Саморазвитие, Поиск книг Обсуждение прочитанных книг и статей, Консультации специалистов: Рэйки; Космоэнергетика; Биоэнергетика; Йога; Практическая Философия и Психология; Здоровое питание; В гостях у астролога; Осознанное существование; Фэн-Шуй; Вредные привычки Эзотерика

ВСТУПЛЕНИЕ

Царствование Александра III более 100 лет после его кончины многими трактовалось как период ломки реформ, проводимых его отцом, или даже время «разнузданной реакции». С другой стороны, Александр III остался в истории как всеобщий миротворец, третейский судья в спорах между европейскими государствами, человек, уверенный в верности выбранного пути. Даже хулители с оговорками признавали успехи его деятельности как рачительного хозяина государства Российского, стремление к просвещению своего народа, военные реформы. Но в любом случае его жизнь представлялась жизнью заурядного человека — настолько ровной, однообразной и небогатой яркими событиями, что удостоилась в основном только немногочисленных описаний документалистов. Однако под этой кажущейся простотой и ровностью крылись не только личные тайны, но и изощренные хитросплетения европейской политики.

Александр III был особенно ненавидим советскими историками. По-видимому, историография победившего пролетариата не могла простить этому монарху казни брата В. Ленина.

В советской историографии его принято было изображать тупым неповоротливым пьяницей. Окруженный такими же эксплуататорами трудового народа — великими князьями, он только и делал, что угнетал бесправных и обездоленных рабочих и крестьян. Его борьба с боевиками «Народной воли» — сейчас их называли бы террористами — принесла ему славу махрового реакционера. Его нельзя было снисходительно похвалить, как отца, за отмену крепостного права, заметив при этом, что освобождение крестьян не пошло им во благо — таких масштабных реформ он действительно не проводил. Нельзя было и заклеймить позором, как деда, за поражение в Крымской войне — ни оборонительных, ни захватнических войн он, единственный правитель государства с IX века, не вел. Забыто было, что Россия во время его царствования добилась больших успехов в развитии главных отраслей народного хозяйства, вошла в число великих железнодорожных держав, что русский рубль стал конвертируемой валютой; что на все существенные вопросы имелись точные ответы в законах, которые подлежали исполнению, пока не были отменены. Его медленная, неяркая, но упорная работа по обустройству дарованной ему Богом страны не привлекала благосклонного внимания потомков, падких на сенсации, и беллетристов, обожающих «остренькое, с перчиком». Его частная жизнь была безупречна не из расчета на популярность, а исключительно по требованию сердца. Любящий муж, заботливый отец, попечительный родственник — как скучно описывать все эти пресные добродетели! Добро вообще не так притягательно, как зло: «зло привлекательней добра, и ярче, и разнообразней».

Какой простор воображению открывали многочисленные реформы, любовные эскапады его предшественника и, наконец, его зверское, бессмысленное убийство! Каким драматизмом наполнены 50 лет жизни его преемника с покушением в Японии, романом с Кшесинской, демоническим Распутиным, фатальной болезнью наследника, отречением и загадочной трагической гибелью! Александр III со своими добрыми намерениями, немецким педантизмом и смертью от хронической болезни в собственной постели в кругу родных просто затерялся между двумя этими судьбоносными царствованиями. И если для увековечения жизни и деятельности Александра II было тринадцать относительно спокойных лет правления его любящего сына, то события конца XIX — начала XX века не способствовали мирным трудам Клио. Александр III так и остался в сознании большинства одним из «паразитов трудящихся масс».

Пожалуй, только В. О. Ключевский по достоинству оценил деяния этого царя: «В царствование Александра III мы на глазах одного поколения мирно совершили в своем государственном строе ряд глубоких реформ в духе христианских правил, следовательно, в духе европейских начал — таких реформ, которые стоили Западной Европе вековых и часто бурных усилий, а эта Европа продолжала видеть в нас представителей монгольской косности, каких-то навязанных приемышей культурного мира…

Прошло тринадцать лет царствования Императора Александра III. И чем торопливее рука смерти спешила закрыть Его глаза, тем шире и изумленнее раскрывались глаза Европы на мировое значение этого недолгого царствования… Европа признала, что Царь русского народа был и государем международного мира, и этим признанием подтвердила историческое признание России, ибо в России, по ее политической организации, в воле Царя выражается мысль его народа, и воля народа становится мыслью его Царя.

Европа признала, что страна, которую она считала угрозой своей цивилизации, стояла и стоит на ее страже, понимает, ценит и оберегает ее основы не хуже ее творцов; она признала Россию органически необходимой частью своего культурного состава, кровным природным членом семьи своих народов.

Наука отведет Императору подобающее место не только в истории России и всей Европы, но и в русской историографии, скажет, что Он одержал победу в области, где всего труднее добиться победы, победил предрассудок народов и этим содействовал их сближению, покорил общественную совесть во имя мира и правды, увеличил количество добра в нравственном обороте человечества, ободрил и приподнял русскую историческую мысль, русское национальное сознание и сделал все это так тихо и молчаливо, что только теперь, когда его уже нет, Европа поняла, чем он был для нее».

Зато поэты — заведомые льстецы! — не уставали славословить монарха. А. А. Фет восславлял его восшествие на престол:

Как солнце вешнее, сияя

В лучах, недаром ты взошел

Во дни живительного мая

На императорский престол.

Горит алмаз, блестят короны,

И вкруг соборов и дворца,

Как юных листьев миллионы,

Обращены к тебе сердца.

О, будь благословен сторицей

Над миром, Русью и Москвой

И богоданной багряницей

От искушенья нас укрой.

Обязанный короной непостижимой воле Судьбы, этот император посвятил свою жизнь выполнению долга перед страной и подданными, принял на свои широкие плечи всю тяжесть проблем, накопившихся за время предыдущего царствования. Наследник династии, взявшей себе имя Романовых, но являвшейся, по существу, немецкой, он был гораздо более русским человеком, чем иные русские по крови. И обязан своими качествами прежде всего семье и родителям, императору Александру II и императрице Марии Александровне.

Часть первая
Великий князь
(26.02.1845 — 12.04.1865)

Скелеты в шкафу (императорская чета)

Гессен-Дармштадтская принцесса Максимильяна Вильгельмина Августа София Мария — будущая российская императрица Мария Александровна, восхитившая грацией и умом В. А. Жуковского, — в многочисленной мемуарной литературе представляется предметом безусловного обожания цесаревича Александра Николаевича. Когда наследник российского престола как какой-нибудь сказочный принц путешествовал по Германии для выбора невесты, она не была даже включена в список претенденток. Ей исполнилось в это время четырнадцать лет. Цесаревич случайно заехал в Дармштадт и был настолько очарован скромной прелестью девочки, что немедленно поручил приближенным отвести отцу свое желание жениться только на ней.

Но никуда не деться от не менее многочисленных свидетельств того, что наследник выбрал жену с досады, «назло» фамилии, разрушившей его счастье с полькой Ольгой Калиновской. Казалось бы, чем он так досадил родителям, избрав в жены, как это уже стало традицией в доме Романовых, немецкую принцессу?

Гессенский ландграфский дом в XVI веке приобрел большую известность благодаря своей активной внешней политике. Именно тогда он разделился на две враждующие ветви: Дармштадтскую и Кассельскую. В XVIII веке Дармштадт стал поставщиком невест в лучшие дома Европы. Император Павел первым браком был женат на Вильгельмине Дармштадтской и обожал свою супругу. Александр I вступил в брак с ее родной племянницей по материнской линии Елизаветой Баденской, и хотя в их семейной жизни случались и взлеты, и падения, упрекнуть императрицу в недостаточно голубой крови было невозможно.

Ларчик открывался просто: с происхождением принцессы было не все ладно. Ее матерью, бесспорно, являлась Вильгельмина Баденская, но супруга Вильгельмины, герцога Людвига, никто не считал отцом двух младших детей. Муж и жена «разъехались» за два года до рождения дочери. История сохранила имя предполагаемого родителя будущей русской императрицы: шталмейстер (некоторые утверждали — берейтор) француз (швейцарец?) Луи де Гранси.

Рассказывают следующий анекдот. Когда граф Орлов доложил о сомнительном происхождении избранницы императору Николаю, тот ответил: «А мы-то с тобой кто? Пусть осмелятся в Европе назвать супругу российского наследника незаконнорожденной!» Какое смелое высказывание со стороны этого чудовища (казнил декабристов, приставал к женщинам, проиграл Крымскую войну…)! Но сколько ни глумились в советское время над российскими императорами, сколько ни припечатывали Николая I прозвищами «жандарм Европы», «Николай Палкин» и пр., никто никогда не заикался о его незаконном происхождении. Может быть, потому, что пришлось бы признать: жестоко угнетал Россию сын «простого русского» человека?

История такова. После тяжелых родов супруги Павла I, великой княгини Марии Федоровны, муж, увлеченный Нелидовой, воспользовался нездоровьем жены как предлогом и прервал с ней супружеские отношения. Пожаловавшись императрице Екатерине, цесаревна получила неожиданный совет: отплатить неверному той же монетой. Как пишет И. Чижова, Мария Федоровна, сначала найдя утешение у Муханова, затем «увлеклась 23-летним красавцем гоф-фурьером Данилой Бабкиным, значительно моложе ее. Она явно шла по стопам своей свекрови. В 1795 году цесаревна родила от любимого человека дочь Анну, а через год сына Николая, детей, очень похожих друг на друга и как две капли воды похожих на Бабкина, но, естественно, ничуть не похожих на Павла, а также на своих старших братьев и сестер».

Недаром Павел писал своему другу Ф. В. Ростопчину, что «Александр и Константин — мои кровные дети. Прочие же?… Бог весть!… Мудрено, покончив с женщиной все общее в жизни, иметь от нее детей. В горячности моей я начертал манифест “О признании сына моего Николая незаконным”, но Безбородко умолил меня не оглашать его. Но все же Николая я мыслю отправить в Вюртемберг, к дядям, с глаз долой: гоф-фурьерский ублюдок не должен быть в роли русского великого князя…»

Имея за плечами такое наследие, Николай отнюдь не считал, что незаконнорожденность — каинова печать. Он не только не ужаснулся сомнительному происхождению принцессы, но почувствовал к ней симпатию как к товарищу по несчастью и всегда выказывал невестке свое особое расположение.

Уроженка Южной Германии, принцесса со всей ответственностью отнеслась к переезду в огромную северную страну, которая должна была стать ее новой родиной. Когда она въезжала в Россию, у охраны были наготове ружья, чтобы отстреливаться от волков; в ридикюле у девушки лежала меховая маска, чтоб не обморозить лицо, в сундуках — русские платья, в одно из которых она намерена была переодеться, въехав в русскую столицу. Принцесса готова была научиться любить щи и кашу, а в снежные зимы поверх одеяла класть не плюмо (покрывало на пуху), а по русскому обычаю — теплый салоп.

Венчалась Мария Александровна в белом шелковом сарафане, на голове сиял драгоценными камнями русский кокошник.

Зимними ночами хрупкая дармштадтская принцесса любила кататься в карете в одном только домашнем платье, а вернувшись, залпом выпивала большой стакан ледяной сельтерской воды и принимала холодный душ в шкафу.

Мужа обожала до самоотречения. Если он с утра уезжал в Государственный совет и возвращался только вечером — обедать, она даже не завтракала без него и целый день ходила голодная. Ее лицо преображалось, когда раздавалось цоканье когтей по паркету: это впереди императора бежали две собаки — рыжая и черная… Не от этой ли любви ее желание быть близкой, русской, своей?

С тех пор как 5 декабря 1840 года перешла в православие, она «не только приняла внешнюю форму, но старалась вникнуть в правоту этой веры и постигнуть смысл слов, которые она читала всенародно перед дверьми церкви, в лоно которой она должна была вступить».

«После Екатерины II не было императрицы, столь глубоко изучившей нашу веру и народность. Она оставила крупный след, сильно отражавшийся на ее детях и придававший им то, чего не было во многих других семьях придворных… Отражение матери следует искать в детях… она воспитала “русское”, честное поколение».

«Если есть что доброе, хорошее и честное во мне, то этим я обязан единственно дорогой милой Мама», — спустя много лет записывал в своем дневнике Александр III. Именно она воспитала сына глубоко верующим человеком с твердыми нравственными принципами.

Сестра ее мужа, великая княгиня Ольга Николаевна, вспоминала: «Ум, спокойная уверенность и скромность в том высоком положении, которое выпало на ее долю, вызывали всеобщее поклонение. Папа с радостью следил за проявлением силы этого молодого характера и восхищался способностью Мари владеть собой. Это, по его мнению, уравновешивало недостаток энергии в Саше, что его постоянно заботило. В самом деле, Мари оправдала все надежды, которые возлагал на нее Папа, главным образом потому, что никогда не уклонялась ни от каких трудностей и свои личные интересы ставила после интересов страны. Ее любовь к Саше носила отпечаток материнской любви, заботливой и покровительственной, в то время как Саша, как ребенок, относился к ней по-детски доверчиво. Он каялся перед нею в своих маленьких шалостях, в своих увлечениях — она принимала все с пониманием, без огорчения. Союз, соединявший их, был сильнее всякой чувственности. Их заботы о детях и их воспитании, вопросы государства, необходимость реформ, политика в отношении других стран поглощали их интересы. Они вместе читали все письма, которые приходили из России и из-за границы. Ее влияние на него было несомненно и благотворно. Саша отвечал всеми лучшими качествами своей натуры, всей привязанностью, на какую только был способен. Как возросла его популярность, благодаря Мари! Они умели не выпячивать свою личность и быть человечными, что редко встречается у правителей».

Все, кто знал царскую семью, обязательно отмечали, как проста Мария Александровна в обращении — признак высшего тона; как добра, и это качество сохранила до конца своих дней. О ее характере говорит небольшой эпизод: она назначила пожизненную пенсию камер-фрейлине, укравшей дорогое жемчужное ожерелье. Посочувствовала пылкой любви воровки к проигравшемуся врачу, для которого та пыталась достать деньги, продав жемчуг.

«Из всей императорской семьи, — вспоминал князь П. А. Кропоткин, — без сомнения, самой симпатичной была императрица Мария Александровна. Она отличалась искренностью, и когда говорила что-либо приятное кому-то, то чувствовала так… Она не была счастлива в семейной жизни. Не любили ее также придворные дамы, находившие ее слишком строгой: они не могли понять, отчего это Мария Александровна так близко к сердцу принимает “шалости” мужа. Теперь известно, что Мария Александровна далеко не последнее участие принимала в освобождении крестьян… Больше знали о деятельном участии Марии Александровны в учреждении женских гимназий. С самого начала, в 1859 году, они были устроены очень хорошо, с широкой программой в демократическом духе. Ее дружба с Ушинским спасла этого замечательного педагога от участи многих талантливых людей того времени — от ссылки».

Вместе с хирургом Пироговым она создала общество Красный Крест, которое живо до сих пор; занималась попечительством о народном образовании. Была и еще одна сторона деятельности, малоизвестная в русском обществе, — покровительство людям искусства. Любимым обществом Марии Александровны были (защищенные поэтому от произвола цензуры) князь Вяземский, Федор Тютчев, граф А. Толстой. Поэты сложили ей песнопение вроде гимна:

Встречай же в солнце и в лазури,

Царица, радостные дни.

И нас, певцов, в годину бури,

В своих молитвах помяни.

Александр II, воспитанник Жуковского, был сильным монархом, но слабым человеком. А. Ф. Тютчева^[1], лицо, приближенное к императорской чете, писала: «Император — лучший из людей. Он был бы прекрасным государем в хорошо организованной стране и в мирное время… Но ему недоставало темперамента преобразователя. У императрицы тоже нет инициативы. Они слишком добры, слишком чисты, чтобы понимать людей и властвовать над ними. В них нет той мощи, того порыва, которые овладевают событиями и направляют их по своей воле; им недостает струнки увлечения… Сам того не ведая, император вовлечен в борьбу с могучими силами и страшными стихиями, которых он не понимает».

И даже после всех реформ, осуществленных Царем-Освободителем, Тютчева утверждала, что «этот император был как личность ниже своих дел». Зато, как выяснилось впоследствии, необходимой твердостью и устойчивостью природа сполна наградила его сына.

Получив от Николая I тяжелое наследство в виде Крымской войны, Александр II сначала решил бороться дальше, но скоро понял, что победа невозможна. Он сделал несколько попыток заключить мир без выплаты контрибуции и без территориальных уступок. Но тут нам повезло: на азиатском театре войны был взят Карс. Крепость возвратили туркам, а союзники оставили Севастополь. Черное море объявлялось нейтральным; все державы дали обязательство не вмешиваться в дела Турции.

13 февраля 1856 года в Париже начались переговоры, позволившие заключить не очень постыдный мир с Европой, утомленной русским упорством.

Но императору не было суждено насладиться спокойствием. Надо было думать о том, что теперь делать с Россией, потрясенной и разочарованной. Все передовые умы того времени ждали от монарха великих преобразований. Герцен писал ему из своего изгнания, Чернышевский высказывал надежды на скорое освобождение народа…

А Александру хотелось просто жить. Его 38 лет прошли в повиновении непреклонной воле любимого, но сурового отца. Теперь он наверстывал упущенное. Один роман сменялся у него другим, увлечение увлечением. Одно время казалось, что он захвачен серьезным чувством. Его избранницей стала Александра Сергеевна Долгорукая, девушка столь же замечательная своим умом, как и красотой. Считалось, она послужила для Тургенева прототипом героини его повести «Дым». В 60-х годах, в эпоху великих реформ, она играла большую роль в российском высшем свете. Ясность ее ума и твердость характера часто заставляли Александр II настойчиво следовать по избранному им пути решительных преобразований. Ее называли La grande Mademoiselle.

Внезапно по неизвестной причине эта связь оборвалась. Александра Сергеевна вышла замуж за старого генерала Альбединского, которого Александр II поспешил назначить варшавским губернатором.

За этим увлечением следовали новые, быстро сменяя одно другое. Замятина, Лабунская, Макова, Макарова, общедоступная петербургская лоретка Ванда Кароцци, наконец, позорная история с гимназисткой дочерью камер-лакея. О своих похождениях — шалостях — Александр рассказывал жене, уже вполне считая ее «своим парнем».

Но внешне все было достаточно благопристойно и, главное, не достигало внимания детей. Императорская семья не жила постоянно на одном месте. Царское Село, Петергоф, Павловск, куда императрица с императором отправлялись в английском экипаже послушать музыку в павильоне, — вот ближняя география поездок семьи. Государь сам правил лошадьми. Ездили в Гатчину, в Александрию, летом в Ливадию, в Крым. Еще был Монплезир, маленький дворец на берегу Финского залива: семья распивала чаи из самовара, а с моря неслись русские песни — это кадеты в шлюпках проплывали совсем близко; дамы вышивали, кто-нибудь читал вслух.

Каждый год императрица путешествовала за границу для поправки здоровья: Франция, Италия, Сирия, лучшие курорты Европы, Африка, Палестина, Иерусалим…

На Пасху Мария Александровна выходила в парадную залу в белом чепце, в кашемировом капоте с бриллиантовой брошью на груди и с корзиной, полной фарфоровых яиц. Государь позволял целовать себя в щеки, но яиц не дарил, только изредка доставал из корзины красное мраморное и подавал бледной красивой рукой в знак особого расположения.

Ливадийское имение в Крыму Александр II приобрел по совету врачей для своей жены, когда выяснилось, что у нее слабые легкие. Проектировалось оно для семейного отдыха, поэтому дети чувствовали себя там особенно счастливыми, свободными от дворцового этикета. Государь в белом кителе вместе с императрицей в широкополой ажурной шляпе садились в «плетенный из соломы фаэтон» и чаще всего вдвоем, как простые туристы, предпринимали поездки по ближайшим живописным местностям. «Ливадия с каждым днем становится все красивее и цветистее, не только Южный берег, но и весь Крым, все Черное море смотрит на государя с любовью и надеждой», — писали газеты тех времен.

Мария Александровна часто бывала и в других местах Южного Крыма. Особенно любила она массандровское имение Воронцовых, где смолистый запах черной сосны, горный воздух и близость моря снимали у нее приступы удушья. По сохранившимся в Крыму воспоминаниям, Воронцовы специально для императрицы обустроили часть леса, которая стала называться «Парком императрицы Марии Александровны». Впоследствии Александр III приобрел это имение у наследников Воронцовых для больного скоротечной чахоткой сына Георгия.

Императрица выглядела очень молодо и даже в 40 лет казалась 30-летней. Несмотря на высокий рост и стройность, она была такой худенькой и хрупкой, что не производила на первый взгляд впечатления красавицы. Действительно, Мария Александровна красавицей не была. На портретах, будучи молодой цесаревной, она очень привлекательна, но с возрастом прелесть исчезает, появляются сухость и какая-то зажатость. Это впечатление совпадает с описанием, оставленным А. Ф. Тютчевой: «…Она не красавица — слишком для этого высока и худощава… исключительно элегантна, точь-в-точь фигура немки со старинной гравюры… Волосы, нежная кожа, большие голубые глаза великолепны… черты лица не классические, профиль и нос — тоже. Выражение лица невозмутимо-спокойное — ни восторга, ни возмущения не прочесть. Улыбка несколько иронична, контрастная наивному выражению глаз… редко можно встретить лицо, на котором столь отражались бы контрасты и нюансы, свидетельствующие об очень закомплексованном “я”».

Николай и Александр

Какая бы идеальная возвышенная любовь не связывала коронованных супругов, цель этой любви была прагматична — обеспечение престолонаследия. А долг жены, не важно, любимой или не очень, — рождение многочисленных детей. Сыновья обеспечивали преемственность рода, дочери — династические связи с другими правящими домами.

Мария Александровна не обманула надежд царской фамилии, она дала России восемь великих князей и княжон: дочерей Александру, умершую в семилетнем возрасте, и Марию, и шестерых сыновей: Николая, Александра, Владимира, Алексея, в 1857 году родился сын Сергей, в 1860-м — Павел. Трон был укреплен достаточно, и 35-летняя императрица получила возможность перестать работать детородной машиной. Нельзя сказать, что это ее особенно огорчило. И после 1860 года все оставалось как прежде: муж нуждался в ее советах, всегда был почтителен и предупредителен. Теперь она всецело отдалась другому, не менее ответственному делу — воспитанию детей.

Братьев отнюдь не баловали. Широко известна крылатая фраза Николая I, обращенная к своим сыновьям: «Всегда ведите себя так, чтобы окружающие прощали вам, что вы родились великими князьями». В этом духе он воспитывал своих детей, так же воспитывались сыновья его наследника.

«Сегодня утром я была у императрицы, — писала в 1855 году А. Ф. Тютчева. — К ней вошли четыре ее сына, все крупные, красивые, хорошо сложенные мальчики, смотреть на которых доставляло удовольствие. Императрица спросила у них отчет об их уроках, младший сознался, что плохо учился. Императрица очень строго посмотрела на него и сказала: “Это меня очень огорчает” Ребенок, которому всего пять лет, опустил голову, и на глазах его выступили слезы. В обращении императрицы с ее детьми есть что-то серьезное и проникновенное, один ее взгляд, кроткий и серьезный, заставляет их задуматься».

Императрица много времени отдавала детям, и они ее обожали.

Но самое большое внимание Мария Александровна уделяла воспитанию старшего сына. Наследник российского престола должен был во всем соответствовать своему высокому предназначению.

В условиях абсолютной, самодержавной монархии огромную роль приобретает личность царствующего правителя. Но правящие российские императоры XIX века стремились воспитывать наследников так, чтобы индивидуальные особенности их личности уже не имели такого определяющего значения, как в предыдущие царствования. Принимая присягу на верность Отечеству, престолонаследники становились теми, кто нужен державе на престоле. Они умели подчинять и подчиняли свои личные желания тому высокому званию, которое возложила на них судьба. И тогда личностные интересы и пристрастия, их собственные увлечения и заботы становились несущественными по сравнению с благом своей страны.

Это умение вырабатывалось направленным воспитанием, делавшим их способными не только исполнять будущие обязанности, но и готовыми к самопожертвованию. Однако речь не шла ни о каком стирании личности, нивелировке неповторимого индивидуального облика.

Будучи высокообразованными и чрезвычайно дисциплинированными, Романовы XVIII–XIX веков, восходя на престол, лично для себя не получали никаких дополнительных прав, а, наоборот, теряли возможность совершать эмоционально обусловленные поступки, принимая обязательство осуществлять монархическую власть, равно безличную и к окружающим, и к себе самому.

Все три старших брата — великих князя — неукоснительно воспитывались в этих принципах.

Для понимания характера цесаревича, наверное, важно вспомнить трагическое событие — кончину деда императора Николая I. Чувствуя приближение смерти, он приказал одеть себя в мундир и привести своего старшего внука Николая Александровича. «Испуганный двенадцатилетний мальчик опустился на колени перед кроватью грозного деда, чтобы выслушать краткую сентецию из двух слов: “Учись умирать!”» Кто мог подумать, что эти слова окажутся пророческими!

Николай, которого в семье по-домашнему называли Никса, оставался кумиром императрицы и любимцем отца. С малолетства он усвоил, что ему предстоит управлять Россией, и только вера и образование сделают его достойным правителем. Он был способный юноша и отлично учился, с охотой впитывая разнообразные знания. Каждый день к нему приходили учителя — знаменитые в своей области профессора университета. Как положено будущему монарху, он обучался военному делу, занимался спортом, верховой ездой и фехтованием, присутствовал на заседаниях Государственного совета.

Судьба наградила его счастливой внешностью: он был высок, строен и хорошо сложен. Его черты очень напоминали императрицу, но в улучшенном, мужественном варианте. Четкая лепка лица, прямой «романовский» нос, более волевой, чем у отца, подбородок, красиво очерченный рот — таким он выглядит на портрете С. Зорянко. Особенно впечатляли большие голубые с поволокою глаза под высокими дугами бровей.

Описывая в своих мемуарах многочисленные придворные вечера, граф С. Д. Шереметев, товарищ старших великих князей, никогда не забывал подчеркнуть очарование наследника: «Внимание сосредоточено на Цесаревиче, который оживленно танцевал, любезно разговаривал, казался стройным и изящным. Он был предупредителен и вежлив, но сдержан и общее впечатление оставлял самое приличное. Во всей его внешности было что-то обаятельное, хотя и уклончивое».

На фоне блистательного старшего брата второй царевич, Александр, совершенно терялся. Застенчивый, неуверенный в себе мальчик, стесняющийся своей громоздкости, своих больших рук и ног, конфузился и дичился. Третий сын императора, Владимир, по-домашнему Боба, на два года младше Александра, отличался живостью, ласкательством к родителям, умением нравиться окружающим и глубоким осознанием высоты своего положения. Он рано стал задумываться о том, что стоит третьим в ряду наследников престола, и это его, с одной стороны, глубоко удручало, а с другой — вселяло определенные надежды. Недаром в детстве, поссорившись со старшим братом, он кричал, что, если тот умрет, императором станет он, Боба. Конечно, это была детская глупость, но из нее впоследствии выросло мировоззрение.

Боба подчеркивал свое превосходство над неуклюжим Александром и дразнил его то мопсом, то бычком, то бульдожкой. Может быть, именно под влиянием подначек и насмешек Владимира в Александре и развилась эта неуместная для его происхождения и положения застенчивость. «Удивительным в этом молодом человеке, который на голову возвышался над всеми окружающими, был недостаток уверенности в себе», — вспоминал современник. Но почти все мемуаристы отмечали его исключительную привязанность к старшему брату — ни тени соперничества, зависти, полное и безоговорочное признание его превосходства.

Жизненная стезя великого князя Александра была определена на много лет вперед: образование, военная служба, высокие административные должности — и все это, как он любил, без спешки, спокойно и привольно.

Дети Александра II были очень дружны. Отношения исключительной привязанности сложились у Александра и Алексея, который всегда поддерживал брата в их детских спорах. Когда однажды, что случалось редко, поссорились Николай и Александр, «Алексей стал кричать наследнику: “Ты глуп и просто глуп!”, возникла драка, которую пришлось разнимать нянькам, и наследник удалился, сильно обиженный недостаточным доверием братьев к его способностям», — вспоминает Тютчева.

Почему-то принято считать Александра III малообразованным, только что не неграмотным, туповатым и косным. Действительно, при внешности русского добра молодца в нем не было лощености, импозантности, умения «подать себя», в том числе и в учебе. Но на самом деле, обучаясь вместе с цесаревичем, образование он получил весьма основательное. Среди его учителей мы находим выдающихся русских ученых и мыслителей своего времени.

Это, прежде всего, воспитатель Саши генерал-адъютант Б. А. Перовский, ранее возглавлявший Корпус инженеров путей сообщения, строгий, но добрый человек, много сделавший для систематического обучения своего воспитанника. Благодаря его отчетам мы можем сейчас представить себе маленького Сашу: «…Он старается и готовит свои уроки по своему разумению совестливо. Но он не по летам ребенок; заслужив дурную отметку там, где он ожидал лучшего, он расстроен на весь день, и последующие уроки, даже те, которые были приготовлены очень порядочно, выходят от его малодушия дурными. Ал. Ал. чувствителен как нельзя более к ласковому слову или выговору, когда он этого заслуживает, и я уверен, что несколько слов, написанных ему иногда Вашим Императорским Величеством или императрицей, заключающих в себе упрек за то, что Вы не всегда получаете о нем вести утешительные, и вместе с тем ласковое слово для его ободрения, имело бы на него самое благотворное влияние».

Большего Перовский, человек близкий к императорской фамилии^[2], позволить себе не мог. Но между строк ясно просматривается призыв к родителям: любите, ну пожалуйста, любите своего сына!

Другими учителями тоже были люди неординарные. Создатель русской классической орфографии, академик Я. К. Грот, с 1853 года обучавший обоих братьев русскому и немецкому языкам, истории и географии; однокашник Пушкина, директор Публичной библиотеки в Петербурге барон М. А. Корф; капитан М. И. Драгомилов, будущий знаменитый генерал, преподававший великим князьям тактику и военную историю; экономист, профессор Московского университета А. И. Чивилев, любивший повторять: «Наука научает нас, как служить верой и правдой Отечеству и отцу его — Царю».

Никса был книгочей и эрудит, Саша, уверовав в преимущества, которые дает хорошо натренированное послушное тело, занимал первое место в военных упражнениях и гимнастике.

Его воспитание, военное в большей степени, чем у брата, было обычным для младших сыновей и великих князей семьи Романовых.

Такие разные, братья были неразлучны. Вечерами они забирались с ногами в большое кресло и, накрывшись пледом, воображали себя полководцами в походном шатре, разговаривали обо всем на свете, строили планы на будущее. Но, как известно, будущее любит поманить и обмануть…

Великим князьям было предписано систематизировать свои впечатления и размышления, подводя итог каждому дню. В 12 лет Александр тоже начал вести дневник, в который заносил впечатления о времяпрепровождении, путешествиях, своих учебных занятиях. Тексты довольно безличны — простое перечисление лиц и событий, эмоционально никак не окрашенное. Но по мере взросления подростка дневник становился другом, с которым он делился переживаниями, которому мог раскрыть сердце, куда заносились особенно понравившиеся стихи.

8 сентября 1859 года, в день своего 16-летия, Николай принес присягу на верность отцу-императору. С этого дня кончилось его детство. Он еще продолжал учиться, но у него уже появились личный секретарь и рабочий кабинет, куда младшим братьям запрещалось заходить без разрешения наследника. Родители и двор осознанно проводили незримую границу между будущим монархом и его братьями-подданными.

После торжественной присяги был устроен большой дипломатический прием, на котором будущему императору России представлялись послы иностранных держав. Правительства европейских государств с нетерпением ожидали отчета своих проницательных дипломатов о достоинствах, предпочтениях и слабостях наследника. Все депеши отмечали воспитанность, доброжелательность и обходительность Николая, его мягкое остроумие и учтивость. Никакого намека на «железную руку» его деда, Николая I; таким государем легко можно будет вертеть при решении международных вопросов.

К этому времени относится странный эпизод, который в дальнейшем называли пророческим.

Однажды, будучи в Москве, престолонаследник Николай вместе с братом Александром должны были заехать за благословением в монастырь. Так получилось, что Александр приехал раньше цесаревича, и настоятель благословил его иконой, которой должен был благословить наследника престола.

Но в то время никто не придал происшествию никакого значения.

Как-то раз на скачках в Царском Селе лошадь Никсы споткнулась и сбросила седока. Родители и врачи всполошились, но, казалось, все обошлось без последствий: мальчик ушибся, несколько дней, маясь, провел в постели, потом поправился. Этот досадный случай скоро забылся.

Во время поединка по классической борьбе с кузеном герцогом Николаем Лейхтенбергским цесаревич упал и ударился так сильно, что некоторое время не мог двигаться. Но все закончилось благополучно.

Братья-царевичи были современниками и очевидцами великих реформ, проводимых их отцом, императором Александром II, и начала медленного превращения огромной неповоротливой средневековой страны в мощную современную державу.

Отмена векового рабства — крепостного права — 1861 год; в следующем году отменены грубые и унизительные телесные наказания. В 1863–1864 годах осуществлены университетская, земская и судебная реформы. Проведение преобразований, столь значимых для страны, не остановило даже Польское восстание, подавленное с небывалой жестокостью и вызвавшее в Европе сочувствие к многострадальной Полонии.

Европа с опаской наблюдала за укреплением на своих восточных окраинах могучего Российского государства. В 1864 году, к великому разочарованию Англии, была завершена Кавказская война, а еще раньше к России были присоединены Амурский край и Приморье.

Даже если бы юным великим князьям не объясняли значения для судьбы страны всех этих свершений — а им это, безусловно, разъясняли — обсуждение событий в кругу придворных и императорской семьи не могло не произвести сильное впечатление и не возбудить чувство гордости за свою страну и своей причастности к мировой истории.

По странному парадоксу в деле национального раскрепощения главной помощницей царя была княгиня Елена Павловна, немка, урожденная принцесса Каролина Вюртембергская, жена великого князя Михаила Павловича. Обладая характером решительным, увлекающимся иллюзиями и не склонным считаться с препятствиями, она в своем салоне собирала поборников либеральной программы и воодушевляла их своей энергией. Одно время Александр II находился под сильным влиянием решительной тетушки.

Между тем великие князья росли, у них появились сердечные склонности и увлечения. Наследник увлекся Екатериной Ольденбургской, очаровательной молодой девушкой, внучкой великой княгини Екатерины Павловны, любимой сестры Александра I. Императрица даже просила ее матушку отдать ей девушку для воспитания, чтобы та полюбила православную веру и осознала свой долг перед страной. Но мать претендентки, Тереза Нассауская, с возмущением отказала. «Какие-то старые счеты между Нассау и Дармштадтом», — грустно констатировал С. Шереметев, сам тайно влюбленный в красавицу. Должно быть, со стороны родителей жениха просто недостало доброй воли — они желали для своего первенца брака гораздо более блестящего. Мария Александровна, несмотря на то что ее собственное происхождение нельзя было назвать безупречным, в жены любимому сыну хотела не меньше чем дочь короля.

На долю Николая выпада неприятная задача объяснить Екатерине, что они не будут вместе, но она всегда может рассчитывать на его вечную дружбу.

Сердце Александра было пока свободно, а вопрос о его браке вовсе не обсуждался. Он жил в тени старшего брата-престолонаследника, лишенный не только внимания двора, но, как ему казалось (и не только ему), внимания своих родителей. Оба изящные, уточенные люди, нервные натуры, недоумевали, как у них могло появиться такое неуклюжее, неэлегантное дитя — настоящий кукушонок. Должно быть, облик второго сына навевал и неприятные воспоминания о деде, богатыре-гоф-курьере. «Это Геркулес нашей семьи», — с добродушной иронией говорили о нем родные. Отношение родителей больно ранило Сашу — сам он крепко любил Мама и Папа. Зато старший брат с проницательностью тех, кому суждено рано уйти из этого мира, ценил его чрезвычайно высоко, часто повторяя: «Чистая, правдивая, хрустальная душа»; «В нас всех есть что-то лисье, Александр один вполне правилен душой».

В 1863 году Александр и Николай ненадолго расстались: наследник предпринял традиционное путешествие по России.

Александр болезненно переносил разлуку со старшим братом. Но природа не терпит пустоты. В свите императрицы Александр весной 1864 года увидел Марию Мещерскую — и пропал.

Мария принадлежала к старинному роду князей Мещерских. Отцом ее был дипломат и литератор Элим Петрович Мещерский, матерью — Варвара Степановна Жихарева. Элим Петрович выделялся европейской образованностью, благородством, живостью и непосредственностью характера. Эти качества и еще, конечно, любовь и привели его к женитьбе на бесприданнице, дочери довольно известного писателя С. Жихарева из старого, но захиревшего рода Нечаевых. Варвара Степановна отличалась особенной нервностью натуры, что нередко приводило к различным осложнениям. Одним из них стало неумение понравиться матушке князя, Екатерине Ивановне, урожденной Чернышевой, резко выступавшей против этого неравного брака.

Бедные, но гордые супруги зажили самостоятельно, однако идиллия продлилась не слишком долго: глава семейства умер, когда их маленькой дочери не исполнилось и года, не оставив жене сколько-нибудь существенного состояния. Таким образом, его выдающаяся личность не оказала заметного влияния на формирование и развитие Марии.

Ее мать, красивая молодая женщина, не имела собственных средств и вынуждена была обращаться за помощью к свекрови, характерной и своенравной даме, не жаловавшей невестку. Девочка то жила у матери, обвинявшей бабушку в жадности и злом сердце, то у той самой бабушки, осуждавшей мать за вздорность, неумение устроиться в жизни и многие другие провинности. Приходилось учиться скрывать свои чувства и лавировать.

Марии было 15 лет, когда умерла Варвара Степановна. Девочка осталась круглой сиротой. Бабушка перевезла ее в Ниццу и передала под покровительство императрицы Александры Федоровны. Сиротская доля нелегка, даже если тебе покровительствует императрица. Девочка нередко была предоставлена самой себе, часто болела, у нее сформировался довольно сложный, скрытный характер. Она понимала, что рассчитывать ей приходится только на себя — свой ум, такт, красоту, воспитание. Может быть, уязвленная так несчастливо сложившейся судьбой, она мечтала, когда вырастет, показать всем, что такое на самом деле Мария Мещерская. Она прилежно училась, свободно владела французским и английским языками, которые в интернациональной среде давались ей легко, много читала, интересовалась музыкальными новинками и живописью.

Едва вступив в пору девичества, она уже приобрела репутацию скромницы и умницы и вместе с тем отчаянной кокетки и «пожирательницы сердец».

В 18 лет ее перевезли в Петербург к другой родственнице, близкой к царской семье княгине Барятинской. От этой перемены положение девушки не улучшилось. «Нельзя сказать, — писал Шереметев, — что княгиня Барятинская ее баловала. Напротив того, она скорее держала ее в черном теле. Она занимала в доме последнее место, и мне, как дежурному и младшему из гостей, когда приходилось обедать у полкового командира, не раз доставалось идти к столу в паре с княжной Мещерской и сидеть около нее». Шереметев отмечает, что она была скромна и хороша собой. «Красивое, словно выточенное лицо с глубоким выражением глаз, в ней было что-то загадочное, она была молчалива и на меня смотрела несколько свысока… У нее был один недостаток: она была несколько мала ростом для такого правильного лица».

Среди богатых барынь столичного бомонда считалось хорошим тоном держать у себя дома своеобразную клиентуру: бедных родственниц, сироток, воспитанниц, незаконных дочерей мужской части фамилии. Подбирать им партии или как-то иначе пристраивать, оставаясь всю жизнь благодетельницей и находясь в центре их дел и интересов, было занимательнее, чем раскладывать пасьянсы, хотя чем-то и напоминало карточную игру. Среди «благодетельниц» существовало своего рода соревнование, чья протеже окажется удачнее «пристроенной».

От происхождения, характера и внешности девушки зависело, как ее «пристроят». По своей знатности, воспитанию и красоте Мария могла претендовать на приличное положение, но бедность была недостатком, который перечеркивал все.

Княгиня Барятинская ввела княжну в придворные круги. Девушку представили императрице Марии Александровне, и та согласилась принять ее фрейлиной — «дать ей фрейлинский шифр», свой украшенный бриллиантами вензель.

Основным преимуществом должности фрейлины — незамужней девушки благородного происхождения — была возможность выйти замуж, так как именно при дворе можно было «сделать партию»: найти наиболее выгодного, богатого и знатного жениха.

Фрейлины составляли свиту царицы, они посменно дежурили при императрице, круглосуточно обретаясь вокруг и исполняя то или иное поручение своей госпожи. По вечерам они собирались в салоне Марии Александровны, куда приходили ее навестить сыновья со своими знатными товарищами, светские дамы, сановники, люди искусства и другие значительные персоны. Хорошенькие свежие лица делали салон императрицы притягательными для мужской половины двора. Императрица вела интеллектуальные беседы со своими поэтами, гости постарше перебрасывались в карты, молодежь играла в фанты или во «флирт».

Постепенно сложилась компания во главе с наследником Николаем. В нее входили три его брата и несколько товарищей — великих князей: граф Илларион Воронцов-Дашков, князь Владимир Барятинский, Николай Лейхтенбергский. Женскую часть этой «веселой банды» составляли Мария Мещерская и ее подруга Александра Жуковская.

Великий князь Александр скоро стал выделять в компании Мещерскую, девушку годом старше его, небольшого роста, изящную, с прекрасными темными глазами и волосами. Он чувствовал необычно сильное влечение к Марии, но поначалу не понимал природы своих чувств. «Сидел, как обыкновенно, возле моего милого друга, потому что большего я и не желаю, как быть ее другом», — поверял он дневнику.

Но Мещерская желала большего.

Шереметев вспоминал: «Заметив, что нравится наследнику, она и сама взглянула на него новыми глазами. А он был хорош в двадцать лет: светлоглазый, высокий (193 см!), статный, с правильными чертами лица, густыми русыми волосами и сильными руками — настоящий русский богатырь». Теперь молодые люди стремились постоянно находиться рядом, искали предлоги, чтобы случайно увидеться, Александр выбирал княжну в танцах. Он умел, но не любил танцевать, считая себя недостаточно ловким и прямо неуклюжим. Какова же была сила его чувства, раз он превозмогал себя только для того, чтобы почувствовать в своей ладони маленькую ручку Мари, ощутить тонкий аромат ее волос, заглянуть в темные глаза…

Месяцы, когда Никса путешествовал по России и за границей, прошли у его брата под знаком Марии.

Она постоянно как бы ненароком оказывалась на пути Александра. Эти встречи всегда были так приятны: они гуляли вместе, много разговаривали, смеялись по пустякам. Но никогда они не оставались одни — с ними всегда, как дуэнья, находилась Александра Жуковская^[3].

Когда Марии не было рядом, Александр беседовал о ней с ее дальним родственником князем Владимиром Мещерским. Но надо признать, что князь вовсе не навязывал ему свою дальнюю кузину, а даже отговаривал от этого увлечения.

Наблюдательный взгляд света тотчас отметил это сближение; пошли толки. Наперсница Марии, Александра Жуковская, объяснила цесаревичу, что Мари очень расстроена сплетнями и больше не будет садиться с ним рядом. Александр был вне себя от возмущения: «Начались сплетни. Проклятый свет не может оставить меня в покое. Даже из таких пустяков поднимают истории. Черт бы всех этих дураков побрал!!! Даже невинные удовольствия непозволительны; где же жизнь, когда даже повеселиться нельзя. Сами делают черт знает что, а другим не позволяют даже видеться, двух слов сказать, сидеть рядом. Где же после этого справедливость!»

Толки вынуждали Александра не так открыто проявлять свою заинтересованность Мещерской, но препятствия усиливали чувство симпатии сначала до влюбленности, потом любви.

Ему иногда удавалось встретить Мари в опере: оба любили музыку и не пропускали новинок. Настоящим событием стала премьера «Рогнеды» Серова. Они оба, хоть и порознь, слушали эту оперу. И — какое совпадение! — обоим больше всего понравились хоровые номера. В молодости такие незначительные созвучия чувств кажутся судьбоносными.

Среди этой идиллии как гром среди ясного неба прозвучали известие о болезни цесаревича и требование приехать для прощания с ним в Италию.

Смерть наследника

Целью вояжа Николая Александровича было знакомство с будущими владениями, осознание громадности русской земли и демонстрация нового повелителя подданным. Профессор Б. Н. Чичерин, сопровождавший цесаревича, вспоминал: «Мы путешествовали как кружок друзей разных возрастов, различных положений, но все сведенные одним чувством и общими стремлениями. Центром этого маленького мира был прелестный юноша с образованным умом, с горячим и любящим сердцем, веселый, приветливый, обходительный, принимающий во всем живое участие, распространяющий какое-то светлое и отрадное чувство».

Все видевшие наследника разделяли восхищение его приближенных, на всех он сумел произвести самое благоприятное впечатление.

Н. А. Бердяев был убежден: «Огромное значение для душевной дисциплины русского народа имела идея Царя. Царь был духовной скрепкой русского народа, он органически вошел в его религиозное воспитание». Теперь народ с верой и надеждой смотрел в будущее: корона имела достойного наследника.

Впрочем, несмотря на славословия, по-видимому, вполне искренние, в них иногда проскальзывала какая-то щемящая нота. «Как он прекрасен! Какой симпатичный голос! Какая умная и скромная приветливость! — писал в своем дневнике встречавший цесаревича на земле Войска Донского атаман донцов генерал Граббе. — Любуясь им, прилетела ко мне мысль, какие судьбы готовит Провидение созданию, украшенному лучшими его дарами, и к приятным вообще впечатлениям примешалось как будто что-то, похожее на сострадание».

Николаю эта поездка тоже дала очень многое. Он увидел, как огромна и разнообразна страна, управлять которой ему суждено впоследствии.

Воспитание будущего монарха не ограничивалось знакомством только с собственной страной. В июне 1864 года император отправил сына свет посмотреть и себя показать за границу. Остались свидетельства современников о том, что в заграничное путешествие наследник отправлялся, не проявляя большого энтузиазма. Может быть, он чувствовал себя не совсем здоровым и уже утомленным масштабным путешествием по России, но долг — прежде всего.

Берлин, Киссинген, Франкфурт-на-Майне, Ганновер, Швальбах, Эйзенах, Веймар — вся Германия прошла перед глазами Николая Александровича. Вероятно, при дворах небольших немецких княжеств ему было предписано выбрать себе подругу жизни, но его взгляд ни на ком не остановился. А затем Голландия, где помимо достижения познавательных и представительских целей следовало укрепить здоровье купаньем в ледяных волнах Северного моря. Такую бодрящую процедуру прописали цесаревичу врачи, но, по впечатлениям очевидцев, она не принесла ему пользы.

Европу сотрясала Датско-Прусская война: агрессивные тевтоны хотели отнять у миролюбивой маленькой скандинавской страны ее богатые провинции. Заключение перемирия между Пруссией и Данией сделало возможным посещение цесаревичем Копенгагена, ранее не включенного в маршрут путешествия.

Летом 1864 года Николай послал к своим родным, находившимся в то время в Дармштадте, на родине императрицы, свитского офицера В. А. Барятинского с известием о том, что намерен сделать предложение принцессе Дагмар Датской. Согласие родителей было получено, и 20 сентября торжественно отпраздновано обручение. Датский дом превзошел себя в пышности праздников по этому радостному случаю. Столы ломились от угощений, вино лилось рекой. Один старый морской волк, преисполненный самых добрых побуждений, вдруг заявил, что шампанское горькое. Датчане, не знакомые с российскими обычаями, пришли в замешательство и даже проявили некоторое недовольство — ведь русским гостям было предложено самое лучшее. Пришлось объяснять, что вино считается горьким до тех пор, пока жених не поцелует невесту. Чтобы сгладить недоразумение, обрученные долго и с удовольствием целовались.

Жители Петербурга были извещены об обручении наследника 101 пушечным залпом.

Все почти как в сказке: юный принц и прекрасная принцесса полюбили друг друга, он увез ее в свою сказочную страну, где они жили долго и счастливо и умерли в один день. Кто мог предположить, что влюбленным было отпущено только десять дней счастья, что жених всего лишь через шесть месяцев будет мертв, а невеста-вдова станет женой его брата. Много лет спустя, изгнанная своей новой родиной, убившей ее детей, она вернется в маленькую Данию, чтобы умереть здесь одинокой вдовой в возрасте 82 лет.

Пока же цесаревичу надлежало продолжить свою образовательную поездку. На этот раз его ждала Италия. Нюрнберг, Штутгарт, Тироль — и, наконец, Венеция. Сказочный город сонных каналов, старинных дворцов и нежных баркаролл, казалось, должен был оказаться особенно созвучным чувствам великого князя. Однако именно здесь он ощутил столь сильный упадок сил, что венецианские красоты оставили его равнодушным. А впереди еще Милан, Турин, Генуя и, наконец, Ницца, где Николай должен был встретиться с матерью-императрицей и отдохнуть. По-видимому, заботы матушки оказали благотворное влияние на здоровье и настроение наследника. В это время записи в его дневнике полны благодарности Создателю за встречу с Дагмар, за счастье любить и быть любимым; он строит надежды на будущее, верит, что у него вся жизнь впереди и все будет замечательно хорошо.

Но хорошо не стало.

Несколько зимних месяцев врачи не могли установить причину его болезни, поставить диагноз и, что называется, «залечили» пациента. В первые дни апреля положение наследника было признано безнадежным. В России известия о болезни цесаревича вызвали большое волнение во всех слоях общества. Александр сразу понял, что болезнь брата очень серьезна. «Я прекрасно вижу, — сказал он пытавшемуся утешить его придворному, — что надежды нет никакой. Все так за мной ухаживают».

Больной постоянно вспоминал брата Сашу, и 4 апреля тот был вызван в Ниццу. Вокруг умирающего собралась вся семья. Королева Луиза привезла принцессу Дагмар. В ночь с 11 на 12 апреля цесаревич Николай Александрович скончался.

Пасторальная версия истории утверждает, что умирающего цесаревича больше всего занимало, кого же он больше любит: брата Сашу или невесту Дагмар? В последние минуты жизни он нашел разрешение своим сомнениям — соединил руки брата и своей невесты.

В перспективе дальнейших событий это объяснение нашло свое место.

Но так ли было на самом деле? Больного мучили непереносимые боли в спине, раскалывалась голова, изводила рвота и множество других мучительных проявлений болезни, о которых не хочется говорить применительно к 22-летнему страдальцу. Это вовсе не умилительное тихое угасание — как будто погружение в приятный сон — в полном сознании на душистом белье среди роз и лилий. До устройства ли счастья тех, кто оставался жить, было несчастному умирающему? С другой стороны, чувство долга, присущее цесаревичу, могло подвигнуть его, презрев телесную немощь, вручить девушку, за судьбу которой он считал себя ответственным, любимому брату, призванному занять его место. Должно быть, действовала установка, полученная от деда десять лет назад: «Учись умирать!»

Очевидно одно — в своем дневнике Александр никогда не ссылался на предсмертную волю брата. Из мемуаров современников также не следует, что император и императрица когда-либо упоминали об этом пожелании покойного.

Однако официальная история утверждает: Александр женился на обрученной невесте Николая как завещал брат.

Несмотря на охватившее всех отчаяние, император должен был думать не только о близких, но и о своей стране. 12 апреля, когда еще не успело остыть тело его старшего сына, Александр II приказал обнародовать манифест о провозглашении цесаревичем Александра Александровича.

Императорская фамилия вместе с принцессой Дагмар отправились в Дармштадт. Там в замке Югенгейм они некоторое время пытались прийти в себя после понесенной утраты. По-видимому, обеими семьями там и было решено, что Александр женится на Дагмар, но новому престолонаследнику не было заявлено об этом в решительной форме.

Гроб с телом цесаревича отплыл на фрегате «Александр Невский». Через месяц его пронесли по улицам Петербурга, по набережной Невы. А у окна стояла Екатерина Ольдебургская, которая не захотела жить без любимого и вскоре последовала за ним. Правда, она уже давно страдала чахоткой, но кончину ее ускорило горестное событие.

Она молода и прекрасна была

И чистой мадонной осталась,

Как зеркало речки спокойной светла…

Как сердце мое разрывалось!

Мало кто сейчас знает, что эти слова известного романса посвящены ей.

Николай Александрович был похоронен в усыпальнице Петропавловского собора, рядом с другими почившими представителями династии.

Александру едва минуло 20 лет, когда смерть старшего брата сделала его престолонаследником. У него было почти два десятилетия, чтобы подготовиться к нелегкому бремени — своему будущему царствованию.

Часть вторая
Престолонаследник
(13.04.1865 — 01.03.1881)

Тайна датского брака

Признание Александра престолонаследником вовсе не было безоговорочным и единодушным. Проснулись надежды младших братьев императора: Константина и Николая. Последний рассказывал всем и каждому, что Александр совершенно не подготовлен к правлению, почти неграмотен и туп от природы. Вдова великого князя Михаила Павловича Елена Павловна, Эгерия императора, громко требовала, чтобы наследником назначили третьего царевича, Владимира Александровича, хотя и не блиставшего умом, но обаятельного и жизнерадостного. Некоторые из бывших учителей Александра утверждали, что он не способен править; доверить ему державу — катастрофа. Граф Валуев был убежден, что туповатого Александра нельзя рассматривать в качестве престолонаследника. Даже мать, императрица, оценивала способности и характер своего второго сына чрезвычайно низко.

В такой обстановке Александр II нашел в себе силы настоять на соблюдении принятых в российском царствующем доме правил престолонаследия.

20 июля 1865 года цесаревич Александр Александрович принес присягу императору. «…Я молился, сколько мог, страшно было выходить посреди церкви, чтобы читать присягу. Я ничего не видел и не слышал; прочел, кажется, недурно, хотя немного скоро», — поверял цесаревич своему дневнику.

Когда-то Александр с энтузиазмом присоединялся к школярам, громко и радостно распевавшим известную выпускную песню:

Прощайте, все учителя,

Предметы общей нашей скуки,

Уж не заставите меня

Приняться снова за науки!

Теперь «приняться снова за науки» заставила его сама судьба. Как человек исключительно добросовестный, он посчитал своим долгом овладеть всеми знаниями, необходимыми для управления империей.

Знаменитый историк С. М. Соловьев, и до того занимавшийся со старшими великими князьями, прочел Александру углубленный курс русской истории. К. Н. Бестужев-Рюмин расцветил свежие впечатления своего ученика яркими психологическими портретами исторических деятелей дней минувших. Курс русской словесности цесаревичу преподавал знаменитый Ф. И. Буслаев, видевший в языке отражение всей духовной жизни человека. Блестящий цивилист К. П. Победоносцев раскрыл наследнику всю силу законов, приобщил к славянофильству и сумел стать «властителем его дум». Последний и в будущем имел исключительное влияние на своего воспитанника.

Александр прослушал курсы политических наук и правоведения в университетском объеме, что позволило ему не выглядеть одиозно в роли канцлера Гельсингфорского университета. Впоследствии он углубил свои знания в области государственного права под руководством Г. Пискарева. Большое внимание цесаревич уделял изучению экономики и статистики, понимая, что эти знания необходимы правителю такой огромной страны, как Россия. Хорошая военная подготовка соответствовала программе академии Генерального штаба и делала его профессионалом, когда он занимал различные армейские должности: от командира полка до атамана казачьих войск и командующего петербургским военным округом.

И конечно, Александр продолжал заниматься иностранными языками. Немецкий, французский, английский — на этих языках он говорил практически свободно. Но не следует думать, что манера цесаревича изъясняться на русском — прямо, лаконично, бесхитростно — разительно менялась, когда он переходил на иностранный язык: он оставался верен себе, что давало основания недоброжелателям называть его владение языками дурным.

В сентябре 1865 года наступил первый день рождения Николая — уже без него. На панихиде Александр не сумел сдержать слез. Вечером он записал в свой дневник: «Плакал как ребенок, так сделалось грустно снова, так пусто без моего друга, которого я любил более всех на земле и которого никто на свете мне заменить не может не только теперь, но и в будущем. С ним я разделял и радость, и веселье, от него ничего не скрывал и уверен, что и он от меня ничего не скрывал. Такого брата и друга никто из братьев мне заменить не может, а если и заменит его кто отчасти, то это Мать или будущая моя жена, если это будет милая Дагмар».

Все труды официальных историков полны упоминаний о горячем желании правящей четы устроить брак второго сына и Дагмар Датской. В истории известно немало случаев, когда по смерти царственного жениха невесту выдавали замуж за его брата и, наоборот, по смерти невесты жених спокойно вступал в брак с ее сестрой. Но это чаще всего были холодные династические, основанные на голом расчете союзы. А Николая и Дагмар связывала такая страстная, пламенная, хотя и кратковременная любовь!…

Но смерть брата и похоронные церемонии, затем принесение присяги, усиленная учеба несколько отвлекли цесаревича от его чувств к Мещерской. К тому же родители дали ему понять, что он должен жениться на датской принцессе. Однако стоило Александру снова встретиться с Марией, как он опять покорился ее очарованию.

Императрица все решительнее настаивала на датском браке. Незадолго до нового, 1866 года она имела разговор с сыном и принудила его дать согласие «сделать все как надо».

В дневнике наследник записал: «Теперь настает совсем другое время, серьезное; я должен думать о женитьбе, и дай Бог найти мне в моей жене друга и помощника в моей незавидной доле. Прощаюсь я с М. Э., которую любил, как никого еще не любил, и благодарен ей за все то, что она мне сделала хорошего и дурного. Не знаю наверное, любила ли она меня или нет, но все-таки она была со мой милее, чем с кем-либо. Сколько разговоров было между нами. Были и неприятности и ей, и мне за нашу любовь. Сколько раз я хотел отстать от этой любви, и иногда удавалось на несколько времени, но потом опять сойдемся и снова мы в тех же отношениях».

Через несколько дней царь и царица решили, что Александру следует ускорить сватовство: ехать в Копенгаген и просить руки принцессы Дагмар. Он безропотно подчинился долгу. Императрица стремилась закрепить непрочный успех. Она заставила Александра привыкать к мысли о Дагмар как о супруге, выбирать драгоценности для принцессы, чтобы завершить свадебный дар, который стали формировать еще при жизни Никсы.

Обратив внимание на несчастный вид наследника, император напрямую спросил: какие у него отношения с Мещерской? Царевич ответил, что никаких. И правда, можно ли было назвать «отношениями» невинные разговоры и редкие совместные прогулки? А юный богатырь внезапно осознал, что ему этого мало. «Я чувствую, что теперь меня это не насыщает, мне надо больше, но что это больше…» — исповедовался он своему дневнику. Но даже ему он не назвал свое чувство: физическое влечение, желание. Ему нужна была только Мари и никто другой.

Он несколько дней напряженно размышлял о будущем, о своем выборе и, наконец, решил отречься от престола. «Я только и думаю теперь о том, чтобы отказаться от моего тяжелого положения и, если будет возможность, жениться на милой М. Э. Я хочу отказаться от свадьбы с Дагмар, которую я не могу любить и не хочу. Ах, если бы все, о чем я теперь так много думаю, могло бы осуществиться! Я не смею надеяться на Бога в этом деле, но, может быть, и удастся. Может быть, это будет лучше, если я откажусь от престола. Я чувствую себя неспособным быть на этом месте, я страшно мало ценю людей, мне страшно надоедает то, что относится до моего положения. Я не хочу другой жены, как М. Э. Это будет страшный переворот в моей жизни, но если Бог поможет, то все может сделаться, и, может быть, я буду счастлив с дусенькой и буду иметь детей. Вот мысли, которые теперь меня все больше занимают, и все, что я желаю. Несносно, что поездка в Данию на носу и преследует меня, как кошмар».

Отношение к Дагмар резко переменилось. В его дневнике вместо «будущая моя жена, милая Дагмар» появляется: «Я не могу ее любить и не хочу». Возникают нехарактерные для периода романтической влюбленности мысли о детях… Что могло так резко изменить его чувства. Может быть, он узнал нечто крайне неприятное для себя?

Желание цесаревича отказаться от женитьбы на Дагмар Датской становилось все сильнее, он готов был отречься от права престолонаследия ради любимой женщины в пользу следующего по старшинству брата Владимира. Амбициозный и самолюбивый, тот грезил о троне и считал себя гораздо более достойным преемником отца, чем неуклюжий старший брат.

Примеры отречения наследников от престола в доме Романовых имелись. Мыслью об отречении долго играл «русский сфинкс» Александр I. Великий князь Константин Павлович пошел дальше брата: панически боясь быть отравленным, он предпочел любовь польки Жанетты Груздинской короне Российской империи.

12 декабря 1825 года, за два дня до восстания декабристов, Сенатом был принят указ, ограничивающий права престолонаследника. Позднее Николай I не забыл включить его в Свод законов Российской империи. Согласно указу наследник престола, «имеющий на оный право», мог отказаться от него, но «в таких обстоятельствах, когда засим не предстоит такого затруднения в дальнейшем наследовании престола». Отречение объявлялось «невозвратным» после того, когда оно будет «обнародовано и обращено в закон».

Но даже намек на возможность отречения старшего сына вызвал страшный гнев царственных родителей. Александр, хоть и по-разному, преданно любил их обоих. Кроме того, развитое воспитанием чувство долга подсказывало, что он неправ. Но самое главное, он не был уверен в чувствах Мещерской: интуитивно он ощущал, что с ее стороны больше игры и азарта охоты, чем настоящего чувства. «Я каждый вечер молю горячо Бога, чтобы Он помог мне отказаться от престола и, если возможно, устроить мое счастье с милой дусенькой. Меня мучит одно, это то, что я боюсь очень за М. Э., что, когда наступит решительная минута, она откажется от меня, и тогда все пропало. Я непременно должен переговорить с ней об этом и как можно скорее, чтобы ее не застали врасплох. Хотя я уверен, что она готова за меня выйти замуж, но Бог один знает, что у нее на сердце».

А что же Мария?

Когда читаешь дневники и воспоминания тех времен, создается впечатление, что княжна сначала откровенно завлекала царевича. Ущемленное с детства самолюбие и головокружение от открывшихся перспектив подогревали ее эмоции. Однако она заигралась и влюбилась сама.

Мещерская сделала все, чтобы заставить престолонаследника совершить решительные действия. Это привело к неожиданному результату. Александр, движимый самыми добрыми побуждениями, предложил ей присмотреться к его другу, богатому и знатному Иллариону Ивановича Воронцову-Дашкову, — он уже переговорил с ним, его друг будет ей прекрасным мужем. Это предложение свалилось на княжну как снег на голову. От Марии потребовалось все самообладание, чтобы сдержать чувства и сделать вид, что благодарна цесаревичу за заботу о ее судьбе и согласна узнать поближе этого кавалера. Ее ответный ход был силен: она ошарашила Александра известием, что ей сделал предложение молодой Витгенштейн. Александр «был убит морально и физически».

Снова возникла мысль об отречении и соединении со своей «дусенькой». И здесь большую роль сыграл Вово Мещерский, убеждавший друга, что любимая — расчетливая кокетка, не имеет сердца и только играет с Александром в жестокую игру.

Непрекращающееся давление со стороны родителей, особенно императрицы, заставило Александра отказаться от задуманного плана. Добившись от матери обещания, что честь Мещерской не потерпит никакого урона, что с ней будут обращаться доброжелательно и почтительно, наследник скрепя сердце отправился в Копенгаген.

Многочисленные мемуары рассказывают, что императрица Мария Александровна первое время не очень жаловала невестку — не могла ей простить, что та так скоро забыла свою первую любовь, ее красивого, умного, самого лучшего на свете старшего сына. Это трудно совместить с неотступным желанием царицы видеть Дагмар в России, рядом с собой. Зачем так упорно настаивать на союзе датской принцессы и Александра, который соглашался жениться только из уважения к родителям?

Эта загадка казалась трудно разрешимой, пока не увидели свет откровения Ф. И. Морозова-Второго. Ссылаясь на «Парижский архив русской эмиграции», в котором ему удалось поработать, он утверждал, что Николай II и его близкие не были расстреляны в ночь с 16 на 17 июля 1918 года. По секретному дополнению к мирному Брест-Литовскому договору семья бывшего российского императора в Бресте 4 августа 1918 года была выдана представителю генштаба Германии при условии отказа его от собственного имени, сбережений (особенно сбережений!) и собственности, а также от публичных выступлений в эмиграции^[4]. Вместо отрекшегося царя уничтожили графа Крымова, по паспорту которого Николай II неоднократно выезжал в Ниццу и Компьень. При передаче Николая Александровича Романова германским властям ему был вручен паспорт графа Николая Крымова.

Но кто такой граф Крымов?

По данным Ф. И. Морозова-Второго, граф появился на свет в 1865 году. Он был сыном цесаревича Николая Александровича и принцессы Дагмар. Они были обручены и практически женаты, когда цесаревич внезапно умер в Ницце — по официальной версии, от спинномозгового менингита. По версии неофициальной, наследник был отравлен в результате интриги великого князя Константина Николаевича и его жены.

Таким образом, граф был почти на три года старше Николая II, чуть выше его и здоровее физически. Однако в Екатеринбурге подобные отличия не были замечены даже прислугой бывшего императора, которая о существовании старшего брата Николая II по матери узнала только в ссылке.

Граф прибыл в Екатеринбург по приглашению некоего высокопоставленного чиновника аппарата ВЦИК РСФСР с целью инсценировки пребывания в городе бывшего императора. Там он и нашел свою смерть.

Это только версия, но она может многое объяснить.

Если ее принять, становятся понятны странные слова императора Александра II в письме сыну: «Теперь она нам особенно дорога». Можно объяснить и настойчивость императрицы в желании заполучить не столько принцессу, сколько внука, сына своего обожаемого Никсы. Ведь если бы Дагмар вступила в другой брак, ее ребенок вряд ли попал бы в Россию. Знать, что от любимого сына осталось продолжение, плоть от его плоти, кровь от крови, и не иметь возможности быть с ним рядом, разговаривать, видеть в нем повторение его отца было для Марии Александровны непереносимо. Надо полагать, что императрица сумела заразить колеблющегося, нерешительного и в этот момент чувствовавшего себя виноватым супруга своим настроением. Сильно притянутым за уши кажется распространенное мнение, что Александру II так сильно нравилась Дагмар, что он во что бы то ни стало стремился «сохранить ее за Россией». В это время он пламенно мечтал совсем о другой девушке, ровеснице датской принцессы, определившей его судьбу на много лет.

Отсюда такое волнение императорской четы при сообщении о статье в одной французской газете, в которой говорилось, что наследник российского престола ведет несерьезную жизнь и отказывается от брака с датской принцессой, поскольку увлечен другой женщиной — княжной Марией Элимовной Мещерской. Утверждали, что эту статью перепечатали и в других странах, и — самое главное — в Дании.

Датский король Христиан IX был женат на немецкой принцессе Луизе Гессен-Кассельской. Именно она, племянница бездетного короля Дании Фредерика VII, последнего представителя старинной династии Ольденбургов, принесла корону гвардейскому офицеру из дома Глюксбургов. В этом добропорядочном браке родилось трое сыновей и три дочери. Обстановка в семье сложилась религиозной и высоконравственной^[5]. Королевские дети испытывали исключительную привязанность друг к другу. В это время старшая принцесса Александра Прекрасная уже была замужем за принцем Уэльским Эдуардом^[6]. Дагмар (в переводе — «утренняя заря») не отличалась такой замечательной красотой, как сестра, но превосходила ее живостью, обаянием и жизнелюбием. Признавая безусловную красоту Александры, датчане больше любили жизнерадостную принцессу Дагмар.

Выдать замуж свою очаровательную крошку дочь для датского монарха не было проблемой, но не только самым блестящим, но и самым желанным и выгодным для датского дома представлялся союз с наследником российского престола. Добрые отношения с Россией являлись гарантией нейтралитета Германии, внезапно выросшей из маленькой, но агрессивной Пруссии и уже лишившей миролюбивую Данию ее исконных территорий — Шлезвиг-Гольштейна и герцогства Лауэнбургского. А чем была выгодна женитьба престолонаследника на принцессе-бесприданнице из страны, только что потерпевшей поражение в войне и потерявшей свои самые богатые и плодородные провинции? Николай был влюблен, это искупало все. Но его брат любил другую женщину.

Печальный Александр вместе с братьями Владимиром и Алексеем, явившийся хотя и не по зову сердца, а лишь во исполнение долга, был встречен со всем радушием, как будто он прилетел на крыльях любви. Было много праздников и развлечений, но веселились в основном младший брат Алексей и свитские офицеры. Владимир рвал и метал: он никак не мог отказаться от своей мечты о престоле, которая снова, едва поманив, умчалась. Женитьба брата делала его призрачные надежды совсем нереальными. Но все-таки вдруг не сложится, не удастся этот брак, которого так желали родители? Тогда у него снова появится шанс…

«Я чувствую, что могу, и даже очень, полюбить милую Минни, тем более что она нам так дорога», — писал Александр родителям.

Однако в проявлении чувств был сдержан.

Это сватовство напоминало какой-то мещанский водевиль.

Родные невесты окружают колеблющегося жениха вниманием и заботой; король Христиан, сановитый и рассудительный, спрашивает его совета по политическим вопросам; братья принцессы показывают ему свои охотничьи ружья и рассказывают веселые истории, в центре которых — добросердечная умница Дагмар; сама невеста, смышленая, изящная и полная обаяния, преданно заглядывает в глаза и очаровательно краснеет.

Но предложения все нет и нет.

Наконец, королева Луиза предлагает дочери показать гостю из России свою девичью спаленку. Сопровождаемый всей королевской семьей Александр торжественно препровождается в покои Дагмар. Под разными предлогами Алексей и родные принцессы удаляются, а младшая сестра Тира для верности запирает снаружи дверь на ключ.

По воспоминаниям самих героев, в запертой комнате они рассматривают альбом Дагмар с фотографиями Никсы. На парных снимках видно, как сильно они влюблены друг в друга. «Может ли она когда-нибудь кого-нибудь снова полюбить?» — спрашивает Александр, и умненькая девушка отвечает: «Никого, кроме его брата» — и крепко целует молодого человека. «Слезы и у меня, и у нее», — записывает в своем дневнике Александр.

Предложение сделано и с готовностью принято; дверь открывается, и все родственники бросаются поздравлять жениха и невесту. Хода назад нет.

Грустный, но спокойный Александр вернулся в Россию. Он выполнил свой долг, принес себя в жертву интересам династии. Ему хотелось рассказать обо всем матушке, поделиться своими чувствами, сомнениями. Но императрицы нет в Москве, супруг отправил ее с детьми в Ильинское; ему нужна свобода, чтобы предаться сладостному времяпрепровождению с новой фавориткой Екатериной Долгорукой.

Смерть молодого сына словно придала новые жизненные силы 47-летнему императору. Он полностью погрузился в свое чувство; семья отошла на второй план.

Большой простодушный мальчик разочарован и растерян — до него как будто никому не было дела. Отец весь в новой любви, мать в отчаянии. А он ожидал похвалы, благодарности — ведь он только что, проявив самоотречение, укрепил положение императорского дома. Наконец, родители воссоединяются, но они — каждый по себе; никогда они уже не будут единым целым, как это бывало до Долгорукой. Действия наследника рассеянно одобрили, и он снова стал сомневаться в верности избранного пути.

Тем временем Дагмар собиралась на свою новую родину. Снова вспоминает Шереметев: «Вот, наконец, появилась четырехместная коляска. Принцесса Дагмар приветливо кланялась во все стороны и на всех произвела чарующее впечатление». На всех — но не на наследника. Он мрачен и погружен в себя. Его любимая Мари отправлена в Париж, родители нетерпеливо ждут бракосочетания, а кто подумал о его чувствах? Его дурное настроение граничит с неучтивостью. «В публике стали жалеть невесту, лишившуюся изящного и даровитого жениха и вынужденную без любви перейти к другому — человеку грубому, неотесанному, плохо говорившему по-французски… Таков был отзыв придворных. Зато популярность принцессы росла. В ней видели залог благополучия, на нее возлагали всю надежду, а она своими лучистыми глазами зажигала сердца, простота ее и прелесть сулили счастье и покой».

Датская принцесса сразу приняла православие и стала для всех Марией Федоровной, а для близких — Минни. На балах Минни танцевала с упоением, Александр нервничал, танцевать не хотел и думал: скорее бы уж они повенчались. От физиологии никуда не деться, а Минни принадлежала к тому же женскому типу, что и Мещерская: изящная темноглазая брюнетка небольшого роста.

Жених и невеста редко оставались наедине. Но однажды, когда им это все же удалось, его принцесса сделала сальто через голову. Александр был потрясен: он не подозревал, что Минни прекрасная гимнастка. Но это была лишь одна из тех наивных милых выходок, которыми она любила удивлять его всю последующую жизнь.

Наконец, 13 октября произошел обряд обручения. Свадьбу назначили через две недели. Стали съезжаться радостные гости. Один Александр ходил мрачнее тучи. Он не мог дождаться 26 октября, а церемонию еще и отодвинули на два дня из-за недомогания императрицы.

Но долгожданный день настал. Мария Федоровна появилась в сарафане из серебряной парчи, малиновой бархатной мантии, отделанной горностаем, на голове переливалась малая бриллиантовая корона.

«Процессия тронулась в церковь… Вся церемония не заняла много времени, но стоила многих переживаний и жениху, и невесте, теперь соединившим свои жизни перед алтарем».

С этой минуты началась счастливая 30-летняя жизнь супругов.

В Аничковом дворце

Молодая пара сразу полюбила Аничков дворец, который император выделил наследной чете для проживания. Но побыть там удавалось только ночью — этикет предписывал отдать визиты членам императорской фамилии. Прежде всего, братьям царя: Константину, Николаю и Михаилу. Затем сестрам — Марии и Ольге. И особенно — почтенной вдове Елене Павловне, которая так резко выступала против объявления Александра наследником престола, а потом всем рассказывала, как Александр не хотел жениться на датской принцессе. Она вместе с единственной замужней дочерью Екатериной Михайловной жила в самом красивом после Зимнего Михайловском дворце. Эти визиты были очень ответственны, но Минни держала себя так естественно и непринужденно, что всем понравилась.

Если же ни светские обязанности, ни государственные дела не отвлекали молодоженов, они с удовольствием предавались простым радостям: гуляли по саду, пили чай в кабинете Александра, откуда виден был весь Невский, болтали, целовались…

Александр не жаловал светские развлечения, видел в танцах пустое препровождение времени. Но Минни, в отличие от Александра, вовсе не тяготили балы. Она любила их «отчаянную младость, и тесноту, и блеск, и радость». Она обладала счастливым характером: вещи даже обязательные, для кого-то скучные, ей доставляли удовольствие — уроки русского языка при несомненных успехах в учебе, изучение Закона Божьего, общение с дамами императорской семьи — цесаревне все удавалось, все становилось поводом для радости.

Однако и у Минни бывали минуты тревоги и печали: шли дни и месяцы, ей исполнилось 19 лет, но даже намека на появление потомства не замечалось.

В конце апреля 1867 года Александр повез жену в Москву. Он считал, что древняя столица сделает ее русскою скорее, чем европейский Петербург. Москвичи встречали цесаревну, выучившую несколько приветственных фраз на русском языке, восторженно и тепло. Ее поразили величественный Кремль, блеск сокровищ, Оружейной палаты, собор Василия Блаженного. Она искренне старалась полюбить Россию, и ей это удавалось.

Император требовал присутствия сына в Петербурге, его деятельного участия в управлении государством. Он желал, чтобы наследник всюду сопровождал его. Александр II тяжело переживал покушение 23-летнего Дмитрия Каракозова. Если бы не Осип Комиссаров, толкнувший под руку убийцу, все могло закончиться трагически. Цесаревич Александр писал в своем дневнике: «…Призвали мужика, который спас. Папа его поцеловал и сделал дворянином. Опять страшнейший ура». «Меня Бог спас», — говорил царь и усердно молился.

Кроме того, в Петербурге намечалось дело, которое никак не могло обойтись без Минни. Ее второй брат Вильгельм, за три года до того избранный греческим королем Георгиусом I, приехал просить руки любимой кузины Александра Ольги Константиновны. Считается, что 16-летняя великая княжна не слишком стремилась выйти за 20-летнего короля, но он был очень влюблен, а королевская корона так притягательна…

15 октября 1867 года состоялась пышная свадьба по православному обряду. А вскоре семейство Романовых узнало, что молодая чета собирается порадовать греков рождением первенца. Радуясь за брата, Минни в то же время чувствовала себя глубоко расстроенной: она до сих пор не ощущала признаков беременности.

После свадьбы кузины, в июне 1867 года, Александр вместе с братом Владимиром сопровождал отца в Париж на Всемирную выставку. Минни почти каждый день писала ему нежные письма. Она не знала, что там цесаревич встретил свою первую любовь, Марию Мещерскую. Мариуже была замужем за П. П. Демидовым^[7] и ждала ребенка. Обоим было грустно.

Через несколько месяцев Мария Демидова умрет родами.

Император приобщал обоих старших сыновей к политическим делам и к умению представительствовать. Наполеон III надеялся очаровать русского царя, рассеять его неудовольствие, вызванное позицией Франции в польском вопросе, и склонить его на свою сторону, чтобы сдержать быстрый рост влияния Пруссии в Европе. Русские гости были поселены в Елисейском дворце. 2 июня они присутствовали на скачках, 4-го посетили торжественное представление в опере. Пятого во время посещения Sainte Chapelle представители французской интеллигенции крикнули в лицо царю и великим князьям: «Да здравствует Польша!» В четверг, 6-го, состоялся военный парад в Лоншане, на котором присутствовал и прусский король. Когда русские гости возвращались с парада через Булонский лес, польский эмигрант Березовский два раза выстрелил в царя, ехавшего в карете с Наполеоном III, но оба раза промахнулся. Царь испугался, но не столько за себя, сколько за сыновей: он хватал их за руки, спрашивая, не ранены ли они. Прекрасная императрица Евгения с тех пор всегда старалась держаться рядом с царем, своим телом заслоняя его от толпы и от возможного выстрела.

«Мы пережили в Париже трудные дни, — рассказывал цесаревич в письме другу, — ни единой минуты не чувствовал там я себя спокойно. Никто не мог дать гарантию, что покушение не повторится. У меня было одно желание: покинуть Париж. Я был готов послать все к черту, лишь бы император мог как можно быстрее целым и невредимым вернуться в нашу матушку Россию. Какое счастье вырваться, наконец, из этого вертепа!»

Александр был потрясен и возмущен. Сначала оскорбительный выкрик в Sainte Chapelle, затем подлое покушение на отца. Он ощущал огромную любовь к этому мужественному человеку, который так спокойно реагировал на выстрелы.

Но, как всегда, за приливом любви последовал приступ разочарования. В Париж явилась пассия отца, и тот, нарядившись в белый доломан и лосины, мчался к Долгорукой и проводил с ней все время, свободное от официальных приемов и празднеств. Наследник, не всегда созвучный с братом Владимиром, на этот раз вместе с ним чувствовал себя оскорбленным за императора.

Жизнь Царя-Освободителя подвергалась ежечасной угрозе. Радея за державу, он требовал у сына скорейшего рождения ребенка. Когда после возвращения из Парижа Александра он и Минни гостили в Дании, император раздраженно писал им: «Помните, что вы оба принадлежите России и вся ваша жизнь должна быть посвящена вашему долгу».

Однако от молодых супругов все не приходило утешительного известия.

Интересно, какие чувства испытывал Александр из-за того, что судьба не давала ему потомства? Ведь если у Минни уже был ребенок от его брата, сам он оказывался несостоятельным. Скорее всего, цесаревич считал себя виновным в том, что женился на вдове брата — поддался давлению родных. Но ни одного слова об этом он не поведал даже дневнику.

Особенно раздосадован был император Александр — наследной чете пришлось писать ему большое объяснительное письмо.

Несмотря на желание императора видеть их в Петербурге, цесаревич с супругой отправились в Висбаден, где Минни встретилась со своей сестрой, принцессой Уэльской Александрой, отдыхавшей там с мужем. Наследники двух великих держав познакомились и подружились. Но пока принц Уэльский не имел практически никаких прав: Британией правила его матушка, властная королева Виктория.

А. Ф. Тютчева, увидевшая Александра после нескольких лет разлуки, отмечала, что он прекрасно выглядит, приобрел импозантность и даже некоторую лощеность. Действительно, на портрете того времени, одном из немногих, где цесаревич одет в гражданское платье, он смотрится вполне европейским щеголем.

Александр II приказал вернуться наследнику в сентябре в Петербург. Четырехмесячные европейские каникулы закончились. Но они не прошли даром: к годовщине их свадьбы чаяния семьи и всей России сбылись: Мария Федоровна объявила о своей беременности. «Теперь с благословения Божьего я имею надежду иметь детей, — писал цесаревич в своем дневнике. — Я счастлив, но одной надежды мало, и я уповаю во всем на Господа. Да будет воля Его».

6 мая 1868 года великая княгиня Мария Федоровна родила первенца. Молодой отец записал в своем дневнике: «Минни разбудила меня в начале 5-го часа, говоря, что у нее начинаются сильные боли и не дают ей спать, однако по временам она засыпала и потом опять просыпалась до 8 часов утра. Наконец мы встали и отправились одеваться. Одевшись и выпив кофе, пошел скорее к моей душке, которая уже не могла окончить свой туалет, потому что боли делались чаще и чаще, и сильнее. Я скорее написал Мама записку об этом, и Мама с Папа приехали около 10 часов, и Мама осталась, а Папа уехал домой. Минни уже начинала страдать порядочно сильно и даже кричала по времени. Около 12¹/₂ жена перешла в спальню и легла уже на кушетку, где все было приготовлено. Боли были все сильнее и сильнее, и Минни очень страдала. Папа вернулся и помогал мне держать мою душку все время. Наконец в половине третьего пришла последняя минута, и все страдания прекратились разом. Бог послал нам сына, которого мы нарекли Николаем. Что за радость была — этого нельзя себе представить. Я бросился обнимать мою душку-жену, которая разом повеселела и была счастлива ужасно. Я плакал как дитя, и так легко было на душе и так приятно».

Счастливые родители не обратили внимания или не придали значения тому, что Николай появился на свет в день святого праведника великомученика Иова. Святитель Иов, первый патриарх Московский и всея Руси, безропотно прошел через все испытания, потерял все, что нажил, и стал свидетелем гибели своих детей. Печальное предзнаменование. Но охваченные ликованием родители и весь народ в тот день не хотели думать о печальном и горестном.

В день появления на свет своего первого внука Александр II объявил амнистию, причем наибольшие льготы получили политические преступники. Всех каторжан перевели в разряд ссыльных, а ссыльным разрешили поселиться в сибирских городах и даже в европейской части России, но в отдаленных от столицы губерниях.

Крестными царственного младенца стали его дед — император Александр II, бабушка со стороны матери — датская королева Луиза, двоюродная прабабушка — великая княгиня Елена Павловна и дядя, датский принц Фредерик.

Ребенок был на редкость спокоен и мил, красив и жизнерадостен. «Солнечный лучик» — называла его императрица Мария Александровна; «луч света», говорил о нем дед-император.

В1869 году родился Александр, но умер на следующий год. В 1871 году на свет появился Георгий; в 1875-м — Ксения, в 1878-м — Михаил, в 1882-м — Ольга.

«Рождение детей есть самая радостная минута жизни, и описать ее невозможно, потому что это совершенно особое чувство, совершенно не похожее ни на какое другое», — писал цесаревич своему наставнику Константину Победоносцеву.

Появление сыновей умиротворило престолонаследника. Император был еще полон сил, и отчизна не требовала немедленного принесения жертв на ее алтарь. Теперь цесаревич мог уделять больше времени любимым занятиям.

Вопреки сложившемуся в исторической литературе, публицистике и беллетристике образу Александра как едва грамотного солдафона и невежды он еще с детства глубоко интересовался вопросами истории. Под его патронатом было основано Русское историческое общество. Исторический музей в Москве — красивое здание из красного кирпича рядом с Кремлем — тоже находился под его покровительством.

В 1869 году у цесаревича начал собираться маленький оркестр медных духовых инструментов, в который входил он сам и еще восемь музыкантов — офицеров-гвардейцев. С течением времени кружок разросся и в 1881 году превратился в «Общество любителей духовой музыки». Конечно, это были не «Виртуозы Москвы», но люди искренне преданные своему увлечению: граф Олсуфьев, принц Ольденбургский, генерал Половцев. Их репертуар, поначалу состоявший из военных маршей, скоро обогатился народными песнями, модными романсами и отличался разнообразием. Оркестранты год от года становились все искуснее. Сам Александр очень хорошо музицировал на корнете, а на тромбоне играл столь профессионально, что участвовал солистом в дворцовых квартетах. Иногда ради шутки он играл на геликоне, умел играть на фортепьяно — словом, владел многими музыкальными инструментами.

Его хулители, подчеркивая грубость и примитивность натуры Александра, забывали упомянуть, что великий князь был очень музыкален, любил и часто посещал оперные спектакли. А ведь это составляло значительную часть его интеллектуальных интересов.

Про то, что Александр был завзятым книгочеем, тоже говорить было не принято. Еще в детстве он зачитывался произведениями Загоскина и Лажечникова, романтичность которых, может быть, и определила его склонность к истории. Позже кумиром молодого великого князя стал Лермонтов. Увлечение творчеством мятущегося поэта пришлось на период любви к Марии Мещерской. Его стихи были так созвучны душевному состоянию Александра, что многие из них он занес в свой дневник.

Лучшие писатели того времени были скорее с властью, чем с либеральной интеллигенцией. Граф Л. Н. Толстой до конца 70-х годов печатался в «Русском вестнике» Каткова. Достоевский, в молодости примкнувший к социалистическому кружку и жестоко за это пострадавший, далеко не в радужном свете изобразил дух русской революции и в «Дневнике писателя» отстаивал значение царской власти для России: «Я не хочу мыслить и жить иначе, как с верой, что все наши девяносто миллионов русских (или сколько их тогда народится) будут все когда-нибудь образованы, очеловечены и счастливы».

К консервативному лагерю принадлежали и Фет, и Тютчев, и Майков, и даже А. К. Толстой («двух станов не боец, а только гость случайный»). Определенным противником интеллигентского радикализма был Лесков. Писемский во «Взбаламученном море» дал неприглядный очерк «шестидесятников»; и даже западник Тургенев в «Отцах и детях», «Дыме» и «Нови» изобразил так называемых «нигилистов» в мало привлекательном виде.

Престолонаследник читал не только Достоевского и Аксакова, но — возможно, под влиянием более утонченной супруги — ценил «меланхоличный юмор рассказов Чехова, пронзительную сатиру Салтыкова-Щедрина, мизерабилизм Короленко, правдивое описание жизни “маленьких” людей Лескова». Благодарное и благородное ощущение причастности к родной культуре, к русскому языку было неотъемлемой частью его патриотизма.

Александра отличало врожденное чувство прекрасного. Сопровождая отца в Париж, цесаревич побывал в Академии художеств, во многих мастерских французских мастеров кисти и русских художников, работающих во Франции. Многие из понравившихся ему полотен он приобрел. Это положило начало замечательной коллекции художественных произведений. Во время заграничных поездок цесаревич с супругой пополняли свое собрание картин в Аничковом дворце, под которое Александр отвел два зала. Но они не упускали возможности купить и произведения российских художников.

Во время двух своих поездок в Париж Александр принял от русских художников, находившихся там в это же время, звание почетного попечителя созданного ими Общества взаимной помощи, размещавшегося в доме барона Горация Осиповича Гинцбурга, богача и мецената, щедро покровительствовавшего людям искусства. Цесаревич купил или заказал картины Репина, Поленова, Савицкого, Васнецова, Бегрова, Дмитриева. У Антокольского он приобрел его известнейшие работы — «Летописец Нестор», «Ермак», «Ярослав Мудрый», «Умирающий Сократ».

Конечно, цесаревич далеко не был тупицей и невеждой, но никак нельзя назвать его существом трепетным и нежным. Да и внешность наследника сразу же опровергла бы такое утверждение. Сила, основательность, благоразумие — вот впечатление, которое он оставлял в людях. «Плоть довлеет над духом» — так кто-то из родных высказался в адрес наследника.

Он часто позволял себе грубые выражения, в отношении приближенных не проявлял «деликатности», мог двинуть кулаком нерасторопного лакея.

Как в жизни любого человека, у цесаревича были и неприятные моменты. Г. Чулков рассказывает, что в 1870 году Александр рассердился на штабного офицера, шведа по национальности. Цесаревич непристойно обругал его, а офицер имел глупость прислать ему письмо, требуя извинения и угрожая самоубийством, если извинения не последует. Цесаревич только посмеялся. И что же? Этот офицер действительно пустил себе пулю в лоб. Император разгневался и приказал Александру идти за гробом самоубийцы, мученика чести. Было невероятно стыдно и горько. Но пришлось идти.

Разочарования и болезни тоже не обходили Александра стороной. В 27 лет он перенес тяжелый тиф и потерял почти половину своих густых русых волос.

Отраду цесаревич находил в семье. Воспитанию детей Александр, несмотря на занятость, уделял много внимания. Он не желал, чтобы их избаловали и вырастили «оранжерейными цветами». Он стремился сделать из них людей честных, добрых, здоровых, трудолюбивых, с сильным характером. Мальчиков с ранних лет приучали к работе и регулярным занятиям спортом. Воспитание дочери Ксении было предметом особых забот родителей. Целенаправленно или интуитивно он добился главного: в его семье жили дружно и любили друг друга.

Победоносцев, обучавший наследника праву и завоевавший его доверие, не потерял своего влияния и впоследствии. Он познакомил Александра с кругом пан-славинистов и с влиятельным публицистом, редактором «Московских ведомостей» М. Н. Катковым. Александр все больше симпатизировал им и уже в 1872 году дал 80 тысяч рублей на еженедельник «Гражданин» князя Мещерского «для борьбы против нигилистов и конституциалистов». Вово Мещерский, на шесть лет старше Александра, дальний родственник Марии Мещерской, первой серьезной сердечной привязанности цесаревича, был и остался его другом. Это Вово заставил престолонаследника вести дневниковые записи, когда этого от него уже не требовали строгие учителя, и записывать свои поступки, мысли и ощущения. Мещерский не имел семьи, поэтому общество подозревало его в гомосексуальных склонностях. Значительное время он оказывал на друга сильное влияние.

Именно Мещерский рассказал наследнику о недороде хлеба в западных губерниях и возможном голоде среди крестьян. Он предложил организовать комитет под председательством Александра Александровича и собрать пожертвования для помощи голодающим. В популярной газете «Русский инвалид» Вово опубликовал воззвание, призывавшее жертвовать деньги в комитет, расположившийся в Аничковом дворце. Не дожидаясь, пока сумма пожертвований станет значительной, цесаревич по совету своих друзей попросил ссуду у государства под залог будущих поступлений. Его сотрудники проявили смекалку и оперативность: не создавая ажиотажа, закупили хлеб в южных губерниях и продали селянам по низким ценам в кредит. Даром раздавать помощь практичный Александр не хотел, чтобы не отбить у крестьянства трудовые навыки.

Тем временем сумма пожертвований достигла двух миллионов рублей, и комитет сполна рассчитался с государством.

Александр II был приятно удивлен осуществленным цесаревичем предприятием и высоко оценил неожиданно проявившуюся у сына деловую хватку.

Это было кстати, поскольку между наследником и царем постепенно нарастало и углублялось отчуждение, связанное со связью царя с Екатериной Долгорукой. Бедный император, раб долга, с трудом находил укромные уголки для встречи с обожаемой Катей. Помогла преданность генерала Рылеева, предоставившего для встреч влюбленных свою квартиру. Мог ли «пламенный революционер» Кондратий Рылеев предположить, что его внук будет помогать в амурных делишках очередному императору?

Семья Долгорукой была против сближения девушки, носящей их имя, с женатым царем. Приходилось проявлять изобретательность, действовать по-шпионски. В конце концов, княжна порвала с родственниками и полностью положилась на императора. Появились съемные квартирки, куда Александр II стремился всей душой, желая обратить злобу дня в отраду ночи.

Узнав, что у нее будет ребенок, Долгорукая захотела внести определенность в отношения с любовником. Александр II всполошился: его заботил не столько факт появления внебрачного ребенка, сколько грядущие изменения фигуры возлюбленной. Он так любовался ее изящной шейкой, стройным станом — а вдруг она располнеет, огрубеет?.. Когда настала пора рожать, княжна направилась в Зимний дворец — она твердо решила, что ее ребенок появится на свет в царских покоях. Ключ от своих апартаментов влюбленный император недавно вручил дорогой Кате. Глубокой ночью любовница царя в сопровождении одной горничной плелась пешком, изнемогая от боли. На счастье, женщинам удалось остановить припозднившегося извозчика, который и доставил их в Зимний. Здесь, в бывших комнатах Николая Павловича, на репсовой кушетке, которая еще помнила последний вздох императора, княжна родила сына, которого назвали Георгием. Его поместили в одном надежном семействе.

На следующий год родилась девочка Ольга; затем снова мальчик, который недолго прожил… Царь почти перестал скрывать свою связь: уезжая в Ливадию, он требовал, чтобы княжна обязательно ехала с ним. Она жила в маленьком дворце Бьюк-Сарае; там Александр мог навещать ее каждый вечер.

По-видимому, Александр II свою внебрачную связь был склонен считать своеобразным проявлением либерализма.

В отличие от «либерала»-императора, Мария Александровна склонялась к консервативным и панславинистским взглядам, и, поддерживая ее, цесаревич выражал неодобрение отцу.

Влияние группы реакционеров росло. Их главой и защитником неограниченного абсолютизма постепенно становился наследник престола. Аничков дворец стал их генеральным штабом. Там не уставали говорить, что политика реформ служит отрицанию царской власти, ведет Россию к гибели и что она не только убийственна, но и кощунственна, так как государь своими руками уничтожает ту власть, которая была вручена ему Богом. В Аничковом дворце, пользуясь каждым поводом, повторяли слова Николая I: «Склонившись перед первыми требованиями революции, Людовик XVI изменил своему самому священному долгу. Бог покарал его за это».

Балканский кризис

В апреле 1876 года началось восстание в Болгарии, к лету безжалостно подавленное турками. В России это вызвало необыкновенно сильное сочувствие к братьям-болгарам, а затем и к другим славянским народам Балкан — сербам, черногорцам, боснийцам. Славянофильские комитеты во главе с Иваном Аксаковым буквально «задавили» правительство «народным движением» за веру и братьев-славян: агитировали и пропагандировали в столице, и в провинции, и снизу, и с боков (проповеди православного духовенства), и сверху. Императрица плакала по утрам, когда ей докладывали о зверствах турок, — она хотела быть русской, православной, она хотела войны и победы за веру Христову.

Наивно полагать, что Александр II только и ждал повода, чтобы ввязаться в какое-нибудь кровопролитие; он отличался трезвым взглядом на ситуацию и понимал, что эта война стране не нужна. Но он был слишком слаб как человек, чтобы противостоять общественному мнению, нажиму советников и обстоятельствам.

Он медлил. У него еще были надежды на дипломатов. Благоразумие брало верх над чувствами, он боялся подвести Россию под новую европейскую войну, а крымское поражение вселяло сомнения в безоговорочную победу.

Все без исключения государственные круги были недовольны его нерешительностью.

Государственная и дипломатическая верхушка во главе с князем Горчаковым, военным министром Милютиным и генералом Игнатьевым начала склоняться к мысли, что война с Турцией после поражения Сербии, ультиматума и уже частичной мобилизации русских войск почти неизбежна. Кроме того, она вполне могла бы послужить «пробным камнем» для оценки того, что было сделано в армии после крымского поражения. Газеты же продолжали в изобилии печатать на своих страницах воззвания и телеграммы о поднятых на штыки младенцах, обезглавленных в алтарях православных священниках, обесчещенных и убитых девушках и старухах. Вся Россия закипала как смола от подобных известий. Не богатства и земля были приманкой, а попираемая вера православная да турецкие изуверства. Вот уже «…стар и млад точит саблю. Давненько казачий конь не пил дунайской водицы».

«…Люди русские… не оттолкните от вашего сердца припавших к нему болгар!» — писали «Санкт-Петербургские ведомости» в июле 1876 года. Во дворе Славянского базара в Москве и многих других местах целые толпы собирались и ждали решения — кому можно будет идти на фронт и кому нельзя.

Император по-прежнему не хотел этой войны. Правительственная политика допускала «энергическое вмешательство России в славянское дело» — только не военное. Он не был уверен в абсолютной победе и щадил русскую кровь.

Многие исследователи не раз отмечали заметную роль цесаревича Александра в событиях восточного кризиса середины 1870-х годов. Наряду с великим князем Константином Николаевичем и императрицей Марией Александровной его обычно причисляют к сторонникам военного решения возникшего конфликта. Однако на самом деле вначале он не проявлял особого интереса к разгоравшейся на Балканах войне и окружавшей ее дипломатической переписке. Только в первых числах сентября 1876 года он в своем дневнике упомянул о сложившемся в стране положении: «Вся Россия говорит о войне и желает ее, и вряд ли обойдется без войны. Во всяком случае, она будет одна из самых популярных войн, и Россия ей сочувствует». Связанный своим официальным статусом, Александр смог организовать материальную помощь сражающимся балканским единоверцам только обходными путями, через московское купеческое общество. Но он и императрица поддерживали деятельность славянских комитетов, созданных по всей России в поддержку братских народов; Александр II выражал жене и наследнику высочайшее неудовольствие их действиями.

Победоносцев при всей одержимости «славянским делом» призывал цесаревича к осмотрительности с людьми, «которые могли бы понести и раздуть Ваше слово», советовал опасаться принимать у себя «ревнителей» и помнить, что «в теперешнем положении Вашем то будет золотое слово, которое останется невысказанным».

Александр II также напоминал сыну об осторожности и опасности увлечения «славянским делом»: «Признаюсь, я ничего путного не ожидаю, а предвижу кровавую развязку». Он вызвал цесаревича в Крым, в Ливадию, где собрались все государственные мужи. Туда было доставлено послание болгарского экзарха Антимия с призывом к российскому монарху: «Если Его Величество Всероссийский император не обратит внимание на положение болгар, не защитит их теперь, то лучше их вычеркнуть из списка славян и православных, ибо ОТЧАЯНЬЕ ОВЛАДЕЛО ВСЕМИ!»

Однако Россия еще медлила.

В Ливадию прибыл граф Ф. Н. Сумароков-Эльстон, который привез ответ австрийского императора Франца-Иосифа относительно его намерений в случае войны. Если Россия объявит войну Турции, заявлял император, Австрия не будет ей мешать, но оккупирует Боснию и Герцеговину и удержит их насовсем.

С этой стороны, по крайней мере, существовала некая определенность, тогда как в отношении намерений англичан, постоянно менявших свою позицию, ясности не было. Попытка России утвердиться на Балканах привела королеву Викторию в ярость. Она называла семейство Романовых неблагодарными высокомерными выскочками. Но и Александр II честил ее «интриганкой» и «старой дурой».

Королева долго «сохраняла интригу». С нескрываемым негодованием цесаревич характеризовал английскую политику как предательскую. По его мнению, Великобритания совершенно забыла о долге «христианской державы». Когда наконец Англия решительно высказала свое намерение в случае, если Россия порвет отношения с Портой, занять своими войсками и флотом район Босфора и поддержать Турцию, Александр иронично высказался в письме дяде, великому князю Михаилу Николаевичу: «…Как видно, Англия не имеет срама и не признает себя христианской страной, а хуже самих мусульман! Это делает ей честь, и только история со временем оценит всю заслугу христианству, принесенную этой милой нацией!»

С первых же дней пребывания в Крыму цесаревич проявил себя сторонником решительных действий и резко критиковал престарелого князя Горчакова, который якобы только оттягивал неизбежную войну. В письмах матери, жене и наставнику цесаревич постоянно отмечал свое одиночество и бессилие, отсутствие единомышленников, с которыми можно было бы посоветоваться. Однако он не афишировал свои симпатии к «партии действия». Одобряя присланную ему пламенную речь Аксакова, произнесенную в Московском славянском комитете, в которой тот клеймил «упрямую кротость» и «назойливое миролюбие» русского правительства, великий князь не поддержал его лично письмом, а поручил передать свое благоволение Победоносцеву.

Миротворческие усилия российских дипломатов не дали результатов. На последнем заседании Константинопольской январской конференции 1877 года Сафвет-паша зачитал ноту — категорический отказ в улучшении участи восточных славян, что расценивалось как действия, «не совместимые с достоинством Оттоманской империи».

Русским правительством было принято мучительное, вынужденное решение об объявлении войны Турции; манифест был подписан.

После обнародования манифеста люди окаменели, как будто переступили какой-то желанный порог. В следующую минуту все взорвалось единым мощным «ура!». Кричали, плакали от накопившихся чувств генералы, вдовы, солдаты, мирные обыватели… «За веру Христову!», «За родную славянскую кровь!» — слышалось отовсюду, и, наверное, старой Западной Европе было непонятно то, что чувствовал тогда молодой еще русский народ, всем своим существом стремившийся совершить этот крестовый Славянский поход».

— Прощайте, православные, не посрамите себя и нас ни в пути, ни на месте! — вслед каждому поезду с добровольцами кричали провожатые.

Императрица отказалась шить новые платья, а все свои сбережения отдала вдовам, сиротам, раненым и больным.

Знатные петербургские дамы, оставив комфортный налаженный быт, распродавали все, что имели, и отправлялись в армию сестрами милосердия. Княгини Нарышкина, Долгорукая, А. П. Гартвиг, Е. М. Терещенко, Н. А. Абаза, Ю. П. Вревская — вот неполный список этих героических русских женщин, которые перевязывали в день до 1500 раненых. «…Они бескорыстно пришли, чтобы в чужих странах из чистого человеколюбия бесстрашно работать на опасных местах, своим героическим примером поднимали дух и успокаивали огромное количество людей, и спасали их от отчаянья и верной смерти»^[8]. И жестокая правда жизни: «Болгары очень нас не любят и ничего не делают…» (из писем баронессы Юлии Вревской).

Александр Александрович был раздражен неопределенностью своего положения. Он не знал, в каком именно качестве отправится в действующую армию. Сначала предполагалось, что, как наследник престола, он будет назначен главнокомандующим; потом царь решил гвардейский корпус, которым командовал цесаревич, вовсе не посылать на Балканы. «Папа ничего не говорил об этом, и я остаюсь в совершенном неведении о моей судьбе. Сам я не желаю спрашивать об этом у Папа, чтобы не навязываться… Весьма неприятно и тяжело это нерешенное мое положение».

Его худшие опасения подтвердились. По неизвестной причине император посчитал 30-летнего сына слишком незрелым для роли главнокомандующего и назначил на этот пост своего брата великого князя Николая Николаевича. Александр молча смирился.

Он писал императрице: «Если нам придется жертвовать собой, то я уверен, душка Ма, ты нас знаешь хорошо, мы не посрамим ни наше имя, ни наше положение! Краснеть тебе не придется за нас, за это я отвечаю, а что будет дальше, одному Богу известно!»

Предполагалось, что цесаревич пробудет с армией до переправы через Дунай и вступления в Болгарию. Из Плоешти он писал жене: «Если, Бог даст, мы скоро вернемся, то, может быть, мне удастся и пожить с тобой и детьми в милом Гапсале; но теперь еще рано об этом думать. Что Бог даст!»

Его письма из армии милой Минни очень теплые, нежные и такие бесхитростные, как будто их писал не взрослый мужчина, а маленький мальчик. Он так тосковал по своей «душке-жене» и детям!

История Балканской войны слишком хорошо известна, чтобы пересказывать ее в этом биографическом повествовании.

Огромные человеческие жертвы среди воюющих вызывали у Александра негодование и убежденность в бессмысленности бойни. Он пришел к твердому мнению, что поистине велик тот правитель, который умеет спасти свой народ от кровопролития.

Кровавые бои под Плевной потрясли императора. «Господи, помоги нам окончить эту войну, обесславившую Россию и христиан. Это крик моего сердца, который никто не поймет лучше тебя, мой кумир, мое сокровище, моя жизнь. При виде жестокостей войны сердце мое обливается кровью, и я с трудом сдерживаю слезы», — писал он возлюбленной. В письмах императрице Александр II не мог удержаться, чтобы не упрекнуть ее, убежденную сторонницу войны, в нагнетании националистического психоза.

«Большое несчастье, что Папа сам был под Плевной, — сожалел цесаревич в письме жене после третьего штурма, — потому что он, не видевши никогда в жизни ни одного сражения, попал прямо на эту ужасную бойню, и это произвело на него такое страшное впечатление, что он только об этом и рассказывает и плачет, как ребенок». «После этого несчастного 30 августа под Плевной, — сообщал он чуть позже матери, — Папа сделался страшно нервный и постоянно вспоминает и говорит об этом, и часто не только у него слезы на глазах, но плачет. Когда мне… читал твое письмо в ответ на его письмо после Плевны, он так плакал, что насилу дочел до конца и несколько раз останавливался».

Трудно сказать, знали ли император и наследник печальный афоризм, принадлежавший знаменитому английскому полководцу Веллингтону: «Человек, наблюдавший битву в течение дня, совсем не стремится увидеть ее снова, хотя бы на час». Но в душе оба они полностью разделяли позицию маршала.

Цесаревич находился под сильным впечатлением этих трех кровавых штурмов, которые из-за нерешительности командования окончились неудачей. Он глубоко переживал, что героическая оборона Плевны, организованная ветераном Крымской войны Осман-пашой, в глазах Европы поменяла варварский образ турка на образ храброго, стойкого воина и вновь склонила весы европейского общественного мнения в пользу Османской империи. Россия же, которая вступилась за братьев-славян и отдала за их свободу множество жизней лучших своих сынов, оказалась в роли агрессора, наглого захватчика. Никогда, никогда Александр не будет идти на поводу у общественного мнения и не станет приносить жертвы кровавому Молоху войны. Пусть кто угодно заклеймит Россию бессердечной и равнодушной — она пойдет своим путем.

60-летний император, которого мучила астма и одышка, разлученный со своим ангелом, стремился в Россию, к ней, такой необходимой ему Кате. Как некстати эта война, как угнетают дрязги военных, всегда не согласных между собой; как утомляет амбициозный брат Николай; как возмущают нелепые претензии наследника, требующего какой-то определенности в этом самом неопределенном из миров… Сын раздражал, как, наверное, раздражает каждого правящего монарха наследник, призванный сменить его на престоле. Утонченному и уклончивому императору цесаревич был чужд своей бесхитростностью, прямолинейностью, склонностью двигаться к цели самым прямым и коротким путем. Он не был похож на отца и еще менее — на свою скрытную сдержанную мать. Откуда в нем эта туповатая толстокожесть? — недоумевал Александр II.

Братья царя воинскими талантами не блистали. Здраво оценив ситуацию, Александр II назначил командующим Передовым отрядом генерал-адъютанта И. В. Ромейко-Гурко, показавшего себя выдающимся полководцем. Столь же блистательным военачальником был и командующий западным отрядом генерал Криденер. Героически проявил себя молодой генерал Михаил Скобелев, Белый генерал, прозванный так за пристрастие к белому кителю и белым лошадям. Он щеголял своим бесстрашием, демонстрировал неуязвимость: принеся складной стул, усаживался на линии огня и, скрестив на груди руки, хладнокровно наблюдал за атакой турок.

Чуждому всяким демонстрациям и позерству Александру его выходки казались совершенно неуместными.

Передовой отряд генерала Гурко, состоявший всего из 12 тысяч солдат и офицеров, перейдя Дунай, стремительно бросился вперед, разбив под Карабунаром турецкую конницу, освободил древнюю столицу Болгарии — Тырново и вскоре занял Шипкинский перевал, ставший ареной длительных и тяжелых боев с быстро подошедшими сюда турецкими силами.

Великому князю Александру Александровичу, практически отстраненному отцом от военных действий, часто было нечем заняться. Чтобы не тратить времени даром, он с несколькими энтузиастами организовал археологические раскопки какого-то кургана, но «археологи» не нашли ничего стоящего.

На Балканах российский престолонаследник ближе узнал своего двоюродного брата, молодого принца Александра Баттенберга, с которым позже судьба свела его на политической арене и который сыграл такую важную роль в дальнейшей судьбе Балкан.

Этот храбрый и талантливый молодой офицер приходился сыном родному брату Марии Александровны, Александру Гессенскому. Тот в 1851 году заключил неравнородный брак с фрейлиной императрицы Марии Федоровны графиней Юлией фон Гауке. Юлия была дочерью Маврикия Гауке, венгра, сына цирюльника, получившего на русской службе дворянство и генеральский чин. Гауке дослужился до должности польского военного министра и погиб во время Польского восстания 1830 года от рук мятежников. Пятилетнюю сиротку поместили в Смольный институт. Оттуда юная графиня попала во дворец. Злые языки утверждали, что предприимчивая девица окрутила храброго и влюбчивого молодого офицера, бывшего к тому же на три года младше нее.

Император Николай был чрезвычайно разгневан этим браком. Он успел оценить смелость и хладнокровие принца во время Кавказской войны, где тот командовал всей кавалерией и особенно отличился при штурме крепостей Анди и Дарго, еще раз подтвердив свою репутацию храбреца и рубаки. И вдруг — такой мезальянс! Александру Гессенскому было запрещено в течение года приезжать в Россию, а его жене въезд в страну был закрыт навсегда. Молодые отправились в Гессен, где великий герцог, формальный отец Александра, пожаловал ему титул графа Баттенберга, а в дальнейшем сделал его светлейшим князем Баттенбергским.

Юлия родила четверых сыновей, двое из которых породнились с британским королевским домом: старший сын Людвиг женился на внучке Виктории Английской, третий сын Генрих вступил в брак с младшей дочерью королевы, Беатрисой. Генрих стал основателем герцогского дома Маунтбаттенов, чей представитель, герцог Эдинбургский и Маунтбаттенский Филипп, в настоящее время является супругом английской королевы Елизаветы II.

Младший сын, Франц-Иосиф, командовал полком в болгарской армии и женился на принцессе Анне Черногорской.

Александру Баттенбергу, второму сыну Александра Гессенского, во время Балканской войны было 20 лет. Он родился в Германии и там же получил образование, едва успев к 1877 году окончить Дрезденское военное училище. В русскую армию князь пошел по зову сердца — он был ревностным поборником идеи освобождения Болгарии и храбро дрался на Шипке и под Плевной. Баттенберг отличался остроумием, любезностью в обращении и изысканностью манер, что располагало к нему окружающих.

Два Александра подружились.

После падения Плевны события позволили Рущукскому отряду покинуть оборонительную линию. Западный отряд передавался под начало великому князю Александру Александровичу. В связи с таким перемещением цесаревич попросил у царя себе в начальники штаба генерала Обручева. Он опасался, что император ему откажет и опять пойдет на поводу у своего 46-летнего брата. «…Теперь у нас с дядей Низи своего рода баталья, посмотрим, чья возьмет! Все зависит от решения Папа. Я твердо решил, если Папа согласится с просьбой дяди Низи, проситься прочь из армии, потому что мое положение становится невозможным… Если же Папа прикажет мне оставаться и принять начальство над Западным отрядом, конечно, я подчинюсь и исполню долг свято, но не могу скрыть, что этим Папа принесет в жертву своего сына!» Но великий князь Николай Николаевич не только не одобрил выбор цесаревича, но и убедил императора в необходимости передать Западный отряд под начало Гурко. Царь принял сторону брата. Он написал сыну: «Принимать тебе командование над Западным отрядом, тогда как честь всего успеха принадлежит неоспоримо Гурке, было бы неуместно и тебе самому, наверно, тяжело». Великий князь счел себя обманутым. Из его писем видно, насколько ему хотелось сыграть заметную роль в окончательном разгроме турок: «Я знал, что получу отказ от главнокомандующего, потому что он не допускает при себе никакой самостоятельной личности, а мне именно такой и нужен был, — писал цесаревич матери. — Я в одном ошибся: я думал, что Папа более энергично поддержит меня в моей просьбе, но вышло так, что мне не удалось в моем желании, и я остался в самом странном и неловком положении!.. Я не мог себе представить, что Папа пожертвует репутацией своего сына, своего наследника из-за каприза главнокомандующего!»

В декабре 1877 года русские войска в двадцатиградусный мороз, сбивая турок с хорошо укрепленных позиций, перешли Балканы и вступили в Центральную и Южную Болгарию. Через месяц турки попросили перемирия, но император приказал продолжать наступление, и 19 января 1878 года передовые отряды генералов Гурко и Скобелева оказались в 30 километрах от Константинополя.

Ценой множества жизней Россия одержала решительную победу в этой изнурительной, героической и совсем не нужной стране войне. Но политика ведущих европейских стран: неслыханная агрессивность Англии, вероломная тактика Австрии, макиавеллизм Германии — свели все успехи русских к нулю.

«Нас великолепно водили все время за нос, надули самым наглым образом, держали здесь попусту более месяца, все в надежде, что вернемся к нашим частям, к гвардии… Грустно, что Папа так нерешителен», — жаловался цесаревич великому князю Владимиру Александровичу. В письмах цесаревне неудовлетворенное честолюбие и обида прорывались еще более открыто и толкали на некоторые не совсем справедливые высказывания: «Все время мое положение было ненормальное, самое незавидное, каким-то чернорабочим, а прочим предоставили уже пожинать лавры за Балканами, и именно тем, которые всего менее заслуживали это, как, например, Скобелев, Струков и Гурко!» Успехами за Балканами, считал цесаревич, Россия обязана не им, «а молодецким, геройским и чудным нравственным духом русским войскам и честным начальникам».

Балканская кампания надолго поселила в наследнике предубеждение против генерала Скобелева.

Великие державы желали спасти Турцию, вечную угрозу рубежам России, от полного краха. При подписании Сен-Стефанского договора интересы России почти не учитывались. Император вынужден был уступить турецкий флот, на который мог претендовать по законам войны. Австрия завладела Боснией и Герцеговиной, и Россия скрепя сердце это признала, чтобы избежать нового кровопролития. В Сербии у власти находилась династия Обреновичей, явно тяготевшая к Австрии. Про Болгарию даже Бисмарк едко отозвался в своих мемуарах: «Освобожденные народы бывают не благодарны, а притязательны».

Дипломатические маневры возобладали над правами и намерениями государя-победителя.

Итог Балканской войны вызвал взрыв недовольства среди славянофилов. Возмущению цесаревича, подогреваемому русофилами, не было предела. Он не торопился вступить на трон, но позор и ущемление терпела его будущая держава, его достояние!

Однако император постарался смягчить горечь обиды наследника. За умелое командование вверенными ему войсками цесаревичу был пожалован орден Святого Владимира I степени с мечами, он был возведен в достоинство кавалера ордена Святого Георгия II степени и награжден золотой, украшенной бриллиантами саблей с надписью: «За отличное командование Рущукским отрядом».

В столице император был встречен бурей восторженных криков как осуществитель всех честолюбивых мечтаний, всех упований святой православной Руси.

При этой встрече все были потрясены тем, что государь изменился почти до неузнаваемости. Один из очевидцев так отмечал общее впечатление: «Когда царь уезжал на войну, это был высокий и красивый военный, несколько склонный к полноте. Он вернулся дряблым, с померкшими глазами, согбенным и таким худым, что казалось, его кости обтянуты кожей. В несколько месяцев он превратился в старика».

Трагедия императрицы

По возвращении Александра II в Петербург возобновились его ежедневные свидания с Екатериной Долгорукой. Испытания Балканской войны не только изнурили императора физически, но и оставили глубокий след в душе. Потребность в ласке и участии, бывшая всегда одной из основных черт его характера, еще более обострилась: он все сильнее привязывался к княжне. Она сделалась ему до того необходимой, что он решил поселить ее с детьми в Зимнем дворце, под одной крышей с императрицей. Отведенные ей покои находились над комнатами императора, смежными с комнатами жены, и были соединены с ними подъемной машиной. При этом забыли или не приняли во внимание, что три комнаты возлюбленной располагались как раз над покоями императрицы. Так что фаворитка и ее дети буквально ходили по голове покинутой супруги.

Императрица Мария Александровна вскоре узнала о навязанном ей соседстве. Без слова упрека встретила она это новое испытание. Терзаемая горем, снедаемая тяжким недугом, чувствуя приближение смерти, императрица сохранила свое достоинство. Она стала лишь еще более замкнутой и нелюдимой.

Но на придворных балах она обязана была появляться по протоколу. Современник так описывал ее: «Стройная, худая, вся усыпанная бриллиантами, с прическою в мелких завитках, она показывалась как бы нехотя, была любезна, говорила умные речи, вглядывалась пристально проницательным взглядом; всегда сдержанная, она скорее недоговаривала, чем говорила лишнее. Она как бы исполняла обязанность, и когда говорила, можно было подумать, что она хочет сказать: “Видите, я говорю с вами, потому что это принято, это мой долг, но до вас мне нет никакого дела, у меня своя внутренняя жизнь, доступная избранным, все остальное — служба, долг, скука”… Чувствуется, что в ней было что-то роковое и для других, и для себя».

Императрица казалась больной, остальные члены семьи вели себя натянуто, а царь любовался грациозными движениями танцующей возлюбленной.

Окружающие видели Александра II, «высокого, худого, с подстриженными бакенбардами, со строгим лицом, но добрыми глазами, с постоянным выражением затаенной тревоги», и его жену, «бледную, изможденную женщину с восковым лицом и прекрасными тонкими руками». Придворные гадали: что же будет?

Ситуация усугубилась, когда княжна 9 сентября 1878 года родила еще одну дочь, названную Екатериной. До императрицы доходили звуки, сопутствующие появлению на свет нового человека, звучали тревожные и радостные голоса, а вокруг нее царила тишина — почти гробовая.

А. Ф. Тютчева негодовала больше, нежели сама императрица: «Абсолютно бесхарактерная, она явно не создана для той роли, которую уготовила ей судьба. Ей приходится все время делать над собой усилие, и поэтому она находится в постоянном нервном напряжении. Это отнимает у нее последние силы, вследствие чего она очень пассивна. Кто она — святая или кусок дерева?» Энергичная Анна Федоровна, конечно, не потерпела бы такого положения вещей; но ведь все люди разные. Она не понимала главного: императрица боролась для своих детей, для своего «солнечного лучика» и, возможно, для другого мальчика, чей отец покоился под сводами Петропавловского собора. Для них она жила и дышала остатками своих легких.

С. Д. Шереметев отмечал, что в последние годы Мария Александровна была особенно холодна и молчалива с супругом. А когда оставалась с сыновьями или фрейлинами, а также с поэтами-поклонниками, то преображалась, становилась веселой и приветливой. Муж старался избегать ее, вечно недомогающую, старую женщину, живой укор его жизнелюбию. Он общался с ней теперь главным образом письменно, в телеграфном стиле: «Благополучно прибыл в Москву, где теперь 14 градусов мороза. Огорчен, что ты все в том же состоянии. Чувствую себя хорошо и неутомленным. Нежно целую. Александр».

Вслед за государем ее оставило большинство придворных. Впрочем, существовала и партия императрицы, противостоящая выскочке Долгорукой, паладины заведомо проигранного дела. Было очевидно, что Мария Александровна умирает. Многие придворные именно угасающую императрицу считали опорой царской семьи и всей России. Партии не хватало главы: наследник не хотел даже в этом семейном деле выступать против отца открыто. Это было и исполнение желания матери, учившей детей терпению, и собственная почтительная преданность отцу и императору. Глубоко переживая трагедию больной, униженной в своем женском достоинстве матери, цесаревич в душе сурово осуждал отца. Ни за что он не доставит своей жене таких страданий.

Императрицу поддерживало внимание старшего сына, его непоказная нежность, предупредительность ко всем ее скромным желаниям, даже не высказанным. Просветленным взглядом умирающей она, наконец, разглядела, что брутальная оболочка былинного богатыря скрывает душу, способную на сопереживание и деятельное сочувствие. Шереметев в своих мемуарах писал: «Нужно было много лет, чтобы Мария Александровна поняла, что такое ее второй сын».

Позиция наследника определяла поведение остальных членов дома. Дети не оставляли мать в ее горьком забвении и втайне негодовали. Для них было очевидно намерение отца дождаться смерти матери, чтобы обрести свободу действий, но они не подозревали о его желании жениться на фаворитке.

Однако вовсе не верно считать императрицу эдакой овечкой, покорно ждущей заклания. «Я знаю, — говорила она, — что никогда не поправлюсь, но я довольна тем, что имею и предпочитаю болезнь смерти». И много раз напоминала жене наследника: «Минни, вы должны жить в Зимнем дворце потом». Она хотела, чтобы ее сын занял подобающее ему место и не уступал его детям Долгорукой.

В конце августа 1879 года, истощенная до последней степени, Мария Александровна отдыхала в Киссингене, потом собиралась отправиться в Канн, где надеялась несколько восстановить свои силы. Пользуясь ее отсутствием, царь еще более открыто и свободно проводил время в Крыму с Долгорукой. Фаворитка жила не Бьюк-Сарае, как раньше, а в царском дворце, хотя ее пребывание там скрывалось.

Поездка в Канн оказалась последним вояжем императрицы. Когда она вернулась, все поразились тому, насколько плохо она выглядит. «Бледная, прозрачная, воздушная — в ней, казалось, не осталось ничего земного. Никто не мог без слез взглянуть на нее. Последним высшим усилием воли она пыталась превозмочь телесную немощь», — писала свидетельница последних дней Марии Александровны фрейлина А. А. Толстая. Она «сухо и долго кашляла. Ее смертельный недуг разрастался. Измученная болезнью, она чувствовала, что дни ее сочтены, но не хотела с этим мириться. Ее катали на кресле по комнатам, и несколько раз в день она вдыхала кислород посредством воздушных подушек для облегчения дыхания». Над ее головой раздавался топот маленьких ножек детей ее мужа и его молодой любовницы, а она знала, что обязана жить, чтобы сохранить трон для своих детей и внуков. Казалось, соседство соперницы должно ее убить, а ей оно только придавало силы сопротивляться.

Без лишних слов и огласки цесаревич организовал приезд в Россию сестры Марии, супруги английского принца Альфреда Эдинбургского. Она проводила с матерью много времени, читала ей Евангелие и жития святых. Сыновья постоянно навещали мать, стараясь развлечь ее забавными историями, порадовать маленькими сюрпризами. Но наследник старался, чтобы его заботы о матери не рассматривались обществом как вызов отцу. Несмотря на нравственное падение императора, цесаревич продолжал любить своего Па.

Пришла весна, наступила Пасха. Мария Александровна уже не выходила, но радовалась, что пережила зиму, строила планы на будущее. Она по очереди приглашала к себе своих близких, всем дарила подарки, не забывая ничего, что могло бы их порадовать. Царь приходил ежедневно, но на очень короткое время. Он готовился к переезду с новой семьей на летнее жительство в Царское Село. Все единодушно осуждали его за это, но императрица утверждала, что сама умоляла его уехать в Царское, ведь это так полезно для его здоровья. «Хорошо известный русский врач… говорил своим друзьям, что он, посторонний человек, был возмущен пренебрежением к императрице во время ее болезни. Придворные дамы, кроме двух статс-дам, глубоко преданных своей госпоже, покинули ее, и весь придворный мир, зная, что того требует сам император, заискивал перед Долгорукой».

Мария Александровна часто выражала желание умереть в одиночестве, чтобы не заставлять страдать близких. «Не люблю этих пикников возле смертного одра», — говорила она. Ее желание сбылось. С ней не было никого в ее смертный час: 22 мая 1880 года она скончалась в полном одиночестве.

Свершилось; семья была погружена в горе; государь выражал приличествующие обстоятельствам чувства. Николай, старший сын наследника, тяжело переживал смерть бабушки и старался разобраться, что происходит с любимым дедушкой. «Эта дама нам родственница?» — спросил 11-летний мальчик свою мать, видя особенное отношение царя к Долгорукой и ее детям. Мария Федоровна сочинила какую-то историю про бедную вдову с детьми, которую император пожалел и решил на ней жениться. Но ребенок не поверил и сказал своему гувернеру: «Тут что-то не так, и мне нужно хорошенько поразмыслить, чтобы понять».

Цесаревич страдал особенно глубоко. Он предложил причислить усопшую к лику святых. «Если бы зашла речь о канонизации моей матери, я был бы счастлив, потому что знаю, что она была святая», — выразил он желание всех детей покойной императрицы.

Но Александр II не склонен был делать из законной жены святую: он вынашивал совсем другие планы.

Екатерина Долгорукая вовсе не безоговорочно являлась потомком тех самых Долгоруких, которые на протяжении веков вершили судьбы России. Многие утверждали, что ее происхождение восходит даже не к захудалой боковой ветви дома, а просто к семье княжеских однофамильцев^[9]. Но император считал свою Катю чистопородной Рюриковной и гордился ее голубой кровью. Приближенные играли на этой чувствительной струнке, и горе тому, кто не проявлял к ней достаточного почтения. Когда цесаревна Мария Федоровна выразила свое недовольство общением ее детей и отпрысков Долгорукой, император резко поставил ее на место: «Попрошу не забывать, что вы лишь первая из моих подданных». Куда девалась его прежняя симпатия к невестке…

Петр Шувалов, где-то назвавший княжну «девчонкой», был назначен послом в Лондон; его придворная карьера закончилась.

Эта девчонка твердо знала, чего хотела. Посвятив жизнь императору, который был старше ее почти на 30 лет, она желала иметь гарантии своего будущего.

Ставший к старости особенно сентиментальным и несколько слезливым, Александр II много говорил о мечте оставить престол и поселиться с милой Катей и детьми где-нибудь на юге Франции; такие разговоры не встречали поддержки у любимой, которая, отдав ему молодость, родив четверых детей, ожидала получить дивиденды на вложенный капитал. Болезнь императрицы внушала ей надежду на близкие перемены: княжна знала, что император мечтает соединиться с ней узами законного брака. Впрочем, и со стороны Александра II разглагольствования об отречении были лишь кокетством. Он вынашивал мысль совсем о другом, и его действия скоро развеяли все иллюзии родных и общества, если они у них имелись.

Наверное, сам император пустил гулять старый слух о незаконном происхождении императрицы. Придворные лизоблюды, враги цесаревича и сторонники либеральных реформ, его подхватили. Они утверждали, что право Александра Александровича на трон вовсе не безусловно. По салонам ходил риторический вопрос: кто достоин занять трон — внук швейцарского берейтора или потомок древней династии Рюриковичей? Ведь если Мария Александровна — незаконнорожденная, то дети от нее тоже как бы не совсем законны… Кто же является единственным легитимным наследником российского императорского престола? Конечно же, великий князь Георгий Александрович, сын Рюриковны Долгорукой.

Целя в императрицу, они попали в великих князей и в самого наследника престола, который хоть и не был свиреп и злопамятен, но и на божью коровку совсем не походил. Император его часто не понимал и несколько остерегался.

Летом 1880 года, когда наследника не было в Петербурге, Александр II, презрев приличия, требовавшие соблюдения установленных сроков траура, обвенчался с княжной Долгорукой.

Морис Палеолог со слов графа А. В. Адлерберга так описывает события, предшествующие бракосочетанию:

«Когда государь объявил о своем решении Адлербергу, тот изменился в лице.

— Что с тобой? — спросил у него Александр II.

Министр двора пробормотал:

— То, что мне сообщает ваше величество, так серьезно! Нельзя ли было бы несколько отсрочить?

— Я жду уже четырнадцать лет. Четырнадцать лет назад я дал свое слово. Я не буду ждать более ни одного дня.

Граф Адлерберг, набравшись храбрости, спросил:

— Сообщили ли вы, ваше величество, его императорскому высочеству наследнику-цесаревичу?

— Нет, да он и в отъезде. Я скажу ему, когда он вернется, недели через две… Это не так спешно.

— Ваше величество, он будет очень обижен этим… Бога ради, подождите его возвращения.

Царь коротко и сухо своим обычным, не допускающим возражения тоном сказал:

— Я государь и единственный судья своим поступкам.

Вслед за тем он отдал распоряжение об устройстве предстоящего венчания».

Адлерберг решил воззвать к совести и здравому смыслу Долгорукой, с которой раньше никогда не имел контактов. На все его доводы она неизменно отвечала: «Государь будет счастлив и спокоен, когда повенчается со мной». Граф долго ее убеждал, и император не выдержал, заглянул в комнату, спросив, можно ли ему войти. Но она так закричала: «Нет, пока нельзя!» — что своей невоспитанностью окончательно шокировала Адлерберга. Он понял, что убеждать ее бесполезно.

Получив известие об этом поспешном скандальном браке, наследник и его жена были совершенно убиты. Но их чувства подверглись новым испытаниям, когда Долгорукой императорским указом был пожалован титул светлейшей княгини Юрьевской, а ее детям — все права, принадлежащие законным великим князьям.

Это было только первым шагом. Император желал вознаградить любимую за все унижения того времени, когда свет считал ее любовницей, падшей женщиной. Неизвестно, верил ли он сам в происхождение княжны от Юрия Долгорукова — наверное, верил, ведь слепая любовь доверчива, — но тема ее древнерусских корней не сходила с уст «молодого» супруга. Теперь он мечтал осчастливить Россию, даровав ему чисто русскую императрицу благороднейших кровей. Все чаще заходил разговор о коронации жены. Стране ее преподносили как будущую Екатерину III.

Дочь Мария, герцогиня Эдинбургская, писала отцу: «Я молю Бога, чтобы я и мои младшие братья, бывшие ближе всех к Мама, сумели однажды простить вас».

Младших сыновей Марии Александровны, 23-летнего Сергея и 20-летнего Павла, задержали во Флоренции, чтобы они пришли в себя от потери матери и от перемен в жизни отца. В письме А. А. Толстой, своей бывшей воспитательнице, великий князь Сергей написал: «Мой долг будет выполнен, но мое сердце навсегда разбито».

Императору очень хотелось, чтобы все уладилось: его дети от первого брака полюбили его вторую жену и их общих детей. Ведь не любить таких чудесных созданий, как его прелестная Катя и юные князья Юрьевские, просто невозможно. Он пригласил семью наследника провести время вместе с его новым семейством в Крыму.

Приехав из Ливадии, цесаревич Александр писал брату Сергею в Италию: «Про наше житье в Крыму лучше и не вспоминать, так оно было грустно и тяжело!» И затем перебирал в памяти прежние дни, когда еще жива была Мама. «Нам остается только одно — покориться и исполнять желания и волю Папа, и Бог поможет нам всем…»

Он старался проявлять сдержанность. Это было нелегко, учитывая подспудные разговоры о желании царя сделать своим наследником «светлейшего князя Георгия Юрьевского».

Широкую известность получил эпизод с участием императора и Лорис-Меликова. Граф готовил почву для коронации Долгорукой сразу после истечения года траура. Однажды он восторженно воскликнул, глядя на резвящегося Георгия: «Когда русские увидят этого сына вашего величества, они скажут в один голос “Он наш!”» Александр II ничего не ответил. Но за то, что министр отгадал его тайные мысли, через несколько дней он был награжден высшим российским орденом — Святого апостола Андрея Первозванного.

Долгорукая мечтала о коронации и признании наследником престола своего сына. Император мечтал короновать любимую, назвать ее всенародно Екатериной III и уехать жить с нею и детьми куда-нибудь на юг Франции.

Как можно было совместить эти несовместимые желания?

Екатерина Долгорукая, никогда теперь не снимавшая брошь, на которой бриллиантами была выложена дата «6 июля» — день венчания с императором, — всерьез надеялась увидеть на троне своего сына. Она шокировала семейство, непринужденно усаживаясь на место покойной императрицы, прилюдно вела себя очень свободно с императором, говорила ему при всех «ты» и «Саша». Она самовластно распоряжалась железнодорожными концессиями, предоставляя их тем людям, к которым была расположена, но за большие деньги.

Долгорукая имела огромное влияние на Александра II. Он воспитал ее «под себя» и восторгался своим творением. Милая Катя любила его страстно, угадывала его малейшие желания, восхищалась им как мудрейшим правителем и умнейшим человеком; она всегда была благодарной слушательницей — император рассказывал ей, как прошел его день, что произошло в городе и мире, — и на все смотрела его глазами. Потом Катя медленно раздевалась и принимала соблазнительные позы. Александр II рисовал любимую до тех пор, пока рука, державшая карандаш, не начинала дрожать от страсти. После его смерти в потайном ящике письменного стола была обнаружена целая серия эротических рисунков.

Некоторые родственники и царедворцы откровенно встали на сторону Юрьевской. Братья царя пели ей дифирамбы, быть может, не сильно кривя душой: она была молодой и красивой женщиной, а Константин и Николай — известными дамскими угодниками.

Однажды Николай Николаевич, оказывая знаки внимания невестке, допустил бестактность по отношению к цесаревне Марии Федоровне. Та не стерпела пренебрежения и выговорила дядюшке. Император принял сторону брата. «Что касается тех членов моей семьи, которые откажутся выполнять мою волю, я сумею их поставить на место», — заявил он.

Но не только Мария Федоровна была в числе фрондирующих. Гордая супруга великого князя Владимира разделяла ее негодование. «…Я просто не могу найти слов, чтобы выразить мое огорчение. Она является на все ужины, официальные или частные, а также присутствует на церковных службах со всем двором. Мы должны принимать ее, а также делать ей визиты… И так как ее влияние растет с каждым днем, просто невозможно предсказать, куда это все приведет. И так как княгиня весьма невоспитанна и у нее нет ни такта, ни ума, вы можете легко себе представить, как всякое наше чувство, всякая священная для нас память просто топчется ногами, не щадится ничего», — писала она домой в Германию.

Все-таки Александр Александрович рискнул объяснить отцу свое нежелание общаться с его женой, поскольку она «плохо воспитана» и возмутительно себя ведет. Это привело императора в неописуемую ярость. С тех пор цесаревич, жалея отца, демонстрировал полную покорность.

«Твои похвалы Саше и Минни радуют сердце, — писала брату-императору королева Вюртембергская Ольга Николаевна, единственная из всех родных одобрившая его вторую женитьбу, — разумеется, их положение не из легких, но в такие минуты проявляется подлинный характер».

Одна из бывших фрейлин покойной матери императора передала ему письмо, которое она не отправила, но почему-то не уничтожила. И теперь, спустя 40 лет, Александр прочел: «Меня огорчает, что с возрастом ты не приобретаешь твердости характера, которой тебе так не хватает, а, напротив, все более становишься рабом своих страстей. Как ты будешь управлять империей, если не можешь управлять собой?»

Однако, прочитав это письмо, Александр решил, что все сделает, как сочтет нужным, и докажет своей молодой жене, что он истинный самодержец.

Цесаревна — мать, у детей которой стремились отобрать их законное достояние, — особенно негодовала. Но представляется, что в то время у нее не было оснований опасаться за будущность своей семьи. Проживи император еще несколько лет, эти опасения, наверное, обрели бы реальность — пожилой человек был совершенно порабощен своей молодой женой и все видел ее глазами. Несомненно, Александр II втайне лелеял мысль сделать наследником сына от Долгорукой, но сейчас здравый смысл и любовь к своей стране не позволяли всерьез рассматривать эту возможность.

В истории известны редкие случаи, когда патриотичные государи, имея наследника-ребенка, завещали корону не сыну, но какому-нибудь взрослому родственнику, чтобы избежать ослабления власти и правления временщиков. Их пример не позволял императору всерьез задумываться над передачей трона ребенку сомнительного происхождения при живом законном 36-летнем наследнике. Да и цесаревич не относился к сводному мальчику-брату как к сопернику. Правда, император не думал о смерти — он мечтал о долгой жизни со своей обожаемой царицей.

Вся императорская фамилия и цесаревич с женой были приведены к покорности.

Но выдержка наследной четы вовсе не означала одобрения. «Второе супружество государя Александра Николаевича, — записывал осведомленный придворный генерал Мосолов, — вызывает единодушное осуждение всей царской семьи, и прежде всего наследника, который считает его несовместимым с достоинством русского императора».

Нечаевщина

Настояв наконец на своем в желаниях сердца, император, однако, не мог ничего изменить в государственных делах. Время шло, а проведенные реформы нисколько не улучшили ни положение в стране, ни работу неповоротливой государственной машины. Препятствия, создаваемые нововведениями, только увеличивали злоупотребления, которые возрождались в еще более изощренных, формах. Утомленный и опечаленный этой бесконечной тщетной борьбой, царь пришел к осознанию бесплодности всех реформаторских усилий. Не находя ни радости от своих трудов, ни утешения в надеждах на их плоды в будущем, он впал в безнадежный скептицизм и утратил всякую веру в свой народ. Тем самозабвеннее он погрузился в радости частной жизни.

Но террористам, поставившим себе целью физическое уничтожение монарха, не было дела до его человеческой сути. Он олицетворял символ, и этот символ следовало уничтожить.

После реформы 1861 года активизировалось радикальное течение, костяк которого составляла молодежь.

Многие неглупые люди, называемые за это ретроградами, утверждали, что не всякое механическое накопление знаний можно считать благом. «Сколько наделало вреда смешение понятий “знание” и “умение” Увлекшись мечтательной задачей всеобщего просвещения… мы забыли или не хотели знать, что масса детей, которых мы просвещаем, должна жить насущным хлебом, для приобретения которого требуется не сумма голых знаний, а умение делать известное дело…» «Настроить школ и посадить в них учителями озлобленных невежд — значит дать камень вместо хлеба».

Именно в среде «образованцев», разночинцев, студентов зародились террористические организации, поставившие себе целью смертельную борьбу с «тиранами».

Первой ласточкой явилась прокламация «К молодому поколению», появившаяся осенью; она угрожала династии Романовых физическим уничтожением, если та не проведет требуемых от нее реформ. Через год догматы этого направления были развиты в прокламации «Молодая Россия», составленной студентом физико-математического факультета Московского университета Петром Заичневским. Разделив всю Россию на непримиримые «императорскую» и «революционную», Заичневский утверждал, что герценский «Колокол» «не может служить не только полным выражением мнений революционной партии, но даже отголоском их». Отвращение Герцена «от кровавых действий, от крайних мер, которыми одними только можно что-нибудь сделать, окончательно уронило журнал в глазах республиканской партии». Составитель прокламации заявлял, что призываемая им «революция, кровавая и неумолимая — революция, которая должна изменить все, радикально все без исключения основы современного общества», должна одновременно привести к физическому уничтожению — погубить — всех «сторонников нынешнего порядка».

Основные программные требования, заявленные в прокламации, состояли в «изменении современного деспотического правления в республиканско-федеративный союз областей», причем «на сколько областей распадется земля Русская, какая губерния войдет в состав какой области, этого мы не знаем: само народонаселение должно решить этот вопрос». Выставлялись требования «общественного воспитания детей», «полного освобождения женщин», «уничтожения брака как явления в высшей степени безнравственного и немыслимого при полном равенстве полов, а следовательно, и уничтожения семьи, препятствующей развитию человека».

Заичневский был одиночкой; готовая применить его рецепты организация народилась позже.

В начале 70-х годов среди русской радикальной интеллигенции возникло массовое движение «в народ», и многие сотни юношей и девушек оставили свои семьи и свои занятия и направились в деревни и села в качестве учителей, волостных писарей, фельдшериц, акушерок, торговцев, разносчиков, чернорабочих и пр., чтобы жить среди народа и пропагандировать свои идеалы. Одни шли поднимать народ на бунт, другие были (или казались себе) мирными пропагандистами социалистических идеалов. Конечно, массовое появление в крестьянской среде странных пришельцев обратило на себя внимание местных властей. Скоро начались аресты пропагандистов. К дознанию было привлечено около 800 человек и свыше 200 было арестовано. В числе их оказались будущие цареубийцы Перовская и Желябов. Большинство было оправдано. Молодых бунтарей чаще всего возвращали для вразумления родителям.

Широкое движение скоро прекратилось не столько в результате репрессий, сколько из-за невосприимчивости народа к пропаганде.

Тогда наиболее активные из народников создали уже чисто революционную организацию «Земля и воля» и решили прибегнуть к террору.

Осенью 1868 года среди студентов Санкт-Петербургского государственного университета появился новый вольнослушатель Сергей Геннадьевич Нечаев. Этот «Кулибин русской революции» был человечек некрасивый и низкорослый, с горящими глазами и резкими жестами, со скопческим безволосым лицом и тихим голосом, вечно кусающий свои изъеденные до крови ногти. Происхождения он был самого простого: отец — маляр, мать — прачка, сам окончил школу для взрослых. Приехав в Петербург, стал работать учителем Закона Божьего в приходском училище. «Потеревшись же в столице, подышав ее воздухом, надел рукавицы, похлопал ими на морозце, да и сколотил для России ад — написал свой “Катехизис революционера”». «Правильное» будущее страны у Нечаева до мелочей напоминало концлагерь — правда, он еще не придумал слоган Arbeit macht frei, но идеологам нацизма уже было у кого поучиться.

Предусмотрительный, осторожный и зловещий, упорный в достижении своей цели, этот человек был страшен для России. Методы, которыми собирался воспользоваться Нечаев для создания организации, призванной низвергнуть существующий порочный порядок, были принципиально безнравственны. По словам Бакунина, Нечаев предлагал взять за основу «политику Макиавелли и вполне усвоить систему иезуитов». Его жестко централизованная революционная организация была призвана подготовить всенародный бунт и свергнуть правительство.

За несколько месяцев Нечаеву удалось привлечь под свои знамена около 70 человек, мужчин и женщин. Он строил свою организацию из «пятерок». Только один из членов «пятерки» — организатор — входил в вышестоящую структуру; увенчивал эту иерархию таинственный и всесильный комитет. Однако скоро его мистификаторские приемы вызвали протест студента Петровской земледельческой академии Ивана Иванова. Он отказался выполнить очередное распоряжение Нечаева, утверждавшего, что это воля комитета. «Комитет всегда решает точь-в-точь, как вы желаете», — отрезал Иванов и объявил о своем выходе из организации.

Иванов был не только членом центрального московского кружка, но и пользовался в студенческой среде большим влиянием. Авторитет Нечаева оказался под угрозой, которую он поспешил ликвидировать, одновременно «сцементировав кровью» организацию.

21 ноября 1869 года на тихой, почти дачной окраине Москвы, в гроте Петровского парка, четверо членов «Народной расправы» убили Иванова. Убивали неумело, долго и мучительно, били камнями и кулаками, пытались душить руками, и только когда Иванов перестал подавать признаки жизни, Нечаев вспомнил о лежащем в кармане револьвере и выстрелил трупу в голову. Тело бросили в пруд, где его на следующий день обнаружила полиция, которая в течение нескольких недель арестовала убийц. Нечаев успел бежать в Швейцарию.

Подробности убийства попали в газеты и произвели на публику ошеломляющее действие. Ф. М. Достоевский в романе «Бесы», написанном под впечатлением этих отчетов, обобщил явление нечаевщины до общенационального бедствия — «бесовщины». Ему возражал Н. К. Михайловский, популярный критик либерального толка, утверждавший, что «нечаевская история — печальное, ошибочное и преступное исключение». Этот взгляд всячески пропагандировался в советскую эпоху, роман «Бесы» не был включен в Полное собрание сочинений Достоевского. Революционеры должны были представать в истории людьми «с чистыми руками и горячим сердцем».

Это убийство стало пусковым моментом в деятельности «Народной воли». Легко перешагнув через человеческую жизнь, революционеры ставили теперь перед собой более высокую цель: убийство помазанника Божьего. Не публиковавшийся по тактическим соображениям пункт «пять» раздела «д» программы исполнительного комитета «Народной воли» прямо предусматривал организацию заговоров, переворотов и убийств.

Одной из обращенных Нечаева стала юная — ей еще не было 20 лет — дворянка Вера Ивановна Засулич, которая впервые попала в руки правосудия в связи «с письмом, полученным из-за границы для передачи другому лицу». Так она стала фигурантом знаменитого «Нечаевского дела», всколыхнувшего все российское общество. Почти год она провела в заключении, затем отправилась в ссылку. Но революционная деятельность захватила ее настолько, что она уже не мыслила себе жизни без явок, паролей, сходок. Она твердо ступила на тропу войны с правительством, когда, к ее великому негодованию, Нечаев был выдан российским властям, приговорен к 20 годам каторги и умер в Алексеевском равелине.

Вера Засулич показала себя достойной последовательницей учителя: своими действиями она развязала настоящий революционный террор.

Цареубийцы

В 1874 году стихийное движение против существующего порядка разделилось на два главных противоположных направления, по словам Михаила Бакунина, «одно более миролюбивое и подготовительного свойства; другое — бунтовское и стремящееся прямо к организации народной борьбы».

«Более миролюбивые» социалисты, был убежден В. В. Розанов, возникли оттого, что «воображать легче, чем работать». И далее он развивал свою мысль так: «Как раковая опухоль растет, и все прорывает собою, все разрушает — и сосет силы организма, и нет силы ее остановить, так социализм. Это изумительная мечта, неосуществимая, безнадежная, но которая вбирает все живые силы в себя, у молодежи, у гимназиста, у гимназистки… Именно мечта о счастье, а не работа для счастья. И она даже противоположна медленной инженерной работе над счастьем.

— Надо копать арык и орошать голодную степь.

— Нет, зачем: мы будем сидеть в голодной степи и мечтать, как дети правнуков наших полетят по воздуху на крыльях — и тогда им будет легко летать даже на далекий водопой».

Происходила постоянная миграция из группы активных социалистов в группу пассивных — и наоборот. Например, раскаявшийся террорист Ушаков в 1863 году был приговорен к повешению, помилован, а в начале XX века он уже крупный сановник, член Государственного совета, причем его ультраправой фракции. Ф. М. Достоевский от крайних убеждений также перешел к более умеренным.

Народовольцев было не так уж много: около 500 человек. Но, восполняя дерзостью и предприимчивостью недостаток численности, революционеры сумели в течение нескольких лет создать гипноз мощного движения против власти. Они смутили правителей, они произвели впечатление за границей.

В действиях революционеров отсутствовала логика: только через четыре года после отмены крепостного права в апреле 1866 года студент Дмитрий Каракозов стрелял в Александра II, прогуливавшегося в Летнем саду.

24 января 1878 года Вера Засулич выстрелом в упор тяжело ранила петербургского градоначальника Ф. Ф. Трепова. 1 февраля в Ростове-на-Дону революционеры убили рабочего, которого они посчитали провокатором. 23 февраля в Киеве было совершено покушение на прокурора Котляревского.

Дело Веры Засулич, выстрелившей в генерала Трепова, обнажило идейные разногласия, существовавшие между отцом и сыном. До этого наследник лишь почтительно соглашался с императором. Царь навестил Федора Трепова, незаконнорожденного сына Николая II и выразил ему свои соболезнования. Тем не менее он не одобрял его действий. Но в то время как царь находил оправдания Засулич, наследник престола полагал, что Трепов всего лишь делал свое дело.

Вера Засулич предстала перед судом присяжных, и суд оправдал ее. Восторженная толпа на руках вынесла героиню процесса, засыпав оправданную цветами. Общество было на стороне революции.

Царь не хотел репрессий по отношению к своему народу, несмотря на то, что с весны 1879 года на него началась настоящая охота.

Утром 14 апреля 1879 года Александр II совершал обычную прогулку около Зимнего дворца. Шедший ему навстречу молодой человек поздоровался, император ответил, но краем глаза заметил у него револьвер и успел отклониться. Мужчина четыре раза выстрелил в императора из револьвера и промахнулся… Четыре пули застряли в стене соседнего дома. В следующую минуту он был схвачен и арестован. Александр Соловьев оказался недоучившимся студентом, учителем 33 лет. По дороге в полицейский участок террорист пытался отравиться. Он отказался дать показания о причинах и обстоятельствах, толкнувших его на преступление. Следователю, ведущему дело, он заявил: «Не старайтесь. Вы ничего от меня не узнаете… если бы я сознался, меня бы убили мои соучастники, даже в той тюрьме, где я теперь нахожусь». Соловьева судили в Верховном уголовном суде и повесили 28 мая того же года.

Убийство царя народовольцы считали самым важным шагом на пути к социальной революции. В их число входили представители всех сословий.

Софья Львовна Перовская родилась в состоятельной семье, принадлежавшей к высшему свету. Ее отец приходился внуком знаменитому гетману Украины Алексею Кирилловичу Разумовскому, матерью была Варвара Николаевна Веселовская. Красивая и умная, Софья ценила себя чрезвычайно высоко и не могла представить свое будущее в роли обыкновенной женщины, жены и матери семейства. Она получила образование на Аларчинских высших женских курсах и в 17 лет ушла из дома после скандала с отцом, который требовал отказаться от сомнительных и компрометирующих знакомств.

Вся ее жизнь являла поиски смятенной и неспокойной души. Девушка участвовала в хождениях в народ в Самарской и Тверской губерниях; в Петербурге содержала конспиративную квартиру, где собирались революционеры. В 1874 году была арестована, но после недолгого пребывания в Петропавловской крепости передана отцу на поруки. Через три года ее вновь арестовали и отправили в административную ссылку в Олонецкую губернию. Воспользовавшись небрежностью сопровождающего, Перовская бежала и перешла на нелегальное положение.

26 августа 1879 года исполнительный комитет «Народной воли», в который она вошла, вынес смертный приговор императору. Народовольцы считали, что террор должен удовлетворять двум целям: устрашать правительство и пробуждать народ к действиям. Террористка, к этому времени ставшая гражданской женой А. Желябова, участвовала в двух неудавшихся покушениях на Александра II. По силе своего влияния она, быть может, превосходила возлюбленного. Рассказывали, что она приказала нескольким своим сообщникам покончить с собой в наказание за проявленную слабость, и они беспрекословно подчинились.

Из Крыма осенью 1879 года император возвращался поездом. Перовская через свою мать узнала его маршрут. Чтобы действовать наверняка, террористы решили заложить взрывчатку в нескольких местах: в Одессе, небольшом городке Александровске между Курском и Белгородом и в Москве. Весь ноябрь Перовская, играя роль жены путевого обходчика Сухорукова (Л. Н. Гартмана), готовила взрыв царского поезда под Москвой. Из домика, в котором жили Перовская и Гартман, был проведен подкоп под полотно железной дороги и заложена мина.

Террористы ждали императора с другим составом, и под ним раздался взрыв. Александр II, узнав об опасности, которой чудом избежал, в отчаянии воскликнул: «Чего хотят от меня эти негодяи? Что травят они меня, как дикого зверя?»

Очередная неудача не остановила народовольцев.

Двадцативосьмилетний революционер Степан Халтурин долго разрабатывал свою «легенду». Он поступил работать в столярную мастерскую и прекрасно зарекомендовал себя трезвым поведением, старательностью и добросовестностью. Халтурин демонстрировал эти замечательные качества, поскольку ему было известно, что его работодатель получил подряд на укрепление перекрытий в подвальных помещениях Зимнего дворца. Именно царский дворец был целью террориста. Поначалу работников строго досматривали при входе и выходе, затем уже так привыкли, что относились к досмотру спустя рукава. К тому же Степан стал ухаживать за дочерью начальника охраны, сделал предложение, получил согласие и стал своим человеком во дворце. Воспользовавшись обстоятельствами, он сумел пронести внутрь около трех пудов динамита, подвел к нему фитиль и спокойно вышел вон. Он точно рассчитал место, куда надо заложить взрывчатку, чтобы императора во время обеда убило наверняка. Теракт должен был стать тем эффектнее, что в этот день, 5 февраля 1880 года, намечался большой прием с участием всех представителей царской фамилии, о чем разузнала Перовская. Социалистов не смущало, что вместе с «тираном» погибнут его близкие, приближенные, прислуга…

В это время цесаревич, встретив своего дядю Александра Гессенского, приехавшего вместе с сыном, князем Болгарии, навестить сестру-императрицу, провел их в покои Марии Александровны. Она, как почти всегда в последнее время, недомогала и к обеду не выходила. Там к ним присоединился император.

Императрице нечасто выпадали счастливые минуты. Встреча с братом явилась одной из них. Она не хотела отпускать брата и племянника слишком скоро. Встреча родственников затянулась; это и спасло всем жизнь.

Снаряд рванул в 6 часов 20 минут, как задумал Халтурин. Погас свет, зазвенели выбитые стекла, посыпалась штукатурка. Из членов царской семьи никто не пострадал, но было убито 19 и ранено 48 солдат. Столовая и смежная с ней желтая гостиная были совершенно разрушены, из подвала валил дым.

Император шел за гробами невинно убиенных с высоко поднятой головой. Он хотел показать террористам, что его не запугать ни пулями, ни бомбами.

«Диктатура сердца» Лорис-Меликова

Через четыре дня после покушения Степана Халтурина Александр II созвал совещание для обсуждения возможностей примирения с обществом. Но наследник Александр Александрович выступил с предложением создать чрезвычайную следственную комиссию, которой должна быть предоставлена и значительная распорядительная власть. План этот был сначала царем отвергнут, но на следующий день, посоветовавшись с находившимися в Петербурге генерал-губернаторами, в числе которых был бывший харьковский губернатор генерал М. Т. Лорис-Меликов, царь пришел к выводу о необходимости ввести в стране диктатуру. Обществу было объявлено о создании Верховной распорядительной комиссии с чрезвычайными полномочиями во главе с Лорис-Меликовым.

Популярный генерал, герой двух русско-турецких войн, Михаил Тариэлович привлек к себе общественные симпатии и как администратор. Незадолго до назначения в Харьков он прославился тем, что из четырех миллионов рублей, ассигнованных казной для борьбы с чумой в Астрахани, ухитрился потратить всего 300 тысяч, что оказалось вполне достаточно для преодоления бедствия, а оставшиеся средства до копейки вернул в казначейство.

Назначенный генерал-губернатором в Харьков после убийства князя Кропоткина, он усилил полицию, но одновременно предпринял несколько шагов, чтобы привлечь на сторону власти «представителей местных интересов», решительно ограничив произвол местной администрации. Одаренный тонким, живым и осторожным умом и странным сочетанием отвлеченного идеализма с практическим макиавеллизмом, много читавший за время службы на Кавказе и многому научившийся за время своего генерал-губернаторства в Харькове, Лорис-Меликов видел лишь одно средство для спасения России. Оно заключалось в безотлагательном даровании русскому народу всех свобод, совместимых с сохранением абсолютной власти, чтобы постепенно преобразовать эту власть в конституционно-монархическую.

В то же время граф стремился к сближению правительства с «благонамеренными» кругами общества, особенно с кругами земского самоуправления. Он ослабил цензуру печати — наступила «оттепель». Начали выходить либеральный журнал «Русская мысль» и еженедельная газета «Земство». В отставку был отправлен весьма непопулярный министр народного просвещения Д. А. Толстой, бывший одновременно и обер-прокурором Синода. Увольнение его состоялось накануне Пасхи и было принято обществом как «пасхальное яичко»: в столицах обыватели вместо традиционного «Христос воскрес, воистину воскрес!» приветствовали друг друга в Светлое воскресенье возгласами: «Толстой сменен, воистину сменен!»

Толстого в должности министра народного просвещения сменил А. А. Сабуров, имевший репутацию либерала, а на посту обер-прокурора Синода — К. П. Победоносцев. Надо полагать, что последнее назначение лоббировал наследник Александр Александрович, считавший этого человека истинным светочем православной мысли.

Диктатор воспользовался случаем сделать приятное цесаревичу.

Лорис-Меликов решительно обрушивался на все силы, формально нарушавшие закон, и в то же время последовательно проводил курс на строжайшее соблюдение прав граждан. При нем в значительной степени было восстановлено действие судебных уставов, отмененных при Толстом. Назначенный вместо консерватора Грейга министром финансов либерал А. А. Абаза немедленно упразднил тяжелый для низов налог на соль и приступил к разработке других либеральных финансовых мер.

Михаил Тариэлович стал приобретать некоторую популярность в либеральных кругах, и его деятельность получила шутливое название «диктатура сердца».

Вскоре после своего назначения Лорис-Меликов сумел еще раз подтвердить, что он не только теоретик перемен, но и человек действия. В один совсем не прекрасный день он возвращался пешком в свой дом на Большой Морской. Молодой человек из Минска, некий Молодецкий, трижды выстрелил в него из револьвера. Пули застряли в меху шубы диктатора. Лорис-Меликов одним прыжком бросился на террориста, сбил его с ног и передал в руки подбежавшего жандарма.

Это проявление мужества привело общество в восторг. Поэтому известие о скором и суровом приговоре террористу было встречено с удовлетворением.

Молодецкого провезли по улицам в телеге, со связанными за спиной руками. На его груди висела табличка «Государственный преступник». Раскаяния или сожаления осужденный не выказывал; наоборот, он бросал высокомерные и насмешливые взгляды на шумевшую вокруг него толпу. Время от времени он выкрикивал грубые и нелепые угрозы. У эшафота во время чтения приговора он оттолкнул священника, подносившего к его губам распятие. Наконец, палач накинул на его голову белый саван, обхватил за шею веревкой и выбил из-под ног скамейку.

Впервые за полвека казнь в Петербурге была совершена публично. Редкие расстрелы и казни обычно проходили тайно, без свидетелей, на рассвете в одном из бастионов крепости.

Демонстративно жестокая казнь Молодецкого не устрашила террористов. Покушения на высших чиновников не прекратились, а после процесса Веры Засулич поток террористических актов начал нарастать лавинообразно. Но особое беспокойство правительства вызывало то обстоятельство, что террористы не встречали противодействия и даже морального осуждения в обществе. 4 августа 1878 года в Петербурге Сергей Степняк-Кравчинский средь бела дня заколол на людной улице шефа жандармов Н. В. Мезенцева и скрылся. Публика не предприняла никаких усилий для задержания убийцы.

Однако усилия Лорис-Меликова не пропали даром: настойчиво и разумно ведя страну к умиротворению и спокойствию, он, казалось, повернул Россию на путь мирного развития. Следуя избранной тактике борьбы с крамолой путем привлечения на сторону власти либеральной общественности, диктатор опубликовал воззвание «К жителям столицы», в котором обратился за поддержкой к «благомыслящей части общества» для восстановления порядка в стране.

Думая, что опасность революционного террора миновала, правительство в конце 1880 года закрыло Верховную распорядительную комиссию, и граф был назначен министром внутренних дел. Тем временем исполнительный комитет «Народной воли» во главе с Желябовым и Перовской готовили новые планы цареубийства.

Одновременно идеи «примирения» с обществом стали развивать некоторые высшие чиновники в Петербурге. Председатель Комитета министров граф П. А. Валуев извлек из нафталина свой собственный проект созыва совещательного учреждения наподобие Земского собора. В 60-х годах он был решительно отвергнут, но теперь идея Валуева, «отличавшаяся витиеватой и внушительной неопределенностью», обсуждалась в высших кругах, но не нашла применения.

Либеральный публицист Н. К. Михайловский ехидничал, что «благодарная Россия изобразит Лорис-Меликова в статуе с волчьей пастью спереди и лисьим хвостом сзади». Позже, в советской литературе, основываясь на этой характеристике, Лорис-Меликов был представлен жестоким лицемером, что совершенно не соответствует действительности. Свою задачу он видел в умиротворении страны путем возвращения к реформаторской политике. Программа ближайших преобразований, предложенная в докладе Лорис-Меликовым 11 апреля 1880 года, предусматривала податную реформу, пересмотр паспортной системы, сковывающей активность, прежде всего крестьянства, расширение прав старообрядцев и законодательное регулирование отношений рабочих с нанимателями.

Историки часто иронически относятся к «конституции» Лорис-Меликова. Однако следует иметь в виду, что тогда в России мало кто рассчитывал на большее.

Лорис-Меликов получил небывало широкие полномочия и, имей он соответствующие склонности, мог бы стать диктатором России. Но он был человеком совсем иного склада и искренне стремился принести пользу родине.

С императором ему становилось все труднее иметь дело. «Внезапные припадки тоски, — рассказывал П. А. Кропоткин, — во время которых Александр II упрекал себя за то, что его царствование приняло реакционный характер, теперь стали выражаться пароксизмами слез. В иные дни он принимался плакать так, что приводил Лорис-Меликова в отчаяние. В такие дни он спрашивал министра: «Когда будет готов твой проект конституции?» Но если два-три дня позже Меликов докладывал, что проект готов, царь делал вид, что решительно ничего не помнит. «Разве я тебе говорил что-нибудь об этом? — спрашивал он. — К чему? Предоставим это лучше моему преемнику. Это будет его дар России».

Работая в Комитете министров, цесаревич Александр ближе сошелся с Лорис-Меликовым. Общение с ним несколько ослабило то влияние, которое оказывал на своего ученика неистовый К. П. Победоносцев. Граф сумел убедить цесаревича в неизбежности проведения преобразований.

Кончина Ф. М. Достоевского в первый раз объединила наследника, Победоносцева и Лорис-Меликова: семья писателя оказалась в крайне стесненных обстоятельствах, а митрополит отказал в помощи, поскольку считал, что произведения Достоевского не имеют никакой ценности. Цесаревич, высоко ценивший творчество Федора Михайловича, привлек к решению проблемы его семьи обоих сановников и с их помощью получил у императора разрешение помочь бедствующим родственникам писателя.

В начале 1881 года Лорис-Меликов подготовил план привлечения представителей земского самоуправления к участию в обсуждении проектов необходимых в государстве реформ. Утром 1 марта Александр II одобрил и подписал проект (который неточно называется «Конституцией» Лорис-Меликова).

«С огромным удовольствием и радостью прочел все пометки государя, — сообщал престолонаследник диктатору. — Теперь смело можно идти вперед и спокойно и настойчиво проводить Вашу программу на счастье дорогой родины и на несчастье министров, которых, наверно, сильно покоробит эта программа и решение государя, да Бог с ними».

На первой неделе поста царь говел и причащался. 1 марта Меликов уговорил царя подписать заготовленный акт, который сам император называл «указом о созыве нотаблей», намекая на судьбу Людовика XVI. Царь решил, что документ должны подписать также великий князь Александр Александрович, наследник престола, и великий князь Константин Николаевич, старший из братьев правящего императора.

Манифест об этом должен был быть опубликован после 4 марта, дня слушания его в Государственном совете.

Последнее покушение

В конце января и начале февраля 1881 года полиция отметила оживление деятельности революционного подполья. Удалось задержать нескольких считавшихся особенно опасными анархистов. Арестованный еще до Нового года в Елисаветграде с чемоданом динамита Григорий Гольденберг, убийца харьковского генерал-губернатора князя Кропоткина, начал давать показания. Следователь, играя на чудовищно гипертрофированном самолюбии и некоем подобии мании величия террориста, подвигнул его на написание исповеди, в которой перечислялись имена, адреса, события и факты.

Осознав, к чему привели его откровения, Гольденберг покончил с собой в камере Трубецкого равелина. Но слово уже вылетело, полиция вышла на след цареубийц.

Их руководителем был 29-летний Андрей Желябов, воплощавший в себе типичнейшие черты анархиста. Его фанатизм, непреклонная воля, холодная расчетливость, необычайная властность, страстность и смелость внушали страх даже его сообщникам. Они называли его «страшным Желябовым». Вместе со своей возлюбленной Софьей Перовской он разработал план очередного покушения. Вокруг этих незаурядных людей собралась «боевая дружина» нигилистов, решивших всецело посвятить себя террору.

Из-за нелепой случайности Желябов был арестован. В момент ареста он иронически спросил полицейских: «Не слишком ли поздно вы меня арестовали?» Такое заявление очень насторожило полицию, но, к сожалению, Лорис-Меликов не придал ему значения. А Желябов мог позволить себе иронизировать и не беспокоиться относительно своего дела: руководство покушением перешло к Софье Перовской.

Александр II как будто чувствовал, что дни его сочтены. Сейчас он, как в свое время императрица, наконец, осознал, что его старший сын — человек, на которого можно положиться. Буквально на пороге могилы он обратился к цесаревичу с письмом-просьбой:

«Дорогой Саша! В случае моей смерти поручаю тебе мою жену и детей. Твое дружеское расположение к ним, проявившееся с первого же дня знакомства и бывшее для нас подлинной радостью, заставляет меня верить, что ты не покинешь их и будешь им покровителем и добрым советчиком.

При жизни моей жены наши дети должны оставаться лишь под ее опекой. Но если Всемогущий Бог призовет ее к себе до совершеннолетия детей, я желаю, чтобы их опекуном был назначен генерал Рылеев или другое лицо по его выбору и с твоего согласия.

Моя жена ничего не унаследовала от своей семьи. Таким образом, все имущество, принадлежащее ей теперь, приобретено ею лично, и ее родные не имеют на это имущество никаких прав. Из осторожности она завещала мне все свое состояние, и между нами было условлено, что если на мою долю выпадет несчастье ее пережить, все ее состояние будет поровну разделено между нашими детьми и передано им мною после их совершеннолетия или при выходе замуж наших дочерей.

Пока наш брак не будет объявлен, капитал, внесенный мною в Государственный банк, принадлежит моей жене в силу документа, выданного ей мною.

Это моя последняя воля, и я уверен, что ты тщательно ее выполнишь. Да благословит тебя Бог!

Не забывай меня и молись за так нежно любящего тебя

Па».

Как уже говорилось, утром 1 марта, в день смерти, царь подписал «конституцию».

Примечательно, что приближенные, жена и цесаревич, словно предчувствуя недоброе, просили его не ездить в Михайловский манеж на развод караулов. По неизменной традиции, установленной еще Павлом I, император каждое воскресенье обязан был присутствовать при производстве этой церемонии.

28 февраля Лорис-Меликов в срочном письме извещал императора, что арестован Андрей Желябов — участник всех неудавшихся покушений. Позже министр приехал в Зимний дворец сам и настойчиво просил царя воздержаться от выездов, поскольку можно было опасаться новых терактов.

Цесаревна Мария Федоровна, последнее время не исполнявшая по отношению к Юрьевской даже принятых православных обрядов, что бесило и одновременно огорчало Александра II, как будто по наитию, накануне рокового дня попросила у царя прощения.

Император, обрадованный примирением с детьми, чувствовал себя помолодевшим, полным сил и энергии. О том, чтобы пропустить развод караулов, не было и речи.

Пообещав княгине Юрьевской по возвращении прогулку в Летнем саду, царь отправился в манеж.

Развод прошел прекрасно. На обратном пути Александр заехал к своей любимой кузине Екатерине Михайловне, герцогине Мекленбург-Стрелицкой. Оттуда, выпив чаю, он в четверть третьего направился домой.

Император не был безрассуден. Поэтому в Зимний дворец он поскакал не привычным путем, а по пустынной набережной Екатерининского канала. Но и изменение маршрута не спасло его от террористов. Перовская стояла на развилке улиц и махнула платком — это был знак боевикам. Метатели выдвинулись навстречу царскому поезду.

Император увидел, как навстречу ему какой-то мальчик тащит по снегу корзину, по тротуару идет офицер, а чуть дальше стоит молодой человек со свертком в руках. Как только карета поравнялась с ним, молодой человек (Рысаков) бросил сверток под ноги лошадям. Раздался взрыв. Бомба только повредила царскую карету, но двое казаков конвоя и мальчик с корзиной были убиты. Две лошади бились в агонии, все вокруг было залито кровью. Конвойные схватили террориста.

Оглушенный взрывом Александр, шатаясь, подошел к злодею.

— Кто таков?

— Мещанин Глазов, — ответил тот.

— Хорош.

Кучер Фрол Сергеев кричал: «Скачите во дворец, государь!»

В это время кто-то из приближенных спросил царя, не пострадал ли он. Александр ответил: «Слава Богу, нет».

«Не рано ли благодарить?»^[10] — криво усмехаясь, проговорил террорист.

В это время Перовская ломала руки, полагая, что царь опять спасся, а какой-то молодой человек неподвижно стоял, прислоняясь к решетке Екатерининского канала. Здравый смысл предписывал тотчас сеть в сани мчаться прочь от страшного места, но Александр II неровно, зигзагами шел к неподвижному молодому человеку.

Марк Алданов^[11] выразительно описал, как, повинуясь какому-то странному притяжению, император и его убийца неуклонно сближались, словно их влекла друг к другу судьба. Грянул новый взрыв.

Перовская закричала диким голосом, закрыла лицо руками и побежала назад.

Вторую бомбу, замаскированную под пасхальный кулич и смертельно ранившую царя, бросил народоволец Игнатий Гриневецкий, который также получил смертельные ранения. Когда дым рассеялся, все увидели, что император, на котором шинель была изорвана в лохмотья, пытался подняться, упираясь руками в землю, а спиной в решетку канала. У него была оторвана одна ступня, а ноги размозжены; один глаз выбит, лицо иссечено осколками.

— Помогите… Во дворец, там умереть… — шептал Александр.

На месте никакой помощи императору оказано не было. Истекающий кровью, он был доставлен в Зимний дворец. Сбежавшиеся врачи, как могли, стремились остановить кровотечение. Рыдания сотрясали могучего 36-летнего наследника престола и его братьев.

По свидетельству очевидцев, великий князь Константин, стоя на коленях у изголовья умирающего брата, громко рыдал, а Александр кричал: «Выгоните отсюда этого человека, он сделал несчастие моего отца, омрачил его царствование!..» Только брату Владимиру удалось несколько сдержать наследника.

Убийство отца стало для Александра страшным потрясением. Он потерял самообладание и, по словам одного из современников, напоминал «бедного больного ошеломленного ребенка».

Убитый горем, стоял возле умирающего деда его внук Николай. Всю свою жизнь он будет считать день 1 марта 1881 года самым страшным и самым трагичным днем своей жизни. Он до мельчайших деталей запомнил все, связанное со смертью деда, который скончался в три часа 45 минут.

И сейчас же пополз вниз с флагштока Зимнего дворца черно-золотой императорский штандарт, извещая, что хозяин дворца умер… В ту же минуту, согласно существующим законам, цесаревич Александр Александрович стал императором.

Ему представился случай тотчас же проявить свою власть. В то время как слуги приступили к последнему туалету усопшего, граф Лорис-Меликов обратился к нему за распоряжениями по делу, не терпящему ни малейшего отлагательства. Министр спрашивал Александра III, должен ли он согласно инструкциям, полученным накануне, велеть опубликовать завтра в официальном органе врученный ему царем манифест.

Без малейшего колебания Александр III ответил: «Я всегда буду уважать волю отца. Велите печатать завтра же». А ведь когда Лорис-Меликов, узнав о катастрофе, примчался во дворец, граф Валуев встретил его словами: «Вот вам и ваша конституция», выразив тем самым общее настроение.

Но, уступая страстным увещеваниям своих приближенных, молодой царь решил отсрочить исполнения отцовского желания. Потребовалась, однако, вся энергия и пламенное красноречие Победоносцева, фанатичного защитника неограниченной царской власти, чтобы добиться от Александра III такого решения. Глубокой ночью министр внутренних дел получил распоряжение приостановить печатание манифеста. Эта мера явилась результатом тайного совещания, которое абсолютистская группа устроила в Аничковом дворце.

Когда Лорис-Меликов получил ночное распоряжение, он воскликнул с горечью и презрением: «Ничтожный человек! Он собственноручно уничтожил то, под чем сам подписался!»

Победоносцев все усиливал свое давление на Александра III. Яркими красками он рисовал ему святотатственность новых течений, убеждал, что самодержавие является опорой православной веры, проповедовал необходимость немедленного возврата к «мистическому идеалу московских царей» и, не переставая, повторял: «Бегите из Петербурга, этого проклятого города. Переезжайте в Москву и переносите правительство в Кремль, но раньше всего удалите Лорис-Меликова, великого князя Константина и княгиню Юрьевскую».

Убийца царя Игнатий Иоахимович Гриневецкий, тот самый, что бросил второй заряд, смертельно ранил и самого себя. Он умер в Третьем отделении через семь часов после того, как скончался Александр II.

Всего при покушении пострадало 20 человек, трое из которых, включая Гриневецкого, скончались.

Убийство царя как будто отрезвило мыслящую часть России.

«Нет слов для описания ужаса и растерянности всех слоев общества… Многие семьи меняли квартиры, другие уезжали из города. Полиция, сознавая свою беспомощность, теряла голову. Государственный аппарат действовал лишь рефлекторно; общество чувствовало это, жаждало новой организации власти, ожидало спасителя», — писал французский дипломат Мельхиор де Вогюэ.

Часть третья
Самодержец российский
(01.03.1881 — 20.10.1894)

Начало нового царствования

Все дети покойного государя вернулись из-за границы и сплотились вокруг Александра III. Перед гробом императора-страдальца его наследники плакали вместе с его вдовой. Александр настоял, чтобы все его братья и сестры отдали визит вежливости вдове их отца, и это была самая тяжелая их обязанность после похорон.

Унаследовавший высшую власть, новый император впал в глубокую депрессию — ведь его любовь к отцу, несмотря на не всегда совпадающие взгляды, была искренней и непритворной.

Но теперь на его плечах лежало бремя ответственности за страну, за ее народ, наконец, за семью и дом Романовых. Даже лицо его изменилось: черты обострились, ранее погруженный в себя взгляд приобрел твердость и проницательность.

2 марта молодой император обнародовал манифест о кончине Царя-Освободителя. Одновременно был издан указ Сенату о приведении к присяге крестьян. Этим новый царь удивил общество: впервые крестьянин рассматривался как полноправный гражданин России. Между тем семь восьмых населения Российской империи проживало в деревне и только одна восьмая — в городах. Этот акт почти забыт историками, а ведь он был прямым продолжением освободительной деятельности Александра II.

Е. Перетц рассказывал, что Александр III поблагодарил соратников отца, членов Государственного совета, за верную и честную службу и выразил надежду, что и теперь они продолжат свои труды на благо России.

10 марта, через десять дней после убийства Александра II, террористы выставили ультиматум его сыну. В открытом письме Александру III исполнительный комитет «Народной воли», рисуя картину глубокого социального и политического кризиса, поразившего Россию, утверждал, что из сложившегося положения может быть только два выхода. «Или революция, совершенно неизбежная, которую нельзя предотвратить никакими казнями, или добровольное обращение верховной власти к народу». «Итак, ваше величество, решайте. Перед вами два пути. От вас зависит выбор. Мы же затем можем только просить судьбу, чтобы ваш разум и совесть подсказали вам решение, единственно сообразное с благом России, с вашим собственным достоинством и обязанностями перед родною страной».

Тяжело переживавший гибель отца, Александр был поставлен перед необходимостью вступать в диалог с его убийцами. Но его «разум и совесть» не допускали даже гипотетической возможности сотрудничества с террористами.

Через неделю после гибели тело покойного императора было перенесено в Петропавловский собор. Траурную процессию возглавлял сын убитого. За ним следовали члены императорской семьи, иностранные принцы, дипломаты. Весь Петербург собрался проводить императора. Однако в своем дневнике генеральша Богданович сокрушалась по поводу разгона обывателей казаками — власти опасались возникновения манифестаций.

Пока вся страна обсуждала возникшую политическую ситуацию, император решал злободневное семейное дело. Вдова Александра II и его дети от первого брака день ото дня отдалялись друг от друга. Пребывая в горести, новый царь и его супруга стремились поддержать несчастную женщину, лишившуюся своей единственной опоры и обманувшуюся в высоких надеждах. Ей оказывали уважение как вдове государя. Когда тело покойного переносили из кабинета в дворцовую церковь, Мария Федоровна — молодая императрица — уступила Юрьевской первое место. Но Екатерина Михайловна, по ее собственным словам, постоянно находилась «в бессознательном состоянии»; при этом она совершала множество глупостей и создавала неловкие ситуации, вела себя бестактно, требовала царских почестей. Свои постоянные претензии вдова аффектированно подкрепляла воззваниями к «воле того, кто ушел, но который с Небес все видит».

Все обсуждали нелепое поведение Юрьевской и ее фразу о том, что покойный государь запретил ей даже думать о самоубийстве, иначе она бы его совершила. По-видимому, бедная женщина действительно была не умна. Но теперь каждое ее слово понималось превратно, никто не хотел понять ее отчаяние, выражаемое в неприемлемой для воспитанных людей форме. С каждым днем даже легкое сочувствие к ней убывало.

Все родственники старались уделять больше внимания маленьким детям покойного императора, понимая, сколь многого они лишились со смертью своего отца, который их так любил. Новый царь прибавил к средствам, завещанным отцом, еще 100 тысяч золотых рублей в год.

Александр III сделал все, чтобы Юрьевская поскорее покинула Россию. Она с детьми поселилась в Ницце, куда так стремился душой покойный император. Первым делом вдова наняла журналиста Виктора Лаферте, художественно оформившего в роман воспоминания вдовы о том, как любил ее русский царь. Книга вышла спустя всего три месяца после кончины Александра II.

Юрьевская жила роскошно, ни в чем себе не отказывая. Монашеской ее жизнь назвать было никак нельзя — особняки, курорты, модные магазины, театры… — но почему молодая свободная женщина не могла позволить себе немножко удовольствий?

И там она умудрялась совершать странные поступки. Похоронив черного сеттера, любимца мужа, на кладбище города По, она установила на его могиле надгробье с надписью: «Здесь покоится Милорд, любимая собака императора Александра II. Памятник ей установлен неутешной вдовой». Этот анекдот долго передавался из поколения в поколение.

Потом Юрьевская неоднократно возвращалась в Россию, где ее всего лишь терпели. Как-то она заявила Александру, что, как только подрастут дочери, семейство вернется в Петербург и будет устраивать великолепные балы. Известен ответ императора: «На вашем месте я бы затворился в монастырь, а не мечтал о балах!»

Но это было хоть и неприятным, но семейным делом. Большую тревогу вызывали другие дела — государственные.

В марте 1881 года прошел открытый процесс над убийцами Александра II.

Желябов, страдавший манией величия, требовал, чтобы его приобщили к делу 1 марта. Он желал стать героем судебного процесса, предстать бестрепетным борцом за народное счастье, героем без страха и упрека, предвкушал свои эффектные и уничтожающие ответы судьям. «Было бы вопиющей несправедливостью, — писал он прокурору Петербургского суда, — сохранить жизнь мне, неоднократно покушавшемуся на особу императора». На процессе он представлял себя демиургом всего произошедшего и рисовался «как субретка».

Пятерых цареубийц: Желябова, Перовскую, Михайлова, Кибальчича и Рысакова — повесили 3 апреля на Семеновском плацу в присутствии десятков тысяч людей. Беременная Геся Гельфман была приговорена к каторжным работам. Террористы не выказывали никакого раскаяния, переговаривались между собой, обнялись, прощаясь, и только фанатичка Перовская отвернулась от Рысакова, выдавшего их в надежде спасти свою жизнь.

Перовская была первой женщиной в России, казненной по политическим мотивам, а вся экзекуция — последней публичной казнью.

В отличие от времен Александра II, когда сведения о заговорах, о покушениях на царя публиковались в официальной прессе и широко обсуждались, при Александре III подобная информация тщательно скрывалась. Императору было стыдно за этих людей, забывших совесть и страх Божий.

«Гатчинский затворник»

Александр III серьезно опасался покушений на себя и членов своей семьи. Из опасного Петербурга он переехал в укрепленную Гатчину. «Его отъезд в Гатчину, — писала лондонская “Таймс”, — был настоящим бегством. В день, когда он должен был выехать, четыре императорских поезда стояли в полной готовности на четырех различных вокзалах Петербурга, и пока они ждали, император уехал с поездом, который стоял на запасном пути».

Обвинения в излишней осмотрительности, по сути — в трусости, кажутся сегодня странными. Человек, у которого зверски убили отца, которому откровенно угрожали физическим уничтожением, принимал меры предосторожности, чтобы не стать новой жертвой террористов и сохранить жизнь своих детей. Его близкий друг И. Воронцов-Дашков умолял царя покинуть такой незащищенный Аничков дворец и переселиться в Зимний. Далеко не прибавляло оптимизма и назначение регентом при наследнике престола Николае великого князя Владимира — на случай гибели нового императора; на этом настояли приближенные. Лев Толстой, «великий писатель земли русской», прося о снисхождении к убийцам Александра II, определенно утверждал, что «…враги вашего отца должны желать и вашей смерти тоже».

Глубоко законспирированная «Народная воля» наводила настоящий ужас на элиту общества. После казни верхушки ее исполнительного комитета народовольцы еще глубже ушли в подполье. Никто не знал, насколько сильны были революционеры и могут ли они повторить свое покушение.

Новый император любил Гатчину. Она стала его новой резиденцией и была превращена в крепость. На несколько километров вокруг круглосуточно дежурили солдаты, не позволяя никому пройти без специального пропуска. Возле входов во дворец и в парк, обнесенный крепостной стеной с бойницами, круглосуточно стояли часовые, как и на чердаках и в подвалах дворца — для пресечения поджогов и подкопов.

«Гатчинский затворник», «военнопленный революции» — такие презрительные прозвища придумывали императору в либеральных кругах. Но его это не смущало.

Гатчинское уединение и затянувшаяся скорбь воспитанника тревожили Победоносцева. Он обратился к нему с довольно резким письмом: «Ваше постоянное пребывание в Гатчине порождает самые разные толки, которые, несмотря на их неправдоподобность, легко принимаются на веру. Некоторые даже интересуются, правда ли, что царь умер и этот факт скрывается от общественности».

Гатчина стала практически постоянным местожительством императорской семьи, но новый царь осушил слезы и приступил к своей государевой работе.

Крупномасштабные меры безопасности принимались при любых поездках Александра III. При переездах по железной дороге из Гатчины в Петербург и обратно на всем пути стояли солдаты. При дальних поездках на юг эти меры поражали воображение. Сотни тысяч солдат заблаговременно занимали всю 1000-километровую линию железной дороги. Близлежащие деревни наглухо отрезались от путей. Солдатам отдавался приказ стрелять в каждого, кто попытается приблизиться к железной дороге.

Поэтому представляется всего лишь анекдотом хрестоматийный рассказ о мужике, который увидел на станции вышедшего размяться императора и воскликнул: «Вот это царь так царь, черт тебя дери!» За употребление неприличных слов в присутствии высочайшей особы он якобы был немедленно арестован. Но Александр приказал его отпустить. Затем подозвал к себе, сказал: «Вот тебе мой портрет!» — и подарил мужику серебряный рубль.

Опасения за жизнь свою и близких были вовсе не беспочвенными. В 1882 году член исполкома «Народной воли» Л. А. Тихомиров, по прозвищу Тигрыч, впоследствии — редактор крайне правых «Русских ведомостей», раскаявшийся блудный сын и правоверный монархист, рассуждал о дворцовом перевороте: «При тогдашнем настроении общества и офицеров, да еще при такой полиции положительно возможно было организовать дворцовый переворот».

В 1882 году офицеры, входящие в военную организацию «Народной воли», обсуждали план захвата Кронштадта и ареста царской семьи на майском параде (в крайнем случае предполагалось «немедленное истребление царя со свитой»). При провозглашении Временного правительства в него предполагалось привлечь высокопоставленных военных — например, популярного генерала, героя Шипки Михаила Драгомирова.

Ответом угрозам «Народной воли» явилась «Священная дружина», которая была создана для охраны царя и его близких и совмещала в себе черты Третьего отделения, масонских лож и подпольных организаций. Состав ее центрального комитета до сих пор полностью неизвестен. Вероятно, в него входили и сам император, и великий князь Владимир Александрович, бывший начальником Петербургского военного округа. Руководство «Священной дружины» состояло из высшего дворянства, преимущественно из придворной аристократии. Для работы в Петербурге и Москве были образованы попечительства, в которые привлекались представители финансовой и промышленной буржуазии. Дальше шли «пятерки», куда могли входить и люди более простого происхождения. В провинции их деятельность направляли инспектуры.

Вступавшие в «Священную дружину» приносили пространную торжественную присягу, в которой ради спасения царя обязывались в случае необходимости даже отречься от семьи. Была организована и шпионская служба в виде бригад сыщиков и заграничной агентуры. Среди ее членов находились и «смертники», например, поклявшиеся «разыскать революционеров князя Кропоткина, Гартмана и убить их».

Конспирация в этой организации была налажена настолько хорошо, что ее деятельность вплоть до сегодняшнего дня остается в целом неизвестной, хотя в одно время она приобрела довольно значительный размах и привела к определенным результатам. Однако эта организация, противопоставляющая себя «Народной воле» как плюс минусу, просуществовала недолго.

Гатчинское затворничество императора вовсе не означало устранения от дел государственных. Его главной задачей сейчас было не дать стране соскользнуть в тот темный хаос, в который влекли ее радикалы всех направлений. Отказавшись от масштабных реформ отца, Александр III потихоньку принялся за почти незаметные, но важные преобразования.

В высших правительственных сферах сформировались две группировки: консерваторы во главе с бывшим воспитателем Александра III обер-прокурором Священного Синода К. П. Победоносцевым и либеральная бюрократия со своим лидером — министром внутренних дел генералом М. Т. Лорис-Меликовым.

8 марта 1881 года состоялось заседание Совета министров под председательством нового царя. На обсуждение были представлены предложения графа Лорис-Меликова об учреждении редакционных комиссий с участием представителей земства для разработки программы создания нового законодательства. Графа поддержало большинство присутствующих: великий князь Константин Николаевич, председатель Совета министров П. А. Валуев, военный министр Д. А. Милютин, государственный контролер Д. М. Сольский, министр юстиции Д. Н. Набоков, председатель Департамента законов князь С. Н. Урусов, министр финансов А. А. Абаза.

Им противостоял Победоносцев — бледный, решительный, непреклонный. Он уверял императора, что предложения Лорис-Меликова — первый шаг на пути к конституции. А народ считает, что «лучше уж революция, русская и безобразная смута, чем конституция». Царь молча слушал прения. Однако прогрессивные министры все еще не понимали, что с реформами покончено.

29 апреля 1881 года государь император Александр III подписал манифест с предлинным названием: «О призыве всех верных подданных к служению верою и правдою Его Императорскому Величеству и Государству, к искоренению гнусной крамолы, к утверждению веры и нравственности, доброму воспитанию детей, к истреблению неправды и хищения, к водворению порядка и правды в действии учреждений России».

Манифест, выражая мысли монарха, сочинил Победоносцев. Он сам, гордясь, рассказывал Александру, как после чтения манифеста «многие отворачивались и не подавали ему руки». В самом названии манифеста была заложена программа будущего царствования.

Напомнив верноподданным, что «Богу, в неисповедимых судьбах Его, благоугодно было завершить славное царствование Возлюбленного Родителя Нашего мученической кончиной, а на Нас возложить Священный долг Самодержавного Правления», государь сообщал, что «посреди великой Нашей скорби Глас Божий повелевает Нам стать бодро на дело Правления в уповании на Божественный Промысел с верою в силу и истину Самодержавной Власти, которую Мы призваны утверждать и охранять для блага народного от всяких на нее поползновений».

Шутники немедленно окрестили царский манифест «ананасным» — при распевном церковном чтении с амвона из неизящного оборота «а на Нас возложить Священный долг» неудержимо выпирал досадный никчемушный «ананас». Дело было, однако, вовсе не шуточное. Манифест стал решительным, ясным и недвусмысленным ответом разом нескольким партиям, обнаруживающим «поползновения» на самодержавность власти, и прежде всего страшной «Народной воле».

Лорис-Меликов, Милютин и Абаза немедленно покинули свои министерские посты.

Новый царь, любивший допетровскую старину, охотно прислушивался к голосам тех, кого он считал «истинно-русскими» людьми, — в частности, издателя журнала «Гражданин» М. Н. Каткова. Этого реакционного публициста считали столь влиятельным, что английский посол почти не в шутку запрашивал свое начальство, при ком ему полезнее аккредитоваться: при МИДе или при Каткове.

Однако политическую линию формировал обер-прокурор Синода К. П. Победоносцев, человек осторожный до мнительности. Но доверия в обществе к Константину Петровичу не было. «Это опасный человек, мелочный и завистливый, лицемер, скрывающий свою игру, дабы его никогда не обвинили в неудаче», — писала в своем дневнике генеральша Богданович.

На первое время усилиями Победоносцева программа нового царствования свелась к «патриотическому здравомыслию», проводимые меры заимствовались из разных почвеннических программ в той степени, в какой их проведение не требовало резких поворотов и не грозило непредсказуемыми последствиями.

Появились и новые лица, влияние которых росло. Среди них его новый министр внутренних дел граф Н. П. Игнатьев, в прошлом посол России в Турции.

В этой фазе Александр, по-видимому, больше опирался на славянофильские тенденции, которые представлял в первую очередь Игнатьев. С ним Александр разделял глубокую антипатию к бюрократии и ее роли в жизни русского государства. Ему претила бесконечная бумажная волокита, создание девятого вала справок, отписок и выписок. Подобно своему деду Николаю I он, «самодержец всероссийский, часто замечает, что он вовсе не так всесилен, как говорят, и с удивлением, в котором он боится и сам себе признаться, видит, что власть его имеет предел. Этот предел положен ему бюрократией»^[12].

Игнатьев намеревался созвать Земской собор из более двух тысяч представителей всех сословий. Так должен был быть восстановлен мифическо-мистический союз между царем и простым народом и ликвидировано влияние бюрократии. Помешала глубокая вражда между Игнатьевым и Победоносцевым. Ревнуя своего воспитанника к новому любимцу, Победоносцев сумел убедить царя, что эта мера будет первым шагом к принятию внушающей ненависть и страх конституции.

Желая отменить разделение властей и несменяемость судей как нарушение принципа абсолютной монархии, Александр III нашел поддержку у Каткова, который во время личных встреч с царем неоднократно требовал отказа от принципов реформы 1864 года. Правда, царь столкнулся с затяжным сопротивлением своих бюрократов и, прежде всего, министра юстиции. Даже если они и были консерваторами, юристы отстаивали законность управления также и в условиях самодержавия. Тут не помогло даже то, что один за другим вынуждены были уйти в отставку Набоков и Манасеин. Государственный совет тоже решительно отказывался от вмешательства в существующую систему. В конце концов, идея правового государства и позиция юристов закрепились в противовес воле царя. Даже «константиновцы», группа реформаторов, сплотившаяся вокруг великого князя Константина, брата убитого царя, выжили в недрах бюрократии и при случае пытались координировать свои действия.

Авторитет Победоносцева укреплялся. Игнатьев, не любивший Константина Петровича, тем не менее дул с ним в одну дуду. Сохранилась его записка, излагающая программу правительственной деятельности. Он полагал, что, прежде всего, нужно освободиться от некоторых явлений общественной жизни, сгубивших лучшие начинания Александра II. Игнатьев писал: «В Петербурге существует могущественная польско-жидовская группа, в руках которой непосредственно находятся банки, биржа, адвокатура, большая часть печати и другие общественные дела. Многими законными и незаконными путями и средствами они имеют громадное влияние на чиновничество и вообще на весь ход дел.

Отдельными своими частями эта группа соприкасается и с развившимся расхищением казны, и с крамолой. Проповедуя слепое подражание Европе, люди этой группы, ловко сохраняя свое нейтральное положение, очень охотно пользуются крайними проявлениями крамолы и казнокрадства, чтобы рекомендовать свой рецепт лечения: самые широкие права полякам и евреям, представительные учреждения на западный образец. Всякий честный голос русской земли усердно заглушается польско-жидовскими критиками, твердящими о том, что нужно слушать только интеллигентный класс и что русские требования следует отвергнуть как отсталые и непросвещенные».

Игнатьев не сильно рисковал, подавая такую записку. Мало кто сомневался, что новый император крайне недоволен тем, что Россией фактически правит армянин Михаил Тариэлович Лорис-Меликов, а пост Государственного секретаря занимает Евгений Абрамович Перетц — сын еврея-откупщика, вдобавок брат декабриста.

Современник охарактеризовал происшедшие перемены следующим образом: «Так кончилась эта странная попытка примирения культурных классов с бюрократией и абсолютизмом, так устранен был единственный путь к мирному развитию русского народа, к завершению тех реформ, начало которых было положено 19 февраля 1861 года».

Коронация Александра III состоялась более чем через два года после вступления его на престол. Уже одним этим она отличалась от прежних коронационных торжеств, отстоящих от акта интронизации на значительно более короткое время. Злопыхатели утверждали, что короноваться раньше царь попросту боялся, но, скорее, на него навалилось слишком много дел сразу, чтобы оформить свершившийся факт священным обрядом коронации. К тому же беременность Марии Федоровны требовала отложить ответственную церемонию.

Александр, враг помпезности и пышности, не считал, что для того, чтобы править, следует немедленно короноваться. Но время пришло, и он был готов выполнить свой царский долг.

Венчание на царство — важное событие в жизни монарха, особенно когда он проникнут такой глубокой верой в божественное предначертание, как Александр III. Коронация — праздник восшествия на престол, когда по окончании траура по усопшему монарху, новый царь впервые является народу среди пышного блеска церковных и государственных торжеств.

Французский писатель Корнели, присутствовавший на церемонии, оставил воспоминания, в которых национальная расчетливость сочетается с сентиментальностью.

«Император и императрица, выйдя из вагона, поместились в открытой коляске и, минуя город, прямо последовали в загородный Петровский дворец, в котором жил Наполеон после пожара Москвы.

Толпы народа падали на колени при проезде императорской четы; многие целовали следы, оставленные царским экипажем.

Затем последовал торжественный въезд в Москву. Через Красную площадь пролегала усыпанная песком дорога, по бокам которой стояли шпалерами павловцы с их историческими остроконечными киверами. Площадь представляла собой море голов. Толпа хранила торжественное молчание. Взоры всех были обращены в ту сторону, откуда должен был появиться торжественный кортеж. Пушки гремели, не смолкая ни на минуту. Ровно в 12 часов показались передовые всадники императорского кортежа. Мгновенно громадная площадь огласилась восторженными криками. Детский хор в двенадцать тысяч молодых свежих голосов, управляемый ста пятьюдесятью регентами, исполнял национальный гимн. Пушечная пальба, трезвон колоколов, крики толпы — все это слилось в какой-то невообразимый гул. Тем временем кортеж приближался. Вслед за драгунами показались казаки с целым лесом высоких пик, за ними кавалергарды с их блестящими касками, увенчанными серебряными двуглавыми орлами, собственный его величества конвой в живописных ярко-красных черкесках и, наконец, показался и сам император. Государь ехал верхом на коне светло-серой масти. На этом же коне, будучи еще наследником, Александр III совершил турецкую кампанию.

Рядом с государем на маленьком пони ехал наследник-цесаревич, будущий император Николай II.

За ними следовали великие князья, иностранные принцы и многочисленная свита, за которой в золотой карете, запряженной восьмеркой белых лошадей, ехала императрица. Рядом с ее величеством сидела маленькая восьмилетняя девочка, великая княжна Ксения Александровна, приветливо улыбавшаяся и посылавшая воздушные поцелуи восторженно шумевшей толпе.

Далее государь и государыня под богатым балдахином, несомым двадцатью четырьмя генералами, направились к собору. У входа в собор ожидал их величества Московский митрополит. Кремлевская площадь с многотысячной толпою замерла. Благословив императорскую чету, митрополит обратился к ним с глубоким прочувствованным словом. Император искал в карманах носовой платок и, не найдя его, левой рукой, затянутой в белую перчатку, вытер полные слез глаза.

По окончании обряда коронации государь и государыня поднялись на Красное крыльцо, с высоты которого кланялись восторженно приветствовавшему их народу. Их величества были в великолепных порфирах, подбитых горностаем; головы их были увенчаны коронами. В правой руке его величество держал скипетр, украшенный огромным алмазом ценой в 20 тысяч франков!

Затем их величества удалились во внутренние покои, где в Грановитой палате, бывшем дворце Ивана Грозного, состоялся высочайший обед».

А. Н. Майков откликнулся на коронацию высокопарным тяжеловесным, но искренним стихом:

В том царская его заслуга пред Россией,

Что, Царь, он верил сам в устои вековые,

На коих зиждется российская земля;

Их громко высказал; и как с высот Кремля

Иванов колокол ударил, и в мгновенье

Все сорок сороков в Христово Воскресенье

О светлом празднике по Руси возвестят, —

Так слово царское, летя из града в град,

Откликнулось везде народных сил подъемом,

И, как живительным весенним первым громом

Вдруг к жизни призваны, очнутся дол и лес,

Воскресла духом Русь, сомнений мрак исчез;

И то, что было в ней лишь чувством и преданьем,

Как кованой броней, закреплено сознаньем.

Коронация ознаменовалась великолепным празднеством освящения и открытия храма Христа Спасителя, строительство которого началось еще в царствование Николая I.

Самый большой храм России, построенный по проекту архитектора К. А. Тона на народные деньги в память об Отечественной войне 1812 года, был расписан В. В. Верещагиным, В. И. Суриковым, Г. Н. Семирадским, Ф. С. Журавлевым, К. Е. Маковским, облицован мрамором и представлял собой изумительное архитектурное и художественное творение. Он мог одновременно вмещать до 10 тысяч человек.

По случаю коронации была проведена амнистия, прощены долги казне, но широкой раздачи титулов, а тем более земель и поместий не последовало. И тогда же произошло самое массовое угощение простых людей — и москвичей, и пришедших в Первопрестольную на коронацию из других мест — и устроена раздача царских подарков с лакомствами, колбасой и хлебом. На Ходынском поле, на краю Москвы, неподалеку от загородного Петровского дворца, было роздано 500 тысяч подарков.

Через 13 лет на этом же поле по тому же случаю произойдет роковая трагедия, предопределившая кровавый конец последнего царствования — страшная Ходынка.

Тайна смерти Белого генерала

Александру не пришлось пережить разрушительного периода междуцарствия, но его власть постоянно требовала охраны и защиты.

В конце 1882 года в Москве при невыясненных обстоятельствах скоропостижно скончался генерал М. Д. Скобелев.

Александр II признавал его дарование, доверял ему ответственные посты, но потом несколько охладел к генералу. Обладая необыкновенной храбростью, Скобелев, чей воинский талант во многом способствовал успешным действиям русской армии во время Балканской войны, стал национальным героем. А если прибавить к этому пламенный патриотизм, любовь и понимание своего народа с его добротой и жертвенностью, терпением и неприхотливостью, то будет ясно, почему он был так почитаем россиянами.

Однако не следует думать, что это был народный самородок, выслужившийся из нижних чинов. Его семья, действительно не слишком знатная, имела тесные связи с такими аристократическими фамилиями, как Белосельские-Белозерские, Шереметевы, Гагарины, Опочинины. Его родная тетка была замужем за близким другом Александра II Адельбергом, одна из сестер, прекрасная Зинаида, — за правнуком Жозефины, Евгением Богарне, герцогом Лейхтенбергским. Зинаида внушила непреодолимую страсть брату Александра III, великому князю Алексею, и до ее смерти они вели своеобразное общее любовное хозяйство.

Генерал не был служакой и солдафоном, а, напротив, являл собой человека высокой культуры, великолепно знавшего литературу и искусство, прекрасно владевшего восемью европейскими языками. Этими качествами он во многом был обязан матери, Ольге Николаевне, урожденной Полтавцевой, женщине «необыкновенной энергии и большого гибкого ума».

На поле боя Скобелев выказывал чудеса храбрости и как вихрь носился на своем белом коне, подбадривая солдат, воодушевляя офицеров, вселяя надежду в отчаявшихся. Говорили, что пули его не берут, но дважды он был довольно тяжело контужен, однако шутил и балагурил с навещавшими его офицерами. В безусловной победе русских войск была немалая доля души и стратегического таланта Скобелева.

Война закончилась победой, а Россия не получила ничего из того, на что могла рассчитывать как победительница. На Берлинском конгрессе, конференции великих держав, проходившем в июне 1878 года под председательством Бисмарка, Россия в значительной степени лишилась плодов своей победы.

Белый генерал открыто негодовал.

Добровольный отказ от успехов, завоеванных кровью русских солдат, он называл позором России. «Уже под Константинополем, — писал он, — слишком для многих из нас было очевидно, что Россия должна обязательно заболеть тяжелым недугом нравственного свойства, разлагающим, заразным. Опасение высказывалось тогда открыто, патриотическое чувство, увы, не обмануло нас… Наша “крамола” есть, в весьма значительной степени, результат того почти безвыходного разочарования, которое навязано было России мирным договором, не заслуженным ни ею, ни ее знаменами».

В это время он сблизился со славянофилами, которые решительно осуждали политику России в Европе и на Балканах.

Весной 1880 года в Болгарию с благотворительной целью приехала мать Белого генерала, недавно овдовевшая 58-летняя Ольга Николаевна Скобелева. С собой она привезла около 100 тысяч рублей, собранных в России, и тратила их на обустройство разоренной войной страны. В Филлиопополе она открыла несколько школ; семьи патриотов, потерявших здоровье на турецкой войне, получали от нее деньги на лечение; по ее инициативе на горе Шипка в память павших героев был возведен православный храм. Энергичная, приветливая, импозантная женщина приобрела огромное влияние. Полагали, что она готовит почву для объявления своего сына, так хорошо известного южным славянам, болгарским генерал-губернатором или даже князем Болгарии.

Весьма благоприятное впечатление на Ольгу Николаевну произвел представленный ей герой Балканских войн и протеже ее сына Алексей Узатис — болгарин или черногорец, родившийся и выросший в России. Известный своей храбростью и хладнокровием, Узатис скоро стал своим человеком при генеральше. Однако именно он, русский офицер и георгиевский кавалер, сговорил несколько черногорцев устроить засаду и хладнокровно убил — зарубил саблей — Скобелеву, ее служанку и кучера. Негодяй захватил деньги, 46 тысяч рублей, и скрылся. Когда его выследили и хотели арестовать, Узатис застрелился.

Тайна гибели Ольги Скобелевой осталась неразгаданной до настоящего времени. Вероятнее всего, рукой Узатиса водили люди, заинтересованные в ослаблении русского влияния в Болгарии. Но очевидно одно: деятельность Ольги Николаевны, как и тайные намерения Белого генерала, были кому-то очень неудобны.

Тем временем Михаил Скобелев одержал свою последнюю военную победу в Средней Азии.

Процесс присоединения Туркестана к России растянулся почти на два десятилетия. Скобелев приехал в эти края совсем молодым офицером, затем участвовал в Хивинском походе и вот теперь уже прославленным генералом вновь вернулся в Среднюю Азию, чтобы покорить воинственное туркменское племя текинцев. Благодаря полководческому таланту Скобелева экспедиция обошлась всего в 13 миллионов рублей и была закончена в девять месяцев вместо предполагаемых двух лет.

В январе 1881 года Скобелев, взяв туркменскую крепость Геок-Тепе, присоединил Ахалтекинский оазис к России. Это значительно укрепило ее позиции в Средней Азии, где в тугой узел переплелись интересы России и Британской империи.

Со времени Суворова никто не пользовался такою любовью солдат и народа. Имя его стало легендарным — оно одно стоило сотен тысяч штыков. Белый генерал был не просто храбрый рубака, как отзывались завистники. Текинский поход показал, что он образцовый полководец, превосходный администратор, в чем ему отдавали справедливость его соперники.

Скобелев возвращался из Ахалтекинской экспедиции триумфатором. Его встречали как народного героя. Чем ближе подъезжал он к центру России, тем торжественнее и многолюднее были встречи. Но прибытие в Москву превзошло все ожидания.

Александр III произвел Скобелева в генералы от инфантерии, или полные генералы, наградил орденом Святого Георгия II степени. В царском дворце назначили «большой выход с благодарственным молебствием». Высоко оценил победу русских войск военный министр Д. А. Милютин, заявив, что овладение Геок-Тепе «несомненно, поправит наше положение не только в Закаспийском крае, но и в целой Азии». К тому же это был серьезный удар по притязаниям Англии, стремившейся утвердить свое влияние в Средней Азии.

Но ни звания, ни награды не могли скрыть некоторый холодок, проскальзывающий в отношении двора и определяемый отношением к Скобелеву Александра III.

Скобелев если не пытался играть роль Бонапарта, возвратившегося из Египта, то, во всяком случае, фрондировал, чувствуя свое влияние, и, судя по отзывам лиц, знавших его в то время, не всегда был сдержан на язык. Петербургские острословы тут же окрестили его ироническим прозвищем Первый консул.

Судя по всему, летом 1881 года Скобелев был настроен против нового императора. Так, П. А. Кропоткин в своих воспоминаниях пишет: «Из посмертных бумаг Лорис-Меликова, часть которых обнародована в Лондоне другом покойного, видно, что когда Александр III вступил на престол и не решился созвать земских выборов, Скобелев предлагал даже Лорис-Меликову и графу Игнатьеву… арестовать Александра III и заставить его подписать манифест о конституции. Как говорят, Игнатьев донес об этом царю и, таким образом, добился назначения министром внутренних дел».

В мае победоносный генерал прибыл в Петербург. Новый самодержец встретил прославленного героя крайне сухо, не предложил присесть, даже не поинтересовался действиями экспедиционного корпуса. Император и во время Балканской войны не одобрял молодечества храбреца-генерала, кроме того, он ясно видел, что в этой сложной и энергичной натуре тесно переплетались отвага и честолюбие, доходившее до авантюризма, либеральные убеждения и консерватизм, вера в славянскую идею и бонапартизм.

Холодный прием Скобелева царем получил широкую огласку. Победоносцев встревожился. «Об этом теперь говорят, — писал он императору, — Скобелев, опять скажу, стал великой силой и приобрел на массу громадное нравственное влияние, т. е. люди ему верят и за ним следуют». Константин Петрович советовал своему бывшему питомцу проявлять по отношению к народному кумиру больше благосклонности, хотя бы и показной.

Скобелев, рассчитывавший на признание своих заслуг, был ошарашен таким приемом. Это была не просто неблагодарность. Это была немилость. Положение генерала осложнялось еще и тем, что вскоре получил отставку его высокий покровитель, министр двора А. В. Адлерберг. Он был близким другом Александра II и ранее оказывал Михаилу Дмитриевичу существенную помощь при решении различных деликатных вопросов.

Александр III был убежденным пацифистом, всеми способами он старался избегать войн. А кипучую натуру Белого генерала не удовлетворяла служба без войны. Рамки военного поприща в мирное время стали Скобелеву тесны, и он с головой окунулся в политику. С одной стороны, он был известен как сторонник некоторых мероприятий Лорис-Меликова, а с другой — поддерживал Игнатьева, разделял многие суждения И. С. Аксакова, пропагандировавшего «русский политический идеал». Неопределенность позиции генерала порождала множество слухов.

Похоже, что Скобелева внутренние проблемы России занимали много меньше, нежели возможность вновь возглавить армию.

В январе 1881 года перед банкетом в честь годовщины взятия туркменской крепости Геок-Тепе Михаил Дмитриевич произнес речь, произведшую исключительный эффект. Особенно впечатляли такие слова: «Наших единоплеменников, отстаивающих свою веру и народность, именуют разбойниками и поступают с ними, как с таковыми!.. Там, в родной нам славянской земле, немецко-мадьярские винтовки направлены в единоверные нам груди…»

Александр III строго осудил этот демарш. Чтобы не раздражать царя, Скобелев уехал за границу.

Но во время этой поездки в Париж генерал снова открыто фрондировал по отношению к Александру III, выражал свое неодобрение внутренней и внешней политикой правительства, весьма пессимистически высказывался о будущей судьбе России.

Более того, Белый генерал сделал попытку установить контакт с одним из известных идеологов народовольцев ПЛ. Лавровым. По-видимому, она была вызвана начавшимся сближением некоторых офицеров с членами военной организации партии «Народная воля». Так, генерал Драгомиров, касаясь, между прочим, вопроса о задачах военной революционной организации, заявил: «Что же, господа, если будете иметь успех — я ваш». Но народовольцы не пошли на сближение со Скобелевым.

К этому времени относятся и какие-то тайные сношении с президентом Франции Леоном Гамбеттой. Вероятно, тот рассчитывал втянуть Россию в войну с Германией, а затем потребовать от последней территориальных уступок для Франции. Напомним, что в 1871 году Франция проиграла войну Германии и от нее были отторгнуты Эльзас и Лотарингия.

В начале февраля произошла восторженная встреча Скобелева с жившими в Париже сербскими студентами, которые преподнесли ему благодарственный адрес. Обращаясь к ним с ответной речью, Михаил Дмитриевич заявил, что главный враг России и всех славян — Германия. Его слова: «Борьба между славянством и тевтонами неизбежна» — вызвали смятение в дипломатических кругах всех европейских стран и резкое недовольство русского двора.

В Париж ушло распоряжение, приказывающее Скобелеву немедленно вернуться в Россию.

На родине выяснилось, что люди, казавшиеся политическими единомышленниками Скобелева, отнюдь его не поддерживают. Игнатьев и Аксаков поспешили обратиться с личными посланиями к всесильному Победоносцеву, в которых заверяли его в своем возмущении происшедшими во Франции событиями. В царском окружении Скобелева обвиняли в панславизме, масонстве и подготовке военного переворота.

Может быть, их подозрения не были столь беспочвенными. Недаром считали, что Скобелев «мог быть роковой человек для России — умный, хитрый и отважный до безумия, но совершенно без убеждений».

Похоже, он хотел повторить судьбу Первого консула — старый режим отжил свой век, правительство бессильно извне, оно также бессильно и внутри. Революционеры не имеют корней в широких массах. В России есть только одна организованная сила — это армия, и в ее руках судьбы России. Но армия может подняться лишь как масса, и на это может ее подвинуть только такая личность, которая известна всякому солдату, которая окружена славой сверхгероя. И необходим лозунг, понятный не только армии, но и широким массам. Таким лозунгом может быть «Освобождение и объединение славян». Это сделает войну популярною в обществе.

Высшее руководство России было поставлено Скобелевым в довольно затруднительное положение. Несмотря на вызванный им в Европе политический скандал, император не мог отправить генерала в отставку, понимая, что подобное решение вызовет взрыв возмущения не только у русской общественности, но и в армии. Кроме того, военный и административный авторитет Скобелева был так высок, что его отставка в гораздо большей степени подорвала бы устои армии, чем его политические выходки.

Однако следовало принимать какие-то меры. Идея отправить беспокойного генерала подальше в должности туркестанского генерал-губернатора была выдвинута, обсуждена и признана неудачной.

Вернувшись в Россию, Скобелев начал активно продавать свое имущество, переводить в деньги акции и недвижимость. Друзьям он говорил, что едет в Болгарию: «У меня на всякий случай будет миллион денег с собою. Это очень важно — не быть связанным деньгами, а иметь их свободными». В то же время он не раз выражал предчувствия близкой кончины: «Мне кажется, я буду жить очень недолго и умру в этом же году!»

Со всех сторон генерала одолевали неприятности. Пропал вместе с деньгами, этим пресловутым миллионом, доверенный человек, которому Скобелев поручил все финансовые дела.

Однажды вечером Скобелев отправился в гостиницу «Англия», которая находилась на углу Столешникова переулка и Петровки. Здесь жили девицы легкого поведения, в том числе и Шарлотта Альтенроз (по другим сведениям, ее звали Элеонора, Ванда, Роза). Эта кокотка неизвестной национальности, говорившая по-немецки (на основании чего многие считали ее немкой), занимала в нижнем этаже роскошный номер и была знакома всей кутящей Москве.

Поздно ночью Шарлотта прибежала к дворнику и сказала, что у нее в номере скоропостижно умер офицер. Покойника узнали сразу. Прибывшая полиция переправила тело Скобелева в гостиницу «Дюссо». Хотя официальная версия объявляла смерть генерала результатом «паралича сердца и легких, воспалением которых он страдал еще так недавно», этому никто не верил.

Его гибель напоминала весть о стихийном бедствии или войне. «Москва была придавлена… нет, хуже — убита! — писал очевидец. — В воздухе точно повисла тяжесть, не встречалось ни одного улыбающегося лица…»

Между простыми людьми ходили самодельные стихи на смерть героя:

Уж белый генерал на аргамаке белом

Пред батальонами на бой не полетит:

Недвижимо, с челом от смерти побледнелым,

В дубовом гробе он лежит!

Разносился широко муссируемый слух о самоубийстве, одна из европейских газет писала, что «генерал совершил этот акт отчаяния, чтобы избежать угрожавшего ему бесчестия вследствие разоблачений, удостоверяющих его в деятельности нигилистов». В пользу этого предположения свидетельствуют рассказы очевидцев, утверждавших, что лицо покойного Скобелева имело необычайно желтый цвет, на нем вскоре выступили странные синие пятна, характерные при отравлении сильнодействующими ядами.

Но гораздо больше предположений высказывалось о политическом убийстве Скобелева.

Весьма серьезные подозрения падали на Германию. Бисмарку приписывалась пропажа плана войны с немцами, якобы разработанного Скобелевым и выкраденного тотчас после смерти генерала из его имения.

По другой версии, на известного генерала оказывали давление французские масоны, стремившиеся помешать сближению России с Австро-Венгрией и Германией и подтолкнуть ее на союз с Францией. Имеются факты, свидетельствующие о связях Скобелева с масонами французской ложи «Великий Восток». Возможно, именно под их влиянием он произнес свои нашумевшие антигерманские речи. Потом же заколебался, усомнился в целесообразности для России планов радикального французского масонства, стремившегося использовать противоречия между Россией и Германией для блага Франции.

Скобелев не мог не знать правила тайного ордена: если масон, являвшийся обладателем секретов, обнаруживал признаки непокорности, то он физически уничтожался. Возможно, поэтому своим друзьям Михаил Дмитриевич неоднократно говорил, что не умрет своей смертью.

He исключено, что действительно масоны попытались использовать такую популярную в России личность, как Скобелев, в своих интересах, зная его беспокойство за судьбу славянских, балканских народов и тревогу, вызванную милитаризацией Германии.

Любопытно, что через несколько месяцев после смерти Скобелева Гамбетту и его кабинет заставили уйти в отставку. Бывший премьер-министр неожиданно погиб, как было официально объявлено, от случайного выстрела при чистке охотничьего ружья. Но по Парижу упорно гуляли слухи о том, что Гамбетта пал жертвой политического заговора.

Часть российского общества была твердо уверена, что Скобелев отравился бокалом вина, присланного ему из соседнего номера какой-то подгулявшей компанией, поднявшей тост за здоровье Белого генерала. Подозревали самого императора Александра III, который, как считали, опасался, что Скобелев совершит дворцовый переворот и займет императорский трон под именем царя Михаила.

Согласно воспоминаниям председателя Первой Государственной думы С. А. Муромцева, в связи с антиправительственной деятельностью Скобелева был учрежден под председательством великого князя Владимира Александровича особый тайный суд, который большинством голосов (33 из 40) приговорил генерала к смерти, причем исполнение приговора поручили полицейскому чиновнику.

В. И. Немирович-Данченко в заграничных публикациях также утверждал, что Скобелева убили агенты «Священной дружины» по приговору, подписанному одним из великих князей и графом Б. Шуваловым, близким другом императора и влиятельным руководителем этой организации.

Со «Священной дружиной» у Скобелева сложились весьма натянутые отношения. В свое время он отказался вступить в ее ряды, не скрывая отрицательного, даже презрительного отношения к этой затее.

Но представляется несерьезным подозревать императора в таком изощренном преступлении. Всему складу его ума, всей его натуре, прямой и честной, претили хитросплетения интриг и преступления плаща и шпаги. Кроме того, по-видимому, в последние дни Скобелев вернул милость государя. Ведь Михаил Дмитриевич, по свидетельству генерала Витмера, после двухчасовой беседы, состоявшейся у него в 1882 году с императором, вышел от царя «веселым и довольным».

После кончины генерала император Александр III выразил свое соболезнование сестре М. Д. Скобелева. Он прислал Зинаиде Богарне телеграмму: «Страшно поражен и огорчен внезапной смертью вашего брата. Потеря для русской армии незаменимая и, конечно, всеми истинно военными людьми сильно оплакиваемая. Грустно, очень грустно терять столь полезных и преданных своему делу деятелей».

Конечно, соболезнование несколько суховато, но, будь император причастным к смерти Белого генерала, вряд ли он сподобился бы и на такое последнее слово.

Итак, тайна гибели Михаила и Ольги Скобелевых так и остается нераскрытой.

Труженик на троне

Александр III был русским человеком, русским по строю своих мнений и чувств. Он считал, что сильная государственная власть есть благо для страны.

Новый император получил тяжелое наследство: финансы были расстроены, экономическое развитие замедлилось, в сельском хозяйстве — застой. В университетах царила почти полная анархия: там чуть ли не открыто распространялись антиправительственные издания, устраивались студенческие сходки, где на все лады ругали правительство. В стране царил террор.

Как рачительный хозяин, Александр начал с попыток улучшить положение низших слоев. В стране, где более 80 % жителей принадлежали к крестьянскому сословию, он открыл крестьянский Земельный банк, выдававший ссуды на выгодных условиях. В этом начинании деятельным помощником императору выступал либеральный министр финансов Н. Х. Бунге. Эта фамилия забылась, но именно с помощью Бунге Александр провел важные преобразования. Между 1883 и 1887 годами император со своим единомышленником отменили подушную подать для крестьян и таким способом уменьшили налоговое бремя до уровня, который был ниже, чем в любое другое время с момента отмены крепостного права.

При нем начался стремительный рост тяжелой промышленности, тысячами тонн выплавлялись сталь и чугун. По его приказу широко развернулось строительство железных дорог и, в частности, Транссибирской магистрали. Он думал также об охране труда рабочих: ввел первые законы, регулирующие наемный труд, и создал для их исполнения фабричную инспекцию, которая, правда, не всегда была достаточно действенной.

Царь позаботился о школьном обучении малолетних (12–15 лет), работающих на фабриках, приняв соответствующий закон.

В окрестностях Петербурга выросло 19 заводов, на каждом из которых работало более тысячи человек. Неуклонно развивалось речное и морское пароходство. Первыми трамваями мы также обязаны этому императору.

В правление Александра III страна постепенно освободилась от взяточничества и коррупции. Деятельный, упорный, ответственный, Александр был в большей степени «тружеником на троне», чем импульсивный и истеричный Петр I.

Его правительство решило навести порядок и в области информации населения.

27 августа 1882 года были введены новые «Временные правила для печати». Для газет, получивших ранее предупреждения и приостановленных, вводился новый вид предварительной цензуры — каждый номер должен был быть представлен цензору до одиннадцати часов вечера, что лишало газеты возможности печатать последние новости и делало их издание бессмысленным. Особый цензурный комитет, состоящий из министра внутренних дел, министра просвещения, министра юстиции и обер-прокурора Синода, в случае обнаружения «вредного направления» мог не только навсегда закрывать издание, но и запретить его редактору впредь заниматься издательской деятельностью.

Вопреки ожиданию, общество не возмутилось и не восстало.

В. В. Розанов писал о левой печати: «Гимназистом… я удивлялся, как правительство, заботящееся о культуре и цивилизации, может допустить существование таких гнусно-отрицательных журналов, где стоном стояла ругань на все существующее, и мне казалось — его издают какие-то пьяные семинаристы, “не окончившие курса”, которые пишут свои статьи при сальных огарках, после чего напиваются пьяны и спят на общих кроватях со своими “курсистками”». Ему чудилось, что «Россией завладела левая опричнина».

Назначенный Александром III новый министр внутренних дел Дмитрий Толстой не имел внятной политической программы. Самой насущной своей задачей он считал обуздание революционно-террористических сил. При этом ему помогало то обстоятельство, что общество, шокированное убийством Александра II, резко отмежевалось от революционных идей. С другой стороны, террористическое движение исчерпало себя и шло на убыль.

В области народного просвещения был взят новый курс.

Уже в 1884 году была ликвидирована независимость университетов, этих рассадников нигилизма, за отмену которой Д. Толстой, поддерживаемый Катковым, боролся все последние годы своего пребывания на посту министра просвещения. Александр утвердил новый университетский устав, подготовленный при участии Каткова и практически лишивший университеты автономии. Инспектор по делам студентов теперь был подчинен не университету, а инспектору учебного округа. Отменялась выборность ректоров, деканов и профессоров, которых отныне назначало министерство, исходя из их благонадежности. Ряд «неблагонадежных» профессоров был уволен: историк В. И. Семевский, правовед С. А. Муромцев и т. д. Другие — Д. И. Менделеев, И. И. Мечников — ушли сами. Зато профессуре было разрешено совместительство.

От абитуриентов требовали свидетельства о благонадежности. Студентам были запрещены какие-либо корпоративные организации.

Пассивное сопротивление интеллигенции создавало для власти большие затруднения в области народного образования. Студенчество, несмотря на ряд новых законов, вводивших университетскую жизнь в строгие рамки, или отчасти благодаря этим законам, оставалось рассадником революционных течений. Власть поэтому питала недоверие к высшим учебным заведениям.

Сначала власти очень жестко обошлись с высшим женским образованием: упразднили женские врачебные курсы в Петербурге, на три года прекратили прием на Высшие женские курсы, работавшие в обеих столицах, Киеве и Казани. Эти учебные заведения В. Мещерский называл «настоящей клоакой анархической заразы».

Только Петербургским Бестужевским курсам удалось выжить в сильно урезанном виде. Правительству Александра III приходилось лавировать между Сциллой отсталости и Харибдой взращивания своих врагов.

Профессор Леграс в своих впечатлениях о пребывании в России в 1892 году удивлялся: «Лицеи для девиц (гимназии) буквально кишат в России… Чувствуешь, что их ум прошел иную школу, чем у воспитанниц наших монастырей… Русские девушки менее сдержанны, но более естественны, чем девицы в наших пансионах». Этот отзыв любопытен потому, что он исходит от человека, отзывающегося скорее негативно об императорской России.

Действительно, женщины в России вообще были гораздо ближе к гражданскому и социальному равенству с мужчинами, чем в государствах Западной Европы, особенно в романских странах.

Несколькими годами позже отношение властей к высшему женскому образованию смягчилось.

Возможно, это произошло под влиянием императрицы, возглавлявшей «Ведомство учреждений императрицы Марии», созданного еще Павлом I для своей супруги. Молодая царица обратила внимание на необходимость открытия особых средних учебных заведений, в которых общее образование совмещалось бы с профессиональным. Количество таких учебных заведений (Мариинских гимназий) при Александре и Марии возросло.

Людовик XIV после смерти кардинала Мазарини заявил, что отныне хочет сам быть своим первым министром. Но все русские монархи были в таком же положении. Россия не знала должности первого министра. Все министры и управляющие отдельными частями имели у императора самостоятельный доклад. Ему были непосредственно подчинены генерал-губернаторы и градоначальники обеих столиц. Александр III был собственным «министром иностранных дел», которому докладывали все «входящие» и «исходящие»; Н. К. Гирс был как бы «товарищем министра».

Император имел в своем распоряжении послушный и стройно организованный государственный аппарат, прилаженный к многообразным потребностям Российской империи.

Александр III был не только главой государства; он в то же время являлся главой Русской православной церкви. Это, конечно, не означало, что он был вправе касаться церковных догматов; соборное устройство церкви исключало такое понимание прав царя. Но по предложению Священного Синода, высшей церковной коллегии, назначение епископов производилось императором; и от него же зависело пополнение состава самого Синода.

Значение дворянства в стране в то время уже заметно шло на убыль. В начале 1890-х годов в 49 губерниях Европейской России из 381 миллиона десятин земельной площади только 55 миллионов принадлежало дворянам. В Сибири, Средней Азии и на Кавказе дворянское землевладение вообще отсутствовало. Только в губерниях Царства Польского дворянству принадлежало 44 % земель.

Император стремился поднять престиж дворянства, которое уже стало напоминать нищую польскую шляхту, правда, без ее сословного «гонора».

Дворянские собрания, созданные еще Екатериной Великой, состояли из всех потомственных дворян каждой губернии, причем участвовать в собраниях могли только те дворяне, которые имели в данной местности земельную собственность. В 1890 году землевладельческая курия, по которой ранее могли баллотироваться представители всех сословий, стала исключительно дворянской, причем доля гласных, избираемых по этой курии, была увеличена. Крестьяне утратили право непосредственного выбора своих представителей, теперь они выбирали только кандидатов в гласные, а гласные назначались губернатором из числа кандидатов по представлению уездного съезда земских начальников.

Остальные сословия должны были «знать свой шесток» и не пытаться с этого шестка соскочить. Достижению этой цели должны были служить многочисленные законодательные акты, укрепляющие крестьянскую общину и затрудняющие крестьянам выход из нее, а также построение сословной школы. Именно эту цель преследовал знаменитый циркуляр министра просвещения И. Д. Делянова, прозванный острословами циркуляром «о кухаркиных детях». В 1887 году министр, «озабоченный улучшением состава учеников», счел за благо закрыть доступ в гимназии «детям кучеров, лакеев, поваров, мелких лавочников и т. п.».

Однако во время царствования Александра III число высших учебных заведений увеличилось открытием Технологического института в Харькове, Екатеринославского горного института, преобразованием Варшавского ветеринарного училища в Ветеринарный институт.

Число общественных библиотек быстро увеличивалось и приближалось к четырем тысячам во главе с Императорской Публичной библиотекой с ее полутора миллионами книг и 15 тысячами читателей в год. Большие библиотеки имелись в Академии наук, Румянцевском музее и при всех университетах.

Большим делом было воссоздание морского могущества России. Император положил начало броненосным эскадрам и возродил Черноморский флот, находившийся в упадке со времен Крымской войны. Было спущено на воду 114 новых военных судов, в том числе 17 броненосцев и 10 бронированных крейсеров. Русский флот занял третье место в мире после английского и французского.

Это Александр III изменил цвет русского флага: ранее он был желто-черно-белый. Но царь посчитал эти цвета слишком немецкими и заменил на красно-сине-белый, известный триколор. Он восстановил древний русский обычай иметь на знаменах Лик Спасителя, а наверху древка — восьмиконечный крест. «Самый русский немец на троне», — говорили про него острословы. Для своей свиты он установил, чтобы положенный по форме одежды вензель его имени на эполетах и погонах делался исключительно славянской вязью.

Кредитный рубль император держал в течение ряда лет на высоте двух третей его номинального курса. Правительство, заключая заграничные займы в золоте и тратя внутри страны кредитные рубли, накапливало значительный золотой запас для проведения стабилизации рубля. Без повышения налоговых ставок поступление налогов значительно возросло.

К концу царствования Александра III расходы по сравнению с 1880 годом возросли на 36,6 %, а доходы госбюджета одновременно увеличились на 60 %; фактическое их превышение над затратами выразилось гигантской по тому времени суммой в 98,8 миллиона рублей.

В лабиринтах Балканской политики

Панславинисты желали упрочить великодержавное положение России прежде всего путем политики на Балканах, в частности завоеванием проливов. Катков и близкие к нему люди были недовольны сближением с кайзеровской Германией, поскольку считали, что это препятствует русской экспансии на Балканах. Александр был сам отрицательно настроен против прусской Германии, в чем его особенно поддерживала жена. Но главного врага он видел прежде всего в Австрии, без крушения которой русские мечты о Балканах не могли стать действительностью.

После Балканской войны 1877 года независимость получили Румыния, Сербия и Черногория.

В Болгарии, которую дипломаты и общественность рассматривали как естественную зону русского влияния, события с настораживающей последовательностью все чаще проходили мимо русских.

После пяти веков иностранной зависимости Великое народное собрание должно было выбрать первого болгарского монарха. Третья статья Берлинского договора, заключенного летом 1878 года между европейскими державами и Османской империей, гласила: «Болгарский престол не может занять представитель царствующей европейской династии». Таким путем исключался возможный конфликт в борьбе за влияние на новую монархию.

Европейские державы активно боролись за воцарение собственного претендента. Российский дом поддержал гессенского принца Александра Иосифа Баттенберга, племянника императрицы Марии Александровны. Баттенберг служил в кавалерии кайзера Вильгельма, а когда в 1877 году началась Русско-турецкая война, записался в русскую армию, где познакомился с наследником престола Александром Александровичем и произвел на того благоприятное впечатление.

Приятельские отношения с двоюродным братом, завязавшиеся во время Балканской войны, казалось, гарантировали дружбу двух славянских народов, объединенных православной верой. Редкий случай: кандидатура Баттенберга устраивала многих, поскольку немецкий принц через браки своих братьев находился в родстве с английской королевой. Он был предпочтен даже славянину Божидару Петровичу, родственнику черногорского князя Николая Негоша, и прямому протеже Лондона, румынскому князю Карлу.

26 июня 1879 года Александр Баттенберг прибыл в Болгарию, принял присягу перед Великим народным собранием и официально вступил на престол под именем Александра I.

Для Болгарии, так горячо просившей русской помощи против турецкой кабалы, Россия выработала проект Органического устава, впоследствии переработанного в Тырновскую конституцию, согласно которой страна должна была стать наследственной конституционной монархией под эгидой прорусского правителя. По этому документу Болгария получала все те свободы и вольности, которые планировалось когда-нибудь в будущем даровать России.

Правление Баттенберга было кратким и драматичным. По воспоминаниям современников, он был неглуп, хитер, самолюбив и не имел должной выдержки. Но его отличали богатое воображение и предприимчивость. Чтобы стать своим в Болгарии, новый царь выучил болгарский язык, и это привлекло к нему симпатии патриотов.

В 1882 году он с согласия и одобрения Александра III упразднил Тырновскую конституцию и ввел так называемый режим полномочий. Болгарией стали фактически управлять русские генералы. Болгары, поменяв турок на русских, были отнюдь не в восторге. Через два года молодой царь восстановил конституцию, чем несколько успокоил страну. Затем Баттенберг из-за общего недовольства отменил режим правления генералов. Он показал себя горячим сторонником английских и особенно австро-венгерских интересов. В то же время хитрый и недоверчивый правитель рассыпался в выражениях преданности России.

Александр III понял, что этот человек вовсе не стремится сделать Болгарию русским форпостом на Балканах. Следуя своему прямому, чуждому дипломатических экивоков, характеру, император исключил двоюродного брата из числа друзей. Однако пока Россия занимала выжидательную позицию по отношению к правлению Баттенберга.

В следующем году Баттенберг возглавил процесс присоединения к Болгарии автономной области Восточной Румелии. Население этой провинции было лишено элементарных прав, турки препятствовали экономическому развитию края. Курс Турции на изоляцию Восточной Румелии поддерживала Австро-Венгрия. Официальный Петербург не желал идти на конфликт с Турцией, приобретя взамен лишь усиление в регионе позиций Австро-Венгрии.

Несмотря на нежелание России, Баттенберг, поддерживаемый болгарскими патриотами, присоединил провинцию к Болгарии.

Россия решительно не признала одностороннее объявление независимости Восточной Румелии и происшедшее в 1885 году объединение ее с Болгарией. Однако их вряд ли можно было отменить, поскольку Турция была готова к соглашению с новым государством, а Берлин и Вена не видели ни причин, ни возможности для восстановления прежнего состояния.

Катков активно призывал к разрыву с Германией, чтобы получить свободу действий на Балканах. Начальник Генерального штаба Обручев требовал создания альянсов, которые позволили бы России овладеть проливами.

Воссоединение Болгарии послужило поводом к Сербско-болгарской войне, развязанной сербским королем Миланом Обреновичем по настоянию австровенгерской дипломатии. Но сербы потерпели в этой войне постыдное поражение, а Баттенберг заключил соглашение с Портой, выходя из-под контроля России.

Александр III собственноручно вычеркнул Баттенберга из списков русской армии.

Атмосфера еще больше накалилась после того, как разнообразные попытки грубого вмешательства России в дела маленького балканского государства не увенчались успехом. 9 августа 1886 года, по-видимому, с ведома Александра III был организован путч; Баттенберг свергнут офицерами-русофилами Софийского гарнизона и отправлен под конвоем в Россию. Неизвестно, счел ли необходимым император встретиться с вероломным кузеном — возможно, посчитал, что тому будет довольно выволочки от его министров. Тем не менее Баттенберга отпустили подобру-поздорову, и бывший царь получил возможность отправиться в Австрию. Однако вскоре всемогущий министр-астрофил Стефан Стамболов устроил контрпереворот и вернул Баттенберга на трон. Приехав в Болгарию, царь снова попросил поддержки у России, но встретил столь враждебный ответ, что отрекся от престола.

Однако к нескрываемой досаде Александра III регентский совет призвал на царство немецкого принца Фердинанда Кобургского. Царь и общественность были убеждены, что все это объясняется происками Германии и Австрии и, в частности, интригами Бисмарка. В действительности Бисмарк откровенно заявлял, что не заинтересован в болгарских делах и делал все, чтобы сдержать амбиции Австрии.

Новый болгарский князь понимал, что он правитель православной страны. Он старался считаться с определенными русофильскими настроениями народных масс и даже позже в крестные отцы своему наследнику, сыну Борису, в 1894 году избрал русского царя Николая II. Но бывший офицер австрийской армии так и не смог изжить по отношению к России «чувство непреодолимой антипатии и известного страха». Отношения России с Болгарией оставались натянутыми.

Перебравшись в Австро-Венгрию, Александр Баттенберг получил титул имперского графа, женился на оперной певице и вновь поступил на военную службу. В 1893 году 37-летний граф скоропостижно скончался в Граце.

В Болгарии этот царь оставил после себя добрую память как основатель национальной армии, поэтому останки его перенесены в Софию и захоронены в небольшом красивом мавзолее.

Единственной страной, с которой Россия в течение долгих лет не имела дипломатических отношений, была Болгария, так недавно воскрешенная русским оружием из долгого исторического небытия!

Предвидя угрозу обострения конфликтов на Балканах, русский царь выступил инициатором превентивного разоружения Сербии, Болгарии и Греции.

Князь Румынии Карл I Гогенцоллерн на стороне русских во главе сорокатысячного румынского корпуса сыграл важную роль при взятии Плевны во время Русско-турецкой войны. В то время ему исполнилось 38 лет, и одиннадцать из них он, избранный всенародным плебисцитом, правил страной. Победа над Турцией высоко подняла авторитет Румынии, которая 26 марта 1881 года стала королевством, а Карл — ее королем под именем Кароля I.

Румыния находилась в союзе с Австрией и Германией, обиженная тем, что в 1878 году Россия вернула себе небольшой отрезок Бессарабии, отнятый у нее в Крымскую войну^[13]. Хотя Румыния получила при этом в виде компенсации всю Добруджу с портом Констанцей, она предпочла сблизиться с противниками русской политики на Балканах.

Неладно было и в православном Сербском королевстве.

Когда в Боснии и Герцоговине в 1875 году вспыхнуло восстание против турецкого господства, Сербия объявила войну Турции. Сербская армия несла большие потери и отступала. Открыто выступить в защиту славян Россия не могла, так как была связана соглашением с Австро-Венгрией о невмешательстве. На помощь сербам пришли русские добровольцы. Офицеры брали отпуск и уезжали на Балканы. Сербскую армию возглавил русский генерал Михаил Черняев, «положивший 2000 русских голов». По всей России создавались Славянские благотворительные организации, собравшие и передавшие сербам и черногорцам до четырех миллионов рублей. Бывший в то время наследником престола, Александр Александрович тоже пожертвовал крупные суммы на дело освобождения Сербии. В Черногорию отправили несколько пароходов с продовольствием (более миллиона пудов), артиллерией и стрелковым оружием. Правительство России дополнительно выделило еще один миллион рублей.

Но объединенные войска Австро-Венгрии и Турции были сильнее сербской армии. От полного поражения Сербию спасло объявление Россией войны Турции.

В результате Балканской войны Сербия получила независимость и значительно расширила территорию, присоединив Нишский, Пиротский, Вранский и Топлицкий округа.

Однако князь, а потом король Милан Обренович никому не был надежным союзником. Обучаясь во Франции, в лицее Людовика Великого, Милан рано познакомился со всеми видами порока и оставил о себе память как о злобном, упрямом и строптивом подростке. Когда впоследствии его пытались упрекнуть в двуличии, Милан справедливо возразил: «… Я то, что вы из меня сделали. Если вам нужен был более высоконравственный король, следовало воспитывать меня иначе». Впрочем, от природы Милан был весьма неглуп и довольно начитан.

22 февраля 1882 года молодой князь был провозглашен королем Сербии.

В ноябре 1885 года Сербия объявила войну Болгарии. Поводом стало присоединение Болгарией Восточной Румелии. В этой незнаменитой войне сербская армия, руководимая австрийскими офицерами, у Сливицы и Пирота понесла позорное поражение от болгар, которых успели обучить русские офицеры. Русские военные осуществляли и общее командование.

Но король Милан проявил себя настоящим трусом и принял почти полную зависимость от Австро-Венгрии. Положение внутри страны стремительно ухудшалось. В начале 1886 года Милана вынудили отречься от престола в пользу 12-летнего сына Александра.

Здесь открывались такие перспективы, пренебрегать которыми было бы грешно. Матерью сербского престолонаследника Александра была русская подданная Наталья Кешко, состоявшая в родстве со многими знатными румынскими и молдавскими фамилиями. Родилась Наталья во Флоренции, а образование получила в Одессе. В 1875 году красивая и богатая девушка по любви вышла за князя Милана, принеся ему приданое в 12,5 тысячи рублей золотом ежегодного дохода. Она постаралась придать новый блеск княжескому двору.

Российская дипломатия возлагала на королеву большие надежды, но после рождения сына любовь Милана к жене бесследно исчезла. У него появились новые привязанности, что не могло не возмущать его супругу, на деньги которой жуировал Милан. Во время сербско-болгарской войны Наталия упрекала мужа за трусость. По ее словам, никакой мелочной торговец не мог бы выказать себя более жалким и трусливым существом. Скандал разросся до такой степени, что совместная жизнь супругов стала невозможной. К 1887 году они договорись, что наследник престола будет получать образование в Германии и во Франции под надзором матери, а в Сербию королева будет приезжать только летом. Вскоре свары в королевском семействе стали достоянием всей Европы. На грубости супруга Наталья отвечала, что не ожидала ничего другого от человека, в жилах которого течет кровь свинопасов — предки Обреновичей торговали скотом, преимущественно свиньями. Отношения в монаршей семье сказывались и на политике: одни стояли за королеву, другие ориентировались на короля.

А Милан все чаще искал развлечений на стороне. Требовались деньги. Он влез в долги к австрийскому банку. Затем решил отобрать сына у матери и обратился за помощью к Бисмарку. Так как юный Александр находился в Германии, король послал за сыном генерала Протича, мужа своей любовницы. Заполучив ребенка, Милан обратился к Синоду с требованием развести его с Натальей. Королева не желала развода. Ведь Милан не мог доказать, что она хоть раз нарушила свой долг супруги и королевы. Несмотря на это, митрополит Феодосий 12 октября 1888 года развел супругов.

Возмущенная скандалами в королевской семье в 1891 году Скупщина решила, что родители короля Александра не имеют права на въезд в Сербию до его совершеннолетия. Чтобы выдворить Наталью за границу, правительство прибегло даже к силе: жандармы вывезли ее на венгерскую территорию. Россия потеряла всякую возможность влиять на политику Сербии через королеву. Насилие над Натальей вызвало уличные беспорядки, жертвы. Все это происходило на глазах 15-летнего короля, который во время изгнания королевы играл в кегли. Наталья вернулась в Сербию только в 1893 году, после того, как Александр объявил себя совершеннолетним, отменил регентство и восстановил права матери. Но она уже не проявляла патриотизма по отношению к России.

Король Милан и после отречения несколько раз возвращался в Сербию. Его влияние было настолько тлетворно и так неудобно России, что Александр III предоставил ему заем в два миллиона франков под залог недвижимого имущества при условии, что экс-король никогда не вернется в страну.

Когда император Александр III провозгласил свой известный тост «за единственного верного друга России, князя Николая Черногорского» — это в определенной степени соответствовало действительности.

Николай Петрович Негош являл собой неоднозначную, но чрезвычайно колоритную фигуру. Прирожденный актер, он больше всего на свете любил политические игры. Он ссорил дипломатов друг с другом, «чтобы поочередно получать сведения об их коллегах». Его отличавшиеся бесспорной красотой дочери Милица и Анастасия создали при петербургском дворе могущественную партию. Переняв от отца стремление властвовать путем заговоров, они возвели интригу в искусство, ввели в царский дворец Распутина, втянули Россию в войну 1914 года.

Николай Негош был не прочь дружить с Россией, но заигрывал с Австро-Венгрией, одну из своих дочерей, Елену, выдал за итальянского короля и готов был к союзу с Германией.

Так что Россия была еще более одинока, чем это представлялось императору.

Война интриг

Мощь России была настолько велика, что она не чувствовала себя в опасности в этом одиночестве.

Та близость с Германией, или, вернее, с Пруссией, которая оставалась русской чертой политики со времен Екатерины Великой и проходила красной нитью через царствование Александра I, Николая I и особенно Александра II, сменилась заметным охлаждением. Едва ли было бы правильным, как это иногда делают, приписывать это развитие событий антигерманским настроениям императрицы Марии Федоровны, датской принцессы, сохранившей ненависть к захватчикам после Прусско-датской войны 1864 года.

Все началось из-за Шлезвиг-Гольштейна — исторической провинции на севере Дании, раскинувшейся в южной части Ютландского полуострова, с ее островами Сент-Фриз и Гельголанд в Северном и Ферморн в Балтийском море. До 1767 года он принадлежал России, которая добровольно от него отказалась. Эта территория веками была камнем преткновения Европы. Частью завоеваниями, но больше полюбовно, брачными союзами, датский Шлезвиг объединился с немецким княжеством Гольштейн. В 1460 году датский король, знаменитый Кристиан I, был избран герцогом объединенного Шлезвиг-Гольштейна, однако не в качестве датского короля, а лично на условии, что провинция не будет инкорпорирована Данией.

Страна обладала высокоразвитым сельским и молочным хозяйством и являлась самой богатой и изобильной частью Датского государства. Король Кристиан IX обнародовал конституцию, закрепляющую единение Дании с немецкими провинциями. Германия, расценив это как провод к войне, двинула на земли Шлезвиг-Гольштейна свои войска. Жители Ютландии доблестно сопротивлялись, и поначалу перевес сил был на их стороне. Но Пруссия и Австрия, объединившись и втрое превосходя датчан по численности, стали их теснить. Датский флот регулярно громил неопытных немецких моряков, а морскую разведку в пользу Копенгагена вели английские корабли. Но судьба провинций решалась не на море, а на суше. Датские войска вынуждены были капитулировать.

Горе побежденным! Теперь 200 тысяч датчан и фризов должны были терпеть угнетение немцев; им было запрещено читать датские газеты, петь датские песни, говорить на датском языке. Между коренным населением и захватчиками всюду вспыхивали драки и поножовщина.

Мария Федоровна так и не простила Германии этого захвата.

Таким образом, политические осложнения не смягчались, как в предшествующее царствование, личными добрыми отношениями и семейными связями династий. Напомним, что Александр II был сыном прусской принцессы Шарлотты Гогенцоллерн, в православии Александры Федоровны, и, следовательно, племянником прусского короля.

На самом же деле причины охлаждения между странами были преимущественно политическими.

Заключенный Бисмарком тройственный австро-германо-итальянский союз послужил причиной недовольства России. Берлинский конгресс, на котором этот альянс был оформлен юридически, оставил горечь в русском общественном мнении. На верхах начали звучать антигерманские нотки. Известна резкая речь Скобелева против немцев; Катков в «Московских ведомостях» вел против них кампанию.

В свою очередь Бисмарк поднял таможенные тарифы, чтобы защитить Германию от конкуренции российских товаров, и постепенно закрывал германский рынок для российских ценных бумаг. Императора Александра III это обострение тревожило, и в 1887 году на трехлетний срок был заключен так называемый «договор о перестраховке». Его удалось добиться насколько тактичному, настолько и упорному русскому министру иностранных дел Гирсу, несмотря на ограничения со стороны царя, взамен «Союза трех императоров», к обновлению которого Александр, находясь под влиянием Каткова и Победоносцева и следуя своим собственным склонностям, не был готов. Это еще раз помешало окончательному разрыву с Германией. Александр не решался на этот шаг, вероятно, из уважения к старому кайзеру Вильгельму, своему двоюродному дедушке, но, может быть, и из-за осознания, что Россия еще недостаточно сильна для того, чтобы предпринять такую смену курса.

«Договор о перестраховке» был секретным русско-германским соглашением, по которому обе стороны обещали друг другу «благожелательный нейтралитет» на случай нападения какой-либо третьей стороны на одну из них. Соглашение это составляло существенную оговорку к акту Тройственного союза. Оно означало, что Германия не будет поддерживать какие-либо антирусские выступления Австрии. Юридически эти договоры были совместимы, так как Тройственный союз предусматривал поддержку только в том случае, если кто-либо из его участников подвергнется нападению (что и дало возможность Италии в 1914 году объявить нейтралитет, не нарушая союзного договора).

Но «договор о перестраховке» не был возобновлен в 1890 году. Переговоры о нем совпали с моментом отставки Бисмарка. Его преемник генерал фон Каприви с военной прямолинейностью указал Вильгельму II, что этот договор представляется нелояльным по отношению к Австрии. Со своей стороны Александр, питавший симпатии к Бисмарку, не стремился договориться с новыми правителями Германии.

Этому в немалой степени способствовали человеческие качества нового германского кайзера Вильгельма II. Самовлюбленный, тщеславный, любитель театральных поз и напыщенных речей, всегда стремившийся к эффектной подаче своей персоны, он не стал профессионалом в политике, хотя так долго вблизи трона с холодной расчетливостью ожидал смерти сначала своего деда, а потом отца. И в своем окружении последний Гогенцоллерн терпел только легковесных и самоуверенных дилетантов.

В истории сохранилась крылатая фраза Александра III: «Европа может подождать, пока русский царь ловит рыбу!» В действительности она звучала не так пафосно — царь вообще не был склонен к пафосу — и относилась к назойливости германского посла. По воспоминаниям Я. Л. Барскова, Александр рыбачил, когда посол потребовал немедленной встречи. «Германия может подождать. Приму завтра в полдень», — ответил император.

После прекращения «договора о перестраховке», во время резкого ухудшения русско-германских торговых отношений, император предпринял определенные шаги для сближения с Францией в противовес Тройственному союзу Германии, Австро-Венгрии и Италии.

Однако царь не ринулся сломя голову в союз с Францией. Он не слишком доверял французским республиканцам^[14], стабильности их правительства и способностям Франции в военной области. Правда, русское Министерство финансов начало искать во Франции новые источники кредитов, чтобы конвертировать существующие займы или сделать новые для экономического развития страны. Это в значительной степени удалось. Специально для французских банкиров были выпущены займы.

Страны заключили военную конвенцию, заложившую основу русско-французского союза. Республиканский строй и государственное безверие не могли располагать русского царя, хранителя консервативных и религиозных начал, к Франции. Поэтому многие считали франко-русское сотрудничество исключенным. Кроме того, не склонный к притворству Александр нарочно осудил республиканскую форму правления во Франции. Торжественный прием моряков французской эскадры в Кронштадте, когда русский царь с непокрытой головой слушал «Марсельезу», показал, что симпатии или антипатии к внутреннему строю Франции не являются решающими для императора Александра III. Мало кто, однако, мог предположить, что уже с 1892 года между Россией и Францией был заключен тайный оборонительный союз, дополненный военной конвенцией, указывающей, какое количество войск обе стороны обязуются выставить на случай войны с Германией. Договор этот был в то время настолько секретным, что о нем не знали ни министры, ни даже сам наследник престола.

После этого дело дошло до русско-германской таможенной войны, завершившейся торговым договором 20 марта 1894 года — одним из последних международных договоров Александра III. Он был заключен при активном участии министра финансов С. Ю. Витте. Этот договор давал России — на десятилетний срок — существенные преимущества.

Отношениям с Австро-Венгрией нечего было и портиться. С того времени, как Австрия, спасенная от венгерской революции императором Николаем I, «удивила мир неблагодарностью» во время Крымской войны, она и Россия также сталкивались на всем фронте Балкан, как Россия и Англия в Азии.

Как вспоминал великий князь Александр Михайлович, однажды австрийский посол на обеде в Зимнем дворце начал обсуждать докучливый балканский вопрос. Царь делал вид, что не замечает его раздраженного тона. Посол разгорячился и даже дал понять, что Австрия готова мобилизовать два или три корпуса. Не изменяя своего полунасмешливого выражения лица, Александр взял вилку, согнул ее петлей и бросил по направлению к прибору австрийского дипломата. «Вот что я сделаю с вашими двумя или тремя мобилизованными корпусами», — спокойно сказал царь.

Еще в царствование Александра II русские владения проникли далеко в глубь Азии. Англия постоянно опасалась, что Россия, перевалив хребты Афганистана, введет свои армии в цветущие долины Ганга и навсегда выбьет оттуда англичан.

Правительство королевы Виктории особенно остро почувствовало эту опасностью, когда в 1884 году туркмены Мервского оазиса, лежавшего по соседству с нашей Закаспийской областью, добровольно вступили в русское подданство. Требовалось исключить приближение русских к их владениям в Индии. Английские дипломаты и резиденты принялись возбуждать против России афганского эмира, который занял со своими войсками некоторые области Мервской земли. Лондон создал очаг напряжения в Средней Азии и на Кавказе.

Александр очень скоро выказал всю твердость своей внешней политики. Не прошло и года после восшествия на престол молодого императора, как произошел серьезный инцидент на русско-афганской границе. Будучи фактически хозяевами Афганистана, англичане часто засылали на территорию Российской империи шпионов и лазутчиков. Однажды казачий есаул, охранявший русско-афганскую границу, захватил большую группу афганцев-контрабандистов с двумя английскими офицерами-инструкторами. Англичан он приказал выпороть и выдворил за российские пределы.

Британский посол получил предписание высказать резкий протест и потребовать извинений. «Мы этого не сделаем, — сказал император. — Я не допущу ничьего посягательства на нашу территорию». — «Это может вызвать вооруженное столкновение с Англией». — «Хотя бы и так», — ответил Александр III. В ответ на новую угрожающую ноту из Англии царь отдал приказ о мобилизации Балтийского флота. Это распоряжение было актом высшей храбрости, ибо британский военный флот в то время превышал наши морские вооруженные силы по крайней мере в пять раз.

Любое движение России в Азии вызывало острую реакцию в Лондоне. Лорд Биксонсфильд (Дизраэли) назвал Россию «огромным ледником, нависающим над Индией». Подозревая эту «полуевропейскую» страну в колониальных амбициях, Англия своей подозрительностью толкала русских на закрепление стратегических рубежей. Почти 70 лет назад англичане сбились с ног, помогая Шамилю организовывать независимое от России Черкесское государство. Там и теперь кишели люди в бухарских халатах и чалмах, но с бледными, тонкими европейскими лицами и светлыми глазами — английские разведчики и инструкторы. Множество замечательных русских патриотов пали жертвами английской тайной политики.

Когда встал вопрос об установлении границы между Россией и Афганистаном с участием англо-русской комиссии, афганские войска переправились через реку Кушку, чтобы успеть захватить как можно больше спорных территорий. Но афганский отряд был разбит наголову, потерял около 500 человек убитыми и всю поставленную англичанами артиллерию. Наши потери составляли 11 убитых и 33 раненых. Таким образом, за все время царствования императора Александра III только один раз России пришлось обнажить меч для защиты своего достоинства, но это не была собственно война, а только решительный отпор, данный афганцам, грозившим нашим границам.

Эта молниеносная реакция русских произвела впечатление на соседние страны. До того времени Европа в отношении России оставалась столь же невежественной, сколь неблагодарной.

В результате все 13 лет правления Александра военных европейский конфликтов не было. Всем было известно его кредо: «Россия никого не теснит, но требую, чтобы и Россию никто не теснил». Мир был обеспечен не уступками и лавированием, а справедливой и непоколебимой твердостью императора, осознающего политический вес Российской империи.

С. Ю. Витте писал: «Он умел внушить за границей уверенность, с одной стороны, в том, что не поступит несправедливо по отношению к кому бы то ни было, не пожелает никаких захватов; все были покойны, что он не затеет никакой авантюры. Его царствование не нуждалось в лаврах…»

Заговор Шевырева и Ульянова

Александр III имел все основания быть недовольным деятельностью тайной полиции, не сумевшей уберечь его отца от покушения. Он считал необходимым перестроить работу охранного отделения на более современный, деятельный лад.

Обстоятельства, казалось, способствовали этому желанию царя.

Двадцативосьмилетний поручик Георгий Порфирьевич Судейкин, бывший армейский офицер, перешедший на службу в департамент полиции и уже зарекомендовавший себя как весьма энергичный и инициативный сотрудник, был назначен на место убитого народовольцами помощника генерала Павлова, возглавлявшего Киевское охранное отделение. Необыкновенно честолюбивый и хитрый, отличный психолог и демагог, Судейкин немедленно развил активную деятельность. Его ноу-хау стало внедрение в среду революционеров провокаторов из числа учащейся молодежи. Нововведение быстро принесло плоды. После разгрома киевской ячейки «Народной воли», в ходе которого Судейкин — отличный стрелок — смертельно ранил двух активистов, он стал героем дня. Деятельность революционных организаций в Киеве была парализована. Авторитет Судейкина в правящих кругах России как мастера по борьбе с терроризмом заметно вырос.

В 1882 году император назначил капитана отдельного корпуса жандармов Судейкина на ключевой пост царской тайной полиции — инспектора секретной полиции и начальника Петербургского охранного отделения. Под личным контролем Судейкина оказалась фактически все противодействие политической полиции главному в то время врагу самодержавия — террористам-народовольцам. Он получил карт-бланш для борьбы с революционным подпольем.

Ко времени его прихода политическая полиция уже значительно активизировала свою работу: в начале февраля исполнительный комитет «Народной воли» был ликвидирован, усиленно разыскивалась Вера Фигнер — последний оставшийся на свободе представитель исполкома. В столице таланты Судейкина в области политического сыска проявились особенно ярко; он внес в работу Санкт-Петербургского охранного отделения много полезных нововведений — например, еженедельно читал лекции своим сотрудникам об оперативно-разыскной деятельности, о достижениях мировой криминалистики, о криминалистической тактике.

Умный, тщательно изучивший работу полиции европейских стран, Судейкин сумел завершить создание в России продуманной системы политического сыска. В руках Судейкина находилась львиная доля денежных сумм, выделяемых на финансирование полицейской агентуры. Он хорошо платил своим агентам, и вскоре они проникли во все политические кружки и группы. Однако начальник охранного отделения дальновидно оставил на свободе ряд выявленных народовольцев, полагая, что если в стране не останется революционеров, то не будут нужны и жандармы.

Судейкин умело приобретал покровителей в верхах. Он использовал находящуюся в его руках тайную агентуру охранки для сбора компрометирующих материалов на вечно враждующих друг с другом представителей российской элиты. За короткий срок он собрал досье на всех сколько-нибудь видных политических деятелей России того времени. Стремясь ошельмовать своих соперников в борьбе за власть и богатство, многие высокопоставленные лица империи прибегали к его услугам. Скоро Судейкин стал весьма важной закулисной фигурой — перед ним заискивали, его боялись даже непосредственные начальники, ему откровенно завидовали, особенно после того, как Александр III назвал его лучшим сыщиком империи. Но напрасно Судейкин ожидал быстрого официального повышения. Этого не произошло.

Министр внутренних дел и шеф жандармов граф Дмитрий Андреевич Толстой, весьма влиятельная личность при дворе Александра III, и директор Департамента государственной полиции В. К. Плеве дважды отклоняли его кандидатуру на пост товарища (заместителя) министра. Более того, Судейкин даже не был удостоен звания полковника отдельного корпуса жандармов, несмотря на то, что этот чин автоматически полагался ему по занимаемой должности. Его действительно исключительные заслуги перед самодержавием в области политического сыска отмечались лишь орденами и большими денежными премиями. Хотя в полицейских кругах Судейкин и распространял версию, что служит не за чины, а лишь из любви к приключениям, настороженное отношение к нему шефа жандармов раздражало. Судейкин возненавидел графа Толстого, видевшего в нем опасного карьериста-соперника.

Однако Судейкин не был всего лишь ординарным карьеристом и циником; ему были присущи неуемное честолюбие и наполеоновские амбиции. О его дарованиях многие всерьез говорили: «Если бы он не был жандармом, то стал бы Эдисоном». При отсутствии высоких моральных достоинств он обладал высочайшими профессиональными качествами и щедро делился своими знаниями и умениями с подчиненными.

Стремление Судейкина довести искусство сыска до виртуозности стоило ему жизни. Готовя очередную громкую акцию по разоблачению и разгрому одной из оставшихся ячеек «Народной воли», он завербовал некоего функционера-народовольца Петра Дегаева. Тот выдал всех своих соратников и охотно брал у Судейкина деньги за предательство; благодаря его откровениям была арестована Вера Фигнер; уцелевшие в рядах армии члены военной организации «Народной воли» также были выявлены с его помощью и обезврежены. Однако уличенный коллегами-революционерами, Дегаев стал работать против сыщика и, спасая свою жизнь, подготовил тому смертельную ловушку. Он заманил Судейкина на конспиративную квартиру, где затаившиеся боевики-народовольцы сначала выстрелили начальнику Петербургского охранного отделения в спину, ранив в печень, затем насмерть забили его, истекающего кровью, специально прикупленными ломами.

Казалось бы, все ясно — убит классовыми врагами. Однако общество не сомневалось, что Судейкин уничтожен потому, что слишком много знал и слишком высоко замахивался. Просочились слухи, что он готовил покушение на великого князя Владимира Александровича, чтобы спровоцировать решительные действия правительства против инакомыслящих.

Это убийство до сих пор остается неразрешенной исторической загадкой.

Несмотря на устранение своего самого непримиримого врага, «Народная воля» была практически уничтожена. Александр III сделал для этого все. Но она осталась в легендах. Главные действующие лица, осуществившие покушение на царя, — Михайлов, Желябов, Перовская и Гриневецкий — стали мифическими персонажами ушедшей эпохи. Память о них в Петербурге была жива, и среди студентов университета находились такие, которые лелеяли мечту о продолжении дела, начатого их кумирами.

Некоторые горячие головы из числа университетской молодежи жаждали приключений, погонь, перестрелок. Идея уничтожить тирана-императора тем глубже укоренялась в сознании анархически настроенных молодых людей, чем более устанавливались в государстве закон и порядок.

Аристократия по-своему объясняла возрождение идей «Народной воли»; великий князь Кирилл Владимирович позднее писал: «Молодежь, одержимая благоговейным страхом перед экзаменами, доводила себя до состояния полного истощения. Юноши и девушки, которые проваливались на экзаменах, становились позором для своей семьи, какое-то время их сторонились, считали неудачниками. Над юностью висела зловещая тень экзаменов.

Страх перед провалом в сочетании усердно затверженных, но в то же время слишком поверхностных знаний, которые необходимо было усвоить для государственного экзамена, в конце концов, превращал молодых людей в бледных, истеричных и изможденных сомнамбул. Образовался класс изнуренных работой, плохо обученных и неудовлетворенных жизнью вечных студентов, которые в юности испытали панический страх перед экзаменами. Этот страх создал благодатную среду для нигилизма, терроризма и прочих зол, которые могли расцвести только на такой нездоровой почве. Если бы молодежь России поменьше зубрила, а побольше занималась физической подготовкой — а таковая полностью отсутствовала, — то ожидавших нас в будущем печальных событий могло бы не произойти. Именно так называемая интеллигенция, интеллектуальный пролетариат, а не рабочие и крестьяне были подлинными носителями недовольства и революционных идей. Существует расхожая, но верная поговорка: “In согроге sano mens sana” — “В здоровом теле — здоровый дух” Ей следовало бы стать девизом наших педагогов».

Таким «изнуренным, плохо обученным и неудовлетворенным жизнью» был умиравший от чахотки 23-летний фанатик, возомнивший себя преемником революционных традиций «Народной воли». Способностями организатора он не обладал, и потому ему удалось собрать вокруг себя лишь небольшую группу студентов, разделявших его воззрения. Звали этого человека Петр Шевырев. Голова его напоминала череп, обтянутый мертвенно-бледной кожей; лоб был высокий, глаза глубоко посаженные, подбородок маленький и слабый. В заговоре приняли участие около 20 студентов. Некоторые из них, как, например, Андреюшкин, примкнули к Шевыреву под влиянием романтического порыва, в поисках остроты ощущений.

Андреюшкин написал другу в Харьков письмо, которое звучало как гимн терроризму. Крамольное послание студента было перехвачено полицией в начале февраля 1887 года, и уже 27 февраля удалось установить, кто был его отправителем. В царствование Александра III полиция, обученная Судейкиным, работала отлично. Оперативно-разыскным действиям были свойственны точность и выверенность.

Убийство царя было намечено на 1 марта 1887 года, в шестую годовщину гибели его отца. Расчет заговорщиков строился на том, что в этот день Александр III обязательно отправится в Петропавловский собор, чтобы участвовать в панихиде по убитому императору. Совершить теракт должны были Петр Шевырев, Александр Ульянов и еще несколько членов группы.

Студенты не прошли никакой «школы молодого бойца». Они не имели ни малейшего понятия о дисциплине, которой должны подчиняться члены террористической группы. У них не было ничего: ни организации, ни четкого плана, ни настоящего оружия; не было и денег, чтобы его купить. Средства на осуществление своей акции — 100 рублей — студенты выручили, продав золотую медаль Александра Ульянова, которой университет его удостоил за курсовую работу о пресноводных кольчатых червях. На эти деньги были куплены два браунинга и по частям собраны три бомбы. Бомбами занимался Александр, почерпнувший сведения, как их сделать, из учебника химии, взятого в университетской библиотеке. Бомбы представляли собой цилиндрические контейнеры, наполненные динамитом, вокруг которых располагались гильзы со стрихнином. Стрихнин достали через аптекаря, друга одного из заговорщиков. Труднее было с азотной кислотой, вызывающей взрывную реакцию. Благодаря братьям Пилсудским, Брониславу и Юзефу^[15], ее удалось доставить из Вильно.

Отряд боевиков состоял из Андреюшкина и еще двух студентов. За три дня до покушения они стали появляться на Невском, чтобы разведать обстановку. Андреюшкин уже был известен полиции; его узнали и установили за ним постоянную слежку. Поведение трех приятелей наводило на мысль, что они что-то замышляют, но задерживать их не стали, лишь усилили наблюдение.

1 марта студенты вновь появились на проспекте. Андреюшкин держал в руках толстую книгу, у его приятелей подозрительно оттопыривались пальто. Полиция немедленно задержала троицу. В книге была обнаружена бомба. Один из студентов, Осипанов, выхватил пистолет и в упор выстрелил в полицейского. Пистолет оказался неисправным. Отобрав стрелялку, полицейские отвели студента в участок, почему-то не обыскав его. Там Осипанов вытащил из кармана бомбу и швырнул ее на пол. Бомба не взорвалась.

Тем не менее полиция представила дело так, будто обезвредила не желторотых горе-террористов, а серьезную боевую организацию. Завет покойного Судейкина стал негласным девизом охранного отделения: «Должно поставить работу таким образом, чтобы обязательно создать у государя императора впечатление, что опасность со стороны террористов для него исключительно велика и только наша самоотверженная работа спасает его и его близких от гибели. И поверьте, нас осыпят всевозможными милостями».

На полях рапорта царь написал: «На этот раз Бог Нас спас, но надолго ли?»

Тем временем двое из задержанных наперебой давали показания, и вскоре полиции стали известны все участники заговора, а также их друзья и знакомые. В течение двух дней арестовали 74 человека, однако 50 были вскоре освобождены за отсутствием улик. Шевыреву сначала удалось ускользнуть, но уже через неделю он был задержан в Ялте.

Александр дал разрешение матери Ульянова увидеться с арестованным: «Я думаю, было бы разумно допустить ее повидаться с сыном, чтобы она сама могла убедиться, что за “сокровище” ее сынок».

Суховатый материалист Ульянов объяснил матери, пришедшей к нему на свидание, что, поскольку он сам собирался убить человека, справедливо, что и его лишат жизни.

Перед судом предстали 15 человек. В качестве эксперта выступил генерал от артиллерии, который дал профессиональную оценку оружию заговорщиков. Он показал, что оба пистолета были непригодны для стрельбы, а динамит в бомбах не мог взорваться, поскольку взрывное устройство оказалось слишком примитивным.

Александра Ульянова защищал знаменитый впоследствии сенатор и профессор уголовного права Н. П. Таганцев. Защита почему-то не воспользовалась случаем сыграть на поразительной неопытности и неподготовленности конспираторов. Вместо этого адвокаты напирали на то, что обвиняемые — юные существа, попавшие под дурное влияние и едва соображавшие, что творят. Однако в своем последнем слове подсудимые заявили, что прекрасно сознавали, на что шли. Один Шевырев пытался обелить себя, взваливая все грехи на товарищей. Ульянов, наоборот, делал все, чтобы взять на себя общую вину. Он утомил всех присутствующих долгой речью, полной теоретических обобщений по поводу изъянов существующего строя и похвал социалистическому пути развития. Когда же он заявил, что единственным средством борьбы для интеллигенции является террор, то есть повторил то, что до него уже говорили Нечаев и Желябов, его судьба была решена. Суд приговорил пятерых зачинщиков к смертной казни; остальные участники покушения получили различные сроки заключения.

20 мая Шевырев, Андреюшкин, Ульянов, Осипанов и Генералов были повешены во дворе Шлиссельбургской крепости.

Не следует думать, что весть о казни неумелых, но опасных заговорщиков обрадовала императора. Как рачительный хозяин, он жалел о бессмысленной смерти подданных, как отец семейства — скорбел о гибели чьих-то юных сыновей. Но, как монарх, он не мог простить молодых людей, посягнувших на священную фигуру помазанника Божьего.

В стране, которую за границей считали «царством кнута, цепей и ссылки в Сибирь», действовали достаточно гуманные законы. Смертная казнь оставалась только в военных судах и для высших государственных преступлений. За 13 лет царствования императора Александра III казнены были только убийцы Александра II и пять участников «покушения Шевырева и Ульянова».

Заклятые родственники

Императорская фамилия не была единой спаянной командой. Внутри ее существовали относительно постоянные фракции, а иногда образовывались временные комплоты. Российский императорский двор представлял собой арену соревнований немецких княжеских домов: Гессен-Кассельские принцы находились в неприязненных отношениях с Гессен-Дармштадтскими, те, в свою очередь, враждовали с домами Нассау и Вюртемберг; более лояльными в этой борьбе всех против всех считались Ольденбурга. Особое место занимали представители Мекленбургской линии — герцоги Шверинские и Стрелицкие.

Оппозицию Александру III откровенно составляли два его дяди, братья его отца.

Великий князь Константин Николаевич (для своих — Коко), в царствование Александра II — второй человек после царя, был одним из тех, кто так противился объявлению наследником престола Александра Александровича, кто называл его «угрюмый Сашка» и кого убитый горем наследник гнал прочь от смертного ложа своего умирающего отца.

А. Ф. Тютчева отмечала: он «один из всей царской семьи невысокого роста, у него красивые, “романовские черты” лица, а профиль немного напоминает Наполеона в молодости. Он отличается живостью, много говорит и с чрезвычайной легкостью и изяществом выражается на нескольких языках. Говорят, что он очень образован, очень любознателен, очень деятелен. От него ждут с надеждой славы будущего царствования». Однако он «по природе чрезвычайно неучтив»; у него «дерзкая и бесцеремонная манера разглядывать людей в монокль, пронзая вас жестким, но умным взглядом».

«О великом князе Константине рассказывают много хорошего, — писал современник, — он очень образован, энергичен и исполнен патриотизма. В Венеции в свое время славяне и греки оказали ему восторженный прием. Он мог бы осуществить в своем лице мечты Екатерины II, но политическое положение сильно изменилось. Он пожертвовал 200 тысяч рублей на строительство канонерских лодок, сказав: все, что я имею, принадлежит России; но просил держать это в тайне».

Константин Николаевич с воодушевлением отнесся к великим административным реформам, покрывшим славой первые годы правления Александра II. Сам немец по крайней мере на три четверти, женатый на немке, он мечтал об изгнании с высоких постов всех немцев, более или менее обрусевших, которые занимали высокие должности при дворе, в армии, в государственном управлении и закрывали дорогу продвижению русских. «У великого князя репутация защитника и главы партии всех мыслящих людей — главы так называемого прогресса», — считали некоторые современники.

Семейная жизнь великого князя, несмотря на рождение шестерых детей, не задалась. Его супруга, Александра Иосифовна (Санни), принцесса Саксен-Альтенбургская, сначала была предметом страстной любви Константина. «У нее был высокий голос, красивые волосы, и она всегда говорила с детьми по-немецки. Она ездила в открытой карете с чем-то вроде тента над головой, который открывался как зонт», — рассказывал современник. Но после первых лет брака превратилась в законченную эротоманку, одинаково неравнодушную как к мужчинам, так и к женщинам.

По утверждению князя С. Д. Урусова, княгиня доводила до полного истощения адъютантов своего мужа. Ее поведение стало настолько скандальным, что царь вынужден был отправить ее за границу: после времяпрепровождения с великой княгиней у молоденькой придворной Анненковой случился выкидыш. Но и вдали от России великая княгиня попала в «историю»: во время проживания в Швейцарии она имела «недоразумения» с матерями двух девочек 14 и 16 лет, которым вынуждена была выплатить 8 и 10 тысяч франков компенсации, чтобы дело не было передано в полицию.

Много шума наделал ее роман с И. Штраусом, посвятившим ей вальс «Александра».

Неудивительно, что великого князя влекло на сторону. Его избранницей стала балерина, незаконная дочь известного трагического актера Василия Каратыгина Анна Васильевна Кузнецова. Она родила ему пятерых детей, и именно ее он считал своей законной женой, в отличие от «казенной» Александры Иосифовны.

После смерти брата, высоко его ценившего, великий князь был, по существу, отставлен от дел.

Александр, человек порядочный не из расчета или выгоды, а по собственной природе, не понимал темных страстей ближайших родственников. Вероятно, холодноватая кровь матери разбавила тот дьявольский коктейль, который бушевал в жилах потомков Николая I и его «белой розы».

На третий день после похорон отца Александр III послал к дяде своего брата Владимира, чтобы тот передал, что царь его не любит и хочет, чтобы он отказался от всех своих должностей и покинул Петербург. Энергичный князь, привыкший быть «при деле», несколько дней сопротивлялся, чем только вызвал еще большее раздражение Александра. 11 мая 1881 года ему пришлось уехать в свое крымское имение Ореанду вместе с любовницей и их детьми.

Однако дело было не только в неприязни племянника к дяде.

Императорская фамилия строго хранила свои многочисленные тайны, но какие-то сведения так или иначе просачивались в общество. В лице великого князя Константина существовавшая со времени вступления на престол Александра II либеральная партия, состоявшая из Милютина, Черкасова, Самарина, имела покровителя на ступенях трона. Он оказывал протекцию Салтыкову-Щедрину, так жестоко клеймившему изъяны российской действительности. После каракозовского выстрела 4 апреля 1866 года Катков недвусмысленно намекал в своей газете, что к делу причастен великий князь Константин. Насильственное провоцирование цареубийства было страшным обвинением, но император предпочел не знать таких ужасных вещей. И как можно было установить грань между мировоззрением и действием? Вся русская аристократия была социалистична; более того, она-то и являлась носителем социалистической идеологии.

В период смертельной травли Александра II зараженность высших кругов достигла такой степени, что сама царская фамилия являлась проводником социализма в его крайних формах. Достаточно сказать, что сын Коко, великий князь Николай Константинович, по некоторым сведениям, был связан с «агентом Исполнительного Комитета третьей степени доверия» цареубийцей Желябовым. Связь раскрылась; тогда для общества была составлена легенда, включавшая много правды: увлечение князя модной куртизанкой Фанни Лир, многочисленные долги, мелкие хищения у родственников. Паршивую овцу сослали в Туркестан якобы «за кражу ожерелья» — не обвинять же великого князя в принадлежности к террористической организации! Своим детям от морганатического брака он дал фамилию Искандер в честь Герцена.

Великий князь Николай Николаевич (Низя), генерал-фельдмаршал, по воспоминаниям современников, умом не блистал, хотя о своих способностях был довольно высокого мнения. Его влекла военная стезя, и «политиком» он был в гораздо меньшей степени, чем брат Константин. В 1856 году он женился на принцессе Ольденбургской Александре Фредерике Вильгельмине, получившей в православии имя Александра Петровна. Брак был заключен не по любви, но у них было два сына, и первые десять лет великий князь относился к супруге с ровной учтивостью. Но потом толстая, неповоротливая жена стала вызывать у него ненависть и отвращение. Он называл ее не иначе как «коровой». Кроме того, у нее был несносный характер. «Великая княгиня Александра Петровна при всей своей простоте обхождения была резка и проявляла некоторую эксцентричность характера, а поэтому служить при ней было нелегко, — вспоминал генерал Ф. К. Гершельман, бывший паж. — Так, например, когда, бывало, подаешь ей мантильку, она непременно скажет: “Ну, уж, верно, задом наперед держите”, или что-нибудь в этом роде. Как-то раз при разъезде я проводил ее вниз, а великий князь Николай Николаевич остался еще наверху, беседуя с фрейлинами. А. П. приказала мне пойти к великому князю и сказать ему, что она “не намерена ждать и пусть он возвращается домой, как хочет”. Я взбежал наверх и доложил, что ее высочество изволит ждать его внизу. Н. Н. ответил: “Ну, скажи моей бабе, что может и подождать”. Я спустился вниз и доложил, что его высочество сейчас изволит спуститься».

Смелый рубака, грубоватый и порой бесцеремонный, обожал балет. Там и постигла его роковая любовь. Звали ее Екатерина Числова, она играла инженю и была дочерью кухарки. Прекрасно сложенная, живая, черноглазая блондинка поработила Николая Николаевича навсегда. Бросив княгиню, он поселился одним домом с Числовой.

Александр II, хотя и сам стал участником адюльтера, слабости других осуждал сурово. Числова была выслана из столицы.

Низя сделал ответный ход: он обвинил свою «корову» в адюльтере с ее собственным духовником протоиереем Василием Лебедевым, заявив, что тот якобы на исповеди во всем признался сам. Низя выказал невероятную ярость и выгнал жену из дома. Александр II не стал копаться в этой грязи и восстанавливать справедливость, однако отказался принимать княгиню и выслал ее за свой счет «для лечения» за границу. «Посмотрите, на кого вы похожи! — ответил он на ее сетования, — муж должен вами восхищаться!»

Теперь Низя мог соединиться со своей любимой. У них родилось четверо детей, но Екатерина Числова довольно молодой умерла от рака пищевода.

Николай Николаевич немало досадил цесаревичу Александру, когда вместо него был назначен главнокомандующим русскими войсками в Балканской войне. О племяннике он всегда высказывался с пренебрежением, а иногда и просто оскорбительно. Он первый из великих князей стал заискивать перед княгиней Юрьевской, демонстративно обращаясь с ней как с императрицей.

Александр III не отличался злопамятностью, но его терпение тоже имело предел. «Если Николай Николаевич не был бы просто глуп, я бы назвал его подлецом», — отзывался племянник о дяде.

Несчастная Александра Петровна писала письма воцарившемуся Александру, жалуясь на нищету, и просила предоставить ей кров (дворец) в Малороссии, где климат помягче. У нее был паралич, не ходили ноги, не слушалась правая рука. Александр III позволил ей обосноваться в Киеве. Там она основала Покровский монастырь, где и скончалась в 1900 году.

Плодовитые Коко и Низя одолевали Александра III просьбами узаконить их потомство. В 1883 году их гражданским женам и детям от этих союзов были пожалованы дворянские права и фамилии: Николаевы — семье Николая и Князевы — семье Константина. Однако император не уважал и не любил этих своих дядюшек.

Скромный, уравновешенный и тактичный великий князь Михаил Николаевич, напротив, пользовался уважением племянника-императора, который относился к нему с глубоким почтением. В молодости он принимал участие в Крымской войне, а потом был назначен наместником Кавказа. Он сумел не только завершить казавшуюся бесконечной войну с горцами, но и создать на Кавказе прочный бастион Российской империи. Национальную политику он возвел в ранг подлинного искусства и добился на этом поприще выдающихся результатов. Главными принципами его политики всегда были гибкость, умение найти общий язык с представителями разных народов, постепенность и терпеливость. Кавказцы искренне уважали великого князя, считая для себя большой честью, что государь послал к ним своего брата.

Он женился на принцессе Цецилии, дочери герцога Леопольда Баденского и Софии Шведской. В России она получила имя Ольги Федоровны. Цецилия Баденская не отличалась красотой, но обладала острым умом и язвительностью и прославилась как «первая фурия империи». Любя дядю, Александр III невысоко ценил его супругу: «Ольгу Федоровну все признают умною женщиной. В чем же выражается этот ум? Сплетничает и читает пустейшие романы, а никаким серьезным делом заниматься не хочет».

Многие члены династии встречаться с ней не хотели, но игнорировать не могли. «Видели тетю Ольгу Федоровну; она такая же злая и неприятная, при ней боишься говорить свободно, непременно насплетничает».

Однако семейная жизнь Михаила Николаевича была безупречной. В этом браке родилось семеро детей, и все они, за исключением Алексея, умершего в юных летах, подтверждали матушкины инвективы касательно порочности человеческой натуры и являлись живым воплощением безответственности, слабости и пороков.

Император сочувствовал дяде и, высоко ценя его дарования, просил его возглавить Государственный совет. Этот пост сохранился за Михаилом Николаевичем и при Николае II.

Один из младших сыновей великого князя Михаила, Александр (Сандро) оказался замечательно талантливым писателем. Его мемуары исключительно остроумны, занимательны и блестящи. Но этот автор из тех, кто «ради красного словца не пожалеет и отца». Любой, когда-нибудь обидевший Сандро даже случайно, получал в его произведениях убийственную характеристику. Поэтому к его воспоминаниям следует относиться с осторожностью.

На самом деле что такое мемуары? Вот, например, воспоминания великого князя Кирилла Владимировича. Как в них все благородно, красиво, величественно! Как благороден и самоотвержен он сам — блестящий моряк, командир, обожаемый своими гвардейцами, рыцарь без страха и упрека, пронесший через всю жизнь любовь к единственной женщине… Ни одной тени на репутации императорского дома — он надеялся сам стать его главой.

На самом деле великий князь Кирилл изменил Николаю II еще до его отречения — пришел присягать мятежникам во главе вверенного ему Гвардейского экипажа, что, безусловно, способствовало падению династии. В 1924 году он самозванно провозгласил себя «Главой императорского дома Романовых» — это провозглашение до самой своей смерти оспаривала императрица Мария Федоровна. Высокая любовь к Виктории Мелите закончилась пошлыми интрижками с недостойными женщинами, что, как полагали многие, и свело в могилу императрицу в изгнании, а вовсе не ординарное воспаление легких. Конечно, в его мемуарах не нашлось места ходившей в народе присказке по поводу гибели флагманского броненосца «Петропавловск»: «Почему адмирал Макаров утонул^[16], а великий князь Кирилл выплыл? — Потому что золото завсегда тонет, а дерьмо всплывает».

Александр III уважал дарования своего кузена Сандро, но намерение дочери Ксении вступить с ним в брак сделали царскую чету глубоко несчастной.

Однако самые сложные отношения существовали между императором и его братом Владимиром.

Родственные чувства Александра III были сильно развиты. Он знал об амбициях брата, но все равно любил его. Выражения «милый Владимир», «милый друг и брат» постоянно встречаются в его письмах. Владимир Александрович был красивее остальных братьев, хотя и ниже ростом. «С громким голосом, большой любитель охоты, исключительный знаток вкусной еды, великий князь не терпел возражений и только в беседах наедине позволял себе перечить». Он отличался большой широтой кругозора и культурных интересов. Как президент Академии художеств, он был просвещенным покровителем всех отраслей искусств и широко принимал в своем дворце талантливых людей. Он первый финансировал заграничные турне Дягилева. А. А. Половцев отзывался о нем: умный, сердечный, добрый, более других братьев образованный, он с самого детства был склонен к лени, рассеянности и обжорству.

Его считали образцом русского великого князя.

Вступление в брак с претенциозной и энергичной Марией Павловной^[17], единственной дочерью от брака Фридриха Франца II, великого герцога Мекленбург-Шверинского, с принцессой Августой Реусс, возродило его претензии на императорский престол. Жена убедила его, да и сам он не сомневался, что сумел бы управлять страной ничуть не хуже увальня-брата. Кроме того, Мария Павловна подчеркивала, что линия великих герцогов Мекленбург-Шверинских — славянского происхождения и восходит к тому времени, когда отдельные районы Северной Германии были славяноязычными, о чем свидетельствуют сохранившиеся географические названия. Иногда она дразнила мужа, говоря, что в ней больше славянской крови, чем в нем.

Однако трое сыновей Александра III делали надежды честолюбивых супругов почти нереальными.

Затаенные претензии великокняжеской четы находили выход во множестве мелочей. Владимир со своей тщеславной супругой сеяли рознь среди многочисленных Романовых туманными намеками на нелегитимность наследника Николая в связи с существованием сына усопшего цесаревича Николая Александровича^[18]. Мария Павловна считала возможным соперничать с императрицей, что привело к охлаждению отношений между братьями. «Не существовало в Петербурге двора популярнее и влиятельнее, чем двор великой княгини Марии Павловны, супруги великого князя Владимира Александровича!» — писал придворный чиновник генерал А. А. Мосолов.

Александр не любил участия женщин в охоте, экстравагантных женских костюмов. Увидев однажды Марию Павловну в короткой юбке и тирольской шляпе, он с усмешкой промолвил: «Вы видели, как она вырядилась?» — и больше не приглашал ее в Спалу. Он вообще был против экстравагантности во всем. Кроме того, император не одобрял, что невестка не приняла православия.

Милая и приветливая Мария Федоровна тоже умела поставить на место много себе позволявшую княгиню. Она перестала подавать ей руку при встрече, что рассматривалось как немилость. Более того, однажды императрица во всеуслышание заметила: «Бог знает, на что она похожа, она такая красная, что можно подумать, что она пьет». Замечание попало не в бровь, а в глаз: супруги любили не только вкусно поесть, но и хорошо выпить.

Еще в 1878 году Александр обратил внимание, что количество великих князей составляет 39 человек. В дальнейшем число членов императорского дома возрастало в геометрической прогрессии. У многочисленных кузенов царя появлялись свои дети. «Оставить все так, — говорил Александр III, — значит пустить по миру свое собственное семейство. Я знаю, что все это поведет к неприятностям, но у меня их столько, что одною больше — нечего считать, и я не намерен все неприятное оставлять своему сыну».

Царь принял решение: великокняжеские отпрыски, у которых ни отец, ни дед по прямой линии не царствовали, переставали получать, как это было принято раньше, при рождении титул великих князей, а лишь князей императорской крови с титулом высочества; они лишались получаемого ежегодно от рождения до смерти пособия в 280 тысяч рублей, а также орденов Святого Андрея Первозванного, Святого Александра Невского, Белого Орла и первых степеней орденов Святой Анны и Святого Святослава. Были и другие ущемления, призванные провести черту, разделяющую на ранги членов августейшего семейства. Великие князья, особенно дядюшки императора и их законные дети, втихомолку роптали, но редко кто осмеливался открыто перечить царю. Только его старые тетки, горько жалуясь, говорили друг другу: «Как жаль, что ему не разрешили жениться на Мещерской!»

«Чудо в Борках»

В 1888 году императорская фамилия отдыхала в Крыму и на Кавказе и осенью по железной дороге возвращалась в столицу. Императрица впервые увидела прекрасную в своей дикой прелести природу Кавказа и была восхищена и потрясена. Марии Федоровне были свойственны живость и непосредственность восприятия, и эти качества в немалой степени делали ее такой очаровательной и приятной в общении.

Царский поезд тянули два локомотива. Состав включал 15 вагонов и двигался со средней скоростью 65 верст в час. Это была непозволительная скорость для изношенных шпал и устаревших рельсов.

Витте был единственным, кто осмелился в особой записке честно сказать Александру, что российские железные дороги не приспособлены для гонок тяжеленного царского поезда. К его словам не прислушались. Но жизнь очень скоро подтвердила его правоту.

Утром 17 октября вся семья собралась за завтраком. Не было только шестилетней Ольги, которая со своей няней оставалась в купе. Поезд приближался к Харькову, где царской фамилии готовилась торжественная встреча.

В ту минуту, когда подали последнее блюдо — любимую гурьевскую кашу, — началась сильная качка, раздался треск и страшный грохот, все повалились на пол, крыша вагона стала рушиться на пассажиров.

Императрица была оглушена и погребена под грудой обломков. Придя в себя, она отчаянно закричала по-французски: «Что с моими детьми?»

Великую княжну Ксению выбросило из окна вагона, и она, растерянная, стояла на насыпи. Какой-то чиновник набросил на нее свое пальто с медными пуговицами. Впоследствии оказалось, что девочка получила травму позвоночника.

«Мы с Мишей на крыше вагона, живы и невредимы!» — кричал Георгий.

Великую княжну Ольгу нянька успела выбросить в окно, а потом выпрыгнула сама.

В это время император, упершись руками в потолок, в страшном напряжении удерживал рушащуюся крышу. Он сам скрипел, дрожал и гнулся, как все вагонные конструкции, но сумел продержаться до прихода помощи. Рихтер кричал царю: «Ваше величество, ползите сюда, здесь свободно!». Но Александр, как Атлант, удерживал потолок. В те минуты не думалось, что эта катастрофа подорвет его здоровье и приведет к преждевременной смерти. Само спасение семьи от гибели казалось чудом.

Царь вместе с наследником выкарабкался из вагона и встретился с императрицей, у которой была повреждена левая рука и имелись незначительные ссадины и царапины по всему телу.

У Александра III был сильный ушиб ноги, «его серебряный портсигар в боковом кармане от удара падающей балкой сплющился в лепешку, следовательно, удар должен был получить и государь. Но о себе он не молвил ни слова ни тогда, ни после», — писал Катков.

Все свитские генералы получили ушибы, но легкие. Только начальнику конвоя генералу В. А. Шереметеву раздавило грудную клетку и переломало пальцы. Многие прислужники получили тяжелые ушибы, а все слуги, подававшие на стол, погибли.

Императрица, не обращая внимания на собственные ушибы, помогала пострадавшим, рвала свои нижние юбки и простыни на бинты, разрывала обувь на тяжелораненых, ободряла и утешала людей, переживших сильный испуг. Ей помогал наследник Николай.

Никто из императорской фамилии не погиб, за исключением общей любимицы, собаки по кличке Камчатка.

Царская семья согласилась сесть в прибывший вспомогательный поезд только после того, как в него погрузили всех пострадавших.

Генеральша Богданович, оставившая подробные дневниковые записи о времени правления Александра III, писала, что погибло 23 человека, 19 получили тяжелые ранения. Все российское общество с ужасом представляло, что могло лишиться этого могучего исполина, еще раз проявившего свою богатырскую сущность.

Что это было? Очередное покушение? Несчастный случай? Или сбывшееся предсказание Витте?

Подозревали, что катастрофу устроили террористы, но потом выяснили, что причиной крушения стали сгнившие шпалы и превышение скорости.

Витте, в то время начальник Южной железной дороги, так объяснял причины аварии: «Поезд тащили два товарных локомотива, и двигался он очень быстро. Эти машины не предназначены для таких скоростей. Когда локомотив данного типа развивает чрезмерную скорость, он наклоняется, и возникает опасность отрывания плохо прикрепленного рельса, что может привести к крушению поезда. Именно это и произошло. Поезд сошел с рельсов и полетел под откос… В момент катастрофы крыша вагона провалилась внутрь. Однако царь удержал ее, спасая тем самым от смерти тех, кто находился в вагоне. В минуту страшной опасности он не утратил ни присутствия духа, ни доброты сердца».

Увидев, что его семья цела, Александр несколько успокоился. Он мужественно переносил боль в ноге и пояснице, не требуя к себе внимания и не жалуясь. Через несколько минут на его губах промелькнула улыбка. «Представляю себе, — сказал царь, — как будет разочарован Владимир».

Брату Сергею император написал: «Господу было угодно провести нас через испытания и дать радость и благодарение Создателю за спасение всего моего семейства от мала до велика!.. Этот день не изгладится никогда из нашей памяти. Он был слишком страшен и слишком чуден, потому что Христос желал доказать всей России, что Он творит чудеса и спасает от явной погибели верующих в Него и в Его великую милость».

Этот случай, когда государь спас семейство, удержав на могучих плечах крышу разбитого вагона, получил в народе название «чудо в Борках».

На месте крушения в 43 верстах от Харькова, у деревни Борки Змиевского уезда, был заложен храм Христа Спасителя в неорусском стиле.

Национальный вопрос

Сергей Витте, которого Александр возвысил из безвестности, казалось, должен был быть преданным своему благодетелю. Однако, рядясь в преданность и беспристрастие, он то и дело находил у своего патрона некрасивые или непривлекательные черты.

Отчего же так? Не было ли какой-то тайной причины скрытой нелюбви Витте к Александру? Чего стоит, например, такой пассаж: «Император Александр III был совершенно обыкновенного ума; пожалуй, можно сказать, ниже среднего ума, ниже средних способностей и ниже среднего образования… У императора Александра III был небольшой ум рассудка, но у него был громадный, выдающийся ум сердца»^[19]. Это мнение, казалось бы, незаинтересованного человека было широко растиражировано и надолго определило незаслуженно низкую историческую оценку одного из лучших российских императоров.

Не исключено, что сказывалось влияние его второй жены-еврейки, Матильды Хотимской-Нурок (в первом браке Лисаневич), которую Витте выкупил у ее мужа за 40 тысяч рублей. Она оказывал на супруга настолько сильное влияние, что его злейший враг, В. К. Плеве, честил Витте, столбового русского дворянина, «одесским полужидом». Юдофобские в целом настроения царя были широко известны в обществе.

Витте решительно выступал против всех ограничительных мер в адрес инородцев, в силу чего прослыл «другом евреев». Однажды Александр III прямо — он всегда говорил прямо — спросил его: «Правда ли, что вы стоите за евреев?» Витте в свою очередь спросил царя: может ли он потопить всех русских евреев в Черном море? «Если может, то я понимаю такое решение вопроса, если же не может, то единственное решение еврейского вопроса заключается в том, чтобы дать им возможность жить».

Но многие другие советники императора вслед за ним полагали, что, поскольку Россия является русской монархией, в ней должна господствовать националистическая и монархическая славянофильская идеология.

Граф Игнатьев под влиянием Аксакова опубликовал «Временные правила о евреях», которые вступили в силу 3 мая 1882 года. Эти правила существенно ограничивали гражданские права евреев в губерниях «черты еврейской оседлости». Евреям запрещалось селиться вне городов и местечек, а также прекращалось совершение всех купчих крепостей, закладных и арендных договоров на имя евреев, доверенностей на недвижимое имущество.

Дальше — больше. Число городов, где дозволялось жить евреям, постоянно сокращалось. Евреям-ремесленникам и отставным николаевским солдатам было запрещено проживание в Москве и Московской губернии. Это требование исходило от московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича и привело к высылке из одной только Москвы 17 тысяч семей.

Свобода хозяйственной деятельности евреев также ограничивалась. В уставы бирж и кредитных обществ были внесены дополнения, в соответствии с которыми «число членов биржевого комитета из нехристиан не должно превышать одной трети общего числа членов», а председатель комитета обязательно должен быть «из христиан»; евреям запрещалось занимать должности директоров городских общественных банков.

Получение хорошего образования для «нехристиан» также становилось проблематичным. В 1887 году Министерством народного просвещения была установлена процентная норма для евреев в учебных заведениях. В черте оседлости число учащихся-евреев не должно было превышать 10 %, в остальных местностях империи — пяти, а в столицах — трех.

В 1889 году был закрыт доступ евреев в число присяжных поверенных.

Проведение последовательной государственной политики дискриминации евреев требовало, однако, публичного идеологического обоснования. Свой вариант такого обоснования вскоре после цареубийства 1 марта 1881 года предложил известный русский историк и консервативный публицист Дмитрий Иловайский. В статье, опубликованной в «Петербургских ведомостях», он утверждал, что «нигилисты и социалисты» — только «грубое, нередко бессознательное орудие», что их направляют на преступления «внутренние и внешние враги Русского государства, русской национальности». Среди врагов России Иловайский на первое место ставил поляков, а на второе — евреев на том основании, что «в последних процессах, убийствах, покушениях и университетских беспорядках они выступают едва ли не самым деятельным элементом». Но этот простодушный аргумент Иловайского легко опровергался либералами указанием на то, что именно «стеснения» против поляков и евреев толкают их во множестве в ряды революционеров.

Национальная политика правительства вызвала решительный протест в русском образованном обществе. Философ Владимир Соловьев убедительно показал, что насилие в религиозном и национальном вопросах противно Евангелию, а русификацию квалифицировал как «тамерлановщину».

Однако, как бы ни относился император к евреям, он решительно пресек чудовищную волну еврейских погромов, происшедших осенью 1881 года и имевшую особенно трагические последствия в юго-западных губерниях России. Представляется, что сам Александр III не испытывал какого-либо личного предубеждения против евреев. При нем Антон Рубинштейн возглавил консерваторию, император высоко ценил творчество М. А. Врубеля и И. И. Левитана, был доброжелателен по отношению к евреям-промышленникам и купцам и совсем не в них видел угрозу русской самобытности.

Рассказывают, что окружающие заметили недовольство императора при чтении фамилий новичков, зачисленных в гвардию. Это были в основном немецкие имена с приставкой «фон». Когда, наконец, прозвучали старинные русские фамилии, лицо царя прояснилось: его национальное чувство было удовлетворено.

К тому же не одни евреи попадали под пресс новой национальной политики.

Частью стратегии Александра III была русификация окраин империи, предполагающая, прежде всего, повсеместное введение в официальное употребление русского языка.

При вступлении на престол он впервые, вопреки обычаю, не подтвердил особые привилегии, которыми пользовались немцы в Курляндской, Лифляндской и Эстляндской губерниях, составлявших Прибалтийский край. Те зачатки самоуправления, которые издавна там присутствовали, — например, дворянская полиция — были упразднены. Зато введен российский уголовный кодекс, гораздо более суровый, чем местное законодательство. С 1884 года немецкие училища были преобразованы в городские училища с русским языком преподавания. В крае во всех мужских и женских частных учебных заведениях было введено обязательное обучение на русском языке по всем предметам, кроме Закона Божия евангелическо-лютеранского исповедания. В 1893 году немецкий Дерпт получил русское название Юрьев, и в Юрьевском ветеринарном институте введено преподавание на русском языке; позднее на русский язык перешел и Юрьевский университет (кроме богословского факультета).

Многие представители либеральной интеллигенции сурово осуждали царя за то, что он обязал жителей России пользоваться русским языком. При этом вовсе не учитывалось, что до того, как у Александра дошли до этого руки, официальным языком балтийских губерний были вовсе не коренные эстонский или латышский, а немецкий (Deutsch).

В 1885 году приходские школы Армянской григорианской церкви были преобразованы в русские, и хотя через год эта мера была отменена, она глубоко оскорбила армян и вызвала в их среде оппозиционные настроения, которых ранее не было. В 1890 году русский язык преподавания был введен в школах и духовных семинариях Грузии. В центре католической Варшавы был отстроен колоссальный православный храм Святого Александра Невского, снесенный «благодарными» поляками в 1920 году.

Политика русификации не была в империи новостью. Однако прежде она применялась лишь в отношении народов, уличенных или подозреваемых в сепаратистских устремлениях. В завещании, составленном в сентябре 1876 году, Александр II наставлял наследника не забывать, что могущество «нашего отечества… основано на единстве государства, а потому все, что может клониться к потрясению его единства, к отдельному развитию различных народностей, для него пагубно и не должно быть допускаемо».

Однако в Великом княжестве Финляндском действовала конституция, дарованная еще Александром I. Финский сейм, состоящий из четырех сословий (дворян, духовенства, горожан и крестьян), созывался каждые пять лет. При Александре III в 1885 году он даже получил право законодательной инициативы. Местным правительством был сенат, назначавшийся императором, а связь с общеимперским управлением обеспечивалась через министра — статс-секретаря по делам Финляндии.

Император Александр III, при его глубоко русском складе ума, не стремился к русификаторским крайностям и выразительно писал К. П. Победоносцеву: «Есть господа, которые думают, что они одни русские, и никто более. Уж не воображают ли они, что я немец или чухонец? Легко им с их балаганным патриотизмом, когда они ни за что не отвечают. Я не дам в обиду Россию».

При Александре III русификация перестала быть наказанием, налагаемым на непокорный край; она приобрела характер систематической политики по отношению ко всем подвластным российскому государю национальностям, даже наиболее ему верным. Само значение «русификации» резко изменилось. «Русский дух» и «русская почва» требовали энергичной защиты от коррозии, которой угрожали им разрушительные «идеи», исходящие от иных наций с иным «культурным типом». Государство-семья не может вмещать в себя подданных чужеродных культурных типов, поскольку эти типы сопряжены с иным общественно-политическим строем. Как писал в 1882 году Катков в «Московских ведомостях», «Россия может иметь только одну государственную нацию». Но «великие реформы» и экономический рывок во второй половине XIX века способствовали социально-экономическому и культурному развитию окраин, то есть иных наций.

Критерии «русскости» в царствование Александра III постепенно смещались в направлении чисто политическом. Еще в начале XIX века «русский» значило всего лишь «относящийся к России», а затем, в Николаевскую эпоху «официальной народности», понятие «русский» означало православного верноподданного, при Александре III слово «русский» потеряло связь с культурными и вероисповедными качествами и стало исключительно политической характеристикой. Теперь никому уже не казалось странным, что «истинно русским» называют главного московского черносотенного публициста Грингмута, ставшего после смерти Каткова редактором «Московских ведомостей», или ялтинского градоначальника Думбадзе, отличавшегося особой полицейской свирепостью.

Представитель русского народа в этом политическом смысле не мог быть носителем либеральных или революционных идей и намерений. Лица «несоответственных» убеждений, даже титулованные дворяне, как, например, лидер либералов князь Д. И. Шаховской, на титул «истинно русского» человека претендовать не могли.

Среди своих

Если рассуждать формально, то по сравнению со своими предшественниками Александр был наименее русским по крови; вместе с тем едва ли можно назвать более русского императора.

Любимой одеждой царя была русская поддевка с широкими штанами и высокими сапогами, а любимой едой — обычная русская пища. Но и ею он не злоупотреблял, желая похудеть. С этой же целью он занимался физическими упражнениями — рубил дрова, сгребал палые листья, колол лед. Минни в обязательном порядке заставляла его подолгу гулять по парку.

Царь редко ложился раньше полуночи, а вставал всю жизнь в семь часов утра, обливался ледяной водой и надевал русскую рубаху. Он сам варил себе кофе и пил его с сушками; закусив, просматривал бумаги, затем завтракал вместе с императрицей, причем очень просто, без яств и разносолов: чаще всего ели вареные яйца с хлебом и маслом. Они обсуждали свой будущий день, много смеялись и очень хорошо понимали друг друга — это был тот счастливый брак, когда и постаревшим супругам не скучно вдвоем. Затем царь приступал к делам.

У знавших его людей царь вызывал уважение своим образом жизни, работоспособностью, честностью. Слова его никогда не расходились с делом. Его могли не любить, критиковать, но уважали абсолютно все. Весь его день был строго расписан, времени на отдых практически не оставалось. Правда, император позволял себе поохотиться и хорошо стрелял, но больше всего любил рыбную ловлю. Наездник из него был никудышный — Александр с детства боялся лошадей. В последние годы правления, когда он значительно потучнел, управляющему царской конюшней было трудновато подобрать лошадь, на которой император чувствовал бы себя спокойно.

Относительно пристрастия царя к спиртному единого мнения не существует. Принято считать, что еще наследником Александр крепко прикладывался к рюмке, но от запоев его вылечил доктор С. П. Боткин. Приводили рассказ начальника охраны и ближайшего друга царя, известного в то время выпивохи П. А. Черевина, об их совместных с царем развлечениях. Будто бы тот опубликовал в газете «Будущее», издававшейся в Париже, такую байку об императоре: «Ляжет на спину на пол и болтает руками и ногами. И кто мимо идет из мужчин или в особенности детей, норовит поймать за ноги и повалить. Только по этим признакам и догадывались, что он навеселе». Эти откровения якобы выпытали у генерала Черевина люди, умеющие войти в доверие. Но важно, что эта публикация, не содержащая, впрочем, ничего особенно ужасного, попала в газеты далеко не из первых рук, а сам Петр Черевин вспоминал о царе совсем другое: «Он справедлив, добр и по-настоящему человечен. Он никому не желает дурного; он не мнит себя Цезарем…»

Тем не менее некоторые писатели, как, например, покойный В. Пикуль, очень реалистично живописали вдрызг пьяного императора, а в ряде биографических изданий появилась эффектная концовка статьи об Александре III: «Единственный русский царь, умерший от алкоголизма».

Как вспоминал великий князь Кирилл, «дядя Саша обладал недюжинной силой. Когда мы играли в игру собственного изобретения на площадке Аничкова дворца, заключавшуюся в том, что мы били палками по черным резиновым шарам, а затем бежали за ними, он часто выходил к нам на каток в своей серой тужурке и толстой палкой с набалдашником на конце посылал мячи прямо через крышу высокого дворца. Такое по плечу далеко не каждому…» Иногда он играл с детьми на подвешенной гигантской сети вроде батута, но чаще Александр вместе с императрицей, «невероятно обаятельной и милой», наблюдал за играми детей (своих и племянников) и получал от этого не меньшее удовольствие, чем они сами.

Много свидетельств имеется о силе императора.

Рассказывали, что для забавы детей он мог порвать руками колоду карт, завязывал узлом железный прут, кочергу или сгибал пальцами серебряный рубль. Императрица, строго следя за здоровьем мужа, ругала его за такое гусарство. Поэтому он развлекал своих маленьких приятелей только тогда, когда рядом не было строгой Минни.

В повседневной жизни императора отличали доброжелательность и приветливость; в своих симпатиях и антипатиях он был постоянен. Он был абсолютно искренним человеком. Любая фальшь, ложь, неестественность претили ему. Он был немногословен и предпочитал дела пустым фразам. В кругу близких это был очень простой, скромный, набожный и тихий человек с мягкими манерами. Вместе с тем в общении с людьми мог быть грубоват и прямолинеен, и это вполне соответствовало его убеждению, что истинно русский человек должен быть прост в манерах, в еде, в разговорах и в одежде. Многих коробила несдержанность царя в выражениях — «скотина» и «каналья» были чуть ли не самыми мягкими из них и ходовыми. Но на «ты» он обращался только к своим родным.

Протестантское, зачастую чисто утилитарное отношение к церкви как к необходимому компоненту монархической власти, присущее потомкам императора Павла, сменилось у Александра глубокой личной религиозностью. Исполнение церковных обрядов сделалось потребностью для царской семьи. Некоторые исследователи считают, что искренняя и неформальная вера императора Александра определялась лишь его стремлением обрести в церкви опору самодержавной власти. Именно поэтому такое распространение в его царствование получила вера в Провидение. Божественное происхождение власти, Божественный промысел противопоставлялись всем либеральным покушениям на неограниченную монархию. Но стоит обратиться к его дневнику, его письмам к дорогим для него людям, сразу видишь, что в первую очередь взывает к Всевышнему и просит у Него помощи и благословения не самодержец, а христианин.

Вся семья следовала примеру августейшей пары: церковные обряды соблюдались неукоснительно. Через много лет с ностальгией один представитель фамилии писал: «Во дворце, где они жили с Минни, низкие потолки резко контрастировали с размером комнат, и этот контраст, как и запах свежеструганого дерева особенно впечатлял меня. Здесь мы собирались, прежде чем отправиться в церковь, и всякий раз, входя, дядя Саша говорил: Минни, пора, пора. Они имели обыкновение общаться на французском, хотя тетя бегло говорила по-русски».

Почти родственные чувства связывали императора со старыми слугами. Эти люди были преданы той особой преданностью, которая присуща только русским слугам. Не позволяя почтительности перейти в фамильярность, они по-родительски заботились о своем господине. Их отношение было отголоском феодальных традиций старого патриархального общества, которому в 1861 году пришел конец.

Особое отношение сложилось в царской семье к нянькам. Когда их питомцы выросли, няньки — всего их было четыре — возвращались домой, но на Пасху, Рождество и день рождения императора им разрешалось приезжать во дворец.

Нянька императора любила пастилу, и к ее приезду он заказывал для нее несколько коробок в кондитерской Бликкена и Робинсона.

Нянькам принято было дарить подарки. На Рождество все подарки складывали под елкой, и няньки под общий смех лезли туда отыскивать свой. Нянька императора была уже старенькая, поэтому под елку лез сам Александр.

После угощения и веселья царь со своей нянькой садились на диванчик у окна и о чем-то долго шептались. Старушка спрыскивала своего «Сашеньку» заговоренной водой «с уголька» — отводила злые силы.

Совершенно откровенный и прямой, временами даже простодушный до наивности, в делах Александр признавал только ясность и определенность. Поэтому интриги в его царствование вели приближенные. Но он терпеть не мог закулисной возни. Все, что рождали его ум и душа, было просто, ясно и без всякой тайной подоплеки. Нечто подобное писал и начальник Главного управления по делам печати Е. М. Феоктистов: «Нередко случалось ему высказывать очень здравые мысли, а наряду с ними такие, которые поражали своей чисто детской наивностью и простодушием».

В его письмах не найдешь отточенности слога Чаадаева или Лунина, искрометного остроумия Вяземского, язвительного сарказма Салтыкова-Щедрина; они написаны для того, чтобы выразить мысль — бесхитростную, прямую, ясную; такую, каким был сам император — прямой, честный, уверенный в правильности выбранного пути.

«Я знала государя с детства… — характеризовала Александра III уже пожилая А. Ф. Тютчева, — с этого раннего возраста отличительными чертами его характера всегда были большая честность и прямота, привлекающие к нему общие симпатии. Но в то же время он был крайне застенчив, и эта застенчивость, вероятно, вызывала в нем некоторую резкость и угловатость… В его взгляде, в его голосе и движениях было что-то неопределенное, неуверенное… Теперь… у него появился этот спокойный и величественный вид, это полное владение собой в движениях, в голосе и во взглядах, эта твердость и ясность в словах, кратких и отчетливых, одним словом, это свободное и естественное величие, соединенное с выражением честности и простоты, бывших всегда его отличительными чертами. Невозможно, видя его… не испытывать сердечного влечения к нему и не успокоиться, по крайней мере, отчасти в отношении огромной тяжести, падающей на его богатырские плечи; в нем видны такая сила и такая мощь, которые дают надежду, что бремя, как бы тяжело оно ни было, будет принято и поднято с простотой чистого сердца и с честным сознанием обязанностей и прав, возлагаемых высокой миссией, к которой он призван Богом. Видя его, понимаешь, что он сознает себя императором, что он принял на себя ответственность и прерогативы власти».

Но, несмотря на благодушие в лице и спокойные манеры, все прекрасно знали о его железном характере.

А. Н. Бенуа описал поразившую его встречу с императором: «И тут я впервые увидел Александра III совершенно близко. Меня поразила его громоздкость, его тяжеловесность и — как-никак — величие. До тех пор мне очень не нравилось что-то мужицкое, что было в наружности государя, знакомой мне по его официальным портретам… И прямо безобразною казалась мне на этих портретах одежда государя — особенно в сравнении с элегантным видом его отца и деда… Но вот в натуре обо всем этом забывалось, до того самое лицо государя поражало своей значительностью. Особенно поразил меня взгляд его светлых (серых? голубых?) глаз… Этот холодный стальной взгляд, в котором было что-то грозное и тревожное, производил впечатление удара. Царский взгляд! Взгляд человека, стоящего выше всех, но который несет чудовищное бремя и который ежесекундно должен опасаться за свою жизнь и за жизнь самых близких! В более обыденной обстановке (при посещении наших выставок) Александр был мил, и прост, и даже… уютен. Но вот в тот вечер в Мариинском театре впечатление от него было иное — я бы даже сказал, странное и грозное».

Другие современники полагали, что со своей бородой лопатой он походил на большого русского мужика из какой-нибудь центральной губернии.

Витте писал, что «в зрелые годы Александр не был красив, по манерам был скорее медвежатый; был очень большого роста и несколько толст и жирен».

Его бережливость доходила до крайности. Витте вспоминал: камердинер императора Котов постоянно штопал его штаны, потому что они у того рвались. «Он как наденет какие-нибудь штаны или сюртук, то кончено: пока весь по швам не разойдется, ни за что не скинет. Это для него самая большая неприятность, если заставить его надеть что-нибудь новое. Точно так же и сапоги: подайте ему лакированные сапоги, так он их вам эти сапоги за окно выбросит».

Однако экономил Александр в основном на себе. Никогда не было случая, чтобы он пожалел денег на какое-нибудь торжество или на исполнение желаний детей и милой Минни.

Он был отцом для своей страны и для всего народа и стремился поддерживать атмосферу мира и дружелюбия в императорской семье. В этом ему помогала его красивая и обаятельная жена. Все, что касается семьи, воспитания детей и прочих домашних забот, лежало в сфере обязанностей Марии Федоровны.

Чудесные балы и обеды, вспоминали многие современники, Александр и Минни озаряли своим присутствием.

«Большие празднества, предшествующие Великому посту, суровость которого возрастала по мере приближения к Пасхе, как правило, заканчивались балом в Аничковом дворце. Обычно балы начинались с фигурных танцев, их сменяли кадрили и котильоны, в заключение шли мазурки. Венские вальсы, все, кроме двухшагового, в то время не разрешались. Обилие цветов вносило в атмосферу этих замечательных праздников особую непринужденность, которой были лишены официальные балы во дворце.

На балах Большого двора кавалеры подносили своим дамам разноцветные ленты с приколотыми к ним колокольчиками. Между дамами шло соперничество за обладание этими лентами, так как та, у которой их оказывалось больше всех, становилась героиней дня. Во время бала эти ленты носили перекинутыми через плечо. Это была очень давняя традиция нашего двора», — рассказывал в своих воспоминаниях великий князь Кирилл.

Как повезло Александру с женой! Она так любила своего большого, спокойного, надежного Сашку! Видимо, высшие силы благоволили цесаревичу, когда послали ему в супруги эту милую, умную, добрую и заботливую маленькую женщину. Им всегда было хорошо вместе. Успешный долгосрочный союз двух людей требует от участников определенной доли самоотречения, умения смирять свои склонности и желания ради семейного мира. Иногда это умение так и не приходит, но, к счастью, в царской семье произошло иначе: в доме Александра и Минни никогда не появлялись «четыре всадника Апокалипсиса» брака: неумение слушать, обидчивость, стремление критиковать и неуважение.

Все отзывы о Минни — в превосходной степени.

«Мария Федоровна очаровывала всех своим ласковым приемом, — писал А. Бенуа. — Умение создать атмосферу полной непринужденности отличало ее от всех других императриц России. Только она одна обладала этим редким человеческим качеством». Далее Бенуа отмечает, что у многих в домах висели фотографии Марии Федоровны и как все радовались, когда «эта миловидная дама со смеющимися глазами и высокой прической вступила, наконец, на трон». «Должен сказать, что я вообще был очарован императрицей. Даже ее маленький рост, ее легкое шепелявленье, ее не очень правильная русская речь нисколько не вредили чарующему впечатлению. Напротив, этот легкий дефект в произношении вместе с совершенно явным смущением придавали ей нечто трогательное, в чем, правда, было мало царственного, но особенно располагало к ней сердце… Одета государыня была всегда очень скромно, без какой-либо модной вычурности… Отношения супругов между собой, их взаимное внимание также не содержало в себе ничего царственного. Для всех было очевидно, что оба все еще полны тех нежных чувств, которыми они возгорелись четверть века назад. Это тоже было очень симпатично».

Ему вторит Феликс Юсупов: «Несмотря на маленький рост, в ее манерах было столько величия, что там, куда она входила, не было видно никого, кроме нее… По своему уму и политическому чутью Мария Федоровна играла заметную роль в целой империи».

Ей хотелось быть всеми любимой, и она умела этого достичь. «Она была любима всеми, начиная с высшего общества и кончая низшими чинами кавалергардского полка, которого она была шефом…» — вспоминала близкая ко двору княгиня Лидия Васильчикова.

Фрейлина Мария Петровна Бок поражалась: «…Как это можно с таким маленьким ростом сочетать эту царственную величавость? Ласковая, любезная, простая в обращении она была императрицей с головы до ног и умела сочетать свою врожденную царственность с такой добротой, что была обожаема всеми своими приближенными».

В ближний круг государя входили и его братья. С ними Александра III связывали родственная любовь и мужская дружба.

Особенно сильно он был привязан к Алексею.

Упоминания об Алексее Александровиче в исторической литературе странным образом имеют ироничный или неуместно-снисходительный характер. Между тем с детских лет он отличался необыкновенной правдивостью — качество, которое он пронес через всю жизнь. Его благородство, стремление всем помочь, снисходительное отношение к чужим слабостям, необыкновенное добродушие и пламенное желание служить Отечеству заслуживали большего. Стойко выдерживая все удары судьбы, великий князь сохранил эти черты до конца дней.

Алексея воспитывал генерал-адъютант Константин Николаевич Посьет, родом из старой французской дворянской фамилии, которая прибыла в Россию еще при Людовике XIV. Посьет до самых последних дней пользовался особой дружбой и покровительством вдовствующей императрицы Марии Федоровны.

Романтичный, внешне очень привлекательный, темпераментный Алексей унаследовал от отца необычайную слабость к красивым женщинам. Самыми значительными в жизни Алексея стали Александра Васильевна Жуковская, сына от которой он признал своим, и Зинаида Дмитриевна Скобелева, графиня де Богарне, герцогиня Лейхтенбергская, с которой он был близок в 1888–1899 годах, до ее смерти, несмотря на слабые возражения ее мужа.

Совершенно безосновательно возникла молва об Алексее как о человеке неподготовленном. На самом деле его вклад в возрождение русского военно-морского флота как главного начальника флота и морского ведомства и генерал-адмирала очень велик. Его жизнь была настолько тесно связана с морем и путешествиями, что один их перечень снимает с него все обвинения в некомпетентности как мореплавателя. Подсчитано, что он провел годы с 1886 по 1890-й, (то есть пять лет!) в море. В 1873 году он посетил Шанхай, Владивосток, Нагасаки; преодолел Атлантический океан и пришел в 1874 году в Нью-Йорк, объездил все Соединенные Штаты Америки, в Бразилии осмотрел «тропическую тайгу». Его повсюду встречали как сына великого государя.

Но в отличие от брата Алексей Александрович склонялся скорее к западникам, чем славянофилам: вероятно, многочисленные путешествия сформировали его вкусы.

Витте всегда считал его человеком честным, благородным и прямым.

Великий князь Сергей Александрович, следующий за Алексеем брат Александра III, был похож на него застенчивостью и неразговорчивостью, а также религиозностью и высоким чувством долга. Так же прекрасно образованный, как все его братья, знавший несколько европейских языков, Сергей специально выучил итальянский, чтобы читать в подлиннике Данте.

В 1884 году был заключен его брак с красивой и нежной принцессой Елизаветой Гессенской^[20] (в императорской семье ее называли Эллой), и Сергей обрел с ней семейное счастье. Несмотря на смакование разнообразных слухов относительно гомосексуальных пристрастий князя, никаких реальных фактов на этот счет никто не приводит. Нельзя же считать подтверждением грязных намеков отсутствие у супругов детей. Тяжело переживая свою бездетность, Сергей и Элла взяли на воспитание племянников: сына и дочь великого князя Павла, самого младшего из сыновей Александра II. «Самый симпатичный из дядей, Павел, — характеризовал его Александр Михайлович, — был несколько высокомерен — черта, благодаря их близости, заимствованная им у Сергея. Павел никогда не занимал ответственного поста. Вынужденный из-за женитьбы жить за границей, он только выиграл от этого. Его супруга умерла вторыми родами, а сам Павел женился вторично — вступил в морганатический брак и был выслан из России».

А. А. Мосолов вспоминал о Сергее Александровиче: очень высокого роста, весьма породистой красоты и чрезвычайно элегантный, он производил впечатление исключительно холодного человека. Но офицеры Преображенского полка, которым он командовал, очень его любили. Симпатии его клонились к крайне реакционным течениям, и он всегда был самым верным и преданным сторонником и единомышленником брата-императора.

Зная непреклонную волю и твердые убеждения великого князя Сергея, Александр III назначил его московским генерал-губернатором — в беспокойной Москве требовался верный человек.

«При всем желании отыскать хотя бы одну симпатичную черту в его характере, я не могу ее найти. Упрямый, дерзкий, неприятный, он бравировал своими недостатками, точно бросая в лицо всем вызов, и давая, таким образом, богатую пищу для клеветы и злословия», — писал о кузене Сергее Александровиче^[21] великий князь Александр Михайлович (Сандро).

Для двух своих младших братьев, Сергея^[22] и Павла^[23], император был скорее отцом, требовательным, но заботливым и добрым. Очень доброжелательно, по-родственному, относилась к ним и Мария Федоровна.

Сказать, что Александр любил своих детей — значит, ничего не сказать. Он испытывал к ним чувство благодарности за то, что они есть, и чувство восхищения этими прекрасными творениями природы. Дети радовали: они были красивы, хорошо воспитаны, приветливы и доброжелательны.

В начале 90-х годов спокойная жизнь царской четы была омрачена беспокойством за второго сына, Георгия. Страшной несправедливостью судьбы оказался недуг этого благородного, смелого и веселого молодого человека. Он заболел практически неизлечимым в то время туберкулезом, и доктора рекомендовали отправить его на юг. Георгия решено было поселить в Аббас-Тумане, почти на границе с Турцией, — там короткие зимы не могли в такой степени, как в России, губительно влиять на его легкие. Мария Федоровна часто навещала своего Джорджи. Сын был смертельно болен, но государственные дела не давали его отцу возможности съездить к нему вместе с женой. Георгий не мог понять и простить этого, как ему казалось, невнимания, обиделся, не писал отцу и даже не поздравил его с днем рождения. В своем кавказском «изгнании» он занялся любимым занятием — астрономией. Здесь по его инициативе была построена первая в России горная обсерватория, со временем приобретшая большую известность^[24].

В отсутствие строгой Марии Федоровны самовольничали старшие дети. Александр жаловался в письмах жене: «Ники отправился с утра в Петербург… Что он там делает, как проводит время, я не знаю, а он, если его не спросить, сам ничего не говорит…»

Для детей кончалось детство с его неповторимой атмосферой доброты, справедливости, высоких нравственных идеалов, изысканных манер, взаимопочитания и любви, столь свойственных для той особой среды, в которой они выросли.

Наследник особенно тревожил отца. 24-летний цесаревич влюбился в балерину императорского театра 19-летнюю Матильду Кшесинскую. Он упросил дядю Алексея снять недалеко от его дома апартаменты для Матильды и ее сестры. Теперь, когда он отправлялся к любовнице, можно было отговориться, что навещал дядю. Грациозная, живая, пикантная Матильда очень гордилась этими отношениями. В столице сплетничали, что Николай обещал Кшесинской не жениться в течение по крайней мере двух лет.

Ксения также являлась предметом забот и надежд родителей. Относительно ее замужества вынашивались великие планы — по своему происхождению, красоте и воспитанию девушка была достойна самого лучшего. С годами Ксения как будто охладела к отцу — а он так ждал, когда она подрастет, и они вместе будут ходить на выставки, в театры, на концерты. Но совместные с родителями развлечения совсем не привлекали княжну, у нее началась своя, взрослая жизнь. «Утром поздоровается, вечером “спокойной ночи” — вот и все», — жаловался жене не склонный к сердечным излияниям император. Извечная боль и ошибка старших: подрастающим детям необходимо ощущать себя взрослыми, самодостаточными, и родители кажутся досадной помехой свободе и самостоятельности. Брак Ксении с двоюродным дядей, великим князем Александром Михайловичем, был разрешен скрепя сердце, сквозь скрежет зубовный, но он состоялся в то время, когда император был уже слаб и болен.

Как это часто бывает, родители оказались дальновиднее детей. Несмотря на то что в браке родилось шестеро сыновей и дочь, красавица Ирина, Сандро показал себя непутевым мужем: он постоянно «эмансипировал» Ксению, предлагая ей не мешать ему и самой заводить на стороне романы, а потом обмениваться впечатлениями. Неудивительно, что в конце концов они разъехались.

Пока же самую большую радость дарило императору общение с младшими детьми: Михаилом^[25] и Ольгой, по-домашнему Мишкиным и Беби.

«Моя милая душка Минни! Вот я опять в нашей милой Гатчине, и ты не можешь себе представить, до чего я рад и как наслаждаюсь, что вырвался из этого кошмарного Петербурга. Миша и Беби встретили меня на лестнице, и мы сейчас же отправились гулять втроем; я наслаждался, погода отличная, теплая, воздух чистый и главное — тишина, нет этой несносной городской суеты…»

«Пошли гулять с Мишей и Ольгой по Александрии; все в порядке, зелень отличная, дубы распустились и поганых зеленых червяков вовсе нет… После чаю дал Ольге подарки, мы были только втроем с Мишей. Происходило у меня в кабинете. Беби до того была рада и счастлива, что кидалась на меня благодарить несколько раз, а потом от радости валялась на диване и на полу».

В 1891 году в Ливадии императорская чета торжественно отметила 25-летие своей свадьбы. Четверть века радостей и горестей, сложностей, компромиссов — но, вобщем, счастливой жизни. Ни одной измены, ни одного расхождения во мнениях, ни одной серьезной ссоры; ни малейшей тени сожаления, что судьба так непросто их соединила — кто еще из коронованных супругов мог сказать о себе подобное? Собрались родственники из Дании, Греции, Германии, и даже королева Виктория отпустила свою кроткую невестку Александру, принцессу Уэльсскую.

Казалось, впереди еще много спокойных счастливых лет.

Смерть титана

Годы с 1892 по 1894-й, как оказалось, последние годы жизни императора, были омрачены не только болезнью почек — как выяснилось позже, нефритом, — но и растущим непониманием между царем и его окружением. Открылись серьезные расхождения между Александром и его старым воспитателем Победоносцевым.

Значение этого человека довольно хлестко определил в своем письме приятелю Константин Леонтьев: «Он как мороз; препятствует дальнейшему гниению, но и расти при нем ничего не будет, он не только не творец, но даже не реакционер, не восстановитель, не реставратор, он только консерватор в самом тесном смысле слова: мороз, безвоздушная гробница, старая «невинная» девушка и больше ничего!!»

Это мнение, по существу, разделял и Александр III, говоривший о Победоносцеве: «… он только отличный критик, но сам никогда ничего создать не может». Возможно, это было связано с тем, что во второй половине своего правления он заметно охладел к Победоносцеву, у которого не было никакой дельной программы государственного переустройства, а только всеобщее злобное критиканство. По своему обыкновению, Победоносцев глубоко вздыхал, жаловался и воздевал руки к небу (его любимый жест). Он не был человеком серьезных планов; его больше интересовали дворцовые интриги, назначения, пресса и цензура. Он не был ни для кого надежным союзником.

В 1886 году обсуждалась мысль о заточении Толстого в Суздальский монастырь-тюрьму. Высшее духовенство по всей стране ополчилось на него, требуя предать его анафеме. К мнению Синода присоединился обер-прокурор Победоносцев. Причиной этого послужили некоторые откровенные высказывание графа Толстого.

«Православная церковь? — писал он. — Я теперь с этим словом не могу уже соединить никакого другого понятия, как несколько нестриженых людей, очень самоуверенных, заблудших и малообразованных, в шелку и бархате, с панагиями бриллиантовыми, называемых архиереями и митрополитами, и тысячи других нестриженых людей, находящихся в самой дикой, самой рабской покорности у этих десятков, занятых тем, чтобы под видом совершения каких-то таинств обманывать и обирать народ».

Однако император Александр III запретил открытое шельмование писателя, хотя у него вызывали отвращение христианско-социалистические теории отшельника из Ясной Поляны.

О Победоносцеве под именем Топорова писал Толстой в своем романе «Воскресенье»: «Как все люди, лишенные основного религиозного чувства, сознанья равенства и братства людей, он был вполне уверен, что народ состоит из существ совершенно других, чем он сам, и что для народа необходимо нужно то, без чего он сам может очень хорошо обходиться. Сам он в глубине души ни во что не верил и находил такое состояние очень удобным и приятным, но боялся, как бы народ не пришел в такое же состояние, и считал, как он говорил, священной обязанностью своей спасать от этого народ.

Так же как в одной поваренной книге говорится, что раки любят, чтобы их варили живыми, он вполне был убежден, и не в переносном смысле, как это выражение понималось в поваренной книге, а в прямом — думал и говорил, что народ любит быть суеверным.

Он относился к поддерживаемой им религии, как куровод к падали, которою он кормит своих кур: падаль очень неприятна, но куры любят и едят ее, и потому их надо кормить падалью».

Уже после смерти Александра III Толстой обращался в письме Николаю II: «Из всех преступных дел самые гадкие и возмущающие душу всякого честного человека — это дела, творимые отвратительным, бессердечным, бессовестным советчиком вашим по религиозным делам, злодеем, имя которого, как образцового злодея, войдет в историю, — Победоносцевым».

Не только идейные разногласия развели двух до того времени таких созвучных людей: оказалось, что Победоносцев, которого Александр почитал своим вернейшим слугой и другом, отзывался о нем не менее пренебрежительно, чем авторы подпольных прокламаций.

Несмотря на могучий внешний вид, здоровье императора ухудшалось. Этот великий труженик потерял вкус к работе и к власти, теперь он только добросовестно исполнял царские обязанности. Больше всего его привлекал отдых в лоне семьи и общение с прекрасным. Быть может, не слишком разбираясь в живописи, он непосредственно, хотя и по-разному реагировал на новые таланты: Айвазовского, Левитана, Ге. Александра всегда привлекала роль мецената, коллекционера, любителя живописи и музыки. Когда П. И. Чайковский остро нуждался в деньгах, император из своих личных средств выделил ему три тысячи рублей и сказал, что возвращать не нужно.

Потеряв свой моральный оплот в лице Победоносцева, император должен был смириться с частыми теперь разлуками с любимой Минни. Страдая от одиночества, он завел постоянных компаньонов — четырех особенно преданных собак.

Марии Федоровне, как любой матери, был больше всех дорог тот ребенок, которому сейчас плохо. Поэтому она регулярно ездила к Георгию в Аббас-Туман, и тогда Александр чувствовал себя покинутым. «Моя милая душка Минни! Жду с нетерпением твоего письма, но не знаю, когда получу его. Скучно и пусто без тебя здесь и весь день как-то иначе, все не то; отвратительно оставаться одному и опять быть в разлуке с тобой, милая душка Минни!»

Ее покои он велел поддерживать в таком виде, как будто она никуда не уезжала: «В твоих комнатах все устроено как будто ты здесь; масса цветов и чудесных роз». Они переписывались, и послания Минни чрезвычайно радовали и поднимали настроение мужа. Его же письма к жене полны безысходной тоски: «С нетерпением жду твоего возвращения, так скучно, грустно и пусто без тебя, моя милая душка Минни!.. Да, кажется, никогда и не будет иначе; забот с каждым годом будет все больше, а радостей, утешительного все меньше».

Болезнь сына приводила Александра в отчаяние: «Что за горе, за испытание послал нам Господь, быть столько времени в разлуке с дорогим сыном и именно теперь, в его лучшие годы жизни, молодости, веселости, свободы! Как мне его недостает, выразить не могу, да и говорить об этом слишком тяжело, поэтому я и молчу, а в душе ноет постоянно, неутешно! Тяжело, слишком тяжело!»

Император молчал не только о своей тоске, но и о том, что чувствовал себя все хуже и хуже. Однако он не переставал курить папиросы и сигары, как все тучные люди, потреблял много жидкости, участвовал во всех застольях на официальных торжествах, по-прежнему много и допоздна работал. Знавшие его в то время отмечали, что царь пил совсем немного вина, причем это были российские вина, но вынужден был употреблять шампанское на разного рода семейных праздниках.

В январе 1894 года Александр III тяжело заболел пневмонией и несколько дней находился в критическом состоянии.

Болезнь императора тревожила россиян. Жители обеих столиц с нетерпением ждали сводок о состоянии здоровья государя; в церквах заказывали молебны об его исцелении; но никто не подозревал, что император находится у предела своей жизненной черты. О своем здоровье он никогда не заботился, долго скрывал и старался не замечать болезнь почек. Но не скрыть было усталый вид, нездоровый цвет лица, опухшие глаза с тяжелыми веками — все это подсказывало окружающим, что император тяжело болен. Затем его лицо сильно похудело и приобрело желтоватую окраску. Врачи утверждали, что ему необходимо уехать на юг и меньше заниматься делами. Они отмечали, что у государя неудовлетворительно действуют почки и это вызвано сидячей жизнью, которую он вел в последнее время. Кроме того, медики резко возражали против присутствия в комнатах Александра его четвероногих друзей, которые портили воздух.

Мария Федоровна еще не понимала, вернее, не могла себе представить, что болезнь 49-летнего богатыря-мужа смертельна. Однако она обратилась за помощью к авторитетному московскому терапевту Г. А. Захарьину. По одним сведениям, он назначил лечение, которое помогло больному; по другим — его приговор был суров. По крайней мере, брат Владимир, выйдя после консультации, ужасно напугал детей императора, заявив, что все кончено и остается только молиться.

На семейном совете было решено отменить ежегодную и всегда очень радовавшую всех поездку в Данию, а переехать в любимый императором Беловеж, в Спалу. Но и живительный воздух Беловежской Пущи не принес больному облегчения.

До этого Александр все еще надеялся, что боль и усталость пройдут и он станет таким же, как раньше. Теперь он уже сам осознал опасность своей болезни. Он потребовал прибытия второго сына Георгия, чтобы увидеться с ним в последний раз. Но радости эта встреча не принесла: приехавший вскоре Джорджи выглядел таким больным, что император часами ночью просиживал у его постели.

Последней надеждой императорской фамилии стал переезд в Крым. Прекрасная погода, казалось, подбодрила больного, но ненадолго. «Сознавая безнадежность своего положения, страдая от отека ног, зуда, одышки и ночной бессонницы, царь не терял присутствия духа, не капризничал, был одинаково ровен, любезен, добр, кроток и деликатен. Он ежедневно вставал, одевался в своей уборной и большую часть времени проводил в обществе супруги и детей».

Однако Александр III не считал, что может уйти, пока не решен вопрос с браком престолонаследника Николая. Он потребовал, чтобы невеста цесаревича прибыла в Крым. Страдая от слабости и боли, император нашел в себе силы надеть парадный мундир и встретить принцессу Алису Гессенскую, сидя в кресле. Благословив ее и сына на брак, он почувствовал себя спокойнее. В одном из последних разговоров с Николаем он произнес известные слова: «У России нет друзей. Все боятся нашей огромности. У нас есть лишь два верных союзника: армия и флот».

19 октября умирающий царь исповедовался и причастился. Несмотря на невероятную слабость, он оделся, прошел в свой кабинет и в последний раз подписал приказ по военному ведомству. Лежать он не мог из-за одышки, поэтому его устроили в полусидячем положении. Промучившись ночь, он позвал Марию Федоровну и спокойно сказал ей, что чувствует конец.

Вокруг умирающего собралась вся императорская семья. Александр сидел в кресле, около него на коленях стояла императрица, обняв руками голову мужа. Здесь же присутствовал отец Иоанн Кронштадтский. «Обладая чрезвычайной простотой и искренностью, отец Иоанн имел величайший дар молитвы… Он глубоко верил…»

«Все утро мы провели наверху около него! — записал в этот день в своем дневнике Николай II. — Дыхание было затруднено, требовалось все время давать ему вдыхать кислород. Около половины третьего он причастился Святых тайн. Вскоре начались легкие судороги… и конец быстро наступил. О. Иоанн больше часу стоял у его изголовья и держал его голову. Это была смерть святого! Господи, помоги нам в эти тяжелые дни!»

Иоанн Кронштадтский оставил в своем дневнике запись об этом дне: «Он тихо скончался. Вся Семья Царская безмолвно с покорностью воле Всевышнего преклонила колени. Душа же Помазанника Божия тихо отошла ко Господу, и я снял свои руки с главы Его, на которой выступил холодный пот.

Не плачь, не сетуй, Россия! Хотя ты не вымолила у Бога исцеления своему Царю, но вымолила зато тихую христианскую кончину, и добрый конец увенчал славную его жизнь, а это дороже всего!»

«Он умер, как он жил: просто и благочестиво, — вспоминала его двоюродная сестра греческая королева Ольга. — В 10 часов утра, когда Он причащался, он повторял каждое слово молитв: “Верую, Господи, и исповедую” и “Вечери твои тайныя” и крестился. Всем нам он протягивал руку, и мы ее целовали… Никогда не забуду минут, когда Ники позвал меня под вечер посмотреть на выражение Его лица… Мы долго с Ники стояли на коленях и не могли оторваться, все смотрели на это чудное лицо».

Преждевременная смерть человека, который с таким достоинством нес на своих широких плечах груз ответственности за свою огромную империю, человека, за время правления которого впервые за многие столетия не было войн, явилось непоправимой утратой. Во время его царствования все чувствовали себя в безопасности, потому что знали — у руля государственного корабля стоит сильный человек.

«Этот красивый светловолосый гигант обладал железной волей, он ненавидел лесть и обман, никогда не кривил душой и всем казался совершенным творением природы. И телом и душой он был настоящим богатырем, сродни легендарным героям русских былин, как Артур у англичан и Зигфрид у германцев», — писал по прошествии времени в своих мемуарах великий князь Кирилл.

Многие свидетельства о нем отчасти легендарны, но они показывают, что царь воспринимался большинством народа как былинный персонаж. Считается, что император Александр запечатлен в центральной фигуре Ильи Муромца знаменитой картины В. М. Васнецова «Богатыри».

Последнюю дорогу государя от Ливадии до ялтинского мола усыпали лаврам, хвоей и цветами. Простой народ провожал своего царя пешком до Ялты. И с ними вместе шла Мария Федоровна. В момент смерти мужа она так крепко прижимала его к себе, как будто не давала уйти, и одновременно с его кончиной потеряла сознание. Теперь она не сдерживала слез, которые лились бесконечным потоком, но не облегчали ее боли.

Манифест, возвестивший России о восшествии императора Николая II на прародительский престол, начинался словами:

«Богу Всемогущему угодно было в неисповедимых путях своих прервать драгоценную жизнь горячо любимого Родителя Нашего, Государя императора Александра Александровича. Тяжкая болезнь не уступила ни лечению, ни благодатному климату Крыма, и 20 октября Он скончался в Ливадии, окруженный Августейшей Семьей Своей, на руках Ее Императорского Величества Государыни Императрицы и Наших.

Горя Нашего не выразить словами, но его поймет каждое русское сердце, и Мы верим, что не будет места в обширном государстве Нашем, где бы не пролились горячие слезы по Государю, безвременно отошедшему в вечность и оставившему родную землю, которую Он любил всею силою Своей русской души и на благоденствие которой Он полагал все помыслы Свои, не щадя ни здоровья Своего, ни жизни. И не в России только, а далеко за ее пределами никогда не перестанут чтить память Царя, олицетворявшего непоколебимую правду, и мир, ни разу не нарушенный во все Его Царствование».

Действительно, «горячие слезы» лились по всей стране — и во дворцах аристократов, и в скромных жилищах разночинцев, и в деревенских избах.

Близкие отмечали, что с его смертью канули в Лету дух взаимопонимания, непринужденность и веселье, царившие в царской семье. Об этом говорили и писали все.

Спустя несколько месяцев после смерти Александра Мария Федоровна писала Георгию, который был совсем один в Аббас-Тумане: «Ты знаешь, как тяжело опять быть в разлуке с тобой, особенно теперь, в это ужасное время… повсюду мне кажется, что в любой момент он может войти… И я все не могу осознать и заставить войти в мою голову эту страшную мысль, что все кончено и мы должны продолжать на этой грустной земле уже без него!.. Мой приезд сюда, в наш любимый Аничков дворец, где мы были так счастливы в течение 28 лет — а теперь все пусто и страшно. Любимые комнаты, когда-то такие родные и симпатичные, а теперь пустые и грустные. Я чувствую себя в них абсолютно потерянной. Я ощущаю, что душа их покинула».

«Смерть императора Александра решила судьбу России. Страна потеряла в лице Государя ту опору, которая препятствовала России свалиться в пропасть», — писал великий князь Александр Михайлович.

«Если бы он не умер, когда ему было лишь 49 лет, то ни японской войны, ни революции 1905 года, а возможно, и мировой войны и последовавших за ней чудовищных кровопролитий могло бы и не быть. Россия — и не исключено, что и весь мир — могли быть избавлены от этой голгофы.

Его смерть стала зловещим закатом, после которого мрачные сумерки, предшествующие той страшной ночи, что погрузила Россию во тьму, начали неумолимо сгущаться. Его смерть была началом конца», — отмечал великий князь Кирилл Владимирович.

На вопрос, как спасти Россию, Витте, указывая на портрет Александра III, с пафосом ответил: «Воскресите его!»

Французское правительство сообщило Николаю II, что новый мост, который соединит берега Сены напротив Дома инвалидов, будет носить имя российского императора.

На родине память Александра III была увековечена превосходным памятником работы Паоло Трубецкого. Мощная фигура императора, держащего под уздцы крепкого коня, олицетворяющего Россию, высилась в Петербурге на площади перед Московским вокзалом. Императрица Мария Федоровна очень любила этот памятник, говоря, что именно таким царь и был при жизни. После революции скульптура чудом сохранилась в запасниках Русского музея, а недавно ее снова установили вместо ленинского броневика перед Мраморным дворцом, принадлежавшим когда-то великому князю Константину Константиновичу.

Памятник Опекушина, изображавший императора в образе могучего богатыря, олицетворяющего волю и величие, был поставлен в Москве рядом с храмом Христа Спасителя. После революции его разрушили одним из первых, а потом пришел и черед храма.

Но невозможно было уничтожить память об императоре и стихи неизвестного автора, ставшие народными:

В час смуты и борьбы, взойдя под сень престола,

Он руку мощную простер.

И замерла вокруг шумевшая крамола,

Как потухающий костер.

Он понял дух Руси и верил в ее силу,

Любил простор ее и ширь,

Он жил, как Русский Царь,

И Он сошел в могилу,

Как истый русский богатырь.

Литература

Анненков Г. П. Царствование императора Александра III. СПб, 1895.

Барковец О., Крылов-Толстиковец А. Неизвестный император Александр III: очерки о жизни, любви и т. д. М., 2002.

Блудова А. Д. Воспоминания гражданки Антонины Дмитриевны Толстой. М., 1988.

Богданович А. В. Пять последних самодержцев. Дневник. М.,1924.

Боханов А. Н., Кудрина Ю. В. Император Александр III и императрица Мария Федоровна. Переписка 1884 — 94. М., 2001.

Витте С. Ю. Воспоминания. Т. 3. М., 1994.

Ден Л., Войррес Й. Подлинная царица. Последняя великая княгиня. СПб., 2003.

Крылов А. Неизвестный император. М., 1997.

Карацуба И. В., Курукин И. В., Соколов Н. П. Выбирая свою историю. «Развилки» на пути России: от Рюриковичей до олигархов. М., 2005.

Манфед А.3. Образование русско-французского союза. М., 1975.

Мещерский В. П. Император Александр III. СПб., 1895; Воспоминания. М., 2001.

Ольденбург С. С. Царствование императора Николая II. М., 1992.

Труайя А. Александр III. М., 2005.

Толстая А. А. Записки фрейлины. М., 1996.

Тютчева А. Ф. При дворе двух императоров. М., 1990.

Толмачев Е. Александр III. М., 2007.

Чижова И. Б. Десять императриц. М. — СПб., 2006.

Чулков Г. И. Императоры. Психологические портреты. М., 1992.

Шереметев С. Д. Мемуары графа. М., 2001.

Юсупов Ф. Князь. Мемуары в 2-х книгах. До изгнания 1887–1919 гг. М., 2001. 

Приложение

Примечания

1

Анна Федоровна Тютчева (1829 — 1889), дочь знаменитого поэта от его второго брака с Э. Петерсон. В 1853 г. назначена фрейлиной цесаревны Марии Александровны. Некрасивая, но умная, наблюдательная и независимо мыслящая девушка, по-европейски образованная и в то же время русская патриотка, она стала любимой подругой цесаревны и воспитательницей ее детей. При дворе многие ее не терпели за прямолинейность и близость к славянофилам. В 1866 г. вышла замуж за И. С. Аксакова и на протяжении всей совместной жизни была его верным соратником и помощником.

С 1853 по 1882 г. вела дневник, который впоследствии стал основой книги ее воспоминаний. В ней приводятся остроумные и меткие характеристики знаменитых деятелей эпохи.

(обратно)

2

Б. А. Перовский был незаконнорожденным сыном А. К. Разумовского.

(обратно)

3

Через несколько лет Александра Жуковская сочетается морганатическим браком с великим князем Алексеем Александровичем, младше ее не семь лет, и родит сына, который будет очень похож на отца и получит имя Алексей Белёвский (город Белёв — родина В. А. Жуковского). Произойдет громкий скандал, брак будет признан недействительным, и дочь В. А. Жуковского навсегда уедет из России.

(обратно)

4

Несмотря на официальные заявления, что экспертиза однозначно установила идентичность останков, найденных в окрестностях Алпатьевска, с членами семьи последнего императора, поверили в это только непосвященные. Патриарх Российский не присутствовал при захоронении неизвестных останков в царской гробнице; митрополит Варфоломей, пропев им вечную память, не назвал по имени, только указав, что Бог знает, кто они. До настоящего времени появляются исследования, подтверждающие, что расстреляна была не царская семья. См., например: Григорьев Ю. Последний император России. Тайна гибели. М., 2011.

(обратно)

5

Впрочем, короля Христиана замечали во многих фривольностях, а смерть его оказалась обставленной весьма сомнительными подробностями: он был найден мертвым рядом с борделем.

(обратно)

6

После Октябрьского переворота именно Великобритания прислала свой военный корабль за вдовствующей императрицей Марией Федоровной, как стали звать принцессу Дагмар в России; она отказалась принять помощь от немцев, предпочитая погибнуть от рук большевиков, чем унизиться перед исконными врагами своего дома.

(обратно)

7

По отзывам современников, Демидов, князь Сан-Донато, «был пустой человек, сумасброд». Однажды он неуместной выходкой в опере испугал беременную жену, так что, возможно, роды были преждевременными. Перед смертью Мария якобы призналась Александре Жуковской, что не любила никого, кроме цесаревича Александра.

(обратно)

8

Клара Штуценгер, делегат Международного общества Красного Креста.

(обратно)

9

Вспомним роман Ф. Достоевского «Подросток». Там герой по фамилии Долгорукий постоянно подчеркивает, что он не из тех Долгоруких, а просто однофамилец. Случайно ли выбрал классик такую фамилию для своего героя?

(обратно)

10

По другим данным, он сказал: «Еще слава ли Богу?»

(обратно)

11

М. Алданов. Истоки.

(обратно)

12

Астольф де Кюстин. Россия в 1839 году.

(обратно)

13

Измаильский уезд площадью 8,128 квадратной версты с населением 123 тысячи человек.

(обратно)

14

После поражения в войне с Германией Франция снова стала республикой. Наполеон III, отпущенный на волю после капитуляции его армии, уехал в Англию, где и умер 9 января 1873 г. от операции на почках.

(обратно)

15

Будущий президент Польши.

(обратно)

16

Погиб также бывший на борту знаменитый художник В. В. Верещагин.

(обратно)

17

Мария Павловна оказалась одним из немногих членов императорской семьи, кому удалось вывезти свои сокровища после революции. Ценности были доставлены в шведскую миссию в Петрограде в ноябре 1918 г. поверенным Марии Павловны. Потом они были вывезены из России шведскими дипломатами в дипломатическом багаже. Она ушла из жизни в эмиграции во Франции в 1920 г., не успев сообщить близким о переправленных в Швецию драгоценностях. Завернутые в две простые наволочки, они благополучно пролежали в хранилищах шведского МИДа 90 лет. Осенью 2010 г. началась распродажа драгоценностей Марии Павловны на аукционе Sotheby's. Одна из ее диадем сейчас принадлежит британской королеве Елизавете II.

(обратно)

18

Уже после смерти Александра III Мария Павловна перейдет в православие, выяснив, что по законам Российской империи ее сыновья не могут претендовать на императорский престол при матери-лютеранке. Ее старший сын Кирилл объявит себя единственным наследником династии Романовых.

(обратно)

19

Правда, «не сработавшись» с Николаем II, которого, по некоторым сведениям, он планировал заменить Михаилом, Витте часто противопоставлял правящего монарха его покойному отцу; тогда его отзывы об Александре III звучат исключительно хвалебно.

(обратно)

20

Убита большевиками в мае 1918 г. в Алапаевске.

(обратно)

21

По-видимому, Б. Акунин по мемуарам Сандро описал Сергея Александровича под именем Симеона Александровича в «Коронации» и «Статском советнике».

(обратно)

22

Растерзан при взрыве бомбы, брошенной Каляевым, в феврале 1905 г.

(обратно)

23

Расстрелян большевиками в 1919 г.

(обратно)

24

Но умер Георгий не от болезни: как-то утром местная крестьянка нашла бездыханное тело царевича рядом с опрокинутым мотоциклом (1899).

(обратно)

25

Расстрелян большевиками около Перми в 1918 г.

(обратно)

Оглавление

ВСТУПЛЕНИЕ

Часть первая Великий князь (26.02.1845 — 12.04.1865)

  Скелеты в шкафу (императорская чета)

  Николай и Александр

  Смерть наследника

Часть вторая Престолонаследник (13.04.1865 — 01.03.1881)

  Тайна датского брака

  В Аничковом дворце

  Балканский кризис

  Трагедия императрицы

  Нечаевщина

  Цареубийцы

  «Диктатура сердца» Лорис-Меликова

  Последнее покушение

Часть третья Самодержец российский (01.03.1881 — 20.10.1894)

  Начало нового царствования

  «Гатчинский затворник»

  Тайна смерти Белого генерала

  Труженик на троне

  В лабиринтах Балканской политики

  Война интриг

  Заговор Шевырева и Ульянова

  Заклятые родственники

  «Чудо в Борках»

  Национальный вопрос

  Среди своих

  Смерть титана

Литература

Приложение

Наш сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных на данной библиотеке категорически запрешен. Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.

Copyright © UniversalInternetLibrary.ru - электронные книги бесплатно