Саморазвитие, Поиск книг Обсуждение прочитанных книг и статей, Консультации специалистов: Рэйки; Космоэнергетика; Биоэнергетика; Йога; Практическая Философия и Психология; Здоровое питание; В гостях у астролога; Осознанное существование; Фэн-Шуй; Вредные привычки Эзотерика

Зураб Авалов
ПРИСОЕДИНЕНИЕ ГРУЗИИ К РОССИИ

Предисловие

Присоединение Грузии к Россия было политическим событием первостепенной важности. Именно со времени этого присоединения Россия становится на путь, который, может быть, приведет ее к берегам Персидского залива. Будущее всегда гадательно, но достаточно возможности такого будущего, достаточно обладания тем, что Россия теперь имеет за Кавказом, чтоб видеть всю многозначительность события, с которого, собственно, начинается распространение русских владений в этой части Азии.

Присоединение Грузии не было целью, к которой издавна и сознательно стремились; не приходилось бороться со встречным влиянием других европейских держав; Россия не имела в Грузии никаких экономических интересов; не могла она ее привлекать и в видах «исправления» границ, но сама Грузия нуждалась в помощи России и, не удовлетворяясь протекторатом, искала более тесного единения. В ответ на эти искания последовало присоединение Грузии. Тяготение последней к России и составляет отличительную черту всего события. Не последовательные усилия русской дипломатии, а настойчивое искание русского подданства со стороны грузинских царей повлекло за собой присоединение Грузии.

Оправдательные мотивы (польза, выгода etc.) были подобраны лишь в самый последний миг. Словом, идея присоединения принадлежит Грузии, ее царям, но, как она будет присоединена, на это дала ответ Россия. Задача настоящего очерка — обрисовать событие в его главных очертаниях, указать на некоторые условия, вызвавшие присоединение, и на обстановку, в какой оно совершилось.

Выясняя обстоятельства политического сближения Грузии с Россией и рассматривая форму, в какую отлилось это сближение, автор, естественно, должен был коснуться противоречий и шероховатостей, неизбежно сопровождавших присоединение полуфеодальной страны к могущественной и строго централизованной Империи.

Вполне понятные и законные желания Грузии пришлось просто-напросто устранить, потому что исполнение их не вязалось ни с характером русской государственности, ни с осуществлением дальнейших политических задач России в Передней Азии. Именно грузины стояли на средневековой точке зрения привилегии, они желали присоединения на известном условии, в форме договора. Все это искони было чуждо России, которая еще за три века до того отказала Новгороду в вече и колоколе — во имя единства государства и равного подчинения его частей власти. Затем, желание грузин сохранить и в условиях русского подданства кое-что из старого устройства (именно царя) противоречило неизбежной потребности в диктатуре: управление Грузией начала XIX века в связи с внешними осложнениями и войной требовало героических средств администрации. Желания грузин были неисполнимы в таких условиях.

Теперь, когда мы озираемся назад, нам это ясно. Но люди, видевшие присоединение Грузии, думали, конечно, иначе. Необходимость присоединения полного, безусловного мотивировалась не так; с другой стороны, желание присоединиться на известных условиях подсказывалось всем, издавна сложившимся мировоззрением грузин, их преданиями. Противоречие это устранили: сразу же решено было присоединить Грузию как простую провинцию. Такое радикальное решение вопроса было тогда далеко не безболезненно; всякое крупное политическое дело требует жертв, и тогда Грузии пришлось принести эту жертву. Но теперь можно сказать, что такое решение вопроса в самом начале было благодетельно: привилегия рано или поздно была бы отнята, т. е. ее бы пришлось отнять, как нечто такое, чего Россия вообще не любит. А чем раньше, тем лучше, тем скорее предается забвению то, что обречено на умирание.

При этом понимании крутое решение вопроса о Грузии в самом начале следует признать счастливым шагом, хотя, конечно, пришлось многое ломать, многие права нарушить.

Вдобавок старые политические традиции, какие могла завещать феодальная Грузия, довольно скоро стушевались на фоне иного, гораздо менее отсталого строя. Вступив в состав России, Грузия сразу шагнула из глубины Средних веков в новое (конечно, относительно!) время, политическая организация ее осталась где-то на том берегу, берег этот с каждым годом все удалялся, наконец скрылся вовсе, а память о старой Грузии не могла родить и не родила из себя новых политических убеждений и новых исканий.

Так или иначе, присоединение Грузии к России было для первой большим шагом вперед, для второй — крайне ценным приобретением, повлекшим за собой ряд новых успехов. Но то, что теперь кажется таким простым и естественным, что с такой ясностью выражено в этой милой легенде о добровольном присоединении Грузии к единоверной России, на самом деле складывалось веками мучительных усилий и осуществилось среди многих трудностей, в обстановке тягостной и напряженной.

В предлагаемом этюде речь идет о присоединении одной лишь Восточной Грузии — наиболее важном событии в истории слияния грузинских земель с Россией. Последняя страница этой истории — упразднение автономии княжества Мингрельского — была перевернута на глазах еще живущего поколения.

Глава первая
Несколько исторических замечаний

I

В 1901 году истекает сто лет со времени присоединения Грузии к России, но, строго говоря, не всей Грузии, а той ее части, которая играла более видную политическую роль в XVIII веке, т. е. соединенного царства Карталинского и Кахетинского. Если же иметь в виду все части грузино-абхазской монархии, окончательно раздробившейся в XV веке, части, и после связанные единством культуры и религии, то присоединение Грузии в этом, более широком смысле нельзя будет приурочить к одному какому-нибудь моменту, а придется рассматривать это присоединение как серию исторических событий, как последовательную утрату независимости отдельными грузинскими царствами и владениями в связи с поступательным движением России в Передней Азии; к событиям этим примыкает в дальнейшем отвоевание от Турции тех грузинских земель, которые были отторгнуты в течение предыдущих веков. К первому ряду фактов относится вступление в состав Империи соединенного царства Карталинского и Кахетинского, царства Имеретинского и княжеств: Гурийского, Мингрельского, Абхазского и Сванетии. Ко второму циклу придется отнести: отвоевание области Ахалцыхской и Адчары. Это — приобретения восточных войн истекшего столетия. Земли, отошедшие таким образом от Турции, составляли прежде часть грузинской монархии, а потом особое вассальное княжество, или так называемое атабекство (Саатабаго), игравшее видную роль в судьбах Грузии, пока оно не превратилось в передовой пост турецкой империи. В настоящее время из старых грузинских земель одна лишь Лазика принадлежит еще Турции.

Впрочем, присоединение частей так называемой Турецкой Грузии к России нас нимало не интересует. Это не более как эпизоды Русско-турецких войн. Что же касается присоединения самостоятельных до того грузинских владений, то здесь наибольшее значение выпадает на долю присоединения царства Карталино-Кахетинского, так как политическое событие это, первое по времени, повлекло за собой, как неизбежное последствие, судьбу остальных частей Грузии. Итак, каковы пути, приведшие царство Грузинское к манифесту 12 сентября 1801 г.?

Историческая перспектива необходима; надо знать общий ход грузинской истории и в особенности политическую обстановку XVIII столетия, иначе нам не понять, почему возможна была такая скорая и решительная развязка в самом начале XIX века.

II

Ограничиваясь рамками нашего тысячелетия, мы можем в нем разобраться, взяв за вехи важные исторические события, совершавшиеся в Передней Азии. Мы видим, что всякий раз, когда является здесь какой-нибудь крупный собиратель земель, когда слагается или усиливается какое-нибудь мощное, хотя бы недолговечное политическое тело, монархия из числа «мировых», — Грузия оказывается или стесненной, или порабощенной. Напротив, когда Передняя Азия представляет картину разложения и политического упадка, Грузия возрождается, расцветает, крепнет, пока стихийный поворот истории снова не пресечет нормального развития страны.

Тот, сравнительно небольшой промежуток, когда (в текущем тысячелетии) Грузия является настоящей державой (конечно, средневекового склада) с силой и значением — лучшая пора эпохи грузино-абхазских монархов, — по времени совпадает с периодом разложения сельджукского государства в Персии (т. е., приблизительно, XII век). Эпохе этой предшествует расцвет сельджукской монархии — и в это-то время Альпаслан совершил вторжение в Грузию; тяжело пришлось ей и при Маликшахе, когда могущество Сельджукидов достигает высшей точки (1072–1092).

После Маликшаха наступило благоприятное для Грузии время, когда вследствие династических несогласий и распрей атабеков совершалось распадение сельджукской монархии; в Малой Азии образовалось царство Иконийское, воспрянул униженный халиф Багдадский, в целом ряде провинций власть сделалась наследственной и независимой, сложились сильные местные династии в Фарсе, Луристане, по соседству с Грузией — из Ганджи распространилось могущество Пехлеванидов.

Восточный Иран не отставал от Западного в смысле политической путаницы и отсутствия единства.

Только благодаря этим условиям возможны были тот подъем политического могущества и культурное оживление, которые делают XII век золотым веком грузинской истории. Тогда-то, в век Давида Возобновителя и Тамары окончательно сложилась традиция православной монархии Багратидов, традиция, к которой и позже готовы были вернуться, но которой так мало благоприятствовали дальнейшие обстоятельства.

Завоевание Персии монголами началось в 1219 г. Скоро дошла очередь до Грузии: она была разорена, уничтожена. Ясно, что политическая обстановка круто изменилась. В первой половине XIII века великий хан Мангу поручил управление Ираном Гулагу-хану, с которого и начинается династия Гулагидов; они властвовали непосредственно над значительной частью Ирана, сопредельные же владения находились в вассальной от них зависимости.

К концу XIII века монгольские завоеватели сливаются с персами, затем они становятся мусульманами-шиитами и не признают даже и номинальной зависимости от великого хана.

К таким соседям Грузия должна была стать в подневольное отношение, отношение данницы. Но стоило лишь измениться картине, стоило лишь ослабеть монгольским властителям — а при Абусаиде (1316–1326) начинаются распадение и междоусобная борьба мелких владетелей, и мы видим в Грузии успехи Георгия Блестящего. Историк отмечает: «1318. Георгий, сын Димитрия Самоотверженного, становится царем и начинает блистать, как утренняя звезда»^[1].

Но звезда если не Георгия, то Грузии скоро померкла во мраке Тамерланова нашествия. Энергия этого нашествия, а также сила сопротивления, оказанного Грузией, превосходят всякое вероятие.

Что экскурсии мировых завоевателей, их вторжения в бассейны «благородных» рек Куры и Риони должны были подрезать крылья Грузии, извратить и разрушить ее политическую карьеру, это очевидно. Так и было на деле. Однако распадение империи Тамерлана дало повод Грузии обнаружить еще раз ее живучесть и выносливость. В последний раз она была «собрана» и наслаждалась сравнительным покоем под скипетром Александра (1413–1442), который, однако, так мало был проникнут идеей государственного единства, что не поколебался распределить земли своей короны между сыновьями своими.

III

Согласно традиции, единая Грузия разделена на части царем Александром. С этого времени «Иверия не существует более»^[2], но отдельные царства и княжества влачат свое, исполненное превратностей, существование. Со временем князь Цицианов увидит Божию волю в том, что царство Грузинское, Александром разделенное, «Александром же I Императором Всероссийским соединено паки воедино»^[3].

Однако разделение царства царем Александром не может иметь значение какой-то роковой грани между старой, единой Грузией и «рассыпанной храминой» позднейших веков. Нет, если после «раздела» Грузия уже не объединялась, то и до раздела она далеко не всегда была единой^[4]. Напротив, составные части Грузии, пережившие ее единство, существовали задолго до разделения царства и были в условиях того времени гораздо более жизнеспособны и крепки, чем целое, из них слагавшееся. Входя в состав единой Грузии — Мингрелия, Сванетия или Кахетия не переставали быть Мингрелией, Сванетией и Кахетией. Не было монарха, признанного всей Грузией, не было единой Грузии как политической величины; Мингрелия же и Кахетия оставались (но, конечно, об неизменности и постоянстве состава отдельных областей также нельзя говорить).

Как всякое общество средневекового склада, старая Грузия и в эпохи единства, эпохи могущества носила в себе центробежные силы, которые неминуемо делали непрочным это единство. Элементы раздвоения Грузии на западную и восточную (по ту и по сю сторону Лихских гор), а также дальнейшего дробления той и другой имелись испокон веков, так как находились в тесной связи с самыми, можно сказать, стихийными условиями исторической жизни Грузии. Это классическая страна долин и ущелий, не столь мелких и не столь замкнутых, чтобы делать невозможной всякую гражданственность, но, во всяком случае, являющихся местом старинной оседлости, издавней солидарности. Эти территориальные единицы — основание, почва для создания из них и над ними высшего целого, государства. Спрашивается, окажутся ли узы этой новой организации настолько сильными, чтобы преодолеть внутреннюю солидарность отдельных единиц? Мы знаем, что в условиях средневековой жизни церковь может способствовать объединению. Так было и в Грузии. Но церковь, монастыри, письменность — все это совмещается с каким угодно положением вещей: единством, раздроблением, завоеванием.

Объединение в той форме, в какой оно имело место в Грузии, было делом политики династической, опиравшейся на интересы национальные и религиозные, которые должны были чувствоваться особенно остро благодаря постоянным столкновениям с народами иной расы, иной веры.

Но, когда так или иначе достигается единство, когда образуется одно целое из отдельных земель, значит ли это, что над единой отныне территорией возвышается власть единого государства? Или правильнее: признаваемую в теории власть удастся ли осуществлять с достаточной полнотой на практике?

Это именно тот шаг, который надо сделать, чтобы достигнутая таким образом государственность могла стать залогом дальнейшего политического развития.

Типичные монархии средневекового склада не делают этого шага. Они остаются совокупностью (комплексом) отдельных земель под одним скипетром, а в своих объединительных стремлениях легко пасуют перед стихийностью центробежных сил, из которых главной является возможность для отдельных ячеек общества, будь то самостоятельная община или поместье, обходиться собственными силами. Власть, войско, финансы — все это тяготеет к земле, к отдельным более или менее мелким центрам, где сосредоточены средства пропитания при слабом еще обмене.

Центробежные силы этого рода в Грузии были особенно сильны благодаря характеру местности. При других условиях, при большей безопасности извне и усложнении общественной жизни, может быть, монархи грузинские и сумели бы объединить как следует Грузию и сыграть для нее роль Капетингов и великих князей Московских. Но величайший монарх Грузии, настоящий строитель государства Давид II^[5], не нашел преемника, который пошел бы дальше него; знаменитая Тамара была, в сущности, лишь добрым гением своих могущественных вассалов. Она завершает созданное предшественниками.

И позже царям удавалось собрать вновь грузинские земли воедино, но устроить государство они не могли, потому что для преодоления препятствий тому нужны были особенно благоприятные внешние условия и точка опоры в каких-нибудь слоях народа, а этого-то и не доставало Грузии: извне — полная необеспеченность, а внутри — замки и монастыри, подданные, умеющие драться, и подданные, умеющие молиться. Были и города, но с грузинскими городами не далеко бы ушли объединители. Общественные противоречия не были так резки, чтобы дать почву для усиления монархии.

Правда, может показаться на первый взгляд, что постоянная война за народность и веру должна была помочь Багратидам в создании грузинского единства и монархии. Вообще говоря, война часто являлась тем горнилом, в котором государства находили прочный закал. Лавровый венок победителя часто превращался в царственный венец, а к золоту короны прекрасно идет зелень победного лавра. Но могли ли грузинские монархи победить Чингисхана, Тамерлана и других сильных владык Востока?

Не могли, и вот, присматриваясь к условиям борьбы (мы имеем в виду преимущественно нашествия) грузин с их врагами, мы найдем там лишний, притом веский шанс в пользу центробежных влияний.

Оборона в замках, недоступных местах, монастырях, партизанские нападения — все это вело к тому, что люди еще больше прятались в свои крепкие жилища. Очень часто защищались, как кто мог. Грузины всегда любили родные поля. Оборона страны и своего собственного клочка земли — для них это было одно и то же.

Условия защиты и вообще военная организация Грузии не благоприятствовали власти царей.

Словом, средства объединения были особенно бедны, а центробежные силы — особенно постоянны и действительны.

Из всего сказанного следует, что когда по смерти царя Александра Грузия оказалась разделенной, то это вовсе не находится в каком-либо потрясающем несоответствии с прошлым страны.

В XV веке мы видим в Грузии совокупность издавна сложившихся областей с местными, частью также издавна сложившимися династиями. Независимость или полунезависимость княжеств не помешает Багратидам считать эти княжества своим наследием; здесь источник вековых неурядиц и междоусобий, где каждый по-своему прав и где все в порядке вещей, даже самый беспорядок.

Но борьба царей с владетелями — это еще борьба с политическим значением, конечно, междоусобицы не ограничивались этим.

Владетели, не связанные между собой какими-либо отношениями, кроме частных, разрешали оружием вопросы и недоразумения, которые между ними возникали. Начало авторитета почти утрачивается, все основано на начале верности подданных владетелю, владетелей между собой.

Такое положение вещей возрастало прогрессивно: в XV веке дела обстояли лучше, чем в XVII.

IV

Для нас важно иметь в виду общую картину Грузии во 2-й половине XV века, потому что эта Грузия стала лицом к лицу с двумя фактами, имевшими фатальный исход для нее.

Во-первых, падение Константинополя.

В 1463 году загородили навсегда дорогу, ведшую из Грузии в единоверную Византию, а через нее — ко всей христианской Европе.

Грузия осталась одна в Азии, перед врагом, неизмеримо сильнейшим, беспощадным, фанатическим.

Затем в эту эпоху сложились две могущественные величины по соседству с Грузией — Персия и Турция, обе одинаково враждебные последнему оплоту христианства в Азии и в то же время враждебные между собой. Это основное условие, определившее политическую жизнь Грузии в XV–XIX веках.

Отныне разделение Грузии на Восточную и Западную, коренящееся в чисто туземных условиях, искусственно обостряется и становится в связь с соперничеством двух великих восточных монархий. Оставляя в стороне подробности, скажем, что Западная Грузия (Имеретия, Мингрелия, Гурия) входит в сферу влияния Оттоманской империи, Восточная (Карталиния и Кахетия) — в сферу влияния Персии^[6]. Что же касается княжества или атабекства Самцхийского, то эта чрезвычайно важная, культурная часть Грузин, авангард ее на юг и запад, вынесла в XVI столетии самые тяжкие удары персиян и турок и постепенно была вовсе отторгнута от Грузии и перешла в ислам, долго однако не утрачивая национального облика. Потомки грузинских атабеков облекались званием пашей ахалцихских и, пользуясь большой свободой, играли роль в делах грузинских земель до самого конца дней Грузии.

Этот огромный и ничем не вознаградимый проигрыш ее мусульманскому Востоку тесно связан с упрочением влияния Турции и Персии по обе стороны Лихских гор. Надо иметь в виду следующее: что в войнах Турции и Персии (а каждая из них действовала сообразно «историческим» задачам и никогда не спускала глаз с противника) Грузия не могла оставаться безучастной зрительницей хотя бы потому, что воюющие стороны из грузинской территории делали часто побочный театр военных действий. Брать сторону турок — это значило стать врагами персиян и наоборот.

Приходилось хитрить, пользоваться обстоятельствами. Но Персия и Турция умели извлекать выгоду из положения Грузии. Подкуп, поддержка желательных претендентов, поощрение раздоров — все пускалось в ход. Конечно, и Персия, и Турция были заинтересованы в том, чтоб у них был обеспечен фланг, и их усилия имели тем больший смысл, что в боевом отношении грузины были и в плохие времена силой, с которой считались. Ее надо было сломить или купить. К тому же бранная жизнь легко прививала грузинским владетелям инстинкты кондотьеров, с которыми нетрудно было вступать в сделки.

V

Заметим также, что с окончательным раздроблением Грузии оставалась еще возможность отдельным ее частям разрешить удачно вопрос государственной консолидации, правда, в меньшем масштабе, но все же с влиянием на судьбы всех грузинских земель. Нельзя отрицать того, что цари грузинские делали иногда решительный шаг к упрочению власти. Так, например, царь Кахетинский Георгий I (в конце XV в.) уничтожил наследственных правителей областей (эриставов) и поставил на их место своих чиновников-моуравов. Точно также он приурочил военные округа (хоругви) к епархиям, чтобы начальствование над каждой из 4 хоругвей не стало наследственным. Такая осмысленная деятельность могла, конечно, дать самые лучшие результаты. Но, повторяем, обстоятельства слишком благоприятствовали центробежным стремлениям — в отдельных царствах так же, как и в целой Грузии.

Сильный феодал в борьбе со своим царем всегда мог найти поддержку извне. Его всегда приласкают в Испагане; его поддержит кто-либо из соседних ханов или паша; к услугам его — полудикие кланы Дагестана, призвание которых заключалось в набегах; оставив другим мирные формы производств — земледелие, ремесла, — они занимались в качестве постоянных промыслов набегами, добычей рабов, службой за деньги. Приглашение грабить и жечь они принимали с восторгом — и были по-своему правы, так как жить они могли, только промышляя хищничеством^[7]. Мало-помалу (в XVII–XVIII вв.) появление лезгинских партий сделалось делом обыкновенными, это был истинный бич для Карталинии и Кахетии, которые в своих действиях на юге никогда не имели обеспеченного тыла^[8].

Нет необходимости настаивать на том, что внешние условия крайне обостряли и без того сильно выраженную феодальную разрозненность. Это слишком очевидно.

Лучшие грузинские цари, цари-крестоносцы, были всегда поглощены элементарной борьбой за существование. Об организационной работе не могло быть и речи. А цари-мусульмане, из которых некоторые, как, напр., Ростом, правили достаточно долго и достаточно спокойно, не вносили каких-либо благоприятных изменений, вреда же принесли очень много — в смысле ущерба христианству и народности.

Как бы то ни было, и в XVIII столетии лучшим монархам этой эпохи, Ираклию II и Соломону I Имеретинскому, приходится вести напряженную борьбу с вассалами. И если заговорщики, действовавшие против Ираклия, могут сойти за крамольников, то этого нельзя сказать, напр., о Ростоме, эриставе Рачинском, могущественном феодале, доведшем в своем упорстве Соломона до изнеможения.

При таких условиях, могла ли какая-нибудь часть Грузии стать оплотом политического обновления страны? Конечно, не могла, и это тем более, что ни одна из этих частей не была достаточно сильна, чтобы повелевать другой. Карталиния, Кахетия уравновешивались Имеретией, Мингрелией, Гурией. В восточной половине Грузии силы Кахетии и Карталинии были приблизительно равны^[9], в западной — Имеретия не сильнее и не слабее Мингрелии, вдобавок под боком у них Абхазия и Гурия, которые едва ли кого завоюют, но и себя завоевать не дадут. Прибавьте в этому еще разграничение сфер влияния между Турцией и Персией в Грузии — совпадающее с делением ее на Западную и Восточную, — примите во внимание, что всякий «поиск» Карталинии и Кахетии на запад от Лихских гор (и наоборот) мог вести к осложнениям между Персией и Турцией^[10], и станет ясно, почему идея национального единства до второй половины XVIII века не могла стать мотивом практической политики.

Но надо отдать справедливость анархическому состоянию грузинского общества в течение ряда веков: благодаря ему, благодаря этим полунезависимые ячейкам, этим замкам в ущельях, этим убежищам в недоступных местах народность и религия не могли быть уничтожены самыми последовательными, упорными из угнетателей Грузии.

Недостаточно выиграть большие сражения; недостаточно взять главные города и крепости, занять их своими гарнизонами; недостаточно поставить на престоле верного человека — еще вопрос, будут ли его признавать. Когда шах Тахмасп отдал Карталинию вероотступнику Давиду (Даудхану), то последнему пришлось терпеть неоднократные поражения от законного царя, рыцарственного Симона; наконец, последний был взят в плен персиянами, Даудхан утвердился в Тифлисе, но многие князья его вовсе не признавали.

Не раз духовные и светские вельможи, сильные своим значением на местах, сберегали часть того, что проигрывалось царями.

Так, общественный строй, ставивший помехи лучшим начинаниям царей-патриотов, одновременно препятствовал разрушительной деятельности завоевателей и царей-тиранов.

При почти беспримерных условиях, в которых пришлось жить христианской Грузии, самые несовершенства общественного строя, тормозившие исполнение любой более широкой политической мысли, послужили стране в пользу.

Но в ХVIII веке об эти несовершенства разбивались замыслы Вахтанга VI и Ираклия II — замыслы, оказавшиеся мечтами.

Глава вторая
Отношения Восточной Грузии и Персии при Сефевидах

I

В эпоху присоединения Грузии к России, Персия считала себя истинной владычицей Грузии, точнее, Карталинии и Бахетии. Правда, в ст. III Гюлистанского трактата (1813 г.) она торжественно отрекается и от Мингрелии, Имеретии, но это ничего не значащая фраза, так как еще по Кучук-Кайнарджийскому трактату страны эти считаются в зависимости от Порты^[11].

На чем же основаны были притязания Персии? Обладала ли она Грузией, когда установилась эта зависимость и в чем проявлялась? Прежде чем войти в оценку исканий шахов каджарской династии (что сделано будет в своем месте), необходимо в общих чертах обозреть отношения Грузии и Персии в предшествующие времена. Отношения эти так многосложны, имеют такую длинную историю, что даже не очень подробное их рассмотрение разрослось бы в целое исследование. Обходя молчанием все время до конца XV века, обратимся к этой эпохе — эпохе, непосредственно предшествующей началу династии Сефевидов. Именно при государях этой знаменитой династии Грузия вступает в более тесную связь с Персией.

Несчастья Грузии, т. е. «персидский» цикл несчастий, начинается с Узун-Гасана, противника победоносного султана Магомета II. До Узун-Гасана, по словам Вахуштии, внешние дела Грузии обстояли благополучно. Шахи еще не властвовали над всей Персией, турки были заняты войной с европейцами.

Вторжение Узун-Гасана в Грузию произошло в 1478 г. Удачно боролся с ним Константин III. Дело кончилось почетным миром и оставлением гарнизона в цитадели Тифлиса. С легкой руки Узун-Гасана преемники его посылают неоднократно войско для вторжения в Грузию (все в конце XV в.). Пока грузинам удавалось отражать своих врагов и разрушать крепости, которые они строили. Но затем начинают падать на них удары Сефевидов.

В начале XVI века шах Измаил — уже господин земель от Персидского залива до Каспийского моря. Войны с Турцией делают для Сефевидов обладание Грузией или ее верность прямой необходимостью. Тучи стали все более сгущаться над этой страной.

История отношений шаха Измаила к Грузии (первая четверть XVI в.) уже заключает в себе главные моменты грузино-персидской распри и связи. С одной стороны, требование покорности^[12], обещание милостей, занятие крепостей гарнизонами и сооружение укреплений в стратегических пунктах; с другой — лавирование между турками и персиянами, готовность ежеминутно вернуть утраченное.

Преемник Измаила шах Тахмасп (1524–1586) совершил в течение долгого своего правления целый ряд походов в Грузию.

Отныне политическая связь Грузии и Персии постепенно крепнет. Скоро наступит время царей-мусульман.

Так постепенно подготовляется эпоха, где нет иного выбора, как между неподчинением и борьбой с одной стороны, подчинением, переходящим в угодничество, и сравнительным покоем — с другой. Но первая позиция безнадежна, вторая — шатка, потому что Персия капризна, а Грузия бурлива. Оба типа отношений процветали в Грузии, в различных степенях и с различными вариациями. Устойчивости же не могло быть, потому что все, от начала до конца, было дисгармонично.

При всей пестроте эпохи ясно, что Персия домогается всячески овладеть страной, народ же, обреченный на заклание, так или иначе обороняется.

Чем же решилось это дело для Грузии и Персии?

Последней так и не удалось обеспечить себя со стороны Прикавказья. Грузия погибла, но погибла в интересах христианской цивилизации, а не для успехов мусульманского Востока.

Для Персии же конец Грузии был началом политического унижения и полного измельчания.

А что гнет со стороны Ирана мог сокрушить жизнеспособность страны, это не диво. Одного XVI века было бы достаточно, чтобы разбить историческое призвание народа, а ведь Грузия вступила в это столетие, пережив далеко не одно разорение и нашествие — арабов, сельджуков, Чингисхана, Тамерлана и многих других, — а впереди ее ожидали еще эпоха шаха Аббаса I, затем турецкое завоевание 2-й четверти XVIII века, Надир-шах и, наконец, несчастья самого конца XVIII века. Прибавьте к этому такие хронические недуги, как постоянное воровство лезгин, работорговлю, междоусобия.

Какое огромное количество крови пролито в этой борьбе за существование! Рядом с ручьями крови крестоносцев течет кровь крамольников, изменников родины и кровь, пролитая в междоусобиях. Но как мало удалось сберечь ценою этих жертв!

Железом и кровью не удалось тогда разрешить вопросы Прикавказья, хотя не скупились ни на то, ни на другое.

Иран мог бы обезопасить себя со стороны Грузии, только уничтожив поголовно ее население. Но это нелегко было даже Ирану. Персия применяла к Греции все методы воздействия, начиная с дипломатических ласк и кончая беспримерными кровопусканиями и насильственными выселениями. Но, помимо того, что и Персии это обходилось весьма не дешево, цель никогда не была достигнута, Грузия никогда не была поглощена Персией, потому что оставшиеся в живых при первой возможности отлагались, мстили, сбрасывали иго.

Здесь не место излагать ход этой борьбы, ее результаты для Персии и Грузии. Это значило бы излагать историю Восточной Грузии за два с половиной века (т. е. до половины XVIII в.).

История эта богата истинно трагическими моментами, но нить борьбы религиозной и национальной не есть единственная или даже главнейшая нить этой истории.

Крестоносная Грузия^[13], Грузия храбрых царей, доблестных иерархов, монахов ученых и благочестивых рыцарей, не имевших себе равных на поле брани, Грузия земледельцев, защищавших родные долины до последнего издыхания, — это не вся Грузия, это лишь одна (хотя и лучшая) из стихий ее исторической жизни.

Есть и другая Грузия, не менее, если не более действительная, чем та, первая: Грузия царей-вероотступников, льстецов шаха, пастырей-волков, князей-работорговцев, военной челяди с инстинктами грабителей. Эти две Грузии живут бок о бок, никогда одна не растворяется в другой, но часто одна из них выступает на первый план, а другая остается в тени.

II

Трудно выразить с отчетливостью, в чем заключалась политическая связь Персии и Грузии, потому что эти отношения представляются чем-то весьма зыбким; зыбка была Персия, зыбка и Грузия. Упрочению связи (т. е. окончательному поглощению) мешали религия и политическая живучесть нации. В зависимости от степени могущества Персии в данный момент и от силы сопротивления, какое могли оказать грузинские владетели, находилась и форма, в которую отольется отношение Грузии (Карталинии и Кахетии) к Ирану. Поэтому заранее можно предвидеть пестроту в этих отношениях. Очень важно еще и следующее обстоятельство: Карталиния и Кахетия вовсе не одинаково вели себя по отношению к Персии. Сплошь и рядом одно царство борется, а другое признает свою вассальную зависимость. Ведь соперничество Багратидов кахетинских и карталинских, вопросы престолонаследия в каждом из царств, тяготение к России — все это принималось в расчет умнейшими из властелинов Ирана. Само собой разумеется, что эгоистические расчеты владетелей играли также важную роль. Да и странно было бы ожидать или требовать от царей и народов постоянной борьбы без надежды на победу.

Приведем некоторые примеры. Пока Карталиния во главе с царем Константином III ведет удачно борьбу с войсками Узун-Гасана, Георгий I, царь Кахетии, при первом вступлении войск шаха в пределы царства посылает ему богатые дары в знак покорности и отвращает таким образом направленное уже против него оружие. Он отказал поэтому в помощи Константину. Понятное дело, такая политика должна была укрепить его власть в Кахетии.

Вообще благодаря оппортунизму и признанию верховенства шаха Кахетия некоторое время не знала персидских вторжений.

Александр I Кахетинский при усилении шаха Измаила отправил к нему в Ширван сына своего со знаками покорности, тогда как Карталиния боролась с этим шахом.

Леван II (царь Кахетинский) поддерживал карталинского Давида в борьбе с персиянами, но, когда шах Тахмасп разрушил Тифлис, Леван явился к нему в Карабаг; его отпустили с почетом. Это не помешало Левану в союзе с упорным врагом персиян Луарсабом I Карталинским позже воевать в Азербайджане. Однако Леван перешел потом опять на сторону Тахмаспа.

Вот почему, когда Тахмасп совершил новую экспедицию в Самцхе и завоевал Карталинию, покой Кахетии не был нарушен. Во время борьбы Симона с персиянами Леван ухитрился одновременно подарками задабривать шаха, свидетельствуя о своей верности — и посылать помощь Симону.

Вообще Кахетия умела ладить с Персией все XVI столетие^[14]. В это самое время Карталиния и ее цари — Константин, Давид, Луарсаб — являются настоящим оплотом веры и независимости.

Какая из этих двух политик была разумнее, сказать трудно. Цари-оппортунисты не раз избавляли страну от нашествий, но ничего не сделали для национального самолюбия и для Христа; цари-крестоносцы не раз накликали беду на свое несчастное отечество, но их любили и память их почитали.

Позже роли меняются. Силы Карталинии были сломлены, и она все более поддавалась персидским влияниям. Уже одновременно с Симоном сидит в Тифлисе ставленник персиян Даудхан. Сын же его, Ростом, в котором мусульманин и персидский вельможа уживались с грузином, открыл самую широкую дорогу и без того всегда сильному в стране персидскому влиянию. А его соперник Теймураз I, сын замученной Аббасом Кетеваны и царь Кахетии, до того цветущей, но тем же Аббасом превращенной в груду развалин, верный традициям православного царства, борется всю жизнь с превозмогающими обстоятельствами и обнаруживает поистине великую силу духа.

III

Органическое единение Грузии с Персией не могло иметь место хотя бы потому, что сама Персия не была органически целостным государством в европейском смысле, а, скорее, сложным политическим телом, образованным из единиц не административного, а государственного характера (т. е. Staatenstaat немецких публицистов), как бы этот государственный характер составных единиц ни был слабо выражен. Конечно, огромное значение при таком строе играет фактическое соотношение сил шаха и вассалов.

Если имя шаха — Аббас I, то узы единства чувствительно сжимаются, если это шах Гуссейн — картина меняется. Вообще можно сказать, что громкий титул «царь царей» может быть одинаково комплиментом как шаху, так и вассалам, смотря по обстоятельствам, титул этот означает или: из всех царей царь, или же: над царями царь. Такими царями под шахом были одно время грузинские цари.

Правда, неоднократно Грузию просто-напросто завоевывали. Но, во-первых, оккупация никогда не бывала полной (почему — сказано выше). Во-вторых, чтобы удерживать страну в повиновении, брали заложников — преимущественно из царевичей и знати, занимали цитадели гарнизонами, а главное — вверяли страну человеку, на которого полагались. Если бы персияне обладали сами развитым административным механизмом, то, конечно, они могли бы прочнее держаться в Грузии. На деле же им приходилось установлять modus vivendi с побежденными. Договорным соглашением кончилось и страшное разорение Кахетии Аббасом I^[15].

Персияне поступали совершенно в духе праворазвития той эпохи и сообразно доступным для них средствам, когда ограничивались привлечением на свою сторону или в случае нужды захватом царя и сильнейших феодалов. Оставляя царю или же (если он находился в Испагане) его заместителям текущие функции суда и отраслей управления, шах снабжал своего избранника (принадлежавшего, стало быть, к местной династии) инвеститурными знаками, осыпал его подарками, возлагал на него поручения. Таким образом, вопрос разрешался очень просто: народ продолжал иметь правителей из национальной исторической династии, но существенным условием занятия престола была шахская инвеститура. В рамках вассальной зависимости от Персии продолжали жить традиции монархии Багратидов, и Персия мирилась с этим, коль скоро ей ничто не угрожало.

А раз зависимость Грузии сказывалась в вассальности ее царей, то, припоминая влияние вообще иранской культуры на грузин и близость царей-вассалов к испаганскому двору, мы не станем удивляться той двойственности в роли грузинских царей, которая так бросается в глаза в течение XVII и начала XVIII века. Они одновременно грузинские Багратиды и первостепенные персидские вельможи, одновременно православные и мусульмане. Даже те, которые, как Ростом, и родились в мусульманстве, не обходят своими щедротами и церквей, как настоящие Багратиды Божией милостью. А в качестве персидских вельмож они играют порой видную роль в Персии, часто занимая первые должности государства. Но сила их в Персии, конечно, основывалась на том, что в качестве царей грузинских они располагали известными ресурсами. И вот, подвизаясь на почве иранской политики, цари и первейшие князья (тоже сильные люди в Персии) постепенно втягивали массу грузин в персидские дела^[16]. В таких случаях цари не раз осыпались золотом и бесчисленными подарками со стороны шахов, а доблестное воинство снискивало немалое количество добычи на полях сражений, в которых следовало за своими природными царями и князьями.

И, конечно, это было занятие, весьма подходящее и для царей, и для их воинов; война стала для грузин родной стихией, и, раз нельзя было их оружию найти применение для блага родины, они охотно служили этим оружием и за ее пределами, тем более что с ними всегда были их начальники, и на этом поприще они находили и славу, и деньги, и сильные ощущения. Многие умирали на чужбине, отпадали от христианства, ложились костьми, распинаясь за чуждое дело, но это уж неудобства ремесла.

Так называемая эпоха царей мусульман^[17], от 1632 г. до падения Вахтанга (1723), к которой относится все, только что сказанное, представляет, таким образом, некоторое постоянство и определенность в отношениях Персии и Грузии. Объясняется это не чем иным, как большим сближением с Ираном царей и дворянства.

Но, опять-таки, здесь много оттенков и различий. Более прочный modus vivendi установляется в Карталинии, которая живет совершенно в ладах с Персией при царе Ростоме. Этот, во всяком случае выдающийся царь прикладывал к своим грамотам печать с надписью «Ростом, прах ног шаха» и был в постоянных сношениях с иранским правительством, на деле же распоряжался, как безусловный хозяин в Грузии. Он был одним из самых сильных и влиятельных лиц в Персии, советчик шаха Сефи, которому помог занять престол; неудивительно, что персидские гарнизоны в Гори и Тифлисе служили не столько Персии против Грузии, сколько Ростому против его грузинских неприятелей.

В Кахетии же одновременно Теймураз действует как патриот и христианин. А позже ханы, правившие в Кахетии, играли роль настоящих церберов.

Часто рядом с царями-грузинами мы видим персидских чиновников, как бы для контроля; о гарнизонах в крепостях и занятии обсервационных пунктов мы уже говорили. Дань (невольниками, шелком, денежными взносами), несомненно, существовала, также новогодний подарок шаху. Но характер и тяжесть дани, конечно, зависели от положения вещей в данный момент — она могла сбиваться на контрибуцию, могла и возвращаться назад в виде дара сюзерена вассалу. Что же касается количества платежей, регулярности их, а также того, насколько налоги, взимавшиеся под предлогом уплаты дани, служили действительно этому назначению, а не иному, об этом пока трудно высказаться окончательно.

Относительно же заложников добавим, что ими часто являлись и наследники царя; они облекались высокими званиями и должностями, например, правителей испаганских, куларагасов, т. е. начальников гвардии, мдиванбегов Ирана, т. е. верховных судий, и проч.

В эпоху царей-мусульман много заимствовано из административных порядков^[18] Персии, не говоря уже о нравах и обычаях, которые изрядно стали походить на персидские.

Вообще, поскольку мы имеем дело с указанным выше modus vivendi и участием грузин в жизни Ирана, не может быть и речи о грузинах как «народе-крестоносце»; нельзя особенно подчеркивать и угнетение со стороны персиян. Рисовать грузино-персидские отношения за эти века под одним углом зрения — православия и мусульманских утеснений — односторонне, неправдоподобно и набило оскомину. Грузинское воинство — что вполне нормально — порой забывало свое христолюбив, и пафос боевой едва ли не говорил в нем сильнее, чем пафос религиозный.

Можно ли говорить об угнетении, когда, напр., на Георгия XI (погиб в 1709 г.) с его грузинским отрядом возложено было устроение дел Афганистана и смежных провинций^[19]. Правда, Георгий перед тем принужден был просить прощения за вины, но скоро этот угнетенный стал первым человеком Персии, и пришлось думать о том, как бы ослабить его силу. Титул его звучал так: царь карталинцев, спасалар войск всего Ирана, бегларбег Кадагарский и Кирманский и проч. Впрочем, нам нет нужды излагать полностью историю этого знаменитого в летописях Персии и Грузии царя, нашедшего трагическую смерть в Афганистане. Заметим, кстати, что когда экспедиция в Афганистан племянника Георгия (и его наследника в Карталинии) Кайхосро окончилась также катастрофой, то, недовольные своими товарищами по оружию, персиянами, грузины предложили устроить дело (усмирить афганцев) без участия персиян, но предложение это, по словам Крузинского, было отклонено из боязни чрезмерных успехов грузин. Во всяком случае, это показывает, как они втянулись в чужое для них дело.

IV

Эпопея Георгия XI (или, как его называли по-персидски, Шах Наваза II) ясно показывает разительную на первый взгляд двойственность в положении и поведении грузин эпохи царей-мусульман. Притом это интересный, поучительный эпизод грузино-персидских отношений. Георгий добивался одно время полной независимости от Персии, в чем не успел благодаря своим же магнатам^[20] и тонкой дипломатии персиян.

Затем при посредстве брата своего Левана, верховного судьи в Иране, он испросил прощение у шаха, и его услугами воспользовались на юго-восточной окраине Персии, где притязания Великого Могола и брожение страны требовали диктатуры. Персидское правительство пришло к остроумной мысли возложить эту миссию на Георгия, человека с прославленной энергией и мужеством. Одновременно этим путем достигались умиротворение Грузии и отвлечение на другой край Персии лучших из ее бойцов.

Всякая попытка царей усилиться у себя на родине нашла бы неодолимую преграду в крупных феодалах, которым более улыбалась номинальная зависимость от далекого Испагана, чем прямая подчиненность царю-соседу. И эти феодалы — вовсе не обязательно изменники родины и веры, напротив, не раз именно они защищали религию и «народность». Но отступить сознательно от выгодных им интриг и содействовать либо не препятствовать усилению власти царей, как бы это ни было полезно для национальных идеалов, этого они никогда бы не сделали. Их образ действий последовательно вытекал из общественного строя эпохи.

Что же касается видимой двойственности, то всмотримся ближе в этих людей, патриотизм которых не государственного, а феодального характера. Они привыкли сражаться у себя дома не только с неверными, но и с христианами-грузинами, будь то подданные другого царя, другого владетеля или только другого князя-соседа.

Такие профессиональные рубаки уже перестают различать, с кем имеют дело, а если в Персии они следуют за своими царями и князьями и имеют столь нужную им добычу, то разве они не в своей тарелке? Этот ряд явлений составляет одну из главных струй грузинской истории и занимает видное место в отношениях грузин к Византии, к монголам, к туркам, к персиянам^[21].

V

Мы нарочно не останавливались на грузино-персидских отношениях при шахе Аббасе I, несмотря на то что с именем этим у грузин долго были связаны мрачные воспоминания. Время этого шаха, названного по заслугам Великим, для Грузии знаменательно не только по неизгладимому ущербу, который оно принесло христианской стране, не только по войнам, исполненным глубокого драматизма и неожиданностей, но и потому, что теперь окончательно сложилась политическая программа Персии в Грузии, выяснились все пружины этой политики. Входить в ее рассмотрение излишне, достаточно представить себе заветы Макиавелли, исполняемые в масштабе, который и не снился какому-нибудь Цезарю Борджиа, советы Макиавелли, исполняемые грозным повелителем Ирана.

С юридической точки зрения интересно, что царь Грузии получает в Персии титул вали и выдвигается, таким образом, на одно из первых мест среди вассалов короны^[22]. Modus vivendi, установленный Аббасом, носит характер договорный, обоюдный (pacta conventa, как выражается Крузинский).

Едва ли есть надобность в кратком обозрении касаться этих pacta conventa, так как, каково бы ни было юридическое положение вещей^[23], спокойствием Грузия наслаждалась лишь урывками — почти вся первая треть XVII столетия (о которой идет речь) наполнена войнами, исключавшими нормальное течение дел. Правило «winter arma silent leges» получало в тогдашние времена не какой-либо узкий, а самый общий смысл.

Итак, если оставить в стороне случаи оккупации страны и управления через персидских чиновников, а также периоды длящихся смут и борьбы, когда тщетно было бы разбирать, где право и где факт, и ограничиться обрисованной выше эпохой царей-мусульман, то мы найдем что Грузия образует привилегированное вассальное владение, связанное по отношению к сюзерену-шаху верностью и обязательством уплачивать дань и служить войском. Во главе страны, по общему правилу, лица, принадлежащие к национальной династии, снабженные надлежащей инвеститурой и отправляющие все отрасли управления. Они принимают (хотя бы наружно) ислам. Надзор за царями, конечно, усиливается или ослабляется в зависимости от личностей и обстоятельств.

Иногда он равен нулю, иногда же проявляется в резкой форме назначения конкурирующего правителя, частичного вмешательства из Испагана и т. д. В связи с этим надзором стоит и занятие гарнизонами цитаделей; им, с одной стороны, дополняется надзор и гарантируется (другой такой гарантией являются заложники) соблюдение status quo, с другой стороны, это есть пользование территорией вассального государства в интересах (военных) сюзерена. Политическое значение этих гарнизонов — не только удержание в повиновении Грузии, но и наблюдательная роль в сторону Турции, от которой часто можно было ожидать наступательных действий. Впрочем, стремление обеспечить себя со стороны Турции и, позже, России было главным интересом, ради которого Персия добивалась управиться в Грузии, интересом, за который пришлось расплачиваться последней.

Что указанное выше соотношение подвергалось частым колебаниям и нарушениям как с одной, так и с другой стороны, это совершенно очевидно да и естественно, если принять во внимание, сколько весят рознь религиозная, национальная и шаткость общественного строя, вместе взятые. Благодаря этой пестроте и путанице общая характеристика поневоле выходит гибкой, допускающей много оттенков и отклонений.

Глава третья
Между Персией и Россией

I

Но для того чтобы сложившиеся между сюзереном и невольным вассалом отношения, pacta conventa, были бы прочны и жизнеспособны, для этого им недоставало — помимо их шаткости, невыгодности и унизительности для Грузии — еще одного чрезвычайно важного условия, оценка которого приведет нас к новой цепи вопросов.

Как ни велико и разносторонне было влияние Персии на грузин, следы которого очевидны на их языке, литературе, нравах, обычаях, вещественной культуре, административных порядках, для полного слияния и сближения с Ираном (или, вернее, для установления такой связи, какая существовала между другими его частями с целым) не доставало религиозного единства.

Персия не умела или не успела уничтожить христианство в Грузии. В самые худшие времена там было достаточное количество лиц, закоренелых в православии, и этот источник мировоззрения, если не очень богатый, давал, во всяком случае, мерило для оценки мусульманства, его приверженцев и политических явлений, им окрашенных.

В самом общественном строе Грузии было более чем достаточно данных для противодействия всяким властным попыткам, все равно, исходили они от персидских или грузинских монархов. Но по отношению к Персии центробежные силы осложнялись еще рознью религиозной и национальной. Напротив, при существовании такой розни цари грузинские даже в рамках вассальной зависимости, даже руководясь интересами более династическими, чем национальными, найдут всегда возможность в своем стремлении прочь от Ирана опираться на религию и национальность. При условиях общественного развития и силах Грузии стимулов этих недостаточно для политики успешной, достигающей желанных результатов, но их достаточно для политики неудачной, кончающейся катастрофами, политики, которая продлит агонию, разобьет планы Персии и даст затем повод России серпом православия пожать обильную жатву политических успехов и приобретений.

Нам предстоит рассмотреть в самых беглых чертах некоторые эпизоды этой политики, представителями которой со стороны Грузии являлись не раз люди большого ума и энергии, как Вахтанг VI, Ираклий II. Достаточно поверхностное ознакомление с той эпохой, чтобы видеть весь ужас и трагизм условий, в которых эти люди жили, и не только жили, но деятельно заботились о благе родины, занимались литературой, десятками лет стремились к осуществлению поставленных задач и не боялись рисковать всем.

Несчастье их заключалось в том, что политические задачи, над разрешением которых они трудились, требовали средств и сноровки XVIII века, а в их распоряжении были люди и технические приемы XII или XIII веков — или хуже того. Сами же они при всем их православии были пропитаны насквозь той самой культурой, с которой желали порвать, т. е. персидской.

Не укладываясь в рамки Востока, в поисках самостоятельности Грузия могла успеть в борьбе с сильнейшим врагом лишь при условии культурного перевеса, т. е., точнее, при наличии более высокой военной и правительственной организации. А этого-то и не было. Она боролась с врагами их же оружием, но более слабым, как сколок слабее первообраза, и уступала им в численности^[24].

II

Мы сказали, что грузинские цари вели свою, самостоятельную политику, обреченную на неудачи. Одним из лозунгов этой политики, наиболее чреватым неудачами, было искание покровительства России.

При давних сношениях Грузии с Россией попытки опереться на нее так естественны, что не требуется объяснений по этому поводу. Мы опускаем все эти бесконечные посольства XVI–XVII веков с обменом громоздких подарков и тяжеловесных грамот, посольства, черепашья медленность которых изводит даже теперь всякого, кто знакомится с ними.

Мотивы сближения Грузии с Россией определились с самого начала не менялись до самого конца XVIII века. Жалуются на притеснения «агарян», просят пушек, просят пороха, просят знаний — и не даром, а ценою подданства, ценою «службы» под высокой рукою московского царя с готовностью платить дань.

Существо этих просьб стоит в полном соответствии с нуждами Грузии. Искание протектората является естественным следствием желания сохранить хотя бы не полную самостоятельность при невозможности обходиться собственными средствами.

Вассальная зависимость, против воли навязываемая Грузии державами враждебного Востока, это та форма, которой Грузия рада бы была в своих интересах связать себя по отношению к державе единоверной и дружественной, какой была Россия.

Схема отношений в общих чертах уже выработана была жизнью и знакома Грузии из горького опыта с Турцией и Персией. Теперь она желала облечь в эту форму связь, не злой судьбой навязанную, а добровольно избранную.

Такова позиция, занятая Грузией с самого начала ее сношений с Россией, позиция, с которой она, по существу, не сходила до самого последнего момента. Это в равной мере касается всех царей, владетелей, всех естественных и импровизированных представителей^[25], устами которых Грузия заявляла свои нужды.

Со стороны России до XVIII века участие проявлялось преимущественно в ободрениях, подарках, религиозных экспедициях в целях укрепления и очищения веры, а также в соответствующем восполнении царского титула. Россия тогда еще только подходила — хотя и прочными, московскими шагами — к Прикавказью. Христианские царства Грузии еще не могли интересовать ее иначе, как издали^[26].

Но все же умные московские политики умели приласкать, обнадежить и приучить грузин видеть в русских единоверцев-покровителей. Плоды московской политики сказались уже при дипломатах в немецком платье.

К идее протектората возвращались неоднократно позже и с той, и с другой стороны. Но когда политические виды, открывавшееся с упрочением в Закавказье, прояснились, когда к гигантскому хребту, дотоле заветному, и к Каспийскому морю Россия подступила во всеоружии средств, доставляемых методической дипломатией и регулярным войском, словом, когда могущественная реформированная Россия приняла по силе политических обстоятельств дела Грузии к ближайшему рассмотрению, не протекторат уже, а инкорпорация показалась России более подходящей формой, не единение, а соединение или, еще лучше, присоединение оказалось результатом векового исторического процесса.

Предвосхитив таким образом то, что нас ожидает впереди, мы вернемся теперь к первой четверти XVIII века, к Персидскому походу Петра Великого и его политике в отношении грузин.

Конечно, в кратком очерке уместны лишь наиболее существенные для нас черты этой военной и дипломатической — и скорее дипломатической, чем военной — кампании великого монарха.

Глава четвертая
Грузия и Персидский поход Петра Великого

I

В Персидском походе Петра Великого Вахтангу и грузинам пришлось сыграть роль вспомогательного орудия русской политики, брошенного на произвол судьбы, лишь только в нем миновала надобность.

Ограбление русских купцов при разорении Шемахи лезгинами в 1712 г. дало повод русскому правительству вмешаться в персидские дела и предложить шаху помощь России против его бунтовщиков. И все дальнейшие военные действия происходили под флагом доброжелательного (в отношении Персии) укрощения мятежников, а не открытой войны.

Да и Персия поступила не только дружелюбно, но и подобострастно, поэтому Волынскому (тогда еще полковнику), отправленному с политической миссией в Персию в 1715 г., удалось заключить в 1718 г. весьма выгодный торговый трактат, получивший ратификацию обоих монархов.

Но поездка Волынского имела еще большие результаты. Он подсказал Петру дальнейшие его шаги в персидской политике. Ознакомившись всесторонне по поручению Императора с обстоятельствами Ирана, он представил отчет и предложил Государю озаботиться занятием богатых прикаспийских провинций, так как ими могли, по его мнению, овладеть афганцы, угрожавшие уже тогда целости Персидского государства. Программа Волынского была принята Петром. В 1719 г. послали экспедицию для изучения южного берега Каспийского моря. В 1720 г. Волынского назначают астраханским губернатором и велят тайно готовиться к Персидскому походу, наводить нужные справки и склонять Карталинского царя Вахтанга на сторону России^[27], обнадеживая его соответствующим образом. Имели в виду также заручиться содействием кахетинского Константина III (Магомета Кулихана), бывшего раньше правителем Испагана.

Зачем же эти враждебные замыслы по отношению к дружественной (казалось бы) Персии? Персия здесь ни при чем. Россия принуждена была нарушить добрые отношения с Персией, потому что благодаря полному разложению последней было основание опасаться появления у Каспия турок, этих, более важных для России — особенно со времени Прутской кампании — врагов.

Овладей они берегами Каспийского моря, от этого произошел бы великий ущерб России. Очевидно, что прикаспийские провинции нельзя было оставить на произвол судьбы и проще всего было, по мнению Петра, овладеть ими.

Опасения Петра были основательны, и поход пришлось бы даже начать раньше, чем думали, ввиду того, что дагестанские владетели, призванные на помощь в качестве номинальных вассалов шахом Гуссейном, вместо того предпочли освободиться от власти шиитов (персиян) и решились отдаться под покровительство Порты, естественной защитницы всех магометан-суннитов.

Итак, главным политическим стимулом Персидского похода Петра Великого было основательное опасение того, что Турция утвердится на берегах Каспийского моря.

Военные операции открылись летом 1722 г., но еще в 1721 г. велись с Вахтангом переговоры о совместных действиях.

Перед царем Карталинским лежало два пути, две программы. Предстояло выбрать единение с русским или с персидским правительством.

II

В 1721 г. афганская смута в Персии принимает такие размеры, что престолу Сефевидов стала грозить неминуемая гибель. 8 марта 1722 г. персияне проиграли решительное сражение при Гульнабаде (близ Испагана). В этой битве пал жертвой безумной храбрости брат Вахтанга, Ростом, кулар-ага (т. е. начальник гвардии), бывший здесь с 400 грузин. Затем началась осада Испагана, длившаяся 7 месяцев.

В эту критическую минуту шах Гуссейн обратился за помощью к Вахтангу. Как вассал, последний обязан был не отказать в ней, но если его просили, даже умоляли особенно настойчиво, так на это были особые причины. Именно грузин боялись афганцы; ветераны Георгия XI и Кайхосро внушили им уважение к грузинскому оружию; и в Испагане знали, что одно известие о движении грузин заставит Мир Махмуда (вождя афганцев) снять осаду — об этом у него был уговор с войском.

Шах Гуссейн играл также на родственных струнах Вахтанга — звал его отомстить за своего дядю, Георгия, и братьев, Кайхосро и Ростома, павших от рук афганцев, напоминал, что вслед за Персией неминуемо погибнет и Грузия. Несмотря на все это, Вахтанг отказался идти на помощь к столице Ирана и предоставил Персию ее судьбе^[28].

Некоторые авторы считают отказ Вахтанга политической ошибкой — и они, может быть, правы, потому что сплошные дальнейшие неудачи Вахтанга, во всяком случае, не свидетельствуют о безошибочности его политики. Самое основание этой политики было ложно — он не принимал во внимание, что обещания русского правительства могут быть исполнены лишь при известных условиях, а между тем весь свой образ действий строил на вере в исполнение этих обещаний. Поэтому он не задумался поставить на карту все — и проиграл, лишь только политические обстоятельства не позволили России сделать то, на что он имел право надеяться. Позже Ираклий повторит эту ошибку и станет в открыто враждебное отношение к соседям раньше, чем Россия гарантирует ему условленную помощь. И Вахтанг, и Ираклий, искушенные в тонкостях восточной политики и умевшие отлично лавировать между ее подводными камнями, в отношении России оказались наивно доверчивы. Россия была для них воплощением не только могущества, но и знания, порядка, мудрости, столпом православия и т. д. Могли ли они думать, что и здесь надо было быть настороже, не ожидать, что обещанное немедленно же исполнится, и проч.?

Нет сомнения, что если бы оказание помощи Вахтангу совпадало с русскими интересами, т. е. не ставило бы помех другим комбинациям России и приносило бы ей прямую выгоду, то обещания Петра были бы исполнены. В противном случае (т. е. если бы помощь была оказана ценою потерь и затруднений) мы имели бы политику бескорыстную, но жертвующую национальным (русским) достоянием (кровью подданных и средствами государства) для других.

Итак, Вахтанг не исполнил желания шаха, тем более что и князья Карталинии нимало не были расположены идти в Персию.

Все это произошло весной 1722 г. Очевидно, что уже до того Вахтанг получил известные предложения со стороны русского правительства, что и побудило его действовать указанным образом по отношению к Персии. Действительно, из грамоты на латинском языке, отправленной Вахтангом Волынскому в ноябре 1721 г.^[29], видно, что последний писал Карталинскому царю письмо, полное широких обещаний (firmam spem opportuni auxilii, evadendi ab injusta servitute promittitis et paratis). Сверх обещаний и приглашения действовать заодно Волынский ставит ряд деловых вопросов, о числе нужного вспомогательного войска, о провианте, укреплениях. Достаточно прочесть ответ на эти вопросы, достаточно просмотреть грамоту, писанную Вахтангом одновременно императору Петру, чтобы убедиться, какой светлый горизонт открывался Вахтангу. Казалось, исполнялись заветные мечты Багратидов — достичь самостоятельности и безопасности под эгидой православной могущественной державы. Неудивительно, что в полной силе выражено в письмах Вахтанга правовоззрение христианина, по которому, власть неверных есть лишь неизбежное зло, несправедливость, которую надо устранить при первой возможности. Куда девалась вассальная зависимость от Персии?! Иные мысли овладевают Вахтангом. «Получив письмо от предводителя войска Вашего, мы воодушевились твердой надеждой о помощи и предались более прежнего излиянию задушевной радости, восхваляя вечного Бога, в руках которого находятся сердца всех царствующих, ибо Он побуждает милость Вашу к тому, чтобы освободить нас от наших врагов…» Зависимость от Персии — незаконно наложенное иго; пришло время его стряхнуть. Теперь с помощью Бога и непобедимого войска русского грузины вернут себе все утраченное. Отвечая Волынскому на вопрос, где должны быть возведены укрепления для войска, Вахтанг изливает всю полноту своих чаяний. «Многочисленные твердыни на пути до Каппадокии и Кахетии отбиты силою, без всякого права, у предков наших и доныне отчуждены от нас. Теперь они будут возвращены, и мы вечно будем, — заключает Вахтанг, — пребывать в союзе и полной зависимости как от Всемилостивейшего Государя, так и от непобедимого предводителя».

III

Не суждено было сбыться этим мечтам, горькие разочарования ожидали Вахтанга. Политическая программа его — сближение с Петром — основана была не на надежде только, а на уверенности в русской помощи; он поставил на карту все раньше, чем эта помощь пришла; в конце концов, она так и не пришла.

Когда весною 1722 г. шах звал Вахтанга на подмогу, решение последнего уже созрело, к тому же одновременно с гонцами шаха прибыл от Императора, по словам Вахуштия, некто Мамука с приглашением явиться, т. е. присоединиться к Петру во время его предстоявшего похода^[30].

Теперь надо было ожидать точного плана действий. 12 июля^[31] Петр отправил из Астрахани Бандура Туркистанова (Вахтангова посланца) с грамотой к царю Карталинскому. Вахтанга приглашали двинуться на лезгин; он должен был известить об этом Императора и затем идти на соединение с русскими войсками в месте, которое укажет Государь. Одновременно Петр преподал ряд советов о том, как действовать, чтобы не испортить дело.

Ответ Вахтанга на это письмо был сообщен Петру лишь 19 сентября. Вахтанг, между прочим, извещает, что назначен спасаларом (главнокомандующим) в Адербейджане.

Обстоятельства сложились так, что Вахтанг получил чуть не одновременно два приглашения идти на лезгин: одно от Петра, другое от правительства последних Сефевидов. Так или иначе, он двинулся к Гандже в ожидании дальнейших событий.

Между тем затруднения, встреченные в операциях по западному побережью Каспия, а также получение неблагоприятных известий из Сената побудили Петра отменить поход и вернуться в Астрахань. Эго произошло в начале сентября, вслед за получением известия, что многочисленное ополчение из грузин и армян под начальством Вахтанга собралось на берегу Куры в ожидании соединения с Государем.

Давно уже Закавказье не видело такой многочисленной христианской рати. Но радужные надежды рушились с возвращением Петра. Вслед за первоначальным подъемом духа последовало уныние, а с недисциплинированной толпой мало что можно было сделать.

О тягостном настроении, в каком грузины ожидали известий от Петра о дальнейшем движении, свидетельствует письмо Вахтанга Туркистанову: «Мы здесь в нерешимости: отправиться туда? но к кому отправиться? а воротиться — как воротиться? Мы ничего не знаем о Вас, где Вы, что с Вами? Ты ведь отлично знаешь, что грузины не могут так долго воевать, в запасах оказывается недостаток, и они падают духом». В конце письма чувствуется раздражение, вполне, впрочем, понятное. «Сообщите нам что-нибудь достоверное. Прибудет ли Государь? Что мы здесь торчим, как дураки? Будет тебе обманывать нас — пиши нам правду»^[32].

Хотя первоначальный план — соединение с Петром — расстроился вследствие возвращения Императора в Астрахань, все же Вахтанг не чувствовал себя совершенно покинутым.

Для объяснения с ним Петр отправил гвардии поручика И. Толстого. Во-первых, Петр желал, чтобы Вахтанг воздействовал на шаха в том же смысле, как это поручалось русскому дипломатическому представителю в Персии (т. е. склонить шаха к принятию помощи от бунтовщиков и к уступке за эту помощь прикаспийских провинций); затем Вахтангу делали ряд обещаний; особенно же остерегали от единения с турками, как опасного для христиан шага, и т. д.

Вахтанг взялся влиять на шаха, но было уже поздно: 10 октября 1722 г. пала столица Ирана, и шах Гуссейн очутился в руках Мира Махмута. Юный Тахмасп, сын Гуссейна, еще раньше пробившийся с небольшим отрядом из осажденного Испагана на север, был провозглашен шахом в Казвине, а затем отступил в Таврис.

Вахтанг отправил к Тахмаспу С. Чхеидзе, и молодой шах послал царю и сыну его Бакару богатые подарки^[33]; Бакар еще раньше сделан был кулар-агасом. Видимо, персияне не переставали рассчитывать на помощь грузин.

Любопытно шахское «повеление» правителю Грузии Гуссейн-кули-хану (так Вахтанг рисовался персиянам), состоявшееся в октябре 1722 г. Вахтанг извещается, что «несколько человек эмиров злодея Махмуда прибыли в Испаган и что дела тамошние находятся в большом расстройстве. Так как подобное упущение есть дело весьма нехорошее», то пусть Бакар с «чем только можно из войска гурджийского» спешит к «порогу убежища мира»^[34]. Несмотря на отчаянное положение, люди эти не расставались со лживой фразеологией! Впрочем, это всюду так.

На просьбу (или повеление!) Тахмаспа Вахтанг ответил отказом, — несомненная ошибка с его стороны ввиду отъезда Петра.

Между тем кахетинский Мамед-кули-хан (Константин III), соперник Вахтанга^[35], сумел извлечь для себя плоды из его политики. С персидской точки зрения Вахтанг вел себя, как бунтовщик. И Константину нетрудно было получить от шаха Тахмаспа разрешение действовать против Вахтанга, как ослушника. Сехния Чхеидзе сообщает, что Карталиния «отнята» у Вахтанга и отдана Мамед-кули-хану 10 января 1723 г. «Отдана» это значило, что он должен был ее взять; и, конечно, не персидским войском^[36], а с помощью лезгин он овладел Тифлисом и отдал его по условию на трехдневное разграбление. Вахтанг держался некоторое время в Карталинии, но затем, разбитый Константином, принужден был удалиться в Имеретию.

Узнав о несчастьях Вахтанга, Петр решил было отправить к нему на помощь отряд войска под командой Баскакова. Уже сделаны были все приготовления, дано наставление о военных действиях в Грузии, но затем экспедиция была отменена. Еще в ноябре 1723 г. Государь делал дополнительные распоряжения насчет помощи Вахтангу, а весною 1724 г. Баскаков был уже в России при другом деле^[37].

IV

Чтобы понять этот поворот в грузинской политике Петра, необходимо вспомнить, что, как сказано выше, стремление предупредить турок на берегах Каспийского моря, обезопасить себя от них с этой стороны было главной причиной Персидского похода.

Со своей стороны, Порта всегда притязала на Эривань, Таврис и вообще была готова воспользоваться беспомощным положением Персии. О покровительстве турок дагестанцам мы уже говорили.

В ответ на завоевания Петра и на десант в прикаспийских провинциях турки начали забирать земли от Эривани до Тавриса.

Вахтанг получал приглашение от турок предаться им еще в самом начале всей этой путаницы; через И. Толстого Петр остерегал его от союза с Турцией ввиду заигрываний эрзерумского паши. Теперь, во время распри царя Карталинского с Константином, турки вступили в Карталинию, с согласия Вахтанга, вынужденного или добровольного — это безразлично. Постепенно захватив и Кахетию, они хозяйничали в Грузии 12 лет, пока метла Надир-шаха не вымела их отсюда.

При дальнейшем движении турок к востоку они входили в соприкосновение с российскими завоеваниями. Грозила война. Делались с обеих сторон приготовления.

Объявления войны со стороны Турции не произошло благодаря «добрым услугам» Франции. Стараниями королевского посланника маркиза де Бонака последовало соглашение относительно предварительных пунктов (в 1723 г.), а затем, 12 июня 1724 г., заключен трактат о Персии в Константинополе^[38]. Цель этого трактата — размежевать владения России и Турции в Персии.

Для нас не важны дальнейшая история этого замечательного трактата и подробности его содержания. Скажем лишь, что по трактату 1724 г. Петр признает во всей силе занятие Грузии турками^[39]; граница турецких владений проведена восточное ее, так что fait accompli получает официальное признание Петра.

Теперь ясно, почему отменена была экспедиция, шедшая на помощь Вахтангу: помощь эта не вязалась с условиями соглашения России с Турцией, а само собой разумеется, что уладить дело с Турцией было существеннее, чем помочь Вахтангу — и раз одно становилось в разлад с другим, то не трудно было предвидеть, что возьмет верх.

Еще во время борьбы Вахтанга с Константином его не покидала надежда на русскую помощь. В письмах гр. Толстому, Волынскому и самому Петру он объясняет, почему согласился «покориться» туркам. «Так как мы не могли воевать с такими соседями и великими государями, мы и сказали султану «покоряемся тебе», надеясь, что пока пойдут переговоры с Константинополем, может быть Они (т. е. Петр) удостоят нас прибытия сюда Их светлой особы». Переговоры с Константинополем действительно велись, но из них вышло не то, чего ожидал Вахтанг^[40].

Со вступлением турок в Карталинию и Кахетию дело Вахтанга было проиграно. Многие и сильнейшие князья оставались ему верны и не раз после звали его из России занять престол, обещая свою поддержку, но обстоятельства складывались иначе. Несмотря на всю популярность Вахтанга в Грузии, он уже не вернулся туда.

В конце вышеприведенного письма Петру, полученного 10 мая 1723 г., Вахтанг, как бы предчувствуя безуспешность просьб о помощи, просит, в таком случае хоть убежища — «что будет также большой милостью». «Если и этого не будет, и тогда будем благодарить Бога: все, что переносим, есть наказание за наши грехи. Да будете Вы долго жить!»^[41]

Не напрасно надпись на печати Вахтанга, которую он прикладывал к своим грамотам, грустно говорит: «Прах еси и в прах обратится. Нужно смириться. Царь Вахтанг».

Одновременно он писал Волынскому и Толстому. Искра надежды еще теплилась в нем, ее должны были позже поддержать известия об экспедиции в Грузию, а что эта экспедиция действительно подготовлялась, об этом было уже говорено^[42]. «До сих пор, — пишет Вахтанг названным сановникам, — мы умоляли Его (т. е. Императора) избавить нас от когтей рыси, теперь да не оставит он нас в когтях леопарда. Если Вы окажете покровительство стольким христианам, это будет доброе дело; если же нет, да будет воля Ваша!»

Последний проблеск надежды сказывается еще в письме генералу Матюшкину весной 1724 г., когда экспедиция в Грузию была уже отменена ввиду соглашения с Турцией.

V

А турки уже хозяйничали в Карталинии и Кахетии, и хозяйничали, как подобает туркам. Посадив на престолы угодных им людей, они на деле правили, как хозяева.

«Знайте, — пишет Вахтанг в последнем письме Императору, — что сын мой Бакар, бывший в Тифлисе с турками, не мог снести их утеснений и уехал оттуда». Вся страна разорена до крайности, много поселений совершенно уничтожено, а жители уведены в рабство. «Если Вы желаете что-нибудь сделать для нас, сделайте этим летом, так как позже доброта Ваша будет бесполезна».

В конце лета 1723 г. Вахтанг прибыл в крепость Св. Креста, выстроенную Петром в 1722 г. на Судаке. Вместе с ним выехали в Россию свыше 1000 лиц разных званий, начиная с царевичей и иерархов церкви. Эмиграция эта сыграла видную роль в истории Грузии XVIII века. Заметно усилились связи с Россией, создался очаг литературной деятельности в Москве. Русские власти получили в свое распоряжение контингент лиц, знакомых с грузинскими делами.

Мы не будем касаться ни судеб этой эмиграции, ни дальнейшей участи Вахтанга.

Своеобразно и крайне характерно для тогдашнего русского правительства, верного заветам Петра, отношение к грузинам, после того как поддержка царю Вахтангу была снята с очереди, как не согласная с программой восточной политики Петра. Расчеты и планы грузин нимало его не интересовали; он видел в Вахтанге одно лишь орудие своей политики, а в грузинах — элемент, которым он был не прочь заселить свои прикаспийские приобретения. Далее, он видел в грузинах нужный ему военный материал, и многолюдство свиты Вахтанга не только не шокировало русское правительство — напротив, были разочарованы тем, что так мало грузин привел с собой Вахтанг!

Словом, старались извлечь пользу и из свиты, и из царя. Надежда вернуться в Грузию и занять престол не покидала его во время позднейшего исполнения им дипломатических поручений русского правительства. Надежды эти не сбылись, России же он оказал существенные услуги в персидских делах.

VI

Как тяжело ощущался турецкий гнет в 1723–1724 гг., об этом красноречиво говорят письма современников. «Они расхитили иконы, кресты, сожгли церкви, истребили много христианских душ, опустошили города и деревни», — пишет католикос Дементий, многострадальный глава Грузинской церкви, Государю в мае 1723 г.

Осенью того же года «первенству тощий из князей Карталинии», арагвский эристав Отар, пишет губернатору г. Терки: «Христианство не может быть подвержено бедствиям сильнее этих. Выкажите теперь веру во Христа, силу и мужество, и если Вы хотите помочь стране, не медлите более». Тот же Отар в письме к брату своему, архимандриту Романозу, говорит: «В противном случае, если мы обратимся в мусульманство, Государь да не прогневается на нас». Очевидно, грузины видели в Императоре России не только могущественного Государя, но и блюстителя православия.

Именем православия их призывали к политическим предприятиям, при ликвидации которых оставляли на произвол судьбы. Грузины еще не знали, что в политике такие вещи, как «православие», «иго неверных», «борьба с врагами Христа», должно понимать cum grano salis.

«Мы желаем, — говорится в одном современном письме (императрице Екатерине I), чтобы орел всероссийского православия разостлал бы крылья свои и призрел бы нас, птенцов своих»^[43].

Но наиболее трагически звучит просьба о помощи кахетинских сословий (тоже в 1726 г.). Епископы Кахетии, вельможи, «прочие князья, дворяне и крестьяне, мы все, уповающие на веру Христову, удрученные, гонимые и притесненные отвергающими Христа, ударяя в головы и с плачем докладываем великому Государю…» «Государь всегда радует нас надеждою на избавление». Надежда эта еще более разгневала мусульман. В ярких словах рисуют кахетинцы опустошение и гнет, постигшие их. Оставшиеся в живых скрываются в горах, подвергаясь всем лишениям. «Надежда на Государя и радостная мысль о прибытии войска подкрепляют нас, иначе и зверь не перенес бы такого положения».

Правда, кахетинцам предлагали выселиться на берега Терека (у впадения его в море), что было в интересах России, но грузинам это не улыбалось.

«Грузия есть жребий св. Богородицы… Мы не можем покинуть ни гробницу св. равноапостольной Нины, ни гробниц других святых»^[44].

Эмиграция была бы отказом от всего прошлого и будущего. Грузины не согласились на нее.

VII

Трактатом 1724 г. Россия признала власть Турции над Грузией. В итоге радужных надежд — турецкое иго. Русское правительство не сочло нужным или возможным отстоять Грузию при разделе сфер влияния в Закавказье.

Правда, Петр вменял в обязанность своим властям бдительный надзор за всем, что происходит в тех местах, велел изучить пути от Каспийского моря в Грузию и т. д., но, вероятно, руководился не столько заботами о грузинах, сколько желанием при случае распространить свои владения на запад от Каспия.

Политика Петра по отношению к грузинам — обыкновенная реалистическая политика, и если грузины слишком наивно полагались на православие и верили в «борьбу с агарянами», то это потому, что у них элементарная борьба за существование легко принимала религиозную окраску и они не имели возможности подняться до более сложных политических идей — для этого им не доставало более сложных интересов. Примитивный строй влечет за собой примитивное мышление и примитивную политику.

Поэтому катастрофа Вахтанга не послужила грузинам уроком. Остальную часть XVIII века они продолжали вращаться в том же кругу идей, и воззрения их на Россию не изменились. Интересы и культура оставались те же — и политика поражает неизменностью своих исходных точек и ошибок.

Никакой критики не было возбуждено несчастьями Вахтанга.

В 1754 г. вернулось в Тифлис посольство, ездившее просить помощи у императрицы Елизаветы; историк Папуна Орбелиани, комментируя неуспешность этого посольства, пишет: «Действительно мы ожидали помощи и сильного подкрепления, согласно завещанию Великого, блаженной памяти Петра. Когда царь Вахтанг отправился просить о покровительстве России и вооруженной помощи для Карталинии, он приехал не вовремя, так как император и самодержец Петр был сильно болен. Но в своем завещании он написал: “Грузия несчастна, защищайте ее ради веры, пошлите ей войско, на счет моей казны”. Но, — добавляет историк, — интриги сынов Грузии, пребывавших в России, отклоняли ее от оказания помощи»^[45].

Вот что вынесли грузины из опыта 20-х и 30-х годов XVIII столетия. Легенда эта, при всей своей трогательности, не свидетельствует об умении грузин разбираться в делах и условиях XVIII столетия. Являясь по отношению к персиянам и туркам нередко ловкими, вероломными политиками восточной школы, в свое отношение к России они, повторяем, вносили всю наивность, всю легковерность и непосредственность Средних веков, из пеленок которых никогда не вышли.

Глава пятая
Надир-Шах и возвышение Грузии

I

Мы видели, что трактатом 12 июня 1724 г. Россия отступилась от Грузии и признала власть Порты над этой страной.

Однако обладанию этому не суждена была прочность; Иран, земли которого Турция и Россия, как ни в чем не бывало, делили между собою, вдруг воспрянул, разорвал цепи, наложенные на него, и заставил содрогнуться тех, кто еще вчера видел в нем труп.

Искоренение афганской смуты, возвращение провинций, отнятых Турцией и Россией, легендарный поход в Индию, разграбление Дели и увоз оттуда сокровищ, стоимость которых многие высчитывали, но безуспешно, возвышение, хотя и кратковременное, Персии на небывалую ступень могущества — вот что последовало за тем поворотным пунктом персидской истории, который связан с именем шаха Надира. Он овладел престолом в 1736 г.^[46], но, еще будучи слугой своего законного государя и называясь Тахмасп-кули-ханом, он уже был главным вершителем дел.

В 1732 г. обстоятельства сложились так, что мира с Персией желали и турки, и русские. В этом году заключено два мирных договора, каждый из них касается и Грузии. По Гамаданскому соглашению с Портой Персия признает пока за последней ее обладание Грузией^[47].

А на основании Рештского трактата 21 янв. того же года Россия отдает обратно Персии все провинции от Куры до Астрабата, шах же, между прочим, обязуется в случае возвращения Грузии под власть Персии вернуть престол Вахтангу^[48].

Недолго продолжался мир с Турцией (заключенный шахом Тахмаспом против воли Надира), она владела еще некоторыми персидскими землями. В 1733 г. война в полном разгаре. Победа под Багдадом дает персиянам возможность двинуться на север и выбить турок из Адербейджана. В 1734 году турки очищают Грузию, и она в руках Надира.

Одновременно дипломатическим путем был разрешен вопрос о Баку и Дербенте: Россия не нашла препятствий уступить их обратно (окончательно по Ганжийскому трактату с Персией 10 марта 1736 г.). Конечно, эта уступчивость свидетельствует лишь об осторожности русского правительства, находившего, что провинции не стоили того, чтобы из за них воевать с Надиром.

Отношение свирепого, жадного Надира к Грузии вмещает в себе все оттенки, начиная от самых чрезвычайных проявлений благосклонности и кончая необузданным деспотизмом и жестокостью. Ревнивое вообще поведение Надира касательно грузин вполне понятно: при его обширных военных предприятиях на всех границах Ирана ему необходимо была уверенность в том, что Карталиния и Кахетия будут служить его интересам, а не Турции или России.

Со своей стороны, грузины видели, что им предстоит выбор между Турцией и Персией. Турецкие паши властвовали в стране, но с юго-востока надвигался Надир, которому уже сдались Ганджа и Эривань. Грузины не могли остаться безразличными, и мы видим, что в течение ряда ближайших лет они обнаруживают поразительную подвижность, становясь, сообразно обстоятельствам, то на один, то на другой путь. В этих, знакомых им условиях, с этими, привычными им, хоть и свирепыми контрагентами грузины отнюдь не являются наивными политиками, напротив, их ловкость часто не уступает их мужеству, и, в конце концов, солнце успехов начинает ронять на их землю свои лучи.

При всей запутанности этой чрезвычайно интересной страницы грузинской истории отчетливо бросается в глаза следующее: Кахетия раньше и решительнее становится на сторону Надира, чем Карталиния. Надир еще стоял у Ганджи; турки отправили особый отряд защищать Кахетию от персиян, отряд этот, однако, был уничтожен кахетинцами с Теймуразом во главе. Расчет его (что персияне возьмут верх) оказался вполне правильным. Вообще в это время Кахетия единодушно поддерживает Теймураза, своего законного и природного царя, который и турками был признан в этом достоинстве. Напротив, Карталиния с отъездом Вахтанга и Баккара — заметим, что их партия была еще сильна в стране — осталась без человека, за которым бы все пошли, и в Карталинии за это время первая роль переходит к крупным феодалам. Близость к Ахалцихской области и желание не поддаться Надиру толкали их к сближению с Турцией.

Когда турки были вытеснены из всей Восточной Грузии, персияне поставили в Карталинии своих должностных лиц, которыми бывали и перешедшие в ислам представители грузинской династии. Крайнее напряжение платежных сил, чудовищные реквизиции — все это побуждало население к неоднократному противодействию. Иногда это навлекало гнев Надира, иногда удавалось жалобами вызвать присылку контролеров и т. д.

В 1737 г., перед своим походом в Афганистан, Надир велел изменническим образом захватить многих первейших князей Карталинии и Кахетии, а также Теймураза. Все они участвовали в походе и отличились при взятии Кандагара. Затем шах потребовал сына Теймуразова, молодого Ираклия, который и сделал с ним поход в Индию. Легко понять, что, забирая с собой грузинскую знать, Надир желал иметь надежных заложников.

II

Но главные осложнения с грузинами были еще впереди. Несколько позже, во время дагестанского похода Надира, когда требования и поборы персиян превзошли крайнюю — даже по тамошним условиям — меру, брожение в Грузии сильно увеличилось^[49].

Тогда-то образовалась лига князей верхней Карталинии, под главным руководством могущественного феодала Гиви Амилахвари; поборник православия, одновременно авантюрист, ловкий политик, упрямый и властолюбивый — это славный экземпляр старогрузинского магната.

Все недовольные персидским гнетом переходили на его сторону; вся верхняя Карталиния, долины Ксанская и Арагвы повиновались ему. Он привел в состояние обороны многочисленные укрепления этих местностей, в том числе Сурамский замок; посылая своих агентов в Дагестан, он вербовал на свою службу многие тысячи лезгин, целые партии которых являлись к нему, предводительствуемые своими беладами, т. е. вожатыми. Политическое значение лиги заключалось, помимо противодействия Надиру и смут, вызываемых в стране, в том особенно, что лиге явно покровительствовала Турция — помогала ей людьми и особенно деньгами. Все это имело более чем серьезный характер, особенно когда явились самозванцы, выдававшие себя за детей шаха Гуссейна, т. е. за законных наследников иранского престола (в противоположность узурпатору Надиру). Этих самозванцев поддерживали именно турки и лига.

Последнюю надо было уничтожить, и вот Надир посылает одного за другим ханов с войском, но все неудачно. Ярости его не было пределов. Этот повелитель стран от Каспийского моря до Инда принужден был вести долгие переговоры с человеком, который, сидя в своем замке, требовал от «шахиншаха» письменного обещания не причинять ему зла. Наконец, дошло до того, что, когда Амилахвари согласился дать заложников, Надир велел отослать их обратно, требуя полной сдачи^[50].

Но персияне не умели этого добиться, и только со вмешательством Теймураза в дела лига постепенно распадается. Кахетинский владетель отлично понял, что, уладив эту неурядицу, он неминуемо выиграет в свою пользу немало, и он не ошибся. Строго говоря, Гиви Амилахвари уступил лишь увещаниям Тамары, супруги Теймураза. Затем он отправился в почетную ссылку в Хорасан^[51].

А Теймураз и сын его Ираклий своими победами над лезгинами, действиями против самозванцев и утверждением спокойствия в Карталинии оказали Надиру большую услугу, и он их неоднократно и щедро вознаграждал. Наконец в 1744 г. окончательно отдана Карталиния — Теймуразу, Кахетия — Ираклию. С тех пор начинается совместная деятельность отца и сына на пользу родины, что прекратилось со смертью Теймураза в 1761 г., когда Карталиния и Кахетия объединились под скипетром Ираклия.

Всматриваясь в отношения Надира в Грузии, мы видим на протяжении всего лишь двенадцати лет все приемы, к каким персидская политика принуждена была прибегать в течение веков, в разное время и при разных условиях. Казалось, будто история дает грузинам последний повторительный урок — напоминает им еще раз в кратких выразительных чертах то, что они издавна знали. Овладение силой оружия, насильственные выселения, управление через ханов-персиян, ханов-грузин, признание законных владетелей, неумолимые поборы денежные, натурою, вербовка, отбивание заложников, жен и детей, — все это пускалось в ход, включая сюда и истинную щедрость, которую Надир иной раз проявлял, порой же обнаруживал способность внимательно расследовать дело и давать ход жалобам.

До самой смерти Надира (в 1747 г.) приходилось считаться с его капризами.

Тем не менее 1744 г. — светлый год в грузинской истории. Возобновлен обряд коронования царей в Мцхете, чего не было, начиная с 1632 г., когда вступил на карталинский престол мусульманин Ростом^[52].

Как будто новое веяние пронеслось по стране; старая Грузия еще хочет жить; через 60 лет ее уж не будет, но пока она дает знать о себе — да еще как! Много еще впереди битв, много крови, много побед, но скоро конец этому безмерно тернистому пути.

III

Видная роль, сыгранная Грузией среди соседних стран в XVIII веке, успехи ее оружия, известность, выпавшая на долю Ираклия II, могут быть поняты только в связи с историей Персии.

Со смертью Надир-шаха, как это всегда бывает в случаях такого сказочного возвышения, наступили безначалие, путаница, которыми, надо им отдать справедливость, Теймураз и Ираклий воспользовались с большим искусством. Их политике открывалось широкое поприще в хаосе враждующих между собой областей и ханов.

Соединенными силами Теймураза и сына его позже трудами Ираклия достигнуто то значение, какое Грузия приобрела в делах этой части Азии. Преемник Надира, Адиль-шах, родственник Теймураза^[53], благоволил грузинам, которые, в свою очередь, были его сторонниками, зная, что при таком шахе отношения их к Персии будут чистой идиллией. Но Адиль не продержался и года, так же как и следующий за ним «шах» Ибраим. Затем один за другим появляются искатели престола, опирающиеся на большее или меньшее число приверженцев, но их искания были всегда гадательными, только возвышение Керима, хана Ширазского, из племени зендов, привело к сравнительно прочному и спокойному порядку вещей. Одно время выдвинулся афганский Азад-хан, действовавший со своими дружинами в Адербейджане, но Ираклий, помогая Эривани, отбросил афганца за Аракс^[54].

Позже, когда Керим-хан взял верх над соперниками, названный Азад-хан, последний из этих соперников, гонимый победителем, искал убежища у Ираклия, но был выдан^[55]. И вообще грузины умели ладить с Керимом, который и не был так значителен, чтобы предписывать им свою волю; он даже не именовался шахом, а векилем (наместником). Грузины же были настолько осторожны, что не действовали вызывающим образом по отношению к Керим-хану^[56]. Характерно, что теперь, когда Теймураз и Ираклий были совершенно независимы и самостоятельны, они не отрекались от своих связей с Персией. Это было очень умно; звание «валия» давало им лишнюю пружину в их персидской политике, а уклоняться от самых деятельных сношений с плеядой соседних ханов грузины не могли, так как именно путем покровительства одним и обуздания других Ираклий добился того престижа и того первенствующего положения, которыми довольно долго пользовался.

Итак, мы видим, как связь с Ираном, вассалом которого являлся в теории Ираклий в качестве валия гурджистанского, как эта связь, иногда в прежнее время столь тягостная, теперь превращается в руках Ираклия в рычаг его политики, служащий его интересам. Но успехи, достигаемые на таком пути, не прочны.

Как ни поглощается первоначальный смысл этой связи, ее предполагаемое юридическое значение фактическим соотношением сил, но идея, мысль о том, что Грузия так или иначе входит в сферу влияния Ирана, продолжает тлеть, как уголь, не угасающий до конца под слоем земли.

Придет день, и новая династия — Каджаров — попытается воскресить отжившую теорию. Но у нее хватит сил, лишь чтобы отомстить со всей жестокостью могущества, бессильного созидать; вернуться же к временам Аббаса и Надира нельзя будет на грани XVIII и XIX веков.

Глава шестая
Участие грузин в Первой турецкой войне при императрице Екатерине II

I

Великая, блестящая Екатерина и ее самоуверенные даровитые сановники нашли неожиданный повод обратить близкое внимание на Грузию и ее владетелей.

С давних пор сносилась Грузия с Россией; мало-помалу те, кому о том «ведать надлежало», привыкли к постоянным приездам в Астрахань, Кизляр грузинских посланцев, иногда самих владетелей, часто царевичей, духовных лиц, князей и т. д. Сложилась постепенно практика насчет дальнейшего их следования, дачи им кормовых денег и пр. «по прежним примерам». В конце концов, у русских дипломатов составилось представление о маленьком единоверном народе и его владетелях, постоянно «докучающих» просьбой о помощи, о защите. Видя, что народ этот отдается в подданство, даже независимо от того, помогут ему или нет, правительство русское относилось к нему более или менее ласково.

Но иногда политические обстоятельства складывались так, что дело доходило до политики в прямом смысле слова, до результатов осязательных.

Мы говорили уже о роли, сыгранной грузинами в Персидском походе Петра Великого.

Теперь обратимся к первой турецкой войне императрицы Екатерины II и к участию в ней грузин.

Не забудем, что война эта, пробный камень иностранной политики Екатерины, была для России делом очень трудным и сложным, при ведении и ликвидации которого приходилось самым серьезным образом считаться с европейскими державами, особенно Пруссией и Австрией, не говоря уже о Польской республике, час которой скоро пробил.

Если рассматривать в правильной перспективе эти исторические события, то закавказская экспедиция Тотлебена и участие грузин в войне представятся как второстепенный дополнительный эпизод борьбы, происходившей на глазах Европы и преимущественно на европейском театре действий.

От всей этой кампании — т. е. посылки экспедиционного корпуса в Грузию — так и веет авантюризмом, «прожектерством» XVIII столетия.

Когда на одном из первых заседаний Совета (учрежденного непосредственно после разрыва с Портой) Екатерина пригласила вельмож этого Совета высказаться, если «кто что придумал для пользы» дела, Орлов предложил свою экспедицию в Средиземное море; и затем решено было призвать к оружию всех православных, обитающих в турецких областях; предполагали поднять Мерею, далматинцев, черногорцев и Грузию, при чем имелось в виду разглашать, что Россия принуждена вести войну с турками за закон^[57]. Словом, звали участвовать как бы в крестовом походе на мусульман. Проект этот, конечно, оказался вздорным, бесполезным, но и безвредным для России.

Итак, вот почему вспомнили о грузинах. Их удалось вовлечь в войну с турками, но, как показали события, то, что для России было лишь эффектной, далекой от рутины выходкой, для Грузии было делом серьезным, крайне рискованным и опасным.

Раз решено было таким образом побудить грузин к участию в войне, стали наводить справки, собирать сведения. Сама Императрица требует у Коллегии иностранных дел ответа на ряд вопросов, касающихся Грузии. Составляется в Коллегии «рассуждение о способах, какими грузины преклонены быть могут к восприятию участия в настоящей с Портою Оттоманскою войне»^[58].

Соломона, царя Имеретинского, нетрудно было притянуть к делу; воевать с турками ему было не впервые; он еще незадолго до того просил помощи у Государыни, но тогда ему было в ней отказано. С Ираклием, казалось, первоначально Коллегии будет больше хлопот. Но это было неосновательно.

«Грузинские цари и народ, по словам проф. Цагарели, восторженно приняли воззвание Великой императрицы, призывавшей их на борьбу с общим врагом христианства, и выразили готовность немедленно последовать призыву “православной монархини”, что они действительно и доказали, сражаясь против турок в течение всей пятилетней турецкой войны»^[59].

Грамоты самой Екатерины, письма Панина, воздействие пограничных начальников и особо посланных агентов — все было пущено в ход, чтобы изъяснить грузинам пользу, какая последует для них от участия в войне, в которой они будут подкреплены русским корпусом. Обещалась помощь денежная, награда на небесах — и «внесение в трактат», т. е. будущий трактата с Портою, о чем и владетели просили. «Внесение в трактат» означало бы формальное обязательство Турции не посягать на пределы Грузии.

Что призыв России нашел благодарную почву в грузинских землях, неудивительно.

«Борьба за православие» — это нечто такое, что грузины того времени легко могли понимать, так как сами они не совсем были чужды этому занятию. Но религия являлась одним из стимулов борьбы политической, стремления отстоять — и обеспечить — свою независимость среди враждебных или могущих стать враждебными политических единиц.

В половине XVIII века Соломон в Западной, Ираклий в Восточной Грузии достигают крупных политических успехов, и тем не менее, вернее, именно поэтому они ищут помощи России, а когда им ее предложили, то с энтузиазмом принимают приглашение.

Все успехи Соломона и Ираклия были зданием, построенным на песке.

Благодаря слабости Персии, ловкой политике и военному дарованию Ираклий «возвел Грузию на степень той важности, коею она соделалась известна соседним державам».

Но положение Ираклия было очень шаткое; сейчас он получает дань от Ганджи и Эривани и если они заупрямятся, то карталинские и кахетинские дружины напомнят им, кто такой Ираклий. Но что делать, если появится в Иране настоящий властелин, всеми признаваемый?^[60] Status quo, достигнутый в течение десятков лет неустанного труда, опасностей и войн рассыплется в порошок. Персидские ханы, турецкие паши, лезгины — все, что в двух шагах, все они следят за каждым словом, за каждым движением. Надо вести политику на три фронта, не допускать коалиций, задабривать одних, помогать другим, наказывать третьих. И ценою неслыханного напряжения что же достигается? Разве одна «слава». Спокойствия же, простой уверенности в завтрашнем дне — нет. Что такое внешнее положение связано с неустойчивостью внутри страны, это слишком очевидно. Не перевелись еще искатели карталинского престола, потомки Вахтанга; у них приверженцы среди дворянства, укрыватели — в Персии^[61]. Все недовольные, все питающие злобу находят приют у двуличных соседей. Ни о какой реформе, ни о каком предприятии нельзя думать, ничего довести до конца. Прежде чем дело станет прочно, придут и сожгут, разграбят, уничтожат. Есть планы, есть идеи, но, в таких условиях, нельзя их осуществить!

Не имея возможности сноситься с Европой, не уживаясь в Азии и с Азией, хотя всецело почти связанные ее рутиной, грузинские цари обращались к России. Другого исхода у них не было. Как ни мало находили они на этом пути, взоры их снова и снова неуклонно обращались к северу.

Ища русского покровительства и добиваясь гарантии неприкосновенности против произвола восточных держав, цари грузинские были вполне рассудительны, так как только при внешней обеспеченности могли они довести до успешного конца то, чего им так и не удалось сделать, — обуздание вассалов и упрочение государственного порядка.

Обезопасив себя со стороны Персии и Турции, грузины, может быть, сумели бы сладить с внутренними смутами и стать на путь сколько-нибудь нормального общественного развития. Вот что побуждало Ираклия и Соломона искать русской помощи, вот почему они с такой радостью отозвались на приглашение действовать против турок, несмотря на очевидную для них опасность этого шага.

Они видели впереди, как обещанную награду со стороны России покровительство единоверной державы. Счастье близко и возможно. Со стороны грузин было бы трусостью пропустить такой шанс. Они рискнули, как рискнул в свое время Вахтанг и опять проиграли ставку.

II

Когда отправляли экспедиционный корпус, то его предназначали не столько для прямых действий, сколько для подкрепления грузин — именно последние должны были «учинить важную диверсию».

Как разъяснял граф Панин Тотлебену, нужно действовать так, чтобы незаметно для грузин и их владетелей они воевали как бы по собственному побуждению, на деле же все это должно производиться «здешним руководством и просвещением», т. е. грузины должны играть роль орудия в руках Тотлебена. Как формулирует Панин: «Была бы душа здешняя, а тело грузинское»^[62].

Мы не будем разбирать причин, повлекших за собой неудачу этих замыслов Панина. Пришлось бы для этого излагать ход кампании, постепенное накопление недоразумений между Тотлебеном и владетелями, дошедшее до разрыва и неприятностей, пришлось бы оценивать поступки и поведение отдельных лиц. Нас все это не касается. Скажем лишь одно: ни Соломон, ни Ираклий не были расположены играть ту роль, какую им, по-видимому, предназначал Тотлебен, т. е. роль начальников иррегулярных ополчений при его корпусе. Для этого Соломон был слишком привычен самостоятельно воевать с турками, не говоря об Ираклии, боевая слава и опытность которого были иных размеров и иного качества, чем тотлебеновские.

Но замысел Панина был, по существу, нелеп: гармоническое совместное действие регулярных войск и грузинских дружин едва ли было возможно. Это были войска совершенно разных эпох. С одной стороны, полная дисциплина, планомерность, техника, сильная артиллерия, провиантская часть и пр. С другой — контингенты всадников и пехотинцев с весьма несложной организацией, с более чем шаткой дисциплиной; всякий продовольствуется, как может, и вся эта масса удерживается в повиновении только благодаря авторитету и популярности царя и высших начальников.

С одной стороны, люди прошедшие строгую казарменную школу, с другой — феодальные бароны и воины-крестьяне.

Вот один, и очень важный, источник шероховатостей во взаимных отношениях. Но были еще осложнения, которых не предвидели в Петербурге и с которыми не мог справиться ни пресловутый Тотлебен, ни позже генерал Сухотин.

Владетели гурийский и мингрельский, в теории вассалы имеретинского царя, на практике же почти всегда независимые от него, вели свою самостоятельную политику. Осилить этих вассалов и объединить Западную Грузию, было мечтою имеретинских царей, и Соломон надеялся при поддержке России добиться этого.

Русским генералам пришлось не столько руководить согласными движениями грузинских владетелей, сколько разбираться в их взаимных отношениях, склонять к единодушию. Естественно, что на месте все это оказалось сложнее, запутаннее и труднее, чем думали в Петербурге. Но если бы внимательно читали донесения пограничных начальников и всю переписку по грузинским делам и вникли бы в дело, тогда меньше бы было неожиданностей. Неосновательные ожидания заменились разочарованием, а виноватыми оказались грузины.

Мы уже говорили, что помощь России укрепила бы царей и внутри Грузии^[63]. Так что если Россия преследовала свои интересы в Грузии, то и грузинские владетели надеялись, что, воюя по призыву России с Турцией, они добьются существенного улучшения, упрочения своих дел.

Но всякий раз, когда заметно было, что они и себя не забывают, и о себе думают, русские власти ставили это в укор владетелям, они желали слепого послушания.

Тягостность положения обострялась и тем, что русские генералы не были особенно счастливы в своих военных предприятиях, тогда как Ираклий и Соломон имели немало успехов. Эта общая обрисовка избавляет нас от необходимости входить в ближайшее рассмотрение событий 1768–1774 годов.

Но, так или иначе, дело уладилось.

Государыня и Панин выражали свое неудовольствие грузинским владетелям в грамотах и письмах, некоторые места которых должны были казаться обидными для самолюбия Соломона и Ираклия^[64]. Но, затем, прежнее благоволение вернулось, и тон смягчился. Экспедиция в Грузию обманула ожидания Екатерины^[65]. Что в грузинах разочаровались — в этом нет сомнения.

Строго говоря, ими не могли быть недовольны: они одержали над турками ряд побед, посылали ко двору трофеи, готовы были воевать ad infinitum. Служили, как могли, как умели.

Причина недовольства русского правительства — в тех неприятностях и нарушениях воинской дисциплины, которые имели место во время экспедиции. Конечно, все это было скоро забыто. «Эти смуты в отдаленном Закавказье, — говорит Соловьев, — не могли производить сильного впечатления: о них мало знали в России, вовсе не знали в Западной Европе, где хорошо знали о кагульском и чесменском боях»^[66].

В этом разгадка многого: Екатерина сначала интересовалась закавказской экспедицией, не раз упоминает о ней в письмах к Вольтеру; затем, когда разочаровались в ожиданиях, забыли о том, что побудили^[67] грузинских владетелей стать в открытую вражду с турками, забыли, что обещали им золотые горы, что их участие в войне было не эпизодическое, а всецелое. Когда за Кавказом горсть храбрецов наносила поражение несравненно сильнейшему врагу и все свои удачи приписывала «счастию Ее Императорского Величества», то отзвук этих удач в самой России совершенно заглушался громом кагульской и чесменской побед, до Европы же он и не доходил^[68].

Того, что обещали владетелям, не исполнили. Во-первых, изменились обстоятельства, во-вторых, русское правительство временно охладело к грузинам под влиянием недобросовестных (как теперь оказывается) донесений Тотлебена.

III

1

Каков же был результат войны для грузин? Меньшее, на что они могли рассчитывать, это «внесение в трактат». Грузины были убеждены в том, что при заключении трактата их не забудут^[69]. Копия с ст. 23 Кучук-Кайнарджийского трактата (20 июля 1774 г.) была сообщена Ираклию и Соломону вместе с Высочайшими грамотами и письмом Панина. Смысл этих грамот тот, что пусть грузины чувствуют, как они осчастливлены трактатом.

«После такого оказанного от нас всему Грузинскому народу благодеяния… с основанием ожидать можно, что ваша светлость и прочие владетели грузинские останетесь благодарными к нашему императорскому престолу и жребием своим обрадованными и довольными»^[70]. Вот что пишет, между прочим, Екатерина Ираклию. Панин поздравляет «от всего сердца» Соломона с «толиким неоцененным счастьем»^[71]. Что же выиграла Грузия от ст. 23 Кучук-Кайнарджийского трактата?

Прежде всего, несмотря на присылку Ираклию копии с трактата, якобы его касающегося, собственно о нем и о царстве Кахетинском и Карталинском там нет ни слова. Никаких притязаний на Восточную Грузию Порта не имела и не заявляла; дружелюбные отношения к соседним пашам были всегда одним из пунктов политики Ираклия. Если он вступил в войну, то в надежде на дальнейшее покровительство и поддержку России; ценой разрыва с Турцией он думал, вспомоществуемый Россией, обезопасив себя извне и укрепившись внутри, дать наконец Грузии возможность пользоваться благами прочного порядка. Затем, в нем жила старая идея Багратидов — возврат отторгнутых Турцией провинций; он был бы рад с помощью русского войска выступить и на более широкое поприще: поставить в Персии желательного грузинам и русским шаха, идти в глубь Малой Азии и завоевать ее Императрице до Стамбула.

Человек с такими планами не мог быть бессловесным орудием в руках Тотлебена.

О царстве Карталино-Кахетинском в трактате — ни слова, хотя ввиду разрыва именно теперь внесение в трактат было ему необходимо. Ираклию осталась лишь слава о его удачах — и ожидание мести со стороны турок и лезгин^[72].

Соломона все это касалось ближе, он действительно считался вассалом Порты. Но еще задолго до русско-турецкой войны он отказался платить дань невольниками^[73] и воспретил торговлю ими. Он вел очень удачно партизанскую войну с турками и надеялся с помощью России упрочить себя окончательно вовне и внутри.

Трактат ни йоты не прибавляет к тому, чего Соломон уже достиг; хуже того, Россия признает status quo ante, именно тот порядок, с которым Соломон желал порвать, т. е. туркам принадлежит по трактату в Имеретии и Мингрелии то — и в такой мере, — что им принадлежало издавна. По ходу дела с самого начала надо было ожидать, что Турцию принудят отказаться принципиально от верховенства над Западной Грузией. Но этого-то и не было. «Как помянутые народы находятся подданными блистательной Порты, то Российская империя не имеет совсем впредь в оные вмешиваться, ниже притеснять их». Вот заключительные слова разбираемой статьи трактата 1774 г.

2

Таков был исход пятилетних ожиданий и трудов. Не удивительно, что в Грузии некоторые оценивали следующим образом русско-турецкое соглашение: «Россия заключила мир с турками и отдала им Имеретию»^[74]. Более того, немало было таких, которые после возвращения русских войск в Россию (летом 1772 г.) заявляли, что русский корпус быль прислан в Грузию с тем, чтобы впутать тамошних христиан в войну с турками — а затем его увели обратно^[75].

Понятное дело, ни о каких коварных замыслах русского правительства не могло быть речи. Желали возбудить грузин к войне с Турцией; отправили для руководства ими русский отряд; результатами экспедиции остались недовольны, так как не предполагали иметь дело с целой кучей обстоятельств, открывшихся на месте и, разочаровавшись, отозвали войска назад.

Но, повторяем, то, что для России имело значение лишь эпизодическое, для Грузии приводило к серьезнейшим последствиям.

Русская политика, хоть и не дававшая пока Грузии осязательной поддержки, естественно, вызывала и усиливала враждебное отношение к этой стране ее мусульманских соседей. Выгодному положению Грузии, созданному с большим искусством долголетними усилиями Ираклия, угрожала опасность.

Ираклий с самого начала сознавал, куда идет и как рискует. Но он надеялся, что не проиграет, что обещанное будет ему дано. Еще в 1769 г., одновременно с прибытием в Тифлис русского агента, приезжали туда, по словам последнего, и посланцы от соседних пашей, просившие царя, чтобы он «при нынешнем военном между Всероссийской Империею и Портою оттоманскою обстоятельстве остался в покое»^[76].

Насколько Ираклий был осторожен и осмотрителен, видно из того, что в сентябре 1769 г., при первых действиях, он уже спешит уведомить Панина об изменившемся к нему отношении мусульман и высказывает при этом, надежду, что как «дело приходить будет к примирению», то грузины не будут забыты^[77].

Но когда отозвание войск из Закавказья было решено, когда Ираклию предстояло самому выпутываться из осложнений, созданных его участием в войне, он решается высказаться откровенно.

В письме Панину 21 апреля 1772 г. он пишет: «Такое время ныне настоит, что не в состоянии уже мы молчать перед Всемогущим Создателем и пред Е. И. В. и потому по сущей справедливости осиливаемся объявить, что до получения Е. И. В. повеления находились мы в тишине и мире с султаном, а с персицкими владетельными ханами имели с некоторыми мир, а некоторые из них платили нам и дань, из лезгинцев же также некоторые жили с нами в перемирии, а хотя иные и делали нападения и разоряли наши владения, однако доведены были нами до того, что и они начинали опасаться нас»^[78]. В рапорте кизлярскому коменданту, поданном летом 1769 года поручиком Хвабуловым говорится то же самое: «В нынешнее время в Грузии, Кахетии и Имеретии не только внутреннего замешания, но и от околичных народов никакого нападения не происходит, но настоит тишина»^[79].

В письме Панину от 24 августа 1774 г. Ираклий еще рельефнее противополагает политические условия Грузии до войны позднейшему положению. Его трудами установились выгодные для грузин отношения к соседним пашам, ханам (тем более что Персия не имела шаха), к лезгинам. Участие в войне с турками он счел за свой долг да и теперь признает, что обязан исполнять повеленья и служить православной Императрице. Во время войны столько турок и лезгин пало от руки его воинов! «И потому теперь турки, разиня рты свои, как змеи, окружают нас, персияне, как свирепые львы, смотрят на нас, а лезгинцы острят зубы свои против нас, как голодные волки». Все они пылают мщением: он, Ираклий, а не они нарушил мир^[80]. И если искоренять его и Грузию, то кто будет отвечать за это Богу и какая польза от этого Российской империи? Поэтому «возымеете попечение о православном здешнем народе; я и моя область упование наше имеем единственно на Бога и на всемилостивейшую государыню»^[81].

Но пока русское правительство ограничилось присылкой копии Кучук-Кайнарджийского трактата, при милостивой Высочайшей грамоте.

Что же побуждало Ираклия, невзирая на неудачи и неприятности, снова и снова искать опоры в России? Мы сказали, что положение его, несмотря на внешние успехи, несмотря на дань, которую ему платили вассалы-мусульмане, было шатко, ненадежно не по причинам одной религиозной розни с Турцией и Персией, но главным образом потому, что при гадательности всех его успехов невозможно было упрочить порядок в самой Грузии, нельзя было побороть смут и крамол, в которых никогда не было недостатка. Настоящей силой авторитетной, постоянной, притом единоверной и дружески настроенной, была Россия, и только Россия, так как от держав Запада Грузию отделял сплошной барьер мусульманства.

Ираклию, как и его предшественникам, приходилось иметь дело исключительно с турками, персиянами, дикарями горцами и Россией. Многое сближало грузин с азиатскими соседями^[82], но религия и не угасавшие в них политические идеалы (или фантазии!), связанные с династическими интересами, влекли их к России: цари грузинские надеялись с ее помощью стать действительно православными монархами и открыть для Грузии путь лучшего будущего.

Глава седьмая
От Кучук-Кайнарджи до Трактата 1783 года

I

Мы не будем следить за тем, как Ираклий боролся с внешними и внутренними затруднениями после ухода русских войск. Пока энергия и силы его не ослабевали и ему удалось благополучно избежать многих грозивших ему опасностей.

Так, Керим-хан, векиль (т. е. наместник) Персии, обеспокоенный покровительством, какое, по-видимому, оказывала Россия Ираклию, прибыл с персидским войском в Тавриз. Понятное дело, царь был этим обеспокоен. С большим искусством удалось ему успокоить Керима. Послы Ираклия внушили последнему, что победы над турками — самое угодное для персиян дело и свидетельствуют о преданности грузин. Удовлетворившись этим объяснением, Керим-хан вернулся назад, и царь избавился от его нашествия^[83].

Вот еще любопытный образчик восточной дипломатии. Турки не переставали тревожить Грузию, производя набеги вместе с лезгинами из Ахалцихского пашалыка.

Ираклий отвечал тем же, и Сулейман-паша находил для себя выгодным жаловаться в Константинополь на грузинского царя, так как ему присылали для борьбы с последним деньги. Мы уже знаем, как с давних пор поступки грузинских царей давали повод к недоразумениям между Турцией и Персией. Так было и теперь. Керим-хану написали: «По трактатам мы с вами поддерживаем мир. Однако вы спустили с привязи одного льва, т. е. валия гурджистанского, и он непрерывно опустошает наши владения. Прекратите это…» Керим-хан не имел над Ираклием никакой власти и в свое время был рад, что не встретил с его стороны помех, однако он не мог удержаться от того, чтобы не подразнить турок, и заявил Ираклию свое удовольствие за такую его «службу».

«Для меня великая честь, — сказал он, — что Ираклий довел султана до необходимости жаловаться мне. Владыка Персии обязан почтить такого человека». И он послал валию письмо с подарками.

Ираклий же уладил недоразумения с турками, отправив посольство в Константинополь^[84].

Счастливой мерой было учреждение в 1773 г. очередного ополчения, мориге^[85], в рядах которого несли службу в местах, указанных царем, все, без различия сословий и национальностей, за исключением горожан и ремесленников. Сам царь и царевичи подавали пример прочим. Душой дела сверх Ираклия был сын его, Леван, со смертью которого в 1781 г. все дело постепенно расстроилось.

Тогда же оборудованы были серебряные рудники в Ахтале. Ираклий нуждался постоянно в деньгах, «не имея, по выражению одного современника, других сокровищ, кроме собственной доблести»^[86].

II

Но продолжали существовать условия, побуждавшие Грузию к союзу с Россией, продолжались и попытки Ираклия в этом направлении. Неудачные вначале, попытки эти привели наконец к желанной цели — к грузино-русскому трактату 24 июля 1783 г.

Во время пребывания русского корпуса в Грузии она находилась силой вещей под покровительством России. Однако отношение это не получило определенной юридической формы, что не мешало соседям Грузии и самим грузинам считать, что она находится в защите и покровительстве российском. Владетели грузинские неоднократно напоминают в грамотах о своем изданном подданстве русскому престолу^[87], они так верили в надвигающееся исполнение старинной мечты их предков, что легко смешивали возможное с действительным. Однако они отлично понимали ценность и необходимость формальной гаранты, недаром так жаждали «внесения в трактат». И вот еще во время пребывания русских войск в Грузии, накануне получения письма об их отзыве Ираклий посылает Императрице письменное представление об условиях, на каких он желал бы поступить под покровительство России. С этой целью он отправляет ко двору сына своего, Левана, и брата — католикоса Антония. Он совершенно ясно выражает свое желание: он просит «удостоить нас ныне таким покровительством, дабы всем, как доброжелателям нашим, так и неприятелям, видно было, что я нахожусь точным подданным российского государства и мое царство присовокуплено к Российской империи»^[88]. А на каких основаниях должно произойти это «присовокупление», это подробно излагается в Ираклиевом проекте условий^[89].

Условия, предложенные им, совершенно подтверждают высказанную уже выше мысль, что грузины, ища подданства у России, переносили mutatis mutandis на свое отношение к православному сюзерену те формы, в которых обнаруживалась исторически сложившаяся зависимость Грузии от Персии. Сам Ираклий, в молодости бывший несколько лет вассалом Надир-шаха, знал по опыту эти формы.

Иначе не могло и быть: раз неясному и расплывчатому «покровительству» и оборотной его стороне — «подданству» надо было придать отчетливые очертания, то откуда их взять, как не из знакомой всем действительности? Юридическое творчество и находчивость, да еще в таком вопросе, как соединение государств, не могли иметь места там, где раны измеряли ячменными зернами и оплачивали по счету зерен, и где цари собственноручно водили воинов в атаку.

Свое отношение к шаху Надиру и отношение к России сам Ираклий сближает, когда, разъясняя одно недоразумение с генералом Сухотиным, пишет ему: «Если персидскому государю справедливо и верностью служил, кольми паче столь долженствую служить православному государю»^[90].

Взамен покровительства и помощи Ираклий обязуется прислать к В. двору в качестве заложников одного из сыновей своих, а также нескольких князей и дворян. Население уплачивает в казну Империи по 70 коп. со двора. Присылается ежегодно по 14 наилучших лошадей. Взамен известного количества невольников и вьюков наилучшего вина, что взималось некогда мусульманами, Ираклий берется привозить ежегодно 2000 ведер в Кизляр. Наконец, когда утвердится спокойствие в Грузии, Ираклий будет представлять солдат с такого числа дворов, с какого числа душ они набираются в Империи. Заложники, дань деньгами, вином, наборы воинов — все это с небольшими видоизменениями взято из политического опыта Грузии. Упоминается также о дани шелком — обычном прежде в Персии платежном средстве^[91].

С другой стороны, в словах Ираклия звучит надежда на исполнение заветной национальной идеи. Присылка регулярных войск для защиты Грузии и для военных действий против турок даст наконец возможность вернуть отторгнутую турками Ахалцихскую область — Ираклий просит, чтобы ближайшей же весною было повелено приступить к ее завоеванию. Это старая грузинская земля, там говорят по-грузински и много христиан. Участь же других, не грузинских земель, завоеванных совместно русским и грузинским оружием, будет зависеть от государыни.

Мы видим, что каждое слово Ираклиева «представления» опирается на плачевную историю Грузии и на ее чаяния, не задавленные еще окончательно.

Содержание этого «представления» — прямой источник договора 1783 г.

Но когда Ираклий предлагал свои условия и отправлял послов в Россию, вопрос об отозвании русских войск из Закавказья был решен и уже окончательно разочаровались в грузинской экспедиции и в грузинах. Поэтому, продержали послов целый год в Астрахани, а затем ответили на их «докучные» просьбы отрицательно. 8 февраля 1773 г. Панин писал Ираклию, что посланное ко двору представление о заключении формального союза между Россией и Грузией признано несвоевременным и что Львов, поверенный в делах в Грузии, отзывается обратно^[92]. А в следующем, 1774 г., за несколько месяцев до заключения трактата в Кучук-Кайнарджи, прислана Ираклию грамота Императрицы Екатерины, в которой приводится мысль, что теперь военная помощь и вообще открытое покровительство Грузии едва ли будут последней выгодны; да и из опыта экспедиции, видно, что при тамошних несогласиях и неудобствах содержание войска в Грузии оказывалось бесполезным. Вообще же заявляется полное доброжелательство грузинскому народу и особенно милостивое отношение к Ираклию. Поэтому, обращаясь к более целесообразным средствам оказания помощи, Императрица твердо намерена «при будущем заключении с Портою мира формально взять от нее обещание о безопасности и безвредности грузинского народа, а на себя точное всего того наблюдение»^[93].

Что письмо Панина не совсем еще искоренило в Ираклии надежду на удачный исход посольства, видно из того, что во вступлении к договору, заключенному летом 1773 г., отчасти по внушению представителя России между Ираклием и Соломоном Имеретинским заявляется о их «всеусерднейшем желании находиться в подданстве всепресветлейшей государыни нашей, императрицы Е. А.» и т. д.^[94] Вторым пунктом этого договора решено действовать совместно против всех врагов России и христианства.

Само собою разумеется, что горькая для Ираклия пилюля отказа вызолачивалась, как следует, золотом утешительных, милостивых слов. Отказ сколько-нибудь резкий, суровый был бы слишком грубой ошибкой, какой нельзя было ожидать не только от вельмож Екатерины, но и от московских политиков^[95].

Такое безразличное отношение к грузинскому вопросу продолжалось еще некоторое время и стоит в связи с восточными делами России вообще. На правом фланге наступательного движения к двум морям внимание ее было поглощено Крымом и Кубанью, в Закавказье интересы России и Турции не сталкивались после трактата в Кучук-Кайнарджи, персидская же политика была выжидательная. В Персии пока было спокойно, Керим-хана признавали в большей ее части, но он не был так силен, чтобы беспокоить соседку. Зато боялись, что излишнее вмешательство России в дела Дагестана и Закавказья может вызвать усиление в Персии центральной власти и брожение, опасное для России. Итак, чтобы не нарушить благоприятное для нее усыпление Персии, в 1776 году был очищен Дербент, куда ген. Медем ввел было гарнизон без прямых на то полномочий по приглашению дербентского Фетали-хана. Занятие Дербента отдавало экспромтом, вслед за экспедицией с карательной целью в Дагестан^[96].

Одновременно с таким решением вопроса о Дербенте решен был на основании Высочайшей воли и другой, неожиданно возникший вопрос.

Дело в том, что, узнав о походе Медема, царь Ираклий прислал просить генерала, чтобы он приблизился к Грузии со стороны Дербента и предпринял бы завоевание смежных стран. Но план этот нимало не согласовался с политическими расчетами России, и в рескрипте Медему предписывается бесповоротно отказать Ираклию в такой просьбе^[97].

Для того чтобы грузино-русское сближение приняло более отчетливую, осязательную форму, не достаточно было исторического тяготения с одной стороны и платонических благожеланий — с другой. Нужно было, чтобы навстречу грузинским исканиям, вытекавшим из первейших нужд страны и династии, шли не менее практические виды и расчеты русского правительства. Всякий раз, когда с двух сторон велась линия практической политики, точка пересечения двух линий давала осязательные, практические результаты. Иначе грузино-русские отношения не вступали в деловой фазис. При этом не важно, что побуждения одной и другой стороны взаимно не гармонировали. Важно было, чтобы каждая страна шла к определенной практической цели, исход же совокупных действий решался не пожеланиями и ожиданиями, а наличностью обстоятельств и соотношением могущества. Это достаточно подтверждается изложенными эпизодами грузино-русских отношений и дальнейшим ходом событий.

III

1

Прошло немного времени, и внимание России снова обратилось на Грузию, снова сказалась во всей полноте выгода для России тех симпатий, какими она пользовалась по ту сторону Кавказского хребта. Пышно расцветшие теперь замыслы на Персию снова указывали на Грузию как на одну из пружин азиатской политики России.

После давно ожидавшейся смерти престарелого Керим-хана (он умер в Ширазе в начале 1779 г.) наступившая в Персии анархия дала русскому правительству повод возобновить попытку Петра Великого — воспользовавшись смутным временем в Персии, стать твердой ногой на южном побережье Каспийского моря. Петровские планы относительно восточной торговли, устройства коммерческого порта на Каспийском море и т. д. нашли в князе Потемкине продолжателя, способного из политической идеи сделать фантастический замысел и меру, по существу, дельную, практическую, обставить самыми причудливыми арабесками. Мы не будем говорить о проекте постройки города Мелиссополя (т. е. пчелиного), куда должны были стекаться купцы из Тибета, Кашемира, Индии, а также и более близких стран; чувствуется, что проект этот вышел из той же лаборатории, что и проекты городов в южнорусских степях — с шелковыми фабриками, консерваториями, базиликами, пропилеями и чуть не акрополем^[98].

Но люди с такими планами имели власть и для выполнения их могли приводить в движение полки на суше и корабли на морях.

Заранее предвидя неизбежную после смерти Керим-хана анархию, русское правительство еще до его смерти стало с лихорадочной поспешностью подготовлять морскую экспедицию, а летом 1781 г. эскадра графа Войновича уже бросила якорь в Астраханском заливе. Затем, рассматривая берег как res nullius и войдя в роль primi occupantis, Войнович, не шутя, приступил к основанию «Мелиссополя», но, увы, пчелы, которых он там искал, вместо меда познакомили его со своим жалом.

Владетель Астрабата, Ага-Магомет-хан Каджарский, со временем основатель нынешней династии шахов, а пока один из претендентов, покинувший Шираз сейчас же после смерти Керима, чтобы из родового владения своего начать «поиски», вероломный Ага-Магомет-хан хитростью заманил в ловушку все начальство русской эскадры, велев схватить беззащитных офицеров во время идиллической пирушки и наложить колодки на их ноги.

Эта выходка Ага-Магомет-хана не прошла ему даром, но основать колонию в Астрабатском заливе не удалось.

При наличности нескольких претендентов на иранский престол правительству русскому предстояла возможность, взвешивая шансы соперников, обещать свою поддержку тому, кто за это может больше дать.

Ласкался было к России и Ага-Магомет-хан, но пока дела его шли не блестяще и ему лишь напомнили о «дерзновенном поступке его с российскими офицерами». Сын Керима, Абдул Фетихан, молил о помощи, обещая всю Персию отдать под покровительство России, но он скоро умер на руках Али-Мурат-хана, овладевшего Ширазом и ставшего на время самым видным из претендентов.

2

Сказанного достаточно, чтобы понять, что пришло опять время персидской политики, и нужно было пользоваться всеми благоприятными обстоятельствами. При таких условиях нетрудно было догадаться о выгоде союза с Грузией: благодаря ему Россия имела бы твердую точку опоры по соседству с театром, на котором она собиралась действовать в широком масштабе.

Раз союз с Грузией был подсказан русскому правительству его видами на Персию, было очень легко осуществить это дело, так как в Грузии для такого союза почва была всегда готова.

Попытки Ираклия завести сношения и испросить помощь у императора Иосифа I не привели ни к чему, и понятно, что когда через немецкого искателя приключений, доктора Рейнегса, Потемкин сделал ему надлежащий намек, Ираклию оставалось лишь повторить заявленные им десять лет назад условия.

В свою очередь, весной 1783 г. Потемкин прислал свой проект трактата, который в значительной части совпадал с условиями Ираклия^[99].

Таким образом, 24 июля 1783 г. был подписан в Георгиевске русскими и грузинскими полномочными знаменитый трактат^[100], к рассмотрению которого мы и перейдем.

Глава восьмая
Грузино-русский трактат 1783 года

I

1

Предмет договора 1783 г. есть, как говорится в именном указе Сенату, «признание царем карталинским и кахетинским Ираклием Вторым над собою Верховной власти и покровительства Российских императоров».

Издавна, гласит вступление к трактату, «Всероссийская Империя по единоверию с грузинскими народами служила защитою, помощью и убежищем тем народам» и их владетелям. Покровительство царям грузинским произвело ту зависимость их от Самодержцев Российских, которая «наипаче» обнаруживается из самого императорского титула.

Ныне же заключается дружественный договор, посредством которого царь Грузинский «ознаменил бы торжественным и точным образом обязательства свои» по отношению к Империи, а с другой стороны, и Е. И. В. также «могла бы ознаменить бы торжественно, каковые преимущества и выгоды от щедрой и сильной ее десницы даруются» народам и владетелям Карталино-Кахетинского царства.

Признаваемая таким образом над Грузией власть императоров очевидно исключает «подданство» какой-нибудь иной державе. Поэтому в первой же статье трактата Ираклий «торжественно навсегда отрицается от всякого вассальства или, под каким бы то титулом ни было, от всякой зависимости от Персии или иной державы; и сим объявляет перед лицом всего света, что не признает над собой и преемниками иного самодержавия, кроме верховной власти и покровительства Е. И. В.» и ее преемников.

Этим Ираклий заявляет подданство своему сюзерену — Императрице; далее следует обещание верности и готовности способствовать пользе Империи во всяком случае, где это «будет потребовано» (ib. арт. 1). Со своей стороны, Е. И. В. «равномерно обещает и обнадеживает императорским своим словом за себя и преемников своих, что милость и покровительство их от Светлейших царей Карталинских и Кахетинских никогда отъемлемы не будут. В доказательство чего, Е. В. дает Императорское свое ручательство на сохранение целости настоящих владений Е. С. Царя Ираклия Теймуразовича, предполагая распространить таковое ручательство и на такие владения, кои в течение времени и по обстоятельствам приобретены и прочным образом за ним утверждены будут». (Ib., арт. 2.)

Гарантия целости и неприкосновенности грузинской территории и есть именно то, ради чего Ираклий налагает на себя ряд обязательств по отношению к России. Обязательства эти лишают его свободы действий, ограничивают полноту его прав как государя Грузии, и этому ограничению, вернее, тем ограничениям, которые указаны в договоре, соответствует ряд притязаний, вытекающих для императорского правительства из верховенства России над Грузией, признанного Ираклием на основании трактата.

Преимущественное значение имеют именно те статьи трактата, которые определяют, что может требовать Россия от Грузии (и, значит, к чему последняя обязана) и что Грузия вправе ожидать от России (что, следовательно, последняя обязана дать ей).

В этом соответствии взаимных прав и обязанностей и проявляется договорный характер связи между Грузией и Россией по трактату 1783 г., хотя по характеру своему это и есть так называемый foedus non aequum, т. е. неравный союз. Но последнее обозначение свидетельствует лишь о политических условиях, поведших к заключению договора, и о соотношении могущества сторон, само же договорное начало и правовая природа договора нимало от этого не страдают.

2

Отныне грузинские цари, вступая по наследственному династическому праву на престол Карталинии и Кахетии, тотчас же извещают об этом русское правительство и испрашивают через посланников своих Высочайшее «подтверждение» на царство с инвеститурой. При получении инвеститурных знаков^[101] царь в присутствии российского резидента приносит «присягу на верность и усердие к Российской Империи и на признание верховной власти и покровительство Всероссийских императоров».

Какое значение имеет в данном случае императорская инвеститура? Равносильна ли она султанскому фирману, который de jure необходим при восшествии на престол египетских хедивов и князей болгарских?

Или возьмем пример более близкий. Цари-мусульмане получали власть над Грузией на основании шахских указов; присылались и подарки, имевшие значение инвеститурных знаков. С точки зрения грузинской — национальной и христианской — Багратиды имели власть «Божьей милостью». Но с точки зрения персидской, а также грузин ренегатов вступление на престол обусловливалось в таких случаях шахским фирманом. Поэтому они были царями «милостью счастливого шаха»^[102].

Какое же значение имела инвеститура русских императоров по трактату 1783 г.? Она ничего не имела общего с инвеститурой шахской. Цари «вступают наследственно на царство их», а затем немедленно озабочиваются испрошением императорской инвеституры. Последней обусловливается не власть царя в Грузии, а лишь право на «преимущества и выгоды», даруемые царям Карталинии и Кахетии разбираемым трактатом.

Таким же условием является и присяга, приносимая царем. Иначе говоря, царь восходит на престол и приводит к присяге своих подданных независимо от инвеституры, но претендовать на помощь и покровительство России он может лишь после получения инвеституры и принесения присяги по форме, установленной трактатом.

Какие же обязанности вытекают для царя из признания над собой верховенства Империи?

Прежде всего — и в этом заключается ограничение полновластия Ираклия — он отказывается от свободы внешних сношений, которые отныне могут совершаться только по предварительному соглашению с пограничным начальством и с резидентом.

Далее, Ираклий обязуется способствовать пользе Империи при всяком требовании. Но это общее постановление артикул 1 получает ближайшее разъяснение в артикуле 7, по которому царь обещает «быть всегда готовым на службу Е. В. с войсками своими».

Что же обещано царям за признание верховенства, отказ от самостоятельной внешней политики и готовность «служить»? Гарантия и полная неприкосновенность территории; обеспечение и в будущем престола за династией Багратионов; невмешательство в сферу внутреннего управления Грузии. Затем, как прямое последствие отказа от внешних сношений и тесного единения Грузии с Империей, статьей 6 установляется, что мир с Портой Оттоманской, или Персией, или иной державой, заключаемый Россией, распространяется и на Грузию. Но артикул этот надо понимать шире — из всего трактата ясно, что в международных делах владения Ираклия будут считаться входящими в состав Империи. Конечно, главное значение имели отношения Грузии к Турции и Персии; в 1783 г. Россия взялась быть для Грузии стеной и оплотом против мусульман.

Таковы обязательства сторон по трактату 1783 г.; таковы его существенные черты, более подробного рассмотрения трактат этот не заслуживает, так как в самых главных своих частях оказался сочетанием слов и желаний, не увидевших своего осуществления. Скажем лишь, что все прочие многочисленные определения трактата естественно вытекают из взаимной связи и близости, какая создавалась между Империей и Грузией трактатом 1783 г.^[103]

II

Спрашивается теперь, к какому типу общения государств относится «дружественный союз», созданный этим трактатом? Была ли Грузия (от 1783–1801 гг.) в вассальной зависимости от России или находилась под ее протекторатом? Ни то ни другое или, лучше, одновременно и то и другое. Можно подумать, что это как раз отношение вассальной зависимости, потому что Ираклий ради своего подданства России обещает не становиться в вассальную зависимость ни от кого другого.

Конечно, говоря вообще, Ираклий был вассалом России, купившим у нее ценой обязанности «служить» полную гарантию своих владений и престола. Но зависимость Грузии не была вассальной в точном и специальном смысле слова. Грузия была после 1783 г. государством несуверенным, зависящим от другого, но она стала несуверенным государством путем добровольного отречения от некоторых своих прав, путем договорного самоограничения, а не является созданием государства-сюзерена, сообщающего односторонней волей своей свойства несуверенного государства провинции или завоеванной стране. Только в последнем случае, когда зависимая политическая единица является креатурой сюзерена (с юридической точки зрения), можно говорить о вассаль-ности^[104]. Пример: вассальные государства, входящие (de jure) в состав Оттоманской империи, они созданы султанскими фирманами. Более старым и типичным примером может служить обычный в Средние века акт предоставления сюзереном кому-нибудь ленного владения со всеми относящимися сюда правами и властью под условием вассальной службы.

Очевидно, что в этом смысле Грузия не была вассалом России. Но в договорном отношении, созданном трактатом 1783 г., нельзя видеть и протектората в современном смысле слова, так как «служба» сюзерену, играющая видную роль в грузино-русском договоре, для протектората никакого значения не имеет^[105]. Общего же у Грузии с государствами, находящимся под протекторатом, то, что все они были государствами до и независимо от установления позднейшей зависимости.

Итак, разбираемый случай не подходит ни под понятие вассальности, ни под понятие протектората в строгом смысле и подходит одинаково и под одно, и под другое, если разуметь их более обще.

Названные понятия созданы юридической догматикой, имеющей дело с определенным кругом фактов. Поэтому они и не имеют общего значения^[106].

Но такие общие понятия, как несуверенное государство, самоограничение путем договора и двустороннее соглашение (стипуляция) относительно того, в чем будет состоять зависимость, охватывают и наш случай, и мы видим, что с 1783 г. Грузия является несуверенным государством, обязавшимся службой сюзерену и отказавшимся в его пользу от самостоятельного заведывания внешними делами взамен гарантированной ему международной охраны его территории и обеспечения престола за национальной династией^[107].

Что касается формы, в которой выразилась зависимость Грузии от России по трактату 1783 г., то мы уже видели, как должны были влиять на эту форму черты былой зависимости Грузии от Персии. Восток гораздо долее, чем Запад, хранил и хранит всякие образцы политических соединений, основанных на отношениях сюзерена и вассала. Точно также прибегала к этим формам, подражая тому, что было на месте, и Ост-Индская компания, заключившая с индийскими государями немало договоров, похожих на договор 1783 г. Но хотя в договорах этих и говорилось о «службе», какой раджи обязаны компании, преимущественно в виде военной помощи, но англичан занимала главным образом не эта помощь, а контроль над политикой раджей и устройство выгодных для компании комбинаций между туземными князьями. Поэтому мало-помалу вассальность заменялась чистым протекторатом, вообще же договоры компании с индийскими князьями представляют переходную ступень от настоящей вассальной зависимости к настоящему протекторату^[108].

И отношение Грузии к России 1783–1801 г., не отличаясь тщательностью и законченностью юридической отделки, относится к «переходным» формам соединений да и в жизни имело переходное и весьма преходящее значение.

С приведенными оговорками можно его (т. е. это отношение) для удобства называть протекторатом и затем приступить к рассмотрению того, как Россия этот протекторат осуществляла.

Глава девятая
Грузия под протекторатом России

I

Поздней осенью 1783 г. прибыли в Тифлис вслед за ратификацией и инвеститурными знаками два российских батальона. Очевидно, такое количество войска признавалось достаточным для гарантии целости грузинской территории и будущих приобретений (т. е. тех «земель грузинской короны», которые надо было еще отобрать у мусульман)^[109].

А летом 1787 г. полковник Бурнашев во время похода грузин и русских батальонов под Ганджу получает повеление оставить Закавказье; несмотря на усиленные просьбы царя, несмотря на то что приходилось не довести до конца удачно начатый поход, Бурнашев, исполняя приказание, марширует обратно и возвращается с русским отрядом на «линию». Почему же такое, по-видимому, пагубное для Грузии решение?

Как это ни странно, но одним из главнейших мотивов отозвания войск из Грузии было то соображение, «что царю Ираклию удобнее будет обезопасить себя через возобновление прежних своих союзов, разрушившихся единственно пребыванием в земле его российских войск».

Необходимо пояснить, что 7 сентября того же 1787 г. объявлен был манифест о войне с Турцией (это вторая турецкая война). Правительство русское не думало на этот раз учинять против Турции «диверсию» со стороны Грузии, и поэтому русские батальоны не должны были там оставаться. На первый взгляд может казаться непонятным, почему покидают русские батальоны Грузию перед самой русско-турецкой войной, когда (казалось бы, по смыслу и букве трактата) неприятели России — суть неприятели Грузии и обратно; и особенно когда незадолго до того Грузия выдержала разрушительное и крайне опасное вторжение предприимчивого Омар-хана Аварского, с которым не умели справиться соединенные русско-грузинские силы. Этого Омар-хана вдохновляла всячески Порта через ахалцихского пашу, как вообще она травила всех и вся на Грузию после трактата 1783 г., чувствуя, кто стоит за спиной Грузии и что разумеется под возвратом старых грузинских земель^[110].

И, однако, как это ни парадоксально, но отозвание русских войск имело благоприятное последствие для Грузии. Она на некоторое время вздохнула свободнее.

В чем же дело? Просто в том, что присланных Россией войск и применявшихся ею средств протектората не было достаточно для того, чтобы обезопасить Грузию и дать ей покой, но было совершенно достаточно для того, и только для того, чтобы взбудоражить все осиные гнезда вокруг Грузии, всех пашей, ханов, весь Дагестан^[111].

Неудивительно, что, раз не сочли нужным оказать помощь и протекцию в полной мере, так уж заблагорассудили увести войска и предоставили на усмотрение Ираклия «обезопасить себя через возобновление прежних своих союзов (т. е. с пашами и ханами), разрушившихся единственно пребыванием в стране его российских войск».

Но это зрелище сюзерена, взявшего на себя заботу о внешней безопасности вассала и предлагающего стране, находящейся под его протекторатом, выпутываться самостоятельной дипломатией^[112] из затруднений, к которым привел этот протекторат, это зрелище разительное, чрезвычайное!

II

1

Когда в 1783 г. заключали трактат с Ираклием и дружественный русский отряд вторично проник в долины Грузии мрачным Дариалом, имелась в виду не одна охрана страны, отдавшейся в покровительство России, но нечто большее. Грузия должна была быть лишь одним из аванпостов — и правым флангом наступательного движения в Персию.

Мы видели, каковы были замыслы России после смерти Керим-хана. Несмотря на неудачу графа Войновича, план Потемкина не только не захирел, но, напротив, расцвел еще больше.

После принятия в подданство Грузии стал искать того же один из сильнейших владетелей Дагестана, шамхал Тарковский. Еще до заключения трактата 1783 г. обращались к кн. Потемкину с просьбой о покровительстве и помощи армянские медики, утесняемые Ибрагим-ханом Карабагским.

При таких условиях зародилась мысль о принятии в протекцию России Карабага и Карадага, об одновременном наступлении с двух сторон — из Кизляра через Дербент на юг — и из Грузии. Тогда же шли приготовления в Астрахани (думали, конечно, действовать и с моря), и экспедицию предполагали предпринять летом 1784 г. (чтобы раньше покончить с делами Кубани и Крыма). Но дипломатия Турции в Азербайджане оказалась успешнее русской: Порте удалось перетянуть на свою сторону ханов Карабагского и Хойского, склонявшихся уже было к подданству России.

Вслед затем всякие решительные действия были приостановлены, так как мелькнула возможность бескровного приобретения многих земель.

Уже было сказано, что Али-Мурат-хан, племянник Керим-хана, был в это время сильнейшим из персидских претендентов. Желая стать настоящим, признанным шахом и считая, что никто, кроме России, не может закрепить за ним престол Сефевидов, он вошел в сношения с кавказской «Линией» и предложил за удовлетворение его просьбы более чем щедрое вознаграждение; помимо торговых привилегий, он отдавал России все ее старые завоевания на берегах Каспия^[113], сверх того, области Карадагскую, Карабагскую, Нахичеванскую и Эриванскую — т. е. более того, чем мы теперь владеем.

Князь Потемкин немедленно же отправил в Персию специального агента, но не суждено было осуществиться сказочной перспективе приобретения задаром персидских провинций. Раньше, чем дело дошло до окончательных переговоров, Али-Мурат-хан умер (в начале 1786 г.).

Тогда опаснейший противник зендов, Ага-Магомет-хан Баджар овладел Тегераном.

Однако зенды еще далеко не складывали оружия. Брат умершего Али-Мурат-хана, Джафер, утвердился в Испагане и оспаривал первенство в Персии у будущего основателя Каджарской династии.

Ехавший с миссией к Али-Мурат-хану, полковник Тамара пытался завязать сношения с Джафер-ханом, но безуспешно.

2

Долго пришлось Ага-Магомет-хану работать над делом объединения Персии. Недешево, ценой многих поражений и неудач, путем вероломства и военного счастья досталась ему наконец победа над зендскими владетелями. В 1789 г. умер Джафер-хан, но затем его сын, храбрый Лютф-Али-хан, долго еще ставил помехи властолюбию Каджара. Только в 1792 г. Ага-Магомет-хан стал господином в Ширазе, а к 1975 г., с окончательным торжеством над Лютф-Али-ханом, почти вся Персия повиновалась наконец одному господину.

Каковы же были отношения Ага-Магомет-хана к Грузии и к России?

За десять лет до того, когда и половина Персии не признавала еще его власти над собой, когда ему нужна была опора в борьбе с другим, столь же, как и он, сильным претендентом, Джафер-ханом, Ага-Магомет уверял Ираклия в своей дружбе и пытался через него добиться русской помощи^[114].

Со своей стороны князь Потемкин, зная, как усилился Ага-Магомет-хан и предполагая получить от него то, чего по обстоятельствам не мог ему дать Али-Мурат-хан, ответил на заигрывания Ага-Магомета посылкой особого агента с письмом, полным благопожеланий и надежд на дальнейшее сближение.

III

1

Но если в интересах Ага-Магомет-хана было ласкаться к Ираклию и к России, пока он был лишь одним из соперников в борьбе, исход которой мог зависеть от всяких превратностей, и пока по соседству с Россией и не без поощрения с ее стороны мятежный брат его оспаривал у него власть на южном берегу Каспия^[115]; то иным должен был быть образ действий повелителя Ирана, каким стал теперь Ага-Магомет-хан. Возродился Иран, возродились и притязания его, вытекавшие из старых традиций и памяти о более славном прошлом.

Вот когда вопрос о Грузии выдвинется вперед; пришло время для Персии напомнить, как она понимает свое отношение к Гурджистану; пришло время России показать, как она защищает тех, кого приводит к присяге на подданство.

Главный смысл трактата 1783 г. для Грузии заключался в том, чтобы найти обеспечение против возможного вторжения Персии — вторжения, неизбежного, лишь только появится властелин, способный служить восстановлению сферы влияния и могущества Ирана^[116].

Грузия, давно независимая и свободная от обязательств по отношению к Персии, Грузия, торжественно отрекшаяся от всякой связи с ней в будущем, в глазах персиян все еще была их достоянием, добытым бесконечными, хотя далеко не всегда удачными походами их шахов. Теория вассальной зависимости Грузии от Персии подсказывалась персиянам их политическими интересами, боязнью перед наступлением России через Грузию; теория эта пережила факты, некогда ей соответствовавшие; теперь пытались оживить эту старину, бесповоротно отжившую, как показало последующее.

Грузия находилась под открытым и формальным покровительством России. Но одна сень крыльев российского орла, umbra alarum, не могла задержать дерзость шакалов и гиен. Нужны были пушки и батальоны. А их-то и не прислали.

Как мы знаем, в 1787 г. русский отряд был отозван из Грузии. К приведенным причинам этого увода — и дальнейшей неприсылки условленной по трактату военной помощи — прибавим еще одну: неудачу плана касательно занятия персидских провинций одновременно со стороны Грузии и Каспийского моря.

Держать же в Грузии войска только для ее защиты не было расчета. В 1792 г. на усиленную просьбу Ираклия прислать обещанные два батальона последовал Высочайший рескрипт генералу Тудовичу, начальствовавшему на Линии, с изъяснением, что ныне «отправлять в Грузию войска за благо не приемлется». Посольство князя Гарсевана Чавчавадзе в 1794 г. имело не больше успеха^[117].

Чтобы помощь Грузии и протекторат не оставались звуком пустым, необходимо было предоставление пограничному начальству дискреционной власти — оказывать содействие, в известных рамках, конечно, но не ожидая всякий раз на то указа из Петербурга.

Иначе Грузия могла быть завоевана и разграблена десять раз, прежде чем сделано будет нужное распоряжение о помощи.

Дискреционная власть, о которой мы говорим, была условлена сепаратными артикулами трактата 1783 г.^[118] Но названный рескрипт 1792 г. в глазах ген. Гудовича отменял право его оказывать пособие по усмотрению, и он ограничивался донесениями и представлениями правительству о необходимости помочь и платоническими угрозами персиянам.

В результате оказалось, что только 4 сентября 1796 г. Высочайше повелено «подкрепить царя Ираклия, яко вассала Российского против неприязненных на него покушений, положенными по трактату с ними двумя полными батальонами пехоты». Высочайшее повеление это получено ген. Гудовичем 1 октября, а еще 12 сент. Тифлис был взят и разорен Ага-Магомет-ханом.

2

Несмотря на свое кажущееся торжество, Ага-Магомет-хан не достиг главного: «валий» Гурджистанский продолжал быть царем Грузии и не признавал над собой верховенства Персии. Недолго занимали персияне столицу Грузии — их экспедиции в глубь страны не имели успеха, и еще в октябре 1796 г. они покинули пределы царства, царь вернулся в Тифлис, энергично стали подымать его из развалин, и все пошло по-старому.

Понятно, что Ага-Магомет до взятия Тифлиса делал предложения Ираклию, и очень для него выгодные, лишь бы он ему подчинился.

Затем, когда разрушенный Тифлис был занят персиянами, переговоры возобновились. Ага-Магомет-хан обещал вернуть всех пленников и поставить Ираклия надо всем Азербайджаном, требуя от него за это признания покорности и присылки заложником одного из царевичей. Наверное можно сказать, что было бы благоразумно со стороны грузин признать хотя бы временно верховенство шаха и отвести, таким образом, тяжкие удары, обрушившиеся на страну^[119]. Поведение Ираклия по отношению к Ага-Магомет-хану и его готовность вступить в очевидно неравный бой, не изменяя сюзерену, которому присягнул, будет всегда служить примером рыцарства (и того, как оно бывает невыгодно в политике!). Один современник сообщает, что когда вернулся посланный Ираклием к Ага-Магомет-хану и сообщил его предложения, то, «несмотря на желание грузин войти в соглашение с персиянами, царь, будучи знаком с вероломством евнуха (т. е. Ага-Магомета) и зная, что нельзя ему доверять, не захотел положиться на его обещания. Впрочем, он с давних уже пор находился под покровительством России, и, связав себя с этой стороны обещанием верности, он не желал вступать в союз с Персией»^[120].

Если бы план Ага-Магомет-хана относительно Грузии удался и, как в былое время, валий Гурджистанский согласился держать меч при обряде шахского коронования, тогда шансы Персии много бы увеличились. Тогда была бы поставлена серьезная преграда русскому наступлению в Дагестан и Азербайджан и все ханы поспешили бы окончательно и более надежным образом признать Ага-Магомет-хана. Не забудем, что разорение Грузии не могло не уронить временно престиж России.

Однако, насколько правильна была мысль каджарского властителя, настолько неудачный исход его похода грозил Персии дальнейшими бедствиями. Раз Грузия оставалась в сфере русского влияния, русская политика имела всегда точку опоры за Кавказом, и эта точка опоры постепенно превратится в точку притяжения — вольного или невольного — для всех соседних ханств, лишь на живую нитку пришитых к Персии.

IV

На самом закате дней и царствования Екатерины Великой правительство русское снова вернулось к мысли осуществить грандиозный план Потемкина относительно Персии. Вторжение Ага-Магомет-хана в Грузию давало России законное основание вступить с оружием в персидские пределы, С самого 1796 года на Линии стали готовиться по петербургскому указу к походу.

Душой дела были братья Зубовы; главное командование экспедицией поручалось графу Валерьяну Александровичу, и в рескрипте, данном ему 19 февраля, изложена целая политическая программа, идущая путем планов Петра и замысла Потемкина. Опять загорается надежда на «богатый торг» при берегах Каспийского моря и внутри Персии; опять взоры видят вдали Индию и ее богатства. Тожественны планы — тожественны и средства; как в 1722 г., как в 1783–1784 гг., так и теперь думают наступать с двух сторон; определено действовать двум корпусам — каспийскому вдоль берега моря, кавказскому же начать с завоевания из Грузии, страны между Курой и Араксом. Как видно, Екатерина надеялась украсить конец своего царствования неожиданным и блестящим расширением своих владений в Азии. Что не удалось Потемкину, могло удаться Зубовым.

В марте 1796 г. издан манифест «о вступлении российских войск в пределы Персии против похитителя власти в сем государстве»^[121]. Некогда Петр, открывая военные действия против Персии, заявлял, что не с персиянами он идет воевать, а лишь наказывать бунтовщиков; так и теперь Императрица, не признавая Ага-Магомет-хана шахом и видя в нем своего рода «бунтовщика» в большом масштабе, начинает с того, что объявляет «милость и благоволение» всем и каждому, особенно же «знаменитым сипехисаларам, калиям» и т. д., «честным калиям», вообще всех чинов людям.

В манифесте говорится о противодействии мирным торговым сношениям, какие Россия встречала в Персии, напоминается об обиде, нанесенной графу Войновичу. Но все же это еще не исполнило бы меры миролюбия, «если бы помянутый хищник Ага-Магомед… не распространил наконец насильствия и лютости свои в оскорбление прав и достоинства нашей Империи, даже до впадения в Грузию», что сопровождалось завладением столицей царя, находящегося под покровительством России, разорением церквей и т. д.

Таким образом, формальным поводом войны послужило посягательство на грузинскую территорию, находившуюся под протекторатом Империи.

Всякий раз, как Грузия привлекала внимание России в качестве орудия политики в делах персидских, естественно, что Россия предпочитает орудие сильное, деятельное орудию слабому. Поэтому неудивительно, что в 1783–1784 гг. думали усилить Грузию не только военной помощью и присылкой в подарок пушек^[122], но и присоединением новых земель, правда, когда они будут завоеваны.

Так и во время экспедиции Зубова усиление Грузии прямо входило в программу русской политики (имелось в виду сверх того, так же как и при Потемкине, восстановление Армении). Думали окончательно присоединить к Грузии платившие ей дань ханства — Ганджийское и Эриванское. Во избежание слабости, могущей произойти от споров многочисленных царевичей и от связанных с этим партийных несогласий предполагали отвлечь царевичей службой и т. д.

Между прочим, в апреле 1796 г. кн. Платон Зубов в письме Ираклию, приглашая его содействовать успехам русского оружия, которые создадут для Грузии безопасность, советует ему заботиться всемерно о нераздельности власти и избегать деления на уделы, пагубные для царства.

Но эти платонические желания видеть Грузию сильной мало что значили, когда заявлялись таким «вельможей в случае», каким был кн. П. Зубов^[123].

Шестого ноября скончалась Екатерина, и смерть ее унесла с собой и Зубовых, и персидский поход, и многое другое.

Экспедиция с «индейскими» перспективами была отменена до того, близкого, впрочем, дня, когда внезапное решение императора Павла пошлет донских казаков умирать среди безводных пустынь в поисках тех же индийских сокровищ.

V

Неожиданное очищение занятых ханств и уход из персидских владений и Грузии русских войск (их уже не было там летом 1797 г.) произвели на персиян впечатление одержанной ими победы. Ага-Магомет-хан решил, что надо ковать железо, пока оно горячо, и всюду оповестил как о своих успехах в Хорасане (где он тогда находился)^[124], так и об отступлении русских войск; отступление это прямо приписывалось их трусливости. Ираклию он прислал фирман с требованием подчиниться, в противном же случае грозил мщением; и только вмешательство русских офицеров спасло шахского посланца от ярости народной толпы^[125].

Трудно сказать, что постигло бы Грузию, опять оставшуюся лицом к лицу с пылавшим злобой Ага-Магомет-ханом, если бы кинжал убийцы не пресек 4 июня 1797 г. нить жизни этого нужного Ирану человека, причинившего столько зла при осуществлении «исторических задач» Персии.

Теперь бросим самый беглый взгляд на то, как русский протекторат сберегал Грузию от Турции и Дагестана.

Уже на следующий год после заключения трактата полномочный министр России при турецком дворе, Булгаков, делал представление относительно непричинения беспокойств Грузии и Имеретии. Об Имеретии он не обязан был и не имел права делать представлений (по трактату 1783 г. и Кучук-Кайнарджийскому мирному договору 1774 г.); Карталинию же и Кахетию эти представления не могли уберечь, так как русский протекторат угрожал соседнему, ахалцихскому паше потерей его владения (которое с помощью русских предполагал завоевать Ираклий). Поэтому, как мы, впрочем, уже говорили, только с уходом русских войск, т. е. в 1787 г., когда Ираклий возобновил с ним союз, паша этот перестал его беспокоить. Поэтому же, как это ни странно, но во время второй турецкой войны, несмотря на то что, строго говоря, и Грузия, как зависящее от Империи государство, находилась в войне с Турцией последняя не предпринимала ничего враждебного по отношению к Ираклию. Словом, во время мира с Турцией русский протекторат не уберегал Грузию, а во время войны он оказался излишним! Разгадка заключается в самостоятельной политике Сулеймана, паши Ахалцихского; сначала он боялся притязаний Ираклия на Саатабаго, а теперь не прочь был стать под покровом России и через посредство грузинского царя самостоятельным владетелем.

Точно также и Омар-хана Аварского неоднократно убеждали с Линии не вторгаться в Грузию, иногда угрожая ему, иногда даже посылая поощрительные подарки деньгами, но не этими средствами воздействия он удерживался от вторжений, а «жалованьем», которое Ираклий был вынужден ему платить со времени памятного набега в 1785 г.^[126]

Было бы, однако, ошибочно думать, что Россия когда-нибудь забывала о существовании трактата 1783 г. Протекторат ее мало приносил пользы Грузии, но Россия, естественно, не уступила бы его другим…

В манифесте 7 сентября 1787 г. об объявлении войны Оттоманской Порте вторжение в область сюзеренных прав над Грузией выставляется как один из поводов войны. Трактат о подданстве, заключенный Ираклием, не был противен обязательствам России в отношении Порты. «Тогда же Порта, известна будучи о Нашем трактате, не оспаривала оного; но где не имела право в дело вмешиваться, для нее постороннее, тут не оставила действовать коварно». Именно она склоняла лезгин нападать на грузинские земли, разорять их, забирать в плен христиан^[127]. Кроме того, через Ахалцихского пашу она предлагала Ираклию признать над собою власть султана^[128].

Приведенных фактов достаточно, чтобы составить суждение о том, насколько успешно осуществляла Россия свой протекторат над Грузией, насколько обстоятельства позволяли «сильной деснице» Империи отвращать вражеские удары от «присовокупленного» к ней царства Грузинского. Надо удивляться не тому, что порой являлась у грузин мысль о политической сделке с Персией или Турцией, а тому, как вера в Россию не иссякла окончательно. Но велика была эта вера, руководящие элементы тяготели к России, потому что слишком много шагов было уже сделано по этому пути, и считали невозможным доверять ни Персии, ни Турции. Невнимание же Европы достаточно объясняется тревогами Французской революции.

Была, впрочем, минута, уже перед самой смертью Ираклия, когда кн. Гарсеван Чавчавадзе ребром поставил вопрос в Петербурге: именно, он заявил, что если трактат сохраняет силу, то пусть будет прислано подкрепление, в противном случае Ираклию необходимо возобновлять союзы с персидскими ханами и Дагестаном^[129].

Глава десятая
Накануне присоединения

I

В 1796 г. скончалась Екатерина, в 1797 г. убит Ага-Магомет-хан, в 1798 г., 11 января, не стало Ираклия. Как сложатся отношения между новыми государями?

Георгий XII вступил на престол Карталинии и Кахетии и привел к присяге население тотчас же после смерти Ираклия. Он стал царем Грузии по наследственному праву и для того, чтобы пользоваться поддержкой России, должен был по трактату 1783 г. получить императорскую инвеституру^[130].

Летом 1798 г. обстоятельства принимали такой оборота и впечатления русского покровительства были таковы, что Георгий видел себя принужденным ответить на фирман нового шаха Фетали посылкой к нему своего тестя, князя Цицианова, и готов был искать покровительства Турции; но оба посланца вернулись обратно — кн. Цицианов, потому что узнал о неудачах Бабахана (это другое имя шаха), отправленного же в Турцию вернули из Ахалциха, потому что приехавший из Петербурга царевич Давид привез оттуда добрые вести^[131].

Вслед за тем Георгий получил в ответ на собственное письмо Государю Высочайшее поздравление со вступлением на престол, при чем прибавлено было, что от него ожидается формальное ходатайство об утверждении, предусмотренное арт. 3-м трактата^[132].

В ноябре того же года Георгий отправил в Петербург с соответствующим прошением кн. Авалова и возобновил полномочия кн. Гарсевана Чавчавадзе в качестве министра при Имп. дворе. Помимо собственного утверждения, Георгий добивался признания сына своего Давида наследником по себе^[133]. 18 апреля 1799 г. Высочайшей грамотой утвержден Георгий на царстве, Давид же — наследником, с ссылкой на ст. 3 трактата^[134].

В ноябре 1799 г. доставлены в Тифлис инвеститурные знаки, и Георгий принес присягу на верность Императору. Итак, отношения Грузии и России в конце 1799 г. определяются всецело началами трактата 1783 года^[135].

Но обратим внимание на следующее: царь Грузинский просил об утверждении — и Император утвердил наследником по Георгию сына его Давида.

В трактате ничего не говорится о наследниках, напротив, ясно следует из него, что вопрос о замещении престола есть вопрос внутренней жизни Грузии, который решается независимо от сюзерена, словом, это вопрос грузинского престолонаследия, а не усмотрения Императора. И если теперь Георгий просит об утверждении наследником по нему Давида, то едва ли он считал такое утверждение необходимым юридическим условием для вступления на престол^[136], ведь сам же он стал царем, не ожидая, не испрашивая императорского разрешения. Смысл просьбы его не этот — он желал обеспечить своему сыну, как Высочайше предназначенному на царство наследнику, политическую поддержку русской власти.

А о такой поддержке надо было заботиться, так как, на беду Грузии, позже, в самый решительный момент, не было одного мнения на тот счет, кто законный наследник Георгия: сын его, Давид, или брат, Юлон? Права последнего основывались на завещании царя Ираклия, сила и даже подлинность которого оспаривались.

Нам нет нужды входить здесь в рассмотрение вопросов грузинского престолонаследия. Нам нужно было отметить, что подтверждением прав Давида как наследника Император не создавал ему этих прав — этого он не мог, так как, по трактату, не имел на то власти, а брал лишь на себя перед царем обязанность оказать содействие сыну его при будущем вступлении на престол.

Но император Павел, давая такое утверждение, очевидно, и не думал о том, насколько это вяжется с трактатом, на который сам же он ссылается.

Как бы то ни было, трактат теперь в полной силе, и ввиду серьезных опасностей русскому влиянию в Закавказье со стороны Персии отчасти и Турции правительство русское решается действовать энергичнее и, беря за отправную точку свою связь с Грузией, прочнее обосноваться по ту сторону хребта.

Одновременно с утвердительной грамотой царю Георгию последовало наконец назначение министра в Грузию, ему же поручены и персидские сношения.

Инструкция, данная этому чиновнику из Государственной коллегии иностранных дел, показывает, как ревниво относится теперь Россия к неоспоримости своего влияния в Грузии. «Легко случиться может, — читаем там, — что вдовствующая царица, имея сыновей-братьев владеющего царя… вступит в какие-либо сплетни, столь в тех краях свойственные, к предосуждению е. в. и видам нашим». Поэтому «надлежит вам бдительное смотрение иметь за поступками царицы… и людей, ей приверженных…». Конечно, «по превратности тамошних владельцев и двоякости, часто их руководствующей», необходимо следить и за поступками самого царя, «дабы никогда не могло им ничто учинено быть вопреки интересов Высочайшего двора»^[137].

От такого надзора один шаг до вмешательства; пусть прибудут войска для защиты Грузии; неусыпный надзор и вооруженная сила обеспечат исполнение всякой воли. А страна, истерзанная веками несчастий, находившаяся с 1783 г. под гнетом постоянной опасности, не может и не хочет говорить о себе так громко, чтобы остановить властное решение Империи.

Теперь события развиваются с силой урагана; эта связь царства и Империи, веками томительных, бесплодных сношений, дошла до десятилетий покровительства, приносившего несчастья, и, наконец, в несколько месяцев маховое колесо истории довело дело до разрушительного конца, не пощадив хрупких запоздавших желаний грузинского народа.

Но рушилось то, чему при данных условиях уже не было места на этой земле, зато суждено было водвориться порядку там, где самая мысль о нем давно утратилась.

II

Прежде чем окончательно присоединять царство грузинское, простимся с грузино-персидскими отношениями. Племянник и наследник Ага-Магомета, Баба-хан или, торжественнее, Фетали-шах, далек был от мысли уступить Грузию России. Но и ему пришлось бороться из-за престола с соперниками, и он пока не имел возможности силой оспаривать у России Закавказье^[138]. Под угрозой его нашествия Грузия находилась, однако, довольно долго^[139]; и на Кавказской линии принимались деятельные меры к тому, чтобы в случае вторжения ввести в Грузию для ее защиты достаточное количество войск.

Приезд в Тифлис русского резидента окончательно открыл глаза Персии на судьбу Грузии. Император Павел отозвал свои войска из Закавказья, действовал, по-видимому, миролюбиво, но с таким миролюбием не мирилась присылка резидента в Тифлис. Персидская оценка грузино-русских отношений с большой выпуклостью выражена в письме к резиденту визиря Фетали-шаха, Хаджи-Ибрагим-хана, видного государственного человека Персии того времени^[140]. «Дело сие (т. е. приезд резидента), — пишет он, — сверх чаяния, ибо как свет солнца изливается на землю, так равномерно всем известна истина, что с самого того времени, как весь земной шар разделился на четыре части, Грузия, Кахетия и Тифлис заключались в Иранском государстве…» Жители обязаны были повиновением и службой по шахским указам, а под властью России не находились, «кроме того случая, когда царь Ираклий, князь над князьями, современник блаженные памяти самодержавного государя Ага Магомет хана, вздумал, отторгнувшись от власти всегдашних владетелей своих, идти неприятельской против Персии стезею». Но он за это получил возмездие. Теперь нам говорят о миролюбии русского монарха. Зачем же желает он «уничтожить запечатленные веками права и преимущества»? Какую силу могут иметь обязательства царя Ираклия? Персидский дипломат так поясняет свою мысль: «Например, если бы один из народов, в пределах Российского государства состоящих, предался самопроизвольно персидскому владению, учинил с ним трактат и другие условия, то сильны ли таковые сделки?» Правда, при царе Ираклии не было в Персии верховного обладателя, но и «во время сих, так сказать, двух дней» Грузия не могла отложиться от Персии. Теперь, благодарение Богу, перед престолом шаха склонили выи все ханы, и «того не предусматривается, чтобы чрез тысячи лет принадлежавшее владение отдать другому». В заключение иранский канцлер приглашает уважать взаимные права и границы, «не прерывая цепи тишины и дружбы, дабы область Тифлисская не была паки попрана ногами коней и удачных воинов наших…». Впрочем, лучше, «чтобы дверь обоюдного дружества всегда была открыта»^[141].

Мы знаем уже, что Вахтанг отказался от подданства Персии, затем более десяти лет господствовали в Грузии турки, пока не были вытеснены оттуда Надир-шахом.

После смерти Надира не было ни одного настолько признанного в Персии властителя, чтобы можно было говорить о его власти в Грузии^[142].

Как возвысился и усилился Ираклий, пользуясь персидскими смутами, об этом мы достаточно говорили, это общее место во всех сочинениях, посвященных истории Персии того времени. В течение последнего полустолетия Грузия не знает зависимости от Персии. Заключая трактат с Россией, Ираклий делал по отношению к Персии политически рискованный шаг (как это объяснено выше), но никакого права Персии на Грузию он не нарушал, так как это право давно испарилось да и в дни его действительности с ним не мирилось христианское правосознание грузин. Спор мог быть решен силой, но в борьбе с Ираклием Ага-Магомед-хан проиграл его, несмотря на внешнюю победу: действительно, он не добился признания своих прав со стороны Ираклия и, не будучи в состоянии утвердиться в стране, торопливо вернулся восвояси.

Фетали-шах возобновил свои притязания, и мы видели, как его канцлер их формулировал. Ему пришлось спорить уже с русским оружием, и Гюлистанский мир через 15 лет, решил вопрос опять-таки не в его пользу.

Но приведенная нота показывает, как судорожно Персия противилась утверждению России в Закавказье и как упорно она защищала, очевидно, несостоятельную мысль о своем «праве» на Грузию.

Была, впрочем, и среди грузин небольшая группа лиц, готовых признать права Баба-хана, так как они считали возможным с помощью Персии сохранить за Грузией известную самостоятельность. Главный выразитель этого течения, царевич Александр, сын Ираклия, открыто перешел на сторону Персии и был ее орудием в войнах с Россией; он умер на чужбине и никогда не примирился с уничтожением самостоятельности Грузии. Большинству же, верному вековой традиции — сближения с Россией, суждено было окончательно и навсегда освободиться от всякого влияния Персии, прежде многостороннего и веками длившегося. Так начали изменяться коренным образом условия жизни грузин.

Глава одиннадцатая
Присоединение Грузии к Империи

I

Теперь близится день присоединения Грузии. Манифест 18 января 1801 г. объявит об этом всем и каждому, и Грузия станет частью России.

Мы показали, как в 1799 г. с получением инвеституры и принесением присяги царь Георгий становится в такое же отношение к Империи, в каком был Ираклий, т. е. Грузии дается «пред лицом всего света» гарантия целости и неприкосновенности, а также обеспечивается престол за национальной династией под условием службы и верности.

Мы должны рассмотреть, как совершился этот переход от двустороннего договорного отношения, в котором Грузия и Россия находились еще в 1799 г. и в 1800 г., к положению, созданному манифестом 18 января 1801 г., т. е. к «присоединению Царства Грузинского на вечные времена под Державу» Империи.

1

Для юридической оценки присоединения Грузии к России, а также для оценки взгляда, выраженного в императорских манифестах и затем усвоенного всеми, относительно добровольного присоединения Грузии, необходимо отыскать и рассмотреть в отдельности звенья той цепи, которая начинается договорными отношениями 1799–1800 гг. (по силе обновленная тогда трактата 1783 г.) и кончается инкорпорацией Грузии, т. е. распространением на нее территориального верховенства России, ее власти во всей полноте проявлений и во всей необъятности ее компетенции.

Переход от первого положения ко второму мог бы быть юридически безупречным, корректным; тогда бы мы имели действительно непрерывную цепь юридических отношений, из которых каждое последующее заимствует свою правомерность от предыдущего, им освящается и, в свою очередь, дает юридическую основу новому отношению. И если бы даже в конце концов мы пришли к чему-нибудь вовсе отличному от начального положения, тем не менее не оставалось бы места для юридической критики: все было бы как следует, безукоризненно с точки зрения права.

Для того чтобы — с юридической точки зрения — можно было говорить о добровольном присоединении Грузии к России, необходимо, чтобы акту инкорпорации предшествовало обоюдное согласное волеизъявление заинтересованных сторон.

2

Инкорпорация есть акт, посредством которая власть государства распространяется на так или иначе присоединяемую к нему область. Инкорпорации могут предшествовать различные события и правоотношения, создающие власть государства над присоединяемой территорией. В одном случае это может быть завоевание, в другом — добровольная уступка, в третьем — купля-продажа и т. д.

Но когда речь идет о добровольном присоединении, то этот (всегда односторонний) акт инкорпорации должен следовать за другим актом (или актами), в котором обнаруживалось бы соглашение относительно утраты самостоятельности с одной стороны и принятии в подданство — с другой.

Словом, утрата государством независимости и инкорпорация действительно возможны путем добровольным, но для этого требуется формально выраженное согласие воль. И не только утрата самостоятельности, но всякое вообще изменение, теснее сжимающее два государства в одно целое, должно происходить путем двустороннего соглашения.

Ирландский парламент был жалким подобием представительного учреждения, но юридически он был органом Ирландии, и окончательное объединение ее с Англией, несмотря на темные политические средства, примененные в этой цели британским правительством, с юридической точки зрения безупречно. Именно — было постановлено обоюдно, что «с 1 января 1801 г. королевства Великобритания и Ирландия соединяются навсегда в одно королевство, под названием Соединенного королевства Великобритании и Ирландии». Постановлено было также относительно единства престолонаследия (как было и до того) и единства парламентского представительства; Ирландия получила в нем свою долю. Она лишилась своей привилегии добровольно.

Но Ирландия не была самостоятельным государством; возьмем примеры более похожие на наш случай. В 1798 г., за два года до присоединения Грузии, добровольно вошли в состав Французской республики вольный город Мюльгаузен (ныне в Эльзасе) и Женевская республика. Инкорпорации предшествовали в данном случае договоры об объединении.

3

Повторяем: если добиваются полного присоединения, слияния, то, во всяком случае, необходимо должен предшествовать инкорпорации акт отречения от своих прав монарха (если речь идет о монархии) и вообще должно быть изъявлено предварительное согласие на инкорпорацию со стороны тех, кто имеет право и обязан выражать волю государства.

За 5 лет до присоединения Грузии вошла в состав России Курляндия. До того она находилась в ленной связи с королевством Польским. С уничтожением самостоятельности Речи Посполитой связь эта, естественно, прекращалась, и Курляндия вернулась в первобытное состояние, т. е. вольна была избрать себе нового сюзерена или иначе распорядиться своей судьбой. Курляндия поступила в полную, безусловную зависимость Империи, вошла непосредственно в состав ее владений. Для того чтобы оформить надлежащим образом это присоединение, нужен был ряд юридических актов, которые все и состоялись.

Чтобы осуществить «безусловное подтверждение» (unbedingte Subjection) Курляндии скипетру России, созван был чрезвычайный сейм. Манифестом 18 марта 1796 г. сейм «торжественно и навсегда отрекся от польского верховного ленного начальства». Затем другим манифестом от того же числа депутаты «признали за благо и полезно» вовсе «отменить существовавшее поныне княжеское правление, дабы отныне быть беспосредственно и прямо присоединенными к Империи Российской».

Но, кроме сейма, Курляндия имела и герцога. Последний «приступает» к торжественному акту сейма и сам просит Екатерину II принять в подданство Курляндию. Поэтому он «разрешает и освобождает всех и каждого из жителей» Курляндии от учиненной ему присяги и «повергает к стопам августейшей монархини Российской империи» торжественное отречение от всех своих «государских преимуществ и княжеских прав».

В ответ на эти акты Императрица заявляет о своей уверенности в том, что желание, заявленное сеймом и его уполномоченными перед Ее Величеством относительно присоединения, чистосердечно, и она торжественно удовлетворяет так заявленному желанию.

В результате манифесту Екатерины II о присоединении к Империи княжеств Курляндского и Семигальского предшествуют: a) акт отречения герцога Курляндского Петра от принадлежащих ему прав владетельного герцога; b) манифест рыцарства и земства Курляндии об отречении от прежней связи с Польшей; c) акт тех же рыцарства и земства о подтверждении их Е. И. В.^[143]

Мы видим, что воля, изъявленная Курляндией, и ответное волеизъявление Императрицы совпадают по своему предмету. Согласие воль выражено здесь не в трактате — оно явствует из сопоставления актов.

Но если ищется подданство не безусловное, а условное, то подавно требуется формальное согласие насчет условий соединения. Различие культур, эпох и местностей не имеет здесь значения. Различие это отразится в содержании и форме статей соглашения, но само соглашение остается необходимой предпосылкой.

Посмотрим же, какими путями совершился переход от договорной связи Грузии с Россией к прекращению политического бытия и к инкорпорации.

II

1

Покровительство, оказываемое Грузии, и защита ее территории от внешних врагов, к чему обязалась Россия по трактату 1783 г., были, к сожалению, настолько недействительны, что, если верить официальным данным, население Грузии в период от 1783 г. до 1801 г. уменьшилось чуть не на половину. Что к 1801 г. Грузия представляла картину полного разорения и что пеплом забвения покрыта была лучшая пора царствования Ираклия, в этом никто не сомневается.

Такое исполнение обязательств, вытекавших из протектората со стороны России, равнялось их неисполнению, и Грузия могла бы считать и себя свободной от обязательств в отношении России.

Известны случаи, когда неоказание помощи зависимому государству сюзереном влекло за собой отказ первого от покровительства. Так поступили Нидерланды по отношению к Германской империи, не поддержавшей их в борьбе с Испанией. Точно также Люцерн, будучи покинут герцогами австрийскими, вступил в Швейцарский союз^[144].

Мы упомянули, что Грузия одно мгновение готова была стать на такую дорогу и обеспечить свою будущность помимо России. Но она предпочла остаться при старых традициях и лелеяла совершенно правильную мысль о необходимости более тесного единения с Россией, такого единения, при котором помощь России, условленная трактатом, стала бы действительной. Еще Ираклий понял, что для этого необходимо ближе заинтересовать Россию, он предложил в ее распоряжение рудники и был готов предоставить ей видное участие в деле внутреннего переустройства Грузии, переустройства, необходимость которого давно сознавали, но которое было бы возможно, как мы не раз говорили, лишь при внешней обезопасенности страны. В этом смысле делал в Петербурге перед самой смертью Ираклия представлены кн. Чавчавадзе, но безуспешно^[145].

В руководящих кружках Грузии при царе Георгии XII эта идея созрела окончательно, и для ее осуществления, для создания такого союза, который бы дал Грузии обещанное ей еще трактатом 1783 г., и были отправлены в Петербург Георгий Авалов и Елеазар Палавандов. Совместно с кн. Гарсеваном Чавчавадзе^[146] они выработали план более тесного соединения Грузии с Россией, который мы и рассмотрим.

2

Соображения грузинских уполномоченных изложены были в 16 пунктах (так наз. просительные пункты), и нота, их содержащая, была подана от имени Георгия XII князем Чавчавадзе 17 ноября 1800 г.

Предположения грузинского правительства по рассмотрении в Госуд. коллегии иностранных дел были одобрены по всем пунктам имп. Павлом 19 ноября^[147]. 23-го того же месяца послана царю Георгию Высочайшая грамота с извещением, что нота, поданная его уполномоченными, «апробирована» Государем^[148].

Тогда же первоприсутствующий в Коллегии граф Растопчин сообщил Грузинскому царю Высочайшую волю относительно дальнейшего хода дела. Именно из Петербурга отправлены в Грузию князья Г. Авалов и Е. Палавандов с тем, чтобы посылаемый с ними список с ноты грузинских уполномоченных получил бы утверждение в Грузии и затем с названными князьями отослан обратно в Петербург вместе с благодарительной грамотой, причем все три посла должны быть названы послами от царя и от всего царства. А после этого будет заключен в Петербурге «обоюдный императорский акт» с пристойным торжеством.

Очевидно, что если бы форма соединения Грузии с Россией, предложенная грузинскими уполномоченными и принятая предварительным соглашением русского и грузинского правительств, получила окончательную ратификацию и подтверждение «в обоюдном Императорском акте», как это обещано было Императором, история увидела бы добровольное не только по существу, но и по форме присоединение Грузии к России на началах, принятых обеими договаривавшимися сторонами.

В действительности же характер присоединения не выразился с отчетливостью в юридических актах; не произошло этого, потому что одновременно с отправлением грузинских уполномоченных с указанной целью в Тифлис задуман и постепенно приведен в исполнение другой цикл распоряжений, имеющих источником единственно инициативу и волю русского правительства. И именно этот цикл заканчивается бесповоротной инкорпорацией Грузии, тогда как первая, единственно правомерная и правильная (если рассуждать формально) линия обоюдного, двустороннего соглашения внезапно обрывается и уступает постепенно, но очень скоро новому порядку вещей.

3

Предложенные грузинскими уполномоченными и одобренные, как мы видели, имп. Павлом начала соединения Грузии с Россией представляют не шаг, а тысячу шагов вперед на пути сплочения и единства. Интересы и нужды Империи соблюдены в такой мере, что рамки автономии, оставляемые за собой Грузией, сводятся к нулю.

Проект этот был по самому существу своему мертворожденным, и поэтому мы изложим его лишь в самых общих чертах. Основное его начало, что отныне Грузия поступает в полную зависимость и подданство России и будет оставаться во всех частях в повиновении Императора.

Династия Багратионов сохраняется^[149], и представителям ее по-прежнему принадлежит власть исполнительная в царстве Грузинском, но власть законодательная целиком передается Империи; так что цари правят по законам — и под законами Императора. Точно также доходы Грузии целиком находятся в распоряжении Русского государя, царю же грузинскому обеспечивается содержание. Войска русские будут занимать грузинскую территорию и крепости. Наконец, обеспечивается равенство в правах и перед законами отдельным состояниям грузинских подданных с «россиянами».

Несомненно, что Империи здесь предоставлена львиная доля и что притязания грузинских контрагентов очень скромны; в конце концов, Грузинский царь был бы лишь наследственным наместником Грузии и, говоря практически, Грузия была бы не более как привилегированной провинцией Империи, интересы которой были бы таким образом согласованы с национальными стремлениями Грузии. Вероятно, авторам проекта казалось, что, какими скромными пределами ни ограничивается власть грузинских царей и независимость Грузии по этому проекту, все же, сохраняя национальную династию, администрацию и пр., Грузия сохраняла тень политического бытия; признанием всестороннего верховенства Империи она давала последней больше, чем можно было ожидать от любого самостоятельного государства. Но то немногое, что она оставляла за собой, она желала поставить под гарантию Императорского обоюдного» акта. В Грузии, по-видимому, считали, что только такая гарантия сколько-нибудь серьезна; и действительно, до тех пор, пока связь Грузии с Россией укреплялась и осложнялась путем соглашения, договора, царство Грузинское сохраняло, в принципе, свою независимость; оно и по проекту не превращалось в создание Империи, нет, оно лишь передавало Империи ему принадлежащее право законодательства, взимания податей и пр. Из полноты своих прав отдавали очень много, но отдавали добровольно. Всякое дальнейшее изменение могло бы произойти опять-таки путем соглашения.

Необходимо признать, что «просительные пункты» были со стороны грузинской монархии признанием полного своего бессилия. Вполне естественно, что у царей не хватило духа отречься от своих прерогатив до конца; от всего существенного они отреклись, но желали еще для себя привилегий; они готовы были стать вместо царей наследственными правителями Грузии. Однако подобный чисто средневековый порядок вещей не мог быть вовсе терпим в XIX веке. Раз самые главные права власти переходили к России, то царская власть была бы уже формой без содержания, своего рода скорлупой выеденного яйца. Вышвырнуть за борт эту скорлупу было необходимо, сделать это не могли представители самой династии, не могли и грузины, у которых для этого не хватило бы инициативы; это могло и должно было сделать одно только русское правительство; оно и выполнило эту задачу — неблагодарную задачу устранения династии, отжившей свое время.

III

Теперь посмотрим, как пришло русское правительство к манифесту 18 января 1801 г.

За два дня до подачи грузинскими послами разобранной ноты и за четыре дня до их «апробации» имп. Павлом последовал Высочайший рескрипт генералу Кноррингу (15 ноября 1800 года). В рескрипте этом говорится о ходатайстве посольства грузинского относительно вступления в подданство, подчеркивается «важность дела сего, сколько в отношение земли той самой по себе, столько по соображениям спокойства границ наших», поэтому повелевается «представить Нам немедленно мнение Ваше, сколько из вверенных Вам войск можно отделить для занятия Грузии и пребывания в оной…»^[150] Затем ввиду ожидавшейся уже тогда кончины Георгия XII дается такая инструкция: «Отправьте, коль скоро кончина (его) последует, немедленно туда объявление от имени Нашего, чтобы до получения от нас соизволения даже не было приступаемо к назначению преемника на царство Грузинское…»^[151]

В этот момент отношения Грузии к России определялись еще началам трактата 1783 г., и предписание имп. Павла не допускать наследников к престолу является очевидным нарушением внутренней независимости Грузии. Еще в сентябре 1800 г. ген. Кнорринг в письме Георгию XII ссылается на артикулы трактата^[152].

Теперь Император, не ожидая «обоюдного акта», делает распоряжения относительно занятия Грузии войсками и оставляет за собой право распорядиться ее престолом.

Затем следует ряд постановлений, также отступающих от теории «обоюдного Императорского акта».

Одновременно с отъездом из Петербурга грузинских уполномоченных граф Ростопчин писал Кноррингу о необходимости заблаговременного распространения в Грузии слуха, что получено повеление идти в Грузию с войсками, будто бы на защиту ее. А когда послы вернутся в Петербург, то после этого (предполагалось, в апреле 1801 г.) генерал может занять Грузию войсками, до того пусть все остается без изменений^[153]. 18 декабря судьба Грузии уже (пока на бумаге) решена. В этот день (значит, когда послы еще не доехали до Тифлиса) подписан манифест о присоединении Грузии и послан Кноррингу.

Момент опубликования этого манифеста желали поставить в зависимость от смерти царя и прибытия послов. Расчет не оправдался — т. е. царь умер не в тот момент, когда в Петербурге ему предназначено было умереть, но это вещь второстепенная. Интересно для характеристики присоединения Грузии, что подписан манифест помимо обоюдности; интересно, что не велено — впредь до указа — быть грузинскому царю; интересно, наконец, что того же 18 декабря повелевается Кноррингу представить подробное описание Грузии, чтобы «можно было приступить к образованию правления».

Итак, пока последний царь Грузии лежал на смертном одре, а послы его с проектом «обоюдного акта» тащились по этой бесконечной российской равнине к горам Кавказа — в Петербурге уже было произнесено властное слово.

Павел так торопился получить Грузию, что можно понять его нетерпение. Как долго пришлось бы ждать исполнения послами их маршрута! Поэтому не надо удивляться, что его приказ Кноррингу относительно незамещения престола дан за 4 дня до апробации «просительных пунктов».

С этого-то момента сложный путь «обоюдного» соглашения заменяется более простым — и при известных условиях более целесообразным — путем непосредственных указов, «кому ведать надлежит» или «до кого сие касаться может».

Несмотря на такое неожиданное решение вопроса о Грузии, император Павел тем не менее предполагал устроить в Петербурге театральный прием и приведение к присяге «депутатов» от грузинского народа. Романтически настроенное воображение этого монарха предназначало Грузию к высокой чести: заменить для ордена св. Иоанна Иерусалимского Мальту, потерянную кознями коварных британцев. Но этот не случилось.

IV

28 декабря 1800 г. скончался царь Теорий, и тотчас же объявлена населению воля Императора относительно престола^[154]. Но вскоре вслед за тем прибыли наконец в Тифлис князья Авалов и Палавандов. Оставаясь на почве «пунктов», копию с которых они привезли в Грузию — мы уже знаем, для чего, — грузинские уполномоченные, которые, очевидно, по самому существу миссии, на них возложенной, не могли еще считать Грузию окончательно присоединенной, вручили царевичу Давиду грамоту императора Павла, и вообще смотрели на него, как на естественного преемника грузинского престола^[155].

15 января 1801 г. царевич Давид опубликовал воззвание к грузинскому народу, в котором заявлял: «…Высочайше повелено мне торжественно приблизиться к трону Грузии по наследству в звании правителя оной. И так как необходимо было объявить о сем всем моим народам, то сим и извещаем о принятии нами управления наследственным престолом»… Января 15, год хроникона 489^[156].

Однако Давиду только и удалось «приблизиться» к трону. Рядом с умиравшим династическим правом императорские манифесты и указы уже создавали постепенно базис для нового строительства, уже готовились бочки охры и налаживались кисти, чтобы перекрашивать Грузию в общеимперский цвет^[157].

18 января 1801 г. обнародован в Петербурге 1-й манифест^[158], менее знаменитый и хуже написанный, но не менее действительный, чем манифест 12 сентября.

18 января Грузия объявлена уже частью русской территории, и если до 12 сентября положение ее еще как бы не определилось окончательно, то только потому, что понадобилось несколько месяцев, пока личное правосознание Александра I примирилось с таким присоединением, какое произошло при его отце.

Характер состоявшегося по первому манифесту присоединения Грузии к России смягчался несколько тем, что Император желал в торжественной аудиенции принять грузинских депутатов^[159], причем он сам был бы в одеянии древних царей Грузии и т. д. Но теория «обоюдности» не сразу была оставлена грузинами. 18 января 1801 г. (в один день с опубликованием манифеста в Петербурге) царевич Давид писал Кноррингу, что, согласно Высочайшей воле, он отправил князей Авалова и Палавандова к Государю полномочными министрами как от себя, «так и от здешних духовенства и светских вельмож»… Он просит генерала оказать им содействие «для приобретения, как он говорит, мне и царству моему заблаговременно благоденственной Высокомонаршей милости»^[160].

Посылая уполномоченных, царевич Давид придавал им то значение, какое вытекало из переданной Растопчиным Высочайшей воли. Но мы видели, что воля эта шла одновременно двумя путями — путем «обоюдности» и путем более упрощенного одностороннего волеизъявления. Как бы то ни было, в Петербурге тоже ожидали депутатов — они были нужны для «публичной аудиенции».

Павлу хотелось, чтобы «весь свет» видел добровольное присоединение Грузии.

Ирония судьбы вторично нарушила предположенный церемониал этого присоединения. Тогда уполномоченные не застали в живых царя Георгия; теперь, раньше их приезда в Петербург скончался сам император Павел^[161]. Это произошло 12 марта 1801 г.

Теперь вопрос о приеме Императором депутатов в торжественной аудиенции уступает место другому, более важному, именно Александр I не решается сразу взять на свою совесть присоединение Грузии, предписанное манифестом императора Павла.

Поддержанный в своем отрицательном отношении к этому акту ближайшими своими сподвижниками, членами знаменитого «триумвирата», молодой Государь противопоставляет точку зрения права — идее государственного интереса, которой одной руководились, присоединяя Грузию.

Через месяц после опубликования манифеста в Петербурге последовало его обнародование в Тифлисе.

Между тем царевич Давид, взявший по побуждению грузинских уполномоченных в свои руки бразды правления в Грузии, действовал как настоящий блюститель престола и будущий царь. Это положение вещей создалось фактически благодаря «послаблению» русских военных властей в Грузии.

Таким образом, при восшествии на престол императора Александра, хотя Грузия и была уже манифестом 18 января объявлена частью Империи, но окончательной оккупации, окончательного водворения в ней русских властей еще не произошло.

Для присоединения, как и для многого другого, недостаточно еще одной воли, хотя бы в манифесте изъявленной; необходимо еще создать соответствующий этой воле фактический порядок вещей. Требовался ряд политических мер, имеющих целью лишить государство, предназначенное к упразднению, его органов. А так как естественным и нормальным представителем Грузии, носителем ее исчерпанного уже политического бытия являлся царь, то незамещение престола на основании Высочайшего распоряжения и было той мерой, которая влекла за собой конец одного порядка и начало другого. Военные власти не допустили провозглашения нового царя. Такое провозглашение привело бы к открытому столкновению. Этого не произошло, между прочим, и потому, что надеялись еще на старый путь — двусторонней сделки.

После первого манифеста отправление многолюдной депутации, с прежними уполномоченными во главе, с грамотами от всех сословий открывало русскому правительству возможность, не доводя оккупации до конца, пересмотреть и проверить свои права на Грузию.

Словом, обратный приезд уполномоченных с депутацией в Петербург с намерением добиться обоюдного торжественного акта и двусторонним соглашением закрепить присоединение Грузии к России давал прямой ответ на сомнения императора Александра и указывал ему единственно правильный и простой способ правомерного разрешения вопроса.

Но в том-то и дело, что все старания уполномоченных были тщетны и нашлись иные способы примирить колебания щепетильного Императора с политическими выгодами Империи.

V

1

Вопрос о присоединении Грузии был одним из первых вопросов, какие пришлось рассматривать вновь учрежденному Государственному совету при императоре Александре I, этот же самый вопрос обсуждался на предпоследнем заседании Совета императора Павла. И хотя судьба Грузии была уже решена Павлом, а Александр лишь не знал, как отнестись к совершавшемуся уже факту, но сановники Императора колеблющегося больше обнаружили внимание и серьезнее посмотрели на дело, чем советники решительного императора Павла.

Накануне подписания манифеста, 17 декабря 1800 г., читано в Совете представление графа Мусина-Пушкина об «удобности и выгодах присоединения Грузии к Державе Российской». Совет вполне соглашался с «удобностью» и не отрицал «выгод» такого шага. Более того, он нашел, что звание «покровителя тех земель» дает Императору право принимать необходимые для безопасности края меры, поэтому от Государя зависит, как достигнуть этого: увеличением ли своего влияния во внутренних делах Грузии или же совершенным ее присоединением к России? Обосновав юридически право присоединить Грузию (именно как вытекающее из протектората sic), Совет исчисляет выгоды, какие произойдут от этого для России: здесь указываются «уступаемые ныне царем Георгием сокровища, там, в богатых недрах заключающиеся»; затем, «вящая удобность» обуздать хищных горцев; наконец, знаменитый аргумент насчет торговли «не токмо с соседями, но и индейскими народами» и стратегические выгоды в случае войны с Портой или Персией^[162].

Само собой разумеется, что император Александр, еще наследником, был знаком с вопросом о Грузии: журнал только что упомянутого заседания Совета подписан именно им^[163].

Вступив на престол, он нашел, строго говоря, Грузию уже присоединенной, т. е. воля присоединить ее была уже изъявлена, притом в авторитетной форме манифеста. Мы показали, что был сверх того сделан и решительный шаг к исполнению этой воли, т. е. не допущено было провозглашение нового царя.

Однако многое из старого сохраняло силу. Нужен был еще целый ряд мер, чтобы осуществить решение императора Павла. Но в щепетильной душе его сына нашлось место для колебаний.

Александру этот удивительный и капризный монарх, переживавший тогда пору благороднейших и никогда не осуществленных замыслов, усомнился в правомерности акта, на основании которого Грузия присоединена к России. Он видел в этом несправедливость по отношению к законным наследникам грузинского престола^[164].

Замечательно, что ни император Павел, ни его советники не видели, что, упраздняя трон Багратидов, они нарушают очевиднейшим образом принцип, из-за которого готовы посылать на смерть армии и возводить Китайскую стену между Европой и Россией — принцип легитимизма. Впрочем, могло казаться неуместным обсуждать «азиатские» дела с точки зрения европейских воззрений на богоустановленность монархий.

Ввиду сомнений Императора вопрос о Грузии был предложен на обсуждение вновь образованного Государственного совета^[165]. В числе членов его были теперь лица, близко знакомые с делами этой части Азии, по опыту и по личной роли в политике, именно — Платон и Валериан Зубовы. При таких условиях, при возбуждении вопроса о праве рядом с вопросом о выгоде нельзя было уже ограничиться ссылками на хищников-горцев и «индийскую» торговлю. Действительно, мы видим, что присоединение Грузии к России вызвало в Государственном совете настоящие дебаты по вопросу внешней политики; редкий пример в истории Совета за этот век.

2

Впервые при императоре Александре I Совет занимался Грузией в собрании 11 апреля 1801 г.

Читаны были бумаги о присоединении, и Совет нашел, что присоединение это имело две причины. Во-первых, донесение гр. Мусина-Пушкина об обильных рудниках; во-вторых, объявление посланников царя Георгия о желании его, чтобы царство поступило в непосредственное подданство России и тем избегло бы гибели ввиду неизбежных раздоров. Послов отправили в Грузию, чтобы они вернулись с нужными полномочиями для учинения торжественной присяги^[166].

Мы подробно говорили о том, в чем состояло «объявление» (т. е. просительные пункты) грузинских уполномоченных; известно нам и то, для чего их отправили обратно (привезти ответную грамоту и полномочия для заключения «обоюдного» акта). По-видимому, в числе «бумаг», читанных в Совете, не оказалось главнейших. В результате ни слова о миссии уполномоченных, ни слова о старых обязательствах по трактату 1783 г., подтвержденному в 1799 г.

По мнению Совета, необходимо «удержать» Грузию под скипетром России по следующим соображениям: 1) чтобы избавить слабое царство от пагубных междоусобий; 2) собственное достоинство Империи, изданной покровительницы царства, требует сохранения его в целости (а потому присоединения); 3) этого же требует спокойствие границ. И необходимо не только оставить в Грузии занимающие ее войска, но и приступить к организации временных властей, прочно там основаться, так как с занятием Грузии должно быть связано исполнение екатерининских планов 1796 г.^[167]

Легко узнать в этих рассуждениях сподвижников Екатерины.

Государственный совет, извращая самый вопрос об отношении Грузии к присоединению, допускал такие рассуждения, как: царство грузинское должно быть сохранено в целости, поэтому его надо присоединить к России, едва ли стоял на высоте задачи, возложенной на него монархом.

Александр не спрашивал: выгодно ли присоединить Грузию? Он спрашивал: нет ли в этом несправедливости, т. е. не нарушается ли этим династическое право наследников? Если бы существовал какой-либо акт отречения царя Теория или его наследников от царственных прав в пользу русского Государя, то, надо полагать, этот акт был бы известен монарху, и тогда ему незачем было бы колебаться и сомневаться в своем праве на Грузию. Тогда могла бы идти речь о целесообразности, о том, выгодно ли это, стоит ли брать на себя это бремя. Но никакого подобного акта не существовало, для Александра ниоткуда не было ясно, что Грузия действительно вступает в подданство по доброй воле, да и не могло быть ясно, так как обоюдного акта, какого желали грузины, не было заключено, а манифест о присоединении был уже объявлен. Значит, надо было помочь Государю выйти из его сомнений. Вместо того чтобы указать на единственно возможный путь правомерного решения вопроса — путь взаимного соглашения, путь «обоюдного» акта, казалось, освященный еще Павлом, вместо того, чтобы пойти навстречу грузинским уполномоченным, также желавшим более правомерного исхода дела, — Государственный совет, вслед за вельможами, сторонниками присоединения, игнорировал, собственно, желания грузин, хотя вся речь шла именно об этих желаниях.

Раз отвергали путь обоюдного рассмотрения, то оставалось или доказывать, что все грузины жаждут непосредственного подданства, или же настаивать на пользе, какая последует от присоединения для грузин и для России. Совет так и поступил: голословно утверждая о желании грузин быть в подданстве России, он не жалел красок, рисуя выгоды и пользу от присоединения для обеих сторон.

Однако Государь не удовлетворился рассуждениями Совета в этом заседании.

3

Через 4 дня, в заседании 15 апреля 1801 г., приступлено снова к обсуждению грузинских дел. Генерал-прокурор Беклешов сообщил о «крайнем отвращении Государя к принятию Грузии в подданство России», так как он, Государь, «почитает несправедливым присвоение чужой земли»^[168].

В заседании 15 апреля высказано много интересного, доводы становятся более вескими. Но опять-таки вопрос о «справедливости», т. е. правомерности, решается далеко не убедительно.

Совет остался при первоначальном своем мнении. Во-первых, он доказывает, что изъясненное от всего народа желание быть подданными российскими достаточно оправдывает присоединение, так как «устраняет от предприятия сего всякий вид несправедливости». Но, какого подданства желали, этого Совет не касался.

Затем вторая серия доводов касается тех следствий, которые повлечет за собой непринятие в подданство. Следствия эти двоякого рода: а) непринятие в подданство будет для Грузии «конечною пагубою». Персияне всегда вредили грузинам и теперь жаждут лишь уличить благоприятную минуту, чтобы жестоко отомстить им за их связь с Россией. Говоря об этой постоянно угрожающей опасности, Совет высказал точку зрения, имевшую решительное значение на исход дела.

По его мнению, если надо помогать Грузии, то приходится выбирать одно из двух: или совершенно устраниться от нее, или же принять ее в полное подданство. Или предоставление ее собственной судьбе — или полная инкорпорация, другого исхода нет. Tertium non datur.

«Покровительство, какое доселе Россия давала Грузии, имеет взаимных неудобств столько, что между совершенным оставлением последней и принятием ее в подданство первой нет середины».

Чтобы прочным образом обеспечить Грузии спокойствие, нужно держать там постоянно такое количество войск, что это будет крайне дорого; если же ограничиваться присылкой помощи лишь по мере надобности, то цель не будет достигнута, Кавказская линия отделена от Грузии труднопроходимыми горами, а персияне в какие-нибудь сутки могут быть уже у стен Тифлиса.

b) Но и самой России неприсоединение Грузии сулит огромный вред. Предоставленная себе, Грузия будет уничтожена, и вместо христианского владения, на нашей границе окажутся заклятые враги — мусульмане. Между тем и до сих пор Грузия оказывала ту услугу России, что мешала соединению враждебных нам сил в крае, и горцы не могли действовать с такой уверенностью, имея Грузию у себя в тылу.

Но, если не присоединить это царство, грузины, чего доброго, предадутся Турции, и тогда, тогда последствия будут страшны для России. Ей придется иметь дело на расстоянии границы в 800 верст с враждебными силами Кавказа, объединенными Турцией. Не замедлят присоединиться сюда и внушения других держав; тогда — ужасно даже подумать о том, что тогда будет. В силу всего этого необходимо присоединить Грузию к России.

Но чтобы устранить последние колебания, Государственный совет предлагает следующий, решительный способ дознания истины. Пусть дадут секретное повеление генералу Кноррингу ехать в Грузию и «изыскать» на месте: 1) может ли быть Грузия царством независимым, собственными силами противостоять врагам, смутам etc.? 2) действительно ли просьба о принятии в подданство опирается на единодушное желание всего народа? ^[169]

Обратите внимание на ход рассуждений Государственного совета. Он сначала же устанавливает дилемму: или инкорпорация, или оставление на произвол судьбы; затем указывает на неисчислимые бедствия, которые последовали бы при втором решении вопроса (т. е. в случае непринятия в подданство); остается только первый исход, т. е. полное присоединение, так как иные комбинации Совет прямо замалчивает. Вследствие такой постановки вопроса и вышло, что ген. Кнорринг должен решить то, что было ясно уже с давних пор.

Может ли Грузия быть совершенно независимым царством? Но она искала у России помощи в течение веков и именно ради этого обменивалась посольствами. Наконец, для чего-нибудь же искал Ираклий покровительства Екатерины?

Затем, действительно ли просьба о подданстве есть общая всех просьба?

Но, строго говоря, не в этом было дело, а в том, какого подданства искали. Желали, повторяем, подданства с царем и двусторонним актом.

4

Император Александр согласился с мнением Государственного совета и, согласно предположению последнего, поручил генералу Кноррингу ехать в Грузию и удостовериться на месте: 1) действительно ли внутреннее и внешнее положение страны таково, что она не может собственными своими силами обеспечить себя извне и искоренить внутренние междоусобия? 2) единодушно ли и по собственному ли убеждению сословия искали подданства или же это плод воздействий и внушений?

Такова была миссия, возложенная на генерала Кнорринга Высочайшим рескриптом 19 апреля 1801 г. ^[170]

В сущности, едва ли не было странно поручать русскому генералу, притом несомненному кандидату на пост главнокомандующего в Грузии, как бы экспертизу того, что может и чего хочет Грузия, когда одновременно с этим, в том же апреле месяце, грузинские уполномоченные вновь подавали ноту, выражавшую желания уполномочивших их, и тщетно добивались того, чтобы вопрос решен был с их участием.

Пока генерал Кнорринг знакомился на месте с грузинскими делами, в Государственный совет поступили на обсуждение два важных прошения касательно Грузии; именно — 3 июня прошение вдовствующей грузинской царицы Дарьи о том, чтобы оставить Грузию на прежнем положении, по трактату 1783 г.; а 4 июня читано прошение царевича Давида о сохранении ему наследства на царство Грузинское. Но рассмотрение этих предметов Совет отложил до возвращения из Грузии генерала Кнорринга^[171].

22 мая Кнорринг въехал в Тифлис, и началось его ознакомление с Грузией^[172]. Сказалось, что царевич Давид, «допущенный полномочными грузинскими к участвованию в правлении, по послаблению местного военного начальства, присвоил себе почти все права прежней царской власти»^[173].

Теперь трудно представить себе, в каком двусмысленном положении находилась Грузия в это переходное время. Русский оккупационный отряд не допустил бы провозглашения кого-нибудь царем, но он не помешал Давиду стать временно «почти» царем.

Сторонники завещания Ираклия, приверженцы Юлона, партия, вообще более консервативная (и более многочисленная), чем партия Давида, в глазах русского начальства были уже прямые бунтовщики^[174].

Им объявляли, что царевич Давид есть Высочайше утвержденный наследник, а Давиду опять-таки по Высочайшему повелению не позволяли провозгласить себя царем. Затем, насчет присоединения — полная неизвестность: манифест Павла был обнародован в церквах, а, когда русские войска присягали Александру, при его восшествии на престол, грузин к присяге не приводили. Многие поняли это так, что Грузия будет опять вовсе очищена.

Примите в расчет брожение в соседних странах, угрозы Персии, Дагестана; припомните, что речь идет о народе, уже неоднократно обманутом в своих ожиданиях и искавшем подданства для улучшения, а не ухудшения своей судьбы, и вы поймете, что генерал Кнорринг не мог найти в Грузии ничего, кроме той путаницы, какую он изобразил в своем отчете Государю.

Но затем он впадает в ту же ошибку, что и многие другие официальные наблюдатели: их глаз, привыкший к порядкам плац-парада и канцелярии, видел в Грузии один хаос и беспорядок. Однако «иррегулярность» еще не означает отсутствия жизнеспособности. Живописное сочетание варварства, патриархальности и патриотизма, вся картина жизни Грузии, таившая в себе веками не разрешенную политическую проблему, оскорбляла хорошо дрессированных служак, военных и гражданских.

Кнорринг сообщает о всяческих неустройствах в Грузии и, не говоря, собственно, ничего нового, отвечает отрицательно на вопрос о том, может ли Грузия устоять без помощи и положительно на вопрос, единогласно ли желают грузины подданства.

Постановка вопроса, допущенная Государственным советом и перешедшая в рескрипт Императора, предрешила и исход миссии Кнорринга.

Едва ли нужны были эксперты для засвидетельствования незавидного положения Грузии. Не говоря о сведениях, от обилия которых ломились архивы Коллегии иностранных дел, в целом ряде грамот царей несчастья страны были изображены со всем красноречием патриотизма и страдания.

Но генерал Кнорринг, как и многие другие, приехал и увидел только беспорядок, беспорядок везде и во всем; от него нельзя было ожидать соображений, основанных на более свободной оценке вещей, более широких политических взглядах. Во что бы ни стало и как бы то ни было насадить благочиние — вот к чему сводился для этих людей вопрос о Грузии. Он не мог не заметить, как радовалось население его приезду, видя в этом залог того, что войск не уведут. Но он сделал отсюда тот вывод, что необходимо принятие в подданство полное и безусловное; вывод этот в конце концов получил и Высочайшее утверждение, но смуты ближайших лет показали, что это было не так, что подданства искали, но не такого.

5

Доклад генерала Кнорринга был подан Императору 28 июля 1801 г. Но за четыре дня, 24 июля, представлен был Государю документ, представляющий большой исторический интерес и ничего общего не имеющий со всем, что мы до сих пор видели, ни по глубине, ни по ясности принципов и силе доводов. Нашлись государственные люди, которые в присоединении Грузии видели нечто более сложное, чем выгодную для России оккупацию страны, нуждающейся в ее помощи. Мы имеем в виду всеподданнейший доклад о Грузии графа А. Воронцова и графа В. Кочубея^[175] (являвшихся выразителями мнений неофициального комитета). Если колебания императора Александра были лишь колебаниями щепетильного человека, то здесь мы видим целый ряд как общих соображений, так и специальных доказательств.

Прежде всего докладчики напоминают Императору основной принцип его политики: заботиться не о распространении пределов и без того слишком обширного государства, а о его внутреннем благоустройстве. Этого принципиального соображения было бы достаточно, чтобы отвергнуть самую мысль «присвоить Грузию», но существуют еще и многие другие доводы против этого.

Какова была политика Екатерины II по отношению к Грузии? Со времени присоединения Крыма и гарантий Ясского трактата кавказская граница могла считаться обеспеченной, и Императрица никогда не имела в мыслях присоединять Грузию, а если она приняла ее под свое покровительство, то это в интересах своего влияния в этой части Азии, в интересах престижа России как покровительницы христиан, наконец, чтобы там не утвердилась Порта.

Император Павел сначала относился довольно безразлично к Грузии и с трудом согласился подкрепить ее двумя батальонами ввиду угроз Персии. Но затем образ мыслей его изменился, и он решился присоединить Грузию к России, «вследствие, как кажется, разных неосновательных сведений и происков, увеличивших до крайности важность приобретения сего».

Если сопоставить мотивы императора Павла и соображения Государственного совета, высказанные уже при имп. Александре в пользу удержания Грузии под скипетром России, то окажется, что присоединение Грузии мотивируется, во-первых, докладом Коллегии иностранных дел имп. Павлу, получившим «апробацию», в котором среди других неправильностей утверждается, будто в Грузии населения до 800 000 чел., между тем как ген. Кнорринг не ручается и за 160 000; во-вторых, якобы общим желанием народа, но каким образом мог изъявить такое единодушие народ, рассеянный по деревням, и дворянство, разделенное на партии? И неужели можно поверить, что царевичи, имеющие права на престол, так просто их уступят?

Эти два пункта относятся еще к манифесту имп. Павла. Затем следует три мотива, выставленных преимущественно Государственным советом. В-третьих — богатство рудников в Грузии; в-четвертых, удобство к «обузданию» горских народов; в-пятых, опасность, что по очищении Грузии она отдастся Порте и тогда произойдет важный ущерб для России.

Но Совет желает присоединение Грузии связать с возрождением старых замыслов насчет Персии! Что такое прикаспийские берега, это Россия знает по горькому опыту Петровского похода в Персию, обошедшемуся нам так дорого, когда множество солдат «находили гроб свой» в тамошнем климате^[176]. Недаром имп. Анна Иоанновна вернула Персии все завоевания своего дяди. Говорит о торговле с Персией и даже Индией. Но разве не ясно, разве не признано наилучшими политиками, что всякое молодое государство должно заботиться о своей туземной промышленности, а не о рискованных отдаленных спекуляциях? Жалкое и все ухудшающееся положение астраханской торговли достаточно подтверждает это. Наконец, где эти купцы и где эти капиталы? Их нет.

Таким образом, оставляя в стороне эти фантастические планы, имевшие приверженцев в лице Зубовых, докладчики приступают к политической оценке присоединения Грузии помимо Персии и Индии. Необходимо рассмотреть выгоды и невыгоды этого приобретения.

Даже при поверхностном знакомстве с грузинскими делами каждому очевидно, что охранение Грузии, если она войдет в состав русской территории, будет стоить нам несравненно дороже, чем если она будет лишь под нашим покровительством. Потому что в первом случае внимание Персии и Турции привлечено будет в гораздо большей степени.

Ссылаются на богатство рудников. Но, во-первых, «подобные спекуляции приличнее купеческой компании, нежели большому государству»; во-вторых, предполагаемый доход так ничтожен (30 000 р. в год!), что лучше предоставить дело частной предприимчивости; наконец, ведь рудники уступают нам и так, значит, можно их оборудовать, не касаясь самостоятельности Грузии^[177].

Остаются соображения о безопасности границ. Но об этом можно бы было говорить только в случае полного разорения Грузии, а если оставить ее на прежнем положении и подкрепить небольшим числом войск, то жаловаться на необеспеченность границ нельзя будет.

Такова политическая аргументация авторов доклада. Они оценивали присоединение Грузии с точки зрения государственных интересов России и отнеслись отрицательно к этому присоединению^[178]. Что же касается точки зрения права, то они, конечно, отлично знают, что ни о каком праве здесь не может быть и речи^[179]. Они прямо говорят, что достоинство Его Величества требует отвержение всякой меры, несправедливость заключающей; и не только это, но и интересы государственные (России) требуют оставить Грузию на том положении, какое создано было при императрице Екатерине.

Однако докладчики не ограничиваются критикой присоединения Грузии с точки зрения политических нужд и задач России. Они не забывали, что вопреки всему этому, вопреки праву и интересам России «были учинены разные распоряжения». Необходимо распутать фактическое положение, созданное не подавленными еще притязаниями царевичей и колеблющейся русской властью. Поэтому предлагаются способы «основать как спокойствие в Грузии, так и систему для ее будущего состояния».

Во-первых, необходимо избрать на царство одного из царевичей, следуя ли порядку наследства или же соображая его личные свойства. Но затем, утвердивши его на престоле, удалить, если это понадобится, в Россию других претендентов, пока все успокоится и войдет в колею.

Во-вторых, для поддержания нами поставленного царя оставить в Грузии небольшое количество войска и вообще взять за правило, что несколько батальонов с артиллерией всегда там должны быть «на продовольствии земли».

В-третьих, привести население к присяге на подданство и объявить Высочайшим манифестом, что Государь Император оставляет по-прежнему царство Грузинское в вассальстве России и не перестанет всегда и всеми мерами защищать и покровительствовать Грузии.

Правда, возражают, что если не удержать Грузию под скипетром России, то царство это подвергнется мщению от Турции и Персии. Но это не основательно. Слабость Турции и неповиновение смежных с Грузией пашей — гарантия того, что Порту нечего бояться. А что до Персии, то всем известно, что даже Ага-Магомед-хан не осмелился бы вторгнуться в Грузию, если бы заблаговременно было послано на помощь ей хоть малое количество наших войск.

В-четвертых, необходимо для приведения в действие всех этих планов отправить в Грузию военным начальником человека беспристрастного, а кроме того, назначить по-прежнему министра при царе. Наконец, в-пятых, чтобы устроить судьбу царевичей, необходимо при возвращении кому-нибудь из них царства выговорить для других определенное положение. Присутствие русского главнокомандующего и министра обеспечит их от всякой опасности, но на обязанности русских властей будет лежать, между прочим, и противодействие проискам царевичей против царя, поставленного Россией^[180].

6

Государь передал вопрос о Грузии на обсуждение неофициального комитета еще по получении первых донесений от генерала Кнорринга из Тифлиса^[181]. Неофициальный комитет в противоположность Государственному совету пришел к убеждению, что присоединение Грузии и не выгодно России, и не основано ни на каком праве. Разобранный доклад графов Воронцова и Кочубея является именно формулировкой мнений неофициального комитета.

8 августа 1801 г. произошло решительное заседание Государственного совета относительно участи Грузии.

С каждым днем неопределенного, выжидательного состояния возрастала анархия в стране, и чем дальше, тем меньше можно было говорить о царстве Грузинском как о чем-то, еще не окончательно упраздненном даже при благоприятном для самостоятельности Грузии решении вопроса, пришлось бы теперь реставрировать присоединенную уже Грузию. Это, конечно, увеличивало шансы сторонников присоединения, так как всякий совершившийся факт внушает к себе суеверное уважение и перед ним обыкновенно преклоняются.

В заседании Совета 8 августа 1801 г.^[182] выслушаны донесение генерала Кнорринга о состоянии Грузии, в каком он ее нашел, когда ездил туда по Высочайшему повелению «для осмотра», а также вышеизложенный доклад действ. тайн. сов. графа Воронцова и вице-канцлера гр. Кочубея.

Не надо ни на минуту сомневаться: заседание это имело огромное историческое значение не потому только, что здесь окончательно решена судьба Грузии, но еще больше потому, что здесь столкнулись два мировоззрения, две политические концепции, различие которых можно наблюдать во всех крупных политических обществах. Какая из этих концепций восторжествует в данный момент в России, от этого зависело многое в грядущих судьбах Азии и Европы. Против империализма екатерининских орлов, не щадивших ни денег, ни людей для достижения порой необходимых, порой только величественных политических замыслов, здесь выступает столь характерное для первого десятилетия царствования императора Александра культурно-гражданственное направление.

Тогда как сторонники присоединения Грузии прямо ставят в связь с ее присоединением дальнейшее распространительное движение на Восток, противники присоединения относятся отрицательно к замыслам на Переднюю Азию; ссылаясь на политическую экономию, они говорят, что такие страны, как Россия, не богатеют от заморских спекуляций; персидские походы напоминают им не о не добытых лаврах, а о массе жертв, походами этими поглощенных; ссылаясь на общие политические принципы императора Александра, они указывают, что присоединение Грузии свидетельствует о таком течении, которое не вяжется с задачами культурного обновления России.

При других условиях, при большей живости общественного мнения, при наличности прессы и гласности вопросы эти должны бы были повести к грандиозным политическим дебатам. В России, конечно, этого не было, но важность события от этого не изменяется, разногласие в Государственном совете остается фактом многозначительным и крайне знаменательным.

7

Донесение генерала Кнорринга окончательно убедило Совет в необходимости и неизбежности инкорпорации Грузии.

К соображениям о пользе, высказанным Советом в предыдущих рассуждениях, присоединяется еще один своеобразный довод. В интересах достоинства России необходимо не отступать от сделанного уже приобретения, известного не только сопредельным Грузии странам, но уже и всей Азии, и всей Европе.

Совет обращает особенное внимание на общую радость населения, проявленную при въезде Кнорринга в Тифлис. Он полагает, что если среди членов царской семьи и среди вельмож найдутся некоторые, которые посмотрят с недовольством на подчинение Грузии российскому скипетру, то неужели можно уважить ропот этого меньшинства и отдать «многочисленнейшую и лучшую часть на жертву мщения и алчности нескольких злонамеренных людей, изнурявших доселе бедный край».

Затем Совет указывает, что, благодаря двум претендующим на корону царевичам, возникает неразрешимое противоречие; права Юлона установлены завещанием царя Ираклия; права Давида — духовной царя Георгия. Правда, Георгий, назначением Давида в наследники, поступил вопреки воле Ираклия, но Давид получил Высочайшее утверждение как наследник. Итак, назначение Давида царем противоречило бы завещанию Ираклия и желаниям грузин, а назначение Колона — Высочайшему утверждению.

Наконец, повторяются соображения об удобствах к «обузданию хищных горских народов» и необходимости предупредить турок и персиян, которые неминуемо захватят Грузию.

Все это нимало не убедило авторов доклада. Граф Воронцов объявил, что остается при своем мнении, что не видит никаких оснований переменить его.

Точно также вице-канцлер Кочубей в заключительном слове повторил сказанное в докладе о невозможности для России распространять свои границы, которые и так изнурительно защищать, затем он подчеркнул несправедливость присоединения Грузии с точки зрения начал наследственной монархии, а в Грузии цари правят именно наследственно, а не по избранию; раз представители династии не только не отрекаются от своих прав, но даже настаивают на них^[183], то присоединение Грузии было бы «насильство, их наследному праву над Грузией учиненное». Поэтому граф полагает сохранить Грузию на положении вассальном, как было при Екатерине II; задачи покровительства и интересы России будут обеспечены войсками и полномочным от Высочайшего двора, который будет иметь попечение и о мире и тишине среди членов царской фамилии.

Но ни политические доводы, ни указания на неприкосновенность династических прав не поколебали давно сложившегося решения сильных людей. Большинство Совета решило утвердительно вопрос о присоединении Грузии, а Императору было угодно дать свою высокую санкцию мнению Государственного совета^[184].

VI

Пока вопрос о Грузии обсуждался в Государственном совете, грузинские уполномоченные до последней минуты старались добиться того, чтобы добровольное по существу присоединение Грузии было и по форме действительно таким. В апреле 1801 г. подана была пространная нота^[185], в которой они утверждали, что все сословия Грузии имеют твердое желание вступить в подданство Империи, непосредственно под ее законы; они просили императора Александра — и этого желали особенно настойчиво, — чтобы совершившееся уже принятие в подданство утвердить торжественным обоюдным актом^[186]. Они по-прежнему ходатайствовали, чтобы кто-нибудь из царевичей был царем в Грузии^[187], т. е. назывался бы там царем, а в России именовался бы императорским наместником; управлял бы совместно с российским вельможей, который имел бы второе после царя место; точно также и в учреждениях быть первым грузинам, вторым — русским чиновникам (п. 2-й).

Вообще же они желали, чтобы все мероприятия касательно устроения Грузии принимались бы с их совета и согласия, как представителей добровольно присоединяющегося грузинского народа.

Но как обсуждение вопроса о Грузии в Совете, так и выработка организационных актов (по устройству управления в Грузии) происходила помимо всякого их участия^[188].

В конце 1801 г. все трое грузинских уполномоченных удостоились представления Государю Императору, «но отнюдь не на аудиенции и не в качестве посольском, ибо предмет их дипломатического звания давно уже миновал, а партикулярно, как дворяне при отъезде из столицы в свою землю», полагал тот же Государственный совет в заседании 9 декабря 1801 г.^[189]

Вопрос был решен или, вернее, не перерешен: Грузия осталась присоединенной, как была присоединена императором Павлом. Только окончательно прекратилась неизвестность, в которой томилось население, и если не ясно еще было, что будет, то было видно, чего не будет.

Время от первого до второго манифеста представляет лишь заминку в осуществлении того, что постановлено было 18 января 1801 г.

VII

Но в течение нескольких месяцев столько было волнений, ожиданий; крупинки истины так легко вырастали в фантастические лавины; сплетались без конца нити интриг, и уныние перед утратой привычного ощущалось многими; обстоятельства делали необходимым новое обнародование Высочайшей воли. Это и было исполнено достопамятным манифестом 12 сентября 1801 г., данным Александром в Москве накануне коронования, имевшего место 15 сентября.

Этот прекрасный памятник официального красноречия принадлежит перу кн. Платона Зубова.

Спустя семь месяцев, 12 апреля 1802 г. манифест этот обнародован в Тифлисе. Он прочитан в Сионском соборе, а затем приведены к присяге царевичи, католикос, наконец, сословия Карталинии и Кахетии дали клятву в верности новому порядку.

Договорное отношение, определявшееся началами трактата 1783 г., уступило место оккупации, которая сопровождалась упразднением царской власти, носительницы политического бытия Грузии, затем оккупация эта заменилась распространением русского государственного порядка на страну, т. е. инкорпорацией. Такова схема присоединения Грузии к России.

Так была решена судьба одного из древнейших престолов христианского мира и произнесен суровый приговор истории над последними, жалкими обломками некогда сильной монархии и народа, украсившего свою родину и многие места православного Востока забытыми теперь памятниками своего благочестия и христолюбия.

Но ни христолюбие, ни монастыри, ни несравненная воинственность не могли помочь этому народу выпутаться из чащи отсталости и бедствий, в которой он блуждал.

Для того чтобы дать этим странам самые первые условия гражданственности — сколько-нибудь обеспеченный порядок и замиренность, — требовались такие ресурсы, такие средства, которых туземная жизнь не имела.

Кто мог дать эти условия, тот приносил этим пользу не только стране, но и себе, так как лишь этим путем власть пускает корни в чуждую почву.

И если самые необходимые требования гражданской жизни осуществлены, то бледнеют и теряют важность шероховатости сближения Грузии с Империей. В шероховатостях этих никто не виновен; мы имеем здесь дело со стихийным различием государственных складов, которое рано или поздно должно было сказаться.

Наконец, раны эти давно закрылись под целительным бальзамом времени.

Прекрасная традиция «добровольного» присоединения Грузии вытекла не из фактов всецело, а из позднейших настроений и из общего смысла события. Традиция эта правильна в том смысле, что Грузия веками искала сближения с Россией и желала тесной политической связи с Империей. Но условия самого присоединения не вполне соответствуют этой традиции.

Глава двенадцатая
Заключительная

I

1

Совершенно праздно обсуждать в настоящее время, что бы было, если б русское правительство, вместо того чтобы присоединять Грузию, оставалось при протекторате и, отложив временно вопрос о более тесном единении, не мешало Давиду провозгласить себя царем, а, напротив, поддержало бы его, как наследника, утвержденного в этом достоинстве Императором. Точно также лишне гадать, что бы произошло, если бы, как одно время думали, тотчас после смерти Георгия были уведены русские войска из Грузии^[190] и предоставлено было претендентам самим решить, как им угодно, вопрос о грузинском престолонаследии.

Мы не касаемся всех этих споров между царевичами, делений на партии, искания помощи извне и т. д. Основные черты этой пестрой картины тянутся через всю грузинскую историю за последние века; предприимчивые царевичи, стремящиеся добыть престол с помощью персиян или лезгин; эти дяди, оспаривающие корону у племянников, — все это старые, давно знакомые грузинам вещи; все это связано с тем уровнем общественности, на котором стояла Грузия; любая страна переживала в свое время эти распри. Но Грузия издавна искала таких условий, при которых можно бы было перейти к более высоким формам гражданственности. Так что те неурядицы, которые в глазах России делали присоединение Грузии политически необходимой мерой, те невзгоды, которые как бы служили оправданием русскому правительству, вынужденному для их устранения уничтожить самостоятельность Грузии, — эти неурядицы и невзгоды существовали искони, и они-то и побуждали Грузию в течение веков, искать русского подданства, как она его понимала.

Мы уже не раз говорили, что внешняя необеспеченность и внутренняя шаткость взаимно обусловливали друг друга.

Политическая обстановка Грузии 1800–1801 гг. не представляет чего-нибудь чрезвычайного, не виданного до того. Конечно, страна, особенно за последнюю четверть века, вынесла много испытаний и стала много слабее, но не это является новостью, а то, что теперь явилась с твердым намерением управиться в Грузии уже не Персия и не Турция, а Империя с европейски организованными военной силой и администрацией. Каждое из государств, желавших обосноваться в Грузии, применяло для достижения этой цели те средства — военные и административные, — какими оно располагало. Благодаря несовершенству этих средств у персиян никогда их власть в Грузии, даже после опустошительных походов лучших шахов, не могла быть прочной. Но Россия с ее знаменитой армией и с ее развитой при всей односторонности техникой управления, очевидно, применила к Грузии те приемы, к которым издавна привыкла обращаться у себя дома. Она не могла дать Грузии ни ханов, ни резидентов на английский лад, она прислала генерал-губернаторов, генералов и капитан-исправников.

Определять права Империи к подвластному народу^[191] двусторонним соглашением — это нечто предполагающее либо слабость, либо очень высокую культуру. А тогда еще не возвысились даже до понимания необходимости определять отношение власти к подданным законом, а если и возвысились, то не умели и не желали осуществить этот принцип на деле.

Так что между тем, чего Грузия ожидала от России, тем способом соединения, который Грузия считала для себя необходимым, и тем, что Россия могла ей дать, тем, как она могла ответить на ее искания, не только не было предустановленной гармонии, а, напротив, было явное несоответствие.

2

Проследите историю грузино-русских сношений за ряд веков, и вы увидите, что основная идея грузинских просьб — это идея подданства. Ищут подданства у России. Это «подданство» — стержень, вокруг которого повернулась Грузия в 1801 г., чтобы из царства стать провинцией.

Просили подданства в 1800-м и в 1801 г. также, как и в конце XVI века, как и при Алексее Михайловиче, подданства с царем. Россия же приняла эту просьбу, но в ее русской редакции: как просьбу о подданстве полном. Отсюда произошло присоединение безусловное, annexion pure et simple^[192].

Но веками выработанная идея не сразу забывается, и в 1802 г. грузины еще раз формулировали свое заветное, но не отвечавшее уже обстоятельствам желание; мы приведем целиком этот замечательный документа, отголосок многовековой истории, отчетливо выражающий политическое воззрение старых грузин — легитимистов на их присоединение к России.

Прошение на Всевысочайшее Е. И. В. имя. «Все Кахетинские жители, духовные и светские, на коленях стоя, просим у В. И. В. Всемилостивейшего покровительства.

Всемилостивейший Государь! Когда мы присягали на верность Е. И. В., тогда объявлен был нам Высочайший Манифест, в котором между прочим изображено, якобы мы донесли Высочайшему двору, что царя не желаем иметь и будто без царя поступили мы под покровительство Е. И. В.

Сие было бы с нашей стороны республиканство на французский лад! Наши цари пред нами никакой вины не сотворили, и нам от них не для чего отрекаться. Более 1000 лет, как род Багратионов есть царственный; многие из них за Христа и за нас мучение восприяли и кровь свою проливали, и мы при них умирали.

Итак, отрицание от них не есть наше дело, а выдумка обманщиков; наше желание и просьба в том состоит, чтоб духовное завещание ознаменовавшего себя великими подвигами на пользу отечества покойного царя Ираклия было утверждено и по силе его дан бы был нам царь, с которым оставались бы мы под Высочайший покровительством Вашим и по мере сил наши и употребили бы себя на службу В. В. Сего просим от В. И. В. с коленопреклонением и воздыханием»^[193].

Шероховатости и конфликты, сопровождавшие введение русских порядков вслед за падением царства Грузинского должны были быть тем сильнее, неприятности и разочарования тем ощутительнее, что, несмотря на многовековое общение, грузины имели самое смутное представление о России. Добиваясь ее поддержки, они не старались, да и не могли бы отдать себе отчета в том, что сулит им помощь России, чем все это может кончиться, каковы вообще строй России, ее государственные порядки и т. д. Грузины хорошо знали, были наслышаны о могуществе России, затем глядели на нее суеверными глазами православных людей, ищущих спасения от «агарян» в Третьем Риме. Впрочем, мы уже говорили о несложности и нехитрости их политики. Далее, этот народ, состоявший из дворянства, духовенства и крестьян — всех, одинаково порабощенных всяческой рутиной, — так привык к формам и явлениям жизни, не изменявшимися веками; этот консервативный в силу этого народ, говорю я, не мог предвидеть, какая коренная и всесторонняя ломка его ожидает, поэтому неудивительно, что грузины почувствовали себя на первых порах очень жутко, когда очутились лицом к лицу с государственностью иного масштаба и иного пошиба, чем привычные для них.

Народ во всех отношениях «иррегулярный», они не могли сразу сжиться со строгостями такого полицейского государства, каким была Россия; вдумайтесь в это обращение кахетинского дворянства к ген. Гулякову летом 1802 г., сопоставьте его с приведенным выше адресом Государю, и мировоззрение тогдашних грузин будет у вас на ладони^[194].

Но времена изменились, и это обращение, в каждой строке которого чувствуется старина с ее наивной пластикой слов и убеждений, цельных, как глыба, выкованная молотом истории на наковальне времен, это обращение приобщено было к делу о бунте. И, конечно, хотя мало соответствия между благородным стилем этих заявлений и теми героями военной и гражданской служб, которые призваны были судить их авторов, но именно последние были представителями умирающего прошлого, осужденного историей, а первые или, вернее, тот порядок, представителями которого они являлись, открывал для Грузии двери если не лучшего, то более регулярного будущего.

Как совершались водворение и упрочение русских властей в крае, как постепенно Грузия стала на новые рельсы и как старая лояльность переродилась в иную, имперскую лояльность, это выходит за пределы нашей темы и относится к истории Кавказа в XIX веке.

Но не сразу рушились все элементы старой Грузии: сначала пало царство и царь, затем самостоятельная церковь, наконец, медленно, но все ускоряясь, шло и идет распадение старых сословий, старых форм хозяйства, старых суеверий, нравов, обычаев.

II

Императрица Екатерина II, как мы показали, смотрела на Грузию с точки зрения своих отношений к Турции и Персии. Для чего нужны были грузины в 1769–1774 гг.; и какое отношение имел трактат 1783 г. к персидским предприятиям России, все это нами рассмотрено.

Спрашивается, что побудило императора Павла так неожиданно присоединить Грузию? Присоединение это не входило в планы екатерининских вельмож первого и второго призывов, конечно, не из уважения к «правам народов», а просто потому, что об этом не думали, это не стояло на очереди. Правда, когда между графом Тотлебеном, начальником экспедиционного отряда, и царем Ираклием произошли крупные разногласия, дело дошло до того, что Тотлебен стал приводить население к присяге на верность Императрице и собирался низложить Ираклия; когда посылали в Грузию и снабжали инструкцией гвардии офицера Языкова для расследования дела, то ему давали указания и на тот случай, если Ираклий уже лишен Тотлебеном владения^[195]. Так широко понимали в Петербурге полномочия русского генерала и так мало значили там права царя, приглашенного, в качестве единоверца, действовать в борьбе с общим неприятелем^[196].

Но позже преемнику Тотлебена, генералу Сухотину, внушали, что не имеют в виду приобретения Грузии^[197].

В 1783 г. начинается протекторат России над Грузией; рушатся предположения Потемкина насчет овладения персидскими провинциями, и протекторат осуществляется вяло, чтобы не сказать большего. С предпринятием похода в Персию 1796 г. Грузия опять привлекает внимание; и не только не думают присоединять ее, но, напротив, мечтают об ее усилении, об увеличении ее территории, об упрочении там царской власти. Но это желание видеть Грузию сильной имеет тот же смысл, как и желание Панина, чтобы все грузинские владетели действовали дружно, заодно: пока смотрят на Грузию, как на орудие, предпочитают, чтобы оно было в полной исправности.

Что это именно так, следует из того, что, как было указано, те же самые Зубовы, которые убеждали Ираклия в преимуществах единовластия и остерегали его делить царство на уделы, были в 1801 г. главными сторонниками присоединения Грузии.

Когда поход 1796 г. окончился отозванием войск обратно, то ушел и отряд, находившийся в Грузии. Отношение Павла к Грузии началось с полной индифферентности. Если в 1798–1799 гг. трактат 1783 г. как бы возобновлен во всей своей силе, если прислан был резидент и проч., то это потому, что, в противном случае можно было ожидать со стороны Грузии какого-нибудь соглашения с одной из двух мусульманских держав. Так что в этих актах императора Павла нет ничего, кроме желания сохранить уже добытые связи и влияние, не уступать их другим. Инструкция, данная резиденту, совершенно дипломатического характера; предписывается оберегать силу русского влияния от всяких на него покушений; до полного присоединения еще так далеко, что предлагается поощрять грузин к устройству регулярной армии и артиллерии^[198].

Но уж такова была полная неожиданностей политика императора Павла: начав с отозвания вспомогательных войск из Грузии, он кончил ее присоединением.

С двух сторон его внимание привлекалось и сосредоточивалось на Грузии.

Во-первых, искания царя Георгия, желавшего самого тесного единения с Россией, мы говорили уже, в чем заключались эти желания. Форма и содержание «просительных пунктов» были таковы, что не оставалось сомнения в серьезности и искренности исканий грузинского царя.

К этому присоединились и одновременно влияли на Императора донесения графа Мусина-Пушкина. Этот искатель руд и политик-доброволец исчерпал решительно все точки зрения, с которых можно говорить о желательности, пользе, выгодности, необходимости и неизбежности присоединения Грузии, и все это с такой наглядностью, такой уверенностью, что можно положительно утверждать, именно эти донесения, подкрепляя и восполняя просьбу грузинских уполномоченных, побудили Павла решиться на присоединение Грузии^[199]. А раз эта мысль запала в его душу, то с такой же судорожностью, с какой он отозвал за четыре года назад свои войска из Грузии, он торопится не упускать из рук того, что так неожиданно добыто. И вот, не ожидая исполнения программы, им же начертанной, насчет двухстороннего соглашения, он порывисто произносит свое решительное и окончательное слово, и вместо того, чтобы начать с приема депутатов выслушать их, а затем манифестом объявить о присоединении Грузии, он поступает как раз наоборот: начинаете с манифеста, а затем вызывает депутатов, желает принять их в торжественной аудиенции и даже готовит для этого особый костюм. Прибавим сюда намерение — сделать Грузию великим приорством ордена иоаннитов, — и согласимся, что стиль царствования императора Павла Петровича соблюден вполне. В Грузии не сталкивались интересы европейских держав; ее можно было присоединить, ничем не рискуя. Философия ее присоединения императором Павлом не сложнее, чем философия любого выгодного и легкого, ничем не грозящего приобретения, все равно, частного или государственного. Итак, именно это стечение обстоятельств влияло на то, как была присоединена Грузия при Павле.

При восшествии на престол Александра дело уже было сделано. Сомнений Императора хватило на то, чтобы отложить на несколько месяцев решительные действия, но и только. Достаточно, однако, этих сомнений, чтобы предположить, что на месте отца Александр поступил бы иначе.

Затем торжество в Государственном совете мнений гр. Зубова очень понятно: действительно, наконец-то добились серьезного успеха в этой части Азии. Подумать, чего стоили предприятия в Персии и как мало они дали результатов. Теперь, с присоединением Грузии, начинается новая эра в истории Передней Азин. Попытки утвердиться на южном берегу Каспия не увенчались успехом, потому что базой не могла же быть Астрахань! Бескровное приобретение Грузии, с точки зрения ценности и выгоды, нечто легендарное, случающееся в тысячелетие раз. Ведь, очутившись в центре Закавказья, на равном расстоянии от двух морей, Россия уже и не заметит, как овладеет всеми землями между этими морями. Округление новых границ, создание постепенно из первоначального приобретения целого огромного края — все это уже шло само собой.

Ослабление Турции, унижение Персии, превращение Каспийского моря в русское озеро — и дальнейшее распространение колоний и владений в Среднюю Азию, власть над прекрасными странами и прилив сил благодаря позициям и шансам, выгоды которых и теперь далеко еще не исчерпаны, словом, могущество России в этой части Азии — вот что в конечном результате означало и значило для России приобретение Грузии, решительный шаг на этом пути.

И, что особенно важно, Грузия приобретена, так сказать, заблаговременно; еще немного, и, быть может, в эти суровые края проникли бы агенты державы, которой присоединение Грузии грозило в будущем осложнениями и тревогами.

Итак, в общем итоге даровое приобретение это с избытком покрывало бесплодные траты прежнего времени — стоимость персидских затей Петра и Екатерины. Русские политики стучались не в ту дверь; а когда неожиданно для них открылась по соседству другая и увидели, какие за ней открываются заманчивые перспективы, то стремительно бросились внутрь, сбив с ног доверчивого гостеприимного хозяина; на минуту стало неловко, и подумывали даже уйти обратно, но затем предпочли остаться — и уж навсегда.

III

Крайне своеобразно было положение Грузии в международном обороте. В XVIII веке разные грузинские владения, соседние ханства и пашалыки представляют особый мирок «международных» отношений, с договорами, коалициями, войнами, дипломатией, посольствами и проч. Эта плеяда политических единиц как бы заслоняла Грузию от более широкой арены международного общения. Попытки ее завязать сношения с державами Европы не удавались — державы эти не имели с ней никакого соприкосновения^[200]. С торговлей вывозной Грузия не имела ничего общего. Грузинские земли, прилегающие в Черному морю вели меновой торг с турецкими купцами, поставляя невольников^[201] и всякое сырье. Классическое описание этого хозяйства, где не имеют применения деньги, находим у Шардена, бывшего в Грузии во 2-й половине XVII века. Торговые люди Восточной Грузии, преимущественно армяне, были, конечно, и тогда умелыми коммерсантами, но еще в восточном стиле. Европейские торговые сношения с Персией были очень живы при Сефевидах; в том Испагане, который нам описали многочисленные путешественники, можно было встретить купцов всех европейских национальностей. Тогда и Восточная Грузия с ее сравнительно более сложной цивилизацией^[202] вела оживленную торговлю с Персией, но это была пора царей-мусульман и наибольшего иранского влияния. Позже, в XVIII веке, возродились национальные стремления в Грузии, но в эту эпоху бесконечных гражданских войн в Персии падает ее торговля с Европой; благодаря отсутствию всякой обеспеченности, европейские товары не направляются уже туда в таком количестве, страна беднеет, пустеет.

Поэтому условия для сближения Грузии с Европой в XVIII веке едва ли не хуже, чем в XVII. Европейские влияния могли прийти еще путем католической пропаганды, и действительно, миссионеры немало принесли пользы грузинам, но католицизм не получил большого распространения. Так что, не будучи рынком ни для вещественных, ни для духовных продуктов, отдаленная изолированная Грузия мало занимала Европу.

В конце концов, Грузия имела дело только с восточными государствами и с Россией. Мы подробно говорили о том, как складывались ее отношения к соседям и как это завершилось протекторатом России.

Протекторат этот своеобразен потому, что был с самого начала как бы домашним делом между Россией и Грузией, но это трогательное единение не было выгодно для последней. Если бы протекторат этот осуществлялся в условиях международного общения — в атмосфере взаимодействия нескольких, притом цивилизованных государств, дело приняло бы другой оборот. Тогда пришлось бы исполнять обязательства, лежащие на сюзерене, с гораздо большей точностью, иначе конкурирующим державам открывался бы повод привлекать на свою сторону недовольное сюзереном, подначальное государство. Именно этой обстановки не было в нашем случае; и именно поэтому протекторат России осуществлялся так, как мы видели.

То же самое надо сказать и о присоединении. Что оно совершилось так, а не иначе, это прямо зависело от того, что Россия, решая судьбу Грузии, считалась только со своими интересами и своей щепетильностью; ей не приходилось бороться со встречными влияниями одинаково сильных и культурных государств. Если бы это было так, то, конечно, присоединение Грузии, чреватое огромными последствиями, произошло бы в иной обстановке и в других формах.

Но, повторяем, момент присоединения был чрезвычайно удачный для России — этих краев еще не коснулась стихия стяжания с разных концов, соперничества разных народов, стихия, родившая из себя так часто оклеветанное, но все же необходимое международное право.

Немного позже обстоятельства уже усложняются. Спор Персии с Россией из-за Закавказья был сначала, по выражению одного автора, поединком без свидетелей, пока не выступили на сцену в качестве секундантов Франция и Англия^[203]. Наполеон в своем грандиозном плане борьбы с Англией остановился на смелом замысле — нанести ей удар в чувствительном месте, в Индии. Через Персию думал он двинуть свои армии, и вот что привело его агента Жобера (Jaubert) ко двору Фетали-шаха с подарками и предложением союза. Перед Персией явилась сладкая надежда вернуть Грузию и отнятия уже Россией ханства при посредстве французского императора. В 1807 г. в лагере Наполеона при Финкенштейне заключен был между Францией и Персией оборонительный и наступательный союз.

Как французские инструкторы муштровали войска Аббас-мирзы, сына Фетали-шаха, заклятого врага России и правителя Адербейджана; как окончилась неудачно миссия генерала Гардина и как после Тильзитского мира соглашение с Россией не позволило Франции исполнить обещанное ею Персии, как этим ловко воспользовалась англо-индийская дипломатия и французское влияние уступило место английскому, изложение всего этого выходит за пределы нашей темы.

Россия остановилась у Аракса, и эта река с помощью международного права и политических балансов стала границей России вместо такой «естественной» преграды, как Кавказский хребет.

Присоединение Грузии и было тем событием, которое наперекор расчетам природы и людей привело к неожиданному и до сих пор еще не исчерпанному циклу явлений.

IV

Мы видели, как история навязала Грузии связь с Ираном и как, уходя от этой связи, страна эта обращалась к России. Мы видели, как до самого последнего времени смотрела Персия на Грузию; видели и то, что Россия всегда знала Грузию как православное царство, ищущее ее поддержки. Никогда Россия не считала его частью Персии.

К этим двум воззрениям на Грузию — грузино-русскому и персидскому — примыкает два ряда политических событий в дальнейшем. На почве первого рождается сперва протекторат, затем полное политическое слияние.

Европейские же державы, Англия и Франция, не знавшие Грузии, смотревшие на нее глазами Персии^[204], проглядели присоединение ее к России. А позже, с упрочением России в крае, притязание Персии на Грузию и надежда вернуть ее с помощью Франции и Англии были несбыточной мечтой. Гюлистанским трактатом 1813 г. Персия отказалась от того, что утратила уже очень давно, задолго до присоединения Грузии, от своих «прав» на эту страну, «прав» которые христианская Грузия никогда не переставала с оружием в руках отрицать и во время их силы.

V

1

Для освещения многих фактов, изложенных в этом очерке, и для большего уяснения того, почему мы так мало встречались с примерами соблюдения простейших истин международного права, нелишне будет привести замечательное изложение принципов русской азиатской политики, сделанное самим Министерством иностранных дел в 1816 г. По мнению гр. Нессельроде, «отношения России к государствам и народам Азии, находящимся в этой части света у наших границ, до такой степени своеобразны, что подвергаешься величайшим неудобствам, применяя к ним начала, на которых основываются политические отношения в Европе. Тут все основывается на взаимности и добросовестности; у народов азиатских, напротив, только страхом можно себя обеспечить, и святости трактатов у них не существует».

Но и страх перестанет быть для них сдерживающим стимулом, если явится надежда с помощью третьей державы противостоять интересам другой стороны. Поэтому-то твердо усвоен в русской азиатской политике принцип: никогда не допускать ни посредничества, ни вмешательства, ни даже добрых услуг иностранных держав и «рассматривать эти отношения, скорее, как дела домашние».

Принцип этот обратился в России в политическую аксиому, и «если имеется держава, которая наилучшим образом в состоянии понять причины, не позволяющие отступать от этой аксиомы, то это Англия, отношения которой с народами Индии представляют столько сходства и аналогии с нашими азиатскими сношениями»^[205].

В данном случае речь шла о «народах Азии», враждебных России. Но нетрудно понять, что под категорию «домашних дел» отношения к Грузии подходили больше, чем что бы то ни было. Грузия была клочком Азии, «домашнее» отношение к которому усугублялось его единоверием и дружественностью.

Благодаря азиатству, православию и дружественности, дела Грузии и решались так патриархально (недаром Екатерина изъявляла грузинам «матерное» благоволение, а уполномоченные просили у императора Александра «отеческого благопризрения»).

2

Однако в вопросе о протекторатах разница между Англией и Россией особенно велика. Почти одновременно с присоединением Грузии в Индии усвоена и стала в больших размерах применяться система превращения независимых до того туземных государств в подвластных союзников (subject-allies, или, как их еще называют, «Subsidiary Allies»). Англия содержит войска в таких государствах и защищает их с отнесением расходов на счет туземных принцев. Последние сохраняют за собой внутреннее управление целиком, но, понятно, в действительности агент британской власти, имеющий пребывание в столице каждого такого государства, влияет и на внутреннее управление^[206].

Система эта, связанная с именем лорда Корнваллиса, является, конечно, разумным примирением английских интересов в Индии и неполной хотя бы независимости туземных государей. Иначе для Англии было бы немыслимо распространять власть на такое огромное и так населенное пространство Индии при ограниченности вооруженных сил и малочисленности там англичан. Россия же не могла усвоить такую систему, потому что для этого она должна была быть, во-первых, слабее, во-вторых, она слишком привыкла у себя ко всесторонним, всепоглощающим способам управления.

Соотношение сил и административные традиции России не благоприятствовали протекторатам над грузинскими владениями. Роль сюзерена никогда не нравилась России, и все феодальное, «иррегулярное» отнюдь не прельщало тех, кто прошел школу Руси Московской и Петра Великого.

VI

Два течения, столкнувшиеся в Государственном совете по поводу вопроса о Грузии, одинаково исходили из того, что этот шаг неминуемо повлечет за собой большое напряжение военных и финансовых сил России, что он разрастется в целую новую отрасль русской политики.

Но одни открыто говорили, что с присоединением Грузии свяжется исполнение заветных планов относительно Азии, и приветствовали это присоединение, другие считали такой шаг уклонением от задач гражданской культуры и внутренних улучшений^[207].

В Государственном совете мнение гр. Кочубея оказалось в меньшинстве, как и вообще люди этой полосы составляли меньшинство в России, скоро увидевшей падение и ссылку Сперанского. Были ли они не правы? Нельзя этого сказать. Но их противники, очевидно, ближе стояли к истинному духу русской политики. Те методы разрешения вопроса о Грузии, которые предлагались противниками ее полного присоединения, едва ли когда-нибудь применялись Россией. Напротив, сторонники присоединения говорили языком и тоном, какие России пришлось слышать очень часто.

Течение, победившее в разобранном нами случае, побеждало почти всегда и позже. Очевидно, за него стоит «история», и сочетание широкого «империализма» с «гражданскими» стремлениями, по-видимому, примиряет два, в сущности, и не противоречащие взаимно направления.

Император Александр I очень благожелательно относился к народам нерусской национальности, которым довелось стать при нем русскими подданными. Нежелание Императора доводить до конца оккупацию Грузии и лишать ее всякой независимости против воли ее населения, вполне вытекает из его характера и тех убеждений, с которыми он вступил на свое политическое поприще. Правда, на этот раз точка зрения государственного интереса взяла верх над нерешительностью, проявленной было монархом, и первоначальное настроение его не принесло Грузии осязательных результатов. Зато восемь лет позже финляндцам явлены были в полной мере знаки расположены Императора, желавшего нравственной связи с новыми своими подданными, а не одной материальной, основанной (в данном случае) на завоевании. Всем известно, что отсюда последовало для Финляндии.

Еще позже, после Венского конгресса Александр даровал конституцию русской Польше, учреждая сперва в завоеванной стране представительный порядок правления, который он думал ввести затем и во всей Империи.

В отношении Императора к финляндцам и полякам легко узнать Александра, не пожелавшего по вступлении на престол согласиться на присоединение Грузии, считая такое присоединение несправедливостью. Тот же человек, то же настроение; и если так различны результаты, то виной этому прежде всего обстановка, при которой разрешались вопросы: «домашние» приемы, уместные по отношению к Грузии, не годились, когда дело происходило на глазах всей Европы.

Конечно, многое надо отнести и на счет разницы культур, но мы видели, что грузины не были отнюдь безгласны и держались определенной, веками выработанной почвы.

Именно в условиях международного оборота, различных для Грузии и ее европейских товарищей по судьбе, надо искать разгадку того, странного на первый взгляд явления, что больше внимания было уделено желаниям завоеванной шведской провинции и русской части рассеченной натрое Польши, чем просьбам единоверного, искони дружественного народа, имевшего вдобавок старинную, хотя и крайне отсталую государственную организацию.

После падения царства Карталино-Кахетинского присоединение остальных грузинских владений было делом лишь времени. Мы знаем, как широки были планы, подсказавшие инкорпорацию Грузии. В нескольких шагах от Черного моря Россия не могла остановиться, а остановить ее не могли владетели, с упоением терзавшие друг друга. В интересах культуры, могущества России, в интересах грузинского народа, как бы то ни было, сплоченного теперь под одними законами, владения Западной Грузии постепенно лишились автономии путем отчасти добровольным, отчасти manu militari, притом, не без «авангарда» из благородных металлов.

Золотое руно Колхиды нашло наконец своего хозяина; явился он из Скифии, а не из Эллады. Но бесчисленные аргонавты разных пород и разных веков много вырвали клочьев из этого руна, и в каком поврежденном виде попало оно в руки России! Как оно износилось со времен Язона!

Приложения

А
Трактат 1783 года

(Полное Собрание Законов, т. XXI, № 15. 835).

Июля 24. Договор, постановленный между Ее Императорским Величеством и Царем Карталинским и Кахетинским Ираклием Вторым.

От давнего времени Всероссийская Империя, по единоверию с Грузинскими народами, служила защитой, помощью и убежищем тем народам и Светлейшим владетелям их против угнетений, коим они от соседей своих подвержены были. Покровительство Самодержцами Царям Грузинским, роду и подданным их даруемое, произвело ту зависимость последних от первых, которая наипаче оказывается из самого Российско-Императорского титула. Ее Императорское Величество, ныне благополучно Царствующая, достаточным образом изъявила Монаршее Свое к сим народам благоволение и великодушный о благе их промысл сильными Своими стараниями, приложенными о избавлении их от ига, рабства и от поносной дани отроками и отроковицами, которую некоторые из сих народов давать обязаны были, и продолжением Своего Монаршаго призрения ко Владетелям оных. В сем самом расположении, снисходя на прошения, к Престолу Ее пренесенные от Светлейшего Царя Карталинского и Кахетинского Ираклия Теймуразовича, о принятии его со всеми его наследниками и преемниками, и со всеми его Царствами и Областями в Монаршее покровительство Ее Величества и Ее Высоких Наследников и Преемников, с признанием Верховной власти Всероссийских Императоров над Царями Карталинскими и Кахетинскими, Всемилостивейше восхотели поставить и заключить с помянутым Светлейшим Царем дружественный договор, посредством коего с одной стороны Его Светлость именем своим и своих преемников, признавая Верховную власть и покровительство Ее Императорского Величества и Высоких Ее Преемников над владетелями и народами Царства Карталинского и Кахетинского и прочих областей, к ним принадлежащих, ознаменил бы торжественным и точным образом обязательства свои в рассуждении Всероссийской Империи; а с другой Ее Императорское Величество також де могла б ознаменить торжественно, каковые преимущества и выгоды от щедрой и сильной Ее десницы даруются помянутым народом и Светлейшим их Владетелям.

К заключению такового договора Ее Императорское Величество уполномочить изволила Светлейшего Князя Римской Империи Григорья Александровича Потемкина, войск Своих Генерал Аншефа, повелевающего легкою конницей регулярной и нерегулярной и многими другими военными силами, Сенатора, Государственной Военной Коллегии Вице-Президента, Астраханского, Саратовского, Азовского и Новороссийского Государева Наместника, Своего Генерал-Адъютанта и Действительного Камергера, Кавалергардского Корпуса Поручика, Лейб Гвардии Преображенского полка Подполковника, Главного Начальника Мастеровой Оружейной Палаты, кавалера орденов Святых Апостолов Андрея, Александра Невского, Военного Святого Великомученика Георгия и Святого Равноапостольного Князя Владимира больших крестов; Королевских, Прусского черного и Польского белого Орлов, и Святого Станислава, Шведского Серафимов, Датского слона и Голстинского Святой Анны, со властью, за отсутствием Своим избрать и снабдить полною мочью от себя, кого он за благо рассудит; который потому избрал и уполномочил Превосходительного Господина, от армии Е. И. В. Генерал-поручика, войсками в Астраханской Губернии командующего, Е. И. В. Действительного Камергера и орденов Российских Св. Александра Невского, военного Великомученика и Победоносца Георгия и Голстинского Св. Анны кавалера Павла Потемкина; а Его Светлость Карталинский и Кахетинский Царь Ираклий Теймуразович избрал и уполномочил с своей стороны Их Сиятельств своего Генерала от левой руки Князя Ивана Константиновича Багратиона, и Его Светлости Генерал Адъютанта Князя Гарсевана Чавчавадзева. Помянутые полномочные, приступив с помощью Божиею к делу и разменяв взаимные полномочия, по силе их постановили, заключили и подписали следующие артикулы.

Арт. 1. Его Светлость Царь Карталинский и Кахетинский, именем своим, наследников и преемников своих торжественно навсегда отрицается от всякого вассальства, или под каким бы то титулом ни было, от всякой зависимости от Персии или иной Державы; и сим объявляет пред лицом всего Света, что он не признает над собой и преемниками иного Самодержавия, кроме Верховной власти и покровительства Ее Императорского Величества и Ее Высоких Наследников и Преемников Престола Всероссийского Императорского, обещая тому Престолу верность и готовность пособствовать пользе Государства во всяком случае, где от него то потребовано будет.

Арт. 2. Ее Императорское Величество, приемля со стороны Его Светлости столь чистосердечное обещание, равномерно обещает и обнадеживает Императорским Своим словом за Себя и Преемников Своих, что милость и покровительство их от Светлейших Царей Карталинских и Кахетинских никогда отъемлемы не будут. В доказательство чего, Ее Величество дает Императорское Свое ручательство на сохранение целости настоящих владений Его Светлости Царя Ираклия Теймуразовича, предполагая распространить таковое ручательство и на такие владения, кои в течении времени и по обстоятельствам приобретены и прочным образом за ним утверждены будут.

Арт. 3. В изъявление того чистосердечия, с каковым Его Светлость Царь Карталинский и Кахетинский признает верховную власть и покровительство Всероссийских Императоров, постановлено, что помянутые Цари, вступая наследственно на Царство их, имеют тотчас извещать о том Российскому Императорскому Двору, испрашивая чрез Посланников своих Императорского на царстве подтверждения с инвеститурой, состоящею в грамоте, знамени с гербом Всероссийской Империи, имеющим внутри себя герб помянутых Царств, в сабле, в повелительном жезле и в мантии, или епанче горностаевой; сии знаки или Посланникам вручены будут, или же чрез пограничное начальство доставлены будут к Царю, который при получении их, в присутствии Российского Министра долженствует торжественно учинить присягу на верность и усердие к Российской Империи и на признание верховной власти и покровительства Всероссийских Императоров по форме, прилагаемой при сем трактате. Обряд сей и ныне исполнен да будет со стороны Светлейшего Царя Ираклия Теймуразовича.

Арт. 4. Для доказательства, что намерения Его Светлости в рассуждении столь тесного его соединения со Всероссийской Империей и признания верховной власти и покровительства Всепресветлейших тоя Империи Обладателей суть непорочны, обещает Его Светлость без предварительного соглашения с главным пограничным Начальником и Министром Ее Императорского Величества, при нем аккредитуемым, не иметь сношения с окрестными Владетелями; а когда от них приедут посланцы или присланы будут письма, оные принимая, советоваться с главным пограничным Начальником и Министром Ее Императорского Величества о возвращении таковых посланцев и о надлежащей их Владетелям отповеди.

Арт. 5. Чтоб удобнее иметь всякое нужное сношение и соглашение с Российским Императорским Двором, Его Светлость Царь желает иметь при том Дворе своего министра или Резидента, а Ее Императорское Величество милостиво то приемля обещает, что оный при дворе Ее принимаем будет на ряду с прочими Владетельных Князей Министрами равного ему характера, и сверх того соизволяет и с Своей стороны содержать при Его Светлости Российского Министра или Резидента.

Арт. 6. Е. И. В., приемля с благоволением признание верховной Ее власти и покровительства над Царствами Карталинским и Грузинским (sic), обещает Именем Своим и преемников своих: 1) народы тех Царств почитать пребывающими в тесном союзе и совершенном согласии с Империей Ее и, следственно неприятелей их признавать за своих неприятелей; чего ради мир с Портой Оттоманской, или Персией, или иной державой и областью заключаемый, должен распространяться и на сии покровительствуемые Ее Величеством народы, 2) Светлейшего Царя Ираклия Теймуразовича и его дому наследников и потомков сохранять беспременно на царстве Карталинском и Кахетинском, 3) Власть, со внутренним управлением сопряженную, суд и расправу и сбор податей представить Его Светлости Царю в полную его пользу, запрещая своему Военному и Гражданскому начальству вступаться в какие-либо распоряжения.

Арт. 7. Его Светлость Царь, приемля с достодолжным благоговением толь милостивое со стороны Ее Императорского Величества обнадеживание, обещает за себя и потомков своих: 1) быть всегда готовым на службу Ее Величества с войсками своими, 2) С начальниками Российскими, обращаяся во всегдашнем сношении по всем делам до службы Ее Императорского Величества касающимся, удовлетворять их требованиям и подданных Ее Величества охранять от всяких обид и притеснений, 3) В определении к местам и возвышении их в чины отменное оказывать уважение на заслугу пред Всероссийской Империей, от покровительства коея зависит спокойствие и благоденствие Царств Карталинского и Кахетинского.

Арт. 8. В доказательство особливого Монаршего благоволения к Его Светлости Царю и народам его, и для вящего соединения с Россиею сих единоверных народов, Ее Императорское Величество соизволяет, чтобы Католикос, или начальствующий Архиепископ их состоял местом в числе Российских Архиереев в восьмой степени, именно, после Тобольского, Всемилостивейше жалуя ему навсегда титул Святейшего Синода Члена. О управлении же Грузинские церкви и отношении, каковое долженствует быть к Синоду Российскому, о том составится особливый артикул.

Арт. 9. Простирая милость свою к подданным Его Светлости Царя, Князьям и Дворянам, Е. И. В. установляет, что оные во Всероссийской Империи будут пользоваться всеми теми преимуществами и выгодами, кои Российским благородным присвоены; а Его Светлость, приемля с благодарностью толь милостивое к подданным снисхождение, обязывается прислать ко двору Е. В. списки всех благородных фамилий, дабы по оным можно было знать в точности, кому таковое отличное право принадлежит.

Арт. 10. Постановляется, что все вообще уроженцы Карталинские и Кахетинские могут в России селиться, выезжать и паки возвращаться безвозбранно; пленные же, если оные оружием или переговорами у Турок и Персиян, или других народов освобождены будут, да отпустятся восвояси по их желаниям, возвращая только издержки на их выкуп и вывоз; сие самое и Его Светлость Царь обещает исполнять свято в рассуждении Российских подданных, в плен к соседям попадающихся.

Арт. 11. Купечество Карталинское и Кахетинское имеет свободу отправлять свои торги в России, пользуясь тми же правами и преимуществами, коими природные Российские поданные пользуются; взаимно же Царь обещает постановить с главным начальником пограничным или с Министром Ее Величества о всемерном облегчении купечества Российского в торге их в областях его, или в проезд их для торгу в другие места, ибо без такового точного постановления и условие о выгодах его купечества места иметь не может.

Арт. 12. Сей договор делается на вечные времена; но ежели что либо усмотрено будет нужным переменить, или прибавить для взаимной пользы, оное да возымеет место по обостороннему соглашению.

Арт. 13. Ратификации на настоящий трактат долженствуют разменены быть в шесть месяцев от подписания его, или и скорее, буде возможно.

В достоверение чего, нижеподписавшиеся полномочные, по силе их полных мочей, подписали сии артикулы и приложили к ним свои печати в Георгиевской крепости, Июля 24 дня 1783 года.

(Далее следует образец присяги, приносимой царями.)

Высочайше утвержденный дополнительный Артикул к договору с Царем Ираклием II. 30 сентября 1783 года (П. С. З. № 15. 840).

О венчании и помазании на Царство Царей Карталинских и Кахетинских.

Как Карталинские и Кахетинские цари от древних времен венчаются Царским венцом и помазуются на Царство Святым миром; то Е. И. В. именем Своим и Преемников своего Императорского престола не только Всемилостивейше дозволяет помянутым Царям употребление сего Священного обряда, но еще в вящее доказательство отличного Своего благоволения, жалует им сверхпрочих знаков Императорской на Царство инвеституры в договоре положенных обыкновенную Царскую корону, которую как Его Высочество ныне владеющий Царь Ираклий вторый употреблял, так Светлейшие Его преемники тою же венчаемы быть долженствуют.

Его Высочество Царь Ираклий сию Высочайшую милость Е. И. В. с достодолжным благоволением и благодарностью обещает именем своим и преемников своих, что обряд Священного тех преемников Его на Царство венчания и помазания не прежде совершаем будет, как по учинении положенной трактатом присяги на верность Всероссийскому Императорскому Престолу и по получении утвердительной Императорской грамоты с инвеститурой.

Сей Артикул имеет почитаем быть принадлежащим к числу других, трактата составляющих. В достоверие чего уполномоченные к подписанию того трактата по данной им доверенности оный подписали и печатьми укрепили.

B
Представление от царя Георгия имп. Павлу (октябрь 1798 года)

(Грузинский текст этого «представления» во II томе «Грамот» проф. Цагарели, № 143.)

Просить восшедший на законный царский престол свой, по кончине отца своего царя Ираклия II, царь Карталинский и Кахетинский Георгий тринадцатый о нижеследующем:

а

В 1783 году дан нами обет, известить по восшествии на престол Грузии, Ваше Императорское Величество о восприятии законного и наследственного нашего престола и испросить от Вашего Императорского Величества подтверждения.

б

Ныне, восшед на свой законный и наследственный престол Грузии и Кахетии, нижайше прошу В. И. В. о подтверждении сего, а также о признании и утверждении наследником по мне перворожденного сына моего Давида, достославной службы В. И. В. генерал-майора.

Всемилостивейший Государь, всеподданнейше прошу удовлетворения этой моей просьбы. Октябрь 1798 года. Подписал царь Карталинии, Кахетии и прочих Георгий XIII.

С
Утвердительная Е. И. Е. грамота царю Грузинскому Георгию от 18 апреля 1799 года С. П. (по большом Е. И. В. титуле)

(Акты, собранные Кавказскою Археограф. Комиссиею. Т. II, с. 1147, № 24.)

Его Высочеству светлейшему Карталинскому и Кахетинскому царю Георгию XIII Наша Императорская милость и поздравление. По поданному от вашего высочества всеподданнейшему прошению пребывающим при Императорском дворе Нашем полномочным министром вашим кн. Гарсеваном Чавчавадзе, коим вы по силе священных обетов заключенного в 1783 году трактата, по восшествии вашем по родителе на прародительский наследственный царский Карталинский и Кахетинский престол, просить изволите о утверждении вас преемником оного царства ныне и таком же утверждении будущим по вас того же царства наследником старшего сына вашего, Императорской службы Нашей генерал-майора Давида, Мы, приемля оное со всемилостивейшей благоугодностью и на основании тогож трактата 3-ей статьи, сею Нашею Императорскою грамотою утверждаем Вас ныне преемником оного царства, а сына вашего Давида будущим по вас наследником»…

(По получении вновь посылаемых инвенститурных знаков, царь должен учинить присягу по форме).

Подписано «Павел». Контрасигновал вице-канцлер гр. Кочубей.

D
Полномочие, данное царем Георгием посланникам своим, отправляемым им в С. -Петербург

(Ориг. текст во II томе «Грамот» проф. Цагарели, № 175, с. 187.)

1799 г. 7 сентября. Касательно представлений, имеющих быть сделанными Его Императорскому Величеству, преподаем следующее верноподданным нашим, господам посланникам, отправленным от нас.

Царство и владение мое отдайте непреложно и по христианской правде и поставьте его не под покровительство Императорского Всероссийского престола, но отдайте в полную его власть и на полное его попечение, так чтобы отныне царство Грузинское было бы в Империи Российской на том же положении, каким пользуются прочие провинции России.

Затем, нижайше представьте Императору Всероссийскому, чтобы, принимая царство Грузинское в полную свою власть, он обнадежил бы меня Всемилостейшим письменным обещанием, что достоинство царское не будет отнято у дома моего, но что оно будет передаваться из рода в род, как при предках моих.

Точно также преподнесите Всемилостивейшему Государю нижайшую Просьбу о пожаловании мне и детям моим, в пределах Российской Империи, подходящих деревень, в полное и наследственное обладание, каковое пожалование будет для меня знаком окончательного подчинения.

Царь всея Грузии Георгий.

Испросите также, пристойным образом, по удовлетворении вышеписанного, содержание.

Царь Георгий. Князь Гарсеван Чавчавадзе.

E
Просительные пункты

(Акты Кавказ. Археограф. Комиссии, т. I, с. 179–181. Нота Грузинского посольства о Грузии.)

Е. И. В. в 19-й день ноября сего 1800 г. Всемилостивейше апробовать соизволил по всем пунктам ниже писанную ноту, врученную высокому Его министерству уполномоченными его высочества Карталинского и Кахетинского царя, князьями Гарсеваном Чавчавадзе, Георгием Аваловым и Елеазаром Палавандовым, в силу данной им от него, царя, уполномочит, коя пункты, за подписанием первого присутствующего Коллегии Иностранных дел графа Ростопчина с двумя из вышеозначенных уполномоченных князьями Георгием Аваловым и Елеазаром Палавандовым отправляются к е. в. царю, с тем что, буде он доныне остается в прежних мыслях своих непоколебим быть единожды навсегда принятым в покровительство и подданство Высочайшего Всероссийского двора под всеми теми правами и выгодами, каковыми подданные Е. И. В. пользуются, то следует е. в. царю на принятие сей Высокомонаршей милости прислать к Г. И. с сими ж посланными благодарительную грамоту, наименовав всех трех уполномоченных, как от себя, так и от всего царства своего послами, по возвращении коих и будет но всем оным прошениям его заключен обоюдный Императорский акт.

«Е. в. царь, наш государь, еще при жизни родителя своего царя Ираклия, будучи наследником, имел в мыслях с приверженными к нему особами до сего времени в тайне предать себя и царство свое великому Всероссийскому Государю на всегда в полную зависимость и подданство и оставаться во всех частях в повиновении и зависимости.

По кончине блаженной памяти родителя его царь наш оставался в прежних своих мыслях, но еще не объявляя оных, ожидал от находящегося при Высочайшем дворе министра своего князя Чавчавадзе присылки Всемилостивейшего ответа, от коего и прислан был нарочный с письмами к нему, царю, в коих князь Чавчавадзе доносил, чтобы он, царь, вспомнил прежнее свое желание и прислал бы письменно, но е. в. царь нужным счел, во-первых, принять наследственный царский престол, получить признание Е. И. В., яко верховного своего властителя, потом поспешить отправить к помянутому своему министру донесения на Высочайшее Е. В. имя и просить о утверждении его на царстве, яко законного наследника, и о пожаловании царской инвеституры и в тож время об обнародовании всему царству по обычаю, чтоб признавали его природным своим государем царем. Получа от великого и Богом избранного Монарха и покровителя православия подтверждение, царские знаки с отправленным тогда ко двору его министром Коваленским, а бывший при Высочайшем дворе министр родителя его князь Чавчавадзе отправлен вперед с грамотою и поздравлением с вступлением на царство.

Царь, получа оные высокомонаршие от великого Государя милости и покровительство, принеся теплые молитвы ко Всевышнему, назначил нас троих и, уполномочив, отправил к Высочайшему двору, с тем, чтоб, во первых, пасть к освященным стопам Е. И. В. и принести всеподданнейшую благодарность за оказанные высокие Императорские ему, царю, и народу его милости и во-вторых, представить следующие прошения:

1) Е. в. царь Георгий Грузинский, Кахетинский и прочих, наш государь, вельможи, духовенство и народ его желает единожды навсегда принять подданство Всероссийской Империи, обязуясь свято исполнять все то, что исполняемо Российскими подданными, не отрекаясь ни от каких законов и повелений, сколько силы того царства позволять будут, с признанием Всероссийского Императора за своего природного Государя и Самодержца.

2) Всеподданнейше просить, чтоб при вручении царства его был он оставлен, а по нем и наследники его на престол с титулом царей, добровольно подвергши себя и царство подданству Всероссийской Империи и иметь им, царям, главное в своем царстве правление по тем законам, кои от Всевысочайшего двора даны быть имеют. От себя ж им без особого поведения никаких узаконений не вводить.

3) Для наивящщего и действительного себе узаконения и приверженности к подданству е. в. царь просит к доказательству верности своей Всемилостивейше определить ему жалованье и содержание и пожаловать в России деревни. Доходы же царства Грузинского е. в. царь, так как подданный, представляет в полную власть Г. И. обратить куда Е. В. благоугодно, на содержание войск и на другие тамошние надобности для первых времен, как то: к обращению тамошних земледельцев в вящщую любовь и приверженность своему Г. И. Всемилостивейше дать, на сколько лет благоудно будет, льготу в податях.

4) По принятии в Высокороссийское подданство царя и царства его на первые времена необходимо нужно в тех местах иметь до 6000 человек войска, коим занять все те места, где заблагопринято будет главноначальниками тех войск, к защищению от соседственных бродяг, также нужна принадлежащая к оным артиллерия и с прочим оружием.

5) Все находящиеся ныне в Грузии крепости и укрепления заняты должны быть Российскими войсками и комендантами оных; а буде благоугодно будет Императору нашему, то некоторых чиновников из природных Грузинских благородных присовокупить к оным и с некоторым числом людей.

6) Прислать людей знающих фортификацию и буде где надобность будет вновь сделать какие-либо крепости и укрепления, Всемилостивейше приказать оные восстановить; относительно же до рабочих людей могут быть по наряду тамошних начальников из природных Грузин и прочих, платя им положенную плату.

7) Дать Высочайшее повеление увещательным образом на первой случай как благородным, так и прочим, чтобы они вступали в высокоимператорскую службу по примеру в Империи узаконенному, кои для защищения и содержания караулов служили бы своему царству с обыкновенным жалованием и амуницией и дабы их на первый раз по непривычке ободрить — объявить, что обмундирование их будет национальное.

8) Находящиеся в Грузии разные руды, серебряные, золотые и прочих металлов, кои по причине иноверных и неприязненных соседей находятся закрытыми, на открытие их благоволить прислать людей знающих сие ремесло, а рабочих испытанных к сему в царстве найдется довольное число, коих определить к работе с положением к содержанию их жалованья месячного или годового.

9) Царь просит, чтобы находящийся тамо монетный двор увеличить или оставить по-прежнему делать по нынешнему образцу золотую, серебряную и медную монету, со изображением знаков: на правой стороне вензеля Императорского с надписью Российской, а на другой герба Грузинского царства — с Грузинской, из тех самых, кои в царстве получаемы будут и из покупаемых из соседственных мест привозимых металлов.

10) Во избежание и предосторожность нареканий на первые времена, пока все устроено и приведено будет в совершенное состояние, нужное число провианта для находящегося в тех местах вышесказанного войска покупать по состоящей тамо рыночной цепе или сделать здесь с полномочными оному положение.

11) Со времени вступления царя Ираклия мирным договором утвержденным под покровительство Всероссийской Империи, буде кто ныне из соседей дерзнет напасть на те границы под каким-либо предлогом, то дано было б повеление военным начальникам совокупно с грузинцами возбранять таковые наглости, до совершения ныне благоугодного дела, по окончании коего не преминет царь изъяснить в подробности все то, до каких мест простирались в древние времена границы царства Грузинского.

12) Соседствующие нам Адзербейджанские ханы, как-то Ганджинский и Эриванский, из древнейших времен всегда были в преданности и повиновении Грузинских царей, коими и защищаемы были от разных их неприятелей, что и поднесь продолжается. В знак же их приверженности к царям Грузинским они ежегодную дань или дар присылают царям, и противу неприятелей царей нередко и вооружались; но как ныне они, узнав совершенное и непоколебимое покровительство великой Империи, для своих выгод за благо сочтут, для благоденствия своего быть приверженными царству Грузинскому, постановление коих оставить до прибытия к царю от Императорского двора назначенной особы, которая по совету с царем может сделать и положение о них, но до прибытия и утверждения всего выше сказанного благоволено б было ему царю, в случае нужды, тем ханам делать воспомоществования от прочих их соседей им равных, хотя Грузинским войском.

13) Не токмо вышеупомянутые, но и прочие прилеглые к Грузии Персидские ханы, узнав таковую Государеву милость, через Грузин и себе для обеспечения своего народа искать не преминуть.

14) Через находящегося начальника Российских войск в Грузии дать знать Турецкому и Ахалцихскому паше, дабы он приудержался в пропуске через владения Оттоманской порты Лезгинцов в Грузинские границы и у себя оных Лезгинцов не содержать.

15) Все подданные царя Грузинского, как дворянство, духовенство, купечество, так и прочий ремесленный народ имеет быть на равных правах и законах, как и Российские подданные.

16) Но как у нас не в обычае переписывать народ наш по-душевно, то и мы не можем донести, сколько каждого рода душ князей, дворян, духовенства, купечества, цеховых и крестьян во всем царстве находится; но отправленный отсюда вельможа с помощью царя подробную опись всему может сделать и представить Г. И.

Буде чего в сих наших, подносимых по повелению царя нашего, пунктах не достает к дополнению, то оное по прибытии туда от Высочайшего двора посланного, в силу повеления, безотговорочно учреждено быть имеет, без всякого упущения, а ныне мы, будучи отдалены от царства нашего, о всех прочих малозначащих вещах припомнить не можем».

Подлинный подписал граф Ростопчин.

F
Рескрипт Б. И. В. Павла I, данный в С. -Петербурге 23 ноября 1800 г.

Ib. 181 (№ 122).

Светлейший царь, всеподданнейшее благодарение ваше за утверждение на царство и за пожалование вам царских знаков, прибывшими ко двору Нашему в. в. уполномоченными, князьями Гарсеваном Чавчавадзе, Георгием Аваловым и Елеазаром Палавандовым Нам изъявленное, приняли мы с Высокомонаршим Нашим благоволением и удостоив также Всемилостивейшей апробации Нашей поданную ими высокому Нашему министерству ноту о прошениях ваших к принятию вас в подданство Наше, повелели первому присутствующему Нашей Коллегии Иностранных дел графу Ростопчину сообщить вам о Высокомонаршем Нашем благорасположении к особе вашей и ко всему царству вашему, узнав же, что в. в. находитесь нездоровы, не можем не изъявить чувствительное наше о том соболезнование, желаем чтобы грамота сия нашла вас в совершенном здравии. Впрочем, уверяя о Высокомонаршем Нашем к вам благоволении, пребываем Императорскою Нашею милостью к вам благосклонны.

G
Рескрипт генералу Кноррингу от 15 ноября 1800 г.

(Акты, т. I, 177—8, № 116.)

Господин генерал-лейтенант Кнорринг 2.

Царь Грузинский Георгий Ираклиевич, видя угроженным царство свое сколько внешними неприятелями, столько же, а может быть еще и больше от возникающих в собственной семье его междоусобий касательно наследства к престолу, поручил посольству своему, здесь находящемуся, изъявить Нам желание видеть земли Грузинские в непосредственном Нам подданстве; входя в важность дела сего, сколько в отношение земли той самой по себе, столько и по соображениям спокойства границ наших, повелеваем вам представить Нам немедленно мнение ваше, сколько из вверенных вам войск можно отделить для занятия Грузии и пребывания в оной, присоедини к войскам там уже находящимся, не ослабя кордона против горских народов. Ослабление здоровья царева дает повод ожидать его кончины; почему и отправьте, коль скоро оная последует, немедленно туда объявление от имени Нашего, чтобы до получения от Нас соизволения даже не было приступаемо к назначению преемника на царство Грузинское. Дело сие трактуется здесь и в скором времени отправлен будет из полномочных Грузинских здесь находящихся, для принесения Нам от царя и народа Грузинского грамоты и желании их быть в Нашем подданстве и под управлением наших законов. Пребываем к вам благосклонны.

На подлинном подписано собственною Е. И. В рукою тако: Павел.

H
Манифест Имп. Павла. 18 января 1801 года

(Подписан 18 декабря 1800 г.)^[208]

С данных уже времен Грузинское Царство, угнетаемое иноверными соседями, истощало силы свои непрестанным ратованием в собственную оборону, чувствуя неизбежные следствия войны, почти всегда несчастливой. К сим присовокупились несогласия в доме Царском, угрожающие довершить падение Царства сего, возроди в нем междоусобную войну. Царь Георгий Ираклиевич, видя приближающуюся кончину дней его, знатные чины и сам народ грузинский прибегли ныне к покрову Нашему, и не предвидя иного спасения от конечной гибели и покорения врагам их, просили чрез присланных полномочных о принятии областей Грузинскому Царству подвластных в непосредственное подданство Императорскому Всероссийскому Престолу. Внимая прошению сему по сродному Нам ко всем единоверцам Нашим милосердию и по всегдашнему Нашему о пользах Грузинского народа попечению, определили Мы исполнить Царя Георгия Ираклиевича и Грузинского народа желание, и для того повелели, сколько для удержания внутреннего в земле устройства, столько для ограждения оной от внешних нападений ввести войска Наши в области Грузинские. И сим объявляем Императорским Нашим словом, что по присоединении Царства Грузинского на вечные времена под Державу Нашу не только предоставлены и в целости соблюдены будут, Нам любезноверным новым поданным Нашим Царства Грузинского и всех оному подвластных областей, все права, преимущества и собственность, законно каждому принадлежащая, но что от сего времени каждое состояние народное вышеозначенных областей имеет пользоваться теми правами, вольностями, выгодами и преимуществам, каковыми древние подданные Российские по милости Наших предков и Нашей наслаждаются под покровом Нашим. Впрочем пребудем удостоверены, что сии новые поданные Наши и их потомки сохранением непоколебимой верности Нам и Преемникам Нашим и усердием к пользе Империи Нашей, коей по всеблагому промыслу Всевышнего учинились сочленами, потщатся заслуживать Монаршее благоволение Наше.

I
Из ноты, поданной грузинскими полномочными в апреле 1801 г.

(Груз. текст у Пл. Иосселиани (Жизнь ц. Георгия) и во I м томе «Грамот» проф. А. Цагарели.)

1.

По силе пункта первого первого прошения поданного нами еще до кончины е. в. царя Грузинского, государя нашего, от его имени высокому министерству, каковое прошение, согласно повеления Е. И. В., послано было в Грузию; имеем честь всеподданнейше доложить о нижеследующем: вельможи Грузии, духовенство и народ желают единожды навсегда принять подданство великой Российской империи, обязуясь свято исполнять все то, что исполняемо Российскими подданными, не отрекаясь ни от каких законов и повелений, сколько силы того царства позволять будут, с признанием Всероссийского Императора за своего природного Государя и Самодержца, ввиду того, что как этот, так и прочие пункты вышеозначенной ноты были рассмотрены, но Высочайшему соизволению, и царство сие на веки было принято в подданство Всероссийского Императорского Престола, посему всеподданнейше просим Е. В. Всемилостивейшего Государя нашел, дабы Он подтвердил принятие царства сего в подданство заключением торжественного Императорского акта, причем обнадежены будут новые подданные, что отеческое благопризрение как Его самого, так и Преемников Его от них не отнимется; равно как и попечение о благосостоянии народа, который по собственной своей воле отдался на веки в подданство; и что дарованы будут им те же права, преимущества и выгоды, коими старые подданные Е. И. В. пользуются; что царство и пределы его будут защищены от вторжения всех соседственных врагов, ущерба и всяких супротивностей; и установлены такие повинности, какие посильно будет новым подданным нести и исполнять.

2.

На основании сего пункта, которому мы согласны придать распространительное толкование, да соблаговолит Е. И. В. назначить кого ему угодно из царевичей правителем царства Грузинского, с тем чтобы он носил звание Императорского наместника и считался царем Грузии…

J
Манифест 12 сентября 1801 г.

(П. С. З. № 20, 007).

Божией милостию Мы Александр Первый, Император и Самодержец Всероссийский, и проч. и проч. и проч.

Объявляем всем обывателям Царства Грузинского, кому о том ведать надлежит. Покровительство и Верховная власть Российской Империи над Царством Грузинским всегда налагали на Монархов Российских и долг защиты. В 1796 году против сильного впадения к вам Аги-Магомет-хана, в Бозе почивающая Великая Государыня Императрица Екатерина Алексеевна послала часть войск своих. Столь успешное тогда не токмо спасение Царства Грузинского, но и счастливое покорение всех Областей и народов от берегов Каспийского моря до рек Куры и Аракса; ограждали вас от всяких опасностей; оставалось токмо внутренним благоучреждением благоденствие ваше утвердить на веки. Но внезапное и скоропостижное отступление войск Российских из Персии, Армении и из пределов ваших, испровергли справедливое ожидание ваше. — Все потом претерпенные Вами бедствия, нашествие неверных и иноплеменных народов, разорение городов и селений, порабощение и увлечение в плен отцов, матерей, жен и детей ваших, — наконец раздор Царской Фамилии, и разделение народа между разными искателями Царская достоинства влекли вас в междоусобные брани. Окружающие вас хищные народы готовы были напасть на Царство ваше и не наказано растерзать его остатки. Соединением всех сих зол не токмо народ, но даже и имя народа Грузинская, храбростью прежде столь славная во всей Азии, истребилось бы от лика земли. Стоя в бездне сей, неоднократно призывали вы покровительство Российское. Вступление войск Наших и поражение Омар-Хана Аварская приостановили гибель вашу, устрашив всех хищников наполняющих горы Кавказские и тех кои раздирают область Персии и Великой Армении; затихли крамолы посреди вас и все вы единодушно и торжественно воззвали власть Российскую управлять вами непосредственно. Мы, вступя на Всероссийский Престол, обрели царство Грузинское присоединенное к России, о чем и Манифест в 18 день января 1801 года издан был во всенародное известие. — Вникая в положение ваше, и видя, что посредство и присутствие войск Российских в Грузии и доныне одно удерживает пролитие крови Нам единоверных, и конечную гибель уготованную вам от хищных и неверных сопредельных вам народов, желали Мы испытать еще нет ли возможности восстановить первое правление под покровительством Нашим и сохранить вас в спокойствии и безопасности. — Но ближайшие по сему исследования наконец убедили Нас, что разные части народа Грузинского, равно драгоценные Нам по человечеству, праведно страшатся гонения и мести того, кто из искателей достоинства царского мог бы достигнуть его власти. — Поелику против всех их большая часть в народе себя обнаружила. — Одно сомнение и страх сих последствий возродив беспокойства, неминуемо были бы источником междоусобий и кровопролития; сверх того бывшее правление даже и в царство царя Ираклия, который духом и достоинством своим соединил все под власть свою, не могло утвердить ни внешней, ни внутренней безопасности. Напротив столь кратно вовлекало вас в бездну зол, на краю коей и ныне вы стоите, и в которую по всем соображениям должны вы будете низвергнуться, если мощная рука справедливой власти от падения сего вас не удержит. Сила обстоятельств сих, общее по сему чувство ваше, и глас Грузинского народа, преклонил Нас не оставить и не предать на жертву бедствия язык единоверный, вручивший жребий свой великодушной защите России. — Возбужденная надежда ваша сей раз обманута не будет. — Не для приращения сил, не для корысти, не для распространения пределов и так уже обширнейшей в свете Империи приемлем Мы на себя бремя управления царства Грузинского. — Единое достоинство, единая честь и человечество налагают на Нас священный долг, вняв молению страждущих в отвращение их скорбей, учредить в Грузии Правление, которое могло бы утвердить правосудие, личную и имущественную безопасность и дать каждому защиту закона. — А по сему избрав Нашего генерал-лейтенанта Кнорринга быть Главноуправляющим посреде Вас, дали Мы ему полные постановления открыть сие Правление от Имени Нашего объявлением и привесть в силу и действие предначертанное от Нас постановление, к исполнению коего приобщая избранных из вас по достоинствам и по общей доверенности, уповаем, что вы вверяясь Правлению сему, несомненно под сенью оного навалено спокойствие и безопасность обрящете, а потом и благоденствие и изобилие.

Все подати с земли вашей повелели Мы обращать в пользу вашу, и что за содержанием Правления оставаться будет, употреблять на восстановление разоренных городов и селений. Каждой пребудет при преимуществах состояния своего, при свободным отправлении своей веры и при собственности своей неприкосновенно. Царевичи сохранят уделы свои, кроме отсутствующих, а сим годовой доход с уделов их ежегодно производим будет деньгами, где бы они ни обретались, лишь бы сохраняли долг присяги. — Во взаимность сих великодушных попечений Наших о благе всех и каждого из вас, Мы требуем, чтобы вы для утверждения постановленной над вами власти дали присягу в верности по форме при сем приложенной. Духовенство, яко Пастыри душевные, первые должны дать пример. Наконец, да познаете и вы цену доброго Правления, да водворится между вами мир, правосудие, уверенность как личная, так и имущественная, да пресекутся самоуправство и лютня истязания, да обратится каждый к лучшим пользам своим и общественным, свободно и невозбранно упражняясь в земледелии, промыслах, торговле, рукоделиях под сенью законов, всех равно покровительствующих. Избытки и благоденствие ваше будет приятнейшею и единственною для Нас наградою. Дань в Престольном граде Москве, Сентября 12 дня 1801 года.

Иллюстрации

Император Петр I с семьей. 1717 г.

Царь Грузии Ираклий II

Императрица Екатерина II

Надир-шах Афшар

Царь Грузии Вахтанг VI

Ага-Мухаммед хан

Граф Готтлоб Курт Генрих фон Тоттлебен, Владетель Тоттлебена, Цайпау и Хаусдорфа в Заганшене

Граф Н. И. Панин

А. П. Волынский

Князь Г. А. Потемкин

Император Павел I

В. А. Зубов

П.А. Зубов

Император Александр I

Царь Грузии Георгий XII

Последний царь Грузии Давид XII (Давид Георгиевич Батонишвили)

Примечания

1

Dates de Wakhoucht. Hist. mod. П. 1. 1, p. 378.

(обратно)

2

Броссе. История Грузии. Пред. к II части (на груз. яз.), пер. С. Гогоберидзе.

(обратно)

3

Всеподданнейший рапорт кн. Цицианова от 25 апреля 1804 года. Акты, собранные Кавказск. археограф. комиссией, т. II, № 748.

(обратно)

4

Хотя, по словам историка (Hist. mod. I, 206), при Баграте «вся Иверия стала под законы и власть одного монарха», и это длилось до Давида, сына Георгия Лаши, т. е. 264 года, но и в этот якобы сплошной период единства Кахетия, например, имела своих царей. Прочное присоединение ее к остальной Грузии произошло при Давиде Возобновителе.

Разделена была Грузия и при монголах. Понятное дело, что мы не имеем в виду времен более отдаленных. Мы желаем сказать, что единство монархии Багратидов было и непродолжительно, и не особенно прочно, как основанное на подверженной всяким случайностям вассальной зависимости частей.

(обратно)

5

Давид II Возобновитель (1089–1126).

(обратно)

6

Искендор Мунджи, персидский историк, сообщает, что, когда в 1553 году был заключен мир между шахом (Тахмаспом) и султаном Сулейманом и установлены границы, шах и султан разделили между собой покровительство над Грузией: именно — Месхетия, Карталиния и Кахетия отданы были под протекторат Персии; Имеретия, Мингрелия и Гурия до Трапезунда отошли под верховную власть турок (Хроника Иск. Мунджи в приложениях к Histoire mod. d. 1. G., t. I, 1. 1, p. 450). Но, конечно, здесь лишь подтверждено нечто, сложившееся раньше.

(обратно)

7

Понятное дело, это относится не ко всему Дагестану, представляющему, как известно, много пестроты.

(обратно)

8

Как опасно было приглашение на службу лезгин и, вообще, какие последствия влекла за собой вечная война между феодалами, об этом писали и иностранцы. Ср., напр., M?moires historiques et g?ographiques sur les pays sitaes entre la mer Noire et la mer Caspienne (1797), p. 62.

(обратно)

9

Разделение Восточной Грузии на два царства и всяческое поощрение розни между ними были со времен шаха Аббаса I одним из догматов персидской политики. Сближение, напр., Луарсаба Карталинского и Теймураза Кахетинского в начале XVII в. показалось Аббасу посягательством на интересы Персии.

(обратно)

10

Когда Вахтанг V, царь Карталинский (XVII в.), имея партизан в Имеретии и Гурии, перешел через Лихские горы, взял Кутаис, вступил в Мингрелию и посадил на имеретинский престол сына своего Арчила и дадианом (т. е. владетелем Мингрелии) сделал угодного себе Левана, ахалцихский паша основательно увидел в этом вторжение в сферу турецкого влияния со стороны вассала Персии и сделал представление султану. В конце концов по желанию шаха Вахтанг отозвал своего сына из Имеретии (которая, однако, еще три раза видела Арчила своим царем!).

(обратно)

11

Ст. 23 Кучук-Кайнардж. трактата (1774 г.): «Как помянутые народы находятся подданными блистательной Порты etc». II. С. 3. № 14, 164.

(обратно)

12

Впрочем, в письме, написанном во 2-й половине XV в., как предполагают, Константином III Изабелле Кастильской, мы уже встречаем формулировку, с которой грузинам суждено было обращаться к разным правительствам в течение трех столетий — всегда безуспешно. «Тебе известно, — пишет царь, — что нечестивые персияне мучат нас жестоко. Они сделали нам много зла и требуют от нас трех вещей: платите — нам, говорят они, огромную дань, сражайтесь всегда в наших рядах, наконец, примите вашу веру. Они многочисленны, а мы, после падения Константинополя и Трапезунда, остались здесь одни»… Это послание едва ли нуждается в комментариях.

(обратно)

13

Увлечение ее тенью проглядывает не только у грузин, но и в писаниях некоторых русских и иностранных авторов. Преувеличивать христолюбие грузин также односторонне, как преувеличивать их пороки; между тем до сих пор можно встретить как чрезмерное восхваление грузинских «доблестей», так и наивное цитирование Шардена и других, менее известных путешественников в доказательство безнравственности и испорченности грузин в старину.

(обратно)

14

По словам Вахуштии, Кахетия была в это время так густо населена, что там трудно было найти диких животных. Александр, царь Кахетинский (в конце XVI в.), страстный охотник, выражал шутливое желание, чтобы Кахетия подверглась разорению при его жизни, так как у него будет тогда в изобилии дичь. Желание это исполнилось при Теймуразе (когда Кахетия опустела), но, прибавляет история, этому некогда было охотиться.

(обратно)

15

«Власть Персии никогда не была так прочна над этой страной, чтобы персидское правительство могло действовать независимо от желаний Грузии». Watson. A history of Persia etc., p. 87.

Разбираемой эпохе посвящена старая хорошая монография Пл. Иосселиани «Грузия под властью царей-мусульман». Множество данных относительно положения Грузии за эти века сообщается в писаниях европейских путешественников, но важнее всего конечно, грузинские хроники, грамоты и такие юридические памятники, как Уложение Вахтанга и особенно т. н. Дастулама (свод правил и инструкций смешанного характера). Многое указано также у Brosset, Introduction et table des matieros.

(обратно)

16

Шах Аббас в видах сближения грузин с Персией, а в частности, чтобы гарантировать себя от их интриг с Турцией, ввел в обыкновение давать имения в Иране царям и князьям. С этого времени грузины играют весьма видную роль на всех поприщах государственной деятельности в Персии.

(обратно)

17

Цари принимали ислам иногда по принуждению, чаще добровольно, как необходимое условие инвеституры. По большей части мусульманство их было чистой формой. Некоторые (напр., Иессей, брат Вахтанга) становились шиитами, а затем в угоду туркам превращались в суннитов. Иногда происходил массовый переход в ислам, но, возвращаясь на родину, грузины обыкновенно снова делались христианами. Сохранилось любопытное известие, что, переходя в мусульманство, грузины выговаривали себе право пить вино.

(обратно)

18

Нельзя отрицать того, что власть царей несколько усиливается в Восточной Грузии ввиду этих влияний. Но называть ее, как это делают некоторые авторы, «деспотической» — ни с чем не сообразно; достаточно привести следующие меланхолические размышления Вахтанга, относящиеся к эпохе сильнейших мусульманских влияний: «Цари грузинские иногда… одно только название сохраняли; подданные ничего уже более им не оставляли и как сами хотели, так и их побуждали царствовать и судить. Я сам свидетель сему и многие старше меня…» Законы царя Вахтанга, § 2. Вахтанг ничего не говорит о Персии; собственные подданные — вот кто умаляет царскую власть.

(обратно)

19

Для чего ему было поручено управление этими провинциями и высшее начальство над персидской армией.

(обратно)

20

Крузинский сообщает о нем: «… a suis Magnatibus (Eristan vocant) Persico Auro corruptis defectus, faga sibi consulere coactus est.». Krusinski, Tragica vertentis belli Persici historia. § 264. Вообще о Георгии много говорится в трудах, посвященных персидской истории XVIII века, потому что афганское восстание, которое ему поручили (а после помешали) усмирить, открыло двери дальнейшим персидским «революциям».

(обратно)

21

Небезынтересно, что автор анонимной истории Надир-шаха приписывает грузинам ту роль, которую швейцарцы играли в Европе, как военная наемная сила («…le roi des Perses a beaucoup do confiance en leur bravoure et en leur fid?lit?… Il leur arrive fort souvent en Asie, ce qui arrive aux Suisses en Europe c'est a dire de se battre ensemble en servant deux puissances ennemies»).

Histoire de Thamas Koulikan, I partie. Amsterd. & Leipzig, 1740, p. 36.

Общеизвестно, что лучшие войска Востока — персидские гуламы, турецкие янычары и египетские мамелюки — насчитывали много грузин в своих рядах. Кажется, грузины попадались на службе даже Великого Могола.

(обратно)

22

Звание валия сообщалось преимущественно местным династам в землях, не входивших в состав коренной Персии. Кроме Грузии (Гурджистана), имели валиев Арабистан, Лористан и Курдистан. В современной Турции вали означает просто генерал-губернатор.

(обратно)

23

Характерно, что Крузинский определяет его как dominium seu clientelam Monarchiae Persicae, ib., § 167.

(обратно)

24

Но, конечно, принадлежность к христианству и искреннее желание приобщиться к культуре — это уже такие достоинства, которые отличали грузин от их азиатских соседей. Если бы грузины изменили этим началам и слились с мусульманским Востоком, карта Передней Азии была бы теперь иная.

(обратно)

25

О подданстве в различное время (но всегда в одном смысле — протектората и вассальной зависимости) просили цари, владетели независимые, владетели-вассалы (эриставы), общины грузин горцев, сословия. См. «Переписка грузинских царей с российскими государями».

(обратно)

26

Впрочем, нельзя этого сказать о Борисе Годунове. Борис Годунов, Петр Великий, Екатерина II — вот к каким именам приурочиваются важнейшие моменты грузино-русских сношений.

(обратно)

27

Бутков. Материалы для новой истории Кавказа. Т. I, гл. I.

(обратно)

28

Сын Вахтанга Бакар, которому персидские посланцы привезли от шаха звание кулар-агаса, хотел было двинуться в Персию, но Вахтанг не позволил ему этого. Chrоnique de Sekhnia Tchkh? idz?, § 38.

(обратно)

29

Переписка грузинских царей с русскими государями, с. 221. Грамота царя Вахтанга к неизвестному лицу. Что это Волынский, следует из сличения этой грамоты с одновременным письмом Петру Великому (ib. 138) и из того обстоятельства, что именно Волынскому было поручено вступить в сношения с Вахтангом.

(обратно)

30

Histoire du Karthli par Wakhoncht, p. 117.

(обратно)

31

A не 2 июня, как говорится в «Обзоре дипломатических сношений» Ф. Плоена (Переписка, LXXV). Государь прибыл в Астрахань 15 июня. Ср.: Бутков, ib. га. 4. Bros set, Notice sur les trois derni?res ann?es du regne de Wachtang VI etc. (Histoire moderne d. 1. G?orgie II, livr. 1, 677.

(обратно)

32

Переписка, с 155.

(обратно)

33

Переписка, с. 145.

(обратно)

34

Там же.

(обратно)

35

Распря с Константином, имевшая для Вахтанга роковой исход, возгорелась из-за казахского участка. Если бы грузины не стали драться из-за этого участка, они не были бы грузинами своего времени, но зато эта междоусобица в такой серьезный для всех них момент наглядно показывает, что «большая» политика была им не по плечу.

(обратно)

36

Впрочем, как видно из грузинских источников, персидский гарнизон тифлисской цитадели взял сторону кахетинцев. По некоторые данным, часть карталинских князей, покинувших Вахтанга в решительную минуту, были подкуплены персиянами. Во всяком случае, не может быть более яркого доказательства слабости и деморализации грузин того времени, чем это зрелище царя, питавшего широкие политические замыслы и пасующего перед совокупными усилиями — персидского золота, наемного оружия лезгин и «патриотизма» кахетинцев, слепо служащих мелкому честолюбию их ничтожного царька.

(обратно)

37

Бутков, ib., гл. 9.

(обратно)

38

П.С. 3. № 4531. Трактата этого нет в сборнике Юзефовича «Договоры России с Востоком».

(обратно)

39

В «Материалах» Буткова трактат этот приводится с урезками. Именно — пропущена почему-то часть пункта II, как раз касающаяся Грузии: «Понеже вся провинция Георгия остается под властью Высокой Порты, и везде там находятся гарнизоны и коменданты, со стороны Высокой Порты, и ежели потребно будет отправить многие войска в тамошнюю сторону для утешения непорядков, где б те войска через реку Кур переправляться ни будут, то имеют прежде того переправления для отнятия подозрения причину того марширования комендантам помянутого царя (т. е. Московского) сообщать». II. С. 3. № 4. 631. В латинской передаче у Крузинского постановление трактата о Грузии гласит так: «Quia vero Fulgida Porta est jam in actuali atque pacifica possessione Georgiae, quam suis praesidiis et Gubernatoribus firmavit, si aliqua disturbia ex parte Georgianorum eo loci interveniant, plenum jus Fulgidae Portae afferitur, in Georgiam suas capias pro rerum exigentia mittendi, ad tollendum omnem disordinem.

Tragica vertentis belli Persici historia, § 497 sub II. В этом сочинении польского миссионера много подробностей относительно Грузии эпохи Вахтанга.

(обратно)

40

Шошита, рачинский эристав, пишет Императору в ноябре 1724 г.: «Бог да ниспошлет непокорным Вам несчастия, подобные тем, какие претерпела от неверных вся Грузия наша… Единственный человек, на которого надеялась она, был царь Вахтанг; Вы его призвали к себе… и мы остались без никого…» Переписка, с. 173.

(обратно)

41

Переписка, с 148.

(обратно)

42

Ср. письмо д. т. с. П. А. Толстого к тифлисскому армянскому архиепископу 19 апреля 1723 г.: «…понеже имеем мы ведомость, что Турки… уже войско свое нарядили вступить в Жоржию (Грузию) и в другие места в Персии, того ради Е. И. В. войск своих некоторое число в Жоржию, для обороны принца (т. е. Вахтанга) и вас отправил» etc. Эзов. Сношения Петра Великого с армянским народом. № 222. С. 346.

(обратно)

43

Переписка, с. 159.

(обратно)

44

Переписка, с. 170–172.

(обратно)

45

Chronique de Papouna Orbelian, § 261.

(обратно)

46

Напомним, что формальное провозглашение Надира шахом на Моганском поле произошло после смерти Тахмаспа и малолетнего сына его, Аббаса III. Трактат 1732 г. заключен еще от имени Тахмаспа, Ганжийский же трактат — от имени Аббаса III, что обозначено в шахских ратификациях.

(обратно)

47

6 января 1732 г. Таврис оставлен за шахом, Грузия — за Турцией. Бутков. Материалы. Т. III. С. 45. Лучшее сочинение по истории Персии — по-видимому, все еще Малькольм, книгу которого (History of Persia) мы имеем всегда в виду.

(обратно)

48

П. С. 3, № 6936, ст. 2 и 8. Однако Россия не считала Грузию никогда частью Персии. Характерно описательное выражение, рисующее здесь связь Грузии с Ираном: «… обещает Шахово Величество, что когда Грузия будет по-прежнему при Персии в протекции Шахова В-ства, по прежнему обыкновению, в Грузии владение и правление иметь да определится». Но Вахтанг никогда не вернулся в Грузию.

(обратно)

49

Дело в том, что Надиру пришлось долго возиться с Дагестаном, по соседству с Грузией.

(обратно)

50

«На всем пространстве моих владений, — сказал Надир, взял ли я у кого-нибудь заложников в обеспечение службы? Если он (т. е. Амилахвари) покорился, пусть придет и исполняет мои приказания; если же нет, пусть его уничтожать немедленно». Chronique de Papouna Orb(eee)lian, p. 72.

(обратно)

51

Ib., p. 97. Перед самой смертью Надир-шах в гневе на Теймураза вызвал Амилахвари из «ссылки» и думал было отправить его в Грузию в качестве правителя, но по смерти Надира он остался в Персии, именовался там Шах-кули-хан и в звании кулар-агаса играл видную роль в персидских смутах, а затем вернулся на родину и умер в 1754 г.

(обратно)

52

Каждая строка хроники П. Орбелиани, посвященная описанию коронации Теймураза, отражает подъем национального и религиозного чувства, характерный для Грузии XVIII века. При этом ярко сказался консерватизм грузин. С особой щепетильностью восстановлены старые обрядности и обычаи, выходившие из употребления за время царей-мусульман, например, вновь розданы, как знак военачальства, хоругви первейшим князьям, по старому обычаю (в Грузии, как и в феодальной Европе, каждый сражался под хоругвью своего патрона).

Ираклий на пути к Тифлису, куда он спешил присутствовать на коронации своего отца, подвергся нападению лезгин. Описывая триумфальную встречу Кахетинского царя, историк восклицает: «Нет, клянусь вам, никогда не видали подобного зрелища! Он сидел на темно-гнедом жеребце, опоясанный саблей в золотых ножнах, — нельзя было смотреть на него и не неметь от изумления. Гиацинты распускались, почки раскрывались на ветвях, издавая аромат мускуса; розы тянулись к нему — всякий спешил увидеть благородного героя, подобного кипарису, поздравить его, сказать приветственное слово. У дворца он сошел с коня; царь и царица вышли навстречу ему и нежно обняли этого сына, единственное их чадо». И т. д. Когда окончился обряд помазания и принесены были поздравления, началось традиционное пиршество, на котором «все совершалось согласно обычаям Карталинии; и каждый, как добрый грузин, старался превзойти других в радости и веселье — ведь сколько времени не было царя-христианина! как давно мы не видели царя помазанного и коронованного! Теперь, напротив, благость Божия послала нам царя — ученика Христова, непоколебимого в вере, — все, и великие, и малые возносили Богу благодарность».

Хроника Папуна Орбелиани, Hiet. mod. II, livr. 2, p. 101–106. Эти люди в XVIII столетии были сверстниками Владимира Мономаха. При таком запоздании конец Грузии был лишь вопросом времени.

(обратно)

53

Между прочим, сохранился фирман шаха Роха о возведении Теймураза в звание главнокомандующего Адербейджаном. Акты кав. арх. ком., т. I, с. 76. Но этот «шах», внук Надира, никогда не признавался государем Персии; он с самого же почти начала удалился в Хорасан, где и властвовал чуть не 50 лет. Фирман этот означает просьбу о поддержке.

(обратно)

54

Между Ираклием и Азад-ханом при заключении мира было условлено, что ни один из них не будет распространять власть на другую сторону Аракса. Это было в 1761 г. Ср. Watson, A history of Persia etc. p. 44. Picault, Histoire des r? volutions de Perse, p. 1810, т. II, c. 335.

(обратно)

55

Историк Ираклия, Оман Херхеудидзе сообщает, что Керим просил царя выдать ему Азад-хана и написал письмо, «полное любви и братской приязни», с уверением, что этим он заслужит «величайшую признательность со стороны Персии». Жизнь царя Ираклия, под 1760 г.

(обратно)

56

Вот что говорит сам Ираклий о своих отношениях к этому симпатичному правителю Персии: «Керим-хан… в Ширазе находится и с нами в дружбе состоит и оказывает, и мы тоже с нарочным извещаем его о дружбе». Грамоты etc., изд. проф. Цагарели, с. 437–438.

(обратно)

57

Соловьев. История России, т. 28, с. 13.

(обратно)

58

Грамоты и другие исторические документы XVIII столетия, относящиеся к Грузии. Т. I (1768–1774 гг.), № 1 и 2. На это пре-

(обратно)

59

Ib., с. II–III.

(обратно)

60

Ираклию благоприятствовало именно то обстоятельство, что престол шахов был не занят; это отлично сознавалось. Сам Ираклий в письме Панину от 24 авг. 1774 г. (Грамоты etc. № 186) говорит: «А как Персия не имеет шаха, то жил я с ханами не только в согласии и в покое, но по многим моим стараниям доведены

(обратно)

61

Один из таких искателей, сын Вахтанга, Паата, получивший образование в России и Англии, странствовал по Европе, побывал в Турции, жил некоторое время в Персии, при Кериме, затем в Грузии. Несколько князей карталинских, движимых отчасти мотивами личной злобы против Ираклия, отчасти же верных старой карталинской ветви Багратионов, составили заговор и предложили корону Паате. Заговорщики-легитимисты были приговорены к смертной казни собранием светских и духовных вельмож. Это было в 1766 г. См. извлечения из грузинских мемуаров, сделанные Броссе в Hist, moderne, II. livr, 2. p. 238. А также Description ographique de la g? orgie par Wakhoucht. Introduction III.

(обратно)

62

Грамоты etc., № 64.

(обратно)

63

Паче чаяния внешняя необеспеченность и шаткость царской власти внутри страны стояли в теснейшей взаимной связи. Так что, как уже говорено было, поддержка во внешних отношениях легко повлекла бы за собой упрочение власти и порядка. Интересы династические и национальные совпадали.

(обратно)

64

См., например, укоризненную грамоту Императрицы Ираклию от 9 июля 1770 г. (после распри его с Тотлебеном) и снисходительное письмо Панина, писанное тогда же. По воззрению Панина, генерал мог поступить с Ираклием «по всей строгости военных правил». Но, утешает он царя, «благополучна по крайней мере ваша судьба в том, что решить ее оставалось монархине великодушной и милосердной». Грамоты, № 58 и 57.

(обратно)

65

«В прошедшее время через отправление в Грузию и содержание там войск здешних не приобретено успехов и выгодностей против общего неприятеля, коих… ожидать было можно». Ib., № 167. Главная причина — несогласия владетелей и различие в способе ведения войны. Ср.: 148, 149, 150. В конце концов, совместные действия такого во всех отношениях «иррегулярного» народа, как грузины, и русской армии не могли быть иными.

(обратно)

66

Соловьев, т. 28, с. 139.

(обратно)

67

Сначала придумывали способы, которыми можно было бы «подвигнуть» грузин к войне с Портой; а позже неоднократно твердят владетелям, что их «допустили» участвовать в войне, снисходя «на докучное и неоднократное прошение», напр., ib. с. 336, 339.

(обратно)

68

После Аспиндзской победы, трофеи которой были отправлены Императрице, Ираклий не получил ни благодарственного рескрипта, ни вообще какого-либо одобрения. Причиной этому были, по-видимому, превратные сообщения Тотлебена.

(обратно)

69

Самые решительные обещания на этот счет неоднократно давались как Императрицей, так и Паниным!..

См., напр., ib., с. 87, 373—4, 401 (письмо вице-канцлера Голицына Ираклию 13 февраля 1774 г.), 396 и т. д.

(обратно)

70

Ib., № 186.

(обратно)

71

Ib., № 188.

(обратно)

72

В трактате говорится о Грузии и грузинах, но разумеется при этом Имеретия.

(обратно)

73

От чего теперь Порта формально отрекается и обещает не утеснять христианство. Ib.

(обратно)

74

Извлечения из ненапечатанных мемуаров у Броссе Hist. mod. II, 1. 2, p. 242.

(обратно)

75

Грамоты, etc., № 168. Рапорт Львова Панину.

(обратно)

76

Грамоты, с. 427. Ср. письмо чадирского валия Наами к Ираклию у проф. Цагарели (Грамоты, т. II, 1898 г.).

(обратно)

77

Ib., № 203 (с. 442–443).

(обратно)

78

Ib. № 151.

(обратно)

79

Ib., № 198, с. 431–432.

(обратно)

80

Политические отношения Ираклия к Турции до войны, отношение Порты к Имеретии, «вечный» мир, в каком пребывали Восточная Грузия и Турция еще со времени Надира, — все это характерно изображено и изложено в чрезвычайно важном и интересном письме к царю Ираклию ахалцихского паши (валия чадирского) Наами, написанном до начала военных действий. См.: Цагарели, Грамоты etc., том II, Грузинские тексты, № 9, с. 14.

(обратно)

81

Ib., т. I, № 187.

(обратно)

82

В грамоте Имеретинского царя Александра (1732 г.), ярко изображающей мусульманский гнет, когда «святые монастыри служат стоянками агарянам, а церкви обращены в разбойничьи притоны» и т. д., находим следующие грустные, но близкие к истине слова: «Общего с другими христианами осталась у нас лишь одна вера; со взятия Константинополя мусульманами прошло 291 г.; персидское государство неоднократно вероломно убеждало нас оставить нашу веру то силою и пленом, то лестью и различными дарами; но да сохранит нас Господь от измены вере, проповеданной нам Андреем-апостолом; мы твердо стояли в ней и теперь ее не оставим, веру отцов». Переписка, с. 196.

(обратно)

83

Оман Херхеулидзе, под 1772 г.

(обратно)

84

Historie moderne, II, livr. 2, р. 223.

(обратно)

85

У Бурнашова, в обрусевшем виде, «мурыга». «С сей мурыгой» царевич Леон очистил почти всю землю от наглых грабежей горцев. Бурнашов. «Картина Грузии» и т. д. изд. 1896 г., с. 6. Книжка Бурнашова написана в конце XVIII в.

(обратно)

86

Оман Херхеулидзе. Жизнь царя Ираклия.

(обратно)

87

Грамоты, № 151. Письмо Ираклия Панину. «Предки мои еще перед сим предали себя и владение свое блаженные памяти великим государям Российским в подданство и покровительство…» Вообще в грамотах XVIII и XVII ст. нередко говорится о традиционном покровительстве, оказываемом Россией Грузии, во всяком случае, об давнишней «службе» грузинских царей. Даже ренегат Константин III пишет Петру в 1724 г.: «Государю известно, какими ревностными и верными служителями были наш отец и дед, что российские государи оказывали им милости и обнадеживания» etc. Переписка грузинских царей с российскими государями, с. 169; ср. ib. 172, 166. Конечно, в основе этой традиции лежать действительные факты грузинско-русских сношений и политические потребности страны, но затем на известную часть грузинского общества имели влияние и ультраправославные взгляды на Россию как на Третий Рим и т. п. В замечательной грамоте царя Имеретинского Александра 1732 г. императрице Анне Иоанновне читаем: «Как в прежнее время совершилось преобразование Древнего Рима в новый Рим, который есть Византия, и Кесарь был заменен другим Кесарем, таким же образом за наши грехи кончилось и это государство, и власть перешла к новому царству и кесарству, заменившему Константинополь, которое и есть Белая Россия великого севера, святого города Москвы» и т. д. (Ib. 193). Ср.: Дьяконов. «Власть московских государей». С. 63. Очевидно, такая теория имела бы больше успеха в XVI в. или в конце XIX. Для Бирона это пища неудобоваримая.

(обратно)

88

Грамоты, № 144. Не забудем, что номинальное подданство Грузии начинается еще с конца XVI века. При Феодоре Иоанновиче было прибавлено к титулу московских царей: «Государь Иверския земли и грузинских царей».

(обратно)

89

Ib., № 143.

(обратно)

90

Грамоты, с. 487.

(обратно)

91

Какую роль играл сбор шелком в доходах Персии, об этом много сообщает Олеарий.

(обратно)

92

Грамоты, № 167.

(обратно)

93

Ib, № 179. 31 декабря 1773 г. Вручено царевичу Леону 5 февр. 1774 г. (в С. -Петербурге).

(обратно)

94

Ib., № 170. Грузинский текст во II томе, № 72. По возвращении из их неудавшейся миссии католикоса Антония и царевича Леона Ираклий еще раз просил о рассмотрении его просьбы. См. «Представление от царя Ираклия имп. Екатерине II». 24 авг. 1774 г. т. II, № 75.

(обратно)

95

Вообще же тон писаний петербургских дипломатических канцелярий — величественно снисходительный, как подобает великой Империи, сносящейся с маленьким народом, нуждающимся в ее помощи. Иногда встречаются фразы, которых можно бы было и избежать, но, во-первых, грузинские просьбы могли причинять порой действительно «докуку великую»; во-вторых, едва ли этот тон слишком задевал грузин в их положении и при их взгляде на Россию как на источник всяческой истины.

(обратно)

96

Поводом для этой экспедиции было убийство проф. Гмелина.

(обратно)

97

Бутков. Материалы, т. II, гл. 73.

(обратно)

98

Ср.: Дитятин. Устр. и управл. городов России. Т. I. С. 376.

(обратно)

99

Ровно за десять лет об условиях этих Панин говорил: «Странные и совсем и не по времени учиненные предложения». Грамоты etc., с. 400.

(обратно)

100

П. С. З. № 15, 835. Уполномоченными со стороны России был генерал-поручик П. Потемкин, со стороны Грузии — «генерал от левой руки» князь Иоанн Константинович Багратион-Мухранский и князь Гарсеван Чавчавадзе. Последний носил придворное звание мандатуртъу-хуцеси, что неверно переводилось русским «генерал-адъютант». Что касается выражения «генерал от левой руки» (точный перевод sardare de Gauche в M?moires in?dits, relatifs ? l’histoire g?org. P. 1833), то это, если не ошибаюсь, означает, что Мухранскому принадлежало обыкновенно начальство над левым крылом, или, точнее, войска, сражавшиеся под его знаменем, занимали левое крыло.

(обратно)

101

Именно: грамоты, знамена с гербом Всероссийской империи, имеющим внутри себя герб царства Карталинского и Кахетинского, сабли, повелительный жезл и мантию или епанчу горностаевую (арт. 3-й).

(обратно)

102

Впрочем, в грамотах оба источника власти, Бог и шах, упоминаются иногда одновременно.

(обратно)

103

Грузинский текст трактата и сепаратных артикулов напечатан у Цагарели, т. II, № 76, с. 99—110. Отличительную черту грузинской редакции составляет более полный титул царя. Здесь он титулуется: «наследственный государь и владетель Ираклий Второй, Божьей милостью и благоволением Е. И. В. царь Карталинский, царь Кахетинский, наследственный владетель Самцхе-Саатабагский, владетельный князь Казахский, Борчалинский, Шамшадильский, Какский, Шакийский, Ширванский, владетель и повелитель Ганджи и Эривани». См. там же ратификацию Ираклия от 24 янв. 1784 г., скрепленную князьями Давидом Орбелиани и Кайхосро Чолокаевым.

(обратно)

104

Despagnet. Essai sur les protectorats, p. 46–48.

(обратно)

105

Поэтому едва ли правильно мнение, будто «зависимость Грузии по трактату 1783 года представляла чистый вид протектората», высказанное в прекрасной статье И. Х. «Вступление Грузии в состав Российской Империи» (Юридический вестник за 1891 г., № 7–8, с. 354).

(обратно)

106

Поэтому они шатки, произвольны и расплывчаты, когда из них желают делать общие категории. Благоразумнее держаться таких широких классификаций, как, например, у Rivier, Principes da droit des gens T. I., p. 79–93 (le protectorat du suzerain, le protectorat, esp?ce particuli?re de sonverainet? coloniale, le protectorat proprement dit ou la protection). Различают также протекторат государственного права (что равносильно вассальной зависимости) и протекторат международного права и т. д. Наш случай относится к последнему разряду.

(обратно)

107

Нетрудно заметить, как первоначальные предложения Ираклия получили шлифовку в трактате. О дани, которую Ираклий обязывался платить, в нем нет ни слова; всякий поймет, что если Ираклий мог ее предлагать, то Императрице не пришло бы в голову согласиться на это.

(обратно)

108

Heilborn. Das v?lkerrechtliche Protektorat. S. 5.

(обратно)

109

Относительно войск, имеющих быть введенными в Грузию, было постановлено в «сепаратных артикулах», так же как и о возвращении отторгнутых провинций.

(обратно)

110

«Содержание 2-го арт. трактата, коим императрица Екатерина распространяла ручательство и на такие владения царя Ираклия, кои в течение времени приобретены будут, указывало прямо на ахалцихский пашалык или Самцхе-Саатабаго, древнее достояние царей грузинских». Бутков. Т. II, гл. 125. Объявлять о таких замыслах пред «лицом всего света» было грубой ошибкой со стороны заключавших трактат.

(обратно)

111

Даже победы, одержанные, например, в 1786 г., не имели иных последствий. «Протекция, какую с 1783 г. давала Россия Грузии, сказано было в 1801 г. в Государственном совете, вовлекло сию несчастную землю в бездну зол, которыми она приведена в совершенное изнеможение» ets. Арх. Госуд. совета, т. III, ч. 2-я, 1197.

(обратно)

112

Именно отказ государства, находящегося под покровительством, от самостоятельной дипломатии и составляет основное требование протектората.

(обратно)

113

Уступленный обратно трактатами Рештским и Ганджийским (1732–1735).

(обратно)

114

23 декабря 1786 г. полномочный министр Ираклия при Высочайшем дворе, князь Г. Р. Чавчавадзе сообщил Коллегии иностранных дел, что ездивший в Персию по своим делам князь Цицианов привез царю Ираклию от Ага-Магомет-хана (перед тем овладевшего Испаганом) уверения в дружбе, обещание уступить все азербайджанские провинции по соседству с Грузией и просьбу, выхлопотать ему поддержку России. Цагарели. Т. II, Грузин. тексты, № 78. Но Ага-Магомет-хан сносился и непосредственно с Кавказской линией.

(обратно)

115

Муртаза-Кули-хан неоднократно овладевал Гиляном и Рештом. С Рештом русские купцы давно вели торговлю, а гилянская провинция всегда привлекала особенное внимание России; отсюда поддержка Муртаза-Кули-хану, желавшему с помощью России утвердиться в Гиляне. Бутков. Т. II и III.

(обратно)

116

Это правильно понимает Роберт Ватсон. Царь Ираклий, по словам английского автора, предвидел, что Персия не простит ему его успехов, «когда придет день и Персия опять будет иметь одного правителя; вот почему он подготовился на этот случай, вступив в тесный союз, оборонительный и наступательный, с Императрицей России». Watson R. G. A history of Persia etc. 1866, p. 89.

(обратно)

117

Вторая кредитивная грамота Г. Чавчавадзе от 12 дек. 1793 г. у

(обратно)

118

Ср.: Бутков. Материалы. Т. II, с. 128 и 335.

(обратно)

119

Некоторые идут дальше и признают заключение самого трактата 1783 г. неблагоразумным шагом со стороны Ираклия. Ссылаясь на историю грузино-персидских отношений. Picault говорит по поводу трактата 1783 г.: «on se persuadera sans peine que la Russie ne ponvoit, d’une part, faire une acquisition plus pr?cieuse, et que, de l’autre part, un march? plus on?reux ne pouvoit ?tre conclu par les princes g?orgiens. La soumission nominale a la Perse ?toit virtuellement l’ind?pendance, tandisque la plus foible liaison avec la Russie devenait l’?quivalent d’une servitude positive». Histoire des r?volutions de Perse, v. II, p. 409.

(обратно)

120

Но и со стороны персиян многие противились примирению: хан Ганджийский, до 1795 г. вассал Ираклия, боялся кары с его стороны (она и постигла его в следующем же году); другие не согласились бы отдать назад пленных, которых успели уже между собою разделить.

Ср. извлечения из ненапечатанных мемуаров у Brosset, Histoire moderne, II, livr. 2, p. 265; и его же M?mories in?dits relatifs ? l’Histoire et ? la langne g?orgiennes, литограф, париж. издание 1833 г., ч. II, § 79—108.

(обратно)

121

П. С. З. № 17451.

(обратно)

122

Значительная часть которых так и не дошла по назначению. О присылке пожалованной, но застрявшей в дороге артиллерии грузины хлопотали еще накануне самого присоединения.

(обратно)

123

В 1801 г. именно Зубовы были противниками сохранения за Грузией самостоятельности под протекторатом России!

(обратно)

124

Хорасан (провинция эта ныне граничит с нашей Закаспийской областью и с Афганистаном) и его столица, священный город Мешед, за все время, что Персия не имела шаха, т. е. с 1747 г., нахо-

(обратно)

125

Бутков. Т. II, с. 426. См. грузинский перевод этого фирмана у Цагарели, т. II, № 117. Начинается он словами: «Повеление нашего величества таково: высочайший вали Грузии Эрекле-хан!» и т. д. Между прочим, по мнению шаха, призвание русских издавна заключалось в торговле сукном и кумачом, а никак не в воинских подвигах (!). «Как только эти русские узнали, что наши счастливые знамена двинулись сюда, они тотчас же вернулись в свою скверную землю». Далее говорится о высоком положении, которое принадлежит Ираклию в Иране, и что «по отношению к тебе в сердце нашем ничего не было, кроме милости и добра. А то, что тогда случилось (разорение Тифлиса), — от тебя произошло», и т. д. В конце приглашение «стать на путь службы» и явиться за получением милостей лично или прислать одного из сыновей. В противном случае пусть не пеняет.

(обратно)

126

При заключении Ясского мирного трактата с Турцией (29 декабря 1791 г.) русские уполномоченные добивались того, чтобы Порта взяла на себя обязательство отвечать за грабежи, чинимые лезгинами в Грузии. Добиться этого, однако, они не добились. Но на этот раз грузины были «внесены» в трактат. Именно в ст. V постановлено: «…блистательная Порта обещает подтвердить вновь издаваемым фирманом данный прежде, чтоб Ахалцихский губернатор, пограничные начальники и прочие отныне ни тайно, ни явно, ни под каким видом не оскорбляли и не беспокоили земель и жителей, владеемых царем Карталинским, о чем и отправить… со строжайшим прощением и подтверждением указы». П. С. 3. № 17, 008. См. благодарственное письмо Ираклия во II томе «Грамот» Цагарели, № 83.

(обратно)

127

Впрочем, как замечено было в Государственном совете в 1801 г., императрица Екатерина «в случаях нередких покушений горцев на пределы наши иногда до крайности доводила настояния свои у Порты; хищничества же лезгин и турков в Грузии большею частью оставляемы были без всякого внимания». Архив Государств. совета, т. III, ч. 2-я, с. 1203, прим.

(обратно)

128

П. С. З. № 16, 567.

(обратно)

129

См. представление Гарсевана Чавчавадзе имп. Павлу 31 дек. 1797 г. Цагарели. Т II, Грузинск. тексты, № 126. «Представление» это написано под впечатлением неизбежно надвигавшейся кончины Ираклия. Действительно, уже через 12 дней, вся Грузия, как один человек, оплакивала смерть царя-патриота.

Между прочим, читаем в этом «представлении» следующее: «Угодно ли тебе, самодержавный и великий государь, соблюдать трактат в его первоначальной силе и угодно ли, согласно вытекающим из трактата обязательствам, оказать царю моему, находящемуся в стесненном положении, обещанную помощь? Или по каким-нибудь причинам это пока неисполнимо? Великий Государь, удостой вывести меня из неизвестности, дай Всемилостивейший ответ на ожидания всей Грузии, чтобы Его Высочество царь, государь мой, и народ его, пребывающие до сих пор, как и я, в неизвестности, соблюдением трактата и клятвой в верности В. В. не были бы доведены до полного уничтожения».

Размеры очерка не позволяют нам останавливаться на подробностях. Отметим лишь следующую просьбу грузинского полномочного: пусть прикажут пограничным начальникам не препятствовать найму на грузинскую службу черкесов. В первую половину царствования Ираклия он неоднократно и успешно пользовался услугами кабардинских владетелей, издавна дружественных Грузии. Позже русское правительство ставило помехи этому (примеры можно найти в «Мат.» Буткова). В заключение кн. Чавчавадзе просит из внимания к последним дням престарелого царя, уже лежащего на смертном одре, из внимания к его скорбным тревогам за отечество ободрить царя, наследника, весь народ изъявлением монаршего благоволения и помощью, по трактату. «Прикажи мне теперь же ехать туда и уверить царя, возлюбленного государя моего, в твоем к нему доброжелательстве, все равно, застану ли я его в живых или вместе с другими буду оплакивать его» (с. 143–146).

(обратно)

130

В апреле 1798 г. кн. Чавчавадзе формально известил Коллегию иностр. дел о вступлении на престол Георгия. Цагарели. Т. II, № 132. Он прибавляет, что царь не прислал пока собственноручного извещения, так как обстоятельства не оставляли ему времени. Еще раньше о намерении Георгия прислать просьбу об утверждении на престоле писала имп. Павлу вдова Ираклия, царица Дария. См. письмо ее 10 марта 1798 г. (ib. № 130).

(обратно)

131

Бутков. Материалы. Т. П, с. 445–446. Впрочем, еще 30 июня 1798 г. Георгий писал имп. Павлу, что признает его «своим августейшим монархом и государем», что надеется на его покровительство, согласно трактату, что как он сам не будет оставлен Императором, так и сын его Давид и т. д. Георгий говорит, что, когда он по законному праву наследства получил престол и стал царем, то он писал об этом на Линию. Цагарели. Т. II, Грузин. тексты, № 135.

(обратно)

132

Ср. предыдущее примечание. «Формальное» ходатайство противополагается приведенному там письму Георгия от 30 июня. Ср. также письмо неизвестного из Петербурга к царю Гергию, ib. № 137. Вообще не остается сомнений, что Георгий энергично искал покровительства имп. Павла, который наконец с большим вниманием отнесся к грузинским делам.

(обратно)

133

См. грамоту Георгия кн. Чавчавадзе 11 окт. 1798 г. у Цагарели. Т. II, № 138. Одновременно царь пишет кн. Безбородке о положении вещей и замечает: «Уже второе столетие, как все наше упование — Российский В. Двор, и мы избегаем вступать в сделку с названными соседями (т. е. персиянами и турками), во 1-х, из-за христианства, в 2-х, будучи связаны присягой перед В. престолом. Мы, находясь в таком положении, никогда не имели при В. Дворе заступника и ходатая. Блаженной памяти отец наш имел великое упование на кн. Потемкина, но он нас обманывал, думая только о возвеличении своего имени, а для других ничего не делал». Георгий надеется, что Безбородко будет радеть как следует о грузинах (ib., № 141). Прошение Георгия в двух пунктах, об утверждении его на престол и о признании наследником Давида, ib., № 143.

(обратно)

134

Акты Кавк. археограф, комиссии, т. II, с. 1147. Копия с утвердительной Е. И. В. грамоты царю Грузинскому Георгию от 28 апр. 1799 г.

(обратно)

135

Из представления царя Георгия имп. Павлу, посланного одновременно с просьбой об инвеституре в октябре 1798 г., ясно видно, что вначале Георгий отнюдь не думал о чьем бы то ни было вмешательстве в дела управления; напротив, он категорически желал, чтоб русские начальники ни с кем, кроме царя, не имели дела, чтоб он мог сноситься непосредственно с Двором через своего министра, минуя пограничное начальство, во избежание волокиты (при этом он ссылается на случившееся в 1795 г.). Георгий прямо просил такого протектората, который бы навсегда избавил его от необходимости искать помощи и покровительства в другом месте, и т. д. Цагарели. Т. II, № 144. Печальный опыт принес пользу, но несколько просветленное понимание этих людей позже не могло противостоять force majeure.

(обратно)

136

Целый ряд выражений в цитированных выше грузинских грамотах не оставляет сомнений на этот счет.

(обратно)

137

Акты, т. I, с. 93–95. Инструкция, данная по именному Е. И. В. указу из Государственной коллегии иностранных дел министру в Грузии с. с. Ковалонскому, 16 апр. 1799 года.

(обратно)

138

Фетали-шах короновался в Тегеране весной 1798 г. Ср. О. v. Schlechta-Wssehrd. Fethali Schah und seine Thronrivalen. Sitzungsberichte der K. Akademie der Wissenschaften (phil. hist. Classe) Wien XLV, B. 1864.

(обратно)

139

См. письмо Г. Чавчавадзе к кн. Безбородко от 8 января 1799 г. о домогательствах преемника Ага-Магомет-хана (Цагарели. Т. II, Груз. тексты, № 150, вторая тирада). Подробнее ib., № 154. Выдержки из письма царевича Давида Георгиевича, представленные князем Г. Чавчавадзе в Ин. коллегию. В благодарственном (за утвердительную грамоту) письме царя Георгия императору Павлу прямо заявляется, что в случае неоказания помощи или ее запоздания персияне «и сына у нас возьмут (т. е. заложником) и ко многому другому обяжут, и тогда мы уже совсем удалены будем

(обратно)

140

Он много содействовал торжеству Каджарской династии над зендами, но скоро после восшествия на престол Фетали-шаха был умерщвлен — опасались его чрезмерного влияния и связей с ханами. Ср.: Watson. A history of Persia, p. 129.

(обратно)

141

Перевод письма от визиря властвующего в Персии Баба-хана, Хаджи-Ибрагим-хана, к министру всемилостивейшего, великого всероссийского кесаря, П. И. Коваленскому. Акты, т. I, с. 96–97.

(обратно)

142

Изложенная в тексте персидская точка зрения, но без иранской колоритности красок проглядывает и у редактора материалов под заглавием «Сношения Петра Великого с армянским народом», г. Эзова. См. его забавное рассуждение о трактате 1783 г. (с. ХСII и ХСIII).

(обратно)

143

См. эти акты в П. С. З. № 17, 319.

(обратно)

144

F. Despagnet, Essai sur les protectorats, p. 400–401.

(обратно)

145

Представление от кн. Г. Чавчавадзе имп. Павлу 11 июля 1797 г. (Цагарели. T. II, № 120). Здесь мы имеем уже в грубых очертаниях начала позднейших «просительных пунктов».

(обратно)

146

Все трое отправились в Россию в начале 1800 г. См. об этом «объявление от царя Георгия русскому посланнику при Грузинском дворе, ст. сов. П. И. Коваленскому» у Цагарели. Ib., № 160.

(обратно)

147

Акты, I, с. 179–181, № 121.

(обратно)

148

Рескрипт Павла I, данный в С. -Петербург 23 ноября 1800 г. Акты, т. I, с. 181, № 122.

(обратно)

149

Эти два принципа — распространение на Грузию силы общеимперских законов и сохранение наследственного царства за Багратионами — ясно выражены в «полномочии, данном царем Георгием посланникам своим, отправленным им в С. -Петербург». Цагарели. Т II, № 175. См. Приложения, D. Начала эти и были положены в основу «просительных пунктов» 1800 г., а также позднейшей ноты, поданной грузинскими послами в апреле 1801 г., уже после первого манифеста о присоединении.

(обратно)

150

Т. е. сверх тех войск, которые уже были в Грузии для ее защиты по трактату с 1799 г.

(обратно)

151

Акты, т. I, с. 177—8, № 116. См. Приложения, G.

(обратно)

152

Ib., с. 147, № 66.

(обратно)

153

«И мы будем иметь удовольствие соучаствовать в деле, столь Богу и Государю угодном». Такой фразой оканчивается это письмо Ростопчина Кноррингу. Акты, т. I, с. 181, № 124.

(обратно)

154

Еще 2 декабря Кнорринг предписывал ген. Лазареву принять меры, чтобы не было приступлено к провозглашению царя. «Сие извольте содержать в той тайне, которую требует важность оного дела, а в случае смерти царя объявите монаршую волю царевичам, дворянству и народу и удерживайте тогда все в пределах повиновения…» О всякой «важности» поспешно сообщать; депеши поручать исправным казачьим старшинам, а, извещая о кончине царя, посланного снабдить сильным казачьим конвоем до Моздока. Акты, ib., с. 182, № 125. См. «циркуляр» Лазарева жителям Кахетии 28 декабря 1800 г. (день смерти царя). Цагарели. Т. II, № 177.

(обратно)

155

Собственно, русские власти желали временное правление поручить царевичу Иоанну.

(обратно)

156

Акты, т. I, с. 297, № 358. Воззвание насл. царевича Давида к грузинскому народу.

(обратно)

157

Как пишет автор меланхолического мемуара о последних днях Грузии, «царевич Давид занял престол отца своего по наследственному праву и ему принадлежала в течение нескольких месяцев власть, которую имели во всей полноте дед его и отец. Но обстоятельства и политические перевороты не позволили ему воспользоваться всеми царскими прерогативами». И, таким образом, «коренная перемена постигла Иверию». M? mories in? dits, relatifs a l’histoire etc. II-de partie, § 198.

(обратно)

158

См. Приложения, H.

(обратно)

159

Рескриптом 18 января (одновременно с манифестом) повелено Кноррингу обнародовать этот манифест в Грузии и поспешить присылкой депутатов.

(обратно)

160

Акты, т. I, с. 297–298, № 359. Письмо царевича Давида ген. — л. Кноррингу.

(обратно)

161

«По чудесному стечению судеб, — пишет Бутков, — полномочные грузинские, не обрев в живых своего царя, лишились счастия зреть еще и российского монарха». Известие о смерти Павла застало их в Москве.

(обратно)

162

Архив Государственного совета, т. II, с. 881–882. Бутков со слов Вейдемейера, тогдашнего правителя канцелярии Государственного совета, сообщает, что, собственно, большинство членов Совета высказались против присоединения, но, пока изготовлялся в этом смысле журнал, генерал-прокурор Обольянинов объявил, что на присоединение Грузии дано уже Высочайшее соизволение и сообразно с этим должен быть составлен журнал. Его и составили «сообразно». Материалы. Т. III, с 333. Обольянинов был типичный «угодник» павловского времени вместе с Архаровым, Аракчеевым etc. Ср.: Пыпин. Общественное движение при Александре I, с. 56.

(обратно)

163

Ib., с. 334 (Бутков).

(обратно)

164

Архив Госуд. совета, т. III, ч. 2-я, с. 1189.

(обратно)

165

Первое образование Государственного совета при Александре I относится к 30 марта 1801 г. Вопрос о Грузии рассматривался уже 11 апреля.

(обратно)

166

Архив Госуд. совета, т. III, ч. 2-я, с. 1189.

(обратно)

167

Ib., с. 1190–1191.

(обратно)

168

Архив Госуд. совета, т. III, ч. 2-я, с. 1191.

(обратно)

169

Архив Госуд. совета, т. III, ч. 2-я, с. 1191–1194.

(обратно)

170

Акты, т. I.

(обратно)

171

Архив Госуд. совета, т. III, ч. 2-я, с. 1195–1196.

(обратно)

172

«Пребывание главнокомандующего в Грузии было весьма кратковременно… К обозрению сей области, к Империи присоединенной, он времени нисколько не имел, прожив все то время в Тифлисе». Соколов. Путешествие в Имеретию с Линии кавказской etc., 118. Соколов ездил с секретным поручением в Имеретию в 1802 г.

(обратно)

173

Бутков. Материалы. Т. II, гл. 261.

(обратно)

174

Впрочем, еще раньше установлена на них эта точка зрения. Вот воззвание генерала Лазарева от 26 января 1801 г.: «Священнейшее духовенство, сиятельнейшие князья, почтенные дворяне и народ Карталинский!.. е. св. царевичем и наследником Давидом послан к вам Манифест, в силу Высочайше им полученной грамоты на имя покойного царя вашего, через бывших посланников при Высочайшем дворе князей Авалова и Палавандова, по коей е. св. царевич управляет царством Грузинским до воспоследования Высочайшей воли…» Но там многие не исполняют этого: «Духовенство чинит поминовение царю, которого нет (т. е. Юлону), ибо никто еще не назначен Г.И. и сие совсем противно Его Высочайшей воле, почему и предлагаю вам все таковые дерзости, противные благоустроенному порядку, оставить…» Непослушных ожидает принуждение. Акты, т. I, № 363, с. 298–299.

(обратно)

175

Архив, ib., с. 1200–1207. Напомним, что этот гр. Воронцов был человек старого поколения, но во многом разделявший мнения неофициального комитета, а Кочубей — один из главнейших выразителей того освободительного течения, которое заставило Россию забыть о превратностях предыдущего царствования.

(обратно)

176

Один этот довод показывает, что говорят люди новой школы. Это не потемкинские и не зубовские речи.

(обратно)

177

Кочубей основательно опровергал преувеличенные представления Госуд. совета о богатстве и доходах Грузии. Какое богатство могло быть в стране без населения, впусте лежащей! Вообще как это ни странно, но разбираемый доклад изобличает больше знания, чем рассуждения Зубовых, считавшихся специалистами по вопросу. В частности, богатые руды существовали, кажется, более в представлениях гр. Мусина-Пушкина, чем в действительности.

(обратно)

178

Также отрицательно относился к соображениям Мусина-Пушкина и подвергает их солидной критике автор «Рассуждения о пользах и невыгодах приобретения Грузии, Имеретии и Одиши (Мингрелии)».

(обратно)

179

Гр. Кочубей близко знал ход дела о Грузии, так как ему в качестве вице-канцлера приходилось скреплять относящиеся сюда бумаги при императоре Павле

(обратно)

180

Словом, докладчики желали возвращения к режиму 1783–1800 гг., но требовали исполнения трактата bona fide. В разбираемом документе видно стремление согласовать интересы Империи с желаниями и правом Грузии. Он является как бы ответом на давнишние искания грузин. «Просительные пункты», конечно, гораздо больше урезывают автономию Грузии, но они явились именно потому, что трактат исполнялся не так, как могли того ожидать грузины и как позже этого желали авторы доклада.

(обратно)

181

Государственный совет. 1801–1901. Составлено в Государственной канцелярии, с. 10–11. Членами знаменитого «неофициального комитета» были Строганов, Кочубей, Новосильцев и Чарторыский. Собственно, Государь поручил рассмотреть вопрос о Грузии Воронцову и Кочубею, которыми и составлен изложенный выше доклад 24 июля.

(обратно)

182

Архив, ib., с. 1196–1200.

(обратно)

183

В какой фазис вступили отношения России к старой грузинской династии, можно видеть из следующего диалога между гр. Мусиным-Пушкиным и царевичем Вахтангом. На вопрос, не жалеет ли царевич и мать его о грузинской короне, из дому Багратионов вышедшей, он подумал и отвечал решительным голосом: «Не могу! Жалеем, и сильно жалеем! Заслуживали бы мы почтены быть безумными, если бы таковое сожаление не существовало». «Не того ли же заслуживаете, представил ему граф, если не делаете расчету, что всеми покушениями дома вашего и вооружениями скитающихся хищников и расслабленных войск азиатских (намек на лезгин и персиян), не можете противустоять могуществу Российской империи и войскам, от которых неоднократно трепетала вся Европа?» Из письма гр. Мусина-Пушкина к Д. П. Трощинскому. Акты. T. I, с. 395, № 502.

(обратно)

184

Еще после заседания 8 августа, уже вне стен Государственного совета, продолжалась борьба мнений по вопросу о присоединении Грузии. Государь все еще колебался. 12 августа он получил по этому предмету записку от гр. Валериана Зубова и послал ее Новосильцеву для рассмотрения вместе со Строгановым. На следующий день, 13 августа, все заседание неофициального комитета прошло в прениях по вопросу о присоединении Грузии. Члены комитета оставались при прежнем мнении, но Государь постепенно склонился к решимости присоединить Грузию. См. извлечение из «заседаний неофициального комитета» в приложениях к I тому «Истории царств, имп. Александра I» Богдановича, с. 47.

(обратно)

185

Нота эта, содержащая 20 пунктов, приведена целиком в соч. Платона Иосселиани «Жизнь царя Георгия XIII» (на груз. яз.), 2-е изд., с. 118–140, а также у проф. Цагарели. Т. II. Грузинские тексты, № 181.

(обратно)

186

Этим актом император обещал бы за себя и за преемников своих, что отеческое попечение их не отнимется от грузин, добровольно вступивших в подданство, что им буду даны те же права и преимущества, какими пользуются старые подданные Е. И. В.; что царство и его пределы будут защищены от вторжений и пр. (ib., с. 119). Прил. J.

(обратно)

187

Этим разрешалось затруднение, которое так подчеркивал Госуд. совет, соперничество двух претендентов. В конце концов призрак междоусобия был преувеличен; царевич, поддержанный русским правительством, был бы признан всей Грузией. В этом нет никакого сомнения.

(обратно)

188

Бутков. Материалы. Т. II, с. 473 и 485.

(обратно)

189

Архив, I, ib., с. 1210.

(обратно)

190

В этом смысле дан был Высочайший рескрипт Кноррингу 29 октября 1800 г., т. е. незадолго до ноябрьских рескриптов, приведенных выше. См.: Бутков. Т. III, с. 324.

(обратно)

191

В данном случае имеется в виду отношение к Грузии правительства императора Александра I, при вступлении на престол которого Грузия была уже присоединена и в этом смысле подвластна.

(обратно)

192

Собственно, в 1801 г. желали осуществления того, что номинально существовало уже давно: чтобы Император стал действительно «Государем Иверские земли и грузинских царей», как сказано в титуле и как цари русские именуются с 1586 г.

(обратно)

193

Акты, т. I, с. 387.

(обратно)

194

От дворянства Кахетии к ген. Гулякову от 21 июля хроникона 490 (1802).

«Первый наш доклад таков: Мы, Грузины, составляем одну маленькую землю. С нами воевал султан, который есть великий государь; с нами воевал шах, и мы бывали его подвластными; с нами воевал Дагестан — тоже большая земля, но ни одному из них мы не покорились. Хотя они делали нам насилие, иногда и забирали нас, но мы ни одному не сдались, ибо они были язычники. Когда они нас покоряли, ни тогда, ни после того они не отменяли у нас царского звания, не отменяли архиерейства, не отменяли княжества, не отменяли крестьянства, что видят ваши собственные глаза. Не имея покоя от столь сильных врагов, мы многократно оборонялись от них и шашкой, и словом, то правым, то ложным, и уплатой дани Дагестану удаляли его от себя. Будучи в таком стеснении, наши цари умоляли Всемилостивейшего Государя, чтобы он ради христианства сделал милость, приняв нас под покровительство России, дабы и царям нашим прибавилось чести и славы, и церквам, архиереям, князьям, крестьянам и пребывали бы мы в безопасности…» Акты, т. I, с. 388.

(обратно)

195

В случае, если Т. «лишил уже Ираклия его владения и пожалованной от нас ему кавалерии ордена Св. Андрея», то необходимо рассмотреть, «сколь нужно примирение Ираклия с генералом, или восстановление его в лишенные владения и возвращение кавалерии». Предусматривали и такую комбинацию, что Ираклий низ-

(обратно)

196

Зато Екатерина хорошо понимала, что «без сумасбродства Ираклию не можно вздумать себе присвоивать власть поставить командиров над моими войсками». См. письма ее к Панину (1760 г.) в Сборн. Русск. Истор. Общества, т. X, с. 442. Письмо это вызвано известием о готовившемся заговоре с целью арестовать Тотлебена.

(обратно)

197

«Не проча мы… Грузии в непосредственную собственность империи нашей», ib., № 218, п. 3-й. Инструкция ген. Сухотину. 13 янв. 1771 г. Впрочем, еще 16 июля 1770 г. Панин писал Тотлебену, что если привод к присяге грузин происходит без принуждения, и от этого лучше будут идти военные предприятия, то можно и продолжать; думать же о большем теперь не время; «сверх того, — прибавляет Панин, — отдаленность Грузии и трудность проездов — два обстоятельства, которые присвоение сей земли также непрочным делают. Может статься, что в продолжение времени представятся и средства, по которым сии неудобности не будут больше такими казаться…» Ib., № 65.

(обратно)

198

Инструкция Коваленскому. Акты, т. II, с. 93–95.

(обратно)

199

Ср.: Бутков. Т. II, гл. 255 и собственные слова графа Мусина-Пушкина в письме к Трощинскому. Акты, т, I, 395. То же самое говорит автор «Рассуждения о пользах и невыгодах приобретения Грузии, Имеретии и Одиши (Мингрелии)», написанного в начале XIX века.

(обратно)

200

Не забудем, что Черное море до последней четверти XVIII в. было сплошь турецким морем. Надо прочесть о мытарствах, какие испытал Саба-Сулхан-Орбелиани в начале XVIII в., когда ездил завязывать сношения с Европой, чтобы видеть всю непреодолимость стены, отделявшей Грузию от Европы. Еще накануне заключения трактата с Россией Ираклий обращался к правительству Людовика XVI, но безуспешно.

(обратно)

201

С работорговлей боролись лучшие цари и иерархи церкви как в Восточной, так и Западной Грузии. Иногда широкий круг лиц связывал себя взаимной клятвой — не продавать в рабство людей. В XVIII в. работорговля значительно ослабевает в Западной Грузии, совсем уничтожается в Восточной. Развращающее влияние на Западную Грузию оказывала близость турецких невольничьих рынков. Окончательное искоренение этого торга относится к XIX в.

(обратно)

202

Персияне были, по-видимому, более культурными соседями, чем турки.

(обратно)

203

Schlechta-Wssehrd V. Die Kampfe zwischen Persien and Russland in Transkaokasien. Sitzungsberichte der Wiener Akademie Phil. Hist. CI. Bd. 46 (1864).

(обратно)

204

Точка зрения Малькольма, дипломата и историка, на Грузию, в его известной «History of Persia», есть точка зрения персидских шахов. Малькольм был современником присоединения Грузии. Но и теперь Керзон, тоже писатель и политик, серьезно думает, что по Гюлистанскому трактату Россия получила от Персии Грузию, Имеретию, Мингрелию, сверх того, что ей было и могло быть действительно уступлено Персией. Curzon. Persia and the pers. question, vol. II, p. 589. На самом деле «уступка» грузинских земель Персией в Гюлистанском трактате — просто набор слов, имеющий исторический смысл, но не юридическое содержание.

(обратно)

205

Писано Нессельроде гр. Ливену (послу в Лондоне) по поводу русско-персидских отношений, приведено у Мартенса. Собрание трактатов и конвенций. Т. XI, с. 265.

(обратно)

206

Creasy. The imperial and colonial constitutions of the Britannic Empire. P. 231.

(обратно)

207

Отметим, что позже именно гр. Кочубей, принципиальный противник такого присоединения Грузии, какое состоялось, с особенной энергией настаивал на смещении Кнорринга. Кочубей находил, что раз Грузия занята, то надо из этого приобретения извлечь наибольшие выгоды, но для достижения этой цели необходимо иметь там способного человека, а не такого, как Кнорринг. См.: Извлечения из «Заседаний неофициального комитета» в приложениях к I тому «Истории царствования императора Александра I» Богдановича, с. 76–77. Это было в заседании 31 марта 1802 г. Чудовищные злоупотребления при Кнорринге вызвали назначение вместо него в Грузию князя Цицианова.

(обратно)

208

П. С. 3. № 19, 721.

(обратно)

Оглавление

Предисловие

Глава первая Несколько исторических замечаний

Глава вторая Отношения Восточной Грузии и Персии при Сефевидах

Глава третья Между Персией и Россией

Глава четвертая Грузия и Персидский поход Петра Великого

Глава пятая Надир-Шах и возвышение Грузии

Глава шестая Участие грузин в Первой турецкой войне при императрице Екатерине II

Глава седьмая От Кучук-Кайнарджи до Трактата 1783 года

Глава восьмая Грузино-русский трактат 1783 года

Глава девятая Грузия под протекторатом России

Глава десятая Накануне присоединения

Глава одиннадцатая Присоединение Грузии к Империи

Глава двенадцатая Заключительная

Приложения

  А Трактат 1783 года

  B Представление от царя Георгия имп. Павлу (октябрь 1798 года)

  С Утвердительная Е. И. Е. грамота царю Грузинскому Георгию от 18 апреля 1799 года С. П. (по большом Е. И. В. титуле)

  D Полномочие, данное царем Георгием посланникам своим, отправляемым им в С. -Петербург

  E Просительные пункты

  F Рескрипт Б. И. В. Павла I, данный в С. -Петербурге 23 ноября 1800 г.

  G Рескрипт генералу Кноррингу от 15 ноября 1800 г.

  H Манифест Имп. Павла. 18 января 1801 года

  I Из ноты, поданной грузинскими полномочными в апреле 1801 г.

  J Манифест 12 сентября 1801 г.

Иллюстрации

Наш сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных на данной библиотеке категорически запрешен. Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.

Copyright © UniversalInternetLibrary.ru - электронные книги бесплатно