Электронная библиотека
Форум - Здоровый образ жизни
Саморазвитие, Поиск книг Обсуждение прочитанных книг и статей,
Консультации специалистов:
Рэйки; Космоэнергетика; Биоэнергетика; Йога; Практическая Философия и Психология; Здоровое питание; В гостях у астролога; Осознанное существование; Фэн-Шуй; Вредные привычки Эзотерика




Клара Маштакова
ЛЕГЕНДЫ И БЫЛИ КРЕМЛЯ. ЗАПИСКИ

Профессия журналиста хороша уж тем, что обогащает и расцвечивает жизнь неожиданными и прекрасными встречами. Одной из таких встреч для меня и для «Работницы» была встреча, перешедшая в творческую дружбу, с Кларой Александровной Маштаковой. Она — подлинный кладезь знаний истории Москвы и особенно сердца ее — Кремля. Более 30 лет проработала она старшим научным работником в музеях Московского Кремля. Знает сокровенные тайны минувших веков и нынешнего, имена и труды творцов, его возвеличивавших и украшавших, историю бесценных сокровищ, созданных русскими мастерами или даренных иноземцами в знак почтения и благодарности России. Многие именитые иностранные гости любовались ими — экскурсии водила Клара Александровна. Ее память хранит немало уникальных встреч, историй, знаний.

Свою любовь к России, почтение к носителям ее культуры и духа выразила Клара Маштакова в новеллах и очерках, составивших книжку «Легенды и были Кремля».

Ирина Скляр, заместитель главного редактора журнала «Работница»

«…Не могу не назвать сегодня отменных знатоков Кремля, много лет проработавших здесь… среди них Клару Александровну Маштакову, водившую меня по переходам Теремного дворца и по залам Оружейной палаты с ее несказанными сокровищами. Она, навсегда и безоглядно влюбленная в Кремль, показала мне его таким, каким не открывается он экскурсантам и праздно гуляющим по нему, не потому, что какие-нибудь его сокровища спрятаны от глаз, а потому, что сюда нельзя приходить мимоходом, а надо совершать путешествие по Кремлю неторопливо, истово, и тогда он и откроется вам совсем иным, полным тайн и неожиданностей…»

Я.М. Белицкий. «Забытая Москва»

Внукам моим с любовью…

Клара Маштакова


ОТ АВТОРА



Дорогой читатель!

По образованию я — историк. Судьба даровала мне счастье работать долгие годы в музеях Московского Кремля. Какая же это была истинная радость для историка — соприкоснуться с реликвиями древнерусского искусства! Разве не счастье держать в руках вазу-рассольник Ивана Грозного, прикоснуться к коронационному платью Екатерины Великой, перебирать серебряный шлейф Елизаветы Петровны и, наконец, на какое-то мгновение ощутить в руках шапку Мономаха и кубок Юрия Долгорукого!

Многие часы я провела в Большом Кремлевском дворце, где сопровождала высоких гостей: лидеров разных стран мира, особ королевских семей Европы, глав парламентских делегаций. Все они неизменно выражали свое восхищение непревзойденными шедеврами искусства и архитектуры Кремля. Бывший государственный секретарь США господин Зене, посетивший Кремль во время своего визита в Москву в 1986 г., сказал мне: «Вы счастливый человек, вы работаете в древнем Кремле, в политическом и культурном центре мира!»

А моя работа в старинных соборах Кремля?! Не забыть утренние часы, когда порог Архангельского храма не переступили еще посетители. Ты теряешься в огромном величественном интерьере собора, где тебя обступает извечный покой и благоговейная тишина, когда со стен на тебя смотрят лики великих князей русских, покоящихся в каменных гробницах этого собора.

А вечерние сумерки, когда колокольня Ивана Великого» в свете прожекторов кажется бесконечно высокой, светящейся дивной красотой и ярко горят сказочные купола кремлевских соборов. И нескончаем поток людей, жаждущих познать историю своего Отечества.


ОТКРЫЛИСЬ ДРЕВНИЕ ВРАТА

Какими думами украшен

Сей холм давнишних стен и башен,

Бойниц, соборов и палат!

Здесь наших бед и нашей славы

Хранится повесть… Эти главы

Святым сиянием горят!

И. А. Вейс, 1852 г.

20 июля 1955 г… День этот не отмечен ни в справочниках, ни в путеводителях по Москве, ни в научных трактатах по истории древней столицы России.

А ведь это был совершенно особый, знаменательный день, когда после почти 40-летнего запрета широко распахнулись ворота Кремля для всех желающих посетить исторические памятники Руси, столь дорогие сердцу гражданина нашей Родины.

Хорошо помню это славное летнее утро.

Я иду через Красную площадь, направляясь к Никольским воротам Кремля. Солнце уже щедро заливает все окрест. Издали кажется, что прозрачные облака, чуть задевая разноцветные купола Василия Блаженного, уплывают куда-то в Замоскворечье. А площадь живет и бурлит. Кругом сотни, тысячи людей, спешащих к Спасским воротам. Публика весьма пестрая, но преобладают скромно одетые женщины, старухи в платочках, старики, инвалиды. Группки иностранцев в ярких одеждах, обвешанные фотокиноаппаратурой, весело и шумно переговариваются. Смеются и кричат дети. И хотя кремлевские куранты отзвонили лишь четверть десятого, толпы людей заполнили все пространство от Васильевского спуска до ГУМа.

Предъявив служебный пропуск дежурному офицеру, вхожу в Никольские ворота и поднимаюсь по крутой башенной лестнице. Здесь прохладно и сумеречно. В глубине арки, перед выходом из Арсенала, снова проверка документов. Наконец пересекаю самую маленькую улицу Кремля — Троицкую, идущую от Троицких ворот до угла Коммунистической (Дворцовой) улицы, т. е. до угла бывшего здания Окружной палаты.

В конце 50-х г. XX века это здание — один из памятников русской классической архитектуры — будет взорвано ко всеобщему недоумению москвичей. Поговаривали тогда, что главный архитектор М.В. Посохин ввел в заблуждение Н.С. Хрущева, пообещав сохранить в неприкосновенности фасад здания, построить Дворец съездов под землей. На деле это оказалось совершенно немыслимым. И начали взрывать, долбить, бурить… Добурились и докопались до того, что стали давать трещины стены Успенского собора. Эта ненужная затея, стоившая казне сотни миллионов рублей, превратилась в «универмаг» в центре Кремля (так окрестили московские острословы очередную победу советской архитектуры), нарушивший строгий и величественный ансамбль Ивановской площади.

После троекратной проверки документов наконец-то добираюсь до Оружейной палаты, где с апреля 1955 г. работаю экскурсоводом. Десять часов утра. С последним ударом курантов открылись ворота Кремля и хлынул народ… Шли, бежали, да — именно бежали тысячи людей, спеша прикоснуться к кремлевским святыням.

МНЕ ПОВЕЗЛО. В тот день я дежурила в Архангельском соборе. Через считанные минуты собор был заполнен сотнями посетителей, но ни давки, ни сутолоки не было.

Я стою на ступеньках амвона и рассказываю, рассказываю о том, что собор построен в честь архангела Михаила, на месте древнего храма, сооруженного еще при Иване Калите в 1333 г. Нарядный интерьер собора, выполненный в древнерусских традициях, заполнен до отказа народом. Посетители внимательно рассматривают красочную живопись на четырех столбах, где изображены русские князья: Андрей Боголюбский, Ярослав Всеволодович, Александр Ярославович, Даниил Александрович — основатель Московского княжества.

На южной стене собора изображены великие московские князья, похороненные здесь. В соборе-некрополе 46 гробниц, в них 56 захоронений. Гробницы Ивана IV Грозного и его сыновей, царевича Ивана Ивановича и царя Федора Ивановича, помещены необычно — в 6 алтарной части. Люди молча и долго стоят перед гробницей Ивана Грозного, затем с любопытством останавливаются у гробницы царевича Дмитрия, которая находится под шатром, за ажурной решеткой. Некоторые из москвичей впервые узнают, что Архангельский собор с начала XIV в. и до первой половины XVIII в. был усыпальницей русских великих князей и царей до Петра I. Первым в соборе похоронен великий собиратель Русских земель Иван Калита. Рассказывая о ма-стерах-умельцах, о безымянных иконописцах, сотворивших это чудо русского зодчества, я невольно присматриваюсь к стоящим в глубоком молчании людям. И, о боже, что я увидела: многие крестились, некоторые прикладывались к иконам и гробницам, одна старая женщина упала на колени… Закончив свой рассказ, я замолкла минут на 7—10, пока присутствующие осматривали собор.

И вот появляются новые сотни посетителей, и так через каждые 30–40 минут, и так весь день…

А в это самое время в Оружейной палате хранитель музея Н.И. Захаров пытался как-то организовать толпы людей, но все напрасно. Где уж тут давать пояснения: сотни в залах, тысячи на улице перед главных входом. Кстати, такая деталь: посещение тогда было бесплатным. Это теперь все четко — билеты, сеансы и т. д. А в то время — приходи и любуйся сколько угодно.

Возвращалась я в тот знаменательный день с работы поздно, в десятом часу вечера. Дома долго рассказывала о первых посетителях, о их реакции, как вдруг моя бабушка спросила, сохранились ли кружки серебряные на гробницах для пожертвований. Я не помнила.

И вот на другой день мы пошли смотреть эти кружки. Оказалось, они все доверху забиты деньгами. Это первые верующие посетители внесли свои пожертвования. Правда, продолжалось это недолго, вскоре отверстия кружек запаяли.

Итак, Кремль был открыт… Как хорошо и легко мы чувствовали себя после открытия Кремля! Ведь и для нас, сотрудников, до 20 июля были строго расчерчены маршруты. Например, нельзя было без разрешения дежурного помощника коменданта Кремля перейти через Ивановскую площадь к Спасским воротам.

Многое было нельзя.

Начав работать в Оружейной палате, я, историк, вскоре почувствовала свою полную некомпетентность. Университетского образования было вовсе недостаточно, чтобы со знанием дела проводить экскурсии в палате, во дворце и соборах, на улицах Кремля.

Всем нам, экскурсоводам, пришлось изучать древнерусскую живопись, зодчество, прикладное искусство, «историю государства Российского», краеведение и многое другое. Лекции нам читали блестящие ученые. Так, курс лекций по истории западноевропейского серебра вела старший научный сотрудник Исторического музея Постникова-Лосева. Та самая «мадам Постникова», одно появление которой на аукционах антиквариата вызывало ажиотаж. Достаточно ей было обратить внимание на любое выставленное к продаже изделие из старинного серебра, как цена его подскакивала вдвое!

В огромной коллекции западноевропейского серебра, хранящейся в Оружейной палате, представлено уникальное собрание изделий английских мастеров. Поскольку в годы протектората Кромвеля практически все серебро из замков, усадеб и церквей было реквизировано для переплавки и чеканки монеты, такого собрания нет ни в Англии, ни в любом другом музее мира.

Работая с витринами музея (во время профилактического осмотра, описания предметов или уборки), я всегда любовалась одним из самых интересных экспонатов — оригинальным серебряным рассольником (фруктовницей), украшенным реалистическим растительным орнаментом. Он датируется XVI в. — временем, когда, согласно архивным документам, были установлены дипломатические и коммерческие отношения России и Англии, участились приезды в Москву английских врачей, профессиональных военных, инженеров. Каждая такая миссия, согласно традиции, представлялась царскому двору и вручала «посольские дары». Держа в руках этот бесценный рассольник, я представляла, как во время пира в Грановитой палате он стоял на столе перед царем, как Иван Грозный с византийской надменностью разглядывал этот дар далекого Альбиона. А может 8 быть, подарки никогда не использовались, а сразу передавались в хранилище. Кто знает?..

Летом 1985 г. в Москву прибыл с официальным визитом министр иностранных дел Великобритании Джефри Хау. В программу его пребывания наряду с деловыми встречами входило посещение кремлевских музеев.

Едва войдя в рабочий кабинет В.И. Ленина, министр устремился к окну, из которого открывается великолепная панорама Кремля.

Обращаюсь к министру со словами: «Вы видите вдали Соборную площадь Кремля, там находится главный кафедральный собор России — Успенский. Еще дальше — отсюда не видно — находится здание Оружейной палаты, где хранятся несметные сокровища прикладного искусства многих стран мира. Среди них уникальные серебряные изделия — дары королей Англии. Такой богатой коллекции английского серебра нет даже в самой Англии».

Довольно долго задержались мы в библиотеке Ленина. Джефри Хау впервые узнал, что Б. Шоу прислал Владимиру Ильичу свою книгу «Назад к Мафусаилу» со знаменитой дарственной надписью: «Николаю Ленину (один из псевдонимов В.И. Ленина за рубежом. — Авт.), единственному европейскому правителю, который обладает талантом, характером и знаниями, соответствующими его ответственному положению. От Бернанда Шоу 16 июня 1921 г.». По окончании осмотра Д. Хау стал благодарить меня. Я спросила: «Нет ли вопросов у господина министра?» На это последовала совершенно неожиданная реплика: «Скажите, вы не родственница семьи Ленина?» На мой отрицательный ответ последовал следующий вопрос: «Откуда вы все это знаете?» — «Я работаю здесь больше тридцати лет». — «О боже, сколько же вам лет?» Я, улыбаясь, ответила: «Господин министр, даже советским женщинам нельзя задавать подобный вопрос». Смех. «А в Лондоне вы бывали?» — спросил Д. Хау. «Да, была несколько лет тому назад». — «И что же вам понравилось в Лондоне?» — «Лондон…» — «Ответ достоин, чтобы его отметили», — смеется министр.

Мы прощаемся…


СНАЧАЛА БЫЛО СЛОВО

24 мая 1994 г. Раннее утро.

Вешнее сверкающее солнце озаряет кремлевские площади и улицы, вспыхивает золотом на куполах церквей и тонет в гуще благоухающей сирени Тайницкого сада.

Через Троицкие ворота с 8 часов утра народ спешит в Успенский собор на торжественную литургию, посвященную памяти великих славянских просветителей святых Кирилла и Мефодия. А над Кремлем, над городом плывет праздничный чудный перезвон колоколов. Заглушая все звуки, величаво звонит огромный Успенский колокол Филаретовской звонницы Кремля. И тотчас же ему весело вторят все остальные колокола и колокольцы.

К Успенскому собору степенно шествуют священники, монахи и монашки, на мгновение задерживаясь, у входа крестятся и чинно входят внутрь. Вслед за ними проходят представители мэрии, пресса.

Торопятся московские прихожане и зарубежные гости, стараясь поближе подойти к алтарю. Мы задерживаемся на Соборной площади перед Красным крыльцом, где заканчиваются восстановительные работы. Глядя на прекрасное творение мастеров-умельцев, возродивших древнее крыльцо, кажется, что оно так и стояло всегда, и думается, что не было тех черных дней в нашей истории, когда прекрасное крыльцо лежало в руинах. Все проходит и возвращается на круги своя.

Тем временем кремлевские куранты мерно отбивают девять ударов, и мы спешим войти в Успенский собор. Величественная красота храма настраивает каждого переступившего его порог на торжественный лад. Величавость Успенского собора — в цельности и гармоничной строгости его пропорций, в мощи его стен, в могучем пятиглавии золотых куполов. Богато украшен он внутри древними фресками, иконами, резьбой по дереву.

Успенский собор веками был главным кафедральным собором Российского государства. Здесь венчались на царство русские цари 10 и короновались все императоры. Успенский собор был не только первым по значению храмом на Руси, но и главным общественным зданием государства, где оглашались государственные акты. В соборе похоронены московские митрополиты и патриархи.

Начинается служба… Народа собралось около тысячи человек, но дышится легко. Внутри собора удивительный простор, обилие света и воздуха, а высокие своды освещают 12 огромных прекрасных люстр-паникадил. Сотни огней их множатся бессчетным светом горящих свечей в руках прихожан, высвечивая одухотворенные лица, обращенные к патриарху.

Многолюдное собрание не порождает шума, а наоборот, хранит почтительное молчание, и в застывшей тишине ясно слышно каждое слово, произнесенное Алексием II.

Глубокий и проникновенный голос патриарха Московского и всея Руси, казалось, наполняет сердца и сокровенные уголки души прихожан: «…письменность, как и слово, дана нам свыше».

Вот под высокими сводами храма зазвучало чудесное пение великолепного хора под управлением Минина, создающее особое праздничное настроение.

По окончании литургии все московское духовенство во главе с патриархом направляется с крестным ходом на Славянскую площадь, к памятнику Кирилла и Мефодия, где день и ночь горит в лампаде священный огонь, принесенный из Иерусалима.

Многотысячное шествие медленно следует с Соборной площади через Спасские ворота Кремля. Идущих встречает переливчатый звон колоколов храма Василия Блаженного, перекликающийся со звоном колоколов вновь возведенного волею народа собора Казанской иконы Божией Матери, а вслед им мощно и величаво гудит Успенский колокол Кремля.

Вот шествие медленно движется вниз мимо храма Василия Блаженного, затем по улице Варварке, к Славянской площади, к памятнику Кириллу и Мефодию, великолепно сработанному замечательным современным скульптором Вячеславом Клыковым. А тут уже с раннего утра собралось огромное количество народа — как говорят, «азъ и буки» привели тысячи граждан Москвы на Славянскую площадь.

И снова патриарх Алексий II обращается к народу. С любовью и уважением к памяти великих просветителей равноапостольных братьев Кирилла и Мефодия говорит патриарх. Запомним эти слова, они обращены к нам: «…подвижничество Кирилла и Мефодия, учителей славянских, да послужит нам и сегодня как пример всеобщего единения народа…»

И опять кажется, так было всегда.

Тысячелетние традиции православия, берущие начало в глубинах веков, связанные с развитием славянской письменности и культуры, вновь восторжествовали в России.


ЗВАНЫЙ ОБЕД 4 апреля 1147 г.

Ранней весной 1147 г. суздальский князь Юрий по прозвищу Долгорукий, возвращаясь из похода на Новгород, пригласил на пир своего союзника и родственника новгород-северского князя Святослава Олеговича: «Приди ко мне, брате, в Москов».

Князь Святослав, подъезжая, увидел высокий лесистый холм, омываемый двумя реками, вокруг которого шумел глухой сосновый бор. Увидел князь за высоким дубовым частоколом детинец и шумный городской посад. По направлению к реке тянулась большая и длинная улица, огороженная мощным частоколом, мостовые улицы были сработаны из полубревенчатых плах-горбылей, а местами из толстых досок, положенных на лаги. Дома были бревенчатые, ладные, и к каждому дому примыкал хозяйственный двор, мощенный костями крупного рогатого скота.

Посадские люди занимались литейным, кожевенным и стекольным делом, содержали скот, ловили рыбу, которая тогда в изобилии водилась в Москве-реке. В густых подмосковных лесах обитало несметное количество зверей и птиц. «Зверей (в Московии) такое множество в лесах и степях, что дикие волы (зубры), дикие олени убиваются только для кожи, а мясо бросается, кроме филейных частей; коз и кабанов оставляют без внимания. На берегах живет множество бобров. Птиц удивительно много, так что мальчишки весной заполняют лодки яйцами уток, диких гусей, журавлей, лебедей и потом их выводками наполняют птичьи дворы… Собак кормят мясом и рыбой, потому что реки до невероятности обильны всякого рода большой рыбой», — рассказывает путешественник М. Литвин. Богатство природных условий Московии привлекало к себе новых поселенцев, росли села и деревни, расширялся посад…

4 апреля 1147 г. князь Юрий Долгорукий дал обед в честь своего двоюродного брата князя Святослава. Обед в честь званого гостя, по словам летописца, был «силен», что означает: угощение было щедрое, обильное. Наверное, и питие было обильное и славное. Ведь с древнейших времен на Руси существовал обычай пития заздравной чаши после принятия трапезы. Пили три чаши: во славу Бога, в честь Богородицы, за здравие князя.

Дорогой читатель, если тебе вздумается увидеть, из каких чаш пил князь Юрий Долгорукий, загляни в Оружейную палату Московского Кремля. В музее хранится чаша XII в., принадлежавшая черниговскому князю Владимиру. Чаша низкая, округлая и большая; вероятно, она предназначалась для питья вкруговую. Немного воображения и… можно представить, как подобная серебряная чаша ходила на пиру у Юрия Долгорукого 4 апреля 1147 г.

Там же, в Оружейной палате, обрати внимание на церковную чашу — серебряный потир. Его-то уж касались руки князя Юрия. Потир был выполнен по специальному заказу князя. Гладкая чаша потира украшена резными золочеными изображениями святых, среди которых помещен святой Георгий — соименной святой князя Долгорукого и покровитель Москвы. Форма потира отличается благородной простотой, надпись по венцу тонкая и изысканная, свидетельствующая о высоком художественном мастерстве русских ремесленников. Этот потир — вклад Юрия Долгорукого в заложенный им Спасо-Преображенский собор города Переславля-Залес-ского.

Итак, обед «силен» имел место 4 апреля 1147 г. в «Москов» — это первое летописное упоминание о городе принято считать официальной датой основания Москвы.

В 1156 г., еще при Юрии Долгоруком, строился «мал древян град» — укрепление, обнесенное мощной деревянной оградой. Эта крепость была больше прежней, каждая из трех ее сторон имела длину около 400 м. Как свидетельствует Тверская летопись, в 1156 г. были построены первые деревянные стены Московского Кремля. Территория Кремля в несколько раз была меньше современной, но уже имела вид неправильного треугольника. За стенами Кремля были разбросаны села и деревеньки. Кремль для окрестного населения был хозяйственным и торговым центром, местом укрытия от неприятеля. Была ли в XII в. церковь в Москве? Ответа в летописи нет… Но согласно преданию, на Боровицком холме была когда-то в глу-14 бокой древности хижина монаха-отшельника — Вуколы. Известно, что в XIII в. князь Даниил Александрович, сын Александра Невского, построил в Кремле деревянную церковь Спаса на Бору. «На бору» означало, что она построена в сосновом бору. В XIV в. Иван Калита построил вместо деревянной каменную церковь Спаса на Бору. Иван Бунин писал: «Церковь Спаса на Бору. Как хорошо: «Спас на Бору!». Вот это и подобное меня волнует, восхищает древностью, моим кровным родством с ним».

Молясь в церкви Спаса на Бору, Иван Бунин не мог не вспомнить, что здесь же молились Иван Калита, Дмитрий Донской и великий князь Иван III. Здесь перед гробницами предков клали земные низкие поклоны великие княгини Евдокия и Софья Палеолог. В этой древней небольшой каменной церкви скромной архитектуры каждый русский чувствовал свое духовное родство с великими предками нашими! И покой и благодать царили в этой церкви пять столетий, и всякий православный шел сюда помолиться…

Согласно летописи XV в. в Кремле у самых Боровицких ворот с древнейших времен «была прежде деревянная первая церковь на бору, в том лесу и рублена»…

Это упоминание летописи от 1406 г. идет в связи с постройкой вблизи Боровицких ворот каменной церкви Рождества Иоанна Предтечи.

Отсюда следует, что эта церковь была воздвигнута в глубокой древности вскоре после крещения местного московского населения, и по-видимому, ранее церкви Спаса на Бору.

Шли века, рос Кремль, множась дворцами и храмами. Спас на Бору, самая древняя церковь из сохранившихся в Кремле, оказалась во дворе Большого Кремлевского дворца. Все рухнуло в одну из ночей 1920 г., когда по приказу руководства разрушили церковь! Утрата эта невосполнима для сердца русского человека, смириться с этим варварством невозможно.

Кремль постоянно с древнейших времен менял свой облик, но «град на холме» стоял твердо, постоянно перестраиваясь и укрепляясь.

Построенный во второй половине XII в., кремлевский детинец служил городу более ста лет. Остатки этих укреплений, возведенных Юрием Долгоруким в 1156 г., были обнаружены в наши дни, во время строительства Дворца съездов 1959–1960 гг. Укрепления XII в. представляли глубокий ров и мощный вал с бревенчатым частоколом. Во время последних раскопок в северной части Соборной площади Кремля обнаружили остатки девяти деревянных построек, наиболее древний сруб относится к XII в. Древние стены и сама Москва в начале XII в. были сожжены дотла полчищами хана Батыя. На месте города остались только груды пепла.

Много, много раз горела Москва, и не раз город был разорен, перебито население. Но русский народ вновь и вновь возрождал Москву, отстраивал, укреплял и расширял ее границы.

И кипела жизнь на берегах Москвы-реки. Так шли десятилетия и века. Постепенно все более укрепляясь, Москва становится военно-стратегическим, административным и политическим центром Древней Руси, а затем и всей России.

«Кто думал, кто гадал, что Москве царством быти, и кто же знал, что Москве государством слыти!»


ИЗ ГЛУБИНЫ ВЕКОВ. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ДАНИИЛ

Ранней весной, когда сизый туман окутывает Москву, стены древнего Свято-Данилова монастыря кажутся седыми. И сам монастырь высится как мощная средневековая крепость, которая когда-то защищала южную окраину Москвы.

Мы направляемся к монастырю и еще издали слышим звон колоколов: только что закончилась вечерняя служба. Тихо накрапывает дождик, бегут талые ручьи… По дорожкам неспешно расходятся в свои кельи монахи, последние прихожане покидают монастырь.

И наступает благословенная тишина…

Та вековая тишина, которая стояла, когда Великий князь Даниил молился в монастыре о спасении града московского от нашествия татар.

По велению князя был построен мужской монастырь, впоследствии получивший название Свято-Данилова монастыря.

Вот уже более 700 лет стоит знаменитый монастырь, хотя немало бурь пронеслось в его древних стенах, но и сегодня он являет собою благолепие и красоту необычайную, будучи украшением российской столицы.

Летопись повествует, что «…Даниил I Александрович (сын Великого князя Александра Невского) имел уделом Москву и старался о ея украшении, начал оную приготовлять, чтобы быть столицею Руси…».

В 1300 г. князь Даниил построил новый деревянный Кремль, «хорошо укрепил град…». Он стремился увеличить и расширить Московское княжество: так, в 1296 г. «по брату своему утвердился в Великом княжении во Владимире», князь присоединил Коломну — важный стратегический пункт при впадении реки Москвы в Оку, а Переяславль-Залесское княжество перешло ему по наследству от дяди в 1302 г.

Присоединение новых земель заметно расширило границы Московского княжества, укрепило его и сыграло важную роль в дальнейшей судьбе Москвы.

Со времен князя Даниила «настало быти княжество Московское», а сам князь впервые стал именоваться Великим князем московским.

Князь Даниил участвовал во многих боевых походах, перебил немало татар, захватил в плен рязанского князя.

По свидетельству Родословной книги, правил князь Даниил 33 года.

Женат был князь на княгине Марье, она подарила ему пятерых сыновей.

Старший сын Юрий унаследовал княжеский престол после смерти отца, затем воцарился второй сын — Иван I Калита.

Все они продолжали политику усиления и расширения Руси.

Достойным правнуком князя Даниила был Великий князь Дмитрий Донской, отстоявший Русь в битве с татарами на Куликовом поле.

По указу Дмитрия Донского был возведен белокаменный Кремль, и в архитектурный ансамбль Москвы плавно вписался белокаменный Свято-Данилов монастырь.

5 марта 1303 г. в Родословной книге появилась запись: «…жил 42 года, причтен в святые, перед смертью принял схиму».

Мощи князя Даниила повелением государя царя Алексея Михайловича перенесены в находящуюся в том же монастыре церковь во имя Сидьми Вселенских соборов «в 30 день 1652 года».

Позднее мощи Великого князя были перенесены в Архангельский собор Кремля — усыпальницу князей и царей русских.

Примечательно, что сегодня в этом соборе можно видеть на одном из четырех столбов живописные изображения Великого князя Даниила. Он написан в полный рост, в длиннополом княжеском одеянии, украшенном узором из цветов и листьев на золотом фоне.

Именно ему, младшему сыну Данииле, Великий князь Александр Невский по духовному завещанию, согласно древнему обычаю, по своей кончине оставил собственный двор.

Как пишет историк И. Забелин, «…мы можем предположить, что Москва в этом случае является собственным особым домашним гнездом Невского героя…».

И Александр Невский не ошибся: его преемник — князь Даниил — стал родоначальником великих московских князей и царей.

А Москве князь поставил монастырь, который навеки запечатлел память о великих деяниях его. Ныне Свято-Данилов монастырь является резиденцией Патриарха Московского и всея Руси Алексия II.

Из неясных сумерек далекого Средневековья до нас дошли летописи и легенды, повествующие о чудном граде белокаменном, что стоял на высоком холме над широкой рекой, защищенном мощными стенами-бойницами, за которыми сверкали золотые маковки церквей. А построен дивный град-крепость Великим князем московским Дмитрием Иоанновичем, что княжил на Москве.

В сентябрьские дни 2008 г. в Свято-Данилов монастырь спустя 80 лет вернулись из-за океана, из Гарвардского университета колокола. И снова москвичи слышат божественный звон древних колоколов и снова вспоминают предков своих, подаривших им такое чудо.


И ТРОНУЛИСЬ РАТИ ЧЕРЕЗ КРЕМЛЕВСКИЕ ВРАТА…

Чарующую сказочную неповторимость архитектуре Кремля придают не только златоглавые соборы, терема расписные, великолепные дворцы царские, но и его мощные крепостные стены и дивной красоты башни островерхие.

Многие столетия москвичи видят эти красные кремлевские стены и стройные башни.

Крепость эта была построена в 1367 г. великим князем московским Дмитрием взамен деревянной крепости еще времен Ивана Калиты.

Из летописных документов известно, что стены кремлевские имели шесть проездных башен и три глухих, круглых, угловых.

Ширина стен была от 3,5 до 6,5 м, а высота от 5 до 19 м. На стенах 1045 зубцов с узкими щелевидными бойницами. Клали крепостные стены из крепкого битого камня, заливали известковым раствором и облицовывали белокаменными обтесанными громадными блоками.

«…Каменные стены Москвы явились той славною опорою, которая тотчас обозначила крутой и прямой поворот к идеям государственного единения, — писал И. Забелин, — так что через десяток лет это единение достославно выразилось сборищем в каменной Москве всенародных полков для похода на Куликово поле».

Еще висела над Москвой угроза татарского нашествия, еще силен был враг. Наступил 1380 г. Печальные известия приносили гонцы: хан Мамай идет на Москву. Узнав о нашествии, князь Дмитрий по благочестивому обычаю предков пошел в Успенский собор Кремля с молитвою о небесной помощи против врагов. Затем, разослав гонцов для собрания воинства, поспешил отправиться в Троицкий монастырь испросить благословения игумена Сергия. Преподобный Сергий, благословляя князя, сказал: «…будет битва великая, многие падут, но великий князь останется жив и одержит победу». Возвратившись в Москву, князь осмотрел прибывших ратников, собрав 20 полки, повелел выходить войскам. Ранним августовским утром 1380 г. «вся княжеская рать» тронулась из Кремля: шли «густо» через Спасские, Константино-Еленинские и Никольские врата. Сам великий князь пошел по обычаю в Архангельский собор поклониться праху предков. Едва князь вступил на Соборную площадь, как мгновенно был окружен воеводами и народом, собравшимся провожать его. Великий князь подошел к плачущей Евдокии и стал утешать ее: «Оставь слезы, Бог нам будет заступником, и мы не убоимся врагов». Затем он обнял в последний раз супругу и отправился в путь. И тогда княгиня Евдокия взошла в свой терем, села под южными окнами и долго и печально смотрела вослед удалявшемуся супругу. Видела княгиня у Спасских ворот множество жен и детей, провожающих родных воинов. Многие, стоя на коленях, крестили уходящих на битву, плакали оставшиеся, рыдала княгиня и всю ночь молилась за Русь, за князя, за детей своих. А войско все шло и шло…

В утро Рождества Богородицы 8 сентября 1380 г. на Куликовом поле раздался громкий боевой глас русских труб.

Перед войском говорил князь московский Дмитрий: «Братья мои! Примем бремя брани нашей! Настал праздник Богородицы, заступницы нашей, и преподобный Сергий благословляет нас в сей день на великую битву и велит без всякого сомнения, с дерзновением идти против поганых, нисколько не ужасаясь, и поможет нам Бог!»

Страшная сеча на Дону между русскими войсками и татарами под водительством Мамая ознаменовалась великой победой князя Дмитрия, отныне именуемого Донским!

Хан Мамай бежал…

Победа была полная, поражение татарских орд небывалое. Была великая радость, но и великая скорбь была. Много русских воинов полегло на поле Куликовом. В октябре 1380 г., почти через месяц после битвы, похоронив умерших, возвращались войска Дмитрия Донского в Москву. Сначала войско остановилось в предместье, неподалеку от кремлевских стен, и возвели воины деревянную церковь и нарекли ее во имя Всех Святых, потому что невозможно было перечислить имена всех павших.

Отслужили молебен и только потом вошли в город.

Тела двух героев битвы Пересвета и Ослябли предали земле в Симоновом монастыре. И повел князь Дмитрий своих ратников в село Коломенское, где они залечивали раны. Только через месяц князь Дмитрий Донской вступил в Кремль через Спасские ворота, встречаемый сотнями москвичей, радостно приветствующих его. Все это время княгиня Евдокия молилась за супруга, за его здоровье. Ей рассказали, что великий князь сражался наравне с ратниками, что его с трудом нашли, почти бездыханного, под грудами тел врагов, им убиенных.

Слала Евдокия записки с гонцами в Коломенское, ответ был один: «Скоро буду…» Наконец этот день настал, но недолго им оставалось быть вместе. В 1389 г. великий князь преставился: сказались раны боевые да походы дальние, а не было князю в ту пору полных 39 лет. Летописцы писали: «…умом совершенен муж бяше; многие же враги восстающие на него победи… и во всех странах славно имя его бяше».

Дмитрий Донской похоронен в Архангельском соборе Кремля. Князь канонизирован Русской православной церковью. Великим подвигом княгини Евдокии было строительство в Кремле у Спасских ворот, на месте ее терема (сожженного Тохтамышем), Вознесенского женского монастыря. Избрание это имело свои основания: отселе она провожала князя на доблестный подвиг и здесь же она встречала победоносного своего супруга после Куликовской битвы. Вскоре после смерти великого князя княгиня Евдокия постриглась в женский Вознесенский монастырь под именем Евфросинья. Она исполнила свою заветную мечту — строительство женского монастыря в Кремле, где и была погребена. Вознесенский монастырь существовал более пяти веков, там покоились все великие княгини и царицы российские допетровских времен.

Вознесенский женский монастырь и храм, основанные великой княгиней Евфросиньей[1], просуществовали до середины 30-х гг. XX столетия, не меняя своего внешнего облика с 1519 г. Храм отличала изысканность форм, все его детали, казалось, выражают неуловимое стремительное движение вверх. Собор возобновлялся по повелению Петра I в 1721 г., тогда же был устроен иконостас.

В 1812 г. собор Вознесения был разграблен французами, но в том же году храм был отремонтирован, а его стены расписаны заново. В 1870 г. настенная роспись вновь реставрировалась. В соборе сохранилось пять местных икон греческою письма, наиболее древняя из которых Смоленская икона Божией Матери Одигитрия. Историк Сергей Соловьев писал, что государь «всея Руси в светлый праздник Пасхи после богослужения шел вначале в Вознесенский монастырь поклониться гробу матери и только после этого в Архангельский собор — гробу отца».

Могла ли думать великая княгиня Евдокия или царица Софья, что через 500 лет их неблагодарные потомки разрушат этот дивный Вознесенский храм, а их останки «перебросят» в подклеть Архангельского собора?!

В память о Куликовской битве княгиня заложила церковь Рождества Богородицы. Согласно древним преданиям, на Руси считалось, что именно Богородица не раз спасала русский народ в самое страшное время. Храм был возведен рядом с теремом великой княгини в 1389 г.

Навсегда в памяти потомков останутся славные деяния княгини Евдокии и доблестные деяния Дмитрия Донского, доброе супружество которых крепилось любовью к Богу и Святой Руси!

21 сентября 2008 г. в Старом Симоновом монастыре, где захоронены святые воины, герои Куликовской битвы Александр Пере-свет и Андрей Ослябя, состоялся молебен в честь прибытия из Рязани легендарного «посоха Пересвета». По преданию инок Пере-свет, направляясь на Куликово поле, остановился в лесной келье у монаха-пустынника, где оставил свой посох. Позднее на этом месте был основан Дмитриевский монастырь.


И СЛУЧИЛСЯ «ТРУС БОЛЬШОЙ»

Утренняя заря над Москвой медленно догорала багровой полосой. Легкий ветерок, поднявшийся из-за реки, встрепенул свежую зелень листвы и затих. Первые слабые солнечные лучи, пробиваясь через цветные слюдяные окна теремов, высветили богатое яркое убранство великокняжеской опочивальни. Наступило раннее утро 21 мая 1474 г., день поминовения святого апостола и евангелиста Иоанна Богослова.

Город просыпался. Сначала ударил Большой колокол, за ним заговорили, зазвенели остальные колокола и колокольцы. Народ спешил к заутрене.

Великий князь Иван Васильевич с супругой Софьей в эту ночь не спали. Ночью в городе произошел «большой трус», т. е. землетрясение — необычное явление для москвичей. И рухнул подведенный под своды главный кафедральный собор Кремля — Успенский.

Древний Успенский собор, построенный еще в XIV в. при Иване Калите, простоял 145 лет. Великий князь Иван III, предпринявший в Кремле великое строительство, приказал разобрать обветшавший храм. Иван III желал иметь кафедральный храм, достойный быть первым на Руси. Митрополит Филипп, следуя великокняжескому повелению, вызвал из Пскова известных мастеров Кривцова и Мышкина. Около двух лет велось строительство собора. Но в ночь с 20 на 21 мая храм рухнул… Мастера, вызванные к великому князю, объяснили это бедствие двояко: и «большой трус», и раствор был не «клеевит». Как распорядился Иван Васильевич насчет мастеров, неизвестно.

В эту страшную майскую ночь супруга Ивана III мудрая Софья Палеолог, племянница последнего византийского императора, долго беседовала с великим князем. Она предложила Ивану Васильевичу пригласить искусных архитекторов из Рима. Они-то умели строить храмы и дворцы, учитывая колебания почвы, ведь в их истории была великая трагедия Помпеи.

По указанию Ивана III вскоре московский посол в Риме Семен Толбухин пригласил знаменитого зодчего из Болоньи Родольфо Фиораванти, прозванного в Москве впоследствии Аристотелем.

«Прибыв в столицу, — пишет Н.М. Карамзин, — сей художник осмотрел развалины новой кремлевской церкви: хвалил гладкость работы, но сказал, что известь наша не имеет достаточной вязкости, а камень не тверд… Он ездил во Владимир, видел там древнюю Соборную церковь и дивился в ней произведению великого искусства»[2].

Аристотель Фиораванти в 1475 г. заложил великолепный храм Успения, доныне стоящий в Кремле. Построенный за четыре года, собор был освещен 12 августа 1479 г. митрополитом Геронтием с епископами.

Возведению собора придавалось исключительное значение. Успенский собор Кремля, построенный по образцу Владимирского собора, подчеркивал преемственность власти от великих князей владимирских. Иван III построил великолепный храм, величественный вид которого затмил все московские храмы. Летопись гласит: «Быть же та церковь чудна вельми, величественна высотою и светлостью и пространством; такова же прежде того не бывало в Руси, опричь Владимирской церкви…»

В Успенском соборе несколько веков происходили важнейшие церковные и государственные события. Здесь венчались на царство все русские цари и короновались императоры. Собор служил усыпальницей патриархов и митрополитов.

В Успенском соборе великие князья и цари служили молебны в час опасности, грозившей Отечеству. Так, Дмитрий Донской в 1380 г., выступая на битву с Мамаем, молился в Успенском соборе; здесь же преклонил колено царь Алексей Михайлович в 1613 г., отправляясь на решительную борьбу с Польшей; Петр I, ополчась на Карла XII, приносил в соборе торжественный молебен. Наконец, Александр I в 1812 г. во время нашествия Наполеона поклялся отразить вторжение завоевателей.

Но каждый век страшные беды обрушивались на великий храм. Во время пожара 1492 г. собор «горел изрядно». В 1547 г. при Иване Грозном сгорел весь верх собора, и царь приказал обложить купола вызолоченными медными листами. В начале XVII в. при царе Михаиле Романове собор дал трещины, но был вскоре тщательно укреплен.

Наступил XX в. В начале 60-х гг. в Кремле начали строить Дворец съездов. И пошли взрывать, долбить, бурить… Добурились до того, что стали давать трещины стены древнего собора. Их снова укрепляли, заделывали…

Сегодня ученые поговаривают, что под угрозой колокольня Ивана Великого. Сейсмологи утверждают, что площадь, на которой вот уже более 500 лет стоят древние храмы Кремля, требует особого бережного отношения, ведь известно, что еще в XIX в. на территории Кремля бывали провалы. Удивляться не приходится. Ведь еще во времена Дмитрия Донского под Кремлем было прорыто немало тайных ходов и убежищ для населения. Каждый век добавлял свою лепту. Сегодня надо сохранять и сохранять эту величественную уникальную красоту храмов и дворцов Кремля, которую нам завещали предки.


РУССКАЯ РОДИНА ВИЗАНТИЙСКОЙ ЦЕРКВИ

Москва. Кремль. Соборная площадь. Утро 15 августа 1479 г. Торжественная процессия представителей духовенства и бояр во главе с великим князем Иваном Васильевичем направляется в Успенский храм. Торжественное освящение главного кафедрального храма Руси совершает митрополит Геронтий с епископами в присутствии всей великокняжеской семьи, бояр, духовенства и славного зодчего Аристотеля Фиораванти.

Семь дней Иван Васильевич праздновал это важнейшее событие, угощал духовенство и бояр на своем великокняжеском дворе, в городе раздавали щедрую милостыню. Счастлива была и великая княгиня Софья. Ее самые смелые мечты становились явью: на глазах хорошел, одевался в камень Кремль, и виделся ей город вторым Царьградом, откуда она, будучи ребенком, вынуждена была бежать. В тот страшный 1453 год Византия пала под ударами турок. В жестоком сражении погиб последний византийский император Константин, дядя Зои Палеолог. Семья поселилась в Риме, в небольшом дворце на улице Святого Духа…

Будучи в Риме, я без труда разыскала эту улицу — она ведет прямо в Ватикан. Это узкая старинная улица, где сохранились средневековые дворцы и виллы, где мало солнца и зелени и почти нет прохожих. Я пыталась выяснить у встречного священника, где особняк последних византийских правителей, он посоветовал обратиться в канцелярию Ватикана. Еще долго бродила я по этой живописной улице старого Рима, пытаясь представить, как жилось маленькой принцессе в скромном особняке после роскоши беломраморного Большого дворца византийских императоров…

Семья была ограничена во всем: в свободе, в общении, в средствах. Братья жили обособленной жизнью, мать — воспоминаниями о былом. А Зоя… Она много занималась: учила языки, историю Древней Греции и Рима — все это под руководством кардинала Виссариона, мечтавшего обратить Зою Палеолог в католичество.

Но мудрая девушка не поддалась искушению красноречивого проповедника, не изменила православию.

Когда Зое минуло пятнадцать, она превратилась в прелестную девушку с умными черными глазами, которая привлекала внимание многих поклонников. Ее заметили при дворе папы Павла II, и через коллегию кардиналов Рима от сената Венеции пришло пространно — учтивое послание, в котором правители города просили руки Зои Палеолог, царевны византийской, для короля кипрского Якова. Это первое предложение было отклонено папским синклитом. Вскоре пришло второе — от князя Караччино, обладавшего несметными богатствами, на это сама царевна Зоя ответила отказом. Третье предложение пришло из далекой неведомой Московии. Здесь идея союза исходила из Ватикана, стремившегося связать правителя Московии обязательством защищать своим войском Европу.

Для великого князя московского брак с племянницей византийского императора был не только большой честью, но и давал право наследовать все регалии бывшей Византийской империи. Софья, или Софья Фоминишна, как в Москве стали величать византийскую принцессу Зою Палеолог, принесла в великокняжеский двор Ивана III придворный пышный церемониал Византии, а великого князя с легкой руки княжны стали величать Иоанном.

Иван Васильевич, по воспоминаниям современников, после бракосочетания даже «стал выступать более торжественной походкой». Государь любил Софью, немало гордясь красивой и высокомудрой супругой. Софья тоже нашла свое счастье на Руси. Уважаемая боярами, любимая супругом, окруженная детьми, она часто благодарила Бога за свою высокую избранность.

Каждое утро, отправляясь в новый Успенский собор, княгиня Софья молилась за сестру, братьев и мать. Для сооружения величественного храма в Кремле великая княгиня приложила немало усилий. Когда в ночь на 21 мая 1474 г. недостроенный Успенский храм рухнул — то ли в результате землетрясения, то ли кладка была непрочная, — княгиня уговорила супруга пригласить известных мастеров из Рима. И началось в Кремле великое строительство! Пере-28 страивались крепостные стены и башни, великокняжеские терема и боярские дворы…

Старые прочные стены белокаменные старались не разбирать, а только снаружи закладывать 8-килограммовыми кирпичами. За счет спрямления стены от Спасской башни к угловой Беклемишевской длина всей крепостной стены достигла 2235 м, а общая площадь — 28 га.

В том же 1485 г., когда строились стены, началось возведение башен.

29 мая приступили к сооружению Тайницкой башни, под которой был выведен «тайник», т. е. тайный ход, к Москве-реке для снабжения жителей Кремля водой в случае осады неприятелем. Под самой башней еще был вырыт колодец, а «соорудил башню мастер Антон Фрязин, родом из Италии».

В 1487 г. известный зодчий Марко Фрязин строит круглую угловую башню рядом со двором боярина Беклемишева и называет эту башню Беклемишевской (ныне Москворецкая).

Он же строит другую угловую башню в устье реки Неглинной и называет ее Свибловой, по имени знатного боярина Свиблова, у двора которого и была сооружена башня. Позднее в этой башне установили водоподъемную машину, подававшую по свинцовым трубам речную воду в верхние кремлевские сады. И получила башня название Водовзводная. Вскоре вдоль южной стены Кремля вырастают береговые башни: Благовещенская, 1-я и 2-я Безымянные и Петровская.

В 1490 г. по западной стене Кремля Петр Антонио Солярио построил Боровицкую проездную башню, а на восточной стене — Константино- Еленинскую.

В 1491 г. этот же зодчий соорудил Фроловскую (ныне Спасская) и Никольскую башни.

Дивились москвичи невиданному переустройству Кремля. Вслед за Успенским собором был возведен Благовещенский — домовая церковь великокняжеской семьи. И наконец, завершением Соборной площади стал Архангельский собор — усыпальница русских великих князей. А стройка все разрасталась. Вот уже Марко и Антонио Солярио строят великолепную палату, названную Грановитой, вот уже мостят бело-розовым камнем Соборную площадь, скоро очередь дойдет до обновления обветшалых кремлевских башен и стен. И уже предстает взору чудный, белокаменный Кремль-граД. «…Нельзя выразить, какая великолепная представляется картина, когда смотришь на эти блестящие главы церквей, возносящихся к небесам», — писал Адольф Лизек, европейский гость.

При Иване III Московское государство непрерывно расширяло границы, увеличивая, соответственно, свое население. В Москве в те времена насчитывалось более 40 тысяч домов, но городом как таковым считался только сам Кремль, остальные части называли посадом или предместьем. Время было тревожное, то и дело враг появлялся у стен Кремля, который служил для всех надежной защитой. И наверное, не случайно будущая великая княгиня привезла нареченному жениху в подарок византийский шлем с «диесусом», так называемую шапку Ерихонскую. Шлем, равного которому нет нигде в мире, был изготовлен еще в XIII в.

Великому князю вряд ли довелось надеть этот шлем, он хранился в царской казне, которая была столь богата, что для нее построили каменное здание, разместившееся между Благовещенским и Архангельским соборами. Туда перенесли и бесчисленные сокровища из подвалов кремлевских соборов. В 1504 г. Иван III в духовной грамоте (завещании) перечисляет уже ларцы и сундуки с золотой и серебряной посудой, с драгоценными каменьями, дорогим оружием, уже тогда великокняжеская казна приобретает значение государственной собственности. Золотые скипетры, державы использовали для обряда венчания, драгоценную посуду — для торжественных приемов. Казна государева постоянно пополнялась прекрасными изделиями, которые изготавливались в мастерских Московского Кремля с древнейших времен.

Поступали в казну и посольские дары от иноземных правителей. Среди даров сохранилась редчайшая икона на стеатите с изображением Дмитрия Солунского на коне. По преданию, икона была 30 прислана византийским императором московскому великому князю Дмитрию Донскому в память победы на Куликовом поле в 1380 г. Превосходно выполненные византийские изделия, изготовленные специально для подношений русским государям, князьям и духовенству, дошли до наших дней и бережно сохраняются в Оружейной палате Кремля. Эти первоклассные произведения византийского искусства являются свидетельством давних политических и культурных связей Древней Руси с Византией. Так, знаменитая шапка Мо-номаха — выдающееся произведение восточного искусства XIII–XIV вв. — использовалась при венчании на царство всех русских царей, и именно с ней связана легенда о преемственности связи между русскими князьями и византийскими императорами.

Шли годы, строился Кремль, росла княжеская семья, росла и мужала Русь. Однако Иван III был глубоко озабочен засильем Ордынского ханства. И опять помогла князю его мудрая супруга. Вернувшись из триумфального похода в Новгородскую землю с обозами богатой дани от горожан и купцов, с вечевым колоколом, которому отныне предстояло быть на кремлевской звоннице, Иван III получил удивительное известие: премудрая Софья дипломатическим путем сумела выселить ханское подворье из Кремля.

Ррда уже была не та… Распавшись на Крымскую, Ногайскую и Казанскую, она больше не могла противостоять могущественной Московии. Вскоре Иван III с позором изгнал ордынское посольство из Московии. И надолго запомнили москвичи вещие слова князя московского: «… не быть на Москве двум царям — русскому и татарскому!» Великое стояние татар на Угре в 1480 г. завершилось бескровной победой Руси. Кончилось 300-летнее татаро-монгольское иго.

В 1492 г. рядом со двором бояр Собакиных соорудили третью угловую башню — Собакину, ныне она называется Угловая Арсенальная.

В 1495 г. вдоль болотистых берегов реки Неглинной вырастают мощные башни: Троицкая, Средняя Арсенальная, Комендантская и Оружейная.

Итак, Кремль располагал девятнадцатью башнями, шесть из которых были проездными — с подъемными мостами, со стрельни-цами для защиты.

Кремль со всех сторон был окружен водой и представлял собой выдающееся сооружение, соответствующее всем требованиям средневековой оборонительной техники.

Ричард Ченслер, первый англичанин, побывавший в Москве во времена Ивана Грозного, писал: «…Москва очень велика. Я считаю, что город в целом больше, чем Лондон с предместьями. Есть в Москве прекрасный замок, высокие стены которого выстроены из кирпича».

Всего за четыре десятилетия был возведен новый архитектурный кремлевский ансамбль несказанной красоты.

Менялся облик Кремля, белокаменные крепостные стены постепенно облицевали красным крупногабаритным кирпичом.

Кремль становится очень красивым, красным, нарядным, но уже нельзя было сказать, что Москва — град белокаменный!..

Эти крепостные укрепления XV в. просуществовали без перестройки до начала XVII в.

В XVII в. видоизменяется прежде всего внешний вид башен, которые все увенчиваются декоративными шатровыми верхами. Архитектурно-художественное оформление верхов боевых башен-стрельниц придало особый эффект всему ансамблю Кремля. Яркий кирпичный шатер со шпилем или флюгером, сооруженным над тяжелым и глухим основанием башни, создает удивительный контрастный вид.

Каждая кремлевская башня по-своему прекрасна, неповторима, у каждой своя история…

В первые годы моей работы в Оружейной палате мы слушали историю древних соборов, дворцов, стен и башен из уст старейшего архитектора Кремля Н.Д. Виноградова.

Вместе с ученым мы забирались в подклет соборов, поднимались на крепостные стены, заглядывали в таинственный полумрак башен.

Николай Дмитриевич показывал нам сохранившиеся фрагменты кремлевских стен времен Дмитрия Донского. Стоя на Соборной площади и рассказывая о колокольне Ивана Великого, с которой мы только что спустились, он говорил: «Вот сейчас вы стоите на самой древней площади Москвы, на плитах которой сохранились незримые следы великих русских князей со времен Ивана III…» Слушая архитектора, мы невольно мысленно уносились в те давние времена, окутанные легендами, когда неспешно и ладно строился на века сегодняшний Кремль.

Говоря о неповторимой красоте того или иного шедевра древнерусского зодчества, Николай Дмитриевич непременно рассказывал историю каждого памятника. «Мало кто из москвичей знает теперь, — говорил архитектор, — что Константине-Еленинская башня была проездная, с подъемным мостом, что одно время она называлась «пыточной». В самой башне когда-то была камера, где пытали, «брали дознание». Внутри этой камеры на стенах были вделаны металлические крюки, на которые и подвешивали за ребро «разбойных» людей, поэтому башню называли еще и «разбойной». Затем несчастных узников бросали за кремлевскую стену, в глубокий ров с водой. Вот откуда пошло выражение «бросить в застенок»».

С Константино-Еленинской соседствует стройная Набатная башня, где когда-то висел набатный колокол, принадлежавший к «спасскому набату». А между Набатной и Спасской башнями совсем сказочной смотрится небольшая Царская башенка. Возведенная на кремлевской стене, с четырьмя столбами, кубышками, украшенная шатром, она чудо как хороша.

Если верить легенде, с этой башенки царь с семьей наблюдал за кипучей жизнью на Красной площади, где шел оживленный торг, шумели гулянья по праздникам, да и кулачные бои случались. На самом деле здесь висели набатные колокола, входившие также в «спасский набат». В случае пожара в набат звонили с трех башен!

Из далекого загадочного Средневековья пришли к нам эти древние башни кремлевские — «часовые» великого княжества Московского, ставшие вечными «дозорными» Кремля, символом могущества Святой Руси!


ПЯТЫЙ ВЕК ЛЕГЕНДЕ, ИЛИ УТРАЧЕННОЕ СОКРОВИЩЕ ИВАНА ГРОЗНОГО

Отечественные и зарубежные современники Ивана IV писали, что царь был прекрасно образован, свободно читал по-гречески и на латыни, знал церковнославянский язык.

Читая переписку Ивана Грозного с князем Андреем Курбским, можно судить о глубоких познаниях государя в области философии, о глубоком безупречном знании священной истории, наконец, о его высоком литературном слоге.

Мало кто знает, что грозный царь сочинял священные псалмы и прекрасную церковную музыку.

Несколько лет тому назад при посещении города Александрова, бывшей Александровской слободы, мы осматривали отреставрированные царские палаты Ивана Грозного.

Представьте себе, что вы находитесь в просторном зале с высоким сводчатым потолком, где все стены сплошь затянуты бордовым штофом, длинные лавки и пол застланы коврами, а во главе стола высится деревянный резной трон царя, над которым висит огромная икона.

Тишина… покой веков, и вдруг раздается прекрасное церковное песнопение, как серебристый ручей льется божественная музыка, сочиненная Иваном Грозным.

Когда слушаешь такую музыку, трудно представить автора кровожадным тираном.

Но из истории факта не выкинешь, царь был таким, каким он был!

Согласно преданию, Иван IV имел превосходную библиотеку, начало которой положила бабка царя Софья Палеолог.

Византийская принцесса тайно ввезла в 1472 г. из Рима в Москву под видом приданого большое количество редких книг и икон.

В это книжное собрание входили древнеаравийские и древнееврейские рукописи, Новый Завет и Ветхий Завет, сочинения античных авторов, в том числе Цицерона и Аристотеля.

До середины XVI в. все книги в государевой библиотеке были рукописные, следовательно, очень дорогие. На Руси книги писались на листах из превосходно выделанной воловьей кожи или на пергаменте. Переплет книг, как правило, был «построен» из тисненой кожи с серебряными или бронзовыми уголками и крепкими рисунчатыми застежками. Весила иногда такая книга не менее пуда. Обычно когда царь читал, рядом стояли два мальчика и перевертывали страницу.

Держалась такая книга на специальной подставке.

С 1533 г., когда в Москве заработала первая типография, надо полагать, что обязательной экземпляр каждой новой напечатанной книги передавался в библиотеку царя.

В1563 г. был организован Государев печатный двор, под управлением выдающегося деятеля в области книгопечатания Ивана Федорова.

19 апреля 1563 г. Иван Федоров и Петр Мстиславец в присутствии царя Ивана Грозного и митрополита Макария начали печатать первую русскую типографскую книгу «Апостол»[3].

Точное имя первопечатника — Иван Федорович Московитин. Он был широкообразованным человеком. Знал церковнославянский, латинский и греческий языки. Он сам изготовлял шрифты и художественные заставки. Несмотря на то что его деятельность была высоко оценена Иваном Грозным, духовенство обвиняло Ивана Федорова в ереси и безбожии. Он вынужден был перенести печатное дело на Украину. За границей он напечатал «Азбуку». Иван Федоров был выдающимся изобретателем. Он изобрел многоствольную мортиру. Отливал он и пушки.

Умер во Львове.

Книги, выпускаемые в типографии Ивана Федорова и его помощника Петра Мстиславца, отличались высокой техникой исполнения и великолепной художественной орнаментацией.

В эти же годы выходит знаменитый «Часовник» и, наконец, «Букварь».

Уже к 1597 г. «Апостол» был напечатан тиражом в 1050 экземпляров.

В XVI в. был издан учебник по арифметике, названный «Цифирная счетная мудрость».

В качестве наставления для измерения «сох» (единиц обложения) была создана «Книга сошному письму», которая свидетельствует о знании довольно сложных математических расчетов. Создавались специальные таблицы «пасхалиц», указывающие погод — но Пасху и другие церковные праздники.

Так, в Новгороде при участии архиепископа Геннадия была исчислена пасхальная таблица на 70 лет, а в 1538 г. в Москве священник Агафон составил новую пасхалию под названием «Круг миротворный», которая была доведена до 7980 г. (2472 г. н. э.)!

В период реформ, проводимых Иваном IV, в 50-х гг. XVI в. началось составление генерального чертежа (карты) всей Руси.

Появление «Торговой книги», содержащей сведения об иностранных товарах, о денежных системах различных стран, способствовало расширению товарооборота на Руси.

Пишутся «Травник» и «Лечебник», имеющие огромный спрос в Московии.

Переписывается, а затем печатается «Домострой». Конечно, все эти новые книжные издания прежде всего попадали в государеву библиотеку.

К сожалению, мы не имеем описания библиотеки царя, но, безусловно, для того времени она слыла лучшей библиотекой на Руси.

Иван Васильевич очень любил книги, сам сочинял псалмы, у него даже часы были сделаны в виде книжечки[4].

Библиотека всегда был под рукой государевой: жил ли он в Кремле или в Александровской слободе, ну не мог столь просвещенный государь обходиться без книг. Поэтому утверждения некоторых историков, что «Либерия»[5] была еще в 60-е гг., т. е. при жизни Ивана Грозного, спрятана, вызывает сомнение.

Иван Грозный умер в 1584 г., и вряд ли царю было удобно пользоваться в течение двух десятилетий библиотекой, если она хранилась в подземелье.

Думается, что царь высоко ценил свое уникальное книжное собрание, уж не менее, чем золотые братины, ковши и ендовы.

Известно, что при угрозе вторичного набега хана Девлет-Гирея на Москву в 1572 г. Иван Грозный выехал с семьей в Новгород, а за ним везли царскую казну, размещенную в двух обозах на 450 санях.

В летописи тех времен ни слова о библиотеке царя. Осталась ли библиотека государева в Кремле или была вывезена в Новгород, неизвестно. Хотя бояре да и слуги государевы точно знали, что царская казна хранится в каменной здании, т. е. в «Казенном дворе», значит ли это, что они знали, где хранится и царская библиотека.

До 1484 г. все сокровища великокняжеской казны хранились в подвалах Благовещенского и других соборов Кремля.

И если бы государева библиотека была даже спрятана, даже под государственным секретом, какие-нибудь отголоски дошли бы до наших дней.

В последние годы жизни Иван Грозный часто был тяжело болен, и опасаясь смерти, он не мог не рассказать царевичу Федору, где хранится библиотека.

Умер Иван IV за шахматной доской, в тот момент вовсе не думая о смерти и тем более о сохранности казны и библиотеки.

Некоторые источники сообщают, что он был отравлен своим приближенным боярином Богданом Вельским. При вскрытии гробницы царя, которая находится в Архангельском соборе Кремля, был обнаружен хорошо сохранившийся его скелет. Научные исследования показали, что в костях покойного царя была обнаружена ртуть.

В конце XVI в., после смерти Ивана Грозного, вообще нет никаких упоминаний о библиотеке. Многие века передавалась из уст в уста легенда о библиотеке грозного царя.

И сейчас еще не остыл интерес историков и энтузиастов, мечтающих найти библиотеку Ивана Грозного.

А была ли спрятана библиотека? И почему она не сохранилась?

До наших дней сохранился потир XII в. Юрия Долгорукого; Евангелие XV столетия рукописного текста с заставками, выполненное на пергаменте в 365 листов в золотом окладе; огромное количество золотых и серебряных изделий XIV–XVI вв., но нигде нет ни одной книги из дорогостоящего собрания книг библиотеки государевой.

Сохранился до наших дней единственный позолоченный личный ковш Ивана Грозного, по венцу ковша нанесен изысканной вязью титул царский, и украшен ковш чеканкой и драгоценными камнями. Даже трон «слоновой кости» уцелел, а вот библиотека неведомо куда исчезла!

Может быть, библиотека погибла при опустошительных пожарах, но ведь казна царская цела!

Существует легенда, что великий итальянский зодчий Аристотель Фиораванти, прежде чем возводить Успенский собор, сооружал подземное хранилище, строительство которого завершили его ученики.

Во время долгих часов бесед и экскурсий по Кремлю архитектор Н.В. Виноградов сказал так: «Если тайник делал Аристотель Фиораванти, то вряд ли его обнаружат. Ведь хитроумный итальянец был непревзойденный специалист по подземным сооружениям. Он сооружал таинственные подземелья Миланского замка».

Но если даже допустить, что библиотеку спрятали в прекрасном подземном хранилище, то возникает масса вопросов.

Даже при отличной герметизации за 450 лет вряд ли сохранились бумажные и даже пергаментные листы книг.

Московия — это не песчаная Месопотамия, где более 4000 лет хранились клинописные таблички. Но они были глиняные!

Если сегодня спуститься в глубокую подклеть Архангельского собора, то можно видеть и даже слышать, как по каменным саркофагам, где покоятся великие русские княжны и царицы, тихо по капельке струится вода.

А ведь в подклети сделана современная гидроизоляция. И если даже государева библиотека была надежно спрятана, вряд ли она сохранилась.

Крупнейший русский реставратор, архитектор, знаток древнерусского зодчества П.Д. Барановский говорил: «…что же касается библиотеки, такой библиотеки не могло сохраниться, она обратилась бы в прах, без вентиляции и прочего — книги бы погибли…»

А если предположить, что библиотека не была спрятана и ею пользовались царствующие особы и она постепенно растворилась в дворцовых библиотеках?

Прекрасная легенда о книгах Ивана IV, сделанных из золота, может быть, и имеет под собой основание, но возможно, они были украдены.

Во времена нашествия поляков в начале XVII в. сокровища царской казны сильно пострадали. По словам историка Н. Карамзина, Самозванец за лето 1605 г. «месяца в три издержал более семи миллионов рублей»[6].

Документы повествуют, что польские воины вытащили бочки с жемчугом из подклети Благовещенского собора и стреляли драгоценными каменьями в воздух.

Крупнейшие ученые И.Е. Забелин, Н.П. Лихачев, Фр. Класси-ус в своих трудах, посвященных истории библиотеки Ивана Грозного, не исключают, что она сгорела в пожарах 1547,1571 и 1611 гг.! Другие ученые утверждают, что библиотека была разграблена поляками.

Догадки и домыслы, занимательные версии волнуют воображение историков и археологов на протяжении нескольких веков. Опубликовано около 1300 статей о библиотеке Ивана Грозного!

И сейчас не остыл интерес историков и неистребимое желание найти библиотеку государеву. А если это только таинственная легенда? И уцелевшие экземпляры библиотеки Ивана Грозного стоят на полках книгохранилищ? Например, в Российской национальной библиотеке в Петербурге есть Евангелие 1507 г. с прекрасными миниатюрами Феодосия.

Как и откуда попало это Евангелие в библиотеку?

Приведу еще пример. Императрица Екатерина II покупает личную библиотеку Вольтера после смерти философа у его племянницы мадам Луизы Дени в 1779 г. Екатерина II пригласила секретаря Вольтера господина Жан-Луи Ваньера, положив ему жалованье в 1500 ливров с одной-единственной целью — сохранить и восстановить библиотеку Вольтера в том же виде, в котором она была при его жизни в Ферне, в Швейцарии.

В 1950-х гг., будучи студенткой исторического факультета МГУ им. Ломоносова, я занималась в научной библиотеке Университета и держала в руках, читала и переводила 12-томный философский словарь Вольтера.

Это прекрасное издание в кожаном переплете, кстати, прижизненное издание философа! Может бьггь, это был словарь из личной библиотеки Вольтера? Не знаю…

А где сейчас библиотека Вольтера? Ведь прошло всего два с небольшим века после смерти императрицы.

Но вернемся к прекрасной легенде «Либерии».

В подземельях кремлевских искать бесполезно. Здесь с XVI в. до наших дней перерыто все и вся…

Представьте себе, какие велись здесь на протяжении последних веков строительные работы, какие фундаменты закладывались!

В XVIII в. знаменитый Растрелли возводил Зимний дворец для Елизаветы Петровны.

В XVIII–XIX вв. перестраивался Потешный дворец, сооружался Арсенал, возводились здания Оружейной палаты, Сената, наконец, в середине XIX в. архитектор К. Тон строит новое здание Оружейной палаты и новый Большой Кремлевский дворец.

Наступил XX век…

Рушились древние постройки. Разломали Малый Николаевский дворец, снесли древнюю церковь Спаса на Бору, Вознесенский женский монастырь, Чудов монастырь и многое, многое другое.

В 60-х гг. XX столетия началось неслыханное для истории Кремля масштабное строительство Дворца съездов.

Разрушили старое здание Оружейной палаты, что высилось напротив Арсенала, снесли часть Кавалерских корпусов.

Котлован, или подклеть, нового дворца уходит на глубину 16 м.

Докопались, наконец, до слоя XII столетия и обнаружили неплохо сохранившиеся деревянные срубы и часть земляного вала. Зрелище было необыкновенное: стоишь на 16-метровой глубине на земле XII в. и соприкасаешься со строением времен Ивана Калиты. Ощущение непередаваемое!

За последнее столетие было проведено под Кремлем огромное количество коммуникационных линий и подземных ходов и… ничего не нашли!

В 20-х гг. XX в. велись интенсивные поиски библиотеки Ивана Грозного, и удача ждала искателей: нашли забальзамированное тело Марфы Собакиной — одной из первых жен Ивана IV — и новые подземные ходы.

Время, конечно, покажет, может быть, что-то уцелело из уникальной библиотеки царя, но вряд ли под землей.

Мне думается, библиотеку Ивана Грозного надо искать в государственных книгохранилищах или частных собраниях. Да поможет нам Бог!


СЛОВО И ДЕЛО ГОСУДАРЕВО

Фраза страшная: гибель и оторопь, несущая слышавшим.

Патриарх Филарет

Великий историк государства Российского Н.М. Карамзин писал: «Слово и дело государево — сие воззвание обозначало неприкосновенность и всяческое воспомоществование клич кидающему».

Из густого сумрака далекого Средневековья Кремль выступал не только центром Московского княжества и Москвы, но также был центром дознания, сыска и пыток «врагов государевых». К «оным» относились не только люди «разбойные», но и противники политического и государственного устройства тех времен. Централизация власти в руках Ивана Грозного и реформы, проводимые им, вызывали как народные бунты, так и боярские заговоры и инициированные боярами лжевосстания.

Первый заговор, раскрытый самим Иваном Грозным, был заговор дьяка Посольского приказа Ивана Веневитина. Царь самолично пытал дьяка в застенках Кутафьи, «пытал с приставой», т. е. «пытал подолгу и тягостно». К делу Ивана Веневитина было приобщено более 70 человек, в том числе его дворовые и служивые люди. Сыск оказался безрезультатным, Иван Веневитин умер на дыбе. Дворовые были казнены «несть числа», и «останки смердящие» вывешены были в Смоляном рву для устрашения горожан. Бояр обычно пытали в пыточной Спасской башни. Иван Грозный основал по совету голландского палача гильдию палачей. Жили палачи в самом Кремле, опасаясь народной расправы, так же там жило 1500 охранников. Этот страшный механизм казни был запущен царем для подавления всея Руси.

А заговоры продолжались…

Заговор бояр Болховитиновых, Романдановых, Хаванских, Старецких и простого люда московского «не имеет числа бысть». Практически все башни Кремля, за исключением имеющих бытовое и техническое назначение, имели подземелья и подполья, которые были соединены между собой тайными ходами и «бычьими волоками». «Бычий волок» — способ транспортировки замученных узников к сбросу в Москву-реку.

Весной вода в Москве-реке в районе кремлевской набережной становилась красной, а рыбы и раки развелись во множестве, писали историки современники царя.

Дьяк Тайного приказа Охрим Яркой оставил нам скупое наследие «своих подвигов»: «…бито батогами до смерти 15 рыл дворового люда, казнено всячески боярского люда…»

При осмотре Спасской башни меня поразило наличие в одном из помещений большого количества ржавых крюков и настенных колец. Сопровождающий нас комендант Кремля А.Я. Веденин пояснил: «Это дыбные крюки и привязные кольца — инструменты пыток. — И добавил: «Пытали здесь наших пращуров». Но не только башни Кремля видели кровь и останки мучеников, но и красивые деревья и кустарники садов кремлевских впитали их кровь. В годы опричины число казненных по велению Ивана Грозного составило 15 ООО. Во время раскопок на территории Кремля с 1938 по 1962 г. было обнаружено большое количество скелетных фрагментов с характерными повреждениями — отсутствием тех или иных конечностей, проломом черепа, что явно свидетельствовало о захоронении узников, ведь русских воинов хоронили иначе.

По свидетельству Якоба Мертельса, голландского медика, личного врача Ивана Грозного, не было «мора большого, нежели во время чумы в Роттердаме».

В эпоху Ивана Грозного сыск и дознания, многочисленные казни приобрели грандиозные размеры.

В 1565 г. Иван IV учредил «опричнину», что укрепило позиции царя и дало ему смертоносное оружие, нацеленное на богатых и знатных бояр.

Постепенно знатные боярские роды истреблялись, а земли их и все имущество передавалось опричникам.

Эта государева политика еще более укрепляла позиции Ивана IV в среде служилых людей.

Страдали не только боярские роды, под «метлу» опричников попадали и мелкопоместные бояре, и богатые торговцы, и простой посадский люд. Море крови пролил русский народ при Иване Грозном. Вспомним, как жестоко царь расправлялся с новгородцами. Отзвенел навсегда вечевой колокол в первой на Руси новгородской демократии…

Страшный разгул опричнины подорвал авторитет царя у простого народа. Но Иван IV сумел на крови построить централизованное государство, ликвидировав «олигархов» — именитых бояр старинных родов, от засилья которых тоже страдал простой люд.

Когда в 1937 г. в России лилась кровь, Сталин тоже строил могучее централизованное государство. Сталин тоже не признавал чужого мнения, т. е. «встречу» не любил, окружив себя послушными и недалекими соратниками. Недаром Сталину так импонировал образ Ивана Грозного. Абсолютная, неограниченная власть монарха утвердилась на Руси на несколько столетий. Отголоски «самодер-жавности», как это ни парадоксально, будут звучать в России и после революции 1917 г., и, вплоть до дня сегодняшнего.

А что народ?.. Безмолвствует, как всегда.

Бессмысленная жестокость Ивана IV, его деспотизм, его самодержавная власть заставляли людей падать перед ним оземь. Иван Грозный наивно принимал лесть, угодничество и преклонение за народную любовь. Выходя на Соборную и Красную площади, он видел, как сотни людей падали перед ним ниц, целовали одежды, тянули руки, просили благословить детей…

А великий государь должен не в люди ходить, а для людей добро творить. После смерти Ивана Грозного, как у нас на Руси водится, москвичи, проходя мимо Архангельского собора, крестились, не веря, что царь «почил в бозе», проклиная деяния его.

Нет, не забыли москвитяне, как Москва-река пенилась кровью, как опричники громили и жгли посадские избы, убивая невинных горожан. Народ русский все прощает и долго терпит… до срока.

А потом? Что бунт?!

На Руси, как говорил великий писатель, «бунт всегда жестокий и бессмысленный». Править государством, тем более великим, как писал Монтескье, «это величайшее и труднейшее искусство». И не каждому государю под силу помочь своему народу поднять на более высокую ступень страну свою. Многие государи верят не в свой народ, а в свою избранность, не замечая подчас своей заурядности.

Но блажен, кто верует…

Умер Иван Грозный в марте 1584 г., в своем Теремном дворце Кремля. Тайна смерти царя так и осталась тайной.


КОНЕЦ ДИНАСТИИ РЮРИКОВИЧЕЙ

Нет — я убил его нарочно!

Навзничь упал он, кровью обливаясь…

А. Толстой

Во гневе царь Иоанн Грозный был страшен: какая-то «бесовская» сила вела его и он уже не управлял собой… А начинался тот ноябрьский осенний день тихо и мирно.

Царь после молитвы и обильного завтрака с боярами, отправив их с поручениями в Москву, решил пройтись по теремам. Стояла уже глубокая осень, и поэтому топили жарко, окна не открывали, и во дворце было душно. Вдруг в одной из комнат царь увидел на лавке спящую сноху царевну Елену, одетую в одну рубаху, без повойника. Молоденькая царевна сладко спала. Ей предстояло скоро родить, и часто она засыпала где придется. Царь жалости не знал, но знал, что по обычаю женщина должна носить три рубахи… Царевич Иоанн, услыхав дикие крики жены, прибежал и пытался схватить отца за руки но поздно: царевна была без сознания, у нее началось кровотечение и преждевременные роды. Избив до полусмерти сноху и тем самым убив внука, царь во гневе ударил царевича в висок посохом. Эту сцену красочно описал иезуит Поссевино, но сам он ведет пересказ со слов итальянца-толмача, находившегося в слободе во время ссоры. Итальянец писал, что царевич скончался от удара посохом в висок.

Однако англичанин Джером Горсей, имевший своих людей при дворе, рассказывает, что царь ударил сына посохом в ухо и в результате царевич скончался на третий день. А польский летописец Гер-берштейн рассказывает, что наследник от удара посохом и от сильной душевной боли впал в «падучую» болезнь, потом в горячку, от которой будто бы и скончался.

Так, как же было на самом деле?

5 ноября 1581 г. земские бояре отбыли из слободы в Кремль, и именно в то утро, после отъезда бояр, произошла страшная семей-46 ная трагедия. Иван Грозный пишет 9 ноября 1581 г.: «…которого вы дня от нас поехали и того дня Иван сын разнемогся и нынче конечно болен. И нам, докудово Бог помилует Ивана сына, ехати от сюды невозможно…»

Царевич умирал: лицо его осунулось и он все больше делался похож на покойную мать-царицу Анастасию. Царь неотступно находился рядом подле сына, и плакал, и в беспамятстве говорил с покойной женой, просил прощения, то звал лекарей, то прогонял их, беспрестанно целовал и крестил сына.

Затихла Александровская слобода: вполголоса говорили ближние бояре и как тени мелькали слуги. Даже царица Нагая не смела войти к царю, она вообще мало что для него значила. Иногда со двора слышалось ржание лошадей — это приезжал очередной гонец из Кремля. Но к царю даже думных бояр не допускали; входили к нему два лекаря, он их и не прогонял, но и не слушал, или вернее, не слышал. Страшно было смотреть на умирающего царевича, но и не менее ужасно было видеть отрешенное, искаженное болью лицо царя.

Но вот и пришел последний день царевича Иоанна. Когда Иван Грозный увидел, что священники начали обряд пострижения царевича, он понял все и с криком «Схима!» потерял сознание. Царь впал в беспамятство, едва не лишившись рассудка.

К вечеру 16 ноября 1581 г. царевича не стало.

В тот трагический вечер, когда запад догорал багряным закатом, зазвонили все колокола Александровской слободы, глухо ударил Набатный колокол Кремля, и этот тревожно-печальный звон подхватили все монастыри и храмы Москвы. Народ московский повалил на Соборную площадь Кремля, толпа росла, глухо гудела, слышалось: «…Детоубийца». Послали гонцов в слободу; ближние бояре приказали выслать в столицу стрельцов, но народ не трогать. Через несколько дней печальная процессия проехала через Спасские ворота в Кремль. В Кремле готовились к похоронам царевича. Иван Грозный приказал поставить гробницу с телом сына в алтарную часть Архангельского собора.

В собор народ не пускали. День и ночь у гробницы царевича читали молитвы монахи.

На Руси был объявлен траур. Иван Грозный ездил на покаяние в Троице-Сергиеву лавру.

В Троицком соборе, стоя на коленях, «шесть поклонов положил со слезами и рыданиями» в присутствии келаря. По указу царя были розданы богатые вклады в монастыри, храмы и церкви. Иван Грозный лучше других понимал, что с гибелью царевича царский род великих князей Рюриковичей кончается…

Царевич Федор был слабоумен и бездетен, младший сын Дмитрий страдал эпилепсией. Страшно было царю и одиноко в последние годы его жизни. Только на три года пережил он молодого царевича, так и не простив себе его гибели. 18 марта 1584 г. русский царь Иван Грозный скончался на 53-м году жизни. Незадолго до смерти однажды вечером, стоя на крытой галерее Благовещенского собора, где царь слушал литургию по сыну своему, он вдруг увидел комету с крестообразным знамением и воскликнул: «Вот знамение моей смерти!»

Похоронен Иван Грозный в Архангельском соборе Кремля, рядом с царевичем Иваном. Вскоре два других его сына найдут себе упокоение рядом с отцом.

Наступало другое время…

В день кончины Ивана Грозного царем тотчас был провозглашен его сын царевич Федор. Он был полной противоположностью отца своего. Добрый, уравновешенный царь Федор не переносил жестокости, насилия. Всю жизнь он замаливал грехи отца. Вот что говорит о нем «Летописная книга» 1626 г.: «…царь же Федор ростом был мал, образ имел постнический, смиренный. Заботился о душевной чистоте, часто молился. О мирских вещах мало думал, заботился о душевном спасении. Таким он был всю жизнь с младенчества. За это благочестие Бог даровал его царству мир, врагов всех ему покорил и у ног его поставил. Время его правления для людей было благоутешным».

Под стать царю Федору была и супруга его Ирина Годунова. Тихая и скромная, она была хороша собой, приветлива и добра. С ее 48 именем связано строительство Золотой палаты в Кремле. Палата упоминается в документах XVI в. В историю палата вошла под названием: «Золотая царицына палата в Теремах».

В старину Золотая царицына палата была парадным приемным залом русских цариц. Вот первое описание интерьера палаты, которое дал епископ Арсений в 1589 г.: «Цветные изображения по золоту на стенах чудесно сияли, бесчисленные драгоценные камни в окладах икон вспыхивали тысячами цветных искр, а под ногами гостей переливался тканный шелком и золотом огромный персидский ковер. На подоконниках, в нишах стен, на поставцах отливали серебром бесчисленные фигурные сосуды…»

Парадные наряды царицы Ирины соответствовали богатству и роскоши палаты. Тот же епископ Арсений добавляет: «…великолепие наряда царицы Ирины всех присутствующих повергло в «некий тихий ужас». Малейшей части этого великолепия достаточно было бы для украшения десяти государей…» Но царица Ирина не была счастлива. Единственная дочка умерла в возрасте двух лет. Больше детей не было, а государь, супруг ее, болел постоянно и слабел год от года. В 1598 г. после тяжелой болезни царь Федор тихо скончался. Царица Ирина подозревала в преждевременной смерти супруга брата своего Бориса Годунова. Недаром она никогда после кончины царя не разговаривала и не виделась с братом. Вскоре царица Ирина постриглась в Новодевичий монастырь. Царица оказалась права…

После вскрытия гробницы царя Федора (1962) эксперты утверждали, что «зелия» в останках покойного обнаружено более чем достаточно для смертельного исхода: содержание мышьяка в костях превышало норму в 10 раз. Эти данные экспертизы публикует заведующая археологическим отделом музея «Московский Кремль» Т.Д. Панова. Писатель Н.М. Карамзин в «Истории государства Российского» приводит следующую выписку из летописи: «…глаголют же неции, яко принят смерть государь от Борисова злохитов-ства, от смертоного зелия…» Когда экспертам в 1995–2005 гг. стало ясно, что были отравлены практически все близкие родственники царя, можно было сделать вывод: царь был прав — потомков Рюрика на русском престоле целенаправленно уничтожали.

Пришел конец династии, правившей в Московии 1000 лет!

Как говорили древние: «кому это было выгодно?» Здесь имеет место сложнейшая династическая, политическая и религиозная борьба. В противостоянии великокняжескому семейству объединились и Старицкие князья, и аристократическая верхушка боярства, и внешние враги Московского государства. Во многих заговорах участвовала Польша — всегда по прямому указанию Ватикана. На Руси проводником политики папы римского был нунций Антонио Поссе-вин. Вся его деятельность была направлена на уничтожение православия на Руси. Но веру в православную Русь охраняла царская власть, поэтому все свои силы Поссевин бросил на борьбу с Иваном Грозным. Царь отказался даже обсуждать идею о «мирном слиянии Русской православной церкви и католической». Тогда все свои силы Поссевин бросил на уничтожение царя. Задолго до смерти Ивана Грозного он сообщал в Рим о здоровье царя, знал он и о плохом здоровье царя Федора, о чем тоже уведомил Ватикан.


СОБОРНАЯ ПЛОЩАДЬ КРЕМЛЯ

…Она называлась Царскою, а иногда и Красною.

И. Кондратьев

В далеких сумерках Средневековья воссиял венец Кремля — Соборная площадь, сотворенная более шести веков тому назад гениальными зодчими.

Архитектурный ансамбль Соборной площади менялся со временем неоднократно. Деревянные храмы Кремля с XIV в. постепенно заменялись каменными.

В течение четырех лет (с 1329 по 1333) в великокняжеской Москве было построено четыре каменных храма. По предложению митрополита Алексия и указом князя Дмитрия Донского было решено строить каменные стены, храмы, терема, дома…

Строили московские и псковские мастера. Материалом служил мячковский подмосковный камень. Впоследствии о белокаменном Кремле с его несчетным количеством златоглавых церквей иностранные путешественники писали как о «восьмом чуде света».

В 70-х гг. XV в. Иван III занялся украшением Москвы.

Великий князь прежде всего решил перестроить Успенский храм, который изрядно обветшал. Из Пскова были выписаны лучшие мастера Кривцов и Мышкин. Строительство продолжалось два года, но в ночь на 21 мая 1474 г. в Москве случился «трус» большой, Успенский храм рухнул… Тогда Иван III по совету супруги своей, великой княгини Софьи, решил выписать из Италии более сведущих строителей. Из Болоньи вскоре прибыл знаменитый Аристотель Фиораванти. Начав возведение храма в 1475 г., болонец закончил строительство в 1479 г. За образец Фиораванти взял собор Успения во Владимире, куда специально ездил. Величественная архитектура храма с его крепостными стенами и могучим пятиглавием стала главным украшением Соборной площади. 12 августа 1479 г. собор был освящен, и с этого дня в нем венчались на царство все великие князья, цари и императоры.

В Успенском соборе захоронены все русские патриархи, начиная с митрополита Петра.

По стародавней традиции все цари имели обыкновение ходить в Успенский собор слушать молебен или в час опасности, или перед отъездом своим из Москвы на защиту Отечества. Здесь молился Дмитрий Донской, идя на битву с Мамаем, здесь же молился и царь Алексей Михайлович, отправляясь на решительную борьбу с Польшей. Петр Великий, ополчась на Карла XII, тут же произнес торжественный молебен. Здесь в тяжелую для России годину 12 июля 1812 г. Александр I дал обещание отразить вторгшееся в Россию наполеоновское войско. Во время взятия Москвы французами не избежал разграбления Успенский храм. По преданию, наполеоновские мародеры пытались забрать серебряную раку Ивана но, едва коснувшись гробницы, солдаты почувствовали необъяснимый страшный трепет. «Это дошло до самого Наполеона; он сам пошел в собор, и им, говорят, овладел такой страх, что он невольно содрогнулся, вышел из храма, приказал его запереть и поставил часового. Это было сделано с такой поспешностью, что в соборе остались даже собственные вещи неприятелей»[7].

После коронации в Успенском соборе цари направлялись в Архангельский собор, где покоятся великие князья и цари до Петра I. Первым в храме был похоронен собиратель земель Русских Иван Калита.

Здесь же находятся гробницы великого русского полководца, героя Куликовской битвы Дмитрия Донского, великого князя Ивана III, царя Ивана Грозного и его сыновей, а также первых русских царей Романовых: Михаила Федоровича, Алексея Михайловича и их детей. Петр I и все последующие императоры (кроме Петра II) похоронены в Петербурге в Петропавловском соборе. Построен Архангельский собор итальянским зодчим Алевизом Новым в 1505–1508 гг. на месте храма, сооруженного еще при Иване Калите.

Алевиз Новый, сохранив план русского пятиглавого храма, в наружном убранстве здания придал ему черты венецианской архитектуры эпохи Возрождения. Напротив Архангельского храма красуется домовая церковь русских царей — Благовещенский собор. Этот храм, возведенный в 1484–1489 гг., может служить образцом раннемосковского зодчества, построен он псковскими мастерами.

В храме по сей день сохраняется древнейший иконостас, где представлены иконы прославленных иконописцев — Андрея Рублева, Феофана Грека и Прохора с Городца.

Собор невелик, у западной стены, согласно древнерусскому обычаю устроены хоры для царицы и царских детей. Особое внимание посетители обращают на резные белокаменные порталы и необычный пол собора. Он набран из плиток красновато-охристой драгоценной яшмы. В галерее, опоясовавшей храм, у главного входа выложен черным камнем круг.

Здесь, и только здесь, разрешал митрополит Макарий молиться Ивану Грозному за грех многоженства. Из Благовещенского храма цари могли пройти переходами в домовую церковь патриархов — церковь Ризоположения. На северо-востоке Соборной площади красуется собор Двенадцати апостолов и рядом 3-этажный дворец — Патриаршие палаты. Дворец включает многочисленные жилые палаты, кельи и узенькие лестницы, которые окружают огромную Крестовую, или Мироваренную палату. В Палате проходили церковные соборы, приемы, праздничные обеды. С 1763 г. в палате раз в три года готовилось миро для всех русских православных церквей, которое и рассылалось по всей России. Архитектурная жемчужина в каменном ожерелье Соборной площади — колокольня «Иван Великий», которая не только украшала Кремль, но и служила сторожевой башней. Высота колокольни 81 м, что давало возможность обозревать окрестности на 25–30 км и в случае приближения врага бить во всполошние колокола.

В 30-х гг. XVI в. зодчий Петрок Малый пристроил к колокольне звонницу, а в XVII в. была пристроена и Филаретовская звонница.

На колокольне и звоннице до сих пор висят колокола, из них самый большой У: пенский, весом в 70 тонн. При отступлении армии Наполеона звонница была взорвана, но сам столп «Иван Великий» устоял. Немало преданий связано с этой колокольней. Так, по преданию, 11 ноября 1480 г., когда закончилось «стояние на реке Угре» и войска хана Ахмата начали уходить, вдруг в эту ночь сами по себе загудели колокола Московского Кремля.

Соборная площадь была выложена белым мячковским камнем еще во времена Ивана III, в XVI в. В 20-х гг. прошлого века ее неоднократно асфальтировали. Я была свидетелем возрождения площади. Летом 1955 г., придя на работу, я направилась в Успенский собор, но едва ступив на площадь, не поверила своим глазам: она сияла белизной и только на стенах всех соборов остались узкие черные полоски от асфальта. Соборы стали выше на 30–40 см…

Все было сделано за одну ночь по указанию коменданта Кремля А.Я. Веденина. Это было чудо!

Иду, осторожно ступая по плитам, а мысли вихрем крутятся в голове: ведь по этим плитам шествовал Иван III, Иван Грозный, цари и императоры.

Во время венчания на царство или коронации торжественная процессия во главе с царем и духовенством следовала из Грановитой палаты, спускалась по Красному крыльцу и ступала на белокаменную Соборную площадь, устланную коврами, направляясь к Успенскому собору. После обряда венчания царь в полном облачении и сопровождающая свита направлялись поклониться могилам предков в Архангельский собор.

Из Архангельского собора вся процессия направлялась в Благовещенский, который строился как домовая церковь великокняжеской семьи. С дворцом он соединялся специальным переходом и во время торжественных церемоний, устраивавшихся на Соборной площади, служил для парадного выхода из дворца князя (позднее царя) и его свиты.

Итак, коронационная процессия отправлялась из Благовещенского собора на Соборную площадь, где уже толпился народ, а затем — к Красному крыльцу. Поднявшись на ступени крыльца, царь приветствовал москвичей и гостей Первопрестольной.

Тем временем на Соборной площади готовилось изобильное угощение для народа. Царь и приближенные шествовали в Грановитую палату, где давался торжественный прием в знак венчания на царство нового государя. В великолепной Грановитой палате устраивались и званые пиры по случаю побед русского оружия. Так, Иван Грозный торжествовал здесь в 1552 г. покорение Казани. Три дня продолжался пир, во время которого Иван IV пожаловал 400 пудов серебра своим сподвижникам. В Грановитой палате Петр I в 1709 г. праздновал победу над шведами под Полтавой. А Екатерина Великая дала обед в честь полководцев, одержавших победу над Турцией в 1774 г. Очевидцы рассказывали, что во время таких пиров столы и поставцы в Грановитой палате ломились от золотой и серебряной посуды.

Вход с Соборной площади в Грановитую палату — через Красное крыльцо. Название «Красное» резное белокаменное крыльцо заслужило не за цвет: на древнерусском языке «красное» — «красивое».

На Красном крыльце с XV в. стаивали и великие князья, и императоры. Народ часто собирался на Соборной площади, чтобы поглядеть на своих государей и поклониться им. На ступенях Красного крыльца в ясные летние дни играли царские дети, отдыхали цари. Отслушав вечерню, государи беседовали с митрополитом и ближними боярами. К народу с Красного крыльца ни великие князья, ни цари не обращались. Грамоты царские дьяки зачитывали на Ивановской площади, кричали громко, обращаясь на три стороны. Отсюда и пошло выражение «кричать на всю ивановскую». В 30-х гг. XX столетия Красное крыльцо было разобрано и восстановлено снова в наши дни.

Сама Соборная площадь, выложенная белокаменными плитами, освободилась от асфальтового покрытия в 50-х гт. XX столетия.

И москвичи теперь ходят по тем плитам, по которым кода-то ступали их предки: и великие князья, и простой московский люд.

И сегодня, дорогой читатель, если ты гуляешь по Кремлю и покидаешь его одним из последних, когда садится солнце и дымно розовеют облака за Москвой-рекой, остановись на мгновение на Соборной площади. Постой, помолчи и представь, что и 500 лет тому назад здесь так же светились золотом купола и кресты древних храмов, так же громогласно гудел Успенский колокол, так же били первые часы государства на Спасской башне. И мысленно поклонись своим великим предкам, оставившим тебе такое чудо.

С 20-х гг. XIX в. Соборная площадь и соборы кремлевские сохраняли одну только функцию — историко-художественную. Однако с 90-х гг. прошлого столетия соборы и площадь заняли значительную роль в жизни Москвы. В соборах патриарх России совершает богослужения, в день Кирилла и Мефодия из Успенского собора после богослужения начинается торжественное шествие к Славянской площади. В Патриарших палатах — кремлевская резиденция патриарха Алексия II. На Пасху и Рождество гудит на всю столицу Успенский колокол, с первого удара которого начинают звонить все колокола Москвы. В многоголосый хор колоколов вливаются мерные удары кремлевских курантов, и наконец наступает та благословенная тишина, которая предшествует рождению нового дня в истории нашей великой Родины.


ГЛАВНЫЕ ЧАСЫ ГОСУДАРСТВА

Кремлевские куранты…

Столица России просыпается и засыпает под их мелодичный бой. Сколько раз за день мы смотрим по телевидению на прекрасную Спасскую башню, сверяя свои часы по кремлевским. Встречая Новый год, мы внимательно следим за огромной стрелкой циферблата главных часов государства.

Наверное, читателю небезынтересно узнать историю знаменитых часов и не менее знаменитой Спасской башни, историю, уходящую в глубь веков, овеянную легендами.

Величественна и прекрасна Спасская башня, горделиво воцарившаяся на Красной площади. Сооружена башня еще в конце XV в. выдающимся архитектором Пьетро Антонио Солири, приглашенным Иваном III из Италии. Называлась в те времена башня Фроловской в честь церкви Св. Фрола и Лавра, стоящей некогда рядом. Над проездными воротами на белокаменных плитах со стороны Красной площади вырезана надпись по-латыни, рассказывающая историю постройки башни, со стороны Кремля, древнерусской вязью.

В 1658 г. Фроловская башня указом царя Алексея Михайловича была переименована в Спасскую в память встречи в башенных воротах образа Спаса Нерукотворного, перенесенного в Москву из Вятки. И в честь надвратной церкви на башне был установлен образ Спасителя в золотой ризе.

Спасские ворота всегда почитались священными. Особенную важность Спасской башне придавали совершавшиеся там крестные ходы, пышные царские выезды и приемы иностранных послов. Все российские императоры, прибывавшие в Москву на коронацию, въезжали в Кремль через Спасские ворота.

Указом царя Алексея Михайловича было поведено при проходе через Спасские ворота снимать шапку. А кто нарушал указ, должен был публично отбить 50 земных поклонов или подвергался наказанию батогами в Стрелецком приказе. Также было запрещено подьячим въезжать на лошадях, а следовательно, и оставлять возки и подводы на Васильевском спуске.

В XVII в. через ров с водой к Спасским воротам был сооружен каменный мост на арках шириной 10 м, а длиной 42 м. На Спасском мосту шла оживленная торговля книгами, картинами, гравюрами.

В XVI–XVII вв. Кремль представлял выдающееся крепостное сооружение, отвечающее всем требованиям европейской оборонительной техники.

Знавала Спасская башня и тяжелые времена. В 1612 г. через них следовал поезд Лжедмитрия с отрядом. А 200 лет спустя, в 1812 г. Наполеон въехал в Кремль через Спасские ворота. При отступлении французских войск из Москвы Наполеон приказал вывезти все ценности и взорвать Кремль. Сделали подкоп и под Спасскую башню, и под ворота, но когда подожгли и огонь дошел до фитиля, вдруг начался сильный дождь, который и потушил огонь. И сохранилась башня для потомков.

Спасская башня высотою в 71 м имеет десять этажей. Три этажа башни заняты механизмом кремлевских курантов.

Первые часы в Москве были установлены в 1404 г. на великокняжеском дворе на Соборной площади Кремля рядом с Благовещенским собором. Эти часы были одними из первых в Европе и считались чудом времени. Сам великий князь Василий Дмитриевич приходил на Соборную площадь любоваться диковинными часами.

Московский летописец, слушая перезвон часов, отмечал, что сотворены часы «преизмечтано и преухишрено».

Старые архивные сведения гласят, что часы на Спасской башне были установлены уже в XVI в. В 1621 г. царь Михаил Романов повелел заказать новые часы английскому мастеру Христофору Га-ловею, приехавшему в Россию на царскую службу. Под надзором Галовея часы изготовил русский кузнец Ждан с сыном и внуком и литейщик Кирилл Самойлов.

Необыкновенно красив был циферблат часов. Средняя часть была покрыта голубой краской, и на ней, словно по небу, сияли желтые жестяные звезды и золоченые изображения солнца и планет.

Рядом с римскими и арабскими цифрами стояли славянские буквы, обозначавшие цифры. Прибывший на Русь монах из Антиохии Павел Алепский писал, что в Москве есть «чудесные городские часы, знаменитые во всем свете по своей красоте и громкому звучанию своего большого колокола, который был слышен не только во всем городе, но и в окрестных деревнях, более чем за 10 верст».

В 1625 г. зодчий Бажен Огурцов надстроил для часов поныне существующий шатровый верх. Резные белокаменные детали верхних ярусов башни поражают тонкостью исполнения.

Башенные часы были устроены весьма занимательно. Огромный циферблат, разделенный на 17 часов, вращался, а неподвижный луч «солнца», укрепленный сверху, служил указательной стрелкой.

Когда часы пришли в негодность, их в 1706–1709 гг. по указанию императора Петра I заменили новыми, привезенными из Амстердама на 30 подводах. Русский кузнец Никифор Яковлев с сотоварищами установили эти громадные часы. 9 октября 1706 г. утром на Спасской башне в первый раз часы пробили девять часов, а в двенадцать заиграла музыка.

После опустошительного пожара 1717 г. часы остановились. Во времена Екатерины II их обнаружили в подвалах Кремлевского дворца и снова отреставрировали и пустили.

В1851—1852 гг. мастера братья Бутеноп практически перестроили кремлевские куранты, но, однако, использовали старые детали. На игральный вал часов была набрана музыка «Коль славен» и «Преображенский марш». Внутреннее переоборудование башни для этих часов выполнено под руководством архитектора К.А. Тона.

Часы располагаются на седьмом, восьмом и девятом этажах башни и состоят из трех отдельных узлов: механизма хода, механизма боя четвертей и механизма боя часов. Три гири приводят их в действие, каждая из которых весит от 160 до 224 кг. С помощью маятника весом 32 кг достигается точность хода часов. Общий вес их примерно 25 тонн. Диаметр циферблата 6,12 м, высота цифр — 72 см, длина часовой стрелки — 2,97 м, минутной — 3,28 м. Часы заводятся два раза в сутки.

В 1917 г. куранты были повреждены во время артиллерийского обстрела Кремля. Часовые стрелки были перебиты осколками снаряда, вал согнут, шестеренки разбиты. Позолоченный маятник куда-то исчез.

В1918 г. было принято решение Совнаркома восстановить кремлевские куранты. На Спасской башне побывало много мастеров, даже представители фирмы «Павел Буре». Но иностранцы запросили огромную сумму. За работу взялся слесарь-часовщик Николай Васильевич Беренс, отец которого когда-то ремонтировал часы на Спасской башне. Вскоре мастер восстановил полностью механизм часов, заново вставив маятник. Художник Михаил Черемных набрал на игральный вал «Интернационал», 7 ноября 1919 г. ровно в 12 часов ночи вся Москва впервые услышала, как куранты Спасской башни исполняют «Интернационал».

Последние десятилетия часы только отбивают время, да перезванивают куранты.

В конце 50-х гг. мне посчастливилось вместе с комендантом Московского Кремля генерал-лейтенантом С.Я. Ведениным подниматься на Спасскую башню. Тогда еще не была построена гостиница «Россия». Тогда еще можно было увидеть старое Зарядье. Какой восхитительный вид открылся нам с последней площадки башни!

В тот день ярко светило июльское солнце, но когда мы оказались на почти 60-метровой высоте, порывистый ветер гудел над арками башни. Было холодно… Прозрачные облачка, запутавшись в разноцветных шатровых куполах храма Василия Блаженного, таяли где-то над Замоскворечьем. Легкая дымка окутывала небольшие домишки, лепившиеся вокруг церквей старинного купеческого За-рядья, по старой Варварке бежали разноцветные крохотные автомобильчики, а из Спасских ворот на огромной скорости вылетали такие же, только черные. На Красной площади живописной россыпью смотрелись маленькие группки людей.

Прекрасно было все окрест: и бесконечная убегающая за горизонт панорама города, и внутренний двор Кремля. Казалось, что 60 колокольня Ивана Великого и не такая высокая, Царь-пушка и Царь-колйкол совсем рядом. Пылали золотом купола соборов и церквей, белели величественные царские дворцы и терема, зеленел Тайниц-кий сад. Их покой веками охраняли древние мощные стены и башни Кремля.

И вспоминаются слова М.Ю. Лермонтова: «Что сравнивать с этим Кремлем, который, окружась зубчатыми стенами, красуясь золотыми главами соборов, возлежит на высокой горе, как державный венец на челе грозного владыки?..»

А над Кремлем, над столицей России плыл мелодичный звон курантов, били главные часы государства.


КРЕМЛЕВСКИЕ КОЛОКОЛА

Сотни лет на Руси колокольный звон занимал особое место в жизни русского человека. Звон набатного колокола возвещал о нашествии врага или о пожаре, праздничный звон звал к торжественному молебну по случаю победы или праздника. И каких только звонов не было: и свадебный, и заутренний, обеденный, вечерний и погребальный. Колокольный звон на Руси оповещал не только о церковных празднествах, но и грозных и славных событиях в жизни России: нашествие завоевателей, народных возмущениях, стихийных бедствиях, торжествах побед над врагами — все оглашалось звонами: то тревожным набатом вспо-лошного колокола, то призывным гулом вечевого, то ликующим перезвоном при встрече воинов с поля Куликова. Кремлевские колокола приветствовали полки Александра Невского и Дмитрия Донского, созывали народное ополчение Минина и Пожарского, возвещали о свержении Самозванца, ликовали победным перезвоном в честь освобождения Москвы от нашествия Наполеона…

В переломные эпохи колокола как участники событий переживали судьбу народа.

Их не щадили, как и людей: им вырывали языки, отсекали уши, ссылали… До сих пор в Кремле, в Оружейной палате стоит Набатный (Всполошный) колокол. Когда-то он висел на Набатной башне, что рядом со Спасской башней Кремля. Во время Чумного бунта кто-то из смельчаков ударил в этот колокол. Вскоре колокол был наказан: у него вырвали язык. И провисел он безмолвным более 30 лет. Затем колокол сняли и в начале XIX в. поставили в Оружейной палате как исторический памятник. В Москве насчитывалось сотни колоколов и колокольцев, и все они звонили и пели на разные голоса. Начинался благовестный звон на утренней заре с первого удара Успенского колокола Кремля, который был слышен далеко окрест. %iap главного кремлевского колокола подхватывали все городские колокола, и плыл его звон переливчато над всей Москвой, вызывая в сердце горожанина восторг и умиление. Да и какой русский не любит колокольный звон!

«…Едва проснется день, — писал М. Лермонтов, — как уже со всех ее (Москвы. — Авт.) златоглавых церквей раздается согласный гимн колоколов, подобно чудной, фантастической увертюре Бетховена… О, какое блаженство внимать этой неземной музыке, взобравшись на самый верхний ярус Ивана Великого!»[8]

В наши дни благовестный звон кремлевских колоколов москвичи слышат только на Рождество и Пасху. Сегодня на колокольне «Иван Великий» и звоннице висят 22 колокола. Большая их часть отлита русскими мастерами еще в XVII в. Это период расцвета колокольного мастерства на Руси.

У каждого кремлевского колокола свой особый неповторимый звон, своя форма. А главное, своя судьба, порой знаменитая, иногда печальная. Один из самых древних и больших колоколов Кремля — Реут. Он размещен в колокольном проеме звонницы. Весит колокол 32 тонны, отлит в 1622 г. выдающимся мастером литейного дела Андреем Чоховым, им же отлита уникальная Царь-пушка.

Судьба Реута необычна. 11 октября 1812 г., когда наполеоновские солдаты взорвали звонницу, Реут упал, но уцелел. У колокола отлетели только уши, и его вскоре отремонтировали и снова водрузили на звонницу на прежнее место. Но новая беда случилась в 1855 г. во время молебна в честь восшествия на престол императора Александра II, тогда колокол Реут сорвался с балки. Падая, он проломил все деревянные и каменные перекрытия, убив при этом несколько человек. Москвичи поговаривали: «Это не к добру…» Император Александр II, Царь-освободитель, трагически погиб от рук народовольцев. А вот колокол Реут на этот раз уцелел… но звонить в него перестали раз и навсегда.

Другой не менее знаменитый колокол Кремля — Успенский, весом 64 тонны, исправно действует по сей день. Он отлит в 1817 г. из колокола, разбившегося в 1812 г. при взрыве колокольни. Колокол создавался как памятник в честь победы над Наполеоном, о чем свидетельствует надпись на валу и горельефные портреты Александра I и его супруги. Когда шла отливка колокола, а отливал его старейший литейщик Яков Завьялов, москвичи приходили смотреть и бросали в яму золотые и серебряные монеты, чтобы звон был лучше.

На Филаретовской пристройке находится еще один крупный колокол весом 13 тонн, отлитый в 1704 г. знаменитым русским мастером литейного дела Иваном Моториным.

Это он, Иван Моторин, начал отливку самого большого колокола в мире — Царь-колокола. История этого уникального колокола необычна. Отливку начали по указу императрицы Анны Иоанновны. Отливали на Ивановской площади Кремля. Первая отливка колокола сорвалась, но вскоре сын мастера, Михаил Моторин, довел дело отца до конца.

26 ноября 1735 г. за 36 минут мастер отлил форму. Это было событие огромного значения! Вес колокола был более 200 т. Началась кропотливая и трудоемкая чеканная отделка формы колокола. Но в мае 1737 г. во время сильнейшего пожара при тушении огня водой колокол треснул и от него откололся кусок весом в 11 т. Царь-колокол пролежал в яме 99 лет. И только в 1836 г. был поднят и водружен на постамент знаменитым архитектором Монферраном (автором Исаакиевского собора в Петербурге). Прекрасно сохранилась декоративная отделка колокола, выполненная русскими мастерами. Здесь мы видим изображение императрицы Анны Ивановны, по приказу которой был отлит колокол, и портрет царя Алексея Михайловича, так как колокол, отлитый в его правление в 1654 г., получил второе рождение, дал свой металл новому — Царь-колоколу. Над портретами иконы: св. Анны, апостола Петра, Иоанна Предтечи. Ангелы поддерживают картуши, на одном из которых текст — история колокола, на втором выбиты имена отца и сына Моториных.

Иван Моторин отлил и знаменитый Набатный колокол, который ныне хранится в Оружейной палате. В далекие времена, когда случалась в Москве беда, звонил Набатный колокол, который висел на Набатной башне Кремля. Так он и висел до 1771 г., когда во время Чумного бунта по тревожному звону колокола восставшие горожане собрались в Кремле. Екатерина Великая «наказала» колокол — у него отняли язык.

Хранится в Кремле и самый древний колокол, отлитый в 1559 г. псковским мастером Нестером Ивановым по повелению Ивана Грозного.

Ежедневно сотни, тысячи туристов, посещая Кремль, подолгу стоят у Царь-колокола. Фотографируются, читают его историю и… непременно дотрагиваются до его поверхности — осколок буквально отполирован от тысяч прикосновений рук!

Однажды летом 1957 г. мне довелось быть свидетелем удивительной сценки из жизни колокола. Это случилось поздним июльским вечером, когда во время Второго Международного фестиваля молодежи и студентов в Кремле состоялся бал. Сотни девушек и юношей, представители всех стран и континентов, танцевали и пели на площадях Кремля. В Тайницком саду продавали сбитень, медовуху, кваски, кренделя и пироги — все было приготовлено по старинным рецептам XVII–XVIII вв. В полночь, когда гремел фейерверк, мы стояли около кремлевского сквера напротив Царь-колокола. Когда последняя вспышка погасла, послышалась песня: «Утро красит нежным светом стены древнего Кремля!..». В проеме Царь-колокола стоял молодой человек… и пел. Песню тотчас подхватили сотни голосов. Певца сменила девушка из Индии. Зрелище было сказочное: одетая в серебристые переливающиеся ткани, освещенная струящимся светом прожектора, девушка, едва касаясь постамента, танцевала, а вернее, плыла по воздуху. Через мгновение она исчезла, оставив на осколке колокола тонкое серебристое облачко — свой шарф.

Еще долго звучала разноязычная речь, песни и смех над древними площадями и улицами Кремля. Было далеко за полночь. Постепенно затихали голоса. Расходились гости. Над Кремлем воцарялась тишина. Уже розовел восток. Над Москвой-рекой опускался туман, уплывая в Замоскворечье. Освещенные луной, блистали золотом купола церквей, и казалось, древний Иван Великий стал выше и стройнее. Наступало утро нового дня…

Кто видел Кремль в час утра золотого,
Когда лежит над городом туман,
Когда меж храмов с гордой простотой
 Как царь белеет башня — великан?![9]


БОЯРСКИЕ ДВОРЫ В КРЕМЛЕ

Он лежал пустой равниной…

А теперь стоит на нем Новый город со дворцом,

С златоглавыми церквами,

С теремами и садами.

А.С. Пушкин

Иностранные гости, посещавшие Москву в XV–XVI вв., писали, что за мощной крепостной стеной стоял удивительной красоты град, где высилось множество «причудливых» каменных и деревянных палат с высокими крышами, с несчетным числом церквей с золочеными куполами, «верховых» садов с фонтанами и прудами.

В Кремле, кроме двора великого князя, государевых приказов и служебных построек, было немало дворов знатных бояр.

Поставлены те дворы были ладно, на двухъярусном подклете, с просторными палатами, а венчала хоромы боярская роскошная горница.

Шатровые крыши домов делались островерхие, с бочечным нарядным перекрытием.

Строились дворы и церкви «в едином дубу», т. е. только из дуба.

Терем украшали открытые галереи, разноцветные столбы-кубышки фасада, резные наличники окон — все радовало взор.

В окна вставляли узорчатые слюдяные оконницы, печи облицовывали цветными изразцами, полы настилали из широких дубовых досок. Поверх клали войлок, а затем стелили сукно красное или зеленое, часто и стены обивали сукном, а в богатых боярских хоромах полы и лавки устилали коврами.

Обычно же лавки-скамьи, стоявшие у стен и вокруг стола, застилали суконными тюфяками.

Мебели в боярских теремах было немного: вдоль стен тянулись широкие дубовые лавки, стол широкий, длинный, набранный из трехчетырех гладко обструганных дубовых досок. В этой же комнате стоял поставец с большим набором дорогой посуды.

Пили вина и мед из братин и кубков, чаще серебряных, вызолоченных изнутри.

Ложки были непременно серебряные, блюда тоже. В праздники стол ломился от угощения, иногда подавали более ста блюд. Пили мед, медовуху, брагу, водку не употребляли. Так, царь Иван III запретил продажу крепких напитков. Кабаки в Москве открылись только при Иване Грозном. Иностранные путешественники отмечали, что нрав у москвичей добрый, они веселы и словоохотливы. Одежда богатых горожан отличалась яркостью расцветок и добротностью. Женщины носили шубы на беличьем или лисьем меху, крытые бархатом или тонким сукном с собольей оторочкой. В моде были дорогие персидские шали, шею обвивали связки драгоценного жемчуга, руки были унизаны золотыми кольцами с каменьями. На ногах красовались сапожки сафьяновые, изукрашенные шитьем жемчужным. В моде были румяна, и женщина из дома не выходила, не нарумянив ярко щеки и не насурьмив брови. Иностранцы отмечали, что у русских девушек чудесные длинные косы, а женщины волосы убирали и голову украшали богатыми кокошниками. «А главное, — писали иностранцы, — московиты очень красивы, мужчины статные и высокие, а женщины миловидны и улыбчивы». Москвичи были очень набожны и ежедневно ходили в кремлевские церкви на службу, но в основном молились дома, где в каждой комнате непременно висела икона, а часто и огромный киот со старинными иконами в богатых окладах. Женщины редко выходили из терема, молясь, как правило, вместе с детьми дома.

При каждом боярском дворе была своя домовая церковь с крытым переходом или молельня. Во дворе и нижних подклетях дома размещались хозяйственные службы, где жили дворовые. Были на дворе и конюшни и скотный двор, непременно пекарня, «колодезь», баня, амбар, погреба и караульня.

Все хоромы и служебные постройки утопали в зелени садов, в обрамлении которых еще ярче и причудливее смотрелись они.

Кремль поражал разнообразием архитектурных форм, где поэзия в камне сплеталась с народной сказкой, запечатленной в дереве. Даже небольшие домовые церквушки были опоясаны резным деревянным кружевом и сияли яркими главками.

К сожалению, до наших дней не сохранилось ни одного сказочного деревянного терема — пожары не пощадили их, а Москва горела часто. Так, прекрасный терем Дмитрия Донского и «златоверхий» набережный терем княгини Евдокии, у окна которого она сидела, провожая своего супруга на Куликовскую битву, сгорели дотла. Позже сгорели «чудные» терема великого князя Василия Темного и многие боярские дворы. Уцелели лишь частично каменные строения, первые из которых были возведены еще при Иване Калите.

Но снова и снова отстраивался Кремль, и возводились роскошные хоромы княжеские и богатые дворы боярские.

Строили, по вековой традиции, опять из дерева. На Руси долгие века предпочитали жилища деревянные — более теплые и полезные для здоровья, да и более дешевые.

Так, когда для царя Михаила Романовича заново строился Теремной дворец, он изволил заметить, что предпочел бы жить в «деревянных палатах», а дворец строит для сыновей.

Но уже в XV в. было сооружено 15 белокаменных и кирпичных построек, среди которых были и церкви и жилые палаты.

До нашего времени в Кремле сохранились фрагментарно два белокаменных здания — подклеть Благовещенского собора конца XIV — начала XV в. и церковь Рождества Богородицы, возведенная в 1393 г.

До правления Ивана IV в Кремле жило большое количество боярских семей, и дворы их, богатые, затейливо украшенные, соперничали с княжескими теремами, вызывая недовольство великого князя. Уже при Иване III проявилась тенденция к ликвидации боярских дворов в Кремле. Так, приступая к постройке каменного дворца, Иван III приказал разобрать старый деревянный терем. И заодно великий князь выселил от Боровицких ворот всех владельцев «тамошних» дворов, таким образом Иван Васильевич «очистил» Боровицкий холм, древнейшую местность княжеского поселения в Кремле. Вся местность от Боровицких ворот была занята двором Ивана III.

Известный историк Иван Забелин, рассказывая о боярских дворах в Кремле, упомянул более десятка знатных фамилий и среди них имена бояр Мстиславских, Стрешневых, Морозовых, Шереметьевых, Беклемишевых, Годуновых, Захарьиных (Романовых) и др. Мы же расскажем только о тех боярских дворах, именами хозяев которых названы некоторые башни Кремля.

Например, Водовзводная башня многие столетия называлась Свибловой. Возведена башня в 1488 г. итальянским мастером Антоном Фрязиным. Подле башни весь западный угол кремлевских стен, или Подол, был застроен дворами бояр Свибловых. Светлые хоромы боярина Федора Давыдовича, стоявшие на двухъярусной подклети и красовавшиеся ярко расписанной горницей, утопали в зарослях крыжовника и вишни, а за теремом лепились хозяйственные постройки.

Федор Андреевич Свибло при Дмитрии Донском был первым воеводою, но при сыне его, великом князе Василии Дмитриевиче, попал в опалу. И все его села, дворы, люди и казна были взяты великим князем и отданы около 1406 г. великой княгине Софье Ви-товтовне.

При Иване III вся западная половина Подола, присоединенная к великокняжескому хозяйству, была отделена от Тайницких ворот стеною с глухими воротами. В 1633 г. Свиблову башню переименовали в Водовзводную.

Вблизи наугольной Москворецкой башни Кремля находился двор знатного боярина Никиты Беклемишева, именем которого столетиями называлась эта башня.

Боярин Никита Беклемишев по поручению великого князя Ивана III ездил во главе посольства к крымскому хану в 1474 г. После смерти Никиты Беклемишева двор его перешел к сыну Ивану, прозванному Берсеню. Боярин Иван Беклемишев пользовался уважением и вниманием Ивана III. Ему, как и его отцу, поручались важные посольские дела. В 1490 г. Иван Беклемишев встречал на Хын-ске (Химки) царского посла, в 1492 г. отправился посланником к польскому королю. В1502 г. он ездил с царским поручением к крымскому хану Менглет-Гирею. Однако при сыне Ивана III великом князе Василии III боярин попал в жесткую опалу.

«…Имея несчастие быть умным человеком, он относился с рассуждением, — писал историк И. Забелин, — очень критически к наступившей при Василии Ивановиче крутой перемене во внутренней политике нового государя, когда вместо Единодержавия и Самодержавия, столько полезного для государства, появилось на поприще управления 1осударством безграничное и свирепое Самовластие, развившееся до сумасшествия при Иване Грозном»[10].

Боярин Иван Беклемишев виновным оказался за то, что говорил государю «встречно», т. е. противоречил по какому-то поводу о Смоленске. Василий III крикнул на него: «Поди, смерд, прочь, не надобен ты мне!»

За рассуждения и обсуждения политики великого князя с боярами Иван Беклемишев оказался не только в опале, но подверг себя смертельной опасности.

В беседе с Максимилианом Греком Иван Беклемишев говорил: «Государь упрям и встречи против себя не любит; а кто молвит против государя, он на того опаляется. А отец его Великий князь (Иван III. — Авт.) против себя встречу любил и тех жаловал, которые против него говорили…»[11].

В 1523 г. у знатного, уважаемого и, пожалуй, умнейшего боярина Московии указом Василия III был отнят двор. В 1525 г. отсекли умную голову у Москворецкого моста, недалеко от двора опального хозяина. В царском указе Василия III есть знаменательная фраза: «Казнить за высокоумие».

После казни боярина его двор сохранил за собой значение крепостной стены, а в прямоугольной Беклемишевской стрельнице была пыточная.

Сама башня, возведенная еще в 1487 г. итальянским архитектором Марко Фрязиным у двора бояр Беклемишевых, долгие-долгие годы носила их знатную фамилию.

Бытует прекрасная легенда, что по Берсеню, что означает «крыжовник», а заросли его тянулись вдоль всей кремлевской стены, называется теперь Берсеневская набережная.

Башня Беклемишевская уже многие последние десятилетия носит новое имя Москворецкая, и смотрит она безмолвно на Москву-реку, сохраняя страшные тайны, которые имели место в ее глухих стенах пять столетий тому назад.

Главная тюрьма-пыточная была расположена в стрельнице Спасской башни, и называлась она боярской — т. е. предназначенная для бояр.

Мне довелось в 1955 г. вместе с комендантом Кремля А.Я. Ведениным подниматься по крутой винтовой лестнице башни. На четвертом или пятом ярусе мы зашли в большую полутемную комнату, стены которой были выложены из грубого камня.

В стены были вмонтированы толстые железные крючья, на которых подвешивали узников. Зрелище даже пустой мрачной комнаты тяжелое.

И думается — сколько же высокородных бояр закончили здесь свою жизнь!?…


ЦАРСКИЕ ПАЛАТЫ

На Руси богатые царские и боярские хоромы называли палатами, и это название прижилось на долгие времена и прочно закрепилось в XVI в. не только за царскими покоями, но и за производственными царскими мастерскими.

В Теремном царском дворце навечно остались названия: Грановитая палата и Золотая палата, да и небольшие царские теремные комнаты зачастую, судя по летописным материалам, называли государевыми палатами.

Эти уникальные древнерусские постройки чудом пережили века и сохранились до наших дней, т. е. до III тысячелетия.

В Грановитой палате во времена Ивана IV происходили приемы иностранных послов.

При Иване Грозном был учрежден особый посольский церемониал, который с незначительными изменениями просуществовал в России до конца XVII в. Английский посланник Ченслер писал об этом церемониале следующее: «…царь сидел на возвышенном троне в золотой диадеме и богатейшей порфире, горевшей золотом. В правой руке у него был золотой скипетр, осыпанный драгоценными камнями. Царя окружали вельможи в богатейших одеждах… Подобный блеск великолепия мог ослепить кого угодно».

Посол германского императора Ганс Кобенцель, посетивший Москву в 1576 г., дает яркое описание роскошной одежды русского царя: «…была на нем царская мантия и диадема… которая не может сравниться с коронами королей… испанского и французского или же великого герцога Тосканского… и даже корона самого цезаря и корона венгерского и богемского не могут сравниться с нею…»

Рядом с Грановитой палатой сохранилась еще одна древняя дворцовая палата.

Впервые она упомянута в документах в конце XVI в. и названа Золотой палатой царицы Ирины — жены царя Федора Иоанновича. Она не так величественна и просторна, как Грановитая палата: и площадь ее меньше, и потолки ниже.

Золотая царицына палата еще в конце XVI в. была украшена великолепной сюжетной живописью. Первое описание интерьера палаты дал епископ Арсений в 1589 г. Цветные изображения по золоту на стенах чудесно сияли, бесчисленные драгоценные камни в окладах икон вспыхивали тысячами цветных искр, а под ногами гостей переливался тканный шелком и золотом огромный персидский ковер. На подоконниках, в нишах стен на поставцах отливали серебром бесчисленные фигурные сосуды.

К Золотой палате вплотную примыкает Жилицкая палата — проходные сени. Палата в старину служила помещением дворцовой стражи из дворян младшего разряда, так называемых жильцов, потому и получила название Жилицкой.

Старинный каменный портал и резной наличник окна XVII в. выходят во Владимирский зал Большого Кремлевского дворца.

Вне Большого дворца стоят по сей день Патриаршие палаты.

В 1589 г. в связи с учреждением патриаршества на Руси двор митрополита с его палатами становится двором патриарха, в котором была возведена лишь надвратная церковь во имя Трех святителей московских.

В 1643 г. патриарх Иосиф значительно обновил Патриарший двор, где заново был выстроен целый корпус с палатами: Золотой, Крестовой (ныне Мироварная), келейной и казенной. Но уже в 1655 г. патриарх Никон строит Патриаршие палаты. Дом имеет оригинальную конструкцию в отношении количества этажей: в одних частях он имеет четыре этажа, в других — три или даже два. Здесь помещалась также Патриаршая Синодальная библиотека, основанная при перенесении митрополии в Москву, т. е. в XIV в. В библиотеке было собрано немало древних книг и рукописей на греческом и славянском языках. *

Вне дворца стоит и Оружейная палата.

Большая казна — как в старину называлась Оружейная палата — хранила в себе с давних пор много сокровищ, принадлежавших русским князьям и царям. Двор царей славился богатствами, как наследственными, так и приобретаемыми при покорении различных областей. И хотя немало предметов и ценностей исчезло при пожарах и нашествиях неприятеля, казна увеличивалась за счет поступления подарков от иностранных государей.

Драгоценные вещи уже не могли разместить в Большой казне, и они хранились в Бронном и Конюшенном приказах и в Запасном дворце.

При Петре I управление Оружейной палатой было подчинено Сенату. При Александре I в 1806 г. для этой палаты архитектором Его-товым было возведено особое здание, но оно было без печей, где ценнейшим экспонатам не могла быть обеспечена должная сохранность. В 1849 г. император Николай I повелел возвести новое здание. Построил здание Оружейной палаты архитектор Бове в очень сжатые сроки, и уже с 1851 г. палата стала государственным музеем — хранили — щем.

Это единственный в своем роде музей, богатый редчайшими предметами не только древнерусского, но и западного и восточного искусства. В музее на протяжении веков хранились царские регалии, которыми короновались все русские цари и императоры на протяжении трех столетий.

Название «Палата» со времен Средневековья прочно закрепилось не только за царскими покоями, но и за царскими производственными мастерскими.

Существовали Золотая и Серебряная палаты, где искусные мастера изготовляли редчайшие предметы для царского обихода.

Одна из кремлевских мастерских называлась Постельной палатой, и находилась она в женской половине Теремного дворца под хоромами царицы.

В ее ведении было хранение и изготовление постельного царского убранства и одежд для членов царской семьи: шуб, кафтанов, зипунов, шапок, сапог и т. д.

Кроме того, в светлице Царицыной мастерской и палатах работало около 100 искусных мастериц, золотошвеек и белошвей.

Они плели роскошник кружева, расшивали одежды царские золотом и серебром, а также жемчужным низаньем.

Итак, с конца XIV в. Оружейная палата становится сокровищницей московских князей и цариц. Упоминалась она в духовных грамотах Ивана Калиты, Дмитрия Донского, Ивана III, Ивана Грозного и многих других царей…

Из каменных сооружений в Кремле вне дворца было построено здание Посольской палаты в 1565 г., однако Посольская палата неоднократно перестраивалась и в XVII в. была перенесена на улицу Варварку — это единственное древнее здание «министерства» иностранных дел, сохранившееся до наших дней.

Был в старину в Кремле Сытной двор, который размещался в под-клете Теремного дворца. Палаты, в него входившие, имели очень образные названия: Клюшная, Казенная, Водочная, Свечная, Воскобойная, Медвенная, Сытная, где «збитень сбавили», заливали яблоки патокой, солили и мочили овощи, фрукты, готовили варенья и соленья…

Здесь размещались огромные глубокие погреба «питейные», походные, с «мартовскими пивами». Над Сытной палатой, как мы уже говорили, размещались Царицыны мастерские. Под мастерскими располагались покои царской семьи. В одной из дальних комнат на этом же этаже в XVII в. была устроена личная баня царя — мыленка. Вода в мыленку подавалась водоподъемной машиной, установленной в ближайшей к Москве-реке башне Кремля, которая с тех давних пор называется Водовзводной.

Таким образом, к началу XVII в. Кремль был значительно застроен палатами царскими и казенными.

К ним нужно еще причислить немалое количество каменных боярских и святительских палат, сооружавшихся беспрерывно в течение XVI в. и особенно усиленно к концу его, внося в строительную практику все новые и новые мотивы.

Небезынтересно отметить, что все царские палаты помещались на подклетах и соединялись друг с другом посредством открытых переходов — террас с открытыми лестницами у каждой, выходящими на Соборную площадь.

Царь имел возможность, минуя площадь Соборную, пройти из Теремного дворца в церковь Ризоположения и на двор патриарха, был проход и из дворца в Благовещенский собор.

Все эти палаты царские представляли собой единый великолепный архитектурный ансамбль Древней Руси.


ТЕРЕМНОЙ ДВОРЕЦ

Не многие москвичи знают, что стоит в Кремле сказочный дворец, построенный еще при царе Михаиле Федоровиче Романове в XVII в. И уж совсем немногим довелось побывать в царском Тереме.

С древнейших времен, по свидетельству летописи, еще при великом князе Иване Калите в Кремле стоял Теремной дворец. Был он деревянный, рублен из векового дуба. Скорее всего, тот дворец был построен Юрием Долгоруким, возведен был царский Терем неподалеку от церкви Архангела Михаила.

Строились великокняжеские хоромы долгие столетия по единому канону: высокие шатровые кровли с шатровым верхом в виде бочки с медным золоченым гребнем наверху, с широкими двойными окнами, украшенными узорчатой резьбой. Позолоченные украшения теремов, окна из разноцветной слюды, яркая роспись наличников — все придавало теремам нарядный, праздничный вид. На фоне серых посадских изб Терем царский казался сказочным.

Когда в XV в. по велению царя Ивана III на месте деревянного дворца был воздвигнут каменный, его архитектурный облик мало отличался от деревянного старинного Терема. При Иване III началось великое строительство в Кремле. Заново возводились главные храмы, стены, башни и бойницы. Строили в основном итальянские мастера, но их искусство не оказало значительного влияния на русское зодчество. Так, для главного кафедрального Успенского собора Кремля итальянский архитектор Аристотель Фиораванти за образец взял древний Успенский собор Владимира.

Известно, что с давних времен и до Петра I все постройки на Руси возводились по вековым традициям. На протяжении многих столетий горели не раз и деревянные, и каменные дворцы, да и город разрушался дотла при вражеском нашествии, но вновь и вновь отстраивались и Кремль, и Москва. К счастью, до дня сегодняшнего превосходно сохранился Теремной дворец царя Михаила Романова, построенный в 1636 г. по образцу древних царских хором.

Дорогой читатель! Я проведу тебя по этим древним палатам царского Терема, расскажу, какое впечатление производит осмотр их на иностранных гостей.

Давно это было, шел декабрь 1956 г… Я сопровождала замечательных французских актеров Ива Монтана и Симону Синьоре, показала им Оружейную палату, Большой Кремлевский дворец, соборы кремлевские. Но здесь мне хочется подробно рассказать, какое впечатление произвело на гостей посещение Теремного дворца.

Прекрасных французов сопровождали представители посольства Франции, ответственные работники Министерства культуры, пресса, переводчики, фотокорреспонденты. Все шумно переговаривались, но когда мы взошли на Верхоспасскую площадку и приблизились к Золотому крыльцу, ведущему в древние теремные покои царей, все сразу смолкли. Взору гостей предстал блистающий золотом и пурпуром портал крыльца, у парапетов застыли скульптурные каменные львы, и «страшно» было взойти на ступени каменной лестницы, украшенной дивной резьбой. Наконец все поднялись в Переднюю комнату, или Проходные сени, где по утрам собирались приближенные бояре, чтобы засвидетельствовать свою преданность государю. Здесь же царь иногда устраивал трапезы, поэтому называли эту комнату еще и Трапезной. Роспись стен и потолка комнаты изумительной красоты: изящный растительный узор подчеркивает значимость религиозных сюжетов. Обивка старинной мебели выполнена в цветовой гамме настенной живописи. Все сработано русскими умельцами.

Здесь при полной тишине я начала свой рассказ и пригласила гостей в следующую палату — Думную, или Соборную, еще ее называли Крестовой. В ней собиралась Боярская дума, обсуждались вопросы государственной важности. Стены и сводчатый потолок этой комнаты выдержаны в голубых тонах, даже стекольца голубые с белым. Из Соборной палаты следуем в Государев кабинет, или Престольную, где стояло царское кресло (престол).

Государева комната — это рабочий кабинет царя, где он проводил много времени, беседовал с близкими людьми, давал обеды «без чинов», где все занимали место без учета знатности, рода и чина.

В Престольной комнате в 1660 г. состоялся собор — церковный суд над патриархом Никоном. Собор постановил здесь в присутствии царя Алексея Михайловича лишить Никона «патриаршего престола и чести».

Престольная комната — самая нарядная, самая живописная, где сплошь расписаны и стены, и потолок, преобладающий цвет — красный, по нему идет позолота. Лавки, стулья — все обтянуто малиновым бархатом. Расписная столешница с золоченым подстольем на фигурных ножках. Кресло царя тоже обтянуто малиновым бархатом. На стенах изображены гербы областей России. В углу красуется круглая печь, затейливо украшенная красными кафелями. Стекла окон, в тон отделки комнаты — красные и белые, забраны в медные переплеты. Когда редкие лучи солнца заглядывают в Терем, он воистину кажется сказочным.

Идем дальше…

Царские палаты замыкает опочивальня, в центре которой стоит кровать темного дерева, украшенная рельефной резьбой. Над кроватью балдахин — «небо», как говорили в старину. Изразцовая печь, обивка мебели — все в тон искусной росписи стен. Из опочивальни дверь открыта в царскую молельню, где сохранились два резных позолоченных иконостаса с иконами XVII–XVIII вв. Воспитанные французские гости постеснялись войти в молельню, но задали вопрос: «Где жили русские царицы?» Пришлось рассказывать, что женская жилая половина дворца всегда строилась отдельно и, к сожалению, не сохранилась, однако уцелел приемный зал русских цариц — Золотая царицына палата. В то время там шли реставрационные работы, и, приоткрыв дверь в палату, откуда была частично видна роскошная роспись стен, я сказала: «Вот как описывал убранство Золотой царицыной палаты патриарх Иеремия, который был принят царицей Ириной в 1589 г. Палата «покрыта была чистым золотом, украшена многочисленными скульптурными изображениями птиц и зверей из драгоценных металлов». Епископ Арсений добавлял: «…стены Палаты, казалось, были обиты золотом и светились»».

Я продолжаю рассказывать, а французские гости не только не переговариваются, а как-то странно замирают при моих словах: «…великолепие наряда царицы Ирины, по словам епископа Арсения, сопровождавшего патриарха Иеремию, всех присутствующих повергло «в некий тихий ужас«…Малейшей части этого великолепия достаточно было бы для украшения десяти государей». Я замолчала… Симона Синьоре тихо вздохнула…

Проходим через Святые сени в Грановитую палату. По тем временам палата, построенная в XV в. итальянскими архитекторами Марко и Антонио Солари, была самым большим и великолепным залом на Руси, площадь которого достигала 495 м, а высота — 9 м. В Грановитой палате на протяжении пяти столетий происходили приемы, государственные совещания, отмечали воинские победы. В 1552 г. Иван Грозный устроил трехдневный пышный пир, празднуя победу над Казанью. Петр 1 отмечал здесь в 1709 г. блистательную победу над шведами под Полтавой, а Екатерина Великая дала обед в честь полководцев, одержавших победу над Турцией в 1774 г. Во время таких торжественных празднеств столы и поставцы в Грановитой палате ломились от золотой и серебряной посуды, от груды яств.

Свет, падавший из восемнадцати окон, освещал великолепную настенную живопись, выполненную палехскими мастерами по описям XVII в. Рассказывая о ней, я показала гостям изображения русских князей и царей со времен Владимира Мономаха. На этом экскурсия закончилась. Совершенно ошеломленные и восхищенные увиденным, высокие гости, прощаясь, сказали: «Нам кажется, что мы побывали в сказке. Нет, мы побывали в древней России, мы не представляли такого чуда!»

А ведь гости не осматривали еще одну очень интересную комнату — Детскую. Она поражает изяществом и богатством белокаменной резьбы. Над входом высеченная по камню надпись гласит, что комната построена по повелению царя Михаила Романова для царевичей Алексея и Ивана. Ее окружает открытая терраса — гульбище, на западной стороне которой сооружена маленькая смотрильная башенка. С площадки башни неожиданно открывается живописный вид на город, на его улицы и улочки, на купола церквей, на пеструю панораму столицы.

Дорогой читатель! Когда ты идешь торопливо по Воздвиженке по направлению к Троицким воротам, посмотри на Кремль — ты увидишь эту островерхую цветную башенку и крышу Терема — двухскатную, яркую, красно-белую, с высоким гребнем — и золотые маковки церквей Теремного дворца.

Здесь сохранились шесть церквей, неповторимое убранство которых, созданное русскими мастерами, по праву считается шедевром не только отечественного, но и европейского искусства.

Особое место в Теремном дворце занимает Верхоспасский собор, построенный в XVII в. Вход в церковь запирается золотой решеткой, почему собор известен еще под названием Спас за Золотой решеткой. На сводах храма сохранилась роспись XVII столетия. В деревянном резном золоченом иконостасе есть и иконы XVII в., выполненные кремлевским живописцем Федором Зубовым. В этом соборе цари крестили своих детей, а в день их совершеннолетия объявляли наследниками престола, здесь молились все русские цари от Михаила Романова до Петра I. Это камерный, домовый собор царской семьи. Построенные в разное время, теремные церкви в XVII в. были подведены под одну крышу мастером каменных дел Осипом Старцевым. На крыше поставили одиннадцать позолоченных главок, над куполами которых засветились золотые ажурные кресты. Эти главки хорошо видны из-за стен Кремля.

Прекрасен, неповторим кремлевский ансамбль! Трудно не согласиться с Лермонтовым: «Ни Кремля, ни его зубчатых стен, ни его темных переходов, ни его пышных дворцов описать невозможно… Надо видеть, видеть…»


ПОТЕШНЫЙ ДВОРЕЦ

Дела давно минувших дней…

А.С. Пушкин

Всякий раз, проходя по тихой Дворцовой улице Кремля мимо Потешного дворца, хочется замедлить шаг, чтобы лишний раз полюбоваться им. Великолепный белокаменный портал дворца, причудливые наличники окон, изукрашенные узорчатой каменной резьбой, рисунок которых напоминает кокошник, дозорная вышка — все-все радует взор.

Седая старина, святая допетровская Русь. Представим себе Кремль, Москву середины XVII в.

Благочестивая, неторопливая, хлебосольная жизнь размеренно текла в царских хоромах, в боярских палатах. Царь с приближенными боярами долгими часами молился в церквах, а то днями пировал и веселился в своем тереме.

Увеселения, или «потехи», любили на Руси все издревле. Если при Михаиле Романове царя, да и люд московский, увеселяли скоморохи, гусельники и кукольники, то при сыне его царе Алексее Михайловиче ставили уже театральные «действа». На сцене наряду с иноземными актерами играли и русские комедианты.

Дочь царя Софья набрала целую труппу и ставила с ними пьесы собственного сочинения, где играла главные роли. И не было конца изумлению бояр, увидевших царскую дочь на сцене. Ведь до нее русские царицы и царевны знали одну дорогу — из женского терема в церковь.

Здесь открывается еще одна печальная страница средневековой трагедии на Святой Руси.

Царевна Софья, дочь царя Алексея Михайловича от первого брака, была ума острого, таланта редкого, характера сильного. Учителем ей был определен царем знаменитый Симеон Полоцкий, обучивший царевну древним языкам, риторике, богословию и пиитике. Не без влияния своего учителя царевна Софья стала писать стихи, сочинять пьесы. Играя на сцене, царевна поражала и восхищала окружающих не только вдохновенной игрой, но и великолепной статью, византийским величием. Ею любовался царь-батюшка, ею восхищались все. Любовался прекрасной игрой сестрицы-царевны и маленький царевич Петр, которого мать царица Наталья Нарышкина, вторая жена царя, неизменно приводила с собой в Потешный дворец. Во время «действа» Софья замечала восхищенно горящие глаза младшего брата.

Глядя на прекрасную головку, обрамленную черными кудрями, на алеющие от восторга щеки царевича, вряд ли царевна могла представить, что братец станет ее лютым врагом.

Именно он, царь Петр, перечеркнет ее судьбу, погубит всех ее близких и сподвижников, обречет на пострижение в монахини.

«Одна из великих женщин России, — писал впоследствии историк Карамзин, — закончит свою блистательную жизнь в одинокой келье Новодевичьего монастыря, оплакиваемая многими россиянами».

Царевна Софья была последней обитательницей Потешного дворца, где она жила с сестрой царевной Екатериной до заточения. После изгнания царевны из Кремля во дворце закончились все театральные представления. При Петре I в Потешном дворце князь Федор Юрьевич Ромодановский с согласия царя разместил полицейское управление Кремля и города, и дворец на долгое время превратился в палату полицейского суда и расправы. После переезда Петра I и двора в Санкт-Петербург Потешный дворец был в ведении коменданта Кремля.

Во время реставрации в 70-х гг. прошлого века облик дворца сильно видоизменился. Со стороны Александровского сада к нему пристроили балкон, но сохранился верхний ярус дворца, образующий терем, в котором когда-то помещалась дворцовая церковь. И сегодня над ее трапезной высится старинная башенка на четырех столбах, которая в давние времена использовалась и как колокольня, и как дозорная вышка. У\ица, где высится Потешный дворец, называлась Александровской, затем Дворцовой.

Настал век двадцатый…

После переезда советского правительства в Кремль в Потешном дворце и его пристройках были оборудованы квартиры для семей членов Совнаркома. С 1918 по 1932 г. в Потешном дворце жил И.В. Сталин с женой и детьми.

Внешне жизнь семьи вождя текла размеренно и тихо: жена работала, сыновья учились, подрастала маленькая дочь. Шел ноябрь 1932 г.

8 ноября, хмурым ненастным вечером две женщины долго прогуливались по Дворцовой улице. Они шли не спеша к Боровицкому холму, вдоль здания Оружейной палаты, затем возвращались обратно к Потешному дворцу. Одна из спутниц была Полина Молотова, другая Надежда Аллилуева.

О чем они говорили? Кто знает…

Порывистый холодный ветер уносил их слова, затруднял дыхание, гнал последние жухлые листья к Тайницкому саду…

В тот трагический вечер Надежда Сергеевна последний раз говорила и со Сталиным. Чем закончилась их беседа?

Выстрелом!!

Было это убийством или самоубийством?

Кто скажет…

Н.С. Хрущев вспоминал: «…она умерла при загадочных обстоятельствах. Но как бы она ни умерла, причиной ее смерти были какие-то действия Сталина… Ходили даже слухи, что Сталин застрелил Надю».

Похоронили Надежду Сергеевну Аллилуеву на кладбище Новодевичьего монастыря.

Но этой загадочной смертью не закрылась трагическая страница истории Кремля. Говоря словами Шекспира, «смертей злокозненная цепь» еще долго затягивала в бездну небытия многих известных обитателей кремлевских дворцов.

Сегодня никто не живет в Кремле.

Когда приходит поздний час, гаснут постепенно огни в правительственных зданиях, во дворцах, в музеях. Незаметно пустеют древние площади и улицы, все затихает. И лишь прожектора освещают голубым светом кремлевские величественные дворцы, сказочные палаты и терема, золотые купола храмов, свидетелей дня прошедшего, хранящие века безмолвно «предания старины глубокой».


P.S.

Я пришла работать экскурсоводом в Оружейную палату через два года после смерти И.В. Сталина. Дух «вождя народов» еще витал в Кремле. Каждый день я бывала в здании Арсенала, куда можно было пройти только по Дворцовой улице, мимо Потешного дворца.

Можно было и сократить путь, если идти узкими улочками дворца, но тогда нельзя было миновать глухо зашторенные окна бывшей первой квартиры Сталина, где погибла его несчастная Надежда… И всякий раз делалось не по себе.

Однажды, будучи в Потешном дворце, где уже давно размещались служебные кабинеты комендатуры Кремля, и очень устав после проведения многочасовой экскурсии, я присела на старый невзрачный диван розовато-серого цвета с потертыми валиками. И вдруг офицер охраны говорит: «А вы ведь сидите на диване Иосифа Виссарионовича, он любил на нем отдыхать!»

Я тотчас вскочила, не в силах больше двинуться, подступил непонятный ужас.

Тень Сталина преследовала нас даже после его смерти.


БОЛЬШОЙ КРЕМЛЕВСКИЙ ДВОРЕЦ

С Большого Каменного моста открывается грандиозная панорама Кремля, торжественность которой возвеличивает Кремлевский дворец. Знакомый силуэт этого здания известен многим москвичам, но далеко не все знают, что это за дворец, кем и когда построен. Кто в нем жил в старину, что происходит сегодня.

Оглянемся назад…

XVIII в. Столица России уже Санкт-Петербург. Но в Первопрестольной и коронации по-прежнему совершаются, и частенько сюда государи наезжают, отправляясь на богомолье в древние храмы и монастыри. Останавливались царские особы только в Кремле, в Большом Кремлевском дворце.

Ныне существующий дворец возведен на месте дворцовых построек XVIII в. Это издревле освященное традицией место строительства великокняжеских хором. Согласно летописи, еще в XIV в. на Боровицком холме располагались деревянные терема князя Ивана Калиты. Во время московского князя Дмитрия Донского княжеский дворец разместился по бровке холма, вдоль набережной Москвы-реки. С тех давних времен царские палаты стали называться «набережными». При Иване III начали строить большой «златоверхий» дворец.

Шли годы. Сменялись цари русские, а дворец все перестраивали: то пожар тому был виной, то прихоти царские; меняли и облик, и планировку дворца. В 30-е гг. XVII в. при Михаиле Романове качалось сооружение Теремного дворца, домовых церквей, зимних садов. Строительство перешагнуло в XVIII, а затем и в XIX в.

Традицию многовековую не нарушали: строили на гребне кремлевского холма, вдоль Москвы-реки, лицом к городу. Во времена нашествия французов в 1812 г. зимний каменный дворец, возведенный итальянским зодчим Бартоломео Растрелли для Елизаветы Петровны, пострадал при пожаре. В XIX в. царствующий дом Романовых, стремясь подчеркнуть преемственность власти государевой, решил придать блеск царской резиденции в Первопрестольной. И грандиозное строительство нового большого дворца началось. Перед архитекторами была поставлена первая и главная задача: вписать в новый дворцовый комплекс старинные дворцовые постройки — Грановитую и Золотую царицину палаты, терема царские и домовые древние церкви. Главный архитектор Константин Андреевич Тон, сооружая новое дворцовое здание, опирался на традиции древнерусского зодчества, он сумел живописно соединить разнообразные строения нескольких веков в большой государев дворец…

Спустя 100 лет, во время Международного конгресса архитекторов, который проходил в Москве летом 1958 г., мне довелось показывать Большой Кремлевский дворец группе архитекторов из Италии. Стояло теплое летнее утро. Вдали над Москвой-рекой таяла легкая дымка. Еще не жаркое солнце щедро заливало улицы и площади Кремля. Полыхали цветы на ухоженных скверах. Вот мы ступили на белокаменную древнюю Соборную площадь. Восхищенные итальянские гости долго стояли, любуясь древними соборами. И вдруг, глядя на Грановитую палату, один из них воскликнул: «Этот дворец привезли из Милана?» Действительно, палату возводили итальянские мастера эпохи Возрождения Марк Фрязин и Пьетро Антонио Солари в середине XV в., а потому оформление фасада здания и многие архитектурные детали постройки характерны для поздней итальянской готики. Но главный сюрприз ждал гостей во дворце.

Георгиевский зал, самый величественный и значительный, отделан с безукоризненной простотой и строгостью: мрамор, лепнина, скульптура, все в двухцветном решении — белый с золотом. Изумителен пол зала — это деревянный разноцветный ковер из драгоценных пород дерева: черного эбена, красного акажу, розового дерева, самшита и палисандра. Восхищению гостей не было предела. И тогда я решила рассказать о событиях, которые имели место в этом зале. В 1945 г. здесь состоялся торжественный прием для участников Парада Победы. В апреле 1961 г. в Георгиевском зале чествовали первого в мире космонавта Юрия Гагарина. И в наши дни здесь принимают государственных деятелей зарубежных стран, отмечаются знаменательные даты, вручаются ордена и медали. Много великолепных залов в Кремлевском дворце: Владимирский и Екатерининский, парадные гостиные и парадные опочивальни. Каждый по-своему неповторим и прекрасен, но подобные залы можно увидеть и в Лувре, и в Виндзоре, и в Риме, и в Толедо. А вот палаты царские, терема, старинные домовые церкви государей — это исконно русское, уникальное и непревзойденное. Нужно было видеть лица наших итальянских гостей в Грановитой палате, где все стены расписаны на библейские и исторические сюжеты мастерами Палеха, где царским гостям подавали еду во время пира на золоте и серебре!

Из Грановитой палаты направляемся в терема. Входим в смежные покои русских царей — это анфилада небольших комнат со сводчатыми потолками, с цветными окнами. Какое благостное великолепие разлито вокруг: расписные яркие своды, изразцовые разноцветные печи, веселые окошки в цветных стеклах, поставцы и лавки резные, царская деревянная кровать под балдахином, тоже украшенная затейливой резьбой. В каждой комнате свой сюжетный рисунок, своя световая гамма, особенная мебель, обтянутая старинным бархатом.

Более всего гости созерцали престольную комнату, или кабинет царя. Солнечные лучи, пробиваясь через цветные стекла узких окон, мягко высвечивали стены и потолок, расписанные золотом по красному фону, и вдруг застывали в переднем углу, где прочно стоит царское кресло. Вот цветные лучики заблистали на круглой изразцовой печи, облицованной красно-зеленым кафелем, и отразились на золоченом подстолье расписанной столешницы.

Такой архитектуры, такой самобытности и фантазии мастеров-умельцев гости наши и представить себе не могли. Как истинные художники они чувствовали дыхание Древней Руси. Глава делегации воскликнул: «Это же восьмое чудо света!»

Но нам предстояло еще посетить домовые церкви, которые показывают только в исключительных случаях. Эти живописные церквушки под стать царским теремам: древние иконы, великолепная роспись стен, ажурные паникадила — все создано русскими мастерами. Честь и хвала известным и безымянным мастерам, оставившим нам в наследие такое богатство, такую красоту!


КАК ЕКАТЕРИНУ ВЕЛИКУЮ КОРОНОВАЛИ

22 сентября 1762 г. Раннее осеннее утро. Над Москвой плывет колокольный звон. Первым разрушил предрассветную тишину громогласный Успенский колокол, за ним поспешили колокола и колокольцы кремлевских церквей, вливаясь в перезвон всех храмов Первопрестольной. Начиналась заутренняя служба. С утра Москва готовилась к торжественному событию, многие горожане спешили в Кремль на коронацию Екатерины II.

Императрица просыпалась обычно в 6 часов утра, но в этот день она поднялась с постели с первым ударом колокола, подошла к окну и раздвинула тяжелые шелковые занавески.

Солнце только-только встало.

Небо за Москвой-рекой светлело, застывшие серые облака стали розоветь. В воздухе воцарилась та редкая минута покоя и тишины, предшествующая всплеску яркого солнечного дня.

Екатерина долго стояла у окна, глубоко задумавшись… Торжествующая радость охватила ее. Ей предстоял Великий день и Великая жизнь. В этот предрассветный час она молилась пред иконой Божией Матери. Шел второй день праздника Рождества Богородицы.

Прошло более часа, прежде чем императрица позвонила в колокольчик. Тотчас явилась камер-фрау, или просто придворная горничная, Мария Саввишна Перекусихина, о которой впоследствии говорили, что все фавориты императрицы «находились у нее в нравственной зависимости».

Мария Саввишна подала императрице лед, которым та ежедневно протирала лицо, затем помогла закончить утренний туалет. Тем временем был сварен кофе, совершенно особенного приготовления: один фунт[12] черного кофе заваривался всего на пять чашек. К кофе подавались густые сливки и бисквиты. Екатерина, сидя за изящным столиком и краем уха слушая горничную, внимательно рассматривала роскошную опочивальню, где совсем недавно останавливалась и подолгу жила покойная императрица Елизавета Петровна. Этот Новый каменный дворец для дочери Петра Великого построил граф Бартоломео Растрелли. Московский дворец показался Екатерине уютнее и теплее петербургского. Ей нравилась Москва, нравились древние храмы и дворцы, россыпь старинных улиц, обилие пышных садов.

Первопрестольная казалась ей светлее и веселее Северной столицы.

Время бежало быстро. Каминные часы пробили восемь раз, когда в опочивальню внесли ее коронационный наряд.

Платье было чудо как хорошо!

Юбка, изготовленная из серебряного переливающегося глазета[13], по полю которой шла рельефная вышивка в виде двуглавого орла, держалась на фижмах[14]. Лиф платья, узкий, изящный, стянутый в талии, изукрашен шитьем и каменьями, с глубоким вырезом в виде каре. Рукава полудлинные с пышными кружевными манжетами, состоящими из трех оборок — все по последней европейской моде.

Прелестны были «серебряные» туфельки на модном каблуке с удлиненным обрезанным мыском и изящной пряжкой. Такие же туфельки носила королева Франции.

На особой бархатной подушке лежала новая Большая Императорская корона. Она была изготовлена специально для коронации Екатерины II. Наблюдать за работой был назначен камергер И.И. Бецкой. Бриллиантовая корона изумительной красоты была изготовлена ювелиром И. Позье. Два ажурных полушария короны усыпаны 4936 бриллиантами, края ее обрамлены крупным ровным мерцающим жемчугом. Венчает корону шпинель рубиновый весом в 398,72 карата, купленный еще царем Алексеем Михайловичем у китайского богдыхана.

На большом кресле была аккуратно разложена великолепная мантия из золотого глазета, подбитая горностаевым мехом. Мантия была пошита специально для коронации Екатерины.

Прежде чем камеристки одели императрицу, придворный парикмахер долго колдовал над ее прической.

Роскошные каштановые волосы ее мастер убрал по последней моде, выпустив на шею и плечи длинные локоны.

Встав в полном наряде перед зеркалом, Екатерина замерла, не в силах скрыть свое восхищение праздничным одеянием. Императрица была величественно-прекрасна: ее гордый взгляд, лицо, весь облик — сама красота и достоинство.

Все было готово…

Ровно в 10 часов утра над Кремлем, над Москвой разнеслись звуки труб, загремели пушечные залпы.

Из Кремлевского дворца двинулось коронационное шествие в Успенский собор. Вдоль Ивановской площади до входа в Успенский собор стояли бравые гвардейцы в парадной форме. Толпы народа заполнили Кремль. В торжественном шествии участвовали митрополит Новгородский Дмитрий, двадцать архиереев, тридцать пять архимандритов — все в праздничном золотом облачении, в сверкающих митрах. Над шествием плыли хоругви, кресты, фонари, иконы. Шесть камергеров поддерживали шлейф императрицы.

Впереди несли императорские регалии — корону, скипетр, державу.

Вступив под своды древнего Успенского собора, Екатерина села на царский трон. Сотни свечей озаряли все вокруг. На новую императрицу со всех сторон строго взирали лики святых, видевшие здесь всех русских царей с древнейших времен.

Перед Екатериной стали на колени граф Разумовский и князь Голицын. Князь Голицын медленно-торжественно поднес Екатерине на золотой подушечке императорскую корону. Государыня взяла ее и сама возложила себе на голову.

Началась торжественная обедня. Всю обедню Екатерина стояла со скипетром и державой в руках. Потом сама прошла в царские врата, сама помазала себя миром. Торжественно гремел церковный хор.

Митрополит Дмитрий, произнося проповедь, закончил вещими словами: «И чудо сие опишут в книгах историки…»


КРЕМЛЕВСКАЯ РЕЗИДЕНЦИЯ

Этот великолепный архитектурный ансамбль построен по повелению Екатерины II великим русским зодчим Матвеем Федоровичем Казаковым в 1788 г. Он назывался зданием Судебных установлений Российского Сената.

Созданное в классическом русском стиле, здание плавно и органично вписалось в древний архитектурный ансамбль Кремля. Треугольной формы дворцовый ансамбль имеет три внутренних дворика, один из которых пятиугольный и украшен колоннадой. Великолепный трехцветный фасад здания протянулся от Ивановской площади до Никольских ворот. Другая сторона тоже фасадная и обращена к Красной площади, а третья замыкает треугольное сооружение, которое венчает громадный купол, вознесенный над кремлевскими стенами. Когда-то купол украшала конная статуя Георгия Победоносца, поражающего дракона. Высота купола 27 м, клали его в один кирпич и, когда сняли леса, усомнились в его прочности. Тогда Матвей Казаков поднялся на купол и стал на самом верху, дабы убедить всех в прочности сооружения.

Особое впечатление производит внутренний свод купола небесного цвета диаметром 2 м. Купол венчает интерьер Екатерининского зала, который украшают восемнадцать беломраморных горельефов — это и скульптурные портреты античных богов, и аллегорические персонажи. Прекрасная колоннада завершает убранство зала.

Осматривая этот зал, императрица Екатерина Великая воскликнула: «Как все хорошо! Какое искусство! Это превзошло мое ожидание!» Современники архитектора назвали зал русским Пантеоном. Екатерина II предназначала здание для проведения общих собраний российского дворянства. Вплоть до революции 1917 г. в здании Судебных установлений работал прокурор Судебной палаты.

В марте 1918 г. столица Советской России была перенесена из Петрограда в Москву. И марта 1918 г. правительство разместилось в бывшем здании Судебных установлений, на третьем этаже был экстренно оборудован рабочий кабинет для председателя Совнаркома. На этом же этаже через два месяца обустроили квартиру для семьи Ленина. Одна из дверей кабинета главы правительства вела в зал заседаний Совнаркома, где проходили также заседания Политбюро. Заседания правительства продолжались в этом зале до 1959 г.

С 1960 г. Совет министров Союза ССР заседал в Овальном зале. Этот зал находится на втором этаже, его историческое название — Митрофаньевский — связано с громким судебным процессом XIX в., когда судили игуменью Митрофанию за подделку духовных купеческих завещаний. Сейчас зал называют Овальным, он полностью отреставрирован в 1960 г.

После смерти Ленина его кремлевский кабинет был опечатан. Ключи хранились у коменданта здания правительства и у Н.К. Крупской. Она продолжала жить в кремлевской квартире, сохраняя все так, как было при жизни Владимира Ильича. После смерти Крупской, а она скоропостижно скончалась в день своего 70-летия 26 февраля 1939 г., была опечатана в тот же день квартира У\ьяновых — на долгие годы…

17 апреля 1955 г. по указанию Н.С. Хрущева кремлевский кабинет Ленина и его квартира были открыты для широкого обозрения. За годы существования музея (1955–1993) его посетили миллионы экскурсантов. Но для обычных москвичей, которые хотели бы прийти сюда, была очередь… длиною в пять лет.

Сталин также жил и работал в этом здании до смерти, т. е. до марта 1953 г. Его кремлевский кабинет располагался на втором этаже, квартира была на первом. Сталин переехал сюда из Потешного дворца после гибели своей жены Н. Аллилуевой в 1932 г. Светлана Алилуева вспоминала: «Отец сменил квартиру, он не мог оставаться там, где умерла мама. Он начал строить себе отдельную дачу, куда и переехал жить на следующие двадцать лет. На новой квартире в Кремле отец бывал мало, он заходил лишь обедать».

Во время Великой Отечественной войны, когда немцы приближались к Москве и столица подвергалась бомбежке, Сталин оставался в Кремле, но спускался в свой подземный кабинет.

Работая в Кремле, в Здании Правительства СССР, я однажды имела возможность посетить это бомбоубежище.

Рабочий кабинет, зал заседания и все остальные комнаты были точной копией дачи в Кунцево: такие же деревянные панели, такая же массивная мебель, тяжелые шторы, даже такой же письменный прибор на столе, такие же ковровые дорожки.

Какое-то необъяснимое, гнетущее чувство охватило меня при посещении этого подземного кремлевского кабинета «вождя народов»…

После смерти Сталина в его рабочем кабинете на втором этаже долгие годы работал Н.С. Хрущев, затем А.Н. Косыгин. В своем рабочем кабинете, за письменным столом, покрытым зеленым сукном, Сталин подписал тысячи смертных приговоров безвинным людям, лучшим и честнейшим сынам России.

В этом же кабинете Н.С. Хрущев подписал десятки постановлений о разрушении, ликвидации храмов Святой Русской православной церкви, уникальных памятников древнерусского зодчества. Последнюю, разрушительную точку он поставил, утвердив в 1960 г. уничтожение старейшего здания Оружейной палаты начала XIX в.

Для Л.И. Брежнева был оборудован новый кабинет, в котором работали последующие годы генеральные секретари. В те годы бывшее здание Сената называлось Здание Правительства СССР.


И РУШИЛИСЬ ДРЕВНИЕ ХРАМЫ КРЕМЛЯ…

В 50-е гг. века минувшего мне довелось побывать в подклети Архангельского собора Кремля, где сохраняются и по сей день каменные гробницы русских великих княгинь и цариц, самые древние из которых были перенесены в XIV в. из церкви Спаса на Бору, разрушенной в начале прошлого столетия.

Не всегда они здесь стояли…

Когда я увидела гробницу великой княгини Евдокии, супруги Дмитрия Донского, то невольно остановилась и слегка провела рукой по холодному надгробию, где было высечено одно лишь имя — Евфросинья. Это монашеское имя супруги великого князя, которое она приняла вскоре после его кончины, когда постриглась в Вознесенский монастырь Кремля.

На остальных надгробиях были сделаны подробные надписи о родословных княгинь или цариц, их деяниях и достоинствах.

И только на двух надгробиях были выбиты просто имена: великой княгини Евфросиньи — супруги Дмитрия Донского — и царицы Софьи Палеолог — супруги Ивана III. Наши предки, предавая этих великих женщин земле, считали, что и самым далеким их потомкам эти имена будут достаточно известны.

Когда сегодня мы гуляем по Соборной площади Кремля, то вряд ли задумываемся, что ее сказочный облик возник при царице Софье Палеолог. Это она пригласила в Московию итальянских мастеров эпохи Возрождения, которые воздвигли Успенский и Архангельский соборы, роскошную Грановитую палату. Это она привезла огромное количество книг древних, икон редчайших византийского письма, которые легли в основу таинственно исчезнувшей библиотеки Ивана Грозного.

Софья Палеолог… Это ее называли мудрой, а иноземцы, побывавшие на Руси, писали, что царица русская имеет «тончайший ум в Европе».

Мы вправе гордиться великими русскими женщинами, но и просить прощения за тяжкие деяния наши.

Не менее печальная участь постигла и знаменитый Чудов монастырь: темным зимним вечером 17 декабря 1929 г., когда в Кремле уже практически никого не было, жители Китай-города и Замоскворечья услышали глухой взрыв: так погиб древнейший в Москве собор Чуда Архангела Михаила.

Основан был Чудов монастырь святителем Алексием в 1365 г., на месте ханского двора. Жена хана Джанибека Тайдулла подарила свое подворье Алексию в благодарность за чудесное исцеление от слепоты — так повествует древняя легенда.

Первый храм, построенный святителем, был деревянным, однако вскоре был заменен каменным: святитель Алексий, как гласит летопись, «соорудил церковь каменную, единокровную, с помостом на земли и с пределом на правой стороне».

Через 60 лет после кончины святителя от ветхости обрушился потолок храма.

В 1501 г. по повелению царя Ивана III храм был разобран до двухярусной подклети и в начале этого же года был восстановлен, по всей вероятности, по старым формам.

Наружный фасад храма был построен по типу церквей влади-миро-суздальского периода, хотя в орнаментации храма чувствовалось влияние итальянских архитекторов. В церкви сооружен был пятиярусный иконостас, все иконы которого считались древнего письма. В алтаре под престолом была великолепная резная деревянная позолоченная сень с двенадцатью главками, выполненная в 1641 г. Петром Ремизовым.

Под храмом были сооружены два подвала; в нижнем подвале, по преданию, был заточен поляками св. патриарх Гермоген, где и скончался от жестокого обращения и голода, отказавшись благословить польско-литовских захватчиков. Церковная летопись повествует, что именно в Чудовом монастыре был иноком боярский сын Григорий Отрепьев, объявивший себя впоследствии царевичем Дмитрием, сыном Ивана Грозного.

В XVI в. в Чудовом монастыре размещалась патриаршая школа — высшее духовное заведение Руси. Известно, что в монастыре переводил иноземные рукописи на славянский язык премудрый Максим Грек, выдающийся гуманист и публицист, прибывший в Москву по приглашению великого князя Василия III. В Чудовом монастыре крестили будущего царя Алексея Михайловича Романова и будущего первого российского императора Петра I.

Под старинными сводами Чудова монастыря нашли свой последний приют многие сыны славных фамилий России — Трубецкие, Хованские, Оболенские, Куракины…

Много важных событий видели стены Чудова монастыря — и торжественных, и горестных.

Кроме церкви Архистратига Михаила в Чудовом монастыре находились церкви во имя святителя Алексия, Благовещения Пресвятой Богородицы и св. апостола Андрея Первозванного. Церковь во имя свт. Алексия была одной из древних, построенной по воле Ивана III в 1485 г. Церковь Андрея Первозванного была сделана больничной и переименована в Крестовоздвиженскую.

Под алтарем Благовещенской церкви был погребен великий князь Сергей Александрович, погибший от руки террориста 4 февраля 1905 г.

В 20—30-х гг. прошлого столетия, несмотря на протесты общественности и аргументированные просьбы видных историков и архитекторов, эти древние храмы рухнули в одночасье по указанию советского правительства.

Началось страшное время беспредельного насилия на земле Русской… За гибелью множества церквей пришла очередь гибели миллионов людей…




















В КРЕМЛЕ ЭТОГО МУЗЕЯ БОЛЬШЕ НЕТ…

Итак, с апреля 1955 г. рабочий кабинет В.И. Ленина и его кремлевская квартира, где он жил с женой и сестрой Марией Ульяновой, были открыты для посещения экскурсантов.

Так как автору этих строк довелось работать в музее почти с начала его открытия, могу свидетельствовать, что первое время музей посещали только ответственные партийные и государственные работники, видные деятели науки и культуры.

А тем временем в Кремль шли и шли сотни писем и заявок на посещение музея, и постепенно образовалась очередь на несколько лет вперед.

Музей посещали гости почти всех стран мира. И бывали здесь не только генеральные секретари зарубежных компартий, но и все правительственные и парламентские делегации, королевские особы, которые посещали нашу страну с официальными визитами.

Гости, как правило, оставляли записи в Книге посетителей.

Всего таких Книг сохранилось шестнадцать: здесь и японские иероглифы, и арабская вязь, и славянский шрифт…

Приведем лишь некоторые из них.

К.А. Фагерхольм написал в Книге посетителей музея: «Финны чтут память Ленина; он признал независимость Финляндии». Известно, что в ночь с 18 (31) декабря 1917 г. Ленин вручает делегации финляндского Сената подписанный им декрет Совнаркома о признании государственной независимости Финляндии, ранее входившей в состав Российской империи.

В марте 1982 г. мне довелось сопровождать президента Финляндии М. Койвисто. Прощаясь, президент сказал: «Память о Ленине живет в сердцах финнов из поколения в поколение».

Будучи в Финляндии, я убедилась, что все мемориальные музеи В.И. Ленина сохраняются и функционируют, а у памятных досок всегда свежие цветы.

В апреле 1970 г. мне представилась возможность сопровождать председателя правления знаменитой автомобильной компании США «Форд моторе компани» господина Генри Форда.

Необыкновенно обаятельный президент компании держался весьма просто и был очень внимателен. Одет он был довольно скромно — буклированный черно-серый пиджак и серый свитер.

Итак, экскурсия началась, но начала ее не я, а господин Форд!..

Обведя пристальным взглядом обстановку рабочего кабинета Владимира Ильича и заметив портрет Карла Маркса, он воскликнул: «У меня в офисе висит портрет Маркса, у этого великого экономиста я многому научился!» Рассматривая книги, Генри Форд заметил: «В моей личной библиотеке есть все издания собраний сочинений Ленина на английском и русском языках».

«Кстати, — спросил меня президент, — что писал Ленин о промышленном потенциале Германии накануне Первой мировой войны?»

Сразив меня этим вопросом и, конечно, не получив вразумительного ответа, Г. Форд, очень довольный собой, подробно обрисовал экономическую ситуацию в Германии в 1913 г.

Но зато я привела в восхищение гостя, повторив знаменитые слова Ленина об «американском размахе и деловитости, что не хватает русским…».

Прощаясь, Генри Форд сказал: «Я знал, изучая его труды, что Ленин был великим ученым, но я не представлял, что, будучи главою правительства России, он жил так просто».

Так как же жил Ленин и его семья?

Лучше всех, пожалуй, скажет об обстановке квартиры Ульяновых профессор М.И. Авербах. Он писал, что Ленин, став во главе государства, «удовлетворился квартиркой, в которой было ровно столько комнат, сколько нужно было только для жилья его и ближайших членов семьи, которые притом сами несут большую ответственную общественную работу, что же касается обстановки этой квартиры, то стоило только открыть дверь, чтобы сразу почувствовать себя в жилище нетребовательного, но и истинно культурного человека — все просто, чисто, опрятно, все на месте, без блеска, без 98 шика, никаких предметов роскоши, никаких вещей неизвестного назначения, но зато есть все, что нужно много работающей семье, живущей исключительно интеллектуальными интересами».

Владимир Ильич занимал самую маленькую, 14-метровую комнату квартиры, комната Надежды Константиновны несколько больше.

Самую светлую и большую комнату отвели Марии Ильиничне. Обстановка очень простая: ни ковров, ни картин, зато книги повсюду. За ужином непременно собирались все вместе в крохотной проходной столовой.

Вся семья размещалась за столом, накрытым белой скатертью, перед каждым прибором лежала белая салфетка в кольце.

Ни сервизов, ни хрусталя в доме не было.

У единственного окна с видом на Троицкую башню прекрасно смотрелась жардиньерка с живыми цветами — подарок Ленину в день его 50-летия от Наркомата земледелия.

Завтракали в разное время на кухне.

Семья Ульяновых жила очень экономно.

Вот как вспоминала Клара Цеткин о своем посещении семьи Ленина: «…я застала жену и сестру Ленина за ужином, к которому я была приглашена самым сердечным образом. Это был скромный ужин… Он состоял из чая, черного хлеба, масла, сыра… «в честь гостя» нашлась небольшая банка с вареньем».

Рабочий кабинет Ленина, Зал заседаний Совнаркома и квартира находились на третьем этаже здания Сената.

В кабинете В.И. Ленин работал с 12 марта 1918 г. по 12 декабря 1922 г., вплоть до болезни.

Его кабинет — это светлая комната 36 кв. м с очень высокими потолками.

Обстановка простая: письменный стол, мягкие кожаные кресла для посетителей.

Все стены заняты шкафами с книгами, изданными на русском и иностранных языках. Здесь около 2 тысяч книг. Владимир Ильич в совершенстве владел английским, немецким и французским языками, говорил по-итальянски, отменно знал греческий и латынь. Ленин обладал колоссальной энергией и редкой трудоспособностью. Известно, что его труды должны были быть изданы в 70 томах!

«…работал он с утра до вечера, громадная забота не давала ему спать. Бывало, проснется ночью, — вспоминала Надежда Константиновна, — встанет, начнет проверять по телефону: выполнено ли то или иное его распоряжение, надумает телеграмму еще какую-нибудь добавочную послать».

В этом кабинете Ленин принимал многочисленных посетителей: кремлевских ходоков, рабочих, общественных деятелей, иностранных гостей, писателей. Среди них бывали у Ленина: английский писатель-фантаст Герберт Уэллс, американский промышленник Арманд Хаммер, посол Афганистана Мурза Мухаммед хан Яфтали, американский экономист, крупный политический деятель США Хрис-тенсен, баллотировавшийся в 1920 г. на пост президента США.

Однажды теплым майским вечером 1973 г., когда в кремлевских скверах буйно цвела сирень, нам сообщили, что из Оружейной палаты в Здание Правительства направляется в сопровождении свиты принцесса Нидерландов Беатрикс и принц Клаус.

Высокопоставленные супруги вели себя сдержанно, с королевским достоинством. Прощаясь, принц Клаус сказал: «Мы хотели посетить дом, где жил господин Ленин, возглавивший правительство России, сменившее 300-летнее правление коронованной династии Романовых».

Заканчивая свой короткий рассказ о музее, которого больше нет, приведу примечательное высказывание сенатора Франции, маркиза де Седу: «…Ленина можно любить, можно ненавидеть, не отдавать дань уважения человеку, перевернувшему мир, — немыслимо!»

В 1994 г. кремлевский музей В.И. Ленина распоряжением премьер-министра В. Черномырдина был закрыт в связи с предстоящим ремонтом Здания Правительства.

Все экспонаты были вывезены в Горки, где теперь развернута экспозиция.

Сохранять нашу историю, какой бы трагической и противоречивой она ни была, мы обязаны…


CМЕРТЕЙ ЗЛОКОЗНЕННАЯ ЦЕПЬ…

Мартовский день догорал багровым закатом, и последние косые лучи заходящего солнца еще некоторое время освещали высокие незашторенные окна кремлевской квартиры Владимира Ильича. Здесь стояла та особая настороженная тишина, когда в доме находится тяжелобольной. Владимир Ильич последнее время уже не вставал, диктовал лежа и не всякий день… Сейчас он дремал, укрытый поверх одеяла клетчатым пледом, подаренным ему матерью во время их последнего свидания в Стокгольме. От белой кафельной голландской печки исходило приятное тепло. Сквозь легкую дремоту он слышал то мерный бой напольных часов в столовой, то отдаленные голоса. Вдруг до него донесся сначала глухой телефонный звонок, затем быстрые легкие шаги Надежды Константиновны, наконец, стук закрываемой двери, потом все стихло. Он напряженно прислушивался: «С кем она говорит так долго? С доктором?»

Владимир Ильич видел, как изменилась за последнее время жена, бледное лицо ее осунулось, серые усталые глаза смотрели с едва скрываемой печалью, а главное, в ее поведении появилась доселе незнакомая напряженность. Что ее так беспокоит? Только ли его болезнь? Один он знает, сколько ей пришлось перестрадать… Он вдруг вспомнил, как она смотрела на него в тот день, когда его, раненного, перевезли в Кремль. Лежал он в этой же комнате, только кровать стояла посредине и вокруг толпились врачи. Ее глаза, потемневшие от отчаянного волнения, молча спрашивали: «Как?!» На этот немой вопрос он ответил что-то несуразное: «Ты приехала, устала, поди ляг»[15]. Тогда все обошлось как нельзя лучше. Вот и теперь все образуется. Ведь есть же еще силы, с декабря он ни разу не терял сознания, диктует статьи, письма, наконец, думает, думает… Но себя не обманешь, он один знает, что даже после кратковременной диктовки ему становится значительно хуже. Во время диктовки он иногда ловил себя на мысли, что ему хочется не диктовать раздельно и медленно стенографистке, а кричать, умолять своих соратников не спешить, тысячу раз подумать, прежде чем действовать и решать, иначе не избежать очередных ошибок. Вот тогда-то у него начиналась страшная головная боль. Надежда Константиновна первая замечала, что он уже перенапрягся. Тогда она отсылала стенографистку, давала ему порошки, ставила компресс на голову и, поглаживая его руку, молча смотрела и смотрела… Неужели он не поправится? А ведь Надя лучше него знает, как тяжело он болен. Недаром она так изменилась, совсем ушла в себя, больше молчит. Вот и сейчас, наверное, консультация по телефону с кем-нибудь из докторов.

Он слегка приподнялся навстречу приближающимся шагам жены: «Кто звонил, Надюша?» «Коба, мы помирились», — облегченно вздохнула Надежда Константиновна и, включив настольную лампу, села у его кровати. «Помирились?! А разве вы в ссоре?» — удивленно спросил Владимир Ильич. «Боже, что я надела?!» — Эта мысль пронзительной болью отдалась в сердце, она почти задохнулась. Сбросив на спинку стула серый шерстяной платок и расстегнув верхнюю пуговицу блузы, она продолжала сидеть молча. А мозг сверлила одна мысль: «Что я наделала, что теперь будет?»

Удивляясь все больше молчанию жены, Владимир Ильич спросил: «Что это за секреты у вас от меня, что тебе наговорил Сталин? Ну-с, выкладывай, Надюша!» Но она точно окаменела, страшное отчаяние давило ее, мешая сосредоточиться. Как же она проговорилась?!

В прошлом году, в декабре, когда Сталин так грубо обругал ее, так кричал, как никто и никогда не кричал на нее, что и теперь страшно вспоминать, нашла же она силы ничего не сказать мужу. А теперь, когда Коба попросил извинения (по старой привычке она называла его подпольной партийной кличкой) и она простила его, надо же было такому случиться! Владимир Ильич продолжал взволнованно расспрашивать: «В чем дело, Надя? Почему ты не отвечаешь? Своим молчанием ты еще больше расстраиваешь меня, говори, ради бога… что там у вас стряслось, прошу тебя, расскажи все», — тихо закончил он.

Вздохнув, прерывающимся от волнения голосом она начала говорить: «Володя! Это случилось, когда ты просил доктора Ферстера, помнишь, в декабре прошлого года, разрешить тебе диктовать. Он разрешил, кажется, добавив, что не более десяти минут. Сейчас я тебе точно скажу, это было… это было 21 декабря. Ты диктовал, я записывала письмо Льву Давидовичу Троцкому «О монополии внешней торговли», а потом… потом… — Она замолчала на мгновение, затем заговорила тише и медленнее: — Ну да, а на следующий день позвонил Коба и сказал, нет, вернее, закричал: «Ты ответишь перед Контрольной Комиссией!!!» И все такое…» — «Что же это все такое?» — настойчиво допытывался Владимир Ильич. — «Он страшно кричал, он оскорбил меня…» Оба надолго замолчали. Первой встрепенулась Крупская: «Вот что, Володя, выбрось все из головы. Ведь Коба позвонил сам, он извинился. В общем, я сказала, что согласна забыть об инциденте». Видя побелевшее лицо мужа, она твердо сказала: «И какое это теперь имеет значение? Главное, Коба понял свою ошибку». «Кто еще знает об этом?» — неожиданно спросил Владимир Ильич. «Я написала через день письмо Зиновьеву и Каменеву, в общем-то я просила у них защиты». «Так, так, — повторял Владимир Ильич, постукивая пальцами здоровой руки. — Надя, попроси завтра доктора или Володичеву прийти утром ко мне, я продиктую письмо Сталину». — «Володя, но мы же договорились, может быть, забудем обо всем?» — «Может быть, может быть… ты, Надюша, и забудешь, а я не намерен прощать Сталину оскорбление, нанесенное тебе. Я напишу ему все, что думаю».

Почему-то слово «напишу», произнесенное Владимиром Ильичем, заставило ее вздрогнуть от мысли, что он не может написать, что только диктовать он в состоянии. И она еще раз повторила умоляюще: «Володя, оставим все, как есть». «Ни за что!» — с расстановкой громко возразил Владимир Ильич. Их беседу прервал приход профессора Ферстера. «Простите, я слышал громкие голоса, о чем такие бурные дебаты?» — пробасил Ферстер и, взяв руку Владимира Ильича, начал слушать пульс. «Доктор, прошу вас заставить Надежду Константиновну обследоваться, она нездорова», — попросил Ленин. «Напротив, я совсем здорова, профессор», — запротестовала Крупская. «Ну это мы увидим, голубушка Надежда Константиновна, когда узнаем, какое заключение даст ваш лечащий врач доктор Гетье, — улыбнулся профессор. — А пока оставьте нас, пожалуйста, с Владимиром Ильичем ненадолго наедине».

Надежда Константиновна ушла в свою комнату, присела на диван… глубоко задумалась. Несколько раз звонил телефон; в комнату входила и что-то спрашивала Мария Ильинична. Но мысли были заняты одним — она страшно боялась, что разговор повлияет на состояние здоровья Ленина. Если это произойдет, она не простит себе никогда….

После ухода профессора Ферстера Владимир Ильич вернулся к прежним мыслям. Итак, их отношения со Сталиным зашли далеко и носят уже не личный, а политический характер. Совершенно очевиден был и тот факт, что Сталин ограничил все его контакты с внешним миром, даже с друзьями — и не столько ради его спокойствия и сохранения здоровья, сколько пытаясь избежать любой возможности для него как-то влиять на ход событий в партии и в стране. Вот ведь как все обернулось с Надеждой Константиновной. Напуганная предостережениями и запретами врачей, она рассказывала ему только про стародавние дела, а Маняша — только курьезные истории из редакционной жизни. А о вопиющей выходке Сталина умолчала, берегла его от волнений…

Когда в комнату вошла Крупская, Владимир Ильич попросил немедленно вызвать кого-нибудь из секретарей Совнаркома. Надежда Константиновна еле-еле уговорила мужа перенести диктовку на завтра.

5 марта около 12 часов в комнату Владимира Ильича, тихо постучавшись, вошла М. Володичева. Сначала Владимир Ильич продиктовал письмо Л.Д. Троцкому, после продолжительной паузы сказал: «Мария Акимовна, я буду признателен вам, если вы запишите следующее письмо.

Учтите, это совершенно секретно. Пишите».

Ленин диктовал медленно, как бы подбирая слова:

«Товарищу Сталину.

Строго секретно. Лично.

Копия: т.т. Каменеву и Зиновьеву.

Уважаемый т. Сталин!

Вы имели грубость позвать мою жену к телефону и обругать ее. Хотя она вам и выразила согласие забыть сказанное, но тем не менее этот факт стал известен через нее же Зиновьеву и Каменеву. Я не намерен забывать так легко то, что против меня сделано, а нечего и говорить, что сделанное против жены я считаю сделанным и против меня. Поэтому прошу вас взвесить, согласны ли Вы взять сказанное назад и извиниться или предпочитаете порвать между нами отношения.

С уважением Ленин. 5-го марта 1923 года»[16].

Закончив диктовать, Владимир Ильич закрыл глаза: «Все, спасибо, на сегодня хватит, что-то плохо выходит». Мария Акимовна не знала, что у него началась резкая головная боль, но видя побелевшее лицо Ленина, она тихонько вышла и позвала Надежду Константиновну. Однако на следующий день Владимир Ильич снова попросил приехать к нему. Едва Володичева вошла в комнату, Владимир Ильич, поздоровавшись, спросил: «Мария Акимовна, почему вы такая бледная? Опять дежурили без перерыва?» И грозя пальцем, шутливо добавил: «Смотрите, а то…» Усаживаясь за небольшой столик, специально предназначенный для стенографисток, Мария Акимовна промолвила: «Я готова». «Ну что же, давайте работать, работать. Только сначала скажите мне, что ответил Троцкий на мое письмо. Где ответ?» — «Лев Давидович просил передать Вам, что он отказывается заниматься «грузинским вопросом», ссылается на внезапную болезнь». — «Так, так», — задумчиво произнес Владимир Ильич, а про себя подумал, что, как всегда, в тяжелейшей ситуации Лев Давидович остается верен себе и уходит от ответственности. После продолжительной паузы Владимир Ильич прочитал письмо Сталину, продиктованное накануне, поправок не сделал никаких. Потом сказал: «Мария Акимовна, передайте лично, как говорится, из рук в руки». Затем попросил записать еще одно письмо: «Записывайте, пожалуйста, это сейчас архиважно.

«И. Г. Мдивани, Ф.Е. Махарадзе и др.

Строго секретно. Копия: т.т. Троцкому. Каменеву.

Уважаемые Товарищи!

Всей душой слежу за вашим делом. Возмущен грубостью Орджоникидзе и потачками Сталина и Дзержинского. Готовлю для вас записки и речь.

С уважением, Ленин. 6-го марта 1923 года»[17].

На сегодня, кажется, все. Спасибо, Мария Акимовна, можете идти. На днях продолжим…»

Продолжения не будет никогда. Это письмо оказалось последним. Но в те дни этого не знал никто, не знал и сам Ленин. Незадолго до приступа, обеспокоенный неверным подходом к решению «грузинского вопроса», Владимир Ильич готовил специальное письмо и речь к XIII съезду партии.

В конце января 1923 г. Ленин затребовал материалы комиссии, возглавляемой Ф.Э. Дзержинским, предполагая использовать их в работе над письмом к съезду. Несмотря на определенно ошибочную позицию, занятую группой Мдивани, Владимир Ильич в то же время видел главную опасность при решении «грузинского вопроса» в великодержавном шовинизме, считая, что борьба с ним ложится прежде всего на плечи коммунистов из числа ранее господствовавшей нации. Поэтому не случайно Владимир Ильич сосредоточил внимание на ошибках Сталина, Дзержинского, Орджоникидзе. Он настойчиво повторял, что при решении национального вопроса, особенно когда встала проблема объединения республик, требуется «сугубая осторожность, предусмотрительность и уступчивость»[18].

С каждым днем, с каждым часом Ленину становилось все хуже. Он больше ничего не напишет, ничего не сумеет сделать. Доктора уже не отходили от постели больного. Видя, что Владимир Ильич очень волнуется, Крупская попросила Володичеву не передавать письмо Сталину. Так прошел день и вечер 6 марта, наступило 7 марта. Володичева сказала Крупской, что она не может ослушаться Владимира Ильича и вынуждена будет передать письмо Сталину. Тогда Надежда Константиновна обратилась за советом к Каменеву. Решили целесообразным письмо передать, а копию оставили Каменеву. Вскоре из Петрограда вернулся Зиновьев. Он тотчас же был ознакомлен с письмом Ленина.

За два последующих дня состояние здоровья Владимира Ильича резко ухудшилось. У постели Ленина попеременно в течение дня и ночи находились Надежда Константиновна и Мария Ильинична. Вечером 9 марта Мария Ильинична, вернувшись из редакции и наскоро поужинав на кухне, прошла к брату, отослав Надежду Константиновну отдохнуть. Позднее об этом вечере она вспоминала так: «…За несколько часов до потери Ильичем речи мы сидели у его постели и перебирали минувшее. "В 1917 г., — говорит Ильич, — я отдохнул в шалаше у Сестрорецка благодаря белогвардейским прапорщикам; в 1918 г. — по милости выстрела Каплан. А вот потом — случая такого не было…"»[19] Ближе к ночи Владимир Ильич почувствовал себя совсем плохо. Шум в голове перешел в продолжительный, непрекращающийся звон… После долгих страшных месяцев безнадежного состояния здоровья, когда «все как-то продолжает висеть между жизнью и смертью».

После смерти Ленина (24 января 1924) Крупская продолжала занимать должность зам. министра просвещения, а Мария Ильинична оставалась ответственным секретарем редакции газеты «Правда». Жить они продолжали в Кремле. Но какая трудная, мрачная была эта жизнь! Тучи над семьей постепенно сгущались. Сталин не забывал обид и унижений. Он не забыл, как Ленин требовал от него публичного извинения перед Крупской, предпочитал «вообще порвать между нами отношения»[20]. Это секретное письмо Владимира Ильича не было доведено даже до ближайших товарищей. И опубликовано оно было уже спустя немало лет после смерти Сталина. Но многие о нем знали…


ПАРТИЯ РАССТРЕЛЯННЫХ

Смерть Ленина, хотя она и не была неожиданной, всколыхнула всю страну, облетела весь мир. Дискуссии захлестнули страну: спорили политики, ученые, партийные и профсоюзные руководители и рядовые массы. Страна бурлила…

А в Кремле, в специальном кожаном портфеле у Надежды Константиновны хранилось «Завещание» Ленина. Не раз вынимала она из портфеля большой конверт, на котором были напечатаны трагические в своей простоте предвидения слова: «Вскрыть лично Ленину. В случае его смерти — Надежде Константиновне». Она хорошо помнила и его неоднократно повторенный устный наказ — письмо должно быть прочитано делегатам первого же съезда, который состоится после смерти Владимира Ильича. Теперь они с Марией Ильиничной смотрят на конверт с тревогой, понимая, какую бурю вызовет опубликование письма, где дается характеристика самым видным деятелям партии и государства. Надежда Константиновна не колеблется, тем более, что о письме уже знали в ЦК — не все стенографисты хранили тайну, а в таких случаях рождается масса всяких слухов и домыслов… Мария Ильинична и Надежда Константиновна понимали, что если передать письмо непосредственно генеральному секретарю или в Политбюро, завещание Ленина может совсем не дойти до делегатов съезда. Решили, что лучше всего передать его в президиум съезда. «Сталин и Троцкий не простят тебе этого, Надя», — тихо сказала Мария Ильинична. «Что же делать, урок для них, конечно, горький, так важно, чтобы из него были сделаны выводы и теми, о ком говорил Ильич, и всей партией в целом». — «Так-то, оно так, — задумчиво протянула Мария Ильинична. — Да Сталин не простит никогда…»

Возвращаясь всегда поздно с работы, Надежда Константиновна не обращала внимания на обстановку в комнате, на мелочи туалета, на раскладку бумаг, записных книжек. Но однажды она стала искать нужные материалы (а она каждый месяц заполняла карточку учета своих статей, выступлений и т. д.) и нашла их в другом ящике.

Надежда Константиновна спросила домработницу, не перекладывала ли она что-нибудь у нее в письменном столе. Та даже расплакалась: «Не открываю я ваших шкафов, ни столов, не наше это дело, а вот на днях были «рабочие», засыпали порошком от мух кухню и кладовку и велели ей уйти погулять на несколько часов в сад Тайницкий, чтобы не «отравиться»». Надежде Константиновне все стало ясно. Обыск! Но что он ищет? Ведь завещание Ленина она отдала. Пошла советоваться к Марии Ильиничне. Долго они говорили в тот вечер, всплакнули, не без этого.

Работая над биографией Н.К. Крупской в архиве ИМЭЛ при ЦК КПСС, я обнаружила в бумагах записочку Надежды Константиновны. Пожелтевшая бумага, вернее, оторванный листок: «Коба, у меня ничего нет, все, что было, я отдала…» Но обыски периодически продолжались.

В доме Ульяновых частенько бывал Н.И. Бухарин, он еще при жизни Владимира Ильича приходил к обеду. В феврале 1929 г. Н.И. Бухарин и ряд его сторонников предупреждали об опасности ошибок в экономической политике, говорили о недопустимости возврата к военно-коммунистическим методам хозяйствования. И. Сталин выступал за усиление чрезвычайных мер по отношению к крестьянству. Против сторонников Бухарина была развернута широкая кампания с требованием о выводе Н.И. Бухарина, М.П. Томского и А.И. Рыкова из состава ЦК. Тогда Мария Ильинична написала в адрес пленума: «Вывод из Политбюро трех крупнейших работников партии ВКП(б) Рыкова, Бухарина, Томского или дальнейшая «проработка» и дискредитация их приведет к тому же несколько раньше или позже, является угрозой… коллективному руководству».

Но расстановка политических сил к тому времени была уже на стороне Сталина. И конечно, этого выступления М.И. Ульяновой Сталин не простил. Н.И. Бухарин был отстранен с поста главного редактора газеты «Правда». В феврале 1929 г., взяв долговременный отпуск, навсегда прощается с «Правдой» и Мария Ильинична. Но это было только начало…

После ухода из «Правды» Мария Ильинична чувствовала себя не у дел. Все изменилось 7 ноября 1931 г., когда они вместе с Надеждой Константиновной пошли на парад. Минут за 20 до открытия парада они встретили Сталина. «Сталин усадил нас на скамеечку и стал расспрашивать о здоровье, о работе. Я ему сказала, что Ярославский предложил мне заведовать библиографическим отделом в одном историческом журнале (это ей-то, европейски образованному человеку, функционеру партии! — Авт.) и что меня это не устраивает. «А куда бы вы хотели?» — спросил Сталин. «Я предпочла пойти на какую-нибудь массовую работу», — сказала я. На другой день позвонил Ярославский, не возьмусь ли я заведовать Бюро жалоб РКИ. Я сразу согласилась…» Это было чисто иезуитское предложение Сталина. Всей душой Мария Ильинична отдалась тяжелой работе. Более 30 тысяч жалоб с мест приходили каждый год, шли ходоки к сестре Ильича. Но что она могла сделать?! Сталин знал, что на этот работе она подорвет свое сердце…

Уже началась планомерная борьба Сталина со старой ленинской гвардией. Затем пойдет «шахтинское дело» — это начало, затем пойдут процессы против врагов народа, массовые репрессии. Колесо завертелось…

1930-е гт. — самые трагические годы в России. В те времена жить и работать всем Ульяновым было неимоверно трудно. Исподволь, незаметно изменились дружеские взаимоотношения между старыми партийцами, и не только неумолимое время уносило в небытие близких и друзей.

Надвигалось время массовых арестов. Медленно, неотвратимо сгущались тучи над головами многих соратников по партии, верных и добрых товарищей. Одни ушли в революционное движение из обеспеченной дворянской жизни, другие были с юности воспитаны в интеллигентских русских семьях в духе любви к свободе и справедливости. Многие из них сидели в царское время в тюрьмах, бывали и на каторжных работах, мыкались в эмиграции, но всегда верили и боролись за дело рабочих и крестьян. Никто из них не имел недвижимость, капитал, дома, но все, все имели честь.

В конце января 1934 г. в Кремле собрался XVII съезд партии, как его называют — «съезд победителей». Выступление Сталина, вернее, отчет генерального секретаря, был встречен единодушным одобрением и бурей оваций. Казалось, оппозиция, даже в лице Бухарина признала свое поражение. Но это было на сцене, а за кулисами происходила жестокая борьба.

Н.С. Хрущев в своих воспоминаниях рассказывает: «…во время XVII съезда партии к товарищу Кирову пришел секретарь Северо-Кавказского краевого парткома и сказал ему: «Старики поговаривают о том, чтобы возвратиться к завещанию Ленина и реализовать его, то есть передвинуть Сталина, как рекомендовал Ленин, на какой-нибудь другой пост, а на его место выдвинуть человека, который более терпимо относится к окружающим. Народ поговаривает, что хорошо бы выдвинуть тебя на пост Генерального секретаря…»» Сохранились воспоминания делегата съезда В. Верховых, написанные в 1960 г.: «С. Косиор, кандидат в члены Политбюро… мне сказал, что некоторые говорили с Кировым, чтобы он согласился быть Генеральным. Киров отказался». Киров не нашел ничего лучшего, как рассказать обо всех предложениях, сделанных ему, самому Сталину… И подписал себе смертный приговор.

На XVII съезде тайным голосованием избирался высший орган партии — Центральный комитет. В списки для голосования внесено было то количество кандидатов, которое предстояло выбрать. Кто набирал хотя бы 50 % голосов считался избранным, т. е. выборы — без выбора. Так полагал сам Сталин, он сам подал пример: «…демонстративно подошел к урне и опустил туда списки, не глядя», — вспоминал Н.С. Хрущев. Это был пример для всех, но случилось невероятное!

Против Сталина было подано 292 голоса, о чем свидетельствует член счетной комиссии XVIII съезда О. Шатуновская. Потрясающий факт: опечатанные документы счетной комиссии сохранились в Партархиве. Во времена Хрущева пакеты были вскрыты, и оказалось, что в голосовании должно было принять участие 1225 делегатов, но участвовало 1059, на 166 меньше. Видимо, эти бюллетени изъяли, но даже и при 166 «против» Сталин оказывался избранным в ЦК, но это был бы страшный удар по его авторитету в партии. И Сталин начал действовать…

Он не верил уже никому, ведь на съезде его приветствовали стоя, оглушая своды бурей аплодисментов. Двойное голосование — это страх перед Сталиным, но это голосование — подписание смертного приговора всему съезду? Из 139 руководителей партии, присутствовавших на съезде, только 31 человек умрет своей смертью. Меры принял Каганович: в результате в официальном сообщении счетной комиссии Сталин получил всего три голоса «против»… Сталин еще в начале 30-х гг. «выкинул из Политбюро Томского, по согласованию с Молотовым снял Рыкова с поста премьер-министра, усадив на его место угодливого Вячеслава Михайловича Молотова. Революция начинает «пожирать» своих детей…» На XVII съезде Сталин, уничтожая правых, начал коллективизацию, обрекая страну на голод и вымирание. Голод унес от пяти до восьми миллионов людей, но экспорт зерна увеличивался. Нужны были деньги на нужды индустриализации. Открывалась новая кровавая страница истории нашей страны.

Многим членам партии не хотелось верить, что партия все больше и больше сходит с ленинского пути, теряя по дороге сотни своих лучших сыновей и дочерей…

Когда на Кремль спускалась глубокая ночь, Надежда Константиновна и Мария Ильинична, не зажигая свет, подолгу сидели вдвоем и говорили, говорили… но что они могли сделать?! Как-то вечером Мария Ильинична пошла в коридор, служивший библиотекой, и достала «Стенографический отчет XVII съезда партии», том в серой картонной обложке. Найдя нужные цифровые данные по комиссии Партийного Контроля, она еще долго листала книгу и наконец открыла последнюю страницу, на которой были напечатаны имена и фамилии членов Политбюро и ЦК партии. «Но что это?» — против почти каждой фамилии рукой Надежды Константиновны написано синим карандашом: «расстреляли» или «арестовали». Она нервно пересчитала число расстрелянных — более тысячи членов! «Зна-112 чит, Надя не раз держала этот отчет в руках». Мария Ильинична всю ночь простояла у окна. И ей вдруг стало так страшно, так нестерпимо больно, как никогда в жизни. С этой ночи она навсегда лишилась душевного спокойствия… Она вспоминала, как совсем недавно приходил к ним незадолго до ареста Николай Иванович Бухарин. Вместе с Надеждой Константиновной они посидели, помолчали. Во время разговора как будто между прочим он заметил: «Вот, пришел попрощаться…» Эта была их последняя встреча, и все, что произошло потом, никак не укладывалось в ее сознании: Мария Ильинична ведь твердо знала, что Бухарин всегда оставался искренним партийцем, жил верой в социализм. Но она также уже знала, что Ежов заново поднял «дело» Бухарина, Радека, Сокольникова, Серебрякова. Трагедийность положения Николая Ивановича и других товарищей лишили ее покоя и, конечно, ускорили ее смерть…

В мае 1937 г. в Москве состоялась Московская городская и областная партконференция, на которой вскоре стало известно, что осуждены Тухачевский, Якир и другие видные военоначальники, а 31 мая застрелился Ян Гамарник.

7 июня, придя на утреннее заседание, Мария Ильинична с помертвевшим лицом слушала выступления делегатов, бросавших в лицо выдающимся членам партии нелепые обвинения во вредительстве и шпионаже. В конце заседания Мария Ильинична начала терять сознание. Ее перевезли в Кремлевскую больницу, где она и скончалась от кровоизлияния в мозг и слабости сердечной деятельности 1 июня 1937 г.

Крупской оставалось жить меньше двух лет. В кремлевской квартире она чувствовала себя совсем одиноко и дискомфортно. Приближался день ее 70-летия. Решили собраться в Доме отдыха в Архангельском, что по старой Калужской дороге.

Она даже сшила себе новый черный костюм, полагая в нем выступить на XVIII съезде партии. Мне рассказывал ее близкий товарищ, что она будто бы сказала Сталину, что на съезде будет выступать и говорить о репрессиях и что ее послушают. На что Сталин ответил с хладнокровной улыбкой: «Не выступишь!»

Итак, 26 февраля в Доме старых большевиков собирались гости. Среди них были Кржижановские Зинаида с Глебом, Менжинская Вера Рудольфовна, Феликс Кон, приехал и Дмитрий Ильич Ульянов с сыном Виктором.

Сели завтракать: начались поздравления, шутки, вспоминали прошлое. Была среди гостей и секретарь Крупской Вера Дридзо. Она, рассказывая мне об этом последнем вечере, заметила, что совсем не говорили о дне сегодняшнем, как будто вся жизнь проходила где-то в ссылке или эмиграции. Страну объял страх. Сталин творил свое дело. Он методически уничтожал ленинскую гвардию, оставляя только послушных рабов. В стране продолжался массовый террор, остановить который смогла только Великая Отечественная война, да и то не сразу. Вот почему в день 70-летая Надежды Константиновны не говорилось о дне сегодняшнем.

Дело приближалось к обеду. После прогулки в хорошем настроении собрались за обеденным столом. Как говорила мне Вера Соломоновна, каждому гостю подавали тарелку с дымящимися сибирскими пельменями (любимое кушанье Н.К.). Все шло хорошо, но вдруг Крупской стало плохо. От страшной боли она теряла сознание. Через несколько часов ее доставили в Кремлевскую больницу. В ночь на 27 февраля в 6 часов 15 минут Крупской не стало. Сталин сдержал свое слово? Может быть, ей помогли умереть?!

Крупская незадолго до смерти боялась принимать лекарства, прописанные ей даже профессором Ф.А. Гетье, который лечил еще Владимира Ильича да и всю семью!.. Даже дигален, необходимый для урежения пульса, не стала принимать, сославшись на чувствительность кишечника. В ее комнате в аптечке я просмотрела все белые картонные коробочки с лекарствами: все они были опечатаны красным сургучом… и все не тронуты. Может быть, она покупала лекарства в городских аптеках? Лекарства она не стала принимать после разговора со Сталиным (когда речь зашла о ее желании выступить на XVIII съезде партии).

26 февраля Крупскую доставили в Кремлевскую больницу с сильными болями в области живота. В заключении врачей написано: «Заболевание началось с сильных болей во всем животе, к которым присоединилась многократная рвота, резко учащенный пульс, посинение носа и конечностей. При явлении паралича сердечной деятельности тов. Крупская скончалась».

Зловеще-пророческая фраза Сталина «Не выступишь…» осуществилась. Кроме Крупской на съезде правду Сталину никто не посмел бы бросить в лицо. XVIII съезд партии стоя бурно приветствовал своего вождя, расстрелявшего весь состав предыдущего съезда партии. Но не закончилась еще «смертей злокозненная цепь»…


ОТВЕТ РЕДАКТОРУ ГАЗЕТЫ «НЬЮ-ЙОРК ТАЙМС» СПУСТЯ 25 ЛЕТ, ИЛИ ТАЙНА ТРАГЕДИИ СЕМЬИ УЛЬЯНОВЫХ

Я должна рассказать о письме, которое получила в январе 1976 года из США от Гарри Солсбери.

«2 января 1976 года. Дорогая мадам Маштакова!

…Я пишу о некоторых аспектах российской революции, в том числе я собираю материалы к очерку об Инессе Арманд и был бы рад получить от вас биографический материал для моей работы, касающейся переписки Ленина и Инессы Арманд.

Я буду очень рад и восхищен, узнав, что эти письма сохранились. Нельзя ли познакомиться с архивом Инессы Арманд, который сохранен? Сможете ли вы ознакомить меня с этими материалами, чему я был бы очень рад…»

К сожалению, я не смогла ответить тогда господину Гарри Солсбери — мне категорически запретило мое руководство. Итак, уважаемый Гарри Солсбери, отвечаю вам на первый вопрос через четверть века!

В 1923 г., когда тяжело больной Владимир Ильич лежал в своей кремлевской квартире, он попросил Надежду Константиновну зайти в его рабочий кабинет, взять из ящика письменного стола пачку писем от Инессы и… все сжечь! Что Крупская и сделала. Она всегда была верна ему, его Надежда…

А вот дочери Инессы Арманд, несмотря на просьбу Надежды Константиновны вернуть письма Ленина или уничтожить, передали их в ИМЭЛ при ЦК КПСС. Владимира Ильича и Надежду Константиновну связывала только огромная любовь и взаимопонимание, у них не было детей, не было имущественных интересов, им нечего было делить. Ведь только любовь отправила Крупскую в неизвестное село Шушенское, за три тысячи пятьсот километров. А ведь ей место ссылки было назначено в Уфе. Повенчались они в Сибири, только кольца у них были медные. Зато невеста была хороша: стройная, изящная, с пышной косой ниже пояса, тонкие черты лица и пухлые, красивого рисунка губы, соболиные брови вразлет. Чем не красавица! Венчались Ульяновы 10 июля 1898 г. в селе Шуша. Их медовый месяц пришелся на весну. А весна в Сибири широкая, яркая, раздольная…

Каждый день они отправлялись бродить или к Енисею, или в лес. Часами сидели на берегу реки, прозрачные воды которой стремительно разливались многочисленными речками и ручейками. Над ними то и дело пролетали стаи диких гусей и уток. С Журавлиной горки открывались бескрайние просторы, совсем далеко на горизонте виднелись отроги Саянских гор. Домой всегда возвращались с охотничьими трофеями, Надежда Константиновна с охапкой луговых цветов.

Как-то секретарь Крупской Вера Дридзо рассказала нам: «…Идем мы однажды вечером с Надеждой Константиновной к Спасским воротам, ну, я и разговорилась, ведь только замуж вышла, говорю, что очень счастлива и люблю мужа. Крупская внимательно меня выслушала и так тихо произнесла: «Эх, Верочка, если бы вы знали, какая у нас была любовь, какая страсть…» До Спасских ворот мы дошли молча».

Находясь еще в Шушенском, Крупская ездила в Минусинск, к доктору-гинекологу, о чем Владимир Ильич писал матери. В письме к матери Ленина Крупская отвечает так: «Вы спрашиваете, дорогая Мария Александровна, прилетит ли «пташечка» в наш дом, думаю нет, никогда». В апреле 1900 г. после отъезда из Шушинского Ленин пишет матери из Пскова: «Надя, должно быть, лежит, доктор нашел, что ее болезнь (женская) требует упорного лечения, что она должна на 2–6 недель лечь»[21].

Итак, они знали, что детей у них не будет, и это очень омрачало их жизнь. Но они еще были молоды, еще впереди было девять лет без Инессы, вдвоем…

Если посмотреть на фотографию улыбающейся Крупской в модной шляпке с букетом цветов, сидящей в коляске рядом с матерью, станет сразу ясно, что она счастлива. Шел еще 1907 год… Все впереди, но не для нее…

1909 год. Весенний Париж: цветут каштаны, на каждом углу продают пармские фиалки и ландыши, а вечером на город опускаются знаменитее сиреневые сумерки. В такую пору встретились Инесса и Владимир Ильич. Они каждый вечер часами бродили по парижским бульварам и улочкам, где сам воздух пронизан романтикой и любовью… Однако вскоре им пришлось расстаться: Инесса уехала в Брюссельский университет.

В Париже Инесса впервые слышала выступление Ленина, она восхищалась, она влюбилась… В 1910 г. под Парижем в местечке Лонжюмо, открылась партийная школа, куда Ленин пригласил читать лекции Инессу.

Снова они вместе и днем и вечером…

Догадывалась ли Крупская об их романе? Ведь Инесса даже сняла квартиру на улице Мари-Роз, рядом с Ульяновыми. Если еще летом 1909 г. Ленин и Крупская вдвоем на велосипедах объезжали все окрестности Парижа (очень любили Медонский лес), то в 1910 г. эти прогулки продолжались уже втроем.

Крупская или была блестящим дипломатом, или'не хотела говорить в своих воспоминаниях о Ленине ничего плохого об Инессе, не хотела компрометировать свою семью.

Вот что она пишет: «Мы знали Инессу по Парижу, но там была большая колония (эмигрантская. — Авт.). В Кракове жили небольшим товарищеским кружком. Инесса наняла комнату у той же хозяйки, где жил Каменев. Уютнее, веселее становилось, когда приходила Инесса». Интересно, что даже агентура отмечала, что Инесса весьма интересной наружности. В ней смешалось итальянская и французская кровь: роскошные бронзовые кудри, темнозеленые глаза и яркий темперамент! Безусловно, Инесса, выглядевшая на десять лет моложе своего возраста, прекрасная музыкантша, легкая на подъем и веселая, смотрелась на фоне уже тяжелобольной Крупской особенно контрастно. У Надежды Константиновны к этому времени было обострение болезни щитовидной железы: сильное пучеглазие, отечность лица и шеи, сердцебиение и т. д.

В Париже в 1910 г. Инесса жила с двумя дочками и сыном. Вера Дридзо нам передавала воспоминания Крупской: «Владимир Ильич, когда увидел Инессу, сидящую за роялем в окружении детей, он вспоминал, наверное, мать, семью, детство…»[22]

Когда в Польше, в Пронино, проходили совещания, в самый разгар приехала Инесса. Крупская писала, что Инесса стала у них частой гостьей и немедленно присоединилась к их прогулкам в горы. Нередко она играла для них, особенно произведения Бетховена, которые Владимир Ильич очень любил. Он любил писать, когда играла Инесса. Не думаю, что такие прогулки и вечера радовали Надежду Константиновну. Но уже не в силах была она встать между их чувствами!

Когда Инесса уехала из Кракова в Париж в декабре 1913 г., она писала (это, вероятно, первое из сохранившихся писем к Владимиру Ильичу, мы приведем только отрывок): «…Расстались, расстались мы, дорогой, с тобой? И это так больно! Я знаю, я чувствую, никогда ты сюда не приедешь! Глядя на хорошо знакомые места, я ясно сознавала, что некогда раньше такое большое место ты еще здесь, в Париже, не занимал в моей жизни…

Я тогда совсем не была влюблена в тебя, но и тогда я тебя очень любила… Я бы и сейчас обошлась без поцелуев, только бы видеть тебя, иногда говорить с тобой было радостью… Крепко тебя целую, твоя Инесса».

Приведено письмо далеко не полностью. Из-за начавшейся Первой мировой войны Инесса не вернулась в Польшу, а Ленин с Крупской уехали в Швейцарию. Но осенью 1914 г. все трое опять вместе в Берне.

Крупская писала: «Жили на Дистельвег — маленькой, чистенькой, тихой улочке, примыкавшей к бернскому лесу… наискосок нас жила Инесса…» Теперь они на долгие годы втроем. Далее Крупская вспоминает: «Иногда мы часами сидели на солнечном откосе горы, покрытой кустарником. Ильич набрасывал конспекты своих речей и статей, я изучала по Туссену итальянский язык, Инесса шила какую-то юбку и грелась с наслаждением на солнышке…»[23]

Думается, они гуляли не только втроем. С годами любовь к Инессе занимала все большее место в его жизни. И Крупская мужественно переносила эту боль, боясь отклонить его от главного дела всей его жизни, ведь она прекрасно знала, что она для него не любимая женщина, а верный товарищ по работе. Связь продолжалась. Старая большевичка Маргарита Фофанова рассказывала нам, «что Ленин доверял ей отправлять письма и записки». «Я не могла отказать Владимиру Ильичу. О его теплых связях с Инессой Надежда Константиновна знала. На этой почве между Владимиром Ильичем и Надеждой Константиновной были серьезные конфликты еще до октября» (1917 г. — Авт.) — вспоминала Маргарита Фофанова. Но особо остро возник конфликт между ними после революции, когда Владимир Ильич стал главой правительства.

Владимир Ильич назначил Инессу председателем совнархоза Московской губернии и поселил ее у кремлевских стен напротив Александровского сада, рядом с квартирой своей сестры Анны Ильиничны. Он часто пешком навещал Инессу Арманд. Надежда Константиновна заявила Владимиру Ильичу, что если он не прекратит связь с Инессой Арманд, то она уйдет от него. К сожалению, семейный конфликт стал достоянием членов ЦК партии и правительства… «Это было ЧП». Ленину предстояло сделать выбор. Крупская была женой, верным товарищем и очень больным человеком. Куда перетянула бы чаша весов, мы не узнаем. Но жизнь распорядилась по-своему. Уехав лечиться в Кисловодск, Инесса заразилась холерой и вскоре умерла. Когда ее хоронили в Москве, Крупская вела мужа под руку. Недаром Александра Коллонтай, близкая подруга Инессы Арманд, сказала однажды в Норвегии первому секретарю посольства: «Он не мог пережить Инессу Арманд. Когда в 1920 г. мы шли за гробом Инессы, Ленина невозможно было узнать. Он шел с закрытыми глазами, и казалось, вот-вот упадет».

Смерть Инессы ускорила его болезнь, ставшую роковой… Крупская ради Ленина не хотела выносить их отношения на широкую публику. Она всегда к ней относилась уважительно, а после смерти Инессы опекала ее детей. «Хотелось бы, — писала Крупская в биографии Инессы Арманд, — чтобы образ Инессы Арманд жил в сердцах всех, кому дорого освобождение трудящихся, в сердцах партийных товарищей, в сердцах работниц и крестьянок». Такие строки могут выйти из-под пера человека, который искренне уважал и любил Инессу.

А вот что рассказала нам писательница Галина Серебрякова. Дело было на ее даче в Переделкино. Мы сидели сначала в столовой, у горящего камина, ужинали, беседовали. В тот вечер ей позвонил по телефону Суслов. Было это как раз в ночь, когда уехал за границу Солженицын. Галина Иосифовна после разговора с членом Политбюро (или, как его называли, серым кардиналом) очень разволновалась; почему-то перейдя на шепот, она пригласила нас подняться в ее кабинет на второй этаж. Мы ни о чем ее не спрашивали. Потом, когда Галина Иосифовна успокоилась, мы спросили ее, как нам отвечать на вопрос экскурсантов об отношениях Владимира Ильича и Инессы Арманд.

Вторая версия — рассказ С.И. Гопнер.

Помолчав, она вдруг сказала следующее: «Незадолго до смерти Серафима Гопнер рассказала мне, как однажды оказалась невольной свидетельницей разговора между Лениным и Инессой Арманд, случайно оказавшись в смежной комнате с залом, где проходила конференция в 1914 г., в Швейцарии. Серафима собирала документы и материалы, как вдруг услыхала взволнованный голос Инессы, умолявшей Владимира Ильича остаться еще на один день. На все возражения его она вдруг с болью и вызовом сказала: «Но ведь Надя все знает! о наших отношениях». — «Знала, — поправил ее Владимир Ильич, — а теперь будет знать, что между нами ничего нет». Серафиме показалось, что Инесса расплакалась. Вскоре они вышли вдвоем».

Имел ли этот разговор значение как поворотный момент в отношениях, судить очень трудно.

Галина Иосифовна во время нашей встречи добавила: «Вы должны знать об этом разговоре, когда меня не будет, вы расскажете читателям, о чем вспоминала Серафима»[24].


Пусть читатель и судит сам.


ГОСТИ КРЕМЛЯ

В конце лета 1956 г. после окончания реставрационных работ был торжественно открыт Архангельский собор, построенный в начале XVI в. итальянским архитектором Алевизом Новым на месте древнего храма, сооруженного еще при Иване Калите в 1333 г.

Изумленному взору посетителей собора предстал во всем блеске полностью восстановленный интерьер XVI–XVII вв. Почти три века эта стенопись была скрыта под грубыми красками XVIII–XX вв., под слоем копоти и пыли. Реставраторы удалили все поздние наслоения и открыли древнюю живопись, декоративность и жизнерадостность которой говорила о богатой фантазии и мастерстве древних иконописцев.

Вся роспись собора создает впечатление необычайной торжественности. Свет, льющийся из великолепных посеребренных люстр-паникадил, высвечивает резной золоченый четырехъярусный иконостас, сред икон которого главенствующее место занимает икона «Архангел Михаил» конца XIV в. Архангел Михаил изображен в воинских доспехах с мечом в руке. В образе мужественного воина-святого художник выразил волю русского народа к победе над врагами Отчизны.

С начала XIV в. до первой половины XVIII в. Архангельский собор был усыпальницей всех русских царей до Петра I. Первым в древнем соборе был похоронен собиратель русских земель Иван Калита. Здесь же находятся гробницы великого полководца Руси Дмитрия Донского, героя Куликовской битвы, великого князя Ивана III, царя Ивана IV Грозного и его сыновей, а также первых царей дома Романовых: Михаила Федоровича, Алексея Михайловича и их детей. Все русские царицы и царевны были похоронены в Вознесенском женском монастыре.

Вознесенский монастырь был основан в XIV в. великой княгиней Евдокией, супругой Дмитрия Донского и построен рядом со Спасскими воротами. Монастырь был прекрасен. Белоснежные готические башенки монастыря рельефно выделялись на фоне кирпичных кремлевских стен, позолоченные кресты на куполах виднелись с Красной площади. В 30-х гг. XX в. монастырь разрушили. Гробницы цариц и царевен были перенесены из Вознесенского монастыря и помещены в подклеть Архангельского собора.

В то время была вскрыта гробница жены Ивана Грозного — царицы Анастасии. При вскрытии обнаружены останки покойной царицы, частицы одежды и волос. Стеклянный кубок венецианской работы, извлеченный из гроба, хранится теперь в Оружейной палате.

Вернемся к торжественному открытию Архангельского собора. На открытие были приглашены ученые, художники, писатели, журналисты и даже иностранцы. Пожалуй, в Кремле это было первое такое представительное официальное открытие музея-храма.

Соборная площадь была заполнена народом. Перед собравшимися выступил комендант Кремля Андрей Яковлевич Веденин. Сказав несколько слов о роли правительства в обеспечении сохранности исторических памятников Кремля, он представил руководителя реставрационных мастерских знаменитого Игоря Грабаря, ученого «реставратора с мировым именем, создавшего школу мастеров-рестав-раторов и немало сделавшего для спасения и сохранения памятников древнерусской живописи.

Никогда не забуду, как группа художников-реставраторов вместе с Грабарем, войдя в блистающий светом и яркой палитрой красок собор, истово крестились, а затем тихо отошли в сторону, молча смотря на входящих гостей.

В тот день был разрешен осмотр церквей, входящих в ансамбль Теремного дворца, т. е. домашних и домовых церквей русских царей — Верхоспасского собора, церкви Распятия, церкви Воскресения Словущего, церкви Св. Екатерины, Воскрешения св. Лазаря — самых древних из всех.

Несколько слов о церкви Распятия Христова (Воздвижения Креста), построенной в 1681 г. при царе Федоре Алексеевиче. Иконостас в этой церкви уникален. Дело в том, что лики и руки святых на этих иконах написаны красками, а все остальное изображение является аппликацией из искусно подобранных по цвету шелковых 124 тканей. По преданию, шитье — рукоделие царевен и русских придворных мастериц.

Вместе со мной в эту маленькую церквушку, куда довольно трудно подниматься, пришла жена Ворошилова Екатерина Давыдовна. Она сказала мне, что впервые видит такую красоту. Среди гостей была и дочь Молотова Светлана. Она молчала, но слушала очень внимательно и вместе со всеми осматривала древние соборы Кремля. Почему-то, глядя на нее, я вспомнила Светлану Сталину, с которой училась на кафедре новой и новейшей истории исторического факультета МГУ им. Ломоносова с 1946 по 1950 г. Одно время сидела с ней рядом на лекциях. Как-то она мне посоветовала прочитать новую книгу Э. Казакевича «Звезда».

Больше я никогда не разговаривала со Светланой. Судьба, однако, меня еще раз свела с ней в 1956 или, может, в 1957 г. В это время я уже работала в кремлевской квартире В.И. Ленина, которая находилась в Здании Правительства СССР. Как-то зимой я шла на работу; войдя в огромный вестибюль Здания Правительства, я направилась к гардеробу, чтобы снять пальто. Одновременно со мной к гардеробу подошла худенькая женщина. Одета она была плохо: старое-престарое пальто из материала «бостон», которое от долгой носки блестело, на голове белый, простой вязки, шерстяной платок, на ногах несуразные боты. Боже мой, это Светлана! Да! Это была Светлана Сталина. Она не узнала меня, конечно, а я сразу, едва взглянув на лицо, усыпанное веснушками, на прекрасные серые глубокие скорбные глаза и непослушную рыжеватую челку, узнала ее. Говорили тогда, что она приходила к А.И. Микояну. Почему она была в таком виде? Ведь она получала пенсию на себя и детей, преподавала в университете, на филологическом факультете. Думаю, безысходность, огромный психологический груз, вызванный крахом реноме отца, — всему причина. Об этом она сама пишет в книге «Двадцать писем другу».

Из сильных мира сего, я имею в виду государственных деятелей нашей страны, мне довелось однажды встретиться с Н.С. Хрущевым и Н.А. Булганиным. Это было в 1956 г., когда в Большом Кремлевском дворце был дан обед в честь премьер-министра Бельгии Спаака и министра обороны Аккера. После окончания банкета гостям предложили осмотреть залы дворца. Экскурсия началась. В Теремном дворце задерживаемся в Престольной палате, или Государевом кабинете, где стоит царский трон. Высокие гости, потрясенные живописью и красочностью комнаты, застывают в немом изумлении: стены к потолок расписаны золотом по красному фону, с изображением гербов областей России и сюжетами на религиозные темы. В тот час лучи заходящего солнца, пробиваясь через разноцветные стекла, ложились колеблющимися бликами на пестрые изразцы старинных круглых печей, на позолоту стен, на бархат мебели, придавая всей обстановке необыкновенный сказочный вид. Рассказываю, что согласно легенде из окна государевой комнаты во двор теремов опускался в старину ящик для жалоб и просьб, которые таким необычным путем могли бы без промедления попасть к самому царю. Однако в действительности просьбы народные подолгу оставались без ответа, и прозвали этот ящик «долгим»! Вот почему в русском языке со временем и появилось выражение «положить дело в долгий ящик», т. е. отложить решение на неопределенно долгий срок.

Н.С. Хрущев, доселе внимательно и молча слушавший мой рассказ, вдруг рассмеялся и сказал Н.А. Булганину: «Мне, наверное, надо не ящик, а целый ларь спускать на Красную площадь? А?» Булганин ничего не ответил, отделавшись улыбкой. Переводчик мгновенно взглянул на Хрущева, но тот незаметно покачал головой. Делегация последовала дальше.

Когда осматривали величественный Георгиевский зал, где на беломраморных настенных досках золотом начертаны имена героев Отечественной войны 1812 г., Хрущев снова сделал замечание, правда, без улыбки: «А нам-то теперь какого размера зал сооружать, чтобы увековечить имена героев Второй мировой войны, наверное, раз в сто больше? А ведь надо бы это сделать».

Прошло четыре десятилетия с того дня, и не зал, а огромный мемориал памяти подвигу народа в Великой Отечественной войне 1941–1945 гт. воздвигнут на Поклонной горе.

Эту фразу руководителя Советского государства перевела подоспевшая бельгийская переводчица. Представляясь, она, кстати, сказала: «Я бывшая русская княжна, зовут меня Юлия». Очень мила, элегантна, говорила по-русски с легким акцентом. Была ли она действительно русской княжной, утверждать не берусь, тем более что она не назвала свою фамилию, а вот с королевой Бельгии Елизаветой мне довелось встречаться, приблизительно в это же время. Во второй половине 50-х гг. она несколько раз приезжала в Советский Союз.

В один из ее визитов я сопровождала королеву по кремлевской квартире В.И. Ленина. Королева Елизавета, как известно, принадлежала к дому русских царей Романовых. После Второй мировой войны она долгие годы была почетным председателем Всемирного конкурса пианистов имени П.И. Чайковского.

Королева была восхитительна: изящная, в модном в те времена парчовом костюме, в перчатках, в маленькой шляпке, с большой розой в руках. Едва войдя в музей, она быстро заговорила по-французски, сказав, что она «красная» королева, так как всей душой расположена к советскому народу, любит русскую музыку, постоянно «работает» на международных конкурсах пианистов, и вдруг добавила: «И вообще мне все близко в России, ведь я из дома Романовых! Давайте говорить по-русски». Совершенно обескураженная, я пыталась объясниться на русском языке, но вскоре мне пришлось перейти на французский. Как оказалось, высокая королевская особа несколько переоценила свои возможности по части русского языка.

В квартире В.И. Ленина она спросила: «Почему у них не было детей? Кто у Ленина была мать? Отец? Были ли братья? Кто из родственников жив сегодня?» Наконец, когда мы вошли в кухню, королева, увидев самовар, воскликнула: «Неужели из этого простого самовара наливали чай Ленину? Это удивительно! Он был необыкновенный премьер-министр, история его не забудет».

Но если коронованные особы, министры и послы зарубежных стран, прибывавшие в СССР, как правило, посещали кабинет и квартиру В.И. Ленина в Кремле, то остается совершенно непонятным,


почему Н.С. Хрущев, по указанию которого для широкого доступа были открыты все музеи Кремля, сам ни разу не бывал в квартире В.И. Ленина, хотя везде в печати и в устных выступлениях всегда подчеркивал, что он «ленинец»! Небезынтересно сказать еще о том, что, когда Н.С. Хрущев находился с официальным визитом в Швеции, правительство этой страны передало ему в дар советскому народу ценнейший документ — генеалогическое древо семьи Ульяновых по материнской линии. Этот документ хранился в ЦПА[25] при ЦК КПСС. Я имела счастье видеть его и держать в руках. Документ свидетельствует, что мать бабки, т. е. прабабушка Володи Ульянова, была шведка, фру Эссен, что она вышла замуж за немца Гро-шопфа. У них родилась дочь Анна Ивановна Грошопф Эссен, в замужестве Бланк. От этого брака родилась мать В.И. Ленина — Мария Александровна Бланк. В семье Грошопф Эссен все из поколения в поколение значились ремесленниками: перчатники, швейных и ювелирных дел мастера.

Анна Ильинична вспоминала, что временами она гостила в Петербурге у двоюродной сестры матери, где вся семья говорила по-шведски.

В 1910 г., когда Мария Александровна находилась с Марией Ильиничной в Стокгольме, она пыталась разыскивать своих родственников. Этот приезд Марии Александровны за границу стал последним свиданием с сыном…

В 1961 г., вскоре после гибели президента США Джона Кеннеди, в Москву приехал его брат Эдвард Кеннеди с женой и детьми. Он пожелал посетить кремлевскую квартиру В.И. Ленина. Завершая показ музея, в комнате Марии Ильиничны я обратила внимание сенатора на прекрасный портрет матери Ленина и рассказала, как она уже в преклонном возрасте отважилась на поездку в Стокгольм, чтобы повидаться с сыном. Это была их последняя встреча. Выслушав мой рассказ, как Ленин, вернувшись из эмиграции в Петроград 3 апреля 1917 г., уже на другой день ранним утром пошел на могилу матери, он принес ей розы, Эдвард Кеннеди неожиданно заметил: «А в день убийства Джона наша матушка даже не отменила ежевечернее катание на коньках!»

Прощаясь, он сказал: «Я всегда понимал величие души русских людей».

В августе 1983 г. гостями музея были Уолтер и Виллиан Керр — оба профессиональные журналисты. Уолтер давно и серьезно изучал творческое наследие великого Льва Толстого. Его роман «Дело Шебунина» (о Л. Толстом), выпущенный издательством «Dabl Day», имел огромный успех. Он же — автор нашумевшей книги «Секрет Сталинграда».

Экскурсия наша по музею постепенно переросла в очень интересную продолжительную беседу. Более часа мы провели в рабочем кабинете В.И. Ленина, стоя у книжных шкафов. Уолтер долго рассматривал великолепное издание 20-томного полного собрания сочинений Л.Н. Толстого, вышедшее в издательстве «Т-во И.Д. Сытина» в 1912–1913 гг. в Москве. В нарушение музейных правил достаю 16-й том и показываю американцу. Он бережно держит книгу в серой обложке с металлическим барельефом — портретом Л.Н. Толстого. Почему я достала именно 16-й том? Дело в том, что в этом томе много пометок, сделанных рукой Н.К. Крупской. Она читала книги так же, как Ленин, с карандашом в руках, а так как я писала в свое время статью «Крупская читает Л. Толстого», то совсем легко нашла место, особо выделенное карандашом, — это высказывание Л. Толстого о связи обучения с жизнью, об искусстве.

Читаю медленно, переводчик не нужен, Уолтер сам переводит супруге слова великого писателя: «Не может быть непонятно большим массам искусство только потому, что оно очень хорошо, как это любят говорить художники нашего времени. Скорее предположить, что большим массам непонятно искусство потому, что искусство это очень плохое или даже и вовсе не искусство».

«Боже мой, — говорит Уолтер, — такое впечатление, что Толстой живет с нами сегодня…»

Когда я стала рассказывать о том, как в молодости Крупская послала письмо великому писателю, как получила ответ от его дочери Татьяны Львовны Толстой, как по поручению Льва Николаевича Крупская правила сытинское издание романа А. Дюма «Граф Монте-Кристо», мой уважаемый гость стал записывать каждое мое слово, тихо повторяя: «Невероятно, невероятно!..» Наконец, когда, заканчивая рассказ о Л. Толстом, я привела слова Ленина о величии и гениальности писателя, Уолтер заметил: «Любовь Ленина к Л. Толстому, его произведениям неудивительна: гений всегда ценит гениальность других…»

Уолтер Керр, прощаясь, сказал: «Мы сегодня целый день провели в Кремле. Как все прекрасно сохранено! Мы потрясены».

«Уолтер Липман после возвращения из Москвы говорил нам, — добавила Виллиан, — что Кремль — седьмое чудо света, и я почувствовала это, находясь в сказочном Теремном дворце, осматривая древние храмы и сокровища Оружейной палаты».

— Уолтер Липман? — переспросила я.

— Да, да, — подтвердили супруги, — у вас его печатали даже во времена Сталина.

В 1956 г. Липман действительно посетил музеи Кремля, и сопровождала его я. О том, что музей Ленина в Кремле открыт для обозрения, У. Липман узнал накануне отъезда на родину. Дело происходило на пресс-конференции в гостинице «Советская» поздно вечером, когда на вопрос «Был ли господин Липман в кремлевской квартире В.И. Ленина?» он ответил: «Нет, не был, но если музей открыт, то завтра обязательно побываю».

На другой день, уплатив неустойку за всех пассажиров рейса Москва — Париж, господин Уолтер Липман вместе с супругой и переводчицей пожаловал в музей. А самолет ждал…

Представив гостей, молоденькая прелестная переводчица заметила: «Экскурсия должна быть очень краткой, не более 30 минут, за каждую минуту господин Уолтер платит огромную сумму». Тут вмешалась госпожа Липман: «Платим мы, а не вы, рассказывайте как можно больше». Она говорила на чистейшем русском. Заметив мое удивление, го-130 стья, иронически усмехнувшись, добавила: «Ведь я из «бывших. Экскурсия продолжалась вместо положенного часа полтора часа.

Тепло попрощавшись, У. Липман вдруг сказал: «Вы думаете, я пришел сюда случайно? Отнюдь нет, чтобы знать русского человека, надо знать Ленина, ведь в душе каждого русского живет он. Ленин — выдающийся деятель нашей эпохи. Обладая феноменальной властью над миллионами человеческих жизней, он никогда не использовал эту власть в личных целях, вот почему его имя навсегда войдет в историю человечества».

Выслушав рассказ о встрече с У. Липманом, Уолтер Керр сказал: «Мы долгие годы дружили семьями, я хорошо знал Уолтера. Он никогда ничего не делал зря…»

Работая так долго в музее, встречаясь с выдающимися людьми, я почему-то никогда ни у кого не просила автографа, считая это нетактичным. Но было одно-единственное исключение.

В мае 1967 г. в музей пришел замечательный американский художник, всем известный борец за мир, в те времена президент Национального американского комитета американо-советской дружбы Рокуэлл Кент. В Музее изобразительных искусств имени А.С. Пушкина можно видеть картины художника, а сам он подарил советскому народу восемьдесят полотен и большую часть созданных им за свою жизнь графических произведений. В противоположность своим соотечественникам, Рокуэлл Кент внешне сдержан, замкнут, как говорят, «застегнут на все пуговицы». Но это — первое впечатление… Разговорился наш знаменитый гость в библиотеке Владимира Ильича, когда увидел в книжном шкафу книгу-альбом С. Глаголя «С.Т. Коненков»: «Я знал Коненкова, мы не раз встречались в Америке. Это замечательный самобытный скульптор России. Говорят, что он здравствует и живет в Москве сейчас». «Да, — подтвердила я, — мы недавно были в гостях у Сергея Тимофеевича, возили ему именно этот альбом. Он живет на улице Горького, там же у него мастерская!» Рокуэлл Кент что-то записывал…

Мы продолжали осмотр музея уже в более непринужденной обстановке. Когда разговор зашел о том, что в редкие минуты отдыха Ленин любил уезжать за город, на природу, художник спросил: «Что он любил — лес, горы?» «Я скажу вам словами Крупской, — ответила я. — «Ужасно любил природу, любил горы, лес и закаты солнца»». — «Закаты солнца, — медленно повторил Рокуэлл Кент. — Я тоже предпочитаю всем сменам дня закат. И горы, горы, — вслух раздумывал художник. — Высшая красота природы — горы. Я много писал их… — И вдруг добавил неожиданно: — Вы счастливый человек, вы каждый день незримо соприкасаетесь с Лениным».

Прощаясь, я позволила себе подарить художнику свою первую книгу — путеводитель по музею на английском языке, сделав авторскую надпись. И вот тогда-то я попросила Рокуэлла Кента на другом экземпляре оставить свой автограф. Он написал по-английски: «Рокуэлл Кент. Май. 31.1967».

Прощаясь и крепко, по-мужски, пожав мне руку, он сказал: «Я всегда защищал идею дружбы с Советским Союзом».

Спустя двадцать лет после этой встречи, просматривая автобиографию художника под названием «Это я, Господи», нашла я подтверждение высказанным словам художника. Вспоминая о своем выступлении перед студентами Шимплейн-колледжа в Плейсбур-ге, Рокуэлл Кент писал: «Я говорил о проблемах, которые требовалось решить, чтобы выиграть мир — мир, за который мои слушатели воевали; я призывал аудиторию защищать идею дружбы с Советским Союзом. Студенты слушали меня затаив дыхание и после окончания лекции устроили мне овацию. Если бы мы только могли тронуть сердца молодежи, какой прекрасный мир она построила бы для нас!»[26]

Весной 1979 г. состоялся несколько необычный визит в музей президента Франции господина Жискара д’Эстена.

27 апреля с утра директору музея сообщили, что президент Франции выразил непременное желание посетить кремлевский кабинет и квартиру В.И. Ленина. Время посещения предположительно планировалось на 18–20 часов, но правительственные переговоры затягивались. И когда кремлевские куранты отбили 11 часов ночи, когда начали расходиться корреспонденты, когда музей готовился к закрытию, раздался звонок из комендатуры Здания Правительства: «В кремлевскую квартиру следует президент и сопровождающие лица!»

Напольные часы в столовой кремлевской квартиры Ульяновых показывали 23 часа 10 минут, когда господин Валери Жискар д’Эс-тен переступил ее порог. Президент был очень внимателен, казалось, никуда не торопился, слушал спокойно более чем получасовой рассказ гида. По окончании визита он записал в книге гостей: «Ленин всегда в памяти человечества».

К сожалению, не удалось разыскать фотоснимки, сделанные в музее, но сохранился снимок, сделанный утром этого же дня на Красной площади, когда президент Франции возлагал прекрасный венок из живых цветов к мавзолею В.И. Ленина.

Это посещение кремлевского кабинета и квартиры первого главы правительства Советской России в столь поздний час — дань глубокого интереса и уважения Валери Жискара д’Эстена к Ленину. Ведь обязать высокого гостя этим посещением никто бы никогда не осмелился, даже в те времена.

Вряд ли президент Франции знал, что задолго до него, в 1956 г. два других замечательных, известных всему миру француза, вернее француза и француженки, тоже с восторгом прошли по музеям Кремля. Это были Ив Монтан и Симона Синьоре. Молодые, прекрасные, в зените славы…

Ив Монтан и Симона Синьоре приехали в нашу страну впервые в декабре 1956 г. Успех знаменитого французского шансонье в Москве был грандиозен. Мне посчастливилось не только слушать Ива Монтана в концерте, но и встретиться с ним и его супругой, известной актрисой Симоной Синьоре.

В один из хмурых и снежных дней уходящего года в течение 3–4 часов я показывала этой замечательной паре достопримечательности Кремля. Экскурсия началась с осмотра Оружейной палаты. Ив Монтан никак не хотел уходить от витрин, где была представлена богатейшая коллекция холодного оружия. Ему очень понравились кинжалы восточной и русской работы, ножны которых выполнены из золота и серебра и сплошь усыпаны алмазами, рубинами и изумрудами. Я перевела надпись, сделанную на одном кинжале: «На смерть врагу, на защиту друга». «Этот девиз достоин рыцаря на все времена», — сказал Ив Монтан.

А Симона Синьоре была в восторге, увидев редчайшую коллекцию коронационных одежд русских царей и цариц. Особенно долго она рассматривала платья из серебренного глазета, сшитые по французской моде для Екатерины II. Ее изумлению не было предела, когда я сказала, что шлейф прекрасной кружевной серебряной мантии Елизаветы Петровны во время шествия поддерживали девять пажей, так как длина его была пять метров и весил он пять килограммов, и что гардероб императрицы насчитывал 15 тысяч платьев.

Гостей необычайно заинтересовал «Олимпийский сервиз» — подарок Наполеона императору Александру I в память заключения Тильзитского мира в 1811 г. Сервиз насчитывает 258 предметов, и ни один из них не имеет одинакового рисунка. Искусные мастера севрского фарфорового завода расписали сервиз красочными рисунками на сюжеты из древнегреческой и римской мифологии.

Из Оружейной палаты мы направляемся в Большой Кремлевский дворец. Иву Монтану очень понравился рабочий кабинет императора. «Звуконепроницаемый, — несколько раз за мной повторил актер и добавил: — Если бы я здесь запел, меня никто бы не услышал».

Когда мы пришли на Соборную площадь и я пригласила гостей осмотреть главный кафедральный собор России — Успенский, Симона Синьоре сказала, что она увлекается фресковой живописью и имеет диплом бакалавра искусств.

Войдя в собор, Симона перекрестилась и сразу же подошла к алтарю, где ее внимание привлекли живописные композиции XV в. Ива Монтана более всего заинтересовало центральное паникадило, выполненное в виде огромного снопа пшеницы, обрамленное гроздьями винограда. Пришлось гостю объяснить, что это люстра-па-134 никадило «Урожай» выковано из серебра, отбитого русскими у отступающих наполеоновских войск в 1812 г.

При выходе из Успенского собора гости услышали звон кремлевских курантов, мерно отбивающих двенадцать часов пополудни. Симона спросила: «Это бьют самые древние часы Кремля?» В это время мы как раз направлялись к Благовещенскому собору, и я показала место, где стоял когда-то великокняжеский дворец, на башне которого еще в 1404 г. были впервые установлены большие часы, изготовленные монахом Лазарем из Афона по просьбе великого князя Василия, сына Дмитрия Донского. При часах была сделана механическая фигура человека, ударявшего молотом в колокол по окончании каждого часа. «Тогда народ московский глядел на эти часы как на невиданное диковинное чудо», — объясняла я. «Да, да, — воскликнула Симона, — здесь в Кремле все чудо, такой красоты я не могла себе представить!»

Тогда я повела Симону Синьоре в Благовещенский собор, где сохранился один из древнейших русских иконостасов, в среднем ярусе которого — семь икон кисти Андрея Рублева. Симона внимательно рассматривала великолепную роспись стен, выполненную в самом начале XVI в. знаменитым мастером средневековой Руси Феодосием и восстановленную в наше время художниками Палеха. Гостью изумила отделка пола собора — уникальная многоцветная палитра уральской яшмы. Мы долго беседовали в тиши собора, затем прошли на галерею и постояли на том месте, где духовник указал молиться Ивану Грозному, не переступая порога храма. Эта епитимья была наложена на него за многократные нарушения церковных канонов, прежде всего — за многоженство. Из прохладного полумрака мы вышли на площадь, где Ив Монтан весело разговаривал со своими музыкантами, и направились к Царь-пушке…

В январе 1974 г. Кремлевский музей В.И. Ленина посетил председатель комиссии по иностранным делам ФРГ господин Герхард Шредер с супругой.

Сопровождали семью посольские работники двух стран. Все слушали очень внимательно, экскурсия длилась около часа. Господин Герхард Шредер спросил: «Как хорошо знал Ленин немецкий язык?»

Я ответила: «С детства». Потом добавила слова Ленина из письма к матери: «…плохую только очень по части языка: разговорную немецкую речь понимаю несравненно хуже французской. Немцы произносят так непривычно, что я не разбираю слов, даже в публичной речи…»[27] Господин Шредер рассмеялся…

По окончании экскурсии высокий гость обратился ко мне с необычной просьбой: «Я прошу позволить мне одному остаться в рабочем кабинете Ленина на 1–2 минуты». Просьба была удовлетворена.

Покидая музей, Г. Щредер сказал: «Это посещение произвело неизгладимое впечатление на нас…»


ШТУРМУЮЩИЕ НЕБО

Обычно космонавты приходили в Кремль, в музей-квартиру В.И. Ленина, когда мир еще не знал их имен, когда впереди — титаническая работа-подвиг во имя нации, во имя прогресса. Тогда, в 1970—1980-е гг., было священной традицией посещать перед каждым космическим стартом квартиру-музей В.И. Ленина. И каждый раз будущий космический экипаж оставлял запись в книге посетителей музея. Я позволю себе привести только одну запись:

«19.6.75 г.

Мы отправляемся в полет во имя технического прогресса людей на земле, во имя дружбы между народами!

Экипаж космического корабля «Союз» программы «Союз— Аполлон» Кубасов, Рукавишников, Романенко и др.»

С тех пор прошло уже два десятилетия, все новые и новые старты берут космические корабли, успешно осваивая безбрежные просторы Вселенной. Россия по праву гордится своими отважными сыновьями, встречая их на земле, радостно принимает героев в свои материнские объятия.

Здесь мне хочется несколько слов сказать о летчике «космонавте Комарове, которому судьба уготовила трагическую участь.

Владимир Михайлович Комаров пришел в отряд космонавтов, окончив Военно-воздушную инженерную академию имени Н.Е. Жуковского. Первый его «шаг» в космос в составе экипажа «Восход» окончился блестяще. Кстати, в этот полет экипаж корабля взял портрет Ленина, выполненный вечными красками на молибденовой пластине, взяли космонавты и бант со знамени парижских коммунаров, и портрет К. Маркса, принадлежавший Ленину, и еще веточку вишневого деревца. Это было 12 октября 1964 г…

Тогда был успех, вернее — триумфальный полет первого многоместного космического корабля в составе трех человек: В. Комарова, К. Феоктистова и Б. Егорова.

Пройдет совсем немного времени, и Владимир Комаров уйдет в космос последний раз.

Незадолго до рокового полета, кажется за месяц, не более, мне довелось сопровождать этого скромного, сдержанного и красивого человека. О нем снимали фильм, и в канун возвращения его корабля на Землю меня пригласили на просмотр. Мне показался тогда Владимир Михайлович усталым и печальным, глаза его были исполнены грустью. Я навсегда запомнила его сдержанную улыбку и особенно глаза…

Утром следующего дня по радио передали сообщение правительственной комиссии о гибели космического корабля.

Хоронили Владимира Комарова на Красной площади в Кремлевской стене. Превозмогая боль, я тоже пошла на похороны. Было очень торжественно и очень горестно, стояла необычная тишина над огромной массой народа, собравшегося на площади. И только солнечный отсвет медных труб оркестра оживлял эту печальную картину, напоминая, что жизнь продолжается…

У меня в архиве сохранилась редкая фотография: у Кремлевской стены комендант Кремля генерал-лейтенант А.Я. Веденин и оживленно беседует с космонавтами В. Комаровым и Г. Титовым. Все весело улыбаются…


ПОСОЛЬСКИЕ ДАРЫ АНГЛИИ

Как известно, во время визита королевы Великобритании Елизаветы II в Москву высокую гостью пригласили посетить Старое Английское подворье — 18 октября 1994 г. здесь была открыта мемориальная доска. В тот день и королева Англии, и президент России проделали тот же путь от Кремля к улице Варварке, по которому когда-то английские послы шествовали ко двору русских царей.

Недалеко от Кремля, на гребне крутого спуска к Москве-реке, теснится старая Варварка. Среди древних церквей и монастырей, и поныне украшающих улицу, обращают на себя внимание белокаменные палаты, забранные добротной тесовой, мерной крышей, — редкое гражданское строение XVI в., сохранившееся до наших дней. Это бывшее первое Английское подворье — каменные палаты, пожалованные английским купцам указом царя Ивана Грозного в 1556 г.

Английские гости владели зданием в XVI — начале XVII в., в нем размещалось их дипломатическое и торговое представительство в Московии. Главное помещение посольского двора — Казенная палата. Это просторный парадный зал, в котором устраивались приемы, заключались договоры и проходили иные торжественные мероприятия.

В настоящее время в палате восстановлены чернолощеные и белолощеные полы, состоящие из плиток, уложенных в шахматном порядке.

В Казенной палате воссоздана также уникальная русская печь со встроенным в нее традиционным английским камином, в котором можно было на открытом огне подогревать вино и жарить дичь. Печь эта отделана красными изразцами, выполненными по образцам XVI в., найденным у стен Английского двора. Украшают палату реставрированные старинные люстры.

В Казенной палате не только заключались договоры и принимались дипломатические миссии, но и хранилась казна компании.

Начало обширной торговой деятельности английской «Московской компании» положило прибытие экспедиции Ричарда Ченслера, который высадился в устье Северной Двины. Английское подворье становится центром дипломатических и торговых связей между Англией и Россией.

От Английского подворья к Кремлю вела прекрасная дорога, что указывало на весьма важное значение, придававшееся этой старинной торговой улице. В XVI–XVII вв. иностранные послы, посланники и даже заморские торговые гости представлялись непременно царскому двору и, как правило, вручали богатейшие подарки — «посольские дары», среди которых большей частью были высокохудожественные изделия прославленных мастеров серебряного дела.

Самый древний предмет среди даров, хранящихся и сегодня в Оружейной палате, — серебряный рассольник (или фруктовница) — изготовлен в 1557–1558 гг. в Лондоне. По своей форме он напоминает вазу, украшен искусной чеканкой растительного орнамента, который изящно обрамляет его края. Сохранились и три массивные солонки XVI в., которые употреблялись только во время пиров в быту королевского английского двора.

Украшают коллекцию великолепные серебряные фляги с ручками в виде змей, с носиками в виде крылатых драконов. Среди даров особое место занимают две огромные фигуры барсов, сидящих на задних лапах и упирающихся передними в огромные щиты. Вес каждого барса около 30 кг серебра, изготовлены они в Лондоне в 1601 г. и привезены в Москву от английского двора царствующему дому Романовых в 1629 г. английским торговым агентом Фабианом Ульяновым.

В 1664 г. английское посольство короля Карла II Стюарта, желая укрепить дружественные отношения с Московией, специально прислало в дар царю Алексею Михайловичу ружье, принадлежавшее казненному Карлу I, и пистолеты Карла II, восстановившего династию Стюартов на троне.

Среди даров были массивные серебряные кубки, огромные блюда, тяжелые высокие подсвечники. Эти дорогие изделия отличаются сдержанностью, строгой плавной формой, искусно выполненным орнаментом. Многие предметы могли употребляться в быту, в отличие от декоративных серебряных изделий — даров других иноземные государств.

Коллекция старинного английского серебра, сохраненная нашими предками и представленная ныне в Оружейной палате для обозрения, единственная в мире; подобных изделий нет ни в одной стране, даже в самой Англии. Во времена протектората Кромвеля практически все серебро из замков, усадеб и церквей было реквизировано для переплавки и чеканки монет. Выше уже упоминалось, что, сопровождая министра иностранных дел Англии господина Джеффри Хау, я не преминула сказать, что в Оружейной палате Кремля хранится уникальная коллекция старинного английского серебра. Господин министр заметил: «Это великая заслуга правителей России, сумевших сохранить шедевры английского прикладного искусства — посольские дары английских королей, что свидетельствует о давних связях наших стран».

Действительно, династические связи между британской и русской королевскими семьями восходят к великому князю Новгородскому Рюрику, родоначальнику первой русской правящей династии.

Согласно древней традиции считается, что и основатель Москвы князь Юрий Долгорукий был внуком английского короля Гарольда II.

В XIX в. между английской и российской династиями укрепляется монаршее родство. Старший сын королевы Виктории женится на датской принцессе. А сын Александра II, наследник русского престола, взял в жены младшую сестру принцессу Догмару. Юная принцесса перешла в православие, получив имя Марии Федоровны. Вскоре ее супруг станет царем Александром III. Итак, дети принца Уэльского, тоже ставшего монархом — Эдуардом VII, и дети императора России стали друг другу двоюродными братьями и сестрами.

Родство королевских домов укрепляли и другие союзы. Так, дочь Александра II Мария стала женой второго сына королевы Виктории.

Последняя русская императрица Александра Федоровна была внучкой английской королевы Виктории. А ныне здравствующий герцог Эдинбургский, супруг королевы Елизаветы II, — праправнук русского императора Николая I через свою родную бабку великую княгиню Ольгу.

Визит королевской четы Великобритании в Россию в 1994 г. стал первым с 1908 г. Это знаменательное событие имеет немаловажное значение в укреплении исторических связей между двумя великими державами — Россией и Великобританией.


ПОСОЛЬСКИЕ ДАРЫ ДАНИИ

Еще в XVI в. Древняя Русь устанавливает дипломатические и торговые отношения с Данией, о чем свидетельствуют и документы, и посольские дары русским царям от королевского дома Дании.

Посольские дары, а это в основном великолепные изделия из серебра, сохранились и по сей день в Оружейной палате.

Самый древний подарок — гора-курильница работы гамбургских мастеров — выполнена в конце XVI в. Она была прислана царю Михаилу Федоровичу Романову от короля Дании Христиана IV.

Позднее датское посольство, прибывшее в Москву в 1644 г. для заключения брачного союза между королевичем Вольдемаром и царевной Ириной, дочерью царя Михаила Федоровича, привезло богатые дары.

Среди них 10 рассольников (ваз для соленых и моченых фруктов) в виде золоченых раковин, поддерживаемых фигурой Венеры; кубок-дыня на тарелке, окруженный серебряными яблоками, грушами и виноградом; рукомой в виде красивой фигуры оленя; так называемое «сахарное дерево» — высокая серебряная ваза для сладостей с тарелочками в виде раковин, укрепленных на стволе виноградной лозы, и двойной кубок, сделанный немецким мастером еще в начале XVI в. Верхний кубок служит крышкой для нижнего. Из верхнего кубка пробовал вино кравчий, прежде чем подать его царю.

В Оружейной палате находятся не только посольские дары Дании, но и прекрасные изделия, принадлежавшие когда-то датскому королю и затем проданные на больших торгах в Архангельске в 1628 г.

Так, хранится в Оружейной палате превосходный сосуд для вина в виде орла, выполненный из позолоченного серебра. Вначале этот орел принадлежал датскому королю Христиану IV, но разорившись в ходе Тридцатилетней войны, король продал часть сокровищ казны.

Среди них две горы-курильницы, кубки, блюда и другие предметы работы лучших гамбургских мастеров конца XVI — начала XVII в.

Кубки выполнены в форме ваз и украшены гирляндами из фруктов. Рог для вина сделан из бивня слона и оправлен в серебро. Особый интерес представляют две большие курильницы. Из позолоченного серебра вычеканены крутые горы с замками на вершинах. Подступы к замкам охраняют сторожевые башни и островерхие скалы. Под скалами искусно укрыты жаровни, куда на раскаленные угли лили ароматные масла и бросали благовонные травы…

Русский императорский дом был тесно связан брачными узами с датскими королями.

В 1865 г. будущий император Александр III вступил в брак с дочерью датского короля Христиана IX принцессой Дагмарой. Их сын, будущий император России Николай II, приходился внуком датскому королю.

Вскоре вторая дочь Христиана IX вышла замуж за будущего короля Англии Эдуарда VII, а третья — за принца Ганноверского. И наконец, его сын был избран королем Греции. Отныне король Христиан IX выступал уже в роли главы семейного клана, объединяя Романовых, поэтому в дни различных больших торжеств все королевские семьи встречались у Христиана IX в Копенгагене.

Подобные связи, укрепляемые во время частных встреч, оставляли и свой след в политике.

Не случайно датский двор неоднократно выступал посредником в конфликтах между Англией, Россией и Германией.

В 1956 г. в Кремле мне довелось сопровождать парламентскую делегацию Дании. Осматривая в Оружейной палате посольские дары Датского королевства русским царям, глава делегации сказал: «Мы не имели представления, что такие древние вещи, такие драгоценные дары Датского королевства находятся в России, в Оружейной палате. Благодарим ваше государство. Вот уже более пятисот лет Россия и Дания поддерживают дипломатические и торговые отношения. Да поможет нам Бог сохранить такие же отношения и в будущем».


ДАРЫ ПЕРСИДСКИХ ШАХОВ

С ростом могущества Древней Руси устанавливались дипломатические и торговые отношения не только со странами Западной Европы, но и с пограничными южными соседями — Турцией и Персией.

В XVI–XVII вв. постоянных дипломатических представительств в Москве не было, поэтому для разрешения политических и торговых вопросов страны обменивались нерегулярными посольствами.

Добраться на Русь посольствам было очень сложно, поэтому у границы посла и его свиту встречали царские чиновники.

При въезде в столицу посла уже ожидала царская свита, которая сопровождала высоких гостей на Посольский двор в Китай-город.

В Москве в XVI в. было три посольских двора: Английский, Панский (для посольств из Польши и Литвы) и Армянский (для восточных купцов).

Торжественные приемы иностранных послов проходили в Грановитой палате Кремля. В глубине Грановитой палаты был установлен царский трон.

«Царь сидел на возвышенном троне в золотой диадеме и богатейшей порфире, горевшей золотом. В правой руке у него был золотой скипетр, осыпанный драгоценными камнями. Подобный блеск великолепия мог ослепить хоть кого…» — писал английский купец Ченслер в 1553 г.

Около 150 стольников, разодетых в роскошные одежды, подавали гостям на серебряной и золотой посуде кушанья и напитки.

Послы являлись к царю в Грановитую палату с многочисленными и богатыми подарками, которые думный дьяк передавал царю Ивану Грозному.

Предметы, подносимые царю послом лично от себя или купцов, назывались дарами.

Подарки царю от султана или короля, т. е. равному от равного, носили название «любительских поминок».

Подношение богатых даров определялось не только требованием придворного этикета того времени, но прежде всего здесь преследовались политические цели.

Из стран Западной Европы в качестве даров поступали богатые кареты, военные доспехи, дорогое оружие, серебряные изделия и даже диковинные заморские звери и птицы.

Из восточных стран в дар русским царям привозились драгоценная конская упряжь, холодное оружие, украшенное каменьями, бесценные ткани… и даже царские троны дивной красоты!

Огромную историческую и художественную ценность представляет собой царский трон — дар царю Борису Годунову от шаха Персии Аббаса I в 1604 г.

Трон облицован тонкими золотыми пластинами с тисненым узором и сплошь усыпан крупными турмалинами и яркой бирюзой.

В начале XVII в. царю Михаилу Федоровичу Романову был преподнесен Золотой трон. Выполнен трон в виде старинного кресла с высокой спинкой, отделан топазами, турмалином и крупным жемчугом. На облицовку трона ушло 13 кг золота.

В 1659 г. царь Алексей Михайлович получил в подарок от армянской торговой компании в Персии, заинтересованной в расширении торговли с Московией, «алмазный трон».

Трон украшен ажурными золотыми и серебряными пластинами, выполненными в виде трилистника с чеканным из серебра изображением слонов. Трон сплошь усыпан драгоценными камнями, из них только алмазов насчитывается около 800 штук. По курсу XVII в. трон был оценен в 22 591 рубль золотом.

Вошел трон в историю под названием «Алмазный».

По преданию, царь Алексей Михайлович во время пиршественных приемов восседал на Алмазном троне.

А холодное оружие восточной работы! Здесь предпочтительно сказать о кинжалах, клинки которых сделаны из булатной стали, а ножны из золота или серебра, иногда черного дерева, изукрашенные яркой блестящей эмалью, сливающейся с сиянием алмазов, рубинов, изумрудов. На одном таком кинжале начертано: «Вынь кинжал и раскрой грудь мою, пусть видит свет сердце мое, полное томления и кипящее любовью!»

В Оружейной палате экспонируется драгоценное конское убранство персидской работы. В 1590 г. шах Персии Аббас I прислал царю Федору Иоанновичу[28] седло и лук, окованные золотом, усыпанные сотнями драгоценных камней.

В числе посольских даров непременно привозились персидские ткани, славившиеся во всем мире. Парча, шелк, бархат всегда украшены в традиционным персидским узором: на цветном, нежного сочетания красок сияет изумительная роспись розовых или голубых гвоздик.

На Руси из дорогих персидских тканей шили саккосы для митрополитов и одежды для царей. Русские мастерицы искусно расшивали волоченными золотыми и серебряными нитями изображения различных святых и религиозных праздников.

Вышивальщицы, расшивавшие эти ткани жемчугом или «золотым» кружевом, превращали чепраки, пелена в произведения искусства.

В Оружейной палате сохранилась коллекция старинных церковных облачений из редчайших средневековых тканей Персии.

Большинство изделий безвестных, но искуснейших мастеров Древней Персии превосходно сохранились, тщательно отреставрированы и выставлены на обозрение в Государственной Оружейной палате Кремля.

Эти бесценные дары персидских шахов, послов и купцов русским царям — свидетельство добрососедских отношений двух стран, государи которых, тем не менее, не встречались на протяжении столетий. Но наступил знаменательный день, когда впервые в истории России в Москву прибыл шах Ирана Мохаммед — Реза Пехлеви.

Этот исторический визит окажется первым и последним визитом в Россию последнего шаха Ирана!

Шел 1956 год… Шах Мохаммед-Реза Пехлеви и шахиня Сорейя с многочисленной свитой остановились в Кремле, в резиденции для высоких иностранных гостей.

Резиденция, или здание Апартаментов, примыкает к зданию Оружейной палаты и сообщается с Большим Кремлевским дворцом специальным арочным переходом. После правительственного приема шах и шахиня Ирана изъявили желание посетить Оружейную палату. Несмотря на королевскую сдержанность и строжайший придворный этикет, шах Ирана не мог скрыть своего изумления и, пожалуй, даже восторга, увидев роскошные дары персидских шахов русским царям. Шах и шахиня долго стояли около Алмазного трона и о чем-то тихо переговаривались на фарси. Шахиня Сорейя, ослепительная красавица, как известно, блестяще образованная и вполне светская женщина, увидев древние церковные одежды из персидских тканей, тихо сказала по-французски: «Это чудо!» Затем высокие гости долго осматривали коллекцию холодного оружия персидской работы, уникальные царские троны. Я слышала, как шах Ирана сказал по-английски нашему сопровождающему дипломату: «Это прекрасно! У нас такие древние связи с Россией!»

Затем высокие гости осмотрели достопримечательности Кремля, его древние соборы и площади. Вскоре шах Мохаммед-Реза Пехлеви и шахиня Сорейя покинули Кремль, Москву, Россию, и это навсегда!

В 1978 г. после иранской революции шах покинет и свою страну…


P.S. Высокому гостю очень понравилось холодное оружие, инкрустированное перламутром, а особенно шпаги, сплошь усыпанные бриллиантами. Эти шпаги относились еще к екатерининским временам.

По законам Востока, что нравится гостю — то его! Но Оружейная палата не частный дом, а экспонаты не дарятся и не продаются.

Однако на другой день в полдень (был санитарный час) я работала в одной из витрин, которая была выполнена в виде граненого стакана, а низ был затянут алым бархатом, где в своеобразном хранилище были закрыты некоторые экспонаты. Вдруг в зал вошел Н.Н. Захаров — хранитель Оружейной палаты — и открыл витрину, вид у него был весьма взволнованный.

Он достал три шпаги, и когда он укладывал дрожащими руками эти реликвии в обычный мешок, я успела заметить, что эфесы украшали редкие розовые и белые алмазы. Я молчала… Молчал и Николай Никитович…

Не знаю, отдали эти шпаги шаху или отделались чем-то другим.

Но сегодня хранители Оружейной палаты уверяют, что у них по описи все значится на месте. Дай Бог!..


ПЕРСИДСКАЯ ГВОЗДИКА


В XV в. были установлены дипломатические и торговые связи России с Персией. В Армянском подворье, расположенном в районе Маросейки, обосновалась и персидская диаспора.

Впервые в Москве появились роскошные ворсистые персидские ковры и невиданной красоты шелковые, атласные и бархатные ткани с золотым шитьем.

Персидские ткани использовали на дорогостоящие светские и церковные одежды, для украшения царского трона и обивки дворцовых стен.

В Оружейной палате Кремля до сих пор сохранился саккос митрополита Дионисия, сшитый из редчайшего восточного атласа в конце XVI в.

Существует версия, что ткань для саккоса была специально выработана в мастерских шаха Аббаса I.

В орнаментации саккоса митрополита Дионисия гармонично сочетаются элементы поздневизантийского стиля (изображения Христа, Богоматери, крестов) с персидским растительным орнаментом. Атлас саккоса с легкими растительными узорами сплошь расшит искусными вышивальщицами Мастерской царицыной палаты, которые сумели вписать в рисунок ткани законченные портреты, выполненные золотом с чернью и эмалью дробницы и жемчуга.

Богатые московские бояре да и купцы покупали дорогие персидские ткани, которые были настолько красивы и оригинальны, что и расшивать их не было необходимости: по полю ткани нежных расцветок шел легкий травный или геометрический орнамент, а в него уже вписывались шелком цветы гвоздики, тюльпана, гиацинта или анемона.

На Востоке гвоздика была излюбленным цветком и, согласно древней легенде, символизировала любовь, верность и твердость духа.

«Гиацинт, — писал поэт XIII в. Ачир Хосров Дехлеви, — символ темноволосой восточной красавицы. В XVI–XVII вв. художественное ткачество и ковроделие достигло в Персии небывало расцвета».

Именно в этот период редчайшие ткани шли и в Московскую Русь.

В Оружейной палате Кремля хранится халат из дорогой парчи, рисунок которого изображает схватку Искандера[29] с драконами. Рисунок выткан золотой нитью по голубому фону, а листья и деревья расшиты цветными шелками.

Я видела в Оружейной палате драгоценные персидские ткани, мои руки ощущали их нежную теплоту.

И вот однажды, а было это в августе 1983 г., мне довелось сопровождать семью посла Ирана в Москве. На мое учтивое приветствие только легкий кивок головы и ни одного слова. Все пять «дам» были закутаны в черные шелковые покрывала, и лишь огромные глаза сквозь прозрачную сетку печально смотрели на меня. Только жена посла была одета в песочного цвета шелковое длинное платье, а с головы до колен ее укрывал синий атласный платок.

Молоденькие женщины, наверное дочери и невестки посла, выглядели дикими испуганными «козочками», и как мне показалось, они совсем не понимали, зачем их привели в Кремль, да еще в квартиру В.И. Ленина.

Никаких вопросов, ни одного звука, едва кивнув на прощание, дамы, не поблагодарив, удалились. Во время экскурсии я обратила внимание на одну девушку дивной красоты. Она иногда согласно кивала головкой, а чаще прикрывала или широко раскрывала свои бархатные глаза.

Я обратила внимание на ее длинное атласное платье и замерла: ткань была очень дорогая, с золотыми нитями, а по полю красовались гвоздики и гиацинты. Заметив мой взгляд, она покраснела.

Думаю, это была дочь посла. Одеяние у нее было царское, ткань выполнена согласно древним канонам.

Но была ли счастлива обладательница столь дорогого одеяния? Навряд ли…


ТЮЛЬПАНЫ ДЛЯ РОССИИ

Традиционная примета московской весны — буйное разноцветье тюльпанов на клумбах Кремля и Александровского сада.

Начало этой традиции было положено в апреле 1970 г. А выведены кремлевские тюльпаны известным голландским цветоводом-селекционером Теодором Лефебром, искусным «тюльпановедом», человеком необычной судьбы.

В начале 1968 г. Теодор Лефебр демонстрировал великолепную коллекцию самых разных цветов в Москве. Выставка была устроена в Манеже. Чего здесь только не было: всевозможной формы орхидеи, розы удивительных синих, голубых и сиреневых оттенков. Соорудили даже мельницу с ниспадающим каскадом воды. Весь огромный зал Манежа благоухал.

Я провела несколько часов в этом «цветущем доме» по приглашению самого господина Лефебра, так как накануне открытия выставки вместе с сыном Карлом, продолжателем его дела, они посетили музеи Кремля и слушали мою экскурсию. Мой собеседник рассказал, как он впервые приехал в Россию в 1913 г. в качестве дипломатического курьера голландского посольства в Петрограде. Но грянула революция. В семье Лефебров и поныне хранится дипломатический паспорт с резолюцией Народного комиссариата по иностранным делам: «Препятствий к выезду за границу дипкурьера Лефебра не встречается. Петроград, 14 апреля 1918 г.».

Живя в России, Лефебр также занимался цветоводством и поставлял тюльпаны к царскому двору. В вагоне поезда, уносившего его из революционной России, он разговорился с петроградским рабочим и с горечью заметил: «Теперь здесь больше не нужны тюльпаны, мне нечего делать в Петрограде!» Ответ молодого попутчика поразил его: «Нет, вы не правы. Скоро России понадобится очень много цветов, очень».

Много лет спустя, став цветоводом-селекционером, Лефебр снова обращает свой взор к нашей стране. Закупив в СССР луковицы диких степных тюльпанов и скрестив их с известными ему сортами, он выводит цветок необычайной яркости и стойкости, получивший название «Фаворит Лефебра»…

Шли годы… Из газет бывший дипкурьер узнает о жизни новой России, успехах образования, культуры, он преклоняется перед героизмом советских людей, спасших не только свою родину, но и Европу от фашизма. «Вскоре после окончания Второй мировой войны, уже в 1946 г., — рассказывал Лефебр, — я предложил сотрудничество с Россией в области цветоводства. Некоторые мои соотечественники в Голландии сомневались — до цветов ли стране, только что пережившей войну? Я же ни минуты не сомневался и оказался прав».

Визиты Теодора Лефебра в нашу страну стали частыми. И вот под сводами Главного ботанического сада Академии наук в опытной голландской оранжерее каждую весну стали раскрываться тюльпаны. Наконец общими усилиями наши и голландские цветоводы добились огромных успехов самого раннего их цветения — к Новому году! Лефебр вывел специальные сорта в честь страны, где у него было так много друзей: «Большой театр», «Галина Уланова», «Юрий Гагарин». Вскоре «лефеброны» стали выращивать в цветочных хозяйствах, и теперь они украшают не только кремлевские скверы и парки Москвы, но и скверы многих городов России.

Летом 1968 г. господин Лефебр при посещении Кремля пообещал вырастить новый сорт тюльпана к 100-летию со дня рождения В.И. Ленина и назвать его «Ленин»!

Покидая кремлевский музей, господин Лефебр сделал запись: «Мне и моему сыну Карлу была оказана большая честь быть приглашенными в это историческое место. Мы очень благодарны всему русскому народу, среди которого у нас есть хорошие друзья, большого будущего. Лефебр и сын. Голландия. Лиссе».

Весна 1970 г. выдалась ранней и теплой, но скверы столицы еще не украсил цветочный наряд. И только у памятника Владимиру Ильичу зеленел квадратный ковер с чуть набухшими бутонами. Бутоны наливались с каждым днем, и в канун 22 апреля, утром алел 152 сказочный ковер цветов, подрагивающих от холодного ветерка. Господин Лефебр выполнил свое обещание. Секрет заключался в том, что он прислал в специальных желатиновых трубочках луковицы цветов. Они были высажены в грунт в конце марта и точно через месяц расцвели.

Теодор Лефебр, давая интервью, сказал: «Встречи с русскими цветоводами будут иметь большое значение в нашей будущей совместной работе. А цель у нас общая — вырастить как можно больше красивых растений. Ведь их символический язык — язык мира, света, любви — понятен всем людям!»

Мало кому известно, что в великокняжеской Москве были висячие сады, что в теремах стояли и висели цветущие растения, благоухание которых освежало низкие царские покои. Цветы разводили в Кремле в специальных оранжереях, а также выписывали из-за границы, например розы привозили из Голландии. Цветы украшали княжеские покои и боярские терема, вокруг которых росли прекрасные сады. Весной в Кремле плыл аромат яблоневых и вишневых деревьев, цвела сирень, черемуха, вишня. Известно из летописи, что белокаменный Успенский собор виделся путнику в кружеве цветущей вишни, в зарослях которой пели соловьи. Все боярские дворы, церкви, мельницы, постройки утопали в зелени садов, в обрамлении которых они еще ярче и причудливее смотрелись и поражали взор разнообразием архитектурных форм, где поэзия в камне сплеталась с народной сказкой, запечатленной в дереве. В Москве очень любили дерево и строили деревянные дома, несмотря на частые пожары. Как тогда говорили, возводили дома в «едином дубу». Даже царь Михаил Романов, построивший каменные терема, существующие и поныне, сказал: «Это детям моим, а я буду жить в старом деревянном тереме!» Могучие дубы и вязы росли в Кремле повсюду. Еще в XIX в. в Кузнецкой слободе (Кузнецкий мост) была прекрасная аллея огромных вязов.

Что же росло в садах наших предков?

Кроме фруктовых деревьев росли рябина, калина, черемуха, малина, смородина, крыжовник и т. д. Цветы «знали» незатейливые: маргаритки, ноготки, незабудки, зато в огородах выращивали дыни, вкусу и величине которых удивлялись иностранцы. В 1660 г. царь Алексей Михайлович приказал в Чугуеве, за сотни верст южнее Москвы, выращивать арбузы и присылать их к царскому столу. Все огороды разбивались, как правило, внутри садов, защищавших их густой тенью. На Боровицком холме урожай созревал раньше, чем в посадах, т. к. солнце освещало сады кремлевские полный день. На откосах Кремлевского холма росли даже южные деревья: так, у Боровицких ворот зрели финики и лимоны, красовался благородный лавр. В XX в. на откосе Тайницкого холма для Сталина выращивали прекрасный московский виноград. Интересно отметить, что в названиях улиц города прослеживается любовь к земле, цветам. Как дивно звучит: Садовое кольцо, Боровицкий холм, улица Красной Сосны, Серебряный Бор, Гороховое Поле, Лужники (Лужки), Полянка, Остоженка (стога). Есть в Москве и Берсеньевская набережная, несущая старинное название «берсеню» — крыжовник. Бытует прекрасная легенда, что по имени боярина Берсеня и названа набережная, вдоль которой от самой угловой башни, т. е. Бекле-мишевской, тянулись вдоль всей Кремлевской стены колючие и высокие заросли крыжовника.

Продолжением древнерусских традиций, славившихся в XVII в. своими висячими садами, стал в XX в. Зимний сад Большого Кремлевского дворца, что находится рядом с Теремами. Зимний сад, стены которого облицованы уральским мрамором, занимает площадь 320 кв. м. В саду более 1700 экзотических и субтропических растений из разных стран мира. Здесь развесистые огромные пальмы и стройные кипарисы соседствуют с изящными олеандрами и благоухающими камелиями и магнолиями. В южной стене устроена ниша, украшенная мозаикой из цветной и золотистой смальты. У ниши бассейн, в котором плавают золотые рыбки. В центре бассейна сооружена горка из крупных глыб разноцветного хрусталя, откуда бьет подсвеченный миниатюрный фонтанчик. Ранней весной в Тайниц-ком саду, чуть сойдет снег, появляются подснежники, следом изящные нарциссы, всеми цветами радуги полыхают тюльпаны Лефебра, 154 а застенчивые хрупкие ландыши хороводятся у огромных стволов многолетних вязов и кленов.

Вечерами, когда гаснут последние лучи солнца и наступает ночь, наполненная запахами сирени и жасмина, там где-то в зарослях заливаются соловьи. И только с первыми лучами солнца, золотящего купола соборов и церквей, наступает благоговейная тишина, которую вскоре раскалывает бой кремлевских курантов. Наступает новый день нашей Родины.


P.S. Согласно переписи 1702 г., в Кремле в Нижнем саду были тысячи тюльпанов цветных, три тысячи средних и мелких, семьдесят нарциссов, восемьдесят два куста лилий желтых, два ящика шалфея, два ящика руты, шестьдесят кустов зори, пять ящиков гвоздики. Цветы на Руси любили издавна!


ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Из столетия в столетие неузнаваемо менялся архитектурный облик Кремля.

Во времена раннего Средневековья перед взором иноземных путешественников вставала на высоком холме окруженная водой мощная деревянная крепость, за стенами которой прятались сотни домов и церквей. Но уже в XIV в. Кремль меняется неузнаваемо, сияя белокаменными стенами и башнями, с церквами златоглавыми. Минет еще одно столетие, и стены кремлевские будут изукрашены особым красным кирпичом, и вознесутся башни островерхие. С древнейших времен богатые боярские дворы, занимавшие огромную часть Кремля, постепенно вытесняются, согласно царским указам, за кремлевские стены.

К XVI–XVII вв. в Кремле остаются царские терема, монастыри и храмы. Даже Посольский приказ был выдворен на улицу Варварку, по соседству с английским посольством. В Кремле в XVIII–XIX вв. начинается фундаментальное строительство: строится Большой Кремлевский дворец, Оружейная палата, Арсенал, Детский и Кавалерский корпуса, устанавливается памятник императору Александру II.

В 30-е годы XX в. рушатся древние храмы и монастыри, памятники, Красное крыльцо. В наши дни, с конца прошлого века кремлевские памятники постепенно и планомерно восстанавливаются.

Уже воссоздано знаменитое Красное крыльцо, два зала Большого дворца — Андреевский и Александровский — засияли в первозданном виде.

Возрождаются и старые традиции: на Соборной площади выступают пешие и конные кавалергарды Президентского полка. Зимой на главной площади Кремля сотнями огней вспыхивает новогодняя елка. По большим православным праздникам в соборах служит Патриарх всея Руси Алексий II. И гудит Успенский колокол, и звонят колокола кремлевские. И спешит народ в Кремль. И едут иностранные гости, называющие Кремль «восьмым чудом света». И отсчитывают куранты новое время.


ЗАПИСКИ РАЗНЫХ ЛЕТ


ДА СВЯТИТСЯ ИМЯ ТВОЕ…

В вихре событий дня сегодняшнего, в круговерти дел остановимся на мгновение и прикоснемся к забытым страницам родной истории, повествующим о великом подвижничестве малоизвестной русской женщины, чье имя может прославить и не менее славную нацию.

Шел 1602 год…

Все чаще, все печальнее звучали колокола на Святой Руси, отпевая тысячи людей, умерших от голода и болезней.

Не обошел голод и Великий Новгород: опустели городские площади й улицы, не шумели ярмарки, не «гуляли» свадьбы, не веселились на праздниках. Горожане подолгу молились в церквах, а после молебна не спешили расходиться, толпясь на паперти. Поговаривали в народе разное: и что царь Борис повелел раздавать бесплатно зерно из государственных хранилищ, и что будто бы приказал начать строительство, дабы дать заработок голодающим. Об этом страшном времени так скажет Пушкин, вложив в уста царя Бориса Годунова горестные фразы:

Бог насылал на землю нашу глад,
Народ завыл, в мученьях погибая;
Я отворил им житницы, я злато
Рассыпал им, я им сыскал работы…[30]

Многие россияне потянулись тогда в Первопрестольную, надеясь па спасение. Упрямые же новгородцы шли в Москву последними, страшась оставлять дома и семьи, да и путь в сотни верст был тяжел и опасен.

К тому же совсем чудное говорили в народе: будто бы живет в своей новгородской вотчине некая богатая помещица, даром раздающая хлеб голодному люду.

Воистину было так. В это лихолетье проживала в своем имении вдова дворянина Георгия Осоргина — Ульяна Устиновна. Оставшись в шесть лет круглой сиротой и живя на попечение родственников,она с юных лет сама усердно помогала нуждающимся: шила и вязала одежду для сирот и вдов, ходила ухаживать за больными. Выйдя замуж, они приняла все хозяйствование по дому на себя, но, не имея права распоряжаться имуществом, всякую свободную минуту занималась рукоделием, чтобы на полученные средства творить дела милосердия. Благодеяния она совершала тайно от родных, посылая милостыню по ночам с верной служанкой.

Вырастив шестерых сыновей и определив их на царскую службу, похоронив мужа, она посвятила все свои помыслы и средства милосердию. Долгими одинокими вечерами просиживала она в своей спаленке за пряжей и шитьем, с любовью готовя одежду для бедных и сирот.

Летом 1601 г., когда проливные дожди затянулись на все лето, а на Успение неожиданно ударил мороз, погубив все хлеба, еще стоящие в поле, народ начал готовиться к голодной зиме. Осенью Ульяна Устиновна продала весь уцелевший скот и закупила зерна и муки, чем смогла некоторое время кормить голодных, идущих к ней со всей округи. Однако запасов едва хватило до Рождества 1602 г.

И тогда Осоргина отпустила всех своих холопов на волю, вызвав удивление и негодование соседей-помещиков. С Ульяной Устиновной остались только верные ей люди, любившие свою госпожу. Вскоре она учинила тщательную ревизию своего хозяйства. Осматривая каждую комнату, каждую клеть своего дома, она собрала все столовое серебро, ценную утварь, дорогие украшения, богатую одежду покойного мужа, свои наряды и шубы и все отправила с обозом на продажу в Новгород, повелев приказчику на все вырученные деньги закупить муки. В опустевшем жилище, казалось, не осталось ничего ценного, но однажды взор ее остановился па стенах, обитых персидскими коврами, когда-то привезенными еще покойным хозяином из далекой Астрахани, где он нес царскую службу. И приказала тогда Ульяна Устиновна снять все ковры со стен и с полов, не оставив коврика даже в своей горнице.

И стало в доме Осоргиной неуютно и пусто. Голые деревянные, потемневшие от времени стены и потолок, слабое освещение, отсутствие богатой утвари и одежды — все говорило о бедности хозяйки. Не тронула Ульяна Устиновна единственную комнату — крестовую, где день и ночь горели лампады перед образами, где она молилась Богу, прося спасти народ русский.

Как-то после усердной молитвы она прошла в свою спаленку и в раздумье присела как обычно на старинный кованый сундук, где хранился ее подвенечный убор. Отперев сундучок, она осторожно достала белое атласное платье и, прижав его к лицу, опустилась на колени: воспоминания о муже унесли ее в далекую счастливую пору…

Холодное жемчужное шитье платья остудило ее разгоряченное лицо. Долго рассматривала она кокошник, бережно поглаживая узорчатую вышивку, усыпанную драгоценными каменьями, потом, тяжело вздохнув, аккуратно все сложила в белый убрус[31], тяжелые концы которого были расшиты мелким ровным жемчугом, и положила на столик у оконца.

Несколько вечеров подряд Ульяна Устиновна осторожно спарывала украшения, наконец, сняв все до единой крошечной жемчужины, стала низать дорогие ожерелья. Собрав большую связку ценных украшений, она отправила преданных людей в город, приказав продать все до последнего камешка и на вырученные деньги опять купить зерна.

Хотя Осоргина продала все ценное, что было в поместье и доме, не оставив себе ни теплой шубы, ни выходного платья, так что и в церковь не в чем было выйти, но хлеба все равно не хватало, ибо в доме по-прежнему толпились голодные холопы, которым отказывали в помощи хозяева.

К концу зимы 1603 г. в поместье Осоргиной не осталось никаких припасов. Об этом узнали ее сыновья и прислали матери с оказией немалую сумму денег. Несказанно обрадовалась Ульяна Устиновна, получив помощь от сыновей, и на все деньги закупила провизию и одежду для странников, приходящих к ней постоянно.


















Весна того года была страшной: нищие без числа ходили по домам, на дорогах грабили и убивали, начались болезни, косившие бедных голодных людей. И это последнее испытание Ульяна Осоргина перенесла достойно и мудро. Она разослала слуг по полям и лесам собирать молодую древесную кору и лебеду. Сама сушила и молола, сама пекла хлеба, тотчас раздавая голодающим.

И пронеслась по округе молва, что вдова помещица Осоргина оделяет всех необыкновенным хлебом. Соседи-помещики, отведав ее хлеба, удивлялись умению ее пекаря, им и невдомек было, что хлеб пекла сама хозяйка. Здесь уже начинается легенда… та поэтическая легенда, превращающая грубый ломоть, поданный с любовью и состраданием, в прекрасный хлеб!

Стойко перенесла Ульяна Осоргина вместе со своим народом выпавшие на его долю ужасные страдания, не жалуясь, не ропща. Умерла она вскоре после окончания голода — в 1604 г.

Сын ее — Калистрат Осоргин — оставил в назидание будущим поколениям записки о матери, «в которой видел идеал жены по понятию той эпохи, женщину святую».

Род Осоргиных не угас до наших дней — ее потомки оставили свой след в истории России. Например, в Париже живет Николай Михайлович Осоргин — профессор Православного богословского института, он же — регент Сергиевского подворья, основанного его дедом в Париже. Об одном из потомков Осоргиной — Георгии Михайловиче Осоргине, расстрелянном на Соловках, подробно написал Солженицын в романс «Архипелаг ГУЛАГ».

В 1614 г. Ульяна Устиновна Осоргина была причислена к лику святых под именем Иулиании Муромской.

«Предания нашего прошлого не сохранили нам более возвышенного и более трогательного образца благотворительной любви к ближнему».

1 июня 2008 г. во время визита В.В. Путина в Париж состоялось прямое телевещание из Парижа. Вдруг в конце передачи потомок Иулиании Осоргиной — Михаил Осоргин сказал: «…я родился в Париже, живу и служу здесь в Сергиевском подворье. Я живу здесь уже 78 лет, а душой — в Москве…»


ОДИН ДЕНЬ И ОДНА НОЧЬ В ПАРИЖЕ

Париж — это праздник, который всегда с тобой…

Э. Хемингуэй

Париж прекрасен во все времена года, но особенно он прекрасен цветущей весной…

Мы прилетели в Париж поздним майским вечером, но на следующее утро, около 5 часов, уже вышли на улицу, когда над Сеной еще курился зыбкий туман, старинные мосты были окутаны легкой дымкой, а у причалов дремали маленькие прогулочные катера, прозванные горожанами «мушками». Постепенно туман, задевая шпили церквей, уплывал ввысь, воцарялось солнце, город просыпался…

Редкие прохожие спешили к ранней службе, открывались двери бистро и магазинчиков, на улицах цветочники выставляли плетеные корзины, плотно упакованные благоухающими ландышами.

Наш путь лежал к знаменитому рынку, названному Эмилем Золя «чревом Парижа»[32] просуществовавшему более тысячи лет!..

На рынке множество рядов: мясной, рыбный, овощной, молочный, хлебный, цветочный и т. д. Говорят, что, когда его ликвидировали, парижане отпраздновали «последнюю ночь рынка», веселясь и гуляя до утра.

На нас особое впечатление произвел рыбный ряд; представьте: на 100–120 м растянулись длинные прилавки, где продается в основном только что выловленная рыба, навстречу нам двигались шары-сетки, в которых копошились живы омары, крабы, кальмары, креветки, устрицы и пр. Все только что ночью прибыло из Нормандии и с юга страны, воздух насыщен запахами моря, водорослей и рыбы. Торговцы наперебой предлагают свой товар, выхватывая из садков еще трепещущую рыбину!

Покидая рыбный ряд, кажется, что и ты пропитался этими запахами, особенно разительно чувствуется это, переходя в цветочный ряд.

Здесь божественные запахи, яркая палитра красок! Но в мае особой популярностью у парижан пользуются ландыши и пармские фиалки, с ними скромно соседствуют трепетные разноцветные горные подснежники и голландские тюльпаны немыслимых оттенков, даже черные…

Но время летит незаметно, и мы покидаем рынок, направляясь к центру. Наш единственный день рассчитан по минутам!

Сначала, глядя на план, мы направляемся к знаменитой старинной церкви Сан-Шапель — чудо изысканной готической архитектуры.

Когда мы подходили к собору, подъехал свадебный кортеж — украшенные цветами кареты и машины.

Двери собора медленно распахнулись, послышалась музыка. Маленькая изящная невеста с прелестной прической, изысканно убранной пармскими фиалками, в «лазоревом» платье, казалось, плыла по воздуху — так легка и грациозна была ее поступь. Невесту засыпают цветами, бросают ей под ноги букеты ландышей и роз…

Особое очарование вносили в эту картину дети: девочки от трех до четырнадцати лет в длинных платьицах со шлейфами и мальчики в вечерних костюмах с цветами в руках, робко и почтительно ступающие вслед невесте и жениху, а за ними шествуют разодетые элегантные дамы и господа. Навстречу всем неслись торжественные звуки органа…

У нас еще есть время до обеда, и мы направляемся на Монмартр, Это мекка французских художников, здесь и знаменитости, и студенты пишут с натуры и тут же продают свои произведения.

Когда-то здесь бывали великие мастера: Ренуар и К. Моне, Гоген, Ван Гог, Дега и многие другие.

Рядом с Монмартром, на холме красуется великолепный собор «Святое сердце» («Caere — Coeur»).

Мы поднимаемся на верхнюю галерею храма, и перед нами — весь Париж!

Красота непередаваемая, панорама сказочной архитектуры великого города! Вдали сквозь сизую дымку кажется, что навстречу нам плывет Эйфелева башня. Какое чудо, какое счастье — я в Париже!..

Спускаемся вниз и направляемся в эльзасский ресторан, где нас ждет праздничный обед. Очаровательные девушки в национальных костюмах Эльзаса подносят каждому члену нашей группы по букетику ландышей и угощают эльзасскими блюдами и винами. Мы открываем свое шампанское и пьем… за Париж!

И снова мы идем по улицам города. Проходя мимо Площади Звезды (площадь Этуаль), становимся свидетелями редкой сценки.

К площади сходятся чуть ли не одиннадцать улиц, естественно, светофоры здесь не помогут, всем дирижируют полицейские. Одетые в элегантные черные пелерины и высокие каскетки, они ловко руководят пропуском машин,

И вдруг площадь замерла, остановилось все движение: через площадь, постукивая каблучками, шла прелестная грациозная парижанка. Полицейские, улыбаясь, остановили движение и весело отдавали ей честь. Машины одновременно гудели во всех переулках, а парижанка шла… под одобрительные овации прохожих! Такое зрелище можно увидеть только в Париже! Нас ждал автобус — и мы едем на кладбище Пер-Лашез, к знаменитой Стене коммунаров, у которой были расстреляны последние защитники Коммуны. Мы возлагаем корзину цветов, и каждый из нас кладет свой букетик ландышей. Нам показали щербины от пуль, и я тихонько провожу рукой, представляя, как здесь оборвалась не одна жизнь бесстрашных парижан, «штурмовавших небо», — так о них сказал Карл Маркс.

До вечера времени оставалось мало, и мы поспешили посетить Собор Парижской Богоматери (Notre Dame). В это воскресное утро после праздничной мессы давал единственный концерт известный английский органист Д. Батт. Собор был переполнен туристами и меломанами, и нам пришлось стоять. Тишина благоговейная… Когда исполнялась необыкновенная по глубине чувств и красоте фуга И.С. Баха «Хочу сказать тебе последнее прости», зал тихо вздыхал 164 и замирал при каждом звуке. И все мы, французы и иностранцы, были охвачены одним восторженным порывом, одной печалью…

И снова мы идем по прекрасным улицам Парижа, теперь наш путь лежит к Елисейским Полям. Вечереет… Город окутывают сиреневые сумерки. Елисейские Поля: вдоль них растут огромные и цветущие каштаны высотой 6–8 м.

Розово-белые благоухающие «свечи» каштанов — это драгоценное ожерелье Парижа.

Мы дошли до Триумфальной арки, когда небо окрасилось синевой и тотчас же вспыхнули миллионы огней. Я представила на секунду, как через эту арку въезжал триумфатором «покоритель Европы» Наполеон, а всего через несколько лет через эту же арку на белом коне вступал в Париж император России Александр I.

Здесь каждый дом, каждый камень — тысячелетняя история Франции!

Мы возвращаемся домой: идем по противоположной стороне Полей, море огня, сотни кафе и магазинов.

Вот за окном маленького кафе прыгает обезьянка, в другом кафе — тропические растения и летают прекрасные птицы, а за столиком — веселые горожане: ведь 1 мая в Париже Праздник весны и труда.

Идем дальше, городские часы отбивают полночь — надо спешить, мы живем в чудесной старинной гостинице на улице Маленькие Елисейские Поля.

По дороге мы завернули на площадь Вогезов, где в доме под номером восемнадцать жил некогда всевластный первый министр Людовика XIII коварный кардинал Ришелье. Тяжелые чугунные ворота знаменитого замка были приоткрыты, и мы осторожно вошли внутрь. Тускло мерцающий свет старинных фонарей высветлил мощеный двор, зашторенные окна, металлические жалюзи и стены, густо обвитые плющом, лишь слабо пробивался свет в одном окне.

Легенды рассказывают, что, несмотря на строжайшее запрещение грозного кардинала дуэлей, некоторые отчаянные храбрецы устраивали дуэли под окнами дворца самого кардинала!

Мы молча стояли во дворе мрачного замка, как вдруг в застывшей тишине зазвучала веселая песенка. Мы оглянулись: трое молодых людей, напевая и смеясь, прошли мимо нас, как когда-то бродили по Парижу смелые мушкетеры во главе с д’Артаньяном…

Наконец мы медленно направились в свой отель, мысленно прощаясь с Парижем, а мне вдруг показалось, что я живу в Париже давным-давно!

Такое свойство этого удивительного прекрасного города отмечают многие путешественники.

Так за один день и ночь Париж очаровал меня навсегда… Прощай, Париж!

Впрочем, я побывала во Франции еще не один раз, но первая встреча — это как первая любовь!


МАРТОВСКИЕ ИДЫ [33]


Великий гражданин Рима

В марте в городе уже благоухает весна. Зеленые зонтики пиний, омытые дождями, подчеркивают строгость и величие белокаменных домов и храмов. В такое яркое весеннее утро в дом Цезаря для его супруги внесли корзину горных фиалок. Горьковатый аромат цветов вдруг стал неприятен Кальпурнии, этот запах еще больше усилил неотступную тревогу, охватившую ее, когда Цезарь сказал, что он собирается идти в Сенат. Она долго уговаривала супруга отменить заседание, ссылаясь на дурные знамения, на страшный сон: ей предвиделось, что Цезаря закалывают в ее объятиях и он истекает кровью. Цезарь начал колебаться и решил отправить в Сенат Марка Антония. Но вдруг к нему пришел Децим Брут и убедил Цезаря немедленно идти на заседание, чтобы не давать новых поводов для упреков в высокомерии и самому распустить сенаторов. Брут ушел, и Цезарь стал собираться…

Цезарь шел в Сенат один. Он шел пружинистой твердой походкой легионера. Цезарь был статен, красив, ему очень шла белая тога с пурпуровой каймой, перекинутая через левое плечо. Он шел по прекрасным улицам Вечного города. Он шел навстречу смерти…

По дороге Цезарь встретил знаменитого прорицателя Спурин-на, который ранее предсказал ему смерть именно в иды марта. Цезарь шутливо заметил: «Иды марта пришли, а я жив! — Пришли, но не прошли», — мрачно ответил Спуринн…

Перед самым входом в Сенат Цезарю передали маленький свиток из папируса со словами: «Прочти и никому не показывай!» Однако какой-то проситель отвлек Цезаря, и, не прочитав свиток, он вошел в Сенат, заняв свое обычное место. В это время Децим Брут задержал у входа Марка Антония.

Заговорщики окружили кресло Цезаря, у каждого под тогой был кинжал, каждый должен был нанести один удар. Сенатор Тулий Кимвр стал просить Цезаря вернуть его брата из изгнания. Когда ему было отказано, Тулий резко схватил край тоги Цезаря, оголив его шею. Это послужило сигналом: все заговорщики бросились на Цезаря. Сначала он храбро отбивался, но увидев, что и его любимый Брут нападает на него, обреченно воскликнул: «И ты, Брут?!» — и упал, пронзенный кинжалом.

Цезарю нанесли двадцать три удара, из них два смертельных. Он успел закрыть лицо краем тоги и упал, весь окровавленный, у статуи Помпея. Брут пытался что-то сказать, но заговорщики, объятые страхом, тотчас разбежались, разбежались и все члены Сената. Цезарь еще лежал залитый кровью в уже ставшей пурпурной тоге, а страшная весть молнией пронеслась по Риму. Поднялся невообразимый шум и плач…

Но с наступлением ночи все стихло. Зловещая тишина повисла в городе. Во многих домах до утра горел свет. Рим скорбел.

Со смертью Цезаря постепенно и неотвратимо померкла слава и величие Вечного города. А звезда Цезаря не померкнет и через два тысячелетия.

Теперь расскажем о «мартовских идах» в России, когда именно в эти дни на протяжении нескольких веков трагически погибали русские государи.

А теперь о последнем дне каждого.


Иван Грозный

Март 1584 г. выдался снежным и холодным. Царь чувствовал себя плохо, однако он приглашает английского посла Дж. Горсея и приказывает отнести себя в царскую сокровищницу. Взяв в руки несколько камней бирюзы, царь сказал послу: «Видишь, как она изменяет цвет, она бледнеет. Это значит, меня отравили. Это предвещает мне смерть». Царь был недалек от истины. Иван 168

Грозный лучше всех понимал, что дни его сочтены. Он велел разослать царские грамоты по монастырям, приказывая монахам молиться о спасении его души. В беседах с царевичем Федором Иван Грозный убеждал сына царствовать благочестиво, избегать войн с христианскими государствами, он увещевал Федора освободить пленных и заключенных. Но вдруг 18 марта царь почувствовал себя значительно лучше: даже был в «мыльнике», пообедал и долго спал.

Боярин Богдан Бельский пригрозил астрологам, предсказавшим точную дату смерти царя что если их предсказания не сбудутся, их немедленно сожгут живьем. Древние старцы, прибывшие из глухих лесов Севера, невозмутимо отвечали: «День еще не прошел…»

К вечеру царь пригласил Бориса Годунова сыграть с ним в шахматы. Иван Грозный сам расставил фигуры и вдруг стал задыхаться. Спустя некоторое время царь уже хрипел в агонии. Но он успел принять схиму, назвавшись Ионой, и оставил своему сыну царский венец. Исполнилось предсказание астрологов. Многие источники сообщают, что к смерти Ивана Грозного были причастны Богдан Бельский и Борис Годунов. В наши дни, после вскрытия гробницы Ивана Грозного, было проведено исследование, которое показало, что в его костях была найдена ртуть. Погребен Иван Грозный в алтарной части Архангельского собора в Кремле.


Четыре года, четыре месяца и четыре дня правления «грозного метеора»

Утром 11 марта во двор Михайловского замка к графу Кутайсову подошел неизвестный человек и просил принять от него бумагу «с важным сообщением для государя». Кутайсов бумагу принял, но передать ее императору забыл и вспомнил только на другой день, когда императора не было в живых. Вечером за ужином у императора было превосходное настроение. Ему был подан в первый раз фарфоровый сервиз, украшенный различными видами Михайловского замка. В половине девятого ужин закончился, и как всегда, все выходили в другую комнату, прощаться с государем. В тот вечер Павел Петрович также вышел в другую комнату, но, ни с кем не простившись, сказал: «Чему быть, того не миновать!»

Видимо, в последнее время его томило тяжелое предчувствие. Император подозревал в готовившемся заговоре и императрицу Марию Федоровну, и сыновей. Недаром великие князья Александр и Константин находились в Михайловском замке под домашним арестом. О заговоре Павел I слышал от своего доверенного лица, генерал-губернатора Петербурга графа Палена, которому наивно поверил, что у него все под контролем.

Итак, наступил поздний вечер 11 марта 1801 г. Государь удалил от себя верный караул от Конной гвардии, офицеров которой Пален охарактеризовал якобинцами и изменниками. Император распорядился поставить у дверей своей спальни двух унтер-офицеров. Глухой ночью заговорщики пришли в Михайловский замок. Графа Палена с ними не было. Историк Н.К. Шильдер пишет: «…ночь была холодная и дождливая, в главном карауле все дремали. Вдруг вбежал лакей, крича: «Спасайте!» Поручик Полторацкий обнажил шпагу и, обратясь к солдатам, крикнул: «Ребята, за Царя!»»

Все бросились вслед за Полторацким, перебежали двор и поднялись по парадной лестнице. Но неожиданно на верхней площадке появились граф Пален и генерал Бенингсен. Раздалась команда: «Караул, стой!», а затем они услышали слова: «Государь скончался апоплексическим ударом; у нас теперь новый император Александр I!»


Бомба для Царя-освободителя

В 12 часов 30 минут император Александр II подписал манифест, объявляющий, что делегаты, выбранные земствами, независимо от своего классового происхождения будут приглашены войти в преобразованный Государственный совет. Это был первый шаг к установлению в России парламентского правления. Около 14 часов император принимал военный смотр, а затем, как обычно, остановился у Михайловского замка, чтобы нанести визит своей двоюродной сестре великой княгине Екатерине Михайловне. Карета мчалась по Инженерной улице, где была усиленная охрана, как вдруг кучер по просьбе царя выехал на набережную Екатерининского канала, желая сократить путь. Царь спешил в Зимний дворец, он спешил к роковому концу…

Набережная Екатерининского канала была пустынной, но неожиданно из-за угла выскочил какой-то человек и бросил пакет под ноги лошадям. Когда дым рассеялся, на мостовой лежали гвардейцы-казаки. Около них бились в конвульсиях раненые лошади. Все было залито кровью. Охрана схватила террориста. Государь был еще жив… Полковник Дворжецкий умалял царя пересесть в его сани и ехать в Зимний. Царь, сказал что-то вроде: «Я, слава Богу, жив, но нужно позаботиться о раненых!»

В это время какой-то человек метнул бомбу под ноги императора. Было 2 часа 35 минут…

Царь начал терять сознание, но успел сказать: «Скорее во дворец, там умереть…»

Несмотря на старания врачей, в 3 часа 35 минут Царя-освободителя императора Александра II не стало. На его письменном столе осталась лежать и ожидавшая только его подписи конституция, которую он намеревался дать России. На русский престол вступил сторонник неограниченного самодержавия, но волевой император Александр III. Он отменил все либеральные реформы отца, заявив, что последние события доказали, что русский народ не созрел для парламентарного управления. Россия стала на путь абсолютизма, который привел ее к революции 1917 г.


Цезарь, бойся мартовских ид!

Москва. Кремль. 5 марта 1953 г.

Все газеты опубликовали краткое сообщение о болезни И.В. Сталина. Теперь эти краткие сообщения будут передавать и по радио. 5 марта 1953 г. в 21 час 50 минут Сталин умер. Сталин умирал на Ближней даче, в районе Кунцево, близ Москвы, все думали, что он находится у себя в кремлевской квартире.

Сталин был в Кремле последний раз 17 февраля, так записано в журнале регистрации посетителей. Сталин безвыездно жил на даче.

Ему исполнилось в декабре 74 г., чувствовал он себя плохо, но не лечился. Личный врач Виноградов давно был арестован.

Итак, 5 марта все было кончено…

Несколько слов о последних днях «советского Цезаря».

Накануне рокового дня, в ночь с 28 февраля на 1 марта члены Политбюро смотрели в Кремле кинокартину…

После просмотра поехали в «гости» на дачу Берия, Хрущев, Маленков, Булганин. Ужин продолжался до 4 часов утра. После отъезда гостей Сталин ушел к себе спать. На другой день, в воскресенье Сталин никого не вызывал до 7 часов вечера. Охрана забеспокоилась и отправила с почтой к Сталину Лозгачева. Он обнаружил Сталина лежащим на полу у стола. Немедленно было сообщено членам Политбюро. Но никто не спешил к умирающему хозяину…

Они приехали через четыре часа и, увидев Сталина, лежавшего на диване и хрипевшим, заявили, что он спит, и не велели тревожить. Правда, говорил только Берия, все остальные молчали. В восьмом часу утра явился Хрущев и сказал, что приедут врачи. Они прибыли после того, как больной 13 часов пролежал без врачебной помощи. Его сознательно бросили умирать, и помощь врачей была уже бесполезна. Все уехали в Кремль делить власть.

Эпоха Сталина закончилась трагически: во время похорон погибли в давке множество людей. Заканчивая эту статью, я вдруг услышала сообщение в передаче «Новости» о том, что в тюремной больнице в Гааге скоропостижно скончался И марта 2006 года экс-президент Сербии Слободан Милошевич. Еще одна загадка — кто виноват в его смерти?

Мартовские иды пришли, но не прошли.


АГЛИЦКИЙ ТУМАН

На стеклах легкие узоры, Деревья в зимнем серебре…

А. С. Пушкин

Как-то во время командировки в Вологду мне посчастливилось увидеть фрагменты северной сказки — вологодское кружево! О том, что есть такое кружено, прекрасно знают все; о том, что оно имеет всемирное признание, свидетельствуют международные призы; о технологии производства пишут специалисты, о красоте — искусствоведы. Я же хочу рассказать о том вдохновении, что рождает эти прелестные произведения женских рук.

Говорят, в старину рукодельница, прежде чем сесть за коклюшки, усердно молилась, надевала праздничное платье, убирала голову. Полагалось во время работы петь, тогда «кружево ладилось и плетение шло гладкое, ровное». Особенно усердно работали долгими зимними вечерами. Смотрит мастерица на замерзающее окно, расписанное искусной рукою природы, и переносит этот таинственный дивный узор на кружево.

И так — из вечера в вечер, и так — всю зимнюю пору трудится рукодельница, пока не будет готова великолепная накидка или воротник, который охотно надела бы любая модница и который будет украшать женщин долгие-долгие годы. Да-да! Вологодские кружева — это фамильные драгоценности, передаваемые от бабушки к внучке. Схемы для кружева используют и традиционные, и фантазийные.

Рассматривая рисунок струящегося кружевного плетения, я спросила, как он создается, откуда такой прелестный узор. Сотрудник краеведческого музея пояснила: в старину такой узор иногда называли «аглицким туманом». И поведала замечательную историю, случившуюся во время очередной экспедиции в глубину края.

Однажды во время поисков секретов старины они забрели в глухую деревушку, где им удалось узнать, что у местной рукодельницы сохранилось свадебное платье прабабушки. Время приближалось к вечеру. Жаркое июльское солнце, напоив воздух пряным благоуханием, садилось за ровный золотистый горизонт. Хозяйки дома не оказалось, и они присели на высокий, чисто вымытый деревянный порог. С речки тянуло прохладой, над головой то и дело проносились птицы. Вскоре появилась худенькая старушка с огромной охапкой свежего сена и, едва взглянув па непрошеных гостей, засеменила в сарай. Через пару минут вернулась и вместо приветствия сказала строго: «В избу пущу, ужинать не дам!» Гости, разувшись в сенях, прошли по дерюжным дорожкам в дом.

Хозяйка тем временем молча спустилась в погреб и достала большую крынку молока. Выложив на домотканое полотнище ржаные лепешки, сказала: «Ужинать будем, ночевать не оставим!» Ели долго, молча. Хозяйка снова куда-то отошла, гости тихо переговаривались. Вдруг хлопнула чердачная крышка и сверху раздался тот же строгий голос: «Спать положу, подушек не дам!» Усталые гости, проделавшие пешком многие километры, не заставили себя ждать. На чердаке лежали три высоких матраца, туго набитых сеном, и… три перовые подушки. Усталые путники не просто заснули, а тотчас провалились в благоухающее небытие.

Среди ночи хозяйка тихонько окликнула гостью, не потревожив ее спутниц-студенток: «Спускайся, девка, ужотко пойдем на Сухонь аглицкий туман смотреть!»

Холодный утренник встретил их предрассветной тишиной, изредка нарушаемой криками петухов. Они спустились к реке по узкой тропинке, бегущей через волглую, поседевшую от росы траву. Взору их открылась Сухонь…

Над стылой водой медленно струились, переливаясь, перламутровые нити редеющего тумана. В лучах восходящего солнца они засверкали, засеребрились, потом порозовели, обволакивая все вокруг. Поднимаясь вверх, молочный туман клубился, плетя опаловые кружевные узоры. «Вот тебе, девка, и аглицкий туман», — совсем тихо сказала хозяйка.

Солнце тем временем, вызолотив все окрест, набирало силу, туман незаметно, нехотя растаял. Они медленно пошли к дому.

Хозяйка тотчас захлопотала у самовара, и за столом впервые завязалась непринужденная беседа. Гости рассказывали старушке, как они по всему краю уже долгре время собирают старинные платья и наряды, заметив, что вещи все хранятся в городском музее в Вологде для всеобщего обозрения. Хозяйка поддакивала, потчуя душистым чаем из лесных трав.

Когда собрались уходить, сердечно поблагодарив хозяйку, она открыла сундук, извлекла длинное синее платье и ярко расшитую рубашку. Долго любовно разглаживала залежавшуюся ткань, затем, взяв рубашку и слегка прижав ее к лицу, сказала: «Я расшивала ее, поди, с пяти до семнадцати годов, как раз к свадьбе и поспела».

Рубашка была чудо как хороша: по подолу шло глухое шитье черными и красными нитками, выше — изящная мережка, затем снова повторялось шитье, и так почти до бедер. Оказывается, главным украшением свадебного наряда на Вологодчине было не само платье, обычно гладкокрашеное, а нижняя рубашка. На свадьбе невеста, проходя перед гостями, слегка приподнимала подол платья, показывая всем свое рукоделие.

Наконец хозяйка все сложила и просто сказала: «Возьми-ка ужотко, раз людям надо!» На все слова благодарности, только махнув рукой, напутствовала: «Идите с Богом!»

Вот такую историю рассказала мне сотрудница краеведческого музея.

Если вам доведется побывать в Вологде, загляните сюда, и вы увидите этот замечательный наряд с удивительным кружевом под названием «аглицкий туман».

Почему же «аглицкий»? Может быть, потому, что туман приплыл из далекого Альбиона? Ведь дорога из Англии на Русь лежала через Белое море, по Вологодской земле. Именно этим путем добирался посланник английской королевы Елизаветы I Р. Ченселлор, когда привел свой корабль в Архангельск. Проезжая через Вологду, англичане отмечали красоту и великолепие северного города. Дипломат и купец Т. Рандольф писал и о величии Софийского собора, и о великолепии многочисленных каменных и деревянных церквей. Везли купцы из вологодского края наряду с лесом, льном и мехами и предметы роскоши: устюжские изделия из черненого серебра и вологодские кружева, имевшие успех при королевском дворе Англии.

Как рождается это восхитительное кружево, я смогла увидеть при посещении Вологодского производственного объединения «Снежинка». Мы стояли в большом светлом зале, где мастерицы, сидя за коклюшками, споро плели кружева. А за окном шел снег. Пушистые снежинки, кружа и танцуя, легко опускались на землю, засыпая крыши, дома, улицы. Вдруг одна кружевница, смущаясь и краснея, протянула мне ладонь, на которой лежала изумительной красоты только что ею сплетенная снежинка.

Я привезла ее в Москву. Но вскоре кружевная снежинка упорхнула за тридевять земель, в Японию: я подарила эту великолепную вещицу профессору Токийского университета госпоже Худэко Сугияма, совершенно очарованной изысканным миниатюрным изделием. Она с благодарностью приняла подарок, сказав, что оправит снежинку в лаковую рамочку и будет хранить этот прелестный сувенир как память о России, о далекой загадочной снежной Вологде.


АССИЗСКИЙ КРЕСТ

В 70-х гг. прошлого века мне довелось часто выезжать в Европу. Многие страны и города оставили в моей памяти яркий след, но были и совсем необычные поездки, навсегда запавшие в мою душу.

В начале октября 1978 г. я уехала в Италию, маршрут по которой был заранее определен туристической компанией. В последний момент по прибытии в Рим нам объявили о дополнительном маршруте в город Ассизи, где почти не бывают советские туристы.

В предместье Ассизи наш автобус остановили. Мы пошли пешком и оказались в средневековом городе: храмы, монастыри, дома — все в раннеготическом стиле, узкие улочки, небольшие площади и редкие прохожие, в основном монахи и монахини.

Город-крепость, город-монастырь — мои ощущения. И внезапно выйдя на небольшую площадь, я увидела храм из белого камня и розового туфа, со стрельчатыми окнами, со вставками из смальты. Это и был собор Св. Франциска. Два католических креста украшали это творение Божие.

Суровая и неприступная башня монастыря вызвала во мне противоречивые чувства — пыточная или молельня? Но войдя во двор монастыря, мы встретили улыбчивые лица монахов, которые ничего нам так и не объяснили. Толстый аббат, теребя четки, «благодушно» отказал мне в посещении монастыря.

Я с пониманием отнеслась к равнодушию святого отца: представьте себе, что этот орден францисканцев сохранил свое достоинство и мужество с начала XIII в. до наших дней, проповедуя любовь к ближнему, отказ от благ земных, аскетизм, следуя заветам св. Франциска, и остался закрытым для всех.

Франциск Ассизский основал братство францисканцев, так называемый Нищенствующий орден, все монахи которого носили простую «волосяную» одежду, ходили в деревенских сандалиях на босу ногу, туго подпоясывались веревками (кстати, игумен мерил монахов на «приобретение» живота).

Сам Франциск отказался от отцовского наследства, «от меча и щита», войдя в «веру и Божие житие».

Творчеству Франциска Ассизского принадлежат многие труды, в том числе «Похвала творения», написанная на умбританском языке. Это гимн для хора — ранний поэтический эпос умбританского народа.

Я стою на брусчатой площади монастыря, совершенно одна. Все мои спутники уже разошлись.

За крепостной стеной XII в. лежит равнина. Оливковые рощи, апельсиновые деревья перемежаются с вековыми дубами, тень которых ложится замысловатыми узорами в лучах заходящего солнца. Запад догорает багряным закатом. По дороге, идущей вдоль монастырской стены, бредет погонщик с тележкой. Еще не скрылась повозка с осликом, как неожиданно резко похолодало и надвинулись на город грозовые сумерки. В лиловом тумане колокола храма Св. Клары слышались глухо и таинственно.

Непонятная сила держала меня около крепостной стены, и тут я на миг забыла, где я, в каком городе, в каком веке. Странное волнующее чувство благодати охватило меня. Я услышала звон мощного колокола монастыря Св. Франциска. %ар молнии вернул меня на «землю». Началась гроза, подобно которой я не видела нигде в Европе. Пошел дождь…

Я вошла в монастырь и вдруг остановилась как вкопанная: свет из резного потолка высветил распятие с непонятной фигурой на нем… Рядом стоящий монах, упав на колени, принялся на латыни читать молитву… Всполохи молнии высвечивали бледное исступленное лицо монаха, и какой-то неведомый ужас почувствовала и я. Длилось это, может быть, и несколько мгновений, но и за это время я передумала всю свою жизнь.

И показалось мне, что я на службе в церкви, в бывшем имении моего деда, когда была такая же страшная гроза…

Поздним вечером, возвращаясь во Флоренцию, я, задремав, была разбужена криком водителя: «Смотрите, крест, крест святой!» Действительно — в черно-багровом небе светился крест!

Что произошло в средневековом Ассизе, я не знаю — атмосферное явление или гипноз? Я не могла ничего понять…

Вернувшись в Москву, мне довелось, спустя несколько месяцев, быть на приеме у председателя Гостелерадио г. Лапина. Зная, что я недавно вернулась из Италии, он спросил: «Будучи в Италии, вы побывали в Ассизе?» — и вопросительно посмотрел на меня. Он знал все…

«Да, да, я видела это», — тихо ответила я.

Мы оба не возвращались к этому вопросу на протяжении всего приема.


В ГОСТЯХ У СЕРГЕЯ КОНЕНКОВА

Старые деревья Тверского бульвара еще шумели золотисто «зелеными пышными кронами, но уже желтые опавшие сухие листья шуршали под ногами прохожих, разноцветным веером вылетая из-под колес несущихся мимо машин.

Мягким сентябрьским утром четверть века назад мы, тогда еще молодые научные сотрудники, шли бульваром к дому, где жил знаменитый скульптор Сергей Тимофеевич Коненков. (Теперь в этом доме квартира-музей С. Т. Коненкова.) На наш звонок дверь открыла горничная, одетая в темное платье с белым передником, с кружевной наколкой на волосах:

— Как прикажете доложить?

— Мы научные сотрудники из Кремля…

— Велено вас принять, пожалуйте, — невозмутимо продолжала горничная, аккуратно снимая с нас плащи и помещая их на деревянную вешалку.

Боже, какая это была необыкновенная вешалка! Вся резная, с какими-то замысловатыми крючочками, с прелестной полочкой, с фигурными боковинами. Мы попали в особый мир и как-то оробели…

Поднявшись на несколько ступенек, мы очутились в огромном светлом зале-столовой, где стояла необыкновенная мебель. В центре — огромная, гладко отполированная столешница, сработанная из мощного среза дерева, обрамленная фигурками детишек, лукавые мордашки которых весело наблюдали за нами из каждой глубокой щели стола-пня. Вместо стульев — кресла, вырезанные из дерева: то в виде лебедя, то змеи, свернувшейся клубком на пеньке. А из угла комнаты за нами пристально следил деревянный старик-лесовик!

Но вот вошел и сам хозяин — воистину настоящий старик-лесо-вик! Плотного сложения, широкоплечий, с большими натруженными руками, с длинной бородой и седой шевелюрой — он мне чем-то напомнил Льва Николаевича Толстого. Скульптору было далеко за девяносто лет.

«Доброго здравия, дамы, усаживайтесь! — показывая жестом на кресла и стулья-пеньки со сказочными затейливыми фигурками, продолжал хозяин. — Не стесняйтесь!»

Мы объяснили цель своего визита: как могла попасть монография С. Глаголя «С.Т. Коненков» в Кремль, в личную библиотеку председателя Совнаркома.

«Нет, я не дарил монографию и даже не знал, что она находится в Кремлевской библиотеке», — задумчиво говорил Сергей Тимофеевич. Беседа затянулась: скульптор много рассказывал об Америке, где провел двенадцать с лишним лет, с теплотой вспоминал о своей родной деревеньке Караковичи, что на Смоленщине.

Наконец, мы сочли нужным попрощаться…

«Нет, нет, подождите, я вам еще кое-что покажу!» — воскликнул Сергей Тимофеевич и легко поднялся по ступенькам в свою мастерскую. А через несколько минут настежь распахнулась дверь, и скульптор, тяжело ступая, появился с огромной гипсовой доской высотой примерно 1,5 м и шириной около 1 м. Тяжело ступая, он снес ее вниз и гордо сказал: «Это моя работа «Павшим за мир и братство народов!» Такая доска, только огромного размера, была установлена на Кремлевской стене у основания Сенатской башни в 1918 г. Комиссия после открытого обсуждения приняла мой проект, дав такую мотивировку своего решения: «Преимущество произведения Коненкова, по мнению экспертов, выражается в том, что как цветное оно побеждает тот серый полумрак, который царит на этом месте. Помимо того, по своему внешнему виду доска будет вполне гармонировать со всей площадью, где находится многоцветный собор Василия Блаженного, золото куполов и крашеная черепица башен…»»

Сергей Тимофеевич, показывая на гипсовую доску, пояснял: «Крылатая фигура женщины олицетворяет победу. В одной ее руке темно-красное знамя; в другой — поломанные сабли и ружья, воткнутые в землю. Они перевиты траурной лентой. А за плечами надмогильного стража восходит солнце…»

Мечты Сергея Тимофеевича, что над Россией взойдет солнце и ружья будут воткнуты в землю, не сбылись. Он на долгие годы покинул Советскую Россию. Доска была снята с Кремлевской стены в 1948 г.

Прожив несколько десятилетий в США, Сергей Тимофеевич рвался на Родину. Вернулся он по приглашению правительства в 1945 г.

Мы благоговейно слушали великого скульптора, а он рассказывал, как сделал проект монумента «Освобожденный труд». Это была устремленная ввысь, как бы летящая фигура женщины. Руки ее были распростерты как крылья. Символизируя освобождение, с плеч спадали декоративные драпировки.

Тем временем, пока мы разговаривали, в гостиной появился рыжий огромный выхоленный кот Василий. Сначала он ласково потерся о ноги хозяина и вдруг спокойно взобрался ко мне на колени. Сергей Тимофеевич рассмеялся: «Верите, вы даже Василию понравились, а он очень избранно относится к моим гостям». И продолжая раскатисто смеяться, рассказывал: «К нам часто приходит в гости Наталья Кончаловская. Они что-то невзлюбили друг друга. Наталья всегда гнала кота прочь, боясь за свои туалеты. И однажды Василий ей отомстил: он всегда гуляет на Тверском бульваре, а тут его прогулка закончилась на украшенной цветами соломенной шляпке Натальи! Представляете? И смех и грех!»

Мы снова стали прощаться. Взяв мою руку, хозяин крепко сжал ее и неожиданно сказал тихо: «Вы хороший человек, очень… Не уходите!» Я пообещала вскоре приехать еще, на что Сергей Тимофеевич задумчиво возразил: «Нет, вы больше не приедете, я вас никогда не увижу». Тогда я как-то не придала значения этим словам. Меня куда больше взволновали другие. «Как раз в канун своего девяностолетия, — сказал Сергей Тимофеевич, — я отреставрировал доску. И она после экспонировалась на юбилейных выставках в Москве и Ленинграде. Теперь она включена в экспозицию Русского музея. Вы там ближе к правительству, поговорите, может быть, доску вернут на Сенатскую башню».

Каким наивным человеком был великий скульптор! Нам не разрешалось не только обращаться к членам правительства, но даже 182 близко подходить к ним, если они сами не обращались к нам, экскурсоводам, во время правительственных мероприятий…

Прошло всего полгода после памятной встречи. Вскоре вышла наша новая книга, мы подписали ее скульптору, собираясь отвезти ее ему, а на другой день по радио услышали сообщение о смерти выдающегося скульптора России.

И я вспоминала его слова, сказанные на прощание: «Я вас никогда не увижу». И еще другие: «Вы молодые, у вас все впереди, да и Россия — страна молодая, и у нее великое будущее…»

Дорогой читатель! Если вам придется побывать в Смоленске, на родине скульптора, загляните в музей его имени. Там среди дивных сказочных персонажей, вырезанных из дерева и мрамора, вы увидите знаменитую столовую, которую он завещал родному городу. Сегодня она принадлежит России.


ЛЮБЛЮ И ПОМНЮ. ИСТОРИЯ МОЕГО ДОМА

Первый дом моего детства был прекрасен и таинствен! В маленькой усадьбе у Соломенной сторожки я прожила лучшие детские годы. Мы со старшей сестрой занимали очень светлую и уютную комнату, но большую часть времени проводили в саду или на заднем дворе, где среди старых высоких тополей были устроены качели и гамак. В дождливую погоду мы играли на просторной застекленной террасе, сплошь увитой снаружи диким московским виноградом. Но едва кончался дождь, мы, шлепая по лужицам, носились вокруг благоухающей клумбы, вдыхая влажный воздух, напоенный запахом цветов и трав.

Но главной достопримечательностью дома были чердак и открытый балкон на втором этаже, куда нам строжайше запрещалось подниматься. Лишь изредка мы тихонько крались по скрипучей лестнице, чтобы сверху увидеть Москву. Так все — и взрослые и дети — называли центр города, потому что жили мы на глухой тогда окраине — на Михалковском шоссе. Но Москву за высокими тополями было почти не видно…

Осень 1934 г. выдалась сухая и теплая, в саду дозревали последние плоды и овощи, по дому плыл тонкий аромат антоновских яблок. Мы целые дни проводили во дворе, наслаждаясь последним теплом. Чудо как было хорошо той солнечной осенью! Но наш мир разрушился в один миг, когда родители объявили, что мы вскоре переезжаем в новую квартиру.

…Сегодня, проезжая по Волоколамскому шоссе, вряд ли кто задержит свой взгляд на желтой пятиэтажке под номером 7 (60 лет назад — дом 15а), опоясанной длинными балконами. Теперь она теряется среди добротных кирпичных домов, окна которых смотрят на Авиационный институт. Но когда глубокой осенью 1934 г. наша семья въезжала в только что отстроенный дом «Дальстроя» (назывался он так потому, что был специально построен для ответственных работников, руководивших строительством на Дальнем Востоке), он гордо выделялся среди деревянных домишек дореволюционной постройки.

Переезд в отдельную благоустроенную квартиру радовал только родителей. Мы с сестрой страшно тосковали по старому дому, часто плакали. Но время шло, наступила ранняя снежная зима. Двор наш неузнаваемо преобразился: дворник дядя Миша сделал две горки, залил каток и даже смастерил снежную бабу. Соблазн был велик, и схватив санки, мы бросились обновлять горки.

Под самый Новый 1935 г. свершилось радостное событие — «разрешено» было устраивать елку! Да, дорогой читатель! Доселе это было «запрещено»… Очень хорошо помню, как однажды утром, проснувшись, мы почувствовали особое благоухание — в столовой, в ведре с водой красовалась огромная пушистая елка! Нашему восторгу не было предела. Все вечера, оставшиеся до Нового года, мы просиживали за обеденным столом, заваленным цветной бумагой, фольгой и картоном, и резали, клеили, рисовали… Мама разрешила вечером 31 декабря пригласить наших новых друзей. Боже, какой это был праздник! Да, к этому времени мы с сестрой обзавелись друзьями и клялись друг другу в своей дружбе «навек». «Век» этот длился не более двух лет, а потом началось такое, что никак не укладывалось в наше детское сознание…

Я расскажу о печальных судьбах трех дорогих моих незабвенных друзей. Одну маленькую подружку звали Тамара Майсурадзе. Она была прелестна, это понимали даже мы, дети. Особенно прекрасны были ее удивительные глаза оливкового цвета, затемненные густыми длинными ресницами. Мать и отца Тамары арестовали в одну ночь летом 1937 г., а ее отправили в детский дом особого назначения. В то время я с родителями жила на Оке под Тарусой и ничего не знала.

Глубокой осенью пришло письмо, в котором она сообщала, что живет далеко от Москвы, в «хорошем» детском доме, что в глаз ей попала песчинка и… глаз вытек! Помню, я долго-долго плакала… Если ты жива, Тамарочка, отзовись! Ты жила в нашем доме, в отдельной квартире № 47. Вспомни, родная!

А в квартире № 48, напротив, жила семья бывших политкаторжан латышей Клеппер. У них была тоже единственная дочка Инночка, и училась она на два класса младше. У нее были пушистые пепельные волосы и тоненький певучий голосок. У ее мамы была большая плетеная корзинка, а в ней — много цветных клубков шерстяных ниток. Иногда мы играли ими, бросая друг в друга, но когда входила тетя Ильза, аккуратно наматывали нитки обратно.

Когда арестовали под Новый год папу Инночки, в их квартире опечатали две комнаты. И тогда тетя Ильза устроила столовую в большой прихожей, поставив туда круглый стол, над которым висел оранжевый шелковый абажур и всегда горел свет.

Помню, как-то вернувшись с прогулки, мы с Инночкой пили чай с сухариками, и тут пришла за мной моя мама. Я стала прощаться, и вдруг тетя Ильза сказала дочери: «Поцелуй Кларочку!» Это было очень неожиданно, ранее мы никогда так не прощались, и я, растерявшись, не ответила на поцелуй.

Поздно вечером мы с отцом возвращались после прогулки с нашей овчаркой Дези. Едва поднялись на площадку четвертого этажа, как Дези ощетинилась, вся напряглась, страшно залаяла, и отец с трудом провел ее мимо группы мужчин, стоявших у распахнутой двери квартиры Клеппер. Я успела заметить, что Инночка лежит в прихожей на кушетке, одетая в белое платьице… Дверь тотчас прикрыли, и мы поднялись к себе на пятый этаж.

Утром папа сказал, что тетя Ильза сошла с ума и задушила Ин-ночку. Уже много лет спустя, после смерти Сталина, он мне рассказал, что в тот ужасный вечер его позвали в качестве понятого. Тетя Ильза оставила письмо на груди дочери. Комендант дома, вспоминал папа, начал читать письмо вслух, в котором Ильза Клеппер писала, что не хочет, чтобы ее дочь жила при этом ужасном режиме, в этой стране. Писала она о том, что муж ее, переживший каторгу и ссылку, безвинно осужден и расстрелян, что и ее ждет та же участь, просила прощения у дочери…

Комендант так и не дочитал до конца: подошел старший группы и, взяв письмо, убрал его в папку. Оказывается, тетя Ильза, убив 186 свою дочь, отвезла ключи от квартиры на Петровку, 38. Наверное, она действительно сошла с ума…

Шурик Иванов! Очень надеюсь, что жив и здоров. Помнишь, мы учились с тобой в 149-й школе, в 3"А»? У тебя была очень красивая мама, а папа работал на Севере. Ваша квартира была во втором подъезде, на втором этаже, № 13. У тебя дома было много настольных игр, ты любил загадывать загадки и шарады, но больше всего — читать. Особенно мне нравилось, как ты, моргая длиннющими ресницами, говорил: «Если позволит мама, пойдем бродить по поселку «Сокол»». Вас выселили из Москвы в начале войны, ведь твоя мама была немка. Если ты услышишь меня, отзовись!

Вот и все, мои милые друзья детства.

Прощайте и простите.


«ПРОЩАНИЕ СЛАВЯНКИ…»

Раннею осенью 1973 г. наш российский туристический лайнер, рассекая свинцовую толщу вод Балтийского моря, подходил к берегам Швеции, минуя фиорды и бесчисленные шхеры. Говорят, что скалистые острова, заросшие темно-зелеными соснами, как двадцать тысяч стражей, охраняют от злых духов столицу королевства. Вот где-то в зыбкой завесе дождя показался и растаял знаменитый замок Эльсинор, где, по преданию, жил принц Датский — Гамлет…

Дождь постепенно стихал, легкий ветерок успокоил море, когда мы, наконец, увидели на горизонте силуэт Стокгольма. Причудливые заостренные шпили соборов и башен придавали ему сказочный вид. Мы швартовались в старинной королевской гавани, против королевского дворца, где уже покачивались на волнах корабли, расцвеченные флагами, пожалуй, всех стран света.

Старинный дворец шведских королей, построенный еще в XVIII в., хотя и не очень высокий, всего в три этажа, с двумя выступающими галереями, поражал своей монументальностью. Здание облицовано разноцветным гранитом, портал главного входа украшают великолепные кариатиды. Рядом с дворцом фасадом к морю стоит высокая островерхая городская ратуша, шпиль которой венчают три королевские короны. Возведена ратуша из знаменитого темно-красного шведского кирпича. Рядом разбит прелестный сквер с фонтанами и гранитными скульптурами.

Когда мы прошли таможенный досмотр и спустились на берег, во дворце происходила смена караула. Играл духовой оркестр, солдаты королевской гвардии в белых касках и высоких белых ботинках четко исполняли дворцовый церемониал.

В этот день, 20 сентября, все государственные флаги голубого цвета с желтым крестом были приспущены: только что скончался король — ему было около 90 лет, он пережил наследного принца, и теперь на престол вступал его внук. Дворец для осмотра был закрыт, а во внутреннем дворике чинно двигалась очередь подданных прощаться с королем.

Мы отправились осматривать старый город. Эта средневековая поэма сложена из камня, обвита цветами и обрамлена водой голубых озер. Некоторые улочки так узки, что по ним даже машина не может проехать! Улицы вымощены брусчаткой или гранитными плитами. Чистота, все утопает в зелени, редкие прохожие, тихо…

Узкие сумрачные улочки старого города разбегаются по острову к морю. От времени разноцветная яркая окраска домов покрылась легкой патиной, но свет и блеск многочисленных маленьких магазинчиков и кафе на первых этажах почти каждого дома делают улицу уютной и теплой, еще более оттеняя ее старину. Морской ветер доносит свежесть до каждого окна, ведь город буквально пронизан водами озера Меларен и многочисленных заливов.

Даже в траурные дни прощания с королем мы могли полюбоваться выставкой цветов во дворе Королевского замка, где розы по размеру достигали хризантем, где посетитель мог сидеть на резных белых скамейках и любоваться этим пышным разноцветьем осени. А знаменитый сад Миллеса! Его творец, великий скульптор Карл Миллее, еще в XIX в. нашел в местечке Лидинге (теперь оно вошло в городскую черту) скалистый заброшенный склон, уступами спускающийся к живописному берегу залива. И Карл Миллее сотворил чудо! Вода, цветы, фонтаны, а среди этой красоты его творения — скульптуры необыкновенной красоты. Это гармония природы и рук человеческих!

В Королевской национальной галерее среди картин западных мастеров Эль Греко, Мурильо, Ренуара, Дега бросалось в глаза множество картин Репина и других русских художников. Сквозную лестницу галереи украшали чудесные благоухающие орхидеи. С каким вкусом и любовью украшали шведы свой город!

Покидая Стокгольм, мы в последний раз взглянули на фантастическое творение скульптора «Морской бог». Фигуры бога и не-яды, выполненные из красного гранита, встречают и провожают в порту каждого путешественника…

Опять дождь… На королевской пристани было безлюдно, правда, в стороне стояла группа женщин и мужчин, человек 10–12, довольно преклонного возраста. Элегантно одетые, они сдержанно переговаривались между собой и, казалось, к нам не имели никакого отношения. Но вот последний пассажир поднялся на палубу, убрали трап, дан был прощальный гудок, и из динамика зазвучала пронзительно-прекрасная мелодия «Прощания славянки». И тут произошло непредвиденное.

Маленькая группка людей смешалась, задвигалась, все достали большие белые платки и начали махать, как машут только русские. В этом взмахе платков как бы звучала безмолвная просьба: «Родине поклонитесь!» Все они крестили удаляющееся судно, один седовласый мужчина встал на колени. Многие из нас перешли на корму и тоже махали и что-то кричали на прощание и тоже плакали. А музыка гремела… Помощник капитана пояснил: «Это наши русские эмигранты, они приходят сюда всякий раз, когда узнают, что прибывает пассажирское судно из России. Ведь мы заходим в Стокгольм не часто».

Вдали в завесе дождя расплывался силуэт Королевского замка, но мне казалось, что маленькая группка людей все еще стояла на набережной. Казалось, еще вспыхивали белые платки, а может быть, это проносились вездесущие чайки…

Родине поклонитесь!


ЗНАМЯ КОММУНЫ

Шел один из последних дней Парижской коммуны.

Париж горел…

Пылали в огне Тюильри, Ратуша, Дворец правосудия, хлебные склады. Небо затянуло тяжелыми свинцовыми облаками, и на его темном фоне еще ярче, еще зловеще полыхали пожары уже над всем городом. Узкие улочки, окутанные пороховым дымом, перегороженные баррикадами, были почти безлюдны. Наглухо закрытые ставнями окна домов, выбитые витрины магазинов, опустевшие кафе делали Париж неузнаваемым. Повсюду на мостовых около баррикад лежали убитые, стонали раненые.

Но артиллерийский огонь не прекращался. На высотах Бют-Шомон стреляют пушки, батарея еще в руках коммунаров.

Отважные коммунары бились за каждую улицу, за каждый дом.

Но силы были слишком неравны: двадцать тысяч парижан против 120-тысячной армии Тьера.

Дольше других держался одиннадцатый округ столицы, но 25 мая пал один из последних бастионов Коммуны — баррикада на площади Шато д’О…

Один за другим погибают ее защитники, кольцо сжимается. Но вот на глазах всех к баррикаде идет несгибаемый Шарль Делеклюз — гражданский делегат при военном министерстве. Он фактически руководил в последние дни обороной Коммуны. 25 мая Делеклюз передал дело защиты Парижа Эжену Варлену. Делеклюз был тяжело болен, измучен бессонными ночами, он не мог руководить, и тогда он твердо решил умереть на баррикаде. И он идет на баррикаду. Впоследствии коммунар Лиссагарэ напишет: «…за площадь село солнце. Вокруг непрерывно свистели пули. Делеклюз не замечал ничего. Он шагал мерным, неторопливым шагом. Когда до баррикады оставалось метров двадцать, друзья стали удерживать его. Он пожал им руки, но продолжал свой путь. Он продвигался вперед своим обыкновенным шагом — единственный живой человек на этом месте бульвара Вольтера. Дойдя до баррикады, он повернул налево и пошел по мостовой… Вдруг Делеклюз исчез. Он упал, убитый наповал».

Он, как все коммунары, отдал свою жизнь Коммуне.

Около баррикады появляются солдаты, они добивают раненых.

Но красное знамя, рассеченное пулями, еще какое-то время вспыхивает над развороченной баррикадой. Вдруг неизвестный юноша бросается к знамени, мгновенно срывает его с древка и тотчас, расстегнув курточку, заматывает его вокруг тела и… берется за оружие… но уже поздно!

Его арестовывают и ведут навстречу смерти. После гибели Де-леклюза обороной руководил Эжен Варлен. Несгибаемая сила воли, храбрость и решительность мало ему помогли в организации обороны Парижа. Солдаты захватили уже почти весь Париж. О каком-либо плане защиты города уже не могло быть речи. Но город сражался и умирал за дело Коммуны. Варлен приказал над каждой баррикадой поднять красное знамя. Бои еще идут на кладбище Пер-Лашез, на холмах Бют-Шомон. Но чем реже ряды коммунаров, тем сильнее и ожесточеннее сопротивление. Отчаянная дерзость коммунаров, их героизм поражали даже врагов. Коммунары сражаются насмерть, умирая, они всегда восклицают: «Да здравствует Коммуна!»

Вот и наступило последнее дождливое утро 28 мая.

Эжен Варлен уже с оружием в руках сражался до полудня на баррикаде. Когда солдаты окружили баррикаду, тогда Варлен перешел на другую, где стрелял до последнего патрона.

Все стихло, только слышались отдельные выстрелы — это карательные отряды расстреливали коммунаров. Варлен был как во сне, он ничего не чувствовал, когда его схватили.

И началась его последняя «Голгофа».


















Ему связали руки и повели под конвоем к Монмартру. Его окружила толпа обывателей: приверженцы правительства Тьера и ненавидящие коммунаров стали бить Варлена, забрасывать камнями. Почти два часа, обливаясь кровью, Варлен брел под конвоем. Его притащили к генералу, он не мог стоять на ногах, и… тогда его посадили на скамью и расстреляли. Когда солдаты подняли ружья, Варлен окровавленными губами громко воскликнул: «Да здравствует Коммуна!»

29 мая начались массовые расстрелы коммунаров, которые, умирая, оставались непокоренными.

Будучи в Париже в мае 1967 г., мы, группа москвичей, посетили знаменитое кладбище Пер-Лашез. Вот и Стена коммунаров. Мы возлагаем корзину красных гвоздик. Я подхожу вплотную к стене и вижу десятки, сотни щербин от пуль, когда-то поразивших сотни последних защитников Коммуны. Глажу рукой эти памятные следы, затем кладу букетик ландышей к стене. После посещения Пер-Ла-шез нас пригласили на прием в XIV округ Парижа, где мэр был коммунистом. И вот что нам рассказали французские товарищи. Когда коммунаров расстреливали на кладбище у стены, а затем здесь же хоронили, то обнаружили на теле одного подростка красное знамя, сплошь пропитанное кровью.

В 1924 г. делегация французских коммунистов, прибывших на похороны В.И. Ленина, привезла драгоценный подарок — чудом сохранившееся знамя Парижской коммуны, развевавшееся когда-то над баррикадами Парижа. Я рассказала французским товарищам, что видела это знамя. Оно бережно хранится в Историческом. И когда в 1964 г. 12 октября в космос ушел корабль «Восход», экипаж космонавтов взял с собой бант со знамени, пропитанного порохом и кровью. Когда я смотрела на это знамя, мне показалось, что оно пахло дымом.

Или показалось…

Но оно есть — Знамя Парижской коммуны.


P.S. В настоящее время знамя отреставрировано и хранится в Историческом музее Москвы.


МАВРИТАНСКИЙ ЗАМОК НА ВОЗДВИЖЕНКЕ

Мой дом будет вечно стоять в Москве…

Арсений Морозов

В канун уходящего 1899 г., когда лиловые сумерки рано спускались на город и золотые маковки церквей тонули в снежной метели, на старой Воздвиженке ярко засветились готические окна особняка необычной архитектуры.

Изумлению москвичей не было предела: на фоне московских дворов этот мавританский замок казался сказочным.

Действительно, архитектура дома необычна: фасад скопирован с центральной части древнего португальского замка Синтра, что под Лиссабоном, а интерьер — блестящая эклектика, где барокко и ампир соседствуют со строгой готикой и мавританским стилем.

Архитектор В. Мазырин с будущим хозяином Арсением Морозовым в 1887 г. отправились в далекое путешествие, сначала в Испанию, затем в Португалию.

Их воображение совершенно потряс ансамбль замка Синтра — бывшего дворца королей Португалии. Он стоит на горе, к нему примыкает замок XVI в., где сохранились даже залы XIII столетия. А старинная королевская резиденция и сегодня в прекрасном состоянии. Каждый год здесь проводятся европейские музыкальные фестивали.

До последнего времени в замке Синтра жила маркиза Ольга Кадавале, урожденная Кутузова. В 1992 г. правнучатый племянник великого русского полководца фельдмаршала Кутузова Илларион Ильич Голенищев-Кутузов во время встречи в Московском мавританском замке, где ныне размещается Дом дружбы, поведал мне эту удивительную историю.

Итак, фасад Дома дружбы — это почти точная копия центральной части замка Синтра. «Только замок в Португалии густо обвит вьющимся виноградом», — сказал Илларион Кутузов. Я попросила 194 уважаемого гостя выйти на улицу и посмотреть на восточную ротонду здания, украшенную изящной резьбы каменной ветвью винограда. «Да. Север. Россия… — задумчиво продолжал Илларион Ильич. — Но как прелестно, как изящно, какая выдумка!»

Я спросила еще, почему все здание украшено раковинами, на что он не смог ответить. Но когда я стала собирать материал об архитекторе Мазырине, его внук Сергей Иванович Савченков, ученый-востоковед, поведал мне дивную легенду. Когда-то в древние времена на Пиренеи прибыл Сант-Яго. За время длительного путешествия днище его корабля обросло огромными ракушками. Монахи разнесли эти святые ракушки по замкам и монастырям Испании. И знатные гранды украшали ими свои великолепные поместья. В Испании в городе Саламанке есть и сегодня знаменитый замок ракушек — Каса де Кон-час. Эту легенду внуку В. Мазырина рассказал во время дипломатического приема в 1970-х гг. консул Испании Эугенио Брегалат. Ажурные каменные плетения выполнены Мазыриным в стиле мануэлино — в честь короля Португалии Мануэля.

Итак, особняк на Воздвиженке построен в испано-мавританском стиле с наличием португальского мотива. Интерьер особняка — блестящая эклектика: парадная гостиная вводит нас в Рыцарский зал, декорированный в романском стиле. В Рыцарском зале хозяин устраивал пиры, в Золотом зале проходили балы, а будуар супруги Веры Сергеевны был выдержан в лучших образцах стиля модерн. Помимо бесчисленных гостей, по дому бродила ручная рысь, а укромные уголки «населяли» чучела кабанов, лисиц и волков. И повсюду медвежьи шкуры: хозяин охотник убил за свою жизнь восемьдесят два огромных зверя. Большой Белый зал — стиль барокко — украшен росписью, скульптурами, символизирующими муз. Золотой зал, выполненный в стиле ампир, изукрашен позолоченной лепниной, оттеняемой белым цветом лепного потолка. Мраморный зал спроектирован в римском стиле. И только спальня-кабинет хозяина был отделан в мавританском стиле.

По словам архитектора Ю.Ф. Дидерихса, строителя Рижского вокзала, Морозов приказал архитектору: «Ты мне, Мазырин, сделай так, чтобы все залы были сделаны в разных стилях». Мазырин с блеском справился с заданием, и в 1899 г. дом был полностью построен и оборудован. Новый XX в. хозяева встречали в своем прекрасном особняке…

Москвичи дивились невиданной архитектуре, в прессе печатались злые шутки в адрес Арсения Морозова, по мнению которой хозяин хотел продемонстрировать свою мощь и богатство. Лев Толстой в романе «Воскресение» писал: «Дом строится огромный и в каком-то сложном, необыкновенном стиле».

Когда в конце 90-х гг. Мазырин закончил строительство, внешний вид особняка потряс воображение москвичей. Мнения были самые разноречивые, на что Арсений Морозов сказал братьям: «Мой дом вечно будет стоять в Москве, а с вашими коллекциями неизвестно еще что будет!» Слова его оказались пророческими. Коллекция западноевропейской живописи, которую всю жизнь собирал Иван Абрамович Морозов, в 1941 г. легла в основу Музея новой западной живописи, а позднее, в 1947 г., коллекция была поделена между Эрмитажем и Музеем изобразительных искусств имени А.С. Пушкина. Владельцу мавританского замка удалось перещеголять своих братьев, известных коллекционеров западноевропейской живописи.

Но судьба Арсения Морозова сложилась не менее трагично, чем судьба богатых коллекций его братьев.

Арсений Морозов серьезно верил в талисманы. Кто бывал в Доме дружбы, бывшем особняке владельца, вероятно, обратил внимание на то, что на камине, под окном красуется каменный узел в виде канатов — восточный символ долголетия и благополучия. К сожалению, талисман не помог — Арсений Морозов погиб в возрасте 35 лет в 1908 г. Дело было в Твери во время застолья, когда хозяин заключил нелепое пари — проверку силы воли. Прострелив себе ногу и не показав гостям недомогания, он сидел за столом до позднего вечера. Через двое суток Арсений Морозов, племянник Саввы Морозова, умер, в чем-то повторив судьбу дяди. Ненадолго пережил хозяина особняка его создатель Виктор Александрович Мазырин.

До постройки морозовского особняка Маэырин проектировал павильоны на Всемирной выставке в Париже (1889) и павильоны Среднеазиатской выставки в Москве (1891). Он построил также русский павильон на Всемирной выставке в Антверпене в 1894 г. В1912 г. В. Мазырин построил еще два доходных дома в Москве, которые сохранились по сей день: первый — в Подсосенском переулке, второй — в Фурманном, экстерьер дома № 22, сохранившегося до наших дней, облицован красно-желтым кафелем. Наконец, Виктор Александрович строил дачу для Федора Ивановича Шаляпина.

Это весьма интересная история. В то лето Федор Шаляпин и Виктор Мазырин гостили на даче у Константина Коровина, которая стояла на живописной речке Нерль. Константин Коровин пишет в своих воспоминаниях так: «В это лето (1903 г. — Авт.) Шаляпин долго гостил у меня. Он затеял строить дом поблизости. Проект даже он попросил сделать меня. Архитектором пригласил Мазырина». В августе Федор Шаляпин каждое утро ходил купаться на речку, с ним непременно шел Мазырин, видимо, они все обсуждали по дороге проект новой дачи Шаляпина. Коровин вспоминал: «…Мазырин был маленького роста, тщедушным. Приходя в купальню, он быстро раздевался, бросался в воду и нырял. Шаляпин говорил мне: «Черт его знает. Анчутка[34] прямо морской конек. А я не могу…»

Вскоре Федор Шаляпин купил огромное лесное имение на реке Нерль и заторопился со строительством. Константин Коровин сделал проект дома-терема. Место, где строился дом для Ф.И. Шаляпина, называлось Ратухино. В первые годы после революции этот прелестный дом-терем со всеми пристройками сожгли… Сожгли имение Александра Блока в Шахматове, сожгли и разграбили имение Сергея Рахманинова. Композитор очень печалился, увидев свой рояль валяющимся разбитым на земле… Федор Иванович, видя, как переживает Рахманинов, и заметив слезы в его глазах, весело сказал: «Не тужи, не горюй. Анчутка тебе новый дом отстроит…»

Но ни строить, ни творить Виктору Мазырину больше не довелось. Он умер в Москве вскоре после революции, похоронен на Пятницком кладбище.

А мавританский замок, как драгоценная жемчужина, украшает Воздвиженку, когда-то в древности носившую имя Орбат — от арабского слова, обозначающего «предместье». Улица известна уже с XIII в., она являлась началом дороги из Московского Кремля и вела на запад, в Великий Новгород и Смоленск. С XVII в. улица стала называться Смоленской, с начала века — Воздвиженкой.

В середине XVI в. участок, на котором стоит ныне здание Дома дружбы, был заселен слободжанами, обслуживавшими двор Ивана Грозного, в XVI в. здесь был двор боярина царя Алексея Михайловича — Бориса Морозова. В XVIII в. этот участок земли принадлежал обер-егермейстеру Петра I — Семену Кирилловичу Нарышкину, здесь красовались его обширные каменные палаты. Со второй половины XVIII в. эти владения переходят в руки князей Долгоруковых.

Сегодня эта жемчужина архитектурного искусства, венчающая улицу Воздвиженку, — Дом приемов Правительства РФ.

…Летят машины по Воздвиженке, спешат пешеходы, но взгляд каждого невольно задерживается на старинном замке, приплывшим к нам из серебряного века поэтической России. И сто лет тому назад, в конце XIX в., мчались по Воздвиженке экипажи, торопились прохожие, а навстречу им выступал из снежной круговерти, блистая освещенными высокими окнами, странный необычный замок, подобного которому нет в Москве.


О ДОМЕ ПАШКОВА, ЧТО НА ХОЛМЕ

Ранним весенним утром, когда солнце заливает щедро все окрест, белый дворец, что высится на холме напротив Кремля, кажется розоватым, и даже лебеди, плавающие в дворцовом пруду, что раскинулся у гранитных плит его, в сиянии солнечных брызг взмахивают бледно-розовыми крыльями. Чудесно благоухает жасмин и белая сирень, окружающие пруд.

А по вечерам дворец окутывает серовато-розовая дымка, по пруду неспешно плывет черный лебедь, из чуть приоткрытых окон льется чарующая музыка… Вот куда частенько вечерами направлялись москвичи прогуляться — и в экипажах, и пешком. Улица Моховая затихала: не слышно голосов студентов, куда-то исчезали торговцы книгами. И становилась Моховая улица местом прогулок для любителей тишины, местом встреч влюбленных. Строился этот восхитительный дворец неслыханно быстро: всего-то за два года он поднялся на 35 м и великолепно просматривался из разных концов города.

Главный корпус дворца прочно стоит на высоком цоколе, украшенном колонами, статуями, гирляндами. Трехэтажная галерея, соединяющаяся с галереями боковых карнизов, придает дворцу особую, западную изысканность. Над бельведером дворца восседал Марс с копьем. Во дворец хозяева и гости въезжали с улицы Знаменки, а не с Моховой, где у самых ступеней плескалась вода. Так было двести лет тому назад.

После 1812 г. погиб и пруд, и частично сад, погибли многие скульптурные украшения, исчез и Марс с копьем… Созидая это чудное творение, великий архитектор В.И. Баженов говорил, что «подобного здания не сыщешь в России».

Заказчиком был Петр Егорович Пашков, богатый помещик, капитан-поручик лейб-гвардии Семеновского полка, учрежденного Петром I. Император наградил землями и крепостными отца капитана-поручика, служившего у государя губернатором. Поэтому наследник Петр Егорович денег на строительство и отделку дворца не жалел.

Но уже в 1839 г. Пашков дом выкупила казна у наследников для Дворянского института Московского университета. Здесь же разместилась и классическая гимназия. В 1861 г. сюда из Санкт-Петербурга перевезли богатую библиотеку и коллекцию покойного Николая Петровича Румянцева. Незадолго до смерти граф Румянцев собрал несметные сокровища книжные, которые и позволили создать Музей книг и рукописей, которых насчитывалось свыше 25 тысяч, и среди них оказалась жемчужина «Острожская библия» Ивана Федорова. Библиотеку эту называли Московским эрмитажем. На фасаде появилась надпись: «От государственного канцлера графа Румянцева на благое просвещение». Ежегодно на содержание библиотеки поступали немалые суммы из бюджета Москвы. Также ежегодно поступали деньги от мецената Кузьмы Солдатенкова, который завещал музею свою огромную библиотеку и богатую картинную галерею. Многие достопочтенные москвичи — историк Михаил Погодин, философ Петр Чаадаев — передавали свои сокровища. Император Александр II пожаловал музею грандиозную картину Александра Иванова «Явление Христа народу», купленную им лично за 15 тысяч рублей. По повелению императора сюда поступила картинная галерея собирателя русской живописи Ф.И. Прянишникова. Кроме того, император передал в Румянцевский музей двести картин западноевропейских мастеров из фонда Эрмитажа.

Итак, на 1864 г., согласно описи, в состав музея входили:

1. Отделение рукописей и славянских старых книг.

2. Минералогический кабинет — редкостное собрание минералов.

3. Отделение доисторических и христианских русских древностей, даже находилась мумия в древнем саркофаге.

4. Дашковское собрание изображений русских деятелей, более 320 предметов.

5. Картинная галерея, где имелось 455 икон конца XIV — начала XVI в.

6. Скульптурное отделение, где хранилась клинообразная надпись в 1210 строк.

7. Дашковский этнографический отдел, где собрано 270 манекенов русской работы.

8. Отделение иностранной этнографии.

Всего 174 предмета в 8 витринах с экспонатами из Японии, Новой Калифорнии, Алеутских островов. Здесь же бережно хранились гипсовые маски: Петра I, Николая I, Александра I, Наполеона I, Карла XII, графа С.С. Уварова, Н.В. Гоголя, И.А. Крылова, А.С. Пушкина. Библиотека получала бесплатно обязательный экземпляр всей печатной продукции империи. Наступил 1917 г…

Сначала сбили надпись с фронтона: «…на благое просвещение»…

Передали в другие музеи картинную галерею, этнографический и минералогический музей. Все ли уцелело, кто скажет?… Дарственные книги от великих персон грубо смешали с казенными и передали в единый фонд.

И наверное, счастлив будет тот читатель, которому попадет в руки книга с экслибрисом или дарственной надписью графа Румянцева или самого П. Чаадаева!


«ОЧЕНЬ ХОЧУ ДОМОЙ…»

Во время моего первого приезда во Францию в 1967 г. мне довелось познакомиться с дочерью бывшего царского генерала Ириной Кайдановой.

Однажды во время посещения небольшой фермы близ Парижа, где хозяева угощали нас сидром и бисквитами, я заметила, что в доме стоит стойкий яблочный аромат. Ирина тихонько ответила, что этот запах всегда вызывал грустные воспоминания у Ивана Алексеевича Бунина. И еще добавила, что ее «маман» (так именно и произнесла, ведь Ирина родилась во Франции в 1920 г.), дружила с Верой Николаевной, супругой писателя, долгие десятилетия.

К сожалению, мне не удалось у сдержанной русской француженки больше ничего услышать о Иване Алексеевиче. Ведь Бунин у нас в СССР был не в почете, и она прекрасно все знала. Ирина только добавила: «Помните!»: «…раннее, свежее утро… Помню большой, весь золотой, подсохший и поредевший сад, помню кленовые аллеи, тонкий аромат опавшей листвы и запах антоновских яблок, запах меда и осенней свежести…» Да! Это из рассказа Бунина «Антоновские яблоки», написанного еще в России, в 1900 г.

Описание российской природы, запаха антоновских яблок, запаха увядающего сада — как тонкая серебристая нить пронизывает все произведения писателя, вышедшие из-под его пера в более поздние годы. Описание природы всегда отражало настроение Бунина.

В почти автобиографическом романе «Жизнь Арсеньева» состояние героя после ухода любимой женщины лучше всего отображено в палитре погоды:

«…Выйдя из дому, я пошел по улицам, — они были странны: немо, тепло, сыро, всюду вокруг, в голых садах и среди тополей бульвара, густо стоит белый туман, смешанный с лунным светом…»

Роман «Жизнь Арсеньева» написан Буниным в Приморских Альпах в 1927–1933 гг., когда уже более десяти лет прожил он вне России. Как же нужно было любить, как чувствовать Родину, ее природу, чтобы так писать вдали от нее!

Живя на Капри, любуясь экзотикой этого сказочного уголка Средиземноморья, Иван Алексеевич пишет в повести «Веселый двор» дивные строки: «…ржи были высоки, зыблились, лоснились, только кое-где синели васильки в них. Выметались и тускло серебрились тучные, глянцевитые стеблем овсы. Клины цветущей гречи молочно розовели. День был облачный, ветер дул мягкий, но сильный — усыплял пчел, мешал им, путал их, сонно жужжавших в ее кустиковой заросли, обдавая порою запахом гречичного меда. И то ли от ветра, то ли от запаха томно кружилась голова».

И далее нельзя не привести его поистине живописные строки, гимн цветам, иначе и не назовешь это: «…травы по пояс… По пояс и цветы. От цветов — белых, синих, розовых, желтых — рябит в глазах. Целые поляны залиты ими, такими красивыми, что только в березовых лесах растут. Собирались тучи, ветер нес песни жаворонков, но они терялись в непрестанном, бегущем шелесте и шуме. Еле намечалась среди кустов и пней заглохшая дорога. Сладко пахло клубникой, горько — земляникой, березой, полынью…»

Это необычное острое восприятие родной природы, вдали от России и отделенное от нее не только пространством, но и временем, вспыхнуло в писателе ярким светом и отразилось во всем его эмигрантском творчестве. А. Твардовский заметил это очень точно: «Все ценнейшее, сладчайшее в жизни он [И. Бунин] видит, только когда оно становится воспоминанием минувшего».

И воистину так, ведь если просто перелистать страницы романа «Жизнь Арсеньева», то у любого истинного москвича защемит сердце. «Огромная, людная старая Москва встретила меня, — пишет Бунин, — блеском солнечной оттепели, тающих сугробов, ручьев и луж, громом и звоном конок, шумной бестолочью идущих и едущих, удивительным количеством тяжко нагруженных товарами ломовых розвальней, грязной теснотой улиц, лубочной картинностью кремлевских стен, палат, дворцов, скученно сияющих среди них золотых соборных маковок. Я дивился на Василия Блаженного, ходил по соборам Кремля, завтракал в знаменитом трактире Егорова в Охотном ряду. Там было чудесно…»

В эмиграции Москва видится Ивану Алексеевичу лучше, чем дома, ярче краски, живописнее, а главное, пишется с любовью и неизбывной тоской по Родине! Жизнь Москвы в произведениях Бунина, созданных им до революции, отражена мало, напротив, в эмигрантский период его творчества тема Москвы, Родины становится чуть ли не лейтмотивом всех его трудов.

В чудесном рассказе «Далекое», написанном и 1922 г., а ведь Бунин в то время всего два года был в эмиграции, уже повествование о Москве идет в идиллическом тоне: «…наступала весна. Неслись, грохотали конки по Арбату, непрерывно спешили куда-то навстречу друг другу люди, трещали извозчичьи пролетки, кричали разносчики с лотками на головах, к вечеру в далеком пролете улицы сияло золотисто-светлое небо заката, музыкально разливался над всеми шумами и звуками басистый звон с шатровой, древней колокольни…»

А как лирично описание весны в повести «Митина любовь», законченной в Париже в 1924 г.: «Зима внезапно уступила весне, на солнце было почти жарко. Все было мокро, все таяло, с домов капали капели, дворники скалывали лед с тротуаров, сбрасывали липкий снег с крыш, всюду было многолюдно, оживленно. Высокие облака расходились тонким белым дымом, сливаясь с влажно «сияющим небом. Вдали с благостной задумчивостью высился Пушкин, сиял Страстной монастырь…»

Тематика рассказов Ивана Алексеевича, написанных в эмиграции, — это страстная любовь и глубокая тоска по Родине: это и роман «Жизнь Арсеньева», и лучшие рассказы из книги «Темные аллеи», законченные светлой весной 1945 г.! И читаются у нас сегодня его прелестные и грустные рассказы, проникнутые трагизмом, с неослабевающим интересом.

«Лучшее, что писал Бунин, — написано о России. Где бы он ни жил, в Приморских Альпах, в Париже, в своей скромной квартире, в комнате, где и сейчас стоит его письменный стол и постель, где он уснул навеки, — всюду, всегда помыслами своими он возвращался на родину, по которой тосковал до последнего дыхания. Он глядел в 204 окно — там поднимались тонкостенные парижские дома, светилось бледно-сиреневое, чужое небо, а он видел Москву, снежные улицы и переулки, видел большие дороги России, сады в подвенечной белизне, вековые березы…»

В мае 1941 г. он написал Николаю Дмитриевичу Телешову: «…а мы сидим в Grasse (что возле Cannes), где провели лет 17 (чередуя его с Парижем)… Я пока пишу — написал недавно целую книгу новых рассказов. Очень хочу домой».


…Синим холодным сентябрьским утром я провожала давнего друга в Париж. Провожала насовсем — он уезжал жить к дочери, вышедшей замуж за француза. Мы опечаленно молчали в последние минуты расставания… И когда голос из динамика на трех языках вежливо пригласил пассажиров на посадку, он спросил поспешно:

— Что ты хотела бы получить из Франции?

— Обещание, — ответила быстро я, — что ты обязательно пойдешь в Париже на кладбище Сен-Женевьев-де-Буа, где покоятся русские эмигранты, и положишь на могильную плиту Бунина эти два антоновских яблока с Орловщины. Обещаешь?!

Он согласно кивнул.

Когда-то давно, во время одной из поездок во Францию я посетила этот грустный уголок России: задумчивые прозрачные березки, белые цветы, белая церковь. Размеренный печальный звон церковного колокола таял в вечной тишине… На могиле Ивана Алексеевича Бунина — гранитная плита, высокий крест, сухие цветы…

Дня через три ночью меня разбудил звонок из Парижа: «Вчера я был в Сен-Женевьев-де-Буа и выполнил твою просьбу, еще положил две белые хризантемы…»


ЛУЧШЕ МОСКВЫ НЕТ НИЧЕГО НА СВЕТЕ!

Весна 1900 г. в Крыму была поздней и холодной. Но даже плохая погода не могла испортить настроения Антона Павловича: он с нетерпением ждал приезда из Москвы на гастроли Художественного театра.

Труппа прибыла в Севастополь 7 апреля, когда на город обрушился затяжной дождь со снегом и почерневшее море грозило штормом. Но через три дня, на Пасху, как-то сразу пришло долгожданное южное тепло, ярко засияло вешнее солнце, море «смеялось», ласково шелестя прибоем у Графской пристани.

10 апреля в Севастополь из Ялты приехал, наконец, долгожданный Антон Павлович. В тот же вечер театр начал пасхальные гастроли показом спектакля «Дядя Ваня». Успех был ошеломляющим, автора вызывали без конца и меры, в зале воцарилась атмосфера «торжествующей любви».

Сыграв несколько спектаклей для благодарных севастопольцев, театр 14 апреля переехал в Ялту, которая в те дни уже утопала в бело-розовой пене цветущих деревьев. Сладковато-горький аромат, смешиваясь с запахами моря, окутывал город прозрачной дымкой, и только к вечеру легкий ветерок с гор приносил желанную прохладу.

Театр давал спектакли каждый день. Актеры играли с небывалым подъемом, ведь в зале был весь цвет литературной России: Бунин, Куприн, Мамин-Сибиряк, М. Горький, Станюкович, Скиталец и др.

На всех спектаклях в Ялте неизменно присутствовали Антон Павлович с сестрой Марией Павловной.

К.С. Станиславский вспоминал: «Это была весна нашего театра, самый благоуханный и радостный период его молодой жизни».

В ту пору актеры и писатели ежедневно съезжались к завтраку и обеду к Чеховым на Белую Дачу, в Аутку. Большая светлая столовая едва вмещала гостей. Во время этих многолюдных застольев горячо говорили о литературе, о театре, об искусстве. Антон Павлович убеждал всех писать пьесы специально для Художественного 206 театра. Всякий раз после обеда актер Москвин читал что-нибудь из рассказов Чехова, к немалому удовольствию автора и всех гостей.

Но гастроли театра подходили к концу. На заключительном спектакле театр давал «Чайку». Шумного чествования Антон Павлович на этот раз избежать не мог. «Ему пришлось несколько раз выходить на вызовы, — вспоминала Мария Павловна. — Все аплодировали, кричали, бесновались. Тогда же брату поднесли пальмовые ветви с красной лентой и надписью: ^Глубокому истолкователю русской действительности». Это был первый случай в жизни брата, когда он сам был свидетелем, что его драматургическое творчество получило такое публичное признание».

Гастроли закончились 24 апреля прощальным благотворительным банкетом, который дала ялтинская меценатка в честь А.П. Чехова. Театр уехал…

И на Белую Дачу снова вернулась привычная тишина. В те теплые майские дни Антон Павлович часто засиживался в саду за домом и неотрывно смотрел на море, где чайки, розовые в лучах заходящего солнца, стремительно проносились над волнами. Эти взлеты и падения птиц напоминали Антону Павловичу, как его «Чайка», ударившись первый раз о глухую стену непонимания, теперь взлетела и парит на сценах российских театров. С последними лучами заходящего солнца Антон Павлович уходил в дом, поднимался в свой рабочий кабинет и зажигал свечу.

В один из таких вечеров его охватила такая тоска, такое неодолимое желание бежать из «своей ялтинской тюрьмы», что уже 8 мая он был в Москве.

В этот город Чехова звала любовь к театру, к друзьям, желание вновь окунуться в атмосферу литературной жизни, с этим городом были связаны его студенческие годы, лучшие годы жизни. В письме к М. Горькому, написанному из Ялты, Чехов советует: «…если Вам, как вы пишете, нравится Москва, то отчего вы не живете в Москве? В Москве театр и проч., и проч…»

Самого Антона Павловича неудержимо влекло в Москву, да только нездоровье всякий раз возвращало в Ялту. Во всех пьесах, написанных в Ялте, чувствуется неизбывная тоска по милой его сердцу Москве.

Осенью 1899 г. в Ялте Чехов закончил рассказ «Дама с собачкой», но он пишет о Москве так, будто сам только что прошелся по заснеженным улицам города: «…Дома в Москве уже все было по-зимнему. Уже начались морозы. Когда идет первый снег, в первый день езды на санях приятно видеть белую землю, белые крыши, дышится легко, славно, и в это время вспоминаются юные годы. У старых лип и берез, белых от инея, добродушное выражение; они ближе к сердцу, чем кипарисы и пальмы, вблизи них уже не хочется думать о горах и море».

Вспомним пьесу Чехова «Три сестры», которая пронизана беспредельной тоской по Москве. Как трогательно печально звучит в ней призыв-мечта сестер Прозоровых: «В Москву, в Москву!» В первом же акте спектакля в уста Ирины автор вкладывает свою заветную мечту: «%хать в Москву. Продать дом, покончить все здесь и в Москву…» Через весь спектакль проходит и вторая высокая мечта Чехова о новой грядущей жизни: «Мне кажется, все на земле должно измениться мало-помалу. Через двести — триста, наконец, тысячу лет, — дело не в сроке, — настанет новая счастливая жизнь».

Драматизм пьесы усиливается по мере ее развития, достигая в конце трагедийной глубины. А тема «Лучше Москвы нет ничего на свете» неизменно повторяется и усиливается и, наконец, в финале обретает философскую окраску, исполненную горечи, когда уже нет надежды вернуться в родной город, но останется вера, что «жизнь еще не кончена… и мы узнаем, зачем мы живем, зачем страдаем…»

Так думал, так мечтал Антон Павлович, когда писал и когда в одиночестве подолгу сидел на открытой террасе ялтинского дома, а из глубины комнат лилась тихая музыка: сестра играла фортепьянные произведения Чайковского. Волшебные звуки восстанавливали в памяти Чехова их незабвенные встречи.

При всей своей сдержанности Антон Павлович однажды написал Петру Ильичу: «Посылаю вам и фотографию, и книгу и послал бы даже солнце, если бы оно принадлежало мне». На своей фото-208 графин Чехов написал искренне: «Петру Ильичу Чайковскому на память о сердечно преданном и благодарном почитателе». Подпись датирована октябрем 1889 г., но пройдет всего-навсего четыре года, когда хмурым октябрьским утром Антон Павлович получит сообщение о скоропостижной смерти великого композитора. Он немедленно отправит телеграмму Модесту Ильичу Чайковскому: «Известие поразило меня. Страшная тоска… Я глубоко уважал и любил Петра Ильича, многим ему обязан…»

Дорогой читатель!

Проходя по Садовой-Кудринской улице, замедлите свой шаг и обратите внимание на особняк, «дом-комод», как называл его сам хозяин — А.П. Чехов. И сейчас в этом доме-музее в рабочем кабинете Антона Павловича, на его письменном столе по-прежнему стоит фотография П.И. Чайковского с надписью: «Л.П. Чехову от пламенного почитателя. П. Чайковский. 14 окт. 89 г.».

Когда после смерти композитора Антону Павловичу доводилось слушать его божественную музыку, глубокая и светлая печаль заполняла, захватывала душу и страшная тоска вдруг сжимала сердце.

Не менее страстно, чем музыку, Антон Павлович любил природу. Прелестный сад в Аутке он посадил своими руками. По весне цветущий миндаль, абрикосовые и персиковые деревья радовали его взор, а молодая аллея белых акаций стала любимым местом прогулок всей семьи.

Однажды Антон Павлович, любуясь своим садом, скажет А.И. Куприну: «Послушайте, при мне здесь посажено каждое дерево, и конечно, мне это дорого. Но и не это важно. Ведь здесь до меня был пустырь и нелепые овраги, все в камнях и чертополохе. А я вот пришел и сделал из этой дичи культурное, красивое место. Знаете ли? Через триста — четыреста лет вся земля обратится в цветущий сад. И жизнь будет тогда необыкновенна».

Мечта о будущем счастье человечества, о красоте новой жизни звучит почти в каждом акте его последней пьесы. Когда Чехов работал над «Вишневым садом», перед его взором неотступно стоял мелиховский сад в буйном вишневом цветении.

«Антон Павлович любил свой тихий мелиховский уголок, свой «вишневый сад». Особенно хорошо там было ранней весной», — вспоминал Вл. Гиляровский.

«Вишневый сад» — это пьеса-размышление о жизни ушедшей и о грядущей новой жизни. Устами Пети Трофимова автор скажет: «Вся Россия наш сад. Земля велика и прекрасна, есть на ней много чудесных мест».

Для Чехова самым чудесным местом на земле всегда оставалась Москва.


ПРОСЬБА МОНАХА

Наверное, я не стала бы писать о посещении острова Мальты, если бы там не произошла следующая история. Тот, кому довелось плыть по Средиземному морю к Мальте, никогда не забудет этот необычайно редкой красоты уголок земли.

Итак, наше комфортабельное судно «Литва», медленно-уверен — но рассекая черно-синюю толщу вод, приближалось к острову. Была ранняя весна 1980 г., начало марта. Погода стояла отменная: тихо, солнечно, штиль. В шлейфе брызг, поднятых судном, резвились дельфины, сопровождавшие нас от самого Алжира. Народ высыпал на палубу в ожидании встречи с Мальтой, в руках — фото- и кинокамеры, бинокли. Наконец вдали в переливе набегающих серебристо-белых волн тихо и величественно, как в сказке, всплыл остров. Сначала обрисовывались, вернее, приближались пять огромных языков-утесов, каждый из которых был окружен мощной каменной стеной с бойницами, с замками или дворцами наверху. Как неприступные форпосты уходили они далеко в море, защищая Мальту. По бело-розовой набережной, опоясывающей остров, бежали машины, издали напоминавшие диковинных жуков. Прямо из нагромождений камней росли одинокие разлапистые серые от пыли и морских брызг пальмы. Судно пришвартовалось к порту столицы Мальты Ла-Валетта.

Едва ступив на лестницу набережной, мы оказались в окружении девушек в национальных костюмах, которые преподнесли каждому гостю букетик душистых крокусов. Это-то вместо проверки паспортов!

La Valetta — это город-крепость, где почти каждый дом — памятник архитектуры, где узкие улочки уводят вас в глубь веков. Мавританский стиль и барокко, готический и даже романский удивительно гармонично сливаются в единый архитектурный облик города под эгидой моря и южного неба…

С наступлением сумрака город окрашивается в розовато «сиреневый цвет, очертания зданий принимают какой-то ирреальный театральный вид, и кажется, ты находишься в средневековом городе. По улицам бродят монахи, монахини…

Из собора доносятся звуки органа, но бой часов городской ратуши напоминает, что время движется вперед… На острове был когда-то основан монашеский орден госпитальеров, или Мальтийский орден. В наши дни сам орден функционирует в Риме, размещен он в роскошном старинном особняке на самой аристократической улице итальянской столицы Via Condotti.

Но и сейчас в главном кафедральном соборе Св. Павла хранится Святой крест времен Первого крестового похода. Известно, что император России Павел I был членом Мальтийского ордена и, являясь его высоким покровителем (Павел I был избран Великим магистром ордена в 1798 г.), делал большие вклады в собор.

Во Дворце магистров в посольском зале висит и сегодня великолепный портрет Екатерины II кисти Левицкого, дар императора Павла I.

Среди ценных вкладов выделяется «Усекновение главы» — творение великого итальянского художника Караваджи. Картина находится в Большом зале, где уже несколько веков проходит посвящение в магистры ордена. В наши дни членами ордена являются в основном богатые аристократы из Швеции, ФРГ, Швейцарии, США. Ежегодно 8 сентября все члены ордена собираются на торжественное заседание, проходящее при закрытых дверях.

При выходе из Дворца магистров меня вдруг остановил высокий, молодой, сурового вида монах и попросил на память сувенир, да какой — значок Ленина! Вот чего у нас не было, так это знаков с политической тематикой. Тогда я предложила достопочтимому монаху значки с изображением Царь-колокола, с видом древнего Суздаля, Московского Кремля. Но монах, низко поклонившись, отвел мою руку со значками и тихо три раза сказал на испанском, немецком и французском языках: «Один из ваших синьоров имеет значок Ленина, я очень прошу подарить его мне или продать». Мы тут же «заставили» хозяина распрощаться со своей собственностью и передали сувенир странному монаху. Отдала я ему также и все остальные значки и даже малюсенькую матрешку. Монах склонился в низком благодарственном поклоне, а затем совершенно неожиданно благословил меня.

Мы молча покинули величественно-мрачный старинный Дворец магистров. Весь день меня не оставляло настроение какой-то торжественной приподнятости, было очень хорошо на душе…


ПОКЛОНИТЕСЬ МОЕМУ ДОМУ, РОДИНЕ ПОКЛОНИТЕСЬ

Щедрое июльское солнце озаряет все окрест. Золотые упругие лучи, пробиваясь через окна, струятся по темной обивке мебели, высвечивают букет ромашек и гаснут в глубине комнат. Легкий ветерок колышет кисейные занавески, в распахнутые окна вливается пьянящий запах свежескошенного сена.

В этот предутренний час в доме стоит благодатная тишина. Но вот чуть заскрипели половицы крыльца, послышались легкие шаги: хозяин усадьбы возвратился с охоты. Он неторопливо прошел в свой кабинет и устроился в глубоком кресле за массивным письменным столом, сплошь заваленным исписанными листами бумаги.

Писал обычно Тургенев подолгу, лишь изредка прохаживаясь по комнатам.

Повесть, над которой работал Иван Сергеевич, была задумана им еще зимой 1856 г., в то время он писал из Парижа в Россию В.П. Боткину: «…у меня уже совсем сложен в голове план романа, и я набросал первые сцены». Но обстоятельства изменились, и к написанию романа «Дворянское гнездо» Тургенев приступил лишь через два с половиной года после того, как начал его.

Лето 1858 г., за которое Иван Сергеевич написал роман, выдалось отменное, а туманная осень подарила ему, завзятому охотнику, свои прелести и удачи.

Работал Тургенев много, но, как он сам заметил, «с удивительным спокойствием». Покойное состояние души его, умиротворенность и уверенность звучат в каждой строке его письма на печальное послание А.И. Апухтина: «Работайте стойко, спокойно, без нетерпения: всякая земля дает только тот плод, который она дать может».

Прекрасный плод трудов Тургенева — роман «Дворянское гнездо» — созрел за лето и осень одного года, но он вобрал в себя все краски таланта писателя, всю силу его пера.

«Дворянское гнездо», родившееся в Спасском — в родном доме писателя, впитало в себя огромную силу любви Тургенева к Отчизне, и вместе с тем в этом романе, как никогда ранее, прозвучали ясно и печально автобиографические ноты, когда душа писателя, по его словам, «вспыхнула последним огнем воспоминаний, надежд молодости…».

Холодным осенним днем 27 октября 1858 г., в канун своего тридцатипятилетия, Тургенев сделает знаменательную надпись на первом листе черновой рукописи романа:

««Дворянское гнездо», повесть Ивана Тургенева.

Задумана в начале 1856 г.; долго очень не принимался за нее, все вертел в голове; начал вырабатывать ее летом 1858-го года в Спасском. Кончена в понедельник, 27 октября 1858 г. в Спасском».

Первое чтение романа состоялось в Петербурге, через два месяца после его написания, в самый канун Нового года.

«В один зимний вечер, — вспоминал Н.В. Анненков, — Тургенев пригласил Некрасова, Дружинина и нескольких литераторов в свою квартиру с намерением познакомить их с новым произведением… Чтение романа поручено было мне, оно заняло два вечера».

Роман имел огромный успех, получив широкое признание в демократических кругах России, высоко был оценен и критикой в лице Добролюбова и Писарева.

Сам Иван Сергеевич впоследствии напишет: «Дворянское гнездо» имело самый большой успех, который когда-либо выпал на мою долю».

Тургеневу в Спасском-Лутовинове всегда писалось легко и радостно — этому прекрасному состоянию духа способствовали не только уединение и покой, но и животрепещущее ощущение единения с родиной, с домом своим… «Нет счастья вне родины, — писал Иван Сергеевич, — каждый пускает корни в родную землю».

И хотя писатель пятнадцать лет прожил за границей, в прекрасной Франции, вблизи дорогой его сердцу Полины Виардо, с которой он оставался до конца дней своих, но корни его прочно вросли в родную землю, без которой он не мыслил себя. «Россия без каждого из нас обойтись может, но никто из нас без нее не может обойтись…» — скажет Тургенев словами героя романа «Рудин».

Проводя почти каждое лето в Спасском-Лутовинове, Тургенев дарит читателю за каждый приезд то новый роман, то несколько рассказов. Одно из самых блестящих произведений Тургенева — «Записки охотника» — родилось тоже на спасской земле, «где я вдыхаю целой грудью деревенский воздух», — писал Иван Сергеевич Аксакову. Где ежедневно, ежечасно Тургенев наблюдал родную природу, своих земляков, где он черпал силу, где вдохновение не покидало его никогда.

Дорогой читатель! Осенним октябрьским днем, когда сердце тронет томительная грусть, перечитай «Записки охотника», самый последний рассказ «Лес и степь». Прочти последние дивные строки: «…осенний день, немножко хелодный, утром морозный день, когда береза, словно сказочное дерево, вся золотая, красиво рисуется на бледно-голубом небе, когда низкое солнце уже не греет, но блестит ярче летнего, небольшая осиновая роща вся сверкает насквозь, словно ей весело и легко стоять голой, изморозь еще белеет на дне долин, а свежий ветер тихонько шевелит и гонит упавшие покоробленные листья…»

А если вдруг, любезный читатель, ты окажешься на Орловщине, бросай все дела и поезжай непременно в Спасское. В эту пору там чудо как хорошо.

В эти быстролетные осенние дни в усадьбе царит какая-то особая светлая мягкая атмосфера. Ранним утром в музее почти нет посетителей, и в доме тихо и покойно. Взойди на крыльцо, посмотри вокруг: старые деревья парка неслышно роняют листву. Вот легкая паутинка опустилась на твое плечо, и желтый трепещущий листочек запутался в твоих волосах. Пройди в комнаты, где плывет запах антоновских яблок, взгляни на яркую ветку рябины, тронутую легким морозцем.

Не спеши…

Знаешь ли ты, дорогой гость, что этих вещей касались руки Ивана Сергеевича? И ты слегка тронь спинку старинного дивана, на котором почивало целое поколение семьи Тургеневых, осторожно коснись корешков старинных книг, погляди на портреты родителей писателя. Как строго и проницательно смотрит Варвара Петровна — всевластная хозяйка этого дворянского гнезда, как красив и статен отец писателя Сергей Николаевич, как печальны его прекрасные глаза. А когда выйдешь на крыльцо и вдохнешь полной грудью терпкий бодрящий воздух осени, настоянный на аромате увядающего сада, вспомни, милый друг, последнее обращение умирающего Ивана Сергеевича Тургенева к тебе, ко всем нам: «Когда вы будете в Спасском, поклонитесь от меня дому, моему молодому дубу, — родине поклонитесь…»


СВЯТОЧНАЯ НОЧЬ В ТАРХАНАХ

… смертей злокозненная цепь…

У. Шекспир

…Января 1810 г. в имение помещиков Арсеньевых, что затерялось где-то в глубинке России в Чомбарском уезде Пензенской губернии, съехалось множество гостей.

В то святочное утро падал редкий снежок, но к вечеру завьюжило, замело, снег валил хлопьями, укутывая в белое пушистое покрывало дорогу, ровняя ее с полем.

Стемнело рано, и редкие огоньки утонувших в сугробах деревень едва мерцали в снежной дымке. Тем ярче вдруг вспыхивали освещенные окна усадьбы.

Гостей ждали… Праздник устраивался грандиозный: готовился к постановке спектакль, затем праздничный ужин и маскарад, детей ждала елка с подарками.

В теплом воздухе разливался ни с чем не сравнимый запах только что срубленной ели. Из комнаты Машеньки, дочери хозяев, доносилось веселое щебетание и смех девушек: там готовились к святочному гаданию, но не решили, как лучше гадать — на тлеющих поленьях или на свечах. В комнате хозяина у горящего камина соседи-помещики курили трубки, хозяин угощал гостей очень старым французским ликером. Тут к слову заговорили о Наполеоне. Все говорили разное, но никто не предполагал, что война отечественная чуть ли не на пороге. А на улице уже разбушевалась настоящая пурга. Зато как хорошо, как уютно было в доме. Хозяйка Елизавета Алексеевна прекрасно обставила свой дом: везде только старинная мебель, а в ее кабинете гарнитур времен Екатерины II, на стенах старинные картины и гравюры, массивные бронзовые канделябры, хрустальные люстры и… везде цветы: на окнах, на подоконниках, в настольных вазах. Цветы из собственной оранжереи, самые разнообразные.

Арсеньева приобрела село Тарханы, земли и пруды, пастбища в 1794 г.

Сохранилась купчая: «.. лета тысяча семьсот девяносто четвертого, ноября…действительный камергер Иван Александров сын Нарышкин, в роде своем не последний, продал я лейб-гвардии Преображенского полку прапорщика Михайлы Васильева сына Арсеньева жене Елизавете Алексеевой дочери недвижимое свое имение — село Никольское, Яковлевское…» Из купчей следует, что юридической хозяйкой Тархан стала Елизавета Алексеевна Арсеньева. Да и имение было куплено на богатое приданое, которым ее щедро одарил отец Алексей Столыпин. Молодая хозяйка Тархан была урожденная Столыпина из знатного рода тех Столыпиных, кои представители занимали важные государственные посты десятки лет. Она была, как и все Столыпины, характера властного, деспотического, духа гордого и сильного.

Величественная осанка, повелительные интонации в голосе подчиняли людей, ее боялись.

Елизавета Алексеевна ко всем обращалась на «ты» и говорила всегда то, что думала. Судя по ее портретам и воспоминаниям современников, Арсеньева была красива, среднего роста, хорошо сложена, а главное, что ее делало совершенно неотразимой, — черные огненные глаза, придававшие ее взгляду какую-то загадочность. Ее взгляд унаследовал внук.

Вышла замуж Елизавета Алексеевна по страстной любви. Отец не был в восторге от брака: и чином жених не вышел, и не богат, не знатен, да и моложе невесты на восемь лет.

Молодые первые годы жили мирно и благополучно. Всю хозяйственную деятельность Елизавета Алексеевна забрала в свои руки.

Она сразу перестроила старый барский дом, разбила прекрасный парк, посадила сады фруктовые. Верхний и Средний пруды заполнили водой. Все это придало усадьбе живописный вид: по весне вокруг буйно цвела сирень, а жемчужная россыпь ландышей покрывала лощины, холмы, перелески и барскую усадьбу. Михайла Васильевич ни во что не вмешивался, но чувствовал себя не очень уютно с властной супругой.

Он днями пропадал на охоте, то объезжал огромное поместье, то зачем-то ездил в город. Не сблизило их даже рождение дочери, хотя каждый по-своему любил ее очень.

И появилась у несчастного Михаилы Васильевича любовь на стороне. Как тогда говорили, «предметом» любви стала соседка-помещица А.М. Мансырева, замужняя, многодетная мать. О тайных свиданиях супруга Елизавета Алексеевна не догадывалась.

К вечеру, когда все приготовления к празднику были закончены и Михайло Васильевич ушел в театр (он изъявил желание заниматься спектаклем, где исполнял роль могильщика), Елизавета Алексеевна прошла к себе навести последние штрихи туалета.

Парикмахер давно ждал госпожу и тотчас начал укладывать ее прекрасные волосы на французский манер, но непослушные завитки падали на лоб.

Он все пытался вплести в прическу живые цветы, но Елизавета Алексеевна, посмотрев на свое отражение в зеркале, переколола цветы к высокому кушаку платья.

Платье было восхитительным, выписано из Парижа. Две модистки-горничные подкалывали еще какие-то складочки и кружева, но Елизавета Алексеевна, устав от этого обряда, отослала всех прочь.

В эти-то минуты к ней без доклада вбежал «верный» человек и с порога закричал: «Барыня, «пассия» вашего супруга госпожа Мансырева уже в дороге, едут в Тарханы!» На какое-то мгновение Елизавета Алексеевна замерла, даже встала. Затем она снова села за столик, взяла перо и бумагу и крупно и размашисто написала: «Если изволите приехать на вечер, прикажу выпороть на конюшне, как простую девку!» Слуга, тотчас оседлав лошадь, поскакал навстречу незваной гостье. Через некоторое время карета Мансыревой развернулась и исчезла в сплошной мгле.

Елизавета Алексеевна еще какое-то время сидела в кресле, не в состоянии двинуться с места. Она любила мужа страстно, верила ему безоглядно, тем страшнее был удар.

Люди знали о любовной связи барина, а она нет!

В один миг рухнуло благополучие семьи, грянула страшная беда, изменившая всю жизнь семьи Арсеньевых!

Тем временем прозвучал звонок, и все гости прошествовали в театр.

Спектакль «Гамлет» начался…

Как только Михайло Васильевич вышел на сцену, он увидел лицо супруги, сидевшей вместе с дочерью в первом ряду.

Она была ослепительно красива, но ее лицо, казалось, было выточено из белого мрамора, только гневно горели глаза!

Как молния пронзила Михайло Васильевича: «Все знает, никогда не простит, никогда!..»

Спектакль был в разгаре, овациями награждали всех участников.

После окончания спектакля у Елизаветы Алексеевны хватило сил пригласить всех гостей к столу. Гости, войдя в зал, были приятно удивлены: на столе розовел молочный поросенок с ошейничком из лавровых листьев, серебрилась заливная стерлядь в глубоком блюде, а вкрапленные перышки зеленого лука выглядели как осока, сочная жареная индейка красовалась под веточками моченой брусники, рядом белорыбица с зелеными глазками крохотного огурчика, но особенно хорош был гусь, начиненный трюфелями, с головкой и короной из обливного сахара.

Вина были рейнские, коньяки и ликеры французские, а наливки домашние. На отдельном столике в большой корзине аппетитно пахли пироги: с вязигой, с грибами, с капустой, с зайчатиной, с мясом…

Пиршество началось. Хохот, пение, ряженые, музыка. Но хозяйке было не до веселья.

Хозяин все не появлялся, что вызывало недоумение гостей. Когда гости совсем развеселились, Елизавета Алексеевна послала камердинера супруга найти хозяина непременно.

Вскоре слуга явился и тихо сказал: «В доме барина нет, на дворе тоже, все экипажи на месте, их лошадь не оседлана…»

А метель все набирала силу, за окном уже выла вьюга, начался сильный буран.

Тогда Елизавета Алексеевна приказала всем дворовым взять факелы и искать барина повсюду: в театре, во флигеле, на конюшне, во дворе.

Елизавета Алексеевна прошла к себе и, встав на колени под образа, страстно молилась о спасении супруга.

Через некоторое время к ней вбежал слуга и, повалившись в ноги, запричитал: «Михайло Васильевич руки на себя наложил, прямо в театре!»

«Молчать!» — закричала Елизавета Алексеевна. И сама тотчас отправилась в театр.

Там в летней гардеробной была уже взломана дверь, а на полу вниз лицом лежал в костюме могильщика, даже еще в маске, Михайло Васильевич… Рука сжимала записку. Что в ней было? Елизавета Алексеевна узнает…

Камердинер хозяина сказал, что он принял эту записку от слуги госпожи Мансыревой и в антракте передал хозяину.

В доме все стихло. Маскарад отменили, детей отправили спать. Гости тихо разошлись по своим комнатам, некоторые собрались уезжать. В доме был покойник. Слуги гасили верхние свечи, разбирали елку, выбрасывали ненужные маскарадные маски, затягивали зеркала черным крепом.

Рано утром, едва взошло солнце и бирюзовое святочное небо озарило все окрест, мужики начали разбирать театр.

Визжали пилы, стучали топоры, и в морозном воздухе долго держались эти звуки, сопровождающие отъезжающих гостей.

«Разобрать до основания!» — только и сказала хозяйка. Больше театра в Тарханах не будет никогда. А в губернии уже поползли слухи о гибели барина Тархан.

Елизавета Алексеевна приказала управляющему позвать священника, всех гостей развезти по домам. К ней никого не допускать, если будут спрашивать о барине, говорить всем: «Скончался барин от удара». Елизавета Алексеевна твердо придерживалась этой версии. В семье Арсеньевых самоубийство не могло иметь место!

Хоронили Михайло Васильевича в семейном склепе. Отпевал священник сельской церкви Михаила Аристратига.

Постепенно разговоры затихли, только горько плакала Машенька.

После шестинедельного траура Елизавета Алексеевна стала думать о судьбе дочери. Теперь она видела смысл своей жизни в счастье дочери.

Вскоре пришла весна. После Пасхи на Красную горку Елизавета Алексеевна стала вывозить свою 15-летнюю дочь в свет. Машенька, хорошенькая и милая, очень нежное создание, слыла романтичной натурой. Вскоре Машенька влюбилась в мелкопоместного дворянина, капитана в отставке Юрия Петровича Лермонтова. В своей страсти она была настойчива… и мать уступила.

Брак этот был заключен против воли Елизаветы Алексеевны, считавшей зятя не парой для дочери, и… оказалась права.

Мария Михайловна после замужества разочаровалась очень быстро в своем легкомысленном муже. Он постоянно куда-то уезжал, кем-то увлекался. Дома после таких отлучек происходили душераздирающие сцены. Елизавета Алексеевна постоянно вмешивалась в жизнь молодых. Частые ссоры, семейные сложные отношения сломили слабую здоровьем Марию Михайловну. К тому же она ждала ребенка. Глаза ее не просыхали от слез, она все время была одна… Мать была очень занята хозяйством, а Юрий Петрович постоянно уезжал куда-то или вообще не обращал внимания на грустившую супругу. Родив сына, она разболелась серьезно. Диагноз был страшный — чахотка.

Елизавета Алексеевна во всем винила зятя и видеть его не хотела, даже за стол вместе не садилась. Все свое внимание она теперь отдавала угасающей дочери и совсем слабенькому внуку. Бедный малыш до трех лет не мог ходить. Полы в комнате Миши затянули солдатским сукном, и он ползал, рисуя по полу цветными мелками!

Мария Михайловна очень страдала, под Рождество слегла окончательно, а 24 февраля 1817 г. умерла на руках матери в своем доме.

На девятый день после похорон, 5 марта 1827 г., как только была отслужена панихида, а в доме приготовили поминальный стол, Елизавета Алексеевна потребовала Юрия Петровича к себе.

Едва войдя в комнату и взглянув на Елизавету Алексеевну, Юрий Петрович понял, что ему грозит беда.

Она приняла его стоя, в траурном платье, она казалась еще выше, но он успел заметить, что под черной кружевной накидкой ее прекрасные волосы… стали за эти дни совсем седыми.

«Юрий Петрович! — жестко и властно говорила Елизавета Алексеевна, — извольте сегодня тот час же покинуть Тарханы навсегда. Мишу я вам не отдам, видеться с ним не позволю. Если заберете его, то я лишу внука наследства…»

Не сказав больше ни слова, она ушла к себе. Обескураженный Юрий Петрович понимал, что это не пустая угроза, он-то хорошо знал непреклонный характер Елизаветы Алексеевны. Бедный отец покорился…

Через пару часов Юрий Петрович уезжает в свое захудалое поместье, что в Ефремовском уезде Тульской области имело место быть!

Он потерял жену и, наверное, винил себя в ее преждевременной смерти, он просто сломал этот хрупкий нежный цветок. Теперь он теряет сына…

Тем временем Елизавета Алексеевна, сидя за своим рабочим столиком, машинально перебирала книги, лежавшие под рукой. Книги были преинтересные: пособия по экономике, хозяйству, кулинарии, травники и т. д.

Затем она тяжело поднялась, подошла к иконе Спасителя и, опустившись на колени, стала горячо молиться.

В доме было тихо. «Мишенька, наверное, спит», — подумала Елизавета Алексеевна.

И вдруг она услышала, как резко заскрипел отъезжающий возок, который увозил навсегда из Тархан Юрия Петровича.

В тот же миг донесся звонкий смех внука. Елизавета Алексеевна тихо заплакала…

Весь этот день и всю ночь Елизавета Алексеевна думала о дочери, о ее несчастной судьбе. Наконец она принимает важное решение.

Она зовет управляющего и приказывает… снести барский дом, где произошла не одна трагедия. На месте усадьбы она строит в память о дорогой дочери церковь Марии Египетской.

В самом начале июня 1817 г. Арсеньева переезжает в Пензу. А в имении начинается новое строительство, возводится большой деревянный дом с мезонином, террасой и балконами. В этом новом просторном и светлом доме, обставленном роскошно и изысканно, предстояло жить Мише многие годы.

Маленький поэт, несомненно, вырос в комфортной обстановке, его берегли, его баловали.

Беспокоясь о его слабом здоровье, бабушка вывозила его дважды на Кавказ, на воды.

Елизавета Алексеевна души не чаяла в Мише, все подчиняла его интересам.

Но не так уж радужно складывались отношения властной бабушки и впечатлительного внука. Елизавета Алексеевна, воспитанная в правилах старозаветного крепостничества, позволяла себе обращаться с крепостными как с рабами. По преданию, дворовые говорили, что маленький барин хватал палку и подчас нож, когда по жуткому крепостному праву вели кого-нибудь на конюшню сечь. Иногда у Миши случалась истерика, и тогда бабушка запретила проводить экзекуции, когда внук жил дома, чему крепостные очень радовались.

Оберегая внука от всех невзгод, наняв ему прекрасных гувернеров и учителей, постоянно бывая с ним и в Киеве и в Пензе, посещая театры и концерты, никак не могла бабушка уберечь внука от тоски по отцу.

Тяжело переживал маленький Миша и смерть матери, и внезапную разлуку с отцом. Впоследствии поэт писал:

«Ужасная судьба отца и сына
Жить розно и в разлуке умереть!..»

Только дважды за всю свою жизнь сын виделся с отцом. Однажды, когда Мишелю шел тринадцатый год, на удивление всем бабушка разрешила внуку погостить у отца летом 1827 г. в отцовском имении Кропотово. Второй раз отец и сын виделись в декабре 1828 г. в Москве, на Поварской улице, где они жили с бабушкой.

Об этой встрече молодой поэт писал в письме к тетке, видимо, для него это было событие важное.

Бабушка увезла внука в Москву и определила в Московский университетский благородный пансион, а потом в Московский университет.

Бабушка всегда рядом, готовая в любую минуту прийти на помощь.

В 1830–1832 гг. Лермонтов учился на нравственно «политическом отделении Московского университета, но, недовольный характером преподавания, переводится в Петербургский университет. Из-за отказа ректора Петербургского университета зачесть ему курсы, пройденные в Московском университете, бросает учебу и по совету бабушки поступает в школу гвардейских прапорщиков, которую окончил в 1834 г. и был зачислен корнетом в лейб-гвардии гусарский полк.

В 1837 г. пишет стихотворение «На смерть поэта», принесшее Лермонтову народное признание и по высочайшему повелению ссылку на Кавказ прапорщиком в Нижегородский драгунский полк. Тут опять бабушка берет на себя все хлопоты по устройству внука.

Благодаря своим высоким связями бабушка добивается перевода поэта в Гродненский гусарский полк, а затем и в лейб-гвардии гусарский полк, стоявший в Царском Селе.

В апреле 1841 г. за дуэль с сыном французского посланника Лермонтов был снова сослан на Кавказ в Тенгинский пехотный полк. На Кавказе шла война. Тут бабушка была бессильна, она больше не увидит любимого внука. А Россия не услышит своего великого отважного поэта. 15 мая 1841 г. М.Ю. Лермонтов был убит на дуэли близ Пятигорска.

Сразу после гибели, на второй день, он был захоронен в Пятигорске, о чем свидетельствует запись в метрической книге Скорбященской церкви за 1841 г. «Тенгинского пехотного полка поручик Михаил Юрьев Лермонтов 27 лет убит на дуэли 15 июля, а 17 июля погребен, пето не было». Поэта не отпевали. Все-все потом сделает убитая горем бабушка: и перевезет тело боготворимого внука, и не раз панихиду отслужит у новой и последней могилы Мишеньки, на родной земле.

Когда оказываешься где-нибудь в глухих местах нашей бескрайней родины, какая-то особая светлая печаль вдруг охватывает вас. В грустную осеннюю пору, когда туман клубами окутывает потемневшие от влаги поля и луга, мне довелось побывать в Тарханах.

Здесь все, как и было двести лет назад: старинное дворянское гнездо, чудом уцелевшие вековые липы и дубы — ровесники поэта. Но сначала мы идем к фамильной часовне Арсеньевых. Спускаемся по мраморным ступенькам: перед нами мраморное надгробие, кропильницы серого мрамора с крестами, высокая стела из каррарского мрамора редкого голубого цвета, на которой золоченый венок из дубовых листьев. И надпись: «Михайло Юрьевич Лермонтов». Все ограждено чугунной узорчатой решеткой. Над гробницей висит огромная икона «Воскресение Христово». Все сделано по велению и под присмотром бабушки поэта. Мы опускаем белые фрезии.

День уже угасал, уступал место лиловым сумеркам, когда мы ступили на землю, где навеки остались незримые следы поэта. Любовь к отечеству, гордость духа, твердость характера и редчайшую гражданскую смелость — эти черты он унаследовал от Елизаветы Алексеевны Арсеньевой. Эта смелость сподвигнула поэта бросить в лицо царскому двору, самому царю обличительные стихи «На смерть поэта».


ПЕТРОВСКИЙ ЗАМОК

Вот, окружен своей дубравой, Петровский замок…

А.С. Пушкин

«В трех верстах от Москвы, по С. Петербургской дороге» в конце XVIII в. был сооружен романтический средневековый замок, обнесенный крепостной стеной. Здесь готика плавно сочетается с греческим и мавританским стилями, здесь все — гармония.

Этот дворец предназначался для остановки российских монархов перед въездом в Москву, поэтому он получил еще одно название — Путевой подъездной.

Решение строить ныне существующий дворец приняла Екатерина II во время пребывания в Москве по случаю празднования победы над Турцией. Императрица поручила строительство «каменной дачи» замечательному архитектору Матвею Казакову. За очень короткий срок, с 1776 по 1782 г., М.Ф. Казаков сумел отстроить великолепный дворец с павильонами, окружив весь ансамбль здания прекрасным парком, планировка которого выдержана в классическом стиле.

К отделке дворца Казаков привлек лучших скульпторов и художников.

Так, великолепные барельефы, украшающие парадные залы дворца, были отлиты с мраморных барельефов блистательного скульптора Ф.И. Шубина.

При завершении строительства дворца главный архитектор приказал на пьедестале колонны сделать вензель Екатерины II и надпись: «В честь имени твоему».

Наступил 1812 год… Французская армия вступила в Москву. 15 сентября Наполеон въехал в Кремль. Долго он ждал делегацию горожан с ключами от Первопрестольной… Город опустел, а в ночь с 16 на 17 сентября начался ураганный ветер и грандиозный пожар.

Когда император Франции 17 сентября с утра обходил Кремль, буйный огонь приближался к стенам Кремля. Уже горела Троицкая башня и другие постройки, когда Наполеон спешно покидал Кремль. Море искр летело ему навстречу, обсыпая его и свиту, он чудом выбрался в город, а пламя уже бушевало вокруг. «Мы шли по огненной земле, под огненным небом, — вспоминал один из офицеров свиты императора, — мы шли между стен из огня». Наполеон переехал в Петровский замок, где находился пять дней, пока не начались дожди и пожар постепенно стих.

Мрачный император ходил в раздумье по залам дворца. Он решал, вернее обдумывал, один, но важный вопрос: подписать или нет декрет об освобождении крестьян России от крепостной зависимости. Если бы он это сделал, если бы он отменил крепостное право во всех губерниях им занятых, русская армия, состоявшая в основном из крепостных крестьян, всколыхнула бы крестьянские массы России. Началось бы восстание, более страшное, чем Пугачевское.

Приближенные императора уже делали наброски манифеста к крестьянству. Что же удержало перо Наполеона? Почему он так и не решился обратиться к многомиллионному народу России? Сам император на этот вопрос ответит так: «Я не хотел разнуздать стихию народного бунта», при котором «не с кем» было бы заключать мирный договор. Он остался буржуазным императором, он боялся народа и отверг окончательно мысль поднять крестьянское движение. Тем временем пожар в городе стих, и Наполеон вернулся в Кремль. Никогда его окружение не видело своего императора таким мрачным.

Наполеону еще предстоял тяжелый бесславный путь из пустынной сгоревшей Москвы к Ватерлоо и острову в океане… Впереди его ждала смерть и посмертная слава великого полководца.

А в Москве осталась брошенная походная постель императора, барабан, сопровождавший полководца во всех его походах, и даже прелестный сервиз, украшенный портретами Жозефины и самого Наполеона. Вот и все…

После окончания войны, уже в царствование Николая I во дворце проводились реставрационные работы. Вплоть до 1917 г. дворец оставался дорожной резиденцией императоров.

Если сегодня, дорогой читатель, ты придешь к Петровскому замку или пойдешь гулять в парк, представь себе на минуту, что по этим дорожкам ходил сумрачный император Франции, что в апартаментах дворца останавливались все русские цари со времен Екатерины II и до 1917 г… и ты почувствуешь себя сопричастным с великой историей нашей родины и мысленно поблагодаришь великого зодчего Казакова, подарившего потомству этот сказочный дворец.


КРЕСТНИЦА ИМПЕРАТРИЦЫ

Ранней весной марта 1743 г. у купели новорожденной графини Екатерины Воронцовой стаивали ее крестная мать императрица Елизавета Петровна и крестный отец великий князь Петр, будущий император Петр III.

Казалось, это начало счастливой судьбы новорожденной. Но этой крошечной девочке была предназначена незаурядная жизнь. Были великие успехи и редкое кратковременное счастье, было и жгучее постоянное горе, и жестокие несправедливости судьбы, что дало ей право сказать: «…если кто-нибудь мог бы тогда предсказать мне страдания, ожидавшие меня, я бы положила конец своему существованию: «…у меня уже появлялось предчувствие, предсказывающее мне, что я буду несчастна…»[35]

Опечаленная с раннего детства преждевременной смертью матери и безразличием к ней отца, маленькая Екатерина найдет утешение в семье дяди Михаила Илларионовича Воронцова, где она воспитывалась вместе с дочерью дяди. У них были одни учителя, совместные развлечения, одинаковые туалеты.

Англофильские взгляды дяди — всемогущего канцлера — сыграли огромную роль в формировании мировоззрения молодой графини. В доме дяди Екатерина Романовна познакомилась с будущей императрицей Екатериной II, которая без труда очаровала девушку-подростка, поразив ее своим умом, начитанностью, возвышенностью мыслей. Хотя Екатерина Дашкова напишет, что она навсегда отдала свое сердце принцессе, но тем страшнее и болезненнее будет разочарование. В ту же пору на свою беду Екатерина Романовна встретилась с князем Дашковым. Князь Михаил Иванович не был принят в доме канцлера. Бедная девочка не знала о неблагоприятных отзывах о князе и не слышала и не ведала «подробности одной интриги, которая разрушила бы всякие промыслы о браке с ним»[36]. Тем более речь шла о близкой родственнице Екатерины Романовны. Она случайно встретила князя на прогулке и… без памяти влюбилась.

Думается, вряд ли бы красавец-князь, отчаянный гуляка и ловелас, женился бы на очень некрасивой маленькой графине, если бы не ее находчивость и не его несколько вольное поведение в свете.

Предоставим же слово самой Екатерине Романовне. Однажды на балу в Мраморном дворце канцлера собрался весь свет столицы. Дамы блистали туалетами, зал сиял сотнями огней, отражавшихся в бриллиантах красавиц, все утопало в цветах. А музыка гремела. В какое-то мгновение князь Дашков имел несчастье любезничать с Екатериной Романовной, расточая банальные, может быть, чуть вольные комплименты. Он забыл, что любезничает с племянницей канцлера. А зря… Решительная и находчивая графиня, без памяти влюбленная, подозвала дядю и смиренно произнесла: «Дядюшка, князь Дашков делает мне честь, просит моей руки». За свой тон князь тотчас жестоко поплатился.

Князь Дашков в полном замешательстве не смог признаться первому сановнику империи, что слова его не заключали именно такого смысла. И… князь женился.

Сама Екатерина Романовна пишет, что их брак — «Божий промысел», что их жизнь — безоблачное счастье. Действительность была более сурова. Князь, судя по его частым отъездам в Петербург и армию, рвался из дома. Безответная любовь княгини к супругу ничего не меняла в их отношениях. Ни рождение детей, ни умение супруги ладить с московской родней, ни срочное изучение русского языка, на котором только и умела говорить свекровь, не меняли дело. В доме дядюшки-канцлера говорили на иностранных языках, и только с прислугой маленькая Екатерина говорила по-русски.

В Москве Дашковы прожили около двух лет, когда накануне смерти императрицы великий князь Петр пригласил их ко двору. Супругам Дашковым приходилось бывать при дворе. И они были свидетелями невоспитанности, неуравновешенности императора Петра III.

Петр III не пользовался ни любовью, ни уважением близких и придворных, да и вообще его не выносили русские дворяне, церковь и гвардия. В России такой царь править не может. Так оно и случилось…

Это парадоксально: русское общество предпочло видеть на престоле не внука Петра Великого, а немецкую обрусевшую принцессу. Впоследствии ей простят и смерть императора…

Итак, Дашковы в Петербурге.

Здесь, по словам Герцена, началась политическая карьера Дашковой. Герцен имеет в виду застольный поединок Екатерины Романовны и великого князя на званом ужине.

Во время ужина великий князь, уже изрядно подвыпивший, разглагольствуя, заявил, что он считает, что конногвардейцу, осмелев-шемуся ухаживать за племянницей императрицы, следует голову отсечь…

На что возмущенная Екатерина Романовна жестко заявила: «Вряд ли подобное преступление заслуживает смертной казни, в России, к счастью, отмененной, да и не забыл ли Петр Федорович, что он еще не царствует?»

Воцарилось гробовое молчание. Но Петр нашел выход — «Великий князь в ответ показал мне язык». Великий князь все свел к шутке, ведь она была его крестницей.

Презирая великого князя, Дашкова была очарована его супругой, считая ее женщиной совершенной…

Тем тяжелее, тем страшнее будет впоследствии разочарование. А пока…

Пока Дашкова вся во власти очарования великой княгини, готова для нее на все. В канун Нового 1762 г., когда стало известно, что императрице Елизавете осталось совсем недолго жить, Дашкова, тяжело больная, отправляется тайно во дворец на Мойке, где жила великая княгиня, но черной лестнице пробирается в апартаменты Екатерины и, бросаясь к ней, заверяет принцессу в своей преданности, уговаривает ее перейти к «действию». Екатерина, великий дипломат, заверяет Дашкову, что она надеется только на Бога. В действительности она давно и планомерно готовит свержение супруга.

И оно свершилось 28 июля 1762 г. силами гвардейских полков. Петр III был низвергнут, и на штыках гвардейцев взошла на русский престол немецкая принцесса — будущая Екатерина II. Великая история, наверное, свершила свой провидческий замысел. Екатерина II сумела править огромной империей, сумела ее возвеличить и прославить навсегда. А что же Екатерина Дашкова?

Преувеличивая свою роль в заговоре, она вызвала неудовольствие императрицы. Ведь недаром она писала, что «более шести месяцев скрывать мои связи с гвардией», а в течение четырех последних недель старались говорить ей (Дашковой) как можно меньше! Какая же тут дружба!

Постепенно определяется и Дашкова и… разочаровывается в своем кумире: «Все делается волею императрицы!» Екатерина «…отдалилась от нее, — говорил Герцен, — с быстротой истинно царской неблагодарности. А как же жизнь семейная?

У Дашковой малолетний сын и дочь, а супруг… Князь Михаил, щеголь и кутила, делает огромные долги, заводит любовниц. Злые языки поговаривали, что князь «нежно дружит» с самой императрицей… Неверность супруга и «грязные» пятна на светлой короне императрицы нанесли чуткой душе Екатерины Романовны незаживающие раны.

С начала 1763 г. дружба с императрицей заканчивается. Екатерина вспоминает о княгине Дашковой с иронией, вокруг княгини тяжелая атмосфера недоброжелательства.

Дела семейные ужасны. В Москве у бабушки умирает ее первенец, а вскоре в Польше, заболев лихорадкой, умирает Михаил Дашков. Итак, в 20 лет княгиня вдова, без средств к существованию, без дома. В течение пяти лет она выплачивала долги мужа. Расплатившись с кредиторами, Дашкова испросила разрешения императрицы на поездку за границу для лечения детей. Для Дашковой эта была блестящая возможность познакомиться с культурой Запада, 234 посетить музеи и дворцы почти всех столиц Европы, услышать и говорить с Дидро, с Вольтером. Она была счастлива; были довольны и ее дети. К сожалению, у Екатерины Романовны не сложились отношения с детьми: она рано потеряла сына, а дочь не признавала мать, вела разгульный образ жизни. Она наказала, чтобы во время ее похорон дочь не подпускали к гробу…

Но были в ее жизни отрадные годы, когда повелением императрицы в 1783 г. Екатерина Романовна Дашкова была назначена директором Петербургской академии наук. Деятельная и энергичная Дашкова сумела за 12 лет своего директорства наладить академическое хозяйство, уплатила многочисленные долги Академии. Одновременно она организовала научные экспедиции в глубь России, пополнила коллекцию минералов, укомплектовала библиотеку. Дашкова организует первое издание сочинений М. Ломоносова. В этом же году высочайшим указом Дашкова назначается председателем Российской академии наук. Пока это единственный случай в истории всех академий Европы. Это была награда за все страдания, но… они не кончились. В 1794 г. Екатерине Романовне пришлось взять отпуск, это конец, это отставка. Трудно сказать, чем тогда Екатерина Романовна не угодила императрице. Может быть, своим умом, ученостью, эрудицией. Очень давно, еще в 1761 г. Екатерина сказала: «…она очень умна, но ум ее испорчен чудовищным тщеславием и сварливым характером». Вскоре после смерти императрицы Павел I высылает опальную княгиню в Новгородскую губернию, в глушь.

Правда, ссылка длилась недолго, уже в 1801 г. император Александр I возвращает княгиню из ссылки, восстанавливает ее во всех правах и званиях. Но гордая княгиня не вернется ни в Академию, ни ко двору. Современники Дашковой говорили: если княгиня появлялась на каком-то обязательном приеме, то при виде ее, идущей по залу с гордо поднятой головой, замолкали все…

В нашей истории можно назвать много славных имен, достойных не менее славной нации, и в этом созвездии всегда будет сиять звезда Дашковой.


«СЛУЧАЙ ИЗ ЦАРСТВОВАНИЯ ЕКАТЕРИНЫ, СПРАВЕДЛИВО НАЗВАННОЙ ВЕЛИКОЙ»


Е. ДАШКОВА

Русская история столь богата великими именами, что достаточно и одного имени, чтобы прославить любую нацию.

Я назову одно такое имя — Екатерина Великая. Посмотрим на деяния императрицы глазами ее современницы княгини Екатерины Романовны Дашковой. Судьба этих двух замечательных женщин России, тесно переплетаясь, то сближала, то разводила их, не всегда бывая справедливой, но всегда оставаясь необыкновенной…


Дорога к престолу

Конец июня 1762 г. принес в Петербург ненастье. По небу ползли серые рыхлые тучи, свинцово отражаясь в водах державной Невы, а по столице расползались самые невероятные слухи. Поговаривали, что император собирается постричь супругу в монастырь, а еще страшнее — ввести в России иное, лютеранское вероисповедание.

Из губерний доходили вести о крестьянских волнениях, направленных против засилья пруссаков. В войсках шло глухое брожение: офицеры и солдаты не могли простить императору позорного мира с Пруссией и вывода русских войск из почти завоеванной страны. Об измене самодержца громко заговорила вся Россия.

В Петербурге зрел заговор…

«…Умы гвардейцев были приготовлены, и уже в заговоре было от тридцати до сорока офицеров и около десяти тысяч рядовых»[37], — вспоминала <j> тех днях Екатерина II. Участники заговора с нетерпением ждали отъезда Петра III на войну с Данией.

Жизнь в столице замерла: не устраивались балы и свадьбы, не ездили в гости, многие горожане истово молились в церквах — шел Петров пост.

Белые длинные июньские ночи не приносили успокоения, напротив, нагнетали тревогу. Все участники заговора ждали только сигнала от императрицы, чтобы наконец низвергнуть ненавистного монарха, не способного править великой державой.

«Петр Третий совершенно потерял рассудок, — писала Екатерина II польскому королю Станиславу Понятовскому, — …он шел напролом, хотел распустить гвардию, вывести ее за город и заменить голштинцами, хотел ввести иное вероисповедание, жениться на Елизавете Воронцовой, а со мной развестись и засадить меня в тюрьму».

Во главе заговора вместе с Екатериной стояли братья Орловы и княгиня Екатерина Дашкова, которым «я многим обязана», — впоследствии говорила императрица. Был тщательно разработан план захвата и ареста Петра III.

И настал день…

28 июня с раннего утра яркое солнце затопило столицу, разливая окрест покой и умиротворение. Казалось, и этот день не предвещал событий, но так только казалось…

Накануне вечером княгиня Екатерина Дашкова узнала от Григория Орлова, что о заговоре стало известно императору. Наспех надев офицерскую шинель, княгиня тайно ушла из дома. Она отправилась к одному из участников заговора офицеру Измайловского полка Николаю Рославлеву. Пройдя пустынной улицей полпути, она вдруг увидела мчавшегося навстречу всадника.

«Меня осенило вдохновение, — вспоминала Дашкова, — подсказавшее мне, что это один из Орловых…Не имея другого способа остановить его, я крикнула: «Орлов!»

Он остановился и спросил: «Кто меня зовет?» Я подошла к нему и, назвав себя, спросила его, куда он едет и не имеет ли что сказать мне»[38]. Это был Алексей Орлов, он подтвердил ей сообщение об аресте офицера Пассека как государственного преступника.

Во время краткого разговора княгиня Дашкова дает такие точные указания, что только удивляться приходится, насколько эта совсем молодая женщина была умна и находчива. Она велела Алексею Орлову незамедлительно направить несколько офицеров в Измайловский полк, чтобы подготовить встречу Екатерине с тем, чтобы немедленно провозгласить ее императрицей.

Самому же Алексею Орлову княгиня приказала тотчас мчаться в Петергоф и от ее имени сказать Екатерине, чтобы она, воспользовавшись ожидавшей ее наемной каретой, безотлагательно направилась в расположение Измайловского полка. Екатерина Романовна предусмотрела все: так, опасаясь измены коменданта Петергофского дворца, она послала свою карету. «…Не будь этой кареты, бог весть, осуществились бы наши планы», — вспоминала княгиня Дашкова.

Раннее светлое утро 28 июня принесло радостную весть: Екатерина успела покинуть Петергоф до приезда туда императора со свитой и охраной.

Едва карета Екатерины влетела на плац Измайловского полка, как навстречу ей бросились гвардейцы во главе с полковым священником отцом Алексеем. Офицеры немедля построили полк, и командир полка гетман Разумовский привел Измайловский полк к присяге императрице Екатерине II. Затем все отправились в Казанский собор, к шествию примкнули солдаты и офицеры Семеновского и Преображенского полков. Тем временем княгиня Дашкова направилась в Зимний дворец.

Ее взору предстала впечатляющая картина: вся Дворцовая площадь и прилегающие улицы от Казанского собора были заполнены народом. Вмиг полупустынная столица ожила, забурлила, зашумела.

Выйдя из кареты, княгиня с трудом пробиралась через толпу к главному входу дворца. «Но, — вспоминала она, — я была узнана несколькими солдатами и офицерами, и народ меня понес через площадь высоко над головами. Меня называли самыми лестными именами, обращались ко мне с умиленными трогательными словами и 238 провожали меня благословениями и пожеланиями вплоть до приемной императрицы»1. Княгиня Дашкова прибыла в тот самый момент, когда восторженный народ только что внес Екатерину на руках во дворец и усадил на трон. Княгиня Дашкова в помятой одежде с растрепанной прической предстала перед императрицей, и «…со словами «Слава Богу!»» они бросились друг другу в объятия.

Вскоре Никита Панин, с трудом пробившийся через толпу, заполонившую весь дворец, поднес Екатерине только что составленный манифест. Подписав манифест, Екатерина встала и в мгновенно наступившей тишине торжественно-строго, заметно волнуясь, зачитала его. «…Того ради, — твердо чеканила каждое слово новая государыня, — убеждены будучи в опасности для всех наших верноподданных принуждены мы были, приняв Бога и его правду, себе в помощь и особливо видя к этому желание всех наших верноподданных ясное и нелицемерное, вступить на престол наш самодержный, в чем все наши верноподданные присягу нам учинили». И достойно закончила: «Екатерина».

В этот же день вечером государыня, облачившись в гвардейский мундир капитана Талызина, и княгиня Дашкова в мундире поручика Пушкина верхом на конях, во главе 25-тысячного войска, исполненные мужества и силы, взяли путь на Петергоф.

То было триумфальное шествие.

По прибытии в Петергоф они узнают, что император бежал сначала в Ораниенбаум, затем в Кронштадт с намерением овладеть флотом. Император опоздал…

Адмирал Талызин, уже к этому времени принявший командование крепостью и флотом, не позволил императору даже высадиться. Императрица оказалась предусмотрительнее. Несчастный Петр III вернулся в Ораниенбаум в совершеннейшей растерянности. Вскоре он отправляет срочное послание супруге с покорным согласием отречься от престола.

Екатерина торжествовала…

После краткого отдыха в Петергофе счастливая императрица, снова верхом на коне, в мундире, в шляпе, украшенной лавровой ветвью, во главе огромного войска направилась в столицу.

Город встретил государыню восторженно, толпы возбужденных людей бежали навстречу. «…Гусарский полк шел впереди, потом мой эскорт, составленный из конной гвардии, потом непосредственно за мной весь мой двор; гвардейские полки по старшинству и три линейные полка, — вспоминала Екатерина II. — Я въехала в город при громких возгласах и так доехала до Летнего дворца, где меня ожидал двор, Синод, мой сын»[39].

После торжественной обедни и молебна Екатерина II принимала бесконечные поздравления и представляла двору новых приближенных. Аттестуя Екатерину Романовну Дашкову, императрица воскликнула: «Вот княгиня Дашкова! Кто бы мог подумать, что я буду обязана царским венцом молодой дочери графа Романа Воронцова!»[40].

Глубокой ночью усталую и счастливую императрицу разбудил дежурный офицер, сообщивший о волнении, охватившем войско. Прошел слух, что три тысячи голштинцев идут ко дворцу. Государыня, снова облачившись в мундир, отправилась к войскам, чтобы засвидетельствовать им свое здравие. Успокоенные солдаты вернулись в казармы. Столица затихала…

«…Итак, Бог довел нас к цели, — вспоминала императрица, — им предопределенной, и все это кажется скорее чудом, чем предвиденным и кем-нибудь устроенным делом»[41].


P.S. Екатерина II больше никогда не надела мундир капитана Талызина, но он чудесным образом уцелел до наших дней.

Здесь хотелось бы рассказать о прекрасной легенде дня сегодняшнего. Летом прошлого года одна известная художница по костюмам изучала в запасниках Государственного исторического музея коронационные платья императорского дома Романовых. Как вдруг мимо нее пронесли нечто — бесформенное сукно, серо-зеленого цвета, и одновременно она почувствовала, будто рядом пролетело что-то живое и сильное. Чувство это было столь же сильным, сколь и необъяснимым.

На вопрос, обращенный к служителю: «А что это было?» — последовал ответ: «Мундирное платье Екатерины Великой. То самое, в котором она делала переворот». Казалось, обычное платье из обычного офицерского сукна, но прикосновение этого немыслимого энергетического крыла художнице запомнилось на всю жизнь. Так рождаются исторические легенды…


ПОСЛЕДНИЙ ВИЗИТ К ВОЛЬТЕРУ

Поздней осенью 1782 г., вскоре по приезде в С.-Петербург княгиня Дашкова получила учтивое письмо-приглашение от бывшего секретаря Вольтера господина Жан-Луи Ваньера с убедительной просьбой посетить его.

Из письма Екатерина Романовна узнала, что адресат теперь проживает в столице и «будет весьма рад» показать княгине библиотеку покойного хозяина, которую императрица Екатерина в 1779 г. выкупила у госпожи Лумзи Лени, единственной наследницы и племянницы Вольтера.

Далее господин Ваньер сообщал, что он перевез все книги в целости и сохранности в Россию и долгие дни и месяцы трудился, восстанавливая библиотеку в том же виде, в каком она была при жизни Вольтера в Ферне в Швейцарии.

Показывая княгине рукописный каталог библиотеки, составленный им лично, господин Ваньер не без гордости заметил: «Государыня Императрица отметила мои заслуги, пожаловав мне пожизненную пенсию в 1500 ливров….»

Секретарь продолжал говорить и говорить, а Екатерина Романовна в оцепенении застыла на пороге библиотеки.

Изумленному взору ее предстала большая комната с высоким сводчатым потолком, заставленная массивными книжными шкафами. Уютно потрескивали дрова в камине, в тяжелых бронзовых канделябрах мерцали толстые свечи, в свете которых тускло поблескивали золотые переплеты старинных фолиантов. В глубине комнаты виднелся бюст Вольтера работы знаменитого Гудона, в простенке висела картина «Вольтер за шахматным столиком», написанная Жаном Гюбером еще при жизни «фезжейского патриарха».

Дополняли обстановку библиотеки знаменитое вольтеровское кресло и темные бархатные гардины на узких стрельчатых окнах. «Боже, — пронеслось в ее голове, — все-все, как когда-то в Ферне, той далекой весной 1770 г.!» Екатерине Романовне ясно вспомнился ее первый визит к знаменитому философу.

Его замок «La Delice» («Отрада») был расположен на живописном берегу Женевского озера. Хозяин его перестроил на свой вкус, а вокруг разбил прекрасный экзотический сад. Тогда княгиня застала Вольтера тяжело больным. Едва оправившись от приступа, он принял ее в своем рабочем кабинете, лежа на кушетке.

Вольтер с нескрываемым любопытством смотрел на невысокую миловидную женщину, одетую во все черное, которая стремительно вошла в комнату и вдруг замерла, склонившись в глубоком поклоне. Наконец она заговорила…

Княгиня дословно помнила свою извинительную речь за несвоевременный визит и просьбу перенести беседу на день или два. Видимо, Вольтера поразило не только ее безупречное французское произношение, но и мелодичный тембр голоса гостьи.

В ответ он театрально воздел руки и воскликнул: «Как! У нее и голос ангельский!..»

Тогда их первая беседа продолжалась полтора часа, затем ее уговорили отужинать в замке.

Прощаясь, хозяин спросил, увидит ли он княгиню еще. Екатерина Романовна помнила, как радостно забилось ее сердце тогда, как попросила разрешения бывать в замке по утрам, чтобы беседовать наедине. За все время своего пребывания в Женеве Екатерина Романовна каждое утро неизменно отправлялась в Ферне. Как только гостья появлялась в дверях кабинета, хозяин поднимался навстречу и спешил усадить княгиню рядом с собой в кресло. Они подолгу беседовали, затем Вольтер уводил ее в сад, который он любовно именовал «цветущим раем».

В то солнечное майское утро, когда они, как обычно, медленно прохаживались по ухоженным дорожкам сада, наслаждаясь благоуханием каштанов, Вольтер вдруг остановился и, усадив гостью на скамейку, стал настойчиво расспрашивать княгиню, как она в свои девятнадцать лет смогла помочь Екатерине овладеть престолом. Его очень позабавил эпизод, когда княгиня вместе с молодой царицей, обе в офицерских мундирах, при шпагах, верхом на лошадях, во главе 12-тысячного войска скакали в Петергоф, чтобы сразиться с защитниками Петра III.

Дашкова вспоминала, как во время ее рассказа вспыхивали глаза Вольтера, как он восклицал: «Браво!», но саркастическая улыбка не сходила с его губ. О, великий Вольтер! Он понимал все! В ту пору она, молодая, пылкая, так верила речам Екатерины, именовавшей себя «ученицей» Вольтера и Дидро.

Прозрение придет к ней позже…

А тогда во время их далеких вдохновенных бесед она с восторгом говорила о просветительской деятельности императрицы и находила в лице своего собеседника того Вольтера, которого рисовало княгине ее воображение при чтении книг философа.

Глубоко задумавшись, Екатерина Романовна медленно переходила от шкафа к шкафу, а руки ее непроизвольно поглаживали переплеты любимых книг.

Здесь в дружелюбном согласии стояли произведения Монтескье и Адама Смита, Дидро и Вольтера. И в памяти ее всплывали те далекие молодые годы, когда она с упоением читала труды корифеев мысли XVIII в.

«Никогда драгоценное ожерелье не доставляло мне большего наслаждения, чем эти книги»[42], — напишет она в своих мемуарах.

Ей вдруг захотелось рассказать Екатерине о своем посещении библиотеки.

Но княгиня тотчас вспомнила, как императрица в последнее время отдалилась от нее с «истинно царской неблагодарностью» и теперь они встречаются только на официальных приемах.

Екатерина Романовна сняла с полки пьесу Вольтера «Самсон» и вслух прочитала: «Народ, проснись, порви свои оковы; тебя призывает свобода, ты рожден для нее…»

«И это написано полвека тому назад…» — произнесла она совсем тихо и аккуратно поставила изящный томик на место, а в голове как набат звучали призывы великого бунтаря.

Как тут императрице-матушке принять такого гостя, его и читать нельзя в России! И княгиня вспомнила, как императрица незадолго до смерти Вольтера рассказывала ей, как отговорила «своего учителя» от поездки в Россию, прибавляя при этом, «что лишние волнения» ей ни к чему, намекая, безусловно, на его слишком революционные суждения.

Княгиня тяжело опустилась в кресло и раскрыла последнюю трагедию Вольтера «Агафокл», написанную в год смерти автора. Пьесу Дашкова читала впервые: медленно переворачивая страницы, она вчитывалась все глубже и глубже в текст и, скорее, почувствовала, чем заметила, что одна фраза как стрела пронизывает всю трагедию: «Свобода, свобода, ты всегда была священна!»

Закрыв книгу, она долго сидела в глубокой задумчивости; догорали свечи, было очень тихо, только тяжелые капли дождя мерно стучали по закрытым ставням.

Наконец Дашкова поднялась и, поблагодарив господина Вань-ера, вышла.

Завершился ее последний визит к Вольтеру.


ВЕЛИКИЙ УЗНИК БАСТИЛИИ.
К 300-летию со дня рождения Вольтера

Вольтер живет,

Вольтер продолжает существовать, он бесконечно актуален.

Поль Валери

(Из речи профессора философии Сорбонны на юбилейном вечере, посвященном 250-летию Вольтера, 21 ноября 1944 г.)


Теплым майским днем 1717 г., когда в Париже буйно цвели каштаны и на каждом углу продавали фиалки и ландыши, монсеньор Француа Мари Аруэ был препровожден по указанию короля Людовика XV в Бастилию. Не раз бывая в Сен-Жерменском предместье, молодой поэт невольно задерживал свой взгляд на мрачной старой крепости с мощными угловыми башнями-бойницами, отделенной от всего мира глухой каменной оградой. Думал ли он тогда во время прогулок, что скоро, очень скоро окажется в этой зловещей тюрьме? Но настал и этот день — 16 мая, когда за ним захлопнулась тяжелая кованая дверь одиночной камеры, единственное щелевидное окно которой было забрано толстой решеткой. Снаружи окна, закрывая свет, нависал железный козырек — «вороний клюв», поэтому сумерки закрадывались сюда задолго до захода солнца. В такой камере узник был обречен на полное безнадежное одиночество, его обступали мертвая тишина и полумрак.

Но с поэтом «были» его друзья — Гомер и Вергилий, а вскоре через чугунную решетку узкого окна к нему «впорхнула» богиня Мельпомена. Строгое тюремное начальство лишило узника бумаги, перьев и чернил, но Гомер и Вергилий милостиво предоставили поэту белые широкие поля своих книг, а муза поэзии — вдохновение. С раннего утра и до позднего вечера поэт писал и писал, несмотря на строжайший запрет. Тюремщик, неслышно подкрадывавшийся к камере по коридору, устланному соломенными дорожками, никогда не заставал его врасплох. Всякий раз, когда глазок в двери, едва скрипнув, приоткрывался, тюремщик видел читающего узника, ему и невдомек было, что карандаш, которым писал заключенный, лежит между страницами открытой книги. Почти год Вольтер провел в Бастилии. За это время он напишет поэму «Генрих Великий», или «Генриаду», которую вскоре прочтет не только вся Франция, но и Европа. В тюрьме он закончит трагедию «Эдип», которая была поставлена осенью 1718 г. в «Комеди Франсез» вскоре после выхода автора из тюрьмы. Пьеса имела огромный успех, и тогда-то впервые на афишах появилось новое имя — Вольтер, псевдоним, который взял Франсуа Мари Аруэ.

Во время первого заключения в Бастилию деятельный Вольтер разнообразит свои поэтические занятия вязанием носок, изготовив их в таком количестве, которого ему хватило на всю жизнь. Посаженный в крепость из-за немилости регента герцога Орлеанского, оскорбленного обличительным памфлетом поэта, он был освобожден тем же, кто отдавал приказ об аресте. Здесь важную роль сыграли друзья и знатные покровители поэта, обратившиеся с заступничеством к самому герцогу. И вот 11 апреля 1718 г. счастливым ранним утром поэт вышел из Бастилии. Ему казалось, навсегда… В Бастилию его привел острый и злой язык, и оглядываясь на мрачную темницу, он поклялся впредь быть осторожнее.

Второй раз Вольтер был осужден на двухнедельное заключение в Бастилии в 1725 г. Неудачная попытка защитить свою честь, вызвав на дуэль аристократа кавалера де Рогана, была мгновенно использована двором Людовика XV. Вольтеру было предписано покинуть Францию. Казалось, главная задача короля — удалить Вольтера из столицы, центра общественной жизни государства, — была решена, однако все обернулось иначе. Весной 1726 г. изгнанник отплыл в Англию, но чем дальше поэт был от сердца Франции, тем он был ближе сердцам французов. Талант Вольтера-писателя соответствовал его славе и широкой политической популярности. Ведь блестящий успех «Эдипа» заключался не только в литературных достоинствах трагедии, выдержанной в высоких традициях классицизма, но и прежде всего в ее антимонархической направленности, в ее демократизме. Автор глубоко сочувствует народу, заявляя громогласно, что правитель государства всегда — слуга народа! Как актуально звучит это сегодня…

Главной задачей правителя философ видел создание благоприятных условий для активной трудовой деятельности граждан. Только эти условия будут способствовать богатству государства, которое «заключается в изобилии товаров, в производстве и труде». Вольтер понимал, что единственное спасение народа, улучшение его жизненных условий зависят от роста общественного производства, от созидательной напряженной работы всех граждан. Это — непреложная аксиома, но так ли мы уж следуем ей сегодня? Вольтер говорил: «Человек рожден для действия… Не быть занятым и не существовать — это для человека одно и то же».

Словами героя одноименной пьесы «Кандид» писатель утверждает, что каждый гражданин на благо отечества должен «возделывать свой сад». Стоило бы и нам в сегодняшней России вспомнить этот девиз Вольтера! Возлагая большие надежды на просветительскую деятельность Екатерины И, переписываясь с ней долгие годы, Вольтер не мог не понять, что поставил перед русской императрицей непосильную задачу, ориентированную на саму ликвидацию монархии. Слава Богу, философ не знает, что вскоре после Великой французской революции его имя в России будет чуть ли не под запретом, а само слово «вольтерьянец» станет синонимом «революционер», «вольнодумец». Екатерина Великая никак не могла простить Вольтеру его знаменитое изречение: «…абсолютная власть возможна, если государем является Марк Аврелий, но на нашей земле такой вряд ли найдется…» В России, к сожалению, не было правителей, достойных великого римлянина, тем не менее абсолютная власть просуществовала еще два столетия. Самые революционные идеи великого философа пронизывали как живая нить всю общественную и политическую ткань российского государства, всегда оставаясь актуальными для каждого следующего поколения.

Обратимся еще раз к наследию философа, перелистаем его труды, внимательно вчитаемся в каждую строчку и увидим, как животрепещущи его рассуждения сегодня. Приведем лишь некоторые высказывания Вольтера о свободе, Отечестве, законе и долге… «Свобода, — писал Вольтер, — состоит в том, чтобы зависеть только от 248 законов». Равенство всех перед законом — разве не этого добиваются более двух столетий граждане России?

А прочтите рассуждения Вольтера о роли судов и судей! Перечислим только некоторые его постулаты: презумпция невиновности обвиняемого, абсолютная недопустимость пыток; право обвиняемого на защиту, гласность и беспристрастность суда, введение в состав судей присяжных заседателей. 250 лет назад писал Вольтер о праве граждан на справедливый суд, но разве мы сегодня в этой области достигали больших успехов, разве мы смягчили систему наказаний, разве у нас в России отсутствует судейский произвол?

Значит, наша государственность, по мнению Вольтера, не подходит под определение свободного демократического государства, так как у нас далеко не везде и не всегда осуществляется справедливый судебно-юридический порядок. Многое еще нам надо возделывать в нашем Отечестве, и право, стоит поучиться у великого философа, хотя он родился 300 лет назад.

Родина, Отечество… Что значат эти слова для нас сегодня и что они значили в XVIII в. для Вольтера? Он определял эти понятия так: «Это поле, которое я обрабатываю, этот дом, который я построил. — мои: я живу здесь под покровительством законов (подчеркнуто мной. — Авт.). Когда те, кто, подобно мне, владеют полями и домами, собираются для рассмотрения общих интересов, я имею свой голос в этом собрании. Я — часть целого, часть общества, часть верховной власти — вот моя родина». Разве эти ответы не могут сегодня удовлетворить горячих сторонников дискуссии о частной собственности, о кодексах законов? Через все труды Вольтера красной нитью проходит идея социального прогресса, идея торжества разума и просвещения. И неудивительно, что влияние Вольтера на умы было огромным, одни его обожали и восхищались им, другие ненавидели и боялись, но уважали все, недаром век восемнадцатый вошел в историю как «век Вольтера»… И когда июльской ночью 1789 г. парижане разрушили Бастилию до основания и до утра пели и плясали на ее развалинах, на устах многих звучало имя Вольтера — великого узника Бастилии!


«…ЦЕЛУЮ МАШУ… ДО СЕМИ РАЗ!»

Однажды поздним вечером, когда бал в доме генерала Толубее-ва был в разгаре, в зал вошла очаровательная дама. Она была молода, изысканно одета: на ней прелестно сидело черное кружевное платье, которое оживляли лишь букет анютиных глазок у пояса и такой же цветок, искусно вплетенный в пышную прическу. Она шла легко и свободно. И счастливо светились ее черные лучистые глаза.

В тот вечер Лев Николаевич Толстой также был в числе гостей на балу. Сразу обратив внимание на вошедшую гостью, он спросил свою свояченицу Татьяну Александровну Кузминскую, подходя к ней:

— Кто это?

— М-me Гартунг, дочь поэта Пушкина.

— Да-а, — протянул он, — теперь я понимаю… Ты посмотри, какие у нее арабские завитки на затылке. Живительно породистые»[43].

Лев Николаевич попросил познакомить его с дочерью Пушкина, и они довольно долго беседовали в тот вечер вдвоем, сидя за частным столом. Не этим ли прелестным обликом наградил Лев Николаевич Анну Каренину?

Трагическую судьбу уготовил писатель своей героине, но не менее трагично сложилась судьба и дочери великого Пушкина.

Ах! Какая непростая судьба сложилась у первой любимой дочери поэта. Как он любил ее! Достаточно прочитать письма его к жене, где он в каждом непременно упоминает свою «Машку».

Александр Сергеевич в письме к жене в Петербург с волнением спрашивает: «Помнит ли меня Маша и нет ли у нее новых затей?» — и конечно, каждое письмо к жене заканчивает на один манер: «…целую Машу… до семи раз!»

Иногда в письмах к жене, если та не упоминает о Маше, он с тревогой спрашивает: «Что-то моя беззубая Пушкина?»

Но проходит каких-то два-три года, Машенька подрастает, и Александр Сергеевич пишет в сентябре 1835 г. из Петербурга в Ярополец явно не без юмора: «Маша просится на бал и говорит, что танцевать выучилась у собачек. Видите, как у нас скоро спеют: того и гляди будет невеста…»

Великого поэта уже не будет в живых, когда Машу вывезут на бал в феврале 1856 г., который состоялся по случаю коронации императора Александра II в Дворянском собрании. Наталья Николаевна, обладающая безупречным вкусом, тщательно подбирала костюм для дочери-невесты, ведь Машеньке шел уже 24-й год. Остановились на костюме цыганки — Машенька была яркая брюнетка. Она была очень хороша в ярком костюме, а главным украшением были живость и блеск отцовских глаз и чудом унаследованный увлекательный смех отца. Успех превзошел все ожидания…

В 1860 г. Мария Александровна вышла замуж за генерал-майора Л.Н. Гартунга. К этому времени она была уже восемь лет фрейлиной при государыне императрице.

Счастливые супружеские годы пролетели незаметно. И вдруг страшная весть! Гартунг замечен в каком-то хищении казенных денег. И… генерал, не выдержав обвинения, застрелился в 1877 г… Создали комиссию, провели тщательное расследование: генерал Гартунг никакого отношения к делу не имел!

С тех пор жизнь Марии Александровны надломилась. Первые годы она носила траур и бывала только в доме матери и близких родственников. Детей у Марии Александровны не было. На публике, на светских раутах Мария Александровна не показывалась. И только однажды, 26 мая 1880 г. в Москве, когда торжественно открывали памятник А.С. Пушкину, она пришла на Тверской бульвар.

Мария Александровна переживет революцию 1917 г., переживет всех братьев и сестер. Она была уже тяжело больна, но до последней возможности работала попечительницей Городской библиотеки-читальни им. А.С. Пушкина на общественных началах. Эта библиотека на Елоховской площади существует и по сей день.

Скончалась Мария Александровна на 88-м году жизни.

В мае 2001 г. я была в Донском монастыре и разыскала могилу Марии Александровны: надгробная плита с овальным портретом находится слева от центрального прохода… Я возложила букетик анютиных глазок…


СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Карамзин Н. Собрание сочинений. М., 1993.

2. Забелин Н. История города Москвы. М., 1992.

3. Тихомиров М.Н. Древняя Москва XII–XV вв. М., 1992.

4. Скрынников В.Т. Иван Грозный. М., 1980.

5. Герберштейн С. Записки о Московитских делах. Иностранцы о древней Москве. М., 1991.

6. Ченслор Р. Иностранцы о древней Москве. М., 1991.

7. Климент А. Английское путешествие к Московитам. М., 1991.

8. Фоскарино М. Историческое сказание о Московском государстве, сочиненное венецианским послом Фоскарино. М., 1991.

9. Горсей Дж. Записки о России. XVI — начало XVII в. М., 1990.

10. Рассказы русских летописей XV–XVII вв. М., 1976.

11. Дженкинстон А. Путешествие из Лондона в Москву. М., 1991.


Примечания


1

Княгиня Евдокия, в монашестве Евфросинья.

(обратно)


2

Карамзин Н.М. Предания веков. М., 1988. С. 460.

(обратно)


3

Печатный двор в XVI в. находился в Кремле, в 1613–1614 гт. двор был перенесен на Никольскую улицу.

(обратно)


4

Часы Ивана Грозного экспонируются в кремлевских музеях.

(обратно)


5

Либерия — библиотека (лат.).

(обратно)


6

Карамзин Н.М. История государства Российского. М., 1824, Т. 11. С. 226.

(обратно)


7

Кондратьев И. Седая старина Москвы. М., 1999. С. 983.

(обратно)


8

Лермонтов М.Ю. Собр. соч. М., 1958. Т. 4. С. 281.

(обратно)


9

Лермонтов М.Ю. Собр. соч. М., 1958. Т. 1. С. 202.

(обратно)


10

Забелин И.М., 1990. С. 19.

(обратно)


11

Там же. С. 619.

(обратно)


12

1 фунт равен 400 граммам.

(обратно)


13

Глазет — парча с цветной шелковой основой и вытканными на ней золотыми или серебряными узорами.

(обратно)


14

Фижмы — специальный каркас, сделанный из китового уса.

(обратно)


15

Воспоминания о В.И. Ленине. М., 1984. Т. 3. С. 532.

(обратно)


16

Ленин В.И. Собр. соч. Т. 54. С. 329–330.

(обратно)


17

Там же. С. 330.

(обратно)


18

Ленин В.И. Собр. соч. Т. 45. С. 360

(обратно)


19

Воспоминания о В.И. Ленине. М., 1984. Т. 1. С. 171

(обратно)


20

Ленин В.И. Собр. соч. Т. 54. С. 329–330

(обратно)


21

Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 55. С. 183

(обратно)


22

Дриздо В. Н. Крупская. М., 1985. С. 81

(обратно)


23

Воспоминания о В.И. Ленине. М., 1984. Т. 1. С. 386.

(обратно)


24

И.С. Гопнер (1910–1916), находясь в эмиграции, входила в парижскую секцию большевиков, работала непосредственно под руководством Ленина.

(обратно)


25

ЦПА — Центральный партийный архив.

(обратно)


26

Кент Р. Это я, Господи. М. 1965. С. 603

(обратно)


27

Ленин В.И. Письма к родным. М., 1934. С. 8

(обратно)


28

Царь Федор — сын Ивана Грозного.

(обратно)


29

Искандер — Александр Македонский.

(обратно)


30

Пушкин А.С. Собр. соч. М., 1967. Т. 5. С. 242.

(обратно)


31

Убрус — платок (стар. рус. назв.).

(обратно)


32

На месте старинного рынка теперь высится культурный центр имени Жоржа Помпиду.

(обратно)


33

Идами в латинском календаре называлась середина месяца — пятнадцатое число, полнолуние. В российской истории на март месяц падают четыре убийства первых лиц государства, не считая рокового отрешения от престола Николая II.

(обратно)


34

Анчутка — студенческое прозвище Мазырина.

(обратно)


35

Дашкова Е.Р. Литературные сочинения. М., 1990. С. 35.

(обратно)


36

Там же. С. 27.

(обратно)


37

Записки императрицы Екатерины II. М., 1990. С. 268.

(обратно)


38

Дашкова Е.Р. Литературные сочинения. М. С. 75.

(обратно)


39

Записки императрицы Екатерины II. М., 1990. С. 274.

(обратно)


40

Дашкова Е.Р. Литературные сочинения. С. 89.

(обратно)


41

Записки императрицы Екатерины И. С. 276.

(обратно)


42

Дашкова Е.Р. Литературные сочинения. М., 1990. С. 35.

(обратно)


43

Кизминская Т.А. Моя жизнь дома в Ясной Поляне. Тула, 1985. С. 464–465.

(обратно)

Оглавление

  • ОТ АВТОРА
  • ОТКРЫЛИСЬ ДРЕВНИЕ ВРАТА
  • СНАЧАЛА БЫЛО СЛОВО
  • ЗВАНЫЙ ОБЕД 4 апреля 1147 г.
  • ИЗ ГЛУБИНЫ ВЕКОВ. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ДАНИИЛ
  • И ТРОНУЛИСЬ РАТИ ЧЕРЕЗ КРЕМЛЕВСКИЕ ВРАТА…
  • И СЛУЧИЛСЯ «ТРУС БОЛЬШОЙ»
  • РУССКАЯ РОДИНА ВИЗАНТИЙСКОЙ ЦЕРКВИ
  • ПЯТЫЙ ВЕК ЛЕГЕНДЕ, ИЛИ УТРАЧЕННОЕ СОКРОВИЩЕ ИВАНА ГРОЗНОГО
  • СЛОВО И ДЕЛО ГОСУДАРЕВО
  • КОНЕЦ ДИНАСТИИ РЮРИКОВИЧЕЙ
  • СОБОРНАЯ ПЛОЩАДЬ КРЕМЛЯ
  • ГЛАВНЫЕ ЧАСЫ ГОСУДАРСТВА
  • КРЕМЛЕВСКИЕ КОЛОКОЛА
  • БОЯРСКИЕ ДВОРЫ В КРЕМЛЕ
  • ЦАРСКИЕ ПАЛАТЫ
  • ТЕРЕМНОЙ ДВОРЕЦ
  • ПОТЕШНЫЙ ДВОРЕЦ
  • БОЛЬШОЙ КРЕМЛЕВСКИЙ ДВОРЕЦ
  • КАК ЕКАТЕРИНУ ВЕЛИКУЮ КОРОНОВАЛИ
  • КРЕМЛЕВСКАЯ РЕЗИДЕНЦИЯ
  • И РУШИЛИСЬ ДРЕВНИЕ ХРАМЫ КРЕМЛЯ…
  • В КРЕМЛЕ ЭТОГО МУЗЕЯ БОЛЬШЕ НЕТ…
  • CМЕРТЕЙ ЗЛОКОЗНЕННАЯ ЦЕПЬ…
  • ПАРТИЯ РАССТРЕЛЯННЫХ
  • ОТВЕТ РЕДАКТОРУ ГАЗЕТЫ «НЬЮ-ЙОРК ТАЙМС» СПУСТЯ 25 ЛЕТ, ИЛИ ТАЙНА ТРАГЕДИИ СЕМЬИ УЛЬЯНОВЫХ
  • ГОСТИ КРЕМЛЯ
  • ШТУРМУЮЩИЕ НЕБО
  • ПОСОЛЬСКИЕ ДАРЫ АНГЛИИ
  • ПОСОЛЬСКИЕ ДАРЫ ДАНИИ
  • ДАРЫ ПЕРСИДСКИХ ШАХОВ
  • ПЕРСИДСКАЯ ГВОЗДИКА
  • ТЮЛЬПАНЫ ДЛЯ РОССИИ
  • ЗАКЛЮЧЕНИЕ
  • ЗАПИСКИ РАЗНЫХ ЛЕТ
  •   ДА СВЯТИТСЯ ИМЯ ТВОЕ…
  •   ОДИН ДЕНЬ И ОДНА НОЧЬ В ПАРИЖЕ
  •   МАРТОВСКИЕ ИДЫ [33]
  •     Великий гражданин Рима
  •     Иван Грозный
  •     Четыре года, четыре месяца и четыре дня правления «грозного метеора»
  •     Бомба для Царя-освободителя
  •     Цезарь, бойся мартовских ид!
  •   АГЛИЦКИЙ ТУМАН
  •   АССИЗСКИЙ КРЕСТ
  •   В ГОСТЯХ У СЕРГЕЯ КОНЕНКОВА
  •   ЛЮБЛЮ И ПОМНЮ. ИСТОРИЯ МОЕГО ДОМА
  •   «ПРОЩАНИЕ СЛАВЯНКИ…»
  •   ЗНАМЯ КОММУНЫ
  •   МАВРИТАНСКИЙ ЗАМОК НА ВОЗДВИЖЕНКЕ
  •   О ДОМЕ ПАШКОВА, ЧТО НА ХОЛМЕ
  •   «ОЧЕНЬ ХОЧУ ДОМОЙ…»
  •   ЛУЧШЕ МОСКВЫ НЕТ НИЧЕГО НА СВЕТЕ!
  •   ПРОСЬБА МОНАХА
  •   ПОКЛОНИТЕСЬ МОЕМУ ДОМУ, РОДИНЕ ПОКЛОНИТЕСЬ
  •   СВЯТОЧНАЯ НОЧЬ В ТАРХАНАХ
  •   ПЕТРОВСКИЙ ЗАМОК
  •   КРЕСТНИЦА ИМПЕРАТРИЦЫ
  •   «СЛУЧАЙ ИЗ ЦАРСТВОВАНИЯ ЕКАТЕРИНЫ, СПРАВЕДЛИВО НАЗВАННОЙ ВЕЛИКОЙ»
  •     Е. ДАШКОВА
  •     Дорога к престолу
  •   ПОСЛЕДНИЙ ВИЗИТ К ВОЛЬТЕРУ
  •   ВЕЛИКИЙ УЗНИК БАСТИЛИИ. К 300-летию со дня рождения Вольтера
  •   «…ЦЕЛУЮ МАШУ… ДО СЕМИ РАЗ!»
  • Наш сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных на данной библиотеке категорически запрешен. Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.

    Copyright © UniversalInternetLibrary.ru - электронные книги бесплатно