Акупунктура, Аюрведа Ароматерапия и эфирные масла, Консультации специалистов: Рэйки; Гомеопатия; Народная медицина; Йога; Лекарственные травы; Нетрадиционная медицина; Дыхательные практики; Гороскоп; Правильное питание Эзотерика

Предисловие

Книги Джона Рональда Руэла Толкина я любил, сколько себя помню, хотя, должен признаться, не могу точно сказать, в каком возрасте впервые прочитал «Хоббита»; думаю, примерно лет в восемь или около того. Самое первое прочтение «Властелина колец» и «Хоббита» не задержалось у меня в памяти, возможно, потому, что я тотчас ринулся перечитывать книги во второй раз, а затем и в третий. Всю жизнь и до сегодняшнего дня я перечитывал Толкина по меньшей мере раз в год. В подростковом возрасте я не был типичным «толкинутым» – не учил язык квения, не выводил руны тенгвара и никогда не напяливал приставные резиновые уши или плащ из занавески. Мои отношения с Толкином всегда состояли лишь в том, что я читал и перечитывал его книги и погружался в его истории, в мир, созданный писателем. Неважно, сколько я перечитывал эти книги, потому что каждый раз совершал все новые открытия.

Произведения Толкина для меня, как и для многих, стали воротами в Средние века и привели к тому, что меня надолго заворожила литература Средневековья. (Возможно, книги Толкина следовало бы издавать с наклейкой: «Осторожно! Эти книги могут превратить вас в медиевиста!») В итоге я получил ученую степень по средневековой английской литературе, а когда меня пригласили преподавать в колледж Вашингтона в Мэриленде, я смог воплотить свою давнишнюю мечту, вернее, одну из них: помимо курсов лекций по Чосеру и артуровскому циклу я предложил вниманию студентов курс занятий по Толкину.

Преподавать произведения Толкина в колледже студентам, как я и ожидал, оказалось увлекательно. Эти занятия сильно отличались от прочих моих лекций и семинаров, потому что большинство студентов, записывавшихся на курс по Толкину, уже читали его книги, а многие причисляли себя к поклонникам писателя. В качестве медиевиста, то есть специалиста по средневековой литературе, я с таким никогда не сталкивался – ни разу не бывало, чтобы студенты записывались ко мне на курс по Чосеру потому, что это их любимый автор. Ни одна студентка не подходила ко мне после занятия, чтобы показать любимый, зачитанный до дыр экземпляр рыцарских романов Кретьена де Труа, который мама с папой впервые прочли ей, когда малютке было семь лет. Ни разу не имел я дела со студентом, который регулярно и активно писал бы на сайте поклонников «Видения о Петре Пахаре» и исправно играл в ролевые игры по мотивам поэмы Ленгленда, наряженный Совестью или иной христианской добродетелью. В общем и целом, когда преподаешь средневековую литературу, первым делом нужно избавить студентов от предубежденности против нее и внушить им, что хотя она и кажется нам далекой и чуждой, но это произведения захватывающие и достойные изучения. Студенты же, которые записались ко мне на курс по Толкину, подобными предубеждениями не страдали, и уговаривать их не требовалось.

В студентах я увидел явную жажду знаний: они хотели больше узнать о любимом авторе и основательнее изучить его книги. Кроме того, обнаружил я и множество препятствий, которые им надо было помочь преодолеть. Обычным, рядовым поклонникам Толкина многое в его книгах было не очень понятно, а некоторые книги и совсем не давались (особенно «Сильмариллион»). Многие студенты, даже те, кто неоднократно читал основные произведения Толкина, признавались, что пропускали все поэтические вставки и что стихи и песни в книгах Толкина просто-напросто казались им неважными и малозначимыми для сюжета. В итоге я пришел к выводу, что самое полезное и приятное для студентов – это возможность внимательно, медленно и подробно читать тексты, разбирая трудные места и изучая, как автор соткал сюжет книги, как работал над ней.

Курс по Толкину я читал несколько раз, но по мере развития своей академической карьеры все глубже разочаровывался в другом аспекте преподавательской деятельности – в научных публикациях. Разумеется, всем известен университетский принцип «публикации или жизнь, третьего не дано», но я обнаружил, что мир научных публикаций прискорбно ограничен. Я был бы поражен до глубины души, если бы выяснилось, что многие из тех, кто сейчас читает это вступление, знакомы с моими статьями по сэру Томасу Мэлори или по Толкину, которые я публиковал на заре карьеры. Типичные академические издания – книги и журналы – циркулируют в узком кругу, их читают не тысячи и даже не сотни, а лишь десятки людей. Как правило, ст?ят они так дорого, что их покупку могут себе позволить только научные библиотеки, а следовательно, широкая публика почти или полностью лишена доступа к трудам большинства ученых. С течением времени научные публикации замыкаются в академической среде и превращаются в беседу ученых и некоторых их учеников. Я понимал, что в мире есть десятки тысяч людей, объединенных тем же самым желанием больше узнать о Толкине, которое объединяет и моих студентов, и мне хотелось включить этих неведомых энтузиастов в нашу беседу – так, чтобы в ней мог принять участие всякий.

Именно из этих соображений в 2009 году я запустил подкаст и вебсайт под названием «Профессор Толкин» (www.tolkienprofessor.com). Начал я с того, что выложил на сайте свои лекции – и никак не ожидал такого масштабного отклика пользователей. Через месяц после запуска подкаста на iTunes у меня было уже больше тысячи подписчиков, а по истечении года подкаст насчитывал более миллионов просмотров. Публика обрадовалась возможности поучаствовать в серьезной научной беседе о Толкине гораздо сильнее, чем я предполагал. Я начал выкладывать записи диспутов, устраивать онлайновые конференции и проводить онлайновые семинары. В последние несколько лет я получал колоссальное удовольствие от общения как с давними поклонниками Толкина, так и со свежими читателями, а также от того, что помогал облегчить им путь к более глубокому пониманию книг Толкина.

В этой книге сведены воедино уроки, которые я получил, занимаясь со студентами, опыт, накопленный благодаря подкасту, и любовь, которую я всегда питал к книгам Толкина. Больше всего на свете я люблю именно это – медленно, не спеша продвигаться по строкам великой книги с группой слушателей и читателей, задерживаться на важных подробностях и прослеживать темы, которые ускользают от внимания, когда читаешь сам по себе. Надеюсь, это путешествие будет в радость и вам.

Путешествие с «Хоббитом»

Как я обнаружил, многих читателей пугает, когда литературный критик или исследователь подступается к обсуждению книги, которую они любят. Слишком многим из нас памятны неприятные впечатления, вынесенные со школьных уроков литературы в старших классах, – на этих уроках нас заставляли препарировать книги, и потому, естественно, читателям не хочется наблюдать, как подобная ужасная участь постигнет не просто книгу, а горячо любимую. Однако работа, которая сейчас перед вами, вовсе не носит название «Препарируем „Хоббита“». Я не буду строить из себя дилетанта-психолога или дилетанта-парапсихолога, не стану обещать, будто прочитаю мысли Толкина, которые бродили у него в голове, когда он работал над книгой, и не раскрою, почему он написал «Хоббита». [1]

Я не буду объявлять себя арбитром изящного вкуса и водружать на голову венец непогрешимого судьи, вещающего истину в последней инстанции – какие фрагменты «Хоббита» хороши, а какие неудачны. В итоге эта книга должна лишь помочь вам в том, что вы и так уже, полагаю, делаете сами: прочитать «Хоббита» и получить от него удовольствие. Только понимание и удовольствие будут глубже.

На страницах «Путешествия по книге» мы пройдем долгий и неспешный путь от главы к главе, оглядываясь по сторонам. Проглотить книгу, которая пришлась по душе, – проще простого; моя же главная цель – читать «Хоббита» настолько медленно, чтобы вы смогли в процессе чтения увидеть, что именно разворачивается в повествовании. Мы будем прослеживать темы и образы, которые всплывают в тексте вновь и вновь, размышлять об идеях, к которым книга обращается опять и опять и которые развивает по ходу сюжета. Мы внимательно вслушаемся во все стихи и песни, которые Толкин встроил в повествование, поскольку они приоткрывают многие секреты книги, а в особенности – многое рассказывают о персонажах, которые их читают или поют. Если путешествовать с «Хоббитом» медленно и внимательно, то мы неизбежно обнаружим, что по окончании пути узнали столько же нового, сколько узнал Бильбо, по-иному, как и он, увидим мир и прозреем для чудес, которые не ожидали увидеть.

По пути мы встретимся с культурами и персонажами из нескольких новых народностей – гномами, троллями, гоблинами, орлами, эльфами (как из Ривенделла, так и из Черного Леса), а также с народом Озерного города. Мы повстречаем несколько интересных персонажей, с которыми я предложу вам пообщаться подольше, чтобы узнать их получше: с Голлумом, Беорном и Бэрдом Лучником. Однако самое пристальное внимание мы уделим тому, как в книге Толкина снова и снова всплывают несколько ключевых идей. Вот эти идеи.

1. Натура Бильбо . В главе первой «Хоббита» мы узнаём, что Бильбо – отпрыск двух очень разных семейств, Туков и Бэггинсов, а также – что бэггинсовская и туковская половины его натуры [2] постоянно тянут Бильбо в разные стороны. Взаимодействие между этими двумя импульсами в душе Бильбо – одна из важнейших черт персонажа, и по мере развития сюжета Толкин очень сложно, неявно, исподволь обрисовывает колебания между туковскими и бэггинсовскими [3] порывами Бильбо, пользуясь вовсе не такими простыми и прямолинейными приемами, как можно было бы ожидать.

2. Решения Бильбо . В ходе путешествия Бильбо несколько раз достигает некоего важного поворотного пункта, вехи, распутья, на котором ему надо принять судьбоносное решение и сделать самостоятельный и серьезный шаг вперед. Он просыпается и обнаруживает, что в одиночестве оказался в гоблинских пещерах. Он приходит в себя и видит, что его пеленает в паутину гигантский паук. Он пускается по темным туннелям, чтобы в одиночку противостоять дракону в его логове. Эти значимые моменты определяют характер Бильбо по мере развития истории, и рассказчик всячески их подчеркивает.

3. Взломщик Бильбо . Приключения Бильбо начинаются с того, что Гэндальф объявляет его профессиональным взломщиком, а гномы нанимают в этом качестве, и на протяжении рассказа нам постоянно напоминают о том, что официально Бильбо в отряде числится на должности взломщика. Поначалу это назначение кажется ужасной кадровой ошибкой, однако профессиональная карьера Бильбо со временем принимает неожиданный оборот, и не один.

4. Драконово Запустение . Когда Бильбо и гномы наконец-то добираются до Одинокой Горы, они обнаруживают, что она окружена землями, опустошенными драконом, который выжег все живое, что некогда наполняло эти плодородные земли. Однако во второй части книги мы начинаем понимать, что физические, материальные опустошения, произведенные драконом, одновременно служат символом опустошительности драконьих желаний: рассказчик именует это драконовой болезнью. Каждый персонаж сталкивается с подобными желаниями, и некоторым образом опасности, угрожающие героям, только усугубляются после того, как дракон повержен и убит.

5. Удача . Бильбо и его товарищам сопутствуют то удача, то невезение, и рассказчик очень настойчиво привлекает к этому наше внимание, причем несколько раз. Кроме того, в третьей главе мы выясняем, что квест, предпринятый гномами, связан с исполнением древних пророчеств, которые по мере развития сюжета все сильнее выдвигаются в центр повествования. За счет взаимодействий между решениями, которые принимают герои, и частыми вмешательствами фортуны история Бильбо заставляет нас задуматься над тем, как соотносятся человеческая воля и судьба.

6. Работа над «Хоббитом» . В нескольких местах мы приостановимся, чтобы разобраться в конструкции книги и рассмотреть вторичный мир, который Толкин создал посредством этой истории. «Хоббит» – рассказ, который весьма отчетливо осознает себя рассказом, и нам напоминают об этом, когда мы становимся свидетелями того, как Бильбо дописывает историю своего путешествия. Толкину очень нравилось думать и писать о том, как возникают, развиваются и пишутся истории, и мы по мере чтения увидим, как Толкин обрамляет свое повествование и как возникает и меняется его интонация.

Я построил книгу таким образом, что мы будем разбирать «Хоббита» главу за главой по порядку – вы сможете читать мое пособие параллельно с оригиналом. Кроме того, я снабдил каждую главу не только номером, но и подзаголовком, чтобы тем, кто любит заглядывать вперед и прослеживать определенную тему в книге, было удобнее.

Который из «Хоббитов»?

У читателей, знакомых с «Властелином колец», в ходе чтения этой книги наверняка возникнет множество вопросов. Почему я избегаю определенных названий и имен. Например, Одинокая Гора именуется Эребор, а король эльфов зовется Трандуил, но ни топоним, ни имя короля в этой книге я не упоминаю. Возникнут у читателей и более существенные сложности и вопросы. Во «Властелине колец» Гэндальф придает огромное значение тому, что Бильбо намеренно искал кольцо; так почему же я не желаю более развернуто обсуждать то, как важно это событие – нахождение Кольца Всевластья? И, если уж на то пошло, почему я так пространно толкую о драконовой болезни, но ни словом не обмолвился о разрушительном влиянии кольца на Бильбо? Когда Гэндальф покидает Бильбо и гномов и уходит на юг, то присоединяется к Белому Совету, который вышибает Саурона из Черного Леса, и это поистине значимая веха в истории Среднеземья. Так почему же я лишь мельком упоминаю это событие? Можно подумать, будто я делаю вид, что совершенно не знаком с полным сюжетом толкиновского эпоса.

Ответы на эти вопросы взаимосвязаны и, кроме того, имеют прямое отношение к тому варианту «Хоббита», который я разбираю в этой книге. Что я подразумеваю под «вариантом»? Позвольте вкратце обрисовать вам историю работы Толкина над «Хоббитом». С моей точки зрения, как книга «Хоббит» развивался в три этапа, которые я назвал Сольный этап, Этап исправлений и Этап ассимиляции.

Сольный этап

«Хоббит» был впервые опубликован в Англии 21 сентября 1937 года издательством «Аллен и Анвин». Толкин до этого уже выпустил несколько стихотворений, однако «Хоббит» стал его первой большой публикацией. На протяжении многих лет имя Толкина у всех ассоциировалось именно с «Хоббитом», и книга стала настолько популярна, что издатели начали упрашивать Толкина написать продолжение. Толкин приступил к работе над второй книгой, которая, как предполагалось, должна была напоминать и развивать «Хоббита», и писатель с друзьями между собой какое-то время именовали эту будущую книгу «Новым хоббитом». Однако работа над второй книгой пошла совсем не так, как планировал автор и издатели. То, что начиналось как просто приключенческая книга для детей, в конечном итоге разрослось до «Властелина колец».

Этот этап работы я называю Сольным этапом потому, что на протяжении многих лет после выхода «Хоббита» читатели знали о Среднеземье только то, что было написано в «Хоббите». Я не собираюсь утверждать, будто это был единственный сюжет, над которым думал Толкин. Мифы и предания древней истории Среднеземья – предания, которые позже разрослись, были собраны в единое целое и составили «Сильмариллион», – уже существовали в виде черновиков, и совершенно ясно, что Толкин, работая над «Хоббитом», увязывал рассказ о путешествии Бильбо с этим миром, миром Среднеземья. Но это было известно лишь узкому кругу, горстке близких знакомых писателя; и пройдут десятилетия, прежде чем широкая публика узнает что-то еще об истории Среднеземья. Пока же «Хоббита» был единственным источником.

Этап исправлений

Хотя «Властелин колец» и зарождался как продолжение «Хоббита», но в скором времени текст повлек Толкина в совершенно ином направлении. Новая история и правда проклюнулась из нескольких зернышек, позаимствованных из урожая «Хоббита», однако плоды они принесли весьма неожиданные. В частности, Толкин обнаружил, что новая книга, над которой он работает, получается вовсе не детской; он стал опасаться, что уже одно это само по себе сделает ее непригодной в качестве книги-продолжения. Но гораздо важнее то, что и новая история, и мир, в котором она разворачивалась, разрастались и простирались далеко за пределы того масштаба, который Толкин задал в «Хоббите». Особенно отчетливо эта разница проступала в образе, который служил связкой между «Хоббитом» и новой книгой, а именно – в волшебном кольце Бильбо.

Когда Толкин опубликовал «Хоббита», предмет этот был всего-навсего волшебным кольцом-невидимкой, которое Бильбо нашел во время путешествия. Принадлежало кольцо Голлуму, но, хотя тот дорожил им и лелеял как свое величайшее сокровище, изначально кольцо не опутало Голлума какими бы то ни было чарами и не разрушало его. Когда Голлум в «Хоббите» предлагает Бильбо сыграть в загадки, то сулит, если Бильбо выиграет, некий подарок, имея в виду кольцо. Когда же Бильбо и в самом деле одерживает в игре победу, Голлум озадачен, потому что лишь теперь обнаруживает, что кольцо потерялось и ему нечем вознаградить Бильбо за выигрыш. Голлум ужасно расстроен, он рассыпается перед Бильбо в извинениях. Бильбо говорит ему: «Ничего страшного, лучше вместо подарка покажи-ка мне, как выбраться из подземелий». Тут Бильбо не вполне честен с Голлумом, поскольку уже догадался, что кольцо, которое он успел подобрать в темном туннеле и которое только что нащупал у себя в кармане, – это кольцо и есть подарочек, обещанный Голлумом. Таким образом, Бильбо прекрасно понимает, что получает двойной выигрыш: и кольцо, и объяснение, как выбраться на свет. Впрочем, Бильбо попал в такой переплет, что трудно судить его слишком строго. Голлум провожает Бильбо к выходу из подземелий, и на прощание Бильбо бодро машет Голлуму, после чего они расходятся. На протяжении дальнейшего путешествия Бильбо не раз пускает волшебное кольцо-невидимку в ход, и оно оказывается очень полезным, как и обещал Голлум.

Эта история не имеет ничего общего с «Хоббитом», к которому вы привыкли, – и неспроста. Я вкратце пересказал то, как эпизод с Голлумом выглядел в первом издании «Хоббита» в 1937 году; это первый, исходный вариант истории о Бильбо, Голлуме и кольце. Однако в процессе работы над «Властелином колец» Толкин сделал кольцо центром, сердцевиной сюжета и решил, что оно должно оказаться не просто кольцом-невидимкой, а Кольцом Всевластья, которое утратил Темный Властелин. Но стоило Толкину это придумать, как тотчас возникла крупная нестыковка с образом кольца, каким оно представало в первом издании «Хоббита» – а это издание все еще продавалось, его читали. Да, то, как Бильбо применял кольцо в течение путешествия, не противоречило новой идее Кольца Всевластья, и эту линию можно было запросто подогнать под новую идею. Но вот исходный вариант истории Голлума и его жизнерадостная готовность уступить кольцо теперь резко противоречили продолжению истории. И вот в 1947 году издательство «Аллен и Анвин» выпускает второе издание «Хоббита», исправленное, в котором Толкин значительно изменил главу о Голлуме. Вот этот-то поздний исправленный вариант все и читают, а первый уже практически забыт.

Однако постарайтесь помнить, что на этапе, который я поименовал Этапом исправлений, «Властелин колец» еще не был опубликован. Когда в 1947 году увидел свет обновленный «Хоббит» с Голлумом, шипящим «Бэггинсс-с – вор! Ненавис-с-с-стный, ненавис-с-с-стный, навс-с-с-сегда, навс-с-с-сегда!», – эта книга по-прежнему оставалась единственным, что широкая читательская аудитория могла прочесть о Среднеземье. Исправления в тексте, возможно, намекнули некоторым внимательным читателям, в каком ключе будет развиваться следующая, более масштабная история, которую еще напишет Толкин (если, конечно, этим внимательным читателям в принципе было известно, что спустя десять лет после выхода «Хоббита» его автор все еще работает над продолжением). Но в любом случае даже внимательные читатели узнали бы совсем немного. История, которая таилась под обложкой «Хоббита», лишь чуточку изменилась, и читатели не располагали больше никакими сведениями. Идея о том, что кольцо, которое заполучил у Голлума Бильбо, наделено темным магическим могуществом, разлагающим своего хозяина, – эта идея все равно оставалась за пределами «Хоббита» даже в его втором, исправленном варианте.

Этап ассимиляции

Первый том «Властелина колец» – «Братство кольца» – был опубликован лишь в 1954 году, то есть семнадцать лет спустя после появления «Хоббита», которого в свое время так горячо и благодарно приняли по всему миру. Теперь читателям наконец открылась возможность глубоко погрузиться в гораздо более пространную историю, которая последовала за коротенькой детской книжкой, и очутиться в куда более детально изображенном мире, который Толкин подробно выстроил за долгие годы работы над «Властелином колец». Я обозначил этот этап как Этап ассимиляции потому, что в этот период Толкин задним числом встраивает «Хоббита» и его сюжет в новую книгу, над которой работает.

Толкин уже внес в текст «Хоббита» исправления, призванные изменить тот единственный фрагмент, который никак не вписывался во «Властелина колец», а теперь, в ходе работы над новой историей, автор разворачивал и развивал многое из того, что было лишь намечено в «Хоббите». Гэндальф оказался в темнице черного мага Некроманта (где повстречал Трейна и получил карту и ключ), потому что хотел убедиться, что Некромант – это на самом деле Саурон, который вновь обрел плоть и вернулся в мир после низвержения в конце Второй эпохи. Конечно, это также объясняло, по какой причине Белый Совет ополчился на Саурона и выгнал его из Черного Леса. Эльфы Черного Леса получили более развернутую предысторию и даже несколько имен, а рассказ об Одинокой Горе – о том, как было основано поселение, как оно было повержено и возродилось, – занял свое органичное место в более масштабной истории народа Дьюрина и подземелий Морайи, которую гномы называли Казад-Дум.

Все эти сведения, не говоря об истории самого Кольца Всевластья, представали перед читателем на страницах «Властелина колец» и пространных приложений к книге. Развернутый вариант «Приложения А», который был урезан при первой публикации, позже выпустили в составе сборника «Незаконченные сказания» под заглавием «Поход на Эребор». Обрамлял это сказание разговор Гэндальфа и оставшихся его соратников; разговор происходил в Минас Тирите после Войны Кольца, и благодаря этому сказанию читатель видел всю историю «Хоббита» глазами Гэндальфа, причем начиналась она раньше, до встречи мага с Торином, и повествовала о событиях, которые привели к появлению в Бэг-Энде нежданных гостей.

Толкин так вдумчиво и основательно подошел к ассимиляции раннего текста в поздний, что даже исправления в «Хоббите» и те умудрился вписать в общую канву истории. В «Братстве кольца» Гэндальф и Фродо беседуют о книге Бильбо, опубликованной под заглавием «Хоббит», и упоминают, что в ней описание встречи Бильбо с Голлумом отклоняется от истины и подлинного хода событий. Гэндальф объясняет, что кольцо уже начало обретать власть над Бильбо и исподволь менять его, поэтому, когда Бильбо излагал свою историю в книге, то присочинил насчет того, что Голлум будто бы подарил ему кольцо, – присочинил затем, чтобы подкрепить свои права на кольцо. «Подлинная» же история содержится в исправленном варианте «Хоббита», и ее установили позже, однако экземпляры первого варианта все еще имеют хождение.

О чем пойдет речь в этой книге

На страницах «Путешествия по книге» я анализирую только те варианты текста, которые относятся к Сольному этапу и Этапу исправлений, обрисованным выше. Причина подобного выбора очень проста: я хочу, чтобы мы с вами прочитали «Хоббита» как самостоятельное произведение. Создание самого «Хоббита» и его слияние с «Властелином колец» – совершенно разные процессы. На Этапе ассимиляции «Хоббит» стал лишь одной из глав в масштабной истории Третьей эпохи Среднеземья – такой, какой она предстает перед нами во «Властелине колец». Если, читая о Бильбо и его волшебном кольце в «Хоббите», постоянно думать о Фродо и Роковой Горе, рискуешь упустить из вида идеи, которые принципиально важны для «Хоббита» и отражены в нем.

Более того, если не соблюдать осторожность, очень легко перепутать детали и смешать тексты в единое целое. Гэндальф, который приходит в Бэг-Энд в первой главе «Хоббита», – не совсем тот же персонаж, который помогает Бильбо устроить прощальный праздник в первой главе «Братства кольца». За семнадцать лет, которые разделяют эти два празднества, с нашим бородатым знакомцем много чего успело приключиться. Например, если бы, анализируя слова Гэндальфа о Бильбо-взломщике в первой главе «Хоббита», я опирался на высказывания Гэндальфа о хоббитах и воровстве из «Похода на Эребор» («Незаконченные сказания»), я бы просто-напросто вас запутал и замутил воду.

Поэтому в данной книге я изо всех сил старался сосредоточиться исключительно на «Хоббите» до Этапа ассимиляции. Практически все ссылки на «Властелина колец» – а их совсем немного – вынесены в сноски. Рассуждая о кольце, я нарочно пишу это слово с маленькой буквы, потому что подразумеваю кольцо-невидимку Бильбо, а не Кольцо Всевластья. Я ни разу не называю Некроманта Сауроном, а Одинокую Гору – Эребором; я использую только те имена и топонимы, которые читатель встречает под обложкой «Хоббита». По тем же причинам я нигде не упоминаю о Шире или о городках Хоббитон и Байуотер, потому что они – тоже названия более позднего периода и ни разу не возникают на страницах собственно «Хоббита» [4] . Возможно, в следующий раз и в следующей книге я займусь разбором «Властелина колец». Но в этой нам с вами более чем достаточно только «Хоббита» – в нем есть что обсуждать.

Что еще почитать по теме

На протяжении многих лет немало исследователей Толкина создали по этой теме превосходные работы. Если вы хотите больше узнать о «Хоббите», то я настоятельно рекомендую вам две книги: «Аннотированный „Хоббит“» Дугласа А. Андерсона и «История „Хоббита“» Джона Д. Рейтлиффа [5] . Две эти работы обязательны к прочтению; сколько их ни хвали, все мало будет. Я глубоко обязан обоим ученым за их упорный труд; их книги неизмеримо обогатили толкинистику в целом и мое понимание «Хоббита».

1. Превосходный и дерзновенный хоббит. Нежданные гости

Натура Бильбо. Столкновение двух миров

Первая фраза «Хоббита» – «Жил-был в норе под землей хоббит» – это не просто начало рассказа, не только точка отсчета, с которой начинается книга, но и зернышко, из которого проклюнулась вся история о Бильбо. Сам Толкин частенько рассказывал о том знаменитом мгновении, когда зародилась эта маленькая книга (а с ней и литературная карьера Толкина). Он проверял экзаменационные сочинения студентов, сидя в кабинете за столом у себя дома, и, что неудивительно, ужасно скучал. И вот в конце одной из контрольных тетрадей Толкин наткнулся на неожиданное и приятное зрелище: совершенно пустую страницу. По словам Толкина, он испытал такое облегчение, что едва не поставил владельцу тетради дополнительный балл. Повинуясь порыву, Толкин нацарапал на чистом листе впоследствии знаменитую фразу. Позже он говорил: «Сам не знаю, почему это написал». А стоило ему написать фразу, как он почувствовал, что просто обязан непременно выяснить, кто же такие эти хоббиты.

Если слово «хоббит» было читающей публике в новинку, то мир, который Толкин описывает в начале книги, место, которое хоббиты считают своим домом, читателю кажется хорошо знакомым и очень уютным. Конечно, у хоббитов имеются отличительные черты: например, малый рост, мохнатые ножки, которым и обувь не нужна, и традиция жить в норах. Но хотя Бэг-Энд – маленькая нора с круглой дверцей, «стены там были обшиты панелями, пол выложен плитками и устлан ковром» – и это место любого читателя двадцатого века заставит почувствовать себя как дома. Возможно, хоббиты выглядят непривычно, однако рассказчик уверяет нас, что «волшебного в них тоже, в общем-то, ничего нет». Они обычный народец, который любит повеселиться, выпить и поесть. Хоббиты обитают в уютном и простом мире, не ведающем тревог, мире уюта и покоя, мире, в котором нет ничего чужого или тревожного, – словом, в мире, который так и манит к себе читателя.

Семья Бэггинсов – яркие представители самой сути хоббичьего мира с его уютом и покоем. Соседи считают их «очень почтенным семейством» и одобряют полнейшую предсказуемость их поступков. Бэггинсы напрочь лишены авантюрной жилки. Они «никогда не позволяли себе ничего неожиданного; всегда можно было угадать заранее, не спрашивая, что именно скажет тот или иной Бэггинс по тому или иному поводу». Мир Бэггинсов – сонный, домашний мир, в нем больше всего ценят покой и благополучие. Посреди этого уютного мира восседает Бильбо Бэггинс, прохлаждается перед дверцей своей великолепной хоббичьей норки, праздно покуривает трубочку и говорит: «Торопиться некуда, целый день впереди!» Таким Бильбо впервые предстает перед нами – воплощение хоббичьей респектабельности и безмятежного, покойного житья-бытья.

В эту мирную сценку на задворках вселенной, «в те далекие времена, когда было меньше шума и больше зелени», вторгается волшебник Гэндальф. Он являет собой полную противоположность Бильбо: таинственный и жутковатый, непонятно, откуда он и зачем явился. Гэндальф не только странствует и переживает приключения, но, совершенно очевидно, вовлекает в них других; Бильбо слышал толки о том, что именно по милости Гэндальфа «столько тихих юношей и девушек пропали невесть куда, отправившись на поиски приключений». Бильбо также наслышан, что Гэндальф – отменный рассказчик и на празднествах он излагает «дивные истории» обо всяких неведомых чужеземных чудесах, например «про драконов и гоблинов, великанов и спасенных принцесс и везучих сыновей бедных вдов». Однако Гэндальф не только рассказывает чужие сюжеты, но и воплощает свои: «Истории и приключения вырастали, как грибы, всюду, где бы он ни появлялся». Поэтому стоит ли удивляться, что книга, которую мы читаем, – это еще одна история с приключениями, завязавшаяся, стоило лишь появиться Гэндальфу.

Встреча Бильбо и Гэндальфа в первой сцене книги знаменует столкновение двух миров: безмятежного и предсказуемого мира мистера Бильбо Бэггинса из Бэг-Энда, что Под Холмом, и таинственного, опасного и полного неожиданностей мира приключений, которые разражаются везде, где бы ни появлялся Гэндальф. Вторжение этих приключений в мирное и благоустроенное житье-бытье Бильбо, в его уютный дом – это и составляет содержание первой главы «Хоббита».

Событие вполне обыденное и благопристойное: чаепитие. Для Бильбо оно во многих отношениях становится неожиданной пирушкой с нежданными гостями, как гласит название главы. Прежде всего, Бильбо и понятия не имел, что устраивает чаепитие и зовет гостей. Он напрочь забыл об обещании, впопыхах и не вполне искренне данном Гэндальфу накануне, а уж появление гномов для него и вовсе неожиданность. «Гостей он любил, – сообщает нам рассказчик, – но он любил знакомых гостей и предпочитал приглашать их сам». Благопристойное чаепитие очень быстро превращается в нечто совершенно иное, для Бильбо – тревожное, непривычное и будоражащее. Если поначалу нежданные гости устроили Бильбо пренеприятную суматоху, то затем его «выбивают из колеи» и наконец обрушивают на него непреодолимую и нежелательную данность: на голову Бильбо «свалилось нежданно-негаданно самое что ни на есть скверное приключение». Вторжение нежданных гостей приводит к любопытным последствиям. То, что разворачивается перед нами, – не просто сотрясение предсказуемого и спокойного мирка Бильбо, которое происходит, когда орава гномов вламывается к нему в дом, съедает подчистую все его кексы, пироги и прочую снедь и переворачивает вверх дном уютную и опрятную норку. Мир Бильбо не просто переворачивается, он еще и преображается. Тихая, ярко освещенная и чистенько прибранная гостиная превращается в темную залу, где устраивают свой совет гномы и маг.

В ходе пирушки возникает одна небольшая, но значимая интерлюдия, которая прекрасно иллюстрирует метаморфозу мира Бильбо и его домашнего уклада: это сценка, где Торин и Гэндальф, покуривая трубки, состязаются в пускании дымовых колец. Вспомним, что в самом начале «Хоббита», когда Гэндальф только появился, Бильбо на досуге покуривал трубочку на лужайке перед домом. В этой первой сцене Толкин подчеркивает, что курение трубки связано с отдыхом, покоем, уютом и благостным расположением духа, – ведь Бильбо поначалу приглашает Гэндальфа посидеть с ним и угоститься табачком. Однако дымовые кольца, которые пускают Торин и Гэндальф, несомненно, имеют магическую природу и, более того, выглядят слегка угрожающе. В отличие от дымовых колечек из трубки Бильбо, которые лениво уплывают за Холм, дымовые колечки Гэндальфа хищно охотятся за Ториновыми и проскакивают сквозь них: «Гэндальф оказывался проворнее». Дымовые колечки, которые еще недавно ассоциировались с мирным и почтенным досугом, теперь зловеще плавают над головой у Гэндальфа и придают ему «таинственный и по-настоящему колдовской» вид. Когда приключения и магия вторгаются в жизнь Бильбо, то затрагивают даже самые мирные и обыденные ее мелочи, превращая их в непостижимые и чудесные. Гэндальф снова выступает здесь не только как рассказчик, но и как творец.

Главный объект изменений, причиненных приключениями, которые Бильбо, сам того не ведая, зазвал к себе в дом, – это лично Бильбо. Целый комплекс изменений, которые в ходе развития событий происходят с характером Бильбо, – это одна из центральных и наиболее сложных линий во всей книге.

Как я уже говорил, поначалу Бильбо предстает перед нами воплощением спокойного и предсказуемого мира Бэггинсов. В первом разговоре с Гэндальфом устами Бильбо вещает спокойный и приземленный мир хоббичьего житья-бытья. Бильбо объясняет, что он и его соседи – «простой мирный народ, приключений не жалуем». Мотивы, по которым он отвергает приключения, и красноречивы, и смешны: Бильбо говорит, что приключения – «от них одно беспокойство и неприятности, еще, чего доброго, пообедать из-за них опоздаешь». Изначально кругозор Бильбо настолько узок, а точка зрения настолько обывательская, что невольное опоздание к обеду в его вселенной предстает как серьезная опасность. Когда Гэндальф предлагает отправить в поход с приключениями самого Бильбо, хоббит в панике прячется в доме.

Когда же на следующий день мир Гэндальфа, полный приключений, настигает Бильбо уже под его собственной крышей, то Бильбо поначалу тоже реагирует как истинный Бэггинс. Слушая, как Балин, Двалин, Фили и Кили толкуют о гоблинах и драконах, Бильбо не понимает их слова – он даже «не хотел понимать, так как все это отдавало приключениями». Даже когда жилище Бильбо оказывается заполнено и захвачено тринадцатью гномами и магом, Бильбо старается хоть как-нибудь навести вокруг себя порядок, восстановить хоть что-то из перевернутого благополучного мирка, в котором жил. Мы видим, как он сидит на стуле у очага и пытается «делать вид, будто ничего особенного не происходит и с приключениями все это ничего общего не имеет». Будучи добропорядочным Бэггинсом, Бильбо пытается надежно окопаться в привычной обстановке, в своем мирке, даже когда в него уже вторглись приключения.

Однако будем помнить, что в самом Бильбо, да и в хоббичьей жизни в целом, есть много такого, что выходит за рамки степенного бэггинсовского начала. Среди хоббитов есть и такие, кто не придерживается традиционного уклада, нарушает предсказуемость и уклоняется от мирного спокойного житья. К этим хоббитам относится клан Туков, о представителях которого известно, что временами они «пускались на поиски приключений». Семья может сколько угодно стараться «замять это дело», замалчивать столь конфузные и неприличные случаи, но «факт остается фактом: Туки считались не столь почтенным родом, как Бэггинсы». Изгоями хоббичьего общества Туки, однако, не сделались – прежде всего потому, что они баснословно богаты, несомненно богаче почтенных и благополучных Бэггинсов. Рассказчик даже придает Тукам некоторый таинственный блеск и шик, пересказывая слушок о том, «будто давным-давно кто-то из Туков взял себе жену из эльфов (took a fairy wife)» [6] . Хотя рассказчик тут же добавляет, что слух совершенно нелеп, у читателя все равно создается представление о том, что в генеалогию Туков в незапамятные времена влилось нечто необычное и волшебное.

Контраст между этими двумя хоббичьими семействами, с которыми мы знакомимся – почтенными Бэггинсами и незаурядными Туками, – очень важен еще и потому, что в самом Бильбо сочетаются оба начала, бэггинсовское и туковское, респектабельное и авантюрное. Неизвестно, вправду ли некий Тук в стародавние времена взял себе жену из эльфов, зато есть точные сведения, что супругой Банго Бэггинса была «легендарная Белладонна Тук» [7] . Как нам сообщает рассказчик, Бильбо – «по виду и всем повадкам точная копия своего солидного благопристойного папаши»; и поначалу Бильбо предстает перед нами как сторонник и защитник мирного бэггинсовского уклада, отчаянно цепляется за этот уклад. Однако, по мнению рассказчика, существует вероятность, что Бильбо «получил от Туков в наследство какую-то странность, которая только ждала случая себя проявить».

Проблески туковского начала проступают в Бильбо еще до появления гномов в Бэг-Энде. Когда Бильбо узнает, кто такой Гэндальф, первая его реакция – не отторжение и неодобрение; он сразу вспоминает о чудесах, ему приходят на память «волшебные бриллиантовые запонки», которые Гэндальф подарил Старому Туку, деду Бильбо. Вспоминает Бильбо и рассказы Гэндальфа, которые определяет как «дивные истории», хотя они и о приключениях. Судя по всему, особенно дорожит Бильбо воспоминанием о фейерверках, которые, бывало, устраивал хоббитам Гэндальф: «Какое великолепие! Они взлетали кверху, точно гигантские огненные лилии, и львиный зев, и золотой дождь, и держались весь вечер в сумеречном небе!» Выясняется, что Бильбо «вовсе не так уж прозаичен, как ему хотелось». Упорядоченная, уютная и благополучная бэггинсовская жизнь Бильбо размеренна, обыденна, деловита и проста, а магический мир Гэндальфа и гномов более поэтичен, полон чудес и див, но в то же время непонятен и исполнен колдовства, подобно дымовым кольцам из трубки Гэндальфа. Может, Бильбо и придерживается бэггинсовских взглядов, но туковская сторона подталкивает его к иной жизни, полной приключений, и предрасполагает к ним – к моменту первой встречи с магом эта склонность уже проступает наружу из глубины души Бильбо. Именно поэтому Бильбо и начинает говорить о временах, когда Гэндальф занимал хоббитов своими рассказами и вовлекал в приключения, но спохватывается и прикусывает язык. Может показаться, будто Бильбо крепко привязан к бэггинсовскому укладу, к предсказуемой размеренной жизни, однако его характер сложнее, чем он сам признает.

Туковская сторона личности Бильбо впервые проявляется чувствительностью к поэзии – это происходит, когда гномы запевают песнь о сокровищах и своем походе. Гномья музыка в первый раз в жизни выводит Бильбо за пределы привычного и знакомого, приоткрывает ему мир за границами уютного и незатейливого мирка, к которому он так привязан и за который так цепляется. Стоит гномам заиграть, еще даже не запеть, как Бильбо «позабыл обо всем и унесся душой в неведомые края, туда, где в небе стояла чужая луна – далеко По Ту Сторону Реки и совсем далеко от хоббичьей норки Под Холмом». Он переносится в края гномов, и на мгновение-другое их песня помогает ему увидеть мир их глазами, пережить то, что пережили гномы. Гномы поют, а Бильбо чувствует, как «в нем рождается любовь к прекрасным вещам, сотворенным посредством магии или искусными умелыми руками, – любовь яростная и ревнивая, влечение, живущее в сердцах всех гномов». На некоторое время музыка и пение гномов так захватывают Бильбо, что воображение уносит его за пределы привычного знакомого мирка в их историю. В это мгновение «в нем проснулось что-то туковское», и Бильбо обнаруживает, что какая-то часть его души, оказывается, все же жаждет приключений.

Тем не менее нам следует соблюдать осторожность, чтобы не упростить образ Бильбо сверх меры. Бильбо – не просто отважный искатель приключений, который таится под благопристойным фасадом; он не хоббичье подобие Кларка Кента в поисках крошечной телефонной будки [8] . Давайте присмотримся: что же на самом деле происходит, когда туковская сторона в Бильбо пробуждается от пения гномов? Когда его охватила жажда приключений, «в нем проснулось что-то туковское, ему захотелось видеть громадные горы, слышать шум сосен и водопадов, разведывать пещеры, носить меч вместо трости». Звучит очень смело, но обратите внимание, насколько умеренна и благоразумна маленькая фантазия Бильбо на тему приключений. Красноречивее всего выдает Бильбо подробность насчет меча вместо сельской трости для прогулок. Рассказчик отмечает, что Бильбо обожает погулять по окрестностям и что «у него у самого в прихожей висела большая карта Окрестностей, где его любимые дорожки для прогулок были помечены красными чернилами». Первый приступ тяги к приключениям, в сущности, сводится у Бильбо к желанию совершить еще одну прогулку, только очень длинную и очень зрелищную, лишенную тех опасностей и неудобств, которые неизбежно сопутствуют настоящим приключениям. Бильбо хочется побродить по подземельям, но он даже не задумывается, что там водятся злобные гоблины. Он жаждет услышать шум сосен, но явно забывает об огнедышащих драконах, чьи могучие крылья своими взмахами заставляют сосны стонать и крениться, – а именно об этом и поют гномы. Бильбо живо воображает, как препояшется мечом, но не задумывается о том, чтобы на самом деле пустить его в ход. Первый шаг Бильбо в мир приключений получается робким и по-детски нерешительным.

Даже если мы не сразу заметим скромность первого порыва Бильбо к приключениям, его собственная реакция на этот порыв подчеркивает суть дела, так что пропустить это принципиально важное место невозможно. Даже мысль о возможной – воображаемой – опасности совершенно подавляет в Бильбо туковскую сторону и заставляет ее отступить. Когда его грезы нарушает вид самого обычного костра где-то за окном, Бильбо приходят на ум огнедышащие драконы, он содрогается и в ужасе отталкивает помыслы о приключениях, которыми только что соблазнился: «Внезапно за лесом За Рекой взметнулось пламя (наверное, кто-то разжег костер), и Бильбо представилось, как мародеры-драконы водворяются на его мирном Холме и сжигают все вокруг. Он вздрогнул и сразу сделался опять обыкновенным мистером Бэггинсом из Бэг-Энда, что Под Холмом».

Когда чуть позже Бильбо снова сталкивается с мыслями о смертельной опасности, вызванными словами Торина о том, что, «возможно, даже все… могут не вернуться назад», то Бильбо теряет всякое самообладание, беспомощно верещит и шлепается на пол. «Голубой огонь» Гэндальфова посоха, который внезапно озаряет комнату, заставляет ослепленного Бильбо пронзительно твердить: «Молния убила! Молния убила!» Деяния Гэндальфа, мага-творца историй, потрясли надежный, безопасный и уютный мир Бильбо, словно в этот мир и правда ударила молния, и может показаться, будто дремавшая в Бильбо туковская сторона, которую пробудили было музыка и стихи гномов, просто не выдержала таких испытаний.

Подлинный поворотный момент наступает, когда Бильбо по своей воле пробуждает в себе туковское начало – не в робких грезах, а наяву, намеренно. Когда Бильбо случайно подслушивает уничижительные слова Глойна в адрес собственной персоны, туковское начало пробуждается полностью. Теперь Бильбо хочет, чтобы его считали сильным, отважным, способным противостоять опасностям. Преодолено последнее препятствие, которое мешало Бильбо пуститься на поиски приключений. Когда Бильбо объявляет, что готов отправиться с гномами в поход, он по-прежнему отчасти подразумевает Очень Длинную Прогулку, однако осознает, что просто прогулкой дело не ограничится. Бильбо даже изъявляет готовность «сражаться с кошмарными хобборотнями в Самой Крайней Пустыне». Мы могли бы заподозрить его в «поэтическом преувеличении», но теперь в своих фантазиях он по крайней мере пускает в ход меч, на который был готов обменять трость. Правда, он все еще считает отсутствие мягкой постели, крыши над головой и сытной еды самой большой жертвой, на какую придется пойти в путешествии, но это лишь свидетельствует, что Бильбо плохо представляет себе суть похода и приключений, тем не менее он полон энтузиазма. В этот самый миг рассказчик и объявляет: «Туковская порода в нем взяла верх».

Даже после этого важного поворотного момента нам ясно, что с Бильбо не произошло мгновенного и окончательного превращения в отважного отпрыска Туков. Рассказчик замечает, что «…много раз впоследствии бэггинсовская сторона его существа раскаивалась в безрассудном поступке» – решении пойти в поход с гномами. Даже когда Бильбо, «как истинный потомок Туков, решил не отступать», в нем все еще осталось изрядно бэггинсовского. Прежде чем вступить в любое обсуждение планов и стратегий, он напускает на себя «деловой вид (обычно предназначавшийся для тех, кто пытался занять у него денег)» и настаивает, чтобы историю о драконе и золоте ему рассказали подробно и целиком. Торин в изнеможении спрашивает: «Господи помилуй! Разве вы не видели карты? Не слышали нашей песни? И разве не об этом мы толкуем уже много часов подряд?» По мнению Торина, слова гномьей песни вполне понятно и развернуто объясняют происходящее, какие же еще толкования требуются Бильбо? Как я покажу чуть дальше, песня и в самом деле рассказывает всю историю о золоте и драконе и объясняет все, что нужно знать о грядущем походе и о том, кто такие гномы. Мы знаем, что Бильбо внимательно выслушал б?льшую часть песни, потому что видим, как она его взбудоражила и даже – пусть ненадолго – заворожила. Но мистеру Бэггинсу этого мало. Он существо не совсем приземленное и прозаическое, однако хочет, чтобы суть дела изложили ясно и четко – в дополнение к стихам.

Читая и разбирая «Хоббита», мы будем внимательно следить за взаимоотношениями туковской и бэггинсовской сторон в характере Бильбо. Переплетения этих противоположных начал в натуре Бильбо принимают очень запутанные и сложные формы, и Толкин упорно не желает упрощать и обобщать их.

Бильбо Бэггинс, самой судьбой избранный взломщик

Толчком для решения Бильбо принять свою туковскую сторону, переступить порог дома и добровольно отправиться в странствие становится уничижительный отзыв Глойна, который Бильбо случайно подслушивает. Глойн полагает, что произошла какая-то ошибка и Бильбо никоим образом не годится на роль товарища-заговорщика, какого подыскивают себе гномы. «Думаете, он подойдет? Едва я увидел, как этот пузан подпрыгивает и пыхтит в дверях, я сразу заподозрил неладное. Он больше смахивает на бакалейщика, чем на взломщика!» – с презрительным фырканьем заявляет гном. Глойн, возможно, выражается резковато [9] , однако он не далек от истины. Более того, сопутствующие обстоятельства вполне оправдывают его вспышку. Вспомним, что Бильбо зовут вступить в отряд не из милости и не из жалости; гномы выбрали его, потому что наслышаны, что он мастер своего дела, и хотят нанять его как своего рода независимого сотрудника. А нужен им не кто иной, как профессиональный взломщик.

Возможно, удивительно не только то, что в поисках талантливого и квалифицированного взломщика гномы добрались до самого Бэг-Энда. Удивляет и другое: Бильбо явно небезразлично их желание нанять его и сделать соучастником авантюры. Разумно было бы предположить, что почтенный Бэггинс разобидится и оскорбится на то, что незнакомые чужеземцы-гномы принимают его за профессионального вора. Но, вместо этого, Бильбо внезапно загорается горячим желанием на деле доказать гномам свое мастерство и подтвердить репутацию мастера-взломщика. Речь идет не просто о жажде приключений, напавшей на Бильбо, но о его личности. Кто он и какова его роль?

Запускает этот процесс Гэндальф, не только умелый рассказчик, но и сочинитель, творец историй. Еще каких-нибудь два дня назад Бильбо вполне мог считать, будто хорошо знает сам себя, знает, кто он и что он. Но вот появляется Гэндальф и посохом выцарапывает на двери у Бильбо знак, который означает: «Опытный взломщик». Поначалу может показаться, будто Гэндальф затеял какой-то масштабный розыгрыш. Он прекрасно знает, что магический знак, оставленный на двери Бильбо, комически неуместен и хозяину совсем не подходит. После такого разговора, какой был у Гэндальфа с Бильбо, заявлять, будто мистер Бэггинс – взломщик, который «возьмется за хорошую работу, предпочтительно рискованную, оплата по соглашению», – это ли не абсурд?! Упоминание о том, что Бильбо жаждет Интересных Переживаний, так потешно, что неимоверно веселит и изумляет самого Гэндальфа: он «тихонько покатывается со смеху», прежде чем оставить знак. Не менее потешны и рекомендации и похвалы, которые Гэндальф излагает гномам после того, как хоббит падает в обморок с перепугу. Заявление Гэндальфа о том, что Бильбо-де «свиреп, как дракон, которому прищемили хвост дверью», еще можно расценить как шаловливое «поэтическое преувеличение», но на каком основании Гэндальф расхваливает Бильбо как «одного из лучших» взломщиков? Звучит все это так, будто Гэндальф попросту разыгрывает гномов.

Хотя читателю и может показаться, будто Гэндальф устроил гномам розыгрыш, тем не менее когда дело доходит до подтверждения профессионализма Бильбо как взломщика, Гэндальф, судя по всему, вполне серьезен. Вместо того чтобы отыграть назад и отказаться от явно дурновкусной шутки, Гэндальф горячо настаивает на своей правоте: «Если я сказал, что он Взломщик, – значит, он взломщик или будет взломщиком, когда понадобится». И Бильбо, и гномам трудно в это поверить, но Гэндальф твердо стоит на своем и отвергает любые возражения. Он провозглашает Бильбо лучшим из лучших, судьбой избранным Взломщиком – фраза звучная, многозначительная и даже зловещая, которая, судя по всему, призвана подчеркнуть что-то еще, кроме выбора Гэндальфа. Хотя это и кажется всем поголовно нелепым и неправдоподобным, но в каком-то смысле Бильбо – взломщик, избранный судьбой.

Заветное желание гномов

До сего момента мы в основном изучали Бильбо и его отношение к приключению, постучавшемуся в дверь хоббичьей норы, но пока что очень мало успели сказать о гномах, которые принесли это приключение с собой. Как я уже говорил раньше, лучше всего характеризует гномов их песня – та самая, которая ненадолго уносит Бильбо в мир грез и в неведомые края. Под влиянием гномьего пения и музыки Бильбо проникается «ревнивым влечением, живущим в сердцах всех гномов». Поэтому, если мы хотим получше узнать Торина и его спутников, разумно будет присмотреться к тексту песни. [10]

Far over the misty mountains cold

To dungeons deep and caverns old

We must away ere break of day

To seek the pale enchanted gold.

Далеко-далеко за туманные холодные горы, / в глубокие подземелья и древние пещеры / еще до рассвета мы должны отправиться, / чтобы искать светлое зачарованное золото.

The dwarves of yore made mighty spells,

While hammers fell like ringing bells

In places deep, where dark things sleep,

In hollow halls beneath the fells.

Гномы минувших лет создавали мощные чары, / когда молоты падали [на наковальни], словно звенящие колокола, / в глубоких подземельях, где спят темные создания, / в залах, выкопанных под горами.

For ancient king and elvish lord

There many a gleaming golden hoard

They shaped and wrought, and light they caught

To hide in gems on hilt of sword.

Для древнего короля и эльфийского властелина / множество сверкающих золотых сокровищ / они выковали и отлили и поймали свет, / чтобы спрятать его в самоцветы на рукоятях мечей.

On silver necklaces they strung

The flowering stars, on crowns they hung

The dragon-fire, in twisted wire

They meshed the light of moon and sun.

На серебряные ожерелья они нанизывали / цветущие звезды, на венцы прикрепляли / драконий огонь, в филигрань / подмешивали свет луны и солнца.

Far over the misty mountains cold

To dungeons deep and caverns old

We must away, ere break of day,

To claim our long-forgotten gold.

Далеко-далеко за туманные холодные горы, / в глубокие подземелья и древние пещеры / еще до рассвета мы должны отправиться, / чтобы потребовать назад наше давно забытое золото.

Песня начинается строфой, которая с небольшими вариациями повторяется в песне три раза, и в ней изложена цель гномьего похода. Гномы объясняют, куда и зачем отправляются в путь: на свою подземную родину, в подземные жилища предков – «в глубокие подземелья и древние пещеры». Гномы показывают, как далека их цель – и в смысле расстояния, и в смысле труднодостижимости, преград, отделяющих их от родины («далеко-далеко за туманные холодные горы»). В песне также подчеркивается, насколько сильно их желание вернуться в родные места, – они готовы отправиться в путь затемно, спозаранку («еще до рассвета»). Наконец, что очень важно, гномы описывают основную мотивацию, побуждающую их к походу: утраченные магические сокровища («чтобы искать светлое зачарованное золото»). Уже сама эта строфа в достаточной мере объясняет побуждения и цели гномов. Атмосфера песни – мрачноватая, зловещая, полная подземной таинственности. Гномы вспоминают глубокие подземелья и древние пещеры. Гномы, по сути дела, не хвалятся своими подземными обиталищами и не воспевают их красоту. Совершенно ясно, что для них важнее всего сокровища, которые гномий народ создавал в глубоких подземельях, где под сводами разносилось эхо от стука гномьих инструментов.

Хотя по описанию обиталище гномов предстает мрачным и угрюмым, творения гномов, в противоположность темным пещерам, ассоциируются со светом. Гномы ловят лучи света и удерживают их: «поймали свет, чтобы спрятать его в самоцветы на рукоятях мечей». Они нанизывают ожерелья из звезд и увенчивают короны драконьим огнем, а в «филигрань подмешивали свет луны и солнца». Читателю понятно, что гномы в своих глубоких сумрачных подземельях не так уж и нуждаются в солнечном свете: «сверкающие золотые сокровища» заменяют им и луну, и солнце; золото и самоцветы – средоточие их любви и предмет их страсти.

Когда гномы повторяют первую строфу, они слегка меняют формулировку, касающуюся цели путешествия: вместо «чтобы искать светлое зачарованное золото» звучит «чтобы потребовать назад наше давно забытое золото» (хотя и так понятно, что уж кто-кто, а гномы не позабыли о враге и необходимости вернуть себе сокровища). Здесь принципиально важно притяжательное местоимение «наше», потому что именно тут песня переключается с сокровищ самих по себе на гномье отношение к сокровищам:

Goblets they carved there for themselves

And harps of gold; where no man delves

There lay they long, and many a song

Was sung unheard by men or elves.

А для себя они покрывали резьбой кубки / и золотые арфы – там, куда не докопается ни один человек, / они долго хранили их, и было спето много песен, / которых не слышали ни люди, ни эльфы.

The pines were roaring on the height,

The winds were moaning in the night.

The fire was red, it flaming spread;

The trees like torches blazed with light.

Сосны ревели на вершинах, / ветер стенал в ночи. / Красным был огонь, пламя распространялось, / деревья ослепительно светились, словно факелы.

The bells were ringing in the dale

And men looked up with faces pale;

The dragon’s ire more fierce than fire

Laid low their towers and houses frail.

Колокола звенели в долине, / люди смотрели вверх с бледными лицами – / драконий гнев, что яростнее огня, / обрушил их крепости и непрочные дома.

The mountain smoked beneath the moon;

The dwarves, they heard the tramp of doom.

They fl ed their hall to dying fall

Beneath his feet, beneath the moon.

Гора курилась под луной, / а гномы – они слышали поступь судьбы. / Они бежали из своих покоев, а все кругом рушилось, неся смерть, – / рушилось под их ногами и под луной.

Far over the misty mountains grim

To dungeons deep and caverns dim

We must away, ere break of day,

To win our harps and gold from him!

Далеко-далеко за туманные угрюмые горы, / в глубокие подземелья и сумрачные пещеры / еще до рассвета мы должны отправиться, / чтобы отвоевать у него [дракона] наши арфы и наше золото!

Вторая часть песни начинается со строфы, которая тоже превозносит искусство и мастерство гномов, однако обратите внимание: точка зрения в тексте меняется. Теперь гномы подчеркивают, что изготовили золотые арфы и кубки не для королей и эльфов, а для себя лично и что хранили их там, куда не ступала нога человека. Мы слышим песню о гномах и золотых арфах, но нам сообщают, что это сугубо гномьи заветные песнопения, не предназначенные для ушей эльфов и людей: «было спето много песен, которых не слышали ни люди, ни эльфы». Мы уже убедились, что гномы любят свои творения, а теперь видим, что они скрытны и дорожат сокровищами.

Именно из-за скрытности гномов и трепетного отношения к сокровищам нападение дракона, который захватил гномьи подземелья и отнял все нажитое, становится для гномов таким потрясением и горем. Обратим внимание: в песне не описывается дракон Смог, не он в ней действующее лицо. Вместо этого, гномы изображают последствия драконьего нападения – и всегда косвенным образом. Сосны ревут на ветру, поднятом драконьими крыльями, а потом вспыхивают факелами, когда дракон поджигает лес на Одинокой Горе. Дома и башни Дейла разрушены не драконом, но «драконьим гневом», его яростью. Получается, что в песне гномов дракон деперсонализирован, обезличен, его не изображают напрямую, мы не видим, как он вползает в пещеры и убивает гномов; вместо этого нам показывают гномов, которые «…слышали поступь судьбы. Они бежали из своих покоев, а все кругом рушилось, неся смерть, – рушилось под их ногами и под луной». Изображение снова полностью фокусируется на гномах-жертвах, а не на драконе-убийце. История падения гномьего царства в Одинокой Горе – песня, которую поет Торин со товарищи, – построена таким образом, чтобы внимание слушателя сосредотачивалось на гномах как пострадавшей стороне и на разрушениях, причиненных драконом. Вот о чем хотят крепко помнить гномы; они как бы отказывают Смогу в почтении, не желая делать его полноправным и тем более главным персонажем этой истории.

Однако гномы совершенно точно не позабыли дракона. В последней строфе подчеркивается цель похода: вернуть то, что принадлежит гномам по праву, отнять золото у врага. Обратим внимание на рифмовку: «он», то есть враг, дракон Смог, рифмуется с «угрюмыми» и «сумрачными» горами и пещерами: «dim-grim-him». Такая рифмовка и звучание подчеркивают серьезность и целеустремленность гномов, их решимость воевать и мстить. Если мы вновь посмотрим на измененную строку в последней строфе, которая в остальном почти повторяет первую, то увидим основную цель гномьего похода, сформулированую яснее некуда. Здесь важно и то, что гномы воспевают золото и творения своих рук, и то, что для них принципиально важен вопрос собственности, их неотъемлемого права на сокровища, и то, что они яростно жаждут не просто вернуть себе сокровища, но отнять, отвоевать их у захватчика Смога, отомстив ему.

Любовь гномов к сокровищам – яростная, собственническая и ревнивая, к тому же сумрак и темнота подземелий придают ей несколько зловещий и таинственный оттенок. Эта любовь зарождается в подземной тьме, о чем и рассказывают первые две строфы, и приводит гномов к «заговору». Именно так гномы описывают свои планы, допев песню: «Мы сошлись здесь, дабы обсудить наши планы, наши способы и средства, наши умыслы и уловки». Когда музыка умолкает, выясняется, что они сидят во мраке, потому что за стенами хоббичьей норы наступила ночь, а огонь в очаге погас. Когда Бильбо спохватывается и хочет было зажечь огонь, гномы говорят: «Нам нравится в темноте. Темные дела совершаются во тьме!» Торин и его товарищи в этой истории – положительные герои, и гномий народ стал жертвой ужасной жестокости дракона, так что жажда мести у гномов вполне естественна. И все же от гномов, несомненно, веет чем-то мрачным и тревожным – помимо того, что они ассоциируются с чуждым для Бильбо миром приключений, с туковским авантюрным началом.

Бильбо, даже когда полностью настраивается на туковский лад, не ровня гномам, и то, что происходит, когда песня допета, убедительно подчеркивает эту разницу. Бильбо пробудился от своих грез, навеянных гномьей песней, обнаружил, что вместе с гостями сидит во мраке, который его пугает, и вот он не знает, как быть, раздираемый противоречиями. Рассказчик сообщает нам: «Он колебался: то ли просто принести лампу, то ли сделать вид, будто он идет за ней, а самому спрятаться в погребе между пивными бочками и не вылезать, пока гномы не уйдут. Но тут он вдруг заметил, что музыка и пение прекратились, все гномы уставились на него и глаза их светятся во мраке» [11] . «Меньшая часть его натуры» – это туковское начало в Бильбо, оно хочет продолжать совещание и принять дальнейшее участие в таинственной гномьей затее. Куда сильнее бэггинсовское начало, которое отчаянно жаждет спастись и спрятаться от зловещих незваных гостей. Однако обратим внимание: ни одно из этих начал не разделяет тяги гномов к темноте, мраку и темным делам. Бильбо хочет или развеять эту темноту, или убежать от нее, но просто вступить в нее не может. Он смотрит на мир совершенно иначе, нежели гномы, и это отличие – не просто следствие его туковско-бэггинсовской раздвоенности. Как мы не раз убедимся на протяжении всего повествования, Бильбо так и не сможет полностью уподобиться своим товарищам по походу.

Работа над «Хоббитом». Введение в фэнтези

Прежде чем мы перейдем ко второй главе – подлинному началу приключений Бильбо, – я предлагаю сделать шаг назад и взглянуть на первую главу шире. Давайте посмотрим, чего достигает Толкин за счет первой главы. Он прекрасно понимал, за какое сложное дело взялся, затеяв писать книгу в жанре фэнтези, особенно потому, что фэнтези в те времена, в начале двадцатого века, было направлением, далеким от популярной литературы, и массовым спросом не пользовалось. Толкин заранее знал, что его читатели, приступив к «Хоббиту», вынуждены будут покинуть привычный будничный мир и перенестись с помощью воображения в вымышленный волшебный мир, полный неожиданностей и чудес. В первой главе Толкин наглядно показывает нам, как происходит это перенесение, причем показывает в рамках самого повествования. Уже в первой главе мы из уютного привычного мира переносимся в мир, где обитают маги, гномы и драконы. И переносимся мы не просто так, а вместе с протагонистом, с главным героем – с Бильбо, потому что Бильбо переживает все то же самое. Он – персонаж, который воплощает конфликт между обыденным и чудесным. Мы знакомимся с таинственным, магическим и опасным миром именно тогда, когда с ним знакомится и Бильбо, смотрим его глазами, а его переживания – нерешимость, колебания, неумение приспособиться к новому миру – замедляют действие и дают нам время на то, чтобы переключиться самим, преодолеть собственные сомнения и ограниченность. Бильбо Бэггинс становится для читателей отличным пробным камнем, потому что он и исследует, и воплощает грань между предсказуемым и внезапным.

Еще одна непростая задача, с которой Толкин столкнулся в работе над «Хоббитом», была связана с тем, что книга была адресована в основном юным читателям. По мере того как он вводит детей в свой фантастический мир, мы видим, какую осторожность проявляет писатель, как бережно относится к читателям. Яркий пример тому – первая встреча читателей с магом Гэндальфом. Что первым делом вспоминает о Гэндальфе сам Бильбо? То, что маг «подарил Старому Туку пару волшебных бриллиантовых запонок, – они еще застегивались сами, а расстегивались только по приказу». С одной стороны, это подлинное чудо, фокус, в котором красоту и притягательность создает не только магия, но и драгоценные камни. Безусловно, это щедрый и удивительный подарок Гэндальфа старому другу. Однако запонки – в то же время и первое наше знакомство с магией Гэндальфа, и для первого раза образ очень уж домашний, уютный, хотя и впечатляющий. Но чего добивается автор, введя в текст такой образ? Того, что читатель-ребенок знакомится с волшебством и магией через привычные, будничные и понятные вещи; ребенку предлагают представить, как здорово было бы, если бы застежки на одежде не только были бриллиантовыми, но еще и застегивались по команде и никогда не подводили. Даже самые зрелищные чудеса Гэндальфа, его знаменитые фейерверки, все-таки напоминают о привычном и знакомом мире, потому что и обычного фейерверка довольно для того, чтобы потрясти и впечатлить ребенка. Толкин умело заставляет ребенка-читателя вспомнить об этих впечатлениях и тем самым включает читательское воображение, так что дальше ребенку уже легче представить себе и другие чудеса Гэндальфа. Великолепные волшебные фейерверки, которые, как мы понимаем, еще в юности произвели на Бильбо неизгладимое впечатление, позволяют ребенку ощутить, насколько же больше чудес в этом магическом мире и как они разнообразны. Толкин делает воображаемый фантастический мир представимым и доступным для юного читателя, одновременно подчеркивая его красоту и волшебность.

Большой такт и мудрость Толкин проявляет и в том, как знакомит ребенка-читателя с другими, более серьезными составляющими рассказа. Когда Торин описывает красоты и роскошь гномьего царства стародавних времен, повествуя о нападении дракона Смога, то упоминает золото и самоцветы, но самым ярким образом, доказывающим баснословное мастерство гномов, становятся «диковиннейшие волшебные игрушки». А когда он расписывает эпоху процветания гномьего царства, то краеугольным камнем в этом описании служит то, что «ярмарка игрушек в Дейле считалась чудом Севера». Удивительно, но как раз после этой фразы Торин переключается на зловещие темы: «Все это, несомненно, и привлекло внимание дракона». Получается, что Толкин едва ли не заявляет, что жадного Смога приманили в основном великолепные игрушки гномьей работы. С помощью этого приема Толкин показывает жадность и ненасытность драконов в масштабе, близком и понятном ребенку. Кроме того, он вносит некоторые вольности в перечень драконьих сокровищ, тем самым смягчая ужас, который юные читатели испытывают от истории про нападение дракона.

Дело в том, что Толкин собирается рассказать читателям весьма серьезную, а местами мрачную и жуткую историю. Торин и его товарищи-гномы, изгнанные драконом из родных подземелий, много лет скитаются по свету, бесприютные и сирые, без крыши над головой. А теперь они мужественно решились на безнадежную по сути затею – пойти войной на дракона Смога, отомстить чудовищу, на совести которого убийство их сородичей и разрушение гномьих жилищ.

Гномы хотят отвоевать у него свое законное имущество: родной дом и сокровища. Однако в первой главе Толкин методично и последовательно смягчает мрачность истории за счет легкого шутливого тона. Когда гномы вторгаются в дом Бильбо и переворачивают его хозяйство вверх тормашками, Толкин то и дело вносит в текст юмористические штришки – например, замечает: «Такого несуразного чаепития в его жизни еще не бывало». Даже описание резни, учиненной кровожадным драконом на Одинокой Горе, – и его Толкин в одном месте слегка разряжает. Гэндальф замечает, мол, Смогу навряд ли удалось протиснуться в узкий потайной ход: «В такую нору Смог не мог бы протиснуться даже в молодые годы, а тем более теперь, когда он пожрал столько гномов и людей из Дейла». Но красноречивее всего то, как Толкин смягчает и затушевывает трагическую историю – исчезновение и смерть Торинова отца при таинственных и страшных обстоятельствах. Как он этого достигает? Толкин заставляет Гэндальфа начать эту историю с юмористической фразы: «А Трейн, ваш отец, двадцать первого апреля – в прошлый четверг минуло как раз сто лет с того дня – ушел неизвестно куда, и с тех пор вы его не видели». Итак, Толкин рассказывает о мрачных, порой трагических событиях, однако стремится за счет комических приемов удержать текст на грани, чтобы читать «Хоббита» было не очень страшно.

Такое решение отражает отношение Толкина к детям и детской литературе в целом. С одной стороны, он понимает и щадит чувства детей, вникает в их страхи и не желает слишком пугать юных читателей. С другой стороны, он совершенно не хочет полностью заслонять их от серьезного и даже жестокого. В своем эссе «О волшебных историях», где Толкин излагает многие свои теории о литературе фэнтези, он настаивает на том, что детская книга ни в коем случае не должна быть взглядом сквозь розовые очки, не должна быть очищена от всего темного и пугающего. Он настаивает на образовательной ценности хороших книг, затрагивающих серьезные вопросы и темы, книг о добре и зле, книг, которые признают, что в мире есть и ужасное, и жестокое. «Дети и должны взрослеть – не остаться же им вечными Питерами Пэнами, – объясняет Толкин. – Взрослеть вовсе не значит терять невинность и способность удивляться; это значит – идти по назначенному пути». Он утверждает, что «…в неоперившемся, неуклюжем, себялюбивом юнце разговор об опасности, горе и тени смерти может пробудить достоинство, а иногда и мудрость». [12]

К концу книги мы увидим, что интонация и настроение порядочно изменятся и будут сильно отличаться от комического и легковесного начала. По мере того как Бильбо проходит свой путь и набирается мудрости и опыта, само повествование тоже созревает и меняется. В первой главе Толкин бережно готовит юных читателей к путешествию, которое им предстоит совершить вместе с Бильбо, и, если у них хватит туковского упорства последовать за Бильбо в его героическом походе до конца, они тоже обнаружат, что постепенно изменились и повзрослели в ходе приключений.

2. В пустынной стране. Баранье жаркое

Натура Бильбо. Не Тук, но и не Бэггинс

Когда рассказчик представляет нам Бильбо в самом начале первой главы, он говорит, что перед нами история того, «как одного из Бэггинсов втянули-таки в приключения», и добавляет: «Может быть, он и потерял уважение соседей, но зато приобрел… впрочем, увидите сами, приобрел он что-нибудь в конце концов или нет». По мере чтения «Хоббита» я собираюсь последовать за подсказкой, которую Толкин дает нам в этой фразе, и проследить, как Бильбо меняется и развивается в ходе своих приключений и что именно – как и подсказывает рассказчик – он приобретает к концу путешествия благодаря этим переменам в самом себе. В первой главе мы разобрались в том, как Толкин обрисовывает характер Бильбо, задавая конфликт между бэггинсовской и туковской породой. Во второй главе мы просмотрим, как именно происходило постепенное, плавное приспосабливание Бильбо к приключениям.

Глава начинается со своего рода мощной антикульминации. Бильбо просыпается и обнаруживает, что и гномы, и волшебник попросту исчезли, оставив после себя лишь горы грязной посуды. Казалось бы, накануне вечером сюжет принимал совершенно иное направление, даже если рассматривать только и исключительно развитие образа Бильбо. Накануне Бильбо прошел череду внутренних эмоциональных встрясок. Песня гномов взбудоражила его чувства и воображение, но затем опасности предстоящего путешествия повергли его в панический ужас. Наконец, подстегиваемый гневом и обидой на гномов, которые унизили его достоинство, Бильбо принял совсем неожиданное для себя решение – отправиться с гномами в путешествие. И хотя к концу главы его уже явно терзают сомнения, мы, читатели, все равно уверены, что туковская порода взяла верх.

Когда во второй главе Бильбо просыпается, туковская отчаянность, овладевшая им накануне вечером, словно бы напрочь исчезла. Рассказчик сообщает, что Бильбо надеется, будто нежданные гости были всего лишь скверным сном. Вспышка остаточного туковского авантюризма происходит в душе Бильбо лишь на миг, когда он «немного разочарован», что гномы явно решили отправиться в путешествие без него. Но бэггинсовская порода вскоре перевешивает: Бильбо удивляется собственному легкому разочарованию, но тотчас укоряет себя за него, решая, что гномы, дракон и само далекое путешествие – «сказочная чепуха», а себя ругает: «Не будь дураком!» Бильбо надевает фартук и берется за неприятно-реальное, но бодряще-приземленное и отнюдь не приключенческое занятие – моет гору посуды, оставленную гномами после завтрака. Он восстанавливает свое душевное равновесие и предсказуемый уклад жизни. Получается так, словно Бильбо, убирая следы нежданных гостей, в каком-то смысле уничтожает и само вчерашнее событие: он даже «совсем позабыл о вечере накануне». Судя по всему, Бильбо, довольный и умиротворенный, охотно возвращается к прежней сонной бэггинсовской жизни; к тому времени, как, вымыв посуду, он «собирался сесть и уютненько позавтракать второй раз у открытого окна в столовой», читателю кажется, будто равновесие бэггинсовского мира полностью восстановлено.

Но приключение снова вторгается в его жизнь. Внезапное появление Гэндальфа, возможно, не так неожиданно, как нежданные гости накануне вечером, но оно сотрясает основы жизни Бильбо еще сильнее. Через пять минут после появления Гэндальфа хоббит уже выбегает из дому, не успев толком собраться в путешествие, не захватив даже трубку и носовые платки. Самый важный шаг в своей жизни – решение в самом деле покинуть дом, уютный и привычный мир, и отправиться неведомо куда – Бильбо предпринимает, едва ли осознавая свой поступок. Рассказчик поясняет: «Бильбо потом никак не мог вспомнить, каким образом очутился» за порогом и как побежал по улице за околицу, – не мог вспомнить до конца своих дней. В конечном итоге Бильбо вовлекается в приключение так стремительно, что ни туковская, ни бэггинсовская порода не успевают высказать свое мнение.

Поскольку, в сущности, Бильбо так и не принимал сознательного решения покинуть дом, его душевное состояние крайне неопределенно, он убегает в смешанных чувствах. Чтобы он сделал такой выбор – перешагнуть порог и покинуть Бэг-Энд, хладнокровно, не в горячке, – туковская порода в нем должна была бы возобладать гораздо сильнее, чем описано в первой главе. Может, слушая гномов, он и ощутил, как в нем «проснулось что-то туковское», но мы видели, как быстро его решимость испарилась наутро. Однако внезапное вмешательство Гэндальфа, который буквально выставил Бильбо за порог, не дало противоположным началам в Бильбо перевесить одно другое – ни туковская, ни бэггинсовская порода не успели победить. Бильбо не успел собраться в путешествие ни физически, ни морально: он не собрал поклажу и не готов душевно; и в итоге он пускается в путь, сам не понимая, хочет он того или нет.

Бильбо не успевает захватить с собой даже плаща, и ему приходится одолжить плащ и капюшон у Двалина, у которого оказались с собой запасные. Дорожная одежда с чужого плеча была «ему велика, выглядел он довольно нелепо», замечает рассказчик. Образ Бильбо в мешковатом гномьем одеянии прекрасно отражает душевное состояние героя в начале путешествия. Он путешествует – и буквально, и фигурально – в одежке с чужого плеча; его облик и наряд нелеп, лишен благопристойности и не по размеру ему. Рассказчик это подчеркивает, вспоминая очень и очень предсказуемую и почтенную семью Бильбо: «Боюсь и вообразить, что подумал бы при виде Бильбо его отец Банго». Но Бильбо предстает перед нами не только как начинающий и пока еще неопытный путешественник. Он радуется, что своим видом выделяется в этом странном отряде: «Бильбо утешался единственно тем, что его нельзя принять за гнома, так как у него нет бороды». Бильбо разрывается между проявлениям туковской и бэггинсовской породы, он одновременно и пытается вписаться в гномий отряд, и радуется, что не вписывается.

Бильбо вступил на своего рода ничейную, нейтральную территорию, неудобное место, где обоим его началам, туковскому и бэггинсовскому, не по себе, они недовольны. Он стремительно теряет уважение хоббитов-соседей (или потерял бы, если бы они его увидели), но в то же время еще не успел завоевать уважение гномов. Торин пишет Бильбо, что гномы будут ожидать его «почтенную особу» в харчевне «Зеленый Дракон», но, судя по всему, это неприкрытый сарказм со стороны гнома. Торин явно совсем не уважает Бильбо, и это читателю заметно по ехидному замечанию гнома накануне вечером, произнесенному «с преувеличенной вежливостью»: «Может быть, наш многоопытный взломщик выскажет какие-нибудь ценные мысли или предложения?» Ирония, которую Торин вкладывает в эпитет «почтенный» в своей записке, очень заметна, особенно с учетом того, насколько важно понятие почтенности для фамильной репутации Бэггинсов. Ясно, что уважение гномов и уважение соседей-хоббитов взаимно исключают друг друга, и Бильбо очутился в промежуточном, пограничном состоянии, поскольку сейчас лишен и того, и другого.

Обстановка, в которой начинается путешествие, описание местности и погоды, также отражает душевное состояние Бильбо: внешнее соответствует внутреннему. Поначалу отряд проезжает владения хоббитов – «просторный добропорядочный край с отличными дорогами, населенный почтенным народом». Пугающий и опасный поход, полный смертельных опасностей, на поверку поначалу оказывается приятной конной прогулкой по красивой местности. Это та самая разновидность путешествий, которая Бильбо нравится: «…он все-таки понемногу стал входить в вкус такой жизни и подумывал, что приключения – это не так уж и плохо». Гэндальф даже прихватил позабытые Бильбо трубку и носовые платки. Однако чувство Бильбо не означает, что туковская порода заиграла в нем по-настоящему, в полную силу; хоббит убежден, будто теперь ему нравятся приключения, просто потому, что пока еще никаких приключений не пережил. На этом первом этапе Бильбо во власти тех же заблуждений, которые уже завладевали им, когда он слушал песню гномов и воображал безопасное, спокойное, чистенькое путешествие, больше похожее на славную долгую прогулку.

Однако вскоре отряд добирается до местности, где «жители говорили на незнакомом языке и пели песни, каких Бильбо раньше не слыхивал».

Даже это относительно небольшое проявление новизны, чего-то чуждого и неведомого, оказывается мимолетным, и вскоре отряд прибывает «в Пустынную Страну, где уже не попадалось ни жителей, ни трактиров, а дороги становились все хуже да хуже». В этой главе Бильбо и правда оказывается одинок, словно странник в пустыне. Уютный бэггинсовский мир остается позади, но в то же время Бильбо отделен от спутников, он одинок, его принадлежность к гномьему отряду формальна, он не вписывается в ряды спутников.

В сложившейся ситуации у Бильбо срабатывает психологическая защита – он мысленно возвращается в Бэг-Энд, душа его рвется домой: «Как бы мне хотелось очутиться сейчас у себя дома, в моей славной норке, у очага, и чтобы чайник начинал петь!» Разумеется, это желание рефреном будет повторяться на протяжении всей книги, и рассказчик предупреждает нас: «Еще не раз потом ему пришлось мечтать об этом!» Конкретные образы кресла у очага и закипающего чайника – красноречивые и зримые символы прежнего бэггинсовского мира: безопасного, уютного, обжитого и цивилизованного. Бильбо еще не раз будет воскрешать их перед собой, когда ему плохо – от страха, от усталости, от потрясения. Первый случай, когда внешние обстоятельства заставят его мысленно перенестись домой и заскучать об очаге и чайнике, связан даже не с испугом и не с опасностью, а с обычными житейскими неудобствами. Отряд располагается на ночлег в Пустынной Стране, и все идет наперекосяк: гномам никак не разжечь костер, пони, нагруженный тюками с провизией, падает в реку, и запас съестного из-за этого мгновенно уменьшается, а пополнить его негде. Эту картину злоключений рассказчик завершает, упомянув, как назойливо капает дождь с вершин деревьев, под которыми укрылись путники: «кап, кап». Эти неудобства покажутся сущими пустяками в сравнении с опасностями, с которыми Бильбо столкнется позже, но сейчас их, этих неудобств, более чем достаточно, чтобы Бильбо горько пожалел о своем туковском авантюрном порыве и затосковал об уюте бэггинсовского привычного житья.

Толкин не случайно заставляет Бильбо в ходе путешествия миновать Пустынную Страну: это один из этапов преображения персонажа, и автор показывает нам его на всех стадиях преображения, в том числе и в пограничном состоянии – на границе между двумя мирами. За счет этого приема Толкину удается показать происходящее одновременно с двух точек зрения, под двумя разными углами. Мы, читатели, получаем возможность разделить с Бильбо его изумление (а также страх и тревогу), которые он то и дело испытывает, когда перед ним разворачиваются все новые и неведомые края. Но в то же время Толкину не приходится просить нас исследовать этот неведомый новый мир вслепую: мы смотрим на него глазами главного героя. Поскольку нашим представителем в повествовании служит именно Бильбо, мы постоянно разделяем его приземленное, реалистичное восприятие фантастического мира.

Взломщик Бильбо. Начало

В первой главе Толкин обращает наше внимание на то, что Бильбо представляют взломщиком. Как вы помните, Гэндальф горячо заверяет гномов: «Если я сказал, что он Взломщик, – значит, он взломщик или будет взломщиком, когда понадобится». Во второй главе гномы, как может показаться, поверили Гэндальфу на слово, по крайней мере временно. Да, Торин явно язвит, когда в своей записке обращается к мистеру Бэггинсу: «Взломщик Бильбо», но спор гномов, который происходит под мокрыми деревьями неподалеку от стойбища троллей, показывает, что гномы по меньшей мере готовы назначить Бильбо взломщиком и вором и поверить Гэндальфу. Поначалу они хотят отправить на разведку Гэндальфа, но, поскольку волшебник исчез, выбирают Бильбо: «В конце концов, с нами Взломщик». Как ни нелепо, а в отсутствие Гэндальфа Бильбо становится единственным «профессиональным» авантюристом в отряде.

Согласившись сходить на разведку к тролльему костру, Бильбо тем самым впервые по-настоящему принимает звание и роль Взломщика и начинает действовать в этом качестве. Однако рассказчик исподволь дает нам понять: то, что это звание отражает реальное положение дел, весьма сомнительно. Когда гномы наконец говорят: «Теперь очередь за Взломщиком», рассказчик добавляет: «…сказали они, подразумевая Бильбо», как будто читатель без этого не знает в точности, кого подразумевают гномы. Но как только Бильбо приступает к делу в качестве взломщика, мы тут же узнаем кое-что очень интересное. Возможно, когда Бильбо стоял на пороге своей норки в Бэг-Энде, он больше смахивал на бакалейщика, чем на взломщика, но теперь выясняется, что он и правда наделен способностями, которые делают из него отменного вора. Оказывается, Бильбо умеет передвигаться так тихо, что «даже осторожный хорек ничего бы не услышал». Правда, первое профессиональное задание Бильбо заканчивается не совсем так, как он задумал, но не забудем, что Бильбо все же удалось обчистить карман тролля Вильяма. Нельзя же винить Бильбо, что он не предусмотрел коварства заколдованного кошелька, который завопил, как только его тронул чужой, и выдал вора.

Во «Властелине колец» Фродо с легкой ностальгией вспомнит встречу Бильбо с троллями, сочтя ее моментом, с которого «началось, собственно, Приключение». Если почитать, как эта встреча разворачивается на страницах «Хоббита», то понятно, что ностальгия здесь напрасна и восхвалять Бильбо не за что: удачным это приключение не назовешь. Напомним, что задачей Бильбо было просто прокрасться к костру, который гномы видят сквозь чащу, и проверить, все ли безопасно. Когда Бильбо, приблизившись к костру, обнаруживает, что вокруг расселись три недовольных тролля, становится ясно, что о безопасности и речи нет, и ему следовало бы тихонько прокрасться обратно к спутникам и сообщить, что соваться к костру рискованно. Но, вместо этого, Бильбо идет на совершенно неоправданный и ненужный риск, из-за которого в итоге в лапы чудовищам попадает весь отряд и тролли едва не съедают гномов с хоббитом. Как замечает Бомбур: «Нашел время лазать по карманам, когда главное для нас – найти огонь и пищу». Если взглянуть на ситуацию трезво, в этом маленьком предприятии Бильбо совершенно не увенчал себя лаврами.

Главное в этом приключении для Бильбо – сознательное решение принять роль взломщика, которую назначил ему Гэндальф, и попробовать выступить в этом новом качестве. Это решение может показаться читателю неожиданным. В конце концов, даже решения покинуть дом и пуститься в опасное путешествие Бильбо и то толком не принимал, и вспомните – не Бильбо ли хлопнулся в обморок на коврик и испуганно заверещал, когда ему едва померещилась опасность? А теперь хоббит не только соглашается пойти на разведку навстречу неведомой опасности в темную и зловещую лесную чащу, но и решает сделать гораздо больше того, что от него требовалось, пойти на еще больший риск. Прокрасться обратно к гномам, увидев, что у костра сидят и перебраниваются трое голодных троллей, было бы не только самым разумным решением, но и точным выполнением задания. Но Бильбо обнаруживает, что «он как-то не мог просто взять и вернуться к Торину и К° с пустыми руками». Что движет им? Желание подтвердить рекомендацию Гэндальфа, показать, что он, Бильбо, соответствует похвальным отзывам волшебника, – и, быть может, желание заслужить уважение новых товарищей. Когда Бильбо сует руку в карман тролля Вильяма, совершая первую в жизни «кражу со взломом», то говорит себе: «Лиха беда – начало!» – и на краткий миг испытывает гордость и удовлетворение. Хотя продолжилось приключение неудачно, но тем не менее это и правда официальное начало карьеры Бильбо как взломщика и авантюриста.

Гномы. Если никого не уважаешь, и тебя никто не уважает

Во второй главе есть два ключевых момента, которые позволяют нам поглубже заглянуть в характеры гномов. Первый – это записка, которую Торин оставляет Бильбо на каминной полке утром после посещения нежданных гостей. Записка носит подчеркнуто вежливый и деловой характер, в ней упоминаются «оплата при вручении искомого размером до, но не превышая четырнадцатой части общего дохода (буде таковой случится)» и «возмещение путевых издержек» и «похоронные издержки». Собственно, нельзя не заметить, что Торин откровенно потешается, пародируя строгий стиль деловых договоров – порой до такой степени, что текст превращается в бессмыслицу. Так, Торин заявляет, что условия контракта – «оплата при вручении», что звучит вполне осмысленно, но только если не задумываться. Что именно Торин сулит вручить? Чего именно он ожидает от Бильбо по условиям договора? Что Бильбо доставит гномам все сокровища – маленькими порциями, какими их способен перетащить хоббит? Это непомерные требования!

Я считаю, что подчеркнуто официальный стиль письма – шутка Торина в адрес Бильбо. Вспомним, что в первой главе Торина раздражал «деловой вид», который напустил на себя хоббит, требовавший «услышать все подробно и по порядку», причем требовал он и подробностей насчет «степени риска», «непредвиденных расходов», «вознаграждения» и «прочая и прочая». Впору подумать, что Торин в своем письме подхватывает нелепо-официальный тон Бильбо, нарочно вышучивая манеру хоббита и ставя Бильбо в глупое положение.

Кроме того, Торин, судя по всему, мягко подсмеивается над трусостью, которую Бильбо проявил накануне, когда рухнул в обморок, испугавшись намека Торина, что, мол, назад из путешествия вернутся не все. Торин издевательски предлагает возместить Бильбо похоронные расходы, «если меры не приняты покойным заранее». Эти возможные меры, как догадывается читатель, например, таковы: если Бильбо устроит так, что его тело рухнет в пропасть, или его унесет река, или, еще того похлеще, его растерзают в клочки дикие звери, или, наконец, слопает дракон. Торин пишет об опасностях предстоящего путешествия вычурно, чрезмерно официально, обиняками, явно поддразнивая хоббита за вчерашний обморок и за то, что Бильбо, когда его уличили в трусости, пристыженно прикрыл свой испуг официальным тоном.

Несмотря на то что нового спутника и наемного взломщика явно презирает по меньшей мере сам Торин, когда хоббит попадает в передрягу, гномы не бросают Бильбо в беде. Когда Бильбо, отправленный в разведку к чужому костру, не возвращается из чащи леса, гномы спешат ему на выручку, прежде чем он успевает подать сигнал опасности, заухав филином или крикнув сычом, как велел ему Торин. Казалось бы, Торин так откровенно презирает Бильбо, что утрата столь безнадежного спутника и неумехи-взломщика – невелика потеря. Но, увидев, что Бильбо попался в лапы троллям, Торин и его товарищи подвергают себя смертельной опасности, лишь бы спасти хоббита. Так что Торин, хотя и сомневается в Бильбо и относится к нему свысока, держит слово, соблюдает условия договора и не бросает товарища в беде.

Еще один интересный аспект поведения гномов в этой главе – то, насколько бесплодны оказываются их попытки выручить Бильбо. Гномы проявляют благородство, но в то же время неумение действовать. Когда компания гномов появляется в Бэг-Энде, в жизнь Бильбо вторгается непредсказуемый и рискованный мир приключений; гномы, по сути, ассоциируются с необузданной стихией приключений. Однако, несмотря на это, мы видим, что сами гномы – вовсе не опытные и закаленные путешественники. Пусть они и посмеиваются над Бильбо, говоря, что нехватка носовых платков – самое малое из лишений, которое ждет его в ходе путешествия, но, когда отряд выступает в путь, насчет скудости провизии и нехватки горячей пищи гномы ворчат не меньше, чем хоббит.

Но и это еще не все. Наши бравые гномы-кузнецы, судя по всему, отправились в опасное путешествие совершенно безоружными. Эта подробность может показаться необъяснимой, но гномы или вообще не взяли в поход оружия, или не додумались прихватить его с собой, когда двинулись к костру проверить, что случилось с Бильбо, – к чужому костру в чаще леса, в темноте, откуда уже не вернулся один из отряда. Оружие не упоминается: заметим, что, по словам рассказчика, Торин вынужден сражаться с троллями горящей веткой, которую подбирает с земли. Любой из этих вариантов (гномы не взяли оружия в поход или не захватили его в разведку) свидетельствует, что они не очень-то предусмотрительны и неважно планируют свои действия, так что Бильбо, со своей стороны, тоже попал в компанию недотеп, а не в отряд испытанных путешественников. Наивность гномов просто поразительна. Завидев вдалеке костер троллей, они решают подобраться поближе и хорошенько все разведать, считая – мол, что угодно лучше, чем «скудный ужин и еще более скудный завтрак» и ночлег в мокрой одежде. Надо полагать, что, когда тролли изловили гномов и связали, у гномов было как раз вдоволь времени, чтобы обдумать логические просчеты своего решения, – пока их не поджарили и не съели. Хотя Торин и невысокого мнения о Бильбо, но гномы и сами хороши: они, судя по всему, ненамного лучше подготовлены к походу по диким краям, чем их новый спутник-взломщик.

Тролли. Кошмары в стиле кокни

Гномы довольно-таки нелепы в качестве отважных героев. Но и тролли – карикатура и пародия на негодяев. Троица троллей прежде всего комические персонажи, которые явно обрисованы так, чтобы рассмешить читателя. У них простонародные имена работяг, разговаривают они, как кокни, то есть на вульгарном наречии лондонского простонародья («я так кумекаю», «снова-здорова», «нате, лопайте», «заморыш»), и хлещут пиво из кружек. Поссорившись, они катаются по земле и тузят и тыкают друг друга палками, будто школьники. Тролли осыпают друг друга глупой бранью наподобие «тупая башка» и «хам», а рассказчик заверяет нас (и это моя любимая фраза в книге), что тролли обзывали друг друга «всякими, надо сказать, весьма подходящими именами». Тролли – по-настоящему смешные персонажи.

Однако нельзя упускать из виду, что у образов троллей есть и серьезная сторона. Об обычаях и нравах троллей мы узнаем нечто по-настоящему пугающее. Тролли «произошли из горной породы», и их связь с тьмой настолько тесна, что первый же луч солнца убивает их. Тролли – ожившие камни, чья жизненная сила питается тьмой; они – жестокие и сильные чудовища, которые обожают убивать. Может, они описаны и смешно, но внушают страх; даже эльфы избегают этих мест, опасаясь троллей.

В первой главе мы уже видели, как Толкин подавал величественное и пугающее в комическом, веселом ключе, показывая все мрачное так, чтобы не слишком подавить или напугать читателя. Описание троллей – самый яркий и блестящий образец применения этой писательской стратегии.

Мы узнаём о них много страшного и отвратительного, о том, какой ужас они наводят на здешние места, – но узнаём лишь в конце эпизода, уже после того, как появляется Гэндальф и окаменевшие тролли больше не представляют угрозы для гномов и хоббита. Когда Толкин впервые вводит троллей в текст, он выстраивает сцену очень продуманно и искусно. Описывая, что видит Бильбо, который отправился на разведку к неведомо чьему костру в чаще, рассказчик не сразу сообщает нам, что хоббит увидел троих троллей. Если бы сказано было только это, наше испуганное воображение опередило бы рассказ и отпугнуло нас от этой сцены. Но рассказчик действует иначе. Он не начинает описание собственно с троллей. Сначала он рисует сценку с троллями в мирных, даже по-своему уютных тонах. Мы видим «огромный костер, сложенный из буковых бревен», куски баранины, которые поджариваются «на длинных деревянных вертелах», «бочонок с чем-то вкусным» (пивом); упоминается «дивный аппетитный аромат». И, только нарисовав эту уютную картинку, рассказчик сообщает нам, что «трое огромных великанов» – «тролли. Тут не могло быть никаких сомнений!». Рассказчик не подталкивает наше воображение к тому, чтобы представить себе ужасных троллей, пока не нарисует для них относительно умиротворяющий фон.

Толкин мастерски выписал и сам разговор троллей. Содержание их беседы, если отвлечься от формы, просто кошмарно: тролли истосковались по вкусу человечины, а один из них буднично упоминает: «С той поры как мы спустились с гор, вы с Бертом полторы деревни умяли, не меньше». Конечно, тролль вполне может преувеличивать, но он точно это не придумал, и мы верим, что сказанное – правда. Толкин смягчает эти отвратительные подробности, привлекая внимание читателя не только к содержанию тролльей беседы, но и к их манере разговаривать. Рассказчик осуждает троллей, но не их кровожадность, а убогую, безграмотную и грубую речь: Бильбо догадался, что это тролли «по их разговору, который был совсем, совсем непохож на великосветский!». Сразу же после фразы про «полторы деревни» тролль Вильям отхватывает большой кусок баранины и утирает губы рукавом, и тут рассказчик замечает: «Да, боюсь, что тролли всегда ведут себя так некультурно, даже те, у которых по одной голове». Комический эффект – в самой неясности относительно того, о чем именно в поведении троллей сожалеет рассказчик – о том ли, что они изничтожили столько людей, или о плохих застольных манерах троллей. Таким образом, Толкину удается сообщить читателю о жестокости и кровожадности троллей, но он слегка смягчает и разбавляет пугающий образ, подчеркнув неотесанность и скверные манеры троллей.

Не случайно и другое. Когда Бильбо и его спутники сталкиваются с троллями лицом к лицу, то схватка, пленение и напряженное ожидание развязки – то есть самые напряженные сцены – написаны так, что они одновременно и очень забавны. В частности, посмотрим на троллей, которые разглагольствуют о том, как вот-вот съедят связанного Бильбо и гномов. Если бы рассказчик просто описал, что Бильбо попался в плен на съедение троллей, читатель ужаснулся бы, но рассказчик сразу же начинает добавлять кулинарные подробности – тролли бурно обсуждают, как лучше приготовить добычу. Тролль, который прикидывает, сколько мяса получится с хоббита, после того как его освежуют и разделают (рассуждает он словно домовитая хозяйка у прилавка мясника), – совсем не страшен. Сколько бы раз я ни перечитывал «Хоббита», меня неизменно смешит реплика тролля Берта: «Может, поискать – тут еще такие найдутся? Пирог бы состряпали». Кажется, даже сам Бильбо в своем бедственном положении способен оценить комизм ситуации и не теряет чувства юмора: тролль держит его на весу за волосы, а Бильбо, запинаясь, каламбурит: «…любезные господа, не готовьте из меня ничего! Я сам хорошо готовлю, я лучше готовлю, чем готовлюсь, вы понимаете, что я хочу сказать? Я вам сготовлю превосходный завтрак, если вы меня не приготовите на ужин». Несмотря на угрозу мучительной смерти, Бильбо подстраивается к общему тону троллей.

Точно так же построена и сцена пленения гномов. Тролли ловят их, распихивают по мешкам – и затем гномам приходится выслушивать бурный спор троллей о том, как их лучше приготовить. Сама идея такой обстоятельной дискуссии между тремя троллями уже комична; читатель вряд ли ожидал столь страстной увлеченности кулинарией от троллей-людоедов, в азарте позабывших о том, чего им следовало бояться больше всего, а именно о рассвете.

Возможно, название «Баранье жаркое» покажется читателю не вполне подходящим для этой главы; по сути, эта глава – самая странная во всей книге. Ведь ясно, что сама баранина играет в событиях данной главы крошечную, ничтожную роль. Однако обратим внимание на то, как выбранное заглавие предвосхищает общий подход Толкина к стилистике, в которой он изображает троллей. Главная тема этой главы – именно еда. Вынеся в название главы баранину, которую тролли жарят на палках, Толкин заостряет читательское внимание на том, как тролли добывают и готовят себе ужин. Они уписывают баранину, мечтая о человечине, но согласны и на жареного гнома. Толкин мог бы назвать главу «Жареный гном и пирог с хоббитятиной», но это слишком пугало бы и отталкивало. В названии, как и в тексте самой главы, угроза упомянута, но приглушенно, завуалированно.

Толкин лишает весь эпизод с троллями ужаса, но мы не должны упускать из виду то, как посредством комических штрихов он доносит до читателя нечто серьезное. Тролли побеждены и уничтожены не врагами. Их обманывает Гэндальф – но все-таки окончательное поражение троллям наносит не он. Тролли становятся жертвами собственной жадности и склочности; Гэндальфу достаточно подхлестнуть эти тролльи качества, подлить масла в огонь, и затем тролли губят себя сами. Короче говоря, троллей убивает их собственное зло. Этот принцип – основополагающий, ключевой во всех произведениях Толкина, и его примеры читатель найдет в любой его книге. Принцип «зло уничтожает себя само» позже сработает применительно к дракону Смогу, а еще позже станет причиной поражения Саурона, Голлума и Сарумана во «Властелине колец».

3. Смешное и возвышенное. Передышка

Эльфы. Долина веселья

Переходя от главы «Баранье жаркое» с ее балаганными троллями к главе «Передышка» и эльфам Ривенделла, читатели рассчитывают перейти от смешного к возвышенному. Если вы ожидали именно такого перехода, то быстро разочаруетесь. Первый раз на страницах «Хоббита» эльфы предстают перед нами, распевая неожиданную для нас песенку, где полно строчек вроде «тра-та-та-та» и «ха-ха!». Особенно странным и непонятным такое изображение Ривенделла и эльфов покажется читателям, уже знакомым с «Властелином колец», но даже те, кто начал читать Толкина с «Хоббита», тоже наверняка удивятся подобному легкомыслию эльфов.

Может показаться, будто у эльфов, какими они появляются в «Хоббите», вообще нет чувства собственного достоинства. Они «хохотали и мололи порядочную чепуху», мелькая среди деревьев (автор не указывает в точности, сидят ли эльфы на деревьях или просто выглядывают из-за них), а их манера разговаривать ребячлива. Эльфы поддразнивают раздраженных гномов, вышучивая за длинные бороды, а Бильбо – за полноту. В конце концов Гэндальф одергивает без меры расшалившихся эльфов, словно они шумная компания первоклашек, не знающих удержу: «Тише, тише, Добрый Народ!.. И долины имеют уши, а некоторые эльфы – чересчур длинные языки». В целом эльфы производят такое же нелепое впечатление, как и тролли.

Поневоле задаешься вопросом: зачем Толкину понадобилось изображать эльфов – впервые вводить их в текст – в таком виде? Смысл приема, который он применил с троллями, вполне ясен: смягчить и разбавить пугающие образы юмором и легкомысленными шутками. Но зачем показывать эльфов такими развязными болтунами? Можно подумать, Толкин нарочно прилагает усилия, чтобы читатель не воспринял эльфов всерьез. Однако, предупреждает рассказчик, не стоит скоропалительно отмахиваться от них и сбрасывать их со счетов. Он сообщает: «Даже такие рассудительные гномы, как Торин и его друзья, считают эльфов глупыми», но тут же оговаривается: «…а считать эльфов глупыми – как раз и есть самая настоящая глупость».

Чтобы разобраться в эльфах, нам нужно проанализировать их образ точно так же, как мы уже анализировали образ гномов в первой главе. Обратим внимание на песенку эльфов и посмотрим, что она нам сообщает о них. Такой метод особенно важен потому, что именно песенка мешает большинству читателей воспринимать эльфов Ривенделла всерьез. Рассказчик полностью предвидит это, называя их песенку «несуразной» и затем обращаясь к читателю: «Какие-то существа… мололи порядочную чепуху. Но их это не смущало, и если бы вы им сказали об этом, они бы рассмеялись пуще прежнего». Однако, если мы хотим разобраться, кто такие эльфы, нужно проанализировать их песенку непредвзято, не обращая внимания на слова рассказчика.

Песенка эльфов кажется бессвязной, обрывочной и незатейливой. Песня гномов, особенно вторая ее половина, последовательно и связно излагает историю захвата и разрушения Одинокой Горы, а песенка эльфов, в отличие от нее, представляет собой набор разрозненных куплетов – вопросов и ответов, очень простеньких, обильно сдобренных припевами-междометиями.

Первый куплет – наглядная тому иллюстрация.

O! What are you doing,

And where are you going?

Your ponies need shoeing!

The river is fl owing!

O! tra-la-la-lally

here down in the valley!

Эй! Что вы делаете? / И куда вы путь держите? / Ваших пони надо перековать! / У реки бурный поток! / Эй, тра-ля-ля! / Здесь, у нас в долине!

Строфа начинается с двух вопросов, вполне обычных зачинов для разговора: появившихся незнакомцев спрашивают, что они делают и куда направляются. Возможно, пропеть, а не произнести такие вопросы – это и впрямь не совсем обычно, но на такую небольшую странность можно не обращать внимания. Однако, читая текст песни дальше, мы обнаружим, что эльфы уже отлично знают ответы на эти вопросы. Их крайне непочтительные замечания и насмешки показывают, что им известно, кто пожаловал в Ривенделл: «Вот так потеха! Вы только поглядите! Хоббит Бильбо верхом на пони! Какая прелесть!» А реплика эльфов насчет полноты Бильбо и сопряженных с ней сложностей доказывает, что эльфы знают о затее гномов, их походе, вплоть до секретной карты и ключа: «Следите, чтобы Бильбо не съел все кексы! Такой толстяк не пролезет в замочную скважину!» (Потому-то Гэндальф и одергивает болтунов-эльфов.) Бильбо дивится, что эльфы, похоже, знают о нем все-превсе: они «…знали, как его зовут и кто он такой, хотя он их никогда раньше не видел». Но в таком случае зачем они задают в своей песенке бесцельные вопросы?

Вернемся к первой строфе. Вслед за ненужными вопросами эльфы делают два очень занятных замечания: они говорят путникам, что «ваших пони надо перековать» и что «река течет бурным потоком». Зачем эльфы указывают на эти обстоятельства? Насмехаются ли они над Бильбо и его спутниками, измотанными долгой дорогой? Может быть, бурная река – это поток новостей, ожидающих путников? По моей версии, Бильбо и сам это подметил. Эти две строчки столь же неуместны, как и первые вопросы.

А что означают последние две строки куплета? «Здесь, у нас в долине!» – это как будто завершение некой мысли, но какой? Что находится «здесь, в долине»? Синтаксис строчек странным образом предполагает, что «тра-та-та», которое поначалу звучало как простая ритмическая бессмыслица, на самом деле заменяет какое-то слово (и подлежащее, и сказуемое в предложении) и означает нечто, некое «тра-та-та», которое происходит или находится в долине, но это «тра-та-та» непонятно простым смертным, а лишь эльфам.

Второй и третий куплеты песни построены по такому же принципу:

O! What are you seeking,

And where are you making?

The faggots are reeking,

The bannocks are baking!

O! tril-lil-lil-lolly

the valley is jolly,

ha! ha!

Эй! Что вы ищете / и куда вы направляетесь? / Дымится хворост, / пекутся лепешки! / Эй! Тра-ля-ля-ля! / В долине весело, / ха-ха!

O! Where are you going

With beards all a-wagging?

No knowing, no knowing

What brings Mister Baggins,

And Balin and Dwalin

down into the valley

in June

ha! ha!

Эй! Куда это вы идете, / тряся бородами? / Неизвестно, неизвестно, / что ведет мистера Бэггинса / и Балина с Двалином / вниз, в долину, / в июне, / ха-ха!

В них содержатся еще более очевидные замечания, например: «faggots are reeking» (Эй, глядите: вон там дымится горящий хворост!) и «bannocks are baking» (Ух ты! Вон там пекутся лепешки!). Следует и длинная череда ненужных вопросов, ответы на которые эльфам уже известны. Эльфы, как мы уже убедились, знают, что ищут гномы и что они делают. Единственная причина этих вопросов напрашивается сама собой: эльфы хотят подразнить гномов и Бильбо, сообщая, что им уже известна цель гномьего похода. Это желание – посмеяться над гномами и хоббитом – явственно выражено в следующих строчках: «No knowing, no knowing / What brings Mr. Baggins / And Balin and Dwalin / down into the valley» («Неизвестно, неизвестно, / Что ведет мистера Бэггинса / И Балина с Двалином / В эту долину»). На самом деле эльфам это прекрасно известно, в подробностях, и они явно получают удовольствие, намекая путникам на свою осведомленность. Эльфы завершают свою песенку совсем уж невежливо или, по меньшей мере, бестактно и бесчувственно:

To fly would be folly,

To stay would be jolly

And listen and hark

Till the end of the dark

to our tune

ha! ha!

Глупо было бы торопиться дальше, / весело было бы остаться / и слушать и внимать / до самого рассвета / нашим песням. / Ха-ха!

Напомним, гномы и Бильбо только что проделали утомительный путь по опасным краям. Недавно их чуть не убили тролли, а до этого отряд Торина растерял почти все запасы провизии. Эльфы, которые встречают путников на подходе к «Последнему Домашнему Приюту», вместо того чтобы поскорее накормить их и предоставить им отдых, предлагают бодрствовать среди деревьев и веселиться всю ночь напролет, слушая пение эльфов до самого утра. Не забудем: об этом эльфы упоминают в том же куплете, где говорится, что день еще только клонится к вечеру, поэтому предположительно эльфы призывают усталых путников присоединиться к ним, чтобы «тра-та-та-та» девять часов кряду. Они даже сравнивают вероятный (очень и очень вероятный) отказ от их странноватого предложения с бегством: мол, если гномы сбегут, то есть откажутся веселиться до утра, это будет с их стороны глупость или даже трусость и малодушие.

С учетом всех этих выводов, при внимательном рассмотрении песня эльфов все равно остается такой же чепухой и бессмыслицей, какой казалась и на первый взгляд. Да что там, она кажется еще бессмысленнее, а ее исполнители – еще бестактнее и насмешливее. Если после первого прочтения песни эльфы кажутся читателю неумными, то после второго легко подумать, будто они совершенно рехнулись.

Спору нет, эльфы ведут себя необъяснимо и чудаковато, но даже теперь, после второго прочтения песенки, я обращаю ваше внимание на три подсказки, которые дает читателю Толкин, чтобы мы не заблуждались и не считали эльфов дураками и простаками. Первая подсказка – это строчка, которую я уже упоминал: рассказчик в скобках предупреждает нас, что считать эльфов глупцами и есть настоящая глупость. Вторая подсказка – реакция Бильбо на вроде бы нелепое приглашение эльфов после долгого и трудного пути провести всю ночь без сна, слушая песни эльфов. Рассказчик отмечает: «Как ни устал Бильбо, он с удовольствием задержался бы в лесу. Пение эльфов июньской ночью под звездным небом стоит послушать, если вам нравятся такие вещи». Интересно, что не кто-нибудь, а именно Бильбо Бэггинс, измученный и голодный, готов отложить на потом ужин и ночлег, лишь бы послушать пение эльфов. Может быть, слова в их песенке и дурацкие, но, похоже, в ней, судя по реакции Бильбо, есть еще кое-что, более важное и действенное, чем слова. Третья подсказка – то, как рассказчик описывает отношение Бильбо к эльфам как таковым: Бильбо «любил эльфов, хотя редко встречал их; но и немножко их боялся тоже». Бильбо не знаком с эльфами близко, но они одновременно и нравятся ему, и пугают – смесь противоречивых чувств, которая свидетельствует об их непонятности и чужеродности, но в то же время намекает: в них есть нечто более возвышенное и великое, что-то, о чем Бильбо лишь смутно догадывается.

Я предлагаю вам остановиться и присмотреться к песенке эльфов еще раз, учитывая три подсказки Толкина. Обратим внимание: эльфы не ограничиваются одной несуразной песенкой; поют они почти что все время. Они поют, когда появляются гномы и Бильбо. Затем они поют, когда отряд переходит реку. Эльфы собираются посвятить пению всю ночь напролет, и, когда отряд Торина, отдохнув, пускается в дальнейший путь, эльфы по-прежнему поют – они так и не умолкали. Кроме того, заметим, что эльфы еще и смеются так же много и часто, как и поют. Они шутят с гномами и Бильбо, поддразнивая тех и посмеиваясь над ними. Но эльфы – не просто язвительные досужие зубоскалы; они смеются практически все время и надо всем. И сами эльфы, и их песни постоянно определяются эпитетом «merry» («веселый»), а первая их песенка описана так: «…среди деревьев неожиданно, как взрыв смеха, зазвучала песня». Частое повторение «ха-ха!», судя по всему, попытка письменно передать веселье, которого полна их песня. Эльфы исполнены веселья, и все их радует.

Если перечитать текст песенки в третий раз, она воспринимается несколько иначе. Несуразные и вроде бы бессмысленные слова похожи на смех, который переложили на музыку. Поддразнивания, ненужные вопросы – это затянувшаяся шутка, потому что эльфы и веселятся над нарочитой скрытностью гномов, и радуются своей осведомленности, тому, что знают гномью тайну. Самые характерные и интересные составляющие песенки – это, на мой взгляд, бессвязные и ненужные вопросы во всех куплетах. Распевая их, эльфы погружаются в стихию чистой радости, для них весь мир вокруг – источник счастья и повод для восторга. Все их восхищает: и речные волны, и запах горящих поленьев, и аромат пекущегося хлеба, и бороды гномов, и их пони, и то, как угасает дневной свет, переходя в сумерки. Беспрерывное пение эльфов, так же как и их постоянный смех, – не что иное, как выражение этого восторга, радости бытия, а чудаковатыми эльфы кажутся потому, что в своем веселье и радости не знают ни удержу, ни меры.

Если гномы считают эльфов глупыми, то, вероятнее всего, потому, что к собственному походу и к самим себе гномы относятся предельно серьезно. Вспомним, например, выспренный, пышный слог, которым Торин в первой главе говорит о запланированном походе. Он даже делает паузу, чтобы пояснить: «Настал торжественный миг». Эльфы же, как может показаться, ко всему на свете относятся несерьезно и, несомненно, покатились бы со смеху, если бы услышали важные речи Торина. Скрытность, важность и торжественная серьезность гномов по-своему так же восхитительны, как домоседство и упитанность хоббитов или плеск и журчание речных волн. Веселье эльфов вовсе не признак того, что они высокомерно вознеслись над миром и его обитателями и издеваются над ними. Скорее, у эльфов со всем на свете есть глубокая и таинственная связь, поэтому они на свой лад радуются всем проявлениям жизни, ее течению в целом.

Таким образом, я считаю, что в «нелепой» песенке ривенделлских эльфов Толкин старается хотя бы чуточку приоткрыть нам таинственный эльфийский взгляд на окружающее, позволяет взглянуть на мир глазами эльфов. Он даже перекладывает песню на ту интонацию и манеру речи, которая близка и понятна детям: смех, поддразнивания и остроты. Бильбо, который все это время был нашим представителем в волшебном мире, мире, в который мы вступили вместе с ним, тронут пением эльфов, он оценил его выше таких сугубо бэггинсовских радостей, как отдых, еда и питье, хотя изнемог от усталости и умирает с голоду. Эльфийский восторг бытия пересиливает эти простые радости – и, как мне кажется, Толкин здесь старается показать юной аудитории, что такой необычайный взгляд на жизнь существует, желает объяснить его понятно и наглядно, но не лишить таинственности. Это неимоверно сложная писательская задача, и, кажется, Толкин не вполне преуспел в ее решении – но цель его, как я считаю, была именно такова.

В самом начале этого эпизода есть короткая фраза, которая, по моему опыту, частенько озадачивает читателей «Хоббита», но, думаю, именно она и есть емкий символ всего, что происходит в этом эпизоде дальше. Когда долина Ривенделл еще только открывается перед Бильбо, он восклицает нечто удивительное: «„Хм-м, пахнет эльфами!“ – подумал Бильбо». Его замечание остается без пояснений, и нигде на страницах «Хоббита» нам не сообщают, чем пахнут эльфы [13] . Замечание необычное, странное, но оно привлекает внимание; судя по хмыканью Бильбо, запах эльфов – восхитительный аромат, и он трогает сердце Бильбо не меньше, чем их пение. А что происходит сразу после того, как Бильбо почуял аромат эльфов? Бильбо «…посмотрел вверх на звезды. Они мерцали ярким голубым светом». Аромат эльфов, судя по всему, заставил усталого и голодного Бильбо восхититься прекрасным и возвышенным, остро ощутить красоту, которую он бы иначе принял как нечто само собой разумеющееся. Слова Бильбо комичны, но в то же время они подчеркивают идею, которую трудно уловить, и намекают на переживание, с трудом поддающееся описанию, – совсем как пение эльфов.

Здесь, разумеется, нам открывается другая сторона эльфов: они – нечто гораздо большее, чем просто беспечные балагуры и веселые певуны, которые радуются всему сущему вокруг. Эльфы еще и древний народ с давней и трагической историей, и, если даже после эпизода с эльфийской песенкой над рекой у читателя останется впечатление, будто эльфы глупы и легкомысленны, Толкин вскоре развеет это заблуждение, приоткрыв кое-какие грани истории эльфов, которые опровергнут такое мнение. Мы узнаем, что «Хозяин дома Элронд был друг эльфов и предводитель тех людей, у которых в предках числились эльфы и открыватели Севера», он и его народ восходят «к героям удивительных историй, разыгравшихся на Севере еще на заре времен, героям войн с участием гоблинов, эльфов и первых людей» (перевод мой. – В. П. ). Рассказчик упоминает эти предания так, словно читатель с ними уже знаком, и если вы уже читали «Сильмариллион», то и в самом деле поймете, о чем тут речь. Но напомню, что «Хоббит» был опубликован в 1937 году, и даже когда в 1951 году вышло переработанное издание, предания, составившие «Сильмариллион», еще не увидели свет и читатель «Хоббита» никак не мог знать о них. Здесь нам лишь в самых общих чертах дают понять, что эльфы – казалось бы, легкомысленный народ – тесно связаны с битвами былых времен, с героическими легендами, в которых их предки сражались с чудовищными полчищами злых сил. Мы понимаем, что история эльфов печальна; единственный факт, который нам сообщают, – был некогда великий эльфийский город Гондолин, который много веков назад стерли с лица земли драконы и гоблины. Может, эльфы и «веселый народ», чьи песни и речи пересыпаны прибаутками, но нам дают понять, что эльфы связаны с таинственными и благородными «высшими эльфами Запада», и веселье эльфов особенно примечательно на фоне величия и печали их истории.

Главное действующее лицо среди эльфов – Элронд, владыка Ривенделла, и его Толкин рисует такими красками, что Элронда никак не примешь за пустоголового весельчака. В его портрете сошлось все самое прекрасное, что только свойственно разным народам: «Он был благороден и прекрасен лицом, как повелитель эльфов, могуч, как воин, мудр, как колдун, величествен, как король гномов, и добр, как нежаркое лето». Мы уже убедились, что эльфы наделены способностью радоваться каждой малости в окружающем мире. В образе Элронда нам показывают красоту, силу и мощь эльфов, более того – их властность и весомость в мире. Власть, которую Элронд имеет над порождениями зла, отражена в смелом заявлении: «Злу не было места в долине». К концу главы мы, возможно, понемногу начнем понимать смешанные чувства, которые Бильбо испытывает к эльфам, – приязнь, притяжение и некоторый страх. Эльфы жизнерадостны, гостеприимны, дружелюбны, открыты, они готовы принять гостей в компанию, чтобы те тоже поучаствовали в веселье. Но в то же время эльфы – древняя благородная раса, высокородная, наделенная таинственным могуществом и непререкаемым авторитетом. Поэтому первое впечатление, которое эльфы производят на читателя, когда только появляются в начале главы, вполне органично вписывается в их общий образ: они изначально кажутся необычными – и выясняется, что они действительно необычны по человеческим меркам, – однако было бы крайне глупо счесть их просто легкомысленными глупцами.

Натура Бильбо. И Тук, и Бэггинс

Пребывание Бильбо в Ривенделле превращается для него в нечто гораздо большее и важное, чем обыкновенная «передышка», о которой говорится в названии главы. В обществе эльфов, под их гостеприимным кровом, Бильбо впервые окунается в ту жизнь, которая устраивает оба сосуществующих в нем противоречивых начала – туковскую и бэггинсовскую породы. Ривенделл равно подходит и для сна, и для пиршеств, и для того, чтобы посидеть и подумать. Бэггинсовская порода не могла бы пожелать лучшего в смысле уюта, покоя, безопасности и неги. Но в то же время Ривенделл – идеальное место для тех, кто любит рассказывать и слушать истории, петь и слушать песни; и предания давнего, древнего, благородного прошлого в доме Элронда и его народа – не просто сказания, они продолжают жить: «Дом Элронда был само совершенство; там было хорошо всем – и тем, кто любит поесть и поспать, и тем, кто любит трудиться и кто любит слушать или рассказывать истории, петь или просто сидеть и думать, и тем, кому нравится все понемножку». В Ривенделле можно по-настоящему радоваться «всему понемножку», то есть всему тому, что на памяти Бильбо никогда не сосуществовало друг с другом в его жизни. В Бэг-Энде туковское начало в Бильбо дремало. В походе его бэггинсовское начало возмущалось и жаловалось на неудобства и тосковало по родному дому и уютному насиженному местечку у очага. В Ривенделле оба начала получили то, что хотели, и потому Ривенделл – место совершенное и гармоничное.

В Ривенделле Бильбо на краткий срок испытывает то душевное состояние, которое рождается от примирения в нем этих двух начал. Это образ жизни, в которой он может позволить себе завороженно слушать песни и легенды, восхитительные, трагические и увлекательные, мысленно уноситься в далекие края, но при этом оставаться в безопасности и уюте. Рассказчик подчеркивает, как доволен Бильбо, когда сообщает, что, пока Бильбо гостил у Элронда и эльфов, он ни разу не затосковал по Бэг-Энду: «Бильбо с радостью оставался бы там еще и еще, даже если бы мог без всяких хлопот по одному только желанию перенестись домой, в хоббичью норку». Бильбо осознает, что даже его хоббичья норка, которая раньше была для него воплощением уюта и безопасности и которую он представлял себе в минуты отчаяния в походе, не способна соперничать с Ривенделлом, потому что в Ривенделле Бильбо переживает куда более глубокую и многогранную радость, и возвышенную, и земную. Когда гномам и Бильбо приходит время пускаться в путь, Бильбо ощущает, что не просто отдохнул: он воодушевился. Его душа готова «к дальнейшим приключениям».

Удача и пророчество

Третья глава привлекает читательское внимание к теме, которая в дальнейшем будет играть в книге все более важную роль: поразительная удача, везение, которое сопутствует Бильбо и отряду Торина. Первые случаи такого везения мы видим в конце второй главы. После того как тролли окаменели, Бильбо удается провести спутников в троллью пещеру с помощью ключа, подобранного с земли, который «на их счастье» выпал из кармана Вильяма [14] , пока тролли тузили друг друга. В пещере троллей Гэндальф и гномы находят два меча и кинжал для Бильбо. Путникам явно улыбнулась фортуна, потому что гномы тронулись в поход безоружными, а «клинки отличные» и «сразу бросились в глаза благодаря своим красивым ножнам и рукоятям, усыпанным драгоценностями».

Но только в третьей главе мы узнаем, как неимоверно повезло Торину и компании с этими находками: оружие гораздо ценнее, чем мы (да и они сами) думали. Прочитав руны на мечах, Элронд устанавливает, что оружие не только очень древнее: эти клинки – «знаменитое оружие» и наделены особой силой. У мечей есть собственные имена, Оркрист и Глемдринг, причем последний принадлежал королю древнего эльфийского города Гондолина. Ситуация такова, как если бы вы поехали в отпуск в Индию и там на деревенском базаре отыскали меч, принадлежавший Александру Македонскому. Вероятность подобного стечения обстоятельств крайне мала, так что находка уникальна и Торину со товарищи и правда потрясающе повезло.

На случай, если читатель не обратит внимания на небывалую удачливость путников, Толкин усиливает тему везения за счет еще одного из ряда вон выходящего случая: Бильбо и гномам неимоверно везет в истории с лунными буквами. Ознакомившись с рунами на карте, Элронд предупреждает гномов: «Лунные буквы – те же руны, но обычно они не видны, – ответил Элронд. – Их разглядишь только в лунные ночи, когда луна светит на них сзади, а есть такие хитрые лунные буквы, что видны только при той фазе луны, в какой она была, когда их начертали». Элронд объясняет: «Эти надписи, очевидно, сделаны в такую, как сегодня, ночь – в канун Иванова дня». Поэтому тайное руническое послание на карте можно увидеть и прочитать всего один день в году, причем не только когда наступает определенный день, но и когда с ним совпадает определенная фаза луны! Иными словами, произошло невероятное двойное совпадение: гномам повезло вручить карту Элронду именно в тот единственный день, выпавший за много десятилетий, когда тайные письмена видны. Вот это удача! Однако это не притянутое обстоятельство, которое, как надеется Толкин, читатель не заметит и над которым не задумается. Наоборот, рассказчик нарочно привлекает наше внимание к этой удаче: гномы даже несколько раздосадованы тем обстоятельством, что «Элронд обнаружил такую вещь первым, хотя и то сказать: до сих пор такого случая не представлялось». Здесь уж читатель точно должен задуматься, не включились ли в действие какие-то таинственные силы.

Стоит присмотреться к содержанию тайного и чудесным образом обнаруженного послания, как наши подозрения усугубляются. Руны вроде бы оказываются наставлением, объясняющим, как проникнуть в Гору через боковой вход. Но на самом деле конкретным наставлением служит лишь одна фраза: «Стань в Дьюрин день у серого камня, когда прострекочет дрозд» («Stand by the grey stone when the thrush knocks»). Остальное – не указание направлений, а пророчество: «…и заходящее солнце бросит последний луч на дверную скважину». И даже предыдущая фраза, первая, тоже содержит предсказание: «…когда прострекочет дрозд». Обратите внимание – здесь не говорится, что прострекочет «какой-то дрозд»; в послании, судя по всему, подразумевается весьма конкретный «дрозд»: там стоит определенный артикль «the thrush», а не неопределенный «a thrush». Ощущение, что читаешь не указания, а пророчество, крепнет благодаря упоминанию «Дьюрина дня». Точно так же как свет луны в определенной фазе позволит прочесть руны, луч закатного солнца в строго определенный день, посвященный Дьюрину, который был «старейшим из старейшин древнего рода гномов Длиннобородых», высветит замочную скважину. Торин признается, что понятия не имеет, на какой день приходится Дьюрин день и совпадут ли в этом году нужная фаза луны, положение солнца, время года и прочее: «Как всем должно быть известно, мы называем Дьюриным тот день, когда последняя осенняя луна и солнце стоят в небе одновременно». Но если совпадение все же случится именно в этом году, и если Торину со товарищи удастся оказаться в нужный день и час у нужного серого камня, и если «прострекочет» тот самый дрозд (а мы пока не знаем, что именно здесь подразумевается), тогда Торину откроется замочная скважина и вход в Одинокую Гору.

На такое нагромождение невероятных совпадений можно отреагировать двояко: читателю впору или насмешливо фыркнуть и счесть всю историю нелепой и невозможной, или же он может заподозрить, что вся история приключения Бильбо управляется какой-то волшебной силой, а не только магией Гэндальфа Серого или мудростью Элронда из Ривенделла. Конечно, волшебник и король эльфов тоже становятся орудиями судьбы и пророчества, потому что не кто иной, как Гэндальф, вручил карту и ключ Торину и не кто иной, как Элронд, волей случая посмотрел на нее в лунном свете в определенный день и час. Судя по всему, сам Гэндальф подозревает: происходит нечто непредсказуемое. Первый порыв Торина – отмахнуться от упоминания Дьюрина дня: «Боюсь, что нам это знание не очень-то поможет, так как в наше время утрачено умение вычислять, когда же наступит такой день». Гэндальф на это отвечает: «Это мы посмотрим»; похоже, он не спешит отмахиваться от пророчества и верит, что его содержание окажется полезным и сбудется, каким бы невероятным ни казалось перечисленное стечение обстоятельств. Толкин плавно подводит нас к мысли, что за событиями, которые разворачиваются на страницах книги, стоит некая высшая сила, и мы со временем должны заподозрить, что Бильбо и Торину со товарищи везет совершенно не случайно.

4. Через границу в Дикий Край. Через гору и под горой

Натура Бильбо. В Дикий Край

Ривенделл назван в «Хоббите» Последним Домашним Приютом, и он означает очень важный рубеж – границу между «добропорядочным краем», где еще встречаются хорошие трактиры, и Диким Краем. Когда попадаешь в Ривенделл, объясняет Гэндальф хоббиту, то оказываешься «на самой границе Дикого Края». Как я уже говорил в предыдущей главе, Ривенделл не просто находится на этой границе, но и сам воплощает ее. Дом Элронда – это место, где мир уюта и домашнего покоя встречается и сосуществует с миром легенд и путешествий. За ними начинается дорога в неизведанные края: «тропа была трудная, опасная, путь окольный, пустынный, бесконечный».

Пограничный статус Ривенделла, конечно, тревожит Бильбо, который готовится продолжать путь. Ведь получается, что даже Пустынная Страна и обитающие там тролли-людоеды находятся по западную, безопасную сторону от Ривенделла. Добравшись до эльфийской долины, Бильбо думает, будто уже изведал предостаточно опасностей, однако оказывается, что серьезные приключения еще и не начинались. Свою наивность Бильбо проявляет еще на подходе к Ривенделлу. Завидев в отдалении ближайшую из Туманных Гор, он на миг решает, будто путешествие окончено и перед ним предстала сама Одинокая Гора. Когда Балин разъясняет хоббиту, что это лишь первое из крупных препятствий на пути к Одинокой Горе, захваченной драконом, Бильбо ощущает «такую усталость, какой не испытывал прежде». Он сразу же мысленно уносится в родной Бэг-Энд, хватается за образ дома: «Он опять вспомнил свое удобное креслице у камина в любимой гостиной и услышал, как поет чайник». Хотя Бильбо еще находится на западной стороне Ривенделла, тихий спокойный мир Бэг-Энда кажется ему неимоверно далеким.

Миновав Ривенделл, Бильбо ясно и отчетливо осознает, как далеко остался родной дом, какой долгой будет разлука. Отряд Торина взбирается в горы, оставляя равнину позади, далеко внизу. Хоббит знает, что его «родная страна… мир безопасный и уютный, и в нем – его собственная хоббичья норка», скрылись из виду, остались «далеко-далеко на Западе, в сиреневой дымке». В названии главы Толкин не без иронии подчеркивает, что мир, в который вступил Бильбо, для него чужд и неизведан. Он называет путь Бильбо по горам и вынужденное отклонение от маршрута, в глубину пещер, комически-преуменьшенным словосочетанием «Через гору и под горой». «Под горой», то есть «Под Холмом», – это, разумеется, домашний адрес Бильбо, но навряд ли возможен контраст более разительный, чем мирная жизнь под горой в хоббичьей норке и пленение свирепыми гоблинами, которые волокут Бильбо и его товарищей в пещеры под другой горой.

Новые декорации, в которые попал Бильбо, отделены от его далекого привычного окружения не просто географическим, пространственным расстоянием: Бильбо попал в новый и чуждый ему мир. Это мир, где «он видел при вспышках молнии по другую сторону долины каменных великанов, которые перебрасывались обломками скал, ловили их и снова швыряли во мрак; обломки сыпались вниз, в гущу деревьев, или с грохотом разлетались вдребезги». Эти чудовищные создания не кажутся враждебными; они «гогочут» и, похоже, забавляются. Но даже игры и забавы в Диком Краю смертельно опасны для случайных путников и сплошь и рядом кончаются тем, что кого-нибудь из отряда «может схватить великан и поддать ногой, как футбольный мяч» [15] . Даже погода в горах обладает великанским, чудовищным размахом; здесь молнии разят в горные вершины, скалы содрогаются; «ветер хлестал дождем и градом со всех сторон». Бильбо, дитя спокойных западных земель, «никогда ничего подобного не видел и даже вообразить не мог». Когда на Бильбо нападают гоблины, путешествие из мрачного становится попросту ужасным. Даже после того как Гэндальф освобождает Бильбо из оков, хоббит и его спутники оказываются в положении хуже некуда: «Ни пони, ни пищи; где мы – неизвестно». Представьте, каково это хоббиту, для которого даже обходиться без булочек и чая – и то непосильное лишение и который считал, будто совершил настоящий подвиг, когда согласился пожертвовать удобным ночлегом и едой!

В четвертой главе мы видим маленького перепуганного хоббита, чувствующего себя чужим в Диком Краю, однако, чтобы понять контекст, в который помещен образ Бильбо, нам нужно обратить внимание на две особенности. Во-первых, заметим, что Бильбо, вообще-то, напуган и ошарашен не больше, чем его спутники-гномы. Судя по тому, как гномы напугались играющих великанов и как поспешили спрятаться в первую же пещеру, которая показалась им подходящей и удобной (и впопыхах даже не обследовали ее как полагается), – судя по этому, гномов грозный горный мир вокруг страшит и подавляет не меньше, чем Бильбо. Позже, спасаясь бегством от преследующих их гоблинов, гномы держатся более профессионально и уверенно, чем их маленький взломщик. Бильбо сетует: «Зачем, ах зачем покинул я мою норку!» – а толстяк Бомбур, который тащит его, передразнивает хоббита: «Зачем, эх зачем брали мы с собой в поход этого недотепу!» Но снисходительные слова Бомбура – не более чем напускная бодрость. Может, он и пытается делать хорошую мину при плохой игре, представляя дело так, будто приключившаяся напасть – неизбежная часть охоты за сокровищами, однако на деле он справляется с ситуацией ничуть не лучше Бильбо. Рассказчик сообщает, что Бомбур даже спотыкается, «от жары и страха пот капал у него с носа». Бильбо не в своей тарелке, но не он один.

Во-вторых, обратим внимание, что Бильбо в разгар этих опасных злоключений впервые вносит в дело настоящую лепту как член отряда. В истории с троллями Бильбо не удалось, по сути, совершить ничего достойного, если не засчитать ему случайную удачную находку – ключ на земле. Его роль в эпизоде с троллями была скорее отрицательной: он попался в плен и тем самым подверг жизнь всех товарищей смертельной опасности. Однако в пещере у гоблинов Бильбо впервые за все путешествие предпринимает решительные действия и выручает спутников. Правда, он всего-навсего успевает вовремя проснуться и громко завопить за секунду до того, как гоблины хватают гномов, однако это уже кое-что. Может быть, Бильбо достиг немногого, но достаточно, чтобы рассказчик отметил: «Как показала эта ночь, они хорошо сделали, взяв в путешествие Бильбо». И мог бы добавить: «Лиха беда – начало!» Важное значение имеет также и сон, который снится Бильбо перед самым пробуждением. Пока что это второе упоминание снов Бильбо. Первый сон был прямой смысловой перекличкой: в конце первой главы, слушая Торина, повторяющего песню гномов, Бильбо засыпает и ему снятся «отвратительные сны». Рассказчик не сообщает нам, что именно приснилось Бильбо, но неприятные ощущения логично соотносятся с душевной сумятицей, которую Бильбо переживает в главе «Нежданные гости». Когда песня вновь заражает Бильбо гномьими мечтами (и это тревожит бэггинсовскую породу) или внушает страх и беспокойство перед опасным путешествием, понятно, что для хоббита вполне естественно видеть кошмарные сны.

Отчасти сон Бильбо в четвертой главе тоже имеет прямое отношение к его душевному состоянию. Несомненно, когда ему снится, что он «падает вниз-вниз, неведомо куда», словно Алиса вниз по кроличьей норе, – это намек на то, что жизнь его вышла из русла и бурно течет в неизвестном направлении и что Бильбо входит в неведомый, новый и пугающий мир. Однако в основном хоббиту снится то, что находится вокруг него в пещере: «…трещина в задней стене пещеры растет, раскрывается все шире и шире». Рассказчик не говорит об этом открытым текстом, но похоже, что в начале сна Бильбо видит именно то, что в этот момент происходит в пещере наяву. Бильбо видит вещий сон, который сообщает ему об опасности и помогает вовремя проснуться, чтобы успеть криком предупредить товарищей.

У нас недостаточно данных, чтобы полностью понять сон, который снится Бильбо в пещере, но этот эпизод дает пищу для размышлений. Есть вероятность, что поначалу Бильбо лишь дремлет и поэтому видит происходящее в пещере наяву, но в полудреме, и лишь затем погружается в сон и ему снится, будто он падает. Однако если весь эпизод, начиная с трещины в стене, и правда сновидение, значит, Бильбо каким-то образом увидел вещий сон, получил во сне предупреждение о происходящем в реальном мире и резко пробудился, как раз чтобы успеть поднять тревогу.

Гоблинское логовище. Вниз, вниз, в город гоблинов

Трещина, которую Бильбо видит во сне, пропускает на страницы этой истории целую стаю персонажей, играющих важную роль во всех произведениях Толкина: гоблинов, или «орков», как писатель назовет их во «Властелине колец» [16] . Толкин в третий раз использует похожий ход: знакомит читателя с новой для него расой, позволяя персонажам исполнить своего рода выходную арию, – вскоре после того, как Бильбо впервые видит гоблинов. Внимательно присмотревшись к тексту короткой песни, грубой и жестокой, с которой гоблины волокут Бильбо и гномов в свое логовище, мы узнаем много важного о природе гоблинов и об их отношениях с эльфами и с гномами.

Первый куплет гоблинской песни дает нечто вроде краткого содержания сюжета:

Clap! Snap! the black crack!

Grib, grab! Pinch, nab!

And down down to Goblin-town

You go, my lad!

Хлопай! Щелкай! Черная трещина! / Хватай! Держи! Щипли, кусай! / Вниз, вниз, в город Гоблинов / ты отправишься, мой мальчик!

Эта строфа пересказывает историю пленения гномов, причем упрощенно: в скале открылась и затем закрылась черная трещина, гоблины схватили гномов, – и вот они тащат гномов и Бильбо вниз в город Гоблинов. Сюжетно она не сообщает нам ничего нового, зато стиль ее весьма красноречив. Строфа почти полностью состоит из действия. Шесть слов в первых двух строчках – глаголы, и все они в повелительном наклонении, в настоящем времени. Гоблины в своей песне вовсе не рассказывают историю захвата гномов: они заново проживают ее и смакуют происходящее.

Обратим внимание на то, как примитивна и груба эта песня. Кроме слова «гоблин», все остальные слова в строфе односложны. Правда, я не считаю, что текст построен так, чтобы подчеркнуть тупость и скудоумие гоблинов. Их поэтические выразительные средства идеально соответствуют содержанию песни. Односложные слова, которые они выбирают, почти все звукоподражательны; это резкие звуки, переведенные в слова: «clap», «snap» и даже «crack», единственное существительное («трещина»). «Clap! Snap! the black crack!» («Хлопай! Щелкай! Черная трещина!») – эта строка переполнена повторяющимися взрывными звуками, и поэтому каждый из них звучит очень агрессивно. В итоге получается строфа, которая оставляла бы ощущение грубости, резкости, уродства, напора, даже если бы мы не понимали смысла слов.

Вторая строфа начинается сходным образом, еще четырьмя агрессивными звукоподражательными односложными словами:

Clash, crash! Crush, smash!

Hammer and tongs! Knocker and gongs!

Pound, pound, far underground!

Ho, ho! my lad!

Толкай, греми! Свист-щелк! / Молот и клещи! Кувалда и барабаны! / Колоти, колоти глубоко под землей! / Хо-хо, мой мальчик!

Этот куплет, в отличие от первого, не просто смакование совершаемых жестокостей. Здесь перед нами в сжатом виде предстает уклад гоблинской жизни. Например, мы узнаём, что грохот и стук не полностью разрушительны, а лишь отчасти. Гоблины, как и гномы, на поверку оказываются кузнецами и ремесленниками. По сути, этот куплет должен напомнить нам песню самих гномов, которая звучала в первой главе:

The dwarves of yore made mighty spells,

While hammers fell like ringing bells

In places deep, where dark things sleep,

In hollow halls beneath the fells.

Гномы минувших лет создавали мощные чары, / когда молоты падали [на наковальни], словно звенящие колокола, / в глубоких подземельях, где спят темные создания, / в залах, выкопанных под горами.

Слова гномов о молотах, падающих на наковальни, словно звенящие колокола, гораздо притягательнее, чем «колоти, колоти глубоко под землей», но обе песни явно описывают одно и то же. Это сходство подтверждается позже, когда рассказчик уже в прозе описывает обиталище гоблинов. Он объясняет: «Они не хуже гномов, исключая наиболее искусных, умеют рыть туннели и разрабатывать рудники, когда захотят», и, подобно гномам, умельцы в оружейном деле и в изготовлении инструментов. С профессиональной стороны у гномов и гоблинов много общего. Подобно тому как песня гномов открывает Бильбо их заветное желание, третий куплет гоблинской песни рассказывает нам, что драгоценнее всего для гоблинов.

Swish, smack! Whip crack!

Batter an beat! Yammer and bleat!

Work, work! Nor dare to shirk,

While Goblins quaff, and Goblins laugh,

Round and round far underground

Below, my lad!

Секи, хлещи! Плетка, свисти! / Колоти и бей! Стенай и повизгивай! / Работай, работай! Не смей отлынивать, / пока гоблины пьянствуют и гоблины хохочут / снова и снова, глубоко под землей, / там, внизу, мой мальчик!

Здесь мы снова видим односложные глаголы, но на этот раз вместо грохота молотов слышим свист плеток. Гоблины, в отличие от гномов, не получают от своего ремесла радости и работают из-под палки. Больше всего в жизни они любят сидеть без дела, праздно, и напиваться («guaff»), при этом, помахивая бичами, заставлять других работать на себя. Рассказчик объясняет, что гоблины обычно не копают шахты и не куют ничего сами; они предпочитают эксплуатировать узников и рабов, «которые работают на них, пока не умрут от недостатка воздуха и света». Гоблины жестоки и ленивы, и благодаря строчкам: «Работай, работай! Не смей отлынивать, пока гоблины пьянствуют и гоблины хохочут» – мы видим, как гоблины праздно валяются, пьют и издеваются над своими рабами. Обратите внимание, в этом куплете даже есть лишняя строка; гоблины продлевают и разворачивают свои приятные фантазии, смакуя свое безделье, а также насилие и издевательство над рабами.

Удовольствие, которое гоблины получают от своих действий, дает своего рода смысловую перекличку: это кривое зеркало, извращенное подобие того восторга, который эльфы Ривенделла испытывают от всего сущего. Судя по тому, что именно доставляет наслаждение гоблинам, они – полная противоположность эльфам. В третьей главе эльфы в своей легкомысленной дурашливой песенке веселятся надо всем, что видят: их забавляет и закат, и сумерки, и сбитые копыта пони, и гномьи бороды. На все это эльфы реагируют смехом. Последние три строки их песенки просто переходят в счастливый смех и заканчиваются «ха-ха!». Гоблины тоже хохочут, но их «Хо-хо! Мой мальчик!» носит совершенно иной характер. Гоблинов веселит не мир как таковой, а собственная власть, возможность помыкать, управлять, способность разрушать или причинять страдания. Наслаждение гоблинов настолько же извращенно и отвратительно, насколько радость эльфов – чиста, гармонична и невинна.

Однако отношения между гномами и гоблинами очень непросты. Конечно, эти два народа сильно отличаются между собой, хотя оба известны кузнечным мастерством. В песне гномов мощно звучит радость созидания, восхищение красотой своих творений, а многие гномьи изделия, судя по описанию, лишены практической цели, они созданы просто для красоты, например:

On silver necklaces they strung

The flowering stars, on crowns they hung

The dragon-fire, in twisted wire

They meshed the light of moon and sun.

На серебряные ожерелья они нанизывали / цветущие звезды, на венцы прикрепляли / драконий огонь, в филигрань / подмешивали свет луны и солнца.

У гоблинов вся смекалка направлена на сугубо практические цели, на то, как еще изощриться в жестокости и эксплуатации пленников. Гоблины «не умеют делать красивых вещей, но зато отлично делают все злодейское»; «Молоты, топоры, мечи, кинжалы, мотыги, клещи и орудия пытки – все это они прекрасно делают сами или заставляют делать других». Более того, рассказчик предполагает: «Не исключено, что именно гоблины изобрели некоторые машины, которые доставляют неприятности человечеству, особенно те, которые предназначаются для уничтожения большого числа людей за один раз» [17] . Гоблины, в отличие от гномов, отвратительно практичны, лишены душевной поэзии и приземленны.

Следует сказать, что у гномов с гоблинами есть еще кое-что общее помимо кузнечного и оружейного дела. Оба народа ассоциируются с темнотой и обитают глубоко под землей. Вы, наверно, помните, что гномы говорили Бильбо в Бэг-Энде: «нам нравится в темноте» и «темные дела совершаются во тьме», считая, что обсуждать свои планы лучше всего во мраке. Конечно, у гоблинов связь с темнотой куда более тесная. Гоблины окружают себя «непроницаемой тьмой, в которой только гоблины, привыкшие жить в сердце гор, могут видеть». Гоблины темноту не просто любят, она им жизненно необходима, потому что они не переносят дневной свет и способны терпеть лишь тусклый, красноватый подземный. Гномы не настолько прикованы к темноте, как гоблины, но тем не менее они порождения тьмы.

Темнота, с которой ассоциируются гномы, – это не только темнота в буквальном смысле слова. Когда они называют свою затею с походом и сокровищами «темными делами», то, несомненно, подразумевают строжайший секрет, но все же их слова кажутся Бильбо, который хотел было принести лампу, очень зловещими. Сравним: гоблины жестоки и коварны, но ведь и сердца гномов преисполнены мстительности и собственничества. Торин и его спутники не воплощают зло, но, в отличие от эльфов, они способны противостоять гоблинам на их уровне, на равных: под землей, в темноте. Когда-то гномы уже воевали с гоблинами и мстили за убийство своего короля и вождя Трора, деда Торина. Неприятная правда заключается в том, что, когда в конце главы гоблины пускаются за Гэндальфом и гномами в яростную погоню, они жаждут отомстить по точно такой же причине: за смерть своего вожака, Верховного Гоблина.

Несмотря на все эти черты сходства, Толкин настойчиво подчеркивает в первую очередь различия между гоблинами и отрядом Торина. Самый яркий пример контраста – в еще одной песне, которую гномы поют в первой главе в кухне у Бильбо.

Chip the glasses and crack the plates!

Blunt the knives and bend the forks!

That’s what Bilbo Baggins hates —

Smash the bottles and burn the corks!

Бейте стаканы и ломайте тарелки! / Тупите ножи и гните вилки! / Вот что терпеть не может Бильбо Бэггинс – / колотите вдребезги бутылки и жгите пробки!

Это лишь первый из трех куплетов, но вся песня выдержана в том же духе. Если сравнить эту песенку с песней гоблинов, думаю, мы очень отчетливо увидим и сходство, и разницу между гоблинами и гномами.

В песенке гномов, как и в песне гоблинов, преобладают резкие, односложные глаголы, которые встречаются по два в трех строках из четырех в этом первом куплете (третья строка потом повторяется в припеве). Гномы даже используют те же агрессивные и звукоподражательные глаголы: «crash», «smash», «pound», то есть «круши», «бей» и «колоти» (в третьей строфе: «Pound them up with thumрing pole» – «Перемешайте и переколотите их [чашки, тарелки и бокалы] железным ломом»). Песенка гномов шутлива, но все же это песня об агрессии и разрушении, которое осуществляется за счет беспомощной жертвы (хозяина дома, Бильбо).

Между песней гоблинов и песенкой гномов есть два принципиальных различия. Во-первых, агрессия и разрушения, которыми грозят гномы, вполне умеренны и безобидны по сравнению с чудовищными угрозами гоблинов. Погнутые вилки, побитый фарфор и затупленные ножи – это совсем не то что издевательский смех, сопровождающий избиение запуганных, окровавленных рабов, которые трудятся на гоблинов, пока не упадут замертво, – и все это во тьме подземелий. Однако куда важнее, конечно, второе принципиальное различие. Гномы на самом деле не собираются бить посуду! Они просто поддразнивают Бильбо. Приведя слова гномьей песенки, рассказчик тут же заверяет нас: «Ничего подобного они, естественно, не натворили, а, наоборот, все вымыли и прибрали в мгновение ока, пока хоббит вертелся посреди кухни, стараясь за ними». Они, правда, повеселились над ошарашенностью и испугом Бильбо, позлорадничали, повредничали, но совершенно не собирались нанести хоббиту никакого ущерба и тщательно перемыли всю посуду после ужина, не разбив ни единой тарелки.

Гоблины, наоборот, выполняют все, о чем поют в своей жестокой песне, до последнего слова. Первый куплет описывает только что произошедшие в пещере события: пленение гномов. Во втором и третьем поется о том, что случится дальше: гномов и Бильбо ожидает заточение, пытки, каторжный труд и рабство; им грозят побои, порка, их заставят «работать, работать глубоко под землей» до самой смерти. Сразу по окончании песни рассказчик подтверждает, что гоблины планируют все это выполнить и приступить к делу не мешкая. Они достают плети и со свистом секут пленников, которые, конечно, вскидываются с криками боли, «стонут и повизгивают». Может быть, в душах у гномов и есть место для тьмы, но гоблины – воплощенное зло с головы до пят, темные, как непроглядная тьма их подземелий, о которых поется в гоблинской песне.

Работа над «Хоббитом». легенды и предания

В третьей главе Бильбо, попавший в Ривенделл, а с ним и читатель, знакомятся не только с приключениями, но и с миром древних легенд и героев, встречают Элронда-Полуэльфа и слышат о погибшем эльфийском городе Гондолин. Подобно лунным буквам на карте Трора, в свете Ривенделла проступает и подлинный статус Торина, живой легенды. Мы уже знаем, что Торин «неимоверно важный гном», но в первой главе эти слова скорее воспринимались в смысле «очень надменный и высокомерный» и к тому же велеречивый, склонный к выспренным выражениям. Возможно, вы помните, что Торин единственный из гномов не снисходит до участия в мытье посуды, потому что он слишком важная персона. Однако в третьей главе мы начинаем понимать, насколько Торин и вправду значительное лицо. Он не только изгнанник-правитель потерянного королевства Под Горой, но и наследник Дьюрина, о котором говорит: «Он был старейшим из старейшин древнего рода гномов Длиннобородых и моим самым первым предком». История Торина и его неуклюжего отряда, как выясняется, уходит корнями в древние легенды, подобно истории Элронда, – к самой заре времен и зарождению гномьего народа.

Значительность Торина весомо подтверждает Верховный Гоблин: имя Торина ему более чем знакомо и он явно наслышан о гноме. «Мне и так достаточно известно о вашем племени», – зловеще заявляет повелитель гоблинов. Конечно, мы, читатели, явно знаем куда меньше, чем Верховный Гоблин, но его фраза позволяет нам по-новому оценить то, что нам уже известно. Вернемся к первой главе. Гэндальф сообщает, что прадед Торина, Трор, «был убит в рудниках Морайи царем гоблинов Азогом», и Торин упоминает последовавшее кровопролитие: «Мы давно и сполна расплатились с гоблинами Морайи». Гораздо позже, во «Властелине колец» и приложениях к нему, читатели узнают больше об этой вековечной борьбе, которая вылилась в масштабную битву. Однако в «Хоббите» мы еще ничего не ведаем о «рудниках Морайи». Гномы, какими они предстали перед нами, кажутся довольно комичными и нелепыми, и у нас нет оснований считать, будто «расплата в рудниках Морайи» была чем-то большим, чем бои местного значения. Но встреча с Верховным Гоблином открывает нам глаза. Еще неведомые нам истории о Торине, его клане и их войне с гоблинами явно разошлись по всему Дикому Краю.

Глава о Ривенделле и знакомство с преданиями о великой войне между гоблинами и эльфами Гондолина тоже распахивает перед нами новый контекст, в котором упоминания о Торине, его семье и гоблинах читаются совершенно иначе. Толкин наводит нас на аналогию, подталкивает к тому, чтобы недавние столкновения между гномами и гоблинами воспринимались как перекличка с древними легендарными войнами между эльфами и гоблинами. Похоже, точно так же это воспринимает и сам Верховный Гоблин, потому что для него «убийства» с самого начала ассоциируются с «друзьями эльфов». Параллель укрепляется, а худшие подозрения Верховного Гоблина подтверждаются, когда он узнает славный меч Торина, легендарный Оркрист. Гоблинский народ тоже явно передавал из поколения в поколения предания древности, а ненависть и страх перед двумя древними эльфийскими клинками и их владельцами показывает, как свежи прошлые обиды в памяти гоблинов и как, должно быть, подробны эти предания. Гоблины помнят даже имена клинков, потому что «Кусач» и «Колотун» – это явно не прозвища, выдуманные самими гоблинами, а упрощенные переводы исконных имен, которые носят мечи: «Глемдринг – Молотящий Врагов, Колотун» и «Оркрист – Сокрушитель Гоблинов, Кусач». Враждебность Верховного Гоблина, которую уже достаточно разожгла репутация Торина, нарастает и переходит в настоящую ярость – он свирепеет, увидев свидетельство связи между известными недавними врагами и старинными противниками гоблинов, эльфами.

По сути, чем дальше мы движемся за сюжетом книги Толкина, тем больше осознаем и уясняем масштаб эпической истории, которая далеко выходит за пределы «Хоббита», предшествует ему и следует за ним. Мы пристально следим за путешествием измученного хоббита, лишенного привычного уюта и вырванного из привычной обстановки, а также его зачастую нелепых спутников-гномов, которым помогает могучий волшебник Гэндальф, однако постепенно начинаем видеть и обширную панораму легенд и преданий, на фоне которой разворачивается путешествие по этому миру. В четвертой главе нам ненадолго удается посмотреть на историю с точки зрения гоблинов, и это оказывается очень полезно и информативно. Что же видят гоблины? Перед ними внезапно предстает заклятый враг и печально известный им вождь вражеского племени, вооруженный магическим мечом еще одного племени заклятых врагов – клинком, чье имя гоблины повторяли из поколения в поколение шепотом, полным ненависти, да к тому же этот клинок сам умеет чуять гоблинов и пылает невыносимым светом во мраке гоблинских пещер. История, на которую Толкин ссылался в самом начале, постепенно выстраивается в масштабный эпос, полный чудес и ужасов. А мы вместе с Бильбо понемногу привыкаем к миру приключений, который постепенно разворачивается перед нами во всем своем величии.

5. Решающий рубеж. Загадки в темноте

Выбор Бильбо. Первый поворотный момент

Возможно, когда гномы улепетывают по подземельям от гоблинов и несут Бильбо на закорках, читатель думает, будто Бильбо уже попал в такой переплет, что хуже некуда. Однако горнило суровых испытаний, в которых закаляется авантюрный дух хоббита, еще не разогрелось до высшей точки: главные сомнения и опасности поджидают Бильбо впереди. Высшая точка, она же поворотный момент, наступает в начале пятой главы, когда Бильбо приходит в себя в темноте и в полнейшем одиночестве.

Когда Бильбо случайно находит в пещере кольцо, рассказчик сообщает нам, что «это был поворотный момент в его карьере, но он этого еще не знал». Нахождение кольца – это и правда важнейший рубеж, и, приступив к чтению «Властелина колец», мы поймем, что он был и поворотным мигом в истории всего Среднеземья. Но момент, когда Бильбо, придя в себя после обморока, обнаруживает, что очутился в кромешной темноте, в гоблинских пещерах, один, – это тоже решающий рубеж, только в более личном смысле. Пока что за все время похода Бильбо ни разу не доводилось попадать в такую ужасную ситуацию. Ему еще предстоит лицом к лицу встретиться с другими опасностями, тоже в одиночку, но позже, когда он уже успеет сильно измениться и станет более опытным и закаленным. На протяжении первых четырех глав он постепенно все больше и больше погружался в стихию приключений, но до сего момента был в своем роде лишь наблюдателем, пассажиром. Если не считать неудавшееся воровство из кармана тролля Вильяма, единственный его состоявшийся, настоящий поступок – это громкий крик, сигнал тревоги в гоблинской пещере. Но вот наступил поворотный момент, когда наш хоббит оказался полностью предоставлен сам себе. Мистер Бэггинс, который недавно дрожал от ужаса и шлепался в обморок от одного упоминания об опасности, спустя какие-то несколько недель вынужден самостоятельно искать путь на ту сторону Туманных Гор – в лабиринте пещер, где кишат злобные гоблины, охотящиеся за ним, и при этом он в темноте, без воды и пищи. Теперь Бильбо остается сделаться настоящим искателем приключений – или умереть.

Еще поднимаясь в горы, Бильбо успел ощутить, что «мир безопасный и уютный» остался далеко позади, растаял на горизонте в «сиреневой дымке». Теперь, погребенный в непроглядной тьме под горами, Бильбо очутился предельно далеко от своей светлой хоббичьей норки, которую с такой пронзительной нежностью вспоминает, когда попадает в лапы гоблинов. Но в темноте подземелий даже светлые воспоминания ему уже не помогают. Первый порыв Бильбо, очнувшегося в темноте и одиночестве, сводится к своего рода бэггинсовскому эскапизму. Бильбо пытается отвлечься: «Он представлял себе, как жарит яичницу с беконом у себя дома». Однако на сей раз эти воспоминания не только не утешают его: он чувствует себя «еще более несчастным». Затем хоббит пытается утешиться не воображаемым, а настоящим удовольствием, связанным для него с домом: он решает покурить трубку. Однако разжечь ее Бильбо не удается, и он вовремя соображает, что курение ему бы не только не помогло, но и навредило. Рассказчик замечает: «Одумавшись, он, правда, решил, что так даже лучше. Бог знает, к чему привели бы чирканье спичками и запах табака! Кто кинулся бы на него из черных ходов?» Итак, ничто из прежней жизни в Бэг-Энде хоббиту сейчас не поможет.

Однако Бильбо все же находит, чем утешиться, – и утешение ему приносит меч, что неспроста. Бильбо вытаскивает клинок из ножен и обнаруживает свечение, которое тот испускает из-за близости гоблинов, а значит, это эльфийский клинок, как и мечи Торина и Гэндальфа. Здесь важно вот что: в конечном итоге Бильбо утешает и успокаивает, несомненно, туковская вещь, предмет, тесно связанный со стихией приключений и авантюрным началом в самом Бильбо, с его туковской половиной. Вспомним, что еще в Бэг-Энде меч для Бильбо был одним из символов приключений. Когда в душе у хоббита впервые шевельнулась робкая тяга к приключениям – а это произошло благодаря песне гномов, – она приняла форму желания «носить меч вместо трости». Разумеется, то была лишь картинка в воображении Бильбо, и хоббит поспешно отогнал ее. Даже после того как Бильбо находит в логовище троллей кинжал, по размеру годящийся ему в мечи, хоббит, судя по всему, б?льшую часть времени о нем просто не помнит. Но теперь Бильбо внезапно обнаруживает, что у него есть меч, да не простой, а «оружие, сделанное в Гондолине». В этот критический момент Бильбо впервые вынимает клинок из ножен, вступая в туковскую роль отважного искателя приключений. Сделав это, он внезапно осознает, что перенесся внутрь того самого мира героических преданий, где уже давно живут Элронд и Торин. Теперь Бильбо воспринимает себя как действующее лицо одной из древних историй, вековых легенд, полных чудес и трагедий.

Однако Бильбо вовсе не испуган и не подавлен, – наоборот, он доволен и воодушевлен. Здесь самое время вспомнить первую главу, тот миг, когда хоббит подслушал уничижительный отзыв Глойна и, ворвавшись в гостиную, вызвался отправиться в поход. Бильбо тогда хотелось, чтобы его сочли смельчаком, а не трусом. Сейчас, глядя на свой меч, он осознает, что вполне готов устрашить свирепых гоблинов, потому что заметил, что «гоблины, увидев оружие эльфов, сразу терялись». Когда Бильбо в Бэг-Энде вызвался отправиться с гномами в поход, этот порыв пуститься на поиски приключений был сугубо теоретическим. Теперь Бильбо начинает воплощать его в реальность. Он миновал поворотный момент в своей карьере.

Голлум. Злобное и обездоленное создание

Характер гоблинов, который мы проанализировали в четвертой главе, обеспечил нас своего рода запасом основных сведений, и они пригодятся нам дальше, чтобы понять прочих зловредных существ, которых мы еще встретим на страницах «Хоббита». Мы будем сравнивать с гоблинами всех прочих злых существ, и поэтому они – точка отсчета, мерило, которое поможет понять изначальное описание Голлума. «Старый Голлум» старше гоблинов и обитает гораздо глубже в сердце гор, в подземельях. Да, гоблины живут в полной темноте и боятся солнца, но рассказчик говорит, что Голлум «черный, как сама темнота». Мы уже знаем, что гоблины жестоки, но трусливы; им «все равно, кого поймать, лишь бы застать жертву врасплох, чтобы та не могла защищаться». Голлум охотится на самих гоблинов по точно такому же принципу: если они появляются возле его озера, подкрадывается и нападает незаметно, ловит и душит, подобравшись сзади, и не щадит даже гоблинят. Голлума боятся сами гоблины, для них он нечто неведомое и неприятное, что подстерегает их «там внизу, у самых корней горы», неразличимая фигура, внушающая страх. Голлума нам впервые показывают не как персонажа, равного гоблинам по коварству и гнусности, но как существо, которое превосходит их по всем статьям, в том числе и по части внушаемого страха.

Разбирая образ Голлума в «Хоббите», обязательно нужно помнить вот о чем. Практически наверняка те, кто читает «Хоббита» впервые, уже знакомы с Голлумом. Ведь до «Хоббита» многие из вас уже читали «Властелина колец», где этот персонаж тоже фигурирует и описан значительно подробнее – более того, подробнее, чем Бильбо. Так что читавшие «Властелина колец» берутся за «Хоббита», больше зная о Голлуме, чем о Бильбо. Мы увидим, что встреча Бильбо с Голлумом предвосхищает его встречу и развитие отношений с Фродо много лет спустя.

Однако не будем забывать, что в реальности хронология была обратной: это мы сначала читали «Властелина колец», а теперь читаем «Хоббита». Толкин же сначала написал «Хоббита», а потом взялся за «Властелина колец», воспринимая его как продолжение «Хоббита» [18] . Поэтому ему было необходимо некое связующее звено между историей, рассказанной в «Хоббите», и ее продолжением, какое-то зерно, которое уже было заронено в текст «Хоббита» и из которого можно было бы протянуть стебель в новую историю. Связующим звеном Толкин выбрал волшебное кольцо Бильбо, однако, работая над «Властелином колец», по ходу дела решил, что это кольцо – не просто волшебное колечко-невидимка, а нечто куда большее. Такая перемена в природе кольца не противоречила тексту «Хоббита», но требовала основательно переписать и переработать главу «Загадки в темноте», особенно образ Голлума. Поэтому, когда в 1951 году издатель Толкина решил переиздать «Хоббита», писатель основательно переработал образ этого персонажа и внес существенные изменения, и Голлум стал ближе к тому, что о нем рассказывается в «Братстве кольца» и каким он наконец предстает в «Двух крепостях». Таким образом, хотя история встречи Бильбо и Голлума хронологически увидела свет почти за двадцать лет до публикации «Властелина колец», можно уверенно сказать, что образ Голлума в «Хоббите» (в окончательном варианте), по сути, основан на образе Голлума во «Властелине колец», а не наоборот.

Давайте вернемся и посмотрим, какие же изменения Толкин внес в текст, перерабатывая пятую главу. Тогда мы увидим, какие именно черты характера Голлума он хотел подчеркнуть. Прежде всего, Толкин сделал Голлума гораздо коварнее, чем в первом варианте. В предыдущей редакции Голлум уже был хищником (и надеялся убить и съесть Бильбо), но в то же время вел себя честно и справедливо. Он трогательно волновался, как бы не нарушить правила игры в загадки. Проиграв, Голлум был решительно настроен любой ценой сдержать свою часть уговора, потому что «давным-давно понял, что в игре в загадки нельзя, ни в коем случае нельзя жульничать». [19]

Обратим особое внимание на одну важную фразу, которая красноречиво подчеркивает изменения, внесенные в образ Голлума. Удивительно, но эту фразу Толкин во второй редакции не тронул, не переписал; он лишь изменил ее смысл благодаря новому контексту. В обеих редакциях, и в первом, и во втором издании, когда Бильбо выиграл, Голлум уплыл в лодчонке на свой островок, а Бильбо, глядя ему вслед, «думал, что Голлум просто ищет предлога, чтобы удрать и не вернуться». В обеих редакциях Бильбо ошибается, думая, будто Голлум отчаливает на свой островок с вероломными целями. Но суть ошибки сильно различается. В первой редакции предполагается, что Голлум поплыл на островок за наградой победившему Бильбо. Хоббит думает, будто Голлум уплыл и не вернется, никакой награды не привезет и уговор нарушил. Но он оказывается не прав: Голлум искренне хочет соблюсти уговор, держит слово и уплывает на остров, чтобы отыскать кольцо, которое и вручит Бильбо в качестве награды. На поверку Голлум оказывается гораздо честнее и прямодушнее, чем считал Бильбо.

Во второй редакции, которую теперь все и читают, Голлум покидает Бильбо, неопределенно сказав: «Мы должны с-с-сперва вз-з-зять кое-что важное», что якобы поможет ему вывести Бильбо к выходу из подземелий. Бильбо – теми же самыми словами! – думает, что Голлум улизнул под этим предлогом и не намерен возвращаться, потому что хочет нарушить уговор. Бильбо ошибается и в этой редакции. Голлум настроен вернуться, забрав с островка кольцо, но в этом варианте он хочет не наградить Бильбо кольцом, а убить его, подкравшись к хоббиту невидимым. Мы узнаем, что Голлум «начинал злиться, игра ему надоела, он проголодался». Бильбо заблуждается и недооценивает Голлума, но совершенно по-иному: Голлум оказывается куда коварнее и хитрее, чем подозревал Бильбо. Переделывая образ Голлума, Толкин лишил персонаж практически всех добрых чувств и порывов, которые были присущи Голлуму в первой редакции.

Анализируя коварство Голлума, постараемся не впадать в распространенное заблуждение относительно этого персонажа. Голлум разговаривает и спорит сам с собой, и из-за этого впору подумать, будто он раздвоен и у него есть хорошая и плохая стороны. Во «Властелине колец» есть несколько моментов, когда в Голлуме проступают какие-то забытые добрые или ностальгические чувства и порывы – тоска по прошлому и так далее; но в «Хоббите» внутренний диалог, который Голлум постоянно ведет вслух, происходит вовсе не между Голлумом-плохим и Голлумом-хорошим.

Когда игра в загадки заканчивается и Голлум, не заметив, минует Бильбо-невидимку в подземном туннеле, Голлум спорит сам с собой, как быть. Обратим внимание: спорят в Голлуме не доброе и злое начала, а оптимистическое и пессимистическое. Он размышляет об удачном и неудачном исходах дела. Сначала Голлум говорит, что искать кольцо бессмысленно: им завладел Бильбо, уверен Голлум. Но затем он с надеждой говорит себе: а вдруг кольцо все-таки не у Бильбо, да ведь хоббит и не знает, как им пользоваться, да и никуда не денется, потому что заблудился. На первый вариант Голлум сам себе мрачно возражает, что хоббит хитер и, скорее всего, смекнул, как пользоваться кольцом, и, возможно, даже лгал, будто заблудился. Но второй голос оптимистично указывает на то, что даже с кольцом Бильбо не спастись от гоблинов, они наверняка его сцапают. Пессимистический голос в панике и ужасе отвечает, что, если гоблинам вместе с Бильбо достанется и кольцо, это катастрофа, которая сулит смерть самому Голлуму. Оптимистический голос тотчас соглашается – и спор кончается тем, что Голлум кидается вперед, стремясь отрезать Бильбо от задней двери. В Голлуме два начала, но не доброе и злое; первое готово сразу подумать о других плохо и с легкостью представляет себе худший исход, второе – не сразу, но обе эти половины Голлума не питают к Бильбо добрых чувств и благих намерений.

Перерабатывая пятую главу для переиздания, Толкин не ограничился тем, что сделал Голлума коварнее; персонаж в то же время стал трагичнее и вызывает больше жалости. Возможно, в Голлуме нет доброго начала, но он и не просто воплощенное зло, беспримесное и отвратительное. Толкин подчеркивает, как печальна жизнь Голлума. Например, в первой редакции, когда Голлум предлагает Бильбо поиграть в загадки, Толкин сообщает нам, что Голлум игрывал в них раньше, «до того, как появились гоблины и отрезали его от друзей, живших еще глубже в подземельях». Особенно жалостного здесь ничего нет. Конечно, для Голлума печально, что ему больше не поиграть в загадки со своими подземными приятелями, поскольку в пещерах кишат гоблины, но трагического звучания здесь не слышно (хотя и задаешься вопросом, каковы же эти приятели Голлума, живущие еще глубже).

Во второй редакции, переработав текст, Толкин пишет: «Загадывать загадки да изредка отгадывать их – единственная игра, в которую ему приходилось играть давным-давно с другими чудными зверюшками, сидевшими в своих норках». В новом издании Толкин начинает наше знакомство с Голлумом с того, что позволяет мельком заглянуть в его прошлое и намекает на его трагическую судьбу. Мы узнаем, что когда-то у Голлума были друзья, и по описанию они очень напоминают хоббитов (чудные зверюшки из норок), но потом он почему-то растерял их и теперь живет в полном одиночестве:

«С тех пор он потерял всех своих друзей, стал изгнанником, остался один и заполз глубоко-глубоко, в самую тьму под горой». В подземельях он поселился не по своей воле, а спрятался или был туда загнан (возможно, бывшими друзьями). Хотя Голлум теперь черен, как сама темнота, изначально он вовсе не обитатель мрака и не рожден жить в темноте. Когда в начале «Братства кольца» Гэндальф излагает Фродо историю Голлума, маг называет ее «печальной историей», а здесь, на страницах «Хоббита», она ужата до одной фразы. Толкин очень точно подводит итог образу Голлума, назвав того «жутким и жалким». Анализируя взаимодействие Бильбо с Голлумом, нужно помнить об обеих сторонах личности Голлума. Посмотрим, как их встреча привела Бильбо, сбежавшего от Голлума, к судьбоносному моральному выбору.

Натура Бильбо. Игра в загадки

Как и сообщает название главы, ее ядро – это состязание в загадках между Голлумом и Бильбо. Толкин сам написал все стихотворные загадки для этого эпизода, хотя многие из них основаны на похожих и известных, которые он где-то читал раньше. Если внимательно присмотреться к загадкам Голлума и Бильбо, станет ясно, что перед нами не просто произвольный набор загадок. Они по-своему характеризуют каждого из персонажей, сообщают о нем нечто важное. Именно в загадках как нельзя отчетливее и очень щемяще проступают горемычность и душевная тьма, в которой существует Голлум. Загадки, которые произносит Бильбо, помогают нам многое узнать о его отношении к жизни, причем узнать именно в этот поворотный момент его судьбы.

Однако загадки – не просто характеристики героев; не будем забывать, что между ними идет смертельная схватка, причем ставкой в ней – жизнь Бильбо. Загадки еще и отражают конфликт между персонажами, в них проступает конфликт противоположных мировоззрений. Да, Бильбо подумывает о том, чтобы пырнуть Голлума кинжалом и спастись, но это лишь отчаянные мысли, а по выбранным им загадкам мы видим, как хоббит постепенно начинает играть ту роль, которая в дальнейшем еще четче обрисуется на страницах книги. Это роль глашатая радости, мира и жизни.

Голлум начинает соревнование с загадки о горе.

What has roots as nobody sees,

Is taller than trees,

Up, up goes,

And yet never grows?

У чего есть корни, которые никто не видит, / что выше деревьев, / идет вверх и вверх, / но при этом совсем не растет?

Эта загадка по понятным причинам имеет для Голлума личную значимость: горы – его дом, с тех самых пор, как он покинул долину и реку и поселился в пещере. В загадке особо подчеркивается мощь и таинственность гор. Они выше и сильнее обычных деревьев в долине. Упоминание о том, что никто не в силах увидеть корни гор, приправлено некоторой дозой хвастливой иронии, показывающей, что Голлум хочет подчеркнуть и свою значимость. Ведь он, Голлум, видел эти корни; он единственный живет на такой глубине, глубже, чем пролегают гоблинские туннели, – «там, внизу, у самых корней горы». Голлум косвенно показывает, что он – исключение из общих правил, единственный, кому ведомы все подземные тайны и секреты.

Однако финал загадки обращает наше внимание на другой смысловой аспект. Если первые две строки подчеркивают значимость секретов, которыми владеет Голлум, и важность его подземного обиталища, то две последние – его вопль отчаяния. Горы огромны и величественны, но они не живые, они не растут. Значимость гор и собственного исключительного статуса Голлума – это величие застывшее, застойное, пронизанное одиночеством и темнотой.

Бильбо отвечает на эту загадку своей, и поначалу кажется, что она не так красноречива. Эта загадка о зубах проста и обыкновенна.

Thirty white horses on a red hill,

First they champ,

Then they stamp,

Then they stand still.

Тридцать белых коней на красном холме, / сначала они хрупают, / потом они топают, / потом они стоят спокойно.

Рассказчик допускает, что эта загадка пришла Бильбо на ум первой просто потому, что он боится быть съеденным: «Вот все, что он сумел из себя выжать, – слово „съесть“ мешало ему думать». Но и этот мрачный контекст помогает подчеркнуть жизнерадостность Бильбо, жизнеутверждающее направление его мыслей по сравнению с Голлумом. Несмотря на то что над самим Бильбо нависла угроза быть съеденным, для него мысль о еде все равно остается положительной. Образ тридцати белых коней на холме, хрупающих и топающих, – это смелый, живой и притягательный образ.

Толкин подчеркивает следствия из загадки Бильбо репликой Голлума: «У нас-с-с их ш-ш-шес-с-сть!» Белизной зубы Голлума вряд ли отличаются. Своим ртом, щербатым, гнилозубым, шипящим и ворчащим, Голлум может только пожирать пищу, и это пожирание бесконечно далеко от воспитанного, аппетитного и приятного потребления пищи, на который намекает загадка Бильбо. Воспитанно и со вкусом едят в Бэг-Энде – в столовой или на лужайке. Голлум же у себя в темной сырой пещере умеет лишь торопливо пожирать и грызть.

Вторая загадка Голлума, как и первая, примечательным образом связана с его мрачным существованием. Ответ на нее – «ветер».

Voiceless it cries,

Wingless fl u tters,

Toothless bites,

Mouthless mutters.

Он плачет без голоса, / шелестит и хлопает без крыльев, / кусает без зубов, / бормочет безо рта.

Загадка жутковатая, пугающая, и именно жутковатым и пугающим в ней предстает ветер: он плачет, кусается и бормочет. Характеризуя ветер, Голлум подчеркивает то, чего ветер лишен: у него нет голоса, крыльев, зубов и рта. В этом описании образ получается беспомощный. Но суть загадки, конечно, в явном парадоксе: ветер лишен всего вышеперечисленного и тем не менее способен кусать, стонать, шелестеть и бормотать. Однако эти действия исполнены такой тщетности и отчаяния, что от их упоминания загадка делается еще тоскливее. Ветер не рычит: он плачет и стонет. Он не парит, а лишь хлопает, пытаясь взлететь. Ветер описан так, словно он никто, у которого ничего нет, но все равно он вечно стонет, кусается и бормочет. Разумеется, это описание превосходно характеризует унылое и одинокое существование самого Голлума в подземной тьме, больше похожее на страшный сон. В ответ Бильбо загадывает Голлуму загадку, которую импровизирует тут же по ходу дела, и она – отличное противопоставление мрачной загадке Голлума. Бильбо загадывает про солнце и маргаритки. [20]

An eye in a blue face

Saw an eye in a green face.

“That eye is like to this eye”

Said the first eye,

“But in low place

Not in high place”.

Глаз на голубом лице / увидел глаз на зеленом лице. / «Тот глаз похож на меня, – / сказал первый глаз. – / Только он далеко внизу, / а не вверху, как я».

По интонации и предмету изображения эта загадка – полная противоположность загадке про ветер. Голлум подчеркивает бестелесность ветра, а Бильбо очеловечивает и солнце, и цветок, описывая их как глаза на человеческом лице и наделяя их даром речи. Голлум описывает невнятное бормотание, которое издает ветер, лишенный рта, а Бильбо приводит сами слова, произнесенные солнцем. Загадка Голлума мрачна и звучит едва ли не воплем отчаяния, а загадка Бильбо пронизана солнечным светом, жизнерадостностью и памятью о прекрасном и уютном.

Загадка о солнце и цветке построена на происхождении слова «daisy» («маргаритка»). В староанглийском языке, а именно он был основной научной специализацией Толкина, маргаритка изначально называлась «daeges eage», то есть «the day’s eye», «глаз дня» – и потому, что ее желтая сердцевина напоминает солнце, и потому, что маргаритка закрывается на ночь и распускается утром. В Средние века само солнце нередко сравнивали с глазом и называли «оком мира». Загадка построена как игра на этих словах, и она указывает на родство солнца и маргаритки.

Эту загадку можно понимать на двух разных уровнях. На самом простом она представляет собой средоточие всего радостного и яркого, что только дорого Бильбо. Солнце, голубое небо, зеленые поля и цветы (из первой главы мы знаем, что Бильбо их обожает) особенно дороги ему сейчас, когда он отрезан от мира и заточен в темноте под землей. Вспомним: когда Бильбо попадает в подземелья к Голлуму, рассказчик упоминает, что норки у хоббитов «симпатичные, уютные, хорошо проветрены и совсем не похожи на туннели гоблинов». Уютная, светлая, хорошо проветренная норка – противоположность темным и душным во всех смыслах подземельям гоблинов. Бильбо явно тоскует по воздуху и свету внешнего мира и в своей загадке говорит о них с нежностью.

Второй смысловой слой загадки – то, что она рассказывает нам о мировоззрении Бильбо в целом. Уподобляя солнце маргаритке, Бильбо увязывает повседневное, малое с великим и возвышенным. Обратим внимание: загадка эта, по сути, рассказ, изложенный от лица солнца. Солнце смотрит с высоты небес на мир и разглядывает маргаритки на зеленой траве. Мы слышим, что именно оно говорит о скромном полевом цветке. Само солнце в прямой речи подчеркивает связь между собой и цветком, признавая, что маргаритка – подобие солнца, его отражение в земном мире. Что же получается? Голлум в своей загадке говорит об одиночестве и пустоте, а Бильбо – о том, что самым простым вещам, окружающим его в повседневной жизни, находится полноправное место в общем миропорядке, наряду с великим и возвышенным; более того, у простого есть черты сходства с великим и великое смотрит на простое не высокомерно, а доброжелательно. Конечно, полностью мировоззрение Бильбо на основе этой загадки не реконструируешь, но кое-какие полезные подсказки она нам дает.

Загадывая загадку о солнце и цветке, Бильбо не планирует сознательно опровергать загадку Голлума о ветре. Но когда Голлум отвечает Бильбо своей третьей загадкой, он явно стремится парировать загадку о солнце и цветке, которая ему сильно досадила. Загадка Бильбо, «будничная и заурядная», испортила ему настроение. Поэтому в ответ он задает загадку «покаверзнее»: она – о темноте.

It cannot be seen, cannot be felt,

Cannon be heard, cannot be smelt,

It lies behind stars and under hills,

And empty holes it fills.

It comes first and follows after,

Ends life, kills laughter.

Ее невозможно увидеть, нельзя пощупать, / нельзя услышать и нельзя почуять, / она находится за звездами и под холмами, / наполняет пустые дыры. / Она была раньше всего и будет после всего, / она завершает жизнь и убивает смех.

Самое простое толкование здесь напрашивается само собой: Голлум так оскорблен и взбешен загадкой Бильбо о свете (солнце и маргаритке), что отвечает на нее загадкой о тьме.

В то же время у этой загадки, как и у предыдущих, заданных Голлумом, есть отчетливый автобиографический оттенок. Как вы помните, рассказчик говорит о Голлуме «черный, как сама темнота». Голлум, который уже проголодался, описывает темноту как некий идеализированный вариант самого себя. Он охотится с помощью хитростей, надев кольцо-невидимку, и его невозможно учуять или услышать, пока он не сомкнет пальцы на горле жертвы. Таким образом, первые две строчки загадки – это описание Голлума на охоте, невидимого, беззвучного и необоримого. Если солнце, озаряющее маргаритки, отчасти показало нам, к какому миру стремится Бильбо, то темнота – это по-настоящему мир Голлума, он сам в идеальном для него варианте.

Последние четыре строки загадки позволяют нам представить себе мировоззрение Голлума, и гораздо отчетливее, чем позволял остальной текст. Загадка про солнце и цветок помогала понять, каковы метафизические представления Бильбо, а загадка про темноту помогает разобраться в теологии Голлума. Как и в загадке про гору, Голлум подчеркивает мощь и величие того явления, с которым себя ассоциирует. Он указывает, что темнота «находится за звездами и под холмами», и тем самым заявляет, что тьма, его родная стихия, простирается выше солнца и глубже цветов – превосходя и нижний, и верхний миры из загадки Бильбо. Загадка Бильбо наводит на мысли о том, что за пределами пещер есть светлый, огромный мир, по сравнению с которым подземный мир Голлума, темный и замкнутый, кажется маленьким и жалким. Голлум заявляет, что мир устроен иначе, что темнота на самом деле сильнее и огромнее всего на свете, и в сравнении с ней солнечный мир крошечен и ограничен, снизу и сверху окружен тьмой – жалкий пузырек света в бесконечной ночи. Голлум расширяет значимость темноты, заявляя затем, что с нее все начинается и ею все заканчивается, то есть темнота окружает свет не только в пространстве, но и во времени. В мировоззрении Голлума время и пространство конечны, а темнота беспредельна.

Последняя строчка загадки говорит не только о необъятности темноты, но и о ее природе. Темнота «завершает жизнь» и «убивает смех». Голлум характеризует темноту как разрушительницу не только жизни, но и радости, того восторга бытия, с которым наверняка ассоциируются солнце и маргаритки. Обратим внимание, что Голлум здесь выставил себя не просто нигилистом, отрицает смысл и существование чего бы то ни было. Голлум говорит о темноте иначе: для него она не просто черная пустота, не просто отсутствие жизни и радости, но нечто пожирающее и уничтожающее их. Пустые дыры на самом деле не пусты, они заполнены темнотой, то есть она для Голлума некое положительное начало.

Эта тема с пугающим постоянством возникает и в других произведениях Толкина. В «Сильмариллионе» Толкин рассказывает предание о падении великого народа Нуменора. Из-за своей надменности и жадного желания обрести бессмертие нуменорцы покупаются на лживые посулы Саурона, Темного Властелина, который замыслил погубить Нуменор. Когда Саурон уговаривает нуменорцев отказаться от поклонения светлому божеству Илуватару и силам добра, то склоняет их на сторону тьмы и говорит о тьме в выражениях, очень напоминающих Голлума. Саурон заявляет, что за пределами мира лежит «Древняя Тьма», и уверяет, будто Властелин Тьмы – это «Властелин Всего Сущего» и «Податель Свободы». «Тьма сама по себе достойна поклонения», – говорит Саурон. Загадка Бильбо о солнце и маргаритке приоткрывает нам его видение божественного миропорядка, в котором смертный земной мир – это отражение славы и красоты мира небесного, высшего. Загадка Голлума – не что иное, как эхо самого злого и безнравственного культа, какой только исповедовали смертные: это поклонение Дьяволу и самой Тьме, которыми заменяют Бога.

Следующая загадка Бильбо после зловещего размаха загадки о темноте кажется комическим снижением.

A box without hinges, key, or lid,

Ye t golden treasure inside is hid.

Сундучок без петель, ключа и замка, / но внутри у него спрятано золотое сокровище.

Ответ – яйцо, и сам Бильбо считает загадку простенькой; рассказчик замечает, что Бильбо воспринимает ее просто как способ «оттянуть время». Однако, по ироническому стечению обстоятельств, из всех загадок Бильбо именно эта оказалась для Голлума самой сложной. В каком-то смысле ею Бильбо отплатил Голлуму: загадка и ее трудность задевают его за живое не на шутку.

В этой загадке бросаются в глаза две особенности. Первая – упоминание о золотом сокровище. Разумеется, мы помним, что основная цель путешествия Бильбо в том и состоит, чтобы отыскать золото, сокровище, спрятанное под горой, и вот пожалуйста – Бильбо попал под землю и загадывает загадку о золотом сокровище. Но он подразумевает не золоченые арфы, не короны, усыпанные драгоценными камнями, не ожерелья. Речь идет о сокровище совершенно иного толка: зародыше и средоточии самой жизни, яичном желтке, из которого вырастет цыпленок и вылупится из скорлупы. Кроме того, это сокровище невозможно добыть взломом: если сундучок взломать, то сокровище внутри погибнет.

Вторая особенность загадки о яйце заключается в том, что Бильбо отвечает ею на загадку Голлума о темноте. Голлум только что описал, как темнота «завершает жизнь», и Бильбо тотчас откликнулся загадкой о зарождении жизни, словно воскрешая все то, что Голлум как будто стремился убить. Однако нам не следует слишком увлекаться метафизической интерпретацией загадки. Несомненно, когда Бильбо думает о яйце, прежде всего, как уже говорилось чуть раньше, он мечтает о том, чтобы жарить бекон и яичницу у себя дома в кухоньке. Но мысль о приготовлении яичницы в светлой хоббичьей норке – это все равно весомое и уместное противопоставление загадке о темноте. Вспомним, что, согласно загадке Голлума, темнота не только заканчивает жизнь, но и убивает смех. А мирный неторопливый завтрак на лужайке – это в своем роде такое же отрицание сил тьмы, как и жизнь зародыша внутри яйца.

То, как Голлуму удается разгадать загадку о яйце, тоже характеризует его определенным образом и подчеркивает разницу между двумя персонажами. Воспоминание, которое в конечном итоге подсказало ему верный ответ, – это воспоминание о том, «как в детстве воровал из гнезд яйца» и высасывал их. Такое действие не вызывает положительных ассоциаций. Это и не сохранение жизни внутри яйца – и не сохранение мира, уюта, достатка, которые ассоциируются с жаркой яиц и бекона. Голлуму едва удается вспомнить яйца, но вспоминает он лишь, как воровато, жадно высасывал из них жизнь.

Далее Голлум загадывает Бильбо загадку о рыбе, отступается от масштабности загадки о темноте и приближается к уровню загадки Бильбо о яйце.

Alive without breath,

As cold as death;

Never thirsty, ever drinking,

All in mail never clinking.

Живое, но не дышит, / холодно, как смерть, / никогда не испытывает жажды, но все время пьет, / полностью покрыто кольчугой, которая не звякает.

Загадка про яйцо отзывалась на загадку о темноте, воскрешая и возвращая жизнь и радость. Загадка о рыбе – ответный удар Голлума, она пародирует жизнь и смешивает ее со смертью. Рыба – живое и естественное существо, но то, как Голлум описывает ее в своей загадке, делает рыбу зловещей, напоминающей зомби: нечто живое, но бездыханное, холодное как могила. Вывернуты и извращены также и отношения рыбы с водой. Для рыбы, описанной Голлумом, вода – не пища и эликсир жизни, а нежеланное питье, которое якобы навязано рыбе насильно.

Эта загадка, как и загадка о ветре, имеет прямое отношение к внутреннему миру Голлума. Он обитает в темном мире у самых корней гор, а здешние подземные рыбы изменились с течением времени. Когда Бильбо впервые натыкается на озеро, то думает о рыбах, «чьи предки заплыли туда бог весть как давно да так и не выплыли на свет, глаза их все выпучивались и выпучивались оттого, что они силились видеть во мраке». Получается, что рыба составляет смысловую параллель образу Голлума, тому, как менялся сам Голлум, и их описание во многом совпадает. Рыба когда-то была естественной и нормальной, но потом заплыла в самое сердце гор, и оказалось, что пути назад нет. Нехватка света измучила рыб, и они превратились в «противные скользкие создания с выпученными слепыми глазами, извивающиеся в воде». Точно так же, судя по всему, за долгие годы пребывания в темных подземельях изменился и сам Голлум. Он превратился в «большую скользкую тварь» с «двумя громадными круглыми бесцветными глазами на узкой физиономии», «круглыми, как плошки». То, как Голлум описывает выдуманную им рыбью жажду («никогда не испытывает жажды, но все время пьет»), говорит о жизни, превратившейся в вечное поглощение и вечную неудовлетворенность. В мире Бильбо жарят яйца с беконом и наедаются в свое удовольствие; мир Голлума – это мир неудовлетворенных желаний.

Бильбо отвечает на загадку о рыбе очень просто и очень характерно: он берет предмет предыдущей загадки Голлума и помещает его в явно бэг-эндовскую обстановку.

No-legs lay on one-leg, two-legs sat near on three legs, four-legs got some.

Безногое лежало на одноногом, двуногое сидело рядом на трехногом, четвероногому кое-что перепало.

Здесь Бильбо берет образ рыбы, из которого Голлум сделал было пародию на теплокровную жизнь, и помещает его в центр уютной домашней сценки. На трехногом стуле за одноногим столом сидит человек и ест рыбу, а рядом мурлычет кошка. Это воплощение уюта и довольства – нечто совершенно чуждое миру Голлума, где обитают скользкие пучеглазые рыбы. Так и видишь уютный огонь в очаге, у которого сидит персонаж загадки, и, думается мне, поев рыбы, он закурит трубочку. Обратим внимание и на дружеские отношения человека и кошки: он делится с ней рыбой. Словом, загадка Бильбо изображает картину во всех смыслах теплокровную, мирную, дружелюбную и полную жизни. Неудивительно, что Голлум наверняка долго ломал бы над ней голову, если бы только что не думал и не говорил о рыбе. Последняя загадка Голлума, нечто «непосильное и устрашающее», – это загадка о конечности всего сущего.

This thing all things devours:

Birds, beasts, trees, flowers;

Gnaws iron, bites steel;

Grinds hard stones to meal;

Slays king, ruins town,

And beats high mountain down.

Оно пожирает все на свете: / птиц, зверей, деревья, цветы; / истачивает железо, разгрызает сталь; / перемалывает камни в мелкую крошку; / убивает короля, разрушает город, / сравнивает с землей высокую гору.

Голлум описывает время, и в его загадке оно предстает разрушителем всего сущего. Загадка иллюстрирует идею, которая часто ассоциировалась со временем, особенно в эпоху Возрождения, и выражена в латинской поговорке «Tempus edax rerum», то есть «Время пожирает все».

В представлении этой традиционной идеи особенно интересно методичное изложение. Посмотрите, как последовательно Голлум перечисляет все то, что подвержено разрушению временем. Во второй строке время разрушает все живое, яркий, светлый, уютный мир, который Бильбо так настойчиво вызывал в памяти в своих загадках. В третьей и четвертой строке говорится, что время разрушает железо, сталь и камень, то есть стихии, которые ассоциируются с более мрачным и суровым миром, миром гномов и гоблинов. В четвертой строчке говорится, что время разрушает саму цивилизацию, уничтожает порядок и общество. Это упоминание особенно важно в повествовании, которое закончится возвращением короля, а также разрушением городов и основанием новых. Наконец, даже высокая гора подвластна разрушительной мощи времени, а значит, Голлум заявляет, что время способно разрушить даже его мир. Последняя строка загадки Голлума возвращает нас к началу, к его первой загадке про гору, где Голлум так хвастался своим темным и несокрушимым каменным обиталищем. Хотя в загадке про время гора сдается последней, однако Голлум признает, что время разрушит и ее.

Загадка Голлума говорит о крайней степени безнадежности, о конце, который придет даже его жизни и его миру. «Старый Голлум» – древнее существо, и даже в первой, более жизнерадостной редакции «Хоббита» упоминалось, что он в одиночестве жил у подземного озера еще до появления гоблинов в этих горах. Голлум прожил долгую, одинокую и несчастную жизнь, он отлично понимает, что такое неумолимый ход времени, которое грызло, точило, гнуло и перемалывало его до тех пор, пока он, как пучеглазые рыбы, не изменился до неузнаваемости. В последней загадке Голлума звучат отчаяние и упрямство, и они – веское доказательство того, что Голлум и озлоблен, и несчастен. Его загадки говорят о страшной жизни в страшном мире, и Бильбо нечего на это ответить.

Выбор Бильбо. Сочувствие к Голлуму

После загадки Голлума о времени Бильбо уже не в силах придумать новую загадку. Последний вопрос, сыгравший решающую роль в состязании, – вопрос: «Что у меня в кармане?» – у хоббита вырывается случайно; он просто думает вслух, когда нашаривает в кармане кольцо – второй раз, и снова в темноте. Последний раунд игры в загадки окрашен иронией. Неочевидный правильный ответ на вопрос Бильбо – то единственное, чем Голлум дорожил многие годы. Напрасно Голлум, пытаясь отыскать разгадку, мысленно перебирает все, что завалялось у него в карманах, и гадает, что же держат в карманах другие, не столь коварные существа. Но правильный ответ – та самая вещь, которую он носил в кармане многие годы. Бильбо и сам еще не знает ответа на свой вопрос; он узнает, что у него в кармане, только от Голлума, который не смог угадать ответ с трех попыток.

Однако главная шутка судьбы, связанная с загадкой про карман, разъяснилась позже, потому что в 1937 году у Толкина этой иронии и в мыслях не было. Бильбо никак не найти ответ на загадку про время, но оказывается, что его последний вопрос – это в своем роде ответ. Когда Толкин позже решит сделать найденное хоббитом кольцо-невидимку Кольцом Всевластья, он объяснит: такие кольца способны преодолеть разрушительную силу времени и даровать своим смертным владельцам невероятное долголетие. В 1937 году, работая над первой редакцией «Хоббита», Толкин не мог сознательно и намеренно выстроить связь кольца с загадкой про время, потому что тогда он еще не представлял, что впоследствии снабдит кольцо такой силой и значением. И все же это примечательное совпадение.

Между тем основной акцент в тексте снова падает на удачливость Бильбо. Он нечаянно задал вопрос, который помог ему выиграть, и это уже третья улыбка фортуны в ходе игры в загадки. Первый раз Бильбо повезло, когда он ломал голову над загадкой о рыбе и тут ему на ногу из воды выпрыгнула скользкая холодная рыба, тем самым подсказав ответ. Второй раз хоббиту везет, когда он случайно дает правильный ответ на загадку про время, хотя на самом деле просто хотел попросить время на размышления и сумел выдавить лишь: «Время! Время!» Итак, его три раза спасает чистейшая случайность, в тексте так и говорится. Анализируя третью главу, я уже обращал ваше внимание на поразительную везучесть Бильбо и гномов, а здесь, в пятой главе, удача, судя по всему, еще сильнее старается уберечь Бильбо и направить его на верный путь.

Загадка-вопрос про карман заставляет нас также задуматься еще и о том, от какой участи спасает Бильбо его везение. В течение всего состязания Бильбо и Голлум выступали как глашатаи противоположных мировоззрений: Бильбо представительствует за свет, радость, цельность, Голлум за тьму, разрушение, отчаяние. Однако, как мы видим, игра заканчивается вопросом, который не разделяет соревнующихся, но становится для них связующим звеном. Мы видим, как Бильбо проделывает то, что проделывал Голлум многие годы: нащупывает в кармане кольцо и вслух беседует с ним. Голлум и Бильбо – два диаметрально противоположных персонажа, но в конечном итоге кажется, будто они могли бы быть изображениями одного и того же героя в стадиях «до» и «после». Хотя Бильбо и не осознает этого, но история Голлума должна служить ему предупреждением.

Однако Толкин несколько раз показывает нам связь между двумя персонажами задолго до загадки-вопроса про карман. Да, загадки Голлума открывают мировоззрение, отличающееся от взглядов Бильбо, но у хоббита получается их разгадать потому, что он «когда-то слыхал что-то вроде этого». У Голлума, в свою очередь, получается справиться с некоторыми загадками Бильбо лишь потому, что Голлум еще помнит «те далекие времена, когда он жил с бабушкой в норке на берегу реки», «когда он был не такой одинокий, не такой противный, не скрывался, не таился», а, судя по всему, вел вполне бэггинсовскую жизнь. Смутные воспоминания Голлума доказывают нам, что он не всегда был таким, как сейчас; и в то же время они содержат скрытое предупреждение для самого Бильбо. Хоббит тоже переживает перемену, метаморфозу, судьба переносит его из мирной привычной жизни в норке под холмом в новую жизнь. Воспоминания Голлума говорят о том, что подобные перемены не всегда оказываются к лучшему и даже Бэггинсы способны склониться ко злу и коварству.

Нам может показаться, будто поначалу Бильбо не видит эту связь и не слышит предупреждения. Когда до него доносятся отчаянные вопли несчастного Голлума, обнаружившего пропажу своего бесценного кольца, Бильбо остается холоден: «Как ни был несчастен Голлум, Бильбо все равно не мог проникнуться к нему сочувствием», вопли Голлума кажутся ему «плаксивыми». Однако в последние мгновения встречи с Голлумом хоббит, похоже, все-таки полностью понимает, чем грозят ему обида и гнев Голлума. Надев кольцо-невидимку, Бильбо бежит к двери, ведущей прочь из подземелий, и обнаруживает, что от нее его отделяет Голлум, который настороженно прислушивается. Тут Бильбо переживает серьезный моральный кризис, момент нравственного выбора. Паника и отчаянное желание вырваться на свободу поначалу подстрекают его к жестокому и безжалостному поступку. Он чувствует, что «надо бороться. Ударить кинжалом злобную тварь, убить, опередить его, пока он не убил Бильбо». Но у Бильбо тотчас просыпается совесть, более того, его бросает в другую крайность, и он испытывает к врагу снисходительную жалость. Бильбо убеждает себя, что Голлум «еще и не пытался убить его, Бильбо», и не угрожал сделать это, хотя и то и другое неверно. Голлум пытался поймать и убить Бильбо, когда гнался за ним по подземному туннелю, а бормотание Голлума, обсуждающего с самим собой, «можно ли его [хоббита] с-с-съес-с-сть», – веское доказательство его злых намерений: «Угощ-щ-щение на с-с-славу! С-с-сладкий кус-с-сочек для нас-с-с!»

Но снисходительность Бильбо здесь не вполне объективна. Она вызвана тем, что Бильбо в эти мгновения понял, какую жизнь ведет Голлум и в каком мире, а также осознал связь между собой и Голлумом. Бильбо представляет себя на его месте: «И потом, Голлум такой одинокий, такой несчастный и заброшенный. Внезапно сердце Бильбо наполнилось сочувствием, жалостью, смешанной со страхом, он представил себе череду бесконечных беспросветных дней, без всякой надежды на лучшую жизнь, – лишь жесткий камень, холодная рыба, вечное шныряние и бормотание. Все эти мысли молнией пронеслись у Бильбо в голове, он содрогнулся». В итоге у Бильбо открывается второе дыхание, и он буквально пробивает себе дорогу к свободе и свету, по которым так тосковал. Его нравственный выбор становится вспышкой веры, «рывком во тьме» и прочь из темноты, и Бильбо благополучно избегает обоих мрачных вариантов своей участи: или быть убитым Голлумом, или самому стать подобием Голлума.

Последнее действие Голлума в этой истории, его «душераздирающий крик, полный злобы и отчаяния», еще раз с новой силой акцентирует разницу между Голлумом и Бильбо и подчеркивает важность нравственного выбора, который совершил хоббит. Голлума поглощает безнадежность, ему ничего не остается, кроме ненависти к тому, кто только что проявил к нему милосердие. Бильбо в надежде на спасение продолжает бег к двери, ведущей из подземелий на свет, – бежит, несмотря на то что «у Бильбо от его крика чуть сердце от страха не выскочило».

В самом начале книги рассказчик предлагает нам узнать, «приобрел он [Бильбо] что-нибудь в конце концов или нет». В пятой главе до конца еще очень далеко, но мы уже начинаем понимать, чт? приобретает Бильбо. Он миновал поворотный момент в своей карьере. Бильбо перестал быть пассивной жертвой приключений и принял свою новую жизнь. Он даже начал получать удовольствие от осознания того, что его жизнь – это часть более масштабных преданий, которые он (хотя они и носили несомненно туковский авантюрный характер) с большим удовольствием слушал еще в бытность свою в Бэг-Энде. Когда Голлум спрашивает Бильбо о мече, хоббит гордо отвечает, что это «Меч, выкованный в Гондолине!» – и открыто хвалится своей недавно обретенной связью с древними легендами. Когда Бильбо обнаруживает, что случайно найденное им кольцо оказалось волшебным, точь-в-точь из сказок, которые он слышал, «в голове у него крутился вихрь – смесь надежды и отчаяния» [21] . Бильбо пришел к осознанию того, что хотя приключения на деле бывают «неприятными и неудобными» и лишают своевременного обеда и ужина, как он говорил в первой главе, но в то же время стать частичкой одной из таких великих историй – сладостно и почетно.

Первая встреча, которую переживает Бильбо после того, как усваивает новое отношение к приключениям, – это встреча с Голлумом. Она показывает хоббиту серьезную сторону мира приключений. В Голлуме Бильбо видит нечто во сто крат худшее, чем дорожные лишения или плен, пытки и смерть от лап гоблинов. В Голлуме он встречает своего нравственного антипода, темное существо, чей мир – полная противоположность миру Бильбо, что убедительно доказывают загадки, которыми они обмениваются. Однако Толкин показывает нам, что эти два полярных мира связаны – и их связь воплощена в кольце, которое оказывается ответом на последнюю и самую личную загадку Бильбо. В последнем порыве жалости и сострадания Бильбо, несмотря на отчаянные обстоятельства, вновь обретает нравственный стержень. И это тоже поворотный момент в его жизни – пожалуй, самый важный из всех. Бильбо протиснулся в узкую щель, спасся из темноты и выбрался на свет, и он никогда не вернется обратно, хотя ему и пришлось ради этого пожертвовать «красивыми медными пуговицами» и многим другим.

6. Там, где живут чудовища. Из огня да в полымя

Натура Бильбо. Знакомство заново

В пятой главе мы наблюдали за тем, как Бильбо проходит поворотный момент своей карьеры. Оставшись один-одинешенек, без помощи и поддержки, он не только выжил, но обрел нравственную целостность, не дав отчаянному положению толкнуть его на жестокие поступки. Тьма не победила и не извратила Бильбо, и в гаснущем свете дня он оставляет позади и Голлума, и гоблинов. Когда Бильбо, растеряв на пороге пуговицы, мчится вниз по склону горы, кажется, что худшие злоключения уже позади. Положение его по-прежнему нелегкое: как напоминает нам рассказчик, он «потерял капюшон, плащ, еду, пони, пуговицы и друзей». И все же поведение Бильбо в новой ситуации ясно показывает нам, как он возмужал. Хотя он многого лишился, да и неприятности никуда не делись, первым делом он вспоминает о своих спутниках. Тревожась об участи Гэндальфа и гномов, Бильбо размышляет, не стоит ли вернуться в гоблинские пещеры, разыскать друзей, а если понадобится, то и спасти их. Теперь, когда у него есть волшебное кольцо, он обладает средством, которое способно им помочь. Бильбо уже всерьез ощущает себя профессиональным искателем приключений, состоящим на службе у гномов, и долг его – обратить свой опыт и силы на то, чтобы выручить сотоварищей.

Эта перемена во взглядах и поведении Бильбо поистине разительна. В самом начале истории, в Бэг-Энде, когда он еще подумывал тишком покинуть гномов, «спрятаться в погребе между пивными бочками и не вылезать, пока гномы не уйдут», – невозможно было представить, что тот же Бильбо способен безо всякой помощи ускользнуть от гоблинов и благополучно выбраться из недр Туманных Гор. То, что он не только сумел со всем этим справиться, но и помышляет вернуться и в одиночку спасти своих спутников, – просто-напросто потрясающе.

Это, разумеется, не значит, что Бильбо переродился целиком и полностью. Мысль о возвращении все так же кажется ему «крайне неприятной», а свой страх перед гоблинскими пещерами он выражает достаточно ясно, когда называет их «кошмарными туннелями». Весь этот план повергает его в уныние, но, однако, он принимает решение вернуться. И хотя готовность Бильбо к самопожертвованию оказывается в итоге ненужной, она говорит нам, как сильно переменился робкий маленький мистер Бэггинс.

Когда Бильбо находит гномов и рассказывает им о своем приключении с Голлумом, он намеренно избегает всяческих упоминаний о волшебном кольце. Конечно, в начале «Властелина колец» Толкин придаст этому факту особенное значение. Во второй главе первой книги «Братство кольца» Гэндальф скажет Фродо, что эта изначальная ложь Бильбо – тревожный и зловещий знак, свидетельство того, что волшебное кольцо сразу же оказывает опасное влияние на своего владельца. Тем не менее, читая «Хоббита», надлежит помнить, что эта сторона истории с кольцом будет весьма хитроумно вплетена в нее позднее. Как я уже указывал во вступлении, кольцо в «Хоббите» по изначальному замыслу Толкина не было ни опасным, ни зловещим; это просто волшебное колечко, дарующее невидимость, – полезнейшая вещица в карьере профессионального взломщика.

В контексте «Хоббита» недомолвки Бильбо легко объяснимы: ему очень хочется повысить свой «личный рейтинг» в глазах гномов. Надобно помнить, что гномы по-прежнему не слишком высокого мнения о Бильбо. К тому времени они пробыли вместе уже довольно долго, однако вклад хоббита в общее дело пока еще весьма мал. Как я говорил в четвертой главе, пронзительный крик Бильбо в ту минуту, когда на отряд напали гоблины, – по сути, единственный его полезный поступок, а с тех пор произошло столько всяких событий, что гномам, пожалуй, простительно не помнить об этом случае. Общее отношение к Бильбо недвусмысленно ясно высказал один из гномов: «Пока что от него больше хлопот, чем пользы… Коли еще идти обратно искать его в темных туннелях, так плевать я на него хотел!» Добрым, конечно, такое мнение не назовешь, и жестокость его усугубляется тем, что сам Бильбо совсем недавно на наших глазах принял решение сделать для гномов то, в чем они сейчас отказывают ему. И тем не менее следует признать, что с чисто практической точки зрения этого безымянного гнома можно понять.

Бильбо это знает. В приключении с троллями мы уже видели, что он крайне чувствителен к неуважению, которое выказывают ему гномы. Он и в карман к Вильяму полез прежде всего потому, что не в силах был вернуться к гномам, не совершив прежде какого-нибудь деяния, подобающего взломщику. Здесь, в шестой главе, решение Бильбо «устроить им всем сюрприз», невидимкой прокравшись в лагерь гномов, порождено тем же горячим желанием: поднять себя в их глазах.

Рассказ Бильбо о том, что ему довелось совершить в одиночку, откровенно рассчитан на то, чтобы приукрасить свое якобы мастерство взломщика и искателя приключений. Он умаляет чудо своего внезапного появления среди гномов и того, что ему удалось незамеченным проскользнуть мимо Балина, небрежным тоном приписав эти свершения своему профессиональному таланту – дескать, «просто подкрался потихоньку, по-хоббитовски». Когда гномы спрашивают, были ли у двери гоблины-стражники, Бильбо отвечает нарочито легкомысленно: «Были! И еще сколько! Но я от них увернулся и удрал». Это выступление Бильбо явно рассчитано на то, чтобы сгладить довольно позорное происшествие в Бэг-Энде, когда он на глазах у всех гномов ударился в истерику на коврике у камина. Именно та сценка породила реплику Глойна, что Бильбо, дескать, больше смахивает на бакалейщика, чем на взломщика, – реплику, которая так оскорбила и рассердила нашего хоббита. Теперь, когда волшебное кольцо дало Бильбо такую замечательную возможность произвести благоприятное впечатление на своих спутников, он исполнился решимости укрепить свою репутацию взломщика.

И замысел Бильбо сработал, ибо сейчас гномы смотрят на него «по-новому, с уважением». То, что хоббит проскользнул мимо них незамеченным, как бы подкрепляет ту невероятную историю, которую он рассказал о собственных похождениях. Изменившееся к лучшему мнение гномов о Бильбо наиболее красноречиво выразилось в необычайно замысловатой реакции Балина на то, что Бильбо сумел обмануть его бдительность. Балин снимает перед ним капюшон и – вот чудн? – представляется, как при первой встрече. Рассказчик даже приводит полностью их чинный диалог:

«– Балин, к вашим услугам.

– Мистер Бэггинс, ваш слуга, – ответил Бильбо».

Здесь, по ту сторону Туманных Гор, Бильбо и гномы словно знакомятся заново, уже как равные.

Даже Гэндальф, который изначально отпускал (хотя и сомнительные) похвалы «опытному взломщику» Бильбо Бэггинсу, – даже он, судя по всему, впечатлен услышанным. В начале шестой главы Гэндальф относится к Бильбо совсем иначе, нежели гномы, однако при этом верит в силы хоббита ничуть не больше, чем они. Он может выказывать благосклонность и приязнь, называть Бильбо своим другом – но пока что вступается за него без особого рвения. Маг заявляет только, что Бильбо «не так уж плох» – довольно-таки жалкая похвала! – и прибавляет: «Я за него отвечаю». Ничуть не похоже, что речь тут идет о равном и высоко ценимом собрате, – скорей, можно подумать, что Бильбо для Гэндальфа то ли младенец, то ли ручной зверек, доверенный его попечению. Именно поэтому, когда Бильбо внезапно появляется в лагере, Гэндальф не просто оказывается «доволен больше» гномов, но и «изумлен не меньше других».

Таким образом, чудесное возвращение Бильбо знаменует начало новых отношений не только с гномами, но и с Гэндальфом. Маг с самого начала утверждал, что хоббита стоит взять с собой, однако его настойчивость была основана лишь на смутном намеке, что Бильбо когда-нибудь сыграет в этом приключении важную роль. До сих пор все речи Гэндальфа в защиту Бильбо произносились в будущем времени. Да, в первой главе маг властно заявил: «Если я сказал, что он Взломщик, – значит, он взломщик», однако счел своим долгом тут же уточнить: «Или будет взломщиком, когда понадобится». В шестой главе, заступаясь за Бильбо как раз перед его появлением, он поступает так же, когда предрекает: «А вот если мы найдем его, вы еще не раз поблагодарите меня». Может быть, Гэндальф и уверен, что в грядущем окажется прав, но пока что он даже не приводит ни единого доказательства своей правоты. Невероятное спасение Бильбо от подгорных ужасов и его внезапное появление в лагере становятся первыми сторонними доводами в пользу Гэндальфовой уверенности. Теперь, впервые за все время пути, маг может без колебаний использовать настоящее время и с гордостью произносит: «Что я вам говорил?.. Мистер Бэггинс не так прост, как вы думаете».

Впрочем, не следует думать, будто Бильбо полностью преобразился и стал теперь закаленным матерым искателем приключений. Во-первых, его кругозор прочно ограничен приземленными, обыденными заботами. Он остро ощущает материальные неудобства ситуации и сетует: «Пальцы на ногах у меня разбиты, ноги ноют, живот болтается, как пустой мешок». Даже посреди лихого рассказа о том, как ему удалось улизнуть на выходе от гоблинской стражи, Бильбо с сожалением вспоминает о потерянных пуговицах. Может быть, он и достиг поворотного пункта своей карьеры, однако по-прежнему считает, будто от приключений «одно беспокойство и неприятности», а уж из-за приключения под горами он и впрямь изрядно опоздал к обеду.

Во-вторых, участие во всех событиях, происходящих с отрядом, ему даже сейчас явно не по плечу – как не по росту гномий капюшон, одолженный Двалином. Может, Бильбо и не так прост, как кажется гномам, однако по большей части он остается совершенно беспомощным. Он оказался слишком мал, чтобы наравне с остальными удирать в туннелях от гоблинов: его пришлось нести на спине. Он – единственный, кто не сумел самостоятельно вскарабкаться на дерево на поляне варгов; Дори, помогая ему забраться, едва не погиб. Его явно не заметили орлы, прилетевшие спасать гномов от гоблинского огня, и, не уцепись он за ноги, его так бы и бросили одного.

Пускай гномы теперь и более высокого мнения о Бильбо, но это не мешает Дори чувствовать себя носильщиком, так как он вечно вынужден таскать хоббита на закорках, раз за разом унося его от беды. Да, в отношениях Бильбо с гномами начался новый этап – однако это всего лишь начало.

Гоблины. Жги лес! Огонь до небес!

Вторая встреча с гоблинами здесь, в шестой главе, дает нам еще один критерий мерзостности их натуры. Со злобностью и жестокостью гоблинов читателя познакомила песня, которую они пели, когда схватили Бильбо и его спутников. Толкин подчеркивает эту злобность теми же средствами, цитируя две песни, которые гоблины распевают под деревьями, где укрылись злосчастные путники.

Первую песню гоблинов в шестой главе рассказчик называет «страшной»:

Fifteen birds in five fir-trees,

their feathers were fanned in a fiery breeze!

But, funny little birds, they had no wings!

O what shall we do with the funny little things?

Roast ’em alive, or stew them in a pot;

fry them, boil them and eat them hot?

Пятнадцать птичек на пяти елках, / их перышки раздувал огненный ветер! / Но, смешные маленькие птички, у них не было крыльев! / О что нам делать с этими смешными крошками? / Зажарить их живьем или стушить в котле; / запечь их, сварить их и съесть горячими?

Страшной эту песню делает ее фривольный тон. Нам известно, что гоблины безумно злы и жаждут отомстить гномам за смерть Верховного Гоблина. Мы готовы увидеть, как они беснуются и ярятся. На деле же видно, что гоблины творят свою месть не с лютой злобой и даже не с мрачным удовлетворением, но с каким-то тошнотворным наслаждением. Их песня рисует в воображении забавную и даже мирную картинку: «смешные маленькие птички» расселись на деревьях и ветер ерошит их перышки. Повторы: «смешные маленькие птички», «смешные крошки» – придают первому куплету песни оттенок детского лепета, и эту черту обыгрывает Гэндальф, когда, пытаясь поддеть гоблинов, называет их «озорниками». Две последние строчки песни, конечно же, отвечают на риторический вопрос «Что нам делать с этими смешными крошками?». В этих строчках легкомысленно-проказливый тон песни резко сменяется жестоким и злобным. Слова «зажарить их живьем» обнажают злобную насмешку, которая таилась в притворно ребяческом начале песни.

Список способов, которыми можно приготовить стряпню из Бильбо и его друзей, живо напоминает читателю кулинарные дебаты, устроенные троллями во второй главе ( никто , похоже, не знает, как надо готовить гномов!). Впрочем, гоблинские рецепты в контексте песни производят куда более жуткое впечатление. Тролли, может, и злые существа, но их кулинарная дискуссия имеет чисто практическое значение. Для них гномы – просто пища, и они совершенно искренне спорят, как ее лучше приготовить. Перечисление рецептов в гоблинской песне – отнюдь не профессиональные дебаты поваров, но пространная фантазия пыточных дел мастера. Толкин выводит образчик этого жестокого юмора в самом названии главы [22] , пробуждая в воображении читателя образы раскаленных сковородок и жаркого огня в кухонной печи, – предвосхищение издевок, которыми гоблины, приплясывая у костра, осыпают Бильбо и его спутников. Гоблины вовсе не собираются сожрать хоббита и гномов; они просто веселятся, воображая все жестокие способы, какими можно умертвить будущих пленников.

Веселье это наглядно проявляется в насмешках, которыми гоблины сопровождают свое пение. Используя метафору из собственной песенки, они кричат гномам: «Летите, птички!» – и наслаждаются тем, что гномам, по сути, некуда бежать. Чудовищнее всего то, что в конце они велят гномам: «Пойте», несомненно, предвкушая мучительные вопли, которые наверняка будут издавать пленники, сгорая заживо. Эти душераздирающие крики и есть «пение», которое гоблины надеются услышать от «смешных маленьких птичек», – гоблинский юмор в чистом виде.

Во второй песне, которую гоблины распевают у подножия горящих деревьев, они возвращаются к размеру, ритму и мотиву песни, которую исполняли в главе четвертой:

Burn, burn tree and fern!

Shrivel and scorch! A fizzling torch

To light the night for our delight,

Ya hey!

Гори, гори, дерево и папоротник! / Съеживайся и выгорай! Шипящий факел, / чтобы осветить ночь для нашего удовольствия, / йя-хей!

Первая строфа опять-таки наглядно демонстрирует омерзительную дальновидность гоблинов. В упоминании факелов отчасти кроется причина того, что гоблины сочли «замечательно остроумным» план сжечь гномов прямо на деревьях. Пылающие деревья послужат не только идеальным средством мучительной смерти для их заклятых врагов, но также обеспечат достаточное освещение, дабы гоблины смогли упиваться этим зрелищем. Убить своих врагов – это хорошо, но для гоблинов подлинное «удовольствие» состоит в том, чтобы любоваться их мучениями. По сути, наслаждение будущими муками гномов является единственной темой второго – сладострастно подробного – куплета песни:

Bake and toast ’em, fry and roast ’em!

till beards blaze, and eyes glaze;

till hair smells and skins crack,

fat melts, and bones black

in cinders lie

beneath the sky!

So dwarves shall die,

and light the night for our delight,

Ya hey!

Ya-harri-hey!

Ya hoy!

Запечь и подрумянить их, поджарить и прожарить! / Пока не вспыхнут бороды и не потускнеют глаза; / пока не запахнет горелым волосом и не лопнет кожа, / растопится жир, и почерневшие кости / будут лежать в золе / под небом! / Так умрут гномы / и осветят ночь для нашего удовольствия! / Йя-хэй! / Йя-харри-хэй! / Йя-хой!

Как и в предыдущей песне (четвертая глава), этот текст сосредоточен на сиюминутном восприятии. В первой песне гоблины начали с того, что описывали пленение гномов, и закончили предвкушением в третьем куплете ужаса и боли, которые неминуемо испытают пленники, обреченные на плен и муки. Точно так же первый куплет второй песни содержит описание примитивным и грубым языком огненного зрелища, которым любуются гоблины, а второй куплет переходит к ужасным страданиям, ожидающим пленников. Закончив первую песню, гоблины тотчас принялись радостно воплощать в жизнь «Хлещи, шлепай!» и «Вопи и скули!» из последнего куплета. В шестой главе они одновременно с заключительным «Йя-хой!» празднуют гибель в огне своих врагов, поджигая первое дерево.

Отметим также, насколько остро и разнообразно наслаждаются гоблины неизбежной ужасной гибелью пленников. Они смакуют отвратительные детали, которые им предстоит не только увидеть (вспыхнут бороды, потускнеют глаза), но также услышать (лопнет кожа) и почуять (запахнет горелым волосом, растопится жир). Все чувства гоблинов объединяются в этом омерзительно-ликующем предвкушении.

Собственно говоря, в последних двух песнях гоблинов просматривается уродливая параллель с тем отношением, которое выказали путникам эльфы Ривенделла. Эльфы поют нехитрую песенку, исполненную смеха и детского наслаждения красотой и живым миром, чувственного удовольствия, которое доставляют текущая река и выпекающийся хлеб. Песни гоблинов точно так же исполнены смеха и безыскусного наслаждения, так же изобилуют чувственным восприятием. Эльфы, как позднее назовет их рассказчик, Добрый Народ, их любовь и радость чисты и безграничны. Гоблины – очень, очень злые, и, соответственно, их жестокость и злоба так же цельны и бьют через край. Эльфы приветствуют жизнь, а гоблины – смерть, причем с пугающе похожим воодушевлением. Я уже говорил в главе четвертой, что гоблины, по сути, практически точная противоположность эльфам, и наиболее полно этот принцип проиллюстрирован именно в песнях. Бильбо встретит в пути немало диковинных и страшных существ, однако ни одно из них не сможет превзойти гоблинов в нравственной порочности. Бильбо столкнется с врагами куда более опасными, но ни один из них не станет так бесхитростно наслаждаться болью и страданиями других. В ряду всех чудовищ, созданных фантазией Толкина, гоблины являются эталоном зла, с которым будут сравниваться все прочие злые твари.

Дикие твари. Варги и орлы

В начале четвертой главы рассказчик сообщает, что Бильбо и его спутники вошли в пределы Дикого Края. Дикостей в приключениях Бильбо хватает с самого начала: встреча с каменными великанами, которые забавы ради швыряются валунами, стычка с гоблинами, которые берут его в плен и утаскивают в свои мрачные норы. Однако, поскольку хоббит очень быстро оказался в подземном царстве гоблинов, у читателя не было случая узнать, что представляет собой наземная часть Дикого Края. Когда Бильбо в начале шестой главы выбирается из-под гор на белый свет, мы, читатели, возвращаемся в собственно Дикий Край. Наводящие страх события, в которых довелось принять участие хоббиту среди хвойных лесов на восточных отрогах Туманных гор, знакомят нас с двумя разновидностями существ, которые представляют собой любопытные образчики населения Дикого Края и натуры этих мест, – варгами и орлами. Если мы внимательно присмотримся к этим существам, нам, быть может, станет яснее, что имел в виду Толкин, когда назвал этот край Диким.

В шестой главе читатель узнаёт, что варги – союзники гоблинов. Варги – это волки, но не стоит думать, что они лишь ручные зверюшки гоблинов, животные, которых гоблины используют так же, как охотники-люди используют собак. Варги, судя по всему, совершенно отдельное от гоблинов сообщество, со своим вожаком, который при упоминании сравнивается с Верховным Гоблином. У них также имеется свой язык, что говорит об обладании разумом, – в отличие от большинства животных. Язык варгов тем не менее также наглядно демонстрирует их низкие нравственные устои. Речь варгов – «ужасный язык» и для слуха Бильбо звучит устрашающе, словно «речь идет только о жестоких и злых делах». Жуткая беседа варгов непонятна Бильбо, однако рассказчик подтверждает, что его подозрения касательно ее темы вполне обоснованны. Более высокая общественная организация, которая ставит варгов на ступеньку выше других животных, обнажает также их лиходейскую натуру. Варги, безусловно, достойные союзники гоблинов.

Тем не менее они куда более дики и менее цивилизованны, нежели гоблины. Будучи гораздо крупнее и смышленее обычных волков, они сохраняют многие традиционные свойства животных – например, боятся огня. Заметим, однако, что эти черты всего лишь делают варгов чуть менее злыми, чем гоблины: звериная натура налагает ограничения на способность творить зло. Когда Гэндальф пускает в ход против варгов чародейский огонь, те только и способны, что в ужасе и смятении броситься врассыпную. Гоблины, напротив, находят всю ситуацию в высшей степени забавной и тут же изобретают, как воспользоваться огнем к собственной выгоде. Гоблины, с их более «продвинутым» кругозором, способны достичь куда более высокой степени жестокости, чем варги сами по себе. Если варги добрались бы до Бильбо и гномов, они с радостью разорвали бы их в клочья, но садистская изобретательность, которую проявляют гоблины, варгам недоступна. Будучи более неистовыми и дикими, они оказываются менее порочны, чем их «цивилизованные» союзники.

Извечные враги гоблинов орлы, чудесным образом спасшие Бильбо и его друзей, явно выступают на стороне добра. Рассказчик признает, что некоторые орлы бывают «трусливыми и жестокими», однако эти орлы «древней породы северных гор» – «гордые, могучие и благородные – самые замечательные из птиц». Их милосердие и чувство чести проявляется в благодарности, которую они выказывают Гэндальфу, спасшему когда-то жизнь Повелителю орлов. Эти огромные птицы воистину благородны и возвышенны.

И однако же, читателю не стоит заблуждаться насчет орлов. Они вовсе не защитники добра, что парят в вышине, высматривая, как бы наказать зло и спасти прекрасную даму (в данном случае – хоббита). Повелитель орлов выражает радость оттого, что орлы смогли отплатить Гэндальфу добром за добро, но уточняет, что вмешались они главным образом для того, чтобы «вырвать у гоблинов из рук игрушку». Таким образом, спасение гномов для орлов скорее средство, чем цель. Обсуждая дальнейшие планы, Повелитель орлов недвусмысленно дает понять, что и гномы, и цель их путешествия не представляют для орлов ни малейшего интереса. Орлы готовы им помочь, однако не желают ради этого подвергать себя никакой опасности. «Рисковать жизнью ради гномов не согласны», – напрямую заявляет он. Маг Гэндальф готов сопровождать гномов и дальше, при этом изрядно рискуя собственной шкурой, но орлы не настолько деятельны и великодушны.

Даже сама вражда орлов с гоблинами носит, по сути, поверхностный характер. Рассказчик попросту говорит, что орлы не любят и не боятся гоблинов. Читателю сообщают, что орлы налетают на гоблинов сверху и загоняют назад в пещеры, однако же происходит это не постоянно и даже не часто. Орлы вовсе не Хранители Дикого Края, не отряд антигоблинского спецназа. По словам рассказчика, они нападали на гоблинов, только когда «удостаивали гоблинов своим вниманием (что бывало редко)». По большей части орлам нет до них никакого дела.

Еще более красноречивы отношения между орлами и «храбрыми лесорубами», которых рассказчик упоминал ранее в этой главе. Лесорубы, судя по всему, в целом хорошие люди. Не забудем, что именно на них замышляли напасть той ночью варги и гоблины. Тем не менее орлы не являются союзниками этих людей в борьбе с силами зла в лице гоблинов; наоборот, они откровенно враждуют с жителями лесных деревень. Повелитель орлов сообщает, что если люди увидят их, то начнут стрелять из луков, решив, что орлы прилетели за их овцами. «И у них есть для этого основания», – как ни в чем не бывало подтверждает он. И действительно, среди провизии, которую орлы той же ночью принесли гномам, были тушки не только зайцев и кроликов, но и барашка.

Орлы – хорошие птицы, но они не поддерживают по умолчанию всякого, кто стоит на стороне добра, не предаются безоговорочной борьбе со злом. Подобно варгам, они – дикие животные, во многом схожие со своими меньшими собратьями. Глаза Повелителя орлов «могли смотреть прямо на солнце, не мигая, или с высоты в милю видеть ночью кролика, бегущего в траве». Да, орлы способны смотреть (и часто смотрят) в высоту – помните солнце в загадке Бильбо про маргаритку? – однако гораздо чаще используют зрение для того, чтобы высмотреть внизу добычу. Они враждуют с хозяевами овечьих стад, как и всякие обычные хищники. Главная причина того, что орлы, как правило, не обращают внимания на гоблинов, состоит, по словам рассказчика, в том, что «орлы их не едят». Да, они величественные и благородные создания, однако по сути своей – хищные птицы.

Как с беспокойством осознает Бильбо, очутившись в орлином гнезде, орлы далеко не безобидны. Слыша, как один орел называет его и Дори «пленниками», хоббит начинает сомневаться в том, что их действительно «спасли». Потом выясняется, что его страхи необоснованны, однако же в них есть рациональное зерно. Когда на следующее утро орел, на котором сидит Бильбо, замечает, что тот и впрямь смахивает на кролика, это лишь вернее подтверждает опасения хоббита. Орлы – хорошие птицы, но совершенно дикие.

Как видит читатель, «дикий» не означает только «злой» – в данном случае у этого слова куда более сложное значение. Дикий Край – не просто местность, где живут такие творения зла, как гоблины, и Бильбо, войдя в пределы Дикого Края, отнюдь не оказывается на вражеской территории. Скорее, можно сказать, что он покинул мирок безопасности и уюта и оказался в мире, где все дики и безжалостны. В Диком Краю есть и злобные варги, и благородные орлы, но и те и другие – жестокие хищники. Правда, на примере варгов мы видим, что эта дикость, эта связь с обычными животными, присущая обеим группам разумных существ, сама по себе злом не является. Дикая натура варгов – в первую очередь то, что делает их менее порочными, менее злыми, чем их «цивилизованные» соседи-гоблины; дикость варгов, по сути, наиболее положительная их черта.

Читатель может решить, что в уютном и отлакированном мирке родных мест Бильбо обитает высокоразвитое общество, в котором жить и безопаснее, и предпочтительнее, чем в Диком Краю. Гоблины, однако, наглядно продемонстрировали нам, что цивилизованность отнюдь не обязательно благо: изобретательность «культурно развитого» народа может быть обращена на рабство, пытки и создание хитроумных устройств, «которые предназначаются для уничтожения большого числа людей за один раз». Орлы также являют собой предостережение от различных упрощенных выводов. В книгах Толкина добрые существа далеко не всегда бывают воплощением добродетели, а жестокие и опасные хищники далеко не всегда злы. Приключения Бильбо в Диком Краю помогают читателю узнать, что мир Толкина куда более сложен в нравственном отношении, чем могло показаться многим читателям при первом прочтении.

7. Друг медведей и гость орлов. Небывалое пристанище

Дикий Край. Беорн

В «Хоббите» нет персонажа, который воплощал бы в себе нравственную неоднозначность Дикого Края столь же полно, как Беорн. С одной стороны, он невероятно опасен и непредсказуем. Гэндальф, упоминая его впервые, довольно зловеще называет его безымянным «Некто». Читатель узнает, что этот Некто живет поблизости, что именно он вырубил ступени в огромной горе, на которой они стоят, и что было бы в высшей степени опасно повстречаться с ним ночью. Гэндальф именует таинственного незнакомца «очень важной персоной», что звучит не слишком утешительно, особенно когда маг строго добавляет: «И не вздумайте его раздражать, а то бог знает что может получиться». Изначальное описание Беорна, данное Гэндальфом, недвусмысленно дает понять, что, собираясь его побеспокоить, гномы и Бильбо изрядно рискуют головой.

Довольно пугающие речи, – особенно для хоббита, который еще не успел оправиться от пережитых совсем недавно бурных приключений. Следующей ночью Бильбо нырнет с головой под одеяло, после того как, проснувшись среди ночи, услышит снаружи ворчание и какой-то шум. Он испугается, что Беорн в обличье медведя сейчас ворвется в дом и сожрет его и гномов. Бильбо вновь несправедливо судит того, кто дал им приют, – как уже было в шестой главе, когда он неверно понял прозвучавшее в речи орлов слово «пленники». В обоих случаях, однако же, заблуждение Бильбо вполне обосновано. Хотя орел спас его от гибели в огне, все же нашего хоббита унесли в недосягаемое гнездо огромного хищника. Здесь, в седьмой главе, Беорн привечает и угощает Бильбо под своим кровом, однако наш хоббит явно принял близко к сердцу предостережение Гэндальфа о том, насколько опасен хозяин дома. Да и сам Беорн отнюдь не развеял страхи своих гостей, предупредив: «Ни в коем случае не выходите из дому до восхода солнца, а то вам придется плохо». Может, Беорн и очень важная (а также в некотором отношении крупная) особа, но его дом – явно в высшей степени опасное место.

С другой стороны, Беорн куда откровеннее и решительнее, чем орлы, противостоит зловредным обитателям гор. Как видно в предыдущей главе, орлы любят изводить гоблинов развлечения ради, однако нечасто бросают свои дела, чтобы схватиться с ними. Беорн, напротив, непреклонный и заклятый враг гоблинов и варгов. То, какой прием он устроил гномам, недвусмысленно показывает, на чьей он стороне. Беорн «не очень-то долюбливает» гномов, однако готов принять спутников Гэндальфа в своем доме, если они – «враги гоблинов». Очевидно, по мнению Беорна, всякий, кто враждует с гоблинами, – не такой уж плохой парень. Именно этим, судя по всему, объясняется и то, как он отдельно приветствует Торина. Беорну, как и Верховному Гоблину, знакомо имя Торина, он знает, что это «сын Трейна, внук Трора». Происхождение Торина вызывает у Беорна явное уважение и становится причиной того, что Торин может быть гостем в его доме. Трудно, впрочем, вообразить, будто Беорн впечатлен одним лишь фактом, что этот гном происходит из царской семьи. Скорее уж, предки Торина небезразличны Беорну именно потому, что они известны как завзятые враги гоблинов Туманных Гор. Беорн вызывает лично у Бильбо вполне обоснованный страх, подогретый свирепостью этого великана-оборотня по отношению к гоблинам, но когда хоббит вслух предполагает, будто Беорн может привести к ним гоблинов и варгов, Гэндальф совершенно резонно отвечает, что Бильбо «болтает глупости» и что ему лучше отправиться спать, «а то голова у тебя уже плохо варит». Пускай Беорн сам по себе ужасен и непредсказуем, но при всем при том он, безусловно, заклятый враг этих зловредных тварей.

Хотя извечная вражда Беорна с гоблинами вроде бы делает его естественным союзником Торина и компании, свирепость и кровожадность, которые он при этом проявляет, едва не заставляют усомниться в его изначальной принадлежности к силам добра. Когда Гэндальф рассказывает о том, как в подгорной пещере убил гоблинов вспышкой молнии, Беорн со свирепым удовлетворением ворчит: «Славно!» Его следующая реплика, что «иногда и волшебник может на что-то пригодиться», показывает, что, с точки зрения Беорна, полезна только та магия, которая убивает гоблинов. Можно с абсолютной уверенностью сказать, что уж его-то ничуть не впечатлили бы волшебные бриллиантовые запонки. Он проявляет нетерпение, даже когда Гэндальф рассказывает о куда более увлекательном представлении с фейерверком, которое он устроил на волчьей поляне. «Они бы у меня не отделались одними фейерверками!» – бормочет он, намекая, что магия Гэндальфа, на его вкус, недостаточно убийственна и жестока.

Убедившись, что гномы говорили правду, узнав, что они и впрямь перебили кучу гоблинов, в том числе самого Верховного Гоблина, Беорн приходит в прекрасное расположение духа и смеется свирепым смехом. То, каким образом он проверял слова гномов, оказывается, пожалуй, наиболее устрашающим проявлением его собственной кровожадной натуры. Беорн без единого слова показывает гостям отрубленную голову гоблина и шкуру волка, которых изловил в лесу. Судя по всему, именно они подтвердили Беорну рассказ гномов о том, что произошло в горах. Читателю предоставляется самостоятельно представить леденящие кровь подробности: как Беорн поймал в ночной чаще гоблина, а затем волка, как запугивал или мучил их, чтобы выведать все, что им известно, как потом убил их, одного расчленил, другого освежевал и наконец вернулся с двумя омерзительными трофеями, чтобы выставить их перед собственным домом. Единственный комментарий рассказчика к этой истории звучит сухо и сдержанно: «Беорна страшно было иметь врагом».

Творить добро и одновременно быть жестоким – типично для Беорна, в котором причудливо смешалось несовместимое. Неясно даже, к какому виду он принадлежит. Когда Гэндальф упоминает его впервые, то разъясняет, что у Беорна два облика – огромный и сильный человек и еще более громадный и могучий медведь. Маг и сам не вполне уверен, кто Беорн на самом деле – то ли человек, способный превращаться в медведя, то ли медведь, который иногда превращается в человека. Сам Гэндальф предполагает, что изначально Беорн – человек, однако не ручается за это [23] . Наиболее важная черта Беорна – то, что он человек и в то же время медведь, человеческое существо и в то же время зверь. Эта двойственность отразилась даже в его имени. «Beorn» – слово из англосаксонского языка, которым частенько называют мужчину или воина, но также оно имеет значение «медведь». Здесь стоило бы вспомнить о вражде между орлами – хищными птицами и лесорубами – земледельцами и пастухами, которые распахивают землю, стремясь обжить хотя бы малую часть Дикого Края. Беорн совмещает в себе обе стороны этого конфликта.

Многое из того, что читателю сообщается о Беорне, отражает эту двойственность его натуры. Беорн живет один – во всяком случае, без человеческого общества, а только в компании животных. Он так тесно связан с животными, что вовсе не охотится на лесных зверей и не ест их. И тем не менее очевидно, что Беорн не ведет дикарскую жизнь, кое-как добывая себе пропитание на манер лесных жителей. Его дом, безусловно, человеческое жилище. На самом деле, описание зала [24] и рисунок, на котором Толкин изобразил дом Беорна изнутри, весьма напоминают медовые (бражные) залы англосаксов – непритязательные и многолюдные строения, где собирались для пиров древнеанглийские воины. Судя по всему, Беорн даже оказал немалое культурное влияние на своих друзей-животных: они прислуживают Беорну и его гостям, точно самые настоящие слуги. Дом Беорна, равно как и его натура, соединяет в себе два мира – человеческий и животный.

Ближе познакомившись с Беорном, читатель также может понять, что его неистовая личность куда сложнее, чем может показаться. Он более свиреп, чем орлы, и, на первый взгляд, получает от насилия ничуть не меньшее удовольствие, чем сами гоблины. Однако, помимо того что Беорн «опасный враг», он также хороший друг и готов сделать для Гэндальфа и его спутников гораздо больше, чем склонны были орлы. Как только Беорн убедился, что Гэндальф и гномы рассказывали правду, судьба путников становится ему небезразлична и он охотно вызывается помочь им всем, что в его силах. Как можно увидеть, в жизни Беорна есть не только ненависть к гоблинам: в основу его существования входит также и любовь к друзьям-животным. По словам Гэндальфа, Беорн своих животных «любит, как родных детей», относится к ним с нежностью и заботой, которые по меньшей мере сравнимы с его же кровожадностью и жестокостью. И те и другие черты в равной мере присущи его нраву, о чем читателю напомнит еще одно сдержанно-зловещее предостережение Гэндальфа: гномы, дескать, и представить себе не могут, что бы с ними сталось, если бы они дурно обошлись с пони Беорна или же увели бы их в Черный Лес [25] . В этой смеси свирепости и верности друзьям, переплетении человеческой и звериной натуры Беорн являет собой истинного обитателя Дикого Края.

Натура Бильбо. Дикость и цивилизация

Исследуя в шестой главе характер орлов и варгов, читатель начинает задумываться над натурой самого Дикого Края, и седьмая глава дает нам обильную пищу для размышлений такого рода. В частности, мне бы хотелось подробнее обсудить значение слова «дикий» – что именно стремился сказать Толкин, когда дал этому краю именно такое название? У слова «дикий» множество различных значений, однако я выделил бы среди них две основные ветви: «неукротимый», «безудержный» и «варварский», «неприрученный». Дикий Край в «Хоббите», безусловно, дикий в первом смысле слова: все его обитатели, равно добрые и злые, неудержимы и подвержены внезапным порывам насилия. Я, однако же, считаю, что в концепции «Хоббита» первоочередную важность имеет вторая ветвь значения этого слова.

Дикий Край – варварский в том смысле, что почти не затронут влиянием человеческого общества и общественных традиций. Рассказчик, к примеру, уделяет большое внимание грубости Беорна. Читатель узнает, что он никогда не бывает особенно учтив и, по сути, воинственно отвергает всякого рода любезности. Когда маг представляется: «Я – Гэндальф!» – Беорн грубо бурчит: «Первый раз слышу!» Еще грубее он обходится с бедным мистером Бэггинсом: смотрит на него насупясь и довольно пренебрежительно осведомляется: «А это что за фитюлька?» – словно Гэндальф привел с собой ручного зверька. Избыточная учтивость Гэндальфа и гномов смотрится весьма забавно в сочетании с грубоватостью Беорна. Глядя, как Балин и Двалин усиленно кланяются и машут капюшонами, Беорн разражается хохотом и отрывисто велит им: «Садитесь и перестаньте так суетиться». Заявление Гэндальфа, что Бильбо – «хоббит безупречной репутации из очень хорошей семьи», уж верно, так же неуместно и бессмысленно, как переживания Бильбо по поводу отсутствия пуговиц на жилете.

Однако нельзя сказать, будто в Диком Краю совсем нет традиций поведения в обществе. Беорн, может, и разговаривает грубо, но его гостеприимство выше всяких похвал.

В доме у него примитивная мебель и совершенно необычная прислуга, зато угощение отменное – лучшего Бильбо не едал с тех пор, как покинул кров Элронда. Орлы явно соблюдают в отношениях друг с другом некий сложный этикет, пускай даже правила его не знакомы ни Бильбо, ни гномам. У орлов, как узнает читатель, есть традиционная вежливая фраза, которую принято говорить на прощание, и Гэндальф, по счастью, знает, «как полагается вежливо ответить» [26] . Церемония весьма изысканная, а упоминание «гнезда» и «крыльев» говорит о том, что используется она только между своими – когда орлы прощаются друг с другом, а не с кем-то посторонним. Можно догадаться, что обычно орлы ни с кем не здороваются и не прощаются, – и тем большее значение обретает помощь, которую они оказали гномам, а уж то, что Гэндальф знаком с орлиной церемонией прощания, – и вовсе примечательный факт. Общественные традиции в Диком Краю совсем не те, что в цивилизованных землях, и тем не менее они существуют. По сути, в Диком Краю вежливость оказывается во многих отношениях намного важнее, чем в более рафинированных землях. В Диком Краю вежливость может спасти жизнь. К примеру, ранее, в главе шестой, рассказчик предостерег читателя, что «не следует обижать орлов, если ты всего лишь маленький хоббит и лежишь ночью в горном орлином гнезде». Балин и Двалин стремятся умаслить явно недовольного Беорна, изо всех сил стараясь «быть вежливыми», а когда он прерывает традиционное гномье приветствие, говоря, что их услуги ему не нужны, только имена, – даже не смеют обидеться. Мы видели даже, как в четвертой главе Торин по схожей причине сделал попытку ублажить Верховного Гоблина, льстиво называя горы «поистине гостеприимными». Грубое обращение Беорна с Торином и компанией говорит, в частности, о том, что он их нисколечко не боится.

Таким образом, основной контраст Дикого Края в интерпретации Толкина – это контраст не между варварством и цивилизацией, но между дикостью и домашностью. Даже само название седьмой главы – «Небывалое пристанище» – прямо указывает на это противопоставление. В этой главе читатель видит, как Бильбо и гномы гостят в двух совершенно разных жилищах, однако ни одно из этих жилищ нельзя назвать «уютным домашним очагом». Оба они – необыкновенные, непривычные и по-разному неуютные.

Как обычно, этот контраст многократно усиливает точка зрения Бильбо Бэггинса. Наиболее ярко это проявляется в самом начале седьмой главы, когда Бильбо просыпается в орлином гнезде. Проснувшись, он «вскочил с намерением посмотреть на часы и поставить на огонь чайник», но тут же обнаруживает, что «вовсе не дома». Орлиное гнездо на пиках Мглистых гор явно во многом отличается от хоббичьей норки Под Холмом. И однако же самым сильным потрясением для Бильбо оказывается в этот миг полное отсутствие домашних удобств. Усевшись, он с тоской мечтает о том, «как приятно было бы сейчас умыться и почистить зубы», горюя также, что не получит «на завтрак чаю, жареного хлеба и копченой свинины». Как предупреждал Двалин еще во второй главе, Бильбо теперь придется «обходиться без носовых платков и еще много без чего».

Бильбо дважды едва не попадает в беду, так как по-прежнему оценивает происходящее с ним в прежних, по-бэггинсовски цивилизованных терминах, более чем неуместных в обстановке Дикого Края. Первый раз он совершает оплошность, сравнив орла, который спас его, с вилкой, затем, уже нечаянно, – с аистом [27] , а себя – с куском бекона. Поспешная поправка Дори: «Орлы не вилки!» – напоминает Бильбо, какой он совершил промах. Безыскусное сравнение из прошлой жизни в данных обстоятельствах, пожалуй, неразумно – ведь не хочет же Бильбо, чтобы гигантская хищная птица, которая принесла его в свое гнездо, сочла его куском мяса на завтрак. Однако куда хуже нечаянный намек Бильбо на то, что орел попросту неодушевленный предмет, словно орудие в чьей-то руке. Судя по неуклюжей попытке Бильбо исправиться, он и впрямь на мгновение забыл, что орел, сидящий рядом с ним, – разумное существо, способное понять смысл его слов. Бильбо не может позволить себе вставлять в речь высказывания о птицах и зверях, которые были допустимы у него дома.

Вторую и куда более серьезную оплошность Бильбо совершает, когда Гэндальф рассказывает ему об удивительном даре Беорна превращаться в медведя. Гэндальф говорит, что Беорн «меняет шкуры», имея в виду, как он поясняет дальше, его способность изменять облик. Бильбо между тем никогда прежде не сталкивался с подобными явлениями. По его мнению, Гэндальф хотел сказать, что Беорн – меховщик, «который делает из кролика котика, когда не удается превратить его в белку». Жизненный опыт Бильбо вводит его не просто в заблуждение, а в смертельно опасное заблуждение, и это вынуждает Гэндальфа предостеречь Бильбо: «Не упоминай ты больше слова „меховщик“, пока находишься в радиусе ста миль от его дома! Чтобы никаких таких слов, как „меховая накидка, муфта, меховой капюшон, меховое одеяло“ и тому подобное!» Эта ошибка Бильбо напоминает читателю о том, что ему уже довелось заметить в шестой главе: дикость и варварство – не всегда зло, а цивилизованность – не всегда добро. Беорн силен и опасен, но Гэндальф боится, что он впадет в подлинное бешенство, если хоть краем уха услышит про обычай развитых рас убивать диких животных и мастерить из их шкур одежду. Цивилизованное происхождение Бильбо не могло, пожалуй, оказать ему худшей услуги.

Да, Дикий Край непривычен и жутковат по сравнению с тихим, уютным и предсказуемым мирком, к которому привык Бильбо, однако Толкин время от времени отмечает также и его красоту. К примеру, когда орел уносит Бильбо прочь с горящего дерева, рассказчик отвлекается от происходящего, чтобы описать, как Бильбо «взглядывал вниз и видел под собой темную землю да кое-где поблескиванье лунного света на горной породе или на поверхности ручья, пересекавшего равнину». Точно так же, когда на следующий день Бильбо подымается ввысь на спине орла, читатель получает описание утра в местности, раскинувшейся внизу: «…туман лежал в долинах и вился вокруг вершин». Да, Дикий Край неуютен и груб, но при этом величественен и прекрасен.

Впрочем, Бильбо, глазами которого мы видим эту красоту, не слишком-то готов ее воспринимать. Если быть точным, в обоих процитированных случаях он в буквальном смысле слова закрывает на нее глаза – то есть зажмуривается. Его краткий разговор с орлом во время второго полета наглядно показывает разницу во взглядах смиренного маленького хоббита и царственного обитателя Дикого Края. Почуяв страх Бильбо – тот выдал себя, изо всех сил вцепившись в перья на спине орла, – гигантская птица ободряюще замечает: «Прекрасное утро, приятный ветерок. Что может быть лучше полета?» Орел, вне сомнения, считает свой вопрос риторическим, однако у мистера Бэггинса имеется ответ, который он огласил бы, если б только осмелился: «Теплая ванна и поздний завтрак на лужайке перед домом». В этом эпизоде, словно в капле воды, отразилось все нынешнее положение Бильбо. Еще совсем недавно хоббит неловко трясся на спине пони, проезжая через знакомые места неподалеку от своего дома, гадал, что подумают местные жители, увидев его в гномьем капюшоне не по размеру, и сокрушался, что у него нет с собой ни денег, ни носовых платков. Сейчас же читатель видит, как Бильбо, восседая на спине гигантского орла, летит над Туманными Горами и Великой Рекой, по соседству с опушкой Черного Леса, собираясь спуститься в эту гиблую глушь, где нет ни пищи, ни пони, ни годных для путешествия троп. Насколько далеко продвинулся Бильбо в карьере искателя приключений, ясно нам уже по тому, как спокойно он все это воспринимает. Однако же взгляды Бильбо вовсе не претерпели решительных изменений. Держится он в этих обстоятельствах на удивление хорошо, однако не может разделить с орлом восхищение Диким Краем. Он способен спать на жестком камне в орлином гнезде «крепче, чем когда-либо на перине у себя дома», но все же душа его по-прежнему тоскует по привычным и уютным благам Бэг-Энда Под Холмом.

И тем не менее есть один момент, который, по моему убеждению, указывает на начало серьезных перемен в системе ценностей Бильбо. Шестая глава заканчивается описанием сна, который увидел хоббит. Как я уже говорил в четвертой главе, первый его сон состоит из пугающих видений, пригрезившихся Бильбо в конце первой главы, когда он заснул под песню Торина. Второй сон – в гоблинской пещере – представляет собой примечательное видение, которое то ли предрекает, то ли описывает события, и впрямь развернувшиеся вокруг Бильбо. Читателю, может, и неясно, откуда взялся такой сон, однако его связь с происходящим в этой главе совершенно очевидна. Третий сон Бильбо, как и первый, судя по всему, отражение его душевного состояния, но при этом остается загадкой, как он связан с тем, что творится вокруг хоббита в минуты бодрствования.

Когда Бильбо засыпает на жестких камнях в орлином гнезде, рассказчик сообщает нам, что «всю ночь ему снился родной дом и он бродил во сне из одной комнаты в другую, разыскивая то, что никак не мог ни найти, ни вспомнить, как оно выглядит» (перевод мой. – Т. К. ). В том, что Бильбо именно сейчас приснился дом Под Холмом, нет ничего удивительного. Бильбо оказался в высшей степени (на его взгляд) негостеприимном месте – негостеприимном, несмотря на (относительное) дружелюбие орлов. Пускай орлы спасли и накормили своих гостей, однако их гостеприимству недостает приятности и уюта. Орлиное гнездо на вершине горы никак не назовешь «уютным домашним очагом»! Можно было даже ожидать, что Бильбо в подобной ситуации станет с нежностью вспоминать во сне свою хоббичью норку.

Однако же в этом сне есть одна загадочная черта. Третий сон Бильбо – не просто тоска по дому, мысленное возвращение в мир, где, сидя в кресле, с аппетитом завтракаешь и где чайник только что начинает петь. Бильбо снится родной дом, но этот сон не приносит ему никакого удовлетворения: во сне он никак не может найти то, что ищет во всех комнатах своего жилища. Он даже не знает, что именно не может найти! Что бы это ни было, в доме Под Холмом его нет.

Мне думается, в этом сне содержится намек на то, как бурные события последнего времени начинают менять Бильбо. Хотя туковская часть его натуры изрядно потрудилась за это время, бэггинсовская часть никуда не делась и постоянно влияла на его взгляды и высказывания. В третьем сне читатель впервые встречает предположение, что бэггинсовская часть натуры Бильбо сама по себе меняется под влиянием обстоятельств. Нам может показаться, что Бильбо вовсе не трогают красоты Дикого Края, что он закрывает глаза на величественность этих мест и мечтает только о своем тихом и безопасном мирке, – однако же третий сон свидетельствует о том, что отношения Бильбо с этим уютным мирком начинают меняться. Как бы страстно он порой ни желал перенестись неким волшебным образом в родное жилище – если б это желание и впрямь осуществилось, Бильбо не был бы полностью ни доволен, ни счастлив. Он ищет то, чего не может найти в доме Под Холмом, – то, что будет обретено только в самом конце путешествия.

Удача. Ветер судьбы

В главе седьмой снова проступает черта, на которую я впервые указывал еще при анализе третьей главы: в сюжетную линию «Хоббита» постоянно вплетаются невероятные совпадения. Если мы немного вернемся назад и с высоты орлиного полета окинем взглядом дорогу Бильбо и его спутников через Дикий Край, то заметим, что на всем протяжении пути в горах и под горами им неизменно сопутствует поразительная удача. Более того, в главе седьмой за ударами судьбы, которые обрушиваются на путников в их приключениях, все явственнее ощущается нечто новое – занимательное переплетение удачи и неудачи.

Само собой, почти всякий раз удача, выпавшая на долю Бильбо, выглядит поначалу как самая настоящая неудача. Когда отряд покидает Ривенделл, рассказчик сообщает, что хотя через Туманные Горы ведет множество троп и перевалов, большинство их на самом деле непригодно для путешествия, но, по счастью, путникам встретились Гэндальф и Элронд, которые направили их «на верную тропинку к верному перевалу» (перевод мой. – Т. К. ). К несчастью, отряд сбивается с этой тропы, когда попадает в плен к гоблинам. Из-за этого отклонения от маршрута гномы, как объясняет Гэндальф, вышли из-под гор «слишком к северу», и впереди их ждет «малоприятная местность». Даже если они, не имея ни съестных припасов, ни пони, сумеют пробраться на восток, им грозит катастрофа, так как они слишком далеко от «старой лесной дороги», которая ведет через Черный Лес и по которой они собирались идти первоначально. Из-за того что гномы так некстати угодили в плен к гоблинам, теперь их дальнейшее путешествие кажется безнадежным.

И тем не менее позже путники узнают, что их якобы неудача в итоге обернулась полновесной удачей. По словам Беорна, старая лесная дорога, к которой пролегал их прежний маршрут, наверняка привела бы их к гибели. Ею теперь «часто пользуются гоблины, а сама дорога, как он слыхал, на востоке сильно заросла и упирается в непроходимые болота». Отклонение от маршрута, которое поначалу, казалось бы, погубило замысел гномов, на самом деле спасло их от поражения.

Однако удача Бильбо и гномов оказывает воздействие не только на их собственный поход; судя по всему, один-единственный поворот их судьбы спас тысячи жизней и изменил расстановку сил во всем крае. Убегая в главе шестой от гоблинов, Бильбо и его спутники в конце концов вынуждены забраться на деревья, спасаясь уже от волков. Само собой, выясняется, что поляна, на которой их загнали на деревья, – условленное место, где встречаются волки и гоблины. Более того, благодаря еще одному совпадению волки и гоблины собирались встретиться на поляне именно в эту ночь. Какое чудовищное невезение! Гномы столько усилий потратили, чтобы ускользнуть от своих врагов – и теперь угодили именно туда, где одни враги решили встретиться с другими. Решительно, Бильбо и гномов кто-то сглазил!

Впрочем, сколько бы неприятностей ни сулила эта ситуация Торину и компании, она – наивысшее благо для лесорубов, которые живут в горных долинах. Нынешнюю встречу на поляне гоблины и волки замыслили для того, чтобы объединенными силами напасть на «деревни, ближние к горам», и полностью их изничтожить. Все «храбрые лесорубы», их жены и дети «были бы убиты, кроме тех немногих, кого гоблины отняли бы у волков и утащили пленниками в свои пещеры» (перевод мой. – Т. К .). Однако благодаря счастливому случаю, который этой ночью привел в горы Гэндальфа, гномов и Бильбо, задуманное нападение уже не состоится, а поскольку Верховный Гоблин убит и вожак волков пострадал от огня – новых набегов в ближайшее время можно наверняка не ждать. Теперь гоблины жаждут отомстить гномам, а не застигнуть врасплох лесорубов; к тому времени об их замыслах уже стало известно Беорну, и он также может предпринять кое-что, дабы им помешать. Немыслимая вереница неудач, выпавшая на долю гномов, изменила, быть может, все соотношение сил в Диком Краю, а также сохранила множество невинных жизней. Уже начинает казаться, будто поход гномов – только часть некоего обширного замысла, который изменит судьбу всего Среднеземья.

Отдаленный отзвук этого мотива – мотива судьбы – можно обнаружить даже там, где его меньше всего ожидаешь встретить: в песне, которую гномы поют ночью в доме Беорна. Пируя с Беорном, гномы слушают его рассказы про «дикие земли» по эту сторону гор и в особенности про «ужасный Черный Лес». От этих разговоров гномам становится не по себе: речи Беорна напоминают, что вскоре и им самим придется думать о том, как пройти через этот мрачный лес. Позднее, когда Беорн уходит, гномы начинают петь:

The wind was on the withered heath,

but in the forest stirred no leaf:

there shadows lay by night and day,

and dark things silent crept beneath.

Ветер дул над Иссохшей Пустошью, / но в лесу не шевельнул ни листа: / там тени лежали днем и ночью / и черные твари бесшумно рыскали под ними.

The wind came down from mountains cold,

and like a tide it roared and rolled;

the branches groaned, the forest moaned,

and leaves were laid upon the mould.

Ветер прилетел с холодных гор / и, словно прибой, ревел и перекатывался; / ветви скрипели, лес стонал, / и листья падали на рыхлую землю.

The wind went on from West to East;

all movement in the forest ceased,

but shrill and harsh across the marsh

its whistling voices were released.

Ветер летел с запада на восток, / всякое движение в лесу прекратилось, / но пронзительно и хрипло над болотами / звучали его свистящие голоса.

The grasses hissed, their tassels bent,

the reeds were rattling – on it went

o’er shaken pool under heavens cool

where racing clouds were torn and rent.

Травы шелестели, их метелки гнулись, / трещали камыши – а он летел / дальше над потревоженным озером под стылым небом, / по которому быстро неслись тучи, разорванные в клочья.

It passed the lonely Mountain bare

and swept above the dragon’s lair:

there black and dark lay boulders stark

and flying smoke was in the air.

Он пролетел над безжизненной Одинокой Горой / и закружил над логовом дракона, / где лежали черные мрачные камни / и в воздухе клубился дым.

Даже до того, как мы приступим к изучению содержания песни, ее поэтическая форма и обстоятельства, в которых она поется, дадут нам ясное указание на то, чего от нее следует ожидать. Присмотревшись к стихотворной структуре песни, можно заметить, что ее размер и рифмовка в точности совпадают с более известной песней «Далеко за туманные холодные горы», которую поют гномы в первой главе; заметить четверостишия, где рифмуются первая, вторая и четвертая строки, а в третьей строке присутствует отдельная внутренняя рифма. Эти две песни звучат совершенно одинаково; скорее всего, и петься они должны на один и тот же мотив. Подобно первой песне гномов вторая также поется в темноте после сытного ужина. В обоих случаях гномы находятся в уютном и безопасном месте и готовятся приступить к очередному крупному отрезку своего долгого и опасного путешествия. Таким образом, учитывая сходство между этими песнями, можно решить, будто вторая относится к замыслу и походу гномов, так же как и первая.

Нельзя сказать, что текст песни сразу же подтверждает это впечатление. В то время как в первой песне недвусмысленно ясно повествовалось о старинном обиталище гномов Под Горой и о том, как они выйдут в путь «еще до рассвета», вторая песня более лирична, и речь в ней идет только про ветер, дующий на фоне меняющегося пейзажа. Гномы, правда, упоминают здесь «Одинокую Гору», но иной связи между их путешествием и поэтическим образом ветра в песне на первый взгляд не существует.

Однако же при более внимательном прочтении становится ясно, что на самом деле вторая песня рассказывает читателю куда более насыщенную историю, нежели первая. В этой песне не просто перечисляются образы некоего ветра – в ней повествуется о пути совершенно конкретного ветра. Он зарождается «над Иссохшей Пустошью», в то время как лес, исполненный вечных теней, остается тих и недвижен. Впрочем, во втором куплете песни уже начинается движение. Теперь ветер спускается с «холодных гор» и продирается через лес, обрывая листья, и деревья на его пути дрожат и стонут. В третьем и четвертом куплетах ветер, летя «с запада на восток», свистит над болотами и своей стремительной мощью даже разрывает в клочья «быстро несущиеся тучи». В пятом куплете ветер пролетает над «безжизненной Одинокой Горой» и гонит перед собой клубы дыма из «логова дракона». Хотя действие песни не относится к конкретному лицу, воспринимается оно поистине впечатляюще.

Кроме того, в песне приводится более чем достаточно деталей, которые позволяют читателю опознать описанные в ней края. Лес, накрытый тенями, под которыми рыщут черные твари, – явно Черный Лес, о коем гномы со страхом думали во время ужина, еще до того, как начали петь. И Черный Лес, и Иссохшая Пустошь на севере, где «водились драконы», присутствуют на карте Трора – как замечает Торин в первой главе. «Холодные горы» – это почти наверняка Туманные Горы, точно так же описанные в первой песне гномов, а болота, над которыми летит ветер «с запада на восток», вне сомнения, те самые «непроходимые болота» на западной окраине Черного Леса и к югу от Долгого Озера. С этих болот ветер прилетает к единственному месту, которое прямо названо в песне: к «Одинокой Горе», где находится «логово дракона». Похоже, этот необычайный и могучий ветер, о котором повествует песня, летит в точности по тому маршруту, который наметили гномы для своего похода.

Таким образом, «Песня о Ветре» в исполнении гномов предлагает читателю провести параллель между полетом могучего ветра и походом гномов – в особенности если помнить о ее сходстве с формой и содержанием песни гномов о грядущем путешествии, которую они поют в первой главе. Продолжая размышлять в этом направлении, читатель может разглядеть в «Песне о Ветре» некую героическую, фантасмагорическую версию похода гномов. Рассказ начинается на Иссохшей Пустоши, где водятся драконы и откуда явился Смог; с его действий, собственно, и начинается вся эта история, однако они никак не связаны с продвижением ветра. Напротив, путь Торина и компании по Туманным Горам, через Черный Лес и к Горе описан как мощный шквал, неодолимо сметающий все препятствия и опасности. Он скатывается с гор, подобно приливной волне, сотрясает громадный, укрытый тенями лес, которому остается лишь стонать в бессильном протесте, и наконец пролетает над логовом Смога, гоня дракона перед собой, как ветер гонит клубы дыма. Гномам, обеспокоенным опасностями, которые по-прежнему поджидают их на пути, эта песня, безусловно, придает уверенности и предлагает вообразить свой поход как движение могучей неудержимой силы, ветром судьбы, который несет их на утерянную родину.

Однако же сама песня на этом не заканчивается. Последний куплет намекает, что Одинокая Гора – отнюдь не конечная цель полета могучего сказочного ветра:

It left the world and took its flight

over the wide seas of the night.

The moon set sail upon the gale,

and stars were fanned to leaping light.

Он покинул мир и полетел / над обширными морями ночи. / Луна подставила парус шквалу, / и звезды, раздуваемые ветром, ярко мерцали.

В конце песни ветер взмывает в небеса и не просто летит, но и исполняет важную, основополагающую роль. Тот же ветер, который бушевал на пути похода гномов к Одинокой Горе, теперь сносит луну с привычного маршрута в ночном небе и раздувает звездный свет. Ветер, о котором поют гномы, который и раньше превосходил самые внушительные земные объекты и препятствия, – на самом деле горний ветер, который возжигает звезды и управляет ходом небесных тел. Остается неясным, насколько сами гномы осознают теологический смысл своей песни. Безусловно, образ ветра, раздувающего звезды до «яркого мерцания» подобно тому, как воздух из мехов раздувает пламя горна, – образ весьма характерный для гномов. Возможно, гномы видят свое возвращение в Одинокую Гору как труд мастера по сотворению порядка во вселенной и истории, но наверняка этого не скажешь [28] . Однако песня явно призвана подтолкнуть читателя к тому, чтобы придать путешествию Бильбо и гномов более широкое толкование, – к чему уже ранее призывала история о том, как гномы по злосчастной случайности взяли слишком далеко к северу и тем самым спасли жизни лесорубов. Безусловно, поход к Одинокой Горе ничуть не будет схож с неудержимым, не требующим усилий полетом могучего ветра из песни, но все же нам предлагается рассматривать этот поход как часть некоей более значительной истории, одну-единственную нить в ткани необъятного гобелена, который представляет собой история Среднеземья.

8. Муха с жалом. Пауки и мухи

Черный Лес. Темнота и магия

В начале восьмой главы гномы и Бильбо стоят на западной окраине Черного Леса. Это зловещее название встречалось в книге уже неоднократно. Оно есть на карте Трора, а в конце книги читатель вместе с Бильбо узнаёт, что южная часть Черного Леса принадлежала Некроманту, который некогда изловил и замучил отца Торина. Да и Беорн говорит о Черном Лесе с неприкрытой тревогой, предостерегая гномов, что там все живые существа – «дикие, свирепые и необузданные». Надобно помнить, что так говорит не кто-нибудь, а Беорн, – и уж если по его меркам обитатели Черного Леса «дики» и «необузданны», то гномы и Бильбо совершенно правы, полагая, что переход через Черный Лес – «самая опасная часть путешествия».

Несмотря на эти страхи, на путников не набрасываются с ходу немыслимые чудовища. День за днем, холодея от страха и недобрых предчувствий, идут гномы с Бильбо по мрачному густому лесу и на каждом шагу встречают пугающие приметы того, что зловещие местные обитатели не оставляют их своим вниманием. Бильбо слышит в окрестностях тропы «странные звуки» – «шорох, возня, шныряние и ворчание… в подлеске, в плотных слоях сухих листьев», однако не может разглядеть, кто именно издает эти звуки. По ночам Бильбо и гномов со всех сторон сверлят неприятным взглядом неведомые существа с горящими глазами; всю ночь «пары глаз – желтые, красные, зеленые» – таращатся на путников, они то исчезают, то появляются снова. Бильбо самыми неприятными показались «отвратительные, бледные, выпуклые глаза» – как у насекомых, думает он, «только что-то чересчур большие». На отряд никто не нападает, однако Бильбо и гномы постоянно чувствуют себя в опасности и ни днем, когда идут по тропе, ни ночью, когда чутко дремлют на привале, не знают покоя в «сплошной, наводящей жуть тьме» Черного Леса.

Тьма – наиглавнейшая черта этого леса, о чем красноречиво говорит его название. Черный Лес абсолютно, подавляюще темен. По ночам здесь «тьма становилась непроглядной, и это не преувеличение – они действительно ничего не видели». Кажется, что тени Черного Леса лежат даже на обитающих там живых существах: все мотыльки, летучие мыши и белки, которых видят путники, либо темно-серого, либо черного цвета. Всепроникающая тьма Черного Леса придает зловещий, почти угрожающий вид даже таким невинным и безвредным творениям, как мотыльки.

И однако же есть признаки того, что изначально Черный Лес вовсе не был черным и мрачным, – просто его природу исказили и осквернили. Обратим внимание, к примеру, на описание деревьев, которые образуют арку у начала лесной тропы, по которой идут гномы. Эти деревья «такие старые и настолько задушенные плющом», что в силах породить лишь редкие «побуревшие листочки». Кажется, что деревья и растут ввысь не ради того, чтобы ловить солнечный свет или даже соперничать за него друг с другом, но ради того, чтобы полностью перекрыть ему путь. Недалеко от опушки леса Бильбо иногда замечает «тоненький солнечный лучик», которому «удавалось прорваться сквозь листву и спутанные ветки». Возникает ощущение, что местная флора сама по себе обладает злой волей, – растения как бы плетут тенета, чтобы уловить в них солнечный свет и сохранить в целости угрюмые тени леса.

Тьма и искаженная природа леса нагляднее всего воплотились в гигантских пауках. По мнению Бильбо, «самое противное», что ему довелось увидеть в лесу, – это «паутина: густая, необыкновенно толстая». Бледные выпуклые глаза, которые больше всего пугают Бильбо в непроглядной ночи леса, почти наверняка тоже принадлежат этим паукам. Колония пауков, которую со временем обнаружит Бильбо, – «клубок черноты, слишком густой даже для Черного Леса – словно клок темной ночи, который забыл рассеяться с наступлением дня» [29] . Во всей северной части Черного Леса паучья колония выглядит как само сердце тьмы, из которого исторгли весь свет.

Однако же, хотя господствующая черта Черного Леса – мрачная чернота, Бильбо и его спутники сталкиваются здесь с необъяснимыми явлениями, которые не имеют ничего общего ни с покрытыми черной шерстью чудовищами, ни с гигантскими пауками. Сумрачный и дикий Черный Лес служит также пристанищем некоей диковинной магии. Путникам встречается волшебный ручей, в котором течет жутковатая с виду (и, само собой, черная) вода. Им предстоит переправиться через этот ручей, но ни в коем случае не коснуться воды. Бильбо и гномы слышат звуки многолюдной охоты, несущейся к ним сквозь лес севернее тропы, слышат отдаленное пение рогов и лай гончих псов – однако самих охотников они так ни разу и не увидели. Вначале на них выскакивает угольно-черный олень, затем белоснежная лань с оленятами, и, хотя Торин подстрелил оленя, путники так и не отыскали добычу, так и не узнали, что же все это означает. Бредя меж деревьев, путники слышат пение и смех, но, хотя «смеются чистые голоса», а пение прекрасно, они ускоряют шаг, ибо звуки эти «странные, неземные» (перевод мой. – Т. К .). Очевидно, что, войдя в пределы Черного Леса, Бильбо и гномы не просто оказались в жутком и опасном краю, но также попали в некий заколдованный мир. Бильбо, судя по всему, угодил прямиком в полное опасностей Волшебное царство.

В своем великом эссе «О волшебных сказках» Толкин прямо указывает, что сказки на самом деле повествуют не об эльфах, но о людях, которые отыскали путь в Волшебное царство – таинственный край магии и чудес, где как раз обитают эльфы всех мастей. Одни находят вход в Волшебное царство на вершине бобового ростка, другие в лесной чаще, однако со всеми, кто попадает туда, происходит то же самое – череда необыкновенных и часто пугающих событий. В стране этой, по словам Толкина, царят «чарующая красота и вечная опасность, радость и горе, острые, как клинки» [30] . Толкин называет Волшебное царство Опасным Краем не потому, что эльфы враждебны или воинственны, но потому, что их мир неизменно сокрушает смертного гостя, пускай даже своей красотой и восторгом.

Для современного читателя все это может прозвучать странно. В наши дни слово «эльф» вызывает в воображении крохотное существо с прозрачными крылышками и волшебной пылью: современный образец эльфа – фея Динь-Динь. Тот, кто читал «Властелина колец», наверняка испытает сильнейшее нежелание признавать нечто общее между Галадриэлью, Леголасом или Глорфиндэлем и сверкающими крошечными феечками. Тем не менее в английском языке слова «elf» и «fairy» являются более-менее близкими по значению, и, когда Толкин писал «Хоббита», он в равной мере использовал эти слова для изображения своих эльфов [31] . Это, конечно, не означает, что Элронда либо эльфов из его окружения окутывает ореол волшебной пыльцы. Представление об эльфах как о приторно-миниатюрных созданиях – которое лично я называю «диньдинизмом» – исключительно современное, и оно досадно обесценивает, даже умаляет традицию волшебных историй.

В Средние века эльфы не были ни крошечными, ни смазливыми. В классической поэме «Сэр Гавейн и Зеленый Рыцарь» сам Зеленый Рыцарь – эльф. Едва он въезжает во двор замка, король Артур и его рыцари сразу видят, что перед ними, безусловно, эльф, потому что он с ног до головы одет в зеленое, у него зеленая кожа и зеленые волосы – а еще он выше семи футов ростом, чудовищно силен и вооружен громадным топором. Зеленый Рыцарь пробуждает страх и трепет в рыцарях Круглого стола еще до того, как поднимает с пола свою отрубленную голову, вновь взбирается в седло и произносит речь – посредством той же головы, которую держит на вытянутой руке. Другое в высшей степени традиционное описание встречи с эльфами можно увидеть в средневековой поэме «Ланваль», где сэр Ланваль, рыцарь короля Артура, бродя по лесной чащобе, обнаруживает невероятно роскошный, изукрашенный драгоценными каменьями шатер. В шатре возлежит нечеловечески прекрасная дама, которая приглашает рыцаря под свой кров, награждает его своей любовью и осыпает волшебными дарами – при условии, что он пообещает никогда никому не обмолвиться словом о ней самой или об их любви. Когда в конце поэмы возлюбленная сэра Ланваля появляется при дворе короля Артура, этот наиболее пышный и величественный во всех людских королевствах двор выглядит убогим и жалким по сравнению с нею и с ее свитой, и самая невзрачная служанка ее затмевает красотой даже королеву Джиневру, как солнце затмевает ночные звезды. Вот каковы эльфы в традициях средневековых волшебных историй, и именно эти персонажи вдохновляли Толкина, когда он создавал своих эльфов.

Чудеса, красота и волшебное могущество, которыми в этих более ранних представлениях обладают эльфы, объясняют, почему Толкин называет их мир, Волшебное царство, Опасным Краем. Людей, которые намеренно ищут этот край либо же находят его случайно, Волшебное царство всегда изменяет, и зачастую они вовсе не возвращаются в мир смертных. Вспомним, что во «Властелине колец» и Арагорн, и Фарамир говорят примерно то же самое про Лотлориэн: большинство смертных людей, которые отправляются в этот край, оттуда не возвращаются, а те, кто вернулся, – необратимо изменяются. Лотлориэн и то, что говорят о нем в соседних людских владениях, весьма однозначно произошли от этого старинного представления о Волшебном царстве.

Здесь, в восьмой главе «Хоббита», точно так же хорошо видно, что Толкин рисует читателю похожую картину. Когда Бильбо и гномы вступают в пределы Черного Леса, мы, читатели, ожидаем, что они тотчас же столкнутся с ужасными чудищами и немыслимыми опасностями – опасностями наподобие тех, которые уже попадались на их пути. Вместо этого, наши путники оказываются в некоем подобии потустороннего мира – Волшебном царстве. Звуки, которые они слышат, не видя тех, кто эти звуки производит, – смех и пение, долетающие из глубины леса, шум неистовой охоты – неоспоримо свидетельствуют о том, что Бильбо и гномы очутились в волшебном мире, где все они – лишь нежеланные пришельцы. В Черном Лесу правит бал неведомая магия.

Во время перехода через Черный Лес Бильбо и его спутники несколько раз сталкиваются с явлениями, которые явно проистекают из традиционных волшебных сказок. Первый такой случай – это заколдованный ручей, в котором течет зловеще черная вода; нужно переправиться через этот ручей, но при этом ни в коем случае не коснуться воды. Беорн предостерегает Торина и компанию, что ручей «заколдован и напускает сонливость, забывчивость». Когда Бомбур по воле случая падает в воду, он и впрямь забывается крепким сном, а когда пробуждается, читатель узнаёт, что толстяк напрочь позабыл все, что случилось после событий первой главы. Выясняется, однако, что заколдованная вода не только наводит глубокий сон и частичное беспамятство. Бомбуру, погруженному в забытье, грезятся красочные сны об эльфах, пирующих в лесу. Он видит во сне ярко пылающие факелы и лесного короля, который под веселые песни восседает во главе грандиозного пиршества. Бомбур спал, потому что был заколдован; волшебство ручья навеяло ему грезы о Волшебном царстве. В конце концов Бомбур все-таки просыпается – но теперь он изменился и мечтает только о том, чтобы заснуть снова и вернуться в свои чарующие видения. Бомбур первым из всего отряда испытал на себе магию эльфов Черного Леса и узнал, как опасно бывает проникать в пределы Волшебного царства.

Через несколько дней, когда иссякают съестные припасы и путники едва ноги волочат от голода, они видят вдалеке между деревьев яркие огни. Одержимые мечтами о пище, они сходят с тропы и, подкравшись ближе, видят озаренную факелами поляну, а на ней – в точности то, что грезилось Бомбуру в его снах. Это зрелище подтверждает, что сны Бомбура вовсе не были фантазией, навеянной голодом и беспокойной дремой. Заколдованный водой из ручья, он и впрямь видел подлинные картины Волшебного царства. Однако же, когда гномы выскакивают на поляну, эльфы исчезают. Бомбур и его спутники узнают, как узнавали до них многие смертные в волшебных сказках, что врываться в Волшебное царство незваными нельзя – это ни к чему хорошему не приведет.

В другой раз, когда путники пытаются проникнуть на эльфийский пир, на поляну выталкивают одного Бильбо. На сей раз эльфы не только исчезают, но и напускают на хоббита чародейский сон. Когда гномам удается найти и не без труда растолкать его, читатель узнает, что Бильбо, как и Бомбуру, пригрезилось «роскошнейшее пиршество». Сходство между этими случаями показывает, что чары, наведенные на Бомбура, были несомненно эльфийскими; спутники хоббита в один голос заключают, что он «спятил, как Бомбур» (перевод мой. – Т. К. ). Надо отметить, что и Бильбо, и Бомбур подпадают под действие чар в тот самый миг, когда пересекают некий рубеж, и что чары эти действуют двояко. Посредством волшебного сна гном и хоббит ограждаются от всего остального мира, но при этом колдовство переносит их разум (или дух) в мир, где пируют и веселятся эльфы. Хотя и тот и другой возвращаются в мир смертных, пробудившись от сна, оба не желают покидать пиршество из своих грез и пытаются вновь погрузиться в сон. Смертным опасно проникать в пределы Волшебного царства.

При третьей попытке гномов прорваться к пирующим эльфам на поляну выходит сам Торин – и снова тот, кто пересек рубеж, падает «как одурманенный». Это уже третья попытка вторгнуться на эльфийский праздник, а тем, кто читает волшебные сказки, нет нужды напоминать, что одно и то же действие, совершенное в третий раз, обретает особое значение и плата за него, соответственно, выше. На сей раз эльфы идут дальше. Торина не только погружают в сон и уносят в грезы Волшебного царства; эльфы властью своей забирают с поляны его самого, и он во плоти предстает перед троном короля эльфов, где ему предстоит ответить за свой проступок. Это, конечно же, одна из традиционных опасностей, угрожающих смертным, которые самовольно проникают в Волшебное царство; эльфы могут забрать их к себе и никогда больше не отпустят в мир смертных. Торин и его спутники, войдя во владения эльфов и даже осмелившись вторгнуться на их тайные пиры, попадают в плен Волшебного царства.

Таким образом, в описании Черного Леса присутствуют два различных элемента – зловещая тьма и потусторонние чары эльфов. Войти в Черный Лес означает войти во владения короля эльфов, в зачарованные земли Волшебного царства. В то же время войти в Черный Лес означает погрузиться с головой в удушающую тьму, которая подавляет жизнь и свет, и оказаться среди черных тварей, искаженных и оскверненных. Однако нам ни в коем случае не стоит смешивать эти два элемента – они пребывают в постоянной войне друг с другом. Эльфы, как сообщает рассказчик, существа «не злые». Не они породили тьму, которая владеет лесом; они противостоят этой тьме. Для гномов и Бильбо огни эльфийских факелов и пирушки эльфов словно оазис в безжизненной пустыне удушающей тьмы, где на их долю выпало столько страданий. Даже голодать им приходится отчасти из-за порчи, которой поражен лес; та же сила, которая окрасила шкуры местных зверей в черный цвет, осквернила, по всей очевидности, их плоть – судя по тому, что черная белка, которую путникам удалось подстрелить, оказалась «несъедобной», отвратительной на вкус. Именно благие чары эльфов создали тропу, по которой идут Торин и компания, именно эти чары, быть может, не подпускают к путникам невидимых тварей, чьи глаза ночами таращатся на них из темноты, и именно эти чары не дают гигантским паукам растянуть паутину поперек тропы. Пауки, чья колония, увиденная глазами Бильбо, – наитемнейшее и наиужаснейшее место в Черном Лесу, – заклятые враги эльфов, и это единственные живые существа, к которым лесные эльфы «беспощадны». В Черном Лесу путников подстерегают две совершенно различные опасности: порча, порожденная тьмой, и эльфийские чары – но смертельно опасна только одна из них. И конечно же, Бильбо и гномы ухитряются избегнуть обеих.

Выбор Бильбо. Второй поворотный момент

После того как Бильбо и гномы в третий раз пытаются проникнуть на озаренную факелами поляну, где пируют эльфы, они теряют друг друга из виду и не могут отыскать. Бильбо оказывается один-одинешенек в кромешной ночи Черного Леса, вдали не только от своих спутников, но и от тропы, которая была его единственной защитой и единственной надеждой на спасение. Ему и прежде доводилось попадать в нешуточные переделки, но сейчас наступил, по словам рассказчика, «один из самых скверных моментов в его жизни».

Тут, безусловно, следует припомнить похожую ситуацию, в которой Бильбо очутился в начале пятой главы, когда очнулся один в темноте, затерянный в недрах гоблинских туннелей. Для него это был «поворотный момент в карьере» – он нашел волшебное кольцо и, полагаясь только на свои собственные силы, впервые за все время сумел действовать как настоящий искатель приключений. Сейчас, в Черном Лесу, Бильбо предстоит пройти еще более суровое испытание, которое вынудит его совершить в своем развитии еще один гигантский скачок – если он, конечно, останется жив.

Так же как и в пятой главе, Бильбо, очутившись один в темноте, первым делом прибегает к типично бэггинсовскому бегству от действительности. Он вспоминает о своей норке, пытается погрузиться в мечты о «беконе, яйцах и жареном хлебе». И все же здесь, как и в прошлый раз, лучшее и куда более существенное утешение Бильбо получает от своего меча, что более уместно для Туков. Тогда, во тьме гоблинских туннелей, Бильбо впервые обнажил меч и понял, что в руках у него волшебный клинок эльфийской работы. В главе восьмой хоббит обнажает меч уже с самыми серьезными намерениями и на сей раз пускает его в ход, поскольку, очнувшись, обнаруживает, что в кромешной темноте он все-таки не один-одинешенек. Чудовищный паук деловито обматывает его ноги «своими мерзкими нитями», чтобы потом уволочь и сожрать добычу.

Момент, когда Бильбо обнажает меч, – ключевой в его схватке с пауком. Сразу после того, как хоббит пришел в себя, его реакция на опасность чисто оборонительная; он отчаянно молотит врага кулаками, пытаясь оттолкнуть его от себя. Затем он вспоминает про меч, выхватывает его – и паук отскакивает; как видно, меч хоббита производит на пауков такое же неизгладимое впечатление, как раньше на гоблинов. Теперь преимущество на стороне Бильбо, и он бросается в бой. Он бьет паука прямо между глаз, которые так устрашали его еще несколько дней назад, во время ночевок у тропы. Бильбо сделал невероятно важный шаг вперед. Он больше не обороняется от тьмы, не пытается бежать от нее, как было в горах. Нет, теперь он решительно борется с тьмой – и побеждает.

Первый поворотный пункт в карьере Бильбо, судя по всему, не произвел на него особого впечатления. Хоббит, безусловно, доволен собой и в начале шестой главы не упускает случая покрасоваться перед гномами, однако его позиция и взгляды не претерпели заметного изменения. Счастливо воссоединившись с Гэндальфом и гномами, он думает только о том, что ужасно проголодался; его мучают страхи, и он все время ноет. Не изменились и его отношения с гномами, хотя теперь они ценят хоббита гораздо выше прежнего. Он остался все тем же беспомощным крохой, которого спутники вынуждены носить на закорках и втаскивать на деревья. Даже в Черном Лесу – до этой минуты – от Бильбо не было особого толка. Да, он стал настоящим искателем приключений, однако роль его в отряде не слишком изменилась с той поры, когда он неуклюже трясся верхом по родному краю, терзаясь оттого, что ему слишком велик капюшон, одолженный Двалином.

Второй поворотный пункт в карьере Бильбо – «убить гигантского паука в темноте, в одиночку, без помощи волшебника, гномов или кого бы то ни было» – потрясает нашего хоббита до глубины души. Теперь он чувствует себя «совсем другим – более храбрым и беспощадным». В момент второго поворотного пункта Бильбо по меньшей мере так же изнурен голодом, как и в первый раз, однако теперь он не ноет. Когда-то, еще дома, ему на краткий миг отчаянно захотелось, чтобы гномы сочли его беспощадным. В горах, когда Бильбо осознал, что его небольшой меч – один из легендарных клинков, изготовленных эльфами Гондолина, его подбадривает мысль, что гоблины – возможно, теоретически – сочтут его беспощадным. Теперь, когда у ног хоббита лежит убитый им гигантский паук, а лезвие меча окрашено его мерзкой черной кровью, Бильбо действительно чувствует себя беспощадным – и не без причины. Он больше не прячет меч в ножнах; он обнажил меч, поднял его на врага – и, как бы невероятно это ни казалось, стал воином.

Бильбо отмечает это событие в духе, весьма характерном для книг Толкина, – дарованием нового имени. Он дает имя своему клинку, обращаясь к нему вслух, словно этот меч – его спутник во тьме, и нарекает его Жалом. Хотя Бильбо не взял нового имени самому себе, то, как он назвал меч, многое говорит читателю о том, кем именно в этот момент ощущает себя хоббит. Восьмая глава называется «Пауки и мухи», и Бильбо знает, что ему в этом действе выпала роль мухи. Рассказчик недвусмысленно показывает это, говоря, когда Бильбо вначале пытался кулаками отбиться от чудовища, что «паук впрыснул бы ему яд, как проделывают с мухами обыкновенные пауки». То, что Бильбо набросился на врага с мечом, внезапно и коренным образом изменило ход событий – как если бы беззащитная муха вдруг взбунтовалась и убила поймавшего ее паука. Бильбо по-прежнему чувствует себя мухой, окруженной пауками, однако он больше не слаб и не беспомощен. Может, он и муха, но муха беспощадная , так что – берегитесь, пауки!

Удача. Награда за решимость

Когда Бильбо, пройдя первый поворотный пункт своей карьеры, выбрался из-под гор, перед ним встал сложный выбор, который тотчас же подверг испытанию его новообретенную решимость искателя приключений. Бильбо осознал, что его спутники, быть может, до сих пор томятся в плену у гоблинов. Едва сумев ускользнуть от опасности, он со страхом думал, что ему надлежит решиться на куда более нелегкое дело – в одиночку отыскать своих друзей, спасти их и вывести наружу. Хотя в этом случае Бильбо оказался избавлен от необходимости совершать этот подвиг, поскольку обнаружилось, что гномы с помощью Гэндальфа уже выбрались на свободу, наш хоббит тем не менее был готов исполнить свой долг. В главе восьмой он оказывается перед точно таким же выбором, и на сей раз деваться ему некуда. С Жалом в руке отважная муха отправляется на поиски логова пауков, дабы вырвать из их тенет своих незадачливых собратьев.

Этот момент заслуживает особенного внимания в первоначальном варианте «Хоббита» [32] . Согласно ранней версии, Бильбо в поисках паучьего логова проявляет недюжинную изобретательность. Паук, которого Бильбо прикончил, едва придя в себя, оказывается, тянул за собой нить паутины, и хоббит, следуя за этой нитью, возвращается к тропе, а затем и направляется к паучьей колонии, на ходу сматывая нить в клубок. Бильбо не только использует нить паутины для того, чтобы отыскать место, куда пауки утащили его спутников, – перейдя через тропу, он, подобно Тезею в критском лабиринте, оставляет за собой нить, чтобы по ней потом благополучно вернуться к тропе. Однако же, перед тем как книга отправилась к издателю, Толкин отверг эту идею, отнял у Бильбо путеводную нить и вымарал из книги практически все упоминания о ней [33] . Заменил он эту деталь самой обыкновенной удачей.

Когда Бильбо решает отправиться на поиски своих друзей и спасти их из паучьих лап, он долго соображает, куда именно ему надлежит двинуться, и – благодаря везению – «более или менее правильно» угадывает нужное направление. Вначале может показаться, что идея Толкина заместить хитроумное применение паутинной нити очередным случаем слепой удачи несколько обедняет характер Бильбо. Вовсе нет: перед нами очередная стадия образа удачи, который Толкин развивает на всем протяжении «Хоббита». Читатель и прежде замечал немалое число счастливых совпадений, которые вплетаются в историю Бильбо, – от того, как Элронд поразительно вовремя подставляет карту Трора под лунный свет, до испуганной рыбки, которая, выскочив из Голлумова озера, шлепается на ногу Бильбо. За всеми этими случаями, которые сопровождают путешествие Бильбо с самого начала, сокрыт то ли высший замысел, то ли Божественный промысел.

Здесь, в главе восьмой, подчеркнуто, что это невероятное везение напрямую связано с самим Бильбо. Когда хоббит гадает, где именно может находиться паучье логово, и по счастливой случайности выбирает в кромешной тьме Черного Леса нужное направление, рассказчик замечает, что счастье «ему сопутствовало с рождения». Гномы позднее говорят про везение так, будто оно является неотъемлемым свойством Бильбо. Они рассуждают, что «кроме везения и кольца, у него еще есть смекалка» – то, что ему везет, гномам очевидно, а вот что он умен – не очень. В некотором смысле удача, которая сопутствует отряду, и впрямь, похоже, принадлежит хоббиту.

И тем не менее видно, что, хотя удача сопутствует Бильбо, это нисколько не умаляет его достижений, а также не лишает его необходимости иметь отвагу и изобретательность. Удача может привести хоббита прямиком к паучьим тенетам, но затем он сам должен сделать все, чтобы спасти пленников. Удивительное везение, которое сопровождает Бильбо в его путешествии, отнюдь не решает всех его проблем и не облегчает ему жизнь. Даже если Бильбо и является орудием некоего высшего промысла, ему по-прежнему предстоит немало потрудиться, чтобы промысел этот мог достичь своей цели.

Натура Бильбо. Воин и герой

Бильбо Бэггинса, который проникает в логово пауков, чтобы спасти своих друзей, вряд ли узнали бы его соседи в родных краях. Его абсолютно предсказуемая жизнь осталась теперь очень, очень далеко позади. Теперь нам необходимо сделать паузу и заново познакомиться с этим новым Бильбо, который преображен победой над своим первым пауком и вооружен только что получившим имя мечом. Толкин помогает читателю заново узнать Бильбо, точно так же как до сих пор помогал узнать характер и натуру почти каждого персонажа книги: посредством стихов и песен. Безусловно, само по себе интересно уже то, что «прозаичный» мистер Бэггинс отмечает свое недавнее преображение в героического искателя приключений, слагая первые – но далеко не последние – в своей жизни стихи.

Первая песенка Бильбо сплошь состоит из обзываний и оскорблений:

Old fat spider spinning in a tree!

Old fat spider can’t see me!

Attercop! Attercop!

Won’t you stop,

Stop your spinning and look for me?

Старый жирный паук прядет паутину на дереве! / Старый жирный паук не видит меня! / Паукан! Паукан! / Может, остановишься, / перестанешь прясть и поищешь меня?

Old Tomnoddy, all big body,

Old Tomnoddy can’t spy me!

Attercop! Attercop!

Down you drop!

You’ll never catch me up your tree!

Старый дурак, такой здоровенный, / старый дурак не может меня выследить! / Паукан! Паукан! / Шлепайся вниз! / На дереве ты меня никогда не поймаешь!

Рассказчик привлекает внимание к содержащимся в этой песенке оскорблениям, доверительно сообщая (в списке моих любимых строк из «Хоббита» эта фраза занимает второе место), что «пауки терпеть не могут, когда им говорят „жирный паук“, ну а уж „старый дурак“ и подавно обидно всякому!». Впрочем, эта песня содержит в себе не только набор смешных словечек – в ней совершенно ясно видна отвага Бильбо. Среди всех оскорблений, которыми он осыпает пауков, чаще всего повторяется «жирный». В других обстоятельствах, возможно, это качество и впрямь было бы недостатком врага, но гигантские пауки – явно иной случай. Они наводят такой ужас именно потому, что чудовищно громадны! Громадные волосатые лапы, брюхо, раздувшееся от крови множества жертв, – поистине устрашающее зрелище. Бильбо же в своей песенке ставит все с ног на голову, выставляя пауков медлительными, толстыми и бестолковыми – просто «жирными». Кроме того, Бильбо дважды – и с точно таким же результатом – насмехается над тем, как пауки прядут паутину. В его устах плетение липких тенет зловещей тьмы – совершенно бессмысленная трата времени.

Рассказчик мимоходом замечает, что песенка у Бильбо вышла, «может, и не слишком складная», и в самом деле – красивой либо изысканной ее никак не назовешь, однако две заключительные строчки этой песенки составлены весьма умно. С одной стороны, их можно принять за своего рода совет. Бильбо нужно сманить пауков на землю, чтоб они погнались за ним, а потому он предлагает паукам «шлепаться вниз», поясняя, что пока они сидят на деревьях, им его не поймать. Впрочем, у последней строчки есть и другое значение (даже если пауки его – будем надеяться – не заметят, то без труда разглядит читатель): если пауки действительно спустятся вниз и погонятся за Бильбо, он сможет взобраться на дерево и они в самом деле не смогут там его поймать. Яркая ирония этой строчки побуждает нас смеяться над пауками вместе с Бильбо. Однако предыдущая строчка также имеет двойной смысл, причем более язвительный. «Шлепайся вниз» – не просто приглашение; это также описание того, что произойдет с пауками, когда Бильбо начнет швырять в них камни. Покуда пауки будут сидеть на деревьях, хоббит будет обстреливать их камнями, чтобы они «шлепались на землю». Ничего не скажешь, Бильбо – дерзкая муха.

Вторая песенка сложена с тем же расчетом, что и первая:

Lazy Lob and crazy Cob

are weaving webs to wind me,

I am far more sweet than other meat,

but still they cannot find me!

Ленивый Паукан и чокнутый Паучище / плетут паутину, чтобы спутать меня, / я слаще всякого другого мяса, / но они все не могут отыскать меня!

Here am I, naughty little fl y;

you are fat and lazy.

You cannot trap me, though you try,

in your cobwebs crazy.

Вот я здесь, дерзкая мушка; / вы – толстые и ленивые. / Вам меня не поймать, как ни старайтесь, / в свою чокнутую паутину.

Снова Бильбо осыпает пауков оскорблениями, дразнит и попрекает тем, что они не только ленивы, но еще и беспомощны и бессильны. И заходит еще дальше, дразня их тем, какое вкусное мясо у этой дерзкой мушки, распаляя их желание сожрать нахала и отплатить за оскорбительные выпады. Обе эти песенки сложены, как напоминает рассказчик, «экспромтом, в самый неподходящий момент», но, хотя их поэтическая ценность невелика, они прекрасно служат тому, чтобы пробудить у слушателей нужное чувство, а именно – слепую ярость.

Подобно первой песенке, второе сочинение Бильбо также содержит игру слов и двоякие значения, примененные весьма хитроумно. Отметим, к примеру, как Бильбо играет со словом «чокнутый», которое использует и в первой, и в последней строчке песни. Хотя в современном английском языке слово «crazy» почти всегда относится к безумию, сумасшествию, изначальное значение его, как наверняка хорошо было известно Толкину, было «покрытый трещинами», «треснувший», «поломанный», «хрупкий» [34] . В первой строчке Бильбо применяет это слово в его привычном значении, намекая на психическое нездоровье пауков. Далее он обыгрывает это значение «crazy», напирая на то, что пауки по неведомой причине не могут даже обнаружить зловредную вкусную мушку, хотя обидчик стоит прямо перед ними, в самом сердце сплетенной ими паутины. Надо помнить, что пауки понятия не имеют о волшебном кольце, которое делает хоббита невидимым; усилия Бильбо вынуждают их либо не доверять собственным чувствам, либо усомниться в своем здравом уме. В последней строчке Бильбо употребляет слово «crazy» применительно к паутине, намекая тем самым на ее непрочность, насмехаясь над тем самым орудием, с помощью которого пауки пытаются его изловить. Это последнее оскорбление Бильбо подкрепляет тем, что выхватывает меч, без труда разрубает паутину – а она в самом деле непрочна и сплетена наспех – и, все так же распевая, убегает прочь.

В песенках Бильбо чувствуется изрядное самообладание – хоббит осмеливается не только проникнуть в логово жутких чудовищ, но даже осыпает их насмешками и дразнит, доводя до белого каления. Вспомним, что некогда в Бэг-Энде одних только слов Торина о том, что некоторые могут не вернуться из этого путешествия, хватило, чтобы Бильбо завизжал от ужаса и, трясясь всем телом, рухнул на пол. Теперь же у него хватает и отваги, и хладнокровия, чтобы намеренно спровоцировать десятки, если не сотни, гигантских пауков броситься за ним в погоню и увести их прочь в нехоженую тьму леса. Чуть позднее он способен выстоять посреди «сотен разъяренных пауков», которые окружили его и гномов, и при этом не только не впадает в панику, но храбро бросается в бой: «Он метался взад и вперед, перерубая нити, кромсая лапы, протыкая толстые тела!» Как и в случае с первым пауком, которого убил Бильбо, беспощадность хоббита ставит в тупик его чудовищных врагов. Когда Бильбо разгоняет пауков, окруживших на земле Бомбура, рассказчик сообщает, что «его маленький меч оказался для них невиданным доселе жалом. Как стремительно он метался в темноте!» (Перевод мой. – Т. К .). Клинок Бильбо, чье имя отражает новую натуру его хозяина, стремительную и отважную, сверкает «от восторга», вонзаясь в пауков. К концу сражения Жало «внушало им (паукам. – Т. К. ) такой страх, что они не осмеливались подходить близко». Именно чудовища, а не Бильбо пали духом и обратились в бегство.

Теперь-то уж, безусловно, никто не принял бы Бильбо за бакалейщика! Когда Гэндальф подбирал для похода гномов четырнадцатого участника, он в конце концов остановился на взломщике, хотя в идеале предпочел бы сказочного богатыря. И только сейчас стало ясно, что он ухитрился заполучить и того и другого.

9. Взломщик в Волшебном царстве. В бочках – на волю

Эльфы. Лесное царство

Все события девятой главы происходят во владениях короля эльфов Черного Леса. В главе восьмой читатель уже видел, как проявляет себя эльфийская магия в лесу и какое воздействие она оказывает на Бомбура, Бильбо и всех прочих. Завершается эта демонстрация тем, как был околдован, а затем и похищен Торин. Тем не менее было бы несправедливо считать лесных эльфов просто очередной опасностью на пути Бильбо. Даже в случае наиболее плачевного столкновения Бильбо и гномов с эльфами – когда они становятся свидетелями то возникающей, то исчезающей пирушки в ночном лесу – описание пирующих эльфов показывает, что в них нет ничего мрачного. Эльфы прекрасны, их украшения – и живые цветы, и драгоценные камни: «В их блестящие волосы были вплетены цветы, драгоценные камни сверкали у них на воротниках и кушаках». Более всего обнадеживает то, что песни, которые они поют, «исполнены веселья», «звонкие и прекрасные». Первая встреча с эльфами во тьме лесной чащобы оставляет у читателя куда более зловещее впечатление, да и сами они держатся намного нервознее и настороженнее, однако эти песни и смех неизбежно напоминают нам о доброжелательных эльфах Ривенделла. Быть может, лесные эльфы и опасны, но им точно так же присущи красота, веселье и радость.

Хотя эльфы Ривенделла находят величайшее наслаждение в окружающем их мире, описание лесных эльфов более выразительно подчеркивает их связь с природой. Даже само название, данное им, – лесные эльфы – указывает, насколько тесно сплетена их жизнь с лесом, который служит им пристанищем. Наиболее наглядно иллюстрирует эту связь описание короля эльфов. Корона его не из золота и не из серебра. Когда в лесу – как сейчас – правит осень, его голову венчает «корона из ягод и красных листьев»; весной, когда деревья в цвету, он носит «корону из лесных цветов». В руке его не изукрашенный драгоценными камнями скипетр, но «резной дубовый посох». Символы власти короля эльфов отражают жизнь его лесного королевства.

Эльфы Черного Леса ближе к земле, нежели эльфы Ривенделла; вдобавок они не такие возвышенные и древние. Элронд благороден, силен, мудр и добр, к тому же его имя связано с древними героическими преданиями эпохи «до начала Истории» (перевод мой. – Т. К .). Король лесных эльфов, может, и правит волшебным краем, но, судя по всему, и вполовину не такой древний. Ему остается лишь думать о славном прошлом и сравнивать себя «с прежними властелинами эльфов». Рассказчик разъясняет, что лесные эльфы – совсем иной народ, нежели высшие эльфы Запада, от которых происходят Элронд и его подданные. Сжав до размеров одного абзаца весь сюжет «Сильмариллиона» – который к моменту публикации «Хоббита» еще был весьма далек от того, чтобы увидеть свет, – Толкин рассказывает читателю, что высшие эльфы ушли в Волшебное царство, поистине благословенный край за морем, за пределами Большого Мира. Лесные же эльфы любили этот мир, обретаясь «в сумерках наших Солнца и Луны» (перевод мой. – Т. К. ). Толкин изложил здесь историю эльфов в высшей степени кратко, но и этого достаточно читателю, чтобы понять, отчего лесные эльфы так тесно связаны со своими лесами, которых они никогда не покидали.

Лесные эльфы остаются эльфами, а значит, «Добрым Народом», однако рассказчик признает, что «если и есть у них недостаток, так это нелюбовь к чужакам» (перевод мой. – Т. К .), а также что они «более коварны и менее мудры», чем высшие эльфы – такие, как подданные Элронда. Если сравнить прием, который устраивают Бильбо и гномам в этих двух потаенных владениях эльфов, станет видно, что лесные эльфы более опасны потому, что менее мудры и знающи, нежели их сородичи из дома Элронда. Вспомним, что, хотя эльфы в Ривенделле кажутся веселыми до легкомыслия, они весьма осведомленный народ. Каким-то образом они уже знают все о Бильбо, его спутниках и их походе. Они дразнят путников и весело потешаются над ними, но при этом с готовностью приходят к ним на помощь, хотя, казалось бы, ничего от этого не выгадают. Король лесных эльфов не знает ничего ни о гномах и Бильбо, ни о цели их путешествия. Из его речей ясно, что лесные эльфы попросту неверно истолковали появление гномов на поляне минувшей ночью и король считает, что они хотели напасть на его подданных «во время пира». Если бы лесные эльфы были лучше осведомлены, проявили бы больше мудрости и меньше подозрительности, у них не было бы причины сажать Торина и его спутников в темницу.

Более того, у короля лесных эльфов есть и другая слабость, которая позднее сыграет в рассказе весьма важную роль. Он неравнодушен к сокровищам и неизменно стремится прирастить свою казну. Сама по себе любовь к красивым безделушкам, может, и не такая ужасная штука. Король эльфов без ума от «серебра и алмазов», а на пирушке в лесу, если помните, эльфы украсили себя не только цветами, но также «алмазами и изумрудами» (перевод мой. – Т. К .), и это вполне уместно. Лесные эльфы обожают красоту природы; отчего бы им не восхищаться блестящими камушками из земных недр точно так же, как благоуханными цветами, которые растут на поверхности земли? Король лесных эльфов, в конце концов, живет в пещерах и восседает во всем блеске своего величия «в просторном зале с колоннами, вырубленными прямо в скале». Свидетельство того, что страсть короля лесных эльфов к сокровищам – это именно слабость, которая впоследствии может оказаться опасной, содержится в объяснении рассказчика, почему он жаждет увеличить свои богатства. Король, как мы узнаем, «хотел еще и еще» сокровищ, чтобы «сравняться в богатстве с древними властелинами эльфов». Он стремится прирастить свою казну не просто из любви к прекрасному, но из тщеславного желания повысить свой статус и укрепить репутацию – то есть сравняться с легендарными владыками древности. Короче говоря, его направляет гордыня – и, возможно, та же самая гордыня подтолкнула его оставить у себя в заключении Торина и компанию.

Тем не менее лесные эльфы, несмотря на свои недостатки, – безусловно, эльфы, Добрый Народ, как и их сородичи из Ривенделла. Они могли схватить Торина с соратниками, увести их силой в свои подземные жилища – однако рассказчик старательно подчеркивает, что этот поступок не придает лесным эльфам сходства с гоблинами. Лесные эльфы – «не гоблины, и даже со злейшими врагами они обращались вполне сносно». Безусловно, и песни лесных эльфов поэтическими средствами побуждают читателя разглядеть контраст между ними и зловредными гоблинами. Рассмотрим песенку, которую эльфы-слуги поют бочкам, бросая их через люк в реку:

Roll – roll – roll – roll,

roll-roll-rolling down the hole!

Heave ho! Splash plump!

Down they go, down they bump!

Катись-катись-катись-катись, / катись-тись-тись в дыру! / Раз-два, взяли! Бух-плюх! / Бухнулись и поплыли!

Песенка эта пустячная – малоосмысленный набор смешных рифм. Впрочем, в некоторых аспектах текст напоминает первую песню гоблинов. Обе песни почти целиком состоят из односложных слов, а также изобилуют звукоподражаниями: «Бух-плюх» – подражание тому, как бочки падают в воду, «Свист-щелк!» – подражание свисту кнутов. Само это сходство, вне всяких сомнений, также ясно указывает на огромное различие и между самими песнями, и между теми, кто их исполняет. В то время как гоблины, распевая, наслаждаются своими грубыми и жестокими деяниями, лесные эльфы выражают удовольствие от работы, которой они заняты, – пускай даже это черная работа кухонной прислуги. Подобно эльфам Ривенделла, лесные эльфы взаимодействуют с внешним миром посредством песни и смеха, находя источник радости во всем, что их окружает.

Однако же как нам, читателям, примирить этот образ (эльфы – смешливая противоположность гоблинов, эльфы – заклятые враги лиходейских пауков) с тем, как они же безжалостно бросили в заточение гномов? К вопросу о взаимодействии эльфов и гномов Толкин подходит весьма тонко. Вначале рассказчик вкратце излагает историю отношений между этими народами, объясняя причины их взаимной неприязни и благоразумно описывая события с обеих точек зрения. Затем – в качестве модели этих отношений – читателю представляется допрос Торина королем лесных эльфов, при этом конфликт опять же показан с двух сторон.

С точки зрения короля лесных эльфов, когда его подданные пировали в лесу, на них трижды нападала шайка безрассудных бродячих гномов. Король питает стойкую неприязнь к гномам, и вот случай столкнул его с бесшабашными бородачами, которые пытались застичь врасплох лесных эльфов в тот момент, когда те не выставляли стражи и не имели при себе оружия. Теперь, изловив одного из тех самых гномов, король обнаруживает, что тот не желает объяснять, чего ради явился в лес и что вообще задумал. Понятно, что такой ответ звучит подозрительно, тем более что король лесных эльфов хранит в памяти воспоминания о той давней войне, когда армия гномов вторглась в лесное царство великого правителя эльфов. Настойчивое желание короля узнать, что именно привело Торина в его лес, – отнюдь не простое любопытство, но легко объяснимая осторожность.

С другой стороны, точно так же легко понять и возмущение Торина. Он и его спутники шли через лес по своим собственным делам и желали причинить беспокойство лесным эльфам ничуть не больше, чем доставить неудобства гоблинам Туманных Гор. Когда им стала грозить голодная смерть, они бросились к месту эльфийской пирушки, чтобы выпросить немного еды. В ответ Торина погрузили в зачарованный сон, а затем связали и приволокли пленником пред очи короля лесных эльфов. Торин прекрасно знает, что ни в чем не виновен, и даже обладатель менее гордого и вспыльчивого нрава, вполне вероятно, испытал бы понятное негодование оттого, сколь недружелюбно с ним обошлись.

Тот же образец поведения читатель увидит позже, когда перед королем предстанут Балин и все прочие гномы. Балин, полумертвый от голода и паучьего яда, угодивший в совершенно безнадежное положение, узнает вдруг, что гномов, судя по всему, взяли под стражу и привели на суд. Он вопрошает – со вполне оправданным раздражением: «Что мы тебе сделали, о король?… Разве преступление – заблудиться в лесу, проголодаться, попасть в паутину к паукам?» И добавляет с неразумной, но простительной язвительностью: «Разве пауки – твои домашние животные, что ты так разгневался?» Короля, который, само собой, уже готов принять все происходящее за новые свидетельства зловещего заговора гномов, эта реплика совершенно оправданно оскорбляет, и он велит посадить гномов в тюрьму и держать там, покуда он не узнает всей правды.

И гномы, и эльфы после этих сцен чувствуют себя глубоко оскорбленной и пострадавшей стороной. Таким образом, читатель получает представление о вражде, которая царит между этими народами, но в то же время способен посочувствовать обеим сторонам. Эльфы – не просто очередные враги, которых гномам предстоит побороть, дабы обрести свободу. Рассказчик не побуждает нас подумать плохо об эльфах либо гномах – скорее, почувствовать, что те и другие могли бы быть и должны быть друзьями и что их вражда – плод трагического недоразумения, подкрепленного обоюдной гордыней. В этих сценах Толкин заложил основу конфликта у подножия Одинокой Горы, который случится несколько глав спустя, и мы снова будем сочувствовать обеим сторонам возникшего противостояния.

Натура Бильбо. Бремя руководства

К тому времени когда читатель приступает к девятой главе, отношения между Бильбо и гномами существенно изменились. Первоначальное мнение гномов о Бильбо выражено в прямом, но неприязненном вопросе, который задал еще в Бэг-Энде Под Холмом Глойн: «Думаете, он подойдет?» Скептицизм, содержавшийся в этом вопросе, просуществовал еще довольно долго; только после того, как Бильбо в начале шестой главы благополучно выбрался из-под Мглистых гор и внезапно появился прямо в лагере гномов, они стали смотреть на него «по-новому, с уважением». И однако даже после этого гномы по-прежнему часто видят в Бильбо только обузу, как видно из ворчания Дори: «Не могу же я вечно таскать его на спине». Может, они и смирились с присутствием Бильбо в отряде, но все же до сих пор не слишком на него рассчитывают. Да, именно его гномы выбрали для того, чтобы первым шагнуть в круг эльфов при второй их попытке найти общий язык с ночными гуляками, однако случилось это вовсе не потому, что Бильбо обладает некими талантами, более всего подходящими для этого дела. Хоббит избран лишь по одной причине: он настолько мал и очевидно безобиден, что эльфы наверняка его не испугаются [35] . Может, гномы и стали уважать Бильбо намного больше, чем прежде, но ценят они его все так же невысоко.

Второй поворотный пункт в карьере Бильбо и его успешный налет на паучью колонию раз и навсегда изменили эту ситуацию и заставили гномов в корне пересмотреть свое мнение о хоббите. После того как гномы с помощью Бильбо спаслись от пауков, они прекрасно сознают, что, «если бы не хоббит, их уже не было бы в живых». Читателю уже известно, что традиционное гномье приветствие включает в себя фразу: «К вашим услугам», обращенную к собеседнику, однако зачастую это – как в случае с Верховным Гоблином – «простая вежливость». Беорн также распознает в этой фразе ничего не значащую этикетную формулу, резонно замечая, что на самом деле это гномам требуются его услуги. Зато теперь гномы в подлинном и неоплатном долгу перед Бильбо и подтверждают это официально, исполняя вежливый ритуал, насколько позволяет их жалкое состояние. Они многократно благодарят Бильбо, а кое-кто, еще способный держаться на ногах, «даже поклонился ему до земли». Эти изысканные поклоны представляют собой как бы новое знакомство с Бильбо, знакомство уже на равных – именно это проделал Балин в начале шестой главы. Бильбо уже больше никогда – по крайней мере, в глазах гномов – не будет «пузаном, подпрыгивающим и пыхтящим в дверях».

По сути, гномы теперь видят в Бильбо не просто равного себе, но даже предводителя. Как только они достаточно оправились от пережитых мучений и стали спрашивать, что же делать дальше, «все эти вопросы они задавали теперь Бильбо и явно ждали ответа от него». Когда в главе первой Торин обратился за предложениями к «нашему многоопытному взломщику», в его голосе звучали сарказм и «преувеличенная вежливость». В Черном Лесу изможденные, ослабевшие от голода гномы искренне прониклись к Бильбо «уважением», и рассказчик спешит заверить нас: «Они не ворчали на него – они ждали, что Бильбо предложит какой-нибудь потрясающий план». Покидая отряд, Гэндальф со смешком говорит Бильбо: «Теперь вы отвечаете передо мной за всех гномов». Получается, он, как обычно, говорил истинную правду.

У гномов имеется превосходная причина видеть в Бильбо командира и предводителя. Именно его смышленость и отвага, примененные в равной мере, спасли их из паучьих тенет. У Бильбо не только хватило храбрости замыслить спасение гномов и решимости осуществить свой план – он еще и обладает достаточным присутствием духа, чтобы на ходу придумывать новые планы, сообщать о них гномам и исполнять даже в разгар боя. Что еще более важно, Бильбо подкрепляет свой статус предводителя актом самопожертвования, рискуя жизнью ради того, чтобы спасти своих друзей. В финальных сценах битвы с пауками жертвенный дух Бильбо поднимается до высот героизма. Весь его план по спасению гномов заключается в том, чтобы по возможности отманить пауков, обратив их ярость на себя одного. В миг, когда положение ухудшается, Бильбо появляется на сцене, бросается на пауков и своим небольшим тельцем снова заслоняет друзей от ужасных чудовищ, которые жаждут их сожрать. «Бегите дальше! – кричит Бильбо. – Я их задержу!» Это один из лучших моментов в истории Бильбо, подкрепленный простыми словами рассказчика: «И он задержал их!» Да, у гномов есть все основания считать, что они могут полагаться на Бильбо и следовать за ним.

Зависимость гномов от Бильбо возникла не оттого, что они лишились Торина. Безусловно, после исчезновения Торина кто-то должен был взять на себя командование отрядом, однако стоит заметить, что гномы обратили свои взоры к Бильбо еще до того, как узнали, что Торина с ними нет. Более того, новые обязанности Бильбо вовсе не отменились после того, как Торин все-таки нашелся. В темнице лесных эльфов он подкрепляет свое главенство, передавая через Бильбо остальным гномам ждать, пока «Торин, их предводитель», не отдаст дальнейших распоряжений. Впрочем, план самого Торина прост: ждать, пока «глубокоуважаемый мистер Бэггинс-невидимка (а он очень высоко вознесся во мнении Торина)» не придумает какую-нибудь хитрость. По сути, он перекладывает бремя своей власти на плечи Бильбо.

Предприимчивость Бильбо получает поддержку и от вышестоящей силы – то есть удачи, которая сопровождает весь поход гномов. Обнаружив, что начальник стражи собирается выпить чарку со своим приятелем, эльфом-дворецким, Бильбо сразу понимает, что «ему улыбнулась удача» (перевод мой. – Т. К. ). Рассказчик почти сразу же подчеркивает это обстоятельство, замечая, что «Бильбо неслыханно повезло», когда оба эльфа упились до потери сознания (перевод мой. – Т. К .). Здесь опять видна та же модель, что уже проявила себя в главе восьмой: «необыкновенное» везение Бильбо расчищает ему дорогу, однако он должен прибегнуть к собственной решимости и отваге, чтобы воспользоваться преимуществом, которое уготовил ему счастливый случай. Ему надлежит составить план, а затем воплотить его в жизнь. Бильбо вовсе не бездеятельный баловень фортуны, существующий в некоем зачарованном сне. Как он сам понимает, если кто и освободит его спутников из темницы короля лесных эльфов, то «только мистер Бэггинс, один, без посторонней помощи».

Взломщик Бильбо. Проверка на профессиональную пригодность и разочарование в работе

Утвердив себя в качестве воина и героя во время битвы с пауками, Бильбо в темнице короля лесных эльфов наконец-то берется за свою основную роль – взломщика. Это звание как будто бы вовсе не подходило мистеру Бэггинсу в первой главе, когда Гэндальф впервые объявил его взломщиком, а гномы откровенно сомневались по этому поводу. Тем не менее, вырвав своих друзей из узилища, Бильбо исключает всякие сомнения в своей профессиональной пригодности. Украсть ключи с пояса стражника, бесшумно отпереть все камеры, где содержатся спутники, а затем дерзко вернуть ключи на пояс сладко дрыхнущего стражника – такая череда свершений воистину достойна любого многоопытного взломщика. Как замечает Торин, «Гэндальф, как обычно, был прав! Настало время, и вы оказались взломщиком на славу» (перевод мой. – Т. К .).

В сущности, за те несколько недель, что Бильбо провел в чертогах лесных эльфов, он стал самым настоящим взломщиком – причем во всех смыслах этого слова. Теперь он не только оказывает гномам «профессиональную помощь», как его обязали в официальном письме, оставленном Торином на каминной полке в Бэг-Энде Под Холмом; он также изо дня в день обеспечивает себе существование кражами. В пещерах лесных эльфов он ведет «подпольную жизнь», пользуясь волшебной невидимостью, которую дает кольцо, и собственным умением бесшумно красться, дабы «таскать еду со стола, когда поблизости никого не было». Воровство для него становится делом привычным и легким, и это хорошо видно в эпизоде, когда Бильбо, ускользнув на реке от плотовщиков, шарит в поисках еды по приречным домишкам. Рассказчик сообщает нам, что хоббит больше «не колебался, когда предоставлялась возможность поужинать без приглашения». В чертогах короля лесных эльфов Бильбо стал самым натуральным взломщиком.

Читатель может подумать, будто Бильбо вполне доволен своими достижениями. Мы уже видели в нескольких случаях, что хоббиту весьма небезразлично, чт? о нем думают гномы.

Как показано в первой главе, Бильбо с самого начала чувствует себя необычайно оскорбленным, услышав, что похож больше на бакалейщика, чем на взломщика. Когда он впервые выступает в новой роли, отправляясь на разведку в лагерь троллей, главная причина, по которой он полез в карман Вильяма, – то, что хоббит «не мог просто взять и вернуться к Торину и К° с пустыми руками». Заполучив волшебное кольцо, Бильбо стремится впечатлить гномов своей выучкой и талантами, самодовольно умалчивая о новообретенном преимуществе и откровенно наслаждаясь похвалами своих работодателей. Поэтому для читателя было бы вполне объяснимо ждать, что в главе девятой, когда воровские подвиги Бильбо как будто бы обеспечили ему звание «настоящего Взломщика первой категории», наш хоббит будет весьма удовлетворен развитием своей карьеры.

Вместо этого читатель обнаруживает, что Бильбо на самом деле ненавидит свое занятие. Его существование в качестве профессионального вора оказывается вовсе не роскошным, а жалким. Он живет здесь «совсем один, вечно прячась, не смея ни на минуту снять кольцо, почти не смыкая глаз». Вместо того чтобы чувствовать удовлетворение, Бильбо ощущает себя загнанным в ловушку и думает об этом так: «Точно вор, который вынужден изо дня в день грабить один и тот же дом». Перспектива проторчать в пещерах неизвестно сколько времени видится ему ужасной. Когда эльфы скатывают в реку бочки, в которых спрятались гномы, Бильбо охватывает паника: что, если он «бесповоротно теряет друзей и до конца жизни будет шнырять по пещерам и воровать»? Это, заключает Бильбо, «самое скучное, самое тоскливое приключение в нашем утомительном неуютном походе».

Неудивительно, что эта мысль возвращает Бильбо к регулярно возникающему желанию: «Очутиться бы сейчас у себя дома, у теплого очага, и чтобы лампа горела!» Бильбо и прежде высказывал это желание много раз, но обычно – когда отбивался от отряда, когда его мучил голод или угрожала смертельная опасность. На сей раз, однако, мечтать о возвращении домой его побуждает вовсе не желание избежать опасности. Наш хоббит теперь искушенный искатель приключений, да к тому же удачливый взломщик. Он целиком и полностью приспособился к непредсказуемому, полному приключений миру, который так бесцеремонно ворвался в его гостиную и переменил всю его жизнь. В главе девятой, мечтая вернуться в Бэг-Энд Под Холмом, Бильбо попросту показывает, что прежняя жизнь ему больше по душе, нежели новая. Все-таки его взгляды на мир в основе своей остались чисто бэггинсовскими.

Тот факт, что Бильбо предпочитает свою прежнюю тихую жизнь, не означает, что он вовсе не изменился. Мечтательные воспоминания о далеком доме и уюте прежней жизни теперь насыщены пережитыми приключениями в туковском духе. Наиболее показателен эпизод, когда Бильбо крадет еду в прибрежных домах эльфов-плотовщиков и читатель узнаёт, что теперь «он по горькому опыту знал, что значит быть по-настоящему голодным». Приключения показали Бильбо – впервые в его сытой и удобной жизни, – что такое много дней обходиться без еды или быть на волосок от ужасной смерти. Пережитый опыт даровал Бильбо возможность по-новому взглянуть на жизнь, которую он прежде по-настоящему не ценил. Мечта Бильбо о возвращении в родной дом – более не попытка бегства от действительности, не стремление скрыться от нового, сурового мира, закрыть глаза на то, что окружает его со всех сторон. Сейчас Бильбо воспринимает Бэг-Энд Под Холмом таким, каков он есть на самом деле, – райским островком тепла, света, отдыха, мира и довольства. Бэггинсовская натура, просвещенная и закаленная туковскими приключениями, обрела теперь новую остроту, зрелость и самосознание.

Покуда лесные эльфы скатывают бочки в реку, а Бильбо готовится прыгнуть в ледяную воду и покинуть пещерные чертоги, эльфы поют бочкам напутственную песню. Они, безусловно, понятия не имеют о том, что у них есть слушатель. Бильбо знает, что эльфы поют не для него, и, охваченный волнением, скорей всего, даже не обращает внимания на их пение. И однако же оказывается, что песня эльфов имеет примечательное значение для единственного мыслящего существа, которое ее слышит.

Песня начинается с того, что певцы провожают бочки в дальний путь:

Down the swift dark stream you go

Back to lands you once did know!

Leave the halls and caverns deep,

Leave the northern mountains steep,

Where the forest wide and dim

Stoops in shadows grey and grim!

Плывите по быстрому темному потоку / обратно в земли, которые вы когда-то знали! / Покиньте чертоги и глубокие пещеры, / покиньте крутые северные горы, / где лес, обширный и сумрачный, / гнется в серых угрюмых тенях!

Не знаю, как откликнулись бы на этот наказ бочки, но, если песню слышат гномы, слова этого наказа должны звучать для них воистину сладостной музыкой. «Покинуть чертоги и глубокие пещеры», где они были заточены без веской причины и томились без надежды на освобождение? Покинуть «лес, обширный и сумрачный», с его «серыми угрюмыми тенями»? Эти слова эльфам не пришлось бы повторять дважды! Вернуться «в земли, которые вы когда-то знали»?

Торин мечтал о таком финале и стремился к нему уже добрую сотню лет. По странной, неожиданной иронии лесные эльфы, сами того не ведая, становятся первыми провозвестниками окончания долгого похода и возвращения короля Под Горой.

Далее песня прослеживает путь бочек через заболоченные земли на восток:

Float beyond the world of trees

Out into the whispering breeze,

Past the rushes, past the reeds,

Past the marsh’s waving weeds,

Through the mist that riseth white

Up from mere and pool at night!

Follow, follow stars that leap

Up the heavens cold and steep;

Плывите за пределы мира деревьев / под шепчущий ветер, / через камыш, через тростник, / через колышущиеся травы болот, / сквозь белесый туман, который подымается / с прудов и озер по ночам! / Следуйте, следуйте за звездами, что восходят / в небесах, холодных и высоких…

Отметим, до чего схож этот куплет с «Песней ветра», которую исполняют гномы в седьмой главе. Бочки в песне лесных эльфов сопровождает «шепчущий ветер», а не ревущий ураган из песни гномов, однако движутся они по тому же пути. Подобно ветру из гномьей песни, минуют они тростники и камыш, а затем проплывают над прудами и озерами [36] . Что еще примечательнее, бочки получают довольно неожиданное напутствие: «Следуйте за звездами, что восходят в небесах, холодных и высоких». Конечно, сами бочки вряд ли станут следовать этим словам в буквальном смысле, однако читателю следует припомнить горний ветер из песни гномов, который, промчавшись над Долгим Озером и окрестностями Одинокой Горы, «покинул мир и полетел над обширными морями ночи». Эльфы, без сомнения, просто забавляются, однако их слова перекликаются с песней гномов. Бочки (и гномы, сидящие в них) не взлетят в небеса в прямом смысле этого слова, но вполне возможно, что их подхватит тот самый небесный ветер, который несет гномов к Озерному городу и который вскоре будет раздувать дым, поднимающийся из логова дракона. Впрочем, финал песни меняет курс этого плавания и посылает бочки в ином направлении:

Turn when dawn comes over land,

Over rapid, over sand,

South away! and South away!

Seek the sunlight and the day,

Back to pasture, back to mead,

Where the kine and oxen feed!

Back to gardens on the hills

Where the berry swells and fills

Under sunlight, under day!

South away! and South away!

Down the swift dark stream you go

Back to lands you once did know!

Сверните, когда рассвет поднимется над землей, / через пороги, через песок, / на юг! Все дальше на юг! / Устремитесь к солнечному свету и дню, / вернитесь к пашне, вернитесь к лугу, / где пасутся быки и коровы! / Вернитесь к садам на холмах, / где ягоды зреют и наливаются соком / под солнечным дневным светом! / На юг! Все дальше на юг! / Плывите по быстрому темному потоку / обратно в земли, которые вы когда-то знали!

Последние строчки песни предвкушают совсем иное возвращение домой, возвращение в страну мира и изобилия. Это цивилизованный, возделанный мир, край «пашни», «луга» и «садов на холмах». Край солнечного тепла, которое благосклонно льется на сочные ягоды и, быть может, на ромашки в траве. У эльфов, само собой, на уме земли, которые «на юге! Все дальше на юге!» – края, из которых прибывают к ним различные товары. Однако же, если бы Бильбо прислушивался к песне, он наверняка заметил бы сходство и с его родными местами, которые остались далеко на цивилизованном западе, по ту сторону Дикого Края. Повторяющаяся строчка «…обратно в земли, которые вы когда-то знали!» – сразу бросается в глаза в контексте книги, которая, в конце концов, именуется «Туда и Обратно». Напутствие, которое эльфы дают бочкам в этом последнем куплете, ненамеренно относится к Бильбо – точно так же как первые куплеты были связаны с гномами. Когда над краем, в который направляется хоббит, взойдет новая заря, он действительно «свернет» и «устремится к солнечному свету», возвращаясь к «садам на холмах». Как заново осознал Бильбо во время своей злосчастной службы придворным взломщиком в чертогах короля лесных эльфов, он ничего более не желает так страстно, как вернуться в земли, которые когда-то знал. Пускай себе гномы и близятся к концу своего похода, но Бильбо предстоит еще проделать долгий путь, прежде чем он достигнет цели своего путешествия.

10. Возвращение короля. Радушный прием

Удача. Единственная приличная дорога

Уплывая вниз по реке из Черного Леса, Бильбо впервые видит вдалеке Одинокую Гору, которая «глядит поверх болот на лес», словно поджидая хоббита и его спутников. Тотчас же рассказчик в очередной раз подчеркивает сверхъестественную удачу Бильбо и его друзей: «увидеть ее [Гору], пускай и издалека, – само по себе неслыханное везение» (перевод мой. – Т. К .). Прислушиваясь к разговорам плотовщиков [37] , Бильбо узнает, что «тропа через Черный Лес» – та самая, которой Бильбо и гномы шли по совету Беорна, – «на своем восточном конце одичала». Тропа, которую путникам было строго-настрого заказано покидать, привела бы их, вполне вероятно, к гибели, если б только они до конца последовали этому совету.

В этих известиях читатель может снова разглядеть уже знакомую схему. То, что гномы сошли с тропы и вначале заблудились в лесу, а затем угодили в безнадежное заточение в темнице лесных эльфов, казалось тогда непоправимым несчастьем. Впрочем, и то, что в горах путников схватили гоблины, то, что сначала под горами, а затем на поверхности они сошли с намеченного пути, тоже мнилось в то время катастрофой. Первое отклонение от маршрута обернулось, судя по словам Беорна, удачей, поскольку прежний маршрут ничего хорошего путникам бы не принес. Необыкновенное везение, которое сопутствовало гномам при втором изменении маршрута, рассказчик подчеркивает еще настойчивее. Он сообщает читателю, что «единственным безопасным путем от северной окраины Черного Леса до равнины под сенью гор теперь оставалась только река, а реку охраняла власть короля лесных эльфов» (перевод мой. – Т. К .). Таким образом, пребывание в плену у эльфов не просто в конце концов сыграло на руку Бильбо и гномам – без него просто невозможно было обойтись. «Сами видите, – настойчиво продолжает рассказчик на тот случай, если читатель еще не понял его откровенных намеков, – Бильбо удачно напал на единственную приличную дорогу». Единственный доступный путь к Горе пролегал через погреба лесных эльфов, но гномы в жизни не добрались бы туда, если бы прежде не попали в плен и если бы им не подвернулся «невероятно» счастливый случай, предоставивший возможность побега, которую не упустил смышленый и решительный взломщик.

Сам этот взломщик целиком и полностью сознает ту роль, которую на этом отрезке пути сыграла удача, и, несмотря на опасности и неудобства их нынешнего положения, понимает, что «ему повезло куда больше, чем он рассчитывал» (перевод мой. – Т. К. ). Похоже, ветер судьбы из песни гномов и впрямь несет Торина и его спутников к Одинокой Горе. Направляется он в драконье логово, но прежде ненадолго остановится, дабы раздуть пламя надежд и радостных предвкушений в Озерном городе.

Возвращение, предсказанное встарь

Странный город, стоящий прямо посреди Долгого Озера, «на высоких прочных сваях», по-прежнему преуспевает, даже «под сенью далекой горы, где залег дракон» (перевод мой. – Т. К .). Правда, были времена, когда этот город был «еще богаче, еще могущественнее, чем теперь», и вносил свою лепту в «войны… и деяния, память о которых осталась лишь в легендах». То было, когда «на Севере процветал Дэйл», а «в Горе жили гномы». Теперь «многое уже забылось», и жители Озерного города «почти не помнят» тех времен. Впрочем, они не в силах забыть прошлое окончательно. Всякий раз, когда озеро мелеет в засуху, на его берегах видны «прогнившие сваи огромного города» (перевод мой. – Т. К .), напоминание об утраченном величии их предков.

Еще до того, как Торин и его спутники появляются в Озерном городе, читатель узнаёт, что в умах его жителей имеется внутреннее противоречие. Они, может, и подзабыли собственную историю, зато прекрасно помнят песни и легенды. Некоторые горожане до сих пор поют «старые песни про гномов – хозяев Горы, про королей Трора и Трейна из народа Дьюрина, про появление дракона и гибель властителей Дэйла». Выглядят эти песни как точный исторический очерк, основанный на событиях, о которых мы, читатели, узнали по ходу книги, однако сами жители Озерного города явно не считают их таковыми. Не надо забывать, что гномы живут долго, и хотя падение гномьего царства Под Горой случилось при жизни Торина, на самом деле произошло это сто пятьдесят с лишним лет тому назад. Не одно поколение озерных жителей покинуло мир с тех пор, как Смог опустошил Одинокую Гору и Дэйл, и теперь эти события считаются древними легендами.

Впрочем, некоторые песни, не забытые в Озерном городе, не столько вспоминают прошлое, сколько смотрят в будущее. В тех песнях поется, как «в один прекрасный день Трор и Трейн вернутся, и тогда золото потечет рекой из ворот Горы, весь край огласится новыми песнями и радостным смехом». Озерный город не только хранит смутную память о славном прошлом, но также лелеет надежды на исполненное величия будущее. Город не позабыл окончательно своего давнего короля, не потерял надежды на то, что он вернется из изгнания.

Потому-то внезапное прибытие Торина и поражает город точно удар молнии, тотчас пробуждая и память о прошлом, и надежды на светлое будущее. Местные жители «не слишком бдительно» охраняют город, несмотря на близость дракона, – поскольку некоторые из них открыто «сомневаются в существовании дракона». Возвращение Торина, однако, мгновенно все изменяет. Воображение горожан, откликаясь на это событие, вспыхивает, как сухая солома. Они так моментально и безоговорочно принимают Торина, что стражники, «те, кто поглупее, выбежали из караулки, как будто ожидали увидеть текущее по реке золото». Возбуждение распространяется по городу «с быстротой пожара», приводя к сценам «всеобщего ликования». По словам рассказчика, перед домом, где поселили гномов, «целыми днями… толпился народ и распевал песни; стоило кому-нибудь из гномов высунуть нос на улицу, его радостно приветствовали». Жители Озерного города, судя по всему, вновь поверили старым песням, которых по большей части не помнили либо считали недостоверными, – поверили на изумление быстро и безоговорочно.

Легко, впрочем, обмануться, посчитав такую стойкую веру озерных жителей более достойной похвалы, чем есть на самом деле. Безудержное воодушевление горожан больше смахивает на новую глупость, нежели на возвращение к прежней мудрости. Читателю надлежит проявлять бдительность и не поддаваться первому впечатлению, даже когда он слышит песню горожан. На первый взгляд можно решить, будто перед нами вариант одной из старинных песен, предрекающих возвращение короля гномов, – тех самых песен, о которых говорилось в начале главы. Однако же, если внимательно перечесть песню, станет ясно, что это не совсем так. Явление Торина, безусловно, пробудило в умах воспоминания о пророческих песнях, и «кто-то затянул куплеты старых песен, в которых говорилось про возвращение короля Под Горой», тем не менее помнят все эти люди именно отдельные куплеты , а не песню целиком. «Кто-то подхватил песню», – сообщает рассказчик, то есть подхватили уже не те, кто начал петь. Таким образом, кажется куда более вероятным, что песня, которую слышит читатель, по сути, новая. Да, ее источник – куплеты слышанных когда-то старинных песен, но при этом содержит она не древнее пророчество, а современное – и довольно глупое – воодушевление.

Первые две строфы этой песни посвящены самому королю гномов и воссозданию его королевства:

The King beneath the mountains,

The King of carven stone,

The lord of silver fountains

Shall come into his own!

Король под горами, / король резного камня, / повелитель серебряных фонтанов / вступит в свои права!

His crown shall be upholden,

His harp shall be restrung,

His halls shall echo golden

To songs of yore re-sung.

Будет поднята его корона, / будут натянуты струны на арфу, / в чертогах зазвучит золотое эхо / песен, что пелись в древности.

Вторая строфа, в частности, близко перекликается с песней гномов «Далеко за туманные холодные горы», которая исполняется в первой главе, – те же короны, арфы, эхо в гномьих чертогах и песни, звучащие под землей. Отклик этот, хотя и очевидно ненамеренный, вполне уместен, поскольку песня горожан повествует об осуществлении столь желанного возвращения гномов, возрождении погибшего королевства и обретении сокровищ, о коих с такой любовью пели гномы в Бэг-Энде Под Холмом.

Однако же песня жителей Озерного города выдает основательный пробел в их образе мыслей. Отметим, что почти вся вторая строфа построена с использованием пассивного залога – в ней перечисляются действия, но не уточняется, кто именно будет их совершать. Каким-то образом на арфу короля будут натянуты новые струны. Кто-то снова запоет песни, что пелись в древности. А главное, корона короля «будет поднята» – но каким образом и кем? Все эти события явно только должны произойти. Этот грамматический выверт во второй строфе прямо указывает на нераспознанную проблему, которая связана со всеобщим ликованием в Озерном городе. Никто и ничего пока еще не свершил. В Одинокую Гору еще предстоит войти. Королевство еще предстоит возродить. И от дракона еще предстоит избавиться. Кто-то должен все это сделать – однако горожане поют и веселятся так, словно все, что они описали в песне, уже произошло.

Последние две строфы от короля гномов переходят к еще более оптимистическому описанию того, что произойдет в округе:

The woods shall wave on mountains

And grass beneath the sun;

His wealth shall fl ow in fountains

And the rivers golden run.

Леса заколышутся на горах / и трава под солнцем; / его богатство заструится фонтанами, / и реки золотые потекут.

The streams shall run in gladness,

The lakes shall shine and burn,

All sorrow fail and sadness

At the Mountain-king’s return!

Потоки побегут в радости, / озера засверкают и запылают, / уйдет вся печаль и грусть / при возвращении короля Горы!

Здесь также видится перекличка с первой песней гномов. Если гномы поют о соснах, которые «ревели на вершинах» под ветром от крыльев подлетающего дракона, то жители Озерного города воспевают новую поросль травы и деревьев, которая покроет ныне безжизненные склоны и будет приветливо колыхаться под легким ветерком.

Последние строфы совпадают с бездумным воодушевлением горожан даже больше, чем второе четверостишие с его настораживающим страдательным залогом. Трава и деревья зазеленеют в пустоши и на склонах самой Горы. Богатство потечет рекой, и реки заструятся золотом. Повсюду воцарится радость; печаль и грусть сгинут бесследно. Эта воображаемая картина неземной утопии, которая тут же и настанет с возвращением короля гномов, безусловно, привлекательна, вот только верится в нее с трудом.

Однако посреди всего этого света и благолепия стоит особняком одна зловещая строчка: «Озера засверкают и запылают». Диссонанс, который вносит в песню эта строчка, станет еще явственнее, если читатель уже знаком с тем, что произойдет пару глав спустя: Смог сожжет Озерный город. Картина пылающих и сверкающих озер, конечно же, может быть связана с упоминанием рек, текущих золотом, – по крайней мере именно так вполне могут рассуждать горожане. Тем не менее строчка эта выделяется в тексте по двум причинам: во-первых, она не такая приторно оптимистическая, во-вторых, предсказывает событие, которое и в самом деле произойдет.

Не стоит забывать о том, что рассказчик в самом начале сообщает читателю: песня, которую затянули горожане, начинается оставшимися в памяти «куплетами» старинных песнопений, которые толпа, охваченная всеобщим воодушевлением, подхватила и превратила в полновесную песню. Текст, который затем получает читатель, как нельзя лучше соответствует этому описанию: песня представляет собою бурное извержение эмоций, но в этом извержении иногда мелькают чужеродные крупицы, которые, хотя и могли затесаться в пение толпы, заполнившей набережные Озерного города, совершенно с ним не созвучны. Позднее в книге высказывается предположение, что строчка «реки золотые потекут» как раз и является одной из крупиц древнего пророчества; я полагаю, что «озера запылают и засверкают» – другая такая крупица. Хотя жители Озерного города в полной мере не сознают того, старинные песни, запомнившиеся им не целиком, предрекают не только радость, но и страдания, а именно – разорение их родного города. Возвращение короля Под Горой воистину вернет здешним краям процветание и радость, и зеленая трава заколышется под солнцем там, где сейчас чернеет лишь бесплодный камень. Однако радость, которая суждена горожанам, будет ими обретена только через страдания и лишения. Те, кто видит в старинных песнях лишь картину будущего блаженства и ликования, жестоко ошибаются, и им предстоит столкнуться с неприятнейшим сюрпризом.

Впрочем, не все горожане поддались всеобщему восторгу. Бургомистр Озерного города относится к возвращению Торина совсем иначе, нежели большинство его сограждан. Бургомистр – человек сугубо практический. Он никогда «не придавал большого значения старым песням», его куда больше интересуют «торговля, пошлины, грузы, золото». К королю Под Горой он относится скептически, сомневаясь, что «таковой вообще существовал». Реакция бургомистра на то, что произошло в Озерном городе, – прагматичная и в то же время весьма хитроумная. Он вынужденно присоединяется к «гласу народа», хотя в глубине души ничуть не верит в заявления Торина. Тем не менее бургомистр благоразумно готовится к любому исходу дела, даже тому, который считает наименее вероятным: что Торин говорит чистую правду. Бургомистр Озерного города намерен при любом раскладе нажиться на этой истории.

Король лесных эльфов также рассуждает практически. Он сильно сомневается, что поход Торина завершится успехом, однако же, если Торин все же сумеет заполучить в свои руки какие бы то ни было сокровища, король лесных эльфов рассчитывает урвать долю и для себя. Он заявляет: «Без моего ведома через Черный Лес им не провезти никаких сокровищ»; его тоже, подобно бургомистру, чрезвычайно интересуют пошлины и грузы. Суждения короля лесных эльфов о замыслах Торина и его шансах на победу основаны не на скептическом складе ума – в отличие от того же бургомистра, – а на том, что он вообще крайне невысокого мнения о гномах. Он «нисколько не верил в то, что гномы захотят сражаться и сумеют победить такого опытного дракона, как Смог». Король лесных эльфов не подозревает Торина в заурядном мошенничестве, однако считает, что тот не способен вырвать свое королевство из лап дракона, который это королевство захватил и владеет им до сих пор.

О драконе, конечно, все (или почти все) прочие благополучно забыли. В песне, с которой уже ознакомился читатель, Смог блистательно отсутствует, и даже Торин (который уж никак не мог позабыть про дракона) изо всех сил старается не вспоминать о его существовании. По словам рассказчика, Торин расхаживает по Озерному городу с таким видом, словно «уже отвоевал свое королевство и нарубил Смога на мелкие кусочки». Бургомистр подначил горожан петь под окнами гномов новые песни, и в песнях этих уверенно говорится про «близкую гибель дракона» и «про то, как по реке в Озерный город вот-вот потянутся суда с дорогими подарками». Самих гномов эти новые песни не приводят «в особый восторг». Без сомнения, неудовольствие гномов объясняется по большей части намеком на то, что жители Озерного города надеются получить свою долю сокровищ. Я, однако же, подозреваю, что, по крайней мере отчасти, гномов не радует малоприятное напоминание, что с драконом еще надлежит разделаться и что Смог вряд ли возьмет да и испустит дух сам по себе, без постороннего вмешательства.

Впрочем, как замечает рассказчик, король лесных эльфов «не совсем был прав» в своей оценке Торина и К°, да и бургомистр Озерного города ошибался. Оба не учли одного: «на что не отважится родовитый гном, когда он задумал отомстить или вернуть свою собственность». Когда Торин начал готовиться к походу на Одинокую Гору, даже бургомистр «удивился и немножко струхнул». Песни-то обернулись чистой правдой: Торин, сын Трейна, сына Трора, воистину возвращается домой.

Сам Торин в этой главе претерпевает ошеломляющее преображение. В самом начале главы он выглядит поистине жалко. Когда Бильбо выпускает Торина из бочки, того невозможно узнать. Он «со стоном повалился на песок», и вид у него был, «как у голодного пса, которого привязали в будке и забыли на неделю». Торин мог бы ожидать, что горожане отнесутся к нему с сочувствием и добросердечием, хотя по «грязному и рваному капюшону с потускневшей серебряной кистью» жители Озерного города, похоже, более склонны были счесть его самым обычным бродягой. Он, без сомнения, смотрится совершенно неуместно и на пиру у бургомистра, и, пожалуй, даже в караулке. В любом случае Торин, кажется, просто обречен выглядеть жалкой пародией на возвращающегося короля.

Однако же, когда Торин является перед жителями Озерного города, им овладевает нечто, затмевающее в глазах людей его потрепанный внешний вид. Когда он смело заявляет остолбеневшим стражникам, что он «Торин сын Трейна, внук Трора, король Под Горой», рассказчик прибавляет: «И в эту минуту он и выглядел как король, несмотря на порванную одежду и выпачканный капюшон». Совсем незадолго до того Торин «еле удержался на ногах… побрел по мелкой воде к берегу и там сразу же со стоном повалился на песок», но сейчас держится так властно, что побудил некоторых стражников выбежать из караулки и посмотреть, не потекло ли и впрямь по Горе золото.

Торин вполне осознанно входит в почти мессианскую роль вернувшегося короля. «Я вернулся!» – провозглашает он на входе в пиршественную залу бургомистра, прекрасно понимая, какие чувства вызовет это театральное заявление. Когда стражники велят ему положить оружие, Торин отвечает: «У нас его нет… К чему оружие нам, кто воротился в свое королевство, как было предсказано встарь». Возвращению короля, утверждает он, не в силах помешать никто и ничто, в том числе король лесных эльфов. «Никакие замки и никакие засовы не воспрепятствуют возвращению короля, предсказанному встарь», – заявляет Торин. Вне сомнений, именно эта манера речи побуждает циничного бургомистра счесть, что Торин попросту жулик, обманщик, которого «рано или поздно разоблачат и прогонят». Между тем Торин не просто подлинный потомок Трора – он уверен (или, по крайней мере, предпочитает быть уверенным), что его возвращение на трон предначертано судьбой. Когда он горделиво шествует по Озерному городу в окружении поющей и славословящей толпы, читателю не составит труда вместе с ним поверить, что так оно и есть.

Натура Бильбо. Трезвый взгляд

Бильбо – единственный (если не считать бургомистра) во всем Озерном городе, на кого не подействовало ликование, обуявшее равно и гномов, и жителей Озерного города. Читатель мог бы ожидать, что хоббита приведет в восторг то, чем обернулось их прибытие в Озерный город. Хотя Бильбо и прежде выпадало понаслаждаться удобствами и уютом – вначале в гостях у Элронда, затем в доме Беорна, – на сей раз благ ему досталось более чем изрядно. Его чествуют как героя и обходятся с ним как с весьма важной персоной, он окружен всем почтением, о каком только мог бы мечтать, не говоря уж о более земных утехах – обильной пище и полноценном отдыхе. Если что и могло бы убедить Бильбо в том, что от приключений бывают не только беспокойство и неприятности, – так это его пребывание в Озерном городе.

И однако же, несмотря на роскошную обстановку, хоббит погружен, похоже, в то же мрачное настроение, в которое шнырял невидимкой по чертогам короля лесных эльфов. Тогда, в пещерах, одинокий, испуганный и измученный тем, что спутники, все как один, полагаются только на него, Бильбо отстранялся от жизни искателя приключений, несмотря на то, что добился в ней успеха. Теперь обстоятельства в корне изменились, однако его взгляд на вещи остался прежним. Жители Озерного города ликуют, гномы уверенно и с приятным возбуждением помышляют о своей судьбе, но Бильбо остается единственным, кто был «удручен и несчастлив». Это различие в восприятии действительности отражается даже в физическом состоянии Бильбо: одолевший его заурядный насморк вносит фальшивую ноту в хор всеобщего ликования и фантастических мечтаний, порожденных таким внезапным возвращением гномов.

Бильбо вовсе не циник и уж тем более не нытик. Хотя в песнях древности о нем нет ни «самого отдаленного намека», он – возможно, даже лучше, чем Торин, – осознает чудесную цепь событий, которая привела к невероятному финалу – прибытию отряда в Озерный город. В конце концов, именно Бильбо, прислушиваясь к болтовне эльфов-плотовщиков, узнал о том, в какую негодность пришли все иные дороги к Одинокой Горе, обнаружил, что «ему повезло куда больше, чем он рассчитывал» (перевод мой. – Т. К .). Однако же Бильбо, в отличие от гномов, не забыл также и «зловещий вид Горы, не переставал думать о драконе». Когда Бильбо впервые увидел Гору, она ему совершенно не понравилась, и пребывание в Озерном городе нисколько не изменило его отношения. Пусть жители Озерного города распевают ликующие песни, злоупотребляя страдательным залогом, словно бы королевство гномов возродится благодаря неведомо чьим усилиям. Пусть Торин с такой уверенностью ожидает скорого исполнения древних пророчеств, что позволяет себе позабыть о решительно неприятном факте: в его обетованном королевстве пока что распоряжается дракон. Бильбо ничего подобного позволить себе не может – и в этом проявляет куда больше прозорливости, чем все окружающие.

Трезвое состояние духа, которое владеет хоббитом в Озерном городе, порождено, на мой взгляд, взаимодействием бэггинсовской и туковской сторон его натуры. С одной стороны, положение Бильбо настолько диковинно, что дальше некуда. Совсем недавно он освободил своих друзей из темницы в волшебном краю, а теперь собирается проникнуть в логово дракона, чтобы завладеть его сокровищами и возродить – как предсказано в песнях древности – легендарное королевство. Респектабельные соседи Бильбо Бэггинса, без сомнений, сочли бы такой «список неотложных дел» в высшей степени невразумительным и неподобающим. Бильбо не только погрузился с головой в жизнь искателя приключений – жизнь в туковском духе, – но даже более чем освоился в ней. И однако же, с другой стороны, он по-прежнему рассматривает ситуацию с откровенно прозаической и деловой точки зрения Бэггинсов. Торин, гномы и жители Озерного города всецело захвачены оптимистическими мечтами своих песен – точно так же как некогда в Бэг-Энде Под Холмом Бильбо оказался на краткий миг захвачен песней гномов. Сейчас он не поддается всеобщим восторгам, оставаясь заурядным мистером Бэггинсом, хоббитом, который целиком и полностью сознает, что ему предстоит пробраться в логово самого натурального дракона – причем не в мечтах, а в суровой реальности. В главе девятой читатель наблюдал за тем, как приключения Бильбо корректируют его бэггинсовскую систему ценностей. Теперь же мы видим, как Бильбо применяет основательную бэггинсовскую мерку к своим приключениям.

11. Когда прострекочет дрозд. На пороге

Драконово Запустение. Истерзанная земля

До сих пор по ходу книги гномы старательно избегали мысли о том, что ожидает их в конце путешествия. Занимала их главным образом награда за труды – в особенности несметные богатства Трора, которые они надеялись вернуть. Бомбур, если помните, как-то назвал все путешествие гномов «охотой за сокровищами» (перевод мой. – Т. К .). Поддавшись влиянию восторженных песен, которыми встретил их Озерный город, гномы увлеченно размышляли о том, как возродят легендарное Королевство Под Горой, по праву унаследованное Торином от отца и деда. О чем они практически не думали, так это о драконе.

В безлюдной пустоши, которая окружает Одинокую Гору, гномы окончательно и бесповоротно уперлись в неопровержимый факт: дракон существует, и существует именно здесь, в Запустении, которое сам же и сотворил. Край, по которому они едут, становится «унылым и бесплодным, хотя прежде, по словам Торина, блистал красотой и зеленью» (перевод мой. – Т. К .). Земли, некогда изобильные растительностью и животными, теперь стали «пусты и безжизненны» (перевод мой. – Т. К .). Весьма выразительно и описание Главных ворот, увиденное глазами Бильбо. Из ворот «выбегала река Быстротечная, и оттуда же вырывались пар и черный дым». Река, которая даровала жизнь всей округе, по-прежнему сбегает с Горы, но ее исток забит черным дымом дракона и даже частично испарился в раскаленном дыхании Смога. «Путники достигли Драконова Запустения, – комментирует рассказчик, – и достигли на исходе года». У гномов больше нет никакой возможности и дальше отгонять от себя мысли о чудовищной твари, с которой им предстоит сразиться.

Таким образом, поход гномов приобретает куда более серьезное нравственное значение. Дракон – не просто в высшей степени опасный страж сокровищ. Он – порождение зла, и его владычество над этим краем – великое зло, которое надлежит исправить. Балин, стоящий рядом с Бильбо под «серыми молчаливыми утесами», делится с хоббитом своими воспоминаниями, которые составляют разительный контраст с тем, что сейчас окружает путников: «Склоны горы когда-то зеленели лесами, долина была изобильна и отрадна для глаз, в городе раздавался звон колоколов». Воспоминания Балина о былой мирной красоте одновременно «печальны и мрачны», ибо Смог не только убил многие сотни людей и гномов, но и умертвил жизнь целого края. Здесь, в Запустении, читатель начинает понимать, что истинная цель, которая стоит перед Торином, гномами и Бильбо, – не обретение сокровищ и даже не месть, но исцеление самой земли.

Гномы. Без надежды, без руля и без ветрил

Когда гномы пересекают Драконово Запустение и перед ними, «темная и жуткая», высится Одинокая Гора, преждевременное ликование жителей Озерного города очень скоро исчезает в туманной дымке прошлого. В пустоши, к северу от Озера, «кончились смех, звуки арфы и пение; гордые надежды, зашевелившиеся было у них в душе, пока они внимали на озере старинным песням, угасли, место их заступил безысходный мрак». Люди, которые доставили путников на северный берег Озера, помнят старинные песни и по-прежнему надеются, что пророчество сбудется, но при том обнаруживают, что «в этой дикой глуши куда проще поверить в дракона и гораздо труднее поверить в Торина» (перевод мой. – Т. К .). Всякий, похоже, сейчас признает то, над чем никому не хотелось задуматься в безопасности Озерного города: конец похода, который стремительно приближается, может «оказаться ужасным».

Драконово Запустение изрядно повыветрило надежды и боевой дух гномов, подтвердив тем самым то, что читатель мог заподозрить еще при описании торжеств в Озерном городе: уверенность гномов в своем успехе никогда не имела под собой прочных оснований. Прибыв на склоны Одинокой Горы, к цели, которой они так долго и усердно стремились достичь, гномы столкнулись с неприятной иронией: «путешествие их закончилось, но до конца приключения было по-прежнему далеко». Рассказчик тут же прибавляет замечание, в котором практически нет нужды: «…а мужества и выдержки могло хватить лишь ненадолго». То же самое непостоянство настроений гномы проявляют на протяжении всей главы. Отыскав тайную дверь, они «было воспрянули духом», но потом снова «приуныли». Уверенность гномов в успехе, которая в Озерном городе казалась непоколебимой, на деле оказывается весьма поверхностной; стоит только гномам столкнуться с настоящими трудностями, уверенность эта испаряется, и они становятся «все угрюмей» (перевод мой. – Т. К .).

Бильбо оказался так же устойчив к унынию гномов, как прежде был устойчив к их безудержному ликованию. Все тот же бэггинсовский деловой взгляд на вещи, прочно вросший в обыденную реальность и неподвластный прихотям воображения, который в Озерном городе помешал Бильбо заразиться всеобщим воодушевлением, сейчас не дает ему погрузиться в уныние, которое все сильнее одолевает гномов по мере приближения к Горе. У гномов, судя по всему, опускаются руки при одной мысли о том, что они «очутились в безлюдном, заброшенном месте, без всякой надежды на помощь», но Бильбо – существо более практичное. Нынешнее их положение – для него задача, почти головоломка, решение которой надо попросту отыскать. Он «часто брал у Торина карту и рассматривал ее, вдумываясь в значение рун и лунных букв». Гномы слишком упрямы и целеустремленны, чтобы сдаться, однако практичность им не свойственна – и порой кажется, что им недостает способности работать головой. Именно Бильбо принуждает гномов «начать опасные поиски потайной двери на западных склонах». Несмотря на то что единственный способ проникнуть в Гору, не потревожив Смога, – это отыскать тайный вход, обозначенный на карте Трора, гномы явно не могут обойтись без понуканий Бильбо, чтобы наконец приступить к поискам. Основательный и прозаичный подход мистера Бэггинса, по сути, единственное, что на этом этапе продвигает участников похода к намеченной цели. В Черном Лесу Бильбо стал подлинным предводителем отряда; сейчас же, на склонах самой Горы, экспедиция грозит превратиться в спектакль одного актера.

Даже когда Бильбо падает духом и становится «не бодрее других», его угрюмость заметно отличается от состояния гномов. Вместо того чтобы подобно гномам бесцельно слоняться по лагерю, Бильбо обращает взор на запад и не сводит глаз с дороги, которая ведет к дому. Хоббит, как он сам объясняет гномам, сидит на пороге и думает; однако размышляет оно вовсе не о том, как войти в Гору, но о том, как вернуться в свой невысокий Холм, который остался далеко на западе. В Озерном городе гномы отпраздновали свое возвращение слишком рано; вот теперь они действительно вернулись к Горе – и попросту не знают, как быть дальше. Бильбо достиг самой дальней точки своего «материального» путешествия; Гора и Холм располагаются на противоположных полюсах мира. Хоббит сидит, «прислонившись к скале», и неотрывно смотрит туда, где «в голубой дали остался мирный западный край, где остались Холм и его норка в Холме» (перевод мой. – Т. К .). Бильбо остро осознает контраст между Горой и Холмом, между безопасным уютным домом и безжизненной, осененной тенью дракона пустошью, где ему предстоит завершить свое, казалось бы невозможное, дело, прежде чем он сможет хотя бы направиться в сторону дома. Однако же тихая жизнь хоббичьей норки Бильбо одинаково далека от мечтаний, которым предаются жители Озерного города и (недолгое время) гномы. Что бы ни происходило, к событиям здесь, на Востоке, Бильбо причастен лишь «по долгу службы».

Отчужденность Бильбо от настроений и поступков гномов обостряется еще и потому, что он относится к этому путешествию совершенно не так, как гномы. Гномы выступили в поход, который имеет громаднейшее значение и для них самих, и для их близких. Бильбо же – профессионал, который работает на них за обещанную награду, в сущности, малоприятный наемник. Это различие в положении Бильбо и гномов наглядно проявляется чуть ли не со второй главы. Когда гномы видят мерцающий между деревьев костер троллей, они говорят: «В конце концов, с нами Взломщик». В этой фразе читатель может расслышать не только напоминание о том, что Бильбо – наемная рабочая сила, но и отчетливое разделение на «мы» и «он»: Бильбо с ними, но не один из них. Несмотря на то что хоббит и гномы стали настоящими друзьями и вместе побывали во множестве передряг, это разделение так до конца и не исчезло. В самом начале десятой главы, когда Торин, выбравшись полуживым из бочки, кряхтит и стонет на берегу Долгого Озера, Бильбо напоминает ему, что эта «дурацкая затея… да, да, ваша, а не моя!».

Отчужденность между Бильбо и гномами по-прежнему заметна и на склонах Одинокой Горы, но в сравнении с началом похода ее проявление разительно изменилось. Во второй главе Бильбо был настолько не уверен в себе, так страстно желал произвести выгодное впечатление на своих новых товарищей, что без единого возражения отправился на стоянку троллей, хотя и понятия не имел, что там делать и чего именно от него ожидают. В одиннадцатой главе раздосадованные гномы заводят речь о том, что надо бы отправить Бильбо пройти через Главные ворота: «Раз у него есть кольцо-невидимка – значит, теперь с него и спрос больше». На сей раз Бильбо решительно наплевать, что там думают гномы о его профессиональном мастерстве, – он встревожен и раздражен тем, что его снова хотят отправить одного на разведку. Бильбо по-прежнему достаются опасные поручения, но теперь он лишь утомленно досадует на то, что в очередной раз придется вызволять гномов из неприятностей.

Похожий сдвиг можно наблюдать в лирических воспоминаниях гномов о том, как они были у Бильбо в Нежданных гостях, – именно эти воспоминания подвигли их назвать пятачок травы перед тайной дверью «порогом». Гномы припоминают давние слова Бильбо о том, что «можно будет посидеть у порога, авось что и придумается» (перевод мой. – Т. К .). Бильбо вставил эту реплику почти в самом конце ужина, стремясь любым способом поскорее избавиться от нежданных гостей, и всего лишь хотел этой репликой замаскировать тот прискорбный факт, что ему и сказать-то нечего. Теперь, когда он уже не раз доказал делом свою профессиональную состоятельность, гномы вспоминают давнее недомыслие хоббита с нежностью. Более того, по иронии судьбы ситуация в корне переменилась. Теперь уже гномы понятия не имеют, что сказать, а Бильбо – единственный среди них, на кого можно положиться.

Удача. Пророчество лунных букв

И действительно, по сравнению с Бильбо гномы во время поисков тайной двери выглядят довольно глупо. Во-первых, они, похоже, совершенно позабыли об указаниях в пророчестве, которое было написано на карте лунными буквами: «Стань в Дьюрин день у серого камня, когда застрекочет дрозд… и заходящее солнце бросит последний луч на дверную скважину». Даже после того, как тайная дверь найдена, гномы игнорируют это чудом обнаруженное послание. В Ривенделле именно Торин объяснил Элронду, что Дьюрин день – «тот день, когда последняя осенняя луна и солнце стоят в небе одновременно». И однако же ни ему, ни кому другому из гномов не припомнился Дьюрин день, когда Торин – уже на склоне горы – между делом замечает, что «завтра пойдет последняя неделя осени». Махнув рукой на рунное послание, гномы как обычно пытаются выбить дверь кирками – занятие столь же бесполезное, сколь и глупое.

Как мы уже говорили в третьей главе, текст, начертанный лунными буквами, содержит некоторые указания, но по большей части – предсказания. Быть может, гномы сочли бы его более убедительным и знаменательным, если бы в тексте содержались более подробные инструкции, но при данных условиях роль того, кому предстоит открыть дверь, в основном пассивна. В Дьюрин день застрекочет дрозд и заходящее солнце высветит дверную скважину. Даже одно-единственное указание «стань у серого камня» не предполагает активных действий. Такое послание явно не устраивает гномов. Даже когда луч света волшебным образом высвечивает дверную скважину, гномы не обращают на это ни малейшего внимания и, бросившись к скале, принимаются толкать дверь руками. Гномы раз за разом демонстрируют свою непонятливость.

И конечно же, именно Бильбо уделяет внимание рунам и уважительно относится к тому, что они сообщают. Именно он терпеливо сидит у серого камня, а поскольку все время думает о лунных буквах – именно он замечает дрозда, который щелкает на камне улиток, и осознает, что пророчество сбылось. Заметим, что в критический момент, когда заходит солнце и гномы «нетерпеливо ждали», тряся бородами, Бильбо, следуя указаниям рун, «стоял у серого камня». Когда солнце скрывается в полосе облаков на горизонте и гномы стонут от разочарования, один только Бильбо сохраняет надежду, все так же почти неподвижно стоя около камня. Если бы не хоббит, Торин, который подбежал к камню лишь на зов Бильбо, даже и не подумал бы сунуть в диковинную скважину ключ, который дал ему Гэндальф. Возможно, другие случаи, в которых Бильбо спасает весь отряд, и более остросюжетны, но этот – наиболее значимый.

Лунные буквы послания намекают, что открыть тайную дверь можно лишь каким-то особым, магическим способом, а само событие подтверждает этот намек как нельзя лучше. Утром в Дьюрин день Бильбо охватывает «странное чувство, будто он чего-то ждет». Это ощущение побуждает его предвкушать некое чудесное и притом весьма приятное происшествие. «Может, волшебник вдруг объявится», – думает он. Этого не случилось, но Бильбо вдруг оказывается в самой гуще событий, таинственным образом предсказанных столетие с лишним тому назад: щелкает дрозд, а затем последний луч Дьюрина дня падает на скальную стену. По тому, как все происходит, ясно, что эти события никак не могли произойти естественным путем. Последний луч Дьюрина дня оказался единственным лучом, который прорвался сквозь «полосу багровых облаков» и с поразительной точностью указал, «словно пальцем», на дверную скважину.

Даже дрозд, чье поведение при иных условиях можно было бы объяснить естественными причинами, вносит свою лепту в сверхъестественный ореол этой минуты. Старый дрозд, который, «склонив голову набок», с огромным интересом наблюдал за тем, как разворачиваются долгожданные события, «вдруг застрекотал» в тот самый миг, когда одинокий луч света упал на скальную стену – за долю секунды до того, как громкий треск, волшебным образом похожий на треск улиточных панцирей под клювом дрозда, возвестил, что скважина открылась. Внешне совершенно естественное явление – поздний ужин, который дрозд устроил себе на камне, – служит, как было предсказано в рунах, знаком для открывания двери, и птица, поглядывая со своего насеста, явно ждет той минуты, когда сможет исполнить свою роль в исполнении пророчества. Вряд ли читатель нуждается в уточнении, что дрозды Одинокой Горы (как сообщает в следующей главе Торин) – «волшебная и долговечная порода». Диковинная удача, которая вела Бильбо и его спутников к Горе извилистыми и непредсказуемыми тропами, явно доставила их сюда как раз вовремя, чтобы свершилось волшебство, предсказанное век с лишним назад.

Тайная дверь открыта – и для Бильбо начинается последний этап путешествия. Впрочем, осознание этого особой радости не приносит, ибо вид потайного прохода, описанный рассказчиком, иначе чем жутким не назовешь. «Из глубины, – говорит нам Толкин, – словно пар, выплыла темнота, глазам их предстала глубокая зияющая чернота – разверстый вход в глубь Горы». Бильбо стоит у серого камня, глядя, как тьма выползает из входа наружу, подобно тому как дым и пар сочились из Главных ворот, – зрелище, которое так напугало его. Он смотрит на вход, похожий на пасть самого дракона, разверзшуюся, чтобы поглотить его, – и понимает, что именно ему, Бильбо Бэггинсу, предстоит шагнуть в эту темноту.

12. Бильбо получает награду. Что ждало их внутри [38]

Выбор Бильбо. Третий решающий рубеж

Когда Бильбо проникает внутрь Горы и в одиночку отправляется на поиски драконьего логова, наступает еще один поворотный рубеж в жизни хоббита: «Затем Бильбо надел кольцо и стал красться по туннелю вглубь и вниз» (в оригинале тройной повтор слова «вниз», нагнетающий настроение: «down, down, down into the dark» – «вниз, вниз, вниз, во тьму»). (Перевод мой. – В. П .). Вскоре он теряет из виду не только товарищей, но и дневной свет. «Наконец очертания двери исчезли, Бильбо остался совсем один». Один, в темноте, Бильбо оказывается в положении, которое отчетливо напоминает предыдущие два решающих рубежа в его карьере. В первый раз он очнулся от обморока и обнаружил, что оказался один во тьме гоблинских подземелий, а впереди его поджидала встреча с Голлумом. Во второй раз он пробудился ото сна в Черном Лесу и обнаружил, что его опутывает паутиной гигантский паук. И вот Бильбо в третий раз оказался один в полной темноте, без друзей и их поддержки, и ему предстоит один на один встретиться со смертельно опасным врагом.

Если рассматривать эти три решающих рубежа как единое целое, они образуют интересный сквозной мотив. Например, мы отчетливо видим, что с каждым разом Бильбо попадает во все более опасное и безнадежное положение – каждое новое испытание суровее предыдущего. В первый раз Бильбо потерялся в незнакомых пещерах, полных гоблинов, и ему пришлось самостоятельно спасаться от отчаявшегося и разъяренного Голлума. Во второй – заблудился в еще более непроницаемой тьме Черного Леса, и ему пришлось не просто спасаться от хищных пауков, но и искать их логово и расправляться с пауками, чтобы выручить из плена друзей-гномов. В третий раз Бильбо должен один-одинешенек проникнуть в логово огромного огнедышащего дракона, на счету у которого разрушенные королевства и сожженные города. К счастью для Бильбо, это последний решающий рубеж в его карьере! [39]

Обратим внимание и на то, что в трех испытаниях постепенно нарастает не только опасность, угрожающая Бильбо, но и степень его вовлеченности в ситуацию. В первый раз от Бильбо требуется сравнительно немного. Конечно, его решение действовать самостоятельно – важный момент, но возможности Бильбо ограниченны и выбор тоже. Во второй раз Бильбо не только проявляет недюжинное присутствие духа, которое помогает ему сразу же спастись от неминуемой смерти; он еще и подвергает себя опасности, чтобы выручить друзей. В третий раз Бильбо уже не вовлекается в опасную ситуацию помимо своей воли: он не падает без памяти, ударившись головой, и не засыпает, чтобы затем очнуться в одиночестве. На этот раз хоббит сознательно принимает решение покинуть друзей и дневной свет и в одиночку пуститься в опасный путь – во тьму, навстречу врагу. Рассказчик старательно подчеркивает осознанность выбора Бильбо: «Это был самый мужественный поступок в его жизни… – и добавляет затем: – Бильбо одержал настоящую победу над самим собой». Хоббит предпринял последний шаг.

Однако даже в этот миг, когда Бильбо полностью погружается в туковскую жизнь, мы обнаруживаем, что ум его полон весьма бэггинсовских мыслей. Нельзя сказать, что Бильбо теперь лучше приспособился к полной опасностей и приключений жизни. Действует он вовсе не хладнокровно. Он размышляет о том, какая несусветная и бессмысленная глупость его героический поступок. «Вот оно, Бильбо Бэггинс, – сказал он себе. – Ты по собственной воле увяз в этом деле с головой, вот теперь и расплачивайся за свою глупость. Какой же я идиот! – твердил в нем отнюдь не туковский голос. – На что мне сдались сокровища дракона? Если бы я мог проснуться и очутиться не в этом проклятом туннеле, а в своей прихожей! Да пускай бы сокровища оставались здесь на веки вечные!» Итак, даже теперь, решаясь на самый храбрый и авантюрный поступок в своей жизни, Бильбо продолжает держаться за свои бэггинсовские ценности и взгляды. Собственная прихожая в хоббичьей норке и те сокровища, которые поджидают в ее конце – чайник Бильбо, его любимое кресло, очаг и кладовка, – все это для Бильбо гораздо драгоценнее, чем огромная груда золота и самоцветов, ожидающих его в конце темного туннеля, в пещере у дракона. Да, Бильбо, возможно, и миновал последний решающий рубеж в своей карьере, но по-прежнему смотрит на жизнь всецело по-бэггинсовски.

Разумеется, нельзя сказать, будто Бильбо совсем не изменился, – он изменился, и еще как. В двенадцатой главе то и дело всплывают упоминания о событиях первой главы, тем самым подталкивая нас к сравнению прежнего Бильбо с нынешним и помогая понять, как далеко он зашел. Когда открывается потайная дверь в пещеру, Торин произносит пышную речь в выспренном стиле, к которому прибегает в особо торжественных случаях, – речь о том, что для Бильбо настал час заработать обещанную долю: «Настало время для того, чтобы высокочтимый мистер Бэггинс, проявивший себя за долгое время пути как превосходный компаньон, как хоббит, исполненный отваги и находчивости, поражающими несоразмерностью с его небольшим ростом, и, если я могу так выразиться, наделенный запасом удачливости, который превышает обычный, отпущенный судьбой… Настало, повторяю, время для того, чтобы он оказал нам услугу, ради которой его включили в нашу Компанию, и заработал обещанную долю». Мы поневоле вспоминаем первую столь же выспренную и пышную речь Торина: она прозвучала в гостях у Бильбо в Бэг-Энде, в «торжественный момент», когда гномы только собирались в свой поход за сокровищами. В тот раз Бильбо прервал речь Торина, заверещав от ужаса и грохнувшись в обморок. Одно лишь упоминание о том, что он, быть может, не вернется из путешествия назад, повергло бедного мистера Бэггинса в истерику. Опасность, о которой Торин вещает в двенадцатой главе, куда конкретнее и ближе: гном объявляет, что Бильбо пришла пора в одиночку пуститься на разведку в темный туннель и встретиться с драконом лицом к лицу. На этот раз закаленный испытаниями Бильбо реагирует иначе – он просто раздражается: «хоббитом овладело нетерпение». Бильбо откровенно пародирует выспренную речь Торина. «Если от меня ждут, чтобы я первым вошел в потайную дверь, о Торин Оукеншильд, сын Трейна, да удлинится бесконечно твоя борода, – сказал Бильбо с раздражением, – то так и скажите!» Отчасти раздражение Бильбо объясняется тем, что Торин, после всех испытаний, которые они пережили вместе, упомянул исходный деловой договор. Но кроме того, Бильбо попросту не терпится приступить к делу. «Ладно, чтобы отвязаться, я согласен заглянуть туда разок», – небрежно говорит он.

Сам Бильбо тоже отмечает перемены, которые произошли в нем с тех пор, как он покинул дом. Он говорит: «Я теперь больше верю в свою счастливую звезду, чем в былые времена». Рассказчик подчеркивает эту реплику, добавляя: «Он имел в виду прошлую весну, перед тем как покинул родной дом, но ему казалось, что это было тысячу лет назад». Хотя с отъезда Бильбо времени на самом деле прошло не так уж и много, но Бильбо так сильно изменился, что этот срок кажется значительным.

Когда Бильбо пускается в путь по тайному туннелю, рассказчик вновь напоминает нам начало книги, замечая: «Ведь он был далеко не тот хоббит, который выбежал когда-то без носового платка из Бэг-Энда. Он обходился без платка уже целую вечность». Упоминание носового платка заставляет нас сопоставить два образа – прежнего Бильбо и нынешнего. Первая картинка – это Бильбо в самом начале своего путешествия, взбудораженный и толком не собравшийся в путь: «побежал со всех своих мохнатых ног», чтобы поспеть на встречу с гномами. Вторая картинка – образ Бильбо, который «дрожал от страха, но на физиономии у него были написаны решимость и суровость». Бильбо вооружен и настроен решительно: «Проверив, на месте ли кинжал, он затянул кушак и продолжал путь». В этих двух контрастных образах просматривается нечто большее, чем окрепший характер Бильбо. Изменился не только он сам, но и его отношение к приключению. Теперь приключение – это не просто события, которые случаются с Бильбо, пассивно принимающим судьбу. В начале книги рассказчик сообщает: «Бильбо потом никак не мог вспомнить, каким образом очутился на улице – без шапки, без трости, без денег, без всех тех вещей, которые привык брать с собой, выходя из дому». Бильбо беспомощно вовлекается в водоворот событий, он пассивен, несмотря на то что бежит со всех ног и запыхался. В двенадцатой главе он сам принимает решение. Войдя в роль Взломщика и полностью отдавая себе отчет, что именно она сулит и чем грозит, Бильбо по своей воле идет в логово дракона, до которого, как известно хоббиту, всего считаные ярды.

Сравнивая эти две сцены, мы видим, как изменилось мировоззрение Бильбо, его отношение к жизни. В первой главе его волнует не столько само начало путешествия, сколько то, что путешествие сопровождается нехваткой удобств и важных вещей, без которых Бильбо не привык обходиться: хоббита волнует, что он пустился в путь без носового платка и без денег. Теперь, когда Бильбо крадется по тайному подземному ходу в логово Смога, рассказчик отмечает, что наш целеустремленный, собранный и профессиональный взломщик «обходился без платка уже целую вечность» и тем не менее живехонек. Носовой платок – вещица, которая, конечно же, символизирует множество прочих лишений, которые вытерпел и к которым уже привык Бильбо. Пройдя испытание подлинным голодом, Бильбо стал иначе относиться к еде, и точно так же изменилось его отношение к удобствам и радостям прежней мирной жизни: оно не превратилось в противоположность, хотя и изменилось.

Как мы видим, Бильбо по-прежнему недовольно ворчит насчет приключения, в которое оказался втянут: «Ты по собственной воле увяз в этом деле с головой, вот теперь и расплачивайся за свою глупость». Но даже эти слова, пусть и шутливо, показывают, какой выбор совершил Бильбо: он принял решение действовать, он сознательно хочет пройти испытание до конца и вернуться в прежний бэггинсовский мир с изменившимся отношением к жизни. Последний решающий выбор в жизни Бильбо приводит к тому, что обе его стороны, туковская и бэггинсовская, поэтическая и прозаическая, наконец-то примиряются, и именно внутреннее примирение двух противоположных начал придает Бильбо сил и помогает совершить все поразительные подвиги на последнем этапе этой истории.

Натура Бильбо. Игра в загадки со смогом

Миновав решающий рубеж, Бильбо, пожалуй, даже слишком осваивается в новой роли взломщика и искателя приключений; расхрабрившись, он проявляет легкомыслие и заходит настолько далеко, что, только получив весомое вразумление, приходит в себя и перестает важничать и заноситься. Поначалу Бильбо проявляет чрезмерную самоуверенность. Он вызывается сходить и навестить Смога во второй раз, и, когда он приближается к логову дракона, рассказчик сообщает нам, что Бильбо «поздравлял себя, подходя к дальнему концу туннеля». Судя по всему, Бильбо воображает, будто он такой лихой взломщик, что даже сам Смог с ним не управится.

Когда Бильбо начинает рассказывать дракону, кто он такой, то называется выдуманными именами, точнее, прозвищами-загадками, и их перечень помогает нам яснее представить, каким Бильбо теперь видит себя. Начинает он с простого: с туманных упоминаний о своем путешествии и о том, что преодолел на пути. Бильбо говорит: «Я из-под Холма; мой путь лежал через горы, под горами…» Затем он поспешно добавляет самоописанию героизма и таинственности, сказав: «…и по воздуху. Я тот, кого никто не видит». Бильбо подчеркивает, что он не просто путешественник, но волшебное существо, наделенное способностью летать и становиться невидимым. Поскольку он действительно обладает этими качествами – в буквальном смысле, – Смог признает, что такое волшебное описание кажется ему достоверным.

Второй перечень прозвищ-загадок, который приводит Бильбо, описывает конкретный этап его приключений: «Я – Разгадывающий загадки и Разрубающий паутину, я – Жалящая Муха. Меня избрали для счастливого числа». Уверен, что все эти четыре «прелестных прозвища» (именно так, саркастически, отзывается о них Смог) прямо или косвенно касаются столкновения с пауками в Черном Лесу. «Разрубающий паутину» и «Жалящая Муха» – это прямые указания на данный эпизод, однако давайте подумаем, что они сообщают нам о Бильбо и его отношении к Смогу. Эти прозвища не просто рассказывают о событиях в Черном Лесу; они возобновляют статус Бильбо как смертоносной мухи, дразнящей, сочной и вкусной добычи, которую не удержать никакими сетями и ловушками. Конечно, Бильбо не угрожает дракону, но сообщает ему, что другие хищники с ним, Бильбо, совладать не смогли – он оказался им не по зубам.

«Разгадывающий загадки» – это само по себе в какой-то степени загадка, потому что непонятно, на какую именно разгадку – «clue» – намекает Бильбо. Вероятно, это намек на то, что Бильбо раскрыл смысл записи, сделанной лунными буквами. Однако я предполагаю, что Бильбо здесь подразумевает нечто совсем иное. Слово «clue» («разгадка») в английском изначально обозначало клубок пряжи; древнегреческий герой Тезей в известном мифе отыскал путь из критского лабиринта благодаря клубку – путеводной нити Ариадны, которую он тянул за собой и по которой вышел на волю. То, как слово «clue» было использовано в мифе о Тезее и Минотавре, и породило современный смысл этого слова: это что-то такое, за чем следуешь, чтобы отыскать выход из положения, решение загадки или задачи. Я считаю, что Бильбо подразумевает именно это древнее значение слова «clue»; скорее он говорит не об истории с лунными буквами, а о клубке паутины, с помощью которого нашел выход из Черного Леса. В восьмой главе я уже объяснял, что в первой редакции «Хоббита» Толкин описал, как Бильбо постепенно смотал паутину в клубок и с помощью этого клубка нашел путь на свободу, прочь из паучьего логова и обратно на тропу – то есть повторил хитрость Тезея. Позже, готовя вторую редакцию «Хоббита», Толкин переработал эту главу и убрал клубок паутины из сюжета. Но прозвище «Разгадывающий загадки», которым награждает себя Бильбо, осталось в тексте второй редакции, хотя оно восходит к первому варианту «Хоббита», где оно органично сочеталось с «Жалящей Мухой» и «Разрубающим паутину». Думаю, Толкин сохранил это словосочетание во второй редакции, уже убрав эпизод с клубком, потому что слово «clue» и словосочетание «clue-finder» («находящий путеводную нить») все равно работает, просто слово звучит уже в своем современном смысле.

Перечислив три прозвища-загадки, которые воспевают подвиг Бильбо в логове пауков, хоббит добавляет: «Меня избрали для счастливого числа». Конечно, здесь он подразумевает, что был добавлен четырнадцатым в состав «Торина и К°», чтобы отвести от гномьего отряда неудачу, – ведь изначально гномов было тринадцать. Смысл этой загадки дракон Смог разгадал с легкостью. С учетом намеков на приключение в Черном Лесу Бильбо подразумевает, что, опровергая реплику Смога: «Но счастливое число не всегда выигрывает», гномы и правда взяли с собой Бильбо не зря и выиграли от этого: хоббит принес им удачу.

Таким образом, во втором перечне прозвищ-загадок, которые дает себе Бильбо, все четыре прозвища подчеркивают и прославляют его подвиги и его важную роль в походе гномов. Описав себя как великого путешественника, наделенного волшебными способностями (первый перечень), Бильбо далее выставляет себя как смекалистого героя, без которого спутники хоббита наверняка погибли бы. Бильбо не преувеличивает – все это сущая правда! – однако он определенно рисует автопортрет с эпическим размахом.

Третий перечень прозвищ-загадок составлен в том же духе: «Я тот, кто живыми хоронит друзей, топит их и достает живыми из воды». Ясно, что Бильбо перешел от истории с пауками к истории с хитроумным освобождением из плена. В своей загадке он уподобляет затею с бочками похоронам и утоплению с последующим воскрешением, и это придает его поступкам черты не просто находчивости, а чудесного деяния, волшебства. Бильбо не просто спас друзей – он вернул их к жизни, воскресил из мертвых. Таким образом, Бильбо снова показывает дракону, что он, хоббит, – существо магическое, наделенное неведомыми Смогу волшебными способностями, не говоря уж о непредсказуемом поведении.

Под конец третий перечень прозвищ-загадок меняет направление и принимает несколько неожиданный оборот. «Я появился с самого дна мешка, но никому не удалось посадить меня в мешок» (перевод мой. – В. П .), – говорит Бильбо, обыгрывая название своей норки «Бэг-Энд» – «дно мешка». Бильбо снова намекает на то приключение, когда все гномы попали в плен и были посажены в мешки, и только Бильбо удалось избежать этой участи. Он говорит об эпизоде с троллями. Главное в этой реплике, однако, сам каламбур Бильбо, намекающий и на Бэг-Энд, и на важную роль мешка в эпизоде с троллями. Так возникает параллель между пленением гномов и названием родных мест Бильбо. Возможно, каламбур и непреднамеренный. Обе части реплики подчеркивают, что самого Бильбо в мешок не сажали, – значит, тем самым Бильбо отрицает собственную фамилию – Бэггинс (Baggins, от слова «bag» – «мешок»). Я вовсе не пытаюсь утверждать, будто Бильбо уподобляет свою бэггинсовскую жизнь тюрьме; мы неоднократно убеждались и только что снова видели, как Бильбо тоскует по Бэг-Энду, родному дому. Но сейчас, в те мгновения, когда Бильбо с помощью загадок описывает себя как таинственного, храброго, важного и даже наделенного волшебными способностями героя, он – быть может, бессознательно – отстраняется и дистанцируется от добропорядочного хоббичьего мирка. Мгновения, когда Бильбо отважно обменивается с драконом учтивыми репликами, – это, несомненно, самые туковские мгновения в его жизни за всю книгу.

Четвертый, и последний, перечень прозвищ-загадок, которыми Бильбо награждает себя, начинается сравнительно скромно и подчеркивает значимость Бильбо лишь за счет того, каких удивительных знакомых он повстречал в путешествии: «Я – друг медведей и гость орлов». Однако далее Бильбо переключается на последнюю триаду прозвищ: «Находящий кольца, Приносящий счастье, Ездок на бочках». К этому моменту Бильбо просто распирает от самоуверенности и важности, он откровенно хвалится. Да, он и правда приносящий счастье, но насчет нашедшего [40] кольцо Бильбо несколько погрешил против от истины, а то и вовсе наврал [41] . Последнее из перечисленных прозвищ – роковой просчет Бильбо. Ему не стоило оглашать слово «ездок на бочках» и суждено впоследствии горько пожалеть о сказанном – когда слово «бочка» приведет к разрушению Озерного города – вернее, ускорит его.

То, что роковое слово сорвалось у Бильбо с языка, именно когда он преисполнился самодовольства, когда он торжествует, «очень довольный своими загадками», – это не случайность. Собираясь покинуть пещеру, Бильбо вновь чувствует удовлетворение: он «так был доволен собой, доволен тем, как умно вел беседу со Смогом», уверен в том, что он, Бильбо, и правда таков, каким себя описал, – неуязвимый герой, находчивый, хитроумный, наделенный волшебными свойствами, удивительно везучий, способный запросто болтать с драконами и даже дразнить их, как он делает, съязвив «напоследок, стремглав удирая по туннелю». Еще до того, как Бильбо успевает пожалеть, что сболтнул про бочки, новоприобретенную спесь с хоббита сбивает мощный залп драконьего огня, а вместе с ним Бильбо поражают страх и боль: «пламя и пар из ноздрей обожгли Бильбо, так что он мчался, спотыкаясь, точно слепой, от страха и боли». Когда Бильбо улепетывает по туннелю и драконье пламя жжет ему затылок и пятки, это отрезвляет заважничавшего было хоббита. Бильбо больше не будет важничать, дракон отучил его от зазнайства – и Бильбо вновь смотрит на себя трезво.

Приступ похвальбы заводит Бильбо слишком далеко, и зазнайство на какое-то время опьяняет хоббита, пересилив здравый смысл. Однако реплики Бильбо до и после разговора с драконом помогают нам разобраться в том, как соотносится безумный туковский мир, окружающий Бильбо, и обыденный бэггинсовский мир, в который Бильбо так жаждет вернуться. Прежде чем отправиться в логово дракона во второй раз, Бильбо бодро заявляет гномам: «„У всякого дракона есть слабое место“, – говаривал мой отец, но думаю, что он основывался не на личном опыте». Давайте на минутку остановимся и поразмыслим над этой репликой – и тогда она произведет на нас ошеломляющее впечатление. Банго Бэггинс, воплощенная благопристойность и унылая предсказуемость, давал Бильбо некий совет по части драконов, который подходит к нынешнему положению Бильбо? Конечно, сам Банго никогда не пускался на поиски приключений, и Бильбо твердо уверен, что отец его говорил исходя не из собственного опыта. Но Банго явно наслушался каких-то историй, и даже в его образцово-приличной и заурядной жизни все-таки нашлось место для мудрости, извлеченной из преданий и легенд, которые все еще рассказывали друг другу хоббиты. Как вы, наверное, помните, Бильбо в детстве и юности обожал рассказы Гэндальфа, и, судя по всему, он кое-что знает о троллях, волках и истории падения эльфийского города Гондолина. Более того, проницательный Бильбо совершенно прав. Несмотря на утверждение Смога, будто все сведения о драконьих животах, имеющиеся у Бильбо, «устарели», у этого дракона и правда есть свое слабое место. Таким образом становится ясно, что даже самый почтенный и не склонный к риску Бэггинс может почерпнуть кое-что полезное из старых легенд и рассказов о приключениях.

Едва спасшись от драконьего пламени, Бильбо делает сам себе суровое внушение. «„Неразумно смеяться над живым драконом!“ – сказал он себе»; и рассказчик сообщает нам: «Впоследствии фраза стала его любимой поговоркой, а потом и известной пословицей». Да, Бильбо на некоторое время позволил себе забыться и зазнаться и утратил трезвомыслие, но он умеет учиться на ошибках и быстро перестает витать в облаках. Более того, мы видим, как рождается новая мудрость, новый афоризм, еще одна поговорка о драконах, которую унаследуют и будут передавать друг другу новые поколения хоббитов. Судя по всему, опыт, который Бильбо накопил в ходе путешествия, не просто перекует и изменит его личность и характер, не просто поможет ему по-настоящему оценить свое прежнее мирное житье-бытье, когда хоббит вернется домой. Опыт Бильбо – это не просто личный опыт, потому что история хоббита станет известна его сородичам и благодаря ей другие хоббиты усвоят ту мудрость, которую Бильбо приобрел в ходе путешествия вместе с опытом – запоминающимся, хотя зачастую и болезненным.

Истребление Дракона. Как на Смога нашли управу

Когда Бильбо в драконьем логове упражняется в красноречии, сыплет загадками и бахвалится, преукрашивая свои подвиги, его могло бы утешать то обстоятельство, что из двоих присутствующих в пещере он не самый тщеславный и самовлюбленный. Дракон Смог отличается непомерным самомнением и гордится собой даже больше, чем Бильбо, который всего лишь временно заважничал. Когда Бильбо начинает разговор с драконом с лести и говорит: «Я просто хотел взглянуть, так ли ты огромен и страшен, как рассказывают», Смог отвечает ему, «невольно польщенный, хотя и не поверил ни одному слову Бильбо». Когда Бильбо хвалит его «великолепный» и «редкостный» «бриллиантовый жилет», Смог покупается на лесть. «„Да, такой жилет в самом деле большая редкость“, – подтвердил Смог, как это ни глупо, весьма довольный». Дракон упивается сознанием собственного величия, но на самом деле заблуждается: это иллюзия. Смог напрасно верит, что с возрастом стал сильнее («„Тогда я еще был молод и слаб, теперь я стар и могуч, могуч!“ – злорадно торжествовал дракон»), и даже не подозревает, что на груди у него есть проплешина, где недостает чешуек. Не подозревает он и о том, что Бильбо просит полюбоваться драконьим брюхом, «имея на то свои причины». В своей спеси и самоуверенности Бильбо, похоже, копирует надменность и самовлюбленность самого дракона.

По сути дела, воздействие Смога на врагов во многом и сводится к тому, что дракон заставляет их думать и поступать подобно ему самому. Драконье мировоззрение и поведение весьма заразны. Например, Бильбо обычно не подвержен одержимости золотом. Даже когда он крадется по туннелю к драконьему логову в первый раз, хоббит говорит себе: «На что мне сдались сокровища дракона?» Однако стоит Бильбо своими глазами увидеть груды этих сокровищ, как его восприятие резко меняется. «Сказать, что у Бильбо захватило дух, будет слишком слабо. С тех пор как люди исказили язык эльфов, которому научились в эпоху, когда мир был несказанно прекрасен, не найдется слов, чтобы выразить все удивление и восхищение Бильбо. Он и раньше слыхал рассказы и песни про сокровищницы драконов, но не мог представить себе их великолепия, да и страсть гномов к золоту была ему чужда. Но сейчас душа его прониклась восторгом; словно околдованный, он застыл на месте, забыв про страшного стража». Даже Бильбо, который снова и снова возвращается в мечтах лишь к картине своей кухоньки, кресла и закипающего чайника, – и тот обнаруживает, что его душа поддалась чарам сокровищ. Та завороженность, в которую впал Бильбо под воздействием гномьей песни и ее чар, – лишь слабое подобие нынешнего его состояния. В тот раз очарованность охватила Бильбо ненадолго: вспышка света за окном заставила его вспомнить о драконах, и хоббит тут же вынырнул из грез. Но теперь дело обстоит иначе: чары несметного и бесценного золота так сильны, что даже живой и грозный дракон не отпугивает Бильбо от груды сокровищ! Кражу кубка Бильбо, по сути, проделывает под воздействием этих чар; он хватает чашу, когда его помимо воли тянет к груде сокровищ. От вида груды драконьего золота даже Бильбо начинает мыслить по-драконьи.

При виде груды драконьих сокровищ Бильбо ненадолго испытывает приступ драконьей жадной тяги к золоту и поэтому бессознательно источает драконье же тщеславие во время разговора со Смогом. Но есть и еще одна сторона драконьего характера, которой Смог вполне активно пытается заразить Бильбо, и это – подозрительность и недоверчивость к окружающим.

Как уже отмечалось в одиннадцатой главе, Бильбо все путешествие остается обособленным от гномов. Выспренная торжественная речь Торина на пороге тайного туннеля – речь о том, что Бильбо пришло время выполнить услугу, ради которой его включили в отряд, – приведена неспроста: она подчеркивает эту отдельность и отчуждение. Рассказчик подтверждает: гномы «были намерены щедро заплатить Бильбо за его услуги. Раз они взяли его специально для того, чтобы он делал за них трудную работу, то и не возражали, чтобы он ее сделал, коли сам не против». Как бы тесно ни сплотила дружба и испытания гномов и Бильбо за время путешествия, хоббит все равно остается наемным помощником.

Судя по всему, Смог каким-то образом догадался об особом положении Бильбо, потому что он тут же цепляется за возможность воспользоваться этой ситуацией. Дракон советует Бильбо: «Не водись с гномами, тебе же лучше будет». Смог заявляет, будто он настоящий знаток гномьего характера, и принимается разжигать в Бильбо недоверие, подстрекает хоббита отделиться от гномов. Отличный пример его хитрости и коварства – невинный вопрос: «Ну что, хорошие денежки получил вчера за мою чашу?» Важен даже не ответ Бильбо, а то, что Смог заронил в его сознание зерно сомнения и неприязни к гномам. Смог изо всех сил старается растравить в Бильбо обиду, хочет, чтобы тот как можно сильнее воспринимал гномов именно в качестве нанимателей, причем таких, которые заставляют хоббита рисковать жизнью за мизерную плату. И чем сильнее Смог внушает эту мысль Бильбо, тем глубже трещина между хоббитом и гномами. Отсюда остается один шаг до того, чтобы внушить Бильбо подозрение, будто гномы не только надуют Бильбо, но и убьют его, едва он выполнит свою работу.

Смог наделен «низкой и злобной душой». Он живет один, никому не доверяет, ревностно охраняет свои сокровища, которым никогда не найдет применения, а душу свою тешит лишь мыслями об обладании сокровищами да гордостью своей силой и мощью. Такое мировоззрение и состояние души рассказчик позже назовет драконовой болезнью, и болезнь эта очень заразна.

Бедный Бильбо сопротивляется изо всех сил, чтобы не подпасть под влияние дракона. Его слова: «…не только золото привело нас сюда» – это объявление солидарности с гномами. Позже он подкрепит заявление: «Я тебе вот что скажу, – Бильбо сделал попытку не поддаваться дракону и остаться верным своим друзьям, – мысль о золоте пришла нам в голову не сразу». Обратим внимание: Бильбо сопротивляется двум аспектам драконовой болезни и старается сохранить верность друзьям, в то же время принижая и приуменьшая ценность и важность сокровищ. Однако, несмотря на громкие заявления Бильбо, слова Смога все-таки занесли заразу в душу хоббита. Даже когда позже гномы попытаются разубедить Бильбо, он ловит себя на недоверии к спутникам: «Как хотелось ему верить сейчас гномам, которые клялись, будто действительно не задумывались о том времени, когда отнимут у дракона сокровища». У Смога и правда «деспотичная натура», а от драконовой болезни, стоит ее подхватить, очень трудно потом излечиться.

Гномы. Вполне порядочный народец

Когда Смог старается внушить Бильбо недоверие к гномам, слова его звучат достаточно правдоподобно и потому повергают Бильбо в замешательство. В конце концов, оценка, которую рассказчик пока давал Торину и компании, звучала лишь как «вполне порядочный народец», «только не надо ждать от них слишком многого». И это не очень-то похоже на похвалу. Бильбо уже успел прийти к той же мысли; когда он спрашивал, кто из отряда пойдет с ним в туннель в первый раз, то «не ожидал, что раздастся хор добровольцев, поэтому и не был разочарован». Торин и его спутники – вовсе не «дрянные», но они даже в лучшие минуты «не герои, а расчетливый народец, превыше всего ставящий деньги».

Возможно, инсинуации Смога беспочвенны, но у нас есть причины опасаться, что, столкнувшись с драконовой болезнью, гномы окажутся очень уязвимы.

Даже до наступления этого критического момента гномы продолжают вести себя не самым достойным образом, продолжая начатое в одиннадцатой главе. Их основной проблемой снова оказываются неуемное воображение и перепады настроения, которыми гномы страдали начиная с Озерного города. Когда Бильбо приносит им золотую чашу из драконьего логова, гномов обуревает восторг. «Гномы все еще передавали из рук в руки чашу и с воодушевлением обсуждали, как обретут в недалеком будущем все свои сокровища», – они торжествуют так, словно победа уже одержана и поход уже завершен. Через несколько минут, когда Смог пробуждается и гномы слышат, как бушует его ярость глубоко в подземельях Одинокой Горы, они «сразу забыли свое самонадеянное бахвальство и съежились от страха». Гномов швыряет то в одну эмоциональную крайность, то в другую, и все это без весомых рациональных оснований: они впадают то в тоску, то в ликование, даже не подумав как следует. Только что они праздновали победу так, будто она уже одержана, и вот уже скованы отчаянием. Они сетуют: «Бомбур и Бофур! Мы забыли про них, они внизу в долине! Они погибнут, и наши пони тоже, мы останемся без припасов». Гномы безнадежно заключают: «Мы ничего не можем поделать!» Ужас и паника гномов в ответ на первое нападение Смога заставляют рассказчика несколько нравоучительно заметить: «Если живешь бок о бок с драконом, изволь с ним считаться». Хотя гномы уже с первой главы толковали о том, как заполучат сокровища обратно и как отомстят Смогу, у них и в мыслях не было продумать план конкретных действий, решить, как именно они отобьют сокровища и как будут мстить. Бильбо понимает это: «Бильбо так и подмывало упрекнуть гномов за то, что с самого начала эта проблема [как уничтожить Смога] была слабым местом в их замыслах». Но Бильбо хранит молчание, потому что, даже если бы он сказал эти самые слова, они бы все равно были сильнейшим преуменьшением.

Однако Толкин не позволяет читателям просто махнуть на гномов рукой и не описывает их как безнадежных идиотов. Да, гномы продолжают вести себя глупо и переменчиво, но мы видим и некоторые положительные проявления, которые позволяют надеяться, что гномы еще покажут себя молодцами. Первое такое проявление – это приязнь «старого Балина, вечного дозорного», к Бильбо. Балин вызывается проводить Бильбо по туннелю хотя бы часть пути и, более того, очень обаятельно проявляет бурную радость, когда Бильбо возвращается живым и невредимым – хватает Бильбо на руки и торжествующе выносит из туннеля. Все это напоминает нам, что на самом деле гномы не только наниматели, но и друзья Бильбо и привязанность их взаимна: «Раз они взяли его специально для того, чтобы он делал за них трудную работу, то и не возражали, чтобы он ее сделал, коли сам не против. Но они непременно выручили бы его из беды, как поступили уже в начале путешествия при встрече с троллями, когда у них еще не было никаких причин быть ему благодарными». Второе положительное проявление – это эпизод, когда Торин впервые выступает как подлинный вожак отряда. Хотя он с самого начала считался главным, мы пока еще ни разу не видели, чтобы Торин в критические моменты действовал решительно, храбро и жертвенно, как неоднократно поступали Бильбо и Гэндальф. Однако, когда гномы слышат шум приближения разъяренного дракона и ударяются в панику, Торин наконец-то показывает себя настоящим вожаком. Он командует парализованными страхом гномами, заставляет их действовать так, чтобы спастись самим и спасти товарищей. «Вздор! – оборвал их Торин. К нему вернулось прежнее достоинство. – Мы не можем их бросить! Внутрь войдут мистер Бэггинс, Балин, а также Фили и Кили – все сразу дракону не достанутся». Теперь мы наконец видим, что Торин способен принимать решения в трудную минуту и в то же время думать о друзьях, а не только о себе.

Гномы наделены способностью меняться к лучшему, созревать во что-то большее, чем «комическая труппа», которой они были на протяжении почти всей книги. В двенадцатой главе мы наблюдаем первые проблески таких перемен, но до настоящей метаморфозы еще очень далеко. Более того, впереди гномов ждет суровое испытание – им предстоит справиться с драконом. Даже если гномы и сумеют придумать способы его одолеть, им еще нужно найти в себе силы, чтобы побороть себя и не превратиться в подобия дракона.

Удача. Бильбо и дрозд

Возможно, заважничавший Бильбо действительно преувеличивал в разговоре со Смогом, но трудно поспорить с хоббитом в одном: приносящим счастье он величает себя по заслугам. Да и гномы не могут не заметить, что фокус со «счастливым числом» сработал, и Торин признает, что Бильбо наделен «запасом удачливости, который превышает обычный, отпущенный судьбой». Даже сам Бильбо говорит об удаче, неизменно сопровождавшей его на всем протяжении путешествия, скорее как о некоей черте своего характера.

Впрочем, Бильбо не замыкается на самом себе: он прекрасно понимает, что удача, которая сопутствовала Торину и компании всю дорогу, – это некая внешняя сила и он, Бильбо, над ней никоим образом не властен. Например, Бильбо замечает: «Если вы спрашиваете про то, как вынести сокровища, то пока не представляю. Несомненно, это зависит от того, насколько удачный оборот примут наши дела и удастся ли избавиться от Смога». Судя по всему, Бильбо понимает, что его поступки – малая толика чего-то большего и его удача – тоже.

К концу разговора со Смогом Бильбо еще глубже начинает осознавать роль судьбы и удачи и настраивается на пророческий лад. Когда он пытается защитить достоинство Торина и компании, отстоять благородство миссии, которая привела его и друзей к Одинокой Горе, а также опровергнуть унизительные обвинения Смога в мелком воровстве, то провозглашает: «Мы прибыли сюда над горами и под горами, по воде и по воздуху для МЕСТИ». В этом заявлении Бильбо снова прибегает к тем же формулировкам-загадкам, которые уже использовал, когда описывал Смогу самого себя. Может показаться, будто хоббит вновь пускается говорить загадками, чтобы поважничать и преувеличить значение свое и компаньонов, придать их появлению волшебный и значительный оттенок. Бильбо завершает свою речь косвенным упоминанием ветра, несомненно подразумевая полет на орлах, однако эти слова также должны напомнить нам о песне про ветер, которую гномы поют в седьмой главе. Как уже осознал Бильбо в начале десятой главы, его вместе с гномами и правда несло на крыльях судьбы и занесло на неожиданную тропу, по которой они добрались от Холма к Горе. Торин и его спутники нипочем не отыскали бы эту тропу сами, по случайности. Смог смеется над Бильбо, и его смех внушает ужас, но однако, невзирая на все его угрозы, ветер судьбы переменился и обратился против дракона, как о том и предупреждают слова Бильбо, – пусть даже предупреждение это бессознательно.

Вряд ли мы вместе с драконом будем потешаться над зловещим предсказанием Бильбо. События, которые происходят в конце одиннадцатой главы, когда сбывается пророчество, начертанное лунными буквами, вне всякого сомнения, говорят о том, что судьба сыграла в походе гномов решающую роль. Бильбо косвенно вспоминает эту сцену, когда стоит на пороге пещеры – в кульминационный момент встречи с драконом. Когда Бильбо замечает проплешину в чешуе на груди у Смога, то думает: «Старый болван! Да у тебя слева на груди дырка, голое тело торчит, как улитка из раковины!» Сравнение Смога с улиткой, которая высовывается из раковины, явно пришло Бильбо на ум благодаря дрозду: как мы помним, тот стучал клювом по серому камню, дробя улиток, и этот стук послужил сигналом к открытию волшебной двери. Дрозд также подслушивает и новость о том, что дракон уязвим, словно улитка в раковине, и этот дрозд станет гонцом, который поможет победить и убить дракона в четырнадцатой главе. Таким образом, старый дрозд из волшебного птичьего племени («Порода их была долговечной и волшебной», – говорит Торин) с самого начала и до конца связан со смертью дракона Смога.

Дрозд символизирует собой гармонию древних времен, когда гномы и люди жили в мире друг с другом. По словам Торина, «дрозды птицы порядочные и дружелюбные; этот дрозд очень стар, быть может, он – последний из старинной породы дроздов, которые жили в этих местах и ели из рук моего отца и деда». В те далекие времена дрозды служили гонцами между Дейлом и Озерным городом, поэтому наш дрозд, передавая важные сведения о слабом месте дракона, играет древнюю роль, возрождая мирную традицию былых лет в нынешние неспокойные времена. В контексте всей истории с этим дроздом, разворачивающейся перед нами в двенадцатой главе, мы понимаем, что упоминание о стуке его клюва, о том, как дрозд своим острым клювом добирается до слабого места в раковине улитки, служит метафорой-загадкой, в которой зашифрована гибель самого Смога. В каком-то смысле текст, начертанный лунными буквами, не только предсказывает то, как удастся проникнуть в логово дракона, но и содержит завуалированное пророчество о том, как именно будет повержен и уничтожен дракон.

Прорицать, не осознавая, что именно говоришь, – это как будто не вполне в характере мистера Бильбо Бэггинса, однако если мы будем внимательно читать текст, то заметим, что ближе к концу книги Бильбо несколько раз посещают пророческие предчувствия. Вспомним, с чего начинается утро Дьюрина дня в одиннадцатой главе. У Бильбо появляется предчувствие: «У него было странное чувство, будто он чего-то ждет», хотя и не знает точно, чего именно. Вечером после разговора со Смогом Бильбо терзается смутной тревогой: «Его тоска и дурные предчувствия все усиливались». Он предупреждает гномов: «Я могу поклясться, что дракон налетит на наше укрытие еще раз». Он признает, что попросту боится (боится обоснованно и благоразумно). Бильбо говорит: «Я убежден, что оставаться здесь весьма небезопасно», – и добавляет: «Не спорьте, прошу вас. Смог может вылететь в любую минуту. Единственное наше спасение – забраться поглубже в туннель и закрыть дверь». Гномы верят пророческим предчувствиям Бильбо: «Он говорил так горячо, что гномы послушались его, зашли внутрь». Сами того не желая, гномы нечаянно запирают себя в туннеле, и как раз вовремя, чтобы спасти свою жизнь, поскольку предсказание Бильбо сбылось и чувство времени его тоже не подвело.

По сути, Бильбо и раньше уже в какой-то степени предчувствовал этот миг – в ходе разговора со Смогом. Называя дракону третий перечень прозвищ-загадок, Бильбо говорит: «Тот, кто живыми хоронит друзей». Когда Бильбо упоминает о погребении друзей заживо, он, несомненно, думает о том, как ради спасения из плена законопатил их в бочки, проводя мрачную смысловую параллель между бочками и гробами. Однако к концу главы мы видим, что Бильбо и вправду хоронит заживо друзей, а заодно и себя, и теперь это погребение заживо происходит в буквальном смысле слова и выполнено очень основательно. По настоянию Бильбо они с гномами оказываются погребены в Одинокой Горе, наглухо заперты в туннеле, единственный выход из которого лежит через пещеру дракона. Поэтому Одинокая Гора вполне может стать гномам и хоббиту могилой.

Когда потайная дверь за Торином захлопывается и дракон запечатывает устье туннеля, на этом путешествие к Одинокой Горе официально заканчивается. Конечно, гномы пробыли на Горе уже несколько дней, но все это время страшились входить в свои былые владения и предпочитали посылать на разведку Бильбо. Пророчество Бильбо и нападение Смога заставили гномов совершить последний шаг долгого путешествия. В панике, крича от ужаса, ища спасения от пламени разъяренного дракона, от страшной смерти, Торин кидается во тьму – и наконец возвращается в древнее жилище гномьего народа. Король Под Горой возвращается в родной дом.

13. Опытный взломщик. Пока хозяина не было дома

Гномы. Возвращение домой

Несколько глав подряд гномы балансируют на тонкой грани между безудержным отчаянием и хрупкой надеждой на благополучный исход. В начале тринадцатой главы гномов терзают мрачные предчувствия, они стонут: «Конец! Тут мы и умрем». И опять, как уже часто бывало раньше, Бильбо ведет себя не так, как его спутники. Его эмоциональный отклик на сложившуюся ситуацию, с одной стороны, более загадочный, а с другой – гораздо более приземленный. Он вдруг чувствует, «что у него стало легче на сердце, как будто какую-то тяжесть убрали у него из-под жилета». Возьму на себя смелость назвать эти слова еще одним из мистических и чуть ли не ясновидческих озарений Бильбо: у нас есть все основания полагать, что проблеск надежды у Бильбо совпадает со смертью Смога в Озерном городе (хотя читателю об этом ничего не известно до самой четырнадцатой главы). Бильбо не понимает, что случилось, но каким-то образом чувствует, что дракон убит, и на сердце у него становится легче.

Однако надежда Бильбо основана не только на интуитивном прозрении. Ее питают несколько старых добрых отцовских присказок. Конечно же, Банго не предполагал, что сын обратится к его житейской мудрости «пока жив – надейся» и «третий раз за все платит» как раз тогда, когда окажется в ловушке в драконьем логове, но Бильбо вспоминает их именно в тот момент – и как нельзя кстати.

И вот мы снова – уже на заключительном этапе приключения – видим, как естественно сочетаются в натуре Бильбо миры Туков и Бэггинсов, волшебное и обыденное. Такое сочетание черт ставит его в гораздо более выгодное положение по сравнению с друзьями-гномами.

Разница между Бильбо и его спутниками проявляется особенно ярко, когда они отправляются исследовать большой зал. Тишина и мрак, царящие в туннеле, усиливают их страхи и подозрения. Кто знает – возможно, Смог пытается заманить их на верную погибель; они не смеют надеяться, что он и в самом деле исчез навсегда. В этот напряженный момент Бильбо ведет себя храбро, почти безрассудно. Он бросает в лицо дракону: «Хватит играть в прятки! Освети меня и потом сожри, если поймаешь!»

На этот раз Бильбо не впадает в бездумную самоуверенность, а проявляет твердость характера. Он знает, что против Смога он бессилен, никаких иллюзий на этот счет у него нет. Тем не менее он считает, что лучше умереть на свету, презрительно бросив в лицо врагу оскорбления, чем вжиматься в стены и красться во мраке. В который раз Бильбо проявляет себя как истинная «Муха с Жалом».

А вот гномы предпочитают красться во мраке. После того как Бильбо исчез неизвестно куда, они так и остаются стоять на месте, «сбившись в кучу». Вместо того чтобы поддержать желание Бильбо встретиться лицом к лицу с врагом, которому, по их словам, жаждут отомстить, они пытаются утихомирить хоббита. Торин старается скрыть свою трусость при помощи формального лексикона – поясняет, что «мистер Бэггинс все еще остается официальным Взломщиком и Разведчиком». Поэтому он вполне может полагаться на свой профессионализм и действовать так, как считает нужным, в то время как гномы мужественно «подождут его доклада, не покидая туннеля». В конце концов гномы заражаются храбростью Бильбо; Торин приходит к выводу, что дракона, видимо, нет дома и теперь вполне безопасно прийти на помощь хоббиту, который все это время был не более чем приманкой для чудовища. В словах Балина: «Пора наконец и нам помочь ему» – можно уловить стыд и легкое неодобрение действий Торина, который ведет себя не совсем так, как пристало предводителю гномов. Готовность Балина помочь Бильбо до некоторой степени искупает трусость гномов, но все же они значительно уступают хоббиту как в храбрости, так и в мудрости.

Однако стоило только гномам увидеть сокровища, как они тут же перешли от полного отчаяния к бездумному ликованию. Почти всех гномов переполняет безыскусная жадность, они набивают карманы драгоценностями, хотя ничего хорошего камни им не принесут. Рассказчик даже считает нужным предупредить читателя, что золото часто разжигает свирепость в сердцах гномов. Однако в этой сцене перед нашими глазами разворачивается и другая, поистине прекрасная картина. Любовь гномов к работе своих праотцев не просто собственническая и корыстная. Они подносят драгоценности к глазам, рассматривают на свет, «ощупывают и ласкают» их. Их не просто одолевает жадность – они делятся восторгами друг с другом, громко переговариваются и перекликаются. В порыве радости, которая переполнила их сердца, Кили и Фили хватают золотые арфы, совсем как арфы из песни, что они пели в доме Бильбо, и ударяют по струнам, от чего зал, «до того долгое время безмолвный, наполняется музыкой» (перевод мой. – О. В .). Гномы вернулись в свой давно покинутый дом – и покои, которые уже многие годы не слышали ничего, кроме безмолвия и шороха драконьих крыльев, возвращаются к жизни, наполняясь музыкой и гармонией.

Даже Бильбо поддается общему настроению. Торин жалует ему кольчужку из митрила, к которой полагается пояс из жемчугов и хрусталя. Тут нужно вспомнить, как Бильбо дорожил медными пуговицами на своей курточке, как он сокрушался из-за того, что трагически лишился их в пещере гоблинов. А теперь он сияет, просто-таки светится от удовольствия и жалеет лишь об отсутствии зеркала, в которое мог бы рассмотреть себя получше. «Я чувствую себя великолепно», – думает он.

На первый взгляд удовольствие Бильбо от прекрасного подарка кажется совершенно невинным, однако стоит приглядеться повнимательнее. Хотя чувства хоббита вполне понятны, они должны напомнить нам о глупом тщеславии Смога, который так гордился своей внешностью. Когда Бильбо льстиво хвалит Смога и уговаривает того еще раз показать свою грудь, он произносит: «Кто еще обладает столь великолепным жилетом из бриллиантов?!» Теперь, когда у самого Бильбо на поясе сверкают драгоценные камни, он описывает свое отражение теми же самыми словами. Однако Бильбо усвоил урок, на этот раз он не поддастся искушению. Чтобы не попасть под чары собственного великолепия, он говорит: «То-то потешались бы надо мной дома, Под Холмом». В который раз воспоминания о доме возвращают его с небес на землю.

Бильбо быстро приходит в себя и пытается уговорить гномов не терять головы даже в момент обретения сокровищ. Тем временем его собственные мысли обращены к вопросам хотя и прозаичным, но куда более насущным. Он думает, что «отдал бы много этих бесценных кубков» за «глоток чего-нибудь бодрящего из деревянной чаши Беорна» (перевод мой. – О. В .).

Своей речью он пытается развеять чары, что так сильно околдовали гномов, вернуть их к реальности: «Что дальше? Мы вооружились, но разве оружие и доспехи помогали когда-либо против Смога Ужасного? Сокровища еще не отвоеваны. Нам пока важно не золото, а выход отсюда». Заметим, что в этот час Бильбо, как никогда, нужен своим товарищам. И тому есть разные причины. Прежде всего, он – живое напоминание о том, что не надо терять самообладание. Каких-нибудь две минуты назад они были в отчаянии из-за того, что оказались в ловушке в сердце Одинокой Горы; перед ними маячила перспектива либо умереть от голода в туннеле, либо расстаться с жизнью в пасти дракона, поджидавшего их в своем логове. А теперь, когда им представился нежданный и негаданный шанс выбраться из смертельной западни, они пренебрегают им, забавляются драгоценностями и арфами.

Кроме того, он делает и более серьезное предостережение. Гномы, по всей видимости, поддались искушению принять желаемое за действительное – счесть возвращение «нашего золота» концом своего приключения, о чем они пели когда-то в Бэг-Энде. И опять гномы не принимают в расчет дракона, который – кто знает, – может быть, еще жив. А ведь пока они не убьют Смога, у них нет оснований считать, что они отняли «золотые арфы» у врага. Вместо того чтобы набивать карманы драгоценностями, было бы разумнее вооружиться тем легендарным оружием, что сковали когда-то их предки, хотя даже в этом не так уж много смысла. Бильбо ставит вопрос жестко, но справедливо: «Разве оружие и доспехи помогали когда-либо против Смога Ужасного?» Разве не эти же самые мечи и щиты были в руках отцов и дедов наших гномов в тот час, когда с неба спустился дракон и перебил их всех?! На самом деле гномы сейчас ничуть не ближе к концу приключения, чем когда они прятались в туннеле, и они сами об этом знают.

Положение гномов серьезно изменилось, хотя они еще не до конца это осознают. В начале главы Торин задыхается во мраке узкого туннеля: «Я просто умру без свежего воздуха». Теперь же, когда в руках Торина вновь оказывается давно утраченное богатство его народа, все полностью меняется. Торин больше не «бродяга», как аттестовал его один из эльфов-плотовщиков. Читатель видит, как «царственно выглядел сейчас Торин, облаченный в золотую чешуйчатую кольчугу, в поясе, затканном алыми рубинами, держащий в руке топор с серебряной рукоятью». Все указывает на то, что истинный король Под Горой вернулся в свое королевство.

Помимо иронии в названии «Пока хозяина не было дома» содержится указание на центральный конфликт главы. Именно эти слова произнес Бильбо, когда неожиданно для себя не обнаружил в пещере дракона. Он использует нарочито домашнее выражение, можно подумать, что они заскочили к Смогу на чашку чая, но все же главный смысл слов Бильбо в том, что пещера – дом дракона. Бильбо и гномы в лучшем случае посетители, незваные гости, а по сути дела – просто-напросто воришки.

С другой стороны, Торин считает, что это он вернулся домой, хотя Бильбо постоянно напоминает ему о том, что он не у себя дома, а в логове дракона. Однако Торин немедленно начинает говорить о темных залах как о «своем дворце». Когда они идут по «бывшему залу», в котором теперь гниют столы, истлевают обугленные перевернутые стулья и скамейки, валяются в пыли черепа и кости, Торин сообщает, что это главный зал Трора, где «устраивались пиршества и собирался королевский совет». В отличие от него, Бильбо называет пещеру «мерзкой норой без часов и вне времени». А когда Торин, посмеиваясь, заступается за свой дом и говорит: «Это мой-то дворец вы называете мерзкой норой! Погодите, вот ужо его приберут, почистят и отделают заново», Бильбо опять пытается вернуть его к реальности, напоминая, что это «произойдет только после смерти Смога». Так что, сколько бы Торин ни называл залы дворца в скале своими, Бильбо все равно не упустит возможности напомнить ему о нынешнем владельце; он по-прежнему называет Главные ворота «главным входом в пещеру Смога». Бильбо упорно отказывается не принимать дракона в расчет.

Конечно же, Бильбо больше всех чувствует себя «не дома». Ни зал короля Под Горой, ни драконье логово не напоминают ему родного дома. В одиннадцатой главе мы уже видели, насколько четко Бильбо понимает разницу между Горой и Холмом; не менее очевидна для него и разница между мерзкой, грязной, смертельно-опасной норой, в которой клубится пыль, тьма отзывается эхом, а по полу разбросаны черепа и кости, и его далекой, чистенькой норкой, где все дышит покоем.

В то время когда гномы уже так близки к обретению своего давно утраченного дома, Бильбо всего лишь приближается к концу путешествия. Никогда еще он не был так далеко от Бэг-Энда, как в эту минуту.

Взломщик Бильбо. Кража Аркенстона

В кругу гномов Бильбо всегда был белой вороной. Хотя он их товарищ, а временами даже и предводитель, он всегда стоит особняком; делит с ними их тяготы и лишения, но не успехи. Когда в двенадцатой главе рассказчик сообщает нам, что Бильбо стал «истинным предводителем гномов», он тут же добавляет, что «у него начали возникать всякие мыслишки» (перевод мой. – О. В .). В шестнадцатой главе мы увидим, что мыслишки Бильбо не всегда приходятся по вкусу гномам.

В начале двенадцатой главы Торин с порога драконьего логова обращается к Бильбо с торжественной речью, в которой называет проникновение в пещеру вершиной карьеры хоббита-взломщика. Когда Бильбо крадется по туннелю к Смоговой норе, то и сам остро чувствует, насколько важен для него этот момент. Бильбо-взломщик многократно подтверждал свою профессиональную состоятельность, но ход его размышлений во время приключения в недрах Одинокой Горы говорит сам за себя: даже после приключения с пауками и освобождения товарищей из эльфийской темницы ему по-прежнему нужно, чтобы гномы его уважали. Кража золотой чаши из-под Смогова брюха, прямо из-под носа спящего дракона, наполняет Бильбо профессиональной гордостью. Он победно восклицает: «Ай да я! Теперь они увидят! Так, значит, я больше смахиваю на бакалейщика, чем на Взломщика? Пусть-ка попробуют повторить это!» И восхищение гномов, на которое хоббит так надеялся, не заставляет себя ждать. «Взволнованные гномы хвалят его, хлопают по спине и обещают услуги всех членов своих семей из поколения в поколение». Что ни говори, Бильбо и в самом деле «первоклассный и многоопытный взломщик». Он выполняет свой контракт без сучка без задоринки.

Неприятная правда кроется в том, что славная кража чаши лишена смысла. Ловкость Бильбо поражает воображение, гномы, без сомнения, ценят ее, но вот зачем было совершать это преступление? Как не без злорадства замечает Смог, «украсть золото ты, может, и украл бы понемножку, лет этак за сто или больше, но далеко ли унес бы его? К чему оно на Горе?» То, что мастерство Бильбо-взломщика в конечном итоге не приносит никакой пользы, ставит под сомнение всю стратегию гномов.

Зачем им, в самом деле, Взломщик? Дело взломщика – проскальзывать в дома и красть сокровища. Смог полагает, что воровство – единственное занятие гномов, он уверен, что они собираются «украсть золото понемножку». Не об этом ли в действительности думали гномы – еще до того, как запели старые песни в Озерном городе? Весьма вероятно, особенно если вспомнить, что их мало заботило, как разделаться с драконом, а ведь в любом другом плане этот момент был бы ключевым.

Если целью их путешествия было воровство, то это очень глупая цель, что совершенно очевидно как Смогу, так и Бильбо. Хоббит в сердцах бросает гномам, что если они ожидают, что он приволочет им все богатство Трора, то им «надо было захватить с собой пятьсот взломщиков, а не одного».

Смог идет дальше и указывает на то, что украсть сокровища – это только половина дела, ведь пока они не вынесут драгоценности из Горы, все их золото и камни ничего не стоят. Гномы беззаботно признают, что действительно «не беспокоились из-за доставки». Как убить дракона – вот что их по-настоящему заботит, на это нацелены их мстительные помыслы. Но для этой работы «опытный взломщик» непригоден. «Вообще-то, избавляться от драконов – не моя специальность», – протестует Бильбо.

Беспечность гномов, которые ничего не планируют заранее, выглядит вполне достоверно и не вызывает у читателя недоумения. Гномы порой ведут себя так глупо и непродуманно, что никого не удивляет, как это они не подумали о вывозе сокровищ. Впрочем, не надо забывать, что первоначально этот план предложил Гэндальф. После безуспешных поисков потенциального драконоборца Гэндальф решил, что сойдет и взломщик, и «сам выбрал мистера Бэггинса» на эту роль. Как показали дальнейшие события, гномы не прогадали, пригласив Бильбо участвовать в путешествии. В конечном итоге оказывается, что предложение Гэндальфа взять с собой взломщика оправданно и до конца приключения ему еще предстоит совершить какую-то кражу.

В тринадцатой главе Бильбо совершает свою последнюю и самую главную кражу. Вместо того чтобы разорить сокровищницу дракона или набить карманы друзей золотом, последнее преступление Бильбо направлено, в сущности, против самих гномов. Вершиной карьеры взломщика Бильбо станет похищение величайшей ценности на просторах Среднеземья – Аркенстона Трейна.

Когда гномы говорят о сокровищах предков, они в первую очередь отдают дань уважения мастерству отцов и дедов. Поэтому хотя Аркенстон и был «огранен и отшлифован гномами», его вряд ли можно счесть вершиной ювелирного искусства древних мастеров. Вспомним первую песню гномов, в которой говорится о заключенном в камни свете. Гномы-кузнецы «нанизывали цветущие звезды на серебряные ожерелья, на венцы прикрепляли драконий огонь, в филигрань подмешивали свет луны и солнца»; они «выковали и отлили множество сверкающих золотых сокровищ и поймали свет, чтобы спрятать его в самоцветы на рукоятях мечей». Видимо, источником вдохновения для гномов-мастеров при создании всех этих шедевров и был Аркенстон. Однако, как бы Торин ни уважал искусство предков, это не объясняет его желания обладать Аркенстоном: его любовь к камню возникает из восхищения естественной нерукотворной красотой, превосходящей чудесные умения гномов, подтверждения которым спутники Торина находят в пещере.

Аркенстон – Сердце Горы; преклоняться перед этим камнем – значит ценить красоту природы. Торин говорит, что Аркенстон – «словно шар с тысячью граней. При свете очага он сверкал, как вода на солнце, как снег в сиянии звезд, как роса в лунную ночь». Аркенстон хранит в себе красоту всего земного, которая так хорошо видна во всех творениях гномов. Камень связан с судьбой королевства гномов тесными, мистическими узами. Пока король Под Горой владел Аркенстоном, страна его процветала, но с тех пор, как дракон поселился в горе, земля стала пустынна и безвидна.

Когда во время третьей вылазки в пещеру Бильбо попадает в сокровищницу, оказывается, что красноватый свет, исходивший от дракона, исчез. Вместо него появляется «белесое пятно», которое мерцает во тьме, словно звезда, и манит Бильбо к себе. Сияние Аркенстона хотя и не похоже на свечение Смоговой чешуи, но все равно вызывает у Бильбо совершенно драконье желание обладать камнем. Он зачарован драгоценностью настолько, что тянет к ней руки помимо своей воли, «повинуясь таинственной силе». Сердце Бильбо влечет к камню так же страстно, как и его руки. Он поражен не меньше, чем когда впервые увидел груды золота, и объявляет, что «выбрал Аркенстон, а они пускай забирают все остальное». Так Бильбо заявляет права на свою награду.

Несомненно, Бильбо осознает, что поступает дурно. Прежде чем положить драгоценность в карман, Бильбо закрывает глаза, будто сам не хочет видеть, что делает. Он понимает, что обязан рассказать гномам об Аркенстоне, ведь он своими ушами слышал слова Торина о том, как ему дорог камень, однако откладывает признание до неопределенных лучших времен. Когда Бильбо говорит сам себе, что теперь он «настоящий вор», то сознает, что перешел черту. Если он ничего не расскажет и утаит камень от гномов, то и в самом деле станет вором.

Отметим, что нам нельзя забегать вперед и принимать в расчет то, как Бильбо распорядится камнем в шестнадцатой главе. Пока мы об этом ничего не знаем.

Когда он убирает камень в карман, его охватывают дурные предчувствия: он понимает, «что из-за него [камня] еще выйдут большие неприятности». В этот момент кажется, что в истории наступил трагический перелом. В то время как дракон улетает из пещеры навстречу своей гибели, драконова болезнь поражает Бильбо и его спутников. Не случится ли так, что история их совместного путешествия окончится смертоубийством и предательским ударом кинжала в спину, не окажется ли сверкающий камень в руках, обагренных кровью? В конце тринадцатой главы такой исход представляется вполне возможным.

Пока что у нас есть только одна веская причина надеяться, что кража Аркенстона не приведет к катастрофе. Когда Бильбо в двенадцатой и тринадцатой главах приступает к исполнению своих обязанностей взломщика, в то время как он проникает внутрь Горы и ворует сокровища, Толкин постоянно уверяет нас, что Бильбо никакой не преступник. После эпизода с кражей золотой чаши рассказчик сообщает, что Смог «пока не проснулся в своих покоях, полных краденых сокровищ, просто теперь ему снился другой сон – тоже об алчности и жестокости . Маленький хоббит мчался по длинному туннелю» (курсив – перевод мой. – Ред .). В тот самый момент, когда Бильбо впервые в жизни крадет что-то ценное, нам напоминают, что Бильбо ворует сокровища не у законного владельца, а у жестокого, жадного захватчика, который когда-то завладел Горой и всем, что было в ней скрыто. Законный владелец в это время находится в туннеле. Бильбо не ворует, он просто-напросто экспроприирует ценности, возвращает собственность тому, кому она принадлежит по праву и справедливости.

Смог в разговоре с Бильбо называет его «вор и лжец», но Бильбо вовсе не вор и на самом деле ни разу не солгал дракону [42] . Возможно, быть взломщиком не так уж и почетно, однако Бильбо сохраняет моральную чистоту. Несмотря на то что ему было предначертано стать взломщиком, честность и открытость Бильбо позволяют нам надеяться, что кража Аркенстона еще может обернуться к лучшему, а не к худшему.

14. Столкновение противоположностей. Огонь и вода

Водобоязнь Смога

Когда разгневанный Смог, изрыгая пламя, подлетает к Озерному городу, в исходе битвы нет почти никаких сомнений. Деревянные дома и соломенные крыши оказываются беззащитны перед огнедышащим драконом. Хотя, как уверяет нас автор, «перед прилетом дракона всё пропитали водой, соломенные крыши и деревянные балки запылали сразу» и в небе «запрыгали языки непокорного пламени». Опасность подстерегает жителей Озерного города повсюду. А когда они пытаются спастись бегством в лодках, рассказчик сообщает нам о том, какой прием готовит им на том берегу Смог: «Теперь он подожжет прибрежные леса, спалит посевы и пастбища».

Лучники Озерного города яростно сражаются с драконом. Мы узнаем, что на самом деле, кроме них, «уже давным-давно никто не осмеливался дать ему отпор». Но все их усилия напрасны. Рассвирепевший дракон устремляется прямо на стрелы, потому что «ни одна не причинила ему вреда больше, чем какая-нибудь болотная муха». Он уже хвастался Бильбо, что «убивает, когда захочет», и «никто не дерзает сопротивляться». И это истинная правда. Опустошение Озерного города для Смога «Могущественного и Приносящего Погибель» не более чем развлечение. Смог думает, что «давно он так не развлекался, как сейчас, устраивая травлю целого города», и предвкушает охоту на беженцев. Когда ударом хвоста он обрушивает крышу ратуши, в которой совсем недавно пировали гномы, распевая старинные песни, создается впечатление, что песни сбываются как-то совсем не так.

Такого взгляда на происходящее придерживаются рыдающие и вопящие от ужаса жители Озерного города, и их можно понять; однако существуют и другие возможные толкования событий. Название главы – «Огонь и вода» – предлагает нам посмотреть на битву жителей Озерного города и Смога с иной точки зрения. Если перевести это противостояние на уровень конфликта стихий – воды и огня, – то исход битвы предопределен и Смогу не на что надеяться.

Еще до того, как подстреленный Смог падает на город, мы можем сами убедиться в слабости дракона, в его относительной беспомощности. Подлетая к Озерному городу, Смог прежде всего собирается приземлиться на мосту, который соединяет город с берегом, но «мост исчез, люди сгрудились на острове, со всех сторон окруженные водой». Я уверен, что читатель понимает, как Смог «озадачен» таким маневром горожан, потому что мост – единственное строение, которое выдержит вес дракона; все, что ему остается в такой ситуации, – угнездиться на какой-нибудь высокой крыше. А ведь Смог боится воды. Он знает, что стоит ему нырнуть, «поднялся бы такой дым и пар, что туман покрыл бы сушу на несколько дней». Одним словом, начнется битва огня и воды с предсказуемым результатом.

Поэтому Смог собирается сжечь город и заставить людей перебраться на сушу, где ему нечего бояться. Но озеро «сильнее его», он прекрасно знает, что оно «затушило бы его».

Мы знаем, что Смог погибнет от стрелы, но сама картина его гибели представлена как борьба стихий. Вместе с предсмертным криком из его пасти вырывается сноп пламени. Во время падения дракон разметал горящий город, «искры и угли полетели во все стороны», можно подумать, что он сам потушил полыхавший пожар, раскидав бревна и уголья. Потом в темноте забелело гигантское облако пара, «озеро закипело», «раздалось шипение, вихрем закрутилась воронка на поверхности озера – и все стихло», и Смогу Могущественному пришел конец. Вода сильнее огня.

В картине битвы и последовавшей за ней гибели Смога есть два плана: на первом мы видим, как могущественный дракон безжалостно крушит беззащитный город, на втором – как слабое пламя осмеливается тревожить могущественную воду. Если рассматривать битву как противостояние стихий – огня и воды, исход, на первый взгляд чудесный, оказывается закономерным. Старинные предсказания сбываются, пусть и не так, как думали жители Озерного города, однако, если смотреть на события в Эсгароте в более широкой перспективе, они вселяют в нас надежду.

Пробуждение Озерного города

Из десятой главы мы узнали, что большинство горожан разделяют ничем не оправданные надежды гномов на успех их предприятия. Они забывают о драконе, храбрятся, распевают песни о золотых реках и конце всякому горю и страданию. Но в их песни вплетается и другой голос: трезво мыслящий и практичный бургомистр настроен скептически, он думает, как бы использовать сложившуюся ситуацию к своей политической и финансовой выгоде. Обе стороны ошибаются в оценках неожиданного появления вымокшего и обтрепанного короля Под Горой; десятая глава заканчивается тем, что горожане вместе с бургомистром с уверенностью смотрят в свое довольно-таки неясное будущее. Развязка, которая испытает огнем справедливость их предположений, еще не наступила.

В последний вечер Эсгарота мы сталкиваемся с обеими точками зрения. Замечания, которые отпускают жители Озерного города, ничуть не умнее всех тех, что уже раздавались на протяжении нашей истории из уст гнома, человека или хоббита. Когда до города долетают отблески пожара, возникшего в лагере гномов после того, как на них напал дракон, горожане тотчас решают, что это король Под Горой кует золото, не иначе. А ведь задумайся они хоть на секунду – и абсурдность такого предположения стала бы очевидной. Даже если допустить, что Торину все-таки удалось вернуться в чертоги Под Горой, почему огонь в его кузнице озаряет светом вершину горы? А гипотеза о том, что яркое зарево над северной оконечностью Озера – та самая золотая река, которая побежала в долину, кажется совсем уж неправдоподобной. Даже если каким-то чудом Торин послал груженные золотом лодки в город (а ведь они знают, что у него нет никаких лодок), почему они расцветили мрак сверкающими огнями?

Когда люди на набережной один за другим подхватывают крик: «Король Под Горой!» – легко прийти к выводу, что средний житель Озерного города отнюдь не страдает от избытка ума. Однако правильнее будет сказать, что они просто-напросто не задумываются над своими словами. Появление Торина увлекло горожан в мир фантазий, которые основаны на полузабытых пророчествах и почти полностью оторваны от реальности.

Той ночью их ждало невеселое пробуждение от прекрасных снов. Когда волшебная золотая река обернулась изрыгающим жаркое пламя драконом, они начали подумывать, что песни и пророчества сбылись как-то не так. На самом деле нападение дракона никак не связано с пророчеством: оно и не подтверждает его, и не опровергает. Зато разрушает радужные мечты, построенные на этом пророчестве, не оставляет от них камня на камне. В результате на смену радостным чувствам немедленно приходят совсем другие. В самый разгар драконьего налета «радость сменяется страхом», в городе стоит «плач и стон». Там, где «еще недавно раздавались веселые песни про гномов, теперь гномов проклинают». Горожане лишились не только домов, но и иллюзий, темные и холодные берега озера – вот все, что им осталось.

Практичность бургомистра в сложившихся обстоятельствах оказывается более разумной и полезной. Несмотря на минутные колебания, «струхнувший» на какую-то долю секунды бургомистр все-таки не поверил песням, в которых было предсказано появление Торина. Это не помешало ему воспользоваться случаем и принять участие в сочинении новых песен, что сулило благосклонность гномов и горожан и всяческие выгоды.

Когда картины счастливой жизни скрылись под темными водами озера вместе с драконом, жители города принялись обвинять бургомистра, «который сбежал из Эсгарота тогда, когда другие были еще готовы стойко защищать город». Тут жители Озерного города проявляют недюжинный здравый смысл: конечно, бургомистр никак не причастен к тому, что дракон напал на город, но вот в капитулянтстве и бегстве из города в разгар трагических событий он действительно виноват. В ответ на высказанное в его адрес неудовольствие бургомистр принимается строить новый воздушный замок на еще дымящихся останках прежнего. Он довершает крушение «приятных заблуждений» насчет гномов, возводит на них напраслину, вопрошая: «Кто пробудил дракона от спячки, я вас спрашиваю?» Конечно же, сам бургомистр не верит в то, что говорит, но от этого ему только проще выдвигать и направлять в нужное русло самые дикие предположения. Бургомистр не знает фаворита, поэтому ставит сразу на всех.

Лишь один человек в Озерном городе избегает обеих крайностей, не поддается ни коварному самообману, ни хитроумным манипуляциям бургомистра. Это, конечно же, Бэрд Лучник. Бэрд – один из тех, кто вернет жителей Озерного города к суровой реальности и в то же время поведет их за собой, туда, где исполнятся старинные пророчества.

Голос Бэрда – это прежде всего голос мрака. До того как мы узнаем его имя, он всего лишь «обладатель угрюмого голоса», диссонирующая нота в хоре всеобщего ликования.

В тринадцатой главе Бильбо отведена роль холодного компресса, чье предназначение – остужать горячность перевозбужденного видом сокровищ Торина, который собирается объявить Гору своей, несмотря на пока живого дракона. В начале четырнадцатой главы угрюмый голос Бэрда служит той же цели – он разрушает смехотворные мечты сограждан напоминанием о том, что «ворюга дракон, единственный король Под Горой, которого мы знаем». Когда при виде приближающихся огней люди начинают петь, Бэрд кричит: «Дракон! Летит дракон! Провалиться мне на этом месте!» Как показывают дальнейшие события, провалиться на месте Бэрду не суждено.

Голос Бэрда – это еще и голос вождя. Крик, которым он предупреждает бургомистра об опасности, раздается одновременно со звуками труб; создается впечатление, что голос Бэрда и есть те самые тревожные звуки трубы, которые «эхо разнесло в скалистых берегах».

Бэрд подчиняется власти бургомистра, но приказы, которые он отдает («Рубите мосты! К оружию! К оружию!»), звучат повелительно. Жители Озерного города слышат их, и только этот угрюмый голос, хозяина которого автор впервые называет по имени, дает людям силы вступить в битву со Смогом. Капитан Бэрд командует группой лучников, которая засела «среди горящих руин». Как никогда раньше, у Бэрда есть основания быть воином «с угрюмым голосом и угрюмым лицом», однако он не теряет присутствия духа и вдохновляет товарищей «сражаться до последней стрелы».

В самый разгар битвы мы узнаем, что голосом Бэрда говорят старинные предания. Посреди сражения рассказчик делает отступление и сообщает нам, что Бэрд – прямой наследник Гириона, властителя Дейла, потомок его чудом спасшегося из руин сына; что звучит так, словно он – пропавший наследник сказочных королей. [43]

Когда Бэрд готовится к последнему выстрелу, к нему подлетает дрозд. Его появление – та точка, в которой сходятся воедино многие линии повествования. Волшебный дрозд, символ былого мира в королевстве Под Горой, орудие лунного пророчества и провозвестник смерти дракона, рассказывает Бэрду, наследнику Гириона, о том, что он сам узнал от Бильбо, Приносящего счастье, Избранного взломщика. Не стань гномы и хоббит у серого камня в Дьюрин день, не открылась бы секретная дверь. Не проникни Бильбо в туннель, не встреться с драконом и не улизни живым из пещеры, дрозд не узнал бы тайну дракона (слабое место). Не будь Бэрд плотью и кровью Дейла, ему нипочем не понять бы птичий язык. Будь Бэрд нерешительным и трусливым, не стоять бы ему среди горящих руин города, натягивая тетиву для последнего выстрела. Не выйди черная стрела из кузницы истинного короля Под Горой, не била бы она метко. Рука судьбы направляет стрелу, которая легко входит в самое сердце дракона вся целиком: «зазубренный наконечник, древко и перья». Озерный город спасен, хотя и полностью разрушен.

После битвы голос Бэрда – это голос разума. Его появление в лагере беженцев обставлено весьма драматически. Только жители города начали восхвалять отвагу лучника, его «последний замечательный выстрел», клясться, что сделали бы его королем, будь он жив, как вдруг «при этих словах» Бэрд возникает из темноты и предстает перед согражданами еще одним легендарным королем, правда мокрым до нитки и оборванным. Как и Торин, Бэрд чувствует остроту момента и торжественно провозглашает: «Я Бэрд, потомок Гириона, победитель дракона!» Зная жителей Озерного города, легко представить их восторг.

Но Бэрд продолжает рассуждать здраво: он не противится исполнению древнего пророчества, как хотелось бы бургомистру, но при этом не позволяет людям унестись на крыльях бесплотных фантазий. Он не пытается воспользоваться всеобщим обожанием и извлечь из него личную выгоду, а ведет себя как слуга бургомистра. При этом он не отказывается от короны, которую предлагает ему случай. Горожане яростно отвергают призыв бургомистра прекратить разговоры о новом короле, проявить благоразумие и начать «отстраивать свой город, а потом наслаждаться покоем и изобилием»; в отличие от них Бэрд не спешит восстанавливать былое величие своего королевства единым махом. С помощью Бэрда, который противостоит и козням бургомистра, и неразумности сограждан, Озерный город готов исполнить истинное пророчество старых песен. В горе и страдании, которые поселились на берегу озера, не остается больше иллюзий о том, что однажды все печали развеются как дым. Конечно, горожане сумеют построить прекрасное будущее, восстановить древнее королевство, но дорога к этой цели проходит по их полному бедствий настоящему. Единственным утешением им служит то, что надежды «возместить все свои потери» сказочными сокровищами Горы, надежды, казавшиеся несбыточными, теперь стали вполне реальными. Дракон больше не стоит на их пути.

Работа над «Хоббитом». Тень печали

Четырнадцатая глава – в некотором смысле кульминация книги. Именно в ней счастливые случайности и благоприятные повороты судьбы, прежде разрозненные, складываются в единую картину. Хотя история еще далека от завершения, но гибель дракона и разрушение Озерного города приводят к существенным и заметным переменам в тоне повествования.

Рассказчик никогда не стремился избегать страшного и ужасного. В первой главе я уже говорил о том, что Толкин-рассказчик старается подать пугающие и грустные события читателю-ребенку, скрадывая мрачность происходящего легким юмором.

Он использует этот прием всякий раз, когда Бильбо грозит беда: в медвежьей берлоге, в паутине и в логове дракона – всюду есть место шутке.

Однако после падения Озерного города автор не дает нам такой эмоциональной разрядки. Рассказчик упоминает, что жители города должны благодарить судьбу за то, что «три четверти населения города все-таки остались живы». В такой завуалированной форме он сообщает нам, что на самом деле четверть жителей погибла от огня и воды во время битвы с драконом. На тот случай, если мы не поняли всю трагичность ситуации, автор продолжает рассказ о страданиях людей, чьи настоящие беды еще только начинаются после того, как развалины города скрываются под гладью озера.

Картина радостного возбуждения жителей Эсгарота, которые свято верят в то, что золото гномов теперь только и ждет, как бы его взяли, смазывается рассказом об их бедах. А они с каждым днем становятся все тяжелее. Мы узнаем, что «многие в эту ночь простудились или заболели с горя и вскоре умерли. И в последующие месяцы многие болели и страдали от голода».

История приближается к счастливому концу, но теперь печаль станет ее постоянной спутницей. Как и всегда в книгах Толкина, радость будет оттенена напоминанием о реальности человеческого страдания. Голос рассказчика, когда-то совсем беззаботный, теперь звучит так же угрюмо, как голос самого Бэрда.

15. «Сидите на своем золоте и ешьте его, коли охота!». Тучи собираются

Драконово Запустение. Приключение продолжается

Может показаться, что смерть дракона от руки Бэрда подводит всю историю к счастливому концу. Много воды утекло с того дня, когда Бильбо с гномами отправились в путешествие, чтобы обрести сокровища и, если удастся, «отомстить Смогу». Наконец-то с помощью необыкновенно счастливого стечения обстоятельств они достигли своей цели. Дракон погиб, сокровище возвращено. Королевство Под Горой возродится в былой славе. Плюс ко всему именно наследнику Гириона из Дейла выпала честь стать орудием возмездия и поразить стрелой разорителя родных земель, который погубил много его сограждан. Нет сомнений, что «счастливая, несмотря ни на что», развязка этой волшебной истории непременно наступит, что уже скоро мы увидим, как Торин восстановит былое величие рода Трора, услышим радостный перезвон колоколов в Дейле. У нас, как и у Бильбо, есть все основания считать, что «с гибелью дракона приключение, по существу, закончено». Однако и мы, и Бильбо «сильно ошибаемся».

Новый поворот сюжета начинается с появления ворона Роака. Фигура Роака стоит на пересечении различных линий повествования – причем в нескольких смыслах. В речи, с которой ворон обращается к Торину, тени прошлого переплетаются с картинами будущего. Старая птица, которая уже порядком одряхлела, почти слепа и лишилась перьев на голове, становится живым напоминанием о мире и благоденствии былых времен, почти позабытом. С товарищами Трора судьба обошлась немилосердно: кого раскидала по свету, кого погубила, а потомки их выросли беспамятными – в отличие от воронов, которые еще не забыли «прежнего короля Под Горой». Как и дрозд, в?роны – свидетели тех времен, когда гном, человек, эльф и зверь жили в согласии.

Роак приносит Торину не только весть, но и совет. В?роны мечтают, чтобы в мире воцарилось былое согласие. Птицам «очень бы хотелось стать очевидцами мира между гномами, людьми и эльфами». Мудрый и здравый совет Роака – довериться тому, «кто застрелил дракона». Роак даже объясняет почему: Бэрд – «из Дейла, потомок Гириона», поэтому союз с ним станет первым шагом на пути восстановления процветающего соединенного королевства Дейла и Горы.

Также Роак приносит и самые последние известия, они заставят Торина-короля принять первое важное решение, которое определит характер его правления и судьбу королевства. Ворон предупреждает, что одни «доставят радость, другие огорчат». Смерть Смога, конечно же, добрая весть. Новость о том, что к Горе движутся войска лесных эльфов и жителей Озерного города, – дурная. Название главы дает понять, что надвигается буря. В воздухе пахнет войной, хотя дело можно решить и миром, а это вместе с восстановлением прежней дружбы было бы лучшим выходом для всех. Роак сообщает новости и дает свой совет, но выбор за Торином.

Торин отвечает Роаку мгновенно и резко. Он впадает в ярость и клянется, что «пока мы живы, никаким ворам и насильникам не отнять у нас золото». Торин решает, что ему угрожают, и, вместо того чтобы попытаться поговорить с людьми, что идут к Горе, начинает готовиться к войне.

Конечно, у нового короля гномов есть некоторые основания для подобных действий. Роак предупредил его, что к Горе движется армия эльфов, а между Торином и королем эльфов нет особой приязни. Ворон также успел сообщить ему, что из-за подстрекательств бургомистра многие беженцы из Озерного города настроены против гномов. Однако Роак дает Торину все основания думать, что мирный исход возможен, несмотря на сложившуюся ситуацию. Эльфы не злы и не жестоки – битвы хотят только стервятники, которые их сопровождают. Жители Озерного города идут не за беспринципным бургомистром, которому Роак вполне справедливо не доверяет. Их ведет Бэрд, который, по словам ворона, хоть и угрюм, но честен. К Горе приближаются не драконы и гоблины, а добрые люди, причем некоторые из них успели сдружиться с Торином и его товарищами. Ситуация непростая и щекотливая, но до войны пока далеко, все еще может разрешиться миром.

Однако Торин не дает себе труда обдумать все как следует. Рассказчик уже предупреждал нас, что, «когда в сердце гнома, пусть даже самого почтенного, зажигается страсть к золоту и драгоценным камням, он становится отважным, а иногда даже свирепым». Торин не видит ничего, кроме захватчиков, которые тянут руки к его золоту, и он готов дать им немедленный отпор. Он хватается за оружие, чтобы выпутаться из того хитросплетения фактов и советов, в котором оказался благодаря Роаку. Вежливый ответ Роака: «Не знаю, к хорошему или плохому приведет твое решение» – ясно показывает, что даже после гибели дракона судьба Королевства Под Горой под угрозой.

Однако тучи сгущаются над Горой не только из-за воинственной жадности Торина. Лесные эльфы и жители Озерного города тоже несут ответственность за создавшееся положение. Вспомним, что один из недостатков короля эльфов – желание упрочить свое положение и прославиться за счет личного богатства. Эльфам не на что претендовать, но стоит только королю услышать про смерть Смога, как он тотчас же отправляется с войском к Горе, словно мародер. Над армией кружат стаи ворон, «рассчитывающих на бой и кровопролитие». Армия эльфов привлекла внимание не только стервятников, но и настоящих падальщиков. Вполне вероятно, что некоторые из тех «гадких тварей», что прежде толкались перед Главными воротами Смоговой пещеры, теперь встали под знамена короля эльфов. Эльфы остаются Добрым Народом, что следует из того, как они откликнулись на беду жителей Озерного города. Однако их поход к Горе напоминает поведение стервятников, что кружат над их головами, гораздо больше, чем им хотелось бы признать. Армия лесных эльфов надвигается на Гору, словно банда мародеров, которые спешат поживиться на чужой беде.

Если вдуматься, и Бэрд не безупречен. Даже если он и направляется к Горе с мирными намерениями, то решения, которые он принимает в качестве военачальника, можно истолковать по-разному. Бэрд уверен, что Торин и гномы, скорее всего, погибли, поэтому, когда на пути вооруженных разведчиков вместо ворот вырастает стена, они «останавливаются, переговариваясь, показывая руками» в замешательстве. Однако они недолго остаются в неведении. Торин громко называет себя и задает им вопрос, вполне разумный в таких обстоятельствах: «Кто вы такие? Почему вы пришли к воротам короля Под Горой вооруженные, словно желая войны?» Пока не вполне понятно, почему они пришли вооруженные, словно желая войны, однако ответ Бэрда достаточно красноречив. Вместо того чтобы приветствовать Торина как друга, эльфы в «тот же день перенесли лагерь и укрыли его между отрогами Горы». Не говоря ни слова в ответ, Бэрд перемещает свою армию на позицию, с которой удобнее всего будет вести осаду Ториновых укреплений. Конечно, на следующий день он скажет, что ни он, ни король эльфов «еще не враги» гномам, однако его действия ничем не отличаются от маневров командующего на поле битвы. Такие действия легко сочтет враждебным выпадом любой, не только параноидально-мнительный и обидчивый Торин.

Направление мыслей самого Торина отчетливо слышно в песне, которой гномы услаждают слух своего предводителя в ночь накануне встречи с Бэрдом. Эта песня «больше походила на ту первую, которую гномы пели когда-то в хоббичьей норке» – по крайней мере, по форме:

Under the Mountain dark and tall

The King has come unto his hall!

His foe is dead, the Worm of Dread,

And ever so his foes shall fall.

Под высокой и темной Горой / король вступил в свой дворец; / его враг, ужасный змей, / погиб – как погибнет всякий его враг!

The sword is sharp, the spear is long,

The arrow swift, the Gate is strong;

The heart is bold that looks on gold;

The dwarves no more shall suffer wrong.

Его меч остер, копье длинно, / стрела быстра, ворота крепки; / сердце при виде золота становится храбрее; / никогда больше гномам не придется страдать.

The dwarves of yore made mighty spells,

While hammers fell like ringing bells

In places deep, where dark things sleep,

In hollow halls beneath the fells.

Гномы минувших лет создавали мощные чары, / когда молоты падали [на наковальни], словно звенящие колокола, / в глубоких подземельях, где спят темные создания, / в залах, выкопанных под горами.

On silver necklaces they strung

The light of stars, on crowns they hung

The dragon-fire, from twisted wire

The melody of harps they wrung.

На серебряные ожерелья они нанизывали / цветущие звезды, на венцы прикрепляли / драконий огонь, из филиграни / извлекали мелодию арф.

The mountain throne once more is freed!

O! wandering folk, the summons heed!

Come haste! Come haste! across the waste!

The king of friend and kin has need.

Теперь трон Под Горой вновь свободен! / Честной народ, рассеянный по земле, услышь призыв! / Торопитесь! Торопитесь отовсюду! / Королю нужны друзья и родичи.

Now call we over mountains cold,

‘Come back unto the caverns old’!

Here at the Gates the king awaits,

His hands are rich with gems and gold.

Над холодными горами разносится наш зов: / «Вернитесь в старые пещеры!» / Здесь у ворот вас ждет король, / в его руках полно драгоценных камней и золота.

The king is come unto his hall

Under the Mountain dark and tall.

The Worm of Dread is slain and dead,

And ever so our foes shall fall!

Король вступил в свой дворец; / под высокой и темной Горой / его враг, ужасный змей, погиб – / как погибнет всякий его враг!

В первой песне хоббиты говорили о дворце и красоте утраченного сокровища, рассказывали историю гибели королевства Под Горой и предвкушали начало путешествия, которое восстановит былое могущество. В новой песне тоже предвкушается действие – на этот раз война, которая защитит дворец их вновь провозглашенного короля. Бильбо справедливо считает эту песню воинственной: строфу, в которой говорилось об арфах и песнях, сократили до строчки, чтобы дать место восхвалению оружия и заявлению о том, что гномам никогда больше «не придется страдать». Куплет об ожерелье и короне в целом близок к первому варианту песни, хотя теперь в него вложен другой смысл. Раньше описание чудесной работы старых мастеров сопровождалось горестным плачем и выражением восхищения. Теперь те же самые слова призывают к решительным действиям, становятся воинственным кличем. В песне говорится, что Торину «нужны друзья и родичи», что он щедрый суверен могущественных подданных, однако из этого следует, что понятие «друг» значительно сузилось.

Но откровеннее всего об угрожающем характере песни свидетельствует припев: «Как погибнет всякий его враг». Из этих строк ясно, что любого врага гномов постигнет участь дракона. Гномы превзошли сами себя в этом образце поэтического бахвальства, но при этом не заметили иронии, скрытой между строк. Обе песни восхваляют истребление дракона, хотя теперь всякий знает, что ни один гном, даже косвенно, не приложил руку к этому славному подвигу. Гномы заявляют, что любого врага гномов ждет участь дракона, а на самом деле это означает «смерть от рук союзников, которых ведет провидение, поддерживает местная фауна и снабжает необходимой информацией друг гномов, хоббит». Короче говоря, Смог был убит в результате объединенных усилий всех тех, кто желал гномам добра. Печально признавать, но именно к этим людям теперь обращены гномьи угрозы.

В словах о воротах тоже кроется ирония, которая еще полнее раскрывает истинный смысл песни. Гномы поют о том, что король ждет своих верных друзей, простирая к ним руки, полные золота и драгоценных камней, а это значит, что ворота приветливо распахнуты, а щедрость короля не имеет границ. Это почти буквально совпадает с тем, что было ранее сказано о воротах. Во времена Смога за ними скрывался ужас, жуткая берлога, откуда каждую секунду мог появиться пышущий злобой дракон. Но раньше Ворота Трора были открытой границей между королевством Под Горой и Дейлом. Ворота чрезвычайно важны еще и потому, что через них течет река Быстротечная, которая берет начало в подземных горных источниках. Образно говоря, жизнь и благополучие целой области зависит от потока, что течет через открытые ворота короля Под Горой. Пророческая песня жителей Озерного города подтверждает это, упоминая о том, что наступит время, когда золото короля Под Горой хлынет рекой через ворота. Гномы более сдержанны в оценках щедрости своего короля, но в целом их представления совпадают с тем, что нам известно по старым песням.

Однако гномы упускают кое-что из вида. В королевстве Торина вовсе нет ворот. Там, где прежде высились ворота короля Под Горой, Торин воздвиг прочную каменную стену без дверей. Новый король заложил камнем то место, где раньше встречались друзья, откуда в окрестные земли рекой лилось богатство. Ворота, через которые нельзя войти, прекрасно отражают суть правления Торина и символизируют крушение всяких надежд на восстановление былого.

На следующий день начинаются официальные переговоры, и между Торином и его соседями вырастает глухая стена непонимания. Когда Бэрд заговаривает о сокровищах, он называет три разные причины, по которым Торин должен уступить часть своего золота. Во-первых, дракона убил Бэрд, а значит, ему причитается доля. Безусловно, если уж кто-нибудь и заслуживает награду (выражаясь языком Торина), так это Бэрд. Во-вторых, Бэрд указывает на то, что в логове Смога хранились сокровища не только праотцев Торина, но и богатства людей Дейла. Как наследник Гириона, Бэрд не может обойти вниманием, что Торин называет своим то, что ему не принадлежит. Бильбо считает доводы Бэрда вескими и (ошибочно) полагает, что Торин признает «законность сказанного».

В-третьих, Бэрд требует не только справедливости. Он взывает к милосердию, чести и состраданию. Торин без раздумий отметает третью причину. Призыв к великодушию, просьбу отблагодарить тех, кто помог в трудную минуту, он называет «самым каверзным вопросом» и жалуется на то, что «самое главное» Бэрд «приберег на конец». Торин отвечает, что сокровища не принадлежали Смогу и ими не искупить злодеяний дракона. С формальной точки зрения с этим не поспоришь. Но такой ответ свидетельствует о том, что никакого сострадания, о котором говорит Бэрд, у Торина нет. Третий довод дает Торину возможность сделать шаг навстречу и восстановить былую славу королевства Под Горой, которое раньше было защитой и источником благоденствия и процветания для окрестных земель. Торин мог бы открыть Королевские Ворота и тем способствовать возрождению соседних государств, как предсказывали песни. Но он с негодованием отметает эту возможность. Ворота закрыты.

Дракон мертв, но дух его живет. Рассказчик предупреждает нас, что нельзя не принимать во внимание «власти золота и характера гномов». Драконова болезнь сама собой не проходит, и сейчас у Торина острый приступ. Алчность – не единственный симптом. Кроме алчности, Смог отличался наглостью и редким себялюбием; таким же становится Торин, который укрывается со своим богатством за каменной стеной. Дух сомнения и отчуждение, которые Смог пытался пробудить в Бильбо, также характерны для драконовой болезни, и эти симптомы наблюдаются не у одного только Торина. Вооруженные воины эльфийского короля, осада Горы, которую объявляет Бэрд, воинственная песня гномов – все это проявления недуга. Как говорит Бильбо: «Вся Гора изнутри провоняла драконом». Даже после смерти Смога Драконово Запустение продолжается, грозя погибелью всему живому, что обитает вокруг Одинокой Горы.

16. Прыжок во тьме. Ночной вор

Драконово Запустение. Противостояние продолжается

Дни идут, однако положение вокруг Одинокой Горы никак не меняется, разве что Торину становится все хуже и хуже. Симптомы драконовой болезни – раздражительность и самовлюбленность – теперь проявляются в форме угроз своим же товарищам. Ни родственные отношения, ни дружеские чувства не могут перевесить желание обладать Аркенстоном. С другой стороны, король эльфов и Бэрд безжалостно продолжают осаду Горы и выставляют сторожевые посты, чтобы лишить гномов малейшей возможности пополнять запасы продовольствия. Приближается зима, но не похоже, чтобы кто-нибудь собирался «заговорить по-другому».

Ворон Роак пытается вразумить Торина. Конечно, в том, что гномам приходится выслушивать упрек в страсти к золоту и камням от воронов, которые известны своей любовью ко «всяким блестящим вещицам», которые они «с удовольствием прятали у себя в гнездах», кроется известная доля иронии. Даже ворон не понимает одержимости Торина. Во время первого разговора Роак просто выкладывает все факты перед Торином и дает ему возможность самому принять решение. Он оставляет свое мнение при себе, даже когда Торин впадает в ярость. Теперь же Роак высказывается более откровенно. «Не нравится мне все это», – прямо говорит он, терпеливо убеждая Торина, что его воинственность и отказ идти на уступки соседям создают патовую ситуацию. «Чем вы будете кормиться без поддержки и расположения соседей?» – спрашивает он. Вопрос должен напомнить нам, что, по признанию самого Торина, в прежние дни гномы Под Горой никогда «не давали себе труда пахать, сеять и вообще добывать пропитание» благодаря добрососедским отношениям между королевством Под Горой и Дейлом. У Роака, который мечтает о возвращении прежнего процветания, нет оснований надеяться на это.

Выбор Бильбо. Предложение

И тут в игру вступает мистер Бэггинс. Пока повелитель гномов, король эльфов и победитель дракона, каждый из которых уверен в своей правоте, не сводят друг с друга решительных взглядов и соревнуются в твердости воли, Бильбо Бэггинс из Бэг-Энда готовится указать им выход из тупика. Однажды Бильбо уже принимал жизненно важное решение – тогда он, полный ужаса, стоял в темноте прямо перед скорчившимся в проходе Голлумом. Бильбо выбрал милосердие, а не безжалостность, поставил сострадание выше собственных интересов. Теперь, во время Драконова Запустения, он собирается повторить свой урок перед всеми – показать королям и героям единственный способ избавиться от драконовой болезни.

В то время как мы приближаемся к величайшему моменту в жизни Бильбо, Толкин изо всех сил старается напомнить нам, как же Бильбо мал. Когда эльфийский дозор слышит его, они называют Бильбо «забавным маленьким существом, слугой гномов». Бильбо возражает против слова «слуга» – и, по всей видимости, ему не очень-то нравится, что его считают такой ничтожной персоной. Представляясь дозорным, он называется «спутником Торина». Однако, хотя Бильбо это наверняка не понравилось бы, сам рассказчик настаивает на том, что хоббит невелик, – он постоянно называет его «маленьким». Бильбо по праву встал в один ряд с великими людьми, он носит серебряную кольчугу и волшебный кинжал, но все это выглядит на нем чуточку странно.

Контраст особенно заметен на фоне Бэрда и короля лесных эльфов, которые сидят, с «любопытством глядя на него», потому что «хоббит в доспехах, сделанных руками эльфов, завернутый в старое одеяло, – такое зрелище увидишь не каждый день». Бильбо достаточно освоился с миром благородных приключений, чтобы без трепета приближаться к этим славным военачальникам, но он совершенно не в состоянии помочь им.

Из того, как Бэрд реагирует на сообщение Бильбо о приближении Дейна, видно, что драконова болезнь распространилась и за пределы Горы. «Зачем ты нам все это рассказываешь?» – «сурово», как всегда, спрашивает Бэрд. «Ты предаешь твоих друзей или запугиваешь нас?» Бильбо протестует против «поспешности» и «подозрительности» Бэрда; недоверчивость драконоборца наверняка порадовала бы самого дракона. Торин «всегда был упрямец и не отличался гибкостью», признает Бомбур, с этим вряд ли поспоришь, но и Бэрд, который твердо намерен взять измором Торина вместе с его мешками золота, ничуть не уступает ему упрямством. Когда Бэрд упрекает Торина в глупости, Бильбо вынужден указать лучнику, что в его собственных действиях в преддверии зимы смысла ничуть не больше.

Бильбо идет к Бэрду и королю эльфов с добрыми намерениями, он делает то же, что и Роак, который старается убедить Торина. Бильбо говорит «самым своим деловым тоном», очень бэггинсовским тоном, которым он говорил когда-то в Бэг-Энде. Однако неудачная попытка Роака убедить Торина в своей правоте подтверждает: чтобы достучаться до человека, серьезно пораженного драконовой болезнью, одних добрых намерений мало. Все, что есть у Роака, – верность и покорность, и он продолжает предлагать эти дары, хотя и без надежды на успех. Но у Бильбо в запасе есть кое-что еще.

Бильбо в одиночку вступает в бой с духом дракона, который поразил обе враждующие стороны. Не надо забывать, чего стоит Бильбо уступить Аркенстон Бэрду. Бильбо очень дорожит камнем, находится под его обаянием, кроме того, он вполне осознанно решает, что хотел бы оставить камень себе. «Я бы выбрал Аркенстон, а они пускай забирают все остальное», – говорит он. Даже когда Бильбо уступает камень, мы видим желание обладать Аркенстоном по тому, как он «не без сожаления» протягивает «чудесный камень» Бэрду. Бильбо не только отдает «чудесный камень», но также отказывается от всех прав на награду или вознаграждение за участие в долгом путешествии и за свои труды. Мы знаем, что он не забыл о праве на долю в доходах: он до сих пор держит контракт в кармане, чтобы кто-нибудь ненароком не ущемил его прав. Но Бильбо не восприимчив к драконовой болезни, ему одному удалось победить ее. Когда ситуация, вызванная противостоянием людей, которые решительно не хотят отступаться от своего, окончательно заходит в тупик, Бильбо отказывается от своей награды.

Почему он так поступает? Его ответ очень прост: он хочет «избавить от неприятностей всех заинтересованных лиц». Это самоуничижительный ответ, так мог бы сказать тот, кто пытается преуменьшить значение своего поступка и серьезность положения. Гораздо более драматично (и ничуть не менее правдиво) звучало бы: «Я пытаюсь предотвратить войну и установить мир между народами». Как и Роак, Бильбо хочет, чтобы на землях вокруг Горы воцарилось былая гармония.

Но у Бильбо есть и другие мотивы. Они куда более личные и менее сложные, однако тоже важные. Когда в начале главы Бильбо в разговоре с Бомбуром произносит, что «дорого дал бы за то, чтобы походить по мягкой травке», он подразумевает, что это его желание даже сильнее, чем желание Торина обладать сокровищами.

После этой великой жертвы сон Бильбо не тревожат видения мерцающих драгоценностей. Вместо них он видит яичницу с беконом, из чего ясно, что она для него ценнее золотой реки.

В пятой главе я высказал предположение, что в загадках, которые Бильбо загадывал Голлуму, он выступал защитником света, тепла, жизненной силы, веселья и порядка. Теперь, очутившись в пещере, насквозь провонявшей драконом, он стоит на своем и твердо выступает в защиту действительно важных вещей: чайников, колечек дыма и бекона.

Кроме того, настойчивое желание Бильбо вернуться к гномам показывает, как высоко он ценит верность и дружбу. У короля лесных эльфов есть основания предостерегать хоббита, ведь возвращение под Гору ставит под вопрос не только выплату доли в доходах, но и безопасность Бильбо. Однако Бильбо даже не думает остаться. Когда Бэрд спрашивает Бильбо, предает ли тот своих друзей или пытается запугать противника, он хочет понять, на чьей Бильбо стороне. Если бы Бильбо принес Аркенстон Бэрду и остался в его лагере, его поступок был бы предательством. Бильбо не хочет выбирать ничью сторону. Вместо этого, он пытается навести мосты между ними, разрушить ту стену, которую построил Торин и осаждает Бэрд, даже с риском для жизни.

Взломщик Бильбо. Честный взломщик

Когда Бильбо прячет Аркенстон в карман, он говорит, что теперь стал настоящим вором. Похищение камня стало вершиной его преступной карьеры и последним деянием в качестве взломщика, и, как я уже говорил в тринадцатой главе, эта кража могла привести к трагическому концу. Глава начинается с того, что Торин грозит Бильбо местью, и эти угрозы ясно показывают, какое направление могла бы принять наша история. Бильбо не позволяет алчности и собственническим инстинктам, которые заставили его взять камень, завладеть собой, и отказ от Аркенстона придает всей истории совершенно другой смысл: из яблока раздора камень превращается в спасительное средство. Парадоксально, но карьера Бильбо достигает вершины не в момент кражи сокровища, а в момент, когда он возвращает его.

Наконец-то мы понимаем, зачем гномам был нужен взломщик. На деле вышло, что для возвращения сокровищ им нужен был вовсе не взломщик, а лучник. За время путешествия Бильбо не раз помогал гномам в различных делах, но, как выясняется, единственная задача, с которой не может справиться никто, кроме Бильбо, связана не с обретением сокровищ, а со спасением душ. Дракона убивает Бэрд, но без маленького Бильбо предсказаниям мира и благополучия никогда не сбыться.

Даже Гэндальф не мог предугадать, что избранный им взломщик сыграет такую важную роль в этой истории. Однако, когда Гэндальф встречается с Бильбо в конце шестнадцатой главы, мы видим, что волшебник осознает значение поступка Бильбо и полностью одобряет его. Его слова: «Прост-прост, а всегда выкинет что-нибудь неожиданное» – должны означать, что он сам не предполагал возможность такого невероятного поворота событий. Сердечные слова Гэндальфа: «Отличный поступок, мистер Бэггинс» – становятся для Бильбо лучшей наградой. Он не подвел Гэндальфа.

Всю книгу Бильбо пытается утвердиться в роли взломщика. В конце концов он признается, что «лично себя таковым никогда не считал». Хотя он и соглашается с отведенной ему ролью, быть вором ему не очень нравится. Так его назвал Голлум (довольно несправедливо), то же сказал и Смог, хотя на самом деле Бильбо ничем не заслужил такого прозвища. Пока он скрывает Аркенстон от Торина, его мучает совесть, а чувство неловкости, которое возникает в ответ на вопрос Бэрда о том, как камень попал к нему, выдает его вину. Когда Бильбо взял камень, оправданием ему служила обещанная Торином четырнадцатая часть «в доходах», хотя «он словно чувствовал, что речь тогда шла не об Аркенстоне». Теперь же самооправдание оборачивается самопожертвованием, и он «готов не требовать своей доли». Бильбо доказал, что стал превосходным взломщиком, но при этом остался «честным… более или менее».

Карьера Бильбо-взломщика подходит к завершению, и ес ли мы вспомним и пересмотрим ее, то заметим поразительную вещь. Благодаря приобретенному опыту Бильбо все сильнее начинает походить на того «Взломщика», которым Гэндальф, к удивлению хоббита, представил его в первой главе. При этом его характер меняется незначительно – скорее, он приспосабливает роль взломщика к ценностям мира Бэггинсов, от чего в ней открываются новые, неожиданные стороны. Определение «честный вор» звучит как оксюморон, но оно подходит Бильбо. Честного взломщика встретишь не часто – но часто ли увидишь почтенного Бэггинса в эльфийских доспехах или вора, крадущегося в ночи, чтобы избавиться от бесценного сокровища?

17. Неожиданный поворот. Гроза разразилась

Драконово Запустение. Падение по спирали

Наутро после героического поступка Бильбо Торин по-прежнему ничего не хочет слушать. Когда до него доходят «новости» из лагеря эльфов, он думает, что сработал его план, что приближение Дейна с Железных Холмов заставило врагов капитулировать. Он высокомерно заявляет послам: «Пока они [войско эльфов] тут, я отказываюсь вести переговоры». Торин говорит так, словно он властелин, милостиво согласившийся выслушать смиренных просителей.

Когда на сцене появляется Аркенстон, Торин не может думать ни о чем, кроме себя и своих прав. «Этот камень принадлежал моему отцу, он мой», – настаивает он, особенно подчеркивая свое право на свою фамильную ценность. «Почему я должен выкупать свою собственность?» – гневно вопрошает он. Он так изумлен и зол, что упускает из вида важную деталь: это предложение исходит от него самого, а не от Бэрда. «То, что принадлежит тебе, мы отдадим в обмен на наше», – отвечает на это наследник Гириона. Ему принадлежит доля тех сокровищ, на которые Торин смотрит как на свои собственные. Бэрд повторяет свое требование отдать ему часть сокровищ, но сейчас они поменялись ролями – и вот уже Торину приходится просить свою часть наследства.

И наконец наступает неизбежное: так как прошлой ночью Бильбо вернулся к гномам, теперь ему приходится открыто признать, что это он передал Аркенстон Бэрду. Торин оскорбляет его и грозится убить, и хотя чувства Бильбо задеты, он все-таки пытается утихомирить гнома. Он напоминает Торину об их дружбе, о словах благодарности, которые гном так часто повторял, о клятвенном обещании позволить Бильбо самому выбрать свою четырнадцатую часть. Бильбо подчеркивает: «Мне говорили, что гномы порой любезнее на словах, чем на деле». Об этом Бильбо рассказал не кто иной, как Смог, чего Торин не может не помнить. Когда Бильбо впервые повторил слова дракона в присутствии Торина, король гномов заверил его, что это не так. Желая убедить хоббита в лживости дракона, Торин сказал, что Бильбо волен сам выбрать свою долю. Напоминая Торину о его обещании, Бильбо старается заставить предводителя и будущего короля гномов еще раз доказать, что дракон ошибался.

Но Торин ничего не хочет слышать. Однажды Смог попытался настроить Бильбо против гномов, неверно истолковав их поступки и намерения. Бильбо устоял. Рядом с Торином нет дракона-манипулятора, тем не менее он видит мир искаженно, сквозь призму собственной гордыни и алчности. Бэрд и король лесных эльфов – воры, попытка Бильбо убедить Торина трезво взглянуть на вещи – предательство. Появление Гэндальфа доказывает, что «все тут в заговоре», все строят жуткие козни, чтобы навредить Торину. Король гномов яростно отметает любые аргументы Бильбо. Словами о том, что митрил слишком хорош для хоббита, он перечеркивает их дружбу и показывает, как мало он благодарен Бильбо. По всей видимости, кое-кто из гномов разделяет чувства Торина, но «многие гномы», по словам автора, «не могли смотреть ему [Бильбо] в глаза от стыда и искренне жалели», что Бильбо уходит. Они сожалели о том, что с Бильбо так дурно обошлись, и стыдились неблагодарности и маниакальной одержимости своего предводителя. Все идет к тому, что прощения Торину не будет.

Торин соглашается на обмен, но относится к нему как к необходимости. «Я не могу не выкупить Аркенстон, сокровище нашего рода», – говорит он. При этом он пропускает мимо ушей требование Бэрда вернуть его часть сокровищ. В старые времена короли осыпали бы золотом храброго воина, который избавил их земли от ужасного дракона. Ни Трор, ни Трейн ни за что не посягнули бы на богатства дома Гириона, не стали бы требовать себе сокровища Дейла. Король Под Горой, вне всякого сомнения, не остался бы равнодушен к стенаниям жителей Озерного города, если бы дракон разрушил их город и оставил дрожать от зимнего холода на берегу озера со своими домочадцами. Но Торин зашел уже так далеко, что, похоже, просто не помнит, как отмел призывы к состраданию. Прав Гэндальф, говоря ему, что «для короля Под Горой вы ведете себя не слишком красиво».

Начинает казаться, что события выходят из-под контроля и драконова болезнь, которая поразила обе стороны, становится смертельной. Дейн и его воины на подходе, «сознание, что Аркенстон в руках у осаждающих, лишало их покоя», поэтому они готовы броситься в битву без колебаний. Бэрд собирается воспользоваться тактическим преимуществом, которое предоставили ему гномы, и выиграть сражение; ведь не секрет, что он готовился к битве с самого начала. Торин раздумывает, нельзя ли уклониться от исполнения того нерушимого обещания, которое он дал Бильбо. Страсть к золоту настолько овладевает им, что он уже подумывает, «как бы с помощью Дейна захватить Аркенстон и не уплатить обещанный выкуп». Один только король лесных эльфов сожалеет о том, что происходит, и надеется избежать «несчастья». Наконец-то он понял, во что дал себя вовлечь, и ищет способ не начинать «войну ради золота».

Но король эльфов опоздал. Люди и гномы уже двинулись навстречу друг другу с оружием в руках. Битва началась, пущены первые стрелы, и с ними заканчивается былой мир между гномами, эльфами и людьми. Благородная попытка Бильбо разрешить конфликт миром, очевидно, не удалась. Для лечения драконовой болезни понадобится лекарство посильнее.

Катастрофа со счастливым концом

Противоядие, с помощью которого возродится прежний мир между эльфами, людьми и гномами, оказывается довольно неожиданным: им становятся орды гоблинов и варгов с Туманных Гор. Сражение все-таки начинается, хотя расстановка сил в нем другая. Вторжение гоблинов, как по волшебству, преображает самолюбие и ярость в солидарность и добрую волю. Люди и гномы в самый разгар боя не только забывают взаимные обиды и опускают оружие, но тут же начинают сотрудничать. Дейн, который за секунду до того руководил яростной атакой гномов, быстро присоединяется к Бэрду и королю лесных эльфов, чтобы вместе с ними составить план обороны. Войска Бэрда поднимаются на защиту Горы, которую они осаждали столько времени. Слаженные действия армий эльфов, гномов и людей направлены на то, чтобы заманить в долину общего врага. «Гоблины – всеобщие враги, – сообщает рассказчик, – с их приходом распри должны быть забыты». Пожалуй, в Среднеземье не нашлось бы другого столь же эффективного лекарства. Симптомы драконовой болезни, которые мы так отчетливо видели еще совсем недавно, развеялись, как дым под порывом ветра.

Сама битва живо напоминает нам те легенды, с которыми мы познакомились в Ривенделле. Падение Гондолина отзывается в эльфах «сильной злобой» против гоблинов. От «ожесточенной холодной ненависти» мечи и копья в их руках светятся «во тьме холодным сиянием», подобно Оркристу, Глемдрингу или Бильбову Жалу. Гномы с Железных Холмов бросаются в атаку с криком «Морайя!» – что служит напоминанием о жестокой войне между кланом Торина и гоблинами, о которой рассказывают у подножия и на вершинах Туманных Гор. С самого начала рассказчик сообщает нам, что это сражение «назвали потом битвой пяти армий», чем дает понять, насколько велико для истории значение того боя, за которым мы наблюдаем. Седые легенды далекого прошлого оживают прямо на наших глазах.

Однако самым важным событием того дня становится исцеление Торина Оукеншильда. Несчастный Торин заперт в темной и провонявшей драконом Горе, «словно вор в норе» (перевод мой. – О. В. ), он ослеплен гордостью и жадностью, эти чувства захватили его целиком, заставили забыть о дружбе, сострадании и, в конечном итоге, о собственной чести. В разгар битвы, когда враги окружили защитников Горы и кажется, что все пропало, Торин разбивает часть каменной стены, которую сам же возвел, и открывает Главные ворота. И золото хлынуло через ворота, только на этот раз это было золото доспехов Торина и его воинов, которое «в сумерках» светилось, будто «раскаленный металл на углях». «Ко мне!» – взывает Торин не только к своим родичам, но и к «эльфам и людям», которых всего лишь несколько часов назад называл ворами. Высокомерный гном, которого, как мы думаем, не заботит ничего, кроме собственной персоны, теперь бросается навстречу опасности, чтобы спасти друзей и повести их за собой.

И они идут. То, что на помощь своему предводителю и родичу бросаются гномы, вполне понятно, но в последней великой битве короля к нему присоединяются «многие люди» и «копьеносцы эльфов». То, о чем пелось в старинных песнях, начинает сбываться. Чем бы ни кончилась эта отчаянная атака, Торин Оукеншильд спасен.

К несчастью, этого нельзя сказать обо всех участниках битвы – до победы еще далеко. Героическая атака Торина ослабевает, гоблины заполняют Гору и берут гномов в кольцо, «друзья уже не могут им помочь». Когда-то в туннелях Туманных Гор Бильбо нашел меч, который сковали для воинов Гондолина гномы; тогда мысль, что он прикоснулся к старым легендам, придавала ему сил. Теперь он смотрит на то, как создаются легенды, из первого ряда, но почему-то оказывается, что «на самом деле все это очень неприятно, чтобы не сказать – печально». В песнях поражение приносит славу, но на деле все выглядит совсем по-другому.

Однако счастливая звезда Бильбо еще не закатилась. Тот миг, когда Бильбо поднимает голову и видит в небе орлов, был дважды предсказан в «Хоббите» [44] . Рассказчик рисует этот повтор случайно. Более того, известно, что Толкин высоко ценил использование аллитераций как поэтический прием и прибегал к этому инструменту как в поэзии, так и в прозе для создания определенных эффектов. С большой долей вероятности можно предположить, что Толкин специально прибегает к повтору этой пары слов для того, чтобы связать воедино три вспышки в ночи, которые дают надежду на победу в битве и счастливый конец всей истории. – Примеч. авт. (Аллитерация в переводе была заменена антонимической парой «свет» – «тьма» и их производными, в последнем случае – синонимичным «тьме» понятием «сумерки». – Примеч. пер .) момент так: «Ветер вдруг разогнал тучи, запад перерезала красная полоса заката». В песне, которую когда-то пели гномы, говорилось о том, что ветер перемен, который направляет луну на путь и заставляет звезды сиять, гонит «лохматые облака» к Горе. Луч заходящего солнца, что пробивается сквозь тучи, напоминает тот волшебный «красный луч», который прорвался сквозь облака на западе в Дьюрин день и указал замочную скважину в скале, в точности как предсказали лунные буквы. Однако провидение, которое руководило Бильбо и его товарищами в этой уже почти легендарной истории, еще не закончило свою работу.

Внезапное спасение и счастливый исход битвы пяти армий, который наступает благодаря вмешательству орлов, – классический прием. Сам Толкин называет такой «внезапный счастливый поворот» перед самым концом истории «катастрофой со счастливым концом». В замечательном эссе Толкина «О волшебных сказках» это событие описывается как «неожиданно и чудесно снизошедшая благодать, которая, может быть, больше никогда не возвратится». Появление орлов именно тогда, когда никакой надежды больше не остается, – канонический пример характерной для книг Толкина катастрофы со счастливым концом. Мы видим конец битвы глазами Бильбо, и эта картина, как мне кажется, наилучшим образом передает суть катастрофы со счастливым концом: множество голосов подхватывают крик Бильбо, хотя «видеть его эльфы не могли», обессиленные воины смотрят в небо с надеждой на спасение.

Во время битвы пяти армий мы в последний раз сталкиваемся с другим приемом, который рассказчик использовал на протяжении всей истории: неизбежное несчастье оборачивается счастьем. По сути, сама битва служит лучшим примером такого превращения. Внезапное нападение объединенных сил гоблинов с Туманных Гор и варгов – страшное несчастье для всех. Однако приходится признать, что большей удачи для нашей истории невозможно было придумать. Не появись гоблины вовремя, не удалось бы избежать кровопролития между гномами из Под Горы и людьми Дейла. Чем бы их схватка ни кончилась, ее разрушительные последствия не скоро удалось бы изжить. Даже победа гоблинов в этом случае была бы лучшим исходом, потому что поражение объединило бы всех, а у тех, кто выжил в битве, был бы один враг. В широком смысле победой в этом сражении стала совместная борьба эльфов, гномов и людей против гоблинов. Сама по себе битва пяти армий – более важная катастрофа со счастливым концом, чем вмешательство орлов.

Работа над «Хоббитом». «Хоббит» взрослеет

В последних главах тон «Хоббита» становится очень серьезным. Поход гномов и их неумехи-взломщика за золотом дракона в первых главах временами напоминает детский мультик, но затем в рассказе появляются взрослые интонации. Рассказ о разрушении Озерного города и упоминание о том, что предстоящей зимой многим его жителям суждено умереть от голода и болезней, действуют на читателя как ведро холодной воды. Темные драконьи желания, которые словно туманом накрыли Гору и окрестные земли, производят не менее гнетущее впечатление. В сцене битвы легкий юмор, которым дышат страницы большей части книги, уступает место ужасу при виде распростертых на земле тел погибших воинов в окружении летучих мышей, пьющих мертвую кровь. Когда Торин с товарищами бросаются в атаку, они ничем не напоминают ту труппу комедиантов, которая повалилась в кучу на коврик под дверью Бэг-Энда. Перед нами мрачный реальный мир.

Сказочный исход «битвы пяти армий» никак не приукрашает реальность. Да, орлы появляются как раз вовремя, чтобы всех спасти, но в последних главах Толкин, как и всегда, далек от упрощений и слишком оптимистичных концовок. Бэрд убивает Смога в четырнадцатой главе; если бы за этим эпическим событием к общей радости последовало возрождение королевства Под Горой и Дейла и все жили потом долго и счастливо, разве так не было бы проще? Вместо этого, все народы вокруг Горы вдруг охватывает жажда золота, которая едва не приводит к гибели всего, что еще осталось от древнего королевства.

То же относится к отважному и благородному поступку Бильбо; отказываясь от Аркенстона, он храбро и вместе с тем скромно противостоит всеобщей алчности и подозрительности. Разве не легче было бы позволить этому плану сработать? Торин и Бэрд устыдились бы самих себя, последовали бы замечательному примеру хоббита, поклялись бы в вечной дружбе и зажили счастливо, позабыв все распри и раздоры. Толкин мог бы закончить историю какой-нибудь морализаторской сентенцией, как в викторианских сказках для самых маленьких. Даже во время битвы автор не позволяет героической атаке Торина, которую читатель готов принять за давно предвкушаемый счастливый конец, увенчаться успехом.

Жизнь в Среднеземье, что на староанглийском означает всего-навсего наш с вами мир, редко бывает такой чистенькой и стерильной. Наоборот, Толкин дает нам передышку среди войн и утрат, горя и боли. На обочину той дороги, что ведет к счастливом концу, выкинуты тела «людей, и гномов, и прекрасных эльфов, которые могли бы жить да жить в своих лесах». Конечно, Бильбо, Гэндальфа и многих их спутников судьба оберегает, но победа не приходит без страдания, и ее спутником часто становится горе, в чем Бильбо вскоре предстоит убедиться самому.

18. Снег после огня. Обратный путь

Драконово Запустение. Дела идут на поправку

Попытка Бильбо «купить мир и спокойствие» оказалась неудачной. Но его добрые намерения и самопожертвование сами по себе вызывают восхищение. Бильбо поступает наперекор драконовой болезни, которая поразила всех остальных: он ставит чужие интересы выше своего желания обладать Аркенстоном. Однако, когда Бильбо задним числом задумывается об этой истории, он чувствует себя «олухом» за то, что «заварил кашу с этим камнем». В то время как жадность и подозрительность ставили под угрозу мировое равновесие, надежда добиться всеобщего примирения, воспользовавшись тем, что Торин одержим Аркенстоном, была обречена. Трудно представить, что план Бильбо сработал бы, скорее всего, он привел бы только к усилению напряжения.

В результате единственным способом развеять драконий морок становится серьезное потрясение, которое заставляет по-новому взглянуть на вещи. Нападение гоблинов объединяет всех и напоминает о том, чт? они могут потерять, если будут враждовать между собой. Куча золота, конечно, отличная штука, но в жизни есть вещи и поважнее.

Когда умирающий Торин прощается с Бильбо, он признается, что даже его взгляды переменились. «Я оставляю все золото и серебро, – говорит он Бильбо, – так как там, куда я ухожу, оно мало ценится». Слова Торина могут означать, что он отказывается от золота только из-за неотвратимой смерти, но я уверен, что в них – искреннее раскаяние, стыд и признание своей неправоты. Его поведение во время сражения свидетельствует о том, что душевный переворот произошел в нем не на смертном одре. То, что Торин разбивает стену, символично. Так он рушит барьер не только между собой и союзниками, но и между собой и остальным миром. Никогда больше Торин не позволит маниакальной жадности встать между ним и другими.

Боевой клич Торина не менее показателен. Эта метафора, пожалуй, даже более поэтична. Пока Торин укрывался за стеной, он не думал ни о ком и ни о чем, кроме себя и своих прав. Когда стена падает, он опять притягивает к себе все внимание и призывает всех следовать за собой. Однако во время атаки его себялюбие оборачивается самопожертвованием.

Торин уже доказал, насколько он изменился к лучшему, а примирение с Бильбо становится важной темой их прощального разговора. Торин всегда смотрел на Бильбо заносчиво и с пренебрежением – во всяком случае, до того как Бильбо освободил его из заточения в Черном Лесу. Тем не менее в его последних словах слышна не только дружба, но и большое уважение. «В тебе хорошего больше, чем ты думаешь, недаром ты родился в доброжелательном краю», – говорит он. С этими словами их отношения чудесным образом меняются. На этот раз Торин убеждает Бильбо в том, что он ценит его гораздо выше, чем тот сам. А обильные слезы Бильбо выдают его чувства к Торину.

Выздоровление от драконовой болезни теперь приобретает те же масштабы, что и распространение самой заразы. Стоит Дейну занять престол, и он тут же начинает жить по старым законам королей Под Горой. Вспомним, что когда Роак высказывает желание стать очевидцем мира между гномами, эльфами и людьми, он предупреждает Торина, что «мир будет стоить немало золота». Роак подразумевает, что золото уйдет не на подкуп и контрибуции, а на дары. Дейн тотчас выделяет значительную часть сокровищ, чтобы вознаградить друзей и скрепить дружбу с соседями. Дейн одаряет золотом предводителя орлов и клянется им в вечной дружбе. Он заслужил признание «многих людей» Торина, потому что, как дает нам понять рассказчик, «распорядился богатством по совести». То есть так, как и следует поступать королям. Драконы собирают сокровища и стерегут их, не позволяя никому – ни себе, ни другим – извлечь из них пользу. Стремление Торина «сидеть на своем золоте и голодать» в точности совпадает с поведением дракона. Король должен приветствовать гостей, стоя в воротах с «руками, полными драгоценных камней и золота», как пелось в новой песне гномов. С приходом Дейна на трон слова этой песни становятся былью.

Эльфы из Черного Леса возвращаются домой совсем с другим настроением. Хотя королю лесных эльфов не удалось значительно пополнить сокровищницу, на что он рассчитывал, когда отправлялся в путь, эльфы все равно радуются тому, что дороже золота: «дракон был мертв, гоблины разбиты; эльфы мечтали о весне, которая шла на смену зиме». Армия, которую вела вперед алчность, над которой в предвкушении поживы кружили стервятники, возвращается назад с песней на устах и радостью в сердце.

В словах короля лесных эльфов, которые он произнес, отправляясь в поход к Горе, кроется ирония. «И самый дурной ветер приносит добрую весть», – сказал он. И этот комментарий выставляет его в довольно-таки невыгодном свете. Ведь он имел в виду известие о предполагаемой смерти Торина и высказывал намерение воспользоваться гибелью Торина и Смога для собственного обогащения. Однако у провидения другие планы на его счет. Если бы он не выставил армию, его воины не приняли бы участия в битве с гоблинами. В результате решение идти к Одинокой Горе, продиктованное жадностью и злобой, оборачивается не таким уж и дурным, потому что теперь «будет весел зеленый лес», ведь «мир еще достаточно молод».

Если оглянуться назад, памятуя о том, как мудро Дейн и Бэрд распорядились сокровищами, чтобы спасти жизни и восстановить мир после битвы пяти армий, то первоначальный план кампании, с которым мы знакомимся в первой главе, кажется просто смешным. Мысль о том, что четырнадцать компаньонов поделят между собой богатство, от которого зависит жизнь и благополучие двух народов, выглядит даже не простоватой, а по-детски наивной. И хотя позже Бильбо посмотрит на вещи иначе, поначалу его ничто не смущает. Он на самом деле рассчитывает на четырнадцатую часть в доходах, поэтому на протяжении всего путешествия носит с собой контракт, который гарантирует, что он получит свою долю.

Однако с опытом приходит мудрость. Столкновение с драконовой болезнью и ее губительными последствиями заставляет Бильбо по-новому взглянуть на деньги. Он понимает, что ему вряд ли удастся довезти сокровища домой без «войн и смертоубийства». Он уже отказался от состояния в надежде предотвратить одну войну, и ему не хочется становиться причиной других. Как мне кажется, когда он говорит о «войнах и смертоубийствах», он думает не только о том, как уберечься от разбойников с большой дороги. По-моему, он думает о встрече с соседями по возвращении домой. Последние несколько дней показали (без всякой просьбы с его стороны), как большой мешок золота может нарушить мир и привести к безрассудным действиям. Его соседи очень непохожи на Торина и короля лесных эльфов, но в девятнадцатой главе мы увидим, что Бильбо был не далек от истины, когда предполагал, что вряд ли у них окажется стойкий иммунитет к драконовой болезни.

Натура Бильбо. Примирение

Итак, Бильбо отправляется в обратный путь. Опасности и треволнения путешествия к Горе остались позади, а характер Бильбо уже почти полностью сложился. В восемнадцатой главе мы видим, что, несмотря на заслуженное восхищение королей, Бильбо мечтает вернуться в свой уютный дом и жить без приключений. Рядом с королем эльфов и предводителем гномов сияющие доспехи Бильбо больше не выглядят нелепо, однако ничто не может удержать его в мире больших событий.

Несколько сцен в восемнадцатой главе показывают нам, что в конце путешествия Бильбо понимает и принимает все стороны своей натуры. Одна из них – прощание с королем лесных эльфов. До того как каждый пойдет своим путем, Бильбо, «запинаясь и переминаясь с ноги на ногу», неловко просит короля принять его дар. Бильбо говорит, что он «обязан» отблагодарить за «гостеприимство», за то, что «выпил много вашего вина и съел много вашего хлеба». Но он не просто платит за кров и стол: если бы таким было его намерение, то в его распоряжении много золота и серебра, которого точно хватило бы, какими высокими ни были бы цены. Вместо этого он делает дорогой подарок – «серебряное с жемчугом ожерелье, которое поднес ему на прощанье Дейн».

В случае, когда никто не заговаривает о компенсации и не ждет ее, Бильбо не просто платит королю лесных эльфов, а отдает тот знак уважения, который сам только что получил, что на первый взгляд довольно загадочно.

Бильбо дарит ожерелье не в качестве компенсации, а в знак уважения. В самом начале истории между Бильбо и королем эльфов не все было гладко, в речи Бильбо проскальзывает упоминание о том, как он тайно проник в цитадель короля и позже освободил королевских пленников. Бильбо чувствует себя не в своей тарелке, когда в шестнадцатой главе просит встречи с королем и вынужден пуститься в объяснения. «Я хорошо знаю вашего короля в лицо, но он, вероятно, не знает, как выгляжу я», – говорит он эльфам. Бильбо действовал против короля и, хотя теперь они союзники, хочет загладить вину. Надо заметить, что Бильбо преподносит королю именно то, что тот больше всего любит, – у короля слабость к «серебру и белым камням» (перевод мой. – О. В. ). Так что дар Бильбо не только щедр, но и мудр.

Бильбо выказывает уважение королю лесных эльфов, но не задевает чувств Дейна. Для современного читателя передаривать подарок, да еще такой почетный, попросту неприлично. Однако при данных обстоятельствах ничего плохого в этом я не нахожу. Дейн сам показал, как лучше всего распоряжаться сокровищами: их нужно дарить. Бильбо отдает королевскую награду королю и делает это по-королевски. И король лесных эльфов оценивает этот жест по достоинству. Он говорит: «Причисляю тебя к друзьям эльфов и благословляю», чем подтверждает, что дар Бильбо принят и, что самое важное, верно понят.

В этом поступке Бильбо мы видим, как он наконец принимает себя как Взломщика. В шестнадцатой главе Бильбо говорит, что, хотя его и называют Взломщиком, он сам себя таковым не чувствует. После чего Бильбо устанавливает, что существует особый разряд взломщиков – честные воры. Любопытно, что умирающий Торин называет Бильбо похоже – «добрый вор». Во время последней беседы с королем эльфов Бильбо примиряется с этой новой стороной своей личности, которая больше не доставляет ему никаких неудобств. Он больше не отказывается от роли взломщика и не сожалеет о поступках, совершенных в этом качестве. Но «даже у взломщиков есть чувства» – и благодаря им достигается равновесие между рискованным ремеслом и доброй и честной натурой Бильбо.

Король лесных эльфов называет хоббита «Бильбо Великолепный» [45] ; такое обращение можно расценить как комплимент, кроме того, в нем слышится отголосок тех речей, которые когда-то вел сам Бильбо. У прилагательного «великолепный» несколько значений, два из которых отлично подходят к нашему случаю. Одно годится для описания внешности и означает «роскошный», «отличающийся пышной красотой». В этом смысле слово применимо для описания внешних свойств, и Бильбо дважды использует его именно так. Когда Смог, преисполнившись глупого тщеславия, показывает Бильбо свой драгоценный жилет, хоббит называет дракона «Ваше Великолепие», правда с долей сарказма. Когда грудь самого Бильбо облечена в сверкающую кольчугу, он говорит: «Я чувствую себя великолепно», на этот раз его слова густо приправлены самоиронией, потому что он немедленно добавляет: «Но вид у меня, должно быть, очень нелепый». Но у слова есть и другое значение, которое используется для описания черт характера. В этом случае оно приобретает оттенок «обладающий выдающимися достоинствами», «превосходный». Человек, которого называют «великолепным» в таком смысле слова, поистине должен обладать королевскими достоинствами. Бильбо в шутку называет Смога «великолепным», он посмеивается над недалекостью дракона, а потом и над собой, однако король лесных эльфов употребляет это слово без иронии: в нем признание величия натуры Бильбо, щедрости и широты его характера.

На пороге смерти Торин тоже отдает должное замечательным качествам Бильбо. Он говорит, что в Бильбо есть «доля отваги, доля мудрости, сочетающихся в меру. Если бы наш брат побольше ценил вкусную пищу, застолье и песни и поменьше – золото, то в мире было бы куда веселее». То, что жизненные принципы Бильбо достойны уважения, совершенно отчетливо доказывает возврат Аркенстона. Когда Торин разбивает стену и бросается в бой, вместо того чтобы защищать свои богатства, он поступает как Бильбо. Слова Торина заставляют задуматься и еще об одном противопоставлении, особенно заметном в восьми последних главах: о контрасте Горы, которая одиноко стоит в безлюдном краю, и Холма, дожидающегося Бильбо в «благожелательном краю».

Мысли Торина всегда были обращены к Горе и сокровищам в ее недрах. Бильбо всегда возвращался мыслями к Холму и своему очагу в хоббичьей норке. Однако мысли эти менялись. Сначала желание Бильбо вернуться в Бэг-Энд было капитулянтством: он оглядывался через плечо и мечтал оказаться подальше от гадкого приключения, очутиться в родном краю, там, где «мир безопасный и уютный». Проходит время, желание оказаться дома не ослабевает, но оно больше не равнозначно намерению повернуть назад. Бэг-Энд теперь не отправная точка путешествия, в которое Бильбо предпочел бы никогда не пускаться, а его конечная и желанная цель. Любовь Бильбо к «вкусной пище и застолью» больше не заставляет жалеть о приключении, как это было в первой главе. Позже именно она дает ему силы идти дальше. Новые знакомства расширяют представления Бильбо о развлечениях. Он любит «вкусную пищу и застолье» ничуть не меньше, чем раньше, но теперь у него появился вкус к «песням» – занятию, необычному для Бэг-Энда.

Это новое сочетание качеств высоко оценивает Торин, он славит «отвагу» и «мудрость», свойственные Бильбо. Так как мы с самого начала следили за взаимодействием туковских и бэггинсовских черт, сосуществование противоположностей в характере Бильбо нас не удивляет. То, что Торин разглядел и оценил в Бильбо в самом конце путешествия, – это «мера», в которой смешаны все «доли». «Отвага» и «мудрость» хорошо характеризуют туковскую и бэггинсовскую стороны, но хороши они только в должной пропорции. По отдельности и та, и другая сторона характера Бильбо ведут его в неверном направлении. Туковская сторона сама по себе оборачивается безрассудством и заносчивостью. А бэггинсовская превращается в лень и робость. В первой главе Бильбо ввязывается в приключение, потому что в нем проснулось что-то туковское, а потом дрожит как лист, когда верх берет бэггинсовская сторона. Но когда туковская и бэггинсовская составляющие смешиваются должным образом, Бильбо обретает отвагу и мудрость. В конце путешествия мы понимаем, что ни та ни другая сторона не победили. Они достигли примирения.

То, что теперь Бильбо чувствует себя как дома не только в Бэг-Энде, но и в мире приключений, который так внезапно вторгся в его жизнь в первой главе, прекрасно показано в сцене прощания с гномами. Расставаясь за воротами, Бильбо и его друзья обмениваются приглашениями. «Если вздумаешь навестить нас, когда дворец наш снова станет прекрасным, то какой мы грандиозный пир устроим!» – говорят гномы. Бильбо теперь почетный гость на богатом пиру в сверкающих, прекрасно отделанных чертогах короля Под Горой. «Если вы когда-нибудь будете проходить мимо моего дома, – отвечает им Бильбо, – входите не стучась. Чай подается в четыре, но милости прошу во всякое время». Да, теперь Бильбо вхож в самые знатные и высокородные дома, но, если присмотреться к нему, он все тот же – пьет чай с булочками в четыре часа. Хотя его распорядок меняется. Теперь Бильбо действительно ждет нежданных гостей. Если гномы опять покажутся на пороге его дома без всякого приглашения, им всегда будут рады, можно даже не стучаться в дверь. Пусть Холм и Гору разделяют многие дни пути, в сердце Бильбо они находятся совсем рядом.

Удача. Цельная картина

Бильбо возвращается домой в компании Беорна, у которого остается погостить на пару месяцев. «Святки прошли весело», и когда Бильбо приходит пора отправляться в путь, он делает это с «сожалением, ибо цветы в саду Беорна весной не уступали чудесным цветам в разгар лета». Новые впечатления Бильбо от дома Беорна еще раз напоминают нам, насколько изменилось его отношение к жизни. По дороге туда дом Беорна казался Бильбо удобным, но «страшным» – пугающим и опасным. Тогда Бильбо больше думал о грозных черных медведях-стражах, чем о том, что они охраняют его покой, а вместо того чтобы любоваться прекрасными цветами, с опаской поглядывал на огромных свирепых пчел. Беорн всегда были лишь наполовину человеком; в его натуре сочетаются дикое и домашнее. То же можно сказать и о его жилище. Но теперь Бильбо уютно в этом доме.

Беорн и сам меняется. Его история тем удивительнее, что происходит за рамками нашего повествования, – мы узнаём все с чьих-то слов, из смутных слухов.

Гэндальф уверен, что Беорн родом с гор, потому что однажды, когда тот смотрел, «как луна садится на Туманные Горы», волшебник услышал, как Беорн «бормотал на медвежьем языке: „Придет день, все они сгинут, и тогда я вернусь назад“». Из этого можно понять, что гоблины мешали его долгожданному возвращению домой, отчего ненависть Беорна к ним разгоралась лишь пуще.

Эффектное появление Беорна на поле битвы стало кульминацией не только истории Одинокой Горы, но и его личной истории. Когда Беорн «в обличье медведя, такой свирепый, что казался громаднее обычного», смерчем обрушился на противника, разметал по полю боя телохранителей Больга и поразил своего врага, он не только выиграл сражение, но и отвел гоблинскую угрозу от Туманных Гор. После битвы Беорн решает не превращаться в медведя, созывает людей и становится «предводителем в тех местах», начинает управлять Диким Краем. Почему Беорн отказывается от своего затворничества в компании любезных ему зверей и, вместо того чтобы уйти в горы, обосновывается в самом сердце нового королевства? Этого мы никогда не узнаем, но я уверен, что рассказ о жизни Беорна заслуживает отдельной книги.

В этой истории можно различить один из далеких отголосков «золотой лихорадки» Бильбо. Странное путешествие хоббита по Дикому Краю повсюду вызывает эффект, сравнимый со сходом лавины. Случайные встречи Бильбо с орлами, Беорном, лесными эльфами, жителями Озерного города приводят к развязке – битве пяти армий, – и вот тут все эти отдельные сюжетные линии сплетаются в единое повествование о том, что начиналось как небольшое путешествие, которое затеял Гэндальф, и привело к таким далеко идущим последствиям. Победа в сражении приносит всем им процветание, на землях от Туманных Гор до Долгого Озера возникают новые королевства, которым благоволит судьба. Результатом полного странных злоключений путешествия Бильбо становится благоденствие всего северного края. Где бы Бильбо ни побывал, там устанавливается порядок, воцаряется гармония и веселье – невероятная удача!

За то время, что Бильбо провел в пути, он полюбил большой мир, для которого сделал так много и который оказался куда масштабнее и разнообразнее его маленькой норки. Впервые Бильбо сказал об этом по дороге домой на перевале через Туманные Горы – не стихами, но очень, очень поэтично. По дороге туда он оглядывается назад, где «далеко-далеко на Западе, в сиреневой дымке лежала родная страна», и думает лишь о «мире безопасном и уютном», где находится «его собственная хоббичья норка». По дороге обратно он смотрит в другую сторону, где далеко на восток простирается Дикий Край, перед его глазами вырастает Черный Лес, белеет снежная вершина Одинокой Горы. «Вот и снег после огня, – говорит Бильбо, – и даже драконам приходит конец». Противопоставление снега огню напоминает о том, как Толкин преподносит нам столкновение Смога с Эсгаротом: как противоборство воды и огня, исход которого предрешен. Взгляд Бильбо шире: история, частью которой был он сам, видится ему как стихийный процесс, который невозможно сдержать – как и смену времен года. Смог сколько угодно мог повторять, что он непобедим, что он будет властелином Горы и Озера до скончания времен, но он ошибался. «Даже драконам приходит конец» – так лето сменяет зимняя стужа, а весна уже спешит вступить в свои права. История Бильбо, рассказы о взлетах и падениях семьи Торина, о долгой и воспетой легендами жизни Смога Могущественного – всего лишь части одного предания, которое передается из уст в уста, кочует из края в край на протяжении столетий, пока светит луна над головой и мерцают звезды на ночном небе.

19. Под звездным небом. Последняя глава

А эльфы все поют

По дороге туда долина Ривенделла служила важным пограничным рубежом. Дом Элронда был «Последним Домашним Приютом», который расположился на самой границе между добропорядочным краем, где путнику ничто не угрожает (не считая пары-тройки троллей), и Диким. Когда Бильбо покидал Ривенделл, главные опасности и приключения были еще впереди. Там Бильбо впервые соприкоснулся с миром старинных легенд, а после того, как Элронд узнал мечи, выкованные в Гондолине, история Бильбо вошла в одну из них. Именно после Ривенделла начинаются настоящие приключения Бильбо.

Здесь же, но уже по дороге домой, приходит время прощаться с миром драконов и волшебников. «Последний Домашний Приют» теперь становится «первым». Правда, Ривенделл больше не служит границей между диким и добропорядочным: теперь он отделяет великое от малого. Бильбо возвращается домой, к мелким тревогам и повседневным заботам, из мира, где судьбы целых народов решаются в великих битвах. Эльфы Ривенделла и их песни помогают Бильбо вернуться к жизни в мире простых вещей.

Так же как и в первый раз, эльфы приветствуют Бильбо в Ривенделле радостной и сердечной песней, которая перекликается с той, что они исполняли для Гэндальфа и компании.

The dragon is withered,

His bones are now crumbled;

His armour is shivered,

His splendour is humbled!

Though sword shall be rusted,

And throne and crown perish

With strength that men trusted

And wealth that they cherish,

Here grass is still growing,

And leaves are yet swinging,

The white water fl owing,

And elves are yet singing

Come! Tra-la-la-lally!

Come back to the valley!

Дракон уничтожен, / развеяны кости, / разбиты доспехи, / повержено величие! / И хотя меч заржавеет, / трон и корона падут / от силы, в которую верит человек, / и от богатства, которое ему любо, / ничего не останется – здесь по-прежнему растут травы / и покачиваются листья, / струятся белые воды, / а эльфы поют: / «Придите! Тра-ля-ля! / Вернитесь в долину!»

Первый куплет относится непосредственно к приключению Бильбо, так как он начинается с прославления гибели дракона. Но вместо того чтобы сосредоточиться на делах Бильбо, певцы поступают иначе и представляют более широкую картину событий. В первых четырех строчках подчеркивается, что дракон убит, несмотря на крепость его доспехов. Смерть дракона – пример поверженного величия. Второе четверостишие развивает этот мотив и указывает, что гибель ждет даже то, что кажется на первый взгляд несокрушимым: мечи, троны, сила и богатство – всему приходит конец.

В последнем четверостишии перед припевом эльфы поют о том, что находится вокруг них. Они используют глаголы несовершенного вида, чтобы подчеркнуть незавершенность действия. Трава, листья, река и сами эльфы – все это перед нами. Однако теперь эта констатация фактов, которая прямо восходит к первой песне, больше не кажется ложным выводом. Заданный предыдущими четверостишиями контекст проясняет значение утверждений: то, во что «человек верит», – война, могущество, власть – всего лишь эфемерные вещи, их век конечен. Простые же вещи – листья, травы, дурацкие песенки эльфов – будут жить вечно, ведь они постоянно возрождаются.

Во втором куплете эльфы возвращаются к теме сокровища, потому что именно оно было целью путешествия Бильбо, из-за него он когда-то покинул Ривенделл.

The stars are far brighter

Than gems without measure,

The moon is far whiter

Than silver in treasure;

The fi re is more shining

On hearth in the gloaming

Than gold won by mining,

So why go a-roaming?

O! Tra-la-la-lally

Come back to the Valley.

Звезды сверкают ярче, / чем россыпи драгоценных камней; / луна блестит краше, / чем серебро в сокровищнице; / в сумерках огонь / в очаге вьется жарче, / чем золото, добытое в копях, – / зачем же скитаться? / O! Тра-ля-ля! / Вернитесь в долину.

Эльфы поют о том, что звездное небо красотой превосходит любую сокровищницу. И раз уж звезды, луна и огонь в очагах эльфов сияют ярче, чем драгоценности в сокровищницах, «зачем же скитаться»? Медленные воды реки, в которых отражается эльфийский лес, не только просуществуют дольше, чем ожерелья и золотые кубки, но и несравнимо желаннее величайшей из диковин, которой обладает человек. Третий куплет обращен прямо к путешественникам.

O! Where are you going,

So late in returning?

The river is fl owing,

The stars are all burning!

O! Whither so laden,

So sad and so dreary?

Here elf and elf-maiden

Now welcome the weary

With Tra-la-la-lally

Come back to the Valley,

Tra-la-la-lally

Fa-la-la-lally

Fa-la!

O! Куда вы идете, / куда возвращаетесь так поздно? / Ведь река течет, / а звезды сияют! / O! Куда вы идете, сгибаясь под ношей, / в тоске и печали? / Тут эльфы / приветствуют усталых путников, / напевая: «Тра-ля-ля! / Вернитесь в долину! / Тра-ля-ля! / Фра-ля-ля! / Фа-ля!»

Последняя строфа с ее лишними вопросами и пространными комментариями ближе всего к песне из третьей главы. Однако, в отличие от первоначальной версии, в этой задается необходимый контекст. Эльфы укоряют Бильбо и Гэндальфа, что дорога домой оказалась такой долгой. Понимают ли странники, сколько воды утекло, сколько звезд погасло, пока они воевали, делили власть и решали судьбы народов – словом, занимались сущими пустяками? Эльфы хотят, чтобы они наконец отделили важное от неважного.

Также певцы с упреком отмечают, что Бильбо возвращается домой, сгибаясь под бременем золота и серебра. Они считают, что сокровища не только пригибают спину к земле, но наполняют душу грустью и печалью. К счастью для Бильбо, все его волнения унесет поток «Тра-ля-ля».

Повторяющийся припев существенно отличает эту версию песни от оригинала. Каждое четверостишие заканчивается призывом: «Вернитесь в долину!» При анализе песни в целом смысл послания ясен: эльфы уговаривают Бильбо забыть о соблазнах и заботах мира за пределами волшебной долины и вспомнить об истинных ценностях. «Тут эльфы приветствуют усталых путников», – поют они. Дух Ривенделла – вот настоящее лекарство от драконовой болезни, полная ее противоположность. Тут царят радость и полный покой.

Представления эльфов о том, что пение под звездным небом куда важнее людских забот, наводит на размышления: а не слишком ли они оторваны от реальной жизни? Если судить только по песням, эльфов не интересует жизнь за пределами Ривенделла. В восемнадцатой главе мы видим, что благодаря путешествию Бильбо повсюду происходят изменения к лучшему. А теперь эльфы Ривенделла поют, что было бы лучше, если бы Бильбо оставался с ними и пел «Тра-ля-ля». Я думаю, несложно объяснить, почему они так считают, – и есть что им возразить. Если один из недостатков лесных эльфов состоит в «недоверии к чужим», то недостаток высших эльфов Ривенделла заключается в том, что они живут слишком изолированно от внешнего мира.

Однако не надо винить их слишком сильно, потому что поют они одно, а делают другое. Рассказчик сообщает нам, что, когда Гэндальф и Бильбо пришли в Ривенделл, «множество внимательных ушей слушали рассказы об их приключениях» (перевод мой. – О. В .). Очевидно, что жизнь за пределами Ривенделла интересует эльфов несколько больше, чем говорится в их песнях. При этом важно помнить, что эльфы бессмертны. Им легко говорить о падении и возникновении царств смертных, потому что на своем веку они уже видели подобное, и не раз. Воцарение мира по всему Северу Среднеземья – звучит внушительно, но не для эльфов, которые много раз наблюдали за тем, как на смену благоприятным годам приходят годы испытаний и наоборот. В восемнадцатой главе Бильбо пророчески говорит, что снег приходит «после огня и даже драконам приходит конец». Эльфам бесконечность этого круговорота видна гораздо лучше, чем хоббиту.

В середине рассказа Бильбо засыпает в уголке, но к полуночи просыпается. Разбудило его не что-нибудь, а хор эльфов, поющий под окнами громкую колыбельную.

Sing all ye joyful, now sing all together!

The wind’s in the tree-top, the wind’s in the heather;

The stars are in blossom, the moon is in flower,

And bright are the windows of Night in her tower.

Споем же, веселые эльфы, споем теперь все вместе! / Ветер шумит в вершинах деревьев и в вереске; / звезды ярко светят, стоит полная луна, / и ярко светятся окна в башне Ночи.

Dance all ye joyful, now dance all together!

Soft is the grass, and let foot be like feather!

The river is silver, the shadows are fleeting;

Merry is May-time, and merry our meeting.

Станцуем же, веселые эльфы! Станцуем теперь все вместе! / Трава мягка, пусть же ноги будут легки, словно пух! / Серебрится река, проплывают тени; / весел май и радостна наша встреча.

Размер, которым написан текст этой песни, отличается от первоначальной версии. Строки становятся длиннее и торжественнее, в отличие от первой эльфийской песни здесь нет быстрого ритма и отрывистой рифмовки. Однако содержание двух первых строф близко тому, о чем поется в других песнях эльфов. В первой речь ведется о прелести ночи, которая предстает перед нами в образе дамы в высокой башне, расположенной в центре сада, залитого лунным светом. Призыв «споем же все вместе» относится не только к эльфам, но и к «макушкам деревьев» и «вереску», которые присоединяются к общему хору благодаря дыханию ветра. Вторая строфа оживляет сцену. Первые две строчки вовлекают легконогих эльфов в танец, а третья и четвертая заставляют реку и даже смену времен года закружиться в общем хороводе. Первые два четверостишия показывают, как полон жизни мир в глазах эльфов. Они не просто поют о явлениях природы – они поют и танцуют вместе с ними. Все вместе строки складываются в прекрасную колыбельную. Однако в последних двух строфах раскрывается шутливый характер песни:

Sing we now softly, and dreams let us weave him!

Wind him in slumber and there let us leave him!

The wanderer sleepeth. Now soft be his pillow!

Lullaby! Lullaby! Alder and Willow!

А теперь споем тихонько, соткем ему сны, / навеем дремоту – и на этом уйдем! / Путник спит. Пусть мягкой будет его подушка! / Баю-бай! Ольха и Ива!

Sigh no more Pine, till the wind of the morn!

Fall Moon! Dark be the land!

Hush! Hush! Oak, Ash and Thorn!

Hushed be all water, till dawn is at hand!

Не вздыхай больше, Сосна, пока не подует утренний ветер! / Уходи, Луна! Пусть станет темно! / Ш-ш-ш! Ш-ш-ш! Дуб, Ясень и Терновник! / Пусть не шумит вода, пока не наступит рассвет!

Третья строфа, которая посвящена сну Бильбо, полна иронии. Эльфы просят всех вокруг не будить Бильбо такими громкими голосами, что хоббит просыпается от звуков их собственной песни. Это, конечно же, раскрывает их истинные намерения: все эти «навеем дремоту» и «не тревожьте» – сплошное притворство; когда Бильбо просыпается, он говорит, что эти звуки разбудили бы и «пьяного гоблина».

В четвертой строфе эльфы заходят еще дальше и просят даже ветер и луну не нарушать покой Бильбо. Якобы заботясь о сне хоббита, эльфы пытаются прогнать нежный ветерок, который шумит в макушках деревьев, и яркий лунный свет – верных спутников прекрасной ночи на протяжении всей песни. Обратите внимание, что четвертая строфа отличается от предыдущих ритмически. Плясовой мотив затихает – Бильбо спит, и ничто не должно его тревожить до самого рассвета.

Конечно же, эльфы подтрунивают над Бильбо. Вся затея с песней придумана, чтобы позабавиться за его счет. Они будят его словами о том, что он проспит все веселье и не увидит красоты ночи. И не скрывают, что дурачатся, убаюкивая его нарочно громким пением. Все заканчивается громким шиканьем, которое должно успокоить и без того тихие ночные шорохи. Песня выходит довольно забавной, и Бильбо правильно воспринимает ее, посмеиваясь и подшучивая над певцами.

Зачем эльфы поддразнивают Бильбо? Я думаю, что песня вполне вписывается в общий замысел последней главы, но все же, как мне кажется, главная цель песни – показать, какой веселый у эльфов характер. Эльфы – Веселый Народ, так называет их Бильбо. Они вовсе не утонченные и призрачные существа в причудливых одеяниях со скучными и торжественными лицами. Эльфы Толкина шалят, резвятся и дразнятся, совсем как добродушные дети. При этом мы должны помнить, что это не какие-нибудь низшие эльфы, которым не досталось величия легендарных эльфийских королей. Все в «Хоббите» указывает на то, что в отличие от лесных эльфов из восьмой главы жители Ривенделла относятся к числу высших эльфов. Распевающие «Тра-ла-ля-ля» эльфы, скорее всего, именно те, кто прибыл в Среднеземье из западных краев, что лежат за морем. Среди певцов, которые подшучивали над Бильбо, стоя под его окном, наверняка было несколько выходцев из Гондолина. В характере эльфов смешано высокое и низкое; это сделано для того, чтобы читатель понял, насколько природа этих существ выходит за рамки нашего человеческого опыта.

Однако мне трудно отделаться от мысли, что за поддразниванием сони Бильбо скрывается что-то более значительное. В самом деле, не сердятся же эльфы на Бильбо за то, что он спит. Когда же несчастному хоббиту спать, если не в самый глухой час ночи? Но песня напоминает ему, чего он себя лишает. Пока он дремлет, проходит чудесная ночь, полная звуков и видений. И вот от усталости не остается и следа: «он не раз плясал и перекидывался шутками с эльфами рано утром и поздно ночью». Жить без забот, петь и размышлять – не значит уйти от мира, наоборот, это значит жить в согласии с миром, деятельно и со смыслом.

Бильбо стремится домой, он устал от жизни взломщика в Диком Краю. Я уже высказывал предположение о том, что Ривенделл находится на границе великого и малого. Бильбо готовится перейти границу, и ему преподают новый урок, из которого он узнает истинное значение малых вещей и учится ценить их.

Натура Бильбо. Возвращение домой

Не успели Бильбо с Гэндальфом покинуть долину, как «небо потемнело, поднялся ветер и полил дождь». Бильбо откликается на это довольно неожиданно. Он замечает, что «легенды остались позади, мы возвращаемся домой. Наверное, это первая весточка о доме». Бильбо покинул Ривенделл и пересек границу между миром легенд и миром простых вещей, поэтому, если вспомнить пророческие высказывания Бильбо по дороге домой, неудивительно, что он не обходит молчанием такой значительный момент. Странно лишь то, что Бильбо проводит параллель между возвращением домой и чем-то неприятным. Он так долго ждал – а теперь говорит, что «первые весточки» о доме приносят ему дождь и ветер. Можно подумать, он допускает мысль о том, что жизнь в Бэг-Энде так же «тосклива» и «печальна», как и он сам по возвращении в Ривенделл.

Путешествие изменило Бильбо, и чем ближе он подходит к дому, тем больше сомневается в том, что его ждет. Когда наконец перед его глазами вырастает Холм, он останавливается и изливает душу в стихах. Это не первый его стихотворный опыт, в восьмой главе Бильбо уже попробовал себя в благородном жанре «паучьей дразнилки». Теперешнее его произведение тоже рождается под влиянием минуты, но в нем гораздо больше смысла. Он так долго стремился к Холму, что вряд ли стоит удивляться желанию обновленного Бильбо увековечить конец путешествия.

На первый взгляд стихотворение кажется неожиданным.

Roads go ever ever on,

Over rock and under tree,

By caves where never sun had shone,

By streams that never fi nd the sea;

Over snow by winter sown,

And through the merry flowers of June,

Over grass and over stone,

And under mountains in the moon.

Дороги идут и идут вперед, / через скалы и под деревьями, / мимо пещер, куда никогда не заглядывает солнце, / мимо рек, что никогда не найдут дороги к морю, / через сугробы, которые намела зима, / и через веселящие душу июньские цветы, / по травам и камням / и по горам под луной.

Бильбо не славит родной дом, а мысленно возвращается к своему путешествию. Первый куплет рассказывает о том, где ему довелось побывать. В нем упоминаются дороги – не конкретная дорога, а множество разных дорог и разнообразные ландшафты, через которые дороги проходят. Судя по песне, дороги идут и по полям, и по горам, и через снежные равнины, и через цветущие луга. Бильбо смотрит на окружающий мир глазами эльфов, он поступает, как ривенделлские певцы: оглядывается назад и восхищается разнообразием природы.

Но ни сам Бильбо, ни его приключения в первом куплете не появляются. Хотя некоторые описания звучат так знакомо, что становится ясно: Бильбо вспоминает минувшие дни. Пещеры, куда никогда не проникают лучи солнца, и «реки, что никогда не найдут дороги к морю», описывают туннели гоблинов и подземное озеро. При словах «радостные цветы» вспоминается сад Беорна. Возникают в памяти и другие эпизоды: как страшно было идти в сиянии лунного света, без хлеба и воды, по подножию горы; как громко выли в ту ночь волки. Бильбо почти наверняка обращается к картинам своего путешествия, хотя первая строфа никак прямо об этом не говорит. Бильбо дает понять, что мир гораздо больше, чем та его часть, куда привели его дороги.

Второй куплет теснее связан с путешествием Бильбо.

Roads go ever ever on

Under cloud and under star,

Yet feet that wandering have gone

Turn at last to home afar.

Eyes that fire and sword have seen

And horror in the halls of stone

Look at last at meadows green

And the trees and hills they long have known.

Дороги идут себе и идут / под облачным небом и под звездой, / хотя, куда бы ноги ни завели путника, / в конце пути он всегда поворачивает домой. / Глаза, которым довелось видеть огонь и блеск клинка / и ужас в каменных пещерах, / в конце концов увидят зеленые луга, / деревья и холмы, которые они так хорошо знают.

Хотя второй куплет начинается с обобщения: «дороги идут себе и идут, под облачным небом и под звездой», главное в нем впереди: речь пойдет о возвращении домой. Бильбо поет о том, что касается его лично, однако по-прежнему никак себя не называет, не говорит от первого лица и никак не упоминает, что речь идет о его собственном возвращении домой. В песне появляется лирический герой, но образ его неясен. Бильбо говорит о путнике, который поворачивает к дому и о глазах, что видели битву и «ужас в каменных пещерах», а теперь перед ними родные леса и поля. Бильбо как будто бы старается посмотреть на ситуацию со стороны, поразмышлять о незнакомом ему путнике, который возвращается домой из полного опасностей путешествия.

Во втором куплете скрыт важный вопрос. Когда такой вот путник, чьи глаза видели ужасы «меча и огня», возвращается обратно к «зеленым лугам», что ждет его дома? Последние две строчки никакого ответа не дают; из них мы узнаём только, что путник смотрит на привычные, ласкающие глаз картины, но каковы его чувства, что он пережил – нам неизвестно. Бильбо знает, что изменился, что дом, с которым он был в разлуке целый год, никогда уже не будет прежним. Суждено ли ему узнать, что дома ждут не только радость встречи и желанный отдых, но и грусть? Песня Бильбо вовсе не триумфальная, в ней слышится неуверенность и тревога. Возвращение домой оборачивается не просто счастливым концом волшебной сказки, а сложным эмоциональным переживанием героя.

Гэндальф понимает, что терзает Бильбо. Он признает, что Бильбо изменился: «Я тебя не узнаю!» И вполне понятно почему. Разве можно было ожидать, что Бильбо вдруг заговорит стихами? Бильбо возвращается домой, в его памяти хранятся воспоминания о тех местах, где он побывал, как в первом четверостишии, и тех чувствах, которые он испытал, как во втором четверостишии. Его и в самом деле трудно узнать.

Гэндальф приободряет Бильбо. После сердечного: «Бильбо, дорогой!» – он с притворной озабоченностью спрашивает хоббита: «Что с тобой? Я тебя не узнаю!» Волнения Бильбо понятны, однако поддразнивания волшебника подразумевают, что ему не о чем беспокоиться. Дом, куда Бильбо возвращается в конце пути, конечно же, изменился за время его отсутствия, но Гэндальф, по всей видимости, уверен, что Бильбо не о чем беспокоиться: перемены окажутся не к худшему.

Возможно, мы лучше поймем, почему Бильбо тревожит, как встретят его родные края, если вспомним странный сон, который приснился ему во время ночевки в орлином гнезде в конце шестой главы. Тогда он видел, что он «у себя дома, обходит все многочисленные комнаты и комнатки в поисках чего-то, чего не может найти». И что самое странное, во сне он не может вспомнить, как же выглядит то, что он потерял. В восемнадцатой главе я уже говорил, что в какой-то момент Бильбо перестал оглядываться назад и жалеть о том, что вообще вышел из дома; постепенно дом из отправной точки превратился в конечную цель путешествия, Бильбо преисполнился решимости дойти Туда, прежде чем отправиться Обратно. Бильбо видит сон, в котором после того, как он впервые всерьез борется за выживание и принимает решение идти до конца, разрушается очарование Бэг-Энда и выясняется, что дома можно найти далеко не все, что ему нужно. Мне кажется, этот сон показывает, что было бы, если бы Бильбо повернул назад или никогда бы не решился на путешествие. Вряд ли он был бы счастлив, если бы исполнилась его мечта и он по мановению волшебной палочки перенесся назад, домой, к камельку и закипающему чайнику.

В тот момент, когда в первой главе приключение постучалось к нему в дверь, Бильбо начал меняться. Если бы он не оставил попыток избежать своей судьбы и сопротивляться приобретению нового опыта, а именно об этом он мечтал в начале путешествия, то со временем лишился бы душевного покоя даже в уютном и спокойном Бэг-Энде.

Но по возвращении домой Бильбо больше не терзается сомнениями. Он счастлив, что ноги наконец-то привели его к милому дому, благодарен за то, что глаза, которые видели блеск клинков и ужасы подземелий, вновь смотрят на то, что они «так хорошо знают». Бильбо «вполне доволен жизнью, чайник у него на очаге пел еще музыкальнее, чем прежде, в безмятежные дни, до эры Незваных Гостей». То, что в жизнь Бильбо вошло Приключение, не сделало хоббичью норку скучной, наоборот, дом Бильбо наполнило чудо. Теперь над старинными часами на каминной полке висит волшебный кинжал. Серебряная кольчуга заняла почетное место в прихожей. Бильбо по-прежнему любит долгие прогулки, только теперь они вполне могут завести его в гости к эльфам. Если посчастливится, можно застать его на лужайке перед домом, где он, как в старые добрые времена, покуривает свою трубку и пускает в воздух колечки, – правда, теперь он пристрастился писать стихи.

Драконово Запустение. История с предостережением

Однако дома у Бильбо не все так радужно. Во-первых, Бильбо «потерял репутацию». Рассказчик подчеркивает нелепость ситуации, сообщая нам с иронией, что «всю свою жизнь он оставался другом эльфов, его посещали гномы, волшебники и тому подобные личности, но он перестал считаться почтенным хоббитом». Так как в основе репутации Бильбо лежали свойства вроде предсказуемости, узости мышления и недостатка жизненного опыта, то уважение, которым он раньше пользовался у соседей, на самом деле недорогого стоило. Очевидно, что мнение Гэндальфа, эльфов, Беорна, гномов значат для Бильбо чуть больше.

Соседи Бильбо проявляют себя не только ограниченными, но и жадноватыми хоббитами. Когда Бильбо неожиданно появляется прямо в разгар аукциона, на котором распродают его имущество, выясняется, что «не все обрадовались, что он жив и здоров». Мотивом их недоброжелательства по отношению к Бильбо оказывается простая мелкая жадность. «Те, кто на распродаже купил вещи по дешевке», отказывались возвращать имущество Бильбо не потому, что не узнавали его, а из-за собственнических инстинктов. Бильбо даже подозревает, что его родственники Саквиль-Бэггинсы опустились до мелкого воровства и стащили его серебряные ложечки. Саквиль-Бэггинсы и раньше относились к нему недружелюбно.

Поведение соседей не только подтверждает, что родные края Бильбо отнюдь не счастливая Аркадия, оно доказывает, что Бильбо правильно поступил, когда отказался от большей части подарков Дейна. Бильбо хорошо выучил урок: он знает, как опасна бывает драконова болезнь. Трудно представить, что волна «войн и смертоубийств» накрыла бы Холм, привези Бильбо свою часть сокровищ домой, однако мелкие пороки, в которых погрязли его соседи, заставляют допустить такую возможность. Им всем, в особенности Саквиль-Бэггинсам, было бы полезно внимательно послушать историю бургомистра Озерного города, ведь она наглядно показывает, что случается с теми, кто болеет драконовой болезнью. Бургомистр забрал почти все золото, сбежал в Дикий Край и умер там от голода «совсем один». Когда Саквиль-Бэггинсы поставили обладание Бэг-Эндом выше семейных уз и отношений с Бильбо, они просто не подозревали, какая опасность им грозит.

Тем, как Бильбо распорядился своей долей сокровищ, он уберег родных и друзей от многих бед.

Удача. Рука судьбы

Итак, с Драконовым Запустением, с драконовой болезнью покончено. Сама земля очистилась от заразы. «Долину возделывают, и она опять сделалась плодородной. Места Запустения весной изобилуют цветами и птицами, осенью славятся плодами и праздничными пирами». Что важнее, «эльфы, гномы и люди живут в большой дружбе». Старые пророчества сбылись, в выстроенном заново Озерном городе люди складывают новые песни, в которых прославляется возвращение былого процветания.

У Бильбо сообщения о том, что «в каком-то смысле старинные пророчества сбылись», вызывают некоторое удивление. Ответ Гэндальфа наконец-то прямо называет вещи своими именами: «Не думаешь же ты всерьез, будто всякий раз ты выходил сухим из воды просто так, благодаря твоей счастливой звезде? Право же, все складывалось так удачно не только ради твоего спасения». Гэндальф подтверждает, что «удача», как называли ее Бильбо и рассказчик, была не просто стечением обстоятельств.

Путешествие Бильбо было «устроено» высшими силами с целями гораздо более значительными, чем обогащение маленького хоббита. Мы видим, что в этой истории Бильбо был одним из инструментов провидения и его голос вместе с другими ведет свою партию в симфонии, в которой было место всему: от посиделок за чашкой чая в хоббичьей норе до прогулок под звездным небом.

Реакция Бильбо прекрасно отражает изменения, которые произошли с хоббитом за время путешествия. Он стал мудрее и скромнее, его бодрое «Ну и прекрасно!» отлично показывает, как он доволен, что его роль в этой истории была не главной. Бильбо живет в гармонии с миром и собой, и напоследок мы видим хоббита в самой подходящей для него обстановке. Улыбающийся Бильбо сидит за столом в гостиной вместе с Балином и Гэндальфом, в его руке кисет, который он протягивает другу, чтобы они все вместе раскурили свои трубки.

Работа над «Хоббитом». Мемуары Бильбо

В начале последней сцены мы видим, как Бильбо работает над своими мемуарами. Название, которое он выбрал, – «Туда и Обратно. Странствия хоббита» (перевод мой. – О. В. ) – звучит беспечно и слишком скромно, оно представляет великое путешествие как незначительный эпизод, каникулы от домашней скуки длиной в год. Название показывает, не без несколько комического преувеличения, как хорошо Бильбо усвоил уроки своего путешествия, как сильно они повлияли на его жизнь, в которой теперь чудесное и повседневное перемешано в равных долях.

Конечно, можно относиться к рассказу Бильбо так же простодушно, как и сам хоббит, однако не стоит забывать, какое значение приобрело приключение Бильбо на самом деле. Уже в первой главе история простодушного хоббита, его нелепых друзей-гномов и их наспех спланированного похода за сокровищами переплетается с историей высшего порядка.

В начале книги приключение Бильбо выглядит комичным, но уже в рассказе о первой сумбурной встрече содержится намек на то, что путешествие Бильбо вряд ли станет последней главой саги, которая началась с падения королевства и гоблинских войн в тени мрачной твердыни Некроманта. К концу истории события приобретают такой размах, тон повествования становится таким торжественным, что мы тоже оказываемся в мире легенд. Вместе с Бильбо мы становимся участниками приключения, всю значимость которого сможем оценить только потом.

То, что мы, читатели, видим Бильбо за работой над мемуарами, не может не тронуть нашего сердца. На последних страницах мы узнаём, что история, которую мы читали все это время, заимствована из личного дневника Бильбо, и в этот момент у нас появляется чувство единения с самим Бильбо. В некоторых ранних изданиях Толкин укреплял связь читателя с героем, помещая на титульном листе «Хоббита» длинную руническую надпись на языке гномов (на самом деле это всего-навсего англосаксонские руны), которая читается как «ХОББИТ ИЛИ ТУДА И ОБРАТНО ДНЕВНИК ПУТЕШЕСТВИЯ БИЛЬБО БЭГГИНСА ИЗ ХОББИТОНА СОСТАВЛЕННЫЙ ПО ЕГО СОБСТВЕННЫМ ВОСПОМИНАНИЯМ ДЖ. Р. Р. ТОЛКИНОМ И ИЗДАННЫЙ ДЖОРДЖЕМ АЛЛЕНОМ [в издательстве] АЛЛЕН И АНВИН». Толкин указывает себя не в качестве автора, а в качестве составителя мемуаров Бильбо – в качестве посредника между читателем и Бильбо.

Хотя это всего лишь прием, вымышленная рамка повествования, при мысли о том, что мы читаем книгу, которую написал сам Бильбо, по коже пробегают мурашки, возникает чувство, что мы не просто читатели, а полноправные участники этой истории. Нам, хотя и не напрямую, указывается путь в мир сказок и легенд, который открыл Бильбо. Сама книга, которую мы держим в руках, превращается в артефакт – непременную принадлежность приключения, наподобие карты или ключа, которые Торин получил в самом начале истории. Вот и мы с ее помощью нашли свой потайной ход.

Примечания

1

Цитируя в этой книге текст «Хоббита», я в основном отношу цитаты к повествователю, к рассказчику, а не к самому Толкину. Делаю я это, отчасти чтобы привлечь ваше внимание к фигуре повествователя, играющей важную роль в книге, а отчасти потому, что хочу как можно четче отделить друг от друга те – многочисленные – случаи, когда я указываю на то, что говорит текст, и те, в которых я излагаю собственные предположения. Свое мнение об идеях Толкина я буду высказывать редко. Я не претендую на то, что способен читать мысли покойного писателя, и потому практически на всем протяжении книги буду просто обсуждать с вами сквозные мотивы и закономерности, которые прослеживаются в опубликованном тексте. Я не берусь судить, нарочно Толкин вплетал эти темы и закономерности в текст или бессознательно. Таким образом, я по мере сил пытаюсь не приписывать Толкину каких бы то ни было идей, пока не найду весомые доказательства, что автор действительно имел в виду именно эти идеи и намеренно встроил их в текст. – Примеч. авт .

2

В переводе Н. Рахмановой «порода», однако в этой книге слово «натура» уместнее. – Примеч. пер .

3

Сам Толкин несколько раз употребляет эпитет «туковский», но ни разу – не менее забавный сходный эпитет «бэггинсовский». Второй эпитет я изобрел сам по той же модели, и, должен признаться, меня бесконечно радует, как комично и неуклюже звучит и смотрится это словцо. В нем, по-моему, есть нечто, отлично передающее неловкость и замешательство, которые так часто ассоциируются с бэггинсовской стороной Бильбо на протяжении его путешествия. Однако, поскольку этого слова у Толкина все-таки нет, я тоже старался им не злоупотреблять. – Примеч. авт.

4

Существует одно интригующее исключение. Название «Хоббитон» входит в руническую надпись, которую Толкин поместил на обложку книги – там написано «Бильбо Бэггинс из Хоббитона». Но в самом тексте книги топоним ни разу не появляется, поэтому я решил не упоминать его в своем анализе. – Примеч. авт. (Строго говоря, Байуотер в «Хоббите» тоже упоминается – в начале второй главы, в записке, которую получает Бильбо от гномов. – Примеч. ред. )

5

Douglas A. Anderson . The Annotated Hobbit, revised edition (Houghton Miffl in, 2002); John D. Rateliff . The History of the Hobbit. – Примеч. авт .

6

В своих ранних произведениях Толкин часто использовал слова «эльфы» (elves) и «феи» (fairy) как синонимы. Хотя позже он практически всегда употреблял только слово «эльфы», но в «Хоббите» эти два слова еще синонимичны и взаимозаменяемы. – Примеч. авт .

7

В некоторых изданиях «Хоббита» Белладонна Тук охарактеризована как «достопамятная», а не «легендарная». – Примеч. авт.

8

Добропорядочный обыватель Кларк Кент прятался в телефонной будке, чтобы преобразиться в Супермена. – Примеч. ред .

9

Среди прочего в замечании Глойна для Бильбо оскорбителен оттенок классового презрения: ему неприятно сравнение с бакалейщиком, поскольку Бильбо, очевидно, не принадлежит к рабочему классу. Рассказчик не углубляется в объяснения, но читателю понятно, что социальный оттенок добавляет словам гнома оскорбительности. – Примеч. авт .

10

Поскольку автор анализирует оригинальный текст, для удобства читателя здесь и далее при разборе стихов приводится оригинал и подстрочный перевод. – Примеч. ред .

11

В оригинале «He had less than half a mind to fetch the lamp, and more than a half to pretend to…», то есть «Меньшая часть его натуры хотела принести лампу, а большая – сделать вид…» – Примеч. ред .

12

Дж. Р. Р. Толкин . О волшебных сказках. Пер. С. Кошелева .

13

В одной из работ Толкина все-таки содержится намек на то, как пахнут эльфы. Как раз во время работы над «Хоббитом» Толкин писал еще и длинную поэму «The Lay of Leithian», которая при его жизни не публиковалась. Эта поэма – история Берена и Лучиэнь, та самая, что рассказана в «Сильмариллионе», она же сюжет баллады, которую в «Братстве кольца» Колоброд поет на Перевале Заветери в главе «Клинок во тьме». В «The Lay of Leithian» об эльфийской деве Лучиэнь говорится, что она всегда источала несравненное благоухание, «odour of immortal fl owers / in everlasting spring» («запах бессмертных цветов / вечной весны», песнь XII, 3794-95). Подозреваю, что примерно так и пахнут эльфы и что Бильбо почуял дуновение этого аромата на подходе к Ривенделлу. – Примеч. авт .

14

В первом, черновом варианте «Хоббита» ключ, который Бильбо подбирает в стойбище троллей, оказывается ключом, ведущим в пещеры Одинокой Горы. Лишь позже, редактируя текст перед публикацией, Толкин изменил его: этот ключ стал ключом к пещере троллей, а ключ от Одинокой Горы вручил Торину Гэндальф. Таким образом, мы видим, что в изначальном замысле Толкин планировал еще одно поразительное совпадение: отряду должно было повезти еще и с находкой вожделенного ключа! – Примеч. авт.

15

Для Толкина, а за ним и его изначальной английской аудитории, под «футболом», конечно, подразумевалось регби, в которое Толкин играл в школьные годы. – Примеч. авт.

16

Толкин в основном использует слова «гоблин» и «орк» как синонимы. «Орк» происходит от староанглийского слова; «гоблин» – традиционное сказочное обозначение. В «Хоббите», адресованном главным образом детям и написанном в традициях волшебных сказок, Толкин склонен пользоваться словом «goblin». Перейдя к «Властелину колец», он предпочитает староанглийское, более древнее слово «orc», которое вызывает меньше ассоциаций с традиционной литературой. Однако оба эти слова он употребляет для описания одной и той же расы. – Примеч. авт .

17

В этой фразе Толкин откровеннее, чем где бы то ни было в своих произведениях, показывает свое отношение к войне и оружию. Он был решительным противником индустриализации, и не потому что испытывал ностальгию по простой жизни, а потому что видел: заводы и фабрики ведут к появлению все более опасных и мощных бомб. – Примеч. авт.

18

Толкин и другие участники группы «The Inklings», которая встречалась, чтобы читать и обсуждать произведения друг друга, многие годы называли «Властелина колец» просто «Новым хоббитом». – Примеч. авт .

19

John Rateliff . History of The Hobbit. 2007. Полный текст первой редакции главы «Загадки в темноте» см. на с. 153—163 первого тома этого двухтомного издания. – Примеч. авт.

20

В русском переводе «одуванчики». – Примеч. ред .

21

В оригинале «wonder» («интереса»). – Примеч. ред .

22

В оригинале «Out of the Frying-Pan into the Fire», дословно «С раскаленной сковородки – в огонь». – Примеч. пер .

23

В одном из своих писем Толкин напрямую утверждает, что Беорн – человек, однако даже это доказательство не столь однозначно, как может показаться. В контексте данного письма утверждение Толкина призвано скорее уточнить, что Беорн – не эльф, чем разрешить спор «медведь или человек» о происхождении Беорна (The Letters of J. R. R. Tolkien, ed. Humphrey Carpenter. Houghton Miffl in, 1981. P. 178). – Примеч. авт .

24

В оригинале «hall», в переводе Н. Рахмановой «холл». – Примеч. пер .

25

В переводе Н. Рахмановой эта часть фразы опущена. В оригинале она звучит так: «What would happen to you, if you tried to take them into the forest». – Примеч. пер .

26

Тут можно вспомнить, что вежливое прощание у орлов звучит так: «Счастливый путь, куда бы он ни лежал, и пусть примет вас в конце родное гнездо!» Правильный ответ: «Да несет вас попутный ветер туда, где плывет солнце и шествует луна». Это весьма изысканные церемониальные формулы, а упоминание гнезд показывает, что это формулы внутренние, то есть орлы так говорят друг другу, а не посторонним. Следовательно, с посторонними они, как правило, не разговаривают, а значит, помощь, которую они оказывают гномам, становится еще значительнее, а осведомленность Гэндальфа – еще шире. – Примеч. авт .

27

В оригинале это «fork и stork». В переводе Рахмановой игра слов утеряна и Бильбо говорит: «И скалы не опилки». – Примеч. пер .

28

Интересно, что в первом наброске «Песни о ветре», во всех других отношениях практически идентичном окончательному варианту, последний куплет отсутствует. Толкин прибавил его позднее, когда правил текст. Здесь можно выдвинуть два предположения: либо последний куплет и впрямь придает песне измерение, которого у нее раньше не было (или же подчеркивает то, на что раньше только намекалось), либо Толкин стал всерьез задумываться над этим новым измерением только ближе к концу работы над книгой. И в самом деле, возникает впечатление, что число упоминаний удачи и намеков на участие во всей истории некой судьбоносной силы с ходом действия изрядно растет. – Примеч. авт .

29

Связь между тьмой и гигантскими пауками издавна отражена в работах Толкина и не окажется неожиданностью для всякого, кто читал в «Двух крепостях» о черной паутине Шелоб или в «Сильмариллионе» о «темных сетях удушающей мглы» Унголианты. – Примеч. авт. (Цит. по: Дж. Р. Р. Толкин. Сильмариллион: Сб. М.: АСТ; СПб.: Terra Fantastica, 2002. С. 74).

30

Пер. С. Кошелева.

31

Вспомним, например, как в первой главе рассказчик сообщает о слухе, «будто давным-давно кто-то из Туков взял себе жену из эльфов» – «fairy wife». – Примеч. авт .

32

См. Rateliff . Указ. соч. С. 309 и далее. – Примеч. авт .

33

Мне представляется, что в тексте все-таки осталось одно-единственное упоминание о клубке путеводной паутины, которое Толкин пропустил и не вычеркнул и которое сохранилось даже в самых новых изданиях «Хоббита». С ним мы столкнемся позднее – в двенадцатой главе. – Примеч. авт.

34

Это определение взято из «Oxford English Dictionary» – дело не только в том, что это самый полный и достоверный словарь в мире, но и в том, что в работе над ним участвовал сам Толкин еще до того, как занялся преподаванием. – Примеч. авт.

35

В переводе Н. Рахмановой этот эпизод целиком опущен. – Примеч. пер .

36

Слово «mere», употребленное Толкином, означает обычно «пруд», но также может означать «топь», «болото». – Примеч. авт.

37

Здесь «плотовщики» – не люди, а именно лесные эльфы. Толкин часто употребляет слово «men» в общем смысле, иногда применяя его к хоббитам и эльфам, иногда – к людям как расе. Те, чей разговор подслушал Бильбо, – безусловно, те же самые, кто позднее обращается к бургомистру Озерного города, то есть определенно эльфы; рассказчик называет их «плотовщики-эльфы», а они, упоминая короля лесных эльфов, говорят «наш король». В том же разговоре Торин употребляет выражение «плотовщики короля эльфов». – Примеч. авт.

38

В оригинале название главы «Inside information» носит явно иронический характер и, возможно, пародирует выспренный стиль Торина. – Примеч. пер .

39

Ужаснее и тягостнее этих трех испытаний, по-моему, мог бы быть разве что поход вдвоем со слугой в неприступную цитадель Темного Властелина, чтобы отыскать средоточие его могущества и бросить Кольцо Всевластья в пламя Роковой Горы. К счастью для Бильбо, волею судьбы он переложил это нелегкое дело на плечи своего племянника Фродо. – Примеч. авт.

40

В оригинале «выигравшего» («ring-winner»). – Примеч. пер .

41

Как я уже объяснял в пятой главе, в первой редакции «Хоббита» Толкин и правда описал игру-состязание в загадки, в которой наградой победителю Голлум делает «подарочек», волшебное кольцо-невидимку, и Бильбо там и верно в каком-то смысле побеждает, но даже в первой редакции текста поступки его таковы, что нашедшим или выигравшим кольцо он может себя назвать лишь с очень большой натяжкой. – Примеч. авт.

42

На самом деле Бильбо все-таки солгал Смогу, когда при виде дыры в броне дракона он воскликнул: «Восхитительно! Безупречно!» Но одна эта маленькая ложь в целом не умаляет его честности. – Примеч. авт.

43

Вероятно, такие сказки можно услышать не только в мире хоббитов, но и в мире людей. Вспомним, что среди историй, которые частенько рассказывал Гэндальф и с удовольствием слушал в детстве Бильбо, были и сказки про «везучих сыновей бедных вдов». – Примеч. авт.

44

Или даже трижды. Мы узнаем, что Бильбо «на фоне светлой полосы увидел темные летящие тени». В описании битвы Толкин трижды использует пару «свет» – «тьма» (в оригинале аллитерацию – «gleam» – «gloom»), причем по схожей модели. В первый раз копья и мечи эльфов «светились во тьме холодным сиянием» («shone in the gloom with a gleam of chill flame»), потом автор говорит, что в «сумерках золотые доспехи Торина светились, как будто раскаленный металл на углях» («in the gloom the great dwarf gleamed like gold»).

Толкин очень внимательно относился к звучанию и этимологии слов, которыми он пользовался; трудно поверить, что он мог допустить такой

45

В переводе Н. Рахмановой – «щедрый». – Примеч. ред .

Оглавление

Предисловие

Путешествие с «Хоббитом»

Который из «Хоббитов»?

Сольный этап

Этап исправлений

Этап ассимиляции

О чем пойдет речь в этой книге

Что еще почитать по теме

1. Превосходный и дерзновенный хоббит. Нежданные гости

Натура Бильбо. Столкновение двух миров

Бильбо Бэггинс, самой судьбой избранный взломщик

Заветное желание гномов

Работа над «Хоббитом». Введение в фэнтези

2. В пустынной стране. Баранье жаркое

Натура Бильбо. Не Тук, но и не Бэггинс

Взломщик Бильбо. Начало

Гномы. Если никого не уважаешь, и тебя никто не уважает

Тролли. Кошмары в стиле кокни

3. Смешное и возвышенное. Передышка

Эльфы. Долина веселья

Натура Бильбо. И Тук, и Бэггинс

Удача и пророчество

4. Через границу в Дикий Край. Через гору и под горой

Натура Бильбо. В Дикий Край

Гоблинское логовище. Вниз, вниз, в город гоблинов

Работа над «Хоббитом». легенды и предания

5. Решающий рубеж. Загадки в темноте

Выбор Бильбо. Первый поворотный момент

Голлум. Злобное и обездоленное создание

Натура Бильбо. Игра в загадки

Выбор Бильбо. Сочувствие к Голлуму

6. Там, где живут чудовища. Из огня да в полымя

Натура Бильбо. Знакомство заново

Гоблины. Жги лес! Огонь до небес!

Дикие твари. Варги и орлы

7. Друг медведей и гость орлов. Небывалое пристанище

Дикий Край. Беорн

Натура Бильбо. Дикость и цивилизация

Удача. Ветер судьбы

8. Муха с жалом. Пауки и мухи

Черный Лес. Темнота и магия

Выбор Бильбо. Второй поворотный момент

Удача. Награда за решимость

Натура Бильбо. Воин и герой

9. Взломщик в Волшебном царстве. В бочках – на волю

Эльфы. Лесное царство

Натура Бильбо. Бремя руководства

Взломщик Бильбо. Проверка на профессиональную пригодность и разочарование в работе

10. Возвращение короля. Радушный прием

Удача. Единственная приличная дорога

Возвращение, предсказанное встарь

Натура Бильбо. Трезвый взгляд

11. Когда прострекочет дрозд. На пороге

Драконово Запустение. Истерзанная земля

Гномы. Без надежды, без руля и без ветрил

Удача. Пророчество лунных букв

12. Бильбо получает награду. Что ждало их внутри [38]

Выбор Бильбо. Третий решающий рубеж

Натура Бильбо. Игра в загадки со смогом

Истребление Дракона. Как на Смога нашли управу

Гномы. Вполне порядочный народец

Удача. Бильбо и дрозд

13. Опытный взломщик. Пока хозяина не было дома

Гномы. Возвращение домой

Взломщик Бильбо. Кража Аркенстона

14. Столкновение противоположностей. Огонь и вода

Водобоязнь Смога

Пробуждение Озерного города

Работа над «Хоббитом». Тень печали

15. «Сидите на своем золоте и ешьте его, коли охота!». Тучи собираются

Драконово Запустение. Приключение продолжается

16. Прыжок во тьме. Ночной вор

Драконово Запустение. Противостояние продолжается

Выбор Бильбо. Предложение

Взломщик Бильбо. Честный взломщик

17. Неожиданный поворот. Гроза разразилась

Драконово Запустение. Падение по спирали

Катастрофа со счастливым концом

Работа над «Хоббитом». «Хоббит» взрослеет

18. Снег после огня. Обратный путь

Драконово Запустение. Дела идут на поправку

Натура Бильбо. Примирение

Удача. Цельная картина

19. Под звездным небом. Последняя глава

А эльфы все поют

Натура Бильбо. Возвращение домой

Драконово Запустение. История с предостережением

Удача. Рука судьбы

Работа над «Хоббитом». Мемуары Бильбо

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg

Наш сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных на данной библиотеке категорически запрешен. Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.

Copyright © читать книги бесплатно