женщину… ты жертвуешь ей честью,

Богатством, дружбою и жизнью, может быть;

Ты окружил её забавами и лестью,

Но ей за что тебя благодарить?

Ты это сделал всё из страсти

И самолюбия, отчасти, —

Чтоб ею обладать, пожертвовал ты всё,

А не для счастия её.

Таким образом, сам сюжет пьесы подчинён саморазвитию страсти, не внимающей доводам разума и не считающейся с действительностью. У Арбенина нет никаких доказательств вины Нины: он просто не слышит её слов, прерывает баронессу Штраль, с уст которой уже готово сорваться признание, превратно толкует объяснение Нины и посещение квартиры Звездича баронессой. Все силы Арбенина направлены не на поиски истины, а на оправдание своих поступков, продиктованных слепой страстью, стремлением к полному и окончательному обладанию другим человеком. Герой приходит к страшному, но неизбежному выводу, что, как это ни парадоксально, такое обладание может дать только смерть Нины.

Очень существенна в «Маскараде» предыстория Арбенина, приведшая его в итоге к губительной страсти. Герой с юных лет предстает перед нами человеком крайностей, полярных мыслей и эмоций. «То сам себя не понимал я, то мир меня не понимал», – говорит герой о своём прошлом опыте. Таким образом, итог жизни Арбенина до встречи с Ниной – знание людей и презрение к людям, гордыня и духовная опустошенность. Так становится понятным, почему герой может заполнить эту страшную пустоту только своей страстью и почему он так сосредоточен только на своём чувстве.

Я странствовал, играл, был ветрен и трудился,

Постиг друзей, коварную любовь,

Чинов я не хотел, а славы не добился.

Богат и без гроша был скукою томим.

Везде я видел зло и, гордый, перед ним

Нигде не преклонился.

Всё, что осталось мне от жизни, это ты:

Созданье слабое, но ангел красоты:

Твоя любовь, улыбка, взор, дыханье…

Я человек: пока они мои

Без них нет у меня ни счастья, ни души,

Ни чувства, ни существования.

Трагедия Арбенина и в том, что само мироздание ему, игроку по природе своей, представляется лишь цепью счастливых или роковых случайностей. Сюжетно это передано атмосферой тайн, предчувствий, предсказаний. Потеря браслета и подарок его князю Звездичу баронессой Штраль окружены таинственностью: Нина не знает, как и где потеряла браслет, князь Звездич не догадывается, кому принадлежал браслет и от кого он получен, баронесса Штраль поздно понимает, что браслет принадлежал Нине, для Арбенина же истина раскрывается лишь после гибели жены. Таинственно и появление Неизвестного на страницах пьесы; собственно, его история так до конца и остается загадкой. Таким образом, игрок Арбенин, силой своей страсти стремившийся бросить вызов судьбе, столкнулся с игрой гораздо более могущественных и неподвластных ему сил, символическим воплощением которых становится в пьесе Лермонтова мотив «маскарада», давший название драме.

Как всякий символ, мотив «маскарада» реализуется в нескольких смысловых категориях и функциях. Маскарад на внешнем уровне развития сюжета – это костюмированный бал, на котором произошли решающие события и завязался трагический конфликт. «Маскарадность» – это и характеристика светского общества, которое герой вроде бы презирает, но разорвать с ним связь не может. Маскарад – это и сама человеческая жизнь с её превращениями, с постоянными изменениями человеческих лиц, с постоянной борьбой доброго и злого начал в человеческой душе. Маскарад означает и взаимное непонимание, непроницаемую стену, вставшую между героями и мешающую их общению.

Но в понимании Лермонтова в маскараде есть и иной смысл, прозвучавший и в стихотворении «Как часто пёстрою толпою окружён…»: только скрыв лицо под маской, и можно освободиться от всех светских и общественных условностей, открыто выразить свои чувства и рассчитывать на ответную откровенность. Ведь как говорит в пьесе Арбенин:

Под маской все чины равны,

У маски ни души, ни званья нет, – есть тело.

И если маскою черты утаены,

То маску с чувств снимают смело.

Маскарад в пьесе – это игра, которая соотносится прежде всего с игрой карточной. Не случайно пьеса открывается именно сценой игры. Не только для Арбенина, но и для всех участников игры выиграть или проиграть – это значит бросить вызов судьбе, превзойти самого себя, стать хоть на мгновение повелителем мира, и ставкой в такой игре могут быть отнюдь не только деньги, но человеческая честь, достоинство, наконец, сама жизнь. Об этом с увлечением говорит Казарин:

Что ни толкуй Волтер или Декарт —

Мир для меня – колода карт,

Жизнь – банк: рок мечет, я играю,

И правила игры я к людям применяю.

Однако у всякой игры существуют незыблемые правила, и опытный игрок, каковым и является Арбенин, это прекрасно знает. Решившись на отравление Нины, герой стремится эти правила нарушить, и в итоге сам превращается в игрушку неясных и грозных сил, персонифицированных в драме в образе Неизвестного.

Неизвестный в «Маскараде» – таинственный двойник Арбенина, его тень, темная сторона его души. История этого персонажа напоминает историю Арбенина: сначала те же молодые надежды, та же неопытность, та же пылкость, затем разочарование в «мечтаньях прежних и сладких волнениях» и, наконец, пришедшие на смену «самолюбивые думы» и «увлекательные мучения». Но главное, Неизвестный, как и Арбенин, одержим «ледяной страстью» – жаждой мести. Всё это осознаёт главный герой и поэтому видит в Неизвестном не столько конкретное лицо, семь лет назад им оскорблённое, а зримое воплощение самой судьбы, воли рока. И последние слова в пьесе герой обращает не к Неизвестному, явившемуся отомстить, а к самому провидению:

О милый друг, зачем ты был жесток?

Ведь я её любил, я б небесам и раю

Одной слезы её, – когда бы мог,

Не уступил – но я тебя прощаю!

Таким образом, в «Маскараде» разрешается трагедия еще одного «страстного» лермонтовского героя, чьи чувства и мысли несут разрушение вместо спасения и ему самому, и людям, оказавшимся вовлечёнными в орбиту этой страсти. Как и страсть Демона, страсть Арбенина губительна и иссушающе-бесплодна, однако и в этом случае герой Лермонтова удостаивается со стороны автора и читателя не холодного презрения, а сострадания.

Последняя драма Лермонтова «Два брата» (1834–1836) осталась не вполне завершенной и доработанной автором. По мнению исследователей лермонтовского творчества, она представляется скорее подступом к роману «Княгиня Лиговская» и главному его прозаическому произведению – «Герою нашего времени».

Проза. Первым опытом Лермонтова в прозе стал исторический роман, начатый в 1833 г. и известный под редакторским заглавием по имени героя – «Вадим», из эпохи крестьянской войны 1773–1775 гг. под предводительством Пугачёва. В тот же период, в августе 1833 г., как известно, Пушкин предпринял поездку в Казань и Оренбург за материалами об истории пугачёвского бунта. Лермонтов же начал писать свой роман, основываясь на воспоминаниях и рассказах, слышанных им от бабушки, от других пензенских помещиков и от тарханских крестьян. Литературными образцами начинающий прозаик избрал для себя исторические повести А.А. Бестужева-Марлинского и романы В. Скотта. Работа над романом, однако, не была Лермонтовым завершена.

В 1836 г., завершив драму «Маскарад», он начал писать роман уже из современной жизни – «Княгиня Лиговская», где впервые появляется герой по фамилии Печорин, гвардейский офицер, столкновение которого с бедным чиновником Красинским послужило сюжетной завязкой произведения. Работа над этим романом была прервана трагическими событиями 1837 г. – гибелью Пушкина и ссылкой самого Лермонтова на Кавказ. По возвращении же из ссылки Лермонтов не возобновлял работу над «Княгиней Лиговской»; его творческое сознание захватил новый замысел – началась работа над романом «Герой нашего времени».

Роман Лермонтова, как известно, состоит из пяти повестей, причем «Бэла», «Фаталист» и «Тамань» первоначально были напечатаны в журнале «Отечественные записки», и только в апреле 1840 г. книга вышла уже не как собрание отдельных повестей, а как цельное произведение. Последним, весной 1841 г., было создано Лермонтовым предисловие к роману как ответ на критические статьи, появившиеся в журналах; опубликовано оно было уже во втором издании романа.

Однако в окончательном тексте романа автор располагает части не в порядке их написания и не исходя из хронологической последовательности описанных в них событий, а прежде всего руководствуясь логикой раскрытия характера главного персонажа «Героя нашего времени» – Григория Александровича Печорина. Действительно, в «Бэле» образ главного героя предстает перед читателем в восприятии сразу двух посредников рассказчика – странствующего офицера и его случайного попутчика штабс-капитана Максима Максимыча; во второй главе – «Максим Максимыч» – сам рассказчик непосредственно наблюдает за Печориным и представляет читателю итог своих наблюдений – психологический портрет героя; наконец, последующие три главы не что иное, как печоринский дневник, или, как принято было говорить в позапрошлом веке, «журнал», и здесь уже сам герой напрямую, без каких-либо посредников говорит с читателем, причем он не только рассказывает о происшедших с ним событиях, но и анализирует свои и чужие поступки, судит себя и других, делает выводы, размышляет о самых важных и самых сложных нравственных, философских, психологических проблемах. Предшествующее «журналу» предисловие сообщает о смерти Печорина, тем самым ставя точку во внешней биографии героя, и разъясняет смысл и цель публикации его записок.

«Из-за такой спиральной композиции, – отмечал В.В. Набоков, – временная последовательность оказывается как бы размытой. Рассказы наплывают, разворачиваются перед нами, то всё как на ладони, то словно в дымке, а то вдруг, отступив, появятся вновь уже в ином ракурсе или освещении, подобно тому, как для путешественника открывается из ущелья вид на пять вершин Кавказского хребта».

И сам образ Печорина, и его судьба с самого начала повествования являют собой загадку, которую внимательному читателю хочется разгадать. Думается, что неугасающее обаяние лермонтовского романа во многом и определяется тем, что каждый читающий и перечитывающий книгу разгадывает эту загадку по-своему, сообразно со своим возрастом, мировоззрением, представлениями о жизни. Один из таких внимательных читателей, уже упомянутый выше В.В. Набоков, размышляя о характере Печорина, не без язвительной иронии писал: «…о Печорине написано столько нелепостей людьми, смотрящими на литературу с позиций социологии, что уместно будет коротко предостеречь от возможных ошибок. (…) Соотнесенность Печорина с конкретным временем и конкретным местом придает, конечно, своеобразие плоду, взращённому на другой почве, однако сомнительно, чтобы рассуждения о притеснении свободомыслия со стороны тиранического режима Николая I помогли нам его распробовать.

В исследовании, посвященном «Герою нашего времени», нелишне было бы отметить: сколь бы огромный, подчас даже патологический интерес ни представляло это произведение для социолога, для историка литературы проблема «времени» куда менее важна, чем проблема “героя”».

Следуя совету Набокова и обращаясь к проблеме «героя», необходимо сказать, что многие исследователи справедливо указывают на романтическую генеалогию этого образа как в предшествующем творчестве самого Лермонтова, так и в русской и западноевропейской литературе. Тот же Набоков среди литературных предшественников Печорина называет «Сен-Пре, любовника Юлии д ’Этанж в романе Руссо «Юлия, или Новая Элоиза» (1761) и Вертера, воздыхателя Шарлотты С. в повести Гёте «Страдания молодого Вертера» (1774), в России того времени известна главным образом по французским переложениям, например, Севелинжа, (1804), через «Рене» Шатобриана (1802), «Адольфа» Констана (1815) и героев байроновских поэм, в особенности «Гяура» (1813) и «Корсара» (1814)…и кончая «Евгением Онегиным» Пушкина». При всем том лермонтовский герой, безусловно, не слепок с чужого оригинала, история его души своеобразна и неповторима и «едва ли не любопытнее и не полезнее истории целого народа».

В романе «Герой нашего времени» перед глазами читателя проходит путь героя. Это и вполне реальные перемещения героя в пространстве. Печорин, как и многие лермонтовские персонажи, герой-странник, он все время путешествует, в каждой части романа перед нами – новое место действия, даже умирает он в дороге, «возвращаясь из Персии». Это и странствия его души, её блуждания, сомнения и обретения. Это и жизненный путь, судьба, испытывать которую Печорин давно взял за правило.

И поскольку личность главного героя вырисовывается из суммы встреч на этом пути, взаимоотношений, в которые он вступает с окружающими людьми, каждая такая встреча выявляет в характере Печорина все новые и новые грани. В «Бэле» это – Максим Максимыч и Бэла, в «Максиме Максимыче» – Максим Максимыч и рассказчик – странствующий офицер, в «Тамани» – «честные контрабандисты», в «Княжне Мери» – Грушницкий, Вернер, Мери, Вера, в «Фаталисте» – Вулич. Однако главная черта Печорина определяется сразу, с момента первого появления на страницах романа. Доминанта его образа – это, конечно, его противоречивость, которая отмечается на всех уровнях: внешнего облика, манеры поведения, характера, нравственного облика, строя мыслей и чувств, самого мировосприятия.

Именно своей необычностью, «странностью» выделяется герой уже в «Бэле». В рассказе Максима Максимыча переданы, однако, только внешние признаки этой противоречивости: «Славный был малый, смею вас уверить; только немножко странен. Ведь, например, в дождик, в холод целый день на охоте; все иззябнут, устанут, – а ему ничего. А другой раз сидит у себя в комнате, ветер пахнёт, уверяет, что простудился; ставнем стукнет, он вздрогнет и побледнеет; а при мне ходил на кабана один на один; бывало, по целым часам слова не добьешься, зато уж иногда как начнет рассказывать, так животики надорвешь со смеха… Да-с, с большими был странностями…»

Умудренный житейским опытом, Максим Максимыч объясняет замеченные им странности в характере и поведении Печорина, на первый взгляд, незатейливо, а по существу очень верно: «Ведь есть, право, этакие люди, у которых на роду написано, что с ними должны случаться разные необыкновенные вещи!» Так входит в повествование мотив «судьбы», ведь определение «характер – это судьба» относится к лермонтовскому герою в полной мере.

Как и в драме «Маскарад», в «Герое нашего времени» мотиву «судьбы» сопутствует атмосфера тайны, загадки, рокового стечения обстоятельств. Не случайно столь важная роль в фабульном построении книги отведена «случайным» встречам, подслушиванию и подсматриванию. В «Бэле» такая игра случая имеет место трижды: Максим Максимыч слышит из-за забора, как Азамат уговаривает Казбича продать ему коня; затем он же становится тайным свидетелем двух решающих объяснений между Печориным и Бэлой. В «Тамани» сам Печорин, стоя за выступающей скалой, слышит разговор девушки и слепого, из которого герою становится ясно, что он имеет дело с «честными контрабандистами», а в финале рассказа Печорин становится свидетелем заключительного разговора Янко, ундины и слепого мальчика. Наконец, в «Княжне Мери» главный герой подслушивает или подглядывает уже восемь раз, что во многом и позволяет ему быть в курсе событий. Не случайно и то, что наречия «невольно», «вдруг», «уже», явно несущие в себе оттенок неожиданности, являются в романе наиболее частотными по употреблению, причем вне зависимости от того, какой из рассказчиков ведёт повествование.

Возвращаясь к первой повести, необходимо также отметить, что в «Бэле» характер Печорина раскрывается не только в отношениях с Максимом Максимычем, но и в отношениях с героиней, именем которой она и названа. И здесь уже герой выступает в роли, которую сам же позже определит как «роль топора в руках судьбы». Его страсть и последовавшее затем быстрое охлаждение приносят страдания и гибель Бэле, ради того лишь, чтобы Печорин мог констатировать: «…любовь дикарки немногим лучше любви знатной барыни; невежество и простосердечие одной так же надоедают, как и кокетство другой…»

Герой пытается оправдать себя тем, что, принося несчастья другим, и сам не менее несчастен. Безусловно, Печорин искренен в своих порывах, в своей «бешеной погоне за жизнью». Ощущая безграничную внутреннюю пустоту и воспринимая отсутствие цели и смысла жизни как собственную неизбывную трагедию, сам герой считает, что ему «осталось одно средство: путешествовать».

Однако по мере развития действия романа от новеллы к новелле становится всё более очевидным, что никакое внешнее движение не может заменить развития внутреннего. Герой постепенно раскрывается перед читателем, но не развивается. «Бешено гоняется» Печорин, конечно, не столько за жизнью, сколько за смыслом жизни, понимая, что все его путешествия бессмысленны без ответа на главный вопрос: «…зачем я жил? Для какой цели я родился?»

Развернутый портрет Печорина в главе «Максим Максимыч», данный глазами рассказчика, не столько объясняет противоречия в характере героя, сколько еще больше выявляет их: белокурые волосы и темные усы, стройный прямой стан и ощущение нервической слабости в движениях, глаза, которые «не смеялись, когда он смеялся». Следующий за этой главой «Журнал Печорина» переводит все эти внешние противоречия на уровень внутренней жизни героя, когда герой сам последовательно анализирует собственные представления о любви, дружбе, судьбе, цели и смысле жизни.

Можно заметить, что каждая из трёх глав, составляющих дневник Печорина, – «Тамань», «Княжна Мери» и «Фаталист» – завершается вопросами главного героя, вопросами, которые терзают его душу, но на которые у него нет ответа. Характер этих вопросов, с одной стороны, определяет своеобразие каждой из повестей, но в то же время связывает в единое целое все главы романа мотивом «судьбы», к которой и обращает герой свои вопросы:

«Мне стало грустно. И зачем было судьбе кинуть меня в мирный круг честных контрабандистов? Как камень, брошенный в гладкий источник, я встревожил их спокойствие и, как камень, едва сам не пошёл ко дну! (…) Что сталось с старухой и с бедным слепым – не знаю. Да и какое дело мне до радостей и бедствий человеческих, мне, странствующему офицеру, да еще с подорожной по казенной надобности!..» («Тамань»);

«И теперь, здесь, в этой скучной крепости, я часто, пробегая мыслию прошедшее, спрашиваю себя, отчего я не хотел ступить на этот путь, открытый мне судьбою, где меня ожидали тихие радости и спокойствие душевное?.. Нет, я бы не ужился с этой долею!» («Княжна Мери»);

«После всего этого как бы, кажется, не сделаться фаталистом? Но кто знает наверное, убеждён ли он в чём или нет?., и как часто мы принимаем за убеждение обман чувств или промах рассудка!..» («Фаталист»),

В каждой из этих трёх новелл главный герой, по существу, испытывает судьбу, причем самым отчаянным и решительным образом, всякий раз оказываясь на грани жизни и смерти: борьба в лодке с ундиной в «Тамани», дуэль с Грушницким в «Княжне Мери» и рискованная операция по обезоруживанию пьяного казака в «Фаталисте». Всякий раз герой, казалось бы, выходит победителем из очередного испытания, но с той же страстью занимается поисками следующего, не менее опасного. В главе «Фаталист», глядя на ночное звёздное небо, Печорин размышляет: «…были некогда люди премудрые, думавшие, что светила небесные принимают участие в наших ничтожных спорах за клочок земли или за какие-нибудь вымышленные права!.. И что ж? эти лампады, зажжённые, по их мнению, только для того, чтоб освещать их битвы и торжества, горят с прежним блеском, а их страсти и надежды давно угасли вместе с ними, как огонёк, зажжённый на краю леса беспечным странником! Но зато какую силу воли придавала им уверенность, что целое небо с своими бесчисленными жителями на них смотрит с участием, хотя немым, но неизменным!..»

Искренняя вера предков представляется Печорину, с одной стороны, смешной и наивной, но, с другой стороны, вызывает восхищение и даже зависть, потому что именно такая вера и составляла смысл и цель земных человеческих деяний. Постоянно рефлексирующему, раздвоенному сознанию лермонтовского героя такая вера недоступна, но и обрести ей замену он, как ни старается, не может. В этом, наверное, и заключается трагедия Печорина, трагедия незаурядной личности, не угадавшей своего «назначения высокого» и в результате растратившего силы в «бешеной погоне за жизнью», в интригах против людей, которых внутренне презирает, в попытках добиться любви женщин, которых не способен по-настоящему оценить.

Впрочем, как всякое великое произведение мировой литературы, роман Лермонтова «Герой нашего времени» даже после многократных прочтений оставляет больше вопросов и сомнений, чем однозначных ответов. Загадка характера главного героя не перестает манить нас не столько обещанием лёгкой и быстрой разгадки, сколько возможностью поразмышлять и о собственной судьбе. И в этом смысле Григорий Александрович Печорин по-прежнему остается героем нашего времени.

Литература

Андроников ИЛ. Лермонтов. Исследования и находки. М., 1967.

Висковатов П.А. М.Ю. Лермонтов. Жизнь и творчество. М., 1989.

Герштейн Э.Г. «Герой нашего времени» М.Ю. Лермонтова. М., 1997.

Гинзбург Л.Я. Творческий путь Лермонтова. Л., 1940.

Мережковский Д.С. М.Ю. Лермонтов. Поэт сверхчеловечества. СПб., 1909.

Фохт У.Р. Лермонтов. Логика творчества. М., 1975.

Щеголев П.Е. Лермонтов: воспоминания, письма, дневники. М., 1999.

В.Г. Белинский (1811–1848)

Виссарион Григорьевич Белинский вошёл в историю русской культуры как историк и теоретик литературы, создатель научной эстетики и критики, философ-материалист. В каждой из областей своей многосторонней деятельности он страстно боролся за свободу и справедливость. Об отношении к великому критику передовых русских людей хорошо сказал Н.А. Некрасов:

Белинский был особенно любим.

Молясь твоей многострадальной тени,

Учитель! Пред именем твоим

Позволь смиренно преклонить колени.

Жизненный и творческий путь. Белинский родился в июне 1811 г. в семье флотского врача. Его детство прошло в маленьком городке Чембар, учился он в пензенской гимназии. Здесь произошло событие, которое произвело на него большое впечатление. Товарища по учёбе исключили из гимназии только потому, что он был сыном крепостного крестьянина. Его судьбе посвятил впоследствии Белинский свою первую пьесу «Дмитрий Калинин» – смелый протест против крепостничества и произвола.

С 1829 г. Белинский – в Московском университете. Он принимает активное участие в студенческих кружках. Мысли студента показались опасными университетскому начальству. В 1832 г. будущий великий критик был исключён из университета «по слабости здоровья и по ограниченности способностей». Этот позорный документ появился после оценки цензурного комитета, данной пьесе «Дмитрий Калинин». Произведение студента было названо «безнравственным и позорящим университет».

Для Белинского начались трудные дни. Не было денег, жилья, работы. Здесь-то и проявились лучшие черты его характера: необычайная стойкость, мужество, вера в свои силы: «Я нигде и никогда не пропаду», – писал он домой. Случайные уроки и мелкая литературная работа не дали ему умереть с голоду.

В начале 1830-х гг. в Петербурге издавался журнал «Телескоп». В качестве еженедельного приложения к нему выходила газета «Молва».

Издатель «Телескопа» и «Молвы» Н.И. Надеждин обратил внимание на талантливого молодого автора мелких рецензий и переводчика, и с 1833 г. Белинский – постоянный сотрудник журнала. В десяти номерах «Молвы» за 1834 г. была опубликована его первая большая статья «Литературные мечтания». Это был очерк истории русской литературы XVIII и начала XIX в., написанный живо и оригинально.

Некоторые положения этой статьи отразили увлечение критика, как, впрочем, и значительной части русской интеллигенции 1830-х гг., немецкой идеалистической философией.

В 1835 г. Белинский печатает в журнале статью «О русской повести и повестях г. Гоголя», где развивает принципы реализма и народности, высказанные им еще в «Литературных мечтаниях». Уместно заметить, что термином «реализм» Белинский не пользовался. Критик называл автора «Вечеров на хуторе близ Диканьки» и «Миргорода» «главой литературы, главой поэтов».

А.С. Пушкин намеревался привлечь талантливого критика к сотрудничеству в своём журнале «Современник». До последних дней жизни Белинский считал это самой высокой оценкой своей деятельности.

В 1836 г. за опубликование «Философического письма» Чаадаева «Телескоп» был закрыт, Надеждин сослан. На квартире критика жандармы провели тщательный обыск. Но поскольку «в имуществе Белинского ничего сумнительного» обнаружено не было, из-под ареста его освободили.

И снова началось тяжелое время. Нет денег, изнурительной работой, голодом подорвано здоровье. Но Белинский пишет: «К черту жалобы, немощь, отчаяние, – надежда, смелость, твёрдость, сила – вот что я должен ощущать в себе». Друзья не оставили Белинского в беде. Они помогли ему издать учебник «Основания русской грамматики». Однако душа критика рвётся к журнальной деятельности.

С весны 1838 г. Белинский – сотрудник «Московского наблюдателя». В этом журнале была напечатана статья «“Гамлет” – драма Шекспира. Мочалов в роли Гамлета», а также статьи о сочинениях Фонвизина, Загоскина, Лажечникова. Здесь же, в отделе прозы была опубликована вторая и последняя драма Белинского «Пятидесятилетний дядюшка». Ни материального, ни духовного удовлетворения она критику не принесла.

Формирование мировоззрения Белинского шло трудным и сложным путём. Ещё во время пребывания в университете, в кружке Станкевича, он увлёкся учением немецкого философа-идеалиста Шеллинга. Идеализм Шеллинга, а затем Фихте и Гегеля в известной мере стал причиной заблуждений и ошибок Белинского. Некритически отнесясь к тезису Гегеля – «всё действительное разумно, и всё разумное действительно», Белинский в конце 1830-х гг. пишет: «Я гляжу на действительность, столь презираемую мной прежде, и трепещу таинственным восторгом, сознавая её разумность, видя, что из неё ничего нельзя выкинуть и в ней ничего нельзя похулить и отвергнуть». Эти взгляды критика отразились в статьях «Бородинская годовщина» и «Менцель, критик Гёте». С ними же связана и первая, ошибочная оценка комедии Грибоедова «Горе от ума». Считая разумной российскую действительность, Белинский осудил Грибоедова за сатирические выпады против неё. Всё это вызвало резкую критику друзей, в частности Герцена. Впоследствии Белинский пересмотрел свою точку зрения, назвав «Горе от ума» «благороднейшим, гуманистическим произведением» и выше всего поставив в комедии «энергический протест против чиновников, взяточников, бар-развратников».

В конце 1839 г. Белинский переезжает в Петербург и начинает сотрудничать в журнале «Отечественные записки». Социальные противоречия выступали в столице гораздо ярче, чем в Москве. Лицом к лицу критик столкнулся с действительностью, которую оправдывал, и ужаснулся. «Боже мой, – пишет он, – сколько отвратительных мерзостей сказал я печатно… Тяжело и больно вспомнить… А это насильственное примирение с гнусной расейской действительностью… где всё человеческое, сколько-нибудь умное, благородное, талантливое осуждено на угнетение, страдание, где цензура превратилась в военный устав о беглых рекрутах, где свобода мыслей истреблена… где Пушкин жил в нищете и погиб жертвою подлости, а Гречи и Булгарины заправляют всею литературою помощию доносов и живут припеваючи… Нет, да отсохнет язык, который заикнется оправдывать всё это».

Белинским овладевают идеи утопического социализма, он увлекается материалистической философией. Взгляды критика в этот период отличаются активным, наступательным характером.

Несмотря на цензуру, Белинский умел широко пропагандировать свои идеи. Он становится вождём русской демократии. Его деятельность вызывает озлобление в лагере реакции. Булгарин доносил правительству, что журналы, где участвует Белинский, пропагандируют идеи коммунизма и социализма, что их основная тенденция «клонится к тому, чтобы возбудить жажду к переворотам и революциям». Князь Вяземский публично заявлял, что

Белинский – «литературный бунтовщик, который за неимением у нас места бунтовать на площадях бунтовал в журнале».

Белинский сыграл выдающуюся роль в общественной и литературной жизни 1840-х гг. С одной стороны, он вёл упорную борьбу с либералами-западниками, с зарождавшейся буржуазией. С другой стороны, критику была глубоко чужда точка зрения славянофилов, которые идеализировали допетровскую Русь, говорили о врождённой любви русского крестьянина к царю и церкви.

Отказ от ошибочных идеалистических взглядов, укрепление на позициях передового мировоззрения позволили Белинскому создать в 1840-е гг. замечательные образцы подлинно научной критики.

Белинский явился наиболее полным и глубоким истолкователем творчества Пушкина, Гоголя, Лермонтова, Грибоедова, Кольцова. Он открыл русскому обществу таланты Некрасова, Достоевского, Гончарова, Тургенева.

К середине 1840-х гг. деятельность Белинского достигла расцвета, а имя его пользовалось огромным авторитетом и популярностью. В «Былом и думах» Герцен вспоминал: «Статьи Белинского судорожно ожидались молодежью… Пять раз хаживали студенты в кофейные спрашивать, получены ли «Отечественные записки», тяжёлый нумер рвали из рук в руки».

Благодаря Белинскому журнал Краевского «Отечественные записки» стал известен всей России, а издатель спасся от разорения. Но Краевский оказался человеком без чести и совести. Он завалил талантливого критика мелкой отупляющей работой, платил ему гроши. Белинский голодает. Он болен, ему надо лечиться. Поездка за границу на курорт невозможна: нет денег. Нищета преследовала великого критика всю жизнь: «Я – Прометей в карикатуре, «Отечественные записки» – моя скала, Краевский – мой коршун».

В 1846 г. на средства друзей Белинский совершает большую поездку по России. Он сопровождает известного артиста М.С. Щепкина в его гастролях. По возвращении его ожидала большая радость. Ещё до поездки он сумел наконец освободиться от кабального договора с Краевским. Теперь Панаев и Некрасов приобрели право на издание журнала «Современник». Белинский становится его фактическим руководителем. Сбылась мечта всей жизни критика – у него свой журнал, он независим. Улучшается его материальное положение. Летом 1847 г. он выезжает на лечение в Германию. Но уже поздно. Наступает резкое ухудшение в течении болезни, и когда весной 1848 г. его вызвали в жандармское управление, явиться он уже не смог. В.Г. Белинский скончался 7 июня 1848 г.

Теоретик литературы, Белинский создал русскую критику. И до него в журналах печатались статьи о произведениях различных писателей. Но в подавляющем большинстве случаев авторы этих статей не выходили за рамки вопросов, поднятых писателем в разбираемой книге. Их суждения носили, как правило, личный, субъективный характер. И русская критика была суммой этих более или менее правильных оценок.

Критика после Белинского приобрела научный характер. Он установил тесную связь между развитием общества и литературным процессом. Он искал и находил в художественном произведении не только отпечаток личности его создателя, но и отражение закономерностей самой жизни. Оценивая произведение, критик исходил из того, насколько правдиво книга отражает действительность. Белинский устанавливает место литературы в общественной жизни, определяет назначение критики.

Белинский учил историческому подходу к литературе, учил оценивать произведение в зависимости от места и времени его создания, учил говорить о достоинствах и недостатках книги в связи с другими явлениями литературы.

Заслуга критика в том, что он создал стройную, ясную систему воззрений (эстетический кодекс) на литературное произведение и как на явление общественной жизни, и как на явление искусства.

Н.Г. Чернышевский писал, что «до Белинского наша критика была отражением то французских, то немецких теорий, потому вовсе не имела ясности и определительности в своих основных воззрениях, а при оценке существенного смысла и достоинства литературных явлений, если и высказывала много верного, то почти всегда или оставляла многое недосказанным, или примешивала к верным замечаниям странные недоразумения».

Многие из определений, данных Белинским основным теоретическим литературным понятиям, сохранили свою ценность и в наши дни.

Главную задачу искусства Белинский видел в верности действительности. На его глазах в русской литературе шла борьба между романтиками и реалистами. Своей деятельностью он способствовал утверждению реализма в качестве ведущего метода русской литературы. Но критик был далёк от понимания реализма как копирования действительности, механического фотографирования жизни. Наличие определённой цели, идеала Белинский считал необходимым для каждого писателя-реалиста.

Важнейшим достижением реалистического метода явилось создание ярких типических образов. Критику принадлежит замечательное определение типического: «У истинного таланта каждое лицо есть тип, и каждый тип для читателя есть знакомый незнакомец». Умение изображать многих в одном, передавать важнейшие черты целого поколения или группы людей в живом неповторимом облике и характере литературного героя – без этого умения нет реализма.

Говоря о содержании литературы, Белинский указал на различия между искусством и наукой: «Искусство есть воспроизведение действительности, повторенный, как бы вновь созданный мир», «факт действительности, возведённый в перл создания». Критик дает замечательное, ставшее классическим определение специфики искусства: «…видят, что искусство и наука не одно и то же, а не видят, что различие их вовсе не в содержании, а только в способе обрабатывать данное содержание. Философ говорит силлогизмами, поэт – образами и картинами, а говорят оба они одно и то же. Политико-эконом, вооружась статистическими числами, доказывает… что положение такого-то класса в обществе улучшилось или много ухудшилось вследствие таких-то и таких-то причин. Поэт, вооружась живым и ярким изображением действительности, показывает в верной картине… что положение такого-то класса в обществе много улучшилось или ухудшилось от таких-то и таких-то причин. Один доказывает, другой показывает, и оба убеждают, только один логическими доводами, другой – картинами».

Важнейшую роль в создании художественного произведения играет личность автора, писателя, поэта, драматурга. Читатель смотрит на жизнь его глазами, оценивает действительность через его восприятие. Поэтому, считает Белинский, к художнику следует предъявлять высокие требования: «Поэт прежде всего человек, потом гражданин своей страны, сын своего времени. Дух народа и времени на него не могут действовать менее чем на других».

Одним из центральных в эстетике Белинского является вопрос о назначении искусства. Можно ли в искусстве видеть только средство приятно проводить время? Можно ли художественное произведение изолировать от общественных вопросов, ограничить задачи писателя красотой слога, стройностью композиции, выразительностью языка? Белинский не колебался в ответах на эти вопросы: «Вполне признавая, что искусство, прежде всего, должно быть искусством, мы тем не менее думаем, что мысль о каком-то чистом отрешенном искусстве, живущем в своей собственной сфере, не имеющем ничего общего с другими сторонами жизни, есть мысль отвлечённая, мечтательная… В наше время искусство и литература больше чем когда-либо прежде сделались выражением общественных вопросов».

Не игрушкой праздных ленивцев, а могучим орудием совершенствования человека и мира – такой хотел видеть великий критик русскую литературу. Такой она стала. В этом его немалая заслуга.

Белинский выдвинул народность в качестве основного критерия в оценке художественного произведения. Он дал глубокое определение этому понятию, освободил его от ошибочных и ложных представлений: «…народность есть не достоинство, а необходимое условие истинно художественного произведения».

Критик выступал против поверхностного, примитивного понимания народности. Он возражал тем, кто под народностью понимал только изображение национальных признаков, этнографических особенностей. Он был согласен с Гоголем, который видел народность не в описании сарафана и крестьянской избы, а в воплощении самого духа народа. Белинский учил различать народность и простонародность. Повести писателя Погодина, несмотря на то, что значительное место в них уделялось описанию быта, истории и обычаев русского народа, он назвал только простонародными, а роман Пушкина «Евгений Онегин» – в высшей степени народным произведением.

Перу Белинского принадлежат специальные теоретические исследования: «Разделение поэзии на роды и виды», «Идея искусства», «Речь о критике». Он мечтал написать «Теоретический и критический курс русской литературы».

Белинский – литературный критик. Ясное, глубоко правильное представление о содержании и назначении литературы, историзм мышления, высокая принципиальность позволили Белинскому дать замечательно верную, справедливую оценку литературным явлениям современности. В течение пятнадцати лет ни одно сколько-нибудь значительное событие в области русской литературы и искусства не прошло мимо критика. Но исключительное внимание Белинского, естественно, привлекали Пушкин, Гоголь и Лермонтов.

«Пушкин меня с ума сводит. Какой великий гений, какая поэтическая натура!» – писал Белинский. Творчеству поэта критик посвятил одиннадцать статей – своеобразную историю русской литературы в миниатюре. В этих статьях детально анализируется русская литература до Пушкина: «Предшествовавшие Пушкину поэты… относятся к Пушкину, как малые и великие реки к морю, которое наполняется их водами. Поэзия Пушкина была этим морем».

Белинский дал глубокое истолкование «Евгению Онегину», «Борису Годунову», «Полтаве», «Медному всаднику» и многим другим произведениям Пушкина. В истории русской литературы имена поэта и критика оказались навсегда и неразрывно связанными.

Белинскому был близок талант Гоголя-сатирика: «Гоголь владеет талантом необыкновенным, сильным и высоким. По крайней мере, в настоящее время он является главой литературы, главой поэтов». Буквально каждый шаг Гоголя в литературе был замечен и оценен Белинским.

Анализируя «Мёртвые души», критик установил как главный характерный признак таланта Гоголя его дар типизации жизни. И действительно, имена Чичикова, Плюшкина. Манилова, Ноздрева и других гоголевских персонажей давно уже приобрели нарицательное значение.

Исключительно высоко оценивал Белинский роль Гоголя в развитии всей русской литературы. Он видел в нем основателя и главу «натуральной школы» – благодаря Гоголю в русской литературе утвердился реализм.

Именно поэтому, когда в 1846 г. Гоголь выступил с книгой «Выбранные места из переписки с друзьями», Белинский отозвался о ней с особой болью, с особым возмущением. Сложные личные и социальные причины привели Гоголя, после сожжения второго тома «Мёртвых душ», к созданию этой книги. Белинский опубликовал в «Современнике» отрицательную рецензию. Гоголю показалось, что это вызвано личной обидой критика, мнение которого он высоко ценил, и он в частном письме попытался оправдаться. Эта попытка возмутила Белинского, и из-под его пера вылилась гневная отповедь – «Письмо к Гоголю».

Критик ярко обрисовал положение в стране, где «люди торгуют людьми… где люди сами себя называют не именами, а кличками: Ваньками, Стешками, Палашками, страны, где, наконец, нет не только никаких гарантий для личности, чести и собственности, но нет даже и полицейского порядка, а есть только огромные корпорации разных служебных воров и грабителей!»

И вот, когда «самые живые национальные вопросы в России теперь: уничтожение крепостного права, отменение телесного наказания…», Гоголь, по существу, совершает предательство по отношению ко всему демократическому, передовому, что было в стране.

Белинский особенно подчёркивает значение литературы для русского общества. В литературе он видит возможность говорить народу правду. Передовые русские писатели – это вожди общества на пути прогресса и справедливости. «И если вы любите Россию, – обращался критик к Гоголю, – порадуйтесь вместе со мной падению вашей книги!.. Вам должно тяжкий грех её издания в свет искупить новыми творениями, которые бы напомнили ваши прежние».

Герцен глубоко и верно определил значение «Письма к Гоголю»: «Это – гениальная вещь, да это, кажется, и завещание его!»

«Лермонтов, – писал Белинский, – поэт совсем другой эпохи, и его поэзия – совсем новое звено в цепи исторического развития нашего общества». После разгрома декабристского восстания наступило время реакции. И великую заслугу Лермонтова критик видит в том, что он сумел полно передать мысли и чувства поколения, жившего в эту эпоху: его тоску по жизни полной борьбы жажду действия и сознание невозможности действовать. «Эти стихи, – писал Белинский о «Думе», – писаны кровью; это вопль, это стон человека, для которого отсутствие внутренней жизни есть зло в тысячу раз ужаснейшее физической смерти!» Роман «Герой нашего времени» Белинский называл грустной думой о своем времени. В трагедии Печорина он видел судьбу русского человека николаевской эпохи.

Могучий дух поэзии Лермонтова, дух сопротивления и борьбы помог в своё время Белинскому преодолеть «примирение» с гнусной российской действительностью.

Белинский в совершенстве владел всеми видами литературного оружия: от мелкой рецензии до развёрнутых обстоятельных монографий. Особенно заслуживают внимания его годовые обзорные статьи. В них рассматривались новые литературные произведения, появившиеся за прошедший год. Живая мысль исследователя часто уводила автора далеко за обозначенные рамки. Так, в двух статьях годового обзора «Взгляд на русскую литературу 1847 г.» критик делает интересные обобщения исторического и теоретического характера. Произведения Герцена, Гончарова, Тургенева, лучшие из книг, вышедших в 1847 г., стали поводом для разговора о России, русском обществе, о русской литературе вообще.

Великую заслугу Белинского-критика надо видеть в его умении оценивать литературное произведение в тесной связи с явлениями жизни общества.

Благодаря историзму мышления он сумел в своих статьях дать объективные, соответствующие истине оценки литературным явлениям современности. Критике Белинского всегда были присущи высокая принципиальность, наступательный дух, страстность. Современники недаром называли его «неистовым Виссарионом».

Статьи Белинского – это своеобразные художественные произведения. Они привлекают ясностью мысли, четкостью выводов, стройностью композиции, великолепным афористичным языком.

Белинский оказал огромное влияние на дальнейшее развитие русской литературы и критики.

Литература

Белинский в воспоминаниях современников. М., 1977.

Егоров Б.Ф. Литературно-критическая деятельность Белинского. М., 1982.

Пьецух В.А. Литературные мечтания Белинского. М., 1989. Соболев П.В. Эстетика Белинского. М., 1978.

Филатова Е.М. Белинский. М., 1976.

А.И. Герцен (1812–1870)

Имя Александра Ивановича Герцена хорошо известно читателям во многих странах. Философ, политик, публицист, критик, талантливый писатель-художник, историк общественной мысли и литературы, журналист – Герцен всеми доступными ему средствами боролся за свободу и справедливость.

Жизненный и творческий путь. Герцен родился 6 апреля 1812 г. в семье богатого московского барина Яковлева. Раннее детство писателя озарено отблесками московского пожара, героикой Отечественной войны. В библиотеке отца Герцен познакомился с сочинениями французских просветителей: Дидро, Вольтера, Руссо. Это способствовало формированию свободолюбивых идеалов молодого человека.

Дикие картины крепостнического разгула, свидетелем которых он был в доме отца, оказали влияние на абстрактные идеалы справедливости и свободы – в сознании юноши формировалась конкретная программа борьбы с крепостничеством и самодержавием. Этому содействовали и любимые Герценом вольнолюбивые стихи Пушкина и Рылеева.

Но решающим моментом в биографии писателя, определившим его дальнейшую судьбу, стало 14 декабря 1825 г. Присутствуя в Кремле в момент коронации Николая I, юный Герцен перед «алтарем, осквернённым кровавой молитвой», клялся отомстить за казнённых декабристов и продолжить их дело. Летом 1828 г. он вместе с другом детства Н.П. Огарёвым присягнул на Воробьевых горах «в виду всей Москвы пожертвовать жизнью на избранную борьбу». Этой клятве оба оставались верны до конца жизни.

В 1829 г. Герцен поступает на физико-математический факультет Московского университета. Годы учёбы были временем напряжённых духовных поисков и ожесточённых споров. Вокруг Герцена и Огарева сплотился кружок вольнодумцев. Они пылали ненавистью к произволу и насилию. С особенным увлечением изучались труды французского социалиста-утописта Сен-Симона. Идеи равенства, братства, свободы владели умами студентов. Кружок не остался незамеченным. Вскоре после окончания университета Герцен был арестован и сослан в Пермь, потом в Вятку и Владимир.

В течение восьми лет находился писатель в изгнании. Но это время для него не пропало даром. В провинции пороки государственного строя России предстали перед ним во всей своей неприглядности. Служа чиновником статистического управления, Герцен имел возможность убедиться, насколько безвыходно положение крестьянства. Своими глазами он увидел полное разложение бюрократического аппарата: взяточничество, круговую поруку, инертность и безразличие чиновников, пустоту их существования. «Бедная, жалкая жизнь. Не могу с ней свыкнуться», – писал Герцен в книге «Записки одного молодого человека» – автобиографическом произведении, рассказывавшем о жизни в изгнании.

Годы ссылки были для Герцена временем формирования материалистического мировоззрения. Замечательный труд писателя «Письма об изучении природы» поставил его в один ряд с видными мыслителями того времени.

Герцен был человеком большого общественного темперамента. Замкнутая кабинетная деятельность учёного не удовлетворяла его. Он боролся за осуществление своих идеалов, за преобразование жизни. Условия царской России, когда беспощадно преследовалось и изгонялось всякое свободомыслие, в чём бы и где бы оно ни проявлялось, не способствовали развертыванию практической деятельности. Это было время, когда, по выражению Белинского, «только в одной литературе, несмотря на татарскую цензуру, были еще жизнь и движение вперёд».

Не потому ли в 1840-е гг. с таким блеском развёртывается писательский талант Герцена? Под псевдонимом «Искандер» он публикует роман «Кто виноват?», повести «Сорока-воровка», «Доктор Крупов» – книги, без которых немыслима русская литература XIX в.

Убедившись, что в условиях царской России нет возможности заняться практической работой, Герцен решается покинуть родину. В 1847 г. он навсегда уезжает за границу. В «Письмах из Франции и Италии» он рассказывает об острых классовых противоречиях между банкирами и мастеровыми, фабрикантами и ремесленниками. Герцен становится свидетелем революции 1848 г. и тяжело переживает её поражение. Вокруг себя он не видит сил, способных изменить мир.

Книга «С того берега» с большой искренностью отразила эту духовную драму писателя. Политическое разочарование усугубляется обстоятельствами личной жизни. В апреле 1851 г. сенат лишил Герцена всех прав состояния и за участие в освободительном движении запретил ему возвращаться в Россию. Осенью того же года во время кораблекрушения погибли его мать и сын, через несколько месяцев умерла жена.

В эти тяжёлые дни Герцен вновь мысленно обращается к России: «Начавши с крика радости при переезде через границу, я окончил моим духовным возвращением на родину. Вера в Россию спасла меня на краю нравственной гибели».

В книге «О развитии революционных идей в России» писатель излагает краткий очерк истории страны и её культуры. Он приходит к выводу, что талантливый и трудолюбивый русский народ ожидает большое будущее. Герцен считал, что путь нашей страны к успеху лежит через сельскую общину. Он выступил как основоположник русского социализма, как зачинатель движения народников. Вера в будущее вдохновляет писателя, и он решает употребить все свои силы и средства на благо России.

В 1853 г. в лондонской типографии Герцена печатается прокламация «Юрьев день» и брошюра «Крещёная собственность», направленные против крепостного права. В 1855 г. начинает выходить альманах «Полярная звезда» – открытый вызов царскому правительству. Название журнала и силуэты пяти казнённых декабристов на его обложке указывали на преемственность декабристских традиций.

С 1857 г. Герцен вместе с Огарёвым издает свою знаменитую газету «Колокол». Программа её выразилась в лозунге – «освобождение крестьян от помещиков, освобождение слова от цензуры». «Колокол» тайно ввозился в Россию, где очень быстро завоевал широкую популярность и огромный авторитет. Герцен сумел организовать в стране широко разветвлённую сеть корреспондентов. На многие события в России «Колокол» в Лондоне откликался быстрее, чем петербургские газеты, которые к тому же сильно притеснялись цензурой. В «Колоколе» были напечатаны многие статьи Герцена – здесь широко развернулся его блестящий талант публициста. Он создал за границей вольную русскую прессу, и его традиции не были забыты в XX в.

Когда в 1861 г. отмена крепостного права была осуществлена, когда стал ясен половинчатый характер реформы, «Колокол» ударил в набат. Он призывал ограбленных крестьян к восстанию, выдвигая требование установить в России демократическую республику.

В 1863 г. царское правительство расправилось с польским восстанием. «Колокол» оказал поддержку восставшим. В течение десяти лет всё передовое и свободомыслящее в России находило своё отражение на страницах «Колокола».

Последние годы жизни Герцен провёл в Париже. В январе 1870 г. он участвовал в демонстрации парижских трудящихся. Но увидеть события Парижской коммуны ему не довелось. Он простудился и умер.

Художественное творчество Герцена. Ярко выраженное художественное своеобразие произведений Герцена хорошо охарактеризовал Белинский: «Могущество мысли – главная сила его таланта… Деятельность такого таланта образует особую сферу искусства, в которой фантазия является на втором месте, а ум – на первом».

Отличительной чертой художественных произведений Герцена является постоянное присутствие иронии. На ещё одну особенность своего творчества указал сам Герцен: «Меня ужасно занимают биографии». Действительно, многие его произведения представляют собой ряд жизнеописаний персонажей. Особенно характерен в этом отношении роман «Кто виноват?» (1845).

Несмотря на небольшой объём, он отличается широтой охвата жизни, злободневностью, остротой проблематики. Герцен исследовал в нём животрепещущие вопросы русской жизни 1840-х гг.: крепостное право, бюрократизм, проблемы женской эмансипации, трагедию мыслящей личности.

Роман начинается жизнеописанием помещика Негрова – «толстого, рослого мужчины, который после прорезывания зубов ни разу не был болен… Одно правило гигиены он исполнял только: не расстраивал пищеварения умственными упражнениями». Герцен создаёт выразительный образ крепостника, паразитирующего на крестьянском труде. Образ жизни Негрова характеризует «пустота всесовершеннейшая».

Несмотря на жестокую цензуру, Герцен сумел нарисовать правдивую картину бесправия и нищеты крепостных. Он иносказательно пишет о помещике Карпе Кондратьевиче, который, как полководец, расправлялся с непокорными крамольниками, т. е. с крестьянами, и наносил врагу наибольшее количество ударов. Здесь с особой силой появляется разящая герценовская ирония. Как убийственна фраза: «Губернатор возненавидел Круциферского за то, что он не дал свидетельства о естественной смерти засечённому кучеру одного помещика».

Гоголевской сатирической силы достигает Герцен в описаниях чиновников города NN. Мертвящее равнодушие ко всему, что не касается их карьеры или благополучия, скука, тупость, злоба ко всему, что выходит за пределы их понимания, – вот главные черты облика этих верных слуг русского самодержавия.

Центральное место в романе занимает жизнеописание Любоньки Круциферской, незаконнорожденной дочери Негрова. Любонька рано стала мыслить, сравнивать, делать собственные выводы. Ещё девочкой она записывает в своём дневнике: «Не могу никак понять, отчего крестьяне нашей деревни лучше всех гостей, которые ездят к нам из губернского города и из соседства, и гораздо умнее их, а ведь те учились и все помещики, чиновники, а такие все противные».

Трудно складывается жизнь Любоньки. Через многие обиды и унижения пришлось пройти этому гордому и независимому характеру. Любонька Круциферская, считает М. Горький, – «это первая женщина в русской литературе, поступающая как человек сильный и самостоятельный».

Большая часть романа занята жизнеописанием Владимира Бельтова. Молодой человек из дворянской семьи получил прекрасное образование и воспитание. Его учитель швейцарец Жозеф внушил ему самые высокие представления о человеческом призвании, о долге, о чести, о любви. Полный возвышенных романтических идеалов, с открытой душой, готовый служить человеческому благу, Бельтов попадает в среду чиновников города NN. Перед читателем развёртывается ещё одна скорбная история русского мыслящего человека. В условиях самодержавно-крепостнического государства знания, талант, честность, принципиальность, доброта Бельтова оказываются в глазах российских обывателей смешными, а сам он – «умной ненужностью».

Кто виноват в том, что отупевшие жестокие бездельники пользуются всеми благами, в то время как жизнь лекаря Круциферского, например, была «огромным продолжительным геройским подвигом на неосвященном поприще, награда – насущный хлеб в настоящем и надежда не иметь его в будущем?»

Кто виноват, что трагична судьба умной, тонкой женщины Любоньки Круциферской?

Кто виноват, что Бельтов – образованный гуманный человек, жаждавший полезной деятельности, – не находит её?

Герцен беспощадно судит виновных. Белинский называл роман «мастерски изложенным следственным делом». Он утверждал, что главное в романе «Кто виноват?» – это «страдание, болезнь при виде непризнанного человеческого достоинства, оскорбляемого с умыслом и ещё больше без умысла… чувство гуманности и составляет, так сказать, душу творений Искандера».

Эта же мысль присутствует и в повести «Сорока-воровка» (1846).

Своеобразной завязкой повести служит спор между тремя молодыми людьми. Они горячо обсуждают вопрос – почему в России нет талантливых актрис? Один из них – стриженный в кружок (славянофил), другой – вовсе не стриженный (западник). Оба они далеки от истины, и тогда третий – стриженный под гребёнку – рассказывает им историю, составляющую содержание «Сороки-воровки».

Ярким драматическим дарованием наделила природа крестьянскую девушку Анету. С большим успехом выступает она в крепостном театре. Артист – человек тонкий, ранимый, а крепостное право грубо, жестоко, бесчеловечно. Анета становится жертвой своего хозяина – бессердечного крепостника князя Скалинского. Откуда же взяться в России хорошим актрисам?

Творчество Герцена 1840-х гг. отличается яркой антикрепостнической направленностью.

В 1868 г. Герцен заканчивает свой шестнадцатилетний труд «Былое и думы». Писатель скромно называет свою книгу «отражением истории в человеке, случайно попавшемся на её дороге». Нескончаемой чередой проходят перед нами события и люди, которых Герцен наблюдал в течение всей своей трудной и богатой впечатлениями жизни. «Былое и думы» – произведение, в котором представлены самые различные жанры: мемуары и роман-хроника, художественный очерк и публицистическая статья, дневник и письма.

Действие книги происходит в Петербурге, Москве, Владимире, Новгороде, Лондоне, Париже, Цюрихе и многих других городах. Колоссально количество действующих лиц, даны зарисовки из жизни всех слоёв русского общества. Но основное внимание уделяется русской интеллигенции. На страницах «Былого и дум» читатель встречается с Белинским, Огарёвым, Грановским, Щепкиным, Полежаевым и многими другими замечательными деятелями русской культуры и литературы.

В книге есть и главный герой. Это – сам Герцен. Страницы его биографии, авторские исповеди, споры о судьбах России, литературные оценки – всё это написано, по выражению Тургенева, «слезами, кровью, это горит и жжёт… Так умел писать он один из русских».

Но «Былое и думы» не только мемуары. Герцен и здесь остался борцом. Его произведение пронизано ненавистью к угнетению и насилию. Появление книги, несмотря на её ярко выраженное национальное своеобразие, было воспринято как факт всеевропейского значения.

Знаменитый французский писатель Виктор Гюго писал Герцену: «Ваши воспоминания – это летопись счастья, веры, высокого ума и добродетели. Вы мастер мыслить и страдать – два высших дара, какими может быть наделена душа человека.

Поздравляю Вас до глубины сердца. Ваша книга восхищает меня от начала до конца. Вы внушаете ненависть к деспотизму. Вы помогаете раздавить чудовище, в Вас соединились смелый боец и мыслитель. Я с Вами».

Художественное творчество Герцена – памятная страница в истории русской классической литературы XIX в. Герцен оказался одним из тех писателей, чьи произведения стали особенно актуальными в XX в.

Литература

Гинзбург Л.Я. «Былое и думы» (любое издание).

Дрыжакова Е.Н. Герцен в раздумьях о себе, о мире, о людях. М., 1972.

Бабаев Э.Г. Художественный мир Герцена. М., 1981.

Прокофьев В. Герцен // (ЖЗЛ).*

Герцен – мыслитель, писатель, борец. М., 1985.

Заключение

«Кому он нужен, этот Ленский?» – такой откровенный вопрос был поставлен перед редакцией молодёжной газеты группой её читателей-старшеклассников в совсем недалёком прошлом. Разумеется, ответ предполагался очевидный, поскольку космос бороздят рукотворные корабли, а в многочисленных лабораториях учёные совершают эпохальные открытия. Подобный вопрос, озвучен он или нет, сегодня всё чаще возникает перед учениками и, естественно, учителями литературы. Мучает он и руководителей народного образования.

Что случилось в мире? Почему все цивилизованные народы высоко ценят русскую классическую литературу, отдавая должное её усилиям объяснить читателю нравственно-эстетические принципы, способствующие формированию человеческой личности? Есть все основания утверждать, что в историческую победу над фашизмом внесла свой скромный вклад и русская литература.

Так что же изменилось в России? И опять-таки не слишком преувеличивая, можно сказать, что было время, когда литература спасала человека, и что пришло время спасать её самоё. В начале XX в. футуристы призвали «сбросить Пушкина, Толстого, Достоевского с парохода современности». Воспринятая современниками как эпатирующая, эта мысль сегодня, когда век закончился, оценивается как почти сбывшееся пророчество.

Тоталитаризм нанёс литературе в России огромный ущерб системой цензурных запретов и ограничений. Писатель был лишён главного, без чего вообще немыслимо художественное творчество, – внутренней свободы. Но пришло новое время. Казалось бы, нет цензуры, нет соцреализма, нет старых писательских союзов. Как сказал поэт: «Твори, выдумывай, пробуй». Не тут-то было!

Когда возник книжный рынок, буквально расцвела массовая литература. Уже более десяти лет в местах скопления народа – у станций метро, на рынках, у магазинов – можно наблюдать пёстрые книжные развалы. Разноцветные мягкие обложки, популярные имена на обложках: А. Маринина, Д. Донцова, Ф. Незнанский, Б. Акунин и многие-многие другие, не говоря уже о десятках малоизвестных переводных авторов. Массовая литература обрела статус социального явления. У неё свой жанровый репертуар: книги криминального содержания (детектив, шпионский роман, боевик, триллер); фантастические жанры (фэнтези, главным образом); «розовый», или как его ещё называют, дамский роман – литературный аналог телевизионных «мыльных опер»; костюмно-исторический роман, наследующий традиции В. Пикуля; порнографические издания, конкурирующие с видеопродукцией подобного же содержания, и некоторые другие.

Книги этих жанров, как правило, легко читаются, «проглатываются». Уровень их столь же пёстрый, как и их обложки. Главная особенность массовой литературы – её стандартный характер. Везде одни и те же или очень похожие сюжетные ходы и ситуации. Близнецы-герои неутомимо кочуют из одной книги в другую, объясняясь на некоем псевдорусском языке с обильным включением специфической лексики. Это уже не лёгкое – легчайшее чтение, не оставляющее никаких следов в памяти и чувствах читателя.

Обнаружилось, что серьёзная русская художественная литература находится в глубоком кризисе. Пальцев одной руки хватит, чтобы перечислить новые заметные таланты, заявившие о себе в 90-е годы. Резко снизилась творческая активность писателей, завоевавших себе имя в предыдущие годы – Айтматова, Рекемчука, Белова, Распутина и др. Вот как оценил один из них возникшую ситуацию: «Вместо залежавшихся в долгих ящиках мятежных литературных шедевров на прилавки книжных магазинов хлынул поток безобразного коммерческого чтива – порнуха, детективщина, сомнительная фантастика, – они сметали с прилавков даже классику

Ощущение невостребованности не ушло, а лишь усугубилось».

Кто бы мог помочь исправить положение? Конечно же, русская классическая литература, вечный, неиссякаемый источник мастерства и красоты! Но утратив необходимые навыки обращения с нею, никто не торопится их восстанавливать. Более того! В марте 1999 г. группа депутатов Государственной думы внесла предложение об изъятии литературы из школьной программы – за ненадобностью: «Кому он нужен, этот Ленский?» Деятели культуры во главе с академиком Д.С. Лихачёвым выступили в печати с доказательствами абсурдности депутатских инвектив. Инцидент исчерпан? Увы!

В 2001 г. журнал «Огонёк» опубликовал интервью с М. Черемисиновой, автором диссертации «Латентная гомосексуальность в русской классической литературе».

Несколько цитат: «… берём конкретно наших литературных героев: Онегин – типичный кидальщик. Ленский его на самом деле больше интересовал, чем женщины, и убил он его не потому, что хотел заполучить женщину (ему наплевать было и на Ольгу и на Татьяну), а просто из скрытой подсознательной ревности. Этакая собака на сене с пистолетом.

Печорин – тоже кидальщик. Как он с несчастной Бэлой обошёлся, вспомните, и с княжной Мери также».

Обломов и Штольц. «Типичная гомопара! И таких пар, кроме Обломова со Штольцем, в русской литературе видимо-невидимо. Иван Иванович и Иван Никифорович Гоголя. Базаров и Кирсанов Тургенева…Чертопханов и Недопюскин (фамилии-то какие говорящие!), Лежнев и Рудин»…

Главный вывод: «… в русской литературе явный голубой перекос… Но почему-то именно когда речь заходит о классике, то учителя благоговейно закатывают глаза к потолку. Что не может, по моему мнению, не отражаться на психике некоторых впечатлительных учащихся».

И о себе: «…такова судьба настоящего учёного: разрушать стереотипы, чтобы дать дорогу новому. И я совершенно уверена в своей правоте. А вы неужели ещё сомневаетесь?>>

Пока ошарашенный читатель решает, сомневаться ему или нет, многострадальная словесность получает удар от своих. Доктора и кандидаты филологических наук «открыли» новую область литературоведения. В издательстве «Олимп ACT» в Москве ещё в 1997 г. вышел первый девятисотстраничный том «Шедевры мировой литературы. Сюжеты и характеры в кратком изложении». На первой же странице составители заявили: «Перед вами не просто справочное издание, но и книга для чтения. Краткие пересказы естественно не могут заменить первоисточников, но могут дать целостное и живое представление о них». Аналогично и другое издание – «Энциклопедия литературных героев» (М.: АГРАФ, 1999).

По мнению этих «новаторов», читать художественные произведения студентам и школьникам больше не нужно. Им предложено знакомиться с содержанием шедевров по кратким аннотациям: о персонажах: Евгений Онегин – 3 страницы, Борис Годунов – 2 страницы, Чичиков – 3 страницы, Обломов – 3 страницы; о произведениях: «Пётр Первый» – 4 страницы, «Жизнь Арсеньева» – 3 страницы. Ну и далее в том же роде. О каком же «целостном и живом» представлении может идти речь?! И ведь спрос есть. На полках учебных библиотек стоят уже целые ряды роскошных фолиантов, пересказавших из мировой и русской литературы всё, что можно было пересказать на радость современным митрофанушкам! Ни «Илиаду» читать не надо, ни «Гамлета», ни «Войну и мир»!

Нельзя принять и многократно повторенную телевидением в 2003–2004 гг. передачу «Русская литература умерла». Литература не может умереть, пока жив народ, её породивший, пока существует язык, на котором она объясняется с читателем. Не может – и всё тут. Какая бы персона вдруг ни возжелала этого. В человеке с рождения заложены духовные потребности в самопознании, в прекрасном, в самовыражении, в творчестве. Теперь их востребуют редко и неумело. Но в удовлетворении этих потребностей художественной литературе принадлежит одно из первых мест, и она обязательно вернётся.

Русское общество перестало быть литературо-центристским, но это не должно огорчать. Литература первой половины XIX в. создала много подлинно художественных образов. Она преодолела и схематизм классицизма, и слезливость сентиментальной школы, и внешние эффекты романтического эпигонства. Отталкиваясь от разного рода литературных трафаретов, писатели XIX в. нарисовали живого человека во всей сложности его внутренней жизни. Это духовное богатство требует умелого и тактичного обращения. Тем более, что тенденции в развитии литературы, обнаруживающиеся в последнее время, свидетельствуют о её принципиально новом качестве – уходе от универсальности к более полному обнаружению и эффективному использованию чисто эстетических свойств, в первую очередь.

Оказавшись в мире, созданном талантливым писателем, читатель искренне, доверительно сомыслит и сопереживает всему происходящему в нём. Больше для начала ничего не надо. В душе человека всё должно происходить само собой. Он сам должен решать, и по большей части интуитивно, что хорошо, а что плохо. Но как трудно быть таким читателем! Гораздо легче, по необходимости следуя за учителем, учебником или критиком, просто согласиться с тем, что один персонаж – такой-то, а другой – иной.

Опираясь на высокие образцы предшествующей литературы, разъяснять с их помощью текущую жизнь и предчувствовать будущее, – вот путь художественной литературы. С оптимизмом и надеждой будем ожидать достойного продолжения великих традиций русской литературы – одного из самых сложных и ярких явлений мирового искусства, будем надеяться, что в культурной жизни своего народа она обязательно займёт лидирующее положение, принадлежащее ей по праву.

Библиография

Литература общего характера

Пыпин А.Н. История русской литературы. СПб., 1898. Т. 4.

Веселовский А.Н. О методах и задачах истории литературы как науки // Историческая поэтика. М., 1989.

Сакулин П.Н. Русская литература после Пушкина: Лекции. М., 1912. Ч. 1–3.

История русской литературы XIX века / Под ред. Д.Н. Овсянико-Куликовского. М., 1915–1917. Т. 1–2.

История всемирной литературы: В 9 т. М., 1983–1994. Т. 6.

История русской литературы: В 10 т. М.: Л., 1941–1956. Т. 5–6. История русской литературы: В 4 т. Л., 1981–1982. Т. 2.

Соколов А.Н. История русской литературы XIX века. Первая половина. М., 1985.

История русской литературы XIX века. 1800–1830 / Под ред. В.Н. Аношкиной, С.А. Джанумова и др.¹

Айхенвальд Ю.Н. Силуэты русских писателей: В 2 т. М., 1998.

Анненкова Е.И. Аксаковы. М.; СПб., 1998.

Бабаев Э.Г. Их истории русского романа XIX века.*

Время и судьбы русских писателей. М., 1981.

Баевский B.C. История русской поэзии 1730–1980: Компендиум. М., 1996.

Гинзбург Л.Я. О лирике.*

Городецкий Б.П. Русские лирики.*

Ермаков И.Д. Психоанализ русской литературы. М., 1999.

Корнилов В.Н. Покуда над стихами плачут: Книга о русской лирике. М., 1997.

Коровин В.И. Русская поэзия XIX века. М., 1997.

Кулешов В.И. История русской литературы XIX века. М., 1997.

Куприянова Е.Н., Макогоненко Г.П. Национальное своеобразие русской литературы.*

Лихачёв Д.С. Литература – реальность – литература.*

Литературная деятельность декабристов. М., 1987.

Литературное наследие декабристов: Сб. М., 1975.

Литературные салоны и кружки. Первая половина XIX века / Под ред. Н.Л. Бродского.*

Лотман Ю.М. О поэтах и поэзии. СПб., 1997.

Маймин Е.А. Русская философская поэзия. М., 1979.

Манн Ю.В. Динамика русского романтизма. М., 1995.

Набоков В.В. Лекции по русской литературе. М., 1996.

«Натуральная школа» и её роль в развитии русского реализма. М., 1997. Недзвецкий В.А. От Пушкина к Чехову. М., 1997.

Отечественная война 1812 года и русская литература XIX века. М., 1998. Рассадин Ст. Спутники. М., 1983.

Русская литература XIX века и христианство / Под общ. ред. В.И. Кулешова. М., 1997.

Русская литература XIX века (1800-1830-е годы): Хрестоматия мемуаров, эпистолярных материалов и литературно-критических статей: В 2 ч. М., 1998.

Русские писатели. 1800–1917: Биографический словарь. М., 1992–1999. ' Т. 1–4.

Русские поэты XIX века: Хрестоматия. М., 2004.

Сахаров В.И. Под сенью дружных муз. М., 1984.

Скафтымов А.П. Нравственные искания русских писателей. М., 1972.

Тамарченко Н.Д. Русский классический роман XIX века. Проблемы поэтики и типологии жанра. М., 1997.

Чичерин Б.Н. Москва сороковых годов. М., 1997.

Критика первой четверти XIX века. М., 2002.

Критика 40-х годов XIX века. М., 2002.

Литература об отдельных писателях

Поэты-радищевцы

Орлов В.Н. Поэты-радищевцы //Поэты-радищевцы. Л., 1961.

И.А. Крылов

Коровин В.И. Поэт и мудрец: Книга о Крылове. М., 1996 И.А. Крылов в воспоминаниях современников. М., 1982.

Степанов Н.Л. Крылов. Жизнь и творчество. 1958.

Голубева О.Д. И.А. Крылов. СПб., 1997.

Сокровенный Крылов // Архиепископ Иоанн (Шаховской). К истории русской интеллигенции. М., 2003.

A.Ф. Мерзляков

Лотман Ю.М. А.Ф. Мерзляков как поэт // «Избранные статьи». Т. 2. Тарту, 1992.

Ф.Н. Глинка

Карпец В.М. Фёдор Николаевич Глинка. М., 1983.

Н.И. Гнедич

Касаткина В.Н. Предромантизм в русской лирике: К.Н. Батюшков, Н.И. Гнедич. М., 1987.

Д.В. Давыдов

Белинский В.Г. Сочинения в стихах и в прозе Д. Давыдова.*

Попов М.Я. Денис Давыдов. М., 1971.

Серебряков Г.В. Денис Давыдов. М., 1985.

Рассадин Ст. Партизан // Спутники. М., 1983.

К.Н. Батюшков

ВаиуроВ.Э. Лирика пушкинской поры. Элегическая школа. СПб., 1994. Зуев ИМ. Константин Батюшков. М., 1997.

Касаткина В.Н. Предромантизм в русской лирике: К.Н. Батюшков, Н.И. Гнедич. М., 1987.

Кошелев В.А. Творческий путь К.Н. Батюшкова. Л., 1986.

Фридман Н.В. Поэзия Батюшкова. М., 1971.

B.А. Жуковский

Жуковский и русская культура // Сб. научных трудов. Л., 1987.

Иезуитова Р.В. Жуковский и его время. Л., 1989.

Касаткина В.Н. «Здесь сердцу будет приятно…» Поэзия Жуковского. М., 1996.

Семенко И.М. Жизнь и поэзия Жуковского. М., 1975.

Янушкевич А.С. В.А. Жуковский. Семинарий. М., 1988.

Н.И. Козлов

Афанасьев В.В. Жизнь и лира. М., 1977.

Д.В. Веневитинов

Гинзбург Л.Я. О старом и новом. Л., 1982.

Веневитинов Г.Н. Некоторые проблемы раннего русского романтизма (философские и эстетические взгляды Веневитинова). М., 1972. Манн Ю.В. Русская философская эстетика. М., 1976.

Тартаковская Л.А. Веневитинов: личность, мировоззрение, творчество. Ташкент, 1974.

A.А. Дельвиг

Рассадин Ст. Дельвиг // Спутники. М., 1983.

Рождественский В А. В созвездии Пушкина. Дельвиг. М., 1972. С. 167–184.

К.Ф. Рылеев

Базанов В.Г. Очерки декабристской литературы. Поэзия. М., 1961.

Цейтлин А.Г. Творчество К.Ф. Рылеева. М., 1955.

B.К. Кюхельбекер

Горбунова Л.Г. Творчество Кюхельбекера. Саратов, 1991.

A.И. Одоевский

Ягунин В.О. Александр Иванович Одоевский. М., 1981.

B.Ф. Одоевский

Ступель А.М. В.Ф. Одоевский. Л., 1985.

А.С. Грибоедов

Гершензон М.О. Грибоедовская Москва. М., 1989.

А.С. Грибоедов. Лицо и Гений. М., 1997.

А.С. Грибоедов в русской критике.*

Пиксанов Н.К. Творческая история «Горе от ума». М., 1971.

Хечинов Ю. Жизнь и смерть Александра Грибоедова. М., 2003.

Цимбаева Е.Н. Грибоедов. М., 2003.

М.И. Загоскин

Песков А.М. Михаил Николаевич Загоскин. Русские писатели 1800 1917: Биографический словарь. Т. 2. М., 1992.

Проскурин О.Л. Вступительная статья и комментарий // Загоскин М.Н. Избранное. М., 1988.

И.И. Лажечников

Викторович В.А. Иван Иванович Лажечников. Русские писатели 1800 1917: Биографический словарь. Т. 3. М., 1994.

Троицкий В.Ю. Лажечников и его роман «Ледяной дом» // Литература в школе. 1992. № 2.

А.А. Бестужев-Марлинский

Тоддес Е. Л. Бестужев-Марлинский Александр Александрович. Русские писатели 1800–1917: Биографический словарь. Т. 1. М., 1992.

Кулешов В.А. Бестужев-Марлинский // Собр. соч.: В 2 т. М., 1981.

Н.Ф. Павлов

Зайцева И.А. Павлов Николай Филиппович. Русские писатели 1800–1917: Биографический словарь. Т. 4. М., 1999.

Вильчинский В.П. Н.Ф. Павлов. Жизнь и творчество. Л., 1970.

П.А. Вяземский

Гиллельсон М.И. П.А. Вяземский. Жизнь и творчество. Л., 1969.

Гинзбург Л.Я. О старом и новом. Л., 1982.

Джанумов С.А. Народные песни, пословицы и поговорки в творчестве П.А. Вяземского. М., 1992.

Перельмутер В. «Звезда разрозненной плеяды!..» М., 1993.

Рассадин Ст. Спутники. М., 1983.

Е.А. Баратынский

Гинзбург Л.Я. О лирике*

Лебедев Е.Н. Тризна. Книга о Баратынском. М., 1985.

Летопись жизни и творчества Баратынского. М., 1998.

Стеллиферовский П.А. Е.А. Баратынский. М., 1988.

Фризман Л.Г. Творческий путь Баратынского. М., 1996.

Н.М. Языков

Орлов В.Н. Пути и судьбы. Л., 1971.

Рассадин Ст. Спутники. М., 1983.

Языкова Е.В. Творчество Н.М. Языкова. М., 1990.

A.И. Полежаев

Васильев Н.Л. Полежаев. Саранск, 1987.

Воронин И.Д. А.И.Полежаев. Жизнь и творчество. Саранск, 1979.

B.Г. Бенедиктов

Гинзбург Л.Я. Бенедиктов Владимир Григорьевич. Русские писатели 1800–1917: Биографический словарь. Т. 1. М., 1992.

Рассадин Ст. Спутники. М., 1983.

А.В. Кольцов

Кольцов и русская литература // Сб. М., 1988.

Скатов Н.Н. Кольцов М., 1989.

Дополнительная литература

А.С. Пушкин

Алексеев М.П. Пушкин. Сравнительно-исторические исследования. Л., 1984.

Алексеев М.П. Пушкин и мировая литература. Л., 1987.

Анненков П.В. Материалы для биографии А.С.Пушкина.*

Ахматова А.А. О Пушкине.*

Ашукин Н.С. Пушкинская Москва. СПб., 1998.

Белинский В.Г. Статьи о Пушкине.*

Благой Д.Д. Душа в заветной лире. Очерки жизни и творчества. М., 1979.

Бочаров С.Г. Поэтика Пушкина. Очерки. М., 1974.

Гуковский Г.А. Пушкин и русские романтики.*

Джанумов С.А. Традиции песенного и афористического фольклора в творчестве А.С. Пушкина. М., 1998.

Жирмунский В.М. Байрон и Пушкин.*

Измайлов Н.В. Очерки творчества Пушкина. Л., 1976.

Кошелев В.А. «Онегина» воздушная громада. СПб., 1999.

Красухин Г.Г. Пушкин: Болдино, 1833. М., 1998.

Летопись жизни и творчества Александра Пушкина: В 4 т. М., 1999.

Лотман Ю.М. Роман А.С. Пушкина «Евгений Онегин»: Комментарии.*

Лотман Ю.М. А.С. Пушкин: Биография писателя.*

Макогоненко Г.П. Творчество А.С. Пушкина в 1830-е годы (1830–1833). Л., 1974.

Макогоненко Г.П. Творчество А.С. Пушкина в 1830-е годы (1833–1836). Л.,1982

Непомнящий B.C. Поэзия и судьба. Над страницами духовной биографии Пушкина.*

Пушкин в воспоминаниях современников: В 2 т.*

Пушкин: суждения и споры. М., 1997.

Русская критика о Пушкине. М., 1998.

Сквозников В.Д. Пушкин. Историческая мысль поэта. М., 1999.

Томашевский Б.В. Пушкин. Работы разных лет. М., 1990.

Ходасевич В.Ф. Поэтическое хозяйство Пушкина.*

Цветаева М.И. Мой Пушкин.*

Щеголев П.Е. Дуэль и смерть Пушкина.*

Юрьева И.Ю. Пушкин и христианство. М., 1999.

Н.В. Гоголь

Анненкова ЕМ. Гоголь и литературно-общественное движение конца 30-х – начата 40-х годов. Л., 1988.

Вайскопф М. Сюжет Гоголя. Морфология. Идеология. Контекст.*

Виноградов В.В. Избранные труды. Поэтика русской литературы. М., 1976.

Виноградов И.А. Гоголь – художник и мыслитель. Христианские основы миросозерцания. М., 2000.

Вишневская И.Л. Гоголь и его комедии. М., 1976.

Воропаев В.А. Н.В. Гоголь: жизнь и творчество. М., 1998.

Гиппиус В.В. Гоголь: воспоминания, письма, дневники. М., 1999.

Гоголь и мировая литература. М., 1988.

Гоголь. История и современность: Сборник статей. М., 1985.

Н.В. Гоголь. Материалы. М., 1995.

Н.В. Гоголь в воспоминаниях современников.*

Гоголь в русской критике: Сборник статей.*

Гуковский Г.А. Реализм Гоголя.*

Добин Е.С. Искусство детали. Наблюдения и анализ. Л., 1975.

Манн Ю.В. В поисках живой души: «Мёртвые души». Писатель – критика – читатель. М., 1984.

Марголис Ю.Д. Книга Н.В. Гоголя «Выбранные места из переписки с друзьями»: основные вехи истории восприятия. СПб., 1998. Маркович В.М. Петербургские повести Н.В. Гоголя. Л., 1989.

Машинский СМ. Художественный мир Гоголя.*

Мочульский К.В. Гоголь, Соловьёв, Достоевский. М., 1995.

Павлинов С.А. Тайнопись Гоголя: «Ревизор». М., 1996.

Смирнова Е.А. Поэма Гоголя «Мёртвые души»: Комментарий.*

Шульц С.А. Гоголь. Личность и художественный мир. М., 1994.

М.Ю. Лермонтов

Белинский В.Г. Стихотворения Лермонтова. «Герой нашего времени».*

Висковатов П.А. М.Ю. Лермонтов. Жизнь и творчество.*

Герштейн Э.Г. Судьба Лермонтова. М., 1986.

Герштейн Э.Г. «Герой нашего времени» М.Ю. Лермонтова. М., 1997.

Григорьян К.Н. Лермонтов и его роман «Герой нашего времени». Л., 1975.

Гусляров ЕМ., Карпухин О.И. Лермонтов в жизни. Калининград, 1998.

Ермоленко С.И. Лирика Лермонтова: жанровые процессы. Екатеринбург, 1996.

Журавлёва А.И. Лермонтов в русской литературе. Проблема поэтики. М., 2003.

Захаров В. Летопись жизни и творчества Лермонтова. М., 2003.

Кормтов С.И. Поэтика М.Ю. Лермонтова. М., 1998.

Коровин В.И. Творческий путь Лермонтова.*

Лермонтовская энциклопедия. М., 1981.

Лермонтовский сборник. Л., 1985.

Ломинадзе С.В. Поэтический мир Лермонтова. М., 1985.

Макогоненко Г.П. Лермонтов и Пушкин. Л., 1987.

Мануйлов В.А. Роман М.Ю. Лермонтова «Герой нашего времени»: Комментарий.*

Суздалёв П.К. Врубель и Лермонтов. М., 1980.

Удодов Б.Т. Роман Лермонтова «Герой нашего времени»: Книга для учителя. М., 1989.

Уразаева Т.Т. Лермонтов. История души человеческой. Томск, 1995.

Ходанен Л.А. Поэтика Лермонтова. Аспекты мифопоэтики. Кемерово, 1995.

Фаталист. Зарубежная Россия и Лермонтов. М., 1999.

В.Г. Белинский

Белинский и современность. М., 1964.

Кийко Е.И. Белинский. Очерк литературно-критической деятельности. М., 1972.

Лаврецкий А. Эстетика Белинского. М., 1959.*

Оксман Ю.Г. Летопись жизни и творчества В.Г. Белинского. М., 1958.

Пехтелев И.Г. Белинский – историк русской литературы. М., 1961.

Поляков М.Я. Поэзия критической мысли. М., 1968.

Райхин Д.Я. Белинский в школе. М., 1964.

Тихонова Е.Ю. Человек без маски. Личность Белинского в его переписке. М., 2003.

A.И. Герцен

B.Г. Белинский о Герцене.

Володин А.И. Александр Иванович Герцен. Русские писатели 1800 1917: Биографический словарь. Т. 1. М., 1992.

Герцен в воспоминаниях современников.*

Герцен в русской критике*

Елизаветина Г.Г. «Былое и думы» Герцена. М., 1984.

Летопись жизни и творчества А.И. Герцена. 1812–1870. Т. 1–5. М., 1974–1990.

Нович И.С. Молодой Герцен. Искания. Идеи. Образ. Личность. М., 1980.

Пехтелев И.Г. Герцен – литературный критик. М., 1967.

Розанова С.А. Толстой и Герцен. М., 1972.

Татаринова Л.Е. А.И. Герцен. М., 1980.

ТунимановВ.А. А.И. Герцен и русская общественно-литературная мысль XIX века. СПб., 1994.

Чуковская Л.К. «Былое и думы». М., 1966.

Эйдельман Н.Я. Герцен против самодержавия. М., 1984.

1

Если выходные данные книги не указаны, воспользоваться можно любым изданием.

(обратно)

Оглавление

Введение

Часть 1

  Историко-литературный обзор (1801–1825)

  Русская словесность (1801–1825)

    Поэты-радищевцы

      И.П. Пнин (1773–1805)

      В.В. Попугаев (1778/9-1816)

      И.М. Борн (1778–1851)

      А.Х. Востоков (1781–1864)

      И.А. Крылов (1769–1844)

    Предромантизм

      А.Ф. Мерзляков (1778–1830)

      Ф.Н. Глинка (1786–1880)

      Н.И. Гнедич (1784–1833)

      Д.В. Давыдов (1784–1839)

      К.Н. Батюшков (1787–1855)

    Романтизм

      В.А. Жуковский (1783–1852)

      И.И. Козлов (1779–1840)

      Д.В. Веневитинов (1805–1827)

      А.А. Дельвиг (1798–1831)

      К.Ф. Рылеев (1795–1826)

      В.К. Кюхельбекер (1797–1846)

      А.И. Одоевский (1802–1839)

    Просветительский реализм

      А.С. Грибоедов (1797–1829)

  Историко-литературный обзор (1826–1850)

    Журналистика 1830-1840-х гг

    Русское искусство 1830-1840-х гг

  Основные тенденции в развитии литературного процесса 1830-1840-х гг

    Проза

      М.Н. Загоскин (1789–1852)

      И.И. Лажечников (1790–1869)

      В.Ф. Одоевский (1803–1869)

      А.А. Бестужев– Марлинский (1797–1837)

      Н.Ф. Павлов (1803–1864)

    Поэзия

      П.А. Вяземский (1792–1878)

      Е.А. Баратынский (1800–1844)

      Н.М. Языков (1803–1846)

      А.И. Полежаев (1804–1838)

      В.Г. Бенедиктов (1807–1873)

      А.В. Кольцов (1809–1842)

    Драматургия

Часть 2

  А.С. Пушкин (1799–1837)

    В лицее (1811–1817)

    В Петербурге (1817–1820)

    В южной ссылке (1820–1824)

    В Михайловском (1824–1826)

    После ссылки (1826–1830)

    Болдинская осень 1830 г

    Творчество 30-х годов

    Пушкин в 1830-е гг

  Н.В. Гоголь (1809–1852)

  М.Ю. Лермонтов (1814–1841)

  В.Г. Белинский (1811–1848)

  А.И. Герцен (1812–1870)

Заключение

Библиография

  Литература общего характера

  Литература об отдельных писателях

  Дополнительная литература

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg

Наш сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных на данной библиотеке категорически запрешен. Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.

Copyright © читать книги бесплатно