Саморазвитие, Поиск книг Обсуждение прочитанных книг и статей, Консультации специалистов: Рэйки; Космоэнергетика; Биоэнергетика; Йога; Практическая Философия и Психология; Здоровое питание; В гостях у астролога; Осознанное существование; Фэн-Шуй; Вредные привычки Эзотерика

Георгий Борисович Александровский
ЦУСИМСКИЙ БОЙ

41 МИНУТА КРУШЕНИЯ
(о книге Г.Б. Александровского «Цусимский бой»)

Более полувека тому назад в описательной историографии Русско-японской войны произошло то, что сейчас бы назвали «знаковым событием», — свет увидело первое объективное исследование знаменитого морского сражения при Цусиме русского и японского флота, завершившееся победой последнего.

Вышло оно из-под пера Георгия Александровского — русского эмигранта, взявшего на себя благородный труд противопоставить своей книгой художественному вымыслу советского мариниста Новикова-Прибоя в его широко публиковавшемся в СССР романе «Цусима». Своей сверхзадачей автор поставил попытку объединить накопленные исторические сведения и на основе их восстановить объективную картину событий.

В действительности получилось произведение, в содержательной части своей превосходящее поставленные автором задачи, поскольку отдавало на суд потомкам не только ёмкий отчёт о бое, но и полноценное художественное полотно, живо и ярко отобразившее трагедию Цусимы такой, какой она запечатлелась в памяти её непосредственных участников, наблюдавших её из разных точек боя.

До Александровского этого, разумеется, никто не делал, и книга сразу стала одним из тех весомых свидетельств, которыми воспользуется ещё не одно поколение будущих историков и исследователей.

Историческая память русских людей вот уже сто с лишним лет постоянно возвращает всё новых и новых исследователей к осмыслению произошедшего. Возможно, что события столетней давности послужили тревожным прологом ко всем последующим геополитическим катаклизмам страны, приведшим её через двенадцать лет к страшному распаду, сопровождавшемуся реками крови и сокрушением вековых устоев жизни.

Автор прозрачно намекает, что крушение великой империи началось с попадания японского снаряда в верхнюю батарейную палубу флагманского корабля «Суворов», расположенную между двумя центральными башнями средней артиллерии. «Несмотря на сокрушительный взрыв, на большом судовом образе даже не разбились стёкла киота. Множество образов, которыми напутствовали эскадру различные организации и родственники уходящих на Дальний Восток моряков, оказались нетронутыми. Перед иконами продолжали гореть несколько восковых свечей. Но всюду кругом валялись кучи обломков, черепков разбитой посуды, груды трупов и то, в чём трудно было опознать останки человеческих тел… Это попадание было символичным. Оно как бы предсказывало трагическую судьбу не только эскадры адмирала Рожественского, но и всей Российской империи, которой суждено было вскоре повторить крестный путь эскадры, посланной бродить вокруг половины света»^{1}.

Автору нельзя отказать в этом тонком наблюдении и проведённой исторической параллели, как нельзя лучше характеризующей горестный и недоуменный взгляд державника на нелёгкую судьбу своей империи. А между тем это была естественная оценка, казалось бы, мистическим по природе событиям, шаг за шагом подталкивающим страну к великой пропасти, на краю которой она оказалась в феврале 1917 года.

Ведь если рассуждать здраво, то исход Цусимского боя мог бы стать иным: ведь противником японцев выступали не утлые шхуны первобытных дикарей-язычников, а сравнительно мощный флот морской России, имевший за собой двухвековую историю и шлейф великих побед. Во главе эскадры стоял замечательный, как понимаем теперь, флотоводец — адмирал Рожественский, а морской боевой дух был крепко замешан на православной вере, с которой российское воинство выиграло не одну битву на протяжении своей истории.

И вдруг всё происходит наоборот, не так, как диктовала логика событий. Русские сталкиваются с силой японского оружия, снаряды японцев несут невероятные разрушения, а прицельная стрельба русских кораблей не достигает значимого результата. Убойная сила японских снарядов потрясла даже видавших виды русских моряков. Очевидец, чьё свидетельство приводит автор, утверждал, что попадавшие в корабли снаряды «словно заливали нас жидким пламенем, всё жгли, всё разрушали с какой-то неведомой силой — они давали облако совсем негустого рыжего удушливого дыма и массу едкой гари, носившейся в воздухе белыми хлопьями»^{2}.

Эту поистине апокалипсическую картину дополнили другие свидетельства моряков с других судов, подвергшихся интенсивному огню японского флота. «Они (снаряды, — Авт.) разрывались с оглушительным треском. Факелы огня взлетали к небу. Стальные балки ломались, как соломинки. Крутило, рвало и мяло железные листы. Кучу обломков поднимало в воздух… Горело всё, вплоть до краски, которой была покрыта сталь…»^{3}

Через 41 минуту после начала боя 2-я Тихоокеанская эскадра адмирала Рожественского была разгромлена. Это обстоятельство глубоко взволновало Морской Генеральный штаб, проводивший в 1905 году особое расследование обстоятельств гибели эскадры, давая оценку отданным и исполненным приказаниям, поведению флаг-офицеров Рожественского и правомочности предпринятых им в ходе боя действий. Комиссия подтвердила строгие вердикты в отношении помощников командующего эскадрой — контр-адмирала Н.И. Небогатова и контр-адмирала О.А. Энквиста, а также многих других офицеров флота, числом до 77 человек, представших перед судом по окончании войны.

Пристальное внимание не только Генерального морского штаба, но и всей России привлекла печальная статистика потерь. За неполный час русская сторона потеряла 7 броненосцев, 1 броненосный крейсер, 4 крейсера, 1 вспомогательный крейсер, 5 миноносцев, 3 транспорта и 1 госпитальное судно. Японцы захватили 4 броненосца и миноносец. На базу во Владивосток прорвались единицы: два миноносца — «Грозный» и «Бравый» и крейсер «Алмаз». Крейсера «Аврора», «Олег» и «Жемчуг» ускользнули от преследования под покровом темноты, взяв курс на Филиппинские острова, где оказались интернированы до конца войны. Транспорты «Свирь» и «Корея» добрались до Шанхая, а «Анадырь» мчался без остановок до Мадагаскара.

Неслыханное поражение вызвало всеобщее недоумение и смятение: что произошло, и с чьей помощью могла быть одержана такая победа над русским флотом? Между тем в России находились и такие восторженные либералы, которые по получении известий о гибели эскадры при Цусиме, не дрогнув, составили приветственную телеграмму японскому императору, поздравляя его с победой… над русским самодержавием.

Враги России торжествовали победу, однако японский микадо не разделил их восторгов. Война с Россией слишком дорого далась Японии, и её экономические ресурсы были почти на исходе. В самой России разгорались беспорядки, тщательно спланированные и осуществляемые под контролем международных недоброжелателей. Здесь были американские банкирские дома, европейское и доморощенное масонство, британские политики и наёмная армия «странствующих революционеров» всех оттенков: от ниспровергателей-социалистов до либеральных демократов, вступавших во всевозможные формы альянсов и союзов, деятельность которых была направлена против самодержавного строя.

Государь понимал, что военная неудача, усиленная поражением на ниве внутренней политики, спровоцирует «великие потрясения». 25 мая 1905 года он сообщил вызванному в Царское Село послу Североамериканских Соединённых Штатов, что Россия готова к началу мирных переговоров с Японией.

27 июня 1905 года в Портсмуте открылась мирная конференция.

Официальный исследователь Цусимского боя контр-адмирал М.И. Смирнов писал: «…Все титанические усилия личного состава эскадры, все сотни миллионов, затраченные на её создание, все надежды России были сокрушены в течение 41 минуты…»^{4}.

Александровский подробно останавливается на причинах этого поражения, подчёркивая очевидное — несоответствие вооружений противников, качество снарядов, также отличавшееся не в пользу русских, и устами контр-адмирала М.И. Смирнова делает вывод: «Для Второй Тихоокеанской эскадры, в том составе и при той организации, как она была послана, не было соответствующих стратегических целей… С момента поражения Первой Тихоокеанской эскадры посылка её на Дальний Восток была бесполезна для текущей войны и гибельна для будущего русского флота».

Книга Александровского тематически разделена на три части, охватывающие Цусимский бой от самого начала до полного окончания. В заключительной части книги автор анализирует действия адмирала Рожественского, рассматривает результаты артиллерийских дуэлей и завершает свой труд осмыслением места Цусимского боя в истории русского народа. В ней он горестно констатирует, что, к сожалению, уроков Цусимы не поняло и не осознало русское общество тех лет. Его охватил характерный и впоследствии часто проявлявшийся общественный недуг: «…неверие в Бога, недержание данного нами самими честного слова… и небрежное отношение к принятым на себя обязательствам»^{5}.

Несомненно, это в определённой степени можно отнести к Соборной клятве русского народа 1613 года, данной при избрании на царствие Михаила Фёдоровича и для преодоления великой Смуты.

Книга-исследование Г.Б. Александровского стала значительным вкладом в историографию Русско-японской войны и Цусимского сражения в частности, несмотря на то, что общее количество на сегодняшний день исследований по теме оказалось весьма значительным. Первым фундаментальным трудом можно по праву считать труды комиссии по описанию Русско-японской войны, издавшей 16 книг с приложением 9 альбомов, планов и карт, созданной почти сразу по заключению Портсмутского мира. Историческая комиссия при Морском Генеральном штабе, учреждённая для этой цели в 1908 году, выпустила на протяжении ряда лет 9 томов документов и 7 томов описаний сражений Русско-японской войны. Первый популярный труд на тему Цусимского боя был выпущен капитаном 2-го ранга В.И. Семёновым, и за три года — с 1907 по 1910 год — выдержал три переиздания ввиду их крайней популярности у читателей. Вместе с этим следует добавить, что в эмиграции офицерами Императорского флота на протяжении ряда лет были опубликованы статьи и сборники, освещавшие поход 2-й Тихоокеанской эскадры и эпизоды Цусимы.

Серьёзным вкладом в русской зарубежной историографии Русско-японской войны стала выпущенная в Праге в 1922 году участниками похода книга под названием «С эскадрой адмирала Рожественского». Работа представляет собой сборник статей и содержит наиболее полные данные по личному составу офицеров эскадры, отражая наиболее важные вехи её похода.

Объединённые редакцией под одной обложкой, книги органично дополняют друг друга, позволяя читателю познакомится в большем объёме с обстоятельствами, предшествовавшими Цусимскому бою, и личным составом участников похода. Их воспоминания органически дополняют труд Александровского, позволяя проследить крестный путь русских моряков от Балтики до вод Японского моря.

Можно надеяться, что знакомство с этими страницами русской истории поможет читателю сформировать наиболее объёмную картину описываемых событий и послужить богатым справочным материалом, облечённым в популярную форму, заняв свою нишу в потоке исследований, проведённых в СССР и России двух последних десятилетий.

Большинство работ, вышедших с 1955 по 2002 год, отличаются разнообразием подходов, однако порой спорностью выводов и тяготением к применению психологии современного человека к поступкам и действиям участников Цусимского боя, собирательно именуемых «христолюбивым воинством». Хочется подчеркнуть, что наличие православной морали и образа мыслей определяло в ту пору решения и действия подавляющего большинства русских моряков — от адмирала до последнего матроса. Непонимание, исторический скепсис современных авторов показывают их полное незнакомство с духовной составляющей большинства людей Империи, и, как следствие, приводит к ложным выводам.

Поэтому преемственность православных традиций, сохранившаяся у русских морских офицеров, проживавших за границей, в отличие от атеистического советского и пантеистического современного российского общества, позволяла им приходить к наиболее точным выводам в части описания мыслей и чаяний участников Цусимского боя.

Вместе с тем, хочется верить, что дальнейшее знакомство с книгами, возвращающимися к нам из зарубежья, с учётом вышесказанного позволит будущим историкам правильно распределить акценты в осмыслении этих событий, и отразить с помощью доступных им текстов красоту духовной стойкости и подвига русских моряков.

21 апреля 2011 года

О.Г. Гончаренко

ПРЕДИСЛОВИЕ

В конце мая 1950 года, в день 45-летней годовщины боя Второй Тихоокеанской эскадры и японского флота у острова Цусима, автором был прочитан в Морском Собрании офицеров Российского Императорского Флота в Париже, старшиной которого он имел честь впоследствии состоять, доклад на тему «Две Цусимы».

Почему — две Цусимы? Как мы знаем, у острова Цусима произошёл только один большой бой между русскими и японскими эскадрами, а именно 14 и 15 мая 1905 года (все даты о бое даны по старому стилю). Это верно. Но имя Цусимы уже давно из географического названия превратилось в синоним морского поражения с незначительными потерями для победившей стороны. И вот другую, символическую, Цусиму пришлось спустя 39 лет пережить флоту страны, увенчанной лаврами победителя в бою у настоящей Цусимы.

Японский флот свои успехи над русским флотом в войне 1904–1905 годов повторил через 37 лет, нанеся в течение 1942–1943 годов несколько больших поражений флоту Соединённых Штатов Америки в Пёрл-Харборе, флоту Великобритании у берегов Индокитая и соединённому флоту союзников в Голландской Индии. За первые 8 месяцев войны японцы уничтожили или вывели из строя 400000 тонн военного тоннажа, потеряв сами только 5 миноносцев.

Японский флот состоял из первоклассных и современных кораблей, был укомплектован опытным и отменно храбрым личным составом и, несмотря на это, потерпел поражение в собственных водах в дни 23–26 октября 1944 года у острова Лейте в Филиппинском архипелаге от противника, над которым он до сих пор одерживал победы.

Это поражение превзошло по своим потерям все предыдущие морские сражения, и в том числе сражение у острова Цусимы. Японцы потеряли у острова Лейте военными кораблями 342000 тонн против 130000 тонн с русской стороны и 7500 человек против 5000 человек убитыми, утонувшими и умершими от ран на русской эскадре в бою у Цусимы. Потеря японцами своего флота у острова Лейте привела к полной капитуляции и оккупации Японии, а потеря Второй Тихоокеанской эскадры у о. Цусима — только к проигрышу колониальной войны, какой была Русско-японская война для России. Сражение у острова Лейте затмило по своим потерям и результатам печальную славу Цусимского боя. Пальма первенства в размерах понесённого морского поражения от России перешла к Японии, только что гордившейся своей победой в самом крупном морском бою.

Что же произошло у острова Лейте? Японские корабли сделались жертвой технического прогресса, осуществлённого в американском флоте за три года войны. В XX веке открытия техники следуют одно за другим со сказочной быстротой. Разрушительные средства достигли невероятной силы. И флот, который чуть-чуть отстал в соревновании техники, обречён на поражение. Так случилось с эскадрой адмирала Рожественского в Цусимском бою, такова была судьба могущественного японского флота в бою у острова Лейте. Оба флота были укомплектованы личным составом, который вписал новые страницы героизма в историю славы обоих народов, но это не предохранило обе эскадры от технического поражения.

Автор надеется издать в будущем описание боя у острова Лейте и дать сравнительный разбор этого боя со сражением в Корейском проливе. Сейчас, в связи с пятидесятилетней годовщиной Цусимского боя, автор ограничивает свою задачу описанием боя только у острова Цусима. Полвека, прошедших со времени этого трагического сражения, изгладили из памяти современников боя многие подробности, а новое поколение почти ничего не знает о чрезвычайном героизме, проявленном личным составом Русского Императорского Флота в бою у острова Цусима и составляющем одно из лучших украшений сокровищницы подвигов и проявлений несломленного духа русского народа.

Увы, несмотря на исключительную насыщенность этого боя драматическими переживаниями, до сих пор нет полного и объективного описания Цусимского боя, сделанного в литературной форме.

Имеется талантливая книга, написанная капитаном 2-го ранга В.И. Семёновым под непосредственным впечатлением только что пережитого боя — выдержки из неё не раз приводятся здесь, но в ней даётся картина боя, пережитая на палубе только одного корабля, а действия остальных кораблей оказались вне поля зрения Семёнова. В остальных изданных воспоминаниях участников сражения описание боя занимает ещё меньше места.

Единственное военно-морское исследование сражения на русском языке, появившееся до революции, было написано в 1912 году капитаном 2-го ранга М.И. Смирновым. В 1930 году тот же автор, уже будучи контр-адмиралом, признаётся на страницах «Зарубежного Морского Сборника» № 10, что перечитывая через 18 лет написанное им, он поражается той жестокой критике, которой он подверг русское морское командование. Кроме того, в этом труде имеется ряд ошибок.

В «Истории Русско-японской войны на море», написанной в 1914 году капитаном 2-го ранга Немитцем, даётся описание Цусимского боя только на основании выдержек из книги М.А. Смирнова. Уже в эмиграции капитан 2-го ранга Н.А. Монастырёв и штабс-капитан С.К. Терещенко в двух книгах, вышедших на французском языке и посвящённых истории русского флота и Русско-японской войне, дают уже более объективное, но также сокращённое описание боя.

Вышедшее в 1917 году, уже после революции, официальное описание боя под редакцией капитана 1-го ранга Капниста ещё проникнуто пристрастностью, свойственной современникам боя, и, к сожалению, имеется только в одном экземпляре за границей.

Довольно объективное исследование боя дано в британской официальной истории Русско-японской войны. Том III, включающий описание Цусимского боя, вышел из печати только в 1920 году. В этом труде англичане, поддерживавшие японцев в войне против нас, не раз выражают своё восхищение героическим поведение русских моряков, и в том числе адмирала Рожественского в Цусимском бою. Высокая оценка моральных качеств адмирала Рожественского и русских моряков даётся в монументальном труде немецкого писателя Франка Тисса «Цусима».

Наконец, имеется подробное изложение Цусимского боя, сделанное бывшим подпольным революционером и матросом Новиковым-Прибоем, участвовавшим в сражении в качестве санитара^{6} и находившегося во внутренних помещениях броненосца «Орёл». Сам бой прошёл вне поля его зрения, но советское правительство дало ему возможность познакомиться с архивными материалами и лично опросить многих участников сражения, проживавших в СССР. Несколько опытных морских офицеров были призваны сказать ему помощь своими советами.

Новиковым был собран богатейший материал, но что он с ним сделал? В первом издании его книги почти не было положительных отзывов о своих офицерах. Даже советские критики ужаснулись, и в газете «Красный Флот» роман был подвергнут жестокой критике, требовавшей переработки книги и введения в неё, кроме благоприятных отзывов о матросах, ещё положительных характеристик морских офицеров, участвовавших в сражении. Во втором издании этот недостаток был частично устранён, но по партийному приказу была сохранена вся собранная и выдуманная Новиковым грязь по отношению к адмиралу Рожественскому, моральный облик которого должен был служить дискредитированию старого режима в глазах советских читателей. Героические поступки части других достойных офицеров почему-то высмеяны. Наверно, и эти недостатки будут частично исправлены при последующих изданиях. Но нельзя исправить дух книги, наполненный пораженчеством по отношению к своей Родине, когда она управлялась исторической русской властью, психологией обывательской трусости и физиологической ненавистью полуинтеллигента ко всему, что напоминает ему о его душевной неполноценности.

Неужели эта книга, получившая так называемую премию Сталина и переведённая на многие иностранные языки, должна остаться единственным памятником в глазах всего мира и нашего потомства об исключительном подъёме национального духа, проявленном русскими моряками в бою у острова Цусима? Такая перспектива привела автора в ужас и побудила его сделать попытку дать полное и правдивое освещение трагедии, пережитой личным составом Второй Тихоокеанской эскадры в холодных водах далёкого Японского моря.

В этой книге ничего не выдумано. Все поступки и слова участников сражения приведены здесь на основании источников, список которых дан в конце книги.

Задачей автора было только дать правильное распределение теней и света и сохранить последовательность изложения.

Сноски и словарь морских терминов помещены в конце книги.

Автор считает своим приятным долгом поблагодарить редактора газеты «Россия» Николая Павловича Рыбакова, помогшего изданию этой книги, капитанов 1-го ранга П.О. Шишко, Б.П. Казмичева, капитана 2-го ранга В.В. Яковлева, старших лейтенантов С.В. Гладкого, барона Г.Н. Таубе и других лиц, помогших советами и исправлением замеченных ошибок в тексте.

Когда эта книга подготовлялась к печати, дошла печальная весть из экзотического Парагвая о смерти капитана 1-го ранга князя Язона Константиновича Туманова, автора прекрасной книги «Мичмана на войне», описывающей поход Второй Тихоокеанской эскадры от Либавы к Цусиме. Выдержки из этой книги приведены в настоящем труде. Да будут они венком от автора на далёкую могилу талантливого русского морского писателя и храброго участника Цусимского сражения.

Цель книги — в полувековую годовщину боя отдать честь памяти героев, большинство подвигов которых остались неизвестными, но их подвиги навеки соединены с именами кораблей, на палубах которых они храбро сражались и мужественно приняли смерть.

Имена погибших героев Ты, Господи, веси.

ВВЕДЕНИЕ

Пятьдесят лет тому назад, в ночь с 13 на 14 мая 1905 года, Вторая Тихоокеанская эскадра подходила к вражеским берегам. Осенью 1904 года она покинула отечественные порты Балтийского моря, направляясь на выручку Первой Тихоокеанской эскадре, запертой японским флотом в осаждённом Порт-Артуре. Но помощь подойти вовремя не успела, и 20 декабря крепость Порт-Артур капитулировала.

Посланная на подмогу эскадра продолжала свой путь, держа курс вместо Порт-Артура во Владивосток. Она прошла почти двадцать тысяч миль без права захода хоть в один иностранный оборудованный порт, чтобы погрузиться углём, произвести срочный ремонт или очистить днище кораблей от ракушек в доке. В течение семи с половиной месяцев пути команды редко имели возможность сойти на берег и дать телу отдохнуть на твёрдой земле после беспрерывной качки.

Русские корабли прошли через три океана и множество морей. Они два раза пересекали экватор. Офицеры и матросы сменялись с вахты на вахту с короткими перерывами на отдых. Суровая дисциплина связывала в единый военный организм тысячи людей, пришедших на корабли со всех концов нашей необъятной родины. Строгий распорядок корабельной службы ни на минуту не ослабевал. Морская качка, желудочные заболевания в экзотическом климате, малярия, и самое ужасное — влажная тропическая жара изматывали людей, привыкших к умеренному континентальному климату.

Команды изнывали от духоты под раскалёнными стальными палубами кораблей, построенных для плавания не в жарком климате, а в суровых северных морях. Потоки человеческого пота стекали с оголённых тел, покрытых чёрной пылью, под палящими лучами безжалостного южного солнца во время бесчисленных погрузок угля в открытом море. Усталые ноги людей, нагруженных тяжёлой ношей с углём, напряжённо ступали по палубам кораблей, раскачивающихся на волнах. Казалось, не было предела человеческому страданию и долготерпению. Уже один этот беспримерный поход достоин быть отмеченным в истории мира.

Оставалось только 600 миль, чтобы дойти до восточной окраины нашего безмерно растянувшегося Отечества. Столь много томительных месяцев в пути, столь длинную дорогу, равную половине окружности земли, надо было пройти, чтобы приблизиться к собственной стране, только с другой её стороны.

Ни одному народу в мире не удалось создать такого крупного монолитного государства. Было от чего сердцу русских офицеров и матросов, ведших корабли, быть наполненным гордостью. Но это обстоятельство было также причиной, почему другие народы мира нас боялись, не желали нам победы и тайно надеялись на наше поражение в войне с Японией. Как успех отдельной личности встречает среди людей зависть к нему и злопыхательство, так и неудержимый рост Русского государства вызывал у других наций страх и желание подломить ноги этому страшному северному медведю, вышедшему из дремучих хвойных лесов Восточной Европы и Сибири.

Тридцать девять сороковых пути было уже за кормой кораблей. Оставалось пройти только сороковую долю далёкого расстояния. Ещё только три дня перехода после 225 дней, проведённых вдали от собственных берегов.

Но этот путь преграждали Японские острова. Где-то между ними притаился неприятельский флот, изготовленный к бою. Тревога вкрадывалась в сердце и примешивалась к чувству собственного достоинства у русских людей, пытливо всматривавшихся в горизонт или подбрасывающих уголь в ненасытные топки пышущих жаром котлов. Беспокойные вопросы буравили голову: «Удастся ли проскочить во Владивосток, до которого, казалось, осталось только рукой подать, без боя с японским флотом? И какую цену придётся заплатить, если боя избежать не удастся?»

Далёкий путь, в изобилии усеянный тяжёлыми лишениями и щедро оплаченный человеческими страданиями, ещё не вёл к заслуженному отдыху в своём порту. Курс к родному берегу и к законному праву отдохнуть после изнурительного похода нужно было завоевать огнём и кровью.

Часть первая.
НАЧАЛО БОЯ

ГЛАВА I.
НОЧЬ ПЕРЕД БОЕМ

Желтовато-серое море недружелюбно встретило русские корабли. Дул порывистый юго-западный ветер. Низкая полоса тумана нависла над вздувающимися волнами.

Стояла тёмная ночь. Сквозь прилипшую к волнам мглу еле заметно мигали редкие звёзды, когда их не закрывали тёмные тени низко проносящихся рваных облаков.

Сильный ветер тоскливо гудит в снастях. Под острым форштевнем клокочет бурун. Стальной таран разрезает водную поверхность, точно хирург вскрывает кожу, но из разрезанного шва не брызжет алая кровь, а вскипает белая пена, которая быстро проносится вдоль гладких бортов и оставляет за кормой полосы взбудораженной воды. Вдали эти полосы медленно расплываются и исчезают, не оставляя ни рубца на волнующейся поверхности, ни следа того, что здесь только что прошли корабли.

Мутные волны Жёлтого моря ударяются с резким отрывистым шумом о стальные борта кораблей. Они вздымаются вверх, ищут, куда бы проникнуть, но, не найдя ни одного незадраенного иллюминатора, ни одной открытой амбразуры каземата, разбиваются на тысячи брызг и потоками холодного душа обрушиваются на палубы кораблей, посылая самых быстрых своих гонцов на высокие мостики. Но не успели гонцы долететь туда, как уже волны откатываются назад, проваливаются вниз, обнажают на секунды красное днище, чтобы с новой силой, с ненасытной яростью броситься опять на непокорные корабли.

Корабль, как живое существо, размеренно дышит. Пар приглушённо ухает в стальных цилиндрах. Стук шатунов паровых машин глухо передаётся корпусу корабля. Назойливо жужжат вентиляторы. Корабль дрожит, как породистая лошадь, не умеющая сдержать нервного напряжения перед тем, как преодолеть препятствие.

Эскадра сомкнулась как можно теснее. С каждого корабля видна только неясная тень переднего мателота и следующего за ним в кильватер судна. На затемнённых палубах царила напряжённая тишина. У орудий и прожекторов замерла прислуга, зоркие глаза которой всматривались во мглу, стараясь различить в темноте ещё более чёрную тень неприятельских миноносцев. Картина коварных атак японских миноносцев на наши корабли в Порт-Артуре была свежа в памяти у всех.

В ожидании минных атак половина офицеров и матросов несла вахту, а другая половина использовала короткие четырёхчасовые перерывы, чтобы заснуть, не раздеваясь. Сон с перерывами и без удобств не снял с людей усталости предыдущего дня. Чуть болела голова, слипались глаза, но нужно было вставать, чтобы занять своё место по боевому расписанию.

На мостике флагманского корабля «Князь Суворов» стояла высокая фигура вице-адмирала Зиновия Петровича Рожественского, командовавшего Второй Тихоокеанской эскадрой.

На его чуть сгорбленные плечи легли все трудности достройки и снабжения кораблей, предназначавшихся для усиления Первого Тихоокеанского флота, но их готовность запоздала к началу Русско-японской войны. Теперь он вёл к вражескому берегу эти корабли, но не для того, чтобы дать перевес над японским флотом Первой Тихоокеанской эскадре, которого эта эскадра не имела, за что и поплатилась своим существованием. Он вёл эти корабли, чтобы самим стать ядром новой силы, могущей быть противопоставленной победоносному противнику. Увы, эта сила была ещё слабее первой.

На его одинокие плечи легла вся безмерная тяжесть проводки этих ещё по-настоящему не достроенных кораблей, с неопробованными механизмами, с неосвоенными приборами, с несплававшимися командами из Балтийского моря вокруг трёх материков — Европы, Африки и Азии.

Только теперь история по заслугам оценила беспримерный поход многочисленной эскадры, гонимой из всех иностранных портов. Величие духа русских людей, их беспредельная способность переносить лишения и физические страдания, изобретательность и упорство в преодолении организационных и технических трудностей похода превратились в настоящее время в молчаливый укор равнодушной совести мирового общественного мнения того времени.

К сожалению, не русские писатели, в своём большинстве не сумевшие побороть горечь личных мелких обид, поскольку они были участниками похода, и, конечно, не советские писатели во главе с получившим сталинскую премию за свой роман «Цусима» Новиковым-Прибоем, будучи ослеплёнными пристрастной коммунистической демагогией, увидели в молчаливой фигуре командующего, прободрствовавшего всю тёмную часть ночи на мостике своего флагманского корабля, — выдающегося начальника и духовного великана. Таким его увидел и обрисовал немецкий писатель Франк Тисс.

Теперь эскадра, ведомая адмиралом Рожественским, находится в этом чужом море. На берегах островов, окружённых этим морем, живёт гордый японский народ. Его сыны испокон веков плавают здесь, и море кормит их и их семьи. Молодой флот Японии суверенно властвует над этим морем. Личный состав этого флота изучил каждый угол этого моря и знает здесь каждый каприз неуравновешенной стихии.

На слегка сутулые плечи адмирала Рожественского легла забота, как провести через это опасное место не только корабли, с которыми он вышел из Кронштадта, но и дополнительную эскадру, посланную ему вдогонку из Балтийского моря и состоящую из дряхлых, тихоходных кораблей, в большинстве вооружённых устаревшей артиллерией, медленно стреляющей и не достреливающей до противника. Эта эскадра под начальством контр-адмирала Небогатова присоединилась к нему только три недели тому назад. Она же сделалась тяжёлой обузой для бригады современных броненосцев, составлявших первый отряд его эскадры.

Мало того, что делать с ещё более тихоходными транспортами, которые было приказано обязательно довести до Владивостока? На этих транспортах находились запасные части и снаряды, которые считалось невозможным доставить во Владивосток по железной дороге, перегруженной перевозками для армии.

В беспросветную тьму взирали озабоченные глаза адмирала. За его высокой спиной сосредоточенно смотрели вперёд вахтенные офицеры, штурманы и сигнальщики. Рулевые твёрдо сжимали колесо штурвала, направлявшего флагманский корабль и всю эскадру кратчайшим путём на Владивосток.

Глазам бодрствовавших представилась картина последней якорной стоянки в Индокитае, когда флагманский корабль, как мгновенно вспыхнувшая свеча, разоделся многофлажным сигналом. Он сокращённо гласил: «Японцы беспредельно преданы престолу и родине, не сносят бесчестья и умирают героями. Но и мы клялись перед Престолом Всевышнего. Господь помог одолеть тяготы похода, доселе беспримерного. Господь укрепит и десницу нашу, чтобы кровью смыть горький стыд Родины».

ГЛАВА II.
УТРО ПЕРЕД БОЕМ

К концу ночи стало заметно светлее. Свет взошедшей луны серебрил верхнюю кромку тумана. На белесоватом фоне начали выделяться мачты, трубы, снасти.

Но стало также заметно свежее. Холодная сырость забиралась за воротник бушлата и пронизывала тело до костей. Липкая мокрота наполняла лёгкие и вызывала приступы кашля.

На мостике флагманского корабля его командир капитан 1-го ранга Василий Васильевич Игнациус сменил командующего. По словам прикомандированного к штабу командующего капитала 2-го ранга В. Семёнова, командир «Князя Суворова» принадлежал к разряду офицеров, убеждённых, что поход Второй Тихоокеанской эскадры является чистейшей авантюрой, и, если Николай-угодник не поможет проскочить незамеченными японцами во Владивосток, то судьба его корабля, идущего головным, неизбежно закончится трагично. Придя к этому выводу, Игнациус ни на минуту не терял своего всегда жизнерадостного и бодрого настроения, шутил, острил, интересовался всеми мелочами судовой жизни и матросского обихода. И сейчас он был настроен шутливо, говоря: «Ну, можно считать, что ночь прошла благополучно. До сих пор японцы нас не открыли. Все перекликаются по радио. А теперь хоть открой — поздно. До рассвета всего часа два. Миноносцев, если даже и под рукой, не успеют собрать. Да и где найти в такую погоду. Смотрите — хвоста эскадры не видно. Вот только ветер мне не нравится. Свежеет. Как бы не разогнал тумана. Ну, тогда — завтра же и крышка. Кому что, а „Суворову“ — капут. А вдруг туман ещё гуще станет?» Голос Игнациуса совсем повеселел. «Японцы уже сутки кругом бродят, а нас открыть не могут. Если прозевают, то после нашего второго прихода сюда, уже из Владивостока, другой разговор будет. Вот потеха настанет». И Игнациус начал весело смеяться, закрывая платком рот, чтобы не разбудить адмирала, только что уснувшего на мостике в кресле.

Но в пятом часу утра с правого борта приблизился незнакомый корабль, который, продержавшись короткое время на параллельном курсе, скрылся в предрассветном тумане. Как впоследствии выяснилось, это был японский дозорный вспомогательный крейсер «Синано-Мару», наведённый на эскадру отличительными огнями одного из русских госпитальных судов. Он немедленно по радио сообщил командующему японским флотом адмиралу Того все необходимые ему сведения о том, каков состав, походный строй и курс русского флота.

В эфире немедленно начался переполох. Радиотелеграммы посыпались, как из рога изобилия. Не было сомнений, что русская эскадра была открыта. Адмирала разбудили.

В это время над горизонтом, заволочённым мглой, медленно поднимался тусклый диск солнца. Сквозь молочную пелену плоский шар казался распухшим и точно налившимся кровью. Бесформенные тени быстро сокращались. Туман отступил дальше от кораблей и держался ближе к горизонту. Вскоре можно было разглядеть русский флот, построенный в две боевые колонны.

Правую колонну вёл «Князь Суворов». За ним следовали три однотипных с ним броненосца; «Император Александр III», «Бородино» и «Орёл». В кильватер за ними шёл второй отряд с флагманским кораблём «Ослябя». Этот корабль также был недавно окончен, хотя строился уже давно и представлял собой экспериментальный тип судна. За ним следовали уже старые броненосцы «Сисой Великий» и «Наварин» и совсем уже старый «Адмирал Нахимов». Последние два корабля были вооружены старыми орудиями, мало действительными в современном бою.

Левую колонну возглавлял самый старый и наиболее тихоходный броненосец «Император Николай I», также вооружённый устаревшей артиллерией. Ему в кильватер держались броненосцы береговой обороны, построенные для плавания в мелководных фарватерах между шхерами Балтийского моря, но не для эскадренного боя на океанских просторах. Это были «Генерал-адмирал Апраксин», «Адмирал Ушаков» и «Адмирал Сенявин». Колонну заключали два новых и быстроходных крейсера «Олег» и «Аврора» и два уже совсем дряхлых и тихоходных крейсера «Дмитрий Донской» и «Владимир Мономах».

Впереди обеих колонн рассыпались веером пять крейсеров-разведчиков: «Светлана», «Жемчуг» и «Изумруд» и вспомогательные крейсера «Алмаз» и «Урал». В арьергарде между колонами держались транспорта и миноносцы.

В седьмом часу утра эскадра была в 40 милях от острова Цусима. Вправо от эскадры на расстоянии 6 миль был обнаружен японский крейсер «Идзуми». Это был самый устаревший и наиболее слабо вооружённый из японских крейсеров. По воспоминаниям капитана 1-го ранга князя Туманова, бывшего вахтенным офицером на «Орле», «Идзуми» приблизился к русской эскадре на досягаемость не только крупной, но и средней артиллерии и в течение часа следовал за русской эскадрой, посылая лихорадочно радиотелеграммы на непонятном нам шрифте. Казалось, что отогнать и даже уничтожить назойливого японца было бы несложным делом для любого из наших новых крейсеров. Но нашей главной задачей было дойти до Владивостока. Для выполнения этой задачи предстоял ещё тяжёлый бой со всей японской эскадрой, для которого надо было приберечь снаряды. Не время было отвлекаться второстепенной добычей. Эскадра безмолвно продолжала идти к восточному Корейскому проливу.

На кораблях была сыграна побудка. Команда свободной вахты пробуждалась от тяжёлого и короткого сна. Спали не раздеваясь, вблизи своих постов. Многие не сомкнули глаз, глядя открытыми глазами навстречу грядущему дню. Часть матросов, соблюдая старый русский обычай, побывала в бане и оделась, как полагается перед боем и возможной смертью, в чистую одежду. Этого факта не смог замолчать даже советский летописец боя у Цусимы Новиков-Прибой. Раздали завтрак. Как обычно, произвели утреннюю приборку. Окатили и прошвабрили палубы, прибрали кубрики и внутренние помещения.

Вслед за крейсером «Идзуми» показались ещё три японских разведчика. Адмирал приказал крейсерам «Светлана», «Алмаз» и «Урал» занять место сзади эскадры и прикрывать от японских разведчиков транспорта. Крейсерам «Жемчуг» и «Изумруд» было велено идти извне впереди траверзов обеих колонн и удалять с пути эскадры все встречные пароходы и джонки. Броненосцам было приказано навести по одной башне на крейсер «Идзуми», но огня не открывать. Увидев повёрнутые дула орудий, «Идзуми» предпочёл на время ретироваться.

В восемь часов состоялся подъём флага. На день 14 мая по старому стилю приходился Царский день. Отмечая годовщину помазания царя и царицы на царство, были подняты стеньговые Андреевские флаги. Этим флагам суждено было стать боевыми эмблемами в позднее разыгравшемся бою. Был отслужен молебен. Многие матросы истово крестились, и только у немногих закоренелых революционеров даже в эти роковые часы не нашлось слов молитвы к Богу.

К подъёму флага к эскадре подтянулось отставшее за ночь госпитальное судно «Кострома». Она просемафорила адмиралу, что встретила отряд адмирала Дева, состоявший из самых быстроходных японских лёгких крейсеров. Вскоре они появились из мглы справа с кормы и начали на большом расстоянии обходить эскадру.

Через полтора часа на левом траверзе появился отряд устаревших японских крейсеров. Была пробита боевая тревога. Этот отряд также мог бы стать лёгкой добычей русских. Но наши корабли молчали, а новенькие крейсера не бросились стремительно вперёд. Это ещё не был главный противник. Выдержка у адмирала Рожественского была изумительная. Японские корабли, обгоняя русскую эскадру, вскоре снова показались на короткий срок и скрылись в тумане.

Командующий воспользовался этим моментом, чтобы перестроить эскадру в одну кильватерную колонну. Корабли первого и второго отрядов заняли место впереди третьего броненосного отряда. Строй эскадры растянулся на четыре с половиной мили.

В половине одиннадцатого лёгкий крейсер «Жемчуг» отогнал выстрелами приближавшийся справа японский пароход. С обеих сторон во мгле появились силуэты миноносцев и более крупных судов. На «Суворове» взвился сигнал — «тревога». По этому сигналу шедший слева «Изумруд» перешёл на правую сторону и лёг в кильватер «Жемчугу». К ним присоединились 4 миноносца, назначенные в распоряжение флагманов. Крейсерам «Владимир Мономах» и «Дмитрий Донской» было приказано покинуть строй и взять на себя защиту транспортов с правого борта последних.

Слева, позади траверза, снова появились новенькие японские крейсера вице-адмирала Дева. Ещё в Порт-Артуре их называли собачками, так как их появление предшествовало приближению главных сил японского флота. Не было сомнений, что японский броненосный флот вот-вот появится. Японские лёгкие крейсера провокативно приблизились на 39 кабельтовых. Руки у русских артиллеристов от нетерпения чесались. Кто-то из них нажал на пусковой курок, и из одного орудия с «Орла» раздался случайный выстрел. Немедленно вся русская эскадра опоясалась дымами от выстрелов. Японцы начали отвечать и немедленно уходить. На «Суворове» взвился сигнал: «Не кидать снарядов».

По поводу этого сигнала, якобы жалеющего снарядов для стрельбы по неприятелю, Новиков-Прибой демагогически вспоминает приказ петербургского градоначальника генерала Трепова при подавлении им восстания рабочих: «Патронов не жалеть». Сколь разное, мол, отношение к врагу и собственному народу! Но приказ адмирала Рожественского был совершенно правилен. Нужно было прекратить неорганизованную стрельбу и действительно жалеть снаряды. Их могло не хватить в решительный момент боя. И ради их доставки во Владивосток флот подвергался опасности. Новые броненосцы не могли развить полного хода, чтобы не бросить свои транспорта. Не будь этих транспортов, эскадра наверно бы успела проскочить во Владивосток или, во всяком случае, не кружилась бы на месте во время происшедшего вскоре боя вместо того, чтобы удаляться от этого рокового места. Адмирал Рожественский предвидел трудность проводки во Владивосток транспортов и своевременно просил освободить эскадру от этой задачи, в чём ему было отказано. Поэтому он не мог допустить, чтобы без единого попадания бросались зря снаряды, имевшие столь большую ценность.

В половине двенадцатого по сигналу с «Суворова» было приказано командам посменно обедать. Было выдано по получарке рому. После обеда подвахтенной смене было разрешено отдохнуть. Царило бодрое настроение. Озабоченность, охватившая команды ночью, сменилась ощущением сосредоточенной решительности. Некоторые офицеры и матросы бравировали своим бесстрашием и завалились вздремнуть.

В полдень эскадра, пройдя середину восточной части Корейского пролива, повернула на свой последний курс, ведущий прямо во Владивосток. Этим курсом, согласно ранее поднятому сигналу адмирала, был норд-ост 23°.

Кругом были видны силуэты вражеских судов. Не было сомнения, что русская эскадра шла в середину сети, густо расставленной японским флотом. Адмирал, не переставая опасаться за судьбу транспортов, снова приказал крейсеру «Светлана» оберегать транспорта.

В 12 часов 20 минут мгла на горизонте сгустилась, и неприятельские крейсера скрылись за ней. Не будучи более наблюдаемым противником, командующий решил изменить строй эскадры. Вместо кильватерной колонны он решил перестроить эскадру в строй фронта. Этот строй давал преимущество в начальной стадии боя, если неприятель не был о нём осведомлён и не подготовился отразить этот манёвр. Но, увы, вражеские крейсера снова вынырнули из тумана. В это время первая бригада броненосцев уже легла на перпендикулярный курс. Не желая преждевременно раскрыть цель своего манёвра, адмирал Рожественский поднял сигнал, отменяющий манёвр, и повернул первую бригаду снова на старый курс. В результате незаконченного манёвра первый отряд броненосцев оказался идущим в отдельной колонне справа от остальной эскадры.

Новая полоса густого тумана, на несчастье, не находила. Неприятельские крейсера не прекращали своего наблюдения. Рожественскому уже не представился случай закончить свой манёвр с тем, чтобы он остался незамеченным со стороны неприятеля. В 1 час 20 минут главные силы японского флота начали выходить из отдалённой мглы, пересекая курс русской эскадры с правого борта на левый этой последней. Русский командующий немедленно приказал первому броненосному отряду прибавить ход и, пройдя по диагонали, снова вступить в голову кильватерной колонны всего остального флота. Транспортам и конвоирующим крейсерам было приказано склониться вправо и отойти от линии броненосцев.

Капитан 2-го ранга Б. Семёнов, участник обороны Порт-Артура и боя Первой Тихоокеанской эскадры с японским флотом у мыса Шантунг, обратился к адмиралу со словами; «Вот они, Ваше Превосходительство, все шесть японских броненосцев, как в бою 28 июля у Шантунга».

Адмирал Рожественский отрицательно покачал головой и, точно прощаясь с желанной, но маловероятной надеждой, что японский флот окажется разделённым, медленно произнёс: «Нет… Больше… Все тут…» — и начал спускаться в боевую рубку, в которую уже давно было переведено управление кораблём.

«По местам, господа!» — последовало приказание флаг-капитана командующего.

В это время на японском флагманском корабле, броненосце «Миказа»^{7}, идущем в голове всего японского линейного флота, состоящего из 4 броненосцев и 8 броненосных крейсеров, взвился сигнал: «Судьба Японской Империи зависит от этого боя. Пусть каждый напряжёт все усилия».

ГЛАВА III.
НА «СУВОРОВЕ»

Две эскадры кораблей, одетых в броню и с длинными стволами орудий, ощетинившимися в сторону противника, сближались с поразительной быстротой. Клубы чёрного дыма подымались из высоких труб и стлались по поверхности моря. Было что-то зловещее и грозное в этой картине, предшествовавшей самой большой битве на море, равной которой не было ещё в истории мира.

Большие морские бои не происходили с того времени, как уродливые корабли, похожие на самовары, с установленными на них котлами и паровыми машинами, сменили гордых парусных красавцев, бороздивших просторы морей и океанов. Жёсткие и тяжёлые листы стали и брони начали употребляться вместо лёгкого и упругого дерева для постройки кораблей. Длинные нарезные орудия заменили короткие пушки, заряжавшиеся с дула. Прогресс химии позволил заменить малоэффективный дымный порох и пироксилин взрывчатыми веществами большой бризантной силы (увы, не у снарядов, которыми была снабжена эскадра адмирала Рожественского). Размеры кораблей выросли в десятки раз, а количество команды, необходимой для беспрерывной службы, увеличилось в несколько раз. Вот при каких изменившихся условиях техники морские мастодонты того времени, выстроенные в длинные линии, встретились в сумрачный ветреный день, чтобы впервые испытать свойства нового оружия в решительном сражении.

Первый случай, когда современные паровые флоты смогли принять участие в большой морской войне, представился в Русско-японской войне. На наше несчастье, именно русский и японский флоты должны были стать опытными кроликами, на теле которых испытывались результаты прогресса в военно-морской технике за последние пятьдесят лет. И именно на нашу долю выпал жребий заплатить наиболее обильными потоками крови за драгоценный опыт, который дала Русско-японская война всем великим державам, обладавшим морскими силами. Этот опыт был необходим для дальнейшего развития и строительства флотов, и в первую очередь Владычице морей — Великобритании, так как именно английское техническое оборудование испытывалось на кораблях, укомплектованных японскими командами, но с многочисленными английскими советниками, переполнявшими штаб командующего японским флотом.

После боевой тревоги, сыгранной на русских кораблях, на них царила гробовая тишина. Палубы опустели. Каждый занял свой боевой пост внутри стеснённых рубок, башен, казематов, в душных кочегарках, у мерно работавших машин, в глубоких трюмах… Все, кто по своему служебному назначению могли, смотрели зачарованными глазами на быстро идущие неприятельские корабли, на развевающиеся на их мачтах огромные флаги с изображением красного солнца с расходящимися лучами и на клубы чёрного дыма, стлавшегося по морю и сливавшегося с туманом, который закрывал горизонт за японскими кораблями.

Зловещее затишье перед грозной бурей…

Предпринятое адмиралом Рожественским маневрирование перед началом боя, может быть, было хорошо задумано, но по своим результатам оказалось для нас неудачным. В критический момент встречи обоих флотов наша эскадра не была в законченной формации, готовой немедленно открыть по неприятелю сосредоточенный огонь. Правда, расстояние обоих флотов друг от друга ещё было большим, и русская эскадра имела время выровнять линию, если бы адмирал Того не сделал неожиданного манёвра, который поставил японскую эскадру в критическое положение и этим предоставил русским кораблям шанс нанести тяжёлые удары японскому флоту.

В боевой рубке «Суворова» было тесно и скученно. Самая толстая броня прикрывает боевую рубку, являющуюся мозговой коробкой корабля. Здесь сосредоточены все хрупкие и сложные механизмы, необходимые для управления кораблём, для руководства артиллерийским огнём или выпуска торпед. Это низкое помещение небольших размеров. Узкие прорези в стенках позволяют делать наблюдения за горизонтом. Обыкновенно в рубке тесно и для персонала, управляющего только кораблём. В рубке «Суворова» находился ещё и командующий эскадрой со своим штабом. Отсюда во время боя должны были исходить приказания для всей эскадры. Естественно, что в рубке «Суворова» не было места, где яблоку упасть. В ней царило сосредоточенное молчание. Ответственность момента и присутствие адмирала заставляли присутствующих сдерживать даже собственное дыхание.

Адмиралу, обладавшему крупной и тяжёлой фигурой, было неудобно в рубке. Ему приходилось широко расставить ноги и согнуть ещё больше сутулую спину, чтобы наблюдать в бинокль за неприятельским флотом через прорези в броне.

Его флаг-капитан, капитан 1-го ранга Клапье де Колонг, торопливо докладывает: «Ваше Превосходительство, „Миказа“ поворачивает в нашу сторону».

Рожественский ответил неторопливо, с расстановкой: «Вижу… Делает последовательный поворот… Очевидно, хочет лечь на параллельный курс с нами…»

Перерезав по носу русскую линию, японский флагманский корабль неожиданно повернул на сближение с русской эскадрой и лёг на обратный курс. За ним последовательно начали поворачивать все остальные корабли его линии. Сделав поворот, «Миказа» оказался в 32 кабельтовых (по японским наблюдениям) от русского флагманского корабля.

Голос адмирала Рожественского окреп и оживился: «Поднять сигнал: „Открыть огонь по головному“. Сделать пристрелку из левой шестидюймовой пушки».

В 1 час 49 минут пополудни «Суворов» открыл огонь по японскому флагманскому кораблю. Вслед за выстрелом из 6-дюймового орудия, давшим перелёт, весь «Суворов» опоясался дымками, вылетевшими из его носовых орудий и орудий левого борта.

За ним открыли огонь «Император Александр III», «Бородино» и «Ослябя». Последний корабль в этот момент своим корпусом закрывал вид на уже повернувшие японские корабли четвёртому броненосцу нашего первого отряда, «Орлу». По мнению адмирала Рожественского, это произошло потому, что интервал между «Бородино» и головным кораблём второго отряда, «Ослябей», оказался недостаточным, чтобы «Орёл» мог вступить в линию, соединяющую корабли первого и второго отрядов. Чтобы пропустить «Орёл», «Ослябе» пришлось замедлить ход до 4 узлов и, как некоторые утверждают (Новиков-Прибой), броненосец должен был остановиться, чтобы стать неподвижной мишенью для стрельбы японских кораблей, нанёсшей ему губительные удары.

В действительности, в момент открытия огня русская эскадра ещё продолжала идти в двух колоннах. Это согласно утверждают свидетели с кораблей второго и третьего отрядов. О том, что русская эскадра ещё продолжала идти в двух колоннах, когда начался бой, пишет в своём донесении о бое и адмирал Того. Адмиралу Рожественскому понадобился целый час времени, чтобы перестроиться в одну кильватерную колонну утром этого дня. Сейчас в его распоряжении было только 29 минут. Как свидетельствует капитан 2-го ранга Шведе, бывший старшим офицером на «Орле», адмиралу Рожественскому пришлось повернуть головной корабль первого отряда на общий курс со всей эскадрой, ещё не дойдя до линии строя судов второго отряда. Таким образом, «Ослябе» нужно было склониться вправо, чтобы лечь в кильватер «Орлу», но командир «Осляби», очевидно, предпочёл замедлить ход, чем поворачиваться кормой к противнику и уменьшить в два раза мощь своего артиллерийского огня.

Это последнее обстоятельство сыграло на руку адмиралу Того. Его намерением как раз было напасть на более слабую левую русскую колонну, и с этой целью он пересёк курс русской эскадры. И в тот момент, когда поворачивающиеся японские корабли делали полповорота, на створе их носовых орудий как раз находился идущий малым ходом «Ослябя». По нему был направлен огонь поворачивающихся японских кораблей. Эта стрельба оказалась очень удачной «Ослябя» получил сразу несколько попаданий, произведших тяжёлые разрушения. Броненосцу пришлось остановиться, чтобы справиться с поступлением воды в носовое отделение корабля, ещё до того времени, как он вступил в кильватер «Орлу». Об этом свидетельствует капитан 1-го ранга Борис Павлович Казмичев, который, бывши мичманом, командовал в бою кормовой башней 10-дюймовой артиллерии на этом броненосце.

Таким образом, в критический момент, явившийся результатом неосторожного поворота японского флота, когда русские корабли могли продольным огнём обстрелять поворачивающиеся в одной точке японские корабли и нанести им тяжёлый урон, русские корабли, вследствие неудачного перестроения, не смогли этим шансом воспользоваться. Расстояние ещё было слишком большим, чтобы в артиллерийском обстреле японских кораблей могли участвовать наши корабли с устаревшими орудиями, а новые русские корабли с дальнобойными пушками в это время уже ушли вперёд, ведя бой с уже повернувшими японскими броненосцами.

Тем временем море вокруг «Миказы» было всё во всплесках.

Находившийся на «Суворове» капитан 2-го ранга Семёнов вспоминает:

«Сердце у меня билось, как никогда за 6 месяцев в Порт-Артуре… Если бы удалось… Дай Господи… Хоть не утопить, хоть только выбить одного…

Я жадно смотрел в бинокль. Перелёты и недолёты ложились близко, но самого главного, т.е. попаданий, как и в бою 28 июля, нельзя было видеть; наши снаряды при разрыве почти не дают дыма, а кроме того, трубки их устроены с расчётом, чтобы они рвались, пробив борт, внутри корабля. Попадание можно было заметить только в том случае, когда у неприятеля что-нибудь подобьёт, свалит… Этого не было…

Минуты через две после открытия нами огня, когда за первыми двумя броненосцами успели повернуть и вторые два, японцы стали отвечать».

В противоположность нашим инструкциям стрельбы, пристрелку вёл один «Миказа» и затем передал правильное расстояние до цели остальным японским кораблям, которые сразу перешли на поражение. По мере выполнения поворота все четыре японских броненосца и один из японских броненосных крейсеров сосредоточили свой огонь по «Суворову». У русских кораблей не было точно разработанных инструкций, в каком порядке стрелять, и первые четыре броненосца, следуя сигналу адмирала Рожественского, сначала сосредоточили стрельбу по «Миказе», но затем, видя трудность корректировки одновременной стрельбы нескольких кораблей по одной цели, перенесли огонь на остальные японские корабли.

Стрельба японских броненосцев по «Суворову» началась, согласно записям капитана 2-го ранга Семёнова, с перелётов. «Некоторые из длинных японских снарядов на этой дистанции опрокидывались и, хорошо видимые простым глазом, вертясь, как палка, брошенная при игре в городки, летели через наши головы не с грозным рёвом, как полагается снаряду, а с каким-то нелепым бормотанием».

— Это и есть «чемоданы»? — спросил Семёнова лейтенант Редкин, командир кормовой 6-дюймовой башни правого борта, которая не могла стрелять по противнику, находившемуся с левого борта.

— Они самые…

«Однако меня тут же поразило, что „чемоданы“, нелепо кувыркаясь в воздухе и падая как попало в воду, всё-таки взрывались. Этого раньше не было. В Порт-Артуре японские снаряды так же плохо рвались, как и русские».

«После перелётов пошли недолёты. Всё ближе и ближе… Осколки шуршали в воздухе, звякали о борт, о надстройки… Вот недалеко, против передней трубы, поднялся гигантский столб воды, дыма и пламени… На передний мостик побежали с носилками. Я перегнулся через поручень кормового мостика.

— Мичмана князя Церетели [Георгия Ростановича]! — крикнул лейтенант Редкин, направляясь в свою башню».

Один из самых молодых флаг-офицеров Рожественского был одним из первых, пролившим кровь, первой жертвой потрясающей драмы, разыгравшейся среди мутных волн Японского моря.

ГЛАВА IV.
НА «ОСЛЯБЕ»

«Ослябя» был однотипным кораблём с затопленными в Порт-Артуре «Пересветом» и «Победой». Это были красивые корабли с высоким бортом и с симметрично расположенными тремя трубами. Они были одинаковых размеров с броненосцами, но были несколько более быстроходными за счёт экономии веса, достигнутой уменьшением броневой защиты кораблей.

Вообще, русская эскадра была слабее бронирована, чем японская. В то время как на японских кораблях тяжёлая броня прикрывала в среднем 25% борта, и на небронированную часть борта приходилось только 39% всей площади, на русских кораблях тяжёлая броня защищала только 17%, а небронированный борт в среднем превышал 60% площади. На «Ослябе» тяжёлая броня прикрывала едва 15% всей площади борта. Даже японские бронированные крейсера были лучше защищены, чем русский броненосец «Ослябя». В сущности говоря, «Ослябя» по своей идее являлся линейным бронированным крейсером — предшественником линейных крейсеров, которые были построены после Русско-японской войны.

Находясь в одной линии с устаревшими тихоходными броненосцами, «Ослябя» не мог использовать своего преимущества в ходе, ради которого конструкторы этого корабля отказались от надёжной броневой защиты. И данное обстоятельство оказалось гибельным для этого рокового во всех отношениях корабля.

На «Ослябе» держал свой флаг командующий вторым броненосным отрядом контр-адмирал Дмитрий Густавович Фёлькерзам. Он был опытным и просвещённым моряком, большим знатоком Дальневосточного морского театра и любившим свою Родину и страдавшим за её неудачи в Русско-японской войне офицером, пошедшим в безнадёжный поход на Дальний Восток по собственному желанию. Наверно, он был и храбрым воином, за которого, как он сам писал, «Бог даст, никому не придётся краснеть».

Адмирал обладал приветливым характером и большим тактом и влиял благотворно на адмирала Рожественского, смягчая его категоричные решения.

Но хлопоты, связанные с организацией самостоятельной проводки его отряда через Суэцкий канал на Мадагаскар, долгая стоянка в тропическом климате у этого острова, дурные вести с родины и с театра военных действий подкосили здоровье младшего флагмана эскадры адмирала Рожественского. Преодоление невероятных трудностей совместного похода эскадры сказалось и на здоровье самого Рожественского. К концу похода командующий эскадрой настолько переутомился, что с трудом ходил и не был в состоянии обойти палубы своего флагманского корабля. Что же касается контр-адмирала Фёлькерзама, то он за несколько недель до боя у Цусимы тяжело занемог и умер за три дня до боя.

Адмирал Рожественский приказал держать в секрете смерть своего помощника и не спускать флага начальника второго отряда с мачты «Осляби», боясь, что известие о преждевременной смерти младшего флагмана будет воспринято за плохое предзнаменование и отразится на боевом духе личного состава эскадры.

Но на «Ослябе» о смерти адмирала Фёлькерзама знали, и настроение экипажа было подавленным. Команда с побледневшими лицами присутствовала на панихиде по адмиралу, как будто бы молилась на собственных похоронах. Броненосец вступил в бой с бездыханным телом своего адмирала, уложенным в цинковый гроб, который стоял в корабельной церкви. Контр-адмиральский флаг развевался на мачте корабля, вводя в заблуждение не только корабли русской эскадры, но и японский броненосный флот. Думая, что на «Ослябе» находится младший флагман, японцы сосредоточили огонь своих семи броненосных крейсеров на этом несчастном корабле.

Бой с Порт-Артурской эскадрой у Шантунга японцы выиграли в немалой степени потому, что они сосредоточили стрельбу на русском флагманском корабле «Цесаревич» и сумели вывести из строя этот корабль, убив удачным попаданием командующего эскадрой адмирала Витгефта. Той же тактике, уже оправдавшей себя, японцы придерживались и в Цусимском бою и сосредоточили огонь своей эскадры в первую очередь на двух русских флагманских кораблях, из которых один был настоящий, а другой мнимый.

Таким образом, «Ослябя» сделался громоотводом, на который сыпались все молнии, посылаемые отрядом японских броненосных крейсеров под командованием вице-адмирала Камимуры. Младший флагман адмирала Того держал свой флаг на броненосном крейсере «Идзумо». Он слыл опытным и инициативным начальником, и неспроста русский корабль с наихудшей броневой защитой принимал на себя все удары, которых хватило бы для всех кораблей второго броненосного отряда.

Командование вторым отрядом было временно возложено на командира «Осляби» капитана 1-го ранга Владимира Иосифовича Бэра. Среднего роста, с бледно-голубыми глазами, с седеющими каштановыми усами и с раздвоенной длинной бородой, он отличался представительной наружностью. Бэр был опытным, знающим и образованным морским офицером. Благодаря этим последним качествам, под его наблюдением строились здесь, в Соединённых Штатах, в Филадельфии, броненосец «Ретвизан» и крейсер «Варяг», а затем он был военно-морским агентом в Париже.

Как полагается старому морскому волку, он остался холостяком, и корабль был его домом. Бэр был всегда опрятно и элегантно одет, и такая же чистота и порядок царили на его корабле. Его лицо отличалось суровой внушительностью, а отношения к подчинённым — строгой требовательностью. Каждую неделю он осматривал броненосец от трюма до клотика и не терпел ни малейшего беспорядка. Его корабль был образцовым военным кораблём, но жизнь на нём для экипажа была нелегка.

В бою Бэр проявил олимпийское спокойствие и полное бесстрашие. По мере приближения японской эскадры командир «Осляби» находился, вплоть до открытия огня, на верхнем мостике, не спускаясь в броневую рубку, и невозмутимо курил папиросу за папиросой. Дисциплинированная команда, следуя примеру своего командира, оставалась стоять на верхней палубе по своим боевым ростам, как будто корабль находился не перед боем, а ожидал царского смотра.

Во время поворота «Миказы» расстояние до «Осляби» было 50 кабельтовых. С этого расстояния поворачивающиеся японские корабли открывали огонь по «Ослябе».

Японская стрельба по этому кораблю оказалась чрезвычайно меткой. Попадания начались сразу. Уже третий снаряд ударил в носовую часть броненосца, вырвал левый клюз и разворотил весь бак. Якорь вывалился за борт, и якорный канат с шумом и лязгом начало травить, пока он не повис на жвакогалсовой скобе, соединяющей канат с остовом корабля. Под ураганным огнём канат расклепали.

Немедленно второй и третий снаряд разорвались на баке. Град снарядов осыпал корабль. Попадания в носовую часть и в ватерлинию чередовались. Но броненосец упорно оставался на курсе всей эскадры и отстреливался из своих пушек. Мощные машины вращали три винта и точно хотели вынести корабль вперёд остальных русских кораблей. Но Бэр замедлил ход броненосца, чтобы пропустить вперёд «Орёл». Однако и незначительный эскадренный ход оказался слишком большим для раненого корабля. Один из разорвавшихся на баке снарядов был крупного калибра и сделал в небронированном борту корабля огромную пробоину. Хлынувшая вода залила первый и второй отсеки жилой палубы. Через трещины, разбитые люки и вентиляционные трубы вода проникла в носовые пороховые погреба левого борта, из которых поднимались дым, запах гари и газы. От хода напор воды увеличивался и грозил продавить носовую переборку, задерживавшую поступление воды в среднюю часть броненосца. Корабль осел носом и накренился на левый борт. Броненосец должен был остановиться, чтобы справиться с пробоиной.

— Трюмно-пожарный дивизион, бегом в носовую жилую палубу! — раздалась команда. Трюмные под руководством трюмного механика поручика Петра Флавиантовича Успенского работали самоотверженно в полной темноте, так как главная электрическая магистраль была перебита. Крен был исправлен, но корабль ещё больше осел носом и, дав ход, двигался с форштевнем, ушедшим в воду, постепенно догоняя «Орёл».

Пока ток отсутствовал, носовая башня бездействовала, но как только проводка была исправлена и башня могла бы возобновить стрельбу, в неё попали два больших снаряда. С оглушительным взрывом она соскочила с катков и вся перекосилась. Броневые плиты разошлись. Длинные стволы орудий застыли в неестественной позе, обратив свои дула к небу.

На верхнем носовом мостике стоял дальномер, и группа матросов под руководством младшего штурманского офицера мичмана Вячеслава Петровича Палецкого определяла расстояние до вражеских кораблей. Разрывом снаряда матросов разнесло на части, а мичман В.П. Палецкий лежал с растерзанной грудью и громко рапортовал:

— Крейсер «Идзумо»… Тридцать пять… «Идзумо»… Трид…

И замер навсегда.

Следующими двумя снарядами, одновременно попавшими, был разбит каземат носового 6-дюймового орудия левого борта. Один снаряд разорвался у боевой рубки, и осколки полетели в рубку через прорези в броне. Был тяжело ранен морской писатель, старший флаг-офицер лейтенант барон Фёдор Михайлович Косинский. Другие офицеры и матросы — убиты или ранены. Командир с залитым кровью лицом вышел из рубки, держа в руке дымящуюся папиросу, приказал позвать старшего офицера, поднёс папиросу ко рту, затянулся и снова скрылся в рубке, чтобы дальше вести корабль, продолжая неравный и безнадёжный бой.

ГЛАВА V.
НА «ОРЛЕ»

Бой разгорался, когда «Орёл» смог открыть огонь после небольшой задержки, вызванной вступлением корабля в кильватерный строй всей русской эскадры. Содрогая воздух, с тяжёлым грохотом стреляли крупные орудия. Резким сотрясением и гулом отдавались эти выстрелы во внутренних помещениях корабля. В интервалах между залпами тяжёлых орудий грохотали на несколько более высокой ноте и с меньшими паузами шестидюймовые орудия. Трёхдюймовые пушки отрывисто гавкали, напоминая визгливый лай собак по сравнению с грозным рыком разъярённых львов и тигров, к которому можно приравнять стрельбу из тяжёлых орудий.

Менее резко звучали выстрелы соседних кораблей. Издали доносило приглушённые звуки залпов противника. Над морем стоял непрерывный гул, как будто небесные молнии решили показать ещё невиданную силу и раскаты грома не утихали ни на секунду. Бесконечное число летящих снарядов прорезало воздух, оставляя за собой порывистое дыхание разрежённого воздуха и зловещий дребезжащий рёв, быстро нараставший и медленно затухавший. При разрывах вблизи этот рёв обрывался оглушительным треском, как будто разрывались гигантские хлопушки.

Над поверхностью моря чередовались полосы дыма и тумана. Сильный ветер рвал эти полосы, и в прорывах между ними серые неприятельские корабли смутно выделялись на таком же тёмном и даже чёрном небосклоне. Неясные силуэты вражеских кораблей, стреляя, покрывались ожерельем вспышек. Как бешеные апокалиптические звери, они посылали в сторону русского флота пучки молний и град снарядов, вплоть до двадцатипятипудовых.

Японские снаряды подымали вокруг русских кораблей высокие столбы воды, перемешанные с красным пламенем и чёрно-бурым дымом. В противоположность русским снарядам, они разрывались при падении в воду и обсыпали палубы наших судов бесчисленным количеством осколков. Русские же снаряды только взметали всплески воды и, не разрываясь, тонули в море. Их эффект при падении в воду рядом с вражеским кораблём был только психологический.

Тем не менее длинная колонна русских кораблей также энергично отвечала, как стреляли японцы. Но было сразу заметно, что наши корабли опоясывались облаками дыма при залпах из своих орудий спустя более продолжительные интервалы времени, чем японские броненосцы и броненосные крейсера. Преимущество в скорострельности орудий было, бесспорно, на стороне противника.

Первые минуты боя «Орёл» стрелял безнаказанно, как на смотру, так как стрельба неприятельских кораблей, согласно сигналу адмирала Того, сосредоточилась на «Суворове» и на «Ослябе». Но затем вокруг «Орла» начало увеличиваться количество всплесков от снарядов. Это уже не были случайные снаряды, предназначенные для заднего мателота «Осляби», и которые заносило на соседний «Орёл». Время от времени неприятельская линия переносила огонь на другие корабли, когда дым от пожаров, возникших на русских флагманских кораблях, мешал наводке по ним.

«Орёл» стрелял из своих орудий тяжёлого и среднего калибра, расположенных в башнях. Трёхдюймовые орудия, расположенные вдоль борта в казематах, молчали, так как расстояние до японских кораблей было больше тридцати кабельтовых, каковая дистанция была предельной для пушек этого калибра. Но во время боя обе эскадры медленно сближались. Настала очередь заговорить и трёхдюймовым орудиям «Орла». Артиллерия «Орла» в это время стреляла по броненосцу «Шикишима», шедшему вторым в строю японской колонны.

Но в тот момент, когда раздался залп из всех шести трёхдюймовых орудий левого борта, его звук потонул в детонации, произведённой первым попаданием тяжёлого неприятельского снаряда в «Орёл». В казематах трёхдюймовых орудий с потолка начала спускаться густая чёрная туча, которая медленно осаждалась на всех предметах, находившихся в казематах, покрывая их толстым слоем угольной пыли. Во время долгого похода эскадры адмирала Рожественского из Балтийского моря на Дальний Восток эти казематы были использованы как дополнительные склады угля. Благодаря этому мероприятию оказалось возможным делать длительные переходы, на которые не были рассчитаны корабли, и реже грузиться углём на море. Но то, что было хорошо, чтобы преодолеть тяжести легендарного похода, оказалось плохим в бою. Перед боем казематы были разгружены от угля. Но как команда тщательно ни убирала, ни чистила, ни мыла казематы, никакие струи воды и ни одна швабра не могли добраться до мельчайшей угольной пыли, залезшей в узкие щели между балками и листами железа. Только неприятельские тяжёлые снаряды производили столь основательное сотрясение корпуса судна, что эту пыль выбивало из щелей и её мельчайшие частицы носились в воздухе, как плотный туман.

За первым попаданием последовали дальнейшие. При каждом из них подымалась новая туча пыли, и по мере того, как попадания участились, казематы погрузились в темноту, среди которой электрические лампочки превращались в едва заметные бледные пятна, а ослепительные оранжево-зелёные вспышки, сопровождавшие выстрелы собственных орудий, превращались в тусклые проблески отдалённого света.

Вскоре к туману угольной пыли прибавился едкий дым от пожаров, возникших от неприятельских попаданий в небронированные отсеки, хотя трёхдюймовая броня, прикрывавшая казематы, прекрасно выдерживала прямые попадания японских фугасных снарядов.

Однако наводка из трёхдюймовых орудий сделалась очень затруднительной. Угольная пыль запорошила все оптические приборы. Цифры на циферблатах и в таблицах стрельбы стали трудноразбираемыми. Наблюдения за небольшими всплесками трёхдюймовых снарядов среди огромных фонтанов воды, которые подымали вокруг вражеских кораблей тяжёлые снаряды, и на крупной зыби, покрывавшей море, было очень трудно производить. Меткость стрельбы должна была ухудшиться. Но наводка была облегчена уменьшением дистанции боя до 20 кабельтовых с небольшим.

Снаряды, разорвавшиеся на шканцах, произвели большие разрушения, но первым попаданием был контужен и легко ранен только кок, стоявший на трапе для оказания помощи при переноске раненых. Первую перевязку получил он, не принимавший прямого участия в бою. Это вызвало весёлость.

Тем временем количество всплесков вокруг «Орла» росло, и, кроме урона от прямых попаданий, на палубу броненосца начало сыпаться всё больше и больше осколков. Число серьёзно раненных из находившихся на верхней палубе дальномерщиков, сигнальщиков, комендоров и горнистов увеличивалось в геометрической прогрессии.

При виде разрушений, производимых прямыми попаданиями и осколками, и наблюдая впервые, как люди корчились в предсмертных муках, или как струйка алой крови тянулась вслед за уносимыми на носилках ранеными, команда броненосца, ещё не обстрелянная, сначала поддалась некоторому оцепенению. Лик войны был ужасен.

Но когда молодые матросы слышали бодрые напоминания офицеров или шутливо-грубоватые окрики своих товарищей, обладавших более крепкими нервами, оцепенение проходило, и люди работали, как автоматы, не замечая, что смерть чем дальше, тем больше косила обильную жатву в их кругу, и оставались безразличными к собственным ранениям и причинённой ими боли.

Так же, как на «Суворове», и на «Орле» первыми жертвами боя среди офицерского состава были молодые мичмана, едва успевшие попасть на уходящие на Дальний Восток корабли после окончания Морского корпуса. На «Орле» им был князь Язон Константинович Туманов, как раз командовавший батареей трёхдюймовых орудий в описанном нами каземате. Первым попаданием в открытые порта этого каземата было выведено из строя одно орудие, убито несколько матросов и тяжело ранен в спину только что отходивший от этого орудия Туманов, вскоре потерявший сознание.

Он очнулся, когда его на носилках доставили к операционному столу. В своих воспоминаниях он скромно умалчивает, что первыми его словами по возвращении сознания были: «Доложите командиру, что орудие номер шесть вышло из строя. Двое при нём убиты. Командование батареей я передал мичману Сакеллари…»

Юный офицер, почти мальчик, не думал ни о ране, ни о боли, а только о своём долге.

Ни врач, ни находившийся на перевязочном пункте корабельный инженер Костенко не могли узнать в чумазом от угольной пыли раненом Туманова, и только когда принёсшие его санитары сообщили, кто он, они его засыпали вопросами: «А как наши дела?»

По молодому лицу с размазанной угольной пылью покатилась слеза от огорчения, что из-за этой пыли его батарея не могла так метко стрелять, как он этого хотел. Сделав попытку отмахнуться рукой, он от внезапной сильной боли только застонал.

Часть вторая.
КРИЗИС БОЯ

ГЛАВА VI.
СИЛА НЕ БЕРЁТ

Согласно мнению капитана 2-го ранга Смирнова, точка поворота японского флота с целью лечь на параллельный курс с русской эскадрой находилась на курсовом углу в 34° по отношению к курсу норд-ост 23°, который вёл русские корабли во Владивосток.

Сейчас же после поворота первых двух японских броненосцев «Суворов» открыл огонь с дистанции в 32 кабельтовых. Если последовательный поворот японского флота занял 15 минут времени, то русская эскадра, идя 9-узловым ходом, за это время должна была бы приблизиться на 10 кабельтовых к последнему поворачивающему японскому кораблю. Но, как мы знаем, этого не произошло — японская эскадра удерживала дистанцию боя между 28 и 32 кабельтовыми. Кроме того, если японская эскадра во время поворота находилась на таком остром курсовом углу по отношению к русскому флоту, то Рожественский, наверно, не пропустил бы возможности со своей стороны склониться влево и прорваться под кормой японского флота.

Поэтому более правдоподобными являются донесения адмирала Рожественского и капитана 2-го ранга Шведе и японские сведения, что в момент поворота японская эскадра находилась несколько выше траверза первых русских броненосцев. Головные японские корабли, развивая 15 узлов хода, начали постепенно выдвигаться вперёд по отношению к русскому флоту, а дальнейшие поворачивающие корабли объявлялись на траверзе середины русской линии. Поскольку курсы обоих флотов были мало сходящимися, то дистанция медленно уменьшалась.

Если придерживаться этой последней схемы, то становится понятным, что наибольший эффект русская стрельба произвела на флагманский корабль японского флота «Миказа», по которому некоторое время сосредоточенно стреляли все 4 новых русских броненосца и который получил в первой стадии боя до 10 попаданий крупными снарядами. Следующим наиболее пострадавшим японским кораблём оказался броненосный крейсер «Асама», шедший пятым с конца, т.е. в середине японской линии. Японцам удалось скрыть от русских, что крейсер «Асама» уже в 2 часа дня должен был выйти из строя после того, как три русских снаряда разорвались на корме этого крейсера и повредили рулевое управление.

Таким образом, «Асама» был первым кораблём, вышедшим из строя обеих эскадр, почти на полчаса раньше первых двух русских кораблей, покинувших боевую линию. Во время выхода из строя в «Асама» попало ещё 9 снарядов, произведших пробоину около ватерлинии, и, пока крейсер заделывал пробоину, его корма села на 5 футов. После временного исправления повреждений «Асама» в 2 часа 55 минут присоединился к отряду броненосцев под флагом адмирала Того и только в 5 часов вечера вернулся на своё старое место, в эскадру адмирала Камимуры.

Когда русские орудия пристреливались к какому-нибудь японскому кораблю, то он покидал строй, описывал коордонат и шёл тем же курсом на несколько увеличенном расстоянии, а потом снова занимал своё место в строю. Русские корабли без крайней нужды этого манёвра не делали, так как неприятельский огонь после выхода из строя одного корабля переносился с тем большей интенсивностью на соседние корабли. Временное облегчение для себя покупалось ценой большого количества жертв со стороны своих соратников. Боевые традиции Российского Императорского Флота не знали подобной практики. Наоборот, самоотверженное поведение командира «Осляби», подставлявшего бока своего искалеченного корабля за других, как раз отвечает этим освящённым веками традициям. Но японский флот был более молодым и не обременённым правилами рыцарского поведения в морском бою. Японские корабли выходили из строя чаще русских, и это обстоятельство помогло им скрыть факт повреждения крейсера «Асама».

Поэтому на русских кораблях не заметили эффект своей стрельбы по японским судам, что, конечно, отразилось на бодрости духа русских моряков. Вот какое впечатление о бое вынес капитан 2-го ранга Семёнов, находившийся на «Суворове»: «Неприятель уже закончил поворот; его 12 кораблей в правильном строю, на тесных интервалах, шли параллельно нам, постепенно выдвигаясь вперёд. Никакого замешательства не было заметно. А у нас? — Я оглянулся. Какое разрушение! Пылающие рубки на мостиках, горящие обломки на палубах, груды трупов… Сигнальные и дальномерные станции, посты, наблюдающие за падением снарядов — всё сметено, всё уничтожено… Позади „Александр III“ и „Бородино“, тоже окутанные дымом пожара…»

— Что? Знакомая картина? Похоже на бой 28 июля? — крикнул из своей башни лейтенант Редкин.

— Совсем то же самое, — ответил Семёнов и тут же поясняет в своих воспоминаниях, что это было сказано неискренне. Было бы правильнее сказать: «Совсем не похоже».

«Ведь 28 июля за несколько часов боя „Цесаревич“ получил только 19 крупных снарядов… А теперь снаряды сыпались беспрерывно, один за другим. Такой стрельбы я не только никогда не видел, но и не представлял себе.

За шесть месяцев на Артурской эскадре я всё же кой к чему пригляделся: и шимоза, и мелинит были, до известной степени, старыми знакомыми, но здесь было что-то совсем новое. Казалось, не снаряды ударялись о борт и падали на палубу, а целые мины. Они рвались от первого соприкосновения с чем-либо, от малейшей задержки в полёте… Поручень, топрик шлюпбалки были достаточны для всеразрушающего взрыва… Стальные листы рвались в клочья и своими обрывками выбивали людей… Железные трапы свёртывались в кольцо… Неповреждённые пушки срывались со станков… Этого не могла сделать ни сила удара самого снаряда, ни тем более сила ударов его осколков. Это могла сделать только сила взрыва…

А потом — необычайно высокая температура взрыва и это жидкое пламя, которое, казалось, всё заливает. Я видел своими глазами, как от взрыва снаряда вспыхивал борт. Конечно, не сталь горела, но краска на ней. Такие трудногорючие материалы, как пробковые койки и чемоданы, сложенные в несколько рядов, траверзами, и политые водой, вспыхивали мгновенно ярким костром… Временами в бинокль ничего не было видно — так искажались изображения от дрожания раскалённого воздуха…

Нет. Это было не то, что 28 июля…

Моё недоумение ещё усиливалось тем обстоятельством, что ведь шимоза, как и мелинит, даёт при взрыве густой чёрный или зеленовато-бурый дым (на это мы довольно нагляделись в Порт-Артуре). Такие снаряды тоже были и в этот роковой день, но те, которые словно заливали нас жидким пламенем, всё жгли, всё разрушали с какой-то до сих пор неведомой силой — они давали облако совсем не густого рыжего удушливого дыма и массу едкой гари, носившейся в воздухе белыми хлопьями…

Это было что-то совсем новое…

Нет. Это было совсем не похоже на 28 июля. Там было впечатление, что сошлись два противника, почти равные по силам; что оба они сражаются равным оружием, что это был бой… А здесь… Не бой, а бойня какая-то…»

Таково было непосредственное впечатление о бое высокообразованного и уже много раз обстрелянного в этой войне офицера. Что же говорить о простых матросах, ещё никогда не бывших под огнём. Когда первое оцепенение при виде рвущихся снарядов и первых жертв боя, трупы которых становились восковыми, прошло, то они молчаливо и хладнокровно выполняли свои обязанности. Но, видя, как смерть хозяйничает у них на кораблях, как вспыхивают пожары, как красавцы корабли, на которых они находились, превращаются в груды развалин, в то время как идущий вдали противник не подаёт ни малейших симптомов разрушений от боя, — они сокрушённо качали головами и, сжав зубы, цедили: «Сила не берёт…»

Тогда ещё не было известным, что первый снаряд, полученный «Суворовым» и, вероятно, всей эскадрой, разорвался в судовой церкви флагманского корабля. Тяжёлый снаряд угодил в верхнюю батарейную палубу, расположенную между двумя центральными башнями средней артиллерии. Временно это помещение было превращено в перевязочный пункт.

Несмотря на сокрушительный взрыв, на большом судовом образе даже не разбилось стекло киота. Множество образов, которыми напутствовали эскадру различные организации и родственники уходящих на Дальний Восток моряков, оказались нетронутыми. Перед иконами продолжали гореть несколько восковых свечей. Но всюду кругом валялись кучи обломков, черепков разбитой посуды, груды трупов и то, в чём трудно было опознать останки человеческих тел.

Одним из первых тяжелораненых оказался иеромонах отец Назарий. Сражённый градом осколков, он отстранил протянувшиеся к нему руки помощи, приподнялся и прерывающимся от подступившей к горлу крови, но ещё твёрдым голосом произнёс:

— Силой и властью… отпускаю… прегрешения… во брани убиенным… — осенил крестом окружающих и потерял сознание…

Это попадание было символичным. Оно как бы предсказывало трагическую судьбу не только эскадры адмирала Рожественского, но и всей Российской Империи, которой суждено было вскоре повторить крестный путь эскадры, посланной бродить вокруг половины света.

Духовная сила Церкви Христовой остаётся неосквернённой, но народ, отошедший от Церкви, усомнившийся в ней, хулящий её, обречён испить свою горькую чашу до конца. Вместе с виновными погибнут и праведные — за то, что не нашлось в них достаточно моральных сил, чтобы вовремя остановить своих заблудших братьев.

С того времени прошло полстолетия. Но горькая чаша, к краю которой прикоснулись губы участников Цусимского сражения, ещё не испита нами до настоящего дня.

ГЛАВА VII.
ГИБЕЛЬ «ОСЛЯБИ»

Море бурлило вокруг броненосца. Стальной дождь падал с неба. Упавшие в море снаряды выбрасывали вверх огромные фонтаны воды. Потоки солёной воды обрушивались на палубу. А так как сточные отверстия, так называемые шпигаты, засорило обломками, то вода переливалась и гуляла по палубе беспрепятственно.

Снаряды падали не только в воду, но и всё время попадали в корабль. Иной раз два или три снаряда одновременно. Они разрывались с оглушительным треском. Факелы огня взлетали к небу. Стальные балки ломались, как соломинки. Крутило, рвало и мяло железные листы. Кучу обломков поднимало в воздух. Тела людей разрывало на части. Отрывало головы, ноги и руки. Раскалённые и рваные куски металла впивались в тело.

Души одних покидали мгновенно этот прообраз ада на море, у других они не хотели расстаться с изуродованным телом, и несчастные люди страшно мучались, страдали, теряли рассудок. Наконец, третьи, а их было большинство, оставались на своём посту, продолжали биться с врагом или бороться с огнём и водой, не замечая, что их поступь оставляет за собой алый след крови, и не обращая внимания на боль, причиняемую впившимися в их тело осколками.

На месте разрывов обычно начинался пожар. Горело всё, вплоть до краски, которой была покрыта сталь. Огонь и вода протягивали друг другу руку в общем стремлении раздавить, уничтожить, утопить непокорных людей и сломить их гордую волю.

За двадцать минут боя все мелкие орудия левого борта оказались искалеченными. Прислуга орудий была перебита или спустилась под защиту броневой палубы. В это время осколки, проникшие в левый средний каземат, подожгли тележку с патронами, приготовленными для стрельбы. Раздался оглушительный взрыв, уничтоживший прислугу орудия и само орудие в этом каземате. Но броненосец продолжал отвечать, стреляя из своей кормовой башни и двух 6-дюймовых орудий в казематах левого борта.

В пробоины, произведённые снарядами в небронированной части левого борта, вливались новые массы воды. У корабля снова появился крен на левый борт. Вода начала заливать носовую электростанцию. Персонал станции смог спастись от поступавшей воды, поднявшись наверх через уже замолчавшую носовую башню. Пробираться пришлось сквозь трупы убитых защитников этой башни, растаскивая их в стороны и унося отпечатки их потемневшей крови.

Вокруг боевой рубки и переднего мостика бушевал пожар. Вода уже залила носовую часть и произвела короткое замыкание главной электрической магистрали на корпус судна. Немедленно якоря динамо-машин кормовой электрической станции перегорели. Корабль погрузился в темноту. Остановились лебёдки, подающие снаряды в башни и казематы, замолкли все моторы, питаемые электрическим током, но самое главное — перестали работать помпы, откачивающие воду, поступающую в корабль. Вода стала быстро прибывать. Крен начал медленно увеличиваться.

Но во внутренних помещениях замигали запасные фонари, фитили, свечи. Команда оставалась работать на своих постах. Паровые машины продолжали вращать винты, а винты — двигать корабль вперёд, навстречу его ужасной судьбе.

После того как свет погас, раненые, получившие перевязку, в естественном стремлении выжить начали медленно пробираться из операционно-перевязочных пунктов ближе к верхней палубе. Но навстречу им двигался поток свежих раненых. Доблестные врачи Григорий Степанович Васильев и Георгий Роландович Бунтиг, не замечая темноты и невзирая на крен, продолжали оперировать и перевязывать новые партии мучеников. Не прекращая выполнять свой милосердный долг, они ушли вместе с кораблём на дно морское.

Снаряды продолжали осыпать корабль. Они, как острые ножи, вонзались в тело броненосца и, поворачивая в нём своё лезвие, просверливали новые дыры в изрешечённом борту корабля. Каждый новый исполинский удар сотрясал корабль. Грохот от разрывов не умолкал. Он перемешивался с лязгом ломаемого железа и со зловещим треском злорадствовавшего огня. Пожар уже охватил все верхние надстройки. Яркие языки пламени вырывались из люков и казематов. Горели адмиральская и офицерские каюты.

Но корабль продолжал держать своё место в строю. Он двигался с глубоко погружённой в воду своей носовой частью.

Не имея электричества, должна была прекратить стрельбу кормовая башня. Шестидюймовые орудия ещё постреляли некоторое время, подымая снаряды из погребов вручную, но и они вскоре должны были прекратить огонь, так как крен увеличился настолько, что эти орудия могли стрелять только в воду. Командир одного из плутонгов, лейтенант Владимир Александрович фон Нидермиллер, вынужденный прекратить стрельбу, отпустил прислугу орудий, а сам в порыве отчаяния застрелился.

Неприятельские снаряды обрушились на боевую рубку. Вскоре были убиты или тяжело ранены и позднее утонули: старший офицер капитан 2-го ранга Давид Борисович Похвиснев, старший штурман лейтенант Иван Валентинович Дьяченков, младший артиллерийский офицер лейтенант Константин Карлович Тундерман, мичманы Василий Васильевич Шиповалов, Пётр Сергеевич Бачманов, Валерий Валерьевич Байков и другие. Командир капитан 1-го ранга Бэр был ранен в голову, но он не покинул рубку и продолжал вести корабль, удерживая его в строю эскадры.

Его корабль был уже для боя бесполезен, но он служил мишенью для сосредоточенного огня всех японских броненосных крейсеров, и пока японцы стреляли по его кораблю, остальные корабли второго отряда не были столь интенсивно обстреливаемы и могли с максимально возможной меткостью для их старых орудий стрелять по японским кораблям. Его корабль, весь разбитый и изуродованный, в огне и дыму, с умолкшими орудиями и с большим креном в сторону противника, продолжал идти между остальными яростно стрелявшими русскими кораблями. Он подставлял за них свои продырявленные бока под новые попадания неприятельских снарядов. Трудно представить себе более яркий пример самоотверженности в бою на море.

Японские снаряды продолжали осыпать обречённый корабль. Один за другим три тяжёлых снаряда попали в одно и то же место — у ватерлинии в середину судна. Разрыв первого снаряда расшатал болты, поддерживавшие тяжёлую броневую плиту. Взрыв от второго снаряда сорвал броневую плиту, и она, как пустая скорлупа, отвалилась и исчезла в волнах. Наконец, третий тяжёлый снаряд сделал в уже незащищённом борту пробоину размером с большие ворота, в которую могла бы въехать целая тройка. Вода хлынула неудержимым потоком в броневую палубу и стала заливать пороховые погреба и угольные ямы. Напрасно трюмная команда во главе с корабельным инженером Константином Ивановичем Змачинским пыталась закрыть пробоину деревянными щитами, подпереть их упорами и приостановить поступление воды. Команда самоотверженно работала по пояс в воде. Но стихия была сильнее: она вышибала брусья, отталкивала щиты и валила в воду людей. Силы борющихся с водой матросов слабели, и вскоре вода, преодолев сопротивление, стала беспрепятственно заливать корабль. Крен стал быстро увеличиваться.

Броненосец выкатился из строя вправо. Сведения, когда это произошло, расходятся. Одни этот момент относят к 2 часам 25 минутам, а другие — к 2 часам 40 минутам. Согласно донесению о бое адмирала Рожественского, «Ослябя» прошёл мимо покинувшего линию «Суворова», держа своё место в строю. После того как остальные три броненосца первого отряда повернули вслед за «Суворовым», «Ослябя» оказался в голове колонны остальных русских броненосцев и попал снова под сосредоточенный огонь всего японского флота. Это был смертный приговор героическому кораблю.

Капитан 1-го ранга Бэр отослал из боевой рубки ещё остававшихся в живых старшего артиллерийского офицера капитана 2-го ранга Сергея Эмильевича Генке и старшего минного офицера лейтенанта Михаила Павловича Саблина. Он ещё немного задержался в рубке, чтобы выпрямить курс корабля после выхода из строя эскадры на расходящийся курс с ней. Произведя этот манёвр, он также вышел из рубки на накренённый и обгоревший мостик. Обратившись к своим офицерам, Бэр торопливо сказал:

— Спасайтесь, господа, тонем… прощайте…

Без фуражки, с окровавленной головой, но с папиросой в руке, он широко расставил ноги, ухватился за тентовую стойку, чтобы удержаться на наклонившемся мостике, в последний раз затянулся, отбросил папиросу и зычным голосом скомандовал:

— Все за борт… Команде спасаться… Живо за борт…

Броненосец стал быстрее валиться на левый борт.

В темноте из всех внутренних помещений корабля люди стремились подняться наверх, карабкались по наклонившимся трапам и скобянкам, боролись со сталкивавшей их водой, спотыкались, срывались вниз, застревали в люках, гонимые одной мыслью — спасти хоть свою жизнь, раз все усилия спасти корабль оказались безуспешными.

Наиболее трагичной была судьба машинной команды. Она оказалась в ловушке. Подъёмные механизмы, открывающие тяжёлые броневые люки, которые предохраняли машины от попадания снарядов, не действовали. Находящиеся на верхней палубе, не думая о собственном спасении, пытались открыть эти люки при помощи немногих талей, которые уцелели от пожара и снарядов. Но люки были тяжёлые и открывались медленно. Их удалось только приподнять, а не открыть, как корабль уже почти лёг плашмя и начал зачерпывать воду своими тремя огромными трубами, из которых валил густой дым и расстилался по воде.

Из машинной команды не спасся никто. Они все, во главе с судовыми механиками полковником Николаем Андреевичем Тихоновым, поручиками Григорием Григорьевичем Даниленко, Алексеем Александровичем Быковым, Анатолием Георгиевичем Шевелёвым и упомянутыми Змачинским и Успенским, были похоронены в стальном гробу, которым для них оказался так бережно ими опекаемый свой корабль.

На верхней палубе одни бросались за борт, другие колебались и как будто не могли расстаться с кораблём, с которым они сжились, и, наконец, третьи самоотверженно, не думая о себе, лихорадочно сбрасывали за борт всё, что могло плавать и что могло помочь тонущим держаться на поверхности моря.

На пылающем мостике по-прежнему находился командир броненосца. Он был одинок. Он уже не держался на ногах, а повис, держась руками за стойку. Стараясь превозмочь грохот рвущихся снарядов, треск пожара, шипение пара, вопли раненых и крики утопающих, он из последних сил кричал:

— Дальше от корабля!.. Вас затянет водоворотом, чёрт возьми! Отплывайте дальше от борта!

«В этот момент, — пишет советский писатель Новиков-Прибой (питающий лютую ненависть к царским офицерам, показавшим себя строгими исполнителями своих командирских обязанностей), — капитан 1-го ранга Бэр — перед лицом смерти — был великолепен…»

Палуба корабля перешла угол начала скольжения тел. Все незакреплённые или оторванные взрывами предметы, как-то: ящики, рундуки, обломки шлюпок, куски железных балок с ускоряющейся скоростью начали скользить на левый борт, увлекая за собой людей, ломая им кости, разбивая головы. Броненосец быстро перевернулся вверх килем, приподнял корму и начал носом уходить в воду. Гребные винты вылезли из воды, судорожно вращаясь в воздухе, и, когда корабль уже исчез под водой, они ещё некоторое время продолжали бурлить, кроша тела несчастных людей, которые не успели отплыть от тонущего корабля в сторону. На волнующейся поверхности моря раскачивалась живая каша человеческих тел и бесформенных обломков. Над водой ещё держался густой едкий дым, валивший из лежавших горизонтально труб броненосца и ныне отравлявший плавающих моряков. И в это скопление тонущих и бедствующих людей продолжали беспрерывно падать японские снаряды, вздымая высокие столбы воды и разрывая на части тела тех, кого смерть ещё не освободила от мучений.

К месту гибели броненосца подошли русские миноносцы и буксир «Свирь», которые спасли около 400 человек. По иронии судьбы половина спасённых оказалась в числе тех немногих, которые доплыли до Владивостока или добрались до нейтральных портов и тем избежали горести пленения. Судьба хоть к этой части команды этого рокового, но героического корабля оказалась милосердной.

ГЛАВА VIII.
ВЫХОД ИЗ СТРОЯ «СУВОРОВА»

«Князь Суворов» вёл русскую эскадру, стреляя из башен тяжёлой артиллерии и орудий левого борта, и, в свою очередь, привлекал на себя стрельбу половины японского флота. Вихрь снарядов всех калибров накрывал броненосец. Пророчество его командира, капитана 1-го ранга Игнациуса, выполнялось.

Впрочем, не нужно было быть пророком, чтобы предсказать, что флагманский корабль русской эскадры подвергается в бою самому жестокому обстрелу в первую очередь. В свете этого логичного заключения следует особенно отметить мужественное решение адмирала Рожественского идти со своим кораблём головным, впереди всего флота, и не перенести свой флаг на другой броненосец или быстроходный крейсер. Командующий предпочёл быть там, где была наибольшая опасность. Своим личным присутствием на корабле, наиболее обстреливаемом неприятельским флотом, он хотел подать пример верности присяге и выполнения своего воинского долга для всего личного состава эскадры.

Рассуждения о том, что командующий, находясь на головном корабле, легко может лишиться возможности управлять флотом и после выхода флагманского корабля из строя оставляет флот без руководства, являются хотя и верными, но скорее теоретическими, чем практическими. Средства связи и сигнализации всюду ненадёжны. Удачное попадание может свалить мачту, сжечь фалы, снести радиосеть не только на флагманском, но и на любом корабле, — и командующий уже лишён возможности передавать приказания. В обоих случаях командующий должен быть снят с повреждённого корабля и его флаг перенесён на другой корабль. По несчастному стечению обстоятельств это было сделано в Цусимском бою слишком поздно, когда адмирал Рожественский был уже настолько изранен, что управлять эскадрой не мог.

Его решение идти во главе эскадры и мужественное поведение в бою настолько сами за себя говорят, что жалкая попытка советского писателя Новикова-Прибоя набросить тень на память адмирала Рожественского, недобросовестно подтасовывая факты и перемешивая их с измышлениями, вызвало возражение в примечаниях к его книге со стороны даже советской редакции.

Сразу же после начала боя на «Суворов» начали сыпаться стальные удары столь часто, что видавший виды и получивший уже большой опыт в современной войне капитан 2-го ранга Семёнов сравнил эту фазу боя с бойней.

После первого попадания в судовую церковь, следующие попадания были в борт около левой средней 6-дюймовой башни и в офицерские каюты у левой кормовой башни. В каютах начался пожар. Немедленно за этим снаряд разорвался в кормовой рубке и, когда дым разошёлся, внутри рубки лежала груда тел и сверху — зрительная труба офицерского образца.

В носовой боевой рубке первую дань богу войны заплатили своей жизнью флагманский артиллерист полковник Фёдор Аркадьевич Берсенев и рулевой кондуктор. Обоим осколки попали в голову и убили их наповал. Наблюдать за боем в прорези брони было опасным занятием, но адмирал и командир, согнувшись из-за своего высокого роста, сосредоточенно наблюдали в прорезь за неприятельским флотом.

— Ваше Превосходительство, уже очень они пристрелялись, так и жарят, — размахивая, по обыкновению, руками, докладывает Игнациус. — Не пора ли нам изменить расстояние?

— Подождите. Ведь и мы тоже пристрелялись, — хладнокровно возразил Рожественский.

Дальномерщики чётко рапортуют измеренные ими дистанции, старший артиллерийский офицер лейтенант Пётр Евгеньевич Владимирский зычно командует установку целика, и гальванёры передают его приказания, изменяя показания циферблатов, в башни и плутонги. С оглушительным рёвом несутся залпы в сторону врага.

Неприятельская линия заметно продвинулась вперёд. Вот когда нужно было прибавить ходу и выжать из новеньких машин, ещё не полностью истрёпанных длительным походом, всё, что они могли дать. Тогда отпала бы опасность, что противник сможет перерезать наш курс и подвергнуть нашу эскадру продольному огню. Но это значит бросить транспорты на растерзание врагу. Русский адмирал с теми душевными качествами, которыми обладал Рожественский, не мог этого допустить.

И в 2 часа 5 минут Рожественский, скрепя сердце, отдаёт приказание повернуть на два румба вправо, отклоняясь от прямого пути на Владивосток, но зато приведя японскую эскадру снова почти на траверз.

Вскоре после поворота тяжёлый снаряд попадает в кормовую башню. Часть броневой крыши была разорвана и отогнута, но башня не вышла из строя и продолжала интенсивно стрелять. Но зато кормовой и продольный мостики были разбиты, и пожаром были охвачены сигнальная и радиотелеграфные рубки. На шканцах самоотверженно работали пожарные партии под руководством старшего офицера капитана 2-го ранга Андрея Павловича Македонского. Очередной «чемодан» разорвался среди работающих. Македонскому оторвало ногу выше колена, и он потерял сознание.

В руководство партиями вступил Семёнов. Но людей становилось всё меньше и меньше. Их косили осколки после разрывов неприятельских снарядов. Ими также заменяли убыль у орудий крупного и среднего калибра. Отчасти эта убыль была пополнена за счёт прислуги малокалиберной артиллерии, которая так же, как на «Ослябе», была уничтожена в течение первых двадцати минут боя. Но это пополнение было единственным и недолговечным.

В облаках дыма чины пожарных партий метались, как призраки, но чем дальше, тем труднее становилось бороться с пожарами. Осколки очередных попаданий разрывали шланги, их заменяли запасными, но они немедленно превращались в лохмотья. Настал момент, когда резервы иссякли и стало нечем тушить пожары, кроме как примитивными средствами вроде вёдер. В довершение несчастья, шальной осколок оторвал руку у трюмного механика, поручика Генриха Рудольфовича Криммера. На корабле не было больше никого, кто бы знал до подробностей все трюмы и трубопроводы на корабле. Между тем пожар на корме разрастался, и от жары и дыма стало трудно стрелять из кормовых башен.

Помогая тушить пожар, Семёнов видел, как из рубки спустился по трапу, еле держась на ногах, флаг-офицер адмирала лейтенант Сергей Дмитриевич Свербеев. К нему подскочил, чтобы его поддержать, другой флаг-офицер, мичман Владимир Николаевич Демчинский, распоряжавшийся сигнальщиками на открытом мостике Свербеев задыхался и просил пить. Ему подали котелок с водой. Руки у него слушались плохо, губы дрожали и зубы стучали о край котелка.

— Это пустяки… Задохнулся проклятыми газами… Только отдышаться, и это пройдёт… Скажите флаг-капитану… я сейчас вернусь…

Уже посиневшие губы с трудом произносили слова. Из горла доносился хрип. Кровь сочилась из-за изорванной осколком тужурки. Не суждено было ему вернуться не только на мостик, но и к жизни…

На корме лейтенант Анатолий Анатольевич Редкин энергично тушил пожар, чтобы сохранить в действии левую кормовую башню. Повстречавшись с Семеновым, он просил доложить адмиралу о положении на корме броненосца.

— Ну что же адмирал может приказать? — возражал Семёнов.

— Может быть, курс переменить… не знаю, — замялся Редкин.

— То есть выйти из строя?.. Ну, это — вряд ли.

— Нет, вы всё-таки доложите…

Офицеры расстались, чтобы больше уже никогда не встретиться.

Было 2 часа 20 минут. Вместо двух мертвецов в рубке лежало уже пять-шесть человек убитых. Стоять у прорези рубки означало верную смерть или тяжёлое ранение. Адмирал Рожественский был уже ранен в голову. Наблюдение за противником велось теперь поочерёдно. Да и наблюдать было трудно. Броненосец буквально был окружён сплошной стеной воды от всплесков, подымаемых непрекращающимся ливнем снарядов, падающих в море вокруг флагманского корабля.

Находившиеся в рубке склонили свои головы ниже прорези и ожидали своей очереди вести наблюдения. Адмирал сидел, ежеминутно подымаясь, чтобы самому лично удостовериться в происходящем.

Дальномеры были разбиты — сначала один, а вскоре и другой. Без возможности измерять расстояние управление артиллерийским огнём из рубки потеряло смысл. Башни были предоставлены сами себе и должны были сами определять расстояние. Конечно, стрельба «Суворова» потеряла значительную часть своей боевой эффективности.

Рулевые были убиты. Их заменили лейтенанты Свербеев и Крижановский. Вскоре Свербеев был тяжело ранен. К окровавленному штурвалу подошёл и взял его рукоятки в крепкие руки старший артиллерийский офицер Владимирский. На лице у него была кровь, но виду него был по-прежнему очень бравый.

Семёнов, поднявшись в рубку, доложил адмиралу о положении на корме броненосца. Ответ Рожественского был таким, каким его ожидал Семёнов:

— Пусть тушат пожар. Отсюда помочь нечем.

Фалы на броненосце давно сгорели. Грот-мачта рухнула. Нижняя рея фок-мачты снесена. Поднять сигнал уже было не на чем. Каждое движение флагманского корабля немедленно повторялось всей эскадрой. Ни о каком временном выходе из строя и описании коордоната, как это делали японские корабли, не могло быть и речи.

За четверть часа, прошедших от перемены курса «Суворовым», японский броненосный флот опять значительно опередил русскую линию и снова стал угрожать заходом с носа. Такая тактика давала адмиралу Того двойную выгоду. Во-первых, он угрожал обстрелять русскую эскадру продольным огнём, если она не переменит курса и ему удастся обойти русскую линию с головы. Если же русская эскадра повернёт, то она ещё более отойдёт от курса, ведшего во Владивосток, и ей не удастся прорваться. Во-вторых, увеличивая дистанцию и уменьшая боевой угол, Того выводил из-под интенсивного русского обстрела свой флагманский корабль, по которому русские броненосцы также сосредоточено били, и, наоборот, увеличивал концентрацию огня своих кораблей по русскому флагманскому кораблю.

Адмиралу Рожественскому предстояло принять трудное решение. Снова повернуть — это означало окончательно потерять собственную инициативу и подчиниться воле противника. Самым лучшим решением было увеличить скорость собственных броненосцев, отдав приказание транспортам отказаться от прорыва на север и уходить обратно на юг под прикрытием броненосцев береговой обороны. Но как передать эти приказания? Никаких средств для подачи сигнала не осталось. Прикомандированные к флагманскому кораблю миноносцы «Бедовый» и «Быстрый», которые должны были быть репетичными судами, держались слишком далеко, чтобы не попасть под обстрел, предназначавшийся для флагманского корабля Рожественского.

В тяжёлом раздумье адмирал стиснул челюсти. Скрестились две воли. Воля адмирала Того и его. Коса нашла на камень. Но у Того были все преимущества: более сильные корабли, обладание более скорострельной и дальнобойной артиллерией, значительно лучший ход и, наконец, он у себя дома — он может послать в любой из многочисленных ближайших портов суда, которые будут повреждены стрельбой русских. У кораблей адмирала Рожественского выбора нет — или биться, или опускаться на дно морской пучины.

Превосходство японцев в силе артиллерийского огня уже ясно каждому, хотя в Петербурге этот факт не был очевиден морскому офицеру с наивысшим академическим образованием, статьи которого в «Новом времени» создали в стране настроение, из-за которого правительству стало психологически невозможным отозвать эскадру Рожественского обратно, как это следовало сделать после падения Порт-Артура.

Адмирал Рожественский был сильной волевой натурой, каких было так мало среди старших морских начальников в России. Уступать он не любил и не умел. Минуты шли. Вот уже «Миказа» подходит к курсу русского флота. Башни правого борта приготовились стрелять. Рожественский уже давно не опускался на свой стул и наблюдает в прорезь. Струя крови стекает с его раненой головы. Не замечая её, он упорно молчит. Стоящие в рубке затаённо считают секунды вместо минут. Рожественский выдерживает характер. Раз выбора уже нет, то его целью является хотя бы уменьшить дистанцию боя, при которой русские корабли с дальномерами, разбитыми японскими фугасными снарядами, будут иметь больше шансов попасть в неприятельские суда, стреляя почти в упор. «Миказа» вот-вот пересечёт наш курс.

— Повернуть вправо на 4 румба, — последовало, наконец, приказание адмирала Рожественского.

В рубке раздался вздох облегчения. «Миказа» стал опять склоняться влево по отношению к поворачивающему русскому кораблю.

На японском флагманском корабле ясно видны накрытия русских снарядов. Один из них разорвался на надстройке позади боевой рубки. Большой осколок буквально срезал тумбу компаса, у которой стоял адмирал Того. Воздушным давлением бросило двух японских офицеров на палубу. Стирая кровь с лица, они первым делом взглянули на адмирала Того. Тот стоял невредим.

Другой снаряд снёс фок-мачту на японском флагманском корабле. Стеньга с адмиральским флагом упала в море. Трубы на «Миказе» продырявлены. Было много других попаданий. Бой достиг своей критической стадии.

В момент поворота несколько снарядов почти одновременно попало и в «Суворов». Один ударил в рубку. Адмирал был вторично ранен, на этот раз очень болезненно — в ногу, но не покинул своего поста. Сидевший на корточках командир запрокинулся, и кровь хлынула у него из головы. Штурвал заклинило. Корабль не остановился на повороте в 4 румба, как это приказал Рожественский, но продолжал катиться дальше. Лейтенант Николай Людвигович Крижановский, с руками, израненными осколками, бросился кубарем из рубки вниз, чтобы, добравшись до румпельного отделения на корме судна, поставить снова руль прямо.

Вслед за Крижановским из рубки вывели командира. Он шатался и судорожно держался за поручни. В это время сзади разорвался новый снаряд. Игнациус потерял равновесие и упал с трапа головой вперёд. Стоявшие внизу на мостике едва успели его подхватить.

— Это ничего, это пустяки… голова закружилась, — с виноватой улыбкой быстро заговорил командир, порываясь встать самостоятельно на ноги и идти. Но новые осколки успели вторично ранить Игнациуса, на этот раз уже серьёзно. Его отнесли на перевязочный пункт на носилках.

Быстро нарастающий гул заглушил звуки выстрелов и разрывов. Такого гула стоявшие на мостике ещё не слыхали. С пронзительным скрежетом рвалось железо, трещало дерево раздавленных шлюпок. Сверху сыпались горящие обломки. Всё потемнело вокруг. Непроницаемый чёрный дым опустился на корабль. Упала, как подкошенная, передняя труба.

Неизвестно, произошёл ли гул от упавшей трубы или от внутреннего взрыва, потрясшего кормовую башню с тяжёлой артиллерией на броненосце. Причина взрыва неизвестна. Вероятно, пожар добрался до пороховых погребов или снарядов, находившихся в башне. Сзади с идущих кораблей видели только, как броневая крыша кормовой башни поднялась в воздух выше мостиков и рухнула на ют.

Следующий в кильватере за флагманским кораблём «Император Александр III» сначала повернул за «Суворовым», но потом, видя, что «Суворов» потерял способность управляться, вернулся на старый курс, приняв на себя возглавление эскадры. Почти одновременно на короткий срок вышел из строя «Бородино». Броненосец «Ослябя», также покинувший строй, прошёл с огромным креном на левый борт с другой стороны «Суворова». Минуты его жизни были сочтены.

Благодаря возникшему замешательству в строю русской эскадры японскому флоту удалось зайти в голову русской колонны и сосредоточить огонь по остальным русским головным кораблям. Воля японцев победила. Адмирал Того доносит об этом моменте боя в своём рапорте о сражении: «Теперь можно было предвидеть исход боя».

Принято говорить о чертовском военном счастье, сопровождавшем все бои японского флота в войне с нами. Но только ли это счастье?..

Первый снаряд японского флота поражает церковь на русском флагманском корабле. Русский снаряд засыпает осколками рубку японского флагманского корабля. Ими поражены все стоящие вокруг адмирала Того, а он остался стоять без единой царапины. В бою 28 июля у Шантунга японский снаряд убивает русского адмирала Витгефта, и это попадание решает судьбу этого сражения, В бою у Цусимы, когда чаши весов колебались, не зная, на какую сторону перевесить, шальной японский снаряд опять поражает — в самый критический момент — штурвал русского флагманского корабля, заставляет этот броненосец покинуть строй… и чаша весов перевешивает в пользу японского флота. Судьба японской империи была укреплена новой победой.

Это случилось в 2 часа 30 минут, через 41 минуту после начала боя.

Русский официальный исследователь Цусимского боя, капитан 2-го ранга М.И. Смирнов, сам участник Русско-японской войны во Владивостоке и будущий контр-адмирал, состоявший начальником штаба командующего Черноморским флотом при адмирале А.В. Колчаке, пишет: «Победа была одержана через 41 минуту после начала сражения. Все титанические усилия личного состава эскадры, все сотни миллионов, затраченные на её создание, все надежды России были сокрушены в течение 41 минуты…»

ГЛАВА IX.
ПРИЧИНЫ НЕУСПЕХА

Почему же сила не взяла? Что же, русские хуже японцев, менее храбры, недостаточно стойки?

Причины нашего неуспеха в первом часу боя не были сразу достаточно ясны. Порт-Артурская эскадра сражалась с японцами несколько раз, билась дольше, чем 41 минуту, и бои не были решающими, без фатальных потерь с обеих сторон.

Эти причины стали очевидными, когда силы сторон были подвержены детальному разбору уже после Цусимского сражения. Но последствия этих причин стали нам понятны только в самые последние годы — после двух мировых войн. Опыт этих войн проливает на сам Цусимский бой и на обречённых героев этого боя совсем иной свет. Об этом нами будет сказано позднее, когда мы опустим занавес над последним актом этой величайшей трагедии на море, написанной кровью наших отцов и старших братьев.

О причинах самого неуспеха широкой публике известно мало. В связи с пятидесятилетней годовщиной Цусимского боя о них следует вспомнить.

Японский броненосный флот был построен перед самой войной. Самый старый из 12 крупных кораблей, броненосец «Фуджи», был спущен на воду за 9 лет до боя — в 1896 году — и вошёл в строй в 1898 году. Все остальные 11 кораблей были ещё новее. Только 5 русских броненосцев соответствовали по возрасту двенадцати японским броненосным кораблям. Остальные два русских броненосца и три броненосца береговой обороны были старше «Фуджи», а одиннадцатый и двенадцатый броненосные корабли, «Император Николай I» и «Адмирал Нахимов», были столь глубокими стариками, что им место было быть не в бою, а на свалке старого железа.

Японские корабли делились на две группы: 4 броненосца и 8 броненосных крейсеров. Между ними была единственная разница, что крейсера обладали на 3 узла большим ходом, но меньшим калибром главной артиллерии, а именно: 8-дюймовые орудия вместо 12-дюймовых. Но те и другие корабли были хорошо защищены и превосходили в бронировании русские броненосцы. Все японские корабли не были приспособлены для приёма больших запасов топлива и были предназначены для ведения эскадренного боя вблизи своих берегов. Поэтому они не могли уйти далеко от Японии.

С русской стороны одинаково современными и равными по силе были только 4 броненосца типа «Суворов», но и они уступали в бронировании японским кораблям. Кроме того, эти корабли не обладали хорошей мореходностью и на волне держались плохо. Во время боя они к тому же были перегружены углём и снарядами и ушли в воду выше ватерлинии настолько, что броня защищала только 4–5 футов высоты борта, а при крене ещё меньше. При высоте волны, доходившей до 8 футов, вода свободно вливалась внутрь через пробоины в небронированном борту и гуляла по внутренним палубам, чем устойчивость кораблей уменьшалась постепенно до предела, когда корабли переворачивались.

Броненосцы береговой обороны были построены для плавания на плёсах между шхерами Балтийского моря. По размерам они уступали в 3 раза броненосцам и в 2 раза японским броненосным крейсерам. Так как в шхерах не бывает большой зыби, то борта броненосцев береговой обороны еле возвышались над водой, а их мореходные качества были ниже всякой критики. В Цусимском бою они также были перегружены чрезмерными запасами топлива. Приходится только удивляться, как эти корабли, годные только для береговой обороны, совершили переход через несколько океанов и многочисленные моря и приняли участие в Цусимском бою.

Все остальные русские корабли были каждый в своём роде, и недаром эскадра Рожественского была названа «музеем образцов».

На обеих броненосных эскадрах имелось нижеследующее количество орудий нового образца, стреляющих с одного борта:

47 орудий тяжёлого калибра на японской эскадре против 35 русских (плюс 14 старого образца).

78 орудий 6-дюймового калибра у японцев против 39 у русских (плюс 13 старого образца).

Перевес в количестве орудий на японской стороне от одного и одной трети до двух раз.

На бронепалубных и лёгких крейсерах японского флота были установлены 9 тяжёлых орудий и 73 среднего калибра против 28 орудий среднего калибра на русских крейсерах. Перевес в 3 раза.

К этому численному перевесу надо добавить лучшую скорострельность английских орудий, установленных на японских кораблях. Японские 12-дюймовые орудия давали в течение 5 минут 4 выстрела, а русские орудия того же калибра — только 1,5 выстрела. Японские 8-дюймовые орудия давали за тот же срок 7,5 выстрелов, то есть были в 5 раз скорострельнее, чем русские 12-дюймовые пушки. Японские 6-дюймовые орудия были также в два раза скорострельнее русских пушек и давали 4 выстрела в минуту вместо 2 у нас.

В течение 1 минуты японский флот был в состоянии выбросить 360 снарядов крупного и среднего калибра против 134 снарядов со стороны русского флота.

В итоге японский броненосный флот выпускал и минуту 53250 фунтов стали против 19400 фунтов с русской эскадры. Перевес в 3 раза.

Больше того, русские снаряды имели только 2,5% взрывчатых веществ от веса снарядов, а японские — 14%. Поэтому японцы выпускали в минуту 7500 фунтов меленита, а русские — только 500 фунтов пироксилина. Перевес в бризантной силе снарядов был в 15 раз на стороне японского флота.

Кроме того, русские бронебойные снаряды, которые, кстати, были неплохие, пробивали броню на неприятельских кораблях только на дистанции не свыше 25 кабельтовых. Но, пробивая броню, они оставляли круглую дыру, которую нетрудно было заткнуть. Если же дистанция боя была больше, то русские снаряды отскакивали от бронированного борта, как горох от стенки. Японские фугасные снаряды, наоборот, производили своё разрушительное действие против небронированной части корабля на любой дистанции. Поэтому японский флот, имея преимущество в скорости, командовал дистанцией боя и удерживал её на расстоянии 28–32 кабельтовых. На этой дистанции он играл с русской эскадрой, оставаясь почти безнаказанным, как кот с мышью.

Как было сказано раньше, бронирование русских кораблей было хуже, чем у японских судов. Поэтому наши корабли должны были страдать от фугасных снарядов больше, чем японские суда, если бы оба флота стреляли одинаковыми снарядами. Но на эскадре адмирала Рожественского кроме бронебойных имелись только полубронебойные снаряды, бризантная сила которых значительно уступала японских фугасным снарядам.

Что собой представляет бризантная сила снарядов? Во время Второй мировой войны американская авиация без устали бомбардировала промышленные объекты в тылу Германии. Сбрасывались бомбы, мины и зажигательные патроны. Вскоре обнаружилось, что бомбы уничтожали оборудование завода только при прямом попадании в машину, а таких попаданий было относительно мало. Гораздо более опасными оказались мины, которые уничтожали до основания всё здание, в котором находились машины, а так как восстановить здание в короткий срок было трудно, то завод с неповреждёнными машинами останавливался на долгий срок. Приблизительно такое же действие производили зажигательные патроны, наполненные «напалмом», которые сжигали крыши и электрическую проводку в верхней части зданий. Восстановление крыш и электропроводки было также затяжным делом. Таким образом, остановка производства на германских заводах достигалась на дольший срок уничтожением не машин, а вспомогательного оборудования, как то зданий и электрокабелей. Впервые эта идея разрушения вспомогательных объектов, которые останавливали нормальное функционирование главного оружия и работу машин, защищённых тяжёлой бронёй на кораблях, была применена японцами против русского флота в Цусимском бою.

Русские броненосцы с нетронутыми под бронёй механизмами вскоре после начала боя представляли собой труды развалин, возвышавшиеся над непробитой бронёй, теряли возможность метко стрелять из-за разбитых оптических приборов, несли громадные потери среди личного состава и превращались в огромные факелы, пока разбушевавшаяся стихия огня вместе с водой, вливавшейся в дыры небронированного борта, не приканчивала их.

Это действие достигалось, как это заметил капитан 2-го ранга Семёнов, применением со стороны японцев в своих снарядах нового взрывчатого вещества, приближающегося по своим качествам к современному «напалму».

И, наконец, ещё один немаловажный фактор.

Когда автору этих строк пришлось впервые в жизни участвовать в наземном бою в рядах Добровольческой армии на юге России, то он был поражён, что почти треть выпущенных снарядов не взрывалась. А это было через 15 лет после Цусимского боя. Процент невзрывающихся снарядов в Русско-японскую войну был, очевидно, ещё больше. Но участники Цусимского сражения сходно утверждают, что количество невзрывавшихся русских снарядов в этом бою превосходило норму того времени. Причиной тому была высокая влажность пороха, которым были начинены снаряды специально для эскадры Рожественского. Это было сделано по совету какого-то умника из Артиллерийского управления, чтобы предотвратить воспламенение пороха на кораблях, проходящих через тропические страны. Эскадра прошла через тропики благополучно — снаряды не самовозгорались, но они также и редко взрывались в бою с японским флотом, когда пробивали броню неприятельских кораблей. Этим объясняется, что при большом количестве попаданий в японские корабли японцы почти не имели потерь в личном составе, а только одни круглые дыры в пробитой броне свидетельствовали о попаданиях.

Плохое качество снарядов ещё более усугубляло существовавшее неравенство в количестве снарядов, выпускаемых за одинаковый промежуток времени обоими борющимися флотами, и ещё более увеличивало перевес японского флота в количестве взрывчатых веществ, каким он засыпал русскую эскадру.

Недаром Семёнов в своей книге восклицает после того, как он взглянул на японскую эскадру во время боя: «Она была всё та же!.. Ни пожара, ни крена, ни подбитых мостиков… Словно не в бою, а на учебной стрельбе. Словно наши пушки, неумолчно гремевшие уже полчаса, стреляли не снарядами, а… чёрт знает чем…»

При этих обстоятельствах русская эскадра победить никак не могла. «Для Второй Тихоокеанской эскадры в том составе и при той организации, как она была послана, не было соответствующих стратегических целей, — пишет абстрактным научным языком будущий контр-адмирал М.И. Смирнов в своём исследовании боя. — С момента поражения Первой Тихоокеанской эскадры посылка её на Дальний Восток была бесполезна для текущей войны и гибельна для будущего русского флота».

Только чудо могло помочь русским победить.

Этого чуда не случилось.

Часть третья.
БОЙ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

ГЛАВА X.
«ИМПЕРАТОР АЛЕКСАНДР III»

Сражение в Цусимском проливе перешло свой кульминационный пункт, но бой не остановился и продолжался с неменьшим ожесточением.

Водительство русской эскадры, согласно инструкциям о бое, выработанным адмиралом Рожественским, переходит к следующему мателоту, если головной корабль будет вынужден покинуть строй. Чтобы не увеличивать потерь, приказано не ждать повреждённого корабля и времени на помощь ему не терять. После выхода из строя «Суворова» эскадру возглавил второй в линии броненосец — «Император Александр III».

На нём не было адмиральского флага, но этим кораблём командовал командир, имя которого должно войти в длинный список лихих командиров Российского Императорского Флота, отличившихся в течение славной двухсотлетней истории этого флота. Им был капитан 1-го ранга Николай Михайлович Бухвостов.

Потомок одного из первых солдат-гвардейцев Преображенского полка, которые были также первыми моряками русского флота (Преображенский полк перед боем отпраздновал двухсотлетие своего повышения в ранге гвардии), Бухвостов был сам на прекрасном счету и был ближайшим кандидатом на производство в контр-адмиралы. Судьба уготовила ему роль младшего флагмана адмирала Рожественского и без производства в контр-адмиралы.

Вспоминается его ответное слово на торжественном банкете, устроенном в нарядно убранной кают-компании броненосца перед уходом на Дальний Восток. После напыщенных тостов, хвастливого бряцания оружием, бравурных пожеланий победы русского оружия тех, кто сами в войне не участвовали, и шумных оваций, Бухвостов кратко и скромно сказал: «Вы желаете нам победы. Нечего говорить, как мы её желаем… Но за одно я ручаюсь — мы все умрём, но не сдадимся».

И Бухвостов своё обещание выполнил так, как никто другой не мог сделать лучше.

«Император Александр III» возглавил эскадру в самый критический момент боя, когда флагманский корабль адмирала Рожественского вышел из строя и эскадра осталась без управления. В бою 28 июля у мыса Шантунг подобный момент имел самые критические последствия: Первая Тихоокеанская эскадра вместо того, чтобы продолжать бой с неприятелем, который сам пострадал и больше не имел снарядов, отказалась от прорыва во Владивосток и вернулась в Порт-Артур, где обрекла себя на медленное умирание.

Подобное положение не повторилось в Цусимском бою благодаря инициативе капитана 1-го ранга Бухвостова, который не колеблясь возложил на себя ответственность дальнейшего руководства эскадрой. Сразу же после выхода из строя «Суворова» Бухвостов, в духе лучших традиций Российского Императорского Флота — не оставлять в несчастье своего товарища, — прикрыл корпусом своего корабля изувеченное флагманское судно адмирала Рожественского. На «Александре III» сосредоточила свой огонь не половина японского флота, а все 12 броненосных кораблей, так как после гибели «Осляби» и вторая половина вражеского флота обрушилась на смелый русский корабль.

Но и после того, как «Суворов» оправился от первого шока и дал ход, управляясь только машинами вместо руля, благодаря чему уже не мог держать место в строю, а пошёл самостоятельно на север, виляя из стороны в сторону, как смертельно раненный лев, то и тогда «Александр III» продолжал принимать на себя удары всего японского флота. Благодаря этому шедшие за ним остальные русские броненосцы могли стрелять по японским кораблям, находясь сами под слабым огнём неприятельской линии.

Правда, стрельба русских броненосцев была затруднена частым нахождением кораблей на циркуляции, так как эта часть Цусимского боя была наиболее насыщена поворотами. Но другого выбора не было. Преимущество японского флота в огневой силе совершенно ясно определилось. Ведение боя в малогнущейся линии, как это имело место в течение первого получаса боя, было бы только на руку японскому флоту. Русские могли ответить на перевес японцев в силе артиллерийского огня только смелой инициативой в маневрировании. Эту инициативу иначе как отважной назвать нельзя, так как и преимущество в скорости хода также было на стороне японского флота. В этих условиях маневрирование «Александра III» было, бесспорно, блестящим. Посылая огонь и сам в огне, русский броненосец принимал дерзкие решения, увлекая за собой весь остальной русский флот. Бухвостов талантливо руководил этой частью боя, и проявленная им инициатива была достойна искусства самых выдающихся флотоводцев мира.

Броненосец «Император Александр III» был укомплектован офицерами и матросами Гвардейского Экипажа. Это была самая рослая и стройная команда из экипажей всех остальных кораблей эскадры адмирала Рожественского. Элита русского флота.

При угольных погрузках во время похода «Александр III» первым оканчивал погрузку угля и многократно выигрывал денежные награды за наиболее скорую погрузку.

Матросы остальных броненосцев жаловались: «Где же нам угнаться? Разве на „ём“ люди? То ж лошади!»

И вот этот физический цвет русской нации оказался и моральной элитой в самой жуткой части этого страшного боя, известного под именем Цусимского сражения.

В этой самой подвижной и полной неожиданных манёвров части боя часы измерялись минутами, а минуты — секундами. Бухвостов, видя, что японские корабли после поворота русской эскадры в 2 часа 30 минут на ост снова опережают русскую эскадру, принимает смелое до отчаянности решение. Он не уклоняется со всей эскадрой снова вправо, как это два раза сделал Рожественский с целью не сбить стрельбу русских кораблей и, очевидно, надеясь на более ощутительный результат русской стрельбы, а поворачивает в обратную сторону, держа курс под хвост японской линии и надеясь прорваться под кормой последнего корабля японской линии.

Этим манёвром Бухвостов подставил свой броненосец под особенно усиленный обстрел японского флота. Не только все броненосные корабли японской линии стреляли по «Александру III», но они обстреливали этот корабль продольным огнём, при котором процент поражения самый высокий. Но если «Александр III» этот огонь выдержит, то, пересекая сзади японскую кильватерную линию, он ставит под такой же огонь весь японский флот. Во время этого поворота «Александр III» опять прикрывает своим корпусом если не «Суворова», то остальные русские броненосцы, которые, пока не легли на другой галс, должны были временно прекратить стрельбу.

Храбрая до крайности инициатива Бухвостова вызвала у адмирала Того немедленную реакцию. Он не смеет допустить прорыва русской эскадры на север и ему нужно уклониться от возможности в свою очередь попасть под продольный огонь русского флота. В 2 часа 40 минут он приказывает шести кораблям своего первого боевого отряда повернуть «все вдруг» на 16 румбов (на 180 градусов), развернувшись в сторону от русского флота. Вследствие этого манёвра ведущим кораблём японской линии становится последний корабль первого отряда — броненосный крейсер «Ниссин», на котором держал свой флаг младший флагман первого отряда вице-адмирал Мису.

Чтобы прикрыть этот манёвр от сосредоточенного огня русских кораблей, так как японские корабли, находясь на циркуляции, сами не могли стрелять, а себя подставляли под продольный обстрел со стороны русских судов, Того предпринял два параллельных мероприятия.

Он послал в минную атаку на русскую эскадру авизо «Чихая», который до этого держался сзади японской линии с её нестреляющего борта. Этим Того отвлекал огонь русских броненосцев от своих поворачивающих главных сил на это маленькое судёнышко. В 2 часа 46 минут «Чихая» с предельной дистанции выпустил две торпеды, прошедшие вблизи борта броненосца «Бородино». Этот корабль, справившись с поломкой, вероятно, рулевого управления, снова вернулся на своё место в строю.

Вторая мера заключалась в том, что второй боевой отряд японской эскадры под флагом адмирала Камимуры не повернул немедленно вслед первому боевому отряду, а продолжал свой путь, расходясь на контркурс с русской эскадрой Тем самым броненосные крейсера Камимуры прикрыли своими корпусами поворачивающиеся броненосцы Того. Но благодаря этому манёвру японская эскадра оказалась впервые разъединённой.

Очевидно, Того решил, что боевая сила русского флота уже настолько ослабела, что с ним уже может сражаться каждая из половин японского флота в отдельности. По-видимому, он надеялся, что оба японских боевых отряда, действуя самостоятельно, не дадут Второй Тихоокеанской эскадре уйти. Но здесь адмирал Того явно просчитался. Камимура, оставшись только с пятью броненосными крейсерами, не счёл себя достаточно сильным, чтобы бороться один на один со всей русской эскадрой. И через 3 минуты после того, как последний его корабль минул точку поворота японского флагманского корабля «Миказа», он также повернул в сторону от русского флота, но не сделал поворот «все вдруг», а повернул менее рискованным способом, и именно последовательно. Начало поворота отряда Камимуры на соединение с отрядом адмирала Того произошло в 2 часа 57 минут.

Пользуясь своим преимуществом в ходе, японские броненосцы шли наперерез курса «Александра III» и угрожали, пересекая курс, подвергнуть русскую линию продольному огню, но «Александр III» делает резкий поворот и ведёт русскую эскадру снова на юго-восток в сторону слабейшей половины японского флота.

Тем временем отряд Камимуры уже повернул, идя на соединение с Того. Бой снова вспыхнул между русской эскадрой и расходящимися на контркурсе японскими броненосными крейсерами.

Перед этим последним поворотом «Александр III» и следующая за ним эскадра подходили к «Суворову», который самостоятельно шёл на север и оказался между линиями обоих флотов. Вот каким представился «Александр III» глазам капитана 2-го ранга Семёнова, наблюдавшего за ним из батарейной палубы правого борта «Суворова»: «Мы могли хорошо видеть „Александра“, который был у нас почти на траверзе и держал прямо на „Суворова“. За ним следовали остальные. Расстояние уменьшалось. В бинокль уже отчётливо видны были избитые борта броненосца, разрушенные мостики, горящие рубки и ростры, но трубы и мачты ещё стояли. Следующим шёл „Бородино“, сильно горевший. Японцы уже успели выйти вперёд и завернуть на пересечку. Наши подходили справа, а японцы оказались слева от „Суворова“. Стреляли и в нас, и через нас. Наша носовая башня (единственная до сих пор уцелевшая) принимала деятельное участие в бою. Затаив дыхание, все ждали. По-видимому, вся сила огня японцев была сосредоточена на „Александре“. Временами он казался весь окутан пламенем и бурым дымом, а кругом него море словно кипело, взмётывая гигантские водяные столбы… Ближе и ближе… Расстояние не больше 10 кабельтовых… И вот — один за другим, целый ряд так отчётливо видимых попаданий по переднему мостику и в левую 6-дюймовую башню… — „Александр“ круто поворачивает вправо, почти на обратный курс, и уходит… За ним „Бородино“, „Орёл“ и другие…»

Из этого описания видно, что силы «Александра III» после получасового водительства русской эскадры были надорваны. Поэтому, когда этот отважный броненосец был снова обстрелян вторым японским отрядом адмирала Камимуры, то ему пришлось выйти из строя и уступить водительство эскадры третьему по порядку в линии броненосцу «Бородино».

Но свою задачу «Александр III», жертвуя собой, выполнил. Он уже почти вывел эскадру из боевого соприкосновения с японским флотом. За него эту задачу докончил «Бородино».

Адмирал Того, видя русскую эскадру уходящей, в отчаянной попытке задержать её приказал произвести несколько выстрелов торпедами, которые, однако, не достигли русской эскадры.

По японским сведениям, расстояние между борющимися эскадрами уменьшилось в этот момент до 12–15 кабельтовых, но этого не подтверждают русские участники боя, и тот же Семёнов свидетельствует, что русская эскадра повернула на юго-восток, когда она была удалена на эту дистанцию от «Суворова». А ведь «Суворов» не находился в одной линии с японскими броненосцами. Поэтому обе эскадры находились друг от друга не менее чем на 25 кабельтовых. Следовательно, японские источники уменьшают расстояние, чтобы оправдать бессмысленный расход торпед со стороны японских броненосцев. Адмирал Того, очевидно, в этот момент нервничал и отдал необдуманное распоряжение.

Казалось бы, Того должен был немедленно повернуть назад, чтобы не дать русской эскадре уйти. Но этого он не сделал. Состояние его кораблей после нахождения под обстрелом русских броненосцев в течение одного часа с небольшим требовало, по-видимому, передышки для быстрого исправления полученных повреждений. Поэтому он продолжал идти на северо-запад после того, как прекратил стрельбу, ещё в течение двадцати минут, и только затем повернул «все вдруг» в сторону русского флота и лёг на курс, ведущий на северо-восток, пассивно ожидая повторения со стороны русского флота попытки прорыва на север.

В 3 часа 5 минут бой прервался после 1 часа 16 минут непрерывного артиллерийского поединка. Русская эскадра, следуя за «Бородино», шла на юго-восток. Главные силы японского флота уходили в обратном направлении. Броненосные крейсера Камимуры шли тем же курсом несколько сзади на соединение со своими главными силами. Дистанция между обоими флотами быстро увеличивалась. Согласно японской версии, внезапно сгустившийся туман разъединил оба борющихся флота. Но и без тумана бой должен был бы прерваться, раз оба противника расходились в прямо противоположные стороны. Японцы не проявили инициативы сохранить соприкосновение с тихоходной русской эскадрой и явно стремились на время оторваться от русских броненосцев. Трудно назвать такое поведение японского флота действиями флота побеждающего.

Путь к уходу из Корейского пролива на юг был для русского флота открыт. Японский флот, сам подбитый, отказался от своей главной задачи преследовать более слабую русскую эскадру и достигнуть решительной победы на море.

Многие критики, в том числе Новиков-Прибой, негодовали, что командиры русских броненосцев не воспользовались этим моментом, чтобы отказаться от дальнейшей попытки прорыва во Владивосток и, окончательно прервав сражение, удовольствоваться тем, что цена, заплаченная за первую попытку прорыва, была ещё относительно небольшой — только один броненосец «Ослябя» утоплен, а другой — «Суворов» — где-то скитается сзади русской эскадры в пасти врага.

Жалкое малодушие! Что предлагали они? Бросить своего командующего на флагманском корабле на произвол судьбы, отказаться от цели столь выстраданного похода после первой неудачной попытки. А может быть, сила японского флота уже иссякла, как это имело место в бою 28 июля у мыса Шантунг, когда на японских броненосцах уже не осталось снарядов для дальнейшего ведения боя?

Цусимское сражение не могло быть повторением боя у Шантунга. Первая Тихоокеанская эскадра возвращалась после этого боя в недалёкую свою базу — Порт-Артур, находясь в которой, она ещё некоторое время представляла какую-то угрозу японскому флоту. Вторая Тихоокеанская эскадра этой возможности не имела. Путь назад вёл только в нейтральный порт для разоружения и к окончательному отказу для эскадры от борьбы с Японией до конца военных действий.

Цусимское сражение, заканчивая многострадальные труды 7¹/₂-месячного похода, не могло закончиться вялой попыткой прорыва. Эта битва не смела придать новые ветви стыда в уже увядший в этой войне венок русской славы. Страницы истории этого боя не писались только для текущего момента, чтобы их с досадой забыть на другой день. Страницы истории Цусимы были призваны оставить глубокий след в истории Русского государства. След исключительно тяжёлый по своим непосредственным практическим последствиям, но след, свидетельствующий о чрезвычайно высоком взлёте русского национального духа, взлёте, имеющем мало равных себе в истории человечества. Не сломленные ни своей слабостью, ни новыми разрушительными снарядами, впервые применёнными японцами в этом бою, ни жестокими ударами не расположенной к нам судьбы, командиры русских кораблей непреклонно оставались верными последним словам приказа адмирала Рожественского: «…Собственной кровью смыть горький стыд Родины».

Воспользовавшись перерывом в бою, русские моряки спешно заделывали пробоины, откачивали воду, тушили пожары, убирали тела убитых, укладывали раненых, пополняли комплект прислуги у уцелевших орудий, производили учёт запасам снарядов… и готовились снова к бою.

Строй эскадры выровнялся. Броненосец «Александр III» снова вступил в строй, заняв место сзади «Бородино», «Орла» и «Сисоя Великого».

Русская эскадра продолжала идти ещё некоторое время на юго-восток с целью несколько отойти от противника. Эскадру вёл «Бородино». У командира этого броненосца не мелькнуло мысли продолжать путь дальше на юг. Через 10 минут после перерыва боя «Бородино», а за ним вся эскадра, легли на старый курс, ведущий во Владивосток, — норд-ост 23 градуса.

ГЛАВА XI.
«БОРОДИНО»

Когда «Бородино» возглавил эскадренный строй, то на нём хотя и бушевали пожары, которые видел капитан 2-го ранга Семёнов с «Суворова», но они не распространялись дальше верхней палубы и не угрожали безопасности корабля.

«Бородино», как и «Орёл», ещё в недостроенном состоянии был зачислен в эскадру адмирала Рожественского и без испытания механизмов отправлен на Дальний Восток. Проба механического оборудования кораблей производилась уже в походе, с каждым днём которого броненосцы удалялись всё дальше и дальше от родных берегов без надежды исправить замеченные недочёты.

Немудрено, что на «Бородино» всё время что-нибудь ломалось или выходило из строя в течение всего похода. По-видимому, очередная поломка произошла и в наиболее критический момент боя, когда «Бородино» на несколько минут покинул строй эскадры.

Кроме того, броненосец оказался маломореходным и очень валким на волнах. Его мотало больше остальных броненосцев. Во время шторма броненосец клало на борт столь отвесно к волнующейся поверхности моря, что с других кораблей казалось, что «Бородино» уже больше не поднимется, а опрокинется.

Командир «Бородино» капитан 1-го ранга Пётр Иосифович Серебренников пользовался большой популярностью у команды своим обходительным отношением, и, действительно, он отечески о ней заботился. Серебренников заботился не только о пище и одежде, но и о досуге экипажа во время длительного похода, старался отвлечь людей от тоски по родине и дать команде отдохнуть от тяжестей похода в культурной обстановке. На броненосце была подобрана хорошая библиотека и получались газеты.

Перед боем Серебренников собрал экипаж и призвал его поддержать честь корабля, носящего имя сражения, которое знаменовало собой перелом в Отечественной войне при отражении нашествия «двунадесяти языков».

После речи резкие звуки горнов проиграли боевую тревогу. Команда живо разошлась по своим боевым постам, и среди них матрос Семён Ющин, родившийся среди глухих лесов Темниковского уезда Тамбовской губернии. Он выделялся своей рослой и статной фигурой, широкими плечами, могучей грудью и точно налитыми свинцом мускулами. Простой, но смышлёный и лихой парень. По боевому расписанию он обязан был быть вторым номером у трёхдюймового орудия в носовом каземате, которым командовал поручик граф Леонтий Беннигсен. По распоряжению из рубки это орудие стреляло по головному японскому кораблю. По словам Ющина, в течение первого часа боя «Бородино» почти не имел повреждений, за исключением нескольких небольших пожаров, вспыхнувших на верхней палубе. Но и здесь было больше дыма, чем вреда.

«Бородино» содрогался всем корпусом при каждом залпе из орудий тяжёлого и среднего калибра. Спустя 40 минут боя корпус броненосца вдруг перестал содрогаться. Корабль, очевидно из-за очередной неисправности в рулевом приводе, вышел из строя и прекратил стрельбу. Но через несколько минут неисправность была устранена, и «Бородино» снова занял место в строю, но он передвинулся с третьего на второе место после того, как «Суворов» уже более в строй не вернулся. Только с этого момента началась боевая страда и для «Бородино».

Тяжёлый снаряд угодил в мостик у входа в боевую рубку. От одного этого попадания корабль лишился большинства своих старших офицеров. У капитана 1-го ранга Серебренникова оторвало кисть правой руки. Потеряв много крови, он должен был передать командование броненосцем своему старшему офицеру капитану 2-го ранга Дмитрию Сергеевичу Макарову. Старший штурман лейтенант Борис Илларионович Чайковский и младший штурман Константин Рудольфович де Ливрон были буквально разорваны на части. Старший минный офицер лейтенант Алексей Фёдорович Геркен был тяжело ранен и отнесён без сознания на операционный стол. Старший артиллерийский офицер лейтенант Пётр Евгеньевич Завалишин с вываливающимися внутренностями мужественно пытался собственными силами спуститься из рубки на мостик, но сорвался и тут же скончался. Злой рок, преследуя русскую эскадру, не обошёл своим беспощадным вниманием и этот броненосец.

Боевая рубка со всеми своими приборами управления кораблём и артиллерийским огнём, с машинным телеграфом, телефонами, переговорными трубами, расходящимися по всем углам и закоулкам броненосца, превратилась в какую-то обезображенную пещеру, наполненную трупами и частями тел офицеров, рулевых и телефонистов.

Управление кораблём было переведено в центральный пост, из которого, однако, нельзя вести наблюдений за обстановкой боя и неприятелем. А после выхода из строя «Александра III» на «Бородино» легла ещё забота вести всю русскую эскадру. Вступивший в командование броненосцем капитан 2-го ранга Макаров должен был находиться или на батарейной палубе, или в одной из башен и оттуда наблюдать за боем и по переговорной трубе отдавать приказания в центральный пост, находящийся внутри броневой коробки, прикрывающей самые жизненные части корабля. Только оттуда все распоряжения передавались другим офицером по остальным отсекам броненосца… Такой способ управления кораблём был медлителен и ненадёжен. Собственные залпы, разрывы неприятельских снарядов, приказания других лиц, стоны раненых — всё это путало приказания и мешало их передаче. Время от времени и сама передача приказаний прерывалась. Очередное попадание выбивало из строя офицера, исполняющего обязанности командира броненосца. Подыскивался новый офицер. Пока он не вступил в командование, броненосец шёл вслепую и управлялся офицером в центральном посту по инерции. Но это уже случилось в последней фазе боя этого тяжёлого дня. После первого перерыва в бое броненосцем ещё командовал капитан 2-го ранга Макаров. И им было принято решение, не вызывавшее сомнений: лечь снова на курс, ведущий во Владивосток.

Русская эскадра шла на этом курсе уже в течение 25 минут. Продержись туман дольше или поверни русская эскадра несколько позднее, то, может быть, повторная встреча обоих флотов произошла бы несколько позже, и сумерки успели бы прикрыть русские броненосцы. Японский броненосный флот, идущий в двух колоннах на ост-норд-ост, заметил в 3 часа 40 минут на расстоянии 35 кабельтовых русский флот, уходящий на север. Линия русских броненосцев постепенно нагоняла «Суворов», всё ещё продолжавший упорно идти в одиночку на север, после того как он два раза был один под огнём половины японского флота и отразил минную атаку.

Противники возобновили артиллерийскую дуэль, когда «Суворов» находился между двумя сближающимися курсами обеих эскадр. Японский флот придерживался прежней тактики: сближаться и нажимать на голову русской эскадры. Русские броненосцы постепенно склонялись к востоку, и в 4 часа 5 минут лежали на курсе ост. Согласно японским сведениям, дистанция боя якобы опять уменьшилась на 11 кабельтовых, но русские артиллеристы это отрицают. Согласно английской официальной истории боя, эта дистанция относилась только к одному русскому кораблю, а именно к непобедимому «Александру III», который упорно отвечал из всех орудий, способных стрелять, являя собой «непревзойдённый пример жертвенного героизма».

Русская линия склонилась снова к югу, но адмирал Того не последовал за ней, а снова выполнил тот же манёвр, что и час тому назад. Он сам с броненосцами повернул «все вдруг» на север, а эскадра Камимуры продолжала свой бой с русской эскадрой, уходящей на юг. Для защиты своего поворота Того снова бросил в минную атаку на этот раз 4 миноносца, которые атаковали идущий между кильватерными колоннами обоих флотов «Суворов». Отражению этой атаки на доблестный «Суворов» помогали концевые корабли русской линии.

В 4 часа 20 минут оборвался боевой контакт между русской эскадрой и броненосными крейсерами адмирала Камимуры. Боевое соприкосновение с японскими броненосцами под начальством адмирала Того прекратилось ещё раньше.

Вторая фаза боя длилась только 40 минут, а вместе с первой фазой сражения стрельба продолжалась 1 час 56 минут. Во время второго периода битвы на русской стороне был сильно повреждён броненосец «Сисой Великий». В 4 часа на нём взметнулись высокие языки пламени, и броненосец, выйдя из строя, повернул обратно, пока не присоединился к шедшим сзади крейсерам. После его выхода из строя «Александр III» сомкнул строй и занял третье место в эскадренной линии.

На «Наварине», этом корабле странного вида, так как его четыре трубы были расположены не в ряд, а по углам квадрата, была сбита одна труба, отчего вид броненосца стал ещё несуразнее, точно у него была подбита скула и выбита одна сторона челюсти. Котлы броненосца потеряли тягу, ход уменьшился, и «Наварин» сильно отстал. В образовавшуюся брешь в строю русской эскадры зашёл третий броненосный отряд, находившийся под командованием контр-адмирала Небогатова. Последний мателот третьего отряда, «Адмирал Ушаков», увидев бедственное положение «Наварина», осыпаемого японскими снарядами, застопорил машины и, прикрывая «Наварин» своим корпусом, открыл интенсивный огонь по неприятельским кораблям.

Командир «Наварина» капитан 1-го ранга барон Бруно Александрович Фитингоф, справившись с креном и пожаром, крикнул в мегафон командиру «Ушакова» капитану 1-го ранга Миклухо-Маклаю:

— Спасибо, Владимир Николаевич. Иди вперёд с Богом!

На кораблях 3-го броненосного отряда не было повреждений от неприятельского огня. Вот когда сказалось легкомыслие при подборе судового состава для Второй Тихоокеанской эскадры. Будь это не старые броненосцы или игрушечные броненосцы береговой охраны, а современные броненосцы, находившиеся в Чёрном море, то их более активное участие в этой фазе сражения ещё могло бы перетянуть чашу весов на сторону русского флота и, после первоначальных неуспехов, принести победу, столь заслуженную храбростью русских кораблей. Но, увы, артиллерия этих броненосцев не стреляла дальше 50 кабельтовых, и, находясь в хвосте русской кильватерной линии, как они ни старались, их снаряды падали недолётами. Бумажное равенство в числе кораблей, за которым гнались безответственные петербургские газетные борзописцы, ещё не означало равенства в качестве кораблей и орудий.

Японский флот был явно утомлён боем и вторично не проявил настойчивости продолжать бой. Если бы русская эскадра была равноценной японской и отряд адмирала Небогатова состоял из ещё не тронутых боем настоящих полноценных кораблей, то японский флот уже не мог бы помешать прорыву русской эскадры во Владивосток.

Повторение адмиралом Того манёвра (который, по мнению автора, вызвал мало обоснованное восхищение русского исследователя боя капитана 2-го ранга М. Смирнова) не дало опять ожидаемых результатов. Во второй раз японцам не удалось помешать русским выйти из боя. Путь на юг был снова свободен, а с ним и ещё одна возможность для русского флота прекратить бой и покинуть Японское море.

Официальная история утверждает, что снова сгустился туман, который скрыл борющиеся стороны. Но странно, что туман дважды сгущается только тогда, когда второй боевой отряд адмирала Камимуры был один на один с русским флотом. Такое совпадение мало вероятно. Просто Камимура предпочёл не оставаться в течение продолжительного срока под огнём всей русской эскадры и, увеличив дистанцию, вышел из пределов видимости обеих эскадр. Но на этот раз Камимура хотя и повернул сначала обратно, но потом повернул ещё раз, чтобы продолжать идти в том же направлении, что и русская эскадра.

Впоследствии японские историки прославят это решение старшего помощника адмирала Того, которое спасло японский флот от большого бедствия, но своё решение японский адмирал принял вряд ли по внутренней интуиции, но потому, что он увидел снова повернувшие на юг броненосцы адмирала Того и, так же как и русские броненосцы, услышал отдалённую канонаду на юге. И туда обе эскадры, одна не видя другую, направили свой путь.

ГЛАВА XII.
БОЙ КРЕЙСЕРОВ

В 1 час 30 минут, повинуясь сигналу адмирала Рожественского, крейсера и конвоируемые ими транспорта склонились на 4 румба вправо от курса эскадры.

После того как японский броненосный флот пересёк курс русской эскадры, направлявшейся во Владивосток, и повернул на параллельный курс с ней, японские крейсера продолжали идти на юг, обходя русскую эскадру с запада, с явным намерением напасть на русские транспорта.

Против 4 бронепалубных русских крейсеров, из них двух современных — «Олег» и «Аврора» и двух устаревших — «Дмитрий Донской» и «Владимир Мономах» и 3 лёгких крейсеров — «Светлана», «Жемчуг» и «Изумруд», японцы направили 16 своих крейсеров, не считая нескольких авизо, лучше вооружённых, чем наше посыльное судно «Алмаз».

Действия наших крейсеров против этого более чем двойного превосходства заслуживают признательности потомства личному составу крейсеров и похвалы. Справа от транспортов шёл «Владимир Мономах», который в 1 час 50 минут первым вступил в бой с японским крейсером «Идзуми». Стрельба «Мономаха» была успешной, и вскоре были замечены попадания в «Идзуми» и на нём начались пожары, появления которых русские тщетно ожидали после попаданий в японские бронированные суда. Объяснение такого разного действия русских снарядов даёт младший артиллерийский офицер крейсера «Мономах», тогда мичман, а ныне капитан 1-го ранга С.В. Лукомский. Крейсер «Владимир Мономах» прибыл в составе отряда адмирала Небогатова. Корабли этого отряда последними ушли из Балтийского моря и были снабжены снарядами, начинёнными пироксилином с нормальной влажностью, тогда как снаряды, отпущенные для эскадры адмирала Рожественского, были начинены пироксилином с повышенной влажностью. В результате снаряды с «Мономаха», попадая, взрывались и вызывали пожары, а снаряды с броненосцев адмирала Рожественского, попадая, редко взрывались и почти не производили пожаров.

На помощь «Мономаху» направились «Олег», «Аврора» и «Дмитрий Донской», перешедшие с левой на правую сторону от транспортов, и к ним присоединились лёгкие и вспомогательные крейсера, шедшие в хвосте колонны транспортов. Не дожидаясь их, «Идзуми» поспешил ретироваться.

В 2 часа 30 минут «Орёл» (флаг контр-адмирала Оскара Адольфовича Энквиста) и «Аврора» направились на помощь погибающему «Ослябе», но в это время 3-й и 4-й японские крейсерские отряды в составе 8 крейсеров и 4 миноносцев закончили обход русской эскадры и, подойдя с юга, открыли с дистанции в 43 кабельтовых огонь по русским транспортам и лёгким крейсерам. Оба русских крейсера немедленно повернули обратно и прикрыли своими корпусами транспорта.

В произошедшем бою японцы сумели достичь попаданий в лёгкий крейсер «Светлана». Этот небронированный крейсер яхтенного типа получил пробоину в носовой части, через которую начала вливаться вода. Была затоплена носовая и она же единственная электростанция. Крейсер погрузился в темноту. Приняв много воды, крейсер сел носом на 4 фута, потерял до 4 узлов хода, но продолжал доблестно участвовать в сражении.

Кроме «Светланы», попадания были во вспомогательный крейсер «Урал», в транспорт «Камчатка» и в буксир «Русь». Последний лишился хода столь внезапно, что шедший сзади транспорт «Анадырь» не имел времени отвернуть и протаранил застопоривший впереди буксир. «Урал» и «Русь» были оставлены командами. Команда буксира была вольнонаёмной. Оставленные командами корабли, однако, остались на плаву и их потопили позднее японцы, не предполагая, что они покинуты командой.

Японские крейсера шли расходящимся курсом с русскими крейсерами. Поэтому они в 3 часа 15 минут повернули и легли на параллельный курс с русскими кораблями. Бой шёл на дистанции в 28 кабельтовых. Японский крейсер «Такачихо» получил повреждение рулевого привода и должен был покинуть место сражения. Крейсер справился со своей аварией только к 6 часам вечера.

В 3 часа 35 минут Энквист со своими двумя лучшими крейсерами направился на помощь броненосцу «Суворов», но, обнаружив, что к нему уже подходят русские броненосцы, он снова повернул назад на защиту транспортов, которые в это время, кроме японских крейсеров 3-го и 4-го отрядов, были также атакованы крейсерами 5-го и 6-го отрядов. Движение Энквиста на помощь «Суворову» было сделано в порыве лучших чувств, но не было благоразумным, так как ослабило наш крейсерский отряд в самый критический момент на два своих самых сильных корабля. При обратном движении Энквиста на защиту транспортов к нему присоединились оба лёгких крейсера, «Жемчуг» и «Изумруд», шедшие до того времени с нестреляющего борта русских броненосцев.

Русские крейсера вели неравный бой с двойным количеством японских крейсеров, стрелявших по русским кораблям с четырёх разных сторон. Неприятельский снаряд попал в боевую рубку «Авроры», свалил фок-мачту, вызвал пожар и убил командира крейсера, капитана 1-го ранга Евгения Романовича Егорьева. Были тяжело ранены старший офицер капитан 2-го ранга Аркадий Константинович Небольсин, артиллерийский офицер лейтенант князь Александр Владимирович Путятин, командир плутонга мичман Василий Васильевич Яковлев и ранены другие офицеры, находившиеся в рубке. Когда обливавшегося кровью Яковлева проносили мимо орудий, которыми он командовал, то молодой офицер повторял: «Братцы, цельтесь хорошенько». Крейсер с поломанной передней мачтой, со свисающими реями, с охваченным пожаром мостиком не прекращал боя, и таким он сохранился в памяти С.В. Лукомского, когда он определял расстояние до неприятельских кораблей по дальномеру с мостика крейсера «Владимир Мономах».

И в крейсер «Владимир Мономах» попало несколько снарядов, которыми была перебита и ранена прислуга двух орудий. Были попадания и в другие крейсера. Но, на счастье, японские крейсера ещё не имели снарядов, начинённых новым взрывчатым веществом, которыми стреляли из тяжёлых орудий японские броненосцы и броненосные крейсера. Бой крейсеров происходил приблизительно в равных условиях. Оба противника применяли одинаковые технические средства. Поэтому повреждения на русских крейсерах, несмотря на двойное превосходство японцев в силах, не были очень серьёзными. Попадания японских снарядов произвели некоторые разрушения на верхней палубе, но механизмов крейсеров не затронули. Все крейсера, за исключением «Светланы», сохранили свой ход. Транспорта пострадали больше, в особенности «Камчатка» и «Иртыш».

Когда бой крейсеров достиг наибольшего ожесточения, с севера показались идущие на юг русские броненосцы. Русские крейсера направились к ним навстречу. Идущий головным «Бородино» со всей остальной эскадрой направился в середину между линиями русских и японских крейсеров, прикрывая своими бронированными боками русские крейсера и транспорта и открыв огонь по японским крейсерам с расстояния в 25–30 кабельтовых. «Олег» и «Аврора» немедленно повернули и заняли место позади колонны броненосцев. Положение немедленно изменилось. Японские крейсера начали нести жестокие потери.

Флагманский крейсер 3-го боевого отряда «Касаги» (флаг вице-адмирала Дева) получил большую пробоину в борту близ ватерлинии. Вода залила одну кочегарку, крейсер немедленно потерял ход, должен был выйти из строя и под конвоем крейсера «Читозе», тоже получившего повреждения, уйти в 5 часов 45 минут в бухту Абурадани на острове Ниппон для немедленного исправления повреждений, угрожавших крейсеру гибелью.

Такой возможности русские корабли не имели. Они должны были исправлять повреждения и подводить под пробоины пластыри тут же в бою или, в лучшем случае, в коротких перерывах между отдельными фазами сражения, не прекращая хода и вопреки сильной волне, мешавшей подвести пластырь как следует. В результате не всегда удавалось остановить течь, и корабли погибали, тогда как при наличии под боком баз, какими располагал японский флот, эти корабли могли быть спасены.

Флагманский крейсер 4-го отряда «Нанива» (флаг вице-адмирала Уриу) также получил серьёзную пробоину и, согласно рапорту адмирала Того, также вышел из боя. Крейсер 5-го отряда «Мацусима» из-за попадания, повредившего рулевое устройство, должен был в 5 часов 10 минут также покинуть место сражения и больше уже в бою не участвовал. Таким образом, 5 японских крейсеров покинули место боя, а если считать и «Идзуми», то шесть, а остальные получили попадания и были в разной степени повреждены. Наверно, часть этих крейсеров была бы потоплена, если бы русские броненосцы стреляли такими же снарядами, какими стрелял «Владимир Мономах».

Урон, понесённый японскими лёгкими крейсерами, был бы ещё более чувствительным, а может быть, и катастрофическим, если бы около пяти часов на поле сражения не появился второй броненосный отряд адмирала Камимуры, который немедленно зашёл с юга между линией русских броненосцев и рассеянными группами японских лёгких крейсеров, прикрыл последние от русского артиллерийского огня и сам открыл огонь по русским броненосцам. Согласно уже испытанной в этом бою тактике, огонь был открыт в первую очередь по русским головным кораблям,

В это время русские броненосцы, прикрывая находящиеся на севере транспорта, шли на запад-северо-запад. Расстояние между противниками — 35 кабельтовых. Бой длился недолго — до 5 часов 10 минут. Русские склонились дальше к северу, а японские броненосные крейсера предпочли не мешать движению русской эскадры дальше на северо-запад, хотя от их внимания не должно было уйти, что идущий третьим в строю «Александр III» получил, очевидно, новые сильные повреждения и должен был ещё раз покинуть строй. Русский медведь был тяжело ранен, но этот медведь ещё был слишком силён для одних броненосных крейсеров адмирала Камимуры.

Японский адмирал удовлетворился тем, что спас от большой опасности японские лёгкие крейсера, и не старался удержать боевое соприкосновение с русскими броненосцами. Продолжая идти ещё полчаса в одном направлении с русской эскадрой, но на почтительном расстоянии, он в 5 часов 44 минуты повернул на 16 румбов (на 180 градусов) в сторону от русского флота, некоторое время шёл на обратном курсе, удалявшем его от русских кораблей, потом также повернул к северу, направляясь на соединение с первым боевым отрядом адмирала Того.

На сухом языке официального рапорта о бое этот японский манёвр называется «потерей в тумане и пороховом дыму неприятельских кораблей из виду».

Путь снова на юг был открыт для русской эскадры, но она этой новой возможностью прекратить сражение опять не воспользовалась. Бой уже длился три часа, из них более двух часов русские головные корабли находились под сосредоточенным огнём всего японского флота. Шедшие впереди «Бородино», «Орёл» и «Александр III» были уже жестоко потрёпаны, но это не остановило их решимости выполнить приказ адмирала Рожественского — пробиться или драться до конца. Адмирал Рожественский, находясь на подбитом и изолированном «Суворове», уже давно не имел возможности вести эскадру, но и без него русские броненосцы сохраняли строй, сражались и маневрировали, следуя духу его боевого приказа.

Уже более двух часов эскадру вёл броненосец «Бородино». Его командир капитан 1-го ранга Серебренников был тяжело ранен сразу после того, как принял на себя руководство эскадрой. Сначала его заменил старший офицер капитан 2-го ранга Макаров, который в свою очередь был убит или тяжело ранен. Кто командовал «Бородино» в этот период боя — неизвестно, но на нём повелительно взвился сигнал: «Эскадре лечь на курс норд-ост 23 градуса».

В третий раз в течение этого страшного дня русская эскадра легла на прямой курс, ведший во Владивосток.

ГЛАВА XIII.
АГОНИЯ «СУВОРОВА»

«Суворов» стоял на месте и покачивался на волнах.

Его вид был страшен. Подбитая фок-мачта с повисшими реями и обломанная на половине грот-мачта. Передняя труба повалена. Задняя продырявлена и покосилась. Какое-то бесформенное нагромождение обломков железа вместо мостиков и надстроек. Развороченная корма и задняя башня, откуда, как из открытого кратера, подымались языки пламени и клубы дыма.

Но носовая башня с орудиями главной артиллерии и бортовые башни со средней артиллерией по-прежнему ожесточённо отстреливались.

Через груды обломков и исковерканные рваные листы железа пробирался на корму лейтенант Крижановский, чтобы, спустившись в румпельное отделение, разъединить повреждённый рулевой привод и поставить руль прямо. Когда это было выполнено, броненосец снова дал ход, медленно и неуклюже управляясь машинами, отчего корабль рыскал из стороны в сторону, уподобляясь походке сильно пьяного человека. Но и это было лучше, чем стоять на месте и быть мишенью, по которой противник пристрелялся и осыпал несчастный корабль градом снарядов и их осколков.

Вот в каком виде он представился в это время глазам японцев: «„Суворов“, поражаемый огнём обеих наших эскадр, окончательно вышел из строя. Вся верхняя часть его была в бесчисленных пробоинах, и весь он был окутан дымом. Мачты упали; трубы свалились одна за другой; он потерял способность управляться, а пожар всё усиливался… Но и находясь вне боевой линии, он всё же продолжал сражаться так, что наши бойцы отдавали должное его геройскому сопротивлению…»

Выдержка из другого японского свидетельства: «Вышедший из строя „Суворов“, охваченный пожаром, всё ещё двигался, но скоро под нашим огнём потерял переднюю мачту, обе трубы и весь был окутан огнём и дымом. Положительно, никто бы не узнал, что это за судно, так оно было избито. Однако и в этом жалком состоянии всё же, как настоящий флагманский корабль, „Суворов“ не прекращал боя, действуя, как мог, из уцелевших орудий…»

Сбита последняя мачта и упала последняя труба, но корабль жил и двигался. Так как он не мог поспеть за быстро маневрировавшей русской эскадрой, искусно возглавляемой «Императором Александром III», то он лёг на старый курс, направляясь в одиночку во Владивосток. В безмолвном изумлении преклонимся перед несломленной настойчивостью, с которой смертельно раненный корабль стремился выполнить порученную ему задачу.

Огонь противника по-прежнему старался воспрепятствовать продвижению «Суворова» на север. Исполинские удары продолжали обрушиваться на броненосец. Но корабль продолжал упорно продвигаться на север, а уцелевшие башни «Суворова» не переставали отвечать.

На сохранившемся каким-то чудом правом крыле мостика только что стоял, исполняя обязанности ординарца, матрос Устинов, всеми любимый за свою исполнительность и желание услужить каждому. После очередного попадания ему оторвало осколком обе ноги. Никто не услышал от него ни стона, ни крика, когда его уносили на носилках. Только покорная улыбка озаряла его побледневшее лицо. В течение скольких столетий из недр нашего народа не перестают выходить такие устиновы, одетые в простую солдатскую или матросскую форму.

Количество начальствующих лиц, находившихся в боевой рубке, беспрерывно уменьшалось. Снова был ранен адмирал Рожественский и тяжело ранен лейтенант Владимирский, исполнявший после ранения капитана 1-го ранга Игнациуса обязанности командира броненосца. В командование кораблём вступил третий офицер лейтенант Николай Иванович Богданов, исполнявший обязанности старшего минного офицера. Он вместе с мичманом Борисом Николаевичем Шишкиным и ещё одним матросом были единственными неранеными в рубке. Адмирал Рожественский, его флаг-капитан Клапье де Колонг и флагманский штурман полковник Владимир Иванович Филипповский были уже ранены, некоторые по несколько раз, но не покидали рубки. Однако дальнейшее пребывание в рубке с бесполезными, вышедшими из строя приборами, было уже бессмысленным азартом. Первым попытался найти дорогу из рубки лейтенант Богданов. Он смело вышел на левое крыло мостика, охваченное пламенем, и немедленно куда-то провалился. Как оказалось позднее, он упал в расположение левой носовой башни, стрелявшей по неприятелю под командованием лейтенанта Бориса Арсеньевича Данчича. Тут ему оказали первую помощь от ожогов.

Остальным оставшимся в рубке не оставалось иного пути, как, оттянув в сторону трупы, расчистить проход в центральный пост, в котором по приказанию адмирала остался полковник Филипповский, чтобы отсюда удерживать курс и управлять движением корабля, пользуясь для этой цели сохранившимся телеграфом в одно машинное отделение и переговорной трубой в другое. Центральный пост является помещением без иллюминаторов и прорезей в броне, и оттуда нельзя вести никаких наблюдений за боем. Поэтому адмирал сам спустился на батарейную палубу и оттуда хотел пробраться в одну из действующих башен. Очередным разрывом снаряда адмирал был ранен снова, на этот раз очень болезненно для него — ему перебило нерв левой ноги, отчего ступня оказалась парализованной. С большим усилием его доставили в левую башню, которая, оказалось, уже не могла вращаться и не действовала.

В это время к «Суворову» возвращалась русская эскадра, предводимая «Александром III». Все воспрянули духом и зачарованно смотрели, как русские броненосцы сносили полученные удары и сами энергично отстреливались. «Суворов» оказался как раз между вражескими линиями. Одни снаряды с рёвом проносились над флагманским кораблём, а другие сыпались на него. Но вот «Александр III» не выдержал ураганного огня, сосредоточенного на нём всей японской эскадрой, и круто повернул назад. За ним начали поворачиваться и удаляться все остальные броненосцы. Надежда на выручку так же быстро угасла на «Суворове», как она воспрянула. Миноносцы «Бедовый» и «Быстрый», которым было приказано снять командующего с броненосца в случае, если «Суворов» будет подбит, точно в воду канули.

— Бросили… Уходят… Сила не взяла, — раздался ропот в команде.

«Простые люди, — пишет Семёнов, — конечно, думали, что наша эскадра, возвращаясь к „Суворову“, имела целью его выручить. Их разочарование было тягостно, но ещё тягостнее было тем, кто понимал истинное значение происходившего. Какой ужасной обречённостью для них звучали эти три коротких слова: „Сила не взяла“…»

Богданов молча переглянулся с Семёновым, но быстро овладел собой и нарочито равнодушным тоном постарался отвлечь мысли в другую сторону: «А ведь у нас порядочный крен на левый борт». Точно этот крен был самым важным фактом момента, а не то, что после ухода русской эскадры артиллерия японских броненосцев обрушилась на этот несчастный корабль. Это был расстрел корабля почти в упор, с расстояния, не превышающего 10 кабельтовых. Под сосредоточенным огнём кораблей адмирала Того была выведена из строя последняя башня с тяжёлой артиллерией — носовая. Были подбиты все башни со средней артиллерией, в том числе и та, которой командовал лейтенант Данчич. Из всей артиллерии броненосца могли стрелять только несколько трёхдюймовых пушек правого борта и одно такое же орудие в кормовом отсеке. Броненосцы адмирала Того уже не остались ожидать гибели русского флагмана, считая, что его прикончат броненосные крейсера адмирала Камимуры.

Адмирал Камимура, видя бедственное положение «Суворова», решил также не терять времени и послал авизо «Чихая» и 4 миноносца в минную атаку на русский флагман. Каждый из этих кораблей выпустил по две торпеды — всего десять, но ни одна не попала, но зато «Суворов», развернувшись правым бортом, подбил из своих уцелевших пушек авизо «Чихая» и миноносец «Ширакумо», которые вышли из строя. Шакалы явились раньше времени за своей добычей. Израненный лев собрал свои последние силы и своей слабеющей лапой ещё больно ударил по назойливым хищникам.

Удачное отражение минной атаки вызвало энтузиазм на погибающем корабле. Все уцелевшие, вплоть до перевязанных раненых, принялись за энергичное тушение пожаров и заделывание пробоин. На левом борту интенсивно распоряжались группами матросов и собственноручно работали Богданов, Семёнов, Демчинский, а флагманский минёр лейтенант Евгений Александрович Леонтьев, имея забинтованными обе кисти, не мог приложить свои покалеченные руки к общему труду, но продолжал руководить работами партии матросов.

Командир, капитан 1-го ранга Игнациус, после перевязки полученных им ран должен был лежать на койке, но не выдержал бездействия и, не слушая наставлений докторов, бросился по трапу наверх с приказанием:

— За мной, молодцы. На пожар! Только бы одолеть пожар.

За ним хлынули санитары и легкораненые. Послышались шутливые возгласы:

— Ходи! Ходи веселее! Небось, это шестидюймовые снаряды. Чемоданы все вышли…

Но, увы, это был самообман. С уходом на запад японских броненосцев прекратились попадания двенадцатидюймовых снарядов, но начали сыпаться те же начинённые новым взрывчатым веществом восьмидюймовые снаряды с японских броненосных крейсеров адмирала Камимуры, который, разойдясь на контркурсе с русскими броненосцами, вернулся на то место, где медленно двигался «Суворов».

Один из этих снарядов ударил как раз по трапу, когда по нему подымался Игнациус с окружающими его людьми. Дым от разрыва рассеялся. Ни трапа, ни командира, ни бывших с ним людей на месте не осталось. Из бесформенной груды с трудом выволокли одного, ещё подававшего слабые признаки жизни. Командира не нашли. Уж очень надо было раскапывать, чтобы найти кусок тела с погоном или офицерским башмаком. В стороне валялся свёрнутый кольцом трап и в нём запелёнатое тело, одетое в офицерский китель. Снесено полголовы. По чуть уцелевшей русой бородке решили, что тело принадлежало лейтенанту Данчичу. Так оно и осталось лежать в объятиях железных балок.

Этот кровавый эпизод, один из многих, не расхолодил боевого экстаза команды — сопротивляться огню, бороться с водой, выдержать обстрел противника и удержаться на плаву, пока корабль ещё может идти. Среди работавших выделялся лейтенант Пётр Александрович Вырубов. «Молодой, рослый, здоровый, в кителе нараспашку, он всюду бросался в первую голову, и одни его окрики: „Навались! Не сдавай!“, раздававшиеся среди дыма и пламени, — вспоминает капитан 2-го ранга Семёнов, — казалось, удваивали силы работавших…»

Броненосные крейсера Камимуры, не дождавшись потопления «Суворова», ушли вслед броненосцам адмирала Того. Настала небольшая передышка, но ненадолго. С кормы приблизилась во второй раз русская эскадра, но с левого борта уже вернулись боевые отряды Того и Камимуры. Несчастный флагманский корабль адмирала Рожественского снова оказался между двумя враждебными линиями кораблей, яростно изрыгавшими огонь друг на друга. Снаряды снова с рёвом и жужжанием проносились над «Суворовым». Количество попаданий в корабль опять увеличилось. Но русские броненосцы, точно достигнув какой-то заколдованной черты, опять склонились к востоку и вот-вот повернут обратно.

— По орудиям! Миноносцы подходят! По орудиям! — пронеслось по палубам.

Но из всех орудий на броненосце сохранились уже только две трёхдюймовых пушки: одна с правого борта и одна в кормовом отсеке. Последним орудием командовал волонтёр флота Максимов, заменивший убитого мичмана Владимира Юрьевича Фомина. И это всё.

Четыре миноносца, посланные адмиралом Того в атаку на «Суворов», осторожно приближались с кормы. Здесь они были встречены частым огнём пушки волонтёра Максимова. Последние корабли уходящей русской эскадры также открыли огонь по миноносцам. Японские истребители выпустили торпеды с расстояния 2–4 кабельтовых. Японцам показалось, что на этот раз одна торпеда попала в корму броненосца с левого борта, но спасшиеся с «Суворова» отрицают попадание торпедой. Наоборот, японский истребитель «Асашиво» был тяжело повреждён при отражении атаки.

Японские броненосцы снова повернули «все вдруг» на север и, проходя мимо «Суворова», подвергли русский флагманский корабль новому сосредоточенному обстрелу. Как утверждают авторы английского официального исторического труда о бое, экипаж «Суворова» продолжал с несломленным духом хотя и медленно, но без остановки, отвечать из нескольких малых орудий. Тем временем русские броненосцы, ведя бой с броненосными крейсерами Камимуры, исчезли на юго-востоке.

Странная «посудина» с продырявленными боками и с исковерканной палубой, без мачт и труб, окутанная дымом и языками пламени, еле двигалась вперёд. Из машинного отделения сообщили, что вентиляторы качают не воздух, а дым, что люди задыхаются, падают и что скоро некому будет стоять у котлов и машин. От динамо-машин жаловались, что не хватает пара. Электричество горело тускло, вот-вот померкнет.

Но на обрубке, оставшемся от грот-мачты, по-прежнему горделиво развевался Андреевский флаг.

ГЛАВА XIV.
ПОДВИГ «БУЙНОГО»

В скором времени исполнится 100 лет, как Иван Фёдорович Александровский, окончивший Морское инженерное училище в Кронштадте, дед автора этой книги, изобрёл самодвижущуюся торпеду, для которой он сам сконструировал мотор, действующий сжатым воздухом. Торпеда была испытана в присутствии комиссии от Морского министерства, но, очевидно, как всякое первое практическое осуществление новой идеи, она имела свои недостатки. Но вместо того, чтобы это изобретение усовершенствовать, о нём забыли, и когда, немного позднее, грозила вспыхнуть Русско-турецкая война, то за большие деньги были приобретены несколько столь же несовершенных торпед, спроектированных, после изобретения торпеды дедом автора, корабельным инженером австрийского флота, англичанином Уайтхедом.

Боевое крещение торпеда получила как раз в русском флоте. Для этого были использованы минные катера, сначала вооружённые шестовой миной, а потом торпедами Уайтхеда. Идея боевого использования минных катеров и организация применения этого нового оружия, революционизировавшего войну на море, принадлежит нашему талантливому адмиралу Степану Осиповичу Макарову. Первым практическим выполнителем минной атаки был командующий Второй Тихоокеанской эскадрой Рожественский. Будучи лейтенантом, он, под начальством капитана 2-го ранга Макарова, подорвал шестовой миной 28 мая 1877 года на Сулинском рейде турецкий броненосец «Иджалия». За этот боевой успех Рожественский был награждён орденом Св. Георгия 4-й степени. Позднее, 13 января 1878 года, лейтенант Зацарённый взорвал впервые торпедой, пущенной с минного катера, турецкое посыльное судно «Интибах» в Батуми.

Так родилась идея минной войны. Макаровские минные катера с течением времени превращались в миноноски, в миноносцы, в эскадренные миноносцы или, по английской терминологии, в истребители и, наконец, в лидеры. В Русско-японской войне минная, вернее торпедная, война имела широкое применение, но с бо?льшим успехом японцами против русского флота, чем нами против японских кораблей.

С эскадрой адмирала Рожественского держали путь во Владивосток девять миноносцев.

В то время это были корабли небольших размеров, водоизмещением около 350 тонн, четырёхтрубные, с низким бортом, слабым вооружением, маломореходные и обладающие тонкой обшивкой и хрупкими механизмами. Поход этих миниатюрных судов через три океана и десятки морей с командой, скученной в тесных помещениях и обречённой вариться в собственном поту под тонкой железной палубой, раскалённой тропическим солнцем, сам по себе является подвигом.

Во время штормов волны перекатывались через палубы этих маленьких кораблей, нередко срывали и уносили с собой их единственные шлюпки, порывы шквалов ломали мачты, а один раз, выбирая якорь на большой волне, один миноносец так стремительно качался, что якорь, прежде чем быть втянутым в клюз, успел три раза проломить тонкий борт корабля. Неудивительно, что помимо упомянутых девяти миноносцев, дошедших до Корейского пролива, ещё у пяти миноносцев механизмы не выдержали тяжести похода, и эти корабли были возвращены обратно.

Через Индийский океан миноносцы шли на буксире транспортов с целью сохранения механизмов. Но как только погода портилась, миноносцы отдавали буксиры и шли самостоятельно. Во время стоянок эскадры миноносцы не отдыхали, а несли охрану рейда. Как только время позволяло, миноносцы упражнялись в минной стрельбе, но торпеды того времени ещё были очень несовершенны, и нередко случалось, что во время учения из семи выпущенных торпед только две шли по назначению.

Минная тактика для миноносцев ещё не существовала. Во время обороны Порт-Артура миноносцы оправдали своё назначение в ночных действиях, но дневное использование миноносцев ещё не было ясно. Чтобы торпеда дошла до цели, нужно было приблизиться к атакуемому кораблю на весьма близкое расстояние, рискуя быть расстрелянным артиллерией атакуемого корабля ещё задолго до сближения на дистанцию верного выстрела. Имея мало миноносцев, адмирал Рожественский не посылал их в атаку на японскую эскадру в Цусимском бою. Наоборот, адмирал Того не имел недостатка в миноносцах, и он два раза посылал в дневном бою свои миноносцы в атаку на русскую эскадру.

Эти атаки не дали ни одного попадания, но они были полезными, так как отвлекали стрельбу русских броненосцев на эти маленькие судёнышки, когда японские броненосцы делали поворот «все вдруг» и не могли стрелять. С лёгкой руки Того манёвр посылки миноносцев в безнадёжную атаку с единственной целью заставить неприятеля перенести артиллерийский огонь с главного объекта на атакующие миноносцы стал широко применяться во всех флотах и, в частности, обоими противниками в Ютландском бою во время Первой мировой войны. В рапорте адмирала Того имеется упоминание об атаке на японскую эскадру в 3 часа 20 минут дня трёх русских миноносцев. Если таковая атака имела место, то она была сделана по инициативе командиров русских миноносцев, а не по приказанию адмирала Рожественского, лишившегося возможности отдавать приказания ещё за час до атаки русских миноносцев.

Согласно инструкциям адмирала Рожественского о бое, на миноносцы была возложена задача быть посыльными судами при отдельных флагманах, и они должны были снять последних, если флагманские корабли будут повреждены во время боя. Для этой цели миноносцы «Бедовый» и «Быстрый» находились в распоряжении самого адмирала Рожественского, «Буйный» — у контр-адмирала Фёлькерзама, «Бравый» — у контр-адмирала Небогатова, а миноносцы «Блестящий», «Безупречный», «Бодрый», «Грозный» и «Громкий» были в распоряжении начальника крейсерского отряда контр-адмирала Энквиста.

Во время боя миноносцы держались с нестреляющего борта больших кораблей и на дистанции, превышающей перелёты неприятельских снарядов. Но, тем не менее в 3 часа дня 8-дюймовый снаряд угодил в миноносец «Блестящий», разворотил переднюю часть миноносца и убил командира капитана 2-го ранга Александра Сергеевича Шамова.

Когда вышли из строя «Суворов» и «Ослябя», то миноносцы должны были немедленно к ним подойти. И, действительно, к «Ослябе» немедленно подошли миноносцы «Буйный» и «Бравый», которые в момент гибели броненосца находились недалеко от «Осляби» и приступили к спасению утопающих.

Миноносцем «Буйный» командовал капитан 2-го ранга Николай Николаевич Коломейцев. Родившись в 1867 году в Херсонской губернии, он 20-летним юношей оканчивает Морской корпус. В 1894 году он на пароходе «Овцын» участвует в полярной экспедиции к устью реки Енисей, а затем совершает переход на минном крейсере «Гайдамак» из Кронштадта на Дальний Восток. Здесь с Коломейцевым что-то произошло, что заставило его по собственному почину уйти с военной службы в запас. Мне в моей жизни не пришлось встретиться с ним, когда он уже в вице-адмиральском чине был одним из основателей Морского собрания офицеров Русского Флота в Париже, и лично расспросить об этом периоде его жизни. Но его поступок не был единственным и, по аналогии с другими случаями, причина его неожиданного решения представляется автору продиктованной условиями русской жизни того времени.

Существует несколько теорий, объясняющих рост Русского государства, каковое явление является исключительным в истории человечества. Одни приписывают заслугу мудрому царствованию московских великих князей и русских государей. Другие — плодотворной деятельности только отдельных талантливых личностей как из среды государей, так и между полководцами и администраторами. Третьи объясняют безудержный рост России крепким стоянием за православную веру и её географической изолированностью. По мнению автора, ни одно из этих объяснений не является особенностью только русской истории, все они имели место в разное время в истории других наций, но, тем не менее ни одно государство, кроме Российской империи, не может похвастаться тысячелетней крепостью своего национального бытия.

Объяснение этого феномена следует искать, кроме перечисленных причин, ещё в некоторых особенностях русского национального характера, которыми, конечно, не наделены все, но значительная часть народа ими являются: бескомпромиссное стояние за правду, бескорыстное и честное выполнение своих обязанностей, на каком бы малом посту русский человек ни находился, и беспредельная выносливость под тяжестью морального гнёта или физических страданий. Без этих свойств русских людей ни Димитрий Донской, ни Александр Невский, ни Пётр Великий, ни Суворов, ни Скобелев и другие не смогли бы положить основы и укрепить Русское государство.

Многие скромные труженики и тихие герои позабыты. Некоторые из них были воскрешены из забвения только по прошествии нескольких десятков, а то и сотен лет. Большинство из них не были оценены современниками, и их стояние за правду, умение предвидеть, наконец, то, что их Бог наделил огоньком дарования, — за всё это им пришлось испытать при жизни много горя, непонимания, поклёпов, вражды и мести со стороны лиц, не отмеченных дарованием, но более ловких, умеющих лучше приспособляться, раболепствовать, льстить и делать карьеру. Жизнь настоящих тружеников и героев была нелегка.

Разделение, проходившее через бытие русского народа, нашло своё отражение и в личном составе русского флота. Там также существовали две группы офицеров. Одни продвигались успешно по службе, ничем особенным из общей массы не выделяясь, достигали высоких постов, а затем тормозили всякое проявление инициативы, вдумчивое отношение к своим обязанностям со стороны лиц, которые благодаря своему дарованию могли стать опасными для их карьеры.

Война обычно вносила поправку в эту негодную практику отбора высшего начальства. В войне закалялся характер, и волевые и решительные офицеры получали возможность обратить на себя внимание. Так, Русско-турецкая война 1877–1878 годов выдвинула ряд выдающихся молодых офицеров, которые впоследствии стали знаменитыми адмиралами, как, например, Макаров, Рожественский, Шестаков, Скрыдлов, Дубасов, Нилов и др. Но до и после этой войны Россия 20 лет жила в мире, и случай произвести в боевой обстановке отбор новых начальствующих лиц не представился. Кроме Ушакова, Сенявина, Чичагова-отца, Лазарева, Нахимова и др. в русском флоте и в правительстве были также маркиз де Траверзе, Чичагов-сын, Нессельроде и др., и к этой второй группе следует прибавить руководителей Морского министерства перед Русско-японской войной. К этому времени уже были забыты замечательные призывы, которые вдохновенно проповедовал и в своей плодотворной деятельности осуществлял блестящий представитель Царствующего Дома — генерал-адмирал Великий Князь Константин Николаевич.

Поэтому перед Русско-японской войной большинство молодых офицеров флота, получив холодный ушат воды после проявленной ими инициативы, махали безнадёжно рукой, подчинялись общему застою и продолжали чисто механически выполнять свои обязанности. Меньшинство не хотело примириться и уходило в запас, а если имелась возможность, то уходили в различные опасные экспедиции, где было меньше шансов встретить засилье бездарностей и маменькиных сынков. Одним из этих лиц был Коломейцев. Разочаровавшись в военной службе, он три года проплавал между Европой и Дальним Востоком на пароходах Добровольного Флота и только в 1900 году возвратился на активную службу, чтобы принять позднее в командование полярное судно «Заря», которое Академия наук отправляла под начальством барона Толя на исследование Новосибирских островов в Северном Ледовитом океане.

Но и здесь Коломейцев не поладил с Толем, а так как продолжение совместного плавания при неуступчивом характере обоих грозило превратиться в тяжёлое испытание, то во время зимовки «Зари» в одной из бухт Таймырского полуострова он с одним матросом получает разрешение покинуть «Зарю» и на санях под покровом полярной ночи, вопреки трескучим морозам, снежным вьюгам и заносам, через гребни гор и тундры проходит 900 километров до первого эскимосского селения Галчихи. Размолвка с Толем, возможно, спасла жизнь Коломейцеву, так как сам барон Толь с тремя матросами пропал бесследно в арктических льдах.

После «Зари» Коломейцев получает в командование первый, самый большой в мире ледокол «Ермак», недавно построенный по проекту адмирала Макарова. На нём Коломейцев совершает несколько полярных плаваний. После начала Русско-японской войны Коломейцев, уже 38-летним капитаном с большим плавательным стажем, со знанием дальневосточного театра, с большим командирским опытом и с характером, закалённым в полярных экспедициях, получает в командование миноносец «Буйный» в эскадре адмирала Рожественского.

Таков был жизненный путь командира, который проявил не только храбрость и высокую степень командирской сноровки, но также инициативу, оставившую яркий след в Цусимской драме.

Миноносец «Буйный» подошёл вплотную к тонущему броненосцу «Ослябя», но так как в это время броненосец лёг на левый борт, показал правый винт и начал погружаться носом в воду, то миноносцу пришлось отойти, дав задний ход. Картина плавающих в воде 400 человек из команды «Осляби» была, согласно рапорту командира миноносца, потрясающей. Немедленно был спущен вельбот, на котором мичман Владимир Иосифович Храбро-Василевский с двумя гребцами направились спасать плавающих в стороне, тогда как с миноносца при помощи бросательных концов спасали плавающих вблизи.

Всего «Буйный» подобрал 204 человека, а миноносец «Бравый» — несколько меньше. За это время русская эскадра уже удалилась вперёд, а к миноносцам приблизились японские лёгкие крейсера, которые открыли по ним жестокий огонь. На «Бравом» была снарядом сбита фок-мачта. На «Буйном» ранен осколком один человек, а четыре ослябца убиты в воде. Задерживаться дольше было нельзя и, как только были сняты люди с вельбота, последний пришлось бросить и, к сожалению, ограничиться только благословением ещё четырём ослябцам, которых уже не удалось подобрать.

Было 3 часа 30 минут, когда миноносец дал ход и начал уходить, отстреливаясь из всех пушек. В машине появился стук — оказалось, что миноносец погнул свои винты об обломки «Осляби». Догоняя эскадру, увидели, как вспомогательный крейсер «Урал» стоял, сильно накренившись, и спускал шлюпки. Помощь оказывали другие корабли.

«Буйный» шёл в хвосте колонны крейсеров и миноносцев, когда с него увидели, что впереди медленно двигался горящий броненосец. Мысль о «Суворове» мелькнула у всех, но узнать русский флагманский корабль в бесформенной горящей массе было невозможно.

С юго-востока приближались японские броненосные крейсера, которые открыли огонь по горящему кораблю. Если это «Суворов», то следует немедленно к нему подойти, пока его не прикончили броненосные крейсера адмирала Камимуры. Капитан 2-го ранга Коломейцев сообщил команде о своём намерении подойти к терпящему бедствие броненосцу. Команда стойко выслушала, обнажила головы и истово перекрестилась.

«Подходя к этому кораблю, — пишет в своём рапорте Коломейцев, — я своим глазам не верил. Да, это он — „Суворов“, но в каком виде? Мачты сбиты, обе трубы повалены, весь борт, где нет брони, избит, как решето, краска по борту обгорела, и изнутри вырываются яркие языки пламени пожара Это не корабль, а какая-то жаровня вроде тех, что употребляются для печения каштанов…»

И на этот избитый корабль продолжали падать японские снаряды. Справа недвижно стояло ещё одно судно — транспорт-мастерская «Камчатка». И она была под обстрелом. Большой столб дыма поднялся из середины этого корабля. Когда дым рассеялся, то трубы уже не было.

В это время на «Суворове» увидели приближающийся миноносец, который приняли за японский. Раздалась команда:

— К орудиям. К отражению минной атаки.

Но, ещё вовремя, разузнали русский миноносец. На броненосце тщетно ждали, что подойдёт или «Бедовый», или «Быстрый», как им полагалось это сделать согласно инструкциям адмирала Рожественского. Русская эскадра три раза возвращалась или нагоняла «Суворов», но ни разу ни один из этих двух миноносцев не подошёл к «Суворову». Крейсер «Жемчуг» в это время сам испытывал затруднения, так как в конце первой фазы боя пошёл в минную атаку на японскую эскадру, получил несколько попаданий и был отбит. Но, к чести русских моряков, к флагманскому броненосцу подошёл миноносец, в обязанности которого подойти не входило. Увы, из большого количества крейсеров и миноносцев, проходивших мимо «Суворова», этот миноносец оказался единственным, который не побоялся лавины снарядов, осыпавших «Суворова». К тому же на этом миноносце, кроме 75 человек собственной команды, находилось 204 человека, спасённых с броненосца «Ослябя», которые заполнили буквально каждое свободное место на миноносце. И с этим живым грузом, который уменьшал боеспособность миноносца, «Буйный» без колебания подошёл к подбитому броненосцу, находящемуся под интенсивным обстрелом шести японских броненосных и многих лёгких крейсеров.

На счастье, броненосец медленно шёл, обращённый подветренным бортом к японским крейсерам. Туда, в сторону неприятеля, несло дым, языки пламени и волны палящего жара. «Буйный» держался на ходу с наветренного борта броненосца, которым миноносец оказался скрытым от глаз противника. Коломейцев в рупор спросил, чем он может быть полезен. Находившийся на срезе флаг-капитан Клапье де Колонг приказал лейтенанту Крижановскому просемафорить руками: «Примите адмирала». На это Коломейцев в рупор ответил, что у него, к сожалению, нет шлюпки. Находившиеся на броненосце капитан 2-го ранга Семёнов, прапорщик Вернер Иванович фон Курсель вместе с боцманом Наумовым и несколькими матросами начали из полуобгорелых коек и обрывков снастей мастерить что-то вроде плота, на котором рассчитывали спустить адмирала на воду и так перевести его на миноносец.

В это время Коломейцев произвёл манёвр, который, по отзыву Семёнова, можно сделать только раз в жизни, только по вдохновению. «Сухопутные читатели, конечно, не смогут представить себе весь риск манёвра, но морякам оно должно быть понятно. Он пристал с наветренного борта искалеченного броненосца с его повисшими исковерканными пушечными полупортиками, торчащими враздрай орудиями и перебитыми стрелами сетевого ограждения. Мотаясь на волне, миноносец то поднимался своей палубой в уровень со срезом, то уходил далеко вниз, то отбрасывался от броненосца, то стремительно размахивался в его сторону, каждое мгновение, рискуя пропороть свой тонкий борт о любой выступ броневой громады».

На «Буйном» команда стояла густо по борту с койками, которыми пользовалась, как кранцами, когда миноносец наваливало на броненосец. Но не обошлось без аварий. Выстрел броненосца задел за тумбу 47-миллиметрового орудия и повредил площадку 3-дюймового орудия. Выстрел обрубили…

Тем не менее адмирала пришлось ждать. Когда ему предложили перейти на миноносец, Рожественский категорически отказался. Потом приказал собрать штаб. Это приказание было невыполнимо. Удалось разыскать в боевой рубке полковника Филипповского, угоревшего от дыма, с лицом, точно израненным дробью и покрытым потёками крови, перемешанной с копотью. Он еле держался на ногах. Затем — лейтенанта Леонтьева с израненными руками, мичмана Демчинского, также раненого, а остальных было не докричаться. Жилая палуба была во тьме и полна гари и удушливых газов. В ней царило мёртвое молчание. Очевидно, все постепенно потеряли сознание и угорели, когда вентиляторы качали не свежий воздух, а дым и газы. Но в машинах ещё кто-то находился, так как броненосец медленно двигался. Это была жалкие остатки от экипажа броненосца, насчитывавшего 900 человек.

Когда уцелевшие штабные работники собрались, то адмиралу доложили:

— Ваше превосходительство, пожалуйте.

Адмирал молчал и качал головой. Никто раньше не догадался сделать ему перевязку. От всех попыток он сердито отказывался, отвечая, что это пустяки. Его одежда была изорвана и в кровавых пятнах. Вокруг раненой головы было обмотано полотенце, пропитавшееся кровью.

— Что вы разглядываете! — вдруг закричал Курсель. — Берите его! Видите — он почти без чувств от ран.

Все словно ждали этого возгласа. Все сразу заговорили, заторопились. Несколько человек полезли в башню, где находился Рожественский. Адмирала приподняли под руки… но, едва он ступил на левую ступню, как мучительно застонал и впал в полное беспамятство. Это было и лучше. Тяжёлое тело адмирала было трудно вынести из башни, не причинив ему дальнейшей боли.

На руках адмирала перенесли на носовой срез узким проходом между башней и раскалённой стеной верхней батареи и отсюда по спинам матросов, стоявших на откинутом полупортике и цеплявшихся по борту, спустили или, вернее, сбросили на миноносец, выбрав момент, когда «Буйный» поднялся на волне и метнулся в сторону «Суворова».

— Ура! Адмирал на миноносце. Ура! — закричал Курсель, от радости махая фуражкой.

— Ура! — загремело с миноносца и с немногих уст команды, остававшейся на броненосце.

Коломейцев медлил уходить. Он кричал оставшимся, чтобы они также перебрались на миноносец. Сняв всех, он собирался потопить остов броненосца торпедой, чтобы он не достался неприятелю.

Но на «Буйный» перебрались только 6 офицеров штаба Рожественского и 16 матросов из команды штаба и экипажа «Суворова». Остальные наотрез отказались покинуть корабль, на котором ещё развевался Андреевский флаг и в машинном отделении которого ещё находилась часть команды, отрезанная пожаром.

Ни один из офицеров командного состава «Суворова» не перешёл на миноносец. Наоборот, они начали выражать своё неудовольствие, что «Буйный», имея командующего на борту, слишком медлит и подвергается лишней опасности, находясь под обстрелом, предназначенным для «Суворова».

— Отваливайте скорее! — кричал со среза прапорщик Курсель.

— Не теряйте минуты — отваливайте. Не утопите адмирала! — надрывался последний командир «Суворова» лейтенант Богданов, перевесившись за борт и в азарте грозя Коломейцеву кулаками.

— Отваливайте, чёрт возьми, отваливайте! — ревел лейтенант Вырубов, высунувшись из пушечного порта позади правой носовой 6-дюймовой башни.

— Отваливайте! Отваливайте! — вторила им команда, вылезшая на срез или смотревшая из портов нижней батареи.

Выбрав момент, когда миноносец отбросило от броненосца, Коломейцев дал задний ход.

Оглушительное «Ура!» неслось с «Суворова».

Только теперь японские крейсера заметили отходящий от броненосца миноносец и открыли по нему бешеный огонь. На юте осколком снаряда был убит наповал только что спасённый матрос с «Осляби» Шуваев, а крупный снаряд разорвался под носом миноносца и осколком пробил тонкий борт. Пробоину немедленно заделали. Град снарядов осыпал также броненосец. Вот в том месте, где только что стоял Вырубов, разорвался снаряд, и точно раскрылся обращённый кверху огненный зонтик. Когда огонь рассеялся, то от Вырубова не осталось следа.

Левым бортом «Суворов» низко склонился к воде, а с правого борта неугомонные волны ударялись об обнажившуюся подводную часть. Из бесчисленных пробоин вырывалось пламя. И между языками пламени и клубами дыма стояли немногочисленные офицеры и матросы, махали фуражками и кричали их последнее «ура».

Читатель, если в твоих жилах есть капля русской крови, помяни в своей молитве души скромных героев с русского флагманского корабля «Князь Суворов».

ГЛАВА XV.
ТРАГИЧЕСКИЙ ЗАКАТ

Наступал вечер. Тени удлинялись. Поле битвы точно кто-то покрыл тусклым серым колпаком. Туман чередовался с полосами дыма, стлавшегося из труб кораблей, от выстрелов, от разрывов снарядов и от пожаров, бушевавших то на одном, то на другом корабле. Корабли русские и японские то появлялись, то скрывались в этих полосах, точно выходили или прятались за кулисами огромной сцены, ограниченной морским горизонтом.

Русская эскадра уже в третий раз за этот день держала курс во Владивосток. Головным шёл по-прежнему «Бородино», возглавлявший строй русских кораблей дольше остальных броненосцев. После второго перерыва в битве уцелевшая команда «Бородино» опять подлечила полученные кораблём раны. На одну из пробоин правого борта был заведён пластырь. Крен на правый борт несколько уменьшился. Могущие ходить раненые вернулись после перевязки на свои боевые посты. Матрос Ющин, из рассказа которого мы знаем эти подробности, занялся починкой своего орудия.

За «Бородино» шёл «Орёл». На обоих броненосцах были целы мачты и трубы. Также большая часть их артиллерии действовала. За ними шли «Наварин», «Сисой Великий» и старичок — броненосный крейсер «Адмирал Нахимов». Третий броненосный отряд в составе «Императора Николая I» и трёх броненосцев береговой обороны шёл сначала несколько левее, помогая крейсерам отстреливаться от наседавших на них японских лёгких крейсеров, которые под начальством вице-адмирала Катаоки шли в хвосте нашей эскадры слева.

Слева от броненосцев шли крейсера под начальством контр-адмирала Энквиста. За ними линия транспортов, по левую сторону которых, в свою очередь прикрывая их, шли, по-видимому, «Светлана» (брейд-вымпел капитана 1-го ранга Шеина), «Алмаз» и миноносцы.

Броненосец «Император Александр III» держал одинаковый ход с эскадрой, но шёл вне линии с правой стороны эскадры, впереди траверза «Наварина».

В начале шестого часа вечера эскадра уже в третий раз проходила мимо медленно двигающегося «Суворова», за которым тянулась длинная полоса густого дыма. Одни корабли проходили слева от него, другие справа.

Броненосец «Сисой Великий», который из-за пожара шёл между четырьмя и пятью часами вечера в хвосте крейсеров, наконец справился с огнём и, увеличив ход, вернулся в строй броненосцев, встреченный криками «ура» с идущего хвостовым «Адмирала Нахимова».

С «Сисоя Великого» заметили бедственное состояние «Суворова», и броненосец вышел снова из строя и направился к нему. В это время «Суворов» обстреливался идущими также на север броненосными кораблями адмирала Того. Несколько снарядов попали в «Сисой Великий». Заметив, что к «Суворову» на всех парах подходит миноносец «Буйный», командир «Сисоя Великого», капитан 1-го ранга Озеров решил, что адмиралу Рожественскому миноносец будет полезнее броненосца, и вернулся на своё место в строю, сзади «Наварина» и впереди «Адмирала Нахимова».

В это время с «Суворова» видели, как мимо него проходил идущий вне строя «Александр III». Вся носовая часть корабля от тарана до носовой башни с 12-дюймовыми орудиями была раскрыта, как пустой кулёк. Из-за сильного крена броненосец черпал воду орудийными портами нижней батареи правого борта. Недолгим жильцом на этом свете выглядел героический броненосец. Кто знает, как много бравых моряков Гвардейского Экипажа были ещё на нём живы. Но мачты и трубы стояли, Андреевские флаги на них развевались на ветру, орудия не переставали стрелять по невидимому для остальных русских кораблей противнику, так как броненосец шёл значительно правее всей эскадры.

Время приближалось к шести часам. Ещё час, и спустится ночь, которая, может быть, принесёт облегчение исстрадавшимся русским кораблям: скроет их от глаз противника, даст их героической команде возможность отдохнуть, собраться с силами, подвести пластыри под пробоины на тех кораблях, которые в дневном бою не могли остановиться, и с восстановленными отдыхом силами приготовиться снова к бою на другой день, но уже на полпути между островом Цусима и Владивостоком. Потери русского флота не были ещё так велики — один броненосец потопленный и один близок к потоплению, но, может быть, ещё судьба сжалится над ним, и ему удастся в ночи скрыться от преследования.

Отряд японских броненосцев под командованием адмирала Того не принимал участия в бою уже в продолжение почти двух часов. Согласно донесению адмирала Того, его суда также более или менее пострадали от огня русских броненосцев, и, очевидно, японские броненосцы берегли снаряды для последней схватки.

Японские броненосные крейсера шли сзади русской эскадры и несколько задержались, расстреливая «Суворова» и «Камчатку». Они подоспели к бою только на склоне дня, когда из-за темноты уже пришлось прекратить огонь.

Но японским броненосцам счастье опять улыбнулось, а русским кораблям ещё раз не повезло. Около половины шестого японские броненосцы наткнулись на остов вспомогательного крейсера «Урал», который был ими потоплен. Вскоре затем они увидели в отдалении между полосами дыма шесть русских крупных кораблей, шедших слева впереди курса отряда адмирала Того. Остальные русские корабли, очевидно, были скрыты дымом и туманом, в том числе отряд адмирала Небогатова. Японцы погнались за русскими.

К концу шестого часа бой возобновился. Японские броненосцы сосредоточили огонь по ближе к ним идущему броненосцу «Александр III» и по концевому «Адмиралу Нахимову», на котором вспыхнул пожар. А затем, по мере того, как они нагоняли русскую эскадру, огонь был перенесён также на головной русский корабль «Бородино». По наблюдению адмирала Того, огонь русских кораблей потерял значительную часть своей меткости, а огонь японских броненосцев, наоборот, стал ещё более действительным. Но на самом деле «Император Николай I» и броненосцы береговой обороны просто недостреливали до японских броненосцев, а огонь «Бородино», «Орла» и «Александра III», естественно, ослабел после того, как огонь всего японского флота был в течение многочасового боя сосредоточен на них. Не только у героической команды, но и у стали имеется предел прочности. Если по броне бить в течение многих часов снарядами, как мощными ударами молота, то и самая крепкая сталь не выдержит и, в конце концов, разлетится. Это и случилось с многострадальными русскими броненосцами.

Вскоре после шести часов с «Адмирала Ушакова» передали, что «Александр III» терпит бедствие, крен его увеличивается, но броненосец, хоть и отстаёт, продолжает идти по курсу и отстреливаться. В это время миноносец «Безупречный» нагнал флагманский корабль адмирала Небогатова и сообщил ему, что адмирал Рожественский передаёт ему командование эскадрой. Броненосцы 3-го отряда увеличили ход и постепенно обошли отстававший «Александр III».

В 6 часов 30 минут на «Александре III» в результате новых попаданий показалось пламя между дымовыми трубами, корабль потерял способность управляться, но продолжал стрелять. Его бросило влево наперерез курса остальных броненосцев. Сильно накренившись и оставляя полосу густого дыма, «Александр III» перерезал строи впереди «Сисоя Великого» и «Адмирала Нахимова», и в 6 часов 48 минут броненосец, не прекращая стрельбу из уцелевших орудий, опрокинулся, вероятно, в результате острого поворота при слишком большом крене. Вода, разливаясь по внутренним палубам, хлынула к накренившемуся борту и, подобно тому, как падает сражённый топором ствол дерева, броненосец, увеличивая крен, перевернулся на глазах поражённых ужасом экипажей русских концевых броненосцев.

Было видно, как герои-гвардейцы бросаются в воду, но, увидев, что их опрокинувшийся корабль не тонет, они начали вылезать на его днище, цепляться за водоросли и ракушки, которыми за долгое плавание в тропических морях покрылась подводная часть броненосца, и, в последней надежде сохранить жизнь, махать руками по направлению к уходящим от них броненосцам. Слёзы стояли в глазах команд этих броненосцев при расставании с ними, но бой шёл дальше, их корабли уже обстреливались не только японскими броненосцами, но и японскими броненосными крейсерами, которые в это время приближались с юга в строе пеленга к месту боя. Нашим концевым броненосцам пришлось отстреливаться на два борта: правым против ушедших вперёд броненосцев адмирала Того, а левым против нагонявших их броненосных крейсеров Камимуры. В это время «Сисой Великий» и «Адмирал Нахимов» получили много новых попаданий. На место гибели «Александра III» спешил полным ходом лёгкий крейсер «Изумруд», готовясь спустить свои шлюпки. Но огонь кораблей Камимуры был чрезвычайно губителен и бессмысленно жесток, недолёты без пощады убивали тонущих, русский крейсер смог только сбросить на воду пояса, круги и койки и спешить за своей эскадрой, которая уже удалилась кабельтовых на 20, а японские крейсера приблизились на ту же дистанцию к «Изумруду».

Скоро днище «Александра III» скрылось в набежавших волнах. Ещё долго плавали люди, обломки дерева, пояса и койки. В сгустившихся сумерках проскользнули чёрные тени японских крейсеров. Ни один из них не остановился. Ночь спустилась. Никто не спасся из девятисот чинов Гвардейского Экипажа, составлявших команду этого героического корабля. Никто не расскажет об индивидуальном геройстве их командира — капитана 1-го ранга Бухвостова, его офицеров, кондукторов и матросов. Некому поведать, какую драму они пережили и каким страданиям они были подвергнуты в течение пятичасового боя с неприятелем и с огнём и ещё более долгого боя с ледяной водой. Их геройство осталось безымянным. Их совместный подвиг связан навеки с именем их корабля — «Император Александр III».

Теперешние хозяева России никогда не посмеют этим именем назвать новый корабль, на котором будут плавать и так же геройски сражаться потомки доблестно погибших в Цусимском сражении. Но придёт время, когда одним из первых кораблей, на котором снова взовьётся славный Андреевский флаг, будет опять «Император Александр III». И это славное имя никогда не переведётся, пока будут плавать корабли под флагом синего креста на белом фоне.

Согласно донесению адмирала Того, в последней фазе сражения на склоне дня 14 мая участвовало с каждой стороны по шесть кораблей. С японской стороны это были четыре броненосца и два броненосных крейсера, составлявшие первый боевой отряд, находившийся под командованием самого Того. С русской стороны в начале этой фазы боя принимали участие пять броненосцев и один броненосный крейсер, оставшиеся от 8 кораблей, составлявших первые два броненосных отряда адмиралов Рожественского и Фёлькерзама. Отряд адмирала Небогатова в это время поддерживал своим огнём русские лёгкие крейсера в перестрелке последних с японскими лёгкими крейсерами.

Но после того, как «Александр III» был подбит и отстал, вместе с ним задержались «Наварин», «Сисой Великий» и «Адмирал Нахимов». Только через некоторое время на их место вступили в линию четыре корабля, подчинённые Небогатову, и количество русских кораблей, сражавшихся против шести кораблей адмирала Того, осталось всё тем же. Тем временем отставшие русские корабли завязали бой с подоспевшими броненосными крейсерами адмирала Камимуры; бой этот был вскоре из-за темноты прекращён.

Все эти перестроения русской эскадры остались незамеченными со стороны адмирала Того. При возобновлении боя японская эскадра находилась в более светлой части горизонта, а русская — в более тёмной, что и помогло утаить русские перестроения. Но по мере того, как японские корабли, пользуясь преимуществом в ходе, постепенно нагоняли русскую эскадру, они оказались на восток от неё, и роли переменились. Теперь японские корабли было очень трудно различить на потускневшем восточном горизонте, тогда как русские корабли отчётливо выделялись на освещённом заходящим солнцем западном горизонте. Это обстоятельство помогло японским броненосцам нанести последние решительные удары уже измученным русским кораблям, а самих себя уберечь от тяжёлых повреждений русскими снарядами.

Главными участниками этой фазы сражения с русской стороны были по-прежнему три наших лучших броненосца, которые несли на себе всю тяжесть сражения с того времени, как «Князь Суворов» вышел из строя, то есть в течение более чем четырёх часов. Ими были «Император Александр III», «Бородино» и «Орёл». Остальные броненосцы участвовали или в начальной стадии этой фазы сражения, или только в заключительной. После того как «Александр III» был окончательно подбит, огонь японских броненосцев был сосредоточен на остальных двух русских броненосцах, шедших головными, и в первую очередь на «Бородино».

До тех пор «Бородино», имея большие потери в личном составе, не получил значительных материальных повреждений. Броненосец энергично отвечал на неприятельский огонь из своей кормовой башни с 12-дюймовыми орудиями и из трёх башен правого борта с 6-дюймовой артиллерией. Но теперь под сосредоточенным огнём японцев его сила быстро истощалась. Выходили из строя орудия, падали убитыми или истекали кровью чины экипажа, количество пробоин росло, всё больше и больше воды вливалось в корабль, и крен броненосца увеличивался. Но «Бородино» по-прежнему держал курс на Владивосток, лишь немного уклонившись влево, и не сделал попытки уйти со своего места, когда губительный огонь японских кораблей достиг апогея.

Кто в это время командовал «Бородино», осталось неизвестным. Капитан 2-го ранга Макаров был уже давно ранен. Его заместители оказались такими же доблестными и настойчивыми офицерами, каким себя показал Макаров. Командир, капитан 1-го ранга Серебренников, потеряв много крови, лежал, но, согласно рассказу Ющина, всё время интересовался боевой обстановкой и, очевидно, своими советами поддерживал дух офицеров, исполнявших обязанности командира броненосца, за которым послушно следовала вся эскадра.

Наконец, под ураганным огнём японских броненосцев, «Бородино» запылал. Высокие языки пламени и клубы густого дыма повалили из середины броненосца ближе к корме. Японцы, заметив пожар, ещё усилили стрельбу по обречённому кораблю. В это время солнце, слепившее глаза японских комендоров, скрылось за горизонтом, и «Бородино» проектировался на светлой части неба, как на ладони. Попадания японских снарядов участились. Но «Бородино» по-прежнему отвечал из своих орудий, хотя его огонь заметно слабел. Чёрные тени японских броненосцев уже слились с тёмным небосклоном. Набегающие волны стали тяжёлыми, как свинец. Серая пелена окутала соседние корабли. Но ночь всё ещё не хотела спуститься и прикрыть своим покровом израненный корабль.

Носовой каземат, где находился Ющин, наполнился дымом и удушливыми газами. Стало тяжело дышать. Тяжело раненный поручик Беннигсен вернулся после перевязки снова в батарею. Вскоре сюда прибежал сигнальщик с верхней палубы, чтобы позвать Беннигсена принять командование броненосцем, но Беннигсен уже недвижно лежал на палубе, сражённый наповал новым осколком. Сигнальщик побежал дальше, на корму, надеясь отыскать там кого-либо из офицеров. В командование орудиями в каземате вступил кондуктор Иван Чупахин.

Новый крупный снаряд разорвался перед казематом. Из всей прислуги орудий остались в живых только Чупахин и Ющин. Пламя после разрыва быстро распространилось в сторону поднятых из погреба патронов. Рядом валялась чья-то голова. Ющин инстинктивно поднял руки, чтобы убедиться, что его голова находится на месте. Тем временем Чупахин не растерялся и начал выбрасывать патроны за борт, чтобы они не начали от пламени взрываться, а Ющину он приказал: «Беги на корму, зови людей, нам вдвоём с огнём не справиться».

Но Чупахин не знал, что творится на корме. Поднявшемуся наверх Ющину представилась ужасная картина. Мачты были увешаны страшными обрывками снастей, которые наподобие бесчисленных вымпелов и флюгарок крутились на ветру. Трубы были в дырах и покосились, хотя и продолжали стоять. Не было ни мостиков, ни надстроек, ни ростр, а только груды руин. Из кормы подымался огромный огненный факел, перемешанный с чёрным дымом. И из этого кратера ярким фейерверком вылетали рвущиеся патроны, сопровождаемые непрерывным треском, наподобие дроби, отбиваемой на гигантских барабанах. Палуба зияла дырами и проломами. Всюду лежали трупы команды.

Подходили последние минуты корабля, но броненосец по-прежнему вёл нашу эскадру вперёд к заветному русскому берегу, до которого осталось всего два дня пути. Андреевские флаги трепетали на клотиках. Из башен раздавались орудийные выстрелы навстречу врагу.

После тщетных попыток пройти на корму Ющин вернулся в свой носовой каземат. Кондуктора Чупахина уже там не было. Может быть, из-за убыли всех офицеров ему пришлось принять командование броненосцем.

Вдруг корабль затрясся, как перед смертью, от попавшего в него нового залпа японских снарядов. С других русских кораблей видели белое облако, стремительно поднявшееся над броненосцем. Казалось, что на нём взорвалась крюйс-камера. Из орудий правого борта раздались в сторону неприятеля два последних выстрела. Корабль начал быстро крениться на правый борт и, не выходя из строя, на полном ходу мгновенно опрокинулся. Доблестный броненосец погрузился в море, не покинув своего поста. Из воды вырывались клубы дыма и огонь. Корабль плыл ещё некоторое время вверх килем. Винты продолжали медленно вращаться в воздухе. По днищу металось около 40 человек.

Ющин всё ещё находился в каземате, когда «Бородино» перевернулся. Быстро сорвав одежду, но оставшись в сапогах, он нырнул в воду, выбросившись через орудийный порт. Секунды ему казались вечностью. Он захлёбывался и давился водой, но всё-таки сильные мускулы вынесли его тело на поверхность моря. Открыв глаза, он увидел днище своего корабля. Огромные пузыри воздуха лопались вокруг остова, поросшего ракушками и водорослями. Тут и там плавали человеческие головы. Чей-то знакомый голос звал с днища:

— Эй, Семён, хватайся за тельник и лезь к нам!

Но ударившая волна сбила Ющина, и в его руке остался кусок протянутого ему тельника. На днище не было спасения. Уже лопасти винтов начали колотить о воду. Днище заметно, на глазах, погружалось. Ющин напряг все свои силы, чтобы отплыть в сторону и не быть затянутым водоворотом.

Бросая багровые блики на волны, прошёл сильно горевший, окружённый всплесками от разрывов неприятельских снарядов и сам яростно отстреливавшийся из своих орудий последний броненосец первого отряда — «Орёл». За ним прошли почти не тронутые боем броненосцы третьего отряда: «Император Николай I», «Генерал-адмирал Апраксин», «Адмирал Сенявин». Четвёртый броненосец этого отряда, «Адмирал Ушаков», шёл с дифферентом на нос от попадания, полученного в то время, когда броненосец проходил мимо повреждённого «Императора Александра III». Все эти корабли опоясывались кольцами огненных вспышек, отвечая уже невидимому противнику.

Стало уже совсем темно. Ночь запоздала наступить всего на несколько минут. Огонь неприятеля прекратился. Прошли с потушенными пожарами, но с ещё тлеющими остатками от них «Сисой Великий» и «Наварин». Они продолжали стрелять, очевидно, против приближавшихся японских миноносцев. Наконец, самым последним прошёл сильно отставший броненосный крейсер «Адмирал Нахимов».

Каждый из этих кораблей Ющин называл своим именем, звал их, кричал, старался изо всех сил обратить внимание кого-нибудь на этих кораблях на себя. Может быть, его крики не услышали, может быть, слышали, но не могли помочь. Что значит жизнь одного человека, когда в некоторые минуты боя падали убитыми и тяжело покалеченными десятки, если не сотни людей.

Море погрузилось в полный мрак. Не было видно даже волнующейся поверхности воды. Намокшие сапоги тянули Ющина под воду, но он судорожно держался за мачту от шлюпки. Волны подымали его тело, кидали вниз, били в лицо, горько-солёная вода заливала горло, пучило грудь. Ющин откашливался и отхаркивался, временами терял сознание, но молодое тело с отчаянием сопротивлялось смерти.

На горизонте вспыхивали лучи прожекторов, темноту прорезали багровые вспышки выстрелов, которые явно возвращались обратно к месту, где волны бросали тело Ющина. Ослепительные вспышки пронеслись совсем над головой Ющина… Но длинные чёрные тени кораблей прошли, опять не заметив Ющина. Опять кругом воцарился мрак, и только всплески волн нарушали тишину…

В час ночи японский миноносец подобрал из воды окоченевшего голого человека. Им оказался марсовой Ющин, единственный человек, спасшийся из экипажа броненосца «Бородино», который четыре часа вёл русскую эскадру в самом страшном морском бою. Из этих четырёх часов линейный корабль «Бородино» три часа геройски сражался, не покидая своего ответственного поста, пока угрюмые волны не сомкнулись над килем перевернувшегося броненосца.

Гибель броненосца «Бородино» произошла через 16 минут после гибели броненосца «Император Александр III», и в это же самое время происходил заключительный акт трагедии броненосца «Князь Суворов», несколько южнее гибели остальных двух русских броненосцев.

Броненосные крейсера адмирала Камимуры торопились нагнать броненосный отряд адмирала Того и поэтому оставили остов «Суворова» на расправу японским лёгким крейсерам и миноносцам. Эти крейсера около 7 часов вечера потопили снарядами транспорт-мастерскую «Камчатка», а через 10 минут пришёл черёд и многострадальному «Князю Суворову». Никто не спасся из последних защитников русского флагманского корабля, и нет ни одного русского свидетеля последних минут этого геройского броненосца.

Единственным венком, сброшенным на морскую пучину, поглотившую героев — защитников этого корабля, является рассказ наших врагов-японцев:

«В сумерках наши крейсера увидели „Суворова“, одиноко стоявшего вдали от места боя, с сильным креном, окутанного огнём и дымом. Бывший при наших крейсерах отряд миноносцев капитана-лейтенанта Фудзимото тотчас же пошёл на него в атаку.

„Суворов“, весь обгоревший и ещё горящий, выдержавший столько попаданий, расстреливавшийся всей эскадрой, имевший только одну случайно уцелевшую пушку на корме, всё же открыл из неё огонь, выказывая решимость защищаться до последнего момента своего существования, пока плавает на поверхности воды…»

Японские миноносцы, пошедшие сначала в атаку с кормы, должны были отступить под выстрелами орудия, которым управлял прапорщик Курсель, но затем они зашли с носа, где у «Суворова» не было ни одной исправной пушки, и выпущенные с короткого расстояния торпеды закончили жизненный путь героического корабля и его последних доблестных защитников.

Английский военно-морской историк Вильсон в следующих выражениях рассказывает о последних минутах «Суворова»: «Погружаясь в море, броненосец унёс с собой в пучину всех, кто ещё оставались живы после ужасного обстрела, произведённого всеми кораблями японского флота. Они перенесли этот обстрел с доблестью, превосходящей всякую людскую хвалу. Броненосец перевернулся в густых клубах тёмно-жёлтого дыма после взрыва не менее чем девяти торпед в его корпусе. Киль броненосца держался в течение некоторого времени над поверхностью волн. Потом остов корабля встал вертикально к воде и „Князь Суворов“ исчез навсегда под волнами. Так кончился самый ожесточённый бой, который когда-либо вёл броненосный корабль».

Последние красные отблески трагического заката догорали на западном небосклоне. Страшный день закончился. Наступала полная неизвестности ночь.

ГЛАВА XVI.
«ОРЁЛ»

Броненосцы первого отряда поочерёдно возглавляли русскую эскадру.

Три броненосца уже покоились на дне морском. Уже к концу дня черёд вести эскадру выпал на долю четвёртого ещё уцелевшего корабля этого отряда — на броненосец «Орёл».

За всё время боя «Орёл» ни разу не вышел из строя. Более пяти часов он сражался, находясь в ведущей группе русских броненосцев, и нёс вместе с ними всю тяжесть поединка со всем японским флотом.

В последней фазе боя «Орёл» был единственным товарищем, который, согласно рапорту адмирала Рожественского, верно следовал в продолжение трёх четвертей часа за идущим головным «Бородино». Он не покинул его ни на минуту вплоть до трагической гибели этого броненосца. В течение этого неполного часа два корабля доблестно сражались один на один с половиной японского флота.

Броненосцем командовал капитан 1-го ранга Николай Викторович Юнг. По отзыву капитана 1-го ранга князя Туманова, он был моряком блестящей репутации, энергичным, живым, хотя и требовательным и строгим. Тем не менее он был обожаем офицерами и любим командой. Старшему офицеру, капитану 2-го ранга Константину Леопольдовичу Шведе, человеку смышлёному, но медлительному, служить с таким командиром было нелегко. В свою очередь, он переносил тяготы службы на молодых мичманов, каким был тогда Туманов, которых он гонял, по воспоминаниям последнего, что называется, и в хвост, и в гриву. Но броненосец, не имевший брони ещё за несколько месяцев до похода, был готов в срок.

За время перехода на Дальний Восток корабль был приведён в безупречный порядок, который себя полностью оправдал в бою. Однако доблестное поведение «Орла» в бою было куплено дорогой ценой.

До выхода из строя «Суворова» в «Орёл» попало несколько крупных снарядов, которые разорвались в носовом каземате броненосца. Мичман Андрей Павлович Шупинский, командовавший батареей, успел только взмахнуть руками, когда, сражённый осколком в лоб, пал замертво. Вместе с ним были убиты ещё три матроса и повреждены три орудия.

Броненосец стрелял из орудий тяжёлого и среднего калибра, расположенных в носу и с левого борта, по головному японскому кораблю «Миказа». В это время кормовая башня и трёхдюймовые орудия левого борта стреляли по третьему кораблю японской линии «Шикишима». Но японские броненосцы обгоняли русскую эскадру, и на траверзе «Орла» вскоре уже находился не «Шикишима», а идущий последним броненосный крейсер «Ивате». Огонь кормовой артиллерии был перенесён на этот корабль, а через некоторое время и весь броненосец уже стрелял по этому кораблю, так как дальнейшая стрельба по ушедшему далеко вперёд «Миказа» была бесполезна. Было видно, как один снаряд разорвался у боевой рубки японского крейсера, и на нём вспыхнул пожар. Другое попадание было в борт между трубами. «Ивате» вышел из строя кильватера и увеличил дистанцию до 70 кабельтовых.

В конце первой фазы боя японские броненосцы повернули «все вдруг» на север. «Орёл» немедленно перенёс огонь на идущий теперь головным японский броненосный крейсер «Ниссин». На этом крейсере были подбиты три тяжёлых орудия из четырёх, которыми он располагал.

Но и в «Орёл» в этот период боя было много попаданий. Крупный снаряд попал в дуло левого носового 12-дюймового орудия, часть ствола которого была заброшена на мостик, и здесь этим тяжеловесным куском металла были убиты три матроса. Сила взрыва была столь большой, что командир башни лейтенант Сергей Яковлевич Павлинов схватился за голову, точно стремясь её удержать у тела. Голова уцелела на плечах, но из обоих ушей хлынула кровь. У Павлинова повредило барабанные перепонки и временно он оглох, но тем не менее он не покинул башню и остался управлять стрельбой из уцелевшего орудия.

Три снаряда попали в левую носовую башню, которой командовал вахтенный начальник лейтенант Константин Петрович Славянский. Осколком ему выбило глаз, а через некоторое время четвёртый снаряд привёл эту башню в негодность.

Несколько попаданий ограничили у левой средней башни угол поворота и лишили её возможности стрелять от траверза до кормы.

Крупный снаряд разорвался в амбразуре левого кормового тяжёлого орудия. Броневая плита над амбразурой треснула и осела, ограничив тем самым угол подъёма орудия и уменьшив дальность стрельбы из этого орудия до 30 кабельтовых.

Командир правой кормовой башни мичман Александр Дмитриевич Бубнов, позднее контр-адмирал и известный морской писатель, был дважды ранен и отнесён на перевязочный пункт.

Много попаданий было в боевую рубку; они не причинили ей вреда, но один снаряд, рикошетированный от воды, натворил много бед: разбил дальномер, компас, повредил штурвал и боевые указатели и переранил почти всех в рубке. Были тяжело ранены и унесены на перевязку младший штурманский офицер лейтенант Леонид Васильевич Ларионов и старший минный офицер лейтенант Иван Владимирович Никонов. Были ранены, но остались в рубке командир, старший офицер, старший артиллерийский офицер лейтенант Фёдор Петрович Шамшев, а у повреждённого штурвала остались стоять раненые боцманмат Копылов и рулевой Кудряшов.

К концу первой фазы боя, когда японский авизо «Чихая» бросился в минную атаку, капитан 1-го ранга Юнг был ранен уже в третий раз, и, когда его несли на перевязку, новый осколок пробил ему внутренности и ранил его, на этот раз смертельно. Картина минной атаки запечатлелась у него в мозгу, и доблестный командир слабым голосом в бреду продолжал отдавать приказания, связанные с отражением минной атаки. Вслед за командиром был тяжело ранен старший штурманский офицер лейтенант Владимир Александрович Саткевич.

В рубке остались старший офицер, капитан 2-го ранга Шведе, вступивший в командование броненосцем, несколько раз раненный Шамшев, оба рулевых и один-единственный нераненый ординарец. Вокруг рубки вспыхнули пожары. Горели койки, резиновые шланги, шлюпки. В тушении пожаров принимали участие все, находившиеся в рубке, за исключением рулевых. Общими усилиями пожары были потушены.

Во время второй фазы боя был снова ранен Шамшев, но он доблестно оставался в рубке, пока не был сменён. Найти смену было не так легко. На броненосце вообще недоставало офицеров, и некоторыми башнями командовали кондуктора и унтер-офицеры. Убыль среди офицеров во время боя была большая. Из 19 старших строевых офицеров к концу боя остались неранеными только трое. Из младших артиллерийских офицеров лейтенант Александр Владимирович Гирс был занят тушением пожара у себя в правой носовой башне, где раскалённым осколком были подожжены и взорвались запасные патроны. Сам в ожогах, он хладнокровно эвакуировал обожжённую прислугу башни, собственноручно произвёл выстрелы из заряженных орудий и стал подыматься по штормтрапу в боевую рубку. Другого средства подняться в рубку уже не существовало. В это время новый разрыв снаряда поджёг находившийся под штормтрапом пластырь. Мгновенно на лейтенанте Гирсе вспыхнула одежда. Но он спокойно продолжал подыматься и появился на пороге рубки с совершенно оголённым черепом и с сожжёнными усами, бачками, ресницами, бровями. Кожа полопалась, обнажая красное мясо. Губы вздуты. Одежда дымится и тлеет. Все в ужасе уставились на пришельца. А страшный призрак чётко остановился, вытянул обгоревшие руки по швам и, как будто с ним ничего не случилось, отрапортовал:

— Есть! — и, увидев всеобщую растерянность, добавил: — Лейтенант Гирс!

Так продолжалось несколько секунд. Лейтенант Гирс зашатался. К нему бросились присутствующие, начали тушить одежду, но было поздно. Лейтенант Гирс скончался от своих страшных ожогов вскоре в плену.

Наконец, командир левой кормовой башни лейтенант Георгий Митрофанович Рюмин сменил раненного в живот Шамшева, а мичман Сакеллари заменил раненых штурманских офицеров.

На корме пожары энергично тушились пожарным дивизионом под начальством мичмана Дмитрия Ростиславовича Карпова. Было много попаданий в бортовую броню ниже ватерлинии, но броня выдержала. После каждого такого попадания высокие столбы воды обрушивались на броненосец. Против кормовой башни удар одного или нескольких снарядов был настолько силён, что броненосец рыскнул и накренился, но броня пробита не была.

Командир кормовой башни мичман Олег Александрович Щербачёв был разрывом снаряда сбит со своей площадки управления башней, распластался на палубе и производил впечатление убитого наповал. Но вскоре очнулся, чтобы с горечью констатировать тяжёлое ранение головы и потерю глаза.

В перерыве между третьей и четвёртой фазами боя «Орёл» подлечил свои раны, очистил проходы на верхней палубе, перегруппировал прислугу орудий и снова приготовился начать бой, который и вспыхнул на исходе этого судного дня.

В самом начале этой фазы боя в броневой пояс «Орла» попало одновременно несколько тяжёлых снарядов, которые буквально сбили броненосец с курса и вызвали крен в 6 градусов на правый борт. Увидев бедственное положение «Орла», следовавший за ним броненосец «Наварин» вышел из строя вправо и прикрыл своим корпусом «Орёл», пока тот не выправил свой крен. Так командир «Наварина» капитан 1-го ранга Фитингоф вернул другому русскому броненосцу услугу, оказанную ему командиром броненосца береговой обороны «Адмирал Ушаков». Но этот благородный поступок не прошёл «Наварину» даром. Он сам получил несколько тяжёлых попаданий в корму и был принуждён занять место в хвосте колонны русских броненосцев.

В 6 часов 30 минут «Бородино» запылал, а в 7 часов 12 минут его не стало. «Орёл» обошёл днище своего боевого товарища с левой стороны и возглавил строй эскадры, направляясь к северному выходу из Корейского пролива.

В это время в «Орёл» попало не менее пятнадцати двенадцатидюймовых и несколько десятков шестидюймовых снарядов, но корабль выдержал и этот огненный град.

В кормовом каземате огнём из трёхдюймовых орудий управлял прапорщик Георгий Ахиллесович Андреев-Калмыков. Он только что скомандовал: «Прицел… тридцать», как влетел снаряд, разорвался, убив несколько человек, а Калмыков и ещё один матрос растворились в воздухе, выброшенные волной взрыва за борт.

С правого борта вывело из строя среднюю башню, а кормовую окончательно заклинило. На баке разворотило клюз, перебило оба якорных каната, и оба якоря вытравило за борт. На корабле одновременно возникло несколько новых пожаров. Попадания в броневой пояс вызывали сильные сотрясения корабля, от которых броненосец бросало в сторону то с кормы, то с носа. При каждом таком сотрясении мгновенно тухло электричество, а потом оно медленно разжигалось.

Но машины броненосца, благодаря блестящему состоянию, которое было достигнуто заботами судовых механиков подполковника Ивана Ивановича Парфёнова, штабс-капитана Константина Автономовича Скляревского, поручика Николая Васильевича Русанова, прапорщиков Василия Ивановича Антипина и Георгия Яковлевича Леончукова, работали всё время боя без отказа.

Котлы и машины находились за броневым поясом, который выдержал все удары. Там не было ни раненых, ни убитых, но в случае гибели броненосца спасения оттуда не было. Запертые в броневой гроб, были заживо похоронены на дне морском кочегары и машинисты броненосцев «Суворов», «Александр III» и «Бородино». Можно представить моральное состояние машинной команды «Орла», когда от ударов японских тяжёлых снарядов о броневой пояс тухло электричество и броненосец начинал крениться. Не один из них в эти минуты прощался с жизнью и думал о своей страшной судьбе, когда внутри перевернувшегося броненосца его тело будет разрываться на части шатунами машин или будет ошпарено паром из лопнувших труб котлов. Но ни один из них не пал духом и не покинул своего опасного поста.

Температура в машинах была между 42 и 45 градусами Реомюра^{8}. Время от времени вентиляционные трубы вместо свежего воздуха начинали подавать едкий дым от пожаров и удушливые газы от разрывов снарядов, которые резали глаза и вызывали удушье. Не всегда удавалось достаточно быстро остановить вентиляцию, и кочегары и машинисты долго кашляли, харкали и слабеющей рукой вытирали пот с позеленевшего лица с помутневшими глазами.

Нужно особо отметить труд трюмных механиков под управлением инженер-механика поручика Николая Михайловича Румса, недавно умершего в Соединённых Штатах, который образцово справлялся со всеми опасными положениями броненосца, какие возникали в результате проникновения воды внутрь корабля и образования крена. Для борьбы с креном у поручика Румса была выработана собственная система, прекрасно себя оправдавшая. У него были постоянно затоплены по одному отсеку с каждого борта. При появлении крена один отсек немедленно опорожнялся, и крен устранялся. Затем приступали к заделке пробоины и к откачке воды из затопленного нового помещения.

Но к концу боя борьба за непотопляемость броненосца достигла наибольшего напряжения. От сотрясений корабля, производимых попаданиями тяжёлых снарядов в броневой пояс, броня хотя и не была пробита, но швы между броневыми листами частично разошлись и болты дали течь, в результате которой набралось много воды позади брони. При наличии этой воды даже крен в 8 градусов был уже смертельно опасен для броненосца. По-видимому, это обстоятельство и было причиной внезапного опрокидывания и гибели броненосцев «Александр III» и «Бородино».

«Орёл» получил 47 попаданий снарядов 12-дюймового калибра и свыше 120 снарядов меньшего калибра. Но потери личного состава не были чрезмерными. На нём были убиты и пропали без вести 2 офицера и 28 низших чинов и ранены 14 офицеров и 68 матросов, всего 112 человек.

Перед наступлением темноты японская эскадра склонилась в норд-остовую четверть. Она произвела ещё несколько залпов по «Орлу», целясь по пожару, возникшему на шканцах броненосца. Но около 40 огромных всплесков поднялись, как сплошная водяная стена, уже позади броненосца.

Следовавший за «Орлом» флагманский корабль адмирала Небогатова поднял сигнал «Следовать за мной» и, прибавив ход, обогнал «Орёл» и встал во главе эскадры.

После ряда маневрирований, связанных с отражением минных атак, «Император Николай I» и следовавшая за ним эскадра уже в четвёртый раз за эти сутки легли на курс норд-ост 23 градуса.

Канул в вечность век былин, воспевавших славу героям. Но упорство, с которым русские броненосцы стремились достичь цели плавания — Владивостока, заслуживает быть помянутым словами песни Баяна: «Безумству храбрых поём мы славу».

ГЛАВА XVII.
НОЧЬ

Спустившаяся темнота не принесла русским кораблям облегчения. Ещё не успели японские броненосные суда скрыться в тёмной части горизонта, как со всех сторон на русскую эскадру направились своры шакалов в образе верениц низкосидящих зловещих силуэтов, принадлежавших флотилиям японских миноносцев.

В течение шестичасового дневного боя русская эскадра смогла отойти от места начала боя только на 20 миль. Не менее 40 миль, которые могли бы приблизить эскадру к Владивостоку, были потеряны в результате двукратного поворота русской эскадры сначала на восток, а потом на юг, и двойной петли, которую ей в течение боя пришлось сделать. Потеря этих 40 миль помешала русской эскадре удалиться от острова Цусима на расстояние, при котором часть японских малых миноносцев уже не смогла бы принять участие в ночной атаке и, может быть, наши потери были бы меньшими.

Ожидание минных атак со стороны японских миноносцев было самым тяжёлым кошмаром, который преследовал команды русских кораблей, начиная с выхода из балтийских портов. Только навязчивым гипнозом, что их корабли могут быть внезапно и каверзно атакованы, как это случилось с Первой Тихоокеанской эскадрой в Порт-Артуре, можно объяснить нервное состояние экипажей судов Второй Тихоокеанской эскадры, приведшее к печальному Гулльскому инциденту.

И до и после этого инцидента прислуга противоминных орудий бодрствовала ночами у заряженных орудий в течение всего похода, а по мере приближения к японским берегам уже половина команды кораблей стояла на вахте, а другая половина пользовалась коротким отдыхом в течение половины ночи. Уже одно это постоянное ожидание минных атак, связанное с бодрствованием по ночам, и сознание опасности быть неожиданно потопленными изматывало людей наравне с бесконечными погрузками и перегрузками угля, с жарой, с качкой и с несением своих рядовых служебных обязанностей. Тяжёлый поход прежде всего отозвался на психическом состоянии людей — несколько человек сошли с ума, а ещё несколько под влиянием солнечного удара или умерли, или бросились за борт и погибли.

Адмиралы и командиры спали, не раздеваясь, в походных рубках и вскакивали от малейшего шума. К концу похода адмирал Рожественский почти не мог ходить, адмирал Фёлькерзам умер, а командир броненосца «Орёл» капитан 1-го ранга Юнг был временно списан на Мадагаскаре на госпитальное судно «Орёл» для излечения сильного нервного расстройства, вызванного переутомлением.

В особенности в последние две ночи перед боем все на эскадре ожидали атаки японских миноносцев, но сильный туман и свежая погода удержали японские миноносцы в гаванях, за исключением самых больших, которые маневрировали вместе с броненосцами и крейсерами. Но в течение дня ветер постепенно убавил свою силу, и волнение несколько улеглось, так что для японских миноносцев настали благоприятные условия выйти на ночную охоту, ради которой они были построены и в проведении которой они усиленно тренировались. Настала ночь, в продолжение которой они должны были показать, на что способны.

Русские броненосцы, следуя за «Императором Николаем I», склонились к западу, чтобы привести за корму атакующие японские миноносцы и самим стать под защиту крейсеров, одним из назначений которых и являлась охрана броненосцев от минных атак.

Все русские корабли открыли беглый огонь по японским миноносцам, которые стремительно приближались. Флотилия истребителей под командованием Фуджимато шла в атаку на русскую эскадру с севера, истребители флотилии Яджимы и миноносцы флотилии Кавасе приближались с северо-востока, а истребители флотилии Иошиджимы устремились на русские корабли с востока, сопровождаемые с юго-востока флотилией Хиросе. А прямо с юга на всех парах неслись на поле сражения миноносные отряды Фукуды, Отаки, Кондо, Аоямы и Кавады. Наконец, около двух часов ночи флотилия Сузуки приняла участие в минных атаках на более северном участке.

Страшная ночь, которая ожидалась личным составом эскадры Рожественского в течение 7 с половиной месяцев похода, наконец, наступила после не менее страшного дневного боя со всем японским флотом. Кочегары и машинисты уже стояли десятки часов у пышущих жаром котлов и машин, рулевые столько же времени стояли у штурвалов в рубках, расстреливаемых японцами, а у уцелевших орудий выбивались из последних сил неполные комплекты прислуги, часть которой вернулась в строй после перевязки полученных ранений. И офицеры, и матросы были у предельной черты своих физических и моральных сил,

И в жуткие часы, минуты и секунды отражения ночных минных атак от этих безумно усталых людей ещё требовалась чрезвычайная бдительность, чтобы увидеть в полнейшей тьме японские миноносцы раньше, чем неутомленные глаза отдохнувших команд этих миноносцев увидят русские корабли. От них ожидалась очень быстрая реакция, чтобы хорошо прицелиться, немедленно выстрелить и попасть в японские миноносцы, прежде чем они выпустят торпеды. К чести русских моряков, они нашли в себе ещё какие-то неведомые запасы жизненной энергии, которые помогли им отбить первые атаки японских миноносцев. Но за первыми атаками последовал ряд новых вплоть до 11 часов 30 минут ночи.

Тем временем море погрузилось в кромешную тьму. Ослепительные огненные шары орудийных выстрелов вспыхивали по всему горизонту. То там, то здесь точно кто-то зажигал свечки бенгальского огня — это строчили пулемёты. Кое-где острые и прямые лучи прожекторов прорезали тьму и рыскали по тёмной поверхности моря. Потом вдруг луч прожектора останавливался или разрыв снаряда неожиданно освещал малое судёнышко с несколькими храбрецами на мостике, после чего остатки судёнышка стремительно разлетались во все стороны, а ещё через мгновение только волны перекатывались через то место, где только что был японский миноносец.

Но этих смелых кораблей были десятки, и даже много десятков. Они выпускали по русским кораблям страшные длинные сигары, которые проходили то по носу или по корме, а иногда их белый след на воде вёл к борту многострадальных русских кораблей. И тогда оглушительный взрыв потрясал корабль, и его звук расходился отдалённым эхом по неспокойной поверхности моря. Услышав детонацию, многие из состава экипажей других русских кораблей вздрагивали, крестились и молились за спасение своих соотечественников, находившихся на тогда им неизвестных русских кораблях, ставших жертвой минных атак.

Но японским миноносцам удалось гораздо больше, чем попасть в несколько русских кораблей. Им удалось разъединить русскую эскадру, которая до наступления темноты упорно придерживалась инструкции адмирала Рожественского: «Каждый командующий отрядом, имея в виду, что ближайшая цель эскадры есть достижение Владивостока, должен помнить, что достижение возможно только для соединённых сил эскадры».

Соблюдение этого условия давало единственный шанс прорваться во Владивосток ещё тогда, когда эскадра Рожественского была в полном составе. Но в течение первого дня боя его эскадра потеряла четыре своих лучших корабля, а японский флот не потерял ни одного, хотя и получил какие-то неизвестные повреждения от артиллерийского огня русских кораблей. Могли ли остатки русской эскадры ещё надеяться прорваться?

На первый взгляд казалось, что нет, но русские адмиралы и командиры должны были помнить свежий урок боя Первой Тихоокеанской эскадры у мыса Шантунг 28 июня 1904 года. Тогда в течение 2 с половиной часов боя японская эскадра расстреляла все запасы своих снарядов, и путь во Владивосток для русской эскадры был уже открыт, если бы Первая Тихоокеанская эскадра проявила бы хоть долю той решительности в достижении поставленной цели, которую в гораздо более жутких условиях боя показал личный состав Второй Тихоокеанской эскадры.

Предположим, что японцы приняли к сведению уроки боя у мыса Шантунг и так же, как русские броненосцы эскадры адмирала Рожественского, увеличили боевые запасы снарядов примерно на 50%. Но боевое соприкосновение в первый день Цусимского боя длилось уже не 2 с половиной часа, а четыре часа, и, следовательно, японские броненосные корабли должны были находиться на исходе первого дня боя у того же предела истощения в отношении снарядов, как это случилось в бою 28 июня 1904 года.

К этому выводу мы можем прийти и другим путём. Японские орудия были в среднем в 2,5 раза скорострельнее русских орудий, следовательно, и расход их снарядов был в 2,5 раза больше за тот же промежуток времени. И если к концу первого дня боя на русских броненосцах типа «Орёл» оставалась четверть запаса снарядов, то на японских броненосных кораблях запасы снарядов должны были быть уже на исходе. Недаром японский флот каждый раз прекращал стрельбу, как только русская эскадра меняла курс на восток, юг или запад, и снова вступал в бой, как только русские корабли снова поворачивали на север. Адмирал Того прекрасно сознавал опасность, что ему может не хватить снарядов, поэтому ограничивал их расход только для достижения одной цели — не дать русским кораблям прорваться на север.

Поэтому инструкция адмирала Рожественского держаться соединённо должна была с особенным упорством соблюдаться в течение ночи, чтобы утром предстать перед японским флотом в соединённых силах и выдержать последний натиск японских броненосных кораблей в течение того короткого срока, на который им хватило бы остатков запасов снарядов. А если японский флот в течение ночи будет пополнять свои боевые запасы, то он значительно отстанет от русской эскадры и вряд ли сможет в течение следующего дня её догнать.

Расчёт простой, но что случилось в течение ночи с русской эскадрой? Командующие отрядами забыли об инструкции Рожественского, перестали заботиться о поддержании контакта с остальными отрядами и далее с кораблями, входившими в состав их собственных отрядов. Точно наступление темноты уменьшило у части начальников сознание своей ответственности и долга, которым были они исполнены в столь высокой степени в течение дневного боя. Вместо того чтобы продолжать соединённо свой путь ночью, они вдруг начали заботиться только о сохранении своего корабля, а начальники отрядов — хотя бы только части кораблей, обладавших наибольшей быстроходностью.

Адмирал Небогатов, выполняя первую половину приказа адмирала Рожественского, совершенно правильно повернул после отражения первых минных атак на север, но при этом приказал броненосцам идти максимальным ходом, который был способен развить его старый, но ещё мало затронутый боем флагманский корабль «Император Николай I», а именно около 13 узлов. Этого хода уже не могли развить повреждённые в бою броненосцы «Сисой Великий», «Наварин», «Адмирал Ушаков» и броненосный крейсер «Адмирал Нахимов». Отстав от эскадры, они обрекались на одиночество, чтобы стать лёгкой добычей японского флота.

Хуже поступил контр-адмирал Энквист, который со своими крейсерами проявил много мужества в течение дневного боя. При виде идущих в атаку японских миноносцев он не занял своего места на траверзе колонны броненосцев для защиты их от атак японских миноносцев, а, подняв сигнал «Крейсерам следовать за мной», повернул на юг, развив столь большую скорость, что не только повреждённые броненосцы, но даже неповреждённые старые крейсера, входившие в его отряд, не могли угнаться за ринувшимися вперёд нашими новыми и лучшими крейсерами «Олег», «Аврора» и «Жемчуг».

Адмирал Рожественский в это время находился на миноносце «Буйный». Фельдшер Кудинов вынул из головы и ног адмирала осколки снарядов и сделал ему первую перевязку. Адмирал был в полусознании. К вечеру он пришёл в себя, приказал миноносцу «Безупречный» передать на броненосец «Император Николай I», что он передаёт командование эскадрой контр-адмиралу Небогатову для дальнейшего следования эскадры во Владивосток, а миноносец «Бедовый» был послан им снять оставшуюся в живых команду «Суворова». «Бедовый», увы, уже не нашёл «Суворова».

С наступлением темноты «Буйный» следовал за крейсером «Дмитрий Донской», шедшим в кильватер «Олегу» и «Авроре». Адмирал Рожественский, узнав, что русские крейсера идут на юг, приказал немедленно передать на «Дмитрий Донской» его приказание крейсерам — повернуть обратно во Владивосток. Но это приказание передать уже не удалось.

Тем временем «Дмитрий Донской» уже сам не мог угнаться за новыми крейсерами и постепенно от них отставал. В начале десятого часа силуэт «Авроры» после одной или двух попыток повернуть на север скрылся на курсе зюйд-вест 10 градусов. После десяти часов к «Донскому» приблизились «Светлана» и, вероятно, «Алмаз», вели переговоры при помощи мегафона, а затем все три крейсера повернули на обратный курс во Владивосток. То же сделал и крейсер «Владимир Мономах», в это время уже подорванный торпедой.

Увы, крейсера «Олег», «Аврора» и «Жемчуг», растеряв своих мателотов, не остановились и не сделали настойчивой попытки повернуть обратно, а продолжали свой путь на юг. Согласно записи в вахтенном журнале «Авроры», отряд контр-адмирала Энквиста при каждом своём повороте на север натыкался на 5 топовых огней, принадлежавших большим кораблям. Эти топовые огни принимали за принадлежащие японским крейсерам. В действительности же, по приказанию адмирала Того все японские броненосцы и крейсера были отозваны из района действий японских миноносцев и следовали ночью по направлению к острову Дажелет. Таким образом, топовые огни могли принадлежать только русским кораблям или японским рыбачьим флотилиям. Ночь была очень тёмная, и на 200 шагов нельзя было различить ни зги. В этих условиях быстроходные крейсера контр-адмирала Энквиста могли обогнать встреченные корабли, оставаясь сами незамеченными. Но для этого нужно было сохранить присутствие духа, которого в этот момент у Энквиста не оказалось, о чём свидетельствует нижеописываемый факт.

После продолжительного следования на юг временно командующий «Авророй» капитан 2-го ранга Небольсин запросил ратьером флагманский крейсер «Олег», куда мы идём, зачем и нельзя ли уменьшить ход. Ответа не было. Вопрос был повторён. После долгого молчания последовал короткий ответ — «миноносцы».

Ход не был уменьшен. Наутро большинство офицеров флагманского крейсера во главе с лейтенантом Илларионом Викентьевичем Миштовтом, позднее капитаном 1-го ранга и последним военно-морским агентом Императорского правительства в Вашингтоне, лейтенантами Александром Викторовичем Зарудным и Сергеем Сигизмундовичем Политовским обратились к старшему офицеру крейсера, капитану 2-го ранга и позднее контр-адмиралу Сергею Андреевичу Посохову с пожеланием передать контр-адмиралу Энквисту их просьбу не оставлять надежду прорваться во Владивосток и повернуть на север. Энквист эту просьбу отклонил, так как время для поворота на обратный курс уже было пропущено. Тем не менее после этого заявления офицеров Энквист перенёс свой флаг с «Олега» на «Аврору» под предлогом необходимости заместить убитого командира крейсера «Аврора».

Но если три самых быстроходных русских крейсера, и два из них самые сильные, повернули бы во Владивосток ещё ночью вместе с крейсерами «Дмитрий Донской», «Светлана» и др., то, наверно бы, история второго дня сражения у острова Цусима была бы другой. Моральное состояние личного состава отряда контр-адмирала Небогатова было бы более крепким и, вероятно, сдачи бы не произошло, а по направлению к Владивостоку прорвались бы не только два крейсера «Изумруд» и «Алмаз», но и эти крейсера, пришедшие вместо Владивостока в ещё более отдалённую и находящуюся на противоположной стороне Манилу на Филиппинских островах.

К чести офицерского состава этих крейсеров, следует сказать, что они тяжело переживали преждевременный уход их крейсеров с поля незаконченного сражения и, будучи интернированными, посвящали свои досуги изучению опыта сражения для намётки будущих реформ во флоте. В этой работе принимали участие, кроме вышеперечисленных офицеров с крейсера «Олег», также старший штурманский офицер с крейсера «Жемчуг» лейтенант Владимир Иванович Дмитриев, впоследствии военно-морской атташе Императорской России во Франции и заместитель председателя Объединения русских морских организаций за рубежом; артиллерийский офицер с «Жемчуга» лейтенант Николай Иванович Игнатьев 4-й, который впоследствии принял большое участие в организации стрельбы русского флота на дальнее расстояние и был выдающимся работником Морского Генерального штаба во время Первой мировой войны; наконец, несмотря на ранение, полученное в бою, старший минный офицер с крейсера «Аврора» лейтенант Юрий Карлович Старк, впоследствии контр-адмирал и командующий последним отрядом бывшего Императорского Флота, сражавшимся под Андреевским флагом у нас на родине, — Сибирской флотилией в 1921 и 1922 годах.

Первой жертвой торпедных атак японских миноносцев оказался броненосный крейсер «Адмирал Нахимов», шедший в хвосте колонны броненосцев. Для большей меткости стрельбы при отражении атак им открывалось боевое освещение прожекторами, благодаря чему крейсер сделался главным объектом яростных атак японских миноносцев. Одному миноносцу удалось зайти с носа и, прежде чем этот миноносец был утоплен или тяжело повреждён огнём крейсера, ему удалось своей торпедой попасть с правого борта в нос крейсера.

К крейсеру «Владимир Мономах» приблизились, после отражения нескольких атак, в 8 часов 45 минут три миноносца, которые начали делать опознавательные сигналы. Усомнившись, что крейсер стреляет по чужим миноносцам, а не по своим, «Мономах» приостановил стрельбу, после чего один из миноносцев выпустил в крейсер торпеду с расстояния в полтора кабельтова, попавшую в правый борт и вызвавшую затопление передней кочегарки. Возобновив огонь, «Мономах» утопил или тяжело повредил два японских миноносца, но третьему удалось уйти.

После того как повреждённый торпедным попаданием «Адмирал Нахимов» отстал от броненосной эскадры, за ним отстал также броненосец береговой обороны «Адмирал Ушаков», который с затопленным носовым отсеком не мог идти тем ходом, которым шли остальные броненосцы, следуя приказанию контр-адмирала Небогатова. Но «Адмирал Ушаков» не светил прожекторами и избежал минных атак.

По той же причине отстал броненосец «Сисой Великий», который из-за большой пробоины в носу корабля не поспевал за остальными броненосцами.

Отбив две упорных минных атаки, броненосец был в 11 часов 15 минут атакован четырьмя миноносцами с дистанции в полтора кабельтова. Один миноносец был утоплен сразу, опрокинувшись на глазах команды броненосца, но второму удалось выпустить торпеду раньше, чем в него попал 12-дюймовый сегментный снаряд, который разорвал миноносец на две части, и обе оконечности, сложившись вместе, ушли вертикально в воду. Попаданием торпеды было затоплено румпельное отделение броненосца, заклинён руль и оторваны лопасти одного винта.

Около 10 часов вечера, ещё перед повреждением «Сисоя Великого», получил попадание торпедой броненосец «Наварин», заменивший в хвосте броненосной колонны отставший «Адмирал Нахимов». Случилось это так.

Броненосцем командовал старый опытный моряк капитан 1-го ранга барон Фитингоф. Он обладал изумительной способностью спокойно реагировать на все события, и казалось, его ничем удивить было нельзя. Когда сигнальщики доложили о выходе из строя «Суворова», он спокойно ответил:

— Так…

Когда все офицеры в рубке заволновались, с ужасом наблюдая, как переворачивается «Ослябя», то Фитингоф реагировал опять только одним словом:

— Так…

Во время второй фазы сражения на «Наварине» была сбита труба, возник пожар, сел пар, и броненосец потерял ход. В это время броненосец береговой обороны «Адмирал Ушаков» прикрыл его от неприятельского огня. Справившись с пожаром, Фитингоф на этот раз изменил своей привычке и сказал по адресу командира «Адмирала Ушакова» несколько больше слов, чем одно слово «Так».

Но когда в последней фазе сражения пришла его очередь прикрыть броненосец «Орёл», засыпаемый стальным дождём японских снарядов и получивший опасно большой крен, то в корму «Наварина» попали два крупных снаряда, вызвавшие пожар и затопление кормовых отсеков. Фитингоф принял рапорт офицеров о повреждениях, полученных его броненосцем, произнеся снова только одно слово:

— Так…

Но, чтобы поднять настроение экипажа, он бесстрашно вышел из рубки на мостик. В это время снаряд ударил в площадку фор-марса, и на мостик посыпались осколки. Фитингоф опустился на колени, а потом сел, не издав ни одного стона. К нему подскочили офицеры:

— Сильно вас ранило, Бруно Александрович?

— Так, — ответил доблестный командир и, немного помолчав, скупо добавил: — Основательно. Кажись, порвало кишки…

В командование броненосцем вступил старший офицер, капитан 2-го ранга Владимир Николаевич Дуркин, который отвёл повреждённый броненосец в хвост колонны.

Идя последним, «Наварин» сначала успешно отбивал все минные атаки и не отставал от прибавивших ход броненосцев отряда Небогатова. Но от большого хода начали сдавать переборки в корме броненосца. Кают-компанию затопило. Погружённая в воду корма тормозила ход броненосца. Он начал отставать.

Японские миноносцы усилили свои атаки на отстававший броненосец. «Наварину» стало трудно отбиваться одному. Дымный порох, которым были начинены патроны его снарядов, давал после каждого выстрела массу дыма, и пока этот дым не рассеивался, нельзя было вести наводку для следующего выстрела. Старые орудия «Наварина» стреляли слитком медленно для того, чтобы могли быть отражены атаки быстрых миноносцев. Японские миноносцы зашли с обоих бортов броненосца и направили на него свои прожектора. Прислуга орудий начала целиться по прожекторам, а в это время ещё один японский миноносец зашёл невидимо с кормы и выпустил в броненосец торпеду. Торпеда разрушила подводную часть правого борта кормы, но руль и винты действовали. Вся корма броненосца вплоть до кормовой башни погрузилась в море. Броненосец остановился. Стали заводить пластырь. Но волны перекатывались через ют, унося с собой смелых моряков, которые бесстрашно старались достигнуть кормы, продвигаясь по затопленной палубе. Одна особенно большая волна унесла с собой заводимый пластырь вместе со всеми людьми. В эту минуту жизни людей были не в счёт, а вот потеря пластыря была большим горем. Боцман в сердцах не удержался:

— Монахи, а не матросы… Упустили пластырь, ротозеи…

Но в направлении унесённых в море товарищей он и остальные матросы бросили пробковые матрасы.

Японцы возобновили атаки. Пришлось бросить заделку пробоины и дать ход. Они выпускали торпеды, которые, пока что, к счастью, не попадали, стреляли из своих крохотных орудий, из пулемётов и даже ружей. Наконец, незадолго до двух часов ночи, в середину правого борта «Наварина» попала вторая торпеда. Внутрь броненосца снова устремилась вода. Но офицеры и команда ещё не потеряли надежды спасти корабль. Были пущены в ход все водоотливные средства, готовились завести новый пластырь. Судовой священник отец Киприан, держа в руке крест, стоял на коленях и громко молился о спасении корабля.

Но крен броненосца на правый борт всё время увеличивался. Видя, что водоотливные средства не помогают, капитан 2-го ранга Дуркин приказал:

— Спустить катера и шлюпки. Приготовиться спасаться…

Начали спускать шлюпки, разбирать койки и пояса. С одного борта орудия броненосца совершенно погрузились в воду, а с другого борта дула орудий смотрели в небо. Видя это, японский миноносец безбоязненно подошёл вплотную к гибнущему кораблю. Казалось, что он будет помогать спасению команды уже безоружного броненосца. Но на японском миноносце сверкнуло пламя выстрела. Выпущенная торпеда немедленно ударилась в качавшийся и лежавший отвесно на боку корабль. Горы воды поднялись выше мостиков и мачт. Раздался оглушительный взрыв, который услышали почти все русские и японские корабли, рассеянные в кромешной мгле по морской поверхности. «Наварин» моментально перевернулся, накрыв собой спущенные на воду шлюпки, переполненные людьми.

После того как волны сомкнулись над ушедшим на дно броненосцем, на поверхность всплывали люди, брёвна, доски, ящики, которые подбрасывались волнами и дальше калечили людей. Над водой стоял полный мрак. Японские миноносцы, прикончив вражеский корабль, ушли, не приняв мер к спасению ни одного человека из экипажа утопленного ими корабля.

Ледяная вода отнимала последние силы у русских моряков, старавшихся удержаться на волнующейся поверхности волн. Когда рассвело, то осталось в живых только человек тридцать, которые держались за разные деревянные предметы и плавали среди многочисленных трупов, одетых в спасательные пояса. Часам к восьми к терпящим бедствие морякам приблизился японский миноносец, но, не доходя двух кабельтовых до них, прошёл стороной, в то время как японские офицеры на его мостике спокойно смотрели в бинокли на тонущих людей.

Закоченев, исчез под водой мичман Пётр Александрович Пухов. Всё меньше и меньше оставалось плавающих живыми людей. Солнце уже склонилось к закату. Из семисот человек экипажа броненосца «Наварин» английским пароходом, случайно проходившим Корейским проливом, были спасены только 2 кочегара, и один сигнальщик, наконец-то, был подобран японским миноносцем.

Ожесточённые атаки японских миноносцев в течение ночи закончились потоплением одного русского броненосца и повреждением другого броненосца и двух крейсеров. Эти потери сами по себе не были столь ужасны, но совместно с потерями, понесёнными эскадрой адмирала Рожественского в дневном бою, они значительно подорвали боевую силу эскадры. Но самое главное, что удалось японским миноносцам, это то, что Вторая Тихоокеанская эскадра перестала на исходе ночи существовать как соединённая сила. Это обстоятельство уже окончательно решило судьбу сражения у острова Цусима.

Согласно донесению адмирала Того, успех японских миноносцев в ночных атаках был куплен ценой трёх миноносцев потопленными, четырёх истребителей и ещё трёх миноносцев тяжело повреждёнными, и около ста человек было убито и ранено из личного состава миноносцев. Все японские моряки с погибших миноносцев были спасены.

Если бы японские корабли так же усердно спасали русских моряков, как своих, то количество потонувших чинов Второй Тихоокеанской эскадры не исчислялось бы тысячами, а может быть, только сотнями.

Божьи жернова мелют медленно, но верно. Только через сорок лет японским морякам пришлось на себе испытать и горечь поражения, и ужас отчаяния, когда им пришлось заглянуть в бездонные глаза той же смерти, которая так же безжалостно ожидала их, как она стерегла покинутых и беспомощных русских моряков, тщетно искавших спасения, держась на поверхности пустынных волн на безбрежных просторах Японского моря.

ГЛАВА XVIII.
УТРО ВТОРОГО ДНЯ

Печальную картину представляла Вторая Тихоокеанская эскадра на рассвете 15 мая.

Ещё накануне, до наступления темноты, вся эскадра была в сборе. Прошла ночь, и отдельные группы кораблей и одиночные корабли рыскали внутри морского простора, ограниченного с запада берегами Кореи и острова Цусима, с севера — островом Дажелет, а с юга — побережьем Японии. Случилось то, чего больше всего боялся адмирал Рожественский — что русская эскадра разъединится и, вместо того чтобы представлять собой сжатый кулак, превратится в мягкую ладонь с растопыренными пальцами.

Только на восток была открыта широкая дорога, которая как бы сама приглашала русские корабли воспользоваться ей, чтобы затеряться в безбрежном море. Но путь на север был короче — до Владивостока. И именно туда устремилась большая часть русской эскадры, следуя курсом, предписанным адмиралом Рожественским для соединённой эскадры. Но так как корабли потеряли друг друга, то, следуя этим самым коротким курсом, они легче всего попадали в сеть, расставленную японским флотом.

Было много причин, почему отдельные корабли предпочли идти этим самым опасным для них курсом. На одних не хватало угля для более дальнего пути. На других полученные повреждения вызывали необходимость идти самым коротким путём. На остальных командиры стремились как можно скорее дойти до своего порта, чтобы сократить время нервного ожидания нового боя и поскорее дать командам отдохнуть от смертельной усталости, охватившей их. Но этот путь был наименее благоразумным для одиночных кораблей.

Конечно, все японские крупные корабли перешли за ночь к острову Дажелет и расположились цепью между южной оконечностью Кореи и этим островом. Только соединённая эскадра имела какой-то шанс прорваться через эту цепь, но не отдельные корабли или небольшие группы кораблей. Кроме того, по всему побережью Кореи и на острове Дажелет находились японские посты наблюдения, которые сообщали обо всех замеченных передвижениях русских кораблей.

С юга к острову Дажелет приближался отряд адмирала Небогатова, а между островами Дажелет и берегами Кореи стремились прорваться на север отдельными группами два крейсера и четыре миноносца. Только один крейсер и один миноносец воспользовались широкой дорогой, ведущей на восток, и прорвались во Владивосток.

Ещё один миноносец и транспорт «Иртыш» попытали безуспешно счастья пройти вдоль северного побережья Японии.

На юг повернули и спаслись от уничтожения транспорта «Корея», «Анадырь», буксир «Свирь» и миноносец «Бодрый», который дошёл до Шанхая, получив уголь со случайно встреченного английского парохода и имея на борту экипаж миноносца «Блестящий». Последний из-за повреждений, полученных в бою, идти не мог, и был в 5 часов утра 15 мая затоплен.

Решение командиров этих транспортов было правильным, поскольку выяснилось в течение боя, что эскадра не сможет их провести во Владивосток. Увы, того же нельзя сказать о трёх лучших, сильнейших и наиболее быстроходных крейсерах контр-адмирала Энквиста, которые, уйдя на юг, ослабили эскадру Небогатова и были отчасти косвенной причиной печальных событий этого дня.

Если бы эти крейсера так же добросовестно исполняли свои обязанности по защите броненосцев от ночных минных атак, как это в течение всей ночи делал крейсер «Изумруд», охраняя корабли отряда Небогатова, то, наверное, на рассвете 15 мая не повстречались бы между островом Цусима и Южной Кореей три тонущих русских корабля, которые были в течение ночи предоставлены самим себе и получили попадания торпедами, пущенными с японских миноносцев. Тщетно провозившись всю ночь над заделкой полученных пробоин, эти корабли, конечно, не смогли далеко уйти. Если бы они также не находились вблизи острова Цусима, а у Владивостока, то, наверное, их удалось бы спасти. Но возможность уйти в близкий порт для исправления полученных повреждений имелась только у японского флота, но не у русской эскадры.

Первым кораблём, которому пришлось утром 15 мая ликвидировать свои счёты с жизнью, был броненосный крейсер «Адмирал Нахимов». За время боя крейсер получил около тридцати попаданий и имел около 20 убитых и 50 раненых из личного состава. Борьба с пробоиной от торпеды, попавшей ночью, была затруднена ветхим состоянием корабля. Двери и переборки были уже от возраста ослаблены ржавчиной и не могли противостоять напору воды. Было затрачено много усилий завести пластырь и вместо второго пластыря парус, под которым когда-то крейсер делал большие переходы, но все усилия были тщетны.

Командир капитан 1-го ранга Александр Андреевич Родионов долго не сдавался и всё надеялся спасти и довести корабль до Владивостока, прежде чем решил направить крейсер к берегу и начать спасение команды. В таком положении застали «Адмирал Нахимов» японский вспомогательный крейсер «Садо-Мару» и истребитель «Ширануй». Пока японские корабли приблизились, Родионов успел уже пересадить всю команду на шлюпки, оставшись на крейсере вдвоём со штурманским офицером лейтенантом Вячеславом Евгеньевичем Клочковским, и приготовился взорвать корабль. Но взрыв не удался.

Японский офицер, поднявшись на крейсер, не заметил спрятавшихся за полуютом двух русских офицеров. Он убедился, что крейсер спасти невозможно, но всё же поднял на гафеле японский флаг. Как только он спустился обратно в шлюпку, командир и штурман спустили японский флаг, и в скором времени крейсер, с креном на правый борт, ушёл носом в пучину. Японские корабли удалились, подобрав команду крейсера со шлюпок. Два офицера, оставшиеся верными долгу, остались плавать одни целый день на поверхности моря, и только к вечеру были подобраны случайными японскими рыбаками.

Вторым терпящим бедствие кораблём был броненосец «Сисой Великий». В бою предыдущего дня он открыл огонь через три минуты после начала стрельбы «Суворовым». Начав с пятого в линии японского корабля, находившегося на дистанции в 55 кабельтовых, он постепенно переносил огонь на последующие японские крейсера, расстояние до которых постепенно уменьшилось до 40 кабельтовых.

В течение первого получаса боя снаряд из носовой башни попал в правый спардек броненосного крейсера «Ивате» и произвёл на нём большой пожар.

Попадания в «Сисой Великий» начались после гибели «Осляби», но их было ещё мало. Количество попаданий увеличилось в течение второй фазы боя; потом, когда броненосец пытался прийти на помощь «Суворову» и, наконец, в то время, когда броненосец прикрывал тонущий «Александр III» и пришлось вести бой на оба борта: против японских броненосцев с одного борта и против японских броненосных крейсеров с другого борта.

Наибольший вред произвело попадание 8-дюймового снаряда в порт 6-дюймового орудия правого борта, что случилось около 4 часов дня. Возник пожар в каземате, загорелась краска на стенах, затем огонь проник под спардек, где было сложено много горючего материала, и многие были отравлены возникшими газами, в том числе оба врача — Вениамин Николаевич Подобедов и Константин Георгиевич Кальевич, которые вскоре умерли. Из-за этого пожара броненосцу пришлось прекратить стрельбу и выйти на полтора часа из строя.

Следующее большое разочарование доставили небронированные оконечности броненосца. Надводная пробоина в носу, заливаемая волной, вскоре стала подводной, и броненосец постепенно садился носом. Вода залила весь перёд, и, когда броненосец ночью старался держать ход за «Николаем I», переборка не выдержала — пришлось сбавить ход, отстать от эскадры и стать жертвой атак японских миноносцев.

На рассвете броненосец с заклиненным рулём еле двигался задним ходом, управляясь машинами. Видя тщетность всех усилий спасти корабль при помощи двух заведённых пластырей, командир капитан 1-го ранга Мануил Васильевич Озеров стал пускать ракеты, призывая к себе на помощь остальные русские корабли. Вскоре показались крейсер «Владимир Мономах» и миноносец «Громкий». Но, увы, «Владимир Мономах», имевший в то время крен в 14 градусов, сообщил при помощи прожектора, что должен сам через час затонуть. Командир крейсера капитан 1-го ранга Владимир Александрович Попов отпустил в распоряжение «Сисоя Великого» шедший с ним миноносец, а сам направил крейсер к находившемуся в 25 милях острову Цусима.

Вскоре на горизонте появились три корабля, оказавшиеся японскими вспомогательными крейсерами. Они были встречены уже не как противники, а как единственные корабли, которые могли бы спасти команду тонущего броненосца. Капитан 1-го ранга Озеров отпустил «Громкий» снова в распоряжение «Владимира Мономаха», а сам поднял сигнал о помощи и начал сажать раненых в спущенные на воду уцелевшие шлюпки.

К броненосцу подошла японская шлюпка и пристала, придерживаясь крюками за дула 12-дюймовых орудий носовой башни, так как весь бак уже погрузился под воду. Озеров обратился к японскому офицеру с просьбой помочь спасти людей, но японец занялся спуском русского флага и подъёмом японского. Напрасно Озеров его убеждал, что минуты жизни корабля сочтены. Наконец, японец убедился сам в этом и спустил с гафеля японский флаг. Броненосец перевернулся около 11 часов дня, имея ещё 200 человек команды на палубе, и ушёл под воду с Андреевским флагом, развевающимся на фор-стеньге, откуда японец его спустить не сумел. Японские корабли подобрали 32 офицера, 11 кондукторов и 682 нижних чина, всего 725 человек.

Крейсеру «Владимир Мономах» оставалось дойти ещё три мили до берегов острова Цусима, когда положение корабля стало критическим и пар в полузатопленных котлах окончательно сел. Старенький крейсер был построен ещё как винтовой фрегат и совместно с паровой машиной имел парусное вооружение. Впоследствии он был перестроен в крейсер, имея ход канонерской лодки в 14 узлов. Естественно, что он не мог угнаться ночью за новеньким крейсером «Олег», который шутя развил 18 узлов хода. Оставшись один, он также стал жертвой минных атак японских миноносцев. Трюмная система для борьбы за непотопляемость корабля в то время, когда «Мономах» строился, ещё не была разработана, и крейсер не мог справиться с полученной пробоиной.

К «Мономаху» подошёл «Громкий», который ещё раньше предложил снять с крейсера до 250 человек команды. Больше миноносец вместить не мог. Капитан 1-го ранга Попов решил не делить команду крейсера, а всю её свести на берег. «Громкому» он приказал прорываться во Владивосток, не будучи обременённым спасёнными людьми. Около полудня «Владимир Мономах» затонул с развевающимися стеньговыми Андреевскими флагами. Часть команды достигла берега на шлюпках, а остальные были подобраны двумя японскими вспомогательными крейсерами, которые приблизились к «Мономаху» после того, как закончили спасать команду броненосного крейсера «Адмирал Нахимов» и броненосца «Сисой Великий».

Увы, «Громкому» не удалось уйти вовремя из западни. Слишком много он потерял времени, идя черепашьим ходом ночью, когда он не счёл для себя возможным бросить подорванный торпедой крейсер, и затем, когда он утром хотел помочь обоим тонущим русским кораблям. За ним погнались японские миноносцы. Вскоре все отстали, кроме одного. Бой длился в течение часа на расстоянии в 22 кабельтовых Японский миноносец получил пробоину в носу и повернул назад.

Но вслед за ним появился, идя от цусимского берега наперерез курса «Громкого», ещё один четырёхтрубный миноносец, с которым «Громкий» вёл бой от 10 до 11 утра. В это время от берега навстречу «Громкому» направились ещё четыре японских миноносца, но они постепенно отстали. В 11 часов 15 минут на первом миноносце вспыхнул пожар. В «Громкий» не было попаданий, и он развил максимальную скорость, на которую был способен. Пылающий японский миноносец стал заметно отставать. Казалось, что «Громкий» уже избавился от преследования.

Но с моря появился новый противник, оказавшийся японским истребителем «Ширануй», вооружённый двумя 3-дюймовыми орудиями против одного 3-дюймового орудия на «Громком» при нескольких мелких орудиях на обоих кораблях, не имевших большого боевого значения, так как их снаряды не пробивали, а только делали вмятины в тонком железном борту миноносцев.

С 11 часов 30 минут начался бой с «Ширануй», который лёг на параллельный курс и держался в 12 кабельтовых впереди «Громкого». Русский миноносец оказался между двух огней. Тогда командир «Громкого» капитан 2-го ранга Георгий Фёдорович Керн решил покончить с задним миноносцем и, сблизившись с ним, атаковать его торпедами. Но, увы, порох запального патрона в минном аппарате отсырел, и одна выстреленная торпеда ударилась о борт и не забрала ход, а от другой японский миноносец едва успел увернуться. В это время японцы достигли первых попаданий в «Громкий». Был убит минный кондуктор Андрей Безденежных и большинство прислуги минных аппаратов. Другой снаряд вывел из строя задний котёл, обварив паром находившихся внизу кочегаров. В свою очередь русские комендоры также вывели из строя один котёл на японском миноносце и подбили носовое 3-дюймовое орудие.

В это время истребитель «Ширануй» приблизился на 5 кабельтовых и прямым попаданием вывел из строя ещё один котёл на «Громком». Ход упал с 24 узлов до 16. Пользуясь теперь преимуществом в ходе, японцы поставили русский миноносец снова в два огня, и из этого положения «Громкий» уже выйти не смог. Началась сильная убыль в людях. Количество пробоин всё время росло. Старший офицер лейтенант Александр Александрович Паскин и вахтенный начальник мичман Мануил Николаевич Шелашников еле успевали заделывать пробоины. Носовой погреб затопило водой. Матросы ныряли за снарядами, чтобы поддерживать огонь из 3-дюймового орудия.

На «Ширануй» вспыхнул пожар на корме, и на время его кормовая артиллерия замолчала. На нём вышла из строя правая машина и заклинило руль. Истребитель стал кружиться на месте. Четырёхтрубный миноносец сильно накренился на правый борт. Но на «Громком» уже было сбито 3-дюймовое орудие и остались неповреждёнными только два 47-миллиметровых орудия. Из 73 человек команды остались невредимыми едва тридцать. «Громкий» получил крен на правый борт и большой дифферент на нос.

Капитан 2-го ранга Керн, видя, что миноносец уже не спасти, попытался таранить японский 4-трубный миноносец, но ход уже был слишком мал, и японец увернулся. Был сбит флаг на гафеле, но немедленно был поднят Андреевский флаг на фок-мачте и прибит там сигнальщиком Скородумовым. На «Ширануй» русские снаряды 4 раза сбивали японский флаг.

Японские миноносцы, видя бедственное положение «Громкого», начали приближаться. Командир, предвидя попытку абордажа, приказал раздать уцелевшей команде винтовки, из которых был открыт огонь по японским миноносцам. Последние отошли на 3 кабельтовых и продолжали громить русский корабль из орудий.

Керн приказал команде спасаться, а инженер-механику штабс-капитану Вадиму Владимировичу Саксу — открыть кингстоны. Вода уже подходила к верхней палубе. Комендоры Капралов и Жижко выпустили последние два снаряда и удачно попали в противника. Японцы, открыв ожесточённую канонаду, тяжело ранили лейтенанта Паскина, а потом убили уже на тонущем миноносце мичмана Шелашникова и смертельно ранили командира. Управлявший с кормового мостика артиллерийским огнём мичман Владимир Николаевич Потёмкин, отличавшийся редкой храбростью и, уже будучи капитаном 1-го ранга, стойко боровшийся с большевиками с первых дней существования Добровольческой армии, подбежал к упавшему на переднем мостике командиру, который только успел сказать:

— Я умираю — примите командование миноносцем.

Не имея больше снарядов, Потёмкин открыл стрельбу из ружей, но был в свою очередь ранен. Японцы сыграли отбой и спустили шлюпки, которые подошли к группе плававших матросов вместе с капитаном Саксом. Но Сакс не позволил команде спасаться, пока не будут сняты тяжелораненые с палубы «Громкого». Едва успели японцы их погрузить на шлюпки, как храбрый русский миноносец лёг в 12 часов 45 минут на правый борт и затонул с прибитым на фок-мачте Андреевским флагом, унеся с собой на дно тела павших геройской смертью капитана 2-го ранга Керна, мичмана Шелашникова, кондуктора Безденежных и матросов.

На японском истребителе «Ширануй» было убито 4 и ранено 11 человек, а на 4-трубном миноносце, оказавшемся номерным № 63, было значительно больше потерь. По свидетельству мичмана Потёмкина, на его верхней палубе был полный разгром, всюду виднелись лужи крови и лежали оторванные куски человеческих тел. Дорогую цену заплатили японцы за потопление миноносца «Громкий».

ГЛАВА XIX.
СЛОМЛЕННАЯ ВОЛЯ

Был жаркий июньский день 1920 года. Солнце безжалостно палило на плоские степи Северной Таврии. Куда ни взглянешь, прозрачные волны горячего воздуха колыхались над покрытой бахчами равниной, точно свежий бриз щекотал волнующуюся поверхность моря. Но не было и следа какого-либо ветерка.

Село Михайловка. Огромное село, растянувшееся на много вёрст и населённое многими тысячами жителей. Пустынная, загаженная и облупившаяся железнодорожная станция за несколько вёрст от села. Три морских офицера, приписанные к одному из знаменитых «цветных» полков Добровольческой армии, ждут вечернего поезда, чтобы попасть в свой полк. Кто-то на станции вспомнил, что в селе проживает адмирал вместе со своей дочерью, народной учительницей. Имя адмирала — Небогатов.

Мои два товарища, старше меня по Морскому корпусу, решили скоротать время скучного ожидания на станции и отправились в село навестить Небогатова. Я отказался. Инстинктивно предпочёл просидеть один несколько часов в душной и грязной станции, чем познакомиться с человеком, не прибавившим славы Андреевскому флагу.

С тех пор прошло 35 лет. Этот далёкий эпизод мне снова пришёл в голову, когда я оказался перед самой трудной задачей при составлении описания Цусимского сражения — коснуться печальной главы, главным действующим лицом которой был человек, с которым я сознательно уклонился встретиться.

В течение долгих 35 лет я вспоминал этот эпизод и колебался — не зря ли тогда я дал себя увлечь чувствам, свойственным ранней юности, и не нанёс ли я в своих мыслях моральную обиду невинному человеку?

Но теперь передо мной находится жуткий человеческий документ. Он называется: «Отчёт о сдаче 15 мая 1905 года неприятелю судов отряда бывшего адмирала Небогатова». В этой толстой книге ничего не выдумано. В ней даны только свидетельские показания живых людей. Эта книга написана самой жизнью, но ни в одном романе не найти столько страниц описания пережитой трагедии, волнующих душевных переживаний и обличительного анализа действий своих и чужих.

Тогда, на станции села Михайловка, я не знал о существовании этой книги, и внутреннее чутьё мне подсказало мою реакцию. Не видел я этой книги, когда 35 лет сомневался в правильности своего решения. Но теперь, ознакомившись с её содержанием, я был поражён и потрясён невероятным сходством событий, происшедших 15 мая 1905 года на судах отряда Небогатова в далёком Японском море, с теми, что прокатились по просторам всей России в роковые февральские дни 1917 года.

Время Русско-японской войны не сохранилось в моей младенческой памяти, настолько я ещё тогда был мал, но поступки и переживания участников сдачи кораблей отряда Небогатова мне оказались удивительно знакомыми, потому что те же поступки и те же переживания людей запечатлела моя юношеская память в дни «Великой и бескровной русской революции», произошедшей 12 лет спустя.

И там, и здесь одни и те же симптомы болезни — зловещие признаки тяжёлого морального недуга, который не заметили ни судьи, судившие адмирала Небогатова и его офицеров, ни русская общественность, защищавшая с пеной у рта мотивы ложной гуманности, повлиявшие на решение адмирала Небогатова. Точно Создатель, по неведомым причинам, ослепил всю Россию. За невинными кустами на переднем плане русские люди не увидели огромного дремучего леса, которому понадобилось только 12 лет, чтобы своим буйным ростом закрыть и проглотить в своих недрах страну с тысячелетними историческими устоями.

Нет, в июне 1920 года инстинкт меня не подвёл. Небогатов, сам того не подозревая, своим поступком показал дорогу тем, кто спустил национальный стяг с мачт не четырёх кораблей (из них трёх старых и одного тяжело повреждённого), а на всём пространстве огромной и могучей страны, имя которой было — Российская империя.

Светало… Японское море встретило русские корабли ясной погодой и спокойной поверхностью морской глади… Ох, не верится этому затишью — за приветливым лицом дальневосточного моря не прячется ли азиатское хищное коварство?

В кильватер шло несколько русских кораблей. Сколько их? Один, два, три, четыре… и ещё один сбоку — пять, а где же остальные?

Впереди идёт «Император Николай I» под контр-адмиральским флагом, за ним сильно покалеченный «Орёл» и два броненосца береговой обороны, «Адмирал Сенявин» и «Генерал-адмирал Апраксин». Несколько в стороне — верный спутник броненосного отряда лёгкий крейсер «Изумруд».

А где же «Сисой Великий», единственный корабль, кроме подбитого «Орла», который был вооружён современной артиллерий? Где же «Наварин», хотя и вооружённый устаревшей артиллерией, но лучше всех русских кораблей защищённый бронёй? Где же броненосный крейсер «Адмирал Нахимов», который мог бы противостоять хотя бы одному японскому броненосному крейсеру? Нет также броненосца береговой обороны «Адмирал Ушаков».

А где же крейсера, из которых ни один не был потоплен в бою предыдущего дня и только один был сильнее других повреждён?

Из 16 крупных кораблей, составлявших русскую эскадру перед наступлением темноты, осталось сейчас только пять. Неужели они все были потоплены японскими миноносцами в течение ночи?

Такие мысли и вопросы осаждали головы адмирала Небогатова, командиров, офицеров и матросов этих пяти кораблей. Тщетно они всматривались в даль. Горизонт был чист со всех сторон.

С «Николая I» запросили семафором на «Орёл»: «Показать имя корабля и кто командир». Ответ последовал: «„Орёл“ под командой капитана 2-го ранга Шведе вместо смертельно раненного командира». Был задан новый вопрос: «Показать повреждения у орудий». Отвечено: «Исправны два 12-дюймовых и четыре 6-дюймовых орудия».

В это время на горизонте появились дымки. Настроение приподнялось. Каждый ожидал, что дымки принадлежат отставшим русским кораблям. Дымки слева, с кормы, приближались. Но это были не русские корабли, а восемь японских крейсеров. На «Николае I» взвился сигнал:

— Приготовиться к бою.

Пробита боевая тревога. Комендоры заняли свои места у орудий. Кочегары и машинисты безмолвно спустились к котлам и машинам, закрыв за собой броневые крышки люков. У каждого из них дрогнуло сердце — откроются ли для них эти крышки снова и увидят ли они опять дневной свет? Во вчерашнем бою эти крышки оказались могильной плитой для машинной команды четырёх русских броненосцев. Замурованные в броневом гробу, они скрылись навсегда под поверхностью волн. Но не было ни тени паники или страха. Все в один голос утверждают, что ни у кого из офицеров и команды не появилось мысли о сдаче… за исключением двух-трёх лиц. Ожидалось, что если из-за превосходства в силах неприятельской эскадры бой окажется безнадёжным, то корабли будут взорваны или потоплены.

С «Орла» просемафорили на «Николай I», что у него нет ни одного исправного дальномера и что он просит сообщить расстояние до неприятеля. Ответ был — 60 кабельтовых. Русские броненосцы повернули на сближение с противником, но тот повернул «все вдруг» на 16 румбов и стал уходить.

С кормы появились новые дымки. «Изумруд» пошёл в разведку, но и эти дымки принадлежали японским крейсерам. Ещё дымки приближались с носа. Вскоре пять русских кораблей были окружены 28 японскими, и среди них были 4 броненосца и 6 броненосных крейсеров. На них не было видно следов вчерашнего боя, только на флагманском корабле адмирала Того была сбита грот-мачта. С дистанции в 60 кабельтовых японский флот открыл огонь по флагманскому кораблю контр-адмирала Небогатова. Но он не отвечал. Что же на нём происходило?

Броненосцем «Император Николай I» командовал капитан 1-го ранга В.В. Смирнов. В бою 14 мая он был легко ранен и ушёл в бронированное румпельное отделение броненосца, где просидел весь бой, сдав командование броненосцем начальнику отряда. Утром он пригласил к себе флаг-капитана начальника отряда капитана 2-го ранга В.А. Кросса и просил его передать адмиралу, что дальнейшее сопротивление бесполезно. Кросс доложил об этом адмиралу, на что тот ответил:

— Ну, это ещё посмотрим.

Но тщетно Небогатов осматривал горизонт, напрасно он посылал в разведку крейсер «Изумруд» — нигде не было видно остальных русских кораблей, которых Небогатов ночью растерял, держа со своим флагманским кораблём слишком большой ход для того, чтобы за ним могли следовать повреждённые в бою броненосцы. Кроме того, отразить минную атаку всегда легче соединённой эскадрой, чем одиночным кораблям, что также, очевидно, упустил из виду Небогатов под влиянием усталости минувшего дня.

Вообще Небогатов был опытным моряком и предусмотрительным начальником. Он научил корабли своего отряда держать строй в полной темноте и в некоторых отношениях подготовил свои корабли к бою лучше, чем были подготовлены корабли первого и второго отрядов, но сами его корабли не имели боевой ценности. Они не достреливали до японских броненосных кораблей в бою предыдущего дня и по той же причине не могли отвечать на огонь японской эскадры на другой день. Расстояние до японских кораблей превышало дальнобойность их орудий.

Увы, адмирал Рожественский оказался прав. Посланный ему на помощь третий отряд оказался не только лишней обузой, но ещё хуже — он вписал в историю русского флота самые печальные страницы.

Спустя полчаса Небогатов вызвал Смирнова к себе и, по-видимому, дал себя уговорить. Он приказал немедленно набрать сигнал «Сдаюсь». Услужливый флаг-капитан самолично его набрал.

Но здесь выступил старший офицер броненосца капитал 2-го ранга Пётр Петрович Ведерников, который предупредил адмирала, что, согласно морскому уставу, решение о сдаче может принять только военный совет.

Немедленно зазвенели телефоны и забегали ординарцы, созывая офицеров на капитанский мостик. Каждый из них был на своём боевом посту, ожидая приказания открыть огонь. И вдруг, на виду всей японской эскадры, они были вызваны покинуть свои места по боевому расписанию, обрекая корабль на бездействие. Часть офицеров с возмущёнными лицами, другие в полной растерянности бросились на мостик. В это время сигнал о сдаче уже трепетал на ноке реи, но его значение ещё не было известно офицерам и команде. Едва успела собраться половина офицерского состава броненосца, как Небогатов обратился к ним со словами:

— Я хочу, господа офицеры, сдать броненосец. В этом я вижу единственное средство спасти вас и команду. Как вы думаете?

Первое слово получил прапорщик Александр Николаевич Шамие, который только всего полгода, как сменил университетскую тужурку на офицерский китель, но тем не менее он без колебания заявил:

— Если мы не можем сражаться, то нужно открыть кингстоны и корабль затопить!

Того же мнения были прапорщик Николай Иннокентьевич Балкашин, мичманы Павел Леонгардович Унгерн-Штернберг и Юрий Фадеевич Волковицкий; последний со слезами на глазах заявил:

— Как же так сдаваться?

Небогатов не допустил следующих офицеров к слову и начал доказывать, что дальнейшее сопротивление бесполезно, на что капитан 2-го ранга Ведерников возразил:

— Сопротивляться бесполезно для корабля, но оно полезно для России.

Небогатов, показывая рукой на насторожившуюся команду, демагогически громко сказал:

— Посмотрите на команду, многие ещё жить не начали, неужели всех их утопить?

Мичман Волковицкий начал возражать, что адмирал не имеет права сдать эскадру, что уже позора довольно, что 2500 человек команды отряда ничто по сравнению с 30000 солдат, погибших под Мукденом. Если нельзя сражаться, то нужно корабли затопить или взорвать.

Небогатов вышел из себя и стал кричать на Волковицкого, что он слишком молод, чтобы ему противоречить, и что всю ответственность он берёт на себя.

Тогда Волковицкий обратился к Ведерникову, прося его принять командование броненосцем. Но старший офицер не нашёл у себя мужества пойти против адмирала и безнадёжно махнул рукой:

— Потерявши голову, по волосам не плачут. Топиться — не исход.

В это время на мостик поднялся флагманский артиллерист капитан 2-го ранга Николай Парфеньевич Курош, крича: «Драться до последней капли крови!» Адмирал приказал матросам его увести.

Мичман Виктор Владимирович Дыбовский, не подозревая, что происходит на мостике, зычно рапортует с марса фок-мачты:

— До неприятеля 60 кабельтовых.

Адмирал обращается к старшему артиллерийскому офицеру лейтенанту Александру Александровичу Пеликану с вопросом:

— Можем ли мы открыть но неприятелю огонь?

— Бесполезно, ваше превосходительство. Наши снаряды не долетят до противника.

С неприятельской эскадры раздался пристрелочный выстрел по флагманскому кораблю. Офицеры поспешили разойтись по своим постам.

С Небогатовым случилась истерика, которой у него никогда не бывало. Из глаз брызнули слёзы. Он сорвал фуражку и начал топтать её ногами:

— Японцы не разобрали нашего сигнала. Скорее поднять белый флаг!

Неприятельские снаряды начали подымать фонтаны воды вокруг броненосца. Снаряд разорвался у боевой рубки. Был ранен флагманский штурман подполковник Дмитрий Николаевич Федотьев. Другой снаряд разорвался на баке. Несколько ударили в борт. Небогатов неистовствовал:

— Повернуть башни в сторону от неприятеля! Спустить наш флаг! Поднять японский флаг!

И опять нашёлся другой услужливый флаг-офицер, который собственноручно поднял японский флаг.

«Николай I» застопорил машины. Японцы прекратили стрельбу.

Небогатов приказал созвать команду, к которой обратился со словами:

— Братцы, мне не страшно умирать, но я не хочу губить вас — молодых. Весь позор я принимаю на себя. Пусть меня судят. Я готов пойти на смертную казнь.

Команда, которая только что безропотно приготовилась умереть или, затопив корабль, очутиться, с малой надеждой быть спасёнными, в ледяной воде, мгновенно преобразилась. Напрасно машинный унтер-офицер Василий Фёдорович Бабушкин, получивший восемнадцать ран под Порт-Артуром и добровольно пересевший в Сингапуре на броненосец, чтобы на нём идти снова в бой, выкрикнул:

— Братцы, да что это такое? Адмирал жалеет нас, матросов, а нужно жалеть родину. Адмирал ведь не сестра милосердия.

Баталёр Новиков в своём романе «Цусима» не пожалел красок, чтобы представить русских матросов циниками, но и он не нашёл в отношении Небогатова иных слов, кроме того, что тот забыл, что находится на военном корабле, а не в доме милосердия, и что он — командующий, а не какой-нибудь духобор или толстовец, размышляющий о непротивлении злу.

Мичман Волковицкий тщетно пытался убедить матросов помочь ему открыть кингстоны. То же пытались сделать мичманы Борис Михайлович Четверухин и Дыбовский, но матросы возразили им, что адмирал им даровал жизнь, а офицеры молоды, чтобы отменять приказания адмирала. Вскоре все три офицера были арестованы японцами по просьбе русского начальства.

Инженер-механик подпоручик Николай Дмитриевич Беляев узнал о сдаче, находясь в машине. «Мерзавцы, — сорвалось у него, — даже умирать не умеют». Поднявшись наверх, он настаивал взорвать броненосец, на что Небогатов ему ответил:

— Не делайте глупостей, топить поздно и нечестно.

— Ваше превосходительство, сдаваться — позор, я не сдаюсь.

— Ну, как знаете, — отрезал Небогатов.

— Ну что же, стреляйтесь, если вы себя считаете опозоренным, — возразил ему ещё один флаг-офицер, — а мы исполним приказание адмирала.

Беляев с горечью в сердце сдержался, но на суде он спрашивал:

— Чья рука не дрогнет, чтобы застрелить храброго, убелённого сединами адмирала? Решиться поднять руку на поставленного верховной властью начальника? На этот поступок вряд ли у кого хватит силы и смелости.

Офицеры и сохранившие боевой дух матросы с отчаяния начали выкидывать за борт всё, что не должно было попасть в руки неприятеля, но послушные исполнители приказаний адмирала так же ревностно следили, чтобы в руки врага всё перешло в полной исправности. Иначе будет нечестно по отношению к противнику. А по отношению к России?

А «братцы», только что ревностно исполнявшие каждое полученное ими приказание, вышли из повиновения, разбили ахтерлюк, перепились и начали грабить офицерские каюты. Адмирал им сам показал пример клятвопреступления.

Так бесславно закончил свою кампанию броненосец «Император Николай I». Через 12 лет та же самая картина до мельчайших подробностей повторилась в грандиозных масштабах на всём пространстве нашей Родины — и Русского государства не стало.

«Орёл» представлял собой обгорелую груду продырявленных и скрученных железных листов и балок, возвышающихся над бронёй. Пробоины за ночь были забиты деревянными щитами, а щели заткнуты одеялами, матрасами, брезентом. В случае возобновления боя все эти примитивные заплаты должны будут отскочить от новых сотрясений, вызванных собственными залпами или попаданиями неприятельских снарядов.

Личный состав был до крайности утомлён. Две ночи проведены без сна. Но по боевой тревоге все заняли свои места. Каждый был уверен, что броненосец будет затоплен, и по-своему готовился к моменту, когда он очутится в воде.

Незавидное положение броненосца обсуждалось уцелевшими офицерами на мостике корабля. Мичманом Сакеллари было сделано здравое предложение — подойти к крейсеру «Изумруд», передать на него своих раненых и команду, а броненосец затопить.

Но капитан 2-го ранга Шведе не мог сразу решиться. Так прошло минут двадцать, пока на «Николае I» не взвился роковой сигнал. Когда разобрали сигнал, то Шведе ему не поверил и запросил семафором разъяснение.

С флагманского корабля ответили: «Окружён всем флотом неприятеля, сопротивляться не могу, сдаюсь, передайте по линии». Сомнений не было. Шведе зарыдал.

В это время из правой носовой башни были сделаны два пристрелочных выстрела по неприятелю. Шведе приказал прекратить стрельбу и отрепетировать сигнал.

Почти все остальные офицеры были за потопление корабля. Инженер-механики Парфёнов, Румс и Антипин приготовили кингстоны к затоплению и только ждали распоряжения. Но его не последовало, так как Шведе уже превратился в офицера, послушного только адмиралу, и нашёл для успокоения своей совести извинение в том, что топить уже поздно и японцы отомстят командам остальных кораблей.

Ту же самую картину являли собой оба броненосца береговой обороны. На «Генерал-адмирале Апраксине» за время боя не было повреждений, только осколками были убиты 2 и ранено 10 человек. На нём возмущались все, начиная от командира капитана 1-го ранга Н.Г. Лишина. Старший офицер лейтенант Николай Михайлович Фридовский свидетельствовал на суде:

— Согласия на сдачу никто не давал. Что надо было предпринять? Сопротивляться? Употребить силу? Но кто мог поднять руку на начальника, приказания которого привыкли исполнять беспрекословно? Чтобы схватить мыслью всё положение и в эти короткие минуты принять решение, надо было быть выше обыкновенного человека, а у нас были люди, измученные физически и нравственно, бывшие без сна почти трое суток.

В носовой башне все заняли свои места по боевой тревоге. Командир башни пожелал младшему артиллерийскому офицеру лейтенанту Виктору Ивановичу Лебедеву успеха в управлении артиллерийским огнём, а последний первому в стрельбе из орудий. Обменялись крепким пожатием руки. В это время один из комендоров обратился к командиру башни с просьбой разрешить его обнять, чтобы в случае смерти уйти в другой мир, простившись со своим начальником и боевыми товарищами. В башне все взаимно расцеловались. Настроение было серьёзное, но полное решимости биться и умереть. Всё было приготовлено к открытию огня: целики установлены, наводчики поворачивали орудия вслед за неприятельскими кораблями. Но приказание начать стрельбу не приходило. Запросили мостик. Пришёл ответ — бой, не начавшись, прекращён. Командир башни направился в рубку и там узнал о готовящейся сдаче. Он энергично запротестовал и требовал принятия боя или затопления корабля.

По его свидетельству, не будь сигнала с флагманского корабля, и командир, и офицеры умерли бы с честью на своих местах. Лейтенанты барон Георгий Николаевич Таубе и Сергей Львович Трухачёв, мичманы Борис Андреевич Щербачёв и Николай Иванович Мессинг требовали потопления корабля, а инженер-механики поручики Николай Николаевич Розанов и Иван Семёнович Фёдоров сделали все необходимые приготовления к затоплению.

На «Адмирале Сенявине» за всё время боя не было ни попаданий, ни раненых. Лейтенант Михаил Сергеевич Рощаковский, мичманы Андрей Савич Каськов, Валериан Семёнович Князев, Вячеслав Николаевич Марков и другие протестовали и уговаривали командира потопить корабль. Инженер-механики поручики Константин Иванович Бобров и Павел Казимирович Яворовский приготовили броненосец к потоплению.

Но на обоих броненосцах командиры примирились с мыслью о сдаче кораблей — один сразу, другой после некоторого колебания — и не послушались настояний остальных офицеров.

Лейтенант Трухачёв ограничился пассивным протестом, потому что считал, что активно сопротивляться сдаче — это значит бунтовать. А мичман Щербачёв свидетельствует, что с момента подъёма сигнала о сдаче до подъёма японского флага прошло около часа, а до прибытия на палубы русских кораблей японских караулов — 4 часа. «Найдись человек с сильной волей, — утверждает он, — и прикажи открыть кингстоны — приказание было бы выполнено». Другие считают, что это было возможно только в первый момент, пока у команды ещё не проснулся инстинкт самосохранения, а потом уже матросы стали зорко следить, чтобы офицеры не потопили кораблей.

Отличительной чертой русского характера является застенчивость в общении с другими людьми, в особенности по отношению к старшим по рангу. На четырёх русских кораблях не нашлось никого, кто бы с решительностью, свойственной немецкому характеру, отбросил бы в сторону утерявшие смысл церемонии, как это сделал прапорщик Вернер фон Курсель по отношению к адмиралу Рожественскому на «Суворове».

Конечно, один в поле не воин. В такие моменты должен проявиться дух крепкой спайки между офицерами. С основания Петром Великим Школы навигацких наук в Морском корпусе были сильно развиты узы товарищества между гардемаринами. Но старшее корпусное начальство часто боролось против этого крамольного духа, стремясь воспитать только послушных офицеров. В Германии, наоборот, дух корпоративной солидарности всячески поощрялся как в военных, так и в гражданских высших учебных заведениях. В результате, когда через 13 лет немцы оказались в одинаковых условиях с отрядом адмирала Небогатова, то нашли другой выход из своего тяжёлого положения. В отличие от русских, немецкие корабли были безоружны, а со всех сторон они были окружены вооружёнными до зубов англичанами, и не издалека, а вблизи, и тем не менее они сумели тайно сговориться и открыть одновременно кингстоны на всех кораблях, которые они привели к сдаче, и утопить их посреди английской базы флота в Скапа-Флоу.

Но в отряде Небогатова всё-таки один решительный командир нашёлся. Им был командир лёгкого крейсера «Изумруд» капитан 2-го ранга Василий Николаевич фон Ферзен, который, разобрав сигнал, немедленно дал полный ход и, сопровождаемый клубами чёрного дыма, поднявшихся из труб крейсера, вырвался из-под обстрела всего японского флота. Команды остающихся кораблей смотрели с восхищением и завистью, как уходил быстроходный, но слабо вооружённый и небронированный крейсер, которым, однако, командовал командир с сердцем настоящего воина.

В японском порту Сасебо стояли рядом победители и побеждённые.

Согласно рапорту Вячеслава Павловича Блинова, лейтенанта с броненосца «Сисой Великий», а позднее прекрасного ротного командира в Морском корпусе, «на японском флагманском корабле „Миказа“ была сломлена грот-мачта, и пробоины в борту искусно заделаны парусиной. На броненосце „Шикишима“ и броненосном крейсере „Ниссин“ были тоже пробоины и повреждения орудий, которые начали снимать. Тут же стояли сдавшиеся корабли „Николай“, „Сенявин“, „Апраксин“ и „Бедовый“. На „Николае“ была пробоина в носу и прострелена груба, а на остальных кораблях не видно было ни одного повреждения, даже шлюпки были целы…»

Заседания суда над сдавшимися офицерами после их возвращения в Россию производили тягостное впечатление. Значительная часть русской прогрессивной общественности стремилась из суда над Небогатовым и над несколькими трусами, которые оказали на этого лично храброго начальника своё разлагающее влияние, устроить суд над Морским министерством.

Поражённые политической близорукостью русские интеллектуальные круги разрушали не основы царизма, а устои национального бытия собственного государства. Ослеплённые политическими страстями, они не заметили героизма, проявленного ни самим адмиралом Рожественским, ни пятью тысячами русских моряков, защищавших до последней грани жизни честь своей Родины и нашедших могилу в холодных волнах далёкого и чужого моря. Сегодняшним их врагом была не Япония, а собственное правительство, а против этого противника даже Небогатов был хорош.

Под влиянием этих настроений обвинения прокурора не были слишком суровыми, речи присяжных защитников были не лишены демагогии, и даже часть тех лиц, кто при сдаче себя вели с достоинством, и те давали свои показания в пользу изменников присяге.

Небогатов на суде уже не всхлипывал, как 15 мая 1905 года, не сокрушённо ожидал смертной казни, когда он искал сочувствия у матросов, стараясь разбудить в них инстинкт самосохранения, и которым он, якобы жертвуя собой, дарил жизнь, а наоборот, он сочувствовал критике Морского министерства и называл корабли, которыми он командовал, калеками, что, однако, в своё время не помешало ему принять командование над ними и привести эти корабли вместо обещанного им боя — к сдаче.

В его последнем слове нельзя найти намёка на сожаление, что своим решением он нанёс непоправимый моральный ущерб русскому имени в глазах истории и всего мира, а только слова возмущения, что его — по его словам — лучшего адмирала русского флота, уже 40 лет носившего морской мундир, считает возможным обвинять один из членов прокуратуры, всего лишь год перешедший на службу в морское ведомство. Ни сдача, ни плен, ни нахождение под судом не уменьшили его чванства, и в критическую минуту своей жизни он находился под властью только оскорблённого личного самолюбия.

А суд забыл, что его приговор должен был укрепить, а не поколебать идею государства в сознании русского народа, и постановил ходатайствовать перед государем о смягчении приговора к смертной казни, вынесенным над Небогатовым и тремя командирами, как будто степень их ответственности была одинаковой. Смертный приговор был заменён им осуждением на 10 лет заключения в крепости, но они были освобождены задолго до истечения срока наказания. Три старших офицера были осуждены к нескольким месяцам тюрьмы. Суд освободил от обвинения всех остальных, и в том числе и тех, кто собственноручно спустили Андреевские флаги и подняли японские.

Нет ничего удивительного, что спустя 12 лет, в самый критический момент существования Российской империи, в февральские дни 1917 года, появился не один Небогатов, а десятки их. Среди подчинённых им по-прежнему не нашлось людей, подобных прапорщику фон Курселю, потому что государство, несмотря на предупреждение, полученное 15 мая 1905 года, не воспитало таковых. Одиночные голоса скромных патриотов, так же как слабые голоса прапорщика Шамие и мичмана Волковицкого, были сразу осаждены ложным авторитетом новых «небогатовых», а позднее заглушены пьяным рёвом и улюлюканием получивших свободу и перепившихся «братцев».

А ещё через несколько месяцев пришла очередь «плакать на реках Вавилонских» всем тем, кто призывал быть изменниками присяге. Страна, граждане которой не умели держать данного ими честного слова, была опасно больна и не способна устоять в вихре мировых событий и в споре политических идей.

ГЛАВА XX.
«ДОЛОЙ ОТВЕТ, ОТКРЫТЬ ОГОНЬ»

Народная мудрость говорит, что крепкую метлу легко переломать, разобрав её по прутикам. Приказ адмирала Рожественского — ни в коем случае не разъединяться — был не чем иным, как напоминанием об этой старой истине. Японцы в своём описании Цусимского боя откровенно признаются, что ожидали тяжёлую работу на второй день боя. Очевидно, что упорное сопротивление русской эскадры в первый день боя произвело на японцев сильное впечатление. Но, как они пишут, «счастье благоприятствовало нам, от разведчиков стали поступать известия, что там идёт одно судно, там два, а там несколько вместе».

Такими одиночно идущими кораблями оказались крейсер «Светлана» с миноносцем «Быстрый» и броненосец береговой обороны «Адмирал Ушаков». Они находились далеко друг от друга. Один о другом ничего не знал. Но поведение личного состава этих кораблей было проникнуто одинаковой степенью сознания своего долга перед Родиной.

Крейсером «Светлана» командовал высокий и седовласый капитан 1-го ранга Сергей Павлович Шеин, а старшим офицером на нём был прекрасный моряк, капитан 2-го ранга Алексей Александрович Зуров. Оба они были педантично-аккуратными и строгими хозяевами — крейсер за свой нарядный вид и образцовое состояние не раз ставился в пример всей эскадре. Во время боя командир оставался стоять на открытом мостике и подбадривал матросов, окликивая их: «Не кланяйся японским снарядам». Он не сошёл с мостика и в продолжение целой ночи.

Утром крейсер оказался между островом Дажелет и восточным берегом Кореи. Около 7 часов сзади появились силуэты японских крейсеров «Отава» и «Нийтака» и истребителя «Муракумо». Каждый из этих крейсеров в отдельности был сильнее «Светланы». Пробоина в носу не разрешала «Светлане» развить полную скорость. Японцы должны были настигнуть русский крейсер. Был созван военный совет. Только тут офицеры заметили, как осунулся и постарел за одни сутки их командир. Военный совет был недолгим Решение офицеров было единогласным: сражаться, пока хватит снарядов, а потом корабль затопить. Командир обратился к присутствующим со словами:

— В такую горькую минуту вы, господа офицеры, очень порадовали меня своим единомыслием. А теперь по местам по боевой тревоге!

Стрельба «Светланы» была редкой, точно она взвешивала каждый посланный ею снаряд. В крейсер «Отава» попали несколько снарядов — ими было убито пять и ранено несколько человек. Но и в «Светлану», которая старалась сбить стрельбу японцев маневрированием, начались попадания. Был убит наповал командир кормового плутонга, красивый блондин с голубыми глазами лейтенант Александр Евгеньевич Арцыбашев. Была подбита левая машина, затем средняя кочегарка — ход ещё больше уменьшился.

Но скоро снаряды на «Светлане» кончились. Японские крейсера без всякой опасности для себя в упор расстреливали русский крейсер. Была повреждена вторая машина. Крейсер остановился. Капитан 1-го ранга Шеин приказал спустить единственную уцелевшую шлюпку, чтобы на неё погрузить раненых, назначив её командиром лейтенанта Дмитрия Павловича Толстого. Но не пришлось ему отвалить. Очередной разрыв снаряда разбил в щепы шлюпку и смертельно ранил Толстого.

На крейсере отсутствовали паника и суета, хотя он стоял беззащитным под жестоким обстрелом. Хладнокровно привязывали раненых к самодельным плотам, в том числе потерявшего левую руку лейтенанта Владимира Владимировича Дьяконова. Через открытые кингстоны и продырявленный борт врывалась вода. Крейсер всё больше и больше погружался в воду и кренился на левый борт. Стеньги мачт были сбиты. Упала задняя труба. Японские снаряды сделали неузнаваемым нарядный крейсер, но не могли сломить боевой дух героического экипажа этого русского корабля.

Командир и старший офицер решили не расставаться с крейсером, но судьба послала им смерть раньше. Зуров был убит во время последнего инспекционного обхода внутренних помещений крейсера, а Шеин был ранен, а потом убит на верхней палубе незадолго до того, как «Светлана» около 11 часов утра исчезла навсегда с поверхности моря.

Японские крейсера продолжали ожесточённо стрелять по плавающим чинам экипажа, затем один крейсер большим ходом прорезал море голов, неся смерть попавшим под корпус крейсера русским морякам и в том числе и батюшке, отцу Фёдору Хандалееву. Японские моряки восторженно кричали «банзай» и показывали кулаки по направлению к плавающим русским.

Крейсера удалились, не спасши ни одного человека. Только через 3 часа к месту гибели «Светланы» подошёл японский транспорт «Америка-Мару», который подобрал тех, кто сумел удержаться на поверхности моря в течение всего этого времени. Недосчитались 167 человек, в том числе лейтенанта Льва Васильевича Воронца, мичмана графа Георгия Нирода и инженер-механика прапорщика Михаила Агатьева.

На миноносце «Быстрый» за бой 14 мая не было повреждений. На нём успели только израсходовать весь запас угля и спасти 10 человек из команды броненосца «Ослябя». Утром миноносец, оказавшись вблизи «Светланы», просил снабдить его углём, но из-за приближения японских крейсеров этого сделать не удалось. Командир миноносца лейтенант Отто Оттович Рихтер направил миноносец к корейскому берегу, стараясь его достигнуть, пока хватит угля. Вслед за ним погнался японский истребитель «Муракумо», а после потопления «Светланы» присоединился и крейсер «Нийтака». Тем не менее «Быстрый» ушёл от погони и, сжигая в котлах смазочное масло и деревянную мебель, успел около полудня выброситься на берег. Здесь команда покинула миноносец, направляясь к берегу на утлых парусиновых шлюпках и вплавь.

На самом миноносце остался минный унтер-офицер Пётр Галкин, добровольно вызвавшийся взорвать миноносец, что и было им сделано, как только команда миноносца отплыла на безопасное расстояние. Не умевший плавать, но наделённый природной русской смекалкой, он догадался, как спасти себя; перед взрывом он на канате спустил себя на беседке к воде, прикрывшись от действия взрыва носовой частью миноносца, сидевшей крепко на отмели. Когда японцы поднялись на оставшиеся возвышаться над водой остатки миноносца, то увидели там спокойно сидящего и курившего папиросу Галкина.

Начальник третьего отряда русских броненосцев контр-адмирал Небогатов ещё в Либаве предупреждал молодых мичманов, чтобы они приготовились умереть, исполнив свой долг до конца. Из пяти кораблей, которые он привёл к острову Цусима, исполнили этот наказ только те корабли, которые не оказались под его непосредственным командованием. Это были крейсер «Владимир Мономах» и броненосец береговой обороны «Адмирал Ушаков».

Броненосцем береговой обороны «Адмирал Ушаков» командовал капитан 1-го ранга Владимир Николаевич Миклухо-Маклай, брат знаменитого исследователя островов Полинезии, разбросанных по Тихому океану. Молодым офицером он участвовал, в Русско-турецкой войне в 1877–1878 годах на Чёрном море, много на своём веку проплавал, был опытным командиром с решительным характером и импонировал своим внешним видом: он выделялся высоким ростом, широкими плечами, большой физической силой и длинными малороссийскими усами. Миклуха был прекрасным воспитателем: офицеры стремились попасть к нему на корабль, а матросы относились к своему командиру с большим уважением. Было обидно, что офицер с такими качествами командовал только броненосцем береговой обороны.

После того как отряд адмирала Небогатова присоединился к эскадре адмирала Рожественского, то во время обеда, устроенного по случаю этого радостного события, командир обратился к офицерам броненосца со словами:

— Господа офицеры, дадим перед памятью адмирала Ушакова слово, что в бою с японцами будем биться до последней возможности. Эта боевая встреча в худшем случае будет несчастной, но во всяком случае славной для нас и достойной высокой чести того имени, которое носит наш корабль.

В начале боя «Адмирал Ушаков» отстал из-за неисправности в машинах, но потом догнал эскадру. Идя последним, броненосец не мог оказать большой помощи во время боя главных сил, потому что его орудия редко достреливали до неприятеля. Но зато огонь его орудий оказался весьма действительным во время боя с японскими крейсерами. В этой части боя «Адмирал Ушаков» прикрыл своим корпусом повреждённый «Император Александр III» и получил несколько попаданий снарядами, предназначавшимися для этого броненосца. Носовое отделение оказалось затопленным водой, и «Адмирал Ушаков» потерял ход настолько, что ночью не мог поспеть за кораблями отряда Небогатова, развившими полный ход. В течение ночи корабль соблюдал полное затемнение и не открывал огня, даже когда японские миноносцы проходили совсем рядом.

На рассвете далеко впереди были замечены дымы, очевидно принадлежавшие отряду Небогатова. Постепенно эти дымы скрылись за горизонтом. Зато появились новые дымы, которые направились на пересечку курса «Адмирала Ушакова». Это были японские крейсера. Уходя от них, броненосец повернул на восток, где вскоре встретил лёгкий крейсер «Читозе», закончивший исправление своих повреждений, полученных в бою предыдущего дня, и теперь спешивший на соединение с японской эскадрой. В 4 часа 20 минут утра этот крейсер встретил миноносец «Безупречный», пробиравшийся под командованием капитана 2-го ранга Иосифа Александровича Матусевича на восток. После часового героического боя миноносец был потоплен, и с него японским крейсером не был спасён ни один человек. Теперь крейсер ушёл от залпа с «Адмирала Ушакова» и на всех парах направился на соединение с отрядом японских крейсеров. Вскоре их дымы скрылись.

На «Ушакове» обрубили стеньги, и приказано было не дымить, чтобы остаться как можно дольше незамеченными. Повернули снова на север. Часов в 10 услышали отдалённую стрельбу, которая быстро умолкла. Причину столь быстрого окончания стрельбы не могли на «Ушакове» разгадать. Уходили в сторону от каждого нового дымка на горизонте. Приготовили корабль к взрыву. Выбросили всё горючее за борт. Соорудили плоты для спасения раненых. Все переоделись в лучшую одежду. Командир, подымаясь на мостик, сказал: «Переоделся, побрился — теперь и умирать можно».

Настроение у всех не вызывало сомнения, что слово, данное памяти знаменитого флотоводца Ушакова, будет выполнено. Но в то же время не было уныния. Наоборот, раздавались шутки и остроты «висельного» юмора. Старший офицер капитан 2-го ранга Александр Александрович Мусатов, всегда спокойный, невозмутимый и хладнокровный, за обедом поднял рюмку водки с шутливыми словами: «Ну, покойнички, выпьем». Через несколько часов его слова оказались пророческими по отношению к нему самому и к части присутствовавших.

В половине четвёртого в юго-западной части горизонта появилось много дымов. Через некоторое время от них отделились два силуэта и направились в сторону «Ушакова», Ими были два японских броненосных крейсера: «Ивате» под флагом контр-адмирала Симамуры и «Якумо». Два корабля общим водоизмещением в 19700 тонн против русского корабля в 4126 тонн. Восемь 8-дюймовых и 286-дюймовых орудий против четырёх 10-дюймовых и четырёх 120-миллиметровых пушек. Двадцать узлов ходу против едва десяти, которые мог развить повреждённый «Ушаков». Но главная трагедия заключалась в малой дальнобойности орудий русского броненосца. Орудия тяжёлого калибра могли стрелять только на 53 кабельтовых, а орудия лёгкого калибра — и того меньше. Все орудия на японских броненосных крейсерах стреляли на 70 кабельтовых.

На «Ушакове» пробили боевую тревогу — трелью рассыпалась барабанная дробь и высоко и отрывисто заиграли горны. Командир собрал военный совет. Мнение собравшихся было единогласным. На спокойном и невозмутимом лице Миклухи промелькнула довольная улыбка:

— По местам, господа. Умрём, но Андреевского флага не опозорим. Будем драться по-ушаковски.

На крыше штурманской рубки уже давно следили в дальномеры за приближающимися японскими броненосными крейсерами мичманы Александр Александрович фон Транзе и Яков Сипягин. Они должны были стоять вахту посменно, но ни один из них не хотел пропустить ни минуты боя. На переднем крейсере оказался поднятым многофлажный сигнал, на который сначала не обратили внимания, но рядом с сигналом был поднят большой русский коммерческий флаг. Сигнал явно относился к «Ушакову». Начали разбирать сигнал. Подняли ответ до половины. Было около 4 часов 30 минут, когда удалось разобрать первую часть сигнала: «Предлагаю вам сдать корабль…» В это время с крыши рубки сообщили, что расстояние до крейсеров 50 кабельтовых.

Капитан 1-го ранга Миклухо-Маклай резко обрывает разбирающего сигнал штурман-офицера лейтенанта Евгения Александровича Максимова:

— Дальше разбирать не надо. Долой ответ — открыть огонь.

Сигнал «Ясно вижу» слетел вниз. Из обеих башен прогремели залпы. Снаряды накрыли японский флагманский крейсер. Один снаряд пробил борт и, разорвавшись внутри крейсера, убил и ранил несколько человек. Это был единственный успех в бою этого дня, достигнутый «Ушаковым».

Японские корабли немедленно отошли на более дальнюю дистанцию и начали методично расстреливать маленький русский броненосец. Как на «Ушакове» ни ухищрялись, все его снаряды падали далёкими недолётами. В это время японские снаряды вырывали куски стального борта на «Ушакове», вызывали пожары, сеяли смерть, и палубу русского корабля обагрило свежей кровью. В новые пробоины врывалась вода, и броненосец начал сильно крениться на правый борт. Через полчаса боя командир, видя безнадёжность дальнейшего сопротивления, отдал приказ — застопорить машины, прекратить стрельбу, открыть кингстоны и взорвать помпы.

Корабль остановился. Орудия замолкли. Миклухо-Маклай отдал последний приказ: «Команде спасаться». Но шлюпки были все разбиты. Спустили на плотах раненых. Команда начала бросаться в воду. На баке батюшка, отец Иов, торопил спасаться молодого фельдшера. Тот медлил, жалуясь, что иконка, которой его благословила мать, осталась в кубрике. Батюшка сказал ему, что если иконка является благословением матери, то следует за ней спуститься вниз и что Бог его убережёт. Фельдшер вскоре поднялся, обрадованный, что имеет иконку при себе.

В это время старший офицер капитан 2-го ранга Мусатов был убит упавшим с ростр разбитым баркасом. Минный офицер лейтенант Борис Константинович Жданов помог привязать к плоту последнего тяжелораненого, а сам спустился в свою каюту. Через мгновение раздался из каюты выстрел. Жданов предпочёл застрелиться, чем рисковать возможностью попасть в плен.

Командир спокойно оставался стоять на мостике. А японские снаряды ни на секунду не переставали падать на корабль, прекративший бой. Вот был убит последний сигнальщик, спускавшийся с мостика, — Демьян Плаксин, а вот убило строевого унтер-офицера Василия Прокоповича, который в течение двух дней боя простоял под огнём врага на часах у развевавшегося Андреевского флага и совершенно оглох от орудийной канонады. Крен броненосца увеличивается. Вот он сейчас опрокинется — только теперь Миклуха бросился в воду. Броненосец перевернулся и ушёл в воду кормой, показав последним над водой свой таран. Кругом плавало море голов. Кто-то из матросов крикнул: «Ура „Ушакову“! С Андреевским флагом ко дну идёт».

Над поверхностью моря, под аккомпанемент разрывов снарядов, разнеслось продолжительное «ура». Но японские снаряды ещё долго падали по пустому морю, неся смерть русским морякам. Батюшка плавал с крестом в руке и долго крестил им в сторону озверевшего врага, призывая Бога смягчить его жестокое сердце. И точно его молитвы были услышаны, японские крейсера, наконец, прекратили огонь, но ещё часа два простояли на месте, точно ожидая какого-то приказа, прежде чем с трёхчасовым опозданием подошли и принялись подымать из воды храбрых защитников «Адмирала Ушакова».

Пребывание в течение трёх часов в ледяной воде стоило многим жизни, в том числе самому Миклухо-Маклаю, который отказался быть спасённым прежде, чем будут подобраны матросы, а потом его труп нашли уже окоченевшим, так как, по-видимому, он был ещё раньше ранен осколком, уже находясь в воде. Не выдержал ледяной ванны и старший инженер-механик капитан Фёдор Матвеевич Яковлев. Всего было спасено 338 человек из 430 чинов экипажа броненосца.

В 1912 году государь император посетил каюту командира миноносца, которым командовал в Балтийском море вышеупомянутый А.А. фон Транзе. Государь увидел в его каюте фотографию броненосца береговой обороны «Адмирал Ушаков» и сказал: «Доблестный корабль!» А потом добавил: «Нет, это не было поражение, а это была победа духа».

ГЛАВА XXI.
ПОСЛЕДНИЙ БОЙ

В дневном бою 14 мая крейсер «Дмитрий Донской» принимал участие в перестрелке с японскими крейсерами. Но только один раз по этому крейсеру был сосредоточен огонь японских крейсеров, нанёсший незначительные повреждения и ранивший, к счастью, легко, старшего офицера капитана 2-го ранга Константина Платоновича Блохина и 9 матросов.

В сумерках старенький крейсер держался в кильватер новым крейсерам «Олег» и «Аврора» и, несмотря на то, что развил полный ход, не мог угнаться за ними и начал отставать. Вскоре после 9 часов вечера оба передних крейсера скрылись, держа курс на зюйд-вест 10 градусов.

Шедший справа впереди «Владимир Мономах» открыл около 10 часов стрельбу, по-видимому, по японским миноносцам и резко повернул на перерезку курса «Дмитрия Донского», едва избежав столкновения с ним. Дважды проходила мимо «Светлана», тщетно запрашивая о местонахождении флагманского крейсера «Олег».

В половине одиннадцатого командир «Дмитрия Донского» капитан 1-го ранга Иван Николаевич Лебедев созвал офицеров на военный совет, согласно решению которого он приказал повернуть обратно — на курс, ведущий во Владивосток. Ход — 13 узлов.

За «Донским» держатся в кильватер два миноносца, и изредка появляется третий. Чьи они? Полной уверенности, что они свои, не было, но в то же время мысль о возможности расстрелять русские корабли отпугивала от решения открыть огонь. Поэтому ночь на крейсере прошла при напряжённом до крайности внимании команды и слежке за движениями миноносцев.

Только с рассветом выяснилось, что за крейсером шли миноносцы «Бедовый» и «Грозный», а третий, по-видимому, отстал. Им был миноносец «Буйный», имевший на борту раненого адмирала Рожественского и 227 офицеров и матросов с «Осляби» и «Князя Суворова».

В течение ночи «Буйный» с трудом следовал, за «Донским», пар в засолённых котлах не держался, машина стучала и грозила каждую минуту разлететься.

Командир «Буйного» капитан 2-го ранга Коломейцев отчётливо сознавал, что ему не дойти на миноносце до Владивостока. А потому спустился в кают-компанию посоветоваться с чинами штаба адмирала Рожественского. У него созрело намерение — спуститься на юг, к берегам Японии, и там высадить адмирала и команду, затопив миноносец. К берегам Кореи, находившимся недалеко, Коломейцев не хотел идти, опасаясь встречи с японскими крейсерами. Однако мысль о встрече с последними не давала покоя полковнику Филипповскому, и он указал Коломейцеву, что в случае неизбежности встречи с сильнейшим противником он должен помнить, что «жизнь адмирала Рожественского ценнее миноносца».

Коломейцев доносит в своём рапорте, что «инициатива сдачи так же преступна, как и сама сдача, ибо в ней кроется зародыш деморализации». Поэтому, услышав со стороны Филипповского непрямое предложение сдаться, Коломейцев немедленно запросил мнение Рожественского. К его большому облегчению, адмирал Рожественский приказал «не считаться с его присутствием на корабле и поступать так, как будто его на корабле нет». Это заявление развязало руки Коломейцеву, и он перестал считаться с советами чинов штаба адмирала Рожественского.

Рассвело. Точно приворожённые опасением русских, показались силуэты двух японских крейсеров, по-видимому, тех, которые потопили крейсер «Светлана». Коломейцев немедленно приказал кочегарам не подбрасывать угля, чтобы дымом не выдать присутствие миноносца. Японские крейсера, к счастью, не заметили «Буйного» и скрылись за горизонтом.

Вскоре увидели идущие вдали крейсер «Донской» и два миноносца. Направились к ним, но те, приняв, по-видимому, «Буйный» за японский корабль, стали удаляться. На миноносце подняли стеньговые флаги больших размеров и свои позывные. Но на «Донском», очевидно, не разобрали флагов. Коломейцев начал сигналить прожектором, но и это не помогло. Пришлось прибегнуть к радиотелеграфу, открывая своё присутствие японцам, и только тогда «Донской» с миноносцами повернул навстречу «Буйному».

Адмирал пожелал перейти на «Бедовый», на который он был доставлен на катере с крейсера. Мичман Адам Фридрихович фон Гернет, командовавший катером, обратился к адмиралу Рожественскому с просьбой дать распоряжение для «Донского». Адмирал решительно ответил:

— Идти во Владивосток.

Как только катер отошёл, на «Бедовом» подняли сигнал: «„Грозный“, следовать за мной». Командир «Грозного» капитан 2-го ранга Константин Клитович Андржиевский считал, однако, себя старшим командира «Бедового» и запросил по семафору:

— Какие и от кого имею распоряжения?

И был немало удивлён, получив ответ, что на «Бедовом» находится адмирал Рожественский, который приказывает идти во Владивосток, а если не хватит угля, то в бухту Посьет. Оба миноносца дали ход и начали быстро удаляться.

Проходя около 3 часов дня остров Дажелет, русские миноносцы обнаружили, что их нагоняют два японских миноносца. Один был двухтрубный истребитель, другой четырёхтрубный миноносец.

Утром с двумя миноносцами точно такого типа вёл свой славный бой миноносец «Громкий». Один корабль против двух японских. Теперь же силы были равны.

Русские миноносцы шли экономическим ходом — 13 узлов. «Грозный» подошёл к «Бедовому», чтобы спросить распоряжений. Получил ответ: «Уходить во Владивосток».

«Грозный» переспросил: «Почему уходить, а не принять бой?»

Но ответа с «Бедового» не последовало. «Грозный» продолжал идти малым ходом, не желая покинуть товарища. Японские миноносцы приближались. И вдруг с «Грозного» увидели, что на «Бедовом» вместо того, чтобы открыть по японским миноносцам огонь, были подняты флаги белый и Красного Креста.

Японские миноносцы открыли по «Бедовому» огонь, но потом прекратили стрельбу, и слабейший миноносец подошёл к «Бедовому».

Чины штаба адмирала Рожественского встретили в командире «Бедового» более покладистого человека, чем был капитан 2-го ранга Коломейцев. Неизвестно, как они объяснили необходимость сдачи лежавшему в каюте тяжелораненому Рожественскому, но на суде адмирал Рожественский держал себя с достоинством и всю вину за сдачу возложил на себя. Суд, зная тяжёлое физическое состояние, в котором в то время находился Рожественский, не принял его акт самопожертвования во внимание.

«Грозный», увидев картину, которую он меньше всего ожидал наблюдать, дал полный ход и стал уходить. За ним погнался сильнейший японский миноносец. Бой начался с дистанции в 26 кабельтовых, и постепенно эта дистанция уменьшилась до 14. Одним из первых попаданий на русском миноносце был пробит борт у ватерлинии и перебит паропровод к динамо-машине. Мичман Пётр Пирсович Дофельд был послан обследовать повреждения. Не успел он вернуться, как другой снаряд разорвался на мостике, убив мичмана Дофельда, двух матросов и ранив командира и рулевого. Кровь заливала лицо командира, и ему было трудно управлять стрельбой из орудий. Тогда капитан 2-го ранга Андржиевский поручил руководить стрельбой лейтенанту Сергею Дмитриевичу Коптеву.

Стрельбой русского миноносца была сбита труба на японском истребителе. Он сильно накренился. Вскоре он спустил стеньговые флаги и повернул назад. Недостаток угля помешал «Грозному» преследовать повреждённый японский миноносец и его потопить. Поэтому «Грозный» продолжал свой путь во Владивосток, На нём было 6 пробоин, из них одна подводная, убито 4 и ранено 3 человека, в том числе мичман Дмитрий Николаевич Сафонов. Кроме собственной команды на миноносце находились 2 офицера и 8 матросов, спасённых со вспомогательного крейсера «Урал».

На другой день, около 7 часов вечера, «Грозный», еле передвигаясь, так как сжёг все запасы угля и всё, что было способно гореть, подошёл к острову Аскольд. Здесь его встретили суда Владивостокского отрада под командованием контр-адмирала Иессена. Проведя ночь на якоре, миноносец получил на другой день уголь и пришёл во Владивосток, первым принеся на родину донесение о страшной трагедии, постигшей Вторую Тихоокеанскую эскадру у острова Цусима.

Кроме «Грозного», конечной цели плавания эскадры достигли: посыльное судно «Алмаз» (командир — флигель-адъютант капитан 2-го ранга Иван Иванович Чагин) и миноносец «Бравый» (командир — лейтенант Павел Петрович Дурново), доставивший 4 офицеров и 175 человек команды броненосца «Ослябя». На «Алмазе» был убит лейтенант Павел Павлович Мочалин, а на «Бравом» ранен мичман Константин Карпович фон Нерике и 4 матроса и убито девять.

Оба эти корабля направились в ночь на 15 мая в восточный проход между островом Дажелет и японскими островами и таким образом избежали встречи с кораблями японского флота, сосредоточенными между Дажелетом и берегами Кореи.

Увы, доблестному крейсеру «Изумруд» не удалось благополучно закончить плавание. Опасаясь японских мин заграждения, которые действительно были тайно от русских поставлены в количестве 700 штук, «Изумруд» направился в бухту Св. Владимира. Здесь он выскочил на подводные камни, не сумел с них сняться и сам себя взорвал. Не дошёл также транспорт «Иртыш», получивший сильные повреждения в бою 14 мая. Командир затопил транспорт в ночь на 16 мая у берегов Японии после своза команды на берег.

Относительно личного состава кораблей Второй Тихоокеанской эскадры. За исключением 4 кораблей, составлявших ядро отряда Небогатова, и миноносца «Бедовый», можно обо всех, переживших сражение, сказать словами, взятыми из рапорта командира «Грозного» капитана 2-го ранга Андржиевского:

«В течение трёх суток, из коих двое под почти непрерывным огнём, совершенно без сна и почти без пищи, офицеры мужественно и хладнокровно распоряжались огнём и исправляли повреждения, ни на минуту не теряя самообладания.

Команда выше всякой похвалы — молодцы! Безгранично преданы, самоотверженны, выносливы, храбры. Нахожу всех в равной мере заслуживающими похвалы и поощрения…»

Такова краткая, но выразительная характеристика, данная в сухом рапорте храбрым командиром своим подчинённым непосредственно после боя. Подобной была оценка, данная личному составу русского флота иностранными обозревателями боя. Не может быть другим и приговор истории.

После ухода миноносцев «Бедовый» и «Грозный» баркас с крейсера «Дмитрий Донской» продолжал перевозить «ослябскую» команду с миноносца «Буйный». Было перевезено около 140 человек, когда появились два японских миноносца, по-видимому, те, которые потом нагнали «Бедовый» и «Грозный». «Донской» и «Буйный» дали ход. Но машины на «Буйном» уже не стучали, а грохотали. Миноносец начал отставать.

Через некоторое время с крейсера заметили двухфлажный сигнал. Это было сочетание двух букв «З» и «Б». Он означал: «Терплю бедствие». Снова «Дмитрий Донской» повернул обратно к миноносцу. Сняли с него остальных «ослябцев» и команду миноносца. В 11 часов 30 минут «Буйный» с поднятыми кормовым и стеньговыми флагами пошёл ко дну после нескольких выстрелов, сделанных по нему с крейсера.

Снятие с «Буйного» адмирала, чинов его штаба, «ослябцев» и самой команды миноносца задержало «Дмитрий Донской» на пять часов. Естественно, что японцы за это время успели послать в погоню за крейсером достаточные силы.

Около 4 часов дня с крейсера увидели за кормой дымки. Это были 4 японских крейсера и 4 миноносца. Японцы медленно нагоняли старый и тихоходный русский крейсер. Неизбежность боя стала очевидной.

Впереди на горизонте вырисовывался силуэт скалистого острова Дажелет. Командир «Дмитрия Донского» собрал военный совет. В это время слева от крейсера появились дымки: ещё 2 японских крейсера и 3 миноносца, которые шли от корейского берега наперерез курса «Донского». Это были крейсера «Нийтака» и «Отава», потопившие крейсер «Светлана» и заставившие миноносец «Быстрый» выброситься на берег.

В военном совете принял участие флагманский штурман второго отряда подполковник Осипов, являвшийся старшим среди спасённых «ослябцев». Точно сговорившись, в штабах трёх русских адмиралов — Рожественского, Небогатова и Фёлькерзама — нашлись некоторые малодушные офицеры. Или уж сама штабная работа притупляет мужество людей, выбравших своей специальностью военную карьеру, или незаурядные умственные способности, которые, безусловно, имелись у офицеров, избранных для штабной работы, развились у них за счёт твёрдых моральных устоев, но часть из них оказалась не на высоте, когда нужно было принимать героические решения. Так и на «Дмитрии Донском» подполковник Осипов в большом волнении заявил, что изношенный и старый русский крейсер не может оказать серьёзного сопротивления столь многочисленному неприятелю. Он будет утоплен в десять минут, и никто не имеет права взять на себя ответственность за 800 жизней людей, находящихся на крейсере.

Командир, капитан 1-го ранга Лебедев, не дослушав до конца тираду Осипова, шепнул на ухо старшему офицеру капитану 2-го ранга Блохину:

— По моему мнению, совет надо распустить.

Блохин немедленно распорядился голосом, не допускающим возражений:

— Прошу господ офицеров занять свои места, — сейчас будет пробита боевая тревога.

В противоположность поведению полковника Осипова, командир «Буйного» капитан 2-го ранга Коломейцев поспешил предоставить себя, своих офицеров и команду в распоряжение командира крейсера. Капитан 1-го ранга Лебедев распорядился послать команду в батарейную палубу для замены выбывающей из строя прислуги орудий, а капитану 2-го ранга Коломейцеву действовать по усмотрению, почему последний, оставшись во время боя на верхней палубе, помогал со своими офицерами тушить возникшие пожары.

Капитан 1-го ранга Лебедев направил крейсер к острову Дажелет с намерением разбить корабль о его скалы, если исход боя окажется неудачным.

Идущие от корейского берега два японских крейсера приблизились в половине седьмого вечера к «Дмитрию Донскому» на 50 кабельтовых и открыли по нему огонь. Не потеряй «Донской» 5 часов времени на помощь «Буйному», то японские крейсера уже не смогли бы до наступления темноты его нагнать, а в темноте «Донской» смог бы снова затеряться. Но, увы, до наступления темноты оставалось ещё полтора часа времени, в течение которых нужно было выдержать бой. Остров Дажелет ещё был на расстоянии 35 миль или около 2 с половиной часов хода.

На «Дмитрии Донском» были подняты на стеньгах боевые флаги, и крейсер начал отвечать. Согласно рапорту капитана 2-го ранга Блохина, стрельба японских крейсеров была блистательной, в то время как русский крейсер принуждён был стрелять замедленным темпом, стараясь беречь ограниченное количество снарядов, которых осталось 900 штук. В бою 14 мая крейсер расстрелял 1500 снарядов. В своём донесении Блохин, подобно другим офицерам, жалуется, что разрывы наших снарядов были незаметны, что затрудняло пристрелку.

Крейсер был окружён всплесками от разрывов неприятельских снарядов. Японцы метили по мостику и по передней части корабля. Было подбито одно носовое 6-дюймовое орудие и переранена прислуга другого орудия. К счастью, не было попаданий в корму, которая у этого старого крейсера была обшита изнутри деревом, и в случае возникновения пожара было бы невозможно его потушить.

Один из японских снарядов разорвался на мостике, где были убиты артиллерийские офицеры лейтенант Павел Николаевич Дурново и мичман Дмитрий Добрев и все нижние чины, находившиеся там. Командир был тяжело ранен. Еле стоя на одной ноге, он тщетно пытался при помощи штурвала удержать крейсер на курсе. Но рулевой привод был тоже перебит. Он с трудом промолвил вызванному на мостик старшему офицеру: «Сдаю командование… Судно не сдавайте… Лучше разбейте его о камни…»

А ещё в начале боя, точно предчувствуя свою судьбу, он попросил Блохина позаботиться о судьбе двух его дочерей.

Вступивший в командование крейсером капитан 2-го ранга Елохин перенёс управление кораблём на задний мостик. В это время крейсер описал циркуляцию, что дало возможность второму отряду японских крейсеров приблизиться и более интенсивно поражать русский корабль.

«Дмитрию Донскому» пришлось биться на два борта. Один старенький крейсер против шести неприятельских крейсеров. Но сознание своей обречённости не могло сломить боевого упорства офицеров, управлявших действиями этого доблестного корабля. Число повреждений от разрывов японских снарядов непрерывно росло. Крейсер начал нести тяжёлые потери в людях. Однако дух личного состава «Дмитрия Донского» и «Буйного» был по-прежнему выше всякой похвалы. Унтер-офицеры деятельно помогали офицерам и заменяли их по мере убыли. Матросы, не ожидая приказаний, по собственной инициативе замещали выбывшую прислугу у орудий.

Был тяжело ранен и следующим разрывом снаряда убит штурманский офицер подполковник Густав Степанович Шольц.

Один снаряд произвёл пожар в жилой палубе, где была собрана команда «ослябцев». Среди деморализованного гибелью броненосца личного состава «Осляби» началась паника, и они бросились на верхнюю палубу, отвлекая экипаж крейсера от боя с неприятелем. Энергичными мерами, принятыми офицерами крейсера, порядок был восстановлен и «ослябцы» возвращены обратно в жилую палубу.

Грустно, что посреди тяжёлого боя с превосходящим в силах неприятелем нужно было тратить душевные силы и энергию, чтобы усмирять собственных соотечественников с разложившейся моралью, тех самых, жизни которых были спасены самоотверженными действиями команд «Дмитрия Донского» и «Буйного». Часть «ослябцев» всё же не пожелала вернуться в жилую палубу, но и здесь они не избежали своей судьбы. Они были перебиты осколками разорвавшегося у шпиля японского снаряда. Как осторожно написал в рапорте капитан 2-го ранга Блохин: «Ослябская команда, деморализованная ужасной катастрофой своего броненосца, представляла довольно беспокойный элемент на крейсере и требовала внимательного надзора над собой (2 человека выбросились во время боя за борт)…»

Пожары на жилой палубе удалось потушить, но японские снаряды произвели новый пожар, зажёгши деревянные катер и вельбот. Когда справились с горевшими шлюпками, следующий пожар возник у носового 6-дюймового орудия правого борта. Загорелись патроны, но прислуга орудия не растерялась и, рискуя взорваться, повыбрасывала горевшие патроны за борт.

Капитан 2-го ранга Блохин направил крейсер в тень, которую бросал над морем высокий остров Дажелет, но прежде чем «Донской» успел скрыться под тёмным берегом острова, корабль получил ещё несколько попаданий в борт и в дымовые кожуха. Где-то появилась течь, местонахождение которой не удалось определить. Крейсер получил крен. Одним из последних снарядов, попавших в крейсер, разворотило заднюю трубу, тяга упала, пар сел, ход уменьшился, запас снарядов был близок к истощению, но спасительная темнота всё же успела скрыть русский корабль.

В темноте «Донской» подвергся атакам японских миноносцев, произведённым в трёх волнах. Атаки были отражены. Экипажу крейсера показалось, что им удалось потопить один или два миноносца, но японцы не подтверждают этих сведений. Выпущенные японцами торпеды прошли вплотную к борту. Но напрасно японцы стремились как можно скорее уничтожить русский крейсер — всё равно его судьба была уже решена.

Капитан 2-го ранга Блохин обладал твёрдым и решительным характером, и не в его духе было уступать без борьбы, но состояние крейсера было таково, что не оставалось никакой надежды уйти в течение ночи от преследовавших японских крейсеров. Исход дальнейшего боя на другой день не вызывал никакого сомнения.

Ночь была тёмная. Был полный штиль. Крейсер подошёл вплотную к острову и, не теряя времени, начал высаживать команды трёх русских кораблей, находившихся на палубе крейсера. Имелись только две неповреждённых шлюпки, которые свозили людей всю ночь. Сначала переправили на берег беспокойных «ослябцев», затем собственных раненых, потом команду «Буйного», наконец, бравый экипаж доблестного русского крейсера, оказавшегося достойным имени великого русского князя, ведшего свои полки в казавшийся безнадёжным доблестный бой — в Куликовскую битву, где впервые потускнел ореол непобедимости у всесильных татар.

Когда начало светать, то на крейсере оставалось ещё 160 человек экипажа крейсера, которым старший офицер приказал добираться вплавь до берега, а сам с небольшим количеством людей отошёл с крейсером от берега и затопил его на глубине более 100 сажень, чтобы остов корабля не мог достаться неприятелю.

Было 9 часов 15 минут утра 16 мая, когда «Дмитрий Донской» тихо погрузился в морскую пучину. Сначала скрылся под водой борт крейсера, потом начали исчезать в волнах продырявленные трубы, затем мачты, и последними ушли с поверхности моря развевавшиеся на трёх мачтах Андреевские флаги.

Вдали маячили японские крейсера, сторожившие выход русского крейсера в открытое море, а недалеко покачивался на волнах японский миноносец, не посмевший приблизиться к храброму русскому кораблю.

Бой был безнадёжен. Один крейсер против шести крейсеров противника с многочисленными миноносцами. Но это был героический бой. Последний доблестный бой, который вёл русский корабль из состава Второй Тихоокеанской эскадры против японского флота у острова Цусима, снискавшего навеки печальную память у русского народа.

Славный бой «Дмитрия Донского» был не только последним боевым эпизодом в Цусимском сражении, но и во всей Русско-японской войне. Присоединимся к пожеланию, высказанному в русском официальном описании сражения, чтобы этот факт послужил счастливым предзнаменованием на будущие времена.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

ГЛАВА XXII.
ДЕЙСТВИЯ АДМИРАЛА РОЖЕСТВЕНСКОГО

Бой закончен.

Последствием поражения Второй Тихоокеанской эскадры у острова Цусима был окончательный проигрыш Россией войны на море и бесславное окончание Русско-японской войны.

Размеры этой катастрофы поразили мировое общественное мнение и буквально потрясли веру русского народа в собственные силы. Начались розыски виновников поражения. Прогрессивные общественные круги усилили свою атаку на монархию, демагогически выколачивая из национального несчастья русского народа мелкие политические барыши.

С другой стороны, руководители Морского министерства доцусимского периода психологически не были способны признаться в допущенных ошибках, хотя не было ничего удивительного в том, что эти ошибки были сделаны. Эти ошибки были допущены во всех флотах, но Высший Промысел только русскому флоту уготовил судьбу заплатить кровью своего бесстрашного личного состава за эти промахи и дать всему миру недостававший опыт в боевом столкновении современных броненосных эскадр.

Основными ошибками были: халатная подготовка к войне, так как специального учреждения, ведающего подготовкой к войне, так называемого Морского Генерального штаба, в русском флоте до Русско-японской войны не было. Вторая кардинальная ошибка — продолжение Второй Тихоокеанской эскадрой своего похода после того, как Порт-Артур пал и Первая Тихоокеанская эскадра перестала существовать.

Спустя 50 лет после боя раздаются голоса, повторяющие инсинуацию, пущенную коммунистами, что адмирал Рожественский продолжал вести эскадру во Владивосток по собственному усмотрению. По этому поводу есть обстоятельное исследование, сделанное капитаном 2-го ранга, а позднее контр-адмиралом Немитцем в написанной им в 1914 году книге, посвящённой Русско-японской войне на море. Цитирую из этой книги:

«Вторая эскадра посылалась без цели или, вернее, имела назначением стратегическую цель, фактически недостижимую. В этом лежала важная причина Цусимской катастрофы… Для нас теперь совершенно очевидно глубокое заблуждение Центрального Правительства. Эскадра Рожественского была чрезвычайно слаба сравнительно с флотом Того. Это была не боевая часть, а сводная эскадра. Это были только элементы для эскадры…»

Немитц называет Рожественского «блестящим и незаурядным адмиралом». «Он был слишком талантлив и опытен, чтобы не видеть коренных стратегических и тактических ошибок… Адмирал знал, что поражение неизбежно, и шёл только затем, чтобы после поражения прорваться с несколькими судами во Владивосток… Победу он считал невозможной и за неё не боролся…»

Спрашивается, какой же адмирал добровольно пойдёт навстречу неизбежному поражению? Думается, что таких на свете нет, но адмирал Рожественский был человеком долга, и, как настоящий воин, он только нёс тот крест, который на него возложило правительство.

С Мадагаскара он много об этом писал в Петербург, настойчиво просил о присылке современных броненосцев из состава Черноморского флота и тщетно протестовал против посылки ему на подмогу отряда старых и слабосильных броненосцев адмирала Небогатова, который для него мог быть только обузой. В Петербурге не вняли его просьбам и не догадались отозвать обратно эскадру, которую не смогли пополнить современными кораблями.

Будучи человеком «смелым и решительным и лично бесстрашным», как его характеризует Немитц, адмирал Рожественский, конечно, не мог отказаться от командования эскадрой, и, раз правительство считало это необходимым, «он готов был умереть».

Но он всё ещё надеялся, что Петербург поймёт, что гибель его и эскадры не может помочь выиграть войну и что эскадра ещё будет отозвана. Вместо этого правительство настояло на придаче к его эскадре отряда Небогатова с указанием, что после присоединения этого отряда ко Второй Тихоокеанской эскадре «главная цель будет овладение господством на море».

Можно себе представить, как в бессильной ярости бушевал в своей каюте адмирал Рожественский, получив столь категорическое и не соответствующее соотношению сил предписание. Он знал, что на решение Морского министерства оказали влияние демагогические статьи в «Новом времени» капитана 2-го ранга Кладо, явившегося отцом идеи посылки отряда судов Небогатова на помощь Рожественскому и, как верно предвидел Рожественский, на бесславную гибель или сдачу этих кораблей после боя.

Недаром во время стоянки эскадры в Индокитае адмирал Рожественский с иронией вспомнил о коэффициентах Кладо в своём приказе по эскадре по совершенно постороннему случаю. В этом приказе Рожественский хвалил за лихую работу водолазов под начальством мичмана В.В. Яковлева, исправивших ряд подводных повреждений на кораблях эскадры. Эти поступки, по мнению Рожественского, куда более приближали к победе, чем разные выдуманные коэффициенты.

Проходя Сайгон, адмирал Рожественский посылает телеграмму: «Если уже поздно посылать эскадру во Владивосток, то необходимо возвратить её в Россию. Без базы она существовать не может».

2 мая Рожественский доносит: «Я с трудом передвигаюсь, не могу обойти палубы своего корабля… Всеподданнейше прошу послать во Владивосток здорового и способного командующего флотом или эскадрой». Эскадра намеревалась идти в бой с больным командующим и умирающим заместителем командующего. Такую эскадру нужно было немедленно остановить, но этого не произошло. Петербург не возвратил эскадры.

Адмирал Рожественский, не дождавшись приказа о возвращении обратно, махнул, по выражению капитана 2-го ранга Немитца, на всё рукой и «бросил эскадру и себя в Цусимский пролив».

Капитан 2-го ранга Смирнов упрекает Рожественского за это решение. По его мнению, нужно было идти во Владивосток вокруг Японии и прорываться Самарским или Лаперузовым проливами. Но Смирнов не был на эскадре Рожественского, и поэтому его рассуждения являются плодом только теоретических размышлений.

Капитан 1-го ранга Добровольский был командиром крейсера «Олег» в составе эскадры. Он знал действительное состояние эскадры, и поэтому его голос является более авторитетным. И вот его мнение является диаметрально противоположным: «Сделав столько тысяч миль, понеся громадные труды, грузя так часто и спешно уголь под отвесными лучами солнца, а потом убирая его с палубы на палубу, ожидая каждый день атак миноносцев или встречи с плавающими минами, разработав машины, надорвав котлы, обратив в сетку многие медные трубы и кингстоны от магнитного тока, заросши раковинами, подвергнув команду ужасной грязи и отсутствию необходимых помещений — разве можно было растягивать поход ещё на 3500 миль и притом только для того, чтобы в ещё худшем состоянии эскадры вступить в тот же бой и понести то же поражение?»

После беспримерного похода в 20000 миль протяжённостью, находясь под командованием больного командующего и его умирающего помощника… «Состояние эскадры весьма плохо», — телеграфировал сам командующий эскадрой адмирал Рожественский государю.

Не следует также забывать, что Сангарский и Лаперузов проливы значительно уже Корейского пролива, и подходы к ним легко могли быть заграждены минами заграждения, для устранения которых нужны были тральщики, которых не было в составе эскадры адмирала Рожественского. Но даже если бы таковые и были, то траление мин требует времени, в течение которого японцы давно успели бы подтянуть свои главные силы. Наконец, оба пролива трудно проходимы в навигационном отношении из-за подводных скал и сильных, меняющихся течений. Многие попытки русских кораблей пройти эти проливы в ночное время или в тумане кончались посадкой этих кораблей на камни. Поэтому при проходе этими проливами следовало считаться с неизбежными потерями кораблей от мин и от кораблекрушений и с тем, что Вторая Тихоокеанская эскадра встретится с японским флотом в ещё более ослабленном составе.

При этих условиях решение Рожественского идти самым коротким путём во Владивосток было наиболее логичным. Бой, так или иначе, был неизбежен. Шансов победить в бою у Рожественского не было. Оставалось только примириться с неизбежностью потерь в бою и ценой гибели нескольких кораблей прорваться и довести остальные до Владивостока в расчёте, что противнику не хватит снарядов для полного уничтожения русской эскадры. Эта идея легла в основу его боевых инструкций, которые себя полностью в бою оправдали, а именно: невзирая на потери, неизменно стремиться к прорыву во Владивосток и действовать соединённо. К сожалению, младшие флагманы адмирала Рожественского забыли об этой инструкции с наступлением сумерек, после чего окончательный разгром уже был неотвратим.

Единственное, в чём можно упрекнуть адмирала Рожественского, это то, что он слишком слепо подчинялся инструкциям из Петербурга. Вопреки этим инструкциям, ему следовало отослать обратно транспорта, как только выяснилось, что он обнаружен японскими разведчиками, а именно на рассвете 14 мая. Не связанная транспортами, эскадра могла развить хотя бы тот ход, который держал отряд адмирала Небогатова в ночь на 15 мая, лучше маневрировать и сильнее поражать японскую эскадру, что, возможно, позволило бы русской эскадре скорее оторваться от соприкосновения с японским флотом и до наступления темноты уйти значительно дальше от Корейского пролива, благодаря чему удалось бы избежать массовых ночных минных атак и произведённых ими потерь.

Но критиковать «постфактум» гораздо легче, чем предвидеть. Вот капитан 2-го ранга профессор Кладо занимался предвидениями, и как он жестоко для своего авторитета, знаний и положения ошибся, а по отношению к России его предвидения были просто преступлением.

Автор, будучи в Русско-японскую войну ребёнком, не мог читать статей Кладо, поэтому он приводит мнение об этих статьях участника боя и в то время мичмана князя Язона Константиновича Туманова:

«Пока Вторая Тихоокеанская эскадра изнывала от жары на Мадагаскаре… в это время в далёком холодном Петербурге, в уютном кабинете сидел солидный господин в сюртуке морского офицера, с блестящими погонами капитана 2-го ранга, и писал. Большой мастер слова и пера, он писал горячие и красноречивые статьи, в которых убеждал русское общественное мнение в том, что, несмотря на гибель Первой Тихоокеанской эскадры, у России имелось ещё много шансов выйти победительницей на море. Статьи эти лили целительный бальзам на души страдавших за русский флот и за судьбы войны патриотов. Он не просто убеждал всем весом своего авторитета как моряка и специалиста в вопросах морской тактики. Нет, он доказывал. Доказывал ясно, неоспоримо, с цифрами на руках, при помощи точнейшей из наук — математики. А что может быть красноречивее цифр и убедительнее четырёх действий арифметики?! А он манипулировал цифрами и аргументировал сложением и вычитанием. Он изобрёл точнейший способ определения боевой силы корабля при помощи коэффициентов, разобрав каждый корабль по косточкам и оценив коэффициентом каждую косточку. С уничтожающей силой логики он доказывал, что артиллерии в зависимости от количества пушек и их калибра принадлежит такой-то коэффициент, броне — такой-то, скорости хода такой-то и т.д. Затем приводились подробные данные нашей несчастной эскадры и японского флота. Выписывались коэффициенты и ставились знаки плюс. Ура, итоги подведены, и их можно уже сравнивать. Боже, как всё было ясно и просто. Но ведь всё гениальное всегда просто.

Но что это? Как будто у японцев получалась сумма коэффициентов, значительно превышающая нашу. Но читатель успокаивается сообщением, что в следующем номере „Нового времени“ он узнает, как выйти из этого затруднения. На следующее утро российский патриот лихорадочно разворачивал пахнущий ещё свежей типографской краской номер газеты и за стаканом горячего кофе с филипповским калачом, густо намазанным маслом, узнавал, что адмирал Рожественский забрал с собой далеко не всё, что имелось в Балтийском море. Приводился подробный список старых калек, преступно оставленных нашим Адмиралтейством дома; снова небольшое упражнение в арифметике и… ура! Все сомнения и страхи разлетались, как дым: россияне ясно видели, что стоит дослать Рожественскому несколько старых посудин, чтобы сумма коэффициентов его армады почти не уступала японцам. Затем — немного счастья и… „гром победы раздавайся, веселися храбрый росс!“

Так писал этот крупный авторитет в военно-морских вопросах, и эта страшная и подчас слепая сила, именуемая общественным мнением, заработала полным ходом. И вот мы на далёком юге, под палящими лучами мадагаскарского солнца узнаём, что во льдах Балтийского моря усиленным темпом готовятся идти нам вдогонку несколько плавучих калек для того, чтобы доставить адмиралу Рожественскому недостающие ему коэффициенты и обеспечить ему разгром японского флота».

Какова была реальная цена этих добавочных коэффициентов, читатель знает из описания сражения.

С духовным отцом идеи посылки на Дальний Восток никудышных коэффициентов, из-за которых Вторая Тихоокеанская эскадра не была отозвана обратно и была послана на гибель в Цусимском бою, ничего не случилось. Его не судили и не уволили в запас. Авторство ошибочных прогнозов слетело с него, как с гуся вода. Наоборот, он продолжал свою академическую карьеру, достиг контр-адмиральского чина и закончил свою жизнь начальником Военно-Морской академии у большевиков.

Адмирала же Рожественского за его нечеловеческий труд, связанный с проводкой Второй Тихоокеанской эскадры на Дальний Восток, за твёрдость характера, проявленную им в бою и являющуюся уделом немногих прирождённых флотоводцев, ждала награда не только в виде испитой им горечи незаслуженного поражения от более сильного противника, не только в виде морального унижения — быть сданным тяжелораненым в плен, но ещё в форме резкой критики, грубых нападок и, наконец, предания суду после его возвращения на родину.

С благородным достоинством, приняв на себя всю вину, адмирал Рожественский закончил своё выступление на суде словами:

— Я сожалею, что в приказе до сражения я не указал, что спасать командующего следовало только в том случае, если состояние его здоровья позволило бы ему продолжать командование. Меня нужно было оставить на «Суворове».

Адмирал Рожественский прожил недолго. 1 января 1909 года его сердце перестало биться. Проводить его в последний путь собралась масса народу: среди них пережившие Цусимский бой офицеры и матросы, а также защитники Порт-Артура. Как вспоминает капитан 2-го ранга Н.А. Монастырёв в написанной им «Истории русского флота», там были представители всех слоёв русского общества. Но отсутствовали доблестные командиры кораблей его эскадры: Игнациус, Бухвостов, Серебренников, Юнг, Бэр, Фитингоф, Миклухо-Маклай, Егоров, Лебедев, Шеин, Матусевич, Шамов, Керн. Они покоились на дне морском у острова Цусима. Умер в плену Озеров. Родионов был убит взбунтовавшимися матросами в Кронштадте. Фёлькерзам скончался перед боем.

Поздно, но искренно вся Россия скорбела, что ушёл из жизни человек, с именем которого связано, по мнению постороннего нам немецкого писателя Франка Тиса, «как при переходе Ганнибала через Альпы, отвага и безумство подвига, единственного в морских анналах».

ГЛАВА XXIII.
АРТИЛЛЕРИЙСКИЕ РЕЗУЛЬТАТЫ СРАЖЕНИЯ

Доводы капитана 2-го ранга Кладо, может быть, не убедили руководителей Морского министерства, но, во всяком случае, затруднили этим руководителям принять единственное правильное решение — отозвать эскадру адмирала Рожественского обратно.

Эти доводы были чрезвычайно просты. Против 12 японских броненосных кораблей будут действовать 12 русских кораблей.

Против 16-ти 12-дюймовых, 30-ти 8-дюймовых и 78-ми 6-дюймовых орудий, стреляющих на один борт с палуб японских кораблей, русскими будут выставлены 26 12-дюймовых, 17 10-ти или 9-дюймовых и 58 орудий от 5-ти до 8-дюймового калибра. Некоторая слабость в артиллерии среднего калибра с лихвой покрывается превосходством в числе орудий самого тяжёлого калибра. Коэффициенты капитана Кладо это убедительно доказывают.

Но сила не только в количестве, но и в качестве.

Прежде всего, в качестве самих орудий — как далеко они достреливают, как быстро стреляют и какими снарядами стреляют.

Кроме того, платформами для орудий являются корабли, которые также различаются по качеству, а именно — с какой скоростью эти платформы передвигаются и как они защищены бронёй от неприятельского огня.

Самая главная ошибка Кладо — непонимание природы техники, и отсюда следствие — недооценка им значения технического прогресса. Для наших современников является совершенно очевидным, что аэропланы, летающие при помощи пропеллеров, не могут сражаться с реактивными самолётами, и как только появились турбинные летательные аппараты, боевая ценность пропеллерного аэроплана свелась не к какому-то меньшему коэффициенту, а к нулю. То же самое случилось с нашими устаревшими кораблями в Цусимском бою. Все японские броненосные корабли были вооружены современной артиллерией разных калибров, но стреляющей на расстояние в 70 кабельтовых, в то время как часть наших орудий была устаревшей и не стреляла больше чем на 50–55 кабельтовых. Эти последние орудия теряли всякую боевую ценность, если они не были установлены на кораблях, превосходство которых в скорости над противником позволяло им сблизиться и уменьшить дистанцию боя с 70 на 50 кабельтовых. На самом деле русские корабли были тихоходнее японских и никакого боевого значения, начиная с «Наварина» и кончая броненосцами береговой обороны, для борьбы с современными броненосными кораблями не представляли, как это показало героическое, но безнадёжное сопротивление «Адмирала Ушакова».

Это очевидное положение не было ясно не только Кладо до боя, но и самим участникам сражения после боя. В естественном стремлении оправдать своё поражение они ссылались на недостаточную артиллерийскую подготовку русской эскадры. Корабли этой эскадры были укомплектованы наполовину новобранцами, ещё не закончившими своего обучения, или запасными, уже забывшими то, чему их раньше учили. Времени для артиллерийского обучения экипажей новых кораблей не было: до ухода на Дальний Восток нужно было стараться достроить корабли, во время похода — беречь снаряды для боя.

Конечно, подготовка русских артиллеристов не была на той высоте, на которой она могла бы быть. Но более близкое ознакомление с результатами артиллерийской стрельбы обеих эскадр в бою приводит к выводу, что участники сражения, угнетённые своим поражением, зря возвели поклёп на своих боевых товарищей, лихих русских артиллеристов. Среди них было достаточное количество опытных артиллерийских офицеров, кондукторов и комендоров. И они стреляли вовсе не так плохо, как это ошибочно следует из факта, что ни одного крупного японского корабля не было утоплено.

Увы, за 50 лет, прошедших со времени боя, не было опубликовано ни одного систематического изучения артиллерийского опыта сражения, хотя эти исследования должны были быть сделаны немедленно уже для того, чтобы вывести надлежащие поучения для будущего строительства флота и для выработки правил артиллерийской стрельбы и обучения личного состава.

Отчасти это произошло потому, что японцы не сообщили никаких фактических данных о бое. Официально неизвестно, сколько они выстрелили снарядов и какое их количество осталось на кораблях после боя, даже какое количество попаданий русских снарядов их корабли получили. Известно, что в ночь с 14 на 15 мая личный состав японских броненосных кораблей лихорадочно устранял следы боя перед возвращением в свои порты и в своём рвении зашёл так далеко, что закрасил свежей краской следы угара на стволах орудий, оставшиеся от боя с предыдущего дня.

Воспоминания японских участников боя написаны в ультрапатриотическом духе и не содержат никаких характерных подробностей боя.

Тем не менее приближённый анализ результатов стрельбы обеих сторон возможен с использованием сведений, имеющих косвенное отношение к стрельбе, и с применением принципов, обычно применяемых для вычисления среднеприближённых чисел.

Начнём с того, что определим количество снарядов, выстрелянных с обеих сторон. Воспользуемся двумя способами подсчёта для русской стороны.

Сначала определим, какое количество снарядов имелось на кораблях русской эскадры.

На броненосце «Николай I» имелись 144 снаряда для двух 12-дюймовых орудий, или около 75 снарядов на орудие, 410 снарядов для четырёх 10-дюймовых орудий, или 100 на орудие, 15 95 для восьми 6-дюймовых орудий, или 200 на орудие. Всего — 2149 снарядов. Из этого количества 35% было бронебойных снарядов, 10% сегментных для отражения минных атак и 55% полубронебойных, единственных, которыми имело смысл стрелять на дистанцию свыше 30 кабельтовых. Очевидно, что эти числа представляют собой норму количества снарядов на орудие, принятую в русском флоте.

Исходя из этой нормы, на восьми кораблях первого и второго отрядов имелось 1800 2-дюймовых, 400 — 10-дюймовых, 1000 — 8-дюймовых и 16600 — 6-дюймовых снарядов. Всего около 20000 снарядов этих калибров.

Теперь определим, какое теоретическое количество снарядов русская эскадра могла вообще выстрелить за время боя, исходя из данных о скорострельности орудий, приведённых в главе девятой и заимствованных нами из труда капитана 2-го ранга Смирнова. Это один из способов вычисления.

Русские орудия находились в действии против японских бронированных кораблей в течение 1 часа 16 минут во время первой фазы боя, продолжавшейся от 1 часа 49 минут до 3 часов 5 минут; в течение 40 минут во время второй фазы сражения с 3 часов 40 минут до 4 часов 20 минут; в течение 15 минут во время третьей фазы сражения от 4 часов 51 минуты до 5 часов 6 минут и, наконец, в течение 64 минут в последней четвёртой фазе боя от 6 часов до 7 часов 4 минут. Всего 3 часа 15 минут.

24 12-дюймовых орудия давали 7 выстрелов в минуту, или 420 в час, или 1365 выстрелов за 3 часа 15 минут боя; 4 10-дюймовых орудия с «Осляби» могли дать 1 выстрел в минуту или максимум 60 за час боя, пока броненосец не был потоплен; 4 8-дюймовых орудия с одного борта могли выстрелить 2 выстрела в минуту, или 120 в час, или 390 за всё сражение; 44 6-дюймовых орудия с одного борта могли послать 88 снарядов в минуту, или 5280 в час, или 15640 за время боя, считая, что орудия «Осляби» стреляли только в течение часа. Всего 17455. Это максимум.

Совершенно очевидно, что это максимальное количество снарядов с судов первых двух отрядов не было выстрелено, так как часть орудий была выведена из строя в начале или в середине сражения и не могла стрелять в течение остальной части боя. Кроме того, орудия, особенно средней артиллерии, время от времени прекращали стрельбу из-за недостаточной видимости или пожаров, бушевавших на русских кораблях. Поэтому русские корабли не могли расстрелять почти всего своего боевого запаса, а только какую-то значительную часть этого запаса.

Чтобы определить, какую же часть боевого запаса русские корабли израсходовали, обратимся ко второму способу вычисления, а именно установим, какое количество снарядов фактически осталось на этих кораблях.

Из приведённого выше количества снарядов, имевшихся на «Николае I», было расстреляно за бой 14 мая почти 85% наличного количества полубронебойных снарядов, 50% бронебойных и 20% сегментных. На броненосце осталось после боя 14 мая 32% первоначального запаса снарядов, из этого количества 55% бронебойных, 25% сегментных и только 20% полубронебойных. Всего — 685 снарядов.

Но корабли третьего отряда участвовали главным образом в бою с крейсерами и вели перестрелку с ними ещё между третьей и четвёртой фазами сражения и в первой половине этой последней. Эти корабли могли стрелять с пользой по японским броненосным судам сравнительно редко, когда дистанция боя это позволяла. Так, например, шедший шестым в русской линии, а после выхода из строя «Осляби» и «Суворова» занявший четвёртое место в строю русской эскадры броненосец «Сисой Великий» начал бой с расстояния в 55 и закончил первую фазу сражения, стреляя по последнему кораблю японской линии с дистанции в 40 кабельтовых. Следовавший за ним в интервале 3–4 кабельтовых броненосец «Наварин» мог стрелять из своих устарелых орудий, находясь на предельной дистанции. Уже последний корабль второго отряда, броненосный крейсер «Адмирал Нахимов», должен был в этой фазе боя давать недолёты, не говоря уже о кораблях третьего броненосного отряда.

Поэтому при сравнении результатов боя обеих броненосных эскадр нами не учитывается стрельба третьего отряда как направленная главным образом против японских лёгких крейсеров, и очевидно, что интенсивность стрельбы кораблей этого отряда уступает таковой у кораблей первых двух отрядов.

О расходе снарядов на кораблях двух первых отрядов имеется мало сведений. Они относятся, прежде всего, к «Орлу», на котором после боя 14 мая осталось только 4 снаряда в кормовой башне главной артиллерии, а в остальных башнях не осталось никаких полубронебойных снарядов и ограниченное количество бронебойных снарядов, следовательно, около 20% первоначального количества снарядов.

На «Сисое Великом», согласно донесению трюмного механика поручика Бориса Васильевича Кошевого, к концу ночного боя снарядов не осталось. Это свидетельство следует понимать переносно — какое-то небольшое количество, наверно, ещё имелось, и мы можем считать, что до отражения минных атак на броненосце также оставалось около 20% снарядов.

Иначе говоря, за дневной бой с первых восьми кораблей русской линии, за исключением «Осляби», было расстреляно приблизительно 15000, а с «Ослябей» — около 15500 снарядов.

Фактически, наверно, меньше, так как «Суворов» вряд ли имел возможность из малого числа уцелевших орудий расстрелять 80% своего боевого запаса. Эта цифра меньше того количества снарядов, которое русские корабли теоретически могли выстрелить за время боя, на 2000 снарядов или на 10%.

К сожалению, мы можем применить только первый способ исчисления для определения расхода снарядов со стороны японского флота, то есть исходя из времени участия в бою японских кораблей и скорострельности их орудий.

Как читатель помнит из описания боя, считается, что первый боевой отряд адмирала Того не участвовал в третьей фазе сражения, а второй боевой отряд адмирала Камимуры приблизился на дистанцию выстрела к русской эскадре только в конце четвёртой фазы сражения, приблизительно за 20 минут до конца дневного боя. Это значит, что первый отряд вёл стрельбу в течение 3 часов, а второй отряд в течение 2 с половиной часов боя.

Отряд адмирала Того мог выстрелить 10430 снарядов в час или 31300 за время боя, а отряд адмирала Камимуры — 11280 в час или 28200 за сражение. Общее количество снарядов, которое японский броненосный флот мог теоретически выстрелить за время боя, является равным 60000.

Так же, как и русские, японские корабли не могли полностью использовать мощность своей артиллерии. Но японские корабли находились в лучших условиях: они меньше страдали от неприятельского огня хотя бы уже потому, что русские по ним выстрелили почти в 4 раза меньше снарядов. Тем не менее мы отсчитаем от теоретического расхода снарядов те же 10%, как это мы сделали для русских кораблей, благодаря чему фактический расход снарядов на японских кораблях будет скорее преуменьшен, чем преувеличен. Этот вероятный расход снарядов со стороны японского флота будет 54000 снарядов.

Для того чтобы израсходовать это количество снарядов, японцы должны были выстрелить около 130 снарядов на каждое 12-дюймовое орудие, 200 на 8-дюймовое и 230 на 6-дюймовое орудие. Эти цифры показывают, что боевой запас крупных снарядов был у японцев почти вдвое больше, чем у русской эскадры, и что эти запасы должны были быть на исходе в конце дневного боя 14 мая.

Остаётся определить число попаданий в корабли обеих сторон.

Согласно рапорту капитана 2-го ранга Шведе, в «Орёл» попало 42 крупных и около 120 мелких снарядов. Какая часть из этого количества мелких снарядов была калибра меньше 6 дюймов, нам неизвестно, но посчитаем, что все эти мелкие снаряды были не меньше 6-дюймового калибра. Таким образом, в «Орёл» попало 160 снарядов. Сделаем ещё одно приближение в пользу японского флота и допустим, что такое же количество попаданий получили «Суворов», «Александр III» и «Бородино». В «Сисой Великий», «Наварин» и «Адмирал Нахимов» попало около 30 снарядов в каждый. За час боя в «Ослябю» не могло попасть более 50 снарядов. В броненосцы третьего отряда попали только одиночные снаряды, а в «Генерал-адмирала Апраксина» вообще не было попаданий. Общее количество попаданий в русские корабли не превышает 800, а наверное, много меньше. Но даже и при 800 попаданиях меткость стрельбы японских кораблей равняется полутора процентам.

Количество попаданий в японские корабли не было опубликовано. Но известно, что во флагманский корабль «Миказа» было не менее 30 крупных попаданий снарядов, а сколько попаданий мелкого калибра, не сообщается. Сделаем опять приближение в пользу японского флота и посчитаем, что все 30 попаданий были достигнуты снарядами от 6 дюймов и выше. На «Миказа» было убито и ранено 118 человек, а на «Орле» при 160 попаданиях — только 112 человек. Этот результат как-то не вяжется с утверждением о в 15 раз большей бризантной силе японских снарядов. Очевидно, что попаданий в «Миказа» было больше 30.

В рапорте адмирала Того приводятся цифры потерь личного состава от русского артиллерийского огня на палубах японских кораблей. И вот оказывается, что потери на крейсере «Ниссин» (флаг адмирала Уриу) составляют 83 чина экипажа этого крейсера, на броненосном крейсере «Адзумо» — 40, на броненосце «Шикишима» — 37, на броненосном крейсере «Идзумо» (флаг контр-адмирала Камимуры) — 33, на броненосце «Асахи» — 31, на броненосце «Фуджи» — 29, на броненосном крейсере «Кассуга» — 27, «Ивате», «Токива», «Асама» — по 15 и на «Якуме» — 12. Вместе с крейсерами и миноносцами потери японского флота составляют 667 человек.

В общем счёте, потери в личном составе должны быть пропорциональны количеству полученных попаданий. Нам известно также, что броненосный крейсер «Асама» получил сразу же в начале боя 12 попаданий, вышел на час из строя, а количество убитых и раненых за всё время боя на нём было только 15 человек. Поэтому мы вправе считать, что в «Ниссин» попало не меньше снарядов, чем в «Миказа», то есть не менее 30, в «Адзума» и в «Шикишима» — не менее 25, в «Идзумо», «Асахи», «Фуджи» и «Кассуга» — не менее 20, а в «Ивате», «Токива», «Асама» и «Якумо» — не менее 10. Общее количество попаданий в японские корабли со стороны русского флота будет не менее 230.

Приближённый процент попаданий со стороны русских — не менее полутора процентов.

Но при всех наших расчётах мы все приближения делали в пользу японского флота и не в пользу русской эскадры. В действительности же меткость стрельбы русских артиллеристов должна быть не только не меньше, а наоборот, выше меткости огня японских кораблей.

И автор этого труда считает своим священным долгом поклониться памяти скромных русских артиллеристов, которые с медленно стреляющими пушками, с негодными или уничтоженными с самого начала боя оптическими приборами, находясь под неприятельским огнём, который в 4 раза превосходил интенсивность собственного огня, поражаемые превосходными японскими снарядами, которые рвались на тысячи осколков, угрожаемые пожарами, критическим креном и на многих кораблях неминуемой гибелью, наконец, не видя результатов собственной стрельбы, а всё время наблюдая меткость и разрушительное действие огня японских кораблей, сумели в этих нравственно и физически худших условиях достигнуть большей меткости стрельбы, чем расхваленные нами самими японские артиллеристы.

Японцы не нуждались в собственной рекламе. Им славу создали мы, русские, а за нами и все иностранцы незаслуженно присудили им пальму первенства в стрельбе.

Автору возразят: «Хорошо, пусть русские стреляли лучше японцев, но ведь победа осталась за японцами, а русские были разбиты!»

Это случилось не потому, что русские плохо стреляли, а потому, что:

1) против двенадцати японских броненосных кораблей были противопоставлены с русской стороны только семь кораблей, которые с натяжкой были равносильны японским кораблям;

2) японская артиллерия была в среднем в 3,5 раза скорострельнее;

3) и, наконец, потому, что японские корабли были в полтора раза быстроходнее и могли диктовать позицию в бою. Они всё время обгоняли русскую эскадру, и их последний корабль был ближайшим к русскому головному кораблю. Идя впереди, они шли на пересечку курса русской эскадры и, благодаря этому, могли сосредоточить всю мощь своего огня на русском головном корабле, не мешая стрельбе друг друга. Русские, наоборот, вынуждены были заслонять цель друг другу и не могли сосредоточить своего огня по головным кораблям также из-за дальности расстояния передних японских кораблей от русских концевых.

В результате наша стрельба была рассеяна по всем судам японской линии, а огонь японских кораблей был сконцентрирован только на одних головных кораблях русской линии, которых они выбивали по очереди из строя и стреляли по ним вплоть до их трагической гибели. Если бы достигнутый русскими артиллеристами процент попаданий был сосредоточен вместо двенадцати только на шести кораблях, то, наверно, и «Миказа», и «Ниссин», и ещё какие-нибудь другие суда японского флота нашли бы свою могилу в холодных водах у острова Цусима рядом с останками храбрых русских кораблей.

Это были те реальные коэффициенты, которые схоластический ум Кладо не предвидел и не учёл.

ГЛАВА XXIV.
МЕСТО ЦУСИМСКОГО БОЯ В ИСТОРИИ РУССКОГО НАРОДА

Цусима — страшное слово для русского сознания.

«Зачем вспоминать это печальное событие — так тяжело переживать во второй раз выстраданное страдание?» — спрашивали автора одни знакомые.

«Писать о Цусиме — это значит наводить мысль лишний раз на виновников Цусимы», — возражали ему другие.

Не лучше ли забыть, не вспоминать, отслужить скромно панихиду по погибшим товарищам… «не делать из Голгофы русского флота бульварного романа». Таково было мнение, высказанное русским офицером в высоких чинах, которое является, наверно, причиной, почему эту тему избегали затрагивать офицеры Российского Императорского Флота, часть которых в многочисленных книгах, рассказах, статьях и заметках вспомнила о многих анекдотах, случившихся за долголетнюю их службу на флоте. Но бой, решивший судьбу войны и, увы, способствовавший подъёму революционного движения внутри страны и так или иначе сказавшийся на судьбе каждого из нас, — это запретная тема из-за своеобразно понимаемого чувства скорби по погибшим друзьям, по ушедшему укладу жизни.

Между тем, пока офицеры безмолвствовали, бывший матрос Новиков-Прибой не молчал. Его книга о «Цусиме» расходилась в десятках тысяч экземпляров. Для красного словца в ней Новиков не пожалел и отца. Коммунистическая власть недаром присудила ему за роман сталинскую премию. Что этой власти, чужой для русского народа, до того, что по почину Новикова русское имя топчется в грязь по всему миру? Для этой постылой власти важно, что одновременно поносится русская историческая власть. Она поощряет распространение гнусной лжи об адмирале Рожественском, которому ставится Новиковым в вину, что он не догадался, как Небогатов, забыть о присяге, о русской чести и что он не ушёл после первых потерь обратно с целью спасти корабли, не имеющие иного назначения, как только вести бой, и собственные жизни.

Не беда, если он покроет позором Андреевский флаг, тем скорее наступит падение монархии в России.

Благодаря этому роману, переведённому на многие иностранные языки, нет ничего удивительного, когда появляются в иностранной прессе такие словесные жемчужины, как приводимая ниже фраза, автором которой является видный американский журналист и военный писатель Гансон Балдуин:

«Плавание эскадры адмирала Рожественского из Балтийского моря до её разгрома у берегов Японии открыло столько примеров конфуза, косности и отсутствия морских качеств, что русский флот того времени стал мишенью насмешек моряков всего мира».

Американский адмирал Лейхи, личный морской советник президентов Рузвельта и Трумэна, не нашёл в своих воспоминаниях другой характеристики русских, как той, что они всегда были плохими моряками.

Вот к каким неожиданным результатам приводит тактика замалчивания. Возраст автора книги не позволил ему плавать и воевать на кораблях под Андреевским флагом, как только юношей. Этот возраст ему ставится в упрёк. Автор просит прощения за свой возраст и глубоко сожалеет, что никто другой из ныне здравствующих старших офицеров Императорского Флота не проявил инициативы и не пожертвовал своим временем, чтобы попытаться очистить память забытых героев от пыли и паутин, которые начали накапливаться на скупых рапортах об их бесстрашных подвигах.

Но, увы, Цусимский бой состоит не только из одних подвигов, рассказ о которых наполняет большую часть страниц этой книги. Были сделаны также ошибки. Были одиночные случаи недостойного поведения для звания офицера и матроса русского флота. Обойти эти случаи молчанием, как советовали мне некоторые благожелатели, невозможно уже потому, что тогда станет непонятной причина понесённого поражения. И нельзя написать правдивую книгу, вывернув способ писания романа Новиковым наизнанку. Последний собрал в своих книгах все сплетни и измышления, которые могли помочь ему облить грязью русский флот под императорской властью. Защищая этот флот, мы не можем следовать примеру Новикова и писать только о достойных поступках личного состава эскадры адмирала Рожественского и умолчать о недостойных.

Имена людей с разложившейся моралью названы Новиковым. В эту кучу Новиков смешал такого рыцаря без страха и упрёка, как адмирал Рожественский, и многих других лиц с безупречной репутацией. Автор старался очистить память этих лиц от поклепов, но нельзя этого сделать для всех. Мы не можем отречься от лиц, действительно оказавшихся клятвопреступниками и лишёнными элементарных воинских добродетелей. Умолчав об их существовании, мы только ослабляем моральный вес нашей защиты несправедливо оклеветанных лиц.

От оценки составных элементов следует перейти к целому.

Бой — это сумма действий отдельных участников сражения.

Морской бой — это большая картина-панорама, где каждый участвующий в баталии корабль заполняет своё место.

Обобщая описание боевых действий отдельных кораблей, мы приходим к результатам, которые являются специфической особенностью каждого сражения.

Русские были в Цусимском бою разбиты наголову. Мы не можем этот факт ни изъять из истории человечества, ни забыть о нём. Русская эскадра была значительно слабее японского флота. Победить русские не могли. Но они могли беззаветно биться и храбро умереть. Это русские моряки выполнили, дав всему миру непревзойдённый до того времени пример личного мужества в морском сражении. Нам за подвиги наших отцов и братьев, погибших в Цусимском бою, стыдиться нечего. Наоборот, их героическая гибель должна наполнить наши сердца гордостью и служить нам источником моральной силы. В русском народе живёт неиссякаемый родник сильного патриотизма, и героическое поведение личного состава Второй Тихоокеанской эскадры это лишний раз доказало.

Так биться, как бились русские люди в Цусиме и в Порт-Артуре, не сумели по прошествии четырёх десятков лет ни англичане, ни американцы. Сингапурская крепость, которая строилась в течение десятилетий, а не в течение десятков месяцев, и которая была достроена, продержалась под натиском японцев только 20 дней, а не почти 8 месяцев, как русские в недостроенном Порт-Артуре.

Вероломное нападение японцев на русский флот в Порт-Артуре было первым случаем нарушения международных правил и обычаев. Японцам удалось при первой атаке повредить три русских корабля, а остальные атаки уже были отбиты. Через 38 лет японцы повторили своё вероломное нападение на Пёрл-Харбор и, несмотря на опыт Порт-Артура, американцы далеко позади оставили русских в отношении халатности и неподготовленности к отражению атаки, в результате которой погиб весь Тихоокеанский флот Соединённых Штатов Америки.

Но американцам удалось в той же войне отомстить за свои первоначальные неуспехи. Они не поддались панике, не занялись самобичеванием и поиском виновников, не стали свергать своего правительства, а принялись строить новый флот и накапливать силы для новой схватки. В произошедшем 23–26 октября 1944 года у острова Лейте бою японцы были разбиты наголову. Но в этом бою японские моряки показали, что умеют так же геройски умирать под взрывами американских бомб и торпед, как умирали русские моряки под разрывами японских снарядов в Цусимском бою.

Критики действий адмирала Рожественского в Цусимском бою ставят ему в упрёк простоту оперативного замысла и непоколебимую решительность при осуществлении этой простой оперативной цели. В произошедшем через 39 лет бою у острова Лейте японцев нельзя упрекнуть в простоте оперативного замысла. Их план боя был сложен и хитёр. Состав японских морских сил — не чета эскадре адмирала Рожественского. И, несмотря на утончённый замысел и на большую силу их флота, японцы потерпели ещё более катастрофическое поражение, чем русские при Цусиме.

Одна из причин разгрома у о. Лейте в том, в чём нельзя упрекнуть Рожественского — в недостатке решимости у командующего японским флотом адмирала Курита. Когда он был на волосок от достижения цели боя — уничтожения американского десанта на острове Лейте и американской эскадры, составлявшей прикрытие десанта, когда ему оставалось только несколько часов пути, чтобы дойти до места высадки и потопить транспорта и американскую эскадру, которая осталась без снарядов, он вдруг заколебался, некоторое время простоял на месте, потерял драгоценное время и, вместо того чтобы достигнуть цели операции, которая была уже на ладони, вдруг повернул обратно и начал отступление, которое так рекомендовали критики адмиралу Рожественскому. На обратном пути адмирал Курита потерял от атак американских аэропланов большую часть своей главной эскадры и вместе с потерей остальных японских эскадр, обречённых по плану на гибель, потерпел поражение, превосходящее по своим размерам наши потери у острова Цусима.

Потери, понесённые русским флотом за два дня боёв у острова Цусима, могли быть меньшими, если бы Рожественский не был тяжело ранен и мог продолжать командовать эскадрой в течение ночи и на другой день боя. У японцев, расстрелявших из орудий тяжёлого калибра комплект снарядов, превосходивший в два раза боевой запас, имевшийся на русских кораблях, не могло остаться достаточно снарядов, чтобы продолжать настойчиво мешать прорыву уцелевшей части русского флота во Владивосток. Недаром японцы откровенно признались, что они ожидали тяжёлую работу на другой день боя.

Поэтому англичане были правы, когда упрекнули русских, что они прозевали в Рожественском адмирала с природными дарованиями флотоводца.

В Первую мировую войну немецкая эскадра адмирала графа Шпее разделила судьбу эскадры адмирала Рожественского. Корабли этой эскадры были потоплены англичанами в безнадёжном для немцев бою у Фалькландских островов. С ними погиб и адмирал Шпее. Один из первых кораблей германского флота, возродившегося после этой войны, получил наименование в память этого трагически погибшего адмирала Крейсер «Адмирал Шпее» был также потоплен в водах южного Атлантического океана во Вторую мировую войну. Но следует сравнить отношение германского и нашего народов к двум флотоводцам, которым не суждено было победить, но которые не посрамили флага своей страны.

Почему русские у острова Цусима и японцы у острова Лейте понесли столь катастрофическое поражение?

Эскадры обоих народов сделались жертвой прогресса техники, усилившего только одну борющуюся сторону. Как уже было нами сказано в предисловии, разрушительные средства в современной войне достигли большой мощности. Они сделали морской бой коротким и быстро приносящим решение. Кажущееся небольшим улучшение техники, осуществлённое на флоте одной из воюющих сторон, уже имеет своим последствием полный разгром флота другой стороны.

Победе японцев над русскими в Цусимском бою способствовало лучшее качество кораблей, орудий и снарядов.

Победе американцев над японцами в бою у острова Лейте помогло лучшее качество радара и морской авиации.

В этих условиях нет никакого стыда быть побеждённым. Техника сильнее людей. Против превосходства в технике люди бессильны. Но техника может победить людей только физически: она может раздавить, уничтожить, убить, утопить людей, подвергнуть их физическим страданиям и мучениям, но не может отнять у людей души и стойкости духа. Тело человека умирает, но дух бессмертен. И моральная победа остаётся за тем, кто в последнюю минуту жизни проявит больше бесстрашия перед лицом смерти.

«Цусимское сражение является особенным, — пишет немецкий писатель Франк Тисс. — Побеждённые и победители играли в нём одинаково замечательную роль. В этой битве проявился героизм двух видов: с одной стороны храбрость и непреклонная воля японской нации, а с другой — доблесть, мужество и пренебрежение к смерти русских моряков, которые, зная, что не могут победить, всё же бросились в бой, навстречу смерти. Их поражение — это… не триумф Того», а триумф более сильной техники.

Ту же картину мы наблюдаем в бою у острота Лейте, с той разницей, что здесь храбро умирали и жертвовали собой уже не русские, а те же японцы. Их поражение не было также триумфом высшей боевой морали американцев, а триумфом более современной техники, которой обладали американцы.

Опыт боя у острова Лейте, этой второй символической Цусимы, отверг, как несостоятельное, утверждение, что только русские могли быть разбиты так, как это с ними случилось в настоящем бою у острова Цусима. Поражение японского флота у острова Лейте сняло с личного состава эскадры адмирала Рожественского клеймо неспособности и неумения. Этот миф мы помогли сами создать своим необузданным самобичеванием. Наоборот, поведение в бою у острова Лейте японского командующего адмирала Курита только лишний раз подчеркнуло военный талант и значение твёрдости характера, которыми обладал адмирал Рожественский.

Цусима по своим практическим результатам — это только эпизод на историческом пути русского народа. Эпизод, который надо хорошо знать и всегда помнить о причинах, приведших к этому эпизоду, чтобы они больше уже никогда не могли возникнуть.

Какие причины приведи к Цусимской катастрофе? Ошибки императорского правительства? Конечно, они были, но не в них главная причина, а в нашей всеобщей технической и политической отсталости. Отстала от века не только правящая бюрократия, но и отстал весь ведущий слой русского народа: в общей массе этого слоя не было уважения к знаниям, к труду, к постоянной тренировке, к безостановочному пытливому исканию новых путей. Мы были невероятно самоуверенны и без оснований довольны собой — шапками закидаем японцев. Процветал квасной патриотизм, а главное, не умели в себе побороть матушку-лень. Вот об этих причинах надо помнить, а не о том, что одним или двумя бездарными чиновниками было больше в Морском министерстве.

Поучение Цусимы — в том, что в наш век быстрого технического прогресса нельзя отстать на пути усовершенствования техники. Нужно всё время работать, учиться, исследовать, чтобы быть всё время на уровне знаний и технического прогресса, присущих последнему времени.

Благодаря урокам Цусимы, Русский флот сумел образцово подготовиться к новому военному испытанию в Первую мировую войну, несмотря на краткость срока, отделявшего эту войну от Русско-японской войны. Нужно особо вспомнить заслугу покойного государя, который поддержал своим авторитетом молодых офицеров флота, вынесших на своих плечах всю тяжесть Русско-японской войны, чтобы провести на флоте необходимые реформы и положить фундамент для возрождения флота.

К сожалению, уроков Цусимы не поняло и не осознало русское общество. Геройство, проявленное личным составом Второй Тихоокеанской эскадры, было голосом крови, унаследованным нами от наших предков, но сдача Небогатовым своих кораблей была проявлением недуга, захватившим в то время значительную часть русского общества: неверие в Бога, недержание данного нами самими честного слова, полное безразличие к такому ответственному шагу, как принятие присяги, и небрежное отношение к принятым на себя обязательствам.

Нашему характеру свойственны блестящие порывы, но не хватает выдержки остаться верным этим порывам до конца. Мы не сумели воспитать в себе принципиальность, слишком легко идём на компромиссы со своей совестью и готовы укоры этой совести заглушить, хватаясь за потворствующие нашим слабостям мало-мальски приемлемые объяснения.

Эта беспринципность и неумение отличить постоянных интересов русского народа от временных интересов сословия, класса, политической партии и привели к национальной катастрофе России — к гораздо более страшной политической Цусиме.

И пока не возродится вера в Бога, не закалится снова дух, не прекратится политика недостойных компромиссов и пренебрежение национальными интересами русского народа, не выработается стойкость по отношению к соотечественникам со слабым сердцем, как там, на родине, так и здесь, за рубежом, до тех пор не может произойти излечения от нашего тяжёлого морального недуга.

Нам нечего бояться вспомнить Цусиму. Правде надо смотреть прямо в глаза. Одной правдой является, что нас побили за нашу техническую отсталость. Постараемся никогда об этом не забывать и в будущем не отставать от технического прогресса.

Но в Цусиме есть ещё другая правда. Правда, которой мы должны гордиться. Правда, которая показала, что русский народ не потерял своего героического духа. Это правда — доблестное поведение подавляющей части личного состава Второй Тихоокеанской эскадры.

На этой правде мы должны воспитывать нашу смену. Повествование о Цусимском бое должно стать современной версией «Слова о полку Игореве».

Эта правда уже в течение тысячи лет является движущей силой русского народа, той живой водой, которая соединяет снова вместе временно разрозненные части русского государства и подымает страну с одра смертельной болезни, воскрешая её к новой жизни.

Вспомним пленение полков Игоря, скорбь самого Игоря в плену: «О дайте, дайте мне свободу», не для того, чтобы вернуться к родному очагу, к любимой жене, а для того, чтобы снова идти в бой — «я мой позор сумею искупить, я Русь от недруга спасу…»

И созданное гением русского народа наше первое письменное сказание о судьбе полков Игоря помогло собрать разрозненную русскую силу в единый кулак, с которым Дмитрий Донской выступил в Куликовскую битву.

Вспомним пламенный призыв нижегородских и суздальских уроженцев и патриотов Минина и Пожарского, когда Москва впервые за свою историю находилась под пятой иностранцев: «Православные люди, поможем Москве… Спасите, граждане, Отечество»… И Отечество было спасено.

Вспомним разгром народного ополчения Петра I под Нарвой. Через 9 лет Пётр Великий повёл новые полки против своего победителя под Нарвой и в приказе перед боем призывал: «О Петре ведайте, что ему жизнь недорога, жила бы только Россия…» И петровские солдаты ответили своему царю Полтавской победой.

Вспомним слова последнего манифеста последнего русского Государя-Мученика: «Судьба России, честь геройской нашей армии, благо народа, всё будущее нашего Отечества требует доведения войны во что бы то ни стало до победного конца… В эти решительные дни в жизни России почли мы долгом совести облегчить народу нашему тесное единение и сплочение для скорейшего достижения победы… Да поможет Господь Бог России».

Начиная от царей до последнего в строю солдата или матроса, правда была одна — любовь к своей стране, сознание сопринадлежности к своему народу и гордость быть русским.

С этой правдой в сердце русские моряки в Цусимском бою первые открывали огонь по неприятелю и, находясь на подбитых и горящих кораблях, первыми начинали бой каждый раз после перерывов, о чём с удивлением и уважением пишут авторы английской официальной истории Цусимского сражения.

С этой правдой в себе, русские моряки не прекращали стрелять из орудий по неприятелю и тогда, когда их корабли опрокидывались. И даже с днища перевернувшегося и плававшего несколько минут вверх килем броненосца «Император Александр III» неизвестный лейтенант кричал командиру крейсера «Изумруд», пытавшемуся под сосредоточенным обстрелом японских броненосных крейсеров спасти людей, переживших гибель броненосца:

— «Изумруд», уходите!

Об этой правде должны знать наши сыновья и внуки, чтобы, когда придёт их черёд выполнить свой долг перед Отечеством, они вспомнили о поведении русских людей, храбро сражавшихся и доблестно погибших на героических кораблях Второй Тихоокеанской эскадры.

Прошло 40 с лишним лет.

Мир только что пережил ужасы Второй мировой войны. Пароход подходил к острову, покрытому горами со склонами, заросшими лесом, и окружённому отвесными скалами и подводными камнями. Линия белого прибоя опоясывала остров. Море было серое, холодное и неприветливое. Капитан послал матроса позвать на мостик своего помощника. Им был бывший белый воин, моряк Русского флота.

— Мы подходим к острову Цусима, — сказал капитан, чистокровный американец. — Здесь спят вечным сном ваши храбрые соотечественники… Отдадим честь их памяти!

Он замолк, вытянулся, приложил руку к козырьку морской фуражки, в то время как американский флаг с красными полосами и синими звёздами был медленно приспущен наполовину.

На вечные времена угрюмый вид острова Цусима связан с воспоминаниями о нашедших здесь свою могилу доблестных русских моряках.

Память о героях, какими себя показали русские офицеры и матросы эскадры адмирала Рожественского, не умирает и живёт в сердцах не только русских людей, но, как показал приведённый случай, и у образованных моряков всего мира.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. При составлении этой книги автор, к сожалению, не имел в своём распоряжении экземпляра книги седьмой труда русской Исторической комиссии по описанию действий флота в войну 1904–1905 гг. при Морском Генеральном штабе, которая посвящена разбору «Цусимской операции». Этот экземпляр был любезно предоставлен в распоряжение автора Морским собранием в Париже уже после правки корректуры. Ни изменений, ни дополнений в книгу нельзя было уже внести без значительного удорожания издания книги. К счастью, такой надобности не встретилось. Никаких крупных расхождений между этими двумя трудами нет.

Наоборот, автор этой книги, работая самостоятельно над имеющимися печатными материалами о Цусимском сражении, пришёл к тем же выводам, что и официальная комиссия, составленная из компетентных офицеров Российского Императорского Флота. Это относится к оценке действий как самого командующего эскадрой генерал-адъютанта вице-адмирала Рожественского, так и его помощников — бывшего контр-адмирала Небогатова и контр-адмирала Энквиста. Таким образом, их поступки получили одинаковую квалификацию от представителей двух поколений морских офицеров Русского флота.

В отличие от труда Комиссии, у автора описания боя отсутствует критика действий адмирала Рожественского за ошибки, допущенные им в бою. В отношении их могут быть разные взгляды. Английские историки Цусимского сражения не ставят в вину адмиралу Рожественскому ошибки, которые перечислены в труде русской Исторической комиссии. Нет людей без ошибок, и они допускались самыми знаменитыми полководцами и флотоводцами. Были они и со стороны адмирала Того, одержавшего победу над адмиралом Рожественским. Обладание твёрдым и волевым характером, который имелся у адмирала Рожественского, важнее недопущения ошибок, и это качество делает в глазах англичан адмирала Рожественского прирождённым флотоводцем.

Возьмём, для примера, обвинение адмирала Рожественского в недостаточной глубине разведки, выставленной им при проходе им Корейского пролива. Это обвинение правильно с точки зрения военно-морской науки, уже обогащённой опытом Русско-японской войны. Но этого опыта не было ни у командующего Первой Тихоокеанской эскадрой адмирала Витгефта, ни у командующего Второй Тихоокеанской эскадрой адмирала Рожественского. Этот опыт уже имелся у командующего японским флотом адмирала Того перед Цусимским боем, и тем не менее и им была допущена ошибка в том, что густота разведочной сети, которую он выставил, ожидая прохода Второй Тихоокеанской эскадры, была недостаточна. Если бы русские госпитальные суда шли затемнёнными, а не освещёнными, то эскадра адмирала Рожественского могла ночью проскочить незамеченной.

Интервал в сорок лет, прошедший между составлениями этих двух трудов, не мог не сказаться на духе описания боя. Ход исторических событий постепенно исправил последствия технических ошибок, приведших к проигрышу сражения. Наоборот, моральные факторы, под влиянием которых отдельные начальники русской эскадры принимали те или иные решения, привлекают теперь к себе главное внимание.

Так, коммунистами по политическим мотивам, а некоторыми штатскими людьми по незнанию военной психологии распространяется мнение, что адмирал Рожественский мог отказаться от решения прорываться через Корейский пролив и повернуть обратно. По этому поводу Историческая комиссия Русского Императорского флота пришла к тому же заключению, что и автор этого труда.

На стр. 11 стоит: «Не считая тех стратегических задач, выполнение коих он [адмирал Рожественский] на себя принял, он принял также на себя и задачу историческую: „Кровью смыть горький стыд Родины“. Эта последняя задача особенно важна для всякого воина, и воин, взявший её на себя, может сам потонуть в своей крови, но отказаться от выполнения её он нравственно не вправе.

Он спас бы, правда, от смерти 5045 человек, погибших в боях при Тцусиме [Так в оригинале. — Ред.]. Но имел ли он право даже думать об этом? Несколько дней позднее адмирал Небогатов подумал о сохранении жизни 2400 человек. Поблагодарила ли его за это Россия, поблагодарила ли его история и благодарны ли ему за это даже и те, кого он спас? Мы видели, что вынесли офицеры отряда Небогатова, несмотря на то, что суд оправдал их, найдя, что усилие, требовавшееся от них для противодействия Небогатову при сдаче им эскадры, слишком велико для того, чтобы закон мог требовать от них такое усилие.

В рассматриваемом случае дело шло не о сдаче, а только об отступлении от неприятеля перед боем, но нравственное значение этого отступления таково, что нет сомнения, что оно привело бы личный состав в состояние самого постыдного разложения, которое с трудом можно было бы вынести: лучшие предпочли бы ему смерть. Итак, с точки зрения военной этики адмирал Рожественский повернуть назад без приказания из Петрограда не мог… Только приказ из Петрограда… не прибавил бы горького стыда Родине…»

Приняв решение прорываться через Корейский пролив, «трудно предположить, чтобы серьёзный человек, как адмирал Рожественский, рассчитывал только на свою счастливую звезду. Ведь и прежние лавры его, лавры мирного времени, ему не даром давались. Всякому, кто имел честь служить под его командой, известно, каким упорным и самоотверженным трудом на благо службы он зарабатывал себе каждый шаг своей карьеры. Недёшево обошлись ему и лавры беспримерного его похода на восток. Не мог же он надеяться, что боевые лавры сами собой на него посыпятся (стр. 27)…

…У него оставалась затаённая надежда, что мир будет заключён ранее, чем ему придётся приступить к окончательному решению своей задачи. Видя, что надежды на скорый мир нет, он решил идти во Владивосток… что раз „чаша сия“ его не минует, то чем скорее, тем лучше…»

— Я ожидал, что эскадра встретит в Корейском проливе или близ его сосредоточенные силы японского броненосного флота, значительную долю бронепалубных и лёгких крейсеров и весь минный флот, — показывает сам вице-адмирал Рожественский. — Я был уверен, что днём произойдёт генеральное сражение, а по ночам суда эскадры будут атакуемы всем наличием японского минного флота. Тем не менее я не мог допустить мысли о полном истреблении эскадры, а по аналогии с боем 28 июля 1904 года имел основание считать возможным дойти до Владивостока с потерей нескольких судов (стр. 9)…

При этом адмирал Рожественский по скромности умолчал, что, идя на головном корабле, он обрекал этот корабль и самого себя на верную смерть, чтобы «смыть горький стыд Родины».

Вместо этого его слабые духом помощники сдали его в полусознательном состоянии в плен. По этому поводу в труде Исторической комиссии стоит: «Чины штаба и командир „Бедового“ объясняли сдачу тем, что жизнь раненого адмирала ценнее миноносца. Объяснение постыдное, и судом не было принято во внимание. Сам адмирал был в полубесчувственном состоянии и не мог чем бы то ни было распоряжаться (стр. 212)…»

Доблестное и решительное поведение адмирала Рожественского особенно выделяется, если сравнить его действия с поступками его помощников контр-адмиралов Небогатова и Энквиста, когда ход боя поставил их перед необходимостью не следовать приказаниям адмирала Рожественского, а принимать самостоятельные решения.

Историческая комиссия даёт следующую оценку действий контр-адмирала Энквиста: «Дав полный ход для избежания атак миноносцев, адмирал Энквист оставил свои корабли без всяких распоряжений, бросил их на произвол судьбы… Трудно оправдать образ действий адмирала Энквиста (стр. 191)… Вследствие атаки миноносцев, которых ему самому прежде всего надлежало атаковать, и увидев какие-то огни, вероятно, огни рыбачьих флотилий, которые тучами снуют по Корейскому проливу, придавая ему иногда вид людного города, и которых было много в море и в эту страшную ночь, — адмирал Энквист отказался от своей попытки [прорываться во Владивосток]… Активный прорыв сквозь неприятельские миноносцы быстроходных крейсеров с совершенно цельной артиллерией не опаснее пятичасового шатания из стороны в сторону вблизи места нахождения этих миноносцев. Прорыв вёл к единственной правильной цели, оставшейся после отказа от обязанности отгонять неприятельские миноносцы от эскадры (стр. 190)…»

По поводу сдачи отряда контр-адмирала Небогатова в труде Исторической комиссии пишется:

«Небогатов говорил, что сдал свой отряд во избежание бесполезного кровопролития и чтобы сохранить 5000 (? Не 5000, а 2400) жизней… Нет сомнения, что силы неприятеля были подавляющие, но кровопролитие во имя чести флага не может быть названо бесполезным. Честная смерть витязей на поле брани питает военную доблесть народа не на одно, а на многие и многие воинства. Проходят года, проходят столетия, а память о павших за честь знамени продолжает цвести. На ней воспитывается молодёжь, ею утешаются те, которым приходится страдать и проливать кровь за Родину.

Напротив того, бесславная сдача — зародыш слабости на многие годы. Слабые находят оправдание в таком соблазнительном примере, и пятно гангрены растёт и, если с ним не бороться, то заражает весь организм (стр. 206)…»

Об этой гангрене, первым признаком которой был поступок Небогатова, написал автор в главе девятнадцатой описания боя. То, что было, уже нельзя вымарать из истории Нужно иметь мужество посмотреть правде в глаза и назвать вещи своими именами, как бы это неприятно ни было бы небольшой части участников этих событий. Только такой подход может помочь избежать повторения этих скорбных событий в будущей истории России и русского флота.

К счастью, сдача Небогатова и командира «Бедового» были поступками очень незначительного меньшинства. Наоборот, проявленное большинством личного состава Второй Тихоокеанской эскадры мужество в Цусимском бою получает с годами более объективную и правильную оценку и превращается в нерукотворный памятник высокого проявления героического духа русских моряков. Задачей автора и было восстановить этот памятник в сердцах читателей этой книги.

2. В описании боя, составленном Исторической комиссией, приведены цифры потерь личного состава японского флота, которые несколько расходятся с цифрами, приведёнными автором в этой книге и взятыми из официального донесения о бое, составленного адмиралом Того. Также разнятся сведения, приведённые в русском официальном труде, о количестве попаданий в японские корабли, от тех, которые были вычислены автором на основании потерь в личном составе японских кораблей.

В труде Исторической комиссии указано, что из броненосных кораблей 1-го отряда «Микаса» получил более 30 попаданий, которыми были повреждены несколько орудий, убито 8 и ранено 105 чинов экипажа. «Сикисима» — около 10, «Фудзи» — 11, «Асахи» и «Касуга» — по несколько снарядов (скажем, по пять). «Ниссин» получил 8 снарядов, которыми были повреждены три крупных орудия, убито 5 и ранен 91 человек, в том числе вице-адмирал Мису.

Из броненосных крейсеров «Идзумо» получил 8 снарядов, «Адзума» и «Асама» по 10 снарядов, «Токива» — 9, «Якумо» — 7 и «Ивате» — 16 попаданий. Всего 129 попаданий в 12 японских броненосных кораблей.

Но каким образом возможно, что при плохом качестве русских снарядов только 8 снарядов вывели из строя 96 человек только на одном сильно бронированном «Ниссине» или что только один снаряд, попавший в крейсер «Идзуми», вывел этот корабль из строя на продолжительное время? Эти сведения, почерпнутые из японских источников, кажутся странными русской Исторической комиссии. На основании тех же японских источников, в труде Исторической комиссии приводится, что в броненосный крейсер «Асама» попали в начале боя три русских снаряда, которые заставили этот крейсер в 2 часа 9 минут выйти из строя, а в 3 часа 30 минут этот крейсер, идя в одиночестве, подвергся дальнейшему обстрелу русских кораблей и получил 9 снарядов в корму и в трубу, отчего сел кормой на 5 футов. Итого 12 попаданий вместо 10 по вышеприведённому списку.

Для сравнения действия русских снарядов, считающихся всеми авторитетами плохими, с японскими, теми же авторитетами признанными превосходными, ниже приводятся сведения о потерях в личном составе и о разрушениях, которые были причинены японскими снарядами на слабо бронированных или вовсе небронированных русских крейсерах:

«Аврора» — убит 21 и ранено 64 человека от 21 попадания. Серьёзных повреждений не было.

«Олег» — убито 13 и ранено 32 человека от, вероятно, двух десятков попаданий, оставивших 15 пробоин в борту. Серьёзных повреждений не было.

«Жемчуг» — убито 13 и ранен 21 человек от 17 попаданий, нанёсших незначительные повреждения в корпусе и на дымовых трубах. При этом «Жемчуг» большинство попаданий получил от броненосных кораблей, а не от лёгких крейсеров.

Не может быть сомнений, что сведения, взятые из японских источников, о количестве попаданий русских снарядов в японские корабли, являются преуменьшенными и что наш приближённый подсчёт в 230 попаданий вместо признанных японцами 129 не является преувеличенным.

Одновременно Историческая комиссия приходит к одинаковому заключению с автором, когда утверждает, что «многие японские корабли, особенно „Микаса“, получили значительное число снарядов. Будь бризантное действие наших снарядов более мощным, судьба этого корабля была бы совсем иной…»

В труде этой комиссии имеется указание, дающее решение загадки, каким образом японские корабли обладали увеличенными запасами снарядов. Оказывается, дополнительные комплекты снарядов были погружены в угольные ямы, откуда они в ночь с 14 на 15 мая перегружались в опустевшие боевые погреба. Возможно, что подобные перегрузки японцы производили в перерывы боя, которые и были японцами намеренно вызваны, а не потому, что эскадры были отделены полосами тумана. Хранение снарядов в угольных ямах вполне допустимо на короткий срок, чего, конечно, не могли себе позволить русские корабли, бывшие 8 месяцев в пути и прошедшие тропики. Такое хитроумное увеличение комплекта боевых запасов, возможное вблизи своих баз, являлось ещё одним преимуществом японского флота в Цусимском сражении и объяснением его успеха в этом бою.

Русская транскрипция названий японских кораблей, принятая в русском официальном труде, несколько отличается от названий, приводимых в других русских изданиях. Например: «Микаса» вместо «Миказа», «Сикисима» вместо «Шикишима», «Сирануй» вместо «Ширануй» и т.д. Вместо принятого в русском флоте различия мин на мины заграждения и самодвижущиеся мины, автором заимствована более простая терминология из иностранных флотов: «мина» для мин заграждения и «торпеда» для самодвижущихся мин.

3. Наличие верно составленного плана сражения имеет большое значение для правильного понимания того, что произошло в Цусимском бою.

Имеются две карты Цусимского боя. Одна составлена японским морским министерством, и её, очевидно, следует признать правильной в отношении маневрирования японского флота, так как ни один крупный японский корабль не погиб и все вахтенные журналы и записи о ходе боя сохранились. По ним опытные японские штурманы и артиллеристы могли восстановить довольно точно план движения своего флота. Относительно движения русской эскадры этой точности у японцев быть не может, так как им были неизвестны точные курсы русских кораблей и моменты поворотов, а кроме того, полосы тумана и дыма затрудняли японцам наблюдение за русскими кораблями.

С русской стороны не сохранилось ни одного вахтенного журнала с броненосцев. Они или погибли вместе с броненосцами, или были выброшены за борт перед сдачей японцам. Движение русской эскадры могло быть восстановлено только по памяти участников сражения. Это источники ненадёжные. Но всё же можно считать, что некоторые курсы и времена поворотов, в особенности в начале сражения, не могут быть оспариваемы. По этим неполным данным полковником Генерального штаба Балтийским был составлен план боя, приложенный к труду капитала 2-го ранга Смирнова и опубликованный в 1912 году.

Историческая комиссия при Морском Генеральном штабе никакого плана боя не составила и в своём описании Цусимского сражения ограничилась заметкой, что ею взят план боя из труда капитана 2-го ранга Смирнова, с некоторыми исправлениями. Исправление это было, собственно говоря, только одно, что поворот русских броненосцев с южного курса на западный произошёл после того, как они защитили русские крейсера, не в 5 часов 6 минут, а в 4 часа 45 минут, так как, по мнению комиссии, «если оставить на плане цифру в 5 часов 6 минут, то окажется, что до пункта, обозначенного на этом плане 6 часов 6 минут, наша эскадра шла ходом 15 узлов, что невероятно» (стр. 231).

Странно, что русская Историческая комиссия не заметила на плане Балтийского второй случай, когда русская эскадра идёт ходом 15 узлов. Это относится к отрезку пути в начале боя между 2 часами 5 минутами и моментом выхода из строя «Суворова» в 2 часа 26 минут. На японском плане русская эскадра идёт своим нормальным ходом — около 10 узлов, но курсы русских кораблей у них неправильны. До поворота на 4 румба в 2 часа 5 минут русская эскадра идёт курсом норд-ост 35 градусов вместо норд-ост 23 градуса.

Исправление хода русских броненосцев с 15 узлов на 10 меняет, однако, всю картину боя. Если считать правильным исходное положение русской эскадры и что она начала бой с дистанции в 32 кабельтова, то в 2 часа 26 минут японская эскадра, идя 15-узловым ходом, зашла бы уже так далеко, что бой или прекратился бы из-за дальности расстояния, или, во всяком случае, японская эскадра уже обошла бы с головы русскую эскадру, к чему адмирал Того всё время стремился. Но, как известно, этого до 2 часов 26 минут не произошло. Японская эскадра ещё не обошла русскую, а также дистанция боя не увеличилась.

Наоборот, положение обеих сторон в тот момент, когда «Суворов» сделал полукруг и остановился, могло быть со стороны японцев точно установленным, и этот момент следует считать исходным для восстановления пути русской эскадры на карте, делая прокладку от этой точки на карте назад. Поступая так, мы приходим к неожиданным результатам. Бой начался на дистанции не в 32 кабельтова, а в 48. Дальномеры на «Суворове» показали неправильное расстояние. Вскоре они были разбиты, и наводка орудий велась на глаз, по падению снарядов.

Эту гипотезу подтверждают следующие факты: японцы утверждают, что они начали поворот на параллельный курс с русской эскадрой, когда они находились на 4 румба в стороне от курса русской эскадры. Когда «Миказа» повернул, наша эскадра ещё продвинулась вперёд, и положение японского головного корабля представилось адмиралу Рожественскому как находящегося несколько впереди траверза «Суворова». Эти факты опровергают утверждение капитана 2-го ранга Смирнова об остром курсовом угле при встрече обеих эскадр.

Затем, если бы бой действительно начался на дистанции в 32 кабельтова, то японской эскадре не нужно было бы поворачивать на сближение с русской эскадрой между 1 часом 57 минутами и 2 часами. При этой дистанции этот поворот японской эскадры превратил бы бой в свалку, что было бы только на руку русским кораблям. Японской эскадре пришлось повернуть на сближение с русской только потому, что дистанция боя была слишком большой, а не в 28–32 кабельтова, каковая дистанция была наиболее выгодна японцам. При этом адмирал Того повернул на сближение с адмиралом Рожественским уже тогда, когда последний корабль его эскадры закончил поворот на боевой курс, а это как раз произошло около 1 часа 57 минут. Больше того, последние три корабля японской линии открыли огонь по русским только в 2 часа 4 минуты, то есть после манёвра сближения с русскими кораблями. При этом определённая японскими кораблями, идущими в одной линии, одна и та же дистанция колебалась также в очень широких пределах — от 30 до 45 кабельтовых. По-видимому, был прав офицер «Сисоя Великого» лейтенант Блинов, когда определил дистанцию своего броненосца от японской эскадры в начале боя в 55 кабельтовых. А «Сисой» шёл шестым в русской линии и был последним кораблём, обладавшим современной артиллерией. Все остальные 6 русских кораблей с устаревшей артиллерией в этот момент просто не достреливали до японцев, а когда они приблизились на дистанцию досягаемости своих орудий, то японская эскадра уже закончила свой поворот. Иначе говоря, мы не могли воспользоваться выгодным положением, в котором мы оказались из-за поворота японского флота, но не потому, что мы плохо маневрировали, как это считает Капнист, или стреляли, как это думал Рожественский, а потому, что мы были ещё слишком далеко от японцев.

Иными словами, адмирал Того, приказав своей эскадре повернуть, никакой ошибки не сделал, а представившаяся русской эскадре якобы блестящая возможность нанести тяжёлый урон японскому флоту просто не соответствует действительности.

Третья ошибка на карте Балтийского — это стояние почти на месте русской эскадры между 2 часами 40 минутами и 2 часами 50 минутами, что было сделано, очевидно, с целью проложить второй поворот русской эскадрой на север и в то же время не уйти с эскадрой слишком далеко на запад от того места, в котором она оказалась в 3 часа 39 минут. Никакого смысла для поворота русской эскадры в 2 часа 50 минут на север не было, так как на север уже уходили японские броненосцы. О втором повороте нет также ясных указаний в воспоминаниях участников боя.

Точно установлено, что на север повернул в 2 часа 35 минут «Александр III» и вёл этим курсом русскую эскадру, приближаясь к «Суворову». Немедленно Того повернул броненосцы первого отряда «все вдруг» на север. Бой продолжался между русской эскадрой и расходящимися на юг броненосными крейсерами Камимуры. Естественно, что огонь с последних был сосредоточен на «Александре III». Капитан 2-го ранга Семёнов наблюдал с «Суворова», как сыпались в этот момент попадания в «Александра III». Вдруг «Александр III» резко повернул на юг. За ним вся эскадра Семёнову показалось, что «Александр III» повернул потому, что не выдержал неприятельского огня. Но тогда зачем ему поворачивать на то же самое направление, в котором уходили броненосные крейсера Камимуры? В этот момент японские броненосцы, находившиеся на повороте, ещё не могли возобновить стрельбу. Гораздо более логичным является объяснение, что «Александр III» повернул потому, что видел, что японский флот разделился, и если он продолжит идти на север, ему придётся вести бой с более сильными японскими броненосцами, а повернув на юг, он будет вести бой с более слабыми японскими броненосными крейсерами. Но Камимура немедленно уклонился от продолжения боя с русской эскадрой и в 2 часа 51 минуту повернул в сторону от русских. Бой быстро прекратился при расходящихся контркурсах обеих эскадр. В этой последней стадии этой фазы боя «Александр III» был вынужден покинуть строй. Но зато после возвращения эскадры на курс норд-ост 23 градуса русскими был сильно повреждён в 3 часа 30 минут отставший японский броненосный крейсер «Асама».

Когда же «Бородино» ещё мог поворачивать на север и зачем? Если японцы нуждались для поворота всей своей линии при 15-узловом ходе не менее чем в 10 минутах, то для русским для той же цели при 10 узлах хода требовалось не менее 15 минут. Поэтому русские могли за 30 минут, прошедших с 2 часов 35 минут до конца боя в 3 часа 5 минут, сделать только два поворота, а не четыре. Ни о каком новом приближении русской эскадры с «Бородино» во главе к «Суворову» не вспоминает Семёнов. Следовательно, этого поворота не было. Только об одном повороте на север «Александра III» упоминают также японцы.

Карта этого момента боя свидетельствует, каким блестящим флотоводцем оказался командир «Александра III» капитан 1-го ранга Бухвостов. Находясь в безнадёжном положении, он заставил японский флот сначала разъединиться, а потом прекратить бой с русской эскадрой. Маневрирование Того и Камимуры в этот момент ничего особенного из себя не представляет и является только логичным. Вместо воспевания дифирамбов японцам русские историки сделали бы лучшее если бы обратили больше внимания на маневрирование талантливого русского командира броненосца, павшего храброй смертью вместе со всем личным составом своего корабля.

После 3 часов 5 минут русская эскадра, чтобы очутиться в точке начала второй фазы боя, могла повернуть только на запад и сделать первую небольшую петлю, как это указано на японской карте.

Из тех же японских официальных источников мы знаем (а в английском официальном изложении боя этот эпизод описывается с нескрываемым восхищением) о том, как тот же «Александр III» приблизился в конце второй фазы боя настолько близко к японскому флоту, что Того приказал выпустить по «Александру III» торпеду с «Миказы». Зачем «Александр III» приблизился к японскому флоту? Только с единственной целью — прикрыть собой искалеченный «Суворов», который вскоре пересёк курс русской эскадры, уходя со стреляющего борта русских кораблей на их нестреляющий. Увы, и этот исключительно героический поступок уже тяжело повреждённого русского броненосца не был по достоинству оценён русскими исследователями боя. Это должны были сделать иностранцы.

Наконец, следует обратить внимание на нижний правый угол японского плана боя, на котором показано, как врассыпную бросились убегать японские лёгкие крейсера, когда после окончания второй фазы боя русские броненосцы появились идущими с севера на юг. В течение нескольких минут боя с далёкой дистанции были повреждены огнём русских броненосцев четыре японских крейсера. При этом русские броненосцы уже были сильно повреждены и не имели оптических приборов для наводки. Эта версия плана, составленная самими японцами, показывает, как несправедливо были оговорены русские артиллеристы. Они не были виновны в результате сражения, а повинны были те, кто послали в два раза более слабую эскадру прорываться через узкий пролив, который находился в безраздельном владении флота противника.

Автор будет признателен за сообщение ему (на адрес редакции газеты «Россия») найденных ошибок в тексте или подробностей, которые можно было бы включить в новое издание книги, если это издание встретит интерес у читателей и разойдётся.

Словарь морских выражений

Абордаж — свалка двух судов для рукопашного боя.

Авангард — корабли, идущие впереди главных сил.

Авария — повреждение корабля или его оборудования.

Авизо — судно для посыльной службы.

Аврал — работа с участием большей части экипажа.

Адмирал — чин высшего командного состава во флоте. В России было три адмиральских чина: адмирал, вице-адмирал и контр-адмирал.

Амбразура — отверстие в щите или в башне для прохода ствола орудия.

Арьергард — корабли, идущие в хвосте строя эскадры.

Ахтерлюк — погреб для хранения напитков.

Бак — передняя часть палубы впереди фок-мачты.

Баркас — самая большая гребная шлюпка.

Баталёр — унтер-офицер хозяйственной специальности.

Батарейная палуба — палуба, расположенная ниже верхней.

Беседка — подвесное сиденье или передвижная ноша для подачи снарядов или патронов из погребов к орудиям.

Бизань-мачта — третья мачта на корабле.

Боевая рубка — бронированное помещение с приборами для управления кораблём.

Боевое расписание — распределение личного состава по местам для ведения боя.

Боцман — звание, аналогичное званию фельдфебеля в армии.

Броненосец — корабль, защищённый бронёй и вооружённый тяжёлой артиллерией.

Буксир — корабль, тянущий судно, или привязь, при помощи которой судно тянется.

Ватерлиния — линия пересечения борта с уровнем воды.

Вахта — дежурство на корабле.

Вахтенный журнал — книга для записи всех событий на корабле.

Вахтенный начальник — начальник вахты.

Вельбот — самая быстроходная гребная шлюпка.

Верхняя палуба — начинается баком, затем следует шкафут, шканцы и кончается ютом.

Вест — запад.

Водоизмещение — вес воды, вытесняемой корпусом судна.

Вымпел — узкий флаг, поднимаемый на задней мачте во время кампании.

Выстрел у корабля — отходящий от борта горизонтальный брус для привязи шлюпок.

Гакоборт — верхняя часть кормовой оконечности судна.

Гафель — наклонный рангоутный брус на задней мачте для подъёма флага на ходу.

Горловина — отверстие для доступа в трюмы и цистерны.

Грот-мачта — вторая мачта на корабле.

Дифферент — угол продольного наклона судна.

Док — сухой или плавучий бассейн для ремонта судна.

Дудка — свисток для подачи сигналов.

Жвака-галс — последнее звено, прикрепляющее якорный канат к судну.

Зюйд — юг.

Иллюминатор — круглое окошко на корабле.

Кабельтов — ¹/₁₀ часть морской мили, равняется 185,2 метра.

Каземат — бронированный отсек батарейной палубы с находящимся в нём орудием.

Калибр — диаметр канала орудия.

Камбуз — корабельная кухня.

Капитан 1-го или 2-го ранга — штаб-офицерские чины.

Катер — гребная, паровая или моторная шлюпка. Минный катер вооружён миной.

Каюта — офицерское жилое помещение на корабле.

Кают-компания — общее офицерское помещение.

Киль — продольный брус, служащий основанием набора корпуса корабля.

Кильватер — строй кораблей, идущих один за другим.

Кингстон — клапан для доступа забортной воды внутрь судна.

Клотик — маленький шкив на верхушке мачты.

Клюз — отверстие в борту для выпуска якорного каната.

Койка — подвесная парусиновая постель.

Кок — корабельный повар.

Комендор — матрос артиллерийской специальности.

Кондуктор — промежуточное звание между офицером и рядовым.

Конец — свободный конец троса или снасти.

Коордонат — см. Повороты.

Крейсер — быстроходный корабль, предназначенный для ведения крейсерских операций, как-то: разведка, конвойная служба, перерыв морских коммуникаций и т.д. Крейсера бывают бронированные, т.е. имеющие бортовую броню, бронепалубные и небронированные. Вспомогательным крейсером называется торговый пароход, вооружённый для крейсерских операций.

Крен — угол поперечного наклона судна.

Крюйт-камера — корабельный погреб для хранения пороха.

Кубрик — жилое помещение для команды.

Курс — угол между продольной осью корабля и меридианом.

Леер — натянутая снасть для ограждения палубы.

Магистральная труба — главная паровая труба.

Марс — площадка на мачте. Марсовые — матросы на марсе.

Мателот — соседний корабль в строю.

Мегафон — рупор для усиления голосовой передачи.

Миля морская — мера длины, равная 1,85 километра.

Мина заграждения — устанавливается на определённой глубине и удерживается на месте якорем.

Минёр — специалист минной специальности.

Миноносец — небольшой быстроходный корабль, вооружённый торпедами.

Мичман — первый офицерский чин во флоте.

Нактоуз — деревянная подставка для компаса.

Нок — оконечность горизонтального или наклонного дерева.

Норд — север.

Орудийная башня — поворачивающаяся башня для орудий.

Осадка — углубление судна.

Ост — восток.

Переборка — стена, разделяющая отсеки на корабле.

Перлин — трос или верёвка обхватом от 4 до 6 дюймов.

Пластырь — парусиновый отрез для заделки пробоин.

Плутонг — группа орудий под командой одного начальника.

Повороты для перестроения кораблей из одного строя в другой. Выполняются они или последовательно — по очереди, проходя одну точку, или «все вдруг» — поворачиваются одновременно. Коордонатом называется описание дуги в сторону и возвращение на прежний курс на изменённом расстоянии от противника.

Полупортики — ставни пушечного порта в борту судна.

Рангоут — мачты, стеньги, реи и прочее дерево.

Ратьера фонарь — фонарь для сигнализации.

Ревизор — офицер, заведующий хозяйственной частью.

Реи — поперечное дерево на мачте.

Репетичный корабль — повторяет сигналы.

Ростра — возвышенная часть корабля для размещения шлюпок.

Румб — угол, равный 11° 15' или ¹/₃₂ длины окружности.

Румпель — верхняя часть руля.

Румпельное отделение — помещение, где находится рулевое устройства.

Салинг — вторая площадка на мачте выше марса.

Сегментный снаряд — снаряд, предназначенный для поражения цели осколками сверху.

Скобянка — скобяная железная лестница.

Спардек — навесная палуба посредине судна.

Стеньга — дерево для продолжения мачты вверх.

Створ — прямое направление, соединяющее глаз с двумя предметами.

Строй: кильватер — когда корабли следуют один за другим; фронт — движение в одной шеренге; пеленг — движение уступом; клин — двумя пеленгами.

Такелаж — общее название всех снастей на мачтах.

Тали — приспособление для подъёма грузов при помощи двух блоков.

Таран — подводный выступ на носу корабля для нанесения удара.

Тельник — нательная фуфайка в матросской одежде.

Топ — верх мачты, стеньги и т.д.

Торпеда — самодвижущаяся мина.

Траверз — направление под прямым углом к курсу.

Трал — приспособление для вылавливания мин.

Транспорт — судно для военных перевозок.

Трап — лестница на корабле.

Трос — общее название для верёвок.

Трюм — помещение между нижней жилой палубой и дном.

Узел — единица скорости; означает пройденное расстояние в 48 футов за полминуты или одну морскую милю в час.

Фал — снасть для подъёма парусов или флага.

Фарватер — проход, обставленный предостерегающими знаками.

Флагман — командир соединения кораблей.

Флаг-капитан — начальник штаба при командующем.

Флаг-офицер — адъютант.

Флагшток — дерево для подъёма флага, когда корабль стоит на якоре.

Фок-мачта — передняя мачта.

Фок-рей — рей на фок-мачте.

Форштевень — переднее окончание киля.

Фор-марс — площадка на передней мачте.

Фрегат — парусный корабль с одной крытой батарейной палубой.

Целик — перемещение прицела для поправки на движение цели, ветер и т.д.

Циркуляция — кривая движения корабля при повороте.

Шатун — соединение поршня с валом у паровой машины.

Шестовая мина — мина, подводимая на шесте.

Шканцы — часть палубы от грот- до бизань-мачты.

Шкафут — часть палубы между фок- и грот-мачтами.

Шлюпка — гребное судно.

Шлюпбалка — устройство для подъёма шлюпок.

Шпангоут — поперечины, составляющие набор судна.

Штормтрап — переносная подвесная лестница.

Штурвал — колесо с рукоятками для перекладывания руля.

Штурман — навигационный офицер.

Штуртрос — передача от штурвала к румпелю.

Шхеры — морское побережье, усеянное островами.

Эволюция — манёвр для изменения курса или строя.

Экипаж — личный состав корабля.

Элеватор — подъёмное устройство для снарядов.

Эскадра — соединение кораблей разных типов.

Ют — задняя часть палубы.

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

1. Русско-японская война. Изд. Главного Морского штаба Документы. Книга III. Выпуск 3-й. 1907 г.

2. Русско-японская война Изд. Исторической комиссии при Морском Генер. штабе. Перечень событий похода 2-й эскадры Тихого океана и боя в Цусимском проливе. Составил лейт. Новиков. Приложение: списки офицеров 2-й эскадры по судам 1912 г.

3. Русско-японская война. Книга 7-я. Тцусимская операция. 1917 г. (получена после составления книги).

4. Смирнов М.И., капитан 2-го ранга. Сражение в Корейском проливе. Петербург. 1913 г.

5. Немитц А., капитан 2-го ранга. История Русско-японской войны на море. 1914 г.

6. Семёнов В., капитан 2-го ранга. Расплата. Часть первая и вторая. Петербург. 1908 г.

7. Семёнов В., капитан 2-го ранга. Бой при Цусиме (Памяти «Суворова»). Петербург. 1910 г.

8. Кравченко В.С. Через три океана. Петербург. 1910 г.

9. Политовский Е.С. От Либавы до Цусимы. Петербург. 1906 г.

10. Дитлов И.А. В походе и в бою на броненосце «Адмирал Ушаков».

11. Добротворский Л.Ф. Уроки морской войны. Кронштадт. 1907 г.

12. Десять лет из жизни русского моряка. Письма лейтенанта П. Вырубова. Киев. 1910 г.

13. «Великая Россия», сборник № 1. Москва. 1910 г.

14. Отчёт по делу о сдаче судов отряда адмирала Небогатова. Петербург. 1907 г.

15. Худяков. Путь к Цусиме. Москва 1907 г.

16. Руадзе В.П. Процесс адмирала Небогатова. Петербург. 1907 г.

17. Кладо Н.Л. Современная морская артиллерия. Петербург. 1903 г.

18. С эскадрой адмирала Рожественского. Прага. 1930 г.

19. Туманов Я.К., князь, капитан 1-го ранга. Мичмана на войне. Прага. 1930 г.

20. Граф Г.К., капитан 1-го ранга. Моряки. Париж. 1930 г.

21. Нидермиллер А.Г. От Севастополя до Цусимы. Рига. 1930 г.

22. Зарубежный морской сборник №№ 1–13. Ред. капитан 1-го ранга Я.И. Подгорный. Пильзен. 1928–1931 гг.

23. Морской журнал №№ 1–141. Ред. лейтенант М.С. Стахевич. Прага 1928–1939 гг.

24. Морские записки №№ 1–41. Ред. старший лейтенант барон Г.Н. Таубе. Нью-Йорк. 1943–1956 гг.

25. Колыбель флота. Париж. 1952 г.

26. Газета «Россия» под ред. Н.П. Рыбакова Нью-Йорк. 1932–1955 гг.

27. Новиков-Прибой А.С. Цусима. Книга вторая. Москва. 1950 г.

28. Островский Б.Г. Адмирал Макаров. Издание 1-е — 1951 г. и 2-е — 1954 г. (В первом издании описана атака катера под командованием лейтенанта З.П. Рожественского на турецкий броненосец «Иджалия», а во втором издании имя Рожественского вообще не упоминается, а атака не по праву приписана лейтенанту Пущину. Так искажается история по заказу коммунистической партии.)

29. Histoire de la Marine Russe, N. Monasterev et S. Terestchenko. Paris. 1932.

30. La Guerre Navale Russo-Japanaise. S. Terestchenko. Paris. 1930.

31. Souvenirs sur la Bataille de Tsoushima. Kolomeitzoff. Paris. 1930.

32. La Bataille de Tsoushima. Adm. Togo. Paris. 1905.

33. Les Lecons de la Guerre: Port Arthur et Tsoushima. Cuverville, vice adm. Paris. 1906.

34 La Lutte pour l'Empire de la Mer. Develuy Rene. Paris. 1916.

35. The Russian Navy in the Russo-Japanese War. Capt N.L. Klado. London. 1905.

36. The Naval Battles of the Russo-Japanese War. Capt. Kichitaro Togo. Tokio, 1907.

37. British Official History of Russo-Japanese War. Volume III. London. 1920.

38. Battleships in action. Wilson Herbert W. London. 1926.

39. Japan Navy Department. Der Japanish-Russiche Seekrieg 1904–1905. Band III. Berlin. 1911.

40. Tsushima. Frank Thiess. 12 Ausgabe. Hamburg. 1950.

ПРИЛОЖЕНИЕ

СИЛЫ СТОРОН

ИЛЛЮСТРАЦИИ

Сноски

1

Александровский Г.Б. Цусимский бой. 1905–1955, Издательство «Россия», Нью-Йорк, 1956.

(обратно)

2

Александровский Г.Б. Цусимский бой. 1905–1955, Издательство «Россия», Нью-Йорк, 1956.

(обратно)

3

Александровский Г.Б. Цусимский бой. 1905–1955, Издательство «Россия», Нью-Йорк, 1956.

(обратно)

4

Александровский Г.Б. Цусимский бой. 1905–1955, Издательство «Россия», Нью-Йорк, 1956.

(обратно)

5

Александровский Г.Б. Цусимский бой. 1905–1955, Издательство «Россия», Нью-Йорк, 1956.

(обратно)

6

Автором допущена неточность: А.С. Новиков служил на броненосце «Орёл» баталёром — ответственным за провиант и обмундирование. — Ред.

(обратно)

7

Согласно современным правилам произношения, следует читать «Микаса». Так же, как и упоминаемые далее: «Фудзи», «Шикисима» (в отличие от «Фуджи» и «Шикишима» в написании Г. Александровского). — Ред.

(обратно)

8

52–56 градусов по Цельсию. — Ред.

(обратно)

Оглавление

41 МИНУТА КРУШЕНИЯ (о книге Г.Б. Александровского «Цусимский бой»)

ПРЕДИСЛОВИЕ

ВВЕДЕНИЕ

Часть первая. НАЧАЛО БОЯ

  ГЛАВА I. НОЧЬ ПЕРЕД БОЕМ

  ГЛАВА II. УТРО ПЕРЕД БОЕМ

  ГЛАВА III. НА «СУВОРОВЕ»

  ГЛАВА IV. НА «ОСЛЯБЕ»

  ГЛАВА V. НА «ОРЛЕ»

Часть вторая. КРИЗИС БОЯ

  ГЛАВА VI. СИЛА НЕ БЕРЁТ

  ГЛАВА VII. ГИБЕЛЬ «ОСЛЯБИ»

  ГЛАВА VIII. ВЫХОД ИЗ СТРОЯ «СУВОРОВА»

  ГЛАВА IX. ПРИЧИНЫ НЕУСПЕХА

Часть третья. БОЙ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

  ГЛАВА X. «ИМПЕРАТОР АЛЕКСАНДР III»

  ГЛАВА XI. «БОРОДИНО»

  ГЛАВА XII. БОЙ КРЕЙСЕРОВ

  ГЛАВА XIII. АГОНИЯ «СУВОРОВА»

  ГЛАВА XIV. ПОДВИГ «БУЙНОГО»

  ГЛАВА XV. ТРАГИЧЕСКИЙ ЗАКАТ

  ГЛАВА XVI. «ОРЁЛ»

  ГЛАВА XVII. НОЧЬ

  ГЛАВА XVIII. УТРО ВТОРОГО ДНЯ

  ГЛАВА XIX. СЛОМЛЕННАЯ ВОЛЯ

  ГЛАВА XX. «ДОЛОЙ ОТВЕТ, ОТКРЫТЬ ОГОНЬ»

  ГЛАВА XXI. ПОСЛЕДНИЙ БОЙ

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

  ГЛАВА XXII. ДЕЙСТВИЯ АДМИРАЛА РОЖЕСТВЕНСКОГО

  ГЛАВА XXIII. АРТИЛЛЕРИЙСКИЕ РЕЗУЛЬТАТЫ СРАЖЕНИЯ

  ГЛАВА XXIV. МЕСТО ЦУСИМСКОГО БОЯ В ИСТОРИИ РУССКОГО НАРОДА

ПРИМЕЧАНИЯ

Словарь морских выражений

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

ПРИЛОЖЕНИЕ

  СИЛЫ СТОРОН

ИЛЛЮСТРАЦИИ

Наш сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных на данной библиотеке категорически запрешен. Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.

Copyright © UniversalInternetLibrary.ru - электронные книги бесплатно