Люди, обокравшие мир. Правда и вымысел о современных офшорных зонах

Шэксон Николас
Люди, обокравшие мир. Правда и вымысел о современных офшорных зонах

От издателя

Чем книга Николаса Шэксона об офшорах актуальна для российского читателя? Приведем несколько примеров. Для оптимизации и уменьшения налогообложения большая часть компаний, работающих на российском фармацевтическом рынке, ввозит лекарства в Россию через офшоры. Только в 2009 году через компании, расположенные на Британских Виргинских и Багамских островах, в Объединенных Арабских Эмиратах и др., были приобретены лекарства на сумму больше 20 млрд руб. В этих странах, конечно, лекарства не производятся; продукция, ввезенная в Россию через указанные офшоры, производится в таких странах, как Индия, Германия, Италия и Болгария.

Согласно Росстату, Кипр занимает одно из первых мест по инвестициям в РФ. Однако известно, что на самом деле это российские капиталы. Кипрские офшорные компании владеют активами «Норильского никеля», «Евраза», НЛМК, «Металлоинвеста», «Северстали», «Уралхима», то есть крупнейшими национальными компаниями. Больше всего российских бизнесменов на Кипр влечет низкая ставка налога на дивиденды – 5 % (в РФ – 15 %): с ее помощью они выводят получаемую прибыль с минимальными затратами.

Конечно, эта ситуация характерна не только для России. Так, национальное финансово-ревизионное управление Великобритании в 2007 году констатировало, что треть из 700 крупнейших компаний Англии вообще не заплатила никаких налогов в стране за 2006 год, считавшийся годом подъема – и все это благодаря офшорам.

Книга Николаса Шэксона – одна из немногих сегодня, в которых экономика, финансы и власть рассматриваются не сами по себе, а с точки зрения общественного блага. А подобный подход приводит к весьма неприятным и неудобным открытиям.

С точки зрения общественного блага эффективность бизнеса, например, может выражаться не в показателях возврата на инвестиции, доходности или акционерной стоимости, а в – сумме уплаченных налогов. Но ведь цель любого бизнеса – получение прибыли. Следовательно, любое действие, увеличивающее прибыль (то есть снижающее издержки, а налоги – это издержки), есть благо, не так ли?

Во всяком случае, по мнению Шэксона, в этом абсолютно уверены практически все крупные компании мира. И они преуспели в снижении издержек, а офшоры оказались неоценимым инструментом для решения этой задачи.

Автор подробно исследует историю возникновения офшоров, начиная с периода распада Британской империи. Он демонстрирует впечатляющую галерею мировых налоговых гаваней, многие из которых расположены отнюдь не на экзотических островах типа Багамов (хотя и им он уделил достаточно внимания), а гораздо ближе – на Уолл-стрит в Вашингтоне, и в лондонском Сити, в Голландии и в Швейцарии.

Шэксон твердо убежден в том, что офшоры – зло, причем зло системное, изобретательное и крайне жизнестойкое. Наблюдения, выводы и вопросы, которые задает автор книги, порой кажутся весьма парадоксальными и заставляют задуматься. И задуматься всерьез. Например, налоги – это государственный рэкет или непременное условие существования общества? Из истории мы знаем, что первый налоговый спор на Руси закончился крайне плачевно для тех, кто в него ввязался: древляне, недовольные дополнительными поборами, попросту убили киевского князя Игоря Рюриковича, а его вдова, княгиня Ольга, перебила их вождей и старейшин, сожгла их столицу Искоростень, после чего, правда, установила неизменный размер дани (то есть налоговой ставки).

Или, например, такой вопрос: если офшорный бизнес аморален по природе своей, может ли общество воспринимать тех, кто им занимается, как порядочных людей? И можно ли вообще оценивать с точки зрения морали бизнес и финансы? Шэксон полагает, что не только можно, но это единственный достойный критерий. Несогласных же ждут банки на Каймановых островах.

Пролог
Как колониализм ушел через парадную дверь и проник обратно через окошко

Однажды, сентябрьским вечером 1997 года, придя домой, в свою квартирку на севере Лондона, я обнаружил на автоответчике сообщение. Некто с французским акцентом, представившись господином Отогом, сообщил, что услышал от одного из редакторов Financial Times, будто я намереваюсь посетить бывшую французскую колонию Габон на западном побережье Африки, и он хотел бы помочь мне во время этой поездки. Господин Отог оставил номер своего парижского телефона. На следующее утро, сгорая от любопытства, я ему позвонил.

Предполагалось, что моя поездка в Габон будет обычной для журналиста командировкой в маленькую африканскую страну, я не рассчитывал, что найду в этой малонаселенной, богатой нефтью бывшей колонии богатый материал для статей. Англоязычные журналисты почти никогда не забредали в Габон, и подобное обстоятельство означало, что я сам должен был все устроить. Когда я приехал в столицу Габона Либревиль, то обнаружил там господина Отога, который прибыл первым классом авиакомпании Air France вместе со своим помощником и уже успел забронировать для меня номер на неделю в самом дорогом отеле – все это, как он радостно сообщил мне, входит в его план помощи.

Я много лет провел в странах, расположенных по кривой атлантического побережья Африки – от Нигерии на севере и далее на юг, через Габон и вплоть до Анголы, – жил там, наблюдал и описывал все, что видел. Этот регион дает почти шестую часть импортируемой США нефти ¹ и примерно такую же долю импорта нефти КНР; но под глянцевой поверхностью огромного богатства кроются страшная нищета, неравенство и конфликты. Обычно считается, что журналисты берут след ошеломляющих историй, попадая в какие-то особо опасные, из ряда вон выходящие обстоятельства. Совершенно неожиданно я нашел свою историю здесь, в Либревиле, в череде светских, но выбивающих из колеи встреч, в которые меня вовлекал мсье Отог. – Не хочу ли я позавтракать с министром финансов Габона? Нет проблем. И встреча состоялась благодаря телефонному звонку. А еще я пил коктейль в вестибюле гостиницы с могущественным министром иностранных дел Габона Жаном Пингом (между прочим, наполовину китайцем), позднее ставшим председателем Генеральной ассамблеи ООН. Пинг уделил беседе со мной столько времени, сколько мне понадобилось для интервью, и любезно осведомился о моей семье. Кроме того, меня потрепал по плечу министр нефтяной промышленности Габона и в шутку предложил месторождение нефти; правда, тут же забрал свой подарок, сказав: «Нет, такие вещи только для сильных мира сего – les grands – людей, имеющих вес».

Целую неделю, ни разу не удалившись более чем на двести метров от вопиющей нищеты, царившей на улицах Либревиля, я пребывал, тем не менее, в каком-то волшебном пузыре. Почтенный господин Отог поместил меня в атмосферу поистине озонированной роскоши, передо мной открывались все двери к влиятельным персонам, которые всегда были чрезвычайно рады встрече со мной, а ведь обычно к ним выстраивались длинные очереди. Легко было бы не заметить потенциальную угрозу, которую таил в себе этот параллельный, зачарованный мир: он не пощадил бы никого, кто посмел – неважно, изнутри или снаружи – разорвать стенки волшебного пузыря. Однако предпринятые господином Отогом усилия, постоянно заполнявшие мою записную книжку, подтолкнули меня выведать то, чего, возможно, он и не желал бы обнаруживать. Собственно говоря, я наткнулся на историю, получившую позднее – благодаря разразившемуся в Париже скандалу – известность как «дело компании Elf».

Начало этому делу положили сущие пустяки, обнаружившиеся в 1994 году, когда американская компания Fairchild Corporation вступила в коммерческий спор с одним из французских промышленников. Данная полемика вызвала пристальный интерес к деятельности французской фондовой биржи, расследование поручили судебному следователю Эве Жоли. В отличие от англо-саксонских стран, где правовая система зиждется на противостоянии обвинения и защиты, когда решение определяется в ходе состязания этих сторон, во Франции судья, ведущий расследование, скорее напоминает беспристрастного детектива, поставленного между двумя спорящими. Предполагается, что он должен тщательно изучать дело до тех пор, пока не откроется истина. Всякий раз, как Жоли (уроженка Норвегии) удавалось раскрыть какой-то аспект дела, обнаруживались новые обстоятельства, и ей приходилось копать все глубже и глубже. Вскоре после начала этой работы судье стали приходить предупреждения с угрозами: то она по почте получала игрушечные гробики, то во время одной из полицейских облав обнаруживала полностью заряженный револьвер «Смит-энд-Вессон», направленный точно на вход в обыскиваемое помещение. Но Жоли упорно продолжала вести расследование. В дело вступали другие судебные следователи, и, по мере того как накапливались исключительно важные факты, перед всей группой начали проступать контуры гигантской коррупционной системы, объединявшей компанию Elf Aquitaine, французский политический и информационный истеблишмент и коррумпированного правителя Габона Омара Бонго.

История Бонго – история французской деколонизации в миниатюре. Колонии обрели формальную независимость, но бывшие господа нашли способы сохранить рычаги управления, оставаясь за кулисами. Габон получил независимость в 1960 году, как раз в тот момент, когда он начал превращаться в новый многообещающий форпост добычи нефти в Африке – чему Франция уделяла особое внимание. Габон нуждался в «правильном» президенте – подлинном африканском лидере, который стал бы сильным, способным и харизматичным правителем и при необходимости смог бы проявлять абсолютную преданность французским интересам. Омар Бонго казался идеальным кандидатом на эту роль. Будучи выходцем из крошечного этнического меньшинства и не имея естественной поддержки в габонском обществе, он был вынужден полностью полагаться на защиту, которую предоставляла ему Франция. Тридцатидвухлетний Бонго в 1967 году стал президентом Габона – самым молодым президентом в мире. А Франция разместила несколько сотен парашютистов в либревильских казармах, соединенных подземными ходами с одним из президентских дворцов. Подобная мера устрашения против возможных государственных переворотов оказалась весьма эффективной, и к моменту своей смерти, наступившей в 2009 году, Бонго считался самым «долговечным» президентом в мире. В разговоре со мной местный журналист подвел итог этой ситуации: «Французы вышли через парадную дверь и влезли обратно через боковое окошко».

Бонго, в обмен на поддержку Франции, предоставил французским компаниям исключительный режим почти полного доступа к сырьевым ресурсам Габона на крайне выгодных условиях. В Африке образовалась широкая коррупционная система, призрачной сетью опутывавшая весь мир, и Бонго стал ее центральной фигурой. Через Швейцарию, Люксембург и другие налоговые гавани нефтедобывающая промышленность бывших французских колоний была тайно связана с господствующими политическими силами метрополии Франции. Как обнаружила Жоли, определенная часть нефтедобывающей отрасли Габона обеспечивала гигантский фонд предназначенных для взяток грязных денег, таким образом сотни миллионов долларов перетекали в распоряжение французской элиты. Такая система развивалась постепенно, но уже к 1970-м годам она стала служить тайным механизмом финансирования ОПР^[1] – главной правой партии Франции ². Ставший в 1981 году президентом Франции социалист Франсуа Миттеран стремился взломать офшорный франко-африканский банкомат и для выполнения этой задачи поставил во главе компании Elf Лоика ле Флош-Прижана. Но ставленник Миттерана оказался довольно благоразумным человеком и решил не отсекать ОПР от африканской кормушки. «Ле Флош знал: если он обрубит финансовые сети, ведущие к ОПР и секретным службам, это приведет к войне. Как ему разъяснили, лидеры ОПР, Жак Ширак и Шарль Паскуа, напротив, не станут возражать и допустят к пирогу социалистов, особенно при условии, что пирог будет увеличен», – пишут Валери Лекасбль и Эри Рутье – журналисты, посвятившие этой проблеме заслуживающую внимания книгу ³.

Однако вопрос не сводился исключительно к финансированию политических партий. Западноафриканским горшком нефти могли пользоваться крупнейшие французские корпорации; этот источник финансирования позволял им раздавать взятки от Венесуэлы до Германии и от острова Джерси до Тайваня при полной гарантии, что ни один денежный след не приведет к ним. Грязные деньги Elf смазывали шестеренки французской политической и торговой дипломатии по всему миру. Некий господин рассказал мне, как однажды перевозил чемоданчик денег, выделенных Омаром Бонго в качестве вознаграждения главарю мятежников-сепаратистов в ангольском анклаве Кабинда, где у компании был выгодный контракт. Один из умнейших и искуснейших политических дельцов своего поколения, Бонго был вхож как во франкмасонские, так и в тайные африканские общества и стал одним из наиболее влиятельных персонажей французской политики. Ее лидеры формировали свой, постколониальный, внешний курс Франции, в котором президент Габона был ключевой фигурой: с его помощью удалось накрепко повязать между собой всех сильных мира сего – государственных деятелей и крупных политиков – как в самой Африке, так и за ее пределами. Компания Elf разрасталась и приобретала все более причудливую, сложную и многоуровневую структуру, в конце концов она превратилась в столь грандиозную международную коррупционную систему; даже французские разведывательные службы не брезговали широко черпать из ее фонда грязные деньги. По словам ле Флош-Прижана, этот механизм действовал, как один «огромный бордель, в котором уже никто не знает, кто и что делает» ⁴.

В Африке образовалась широкая коррупционная система, призрачной сетью опутывавшая весь мир

Такая система, ставшая невероятно могущественной и влиятельной, помогла Франции играть в мировых экономических и политических делах роль, намного превышавшую ее подлинный вес, и преуспевать благодаря тем зазорам, которые образовались между юрисдикциями. Франция процветала благодаря офшорам.

Моя поездка в Габон, состоявшаяся в конце 1997 года, пришлась на очень щекотливый, даже болезненный момент. Не прошло и недели после моего отъезда из Либревиля, как в Париже 7 ноября была приговорена к тюремному заключению Кристин Девье-Жонкур. В прошлом модель, рекламировавшая нижнее белье, в настоящем – любовница Ролана Дюма, министра иностранных дел при президенте Миттеране. В описываемое время она еще хранила тайны своего друга. Арестовали ее по подозрению в мошенничестве, когда судебные следователи обнаружили, что компания Elf Aquitaine выплатила ей более шести миллионов долларов за содействие, оказанное в определенных вещах. Девье-Жонкур помогла «убедить» Дюма – этого неприступного короля парижской политической сцены – разрешить компании Thomson продать свои военные фрегаты Тайваню, до этого министр считался категорическим противником подобных действий. Она приобретала Дюма ценные вещи, оплачивая их кредитной карточкой компании Elf; среди подарков были даже ботинки ручной работы – такие изысканные, что владелец парижского магазина рекомендовал мыть их в шампанском не реже раза в год.

Девье-Жонкур не дождалась благодарности за свое благоразумное молчание, а пять с половиной месяцев тюрьмы дали ей время над всем этим поразмыслить. «Довольно было бы цветка, одного единственного, даже посланного анонимно, – призналась она позднее. – Я поняла бы, что он от Ролана» ⁵. На следующий год Девье-Жонкур, отбросив всякое сомнение, опубликовала книгу, ставшую бестселлером во Франции, – «Шлюха Республики».

Франция стала играть в мировых экономических и политических делах роль, намного превышавшую ее подлинный вес

Итак, поскольку я приехал в Габон именно в столь острый момент, некоторых представителей системы Elf, должно быть, заинтриговало, что заставило английского журналиста что-то разнюхивать в Либревиле. Да и был ли я на самом деле журналистом? Неудивительно, что господин Отог проявил столь неподдельный интерес к моей персоне. Недавно я попытался найти его и расспросить о той неделе, проведенной вместе в Габоне. Старые телефонные номера не отвечали, а доступные мне парижские эксперты по Африке никогда ни слышали о человеке по фамилии Отог. Поиски в Интернете оказались безрезультатными (ни Отога, ни компании, которую он представлял, найти не удалось); единственный человек, носивший такую фамилию, жил в какой-то деревушке в Дордони и, как сказала мне по телефону его удивленная жена, никогда не бывал в Габоне.

После описанного скандала французские политики объявили, что сеть, образованная Elf, мертва и похоронена, а затем сама Elf Aquitaine была приватизирована и полностью преобразована: ныне она входит в состав компании Total. Но Elf была не единственным игроком во франко-африканской коррупционной системе. Можно размышлять, почему первым иностранным лидером, которому после своего избрания в 2007 году на пост президента Франции позвонил Николя Саркози, был не президент Германии, не президент США, не председатель Европейской комиссии, а Омар Бонго. Или почему в Габоне и сегодня остаются французские войска, а казармы все еще соединены подземными ходами с президентским дворцом, занимаемым сыном Омара Бонго – президентом Али Бонго. Система Elf, может быть, и мертва, но на смену ей, вероятно, пришло нечто другое. В январе 2008 года государственный секретарь по делам сотрудничества Жан-Мари Бокель посетовал, что «разрыв» с коррумпированным прошлым «…слишком затянулся и никак не наступит». Поспешно после этого Бокель был уволен⁶.

Система Elf была не только частью мира офшоров, она стала его символическим воплощением. В известных опубликованных списках налоговых гаваней Габон не значится, хотя и имеет все классические черты таковой, поскольку предоставляет своим элитарным клиентам-нерезидентам негласные коррумпирующие возможности. Тайны Габона, как и офшорной системы в целом, своего рода секрет полишенеля. Во Франции были отдельные высокопоставленные, влиятельные и имеющие широкие связи лица, которые знали все; многие непосвященные особы догадывались, что происходит нечто серьезное, но, как правило, старались об этом не думать; и почти никто не мог видеть полной картины. Однако спрут коррупции на самом деле был настолько мощным, что пусть незримым, но глубочайшим образом оказывал влияние на жизнь обыкновенных людей и в Африке, и во Франции.

На налоговых гаванях было завязано все. Как выяснили судебные следователи, проводившие расследование как раз в то время, когда я ездил в Либревиль, денежный след, как правило, вел через Габон, Швейцарию, Лихтенштейн, остров Джерси в другие офшорные зоны. Даже Эва Жоли признала, что ей довелось увидеть лишь фрагменты общей картины. «Бесчисленные нити тянулись к налоговым гаваням и терялись в их зыбучих песках. Личные счета монархов, избранных пожизненно президентов и диктаторов были надежно защищены от дотошных следователей. Стало понятно, что передо мной не какое-то маргинальное, малозначительное явление; я столкнулась с системой, – говорила Жоли, имея в виду как французскую политику, так и мир офшоров. – Но я вовсе не вижу, чтобы она была ужасной, многоликой формой преступности, осаждающей наши налоговые крепости [оншоры]. Я вижу респектабельную, укоренившуюся систему власти, которая признала грандиозную коррупцию естественной частью своей повседневной деятельности».

Задолго до первой поездки в Либревиль я обратил внимание на текущие из Африки денежные потоки, но проследить их начала и концы мне не позволяла секретность, окружавшая офшорный мир. Бывало, в разных историях всплывали отдельные финансовые учреждения и юристы, но коммерческая конфиденциальность и профессиональная осторожность тут же смывали во мрак офшоров их названия и имена. Всякий раз, как разражался очередной скандал, люди, игравшие ведущие роли, избегали серьезного расследования. Говорят, проблемы Африки некоторым образом связаны и с особенностями африканской культуры, и с ее правителями, и с нефтяными компаниями, и с наследием колониализма. Главными персонажами всех драм определенно были те, кто обеспечивал тайны офшоров, а рэкету было довольно трудно преодолеть их секретность, проникнуть в нее; впрочем, полагаю, никто особенно и не интересовался ни этими тайнами, ни этими драмами.

Только в 2005 году разрозненные нити стали постепенно сплетаться для меня в единую ткань. Мы сидели с Дэвидом Спенсером, нью-йоркским юристом, прежде работавшим на Citigroup, и разговаривали о прозрачности государственных финансов в нефтедобывающих странах Западной Африки. Спенсера тогда слишком волновали вопросы, которые совсем не входили в сферу моих интересов: правила бухгалтерского учета, налоговые изъятия рентных доходов и трансфертные ценообразования. Меня интересовало совсем другое, и я все ждал, когда он заговорит о коррупции в странах Западной Африки, но вдруг начал улавливать взаимосвязь разрозненных дотоле фрагментов. Соединенные Штаты, чтобы привлечь деньги из-за рубежа, предлагают налоговые льготы и гарантируют полную конфиденциальность и таким образом сами превращаются в налоговую гавань.

США нуждаются в притоке иностранного капитала и заманивают его, обещая владельцам освобождение от налогов и сохранение тайны. Подобные посулы, объяснял Спенсер, стали основой той глобальной стратегии, которую проводит американское правительство. Потоки финансового капитала по всему миру реагируют на малейшие изменения такого рода стимулов. Но, как заметил мой собеседник, этого не только почти никто не понимает, но и почти никто не хочет понимать. Как-то раз он, делая доклад на крупном мероприятии ООН, обозначил некоторые основные принципы американской стратегии, после чего один высокопоставленный американский дипломат заявил, что, проливая свет на этот вопрос, Спенсер «предает интересы своей страны».

В Гарвардском клубе я начал понимать, как страшные человеческие издержки, выражающиеся в нищете и неравенстве в Африке, связаны с кажущимся обезличенным миром бухгалтерских правил и налоговых изъятий. У происходящих в Африке катастроф – а все они считаются естественными или неизбежными – есть нечто общее: движение денег из африканских стран в Европу и США. Такому денежному обращению способствуют налоговые гавани и целая армия прекрасно одетых почтенных банкиров, юристов и бухгалтеров. И никто не хочет посмотреть шире – за пределы Африки – и увидеть систему, которая делает все это возможным.

Соединенные Штаты, чтобы привлечь деньги из-за рубежа, предлагают налоговые льготы и гарантируют полную конфиденциальность и таким образом сами превращаются в налоговую гавань

Если подумать, само понятие «бегство капитала» возлагает бремя ответственности на страны, откуда уходят деньги. Это еще один способ обвинения жертвы. Однако на каждый отток капитала из Африки должен приходиться соответствующий приток его в другое место. Кто изучает притоки капиталов? Система офшоров – не просто экзотическая интермедия в историях, о которых я писал статьи. Сами офшоры являют собой повесть, чей сюжет связывает Либревиль и Париж, Луанду и Москву, Кипр и Лондон, Уолл-стрит, Мехико-Сити и Каймановы острова, Вашингтон и Эр-Рияд. Офшоры объединяют организованную преступность и финансовую элиту, дипломатические и разведывательные учреждения и международные корпорации. Офшоры провоцируют конфликты, формируют наше мировоззрение, порождают финансовую нестабильность и приносят ошеломляюще большие деньги сильным мира сего – людям, имеющим вес и влияние. Офшоры – способ работы властных структур в наши дни. Именно об этом я собираюсь рассказать читателям.

После ряда сделанных в 2008-2009-е годы мировыми лидерами шокирующих разоблачений налоговых гаваней и появления публикаций на эту тему в мировых средствах информации создается впечатление, будто система офшоров демонтирована или по меньшей мере обуздана. Как мы увидим, на самом деле произошло нечто противоположное. Система офшоров вопреки всему не только живет и здравствует, но и стремительно разрастается.

Глава 1
Добро пожаловать в никуда

Введение в офшоры

Мир офшоров всюду вокруг нас. Через налоговые гавани проходят по меньшей мере более половины мировой торговли¹, более половины всех банковских активов и треть прямых инвестиций, которые многонациональные корпорации делают за рубежом². Примерно 85 % международного банкинга и эмиссии облигаций происходит на так называемом еврорынке, не имеющей государственной принадлежности офшорной зоне, которую мы вскоре собираемся рассмотреть³. По оценкам, выполненным в 2010 году Международным валютным фондом [далее везде – МВФ], только балансы мелких островных финансовых центров составили в общей сложности 18 триллионов долларов, а эта сумма равна примерно трети мирового ВВП. Причем, как было сказано, эта оценка, возможно, занижена⁴. Государственное управление общего учета США сообщило в 2008 году, что 83 из 100 крупнейших американских корпораций имеют дочерние предприятия или филиалы в налоговых гаванях. На следующий год эксперты агентства Tax Justice Network, принявшие более широкое определение понятия «офшор», провели исследование и обнаружило, что 99 из 100 крупнейших компаний Европы использовали офшорные дочерние предприятия. В каждой стране таким крупнейшим учреждением непременно был какой-нибудь банк.

Общего согласия в толковании понятия «офшор» так и не достигнуто. По правде говоря, сама дефиниция ошибочная, поскольку офшоры не только предлагают уход от налогообложения, но и обеспечивают сохранение конфиденциальности, возможность уклонения от финансового регулирования, законов и правил, действующих в юрисдикциях других стран, в которых проживает большинство населения мира. В своей книге я предложу довольно размытую дефиницию: налоговая гавань – это «место, стремящееся привлекать бизнес, предлагая физическим и юридическим лицам политически стабильные возможности обходить правила, законы и нормы, действующие в других юрисдикциях»⁵. Суть в том, что, помогая уклоняться от налогов, ответственного финансового регулирования, уголовных законов, правил наследования и многих других обязанностей, которыми так или иначе опутана социальная жизнь человека, офшоры предоставляют возможность получать от общества исключительно одни выгоды. В этом смысл офшорного бизнеса. Именно этим офшоры и занимаются.

Помогая уклоняться от налогов и многих других обязанностей, офшоры предоставляют возможность получать от общества одни выгоды

Данное мной определение, конечно, несколько размыто, но я остановился на нем по двум главным причинам. Во-первых, мне хотелось бросить вызов распространенному представлению, что допустимо обогащаться в одном месте и ем самым подрывать законы других мест. Во-вторых, думаю, оно послужит своего рода линзой, через которую мы рассмотрим историю современного мира. Используя свою дефиницию, я смогу показать, что система офшоров вовсе не красочный выверт глобальной экономики, а скорее – нерв всей современной экономики.

Выявить налоговые гавани нам помогут некоторые особенности таких зон. Прежде всего, как выяснили мои коллеги в ходе кропотливых исследований, все эти зоны предлагают секретность, дающую себя знать в разной форме и различной степени и так или иначе проявляющуюся в отказе от сотрудничества с другими юрисдикциями в деле обмена информацией. В США в конце 1990-х годов возникло понятие «секретная юрисдикция», в своей книге я буду пользоваться этим термином как синонимом понятия «налоговая гавань», иногда заменяя одно другим в зависимости от аспекта, который хочу подчеркнуть.

Другим общим показателем, разумеется, являются очень низкие или нулевые налоги. Офшорные зоны привлекают деньги, позволяя людям, законно или незаконно, уклоняться от налогов.

Кроме того, как правило, чтобы защититься от собственных офшорных уловок, секретные юрисдикции ограждают свою экономику от тех услуг, которые они предоставляют иностранцам. По существу, офшор – это зона уклонения, находящаяся в другом месте, и рассчитывать на офшорные услуги могут только нерезиденты. Собственно говоря, налоговая гавань, предлагая нулевую ставку налогообложения всем, проживающим вне пределов ее юрисдикции, в полной мере облагает налогами своих жителей. Подобное отделение резидентов от нерезидентов служит молчаливым признанием факта, что все, совершаемое в офшорах, может оказывать пагубное воздействие.

Другой способ обнаружить секретные юрисдикции – выяснить, не является ли индустрия финансовых услуг непропорционально большой по сравнению с масштабами экономики конкретной зоны. МВФ использовал этот метод, когда в 2007 году совершенно правильно указал на Великобританию как офшорную юрисдикцию ⁶.

Еще один, даже более яркий и красноречивый признак секретных юрисдикций – это периодические заявления представителей такой зоны: «Мы – не налоговая гавань»; они энергично и упорно трудятся над дискредитацией своих критиков, утверждая, что используются «устаревшие, взятые из СМИ стереотипы», не соответствующие «объективной реальности».

Налоговая гавань, предлагая нулевую ставку налогообложения иностранцам, в полной мере облагает налогами местных жителей

Существует самая важная и самая определяющая особенность секретных юрисдикций. Местная политика находится в полном подчинении у сектора финансовых услуг, иногда она оказывается на службе у криминала, а порой – обслуживает и преступные и финансовые интересы. Это говорит об одном: уничтожается всякое сопротивление, мешающее офшорной бизнес-модели. Вот почему я включаю понятие «политическая стабильность» в свое определение. Опасность вмешательства каких-либо норм демократической политики становится минимальной; можно сказать, офшоры вообще свободны от этого риска, ничто не нарушит и не прервет бизнес создания (или улова) денег. Такой политический захват порождает один из восхитительных парадоксов, которыми щеголяют офшоры: зоны запредельной свободы часто оборачиваются местами, где процветают репрессивные меры и нетерпимость к критике.

Офшорные территории, защищенные от внутренних угроз и изолированные от альтернативных мнений, погрязли в извращенной, вывернутой наизнанку морали: закрываются глаза на явные нарушения; коррупция считается лучшей практикой деловых отношений; любое поползновение обратить внимание закона и порядка на злоупотребления воспринимается как преступление, подлежащее наказанию. Грубый индивидуализм выродился в пренебрежение и даже презрение к демократическим принципам и к обществу в целом.

«Налоги – это для мелких людишек», – столь лихая сентенция принадлежит нью-йоркской миллионерше Леоне Хемсли. И она была права, хотя сама тюрьмы не избежала – видимо, оказалась не совсем крупной. Не таков медиамагнат Руперт Мердок. Его корпорация News, владеющая телеканалом Fox News, социальной сетью MySpace, газетой Sun и еще множеством других средств массовой информации – мастер офшорной гимнастики и использует все доступные юридические средства, позволяющие избежать уплаты налогов. Репортер Нил Ченовет, заглянув в счета News Corporation, обнаружил, что прибыли этой корпорации в австралийских долларах составили: в 1987-м – 364,364 миллиона, в 1988-м – 464,464 миллиона, в 1989-м – 496,496 миллиона и в 1990-м. – 282,282 миллиона. Очевидная закономерность в этих показателях не может быть случайной. Как писал в London Review of Books обозреватель Джон Ланчестер, «…это тонкое мелодическое украшение, этот изысканный арифметический форшлаг означает лишь незатейливое бухгалтерское: “Да пошли вы все на…!”». Обыкновенному налогоплательщику, столкнувшимуся с таковым уровнем финансовых колдовских наук, остается только крикнуть: «Браво, маэстро!»⁷.

Во французском и испанском языках налоговая гавань носит замысловатое название: paradis fiscal и paraiso fiscal («налоговый рай»). Некоторые утверждают, что английское paradise («рай») произошло в результате неверного перевода слова haven («убежище, гавань») как heaven («рай, царствие небесное»). Персонажи секретных юрисдикций обожают такие обороты. Слову «рай» надлежит особо оттенять свою противоположность: адские бездны нормальных юрисдикций – а их любят расписывать именно в таких красках – с их деспотизмом и гнетуще высокими налогами. Напротив, офшоры представляют собой гостеприимные гавани, желанные оазисы, в которых можно укрыться от налогов. И они действительно – спасения и убежища, но только не для обыкновенных людей. Это проект избранных, которые придумали офшоры для самих себя, богатых и могущественных, чтобы беспрепятственно выжимать из общества материальные блага, ничего за них не платя.

Представьте, вы приходите в местный супермаркет и видите, что торговый зал перегорожен от вас, покупателей, красным бархатным шнуром, а за ним хорошо одетые люди энергично движутся мимо привилегированной кассы. В своем чеке вы находите пункт, обозначенный как «дополнительные расходы», получается довольно крупная сумма, которой вы субсидируете покупки, сделанные очень важными клиентами. Простите, – говорит менеджер супермаркета, – но у нас нет иного выбора: если вы не заплатите половину счета этих господ, они будут делать покупки в других супермаркетах. Итак, оплачивайте.

В сущности, офшорный бизнес основан на искусстве заметать следы денег, проходящих через границы. Чтобы составить представление, насколько изощренным может быть это искусство, поговорим, например, о бананах. Каждая гроздь бананов, прежде чем оказаться в корзине покупателя, должна проделать два маршрута.

Первый начинается со сбора бананов гондурасским сельскохозяйственным рабочим, нанятым многонациональной корпорацией. Затем фрукты упаковывают и отправляют в Великобританию. Там многонациональная корпорация продает бананы через большую сеть супермаркетов, где вы их и покупаете.

Офшорный бизнес основан на искусстве заметать следы денег, проходящих через границы

Но есть и второй маршрут – более окольный. Это путь бухгалтерской документации. Когда гондурасские бананы продают в Великобритании, где, с точки зрения налогового законодательства, производится конечная прибыль? В Гондурасе? В британском супермаркете? В американской штаб-квартире многонациональной корпорации? Какие доли прибыли и затрат приходятся на опыт управленцев, бренд или страхование? Точного ответа вам не даст никто. Именно здесь открывается простор для бухгалтерского произвола. Например, бухгалтеры могут посоветовать компании, занимающейся выращиванием бананов, управлять своей сетью закупок с Каймановых островов, а финансовым отделом – из Люксембурга. Многонациональная корпорация может локализовать свой бренд в Ирландии, торговый флот – на острове Мэн, «экспертный отдел» разместить на острове Джерси, а свое дочернее предприятие, занимающееся страхованием, – на Бермудах.

Предположим, дочернее предприятие этой корпорации, занимающееся финансовыми операциями и находящееся в Люксембурге, выдает кредит такому же дочернему предприятию, находящемуся в Гондурасе, и взимает по этому кредиту проценты, равные 20 миллионам долларов в год. Гондурасское предприятие вычитает эту сумму из своих местных прибылей, сокращая или даже списывая 20 миллионов долларов (и из своей декларируемой прибыли). Предприятие в Люксембурге получает 20 миллионов долларов дополнительного дохода, но эта сумма облагается налогом по крайне низкой ставке, типичной для налоговых гаваней. Бухгалтер взмахивает волшебной палочкой – и весомый налоговый платеж исчезает. А капитал уходит в офшор.

Компания Big Banana совершает обычный для офшорных компаний фокус, известный как трансфертное, или внутрикорпоративное ценообразование, а точнее – внутрикорпоративное искаженное ценообразование. Сенатор США Карл Левин называет такое трансфертное ценообразование «корпоративным эквивалентом тайных офшорных счетов физических лиц, уклоняющихся от уплаты налогов». Устанавливая искусственные цены при внутрикорпоративном ценообразовании, многонациональные корпорации могут перемещать прибыли в зоны с низким уровнем налогообложения, а в страны с высокими налогами – затраты, где их можно будет вычесть из суммы налогов. В нашем примере с бананами налоговые поступления выкачивают из бедной страны и направляют в богатую. А низкооплачиваемые служащие налоговых ведомств бедных стран всегда проигрывают агрессивным, хорошо оплачиваемым бухгалтерам многонациональных корпораций.

Кто скажет, что кредит в 20 миллионов долларов, предоставленный дочерней компанией многонациональной корпорации в Люксембурге дочерней компании той же многонациональной корпорации в Гондурасе, сделан по реальным рыночным ставкам? Зачастую такое утверждать трудно. Иногда ценами при внутрикорпоративных сделках манипулируют настолько агрессивно, что такие сделки утрачивают всякую связь с реальностью: килограмм туалетной бумаги из Китая продают за 4,121 доллара, литр апельсинового сока из Израиля – за 2,052 доллара, шариковые ручки из Тринидада – по 8,500 доллара за штуку. Большинство примеров не настолько откровенно вопиющие, но совокупная сумма этих надувательств огромна. Около двух третей объема мировой трансграничной торговли вершится в рамках многонациональных корпораций. По оценкам, из-за такого внутрикорпоративного ценообразования развивающиеся страны ежегодно теряют 160 миллиардов долларов. По мнению благотворительного общества «Христианская помощь», если столько было бы потрачено на здравоохранение этих стран, то ежедневно удавалось бы спасти жизнь тысяче детей в возрасте до пяти лет⁸.

Какой-нибудь искушенный читатель пожмет плечами и скажет, что это всего лишь часть отвратительной изнанки жизни в богатой стране. Если даже человек скрепя сердце придерживается такой циничной точки зрения, то все равно его можно назвать полным простаком, ибо он также страдает от практики многонациональных корпораций. Сумма налогов сокращается не только в Гондурасе, но и в Великобритании и США. По расследованию газеты Guardian, три крупнейшие банановые компании мира (Del Monte, Dole и Chiquita), совершив в 2006 году в Великобритании сделки на общую сумму почти 750 миллионов долларов, заплатили налоги лишь на сумму 235 тысяч долларов⁹, что меньше заработка футболиста высшего класса¹⁰. В ежегодном отчете реальной банановой компании, зарегистрированной на Нью-Йоркской бирже, отмечается: «В настоящее время компания не генерирует доходы, облагаемые федеральными налогами США. Налогооблагаемые доходы компании в значительной мере являются результатами операций, совершаемых ею за рубежом. Эти доходы облагаются налогами в других юрисдикциях по фактическим ставкам, которые ниже, чем ставки, установленные законами США». Переведем сказанное на язык грубой действительности: в настоящее время мы не платим налоги в США, потому что занимаемся внутрикорпоративным ценообразованием в налоговых гаванях.

Поскольку правительства принимают контрмеры, то многонациональным корпорациям довольно трудно использовать офшоры для снижения налогов до нуля. Но в этой битве правительства терпят поражение. Национальное финансово-ревизионное управление Великобритании констатировало в 2007 году, что треть из 700 крупнейших компаний Англии вообще не заплатила никаких налогов в стране за 2006 год, считавшийся годом подъема¹¹. Когда в 1999 году аналогичное расследование проводилось в журнале The Economist, выяснилось, что News Corporation – разрастающаяся империя Руперта Мердока – уплачивала налоги по ставке, равной всего лишь 6 %¹². Способность прибегать к злоупотреблениям в процессе внутрикорпоративного ценообразования – одна из важнейших причин, по которой многонациональные корпорации являются таковыми и почему они обычно развиваются быстрее, чем их более мелкие конкуренты. На это обстоятельство следует обратить внимание всем, кто обеспокоен могуществом мировых многонациональных корпораций.

Налоговые гавани, как утверждается, повышают «эффективность» глобальных рынков. Но офшорная система, которую я описываю в своей книге, в корне неэффективна. В этой системе никто не производит лучших или более дешевых бананов. На самом деле происходит лишь перераспределение богатства. Неадресные субсидии, предоставляемые правительствами многонациональным корпорациям, оказывают на реальную производительность такое же влияние, какое оказывают все неадресные субсидии, то есть снижают эффективность. Усилия, сосредоточенные исключительно на уклонении от уплаты налогов, приводят лишь к уменьшению стимулов, побуждающих капиталистов делать то, что они теоретически делают лучше всего: производить новые, более дешевые товары и услуги лучшего качества. Когда, например, на Каймановых островах открывается новый, хитроумно организованный офшор, США принимают контрмеры, и, чтобы обойти их, на Каймановых островах изобретают новые лазейки – еще более хитроумные. Битва продолжается, и налоговое законодательство США становится все более сложным. Это, в свою очередь, создает новые возможности для богачей и их изобретательных консультантов, прокладывающих тропинки через усложняющиеся юридические чащобы. Чтобы обслуживать деятельность по уходу от налогов, возникают огромные вспомогательные отрасли, которые увеличивают и без того гигантскую неэффективность мировой экономики.

Теперь обратимся к секретности. В современной экономической теории транспарентность служит фундаментальным структурным элементом: лучше всего рынки работают, когда оба участника процесса имеют равный доступ к одним и тем же данным. В своей книге я рассматриваю систему, действующую вызывающе откровенно против прозрачности. Из-за царящей в офшорах секретности контроль над самой информацией и могущество, вытекающее из владения ею, решительно смещаются в пользу инсайдеров. Именно «посвященные» снимают сливки, а издержки они перекладывают на остальную часть общества. В своей изящной теории сравнительных преимуществ Давид Рикардо описывает законы, по которым различные юрисдикции специализируются на определенных видах деятельности: Франция – на производстве марочных вин, Китай – на производстве дешевых тканей, а США – на производстве компьютеров. Но когда обнаруживаешь, что Британские Виргинские острова, где проживает менее 25 тысяч человек, стали пристанищем для более 800 тысяч компаний, теория Рикардо утрачивает смысл. Компании и капиталы мигрируют не туда, где они будут максимально производительны, а туда, где можно получить максимальные налоговые льготы. Это перемещение не имеет никакого отношения к эффективности.

Компании и капиталы мигрируют не туда, где они будут максимально производительны, а туда, где можно получить максимальные налоговые льготы

Разумеется, речь идет не только о бананах. Большая часть продуктов питания, мебели и одежды оказываются в вашем доме благодаря столь же извилистому маршруту. Даже вода, льющаяся из крана, может попадать туда призрачным офшорным путем; и ваш телевизор, и компоненты, из которых он собран, несомненно, оставили похожий и причудливый бумажный след, как, впрочем, и многие программы, транслируемые по телевидению. Мы все находимся в оцеплении офшоров.

В мире насчитывается около 60 секретных юрисдикций. Условно их делят на четыре группы. Во-первых, это европейские налоговые гавани. Во-вторых, британская зона, центр которой находится в лондонском Сити, и ее офшоры охватывают весь мир, а ее граница приблизительно соответствует границам бывшей Британской империи. В-третьих, офшоры, входящие в зону влияния США. В-четвертых, территории, не поддающиеся классификации и представляющие собой такие странные явления, как, например, Сомали и Уругвай, – им пока не удалось преуспеть, и я не рассматриваю их в своей книге.

* * *

Первая группа офшоров – европейские налоговые гавани – стала возникать в годы Первой мировой войны, когда правительства воюющих стран резко повысили налоги, чтобы оплачивать военные расходы. Знаменитый швейцарский закон о банковской тайне, делающий первое же нарушение конфиденциальности уголовным преступлением, вступил в силу в 1934 году, хотя женевские банкиры тайно хранили деньги европейских элит по меньшей мере с XVIII века. Малоизвестный Люксембург, специализирующийся с 1929 года на определенных типах офшорных корпораций 13, является сегодня одной из самых больших налоговых гаваней мира. В марте 2010 года представители южнокорейской разведки дали понять, что Ким Чен Ир – «любимый руководитель» Северной Кореи – припрятал в Европе приблизительно четыре миллиарда долларов, вырученных от продажи ядерных технологий и наркотиков, страховых мошенничеств, подделок денег и применения принудительного труда. По словам южнокорейских разведывательных служб, живописный маленький Люксембург – излюбленное место хранения денег северокорейского вождя¹⁴.

Другая крупная налоговая гавань в Европе – Нидерланды. Через ее офшорные компании в 2008 году прошло около 18 триллионов долларов, что в двадцать раз превышает ВВП самой страны¹⁵. В целях минимизации налогов ирландский рок-музыкант Боно в 2006 году перенес финансовую империю своей группы в Нидерланды, в тоже время продолжая фактически выколачивать из западных налогоплательщиков все новые деньги на помощь африканским странам.

Ким Чен Ир – «Любимый руководитель» Северной Кореи – припрятал в Европе приблизительно четыре миллиарда долларов

Австрия и Бельгия тоже являются важными зонами банковской тайны в Европе, хотя Бельгия в 2009 году смягчила законодательство о банковской тайне. Активно играют роль налоговых гаваней «карликовые» европейские государства (самые известные среди них – Лихтенштейн и Монако), но время от времени ярко заявляют о себе странные места вроде Андорры или португальского острова Мадейры, который недавно оказался замешанным в скандал о взятках, выплачиваемых крупными американскими нефтяными компаниями в Нигерии.

* * *

Вторая группа офшоров, включающая почти половину всех секретных юрисдикций мира, считается самой значительной. Эта многослойная сеть сплетена из множества налоговых гаваней, и все нити ее сходятся в одной точке – лондонском Сити. Как увидим, неслучайно Лондон, столица некогда величайшей империи, стал центром самого важного звена глобальной системы офшоров¹⁶.

Остановимся на трех важнейших слоях офшорной сети лондонского Сити. К двум внутренним пластам относятся: Джерси, Гернси и остров Мэн, то есть коронные владения ^[2]; и заморские территории Великобритании ^[3], по существу ей подконтрольные (например, Каймановы острова), где тесно соседствуют средневековая политическая жизнь и самая смелая система налогового планирования. Третий, наружный, пласт составляет довольно пестрое сборище налоговых гаваней (вроде Гонконга), которые не находятся под непосредственным британским управлением, тем не менее имеют сильные – как исторические, так и ныне действующие – связи с Великобританией и лондонским Сити. Более трети всех международных банковских активов, по оценкам, приведенным в авторитетном исследовании, приходится на эту группу британских офшоров. Добавьте к этому активы лондонского Сити – и общая сумма составит почти половину банковских активов¹⁷.

Широко раскинувшаяся сеть офшоров-сателлитов выполняет несколько задач. Во-первых, открывает лондонскому Сити доступ в любую точку земного шара и обеспечивает поистине вселенский размах его деятельности. Рассеянные по всему миру британские налоговые гавани выслеживают и привлекают международный капитал, потоком текущий в соседние юрисдикции или из них, подобно пауку, заманивающему при помощи своей паутины пролетающую мимо добычу. Значительная часть привлеченных денег и бизнеса, связанного с управлением ими, затем попадают в воронку, ведущую в Лондон. Во-вторых, британская паутина позволяет Сити, с одной стороны, участвовать в сделках, скорее всего запрещенных в самой Великобритании, а с другой – обеспечивает лондонским финансистам ту самую дистанцию, которая необходима, чтобы правдоподобно отрицать любую причастность к злоупотреблениям. Недаром в лондонском Сити так популярна старая поговорка: «Джерси или тюрьма», что означает: если хочешь заниматься грязным бизнесом, но не желаешь попасться, то прямиком влезай в паутину и делай там все свои дела. Зачастую условия во внешних слоях британской паутины еще менее гигиеничны, чем во внутренних. Джон Кристенсен, в прошлом имевший отношение к финансовому сектору Джерси, вспоминает, что любимой офшорной зоной Джерси считалась заморская территория Гибралтар. «Мы все, работавшие на острове, относились к Гибралтару как к совершенно грязной дыре», – рассказывал Кристенсен. – Но именно там были осуществимы настоящие фокусы». Позднее некий господин с Каймановых островов, представившийся как Дьявол, помог мне наглядно понять, насколько такой бизнес бывает нечистоплотным. Итак, офшорная паутина представляет собой еще и сеть по отмыванию денег. К моменту, когда эти деньги попадают в Лондон (зачастую миновав несколько промежуточных юрисдикций), то они уже добела отмыты. Кроме того, паутина служит своеобразным хранилищем. Если все офшорные активы текли бы сразу непосредственно в Лондон и оставались там, то такой приток средств привел бы обменный курс британской валюты к полному хаосу¹⁸.

Каждый из слоев этой паутины заслуживает хотя бы краткого рассмотрения. Внутренний первый пласт британской офшорной паутины составляют три коронных владения. По сути дела управляются они Великобританией и получают от нее поддержку, однако пользуются достаточной независимостью, позволяющей Великобритании, когда другие страны жалуются на злоупотребления, чинимые этими офшорами, говорить: «Мы ничего не можем с ними поделать». Между тем в лондонский Сити перекачиваются очень крупные суммы денег: только за второй квартал 2009 года Великобритания получила из коронных земель чистое финансирование в размере 332,5 миллиарда долларов¹⁹. В литературе, рекламирующей финансовую систему Джерси, об этом сказано вполне откровенно: «Джерси – это продолжение лондонского Сити»²⁰.

Рассеянные по всему миру британские налоговые гавани выслеживают и привлекают международный капитал

Округ бейливика^[4] Гернси, находящийся поблизости от Джерси, включает в себя другие налоговые гавани вроде острова Сарк, который некогда пользовался дурной славой из-за практики, получившей название «Sark Lark»^[5]. Руководители компаний лондонского Сити, бывало, отправлялись на островок Сарк, славно обедали там под предлогом проведения выездного заседания совета директоров (именно такое объяснение должно было значиться в формах, изданных британскими регулирующими органами) и усталые, но довольные, возвращались в Лондон. А еще есть островок Олдерни, место отдыха и развлечений, где играли в азартные игры, и островок Бреку, площадью 87 акров, с роскошным замком – офшорным убежищем владельцев британской газеты Telegraph братьев Барклай. В авторитетном американском издательстве TaxAnalyst в 2007 году осторожно оценили общую сумму активов примерно в один триллион долларов – эти деньги, возможно, спрятаны от налогообложения в трех коронных владениях ²¹. При ежегодной норме прибыли, равной 7 %, и при потолке налогообложения прибыли, равном 40 %, налоговые платежи, которых удалось избежать только с этих активов, могли составить почти 30 миллиардов долларов в год, что втрое превышало бюджет, выделяемый Великобританией на гуманитарную помощь. И эти цифры относятся только к трем упомянутым налоговым гаваням, а налог с доходов – всего лишь одна из нескольких форм финансовых потерь, связанных с уходом от налогов и другими махинациями.

Внутренний второй пласт британской офшорной паутины составляют заморские территории – четырнадцать последних форпостов прежней Британской империи. Их население в совокупности равно четверти миллиона человек, и именно на этих территориях расположены самые засекреченные юрисдикции: Каймановы, Бермудские, Британские Виргинские острова, острова Теркс и Кайкос и наконец Гибралтар²².

Подобно коронным владениям, заморские территории имеют тесные, хотя и двусмысленные отношения с Великобританией. На Каймановых островах самой могущественной фигурой является губернатор, назначаемый ее величеством королевой. Он (до настоящего времени этот пост еще никогда не занимала женщина) председательствует в местном правительстве, членами которого являются выбранные на должности местные жители. Впрочем, реальные полномочия этого органа власти весьма ограничены. Губернатор ведает вопросами обороны, внутренней безопасности и международными отношениями. Он назначает комиссара полиции, комиссара по рассмотрению жалоб, главного аудитора, генерального прокурора, представителей судебной власти и других высших должностных лиц. Судом последней инстанции является Тайный совет Великобритании. Секретная разведывательная служба Великобритании, МИ6, как ЦРУ и другие спецслужбы, весьма активно действует на этой территории ²³. Каймановы острова – пятый по величине финансовый центр мира. Там зарегистрировано 80 тысяч компаний, свыше трех четвертей хедж-фондов мира, а на депозитах хранятся 1,9 триллиона долларов – в четыре раза больше, чем в банках Нью-Йорка. В момент написания этой книги на островах был только один кинотеатр.

Какие темные дела творятся в офшорах, можно судить уже по одному факту, который я сейчас приведу: в 2008 году Каймановы острова сообщили МВФ, что имеют фиксированные пассивы (депозиты и другие обязательства) на сумму 2,2 триллиона долларов. Подобные цифры должны соотноситься примерно с такой же суммой активов, однако в отчете говорилось только о портфельных активах на сумму 750 миллионов долларов. А огромный разрыв так и не получил никаких объяснений.

Роль Великобритании в управлении этими территориями – далеко уже не явная, хотя все еще определяющая – служит фундаментом, обеспечивающим, с одной стороны, защиту довольно пугливому по природе своей мировому капиталу, с другой – опору офшорному бизнесу заморских территорий. Население Каймановых островов чувствует себя вполне счастливым от присутствия на своей территории британского представительства, а Великобритания в свою очередь, если случаются какие-либо скандальные разоблачения, всегда может сказать: «Не наше дело вмешиваться в их бизнес», – точно так же, как мы помним, она поступает и с коронными владениями. Фарсовая природа такого положения время от времени проявляется слишком очевидно. Когда на островах Теркс и Кайкос коррупция приобрела неконтролируемый характер, в августе 2009 года Великобритания ввела там прямое правление ²⁴. Каждый раз, насколько возможно, она преуменьшает значение своей власти на этих территориях, стараясь тем самым отвлечь внимание и от своей роли, и от офшорных скандалов.

Каймановы острова – пятый по величине финансовый центр мира

Внешний, третий, пласт британской паутины составляют Гонконг, Сингапур, Багамские острова, Дубай и Ирландия. Эти страны, при полной формальной независимости, тесно связаны с лондонским Сити²⁵. Существуют и другие, более мелкие государства, вроде Вануату в южной части Тихого океана, где в 1971 году, за девять лет до предоставления стране формальной независимости, британское правительство учредило небольшой офшорный центр. Вплоть до сегодняшнего дня продолжают возникать все новые и новые налоговые гавани. В феврале 2006 года Гана заявила, что с помощью Barclays Bank, британского банка, примет офшорное законодательство. Страшно даже подумать о создании новой секретной юрисдикции в центре района прославившихся коррумпированностью нефтедобывающих африканских стран, тем более что шаги к созданию этой юрисдикции предпринимаются как раз тогда, когда Гана превращается в крупную нефтедобывающую страну.

Меня поражают отдельные черты сходства британской постколониальной сети офшоров и того, с чем я столкнулся в богатом нефтью Габоне, являющемся сердцем французской псевдоофшорной системы. К этому государству трудно применять принятые определения понятия «офшор», но его, подобно офшорам британской паутины, можно отнести к пережитку – или даже возрождению – старой империи. Нынешние элиты используют Габон, чтобы совершать на его территории то, что им не разрешено творить дома. Система Elf с ее скрытыми сделками между африканскими правителями и французскими политиками в огромной степени помогла Франции сохранить контроль над своими бывшими колониями, получившими независимость. И в этом – коренное различие французской постколониальной системы и британской офшорной паутины. Большинство бывших британских колоний в Африке, Индии и других частях света действительно независимы. Великобритания – в отличие от Франции – сумела и сохранить максимальный контроль над огромными потоками богатств, приходящих в африканские страны и уходящих из них, и участвовать в их движении и распределении, но делает она это тайно. Например, незаконно выводимый из Африки капитал главным образом направляется в существующую британскую сеть офшоров, где он служит интересам Лондона и управляется из Лондона. «Мне потребовалось много времени, – говорила Эва Жоли, – чтобы понять, насколько использование этих юрисдикций [налоговых гаваней] и их экспансия связаны с деколонизацией. Это современная форма колониализма».

* * *

Третья группа офшоров находится в США, где налоговые гавани всегда вызывали большее противодействие, чем в Великобритании – там лондонский Сити подавлял в зародыше любое внутреннее сопротивление своей всемирной офшорной политике. Государственная власть США пытается уничтожить офшоры и связанные с ними налоговые злоупотребления по меньшей мере с 1961 года, когда президент Кеннеди попросил конгресс принять такие законы, которые «стерли бы с лица земли» эти налоговые гавани ²⁶. Еще до своего прихода к власти в 2008 году Барак Обама стал одним из инициаторов законопроекта о борьбе со злоупотреблениями в налоговых гаванях. Последовавшие после этого атаки лоббистов, пытавшихся защитить офшоры, – всего лишь мелкая вылазка в уже давно идущей войне.

Налоговые гавани – современная форма колониализма

Со временем позиция США претерпела изменения: от прямого противодействия налоговым гаваням правительство перешло к половинчатой политике: «если не удается с ними справиться, то надо к ним присоединяться». С 1960-х годов американские финансисты, чтобы обойти действующие в США правила и уклониться от налогов, толпами валили в офшорные зоны – сначала лондонского денежного рынка, потом внутренней британской сети, а затем и внешней. Выбор в пользу офшоров помог Уолл-стрит не только обойти жесткие нормы американского финансового регулирования, постепенно восстановить свою мощь, власть и влияние на политическую систему США, но и начиная с 1980-х годов превратить саму Америку в страну, которая, по некоторым показателям, ныне является самой важной налоговой гаванью в мире ²⁷.

Опирающаяся на США офшорная система действует на трех уровнях.

Первый уровень – федеральный: правительство страны с целью привлечения денег иностранцев в истинно офшорном стиле обещает ряд налоговых льгот, соблюдение тайны и соответствующие законы. Например, американские банки могут в законном порядке принимать деньги, полученные от некоторых преступлений (правда, если они совершены за рубежом) вроде распоряжения краденым имуществом. Банки заключают особые соглашения, гарантирующие, что личность иностранцев, размещающих свои средства в США, не будет раскрыта.

Второй уровень составляют отдельные штаты, предлагающие свои офшорные приманки. Например, в штате Флорида хранит свой капитал латиноамериканская элита, поэтому в США много защищенных секретностью денег, которые получены благодаря уклонению от налогов и другим преступлениям, совершенным в странах Латинской Америки. У банков Флориды долгая история укрывания финансов бандитов и наркоторговцев. Часто эти деньги приходят благодаря сложным партнерским отношениям американских банков с соседними британскими налоговыми гаванями, расположенными на островах Карибского моря. Мелкие штаты вроде Вайоминга, Делавэра и Невады предлагают очень дешевые и весьма эффективные формы почти нерегулируемой корпоративной секретности, которые привлекают огромные объемы преступных денег и даже капитал террористов со всего мира.

Третий уровень – сеть мелких заморских офшоров-сателлитов. Американские Виргинские острова, «островная территория», имеет запутанные конституционные отношения с США, напоминающие отношения Великобритании с ее офшорными сателлитами. Эта зона «частично входит в США, а частично не входит» и является небольшой налоговой гаванью. Другая налоговая гавань – Маршалловы острова, бывшая колония Японии, находящаяся под властью США с 1947 года. Маршалловы острова обеспечивают прежде всего «удобный флаг», который, как недавно заметил журнал The Economist, «очень ценят судовладельцы за то, что он предусматривает весьма легкую регистрацию». Регистр торгового флота^[6] Маршалловых островов был создан в 1986 году с помощью Агентства США по международному развитию и Фредом Монро Зедером-вторым, партнером Джорджа Буша-старшего по гольфу. Позднее Зедер руководил Американской корпорацией частных зарубежных инвестиций. Под таким «удобным флагом», ныне управляемым частной американской корпорацией со штаб-квартирой в штате Вирджиния, неподалеку от вашингтонского аэропорта имени Даллеса, находилась в числе прочих принадлежащая BP нефтедобывающая платформа Deepwater Horizon, авария на которой в 2010 году вызвала экологическую катастрофу на американском побережье Мексиканского залива²⁸. А вместе с Регистром судов, плавающих под флагом Маршалловых островов, выросла маленькая, совершенно непрозрачная налоговая гавань. Когда южноафриканская журналистка Хадиджа Шариф представилась как судовладелец, желающий избежать разоблачения, то услышала следующее:

…учредить компанию на Маршалловых островах можно за один день, внеся 650 долларов регистрационной пошлины; еще 450 долларов в год составит пошлина за сохранение компании в списке. А если власти… залезут в наш регистр и юрисдикцию и попросят предоставить им дополнительные данные об акционерах или директорах компании, мы скажем, что в любом случае не располагаем такой информацией, поскольку всей организацией компании и ведением ее дел занимаются непосредственно ее юристы и руководители. Если имена руководителей и акционеров не зарегистрированы на Маршалловых островах и не содержатся в документах публичного характера (что НЕ ЯВЛЯЕТСЯ обязательным к исполнению), мы не можем их раскрывать²⁹.

Сходным образом поступила и Либерия, где в 1948 году Эдвард Стеттиниус-младший, бывший государственный секретарь США, учредил «удобный флаг». По словам историка Родни Карлайла, морской кодекс Либерии был «изучен, исправлен и одобрен должностными лицами компании Standard Oil». Суверенным регистром либерийского торгового флота ныне управляет еще одна частная корпорация, штаб-квартира которой тоже находится в Вирджинии, примерно в пяти милях от штаб-квартиры корпорации, управляющей регистром торгового флота Маршалловых островов ³⁰. Либерия пыталась учредить и финансовый офшор, но никто не собирался доверять африканским правительствам свои деньги, и план не удался. В странах, подобных Либерии, суверенитет продается или сдается в аренду.

Панама – самая крупная из находящихся под влиянием США налоговых гаваней. Чтобы помочь Standard Oil уклоняться от американских налогов и правил, в 1919 году она начала регистрировать иностранные суда. А когда в 1927 году дельцы с Уолл-стрит помогли ей ввести рыхлое законодательство об учреждении компаний, которое позволяло любому безо всяких расспросов создавать не облагаемую налогами анонимную корпорацию, Панама начала предоставлять офшорные финансовые услуги. Вот какой вердикт вынес ей сотрудник Таможенного управления США: «Страна переполнена бесчестными юристами, бесчестными банкирами, бесчестными агентами по учреждению компаний и бесчестными компаниями. Зона свободной торговли – черная дыра, из-за которой Панама стала одним из самых грязных корыт для отмывания самых грязных денег в мире» ³¹.

Налицо странная и малоизвестная модель с центром в США, чья роль несколько напоминает роль Великобритании в секретных юрисдикциях, которые прежде были ее колониями. Согласно этой неоконсервативной модели в основе мирового господства США издавна и спокойно лежат именно офшорные деньги. И этот факт замечают очень немногие.

Теперь должно быть ясно, что мир офшоров – это не горстка независимых государств, осуществляющих свое суверенное право устанавливать собственные законы и вводить налоговые системы, которые представляются им подходящими. На самом деле это несколько сетей влияния, контролируемых ведущими мировыми державами – прежде всего Великобританией и США. Каждая из таких сетей тесно взаимодействует друг с другом. Богатые американцы и американские корпорации широко пользуются британской офшорной паутиной.

Мир офшоров – это несколько сетей влияния, контролируемых ведущими мировыми державами

Перед банкротством компании Enron из всех ее офшорных филиалов (881 фирма) были зарегистрированы: на Каймановых островах – 692 фирмы; на островах Теркс и Кайкос – 119 фирм; на Маврикии – 43 фирмы; на Бермудах – 8 фирм. Все эти юрисдикции входят в паутину британских офшоров. Государственное управление общего учета США в декабре 2008 года опубликовало информацию о налоговых гаванях ряда крупных корпораций. По этим данным, Citigroup владеет 427 филиалами, находящимися в налоговых гаванях: в Люксембурге находится 91 фирма и на Каймановых островах – 90 фирм; медиаимперия News Corporation, владеющая телеканалом Fox News, имеет 152 филиала: на Британских Виргинских островах зарегистрированы 62 фирмы, на Каймановых островах – 33 фирмы и в Гонконге – 21 фирма³².

Самыми важными налоговыми гаванями в мире оказываются не экзотические, окаймленные пальмами острова, как думают многие, но некоторые из самых могущественных стран мира. Маршалл Лангер, известный сторонник секретных юрисдикций, обстоятельно обозначил разрыв между восприятием и реальным положением дел: «Когда я говорю людям, что самая главная налоговая гавань в мире находится на острове, – никого это не удивляет. Однако все изумляются, как только я произношу имя этого острова: “Манхэттен”. Но кроме того, вторая по значению налоговая гавань расположена тоже на острове и называется Лондоном, что в Великобритании».

Австралийский ученый Джейсон Шарман решил выяснить, насколько легко учредить секретные структуры, используя только Интернет и порядком всем надоевшие рекламные объявления, которыми наводнены последние страницы деловых изданий и журналов, распространяемых на авиарейсах. В своем отчете, опубликованном в 2009 году, он сообщает, что в результате поиска нашел 45 секретных подставных компаний. Причем лишь четыре из них зарегистрированы в «классических» офшорах вроде Каймановых островов, а вот семнадцать согласились учредить секретные структуры, даже не проверяя личности заявителя. Остальные тринадцать компаний зарегистрированы в странах, входящих в Организацию экономического сотрудничества и развития [далее везде – ОЭСР^[7]]: в Великобритании – семь, и в США – четыре.

Самыми важными налоговыми гаванями в мире оказываются не экзотические острова, а некоторые из самых могущественных стран мира

Такова «англоязычная» версия швейцарской банковской тайны. Но лучше всего тайна банковских вкладов охраняется там, где весьма осмотрительные люди, восседающие в роскошных кабинетах, обещают унести имена клиентов с собой в могилу. В The Economist писали в связи с исследованием Шармана: «Это уже более изощренная форма секретности, при которой власти и банкиры даже не спрашивают имен. Для клиентов, желающих оставаться в тени, такой сервис является самым лучшим предложением – их банкиров невозможно заставить раскрыть то, о чем они не знают. Метод их обезоруживающе прост. Вместо того чтобы открывать банковские счета на свое имя, мошенники и люди, отмывающие деньги, создают анонимные компании, через которые могут открывать счета и перемещать активы».

* * *

Правительства богатых государств – членов ОЭСР недавно вполне успешно убедили общественность своих стран, что они провели массированное наступление на секретные юрисдикции. Директор Центра по налоговой политике ОЭСР Джеффри Оуэнс заявил: «Старая модель секретности ушла. Перед нами новый мир, в котором царят лучшая прозрачность и большее сотрудничество»³³. И многие ему поверили. Еще дальше пошел президент Франции Саркози, заявивший: «С налоговыми гаванями и банковской тайной покончено»³⁴.

И все же государства – члены ОЭСР, и в первую очередь Великобритания, США и ряд крупных европейских стран, стоят на страже системы офшоров. Через нее по-прежнему проходит огромный объем средств, полученных незаконным путем. Однако с мая 2009 года черный список, в который ОЭСР включает налоговые гавани, остается пустым. Но это, скорее, уже не черный, а белый список, что является попыткой сокрытия фактов; и пока богатые страны в такой предельно малой степени принимают меры по борьбе с проблемами уклонения от налогов, страны с низкими доходами, как обычно, остаются на обочине³⁵. Когда лиса говорит, что проделала отличную работу по усилению безопасности курятника, надо проявлять особую осторожность.

Мир офшоров – экосистема, находящаяся в постоянном движении. Каждая юрисдикция предлагает одну или несколько офшорных специализированных услуг и привлекает разные виды финансового капитала. В каждой юрисдикции создана особая инфраструктура, в которую входят опытные юристы, бухгалтеры, банковские служащие и должностные лица корпораций – и все они призваны удовлетворять потребности своих клиентов.

Многие офшорные компании почти никому не известны. Скорее всего, вы слышали о Большой четверке, в которую входят аудиторские компании KPMG, Deloitte, Ernst & Young и PriceWaterhouseCoopers. Но вы когда-нибудь слышали об «офшорном магическом круге»? В него входят зарегистрированные в разных юрисдикциях юридические фирмы вроде Appleby, Carey Olsen, Conyers, Maples and Calder, Mourant du Feu & Jeune, Ozannes и Walkers³⁶. Их сотрудники – уважаемые игроки в многочисленной толпе респектабельных бухгалтеров, юристов и банкиров, работающих на закрытую от глаз общемировую преступную структуру. В союзе с ней действуют и запутавшиеся в ее сетях законодательные собрания секретных юрисдикций. Объединившись, эти силы вращают колеса всей системы.

Офшоры оказывают полный набор услуг – от легальных до нелегальных. Когда речь идет о налогообложении, то уклонение от налогов считается противозаконным умыслом, тогда как уход от налогов, или минимизация налогов, является формально легальным действием, но фактически манипуляцией, чаще всего совершаемой в обход законодательной власти. Эта тема довольно скользкая, поскольку между уклонением от налогов и минимизацией налогов простирается бескрайняя «серая зона». Иногда, чтобы выяснить, по какую сторону закона находится налоговая гавань многонациональной корпорации, требуются слишком затяжные судебные процессы. Денис Хили, будучи министром финансов Британии в 1970-е годы, стремился очертить точную границу между действиями по уклонению от налогов и избежанию уплаты налогов и пришел к выводу, что «разность этих двух понятий равняется толщине тюремной стены».

Кроме того, секретные юрисдикции имеют обыкновение превращать законную с формальной точки зрения, но фактически недобросовестную практику в действия, которые выглядят не противоречащими закону. Разумеется, все прекрасно понимают, что законное – не обязательно правильное: в свое время и рабство, и апартеид были государственно-правовыми режимами.

Нелегальная сфера охватывает: уклонение от налогов через частный банкинг, или управление активами; мошеннические тресты; корпоративные тайны; незаконное повторное выписывание счетов-фактур и другие, обычно скрывающиеся за вроде бы «невинными» эвфемизмами типа «оптимизация налогов», или «защита активов», или «эффективная организационная структура». Обычно от мелких служащих офшорных компаний укрывают смысл происходящего – сокрытие доходов и другие незаконные услуги, – поэтому они могут увидеть и понять лишь часть этого бизнеса. «Но как только вы входите в высшее звено и осваиваете опыт международной деятельности, – рассказывает бывший высокопоставленный бухгалтер офшорной компании, – сразу попадаете во внутренний круг, и тогда дела проясняются. Вы становитесь участником заговора. Вы уже знаете, каковы реальные средства и услуги и почему они так дороги». В среде офшорных деятелей бытует старая шутка: «Знающий не говорит, говорящий не знает».

Уклонение от налогов считается противозаконным умыслом, тогда как минимизация налогов является формально легальным действием

В легальной сфере существует серьезная проблема, известная как двойное налогообложение. Допустим, многонациональная американская корпорация инвестирует в промышленное предприятие в Бразилии и получает оттуда доходы. Если один и тот же доход облагают налогом в Бразилии и США – не учитывая при этом уже уплаченные налоги в другой стране, – то доходы корпорации будут обложены налогом дважды. Обойти такое неудобство компаниям помогают налоговые гавани, хотя они и не являются для этого столь необходимым средством: двойное налогообложение можно устранить с помощью соответствующих договоров и налоговых зачетов. Проблема заключается в другом. Налоговые гавани, помогая с двойным налогообложением, допускают нечто другое: происходит двойное освобождение от налогов. Корпорация не только уклоняется от двойного налогообложения. Она вообще не платит никаких налогов.

Каждая юрисдикция мирится с определенным уровнем нечистоплотности. Террористы или колумбийские наркоторговцы, вероятнее всего, используют Панаму, а не Джерси, хотя в зарегистрированных там трастовых компаниях, возможно, и водятся их грязные деньги. Джерси остается гигантской клоакой, где творятся мерзкие дела и куда сливаются незаконные доходы. Бермуды – магнит, притягивающий офшорное страхование и перестрахование, которые зачастую приходят в эту зону, чтобы избежать налогообложения или уклониться от уплаты налогов. Хедж-фонды облюбовали Каймановы острова, используя их для законного или незаконного избежания налогов и для обхода норм финансового регулирования. На Уолл-стрит издавна облюбовали те же Каймановы острова и штат Делавэр – в целях сделок секьюритизации активов там действуют специальные юридические лица. В Европе любимыми зонами являются Джерси, Ирландия, Люксембург и лондонский Сити. Все эти места – крупные секретные юрисдикции.

В рамках офшорной экосистемы каждая юрисдикция прилагает все усилия держаться на должном уровне и не отставать от других юрисдикций. Когда в одной офшорной зоне снижают налоги или ослабляют финансовое регулирование, или открывают новую тайную возможность для привлечения из других стран «горячих денег»^[8], то другие офшорные зоны, чтобы не выпасть из седла и остаться в гонке, делают то же самое. Тем временем финансисты шантажируют политиков в США и других развитых странах так называемым «офшорным клубом»: «Не облагайте нас слишком высокими налогами; не регулируйте нашу деятельность слишком жестко». От подобных окриков политики пасуют… и ослабляют требования законодательства и правила регулирования. В ходе этого процесса юрисдикции стран, считающихся нормальными, все больше и больше обретают характерные черты офшоров и перекладывают бремя налогов с подвижного капитала и корпораций на плечи рядовых граждан. Американские корпорации выплачивали в 1950-х годах примерно две пятых общей суммы подоходного налога, который уплачивают в США; сегодня эта доля сократилась до одной пятой ³⁷. Самые крупные налогоплательщики (0,1 %) заметили, что эффективная ставка уплачиваемого ими налога снизилась с 60 % в 1960 году до 33 % в 2007-м, хотя их доходы за этот период возросли. Если эта одна тысячная крупнейших налогоплательщиков платила бы налог по ставке, действовавшей в 1960 году, федеральное правительство в 2007 году получило бы на 281 миллиард долларов больше налоговых поступлений³⁸. Когда миллиардер Уоррен Баффет провел аудит в своей компании, то обнаружил, что среди всех служащих, включая секретаря офиса, только он платит налог по самой низкой ставке. То есть общий уровень налогообложения не снизился. Вместо этого происходит следующее: богатые платят меньше, а остальное население компенсирует все убытки.

Всем хорошо известна роль Рональда Рейгана, Маргарет Тэтчер и Милтона Фридмана в этом гигантском перераспределении и еще более гигантском проекте интернационализации финансовых рынков. Однако крайне мало уделялось внимания той ответственности, которую несут молчаливые воины глобализации – секретные юрисдикции. Это они душили страны – и богатые и бедные, хотели они того или нет, – своими путами, навязывая им конкурентную борьбу и ослабляя их национальные системы налогообложения и финансового регулирования.

Налоговые гавани обычно ориентированы на соседние с ними экономически развитые страны. Швейцарские управляющие имуществом сосредоточивают свое внимание главным образом на стремящихся уклониться от налогов богатых немцах, французах и итальянцах, то есть на жителях стран, которые непосредственно соседствуют со Швейцарией и в которых говорят на трех основных языках Швейцарии. Монако обслуживает в основном представителей французской элиты. Богатые французы и испанцы используют Андорру, зажатую между Францией и Испанией. Богачи Австралии часто пользуются услугами тихоокеанских налоговых гаваней вроде Вануату. Еще один бывший форпост Великобритании в Средиземноморье, Мальта, работает с деньгами, незаконно полученными в Северной Африке. Американские корпорации и американцы, владеющие большими состояниями, отдают предпочтение Панаме и офшорам Карибского моря, богатые китайцы – Гонконгу, Сингапуру и Макао. Впрочем, капиталы не всегда текут по очевидным географическим маршрутам. В России предпочитают направлять грязные деньги на Кипр, в Гибралтар и на остров Науру – эти зоны имеют прочные исторические связи с Великобританией. Все это ступеньки, ведущие в глобальную финансовую систему, где грязным деньгам можно придать законность, прежде чем они попадут в основную глобальную финансовую систему через Лондон и другие места. Значительная часть иностранных инвестиций, приходящих в Китай, попадают туда через Британские Виргинские острова.

Хорошо известна роль Рональда Рейгана, Маргарет Тэтчер и Милтона Фридмана в этом гигантском перераспределении

Некоторые юрисдикции специализируются на роли гаваней-проводников, где оказываются специфические услуги: там изменяют происхождение или характеристику капиталов, направляющихся в другие места. Такой зоной являются Нидерланды. Лежащий в Индийском океане – вдали от берегов Африки – остров Маврикий становится новой и быстрорастущей гаванью-проводником, через которую проходит более 40 % иностранных инвестиций в Индию. Маврикий также специализируется на направлении китайских инвестиций в добывающую промышленность африканских стран.

Офшорные финансовые структуры обычно используют ловкий прием, известный как метод лестницы, или дробление активов (иногда этот трюк называют по-французски saucissonnage, что означает нарезку чего-либо ломтиками, какими режут колбасу). Когда структура разделена между несколькими юрисдикциями, каждый «ломтик» образует юридическую или бухгалтерскую «упаковку» активов, которые обычно размещают в других местах. Один адвокат с Каймановых островов еще в 1970-х годах объяснял, почему его клиенты, обеспокоенные близким соседством с Кубой, которой правил Фидель Кастро, настаивают на особых условиях контрактов, предусматривающих выплату им компенсаций в случае вторжения с Острова свободы. «Мне приходится объяснять, – говорил этот господин, – что Кастро не найдет в сейфе ни цента. На самом деле деньги лежат в Нью-Йорке или Лондоне».

Налоговые гавани обычно ориентированы на соседние экономически развитые страны

Дробление активов усугубляет секретность и сложность. Какой-нибудь мексиканский наркоторговец может держать 20 миллионов долларов, скажем, на банковском счете в Панаме. Счет оформлен не на его имя, а принадлежит трастовой компании, учрежденной на Багамах. Попечители этого фонда могут проживать на Гернси, а бенефициаром траста может быть корпорация из штата Вайоминг. Если даже удастся установить имена директоров этой компании и добыть ксерокопии их паспортов, это нимало не приблизит расследование к сути дела: руководители окажутся профессиональными подставными лицами, директорствующими в сотнях подобных компаний. Все они связаны со следующей ступенькой лестницы через корпоративного юриста, который не обязан сообщать какие-либо подробности благодаря праву не разглашать информацию, полученную от клиента. Когда удастся преодолеть даже этот барьер, обнаружится, что корпорация принадлежит зарегистрированному на островах Теркс и Кайкос трасту, и в его уставе имеется оговорка о бегстве: в тот самый момент, когда выясняется, что в отношении траста проводят расследование, структура «перелетает» в другую юрисдикцию. Иногда юрисдикции и идут на сотрудничество с расследованием, но все равно устраивают проволочку на месяцы или годы. «Даже в тех случаях, когда власти офшора оказывают содействие судебным следователям, – рассказывает о Каймановых островах Роберт Моргентау, многие десятилетия занимавший пост окружного прокурора Манхэттена, – дело затягивается на долгий срок, и, если дверца наконец открывается, выясняется, что лошадь угнали, а конюшню сожгли дотла». К моменту написания этой книги в Гонконге готовилось законодательство, позволяющее учреждать и регистрировать новые компании в течение нескольких минут.

В 2010 году власти Люксембурга сослались на дробление активов как оправдание возможного укрывательства северокорейских денег. «Это довольно сложные случаи, – заявил представитель властей Люксембурга, – ведь купюры не имеют клейма: “Северная Корея”. Деньги всячески пытаются спрятать и замести как можно больше следов»³⁹. В конечном счете в этом все и дело. Именно метод лестницы мешал французским судебным следователям собрать все дело по системе Elf в единое целое. «Мы, следователи, уподобляемся шерифам из спагетти вестернов, вынужденным наблюдать за тем, как веселятся бандиты по ту сторону Рио-Гранде. Бандиты издеваются над нами, а мы ничего не можем сделать», – писала взбешенная Эва Жоли, когда налоговые гавани в ответ на ее запросы воздвигли каменную стену вокруг системы Elf.

Даже когда удается раскрыть отдельные фрагменты дела, метод дробления активов не позволяет узнать о всей структуре в целом, – а если невозможно видеть целое, его нельзя понять. Деятельность офшоров не ограничивается просто какой-либо юрисдикцией – она развертывается между юрисдикциями. «Где-то» означает «путь в никуда», а следовательно – перед нами простирается мир без правил.

Я уже упоминал о некоторых количественных данных, позволяющих предположить, насколько крупной стала система офшоров: она пропускает через себя и половину всех банковских активов, и треть зарубежных инвестиций, и много других денег. Но вот подсчитать ущерб, причиняемый этой системой, – подобных попыток было предпринято очень немного. Объясняется это тем, что проводить измерение незаконных, тайных коммерческих оборотов довольно тяжело, не говоря уже о трудностях в выявлении таких операций.

Впрочем, недавно аналитические центры и неправительственные организации попытались оценить масштабы проблемы. В агентстве Tax Justice Network в 2005 году подсчитали капитал, который состоятельные люди держат в офшорах. Это 11,5 триллиона долларов – около четверти всех богатств мира и эквивалент всего валового национального продукта США. Если эти деньги собрать в однодолларовых банкнотах, то ими можно было бы выложить путь от Земли до Луны и обратно 2300 раз. По налогу с доходов, приносимых этими средствами, потери ежегодно составляют 250 миллиардов долларов, что теоретически в два-три раза превышает весь общемировой бюджет, предназначенный для борьбы с бедностью в развивающихся странах. Но это только недобор налогов с физических лиц. Прибавьте сюда убытки от оборотов корпоративного рынка – и у вас сложится приблизительное представление о масштабах трансграничных незаконных финансовых потоков.

Самое всестороннее комплексное изучение незаконных трансграничных финансовых потоков проводилось в исследовательской организации Global Financial Integrity [далее везде – GFI] под руководством Раймонда Бейкера по программе Центра международной политики в Вашингтоне. Согласно оценкам GFI, данным в 2009 году, из-за незаконных финансовых потоков развивающиеся страны в 2006 году потеряли от 850 миллионов до одного миллиарда долларов, причем эти убытки росли на 18 % в год⁴⁰. Сравните эти цифры с суммой 100 миллиардов долларов – таков общий объем помощи, оказываемой развивающимся странам. Легко понять, почему Бейкер пришел к выводу, что «на каждый доллар, который мы столь щедро раздаем за столом, приходится 10 долларов, которые Запад незаконно забирает под столом. И не существует ни одного способа заставить эту формулу хоть на кого-то работать – ни на бедного, ни на богатого». В следующий раз, когда какой-нибудь блестящий экономист начнет вопрошать, почему помощь, оказываемая Африке, не приносит результатов, вспомните эти слова.

В более раннем исследовании 2005 года (впоследствии именно оно было одобрено Всемирным банком) Бейкер разбил все полученные цифры, характеризующие незаконные финансовые потоки, на три категории. Во-первых, преступные деньги (деньги, полученные за счет контрабанды наркотиков, подделки товаров, рэкета и тому подобного) составляют 330–350 миллиардов долларов, или треть общей суммы незаконных финансовых потоков. Во-вторых, деньги, полученные за счет коррупции (взятки, полученные на месте и переведенные за рубеж, и взятки, выплаченные за рубежом), в общей сложности составляют 30–50 миллиардов долларов, или 3 % общей суммы незаконных финансовых потоков. В-третьих, трансграничные коммерческие сделки составляют две трети общей суммы незаконных финансовых потоков. Из этого возникает еще один принципиально важный момент. Наркоторговцы, террористы и другие преступники используют точно такие же офшорные механизмы и приемы – офшорные банки, трасты, подставные компании, – что и респектабельные корпорации⁴¹.

Нам никогда не одолеть террористов и наркоторговцев, если мы не будем противостоять системе в целом, а это означает общую борьбу со всеми офшорными ухищрениями, такими как уклонение от уплаты налогов, минимизация налогов и ослабление финансового регулирования. В свете этого вряд ли кого-то удивит оценка, которую дал Бейкер успеху США в деле поиска преступных денег – всего 0,1 %; из этого следует, что в 99,9 % американские власти терпят неудачу. «Отмытые доходы от наркобизнеса, рэкета, коррупции и терроризма следуют за другими формами грязных денег, которым США и страны Европы открывают объятья, – говорит Бейкер. – Это две колеи одной дороги, пересекающей всю международную финансовую систему. Нельзя заниматься одной колеей, ничего не предпринимая на другой».

Надо иметь в виду, что мы говорим лишь о нелегальных действиях. Законная минимизация налогов через офшоры, производимая физическими лицами и корпорациями, в результате чего на честных рядовых граждан ложится дополнительное бремя, увеличивает приведенные выше цифры на сотни миллиардов долларов.

Официальных оценок ущерба, наносимого офшорами, почти нет. В неправительственной организации Eurodad, штаб-квартира которой находится в Брюсселе, подготовлен отчет о незаконных денежных потоках за 2009 год («Global Development Finance: Illicit flows Report 2009»). Авторы предприняли попытку представить исчерпывающий перечень, включающий все официальные оценки глобальных незаконных международных финансовых потоков; список должен был занять сотни страниц ⁴².

Каждая из этих страниц оказалась пустой.

Eurodad достигла своей цели, подчеркнув крайне важный момент: мир офшоров – самая мощная сила, перераспределяющая власть и богатство в пользу богатых, но остающаяся при этом почти невидимой. Как заметил французский социолог Пьер Бурдье, «самые успешные идеологические последствия – те, что не нуждаются в словах и не требуют ничего, кроме молчаливого согласия».

Язык сам по себе способствует всеобщей слепоте. В сентябре 2009 года главы стран «Большой двадцатки» в коммюнике дали торжественное обещание «пресечь незаконный отток капитала». Проанализируем слово «отток». Как и фраза «бегство капитала», оно указывает на страны-жертвы вроде Конго, которые, как тонко намекает язык, должны стать объектом санации. Но на каждый отток непременно приходится соответствующий приток, текущий в какие-то страны. Насколько другим выглядело бы это обязательство, если бы давшие его страны пообещали заняться «незаконными притоками».

Что касается развивающихся стран, то здесь есть еще над чем подумать.

В какой-нибудь налоговой гавани придумывается очередной новаторский способ, позволяющий богатым физическим и юридическим лицам уклоняться от налогов. Чтобы защитить себя от новых злоупотреблений, страны с высоким уровнем доходов пытаются принять контрмеры и начинают тщательно латать свои системы налогообложения и регулирования. Но развивающиеся страны остаются беззащитными перед этой угрозой, поскольку в силу своей слепоты и неопытности они неспособны адаптироваться к постоянно совершенствующимся офшорным уловкам. Экономика этих стран сползает все ниже, их элиты получают еще больше возможности для злоупотреблений, а национальная политическая система постепенно разлагается. Между тем оказывается, что богатые страны мало обеспокоены происходящим – хорошо продуманная линия обороны дает высокие гарантии их экономической безопасности. Как реагирует на офшорные трюки, например, Швейцария? «Не наша проблема. Улаживайте все сами».

Однако это проблема не только стран с низким уровнем доходов. Офшорный бизнес наносит вред и богатым странам, даже тем, которые сами превратились в налоговые гавани.

Богатые страны мало обеспокоены происходящим – хорошо продуманная линия обороны дает надеждные гарантии их экономической безопасности

Глобальная офшорная система, помимо того что создала гигантский рассадник мировой преступности, стала одним из центральных факторов, способствовавших последнему финансово-экономическому кризису, развернувшемуся с 2007 года. Ниже я рассмотрю этот вопрос подробнее, а здесь ограничусь коротким обобщением. Во-первых, офшоры предоставили финансовым корпорациям возможность, которую экономист Ричард Мерфи назвал «бесплатным избавлением от регулирования». Этот путь бегства от финансового регулирования привел к взрывному росту финансовых компаний: они достигли статуса «слишком велики, чтобы рухнуть» и набрали мощь, позволившую им подчинить себе политический истеблишмент Вашингтона и Лондона. Во-вторых, секретные юрисдикции, по мере деградации их собственного финансового регулирования, начинали вести себя в финансовой системе как берсерки^[9]. Они втягивали государства с «нормальными» юрисдикциями в ожесточенную «конкуренцию» по принципу карточной игры «разори своего соседа», направленную на дальнейшее ослабление их системы финансового регулирования. В-третьих, незаконные трансграничные финансовые обороты, чей огромный поток практически невозможно учесть стандартными статистическими методами, создал массированный чистый приток средств в имеющие дефицит страны вроде США и Великобритании. Этот приток усугубил более заметные глобальные макроэкономические дисбалансы, которые и были фундаментальными причинами кризиса. В-четвертых, офшоры предлагали слишком льготные условия, что побуждало компании брать огромные займы и кредиты; те же самые офшоры помогали их укрывать. В-пятых, компании, в целях минимизации налогов, уклонения от регулирования или обеспечения конфиденциальности, дробили свою финансовую деятельность, растаскивая ее по разным налоговым гаваням, в результате чего возникала беспросветная запутанность дел, еще больше усугублявшая офшорную секретность. Все эти обстоятельства окончательно сбивали с толку регулирующие органы, сеяли взаимное недоверие между игроками рынка и углубляли кризис финансово-банковской системы.

Главный компонент любой здоровой экономической системы – это доверие, и ничто не разрушает его сильнее, чем система офшоров. Неслучайно так много крупных компаний, занимавшихся финансовыми махинациями (вроде мошеннической империи Берни Мэдоффа таких компаний, как Enron, Long Term Capital Management, Lehman Brothers или AIG), надежно окопались в офшорах. Если никто не может выяснить истинное финансовое положение компании до тех пор, пока деньги не испаряются, обманы множатся. Помогая самым богатым гражданам уклоняться от налогов и избегать финансового регулирования, налоговые гавани нейтрализуют усилия правительств, направленные как на устранение издержек, связанных с кризисным хаосом, так и на борьбу с коррупцией.

Конечно, не офшоры вызвали финансовый кризис. Но именно они создали атмосферу вседозволенности, которая стала благоприятной предпосылкой для кризиса. Джек Блум, эксперт по офшорам, объясняет:

Попытка понять роль, которую сыграли в кризисе офшорная секретность и офшорные гавани, подобна проблеме, стоящей перед врачом, пытающимся вылечить нарушение обмена веществ с множественными симптомами. Можно применять разные симптоматические лечения, но болезнь этим не победишь. Например, диабет вызывает повышение уровня холестерина, артериального давления и множество других проблем. Отдельных и самых разных аспектов диабета существует слишком много, так же как и возможных способов лечения его симптомов, но дело в первопричине. Первопричина нашего нарушения обмена веществ – это система офшоров. Ее корни уходят в прошлые десятилетия, в попытки банкиров уклониться от регулирования и налогообложения и превратить банковское обслуживание в высокодоходный бизнес, подобный промышленному⁴³.

Эта книга – не о нынешнем финансовом кризисе. Она рассказывает о чем-то более застарелом и глубоком. Это длительная, еще никем не рассказанная история об исключительно мощном орудии, которым пользуется крупный финансовый капитал в своей битве за захват политической власти во всем мире.

И в заключение немного о разнице подходов. В Европе самым большим каналом перевода преступных денег из бывшего Советского Союза является, вероятно, Кипр, ставший, по мнению одного из покровителей офшоров, «промежуточной станцией для международных негодяев». И все же в декабре 2007 года компания KPMG – этот гигант бухгалтерской отчетности – в своем рейтинге «привлекательности» режимов корпоративного налогообложения сочла Кипр лучшей из всех европейских юрисдикций⁴⁴.

Не офшоры вызвали финансовый кризис. Но именно они создали атмосферу вседозволенности, которая стала благоприятной предпосылкой для кризиса

Без сомнения, здесь что-то не так. В дебатах о социальной ответственности корпораций есть один недостающий элемент – вопрос о налогах. Действительно, руководители современных компаний сталкиваются с определенной дилеммой. Перед кем они несут ответственность – только перед акционерами или перед более широким кругом заинтересованных лиц? Ни определяющих директив, ни пригодных рекомендаций просто не существует⁴⁵. Многие рассматривают налоги как затраты, которые следует минимизировать, чтобы в краткосрочной перспективе повысить акционерную стоимость компаний. Мыслящие руководители, не чуждые этическим принципам, рассматривают налоги не как издержки производства, а как распределение прибыли в пользу заинтересованных сторон. Они заносят налоги в счет прибылей и убытков наряду с дивидендами. То есть распределение идет в пользу общества, которое платит за дороги, образование работников и многие другие социальные сферы жизни – за все, что в свою очередь создает корпорациям благоприятные условия для генерирования прибыли.

Корпоративный мир сбился с пути, и это утверждение особенно справедливо в отношении крупных аудиторских компаний. Австралийский актер Пол Хоган, чьи налоговые дела расследовали австралийские налоговые власти, категорически не признал за собой никаких нарушений. Он описал ситуацию предельно четко:

Тридцать лет я не занимался налогами, которые должен был платить. Мне заявили, что меня отправят в тюрьму. «Минутку, простите, – возразил я, – но если тут кто и виноват, так это четыре юридические фирмы и пять аудиторских фирм, а ведь некоторые из них считаются крупнейшими в мире. И они должны отправиться в тюрьму прежде, чем туда попаду я» ⁴⁶.

По этому вопросу Хоган совершенно прав – или по меньшей мере должен быть прав. Аудиторские фирмы, откликаясь на желания своих клиентов сократить налоги, погрязли в извращенной морали, по которой налоги, демократия и общество оказываются слишком плохи, а налоговые гавани, уклонение от налогов и конфиденциальность – хороши. Людей, годами уклоняющихся от налогов, возводят в рыцарское достоинство. Журналисты, пытающиеся разобраться в сложном ландшафте офшоров, как правило, обращаются за советами как раз к тем, кто их прославляет. И в наших странах постепенно совершенно искаженные нравственные представления, бытующие в офшорах, оборачиваются общепринятыми нормами.

Налогоплательщики всех стран – и богатых, и бедных – должны сплотиться ради общей борьбы против офшоров

Во многих отношениях финансовая система офшоров напоминает традиционные и признанные формы коррупции, например взяточничество. Кто-то утверждает, что взятки «действенны», поскольку помогают людям обходить бюрократические препоны и совершать все, что они хотят. Так ли это? Действительно, в самом примитивном смысле взятки эффективны. Но посмотрим, эффективна ли сама система, пораженная взяточничеством. Ответ на этот второй вопрос будет прямо противоположен первому – нет. В том же ключе представители секретных юрисдикций утверждают, что способствуют «эффективности», помогая физическим и юридическим лицам обходить некоторые препятствия. Препятствиями считаются налоги, регулирование и прозрачность. И каковы бы ни были несовершенства этих механизмов, применение их в нашей практике имеет вполне серьезные основания. То, что физическим и юридическим лицам представляется «благом», с точки зрения системы в целом таковым не оказывается. Налоговые гавани позволяют сливкам общества легко избегать всякой ответственности, тем самым нанося ущерб всему, что способствует общественному благу. Они подрывают и наши принципы, и наши учреждения, и наш общественный порядок, и прежде всего – веру во все наши устои. Более того, офшоры разлагают международную финансовую систему.

Сражение с офшорами должно отличаться от всех предыдущих битв. Как и в случае с коррупцией, борьба против офшоров не укладывается в старые политические категории противостояния либералов и консерваторов. Она не будет сопряжена с отказом от трансграничной торговли или поиском временного утешения в сугубо частных решениях. Ее невозможно вести без построения новых форм международного сотрудничества, а для этого нужно признание этой проблемы на международном уровне. Налогоплательщики всех стран – и богатых и бедных – должны сплотиться ради общей борьбы против офшоров. Где бы вы ни жили, кем бы вы ни были и каковы бы ни были ваши убеждения, ход и исход этой битвы скажется на вашей жизни.

Несмотря на то что миллионы во всем мире давно уже испытывают лишь чувство брезгливости от гнилостного запаха, которым пропитана мировая экономика, все-таки многие пытаются разобраться, в чем проблема. Данная книга раскроет первопричину всех наших бед.

Глава 2
Формально зарубежные

Налогообложение братьев Вести, или Как зажать в кулаке кусок рисового пудинга

Зимой 1934 года береговая охрана Аргентины задержала британское судно Norman Star, которое собиралось отплыть в Лондон. Операция была проведена по анонимной наводке и являлась частью большого расследования картельного сговора иностранных компаний, занимавшихся упаковкой и консервированием мяса. Картель подозревали в манипулировании ценами и в незаконном выводе прибыли за рубеж.

Происходили эти события во времена Великой депрессии, и простые аргентинцы, чьи фермы принадлежали горстке богатых землевладельцев, были в ярости. Они пришли в бешенство, когда узнали, что иностранцы, платя местным работникам сущие гроши, извлекают из экспорта мясных консервов большую прибыль. Однако фермеров раздражало еще одно обстоятельство: объединившись в картель, британские и американские владельцы мясоперерабатывающих предприятий сумели сделать так, что пока росла прибыль от их капиталовложений, цены на аргентинскую говядину продолжали падать. Насколько велика была прибыль, извлекаемая в Аргентине иностранцами? Точного ответа не знал никто, но не вызывает сомнения огромная роль Лондона в этой истории. Британский посол в Аргентине заметил в 1929 году: «Не излагая эту мысль многословно (что было бы бестактно), скажу только, что Аргентину следует считать важной частью Британской империи». Впрочем, росла и власть США. «Америка Гувера намерена господствовать в Латинской Америке всеми правдами и неправдами, – писал британский посол. – Но на их пути стоят главным образом британские интересы. Америка либо выкупит их, либо выдворит англичан вон»¹. Аргентинцы испытывали ненависть к иностранным державам за то, что те превратили их страну в поле битвы. «Аргентину нельзя считать владением Англии, потому что Англия никогда не навязывала своим колониям столь унизительных условий», – говорил Лисандро де ла Торре, пламенный аргентинский сенатор, возглавивший расследование².

Поэтому де ла Торе был особенно доволен результатами обыска. В трюме задержанного судна, под грудой дурно пахнувшего удобрения гуано, сотрудники береговой охраны нашли более 20 ящиков, опечатанных министерством сельского хозяйства Аргентины, – на них было написано «КОНСЕРВИРОВАННАЯ ГОВЯДИНА». В этих ящиках находилась не консервированная говядина, а документы. Впервые общественности были явлены финансовые подробности деятельности Уильяма и Эдмунда Вести, основателей крупнейшей в мире компании, торговавшей мясом в розницу, представителей одной из богатейших семей Великобритании и величайших в истории неплательщиков налогов, взимаемых с доходов физических лиц.

Братья Уильям и Эдмунд Вести были первопроходцами в деле создания глобальных корпораций. Свою предпринимательскую деятельность братья начали в 1897 году с транспортировки рубленого мяса из Чикаго в родной Ливерпуль, где они построили холодильники, что давало им преимущество перед конкурентами. Позднее, в первом десятилетии ХХ века, братья создали птицеводческие предприятия в России и Китае и начали в больших объемах экспортировать запредельно дешевые яйца в Европу. Они построили дополнительные холодильники и магазины розничной торговли в Великобритании, затем во Франции, в России, США и Южной Африке. В 1911 году Вести занялись судоходством, а с 1913 года стали разворачивать мясохладобойное производство на ранчо в Аргентине. Затем, после начала Первой мировой войны, они начали скупать сельскохозяйственные угодья и плантации в Венесуэле, Австралии и Бразилии³. Их компания стала одной из первых интегрированных транснациональных корпораций. Братья довольно быстро возвели во главу угла два правила ведения бизнеса. Правило первое: никогда не раскрывать своих намерений. Правило второе: никогда не разрешать другим людям делать то, что можно сделать самим. «Мы не ведем с ними никаких дел, – однажды сказал один из их конкурентов. – Они влезают в любой чужой бизнес и стремятся завладеть им».

В глубине души братья были монополистами, и именно в этом заключался секрет их успеха. Чтобы скрыть факт своей собственности, они дали своим компаниям разные названия и скупали предприятия конкурентов. Если конкурент упорствовал, братья прибегали к своей сверхмощной рыночной власти, обусловленной тем, что они владели всей цепочкой поставок. Начиналась она с травы и соединяла коров, бойни, холодильники, суда с точками распределения и розничной торговли товарами. Такая мощь позволяла братьям сбивать цены и выдавливать конкурентов из бизнеса. «Вести установили контроль – почти полный контроль – над рынком мяса, – писал герцог

Атолл в 1932 году в письме премьер-министру Великобритании. – Они держат британский рынок. Будучи единственным покупателем, компания Вести резко сбила цены аргентинских производителей, для которых выращивание скота стало чистым убытком. Большое число производителей, а многие из них совсем мелкие фермеры, приперты к стенке. Не производя, а скупая мясо, Вести выгребают из Аргентины огромные деньги».

Экспорт говядины составлял экономическую основу политической власти аргентинской элиты. В своей книге «The Rise and Fall of the House of Vesty» («Возвышение и падение дома Вести») Филип Найтли описал огромное политическое и экономическое влияние Вести в Аргентине: «Можно утверждать, что разрушительное воздействие, оказанное братьями Вести на рабочее движение Аргентины и экономическое развитие этой страны на раннем этапе, почти непосредственно вызвало формирование военизированных рабочих организаций, которые и привели к власти Перрона, к последующей диктатуре генералов, терроризму, войне за Фолклендские острова и экономическим катастрофам, обрушившимся на Аргентину» ⁴.

Однако страдали не одни аргентинцы. Братья проявили тот же диктаторский норов и при продаже мяса в Великобритании. «Вести доставляют мясо на собственных судах на мясной рынок “Смитфилд” и там снова управляют ценами, – продолжает герцог Атолл. – Это сбивает цены конкурентов на оптовом рынке, а Вести скупают мясо по снизившимся ценам… Они дерут втридорога с розничного торговца в городах вроде Брайтона, где нет конкурентов, но готовы снижать цены на лондонском рынке, если туда сунется конкурент. Упомяните их имя поблизости от мясного рынка – и люди начинают оглядываться».

В своем бизнесе братья применяли один прием, который и служил им ключом к успеху. Они давили с одной стороны на производителя, с другой – на потребителя, и прибыль сама с обоих концов цепочки выжималась в самую сердцевину. Это была целая философская система, и позднее братья поразительно успешно использовали ее против налоговых властей всего мира, что сделало их основателями современной индустрии уклонения от налогов.

Оба брата, и Уильям и Эдмунд, носили темные неброские костюмы и шляпы. Пожалуй, самой большой заметной роскошью, которую они себе позволяли, были часы на цепочке. Их не интересовало ничего, кроме бизнеса: они не курили, не пили, не играли в карты и, несмотря на свое баснословное богатство, жили в скромных домах и питались дешевыми продуктами. Приехав на Цейлон в свадебное путешествие, Уильям узнал о пожаре, приключившемся на консервном заводе их компании в Бразилии. Он отправил молодую жену обратно ближайшим пароходом, а сам поехал разбираться с пожаром и его последствиями. Скромные и экономные пуритане, братья отказались от торговли алкоголем и даже проверяли, нет ли у сотрудников их компании на пальцах пятен от табака. Один из их управляющих вспоминает, как довольно спокойно согласился платить бригадиру 10 шиллингов в неделю, не уведомив о своем решении Лондон. Почти немедленно ему позвонил Эдмунд и приказал снизить оплату.

Они жили не на свои доходы, и даже не на проценты от своих доходов, а на проценты этих процентов

Братья Вести жили в соответствии с принципом, согласно которому человека делает богатым не его заработок, а то, что ему удается сэкономить. Они жили не на свои доходы, и даже не на проценты от своих доходов, а на проценты этих процентов. «Я никогда не трачу ничего из моей прибыли, – сказал Уильям однажды. – Я экономлю каждый фартинг. Я живу на то, что заработал двадцать лет назад». И богатство Дома Вести сохранялось десятилетиями. Хотя семья понесла огромные убытки в 1990-х годах, она все еще остается одной из богатейших в Британии. Пэры королевства, владельцы свор охотничьих собак, личные друзья принца Уэльского и прочая и прочая, представители большой семьи Вести все еще пользуются огромным унаследованным богатством. Некоторые ее члены узнают, что являются наследниками только тогда, когда неожиданно получают чеки на крупные суммы на свой восемнадцатый день рождения. Одна дальняя родственница, неожиданно получившая в 1990-х годах четверть миллиона фунтов стерлингов, сказала: «Мне с этим не справиться», – и вернула чек.

Впрочем, в британский истеблишмент Вести вошли не без трудностей. В общих чертах, британскую элиту веками формировали три экономических класса: во-первых, аристократы-землевладельцы, за плечами которых были многовековые традиции и семейные состояния; во-вторых, представители финансовых кругов и лондонского Сити, особенно с XVII века; в-третьих, промышленники. По существу, британскую экономику контролировали одновременно как землевладельцы, так и деятели лондонского Сити. «Этот союз двух богатств – землевладельческого и финансового – породил новый класс джентльменов-капиталистов», – писали в своем эпохальном исследовании британского империализма П. Дж. Кейн и Э. Дж. Хопкинс. Представители этого класса обычно взирали сверху вниз на чумазых фабрикантов, маравших руки, чтобы зарабатывать свои деньги; в действительности, и сегодня мало что изменилось. Братья Вести занимались производством мясных продуктов, и их бизнес был насквозь пропитан торгашеским духом. Более того, уроженцы Ливерпуля, а не Лондона, братья ни в чем не соответствовали статусу членов клубов для господствующих классов. Однако наши пионеры транснациональных корпораций сумели соединить в одно целое и традиционное промышленное производство и финансовые услуги, и не менее важную систему поставок, то есть их бизнес обслуживал все вышеперечисленные классы.

Дело братьев Вести становилось все более многонациональным, и трудно было предположить, к чему это могло привести в дальнейшем. Вот выдержка из письма некого аргентинского бизнесмена: «От жульнических деяний El Ingles [компания братьев Вести], творившихся на ее мясоперерабатывающих и консервных фабриках, даже у первоклассного летчика голова пошла бы кругом. Неудивительно, что налоговому инспектору, работавшему с El Ingles, пришлось нелегко при расследовании всей этой истории, в конце которой компания осталась с одной-единственной консервной фабрикой». Именно поэтому документы, найденные в ходе расследования в трюме Norman Star, стали такой большой удачей: де ла Торре взял правильный след. Все свои мошенничества с налогами братья Вести, как утверждал сенатор, совершали в сговоре с высокопоставленными членами аргентинского правительства, гревшими руки на этих ухищрениях. Разразился громкий политический скандал. Оскорбления, контрвыпады и яростные опровержения рикошетом прошлись по всем закоулкам политического ландшафта Аргентины и достигли своей кульминации в покушении на жизнь сенатора, во время которого погиб один человек. Пуля, предназначенная де ла Торре, сразила его секретаря⁵.

В те далекие времена правительства разных стран пытались ощупью в полном мраке разобраться в механизме нарождающихся транснациональных корпораций и понять, как их можно обложить налогами. (Точно так же они продолжают действовать и по сей день). До Первой мировой войны Британия не облагала налогами прибыль, получаемую британскими компаниями за рубежом, налоги взимались лишь в случае, если компании репатриировали свои прибыли. Такое положение вполне устраивало братьев Вести, поскольку они могли доказать, что большая часть их прибылей получена за рубежом. Но разразилась мировая война, и Великобритании, как и многим другим государствам, понадобилось очень много денег. Ставки подоходного налога повысились самым поразительным образом: в начале войны стандартная ставка составляла 6 %, в 1919-м, через год после ее окончания, ставка поднялась до 30 %. Но в 1914-м в Великобритании был совершен еще один юридический акт, имевший прямое отношение к братьям Вести: правительство начало облагать доходы, полученные британскими компаниями во всем мире, независимо от того, перевели они эти доходы на родину или нет.

Разумеется, братья Вести пришли в ярость. Во-первых, они попробовали лоббировать свои интересы в Лондоне, но в новых военных условиях такие шаги были обречены на неудачу. Налоги на прибыль еще никому не мешали пытаться получить эту прибыль, сухо замечали британские налоговики, эти налоги появляются только тогда, когда эта самая прибыль появляется. Однако Уильям и Эдмунд не желали платить ни пенни. В ноябре 1915 года, когда в сражении под Лоосом пали пятьдесят тысяч британских солдат, братья Вести, чтобы сократить свои налоги, перебрались за границу. Сначала они остановились в Чикаго, где оказались далеко не первыми британцами, появившимися в городе после начала войны. «Да что с вами со всеми происходит? – спросил дружественно настроенный американский юрист по налоговому праву. – На этой неделе вы уже третий обратившийся ко мне англичанин». Из Чикаго братья перебрались в Аргентину, где они вообще не платили подоходный налог, но даже там они вступили в борьбу за снижение налогов на доходы своей компании, которые им следовало платить в Великобритании. Однако по ходу войны братья все сильнее стремились вернуться домой, где могли бы оказаться ближе к подлинному центру имперских прибылей. И тогда они разработали схему, позволявшую им вернуться на родину и при этом избежать налогообложения. План предусматривал два этапа, и братья Вести их прошли.

В первую очередь в феврале 1919 года они вернулись в Великобританию, приняв юридические меры предосторожности, гарантировавшие им статус временно проживающих, а не подлежащих налогообложению постоянных жителей. Братья начали работу по обработке членов правительства. Прежде всего было написано пылкое обращение к премьер-министру. Они взывали к его патриотизму и заявляли, что могли бы способствовать проблеме занятости в стране – аргумент, к которому и поныне пытаются прибегать транснациональные корпорации. Братья горько сетовали на несправедливость, указывая на пример американской компании American Beef Trust – своего крупного конкурента, платящего налоги по более низкой ставке. Просьбу братьев премьер-министр передал на рассмотрение в Королевскую комиссию, где тут же приступили к расспросу братьев. В показаниях, данных Уильямом, – и с тех пор их постоянно приводят в качестве примера в научных работах – был поднят старый вопрос о двойном налогообложении, уже упомянутый мной в первой главе. Этот вопрос затрагивает самую важную проблему, составляющую суть глобального капитализма. Если ваша компания собирается избежать двойного налогообложения, то какая из тех нескольких стран, в которых она ведет свой бизнес, имеет право облагать ее налогами? И какую именно часть бизнеса? Вопрос непростой. «В подобном бизнесе невозможно определить, сколько заработано в одной стране, а сколько в другой, – говорил Уильям. – Забой скота происходит в одном месте, а мясо этого скота продают в пятидесяти странах. Сказать, сколько выручено за работу в Англии, а сколько – в других странах, мы не в состоянии».

Уильям Вести попал в самую точку. Транснациональные корпорации по природе своей – явление глобально интегрированное, а налоги – вопрос национальный. Многие дочерние компании и филиалы транснациональных корпораций действуют в разных странах, поэтому выяснение вопроса, какая страна имеет право облагать налогами определенную часть прибыли (и какую именно часть), – дело весьма запутанное.

Великобритания стала первой страной, где ввели систему поголовного подоходного налога с физических лиц и применили ее ко всем резидентам, даже к тем, кто извлекал свои прибыли в самых разных частях света. Что касается компаний, то коронный суд постановил: их следует рассматривать как резидентов той страны, где они проводят заседания своих советов директоров, на которых принимаются важнейшие решения. Великобританию такое положение более чем устраивало, поскольку тысячи английских компаний, имевших бизнес по всему миру, финансировались через лондонский Сити, где обычно и проводили заседания своих советов директоров. Напротив, Германия придает большее значение той стране, откуда осуществляется фактическое управление деятельностью компании, – то есть имеется в виду «местонахождение ее руководства». Именно в этом заключена тонкая грань, отличающая законодательства разных стран⁶. Например, в США основным мерилом является понятие гражданства. Все доходы американских граждан и корпораций, учрежденных в соответствии с законодательством государства, облагались налогами независимо от того, где эти доходы были получены. Эти различия создали новые трудности на международной налоговой арене.

Иногда налоговые системы вступали в конфликт. Государство, на территории которого осуществляет инвестиции транснациональная корпорация другой страны, хотело бы обложить налогом доход от этих инвестиций; но страна, где находилась штаб-квартира корпорации, также была бы не прочь обложить налогом тот же самый доход. Поначалу подобное двойное налогообложение не представляло собой слишком серьезную проблему: доходы компаний облагались налогами лишь в нескольких странах, а ставки налогообложения были низкими. Но еще до Первой мировой войны государства стали повышать налоги, чтобы финансировать военные расходы и новые схемы социального обеспечения. Двойное налогообложение превратилось в острую тему, и предприниматели начали роптать. Проблема налогов заняла свое постоянное и значительное место в деятельности Международной торговой палаты, учрежденной в 1920 году⁷.

Под эгидой Лиги наций в 1920-е годы начались дебаты об учреждении хоть каких-то общих правил и принципов, но дискуссии велись слабо и безрезультатно. Богатые государства вроде Великобритании, бывшие пристанищем для множества международных корпораций, вывозивших капитал за рубеж, хотели установить правила, по которым права налогообложения получали бы страны, где находились штаб-квартиры этих корпораций. Государства, куда поступали иностранные вложения (в основном это были довольно бедные страны), хотели получить право облагать своими налогами доходы инвесторов. Первоначальный договор 1928 года, разработанный Лигой наций, предоставлял значительные налоговые права странам – импортерам капитала. В их число входило много бедных стран. Однако после Второй мировой войны возобладала модель ОЭСР, в соответствии с которой богатые страны – пристанища транснациональных корпораций – получали больше прав в налогообложении. Впрочем, эти корпорации всегда на несколько шагов опережали налоговые ведомства богатых стран.

Транснациональные корпорации собрали армии юристов и бухгалтеров, чтобы уводить прибыль из стран-производителей и стран-потребителей в третьи страны, где налоги были ниже

Нам уже известно, как братья Вести использовали всю свою мощь для устранения конкурентов, давя с одной стороны цепочки на производителей, с другой – на потребителей; подобным образом они, да и другие транснациональные корпорации, начали оказывать давление и на налоговые органы. Транснациональные корпорации собрали армии юристов и бухгалтеров, чтобы уводить прибыли из стран-производителей и стран-потребителей в третьи страны, где налоги были ниже. Если вы владеете пастбищами, скотом, холодильниками, портовыми сооружениями, судами, страховщиками, сетями оптовой и розничной торговли, то можете, манипулируя ценами, которые одно подразделение вашей корпорации взимает с другого за поставки товаров, уводить прибыль в конечном счете в самое удобное место. «Естественно, самое подходящее место, – пишет Филип Найтли, – то, где налоги минимальны. Желательно, чтобы в таких зонах вообще не надо было платить налогов». Это как раз тот принцип внутрикорпоративного ценообразования, которым пользуются банановые компании, описанный в предыдущей главе.

«Перекачивая прибыль, чаще всего через цепочку посредников, в находящуюся в налоговой гавани холдинговую компанию, а не переводя в материнскую компанию, корпорации могли в любом случае избежать налогообложения», – объясняет профессор Сол Пиччотто, ведущий эксперт по международным налогам. Транснациональные корпорации часто делали это через цепочки посредников, так что прибыли аккумулировались в зонах низких налогов, тогда как расходы направляли в зоны максимально высокого налогообложения. Транснациональные корпорации превратили систему, предназначенную для избежания двойного налогообложения, в систему двойного освобождения от налогообложения. Это давало им, с одной стороны, огромные объемы дешевого капитала для реинвестирования, с другой – помогало расширять свою деятельность быстрее, чем это делали их более мелкие и не столь «интернациональные» конкуренты.

Транснациональные корпорации превратили систему, предназначенную для избежания двойного налогообложения, в систему двойного освобождения от налогообложения

В Организации Объединенных Наций [далее везде – ООН], преемнице Лиги наций, в 1980 году подготовили проект типового соглашения о налогообложении, чтобы снова сместить баланс в пользу развивающихся стран. Но в дело энергично вмешалась ОЭСР, которая постаралась положить конец обсуждениям проекта – не только чтобы обеспечить сильные позиции богатых стран, сохранив в качестве стандарта свою модель типового соглашения, но и чтобы, агрессивно лоббируя, всячески ослаблять роль проекта ООН. Модель, обслуживающая интересы богатых стран, сегодня обрела почти полное господство. Типовое соглашение о налогообложении в версии ОЭСР означает не только двойное освобождение от налогов. Огромные налоги, деньги от которых в более справедливом мире были бы направлены в бедные страны, уплачиваются в богатых странах. Правительственные верхушки даже в наиболее нуждающихся странах не возражают против нищеты, в которой пребывают их народы, – ведь налоговые гавани позволяют элитам таких государств избегать налогообложения и сохранять свои незаконные доходы. Но по этим счетам приходится расплачиваться их бедным соотечественникам и иностранным благотворителям.

По показаниям, которые Уильям Вести давал Королевской комиссии в 1920 году, видно, что этот человек привык настаивать на своем: «Если я убиваю животное в Аргентине и продаю его мясо в Испании, Великобритания не может взимать налоги с такого бизнеса. Можете делать что угодно, но взимать налоги с таких операций нельзя»⁸. Уильям Вести пригрозил вывести свой бизнес и тысячи рабочих мест из Великобритании, если не получит того, чего хочет. Члены комиссии, уязвленные тем, что у братьев Вести не хватает патриотизма, преданности стране, только что кончившей тяжелую войну, жестко отреагировали на слова Уильяма. Один из членов комиссии спросил: «Так вы ничего не желаете платить за преимущества жизни в Великобритании?», – настаивал спрашивающий, – на этот вопрос Уильям Вести отказался отвечать. «При всем моем уважении к свидетелю, – я хотел бы получить ответ на мой вопрос. Этот момент слишком волнует меня с той минуты, как свидетель начал давать свои показания».

Великобритания совершенно не собиралась уступать братьям Вести то, что они хотели получить. И все же братья очень хотели вернуться на родину. «Я родился в добром старом Ливерпуле и хочу умереть в Англии», – сказал Уильям. Итак, потерпев неудачу в лоббировании своих интересов, братья Вести замыслили нечто более хитрое – нечто, помогающее нам сейчас пусть мельком, но намного яснее увидеть скользкий мир офшоров. Они учредили траст. Это и было второй стадией их плана.

По распространенному представлению, наилучший способ добиться секретности в финансовых делах – перевод денег в Швейцарию или, скажем, в Лихтенштейн, где ваши капиталы будут защищены прочной завесой законов о тайне банковских операций. К банковской тайне не следует относиться пренебрежительно, но большинство людей не понимают, что трасты являются, в известном смысле, ее англосаксонским эквивалентом. И не только. Трасты могут давать такие формы секретности, вскрыть которые гораздо труднее, чем преодолеть скрытость неопровержимой швейцарской модели.

Идея трастов возникла в Средние века, когда рыцари, отправлявшиеся в крестовые походы, оставляли свои владения в руках доверенных управляющих, которые должны были присматривать за их собственностью в интересах жен и детей рыцарей-крестоносцев. В этих трехсторонних соглашениях участвовали владельцы имущества (рыцари), бенефициары (члены рыцарских семей) и посредники (управляющие или попечители). На протяжении столетий таких законов, регулирующих эти трехсторонние отношения, становилось все больше и больше, и теперь подобные соглашения можно отстаивать в судах.

Трасты – молчаливые, могущественные механизмы, и в архивах обычно трудно найти какие-либо свидетельства их существования. Такие соглашения – тайна адвокатов и их клиентов. В сущности, трасты – это манипулирование собственностью на активы. Возможно, вы думаете, что собственность вещь довольно простая. Допустим, у вас есть миллион долларов в банке, эта сумма – ваша собственность, и вы можете потратить свои деньги в любой момент. Но собственность можно расщепить. Если подумать, именно это и происходит, когда вы покупаете дом по ипотеке: банк получает определенные права собственности на ваш дом, а вы получаете прочие права. Существуют различные варианты трастов: такие как Anstalf^[10], благотворительные фонды (Stifungs) и доверительные фонды (Treuhand), более распространенные в странах континентальной Европы и также основанные на разделении различных аспектов собственности.

Трасты очень осторожно расщепляют собственность на части. Когда изначальный собственник актива, учреждая траст, теоретически передает ему этот актив, в момент передачи попечитель становится юридическим собственником актива, хотя и не имеет права свободно распоряжаться им, поскольку юридически обязан соблюдать условия трастового договора – комплекс условий, которые четко определяют, как распределять блага между бенефициарами. В соответствии с трастовым законодательством, у попечителя нет иного выбора, кроме как подчиниться инструкциям, содержащимся в трастовом договоре. Попечители не могут получать каких-либо выгод от вверенного их попечению актива, кроме предусмотренного договором вознаграждения. Богатый человек, у которого двое детей, может положить миллион долларов на банковский счет, а затем назначить попечителем этого счета какого-нибудь юриста, дав ему инструкцию: каждый из его детей должен получить по полмиллиона долларов по достижении двадцати одного года. Даже если этот богач умрет задолго до того, как деньги будут выплачены, траст сохранит силу, и закон обяжет попечителя выплатить деньги так, как это было предусмотрено трастовым договором. Взломать траст действительно очень трудно.

Трасты могут быть совершенно законными. Но их удобно использовать (и довольно часто именно так и поступают) в более низменных целях вроде преступного уклонения от налогов. Естественно, возникает вопрос, озадачивающий многих людей. Если для того чтобы уклониться от налогов, необходимо уступить актив, не ли чрезмерна подобная цена? Ответ на него совсем не очевиден.

В известной мере, это вопрос культуры. Представители высших классов британского общества испытывают удобство, отстраняясь от денег и оставляя управление ими посторонним лицам, которые пользуются их доверием. Прошедшие века джентльменского капитализма научили представителей высших классов, что они могут полагаться на доверенных слуг и профессиональных хранителей, а присущее им чувство собственности не зиждется на таких банальностях как юридические права собственности. Образование готовит представителей высших классов к признанию того факта, что есть люди, которые уважают притязания высших классов и которым поэтому можно доверять.

Трасты позволяют сделать две вещи. Во-первых, благодаря им создают прочный юридический барьер, разделяющий различные составляющие собственности. Во-вторых, этот юридический барьер может обернуться непреодолимым информационным барьером. Трасты умеют окружать активы железной, непроницаемой секретностью. Представьте, что активы, переданные в доверительное управление, – это акции какой-то компании. Компания имеет право зарегистрировать попечителя, являющегося юридическим собственником, но не будет где-либо регистрировать бенефициаров – лиц, получающих деньги. Если у вас есть миллион долларов, который вы поместили в траст, находящийся на острове Джерси, и к вам приходят налоговые инспекторы, им трудно даже приступить к расспросам, поскольку действующие на Джерси трастовые договоры не зарегистрированы в каком-либо официальном или государственном реестре. Впрочем, если налоговикам повезет и они установят личность попечителя, то скорее всего им окажется один из практикующих на Джерси адвокатов, зарабатывающих этой практикой себе на жизнь. Такой человек может оказаться попечителем в еще нескольких тысячах трастов. Он может быть единственным в мире человеком, знающим, кто является бенефициаром траста, но профессиональная конфиденциальность обязывает адвоката не раскрывать личность бенефициара. И тут налоговый инспектор упирается лбом в глухую каменную стену.

Секретность можно еще более усилить, выстроив ее в виде многоуровневой структуры. Активом, переданным в траст на Джерси, может быть миллион долларов, находящийся в одном из панамских банков, который и сам защищен строгой банковской тайной. Даже если налоговые инспекторы прибегнут к пыткам, им никогда не добиться от джерсийского адвоката раскрытия личности бенефициара, поскольку адвокат может его не знать. Попечители-адвокаты просто отправляют чеки в другие страны другим адвокатам, но они тоже не являются бенефициарами^[11]. Эту игру можно продолжать до бесконечности: траст на Джерси можно наложить на другой траст, находящийся на Каймановых островах, и увенчать эту секретную структуру компанией, зарегистрированной в штате Делавэр. Если поисками займется Интерпол, в попытках отследить деньги его сотрудникам придется пускаться в длительные и дорогостоящие процедуры расследования и проводить их в разных странах. Даже в этом случае в некоторых офшорах действуют оговорки о бегстве: как только запахнет расследованием, активы автоматически будут переправлены в какое-то другое место.

По сравнению с хитроумными кружевами, которые плетут в современных офшорах, трастовые договоры, заключенные братьями Вести в декабре 1923 года (документы подписали в парижской конторе британской юридической фирмы Hall & Stirling), были довольно просты. Несмотря на это, Налоговому управлению Великобритании понадобилось восемь лет, чтобы установить сам факт существования этих договоров. А пока парижский траст братьев Вести тихо и спокойно действовал, разразился новый скандал.

В июне 1922 года, через семь лет после того, как братья Вести бежали из Великобритании от высоких налогов военного времени, обнаружилось, что Уильям Вести купил себе титул пэра. В этом не было ничего особенно необычного. Многие люди, сколотившие крупные состояния на войне, отчаянно стремились к респектабельности. Достоинство пэра позволяло прикрыть позор спекуляций, и премьер-министр Ллойд Джордж с радостью шел навстречу, вольно или невольно продавая официальные привилегии, что вызвало волну протеста в Великобритании. «Титулы раздают господам, которых порядочный человек не пустит на порог своего дома», – раздраженно говорил один из членов парламента в 1919 году.

Когда Уильям стал лордом Вести, это вызвало широкое возмущение. Выступая в парламенте, лорд Стрэйчи сказал: «Большинство людей считают, что если данный человек и заслуживает награды, то его следует награждать за уклонение от налогов и за то, что он взваливает еще более тяжкое бремя на тех, кто налоги платит»⁹. Стрэйчи предложил Вести убедить парламент, что его титул пэра не куплен.

Разумеется, ничего подобного Уильям делать не стал. Никому не понравилось его заявление: «С формальной точки зрения, в настоящее время я нахожусь за рубежом… Нынешнее положение дел меня совершенно устраивает. Я нахожусь за рубежом. И ничего не плачу».

Даже король Георг V был вынужден написать в своем причудливом монаршем стиле: «Самым решительным образом прошу учредить какую-то эффективную и внушающую доверие процедуру, которая позволила бы защитить Корону и Правительство от возможности подобных болезненных, если не унизительных инцидентов. Повторение их непременно создаст зловещий прецедент, опасный для общественного и политического благоденствия нашей страны». Скандал получился громким, но в конце концов и он постепенно затих, а братья Вести вернулись в Великобританию, как и хотели, причем налоговые власти пребывали в неведении о тайном парижском трасте.

Жителей современной Британии может поразить сходство этого эпизода со скандалом, разыгравшимся с лордом Эшкрофтом, заместителем председателя Консервативной партии Великобритании и богатым бизнесменом, чьи компании находятся в Белизе. Майкл Эшкрофт признал в марте 2010 года, что в целях налогообложения он не резидент Соединенного Королевства, а имеет статус так называемого налогоплательщика, не проживающего постоянно. Принадлежность к этой категории жителей освобождает богатых англичан от уплаты британских налогов с доходов, полученных за пределами их страны. После мартовского скандала в газете Guardian появилась статья под заголовком: «МИСТЕР ВОНЮЧКА ЛЕГКО ПОЛУЧИЛ ТИТУЛ ПЭРА. ТЕПЕРЬ ВОНЬ СТАНОВИТСЯ НЕСТЕРПИМОЙ». Один из членов парламента заметил: «При скорости, какую развивает Эшкрофт, к Рождеству он будет членом королевской семьи»¹⁰.

Братья Вести вернулись в Великобританию и благополучно избегали налогообложения, а британские налоговые органы упорно и скрупулезно вели свое детективное расследование и наконец узнали о парижском трасте. Однако даже после этого им так и не удалось заставить братьев заплатить налоги с активов, переданных в траст. Ибо секретность – не единственная уловка, входящая в список трастовых услуг. Трасты дают возможность своим клиентам ссылаться на то, что они отказались от денег (а значит, эти деньги уже нельзя облагать налогами), тогда как на самом деле клиенты продолжают управлять своим капиталом. В оценке Налогового управления США такой прием выглядит следующим образом: «Хотя такие схемы создают видимость разделения ответственности за собственность и управление благами, создаваемыми этой собственностью (такое разделение имеет место в законных трастах), на самом деле налогоплательщик управляет и благами»¹¹. В преамбуле к парижскому трастовому договору братьев Вести содержится намек именно на такое мошенничество. «Принимая во внимание естественную любовь и привязанность лиц, совершающих этот акт распоряжения имуществом [братья Вести], к бенефициарам, – гласит начало преамбулы, – …а также по иным благим причинам и соображениям…», деньги действительно были отданы дорогим бенефициарам – женам и детям братьев Вести. Но на самом деле братья сделали вот что. Прежде всего они сдали большую часть своей заморской империи в аренду Union Cold Storage Ltd. – своей компании, зарегистрированной в Великобритании. При любом нормальном договоре аренды эта компания просто платила бы братьям за аренду, но вместо этого арендные платежи поступали двум юристам и директору парижской компании (лицам, пользовавшимся доверием братьев). Пока все выглядело нормально. Но попечителям были даны весьма широкие инвестиционные полномочия, которые они могли осуществлять под руководством определенных «доверенных лиц». И кто же были эти лица? Ну, конечно же, братья Вести! Так попечители – под управлением братьев – предоставили крупный кредит другой британской компании, которую также контролировали братья и которую они использовали как собственную копилку¹².

Надо признать, налоговые органы постоянно изыскивают способы противодействия новым стратегиям уклонения от налогов и регулярно издают законы и правила, призванные защитить налогооблагаемую базу. В ответ на это богатые люди, уклоняющиеся от налогов, изобретают еще более сложные стратегии, позволяющие обойти новые правила. Это превращается в постоянно эволюционирующую игру в кошки-мышки, в результате чего системы налогообложения неуклонно усложняются. В ответ секретные юрисдикции постоянно – и зачастую довольно быстро – изменяют свои законы, чтобы позволить богатым совершенствовать их мошеннические уловки и на шаг опережать налоговиков. За долгие годы количество ухищрений, к которым прибегают офшорные трасты, неимоверно возросло, а мошенничество стало более изощренным. Во многих офшорных юрисдикциях допускаются так называемые отзывные трасты – их учредители имеют возможность не только изменить договор, но и ликвидировать его, а деньги возвращаются первоначальным собственникам. Если собственники могут такое делать, значит, на самом деле они не отделены от активов. Однако до тех пор, пока траст не ликвидирован, все выглядит так, словно активы вышли из-под контроля своих собственников, и власти не могут облагать эти активы налогами.

Вариаций на эту тему – бесконечное множество. Траст может иметь «защитника», который обладает своего рода влиянием на попечителей и действует от имени и в интересах лица, якобы отдавшего свои деньги. Один из «звездных трастов», существующий на Каймановых островах, разрешает изначальному собственнику средств принимать инвестиционные решения, причем попечитель не обязан гарантировать, что инвестирование осуществляется в интересах других бенефициаров траста. А можно воспользоваться джерсийским «фиктивным трастом». В нем можно менять попечителей на более податливых людей и изменять инструкции, которым должны следовать попечители, по своему произволу. Так дело и идет. Существует специальная категория офшорных юристов: они целыми днями просиживают в офисах и занимаются только тем, что выдумывают новые трасты с весьма незаконным запашком.

Впрочем, трасты – вопрос не одних лишь налогов. Как увидим, многие структурированные инвестиционные инструменты, которые помогли запустить последний экономический кризис, создавались как офшорные трасты. Каково было бы потрясение большинства людей, если бы они узнали, насколько важную роль играют эти трасты в глобальных финансах. А ведь только в трасты крошечной налоговой гавани Джерси вложено до 400 миллиардов долларов. Во всем мире в трасты вложено несколько триллионов долларов. И все это окутано завесой глубокой секретности.

Выбирая для защиты своего огромного богатства такой механизм, как траст, братья Вести остановили свой выбор на действительно могущественном орудии.

Во всем мире в трасты вложено несколько триллионов долларов

И когда сенатор де ла Торре в 1934 году нашел в трюме Norman Star погребенные под гуано ящики с документами Вести, он, возможно, даже не догадывался, насколько изобретательны его соперники. Вскоре после инцидента на корабле Norman Star нашли новые изобличающие Вести документы – на этот раз в Уругвае. А сенатору удалось добиться еще одного успеха: он убедил министерство иностранных дел Великобритании (британские дипломаты были глубоко обеспокоены сомнительным деловыми приемами братьев Вести) принять запрос Аргентины о проведении расследования межгосударственной комиссией.

«Уильям немедленно понял опасность, – писал Найтли. – Комиссия, несомненно, захочет изучить бухгалтерские книги в Лондоне, и нельзя предсказать, что обнаружится в ходе подобной проверки». Братья перешли в наступление. Когда их управляющий в Аргентине умер от сердечного приступа, Уильям Вести написал письмо в комиссию, расследовавшую деятельность братьев, и обвинил в его смерти сенатора де ла Торре. Правительство Аргентины ответило яростной отповедью, назвав письмо Вести «беспрецедентной наглостью». Министерство иностранных дел Великобритании согласилось, что письмо Уильяма оскорбительно, но заявило, что ничего сделать не может. С этого момента дело пошло на спад.

Межгосударственная комиссия работала два года, в течение которых братья Вести использовали все свои связи в Лондоне, чтобы лишить ее работу всякого смысла. Несмотря на то что было проведено шестьдесят заседаний, а в отчете содержались детальные подробности аргентинской торговли мясом, комиссии так и не удалось добраться до бухгалтерских книг Вести в Лондоне. Филип Найтли описывает, что произошло потом: «Сенатор де ла Торре, человек, который более чем кто-либо другой приблизился к проникновению тайны империи Вести, застрелился 5 января 1939 года. В своей предсмертной записке он выразил все свое разочарование в разумности поведения человечества».

Тем не менее Налоговое управление Великобритании уже начало собирать силы для следующего штурма трастов Вести. Налоговики опирались на закон 1938 года о финансах, надеясь, что он позволит им облагать налогами зарубежные трасты. Свои атаки Управление продолжало даже в 1942 году, в самый разгар Второй мировой войны. Уильям Вести умер двумя годами ранее, до последнего вздоха борясь с налоговиками, оставив после себя в Великобритании всего лишь 261 тысячу фунтов стерлингов и проклиная «несправедливые налоги на наследство». Траст, живой и здоровый, продолжал выплаты членам семьи. Новый британский закон определял: если человек обладал «правом на получение» дохода (эта формулировка, по-видимому, охватывала и семью Вести), он подлежал налогообложению. Поначалу казалось, что Налоговое управление берет верх, однако налоговикам не удалось раздобыть оригиналы документов парижского траста. Последним известным семье Вести местонахождением этих документов была какая-то коробка, которую видели в Бордо незадолго до того, как в город вошли немцы. И все же налоговики продолжали добиваться успеха, отклоняя апелляции семьи одну за другой. Однако в заключительной схватке удача перешла на сторону семьи. До принятия закона о финансах Вести предстали перед высшим судом Великобритании; они сумели убедить судебных лордов, что не располагают индивидуальными правами управлять доходом, что у них есть только совместные права. И снова Вести благодаря этой уловке увернулись от налогов – в то время, когда молодые британцы отдавали свои жизни на полях сражений Второй мировой.

Подобная игра продолжалась еще несколько десятилетий. В последующих атаках Налоговое управление Великобритании добивалось каких-то мелких успехов, но Вести всякий раз совершенствовали свою защиту, и большая часть их богатства выскальзывала из налоговой сети. «Попытки схватиться с Вести из-за налогов, – сказал сотрудник Налогового управления, – напоминают потуги зажать в кулаке кусок рисового пудинга». Вскоре после очередной атаки налоговиков Sunday Times – в то время одна из самых уважаемых газет мира – провела в 1980 году свое расследование. Было установлено, что компания Dewhurst – принадлежавшая Вести сеть розничной торговли мясом – заплатила в 1978 году 10 фунтов стерлингов в качестве налога на прибыль, которая превысила 2,3 миллиона фунтов, то есть расплатилась по ставке, равной 0,0004 %. «Перед вами – обладающая невообразимым богатством династия, и на протяжении более чем 60 лет она платит совершенно ничтожные налоги, – писала газета. – Все эти годы представители семьи

Вести наслаждаются всеми возможными благами и удовольствиями, которые могут себе доставлять богатые люди в Англии. Они не внесли ничего, что хотя бы приближалось к справедливо причитающейся с них доли. Они не дали ни гроша на те ценности, благодаря которым их жизненные удовольствия стали возможными, – на защиту от врага в военное время, на борьбу с беспорядками и болезнями в мирное время».

Неприятно об этом вспоминать, но в подавляющем большинстве откликов, присланных читателями в ответ на эту статью, семье Вести выражалась полная поддержка. «Всяческой им удачи», – обронил лорд Торникрофт, один из столпов Консервативной партии Великобритании. А Эдмунд Вести, внук лорда Эдмунда Вести, цинично бросил: «Посмотрим в лицо фактам: никто не платит налогов больше, чем его вынуждают. Мы все уклоняемся от налогов, не так ли?»¹³.

Лазейка, созданная парижским трастом, была закрыта в 1991 году, но у богатых британцев еще остается множество возможностей уклоняться от налогов законным образом¹⁴. Когда наконец, в результате возмущения общественности, в 1993 году подоходный налог начала платить королева, последний лорд Вести улыбнулся и сказал: «Итак, я остался один».

Как вскоре увидим, все совсем не так. Последний лорд Вести оказался вовсе не одинок.

Глава 3
За щитом нейтралитета

Швейцария – древняя секретная юрисдикция Европы

В четыре часа десять минут 26 октября 1932 года наряд парижских полицейских начал обыск в изысканном доме на Елисейских полях, где размещался скромный парижский офис швейцарского Basler Handelsbank ¹ Некий высокопоставленный сотрудник банка представил в полицию список тысячи трехсот клиентов банка, уклонявшихся от налогов. Вскоре полицейские убедились, что поступившая информация подтверждается. В приемной они задержали нескольких человек, в карманах у которых обнаружилось в общей сложности более 200 тысяч франков наличными. По ходу расследования список подозреваемых вырос до двух тысяч имен, среди которых были богатейшие и известнейшие люди Франции.

Через две недели после обыска список оказался в руках депутата-социалиста Фабьена Альбертина. В парламенте разгорелись горячие дебаты, в ходе которых депутаты все яростнее требовали назвать имена клиентов банка. И Альбертин, раздразнив коллег некоторыми подробностями, устроил настоящий политический стриптиз: два епископа, дюжина генералов, начальник финансового управления французской армии, трое сенаторов, несколько бывших министров, ведущие промышленники, в том числе представители семьи Пежо, придерживавшийся правых взглядов владелец газеты Le Figaro, и его конкурент – владелец газеты Le Matin. Обнаружилось, что замешаны еще пять швейцарских банков. По оценке Альбертина, Франция ежегодно теряла поистине ошеломляющую сумму по тем временам – 4 миллиарда франков². Один коммунист в парламенте сопоставил снисходительное отношение правосудия к богачам, уклоняющимся от налогов, с отношением к мелкому торговцу, которого за обман системы социального обеспечения на три года отправляют в тюрьму.

Уже в 1920-е годы, когда братья Вести упражнялись в ловкости при уходе от налогов, швейцарские банкиры вовсю рекламировали собственные гарантии «абсолютной банковской тайны». Делали они это с такой наглой назойливостью, что министр иностранных дел Швейцарии призвал их к большей сдержанности в рекламе. Правительства европейских стран были обеспокоены не только своими налоговыми поступлениями, но и бегством немецкого капитала в Швейцарию, что подрывало возможности выплат репараций, возложенных на Германию Версальским договором после Первой мировой войны. Федеральный совет Швейцарии заявил в 1924 году, что «принял решение жестко отвергать… любые меры, направленные на борьбу с этим бегством капитала» ³.

Но скандал, разразившийся во Франции, отличался от прежних. В разгар Великой депрессии во Франции готовили бюджет строгой экономии и в обществе господствовали негативные настроения. Всем тридцати восьми следователям Парижа было предписано возбудить судебные дела против людей, имена которых попали в список клиентов швейцарского банка, а министр финансов Франции пообещал бороться с уклонением от налогов «всеми имеющимися у правительства способами и средствами»⁴. Швейцария отвергла запросы Франции о сотрудничестве. «Предоставление французским агентам юридического сотрудничества ни в коей мере не соответствовало бы нашим интересам. Это могло бы оказать крайне неблагоприятное воздействие на весьма значительный бизнес, который обеспечивают нашим банкам иностранные депозиты», – отмечалось в одном из конфиденциальных правительственных документов⁵. Но когда французские власти заключили в тюрьму двух должностных лиц Basler Handelsbank за отказ от сотрудничества, Швейцария и ее банкиры нанесли ответный удар.

В первую очередь была организована кампания в швейцарских газетах, и на Францию обрушился шквал острой критики по поводу жесткой тактики ее полиции. Авторы статей игнорировали проблему уклонения от налогов в условиях строгой экономии и представляли Швейцарию жертвой правительств крупных стран, прибегающих к запугиванию. Как утверждали швейцарские газеты, развернуто «ОТВРАТИТЕЛЬНОЕ НАСТУПЛЕНИЕ НА ШВЕЙЦАРИЮ» и начат «НАСТОЯЩИЙ ПОХОД НЕНАВИСТИ». Заголовки тех давних статей оказались предвестниками современных: в наши дни швейцарские газеты практически дословно повторили свои обвинения, когда власти США поймали сотрудников банка UBS на очевидном оказании помощи богатым американцам в уклонении от налогов.

Принято считать, что Швейцария ввела режим банковской тайны, чтобы защитить деньги немецких евреев от нацистов

Все, происходившее далее, является для нас крайне важным. Сегодня распространена версия, будто Швейцария ввела режим банковской тайны, дабы защитить деньги немецких евреев от нацистов. Этот миф восходит к одному из документов, опубликованных в 1966 году в бюллетене банка Schweizerische Kreditanstalt (ныне банк называется Credit Suisse)⁶. С тех пор швейцарские банкиры используют его с максимальным эффектом. Американские представители, которые в то время вели переговоры со Швейцарией о новом налоговом соглашении, предъявили официальную претензию, что им слишком часто приходится выслушивать лекции о банковской тайне, якобы введенной ради защиты еврейских денег. Именно эта история получила официальное одобрение правительства Швейцарии, что и было зафиксировано в марте 1970 года в докладе Федерального совета⁷. Эта же версия поддержана в сенсационной публикации бывшего редактора одной женевской газеты; в книге изложен миф об агентах гестапо, проникших в Швейцарию, чтобы разузнать банковские реквизиты принадлежавших евреям счетов⁸. Проблема ситуации заключается в том, что вся эта история – сплошная ложь. Во время Великой депрессии в Швейцарии возникло протестное движение фермеров и рабочих, в 1931 году громко потребовавших усилить контроль над деятельностью банков. Возникла опасность проверки федеральными органами дотоле строго закрытой финансовой сферы, а значит – реальная угроза утечки банковских секретов. В ответ швейцарские банкиры не только настоятельно, но даже свирепо потребовали принятия нового закона, который приравнял бы нарушение банковской тайны к уголовному преступлению. Весьма влиятельная правая ежедневная газета Neue Zurcher Zeitung развернула в августе 1931 года кампанию острой критики государственного надзора за банками; а в феврале 1932 года ведущие банкиры представили правительству законопроект, в одной статье которого нарушение банковской тайны считалось преступлением. Однако настоящую активность правительство начало проявлять только после скандала, разразившегося в октябре 1932 года во Франции. В Швейцарии было разработано новое законодательство о банках, официальный проект которого подготовили в феврале 1933 года – за восемнадцать дней до прихода Гитлера к власти, то есть задолго до того, как он консолидировал власть и сумел установить полный контроль над всеми разведывательными службами Германии. В законе, окончательно принятом в 1934 году, формулировка статьи об обязательстве банка о неразглашении дел клиентов практически не подверглась никаким изменениям. Впервые именно в Швейцарии разглашение банковской тайны стало уголовным преступлением, караемым штрафом и тюремным заключением ⁹. В Германии смертная казнь за владение незадекларированными в Третьем рейхе счетами в заграничных банках была введена только в 1936 году. Даже в ассоциации швейцарских банков не располагают документальными свидетельствами той деятельности, которую якобы вели проникшие в Швейцарию агенты гестапо с целью сбора информации о деньгах немецких евреев.

Хотя сюжет о банковской тайне, возникшей из-за участия швейцарских банкиров в судьбе немецких евреев, оказался мифическим, многие считают его историческим фактом. Эта история, писал финансовый журналист Николас Фейс, «…снабдила сплачивающей идеей швейцарцев, вечно находящихся под прицелом критики; она вложила им в руки знамя нравственности, которым так удобно прикрываться, если вас обвиняют в укрывательстве преступников всех подданств и национальностей». Историю о защите еврейских денег неоднократно использовали, когда в 2008 году американское правительство начало расследование деятельности в США швейцарского банка UBS, помогавшего богатым американским клиентам уходить от налогов. «Швейцарские законы о банковской тайне, – отмечала в 2009 году газета Financial Times, – были приняты в 1934 году отчасти для защиты от нацистов немецких евреев и профсоюзных деятелей».

Сохранение секретности в Швейцарии имеет очень древние и глубокие корни. «Надо полагать, Швейцария является старейшей и самой мощной налоговой гаванью, – объясняет Себастьен Жийо, профессор истории экономики университета Лозанны. – Каймановы и Багамские острова – всего лишь отростки Лондона, не обладающие настоящей автономией. Другое дело Швейцария – она не просто сейф для богатых американцев. Швейцария стала налоговой гаванью в силу мощных вековых традиций, существующих уже семь столетий и связанных с политикой тридцати или сорока семей. Если вы принадлежите к одному из этих кланов, у вас в руках весь мир. Причем их влияние не зависит от финансового состояния»¹⁰.

У швейцарцев есть собственный миф об основании их страны – столь же для них значимый, как и «бостонское чаепитие» для американцев. Это сказание XIV века о Вильгельме Телле. Любой школьник знает, что Телль нанес оскорбление императорскому сборщику налогов и в наказание должен был сбить стрелой яблоко, поставленное на голову собственного сына. Легенда об отважном горце-лучнике, не признававшем власти австрийского императора, отображает идеальный образ Швейцарии, сложившийся у самих швейцарцев, – образ гордой высокогорной страны. Этот образ прекрасно соответствует такому исконно швейцарскому понятию, как Sonderfall, – представлению о том, что Швейцария занимает в мире более чем особое, более чем высокое место¹¹.

Исторически швейцарцы веками организовывались в большие общины горцев, полагающихся только на собственные силы, что делало невозможным установление в стране власти иноземных захватчиков. Как страна Швейцария была создана из отдельных, самостоятельных, слабо связанных между собой административных единиц, разъединенных глубокими горными ущельями. В стране насчитывается четыре языковые группы. Германоговорящее большинство проживает на территории вокруг Цюриха, на востоке и в центре страны. Франкоговорящее меньшинство сосредоточено вокруг Женевы на западе страны. Еще меньшую группу составляет италоговорящее население, компактно проживающее вокруг Лугано на юге страны. Совсем маленькую ретороманскую группу представляют швейцарцы, населяющие одну долину на юго-востоке и говорящие на архаическом романшском языке. Однако надо понимать, что подобное лингвистическое членение Швейцарии очень приблизительно: прежде всего оно не совпадает с этническо-административными границами между кантонами и общинами; далеко не всегда соответствует конфессиональным различиям, существующим между протестантами и католиками; и совсем не отражает идеологических разногласий.

Обычно из-за такого этнического, языкового и культурного многообразия возникают сложнейшие проблемы, но швейцарцы научились их обходить. Во-первых, при помощи специфической внешней политики – они сохраняют нейтралитет во всех внешних конфликтах. Например, присоединение к Франции или Германии во время войн между этими странами могло столкнуть франкоязычное население с германоязычным и привести к гражданской войне. В Швейцарии традиции нейтралитета очень давние, но формально они были признаны только в 1815 году на Венском конгрессе, когда европейские державы гарантировали ей «вечный нейтралитет». Во-вторых, для преодоления внутренних разногласий швейцарцы используют продуманную политическую систему предельной децентрализации власти. При всей сложности и даже запутанности своих государственных структур, Швейцария является страной прямой демократии, а ее территориально-административные единицы обладают большими полномочиями. Все конституционные вопросы решаются исключительно при помощи референдумов – их проводят так часто, что швейцарскому правительству всегда удается опережать на шаг назревающее в обществе недовольство. Швейцарцы, как объясняет историк из Кембриджа Джонатан Стейнберг, «верят, что всегда можно прибегнуть к политическому компромиссу и всегда найдется тот или иной конституционный механизм, который позволит преодолеть любую трудность». Швейцария представляет собой «веками складывавшуюся территориальную общность, которой удалось избежать централизации, столь характерной для новой истории. Этот осколок Священной Римской империи сумел пережить и взлет и падение современного централизованного государства»¹².

Из-за крайне децентрализованной структуры национальное правительство получает лишь около трети собираемых в стране налогов, остальное делится примерно поровну между 26 кантонами и приблизительно 2750 коммунами. Подобная ситуация способствует конкуренции между кантонами в снижении ставок налогов, что в свою очередь благоприятствует активизации внутренней офшорной политики: постоянное снижение налогов наряду с банковской тайной сегодня привлекает в страну ряд крупнейших корпораций мира. Уютный маленький кантон Цуг в условиях чрезвычайной секретности гостеприимно принял 27 тысяч корпораций – по одной на каждого четвертого жителя. В их числе такие сырьевые гиганты, как Glencore и Xstrata, и компания, ведущая строительство трубопровода, по которому в Европу будет поступать значительная часть российского газа. Кантон Цуг стал убежищем беглого финансиста Марка Рича (в 2001-м президент Клинтон помиловал его, что вызвало неоднозначную реакцию общественности) и приютом для многих знаменитостей, например бывшей звезды тенниса немца Бориса Беккера. Гигантские многонациональные корпорации неизмеримо превосходят кантоны по экономической мощи, что дает им огромные возможности оказывать влияние на местных законодателей. Компания Tyco Electronics Ltd, договорившись об особой ставке налогообложения, поменяла место регистрации с Бермудских островов на кантон Шаффхаузен; высокопоставленное должностное лицо компании объясняет: «Этот кантон так мал, что у вас есть любой доступ к его властям»¹³.

В государственной системе Швейцарии есть еще один механизм, благодаря которому финансовый капитал чувствует себя очень уверенно. Швейцарская политика основана на принципе согласия – сами швейцарцы обозначают его словом concordance. На практике это означает соглашение всех политических фракций, достигнутое в ходе переговоров. Правительством страны является Федеральный совет – коллективный орган, состоящий из семи человек, как правило, представителей разных партий. Однако члены Федерального совета всегда должны отстаивать только коллективную волю, ставя ее превыше партийных интересов. Любопытно отметить, что пикировка между правящими и оппозиционными кругами – столь обычная для демократических стран и играющая такими яркими красками на полотне их политической жизни – в Швейцарии обычно имеет приглушенные оттенки. В этой стране политикам не позволяют доводить свои разногласия до серьезного обострения. И хотя социалистическая партия издавна выступает против банковской тайны, партийные лидеры, члены Федерального совета, должны не только поддерживать официальный курс, но и следовать ему.

В своих публичных выступлениях они вынуждены прибегать к довольно уклончивым оборотам, вроде «да… действительно… но…», и это весьма ослабляет оппозицию. Правда, в последние годы принцип согласия несколько нарушается из-за шумной правой Швейцарской народной партии, выступающей против иммиграции, но при этом энергично отстаивающей банковскую тайну.

Из всего сказанного понятно, что представители финансового капитала могут не опасаться: швейцарцы не станут раскачивать лодку. Более того, система политической власти создает еще один уровень надежности. Швейцарские коммуны, возникшие из объединений свободных крестьян и городских жителей, обладают, как объясняет Стейнберг, «той любопытной устойчивостью, которая есть у куклы-неваляшки – сколько бы ребенок ни наклонял ее, она всегда принимает вертикальное положение. Центр тяжести в коммунах всегда находится внизу, поэтому социально-политический строй страны всегда находится в состоянии устойчивого равновесия». Кроме того, Швейцария, из-за горного рельефа, дробящего ее экономическую структуру, никогда не отличалась сильным рабочим движением. Например, ткацкие предприятия располагались по берегам горных рек, энергия которых приводила в движение машины, а это означало, что текстильная промышленность состояла из множества разрозненных мелких фабрик. Рассеивание рабочей силы затрудняло становление рабочего класса, обладающего самосознанием и готовностью с боем отстаивать свои права¹⁴. И указанные выше особенности, и способность системы нейтрализовывать возможные конфликты помогают объяснить, почему швейцарское общество, в отличие от остальных развитых стран, продолжает мириться с одним из самых неравных распределений богатства. Никакая народная революция в обозримом будущем Швейцарии не грозит. А это как раз то, что приходится по вкусу финансистам всего мира.

Представители финансового капитала могут не опасаться: швейцарцы не станут раскачивать лодку

В Швейцарии веками умели хранить финансовые тайны. Короли Франции высоко ценили благоразумное молчание женевских банкиров. Если обнаружилось бы, что короли-католики берут взаймы у протестантов-еретиков, это стало бы катастрофой для французской короны. Великий совет кантона Женева в 1713 году (в те времена Женева была независимым городом-государством) постановил, что банкирам «запрещается разглашать такую информацию кому-либо, за исключением самого клиента или случаев, когда на разглашение такой информации дано явно выраженное согласие

Городского совета». Но истинный расцвет банковская секретность обрела в XIX веке, когда швейцарская элита стала мечтать об империи.

В период с 1860 по 1870 год ряд мелких государств, находившихся к югу от Швейцарии, вошли в состав объединенной Италии. Нечто похожее произошло и к северу от Швейцарии, где в 1871 году появилась единая Германия. В это же время европейские державы боролись за заморские колонии. За стремительным расширением Британской империи последовала колониальная экспансия Франции, Германии, Бельгии, Нидерландов и Италии. Но у Швейцарии не было выхода к морю, поэтому о создании собственной колониальной империи не могло быть и речи. Швейцарская промышленная и банковская элита разрабатывала планы либо с помощью армии захватить выход к морю, либо в результате переговоров получить доступ к порту города Генуи. Был даже план приобретения Мадагаскара у Франции. Себастьен Жийо пишет:

Итак, вы – швейцарская буржуазия, и у вас есть проблема.

У большинства конкурировавших со Швейцарией крупных буржуазных стран, особенно у Германии [и Франции], довольно быстро появились огромные армии; в процессе колониальной и империалистической гонки буржуазия начала делить мир. Швейцария оказалась окруженной именно такими державами, у которых было все: и колониальные империи, и доступ к сырью, и военно-морской флот, и торговля, и многое другое. А что было у Швейцарии? Что оставалось делать швейцарцам? Этим гордым швейцарским буржуа с многовековой историей? У них ведь не могло быть империи.

И тогда швейцарская буржуазия начала готовить принципиально иной путь, к этому времени уже наполовину сформировавшийся: она все поставила на свою политику нейтралитета. Вы третья сторона, соблюдающая принцип невмешательства во время чужих войн, – на этом можно делать огромные деньги. Вы вольны по-прежнему иметь деловые отношения с каждой из воюющих держав, вы пользующийся доверием и никому не угрожающий посредник. Из этого положения можно извлекать большую прибыль. «Если какой-нибудь немец хотел заниматься коммерцией во Франции (или наоборот), – пишет Жийо, – он делал это через Швейцарию, которая обеспечивала маскировку и предоставляла скрытые компании для завершения сделок. Таким образом коммерсанты защищали не только свои грузы, но и покупали собственное спокойствие: они могли перевозить в Швейцарию семьи и не опасаться за жизнь жен и детей». Однако не только это способствовало притоку капитала в Швейцарию. По мере того как враждующие страны погружались в экономический хаос, естественно, деньги устремлялись в мирные нейтральные страны, валюты которых оставались сильными и даже укреплялись вследствие притока иностранного капитала.

Швейцарцы уже обнаружили все преимущества невмешательства: во время Тридцатилетней войны (1618–1648) – одной из самых опустошительных войн в истории Европы – торговля шла как никогда успешно, а уровень жизни в их стране никогда не был так высок. По словам Джонатана Стейнберга, именно тогда «швейцарцы начали связывать нейтралитет с прибылью, добродетелью и здравым смыслом»¹⁵. Банкиры кантонов, которые потом образовали современную Швейцарию, в XVIII веке проявляли высокую активность по всей Европе. Его императорское величество в Вене, короли Франции и Англии, мелкие германские князья и главы французских муниципалитетов – все были в долгу у швейцарских банкиров. «От Банка Англии до Ост-Индской компании не существовало практически ни одного инструмента коллективного капиталовложения, к которому не были бы причастны власти швейцарских кантонов», – писал швейцарский историк Жюль Ландсманн¹⁶.

Швейцарские прибыли многократно возросли во время Франко-прусской войны (1870–1871)¹⁷. Жийо пишет: «Именно так и задумала швейцарская буржуазия: “В этом – наше будущее; мы будем играть на противоречиях между европейскими державами; нейтралитет станет нашем щитом, а промышленность и финансы – нашим оружием”». Еще больше прибыли принесла Первая мировая война, и элита швейцарской буржуазии начала мечтать о своей стране как о великом мировом центре финансового капитала. Кроме того, большую роль сыграл еще один фактор: европейские страны, чтобы оплачивать свои военные расходы, начали повышать налоги. Например, подоходный налог во Франции ввели только в 1914 году, а к 1925-му его предельная ставка уже составляла 90 %¹⁸. По мере роста налогов богатые граждане стали искать возможность избежать налогообложения – и их выбор пал на старую добрую Швейцарию с ее нейтралитетом. Но даже Первая мировая так не обогатила швейцарскую буржуазию, как приход к власти Адольфа Гитлера.

В один прекрасный день в октябре 1966 года комитету сената США, расследовавшему деятельность швейцарских банков во время Холокоста, дала показания маленькая морщинистая женщина по имени Эстель Сапир. В последний раз она видела своего отца через колючую проволоку лагеря на юге Франции, вскоре его отправили на смерть в один из концентрационных лагерей в Польше. Но перед смертью отец успел подробно объяснить, где помещены его активы. После войны Эстель посетила несколько английских и французских банков, и их сотрудники без всякой суеты или недовольства, по ее просьбе, проверили счета и сняли с них деньги. Затем Эстель рассказала сенаторам, что случилось, когда она отправилась в Швейцарию с найденным в бумагах отца бланком о размещении депозита. Расписка была датирована 1938 годом, банк назывался Credit Suisse.

Ко мне вышел молодой человек и спросил: «Покажите мне свидетельство о смерти вашего отца». Я ответила ему: «Откуда у меня такое свидетельство? За ним мне надо было бы обращаться к Гиммлеру, Гитлеру, Эйхману и Менгеле». Я расплакалась. Выбежала из банка на улицу. В тот же день я вернулась в банк, но так и не смогла успокоиться. Никогда больше я в Швейцарию не возвращалась. Никогда не возвращалась. Никогда.

Эстель Сапир обращалась во многие отделения банка в других странах мира с 1946 по 1957 год, и двадцать раз Credit Suisse отклонял ее просьбы о возврате ей отцовских денег.

Для многих швейцарцев Вторая мировая война была временем сопротивления и героизма – и это придавало особое значение «швейцарской исключительности». Зажатая между фашистской Италией с юга и гитлеровской Германией с севера, отважная маленькая Швейцария оставалась свободной, но одинокой. Генерал Анри Гизан, командующий швейцарской армией, 25 июля 1940 года мобилизовал весь офицерский корпус и дал обещание защищать страну. Гизан отдал приказ о стратегической передислокации: армия снималась с обороны границ страны и перебрасывалась в район хребтов и горных массивов Альп. Гитлеровские войска могли захватить Цюрих, Женеву или Люцерн, лежавшие в низинах, но им пришлось бы изрядно помучиться при попытке овладеть самой лучшей из укрепленных позиций, какие были у Швейцарии в ее неприступных горах. Швейцария, говорил Гизан, будет сражаться до конца. И это был звездный час швейцарской армии. Но за геройской историей кроется другая, менее благородная. Первая часть ее имеет отношение к швейцарским банкам. Но обнаруживается и нечто другое, менее известное.

У Швейцарии издавна была конституционная обязанность предоставлять убежище политическим беженцам. И вдруг в апреле 1933 года, всего через несколько недель после прихода Гитлера к власти, принимается новый закон, на основании которого евреи автоматически лишались права на предоставление убежища, поскольку фактически они являются не политическими беженцами, а людьми, бежавшими по причинам расового преследования. «Мы должны защищаться со всей силой и, если необходимо, безжалостно отказывать в иммиграции евреям-иностранцам, особенно с востока», – сказал Генрих Ротмунд, начальник федеральной полиции Швейцарии. Ротмунд даже потребовал от Германии в 1938 году, чтобы в гестапо ставили в паспортах евреев штамп с большой красной буквой «J»^[12], дабы облегчить процесс их распознавания на пропускных пунктах¹⁹. Ради справедливости надо заметить, что это было не желанием швейцарского народа, а решением руководителей страны. Напротив, рядовые швейцарцы радушно принимали иммигрантов-евреев и вставали на их защиту, громко протестуя против жестокого обращения с беженцами.

Согласно многим свидетельствам, большинство граждан Швейцарии показали себя противниками нацизма ²⁰.

С началом войны в 1939 году Швейцария ужесточила ограничения на въезд; более того – из страны были насильственно высланы многие евреи, которые, спасаясь от нацистов, сумели пробраться в Швейцарию горными дорогами. Швейцарских евреев власти обязали платить за каждого нового еврейского беженца и заботиться о всех вновь прибывших. «Перед тем как предоставить право искать убежище на территории Швейцарской Конфедерации, беженцев подвергают строгим допросам, – сообщала одна швейцарская газета. – Люди с большим состоянием пользуются правом убежища без допросов»²¹. Как объясняли швейцарские чиновники, «политика невмешательства» означает только военный нейтралитет. А по словам президента Швейцарской Конфедерации, экономический нейтралитет – «неизвестный юриспруденции термин». Наконец, в 1942 году Швейцария фактически закрыла свои границы для искавших спасения евреев²². Том Бауэр, автор книги «Blood Money: the Swiss, the Nazis, and the Looted Billions» («Кровавые деньги: швейцарцы, нацисты и украденные миллиарды») пишет, что евреи, попавшие в Швейцарию легально, были «теми немногочисленными счастливцами, которые сотрудничали со швейцарцами, позволяя им наживаться на своем несчастье». Например, один немецкий еврей-бизнесмен получил гарантированную визу на въезд в Швейцарию, когда продал за одну марку свою обувную фабрику в Берлине швейцарской компании.

Еще в начале войны крупные немецкие корпорации и очень состоятельные частные лица стали накапливать средства в Швейцарии, чтобы в случае возможного поражения Германии создать новый, Четвертый рейх ²³. Министерство экономики Германии в сентябре 1939 года создало особый отдел контроля над валютным обменом – по сути для сокрытия немецкой собственности за рубежом, особо пристальное внимание уделялось, конечно, Швейцарии. Ведущие немецкие корпорации, прежде всего производители вооружений и химический гигант IG Farben, поставлявший отравляющий газ в нацистские лагеря смерти, наняли швейцарцев в попечители и управляющие для организации тайной юридической структуры собственности²⁴. Швейцарские агенты Германа Геринга, Йозефа Геббельса, Йоахима фон Риббентропа и самого Гитлера помогали хранить множество ценностей, золото и произведения искусства из разграбленных нацистами европейских галерей и частных коллекций. В записке, подготовленной Государственным департаментом США на основе захваченных немецких документов, в общих чертах описаны схемы, хорошо знакомые современным специалистам по офшорам: фальшивые счета-фактуры, подставные компании, тайные хранения, отложенные платежи по фальшивым контрактам и тому подобное. Высокопоставленный бернский банкир признался одному британскому дипломату в 1941 году, что «во всех странах нацистского блока каждый крупный член правящих группировок имеет средства в Швейцарии»²⁵. Гитлер так и не вторгся в Швейцарию; по одной версии, принадлежавшей высокопоставленному нацистскому чиновнику, потому, что эта страна представляла для него слишком «неудобоваримый кусок»²⁶; по другой, по словам одного бернского юриста, – Швейцария и крохотный соседний Лихтенштейн, служили ему «сейфами»²⁷.

Как современные налоговые гавани с радостью принимают коррупционные деньги, валом валящие к ним из развивающихся стран, так и Швейцария, видимо, прямо и активно покровительствовала созданной нацистами коррупционной системе. Гитлеровская Германия исчерпала свой золотой запас и валютные резервы уже в 1941 году, и правительство Швейцарии предложило Германии кредит в размере 850 миллионов швейцарских франков, а швейцарские промышленники поставляли нацистам вооружение и аппаратуру. По заключению Независимой комиссии экспертов, «. военную экономику Германии субсидировала Швейцария», а ее собственные химические, машиностроительные, часовые заводы, предприятия высокоточных измерительных приборов переживали «подлинный бум»²⁸.

Союзники по антигитлеровской коалиции потребовали у правительства Швейцарии ограничения торговли с Германией. Швейцарские чиновники очень «огорчились» из-за «необоснованных» претензий и откровенно отчитали послов союзных государств. Более того, швейцарцы потребовали права вести торговлю с Японией²⁹. По словам американского консула в Базеле, швейцарские банкиры превратились в «фашистских финансовых агентов». Когда осенью 1942 года сотрудники швейцарского Красного Креста получили прямые и неопровержимые свидетельства геноцида и стали подумывать о заявлении протеста, правительство Швейцарии приказало им замолчать³⁰. Министр иностранных дел Великобритании Энтони Иден в том же году вызвал посла Швейцарии в Лондоне, чтобы заявить ему протест против переговоров о заключении нового торгового соглашения между Швейцарией и Германией; и только постепенно до сознания министра стало доходить, что швейцарский посол просто не понимает, что нацизм – это зло, которое подлежит уничтожению³¹. В октябре 1942 года Швейцария предоставила Германии еще один крупный кредит для закупки вооружений. А в декабре того же года консервативная газета Neuer Zurcher Zeitung написала: «Еврейский вопрос обернулся массовым убийством евреев».

После высадки союзников в Нормандии в 1944 году агенты союзных разведок отмечали резкое увеличение ввоза в Швейцарию трофейного имущества, сопровождавшееся стремительным увеличением золотых резервов других стран, официально соблюдавших нейтралитет, – Испании, Турции и Швеции. Разведчики также наблюдали оживление грузопотока из Испании в Латинскую Америку, предположительно, вызванное транспортировкой нацистских сокровищ. Союзники подготовили операцию под кодовым названием «Надежное убежище» с целью отследить немецкую собственность и принудить нейтральные страны к отказу от укрывательства нацистских трофеев. От этих стран требовали «незамедлительно принять меры» и не принимать, не хранить, не передавать и не скрывать преступные сокровища³².

В сентябре 1944 года, по мере продвижения союзных войск к границам Швейцарии, ассоциация швейцарских банков пообещала прекратить сотрудничество с немцами, но только на основе саморегулирования – без контроля извне. Казалось, англичане удовлетворены, чего нельзя было сказать об американцах. Швейцарские банкиры держались твердо. США усиливали давление, тогда как Великобритания не проявляла никакого рвения. Разумеется, отслеживать нацистские трофеи было нелегко: после месяцев расследования английский торговый атташе в Берне Уильям Салливан сообщал, что все усилия наталкивались на «непроницаемость, характерную для рэкета»³³. Впрочем, позицию Великобритании нельзя было даже назвать вялой. «В Швейцарии, – писал Э. Г. Блисс, чиновник британского министерства экономической войны, – маскировка деятельности немцев не является ни преступной, ни предосудительной». Нейтральные страны, утверждал Блисс, не обязаны выдавать немецкие активы, если не доказано, что они похищены. «Мы полагаем, что нейтральные государства могут использовать немецкие деньги для погашения собственных претензий к Германии»³⁴. Подобная позиция ошеломляла американцев.

Министр финансов США Генри Моргентау обнаружил, что его попытки отследить спрятанные в Швейцарии нацистские трофеи встречают сопротивление со стороны сотрудников Государственного департамента его родной страны. Том Бауэр писал в своей книге: «Моргентау подозревал, что не следует недооценивать влияние Лондона» ³⁵. Агенты американской и британской разведок препирались по поводу банка Johann Wehrli, который, как было известно союзникам, служил каналом перевода нацистских активов в Латинскую Америку. Великобритания противилась попыткам США внести этот банк в черный список, американцы подозревали, что банк находился под защитой капитана Макса Бинни, зятя Верли и почетного британского консула в Лугано³⁶, однако Великобритания противилась попыткам США внести этот банк в черный список. Премьер-министр Уинстон Черчилль в речи, произнесенной в декабре 1944 года, с похвалой отозвался о Швейцарии, которая «имела величайшее право на награду» как «демократическое государство, отстаивающее свободу и в своих горах, и в своих помыслах, несмотря на давление, оказываемое в основном с нашей стороны»³⁷. Возможно, эти слова и были справедливы по отношению к большинству швейцарцев, но совершенно неоправданны в отношении швейцарских правителей и банкиров.

К февралю 1945 года победа союзников уже стала неизбежной, и Швейцария пошла на новые уступки, пообещав заморозить немецкую собственность и вернуть нацистские трофеи их настоящим владельцам. Однако юристы союзников вскоре выяснили, что в процессе очень неспешного выполнения своих обязательств швейцарские власти возводят все новые преграды, придумывая многочисленные уловки и лазейки. Один из юристов описал ситуацию, происходившую тогда в Швейцарии, как «сигнал, подаваемый немцам, прятать богатства, чтобы избежать наказания». Давление союзников усиливалось, и тогда Швейцария поставила Великобританию перед сложным вопросом: изменение швейцарских законов и открытие банков для поиска не имеющих наследников активов могло означать разрешение на проверку британских счетов в швейцарских банках. Даже намек на такую возможность, отмечает Бауэр, «в министерстве финансов Великобритании назвали “мощной взрывчаткой”, обращение с которой требует “величайшей осторожности”». Высокопоставленный британский чиновник предупредил, что вмешательство в швейцарские банковские тайны «возымеет следующий эффект: британские банки будут вынуждены в некоторых случаях раскрыть имена собственников номерных счетов». Эдди Плейфер, занимавший высокую должность в министерстве финансов Великобритании, заявил, что Британии «не следует с этим торопиться. мы не хотим, чтобы нас вынуждали раскрывать наши банковские секреты». Британскому юристу Динглу Футу срочной телеграммой из Лондона сообщили: «Вы не должны (повторяем, не должны) предпринимать ничего такого, что привело бы к запросам о раскрытии информации британскими банками»³⁸.

Швейцарцы все-таки подписали всеобъемлющее соглашение с союзниками о прекращении бизнеса с нацистами и замораживании их активов. Это произошло 8 марта 1945 года. Но Швейцария продолжала играть на два фронта. Через три недели швейцарские высокопоставленные официальные лица подписали с немецкими чиновниками секретное соглашение, по которому их страна обязалась принять еще три тонны трофейного золота – какую-то часть его составляли переплавленные зубные коронки и обручальные кольца, снятые с евреев и цыган в концентрационных лагерях³⁹.

После капитуляции Германии в мае 1945-го начала разворачиваться длинная и запутанная история, вызванная гневом американцев, стремлением британцев спустить дело на тормозах, двурушничеством и запирательством швейцарцев.

Многие в Великобритании настаивали на более снисходительном отношении к швейцарским банкирам, оправдывая их поведение тем, что именно такая политика позволила Швейцарии сохранить нейтралитет во время войны. Поэтому и после войны позиция Великобритании оставалась неизменной. Британские дипломаты – эти «женоподобные слабаки», как их охарактеризовал Джеймс Манн, высокий чиновник из министерства финансов США, – продолжали противодействовать введению санкций против швейцарских банков. Манн полагал, что Великобритания нуждается в швейцарских займах, – и оказался прав. За неделю до того как в Вашингтоне должны были начаться переговоры между Швейцарией и западными союзниками, Швейцария предоставила Великобритании первый кредит. Посол Швейцарии в Лондоне заявил, что заем предоставили в целях «…обеспечить снисходительность британского правительства… если иметь в виду будущие переговоры с союзниками». Франция получила еще больший кредит; по признанию другого швейцарского чиновника, это было сделано, чтобы на тех же переговорах «не выводить французов из душевного равновесия».

Швейцарские банки не передали никаких сведений о личностях своих иностранных клиентов, не являвшихся немцами. А процедурой выявления немецких активов занялась полугосударственная швейцарская контора, которая переложила большую часть своей работы на плечи самих банков⁴⁰. Первый же аудит, проведенный ассоциацией швейцарских банков по ею собственной инициативе, выявил активы жертв нацизма, не имеющих наследников, на сумму всего лишь 482 тысячи франков. При другом аудите, проведенном под давлением еврейских организаций в 1956 году, банки сообщили о 86 счетах на общую сумму 862 тысячи франков. Американские евреи продолжали давить на Швейцарию вплоть до 1990-х годов, и очередной аудит, выполненный швейцарцами в 1995 году, выявил еще 775 счетов, принадлежавших иностранцам. Общая сумма, хранившаяся на этих счетах, составляла 38,7 миллиона франков. В мае 1996 года Швейцария согласилась на проведение независимого расследования с правом изучения банковских документов. Комиссию возглавил Пол Волкер, бывший председатель Федеральной резервной системы США [далее везде ФРС]. Кроме того, парламент Швейцарии согласился провести собственное расследование. К этому времени в судах США уже рассматривались несколько коллективных исков. Комиссия Волкера обнаружила еще 53 886 счетов, возможно, связанных с жертвами Холокоста⁴¹, и в августе 1998 года швейцарские банки согласились выплатить 1,25 миллиарда долларов в качестве урегулирования этих коллективных исков. Британские банковские тайны так никогда и не были раскрыты. Банк Credit Suisse, наконец, обнаружил счет отца Эстель Сапир и урегулировал дело, выплатив ей полмиллиона долларов.

Швейцария остается крупнейшим в мире хранилищем грязных денег. На офшорных счетах, принадлежащих нерезидентам Швейцарии, в 2009 году лежало около 2,1 триллиона долларов. Примерно половина этих денег принадлежала европейцам. До мирового финансового кризиса сумма составляла 3,1 триллиона долларов⁴². По оценкам, сделанным в 2009 году аналитиками швейцарской брокерской фирмы Helvea, эта сумма соответствует примерно 80 % тех денег, которые не были задекларированы европейскими владельцами в своих странах ⁴³. Если говорить об итальянцах, данный показатель достигает 99 % ⁴⁴.

Швейцария остается крупнейшим в мире хранилищем грязных денег

Швейцарский парламентарий и яростный противник банковской тайны Рудольф Штрам обращает внимание правительств тех стран, которые пытаются пресечь уклонение от налогов через Швейцарию, на один важный момент. Поскольку офшорная система имеет в стране крепкие традиции и за многие столетия пустила мощные корни в ее общественную и политическую жизнь, внутреннее сопротивление банковской тайне бесполезно. Однако давление извне, направленное непосредственно на правительство Швейцарии, обычно также не приносит результатов. Успешными оказываются только те внешние вмешательства, которые нацелены непосредственно на швейцарские банки. Только это вынуждает банкиров идти на перемены. Последний пример: когда правительство США пригрозило UBS самыми страшным последствиями, Швейцария подписала в 2010 году соглашение об обмене информацией, касающейся более четырех тысяч американцев, имеющих счета в этом банке. «Оказывать давление на швейцарское правительство бесполезно, – говорит Штрам. – Чтобы добиться перемен, нужно давить на банки» ⁴⁵.

В последнее время раздаются голоса, что эти изменения «распечатали банковскую тайну» (воспользуюсь формулировкой автора статьи, появившейся в 2010 году в журнале Time)⁴⁶. Однако подобные заявления уводят от действительности: на самом деле Швейцария уступила совсем немного. Соглашение, которого добились США, – действительно прорыв, но оно предусматривает обмен информацией с другими странами, применяемый только при стандартах прозрачности, становящихся все более неадекватными. О них речь пойдет ниже. Последние изменения, внесенные в банковскую тайну, слишком скромны – и приносят пользу только гражданам кучки богатых стран. Как обычно, развивающиеся страны остаются за рамками соглашений^[13].

Глава 4
Антитеза офшорам

Джон Мейнард Кейнс, или борьба с финансовым капиталом

Третий том жизнеописания Джона Мейнарда Кейнса – великого английского экономиста – увидел свет в 2002 году. Удивляет слишком оборонительная интонация, прозвучавшая в предисловии к этому американскому изданию. Предисловие написал Роберт Скидельски – английский экономист и известный биограф Кейнса. Скидельски возражал против обвинений, выдвинутых в его адрес другим известным экономистом Брэдфордом Делонгом, будто он, Скидельски, подпал под «влияние странной и даже зловещей секты британских консерваторов-империалистов»¹. Версия, которую отстаивает Скидельски, вкратце такова: во время Второй мировой войны Великобритания на самом деле вела две войны. На фронтах первой – страна, возглавляемая Уинстоном Черчиллем, сражалась с нацистской Германией, на фронтах второй – с Америкой. «Вторую войну», проходившую между союзниками, возглавил Джон Мейнард Кейнс. Скидельски считает, что для США второй целью после основной – разгрома держав гитлеровской коалиции – являлось уничтожение Британской империи. «Черчилль сражался с нацистской Германией за сохранение Британии и ее имперских территорий; Кейнс бился с США за сохранение Британии как Великой державы. Войну с Германией Британия выиграла, но при этом истощила свои ресурсы до такой степени, что обрекла себя и на отказ от имперских амбиций, и на утрату великодержавного статуса»².

Аргументация всех участников спора была довольно запутанной, и в этом нет ничего удивительного, ведь на переговорах в Бреттон-Вуде (1944) главный партнер Кейнса со стороны Соединенных Штатов почти наверняка передавал информацию Советскому Союзу – им был Гарри Декстер Уайт ^[14]. Однако версия, предложенная Скидельски, не оставляет сомнений: США и Великобритания тихо сцепились в титанической борьбе за финансовое господство. В конце концов два экономических конкурента достигли договоренности, правда, случилось это лишь спустя много лет после окончания войны. Такое станет возможным, как я покажу в следующей главе, благодаря созданию современной системы офшоров. В настоящей главе речь пойдет о мире, сложившемся сразу после войны, – о международной финансовой системе, спроектировать которую помог Кейнс. Она предусматривала, с одной стороны, тесное сотрудничество между национальными государствами, с другой – строгий контроль над их взаимными потоками капитала. В известном смысле, финансовая модель Кейнса – полная противоположность нынешней либеральной офшорной системы – при всех своих ошибках принесла огромный, поразительный результат.

Кейнс имел довольно сложный характер – впрочем, это явление вполне обыкновенное для человека, сумевшего добраться до вершин мировой политики. Его жизни с лихвой хватило бы на двадцать человеческих судеб. Стареющий Альфред Маршалл, который был ведущим экономистом своего поколения, прочитав работу молодого Кейнса, сказал: «Истинно говорю вам, что нам, старикам, пора повеситься, если молодые люди способны излагать свои мысли так откровенно и преодолевать столь большие трудности с такой завидной легкостью». Кейнс впервые заставил громко заговорить о себе в 1920-м, когда появилась его книга «Экономические последствия Версальского мира» («The Economic Consequences of the Peace», 1920). С провидческим даром он предлагал ряд мер, которые могли бы радикально изменить послевоенный политический ландшафт. Кейнс возражал против наложения на Германию, проигравшую Первую мировую войну, огромных контрибуций, поскольку они могут окончательно развалить ее экономику, а заодно – разрушить всю Европу. Последствия подписанного мирного договора, предупреждал он, будут ужасны: «Этот мир возмутителен, невозможен и не в состоянии принести ничего, кроме новых несчастий»^[15]. Кейнс оказался прав: именно новый передел и политический кавардак в послевоенной Европе и привели к власти Адольфа Гитлера, заложив фундамент Второй мировой войны.

Его жизни с лихвой хватило бы на двадцать человеческих судеб

Вскоре Кейнс занялся спекуляциями на международных валютных и товарных рынках. Его очень заинтересовал вопрос крайней нестабильности рыночных цен. Он отказался от использования растлевающей инсайдерской информации, хотя именно она стала двигателем финансового бума 1920-х годов. Кейнс действовал иначе: вооруженный поистине энциклопедическими знаниями о финансовых системах, прекрасно разбиравшийся в закоулках международной политики, проанализировавший все финансовые неврозы и предрассудки, с которыми ему приходилось иметь дело, он с головой нырнул в исследование балансовых отчетов разных фирм и их статистических показателей. На финансовые документы он мог тратить не более получаса в день и занимался ими по утрам, лежа в постели³. Об изучении статистических данных Кейнс писал, что «ничего, кроме секса, не может быть столь же захватывающим»⁴. Сначала благодаря своим исследованиям он нажил целое состояние; потом он, правда, почти все потерял. Но банкротство не прошли даром – Кейнс извлек хороший урок, испытав на себе, что такое иррациональное поведение рынка.

Годы спустя, одновременно с возведением здания своей экономической концепции, воплотившейся в знаменитой книге «Общая теория занятости, процента и денег» («General Theory of Employment, Interest and Money», 1936)^[16] – ставшей за прошедшее столетие, пожалуй, самым мощным учебником по экономике – Кейнс построил в Кембридже за собственные деньги театр, а при нем открыл ресторан. Он собирал ресторанные счета и нераспроданные театральные билеты, сопоставлял доходы ресторана с посещаемостью театральных представлений, на основе этих данных вычерчивал кривые успеха и неудач – и благодаря такому невероятному анализу сумел добиться впечатляющего профессионального и коммерческого успеха. Его женой стала русская балерина. Чем только ни занимался Кейнс: он был весьма уважаемым искусствоведом, государственным чиновником, на голову превосходившим коллег, дипломатом, необычайно энергичным редактором экономических журналов. пишущим журналистом, чьи статьи оказывали мощное влияние на курсы валют. О его работе по теории вероятностей («Трактат о вероятности») эрудит и философ Бертран Рассел отозвался так: ее «невозможно хвалить сильнее, чем она того заслуживает», добавив, что интеллект Кейнса «… отличался такой ясностью и остротой, каких я более не встречал…». О своих беседах с Кейнсом Рассел писал, что, вступая с ним в спор, всегда чувствовал себя так, будто его «душа подвергается опасности»^[17]. Идеи Кейнса оказались глубоко созвучными нашему времени. Прошло шестьдесят три года после его смерти, и лауреат Нобелевской премии экономист Пол Кругман в статье «Почему экономическая наука бессильна?», разбирая причины, по которым кризис застал экономистов врасплох, приходит к выводу, что «кейнсианство остается лучшей из имеющихся теорий о природе рецессий и депрессий» ^[18]. Кейнс был отличным экономистом и «никогда не переключал фары с дальнего света на ближний». В конце жизни Кейнс заметил, что сожалеет только об одном – о том, что слишком мало выпил шампанского.

Многие биографы, стремясь придать больше блеска личному и профессиональному наследию Кейнса, лакируют те стороны его жизни, которые, по их мнению, общество могло бы счесть неприглядными. В очень откровенном письме близкому другу Литтону Стрейчи он писал: «Я хотел бы управлять железной дорогой, создать трест или, по крайней мере, надувать почтенных инвесторов»^[19]. Сэр Рой Харрод, один из биографов Кейнса, заменил фразу «надувать инвесторов» многоточием. Но никоим образом нельзя считать Кейнса мошенником, просто в нем было много озорства, безошибочного чутья и безусловной одаренности – всего, что так восхищало в нем Литтона Стрейчи и что доводило благочестивую викторианскую публику до шокового состояния. Эта пара – Кейнс и Стрейчи – с удовольствием предавалась пороку, который Скидельски назовет «модной для тех времен склонностью к привлекательным юношам и кощунственному поведению». Кейнс не мог не осознавать, что отчасти сам загнал себя в ловушку собственной, как он писал, «отталкивающей репутации». Но ему повезло. В эпоху, когда гомосексуальность сурово наказывалась (гомосексуалистов приговаривали к химической кастрации даже через много лет после смерти Кейнса), значительная часть его жизни прошла в весьма толерантной обстановке – академической и культурной среде Кембриджа, где, по словам самого Кейнса, «даже бабники прикидывались гомосексуалистами, чтобы не утратить собственной респектабельности»⁵.

Кейнс с юности принадлежал к избранному кругу английских интеллектуалов. Он был признанным авторитетом в элитарной группе Блумсбери, члены которой – по крайней мере до Первой мировой войны, привнесшей тяготы в жизнь многих, – называли себя авангардом британского искусства, философии, культуры и, по определению одного из членов кружка, бунтарями, «восставшими против викторианства». Однако Кейнс – этот нонконформист, выбравший путь атеизма, пацифизма и сексуальной раскрепощенности, – всегда принадлежал к британскому истеблишменту. В разное время он возглавлял Банк Англии, был казначеем Королевского колледжа в Кембридже и членом правления в Итоне.

Довольно забавно (это отмечает и Роберт Хайлбронер), что именно Кейнс – плоть от плоти британской элиты, порой выказывающий все присущие ей предрассудки, и в первую очередь высокомерие и антидемократизм, – предложил рядовому человеку лекарство от нужды и безработицы. Лекарство Кейнс назначил в «Общей теории занятости.» – книге, появившейся уже на исходе Великой депрессии; в рецепте было прописано следующее: в случаях, когда у частного бизнеса исчезают стимулы вкладывать деньги, восполнить недостающее звено временно должно государство. «Казалось предельно логичным, – пишет Хайлбронер, – чтобы взявшийся изучить и нарушить это парадоксальное соседство дефицита производства и тщетно ищущих работу людей человек происходил из левой части политического спектра и активно сочувствовал пролетариату, иными словами, был зол на систему…»^[20] Ничто не могло быть дальше от истины, чем эти логичные предположения.

После смерти Кейнса критики неоднократно пытались связать его идеи с социализмом или коммунизмом. Когда в 1947 году увидел свет первый вводный курс по его экономической теории, американские правые развернули кампанию, заставляя многие университеты отменять заказы на этот учебник. Один из идеологов американского консерватизма Уильям Ф. Бакли обрушился на тех, кто приобрел книгу, обвиняя их в пропаганде «порочных идей». Неприятие кейнсианства живо и по сей день, приведу недавний пример: противники Барака Обамы утверждают, что экономическая программа президента очень напоминает кейнсианские попытки с помощью финансируемых за счет дефицита бюджета общественных работ ограничить систему свободного предпринимательства и преобразовать традиционный капитализм по советскому образцу. Однако вопреки домыслам консерваторов Кейнс никогда не разделял социалистических взглядов и никогда не был сторонником Маркса и Энгельса. Он считал государственное вмешательство лишь временной мерой и всегда страстно верил, что свободные рынки и торговля – лучшие пути к процветанию: «Я стою на защите свободы частного суждения, частной инициативы и частного предпринимательства, эти свободы следует сохранять настолько широкими, насколько возможно». Кейнс пытался не губить, а спасать капитализм.

Когда у частного бизнеса исчезают стимулы вкладывать деньги, восполнить недостающее звено временно должно государство

Многие критики Кейнса, постоянно твердящие о его скандальных идеях и эпатирующем образе жизни, даже не осознают, что сами находятся под глубоким влиянием его учения. Действительно, американская экономика с конца 1940-х годов полагается на огромные дотации, которыми налогоплательщики дополняют частные инвестиции. Явно имея в виду фразу, сказанную Ричардом Никсоном в далеком 1965 году: «Мы все сейчас кейнсианцы», – Пол Кругман уже в 2000-е годы не только заявлял, что он «… всегда был кейнсианцем», но и «… похоже, кейнсианские воззрения остались единственными достойными внимания».

* * *

Сторонники фритрейдерства господствовали на протяжении почти всего XIX столетия. Тогда многие считали самоочевидным, что свобода торговли обеспечивает процветание государств и несет мир их народам, поскольку экономические связи между странами и узы взаимозависимости препятствуют развязыванию войн. Такая уверенность немного напоминает незабвенный довод Томаса Фридмана, приведенный им в 1990-е годы, будто страны, где открыты рестораны «Макдоналдс» – эти истинные символы фритрейдерства и Вашингтонского консенсуса ^[21], – уже никогда не смогут воевать друг с другом. (Правда, подобным разговорам положил конец март 1999-го, когда авиация

НАТО начала бомбардировки Белграда.) В течение очень недолгого времени Кейнс тоже веровал в свободу торговли. «Как и большинство англичан, я воспитывался в уважении к свободной торговле и не только как к экономической доктрине, – писал он в 1933 году. – Ее принципы едва ли не приравнивались к нравственному закону. Любое отклонение от них я считал одновременно и проявлением слабоумия и грубым произволом»⁶.

Когда две стороны торгуют друг с другом – это встреча более или менее равных партнеров. Но Кейнс понимал, что в финансах дела обстоят несколько иначе. Кредитор и заемщик находятся совсем на разных ступенях финансовой иерархической лестницы. Такое положение вещей замечательно прокомментировал Джеймс Карвилл, советник Билла Клинтона: «Если переселение душ действительно существует, то я хотел бы переродиться в рынок облигаций. Можно будет всех запугивать». Капиталисты-промышленники подчинены финансовым капиталистам, и интересы этих двух групп часто расходятся. Так, финансисты любят высокие процентные ставки, из которых можно извлекать немалые доходы, а промышленникам по душе низкие ставки, снижающие их затраты. Кейнс признавал этот конфликт, но с одной поправкой: финансовые узы, скрепляющие разные государства, вовсе не являются гарантией мира во всем мире – ведь «в свете жизненного опыта и дальновидности легче доказать совершенно обратное». Началась Великая депрессия, и в 1933 году, на который пришелся пик самоубийств биржевых маклеров; во времена, когда царила атмосфера бесплатных столовых и массовой, ставшей уже системной, безработицы, взгляды Кейнса на свободную торговлю претерпели изменения: «. Но позвольте нашим товарам быть местного производства, поскольку это и разумно, и удобно; а главное, позвольте нашим финансам быть прежде всего национальными».

Великая депрессия началась в 1929 году и стала кульминацией длительного периода экономической свободы, ослабления государственного регулирования финансовых рынков и безудержными биржевыми играми на повышение курса – все это вызвало настоящий разгул ссуд, кредитов и долговых обязательств, в свою очередь приведший страну к просто ошеломляющему экономическому неравенству. Например, на излете биржевого бума, скорее напоминавшего агонию, двадцать четыре тысячи самых богатых кланов Америки получали доходы, «втрое превышавшие достаток» шести миллионов самых бедных семей⁷. То есть американская элита, составлявшая всего один процент общества, имела почти четверть всех доходов. Эта пропорция лишь немного превышает ту, что была зафиксирована в начале глобального кризиса в 2007 году. «Мы вляпались в колоссальный беспорядок, – писал Кейнс, – допустив промах в управлении чувствительной машиной, функционирования которой мы не понимаем». Трудно не заметить сходства с нынешней ситуацией.

В те дни не существовало взаимосвязанных офшоров, о которых можно было бы говорить как о целостной системе. Всего насчитывалось несколько зарубежных юрисдикций, которые элиты разных стран использовали, чтобы уводить от налоговых органов свои состояния и доходы. Богатые «континентальные» европейцы в основном обращали внимание на Швейцарию, богатые британцы чаще прибегали к услугам соседних Нормандских островов и острова Мэн. Что же касается пристрастий богатых американцев, то огромный интерес представляет письмо, написанное в 1937 году министром финансов США Генри Моргентау. «Уважаемый господин Президент, – так начинается его послание. – В этом предварительном отчете раскрыты обстоятельства настолько серьезные, что необходимы незамедлительные действия». Уклоняющиеся от налогов американцы создают частные холдинговые корпорации за рубежом, в местах, «где налоги низки, а законы о корпорациях – размыты». Далее министр финансов указывает на Багамские острова, Панаму и старейшую колонию Великобритании Ньюфаундленд. «Акционеры прибегают к всевозможным уловкам, позволяющим предотвратить получение информации об их компаниях, которые зачастую организуют через зарубежных юристов, использующих подставных лиц – на них и регистрируют компании с подставными директорами. Поэтому имена подлинных собственников нигде не появляются»⁸.

Схемы, описанные Моргентау, хорошо знакомы приверженцам современных офшорных мошенничеств, хотя по нынешним стандартам и крайне примитивны. «Рядовой гражданин, живущий на заработную плату, или мелкий торговец не прибегают к этим или подобным приемам. Узаконенное избежание или уклонение от налогов так называемых лидеров деловых кругов… взваливает дополнительное бремя на других членов сообщества – на тех, кто наименее способен вынести этот груз, кто уже и так послушно несет свою долю законного налогового бремени».

Несмотря на всю разницу, пролегающую между прошлыми временами и сегодняшним днем, дальновидные и проницательные предвидения Кейнса позволяют нам понять офшорную систему. В свете недавнего глобального экономического кризиса его предупреждения представляются зловещими пророчествами.

Капиталы, вложенные в заводы, обучение, исследования, заработные платы и многое другое, благодаря чему общество становится богаче, – это только одна сторона дела. Совершенно иное – финансовые инвестиции и финансовый капитал. Когда одна компания приобретает другую, то часто думают, что совершаются своего рода капитальные инвестиции. Но такие приобретения чаще всего не имеют ничего общего с реальными инвестициями. Когда компании или правительства продают облигации или акции, инвесторы за свои деньги получают клочки бумаги, наделяющие их держателя правом на участие в будущем потоке доходов. Когда облигации или акции эмитируют впервые, происходит мобилизация сбережений и сбор средств, которые направляются в производственные капиталовложения. В общем все перечисленное – вполне здоровое явление. Однако далее возникает вторичный рынок, где торгуют этими акциями и облигациями. Сделки с ценными бумагами непосредственно не увеличивают производственные капиталовложения, а просто перетасовывают права собственности. Сегодня свыше 95 % приобретений, совершаемых на мировых рынках, состоят из таких вторичных сделок, не предполагающих капиталовложений в реальное производство.

И Кейнс объяснил, что происходит, когда начинается отделение реальных предпринимательских операций от их собственников (держателей тех самых клочков бумаги), и особенно когда это происходит в трансграничном масштабе. «Если тот же самый принцип применить в международных масштабах, – пишет Кейнс, – то во времена стресса это становится нестерпимым: я веду себя безответственно по отношению к тому, что является моей собственностью, а люди, оперирующие моей собственностью, проявляют безответственность по отношению ко мне». Возможны определенные теоретические расчеты, демонстрирующие эффективность перераспределения ценных бумаг по миру в соответствии с рыночным предложением и спросом. «Но у нас все больше эмпирических доказательств того, что дистанция между собственностью и ее использованием – это зло в человеческих отношениях, вероятно (а в отдаленной перспективе наверняка), порождающее напряженность и враждебность, делающие финансовые расчеты бессмысленными».

В мире, где кредитные деривативы и разные финансовые махинации вызвали экономический хаос, создав хитроумные, но непроницаемые барьеры между инвесторами и принадлежащими им активами, слова Кейнса более чем уместны. Огромные задолженности по ипотечным займам и кредитным картам сначала обертывают в несбыточные мечты об обогащении, затем фасуют большими партиями и перепродают дальше по цепочке инвесторов – так это и расходится по всему миру. С каждой подобной сделкой увеличивается расстояние между покупателем ценных бумаг и реальными работягами и предприятиями. Хорошие проекты должны получать финансирование. Небольшая спекулятивная торговля на этих рынках повышает качество информации и сглаживает разброс цен. Но когда объем такой торговли в сотни раз превышает объем торговли реальными товарами, результатом наверняка оказывается катастрофа.

Система офшоров – своего рода первоклассная смазка, облегчающая движение капитала по всему миру во имя эффективности, – расширила эту пропасть в капитализме. Как обнаружилось после 2007 года, система отличается кошмарной неэффективностью. Вспомните об уничтоженных богатствах и обрушившихся на плечи налогоплательщиков издержках. Я не говорю уже о других генераторах дистанции между собственниками и их собственностью и об искусственности, которая таится в офшорах, о секретности и сложности, создаваемыми офшорами как корпорациями, распределяющими свои финансовые интересы по налоговым гаваням всего мира. Эта отдаленность собственников от собственности в налоговых гаванях увеличивается еще более вследствие защиты инвесторов от законов и правил других стран.

Система офшоров – своего рода первоклассная смазка, облегчающая движение капитала по всему миру во имя эффективности, не оправдала возлагавшихся на нее надежд

Офшоры препятствуют эффективному надзору за финансовыми рынками, увеличивают вероятность кризисов и позволяют богачам перекладывать как все риски, так и все расходы, предназначенные для помощи разоряющимся корпорациям, с инвестирующего меньшинства на трудящееся большинство.

Эффективность, о которой говорят поборники офшоров, фальшива. Капитал более не устремляется туда, где от него можно получить максимальную отдачу. Он направляется туда, где можно получить максимальные налоговые льготы, где обеспечена абсолютная секретность и где легче всего обходить не устраивающие капитал законы, правила и нормы. Ни одна из этих приманок не имеет ничего общего с более эффективным распределением капитала. Кейнс был абсолютно прав.

Памятуя об этом, обратимся теперь к рассмотрению одного из величайших подвигов Кейнса – построению нового мирового порядка после Второй мировой войны. Порядка, прямо противоположного системе офшоров и отрицающего эту систему.

Когда началась Вторая мировая война, Кейнса отправили в Вашингтон вести переговоры с американцами. Какая работа выпала на его долю, Кейнс понял только прибыв на место: большинство американцев относилось к его стране намного враждебнее, чем он предполагал. Рузвельт, отмечает Скидельски, ненавидел Британскую империю, не доверял английской аристократии и «подозревал Форин-офис в профашистских симпатиях»⁹. После краха кредитного пузыря в 1920-х годах и последовавшей Великой депрессии американцы весьма успешно ограничили и обуздали Уолл-стрит. И многие американцы относились к намного менее регулируемому лондонскому Сити, истинному центру ненавистной Британской империи, с глубокой настороженностью. В международной торговле Великобритания прибегала к дискриминации американских товаров, и противников Рузвельта из числа республиканцев страшила перспектива вовлечения в новую чужую войну. Многие спрашивали, зачем снова помогать Британии после того, как она втянула Америку в Первую мировую войну, а затем отказалась оплачивать собственные военные долги и вцепилась в свою империю? После унизительного бегства британской армии из Дюнкерка в 1940 году некоторые политики в Вашингтоне тоже заколебались: а стоит ли поддерживать то, что казалось окончательно проигранным.

Хотя центр тяжести мировой экономики уже решительно сместился из Лондона на другую сторону Атлантики – в Нью-Йорк, Британия все еще силой удерживала Индию, а также большую часть Африки и Среднего Востока, и отказывалась уходить из колоний. Воинственно настроенного Кейнса сразу признали «больно умным», что вполне соответствовало американским стереотипным представлениям о британцах, как о страшно коварных и лицемерных имперских манипуляторах, всегда готовых облапошить бедных американцев при первой же возможности. При первой встрече с министром финансов США Генри Моргентау, не любившим формальностей, Кейнс говорил в течение часа, тщательно излагая все детали. Как писал позднее чиновник, посвященный в тайны вашингтонской политики, Моргентау «не понял бы ни слова», если бы один из присутствующих переговорщиков «не записывал бы все сказанное односложными словами и не читал бы написанное министру – вот тогда-то Генри все отлично понял»¹⁰. Советник Рузвельта Гарри Гопкинс назвал Кейнса «одним из тех парней, знают ответы на все вопросы».

Проблема, стоявшая перед Кейнсом, была такова: Америка хотела, чтобы Британия, которой в соответствии с принятым в марте 1941 года законом о ленд-лизе предоставлялась огромная военная помощь, принимала участие в борьбе с фашизмом. В то же время американцы испытали большое желание низложить Британию и раз и навсегда лишить ее имперских замашек. Как писал позднее Кейнс, администрация США, «прежде чем оказать помощь», приняла все мыслимые меры предосторожности и, лишь убедившись, что британцы «очень недалеки от банкротства», решилась сделать необходимые поставки. Напротив, главной целью Британии было «сохранение достаточных активов, чтобы сохранять способность к самостоятельным действиям»¹¹.

Для Кейнса эта дипломатическая миссия стала изнурительной войной с противником, который решительно превосходил его мощью. «Почему вы так давите на нас?» – спросил он однажды своих американских собеседников ¹². Кейнс тогда серьезно болел: у него был септический тонзиллит, осложненный «расширением сердца и аорты», и он являлся представителем империи, поставленной на колени. «В тех случаях, когда Кейнс не соглашался с Уайтом [американским партнером по переговорам Гарри Декстером], – пишет Брэд Делонг, – он обычно проигрывал, так как США обладали превосходством мощи. Но мне кажется, что всякий раз Кейнс, пожалуй, оказывался прав»¹³.

В Вашингтоне Кейнс вел переговоры о построении нового, основанного на сотрудничестве, международного валютного порядка, который позволил бы управлять отношениями между странами мира. Доводы Кейнс черпал из опыта распоясавшегося международного капитализма, господствовавшего перед Великой депрессией и собственно породившего ее. Частные банкиры и центральные банки, возглавляемые Уолл-стрит и лондонским Сити, стремились восстановить финансовый порядок, существовавший до 1914 года и основанный на принципах свободы торговли. Порядок, дававший им устанавливать полную власть и предусматривавший сбалансированные государственные бюджеты, свободные движения валют и капитала по всему миру. Порядок, который был немного похож на современную глобальную финансовую систему.

Великая депрессия не только уничтожила мечты о таком финансовом порядке, но и полностью дискредитировала его. «Приходящий в упадок интернациональный, но индивидуалистический капитализм, – писал Кейнс, – не приведет к успеху. Он нерационален и не прекрасен. Он несправедлив и недобродетелен. И он не производит товаров. Короче, он нам не нравится, и мы начинаем презирать его». Кульминацией мирового переговорного марафона стала конференция в Бреттон-Вуде (1944) – на ней предполагалось сформировать структуру международных финансов, которая была бы работоспособной в течение будущих десятилетий. Как заявил Моргентау, целью Бреттон-Вудской системы должно было стать «изгнание занимающихся ростовщичеством кредиторов из храма международных финансов»¹⁴.

Однако конференция, в которой участвовало множество стран, обернулась своего рода американской вечеринкой: сотрудники министерства финансов США руководили редакционными комитетами и самой встречей таким образом, что нужные Америке результаты оказывались у них в руках. Председатели комитетов должны были, как сформулировал их задачи Гарри Декстер Уайт, «предотвращать голосования» по всем вопросам, по которым голосование было, по их мнению, излишним, и «организовывать дискуссии» так, чтобы не поднимать неудобных тем¹⁵. Представители других стран в основном сидели в сторонке. Кейнс недоумевал: трудно понять, что же предназначалось совершить этому международному «обезьяннику»; и потом ехидно заметил: «Ну а завершить весь праздник предназначалось острому алкогольному отравлению».

Целью Бреттон-Вудской системы должно было стать «изгнание ростовщиков-кредиторов из храма международных финансов»

Кейнсу так и не удалось сформировать ни новый Всемирный банк, ни особенно Международный валютный фонд по тому образцу, по какому он надеялся их создать. Он предполагал, что МВФ станет деполитизированным учреждением, надзирающим за механизмами, посредством которых автоматически разрешаются финансовые дисбалансы. В его системе не предполагалось, насколько это могло быть возможным, никакой политики и грубого американского влияния. По тем же причинам он не хотел, чтобы создаваемые учреждения находились в Вашингтоне. Но его усилия ни к чему не привели, и, когда на следующей встрече в 1946 году все эти вопросы были решены, Кейнс ядовито заметил: «Как-то я упустил, что все может обернуться недобрым умыслом злой феи – этой старой карги, которую я почему-то не заметил и не пригласил на бал». Кто-то услышал, как Фред Винсон, главный представитель США на переговорах, бывший, вероятно, объектом этого замечания, парировал: «Не возражаю против того, что меня уличают в коварных умыслах, но решительно протестую, чтобы меня называли феей»¹⁶.

Однако без поразительной энергии и блестящего ума Кейнса результаты для Великобритании оказались бы еще более плачевными. Прослушав выступление Кейнса, один явно очарованный канадский чиновник сказал: «Это самый необычный человек из всех, кого я когда-либо слышал. Да принадлежит ли он к нашему биологическому виду? В нем есть нечто невероятно мистическое. Я чувствую в нем что-то грандиозное, он подобен сфинксу, у которого, однако, есть намек на крылья»¹⁷. Когда больной Кейнс, устало волоча ноги, пришел на грандиозный банкет по случаю завершения Бреттон-Вудской конференции, сотни собравшихся гостей встали и в почтенном молчании ждали, когда он займет свое место.

Сегодня многие люди видят в МВФ и Всемирном банке – этих детищах Бреттон-Вуда – инструмент банкиров Уолл-стрит, прислужниц глобализации, неограниченной торговли и свободных потоков капитала. Но подобные роли не входили в первоначальный замысел Кейнса. Он стремился построить совершенно другую систему, почти полную противоположность современному миру свободного движения денег по телеграфным проводам офшорных центров. Кейнс хотел создать мир открытой торговли, но считал, что свободное движение товаров будет возможно только в том случае, если финансы останутся под строгим государственным контролем. Без такого регулирования мощные волны изменчивого и нестабильного капитала будут порождать повторяющиеся кризисы, которые в свою очередь начнут затруднять экономический рост, разрушать и дискредитировать торговлю и, возможно, бросят европейские страны с их хрупкими экономическими системами в объятия коммунистов. Как отмечал Кейнс, существует фундаментальное противоречие между демократией с одной стороны и свободным движением капитала – с другой. Если, скажем, попытаться снизить процентные ставки, чтобы стимулировать испытывающую трудности национальную промышленность, в поисках более высоких доходов капитал устремится за рубеж. Инвесторы обладают правом вето в отношении действий национальных правительств, и реальная жизнь миллионов людей определяется теми, кого индийский экономист Прабхат Патнаик назвал «сворой спекулянтов». Директивное управление, к которому прибегали правительства, подменяется неконтролируемым искусственным раздуванием экономического подъема – а такие пузыри имеют обыкновение лопаться. Свобода финансового капитала приводит к ограниченной возможности для самих стран определять собственную экономическую политику. Подобная, очень специфическая, свобода превращается в своего рода кабальную зависимость.

Рецепт Кейнса прост и эффективен: необходимо установить контроль над трансграничными потоками капитала. Такие меры возникли во время Первой мировой войны. Правительства стремились остановить бегство капитала из своих стран, чтобы иметь возможность облагать налогами доходы с капитала, удерживать процентные ставки на низком уровне и финансировать свои военные расходы. Меры контроля испарились после Первой мировой войны, потом к ним вновь частично вернулись, когда пришла Великая депрессия, и наконец с окончанием Второй мировой войны и благодаря Бреттон-Вудскому соглашению распространились на весь мир. Постепенно система контроля стала давать протечки и мало-помалу в 1970-х годах была демонтирована. В США от наиболее важных мер контроля избавились в 1974 году.

Кейнс считал, что свободное движение товаров будет возможно только в том случае, если финансы останутся под строгим государственным контролем

Людям, не сталкивавшимся вживую с действием мер контроля над капиталом, трудно их представить. Профессор Сол Пиччотто однажды показал мне свой старый паспорт с особыми страницами, называвшимися «Средства обмена иностранной валюты лицами, совершающими частные поездки». Эти страницы были густо покрыты печатями и подписями. Чтобы получить иностранную валюту для поездок за рубеж, требовалось официальное разрешение. Даже компании нуждались в разрешениях на перевод денег за рубеж. Сегодня подобная система кажется почти немыслимой. Меры контроля над капиталом ослабляли связь между внутренней и внешней экономической политикой, но оставляли возможность добиваться другого, например поддержания полной занятости. Вместо ограничения демократии Кейнс предлагал ограничить международную мобильность капитала.

Джеф Тайли, автор одной из книг о Кейнсе, считает главной причиной, по которой Кейнс поддерживал идею контроля над капиталом, его убежденность, что процентные ставки следует устанавливать и держать на низком уровне. Эта позиция прочно ставит Кейнса на сторону промышленников (для которых процентные платежи становятся издержками производства) в их противостоянии с финансистами (для которых процентные платежи – источник дохода)¹⁸. Сам Кейнс формулировал это так: «Контроль над движением капиталов должен стать постоянной характеристикой послевоенной системы». Финансам следует служить обществу, а не править им. Его Бреттон-Вудский план, при всех недостатках, обеспечил именно такое положение в мире.

Финансам следует служить обществу, а не править им

Это помогает понять, насколько далеко мы ушли от созданной Кейнсом и Уайтом мировой системы. Демонтаж мер контроля над капиталом – малая часть того, что нами сделано. Мы умудрились шагнуть за грань и вступили в мир, где капитал не только свободно перемещается из страны в страну, но и его активно поощряют к этому разнообразными офшорными приманками – секретностью, уклонением от мер благоразумного банковского регулирования, нулевыми налогами и многим другим. Возникла целая офшорная инфраструктура, у нее на службе – армия с иголочки одетых юристов, бухгалтеров и банкиров, кровно заинтересованных в ускорении потоков и усилении порочного стимулирования. Полагаю, Кейнс пришел бы в ужас.

Эта история содержит еще нечто крайне актуальное, хотя и менее известное. Сегодня господствующее течение в экономической науке основано на простой теории, суть которой можно изложить примерно так: бедные страны испытывают недостаток капитала, и иностранные инвестиции могут это восполнить. Обычно именно к такому доводу и прибегают, чтобы обосновать освобождение капитала от всякого контроля и позволить его направлять в нуждающиеся страны. Казалось бы, очень хорошая идея, но господствующее в экономической науке течение, в сущности, игнорирует простой факт: если освободить капитал, то деньги необязательно начнут приходить в нуждающиеся страны; они вполне могут и уходить из таких стран. Кейнс прекрасно осознавал эту проблему: «Нам следует прибегнуть к целесообразным внутриполитическим мерам, чтобы попробовать исключить явление, называемое бегством капитала. Пугающее пророчество, ибо во времена Кейнса бегство капитала составляло ничтожную часть по сравнению с ошеломляюще огромными суммами трансграничного движения капиталов в наши дни.

Даже в послевоенное время, когда действовали строгие нормы регулирования, случались утечки. Чтобы инвестировать капитал за рубежом, многонациональным компаниям надо было получать разрешения. Но при переводе денег на текущие нужды (для финансирования торговли и других повседневных операций) свободы было гораздо больше. Разумеется, капитальные платежи легко маскировали под платежи по текущим операциям. Но и для подобного заболевания у Кейнса и Гарри Декстера Уайта имелось лекарство. Эрик Хеллейнер отмечает: «Часто забывают, что Кейнс и Уайт коснулись этой проблемы, выдвинув следующее предложение. Они утверждали, что контроль над капиталом будет более эффективным, если страны, принимающие потоки капитала, помогут осуществлять этот контроль»¹⁹. В первых версиях проекта Бреттон-Вудского соглашения Кейнс и Уайт требовали от правительств стран – реципиентов обмена информацией с правительствами стран, страдающих от утечки капитала. Без приманки секретности спасающегося бегством капитала стало бы намного меньше. Короче говоря, Кейнс и Уайт требовали большей прозрачности для международных финансов. Попробуйте сегодня проникнуть в тайны американских банкиров и их лоббистов!

Американские банки в 1930-е годы получали огромные прибыли на операциях с капиталом, бежавшим из Европы, поэтому они вытравили суть предложений Кейнса и Уайта, опасаясь, что прозрачность сделает Нью-Йорк менее привлекательным для инвесторов. Если в первоначальной редакции устава МВФ сотрудничество в контроле над бегством капитала было «обязательным», то в окончательной редакции устава это заменили неопределенной формулировкой «разрешается». Одно слово открыло сторожевые ворота, и спокойно потекли нескончаемым караваном из потрясенной войной Европы через Атлантику грузы сокровищ.

Последовавшее за этим бегство капитала соответствовало страшным опасениям Кейнса и Уайта. В аналитическом исследовании, выполненном в июне 1947 года правительством США, сообщалось, что хотя аналитики и увидели лишь часть картины, но смогли установить, что частные активы европейцев составляли сумму 4,3 миллиарда долларов – по тому времени гигантская цифра, намного превышавшая цифру крупного кредита, предоставленного США Великобритании в 1947 году. Американские банкиры пришли в дикое возбуждение, а в Европе разразился новый экономически кризис. Америка тем временем приступила к восполнению дефицита капитала в Европе – с 1948 года начал действовать план Маршалла. Распространено убеждение, что он был разработан с целью покрытия зияющих бюджетных дыр в европейских странах. Но, как утверждает Эрик Хеллейнер, подлинное значение плана Маршалла заключалось в том, чтобы «просто компенсировать неспособность США установить меры контроля над притоком горячих денег из Европы». Даже в 1953 году корреспондент влиятельной газеты New York Times Майкл Хоффман отмечал, что объем помощи, оказываемой США после войны в Европе, был меньше суммы средств, пришедших в США из той же Европы²⁰.

Американские налогоплательщики отныне оплачивают политику, доставляющую наслаждение Уолл-стрит и ее клиентам

Сенатор-республиканец Генри Кэбот Лодж отметил скандальность этих обстоятельств: «Существует маленький класс раздувшихся от эгоизма людей, активы которых размазаны повсюду. Американцы умеренного достатка платят налоги, средства от которых идут на программу помощи другим странам. Но зажиточные люди за рубежом не оказывают финансовой поддержки этой программе»²¹. Сегодня слова Лоджа были бы до боли знакомы гражданам Аргентины, Мексики, Индонезии, России и многих других стран, бессильно наблюдающим, как национальные элиты грабят богатства их стран и вступают в сговор с западными финансистами и бизнесменами, стремясь спрятать награбленное в офшорах и избежать уплаты налогов. План Маршалла создал зловещий прецедент: американские налогоплательщики отныне оплачивают политику, доставляющую наслаждение Уолл-стрит и ее клиентам. То, что представляли как акт предусмотрительного эгоизма, в сущности превратилось в рэкет в полном и точном смысле этого слова. Расцвету послевоенного мошенничества способствовало общественное неведенье. Как скоро увидим, с тех пор рэкет только умножился.

Менее чем через год после капитуляции нацистов, в апреле 1946 года, Кейнс умер. И сразу со всех сторон ему стали петь дифирамбы. «Он отдал жизнь за свою страну – так же, как если бы он пал на поле битвы», – писал Лайонел Роббинс, один из самых сильных идеологических противников Кейнса. Фридрих фон Хайек, бывший ученик Роббинса, только что начавший продвигать новую идеологию свободного рынка с целью низвергнуть кейнсианство, назвал покойного «единственным действительно великим человеком, которого когда-либо знал». Хотя Кейнс допускал немало ошибок, многое из того, что он отстаивал, существовало и действовало. Не в последнюю очередь это можно сказать о получивших широкое распространение мерах контроля над капиталом, введенных с целью обеспечения свободы государств избирать собственную внутреннюю экономическую политику. И по-видимому, события подтвердили правоту Кейнса. Или указали на то, что по крайней мере он не ошибался. Первые два года после войны стали кратким периодом, когда интересы американских финансов господствовали в процессе принятия политических решений, и международный порядок, подразумевавший ограничения, отсутствовал. Это обернулось катастрофой 1947 года, приведшей к новому экономическому кризису, дискредитировавшему банкиров. На следующий год ограничения были ужесточены²².

Итак, с 1949 года началось триумфальное шествие не только идей Кейнса, но и их широкого внедрения в практику. Продолжалось это примерно четверть столетия – теперь то время называют «золотым веком» капитализма, эрой широко распространенного, быстрорастущего и сравнительно ничем не омраченного процветания. Премьер-министр Великобритании Гарольд Макмиллан в 1957 году подвел всем памятный итог кейнсианского периода: «большинство нашего народа никогда еще не жило так хорошо». С 1950 по 1973 год в условиях широкого применения мер контроля над капиталом (и крайне высоких ставок налогообложения) ежегодные темпы роста составляли в среднем 4,0 % в Америке и 4,6 % в Европе. Устойчивый, быстрый рост переживали не только богатые страны: как отмечает кембриджский экономист Ха-Джун Чан, в 1960-1970-х годах доходы на душу населения в развивающихся странах возрастали на добрых 3 % в год, намного быстрее, чем впоследствии. Причем все это происходило в условиях широко распространенного контроля над капиталом²³. По мере прогрессирующего ослабления этого контроля по всему миру в 1980-х годах темпы роста резко снизились. «Финансовая глобализация не сопровождается увеличением капиталовложений или более высокими темпами экономического роста на развивающихся рынках, – объясняли в 2008 году американские экономисты Арвинд Субраманьян и Дэни Родрик. – Быстрее всего развивались те страны, которые менее всего полагались на приток капитала извне»²⁴.

Усредненные темпы роста – это только один из показателей, но, чтобы понять, насколько хорошо живется большинству людей, необходимо обратить внимание на очень важную проблему. В эру офшоров, начавшуюся с середины 1970-х годов, в одной стране за другой резко усилилось неравенство. По данным Федерального статистического управления США, с поправкой на инфляцию, в 2006 году средний американский рабочий, не занимавший руководящей должности, получал за час работы меньше, чем в 1970 году. В тоже время заработки генеральных директоров американских корпораций стали превышать средние заработки рядовых работяг не в тридцать раз, как это было в 1970-м, а в триста раз. Впрочем, речь идет не только об экономическом росте и неравенстве. Как показывает другое исследование, в период с 1940 по 1971 год, примерно совпадающий с золотым веком капитализма, в развивающихся странах не было банковских кризисов, не говоря уже о целой веренице других экономических бедствий. Этот вывод подтвержден экономистами Карменом Рейнхардтом и Кеннетом Роговым в их новом фундаментальном труде (2009), в котором охвачена экономическая история более чем за восемьсот лет. Авторы пришли к заключению, которое британский экономический обозреватель Мартин Вулф кратко сформулировал так: «Либерализация финансов и финансовые кризисы неразделимы, как лошадь и повозка»²⁵.

Следует проявлять осторожность и не делать из приведенных выше фактов необоснованных выводов. Для высоких темпов роста, наблюдаемых в течение золотого века капитализма, были и другие причины. В немалой степени они обусловлены послевоенным восстановлением, а его стимулировали массированный государственный спрос и внедренные в годы войны технологические усовершенствования. Последующее сползание к кризису и стагнации отчасти объясняет нефтяной шок 1970-х годов.

Однако сегодня мы можем прийти к не столь радикальным, но все же убедительным выводам. Золотой век показывает, что национальные экономики и мировая экономика в целом вполне могут развиваться быстрыми и устойчивыми темпами – при условии что движение капитала находится под обуздывающим влиянием мер всестороннего, даже бюрократического контроля. Стремительно развивается сегодняшний Китай, в котором тщательно продуманными государственными мерами ограничивают внутренние и внешние инвестиционные потоки и другие потоки капитала²⁶. Вероятно, именно такие меры контроля, на долгое время вышедшие из моды, должны стать вариантом политики. И мы сегодня наблюдаем, как наконец постепенно меняется господствующее отношение к контролю над капиталом. В феврале 2010 года МВФ опубликовал доклад, в котором утверждается, что меры контроля над капиталом порой «оправданы как часть политического инструментария» тех стран, экономики которых пытаются справиться с притоком капитала²⁷. Большую часть времени страны, как считал Кейнс, удовлетворяют свои потребности в капитале с помощью национальных кредитных систем и местных рынков капитала, не подвергая себя воздействию убийственных волн глобальных офшорных финансов. Основное опасение Кейнса – вал горячих денег, то есть спекулятивный капитал, ограничивающий свободу действий национальных государств, – сегодня дает более серьезные причины для опасений, чем при жизни ученого.

После 1970 года налицо не только возвращение свободного движения капиталов, но и финансовая либерализация, имеющая довольно сильные стимулы. Система офшоров, с 1970-х годов разрушавшая меры финансового контроля, действует и как катализатор бегства капитала, и как поле, искажающее реальность. В этом поле искажения потоки капитала направляются не туда, где им найдут наиболее производительное применение, а туда, где их встретят абсолютная секретность, максимально облегченные меры регулирования и свобода от правил цивилизованного общества. Представляется разумным вырвать корень этого катализатора.

После смерти Кейнса его учение, особенно в среде политиков, воспринималось как ортодоксальное. Но прошли годы, и возрождающийся либерализм стал подрывать веру в идеи кейнсианства. Чикагский экономист Роберт Лукас мог, например, написать в 1980 году, что Кейнс смехотворен, что на «научных семинарах его не воспринимают более всерьез; а заслышав о кейнсианстве, публика начинает переговариваться и хихикать». Однако наступление на Кейнса в академической среде – это только одна сторона медали. Параллельно с этим явлением развивалось другое – сначала в лондонском Сити, затем и на Уолл-стрит. Научные основы антикейнсианства и идеология свободных рынков капитала подготовили все условия для создания нового мира, в котором царствуют офшоры.

Глава 5
Евродоллар – «Большой взрыв» более мощной силы

Евродолларовые рынки, банки и великое бегство

В полную силу Бреттон-Вудская система заработала в 1950-е годы; экономика США развивалась вполне успешно, и почти каждый американец получил возможность первые в жизни приобрести холодильник и телевизор. А вот американская финансовая олигархия оказалась связанной по рукам и ногам регулирующими правилами, причем многие из них были введены сразу после Великой депрессии. Демократически избранные политики обуздали банкиров, и на Уолл-стрит, во имя спасения от жестких внутренних ограничений, начали срочно искать выход из трудного положения. Поиски пути привели американских банкиров в Лондон.

В какой-то момент, а именно в середине 1950-х годов, была отмечена новая вспышка активности, проявляемая лондонским Сити в офшорных делах. Сейчас уже никто не сможет сказать, когда точно началась эта странная инициатива, но служащие Банка Англии впервые заметили ее приблизительно в июне 1955 года. Они обратили внимание на какие-то нерегулярные операции, которые проводит Midland Bank (ныне он стал частью банка HSBC, энергично осуществляющего мировую экспансию)¹. Во времена практически безраздельного господства идей Кейнса, когда считалось, что освобождение финансов ввергнет национальные государства в самые непредсказуемые виды рабства, – в те времена валютные курсы преимущественно были фиксированными. Банкам не рекомендовалось торговать иностранными валютами, за исключением финансирования конкретных клиентских сделок; более того, им не разрешалось принимать вклады в иностранной валюте. В те дни в развитых странах на государственном уровне осуществлялся строгий контроль за тем, с какой скоростью капитал поступал в их национальную экономику и как быстро уходил за рубеж.

Лондонский Сити представляет собой воплощение истинно британского сообщества, где правят кумовство и семейственность

Надзорные органы Банка Англии обнаружили в действиях Middland Bank нарушения правил валютного обмена: он принимал не связанные с его коммерческими трансакциями вклады в долларах США. Что еще важнее, банк предлагал проценты по долларовым вкладам, которые были существенно выше процентов, разрешенных американскими правилами. Сотрудник Банка Англии вызвал главного управляющего Middland Bank для беседы. Впоследствии он отметил, что управляющий «правильно отнесся к нашей встрече как к предупреждающему сигналу»². Принятая в те времена процедура предписывала приглашать нарушителей в Банк Англии «на чай»; во время церемонии официальное лицо, нахмурив брови и насупившись, пристально смотрело на преступившего закон. К счастью для Middland Bank, в тот момент Британия отчаянно пыталась укрепить свои шаткие валютные резервы, и Банк Англии решил не наносить удар по этому новому направлению международного бизнеса: «Нам тогда следовало проявить мудрость и не оказывать дальнейшего давления на Middland Bank»³.

Лондонский Сити представляет собой воплощение истинно британского сообщества, где правят кумовство и семейственность, и весь этот круг однокашников и родственников скреплен замысловатыми, тщательно продуманными правилами и ритуалами. В Сити вексельные маклеры носили цилиндры, и каждый вечер в час пик совершали обход «города» гвардейцы в красных мундирах и медвежьих шапках. «Там банкир выражал свое неодобрение чьими-то неблаговидными делишками просто тем, что переходил на другую сторону улицы. За всеми этими церемонными условностями лежали представления об особой организации – этаком своеобразном “клубе”, основанном на общих ценностях и одинаковых представлениях о порядочности. Члены клуба вполне могли прибегать к инсайдерским и тайным сделкам, действуя вопреки государству и обществу и вразрез с интересами своих внешних акционеров. Клуб был сформирован на принципах картели, что исключало появление конкурентов и чужаков. Вся система работала очень результативно» – это описание Сити принадлежит Энтони Сэмпсону, автору книги «Who Runs This Place? The Anatomy of Britain in the 21st Century» («Кто здесь главный? Анатомия Британии в XXI столетии»), увидевшей свет в 2005 году, уже после смерти автора⁴. Зачастую было достаточно крепкого рукопожатия, чтобы получить кредит. Джо Гримонд, лидер Либеральной партии, писал: «Большинство деловых сделок совершаются там без затей – безо всех обычных меморандумов, совещаний, контрактов и прочих штучек»⁵.

В принципе, члены этого неформального клуба уже нашли пути, позволявшие обойти правила валютного регулирования. «Сегодня никто, кроме мелюзги, и не думает обращать внимания на валютный контроль», – заметил один высокопоставленный государственный служащий. В жуликоватой части Сити банкиры прибегали к некоторым своим старым фокусам, к чему Банк Англии относился более или менее снисходительно. Одним из излюбленных трюков было отмывание облигаций. Крупный налогоплательщик продавал облигации непосредственно перед погашением купона, а затем выкупал их по более низкой цене. Эта операция создавала необлагаемый налогом прирост капитала. Лицом, на короткое время становившимся собственником облигации и получавшим деньги по купону, был другой человек, обычно за рубежом, умудрявшийся с помощью всяческих уловок уходить от подоходного налога. Как довольно прозаично заявил сотрудник Банка Англии, об отмывании облигаций «болтали во всех швейцарских барах»⁶. Один из директоров Банка Англии был пойман на отправке своему сообщнику в Гонконг телеграммы, в которой сообщалось, что следует ожидать «дорогих денег»^[22]; сообщение было отправлено как раз перед резким повышением официальной процентной ставки. Директор предстал перед комиссией по расследованию и сумел развеселить многих, когда на просьбу рассказать, «какую информацию, где и кому он уже успел передать», взмолился: «Трудно вспомнить точно, как это происходило, ведь все случилось на болоте, во время охоты на куропаток»⁷.

Однако, несмотря на временное оживление, лондонский Сити пребывал в глубокой спячке. «По четвергам, ровно в четыре пополудни, один из старших партнеров выходил к младшим партнерам и говорил: “Как? Вы все здесь еще здесь? Ведь уже почти уик-энд”», – вспоминал американский банкир⁸. «Банки пребывали в дремотном бесчувствии. Это было жизнью во сне», – писал Оливер Фрэнкс, председатель правления банка Lloyds, сравнивая подобную жизнь с вождением мощной машины на скорости двадцати миль в час.

Сегодня трудно даже вообразить те времена – эпоху, когда банкиры, хоть и кипели от бешенства, но оставались совершенно бессильны перед могуществом политиков. Те несколько лет после Второй мировой войны оказались единственным за несколько столетий периодом, когда политики имели какое-то подобие контроля над банковским сектором. Но государственная власть, прежде чем банкиры сумели наконец освободиться от ее пут, успела проникнуть в систему здравоохранения и реформировать ее. В результате появилась Государственная служба здравоохранения, которая, при всех своих недостатках, была и остается самым популярным из английских социальных институтов. Господствующее в те годы настроение хорошо передает письмо, написанное в конце 1940-х годов. Откликаясь на речь председателя министерства торговли, исповедовавшего левые взгляды сэра Стаффорда Криппса, член правления Middland Bank лорд Харлек писал:

В дальнейшем я отказываюсь слушать свинские речи этого господина или его партийного собрата Далтона. Они, ради личных и политических амбиций, изливают злобу на нашу империю, ненавидят все, связанное с ее интересами: ее коммерцию и промышленность. Они понятия не имеют об игре по правилам. Эти два типа – враги всего, что мы отстаиваем в Middland Bank. Они худшие представители этого чертова правительства, и я прошу у вас защиты от подобных посланий ⁹.

Хью Далтон был министром финансов Великобритании в лейбористском правительстве Клемента Эттли – правительстве, только что, в 1946 году, проведшим национализацию Банка Англии и многих других компаний. Далтон любил цитировать изречение Кейнса о том, что низкие процентные ставки приведут к «эвтаназии рантье». В данном контексте слово рантье определялось как «инвестор, не выполняющий никаких обязанностей», то есть человек, который не засучивает рукава и не развивает настоящий бизнес, а просто наблюдает, как другие тяжким трудом увеличивают его капитал. Эта мысль до боли мне знакома, поскольку годами я имел возможность видеть, как диктаторы богатых нефтью африканских стран и их приближенные почти безо всяких усилий становятся сверхбогачами благодаря тем, кто извлекает сырье из недр земли.

Кейнс подчеркнул типичные и принципиальные противоречия, всегда существовавшие, с одной стороны, между финансовым капиталом и доходами рантье, с другой – между финансовым и промышленным капиталами. Как я уже отмечал, банкирам очень выгодны высокие процентные ставки – помимо всего прочего, с их помощью можно заманивать иностранный капитал, который всегда ищет сверхприбыли. Однако высокие ставки влекут за собой повышение курса валюты и удорожание кредитов, а значит, и увеличение затрат на местную продукцию, что автоматически ставит национальных производителей в невыгодное положение по сравнению с их иностранными конкурентами. Поэтому понятно, чем Далтон так восстановил против себя банкиров, заявляя о необходимости «стать на сторону активных производителей, а не пассивных раньте».

Пока все это происходило, в Швейцарии, в ту пору самой главной мировой налоговой гавани, тоже вынашивали свой радикальный план наступления на кейнсианство. В апреле 1947 года Альберт Хунольд, высокопоставленный банкир Credit Suisse¹⁰, финансировал конференцию, проходившую в уютном швейцарском местечке Мон Пелерин близ Монтре. Под руководством Фридриха Хайека собралась группа из тридцати шести ученых. Хайек, австрийский экономист либерального толка, уже был широко известен благодаря ставшей очень популярной книге «Дорога к рабству» («The Road to Serfdom», 1944)^[23] направленной против социализма и «большого правительства»^[24]. На той конференции было создано общество «Мон Пелерин» – организация, объединившая ученых, желавших возродить идеи либерализма (на современном языке это назвали бы неолиберализмом) и начать интеллектуальное контрнаступление на кейнсианскую экономическую модель¹¹. «Мы должны собрать и подготовить армию бойцов за свободу, – говорил Хайек. – Но прежде, ценою непрерывных усилий, нужно разработать философию свободы». Один из участников той встречи – американский экономист Милтон Фридман – впоследствии оказал большое влияние на политику и Маргарет Тэтчер, и Роналда Рейгана. Как пишет в своем исследовании Ричард Коккетт, конференция, состоявшаяся в 1947 году, стала «знаменательной встречей, благодаря которой в значительной степени возродилось интеллектуальное движение экономического либерализма». Общество «Мон-Пелерин» с самого начала финансировали три крупнейших швейцарских банка и две самые мощные страховые компании, не говоря уже о центральном банке Швейцарии Swiss National¹². Близкий к обществу «Мон-Пелерин» Себастьен Жийо писал:

Вообразите, что вы – Альберт Хунольд. Или Хайек. И перед вами лежит опустошенный и разоренный мир. Время нацизма окончено. Миллионы бедняков и рабочих, мобилизованных в годы войны британской и американской буржуазией, проливали кровь на полях сражений в Европе. Эти люди надеются, что за свои страдания они получат хоть какую-то компенсацию. У власти стоят Эттли и Рузвельт; Франция находятся на грани революции, итальянская коммунистическая партия насчитывает два миллиона членов. Вам нужно провести экономическую конференцию. Вы не хотите этого делать во франкистской Испании. Ни Бельгия, ни Нидерланды, ни Португалия вас не привлекают. Где вам собраться? Ведь не в Коста-Рике?

Для ваших целей необходимы и налаженное воздушное сообщение, и хорошие отели, и симпатизирующие вам буржуа. Мне известна единственная страна, где есть все, что вам нужно. Это Швейцария. Она и в 1930-е годы и на протяжении всей войны оставалась страной либеральной направленности. В Швейцарии есть крупная газета Neuer Zurcher Zeitung, представляющая свои полосы для ваших программ. В Швейцарии нет рабочего движения, а значит, у вас никто не отнимет время на отстаивание ваших идей. В этой стране вообще нет никакого социального сплоченного движения, которое могло бы вставлять вам палки в колеса.

С момента своего возникновения общество «Мон-Пелерин» установило тесные связи с лондонским Сити через сэра Альфреда Суэнсона-Тейлора, позднее ставшего лордом Грантчестером и председателем правления крупной страховой компании. Брат сэра Альфреда был членом британского парламента от Консервативной партии. Суэнсон-Тейлор не только обеспечил дружественные связи с рядом богатых финансистов из Сити, настроенных против лейбористского правительства, но и помог открыть сейфы Банка Англии. Таким образом британские делегации напрямую получали финансовую поддержку, когда собирались на конференциях общества «Мон-Пелерин»¹³. Согласимся, активное финансирование явно антиправительственного движения – довольно любопытное поведение для центрального банка государства. Но это не единственная странность.

Банк Англии был учрежден 250 годами ранее описываемого времени группой богатых финансистов из лондонского Сити. И только в XX веке, уже после Великой депрессии и ужасов Второй мировой войны, когда наступила эра краткого господства кейнсианства, – лишь в 1946 году государственные деятели наконец обрели политическую силу для его национализации. Но даже после этого шага британское правительство так и не получило полного контроля на Банком Англии. Оно не могло отстранить от должности управляющего Банка, а внутренние банковские операции все равно находились за плотной завесой секретности. По сей день между Банком Англии и частными финансовыми компаниями лондонского Сити действует великолепно отлаженная система вращающихся дверей, через которые в Банк постоянно проникают новые высокопоставленные сотрудники. Экспертами комитета Макмиллана^[25] был сделан неутешительный вывод, что национализация не привела к «какому-либо фундаментальному изменению или разрыву» с прошлым¹⁴. Кейнс, бывший членом этого комитета, назвал как-то Банк Англии «частным учреждением, практически независимым от любой формы юридического контроля». По-видимому, национализация не сильно изменила это положение.

Кроме того, Банк Англии оставался могущественным лоббистом в Великобритании, своего рода преторианской гвардией, охранявшей лондонский Сити и его либертарианское мировоззрение^[26], а в более широком плане – и офшорную систему. По словам ученого Гари Берна, автора книги «The Re-emergence of Global Finance» («Возрождение глобальной финансовой системы») банк был «самым мощным центром либерального мышления в Великобритании»¹⁵. Берн был прав: существовало только одно более могущественное учреждение, в котором господствовало похожее мышление, – Промышленно-торговая финансовая корпорация. С нею мы встретимся позднее.

Когда Middland Bank только начал проводить нерегулярные операции с долларами, а именно в 1955 году, становилось все более очевидным, что Британская империя официально рассыпается. Индия добилась независимости в 1947 году, в Малайе британским колониалистам наносили удары повстанцы-коммунисты, в Судане разразилась гражданская война, а Гана готовилась к обретению независимости. В июле 1956 года – через год с небольшим, как в Банке Англии обратили внимание на Middland Bank, президент Египта Гамаль Абдель Насер национализировал Суэцкий канал. Осколки имперского истеблишмента в Лондоне пришли в ужас – и не только потому, что Великобритания владела самым большим пакетом акций Suez Canal Company. Насер поставил под удар позиции Великобритании и Франции на всем Среднем Востоке и даже во всем мире. Великобритания и Франция, пытавшиеся приспособиться к своей более скромной роли в послевоенном мире, но все еще сохранившие мотивировки и амбиции имперских держав, вместе с Израилем совершили тройственную агрессию против Египта.

Это оказалось колоссальной ошибкой. США решили не допускать положения, при котором европейский империализм загонит арабский мир в союз с Советским Союзом, и отказались оказывать помощь Великобритании, испытывавшей мощное давление на фунт стерлингов (только с 20 октября по 8 декабря 1956 года валютный резерв страны сократился на 450 миллионов долларов¹⁶). Государство оказалось на грани банкротства и не могло не отступить. Большего унижения Великобритания не испытывала со времени падения Сингапура^[27]. «Со всей очевидностью – как жестока она ни была бы – это знаменовало конец Британии как мировой державы», – писал Дэвид Кинастон, историк лондонского Сити. Через несколько месяцев после этого Кваме Нкрума свернул спущенный британский флаг и попрощался с британцами. А затем все здание Британской империи, уже изъеденное термитами, окончательно начало разваливаться.

Из пыли и пламени Суэца в Лондоне родилось нечто новое, что вознесло лондонский Сити к еще большему финансовому величию

Империя, под властью которой в конце Второй мировой войны жило более семисот миллионов человек, сократилась к 1965 году настолько, что ее население составляло всего лишь пять миллионов человек. Все это хорошо известно, но у нашей истории есть свой финансовый аспект – и о нем почти никто не знает. Из пыли и пламени Суэца в Лондоне родилось нечто новое, что впоследствии разрослось и, заменив собой старую империю, вознесло лондонский Сити к еще большему финансовому величию.

Во время Суэцкого кризиса роль Лондона как финансового центра основывалась прежде всего и главным образом на валютной зоне Британской империи. Входившие в эту зону страны вели свои банковские операции в Лондоне, используя фунт стерлингов как собственную валюту или устанавливая курсы своих валют по отношению к фунту стерлингов. В рамках это стерлинговой зоны товары и капитал могли перемещаться совершенно свободно, а против утечки валютных резервов принимались жесткие меры контроля. По словам Роберта Скидельски, это «было обществом взаимопомощи в хаотичном мире».

Даже в 1957 году около 40 % всей мировой торговли осуществлялось еще в английской валюте, и Банк Англии надеялся, что такое положение сохраниться и в дальнейшем¹⁷. «Политика Соединенного Королевства, – сказал высокопоставленный сотрудник Банка Англии Джордж Болтон, – по-прежнему строго ориентирована на поддержание и расширение использования фунта стерлингов как международной валюты»¹⁸. Однако в условиях развала империи и начала ослабления фунта стерлингов (тогда курс был зафиксирован на уровне 2,8 доллара за 1 фунт стерлингов) это оказалось под страшной угрозой. «Мы унаследовали старый семейный бизнес, который некогда был очень прибыльным и здравым, – отмечал в конце 1956 года премьер-министр Великобритании Энтони Иден. – Сегодня обязательства вчетверо превышают активы… Не знаю, кто теперь купит банковскую систему зоны фунта стерлингов»¹⁹. Именно тогда подобная ситуация, казавшаяся почти непереносимой для убеленных сединами господ капиталистов, и вывела на сцену нечто совершенно новое.

Министр финансов Великобритании хотел остановить утечку капитала, ограничив кредитные операции британских банков за рубежом. Однако у Банка Англии, который не мог спокойно видеть крайнее унижение лондонских банкиров, имелся в запасе совсем другой план восстановления нарастающего дисбаланса британских финансов. План сводился к повышению процентных ставок ради привлечения в Лондон новых денег и к подавлению потребления и спроса на импортные товары. Ну а если его реализация ввергнет страну в рецессию – что ж, пусть будет рецессия. В данном случае мы имеем классический пример извечного конфликта между финансовым капиталом, с одной стороны, и демократически избранными политиками и другими секторами экономики – с другой. Следующий премьер-министр Гарольд Макмиллан к своему удивлению обнаружил, что в законе 1946 года о национализации нет ни единого положения, позволившего бы ему принудить Банк Англии к изменению курса, поэтому пригрозил изменить закон так, чтобы получить контроль над банками и отдавать им приказы напрямую. Вероятно, в этот момент он понял, кто в действительности приводит в движение рычаги экономической власти.

Лорд Кобболд, управляющий Банка Англии, яростно утверждал, что такие полномочия, как отдавать распоряжения банкам, принадлежат ему и только ему ²⁰. Кобболд пошел и дальше, пригрозив обанкротить правительство, если то попытается что-нибудь предпринять. В конце концов Макмиллан сдался. «Фунт стерлингов, – пишет Гари Берн, – был спасен без каких-либо неудобств для Сити. В битве с министерством финансов Банк Англии одержал победу» ²¹. Однако Макмиллан вырвал одну уступку. Правительство получало возможность налагать ограничения на кредиты в фунтах стерлингов. Эта мера прежде всего имела отношение к лондонским торговым банкам, которым международная арена была жизненно необходима, и могла закончиться для их деятельности погребальным звоном. Так по крайней мере казалось, но обернулось все иначе: в своих международных операциях банки перешли с фунтов стерлингов на доллары. И Банк Англии не попытался пресечь этот новый бизнес. Более того, он решил даже не контролировать его. В Банке Англии просто сочли это ненужным, поскольку такие сделки происходили за границей. Но в действительности они проводились в пределах суверенного пространства Великобритании, и регулировать их не разрешалось никому и нигде. Частные банкиры нашли все-таки свой план побега из той тюрьмы строгого режима, куда их заключили после Второй мировой войны.

В те кризисные дни Банк Англии находился под сильным влиянием страстного и упрямого Джорджа Болтона, который, по мнению Дэвида Кинастона, являлся «одним из интеллектуальных крестных отцов новых правых»²². Болтон начал свою карьеру в Сити в 1917 году. Работая там агентом по обмену валюты, он, как и многие биржевые дилеры, вскоре воспылал жгучей ненавистью к предписанным нормам. И поклонники и хулители Болтона считали его «защитником глобального капитализма, основанного на свободном предпринимательстве», «ловким авантюристом» ²³ и «немного безумным». Болтон сумел пробиться наверх и попал в Банк Англии в 1948-м, то есть через два года после его национализации и после того, как Генри Моргентау заявил о намерении «переместить центр тяжести финансового мира из Лондона и Уолл-стрит в министерство финансов США». Переход свободного торговца валютой на работу в банковскую сферу, да еще именно в тот банк, где воцарился государственный валютный контроль, – такой поступок представлялся более чем курьезным, по крайней мере на первый взгляд. «Чтобы обсудить со мной операции по обмену иностранной валюты, – а в те дни это считалось делом весьма подозрительным, меня доставили контрабандой, после заката, через тайные ворота…» – вспоминал Болтон.

Болтон, уже слегка располневший, живой и общительный малый в роговых очках с сильными линзами, стремительно «набирал вес» – завоевывал авторитет и усиливал свое влияние. И он упорно бился за то, во что верил. «В его позиции не было ни капли двусмысленности или нерешительности, – говорил Зигмунд Варбург, легендарный владелец торгового банка. – Мне ничего не оставалось, как относиться с уважением ко всем его утверждениям – он проповедовал свои взгляды с убежденностью, энергией и личной заинтересованностью. Он был совершеннейшим идеалистом, целеустремленно служившим целям, в которые верил. Его симпатии навсегда были отданы частному предпринимательству, которое он прямо противопоставлял безликому могуществу государственной машины».

Болтона переполняло огромное желание оказывать всяческое содействие частным предпринимателям в их попытках обходить столь досаждающий им государственный контроль. Но не только эта страсть служила ему движущей силой – Болтон находился в плену своей мечты об имперском величии Великобритании. «Если мы смогли бы освободиться от мертвой хватки контроля и управления спросом, навязанных нам экономистами, – однажды заметил он, – и извели бы заразу социализма, мы снова смогли бы стать гордым народом»²⁴.

Болтон, занимая пост главы отдела валютного обмена, обладал идеальной возможностью помочь новому нерегулируемому долларовому рынку завоевать Лондон. Банку Англии ничего не стоило принять решение контролировать этот рынок. Банк не только не пошел на такой шаг, но даже предотвращал попытки других стран вводить подобное регулирование. Из всего этого напрашивается единственный вывод: учреждение, выполняющее функции государственного центрального банка, принимало активное участие в создании долларового рынка. Так оно и было. По словам Болтона, долларовый рынок в Лондоне возник благодаря «целенаправленным усилиям многих из нас, стремившихся собрать оставшиеся обломки и создать из них рынок капитала». Родилось новое явление, о котором Ронен Палан, профессор Бирмингемского университета, позже написал, как о «нормативно-правовом вакууме, получившем название еврорынка, или офшорного финансового рынка». Любой английский банк должен был иметь бухгалтерские книги двух видов. Одни книги велись по операциям, проводимым внутри страны в соответствии с британским законодательством и британскими правилами, причем хотя бы один участник должен был быть, если он физическое лицо, британцем, если юридическое – британской компанией. Другие книги велись по офшорным операциям, участники которых не были британцами. Иными словами, как пишет Палан, «еврорынок можно считать не более чем механизмом бухгалтерского учета»²⁵.

На самом деле понятия «евродоллар» и «еврорынки» вводят в заблуждение. Рынки не имеют ни малейшего отношения ни к современной валюте евро, ни к тому, что сделки на еврорынке осуществляются только в долларах США. Ныне таким образом торгуют всеми основными валютами мира. Но именно тогда действительно начала возникать современная система офшоров. И, как обычно бывает в таких случаях, ее возникновения почти никто не заметил.

Новый рынок в Лондоне немедленно начал подпитываться за счет политических событий. В те времена СССР не хотел держать слишком много долларов в Нью-Йорке, где, в случае обострения холодной войны, существовала угроза конфискации советских активов. Но СССР также не собирался рисковать деньгами и в стерлинговой зоне, поскольку не желал связываться с разваливающейся империей. В новом рынке Советское государство увидело свой шанс: можно было держать доллары в Лондоне. Начав с размещения нескольких сотен тысяч долларов на депозите Московского народного банка, открытом в 1957 году, СССР стал наращивать свои долларовые активы. Карл Маркс поднял бы свои густые брови от удивления: страна, исповедовавшая его учение, подкармливала систему самого неограниченного капитализма, какой только был в истории.

Карл Маркс поднял бы свои густые брови от удивления: страна, исповедовавшая его учение, подкармливала систему неограниченного капитализма

Хронология развития Лондона в качестве мирового финансового центра обычно указывает на 1986 год – время его настоящего взлета. Именно в том году произошла реорганизация финансовой системы, названная «большим взрывом», – когда премьер-министр Маргарет Тэтчер внезапно отменила контроль со стороны государства. Конечно, «большой взрыв» важен, но подлинная история указывает на другое, о чем свидетельствует Тим Конгдон, возможно, один из самых проницательных и наиболее профессиональных знатоков финансового мира Сити. В статье, опубликованной в журнале Spectator, он писал:

«Большой взрыв» был на самом деле всего лишь отблеском, побочным продуктом гораздо более мощного взрыва, который за последние тридцать пять лет преобразил международные финансы. Этот более мощный взрыв, по всем критериям измерения, многократно превосходил по силе «большой взрыв», случившийся в Лондоне²⁶.

Возникла экстраординарная ситуация: еврорынок – не имевший никакого материального воплощения, например, здание биржи, не вооруженный хотя бы самым примитивным сводом правил и норм, – вдруг становится крупнейшим в мире источником капитала²⁷.

В ином свете рассматривает еврорынок Гари Берн, писавший, что его возникновение явилось «первым выстрелом в неолиберальной контрреволюции против социальной системы и кейнсианского государства благоденствия».

Лондонская лазейка, а в сущности новая банковская технология, имевшая узкопрактические цели, была невидимым двойником интеллектуальноидеологического мятежа, поднятого обществом «Мон-Пелерин». Идеология обеспечила благоприятную среду, но именно лондонский рынок и его дальнейшие ответвления в итоге вызвали либерализацию мировой экономики – независимо от того, нравилось это гражданам мира или нет. Современная система офшоров начала свой мощный взлет вовсе не на скандальных островах Карибского моря, покрытых пальмами и позором, и не у подножия Альп – в добропорядочном Цюрихе. Все началось в Лондоне, где загнивающая имперская система уступила место более изощренной структуре. Исследователи британского империализма П. Дж. Кейн и Э. Дж. Хопкинс объясняют данный переход так: «Наше доброе старое судно “Фунт стерлингов” пошло ко дну, но Сити сумел взять на абордаж более мореходный и современный корабль “Евродоллар”. Сити пережил даже разрушение имперского фундамента – а ведь на нем зиждилось его могущество – и преобразился в “островной офшор”, который начал обслуживать бизнес, созданный благодаря индустриальному и коммерческому росту намного более энергичных партнеров».

Фактически официальная империя исчезла не до конца: четырнадцать мелких островных государств решили не добиваться независимости и стали британскими заморскими территориями под началом британской короны. Ровно половина этих территорий: Ангилья, Бермуды, Британские Виргинские острова, Каймановы острова, Гибралтар, Монтсеррат, Теркс и Кайкос – ныне остаются секретными юрисдикциями, активно поддерживаемыми Великобританией, управляемыми ею и тесно связанными с лондонским Сити.

Именно с описываемой ситуации и начался стремительный расцвет лондонского офшорного рынка. Общая сумма депозитов достигла к концу 1959 года 200 миллионов долларов, а к концу 1960-го – 1 миллиарда долларов, что все еще оставалось сравнительно небольшой суммой по сравнению с ВВП Великобритании, равнявшемся примерно 70 миллиардам долларов. Но рост продолжился, и в 1961 году общая сумма депозитов достигла 3 миллиардов долларов. Уже в начале 1960-х годов деньги стали уходить в Цюрих, на острова Карибского моря и далее, по мере того как одна юрисдикция за другой вступала в игру. До того времени эти страны были сравнительно хорошо изолированы от финансовых бедствий, происходивших за их границами, но еврорынок соединил финансовые секторы и экономики мира. Резкий рост ставок в одном месте, как электрический разряд, переданный по проводу, почти немедленно отзывался во всех юрисдикциях, включенных в офшорную сеть. По мере разрастания системы горячие деньги стали гулять по всему свету – своей цикличностью этот процесс очень напоминал ритмы приливов и отливов мирового океана.

Резкий рост ставок в одном месте, почти немедленно отзывался во всех юрисдикциях, включенных в офшорную сеть

Абсолютная политическая мощь Банка Англии и его либертарианские предпочтения начинали все сильнее беспокоить британских политиков. Однако Банк твердо поставил их на место: «Контроль за обменом валют – нарушение прав граждан. Поэтому я считаю такой контроль этически неправильным», – сказал в 1963 году управляющий Банка лорд Кромер – насквозь проникнутый имперским духом типичный представитель своего класса.

Крестник короля Георга V, выпускник Итона, по материнской линии – внук британского генерального консула, а на самом деле фактического правителя Египта, по отцовской линии – внук вице-короля Индии и генерал-губернатора

Канады – Кромер считал своей главной целью восстановление былого имперского величия лондонского Сити. «Несомненно, восстановление международной роли Лондона – дело, близкое сердцу лорда Кромера», – писал журнал Banker²⁸.

Американские банкиры быстро поняли, что если этот новый странный лондонский рынок свободен от политического контроля США, то он свободен и от банковских законов США. Одним из этих законов был знаменитый закон Гласса-Стигалла, принятый в 1933 году и запрещавший обыкновенным ссудо-сберегательным банкам владеть наиболее опасными финансовыми компаниями определенных типов. Закон оказался настолько полезным, что его сохраняли до 1999 года, инициаторами его отмены стали президент Клинтон и министр финансов Роберт Рубин (в прошлом сопредседатель Goldman Sachs). Этот гений банковского дела, видимо, прислушался к совету Г. К. Честертона, сказавшего, что прежде чем сносить ограду, стоит, пожалуй, узнать, зачем ее поставили прежние хозяева. Впрочем, американские банкиры обходили закон Гласса-Стигалла задолго до его отмены, в чем им прежде всего помогал Лондон.

Джордж Болтон ясно видел открывавшуюся возможность: в феврале 1957 года он перешел из Банка Англии в Банк Лондона и Южной Америки (Bank of London and South America, BOLSA) [далее везде – BOLSA], ныне входящий в Lloyds Bank. Уже через месяц в BOLSA евродолларовые депозиты составляли 3 миллиона долларов; через три года этот показатель вырос до 247 миллионов долларов (в те времена это были очень большие деньги) и продолжал расти. Вскоре BOLSA стал крупнейшим игроком на рынке. Практически сразу же после перехода Болтона BOLSA открыл совместное предприятие на Багамах – крепкой и надежной британской налоговой гавани, в валютном совете которого одно место занимал представитель Банка Англии. Затем BOLSA развернул экспансию на Каймановых островах, Антигуа и в других зонах, вытягивая долларовые вклады из Северной и Южной Америки и без шума вливая их в нерегулируемый лондонский офшорный рынок.

Дефицит США, по мере того как 1960-е годы шли к концу, становился все больше и больше. Расходы США за рубежом были слишком велики по сравнению с доходами американской казны, и огромные суммы долларов уходили из страны на еврорынок.

Следующий стимул офшорный лондонский рынок получил в 1963 году, когда появились еврооблигации. Эти вновь изобретенные инструменты представляли собой нерегулируемые офшорные облигации на предъявителя, то есть были именно анонимными. Любой, кто предъявлял эти клочки бумаги, являлся их собственником. Еврооблигации немного напоминали сверхценные долларовые банкноты: никто не регистрировал имена их владельцев, а потому они были идеальным средством ухода от налогов. Облигации на предъявителя – непременный атрибут голливудских фильмов про мерзавцев вроде «Полицейского из Беверли-Хиллс» или «Крепкого орешка»; их считают настолько губительными, что во многих странах они запрещены законом. Крайнее свое воплощение цинизм офшорных деяний получил в составленном в 1963 году меморандуме Банка Англии, где черным по белому написано: «Какое бы сильное отвращение ни вызывал у нас спекулятивный капитал, мы не можем… отказываться принимать эти деньги» ²⁹. Тут-то и были состряпаны новые еврооблигации. Банк, штаб-квартира которого находилось в Лондоне, эмитировал их в амстердамском аэропорту Схипхол, уклоняясь от британского гербового сбора; выплаты наличных по купонам обычно производились в Люксембурге, чтобы избежать британских подоходных налогов³⁰.

Демонтаж системы государственного регулирования вполне успешно встраивался в общий процесс 1960-х годов, в частности, в мятежную культурную жизнь столицы Англии. Законодателем новой мировой моды становился Лондон, где свергались все общепринятые стереотипы и устанавливались новые каноны стиля. Приветствовалось все, что выбивалось из привычных представлений, что подрывало государственную власть и авторитеты, – подобные мятежные настроения пронизывали все общество сверху донизу. В этот ряд вписывались и вылазки Джеймса Бонда в офшоры: в фильме «Золотой палец» (1964) суперагент посещает Швейцарию, а в фильме «Шаровая молния» (1965) – Нассау. Зрителя бондианы бросало в дрожь от соблазнительных картинок налоговых гаваней и всего запретного, что с ними связано. Радиостанция Radio Caroline («самая знаменитая офшорная радиостанция мира») начала вещание с борта судна Caroline, находившегося в проливе Ла-Манш, то есть вне зоны действия британских правил и лицензий на радиовещание. Новая пиратская станция совершила настоящую революцию – благодаря ей мир начал слушать рок-н-ролл. И это вызвало еще большее любопытство и даже симпатию к загадочному слову «офшор».

Бурный рост еврорынка продолжался. Объем совершаемых сделок к 1970 году оценивали в 46 миллиардов долларов, а к 1975 году он превысил совокупный объем валютных резервов всех стран мира. Когда в 1970-х годах возникли потрясения, вызванные эмбарго на поставки нефти и резким ростом цен на нефть, еврорынок стал каналом, по которому богатые нефтью страны выводили избытки своих поступлений в страны-потребители, страдавшие от дефицита средств. По мере того как пламя от костра, называвшегося еврорынком, поднималось все выше, капитал начал штурм цитаделей власти и демократического национального государства. Известный экономист Александр Сакс не преувеличивал, говоря, что этот «новый банковский порядок… переписал каждую строчку в бухгалтерском учете»³¹. Гари Берн, один из весьма немногих ученых, глубоко изучивших рынок, пошел еще дальше, назвав евродоллары и еврорынок «новым видом денег и новым рынком, на которых эти деньги обращаются».

Еврорынок продолжал расти как снежный ком: в 1980 году его объем составлял 500 миллиардов долларов, а еще через восемь лет – уже 2,6 триллиона долларов³²; к 1997 году на нем предоставляли почти 90 % всех международных кредитов. Теперь этот рынок стал настолько всеобъемлющим, что Банк международных расчетов, осуществляющий надзор за глобальными финансовыми потоками, отказался от попыток измерить его объем и теперь просто суммирует все сделки, совершаемые на расширенных валютных рынках.

Каждое новое правительство пытается облагать налогами этот рынок или регулировать его – и всякий раз терпит неудачу. «Евродоллар – докучливая, увертливая, скользкая тварь, – писала в 1975 году экономист Джейн Снеддон Литтл. – Пытаясь обуздать рынки, руководители центральных банков ставят себя в глупое положение людей, которые охотятся на слонов с сачками для ловли бабочек. Хотя различные власти время от времени захватывают слона за колено или даже набрасывают сеть на его туловище, животное, как правило, вырывается через прорехи в сети… Евродоллары представляют проблемы, с которыми центральные банки никогда прежде не сталкивались» ³³. Тем примечательнее явление, которое Гари Берн называет «самым важным новшеством со времен изобретения банкнот», остающимся, по большей части, пока неизученным³⁴. Это все та же старая проблема офшоров: никто не обращает внимания на происходящее у всех на виду.

Наспех проведенный расчет показывает, почему нерегулируемый офшорный еврорынок (и в более широком смысле офшорный капитал) может приносить необычайно высокие прибыли, которые намного превышают возможные выгоды уклонения от налогов. Правительства требуют, чтобы банки делали резервы по принятым ими депозитам. Представим некий французский банк, который, в соответствии с официальными требованиями о резервировании средств, должен держать 10 % суммы депозитов в наличных. Текущая ставка по кредитам – 5 % годовых, процент по депозитам – 4 %. Теперь из каждых 100 долларов банк может выдать в кредит только 90 долларов под 5 % годовых, что принесет банку 4,5 доллара дохода. Из этих 4,5 доллара банк должен выплатить вкладчикам 4 % от суммы их депозитов (4 % от 100 долларов составят 4 доллара), что оставляет банку всего лишь 50 центов дохода. Вычтем операционные расходы банка (скажем, 40 центов) – и со 100 долларов прибыль банка составит жалкие 10 центов. А теперь представим вместо этого французского банка, соблюдающего требования законодательства, банк, работающий на лондонском офшорном еврорынке. Там нет требований о резервировании, и банк может выдать в кредит все 100 долларов под 5 % и заработать на этом 5 долларов. Вычтем из этих 5 долларов 4 доллара процентов, выплачиваемых вкладчикам, и 40 центов, приходящиеся на операционные расходы банка. Прибыль получается ошеломляющей – она составляет 60 центов, что в шесть раз выше прибыли банка, работающего по закону.

Расплачиваться по счетам приходится не азартно играющим финансистам, а рядовым налогоплательщикам

Разумеется, этот пример – карикатурное изображение более сложной действительности, но его основополагающий принцип существует и действует. Обратите внимание: никто не предложил более совершенного или более дешевого средства. Банковское дело не стало внезапно эффективным. Все, что произошло в рассмотренном выше случае, – всего лишь результат уклонения от регулирования, позволившего банкам увеличить свою прибыль в шесть раз.

На первый взгляд, это кажется бесплатной выгодой для всех, поскольку работающие на конкурентном рынке банки передают часть своей дополнительной прибыли заемщикам и вкладчикам. Но клиенты офшорных банков – почти всегда самые богатые в мире люди и корпорации. Бесплатные деньги для банкиров и представителей самых богатых людей и корпораций мира, получаемые за счет всех прочих, – основной лейтмотив деятельности системы офшоров. Мы сталкиваемся с ним снова и снова. И это не единственная проблема. Правительства обязывают банки иметь капитал и резервы по весьма основательной причине: необходимо принимать меры защиты от финансовых паник. В хорошие времена это может казаться даром полученными деньгами, но, по памятной формулировке инвестора Уоррена Баффета, «только когда вода уходит, выясняется, кто купается нагишом». Как мир заново понял после 2007 года, расплачиваться по счетам приходится не азартно играющим финансистам, а рядовым налогоплательщикам. Но и тут у офшоров в запасе есть очередной секрет. Прежде всего, дело вращается вокруг причин, по которым от банков требуют держать резервы по вкладам.

Предположим, вы вносите в работающий в соответствии с законом банк 100 долларов наличными. Банк должен резервировать 10 % этой суммы, а потому может выдать в кредит другому лицу только 90 долларов. Теперь это лицо, заемщик, должен потратить 90 долларов. Обходным путем эти 90 долларов попадают на другой банковский счет. Из полученных им 90 долларов другой банк может выдать кредит в размере 90 % от этих 90 долларов, а это означает, что в кредит выдают 81 доллар. И цепочка продолжает разворачиваться. Принцип банковского резервирования долей средств хорошо известен. Если упорно продолжать вычисления, обнаруживается, что при обязательном резервировании 10 % вкладов ваших 100 долларов в экономике раздуваются до 1000 долларов.

Трудно поверить, что подобным образом деньги можно просто извлекать из воздуха, но это одно из самых важных дел, совершаемых банками. «Если подумать, то создание денег оказывается делом странным и причудливым, – говорил экономист Дж. К. Гелбрейт. – Процесс создания денег так прост, что разум его отвергает». Такова главная мистерия банковского дела: банки могут «раздувать свои балансы», предоставляя кредиты другим. В банковском мире деньги можно создавать одним лишь актом предоставления кредитов. Это деньги как долги.

Само по себе создание денег банками – дело неплохое, но возникает вопрос: какие объемы заимствований безопасны? Регуляторы пытаются контролировать ликвидность (чтобы иметь гарантии, что объем денег, обращающихся в системе, не выйдет из-под контроля), вводя требования резервирования и поддержания собственного капитала банков. Но представим ситуацию на нерегулируемых лондонских еврорынках, где от банков не требуют создавать и держать такие резервы. Первые внесенные в банк 100 долларов позволяют банку выдать кредит в размере тех же 100 долларов, которые превращаются в новый депозит в размере 100 долларов, которые снова выдают в кредит, – и так до бесконечности.

В теории это выглядит просто, но в реальной жизни теория, разумеется, никогда целиком не осуществляется. Если бы она реализовалась в полной мере, мы, возможно, давно бы уже захлебнулись в гиперинфляции. Нет, в любой конкретный момент существует определенный спрос на кредитные средства, и если на офшорном рынке спрос на кредиты растет, этот рост в какой-то момент вызывает компенсирующее сокращение спроса на традиционном рынке. И не только. Офшорные евродоллары в конце концов просачиваются обратно на традиционные рынки, где снова подпадают под нормальные требования резервирования. Чтобы быть справедливым, замечу: благоразумные банкиры часто создают резервы, даже когда их к этому не принуждают.

Десятилетиями продолжается широкая дискуссия о величине реального вклада еврорынка в увеличение объема обращающихся в мире денег, резкое увеличение рисков и строительство становящейся все более неустойчивой, все более шаткой пирамиды долгов. Поскольку Банк международных расчетов прекратил давать количественную оценку этого рынка, трудно прийти к сколько-нибудь обоснованным выводам относительно роли еврорынка, например, в последнем финансовом кризисе и резком росте долгов в мире. И все же некоторые вещи кажутся вполне очевидными. Если вы создаете огромную площадку для генерирования нового, нерегулируемого кредита, созданные вами рынки будут расширяться, вытесняя лучше регулируемые банковские операции, а спрос будет расти, чтобы соответствовать потенциальному предложению. Кредит начнет захватывать сферы, которые прежде не мог захватить и в которых его на самом деле и быть не должно. В своей книге «International Economics» («Мировая экономика») Сидней Уэллс и Алан Уинтерес пишут, что евробанки «почти наверняка» нашли клиентов, которые не могли делать заимствования в рамках национальных систем. Другими словами, еврорынки создали возможность для снижения качества кредитов, и это остается вне поля зрения регулирующих органов.

Разгребая архивы за 1960-1970-е годы, я был поражен тем, как регуляторы всего мира, пытаясь справиться с этим странным новым феноменом офшоров, своими руками создавали беды, поставившие мировую экономику на колени во время последнего экономического кризиса 2007 года. Как писал высокопоставленный британский государственный служащий в «совершенно секретном» меморандуме, найденном мной в архивах за 1968 год: «Одна из причин для беспокойства – последствия этой практики пролонгации краткосрочного кредитования, которая в сущности обеспечивает долгосрочное финансирование». Именно такая практика в 2007 году уничтожила британский банк Northern Rock. В опубликованной примерно в то время в журнале Banker статье были поставлены вопросы: «Является ли рост этого рынка для международной финансовой системы в целом тонизирующим средством? Следует ли его приветствовать? Или это медленно действующий яд? Обнадеживает ли то, что процесс адаптации снова примет форму обрушения международной финансовой системы? Является ли участие Великобритании в развитии этого рынка еще одной гарантией, что мы снова окажемся на передовой линии такого коллапса?» Ответы на эти вопросы пока не даны.

Что бы сделал со всем этим Кейнс? Учитывая его пробританскую позицию и решительную, хотя и не слепую и безоговорочную защиту британского имперского проекта, можно предположить, что он приветствовал бы эти явления, процессы и их последствия. Как он сам писал в 1941 году, когда вел переговоры о предоставлении американской помощи: «Америке нельзя разрешать выклевывать глаза Британской империи»³⁵. И дело не только в этом. Кейнс иногда очень решительно боролся, помогая лондонскому Сити сохранить первенство в мире. Но всякий раз он бился за международный порядок, основанный на сотрудничестве, а не на конкуренции стран. Кейнс надеялся, что Лондон сможет удержать свои позиции главным образом благодаря тому, что будет центром основанного на сотрудничестве стерлингового блока. Мысль о демонтаже правил просто как о способе взваливания тягот на соседей была ему ненавистна. Думаю, он смотрел бы с ужасом на развернувшийся с 1970-х годов стремительный рост офшорных финансов за счет разорения соседей. Еще больший ужас у него вызвало бы порожденное экспансией офшорных финансов массированное бегство капитала.

Как уже было отмечено, 1960-е годы были временем оживления в Лондоне, но американские регуляторы этой радости не разделяли. Федеральный резервный банк Нью-Йорка в 1960 году направил в Лондон группу сотрудников для расследования, поскольку счел, что еврорынок уже делает «более сложным проведение независимой валютной политики какой-либо одной страной»³⁶. Есть некоторая ирония в том, что рост влияния идей Милтона Фридмана, доказывавшего, что правительствам следует сосредоточиться на предложении денег как на рычаге управления национальными экономиками, происходило как раз тогда, когда поддерживаемый Фридманом еврорынок начал делать этот рычаг неэффективным.

Сотрудники Банка Англии щедро угощали американцев чаем, но практически ничего не сделали, чтобы помочь американским гостям разобраться в беспокоивших их вопросах, и, даже после того как американцы заявили, что еврорынок представляет «угрозу стабильности», они и пальцем не пошевелили. Заявления, с которыми периодически выступал Банк Англии, лишь подтверждали опасения американцев; в одном из них говорилось: «Кредитование, осуществляемое уполномоченными банками, не контролируется ни по объему, ни по природе, ни по содержанию. Мы полагаемся на коммерческое благоразумие кредиторов». Джеймс Робертсон, вице-председатель ФРС, указал на один из источников беспокойства: появление в британских налоговых гаванях вроде Каймановых или Багамских островов центров еврорынка, связанных с Великобританией и регулируемых Банком Англии. «Мое главное возражение таково: эти финансовые учреждения не являются филиалами ни в каком смысле этого слова. Они просто выдвижные ящики стола, принадлежавшие кому-то другому. Что заставляет банки прибегать к мошенничеству ради получения определенных привилегий?»

Президент Кеннеди попытался прекратить утечку американской валюты. Сделал он это 18 июля 1963 года, обложив процентные доходы по иностранным ценным бумагам, что, по предположению американского правительства, должно было устранить всякие материальные стимулы к предоставлению кредитов на более прибыльных зарубежных рынках. Однако акция Кеннеди возымела противоположный эффект, вызвав панический массовый исход инвесторов на нерегулируемый лондонский офшорный рынок, свободный от налогов и контроля. «Вы еще запомните этот день, – пообещал Генри Александер, глава банка Morgan Guaranty. – Этот день изменит облик американского банковского бизнеса и выдавит весь бизнес в Лондон»³⁷.

Президент Кеннеди попытался прекратить утечку американской валюты

Американских политиков все сильнее беспокоила финансовая стабильность. В 1963 году (к этому времени американские банки уже были крупнейшими игроками на офшорном рынке) в министерстве финансов США пришли к выводу, что новый рынок усугубил «неравновесие мировых платежей»³⁸. Министерство предложило американским банкирами «спросить самих себя, служит ли такого рода деятельность национальным интересам США»³⁹. Американцы снова сообщили о своих опасениях Банку Англии, а в Лондон отправили валютного инспектора, которому было поручено провести проверку американских банков. «Мне неважно, уклоняется ли Citibank в Лондоне от выполнения американских правил, да и не особенно хочется знать, как там обстоит дело», – заявил один высокопоставленный сотрудников Банка Англии⁴⁰ – в сущности американцев просто послали ко всем чертям.

Компетентный и энергичный заместитель министра финансов США Роберт Руса в 1967 году добавил к сказанному ранее, что офшорный рынок резко усилил дестабилизирующие потоки денег, «масштабы которых намного больше, чем какие-либо прежде испытанные массированные движения капитала». Из Лондона последовал обычный ответ, сводившийся к уже знакомым формулировкам: «Занимайтесь своим делом» и «Тут не о чем беспокоиться». Лорд Кромер, например, заявил в 1963 году представителям Федерального резервного банка Нью-Йорка в ответ на выраженную Руса озабоченность уклонением от налогов: «Я полагаю маловероятным, чтобы объем операций такого рода вырос в очень большой степени». В свете того что нервозность проявляли и британские государственные чиновники, наглость Кромера представляется еще более поразительной. «Хотя проверяющие не выглядели очень расстроенными, – отмечалось в одном из меморандумов Банка Англии в 1960 году, – у меня сложилось впечатление, что некоторые из них тайком скрестили пальцы»⁴¹.

За решением Банка Англии не регулировать офшорные рынки стоит причудливая логика героини книги «Алиса в Стране чудес». Сходная логика свойственна и офшорной системе. Если какой-нибудь регулируемый лондонский банк подвергся бы нашествию вкладчиков, желающих изъять свои депозиты, Банк Англии почувствовал бы, что на нем как на регуляторе этого банка лежит определенная обязанность вмешаться в дело и подобрать обломки. Другими словами, регулирование, как о нем было сказано в одном из банковских меморандумов, «означало бы признание ответственности». Тогда уж, подсказывала эта извращенная логика, лучше вовсе не регулировать!⁴²

Так почему же США разрешили своим банкам очертя голову броситься в этот нерегулируемый лондонский омут, хотя американские власти прекрасно понимали, что делая это, банки нарушают правила американского финансового контроля?

Во-первых, большинство людей считали еврорынок причудливой, чуть грязноватой, но временной аномалией – чем-то таким, что вскоре исчезнет. Журнал Time в 1962 году пришел к выводу, что «по мнению большинства экспертов, евродоллар постепенно исчезнет, если процентные ставки повысятся до европейского уровня или если платежному дефициту США будет положен конец»⁴³. Многие американские банкиры также рассматривали евродоллары как своего рода потешные деньги, которые лучше оставить европейцам. «Подумаешь, евродоллары! – заявил в Лондоне журналу Time один американский банкир. – На самом деле, это горячие деньги – и я предпочитаю так их и называть». И действительно, эти деньги были горячими. Еврорынок, своего рода глобальный проводник антикейнсианских идей, делал краткосрочные движения капитала более чувствительными к малейшим колебаниям процентных ставок по всему миру. А еще этот механизм позволял объединять в одной точке достаточно денег для крупных спекулятивных атак на валюты, которые, по решению спекулянтов, вечно готовых удариться в бега, были очень уязвимы ⁴⁴.

Существовало еще одно обстоятельство, ставившее политиков США в безвыходное положение. Могущественные интересы американских банков стремились к тому, чтобы на этой офшорной поляне для игр царило максимально возможное спокойствие. Когда Хендрик Хоутаккер, младший член Совета экономических консультантов при президенте США, попытался заинтересовать президента еврорынком, его резко одернули: «Нет, мы не хотим привлекать внимания к этому вопросу»⁴⁵. Как объяснял один расстроенный ученый, банкиры «умышленно уклонялись от обсуждения этого вопроса»⁴⁶.

Между тем Банк Англии оставался противником регулирования. В 1973 году несколько немецких банкиров пришли с визитом к Банка, чтобы узнать, какие разрешения нужны, чтобы стать уполномоченным банком в Лондоне. Один из них вспоминает: «Этот господин посмотрел на нас и сказал: “Банк является банком, если я считаю его таковым”». Так оно в общем и было – за исключением того что Дэвид Кинастон называет «редкими, неизбежными церемониями, проводимыми во второй половине дня». Как объяснил один бельгийский банкир, регулирование предполагало обязанность «эпизодически и по очереди посещать церемонии чаепития в Банке Англии, на которых полагается рассказывать о том, чем вы там занимаетесь»⁴⁷.

Еврорынки были тем глубоким и нерегулируемым финансовым морем, в котором кишели особо крупные и очень опасные акулы последнего экономического кризиса

Даже спустя много лет, когда люди уже начали задавать вопросы, в 1975 году, в отчете одного из комитетов американского конгресса выражали удивление тем, что этот новый рынок остается вне зоны видения политического радара. Эти же вопросы поколением позже, в июне 2008 года, когда финансовая паника распространялась по всему миру, повторил Банк международных расчетов. «Как могла возникнуть огромная теневая банковская система, даже не вызвавшая ясных официальных заявлений об озабоченности государственных органов?» – жалобно вопрошали сотрудники этого учреждения. Как мы увидим, оказывается, что офшорные еврорынки являются средой, в значительной мере благоприятствовавшей этой теневой банковской системе. Еврорынки были тем глубоким и нерегулируемым финансовым морем, в котором кишели особо крупные и очень опасные акулы последнего экономического кризиса – причудливо структурированные инвестиционные инструменты и каналы, недавно вызвавшие столько бед.

Увидеть происходящее сквозь эту тщательно построенную завесу секретности и непрозрачности не удалось не только американским политикам. В письмах Банка Англии ярко раскрывается та главная роль, которую сыграло это почтенное учреждение в выведении офшоров из политической повестки дня. «В прошлом у банка было несколько случаев, когда он упорно противился попыткам министерства финансов получить более полную информацию, – сказано в одном из меморандумов 1959 года. – Заместитель старшего управляющего отказался раскрывать подробности положения уполномоченных банков министерству финансов Ее Величества»⁴⁸. Как пишет Гари Берн, Банк Англии «охранял свой контроль над британской банковской системой от других государственных институтов, особенно от министерства финансов, чтобы затем делегировать большую часть своих полномочий, через “представительные ассоциации”, банкам Сити».

Кто-либо в Великобритании всерьез поставил под сомнение эту схему и добивался надлежащего рассмотрения поставленного вопроса? В парламентских дебатах, состоявшихся в 1959 году, один из бывших директоров Банка Англии смело заявил, что между государственной и частной ролью банка не может быть никакого конфликта, поскольку «интересы руководителей Банка идентичны национальным интересам»⁴⁹.

Вернемся к вопросу о том, почему США, несмотря на эпизодическое выражение озабоченности в официальных кругах, в конце концов вступили в сговор с Великобританией и позволили британским банкам вести офшорный бизнес. Ответ на этот вопрос приближает нас к пониманию, где находится реальная власть в этом мире. И здесь обнаруживается еще одна любопытная история.

Сегодня американский доллар – главная мировая резервная валюта. Если страны, находящиеся в менее привилегированном положении, периодически испытывают недостаток иностранной валюты, то США могут заимствовать у себя самих: США могут печатать деньги, необходимые для приобретения реальных ресурсов и долгое время жить не по средствам. Однажды советник генерала де Голля Жак Рюефф сделал следующий знаменитый комментарий: «Если бы у меня было соглашение с моим портным о том, что все деньги, которые я ему заплатил, в тот же день вернутся ко мне в качестве кредита, я был бы не против заказать у него больше костюмов».

Это обстоятельство меняет все. Оно дает президентам США то, что один разгневанный министр финансов Франции, а именно Валери Жискар д’Эстен, назвал «чрезмерной привилегией» Америки – в сущности беспредельным правом на бесплатный проезд. Как сформулировала эту мысль французская газета Le Monde, «рынок делает позицию Америки в переговорах по валютным вопросам гораздо сильнее, чем следовало бы. Американцев держат в состоянии безопасности – оно мало того что является пагубным, но и препятствует серьезному реформированию системы международных финансовых платежей»⁵⁰. Возможность оплачивать зарубежные долги собственной валютой (которую США могут печатать) обеспечила Америке войну во Вьетнаме. Позднее та же возможность помогала президенту Джорджу У Бушу снижать налоги и увеличивать и без того уже огромный дефицит. А когда настанет день расплаты за этот кавардак, США смогут переложить бремя урегулирования своих долгов на другие страны.

Остальные страны используют доллары в качестве резервов, потому что долларовые рынки очень велики и ликвидны и доллар считается сравнительно стабильной валютой. Цены на нефть рассчитывают в долларах. Люди торгуют, используя при этом доллары. Когда в середине 1990-х годов я был корреспондентом агентства Reuters в истерзанной войной Анголе, крикливые уличные менялы валют в центре Луанды набивали свои сумки не евро, не швейцарскими франками и не китайскими ренминби, а долларами США. Сегодня две трети официальных запасов иностранной валюты в мире держат в долларах. Доллары заставляют мир вертеться, и если у вас есть разрешение их печатать, вы – полноправный властитель.

«Любой историк знает, – писал в 2009 году Роберт Скидельски, – что валюта-гегемон – это часть имперской системы политических отношений»⁵¹.

Еврорынки – новая, нерегулируемая и крайне прибыльная арена использования доллара, ликвидность которой растет по экспоненте, – идеальны для поддержки этой имперской роли американской валюты. Как с восторгом говорил Дуглас Диллон, заместитель государственного секретаря США по экономическим вопросам, еврорынки дали «весьма хороший способ убеждения иностранных инвесторов держать депозиты в долларах»⁵². Евродоллары помогли Америке укрепить свою исключительную привилегию, финансировать свой дефицит, вести войны за рубежом и распоряжаться всем и всеми. Американские банкиры не хотели месяцами мучиться, уговаривая конгресс изменить внутреннее законодательство. Гораздо проще было перенести операции в Лондон.

«С созданием еврорынка, – писал Эрик Хеллейнер, – банкиры обеих стран наткнулись на решение проблемы воссоздания финансовой оси Лондон-Нью-Йорк, которая играла такую большую роль в 20-е годы ХХ века» ⁵³. Еще более удивительно, по замечанию Гари Берна, другое:

Проект восстановления былого имперского величия лондонского Сити, по-видимому, осуществляли и в министерстве финансов, и кабинете министров, и правительственных учреждениях, и парламенте – осуществляли без колебаний и весьма плодотворно, без всяких предшествующих или последующих обсуждений, проведенных премьер-министром.

Главную роль в успешном осуществлении этого проекта сыграл Банк Англии, который после 1945 года взялся за восстановление гегемонии международного финансового капитала.

И у офшорных сателлитов Великобритании – Джерси, Каймановых островов и им подобных – была своя особая роль, которую они должны были сыграть в этой великой финансовой игре. Ронен Палан сравнивал еврорынки с кругами на воде: они расходились от центра в Лондоне и распространялись дальше по «четкому географическому маршруту». «Следующей после Великобритании стала ближайшая к ней территория, а именно Нормандские острова; вскоре круги последовали к юрисдикциям в бассейне Карибского моря, затем к Азии и наконец приблизились к тихоокеанским атоллам, принадлежавшим той же Великобритании». По словам Палана, процесс распространения офшоров занял примерно двадцать лет. Итак, начиная с 1960-х годов, эти островные полуколонии и другие сателлиты Лондона превращались в центры финансовых операций на еврорынке. Иначе говоря, они были секретными и полуфиктивными промежуточными станциями на пути, который пролегал и через рабочие бухгалтерские книги, лежавшие в офисах, и через укрытия, где самые богатые люди и корпорации мира, особенно банки, имели возможность тайно и не платя налогов прятать свои деньги и где эти деньги могли расти намного быстрее, чем в традиционных юрисдикциях.

Бухгалтерскими проводками могут заниматься несколько человек, находящихся на каком-нибудь поросшим пальмами острове. А тяжелую работу – наладку офшорной системы, весь реальный бизнес по сколачиванию крупных банковских синдикатов, синхронизацию движения шестеренок бухгалтерского механизма (он должен работать безупречно), обеспечение герметичности бизнеса – все это должны были проводить в Лондоне. Связующие двусторонние отношения между Лондоном и заморскими британскими сателлитами остаются по сей день определяющей, характерной чертой всей офшорной системы с момента ее возникновения.

Каждая офшорная юрисдикция предоставляет особый спектр услуг. Чтобы заложить основу для каких-то особенных операций, позволяющих избежать налогообложения, на Каймановых островах могут принять решение пойти на изменение законодательства. Тогда начинают снижать стандарты и на Багамах, стремясь не отставать от своего шустрого соседа. К гонке присоединяются Люксембург и Джерси. И так далее. Динамика, которую порождает такая конкуренция, обладает неумолимой внутренней логикой: необходимо продолжать ослабление регулирования и в этом процессе заходить все дальше и дальше, чтобы на шаг опережать конкурентов и не допустить утечки денег. Никакой иной путь невозможен. Единственный результат – еще большее ослабление регулирования.

Возник новый рынок, и его появление возвестило о возрождении Лондона как крупнейшего финансового центра мира. Словно в игре, называемой «колыбель для кошки», этот центр поддерживался отношениями с бывшими колониями и другими причудливыми пережитками империи. В то время как мечты Энтони Идена о сокрушении арабского национализма терпели бесславное поражение в Суэце, финансовый истеблишмент в Лондоне собирал средства, с помощью которых Лондону предстояло восстановить свое положение столицы мира, где все определяли интересы инвесторов. Так в момент своего несомненного крушения Британская империя вдруг начала восставать из мертвых.

Глава 6
Инстинкт паука

Как Британия плела паутину своей новой заморской империи

Еврорынки нельзя считать результатом какого-то заранее продуманного генерального плана. Нет, они росли, подчиняясь, скорее, собственной внутренней логике развития, и довольно быстро превратились в фактор, с непреодолимой силой влияющий на мировую экономику. Правда, начиная с 1960-х, они обрели компаньона, с которым дальше уже шли рука об руку. Партнер, почти двойник нашего еврорынка, в свое время был взращен более осмысленным образом. Из своих «полубританских» территорий Лондон сплел очень удобную паутину, нитями которой опутал весь мир, а все концы замкнул на себе; он использовал ее как ловушку для финансовых операций, перехваченных у соседних юрисдикций. На этих территориях предлагалось весьма упрощенное налогообложение, совсем ненавязчивое регулирование и надежные убежища для денег. Обращение капитала – причем это могли быть как «грязные», так и «чистые» деньги – контролировалось в лондонском Сити, а географически исходило довольно далеко от британской столицы, что сводило любой потенциальный скандал к минимуму. Словно гоночная машина, заправленная высокооктановым бензином, новая офшорная система реагировала и действовала стремительно, но прежде всего она создала персональную закрытую инфраструктуру, выработала индивидуальное представление о мире, осознала свое, совершенно особое, предназначение и выработала собственные, квази-аристократические, нормы поведения.

Коронные владения – Джерси, Гернси и остров Мэн, – образующие первый внутренний пласт паутины, сосредоточили основное внимание на Европе. Страны Северной и Южной Америки стали объектом интересов карибских мини-государств, входивших в состав последнего форпоста формальной империи – четырнадцати заморских территорий, которые образуют второй внутренний пласт паутины. Влияние офшорной системы приобрело глобальный размах, когда в ее паутину стали попадать и другие территории, разбросанные по разным уголкам света. Гонконг, находящийся под контролем

Великобритании, стал, например, воротами в Китай и на Дальний Восток, а несколько довольно курьезных обломков империи на Тихом океане, Среднем Востоке и в других частях света обслуживали собственные регионы.

Чем настойчивее в таких странах, разбросанных по всему миру, примутся освобождать экономику из-под государственного контроля, тем больше коммерческих предприятий станут роиться вокруг офшорных центров и чаще попадаться в их паутину. Но этим дело не ограничится. Каждый офшорный центр будет оказывать все большее давление на налоговые, правовые и регулирующие системы соседних юрисдикций, вынуждая их форсировать финансовую либерализацию независимо от того, хотят они того или нет. Финансовые учреждения Лондона, Уолл-стрит, Амстердама, Франкфурта и Парижа начнут врываться в эти зоны на бешеной скорости. Взрывной рост офшоров, начавшийся в середине 1950-х годов с подъема еврорынков в Лондоне, охватит сначала ближайшие к Великобритании коронные земли, затем – принадлежавшие Великобритании юрисдикции в бассейне Карибского моря, потом – британские владения в Азии и наконец островные владения Великобритании на Тихом океане. Чтобы пролить свет на историю возникновения налоговых гаваней, приведу в пример ряд практически никому не известных эпизодов.

Истоки современной системы офшоров восходят к памятным событиям, которые разворачивались в Америке вокруг чикагской организованной преступности и Налогового кодекса, – в то время мафия и начала проявлять интерес к бассейну Карибского моря. В 1931 году, когда власти наконец сумели приговорить Аль Капоне к тюремному заключению за уклонение от налогов, партнер Капоне по бандитскому бизнесу Мейер Лански решил, что пришла пора разработать удобные финансовые схемы для капиталов мафии. Он организовал их тайный вывоз из США, сеть по их легализации за границей и возвращение уже отмытыми обратно. В итоге Лански стал мозговым центром мафии – почти наверняка именно этот человек и его жизнь вдохновили Пьюзо и Копполу на создание образа Хаймана Рота во второй серии «Крестного отца» – и сумел до самой своей смерти, наступившей в 1983 году, отбиваться от всех предъявляемых ему обвинений. Однажды он похвастался, что все финансовые операции гангстерского мира, проходившие через его руки, по своим масштабам «превосходили деятельность корпорации US Steel».

Одну из самых изощренных схем Лански придумал, когда в 1932 году начал работать со швейцарскими банками: отмывание денег через кредиты¹. Поначалу он вывозил чемоданами из США деньги, бриллианты, авиабилеты, банковские чеки, акции на предъявителя, которые невозможно отследить, и прочие ценности. Деньги он размещал на тайных счетах в швейцарских банках, причем ради большей защиты проводил их через какой-нибудь лихтенштейнский Anstalt (о таких анонимных компаниях уже упоминалось во второй главе). Затем швейцарский банк выдавал эти деньги в кредит какому-нибудь мафиози из США, куда отмытые деньги и возвращались. Получатель кредита затем мог вычесть процентные платежи по кредиту из своего налогооблагаемого в США дохода от предпринимательской деятельности.

Куба была им освоена уже к 1937 году: там он развернул игорный бизнес, сделав его недосягаемым для налоговых властей США. Кроме азартных игр, Лански со товарищи вложили крупные суммы в бега и торговлю наркотиками. В среде американских гангстеров Куба считалась весьма привлекательным офшорным центром по отмыванию денег; Джеффри Робинсон назвал ее «антидиснейлендом» и «самым нездоровым местом на планете». Связи Лански с диктаторским режимом отчасти послужили вязанкой хвороста, брошенной в костер того яростного народного гнева, который намного позже, в 1959 году, смел Баптисту и поставил у власти Фиделя Кастро.

В среде американских гангстеров Куба считалась весьма привлекательным офшорным центром по отмыванию денег

Затем Лански перебрался в Майами. Он решил, что этот американский город даже выгоднее Кубы, поскольку любителям азартных игр будет намного удобнее приезжать и уезжать в любое время. Из Майами Лански намеревался создать еще одну Кубу – такую же маленькую и такую же коррумпированную, где можно было бы так же легко подкупать власти и политиков. Он считал, как рассказывает Робинсон в своей книге, что «у власти должен стоять диктатор, и стоять крепко, тогда при любых обстоятельствах политическая среда останется стабильной и благоприятной для гангстерского бизнеса. Деньги мафии должны охватывать все, проникать повсюду и влиять на все сферы политической и экономической деятельности; и даже в случае захвата власти каким-нибудь другим диктатором на эти деньги можно будет купить его поддержку и сделать свое положение еще более устойчивым»².

Идеальным местом были Багамские острова, старый британский перевалочный пункт контрабандной поставки оружия рабовладельческим штатам Конфедерации. Лански задался целью превратить эту британскую колонию, где господствовала олигархия коррумпированных белых типов, известных как «парни с Бей-стрит»³, в главную секретную юрисдикцию для отмывания грязных денег из стран Северной и Южной Америки. Как раз в то время, а именно в 1961 году, когда Лански развернул на Багамах крупномасштабные сделки, некто мистер У. Дж. Холленд, служивший в министерстве колоний, направил одному из служащих Банка Англии любопытное письмо. Британский чиновник предупреждал о довольно тревожной ситуации, сложившейся из-за столкновения интересов представителей высших классов Великобритании с американской организованной преступностью: «Мы полагаем, что это [отсутствие эффективной системы регулирования] может быть тяжким упущением, поскольку широко известно, как наша особая территория [Багамы] наряду с Бермудами привлекает всякого рода финансовых кудесников, некоторые виды деятельности которых, по нашему убеждению, следует контролировать в интересах общества».

Лондон пропустил это мимо ушей. А два года спустя колониальный администратор М. Г. Парсонс⁴ направил служебную записку сэру Деннису Рикетту, рыцарю-коммандору ордена святого Михаила и святого Георгия и кавалеру ордена Бани, с предупреждением, что Стэффорд Сэндс (министр финансов Багамов и заодно белый расист)⁵, недавно получивший от подручных Лански взятку в размере 1,8 миллиона долларов⁶, желает сделать нарушение банковской тайны уголовным преступлением. Парсонс привел сказанные ему Сэндсом слова, что укрепление банковской тайны привлечет более миллиарда долларов «грязных» денег, и он, Сэндс, получит эти деньги, даже если придется принять на себя гнев Америки. Предлагаемое им новое законодательство «вызовет протесты, которые правительство США наверняка направит правительству Ее Величества, – писал далее Парсонс. – Нам придется объяснять, что мы ничего не можем поделать, что мы не в состоянии прекратить подготовку возмутительного законодательства на территории, за которую мы все еще внешне ответственны, и в этом случае мы будем выглядеть слабо и неубедительно… Признаю, это весьма деликатный вопрос».

И на этот раз Лондон не отреагировал на сигнал своего чиновника, но что-то подсказывает, что дал добро на другое. Лански построил свою империю.

Едва ли местные жители были слишком счастливы. Возбужденная толпа в 1965 году приветствовала Линдена Пиндлинга, багамского политика-популиста, когда он мелодраматическим жестом выбросил церемониальный жезл спикера из окна багамского парламента, что должно было означать «Вся власть – народу!». Предвыборная программа Пиндлинга, в 1967 году избранного премьер-министром, объявляла войну азартным играм, коррупции и нечистоплотному союзу «парней с Бей-стрит» с мафией⁷. И только немногие знали, что Пиндлинг тоже кормился из рук Лански⁸. Поэтому игорные дома и офшорный бизнес – традиционные сферы интересов мафии – продолжали расцветать.

Но в 1973 году Пиндлинг привел свою страну к полной независимости, и тогда игроки офшорных рынков толпами побежали с Багам. На причину этого указал Милтон Гранди, влиятельный юрист с кембриджским образованием, практикующий на островах Карибского моря: «Пиндлинг не сказал и не сделал ничего, что могло бы нанести ущерб банкам; просто он был чернокожим»⁹.

Когда Багамы вдруг стали независимым Содружеством Багамских Островов, обнаружилось, что по соседству есть надежный запасной аэродром – Каймановы острова, где Великобритания имела довольно прочные позиции, а местное население было настроено более дружелюбно. Туда-то и потекли деньги.

Милтон Гранди, уважаемый автор нескольких серьезных книг по офшорным финансам, вспоминает свой первый визит на Каймановы острова. По центральной городской улице бродили коровы. Там находился один-единственный банк, и проходила единственная мощеная дорога. Телефонной связи не было. Журнал Cayman Financial Review утверждает, что в те времена москиты роились такой плотной тучей, что коровы задыхались. Свой первый закон о трастах Каймановы острова приняли в 1967 году. Проект закона, разработанный Гранди, был, как сказал впоследствии один из служащих Налогового управления Великобритании, «явно направлен на нарушение британского закона, на основании которого мы вели дела с нашими налогоплательщиками». Уже через несколько месяцев после этого остров Большой Кайман был подключен к международной телефонной сети, а аэропорт расширен, чтобы принимать реактивные самолеты.

Некоторые утверждают, что английская сеть офшоров возникла из-за недальновидной политики Великобритании: страна искала способ, позволивший бы ее заморским территориям как-то окупать их собственное существование в современном мире. После Второй мировой войны истощенная Великобритания обнаружила, что ее империя, некогда бывшая источником огромных богатств, обходилась ей все дороже, а управлять ею становилось все труднее, поскольку колониальные народы неудержимо тянуло к независимости. Но были иные причины – и тому есть неопровержимые доказательства – по которым Великобритания решила превратить свои полуколонии в секретные юрисдикции¹⁰. Следуя версии архивных материалов, налоговые гавани начали стремительно расти и укрепляться, потому что частный бизнес, не чувствуя никакого сопротивления со стороны Великобритании и ее неопытных эмиссаров, стал слишком вольно хозяйничать на этих территориях.

* * *

Группа британских чиновников, работавших на Каймановых островах, в 1969 году составила служебную записку, в которой обратила внимание на следующее:

…просматривается пугающее отсутствие определенного опыта… структура государственной службы и чиновничий аппарат все еще отражают старомодную модель ушедшей эпохи. Разнообразная деятельность частных предпринимателей, наводнивших эти места, мешает государственным служащим выполнять свои должностные обязанности, что взваливает на старший персонал непереносимое бремя.

На острова прибывают орды застройщиков, вооруженные отпечатанными на глянцевой бумаге проектами; они встречают горячий прием со стороны целой толпы витийствующих бизнесменов, которых в свою очередь поддерживают консультанты по всевозможным вопросам. По другую сторону «круглого стола» расположились наши государственные служащие во главе с официальным лицом – без всякого опыта, без консультантов, экономистов, статистиков и специалистов. Джентльмены играют против Игроков, причем Джентльмены мало что понимают в игре и ее правилах. Вряд ли кого-то удивит, что профессионалы выигрывают – и делают это довольно легко.

Архивные документы свидетельствуют, что в британском государственном аппарате существовало два течения. С одной стороны появлению налоговых гаваней сопротивлялось министерство финансов, главным образом в лице неистовых инспекторов Налогового управления, причем Каймановы острова считались наиболее злокачественным вариантом; весьма обеспокоенными выглядели и власти США; открыто выступали против, хотя с некоторыми нюансами, и в Форин-офис. С другой стороны выступал Банк Англии, самый громогласный и яростный пропагандист новых финансовых схем и механизмов; в этой борьбе к нему примкнул его верный, но не столь влиятельный сторонник – министерство по вопросам развития заморских территорий¹¹. Линия фронта была проведена, и стороны приступили к энергичным боевым дебатам, принимавшим порой более чем резкий характер.

Самые тревожные сигналы подавало Налоговое управление, тогда как его отсталые боссы, сидящие в министерстве финансов, не проявляли слишком сильной озабоченности. Рабочая группа, куда входили чиновники обоих ведомств, пришла к выводу, представленному в 1971 году в служебном докладе, что Великобритании следует прекратить поощрять действующие на ее заморских территориях налоговые гавани, поскольку они приобретали – как было написано в одной внутренней записке, посланной в Лондон, – уже «совершенно нецивилизованный вид», особенно Каймановы острова. В одном секретном документе 1973 года министерство иностранных дел Великобритании тоже выразило свою крайнюю озабоченность: «Налоговая гавань, учрежденная в 1967 году на Каймановых островах, имеет очень удобное законодательство, что уже выходит за пределы терпения Форин-офиса». Законопроект был спокойно принят, после того как некое должностное лицо, оставшееся анонимным, просто не представило его на утверждение в Лондон. Эта «административная ошибка» пробила брешь в укреплении, тщательно воздвигнутом министерством финансов, чтобы защитить государство от злоупотреблений, совершаемых в налоговых гаванях. Правда, позднее Великобритания залатала прорехи в собственном налоговом кодексе – настолько, насколько смогла, – предоставив, тем не менее, элитам из латиноамериканских стран, США и остальных государств свободу пользоваться офшорными возможностями Каймановых островов. Но тогда, несмотря на все предупреждения, ничего не было сделано.

Но не только вследствие «административной ошибки» Каймановы острова стали налоговой гаванью. Письмо Банка Англии под грифом «СЕКРЕТНО» от 11 апреля 1969 года дает лучшее представление о силах, двигавших переменами на островах Карибского моря.

Трастовые компании, банки и подобные им учреждения, получившие столь стремительное распространение, – не более чем медные таблички, прикрывающие манипуляции активами, которые выводятся за пределы островов. Но нам необходимы надежные гарантии, что этот процесс не выйдет из-под контроля. Разумеется, пусть острова предоставляют убежища для нерезидентов – против этого у нас нет никаких возражений, однако у нас должна быть полная уверенность, что такой возможностью не воспользуются для перекачки британского капитала за пределы стерлинговой зоны в нарушение правил Соединенного Королевства.

И снова не прозвучало никаких возражений против ограбления других стран. Важно было одно – обеспечить защиту Великобритании.

В стерлинговую зону входили в основном британские колонии и доминионы, в которых либо фунт стерлингов играл роль их собственной валюты, либо по отношению к нему определялся курс национальных валют. В этой зоне платежи осуществлялись беспрепятственно, но за ее пределами потоки капитала находились под строгим контролем. В то время главной заботой Банка Англии были офшорные центры, возникающие на островах Карибского моря; они стали тем слабым звеном, через которые происходили утечки капитала за пределы стерлинговой зоны. Поэтому в 1972 году ее границы сузили до собственно Великобритании, Ирландии и коронных территорий, а налоговые гавани в нее не включили. На Каймановых островах учредили самостоятельную денежную единицу – доллар Каймановых островов, а с 1974 года установили фиксированный курс: 1,20 доллара Каймановых островов равен одному доллару США.

В тот год, когда проводилась работа по изменению границ стерлинговой зоны, из архивов исчезали документы и докладные записки, составленные британскими чиновниками, выступавшими против налоговых гаваней. Пришедшие им на смену даже не догадывались о докладе 1971 года и обнаружили его на архивной полке – забытым и заброшенным – только в 1977-м. Служащие снова выразили озабоченность и снова ничего не сделали. Это очень напоминает сюжет фильма «День сурка», только разыгранный среди декораций из чиновничьей жизни. Писались доклады, составлялись меморандумы, но при этом все оставалось на своих местах. История повторялась снова и снова: не менее десяти лет продолжалась переписка как в пределах одного государственного учреждения, так и между разными министерствами, управлениями и банками¹². И каждый раз Банк Англии сражался на стороне налоговых гаваней.

Пока развивались изложенные выше события, представитель министерства по вопросам развития заморских территорий явно поддерживал курс Банка Англии. Создавалось впечатление, что Министерство озабочено исключительно проблемой благосостояния десяти тысяч жителей Каймановых островов и совершенно игнорировало то чудовищное влияние, которое оказывал офшорный бизнес на сотни миллионов жертв бегства капитала из соседней Латинской Америки. Министерство по вопросам развития заморских территорий упорно отстаивало нарождавшуюся офшорную систему. И не важно, делалось ли это из-за хронической близорукости или предпринималось по причине полной беспринципности, но выглядело это попыткой использовать ведомственные прерогативы в ущерб интересам развивающихся стран.

В ходе изучения архивных материалов выяснилось еще одно обстоятельство, помогающее лучше понять роль Великобритании.

Вскоре после прибытия на вверенную ему территорию британский губернатор Каймановых островов Кент Крук написал: «Это не тропический рай. Я мог бы распространяться о достоинствах великолепного пляжа, но там свирепствуют москиты; о новом здании, но оно плохо спроектировано и за ним дурно присматривают; о приятном городке, но он очень неопрятен. Или о планах осушения болот, распространяющих такую жуткую вонь, что от нее может сдохнуть лошадь; об офисе, который вскоре окажется под завалом рухнувшего потолка, источенного термитами».

Крук управлял территорией, напоминавшую скорее крупный поселок с населением всего лишь десять тысяч человек, причем половину составляли англичане. Важно, что как в те времена, так и сейчас губернатор является представителем королевы, которая назначает его по рекомендации британского правительства. Губернатор – самое могущественное лицо на островах. Он (губернатором всегда назначают мужчину) председательствует на заседаниях исполнительного комитета, частично состоящего из местных жителей. На

Каймановых островах проходят выборы, им предшествуют шумные политические митинги и прочие ярмарочные увеселения, но ответственность за вопросы международных отношений, обороны и внутренней безопасности лежит на губернаторе. Именно он назначает комиссара полиции, комиссара по рассмотрению жалоб, генерального ревизора, генерального прокурора, членов суда и некоторых других старших должностных лиц. Судом последней инстанции для жителей Каймановых островов является Тайный совет Великобритании. На долларе Каймановых островов – портрет королевы, а национальный гимн – «Боже, храни Королеву».

Для сотрудника дипломатической службы пост губернатора – довольно странное назначение. Сколько моих коллег (как и я сам), размышляя о бессмысленности действий какого-нибудь главы государства, говорят себе: «Если бы этот дурень поступил бы так и вот так, насколько упростилась бы ситуация». Но понимают ли мои коллеги, каково это быть тем дурнем, кого они осуждают?…Я мог бы предложить им попробовать поруководить парламентом в лучших традициях Вестминстера в ситуации, когда весь финансовый комитет впадает в полную тоску из-за того, что нет кворума; а кворума нет, потому что отсутствует один член комитета; а отсутствует этот человек потому, что должен вести школьный автобус, являющийся его собственностью. Сэр, надеюсь, мне будет прощение, если в этом письме Вы уловите некоторую нотку неподобающего легкомыслия¹³.

Но когда Крук подошел к политическим вопросам и странным отношениям между Великобританией и ее маленькой полуколонией, его тон стал жестче.

Жители Каймановых островов не хотят независимости. Не хотят они и внутреннего самоуправления: они не очень расположены доверять себе и своему соседу бразды правления… Они великолепно понимают, что именно зависимость от Британии обеспечивает им то положение, которого у них никогда бы не было. Отсюда следует, что они вполне счастливы иметь у себя губернатора, назначенного из Лондона. Не говоря уже о том, насколько его фигура удобна при принятии непопулярных решений.

Затем Крук затронул очень деликатный вопрос о контроле над островами: фактически ими управляла Великобритания, но при этом она делала вид, что не имеет над ними никакой власти.

Они понимают, что если губернатор является носителем реальной власти, то в сущности все прочие оказываются нулями. Те местные жители, которые становятся выборными политиками, считают, что это дурно сказывается на их имидже. Они хотят получить такую конституцию, которая создавала бы видимость того, что губернатор обязан выполнять их волю. Хотя они и знают: на деле такого не будет. Думаю, Вам ясен смысл того, о чем мне хотелось бы сказать: чем больше местных жителей введем мы во власть, тем лучше. Они станут громоотводами, на которые будет обращено возмущение инакомыслящих политиков¹⁴.

Как объяснил мне в 2009 году один старый местный политик, просивший не ссылаться на него, ничего практически не изменилось. «Соединенное Королевство хочет сохранить значительную степень контроля, – сказал этот человек, – но в то же время не желает, чтобы все понимали, что контроль этот существует.

Как и любой хозяин, Великобритания стремится иметь влияние, не неся ответственности. Если дела пойдут скверно, она извернется и скажет: “Это ваша вина”, а тем временем натянет все поводья. Губернатор может призвать сюда представителя Короны, и британцы сделают все, что захотят. За сценой, в тени, всегда есть кукловоды, не показывающие своих лиц». По словам этого политика, Британия ведет себя с местными жителями, как с малыми детьми, скрывая от них реальное положение дел: «Нет необходимости рассказывать обо всех тяготах и проблемах, с которыми вы сталкиваетесь. Восемьдесят процентов людей, собирающихся на наши митинги, считают, что у них есть власть».

Политическую основу, на которой держится пятый по мощи финансовый центр мира, обеспечивает Великобритания

Жест в сторону выборной представительной власти, кроме того, деньги – и местное население вполне счастливо, поэтому оно не раскачивает лодку. Сегодня жители Каймановых островов твердо поддерживают свой союз с Великобританией. Рой Бодден, бывший министр в правительстве Каймановых островов и автор истории этой территории, вспоминает, как во время войны 1982 года между Великобританией и Аргентиной за Фолклендские острова влиятельные местные жители, возмущенные тем, что кто-то оказывает помощь аргентинским генералам и их пособникам, создали фонд «Англия нуждается в твоей помощи». На улицах гремели жестянки для сбора мелочи. По словам Боддена, был собран миллион долларов, который затем просто передали английскому правительству на военные расходы¹⁵.

Подобное отношение жителей Каймановых островов к Великобритании обнадеживает инвесторов. Однако политическую основу, на которой держится пятый по мощи финансовый центр мира, обеспечивает Великобритания – именно в этом заключается одна из ее ролей в истории создания офшорной сети. Если местное население обретет полную власть, большая часть денег уйдет с Каймановых островов.

Пока на островах Карибского моря происходили эти перемены, нечто подобное творилось и ближе к Лондону, на коронных территориях. Письмо, направленное в 1975 году членом британского парламента Тони Беном министру финансов Денису Хили в связи с конференцией по налоговым вопросам, которую провели на острове Джерси, передает суть дела.

Узнав, что некто мистер Гент из Банка Англии дает советы, как уклоняться от налогов, я несколько удивился. Любопытно узнать, действительно ли такие советы входят в обязанности сотрудников Банка Англии? Мистер Гент предполагает, что Банк Англии не готов передавать Налоговому управлению запрашиваемую информацию! Разве у министерства финансов нет никакого контроля над Государственным банком? Почему служащие Банка должны действовать вопреки политике правительства? И какого рода договоренности и сделки совершаются на таких «закулисных» мероприятиях? Воистину, это слишком отвратительно, чтобы быть правдой¹⁶.

Остров Джерси, самая важная из коронных территорий, задолго до этого наживался на офшорном бизнесе. Джерси был своего рода офшорным центром уже в XVIII веке, когда богатые купцы из других стран использовали остров в интересах уклонения от английских таможенных пошлин и других гнусных дел. После наполеоновских войн демобилизованные офицеры британской армии стали уклоняться от уплаты налога со своих пенсий. Остров стал также пристанищем для европейских радикалов и рассадником их идей. Многие из этих людей, спасаясь от гонений, сначала бежали в Англию, но оттуда их переселяли на этот странный полубританский полустанок. Поступали так ради престижа королевы Виктории, в противном случае ей было бы трудно избегать осложнений в общении с родственниками во Франции, Бельгии, России, Венгрии и других странах, а сложившееся положение давало возможность отрицать, что королевская семья предоставляет политическое убежище людям, объявленным политическими преступниками в этих странах. На острове стали селиться возвращавшиеся из колоний британские чиновники, и джерсийские банкиры использовали их колониальные связи для поиска нового бизнеса в колониях и за их пределами. Осваивать остров как налоговую гавань начали британцы, работавшие в Африке, на Среднем и Дальнем Востоке, стремившиеся хранить свои активы в безопасности, но вблизи Великобритании. Затем, по мере того как колонии обретали независимость, бывшие колониальные чиновники и их домочадцы либо перебирались на Джерси, либо оставались в бывших колониях, но, обеспокоенные политической нестабильностью или налогами на наследство, переводили свои активы в другие места. «Если вы живете на Среднем Востоке и хотите вложить свои деньги в лондонскую недвижимость, – объясняет бывший председатель комиссии по финансовым услугам Джерси Колин Пауэлл, – вы не станете делать это от собственного имени, поскольку после вашей смерти наследникам придется платить большие налоги на наследство. Но вы будете инвестировать через одну из зарегистрированных на Джерси компаний».

Как и на островах Карибского моря, офшорный банковский бизнес на Джерси расцвел с 1960-х годов, когда коммерческие банки вроде Hambros и Hill Samuel (ныне ставший частью банка Lloyds TSB) начали принимать вклады. Путешествие по всему миру стало более простым делом, и все больше англичан, работавших за рубежом, открывали счета на Джерси – банки там были не только надежными, но и британскими, что особенно согревало английские сердца; причем проценты по банковским вкладам оставались тайными и налогами не облагались. Многие вкладчики не декларировали доходов по месту своего постоянного проживания, зачастую оно находилось в одной из нищих африканских стран, и были уверены в своей безнаказанности.

Мартин Скривен, секретарь ассоциации банков Джерси, рассказал, как росла сеть Джерси¹⁷. Прежде чем перебраться на остров и возглавить джерсийское отделение Barclays Bank, он руководил отделением того же банка в Бирмингеме (графство Уэст-Мидлендс), которое в основном занималось кредитованием промышленников. «Я приехал на остров и оказался по другую сторону балансовых ведомостей, переключившись с кредитования на прием депозитов. Здесь у нас в Barclays, вероятно, сто тысяч вкладчиков-британцев, работающих за рубежом – на нефтепромыслах, в больницах и других местах». Мелкие сбережения (до 25 тысяч фунтов стерлингов) держат в банках, осуществляющих расчеты, а более крупные суммы уходят в более секретные трастовые компании.

«Сильнее и быстрее всего росту бизнеса способствуют рекомендации клиентов, – продолжает Скривен. – Клиент скажет: “Я счастлив, что могу представить вас моему другу” – и так вы получаете рекламу. Среди ваших клиентов появляются серьезные, интересные люди… например, нефтяник, двадцать лет назад работавший на нефтепромыслах компании Shell, ныне управляет операциями компании в Западной Африке».

И тут полезно задуматься над тем, что в один прекрасный день по рекомендации клиентов могут прийти, скажем, нигерийский министр нефти или очень крупный индийский бизнесмен или владелец южноафриканского казино. Сеть разрастается благодаря старым колониальным связям, и деньги направляются в Лондон. «Мы принимаем вклады богатых людей со всего света, и основная часть этих денег уходит в Лондон. Банки ежедневно сводят балансы, поскольку избыточные средства здесь не держат: они либо уходят в другие банки, либо уходят через Сити. Будь у меня лишние деньги, я пустил бы их в оборот. Отсюда в Лондон уходят огромные деньги».

Как и Каймановы острова, Джерси надежно защищает свой двусмысленный союз с Великобританией. Старшие государственные чиновники Джерси назначаются в Лондоне. Все законы Джерси утверждаются из Лондона Тайным советом. Иностранными делами и обороной Джерси ведает Великобритания, и ее величество королеву на острове представляет лейтенант-губернатор. Лондон никогда не возражал и не возражает до сих пор против таких отношений.

«Не вижу, с чего бы им вдруг не перемениться и заявить: “Не смейте этого делать!”», – говорит Пауэлл¹⁸.

Как и в отношениях с Каймановыми островами, Великобритания великолепно скрывает свой контроль над Джерси.

Великобритания великолепно скрывает свой контроль над Джерси

Великобритания начала в 1960-е годы затяжные переговоры о вступлении в Европейское экономическое сообщество [далее везде – ЕЭС] и приложила немало стараний, чтобы помочь Джерси остаться вне структур Римского договора. Сэр Джеффри Риппон, ответственный за переговоры о вступлении Англии в ЕЭС (состоялось в 1973 году) и, кстати, член группы «Клуб понедельника» (ультраправое крыло Консервативной партии), во время своего визита на Джерси в 1971 году сказал следующее: «Ваша налоговая автономия гарантирована – говорю это сознательно и медленно.

В этом нет никаких сомнений, и могу вполне категорично заявить, что не возникнет и вопросов о том, что вам придется применять… какие-либо элементы налоговой политики Сообщества»¹⁹. Джерси остается за пределами ЕЭС, но при этом склевывает все ягодки с подходящих ему европейских законов. Более того, остров умудряется благополучно сотрудничать с возникающими время от времени британскими комиссиями по расследованию, но напрочь отметает любые запросы, исходящие от других комиссий.

Джон Кристенсен, служивший экономическим советником администрации Джерси с 1987 по 1998 год, вспоминает, что всякий раз, как у Британии возникали юридические сложности в связи с творимыми на Джерси махинациями, разыгрывалось своего рода театральное представление. По ходу спектакля Джерси менял костюмы, причем никто не мог бы придраться, что делалось это вынужденно.

По долгу службы он должен был раз-другой в месяц ездить в Лондон для обсуждения вопросов с представителями британского правительства.

Все встречи сводились к подмаргиваниям и кивкам головой, означавшим: будет ли предложенная мысль «принята правительством Соединенного Королевства?». Лондон должен был сказать: «Нет, не делайте этого» или, напротив, дать согласие. Переговоры с правителями были необыкновенно деликатным, тонким процессом. Они (чиновники) говорили: «Все это будет сопряжено с некоторыми хлопотами, но Европейский союз оказывает на нас давление, и мы не хотим ставить себя в положение, при котором нам придется потребовать от вас таких-то и таких-то действий». Невысказанным при этом оставалось разделяемое сторонами понимание: если Джерси заставят предпринять определенные меры, то вскроется нежелательный факт, что Великобритания обладает соответственной властью. Все мы все знали – обсуждение вели весьма интеллигентные люди, и о подобных вещах не надо было говорить вслух.

Сокрытие власти Великобритании позволяло Лондону на международных форумах заявлять: «Джерси – автономная в политическом отношении территория, с которой мы немногое можем поделать».

Кристенсен вспоминает, как в 1980-х годах были введены новые правила, направленные на борьбу с отмыванием денег, что заставило бы банки раскрыть личности своих особенно одиозных клиентов. Решением проблемы стала передача таких клиентов мелким трастам и компаниям на Джерси, которые все равно вели дела с теми же крупными банками, но уже на расстоянии, достаточном для того, чтобы обеспечить благовидную возможность отрицать причастность британских банков к грязным сделкам и нежелательным клиентам. Но по ходу всплыло такое количество мелких трастовых компаний с настолько низкими этическими стандартами, что Лондону пришлось оказать давление на Джерси, чтобы там навели минимальный порядок. Кристенсен выполнял обязанности секретаря рабочей группы, на которую была возложена именно эта задача. «Нам требовалось найти фиговый листок и создать видимость активности. Мне это было очевидно. Работа нашей группы демонстрировала приятельский характер отношений между Джерси и Лондоном».

Джерси даже чувствует себя совершенно британской территорией. Столица Сент-Хелиер выглядит так же, как любой английский прибрежный город: одетые по последней английской моде подростки слоняются вдоль модных английских витрин, а на Хай-стрит выстроились в ряд английские магазины Body Shop, Dixon и Marks & Spencer, где можно расплачиваться как английскими, так и джерсийскими фунтами стерлингов. И все же за подчеркнуто британским фасадом скрыта совсем другая политическая система, полунезависимая от Великобритании. В этом коронном владении нет политических партий, а власть, как увидим далее, фактически полностью принадлежит финансистам.

Кристенсен вспоминает, что богатые беглецы от налогов всегда были крайне заинтересованы в отношениях с Великобританией. Как и на Каймановых островах, отношения с метрополией придает банкирам и богатым клиентам уверенность в том, что в случае необходимости Великобритания выступит на защиту налоговых гаваней от нападений извне. Деньги на Джерси находятся в безопасности.

Одновременно с описанными выше событиями нечто похожее разворачивалось в Азии. Милтон Фридман назвал Гонконг величайшим в мире экспериментом по строительству капитализма, свободного от государственного вмешательства. Этот административный район должен был стать азиатским бриллиантом в драгоценной офшорной короне: Гонконг как безналоговые ворота в Китай и другие дальневосточные страны привлекал несметные капиталы.

Великобритания дергала за веревочки, направляя политические события в нужное русло, однако предоставила финансистам полную свободу. Министр финансов Гонконга, сэр Джон Каупертуэйт, занявший должность в 1961 году, славился таким неприятием государственного вмешательства, что даже ограничил публикацию официальных статистических данных, чтобы, по его словам, не привлекать излишнего внимания чиновников.

Гонконг стал стремительно расти, когда в 1978 году Китай начал проводить политику «открытых дверей» и открытого экспорта. Американский сотрудник по борьбе с преступностью, ветеран этого фронта, Джек Блум вспоминает: «Британцы создали из Гонконга мирок, где “все было дозволено и отсутствовал даже намек на регулирование”. Корпорации, занимавшиеся бизнесом в Китае, учреждали в Гонконге компании с совершенно засекреченным составом акционеров. Сегодня Гонконг – сосредоточие китайской коррупции».

Гонконг как безналоговые ворота в Китай и другие дальневосточные страны привлекал несметные капиталы

Великобритания передала Гонконг Китаю в 1997 году, но Китай сохранил этот офшорный центр как «особую административную зону». В основном законе (конституции) Гонконга говорится, что он будет пользоваться «высокой степенью автономии» от Китая во всех вопросах, кроме иностранных дел и обороны. Сохранение в этом районе подобия тех двусмысленных союзов, о которых мы писали в связи с Джерси и Каймановыми островами, – не случайное совпадение.

Китайские элиты желают иметь собственный офшорный центр, обладающий политической автономией и особой судебной системой. Когда на встрече в апреле 2009 года руководители стран «Большой двадцатки» захотели утвердить черный список налоговых гаваней, руководитель Китая Ху Цзиньтао вступил в непримиримую борьбу с Бараком Обамой, требуя, чтобы из списка исключили Гонконг и Макао (еще один известный азиатский офшорный центр). И он добился своего: эти две налоговые гавани упоминаются только в примечании.

И хотя официально контроль передан Китаю, лондонский Сити сумел сохранить в Гонконге все свои интересы, не в последнюю очередь через крупнейший британский банк HSBC и его гонконгское отделение Hong Kong & Shanghai Banking Corporation. Из-за этой корпорации, которую гонконгцы любовно окрестили Honkers and Shankers, HSBC в 2010 году перевел свою штаб-квартиру из Лондона в Гонконг, что вполне иллюстрирует смещение центра финансовых интересов. Хотя Гонконг развивается быстро, в офшорном мире он все еще остается довольно мелким игроком: 149 миллиардов долларов вкладов, принадлежащих нерезидентам и хранящимся в Гонконге, составляют всего лишь одну одиннадцатую суммы вкладов, хранящихся на Каймановых островах и равных 1,7 триллиона долларов. Гонконг еще долго будет сравнительно некрупным игроком, но однажды он сможет стать финансовым орудием в руках имперски настроенного Китая.

Сингапур учредил свой финансовый центр в 1968 году, когда еще входил в стерлинговую зону²⁰. Успех Сингапура обусловлен главным образом тем, что это государство является центром отмывания денег коррумпированных индонезийских бизнесменов и государственных служащих. Энди Се, выдающийся азиатский экономист, бывший руководитель Morgan Stanley, в 2006 году написал в сообщении, посланном по внутренней электронной почте: «Чтобы обеспечить дальнейший рост своей экономики, Сингапур строит казино, привлекающие коррупционные деньги из Китая»²¹.

В архивах той эпохи можно найти еще кое-что. Например, заметку из Sunday Times за 23 февраля 1969 года, написанную финансовым редактором газеты Чарльзом Роу. Газетные вырезки – не такая уж редкость в британских государственных исторических архивах, но эта статья, лежащая на самом дне архивной папки безо всякого комментария, интригует особенно. Не оставлена ли она как некий намек историкам? Как намек на нечто, о чем нельзя было заявить открыто? Чего стоит даже ее заголовок: «ПОЧЕМУ БЫ НЕ ПРЕВРАТИТЬ СИТИ В НАЛОГОВОЕ УБЕЖИЩЕ?». Все это обращает на себя внимание.

Статья, написанная Роу во время фазы великого подъема офшорного евродолларового рынка в Лондоне, – образец бессовестного восхищения Сити. Автор высмеивает «пресловутый» раздел британского налогового кодекса, дающий налоговым инспекторам право ограничивать утечку капитала в офшоры. Далее в статье говорилось, что Лондону следует позволить нерезидентам приобретать освобожденные от налогообложения активы: «На протяжении последних нескольких лет власти тратили слишком много сил и средств на пресечение утечки денег. Но, возможно, лучше было бы уделить больше внимания притоку денег». А начиналась она восхвалением расположенного в Женеве инвестиционного фонда открытого типа Investors Overseas Services [далее везде – IOS], который, по словам Роу, «сделал чудеса для платежного баланса США, закачав сбережения мира в американские облигации». Автор рекламировал новый базирующийся на Бермудах фонд, который «хотел бы сделать то же самое для платежного баланса Великобритании».

Фонд IOS был необычной компанией. Впоследствии Роу написал о нем книгу под названием – «Do You Sincerely Want to be Rich?» («Вы действительно хотите стать богатым?»), которое стало лозунгом агентов IOS, разъезжающих по всей Европе и высасывающих из нее частные инвестиции. Берни Корнфилд, основавший и построивший IOS, называл свое детище компанией «народного капитализма», в итоге он сделал из нее офшорный инвестиционный фонд открытого типа, крупнейший на фондовой бирже США. В совет директоров входили бывший губернатор Калифорнии Пэт Браун и сын Франклина Делано Рузвельта Джеймс Рузвельт, а многие советники пришли в IOS из Банка Англии²². Корнфилд покупал замки во Франции, ходил под парусом на сорокадвухфутовой яхте и ездил на автомобиле Lancia Flaminia с откидным верхом. Он волочился за звездой мыльной оперы «Даллас» Викторией Принсипал и содержательницей известного голливудского борделя Хейди Флейсс, больше известной как Голливудская Мадам. Его компания покупала банки на Багамах, в Люксембурге и Швейцарии. «У меня особняки по всему миру, я закатываю экстравагантные приемы и живу с десятью или двенадцатью девицами одновременно», – хвастался Корнфилд.

Корнфилд покинул США, как написано в одном из некрологов, в «поисках менее конкурентного рынка». Для людей, считавших обычную рыночную конкуренцию на хорошо регулируемых национальных рынках слишком проблематичной, офшорная система стала настоящей благодатью. Не подвела она и Корнфилда. Проследить национальную принадлежность IOS – задача довольно трудная: компания была создана в Панаме, а ее штаб-квартира находилась в Швейцарии, и именно это явилось ключом к успеху. Налоговые органы США считали ее европейской компанией, но она была настолько раздробленной, что никто не мог выяснить, что такое на самом деле IOS. На самом деле IOS – квинтэссенция самой идеи офшоров. Когда французские власти заподозрили нечистое, Корнфилд перебрался в Швейцарию, где вступил в сговор с тем же женевским секретным банком, который когда-то Мейер Лански использовал для хранения доходов игорных домов.

Сначала Корнфилд принимал деньги американских военнослужащих, размещенных в Германии. Потом его взоры обратились дальше, и он начал заманивать в свою паутину американцев, рассеянных по всему миру (таких, по оценкам, было два с половиной миллиона). Затем наступила очередь клиентов британских офшорных сетей: гонконгских торговцев и кенийских белых поселенцев. И наконец в ход пошли все, до кого он мог дотянуться: французские владельцы каучуковых плантаций в Лаосе и Вьетнаме, бельгийские владельцы шахт в Конго, ливанцы из Западной Африки, живущие за рубежом китайцы и многие-многие другие. Когда Корнфилд приобрел свой первый самолет, в IOS стали шутить, что шеф создает «компанию по авиаперевозкам бегущего капитала». Судя по книге Тома Нейлора «Hot Money» («Горячие деньги»), курьеры

Корнфилда тайно вывозили огромные суммы из развивающихся стран: «Когда в Нигерии бушевала гражданская война и в страну устремились потоки международной помощи пострадавшему гражданскому населению, на сцене в роли помощника появилась IOS. Но средства, предназначенные на гуманитарную помощь, часто оказывались в женевских сейфах». Еще большие суммы были выжаты из Латинской Америки.

Как уже говорилось выше, организация IOS считалась моделью, ориентируясь на которую, лондонский Сити мог превратить себя в налоговую гавань. Но все складывалось не совсем идеально – к моменту появления статьи Роу IOS уже была замешана в крупном скандале, связанном с незаконными сделками, раскрытыми бразильской полицией в 1966 году. А в следующем году журнал Life опубликовал разоблачительную статью о совместных операциях по перевозке преступных денег курьерами IOS и Лански. И о чем только думал Роу?

Средства, предназначенные на гуманитарную помощь, часто оказывались в женевских сейфах

Том Нейлор отмечает одну любопытную особенность нелегальных офшорных денег. Банки принимают вклады (которые становятся их пассивами) и выдают кредиты (которые становятся их активами), а кроме того,

банки держат резервные капиталы, на самом деле являющие взносами инвесторов. Если кредиты не возвращают, эти деньги становятся своего рода амортизатором. Удар обрушивается не на владельцев депозитов, а на инвесторов. Но если кредиты не возвращают все чаще и больше, то капитал банков истощается, и вот тогда возникают настоящие трудности, как, собственно, и произошло во время последнего финансового кризиса. Благоразумные банкиры в этом случае ограничивают объем выдаваемых в кредит средств до суммы, кратной величине резервного капитала (скажем, совокупный объем средств, выдаваемых в кредит, превышает резервный капитал банка в десять раз). Для банков капитал намного ценнее, чем депозиты: большой капитал дает банкирам возможность умножать свои балансы.

Данное обстоятельство помогает понять, почему банки так любят офшорные депозиты. Следователи, занимавшиеся IOS, рассказывали, что этот фонд действовал, исходя из предположения, что 10–20 % его депозитов являются в сущности постоянным капиталом, поскольку собственники этих средств не могут их забрать – или потому что для них это будет рискованным делом, или потому что умерли. Неудивительно, что швейцарские банки так неохотно выдавали вклады евреев, погибших в нацистских концентрационных лагерях.

Созданная в США и возглавленная Волкером комиссия по выявлению активов, принадлежавших погибшим в годы Второй мировой войны евреям, обнаружила внутреннюю служебную записку крупного швейцарского коммерческого банка. Из документа совершенно определенно вытекало, что банк просто «снимал сливки» со счетов умерших – и это был «обычный способ… накопления резервов»²³. Но дело этим не ограничивалось. Депозиты в офшорных банках, находящихся в секретных юрисдикциях, еще более прибыльны, так как вкладчики охотно соглашаются на процентные ставки ниже рыночных в обмен на соблюдение тайны. Вряд ли для кого-то явилось сюрпризом, что банки стали проявлять столь острую заинтересованность в частном офшорном банковском бизнесе.

Компания Корнфилда зашаталась в конце 1960-х годов. Швейцарские служащие фонда начали жаловаться, что Корнфилд им задолжал. Но более важной стала другая информация, полученная от бухгалтера-инсайдера: поблуждав тайком по международным лабиринтам IOS, он понял, что имеет дело с карточным домиком. Когда фонд окончательно рухнул, его перехватил Роберт Веско. По словам партнера Веско, этот «сукин сын наносит ущерб всему, с чем имеет дело; клевещет на все, что видит, и растлевает всякого, с кем заговорит». Он «мог разговаривать с людьми так, – говорил еще один партнер, – что те выпрыгивали из своих носков или мог просто вышибить вас из ваших же носков, или вы вдруг обнаруживали собственные носки на ком-то другом». Веско оказывал поддержку Линдену Пиндлингу, но последний был вынужден в 1973 году бежать с Багамских островов из-за давления США. Выяснилось, что Пиндлинг тайно пожертвовал 200 тысяч долларов Комитету по переизбранию Ричарда Никсона президентом США. Эта история внесла свой вклад в Уотергейтский скандал.

Архивы за 1960-1970-е годы рисуют вполне определенную картину британских интересов, во главе которых стоял Банк Англии, продолжавший и далее плести свою офшорную паутину. Впрочем, чтобы выяснить, когда и как этот образ мышления воплотился в паучью стратегию, необходимы дальнейшие исследования. А пока чиновники обсуждали возможные пути наступления на налоговые гавани, жители офшорных территорий просто продолжали преуспевать и сколачивать частные состояния. Причем делали они это почти без помех со стороны Лондона.

Один из первых практиков офшорного бизнеса – Кейси Гилл, юрист индийского происхождения и автор книги, рассказывающей об офшорной привлекательности Каймановых островов. Этот человек прибыл на острова, когда офшоры только начинались, и мог видеть, как сонная рыбацкая деревушка превращалась в деловую столицу²⁴.

Со всего света на остров слетались бухгалтеры, экономисты, эксперты, чтобы обсуждать на своих семинарах и конференциях вопросы налогообложения. «Они приезжали и говорили: “В нашей системе есть прорехи.”». И законодательство Каймановых островов составлялось с учетом всего услышанного. Местные практики учитывали законы других офшорных юрисдикций и принимали свои, позволявшие Каймановым островам на шаг опережать конкурентов. «Кто-нибудь мог сказать: “Мы конкурируем с Лихтенштейном!» – или с Багамскими островами, или с Панамой, или со Швейцарией». Перед жителями Каймановых островов стояла четкая цель: они дружно принялись за работу и сумели перепрыгнуть через пропасть, отделявшую их от конкурентов. «Тогда еще существовала “красная угроза” – русские. Инвесторам повсюду мерещились их тени и призраки. У нас всех был один пунктик по имени “Кастро”, поэтому, если какая-то власть вдруг попытается экспроприировать активы, то ей придется столкнуться с тем, что все они принадлежат другим странам».

Огромное количество коммерческих сделок поставляли бедные страны Латинской Америки, – сказал в 1982 году заезжему журналисту Уильям Уокер, ветеран финансового сектора Каймановых островов. По его словам, большинство зарегистрированных компаний, названиями которых были украшены наружные стены его офиса, «не требовали особых хлопот». «Всего-то и надо было иногда подписывать документы да, может быть, проводить по два собрания в год. Из Центральной и Южной Америки нам поступало много денег… Большая их часть, разумеется, шла в обход правил валютного обмена, действовавших в странах Латинской Америки».

Кейси Гилл был одним из учредителей консультативного комитета по частному бизнесу. В ассоциации было представлено все, что имело хоть какое-то отношение к бурно развивавшемуся финансовому сектору: трасты, бухгалтерия, банковская и юридическая деятельность. Все правительственные законопроекты, оказывающие воздействие на роль Каймановых островов как налоговой гавани, проходили через этот комитет.

В правительстве были юристы, писавшие законопроекты. Мы встречались с ними, а потом они уходили и готовили законопроекты, копии которых присылали нам. И мы приходили с предложениями. Затем законопроект редактировали и направляли в консультативный комитет. Если комитет давал добро, правительство принимало закон. Губернатор направлял закон в министерство иностранных дел и по делам колоний. Там обычно отвечали: «Никаких проблем». То есть бизнес говорил: «Мы хотим того-то», и министерство разрешало нам делать все, что хотелось.

Я спросил Гилла, давала ли Великобритания когда-нибудь отрицательный ответ и не выдвигала ли своих поправок к новым законам. «Нет, ни разу. Никогда», – ответил Гилл. Затем он, правда, вспомнил, что «восемь или девять лет назад» был один случай, когда Лондон ненадолго задержал утверждение какого-то закона. Но суть сказанного Гиллом очевидна. Пока джентльмены с берегов Темзы жужжали, словно навозные мухи, маги и волшебники мировых финансов (не говоря уже о половине преступников мира) сколачивали огромные частные состояния на островах Карибского моря. Причем делали это под благосклонным взглядом Великобритании, всегда готовой защищать свои владения, и почти при полном ее невмешательстве.

Так рос офшорный бизнес. Богатые, опытные страны из всех сил латали национальные налоговые системы и правила регулирования, тем самым делая развивающиеся страны еще более уязвимыми перед утечками капитала. И нищета все глубже пускала свои корни в современном мире.

Подобно собственному Государственному банку, который якобы занимал позицию стороннего наблюдателя, а на самом деле с 1955 года тайком поощрял развитие офшорного евродолларового рынка, Великобритания по отношению к своей новой негласной империи приняла официальную политику толерантности и молчаливого поощрения.

Офшорный бизнес Каймановых островов получил новый и неожиданный стимул в 1976 году. Все началось с повестки, которую получил Энтони Филд, управляющий директор Castle Bank & Trust (Cayman) Ltd. Его приглашали прибыть в аэропорт Майами в связи с подозрениями, что его банк потворствует склонности некоторых американских граждан уклоняться от налогов. Американские власти хотели, чтобы Филд дал показания большому жюри, но тот отказался. В ответ власти Каймановых островов приняли печально известный закон о конфиденциальных отношениях (сохранение тайны), делавший разглашение заключенных на Каймановых островах финансовых или банковских договоренностей преступлением, караемым тюремным заключением. Причем тюрьма грозила не только за разглашение информации, а даже за попытку ее запросить²⁵. Законодатели Каймановых островов обеспечили полное процветание своей налоговой гавани, но это было равносильно неприличному жесту с поднятым указательным пальцем или его, не менее скабрезному, словесному эквиваленту – и направлялась подобная непристойность в сторону правоохранительных органов США. Ветераны офшорного фронта любят вспоминать, как наличные деньги доставляли на острова буквально частными самолетами. Бухгалтер Крис Джонсон в интервью, данном в 2009 году, говорил, что на Кайманы прилетали люди с большими чемоданами, в которых лежали огромные суммы денег, а затем, стоило им попросить полицию об услуге, их обеспечивали надежной охраной и сопровождали в банк. Великобритания и бровью не повела. Однажды компанию, где служил этот бухгалтер, подвергли банковской проверке; аудиторы выдвинули целый ряд претензий, но правительство их просто проигнорировало. «Все это – да еще если добавить похотливых секретарш с их обтянутыми в кожу попами и высоченными каблучками, утопавшими в толстом ворсе ковров, – являлось настоящим сигналом бедствия», – делился Джонсон. Через два года банк обанкротился. «И череда фиаско продолжилась», – добавил Джонсон устало.

Тюрьма грозила не только за разглашение информации, а даже за попытку ее запросить

К началу 1980-х годов острова Карибского моря стали главными в мире офшорными центрами распространения наркотиков. Глава колумбийского картеля «Медельин» Карлос Ледер транспортировал кокаин в промышленных объемах через Багамы, сделав острова своей перевалочной базой. А островок Норман-Ки Ледер превратил в место, о котором мог грезить любой поборник свободы мысли и действий. Бывший пилот Ледера Карлос Торо вспоминал, как прямо в аэропорту попадал в объятия обнаженных девиц: «Содом и Гоморра. Наркотики, секс и никакой полиции… Правила устанавливал ты сам»²⁶. Головорезы Ледера играли в прятки с береговой охраной США по всему Бискайскому заливу, сажали самолеты на американские автомагистрали и оставляли растерзанные трупы по всей Флориде. Если в Америку потоками отправляли кокаин, то в обратном направлении шли упакованные в целлофан и уложенные на деревянные палеты деньги, которые затем через Каймановы острова возвращались в Федеральную резервную систему. Великобритании этот бизнес экономил десятки тысяч, которые ей приходилось тратить на помощь бедным странам. А в Америке очень хотели знать, как этот крошечный остров, торговавший побрякушками для пассажиров круизных судов, мог генерировать столь мощный поток денег? В конце концов в ФРС очнулись, заняли твердую позицию и начали затыкать самые страшные пробоины.

Сегодня, можно считать, эра чемоданов, набитых наркоденьгами, наводнявшими Каймановы острова, закончилась. Джек Блум объясняет, что случилось потом. «Они заявили: “Теперь мы этим не занимаемся”. Всякий раз, как что-то обнаруживается, они подчищают все следы и говорят: “А мы теперь имеем дело только с финансовыми операциями или страхованием”. Приезжайте на Кайманы сегодня и увидите, как благопристойно они выглядят». Преступления продолжаются, но они приняли другие обличья. В марте 2001 года постоянный подкомитет сената США по расследованиям получил показания американца, владеющего офшорным банком на Каймановых островах. По оценке этого человека, 100 % клиентов его банка уклоняются от налогов, 95 % из них – граждане США.

Постыдный закон Каймановых островов о конфиденциальности, который, по мнению Джонсона, надо порвать в мелкие клочья, окружает все завесой глухой секретности.

Когда мы пытаемся вернуть активы, то сталкиваемся с одной проблемой – мы даже не знаем имен руководителей компаний.

Как судебный распорядитель я должен брать след денег. Но когда я хочу поговорить с одним из управляющих, я не в состоянии этого сделать – у меня нет ни малейшей возможности, ни малейшей зацепки. Я не могу прямо задать вопрос: «А не сидите ли вы на полумиллионе моих долларов?» – это будет нарушением закона, за которое отправляют в тюрьму. Абсурд, но эти управляющие взимают по двадцать тысяч фунтов стерлингов вознаграждения с каждой компании (а ведь многие из них заседают в советах сотен компаний; один малый является членом совета директоров 450 компаний)²⁷.

Законы о компаниях, действующие на Каймановых островах, восходят к английскому закону 1862 года, из которого удалены наиболее демократичные положения. Один из этих законов часто освобождает от судебной ответственности директоров хедж-фондов или инвестиционных компаний открытого типа.

Для того чтобы их нельзя было привлечь к ответственности за халатность. Предположим, я занимаюсь ликвидацией фонда, из которого исчезло двести миллионов долларов. Почему я не могу призвать его руководителей к порядку? Командир управляет кораблем, и если судно тонет, то его нельзя привлечь к суду?

Другие источники указывают, что разные фонды, предоставляющие гарантии неприкосновенности руководителям, не должны заботиться о компаниях и их кредиторах, а также принимать меры, чтобы руководители должным образом выполняли свои обязанности²⁸. Неудивительно, что компании и их руководители, не говоря уже о мошенниках, души не чаяли в Каймановых островах. И нет ничего странного в том, что во время последнего финансового кризиса так много зарегистрированных на Каймановых островах компаний постигла печальная участь.

Копните залитую солнечным светом землю Каймановых островов – и вы повсюду обнаружите импульсы ко злу. «Неприкосновенность частной жизни клиентов находится под нашей защитой, – отмечается на сайте правительства Каймановых островов. – В бюро регистрации вам сообщат только название и тип компании, дату ее регистрации, адрес зарегистрированного офиса и ее статус»²⁹. На Кайманах, не вступая при этом в судебную битву с властями, нельзя найти ни списка руководителей компаний, ни их уставов. Трастам и вовсе не нужно регистрироваться, и под этой вольностью кроется другая длинная и темная история.

Разумеется, форма и контекст изменились, но в сущности на Каймановых островах по-прежнему делается то, что творилось всегда: ищутся новые хитрые способы для обхода правил и законов других национальных государств.

Глава 7
Падение Америки

Как Америка научилась не волноваться и полюбила офшорный бизнес

В начале 1966 года американскому экономисту Майклу Хадсону, работавшему в нью-йоркской штаб-квартире Chase Manhattan Bank, вручили докладную записку. Майкл поднимался в свой офис на лифте, и именно там бывший сотрудник министерства иностранных дел США передал ему письмо. Неясно, знало ли о нем руководство банка (письмо пришло из Вашингтона), но молодой экономист был потрясен его содержанием.

Банковским делом Хадсон занялся случайно. Он изучал экономику в Нью-Йоркском университете, и, закончив его в 1960 году, согласился поработать в земельном ипотечном банке. А когда открылась вакансия в Chase Manhattan Bank на место аналитика платежных балансов, то Майкл Хадсон оказался единственным подходящим кандидатом на эту должность. Сегодня он уважаемый – хотя кому-то такое утверждение покажется весьма спорным, – известный экономический обозреватель. Сам Хадсон признавался, что за всю его жизнь лучшие знания по международной экономике он получил во время работы в Chase Manhattan Bank. Кстати, за это время он успел уволить «тошнотворного маленького кретина» по имени Алан Гринспен.

Нефтяные компании предпочитали вести свои дела с банком Chase Manhattan, и его руководство поручило Хадсону проанализировать платежный баланс нефтяной промышленности, чтобы потом продемонстрировать правительству, насколько «хороши для Америки» нефтяные компании, и тем самым помочь им лоббировать собственные интересы и льготы. Хадсона просили выяснить, где и когда нефтяные компании получают прибыль: при добыче нефти? на нефтеперерабатывающих заводах? на автозаправочных станциях? Чтобы помочь Хадсону получить ответы на эти вопросы, президент банка Дэвид Рокфеллер устроил ему встречу с Джеком Беннеттом, финансовым директором Standard Oil of New Jersey (сейчас эта нефтяная компания стала частью огромной корпорации ExxonMobil). Беннетт ответил Хадсону просто: «Прибыль делают прямо здесь, в моем кабинете. Там, где скажу я, и тогда, когда решу я».

Собственно, речь шла о том самом трансфертном ценообразовании, о котором уже упоминалось в первой главе. Эта практика позволяет банановым компаниям растаскивать свои счета по налоговым гаваням всего мира, чтобы переводить бумажные прибыли в страны с низкими налогами, а издержки – в страны с высоким налогообложением. Беннетт продемонстрировал Хадсону, как крупные вертикально интегрированные многонациональные компании могут перемещать прибыль по всему свету, не совершая при этом явного нарушения закона. Компания продает сырую нефть своей дочерней компании-перевозчику, зарегистрированной в безналоговой Панаме или Либерии, по очень низкой цене. Затем компания-перевозчик продает нефть своим нефтеперерабатывающим заводам или на своих рынках сбыта почти по розничной цене. В странах с высоким уровнем налогов, то есть в тех странах, где нефть добывается и потребляется, дочерние компании покупают ее по высоким ценам, а продают по низким, поэтому такие компании считаются неприбыльными. Прибыль возникает где-то посередине цепочки, например в Панаме или Либерии – там, где дочерние компании покупают нефть по низким ценам, а продают по высоким. Именно это и создает огромные прибыли – а в офшорных зонах с них налогов не взимают. По сути дела, существующие бухгалтерские стандарты до сих пор позволяют скрывать мошенничества подобного рода. Компании просто сгребают результаты своего бизнеса, сознательно раскиданного по разным странам, в одну большую, чаще всего именуемую «международной деятельностью» груду, которую разделить на мелкие кучки уже невозможно, – поэтому и выяснить, кто куда уводит прибыль, практически тоже уже невозможно. «Только огромное политическое могущество всех добывающих отраслей могло заставлять национальные правительства оставаться пассивными перед лицом подобной фискальной катастрофы», – говорил Хадсон.

По сравнению с сегодняшним днем в 1960-х годах такие утечки капитала были сравнительно умеренными. Денежные потоки строго регулировались, налоги оставались высокими, а быстрорастущие еврорынки еще не стали большими. Золотой век капитализма находился в самом разгаре, и каждая развитая страна переживала бурный экономический подъем. Благополучие американских семей, особенно неимущих (ранее), резко возросло. Немцы наслаждались собственным «экономическим чудом» (нем. Wirtschaftswunder). Французы пребывали на пике своего «славного тридцатилетия» (фр. Triente Glorieuese). Итальянцы готовили трамплин, с которого позже совершат мощный экономический «обгон» (ит. Il Sorpasso), и в 1980-е годы ее ВВП превзойдет ВВП Великобритании. А японцы продолжали творить свое послевоенное «экономическое чудо». Даже в многонаселенных развивающихся странах начала развиваться экономика, и, как результат, отступала безработица, снижалась детская смертность, а в рационе вечно голодающих детей стали регулярно появляться мясные блюда.

Золотой век капитализма находился в самом разгаре

И хотя перемены стояли на пороге – ведь в Лондоне уже пестовали еврорынок и начинали плести свою постимперскую паутину, – в США все еще оставались серьезные и могущественные противники офшорной системы. После Великой депрессии мощь Уолл-стрит была сильно подорвана происходящими процессами укрупнения и диверсификации национальной экономики; финансисты утратили свое абсолютное политическое влияние и не могли наложить вето на прогрессивное законодательство в духе «Нового курса» ^[28]. Напротив, банкиры лондонского Сити, находясь в самом сердце всемирной имперской паутины, чувствовали себя довольно уверенно и сумели сохранить значительный вес во внутренней политике, чтобы позволить себе саботировать любые попытки британского правительства провести в жизнь собственный вариант «Нового курса». Позиция Лондона казалась беспроигрышной: мало того что репутация английских финансистов не была запачкана, как у их американских коллег, непосредственным участием в бесчинствах фондового рынка 1920-х годов, так еще Британия обладала идеальными условиями для предоставления помощи американским банкам, желавшим уйти от навязчивой опеки своих государственных органов регулирования. Беглецы от налогов получали возможность восстановить силы в офшорах. И здесь самое время вспомнить о письме, которое передали Хадсону в лифте, – в нем как раз излагалось мнение «некоторых американцев», выражавших надежду, что непримиримая позиция США в вопросах офшоров наконец будет пересмотрена.

Начиналось письмо так: «По-видимому, к нам, в Америку, как и в Швейцарию, из всех стран мира стекаются “беглые” деньги». Затем следовали жалобы: «Американские компании, базирующиеся в своем родном государстве и контролируемые его органами, подвергаются жестокому наказанию за то, что вступают в конкурентную борьбу со швейцарскими и другими центрами привлечения подобных средств». Далее утверждалось, что в погоне за “грязными” деньгами Америка явно запаздывает, и одна из причин такого положения – «демонстративный характер санкций, применяемых министерствами финансов и юстиции, а также ЦРУ и ФБР; государственные чиновники устанавливают личность владельцев счетов, вызывают их в суд, допрашивают как свидетелей, накладывают арест на их счета, и при полной поддержке американских судов принуждают американских граждан, занимающих ответственные должности в американских компаниях, давать показания». Естественно, в письме шла речь и об американских налогах, и о рисках, связанных с холодной войной. Авторы также упомянули о распространенном мнении среди «просвещенных» иностранцев, будто американские руководители отделов регулирования денежных операций проявляют «наивность и неопытность в работе с иностранными средствами»¹. И все завершала критика тех ограничительных мер, которые накладывались на инвестиционные и брокерские операции, из-за чего «инвестиционная деятельность утрачивала свою гибкость и секретность».

Смысл послания был сформулирован вполне определенно. США должны превратиться в налоговую гавань. Хадсон вспоминал: «Авторы писали: “Мы хотим занять место Швейцарии. Если сделать нашу страну финансовым центром мировой преступности, то все деньги, уходящие в Швейцарию, попадут к нам, в Америку. Ведь войну во Вьетнаме мы финансируем именно так”. Они хотели получать капиталы не американских преступников, а иностранных, что выглядело бы вполне патриотично». Человек в лифте предложил Хадсону выяснить, какова сумма криминальных денег, которые могли бы приходить в США.

Американские банки обрели такую возможность, но произошло это только в 2005 году. Теперь они беспрепятственно принимают деньги, полученные в результате совершенных за рубежом преступлений (например, незаконная переправка иммигрантов через границы, рэкет, принуждение к подневольному труду и рабовладение)². Извлечение прибыли из криминальной деятельности становится законным – до тех пор, пока преступления совершают за рубежом. В настоящее время в США существуют законы, запрещающие некоторые другие преступления, хотя зачастую эти правила выполняются формально и неполным образом. Совершенно достоверно, что американские банки могут принимать капиталы, полученные в результате совершенных за рубежом преступлений, перечень которых весьма велик (вплоть до кражи чужого имущества). США широко распахнули свои двери «грязным» деньгам, на что собственно и надеялись авторы письма, переданного Хадсону в лифте.

Задолго до того как Хадсон переступил порог злосчастного лифта, в США уже проходили некоторые процессы, характерные для налоговых гаваней. Например, в 1921 году американские банки позволили иностранцам класть деньги на депозиты и получать необлагаемый налогами процентный доход, правда при одном условии: если эти деньги не связаны с какими-либо деловыми операциями, совершаемыми в пределах страны³. Несмотря на все энергичные попытки Джона Мейнарда Кейнса и Гарри Декстера Уайта сделать финансовые операции прозрачными и таким образом пресечь бегство капитала из национальных экономик, американские банкиры не были склонны сообщать правительствам других государств о вкладах их граждан. И на Уолл-стрит гарантировали, что именно так и будет. Джон Ф. Кеннеди в 1961 году объявил о политике помощи странам Латинской Америки. Программа, носившая название «Союз ради прогресса», стала, по словам президента, результатом «огромных совместных усилий», а ее цели «беспрецедентны по своим масштабам и благородству идей». В рамках новой политики Кеннеди призвал латиноамериканцев репатриировать все деньги, припрятанные ими в американских банках, и инвестировать их в социальные и экономические программы своих стран. В ответ латиноамериканские правительства заметили, что вряд ли их граждане пойдут на это, пока власти США не изменят своего налогового законодательства и не отменят закон о тайне вкладов. Крупные тайные хранилища для зарубежных средств существовали не только на Уолл-стрит, но и в других местах: в Техасе и особенно в Южном округе Флориды.

США широко распахнули свои двери «грязным» деньгам

Но не только латиноамериканцы, уходя от налогов, прятали свои доходы в американских банках. Иммигранты в США, особенно ставшие американцами в первом поколении, становились крупными неплательщиками налогов. «По разным культурным и социальным причинам они никому не доверяли, а потому держали свои деньги в офшорах», – говорит Майк Флауэрс, в прошлом сотрудник аппарата сената США. В Калифорнии наряду с латиноамериканцами и по сей день проживает много иранцев и русских, на тихоокеанском побережье страны обычно селятся вновь прибывшие выходцы из Азии, а еврейские общины существуют в самых разных местах США. «У этих людей есть одна общая тенденция: стоит им какое-то время прожить в Америке и обзавестись детьми, у них возникает потребность стать честными, – продолжает Флауэр. – Они обустраиваются, обживаются, и тут их посещает мысль: “Боже мой, ведь все мои деньги спрятаны в офшорах. Что же делать? Если меня поймают, я пропал”».

В журнале Time в 1990-е годы опубликовали статью «МАЙАМИ – СТОЛИЦА ЛАТИНСКОЙ АМЕРИКИ», в которой недвусмысленно давали понять, что город, стоящий на границе двух миров, чем-то очень напоминает офшорную зону. Майами сегодня – это «латиноамериканская Уолл-стрит… перекресток Западного полушария… торговый, транспортный и коммуникационный узел XXI века… своего рода Гонконг обеих Америк»⁴. В середине прошлого столетия Флорида становится сосредоточением огромных капиталов, получаемых от оборота наркотиков: по старому испытанному «французскому каналу» доставляли героин; с плантаций Юго-Восточной Азии гоминьдановские контрабандисты через Гонконг снаряжали целые караваны гашиша, опиума и героина. Все эти денежные средства легализовали с помощью Лански, который вкладывал их во флоридскую недвижимость. Кроме того отмывались «беглые» деньги латиноамериканцев, деньги колумбийской наркомафии, часто попадающие в Майами через Багамы, Панаму и Нидерландские Антильские острова⁵.

Джек Блум, в те времена (1950-1960-е годы) возглавлявший сенатский комитет по налоговым расследованиям, вспоминал, как слышал звуки выстрелов, сидя на веранде своего дома: «Майами был совершенно сумасшедшим городом. В Miami Herald появлялись настолько фантастические истории, что невольно возникал вопрос: “Почему за них не хватаются в общеамериканских газетах?”». Позднее он выяснил: редакторы серьезных печатных изданий просто не верили в их правдоподобность. Блум рассказал одну из таких историй. В Майами из Колумбии через Багамы прилетел маленький самолет, за которым гнались американские вертолеты. Пилот попытался уйти от погони, спрятавшись под брюхом гражданского реактивного лайнера, и покинул свое укрытие перед самой посадкой. Он поставил свой самолетик на автопилот и начал сбрасывать груз. «Первый мешок с кокаином пробил крышу дома – никто не выразил никакого недовольства. Второй – сбил шпиль баптистской церкви в южном районе Майами. Третий мешок плюхнулся рядом с общественным плавательным бассейном, и собравшиеся там на очередное заседание члены общества “Блюстители порядка” оказались буквально под слоем кокаиновой пыли. Упал самолет в болото на юге Флориды, и кокаин из оставшихся мешков скорее всего достался крокодилам. Летчик был арестован».

По оценкам специалистов, к 1980-м годам 40 % денег, лежавших на депозитах в банках Майами, пришли из-за рубежа, в основном из Латинской Америки. После 1976 года Флорида была единственным штатом, где в региональном отделении ФРС постоянно водились крупные излишки наличных. «В Майами половина недвижимости принадлежит офшорным фиктивным компаниям, и самые большие яхты, швартующиеся у Атлантического побережья США, тоже зарегистрированы в офшорах, – писал Блум. – Майами – излюбленное место проживания отставных глав латиноамериканских государств, генералов и бывших друзей ЦРУ»⁶.

Вашингтон не очень сильно настаивал на соблюдении транспарентности и отчетности: информационная прозрачность могла отпугнуть владельцев иностранного капитала, что привело бы к крупным оттокам чистых средств и усугубило бы и без того плохую ситуацию с платежным балансом США. Президент

Кеннеди, желая хоть как-то обуздать утечку капитала, в июле 1963 года принял закон об уравнивании процентных ставок, согласно которому доходы, получаемые американцами от иностранных ценных бумаг, облагали налогом, достигавшим 15 %. Закону предназначалось пресекать вывоз американцами капитала с целью приобретения облигаций в других странах⁷. Вместо этого произошло следующее: деловые круги США толпами повалили на офшорные еврорынки для финансирования своей деятельности. Объем заимствований из лондонских банков за один финансовый год (1962/1963) вырос втрое. Америка продолжала неудержимо терять деньги, и президенту Джонсону не оставалось ничего другого, как в 1965 году прибегнуть к ограниченному контролю над покидающими страну потоками капитала – ввести налог на покупку американцами иностранных активов⁸. «Впервые в истории США появилась государственная норма, призванная пресечь вывоз капитала, – вспоминает Джек Блум. – И бизнес-сообщество не на шутку вышло из себя».

Однако, несмотря на последовавшее сильное лоббирование, стороны смогли достичь компромисса. Корпорации могли на законных основаниях держать свои активы в офшорах, и, как правило, они оставались свободными от налогов до тех пор, пока владельцы не возвращали их на родину.

Данная система, названная отложенным (или отсроченным) налогом, – ключевой элемент офшорного механизма. Корпорации держат свои прибыли в офшорах бесконечно долго – и платят с них налоги, только когда возвращают деньги в США для выплаты дивидендов акционерам. Отложенные налоги – налоги, которые корпорации должны были бы заплатить в этом году (в справедливо устроенном мире), но предпочитают отложить. Директор агентства Tax Research UK Ричард Мерфи назвал их «кредитом, необлагаемым налогами; государство предоставляет его корпорациям без даты погашения». Для транснациональных корпораций это резко сокращает как стоимость капитала, так и затраты на привлечение капитала, что выражается в весьма значительных суммах, особенно если учитывать, что они накапливаются многие годы. Как следствие, транснациональные корпорации получают огромное конкурентное преимущество по сравнению с более мелкими американскими компаниями⁹. По подсчетам аналитиков, в офшорах за один 2009 год только на счетах американских корпораций скопилась необлагаемая налогами прибыль на триллион долларов.

Иногда, воспользовавшись пробелами в законодательстве или налоговыми амнистиями, корпорации могут возвращать свои офшорные деньги. Яркий пример: в 2004 году администрация Джорджа У Буша предоставила возможность дружественным ей корпорациям репатриировать подлежащие налогообложению деньги, причем налоговая ставка составляла не стандартные 35 центов, а всего лишь 5 центов. Со скоростью выпущенной стрелы на родину вернулось более 360 миллиардов долларов. Большую часть этой суммы корпорации употребили на выкуп собственных акций, таким образом резко увеличив бонусы своих руководителей. «Нет ни одного доказательства, что данная амнистия добавила хотя бы одно рабочее место в экономике США», – заявили представители некоммерческой организации «Граждане за налоговую справедливость».

В свое время президент Кеннеди, введя в действие жесткие законодательные акты, пытался сломать систему отложенных налогов, но принятые им меры были ослаблены уступкой президента Буша-младшего, благодаря которой сама идея офшоров получала мощную политическую поддержку, причем именно в то время, когда американские банки все чаще открывали для себя чудеса, предоставляемые налоговыми гаванями. По словам Блума, «внезапно все крупные корпорации стали пользоваться офшорными счетами». Компании уделяли особое внимание нескольким зонам: Лондону – центру нового евродолларового рынка; Панаме – тогда ею правил сильный диктатор, исповедовавший правые взгляды и преклонявшийся перед Гитлером; Багамам – ее политические деятели находились на содержании у Мейера Лански. (В Америке у Лански были тесные связи с адвокатом мафии Сиднеем Коршаком – по-настоящему могущественным человеком, давшим путевку в жизнь многим «крестным отцам», известным голливудским актерам и реальным политикам; кстати, Рональд Рейган тоже обязан ему своей карьерой.) Некоторые крупные американские корпорации даже открывали собственные офшорные банки.

Могущественные преступные кланы, разведывательные службы, богатейшие семьи, крупнейшие корпорации – интересы всех этих групп американского социума сошлись в одной точке и переплелись еще теснее. Система офшоров, работая одновременно в двух направлениях, оказывала сильное влияние на сам характер предпринимательства: помогала криминальным организациям имитировать законную деятельность и вовлекала легальные фирмы в преступные сделки. Блум отмечал: «Вся сложность в том, что невозможно отделить каналы поступления денег, предназначенных просто на выплату зарплаты людям, от каналов поступления денег на дачу взяток или иные цели». Но так или иначе, каждый игрок получал свое. Для промышленников наибольший интерес представляли не криминальные варианты, а возможности ухода от налогов, так же как для банкиров особую привлекательность имели нестрогие правила финансового регулирования. Представители мощных преступных кланов вели собственную игру, но наибольшую выгоду получали от политического укрытия, которое им обеспечивали на офшорной площадке и корпорации, и спецслужбы. В свою очередь управляющие крупных корпораций вовсю пользовались правилами секретности, гарантировавшей им полную безнаказанность и открывавшей перед ними сказочные условия для взяточничества, инсайдерских сделок и махинаций. В результате американский капитализм перемещался в новую для себя среду, способствующую общей криминализации. Едва ли возможно до конца представить масштабы преступности, порожденной офшорами. Однако именно секретность делает такую преступность возможной. А закон на конкурентных рынках един: все возможное становится необходимым.

Тлетворное влияние, которое оказывала офшорная система на американское общество, усугублялось внутренними процессами, разрушающими экономику страны.

Представители мощных преступных кланов вели собственную игру

Высокая инфляция как результат нефтяных кризисов 1970-х годов и дефицит бюджета как наследство от Вьетнамской войны в совокупности привели к резкому падению доллара. В августе 1979 года, чтобы успокоить и поддержать рынки, президент Картер назначил известного сторонника крепкой национальной валюты Пола Волкера председателем правления ФРС. Картер сократил государственные расходы, а Волкер свирепо ужесточил кредитно-денежную политику. И ему пришлось столкнуться с серьезными препятствиями. В те годы наряду с еврорынками входили в моду монетаристские доктрины. Казалось, стоит углубиться в решение вопроса объема денежной массы – и будут преодолены все экономические сложности. Но это в теории. А в реальной рыночной жизни – в особенности на еврорынке – недостаточно жесткое регулирование и неспособность чиновников обуздать банки, создававшие деньги из воздуха, в корне подрывали намерение ФРС управлять количеством денег, находящихся в обращении¹⁰. В связи с этим Волкер потребовал в противовес офшорной системе создать свою систему международного сотрудничества, чтобы заставить другие страны пресекать неконтролируемый выпуск денег. Планировалось, что все расчеты будут проходить через Банк международных расчетов со штаб-квартирой в Базеле. Но нью-йоркские банкиры в союзе с Банком Англии и Национальным банком Швейцарии убили это инициативу¹¹.

К тому времени манхэттенские банкиры уже поняли, каким мощным оружием может явиться офшорная система в их борьбе с правилами регулирования – этим тяжелым наследием, доставшимся им от «Нового курса» и так успешно подрезавшим им крылья в их родной стране. По словам профессора Ронена Палана, «братство нью-йоркских банкиров во главе с Chase Manhattan Bank использовало реальную или воображаемую угрозу, якобы исходившую от еврорынка или налоговых гаваней на островах Карибского моря, что не помешало тем же самым нью-йоркским банкирам помочь карибским гаваням превратиться в крупные финансовые центры – таким путем они добивались либерализации финансового законодательства в своей стране»¹². Если мы не можем одолеть офшорные рынки, доказывали лоббисты, то пора к ним присоединяться. Не прошло и шести месяцев, как в Белый дом въехал Рональд Рейган, а в Америке уже в июне 1981 года одобрили систему международных подразделений банков с льготным режимом – своего рода новый офшорный механизм. США стали на шаг ближе к тому, к чему призывали авторы письма, некогда врученного Хадсону.

Система международных подразделений банков с льготным режимом более известна под названием «международные банковские зоны» [далее везде – МБЗ]. Эта структура была сформирована как разновидность еврорынка и представляла на территории США своеобразную офшорную зону, где американским банкирам наконец разрешили делать то, что раньше они могли себе позволить только в местах вроде Лондона, Цюриха или Нассау. Благодаря МБЗ у них появилась возможность принимать депозиты от иностранных клиентов без соблюдения резервных требований и уплаты муниципальных или федеральных налогов. Банкиры продолжали сидеть в своих обычных офисах, но теперь они просто заводили книги нового образца и действовали ровно так, как если бы это был не Манхэттен, а Нассау. Еще до появления МБЗ можно было наблюдать сценку: какой-нибудь трейдер из Citibank входил в торговый зал родного банка, подходил к своему рабочему столу, водружал на него табличку с надписью «НАССАУ» – все, между прочим, происходило в самом центре Нью-Йорка – и начинал проводить офшорные сделки, спокойно регистрируя их, будто рядом и не существовало никаких регулирующих органов. Если в Швейцарии кто-нибудь и обнаруживал этот маневр, трейдеры все равно действовали по-прежнему, но гарантировали, что теперь регистрация сделок будет вноситься во вторые бухгалтерские книги, относящиеся к Багамам¹³. Появление МБЗ избавило банки от необходимости прибегать к ухищрениям, и служащие уже открыто проводили учет операций в Нью-Йорке. США приблизились к британской офшорной модели.

Нововведение с радостью приняли не только банкиры Нью-Йорка, но и Флориды, Калифорнии, Иллинойса, Техаса и многих других штатов. За три года в США возникло почти 500 МБЗ, которые начали дружно выкачивать деньги из офшорных рынков на островах Карибского моря и в других частях света¹⁴. Для Уолл-стрит МБЗ знаменовали полную свободу от уз регулирования, а для американской системы – еще одну брешь в ее крепостных стенах. Однако не только это. Том Нейлор считал, что «США надеялись использовать МБЗ как дубинку, и с ее помощью вынудить другие государства ослабить меры, ограничивающие присутствие американских банков на их внутренних финансовых рынках».

В 1986 году произошел судьбоносный «большой взрыв»

Примеру США последовала Япония, в 1986 году создавшая собственный офшорный рынок по образцу МБЗ. Случилось это как раз накануне крупного кредитного бума, вслед за которым разразился величайший в истории страны банковский крах. Подобные «американские горки» были вызваны многими причинами, но толчком, спровоцировавшим японский «бум-крах», послужила огромная сумма денег, наводнивших Токио за двадцать четыре месяца, – 400 миллиардов долларов. Местным банкирам продемонстрировали суть финансовой либерализации¹⁵. В том же 1986 году произошел судьбоносный «большой взрыв», ликвидировавший систему регулирования в лондонском Сити и предоставивший Уолл-стрит новые широкие возможности для ухода от финансового контроля.

Как только правила офшоров вступили на территорию оншоров, то есть территорию нормальных финансовых отношений, присущих полноналоговой юрисдикции, стало практически невозможно отделить одну систему от другой и разобрать, где что и как действует. Порождением такой мешанины явился эффект огромного «слепого пятна», причем ущербность восприятия сохраняется и поныне. Почти все экономисты пришли к выводу, что размывание границ между двумя системами – безналоговой и полноналоговой – надо считать призывом отказаться от применения мер к секретным юрисдикциям и перестать наконец анализировать деятельность офшоров; будет достаточно просто сосредоточить внимание на нескольких не очень крупных, но по-настоящему интересных островных налоговых гаванях. Палан в своей книге «The Offshore World» («Мир офшоров») объясняет сущность случившегося: «То, что произошло, вовсе не возвещало упадок офшоров»; на самом деле процесс «следует интерпретировать как внедрение офшоров в политическую экономию мира»¹⁶.

Джон Кристенсен вспоминает, что впервые заметил эффект «слепого пятна» в 1986 году. В то время он работал в Малайзии как экономист по проблемам развития бедных стран и изучал любопытные местные структуры, действующие как кооперативы, принимающие вклады. В сущности они были нерегулируемыми подобиями банков, которые принимали вклады от малазийских вдов и сирот и направляли их деньги в офшоры.

Собственно, кооперативы заинтересовали Кристенсена, когда в июле 1985 года в одном из них устроили обед в его честь. Проходило все в Куала-Лумпуре в роскошном офисном пентхаусе, в меню были королевские креветки, море пива «Гиннесс» и коньяка «Курвуазье», благодаря чему атмосфера становилась все непринужденнее. И тут выяснилось, что главный финансовый директор кооператива, а заодно партийный светоч Китайской ассоциации Малайзии, проявляет огромный интерес к детству Кристенсена, которое протекало довольно далеко от Куала-Лумпура, а конкретнее – в коронном владении Джерси. Но более всего просвещенный китаец хотел узнать, каков статус острова как крупной и продолжающей расти налоговой гавани и насколько безопасно размещать там деньги.

Кристенсен решил изучить это странное явление – малазийские кооперативы. «Вся их схема являлась сплошным надувательством» – рассказывает он. Центральный банк Малайзии не регулировал их деятельность, и они вообще никого не интересовали. Их международные офшорные операции были совершенно непрозрачными, из-за чего практически никто не мог выяснить – ни чрезмерно любопытные вкладчики, ни государственные контролирующие органы, – что происходит на самом деле, как прибыль уплывает инсайдерам, а риски взваливают на плечи рядовых малазийских вкладчиков и налогоплательщиков. После тщательного исследования Кристенсен написал о них статью, которая вышла в 1995 году в декабрьском номере журнала Business Times, и уехал из Малайзии. Его публикация вызвала грандиозный скандал, и в течение нескольких месяцев Центральному банку Малайзии пришлось приостанавливать деятельность двадцати четырех кооперативов в связи с массовым исходом вкладчиков.

Действительно странные вещи начали открываться позже, когда Кристенсен вернулся в Великобританию. Там он провел пару месяцев, прочесывая библиотеки и посещая всех экономистов и экспертов, каких мог найти, специализирующихся на рынках капиталов. Он пытался узнать, куда уходили деньги и как функционирует офшорная система. Никто ничего не знал. «Не думаю, чтобы кто-нибудь понимал, насколько эта штука злокачественная. Я так нигде и не смог раздобыть никакой ценной информации» – признался Кристенсен.

Бюджетный дефицит США представлял серьезную проблему уже в разгар войны во Вьетнаме, впоследствии состояние его только ухудшилось в связи со снижением налогов, проведенным Рейганом в 1981 году. Американские компании были вынуждены занимать деньги, эмитируя облигации, но если заимствования происходили на внутреннем рынке, то им приходилось конкурировать за капитал с правительством США, поднимая процентные ставки по своим облигациям и снижая темпы экономического роста. Естественно, они могли бы брать займы за рубежом, и тогда вся ситуация складывалась бы намного лучше. Но существовало одно препятствие – налоговая система. Скажем, французский инвестор, желавший приобрести определенные облигации, сталкивался с простым выбором: либо он вкладывался в американские облигации и платил в таком случае 30 центов с доллара в виде уплачиваемого нерезидентами налога на процентный доход; либо вскакивал в люксембургский «купонный автобус»^[29] и покупал евробонды, доходы с которых не облагались налогами. Некоторые инвесторы считали, что в такой ситуации они просто лишены выбора, и избегали вкладывать деньги в облигации США. Итак, американские политики стояли перед проблемой. Во-первых, они не желали без необходимости потворствовать махинациям с налогами – ведь Америка вовсе не налоговая гавань. Во-вторых, им казалось привлекательным, чтобы американские компании заимствовали средства за рубежом, но при этом очень хотелось сохранить свои 30 центов налога с доллара. Как решить задачу о квадратуре круга?

Поначалу политики были готовы довольствоваться компромиссом. Американские корпорации имели возможность выбрать удобную схему минимизации налогов, известную как «голландский бутерброд»: на Нидерландских Антильских островах учреждается офшорный финансовый филиал, используется для эмиссии евробондов, необлагаемых налогами, а выручка от их продажи переправляется родительской компании в США. Можно было бы обсуждать, должны ли власти США облагать этот доход налогами, ведь он получен на Антильских островах в соответствии с правилами местного налогообложения, которые предусмотрены договором, существующим между ними и островными властями. Налоговое управление США могло легко решить, что «голландский бутерброд» – просто махинация, и обложить этот доход налогом, но предпочло взглянуть на дело иначе. «Это были евробонды, облигации на предъявителя, и практически их невозможно облагать налогами. Вы, британцы, счастливые люди, поскольку имеете это [освобожденные от налогов, секретные рынки евробондов]. Нам тоже хотелось бы получить этот кусочек счастья – привлекать горячие деньги», – объяснял Майкл Дж. Макинтайр, ведущий американский эксперт по налогам и один из немногих американцев, выступавших в то время против описанной схемы.

Дэвид Розенблум, руководивший отделом международного налогообложения при министерстве финансов США (1978–1981), также вспоминает, насколько сомнительными казались эти официально допустимые офшорные фиглярства: «Все были очень возбуждены. Компании желали получить доступ к евродолларовому рынку и действительно нуждались в надежности. Структуры на Антильских островах были своего рода пустышками, фирмами, существовавшими только на бумаге. Ничего реального они не делали и существовали только в ящике стола какого-нибудь нотариуса в Кюрасао»¹⁷.

Администрация Картера поручила специальной комиссии провести всестороннее обследование секретных юрисдикций, что стало первым в мировой истории по-настоящему серьезным вызовом системе офшоров. Доклад Гордона, как назвали отчет комиссии, осудил налоговые гавани, создающие ситуации, «привлекающие преступников и наносящие ущерб другим странам». Авторы отчета призывали Америку возглавить общемировое движение против налоговых гаваней и применить к ним самые жесткие меры. Опубликованный в 1981 году, за неделю до инаугурации Рональда Рейгана, доклад Гордона был немедленно предан забвению.

Пока еще Картер оставался на посту президента, США сообщили Нидерландским Антильским островам, что хотят пересмотреть договор о налогах. Розенблум писал: «Критике подверглись очень многие правила, что до смерти всех напугало. В те времена люди действительно боялись налоговых органов США». Однако существовала одна весьма важная помеха: США не могли особенно энергично возражать против махинаций, поскольку сами молчаливо поощряли лазейки на Антильских островах. Розенблум продолжал: «С точки зрения нашей налоговой политики все эти штучки считались крайне предосудительными, но руки американского правительства были изрядно замараны. Белый дом был не в том положении, чтобы читать морали. Антильские острова могли получить вполне выгодный для них договор, который позволил бы им продолжать в той или иной форме вести офшорный бизнес. Я был готов к компромиссу и не считал, что у нас хватит смекалки выполнить задуманное». Но Нидерландские Антильские острова переиграли сами себя. «Они вообразили, что могут помыкать нами на переговорах. Они хотели получить и того больше и этого побольше, и те льготы и эти льготы… Они проявляли непреклонность по всем позициям, которые для нас были неприемлемы».

Американские корпорации тоже вдруг закапризничали и заупрямились. Вся эта нестабильность и суета подтолкнули власти к принятию важных решений: с 1984 года полностью отказаться от услуг неуступчивых, так раздражавших их Антильских островов; начать предоставлять 30 % отсроченного налога через другую лазейку¹⁸. Американским компаниям больше не надо создавать фиктивные фирмы в Кюрасао, им просто следует эмитировать облигации в США; иностранных инвесторов освобождают от налогов на доходы с этих облигаций.

Предполагалось, что новая уловка будет доступна только иностранным инвесторам, но беспринципные богатые американцы, разумеется, обошли это положение, прикрывшись, как плащом, офшорной секретностью и прикинувшись иностранцами. Макинтайр рассказывал: «Дельцы с Уолл-стрит от счастья потеряли дар речи. Правила были просто специально придуманы для них – им позволяли с необыкновенной легкостью уходить от налогов. Этот ворованный бизнес пришелся по вкусу всем высокопоставленным особам, и они дали ему ход. Ни один из них не собирался посмотреть на происходящее с точки зрения нравственности… Казалось, никто и не думал возражать. кроме моего брата Боба [Роберта Макинтайра] и меня»¹⁹.

Был разыгран классический гамбит налоговых гаваней: заткнуть дефицит, освободить иностранцев от налогов и наблюдать, куда потекут мировые потоки горячих денег. И опять оправдались ожидания авторов письма, врученного Хадсону в лифте.

Последствия оказались грандиозными. Создав в 1981 году МБЗ, Америка получила процветающий внутренний офшорный рынок облигаций. Журнал Time отмечал: «Неожиданно Америка превратилась в крупнейшую и, возможно, самую привлекательную налоговую гавань в мире». С этого времени все слабые попытки что-то изменить и поправить новыми законами вдребезги разбивались о крепостные стены американской твердыни.

Америка превратилась в крупнейшую и, возможно, самую привлекательную налоговую гавань в мире

В конце 1990-х годов министр финансов в администрации Билла Клинтона Роберт Рубин только усугубил офшорную коррозию законодательным нововведением, направленным на борьбу с налоговыми уклонениями. Он предложил хитроумную программу «Квалифицированный посредник». Американские власти желали получать сведения о счетах американцев в иностранных финансовых учреждениях, но они не могли, запросив всю информацию (и об иностранцах, и о гражданах США), просто отсеять американцев-неплательщиков и пренебречь данными о гражданах из других стран. Если бы американские власти имели на руках сведения об иностранцах, то согласно налоговым договорам они были бы обязаны сообщить правительствам их стран о тех капиталовложениях, которые имеют эти граждане в США. Несомненно, после такого иностранцы дружно вывели бы свои деньги из страны и припрятали бы их в других местах – там, где они могли находиться под защитой секретности. Естественно, при подобном развитии ситуации, США снова пришлось бы столкнуться с проблемой бюджетного дефицита.

Рубин нашел удобный ответ на все эти вопросы: поиском американских вкладов должны были заняться иностранные банки. Они сообщали американским властям только о счетах американских граждан и не передавали сведений об иностранцах. А поскольку США не обладали никакими знаниями, то и обмениваться с иностранными юрисдикциями было нечем, таким образом американские власти не нарушали своих договорных обязательств. «Правила были задуманы так, чтобы затруднить правительству США получение информации о личности людей, уклоняющихся от налогов», – объясняет Макинтайр²⁰. «Все замышлялось с целью предоставления льгот американским заемщикам, разрешив им по пониженной процентной ставке заимствовать средства, полученные в результате уклонения от налогов»²¹.

Еще одна классическая офшорная уловка. Сначала налоговые гавани торжественно подписывают договоры, требующие от них обмениваться информацией с иностранными юрисдикциями. А затем учреждают структуры, декларируя, что у них никогда не будет информации, которой можно было бы обмениваться с иностранными юрисдикциями. Они оберегают свою секретность, но при этом, демонстрируя договоры, могут утверждать, что являются прозрачной юрисдикцией, сотрудничающей с другими странами. По словам нью-йоркского юриста Дэвида Спенсера, результаты программы «Квалифицированный посредник» следующие: «у Налогового управления США нет ни информации, которой она могла бы обменяться с правительствами других стран, ни доступа к такой информации. Разумеется, это очень изощренная форма банковской тайны».

Мало того, отчитываясь перед властями США, банки попросту лгали. Под прикрытием программы «Квалифицированный посредник», представители швейцарского бомонда прочесывали аудитории зрителей Кубка Америки или концертов Бостонского симфонического оркестра в поисках богатых американцев, которым предлагали схемы ухода от налогов и даже возможность незаконной перевозки бриллиантов в тюбиках зубной пасты. Затем швейцарцы ставили отметки в соответствующих строках бланков, подтверждая, что уважают банковские законы США. Дэвид Розенблум выводит формулу циничной сути «Квалифицированного посредника»: «Программа была направлена не на выявление американцев, а на защиту личности иностранцев, которым разрешалось инвестировать в США». Такая узкая направленность означала, что попадались только самые ленивые американцы, слишком неуклюже уклонявшиеся от налогов, или те американцы, которым консультанты дали ошибочные советы.

Ветеран официальных расследований из Вашингтона, просивший не называть его имени, рассказал, как отреагировал один американский юрист на программу «Квалифицированный посредник»: «У этого малого замечательная практика: он обучает клиентов тому, как обыгрывать систему. Прежде всего, он собирает сведения о том, как подключиться к банкам, находящимся в секретных юрисдикциях Центральной Европы, и как обойти требования предоставлять отчетность. Сукин сын просто визжал в телефонную трубку от восторга, когда удавалось это сделать. Поразительное попрание важнейшей стороны нашей правовой культуры. Они сражаются с правительством США буквально на каждом шагу».

Справедливости ради заметим, что администрация Клинтона к концу второго президентского срока опубликовала проект правил, в соответствии с которыми страны ОЭСР должны получать информацию о депозитах своих граждан в американских банках. Американские банки, особенно те, в отделениях которых в Техасе и Флориде иностранцы держали крупные депозиты, развернули энергичную лоббистскую кампанию, и администрация Джорджа У. Буша отвергла предложения предшествующей администрации²².

Финансовая тайна декларируется не только на федеральном уровне, но и во многих штатах. Крупнейшим гарантом офшорной корпоративной секретности является штат Делавэр. Максимальную непрозрачность обеспечивают Невада и Вайоминг. Там не запрещены акции на предъявителя, столь любимые гангстерами и наркоторговцами; там проявляют полное попустительство в вопросах назначения управляющих высшего звена – разрешено ставить во главе компаний номинальных владельцев ценных бумаг и не раскрывать личности подлинных собственников. В Неваде не представляют федеральному правительству данных о налогах и регистрации компаний, не обязывают корпорации сообщать, где они ведут бизнес. У чиновников Налогового управления США нет ни малейшей возможности выяснить, заполнила ли корпорация, зарегистрированная в Неваде, федеральную налоговую декларацию. Штаты Арканзас, Оклахома и Орегон стали полигонами для жителей Восточной Европы, особенно для русских, а Техас и Флорида являются гаванями для незаконных денег из Латинской Америки.

Правительство США в 1990-е годы потратило миллионы долларов на помощь странам бывшего СССР, главным образом ее направляли, чтобы обеспечить гарантии безопасности атомных электростанций. Существенная часть этих денег «пропала без вести». Министерство юстиции США бросилось искать исчезнувшие миллионы и в конце концов нашло их на счетах анонимных фиктивных компаний в Пенсильвании и Делавэре. И именно в этих штатах ФБР обнаружило самое большое количество американских фирм-пустышек, проходивших по делу о манипуляциях на финансовых рынках. Знаменитый «торговец смертью» Виктор Бут (прототип героя фильма «Оружейный барон», сыгранного Николасом Кейджем) поставлял оружие не только движению «Талибан», но и практическим всем террористическим организациям и партизанским формированиям, действующим в мире; при этом значительная часть его бизнеса управлялась через компании, находившиеся в Техасе, Делавэре и во Флориде²³. Сенатор-республиканец Норм Коулмен, занимавший пост председателя постоянного подкомитета по расследованиям сената США, объясняет: «Фиктивные американские компании привлекательны для всех, кто стремится к отмыванию денег, уклонению от налогов, финансированию терроризма и проведению любой другой незаконной деятельности при сохранении анонимности. Конкуренция, которую ведут штаты за привлечение компаний, за регистрацию их доходов и налоги на монопольные права и привилегии, в некоторых случаях заканчивается “гонкой на дно”^[30]»²⁴.

Значительная часть бизнеса Виктора Бута управлялась через компании, находившиеся в Техасе, Делавэре и во Флориде

В статье, опубликованной в 1986 году в газете New York Times описано, как некий делавэрский господин постоянно разъезжал по разным местам: Тайвань, Гонконг, Китай, Индонезия, Сингапур, Филиппины. «Господин, – было написано в статье, – рассчитывал пожать богатый урожай от капитала, бегущего из Гонконга» после ухода оттуда Великобритании в 1997 году. Причем каждый раз, когда он сидел в салоне самолета, у него в руках оказывалась брошюрка с очень любопытной информацией о штате Делавэр, «который всегда защитит вас от политики»²⁵. Рекламный текст гласил: «Не надо сообщать подробности вашего бизнеса; не надо перечислять имена тех, кто входит в ваш совет директоров; вам не надо указывать ни своего имени, ни своего адреса – просто воспользуйтесь услугами своего агента в Делавэре». За дополнительные 50 долларов все эти блага будут вашими уже через сутки. Приобретите прямо сейчас «достойную формально существующую компанию» – и вы уже почтенный господин, имеющий свой бизнес в течение долгих-долгих лет. Кто узнает, что вы начали его только сегодня? А вот призыв другого зарегистрированного агента, тоже рекламирующего свои услуги: «Весьма эффективное средство, чтобы создать впечатление о стабильности вашего бизнеса. Большинство людей даже не станут спрашивать… Вы можете позволить себе такое удовольствие! Ведь в нем нет ничего дурного!» Под покровом тайны никто не обнаружит обмана. Все это и многое другое будет вашим – и всего за 299 долларов.

Корпорации с ограниченной ответственностью могут предложить нотариально заверенные копии паспортов руководителей компании. Звучит обнадеживающе. Но даже копии настоящих паспортов ни на шаг не приблизят вас к знанию главного – кто на самом деле владеет компанией или ее активами. Представленные вам руководители, вероятно, являются профессиональными подставными фигурами, работающими в этом качестве в сотнях подобных фирм. Обычно такой фиктивный директор выдерживает все проверки и запросы – естественно, с помощью юриста компании, который собственно и поддерживает контакты с реальным миром. А когда появляются сотрудники правоохранительных органов, юрист прячется за свое право не разглашать информацию, полученную от клиента, и утверждает, что не может рассказывать о фактах, так интересующих следователей. Один государственный следователь, взбешенный всей этой ситуацией, сказал мне: «Секретная юрисдикция находится прямо здесь, в офисе юриста. Юристы хуже банкиров. А еще есть компании, торгующие ценными бумагами, и есть их бухгалтеры. Все они повязаны в этом деле». Корпорации с ограниченной ответственностью стоят стеной между активами и их собственниками и принимают любые меры к сохранению секретности. Штаты, в которых плодятся подобные фирмы-пустышки, снимают свои сливки, имея несколько сотен долларов за каждую регистрацию, а преступления, кругами расходящиеся по всему миру, остаются безнаказанными.

Рекламный текст с сайта, расположенного на сервере в Вайоминге, гордо сообщает: «Корпорации Вайоминга и зарегистрированные в нашем штате корпорации с ограниченной ответственностью – это налоговые гавани на территории США. Здесь нет налогообложения доходов, зато есть анонимная собственность и акции на предъявителя… Фиктивные компании и корпорации с ограниченной ответственностью – это анонимные юридические лица, в которых ВАШЕ СОБСТВЕННОЕ ИМЯ НЕ БУДЕТ ЗНАЧИТЬСЯ! Эти компании уже есть – они имеют уставы, индивидуальные номера плательщиков федеральных налогов и зарегистрированных агентов… Вы можете получить их – совершенно готовые компании – уже ЗАВТРА УТРОМ! Всего 69 долларов и умеренная плата за регистрацию»²⁶.

В этих штатах продаются дешевые и очень эффективные формы секрет-ности²⁷. Например, швейцарские банки располагают полной информацией, но строгие законы о тайне банковских операций запрещают ее разглашать. А в штатах вроде Вайоминга подобных запретов на нарушение секретности не существует, поэтому был найден примитивный, но ловкий ход: там просто изначально гарантируют отсутствие всякой информации. Все архивы компании можно держать за пределами штата, скажем, в Северной Корее. И если власти захотят выяснить, чем занимается ваша компания, они не смогут это сделать. Активы переводятся мгновенно и тайно, без уведомления властей. Корпоративное право США не соответствует стандартам даже такой довольно беззубой межправительственной организации, как «Группа разработки финансовых мер борьбы с отмыванием денег» Международного валютного фонда, требующим, чтобы страны имели доступ к информации, устанавливающей личность собственника-бенефициария, то есть реального владельца. Когда сотрудники аппарата конгресса и другие политические силы пытаются изменить это положение, то сталкиваются с яростным сопротивлением, с одной стороны, лоббистов штатов, заинтересованных в статус-кво, с другой стороны, Ассоциации американских юристов.

«Когда другие страны запрашивают у нас сведения о собственниках компаний, нам приходится краснеть и говорить, что у нас нет никаких сведений. Америка – один из главных защитников транспарентности и открытости. Мы критикуем офшорные налоговые гавани за их секретность и отсутствие прозрачности. Мы оказываем на них давление, требуя, чтобы они отказались от своих методов. Но посмотрите, что творится на нашем собственном заднем дворе. Америка ни за что не должна превратиться в старый матрас, под которым коррумпированные чиновники прячут свои деньги», – говорил сенатор Карл Левин²⁸.

Секретность – лишь одна из приманок, которыми штаты привлекают финансовый капитал со всего мира. Другой, хотя и менее значительной, является налогообложение. Корпорации некоторых типов защищают резидентов от самых разных налогов: штатного подоходного, на активы, на продажи, на передачу акций, на наследство. Ради снижения налогов американские корпорации, играя в игру под названием «трансфертное ценообразование», регистрируют свои торговые марки, патенты и другие нематериальные активы в штатах, где существуют низкие налоги. Например, в 2002 году компания WorldCom – благодаря «предвидению управляющих» – перевела почти 20 миллиардов долларов как раз накануне своего оглушительного краха в одну из делавэрских компаний. Впрочем, налоги никогда не были самым сильным козырем штатов: корпорации, которые не платят налоги штатам, все равно обязаны платить федеральные налоги.

Еще две приманки превращают некоторые штаты в корпоративные гавани. Одна из них связана с ростовщичеством, о чем будет рассказано в другой главе. Другая – с корпоративным управлением, которое в США регулируется в большей мере законодательством штатов, а не федеральным законодательством. В обоих случаях Делавэр играет главную роль. Налоги, секретность, ростовщичество, ценные бумаги, корпоративное управление – эти механизмы работают как стяжка, сплачивающая политический и деловой истеблишмент крошечного штата Делавэр. В Делавэре все всех знают, а демократы и республиканцы, скорее всего, придерживаются одного и того же убеждения, что местные законы должны исключительно удовлетворять потребности корпораций – это поможет привлечь на территорию штата как можно больше предпринимателей. Ну а остальной мир пусть сам о себе позаботится.

Вспомним определение понятия офшор, данное в главе 1, и сразу станет понятно, во что превратился этот штат и почему его жители преследуют собственные выгоды явно за счет интересов остальных своих сограждан. А короткий экскурс в историю Делавэра поможет прояснить, что же происходит со штатом сегодня.

Предпоследний по площади американский штат, Делавэр – пристанище многих крупнейших корпораций мира. Традиционные определения налоговой гавани содержат один ключевой момент – налоги, а потому Делавэр не включают в число офшорных зон. Однако в Делавэре явно что-то происходит. На этот маленький штат в 2007 году пришлось 90 % всех первоначальных открытых предложений ценных бумаг, эмитированных в США. Более половины американских компаний, акции которых торгуются на бирже, и почти две трети компаний, входящих в список Fortune 500, зарегистрированы в Делавэре. Их штаб-квартиры находятся в других местах, в Делавэре они всего лишь учреждены и зарегистрированы, а значит, и действуют по законам этого штата. Причем компаниям предоставляют возможность выбрать удобный для них тип внутренней организации.

Делавэр не включают в число офшорных зон. Однако в Делавэре явно что-то происходит…

Делавэрцы купаются в жарких лучах своей патриотической славы и гордятся тем, что живут в «Первом штате» – Делавэр первый из тринадцати североамериканских колоний ратифицировал Конституцию США. Хотя, возможно, «патриотизм» не самое удачное в данном случае слово: во время Филадельфийского конвента 1787 года делегаты Делавэра отчаянно сражались с делегатами от других штатов за право посылать в конгресс двух представителей, что ставило крошечный Делавэр наравне с мощным штатом Нью-Йорк и давало представительство, намного превосходившее его значение. Делегация

Делавэра пригрозила, что если ее требования не будут удовлетворены, то «малые собрания сего найдут обладающего большей честью и большей честностью иностранного союзника, который поддержит их и воздаст им справедливость»²⁹.

Под давлением могущественной семьи Дюпон, желавшей узаконить свои огромные химические предприятия³⁰, правительство штата Делавэр в 1899 году приняло новый либеральный порядок регулирования бизнеса. Получивший название «Общий закон о компаниях», этот порядок отражал присущий тому времени дух невмешательства государства в экономическую деятельность, свободную конкуренцию и растущее могущество компаний.

Согласно новому закону управляющие получали огромную свободу действий и могли творить в Делавэре, что хотели за счет других акционеров. Акционерам и другим заинтересованным сторонам в Делавэре приходилось трудно, так как закон практически на давал им возможности требовать возмещения. В статье, опубликованной в том же году в American Law Review, Делавэр представили «этаким маленьким огородником в коротких штанишках… уже запустившим свою такую крохотную, такую милую, такую пухлую детскую ручонку в корзинку с вкусностями… малыш решительно настроен завладеть сладким… прежде чем его отберут».

Когда-то акционерные общества считались тем инструментом, которое должно служить общественному благу. Однако Делавэр одним взмахом отодвинул эти представления в сторону и принял закон, названный в одном из официальных отчетов штата «самым свободным из законов частного предпринимательства». В соответствии с этой философией и компании, и частные лица преследовали собственные цели, а государство не вмешивалось в их отношения на том основании, что общее благо наступит автоматически, само собой. Этот изысканный дружественный жест в сторону компаний имел решающее значение. За Делавэром последовали другие штаты. Как повествует официальная история Канцлерского суда (суд справедливости) штата Делавэр, «едва прогремел первый выстрел, как на штат тут же посыпались обвинения, что он развязал и возглавил “гонку на дно”».

Незадолго до Первой мировой войны Вудро Вильсон, тогда губернатор соседнего с Делавэром штата Нью-Джерси, изменил законодательство в своем штате с целью сдерживания наиболее вопиющих злоупотреблений, совершаемых компаниями; его антитрестовские меры помогли усилить подотчетность управляющих перед акционерами и другими заинтересованными сторонами. Тогда компании просто мигрировали из Нью-Джерси за реку Делавэр в Уилмингтон, и к 1929 году 40 % доходов штата поступали от их налогов и платежей. Делавэр стал лидером в регистрации компаний в США и больше никогда не уступал своего первенства.

В ХХ веке, а именно в 1974 году, Уильям Кэри, в прошлом председатель Комиссии по ценным бумагам и биржам, написал знаменательную статью, опубликованную в Yale Law Journal. По вине законодательства штата Делавэр, пишет Кэри, «права акционеров по сравнению с правами управляющих выхолощены настолько, что они вынуждены сидеть на одной жидкой каше. Управляющие прямо заинтересованы в переносе судебных исков в Делавэр. Официальная политика штата основана на выкачивании доходов, на спеси от сознания своего “первенства”, на создании “благоприятного климата” для регистрации новых компаний. Такой общественный порядок, полностью подмявший под себя суды, не в состоянии поддерживать необходимые высокие стандарты поведения и деятельности».

Когда в 1980-х годах по залам советов директоров прокатилась волна лихорадочных слияний и поглощений, управляющие корпораций стали приезжать в Делавэр, чтобы подготовить выпуск новых привилегированных акций, погашаемых по высокой цене при поглощении компаний, а заодно другие средства для обороны собственных позиций. В более близкие нам времена, в середине 1990-х, разъяренные акционеры Walt Disney, обнаружив, что их бывший президент Майкл Овитц получил 130 миллионов долларов за досрочный уход со своего поста, на котором он ничем не отличился, начали судиться с компанией. Но суды Делавэра отклонили их претензии, заявив, будто у акционеров нет права вмешиваться в вопросы, входящие в компетенцию совета директоров³¹. В Делавэре смывали грязь многих корпоративных скандалов. Совсем не случайно лорд Блэк, газетный магнат, разграбивший собственную компанию и громогласно отказавшийся «повторять ошибку Французской революции, отменившей права благородного сословия», зарегистрировал свою компанию в Делавэре.

Местные принципы ведения дел получили законченное воплощение в постановлении суда справедливости, в соответствии с которым суды не должны пересматривать решения корпоративных управляющих при условии, что эти решения не являются откровенным нарушением основополагающих норм поведения и утверждены «нейтральным» органом. Независимо от того, что каждый думает о таком подходе, в его применении Делавэр доходит до крайности, предоставляя боссам корпораций абсолютную свободу и избавляя их от докучливых акционеров, судебного контроля и даже от общественного мнения. «В Верховном суде и в законодательном собрании штата Делавэр акционерам не удается остановить управляющих и их союзников. Последние защищены от враждебных поглощений привилегированными акциями, погашаемыми по высокой цене при поглощении, законами, запрещающими поглощения, и судебными решениями, которые позволят им “обращаться с акционерами как с дебилами”, не способными понять подлинную стоимость компаний», – писал в 1998 году Бернард Блэк, профессор права Колумбийского университета³².

Недавно, в 2003 году, Делавэр расширил юрисдикцию суда справедливости штата. Как утверждается в официальном резюме, принятие такого закона сохраняет «за Делавэром лидирующее место в кривой удовлетворения растущих потребностей компаний и тем самым укрепляет способности штата убеждать компании регистрироваться в Делавэре и размещать там свои штаб-квартиры»³³. Дж. Роберт Браун, профессор корпоративного права в Денверском университете и ведущий критик законов штата Делавэр, говорил: «Суды Делавэра по сути дела уничтожили все осмысленные ограничения, препятствующие проведению корыстных сделок».

Агентство Reuters в мае 2010 года поведало захватывающую историю, благодаря которой начинаешь понимать, что регистрационный бизнес Делавэра тоже внес свой вклад в последний финансовый кризис³⁴. В центре всей истории – бывший профессор финансов Делавэрского университета, державший в руках весь бизнес, связанный с облигациями, обеспеченными долговыми обязательствами. Автор статьи называет его «деканом института долговых обязательств». Он служил в качестве единственного независимого директора всех корпораций, базирующихся в Делавэре, и успел выпустить свыше двухсот разных облигаций, обеспеченных долговыми ипотечными обязательствами, причем большая часть их не принадлежала к бумагам высшей категории надежности; размещением многих этих облигаций занимались Goldman Sachs и Morgan Stanley. Хорошо известно, что именно подобные сложные финансовые инструменты стали пусковым механизмом последнего финансового кризиса. Предполагается, что независимый директор – это как раз та фигура в советах директоров, которая должна демонстрировать независимость суждений и обеспечивать непредвзятость мнений; по словам одного из экспертов, независимый директор являет собой «краеугольный камень хорошего корпоративного управления»³⁵. В статье приводится мнение известного эксперта по структурированию финансовых инструментов Джанет Таваколи: «Институт независимых директоров превратился в пустое место, просто стал штампом», – из этого можно сделать вывод, что в наши дни независимый директор готов утверждать любое решение. Подобно тому как подставной директор, представляющий интересы реальных собственников компаний, способствуют укреплению секретности, так и практика введения в советы директоров слабохарактерного или нечистоплотного независимого директора, разрешающего любые сделки с ценными бумагами, является признаком офшорного бизнеса³⁶. Ричард Мерфи из Tax Research UK дал точную формулировку практике регистрации суррогатных компаний: «Офшорами пользуются, чтобы поместить в более привлекательную упаковку уже сделанное в других местах, то есть офшоры используют для изменения формы трансакций, но не их сути».

Знаменитым сборищем фальшивых компаний стал офис юридической фирмы Ugland House на Каймановых островах. В свое время это здание, под крышей которого нашли приют более 12 тысяч корпораций³⁷, привлекло пристальное внимание американского сената, особенно сенатора Барака Обамы, заявившего, что это либо «самое большое здание в мире», либо «величайшая в истории налоговая афера». Но ироничное замечание сенатора парировал председатель Управления по финансовым услугам Каймановых островов Энтони Трэверс, посоветовавший Обаме лучше внимательнее присмотреться к Делавэру: «Офис, находящийся по адресу: город Уилмингтон, Норт-Ориндж-стрит, дом 1209, – стал пристанищем в общей сложности 217 тысяч компаний».

Получается, «самое большое здание в мире» расположено вовсе не на Каймановых островах. Офис Corporation Trust, дочерней фирмы голландской компании Wolters Kluwer, выглядит скромно и благопристойно: невысокое бледно-желтое здание с темно-бордовой маркизой над входом – увидев такое, любой прохожий решит, что перед ним обычная пиццерия. Сам дом стоит очень незаметно – между шестиэтажным неприглядным гаражом и маленькой, еще более неприглядной, площадкой для парковки. Мы дали описание принадлежащего Corporation Trust здания с фактической точки зрения. А если посмотреть на него с юридической точки зрения, то выяснится, что под его скромной крышей умещаются самые мощные корпорации мира: Ford, General Motors, Coca-Cola, Kentucky Fried Chickens, IntelCorp, Google Inc., Hewlett Packard, Texas Instruments и многие другие мировые гиганты. В нем также находятся многие целевые трасты и целевые компании, стоящие за отравляющими воздух облигациями, обеспеченными долговыми обязательствами (большая часть которых эмитирована на Каймановых островах). Однако и гигантские корпорации и целевые компании уживаются вместе в одном доме вовсе не ради секретности, а ради удобства корпоративного управления. Всем им оказывает услуги фирма Corporation Trust, помогающая любой из них формально рассылать и получать уведомления, принимать повестки в суд, писать обращения с ходатайством и прочее. На официальном сайте штата Делавэр помещен список 110 зарегистрированных агентов, деятельность которых, между прочим, не регулируется никакими законами³⁸. Делавэр стал в 2008 году пристанищем 882 тысяч активно действующих компаний³⁹.

Перед тем как посетить это достопримечательное здание, я неоднократно звонил туда, чтобы попросить интервью у кого-нибудь из его обитателей. Каждый раз мне обещали позвонить, но ни разу этого не сделали. Так бы все и продолжалось до бесконечности, если бы однажды трубку не сняла новая сотрудница, которая тут же соединила меня с управляющей делами Кори Буэллер. Явно раздосадованная моим звонком, она все же согласилась принять меня. Я приехал за 10 минут до назначенного времени и пробрался в приемную – помещение площадью три на девять, потертый ковер с серенькими разводами, два горшка с неопознанными растениями и дешевая краска на стенах с веселеньким рисунком. В окошке за стеклом сидел секретарь – небритый мужчина в бейсбольной толстовке. Вскоре после моего прибытия его сменила привлекательная, хорошо одетая молодая женщина в ярко-красном костюме. Она широко улыбнулась и заверила меня, что Буэллер вот-вот подойдет.

И действительно, Буэллер появилась – в линялых джинсах, белых кедах, белой майке и серой кофточке сверху. Она застенчиво подошла и довольно робко сказала, что все-таки не сможет дать мне обещанного интервью. Я поинтересовался, а нельзя ли тогда быстренько обежать здание. Прижав руки к груди, Буэллер ответила, что это никак невозможно. Я настаивал: «Ну если очень бегло?» Щеки Буэллер порозовели, и она снова ответила отказом. Визитную карточку она не дала, зато вручила мне бланк, на котором был номер телефона пресс-службы нью-йоркского представительства Wolters Kluwer.

Обернувшись назад, я смог увидеть через внутреннее окно ряд рабочих отсеков со стеклянными перегородками. Общий вид очень походил на тот, что я уже видел на первом этаже Ugland House на Каймановых островах. Помещение явно предназначалось для офисной работы. Под моими расспросами Буэллер призналась, что в здании работает примерно восемьдесят человек, но юристов среди них нет. Эти слова напомнили мне рассказ Джона Кристенсена о его работе в трастах и корпорациях на Джерси: «Все служащие имели придуманные номинальные должности, но их работа была чисто канцелярской. Они могли получать колоссальные деньги как работники компаний и трастов, но не как офисные клерки».

И все же, рассказывая о Делавэре, надо оставаться справедливым. Институт регистрации компаний в этом штате имеет и довольно здравые основания. Во-первых, его суд справедливости – благодаря умению Делавэра привлекать компании со стороны – не имеет себе равных по опыту, он считается самым профессиональным судом справедливости по корпоративному праву⁴⁰. Во-вторых, местоположение Делавэра между Нью-Йорком и Вашингтоном дает этому штату географическое преимущество. Кто захочет лететь на Аляску, чтобы там судиться?

С начала 1990-х годов представители очень распространенного направления в экономической науке, эволюционного учения, пытались выяснить, почему некоторые страны терпят неудачу и почему так распространена нищета, но при этом все они игнорировали проблему коррупции. Первой ласточкой в борьбе с коррупцией стала неправительственная международная организация, созданная в 1993 году в Берлине, – Transparency International. Прежде всего ее сотрудники картографировали явления коррупции, а двумя годами позже организация начала выпускать свой знаменитый «Индекс восприятия коррупции». Газета Financial Times объявила 1995-й Годом международной борьбы с коррупцией. За Transparency International последовал Всемирный банк, прежде проявлявший необыкновенную вежливость к развивающимся странам, особенно к их государственным верхам, которые практически вычеркнули из своего лексикона это отвратительное слово на букву «К». Президент Всемирного банка Джеймс Вулфенсон в памятной речи 1996 года признал, что банку пора вступать в битву с «раковой опухолью коррупции». Конвенция ОЭСР о борьбе со взяточничеством вступила в силу только в 1999 году, а Конвенция ООН по борьбе с коррупцией обрела очертания лишь в 2003-м. Во многих странах ОЭСР до самого недавнего времени взятки даже служили основанием для налоговых вычетов. Но даже такая запоздалая реакция является очень хорошим курсом. А теперь задумаемся вот над чем.

«Индекс восприятия коррупции», публикуемый Transparency International, бесценен для инвесторов, пытающихся определить страновой риск. Но, например, нигерийцы и без всякого рейтинга прекрасно осведомлены, что их страна – одна из самых коррумпированных в мире. И они желают знать, куда ушли почти 500 миллиардов долларов дохода Нигерии от добычи нефти – «Индекс восприятия коррупции» ничего об этом не сообщает. После смерти в 1998 году жестокого диктатора Сани Абача (отравлен ливанской проституткой) обнаружилось, что он нагреб миллиарды нефтедолларов. Две страны, поглотившие особенно крупные доли украденных им денег, были Великобритания и Швейцария. Министр финансов Нигерии Нгози Оконжо-Ивеала в мае 2006 года дала журналисту Полу Вэллели из газеты Independent интервью, в котором рассказала об этой проблеме:

Нгози: Швейцарцы уже вернули пятьсот миллионов украденных долларов. Швейцария подала пример.

Воллели: А что англичане?

Нгози (после долгого хихиканья): Боже, помоги мне. Очень трудно осуждать британцев. Они подали пример частичного списания задолженности.

Воллели: Так почему британцы тянут с репатриацией украденных средств?

Нгози: С ними дело обстоит сложнее. Наш президент много раз поднимал этот вопрос во время встреч с премьер-министром Блэром. В конце концов, ему вернули три миллиона долларов. Как мы понимаем, есть и другие деньги, но пока о них велись переговоры, они ушли из Великобритании в какие-то страны⁴¹.

По рейтингам Transparency International Великобритания и Швейцария, не говоря уже о США, – одни из самых «чистых» юрисдикций мира. Около половины первой двадцатки стран, занимающих в «Индексе восприятия коррупции» самые высокие места, фактически являются важными секретными юрисдикциями, тогда как африканские страны, жертвы гигантских незаконных оттоков средств, числятся в «Индексе» самыми «грязными» странами⁴².

Международное агентство Tax Justice Network в ноябре 2009 года опубликовало свой индекс, основанный на результатах двухлетней работы группы энтузиастов. «Индекс финансовой секретности» – это рейтинг стран, построенный на основании степени финансовой скрытности, предоставляемой этими странами. Рейтинг строится на основании ряда главных показателей, позволяющих понять, насколько велика скрытность той или иной юрисдикции. Затем эти показатели взвешивают по отношению к масштабам трансграничных финансовых услуг, предоставляемых конкретными юрисдикциями. Ничего подобного никогда прежде не делалось. Результаты этой работы опубликовали газеты и телевизионные станции всего мира. В итоге обнаружилось, что некоторые страны, традиционно считавшиеся самыми свободными от коррупции, имеют самый высокий уровень закрытости.

На пятом месте в «Индексе финансовой секретности» располагалась Великобритания. Хотя эта страна сыграла самую важную историческую роль в становлении офшоров и остается центром британской офшорной паутины, действующий в ней режим секретности сравнительно прозрачен. Третье и четвертое места наиболее засекреченных стран и территорий занимают соответственно Швейцария и Каймановы острова. На втором месте – Люксембург, огромная, но остающаяся практически незамеченной гавань финансовой секретности. А какая страна с огромным отрывом опережает все прочие секретные юрисдикции мира?

Разумеется, Соединенные Штаты Америки

Глава 8
Система канализации как особый путь развития?

Почему система офшоров вредит развивающимся странам

Основные механизмы современной офшорной системы к началу 1980-х годов были запущены и стремительно набирали обороты. Правда, начинали сдавать позиции старейшие налоговые гавани Европы, выпестованные ее высшими кругами и ведомые Швейцарией. Они теперь уступали дорогу новым, крайне напористым налоговым гаваням, разместившимся в бывших колониях Британской империи и образовавшим более гибкую сеть, тесно связанную с лондонским Сити. Последний как «финансовый анклав» на территории Англии тоже претерпел ряд существенных изменений. Некогда лондонский Сити, откуда банкиры управляли всей финансовой машиной империи, представлял собой почти закрытый «клуб для почтенных господ», чья деятельность всегда подчинялась сложнейшим ритуалам и негласным правилам, четко определявшим границы того, что «следует или не следует делать». К описываемому времени лондонские банкиры успели не только взять в свои руки контроль над британской паутиной офшоров, но и превратить Сити в общемировой финансовый центр, отличающийся бесцеремонной и свободной от всяких ограничений политикой, в которой доминировали интересы американских банков. Кроме того, благодаря усилиям американских банкиров на территории США возникла – пусть не столь многосложная и хитроумная, но не менее влиятельная – офшорная зона. И наконец, свою лепту в развитие современной офшорной системы внесли еврорынки, не имеющие государственной принадлежности. Они сумели стать связующим звеном, с одной стороны, между всеми перечисленными выше офшорными зонами, с другой – между офшорными зонами и национальными экономиками; а главное, еврорынки помогли банкам освободиться от норм обязательного резервирования и других ограничений, налагаемых на банковскую деятельность.

В новых британских и американских зонах не брезговали и практикой уклонения от налогов, и криминальной деятельностью

Если в старых европейских налоговых гаванях главным образом занимались управлением спрятанным имуществом и активами, и сокрытием их от налогообложения, то в новых британских и американских зонах все больше специализировались на ограничении норм финансового регулирования, хотя не брезговали и практикой уклонения от налогов, и криминальной деятельностью. Исповедуя принцип неограниченной свободы предпринимательства, каждая офшорная зона была гостеприимно распахнута для любых игроков, даже действующих в других зонах. Усиление взаимосвязей между зонами происходило в духе истинной политики свободной конкуренции: государства соревновались, кто быстрее смягчит правила финансового регламента и нормы налогообложения и, напротив, укрепит секретность финансовой информации, – все это только способствовало динамике и укреплению офшорной системы.

Бреттон-Вудская система с ее принципами международного сотрудничества и строгого контроля над финансовыми потоками рухнула в 1970-е годы, а вместе с нею закончился золотой век капитализма, пришедший после Второй мировой войны. Мир вступил в фазу более медленного темпа роста – эта стадия до сегодняшнего дня осложняется регулярными финансово-экономическими кризисами, особенно ставшими характерными для развивающихся стран.

На фоне этих общемировых процессов, а также пока росла и распространяла метастазы по всему свету офшорная опухоль, возникла новая очень влиятельная сила, собственно и позволявшая функционировать всей системе офшоров, – огромная армия юристов, бухгалтеров и банкиров. В союзе с изменившимися экономическими принципами идеология офшоров приводила в действие процессы сокращения государственного регулирования экономики и механизмы финансовой глобализации. В частности, еврорынок – в те времена самая обширная в мире офшорная зона, уходящая корнями в Лондон, – предоставил банкам США, чей бизнес страдал от жестких ограничений, действовавших тогда в их стране, – удобный трамплин для дальнейшего мощного роста. Другими словами, именно еврорынок создал для финансовых институтов и банков Уоллстрит те условия, благодаря которым они стали «слишком великими, чтобы рухнуть» и начали диктовать свою политическую волю Вашингтону. Эти мировые гиганты подкармливались и за счет косвенных субсидий, гарантированных им как важным налогоплательщикам, и за счет прямых доходов от получаемых ими в результате офшорного ухода от налогов. Еще больше усилило мощь американских банкиров становление США в качестве самостоятельной офшорной юрисдикции, привлекшей в страну огромные финансовые потоки. Рухнувший после Великой депрессии и Второй мировой войны финансовый альянс – союз Уолл-стрит и лондонского Сити – возродился вновь.

В те годы многие допускали, будто офшорная система обеспечивает эффективность глобальной экономики, помогая бизнесу избавиться от двойного налогообложения и создавая каналы для почти свободного перемещения капиталов. В действительности, эта система исключительно редко приводила к созданию добавочной стоимости; напротив, она перераспределяла богатство в пользу верхов, а риски оставляла тем, кто внизу, таким образом помогая выращивать новые очаги преступности уже в мировом масштабе. Джон Москоу, американский юрист, расследовавший многие банковские преступления, видел данную проблему следующим образом: «Деньги дают власть. Мы переводим эту власть на корпоративные банковские счета, управляемые людьми безответственными в самом прямом смысле этого слова, поэтому их и невозможно привлечь к ответу»¹.

Деньги дают власть. Мы переводим эту власть на корпоративные банковские счета…

В общественном сознании секретные юрисдикции не занимают слишком много места: скорее всего многие слои населения представляют их как весьма подозрительные, но маргинальные образования, существующие где-то на краю цивилизации, в каких-то экзотических местах.

Подобная недооценка была только на руку силам, заинтересованным в сокрытии подлинной природы новой финансовой революции.

Действуя «под прикрытием» общественного недопонимания, они в итоге сделают все возможное, чтобы к концу ХХ века система офшоров стала одним из самых значимых факторов экономической жизни. Фактически произошло не что иное, как лобовая атака на принципы «Нового курса» в США, на основы социал-демократии в Европе и, что особенно важно, на очень уязвимую молодую демократию, которая только начинала появляться в разных регионах мира – в странах с низким уровнем доходов, пытавшихся идти путем развития гласности.

Возьмите любое важное экономическое событие, любой экономический процесс последних нескольких десятилетий – почти наверняка за каждым из них будет стоять офшорная система, и не только стоять, а скорее всего занимать центральное место в происходящем.

Политическое господство Сильвио Берлускони в Италии – это тоже офшорная история

Невозможно по-настоящему понять такое явление, как нищета в Африке, если не разобраться в роли офшоров. Одна из страшнейших войн в мире, многолетняя гражданская война в Демократической Республике Конго, связана с тотальным разграблением минеральных богатств этой страны, осуществлявшимся через налоговые гавани. Крупномасштабная коррупция, свержение законных правительств, приход к власти преступных группировок – не происходит ли это повсеместно в развивающихся странах? И всякий раз оказывается, что главную роль в этих пьесах играют офшоры. Именно из-за них, начиная с 1980-х годов, оканчивалась неудачей или даже кризисной ситуацией почти каждая попытка направить крупные потоки капитала в развивающиеся страны. Нельзя по-настоящему понять причину той колоссальной пропасти, которая пролегает между богатыми и бедными государствами, не исследуя роли секретных юрисдикций. Систематическое разграбление стран бывшего Советского Союза, слияние организованной преступности со службами разведки и органами безопасности – эти сюжеты разворачивались не столько на территории бывшей ядерной державы, сколько в Лондоне и его офшорных сателлитах. У политической мощи Саддама Хусейна, безраздельно правившего Ираком, были надежные опоры – размещенные в офшорах капиталы, они есть и у Ким Чен Ира, стоящего у власти главы Северной Кореи. Необъяснимое на первый взгляд политическое господство Сильвио Берлускони в Италии – это тоже офшорная история. В основе деятельности нефтяной компании Elf, оберегавшей могущественную французскую элиту от контроля со стороны демократических органов, – о чем подробно рассказывалось в главе 1 – тоже лежали секретные юрисдикции. За спины офшорных компаний всегда прячутся инициаторы мошеннических биржевых схем, вроде классической «pump and dump» (так называемая практика «накачки и сброса», по которой сначала «накачивают» цену акций с помощью рекламных приемов, а потом, в момент наивысшего интереса, «сбрасывают» акции на доверчивую публику). Гибель при таинственном крушении вертолета адвоката, работавшего на российского олигарха^[31]; контрабандные поставки оружия террористическим организациям, рост мафиозных империй – не маячит ли за всеми подобными интригами тень офшоров? Только производство и сбыт наркотиков дает примерно 500 миллиардов долларов ежегодно², что вдвое превышает стоимость экспорта нефти из Саудовской Аравии³. Прибыли тех, кто стоит за этим преступным бизнесом, попадают через офшорные компании непосредственно в банковскую систему, на рынок активов и потом – в политику. В один кожаный чемоданчик можно втиснуть не больше миллиона долларов. Если бы не офшоры, незаконное производство и сбыт наркотиков было бы кустарным промыслом.

Обратимся теперь к процессам дерегулирования и глобализации. Как увидим, и здесь в центре событий стоят офшоры. А паевые инвестиционные фонды и хедж-фонды? И в них офшоры играют главную роль. А скандалы с компаниями? Enron, Parmalat, Long-Term Capital Management, Lehman Brothers, AIG – во всех отметились офшоры. Не будь налоговых гаваней, многонациональные корпорации никогда не смогли бы стать столь гигантскими и могущественными. Goldman Sachs – в значительной степени порождение офшоров. Любая крупная финансовая катастрофа, произошедшая в мире с 1970-х годов, включая и последний экономический кризис, – в значительной мере офшорная история. Сегодняшний упадок промышленности во многих развитых странах вызван разными причинами, и за самые серьезные из них мы должны быть признательны офшорам. Именно налоговые гавани виноваты в росте задолженности, наблюдающемся с 1970-х годов в экономиках наших стран. Возникновение международных монополистических объединений, появление инсайдерских схем торговли, проведение крупномасштабных махинаций – всегда во всем этом замешаны секретные юрисдикции, исполняющие либо важную, либо главную роль.

За спины офшорных компаний всегда прячутся инициаторы мошеннических биржевых схем

Сказанное не означает, что у всех перечисленных проблем и явлений нет других объяснений. Конечно, они есть. История современной экономики не исчерпывается существованием одних налоговых гаваней. Более того, офшоры вообще могут играть хоть какую-то роль лишь при условии наличия своих антиподов – действующих в полноналоговой юрисдикции традиционных компаний (так называемые оншоры). Собственно, поэтому компанию, действующую вне зоны традиционных юрисдикций, и назвали офшором – «находящимся за пределами границ». Не разобравшись в сути офшорной системы, нам никогда не понять должным образом историю современного мира. Пришло время заполнить этот пробел в наших знаниях. Пора дать оценку тому факту, что офшоры, перелицевав социальные и политические системы по своему образу и подобию, исказили весь облик мировой экономики.

Я начну с одного очень яркого эпизода, в котором роль офшоров общепризнанна: с дела Международного кредитно-коммерческого банка [далее везде – МККБ] – возможно, самого офшорного банка в истории. Этот случай хорошо известен, но пару моментов общественность все-таки недооценивает. Скандал вокруг МККБ разразился после того, как юрист Джек Блум начал в 1988 году собирать информацию о деятельности этого банка, представлявшуюся ему подозрительной. Блум работал тогда следователем в комитете Кэрри – так называли сенатский подкомитет по терроризму, наркотикам и международным операциям при постоянном комитете по иностранным отношениям; комитет возглавлял сенатор Клайборн Пелл, а председателем подкомитета был Джон Кэрри.

Внешне всегда растрепанный, казавшийся довольно добродушным, Блум был человеком, по отзыву New York Times, «сжигаемым ненавистью» к любому мировому злу и нетерпимым к лицам, «отказывающимся от борьбы с правонарушениями». «Этот моралист, этот упорный боец обрушивается с обвинениями на высокопоставленных коррупционеров и обрабатывает их с неотвратимостью жерновов, высекая из них признания, словно искры»⁴. Джек Блум родился в Бронксе в 1941 году; еще в юности он основал в городе Пекипси (штат Нью-Йорк) газету, проповедовавшую идеи борьбы с преступностью; потом учился в Нью-Йорке, в Колумбийском университете, где изучал право и, закончив его, поступил на государственную службу в Верховный суд, чтобы «преследовать мерзавцев». Блум начал работать следователем по поручению сенатских комитетов в середине 1960-х; в 1970-е он уже вел расследования скандальных дел, связанных с незаконной деятельностью нескольких крупнейших американских корпораций: Lockheed Corporation – подкуп японского правительства; International Telephone & Telegraph – финансирование смещения правительства Сальвадора Альенде в Чили. Блум помог сенатскому комитету разоблачить мошенническую деятельность Берни Корнфилда и его офшорной империи IOS и проводил расследования по участию никарагуанских контрас, поддерживаемых США, в торговле наркотиками.

Даже профессионал Блум, подобно большинству обывателей, поначалу видел в секретных юрисдикциях преимущественно контрабандистские центры и каналы для поставок наркотиков, где промышляют разные подонки и прочее отребье. Каково же было его удивление, когда он, в 1974 году впервые приехав по заданию комитета Кэрри на Каймановы острова, обнаружил в холле своего отеля прекрасно одетых людей, цивилизованно стоявших в очереди к телефонным аппаратам. Все они, как выяснил Блум, были его соотечественниками: юристы и бухгалтеры, которые вели на Каймановых островах переговоры с местными банкирами по вопросам учреждения счетов и трастов для американских клиентов, уклонявшихся от налогов. Американские банкиры направляли клиентов из США своим канадским коллегам, и те отвечали взаимностью. Со временем Блум стал обращать внимание на более изощренные уловки и постепенно начал разбираться в происходящем: зверь оказался гораздо крупнее, чем полагали почти все. Он вспоминал: «Я осознал, что наркотики – лишь какая-то часть большого бизнеса. Там крутились и криминальные деньги, и деньги, уведенные из-под налогов. И вдруг меня осенило: “Боже правый, да ведь все упирается в бухгалтерские книги и балансовые ведомости!” Я не обнаружил в офшорах никаких правил ведения подобных книг. Поэтому я и отношусь к офшорам как к кухням, где занимаются всякой корпоративной стряпней из бухгалтерских книг».

МККБ буквально заваливал взятками политиков и чиновников и обслуживал величайших преступников ХХ века

В конце 1980-х стали поступать донесения осведомителей, касающиеся деятельности МККБ. Но то, что делишки этого банка весьма дурно пахнут, Блум знал еще с тех пор, когда вел частную практику. Однажды у его команды юристов была встреча с несколькими сотрудниками Mellon Bank в Питтсбурге, и Блум хорошо помнил, как ведущих специалистов международного отдела «буквально выворачивало наизнанку от отвращения», когда речь зашла о МККБ. Ни при каких обстоятельствах они не желали принимать аккредитивы, выставленные этим банком⁵.

Международный кредитно-коммерческий банк был учрежден в 1972 году пакистанским банкиром Ага Хасаном Абеди, получившим поддержку от членов Саудовской королевской семьи и шейха Заеда ибн Султана ан-Нахайяна, правителя Абу Даби. Абеди следовал простой бизнес-модели: создавай видимость солидного учреждения; заводи могущественных друзей и клиентов; соглашайся делать все, что им угодно, везде, где им угодно, в интересах кого угодно, не спрашивая, зачем и кому это нужно. Результаты не заставили себя ждать: банк разрастался с ошеломляющей скоростью. МККБ буквально заваливал взятками политиков и государственных деятелей и обслуживал величайших преступников ХХ века: Саддама Хусейна, Абу Нидаля – крупнейшего террориста в мире, Кун Са – азиатского героинового короля, многих руководителей колумбийского наркокартеля «Медельин». МККБ был причастен к финансированию ядерной программы в Пакистане, к незаконной торговле оружием (сделки по продаже китайских ракет Silkworm Саудовской Аравии и северокорейских ракет Scud-B Сирии). Отделения МККБ, разбросанные в разных странах, обслуживали практически весь мировой наркобизнес: филиалы в странах Карибского бассейна и Панаме – наркотрафик из Латинской Америки; филиалы в Объединенных Арабских Эмиратах, переживавших в то время нефтяной бум и эксплуатировавших золотую жилу офшоров, – торговлю героином в Пакистане, Иране и Афганистане; филиалы в Гонконге – наркоторговцев из Лаоса, Таиланда и Бирмы.

Деятельность МККБ дотянулась даже до банковской системы США, избежав при этом внимания регулирующих органов, поскольку Абеди сумел сделать свою собственность невидимой с помощью офшорных структур. Банк щедро оплачивал чиновников и государственных деятелей, заручившись таким образом помощью многих «друзей» из Вашингтона, более того – у него были налажены прочные партнерские отношения с ЦРУ. Все это обеспечивало МККБ сильнейшее политическое прикрытие, внушавшее такой страх, что на первом этапе своего расследования Блум практически не мог подступиться к нужным фактам.

«В Вашингтоне уйма людей на всех углах расписывали, какой это замечательный банк», – рассказывал Блум. Друзья из правоохранительных органов предупреждали Блума, что его жизнь в опасности, но он продолжал работать. Наконец он смог представить доказательства причастности банка ко всем вышеописанным преступлениям окружному прокурору Манхэттена Роберту Моргентау, который, полностью разделяя возмущение Блума, организовал следственную группу, чтобы покончить с МККБ. Вступив в борьбу чуть ли не с половиной политических инсайдеров в Вашингтоне, Моргентау все-таки удалось в 1991 году закрыть банк и выдвинуть против МККБ и его основателя обвинение в совершении «крупнейшего банковского мошенничества в финансовой истории мира».

Самым интересным в МККБ была его офшорная структура. Абеди фрагментировал деятельность своего банка и разнес ее по разным юрисдикциям, зарегистрировав холдинговые компании в Люксембурге и на Каймановых островах, что лишало любого регулятора возможности увидеть всю систему в целом. К этому нужно добавить, что в различных филиалах осуществляли проверку разные аудиторские фирмы⁶. Абеди хотел создать организацию, которая, с одной стороны, пользовалась бы репутацией респектабельного мирового финансового центра, где – с другой стороны – проводят гибкую политику и не задают клиентам лишних вопросов. Такое было возможно осуществить только в одной точке мира – в лондонском Сити. Абеди удалось сделать и это: в 1972 году МККБ открыл свою штаб-квартиру в роскошном офисе на Лиденхолл-стрит, в самом сердце Сити, и начал делать щедрые пожертвования в фонд Консервативной партии Великобритании⁷.

В финансовом секторе существует железное правило, целиком основанное на практическом опыте; оно гласит: банку не следует выдавать одному заемщику кредит, сумма которого превышает 10 % собственного капитала. Однако МККБ выдавал некоторым клиентам кредиты, превышавшие его собственный капитал втрое. Банк Англии ужесточил в 1977 году правила финансового регулирования. Чтобы обойти их, Абеди стал проводить сомнительные кредиты через Каймановы острова, где, как отмечал один из высших управляющих банка, существовала «явно более гибкая система учета». Сотрудники МККБ называли отделение на Каймановых островах «мусорным контейнером»⁸. Никто не нес ответственности за деятельность МККБ – ни регулирующие органы Великобритании, ни Люксембурга ни Каймановых островов.

Основу и резерв безопасности любого банка – собственный акционерный капитал – Абеди сфабриковал из воздуха, что было довольно дерзко, но очень напоминало дешевый офшорный трюк. Люксембургский банк выдавал акционеру МККБ – приятелю Абеди – кредит, который этот акционер тут же вкладывал в банк на Каймановых островах, увеличивая таким образом капитал банка. Затем банк на Каймановых островах выдавал кредит тому же акционеру, который использовал этот кредит для создания капитала в люксембургском банке. Начав всего с 2,5 миллиона долларов собственного капитала, МККБ с помощью этой офшорной раскрутки к 1990 году увеличил собственный капитал почти до 850 миллионов долларов⁹. Кроме того, Абеди списывал друзьям долги, но продолжал экспансию своего бизнеса с помощью схемы Понци (или финансовой пирамиды): он выдаивал пенсионный фонд своего персонала и принимал все больше депозитов, чтобы оплачивать текущие расходы банка. Многие из восьмидесятитысячной армии вкладчиков МККБ, а к ней принадлежали и не очень богатые люди из развивающихся стран, даже понятия не имели, что их респектабельный лондонский банк, поддерживаемый богатыми арабскими шейхами, являлся банальной пирамидой, а проще говоря, фикцией.

Когда Моргентау попытался навести справки о банке, власти Каймановых островов отказались с ним сотрудничать: «Мы направили управляющим офшорного филиала МККБ повестки в суд для дачи показаний. Они ответили: “Простите, но законы Каймановых островов не позволяют нам туда являться”», – рассказывал Моргентау, у которого особенное раздражение вызывал генеральный прокурор Каймановых островов – «брюзгливый британский малый». «Мы попробовали снова. Наконец они что-то ответили, но это был совет действовать в рамках договора [между США и Каймановыми островами об обмене информацией]. Мы так и поступили. И тут они говорят: “В договоре ничего не говорится об окружных прокурорах. Обращайтесь в министерство юстиции. А вам мы ничем помочь не можем”. Но и министерство юстиции не горело желанием сотрудничать», – продолжал свой рассказ Моргентау¹⁰. Тогда окружной прокурор и его заместитель Джон Москоу направились в Банк Англии. «Но и там мы не встретили понимания, – рассказывал Моргентау. – Мы пытались получить финансовые документы из Лондона – их нам не дали». С помощью сенатора Джона Кэрри Моргентау надавил на Банк Англии, пообещав вызвать в Великобритании бурю общественного негодования, если руководство не предпримет требуемых действий. Только тогда Банк Англии согласился, наконец, закрыть МККБ.

В британском парламенте этот скандал вызвал невообразимый шум. Вынужденный перейти к обороне, Банк Англии утверждал, что до 1991 года не контролировал МККБ, поскольку не имел никаких «веских доказательств», что в этом банке совершаются мошенничества. Неясно, в каких доказательствах нуждался Банк Англии. За два с половиной года до этого в США против МККБ были выдвинуты обоснованные обвинения во всех его преступлениях. В одном из таких обвинений говорилось, что отмывание денег было частью «корпоративной стратегии» МККБ¹¹. Компания PriceWaterhouse, работавшая в одном из дочерних предприятий банка, опубликовала в 1989 году аудиторское заключение с оговорками^[32]. А в 1990 году сотрудники МККБ написали в министерство финансов Великобритании, Банк Англии и британским министрам письмо, в котором предупреждали, что в банке происходят финансовые мошенничества. В том же году разведывательные службы Великобритании сообщили Банку Англии, что Абу Нидаль контролирует 44 счета МККБ в Лондоне. Банк международных расчетов в Базеле выражал беспокойство по поводу деятельности МККБ, а PriceWaterhouse обнаружила документы Суалеха Накви, второго человека в банке после Абеди, – в них раскрывались следы многих преступлений: масштабные мошенничества, фиктивные компании, незарегистрированные депозиты, фальсифицированные кредиты, доказательства кражи средств с депозитов. Эти материалы были переданы Банку Англии, который не предпринял никаких действий по отношению к МККБ, хотя штаб-квартира банка находилась всего в нескольких минутах ходьбы от Центрального банка Великобритании.

«Трудно понять, как высокие этические стандарты [имеются в виду стандарты, предъявляемые банку, который хочет работать в Великобритании] совмещаются с признанием виновности МККБ в организации сговора между его собственными руководителями и двумя представителями колумбийского Медельинского наркокартеля с целью совершения мошенничества с налогами и отмывания доходов от торговли кокаином», – писал Майкл Гиллард в британском еженедельнике Observer. Однако почему Лондон не усматривает никакого зла в офшорах, постарался очень аккуратно сформулировать управляющий Банком Англии Робин Ли-Пембертон. Ныне существующая система надзора, по словам этого господина, «хорошо служит обществу… Если закрывать банк всякий раз, как мы обнаруживаем в его деятельности случай мошенничества, у нас было бы меньше банков, чем теперь»¹². Это заявление уже само по себе служит достаточным доказательством того, что лондонский Сити к тому времени представлял главный офшорный центр мира. Полный аудиторский отчет PriceWaterhouse остается конфиденциальным, поскольку, как решили наверху, его содержание могло бы слишком «обеспокоить международных партнеров» Великобритании. И этот факт тоже откровенно признает, что Лондон стал налоговой гаванью¹³.

После дела МККБ Моргентау приложил максимум усилий, чтобы пробудить общественность и обратить ее внимание на преступления, творимые в офшорах; он требовал от четырех сменявших друг друга министров финансов США обратить больше внимания на происходящее, но добился немногого. «Помню, как пару лет назад я делал сообщение об офшорных банках. Присутствующие разом погрузились в дремоту. Только начните говорить об офшорных деньгах – и у всех начинают слипаться глаза», – рассказывал Моргентау¹⁴.

Не успел стихнуть скандал вокруг МККБ, как начал разгораться новый – на сей раз в богатом нефтью африканском государстве Ангола, где я работал корреспондентом агентства Reuters. Повстанцы УНИТА, возглавляемой Жонашом Савимби, окружали крупные города и пытались подчинить их с помощью минометного огня и голода. Чтобы выжить, отчаявшимся защитникам города Квито приходилось есть собак, кошек и крыс. Окровавленные раненые буквально уползали из больниц и присоединялись к вооруженным поисковым отрядам, рыскавшим в поисках съестного по полям, зачастую минированным; найдя добычу, они с боями прорывались обратно в город. Войну в Анголе ООН назвала самой грязной войной в мире и в 1991 году ввела международное эмбарго на поставки вооружений как правительству Анголы, так и формированиям УНИТА. Поэтому в 1992 году правительство Анголы, находясь в постоянном поиске оружия, обратилось за помощью к секретной французской сети Elf – именно той, с которой мне пришлось позднее столкнуться в Габоне. Богатый израильский бизнесмен, выходец из СССР, Аркадий Гайдамак собрал добрых 800 миллионов долларов для финансирования поставок оружия в Анголу через одну словацкую компанию. Чтобы обойти эмбарго, этот кредит погашали выручкой от продажи добытой в Анголе нефти через Женеву. Французские должностные лица, впоследствии расследовавшие сделки «нефть в обмен на оружие», узнали от одного из участников этой аферы, что все договоренности были «гигантским мошенничеством… огромным насосом для перекачивания денег, дававшим 65 % прибыли по самым крупным контрактам на поставки оружия»¹⁵. Финансовые следы, разумеется, приводили ко многим налоговым гаваням.

В сентябре 2005 года я нашел Гайдамака в Москве, где он находился под международным постановлением об аресте за свое участие в так называемых ангольских сделках¹⁶. Гайдамак хотел рассказать всю правду о «своих попытках» (так он выразился) принести мир Африке и Среднему Востоку (как раз в это время он предпринял неудачный «набег» на израильскую политику¹⁷). Двадцати двух лет от роду в 1972 году Гайдамак уехал из СССР – сначала в Израиль, потом во Францию, где создал международную компанию, занимавшуюся в основном обслуживанием советских делегаций. «Быть переводчиком значит быть посредником. Если вы активно занимаетесь электроникой, в деловом мире вы обычно имеете дело с такими же людьми, связанными с электроникой. Если вы банкир, то у вас завязываются отношения с банкирами… Но если вы переводчик, а значит – посредник, то вы знаете всех», – объяснял Гайдамак.

В начале постсоветской эпохи ангольские лидеры все еще считали Россию покровительствующей им великой державой, но в стремительно менявшейся Москве они быстро потеряли все ориентиры. «И я начал заниматься посредничеством, – рассказывал Гайдамак. – Россия менялась так быстро; все было новым. Надо было знать, куда идти, как идти, как организовывать дело. Я сделался так называемым организатором всего». Гайдамак стал доверенным человеком Анголы в Москве. Он понимал, что в ничейной зоне, находящейся между юрисдикциями, крутятся очень большие деньги. Однажды в беседе со мной он разговорился на эту тему, и я полагаю, что его откровение следует считать чуть ли не самым непревзойденным «офшорным высказыванием».

В так называемых рыночных экономиках, со всем их регулированием, налогообложением и законодательством об условиях труда, нет никакой возможности делать деньги. Только в странах вроде России в период перераспределения богатств (а он еще не завершен) можно добиться больших результатов. Итак, российские деньги. Российские деньги – чистые деньги, их можно объяснить. А можно ли сегодня сделать 50 миллионов долларов, например, во Франции? Как? Объясните мне!

Некоторые сравнивают масштабное перераспределение богатства в пользу верхов, произошедшее в России после распада Советского Союза, с эрой баронов-грабителей из истории США XIX века. Однако есть принципиальная разница. У американцев не было обширной сети офшоров, где они могли бы прятать деньги. Несмотря на совершенные ими многочисленные преступления, бароны-грабители были заинтересованы в капиталовложении в родную страну. Хотя они и обдирали излишне доверчивых инвесторов, подрывая политический процесс, но все же заложили основы индустриального процветания Америки. Они своими руками сделали Америку столь могущественным государством, что у нее даже хватило сил вступить в борьбу с оставленным ими бандитским наследием. В Анголе и России конца ХХ века деньги просто переходили в офшоры и исчезали там навсегда.

Масштабное перераспределение богатства, произошедшее в России после распада СССР, сравнивают с эрой баронов-грабителей из истории США

Правительства африканских стран довольно быстро ослабевают и все сильнее зависят от помощи, оказываемой им как раз теми государствами, которые укрепляются благодаря офшорной системе. То обстоятельство, что африканские страны обрели независимость как раз во времена превращения налоговых гаваней в офшорные хранилища награбленных богатств, стало проклятием Африки. Государственная независимость для многих из них обернулась независимостью их правящих верхов от докучливых правил. Колониальные державы ушли, сохранив в целостности механизмы эксплуатации.

После холодной войны Ангола оставалась должна России примерно 6 миллиардов долларов, и в 1996 году Гайдамак вклинился в сделку по реструктуризации ангольского долга. В результате сумма долга сократилась до 1,5 миллиарда долларов. Эта сумма была поделена на 31 вексель, которые Ангола должна была погасить нефтью через частную компанию Abalone, учрежденную Гайдамаком и его деловым партнером Пьером Фальконе. У Abalone был счет в банке UBS в Женеве, правда, условия соглашения по открытию этого счета вызвали у банка тревогу, особенно такие строки: «…Предотвращать любое возможное упоминание любого представителя любой из сторон этой сделки в газетной статье, даже если это упоминание впоследствии будет опровергнуто как безосновательное или клеветническое, поскольку такое упоминание может побудить какого-нибудь швейцарского и особенно женевского судью заинтересоваться упомянутыми людьми»¹⁸. Но сделку продолжили.

К несчастью для Гайдамака, в феврале 2001 года, после того как Ангола погасила чуть больше половины векселей, в дело все-таки вмешался швейцарский судья. Он обнаружил, что из Abalone мистическим образом утекают деньги. Более 60 миллионов долларов из этих сумм осели на счетах, открытых на имя Гайдамака, еще десятки миллионов ушли на счета высокопоставленных ангольских чиновников, а почти 50 миллионов долларов попали к бывшему ельцинскому олигарху¹⁹. Но большая часть денег ушла на ряд счетов, открытых в Швейцарии, Люксембурге, Израиле, Германии, Нидерландах и на Кипре. До российской казны, по-видимому, из них дошло мало, а то и вовсе ничего. По утверждению Гайдамака, российское казначейство получило выплаты косвенным образом, через обозначенные таинственные счета, что было «классической торговой операцией, исключительно для нас выгодной»²⁰.

Из-за секретности офшоров невозможно узнать, является ли поведанное Гайдамаком хотя бы отчасти правдой. Однако очевидно, что ангольские лидеры в партнерстве с заинтересованными российскими лицами и частными офшорными посредниками состряпали любопытную офшорную сделку, которая осталась совершенно закрытой и неизвестной народам Анголы и России, но принесла огромные прибыли некоторым посвященным. Таким образом, ангольские инсайдеры использовали офшоры для личного обогащения не за счет активов Анголы, а за счет ее долгов. Занявшийся расследованием этого дела швейцарский судья впоследствии ушел на повышение, а его преемник в 2003 году, открыв материалы, увидел, что по поводу данной сделки ни Ангола, ни Россия не подавали жалоб. Более того, он согласился с доводом, будто счета высокопоставленных ангольских чиновников составляют «стратегические фонды, размещенные за рубежом на время войны».

В качестве объекта изучения я мог бы выбрать любой эпизод из темных африканских дел. Сделки Гайдамака – лишь ничтожная доля средств, выкачанных офшорной системой из Африки. На масштабы проблемы указывают два недавно опубликованных исследования.

В марте 2010 года GFI опубликовала в Вашингтоне исследование незаконных финансовых потоков, исходящих из Африки²¹. Авторы пришли к выводу, что более чем за тридцать лет (1970–2008) «совокупная сумма незаконных оттоков денег из Африки составила, по осторожной оценке, примерно 854 миллиарда долларов. Общая сумма незаконных оттоков капитала составляет, возможно, 1,8 триллиона долларов». Из этой «осторожной» суммы Ангола с 1993 года (именно тогда начались главные ангольские сделки Гайдамака) по 2002 год (то есть через год после того, как его компания Abalone завершила сделки по ангольским долгам) потеряла 4,68 миллиарда долларов²². По моему личному убеждению, основанному на многолетнем изучении экономики Анголы и ее руководителей, оценка GFI, эквивалентная всего лишь чуть более 9 % экспорта нефти и алмазов из Анголы за рассматриваемый период, просто обязана быть огромным преуменьшением общих масштабов грабежа²³. Многие миллиарды долларов исчезли в офшорах через непрозрачные обеспеченные нефтью кредиты, проходившие за рамками нормальных государственных бюджетов. Многие из них дробились через два специальных траста, которые действовали из Лондона²⁴.

Шокирующие оценки, сделанные GFI, дополняют упомянутые ранее цифры, характеризующие глобальные масштабы незаконных финансовых потоков. Только в 2006 году развивающиеся страны лишились суммы, достигающей триллиона долларов. Таким образом, на каждый доллар поступавшей в развивающиеся страны иностранной помощи приходилось 10 долларов, которые эти страны теряли²⁵.

Только в 2006 году развивающиеся страны лишились суммы, достигающей триллиона долларов

Другое исследование опубликовано в апреле 2008 года Массачусетским университетом города Амхерста. Авторы взяли для изучения бегство капитала из сорока африканских стран за период с 1970 года по 2004 год и применили другую методику²⁶. Выводы оказались столь же поразительными: «Реальное бегство капитала за тридцать пять лет составило около 420 миллиардов долларов (в долларах 2004 года), которые ушли из всех сорока стран. Если прибавить условно начисленные проценты, то суммарная сумма бежавшего капитала на конец 2004 года составит примерно 607 миллиардов долларов». Между тем совокупная сумма внешнего долга этих стран составила «всего лишь» 227 миллиардов долларов. Таким образом, заключают авторы, по отношению к остальному миру Африка является чистым кредитором, чистые внешние активы которого неизмеримо превышают его долги.

И все же между активами и пассивами есть крайне важное различие: «Частные внешние активы субконтинента принадлежат узкому, сравнительно богатому слою африканского населения, а государственные внешние долги через правительства оплачивают народы африканских стран».

Я своими глазами видел умирающих в Анголе видел, как от инфекционного заболевания умирала шестилетняя девочка – при иных обстоятельствах она была бы очаровательным ребенком, – умирала только потому, что не имела возможности получить элементарную медицинскую помощь, и язва величиною в мяч для гольфа медленно разъедала ее щеку. Я лично узнал, какую цену платит африканское население, «вытягивая» государственные долги своих стран: нищета, войны, полная безвыходность, отсутствие даже минимальных условий – и все это на фоне регулярных вспышек физического и экономического насилия со стороны коррумпированных и хищных правителей. Называя возникновение офшорной системы «самой отвратительной после рабства главой всемирной экономической истории», Раймонд Бейкер, директор GFI, был совершенно прав²⁷.

В феврале 2003 года Фил Грэмм, в прошлом сенатор-республиканец от штата Техас, ставший вице-председателем швейцарского инвестиционного банка UBS Warburg, написал письмо министру финансов США Джону Сноу, в котором выражал протест против плана усиления международной финансовой прозрачности: «Это предложение ограничит экономическую свободу и уменьшит давление, которое потенциальное бегство капитала оказывает по всему миру на страны с высокими налогами»²⁸. По сути дела, Грэмм утверждал: незаконные финансовые потоки хороши потому, что дисциплинируют жертв. Всякий, кто имеет хоть малейшее представление о разнице между богатыми бенефициарами, контролирующими незаконные потоки капитала, и рядовыми гражданами-жертвами, видит позицию Грэмма насквозь. И все-таки для многих западных экономистов такое мышление превратилось почти в священный догмат, основанный на стандартном наборе вечных обвинений, выдвигаемых против жертв: проигравшие сами дураки, они глупы, испорчены и недостаточно предаются самобичеванию.

«Корни глобального кризиса развития, о которых обычно говорят как об очевидных, – это сказка, придуманная экономистами», – говорит Джим Генри, бывший главный экономист компании McKinsey. Начиная с 1980-х годов этот человек почти в одиночку занимался изучением причин замедленного развития. «В этой сказке просто опущены страницы о тех кровавых мерзостях, которые совершались в реальной жизни». В своей книге «Blood Bankers» («Кровавые банкиры»), вышедшей в 2003 году и сразу вызвавшей скандал, Генри исследовал ряд абсурдных эпизодов, происходивших в странах с низкими доходами, где офшорная банковская деятельность приводит к одному кризису за другим. Сначала банкиры предоставляют этим странам займы намного более крупные, чем они могут производительно освоить, и тогда банкиры учат местные элиты нехитрому делу грабежа: скрыть награбленное, отмыть его и утащить в офшоры. А потом МВФ помогает банкирам оказывать давление на эти страны, заставляя их обслуживать долги под угрозой финансового удушения. Перед иностранными деньгами умышленно открывали рынки капитала «независимо от наличия или отсутствия адекватных законов о безопасности, правил банковского регулирования и налоговых органов».

Генри отыскал одного американского банкира из MHT Bank, который принимал участие в «дружественной частной проверке» Центрального банка Филиппин в 1983 году.

Я сидел в душной маленькой комнатушке в Центральном банке, складывал представленную информацию о суммах, полученных Филиппинами от MHT Bank и отраженных в бухгалтерских книгах банка. И сравнивал эти данные с нашими выплатами.

Цифры не сходились почти на миллиард долларов! Я хочу сказать, что эти деньги просто не поступили на Филиппины. Мы выплатили их, но в бухгалтерских книгах Центрального банка Филиппин они полностью отсутствовали. Оказалось, что большая часть этих кредитов попала на номерные счета филиппинских офшорных банков или других частных компаний. По всей видимости, Центральный банк Филиппин дал MHT номера этих счетов, а мы ни разу не спросили, принадлежат ли эти счета Центральному банку. Мы просто перевели кредиты на указанные счета. А затем кредиты исчезли в офшорах²⁹.

Филиппинские чиновники поняли, что американец докопался до их тайн. На следующее утро банкиру в гостиничный номер прислали роскошный завтрак. Это было жестом любезности со стороны администрации отеля. Однако у гостя времени оставалось только, чтобы проглотить маленький кусочек какого-то угощения, – надо было спешить в аэропорт. К моменту прилета в Токио его уже мутило, а при перелете домой с ним случились судороги. Он провел в больнице Ванкувера три недели с отравлением от «неизвестного токсина», как было написано в медицинском заключении. Впоследствии он рассказал обо всем, что обнаружил, в Федеральном резервном банке Нью-Йорка и приятелю из Совета национальной безопасности, «но, по-видимому, они решили оставить все как есть, и Филиппины до сих пор еще обслуживают эти кредиты». Позднее Генри съездил на Филиппины и проверил историю, рассказанную ему банкиром, она оказалась достоверной. Генри раскопал по меньшей мере 3,6 миллиарда долларов, выданных в кредит и проглоченных правительством Филиппин. Следы всех кредитов вели к президенту Фердинанду Маркосу и его ближайшим подручным.

Пока все это творилось в развивающихся странах, в США армия банкиров, юристов и бухгалтеров вели свою игру, стремясь сделать страну более привлекательной для бурлящих потоков грязных денег, то есть превратить Америку в секретную юрисдикцию, как собственно и предполагали авторы того старого письма, некогда переданного Майклу Хадсону в лифте. Ради совершенствования общемирового механизма, перемалывающего грязные деньги, офшорная отрасль продолжала захватывать законодательные собрания в малых налоговых гаванях. Сложился очевидный треугольник: страны-источники, терявшие богатства; страны, куда поступали эти богатства, – их экономики приобретали все большее сходство с офшорными зонами, страны-проводники – налоговые гавани, обеспечивавшие перекачивание средств. Частные банки оказались во всех трех углах этого мирового треугольника, превращая свой бизнес в один из самых прибыльных, какие только знала история.

«Произошедший в 1970-1980-х годах подъем кредитования стран третьего мира заложил фундамент сети глобальных налоговых гаваней, в которых сегодня скрываются самые продажные люди мира», – объясняет Генри. Его расчеты позволяют предположить, что по крайне мере половина денег, полученных крупнейшими странами в кредит, уходила под стол практически немедленно – обычно менее чем через год, но нередко и в течение нескольких недель. Сумма долгов государств третьего мира почти точно соответствовала размерам частных богатств, принадлежавших элитам этих стран и накопленных ими в США и других налоговых гаванях. К началу 1990-х годов в Европе и США накопилось достаточно беглого капитала для обслуживания всего долга развивающихся стран, даже если бы доходы от этого капитала облагались налогами по весьма умеренным ставкам. Для некоторых стран вроде Мексики, Аргентины и Венесуэлы стоимость богатств, незаконно укрытых элитами этих стран в офшорах, в несколько раз превышает размеры их внешнего долга. Сегодня 1 % самых богатых домохозяйств развивающихся стран владеет, по разным оценкам, 70–90 % всех частных финансовых богатств и недвижимости. По подсчетам Boston Consulting Group, в 2003 году более половины всех состояний, принадлежавших богатейшим гражданам латиноамериканских стран, находилось в офшорах. «Проблема заключается не в том, что у этих стран нет никаких активов. Проблема в том, что все эти активы находятся в Майами», – сказал как-то сотрудник ФРС.

Сумма долгов государств третьего мира почти точно соответствовала размерам частных богатств, принадлежавших элитам этих стран

Президент Мексики Хосе Лопес Портильо в 1982 году, выступая в парламенте, в общих чертах обрисовал сложные задачи, стоящие перед страной: «Финансовая чума вызывает все большее опустошение во всем мире. И чуму эту разносят крысы. Последствия ее – безработица и нищета, банкротства промышленных предприятий и обогащение спекулянтов». Лопес Портильо обвинял «…кучки мексиканцев… возглавляемые и поддерживаемые частными банками, которые вывозят из страны денег больше, чем вывезли из Мексики с незапамятных времен все империи»³⁰. Президент поклялся пренебречь рекомендациями МВФ, национализировать банки и ввести режим контроля над валютным обменом. Но через десять дней союз банкиров, бизнесменов и мексиканских консерваторов заставил его пойти на попятную. МВФ и Банк международных расчетов, игнорируя бегство капитала из Мексики в офшоры, отдали ей и другим странам-должникам приказ: «Наведите у себя порядок».

Экономист Майкл Хадсон рассказывает, как в 1989 году одна из бостонских компаний, занимавшаяся управлением финансами, наняла его для организации фонда, который должен был инвестировать в государственные облигации развивающихся стран. Дополнительные вознаграждения за риск инвестирования в такие облигации означали, что номинированные в долларах и продававшиеся за доллары облигации Аргентины и Бразилии в то время приносили почти 45 % дохода, тогда как доход по мексиканским облигациям составлял 25 %. В первый же год своей деятельности фонд, зарегистрированный на Нидерландских Антильских островах, стал вторым по доходности среди фондов, работавших с суверенными долгами. Хадсон выяснил, что происходило: «Крупнейшими инвесторами были политические инсайдеры, которые скупили фонд, зная, что центральные банки стран-должников будут оплачивать свои долларовые долги несмотря на высокие премии за риск». Некоторыми «крупнейшими инвесторами» были лица, занимавшие высшие должности в центральных банках и правительствах стран-должников. «Мы поняли, кто требует с Латинской Америки доллары янки. Это местные олигархи, имеющие офшорные счета. Главными бенефициарами обслуживания внешнего долга были беглые капиталисты из стран-должников, а не держатели облигаций из Северной Америки и Европы», – говорил Хадсон³¹.

Эта уловка превращается в шаблонную практику так называемых «фондов-стервятников». Богатые иностранные инвесторы выкупают ненадежный суверенный долг за гроши (по номинированным в долларах облигациям дисконт обычно достигает 90 %), а затем, когда долги погашаются полностью, пожинают огромные прибыли. Одна из таких уловок – тайное введение в число инвесторов, скупающих долговые обязательства с большим дисконтом, лиц, пользующихся влиянием в странах-должниках. Затем эти люди сражаются в правительствах развивающихся стран за гарантии полного погашения долгов. Разумеется, их вовлеченность должна быть скрыта щитом офшорной секретности, чтобы обнищавшие граждане стран-должников никогда не выяснили, как крадут богатства их стран.

Экономисты не полностью пренебрегают этими проблемами, но почти всегда дробят их на частные локальные вопросы и возлагают вину за них на местные коррумпированные элиты. Конечно, местные верхи виноваты, но такой анализ мешает определить общую характеристику всех катастроф – систему офшоров.

И лишь в сравнительно немногих случаях, когда офшорную эрозию принимают во внимание, ее рассматривают как одно из неудобств, которые надо решать паллиативными мерами. Как эта проблема сформулирована в докладе МВФ, «офшорная банковская деятельность вполне определенно стала одним из факторов, вызвавших азиатский финансовый кризис. Поэтому необходимы особые усилия, направленные на оказание новым рыночным экономикам помощи… во избежание новых финансовых кризисов. посредством распространения стандартов благоразумия и надзора, получивших международное признание»³².

В данном случае МВФ противоречит сам себе. Помогая местным элитам пренебрегать законом и провоцировать все новые злоупотребления, офшорная система нейтрализует возможность того самого разумного регулирования и надзора, которые необходимы для защиты развивающихся стран от самой офшорной системы. Представьте такую ситуацию: элиты развивающихся стран должны держать деньги в собственных странах или по меньшей мере давать отчет о своих богатствах, платить соответствующие налоги и соблюдать все законы. Тогда они очень скоро поняли бы, почему достойное правление в их прямых интересах.

Самое печальное, что эта простая истина (править достойно – выгодно) должна быть очевидна любому, кто хоть на минуту над ней задумается.

В дополнение ко всему вышесказанному существует нечто более системное, вмонтированное в глобальную экономику, и это нечто ставит развивающиеся страны в еще более невыгодное положение, чем думает большинство людей. Этот системный элемент связан с уже не раз обсуждаемой здесь темой – двойным налогообложением. Из-за него мне придется ненадолго отступить от главной темы.

Предположим, некий немецкий банк или немецкая компания вкладывает деньги в Танзанию. Легко допустить, будто эта африканская страна должна просто обложить налогом местный доход инвестора. Но, и об этом я уже говорил выше, чтобы доходы не облагали налогами сначала где-то в Африке, а затем и в Европе, страны подписывают соглашения об избежании двойного налогообложения. В соответствии с ними наша африканская страна вполне вольна не соглашаться облагать налогами доходы, произведенные на ее территории, и прежде всего из опасения потерять выгодных инвесторов: ведь в противном случае немецкие компании уведут свои капиталы в другие страны. Не остается сомнений, кто в данной расстановке сил играет главную роль, а кто – подчиненную.

Однако, даже вооружившись таким соглашением, немецкая корпорация свою проблему не решает. Возможно, оно и освобождает компанию от танзанийских налогов, но если освобожденные от налогов доходы будут репатриированы в Германию, там их все равно обложат налогами. Поэтому компания отправляет свои доходы в третьи страны, известные как «перевалочные базы», или «гавани соглашений», – они имеют широкую сеть двусторонних налоговых соглашений, включающую и соглашение с Танзанией. Такое налоговое соглашение гарантирует, что доход, произведенный на территории Танзании, не облагают налогами ни сама африканская страна, ни «перевалочная база». Последняя служит стартовой площадкой для корпоративной прибыли на ее долгом, тщательно выверенном пути из африканской страны в большой мир. «Это похоже на игру в футбол, в которой два игрока под жестким прессингом со стороны соперника, отдают пас третьему, открытому игроку», – объясняет профессор Сол Пиччотто. Третьи, перевалочные, страны «могут пробивать крупные бреши в обороне, возведенной налоговыми органами».

Эта система обладает одним серьезным преимуществом – двойным избеганием налогообложения

Налоговые гавани находят оправдание в том, что якобы служат полезными инструментами, позволяющими избежать проблемы двойного налогообложения и обеспечить свободное движение инвестиционных потоков. Однако, как мы сейчас увидели, существуют иные способы ухода от двойного налогообложения и направления капиталовложений. Причем эта система обладает одним серьезным преимуществом – двойным избеганием налогообложения³³. В рассматриваемом нами примере и Танзания и Германия абсолютно законным порядком лишаются налоговых поступлений.

Система налоговых соглашений, которых в мире действует более двух с половиной тысяч, представляет собой расширенный, но очень плохо понимаемый аналог глобального торгового и инвестиционного режима. В этой сфере правила, модели и стандарты задают две организации: ОЭСР – клуб богатых стран, и ООН – в ней у бедных стран более сильные позиции. Неудивительно, что господствует ОЭСР, прилагающая большие усилия, чтобы показать торжество собственных схем налоговых соглашений, создающих перекос в пользу богатых стран за счет бедных. Кроме того, ОЭСР энергично ослабляет ООН – своего постоянного оппонента. Джон Кристенсен, бывший юрист, ставший борцом за финансовую прозрачность, вспоминает о поведении представителя Великобритании на состоявшейся в Женеве в 2009 году встрече ООН по налоговым вопросам, скорее всего согласованной с представителем Лихтенштейна. Представитель Великобритании «постоянно прерывал выступающих». Это, рассказывал Кристенсен, выглядело «общим наступлением на развивающиеся страны, которым предоставили возможность подробно обосновать перед Комитетом ООН по налогам свои интересы в вопросе о выделении больших ресурсов. Представитель Великобритании явно руководил клоакой. Председательствующий дважды был вынужден предупредить: “Позвольте говорить выступающему, пожалуйста”. Британский представитель действительно раздражал присутствующих – все они могли видеть, что он препятствует успеху встречи ради защиты интересов Великобритании и США».

Страны-доноры счастливы, когда интересы гражданского общества отвлечены на дебаты о размерах помощи, тогда потенциально более значительные суммы, исключенные из сферы внимания общественности, исчезают незамеченными. Никто и никогда не изучал проблему на глобальном уровне. Давайте подумаем, если только через одну «перевалочную базу», Нидерланды, в 2008 году прошло 18 триллионов долларов, то разумно предположить: в данном случае развивающиеся страны могут говорить о потере налоговых поступлений в размере десятков или даже сотен миллиардов долларов. Это многократно превышает размеры иностранной помощи. И не будем забывать, речь идет о легальном бизнесе, не являющимся частью описанных выше незаконных финансовых потоков. Министр финансов Южно-Африканской Республики Тревор Мануэл, говоря о непоследовательном характере всех дебатов о помощи, приводит убедительный довод: «Содействовать нашему развитию и при этом не замечать действий многонациональных корпораций и других предприятий, разрушающих налоговую базу развивающихся стран, – такая позиция явно противоречива».

Налоговые гавани помогают понять, почему международные инвестиционные потоки зачастую выглядят так странно. Двумя крупнейшими источниками иностранных инвестиций в экономику Китая в 2007 году стали не Япония, США или Южная Корея, а Гонконг и Британские Виргинские острова³⁴. Сходным образом, крупнейшим источником иностранных инвестиций в экономику Индии (более 43 % общего объема инвестиций) были не США, не Великобритания и не Китай, а восходящая звезда офшорной системы – налоговая гавань Маврикий³⁵. И за этим стоит еще одна странная история.

Хотя на Маврикии говорят по-французски, остров долгое время находился под британским колониальным владычеством, а ныне имеет довольно запутанные связи с лондонским Сити³⁶. Собственно, последний вместе с Джерси и островами Мэн и помог учредить на Маврикии в 1989 году офшорный центр. Во многих отношениях совершеннейший офшорный центр. На острове царит политическая стабильность, и он гордится своей дешевой, хорошо образованной и многоязычной рабочей силой. Более того, Маврикий лежит в часовом поясе, идеальном для обслуживания Европы, Азии и Африки. Хотя формально Маврикий независимое государство, он входит в Британское содружество наций, а его высшей апелляционной инстанцией является Тайный совет Великобритании.

Рудольф Элмер, в 2006–2008 годах сотрудничавший со Standard Bank как специалист по офшорам, вспоминал: «Для работы на Маврикии меня специально готовили на Джерси и на острове Мэн. На Маврикии очень сильное британское влияние: там развернули свою деятельность крупные британские банки вроде Barclays и HSBC, которые построили для себя многоэтажные дома в районе Кибер-сити к югу от Порт-Луи [столица Маврикия]. Шесть лет назад там было только пять небоскребов. Сегодня, по моим подсчетам, их около сорока».

Маврикий имеет более сорока налоговых договоров с европейскими, азиатскими и африканскими странами с крупными экономиками. «Инвестиционные компании из лондонского Сити ведут бизнес через Маврикий, финансируя проекты в африканских и азиатских странах, у которых есть с ним налоговые соглашения. Это тепленькое местечко. Остров займет выдающееся место», – рассказывал Элмер.

Маврикий не только направляет инвестиционные потоки, ведущие в Индию и исходящие из нее, но и служит базой для другой распространенной в офшорах деятельности, известной как «использование иностранных филиалов для привлечения депозитов, не требующих создания резервов в центральном банке». Скажем, богатый индиец отправляет свои деньги на Маврикий, где эти деньги прячут в секретной структуре, затем маскируют под иностранные инвестиции и возвращают в Индию. Отправитель денег может избежать налогов, которые взимают в Индии с полученных там доходов, а также воспользоваться секретностью для совершения гнусных деяний – например, для создания монополии на индийском рынке. При этом скрывается тот факт, что множество разных и на первый взгляд не связанных друг с другом конкурентов на рынке на самом деле контролируются одной и той же группой. Создание тайных монополий, ставших благодаря предоставляемой офшорами секретности очень распространенным явлением в определенных секторах экономики, помогает объяснить, почему, например, услуги мобильной телефонной связи в некоторых развивающихся странах обходятся так дорого.

Местные элиты лоббируют эти соглашения, несмотря на вред, который они могут причинить. Вот компетентное мнение советника по вопросам международного налогообложения Дэвида Розенблума: «Договор Индии с Маврикием – чистое надувательство. Почему индийцы терпят это? У нас, американцев, тоже есть договор с Бермудскими островами, но он же смехотворен. На Бермудах нет даже налоговой системы. Государства творят странные вещи, причем многие из их поступков имеют политическую подоплеку. Это вызов рациональному мышлению».

Глава 9
Неизбежность обвала

Истоки кризиса

Практика ростовщичества – предоставление денег в долг под исключительно высокие проценты – имеет отвратительное и позорное историческое прошлое. Уже пророк Иезекииль ставил лихву в один ряд с изнасилованием и убийством и включил ростовщичество в свой «список гнусностей». Давать деньги в рост запрещено в Книгах Исхода, Второзакония и Левит. В Коране говорится: «…а кто обратится к ростовщичеству, то такие будут ввергнуты в пламя и пребудут в нем навечно». Ростовщичество клеймили Платон и Аристотель, называя его беззаконным и аморальным деянием. Данте поместил «подлых ростовщиков» в седьмой круг ада. Когда в Древней Греции упразднили контроль над процентными ставками, то не способных расплатиться с долгами афинян стали продавать в рабство. Можно до бесконечности вести споры, является ли ростовщичество злом, но безусловно одно: в условиях свободного от регулирования рынка наиболее тяжкое бремя неизбежно несут самые неимущие и беззащитные. Нередко ставки ссудных процентов достигают 400 % в год¹.

Традиционно в Америке ставки ссудного процента подлежали строгому регулированию. Новая эра наступила в 1978 году, когда First National Bank из Омахи начал принимать в свою кредитную систему BankAmericard жителей другого штата, а именно Миннесоты. В то время штат Небраска разрешал банкам взимать проценты, не превышающие 18 % в год, а в Миннесоте предел годового ссудного процента был ограничен 12 %. Главный прокурор Миннесоты вознамерился помешать банку взимать более высокий процент по ссудам – и поставил вопрос: может ли банк из Небраски «экспортировать» свою 18-процентную ставку и распространить ее на жителей Миннесоты? Верховный суд США постановил: да, может. И такой факт не прошел мимо Уолл-стрит. Если в одном штате ликвидировали верхний предел процентных ставок, значит, подобное послабление можно распространить на все штаты? В марте 1980 года законодательное собрание штата Южная Дакота приняло закон, полностью отменивший верхний предел кредитных ставок. По словам Натана Хейворда, сыгравшего не последнюю роль в этой драме, закон был «в сущности написан в Citibank». Перед американскими банками открылись новые горизонты: зарегистрировавшись в Южной Дакоте, они могли разворачивать операции с кредитными картами по всей стране, избегая ограничений ссудного процента. Затем в игру вступил Делавэр. Так увидел свет закон «О развитии финансового центра штата Делавэр», принятый в 1981 году. История его появления заслуживает отдельного внимания, и это будет рассказ о небольшой, но очень могущественной кучке делавэрцев. Не более десяти или пятнадцати человек, сплотившись, подготовили, одобрили и утвердили крайне важный законодательный акт, благодаря которому и они сами, и их родные, и их друзья и коллеги стали наживать огромные личные состояния.

Юрист Дэвид Суэйзи, убеленный сединами обходительный господин, руководитель аппарата тогдашнего губернатора Делавэра Пьера Семюэла Дюпона (больше известного как Пит Дюпон-четвертый), изложил свою версию: «То, что Citibank сделал [в Южной Дакоте] не осталось незамеченным другими банками, особенно кредитными. Все мечтали о чем-то подобном, но никто не хотел перебираться в Южную Дакоту. Там холодно». Рассказ продолжил Натан Хейворд, член администрации Дюпона, доводившийся последнему троюродным братом: «Питу досталось наследство, бывшее в очень скверном финансовом положении. Штат постоянно находился под угрозой бюджетного дефицита, тщательно скрываемого властью с помощью разных трюков и бюджетных игр». После того как Дюпон, выиграв выборы в 1976 году, пришел к власти, финансовое положение Делавэра улучшилось настолько, что губернатор почти не сомневался в своем переизбрании: «Конечно же, мы не были столь богаты, как кокаиновые короли, но начинали чувствовать себя вполне сносно».

В начале июня² 1980 года штат посетили представители Chase National Bank. Встреча с командой губернатора состоялась в его деловой столице – городе Уилмингтоне, где банкиров пригласили в старейший клуб University and Whist, славившийся своей «лучшей кухней в Делавэре». Роль посредника выполнял Генри Беклер, когда-то работавший в Chase National Bank и перешедший в Bank of Delaware. Он уже сумел убедить руководство Chase управлять некоторыми зарубежными операциями из Делавэра. Дюпон писал о Беклере: «Наши сыновья ходили в одну школу. Беклер играл очень важную роль. Когда работаешь над таким законом, необходимо консультироваться с банками. Он всегда советовался с банкирами, что нам следует вносить в законопроект».

Пит Дюпон (сегодня мы смогли бы его уподобить ныне стареющему Митту Ромни, правда, без импозантности последнего) принадлежал огромному клану Дюпонов, который с начала XIX века господствовал в политической и коммерческой жизни штата Делавэр. Однако, несмотря на славное прошлое своих предков, Дюпон оказался на удивление пассивным игроком. Этот тип довольно плохо помнил историю написания нового закона и совершенно не владел подробностями. Не единожды его просили рассказать, как все происходило, но он отвечал весьма туманно, всякий раз отделываясь примерно: «Да-а, было славно… Да-да, очень славно…» Когда ему в лицо бросали обвинение, что он допустил, чтобы в Делавэре разрешено было создавать и регистрировать корпорации и обеспечивать им железную, непрошибаемую секретность, он точно так же не выражал никакой готовности что-то уточнить или опровергнуть и вновь мямлил свое: «Ну, не совсем справедливо так думать. Все славно… Все идет отлично». Правда, среди его невнятицы все-таки проскользнуло одно замечание, указывающее на принципиальный момент: «Замечательная особенность Делавэра – он небольшой штат. Мы все мыслим одинаково». Вот почему все и оказалось возможным в этом маленьком штате – провинциально-общинное мышление, подразумевающее всяческое отсутствие инакомыслия.

Целью той июньской встречи, как говорил Хейворд, было «выслушать нью-йоркских банкиров, которые были друзьями помогавших нам делавэрских банкиров». Люди из Chase не скрывали своих намерений: «Было бы отлично, если бы вы разрешили своим банкам устанавливать рыночную ставку процента». Причем, банкиры хотели, чтобы новые правила были введены немедленно, в течение нескольких недель, задолго до намеченных на ноябрь 1980 года губернаторских выборов. Казалось, они требовали почти невозможного. Но далее произошло нечто исключительное. Последовавшие события подтверждены показаниями нескольких свидетелей, опубликованными в 1981 году проводившей журналистское расследование New York Times³, и освещены в официальной биографии Дюпона. Все в этой истории говорит об умении элит из мелких офшорных юрисдикций создавать и сохранять консенсус, отвечающий исключительно их собственным интересам.

Фрэнк Бионди, влиятельный юрист-демократ⁴, и Чак Уэлч, главный юрисконсульт Дюпона, отправились повидаться с Хейвордом, который вспоминает: «Они тогда сказали, что не пускают посторонних в комнатушку, где работают над новым законом. Все правильно. Если об идее законопроекта стало бы известно общественности, то кандидат в губернаторы от демократической партии, захолустный фермер по имени Билл Горди, вцепился бы в этот законопроект, а демократы в палате представителей и сенате конгресса США раздули бы грандиозную кампанию. Мы даже не успели бы приблизиться к своим доспехам, как бой уже считался бы проигранным». Дюпон пользовался популярностью, поэтому республиканцы не очень беспокоились о результатах выборов в штате; но если деятельность администрации губернатора вышла бы на свет божий, то это нарушило бы не только их покой: история могла дурно повлиять на кампании других кандидатов-республиканцев, в том числе Рональда Рейгана, выдвинутого в кандидаты на пост президента США.

Из воспоминаний Хейворда: «Горди, наш добрый старый Горди-свиновод, – он был одним из невоспетых героев всей той истории. К нему в Уилмингтон отправились Фрэнк [Бионди] и Чак Уэлч. Парни сделали ему свое предложение: “Билл, мы вовсе не собираемся от тебя что-то скрывать. Вот они – наши планы. Но мы здесь, чтобы просить тебя держать рот на замке и не создавать нам проблем”. Бил Горди согласился сразу, благослови его Господь». Подобным образом удалось заручиться молчанием всех демократических кругов в Делавэре. Но, как заметил Хейворд, купили не только демократов: «Поройтесь в библиотеке и почитайте News Journal – вы не найдете ни единого упоминания об этом деле в период выборов»⁵. Практически каждому, кто принадлежал к делавэрскому истеблишменту, было сделано похожее предложение. В числе прочих о нем знала парочка популистов из законодательного собрания штата, считавших ростовщичество угрозой для рядового потребителя. «В течение лета у нас в Делавэре перебывали, кажется, все крупные банкиры страны – но упоминания об этом вы нигде не найдете. Просто удивительно!» – рассказывает Гленн Кентон, еще один, не самый последний, участник истории. Именно он «слил» ключевые имена: генерального директора Citigroup Уолтера Ристона и президента Chase Manhattan Bank Тома Лабрека.

И все-таки, даже в таком узком кругу, где царила полная конспирация, возникло внутреннее сопротивление: «Его движущей силой, хотя и скрытой, выступили местные банки. В эти привилегированные, всегда высокомерные финансовые твердыни штата вселился страх, будто крупные банки страны “обставят” их как мелочь», – рассказывал Суэйзи. И они не ошиблись: Уолл-стрит уже принялась оказывать давление. На той июньской встрече в Уилмингтоне банкиры из Chase довольно жестко подстегнули делавэрскую администрацию, пригрозив бросить возиться с их штатом и начать поддерживать Южную Дакоту⁶. «Предполагалось, что наши местные банки сдадутся и скажут: “А когда мы раскошелимся на все ваши мероприятия, вы, парни (то есть правительство штата), приступите к своим делам? Поставите нас на колени и перекроете кислород?”» – объяснял свою позицию Дюпон. Он согласился сформировать неформальную команду, которая должна была изучить план, предложенный банкирами из Chase, и дать ответ к сентябрю.

В конце концов банкиры Уолл-стрит и банкиры Делавэра договорились. Для защиты банков штата в законопроект пообещали включить пункт, запрещавший посторонним компаниям завлекать местных розничных клиентов.

К середине августа банки Делавэра пошли на предложенный им компромисс, и рабочая группа перешла к законотворчеству. Столь важный процесс нуждался в полной изоляции, следовательно нужно было постараться обойти стандартные демократические процедуры, но обойти так виртуозно, чтобы никто ничего не заметил; для этого созвали специальную сессию законодательного собрания штата. По словам журналиста из Delaware Lawyer, таким хитроумным способом власти смогли «избежать ненужных предложений, вопросов, споров – в общем всего того, что обычно происходит в ходе стандартных сессий и так затрудняет заранее продуманную политическую игру».

В крупных штатах, когда приступали к разработке законов, регулирующих экономическую деятельность, то, как правило, понимали, что имеют дело с довольно запутанным клубком моральных, политических и экономических проблем. В штате Делавэр на такие законопроекты смотрели как на лакомый кусок своего суверенитета, сквозь офшорные очки видя в принимаемых актах только товар, которым можно торговать и с помощью которого можно обогащаться.

Выбор Chase в пользу Делавэра, а не Южной Дакоты отчасти был сделан из-за нежелания слепо идти по следам Citicorp. Кентон вспоминает: «Банкиры из Chase тогда признались: “Мы не собираемся лезть туда, где уже пасется Citicorp.”, а в Citicorp нам объяснили: “Да нас занесло в Южную Дакоту просто потому, что надо было где-то развернуться. Но если вы что-то затеваете [в Делавэре], рассчитывайте на нас».

В штате Делавэр законопроекты воспринимали как товар, которым можно торговать и с помощью которого можно обогащаться

Финансисты Уолл-стрит проявляли такую заинтересованность в делавэрском законопроекте, что Бионди вызвался переговорить с JP Morgan, где у него были кое-какие связи. Компания не выпускала кредитных карт, но, как надеялись в Делавэре, с ней можно было вести другой бизнес. Кентон рассказывал: «Мы отправились на встречу с людьми из Morgan и спросили: “Что мы могли бы для вас сделать?”. А они ответили: “Из нас безжалостно выкачивают налоги, и нам необходимо избавиться от этого ада; нам нужен благоприятный налоговый климат». И Делавэр не преминул предоставить классическое офшорное блюдо регрессивную шкалу налогов, взимаемых штатом. Чем богаче компания или человек, тем ниже ставка, по которой они платят налоги. В Делавэре действует налог на право заниматься банковской деятельностью, который взимают по ставке 8 %, если доход от такой деятельности составляет менее 20 миллионов долларов, – по ставке 6 %; а если он составляет от 20 миллионов до 25 миллионов долларов и так дальше, до тех пор пока действительно большие доходы не облагают налогом по ставке всего лишь 1,7 %. Цель такого налогообложения, по словам Суэйзи, заключалась «во-первых, в защите местного банковского сообщества от угроз конкуренции; во-вторых, в привлечении банковских холдинговых компаний, зарегистрированных за пределами штата, чтобы они открывали в Делавэре свои филиалы; в-третьих, в расширении бизнеса этих вновь открытых филиалов»⁷. Ну, а что касается налогов, недополученных с американских банковских монстров, то это не беда – все сполна заплатят американские налогоплательщики из других штатов.

Юридическая фирма Morris, Nichols, Arsht & Tunnell, в которой работал Бионди, представляла интересы как банка Chase, так и компании JP Morgan. И Бионди, и партнеры его фирмы вполне откровенно признавали свою роль в разработке делавэрской золотой жилы. «Chase Manhattan и JP Morgan наняли из нашей фирмы юриста Фрэнка Бионди, чтобы он составил законопроект и помог убедить законодательное собрании штата принять его», – отмечается в официальной истории фирмы⁸. Сам Бионди добавляет: «Лоббировал ли я законопроект в законодательном собрание штата? Черт возьми, именно это я и делал!» Таким образом, закон в сущности создавался банкирами Chase и JP Morgan руками их местных представителей. Позднее в New York Times отметили, что законопроект был составлен без всякого письменного заключения, сделанного каким-нибудь официальным лицом штата Делавэр и что первоначальные наброски законопроекта, написанные Бионди, были отрецензированы юристами других банков⁹. Бионди и сейчас отрицает какой-либо конфликт интересов, говоря, будто сообщил всем сторонам о своих связях.

Выборы прошли успешно, и 4 ноября 1980 года Дюпон вновь занял пост губернатора штата Делавэр, а двумя месяцами позже, 14 января 1981 года, проект закона был предъявлен вниманию общественности. Администрация Дюпона поставила законодательному собранию штата жесткие сроки, продиктованные банками: закон должен быть принят к 4 февраля – или все сделки сорвутся¹⁰. Законопроект прошел на всех парусах 3 февраля, и спустя две недели Дюпон подписал закон «О развитии финансового центра штата Делавэр». По новому закону штат должен был отменить верхние пределы процентных ставок по кредитным картам, по кредитам, выданным физическим лицам, автокредитам и многим другим; а банки приобретали право обращать взыскания на жилища должников, если те не выполняли обязательств по кредитным картам; возможность учреждать деловые центры за рубежом и в офшорах; регрессивную шкалу штатных налогов. Принципиально важным в нашей истории является один момент любой американский штат мог усвоить пример Делавэра, ведь принятие такого закона стало возможным, а это грозило распространением подобного новшества в налоговом законодательстве по всей стране. Двести лет законодательного ограничения процентных ставок в США теперь превратились в «мертвую букву»¹¹.

Несмотря на выбор времени принятия закона (менее чем за неделю до вступления Рональда Рейгана в должность президента США), все опрошенные лица подчеркивали, что инициатива исходила исключительно от банкиров Делавэра и Нью-Йорка, а не из Вашингтона. Биограф Дюпона пишет: «Законодатели быстро осознали, что практически все властные структуры государства очень благосклонно отнеслись к закону о развитии финансового центра, раскусив, какие выгоды он обещает их будущим избирательным кампаниям»¹².

Банки других штатов устремились в Делавэр, и это повлияло на стремительное развитие системы кредитных карт. Через несколько месяцев после принятия закона компания MBNA – эмитент кредитных карт – открыла свой первый офис в пустующем супермаркете. Через десять лет общий долг держателей кредитных карт перед компанией составлял более 80 миллиардов долларов. «Ежедневно взлетают вертолеты, перевозящие расписки и другие бумаги всех компаний, занимающихся кредитными картами. Этот бизнес обеспечил нам двадцать пять лет роста, и доходы росли с каждым годом», – откровенничал Дюпон. До 1980 года доходы Делавэра от налога на право ведения банковской деятельности едва-едва дотягивали до 3 миллионов долларов в год; к 2007 году штат получал 175 миллионов долларов поступлений от этого налога¹³.

Через два месяца после принятия закона о развитии финансового центра New York Times попыталась подвести итог:

С точки зрения банкиров и их сторонников, закон современен, всеобъемлющ и составлен весьма разумно.

По мнению некоторых официальных лиц, законодателей и защитников потребителей – как в Делавэре, так и в других штатах – закон, принятый в страшной спешке законодательным собранием штата Делавэр, однобок и, как удачно заметил один из критиков закона, является «мечтой» банкиров.

Банкиры говорят, что возможность введения в силу делавэрского плана в других штатах является признаком здоровой конкуренции между штатами и отражает нынешний крен в сторону самостоятельности штатов. Критики, напротив, считают, что все это служит демонстрацией могущества частных интересов и их способности проводить законы, имеющие общенациональные последствия, причем для этой цели выбираются самые слабые и наиболее управляемые штаты¹⁴.

В той же статье New York Times была отмечена еще одна особенность делавэрского закона и созданной им ситуации: «Многие законодатели говорят, что не читали шестидесятистраничный законопроект до того, как согласились поддержать его, и до голосования не понимали всей сложности ситуации». Харрис Б. Макдауэлл, партийный организатор в демократическом большинстве сената штата (в прошлом член палаты представителей США от штата Делавэр) сообщил, что его информировали о постановке законопроекта на голосование в самую последнюю минуту: «Признаюсь, у меня нет никаких специальных знаний о банковской сфере. Содержание законопроекта для меня тайна». Макдауэлл проголосовал за него, исходя из обещания, что этот закон создаст новые рабочие места. По свидетельству других сенаторов штата Делавэр, единственными слушаниями по законопроекту, продолжавшимися всего три часа, манипулировали; практически отсутствовали какие-либо контрвыступления, поскольку время слушаний было выбрано с таким расчетом, что многие не смогли присутствовать. В местном Управлении по защите прав потребителей никакого законопроекта и в глаза не видели, пока последний не был утвержден. Причем это устроено с преднамеренным умыслом. На нем настаивал Гленн Кентон, утверждавший, что Дюпон поддержал такую «дискриминацию» по отношению к Управлению, так как полностью разделял его, Кентона, мнение: «Банки имеют право назначать ту цену, какую хотят. Я не видел ни малейшего смысла в доведении этого фундаментального принципа до сознания людей, которые никогда не согласились бы с ним».

С делавэрским примером как с образцом ознакомятся законодатели офшорных зон всего мира. Банкиры нашли в этом штате управляемое законодательное собрание, использовали особые процедурные приемы, позволяющие загнать в тупик нудных оппонентов, представлявших другие заинтересованные стороны. Банкиры усердно работали над тем, чтобы держать своих противников в неведении, обнадеживали обманутых законодателей обещаниями, что все будет хорошо, и создавали особые льготные условия для предпринимателей со стороны, но не для местных жителей. Особенно значимой стала типичная особенность офшоров, которая сделала возможным все остальное. В интерпретации Бионди это звучит так: «Штат маленький, поэтому можно собрать вместе всех руководителей. Первые лица были всегда под рукой не только в администрации губернатора, но и в законодательном собрании, и в деловом сообществе». То же самое отмечал Дюпон: «Я всегда говорил им: если у вас возникла проблема, приходите с ней, какой бы сложной она ни была, и мы тут же соберем за этим столом всех, кто нужен для ее решения. Мы все обсудим. Мы довольно маленький штат. Можем быстро влиять на события. Можем быстро решать вопросы»¹⁵. Суэйзи в унисон Дюпону добавил еще одну подробность: «Например, в законодательном собрании штата Нью-Йорк очень мощная оппозиция помешала принятию такого закона. Делавэр сумел воспользоваться своим преимуществом – в отличие от штата Нью-Йорк, огромного и неуклюжего, как дредноут, маневрирующий в небольшом заливе, – мы слишком маленькие. Мы не упустили такого шанса и заполнили пустоту». Другими словами, штат Делавэр смог предоставить банкирам все, в чем они нуждались, быстрее остальных штатов страны. Законодательное собрание Делавэра всегда к вашим услугам, не хватает только таблички «Сдается напрокат».

Как только Делавэр пал, банки стали пользоваться им как отмычкой для взлома других штатов. Томас Шрайвер из Пенсильванской ассоциации банкиров предостерегал: «Если законодательное собрание Пенсильвании не примет предложенный нами законопроект», то Делавэр так и останется единственным жизнеспособным штатом. О другом предупреждал Роберт Эрвин, глава Управления по защите прав потребителей штата Мэриленд: если другие штаты уступят «давлению», которое исходит от Делавэра, «наша жизнь превратится в русскую рулетку, причем в нее начнет играть любой штат из всех пятидесяти и каждый будет стремится превзойти самого себя».

Законодательное собрание Делавэра всегда к вашим услугам, не хватает только таблички «Сдается напрокат»

С отменой ограничения процентных ставок начался подъем системы эмиссии и обслуживания кредитных карт. Американцы бахвалились друг перед другом своими тратами. К середине 2007 года, когда возник мировой финансовый кризис, долги американских потребителей по кредитным картам составляли почти триллион долларов¹⁶, не говоря уже о кредитах, взятых под залог жилья, чтобы погасить долги по кредитным картам. Ни один человек из тех, у кого я брал интервью для этой книги, не обнаружил ни малейшего сомнения в целесообразности закона о развитии финансового центра, каждый отметил, что это «отличная вещь».

Авторитетный либеральный юрист Томас Геогеган объяснил значение делавэрской истории:

Некоторые до сих пор считают, что крах американских финансов стал результатом какого-то технического сбоя – скажем, недостаточного регулирования деривативов или хедж-фондов.

Нет, дерегулирование, которое привело всех к «Зиме тревоги нашей», имело более глубокую, более нечестную и тайную природу. Проблема не в том, что мы ослабили «Новый курс»… мы сделали больше: сняли ограничения с гораздо более давнишнего, даже древнего свода законов – законов против ростовщичества. В том или ином варианте эти законы существовали в любой цивилизации со времен Вавилонского царства и до конца президентства Джимми Картера. Эти законы считались настолько сами собой разумеющимися, что в наших юридических школах нам о них даже никто и никогда не рассказывал. Итак, теперь мы узнали, что происходит, если передовая индустриальная экономика пытается функционировать в условиях полной отмены верхнего предела процентных ставок¹⁷.

Возможно, Геогеган несколько сгущает краски – ведь последний кризис все еще не получил глубокого обоснования. Однако он все же указал на важный фактор, способствовавший этому кризису. Ликвидация верхнего предела ссудного процента самыми разными способами отразилась на финансовой системе. Последствия отмены в одном из сегментов этой сферы иллюстрирует одно замечание Пола Такера из Банка Англии, сделанное им в докладе о финансовой стабильности в посткризисных условиях; доклад был опубликован Банком международных расчетов в 2010 году и сразу разошелся на цитаты. Такер изучил действовавшие на кредитном рынке так называемые паевые инвестиционные фонды – крупных игроков теневой банковской системы, которая лежала в основе кризиса (о ней речь пойдет ниже). Вот что он пишет:

Почти в любой истории последних нескольких лет одну из главных ролей отводят финансовым фондам. Денежные фонды возникли в США как ответ на ныне давно отмененные ограничения процентных ставок, которые банки могли выплачивать по депозитам. Теперь эти фонды стали гигантской частью финансовой системы США и располагают примерно тремя триллионами долларов (что приблизительно равно сумме трансакций по депозитам коммерческих банков)¹⁸.

Эти фонды стали крупными поставщиками краткосрочных кредитов банкам и, помогая банкам скрывать их подлинное финансовое положение, усиливали хрупкость финансовой системы. Долги по кредитным картам, кредитные фонды и многие другие инструменты, стимулировавшие оргию заимствований и приближавшие кризис, – невозможно исчислить все последствия ликвидации верхних пределов процентных ставок.

Делавэр, способствовав дерегулированию и стимулировав рост совокупной задолженности, приступил также к овладению спросом на денежные средства. Это было сделано путем превращения штата в крупного игрока в сегменте секьюритизации – бизнесе, заключающемся в увеличении роли ценных бумаг на финансовых рынках в ущерб кредитам, в делении ипотечных и других кредитов, в том числе долгов по кредитным картам, в пересортировке этих кредитов и в их продаже. И снова Делавэр сделал это самым простым способом: штат принял такие регулирующие эту деятельность законы, какие хотели установить корпорации.

Принятый в 1981 году закон штата Делавэр о развитии финансового центра содержал раздел, освобождающий «дочерние финансовые компании» от всех налогов штата. Такие компании действовали как банки, формально не будучи таковыми, поэтому действие законов о регулировании банковской деятельности на них не распространялось. В сочетании со структурированными инвестиционными и другими подобными инструментами эти компании стали становым хребтом глобальной теневой банковской системы, которая утянула мир в экономический кризис, начавшийся в 2007 году. Эти компании сыграли в США очень заметную роль, особенно в Делавэре. Принятый там в 1983 году закон о развитии международного банкинга ввел штат в новую офшорную игру под названием «международные банковские механизмы». Когда этот закон вступил в силу, Chase и некоторые другие банки моментально перенесли в Делавэр деятельность, которую прежде вели в зарубежных офшорах.

Бионди вкратце описал содержание нескольких других, принятых впоследствии, законов и свою роль в их разработке и продвижении: «Эти законопроекты написал я с моими ребятами из Делавэра». Принятый в 1986 году закон об внешнем развитии модифицировал закон 1983 года и был задуман для того, чтобы позволить иностранным банкам воспользоваться преимуществами действующей в Делавэре регрессивной шкалы налога на право ведения банковской деятельности. Новое налоговое законодательство 1987 года соблазняло банки, которые хотели заняться операциями с ценными бумагами. Бионди объяснил: «И это написал я со своей командой. Мы представляли банки Morgan, Chase, Citicorp, Bank of New York и Bankers Trust». Коллектив Бионди написал также закон 1989 года о страховых полномочиях банковских и трастовых компаний, который разрешал банкам продавать и гарантировать размещение страховок¹⁹. Закон 1988 года о доверительных трастах, учреждаемых специальными законами, давал большую свободу их учредителям и обеспечивал «защиту активов трастов от кредиторов». Закон 1988 года сделал Делавэр юрисдикцией, наиболее благоприятной для эмиссии так называемых балансовых обеспеченных закладными облигаций, которые позволили банкам сбрасывать свои активы на других инвесторов (такая практика стала еще одним фактором, способствовавшим кризису²⁰). В январе 2000 года был принят новый закон, разрешавший партнерства с ограниченной ответственностью, который тоже внес свой вклад в упадок стандартов корпоративного управления, о чем подробнее пойдет речь дальше. А в 2002 году в штате Делавэр был принят закон об упрощении эмиссии ценных бумаг, обеспеченных активами. Этот закон открыл еще несколько каналов секьюритизации. Подобное делавэрское законотворчество способствовало превращению штата, по мнению одного эксперта, в «избранную юрисдикцию дельцов, занимающихся секьюритизацией»²¹.

Делавэр сыграл главную роль в трансформации глобального банковского бизнеса, который перестал выполнять свою традиционную функцию – направлять сбережения в производительные инвестиции, а начал направлять сбережения в более спекулятивные, рискованные и высокодоходные виды банковских услуг. Суэйзи писал: «Делавэр сумел уловить качественный скачок в финансовых услугах, ведущий к основанной на вознаграждениях деятельности, и он обеспечил законодательную и регулятивную рамку, соответствующую этому сдвигу»²².

Хочу сделать одно важное замечание. Я не утверждаю, что рассказанная мной делавэрская законодательная история – ошеломляюще новое разоблачение причины ипотечного и финансового кризиса, хотя она и является важным вкладом в его понимание. Моя книга – попытка вытянуть из клубка переплетенных причин всего лишь одну подоплеку глобальной катастрофы. Я стремлюсь показать, что такое налоговые гавани. Это государства, попавшие под иго внешних финансовых интересов. Следующая история, которую я собираюсь поведать, связана с местом, находящемся за тысячу миль от Делавэра, на противоположной стороне Атлантики – с островом Джерси. Однако она идеально рифмуется с историей Делавэра.

В июне 1995 года директор Управления по финансовым услугам острова Джерси встретился с одним из партнеров Mourant du Feu & Jeune, одной из примерно десятка юридических фирм, проявляющих наибольшую активность в офшорах и составляющих так называемый «Офшорный магический круг». Директор Управления и представитель Mourant du Feu & Jeune обсуждали форму организации корпорации, известную как товарищество с ограниченной ответственностью [далее везде – ТОО]. И вскоре в политических кругах Джерси стало циркулировать письмо, написанное 9 октября 1995 года старшими партнерами Mourant du Feu & Jeune и направленное председателю местного Комитета по финансам и экономике:

Наша фирма совместно с британским товариществом PriceWaterhouse (PW) и британской юридической фирмой Slaughter and May работает над поиском пути, который позволил бы партнерам товарищества с ограниченной ответственностью получить защиту своих личных активов. При этом хорошо бы избежать полной реструктуризации бизнеса PW, чтобы в ходе ее не утратить культурных преимуществ, присущих товариществам.

Далее авторы письма отмечали, что они рассмотрели несколько юрисдикций и сочли Джерси наиболее подходящим местом:

Поэтому мы просим Комитет поддержать закон острова Джерси об особых товариществах с ограниченной ответственностью (ТОО), который в 1996 году будет вынесен на рассмотрение законодательного собрания Джерси.

Короче говоря, фирмы хотели написать для Джерси новый закон, и в Лондоне уже составили законопроект.

Авторы письма убедительно просили могущественный Комитет по финансам и экономике острова Джерси рассмотреть закон к декабрю, а затем, в первые два месяца следующего года, обсудить его в Штатах Джерси (парламенте этого коронного владения).

Мы также берем на себя смелость предложить вам свою помощь в подготовке всех специальных подзаконных нормативных актов, регулирующих деятельность товариществ с ограниченной ответственностью. Мы высоко оценили бы проведение закона в кратчайшие сроки.

Кроме того, в письме напоминалось о необходимости правильного освещения нового законодательства, поэтому авторы настойчиво рекомендовали как можно быстрее подключить к делу джерсийскую фирму Sandwicks, специализирующуюся на связях с общественностью, и пиар-команду из PriceWaterhouse:

Это очень важно для PW, и полагаем, еще важнее для всей индустрии финансовых услуг Джерси, – послать общественности правильные сигналы, организованные средствами массовой информации.

«Большая четверка» – это аудиторские фирмы-гиганты PriceWaterhouse (ныне PriceWaterhouseCoopers, PWC), Ernst & Young, KPMG и Deloitte Touche. В PricewaterhouseCoopers в 2008 году работало более 146 тысяч человек, в тот год фирма создала доход на сумму 28 миллиардов долларов. Эти показатели сделали PWC крупнейшей в мире фирмой профессиональных услуг. Аудиторы занимают особое место в глобальной экономике. Составленные ими аудиторские отчеты – основной инструмент, с помощью которого общество узнает о крупнейших корпорациях мира и получает возможность влиять на них. В известном смысле аудиторские фирмы являются частной полицией капитализма²³. В основе большинства крупных корпоративных скандалов (Enron, WorldCom) и банкротств, вызвавших и сопровождавших последний финансовый кризис, лежат ошибки, допущенные аудиторами. Поскольку некачественный аудит представляет огромную угрозу корпоративному капитализму в целом, а также лично для вас и меня, правительства пытаются с особой тщательностью регулировать профессиональную деятельность аудиторов.

С середины XIX века ограниченная ответственность является частью грандиозной сделки, на которой основано корпоративное управление. Если компания с ограниченной ответственностью обанкротится, ее собственники и акционеры могут потерять деньги, вложенные ими в компанию, но их убытки (обязательства) ограничены: они не несут ответственности по дополнительным долгам, которые накопились у компании. Когда эту концепцию явили миру, она вызвала споры (существовали опасения, что ограниченная ответственность вызовет эрозию стандартов отчетности управляющих перед акционерами), но ее оправдывали на тех основаниях, что подобная защита поощрит людей к инвестированию и будет стимулировать экономическую активность. Впрочем, существовала одна оговорка: в обмен на дар ограниченной ответственности корпорации должны были дать согласие на проведение аудита своих счетов и на публикацию отчетов об аудиторских проверках. Такой порядок открывал бы возможность правильного и обоснованного представления о том, насколько компании соответствуют стандартам отчетности. Это стало бы системой раннего предупреждения, позволившей держать риски под контролем.

Полные товарищества, то есть товарищества с неограниченной ответственностью (известные еще как товарищества на вере) очень отличаются от компаний с ограниченной ответственностью. Инвесторы в таких товариществах – опытные профессионалы, которые должны понимать, что делают. Кроме того, они несут неограниченную ответственность: если дела полных товариществ идут скверно, люди, вложившие в них средства, лично ответственны за все убытки. Теоретически, кредиторы могут раздеть их до последней рубашки. Поскольку партнеры отказались от права перекладывать убытки на остальное общество, то они придерживаются менее строгих стандартов раскрытия информации. Партнеры также подчинены солидарной ответственности – на юридическом языке это звучит «совместно и порознь», то есть каждый из них несет ответственность не только за собственные ошибки, но и за ошибки любого своего коллеги, неважно является тот партнером или простым сотрудником товарищества²⁴. Все это помогает поддерживать надлежащий порядок в ведении дел, а значит, облегчает аудиторам их работу, позволяя сосредоточиться исключительно на правильном ее выполнении.

Конрад Хуммлер, управляющий партнер швейцарского частного банка Wegelin & Co (компания с неограниченной ответственностью), разъяснил, что значит работать по таким правилам:

Партнеры, несущие неограниченную ответственность [совместно и порознь], обладают чувством солидарности, поэтому и динамика работы в наших товариществах совсем иная. На заседаниях советов директоров компаний с ограниченной ответственностью – а уж в этом у меня имеется некоторый опыт – мало кто осмеливается ставить нужные вопросы. А это [неограниченная ответственность] – единственный способ вести дела, ведь вы можете себе позволить задать любой неприятный вопрос. Именно такие вопросы, кстати, и бывают самыми элементарными. Я могу спросить: «Послушайте, господин Председатель, все-таки я не разобрался в текущем деле». А председатель на это: «Очевидно, вы просто не изучили должным образом наши документы». После чего я, не прерывая обсуждения, повторяю: «Господин Председатель, я все равно не понимаю этого чертова дела». Вот в чем разница. Если вы несете неограниченную ответственность, вы дважды подумаете, прежде чем что-то сделать²⁵.

Весьма полезно, когда правила солидарной неограниченной ответственности существуют между партнерами аудиторских фирм, особенно если учитывать их специфическую функцию поддерживать охрану и порядок в современной капиталистической системе.

Однако на Джерси предлагали сделать совсем иное – принять закон, разрешающий товарищества с ограниченной ответственностью. Для аудиторских фирм ТОО стали возможностью спокойно есть свой гарантированный кусок пирога. Партнер ТОО не только получает все выгоды от партнерства: меньшая открытость, более низкие налоги, не слишком суровое регулирование, – но и защиту, предоставляемую ограниченной ответственностью. Если партнер нарушает правила или проявляет небрежность, то другие партнеры – те, кто не участвовал вместе с ним в этом конкретном деле, не несут ответственности за последствия. Профессор университета Эссекса Прем Сикка называет такой закон воплощением высшей мечты любого аудитора: «поставить государство на защиту аудиторов от последствий их собственных ошибок». Видимо, это и является их конечной целью, пределом их грез. Для остальных членов общества такое положение – самое плохое из всего мыслимого.

Руководители двух мощных держав отказались от контролирования конкурентных рынков, искренне веря в принцип их саморегулирования

Джерсийский законопроект о товариществах с ограниченной ответственностью оказался и того хуже. ТОО освобождались не только от обязательного внешнего аудита; им даже не надо было упоминать в своих счетах-фактурах и бланках о своей регистрации на Джерси. В законопроекте не предусматривалось ни контроля над деятельностью аудиторских фирм, ни расследования должностных правонарушений; там не было ни одного положения, по которому все остальные заинтересованные стороны (то есть общественность) были бы практически защищены хоть какими-нибудь правами. И общество шло на такие поразительно щедрые уступки, получая взамен от международных корпораций, ворочающих многими миллиардами, всего лишь одноразовый платеж в размере 10 тысяч фунтов стерлингов и ежегодных выплат по 5 тысяч фунтов стерлингов.

Как и делавэрское законодательство по либерализации ростовщичества, джерсийское стало такой же реакцией, только слегка запоздалой, на идейную революцию, которую связывают с именами Рональда Рейгана и Маргарет Тэтчер. Руководители двух мощных держав отказались от контролирования конкурентных рынков, искренне веря в принцип их саморегулирования. Крупные аудиторские фирмы уже обеспечили себе статус ТОО в США, оказав в 1991 году влияние на законодательное собрание Техаса. В течение последующих четырех с небольшим лет ТОО появились почти в половине штатов. Положения об ограниченной ответственности «устранили самый мощный стимул к самодисциплине в корпоративном праве и бухгалтерско-аудиторской деятельности», – писал журналист Дэвид Кей Джонстон, специализировавшийся на вопросах налогообложения. По его мнению, это «помогает объяснить волну корпоративных мошенничеств, прокатившуюся по США»²⁶. В США уже были факты, свидетельствующие, что с появлением в стране ТОО на каждую аудиторскую проверку стало уходить меньше времени – естественно, это негативно сказывалось на их качестве. Теперь почти невозможно найти неопровержимые доказательства в делах о мошенничестве, но несомненно одно: послабления, о которых здесь идет речь, явились важными факторами в катастрофах, постигших Enron и WorldCom, а также в крушении аудиторской фирмы Arthur Anderson LLP, проводившей аудит Enron.

В Великобритании, уже после серии крупных скандалов, вызванных неправильными проверками таких компаний, как Polly Peck, Международный кредитно-коммерческий банк (о котором мы писали), аудиторские фирмы, успевшие к этому времени выдавить из правительства крупные уступки, в 1989 году добились права быть фирмами с ограниченной ответственностью ²⁷. Впрочем, воспользовались этим правом лишь немногие аудиторские фирмы, поскольку большинство из них не желало принимать на себя обязательство публиковать отчеты. Усугубило положение дел решение, принятое палатой лордов в 1990 году и постановившее, что аудиторы «не обязаны блюсти интересы» отдельных заинтересованных сторон, то есть акционеров, понесших убытки в результате ошибок аудита.

И все-таки в Великобритании поступили правильно и выступили против закона о ТОО. Прем Сикка, изучавший аферу с ТОО на Джерси, считал: «Великобритания… хотела сказать миру: “Лондону можно доверять”. Если нельзя предъявлять иски аудиторам, все дело переставало выглядеть чистым». Но у аудиторов имелись свои соображения. Сикка продолжает: «Полагаю, они рассчитывали на то, что если падет Великобритания, падет и остальная Европа, а за ней – и бывшие британские колонии. Они думали: “Если это пройдет в Великобритании, то дело будет выиграно”».

Стратегия аудиторов была проста: надо найти офшор с податливым законодательным собранием, получить там уступки по ТОО и пригрозить собственному правительству перебраться в этот офшор, если Великобритания откажется принять собственный закон о ТОО. Сначала аудиторские фирмы обратились к властям острова Мэн, затем – острова Гернси, но везде получили отказ. Тогда они обратили свое внимание на остров Джерси, законодательное собрание которого, по словам члена джерсийского парламента Стюарта Сиврета, «всегда готово для услуг» (как и законодательное собрание Делавэра).

Через месяц после упоминавшегося нами октябрьского письма PriceWaterhouse и Ernst & Young объявили, что внесли предложение острову Джерси рассмотреть законопроект о ТОО. Высокопоставленные джерсийские политики, по словам одного осведомленного лица, заверили аудиторские фирмы, что он будет принят «по одному кивку головы». Но далеко не все чувствовали себя осчастливленными. Старейший юрист Джерси, всегда занимавшийся составлением законопроектов, жаловался, что новый проект похож на «кроссворд с подсказками – в него всего лишь осталось вписать нужные ответы». Сиврет вспоминает, как впервые столкнулся с предлагаемым законом: «Об аудите я знал все. И тут у нас на столах появился проект этого закона, который нам предстояло обсуждать через какие-то две недели». Сиврет и Гари Мэттьюз, один из немногих правоведов, почуявших, что законопроект пахнет скверно, занялись изучением известных законов о ТОО. Мэттьюз связался с членом британского парламента Остином Митчеллом, который, в свою очередь, обратился к Прему Сикке. Когда все они разобрались, с чем имеют дело, Мэттьюз сказал без обиняков: «Это чистый яд, а не закон».

Прем Сикка вспоминает, что Мэттьюз и Сиврет подрядили его к этой работе, поскольку сами не могли продраться сквозь юридические хитросплетения и отчаянно пытались наверстать время: «Гари Мэттьюз тогда сказал мне: “Они хотят быстренько пропихнуть этот законопроект через парламент, а я не понимаю в нем ни буквы, ни слова, как собственно и другие, с которыми я поговорил”. Я бывал на Джерси во время отпуска, но до того рокового звонка Гари Мэттьюза нисколько не интересовался этим забавным маленьким островком. Теперь, чем больше мы изучали текст проекта, тем более гнилым выглядело это место».

Мэттьюз и Сиврет выступили против правящих и деловых кругов, которые располагали достаточными ресурсами на острове, где вся политическая структура делала инакомыслие крайне затруднительным. На Джерси нет политических партий. Пятьдесят три члена Штатов избираются прямым голосованием, но в трех разных группах. В их число входят двенадцать сенаторов, двадцать девять депутатов и двенадцать приходских констеблей. Выборы растянуты во времени так долго, что на Джерси никогда не бывает ни всеобщих выборов, ни смены правительства. Традиций противостояния правительству и вообще никакой оппозиции не существует; зато есть давно сложившийся стабильный режим и сплоченные ряды джерсийской элиты – об это разбиваются любые протесты оппонентов. «Когда дурные люди объединяются, должны объединяться и хорошие люди; в противном случае они, один за другим, падут жертвами нечестной борьбы, и никто о них не пожалеет», – писал английский мыслитель Эдмунд Берк. При отсутствии политических партий хорошие люди находятся в изоляции – так от них проще отделаться.

Один из немногих инакомыслящих представителей джерсийского законодательного собрания, Джеф Саузерн свидетельствует: «Демократия на Джерси не действует. В местном парламенте пятьдесят три депутата, но никто из них не может встать и сказать от лица блока единомышленников: “Голосуйте за нас, и мы сделаем то-то и то-то”. Вместо этого произносится: “Я хороший парень, голосуйте за меня”. А в манифестах излагаются несбыточные планы и мечты». Политика на Джерси построена на личностях, а не на проблемах; не имея общих платформ, члены Штатов склонны заботиться скорее о самих себе, чем воспринимать общие программы действий, которые отражали бы общественные интересы. Саузерн продолжает: «На протяжении последних двухсот лет истеблишмент культивирует идею, что партийная политика крайне порочна, способствует расколу общества и вообще вредна. СМИ распространяют эту мысль о вреде партийной политики. Если провести опрос, то, как я полагаю, две трети граждан Джерси скажут, что, по их мнению, партийная политика – плохая идея. Пропаганда вездесуща. СМИ на Джерси подобны СМИ в Советской России».

Об отсутствии демократии на Джерси свидетельствует прежде всего картина явки избирателей на выборы. В ноябрьских выборах 2005 года участвовало 33 % избирателей. По этому показателю Джерси занимает 165-е место из 173 стран, включенных в мировой рейтинг. Показатель явки на выборы на Джерси чуть лучше, чем в Судане, но ощутимо ниже среднеевропейского показателя, который после 1945 года составляет в среднем 77 %. Избиратели победнее все время сталкиваются со всяческими препятствиями. По словам Саузерна, большинство рабочих (а эта категория в значительной степени представлена выходцами из Португалии и составляет почти 10 % населения Джерси) даже не знают о том, что могут голосовать. Избиратели обязаны раз в три года проходить перерегистрацию, и в списках избирателей Саузерн находил много «мертвых душ».

Констебли, благодаря породившей их приходской системе, внутренне консервативны и неопытны, а потому всякий раз голосуют так, как голосуют их начальники и начальники их начальников. Обычно констеблями становятся представители мелкого торгового бизнеса, фермеры, владельцы гостиниц, водопроводчики и кровельщики, которые не могут достичь важных властных постов или пробиться в финансовый бизнес. Когда речь заходит о том, следует ли Джерси принимать глобальные стандарты банковского регулирования, эти люди не способны принимать ответственные решения Опубликованная в то время в Wall Street Journal статья отметила эту особенность: «Остров Джерси еще двадцать лет назад жил благодаря судостроению, рыболовному промыслу, сельскому хозяйству и туризму. Сегодня им управляет группа, которая хотя и образует социальную и политическую элиту, состоит главным образом из мелких предпринимателей и фермеров. Теперь эти люди оказались в положении надзирателей за отраслью общемировых масштабов, ворочающей миллиардами долларов». Далее в статье приведено мнение Джона Кристенсена, в то время бывшего экономическим советником правительства Джерси: «В целом верхи [Джерси] совершенно не постигают глубин этого бизнеса»²⁸.

Как теперь вспоминает Кристенсен, в законодательном собрании заседали в основном мелкие городские политики, не имевшие ни малейшего представления о сложных современных международных финансах, и принимавшие законы просто по договоренности. Он рассказывал: «Разговаривая с политиками из Управления по финансам и экономике, я снова и снова касался выдвинутых предложений. И слышал в ответ: “Джон, буду откровенен: я не понимаю никаких тонкостей, но верю юристам и банкирам, которые говорят, что эти меры необходимы”». Поразительно сходство этих слов с тем, что говорили члены законодательного собрания штата Делавэр в начале 1980-х. Казалось, глобальная финансовая система сосредоточила все свои усилия исключительно на паре английских мелких приходских советов и американских крошечных округов. «Они могут до бесконечности спорить о бюджете местного клуба любителей пони, но новые законы об ограниченной ответственности или трастах проходят, не вызывая вопросов и возражений. Это оккупированное и подчиненное государство», – говорил Кристенсен.

Один из самых могущественных политиков на Джерси и энтузиаст закона о ТОО, сенатор Рег Жен одновременно был консультантом Mourant du Feu & Jeune. Как мы помним, именно партнеры этой юридической фирмы первыми внесли законопроект в Штаты острова Джерси, поэтому сенатор был лично заинтересован в поддержке законопроекта. Сиврет вспоминал: «Я тогда подумал: “Так-так-так… Какая запредельная наглость!” Когда Штаты собрались на сессию, я встал и заявил, что у Жена явный конфликт интересов. Он имеет финансовую заинтересованность в успехе законопроекта. Жен выглядел так, словно в него стреляли. Пошатываясь, он вышел из зала заседаний»²⁹. Сиврет тут же подвергся лютому прессингу: властные круги Джерси разом потребовали от него извинений. Последовал отказ. Тогда на него нажали сильнее – и снова отказ. Один высокопоставленный политик пригрозил ему «серьезными последствиями, если он не покается в ошибках», добавив, что «было бы весьма жаль… ведь Сиврет мог бы принести еще много пользы.». Политик сделал ударение на слове «мог», что Сиврет воспринял как угрозу, но продолжал стоять на своем: «Я просто не собирался принимать во внимание всю эту ерунду». Сиврета отстранили от участия в заседаниях, как раз на то время, когда проходили дебаты, во время которых его и Мэттьюза называли «внутренними врагами». Сикка удостоился более высокого титула – «врага государства».

Отвечая на озабоченность, высказанную Мэттьюзом, сенатор Джон Ротвелл указал на отношение джерсийского истеблишмента к вопросам этики: «Наш остров отлично преуспел в создании образа сдержанной респектабельности, но представители индустрии финансовых услуг, когда слышат в этой палате речи о моральных принципах, становятся очень нервными, поскольку боятся, как бы эта зараза не охватила весь парламент»³⁰. Ротвелл, в прошлом профессиональный консультант по связям с общественностью, отлично знал, о чем говорит. Парламентские выступления против закона о ТОО и сектора финансовых услуг создадут впечатление ненадежности Джерси, и тогда деньги уплывут далеко от берегов острова.

Жесткое сопротивление Мэттьюза и Сиврета замедлило принятие закона, которое планировали провести в кратчайшие сроки, но не смогло остановить его. В ноябре закон был принят. На выборах, состоявшихся в том же году, Мэттьюзу пришлось сойтись в борьбе с хорошо финансируемыми кандидатами, выступавшими под лозунгом «НЕ РАСКАЧИВАЙТЕ ЛОДКУ». Мэттьюза публично обливали грязью. Он лишился своего места в Штатах, а после выборов даже не мог устроиться на работу. Его брак распался. Ему пришлось переехать в Англию. Как выразился Сикка, «они пропустили этого человека через мясорубку».

Внешне Джерси очень похож на Великобританию, и его правители всегда говорят, что их остров – прозрачная, готовая к сотрудничеству и хорошо управляемая юрисдикция. Реальность абсолютно, шокирующе противоположна. Джерси является государством, которое в сущности узурпировала глобальная финансовая система, ее представители угрозами и шантажом, умудряются пресекать всякое инакомыслие. В одной из последующих глав я покажу, насколько репрессивными могут быть страны вроде Джерси.

После того как законопроект о ТОО прошел на острове Джерси, аудиторские фирмы развернули наступление на Лондон. Они открыто угрожали перенести свой бизнес на Джерси, если Великобритания не примет законов, разрешающих ТОО. Сикка вступил в борьбу, чтобы не допустить повторения произошедшего на Джерси: «Мы заявили политикам: “Им нельзя уступать. Вы станете заложниками этих фирм, и они постоянно будут требовать выкуп”». Он написал статью в The Times, в которой объяснил, насколько вредными будут последствия таких законов, и отметил, что попытки использовать козырь в виде Джерси – очевидный блеф: крупные фирмы никогда не закроются в Лондоне, не бросят своих клиентов, не уволят сотрудников и не станут перезаключать контракты и заново открываться на островной территории. «Если правительство уступит аудиторским компаниям право на ограниченную ответственность, оно вряд ли сможет отказать в том же праве производителям продуктов питания, напитков, лекарств и автомобилей. Потребители не станут приветствовать ни одну из этих уступок» – писал Сикка.

Джерси – государство, которое в сущности узурпировала глобальная финансовая система

Газета Financial Times, тоже увидев потенциальную угрозу, подхватила повестку дня; она писала: аудиторские фирмы «хотят продолжать шантаж угрозой ухода в “офшоры” и размахивать ею как тяжелой дубиной перед носом правительства Великобритании, пока оно не предоставит им удобный закон о ТОО». Но на стороне аудиторов была большая часть британской финансовой прессы, которая набросилась на Сикку, а заодно и на британское правительство, взяв на вооружение свой излюбленный старый лозунг о «враждебности нашего правительства к бизнесу». Кампания оказалась успешной: в 2001 году Великобритания приняла закон о ТОО, и аудиторские фирмы остались в стране. «Это было делом, которое Ernst & Young и PriceWaterhouse провернули вместе с правительством Джерси… Мы все-таки добились расположения британских министров… Спору нет, мы продавили в нашем правительстве эту идею с законом Джерси, и какая разница, кто напирал сильнее – мы или PriceWaterhouse.» – гордо и радостно возвестил один из партнеров Ernst & Young³¹. Как сказал Сикка, «джерсийская килька выполнила свою задачу: британская треска попалась на крючок».

Британский закон о ТОО был не настолько скверным, как джерсийский, поскольку предусматривал, в частности, большую открытость информации о деятельности товариществ с ограниченной ответственностью, – возможно, свою положительную роль сыграла кампания, развернутая Сиккой. Тем не менее этот закон существенно ослабил заинтересованность аудиторов в качестве своей работы. Ernst & Young стала товариществом с ограниченной ответственностью в 2001 году, KPMG – в мае 2002 года, PriceWaterhouseCoopers последовала примеру этих фирм в январе 2003 года, а Deloitte & Touche – в августе того же года. К ним присоединилась целая армия юридических, конструкторских и прочих фирм, получивших дополнительные доходы и право на ограниченное раскрытие информации о своей деятельности (которое предоставляли товариществам), но при этом ограничившие свою ответственность.

Канада узаконила ТОО в 1998 году. За ней последовали: Новая Зеландия, Австралия, Южная Африка, Сингапур, Япония, а совсем недавно – Индия (здесь перечислены далеко не все страны). Может быть, и эти перемены способствовали последнему финансовому кризису? Если бы аудиторские фирмы непосредственно сами сталкивались с серьезными неприятностями в тех случаях, когда они или их партнеры совершают ошибки, то, возможно, они бы не списывали все расходы по забалансовому финансированию с такой поспешностью.

Истории с Джерси и Делавэром поразительно похожи, хотя и произошли с интервалом в пятнадцать лет в разных местах, разделенных океаном, затронули совершенно разные профессиональные группы и были связаны с разными законами. Это стало возможным, потому что и в том и другом случае оказались задействованы фундаментальные принципы глобальной финансовой системы. «Кто-нибудь выдвигает новую идею, но действующее в развитых странах регулирование блокирует ее принятие», – говорит Роберт Киркби, технический директор финансового департамента Джерси, повторяя то, чем хвастались в свое время делавэрские официальные лица. «В развитых странах можно вести лоббирование, но там масса заинтересованных сторон, и надо пробиваться через их сопротивление, а это отнимает много времени. На Джерси все можно провести очень быстро. Мы давно уже всех опередили. Мы можем изменить наши законы о компаниях и наши правила регулирования гораздо быстрее, чем это можно сделать, скажем, в Великобритании, Франции или Германии», – беседа с Киркби состоялась в марте 2009 года, в разгар финансового кризиса, который в значительной мере был вызван опрометчивым дерегулированием, однако он буквально из кожи лез, расхваливая и действующий на Джерси новый режим дерегулирования деятельности фондов, и специализацию Джерси на секьюритизации. Подобная практика в итоге привела к полному хаосу. «Мы способны соответствовать критериям, но наше регулирование легче», – утверждал Киркби.

В принципе у меня нет возражений против дерегулирования – до тех пор пока оно является процессом подлинного, подчеркиваю, подлинного демократического урегулирования, при котором учитываются интересы всех сторон, как внутри страны, так и за ее пределами. Но на Джерси и в Делавэре мы сталкиваемся с ужасающе неконтролируемым дерегулированием, которое поставлено на службу немногочисленным местным группкам и крупным корпоративным игрокам. Политика, проводимая глобальной финансовой системой, напоминает действия средневековых феодалов: никому не подчиняясь, они укреплялись в родовых замках, узурпировали свою власть и порабощали всех вокруг себя, вымогая дань местных крестьян. Современный финансовый капитал сначала вступил в сговор с неподотчетными политическими и экономическими силами, засевшими в удобных и укрепленных крепостях. А затем, подчинив себе местную политическую власть, довел эти юрисдикции до состояния простых механизмов, быстро и послушно штампующих гибкие законы. Законодательные механизмы хорошо защищены от внешнего вмешательства, а от внутренних поломок их предохраняет сплоченность истеблишмента и полное отсутствие инакомыслия.

Политика, проводимая глобальной финансовой системой, напоминает действия средневековых феодалов

Офшорная зона – это не просто место или идея, или способ ведения дел, или специфический финансовый инструмент. Офшорная зона – это еще и процесс, это гонка до самой низшей границы, за которой уже нет ни правил регулирования, ни законов сдерживания. Все нормы, присущие демократической системе, приходят в упадок по мере того, как офшоры отвоевывают себе новые территории, превращая их в свои финансовые редуты. В результате офшорная система постоянно расширяется и углубляется, пуская глубокие корни в юрисдикциях, где еще недавно царило нормальное налоговое право. Налоговые гавани стали таранами, пробивающими стены традиционного регулирования.

Большинство людей, находясь в плену заблуждений, еще не понимают всей правды об офшорах. Первое заблуждение рождено попытками применить для определения секретных юрисдикций формальные критерии, то есть объяснить их такими понятиями, как ставки налогов, формы секретности и тому подобное. Прежде всего нам надо выявить эти оплоты финансового могущества и нанести их на карту. В своей книге я использую довольно размытое определение офшоров («территории, стремящиеся привлечь бизнес предложением политически стабильных условий, которые позволяют физическим и юридическим лицам обходить правила и законы, действующие в других юрисдикциях»), но оно помогает сориентироваться, в чем нам следует разобраться. Второе заблуждение заключается в том, что вся проблематика офшорной системы обычно сводится к вопросам географии, но суть ее надо искать в другом – в идеологии секретных юрисдикций, порожденной узкополитическими интересами и внутренними крепкими связями небольших групп людей. В том светлом будущем, которое нам сулит офшорная система, явно просматривается средневековое начало. В том будущем мире, где еще номинально могут существовать демократические национальные государства, будут править офшорные гильдии, обслуживающие интересы никому не подконтрольных и зачастую преступных элит.

Джерси и Делавэр должны служить предостережением для крупных экономических регионов – вот во что вы можете превратиться, если вовремя не дадите отпор безнравственным установкам офшоров.

История Делавэра частично объясняет нам, как система офшоров способствовала появлению последнего финансового кризиса, а история Джерси – почему никто не замечал происходящего. Теперь я хочу привести несколько других примеров, которые помогут дополнить общую картину.

Одним из главных факторов, лежавших в основе недавнего мирового кризиса, является задолженность. Почему в самых богатых экономиках мира возник столь большой объем долгов? Один из ответов на этот вопрос дает статья, опубликованная в июне 2009 года в газете Financial Times и озаглавленная «МАЛЕНЬКИЙ ГРЯЗНЫЙ СЕКРЕТ КАПИТАЛИЗМА»: «Выгоды экономического роста получили плутократы, а не основная масса населения. Так почему же не произошло революционного взрыва? Потому что проблемы, с которыми сталкиваются массы, имеют одно простое решение – кредит. Если не можешь заработать на что-либо, займи нужную сумму». Тем более, что инфраструктура, позволяющая брать кредиты, уже существовала. И опорой ей служили налоговые гавани.

Еще в 1990-е годы стали появляться отдельные предупреждения специалистов о системных угрозах, связанных с долгами и исходящих из офшоров. МВФ вполне определенно указал на эту проблему в 1999 году, в процессе обсуждения рынка межбанковских кредитов: «Значительная часть роста внебиржевой торговли деривативами, возможно, связана с офшорными банками. Межбанковская природа офшорного рынка предполагает возможность распространения заразы в случае резкого ухудшения финансовых условий… Вероятно, офшорные банки действуют в значительной мере на заемные средства, и потому их платежеспособность ниже, чем у банков, работающих в традиционных юрисдикциях»³². В докладе МВФ (а в нем содержится много других подробностей деятельности офшорных банков) выражено особое беспокойство слабостью регулирования в офшорах. Это было прямым предупреждением, сделанным задолго до того, как разразился кризис.

Доклад вышел в свет вскоре после краха хедж-фонда Long Term Capital Management [далее везде – LTCM] – классической офшорной структуры, специализировавшейся на анализе данных, собранных продольным и поперечным методами. Крах LTCM случился в 1998 году и стал результатом того, что хедж-фонд пошел на значительные риски, скрыв реальное положение дел завесой секретности, граничившей с паранойей. Этот крах практически разрушил всю банковскую систему США. Управляющие LTCM заседали в Гринвиче, штат Коннектикут, сам хедж-фонд был зарегистрирован в Делавэре, а управляемый им фонд находился на Каймановых островах. Однако ни в одном из мучительных анализов, последовавших за крахом LTCM, не было уделено серьезного внимания офшорному аспекту³³. С тех пор этот шаблон воспроизводят снова и снова.

Последний финансовый кризис был выношен в недрах так называемой теневой банковской системы

Последний финансовый кризис был выношен в недрах так называемой теневой банковской системы – огромного сектора экономики, в котором функционируют целевые компании (теневые банки). Эти структуры занимаются заимствованием средств и выдачей их в кредит, получая в результате этих операций свою прибыль. Но эти их операции полностью проводятся вне рамок нормального банковского регулирования. Целевые компании совершают подобные операции, юридически отделяя себя от их финансирующих регулируемых институтов, таким образом они не попадают в балансовые ведомости этих институтов. По традиции, теневую банковскую систему не описывают в категориях офшоров или стандартных регулируемых финансовых учреждений. Однако в глубоком исследовании целевых компаний, проведенном Банком международных расчетов, вполне определенно сказано, где в действительности расположены опасные теневые банки: «Самыми распространенным юрисдикциями, в которых зарегистрированы банки и компании, занимающиеся секьюритизацией американских ценных бумаг, являются Каймановы острова и штат Делавэр. Самые распространенные юрисдикции целевых компаний, занимающихся тем же делом в Европе, – Ирландия, Люксембург, Джерси и Великобритания»³⁴. Каждая из названных крупных секретных юрисдикций использует простую модель: всегда интересуется, что именно нужно финансовому учреждению. А затем подгоняет местное законодательство в соответствии с этими пожеланиями, не связываясь ни с какими демократическими обсуждениями вопроса.

В докладе Банка международных расчетов Каймановы острова названы офшором, а Делавэр помещен в границы полноналоговой юрисдикции США (т. е. признан оншором)³⁵. Смешение физической географии с политической и приводит к ложному представлению о том, что секретные юрисдикции не имеют ни малейшего отношения к гигантскому беспорядку, в котором мы сегодня оказались. Банку международных расчетов, как и всем другим крупным международным финансовым учреждениям, необходимо понять, что представляет собой современный офшор и как он работает.

Джим Стюарт – один из немногих ученых-экспертов, серьезно изучивших роль офшоров в финансовом кризисе. В докладах, опубликованных в июле 2008 года, Стюарт представил деятельность расположенного в Дублине Международного центра финансовых услуг³⁶. Секретная юрисдикция была учреждена в 1987 году при самом энергичном содействии коррумпированного ирландского политика Чарльза Хоги и главным образом с помощью лондонского Сити. Дублинский центр финансовых услуг возник через год после лондонского «большого взрыва» и представлял собой демонстрационный образец дикого финансового капитализма. Сейчас его клиентами являются более половины из пятидесяти крупнейших мировых финансовых институтов. Дублинский центр стал мощным игроком в теневой банковской системе и в настоящее время служит пристанищем восьми тысячам фондов, обладающих активами на сумму 1,5 триллиона долларов. Пожалуй, самой соблазнительной из всех приманок Дублинского центра является, по словам Стюарта, «легкое регулирование»³⁷.

Два хедж-фонда, связанные с Bear Stearns и зарегистрированные на Каймановых островах, в июне 2007 года объявили о том, что понесли огромные убытки. Это событие стало предвестием краха Bear Stearns, у которой было два инвестиционных фонда и шесть долговых ценных бумаг, котировавшихся на ирландской фондовой бирже. Кроме того, Bear Stearns через холдинговую компанию Bear Stearns Ireland Ltd управлял тремя дочерними компаниями, разместившимися в Дублинском центре. На каждый доллар собственного капитала, инвестированного Bear Stearns Ireland Ltd, приходилось 119 долларов общей стоимости активов – крайне рискованная и опасная степень использования заемного капитала. В отчетах Bear Stearns Ireland Ltd говорилось, что деятельность компании регулировало Управление финансового контроля, а директивы Европейского союза гласят, что страна, принимающая компанию, сама несет ответственность за регулирование. И все-таки в интервью ирландский регулятор сказал, что считает сферу своей компетенции ограниченной только «ирландскими банками». В сущности получалось, что деятельность Bear Stearns никто не регулировал, а ирландский регулятор не фигурировал ни в каких опубликованных в СМИ отчетах о неплатежеспособности банка. В своих отчетах Стюарт упоминает о девятнадцати фондах, испытывавших трудности во время кризиса, и добавляет, что «почти никогда не обсуждалась их связь с Дублинским центром».

Имели свои фонды, работавшие в Дублине, и несколько немецких банков, тоже столкнувшихся с трудностями. Среди них был банк IKB, получивший 7.8 миллиарда евро помощи от правительства Германии, и банк Sachsen, получивший из того же источника 2,8 миллиарда евро и из резервных фондов 17.8 миллиарда евро. «Однако ни в одном из отчетов или проспектов за все рассмотренные мною годы не упоминалось о том, что эти фонды подчинены регулированию в Ирландии. Напротив, Управление финансового контроля Ирландии утверждало, что не несет ответственности за действия учреждений, основной бизнес которых заключается в мобилизации капитала и его инвестировании в фонды, основанные на кредитах не высшей категории надежности», – писал Стюарт. В опубликованном в Financial Times анализе данного эпизода вина возложена почти всецело на структуру банковской системы Германии.

Стюарт отмечает, что, если в Ирландии подлежащие утверждению документы представляют регулятору к трем часам дня, фонд имеет право действовать на следующий день. Однако проспект котируемого документа – это сложный юридический и финансовый инструмент. Так, долговой документ, эмитированный Sachsen Bank, достигал 245 страниц. Регулятор просто не в состоянии оценить такой объем за два часа, с трех часов дня до обычного времени закрытия государственных учреждений. В Люксембурге, отметил Стюарт, новый закон гласил, что фонд может получить предварительное разрешение, если управляющий фонда «уведомляет» регулятора в течение месяца до начала операции. Опять перед нами оккупированное государство.

В апреле 2010 года Комиссия по ценным бумагам и биржам США расследовала попытку мошенничества в Goldman Sachs. Комиссия утверждала, что Goldman Sachs ввела инвесторов в заблуждение относительно долговых обязательств, обеспеченных ипотечными ценными бумагами и называвшихся «Abacus 2007-AC1». Goldman Sachs согласилась выплатить 550 миллионов долларов за урегулирование обвинения, не опровергнув и не признав его. Любопытны подробности этой сделки:

Эмитент: Abacus 2007-AC1, Ltd, зарегистрированная как компания с ограниченной ответственностью на Каймановых островах.

Соэмитент: Abacus 2007-AC1, Inc., корпорация, учрежденная в соответствии с законами штата Делавэр»³⁸.

Американский издательский концерн McClatchy, владеющий огромным количеством газет, единственный представитель СМИ, инициировавший расследование офшорной природы сделки, обнаружил, что за семь лет Goldman Sachs провернула на Каймановых островах сто сорок восемь таких сделок. В сущности, любой крупный игрок Уолл-стрит использует Каймановы острова для такого бизнеса. Они «стали ключевыми связующими элементами в цепи экзотических, напоминающих страховые сделки пари, называемых свопами по неисполнению кредитных обязательств, которые усугубили глобальный экономический обвал и позволили крупным финансовым учреждениям идти на все большие риски, не отражая их в своих балансовых ведомостях и… пользуясь непрозрачностью аппарата регулирования на Каймановых островах»³⁹.

Однако крупных игроков привлекает не столько непрозрачность Каймановых островов (хотя она помогает делу), сколько «гибкость» этого офшора. Когда сторонники налоговых гаваней говорят, что содействуют «эффективности» мировых рынков, они говорят именно об этой гибкости. Гибкость офшорных юрисдикций составляет суть их эффективности, которая, как мы уже видели, в действительности обусловлена подчинением офшоров финансовому капиталу.

Гибкость офшорных юрисдикций составляет суть их эффективности

Историю продолжает Рудольф Элмер, с 2003 года работавший старшим бухгалтером филиала швейцарского банка на Каймановых островах. Надзор на Каймановых островах, говорит он, обычно очень слаб и небрежен: «Даже если существует правильная правовая основа регулирования, для проверки банков и компаний необходим действительно мощный ум. А в офшорах дефицит таких умов. Через острова проходит очень много сделок с высоким уровнем риска, и этими сделками занимаются младшие аудиторы Валютного управления Каймановых островов».

Одной из штатных обязанностей Элмера было получение дешевых краткосрочных ссуд и инвестирование полученных таким образом средств в долгосрочные активы, приносящие более высокие доходы. Это легкий, однако опасный способ делать необлагаемые налогами деньги: необходимо через несколько дней пролонгировать краткосрочные кредиты, погашая одну ссуду за счет новой. В хорошие времена проводить такие сделки легко, но когда источники кредитования иссякают, как, например, в 2007 году, приходится срочно погашать краткосрочные кредиты, которые нечем заменить, так как вдруг выясняется, что никто не желает предоставлять ссуды. Очень быстро можно оказаться в состоянии дефолта. Именно такая ситуация привела к банкротству британского банка Northern Rock в 2007 году. И все-таки, по словам Элмера, регулятор на Каймановых островах придерживался позиций крайнего невмешательства по отношению к подобным так называемым временным разрывам в исполнении обязательств. «С точки зрения регулирования, такая проблема соотношения краткосрочности и долгосрочности заимствований в Великобритании или Швейцарии оказалась бы неразрешимой. Валютное управление Каймановых островов с этой проблемой справилось», – рассказывал Элмер.

Ему пришлось выдержать две проверки, проведенные Валютным управлением Каймановых островов. Во время первой он и генеральный директор филиала около часа беседовали с одним из официальных лиц управления. Эмлер вспоминал: «Этот человек сказал: “У вас все идет так же, заведенным порядком, как и у других?” Директор ответил: “Да, все так”. Малый из управления сказал: “Тогда нет проблем”. Регулятор Каймановых островов хорошо знал нашего генерального директора и верил, что тот не врет. Решающее значение имеют личные отношения». Следующая проверка оказалась «более дотошной» и заняла около недели: «В подобных делах надо быть очень опытным. К нам пришли два младших аудитора, написали весьма пространный отчет, который был, однако, не слишком содержательным. Я пережил две аудиторские проверки и могу сказать, что с точки зрения регулирования эти проверки были совершенно недостаточными». Никаких последующих действий проверяющая инстанция не предприняла. «Нашему филиалу было крайне важно использовать возможности, предоставляемые Каймановыми и Британскими Виргинскими островами. Эти возможности сводились к трем моментам: налоги, преимущества местного регулирования и правовой режим. Получаешь огромную свободу», – отмечал Элмер.

Эта крайняя свобода, превращавшая секретные юрисдикции в оранжерее, где взращивают рискованные новые банковские продукты, тоже внесла огромный вклад в кризис, поразивший крупные экономики мира.

Нарастающая задолженность в мировой экономике имеет и более существенные офшорные причины. В этой книге можно лишь вкратце описать или обозначить некоторые из них.

Доклад МВФ, опубликованный в 2009 году, содержит подробные объяснения того, как налоговые гавани, в сочетании с перекосами в традиционных налоговых системах, запустили двигатель мирового долга, поощряя компании скорее к заимствованиям, нежели к самофинансированию за счет собственных акционерных капиталов. Такая практика, говорилось в докладе, «ставшая очень распространенной, зачастую принимает большие масштабы. Учитывая потенциальное воздействие на финансовую стабильность, оправдать ее очень трудно». Посреди всего того шума, поднятого лидерами «Большой двадцатки» по поводу налоговых гаваней в 2008-м и 2009 году, этот опасный аспект проблемы остался почти незамеченным, отмечалось в докладе МВФ⁴⁰. Сформулированные МВФ ключевые принципы просты. Корпорации, занимающие деньги в офшорах, затем выплачивают проценты офшорным финансовым компаниям и разыгрывают старую уловку с внутрикорпоративным ценообразованием: прибыли уходят в офшоры, там их не облагают налогами, а расходы (процентные платежи) фиксируются в полноналоговых юрисдикциях, где расходы высчитывают из суммы начисленных налогов. Этот прием играет центральную роль в бизнес-модели, которой следуют частные акционерные компании. Они покупают какую-нибудь компанию, над созданием которой кто-то корпел годами, а затем обременяют ее долгами, что приводит к сокращению налогов и умножению доходов.

Нигде, ни в одном из звеньев этой цепочки, никто не производит более совершенных или более дешевых товаров

Выкупы за счет заимствованных средств (а такие заимствования всегда осуществляют в офшорах) стремительно ускорялись перед кризисом: объем средств, мобилизованных паевыми инвестиционными фондами с 2003 по 2007 год увеличился более чем в шесть раз и превысил 300 миллиардов долларов. К этому моменту доля таких фондов во всех сделках по слияниям и поглощениям достигла 30 %. В отчетах хвалят паевые инвестиционные компании за «великолепное создание стоимости». Иногда эти фонды действительно создают реальную стоимость, но ее создание вовсе не является основной чертой их бизнес-модели, сводящейся к тому, что фонды снимают сливки с уже созданной, существующей стоимости. Большие налоги сокращаются, стоимость акций компаний или стоимость самих компаний растет, вознаграждения управляющих становятся более «жирными», а богатства уходят от налогоплательщиков к богатым управляющим и акционерам. Нигде, ни в одном из звеньев этой цепочки, никто не производит более совершенных или более дешевых товаров. А в процессе этого в финансовую систему закачивают все больше долга. В результате обременения офшорными долгами, которое New York Times в 2009 году назвала «уолл-стритовским вариантом документального сериала “Отремонтируй и продай”», разорилось множество хороших фирм. Более половины компаний, объявивших дефолт по своим долговым обязательства, либо принадлежат паевым инвестиционным фондам, либо недавно принадлежали таким фондам⁴¹.

В малых и средних компаниях происходит очень много нововведений (я говорю о полезных инновациях, позволяющих производить более совершенные и дешевые товары, а не об инновациях лондонского Сити, которые просто перераспределяют богатства в пользу верхов и возлагают бремя рисков на низы). Но офшорная система работает в совершенно противоположном направлении.

Офшорная система субсидирует многонациональные корпорации, помогая им сокращать налоги, быстрее расти и мешать здоровой конкуренции мелких инновационных компаний, которые становятся объектами атак хищников, желающих «повысить ценность», создающуюся в процессе «взаимодействия», якобы возникающего в результате поглощения мелких фирм крупными, более диверсифицированными компаниями. В известной мере взаимодействие может быть полезным фактором (порождая, например, эффект масштаба), но хищники слишком часто «повышают ценность» просто за счет получения неправедных, непроизводительных офшорных налоговых привилегий. Некоторые компании-хищники получают максимальные прибыли за счет того, что отыскивают мелкие, действительно инновационные компании, которым пока не удалось самим открыть эти неправедные приемы получения привилегий, и выжимают из них все до последней капли.

Это вымывает с рынка подвижные, конкурентоспособные и инновационные фирмы и перемещает их в крупные корпоративные бюрократические структуры. В результате происходит ограничение конкуренции, что, возможно, приводит к росту цен. Долг растет, рядовые граждане платят больше налогов и становятся свидетелями того, как приходят в упадок их социальные институты, в первую очередь школы и больницы. Я уже не раз говорил, что отложенное налогообложение – это в сущности беспроцентный государственный кредит, дата погашения которого не установлена.

Посмотрите, что происходит, если многонациональная корпорация является банком. Подобно «подсаженным на стероиды» многонациональным корпорациям, банки искусно уходят в офшоры, где стремительно развиваются: они используют налоговые гавани для ухода от налогов, от требований обязательного резервирования и других норм финансового регулирования и для ускорения заимствований. По данным Банка Англии, в 1986–2006 годах банки достигли ошеломляющей нормы прибыли на свой акционерный капитал, составившей 16 %⁴². Этот усиленный офшорами рост означает, что теперь банки, ставшие достаточно большими, потребуют со всех нас выкуп. Пока налогоплательщики не дадут банкам того, что те хотят, следует ожидать финансовых бедствий. Проблема коммерческих структур, ставших «слишком великими, чтобы рухнуть», то есть обанкротиться, возникла из-за офшоров. Но и это еще не все.

Пока налогоплательщики не дадут банкам того, что те хотят, следует ожидать финансовых бедствий

Следующий момент, который мне хотелось бы обсудить, требует небольшого объяснения. Многие возлагают вину за последний кризис не только на дерегулирование, но и на возникшее в мире нарушение равновесия. Средства приходят из стран, имеющих положительное сальдо торгового баланса

(Китай, Индия, Россия, Саудовская Аравия), в страны, испытывающие дефицит (США и Великобритания). В странах, испытывающих дефицит, это приводит к чрезмерному потреблению и заимствованиям. А теперь взглянем на выполненную организацией Global Financial Integrity оценку, согласно которой незаконные финансовые потоки, исходящие из развивающихся стран, достигают в общей сложности триллиона долларов в год. И снова отмечу: большая часть этих гигантских средств исходит из крупных развивающихся стран вроде Китая, России и Саудовской Аравии, и уходит в крупные страны – члены ОЭСР вроде Великобритании и США. Незаконных потоков, имеющих противоположную направленность, гораздо меньше, так что чистым результатом трансграничной перекачки средств становится ежегодный приток сотен миллиардов долларов в экономики богатых стран и секретные юрисдикции⁴³. Незаконные, не отраженные статистикой и едва ли заметные потоки, дополняют отраженные официальной стратегией дисбалансы.

А теперь посмотрим, с чем сопряжены эти незаконные потоки. Возьмем, например, метод, известный как повторное оформление счетов-фактур. Допустим, лондонский трейдер покупает у экспортера из Москвы груз нефти стоимостью 100 миллионов долларов. Экспортер выставляет покупателю счет-фактуру на 120 миллионов долларов и просит без лишнего шума перевести 20 миллионов долларов на свой личный счет в Лондоне. Российская торговая статистика отразит факт экспорта нефти на сумму 120 миллионов долларов, хотя на самом деле нефти вывезли только на 100 миллионов долларов. Для специалистов, составляющих торговую статистику, 20 миллионов долларов остаются совершенно невидимыми, хотя и представляют вполне реальный незаконный финансовый поток, исходящий из России и направленный в Великобританию, и у этого потока вполне осязаемые последствия. Эти 20 миллионов долларов будут реинвестированы, скажем, в лондонскую недвижимость, с которой русские могут получать не облагаемый налогами рентный доход. Незаконные потоки ни в какой мере не повышают производительность. Они вызывают искажения на рынке британской недвижимости и увеличивают прибыли, получаемые банками от ипотечных операций. Цены на жилье в Великобритании растут; людям, впервые покупающим себе жилье, все труднее занять место на лестнице собственности; пузырь недвижимости разбухает все сильнее, а в экономике увеличивается сумма долга.

Есть еще одно обстоятельство. Эндрю Халдейн, исполнительный директор Банка Англии, в мае 2009 года опубликовал заслуживающую внимания статью, в которой очень точно сформулировал суть проблемы: «Если существует объединяющая тема, то ею является информационный провал. Это кризис порожден и продлен недостатком информации»⁴⁴. Финансовые рынки в 2007 году были захвачены врасплох, потому что никто не знал, что делают другие игроки рынка, чего они стоят, каковы риски и где они существуют (или не верил в имеющуюся информацию). При этом словно бы не существовало никакой, подчеркиваю, никакой, офшорной системы, несущей ответственность за полную непрозрачность.

Секретные юрисдикции специализируются на мошенничестве. Этим занимаются все офшоры. Наряду с секретностью и брюзгливым нежеланием сотрудничать с другими юрисдикциями офшоры обеспечивают корпорации нескончаемыми стимулами, особенно финансовыми, чтобы те могли вести свои дела через несколько юрисдикций. Обычно такие цепочки представляют сложную смесь офшорных и традиционных юрисдикций, что сбивает с толку регулирующие органы. Как отмечалось в докладе МВФ, офшорная система, прибегая к обычным вежливым и высокопарным недомолвкам, поощряет «усиление сложности и непрозрачности финансовых схем», что может «помешать финансовому надзору». Непроницаемые для взора офшорные следы, разделенные вдоль и поперек и рассеянные по всему миру, увеличивали расстояние между кредиторами и заемщиками. Это привело к ситуации, когда банкиры больше не знают, кто их конечные клиенты. Вряд ли стоит удивляться тому, что Royal Bank of Scotland в 2003 году предложил золотую кредитную карту с лимитом расходов до 10 тысяч фунтов стерлингов некоему англичанину Монти Слейтеру из Манчестера. Монти Слейтер оказался собачкой породы ши-тцу.

Не хуже других эту проблему пытался объяснить в свое время еще Джон Мейнард Кейнс: «Отдаленность собственности от деятельности есть зло в человеческих отношениях. Вероятно или наверняка, эта отдаленность в долгосрочной перспективе вызовет напряженность и вражду, которые сведут все финансовые расчеты к нулю». Это фундаментальный порок, лежащий в основе проекта глобализации. Предоставив свободу финансам, жители демократических национальных государств утратили свою свободу выбирать и осуществлять законы и правила, которые им удобны. Они перепоручили эти свободы финансистам мира в обмен на обещание, что свободные потоки капиталов прольются на них таким золотым дождем выгод и прибыли и восполнят собой любую утрату свободы. Налоговые гавани помогли свести эти расчеты к нулю.

Глава 10
Сопротивление

В борьбе с идеологами офшоров

В апреле 1998 года Организация экономического сотрудничества и развития сделала поразительное признание: оказывается, налоговые гавани причиняют огромный вред. В докладе ОЭСР признавали, что налоговые гавани и связанные с ними офшорные виды деятельности «размывают налоговые базы других стран, искажают схемы торговли и инвестиций, подрывают целостность системы налогообложения, ее справедливый и объективный характер и широкое общественное признание. Подобная вредоносная налоговая конкуренция снижает благосостояние в мире и подрывает уверенность налогоплательщиков в честности систем налогообложения»¹. Офшоры – это не просто территории, система или процесс. Это еще и свод интеллектуальных доводов. Инициатива ОЭСР стала первым в мировой истории не только серьезным и продолжительным, но и очень продуманным наступлением на секретные юрисдикции². В то время получили широкое распространение протестные антиглобалистские движения, однако практически все контраргументы его лидеров были направлены против торговых организаций и игнорировали факт существования офшорной системы. Доклад ОЭСР предполагал масштабное и всестороннее обсуждение, поскольку он поднимал слишком важные вопросы, связанные с практикой международного налогообложения, но эта тема никак не прозвучала в программных заявлениях антиглобалистов.

Докладу позволили увидеть свет по нескольким причинам. Во-первых, стало невозможно игнорировать появившиеся к тому времени свидетельства о налоговых гаванях, использование которых уже превратилось в «массовое, возрастающее по экспоненциальному закону» явление. Во-вторых, весь пафос доклада был направлен против малых островных государств Карибского бассейна, не входивших в ОЭСР³, и никоим образом не затрагивал ни интересов, ни роли стран – членов ОЭСР. Поэтому некоторые страны ОЭСР, не бывшие налоговыми гаванями, энергично проталкивали его публикацию. В-третьих, можно отметить еще одну немаловажную деталь: налоговые гавани проявляли слишком откровенное пренебрежение мнением крупных международных межправительственных организаций. Почти два года ОЭСР предупреждала о готовящейся публикации своего доклада, и практически ни одна секретная юрисдикция не только не предприняла серьезных попыток что-то изменить, но даже не удосужилась отреагировать на эти заявления.

Очень важным представляется свидетельство Джона Кристенсена, в момент публикации находившегося на Джерси: «За исключением меня, кажется, никто не воспринял доклад серьезно. Банкиры просто заявляли: “ОЭСР – да они кто такие? Может, таможенная организация?”» Аналогичным образом отреагировал и весьма энергичный сторонник секретных юрисдикций Дэниел Дж. Митчелл из известного своими консервативными установками фонда «Наследие»: «Я тогда решил, что это просто шайка обезумевших европейских социалистов»⁴. И все же Митчелл, предполагавший написать пару соображений для фонда «Наследие», начал изучать доклад и действительно обнаружил в нем кое-какие положения, требующие его внимания. Но по-настоящему нарушил его покой вышедший в 2000 году следующий доклад ОЭСР, в котором была заложена настоящая бомба: черный список из тридцати пяти секретных юрисдикций и прямая угроза применения «оборонительных мер» против упорствующих офшоров. Еще более встревожил Митчелла тот неприятный факт, что ОЭСР поддержали не только «европейские коллективисты», но и администрация Клинтона.

В одном своем интервью, данном в Вашингтоне, Митчелл откровенно признался: «Нас застали со спущенными штанами. Наш фонд – крупнейший мозговой центр, способный решать любые интеллектуальные задачи, – просто не успел подготовиться. И тогда я подумал, что не мешало бы создать рабочую группу, которая займется этой проблемой». Так Митчелл вместе с Эндрю Квинланом, своим приятелем по колледжу, и Вероник де Рюжи, ученой-либертарианкой, окончившей Сорбонну, в противовес ОЭСР составил маленькую группу, получившую громкое название «Центр свободы и процветания». В рамках Центра возникла подгруппа, названная Коалицией по поддержке налоговой конкуренции. Как видно из этих названий, цель была определена – защита «дела налоговой конкуренции». И Центр и Коалицию взял под свое крыло вашингтонский институт Катона, хорошо финансируемая исследовательская организация, где собрались сторонники свободного рынка.

В те дни Вашингтон стал центром антиналоговых настроений. К походу на Налоговое управление США призывал сенатор от штата Делавэр Уильям Рот – глашатай республиканской стратегии: «Выдрать нынешнюю налоговую систему с корнем и выбросить ее подальше, чтоб никогда не проросла»⁵. Успешно проведя свою роль на сцене политического театра, этот маниакальный борец за снижение налогов на богатых добился, чтобы агенты Налоговой службы сидели на слушаниях в клетках, словно гангстеры, и давали свидетельские показания искаженными из-за электронной аппаратуры голосами. Люди Рота щедро потчевали публику историями о том, как налоговые агенты в пуленепробиваемых жилетах врывались в дома и, угрожая оружием, заставляли девочек-подростков переодеваться в благопристойную одежду. Большинство обвинений не имели под собой никакой почвы, но сотрудники Налоговой службы были лишены права на опровержение⁶. На этом не закончилось: Рот заваливал политиков электронными письмами по поводу докладов ОЭСР; публиковал в центральных газетах панические статьи под заголовками вроде «ВСЕМИРНАЯ НАЛОГОВАЯ ПОЛИЦИЯ НАСТУПАЕТ» и на каждом углу публично поносил деятельность ОЭСР. Офшорный мир развернул свои боевые порядки, пустив вперед крупное идеологическое подразделение.

Чтобы понять интеллектуальный багаж проофшорных сил, считаю уместным начать с Дэниела Дж. Митчелла – человека огромного личного обаяния, яркого и страстного, поскольку он являлся, пожалуй, самым громким и яростным защитником секретных юрисдикций. В своем блоге «Международная свобода: пора обуздать американское и мировое правительства», Митчелл заявляет: «Я страстный болельщик команды университета штата Джорджия. До такой степени страстный, что мне было бы трудно сделать выбор между низкой плоской шкалой налогообложения и титулом национальных чемпионов для любимых “Бульдогов”. Не шучу». Там же в блоге он приводит аттестацию, данную ему британской левоцентристской Observer: «Верховный жрец облегченного налогообложения и либертарианства, столь типичного для малых штатов». И тут же комментирует: «Это лучшее, что обо мне когда-либо говорили».

Мир, который отстаивал и отстаивает Митчелл, – мир благотворной налоговой конкуренции – возник в его мечтах под влиянием работ Чарльза Тибу. Известный экономист в 1956 году опубликовал свою теорию о свободном выборе любым индивидуумом юрисдикции для проживания. Тибу выстраивал мир (как вы понимаете, только теоретически), где рынки обретут совершенство и станут предлагать на выбор любой набор общественных и налоговых благ, а свободные и счастливые граждане толпами начнут мигрировать из одной юрисдикции в другую, сообразуясь исключительно с личными предпочтениями. Разумеется, наш мир слишком далек от этого, а сторонники доктрины о свободе воли и налоговой конкуренции взяли на вооружение модель Тибу лишь в качестве интеллектуального и идейного прикрытия офшорной системы.

Митчелл начал серьезно интересоваться политикой в эпоху Рейгана. Выпускник университета Джорджа Мейсона, Митчелл попал в идеологический плен консервативных идей Джеймса Бьюкенена и Вернона Смита, являвшихся разработчиками нового экономического направления, известного как теория общественного выбора. Сторонники этой теории отказываются от представления о политиках как субъектах, действующих от имени и в интересах народа или обществ, и рассматривают их как индивидуумов, преследующих только собственные интересы. Проповедуемое последователями теории общественного выбора отвращение к правительственным институтам идеально соответствовало мировоззрению начинающего либертарианца Митчелла, преклонявшегося перед Рейганом. До того как перейти в фонд «Наследие», Митчелл работал с сенатором-республиканцем Бобом Пэквудом, а затем – на команду Буша-старшего и Дэна Куэйла.

По мировоззрению Митчелла обязанности правительства должны быть низведены к выполнению нескольких ключевых функций вроде обеспечения безопасности. Все прочее предоставлено рынкам: «Некоторые люди мечтают о супермоделях, а я – о правительстве, собирающем всего 5 % ВВП». (Это действительно из области чистых фантазий – в настоящее время большинство правительств стран ОЭСР получает за счет налоговых поступлений от 30 до 50 % ВВП.) Себя Митчелл мыслит ученым. Во время интервью, которое я брал у него, он несколько раз отказывался от сказанного под следующим предлогом: «Я имею дело лишь с теориями; я не работаю в мире реального бизнеса».

Митчелл принадлежит к категории людей, которые тщательно лепят свой облик и отрабатывают специальные интонации. Например, заслышав, как обсуждают людей или идеи, им не поддерживамые, он обязательно в крайнем изумлении поднимет брови, а его реплики звучат очень скептически. Его речь всегда тщательно отрепетирована, поскольку ему до смерти хочется производить впечатление человека разумного и логически мыслящего. Митчелл размещает в Интернете короткие видеоролики со своими докладами и довольно живыми обращениями, щедро сдобренными сермяжными истинами; вообще его выступления звучат вполне доступно, убедительно и поразительно доходчиво. Он никогда не забудет вставить слово «свобода» или «воля», и обязательно пнет своих противников: «международных бюрократов», «вечно во все сующие свой нос правительства» и, конечно, «европейцев» (особенно французов) – это настоящие жупелы, и о них всегда говорится с особо наигранным, почти театральным ужасом. В августе 2009 года на конференции, проходящей в штате Колорадо и посвященной «свободному налогообложению», Митчелл начал свой доклад с энергичной, «бодрящей» фразы: «Позвольте сообщить вам некоторые пугающие цифры». Он сделал прогноз на следующие семьдесят пять лет – и на горизонте замаячил чудовищный призрак грандиозного налогового бремени.

Далее он привел статистические данные, свидетельствующие о некоторых привычках Джорджа У. Буша (которого он не жаловал), свободно расходующего финансовые средства. Под конец Митчелл предрек: «Америке грозит больше, чем просто “большое правительство”. это правительство затмит все “большие правительства” европейских государств всеобщего благоденствия. Даже во Франции и Швеции… Я не знаю, означает ли это, что мы должны будем перестать пользоваться деодорантом или начнем учить наших солдат сдаваться сразу, без боя в грядущих войнах. но я знаю одно – нас ждет участь европейского государства всеобщего благоденствия».

Задолго до появления доклада ОЭСР Митчелл, как он сам говорил, прилагал все усилия, чтобы в США не был введен международный налог: «Мой хлеб насущный – вопросы фискальной политики, снижения, а не повышения налогов, да-да, именно так. Для меня международный налог, все эти поборы с внутрикорпоративного ценообразования, с распределения процентов и тому подобное – столь же безнравственен, как и акцизы на молоко в Монголии». В те времена не была еще разработана и продумана система представлений о налоговых гаванях, немногие тогда понимали, насколько влиятельным фактором становятся офшоры, а главное, в век стремительной глобализации почти никто их не осуждал. Поэтому Организация экономического сотрудничества и развития – к огромной радости Митчелла – постаралась сохранить лицо и не выглядеть гонителем и мучителем мелких юрисдикций. ОЭСР объяснила, что ее инициатива – вовсе не крестовый поход против налоговых гаваней, а скорее атака на такое вредоносное явление, как налоговая конкуренция, то есть соревнование государств друг с другом в «гонке на дно», нулевые налоги ради привлечения свободного капитала и другие соблазны. Такой неожиданный поворот дал Митчеллу мгновенное преимущество, теперь с полным основанием он мог кричать в Вашингтоне о ненавистниках свободной конкуренции, о высокомерных бюрократах, засевших в ОЭСР.

Вопрос конкуренции – один из главных доводов в пользу существования налоговых гаваней; и этот аспект заслуживает отдельного разговора. Митчелл находит хлесткие аргументы не хуже любого записного защитника офшоров. В Вашингтоне, в 2009 году, на одной из очередных встреч на Капитолийском холме, он с трибуны метал громы и молнии, стоя на фоне проецируемых фотографий с какими-то зловещими людьми в арабских бурнусах.

Международные бюрократы и политики из стран с высокими налогами начинают скоординированное наступление на малые юрисдикции. В идеальном мире другие государства должны были бы конкурировать с так называемыми налоговыми гаванями. А вместо этого страны с высокими налогами хотят учредить некий эквивалент ОПЕК. Это попытка образовать всемирный налоговый картель, который позволит политикам ввести в действие худшие налоговые меры⁷.

Допустим, в вашем городке стоит одна-единственная заправочная станция. Она может все: ввести какие угодно высокие цены; работать в неудобное для вас время; подсовывать вам дрянной бензин; обслуживать кое как. Но если в вашем городке пять таких станций, всем им придется конкурировать друг с другом. Их владельцы будут вынуждены снижать цены и внимательно относиться к вашим потребностям. С правительствами, как мы видим, происходит то же самое.

Вообразите, что вы – губернатор штата Массачусетс. Вам очень хотелось бы избавиться от штата Нью-Гэмпшир. «Закрыть» его. Ликвидировать его из-за конкуренции. Обама и прочие левые коллективисты ненавидят налоговые гавани, потому что они являются форпостами свободы. Благодаря глобализации труд и капитал стали теперь намного более мобильными, чем прежде. Правительства пытаются установить высокие ставки налогов? Но сегодня у [людей] есть выбор: они могут либо переехать сами, либо перевести свои деньги за границу. Ситуация точно такая же, как с заправочной станцией в вашем городке. Была одна. И вдруг их открылось много. Теперь вы вольны сами решать, какую из них выбрать. И вы говорите: «Да не буду я больше заправлять машину там, где меня обдирают; я поеду на ту станцию, где меня лучше обслужат за мои деньги».

Другими словами, налоговая конкуренция благотворна, и бороться с нею никак нельзя. На первый взгляд, доводы Митчелла представляются разумными, но при более внимательном рассмотрении они рассыпаются в прах и превращаются в сплошную чепуху. И вот почему.

Конкуренция компаний на рынке в корне отличается от налоговой конкуренции юрисдикций. Выглядит это таким образом: если какая-то компания не способна конкурировать, она может выйти из бизнеса. На ее место придет другая компания, которая производит более совершенные и более дешевые товары или услуги. Такое «созидательное разрушение» болезненно, но оно является источником динамичности капитализма. Посмотрим, что происходит, если не может конкурировать страна. Крушение государства? А ведь это – нечто совсем иное. Никто не станет, да и никто не сможет сделать то, что Митчелл назвал «ликвидацией Нью-Гэмпшира». В таком случае, что означает самое понятие «конкурентоспособность страны»? Ведь очевидно, государства не вступают в сколько-нибудь осмысленное соревнование друг с другом в поддержании правопорядка на улицах. Они, могут, например, конкурировать в сфере образования, но конкуренция такого рода приводит к повышению налогов для оплаты более совершенных услуг.

Конкуренция компаний на рынке в корне отличается от налоговой конкуренции юрисдикций

Находящаяся в Женеве неправительственная организация Всемирный экономический форум [далее везде – ВЭФ] дает более широкое определение конкурентоспособности государств: «Комплекс учреждений, политических мер и факторов, определяющий уровень производительности той или иной страны». В полном определении ВЭФ перечислены все двенадцать «столпов» конкурентоспособности (инфраструктура, учреждения, макроэкономическая стабильность, образование, эффективность товарных рынков и так далее). Можно найти недостатки в этом списке, но выбор критериев конкурентоспособности представляется достаточно разумным. Практически все перечисленные явления или институты требуют довольно высокого уровня налогообложения. В сущности большинство конкурентоспособных стран, по меркам ВЭФ, являются странами с высокими налогами. Разумеется, есть много отступлений от такого правила: в индексе конкурентоспособности за 2009–2010 годы Швеция, Финляндия и Дания, страны с самыми высокими в мире налогами, заняли соответственно четвертое, пятое и шестое место, тогда как США, где налоги ниже (но все-таки не слишком низкие по мировым стандартам), заняли второе место. Но зато страны с самыми низкими налогами, например, Афганистан или Гватемала, на самом деле всегда наименее конкурентоспособны.

Если копнуть глубже, то нам откроются другие любопытные факты. Страны, расходующие много средств на социальные нужды (именно их, «государства всеобщего благоденствия», клеймит Митчелл, выступая против таких расходов), занимают высокие места в рейтинге конкурентоспособности⁸. Более высокие налоги позволяют государствам тратить больше на образование, здравоохранение и другие социальные цели, что как раз помогает жителям этих стран быть конкурентоспособными на своих рабочих местах. Весь круг понятий, имеющий отношение к налогообложению, связан и с общим законодательством, и с государственным регулированием. Конечно, какая-нибудь юрисдикция – благодаря тому, что является перевалочным центром торговли наркотиками или попустительствует сексуальному туризму любителей детишек – вполне обладает «конкурентным преимуществом». Но при здравомыслящем отношении эти особенности конкретной юрисдикции никак нельзя считать положительными и более сильными сторонами по сравнению с другими государствами.

Митчелл утверждает, что секретные юрисдикции имеют свойство быть более «сытыми», чем другие страны, и из этого делает вывод: офшоры – это хорошо. Подобный аргумент очень удобен, когда указывают на частные самолеты, яхты и дворцы богатого диктатора и его приспешников и говорят: коррупция – это хорошо, ведь благодаря ей люди становятся богатыми. И все же есть то, в чем Митчелл, пожалуй, прав.

Ставки налогообложения по всему миру снижаются уже долгое время. Например, Митчелл говорит, что корпоративный налог снизился с 50 % в 1980 году до чуть более 25 % в настоящее время. В значительной мере это является результатом конкуренции разных юрисдикций – конкуренции, в которой лидируют офшоры. Митчелл утверждает: «Когда я подсчитываю все заработанное, я понимаю: мои гонорары так высоки, потому что отличные доклады, написанные мной для института Катона, вынуждают правительства по всему миру [снижать налоги]. Но в действительности дело в налоговой конкуренции… и налоговые гавани – самый мощный ее инструмент».

Доказать такое довольно трудно, но вполне можно допустить, что весь мир разом выбрал для себя одну систему ценностей: снижение налогов и дерегулирование финансовой деятельности – и считает ее единственной движущей силой глобального развития. Тогда, действительно, налоговая конкуренция, возможно, и является более мощной силой. Впрочем, многие экономисты полагают, что подобной темы просто не существует. Хотя ставки налогообложения и снизились, но объем поступлений остается постоянным. В богатых странах ОЭСР с 1965 года налоги на доходы физических лиц устойчиво составляют 25–26 % общих налоговых поступлений, а доля совокупных корпоративных налогов даже слегка возросла, с 9 до 11 %⁹. Некоторые считают, что это доказывает не слишком большую значимость налоговой конкуренции. Но присмотримся к самим цифрам и к тому, что за ними стоит, и перед нами откроется любопытная картина.

Хотя богатые страны сохранили свои совокупные налоговые поступления, корпорации и богачи выплачивают намного меньшую долю этих поступлений. Прибыли корпораций, на основе которых исчисляют их налоговые обязательства, резко возросли¹⁰. А тем временем богачи не только наблюдали, как увеличиваются их доходы и благосостояния, но и постепенно выводили свои доходы из категории налогов на доходы физических лиц и переносили их в категорию корпоративных налогов, ставка по которым гораздо ниже. Например, четыреста богатейших американцев в 1992 году относили 26 % своих доходов к жалованьям и заработкам, а 36 % – к доходам от прироста капитала. Та же группа к 2007 году отнесла только 6 % своих доходов к заработкам, а 66 % – к приросту капитала¹¹. То же самое происходит по всем категориям людей, имеющих высокие доходы, и по всем странам ОЭСР – по меньшей мере с 1970-х годов. Таким образом, снижение ставок корпоративных налогов скрывает уклонение богачей от налогов¹². Напротив, за последние тридцать лет трудящиеся стали свидетелями повышения налогов на их личные доходы и взносов на социальное обеспечение. Митчелл прав, когда говорит, что налоговая конкуренция реальна. Но она больно кусается.

Посмотрите, как налоговая конкуренция бьет по развивающимся странам, и вам откроется еще более широкая картина. Одной из совсем немногих работ, когда-либо выполненных по этой теме, является короткий доклад МВФ, опубликованный в 2004 году. В нем отмечалось: «Тому, как международная налоговая конкуренция сказывается на развивающихся странах и странах с новыми рыночными экономиками, уделено мало внимания. Наше исследование – первая попытка рассмотреть эти вопросы»¹³. Результаты вызывают удивление. Ставки налогообложения снижались по меньшей мере так же быстро, как в богатых странах (если не быстрее), и наиболее стремительное снижение этих ставок наблюдалось в странах Африки, лежащих южнее Сахары. Но резко сократились и налоговые поступления: за одиннадцать лет, с 1990 по 2001 год, поступления в бюджеты стран с низкими доходами, получаемые за счет корпоративных налогов, сократились на четверть. Это вызывает особое беспокойство, потому что развивающимся странам легче облагать налогами несколько крупных корпораций, чем миллионы бедняков, так что корпоративные налоги для таких стран значат очень много.

Развивающимся странам легче облагать налогами несколько крупных корпораций, чем миллионы бедняков

Одна из причин снижения поступлений от налогов на корпорации – особые налоговые стимулы. В 1990 году такие стимулы предлагало лишь незначительное количество бедных стран. Но уже к 2001 году эта практика стала преобладать. Первое подробное исследование налоговых стимулов, проведенное МВФ в июле 2009 года, показало, что налоговые стимулы, которые предположительно должны привлекать иностранных инвесторов, резко сокращают налоговые поступления и никак не способствуют экономическому развитию¹⁴.

Именно налогообложение, а не иностранная помощь, является самым устойчивым источником финансирования. Налоги делают правительства подотчетными гражданам, а помощь из-за рубежа делает те же правительства зависимыми от иностранных доноров. Многим африканцам это слишком хорошо известно. «Я сделал налоговое управление передовым учреждением, поскольку налоги могут избавить нас от необходимости побираться. Если нам удастся собрать в виде налогов около 22 % ВВП, нам не надо будет беспокоить другие страны просьбами о помощи. Вместо того чтобы беспокоить других и клянчить: “Дайте мне немного того и чуть-чуть этого”, – я буду приезжать к вам, приветствовать вас и торговать с вами», – говорит Йовери Мусевени, президент Уганды, которая собирает в виде налогов всего лишь 11 % ВВП¹⁵.

Налоговая конкуренция разрушает налоговые поступления развивающихся стран и усиливает их зависимость от иностранной помощи. Бразильцы называют налоговую конкуренцию налоговой войной, и это гораздо лучше раскрывает суть происходящего в реальном мире. Американский сенатор Карл Левин вторит бразильцам: «Налоговые гавани ведут экономическую войну с США». Точнее было бы сказать, что офшоры помогают небольшой кучке американцев в их борьбе с трудящимся большинством, но на самом деле происходит нечто более сложное. Когда какая-нибудь многонациональная корпорация из богатой страны делает капиталовложения в бедную страну, налоговое соглашение между этими государствами определяет, с каких составляющих будут взиматься налоги обеими странами. Но глобальное налоговое соглашение, с легкой руки ОЭСР, предоставило право облагать многонациональные корпорации налогами только богатым странам. Поэтому и становится возможной ситуация, когда, например, Уганда дает налоговые льготы какой-нибудь крупной американской сырьевой корпорации, и последняя получает намного большую прибыль, которую потом либо уводит в офшоры, либо репатриирует в США, где эту прибыль и облагают налогами. Такое налоговое соглашение помогает объяснить, почему богатые страны сохраняют свои поступления от корпоративных налогов в условиях налоговой конкуренции. Происходит это благодаря тому, что богатые страны получают большую долю налога на прибыль, произведенную в международной торговле, и делают это за счет бедных стран.

Еще один доклад Митчелла называется «Нравственное обоснование налоговых гаваней»¹⁶. Видеоролик, размещенный им в октябре 2008 года, передает настрой этого выступления:

Огромное большинство мирового населения проживает в государствах, правительства которых не в состоянии обеспечить защиту основ цивилизованного общества. [Идут кадры с Ким Чен Иром, Робертом Мугабе и Владимиром Путиным, снятые так, чтобы они выглядели зловеще.] Налоговые гавани помогают эти народам защищаться от продажных и некомпетентных режимов, обеспечивая надежные места, где можно хранить активы.

Одна из причин, по которой Швейцария проводит свою исключительную политику в области прав человека, защищая финансовую тайну личности, состоит в том, что в 1930-х годах эта страна укрепила законодательство ради защиты немецких евреев, желая оградить их активы от нацистов. [Демонстрация кадров с Гитлером, приветствующим народ из автомобиля, и гестаповским офицером, который гонит толпу испуганных женщин.] А что вы скажете о несчастной аргентинской семье, сбережения которой девальвация грозит обесценить за одну ночь?

Разместите эти сбережения в офшоре, говорит Митчелл, и они будут в безопасности. И снова нельзя не признать: доводы Митчелла убедительны – правда, до того момента, когда перестаешь думать только о них.

Во-первых, история Митчелла о происхождении швейцарской банковской тайны – не более чем красивый вымысел, об этом я подробно рассказал в главе 3. Даже если в стране существует неправильная или неправедная власть, почему следует предоставлять защиту только богатым элитам и их состояниям? Если в какой-то стране действуют несправедливые законы, то предоставление услуг налоговых гаваней самым богатым и наиболее могущественным гражданам – наилучший способ ослабить давление на единственную группу населения, у которой есть настоящее влияние, позволяющее добиться перемен. Пусть деньги богатых остаются в стране, пусть они даже хранятся в кубышке, но именно в такой ситуации требуется немедленное проведение реформ. Даже если в отдельных странах существуют деспотические правительства, никакой необходимости в офшорной секретности для защиты средств граждан этой страны нет. Допустим, я житель Танзании, на счетах которого в Лондоне лежит миллион долларов, приносящий 5 % в год; а я должен платить на этот доход налог в размере 40 %, значит, я должен своему правительству 20 тысяч долларов за год. Власти Великобритании могут сообщить правительству Танзании, что я храню деньги в их стране, но эта информация, по всем действующим международным соглашениям, не дает Танзании никаких прав на конфискацию моего миллиона долларов. Аргентинская семья может защитить свои сбережения от гиперинфляции, переместив их в Майами, но банковская тайна не играет в такой защите ни малейшей роли. Положите эти деньги на обычный банковский счет, обменяйтесь информацией о доходах и заплатите с них налоги. Собственник счета остается в полной безопасности.

Митчеллу, когда он затрагивает проблему защиты личных средств граждан от диктаторских режимов, возможно, следует задуматься вот над каким вопросом: кто использует секретные юрисдикции для укрытия денег и укрепления своих позиций? Отважный правозащитник, корчащийся под пытками в застенке? Смелый журналист, проводящий расследование? Уличный демонстрант? Или жестокий тиран-клептократ, угнетающий перечисленные выше социальные группы граждан? Ответ на этот вопрос известен.

Что же на это скажет Митчелл? Например, вот это: «А вы не подумали, что ваши личные данные могут быть проданы бандитам, и они похитят вашего ребенка?» Прозрачность угрожает живущим в Саудовской Аравии гомосексуалистам и проживающим во Франции евреям, которые «стали жертвами коррумпированных и (или) деспотических режимов. Не имея возможности защитить свои активы в так называемых налоговых гаванях, эти люди подвергнутся еще большей опасности». Ответ, говорит Митчелл, заключается в том, чтобы «положить деньги в один из банков Майами, поскольку Америка – это тоже налоговая гавань»¹⁷. Внешне это похоже на правду, но не более того. Для того чтобы узнать, у кого есть деньги, похитителям людей не нужны налоговые данные. Тем более, у сверхбогатых людей есть телохранители. Так что их самих и их детей похищают редко. Жертвами преступников обычно становятся представители низших и средних классов. Впрочем, есть и более важное обстоятельство: как свидетельствуют все исследования, хорошие налоговые системы способствуют лучшему управлению государством (что в свою очередь ведет к сокращению случаев похищения людей). Помогая элитам грабить подвластное им население, секретные юрисдикции как раз создают те предпосылки, из которых вырастают проблемы, так беспокоящие Митчелла.

Когда речь заходит о свободе, Митчелл вполне откровенен. Государство всеобщего благоденствия – это государство с высокими налогами, а значит, утверждает он, – «тюрьма, в которой томится человеческая душа. Такое государство делает из нас домашних животных. Оно стремится засадить нас в клетку, управлять нашей свободой и нашей жизнью, а с этим надо бороться». Налоги плохи, и налоговые гавани стали ответом на государство-тюрьму. Если следовать подобному мировоззрению, то мы дойдем до того, что частная собственность, конечно, неприкосновенна, а вот налоги являются кражей частной собственности. Митчелл говорит: «Есть смысл защитить интересы собственной семьи путем помещения семейного состояния в местах вроде Гонконга, где их не смогут обнаружить политики страны, в которой вы проживаете. А если политики не смогут найти ваши деньги, они не смогут и украсть их». Оставим в стороне тот факт, что такие утверждения звучат как подстрекательство ко всеобщему уклонению от уплаты налогов. Стоит, однако, задаться вопросом, является ли налог кражей.

Как указывал Мартин О’Нил, специалист по политической философии, права собственности возникают из общей системы юридических и политических правил, в данном случае нормы налогообложения не исключение. Таким образом, если определять налог как кражу, то надо быть последовательным и считать, что вы пользуетесь такой системой, в которой налоги являются главным средством борьбы с налогообложением. Сделав такое умозаключение, начинаешь понимать, что здесь налицо логическая ошибка, то есть, говоря философским языком, спорящие или впадают в порочный круг, или сознательно используют эту ошибку как демагогический прием. А теперь поговорим на юридическом языке. С юридической точки зрения, корпорации, как и налогообложение, – тоже порождения государства. «Государство – единственный в мире институт, который может вызвать корпорации к жизни. Только государство дает корпорациям их основные права, такие как юридическая идентичность и ограниченная ответственность… Без государства корпорация – ничто. В буквальном смысле пустое место», – объясняет Джоэл Бакан в своей ставшей бестселлером книге «The Corporation»¹⁸. Утверждать, что корпоративный налог является кражей, значит снова двигаться по тому же порочному кругу, постоянно утыкаясь в знакомое логическое противоречие.

Многие рассуждения адептов офшорной системы при внимательном изучении грешат алогизмами, противоречиями и парадоксами. Возьмем их главное утверждение, будто секретные юрисдикции играют важную роль в повышении эффективности финансовых рынков, – как оно согласуется с фактом, что именно офшорные структуры обеспечивают секретность информации? Нельзя не заметить, как это сразу вступает в противоречие с общепринятым положением об эффективных рынках, включающем в себя не в последнюю очередь и принцип транспарентности.

Экономист Брэд Делонг в 2009 году разместил в своем блоге цитаты из многочисленных выступлений Митчелла, озаглавив подборку «Why Do I Have to Deal with People Like Dan Mitchell?» («Зачем мне иметь дело с такими людьми, как Дэн Митчелл?»). В одной своей речи Митчелл восхищался Исландией, проводившей экономическую политику дерегулирования и снижения налогов, – публикация появилась точно накануне краха исландской экономики. В другой статье – «A Better Way To Chastise France» («Лучший способ выпороть Францию») – Митчелл настоятельно рекомендовал американскому правительству отказаться от взимания налогов, которые иностранцы вынуждены платить со своих дивидендов. По соображению автора, эта мера поможет США «вывести» из «деспотичных стран» огромное количество инвесторов, пытающихся спасти свои деньги от высокого налогообложения. Получается, следуя логике Митчелла, что налоговые гавани вовсе не оказывают содействия рынкам, а просто «наказывают» неправильные страны? Тут явно какая-то несостыковка.

Еще одна сфера, касаясь которой, сторонники налоговых гаваней впадают в страшную путаницу, – валютно-кредитная политика. В целом они поддерживали монетаризм как идею, а значит, были согласны, что с помощью регулирования объема денег можно управлять инфляцией и безработицей. Парадокс заключается вот в чем: монетаризм стал влиятельной доктриной после выхода знаменитой статьи Милтона Фридмана, то есть в том самом 1956 году, когда возник евродолларовый рынок и вовсю формировалась общемировая офшорная сеть. В неравной схватке двух систем – монетарной и офшорной – побеждает последняя. Одно существование налоговых гаваней подрывает идею монетаризма: в мире, где капитал без усилий уходит в свободные от регулирования офшоры, а банки получают возможность создавать любые объемы денег, контроль над денежной массой практически невыполним, и правительства многих стран вынуждены вести за него напряженную борьбу. В конце концов сам идеолог монетарной политики, Фридман, признался в 2003 году: «Мы не достигли своей цели – наш план управлять денежной массой оказался неудачным».

Систему государственных институтов следует «укоротить до таких размеров, чтобы все правительство можно было утопить в ванне»

Другой показательный пример – практика уклонения от налогов. Офшоры, предлагая свои услуги корпорациям, бесконечно рекламируют самые разнообразные схемы оптимизации налогов. Однако любая минимизация налогообложения, даже проведенная без нарушения закона, – экономически малоэффективна. Вот мнение британского экономиста Ричарда Мерфи: «Считается, если хочешь обеспечить плодотворную инвестиционную деятельность, то невозможно избежать налоговых злоупотреблений. Пусть так, но это нерациональное распределение ресурсов».

В большинстве своем люди вовсе не склонны нарушать налоговые обязательства, поэтому теоретики офшорной системы в качестве самого веского аргумента в пользу офшоров любят ссылаться на распространенное мнение, будто политика сокращения налогов фактически увеличивает налоговые поступления. От этого остается сделать один шаг до логического вывода:

налоговая конкуренция является благом, поскольку способствует снижению налоговых ставок. Правда, в сознании американских республиканцев произошла полная мешанина, и данный тезис наложился на весьма честолюбивый замысел, лелеемый всеми противниками мер государственного финансового контроля, а следовательно, и представителями офшорного мира – известными приверженцами либертарианских настроений. Идея сводилась к радикальному решению: максимально сократить налоги и тем самым уморить голодом «большое правительство» – ведь страшнее его зверя не было. Здесь уместно привести совсем недавнее, но уже ставшее легендарным заявление, принадлежащее фанатичному борцу за снижение налогов Гроверу Норквисту: систему государственных институтов следует «укоротить до таких размеров, чтобы все правительство можно было утопить в ванне»¹⁹. Естественно, возникает некий внутренний диссонанс: одни призывают ввести сокращение налогов, так как это благотворно влияет на поступления в государственную казну; другие, особенно желающие обречь зверя на голодную смерть, ратуют за политику снижения налогов, так как она, наконец, позволит сократить раздутый бюджет. Согласитесь, невозможно, чтобы истина принадлежала сразу обеим сторонам. Тем не менее две противоречащие друг другу теории спокойно существуют бок о бок и процветают на протяжении четверти века. На этот счет у Боба Макинтайра, директора общественной организации «Граждане за справедливые налоги», свое особое мнение: «Все возможно… По понедельникам, средам и пятницам республиканцы выступают за снижение налогов, потому что хотят увеличить государственные доходы. По вторникам, четвергам и субботам они выступают за сокращение налогов, потому что хотят снизить налоговые поступления в бюджет, чтобы вынудить правительство уменьшить расходы, – и тогда, может быть, зверюга сдохнет от голода. Ну а по воскресеньям они все отдыхают». Конечно, солидные аналитики придерживаются более серьезных взглядов. Некоторые из них вообще не придают большого значения налоговым ставкам, полагая, что их величина не слишком важна для состояния бюджета страны. Большинство исследований показывает: ставки налогов на корпорации играют весьма второстепенную роль при выборе местоположения бизнеса, поскольку настоящие деловые люди (имеются в виду те, кто хоть что-то производит) предпочитают вкладывать деньги туда, где будет спрос на их товары и где есть развитая инфраструктура и здоровая среда, поставляющая образованную, профессиональную рабочую силу. И самое главное, умные производители всегда придерживаются принципа целесообразности. Компания Tropicana никогда в жизни не станет выращивать апельсины на Аляске, даже если ей посулят там немыслимые налоговые льготы. В свой золотой век (1947–1973) американская экономика росла почти на 4 % в год, а максимальная предельная ставка налогообложения колебалась в пределе от 75 до 90 %²⁰. Не надо объяснять, что вовсе не эти высокие налоги вызвали подобный расцвет экономики, но и совершенно точно, не они стали ее душителями.

Итак, по мнению Митчелла, снижение налогообложения обязательно повлечет за собой сокращение числа желающих уклониться от налогов. Прекрасно. Но в таком случае как он объяснит происходящие в мировых масштабах незаконное сокрытие доходов от налогов и бегство капитала? Ведь две эти эпидемии, в 1970-е внезапно охватившие весь мир, между прочим, вспыхнули тогда и продолжают свирепствовать по сей день в условиях свободного падения налоговых ставок. Подлинное объяснение этому есть только одно: и уклонения от уплаты налогов и утечки капитала были спровоцированы как бурным ростом налоговых гаваней, так и многочисленными финансовыми послаблениями.

К началу XXI столетия расстановка сил постепенно определилась. Пока ОЭСР вырабатывала свою позицию по отношению к налоговой конкуренции и пагубности ее роли в расширении и развитии офшорной системы, Митчелл с союзниками развернули через Вашингтон громкую кампанию, забрасывая Белый дом и Капитолий письмами и донимая докладами. И оттуда, за все время их наступления на ОЭСР, не последовало ни одного разумного опровержения. Тогда Организация экономического сотрудничества была вынуждена сама перейти к обороне. Надо сказать, что налоговые гавани тоже не теряли зря времени и начали мобилизацию собственных сил. В январе 2001 года генеральный секретарь Содружества наций предложил ОЭСР создать совместную рабочую группу, в составе которой малые государства – члены Содружества, то есть офшоры, получили бы равное представительство. Эта группа оплела проект ОЭСР такой бюрократической волокитой, что все дело увязло в трясине каких-то непонятных проволочек и мелких дрязг. Для координации оборонительных действий налоговые гавани учредили самостоятельную Международную налоговую и инвестиционную организацию, которая в первую очередь наладила связи с Митчеллом и его Центром свободы и процветания. А затем, в 2001 году, к власти в США пришел Джордж У. Буш.

Ларри Саммерс, министр финансов в администрации Клинтона, поддерживал ОЭСР и даже предлагал применять санкции против офшоров, что нашло отражение в его последнем бюджете. В администрации Буша министр финансов Пол О’Нил поначалу не имел определенной позиции по данному вопросу. Однажды он даже сделал заявление: «Я поддерживаю приоритет прозрачности и сотрудничества», – прозвучавшее для Митчелла как сигнал боевой тревоги. Центр свободы и процветания начал оказывать еще большее давление на вашингтонские политические круги; силами Центра было организовано совместное обращение к О’Нилу с требованием отправить проект ОЭСР на помойку. Воззвание подписали восемьдесят шесть сенаторов и конгрессменов, которых возглавили очень влиятельные политики-республиканцы Джесси Хелмс и Том Делэй; под письмом также стояли подписи консервативных экономистов, в том числе Милтона Фридмана и Джеймса Бьюкенена. На этом Митчелл не остановился и продолжал заваливать министерство США коллективными письмами. Он обрушивал громы и молнии на «парижское чудовище» (штаб-квартира ОЭСР располагается в Париже). Не стояли в стороне и союзники Митчелла: Содружество наций разносило ОЭСР как банду бюрократов, выкручивающих руки малым странам²¹, а официальный представитель Каймановых островов с трибуны ООН громогласно инкриминировал ОЭСР синдром «Большого брата» и тактику запугивания. Правда, американские лоббисты почему-то совсем оставили без внимания тот факт, что Каймановыми островами в сущности управляли из Лондона. Помощь со стороны единомышленников еще больше распалила Митчелла, продолжавшего свой вашингтонский крестовый поход против ОЭСР.

В борьбу с ОЭСР вступили налоговые гавани Карибского бассейна, которые склонили на свою сторону так называемый Кокус черных конгрессменов^[33]; и влиятельная группа афроамериканцев – членов конгресса направила от своего имени послание О’Нилу с предупреждением, что инициатива ОЭСР «угрожает подорвать хрупкое экономическое положение некоторых ближайших соседей и союзников США». Разумеется, в этом письме господа конгрессмены забыли упомянуть, что секретные юрисдикции со своим «хрупким экономическим положением» и сами могут оказывать значительное воздействие на крупные африканские страны; и совсем упустили из виду, что главными бенефициарами «бедных» карибских офшоров являются богатые белые банкиры, юристы и финансисты.

Надо сказать, что по каким-то пунктам ОЭСР сама давала удобный повод для критики. В ее черном списке не значилось ни одной страны – члена организации: ни Швейцарии, ни Люксембурга, ни Великобритании, ни Америки. Митчелл не преминул этим воспользоваться и вонзил когти еще глубже: «ОЭСР, клуб богачей из промышленно развитых стран, начинает свой джихад против офшоров, но не включает в черный список собственных членов. Свора лицемерных расистов! Могущественные европейские чудовища, управляемые белыми, нацелились на маленькие государства вроде стран Карибского бассейна. Кто-то должен сказать парижским бюрократам, что эпоха колониализма закончилась»²². На этот раз Митчелл, нажав на слишком болевую точку, прорвал слабую оборону министерства финансов. О’Нил обратился в рупор сторонников налоговых гаваней Washington Times (консервативная газета, учрежденная в 1982 году влиятельным лидером религиозного культа преподобным Муном Санменом), и 10 мая 2001 года было опубликовано следующее заявление: США «совсем не заинтересованы подавлять конкуренцию, которая и для правительственных, и для предпринимательских структур является созидательной движущей силой успеха», поэтому миссия ОЭСР «не согласуется с приоритетами нынешней администрации»²³; США «не поддерживают ничьих усилий, направленных на то, чтобы диктовать какой-либо стране, какими у нее должны быть системы налогообложения и налоговые ставки»²⁴. Все заявление министра финансов США звучало так, словно его автором был сам Митчелл. «Не смейте покушаться на наши права! Мы суверенные государства!» – дружно заголосили маленькие страны – те самые налоговые гавани, которых никогда не останавливали законы других суверенных государств и которые с радостью вмешивались в чужие правила налогообложения. На этом, как мне думается, можно поставить логическую точку в моем долгом перечислении внешних и внутренних противоречий, присущих системе взглядов теоретиков офшорного мира.

Проект Организации экономического сотрудничества и развития умирал. Как писал специалист по налогам Марти Салливан, все начинания ОЭСР «медленно распадались на ряд беззубых деклараций, стиль которых напоминал некую помесь выкриков болельщиков и ворчаний судей, фиксирующих ошибки». Критерии включения стран в черный список были смягчены: теперь налоговые гавани стали «партнерами-участниками». Многие из них избежали включения в список, лишь попросту пообещав «подчиниться общим требованиям», правда, при условии, что все остальные тоже «приведут себя в соответствие», даже такие крепкие орешки как Швейцария, Великобритания, США и ставший недавно независимым Гонконг. Иначе говоря, налоговые гавани дали слово, что этого не случится никогда.

Через два месяца после опубликования заявления О’Нила сенатор Карл Левин, в одиночестве ведший арьергардные бои за всех отступивших сторонников ОЭСР, сделал оценку, согласно которой США ежегодно теряли 70 миллиардов долларов вследствие ухода налогоплательщиков в офшоры. «Цифра настолько огромная, что даже если бы удалось собрать половину указанной суммы, то Америка смогла бы оплатить все расходы на лекарства по программе Medicare, не поднимая для этого налоги и не сокращая бюджеты», – писал Левин. На свое замечание, что Налоговое управление США смогло раскрыть из более чем 1,1 миллиона офшорных счетов меньше, чем 6 тысяч, Левин получил простой и ясный ответ О’Нила: «Признаю, это забавно»²⁵.

Срок, установленный ОЭСР для «исправления» налоговых гаваней, после чего должны были вступить в силу санкции, истек в июле 2001 года. И ничего не изменилось. Через какое-то время ОЭСР публично заявила, будто и не собиралась применять никаких мер. Следующим шагом стало очень своевременное предупреждение, сделанное коллегой Митчелла Эндрю Квинланом, что хватит всего лишь десяти дней лоббирования – и финансирование, которое США предоставляет ОЭСР, будет перекрыто. Краткий итог всей этой истории подвел Джейсон Шарман, написавший впоследствии хорошо документированное исследование: «ОЭСР пришлось отказаться от своих амбиций регулировать международную налоговую конкуренцию». Победа осталась за налоговыми гаванями.

* * *

Значительная часть системы аргументации защитников офшоров построена вокруг проблемы государственной власти и пределов ее воздействия.

Демократические государства издавна поддерживают принцип прогрессивного налогообложения, сформулированный еще Адамом Смитом: «…Налог… должен, по общему правилу, ложиться наибольшей тяжестью на богатых, и в такого рода неравномерности нет, пожалуй, ничего особенно несправедливого. Отнюдь не несправедливо, чтобы богатые участвовали в государственных расходах не только пропорционально своему доходу, но и несколько большей долей»^[34]. Но в США, как и во многих других странах, принцип прогрессивного налогообложения, принятый со времен Адама Смита, испарился. По имеющимся данным, в 2009 году 1 % богатейших американцев уплатил всего лишь более 40 % поступлений от подоходного налога. Правая организация Tax Foundation утверждает, что это «явным образом развенчивает традиционную популистскую риторику, обвиняющую “богатых” в том, что они не платят ту долю налогов, которая приходится на них по справедливости». Однако в том же 2009 году 1 % богатейших американцев владел почти половиной всех финансовых активов США, и их доля богатств продолжает расти. В данном случае речь идет не о высоких налогах на богатых, но об астрономическом богатстве и таком же неравенстве. Причем эти 40 % относятся только к подоходному налогу: богатые обычно превращают большую часть своих доходов в прирост капитала, который облагается налогом по более низким ставкам. А еще есть налоги на заработную плату и налоги, устанавливаемые штатами, и все они имеют свойство большей своей тяжестью ложиться на людей с низкими и средними доходами, а не на богатых. Для четырехсот самых богатых американцев действует намного меньшая ставка налогообложения, равная 17,2 %, причем эта ставка продолжает снижаться. Прибавьте к этому уклонение от налогов через офшоры (эти величины статистика не отражает), и картина искажается еще сильнее. Дэвид Кей Джонстон писал: «Четверть века сокращения налогов привело к нарушению нормального течения под воздействием силы притяжения. Ниагара потекла вспять»²⁶.

Во время продолжительного интервью, которое я брал у Митчелла в Вашингтоне, мы отправились в скромную забегаловку, расположенную неподалеку от института Катона. Там мы столкнулись с Ричардом Раном, сотрудником этого Института, служившего председателем Валютного управления Каймановых островов. Ран – человек серьезный, слегка грубоватый, с пиратской повязкой на глазу. Когда Митчелл весьма добродушно представил нас друг другу, Ран нахмурился, уклонился от рукопожатия, процедил сквозь зубы что-то вроде: «А, коммуняки из Европы» – и откланялся. Годом позже я все-таки связался с ним, и он согласился со мной встретиться. На этот раз Ран вел себя более вежливо (я все еще не мог отделаться от впечатления, оставшегося после нашего знакомства у института Катона, когда Ран налетел на меня, «сумасброда-европейца», взъерошенным коршуном), он даже вручил мне маленькую, размером с паспорт, брошюру в темно-красной обложке, под которой оказались. тексты Декларации независимости США и Конституции США. «Выглядит как паспорт ЕС, не так ли? – проскрежетал Ран, сверкая глазами. – Так вот, ваш паспорт – это орудие угнетения. А наша брошюра – документ свободы».

Он усадил меня в своем довольно спартанском кабинете. «Мои предки сражались в годы Американской революции. И я генетически не люблю иностранные правительства». После такой заявки он заставил меня купить за 20 долларов книжку Митчелла (один экземпляр этого труда у меня уже был, но я не хотел портить Рану настроение), и мы, наконец, начали беседовать.

Мне показалось, что Ран – вовсе не приспешник богатых, а скорее человек, руководствующийся по меньшей мере глубокими личными убеждениями. «Такие люди, как вы, расстраивают меня… Я часто задаюсь вопросом, являетесь ли вы все такими злыми по природе или же вы просто невежественны, – проговорил он. – Налоговое угнетение вызывает в мире нужду». По словам Рана, этот факт вполне установлен научно и в качестве доказательства сослался на некоторые опубликованные в Болгарии исследования. «Когда международные бюрократы хотят обрушиться на какие-то страны за то, что те не вводят плохие налоги, – продолжал он, – это вполне укладывается в мое определение зла». Ран рассказал о «международном заговоре бюрократов», организованном в целях увеличения налогов, отметив, что это не столько организованный заговор, сколько постоянное стремление увеличивать налоговые поступления для финансирования собственного благосостояния и своих привилегий.

Возможно, какая-то крупица истины есть в его словах. Но следующий тезис Рана заслуживает более пристального внимания, поскольку в нем заложена основа интеллектуального оправдания офшоров: «Капитал – семя экономического развития. Без капитала этого развития не будет. Облагать налогами первоисточник развития – так могут поступать только самоубийцы». Наряду с этим аргументом обычно налоговые гавани предъявляют основное доказательство в свою защиту: они сглаживают движение международных потоков капитала и содействуют им, эффективно направляя их в развивающиеся страны, нуждающиеся в деньгах, где этот капитал может производительно расти, принося выгоды всем. Утверждение Рана, что капитал – первоисточник развития, содержит частицу истины: капитал действительно стимулирует инвестиции и способствует экономическому росту. На первый взгляд, содействие эффективному перемещению капитала кажется хорошим делом. Но именно в этом пункте доводы защитников офшоров начинают разваливаться.

Во-первых, денежный капитал – не единственный вид капитала. Гораздо большее значение имеет общественный капитал – образованная и опытная рабочая сила, внушающий доверие деловой климат и тому подобное. Денежный капитал, названный адептами офшоров первоисточником экономического развития, всего лишь один из факторов, обеспечивающих хороший урожай, для которого еще нужны осадки, плодородные почвы, удобрения, а также трудовые ресурсы, знания, профессионализм и убежденность. Все эти факторы действуют в совокупности. «Доступ к капиталу, в сущности, не является решающим фактором, ограничивающим экономическое развитие. – Значение имеет социальный и человеческий капитал», – писал экономический обозреватель Мартин Вулф²⁷. А это, разумеется, требует финансирования за счет налогов.

Во-вторых, практика налогообложения, должна соответствовать четырем принципам. Первый – поступление денежных средств. Второй – перераспределение. Он прежде всего корректирует несправедливость, вытекающую из имущественного неравенства. Этот принцип всегда требуется соблюдать в демократических обществах. Авторы очень продуманного исследования «The Spirit Level» («Уровень духа»)^[35] пишут, что не абсолютные уровни бедности и богатства, а именно степень неравенства определяет, насколько успешно общество справляется, чтобы обеспечить все показатели благосостояния (например, ожидаемая продолжительность жизни, ожирение, уменьшение преступности, сокращение числа подростковой беременности). Третий принцип – представительство. Вступая в налоговые правоотношения со своим народом, правители должны прежде всего заключить с ним договор, а это подразумевает наличие специальных представителей и полную подотчетность. Четвертый принцип – пересмотр цен. Изменение цен обычно используют для достижения самых разных целей (например, ограничение курения). Секретные юрисдикции прямо подрывают первые три принципа, а если очень задуматься, то возможно, и четвертый.

При внимательном рассмотрении начинаешь обнаруживать: вместо серьезных практических обоснований идеологи офшоров все время подсовывают какие-то пустяки. Можно подумать, что существует непреложный закон, по которому деньги обязательно должны поступать из богатых стран, где их очень много, в страны с низкими доходами, где их не хватает; и таким образом, благодаря трансграничным потокам капитала, расширяются инвестиции и, следовательно, повышается благосостояние всех слоев общества. Но в реальной жизни такого не происходит. Страны с низкими доходами могут развиваться самыми быстрыми темпами – прекрасный пример этого показывает Китай, И кстати, тот же Китай имеет обыкновение вывозить, а не ввозить капитал²⁸. Прежде всего государства нуждаются в здоровых институтах, правильной инфраструктуре, эффективном правопорядке и равенстве всех перед законом, а это как раз те аспекты, которые офшорная система уничтожает.

Страна в состоянии освоить строго ограниченное количество капитала, подобно тому, как поле может принять строго ограниченное количество семян

В этом нет ничего удивительного. Страна в состоянии освоить строго ограниченное количество капитала, подобно тому, как поле может принять строго ограниченное количество семян. Капитал, заимствуемый странами с низкими доходами, попадает не в продуктивные инвестиции, а поступает на частные банковские счета в Майами, Лондоне и Швейцарии, в результате чего задолженность бедных стран только возрастает. Волны финансового капитала, «эффективно» направляемые офшорами, вызывают один финансовый кризис за другим. Как пишет экономист Дэни Родрик, во многих странах с низкими доходами «притоки капитала в лучшем случае неэффективны, в худшем – просто вредны».

Но и это еще не все. Значительная часть богатств мира возникает благодаря явлению, которое экономисты называют рентой. Собственно, это нетрудовые доходы, которые без всякого усилия текут, скажем, прямо в руки правителям богатых нефтью стран. Как писал Рышард Капусьциньский: «Нефть – ресурс, который отключает мышление, искажает видение и разлагает. Нефть идеальным образом воплощает извечную человеческую мечту о богатстве, полученном благодаря счастливому случаю, поцелую судьбы, а не ценой пота, мук и напряженного труда. В этом смысле нефть – волшебная сказка и, как любая сказка, содержит долю лжи». Почти каждый трезвый экономист со времен Адама Смита соглашался с тем, что облагать налогами ренты очень правильно и очень эффективно. Рента всегда равна ренте – ее одинаковым образом извлекают как из рыночных монополий, так из олигополий. Примерами могут служить монополии, обеспечиваемые патентами на лекарственные средства; лицензии, выданные правительствами и позволяющие работать «Большой четверке» аудиторских фирм; государственные гарантии, которые предоставлены международным банкам; исключительное положение сверхбогатой организации, управляющей мировым футболом – Международной федерации футбольных ассоциаций [далее везде – ФИФА].

Мировые штаб-квартиры большинства крупных игроков в перечисленных прибыльных отраслях расположены в офшорных зонах, прежде всего в Швейцарии, что вопиющим образом противоречит концепции экономической эффективности. Например, ФИФА использовала свое положение монополиста и принудила небогатую Южную Африку предоставить ей особые налоговые льготы при проведении Чемпионата мира по футболу 2010 года. Такая привилегия позволила ФИФА вывести из страны свои доходы. Роскошное здание ФИФА стоимостью 200 миллионов долларов находится в Цюрихе, всего лишь в нескольких сотнях метров от места, где я пишу эти строки.

Разумеется, проблема налоговых гаваней не сводится к одному налогообложению, она таким же образом касается и системы регулирования. Рассмотрим некоторые доводы, приводимые в защиту офшоров с этой точки зрения.

Простейший и самый распространенный из них – отрицание какой бы то ни было ответственности. При возникновении любого скандала в качестве оправдания всегда приводится тезис о «паршивой овце». Сама система в основе своей здорова и чиста, но иногда «паршивая овца все стадо портит», вот и происходят всякие нежелательные казусы. Сразу же после краха МККБ президент Ассоциации банкиров Каймановых островов Ник Дагган сказал: «Международный кредитно-коммерческий банк – уникальное явление и ни в коем случае не отражает ситуации в местном банковском сообществе»²⁹.

Следующий аргумент очень напоминает тот, который обычно приводится в пользу налоговой системы, вернее, отсутствия таковой в офшорных зонах. Слабое регулирование, присущее политике налоговых гаваней, якобы стимулирует не только сами капиталовложения, но и способствует появлению прогрессивных форм инвестиций. Уильям Бриттен-Кэтлин, автор довольно популярной книги об офшорах, пишет, что секретные юрисдикции являются «продавцами инновационных финансовых инструментов, кондитерскими капитализма, изобретающими все новые сладости». Но последний экономический кризис обнажил истинную суть подобных инноваций. Это инновационные формы злоупотребления доверием. Им надо противостоять, а не пропагандировать их.

Секретные юрисдикции являются «продавцами инновационных финансовых инструментов, кондитерскими капитализма, изобретающими все новые сладости»

У офшорных адептов в запасе есть еще один довод, но основан он на принципе «кривого зеркала». Председатель Управления по финансовым услугам Каймановых островов, Энтони Трэверс, часто прибегает к этому приему. Он даже специально написал статью, назвав ее «Как подставили Каймановы острова», чтобы растолковать читателю, почему некоторые крупнейшие мировые финансовые скандалы (в которых Каймановы острова сыграли чуть ли не ключевую роль, например, крах Международного кредитно-коммерческого банка, а также Enron, Parmalat и других компаний), на самом деле никоим образом не связаны с Каймановыми островами³⁰.

Компанию Parmalat обрушила ее же финансовая дочерняя структура Bonlat Financing, базировавшаяся на Каймановых островах. Bonlat Financing мошеннически утверждала, что владеет активами на сумму почти 4 миллиарда евро. По словам Трэверса, этих миллиардов у Bonlat Financing «вообще не существовало никогда и нигде, кроме как в документе, состряпанном в Италии коррумпированным управленцем из Parmalat». А если суть мошенничества, совершенного Bonlat Financing, заключается исключительно в этом, то каким образом подобное обстоятельство «отражает суть» Каймановых островов? Другими словами, хотя Каймановы острова и занимают центральное место в афере, они безупречны, так как мошенники на самом деле живут и действуют за пределами островов. В том же ключе Трэверс изложил историю банкротства Международного кредитно-коммерческого банка. Оказывается, во всем виноват Банк Англии, выдавший «МККБ лицензию на деятельность на Каймановых островах» не в самое подходящее время. Что же касается компании Enron, вернее ее закулисных филиалов на Каймановых островах (шестьсот девяносто две дочерние фирмы), то они «находились на консолидированном балансе дочерних предприятий, владевших активами, с которыми Enron работала за рубежом, благодаря чему получала законные отсрочки по уплате налогов в США», – заявлял Трэверс. Прибыли этих филиалов «должным образом учитывались и проходили аудиторские проверки». Товарищество с ограниченной ответственностью LJM № 2, бывшее дочерней фирмой Enron, продолжал Трэверс, стало «жертвой, а не преступником». На самом деле преступления совершили товарищества с ограниченной ответственностью, зарегистрированные в штате Делавэр. Другими словами, мошенничества совершаются где угодно, только не на Каймановых островах. «Ни один случай финансовой халатности, приведшей, в значительной мере, к нынешнему мировому кризису, не произошел на Каймановых островах и с ними не связан», – добавил Трэверс³¹.

Подобные утверждения, порой ошеломляющие своей дерзостью, приобретают особо опасный характер из-за того, что в них вкраплены кусочки правды. Действительно, все эти мошенничества невозможно было бы провернуть только на Каймановых островах, конечно, требовались пособники и в других странах. «Шарлатаны, ответственные за безобразия, гораздо ближе к Вестминстеру, чем к Каймановым островам», – отмечает Трэверс. Совершенно верно. Но он умышленно упускает из виду одно обстоятельство: офшорная система только так и работает! Офшорные структуры всегда обслуживают граждан и организации других стран. Бенефициары всегда живут за пределами налоговых гаваней. Суть всей игры составляют как раз такие «правдоподобные отрицания». Мошенники могут, конечно, находиться за пределами секретных юрисдикций, но именно там создается питательная среда для их преступлений. Секретная юрисдикция для любого афериста, что забор для воришки. И все нападки официальных лиц Каймановых островов очень напоминают жалобы укрывателя ворованного на то, что полиция не может остановить воров. Каймановы острова, как заявил Трэверс очень угрожающим тоном, – место, «обязавшееся соответствовать самым высоким и новейшим международным стандартам налоговой прозрачности». И далее он от обороны переходит к нападению: «Если бы не двусмысленности в законах о клевете [а юрисдикции не могут предъявлять иски о клевете], замечания подобного рода стали бы предметом предъявления такого иска».

* * *

Через два месяца после кончины проекта ОЭСР 11 сентября 2001 года «Аль-Каида» нанесла удар по США, и началась новая история лицемерия и обмана, продолжающаяся по сей день. После ударов «Аль-Каиды» администрация Джорджа У. Буша внезапно пожелала от секретных юрисдикций более плодотворного сотрудничества и большей прозрачности в вопросах финансирования терроризма, но оставила в покое вопросы уклонения от налогов. Проблема заключалась в том, как сделать это, учитывая, что оба деяния затрагивают одни и те же юрисдикции, структуры и приемы. Ответ появился в форме одного из самых изысканных приемов, какие только изобретали в офшорах.

Налоговые органы хранят информацию в тайне, как доктора скрывают венерические заболевания своих пациентов

Лучший способ обмена информацией между государствами – так называемый автоматический обмен информацией, при котором страны сообщают друг другу в будничном, постоянном режиме, скажем, о финансовых операциях, осуществляемых их гражданами. Таким образом происходит обмен информацией в рамках единой Европы и между некоторыми другими государствами. Хотя эта система дает утечки (и требуются дополнительные меры для того, чтобы перекрыть все подобные дыры), она работает довольно хорошо. Неприкосновенность личной жизни не нарушается. Налоговые органы хранят информацию в тайне, как доктора скрывают венерические заболевания своих пациентов. Врачам и сотрудникам налоговых органов такая информация необходима, и они могут поделиться ею с другими лицами своей профессии, но для всех ее не открывают.

Существует и другой способ обмена информацией – обмен «по запросу». Страна соглашается передать информацию о налогоплательщиках другой страны, но только в конкретных случаях, когда ее специально просят предоставить такую информацию, причем при одном строгом условии: сторона, направляющая запрос, должна убедительно продемонстрировать точные причины своего запроса и знать, в общих чертах, какой должна быть эта информация. Никаких рыболовных экспедиций, никакой ловли тралом не допускается. До тех пор пока нет информации, доказать преступление невозможно, а получить информацию невозможно до тех пор, пока не продемонстрировано преступление. Капитан Йоссариан из «Уловки-22» Хеллера оценил бы такой двойной узел. Обмен информацией по запросу – фиговый листок, который позволяет офшорам утверждать, что они прозрачны, и продолжать бизнес в обычном режиме.

Конечно, администрация Буша одобрила эту модель. В результате вместо подлинной прозрачности мы получили прозрачность весьма условную, наступающую только тогда, когда есть разрешение ее допустить. Обмен информацией по запросу стал образцом, который в итоге выбрала и ОЭСР.

Узнать, насколько велик объем информации, которой обмениваются по запросу в мировых масштабах, трудно. Президент компании Jersey Finance Джефф Кук признал в марте 2009 года, что за семь лет, прошедших с момента подписания Джерси налогового соглашения с США, его офшорная компания обменялась с американскими следственными органами информацией всего лишь «в пяти или шести случаях»³². Сравните эту цифру с более чем миллионом принадлежащих американцам офшорных счетов и предприятий, которые выявлены сенатором Левиным. Очевидно, что такая система превращается в полную бессмыслицу. Более того, на обработку запросов об информации уходят месяцы, а порой и годы, тогда как активы, по которым проводится расследование, могут быть переведены в другие места за часы или даже минуты. К сожалению, дело продолжает ухудшаться. После того как в 2007 году разразился финансовый кризис, ОЭСР, ныне существующая по милости секретных юрисдикций, показала новый фокус, чтобы отреагировать на давление со стороны общественности. По настоянию «Большой двадцатки» ОЭСР составила черный список налоговых гаваней. Страны, желающие, чтобы их исключили из этого списка, должны были подписать с другими государствами двенадцать соглашений об обмене информацией, которые основываются на принятом в ОЭСР бесперспективном стандарте «информация по запросу».

ОЭСР заявила, что грядет масштабное наступление на офшоры. «На наших глазах происходит революция. Обращаясь к проблемам, которые воздвигает перед нами темная сторона налогового мира, мы на полную мощь запускаем кампанию за глобальную налоговую прозрачность», – громко возвещал генеральный секретарь ОЭСР Анхель Гурриа. В газетах появились статьи под заголовками вроде «БАНКОВСКАЯ ТАЙНА МЕРТВА», а премьер-министр Великобритании Гордон Браун заявил, что цель кампании – «объявление налоговых гаваней вне закона».

Всего лишь через пять дней после того, как «Большая двадцатка» объявила, что с банковской тайной покончено и она мертва, 7 апреля 2007 года черный список ОЭСР оказался пуст. Были реабилитированы тридцать две налоговые гавани, только пообещавшие подписать нужное число придуманных ОЭСР бесполезных соглашений. По последним подсчетам, треть из них была заключена со странами Северной Европы, в том числе с такими гигантами мировой экономики, как Гренландия и Фарерские острова. Еще около трети соглашений были заключены с другими налоговыми гаванями. Как обычно, никто не подумал о судьбе развивающихся стран, которые более всего страдают от злоупотреблений, творимых в офшорах. Индия, Китай, Бразилия и африканские страны в этом плане были полностью вынесены за скобки³³.

Профессор Майкл Макинтайр, знающий эту сферу лучше, чем кто-либо другой, писал: «Черный список превратился в грустный анекдот. Программа ОЭСР обеспечила странам, которые активно помогают налогоплательщикам уходить от налогов на родине, некий налет респектабельности»³⁴. Черный список стал средством отмывания добела. После временной неудачи, постигшей офшорную систему в начале последнего финансового кризиса, она ныне вновь растет с огромной скоростью. А ОЭСР по сей день утверждает, что ее форма обмена информацией по запросам является «общепринятым международным стандартом».

Нельзя доверять правительствам богатых стран: они не станут предпринимать никаких правильных действий по отношению к налоговым гаваням и прозрачности. Многие из них требуют большей прозрачности и большего международного сотрудничества, на деле блокируя и то и другое. Они призывают к детальному обсуждению, а на деле уничтожают репутации людей, занимающихся изучением проблемы офшоров, секретных сделок и еще более грязных дел. Они используют риторику демократии и свободы, чтобы лучше защищать неподотчетные, безответственные привилегии власти. Впрочем, в решение проблемы начинает вмешиваться гражданское общество. Ныне лидерами движения, направленного против офшоров, стали организации Global Financial Integrity (США) и Tax Justice Network (Европа). Опыт и знания их сотрудников оказались бесценным при написании этой книги. Джон Кристенсен, директор Tax Justice Network, вспоминает, как во время брифинга, который он проводил в здании сената США в Вашингтоне, он увидел слезы на глазах старшей сотрудницы аппарата конгресса, которая практически в одиночку противостояла правым лоббистам и их бесконечным яростным кампаниям в защиту офшоров и не могла добиться хоть какого-то движения в вопросах, связанных с налоговыми гаванями. По ее собственным словам, «она долгие годы ожидала, когда в общественных кругах возникнет наконец интерес к этим проблемам». Сегодня необходима еще большая мобилизация антиофшорных сил.

Каким образом удается по-прежнему процветать всем описанным заблуждениям? По какой причине стала возможной ошибочная позиция ОЭСР в выборе стандарта соглашения по обмену информацией? Почему, кроме небольшой группы профессионалов, никто не видит жутких противоречий в рассуждениях апологетов налоговых гаваней, особенно в речах и публикациях Митчелла? Писатель Джонатан Чейт попытался ответить на эти вопросы: «Урок для сторонников эксцентричных идей, где бы они ни жили, таков: чем больше выгод сулит ваша теория блоку богатых и могущественных (а другого блока еще более богатых и могущественных у нас пока нет), тем выше ее шансы на успех». Последнее слово в этой главе принадлежит Бобу Макинтайру, директору некоммерческой общественной организации «Граждане за справедливые налоги» и человеку, который провел большую часть своей жизни в борьбе с армиями вашингтонских лоббистов. «Нас так мало, а их так много», – устало вздыхает Макинтайр.

Глава 11
Жизнь в офшорном стиле

Человеческий фактор

С Бет Кролл, много лет занимавшейся частным банкингом, я познакомился в 2009 году и наконец получил возможность задать вопрос, который давно меня мучил. Мне хотелось понять, как частные банкиры, укрывающие богатства мафиозных личностей и коррумпированных политиков, оправдывают то, чем занимаются?

Мы встретились воскресным днем в Вашингтоне, где жила Бет, в шумном кафе популярного книжного магазина Kramer Books в районе Дюпон-Серкл. К тому времени Бет уже ушла из сферы банковских услуг и работала в какой-то негосударственной фирме. Но удивительно стильное черно-белое пальто придавало ей вид элегантной дамы, ведущей международные финансовые дела. В свои сорок семь, после почти двадцати четырех лет работы в банковском бизнесе, Кролл (это выдуманная мною фамилия) еще не могла вполне примириться с прошлой жизнью. Она ненавидела все, с чем ей довелось столкнуться. Было заметно, как Бет нервничала, и, решившись все-таки рассказать обо всех пережитых ею ужасах, она наотрез отказалась раскрывать подробности о своих клиентах, поскольку когда-то приняла должностную присягу сохранять их тайны. Кроме того, ей не хотелось разрушать те дружеские отношения, сложившиеся за годы ее работы в банках. Поэтому во время нашей беседы, стараясь не сказать лишнего, она очень осторожно подбирала слова.

Последним местом работы Кролл в сфере частного банкинга были Багамы. Этот архипелаг с населением более трехсот тысяч человек стал важным офшорным центром еще со времен расцвета американской организованной преступности, то есть с первых десятилетий ХХ века. Несколькими месяцами ранее моего знакомства с Кролл, я таким же образом расспрашивал одного человека, прекрасно осведомленного в тонкостях ведения дел на Каймановых островах; мой собеседник порекомендовал мне хорошо подумать о личной безопасности, если я собираюсь «задавать подобные же вопросы о Багамах». Рассказанное Кролл подтвердило серьезность этого дружеского совета: она обмолвилась, что с ней может случиться всякое, если она вернется на Багамы, поскольку в какой-то степени все-таки нарушила кодекс молчания, принятый в той среде.

«Не хочу кормить рыб.», – сказала она без улыбки. Самый большой страх у нее вызывало именно то, что, собственно, и когда-то и послужило причиной ее негодования: слишком многие ее клиенты, финансовые дела которых она вела, были влиятельными, а некоторые даже очень могущественными, лицами в своих странах. Бет знала обстоятельства некоторых ситуаций, в которых были замешаны «люди, играющие ведущие роли в мировой политике».

Багамы славятся своим праздником Джанкану – веселыми рождественскими шествиями и связанными с ними фестивалями, представляющими смесь латиноамериканских и карибских карнавальных традиций; на багамских сайтах Джанкану рекламируется как «величайшее культурное явление не только Багамских островов, но и всего мира». Кролл увлеклась этим местным праздником и, идя наперекор сложившимся нормам поведения иностранных банковских работников, принимала в карнавальных шествиях самое непосредственное участие. Естественно, ей становилось больно от одной мысли, что ее друзья-багамцы из карнавальной группы – не говоря уже о многих других оставшихся у нее в Нассау близких людях – могли бы расценить ее критику офшорного бизнеса на их родине как «антибагамское настроение». В то время, когда мы договаривались с Бет о встрече, она набиралась решимости сообщить всем друзьям, что вряд ли когда-нибудь сможет вернуться к ним на Багамы. В ее жизни происходила настоящая переоценка ценностей офшорного мира, в котором она сумела сделать хорошую карьеру. По всем правилам той среды (а они весьма просты – добродетельны те, кто соблюдает тайну; все благо, что приносит деньги) Кролл, нарушив обет молчания, оказывалась либо сентиментальной дурой, либо предателем.

Бет Кролл родилась в старом английском Лестере. Сразу после школы, сдав в 1980 году экзамены на право быть банковским служащим, она начала работать в британском Midland International Bank, затем поступила в полу-государственный шведский банк, а в 1987 году перешла в люксембургский филиал Chase Manhattan Bank, где стала административным сотрудником операционного отдела. Chase Manhattan Bank был платежным банком-агентом по облигациям нескольких выпусков, и Кролл, находясь в святая святых отдела купонных выплат, обеспечивала аккуратные выплаты держателям еврооблигаций. Она вспоминала: «Мы работали с “бельгийскими дантистами”^[36], хранившими свои еврокупоны под матрасами. Иногда они появлялись все вместе, в одно и то же время, и тогда мы говорили: „Ну, прибыл купонный автобус". Они приезжали из Бельгии, Германии, Нидерландов, заполняли собой приемную, лезли из всех дверей, сердились, размахивали своими купонами и получали чеки». В сейфах филиала наряду с прочим хранились запечатанные конверты – сотрудники почему-то называли их на французский манер enveloppes scelees, – и каждый имел маркировку «БОЛЧАСКАП» («большой частный капитал» самых надежных клиентов банка). Кролл уточнила: «Мы совсем не понимали, что за чертовщина лежит в этих конвертах. Ими занимались только наши специалисты, работавшие с частными капиталами, и менеджеры по связям с клиентами, но все держалось в секрете. Мы же ни о чем не имели ни малейшего представления».

Обычный рабочий день был по четырнадцать-шестнадцать часов и часто по выходным тоже; давление на сотрудников оказывалось огромное: «В банке царил почти культ страха. Клиент теряет деньги? Боже милостивый! да у тебя, друг, серьезные неприятности! Мы работали в условиях максимального напряжения. Первоначальные сроки – и так всегда крайние – вечно сдвигались и становились уже безумными. Корпоративная политика была просто невменяемой: страшный гнет сверху, неискренность и ожесточенность в отношениях, всеобщая подозрительность, слежка друг за другом и круглосуточное ожидание ножа в спину». Кролл перешла в бразильский банк Banco Mercantil de Sao Paulo, а затем – в Citirust на Багамах, где руководила оценками и бухгалтерским учетом инвестиционных фондов открытого типа и паевых фондов. Когда мы дошли до этого момента, моя собеседница отказалась назвать имя своего работодателя.

Кролл стала управляющим по связям с клиентами в отделе частного банкинга известного британского банка на Багамских островах. Этот отдел работал с банками, которые обозначают эвфемизмом «управляемые банки», а попросту говоря, офшорные. Они не имеют физического присутствия в местах своей регистрации, поэтому могут уходить от надзора со стороны ответственных регулирующих органов. Офшорным банком обычно управляет агент, находящийся в данной налоговой гавани. Такой банк может быть филиалом или дочерним предприятием какого-нибудь всемирно известного банка, который прикрывает свою «дочку» собственным солидным и уважаемым именем, то есть респектабельный банк создает «пустышку», не несущую никакой ответственности, а порой даже не ведающую, чем на самом деле она занимается. Итак, скажем, на Багамах регистрируется некий офшорный банк, но его владельцы и управляющие могут находиться где угодно.

Офшорные банки ведут бизнес, которого многие банки не желают касаться. Сенатор Карл Левин объяснял: «Регулирующие органы в целом не контролируют деятельность этих банков, и, за исключением их собственников, практически никто не знает, где они находятся, как работают и какие у них клиенты. Один такой владелец вообще заявил, что свой банк он всегда таскает за собой: “где я, там и мой банк”». Реклама предлагает учреждать офшорные банки всего за несколько тысяч долларов, суля самые разные преимущества, среди которых и «отсутствие назойливых глубоких проверок», и «европейская юрисдикция», и «молниеносное учреждение». Банк, в котором работала Кролл, имел респектабельное имя, вполне успокаивающее багамские органы регулирования. Я спросил Кролл, насколько плотно и внимательно работал ее британский банк с офшорными банками. Она расхохоталась: «Ну да. скажете тоже, “плотно”… Эти банки направляют свои квартальные отчеты в Центральный банк Багамских островов, но следить за ними – не наше дело».

Кролл помнила, что в приемной ее британского банка висели медные таблички с надписью «BANCO DE X». Возможно, это был аргентинский банк, на бланках которого были указаны багамский адрес и телефонный номер британского банка. Регулятор на Багамских островах не мог выяснить, что творится в Аргентине и наоборот. Это классический офшорный прием. Как нетрудно догадаться, некоторые из этих банков – несмотря на проверки, проводимые какой-нибудь из аудиторских фирм из тогда еще «Большой пятерки», – банкротились. Кролл, которая владела испанским, вспоминала, как принимала звонки разгневанных вкладчиков, когда банкротились банки и фонды, с которыми был связан ее банк. «Звонившие рыдали, ведь исчезали сбережения, сделанные ими за всю жизнь, а я говорила им: “Нет смысла прилетать сюда и искать деньги, которых здесь нет”». Денег не было никогда.

Снимается комната или офис, где сидят два сотрудника. Теперь это и есть банк

Террористические атаки 11 сентября 2001 года заставили США принять законы против офшорных банков. Теперь любой банк на Багамах должен был нанимать двух старших сотрудников, иметь офис, хранить и вести бухгалтерские книги, и этого было достаточно, чтобы считаться реально существующей компанией. «На деле все выглядит так: снимается комната или офис, где сидят два сотрудника. Теперь это и есть банк», – объяснила Кролл. Она указала мне на сайт одной багамской трастовой компании, которая любого, кто к ней обратится, обеспечит таким джентльменским набором: комната для ведения и хранения бухгалтерских книг, два директора – и все, вы уже банкир. Такой реквизит создает видимость ведения бизнеса, при этом даже зарегистрированного регулирующим органом.

Кролл перешла в крупный европейский банк, где тоже заняла пост управляющего по связям с клиентами. В сущности в ее обязанности входил поиск богатых клиентов и удовлетворение всех их пожеланий. Свой промысел она предпочитала вести в Латинской Америке, исколесив ее вдоль и поперек. «Во въездной форме обычно указываешь цель приезда. Естественно, пишешь “развлечения”, хотя твой чемодан набит деловыми костюмами и бесконечными папками с оценками, рекламными буклетами, материалами презентаций, и каждая папка кричит о выгодах, предоставляемых трастами на Багамах». Имена клиентов в оценках не фигурировали. В сущности банки даже не фиксировали реквизиты и имя клиента. «Реквизиты опускаешь, так что все выглядит просто как перечень ценных бумаг и их количества. Эти данные никогда нельзя связать с какими-то конкретными лицами». Порой, при пересечении контрольного пункта в аэропортах Кролл приходилось поволноваться, но ни разу ее личность не вызвала никаких вопросов.

Кролл часто помогала другим людям нарушать закон, но редко (если вообще когда-либо) испытывала чувство, будто делает что-то очень неправильное. «Я научилась не терзаться угрызениями совести, а разумно управлять ею, – признавалась она, – ведь всегда можно убедить себя, что просто кого-то выручаешь». Например, в странах вроде Бразилии закон требует обеспечить обязательную долю участия в наследовании, определяя, кто из членов семьи получает активы после смерти родителей, и как раз офшорный траст предлагает разные выходы из нежелательных ситуаций. Кролл приводит случай из своей практики, имевший место в другой стране с такими же законами о наследовании. В соответствии с ними активы переходили не к дочери-инвалиду, а к сыну, бездельнику и моту, хотя, по мнению всей семьи, он не должен был бы получить ни копейки.

Прибыв в страну, Кролл сразу приступала к так называемому «холодному обзвону» потенциальных клиентов, то есть без всякой предварительной договоренности, практически наугад, звонила лучшим юристам и управляющим активами, чтобы разведать нужную информацию. Уже после этого она переходила к следующему этапу, который на языке банковских работников называется «конкурсом красоты»: перед будущими клиентами разворачивался перечень услужливых банков, готовых принять на себя управление активами и разработать индивидуальные стратегии по любому желанию. Главная сложность заключалась как раз в этом скользком пункте, обозначенном как «любое желание» – оно могло быть очень разным, от самого законопослушного до наиболее неправомерного. Задача Кролл состояла в построении таких тонких доверительных отношений, чтобы, не проговаривая ничего в открытую во время беседы, точно понять, в какого рода услугах нуждается твой будущий клиент. Если ему нужен законный гарантированный доход от активов, то предлагался правильный траст, а если у клиента совсем другие намерения, то ему предлагался «плохой» траст вместе с заверениями, что его личность останется засекреченной и все законы будут обойдены. Все для клиента. Для установления этих доверительных неуловимых связей Кролл посещала игры в поло, оперу, концерты и бесконечные рабочие завтраки, ланчи и обеды в самых дорогих ресторанах.

Несмотря на появлявшиеся время от времени сомнения в праведности того дела, которому Кролл служила, карьера ее развивалась довольно успешно: она работала в частном швейцарском банке на Багамах и обслуживала очень богатых клиентов. Этот швейцарский банк был не самым обычным банком: начнем с того, что во всем богатом послужном списке Кролл он стал первым, где она действительно увидела чемоданы, полные денег. Кролл вспоминала: «Клиенты никогда, ни разу не входили в наш банк через дверь. Банкиры и их клиенты отправлялись куда-нибудь на охоту или встречались на балете в Будапеште. Вот там все это и происходило». Она произнесла слово «это» таким тоном, будто речь шла о сексуальных извращениях. Реальный бизнес, походивший на слоеный пирог, делался в Швейцарии, а Багамы в качестве одного из его многочисленных слоев, в котором «прятали монетку», служили «парковочной площадкой» или «перевалочной базой». Основная цель всех этих манипуляций, разумеется, была одна: в целости и сохранности переправить и сберечь всю преступную наживу.

«Постепенно я начинала чувствовать себя продажной девкой, какой-то растленной личностью – и ради чего? Только чтобы привлекать в банк все больше денег? До меня стало доходить, что система, на которую я работала, в огромной степени содействует обострению проблемы нищеты в мире», – сказала Кролл. Немного подумав, она добавила: «Но у меня как будто адреналин подскакивал, я действительно получала удовольствие. А когда работаешь на адреналине, трудно задаваться вопросами, которые неизбежно возникли бы в другой ситуации».

Коллеги Кролл в основном были выходцами из старых европейских аристократических семей, им легко удавалось завязывать деловые и финансовые связи, поскольку в том мире, в котором они вращались, все давно и хорошо знали друг друга. Бет всего добивалась сама и прекрасно с этим справлялась. Она сумела наладить крепкие, хорошие отношения и с главными юристами, и с управляющими активами, и другими высокими банковскими чинами. Но это были только рабочие отношения. Социальный разрыв все равно оставался.

«Они посещали великосветские приемы, спокойно вели беседы с членами европейских королевских домов, дружили с послами. Я никак не вписывалась в их круг», – говорила Кролл.

Иногда банк шел на то, чтобы раскрыть какой-нибудь отдельный случай отмывания денег

В те времена, после слабой попытки обуздать офшоры, законы на Багамах несколько ужесточили, и Кролл перешла на более спокойную должность в том же банке, в отдел внутреннего контроля. Во избежание притока совсем «плохих денег» были введены специальные правила, предписывающие знание клиентуры, и офшорные банкиры вовсю пытались продемонстрировать, что они придерживаются буквы закона. Например, от вкладчиков могли потребовать предъявить заверенную копию паспорта и заявление о «происхождении денег». Юрисдикции вроде Багамских и Каймановых островов внесли эти требования в свое законодательство, поэтому банкам срочно потребовались сотрудники, следившие за его соблюдением. По крайней мере, так должно было выглядеть по положению. Одним из таких сотрудников стала Кролл.

На своей новой должности Кролл начала изучать многочисленные пути обхода законов: «Вы задаете вопрос об источнике средств, и клиенты отвечают все что угодно. Ведь вы не можете запросить документы, подтверждающие правдивость их слов». Кролл знала, что ее коллеге, тоже ответственному за соблюдение требований законодательства, строго запретили просматривать определенные документы. Лазейка в багамских законах позволяла не выполнять предписанных требований (в частности, не проверять) те клиентские компании, которые были так или иначе аффилиированы с финансовыми учреждениями, зарегистрированными в юрисдикциях с жестким (или считающимся таковым) законодательством. Иногда банк шел на то, чтобы раскрыть какой-нибудь отдельный случай отмывания денег, поскольку требовалось показать, как строго они соблюдают законы. По словам Кролл, банки делали это с удовольствием, при условии что в этих разоблачительных шоу не будут замешаны лица, которых «нельзя было огорчать».

В каждой налоговой гавани действуют свои правовые системы, но у всех есть несколько общих черт. Границы между преступным и законным практически размыты, а на смену понятия законности пришли «доверительные отношения и старые связи», в которых, с одной стороны, играют большую роль представления о респектабельности и честном имени, а с другой – слишком много тайного и сомнительного. Люди, желающие отмыть свои деньги или инвестировать их при минимальном налогообложении, хотят быть уверенными, что имеют дело со специалистами, у которых не возникнет препятствий в виде моральных принципов и которым можно доверять. Если банкиры имеют дело с незнакомым клиентом, они предпочтут разыгрывать законопослушание. Но если вы их старинный клиент и пользуетесь доверием, все законы отпадают разом. В силу вступают другие правила, основанные на доверительном отношении, почтении к аристократическому происхождению, преклонении перед богатством и любви к привилегиям – и все это действует вопреки формальному праву. «Самым надежным клиентам банка» предоставляются максимально удобные условия. Сходство описанной системы ценностей с кодексом поведения, принятом в мафиозной среде, отнюдь не случайно.

Кролл продолжала: «Банки, обслуживающие богатых клиентов, конкурируя между собой, в то же время почесывают друг другу спинки. Главы банков составляют один общий социальный круг – все они опутаны семейными, дружескими и деловыми отношениями, все они обмениваются клиентами. По закону я должна сообщать о подозрительной деятельности подразделению финансовых расследований [Багамских островов] или полиции. Но в нашем небольшом мирке все знают всех (и даже их родственников). Я не могла вести обработку конфиденциальных отчетов в обычном порядке, поскольку очень велик шанс, что кто-нибудь из местного подразделения или полиции окажется близким знакомым тому, кто работает с тобой в банке… Даже один лишь заданный “не тот” вопрос мог причинить мне вред».

Предполагалось, что Кролл должна была проверять подозрительные перемещения средств со счета на счет. А счетов было множество. В начале новой деятельности ее тревожило многое, и возникала масса вопросов: «Они [начальники] отвечали: “Это комиссионные”. А не взятки? Комиссионные – за что? Я снова ставила вопросы и никогда не получала ответов». Одна находящаяся в Швейцарии трастовая компания, имевшая деловые отношения с банком, где работала Кролл, на своем сайте не показывала почти ничего, кроме красивого фонтана в Женеве. «Эта компания сплавляла нам невероятную гадость. Ни один ответственный попечитель траста никоим образом не взялся бы за такие дела. У нас не было ни малейшего представления, кто является учредителями траста, какими активами владел траст и откуда эти активы взялись. Я резко возражала, но банк брался за такие операции», – жаловалась Кролл.

Со временем сомнения и чувство растерянности только нарастали, и она вдруг осознала, что оказалась в глухой изоляции: «Из-за этой банковской тайны и ее соблюдения я не могла поговорить даже со своим бойфрендом. Он знал, что я нахожусь в крайнем напряжении из-за работы и из-за того, что о ней нельзя говорить, но это было все, что он мог знать. Он был очень терпелив, но ему приходилось нелегко, когда по вечерам я вваливалась бледная, выжатая и больная от дел, о которых он никогда так и не узнал». Кролл разговаривала с работниками других банков, занимавших ту же должность, и выяснила, что и они испытывали ровно такое же бессилие. Она прекрасно помнила: «В офшорах жил страх. Вы все время стоите перед дилеммой: говорить – не говорить, поскольку на неприятные вещи, которые вы сообщали управляющим, могли и не отреагировать… Большинство людей хотят выполнять свою работу, защищать банк и страну от грязи, а также выполнять свои нравственные, моральные и юридические обязательства. С таким настроением и идешь на работу».

Я рассказал Кролл о собственном недавнем опыте на Каймановых островах. Одна женщина, согласившаяся ответить на мои вопросы, услышав от меня, что я связан с общественной организацией, критически относящейся к офшорам, тут же встала и ушла. На этом интервью и закончилось. Длилось оно не больше минуты. Я рассказал обо всем своему приятелю, который и порекомендовал мне эту даму. Оказалось, она уже успела прислать ему по электронной почте несколько писем, во-первых, объясняя, как «неудобно» она чувствовала себя после нашей встречи; а во-вторых, настойчиво требуя, чтобы я никогда не называл ее имени.

Люди, с которыми я встречался, всегда относились к моим вопросам неприязненно. Стоило мне спросить: каким образом можно сбалансировать процветание примерно 50 тысяч островитян и интересы 350 миллионов жителей Северной Америки, 600 миллионов жителей Латинской Америки и такого же числа жителей Африки – как они или меняли тему, или просто уходили. Но более всего меня удивляло собственное состояние: несмотря на всю уверенность, с которой я декларировал свои взгляды, я испытывал какое-то странное чувство застенчивости, почти стыда, высказывая их на Каймановых островах. Кролл немедленно вспомнила это чувство. «Когда я стала планировать отъезд с Багамских островов, друзья представили меня другим частным банкам. Сама мысль о продолжении прежней карьеры вызывала у меня такое отвращение, что я почти физически испытывала тошноту, но вокруг были мои старые друзья, коллеги. Они старались помочь мне. Как я могла напрямую сказать им, что больше не могу выполнять свою работу, тогда как они все еще занимались ею? Я повсюду чувствовала “грязь”. Я была нечиста сама, потому что, с одной стороны, продолжала работать, а с другой – каким-то образом не могла быть откровенной и честной по отношению к своим друзьям».

Стефания Падилья-Калтенборн, американка, мать двоих детей и моя старинная приятельница, до недавнего времени жила на Каймановых островах, но уехав оттуда, довольно быстро осознала, сколько, оказывается, накопилось в ее душе непроявленного любопытства и невысказанной искренности: «Когда живешь там, возникает ощущение, что сталкиваешься с чем-то скрытым, с чем-то, что никогда не выходит на поверхность и чего я не хочу видеть. Я знала, ответы, если я захочу их услышать, будут касаться того, с чем я не смогла бы справиться. С людьми там нельзя разговаривать. Существует странная невидимая черта, которую нельзя пересекать. Это состояние ума. И такой образ мысли и жизни выбран самими людьми. Своего рода самоцензура».

Во время посещения Каймановых островов в 2009 году я был приглашен в дом к некогда высокопоставленному местному политику; мы сидели и спокойно беседовали, когда вошел коренастый темнокожий человек, явно коренной житель; было ему за сорок, на нем была синяя рубашка поло, шорты цвета хаки и солнцезащитные очки. Представился он почему-то Дьяволом. Я до сих пор не знаю его имени. Впрочем, мой здравомыслящий и имеющий хорошие связи хозяин поручился за него самым решительным образом. Загадочный незнакомец сказал, что всерьез занимается поддержанием правопорядка на международном уровне. Решив проверить, не врет ли он, я показал ему сохранившийся в моем мобильном телефоне недавно сделанный снимок Роберта Моргентау, прокурора округа Манхэттен. В тот момент ничего лучшего мне в голову не пришло, а Моргентау давно уже стал легендой среди людей знающих. Разумеется, проверка была не из сложных, и незнакомец прошел ее, не задумавшись ни на минуту.

Он сказал, что потратил годы на изучение некоторых мировых греховных дел, которые безнаказанно вершатся на Каймановых островах, и привел несколько примеров, о многих из которых я прежде не слышал. Один из рассказанных Дьяволом эпизодов касался Имада Мугния, который, как я позднее выяснил, был одним из основных деятелей организации «Хезболла» (убит в Сирии в 2008 году). Другой эпизод касался одной местной компании, замешанной в передаче ракетных технологий Ирану. Позднее я проверил информацию Дьявола в Управлении по контролю над иностранными активами США и выяснил, что расследование по делу этой компании все еще продолжалось. Затем Дьявол затронул тему некоторых операций, которые проводил на Каймановых островах международный торговец оружием Виктор Бут. В СМИ эти истории никогда не попадали. А еще он поведал о зарегистрированных на Каймановых островах хедж-фондах и инвестиционных фондах, обвинив эти финансовые институты в преступной деятельности. Правда, когда я начала задавать вопросы, он отказался вдаваться в подробности. Именно в тот момент он и предупредил меня, чтобы я «побеспокоился о своей безопасности».

Далее я услышал: «Если мы будем затрагивать такие темы, вы закончите как Салман Рушди. Такие вопросы не подлежат обсуждению. Я хочу сказать – это место порочное и испорченное». Он заявил, что слишком сильно заинтересовался «некоторыми камнями, которые обычно, и чаще всего умышленно, никто не переворачивает», и этот интерес сделал его врагом всех местных властных кругов. Вот почему он называет себя Дьяволом. Теперь к нему и относятся как к дьяволу.

Дьявол продолжал: «Вам приходится держать свои принципы при себе. Они осуществляют экономическую изоляцию, уничтожают вашу репутацию и порядочность. Они лишают вас человеческого достоинства. Здесь действуют в соответствии с кодексом молчания – кругом омерта. Они, конечно, говорят, что это не так. Здесь сплошные интриги. Люди из фирм собираются вместе (такие сборища неформальны) и показывают пальцем: “Этот малый настоящий смутьян”. После чего получаешь намеки, мол, будьте осторожны.» В игре участвуют могущественные масонские и другие организации. «Они звонят политикам и говорят, что те должны делать». Хозяин дома (единственный диссидент, которого я нашел на островах) вмешался в разговор и добавил, что об этих интригах «говорят так, как вы говорили бы о призраке».

«Самое трудное заключается в том, – сказал Дьявол, – что здесь есть люди, совершившие деяния, которые международное сообщество сочло бы незаконными… Они заседают в советах директоров, имеют высокий статус и выглядят как государственные мужи».

Каймановы острова хвастают своими законами, позволяющими досконально знать своих клиентов. Эти законы весьма жестки, но только на бумаге. В реальности дело обстоит так же, как в рассказе Бет Кролл о принятой на Багамах системе – если клиент входит в избранный круг и пользуется доверием других членов этого круга, все правовые нормы отпадают. Дьявол рассказывал: «Допустим, у меня нет связей [в каким-то учреждении], и тогда в этой фирме захотят узнать обо мне все, включая размеры моего белья. Но если у вас установились прочные отношения с каким-нибудь банком, правила перестанут иметь к вам какое-либо отношение. Если у вас есть репутация зажиточного, почтенного господина, доверие к вам не подвергается сомнению». Слова Дьявола напомнили мне о внутреннем меморандуме Riggs Bank, в 2004 году раскрытом американским постоянным подкомитетом сената США по расследованиям: «Клиент – частная инвестиционная компания, зарегистрированная и находящаяся на Багамских островах, используемая в качестве инструмента управления инвестиционными потребностями собственника-бенефициара. Собственник-бенефициар – отошедший от дел профессионал, достигший значительных успехов в карьере и накопивший за свою жизнь состояние, достаточное для спокойной и упорядоченной жизни после выхода в отставку». «Отошедшим от дел профессионалом» был главный чилийский палач и бывший диктатор Чили Аугусто Пиночет.

Впоследствии я пересказал все услышанное от Дьявола и Бет Кролл одному бухгалтеру, когда-то работавшему на Каймановых островах. Когда я упомянул о замечании Дьявола о том, что мне придется разделить судьбу Салмана Рушди, мой собеседник интенсивно закивал головой: «Да, да, да, этим шутить нельзя. Серьезное отношение к таким угрозам – вовсе не проявление наивности. Если что-то пойдет не так, вы первым отправитесь в тюрьму». Он рассказал о нескольких загадочных смертях в офшорах, в том числе о смерти швейцарского банкира Фредерика Бизе, тело которого в 2008 году нашли в багажнике горящей машины в городке Гранд-Бей на Каймановых островах. На голове убитого обнаружили травмы, нанесенные тупым предметом.

Мой собеседник, ранее работавший и управляющим хедж-фонда, и банковским сотрудником, отвечавшим за соблюдение законодательства, и главным бухгалтером, поведал о том, как он мало-помалу стал понимать, что происходит.

Я начал чувствовать неладное через три или четыре года после своего приезда на Каймановы острова. Мы делали проводки по счетам, которые были довольно сомнительными. Из разных источников поступает информация, она потом складывается в определенную картину, но задавать вопросы нельзя. Даже если у вас есть вполне определенные указания на незаконный характер сделок, вам следует хранить молчание. Я заговорил, и в результате на заседаниях мне стали предоставлять все меньше информации. Информация – то, что вынесено за рамки формальных обсуждений, но известно всем участникам обсуждений. Я чувствовал, что превращаюсь в персонажа какой-то странной пьесы.

Он попал под подозрение. Его стали перегружать работой: за год у него было 1200 часов переработки, и за это время ему не предоставили никакой компенсации. Генеральный директор сказал: «Это часть твоих обязанностей».

За два года мы сменили 40–50 % персонала. Людей, по каким-либо причинам не вписывавшихся в систему, выставляли прочь. Задайте вопрос – и вас моментально уволят или будут заваливать работой так, что вы уволитесь сами. Все это делается неочевидным образом: вас не станут вызывать на заседания и говорить: «Перестаньте задавать вопросы». Ведь там работают очень одаренные, хорошо образованные люди. У них свой собственный, особый способ общения. Учишься читать между строк. Никто вам не скажет: «Я тебе угрожаю». Там говорят: «Этот человек не встраивается в общую картину». Я долго работал в этом бизнесе и знаю, что при этом имеют в виду.

Чтобы оставаться на Каймановых островах, необходимо разрешение на работу. Любой иностранец, создающий проблему, будь то сотрудник полиции, юрист, сотрудник органов регулирования или аудитор, может быть лишен разрешения Советом защиты Каймановых островов – органом, выдающим разрешения. Иностранцы на Каймановых островах болезненно ощущают свою уязвимость.

Большинство людей, работающих в офшорах, видят лишь фрагменты общей картины и потому не понимают, что происходит.

Например, если есть траст, учрежденный на Каймановых островах, и портфель ценных бумаг в Швейцарии, на Каймановых островах вам предоставят очень мало информации. Вы не будете знать, почему происходит то, что происходит. Люди, совершающие преступления, – те же люди, которые учредили траст или целевую компанию. Нередко они находятся в Нью-Йорке или Лондоне. Сотрудники – в основном честные люди, старающиеся как можно лучше выполнять свои обязанности. Всю правду знает юрист, или генеральный директор, или старший управляющий.

Если вы сообщаете о непорядках и при этом остаетесь на острове, вам не предоставляют никакой защиты, обычно положенной свидетелям. Это обычная в офшорных центрах практика. Если вы выскажетесь в одном месте, сеть офшорных отношений позаботиться о том, чтобы вы никогда больше не получили работу. Это самоубийство в физическом и экономическом отношении. Найти защиту просто невозможно.

Такие вещи мне рассказывал бывший бухгалтер. Когда он закончил, то в ярости ударил кулаком о ладонь: «Читали “Фирму” Джона Гришэма? Так вот, на самом деле все еще хуже. Дело не в одних юристах. Дело в политической среде в целом».

Перед поездкой на Каймановы острова в 2009 году я связался с властями островов и попросил об интервью, сообщив им, что работал на международное агентство Tax Justice Network – общественную организацию экспертов, энергично критикующих офшоры вроде Каймановых островов. Когда я прибыл туда, представитель местной администрации Тед Бравакис заявил, что со мной «никто не желает иметь дела», и добавил: решение держаться от меня подальше принято «на самом высшем уровне правительства». Несколько ранее я отправил по электронной почте письмо одному из старших официальных лиц в аппарате регулирования Каймановых островов и попросил у него интервью. Впоследствии этот чиновник (без всякого злого умысла) прислал мне копию послания, в котором критиковал попытки своего предшественника Тима Ридли дать мне интервью: «Я хочу, чтобы Тим перестал носиться с этим малым и создавать впечатление, будто он оказывает нам благодеяние. Мы собираемся подготовить основанный на фактах, успокоящих всех материал, – но исключительно в письменном виде, и откажем в каких-либо интервью под запись». Предположив, что этот господин, возможно, не хотел этого и ошибочно прислал мне копию этого воззвания, я ему ответил. Он откликнулся сразу, при этом в его письме была отмечена весьма важная деталь: «Именно так. Мне нужно было, чтобы вы поняли, как большинство в мире относится к комментариям Tax Justice Network. При любой возможности я прямо говорю об этом и постоянно встречаю понимание». По-видимому, это «большинство» в его «мире» офшоров и есть тот консенсус истеблишмента, который не встречает ни малейшего противодействия.

В жизни офшоров есть нечто такое, что душит любое инакомыслие и поощряет всепроникающее коллективное мышление, которое и продемонстрировал мой невольный корреспондент. В романе «Снег на кедрах» («Snow Falling on Cedars») Дэвид Гутерсон удачно выражает суть этого характерного для офшоров духа: «Тот, кто становится врагом на острове, в замкнутом пространстве, – становится врагом навсегда. Там невозможно влиться в анонимный фон, там нет соседской общины, в которую можно войти. Сама окружающая природа требует, чтобы островитяне постоянно следили за каждым своим шагом». Социальные и политические ограничения, в которых живут островитяне, «прекрасны и одновременно ужасны: прекрасны, потому что большинство людей внимательны, а ужасны, потому что такое положение приводит к духовному инбридингу, закрытости, провоцирует тоску и грустные размышления о мире, жители которого бродят в смятении, опасаясь разоблачений».

Способность поддерживать единомыслие правящей верхушки и подавлять смутьян делает острова особенно гостеприимными для офшорных финансов

На островах не спрячешься. Вы там заперты, как рыбка в аквариуме. Там каждый – на виду у всех. Способность поддерживать единомыслие правящей верхушки и подавлять смутьянов делает острова особенно гостеприимными для офшорных финансов. Международных финансистов обнадеживает мысль, что местным элитам можно доверять, что на островах не допустят вмешательства демократической политики в процесс делания денег. Офшорные зоны стали оплотом и защитниками антигосударственных настроений, направленных против бедного населения. Такие настроения возникают во всех уголках нашего мира, но расцветают, не встречая никаких препятствий, только в налоговых гаванях.

Джон Кристенсен, в прошлом экономический советник на Джерси, а сегодня борец против офшоров, рассказывает, что, вернувшись на родной остров в 1986 году после работы за рубежом в качестве специалиста по развитию, он столкнулся с проявлениями крайне правых настроений. В тот год в лондонском Сити произошел «Большой взрыв» дерегулирования финансовой деятельности, и Кристенсен обнаружил крайнее возбуждение, царившее в офшорах. В красивой столице Джерси Сент-Хелире рушили старинные дома, лавки сувениров и купеческие склады. На их месте спешно строили банки, офисные кварталы, парковки для автомобилей и бары. Кристенсен зашел в агентство трудоустройства, где ему сказали, что он может получить любую работу, какую захочет. На следующий день ему прислали три предложения.

Он начал работать в бухгалтерской фирме, обслуживавшей не менее ста пятидесяти частных клиентов. Фирма занималась повторным выставлением счетов-фактур. Эту практику я уже описывал, сводится она к следующему: партнеры по торговой сделке договариваются о цене, а затем в официальных документах показывают другую цену, чтобы тайно перевести деньги за границу. Установить, насколько много денег переводят с помощью этого приема, чертовски трудно. По оценкам организации Global Financial Integrity, ежегодно из развивающихся стран с помощью только этого приема выводят около 100 миллиардов долларов. Указанная сумма приблизительно равна объему помощи, которую богатые страны оказывают развивающимся. Кристенсен говорил: «Эти данные характеризуют утечки капитала, перемещения капитала и уклонение от налогов – всех действительно грязных денег». Я видел, как эта грязь поступает ежедневно». Бухгалтерская фирма сообщала свой телефонный номер, бланк, номер банковского счета и придавала делу глянец крайней британской солидности и респектабельности.

В этой фирме Кристенсен проработал двадцать месяцев, занимаясь в основном клиентами из стран, исторически связанных с Великобританией, в том числе из Южной Африки. Работа с клиентами из этой страны в значительной мере сводилась к обходу санкций, которые мировое сообщество применяло к режиму апартеида. Кроме того, Кристенсен работал с клиентами из Нигерии, Кении, Уганды и Ирана. Он рассказывает: «Я был инсайдером и мог систематически работать с сотнями клиентских файлов. Постепенно я сумел собрать всю головоломку. Получалось примерно так: “Ага, так этот клиент – политик, скрывающий свою подлинную личность”. И так далее». Кристенсен узнал, что весьма высокопоставленный правый французский политик использует свое влияние, чтобы обеспечить застройщикам-девелоперам планируемое разрешение на проведение ряда сделок с недвижимостью по всей Франции. Связи этого политика с Джерси означали, что во Франции никто не узнает его подлинного лица. В целом, по словам Кристенсена, младшие работники офшорных фирм понятия не имеют, чем они на самом деле занимаются, ибо распределение сделок и информации по разным юрисдикциям позволяет надежно спрятать следы: «При беглом просмотре файлов такой информации не получаешь. Я раздобыл имя этого господина, связавшись с офисом во Франции. Там-то мне и назвали его, когда я сказал: “Мне надо поговорить об этом с сенатором”. Если вы проработаете в такой фирме довольно долгое время, они будут вас знать и с удовольствием сообщат вам то, что вас интересует. Подтасовки на рынке, сделки, совершаемые на основе инсайдерской информации. Я сидел там и все время думал: “Господи, да это динамит”. Все это были представители очень известных семей. Если такая информация просочится в СМИ, она появится на первых страницах».

Как и Кролл, Кристенсен не раскрывает подробностей: «Я подписал контракты и давал клятвы, которые должен соблюдать всю жизнь. Если бы я нарушил данные мной обещания, меня могли бы навсегда выбросить на помойку».

Повторное выставление счетов-фактур, по мнению Кристенсена, – всего лишь одна из наиболее распространенных, даже обыденных деловых процедур в мире секретных юрисдикций: «Они считают это хорошим деловым приемом и приводят самые разные обоснования и оправдания его: иностранцы защищают свои деньги от политических рисков или нестабильности национальных валют; африканцы бедны, потому что недостаточно напряженно трудятся или потому что их страны коррумпированы; страны бедны, поэтому мы посылаем им финансовую помощь. И так далее, и так далее. Исполнители в фирмах не хотят думать об экономических проблемах».

Кристенсен переходил из одной компании в другую, а тем временем реки денег, притекавших на Джерси, превращались в мощный поток. Когда он выражал беспокойство по поводу происхождения части этих денег, в основном приходивших из Африки, его бесцеремонно отодвигали в сторону. Однажды в пятницу, перед традиционной гулянкой с выпивкой в офисе, руководительница его подразделения сказала ему, что не желает обсуждать эти вопросы, и ей вообще «плевать на Африку». «Ее отношение совершенно типичное для острова. Прибыли были безумно высокими, и никто не проводил связи между своими действиями и несправедливостью, творящейся в других странах. Никто из вовлеченных в дело финансовых посредников: банков, юридических фирм, бухгалтеров и аудиторов, – никто не решался сообщить регуляторам о сомнительных сделках и даже не задавался вопросами по поводу незаконных переводов». Кристенсен встретил приятеля, с которым был знаком с детства. Этот человек, ставший дипломированным бухгалтером, пил в баре.

Я рассказал ему об Индии, Малайзии, о моих путешествиях, но он немедленно отключился и выпал из разговора. То, что я рассказывал, было ему совершенно неинтересно. Он находился в капсуле эгоизма, выглядел совершенно изолированным от окружающего мира. Вечеринка, состоявшаяся прошлым вечером, марка моей машины и кто кого зажал – вот все, о чем он мог говорить. На Джерси я столкнулся с действительно экстремистскими взглядами: дремучим расизмом, сексизмом, стремлением к подавлению, с постыдным, нескрываемым и агрессивным потребительством – со всем этим я никогда раньше не встречался. И с почти фанатичной ненавистью к любым прогрессивным идеям.

Это и есть то самое мышление, требовавшее молчания. В Лондоне все мои знакомые воспринимали антирасизм и тому подобные идеи как нечто нормальное. А вернувшись на Джерси, я услышал: «Об этом и не заикайся, сынок».

Понадобились долгие годы, чтобы из внешнего мира на Джерси просочилось прогрессивное законодательство. В Великобритании уголовное преследование гомосексуалистов было отменено в 1967 году, а на Джерси соответствующий закон был отменен под давлением Великобритании только в 1990 году. В Великобритании порку розгами запретили в 1948 году. А на Джерси это наказание оставалось в своде законов до 2005 года, когда его запретили, опять-таки под давлением извне.

Вскоре после возвращения на родину Кристенсен как-то приехал на вечеринку на мотоцикле и получил выволочку от одного из гостей, занимавшего высокое положение в местном бизнес-сообществе. «Он сказал, что шлем мотоциклиста – это ограничение свободы. Выступил и против ремней безопасности, а заодно – против налогов и государства. Он говорил, что апартеид хорош для чернокожих жителей Южной Африки, что следовало бы восстановить колониализм, что “этим людям” гораздо лучше живется при правлении белых». Кристенсен сцепился с сэром Джулианом Ходжем, столпом джерсийского банковского истеблишмента, «оголтелым апологетом апартеида, оголтелым приверженцем империи и самым оголтелым либертарианцем из всех, кого я видел». Кристенсен вспоминает, как на встрече с преподобным Питером Мэнтоном, сенатором Джерси и англиканским священником, публика вставала, приветствуя проходившего по залу Мэнтона. Мэнтон публично заявил, что при апартеиде «черным» в Южной Африке жилось лучше, чем когда-либо и где-либо. (Впоследствии Мэнтон был привлечен к ответственности по обвинению в половых преступлениях и вскоре после этого умер.) На заседании правительственной комиссии, посвященном гендерной дискриминации и равным возможностям для женщин, один высокопоставленный политик демонстративно сделал вид, что заснул и даже храпел; другой политик (у которого был собственный, не самый плохой, бизнес) пошел еще дальше. Кристенсен вспоминает: «Та сцена все еще у меня перед глазами. Этот господин сказал: “Если одна из моих девчонок-работниц забеременеет, я вмиг ее уволю. Никому не хочется видеть беременную за прилавком”. Всех женщин он называл “девчонками”».

Офшоры иногда кажутся миром мужской фантазии, миром, в котором крутые белые мужчины обсуждают дела за шотландским виски и рассматривают весь остальной мир как расходный материал. Кристенсен продолжает:

Правящие классы понимают, что им не надо беспокоиться, придут ли к власти демократы в США, или социал-демократы в Германии, или лейбористы в Великобритании. Правящие классы понимают, что в собственной стране им не надо бороться за власть. У них уже были разбросанные по всему миру обломки империи – красные почтовые ящики, британские традиции и невероятное раболепие перед английским правящим классом. На Джерси меня поразило, как лебезили местные политики перед богатыми иностранцами. Там господствовала одна идея: «Мы можем владеть нашими скромными местами, и местные жители будут нам благодарны. У нас здесь нет ни чеков, ни балансов, ни денег, а местным не нравится вмешательство чужаков». Счастливые денечки. Джентльмены из Сити нашли пути обхода угрозы, которую представляла для них демократия.

В мелких юрисдикциях, необязательно островных, легко также вызвать комплексы коллективной неполноценности. Население начинает рассматривать себя как отважных защитников местных интересов от посягательств более крупных соседей-громил. От такого раздутого самоуважения, пропитанного недоверием к внешнему миру, всего лишь один маленький шаг к либертарианскому мировоззрению, которое требует от внешнего мира невмешательства и расценивает любое продвижение местных интересов за счет посторонних как доблестное сопротивление тирании. Такое отношение, разумеется, тесно связано с господствующим в налоговых гаванях подходом: «Это не наша проблема. Исправьте собственную этическую систему», в рамках которой права граждан и правительств других стран не имеют значения, демократию считают тиранией масс, а саму концепцию общества не уважают и даже презирают.

Предоставление иностранцам возможности уклонения от налогов и общая ненависть к налогам отлично встраиваются в такое мировоззрение и могут доходить до крайностей. В протоколах нью-йоркского суда за февраль 2010 года зафиксированы откровения британского магната Гая Хэндса. Он поведал, что после того как в целях уклонения от налогов перебрался на коронное владение – остров Гернси, он «ни разу» не навещал ни своих живущих в Англии детей-школьников, ни родителей, опасаясь утратить свой налоговый статус нерезидента¹. Конрад Хуммлер, велеречивый швейцарский банкир, назвал Германию, Францию и Италию «нелегитимными государствами», потому что в этих странах слишком высоки налоги. Уклонение от уплаты налогов или то, что Хуммлер называет «внесистемным накоплением по-швейцарски», является, по его словам, законным способом защиты граждан, пытающихся «хотя бы отчасти избежать нынешней хватки администраторов кошмарного государства социального обеспечения и его налоговой политики»².

Офшорные настроения характеризуются поразительным сходством аргументов, подходов и методов и некоторым удивительным психологическим сходством. Это сходство особенно поразительно, если учесть географический разброс офшоров, несмотря на который существует его глобальное сообщество, сплоченное единомыслием. В этом мире живет причудливое по составу население: владеющие родовыми замками представители древней европейской аристократии, фанатичные приверженцы американской либертарианки Айн

Рэнд, сотрудники спецслужб всех стран мира, мировые преступники, учащиеся британских привилегированных закрытых школ, множество лордов; банкиры и простые люди. Их жупелы – государство, законы и налоги, а их лозунг – свобода.

Правительство – «эгоистичная блоха, ползающая по спинам наиболее производительных людей мира. Правительства не правят странами, правительства паразитируют на странах», – писал Мэтт Ридли, автор известных научно-популярных книг, выпускник Итона, сын четвертого виконта Ридли, лорда-сенешаля королевы. В конце концов Ридли стал членом правления британского банка Northern Rock, занимавшегося ипотечным кредитованием. Этот банк использовал крошечный благотворительный фонд для людей, больных синдромом Дауна (без согласия самого фонда), в качестве зарегистрированного на Гернси структурированного инвестиционного предприятия под названием Granite. Granite эмитировал большую часть коммерческих ценных бумаг на сумму 100 миллиардов долларов и помог Northern Rock вывести за баланс ипотечные кредиты, что привело Northern Rock к банкротству в самом начале мирового финансового кризиса 2007–2009 годов и к массированной финансовой помощи банкроту со стороны налогоплательщиков³. Granite как инструмент Northern Rock не был ни офшорным предприятием, ни предприятием, находившимся в традиционной юрисдикции, – одной ногой Granite стоял в офшорной зоне, другой – в традиционной юрисдикции. И это отражает важный аспект офшорного мировоззрения, который процветает в секретных юрисдикциях, но возникает преимущественно среди правящих классов нормальных стран.

Концентрация экстремистских настроений на Джерси способствует их усилению, объясняет Кристенсен. «Большинство либерально мыслящих людей вроде меня уехали с островов, – рассказывает он. – Почти все мои друзья по школе, придерживавшиеся социал-либеральных воззрений, уехали с Джерси и поступили в университеты. Почти никто из них не вернулся. Не могу описать вам, в каком кромешном мраке ощущаешь себя на острове. Я никогда не страдал меланхолией, но на Джерси я впал в страшную депрессию. Все, что я ценил, казалось там бессмысленным и неважным. И я понимал, что обращаться не к кому». Кристенсен уже собрался покинуть родной остров навсегда, но исследователь Марк Хэмптон, который разрабатывал новую систему изучения налоговых гаваней, уговорил его остаться на острове, убедив в важности знания системы изнутри. «Я стал тайным агентом не для того, чтобы плескать грязью на людей и компании, а потому что не понимал офшорной системы – ее не понимали и ученые, с которыми я мог поговорить. Полезной литературы на эту тему не было». О том, чем он занимается, Кристенсен не рассказывал даже своему брату. Он хранил свою тайну двенадцать лет, в течение которых работал в разных компаниях, работал до тех пор, пока не стал экономическим советником правительства Джерси.

«Я должен был подавить все чувства, поэтому изобрел стратегию полной занятости другими делами», – рассказывает Кристенсен. Он стал президентом Кинематографического общества Джерси, выступал в гонках быстроходных катамаранов и завел семью. Хотя он никогда не скрывал отвращения, которое вызывала у него офшорная система, его эксцентричные выходки вроде основания первого и единственного на Джерси общества поклонников Жана-Клода Ван Дама означали, что местные политики относились к нему как легковесу, не представлявшему серьезной угрозы. Когда в 1987 году Кристенсена назначили экономическим советником, он начал в полной мере ощущать, что это такое – выступать против всеобъемлющего Единого Мнения. Временами, говорит Кристенсен, давление было настолько сильным, что он по-настоящему терял голос.

Напряжение буквально перехватывало мне горло. Иногда, на заседаниях комитета по финансам и экономике и других правительственных комитетов или на организуемых ими круглых столах, бывали моменты, когда меня в самом буквальном смысле душил гнев. Для того чтобы встать и сказать: «Извините, но я с этим не согласен», действительно нужна была реальная сила. Я ощущал себя маленьким мальчиком, пукнувшим в церкви. На этих заседаниях комитетов я чувствовал себя совершенно одиноким – никто и никогда не поддерживал меня… Выражение мнения, противоречащего мнению большинства, означало одно: карьера здесь меня не интересует. Я просто резал себе горло.

Суть джерсийского образа жизни воплощена в трех местных пословицах: «Не развешивай свои грязные простыни на виду», «Не раскачивай лодку» и «Если тебе здесь не нравится, утром отходит лодка».

Джерси буквально кишит представителями элит, тайными инсайдерскими сетями, как правило, связанными с финансовым сектором. После того как Кристенсена назначили экономическим советником, он обнаружил, что многие люди, пришедшие повидаться с ним, хотели, чтобы он вступил в их масонскую ложу и подавали ему тайный знак. «Это было особое положение пальца при рукопожатии», – рассказывает Кристенсен.

По большей части, меня посещали люди, которых я мало знал. Разговоры с ними начинались с общих слов, а затем они говорили совершенно открыто: «А не хотите ли вы вступить в нашу ложу?» Я всегда отвечал, что подумаю об этом, и всегда уклонялся от вступления. Люди, делавшие мне эти предложения, были банкирами, крупными коммерсантами и высокопоставленными политиками. Когда обмениваешься рукопожатиями, не смотришь на руки людей. При рукопожатии чувствуешь их мозоли. Мне всегда казалось, что руки этих людей грязноваты, хотя это и не заметно. Возникает ощущение, будто все мы участники какой-то грязной мальчишеской проказы.

«Их мышление – в значительной мере мышление круга однокашников, – продолжает Кристенсен. – Это значит, что они могут быть уверены в том, что ты поступишь, как надо, и тебе не надо даже говорить, как следует поступать. Вот скрытый смысл слова “доверие”. Я кончил тем, что прослыл человеком, которому не стоит доверять. Я часто слышал, как они говорили: “Он – не один из нас”. Однажды мне это сказали в лицо».

Консенсус господствует даже в СМИ. До 2005 года главной газетой на Джерси много лет владела компания, которую возглавлял сенатор Фрэнк Уокер. Одновременно Уокер был главой могущественного комитета по финансам и экономике и одним из самых громогласных энтузиастов финансовой отрасли Джерси. Financial Times писала в 1998 году: «Такое положение подобно тому, какое могло бы сложиться, если бы Гордон Браун [тогда министр финансов Великобритании] или Оскар Лафонтен [министр финансов Германии] владели бы всеми общенациональными газетами своих стран. Немногие на Джерси считают такое положение странным»⁴. Уокер ушел из газеты в 2005 года, и теперь она публикует вполне приличную информацию и даже мнения инакомыслящих, но ее редакционный тон и общее содержание твердо отстаивают офшорный бизнес.

Патрик Мюирхед, опытный радиожурналист, прежде работавший на BBC и до 2004 года – ведущий вечерних новостей на джерсийском телеканале ITV, так описывает атмосферу, царящую в джерсийских СМИ.

На острове живет девяносто тысяч человек, и жители разделены лишь малым расстоянием, можно сказать, одним шагом. Арендуемый мной дом стал салоном, популярным среди местных политиков и людей, принимающих решения. В атмосфере такой близости любой осмысленный вызов становится невозможным. «Вы будоражите людей и неправильно их ориентируете», – сказала одна местная дама, выражая неодобрение моими методами работы. После того как я покинул Джерси, враждебно ощетинившиеся джерсийские СМИ и население отправили на помойку мою репутацию, мои профессиональные способности и мою популярность⁵.

Никому не подотчетные элиты всегда безответственны. Я сам уловил затхлый вкус джерсийской власти в первый же день посещения острова в марте 2009 года, когда на первой странице газеты Jersey Evening Post появилась статья под заголовком «ШТАТЫ В РУИНАХ»: «Штаты еще вчера напоминали школьную спортивную площадку, когда в зале заседаний раздались ругательства и личные оскорбления. Сенатор Стюарт Сиврет, популярный, но вызывающий противоречия политик, прилюдно пожаловался в Ассамблее Штатов, парламенте Джерси, на то, что ему на ухо шепнул министр здравоохранения. Как писали в статье, Сиврет встал и сказал:

Сожалею, что нарушаю порядок заседания и прерываю министра. Но министр, сидящий справа от меня, сенатор Перчард, шепчет мне на ухо: «Ты, мешок, набитый г…, почему бы тебе, ублюдку, не выйти и не удавиться». Сенатор Перчард немедленно ответил: «Полностью отрицаю это. Просто я по горло сыт голословными обвинениями этого человека. BBC, которая вела трансляцию заседание в прямом эфире, была вынуждена принести извинения за эти выражения.

Сиврет постоянно становился жертвой попыток пресечь инакомыслие: «За любым человеком, выступающим против истеблишмента, устанавливают тайное наблюдение. На острове царит атмосфера страха. Всякий, кто осмеливается выражать несогласие, становится врагом Джерси, антиджерсийским элементом. В полном соответствии с рецептами сталинской пропаганды такого человека объявляют предателем, нелояльным членом общества». Через несколько недель после моего посещения острова восемь сотрудников полиции задержали Сиврета на семь часов, в течение которых полиция провела обыск в его доме, покопалась в личных бумагах и компьютерных файлах. На следующий день администратор блога Сиврета сообщил ему, что кто-то неловко пытался взломать пароли. Когда вскоре после этого я позвонил ему, его автоответчик сообщил следующий текст: «Не пугайтесь полицейской слежки. Говорите свободно, поскольку вы не нарушаете закон, если только вы не мой поставщик наркотиков. А если вы все-таки пришли продать мне наркотики, то вы знаете, куда теперь сбрасывать этот товар». Атмосфера хорошо отражена в блоге Сиврета, где он описывает свое заточение. «Добро пожаловать на солнечный Джерси, в Северную Корею Ла-Манша!».

За любым человеком, выступающим против истеблишмента, устанавливают тайное наблюдение

В октябре 2009 года, будучи обвинен в несанкционированном распространении отчета полиции о поведении одной медсестры, Сиврет бежал в Лондон и попросил там убежище, заявив, что не может рассчитывать на справедливый суд в Джерси. Член парламента от либерально-демократической партии

Великобритании Джон Хемминг разместил Сиврета у себя дома, заявив, что «нам следует не допустить его экстрадиции и неправедного судилища над ним»⁶. Когда Сиврет в мае 2010 года вернулся на Джерси для участия в выборах, его задержали прямо в аэропорту. «В этом управляемом олигархией обществе нет никаких сдержек, никаких противовесов, – сказал он. – Это однопартийное государство, и таким оно является уже много веков».

Построить нормальное интеллектуальное оправдание того гостеприимства, которое оказывается секретным офшорным финансам, очень трудно, поэтому на Джерси обычно прибегают к приему, заключающемуся в нападении не на обвинение, а на обвиняющего. Нападки на инакомыслящих в основном сводятся к подлой клевете и намекам, порочащим репутацию человека. Его обвиняют в невежестве, в том, что им движет зависть, говорят, что он экономически неграмотен, ненадежен или психически неуравновешен, что этому человеку нельзя доверять. Доктор Марк Хэмптон, преподаватель Портсмутского университета, часто посещавший Джерси для проведения полевых исследований, вспоминает, насколько услужливыми были власти острова – до тех пор пока он публично не выступил с критикой офшорного статуса Джерси и не стал чаще появляться в СМИ. С того времени власти перестали приветствовать полевые исследования Хэмптона на том основании, что он «из Портсмута». «Власти стали давать негативные комментарии, – рассказывает Хэмптон. – Они начали говорить обо мне вещи, к которым я был непричастен; они говорили, что мой научный диплом – фальшивка, я выдумываю разные небылицы, что я – пустой человечишка, пытающийся претендовать на значительность». Они отказались называть меня доктором. Мой статус невелик. Мои студенты называют меня Марком. Все это неважно, но эта кампания – часть усилий, направленных на преуменьшение моего профессионализма, на дискредитацию меня как ученого».

Джефф Саузерн, инакомыслящий депутат джерсийских Штатов, говорит, что теперь избегает привлекать к себе внимание. В последний раз Jersey Evening Post показала, как он принял позу, поразительно напоминавшую позу Гитлера. Саузерн и его друг сенатор Тревор Питман устало рассказывают, как их клеветнически называют «разрушителями Джерси» или «внутренними врагами». Их публично обвиняют в том, что ими движет личная озлобленность, и намекают на то, что, возможно, у них есть и более низкие мотивы. Когда мы беседовали, против Саузерна и жены Питмана Шоны, также депутата местного парламента, было возбуждено дело по обвинению в том, что они оказывают помощь престарелым и инвалидам в заполнении требований на голосование по почте, что нарушало загадочные местные законы о выборах. Позднее суд признал их виновными и приговорил к штрафу. Как говорят местные жители, эту атаку инспирировали какие-то финансовые круги, не имеющие ни формы, ни имени. «Финансовая отрасль подобная амебе, – говорит другой джерсийский политик, просивший не называть его имени. – Вы нападаете на нее, она поглощает удар, а затем отвечает на него ударом. Это паразит, живущий на острове и захвативший его. Он управляет нами и решает все, что здесь делается».

Я сидел с Джоном Хейсом, гидом, работающим во всемирно известном зоопарке Даррелла, и его другом Морисом Мере, отошедшим от дел бывшим печатником и свиноводом, в баре Smugglers’ Inn, расположенном на красивом юго-западном побережье реки Джерси. Мере все еще говорит на диалекте жерье, очень похожем на французский, на котором говорят в соседней Нормандии. Оба старых приятеля высказались – в письмах в Jersey Evening Post и на других публичных форумах, и с тех пор их громогласно и регулярно поносили как предателей. «Мы живем в условиях диктатуры, – говорил Хейс, тыча пальцем в стол. – Это не демократическая страна. Джон Кристенсен – враг народа номер один. Мы называем их хунтой, а люди боятся выступать против хунты». Некоторые родственники Мере предупредили его, чтобы он не поддерживал контактов с Кристенсеном. «Они говорят, что он не годен для Джерси, что он предатель и так далее». Оба рассказывают о той же атмосфере страха, о которой говорил и Сиврет: страха потери работы, страха никогда ее не получить, страха попасть в черный список. «Здешние министры – боги, перед которыми другие боги несут ответственность», – сказал Мере.

Хейс показал мне электронное послание, отправленное его инакомыслящим приятелем министру, в котором откровенно говорилось (между прочим, в поздравлении с Рождеством) о том, что на Джерси укрывают огромные суммы и что это происходит в условиях царящей в мире нищеты. Министр ответил (орфография сохранена):

Ну, привет, Предатель,

воздержись, пожалуйста, от отправки мне мусора, который я не просил присылать… Я удивлен, что ты все еще предпочитаешь жить на нашем острове – «налоговой гавани… Если он такой плохой, то почему б тебе не уехать в какое-нибудь другое место… Скатертью дорожка, сказал бы я. Но, возможно, что и НЕТ, потому что тебе тут чертовски хорошо живется за счет, возможно, банков и ипотечного кредитора… Несколько поколений моей семьи жили на Джерси, и я этим очень горжусь. А когда мне приходится слушать идиотов-предателей вроде тебя, я впадаю в ярость.

Собственно говоря, у меня не хватает сил желать тебе счастливого рождества. Надеюсь, ты продолжишь свое жалкое существование в мире, где живут предатели.

Не отвечай мне.

Случайному посетителю Джерси кажется очень британским островом. Но он очень, очень отличается от той Великобритании, которую я знаю.

* * *

В крошечных островных государствах все знают всех, и конфликты интересов и коррупция неизбежны. Джерсийские инсайдеры могут говорить об этом, особенно о коррупции, часами. Иногда конфликты интересов запрограммированы самой политической структурой. Генеральный прокурор Джерси Уильям Бейлак долгие годы выступал с обвинениями в судах, где председательствовал его брат сэр Филипп Бейлак, бейлиф острова. Бейлиф острова, назначаемый королевой, одновременно является старшим судьей Королевского суда Джерси и президентом Ассамблеи Штатов. Другими словами, один и тот же человек и надзирает за беспристрастностью суда, и обеспечивает политическую стабильность. Таким образом, господствующая группа идентифицирует себя с интересами всего населения. На острове нет независимых исследовательских групп или университетов. Государственная служба немногочисленна и уязвима, а между исполнительной, законодательной и судебной властью нет четкого разграничения, как нет и второй палаты, которая следила бы за ходом обсуждений в Штатах. Общественность не может присутствовать на заседаниях комитетов или изучать повестку дня этих заседаний или их протоколы. Протоколы обсуждений важных законов вообще не ведутся.

Эти проблемы распространяются и на управление финансовой отраслью. На Джерси нет внушающих доверия и по-настоящему независимых процессов надзора за офшорными финансами и их регулирования. В публикации 2002 года Ассоциации бухгалтерских и деловых вопросов, одном из самых подробных научных анализов джерсийской политики, лаконично сказано: «Они лоббируют интересы бизнеса и продвигают эти интересы. Они составляют законопроекты, уточняют и проводят законы. Они же заседают в органах регулирования, успешно действуя как “привратники”, выносящие решения по жалобам и случаям злоупотребления доверием. Политики заседают в советах директоров компаний, деятельность которых, как предполагается, они регулируют»⁷.

Пугливые финансисты, как и работающие в традиционных юрисдикциях регуляторы, не любят места, где царит хаотичная коррупция

На таком маленьком острове неизбежно складываются тесные отношения, но именно по этой причине Джерси нуждается в дополнительной сдерживающей системе и в большей прозрачности, которые должны уравновешивать присущую политической системе острова тенденцию к возникновению конфликтов интересов. Поскольку Джерси играет столь важную роль в международных финансах, это особенно важно. И это затрагивает всех нас. Пугливые финансисты, как и работающие в традиционных юрисдикциях регуляторы, не любят места, где царит хаотичная коррупция. Секретные юрисдикции издавна умеют вести войну связанных с такими ситуациями компроматов, усердно имитируя честность и нравственную безупречность, изображая неподкупность: «Мы чисты, у нас хорошее регулирование. Мы – юрисдикции, готовые к сотрудничеству». Все это доводят до блеска с помощью тщательно отобранных комментариев и похвал, которые делают беззубые сторожевые псы офшоров вроде созданной МВФ Группы разработки финансовых мер борьбы с отмыванием денег или ОЭСР. Этот театр зависит также от отказа вступать в споры с критиками. Как сказал высокопоставленный чиновник с Каймановых островов в ответ на мою просьбу дать интервью: «Нам нет ни малейшего смысла вступать в контакты с вами. Скорее, наоборот» ⁸. Кристенсен и его коллега Ричард Мери постоянно предлагают истеблишменту Джерси принять участие в телевизионных дебатах об офшорном бизнесе и провести такие дебаты на нейтральной площадке. Ни один из высокопоставленных должностных лиц Джерси ни разу не принял этих вызовов.

Рынок рабочей силы является, пожалуй, самым мощным оружием борьбы с местными критиками. Житель Джерси среднего возраста (он просил меня не называть его имени), сказал, что его карьеру разрушили после того, как он выступил против офшорной коррупции, с которой ему пришлось столкнуться. «У меня есть все необходимые профессиональные качества, – сказал этот человек, – но теперь меня не берут ни в одну юридическую фирму даже буфетчиком». Сиврет подтверждает: «Если разозлишь финансовую отрасль, твоей карьере конец».

Ангола или Кувейт – страны, зависящие от нефти; Джерси – территория, зависящая от финансов. Экономисты говорят о «голландской болезни», поражающей богатые природными ресурсами страны: когда туда поступают большие доходы, уровни цен повышаются и местные товары, прежде всего промышленные и сельскохозяйственные, не могут конкурировать с дешевыми импортными. В итоге эти отрасли экономики исчезают. Талантливые специалисты устремляются в доминирующий сектор, а политики теряют интерес к болезненному вопросу поддержания на плаву других сфер, поскольку намного проще и выгоднее доить источники легких доходов. Хотя непосредственно в финансовой отрасли Джерси работает всего лишь около тринадцати тысяч человек, или примерно четверть рабочей силы острова, этот сектор ныне дает более 90 % государственных доходов и вытесняет другие секторы экономики. То же самое наблюдается в Анголе. За период с 1985 по 2001 год цены на жилье на Джерси выросли в пять раз и еще на 60 % до середины 2008 года, когда средняя цена на дом на Джерси достигла 508 тысяч фунтов стерлингов (960 тысяч долларов). Это почти в два с половиной раза превышает среднюю цену на дома в Великобритании, где, надо заметить, эти цены искусственно раздуты. За девять лет, предшествовавших 2006 году, банковские вклады и стоимость капиталов фондов на Джерси удвоились, тогда как доходы в сельском хозяйстве и промышленности острова сократились на 20 % и 35 % соответственно. Сельское хозяйство и промышленность дают по 1 % ВВП Джерси, а туризм быстро исчезает.

Бывший владелец дешевого отеля вспоминает, как под напором финансового сектора рухнул его бизнес. «Мы распродавали наше имущество на торгах; парочка банков присмотрелась к нашему местечку. Они говорили: “Продавайте сейчас, у вас нет ни малейшего шанса работать здесь”». Кристенсен также отметил, как изменился весь облик Джерси: «Джерси был местом, привлекавшим туристов, которые хотели посмотреть на примитивное сельское хозяйство. С материка всегда приезжали интересные люди: хорошие оркестры, актеры, труппы. Было по-настоящему весело, оживленно. Теперь банкиры повсюду натянули веревочки, разметив все на квадраты».

Как и в экономике нефтедобывающих стран, люди наверху стремительно богатеют, а те, кто внизу, видят, что их заработки либо остаются на прежнем уровне, либо сокращаются. «В сознании большинства людей существует мощное стандартное представление, что на Джерси полным-полно пьющих джин миллионеров, а все местное население состоит из богатых ублюдков, которым надо дать пинка, – говорит Сиврет. – На самом деле большинство жителей Джерси политически бессильные люди. Место у корыта занято представителями окопавшейся элиты». Экономическое неравенство транслируется в неравенство политическое, что неизмеримо усиливает давление на инакомыслящих.

Розмари Пестана, бескомпромиссная и бесстрашная профсоюзная активистка, рассказала, каково это – жить на Джерси без денег. Мать-одиночка с тремя детьми, она зарегистрирована как инвалид, страдающий заболеваниями сердца и артритом, и живет в довольно неухоженном доме, расположенном в центре Сент-Хелиера напротив грязного, заброшенного района. На протяжении тридцати пяти лет она работала неполный рабочий день уборщицей в Главной больнице Джерси, зарабатывая 13 тысяч фунтов стерлингов в год – примерно одну сороковую часть средней стоимости дома. Эти скромные доходы дополнялись 8 тысячами фунтов стерлингов финансовой помощи. По ее словам, только для того чтобы выжить, надо около 400 фунтов в неделю, но минимальная заработная плата дает 230 фунтов до вычета страховки и налогов, поэтому многие люди работают на двух работах. Причуды трудового законодательства делают забастовку на Джерси крайне трудным делом.

Сидя в своей тесной и загроможденной вещами кухне, Пестана вспоминает детство: «Тогда было трудно, но не думаю, что так трудно, как сейчас». Даже когда ее родители развелись, дети продолжали ходить в школу и иногда ходили на однодневные экскурсии и уезжали на каникулы. «Теперь это – непозволительная роскошь», – говорит она и рассказывает о стоимости медицинского обслуживания. На Джерси нет Британской национальной службы здравоохранения, и пациенты должны платить врачам за визиты. В выпуске джерсийского Annual Social Surver за 2009 год отмечалось, что стоимость визита к врачу и стоматологу стала настолько высокой, что половина островитян не проходят стандартных проверок здоровья⁹. «Я люблю мой остров, – сказала Пестана, – но хочу, чтобы вернулось прошлое».

Кристенсен в прошлом контролировал выпуск «Индекса розничных цен на острове Джерси», который оказывает важное реальное воздействие на неравенство. Индекс учитывает цены на многие товары и услуги (например, квартплату и воду), так что если цены растут, работодатели должны платить работникам больше. «Я упорно охранял Индекс от политического вмешательства, которое было постоянным», – рассказывает Кристенсен. Как-то раз, в 1991 году его остановил в коридоре один из высокопоставленных джерсийских политиков. «Обращаясь ко мне, как к маленькому мальчику, он спросил: “Как поживает твоя матушка?”, а потом продолжил: “А теперь слушай. Эта инфляция создает проблемы. Что с этим можно поделать?”. Я ответил, что на следующий год ожидаю снижения инфляции. Он сказал: “Это не поможет – нам надо принять какие-то меры незамедлительно”. Я сказал: “Нет”. С тех пор он ни разу со мной не заговаривал». Джерсийская торговая палата проводила одно расследование за другим по отношению к Индексу розничных цен. Каждый раз оказывалось, что Кристенсен прав. Он в общем неплохо ладил со своим начальником Колином Пауэллом, высокопоставленным британским государственным служащим, но в конце концов они разругались. Как-то под Рождество Кристенсен попросил знакомого карикатуриста изобразить Пауэлла в виде волшебника, собирающегося зарезать жертвенного козла в Стоунхендже, и подписать: «Индекс розничных цен опубликован». Пауэлл был не в восторге от этой шутки.

Законы Джерси делают учреждение большинства нефинансовых предприятий чертовски трудным делом, хотя иностранцы, добравшиеся на острова на лодках, быстро находят там работу. «Если вы управляете спросом на рабочую силу, но не управляете ее предложением, возможен единственный результат, – говорит Кристенсен, – снижение заработков». Когда Кристенсен работал на Джерси, на острове не существовало минимальной заработной платы или выплат по безработице, что вполне устраивало финансовую отрасль, поскольку позволяло ограничивать издержки ведения бизнеса. Когда Кристенсен дал Jersey Evening Post интервью, в котором привел доводы в пользу введения минимальной заработной платы, Торговая палата Джерси внесла официальный протест.

В офшорных зонах почему-то допускают крайнее экономическое неравенство и зачастую приветствуют его как стимул, побуждающий бедняков работать напряженнее и больше. Этот образ мышления экономист Дж. К. Гелбрейт, говоря о соотношении между распределением доходов и налогами, назвал теорией «лошади и воробья»: если лошадь кормить овсом досыта, то часть зерна – вместе с навозом – достанется и воробьям. Дальнейшее снижение доходов беднейшей части населения является темой, постоянно обсуждаемой на Джерси, поскольку остров стремится опережать другие офшорные юрисдикции в привлечении капитала. В 2004 году корпоративный налог на Джерси снизили с 20 % до нуля. Исключение составили налоги на финансовые компании в размере 10 %. Это снижение пробило в бюджете острова довольно большую брешь, чтобы в нее ухнула вся система пособий. В результате под сокращение попали сотни работников, и пришлось вводить налог на потребление, особенно сильно ударивший по беднякам. Шона Питман, депутат Штатов, назвала этот налог проявлением подхода «облагай бедных, чтобы спасти богатых». «Социальная структура Джерси напоминает состав постояльцев в “Хилтоне”, – объяснил джерсийский сенатор Джерри Доуни. – Это сборище людей, приехавших сюда только для того, чтобы заработать деньги».

На Джерси богатые люди и корпорации могут на самом деле договориться о ставках, по которым они будут платить налоги. На протяжении 1990-х годов богатые люди, желавшие стать резидентами Джерси, направляли своих юристов прямо в офис Кристенсена, где они договаривались о ставках налогов от имени своих клиентов. Джерси устанавливал размер минимальных ежегодных налоговых платежах, и миллионеры или миллиардеры попросту переводили суммы, налог с которых по 20-процентной плоской шкале, действовавшей на Джерси, соответствовал бы означенной сумме. Предшественники Кристенсена довольствовались налогами в размере 25–30 тысяч фунтов стерлингов. Кристенсен поднял налог до 150 тысяч фунтов стерлингов, что означало ежегодный перевод в бюджет Джерси дохода в размере 750 тысяч фунтов стерлингов. Если человек получает, скажем, 10 миллионов долларов доходов по всему миру, реальная фактическая ставка налогообложения его доходов составляет всего 1,5 %. Сходный принцип применяется к корпорациям. Доходы действующих на Джерси международных компаний облагаются ставкой налога, которая достигает максимум 2 % и снижается в зависимости от того, какую прибыль компания намерена показать на Джерси¹⁰.

Миллионеры имеют свойство прибедняться. В неряшливом, построенном в 1950-х годах офисном квартале неподалеку от центра Сент-Хелиера находится фешенебельное, выдержанное в новом колониальном стиле здание вещательной империи богатого порнографа и владельца газет Ричарда Десмонда. Ближе к окраине города, на участке, прилегающем к школе, где когда-то учился Кристенсен, много лет живет и работает Хью Тарстон, бухгалтер, ведущий дела бывшего премьер-министра Великобритании Маргарет Тэтчер и ее семьи, а также дела гигантской многонациональной корпорации BAE Systems, которая торгует оружием. Отошедший от дел застройщик-девелопер, пожелавший скрыть свое имя, сказал: «Я плачу в виде налогов четверть того, что платит малый, который вывозит мусор из моих мусорных бачков. Я целыми днями играю в гольф, а он, возможно, не может даже заплатить за дом, в котором живет. Жизнь на Джерси такова: если у вас есть деньги, вы катаетесь как сыр в масле»¹¹. Шестеро из десяти нынешних министров джерсийского правительства – мультимиллионеры. «Это парламент богатых, – говорит оппозиционный джерсийский депутат Джефф Саузерн. – Думаю, они до сих пор жалеют, что крестьяне проникли во власть».

Однажды зимним вечером 1996 года, незадолго до своего отъезда с Джерси, Кристенсен открыл бухгалтерские книги взору репортера из Wall Street Journal, проводившего расследование деятельности «обдиравшей» американских инвесторов мошеннической группы, в состав которой входил некий швейцарский банк. Несколько месяцев спустя история под заголовком «ОФШОРНАЯ УГРОЗА: ОСТРОВ ДЖЕРСИ ОКАЗЫВАЕТСЯ НЕ СОВСЕМ НАЛОГОВЫМ УБЕЖИЩЕМ ДЛЯ ВАЛЮТНЫХ ИНВЕСТРОВ» появилась на первой полосе, что вызвало у финансовой отрасли и политиков Джерси приступ колик. Эта публикация стала одним из первых случаев, когда считавшемуся незапятнанным и хорошо регулируемым финансовому сектору Джерси бросила вызов серьезная, распространяемая по всему миру газета. В конце статьи были приведены слова местного высокопоставленного чиновника. Все на Джерси были уверены, что этим чиновником был Кристенсен, а сам Кристенсен знал, что, согласившись беседовать с репортером, он в сущности «подписал» прошение об отставке.

«С этого момента они стали делать все, чтобы избавиться от меня, но срок моих полномочий не истек. Единственным способом, каким от меня можно было избавиться, было признание меня виновным в должностных правонарушениях или в растлении несовершеннолетнего. Напряжение было невероятным». Кристенсен не уехал с Джерси сразу же. На следующий месяц после начала скандала у него родился второй сын, и он был обязан отработать длительный срок после подачи заявления об отставке. Да и отъезд был непростым делом. «Быть крупной рыбой в маленьком пруду – это так соблазнительно, – рассказывает он. – Я мог бы запросто приобрести сорокадвухфутовую яхту, построенную фирмой Swan, пройти под ее парусами всю карьеру, а в конце плавания услышать удар судового колокола». Теперь он стал диссидентом, смутьяном, в которого летели стрелы, пущенные с берегов Ла-Манша. Впоследствии Jersey Evening Post ядовито писала: «Нет винограда кислее, чем тот, что был раздавлен мистером Кристенсеном, некогда работавшем на Джерси и ушедшим на повышение. С тех пор он неустанно подрывал репутацию нашего острова, который совершил глупую ошибку, игнорируя его». Французская Le Monde в апреле 2009 года опубликовала цитату из джерсийской газеты, где Кристенсена называли «предателем народа». Инсайдеры джерсийского истеблишмента подтвердили, что нападки на Кристенсена именно в таких выражениях – полуофициальная политика острова Джерси.

Офшоры процветают благодаря сочетанию узкого эгоизма и культуры сговора. Защитники офшоров с невротической быстротой приписывают своим критикам низменные мотивы и скрытые планы. Но люди, любой ценой добивающиеся повышения, обычно не разговаривают с репортерами Wall Street Journal для того, чтобы получить место получше.

Финансовый сектор может пользоваться преимуществами изоляции, запуганности и нравственной близорукости, но дух политики «выжать побольше сока из бедняков», господствующий в правящих кругах Джерси, зависит не от характера островитян; исходит он в конечном счете от офшорных компаний и людей, управляющих ими из других стран. Офшорные репрессии могут настигать и в крупных юрисдикциях. Рудольф Элмер, швейцарский банкир, который работал в нескольких офшорных центрах, прежде чем стал сообщать о ставших ему известными случаях коррупции, испытывал давление в Швейцарии – стране, население которой составляет 8 миллионов человек.

В 2004 году Элмер заметил, что два человека следят за ним по пути на работу. Позднее он увидел их на парковке у детского сада, в который ходила его дочь, а затем – из окна своей кухни. За поездками его жены на автомобиле следили. Эти люди предлагали его дочери шоколадки на улице и однажды глубокой ночью на огромной скорости въехали в тупик, где находился дом Элмера. Слежка продолжалась в непостоянном режиме более двух лет. В то время Элмер работал на одну китайскую компанию, и однажды следившие за ним люди появились в китайских футболках с изображением дракона на спине. Джулиус Баэр, который был прежним работодателем Элмера, отрицал свою причастность к слежке. Кто послал этих людей следить за Элмером, так и осталось неизвестным. В полиции сказали, что ничего сделать не могут, и в 2005 году провели обыск в доме Элмера, предъявив ордер прокурора. Элмер был на тридцать дней помещен в тюрьму по обвинению в нарушении банковской тайны, что, по его словам, в Швейцарии «является преступлением вроде убийства».

«На этой стадии я подумывал о самоубийстве, – рассказывает Элмер. – В два часа дня я осторожно выглядывал из окна. Они запугивали мою жену, моих детей и моих соседей. Я стал человеком вне закона. Я был крестным отцом ребенка, отец которого работал в финансовом секторе. Он сказал, что я должен остановиться. “Ты – угроза для семьи”». На близкого родственника оказывал давление начальник на работе, требовавший, чтобы тот перестал общаться с Элмером. После одного из таких предупреждений родственник ушел с работы в слезах. «Я был страшно наивным, полагая, что швейцарское правосудие может быть иным, – рассказывал Элмер. – Я могу понять, как им удается держать под контролем восемьдесят тысяч населения острова Мэн, но чтобы это можно было делать с восемью миллионами человек? Каким образом меньшинство из мира банков может манипулировать общественным мнением целой страны? Что это? Мафия? Вот так эта система и работает. Джерси, Каймановы острова, Швейцария – это единая чертова система коррупции».

Правые идеологии в крупных демократических странах годами считались попросту неприличными, но в офшорах им позволяли развиваться без ограничений. По мере того как офшорные финансы становились все более влиятельными в глобальной экономике и начали перестраивать экономику крупных стран, расцветали и правые настроения, получавшие все большую силу и уверенность. Это ясно прочитывается по непристойному высокомерию банкиров, которые, почти поставив мировую экономику на колени, продолжают требовать большего и угрожают перевести свой бизнес в другие страны, если их будут слишком жестко контролировать или облагать слишком высокими налогами. Это заметно и в требованиях сверхбогатых, которые стали ожидать и требовать налогообложения по ставкам, намного ниже тех, что применяют к заработкам людей, убирающих их офисы. Когда ирландский музыкант Боно, на протяжении многих лет заявлявший о себе как о крупнейшем борце с нищетой, переводит свои финансовые дела в офшор в Нидерландах, чтобы избежать налогов, а его по-прежнему горячо приветствует общество, битва кажется проигранной. Америка, великая демократия, ныне порабощена мировоззрением никому не подотчетных, погрязших в злоупотреблениях и зачастую пораженных преступностью элит. И это происходит в значительной степени благодаря офшорным финансам.

Подчинив своему колониальному господству экономики и политические системы крупных стран, где живет большинство из нас, офшорные финансы прошли очень долгий путь, чтобы поработить и наше мировосприятие.

Глава 12
Грифоны на страже Сити

Корпорация City of London

Журналист Financial Times Джиллиан Тетт одна из первых задолго до 2007 года аргументированно предупреждала о грядущем финансовом кризисе. Джиллиан изучала антропологию в Кембридже, но потом увлеклась финансовой журналистикой, которая и стала ее профессией. Однажды в 2004 году ее внимание привлекла созданная коллегой схема функционирования лондонского Сити (как мы уже знаем, этим общим термином принято называть всю британскую отрасль финансовых услуг); просмотрев ее внимательно, она указала, что в схеме не учтена значительная часть деятельности Сити¹. Джиллиан заметила: «Чтобы понять, как работает общество, необходимо учитывать не только те области, которые у всех на виду и о которых все любят поболтать, так называемые зоны социального шума, например фондовые рынки и слияния и поглощения. Желательно еще обращать внимание на то, о чем общественность молчит». Джиллиан выявила такую скрытую зону, впоследствии получившую печальную известность под названием «теневая банковская система». Теневая банковская система представляет собой сферу действия структурированных инвестиционных инструментов, каналов распространения обеспеченных ипотечными активами коммерческих ценных бумаг, а также тогда еще неизвестных и в основном нерегулируемых структур, величина активов которых к моменту начала кризиса в 2007 году превышала стоимость активов всей банковской системы США (ее стоимость равнялась 10 триллионам долларов)². Именно эти структуры во время кризиса практически поставили мировую экономику на колени.

Думаю, теперь молчание общества становится вполне понятным, но лондонский Сити окружен еще более древней стеной глухого молчания. Даже сегодня о Сити практически никто не говорит. Британский писатель Робин Рамсей сказал: «Я начал писать о политике давным-давно, и уже тогда меня удивило, что почти нет исследований лондонского Сити. В обществах есть свои закрытые зоны, и вы собираетесь проникнуть в одну из таких великих запретных зон британской политики». Меня в эту закрытую зону ввели два замечательных человека: ученый из северной части Лондона Морис Гласман и молодой англиканский священник по имени отец Уильям Тейлор. Среди ныне живущих эти двое – единственные частные лица, которые всерьез и непосредственно столкнулись с Корпорацией лондонского Сити, органом муниципальной власти в лондонском Сити. Как обнаружили Гласман и Тейлор, за молчанием общественности кроется, возможно, самый поразительный сюжет истории мировых финансов.

В конце 1990-х годов отец Тейлор оказался вовлечен в кампанию борьбы с застройщиком, осваивавшим Спиталфилдс, заброшенный и бедный район старого Лондона, находящийся на северо-восточном краю Сити. Тейлор хорошо знал этот район. После того как он окончил университет, епископ велел ему набраться опыта и поработать где-нибудь среди простых людей, прежде чем идти на рукоположение и получать духовный сан. Поэтому Тейлор какое-то время работал в Спиталфилдсе водителем машины, развозившей фрукты и овощи. Только что начался третий срок пребывания Маргарет Тэтчер на посту премьер-министра, и застройщики – после «Большого взрыва» либерализации финансового сектора в 1986 году – пытались использовать любую возможность для расширения территории Сити. Соседний Спиталфилдс представлялся лакомым куском. Тейлор вспоминает: «Всем правил свободный рынок. Я чувствовал, что это станет причиной многих проблем, и считал, что церковь должна реагировать».

В Спиталфилдсе все еще живы характерные для Англии старинные уличные рынки – Брик-лейн, Петтикоут-лейн и собственно сам Спиталфилдский рынок. В этом районе налагались друг на друга истории иммиграции этнических, политических и религиозных групп и смешивались самые разные культуры ирландцев, французских гугенотов, евреев, бенгальцев, мальтийцев и многих других. «Каждая из этих групп претендовала на то, что только она может рассказать подлинную историю Спиталфилдс: мигрантские общины, защитники исторического наследия, проживавшие в старинных домах, построенных еще при Георгах^[37], старички-кокни^[38] в пабах и на рынках. Но к ним добавилась новая группа профессиональных агентов капитализма: планировщики с застройщиками. Теперь в Спиталфилдском некогда сплоченном сообществе разворачивалось соперничество». Ситуация целиком захватила Тейлора.

Тейлор стал капелланом университета Гилдхолл в лондонском Сити 1 мая 1997 года – в первый день власти лейбористского правительства Тони Блэра. Лейбористы немедленно предоставили Банку Англии независимость действий, преподнеся ему то, что газета Independent назвала «самой радикальной встряской Банка за всю его трехсотлетнюю историю»³.

Борьба местных жителей против девелоперского джаггернаута^[39] давно уже выдохлась, и отдельные ее очаги дотлевали на улочках Спиталфилдса, но, когда застройщики покусились на их старый рынок и в феврале 2000 года представили планы строительства офисного квартала, занимавшего половину его территории, протестное движение вспыхнуло с новой силой⁴. Тейлор выяснил, что за девелоперскими фирмами стоит консорциум, неожиданно приобретший немыслимую по своему масштабам вседозволенность, – и все благодаря тому, что в него входил один весьма необычный акционер. Им оказалась муниципальная администрация лондонского Сити, называемая Лондонской городской корпорацией, или Корпорацией лондонского Сити, – старейший в мире муниципальный орган управления. Тейлор вспоминает: «Я не мог понять, как орган власти может действовать в качестве застройщика за пределами своей юрисдикции. Меня очень заинтересовало: а что такое вообще Лондонская корпорация?» И он решил получить ответ на свой вопрос.

В университете Гилдхолл Тейлор встретил Мориса Гласмана, старшего преподавателя политической теории. Родившийся в 1961 году в семье бедных еврейских иммигрантов, Гласман с молоком матери впитал социалистическое мировоззрение, усиленное шрамами семейной истории. «Я был воспитан на рассказах о холокосте, который я воспринимал как личный опыт», – рассказывал Гласман. Он был специалистом по работам экономиста и социолога Карла Поланьи – противника господствовавших экономических теорий и крупного теоретика экономической антропологии, практически забытой в 1980-е годы. Гласман пришел в университете Гилдхолл в 1995 году и обрел в Тейлоре единомышленника; они обсуждали разные темы, близкие им обоим, делились общими сомнениями, болтали о превращении продукта в товар и что все на свете имеет свою цену. «Когда люди считают необходимым продавать собственные органы, чтобы оплачивать лечение своих страдающих заболеваниями мозга детей, и общество вас убеждает, что это хорошо с моральной точки зрения, – тогда вам становится понятно, что такое “превращение продукта в товар”. Это означает, что на рынке продается даже то, что не предназначено для продажи. Человеческие почки не созданы для продажи, как не созданы для продажи спортивные площадки школ и публичные библиотеки», – утверждал Гласман. Разумеется, именно Сити давал им пищу для наблюдений и размышлений, и, конечно, в своих протестных настроениях они опирались на процессы, происходившие на их глазах: «Проституция, торговля людьми – где же во всем этом содоме была Церковь? Во всех других европейских странах Церковь выступает против нерегулируемого свободного рынка, а в Великобритании она обсуждает проблему гомосексуалистов и принятия сана женщинами?» – спрашивал у Тейлора Гласман.

Тейлор входил в организацию «Спиталфилдский рынок под угрозой». В ней объединились местные сообщества и религиозные группы, и им удалось добиться постановления суда о приостановке планов застройщиков, которые, по словам активиста организации, были подобны «гигантской корпоративной клешне, вонзившееся в наш рынок в Сити». Строительство было приостановлено, но застройщики не собирались отступать. А Тейлора и Гласмана вся эта история интересовала еще с точки зрения роли в ней Лондонской городской корпорации. «Моей первой мыслью было: “Это местная власть. Каким же образом она смогла собрать столько денег?” Ведь все прочие муниципальные органы страдали от нехватки средств», – вспоминал Гласман. Чем больше узнавали Тейлор и Гласман, тем больше они понимали, что Корпорация – далеко не «все прочие». Собственно говоря, Лондонская городская корпорация вообще не была похожа ни на что, с чем когда-либо приходилось сталкиваться Гласману и Тейлору.

В общем смысле термин лондонский Сити означает крупнейший финансовой центр Великобритании и мира, то есть обслуживающая весь мир британская индустрия финансовых услуг, организации которой расположены в этой исторической административно-территориальной части Лондона. В узком смысле термин лондонский Сити, или «Квадратная миля», означает участок площадью 1,22 квадратных миль, на котором расположена самая дорогая и первоклассная лондонская недвижимость⁵. Границы этого района проходят от набережной Виктории на Темзе; затем по часовой стрелке по Флит-стрит до Барбикана – жилого микрорайона, в котором построен крупнейший в Европе культурный комплекс; потом идет на северо-восток по Ливерпуль-стрит и наконец поворачивает обратно к Темзе, на которую выходит к западу от лондонского Тауэра. Мелкие кластеры финансовой деятельности существуют и в других частях Большого Лондона: офисы хедж-фондов расположены в нескольких остановках метро на юго-запад от Сити – в фешенебельном районе Мейфер. Новый деловой центр находится в трех милях от Сити по Темзе – в районе Кенери-ворф, где разместились фирмы, которым не нашлось места в перенаселенной «Квадратной миле». Но ни одна из перечисленных новых фирм, ни один из более скромных финансовых центров, расположенных в Эдинбурге или Лидсе, не являются настоящими соперниками фирмам лондонского Сити.

В будние дни из станции метро «Ливерпуль-стрит» с раннего утра начинают вытекать мощные потоки служащих, а с вечера те же людские потоки вливаются обратно в метро, чтобы ручейками разбежаться во все спальные районы Лондона и его окрестностей. К ночи большая часть финансовой армии Сити – а это триста пятьдесят тысяч человек, или четыре пятых человеческих ресурсов, занятых в отрасли финансовых услуг, – покидает Сити, и там остается менее девяти тысяч местных жителей, не считая охранников, уборщиков и ночных работников. Отправьтесь из Сити на восток, в Спиталфилдс, и перед вами возникнет совсем другая картина: респектабельные чистые улицы уступают место ветхим неухоженным кварталам, где можно увидеть признаки неподдельной нужды. Сити – островок богатства, окруженный исторически бедными районами.

В Лондоне больше иностранных банков, чем в каком-либо другом финансовом центре мира: к 2008 году на него приходилась половина всех международных сделок с ценными бумагами, почти 45 % внебиржевого оборота деривативов, 70 % оборота евробондов, 35 % всех валютных сделок, совершаемых в мире, и 55 % всех международных открытых размещений ценных бумаг⁶. В настоящее время Нью-Йорк считается более крупным финансовым центром в таких областях как секьюритизация, страхование, слияния и поглощения и управление активами, но значительная часть операций, происходящих на Уолл-стрит, проводится с американскими активами. Это обстоятельство позволяет Лондону оставаться крупнейшим международным – и офшорным – финансовым центром.

Некогда Лондон был центром величайшей империи мира, поэтому в нем сосредоточен накопленный за века опыт управления. Положение Лондона, который находится между Азией и США, и английский язык дают этому городу огромные преимущества. Другим источником могущества Лондона является его офшорная структура. Зарубежные финансовые компании стекаются в Лондон с 1950-х годов, поскольку тут они могут делать то, что запрещено в их странах. Как мы уже знаем, именно благодаря Лондону, сумевшему создать в конце 1950-х нерегулируемые офшорные еврорынки, открылся путь бегства для американских банков и других компаний, стремившихся обойти обременительное регулирование, введенное в США при «Новом курсе». Эти рынки возникли и развивались в период исчезновения формальной Британской империи. И до сегодняшнего дня в Лондоне сохранились мягкие правила контроля. Когда в США в 2002 году приняли закон Сарбейнса-Оксли, направленного на реформирование финансовой отчетности в целях защиты американцев от историй, подобных скандалам с Enron и WorldCom, в Сити не сделали ничего. Любая российская компания, зарегистрированная за рубежом, отдает предпочтение Лондону, а не Нью-Йорку, по причине действующих в Великобритании мягких стандартов управления.

«Во времена, когда за борт выбрасывали колониальные обломки, джентльмены из Сити уже сменили курс и устремились к новым горизонтам, на которых маячили глобальные возможности, выходившие за рамки национального государства и даже империи», – писали историки П. Дж. Кейн и Э. Дж. Хопкинс.

«Большой взрыв» 1986 года укрепил офшорный статус Лондона. В город вломились американцы, требовавшие заоблачных жалований, скупавшие британские банки и сотрясавшие респектабельные стены «джентльменского клуба» Сити, в членах которого «состояли» выпускники Итона и представители земельной аристократии. Нью-йоркские ценности стремительно проникали в широкие слои британского общества, и конкуренция двух финансовых монстров стала темой разговоров лоббистов всего мира: «Ну, если мы не сделаем этого, деньги уйдут в Лондон! Это уже можно делать в Лондоне, так почему этого нельзя делать здесь?» – стенали сторонники «легких стандартов регулирования». Из Сити по миру расходились импульсы к демонтажу контрольных норм, дерегулированию экономики других стран и их банковских систем, словно действовала система дистанционного управления. Казалось, что Британская империя лишь имитировала свою кончину.

Следы первопричин катастроф многих американских банков снова и снова приводят нас к их лондонским офисам. Подразделение, взорвавшее страховую компанию American International Group и обобравшее американских налогоплательщиков на 182,5 миллиарда долларов, было лондонским подразделением AIG, в котором работало четыреста сотрудников, занимавшихся торговлей финансовыми продуктами. В июне 2008 года, когда мировые цены на нефть росли на фоне воплей о манипулировании рынком, бывший старший контролер Государственной комиссии США по торговле фьючерсами на сырьевые товары Майкл Гринбергер в показаниях комитету сената США заметил, что Комиссия, которая должна заниматься регулированием торговли фьючерсами на энергоносители, решает «нескончаемую шараду: каким образом Великобритания регулирует работу принадлежащей американцам и находящейся в Атланте биржи, учитывая то обстоятельство, что британское регулирование явно слабее американского»⁷. Назначенный судом следователь, изучавший крах Lehman Brothers в сентябре 2008 года, обнаружил, что банк прибегал к махинации, названной «Repo-105», для перевода активов на сумму 50 миллиардов долларов со своих балансовых счетов. Хотя ни одна американская компания не согласилась провести списание по сделке, крупная юридическая фирма в Лондоне с удовольствием выполнила желание клиента⁸. Три четверти американских компаний, входящих в список Fortune 500, и все крупные банки США сегодня имеют представительства или филиалы в Лондоне⁹.

Еще одна приманка – секретность. Великобритания не повторила швейцарского пути и не приравняла нарушение банковской тайны к уголовному преступлению. В этой стране действуют другие механизмы. Британский политик Денис Макшейн, министр по делам Европы в правительстве Блэра, вспоминает, как на одном европейском семинаре, где он выступил с критикой тайны банковских вкладов, коллега из Люксембурга обратился к нему и «мягко спросил»: «Вы когда-нибудь изучали британский закон о трастах? Все наши банкиры и специалисты по финансовому праву говорят, что если кому-нибудь действительно по-настоящему понадобится спрятать деньги, то ему надо ехать в Лондон и учреждать там траст»¹⁰. По британскому законодательству, представители офшорных компаний могут быть директорами британских компаний; узнать, кто является их действительным собственником, обычно невозможно¹¹.

«Лондонград», как иногда называют столицу Великобритании, – гигантская прачечная, где отмывают имеющие преступное происхождение деньги

Не жалея никаких сил и в этом превзойдя даже самих себя, банки Сити в 1980-е привлекали богатых арабов и богатых японцев; в 1990-е – разбогатевших на нефти африканцев; в конце 1990-х и в 2000-е годы банкиры, с помощью офшорных перевалочных баз вроде Кипра, назойливо обхаживали российских олигархов. Сити предоставлял им убежище, недосягаемое для российских правоохранительных органов. К апрелю 2008 года добрая сотня компаний из стран Содружества Независимых Государств [далее везде – СНГ] была зарегистрирована на Лондонской фондовой бирже – на ее площадке продали ценных бумаг компаний из стран СНГ стоимостью почти 950 миллиардов долларов¹². В Лондоне проживает около трехсот тысяч русских.

Они скупают лучшие футбольные клубы Великобритании, а один из них, Александр Лебедев, владеет газетами London Evening Standard и Independent. Многих выходцев из стран СНГ привлекает либеральное налоговое законодательство Великобритании и господствующий в Сити негласный закон «Не спрашивай, не говори». В феврале 2010 года заместитель генерального прокурора России Александр Звягинцев сказал, что «Лондонград», как иногда называют столицу Великобритании, – «гигантская прачечная, где отмывают имеющие преступное происхождение деньги»¹³.

В январе 2009 года правоохранительные органы США оштрафовали британский Lloyds TSB на 350 миллионов долларов, после того как банк признал, что тайно закачал в американскую банковскую систему деньги из Ирана и Судана. Прокурор округа Манхэттен Роберт Моргентау объяснил, что Lloyds регулярно устраняет идентифицирующие характеристики платежей из Ирана, чтобы денежные переводы проходили незамеченными через фильтры финансовых учреждений США¹⁴. В США существует давняя традиция (впрочем, в последнее время она редко проявляется) отправлять банкиров в тюрьму и ликвидировать банки, замешанные в скандалах. В Великобритании дела обстоят иначе. Писатель-политолог Робин Рамсей говорит: «В Великобритании банкиров не сажают в тюрьму. Правда, было дело: кто-то швырнул яйцо в главного банкира компании Fred Goodwin. В Лондоне для банкиров скандалы проходят без последствий». Французский судебный следователь Эва Жоли смогла сформулировать общее мнение, сложившееся о Великобритании за рубежом: «Лондонский Сити – это государство в государстве, которое никогда не передавало иностранным властям даже малого клочка полезных доказательств».

Следующая офшорная приманка Лондона – так называемое правило постоянного проживания. Первоначально концепция постоянного местожительства была разработана для того, чтобы жители колоний могли удостоверять свою личность, где бы в империи они ни проживали. Английский колониальный администратор в Индии был резидентом Индии, постоянно проживавшим в Англии. Англия была «настоящим домом» таких людей, и они были подчинены английским законам. Напротив, индиец в Лондоне оставался человеком, постоянно проживавшим в Индии, и никогда не становился полностью британцем. В 1914 году налоговые правила вывернули так, чтобы позволить таким резидентам, не проживающим постоянно в Англии, избегать налогообложения на доходы, полученные за пределами Великобритании. Они платили налоги только на доходы, фактически заработанные в Великобритании. Правило, первоначально созданное, чтобы отличать британца от иностранца, теперь обернулось против рядовых постоянных жителей Великобритании¹⁵. В сущности так дело обстоит и сегодня. Владелец хедж-фонда, не являющийся постоянным жителем Великобритании, может принять меры, чтобы все его доходы были показаны за пределами Великобритании, и избежать их налогообложения.

Сегодня в Великобритании живет около шестидесяти тысяч непостоянных резидентов, в том числе греческие магнаты-судовладельцы, русские олигархи – владельцы футбольных клубов, принцессы из Саудовской Аравии и индийский стальной магнат Лакшми Миттал. Многие из этих господ платят совсем небольшие налоги. Словно специально, чтобы придать этой системе еще большую абсурдность, существуют и такие примеры: многие родившиеся в Великобритании резиденты постоянно в ней не проживают. К таким лицам относится даже сам лорд Эшкрофт; сердце родившегося в графстве Сассекс члена палаты лордов – думается, в целях налогообложения – отдано Белизу, маленькому офшорному государству.

Проведенное в 2006 году газетой Sunday Times расследование показало, что пятьдесят четыре британских миллиардера (не все они являются непостоянными резидентами Великобритании) заплатили в общей сложности всего лишь 14,7 миллиона фунтов стерлингов подоходного налога с совокупного состояния, достигающего, по оценкам газеты, 126 миллиардов фунтов стерлингов. Нельзя не отметить, что две трети указанной суммы подоходного налога выплачены изобретателем Джеймсом Дайсоном – настоящим предпринимателем, производящим отличные пылесосы¹⁶. Если предположить, что все эти миллиардеры заработали, скажем, по 7 % от стоимости своих активов и заплатили подоходный налог по ставке 40 %, но тогда сумма налогов должна была бы составить более 3,5 миллиарда долларов, то есть в 250 раз больше, чем они действительно заплатили. Знаменитый сэр Ричард Брэнсон, владелец огромной корпорации, представляющей собой лабиринт офшорных трастов и компаний, заявил в 2002 году, что если бы не офшорные структуры, с помощью которых он, не нарушая законов, избегает налогов, его империя стала бы вдвое меньше¹⁷. Британские СМИ просто благоговеют перед Брэнсоном.

В глобальной экономике лондонский Сити играет еще одну любопытную, квазиофшорную роль: на его территории находятся многие учреждения, регулирующие мировую торговлю или влияющие на нее. Всего в нескольких ярдах от официальной резиденции лорд-мэра стоит модернистское здание с острыми углами, напоминающее поднятое на опорах стеклянное круизное судно. Это штаб-квартира органа, устанавливающего правила, в соответствии с которыми компании всего мира публикуют финансовые отчеты о своей деятельности. Организация называется Комитет по международным стандартам финансовой отчетности [далее везде – КМСФО]. Более ста стран мира пользуются этими стандартами, в настоящее время США тоже стали согласовывать бухгалтерскую отчетность в соответствии со стандартами КМСФО. Правила Комитета позволяют многонациональным корпорациям консолидировать результаты своей деятельности в разных странах в одну сумму, которая может быть разбита по регионам. Корпорации, например, публикуют данные обо всей прибыли, полученной в Африке, но способа узнать, какие прибыли были получены в каждой из африканских стран, не существует. Непрозрачность в этом вопросе огромная, если учитывать, что свыше 60 % мировой торговли происходит внутри многонациональных корпораций. Из поля зрения исчезает крайне важная информация о триллионах долларов, которые разносят трансграничные финансовые потоки. По правилам КМСФО зачастую нельзя даже узнать, кому на самом деле принадлежат многие компании, и по мере усложнения структур многонациональных корпораций эта проблема становится все более неразрешимой.

Ричард Мерфи, сделавший больше, чем кто-либо другой, чтобы привлечь внимание к этим вопросам, постарался изложить их в двух словах: «Компании получают разрешение действовать на какой-либо территории у правительств, которые представляют народы своих стран. В обмен на это разрешение компании несут обязанность давать отчет о своей деятельности. В этом заключается суть разумного руководства и подотчетности. Но КМСФО умышленно игнорирует здравые концепции, и в результате мы имеем дело с компаниями, которые так высоко плавают, что считают себя выше всех стран, – по крайней мере так они внушили и себе и другим. Но это не так». Если бы КМСФО заставила многонациональные корпорации делать разбивку их финансовой информации по странам и сообщать о том, что они делают повсюду, где работают, это резко увеличило бы прозрачность рынков. Такие данные могли бы сыграть большую роль: повысили бы степень информированности инвесторов, которые знали бы, где работают их деньги; правительствам помогли бы понять, как их обкрадывают с помощью офшорной стратегии и как это искажает конкурентные рынки, гражданам – кто в действительности правит в их странах; экономисты получили бы бесценный клад новой информации, которая помогла бы им понять, как работают международные рынки¹⁸.

Комитет не является государственным органом, устанавливающим нормы и правила, он не подотчетен демократически избранным парламентам. КМСФО – частная организация, зарегистрированная в Делавэре и финансируемая «Большой четверкой» и некоторыми крупнейшими многонациональными корпорациями. Деятельность КМСФО – пример того, что профессор Прем Сикка называет приватизацией государственного управления. Через КМСФО, который пользуется гостеприимством Лондонской городской корпорации, предприятия-гиганты пишут свои собственные правила раскрытия информации. Миллионы граждан выступают против Standard Oil, ExxonMobil, Union Carbide, WalMart, Halliburton, Fox News, McDonald’s и других мировых корпораций, а кто когда-либо выступал против КМСФО?

Но Сити играет еще одну роль, и пожалуй, главную, – в глобальной офшорной системе; причем благодаря непосредственному доступу к рычагам управления британской паутиной. Во втором квартале 2009 года Великобритания получила чистое финансирование в размере 332,5 миллиарда долларов от своих трех коронных владений – Джерси, Гернси и острова Мэн¹⁹. В июне 2009 года паутина в целом держала на офшорных банковских депозитах 3,2 триллиона долларов. По данным Банка международных расчетов, это составляет около 55 % совокупной мировой суммы только офшорных депозитов. Нельзя забывать, что британская офшорная паутина выгодна лондонскому Сити по трем причинам: во-первых, разбросанные по миру налоговые гавани перехватывают иностранный бизнес и направляют его в Лондон, эта сеть действует по принципу настоящей паутины, захватывающей насекомых; во-вторых, офшоры – механизмы хранения активов; в-третьих, офшоры – фильтры, отмывающие деньги, благодаря этому Сити, участвуя в грязном бизнесе, сохраняет нужную дистанцию и всегда может правдоподобно отрицать свою причастность.

Вернемся к нашей теме: весьма необычной корпорации лондонского Сити, она же – Лондонская городская корпорация. Можно днями напролет, страницу за страницей, читать материалы сайта Корпорации, но так и не найти удовлетворительного ответа на вопрос: «Что она собой представляет?». Из сайта мы узнаем только, что Корпорация – орган местного управления «Квадратной милей». Соответственно, ключевой вопрос часто игнорируют.

Первую странность, которую замечаешь, Корпорация сама охотно признает: да, она «предана поддержанию и усилению статуса Сити как ведущего международного финансового и делового центра в мире… И устанавливает контакты с влиятельными, принимающими решения людьми всего мира». Глава Корпорации – лорд-мэр Лондона. Эту должность не следует путать с должностью мэра Лондона, возглавляющего гораздо более крупный муниципалитет Большого Лондона, в состав которого входит и Сити. Однако муниципалитет Большого Лондона не обладает никакой юрисдикцией над Сити. «Главная роль, которую играет ныне лорд-мэр, – роль посла финансовой отрасли и отрасли профессиональных услуг, – утверждает Корпорация. – На частных приемах и в речах лорд-мэр провозглашает ценности либерализации»²⁰.

Суть устремлений и возможностей Корпорации передает официальный отчет Сити об одном из таких мероприятий²¹. В октябре 2007 года лорд-мэр (в то время эту должность занимал бывший глава отделения фирмы PriceWaterhouse Cooper в Китае) с супругой посетил Гонконг и Южную Корею в сопровождении шерифа с супругой и делегации из шестидесяти представителей бизнеса. Целями визита, состоявшегося во время XVII Всекитайского съезда КПК, было:

• лоббировать в Китае продолжение курса на экономическую и финансовую либерализацию и призвать Южную Корею к более открытой политике;

• продвигать Лондон как глобальный финансовый центр, предлагающий финансовые и деловые услуги мирового класса;

• разъяснять либеральный подход Великобритании к регулированию и корпоративному управлению и совершенствовать рыночный доступ к банковскому и страховому бизнесу и рынкам капитала в Китае. Это предполагает как ограничение последствий ордонанса № 10 [изданного для обуздания незаконных финансовых потоков и требующего для компаний, регистрируемых за рубежом, одобрения правительства Китая]²², так и предоставление всяческих благ международным игрокам для более тесного сотрудничества с ними;

• поддерживать Южную Корею в ее стремлении к более либеральной политике, прежде всего, в правовых услугах и поощрять последовательную реализацию стремления Сеула стать региональным финансовым центром;

• разъяснять либеральный подход Великобритании к торговой политике и ее регулированию; поощрять создание «критической массы» стран со сходным мышлением.

Проповеди Сити «были определенно услышаны и оценены на высоком уровне везде, где побывала делегация в Китае», – сообщается в отчете, – не в последнюю очередь потому, что Лондон стал ведущим глобальным финансовым центром». На встрече с высокопоставленными чиновниками из Тяньцзиня, города, выбранного для проведения эксперимента по реформированию национальных финансов, мэр Тяньцзиня Дай Сянлун подчеркнул «огромную важность углубления сотрудничества с лондонским Сити, который он назвал “священным местом” международных финансов и глобализации».

Главная официальная задача этого муниципального органа, управляющего сообществом, насчитывающим менее девяти тысяч человек, – укреплять репутацию Лондона как финансового и делового центра, защищать и продвигать финансовые услуги, предоставляемые Сити, и не только пропагандировать финансовую свободу и либерализацию, но и бороться за победу этих принципов во всем мире. Именно Лондон, где регулирование не слишком навязчиво, посылает импульсы к общемировому дерегулированию, которое поддерживается активным лоббированием во многих странах. Корпорация – один из самых мощных игроков, а может быть, и самый могущественный в глобальном финансовом регулировании. Используя десятки тысяч изощренных рычагов влияния, Корпорация осуществляет невидимое воздействие на государственные органы регулирования и политическую власть Великобритании.

Стюарт Фрейзер, глава могущественного Комитета по политике и ресурсам лондонского Сити, в 2010 году назвал себя самым мощным лоббистом в Великобритании²³.

Именно Лондон, где регулирование не слишком навязчиво, посылает импульсы к общемировому дерегулированию

В ряду со всем перечисленным Сити еще является могучей силой, координирующей индустрию финансовых услуг. Член парламента от Лейбористской партии Джон Макдоннелл – один из немногих политиков, столкнувшихся непосредственно с мощным лобби Корпорации в парламенте: «Корпорация Сити – хороший пример великолепно структурированной сети старых школьных друзей. В конце обеда, за портвейном, они решают, кто займет те или иные должности в Сити и за его пределами, в других политических и государственных сетях». Когда министр финансов Великобритании Алистер Дарлинг в 2009 году в своем докладе, который обычно предшествует представлению палате общин бюджета страны, предложил ввести налог на премии банкиров, он ощутил всю мощь этого лобби: «Мне постоянно названивали разные банкиры. Самое любопытное, они произносили текст, практически написанный под копирку. Разумеется, мое предложение им не нравилось. И все говорили, что это заставляет их хорошо подумать, а стоит ли оставаться в Лондоне, и все в таком же духе»²⁴.

Корпорация формирует и поддерживает консенсус, благоприятствующий финансовым интересам. Она стремится оказывать влияние на британское и иностранное законодательство. Ее следы можно найти на многих страницах закона 2001 года о финансовых услугах и рынках. А в этом законе провозглашено, что Управление по финансовым услугам (это ведомство тогда осуществляло регулирование) не должно «препятствовать запуску новых финансовых продуктов», но должно избегать «возведения регулятивных барьеров» и «избегать причинения ущерба конкурентоспособности Соединенного Королевства». Но даже все перечисленные действия далеко не в полной мере отражают действительное положение вещей. Если копнуть глубже, как это сделали Тейлор и Гласман, обнаруживается, что Корпорация – очень древнее учреждение, окутанное таким количеством тайн, что вряд ли кто-либо, не входящий в эту «администрацию», сможет в чем-либо разобраться.

Сайт Корпорации – площадка, содержащая множество ссылок, причем зачастую весьма неожиданных. В Сити на протяжении тысячи лет существует сто тринадцать ливрейных компаний ^[40], среди которых встречаются такие необычные, как Почтенные Компании мастеров вышивки и мастеров, выделывающих цветные кожи (лорд-мэр Сити Ник Энсти – почетный член ливрейной Компании штукатуров)²⁵. А еще в управлении Сити есть множество должностей и должностных лиц: там встретишь шерифов, олдерменов, Суд городского совета Сити и «Правила жизненного поведения». Ежегодно в ноябре проходит парад лорд-мэра – пышная процессия, в которой задействовано множество золоченых карет и пожилых господ в длинных атласных мантиях, соблюдающих таинственные ритуалы. Посмотреть на это собирается полмиллиона человек, и еще миллионы смотрят трансляцию шествия по ВВС. Когда главы государств прибывают с визитами в Великобританию, самые пышные банкеты в их честь устраивает не королева, а лорд-мэр: если бедняжка королева может принять в Букингемском дворце на обед лишь двести персон, лорд-мэр располагает помещением, где могут разместиться семьсот человек.

За многие века Корпорация создала себе маленькое королевство, которое живет вне законов и демократических институтов, действующих на остальной территории Великобритании. Как и сферы, лучше всего охраняемые общественным молчанием, это королевство нельзя назвать секретным в строгом смысле слова – границы его проведены очень отчетливо, просто надо знать, где их искать.

Сити берет свое начало за пределами человеческой памяти, хроник или традиций

Лондонский Сити существует с таких древних времен, которые кое-кто из гидов, водящих туристов по нему, называют забытыми, а некоторые историки – незапамятными, что означает одно: Сити берет свое начало за пределами человеческой памяти, хроник или традиций. Если быть совсем точным, Сити уже существовал к моменту коронации короля Ричарда I в 1189 году. Как отмечают высшие исполнительные сотрудники Корпорации, никаких прямых свидетельств о времени ее создания нет. Представители Корпорации говорят (а может быть, и шутят), что «современный период» истории Сити начинается с 1067 года. Корпорация хвастается: «Лондонский Сити – старейший, всегда существовавший, орган муниципальной демократии в мире». Он возник раньше британского парламента, и его устройство «коренится в древних правах и привилегиях, которыми пользовались граждане еще до норманнского завоевания 1066 года».

По мнению Гласмана, если что-то и существует с незапамятных времен, «то это “что-то” выходит за пределы законодательства». Господствующая в Великобритании политическая система развивалась на протяжении веков, а Сити оставался твердыней, выдерживавшей волны истории, преобразившие все остальное британское национальное государство. Особые привилегии Сити, в конечном счете, обусловлены мощью финансового капитала. Правители Великобритании нуждаются в деньгах Сити и дают ему взамен то, что там хотят получить. На это намекает и сама Корпорация:

Право Сити управлять собственными делами было завоевано постепенно в виде уступок, полученных от Короны. Важность Лондона как центра торговли, средоточия населения и богатства обеспечила ему права и вольности раньше, чем их обрели другие города. Со времен Средневековья до времен Стюартов Сити был главным источником, откуда брали ссуды монархи, искавшие средства для поддержки своей внутренней и внешней политики²⁶.

Вся политическая система Великобритании в некотором смысле происходит от Лондонской городской корпорации. Палата лордов, верхняя палата парламента, в которой заседают престарелые знаменитости, первоначально основывалась на Суде олдерменов (старейшин) Сити. Палата общин, нижняя палата парламента, была создана на основе Суда городского совета Лондона. Должность премьер-министра была смоделирована строго по образу и подобию должности лорд-мэра, избираемого Судом городского лондонского совета, величающего себя «бабушкой парламентов». «Сити все еще действует как государство в государстве, – говорит Гласман. – Премьер-министр страны должен в течение десяти дней встретиться с Сити, если представители корпорации просят его о встрече. А если представители просят о встрече королеву, то она должна встретиться с Сити в течение недели». Ежегодно министр финансов выступает в Гилдхолле (здание ратуши) и резиденции лорд-мэра, где он отчитывается перед собравшимися, как служит интересам финансов.

У современной Великобритании нет писаной конституции, но некоторые историки говорят о древней конституции, предусматривающей старинные права, привилегии и свободы. Таким образом на протяжении столетий обсуждаются сферы власти и влияния, приливы и отливы в отношениях разных столпов королевства. Гласман описывает четыре таких столпа древнего государственного устройства Великобритании: монарх – глава страны; государственная церковь – душа страны; парламент представляет страну; Сити представляет деньги – причем Сити выступает как структура, тесно связанная политическими отношениями с короной и парламентом, но не подчиненная им. Когда Вильгельм Завоеватель вторгся в Англию в 1066 году и остальная страна утратила все права, Сити сохранил свой фригольд – право на безусловное владение землей, древние свободы и собственное ополчение. Даже король должен был сдавать оружие перед тем, как войти в Сити²⁷. Когда Вильгельм Завоеватель поручил составить «Книгу страшного суда» – земельную опись страны, на основе которой стали определять налоги, лондонский Сити был исключен из этого общего кадастра²⁸.

Через пятьсот лет, во время протестантской Реформации, английская церковь была подчинена короне. В последующие века власть монарха уменьшалась, парламент постепенно утрачивал свой аристократический характер, а избирательное право расширялось и стало охватывать почти всех взрослых. Но Сити оставался за пределами этих изменений. Как сказал один из реформаторов XIX века, Сити был «подобен доисторическому чудищу, таинственным образом дожившему до современности». Монархи, смутьяны и демагоги, пытавшиеся ограничить особые права и привилегии Сити, временами добивались успеха, но, как правило, они кончали плохо, а Сити энергично восстанавливал свои права. Во время посещения с гидом резиденции лорд-мэра – элегантного, построенного в эпоху Георгов городского дворца, который расположен у перекрестка на Треднидл-стрит рядом с Банком Англии, вы можете увидеть памятный знак одной из таких плохих кончин. Внутри здания вам покажут величественное мозаичное окно, на створках которого изображен Уильям Уолворт, лорд-мэр Лондона, убивающий Уота Тайлера, вождя крестьянского восстания 1381 года.

Могущественный советник короля Генриха VIII кардинал Уолси привел Сити в ярость введением прогрессивного налогообложения и принуждением знати к большим «пожертвованиям». Уолси даже вывез все оружие и посуду ливрейных компаний Сити. В 1529 году Сити помог дискредитировать Уолси, которого обвинили в том, что он, «предположительно, приходил к королю и дышал на него миазмами французской оспы». Сити никогда не забывал об обиде, нанесенной ему Уолси, и в 1571 году учредил должность городского «напоминальщика», который должен был напоминать королю о его долге перед Сити. Это должностное лицо, теперь называющееся «чиновник корпорации лондонского Сити», стало первым в мире институциональным лоббистом и сохраняет свою немалую силу поныне, являясь в британской политике «проводником между парламентом и Сити»²⁹. Единственный человек, не являющийся членом парламента и имеющий право присутствовать в палате общин, этот чиновник сидит незаметно за спиной спикера и выполняет следующую обязанность: он должен «осуществлять повседневные контакты с официальными лицами правительственных ведомств, отвечающих за разработку правительственной политики, составление законопроектов и их проведение, а также отвечает за отношения с двумя палатами парламента и их комитетами». В настоящее время эту должность занимает некто Пол Дабл, на которого возложена обязанность «поддерживать и укреплять статус Сити и ограждать его старинные права»³⁰. Предшественник Дабла на этой должности хвастал, что его рабочий принцип таков: «Противиться всякому законопроекту, предусматривающему вмешательство в права и привилегии, которыми пользуется наша Корпорация». В момент написания этой книги в 2010 году последние публичные меморандумы Корпорации включали протест против попыток Европы управлять деятельностью хедж-фондов, попытку доказать, что внебиржевая торговля деривативами не была одной из причин финансового кризиса³¹, и выдвинуть аргументы против строгих ограничений на подобные сделки³² в полном соответствии с офшорным статусом Сити, функции чиновника-«напоминальщика» играют и значительную международную роль. Он ведет дела с дипломатическим корпусом Сити и тесно сотрудничает с королевским двором в организации государственных банкетов и обедов в честь прибывающих с визитами глав государств и правительств.

Гласман вспоминает, как однажды посетил библиотеку Гилдхолла и попросил выдать ему хартию лондонского Сити. Хартия – документ, гарантирующий власть, даруемую сувереном. Города, корпорации и прочие «юридические лица» учреждаются на основании хартий, которые преобразуют простые скопища отдельных индивидуумов в самоуправляющиеся организации. Предполагается, что орган власти, дарующий хартию, выше сущности, получающей хартию, поэтому город, обладающий хартией, подчинен национальному государству. Гласман вспоминает, что в ответ на его просьбу библиотекарь Гилдхолла хихикнул и сказал: «А хартии не существует». «Это был знаменательный момент, – рассказывает Гласман. – и я подумал: “Все, моей карьере пришел конец”». Не имея хартии, Сити оказывается в положении вечной двусмысленности по отношению к государственному устройству Великобритании³³. Как и в случае закона притяжения, истинную природу Сити можно увидеть только через воздействие, которое Сити оказывает на окружающие его «сущности».

Сидя в своей захламленной кухоньке на севере Лондона, Гласман, извлекая из памяти бесконечные цитаты, объясняет, каким образом Сити добивался для себя одной привилегии за другой, чтобы обеспечить прекращение на своих границах действия правил, обязательных для остальной Великобритании. Например, закон, принятый в 1690 году в царствование Вильгельма и Марии, «подтверждающий привилегии Корпорации», гласит:

Все хартии, пожалования, патенты и поручения, касающиеся или затрагивающие любую из свобод или льгот или свобод, привилегий, льгот, иммунитетов, держаний или наследственных держаний, прав, прав собственности или владений мэра и общины и граждан лондонского Сити, когда-либо сделанных или дарованных любому лицу или лицам… настоящим объявляются недействительными и утратившими законную силу во всех практических отношениях.

Некоторые законы, принятые парламентом, касаются Корпорации, но во многих актах парламента сделаны особые изъятия в отношении Сити, полностью или частично. Таким образом, Сити связан с британской нацией, но остается в каком-то ином конституционном пространстве. В этом отношении Сити напоминает свои офшорные юрисдикции – Джерси или Каймановы острова.

Это охватывающий весь мир футуристический центр финансовых услуг

Для пугливого глобального капитала это имеет значение. Любой вызов Сити сталкивается с исторической тайной и довольно экстравагантными привычками и полномочиями многочисленных служителей финансов. Этот охватывающий весь мир футуристический центр финансовых услуг, влияние которого тихо проникает в жизнь людей от Балтимора до Бирмингема и Борнео, основан на древнем конституционном фундаменте, который настолько же неприступен, насколько и уникален.

Роскошные церемонии – не просто яркие пережитки прошлого; они впечатляют друзей и союзников Сити и вселяют в них уверенность – отчасти потому, что очень немногие понимают значение этих церемоний, усиливающих власть Сити. Как сказано в старом справочнике Корпорации, парады и церемонии – «не праздные представления, разыгрываемые просто для развлечения. Они воплощают права и привилегии и делают их зримыми». Когда реформаторы внесли законопроект о слиянии Сити с Большим Лондоном в 1884 году, шествие лорд-мэра стало, по словам одного из исследователей Сити, «самым величественным и политически заряженным шествием из всех, какие были до этого»³⁴. На самом большом знамени было начертано: «БЕЗ ШЕСТВИЯ ЛОРД-МЭРА ЛОНДОН ПЕРЕСТАНЕТ БЫТЬ ЛОНДОНОМ», что, разумеется, означало: руки прочь от Сити, иначе Лондон перестанет быть Лондоном. Чтобы освободить место для большего числа политиков, с банкета в Гилдхолле удалили обслугу; фонд Сити использовался для подкупа и вербовки провинциалов, которых привозили в Лондон на митинги протеста. А против «обманутых дурачков»³⁵, возглавлявших реформистское движение, была развернута грязная кампания. Реформу отправили на полку.

Это была не первая попытка реформирования. В XVII веке в Лондон стекались десятки тысяч сельских жителей, лишившихся своих земель в результате жестоких земельных реформ, известных как огораживания. И Корона попросила Корпорацию распространить ее юридические нормы и привилегии на новые районы города. Корпорация отказалась пойти навстречу Короне и вместо этого отправила «избыточное» население, как скот, в зону колонизации в Ольстере и Лондондерри на территории современной Северной Ирландии³⁶, что привело к созданию там крупной протестантской общины. Гласман называет это «великим отказом» моментом, когда Сити повернулся спиной к Англии и история Лондона действительно стала повестью о двух городах.

В Лондоне есть мэр и есть лорд-мэр именно потому, что Лондон на самом деле – это два города. Один – большой, полный жизненных сил, озабоченный своими повседневными проблемами; другой – немыслимо богатый офшорный островок. У лондонцев нет единого муниципального органа власти, тогда как бизнес, в особенности финансы, располагают самым древним политическим институтом в королевстве.

Лондон на самом деле – это два города. Один – большой, полный жизненных сил, озабоченный своими повседневными проблемами; другой – немыслимо богатый офшорный островок

Гласман сотрудничает с движением «Лондонские граждане» – это целая сеть маленьких светских и религиозных групп (приблизительно сто сорок), стремящихся улучшить политическое управление и организацию сообщества. В значительной степени лидеров этого движения вдохновляли чикагские коммунальные активисты, от которых многое воспринял и Барак Обама. После того как разразился финансовый кризис 2007 года, Нил Джеймсон, исполнительный директор «Лондонских граждан», связался с корпорацией Сити. «Мы искали причины кризиса, и все пути, по-видимому, вели к нашему соседу, о котором мы не слишком-то много знали», – рассказывает Джеймсон. Корпорация находилась практически вне досягаемости. «Первое впечатление оказалось сильным. Представители Корпорации всячески демонстрировали приблизительно следующее: “Мы не против того, чтобы дать вам денег, но отвергаем всякие отношения с вами”». Джеймсон был раздражен тем, что лорд-мэр, разъезжающий по свету, пренебрегает крупной и имеющей глубокие корни организацией, представляющей граждан города. Джеймсон в 2009 году пригласил Корпорацию на праздник своей организации и получил странный, высокопарный ответ, свидетельствующий, какую аллергическую реакцию вызывают рядовые лондонцы у муниципальной администрации Сити: «Мы приветствуем “Лондонских граждан”, как приветствуем любую группу. Формальный визит в этом отношении не имеет смысла… Во избежание сомнений, отмечаем, что это ни в какой форме не является признанием или согласием на переговоры».

Отношения между «Лондонскими гражданами» и Корпорацией все же сложились, но это были отношения весьма странного сорта. Официальные лица Сити появлялись на собраниях только для того, чтобы через несколько минут их покинуть. А когда «Лондонские граждане» призвали к повышению заработков поваров, уборщиков и других рабочих Сити хотя бы до прожиточного уровня, к ограничению 20-процентных ставок и к использованию ресурсов Сити для создания доступного жилья в Лондоне – Корпорация пожаловалась, что на нее «устроили засаду».

Еще в XVIII веке Сити вел яростную лоббистскую кампанию против войны с мятежными североамериканскими колониями, предупреждая, что эта война «нанесет глубокие и, возможно, роковые раны… сущностному, неизменному принципу свободы» ³⁷. Король выразил «крайнее удивление тем, что кто-либо из его подданных может поощрять мятежный дух… в Северной Америке». Как сообщает официальная запись, хранящаяся в архиве Сити, когда Америка провозгласила свою независимость, «эти новости были встречены в Сити с величайшей радостью»³⁸. Когда государство насильственно загоняло граждан во флот, который готовился к войне с Францией, лорд-мэр похвастался тем, что группы, занимавшиеся отловом людей для пополнения личного состава флота, «не осмеливались заходить в Сити».

В 1917 году английские рабочие погибали на полях Франции, и Герберт Моррисон, активист набиравшей силу Лейбористской партии, проникся возродившимся реформаторским духом: «Не настало ли для Лондона время перестать мириться с претенциозным фиглярством Лондонской городской корпорации и стереть ее с карты города? Теперь Сити – это всего лишь квадратная миля, в которой окопалась реакция, это сатанинское пристанище современных финансов, это выкидыш современной журналистики, которая способна только на дешевые сенсации. Сити – административный анахронизм»³⁹. После Первой мировой войны Лейбористская партия – партия рабочего класса, внесла в свой манифест обещание упразднить Корпорацию и включить Сити в единое управление Лондоном. «Традиционная позиция Лейбористской партии, – сказал мне член парламента лейборист Джон Макдоннелл, – заключалась в установлении контроля над финансами страны в долгосрочных интересах ее народа».

После Великой депрессии в Америке и Второй мировой войны, на полях сражений которой опять проливали кровь простые трудящиеся, в обществе возникло новое, внушающее страх, настроение – совершенно уникальное для Великобритании. Гласман писал: «Британское государство единственный раз за свою историю приняло концепцию экономии и подчинило налоговую политику ее интересам». Премьер-министр Клемент Эттли, верный манифесту Лейбористской партии, не скрывал своей цели:

Мы снова и снова становимся свидетелями того, что в нашей стране существует власть, отличающаяся от той, которая находится в Вестминстере. Лондонский Сити – какой удобный термин для обозначения средоточия финансовых интересов! – способен утверждать свою волю в противовес правительству Великобритании. Люди, управляющие деньгами, могут проводить внутреннюю и внешнюю политику, противоречащую той, которую определяет народ. Первый шаг в передаче этой власти – превращение Банка Англии в государственное учреждение⁴⁰.

Банк Англии был создан в 1694 году на средства богатых протестантов Сити как частное учреждение; в значительной степени он явился результатом сделки между финансистами и обнищавшим правительством, нуждавшемся в кредитах для строительства военного флота. Появление и банка, и правительственного национального долга положили начало финансовой революции, которая довольно быстро привела к таким явлениям, как рынок закладных, страховая компания Lloyds, фондовая биржа, финансовая пресса и стремительный рост внешней торговли. Финансовый сектор превращался в силу, названную П. Дж. Кейном и Э. Дж. Хопкинсом «локомотивом имперского правительства».

Эттли осуществил свою мечту: Банк Англии был национализирован в 1946 году. Но даже эта явная победа оказалась не полной, ибо у Банка еще оставались на руках сильные карты, чтобы вести свою игру: у него оставался не только контроль над национальными финансами, но и возможность манипулировать правительством, связанным обязательствами перед колониями. Как объяснил Гари Берн, это «гарантировало, что самым важным, определяющим экономическим планом первых послевоенных лет будет поддержание международной роли фунта стерлингов». В конечном счете национализация оказалась миражом. Банком по-прежнему управляла та же самая камарилья коммерческих банкиров – выпускников Итона. По признанию самого Банка Англии, закон о национализации не содержал «ни малейшего упоминания» о роли или целях Банка⁴¹. Правительство получило полномочия направлять банку «должностные инструкции», но в 2010 году прозвучало интересное признание, что «до сих пор оно так и не воспользовалось своим правом»⁴². Вскоре после национализации в The Economist написали: «Никакой принципиальной разницы между государственным банком 1946 года и частным банком 1945 года не предвидится»⁴³. Мнение уважаемого журнала в полной мере показывает масштаб усилий, направленных на ограничение финансовых интересов.

Лейбористам Эттли и Моррисону не удалось объединить Лондон, а в 1951 году к власти вернулись консерваторы – верные сторонники Сити. Через несколько лет, в 1957 году, была создана королевская комиссия, которая попробовала спровоцировать реорганизацию и была настроена на то, чтобы сильно «встряхнуть» заскорузлую систему местного управления в Великобритании; недаром ее доклад начинался такими памятными словами: «У логики есть свои пределы, и то положение, которое занимает Сити, находится за границами понимаемого»⁴⁴. Однако Британская империя исчезла, и к 1963 году на свет появился евродоллар, вдохнувший в банки Сити новую жизнь. Банк Англии занимал настолько прочную и лидирующую позицию, что его управляющий граф Кромер решил вынудить нового премьер-министра Гарольда Вильсона забыть половину своих предвыборных обещаний и резко сократить правительственные расходы. На что Вильсон реагировал весьма болезненно и однажды сорвавшись, закричал: «Мистер Управляющий, кто премьер-министр Великобритании – вы или я?»⁴⁵.

Лондонская городская корпорация уцелела, зато в 1965 году упразднили более крупный выборный орган местной власти – Лондонский окружной совет. Следующая попытка упразднить Сити была предпринята в 1981 году, когда в парламенте решили «…дать лондонскому Сити демократическое местное управление того же типа, что много лет существует в остальной Великобритании»⁴⁶. Попытка была сорвана. К этому времени премьер-министром стала Маргарет Тэтчер, и политические круги дружно разуверились в промышленности, пойдя на поклон к Сити. Все шло на продажу: школьные спортивные площадки, телефонные компании, железные дороги и рынки. Сити находился на передовой нового мирового движения: следовало подчинить экономику финансовым интересам. Проявлялось это прежде всего в изменении структуры промышленных предприятий, которые превращали в инвестиционные инструменты с высокой долей заемных средств. Вскоре подобная политика привела к тому, что пакеты закладных были обращены в обеспеченные ипотечными активами ценные бумаги для торговли на мировых рынках.

Сити находился на передовой нового мирового движения: следовало подчинить экономику финансовым интересам

Банк Англии должен отчитываться перед парламентом, а не перед Лондонской городской корпорацией, но его физическое расположение в географическом центре Сити в полной мере соответствовало его сердечному расположению. Банк разделяет многовековые взгляды Сити на то, что путь к прогрессу лежит в дерегулировании и свободе финансового капитала. Управление Банка решило более четко и явно обозначить свои ценности и в 1991 году сформулировало три главные задачи. Две первые – обычные цели центральных банков, направленные на защиту национальной валюты и поддержание стабильности финансовой системы. Третью задачу управляющий Эдди Джордж сформулировал так: «обеспечивать эффективность финансовых услуг, предоставляемых Соединенным Королевством» и продвигать финансовую систему, «которая усиливает международную конкурентоспособность лондонского Сити и других финансовых центров Соединенного Королевства»⁴⁷. Другими словами, защищать и продвигать Сити как офшорный центр.

Эта политика продвижения и защиты Сити как офшорного центра фактически противоположна принципам свободного рынка, интересы которого, по утверждению финансистов Сити и их сторонников, они представляют.

Тем временем Гласман приходил все в большую ярость, видя, что его родной район – эта жизненно важная, самая богатая часть любимого им города, этот кипучий плавильный котел, эпицентр английского гостеприимства, некогда принявший его дедов-беженцев, – окружен границей и находится за рамками гражданского правления. Как и их предшественники-реформаторы, Гласман и Тейлор хотят стать свидетелями слияния Сити с остальным Лондоном. Не последнюю роль здесь играли соображения, что внушительные активы Сити можно было бы использовать на благо общества и в первую очередь для борьбы с бедностью.

С точки зрения политических теорий крайне трудно оценить как саму Корпорацию, так и ее значение. Преобладающие в настоящее время публикации о Сити приукрашивают его свободный статус⁴⁸. Теоретики знают: любая форма власти подчинена государству, поэтому легко предположить, что капитал обретает господство, действуя в пределах государства, а не вне его. Марксисты, не слишком интересующиеся внутренней организацией финансового капитала, в основном рассматривают Сити в контексте более широкого столкновения промышленного и финансового капитала. Последователи философа Джона Ролза думают только об общественном договоре – отношениях между правящими кругами и управляемым ими населением, но уделяют сравнительно мало внимания роли учреждений или истории. Процессу глобализации посвящены тома исследований, целые научные направления сосредоточены на изучении взаимодействий экономических агентов на мировых рынках, но почему-то политические учреждения обычно рассматриваются только на абстрактном уровне. Большая часть исследований посвящена изучению роли корпораций, однако именно государство выдает корпорациям право на деятельность. Корпорации – порождение государственной власти. Однако Лондонская городская корпорация представляет собой совсем другое. Возможно, она – праматерь парламентов. Но совершенно определенно Корпорация является прародительницей такого социального явления как полузакрытая сеть старых однокашников.

Сити – с его принципами личной близости, узами общей идентичности, внутренними правилами и тщательно продуманным этикетом – удается быть одновременно и пугающе могущественным, и едва заметным. По словам Гласмана, этот «древний институт, очень маленький и основанный на личных отношениях не встраивается в заранее составленную кем-либо парадигму современности. Мы имеем дело со средневековой коммуной, представляющей капитал. Сити невозможно ни вычислить, ни оценить».

* * *

Вступив в борьбу с застройщиками, нацелившимися на Спиталфилдс, Гласман и Тейлор столкнулись с другой странностью. Сити разделен на двадцать пять административных районов, или округов, причем только четыре округа заселены местными жителями. Остальные округа в основном состоят из коммерческой недвижимости. Через свои контакты Тейлор выяснил, что один из застройщиков ведет переговоры о приобретении участка земли в Портсокене, беднейшем из четырех жилых округов Сити, причем на этом участке находится школа. Тогда Тейлор решил баллотироваться на окружных выборах, которые были намечены на декабрь 2001 года, и построил свою избирательную программу на протесте против закрытия школы. Причем именно вокруг его кампании разыгралась настоящая борьба. Во всех прочих округах кандидаты были безальтернативными. Некоторые члены совета Сити попросили Тейлора снять свою кандидатуру. Более того, они даже сказали официальному лицу, ответственному за выборы, что Тейлор уже снял свою кандидатуру. Но наш герой решил идти до конца, и жители Портсокена избрали его.

Когда Тейлор с помощью Гласмана расследовал методы, применяемые при выборах в Сити, он обнаружил, что палата общин рассматривала некий законопроект о праве голосования. И этот факт практически прошел мимо внимания СМИ.

Можно было ожидать, что победа лейбористской партии, с 1920-х годов бывшей бастионом британских левых, на выборах 1997 года откроет новую эру борьбы против всевластия Сити и его офшорных сателлитов. Гордон Браун, ставший министром финансов в правительстве Блэра, в 1993 году пообещал «положить конец налоговым злоупотреблениям, которые проникли в сердце наших государственных финансов и позволяют сверхбогатым жить за счет всех прочих… Лейборист, ставший министром финансов, не допустит налоговых поблажек для миллионеров, уводящих деньги в офшорные налоговые гавани». А за год до этого, в 1992 году, перед всеобщими выборами, лидер лейбористов Джон Смит развернул кампанию, с чьей-то легкой руки получившую название «Салат-коктейль из креветок»: он начал посещать многочисленные приемы, где собирался весь истеблишмент Сити, и убеждать финансовых воротил признать новое лейбористское правительство. Майкл Хезелтайн из правившей Консервативной партии высмеял подобострастие Смита: «Высокочтимый и ученый джентльмен стал главной достопримечательностью Сити. Ланч за ланчем, обед за обедом… И потоки обещаний, извержения гарантий. И ни намека на противоречия… Эти коктейли с креветками пропали втуне. Никогда еще столь много ракообразных не гибло понапрасну».

Вскоре после этого лейбористы потерпели четвертое подряд (с момента победы Маргарет Тэтчер на выборах 1979 года) поражение, а в 1994 году Смит умер от сердечного приступа. Сменивший его на посту лидера Тони Блэр, наконец преобразил лейбористскую партию в учреждение, которое Сити смогло научиться любить. В этом деле Блэру успешно помогал внук Герберта Моррисона Питер Мандельсон. В 1996 году Блэр по-тихому отбросил данную лейбористами восемьдесят лет назад клятву упразднить Лондонскую городскую корпорацию, заменив ее смутным обещанием «реформировать» Сити. В стране немногие заметили, как пал последний крупный бастион реальной оппозиции⁴⁹. Когда на следующий год Блэр стал премьер-министром, Корпорация могла быть уверена, что ее прочное положение гарантировано.

Майкл Кэссиди, бывший в то время председателем могущественного Комитета по политике и ресурсам лондонского Сити, объяснял подход Блэра как «двойную сделку: лейбористы, естественно, стали более чутко относиться к Корпорации и сблизились нею»⁵⁰. Член парламента от лейбористской партии Джон Макдоннелл рассказывает о том, как этот сдвиг смотрелся внутри самой партии:

Представьте, что вы восемнадцать лет находились в оппозиции и отчаянно рветесь к власти, невзирая ни на что. Блэр и Браун заключили «сделку с дьяволом», чтобы успокоить Сити. Идея была такой: позволить им наживаться, отобрав лишь налоговые льготы. С нашей точки зрения – совершенно неверные отношения. Это было просто решением «дать им то, что они хотят получить». Не думаю, чтобы Браун понимал, что творит. Это была просто схема, призванная стабилизировать лейбористское правительство Блэра.

Но этим дело не ограничилось. Была еще предложенная Лейбористской партией «реформа» – тот самый законопроект, на который обратили внимание Тейлор и Гласман. Он не допускал никаких компромиссов и означал полную капитуляцию перед Сити. Внешне в законопроекте не было ничего драматического: он просто предусматривал рационализацию и пересмотр права голосовать на выборах в Суд городского совета Лондона, органа муниципального управления⁵¹. Однако за этим скрывался факт чрезвычайной важности. Каждый местный житель Сити обладал правом голоса, в сумме это составляло девять тысяч голосов, но правом голоса обладали и предприятия, находившиеся в Сити, имевшие в общей сложности двадцать три тысячи голосов. Выходит, что корпорации могли без всяких усилий одолеть на выборах живых людей.

Американская фирма Goldman Sachs, Банк Китая, Московский народный банк и международная аудиторская компания KPMG получали право голосовать на британских выборах

Реформа Блэра предлагала еще более разбавить электоральные силы местного населения. Жители сохраняли свои голоса, но общее количество голосов компаний увеличивалось до тридцати двух тысяч, что, как заметила газета Guardian, «давало компаниям карт-бланш на контроль над Сити». Голоса распределялись между компаниями в соответствии с количеством их сотрудников, но без какого-либо требования учитывать их пожелания или мнения. Голосовать должны были не рядовые сотрудники, а управляющие компаний, за которыми стояли большие деньги⁵². Таким образом, американская фирма Goldman Sachs, Банк Китая, Московский народный банк, представляющий интересы России, и международная аудиторская компания KPMG получали право голосовать на британских выборах. Гласман советовался с рядом ученых-правоведов, выясняя, известно ли им, чтобы где-либо еще существовало нечто подобное, есть ли другие примеры «работников, не имеющих гражданской личности» (так сформулировал суть проблемы Гласман). На свой вопрос он неизменно получал недоуменный ответ. «Никто не понимал, о чем собственно я веду речь», – вспоминает он.

Подобно швейцарской системе, основанной на принципе согласия, которая обесточила потенциальную политическую оппозицию, подобно джерсийской системе, основанной на единодушном мнении политической элиты, обслуживающей финансовые интересы, Лондонская городская корпорация не просто объявила смертный приговор любой оппозиции, но наделила ее кончину законной силой.

Тейлор внес петицию протеста против законопроекта о реформе Сити в мае 2002 года, и в октябре того же года она была заслушана судебными лордами Высокого суда правосудия. Тейлора и Гласмана вызвали на слушания, чтобы они лично представили свое дело⁵³. За исключением немногочисленных членов парламента ⁵⁴ вроде Джона Макдоннелла, который в одиночестве вел борьбу с законопроектом в парламенте (и смог задержать его принятие на четыре года), Тейлора и Гласмана никто не поддержал. Макдоннелл вспоминает, как, для того чтобы задержать принятие закона, он вносил одну поправку за другой. Ему предложили пост в специальном комитете парламента по Северной Ирландии – должность, которую, как знали руководители лейбористской партии, Макдоннелл давно и страстно хотел занять. Но при этом поставили условие, что он перестанет чинить препятствия законопроекту. Макдоннелл отказался. Одним из немногих политиков, поддержавших его, был Тони Бенн⁵⁵. В ходе состоявшихся ранее дебатов Бенн сказал: «Мы рассматриваем коррупционное предложение. Нас просят узаконить покупку голосов в политических целях». Лондонский Сити, заявил Бенн, «офшорный остров, ставший на якорь на Темзе и обладающий свободой, которую многие другие офшоры были бы рады иметь»⁵⁶.

Гласман описывает сцену, разыгравшуюся, когда он и Тейлор предстали перед судебными лордами. Им пришлось столкнуться с сомкнутыми рядами нотариусов, олдерменов, регистраторов, адвокатов и других представителей мощи и великолепия Сити, имеющих право выступать в судах. Действо разворачивалось перед хищным взором председателя Высокого суда правосудия. Главный управляющий Лондонской городской корпорации Том Симмонс начал заседание с рассказа о древнем величии Корпорации. Он сказал, что Корпорация – не обычный орган местного управления, а огромная, могущественная и хорошо финансируемая лоббистская сеть, способная при необходимости через корпорации и их цеховые ассоциации мобилизовать гигантские финансовые и политические силы и собственные ресурсы для защиты привилегий финансового сектора.

Симмонс объяснил, что не только Лейбористская партия, но и третья политическая сила Великобритании, Либерал-демократическая партия, отбросила свои обещания упразднить Корпорацию Сити – «полагаю, главным образом, в результате хорошей работы, выполняемой Корпорацией». (Консервативная партия, партия богатства и привилегий, никогда таких обещаний не давала и на момент написания этой книги состояла в коалиции с либерал-демократами.) «Мы нанимаем консультантов в Брюсселе, поручив им замечать на горизонте все, что может оказать дурное воздействие на Сити, – продолжал Симмонс. – Когда такие явления возникают, мы работаем с различными профессиональными ассоциациями в Сити для гарантии, что кто-то возьмет жезл в свои руки и будет управлять делами как должно, чтобы взгляды Сити были представлены нужным образом. Накануне принятия каким-либо государством председательства в Европейском союзе, мы посещаем столицу этой страны, чтобы найти союзников и установить отношения, которые помогут нам активно продвигать интересующие нас вопросы». Симмонс сказал несколько слов и о Комитете по политике и ресурсам лондонского Сити: «Председатель Комитета готов поднять свое оружие для защиты интересов Сити в любой точке мира и по любому беспокоящему Сити вопросу».

Затем слово предоставили Тейлору и Гласману. Гласман сделал пространный, сложный доклад, ссылаясь на исторические примеры и исследуя природу власти, демократии и подотчетности. Он сказал, что единственный прецедент действующей в Сити системы корпоративного голосования, который ему удалось найти в анналах истории, – «права голоса, которые давали собственникам движимого имущества (скота и рабов) на юге Америки во времена американской революции». Это право Гласман назвал «избирательным правом рабовладельцев». Самое меньшее, что он мог сказать: «Правом голоса должны обладать трудящиеся, а не компании».

Гласман вспоминает, что председатель Высокого суда лорд Джонси в этот момент повернулся к коллегам и дал им понять, что это вопрос серьезный. «Все они засуетились, – рассказывает Гласман. – Некоторые вышли из зала заседаний. Кто-то обменивался записками». Конечно, петиция Тейлора и Гласмана не сказалась на судьбе законопроекта. Законопроект стал законом, не претерпев заметных изменений. Впрочем, Тейлор и Гласман могли утверждать, что одержали небольшую победу: судебные лорды потребовали сделать процесс выдвижения кандидатур при голосовании «открытым и ясным».

Положение Тейлора как городского советника дало ему доступ к документам, при изучении которых выяснилось еще кое-что. Корпорация Сити управляет тремя особыми фондами. Первый фонд – Фонд моста Сити. Сити широко рекламирует этот фонд, в который ежегодно поступают благотворительные пожертвования, достигающие 15 миллионов фунтов стерлингов⁵⁷. Второй фонд – Фонд Сити, пополняемый арендными платежами и процентами, а также средствами, которые предоставляет центральное правительство. Из этого фонда Корпорация как орган муниципальной власти оплачивает свои повседневные расходы. Но самый интересный фонд – третий, Фонд наличных Сити. Сити признает существование этого фонда, но не сообщает, сколько в нем денег, ограничиваясь заявлениями вроде «это частный фонд, накопленный за последние восемь веков», и говоря, что фонд получает доходы от «собственности, дополняемые доходами от инвестиций»⁵⁸. Фонд наличных Сити ежегодно расходует более 100 миллионов фунтов стерлингов. Предположительно, эти деньги являются процентными доходами от активов фонда. Впрочем, поскольку у нас нет доступа к его счетам, мы не знаем, насколько велики доходы, которые может реинвестировать Сити. Единственное, что нам известно: фонд контролирует активы, превышающие активы Ватикана. Сюда включены многие предметы, включая исторические памятки и реквизит церемоний. Фонд финансировал долю Сити в планах застройки Спиталфилдса и в некоторых других нынешних проектах, осуществляемых за пределами Сити⁵⁹. Этот же фонд играет еще одну важную роль: он финансирует лоббистские усилия, осуществляемые Сити по всему миру, управляя выполняющимися постоянным персоналом операциями, которые проводит Сити от Брюсселя до Пекина⁶⁰.

Гласман вспоминает, как впервые стал подозревать о Фонде наличных: «Я подумал: “Да что за чертовщина!” я звонил им, задавал вопросы. Они отвечали: “Мы никогда не давали отчетов о наших активах и никогда не будем делать этого, поскольку с тех незапамятных времен, когда возник Сити, Сити никогда не был в долгах перед кем-либо, и от нас не требуют давать какие-либо отчеты общественности”». Гласман был удивлен: «Это было просто отговоркой. Мне говорили: “Отвали – ты понятия не имеешь, с кем связался”. Тогда я подумал: “Хорошо, теперь я действительно собираюсь все разузнать”».

Все открыто для любопытных глаз – кроме денег. А это самая существенная часть де

Джейсон Битти, опытный политический репортер из газеты London Evening Standard, тоже заинтересовался фондом: «Я чуял неладное. У Сити имелась огромная собственность, но эта империя была где-то спрятана, и мы не знали, чем они владеют». Битти попытался воспользоваться запросами, основанными на свободе информации. Такие запросы – стандартный инструмент журналистов, которые с их помощью выбивают из министерств британского правительства информацию, которую министерства, естественно, не хотят предоставлять. «Я просто завалил их такими запросами, но ничего не добился», – вспоминает Битти. А когда он начал задавать вопросы, то столкнулся с самой большой, с какой ему когда-либо доводилось сталкиваться, командой специалистов по отношениям с общественностью, работавшей на орган местного управления. «Это было весьма скользким делом. Очень напоминало рыбалку^[41]. Они хотели знать, откуда я появился. А затем постоянно отвергали мои запросы, основанные на свободе информации, один за другим». Сайт Корпорации показывает, как это можно делать. Администраторы сайта заявляют, что Закон 2000 года о свободе информации «относится к Сити только как к органу местной власти, к полиции Сити и органу портового санитарного надзора». Слово «только» в ответе было выделено жирным шрифтом⁶¹.

Другими словами, все открыто для любопытных глаз – кроме денег. А это самая существенная часть дела.

Тейлор нашел кое-какую информацию, поскольку, будучи городским советником, он имел доступ к некоторым документам. «Я счел это странным и завораживающим… Я был озадачен тем, как Сити осуществлял все перемены на своей периферии, никоим образом не отчитываясь в этом». После нескольких резких и пренебрежительных отказов Тейлор все же выяснил, что Фонд наличных вверен «мэру и общине и гражданам Лондона», хотя когда он спросил, что означает эта формулировка, ему ответили: для определения смысла понятия «граждане» «пришлось бы ненужным образом потратить бесценное время и ресурсы». Что же касается информации об активах, лежащих в основе фонда, то Тейлор узнал немного.

Корпорация признает, что владеет районом Кондуит-Истейт, который занимает часть наиболее ценной территории лондонского Вест-Энда, граничащей со всемирно известными Риджент-стрит и Оксфорд-стрит⁶². Гласман нашел указания (но не более, чем указания) на то, что Корпорация владеет также, помимо прочего, первоклассными участками недвижимости поблизости от Уолл-стрит в Нью-Йорке, а также в столь далеких друг от друга местах, как Гонконг и Сидней. Если эти владения действительно существуют (а кто может сказать, существуют они или нет), то, возможно, они скрыты в структурах, защищенных нерушимой офшорной секретностью.

Тейлор считает, что значительная часть могущества Сити заключается в его способности оказывать политическое покровительство: Сити дает стипендию там, субсидию или благотворительное пожертвование здесь, предоставляет престижное место на банкете у лорд-мэра, возможно, рядом с прибывшим с визитом президентом другой страны. Облаченного в рясу Тейлора приглашали на роскошные обеды и ланчи с такими людьми, как французский президент Николя Саркози и президент Бразилии Луис Инасиу Лула да Сильва. «Не следует недооценивать силу обедов и отличного кларета, – говорит Тейлор. – Приглашение на такие банкеты часто подавляет всякие революционные устремления». Тейлор вспоминает случай, произошедший в феврале 2009 года, в самый разгар последнего финансового кризиса. Тогда он понял, как трудно встать и возразить в условиях этого церемониала. После каждой поездки лорд-мэра за рубеж старший член городского совета предлагал провести ритуальное голосование по поводу поздравления лорд-мэра с успешным визитом. Это предложение поддерживал председатель финансового комитета, после чего в городском совете проводили открытое голосование, результаты которого свидетельствовали о единодушной поддержке усилий лорд-мэра. Когда лорд-мэр вернулся после визита на Кипр, Тейлор возразил против ритуального голосования. На памяти живущих Тейлор был единственным человеком, совершившим такой акт неповиновения.

Тейлор вспоминает: «Я сказал тогда: “Не уверен, что этот визит – в интересах граждан Лондона. Система вызывает хаос в мире”. Сразу возникло ощущение, что из зала откачали кислород. Люди втягивали воздух через зубы. Это напомнило мне еще раз, что я вступил не в политический орган, а в закрытый клуб». Тейлора отвели в сторонку и сказали, что он невежлив. «Они сказали: “Так не годится. Мы никогда так не поступаем в Сити”. Я почувствовал, что сделал нечто гадкое и постыдное. Но я считал, что должен был пойти на это. Кому-нибудь следовало нарушить господствующее единогласие». Тейлор даже настоял на внесении поправки в протокол заседания, в котором записали, что голосование прошло единогласно. При этом он редко находил людей из Корпорации неприятными: «Только один человек плевал, так сказать, на меня. А может быть, их было двое? – говорит Тейлор. – В целом, люди были очень общительны и дружелюбны. Тут и кроется опасность: становишься частью сообщества, а тогда легче ничего не говорить».

Тейлор провел годы в размышлениях о Корпорации лондонского Сити. Он думал о том, что такое Корпорация в духовном и идеологическом смыслах. Исходя из наблюдения Уолтера Уинка о том, что духовность и зло укоренены в структуре современных институтов, Тейлор понимал, что действует нечто большее, нежели человеческая алчность: «Мы были захвачены какой-то поистине демонической силой. Институты поддерживали эту силу, она была частью всех нас. Я считаю это демоническим духом». Тейлор назвал это духом грифонов – мистических крылатых существ с туловищем льва и головой орла, охраняющих огромные сокровищницы с золотом, – их статуи на самом деле охраняют границы Сити. Изображение грифона украшает герб Сити. Тейлор продолжает: «Это очень разумный и опасный демон. Временами я чувствовал, что мне лично грозит опасность». Я попытался расспросить подробнее, но Тейлор впал в прострацию и какое-то время молчал, поглощенный, по-видимому, своими мыслями. А потом отважился: «Возможно, есть вещи, о которых лучше не говорить. Я убежден, что это очень опасно в духовном плане: корпорация лондонского Сити – очень опасное место. Я не хочу сказать, что какой-то конкретный господин плох. Люди, работающие там, вовсе не дурны. Все мы – часть Корпорации».

Тейлор признает другую сторону Сити, у которого весьма достойная история служения в качестве одного из противовесов произволу королевской власти. Сити мог останавливать монархов и демагогов, не позволяя им прибегать к насилию и попирать древние вольные традиции граждан. До XVII века Сити был, по словам Тейлора, «хранителем древних свобод англичан и защитником англосаксонского права при посягательствах иностранных государств».

Должностные лица Сити гордятся своей историей, хотя одновременно и приуменьшают ее значение из опасения, что граждане обвинят их в гордыне. «Складывается впечатление, что они точно знают, кто они такие, но не хотят, чтобы об этом знал кто-то еще», – говорит Тейлор. Эта мысль осенила Тейлора в 2002 году, когда он был на приеме, устроенном в Клубе ратуши Сити по случаю золотого юбилея королевы Елизаветы II. Собравшиеся сановники Сити, все в цилиндрах и фраках, смотрели трансляцию королевской процессии по ВВС, ожидая, когда королева въедет в Сити для участия в ланче, устроенном в ее честь. Королева не может вступать в Сити, когда пожелает; она должна ожидать, когда ее сопроводит лорд-мэр. Эта церемония – многозначительный показатель различий, существующих между Сити и остальной страной.

Тейлор вспоминает: «Мы собрались попрактиковаться в исполнении песни “Она – хороший парень”, которую должны были спеть королеве на ланче. Раздался выстрел пушки, означавший, что королева достигла городской стены, где у заставы Темпл-Бар (там как раз сидят грифоны) ее будет встречать лорд-мэр. “По-видимому, она там ничего не делает, просто ждет”, – заметил комментатор ВВС по поводу этой формальности и того, как она выглядит в современном мире. И все собравшиеся в ратуше рассмеялись. Этот смех сказал мне о многом. Разве не поразительно, что королеве приходится ждать? В ратуше вспыхнуло настоящее веселье. Собравшиеся там люди говорили: “Это наш маленький секрет… Разве ты не понял?” В душе Сити есть нечто прекрасное – старинная история власти граждан; и память подсказывает, что древним государственным устройством мы обязаны тоже Сити».

Я спросил Тейлора, как он примирил эту прекрасную древнюю сторону Сити с представлением о демоническом духе. Он ответил немедленно: «Демонический дух – это падший ангел. В этом-то и проблема. Этот дух не служит цели, которой должен служить. Его склонили к выполнению других задач. В своих церемониях Сити по-прежнему выражает власть граждан, но сам Сити полностью захвачен финансистами и подчинен им. Я считаю так: Сити сам по себе – не средоточие зла, но это сущность, которая стала превратно понимать свое предназначение».

По моему мнению, эта двойственность имеет отношение к тому, что мы привыкли называть словом «свобода». Как предупреждал Джон Мейнард Кейнс, свобода для финансового капитала может означать порабощение граждан и их демократически избранных представителей. Обман, который практиковал Джордж У. Буш и многие другие, заключается в том, чтобы утверждать, что две противостоящие друг другу свободы на деле являются одной и той же свободой. Сити яростно боролся с посягательствами на свои вольности, но в архивах не найдешь свидетельств столь же сильной озабоченности работорговлей или хищнической деятельностью Ост-Индской компании. Свобода означает свободу торговли на условиях, устраивающих Сити.

Со временем защита свободы превратилась в защиту финансовых интересов, интересов богатых. И если это необходимо, их защищают в ущерб остальным интересам страны.

Со временем защита свободы превратилась в защиту финансовых интересов, интересов богатых

«Самым мучительным для меня стало то, что Церковь более не вмешивается в эти дела, – продолжает Тейлор, расширяя рамки обсуждения до современной глобальной экономики. – Они не понимают огромной опасности, с которой мы сталкиваемся. Ущерб был причинен на заре современности, когда Церковь определила свое место в системе капитализма и колониализма. Церковь утратила мужество и способность критиковать».

Скорее всего, откровенные взгляды Тейлора не приносят ему никакой пользы: «В другое время он сделал бы блистательную церковную карьеру, – считает Гласман. – Уильям открыл Сити и понял, что Сити превратил Церковь в Лондоне в пустое место. Эти открытия причинили только вред его карьере». Какое-то время Тейлор был безработным, работал над завершением докторской диссертации и лишь в 2009 году был назначен викарием в маленький захолустный приход в Хакни на северо-востоке Лондона. Там он сегодня и служит.

В 2005 году Гордон Браун, бывший тогда министром финансов Великобритании, представил общественности свой план улучшения регулирования, в котором презрительно отозвался о «назойливом» контроле. Он обещал «на миллион меньше инспекций в год…» и восхвалял «.основанный на риске подход к регулированию, который позволит обрушить барьеры, сдерживающие развитие предпринимательства»⁶³. Согласно плану Брауна, финансовому регулированию следовало стать «не просто легким, но и ограниченным». План строился на посылке, которая должна была «увести нас на миллион миль от прежней посылки… утверждающей, что нерегулируемый бизнес неизменно будет действовать безответственно». Новую модель регулирования, можно применять к «администрированию налогов»⁶⁴. Легкое или ограниченное регулирование сегодня распространено на официальные «независимые» комиссии по реформированию, возглавляемые доверенными членами сетей Сити, которые работают в рамках узких целей и всегда приходят к выводу, что статус-кво нуждается не более чем в косметическом ремонте.

Работой над официальным отчетом 2008 года о коронных владениях и заморских территориях руководил Майкл Фут, в прошлом – сотрудник центрального банка Багамских островов, сегодня он возглавляет Promontory Financial Group (компания, оказывающая финансовые услуги). На своем сайте эта компания хвастает тем, что среди ее клиентов – «банки всех размеров, фирмы, торгующие ценными бумагами, инвестиционные консультанты, паевые инвестиционные фонды, хедж-фонды, брокеры-дилеры, биржи – короче говоря, самые разнообразные финансовые компании». Министерство финансов Британии поставило перед рабочей группой Фута задачу изучить «способность каждого финансового центра преодолеть экономический спад и сохранить конкурентоспособность в будущем»⁶⁵. Иначе говоря, группа Фута должна была выяснить, есть ли способы защитить британскую паутину. Ни на одной стадии работы группа не принимала во внимание ущерб, нанесенный остальному миру. Позднее комитет британского парламента, занимавшийся изучением коронных земель, пришел к выводу, что хотя интересы налоговых гаваней иногда вступают в противоречие с интересами Великобритании, Великобритания несет обязанность представлять территории коронных земель на международной арене, причем это «именно обязанность, а не возможность, которой Великобритания может пользоваться по собственному усмотрению»⁶⁶.

Когда правительство в 2008 году приступило к расследованию финансового кризиса, каждый из двадцати одного члена комиссии в прошлом работал в сфере финансовых услуг⁶⁷: четверо из них были представителями корпорации лондонского Сити, в их числе были лорд-мэры: действующий и двое бывших; работу возглавлял сэр Уинфрид Бишофф, председатель Citigroup, – вряд ли кого-то удивит, что отчет не рекомендует каких-либо существенных изменений. После этого абсурда, что помешает попросить нефтяную компанию определить степень загрязнения ею окружающей среды? «Это финансы, отчитывающиеся перед финансами, – говорит профессор Карел Уильямс. – А прошлом комиссии, работавшие над такими отчетами (отчеты комиссии Макмиллана в 1930-е годы, комиссии Рэдклиффа в 1950-е, комиссии Вильсона в 1970-е), были более представительными в социальном отношении. В них входили представители промышленников-работодателей, профсоюзов, ученые. В комиссии Бишоффа это представительство исчезло». В Великобритании произошел какой-то глубинный сдвиг. «Никто не хочет связываться с Сити, даже теперь, после всего, что случилось», – сказал Джон Макдоннелл⁶⁸.

Подробное исследование опубликовала в 2009 году ОЭСР, оно было посвящено так называемому захвату сферы регулирования, в результате которого государственные контролеры оказываются подчиненными отраслевым интересам, например интересам банков. «Мы установили, что у людей, с ошеломляющей быстротой проходящих через вращающиеся двери на службу в банках и обратно, сохраняется множество связей, – говорит возглавлявший исследование Дэвид Миллер. – Крупнейшие банки обладают максимальной концентрацией таких связей, а странами, имеющими наибольшие связи, являются Великобритания, США и Швейцария»⁶⁹.

Чтобы выяснить, насколько глубоко проник господствующий в Сити консенсус в британскую политику, мне пришлось обратиться к человеку, посвященному в тайны этой политики. Через посредника я договорился о встрече с высокопоставленным чиновником из Службы внутренних доходов и таможенных сборов Ее Величества – налогового органа Великобритании, занимающегося налогообложением крупных корпораций. Мы встретились в пиццерии в центре Лондона.

«Политика должна быть следующей: чтобы не провоцировать людей выводить бизнес в офшорные зоны, следует пытаться облагать прибыли офшорных компаний налогами по той же ставке, которую применяют к компаниям, работающим в собственно британской юрисдикции, – поведал этот господин. – Но в последнее десятилетие в этой политике произошел огромный сдвиг в пользу многонациональных корпораций». После того как к власти пришло лейбористское правительство, изменилась вся культура британской налоговой службы. Налогоплательщики стали «клиентами», и в налоговой службе стали практиковать назначение «особых директоров», ведущих дела многонациональных корпораций. Таких людей теперь называют «управляющими по связям с клиентами». Им вменяют в обязанность строить долговременные отношения с клиентурой, которая должна быть довольна всем. После отчета 2006 года, в котором было обещано совершенствование «обслуживания клиентов» и «большее взаимное уважение и доверие», среднее время, затрачиваемое на международные расследования, сократилось с тридцати семи до восемнадцати месяцев.

«Мы привыкли считать приоритетной задачей сбор налогов, – сообщил мой информатор, – но теперь наша первоочередная задача – поддержание хороших отношений. Мы оказались в положении, когда должны сами себя убеждать, что, если компании платят налоги добровольно и нам не надо судиться с ними, это выгодно и компаниям и государству».

Один из парламентских комитетов в октябре 2008 года обнаружил, что четверть многонациональных корпораций в 2005–2006 годах вообще не платила никаких корпоративных налогов. Мой разговор с чиновником из налоговой службы состоялся в 2009 году, тогда налогообложением 700 групп компаний занималось всего лишь шестьсот сотрудников отдела обслуживания крупных компаний Службы внутренних доходов и таможенных сборов. Учитывая, что крупная многонациональная корпорация может привлечь к одному налоговому делу сотню юристов, а то и больше, эта работа поистине напоминает битву Давида с Голиафом. «[Крупные компании] без суда не сдаются, – устало сказал мой информатор, – а в суд они обращаются все время».

Мой собеседник рассказывал, как компании, деятельность которых он изучал, всякий раз, когда они считали, что проверяющий к ним слишком строг, обращались с жалобами к его начальству. Тогда кто-нибудь из высшего руководства Службы «спускался из своих чертогов и вмешивался в дела, в которые никому не захотелось бы вмешиваться». С точки зрения добросовестности, для британского государства это катастрофа. Культура Службы внутренних доходов и таможенных сборов заметно изменилась после того, как это ведомство возглавил Дейв Хартнетт: «Он знал, что лучший способ оставаться в начальниках – принять меры к тому, чтобы во время завтрака Гордону [Брауну] не слишком часто звонили из компаний».

Особенно трудно облагать налогами финансовый сектор. Банки используют свои позиции в офшорах, чтобы уклоняться от налогов самим и создавать, финансировать и продавать схемы уклонения от налогов другим. Когда Служба внутренних доходов и таможенных сборов раскрыла одну из схем освобождения дивидендов от налогообложения, Дейв Хартнетт заявил, что это, «возможно, полностью уничтожило в Великобритании базу налогообложения корпораций, работающих в финансовой отрасли»⁷⁰. Например, Wall Street Journal сообщает об одной учрежденной в 2003 году компании, совладельцами которой являются Barclays PLC и американский Wachovia Bank. У этой компании нет сотрудников, она не выпускает товаров. У нее нет клиентов. Это всего лишь почтовый адрес в Делавэре⁷¹. Компания платила налоги в Великобритании, но ее совладельцы нашли законный способ, позволивший им доказывать налоговым органам своих стран, что они сами платят все налоги⁷². В апреле 2009 года Barclays PLC имел 315 дочерних предприятий в офшорах⁷³. Банки в обычном порядке пекут такие схемы как блины: вступают в партнерские отношения с другими компаниями и делятся с ними возникающими в результате таких отношений налоговыми преимуществами.

«Все налоговые нарушения начинаются в банках. Или банки используют налоговые нарушения как рычаг и извлекают огромные конкурентные преимущества, – говорит Ричард Брукс, известный специалист по налоговым вопросам. – Уклонение от налогов сыграло главную роль в возникновении финансового кризиса. Говоря попросту, секьюритизационные инструменты, которые настолько прибыльны, что банки не могут выпустить их в достаточных количествах, часто оказывались такими хорошими сделками, потому что их главным элементом было уклонение от налогов. Это было основной деталью всего механизма».

Все налоговые нарушения начинаются в банках

По-видимому, британское общество прониклось культурой уклонения от налогов. Исследование, выполненное Оксфордским университетом, показало, что только трое из опрошенных бизнесменов сказали, что их обеспокоило бы негативное освещение уклонения от налогов в прессе. «Уклонение от налогов стало для банков и аудиторских фирм обыденным делом, – говорит Брукс. – Люди делают для этого все. Если бы речь зашла о правах цыплят, то немедленно выступили самые известные повара; а когда речь идет об уклонении от налогов, это никого не волнует». В настоящее время в Великобритании антиналоговый консенсус получил столь широкое распространение, что налоговые органы страны в 2001 году продали почти шестьсот принадлежавших им зданий компании Mapely, зарегистрированной на Бермудах. Восемью годами позднее Национальное финансово-ревизионное управление Великобритании пришло к выводу, что стоимость сделки, вероятно, на 570 миллионов фунтов стерлингов превысила сумму, на которую первоначально рассчитывали⁷⁴, а в 2009 году открылось, что министр – член правительства, ответственный за борьбу с уклонением корпораций от налогов, в целях уклонения от налогов учредил компанию на Бермудах⁷⁵.

Теперь посмотрим, что творится в Корпорации развития Содружества – когда-то правительственной финансовой организацией по развитию, учрежденной шестьдесят лет назад в целях развития сельского хозяйства и промышленности и облегчения нищеты в некоторых наиболее бедных частях империи. Ныне эта организация частично приватизирована и переименована в CDC Group Plc, во главе которой стоит Ричард Гиллингуотер, декан бизнес-школы Касс при Лондонском университете Сити (это учебное заведение считается «интеллектуальным центром Сити»)⁷⁶. Компания CDC Group Plc в 2004 году реорганизовалась, продав 60 % доли в своем капитале некоему товариществу с ограниченной ответственность всего за 373 тысячи фунтов стерлингов. Теперь CDC Group Plc действует, скорее, как фонд фондов (то есть как компания, которая инвестирует в другие фонды, но избегает прямых капиталовложений в производство), работающий на рынке ценных бумаг, не торгуемых на биржах. В одном из опубликованных в 2008 году парламентских отчетов сделан вывод, что эта компания накопила 1,4 миллиарда фунтов стерлингов наличными. В том же отчете отмечается «необычайно высокий уровень заработков в маленькой государственной организации, которая должна бороться с нищетой», и сказано, что соблюдение этических принципов, провозглашаемых CDC Group Plc, невозможно проверить. Административные расходы CDC Group Plc очень высоки и продолжают расти. Компания не консультируется с Корпорацией развития Содружества, которая частично владеет CDC Group Plc, хотя такие консультации должны бы происходить, и не предоставляет должным образом нефинансовой информации, «в частности, о том, какой вклад она вносит в сокращение бедности». Лишь 4 % ресурсов CDC Group Plc вложены в малые и средние предприятия, тогда как именно такие вложения и есть смысл ее существования. В заключении отчета сказано: «Мы располагаем ограниченными доказательствами эффективности работы CDC Group Plc по снижению нищеты». По последним подсчетам, компания имеет семьдесят восемь дочерних филиалов, находящихся в таких налоговых гаванях, как Маврикий, Бермуды и Британские Виргинские острова ⁷⁷.

Проблема уплаты налогов должна находиться в центре дебатов о корпоративной ответственности, но этой проблемой пренебрегают. Лорд Оукшотт из Партии либеральных демократов в 2009 году заметил: «В Великобритании слишком многие советы директоров в анкетах утверждают, что занимаются экологическими вопросами и инновациями, а затем вознаграждают своих финансовых или налоговых директоров за обман клиентов и налогоплательщиков». Другую, очень важную, грань лондонской налоговой гавани демонстрирует гигантская компания Tesco, владеющая сетью супермаркетов в Великобритании. Газета Guardian писала в апреле 2008 года о стратегиях уклонения от налогов, к которым прибегает Tesco. Информирование об уклонении от налогов – огромное, сложное и дорогостоящее дело, которое вряд ли способствует росту тиражей газеты, но Guardian продолжила разоблачения. К несчастью, часть опубликованных материалов содержала ошибки, и Tesco завалила газету исками о клевете⁷⁸. Представители Guardian защищались в суде, и дело было урегулировано публикацией извинения на первой полосе газеты.

Английские законы о клевете – одно из тех удобств, которыми пользуются приезжающие в Лондон владельцы грязных денег. Свобода слова в Великобритании не имеет конституционной защиты вроде Первой поправки к Конституции США; в случаях, представляющих большой общественный интерес, никакой защиты свободы слова не существует, и, в отличие от почти всех прочих стран, бремя доказательств возложено всецело на ответчиков. Исследование, проведенное в 2008 году Оксфордским университетом, показало, что связанные с обвинениями в клевете судебные процессы в Англии и Уэльсе обходятся в сто сорок раз (да, именно в сто сорок раз) дороже, чем средние аналогичные процессы в Европе⁷⁹. Из ста пятидесяти четырех упомянутых в официальном отчете за 2008 год процессов по обвинениям в клевете ответчики не выиграли ни одного⁸⁰. Из своей книги я как автор собственноручно изъял многие важные моменты, чтобы не нарваться на английские законы о клевете. Я счел, что не стоит рисковать сделанными за всю жизнь сбережениями и домом, в котором живет моя семья. Разумеется, законы о клевете очень хорошо соответствуют интересам богачей из Сити. По словам журналиста Джорджа Монбио, «закон о подстрекательстве к мятежу, служащий исключительно миллионерам – это международная угроза, национальный позор и пережиток эпохи, предшествовавшей демократии». В конце концов, по делу Tesco против Guardian было вынесено противоречивое решение, дающее известный перевес газете. В момент написания настоящей книги британские законы о клевете пересматривают. Существенное изменение права убедительно ослабило бы британскую офшорную империю.

Сегодня немногие редакторы газет решаются всерьез освещать щекотливую тему уклонения многонациональных корпораций от налогов – по словам редактора Guardian Алана Расбриджера, эта проблема «так же сложна для понимания среднего человека, как и физика элементарных частиц». И все же уклонение от налогов занимает центральное место в отношениях между деньгами, правительствами и западными демократическими обществами. Когда мы нуждаемся в прозрачности, ее убивают действующие в Лондоне законы о клевете.

Сити не только способствовал трансформации мировой экономики, но и вызвал опустошение в самой Великобритании. Помимо того что лондонский Сити добился собственной юридической обособленности, отделив себя от британской демократии, он еще и страдает той же «голландской болезнью», которая поразила Джерси и богатые нефтью страны: один господствующий сектор толкает вверх общий уровень цен, затрудняя другим секторам вроде промышленности или сельского хозяйства конкуренцию с иностранными производителями товаров. Здесь, на родине Промышленной революции, огромные жалованья в финансовом секторе лишают промышленность наиболее образованных работников, а политики, попавшиеся на денежный крючок Сити, только глумливо ухмыляются, когда им напоминают об экологически неблагополучном, тяжелом и неблагодарном труде производственных рабочих.

«Производство товаров, добыча ископаемых, рыболовство – все это так низменно, никому не нужно и бессмысленно. В обществе теперь господствуют интересы меньшинства», – писал Робин Рамсей.

Доля промышленности в ВВП Великобритании, уменьшившаяся до 20 % к моменту прихода к власти Тони Блэра, к 2009 году сократилась менее чем до 12 %⁸¹. Между тем британские банки даже не кредитуют британскую промышленность. За предшествовавшее кризису десятилетие лишь 3 % чистой совокупной суммы кредитов, предоставленных банками в Великобритании, пошли в промышленность, а три четверти этой суммы были направлены в ипотечный бизнес и коммерческую недвижимость. «Банки вообще не дают кредитов на какие-либо производительные цели», – говорит профессор Карел Уильямс, автор опубликованного в 2009 году значительного исследования роли финансового сектора в британской экономике.

Существует финансовый сектор, который сам на себя работает и раздувает цены активов нестабильным образом. Финансовая отрасль рассказывает о себе историю, в которой есть сплошные пожертвования на общественные цели, а финансы предстают курицей, несущей золотые яйца. Когда присмотришься к этой истории внимательнее, ничто в ней не выдерживает соприкосновения с фактами… Если проверить цифры и поставить их в правильный контекст, обнаруживается, что чистые взносы на общественные цели составляют отрицательную величину ⁸².

Великобритания и США, два лидера современных глобальных финансов, в настоящее время стали теми развитыми странами, в которых наблюдается самое сильное неравенство. В Великобритании 0,3 % населения владеет двумя третями земли, тогда как в славящейся неравенством Бразилии 1 % населения владеет только половиной земли. В созданной Детским фондом ООН (ЮНИСЕФ) группе из двадцати одной промышленно развитой страны, где проводится измерения уровня благополучия детей, Великобритания занимает последнее место, ненамного отставая от США. Среди британских пенсионеров наблюдается четвертый в Европе уровень бедности: им живется хуже, чем румынским или польским пенсионерам. Между тем к концу правления лейбористов в 2010 году тысяча самых богатых британцев обладала совокупным состоянием в 335 миллиардов фунтов стерлингов. По сравнению с 1997 годом, когда лейбористы пришли к власти, эта величина составляла 99 миллиардов фунтов стерлингов. И это только то, что мы знаем о росте богатства богатых.

Эволюция политики Великобритании по отношению к финансовому сектору приводит в изумление даже такого опытного политика, как Джим Казинс, члена специального комитета министерства финансов Великобритании.

На протяжении тридцати лет Лондон участвует в реализации проекта второй империи. За все эти долгие годы мы привыкли сталкиваться с огромными торговыми дефицитами… с которыми правительства справляются посредством вытягивания денег из оптовых рынков – на том основании, что из этих рынков извлекают доходов больше, чем где бы то ни было. Этот метод изобрела Маргарет Тэтчер: ее идея заключалась в том, чтобы Великобритания стала финансовым дилером, обсуживающим олигархов и богатеющих на нефти людей всего мира.

На протяжении почти столетия, предшествовавшего офшорному взрыву 1970-х годов, британские банки наращивали свои балансы осторожно, в соответствии с уровнями расходов в экономике. Совокупные активы банков составляли примерно половину ВВП Великобритании. Но с 1970-х годов все изменилось. К началу XXI века совокупные активы банков превысили ВВП Великобритании более чем в пять раз. В рамках нового имперского проекта, осуществляемого Сити, деньги устремились в Лондон, где их переупаковывают и снова запускают в оборот, часто через офшоры. На эти деньги строят мерцающие огнями небоскребы в Дубае, гигантские кондоминиумы в Сан-Паулу. Эти деньги идут на нью-йоркские финансовые махинации.

«Правительство предоставляет гарантии на сумму до 560 миллиардов фунтов стерлингов на активы низкого качества. Большинство их не находится в самой Великобритании. Известна ли кому-нибудь подлинная стоимость этих активов?» – сказал Казинс незадолго до того, как британское правительство начало осуществлять план принуждения британских налогоплательщиков к выкупу оцененных в указанную сумму активов у Lloyds Banking Group и Royal Bank of Scotland. Великобритания попала в капкан. Национальное финансово-ревизионное управление пришло к выводу, что «из-за возможных обязательств Великобритания подвергается крайне высокому риску»⁸³. Риск возникает в связи с бурной деятельностью британской офшорной паутины, но Сити всегда предупреждает: только попробуйте обложить эти деньги налогами или начать их контролировать – и они мигом утекут в другое место. Казинс называет это «вторым имперским проектом, доведенным до абсурда». Мартин Вулф из Financial Times называет это «финансовой адской машиной – механизмом, который переводит доходы и богатства аутсайдеров инсайдерам и одновременно увеличивает хрупкость экономики в целом».

Современный лондонский Сити с его системой ценностей, где офшорные финансы занимают важное место, перед всеми нами ставит серьезные вопросы, суть которых резюмировал Уильям Тейлор: «Мы должны покаяться. Все мы охвачены идеей создания общего счастья, но эта программа иллюзорна. Этот призрак поработит нас».

Заключение
Восстановим нашу культуру

«Допустив ошибки в управлении сложной машиной, работу которой мы не понимаем, мы вляпались в колоссальную путаницу» – это наблюдение Джона Мейнарда Кейнса подходит настолько же хорошо текущему моменту, насколько оно соответствовало времени, последовавшему за крахом Уолл-стрит. Но ныне финансовая система стала неизмеримо более опасной и всепроникающей. Изменения национального банковского регулирования важны, но не достаточны. Реформа должна основываться на глубоком понимании новой, глобализированной реальности. Любой человек, желающий понять машину современных финансов, должен разобраться в механизме работы офшоров. Пришло время всерьез заняться системой налоговых гаваней. Я укажу на десять главных сфер деятельности, где необходимы перемены. Порядок, в котором я называю и предельно кратко описываю их, произволен. Все эти сферы налагаются друг на друга, и последняя из них связывает все десять воедино.

1. Политика прозрачности – мы ее можем проводить. Необходимы самые разные изменения. Я укажу только на два.

Около 60 % мировой торговли приходятся на торговлю внутри многонациональных корпораций, которые минимизируют налоги, перетасовывая деньги между юрисдикциями. Делается это для того, чтобы создать искусственные, ложные бумажные следы перевода прибыли в офшоры с нулевым налогообложением, а расходов – в страны с высокими налогами. Сложность и затратность этой системы наносит огромный ущерб. Но такие манипуляции в годовых отчетах корпораций остаются невидимыми. При действующих сегодня правилах отчетности корпорации могут собирать все результаты своей деятельности (прибыль, заимствования, налоговые платежи и прочее) в нескольких странах и консолидировать их в одном показателе, который к тому же разбивается по регионам. Таким образом, корпорация может опубликовать данные о прибыли, полученной в Африке, но никому не удастся разложить эти цифры по отдельным африканским странам. Подобной информации нигде не найти. Трансграничные денежные потоки в триллионы долларов просто становятся невидимыми. На основании публикуемой корпорациями отчетности гражданин какой-либо страны не сможет даже сказать, работает ли такая корпорация в его стране или нет. И тем более не сможет сказать, чем эта корпорация занимается, насколько интенсивна ее деятельность, каковы ее прибыли, сколько местных жителей работает на ее предприятиях и какие налоги она платит. Поскольку многонациональные корпорации становятся все более сложными, данная проблема усугубляется.

Ричард Мерфи, в прошлом бухгалтер KPMG, человек, который больше, чем кто-либо другой, сделал для внесения этого вопроса в повестку дня, обобщает проблему следующим образом: «Любая компания получает разрешение работать на любой территории у правительства, которое представляет народ конкретной страны. В обмен на это разрешение компания обязана отчитываться перед правительством. Это – сущность и основа разумного управления и отчетности. Но вместо соблюдения принципа отчетности мы имеем дело с компаниями, которые утверждают, что работают над национальными границами. Это не так». Если многонациональным корпорациям пришлось бы дробить свою финансовую информацию по странам и сообщать, чем они занимаются в каждой стране, глобальные рынки моментально стали бы намного более прозрачными. Тайный клад информации, имеющей жизненную важность для граждан, инвесторов, экономистов и правительств, попал бы в зону действия нормальных законов. Информация стала бы видимой. Как известно, концепция отчетности по странам уже становиться популярной в высших сферах, особенно среди руководителей добывающих отраслей¹. Сегодня эта идея нуждается в серьезной поддержке. Ее следует распространить на все отрасли экономики, включая банки.

Другой крайне важный шаг касается способа, используемого правительствами для обмена информацией о доходах, получаемых гражданами других стран, и активах граждан других стран. Если человек, находящийся в одной стране, владеет производящими доходы активами в другой стране, налоговым органам страны проживания этого лица нужно знать об этом. Таким образом, правительствам надо обмениваться соответствующей информацией при условии соблюдения необходимых гарантий. Но господствующая схема обмена информации – используемый ОЭСР стандарт обмена информацией по запросу. Стандарт ОЭСР – хартия обманщиков, в соответствии с которой страна уже должна знать, что она ищет, прежде чем запросить информацию из другой страны, причем на двусторонней основе. При таком порядке обмена информацией развивающиеся страны оказываются в наиболее уязвимом положении.

Стандарт ОЭСР можно заменить более совершенной альтернативой – автоматическим обменом информацией на многосторонней основе. Это значит, что страны сообщают друг другу, чем владеют их налогоплательщики и сколько зарабатывают в других странах. Запросы о предоставлении такой информации излишни. Такая система существует в Европе. Она хорошо работает и не дает утечек информации. Однако существуют и крупные бреши, которые надо перекрывать, для того чтобы защититься от трастов с Каймановых островов, корпораций из Невады, фондов из Лихтенштейна, скрытых австрийских фондов управления имуществом по доверенности и прочих секретных учреждений, которыми кишит общемировая офшорная сеть. Движение в этом направлении только-только начинает набирать силу. Теперь эту систему можно распространить на весь мир, и ее надо энергично поддерживать². Чтобы ускорить сдвиг, можно прибегнуть к санкциям и черным спискам.

2. Развивающиеся страны – порядок проведения реформ следует устанавливать только с учетом потребностей этих стран.

По-видимому, закономерность всегда одна и та же. Секретная юрисдикция предлагает новую, основанную на злоупотреблениях офшорную структуру, а богатые страны выстраивают наилучшую защиту от такой структуры. Но бедные страны, не имеющие необходимых для самозащиты знаний и навыков, остаются открытыми настежь для новой утечки средств. В феврале 2010 года занимающаяся борьбой с бедностью организация Misereor изучила новые данные, касающиеся международных соглашений об обмене информацией, подписанных после встречи мировых лидеров в Вашингтоне в 2008 году, когда «Большая двадцатка» пообещала положить конец налоговым гаваням. Активисты Misereor установили, что с бедными странами было подписано только 6 % налоговых соглашений и 0 % соглашений об обмене информацией. «Хотя “Большая двадцатка” и ОЭСР продвигают соглашения о предотвращении двойного налогообложения и об обмене налоговой информацией как центральные элементы глобального стандарта прозрачности и сотрудничества, статистические данные свидетельствуют, что бедные страны оставлены на произвол судьбы», – заключает Misereor³.

В дебатах о финансировании развития бедных стран вопросу налогов отведена роль Золушки. Налоги, отодвинутые на задний план своими более шумными сестрами (помощь и списание долгов), сегодня наконец-то стали выходить на свое должное место. Налоги – самая постоянная, возобновляющаяся, самая важная и полезная форма финансирования развития. Налоги заставляют правителей отчитываться перед гражданами, а не перед жертвователями, и правильно установленные налоги побуждают правительства создавать мощные учреждения, необходимые, чтобы граждане и корпорации платили их. «Люди, выступающие в поддержку развивающихся стран, но не замечающие действий многонациональных корпораций и других юридических и физических лиц, подрывающих налоговую базу этих стран, поступают противоречиво», – сказал недавно министр финансов Южно-Африканской Республики Тревор Мануэл.

В наше время стали возможны некоторые перемены. Во-первых, развивающиеся страны и страны со средним уровнем доходов могут обрести голос, выразить свою озабоченность глобальной системой, перекачивающей богатства от бедных богатым, и действовать заодно, единым фронтом. Некоторые страны (Бразилия и Индия) начинают строить серьезные системы защиты от офшоров. Настало время сделать такое строительство массовым. Во-вторых, официальная помощь развитых стран в этой сфере может резко увеличиться: на совершенствование налоговых систем развивающихся стран уходит менее одной тысячной суммы получаемой ими помощи, и большую часть этой одной тысячной растрачивают на затеи, которые, пожалуй, лишь усугубляют нищету, но не уменьшают ее⁴. В-третьих, если граждане и общественные организации перестанут сосредоточивать свое внимание и силы исключительно на помощи бедным и возобновят дебаты о налогах и их роли в укреплении отчетности, перемены станут возможными. Помощь может быть полезной, но когда на каждый доллар помощи приходится 10 долларов, уходящих из развивающихся стран, очевидно, что необходимы новые подходы к решению проблемы.

Если и есть проблема, которая могла бы объединить граждан развивающихся и богатых стран в достижении общей цели, то этой проблемой являются налоги.

3. Противодействие британской офшорной паутине – самому мощному и наиболее агрессивному элементу глобальной офшорной системы.

Корпорация City of London – офшорный остров, существующий отдельно от народа Великобритании и ее демократической системы, – должна быть упразднена и введена в состав объединенного и вполне демократичного Лондона. Сколь бы мощной ни была сплетенная Сити международная офшорная паутина – грязный механизм извлечения прибыли, которую дает финансовый капитал по всему миру, – должна быть разрушена. Она наносит вред британскому народу и всему миру. Великобритания не сможет решить эту задачу собственными силами, так как ее раболепие перед Сити и его офшорной паутиной слишком велико. Необходимо давление извне. Развивающимся странам в особенности необходимо исследовать эту разновидность имперской экономической системы, в которую глубоко вовлечены их собственные элиты. Кроме того, мы нуждаемся в большем понимании роли США как самостоятельной офшорной юрисдикции и изучении вреда, причиняемого американскими офшорами самим США и другим странам.

4. Налоговая реформа в странах, не являющихся офшорами, – в этой сфере бесконечно много возможностей, и я сосредоточусь только на двух самых многообещающих решениях, на которые почти не обращают внимания.

Первое из этих решений – налогообложение стоимости земли⁵. И тут мне придется сделать короткое отступление от главной темы. Уличный музыкант, расположившийся на оживленной центральной улице, заработает намного больше музыканта, играющего на окраине города. Дополнительный заработок, полученный в лучших местах и превышающий заработок, который можно было бы получить на других подходящих для уличного музицирования точках, не имеет ни малейшего отношения к усилиям или виртуозной игре музыканта, – это чистый нетрудовой рентный доход⁶. Если правительство строит крупную железнодорожную линию, владельцы собственности, находящейся вблизи от новых станций, замечают, что их собственность растет в цене, хотя сами они не прикладывают к этому никаких усилий. Для них это тоже чистый нетрудовой рентный доход. Правильный подход к нетрудовой естественной ренте заключается в следующем: такие доходы надо облагать налогами по повышенной ставке (и использовать полученные за счет этого повышения деньги либо для снижения налогов в других районах, либо для увеличения расходов). Это налог не на собственность, а на землю. Совершенно неважно, что определенный участок, на котором расположена первоклассная недвижимость, принадлежит скрывающемуся за лихтенштейнской компанией российскому олигарху. Стены возведены на земле, а с нее можно взимать налог. Поскольку земля недвижима, этот налог не утечет в офшоры. Этот налог поощряет наилучшее использование земли, вознаграждает за такое использование и позволяет снижать арендные платежи по сравнению с тем уровнем, на котором они были бы без налога на землю.

Огромную долю своей прибыли финансовый сектор извлекает из недвижимости и стоимости земли. Обложите налогом рентный доход от земли – и получите изрядный кусок этого финансового бизнеса, как бы его ни переформатировали в офшорах. Когда в 1911 году Питтсбург стал одним из первых городов, принявших этот налог вопреки массовому противодействию богатых землевладельцев, это имело драматические и позитивные последствия: если вся остальная Америка до краха 1929 года погрязла в земельных спекуляциях, цены в Питтсбурге выросли всего лишь на 20 %. Введение этого налога в Гаррисберге в 1975 году привело к существенному возрождению центра города. Этот налог просто администрировать, он прогрессивен (бедные платят меньше), и он особенно полезен для развивающихся стран.

Второе решение, которым пренебрегают, касается стран, богатых ископаемыми. В офшорную систему постоянно катятся волны награбленных или грязных нефтяных денег, вызывающие искажение глобальной экономики. Радикальное, хотя и спорное предложение заключается в обращении потока таких денег вспять путем прямого распределения большой доли сверхдоходов, получаемых благодаря природным ресурсам, между всеми жителями без каких-либо исключений. В настоящее время такое распределение осуществляется лишь в немногих местах вроде Аляски, но оно возможно и в других странах, даже бедных. Осуществление этой меры привело бы к выводу из офшоров сотен миллиардов долларов, полученных за счет разграбления минеральных ресурсов, и принесло бы огромную непосредственную пользу населению стран, природные ресурсы которых подвергаются разграблению.

5. Лидерство и односторонние действия являются естественным следствием налоговой реформы в странах, не являющихся офшорами.

После событий 11 сентября 2001 года американские законодатели попытались внести в закон о борьбе с терроризмом (известный как Патриотический акт) более жесткие положения о борьбе с отмыванием денег. В залах заседаний конгресса мигом испарилась благовоспитанность, а сотрудники банков и аппарата конгресса стали устраивать шумные марши и демонстрации ⁷. В числе прочего банковские служащие отстаивали офшорные банки, надежно скрывавшие за подставными лицами и попечителями реальных собственников и управляющих. После того как сенатор Фил Грэмм похоронил одиннадцать законопроектов, сенатор Карл Левин, возглавивший наступление сторонников прозрачности, возобновил атаку и на фоне всеобщего ужаса перед терактами 11 сентября все же добился успеха. Были приняты примечательные положения, гласившие, что ни один американский банк не может принимать переводы из зарубежных офшорных банков, и ни один иностранный банк не может переводить в США деньги, полученные из офшорных банков. Как считает Раймонд Бейкер, результатом принятия этих положений стало то, что «количество офшорных банков, привыкших к слабому управлению (а таких банков было тысячи), сократилось до нескольких десятков… Одним движением пера законодателей была почти полностью устранена серьезная, исходящая от глобальной финансовой системы угроза целостности экономической системы». Международные соглашения – хороший способ решения подобных проблем, но и лидерство может сотворить чудеса.

Как только корпорации или физические лица чувствуют угрозу своему бизнесу: высокое налогообложение, слишком строгое регулирование, введение большей прозрачности, уголовная ответственность – они моментально начинают шантажировать правительства тем, что выведут бизнес в офшоры, и государственные чиновники слишком часто дают богатым то, что те хотят получить. Но этим дело не ограничивается. Любые попытки перекрыть офшорные лазейки вызывают подобный шантаж со стороны финансистов.

Последний кризис ясно показал, что значительная часть финансовых услуг действительно вредна, так что если определенные элементы финансовой отрасли будут выведены из города, городу же будет лучше. Хорошие проекты всегда найдут финансирование независимо от того, наводнена ли ваша страна иностранными финансистами или нет, и местные банкиры могут быть лучшими инвесторами, поскольку они знают своих клиентов. Облагайте финансовую отрасль налогами и регулируйте ее в соответствии с реальными потребностями экономики, игнорируйте вопли о том, что капитал и банкиры убегут в офшоры, – и вы создадите тенденцию к вытеснению тлетворных элементов финансового бизнеса и сохранению полезных. Лидерство – это главное. Односторонние действия могут быть вполне успешными.

6. Борьба с посредниками и частными пользователями офшоров.

Швейцарский парламентарий Рудольф Штрам изучил все эпизоды, когда Швейцария под давлением извне ослабляла свой режим банковской тайны, и пришел к выводу, что это всегда приносило хорошие плоды.

Если клептократ грабит свою страну и уводит награбленное в офшоры, помогающие ему банки, бухгалтеры и юридические фирмы так же виновны, как и сам преступник. Когда клиента ловят и сажают в тюрьму, туда же должны отправиться его управляющий, бухгалтер, попечитель, юрист и лицо, представляющее его в корпорации. Призвать посредников к ответу пытаются очень немногие организации, среди них международная организация по борьбе с коррупцией Global Witness. Однако в этом вопросе необходим глобальный подход. Относитесь к посредникам со всей мерой серьезности.

Что касается конечных пользователей офшорных услуг, то здесь необходимы многочисленные стратегии. Упомяну лишь об одной. Она носит несколько устрашающее название: Налогообложение многонациональной компании на основе консолидированной отчетности с использованием единой согласованной формулы распределения прибыли. Но за ним кроется простой, эффективный и ясный подход к налогообложению, который уже успешно применяют в Калифорнии для противодействия злоупотреблениям во внутрикорпоративном ценообразовании. Вместо нынешнего подхода, заключающегося в попытках обложить налогами каждое подразделение многонациональной корпорации (словно это самостоятельное предприятие), налоговые органы могут рассматривать многонациональную корпорацию со всеми ее подразделениями как единое целое, а затем распределять подлежащую налогообложению прибыль по тем странам (штатам), где компания ведет операции, на основе согласованной формулы, с использованием реальных показателей (объем продаж, расходы на оплату труда персонала, активы). При этом ставки налогообложения прибыли в разных странах функционирования могут отличаться.

Представьте себе американскую многонациональную корпорацию, имеющую на Бермудах офис с одним-единственным работником, который якобы принимает заказы. На Бермудах у этой корпорации нет никаких продаж. Ныне действующие правила позволяют корпорации перевести на Бермуды миллиарды долларов прибыли и таким образом уйти от налогов. При альтернативной системе, основанной на учете реальных объемов продаж и величины заработной платы, формула позволит корпорации перевести на Бермуды лишь ничтожную долю ее общей прибыли, поэтому налогообложение по действующей на Бермудах нулевой ставке будет применено лишь к ничтожной части ее прибыли. Остальная часть прибыли корпорации будет обложена налогами в соответствии с тем, что корпорация реально делает в реальном мире, и там, где эта деятельность осуществляется, а не на основании схем, которые составили для корпорации ее бухгалтеры. Страны могут поступать так в одностороннем порядке, и, если это будет сделано подавляющим большинством государств, огромная часть офшорной бизнес-модели исчезнет. И снова скажу: особенно полезными такие меры будут для развивающихся стран.

7. Финансовый сектор также нуждается в реформировании. Ученые мужи уже устали решать эту проблему снова и снова. И я здесь ограничусь лишь двумя короткими рекомендациями, которые пока не стали частью общих требований.

Во-первых, политики, журналисты и другие профессионалы должны прийти к пониманию, что офшоры стали укрепленными гаванями финансового капитала. Всячески защищая капитал от налогов и регулирования, они во многом спровоцировали последний кризис. Этот факт должен быть принят как данность. Надо сорвать завесу молчания и невежества и распространить тезис о вредоносности офшоров.

Во-вторых, страны, обеспокоенные безопасностью своих финансовых систем, могут составить черные списки гаваней, где действуют предельно облегченные режимы финансового регулирования. Такие списки должны строиться на основе концепции «захваченного» государства (вроде того, что существует на Джерси и в Делавэре): обособленной территории, которая стремится привлечь бизнес обещаниями политически стабильных институтов, помогающих физическим и юридическим лицам обходить правила, законы и меры регулирования в других странах. Как только станет ясно, что собственно следует искать, такое занесение в черные списки станет довольно простой процедурой. При наличии черных списков можно будет ввести надлежащие запреты и меры регулирования (многие из них просты), что поможет этим странам восстановить суверенитет и вновь выполнять волю граждан. Наряду с этим появится и другое благо: как только неистовые противники системы международного регулирования будут устранены, международное сотрудничество в деле финансовой реформы существенно упростится. Данное предложение также поможет нам защититься не только от повторения ошибок, приведших к последнему кризису, но и от нового кризиса, причины которого мы пока не можем предвидеть.

8. Концепцию корпоративной ответственности нужно переосмыслить.

Общество дарует корпорациям огромные привилегии (например, ограниченная ответственность), которые позволяют инвесторам уменьшать свои убытки и перекладывать долги на остальных членов общества в том случае, если дела пойдут плохо. Общество также дает корпорациям юридическое право действовать в качестве юридических лиц, которые могут фактически по собственному усмотрению перемещаться в другие юрисдикции независимо от того, где они ведут деятельность на самом деле. В обмен на эти удивительные привилегии корпорации изначально должны были выполнять ряд обязательств перед обществом, в котором они возникли. Прежде всего корпорации принимали на себя обязательства делать свою деятельность прозрачной и платить налоги.

Офшорная система изменила все обязательства. Привилегии сохранились и даже усилились, а обязательства увяли. Теперь вопрос о налогах можно ставить в круг обсуждаемых вопросов корпоративной ответственности. Можно потребовать от корпораций ответственности не только перед их акционерами, но и перед обществом, позволяющим корпорациям вести бизнес, обеспечивающим их средствами ведения бизнеса и дающим им уверенность в будущем. Налоги нельзя более рассматривать как расходы акционеров (которые надо минимизировать). Налоги следует рассматривать как распределение средств в пользу общества, как отдачу на капиталовложения, которые общество и государство делают в инфраструктуру, образование, поддержание правопорядка и другие базовые предпосылки корпоративной деятельности. Когда произойдет такой перелом в отношении к налогам, появится совершенно новая арена, на которой офшорной системе можно будет бросить реальный вызов.

9. Коррупция – ее можно оценить по-новому. Я уже говорил, что во многих крупных рейтингах коррумпированности ведущие налоговые гавани мира, в которых хранятся триллионы награбленных долларов, оказываются в числе свободных от коррупции стран; новый Индекс финансовой секретности положил начало процессу исправления сформированного рейтингами коррумпированности стран представления о распространении коррупции. Но можно пойти дальше корректировки сложившихся представлений и переосмыслить само понятие коррупции. В сущности, в коррупции замешаны инсайдеры, втайне и безнаказанно злоупотребляющие общим благом, обесценивая правила и системы, обеспечивающие общественные интересы, а заодно и нашу веру в эти правила и системы. По мере своего развития коррупционный процесс усугубляет нищету, неравенство и усиливает привилегии и власть, которая ни перед кем не отчитывается.

Все начинается со взятки, но тот же эффект дают и другие услуги, оказываемые в налоговых гаванях. Параллели между взяточничеством и бизнесом секретных юрисдикций – не случайное совпадение: в данном случае мы говорим об одной и той же главной причине. Некоторые люди одобрительно говорят о взятках как о способе обхода бюрократических препон – мол, без подталкивания из порта не отправится ни один контейнер. Они ошибаются. Взятки могут принести пользу тем, кто их дает и берет, но наносят ущерб системе в целом. Сходным образом, защитники секретных юрисдикций могут утверждать, что услуги офшоров помогают частным лицам обходить точки «неэффективности» в существующей экономической системе и оптимизировать методы ведения бизнеса. Это действительно так. Но о каких «точках неэффективности» идет речь? Наиболее важными из них являются налоги, финансовое регулирование, уголовное законодательство и прозрачность, но все это существует на вполне разумных основаниях. Оказание помощи отдельным лицам в обходе препятствий означает неверие в систему и ее разрушение. Взятки разлагают государства, способствуют их загниванию, а офшоры причиняют такой же вред глобальной финансовой системе.

Как только мы начнем понимать это, мы уже не станем ограничиваться обличением в клепткоратов и жуликов-чиновников из развивающихся стран, а будем изучать намного более широкий круг действующих лиц и их действий. И нам надо найти общее для граждан богатых и бедных стран дело, заключающееся в борьбе с этим общемировым поветрием⁸.

10. Изменение культуры. Последнее и самое важное. Когда ученые мужи, журналисты и политики лебезят перед людьми, богатеющими за счет злоупотреблений (уклонения от налогов, обхода регулирования, перекладывания рисков и дополнительного налогового бремени на чужие плечи), мы сбиваемся с пути.

Язык должен измениться. Когда некоторые люди утверждают, что налоговые гавани повышают эффективность глобальных финансов, нужно задать им вопрос: «Эффективность для кого?» Когда кто-то говорит, что налоговые системы и системы регулирования разных стран должны конкурировать друг с другом или что политикам следует стремиться к более конкурентоспособным налоговым системам и системам регулирования, можно спросить: «О какой именно конкуренции вы говорите? О гонке, ведущей к постепенному упразднению налогов, появлению секретности и ослаблению финансового регулирования? Или о реальной гонке за первенство корпораций, работающих на конкурентных рынках на равных условиях?» Когда мы слышим слова «конфиденциальность» (или «защита активов», или «налоговая эффективность») в контексте проблем частного банкинга, людей, произносящих эти слова, можно спросить, о чем именно они говорят? Когда паевой инвестиционный фонд сообщает о рекордной прибыли, он должен сообщить обществу, какая часть этой ошеломляющей прибыли получена за счет действительного повышения эффективности, а какая – благодаря азартным играм в офшорах. Когда мы слышим, как какой-нибудь столп общества заявляет: «Мы – хорошо регулируемая, открытая для сотрудничества и прозрачная юрисдикция», человек, проводящий расследование, должен предположить, что фактически дела обстоят противоположным образом, и продолжить расследование. Когда в журналах публикуют заманчивую рекламу опытных офшорных специалистов, которые могут подстрекать своих клиентов к преступным деяниям, нам следует жаловаться. Когда корпорации разглагольствуют о социальной ответственности, можно спросить, включает ли социальная ответственность корпораций и налоги. Когда журналисты нуждаются в мнении экспертов, которые могут дать им консультации по поводу налоговых историй, они должны понимать, что такие эксперты работают в крупных бухгалтерских фирмах, живущих за счет того, что помогают богатым юридическим и физическим лицам уклоняться от налогов. И мнение такого эксперта будет отражать искаженное, коррумпированное мировоззрение. Для равновесия и полноты картины журналисты должны искать альтернативные мнения.

Международные институты и ответственные правительства могут разрабатывать и продвигать новые принципы и правила, описывающие ответственное и безответственное поведение в области международных налогов и регулирования, уделяя особое внимание офшорным злоупотреблениям. Такие институты и правительства могут вводить общие принципы борьбы с уклонением от налогов в свое налоговое законодательство, чтобы запретить сложные махинации, которые с технической точки зрения не нарушают буквы закона. Уклонение от налогов можно объявить преступлением, связанным с отмыванием денег, а налоговые преступления, в числе прочих, можно включить в международные конвенции вроде Конвенции ООН о борьбе с коррупцией. Профессиональные ассоциации юристов, бухгалтеров и банкиров должны создать собственные кодексы поведения, в которых следует подчеркнуть, что для члена ассоциации, наряду с прочим, неприемлемо помогать клиентам в совершении финансовых преступлений, независимо от того, совершается ли такое преступление в стране проживания клиента или за рубежом. Экономистам же надо пересмотреть свой подход, чтобы понимать последствия таких явлений, как секретность и использование разницы в нормативных базах различных юрисдикций в свою пользу. Экономика как наука может начать измерять незаконные и тайные явления, хотя проводить такие измерения довольно трудно.

Нам следует вернуть себе наш язык и культуру, украденные у нас теми, кто пользуется неподотчетными и безответственными привилегиями.

Пока я писал эту книгу, правительствам ценой огромных расходов развитых стран предотвратили полный обвал экономики, за которым последовал бы распад системы глобальных финансов. Но эти меры обошлись налогоплательщикам очень дорого. «Никогда еще в сфере финансовой деятельности малочисленные богачи не оказывались в долгу перед столь многими людьми», – сказал управляющий Банка Англии Мервин Кинг.

Настало время для серьезного и искреннего обсуждения налоговых гаваней, и это обсуждение должно стать глобальным. Кем бы вы ни были, где бы вы ни жили и чем бы вы ни занимались, тлетворное воздействие офшоров сказывается и на вас. Они действуют рядом с нами. Они подтачивают избранные нами правительства, опустошают наши налоговые базы и растлевают наших политиков. Они поддерживают огромную преступную экономику и порождают новую, никому не подотчетную аристократию, обладающую корпоративным и финансовым могуществом. Если мы не будем объединенными усилиями обуздывать и контролировать финансовую тайну, то оставим нашим детям мир, который я открыл более десяти лет назад в Западной Африке, мир обходительных, вежливых инсайдеров, мир безнаказанности, опутанный преступным международным сговором, мир, в котором царит отчаянная нищета. Крошечное меньшинство будет мыть свою обувь в шампанском, а остальные – бороться за выживание в условиях нарастающего неравенства. Мы можем предотвратить это будущее.

Можем, потому что должны.

Примечания

Пролог

¹ По данным Управления энергетической информации, УЭИ (US Energy Information Administration, EIA).

² Более подробно см. в книге: Nicholas Shaxson. Poisoned Wells: The Dirty Politics of African Oil. Palgrave, 2007, гл. 4 и 5.

³ Valerie Lecasble, Airy Routier. Forages en eau profonde. Grasset, 1998.

⁴ Там же., p. 252.

⁵ Scandale! How Roland Dumas got France Gossiping // Independent, 2001, January 30.

⁶ См.: Jean-Marie Bockel. Je veux signer l’acte de deces de la Franjafrique // Le Monde, 2008, January 16.

Глава 1. Добро пожаловать в никуда

¹ Все такие оценки следует рассматривать только как дающие порядки величин. Точные подсчеты невозможны, и не в последнюю очередь потому, что нет согласия в толковании понятия «офшор». Эти статистические данные приведены министром финансов Франции Домиником Стросс-Каном в речи, с которой он выступил в марте 1999 г. перед Парижской группой экспертов; см.: J. Christensen, M. Hampton. All Good Things Come to an End // The World Today, vol. 55, No. 8/9, Royal Institute of International Affairs, 1999. С тех пор доля офшоров возросла.

² См.: Ronen Palan, Richard Murphy, Christian Chavagneux. Tax Havens: How Globalisation Really Works. Cornell University, 2010, p. 51. В книге приведены данные Британской службы информации, показывающие, что доля офшоров в банковских активах и пассивах возрастала примерно до 65 % в 1990 г., прежде чем сократиться до 51 % в 2007 г. См. также: Lucca Errico, Alberto Musalem. Offshore Banking: An Analysis of Micro– and Macro-Prudential Issues // IMF, 1999, January, p. 17–19. В 1999 г. этот показатель составлял 54 %.

³ Philip R. Lane, Gian Maria Milesi-Ferretti. The History of Tax Havens: Cross-Border Investment in Small International Financial Centers // IMF Working Paper, WP/10/38, Feb., 2010.

⁴ Данные заимствованы из следующих источников: Ronen Palan. The Offshore World: Sovereign Markets, Virtual Places, and Nomad Millionaires. Cornell University Press, 2003; David Bain. IMF finds «Trillions» in Undeclared Wealth // Wealth Bulletin, 2010, March 15; M. K. Lewis. International Banking and Offshore Finance: London and the Major Centres // Mark P. Hampton, Jason P. Abbott. Offshore Finance Centres and Tax Havens. Macmillan, 1999.

⁵ Такая широкая трактовка появилась в результате коллегиальных дебатов, проводившихся сотрудниками агентства Tax Justice Network и другими экспертами.

Аналогичную дефиницию предложил директор британского агентства Tax Research Ричард Мэрфи.

⁶ Ahmed Zorome. Concept of Offshore Financial Centres: In Search of an Operational Definition // IMF Working Paper, WP/07/87, 2007.

⁷ John Lanchester. Bravo l’artiste // London Review of Books, 2004, February 5 – рецензия на книгу: Neil Chenoweth. Rupert Murdoch: The Untold Story of the World’s Greatest Media Wizard. Crown Business, 2002.

⁸ См. отчет общества «Христианская помощь»: Death and Taxes: The True Toll of Tax Dodging. Christian Aid, 2008, May.

⁹ В оригинале показатели были приведены в фунтах стерлингах: 400 миллионов фунтов стерлингов прибыли и 128 тысяч фунтов стерлингов налогов. Средний обменный курс за тот год см.: www.oanda.com.

¹⁰ Квартальный отчет по форме 10-Q компании Chiquita Brands International Inc от 5 мая 2009 г.; см.: http://biz.yahoo.com/e/090505/cqb10-q.html.

¹¹ См.: One third of biggest businesses pay no tax // Financial Times, 2007, August 28. См. также: One third of the UK’s largest companies pay not tax // Tax Research UK, 2007, August 28. Приведены и причины неуплаты налогов, например: пенсионные платежи, щедрые правила процентных выплат, крупное резервирование капитала, международные возможности.

¹² См.: http://www.economist. com/business/displaystory.cfm?story_id=319862&source=login_ payBa rrier.

¹³ Именно в 1929 г. был введен закон, освобождающий холдинговые компании от налога на прибыль.

¹⁴ Oliver Arlow. Kim Jong-il Keeps $4bn «Emergency Fund» in European Banks // Daily Telegraph, 2010, 14 March.

¹⁵ По данным Центрального банка Нидерландов. См. в книге: Jesse Drucker. U.S. Companies Dodge $60 Billion in Taxes with Global Odyssey // Bloomberg, 2010, 13 May. Приведенная цифра равна 12,3 триллиона евро, что по составляло 18 триллионов долларов согласно среднему обменному курсу (см.: www.oanda.com). По версии агентства Bloomberg, при переводе евро в доллары эта сумма составляла 15 триллионов долларов.

¹⁶ До начала 1990-х годов специалисты по экономической истории в основном рассматривали Британскую империю как естественный результат Промышленной революции, сделавшей появление империи, с одной стороны, необходимым, а с другой – возможным, поскольку история промышленного капитализма и торговли и есть в значительной степени история Британской империи. Иной взгляд у П. Дж. Кейна и Э. Дж. Хопкинса, опубликовавших двухтомное исследование

о британском империализме (P. J. Cain, A. G. Hopkins. British Imperialism, 1688–1914. Longman Group United Kingdom, 1993); они рассматривают империю с точки зрения истории финансового капитала, международного кредита и лондонского Сити, являвшегося регулятором имперского развития.

¹⁷ См.: Ronen Palan, Richard Murphy, Christian Chavagneux. Tax Havens., p. 11. По оценке авторов, на долю зависимых от короны и заморских территорий, дополненных бывшей империей, приходится 37 % всех банковских пассивов и 35 % всех банковских активов; на долю лондонского Сити приходится 11 %.

¹⁸ В Лондон и так поступает слишком много активов, что наносит огромный вред финансовой системе. Капиталы из коронных владений и других мест консолидируются на национальных счетах Великобритании, и такое положение создает внешне привлекательную, но на самом деле довольно мрачную картину финансового положения страны.

¹⁹ См. отчет министерства финансов: Michael Foot. Final report of the independent Review of British offshore financial centres. HM Treasury, 2009, October.

²⁰ См.: Jersey Banking: The International Finance Centre // Jersey Finance Ltd, Fact Sheet, 2009, August.

²¹ См. ряд публикаций Мартина Салливана: Offshore Explorations: Jersey // Tax Notes,

2007, October 23; Offshore Explorations: Isle of Man // Tax Notes, 2007, November 5; Offshore Explorations: Guernsey // Tax Notes, 2007, October 10. В интервью с автором этой книги в 2009 г. Колин Пауэлл, председатель Комиссии по финансовым услугам Джерси, оценил собственность, управляемую офшорными трастами острова, еще в 300–400 миллиардов долларов.

²² Семь заморских территорий Великобритании, включая Фолклендские острова и Британскую территорию в Антарктике, налоговыми гаванями не являются. Остров Вознесения, где расположены сверхсекретные американские и британские военные базы, служит псевдоимперским амбициям и служит базой для проецирования британского могущества за рубежом.

²³ Например, в 2003 г. сорвался крупный процесс, связанный с обвинением в отмывании денег; причина – один из главных свидетелей был вынужден признаться, что является агентом MI6.

²⁴ См., например: Britain Imposes Direct Rule on Turks and Caicos // Associated Press, 2009, August 14. Теперь разрабатываются планы подготовки новых выборов, которые намечают провести в 2011 г.

²⁵ Хотя Ирландия находится в еврозоне, ее становление в конце 1980-х годов как секретной юрисдикции было в сущности связано с лондонским Сити, который и способствовал этому образованию.

²⁶ Users of «Tax Havens» Abroad Batten Down for Political Gale // New York Times, 1961, February 26.

²⁷ См., например, опубликованный агентством Tax Justice Network «Индекс финансовой секретности» (Financial Secrecy Index) за 2009 г., в котором первое место занимают США.

²⁸ Платформа Deepwater Horizon в 2004 г. сменила флаг с панамского на либерийский. Компания Transocean, собственник этой платформы, в 2008 г. перенесла свою штаб-квартиру с Каймановых островов в швейцарский кантон Цуг.

²⁹ О Зедере и Маршалловых островах см.: OIA Press Release: Fred Monroe Zeder // US Office of Insular Affairs, 2008. При Буше Зедер стал послом США на Маршалловых островах. Он зарегистрировал свою частную компанию Island Development 14 октября 1986 г., за четыре дня до того, как поставил свою подпись под договором о предоставлении Маршалловым островам помощи в размере 6 миллионов долларов, 1,2 миллиона из которых были выделены на создание Регистра судоходства. Зедер умер в 2008 г.; см. о нем заметку в Associated Press, которая была перепечатана в ежедневной газете: Bush Friend, Former Ambassador: Company Wasn’t Disclosed // The Victoria Advocate,

1990, April 30. Хадиджа Шариф утверждала: «…в ходе совместных слушаний по расследованию взрыва и затопления платформы Deepwater Horizon, капитан береговой охраны США Хан Нгуень с удивлением узнал от представителя Службы управления минеральными ресурсами министерства внутренних дел США (подразделения, ответственного за надзор за разработкой морских месторождений), что “никакого надзора за соблюдением правил просто не существует”. Каждый оператор морских платформ “сам себе выдает сертификаты и устанавливает то, что считает адекватным”. Эту стратегию саморегулирования сформулировала Специальная комиссия по вопросам энергетики, во главе которой стоял Дик Чейни» (Offshore Exploitation // London Review of Books, 2010, June 9).

³⁰ См. обзор «About the Liberian Registry» (www.liscr.com). О связи со Standard Oil см: Andrew Leonard. Big Oil’s slick trick // Australian Business Spectator, 2010, May 15.

³¹ См.: Jeffrey Robinson. The Stink: How Banks, Lawyers and Accountant Finance Terrorism and Crime – and Why Governments Can’t Stop Them. Robinson Publishing, 2004, p. 63.

³² Large US Corporations and Federal Contractors with Subsidiaries in Jurisdictions Listed as Tax Havens or Financial Privacy Jurisdictions // GAO, 2008, December.

³³ World Governments Chip Awa at Bank Secrecy // German Press Agency, 2010, April 12.

³⁴ Слова, сказанные Николя Саркози непосредственно перед встречей в Питтсбурге глав государств «Группы двадцати»; см.: Paradis fiscaux: bilan du G20 en 12 questions // CCFD-Terre Solidaire, April 2010.

³⁵ См. на сайте ОЭСР: List of Unco-operative Tax Havens (http://www.oecd.org/documen t/57/0,3343,en_2649_33745_30578809_1_1_1_1, 00.html). Этот черный список, после того как из него исключили Лихтенштейн, Монако и Андорру, с мая 2009 г. не пополняется.

³⁶ Состав «Магического круга» вызывает определенные разногласия; см., например: Offshore firms stay afloat while governments target tax havens // Law Gazette, 2009, July 2.

³⁷ См. отчет Службы управления и бюджета США за февраль 2010 г.: Budget of the US Government, Fiscal Year 2011, Historical Tables. Расчеты выполнены общественной организацией «Граждане за справедливые налоги». См. также: http://www.progressive. org/node/1595.

³⁸ Shifting Responsibility: How 50 Years of Tax Cuts Benefited the Wealthiest Americans // Wealth for the Common Good, 2010, April.

³⁹ http://www.telegraph.co.uk/news/worldnews/asia/northkorea/7442188/Lim-Jong-il-keeps 4bn-emergency-fund-in-European-banks.html.

⁴⁰ Dev Kar, Devon Cartwright Smith. Illicit Financial Flows from Developing Countries 2002–2006. Washington: Global Financial Integrity, 2008. По определению авторов, незаконные доходы – это «нелегально заработанные, перемещенные и используемые деньги». Экономисты из Oxford Centre for Business Taxation (Оксфордский центр по изучению налогообложения бизнеса), не доверяя приведенным оценкам, назвали их «страшно преувеличенными». Однако доклад оксфордских ученых был полностью опровергнут одним из авторов книги – Девом Каром, экономистом GFI (в прошлом – старшим экономистом МВФ). Он разъяснил аудитории, что в традиционных оценках всегда были «белые пятна»: стандартные модели сначала определяют порядок величины незаконных оттоков средств из стран, затем оценивают порядок величины незаконных притоков средств, а потом вычитают меньшее из большего и получают чистый результат. Однако, как объясняет Кар, эти величины надо не вычитать, а складывать. Подробнее см. его заметку «Time to Bury the Oxford Report», опубликованную в блоге агентства Tax Justice Network от 16 июля 2009 г. и соответствующие ссылки к этому материалу, а также: Dev Kar. The Alpha, but Whither the Omega, of the Greek Crisis? // Task Force on Financial Integrity and Economic Development, 2010, May 11.

⁴¹ Эта проблема – настоящая ахиллесова пята капитализма, обозначенная суммой, равной 1–1,6 триллиона долларов, – впоследствии получила свое признание; см.: Stolen Asset Recovery (StAR) Initiative: Challenges, Opportunities, and Action Plan // World Bank end UN Office on Drugs and Crime, 2007, June.

⁴² См.: Illicit flows: we finally reveal the official data // Tax Justice Network, 2009, July 23.

⁴³ См. интервью, взятое автором книги у Блума: A Conversation with Jack Blum // The American Interest, 2009, November/December.

⁴⁴ Cyprus, Irland and Switzerland Have Most Attractive Corporate Tax Regimes in Europe, Finds KPMG International Poll. 2007, December 17.

⁴⁵ Единственным заметным исключением стала статья, в которой рассматривается роль уплаты налогов в спорах о корпоративной ответственности; см.: Business Unprepared as Fair Tax Trade into the Spotlight // SustainAbility, 2006, March 14.

⁴⁶ См. статью, в которую были включены фрагменты видеовыступления Хогана: Hogan Loses High Court Battle to Keep Financial Records Secret // Sydney Morning Herald, 2010, June 16.

Глава 2. Формально зарубежные

¹ Заявления, сделанные послом Робертсоном в июне 1929 г. и 29 октября того же года; см.: P. J. Cain, A. G. Hopkins. British Imperialism., p. 50, 157. Экспорт мяса из Аргентины почти всецело был направлен на британский рынок. Аргентина к 1929 г. давала около 12 % доходов Великобритании от зарубежных инвестиций.

² Rodolfo Roquel. Nosotros, los Peronistas. Argetina: Dunken, p. 34.

³ См.: http://www.vesteyfoods.com/en/vestey-group/vestey-group-history.html.

⁴ Philip Knightley. The Ruse and Fall of the House of Vestey. Warner Books, 1993, p. 27.

⁵ Cambridge History of Latin America / Ed. by Leslie Bethell, 1991 vol. 8.

⁶ Sol Picciotto. International Business Taxation. Weidenfeld and Nicolson, 1992, p. 4–13.

⁷ Там же., p. 1–37.

⁸ Philip Knightley. The Ruse and Fall of the House of Vestey…, 1992, p. 34.

⁹ См.: http://hansard.millbanksystems.comlords/1922/jun/29/lord-vestey.

¹⁰ Lord Ashcroft’s «Unequivocal Assurance» That Finally Secired Peerage // Guardian, 2010, March 18.

¹¹ См.: http://www.irs.gov/businesses/small/article/o.,id=106537,00.html.

¹² См. Sol Picciotto. Offshore: The State As Legal Fiction // Offshore Finance Centres and Tax Havens. The Rise of Global Capital / Eds. Mark P. Hapmton, Jason P. Abbott. Macmillan,

1999, p. 43–79.

¹³ См. некролог «Эдмунд Хойл Вести (1932–2007)» на сайте http://www.bluestarline.org/ edmund_vestey2.htm.

¹⁴ См. “Heirs and disgraces”, Guardian, 11 August, 1999.

Глава 3. За щитом нейтралитета

¹ См. в книге: Nicholas Faith. Safety in Numbers: The Mysterious World of Swiss Banking. Viking Press, 1982, p. 65.

² Там же., p. 68.

³ На эту тему см. исследование, опубликованное правлением Гарвардского университета (The President and Fellows of Harvard College): Sebastien Guex. The Origins of the Swiss Banking Secrecy Law and Its Repercussions for Swiss Federal Policy // Business History Review, vol. 74, 2 (Summer, 2000), p. 237–266; см. также: http://wwwjstore.org/ pss/3116693.

⁴ Там же., p. 250.

⁵ Письмо Федерального департамента иностранных дел посольству Швейцарии в Германии от 17 ноября 1932 г., цит. по: Sebastien Guex. The Origins of the Swiss Banking Secrecy Law., p. 251.

⁶ См.: Bruno Gurtner. Swiss Secrecy Laws Had Nothing to Do with the Nazis // Financial Times, letter page, 2009, March 26.

⁷ Послание Федерального совета Швейцарии Федеральной ассамблее о пересмотре закона о банках опубликовано 13 марта 1970 г. в официальном бюллетене «Feuille federale»; цит. по: Sebastien Guex. The Origins of the Swiss Banking Secrecy Law.

⁸ Jean-Marie Laya. L’Argent secret et les banques Suisses. Favre, 1977.

⁹ Со временем Швейцария еще более усилила закон о банковской секретности. Когда в 1937 г. Франция обратилась к швейцарским банкам с просьбой о кредите, швейцарцы согласились, но выдвинули два условия. Во-первых, Франция должна будет пересмотреть импортные квоты в пользу Швейцарии. Во-вторых, Франция должна подписать со Швейцарией договор, в соответствии с которым обязуется строго соблюдать законы, установления и административные правила Швейцарии, а они включали и банковскую тайну. Все проблемы были аккуратно урегулированы.

¹⁰ Из интервью, взятого автором настоящей книги у Себастьена Ге в Лозанне 29 сентября 2009 г.

¹¹ «Представление о себе как о малой расе господ, верующей, что она лучшая в мире», – так сформулировал суть этой концепции швейцарский политик Рудольф Штрам; см.: A change of awareness has taken place // Swiss Department of Foreign Affairs press release, 2009 April 21.

¹² Jonathan Steinberg. Why Switzerland? Cambridge University Press, 1996, p. 128.

¹³ См.: Carolyn Bandel, Dylan Griffiths. Swiss Ratchet Up Tax Breaks As Europe Fights Deficits (Corrected). Bloomberg, 2010, June 2.

¹⁴ По оценке, приведенной в опубликованном в 2006 г. исследовании, среди всех развитых стран Швейцария отличалась самым большим имущественным неравенством. Позднее, особенно в промышленных городах вроде Цюриха, Базеля и Винтертура, возникли крупные предприятия, но рабочее движение все равно оставалось слабым по сравнению, скажем, с рабочим движением во Франции; см.: Study Finds Wealth Inequality Is Widening Worldwide // New York Times, 2006, December 6.

¹⁵ Jonathan Steinberg. Why Switzerland? p. 16.

¹⁶ Слова Жюля Ландсманна приведены в книге: Nicholas Faith. Safety in Numbers…, p. 18.

¹⁷ Данные о банковских потоках во время Франко-прусской войны скудны, но, судя по одному исследованию, в одном базельском банке сумма вкладов за 18691871 гг. увеличилась с 3,6 миллиона франков до 11,8 миллиона; см.: Adolf Johr. Die Volkswirtschaft der Schweiz im Kriegsfall. Verlag von Luhn & Schurch, 1912.

¹⁸ Ставки налогов возросли и в Швейцарии, но она не вела войну и не несла военных расходов, поэтому налоги оставались ниже, чем в воюющих странах; иностранный капитал был освобожден от налогов.

¹⁹ См.: Jonathan Steinberg. Why Switzerland? p. 64. Президент Швейцарской Конфедерации Каспар Виллигер в 1995 г. публично признал, что штамп «J» «…немцы ставили в паспортах только в ответ на пожелание швейцарцев». Более того, Виллигер принес извинения за поведение швейцарских банков.

²⁰ См., например: Nicholas Faith. Safety in Numbers…, p. 92, 97.

²¹ Там же., p. 99 – в книге не приведены выходные данные источника.

²² См. доклад Независимой комиссии экспертов Швейцарии «Швейцария и беженцы в нацистскую эпоху»: Switzerland and Refugees in the Nazi Era // Second World War, 1999 Vol. 17 (http://www.uek.ch/en/). Швейцария к 1942 г. на законных основаниях приютила из других стран 9150 евреев, то есть всего на 980 человек больше, чем

в 1931 г., хотя в действительности в Швейцарии находились еще тысячи еврейских беженцев, попавших в страну нелегально и нашедших приют у симпатизировавших им швейцарцев; см.: Tom Bower. Blood Money: the Swiss, the Nazis, and the Looted Billions. London: Pan Books, 1997, p. 22; см. также заключение Независимой комиссии экспертов: Second World War, vol. 17, summary.

²³ Том Бауэр описывает в точности такой же план, возникший накануне освобождения Парижа в 1944 г.; см.: Tom Bower. Blood Money…, p. 72.

²⁴ Там же., p. 41–42.

²⁵ Nicholas Faith. Safety in Numbers…, p. 119.

²⁶ Jonathan Steinberg. Why Switzerland? p. 68.

²⁷ Tom Bower. Blood Money…, p. 83.

²⁸ См. доклад Независимой комиссии экспертов Швейцарии: Martin Meier, Stefen French, Thomas Gees, Blaise Kropf. Swiss Foreign Trade Policy 1930–1948: Structures-Negotiations-Functions // ICE, 2001–2002, Vol. 10, summary (http://www.uek.ch/en/).

²⁹ Tom Bower. Blood Money…, p. 44–45.

³⁰ Jean-Claude Favez. Une mission impossible? Le CICR, les deportations, et les camps de concentration des Nazis. Lausanne, 1988 – цит. по книге: Jonathan Steinberg. Why Switzerland? p. 70.

³¹ Tom Bower. Blood Money…, p. 51.

³² Там же., p. 34.

³³ Там же., p. 74.

³⁴ Из письма Блисса в Лондон Аронсу Леману, юристу министерства финансов США; см.: Tom Bower. Blood Money…, p. 64–65.

³⁵ Tom Bower. Blood Money…, p. 77.

³⁶ См.: Banking with the Nazis: Documents detail Swiss banks’ ties with the Third Reich // Associated Press, 1996, October 16; Tom Bower. Blood Money…, p. 78–79; Nicholas Faith. Safety in Numbers…, p. 105–106.

³⁷ Речь Черчилля широко цитируется, особенно в Швейцарии; см., например: The Swiss Economy in World War II // Federal Department of Foreign Affairs, General Secretariat, Switzerland (www.swissworld.com).

³⁸ Tom Bower. Blood Money…, p. 88.

³⁹ Там же., p. 121–126.

⁴⁰ См.: Sebastien Guex. The Origins of the Swiss Banking Secrecy Law., p. 264.

⁴¹ Roger P. Alford. The Claims Resolution Tribunal and Holocaust Claims Against Swiss Babks // Berkley Journal of International Law, 2002, vol. 20, № 1.

⁴² Согласно данным Швейцарского национального банка на 2009 г.

⁴³ Swiss Banking Secrecy and Taxation: Paradise Lost? // Helvea, 2009, May.

⁴⁴ Андреас Миссбах из швейцарской неправительственной организации «Бернская декларация» в 2009 г. дал более высокую оценку подлинной стоимости находящихся в Швейцарии офшорных частных активов – от 2,5 триллионов долларов до 4,0 триллионов; см. отчет Федеральной корпорации страхования банковских вкладов: Highlieghts from 2009 Summary of Deposit Data // FDIC Quarterly, 2009, vol. 3, № 4.

⁴⁵ Из интервью автора настоящей книги с Рудольфом Штрамом в Цюрихе 21 сентября 2009 г. Все существенные изменения в законе о швейцарской банковской тайне Штрам привел в книге: Rudolf H. Strahm. Warum wir so reich sind. Bern: HEP Berlag A. G., 2008, p. 265.

⁴⁶ Ren Stier. After UBS, Swiss Continue to Fight for Bank Secrecy // Time magazine, 2010, March 5.

Глава 4. Антитеза офшорам

¹ Противоположное мнение, основанное на исследовании аналитиков ЦРУ, приведено Брюсом Крейгом; см.: R. Bruce Craig. Treasonable Doubt: The Harry Dexter White Spy Case. Lawrence: University of Kansas Press, 2004 / Intelligence in Recent Public Literature by R. Bruce Craig. Рецензию Джеймса К. Ван Хука на книгу Крейга см. на сайте ЦРУ: www.cia.gov.

² Robert Skidelsky. John Maynard Keynes. Fighting for Britain, 1937–1946. Macmillan, 2002, vol. 3, p. XV.

³ См. книгу Роберта Хайлбронера: Robert Heilbroner. The Wordly Philosophers. Peguin, 1991, p. 253.

⁴ Там же., p. 220.

⁵ Robert Skidelsky. John Maynard Keynes., 2000, vol. 1, p. 131.

⁶ John Maynard Keynes. National Self-Sufficiency // The Yale Reviews, vol. 22, № 4 (1933, June), p. 755–776.

⁷ Robert Heilbroner. The Wordly Philosophers…, p. 251.

⁸ Письмо от 29 мая 1937 г (см.: A: The Secretary of the Treasury. Washogton); письма Генри Моргентау президенту Рузвельту хранятся в Президентской библиотеке Франклина Д. Рузвельта. Копия письма передана автору настоящей книги сыном министра финансов окружным прокурором Манхэттена Робертом Моргентау.

⁹ Robert Skidelsky. John Maynard Keynes: Fighting for Britain, 1937–1946. London: Papermac, 2001, p. 92.

¹⁰ Robert Skidelsky. John Maynard Keynes: Fighting for Britain, 1937–1946. Penguin Books, 2002, p. 112 (американское издание).

¹¹ Robert Skidelsky. John Maynard Keynes. Fighting for Britain, 1937–1946. Macmillan, 2002, vol. 3, p. XVII.

¹² Там же.

¹³ Из лекции по экономике, прочитанной Брэдфордом Делонгом в Калифорнийском университете в Беркли 29 сентября 2009 г.

¹⁴ Eric Helleiner. States and the Reemergence of Global Finance: From Bretton Woods to the 1990s. Cornell University Press, 1996, p. 4.

¹⁵ Robert Skidelsky. John Maynard Keynes. Fighting for Britain, 1937–1946. Macmillan, 2002, vol. 3, p. 340, 348.

¹⁶ Barry Eichengreen. Europe’s Post War Recovery. Cambridge University Press, 1995, p. 99.

¹⁷ Robert Skidelsky. John Maynard Keynes. Fighting for Britain, 1937–1946. Macmillan, 2002, vol. 3, p. 396.

¹⁸ Geoff Tily. The policy implications of the General Theory // Real-World Economics Review, 2009, issue 50.

¹⁹ Глава, написанная Эриком Хеллейнером; см.: Capital Flight and Capital Controls in Developing Countries / Ed. Gerald A. Elgar. Edward Elgar Publishing. Inc., 2005, p. 290291.

²⁰ Eric Helleiner. States and the Reemergence., p. 58.

²¹ Там же., p. 59.

²² Там же., p. 6.

²³ Ha-Joon Chang. Bad Samaritans. Random House Business Books, 2007, p. 27.

²⁴ См., например: Dani Rodrik, Arvind Subramanian. Why Did Financial Globalization Disappont? // IMF Staff Papers, 2009, vol. 56, № 1, p. 112–138. Авторы ищут другие объяснения, особенно в сфере обменных курсов, разочаровывающего функционирования экономик, подвергшихся либерализации, но отмечают тесную корреляцию темпов экономического роста, источников финансирования этого роста. Ср. также: «Поразительная особенность распределения нынешних профицитов и дефицитов развивающихся стран состоит в том, что большинство стран, имеющих высокие темпы прироста ВВП, имеют профициты, зачастую значительные… Экономика большинства таких стран продолжает быстро расти, несмотря на крупный отток капитала, и это дает основания предполагать, что наличие капитала не является серьезным препятствием для экономического роста» (Monique Morrissey, Dean Baker. When Rivers Flow Upstream: International Capital Movements in the Era of Globalization? // Centre for Economic and Policy Research, Briefing Paper, 2003, March).

²⁵ См.: Martin Wolf. This time will never be different // Financial Times, 2009, September 28.

²⁶ Описание того, каким образом Китаю удается сохранять эффективность и обязательность контроля над капиталом, см. в документе Банка международных расчетов за август 2007 г.

²⁷ Capital Inflows: The Role of Controls // IMF Staff Position Note, 2010, February 19.

Глава 5. Евродоллар – «Большой взрыв» более мощной силы

¹ См. статью, опубликованную в солидном журнале по экономической истории: Catherine R. Schenk. The Origins of the Eurodollar Market in London: 1955–1963 // Exploration in Economic History, 1998, vol. 35, p. 221–238 (ресурс EconPapers).

² Там же., p. 5.

³ Там же., p. 7.

⁴ Anthony Sampson. Who Runs This Place? The Anatomy of Britain in the 21st Century. John Murray, 2005, p. 46.

⁵ David Kynaston. The City of London. Volume IV: A club no more 1945–2000. London: Pimlico, 2002, p. 94.

⁶ Там же., p. 80–81.

⁷ Там же., p. 90.

⁸ Там же., p. 54.

⁹ Там же., p. 19.

¹⁰ Краткая биография Хунольда изложена в докладе, прочитанном на 11-й ежегодной конференции Европейской ассоциации истории бизнеса и опубликованном Лозаннским университетом; см.: Olivier Longchamp, Yves Steiner. The Contribution of the Schweizerisches Institut fur Auslandsforschnung to the International Restoration of Neoliberalism (1949–1966) // EBHA – 11th Annual Conference. Geneva, 2007, September 13–15.

¹¹ См.: Richard Cocckett. Thinking the Unthinkable: Think-Tanks and the Economic CounterRevolution, 1931–1938. HarperCollins, 1994 – история общества «Мон-Пелерин» дана на с. 110–121.

¹² Подробности см.: Olivier Longchamp, Yves Steiner. The Contribution of the Schweizerisches Institut.

¹³ Richard Cocckett. Thinking the Unthinkable…, p. 108.

¹⁴ Доклад комитета Макмиллана, параграф 50 (в основном доклад был написан Кейнсом), известен также как доклад комиссии Канлиффа; публикация издательства Arno Press Inc., 1-е изд. – 1959 г.; 2-е изд. – 1979 г.

¹⁵ Gary Burn. The Re-emergence of Global Finance. Palgrave Macmillan, 2006, p. 97.

¹⁶ David Kynaston. The City of London., p. 76.

¹⁷ Gary Burn. The Re-emergence., p. 26.

¹⁸ Там же., p. 86.

¹⁹ David Kynaston. The City of London., p. 77.

²⁰ Gary Burn. The Re-emergence., p. 85.

²¹ Там же., p. 86.

²² David Kynaston. The City of London., p. 506.

²³ Gary Burn. The Re-emergence., p. 102.

²⁴ David Kynaston. The City of London., p. 578.

²⁵ Ronen Palan. The Offshore World., p. 29.

²⁶ Цит. по: David Kynaston. The City of London., p. 696–697.

²⁷ Там же., p. 697.

²⁸ Цит. по: Mark Hampton. The Offshore Interface: Tax Havens in the Global Economy. Macmillan, 1996, p. 151, 158.

²⁹ Catherine R. Schenk. The Origins of the Eurodollar Market…, p. 578.

³⁰ Gary Burn. The Re-emergence., p. 113.

³¹ Там же., p. 151, 158.

³² David Kynaston. The City of London., p. 235; Mark P. Hampton, Jason P. Abbott. Offshore Finance Centres…, p. 91.

³³ Jane Sneddon Little. Eurodollars: the Money-Market Gypsies. New York: Harper & Row, 1975, p. 3.

³⁴ Gary Burn. The Re-emergence., p. 10, 13.

³⁵ Robert Skidelsky. John Maynard Keynes., 2002, Preface and p. 98.

³⁶ Gary Burn. The Re-emergence., p. 142.

³⁷ Там же., p. 160.

³⁸ Там же, p. 125.

³⁹ Там же., p. 164.

⁴⁰ См.: Martin Mayer. The Bankers. London, 1976 – цит. по: Gary Burn. The Re-emergence., p. 165.

⁴¹ Gary Burn. The Re-emergence., p. 124.

⁴² Там же., p. 125.

⁴³ Western Europe: Those Eurodollars // Time magazine, 1962, July 27.

⁴⁴ Gary Burn. The Re-emergence., p. 146.

⁴⁵ Там же., p. 140; см. также: J. Orlin Grabbe. The End of Ordinary Money. Part II: Money Laundering, Electronic Cash, and Cryptological Anonymnity, 1995.

⁴⁶ Gary Burn. The Re-emergence., p. 36.

⁴⁷ См.: Janet Kelly. Bankers and Borders. Cambridge, Mass, 1977, p. 59–60 – цит. по: David Kynaston. The City of London., p. 442.

⁴⁸ Gary Burn. The Re-emergence., p. 122–123.

⁴⁹ Там же., p. 175.

⁵⁰ Le Marche des Euro-Dollars correspondt-il aux besoins du syst me mondial des paiements? // Le Monde, 1967, October 22/23. Перевод см. в письме Петри от 24 октября 1967 г. Aффену, Хилдъярду, Вудраффу (Британский национальный архив, ед. хр. UE 4/44).

⁵¹ Robert Skidelsky. Fixing Global Finance Crisis & the American Mission // New York Review of Books, 2009, July 16 – рецензия на книгу: Martin Wolf. Fixing Global Finance. Johns Hopkins University Press, 2008.

⁵² Eric Helleiner. States and the Reemergence., p. 21.

⁵³ Там же., p. 89.

Глава 6. Инстинкт паука

¹ См.: R. T. Naylor. Hot Money and the Politics of Debt. McGill-Quenn’s University Press, 2004, p. 20–22.

² Jeffrey Robinson. The Stink…, p. 29–37.

³ Имеются в виду генерал-губернаторы Багамских островов: барон Грей из Нонтона (1964–1968); Фрэнсис Эдвард Ховелл-Терлоу-Камминг-Брюс, восьмой барон Тарлоу, рыцарь-командор орденов св. Михаила и Георгия (1968–1972); сэр Джон Уорбертон Пол, кавалер орденов св. Михаила и Георгия, Британской империи и Военного креста.

⁴ Государство Багамские Острова получило внутреннее самоуправление в 1964 г., а полную независимость – в 1973 г., хотя и осталось членом Британского Содружества.

⁵ См., например: Oswald Brown. Restore Sir Stafford’s portrait on the $10 bill // The Freeport News, 2009 February 13.

⁶ Там же.

⁷ См.: Marvin Miller. The Banking of a President 1974 – The Nixon Connection. Compiler Therapy Productions, Inc., 1975; этот эпизод воспроизведен в работе: Kris Milligan. Crime, Big Business & Watergate // The Mail Archive, 1990, April 26.

⁸ The Bahamas: Bad News for the Boys // Time magazine, 1967, January 20.

⁹ Так, по крайней мере, написано в книге: Tom Naylor. Hot Money and the Politics of Debt, 2004, p. 40.

¹⁰ Основные свидетельства главным образом собраны в исследованиях Пола Сейгара, работавшего с документами Британского национального архива. Однако, чтобы установить точные причины случившегося, необходимо продолжить тщательные поиски.

¹¹ Данный обзор стал возможен благодаря исследованиям Пола Сейгара.

¹² Выражаю признательность Полу Сейгару за предоставленную информацию.

¹³ «Первые впечатление от Каймановых островов» – донесение губернатора Каймановых островов министру иностранных дел Великобритании (Дипломатический отчет № 216/72. Джорджаун, 26 января 1972 г.).

¹⁴ Там же.

¹⁵ Интервью с Бодденом см. в книге: J. A. Roy Bodden. The Cayman Islands in Transition: the Politics, History, and Sociology of a Changing Society. Ian Randle Publishers (Kingston and Miami), 2007, p. 105.

¹⁶ Письмо достопочтенного Э. У. Бена, члена парламента, достопочтенному Денису Хили, члену парламента, от 3 июня 1975 г. (№ 244/01).

¹⁷ Из интервью, взятого автором у Скривена на острове Джерси в марте 2009 г.

¹⁸ Из интервью, взятого автором 12 марта 2009 г., когда Пауэлл был председателем комиссии по финансовым услугам Джерси (впоследствии он ушел в отставку).

¹⁹ Richard Falle. Jersey and the United Kingdom: a Choice of Destiny. Jersey and Guernsey Law Review, 2004 – опубликовано на сайте www.jerseylaw.je. В последний раз электронная страница была обновлена 28 июля 2006 г.

²⁰ См.: Lee Kwan Yew. From Third World to First: The Singapore Story 1965–2000. Harper,

2000. Премьер-министр Сингапура Ли Куан Ю обратился за помощью в Банк Англии, но, не встретив особого понимания, предпочел переориентироваться на Гонконг.

²¹ Эта история получила широкое освещение; см.: Morgan Stanley fallout from Andy Xie costs more jobs // Bloomberg, 2009, October 12.

²² Jeffrey Robinson. The Stink…, p. 48.

²³ См.: Roger P. Alford. The Claims Resolution Tribunal and Holocaust Claims Against Swiss Banks // Berkley Journal of International Law, 2002, vol. 20, № 1, p. 257–258.

²⁴ Интервью, взятое автором у Гилла в Джорджтауне в мае 2009 г.

²⁵ Закон о конфиденциальных отношениях (сохранении тайны) был изменен в 2009 г., в результате чего он стал менее циничным и жестким, но сохранились основные положения, предусматривающие уголовные санкции за нарушение банковской тайны.

²⁶ См. ряд статей за 1995–2010 гг. под общим заголовком «Norman’s Cay: Playground for Drug Smugglers» (www.pbs.org.).

²⁷ Интервью, взятое автором у Джонсона в Джорджтауне в мае 2009 г.

²⁸ См.: Seamus Andrew, Niall Goodsir-Cullen. Accountability of Cayman Islands Directors. London: SC Andrew LLP, 2008.

²⁹ См.: «Companies and Partnerships» – правительственный бюллетень Управления по финансовым услугам Каймановых островов. Последний раз автор обращался к этому источнику 27 августа 2010 г.

Глава 7. Падение Америки

¹ Письмо дается в интерпретации Хадсона, именно в таком виде он пересказывал его автору при встрече в Нью-Йорке в 2008 г.; точный текст письма приведен Томом Нейлором; см.: Tom Naylor. Hot Money., p. 33

² См.: Raymond Baker. Capitalism’s Achilles Heel: Dirty Money and how to Renew the Free-Market System. John Wiley & Sons, Inc., 2005. Директор GFI Раймонд Бейкер, признанный в мире авторитет по незаконным трансграничным финансовым потокам, в четвертой главе указанной книги опубликовал длинный список, озаглавленный «Точно указанные действия, которые считаются запрещенными законами США о противодействии отмыванию денег». В списке перечислены шестьдесят пять видов преступных деяний (например: захват воздушных судов, торговля людьми, незаконная транспортировка иностранцев через границы, банковское мошенничество, сброс мусора в океан), которые в соответствии с законами США могут стать основанием для предъявления обвинений в отмывании денег. В той же главе дана сводная таблица, состоящая из двух колонок. Таблица дает возможность перекрестной проверки преступлений: в левой колонке приведены случаи совершения конкретного преступления на территории США, в правой – случаи совершения того же преступления за рубежом. Все шестьдесят пять перечисленных преступлений преследуются по законам США о противодействии отмыванию денег. Но если преступления, караемые в США, совершены за пределами страны, три четверти из них – в том числе незаконная транспортировка иностранцев через границы, рэкет, использование принудительного труда зависимых людей, рабовладение и почти все способы уклонения от налогов – исключены из «списка запрещенных деяний».

³ См., например: US Bankers Attack IRS Deposit Interest Reporting Requirement // Tax News, 2002, December 3.

⁴ Time magazine, 1993, December 2.

⁵ См.: Tom Naylor. Hot Money., p. 292.

⁶ Из переписки Джека Блума; см.: Tom Naylor. Hot Money., p. 293.

⁷ Речь Кеннеди см. на сайте http://www.presidency.ucsb.edu/ws/index.php?pid=9349.

⁸ Этот налог не распространялся на кредиты, поэтому очень многие корпорации просто переключились с финансирования за счет выпуска и размещения облигаций на финансирование за счет займов. Для проверки займов, предоставляемых банками другим странам, конгресс США в феврале 1965 г. принял Программу добровольного ограничения иностранных кредитов; в 1966 г. ее расширили. Законодатели просили американские корпорации добровольно ограничить прямые зарубежные инвестиции. Программа становится обязательной в 1968 г., но меры контроля над капиталом были смягчены, а в 1974 г. – постепенно отменялись, поскольку США решили отойти от принципов Бреттон-Вудской системы и отказаться от фиксированных обменных курсов. См., например: An Introduction to Capital Controls // Review. Federal Reserve Bank of St. Louis, 1999, November/December, p. 24.

⁹ Хорошо известно, что не все могли пользоваться такой «отсрочкой» и не всегда она являлась нормой. Администрация Кеннеди в 1962 г. приняла законодательство, которому, как уже говорилось, следовало остановить потери в бюджете: в налоговый кодекс США был введен новый раздел – так называемая «Подчасть F». Новый документ стал защитой от офшоров, так как сдерживал в определенных ситуациях отсрочку уплаты корпоративных налогов. Американским компаниям предписывалось зачислять доходы своих зарубежных дочерних предприятий и филиалов в сумму доходов, которые выплачивались в виде дивидендов родительским компаниям.

Таким образом офшорные доходы попадали под налогообложение в США, причем это имело силу даже в тех случаях, когда фактически они не распределялись как дивиденды.

¹⁰ На это указывал Эрик Хеллейнер: «Нелепость ситуации заключалась в том, что триумф “монетаризма” пришелся как раз на время, когда международные связи снижали возможность ФРС контролировать массу денежной базы» (Eric Helleiner. States and the Reemergence., p. 136).

¹¹ Eric Helleiner. States and the Reemergence., p. 134.

¹² Ronen Palan. The Offshore World., p. 134.

¹³ Jeffrey Robinson. The Stink…, p. 135.

¹⁴ Федеральный резервный банк Сент-Луиса, проанализировав деятельность МБЗ, являвшихся на самом деле новыми офшорными зонами, отмечал, что последовавший упадок бизнеса на островах Карибского моря «свидетельствует только об одном: вся коммерческая жизнь этого региона полностью держалась на одном факторе – желании обойти действующую американскую систему денежно-кредитного регулирования»; см.: K. Alec Chrystal. International Banking Facilities // St. Louis Fed, 1984, April.

¹⁵ Mark Hampton. The Offshore Interface., p. 63.

¹⁶ Ronen Palan. The Offshore World., p. 135.

¹⁷ Из интервью, взятого автором у Розенблума 1 декабря 2009 г.

¹⁸ Освобождение от налогов на процентный доход по портфельным инвестициям.

¹⁹ Из интервью, взятого автором у Макинтайра. Часть информации взята из отчета Майкла Дж. Макинтайра и Роберта С. Макинтайра «Тайные банковские операции и богатые американские налогоплательщики», сделанного на заседании подкомитета по избранным мерам извлечения внутренних доходов при бюджетном комитете палаты представителей конгресса США 31 марта 2009 г. (Testimony of Michael J. McIntyre and Robert S. McIntyre «On Banking Secrecy Practices and Wealth American Taxpayer» Before the US House Committee on Ways and Means Subcommittee on Select Revenue Measures, 31 March 2009).

²⁰ Из интервью, взятого автором у Макинтайра.

²¹ Закон США «О соблюдении требований, касающихся налогообложения иностранных счетов», принятый в 2010 г., ужесточил некоторые положения программы «Квалифицированный посредник», усложнив жизнь американцам, уклоняющимся от налогов, но сохранив режим секретности для иностранцев; См.: FATCA: New Automatic Info Exchange Toll // Tax Justice Network, 2010, May 18.

²² См. Michael J. McIntyre. How to End the Charade of Information Exchange // Tax Notes International, 2009, October 26, p. 194.

²³ Большая часть информации взята из материалов постоянного подкомитета по расследованиям сената США (Failure to Identify Company Owners Impedes Law Enforcement. Hearing of the US Senate Permanent Subcommittee on Investigations, 2006, November 14; US Corporations Associated with Viktor Bout, prepared by Senate Permanent Subcommittee on Investigations, November 2009, www.levin.senate.gov).

²⁴ Там же, p. 3.

²⁵ См.: L. J. David. Delaware Inc. // New York Times, 1988, June 5.

²⁶ См.: Incorporating in Nevada, Corp. 95 (http://www.corp95.com/) – последний раз автор заходил на этот сайт 25 августа 2010 г.

²⁷ Формы секретности могут быть разными, например, в Делавэре – это отсутствие корпоративной прозрачности, в Швейцарии – отсутствие финансовой прозрачности.

²⁸ Постоянный подкомитет сената США по расследованиям, доклад от 14 ноября 2009 г. Проект нового закона о прозрачности регистрации и помощи в осуществлении законов был вынесен на рассмотрение в 2008 г. Он был направлен на укрепление прозрачности в этой сфере. В момент написания книги законопроект был положен под сукно.

²⁹ См.: Jeff Gerth. New York Banks Urged Delaware to Lure Bankers // New York Times, 1981, March 17.

³⁰ Судя по свидетельству большинства документов, этим человеком был Бедфорд Ганнинг-младший, но Хоффеккер говорит, что это был Ричардсон.

³¹ См.: Rita Farrell. Delaware Justices Uphold Ruling on Disney Severance // New York Times, 2006, June 9.

³² См.: Bernard S. Black. Shareholder Activism and Corporate Governance in the United States // New Palgrave Dictionary of Economics and the Law, 1998, vol. 3, p. 459–465.

³³ Законопроект № 58, принятый сенатом: An Act to Amend Title 10 of the Delaware Code Relating to the Court of Chancery. State of Delaware Division of Corporation (http:// corp.delaware.gov/).

³⁴ Matthew Goldstein. Special Report: For Some People, CDOs Aren’t a Four Lettwe Word // Reuters, 2010, May 17.

³⁵ Dr. Madhav Mehra. Are We Making a Mockery of Independent Directors? // World Council for Corporate Governance (http://www.wcfg.net/ht130304.htm).

³⁶ Правда, ситуация в Делавэре существенно отличается от ситуации в офшорных зонах, например на Каймановых островах, где большинству открытых там компаний (так называемых «освобожденными» компаниями) согласно местному закону не разрешается вести бизнес на островах. Другое отличие: делавэрские компании, не платя налогов в казну штата, обязательно выплачивают федеральные налоги, а компании, открытые на Каймановых островах, не платят никаких налогов.

³⁷ Подлинное количество компаний приближается к 18 тысячам.

³⁸ List of Delaware Registered Agents, State of Delaware Division of Corporation (http:// corp.delawre.gov/agents/agts.shtml) – автор заходил на этот сайт в июне 2010 г.

³⁹ См. отчет отдела корпораций штата Делавэр за 2007–2008 гг.: 2008 Annual Report: Serving Delaware and the World (http://sos.delaware.gov/2008AnnualReport.pdf).

⁴⁰ Канцлерский суд, или суд справедливости возник из английских церковных судов и законах о справедливости, в которых самое высокое место занимали концепции юридической опеки и фидуциарных обязательств. Эти особенности делают такие суды очень полезными, поскольку приходится выносить решения по скучным, но жизненно необходимым подробностям внутренней организации корпораций, и по ситуациям, возникающим в случаях, когда дела идут неудачно. В таких случаях необходимо решать, соблюдаются ли внутренние правила, действительно ли управляющие совершают незаконные злоупотребления в отношении акционеров и правильно ли применяются положения уставов корпораций. Собственно, именно этими нудными делами что чаще всего и занимается суд справедливости штата Делавэр.

⁴¹ См.: Transcript of interview with Mrs Ngozi Okonjo-Iwaela, Nigerian Finance Minister, Interview by Paul Vallely // Independent, 2006, May 16.

⁴² Организация Transparency International внимательно следит за этим вопросом и в ноябре 2008 г. призвала ко «второй волне» кампании против коррупции. Когда я пишу эти строки, организация переоценивает свою позицию.

Глава 8. Система канализации – как особый путь развития?

¹ Interview: John Moscow // Money Laundering Bulletin, 1997, April.

² По масштабу торговли наркотиками существует широкий разброс оценок; приведенная в этой книге сумма взята из заметки «The Global Narcotics Industry», опубликованной Центром стратегических и международных исследований; см.: http:/csis.org/programs/ transnational-threats-project/past-task-forces/-global-narcotics-industry.

³ На основе текущей цены, равной 75 миллиардам долларов.

⁴ См.: http://www.nytimes.com/1991/08/22/business/ washington-at-work-a-crusader-driven-by-outrage.html?pagewanted= 2?pagewanted=2. Джек Блум оказал большую помощь в написании этой книги и дал много ценных советов.

⁵ Все эпизоды, связанные с Международным кредитно-коммерческим банком, написаны в основном на основании материалов, взятых из книг; см.: Peter Turrell, Larry Gurwin. False Profits: The Inside Story of BCCI, the World’s Most Corrupt Financial Empire. Houghton Mifflin Company, 1992; Jeffrey Robinson. The Stink…; и на основании статей из различных газет и журналов; кроме этого, автор в 2008 и 2009 гг. брал интервью у Роберта Моргентау и Джека Блума.

⁶ Аудиторские проверки МККБ в Люксембурге практически всегда проводила фирма Ernst & Whinney (с 1989 г. Ernst & Young), а аудиторские проверки МККБ на Каймановых островах – фирма Price Waterhouse (с 1998 г. PricewaterhouseCoopers).

⁷ См.: Peter Turrell, Larry Gurwin. False Profits., p. 87.

⁸ Там же., p. 189.

⁹ Там же., p. 193–197, 290–291; Jeffrey Robinson. The Stink…, p. 79–81. Часть капитала составляли реальные деньги, но в основном он был фиктивным.

¹⁰ Интервью, взятое автором у Роберта Моргентау 4 мая 2009 г.

¹¹ См.: Peter Turrell, Larry Gurwin. False Profits., p. 357.

¹² Там же., p. 84.

¹³ Британские комиссары по вопросам информации в 2009 г. отклонили запрос организации «Свобода информации» (автор запроса Прем Сикка), требующей опубликовать аудиторское заключение о состоянии МККБ, составленное Price Waterhouse в 1991 г. В своем пространном ответе комиссары настаивали, что «сохранение Великобританией прочных и эффективных отношений с ее международными партнерами самым очевидным образом соответствует общественным интересам». Разве это не откровенная попытка оградить интересы Лондона как налоговой гавани? См.: Freedom of Information Act 2000 (Section 50), Decision Notice, 2009, December 14. Information Commissioners (UK). В посланном автору по электронной почте письме от 15 июня 2010 г. Сикка написал, что по-прежнему добивается публикации этого отчета. Сикка также провел очень полезный глубокий анализ аферы МККБ; см.: Austin Mitchell, Prem Sikka, Patricia Arnold, Christine Cooper, Hugh Willmott. The BCCI Cover-Up. Association for Accountancy & Business Affairs, 2001.

¹⁴ Из интервью, взятого автором у Моргентау 4 мая 2009 г.; см. также: More Offshore Tax Probes in Works: NY’s Morgenthau // Reuters, 2009, April 27.

¹⁵ См.: Nicholas Shaxson. Poisoned Wells: The Dirty Politics pf African Oil. Palgrave Macmillan, 2007.

¹⁶ В январе 2001 г. французские власти выдали международный ордер на арест Гайдамака, который перебрался в Москву. В октябре 2009 г. Гайдамака заочно осудили за торговлю оружием, мошенничество и налоговые преступления. По словам Гайдамака, власти использовали поддельные документы, и он не должен был платить налоги во Франции, поскольку проживал в то время в Лондоне. Сведения основаны на интервью, взятом автором у Гайдамака в Москве, и на статье «Le Monde» от 8 декабря 2000 г.; см. также материалы международной организации по борьбе с коррупцией «Global Witness»: All the President’s Men: The devastating story of oil and banking in Angola’s privatized war // Global Witness, 2002, March, p. 26.

¹⁷ Помощь в вооружении действительно ускорила победу над УНИТА; хотя, наверное, многие не согласятся с утверждением Гайдамака, что помощь в поставках оружия следует называть «установлением мира». Недавно Гайдамак купил в политических целях, как он сам говорит, израильские футбольные клубы «Хапоэль» и «Бейтар».

¹⁸ См.: Time for Transparency // Global Witness, 2004, March, p. 44.

¹⁹ Более 160 миллионов долларов ушло на счет, называвшийся «Казначейство Министерства финансов в Москве», хотя осведомленные источники в Швейцарии сообщили мне, что, несмотря на громкое название, счет может быть просто подставным, за которым скрываются другие заинтересованные лица.

²⁰ См.: Le reglement de la dette angolaise ayrait donne lieu a des detournements de finds // Le Monde, 2002, April 3 – цит. по: Time for Transparency // Global Witness, 2004, March. Я спросил Гайдамака, не исчезли ли деньги в карманах частных лиц. Нет, ответил Гайдамак. Вместо того чтобы расплачиваться с Россией наличными за векселя, компания Abolone расплатилась с Россией «российскими облигациями» – российскими долговыми обязательствами, скупленными через эти таинственные офшорные компании на вторичном рынке и погашенными от имени России. На этих сделках с долгами Abalone также извлекала законную прибыль. По словам Гайдамака, полагать, что он будет расплачиваться непосредственно с Россией, а не через промежуточные счета было бы «грандиозной глупостью».

²¹ См.: Dev Kar, Devon Cartwright Smith. Illicit Financial Flows from Africa: Hiddeb Resources for Development // Global Financial Integrity, 2010, March 26.

²² См.: Emily Crowley. DQWS «Angolagate» Rivisited // Global Financial Integrity, Task Force on Financial Integrity and Economic Development, 2010, April 7.

²³ См.: Angola: Statistical Annex and Angola, Recent Economic Developments // IMF data, various years.

²⁴ The Soyo-Palanca Trust и the Cabinda Trust.

²⁵ Некоторые экономисты (многие из них связаны с финансовой отраслью и офшорами) пытаются оспорить эти данные, но всегда неудачно. В сущности, приведенные здесь цифры вполне совместимы с единственной существующей и сопоставимой официальной оценкой – проводимом с 1994 г. исследованием Всемирного банка, согласно которому совокупный объем оттока капитала из развивающихся стран в 1992 г. составил 155170 миллиардов долларов. Простая экстраполяция этой цифры и ее пересчет в доллары на 2006 г. (по определению МВФ, ставка такого пересчета равна 287,2 %) дают цифру от 443 миллиардов до 1,1 триллиона долларов. Впрочем, темпы роста существенно превосходят темпы инфляции. Контрдоводы и подробное обсуждение этих данных см.: Time to Bury the Oxford Report // Tax Justice Network, 2009, July 16.

²⁶ См.: Leonce Ndikumana, James Boyce. New Estimates of Capital Flight from Sub-Saharan African Countries: Linkages with External Borrowing and Policy Options // Political Economy Research Institute, 2008, August 4.

²⁷ Впрочем, вполне возможно, что не меньшую угрозу миру создает проблема климатических изменений.

²⁸ См.: http://www.free-domandprosperity.org/ltr/gramm-irs/gramm-irs.shtml.

²⁹ James S. Henry. The Blood Bankers: Tales from Global Underground Economy. Thunder’s Mouth Press, 2003, p. 73.

³⁰ Eric Helleiner. States and the Reemergence., p. 177.

³¹ Цитаты взяты из разных интервью, в том числе и моих; см.: http://www.counterpunch. org/schaefero3252004.html.

³² Luca Errico, Alberto Musalem. Offshore Banking: an Analysis of Micro– and Macro-Prudential Isses // IMF, 1999, January.

³³ Соответствующие налоговые соглашения и налоговые кредиты для иностранцев.

³⁴ По данным министерства торговли Китая. Совокупная сумма для Гонконга составила

27.7 миллиарда долларов; на втором месте в этом списке стоит Южная Корея —

1.7 миллиарда долларов.

³⁵ См., например: India gets 43 % FDI through Mauritius route // Press Trust of India, 2009, April 20.

³⁶ До британского вторжения во время наполеоновских войн остров был французской колонией.

Глава 9. Неизбежность обвала

¹ См., например: High-Interest Lenders Tap Elderly, Disabled // Wall Street Journal, 2008, February 12; в статье исследованы «кредиты, выдаваемые в день выплат», и приведены данные о годовых процентных ставках, достигающих 406 %.

² По свидетельству некоторых очевидцев, банкиры приехали в мае 1980 г., но в записках Генри Беклера значится 11 июня 1980 г.; см. http://www.wrcde.com/HenryByckler.pdf.

³ New York Banks Urged Delaware to Lure Bankers // New York Times, 1981, March 18 – в частности, в статье говорилось: «.многие люди могли бы поднять вопрос

о законопроекте, – государственные официальные лица, журналисты, представители общественности, но их, по свидетельству самих банкиров и официальных лиц администрации штата, умышленно держали в неведении».

⁴ В статье, размещенной на делавэрском политическом сайте «Delaware Grapewine», о нем написано: «Бионди – член Демократической партии, в прошлом президент ассоциации юристов штата Делавэр, – служил советником и при губернаторах-республиканцах, и при губернаторах-демократах; как юрист он представлял интересы очень многих компаний, профсоюза водителей грузовиков и множества других организаций…Расчетливый политический сотрудник, он всегда умел получать нужную помощь у корпораций и привлекать голоса избирателей. Ничего удивительного, что имя его зазвучало вновь» (Celia Cohen. I heard you picket newspapers // Delaware Grapewine, 2005, July 13).

⁵ Из интервью с Хэйвордом; см. также: Larry Nagengast. Pierre S. Du Pont IV, Governor of Delaware, 1977–1985 // Delaware Heritage Commission, 2006, p. 109.

⁶ См.: Birth of a Banking Bonanza // Delaware Lawyer, 1982, fall, p. 38.

⁷ См.: David S. Swayze, Christine P. Schiltz (Parkowski, Guerke & Swayze, P.A.). Keeping the First State First: The Alternative Bank Franchise Tax as an Economic Development Tool // Delaware Banker, 2006, fall.

⁸ Adrian Kinnane. Durable Legacy: A History of Morris, Nichols, Arsht & Tunnell. Morris, Nichols, Arsht & Tunnell, Delaware, 2005 (http://www.mnat.com/assets/attachements/ MNAT_Book_Web_Vewrsion.pdf).

⁹ Jeff Gerth. New York Banks Urged Delaware To Lure Bankers // New York Times, 1981, March 17.

¹⁰ Larry Nagengast. Pierre S. Du Pont IV., p. 113.

¹¹ В сенат конгресса США в 2010 г. была внесена так называемая поправка о межштатном кредитовании Белого дома. Поправку поддержали сенаторы Кокрейн, Беркли, Дарбин, Левин, Баррис, Фрэнкен, Браун (О.), Менендес, Лихи, Уэбб, Кейси, Уайден,

Рид, Юдолл (шт. Колорадо) и Бегич. Цель поправки – восстановить право штатов устанавливать верхние пределы процентных ставок для кредиторов, работающих за пределами штатов. В момент написания этой книги поправка лежит в сенате без всякого движения.

¹² Larry Nagengast. Pierre S. Du Pont IV., p. 114.

¹³ Краткое описание налога на право ведения банковской деятельности, сделанное Финансовым управлением штата Делавэр; см.: http://finance.delaware.gov/publications/ fiscal_notebook_09/ection07/bank_franchise. pdf.

¹⁴ New York Banks // New York Times, 1981, March 17.

¹⁵ Larry Nagengast. Pierre S. Du Pont IV., p. 110.

¹⁶ См.: Consumers Turn to Plastic as Home Loans Slow // Reuters, 2007, September 11. Сумма задолженностей достигла 907 миллиардов долларов и к декабрю 2008 г. увеличилась до 975 миллиардов долларов; см. также: US Credit Card ABS: 2006 Outlook // Barclays Capital, 2006, January 26; Mark Furletti. An Overview of Credit Card Asset-Backed Securities // Philadelphia Federal Reserve, 2002, December; Red report: Consumer Credit Card Balances Keep Plummeting // Creditcards.com.

¹⁷ Thomas Geoghegan. Infinite Debt: How Unlimited Interest Rates Destroyed the Economy // Harper’s Magazine, 2009, April 1. Расследование принятия в штате Делавэр закона о развитии финансового центра было предпринято мной и Кеном Сильверстейном из журнала Harper’s Magazine в 2009 г. Насколько мне известно, никто ни тогда, ни позже глубоко не изучал этот эпизод из истории Делавэра и не связывал его с более широкими последствиями. Исключение представляет упомянутая в примечании 9 статья из New York Times.

¹⁸ Paul Tucker. Shadow Banking, Financing Markets and Financial Stability // Bank for International Settlements, 2010, January 21. В Банке Англии Пол Такер занимает должность заместителя директора по вопросам финансовой стабильности.

¹⁹ Из интервью с Бионди; см.: David S. Swayze et al. Keeping the First State First.

²⁰ См., например: JP Morgan CDO Handbook, 2001, May 29, p. 31; Scott E. Waxman. Delaware Statutory Trusts. Potter Anderson & Corroon LLP (http://www.potteranderson.com/news-pub-lications-0-127.html). Бионди не отметил своей причастности к принятию закона 1988 г.

²¹ См.: Scott E. Waxman, NicholasJ. Froio, Eric N. Feldman, Ross Antonacci. Delaware: The Jurisdiction of Choice in Securitization. Potter, Anderson & Corroon LLP (http://linbrary.findlaw. com/2004/May/19/133435.html).

²² David S. Swayze, Christine P. Schiltz. The Evolution of Banking in Delaware. Parkowski, Guerzki & Swayze (http://www.pgslegal.com/CM/FirmNews/evolution-of-banking-in-delaware.asp).

²³ См.: John Dunn, Prem Sikka. Auditors: Keeping the Public in the Dark. Association for Accountancy & Business Affairs, 1999 (http://visar.csutan.edu/aaba/dunn&sikka.pdf).

²⁴ Например, этого требует британский закон о компаниях 1948 г.

²⁵ Из интервью, взятого автором у Конрада Хуммлера 4 ноября 2009 г.

²⁶ David Cay Johnston. Perfectly Legal: The Covert Campoaign to Rig our Tax System to benefit the Super Rich – and Cheat Eveybody Else. Penguin, 2003, p. 15.

²⁷ Британский закон о компаниях 1989 г.

²⁸ См.: Michael R. Sesit. Offshore Hazard: Isle of Jersey Proves Less than a Haven to currency investors // Wall Street Journal, 1996, September 17.

²⁹ Письмо, посланное Колином Пауэллом, главным советником парламента Джерси, Пьеру Хорсфоллу, председателю Управления по финансам и экономике, позволяет предположить, что в тот момент официальная позиция была неопределенной. «Некоторые могут полагать, будто в том, что члены Штатов являются директорами местных компаний, нет ничего дурного, – говорилось в письме. – Действительно, до тех пор пока члены Штатов не работают в компаниях полный рабочий день и не получают там жалования, такая точка зрения почти неизбежна». Пауэлл сказал, что предложено следующее решение: необходимо учредить комиссии по надзору за финансовой сферой, хотя, как он сам признавал, это не слишком изменит сложившееся положение: «В комиссию войдут люди, имеющие непосредственную заинтересованность в расположении финансистов». Решение должно заключаться в одном: гарантировать такое положение, при котором члены комиссии не будут связаны с конкретным видами бизнеса, которые могут создать у них конфликт интересов на парламентских дебатах.

³⁰ Finance: Damage Might Be Done to Jersey’s Reputation // Jersey Evening Post, 1966, February 15.

³¹ Accountancy Age (2001, March 29, p. 22) – цит. по: Austin Mitchell, Prem Sikka, John Christensen, Philip Morris, Steven Filling. No Accounting for Tax Havens. Association for Accountancy and Business Affairs, 2002 (http://www.taxjustice.net/cms/upload/pdf/AABA.pdf).

³² Luca Errico, Alberto Musalem. Offshore Banking: an Analysis of Micro– and Macro-Prudential Issues // IMF, 1999, January. В докладе МВФ сказано: «Благоприятный режим регулирования в офшорных финансовых центрах увеличивает свободу маневра офшорных банков в управлении балансами, изъятиями из требований резервирования по депозитным средствам, ограничениями концентрации пассивов и активов, уровнями достаточности капитала, строгими лимитами позиций по обмену иностранной валюты. Все это позволяет банкам более свободно управлять своими балансами».

³³ См.: Roger Lowenstain. When Genius Failed: the Rise and Fall of Long-Term Capital Management. Fourth Estate, 2002. Проведенный анализ великолепен во всех отношениях, кроме одного: автор почти полностью игнорирует офшорную сторону этой истории.

³⁴ См., например, отчет Банка международных расчетов: Report on Special Purpose Entities // Bank for International Settlements, 2009, September.

³⁵ Как сказано в отчете Банка международных расчетов, «решения в пользу традиционной юрисдикции (Делавэр) или офшорной юрисдикции (Каймановы острова) определяют факторы, изложенные в предыдущем разделе (посвященном налоговым соображениям, которые связаны с целевыми компаниями), другие же, не связанные с налогообложениями соображения (такие как ясность правового режима, легкость учреждения компаний и т. д.), в общем схожи с изложенными выше в связи с европейскими целевыми компаниями». Обратите внимание, что формулировки «ясность правового режима» и «легкость учреждения компаний» вытекают непосредственно из офшорного статуса этих юрисдикций, смысл которого определен в книге.

³⁶ См.: Jim Stewart. Shadow Regulation and the Shadow Banking System: The Role of the Dublin International Financial Services Centre // Tax Justice Focus / Ed. Nicholas Shaxson,

2008, July 18, vol. 4, № 2; Jim Stewart. Low Tax Presentation at Tax Justice // AADA research workshop. University of Essex, 2008, July 3/4; а также набросок статьи: Jim Stewart. Low tax Financial Centres and the Financial Crisis: The Case of the IFSC in Ireland (2010 May 15).

³⁷ Льготы, которыми Дублин приманивает теневые банки, сводятся не только и не столько к режиму низкого налогообложения (который, впрочем, играет свою полезную роль): более важным является широкий круг заключенных Ирландией налоговых соглашений и тот факт, что Дублин опускает некоторые вопросы, на выполнении которых настаивают регуляторы в других странах, в том числе ряд директив ЕС. Важное значение имеет и тот факт, что Дублин находится в зоне евро.

³⁸ См. проспект Abacus и приблизительные условия Abacus: http://scribd.com/doc/30054003/ Abacus-2007-AGi-INDICATIVE-TERMS.

³⁹ Goldman’s Offshore Deals Deepened Global Financial Crisis // McClatchy, 2009, December 30.

⁴⁰ Debt Bias and Other Distortions: Crisis-Related Issues in Tax Policy // IMF Fiscal Affairs Department, 2009, June 12.

⁴¹ Данные за 2003–2007 гг. взяты из публикаций МВФ и статьи: Private Equity Fund Raising up in 2007: Report // Reuters, 2008, January 8.

⁴² Andrew G. Haldane. Small Lessons From A Big Crisis // Remarks at the Federal Reserve Bank of Chicago 45th Annual Conference «Reforming Financial Regulation», 2009, May 8. Прекрасные примеры некоторые приемов приведены в статьях: Gretchen Morgensen. Private Equity’s Trojan Horse of Debt // New York Times, 2010, March 12; Julie Cresswell. Profits for Buyout Firms as Company Debt Soared // New York Times, 2009, October 4.

⁴³ В исследованиях организации Global Financial Integrity есть ряд оценок, согласно которым приток денег в страны, имеющие дефицит бюджетов, достигает сотен миллиардов долларов; см. график 7 в книге: Dev Kar, Devon Cartwright Smith. Illicit Financial Integrity. Washington, 2008, p. 23.

⁴⁴ Andrew G. Haldane. Small Lessons…

Глава 10. Сопротивление

¹ Harmful Tax Exemption: An Emerging Global Issue (Paris: OECD Publications, 1998).

² Первой крупной попыткой наступления на офшоры был так называемый доклад Гордона, опубликованный Налоговым управлением США в январе 1981 г. и затем похороненный администрацией Рейгана [см. о нем: наст. изд., гл. 7, с. 000]; см.: Richard A. Gordon, special counsel for international taxation. Tax Havens and Their Use by United States Taxpayers – An Overview: A report to the Commissioner of Internal Revenue, the Assistant Attorney General (Tax Division) and the Assistant Secretary of the Treasury (Tax Policy). Dept. of the Treasury, Internal Revenue Service, 1981 (представлен 12 января 1981 г.).

³ Хотя в докладе налоговые гавани не были перечислены, само его содержание явным образом указывало на мелкие островные центры.

⁴ Из интервью, взятого автором у Дэна Митчелла в Вашингтоне (округ Колумбия) 16 января 2009 г.

⁵ См.: David Cay Johnston. Behind I.R.S. Hearings, a G.O.P. Plan to End Tax Code // New York Times, 1998, May 4.

⁶ См.: David Cay Johnston. Behind I.R.S., p. 148.

⁷ Доклад Митчелла в конгрессе США (23 марта 2009 г.); см.: Dan Mitchell. The Liberalizing Impact of Tax Havens in a Globalized Economy (http://www.youtube. com/watch?v=ISfs Y1nqoaM&feature=related).

⁸ Paul de Grauwe, Magdalena Polan. Globalisation and Social Spending // Cesifo Working Paper, 2003, March, № 885.

⁹ См. доклад ОЭСР «Налоговые поступления как доля ВВП» (http://www.oecd.org/ dataoecd/48/27/4149733.pdf).

¹⁰ См.: A fair share: Has the tide turned for corporate profits? // The Economist, 2009, August 27. Например, в 2006 г., непосредственно перед экономическим кризисом, прибыли американских корпораций как доля национального дохода были выше, а заработные платы – ниже, чем в какой-либо период после Второй мировой войны.

¹¹ См.: David Cay Johnston. Tax Rates for Top 400 Earners Fall as Income Soars, IRS Data // Taxanalysts, 2010.

¹² Митчелл в своей собственной книге цитирует внушительное европейское исследование 2006 г., которое смело объясняет проблему: «Влияние [снижения ставок налогообложения] на создание новых компаний велико и значительное. Оно предполагает, что эффекты поступлений при снижении ставки корпоративных налогов (возможно, вызванных налоговой конкуренцией) отчасти проявляются в снижении поступлений от налогов на личные доходы, а не в снижении поступлений от корпоративных налогов… В конце концов есть причина обеспокоиться налоговой конкуренцией» (Corporate Tax Policy, Entrepreneurship and Incorporation in the EU // CESifo Working Paper № 1883, 2006, December); см. также: Lucas Bretschger, Frank Hettich. Globalisation, Capital Mobility and Tax Competition: Theory and Evidence for OECD Countries // Elsevier, European Journal of Political Economy, 2002; S. Ganghof. The Politics of Income Taxation: A Comparative Analysis. ECPR Press, 2006.

¹³ Michael Keen, Aljandro Simone. Is Tax Competition Harming Developing Countries More Than Developed? // Tax Notes International, 1317, 2004, June 28.

¹⁴ См.: Alexabder Klemm, Stefan Van Parys. Empirical Evidence on the Effects of Tax Incentives // IMF Working Paper 09/136, 2009, July 1. Одним из таких стимулов были налоговые каникулы, которые, по словам экономистов МВФ, «широко считаются самой злокачественной формой стимулирования». Великобритания проводила короткий эксперимент с налоговыми каникулами при премьер-министре Маргарет Тэтчер, пока не стало ясно, что этот прием не работает: учредите налоговые каникулы сроком на десять лет – и компании через девять лет и одиннадцать месяцев все уйдут из страны или переведут бизнес в дочерние компании и получат еще десять лет налоговых льгот. После таких провалов Африку по-прежнему поощряют к проведению политики налоговых каникул. В 1990 г. их предлагала только одна африканская страна южнее Сахары, а через десять лет эту льготу предлагали уже все страны, лежащие южнее Сахары. Зачастую такие каникулы предоставляют компаниям, работающим в особых экспортных зонах, которые отчасти напоминают мелкие офшорные юрисдикции внутри государств. Когда такие зоны возникают, богатые местные жители, желающие инвестировать свой капитал на родине, неизбежным образом отсылают деньги за рубеж, скрывая их в секретных офшорных структурах, а затем репатриируя эти капиталы, и попутно сокращают свои налоги.

¹⁵ См.: Todd Moss, Gunilla Pettersob, Nicholas van de Walle. An Aid-Institutions Paradox? A Review Essay on Aid Dependency and State Building in Sub-Saharan Africa // Center for Global Development, Working Paper 74, 2006, January.

¹⁶ Daniel J. Mitchell. Why Tax Havens are a Blessing // Foreign Policy, 2008, March 17.

¹⁷ См. выступления Митчелла на эту тему: The Moral Case for Tax Havens // Center for Freedom and Prosperity, 2008, October (Youtube presentation); Tax Justice Network Sides with Europe’s Tax Collectors, Ignores Critical Role of Low-Tax Jurisdiction in Protecting Human Rights and Promoting Pro-Growth Policy // Center for Freedom and Prosperity, 2005, April 7.

¹⁸ Joel Bakan. The Corporation: The Pathological Pursuit of Profit and Power. Constable & Robinson Ltd., 2005, p. 154; [см. пер. на рус. яз.: Джоэл Бакан. Корпорация. Патологическая гонка за прибылью и властью. М.: Вильямс, 2007].

¹⁹ Когда известный журналист, много пишущий на тему налоговой политики, Дэвид Кей Джонстон в полемике с Норквистом отметил, что его взгляды противоречат мнению большинства экономистов и налоги необходимы для оплаты благ цивилизации, то Норквист возразил: «Мы не наследники и не продолжатели западной культуры. Мы – уникальная и совсем другая цивилизация».

²⁰ См.: http://www.baloon-juice.com/wp-content/uploads/2009/03/graph.jpg – среди прочих графиков этот наиболее наглядный и удобный.

²¹ См.: Jason Sharman. Havens in a Storm: The Struggle for Global Tax Regulation. Cornell University Press, 2006, p. 85.

²² См.: Daniel J. Mitchell. The Moral Case for Tax Havens., part II.

²³ Цит. по: David Cay Johnston. Treasury Chief: Tax Evasion Is on the Rise // New York Times, 2001, July 19.

²⁴ См. статью, опубликованную Центром свободы и процветания: OECD Tax Haven Crackdown Is Out of Line, O’Neill Says // Center for Freedom and Prosperity, 2001, November 5.

²⁵ См.: David Cay Johnston. Treasury Chief…

²⁶ Новое исследование (2008), основанное на необнародованных данных Налогового управления США, выявило, что большую долю своих доходов скрывает именно богатая часть населения, а не средняя или бедная. Налогоплательщики, истинные доходы которых составляют от 500 тысяч до 1 миллиона долларов в год, в 2001 г. занизили свои скорректированные валовые доходы на 21 %, тогда как люди, зарабатывавшие от

50 тысяч до 100 тысяч долларов, занизили их только на 8 %. Среди бедного населения мошенничество наблюдается еще реже. См.: Rich Cheat More On Taxes. New Study Shows // Forbes, 2008, October 21 (http://www.forbes.com/2008/10/21/taxes-irs-wealth-biz-beltway-cz_jn_1021beltway.html).

²⁷ Martin Wolf. Why Globalisation Works. Yale Nota Bene, 2005, p. 283.

²⁸ На эту тему есть очень интересные исследования: Monique Morrissey, Dean Baker. When Rivers Flow Upstream // Center for Economic Policy Research, 2003, March 22; Dani Rodrik, Arvind Subramanian. Why did Financial Globalization Disappoint? // Working Paper № 20080143, Weatherhead Center for International Affairs, Harvard University, 2008, March.

²⁹ Caymanian Compass, 1991, July 8.

³⁰ Anthony Travers. Framing Cayman // The Lawyer, 2004, March 29 (http://www.thelawyer. com/framing-cayman/109308.article).

³¹ См. размещенное на сайте «Cayman Finance» открытое письмо Трэверса президенту Обаме от 5 мая 2009 г.: Anthony Traverse. An Open Letter to President Obama From the Cayman Islands Financial Services Association (http://www.caymanfinances.com/Contact-Us/contact-details.html).

³² Nick Mathiason. Tax havens batten down as the hurricane looms // The Observer, 2009, March 29.

³³ См.: Richard Murphy. The TIEA programme is failing Tax Research blog (http://www. taxresearch.org.uk/Blog/2009/11/27/the-tiea-programme-is-failing/); A Progress Report on the Jurisdictions Surveyed by the OECD Global Forum in Implementing the Internationally Agreed Tax Standard: progress made as at 10 May 2010 (http://www.oecd. org/dataoecd/50/0/43606256.pdf).

³⁴ Michael J. McIntyre. How to End the Charade of Information Exchange // Tax News International, 2009, October 26.

Глава 11. Жизнь в офшорном стиле

¹ Хэндс сказал, что если дети хотят, они могут навестить его; см.: I Save Tax by Never Visiting my Family, Says Tycoon Guy Hands // Guardian, 2010, February 3.

² См.: Europe, US Battle Swiss Bank Secrecy // Der Spiegel, 2008, May 20.

³ Специализирующийся на налогах бухгалтер Ричард Мерфи, поведавший эту историю, назвал ее «чисто искусственной конструкцией, стремлением переложить ответственность и злоупотребить обычными приличиями». Что же касается попечителя, то, по словам Мерфи, «неудивительно, что попечитель имеет представительства в Лондоне, Нью-Йорке, Делавэре, Гонконге, на островах Ла-Манша и на Каймановых островах… Такого рода сделки в офшорах устраивают ежедневно»; см.: Richard Murphy. Northern Rock – the questions needing answers // Tax Research blog, 2007, September 17.

⁴ Doom-Mongers Huddle Over Island Under Threat // Financial Times, 1998, November 11.

⁵ Patrick Muirhead. Jersey’s Culture of Concealment // The Times, 2008, April 24.

⁶ См.: Senator from Jersey accused of leaving police asylum after fleeing trial // Daily Mail, 2009, October 25.

⁷ Austin Mitchell, Prem Sijja, John Christensen, Philip Morris, Steven Filling. No Accounting for Tax Havens. AABA, 2002.

⁸ Письма, отправленные по электронной почте автору официальным лицом Каймановых островов. Два письма были отправлены 22 апреля 2009 г., одно – 6 июня 2009 г.

⁹ Обеспечение медицинским обслуживанием существует, но Национальной системы здравоохранения на Джерси нет; см.: Andy Sibey. At what cost? // Jersey Evening Post, 2009, December 22.

¹⁰ Компании по своему усмотрению могут определять ставки своего налогообложения, но минимальная ставка равна 2 %, если компании хотят превысить предел минимальной ставки в стране, где они зарегистрированы. В момент написания этой книги на Джерси рассматривали вопрос об изменении налоговой системы.

¹¹ См.: Chal Milmo. Trouble in paradise as Financial squeeze hits the expatriate lifestyle in Jersey // Independent, 2004, July 10.

Глава 12. Грифоны на страже Сити

¹ Описание этого эпизода см.: Gillian Tett. On the Money // Guardian, 2008, October 31; Gillian Tett. Fools Gold: How Unrestrained Greed Corrupted a Dream, Shattered Global Markets and Unleashed a Catastrophe. Little, Brown, 2009, p. 298–299.

² Из речи Тимоти Гайтнера, произнесенной 9 июня 2008 г. (http://www.newyorkfed.org/ newsevents/speeches/2008/tfg080609.html)

³ A Chancellor Whose Record Has Divided the Economists // Independent, 2007, March 22.

⁴ См.: William Taylor. City Comes Against Market Forces // Guardian, 2001, May 23.

⁵ Select Committee on City of London (Ward Elections) Bill, Examination of Witness (Questions 1-19), 2002 October 7.

⁶ Megan Murphy. Banking City Limits // Financial Times, 2009 December 13; Megan Murphy. The City: A Guide to London’s Global Financial Centre. Profile Books, 2008, p. 261–273.

⁷ См. показания комитету сената США от 3 июня 2008 г.: Michael Greenberg. Energy Market Manipulation and Federal Enforcement Regimes (http://commerce.senate.gov/public/_files/ IMGJune3Testimony.pdf).

⁸ См.: Linklaters Sees Fallout from Repo 1005 // Financial Times, 2010, March 13; Report of Anton R. Valukas, Examiner, Southern District Court’, US Bankruptcy Court, Southern District of New York // Lehman Brothers Holdings Inc., 2010, March 11. Такой пробел не является исключительно британским или американским делом. Это результат арбитражной сделки между двумя юрисдикциями. См.: Brooke Masters. FSA on defensive over Lehman failings / Financial Times, 2010, March 18.

⁹ См.: Research and statistics FAQ. Economic Information and Analysis (www.cityoflondon. gov.uk City of London) – автор заходил на этот сайт в июне 2010 г.

¹⁰ Reaction to the Tax Gap Series // Guardian, 2009, February 14.

¹¹ Prem Sikka. UK company law is terrorism’s friend // Guardian, 2010, January 20.

¹² Number of CIS Companies on London Stock Exchange’s Markets Reaches 100 with Losting of Magnit // London Stock Exchange, 2008, April 22.

¹³ Will Stewart. Londongrad. Russia’s Money Laundry // Daily Express, 2010, August 27; Britain called crooks’ haven // Sydney Morning Herald, 2010, February 28.

¹⁴ Lloyds forfeits $350m for disguising origin of funds from Iran and Sudan // Guardian, 2009, January 20; Lloyds TSB to Pay $350m to Settle Probe // Bloomberg, 2009, January 10.

¹⁵ См.: Richard Murphy. Response to the Treasury paper «Reviewing the Residence and Domicile Rules as they Effect the Taxation of Individuals: A Background Paper» // Association for Accountancy and Business Affairs, 2003, August.

¹⁶ Robert Winnett, Holy Watt. Britain: world’s first onshore tax haven // The Times, 2006, December 3.

¹⁷ См.: Richard Wray. Naked truth about the brand king // Guardian, 2002, July 27.

¹⁸ Сделать это недорого и нетрудно. Многонациональные корпорации уже владеют всей информацией. Теперь им надо лишь опубликовать ее. Одним росчерком пера клад огромной секретной информации, имеющей жизненную важность для граждан, инвесторов и правительств, будет выведен из офшоров и окажется в поле зрения общественности.

¹⁹ Michael Foot. Final report of the independent Review of British offshore financial centres. HM Treasury, 2009, October (http://www.hm-treasury.gov.uk/d//foot_review_main.pdf).

²⁰ См.: The Lord Mayor’s International Work // City of London Corporation website – автор заходил на этот сайт в августе 2010 г.

²¹ Report by the Rt Hon. The Lord Mayor (Alderman John Stuttard) on his Visit to China, Hang Kong and South Korea // City of London Corporation, 2007, November 8.

²² Согласно этому документу, лорд-мэру сказали, что ордонанс № 10 был задуман с целью «предотвращения незаконного перевода активов за рубеж».

²³ Прозвучало в программе «Dispatches», транслируемой по четвертому каналу телевидения, 14 июня 2010 г.; на это заявление Фрейзер откликнулся очень просто: «Полагаю, что это, возможно, и так».

²⁴ Выступление Алистера Дарлинга в указанной выше программе.

²⁵ Cм.: City of London, Lively Companies, Alphabetical list (www.cityoflondon.gov.uk/Corporation/ LGNL_Services/Leisure_and_culture/Local_history_and_heritage/Livery/linklist.hhm).

²⁶ Development of local government // Local History and Heritage. City of London Corporation – автор заходил на этот сайт в августе 2010 г.

²⁷ Reginald R. Sharpe. London and the Kingdom, vol. II, part 1. Bibliobazaar, LLC, 2008, p. 40.

²⁸ Там же., p. 42. В первом варианте не было описи Винчестера, позднее он был включен; лондонский Сити так никогда и не вошел в кадастровую книгу.

²⁹ Сообщение, направленное автору пресс-службой парламента Соединенного Королевства.

³⁰ См. «City Remembrancer’s Office» в разделе «Council Departments» на сайте City of London Corporation – автор заходил на этот сайт 30 августа 2010 г.

³¹ House of Lords European Union Sub-Committee A (Economic and Financial Affairs and International Trade). «Inquiry into Directive on Alternative Investment Fund Managers» – меморандум корпорации лондонского Сити, представленный Управлением должностных лиц лондонского Сити в сентябре 2009 г.

³² House of Lords European Union Sub-committee A. «Inquiry into the Commission’s Communications on Ensuring Efficient, Safe and Sound Derivatives Markets» – меморандум корпорации лондонского Сити, представленный Управлением должностных лиц лондонского Сити в январе 2010 г. (опубликован парламентом Соединенного Королевства).

³³ Главный управляющий корпорации лондонского Сити Том Симмонс заявил: «Другой хартии, учреждающей корпорацию как юридическое лицо, нет». См. Examination of Witness (Questions 20–39, Select Committee on City of London (Wars Elections) Bill Minutes of Evidence (www.parliament.uk), 2002, October 7.

³⁴ Corporation of London, Ceremonials of the Corporation of London, and the Challenge of Municipal Reform, 1875–1890 / Ed. Raymond Smith // Journal of Social History, 1993, Autumn, vol. 27, № 1, p. 59–83.

³⁵ Там же.

³⁶ Дарована лондонскому Сити королем Яковом I.

³⁷ Reginald R. Sharpe. London and the Kingdom, vol. 3. Longmans. Green & Co., 1895, p. 151. Котелки и зонтики членов Оранжистского ордена Северной Ирландии появились в знак того, что этот орган получает поддержку, в том числе финансовую, лондонского Сити.

³⁸ Там же., p. 166.

³⁹ I. G. Doolittle. The City of London and its Livery Companies. Gavin Press, 1982, p. 142. Для Сити оказался очень полезным тот факт, что Флит-стрит – до 1990-х годов традиционный оплот британской печати – находится в пределах Сити.

⁴⁰ C. R. Atlee. The Labour Party in Perspective. Gollancz, 1937, p. 179.

⁴¹ Eddie George. The Bank of England: How the Pieces Fit Together. Bank of England Lecturers, 1996, p. 91.

⁴² Режим работы Банка Англии см. на его официальном сайте: http://bankofengland. co.uk/about/history/timeline.htm.

⁴³ Gary Burn. The Re-emergence of Global Finance. Palgrave Macmillan, 2006, p. 68.

⁴⁴ John Davis. Reforming London: The London Government Problem, 1855–1900. Oxford Historical Monographs, 1988, p. 51.

⁴⁵ Peter D. Flint. The Earl of Cromer Is Deada at 72’. Former Head of Bank of England // New York Times blog, 1991, March 19.

⁴⁶ London Government Reform (Abolition of the Corporation of the City of London) // House of Commons Debates, 1981, May 5, vol. 4, p. 19–25 (http://hansard.millbankssystems.com/ commons/1981/may/o5/london-government-reform-abolition-of).

⁴⁷ Eddie George. The Bank of England: how the pieces fir together, 1996, p. 91 // Bank of England Quarterly Bulletin, 1996, February.

⁴⁸ См.: David Kynaston. The City of London. Volume IV: A club no more 1945–2000. London: Pimlico, 2002; некоторые считают эту книгу исчерпывающей работой о Сити, но в ней не уделено должного внимания роли Корпорации в строительных проектах.

⁴⁹ См., например: Select Committee on City of London (Ward Elections) Bill, Examination of Witness (Questions 1-19), 2002, October 7.

⁵⁰ Cм.: Fraser Newlon. Labour Rift Over City Overhaul // Independent, 1996, April 7.

⁵¹ См., например: Select Committee on City of London (Ward Elections) Bill, Examination of Witness (Questions 1-19), 2002, October 7.

⁵² Предполагается, что голосование отражает скорее «состав», нежели «пожелания» рабочей силы, и это исключительно важное различие. Избиратели должны быть гражданами Великобритании и другой страны Содружества или ЕС; они должны быть сотрудниками с 1 сентября, а их основное место работы должно находиться в помещениях, принадлежащих принявшим их на работу организациям Сити, или они должны быть членами совета директоров или занимать аналогичную должность с 1 сентября; или же они должны были работать исключительно на организацию Сити в течение своей трудовой карьеры и либо продолжать эту работу по сей день или продолжать ее в течение последних пяти лет; см.: The voting system for City of London Ward elections (www.cityoflondon.gov.uk).

⁵³ Помимо Тейлора, петицию подавал и другой человек, бизнесмен Малкольм Мэтсон, который сказал, что стал жертвой «тайного и недемократичного решения» об отстранении его от должности, после того как он выиграл предшествующие районные выборы. Мэтсон подавал собственную петицию.

⁵⁴ Хотя поддержку в той или иной степени оказывали разные люди, в том числе член парламента от Лейбористской партии Тони Бенн и член парламента Мартин Белл, заявивший: «Странно, что правительство не только подчиняется, но и поощряет законопроект, который глубоко недемократичен, антидемократичен и принадлежит не ХХ, а XVIII веку» (Statement of compatibility with the European convention on human rights // Hansard, 2000, January 24, vol. 343.

⁵⁵ Там же.

⁵⁶ Там же.

⁵⁷ Select Committee on City of London (Ward Elections) Bill, Examination of Witness (Questions 1-19), 2002, October 7.

⁵⁸ City of London Funds // Council Budgets and Spending (www.cityoflondon.gov.uk) – автор заходил на этот сайт 30 августа 2010 г.

⁵⁹ Развитие событий описано в блоге «Mammon. From superhero to subzero» (2009, February 8).

⁶⁰ Сити также финансирует представительства в Мумбае и Шанхае.

⁶¹ См.: http://www. cityoflondon.gov.uk/Corporation/LGNL_Services/Council_and_democracy/ Data_protection_and_freeedom_of_information/access_info.htm.

⁶² См.: David Hencke, Rob Evans. Medieval powers in City trial of strength // Guardian, 2002, October 5. Очевидно, «Guardian» стала единственной из всех серьезных газет, которая глубоко осветила данный вопрос.

⁶³ См.: Chancellor launches Better Regulation Action Plan, 24 May // UK National Archives Press Notices.

⁶⁴ См.: The Top Gamekeeper // Guardian, 2009, February 6.

⁶⁵ Overview: Progress Report of the Independent Review of British Offshore Financial Centres // HM Treasury, 2009, April.

⁶⁶ Crown Dependencies: Eighth Report of Session 2009-10 // House of Commons Justice Committee, 2010, March 23 (http://www.publications.parliament.uk/pa/cm200910/cmselect/ cmjust/56/561.pdf).

⁶⁷ UK International Financial Services – the Future: A Report From UK Based Financial Services Leaders to the Government // HM Treasury, 2009, May.

⁶⁸ Из интервью, взятого автором у Макдоннела в британском парламенте (Лондон, 13 октября 2009 г.).

⁶⁹ Слова Дэвида Миллера, процитированные в журнале Dispatches (14 июня 2010 г.); исследование «Revolving Doors, Accountability and Transparency – Emerging Regulatory Concerns and Policy Solutions in the Financial Crisis», подготовленное для ОЭСР и Нидерландского национального управления профессиональной порядочности (2009, July 6; http://www.oecd.org/dataoecd/22/15/ 43264684.pdf).

⁷⁰ The Top Game-keeper // Guardian, 2009, February 6.

⁷¹ Sand, sea and a double-dip: all you need to avoid millions in tax offshore // Guardian, 2009, March 13.

⁷² The Wall Street Journal оп Barclays and its Tax Trick // Tax Research blog, 2006, June 30.

⁷³ Where on earth are you? Major corporations and tax havens // Tax Justice Network, Revised Version, 2009, April.

⁷⁴ Select Committee on Treasury (Fourth Report,) The Handling of the Joint Inland Revenue/ Customs and Excise Steps Pfi Project. UK Parliament, 2003 February 12; HM Revenue & Customs’ estate private finance deal eight years on. UK National Audit Office, 2009, December 3.

⁷⁵ См.: Robert Watts, John Ungoed-Thomas. Minister in charge of off-shore clampdown ran tax haven firm // The Sunday Times, 2009, March 22.

⁷⁶ См. сайт «Cass Business School» (http://www.cass.city.ac.uk/about/location/index.html).

⁷⁷ Death and Taxes: the true toll of tax dodging // Christian Aid, 2008, May. Правительство признало, что CDC Group Plc имеет только сорок офшорных дочерних филиалов, которые определены на основании более узких критериев понятия «офшор».

См.: Investing for Development: the Department for International Development’s oversight of CDC Group plc, Eighteenth Report of Session 2008–2009 // House of Commons Public Accounts Committee, 2009, April 30.

⁷⁸ Как почти все крупные компании, компания-учредительница газеты Guardian также участвовала в схемах уклонения от налогов. Как и следует ожидать, это привело к тому, что в газету из Сити стали поступать требования «редактировать» публикации по офшорной тематике.

⁷⁹ См.: Comparative Study of Costs of Defamation Proceedings Across Europe. Centre for Socio-Legal Studies. University of Oxford, 2008, December.

⁸⁰ Libel Reform Campaign Welcomes Jack Straw’s Commitment to Libel // Libel Reform Group, 2010, March 23.

⁸¹ How to make it // Financial Times, 2009, December 2.

⁸² «An Alternative Report on Banking Reform» – доклад, подготовленный в интересах общественности совместной рабочей группой активистов и ученых в Центре экономических, социальных и культурных прав и социокультурных изменений Манчестерского университета. Цитаты взяты из выступления Уильямса, опубликованного в Dispatches (2010, June 14).

⁸³ Piergoirgio Alessandri, Andrew G. Haldane. Banking on the state // Bank of England, 2009, November.

Заключение

¹ Как видно из документа, представленного Всемирным банком на рассмотрение Комитета по международным стандартам финансовой отчетности, Всемирный банк утверждает, что это «удовлетворяет прогнозам “затраты-выгоды”», (см. послание Чарльза Э. Макдоноу в Комитет от 28 июня 2010 г., опубликованное на сайте: www.ifrs.org).

² В настоящее время наиболее полным источником обновленных данных об обмене информации является раздел «On Exchange of Information for Tax Purposes» сайта агенства «Tax Justice Network» (http://www.taxjusyice.net/cms/front_content. php?idcat=140).

³ Double Tax Treaties and Tax Information Exchange Agreements: Whar Advantages for Developing Countries? // Misereor, 2010, February.

⁴ Tax for Development // OECD Observer, 2009–2010, December-January.

⁵ Для достижения этой цели созданы общественные движения; см., например: Tax Justice Focus, 2010, vol. 6, No. 1 – в данном случае речь идет о налогообложении стоимости земли.

⁶ Пример с уличным музыкантом взят из статьи: Henry Law. A Tax That Is Not a Tax // Tax Justice Focus, 2010, vol. 6, issue 1 (www.taxjustice.net).

⁷ Raymond Baker. Transparency First // The American Interest, 2010, July-August.

⁸ Последний абзац взят из статьи: Raymond Baker, John Chiristensen, Nicholas Shaxson. Catching up with Corruption // The American Interest, 2008, September-October.

От автора

Эту книгу невозможно было бы написать без помощи огромного числа людей, живущих в самых разных точках планеты. Прежде всего, я должен поблагодарить Джона Кристенсена, который без устали работал вместе со мной над ее текстом. Если книга удалась, то это во многом заслуга Джона. (Ответственность за все ошибки лежит на мне.) Рядом с Джоном стоит несколько ведущих специалистов по изучению офшоров. Каждый из этих людей оказал неоценимую помощь и поделился со мной глубокими мыслями, и каждый из них способствовал написанию книги. Это: Раймонд Бейкер, Джек Блум, Ричард Мерфи, Ронен Палан, Сол Пиччотто и Дэвид Спенсер. Особого упоминания достойны Поль Сейгар и Кен Сильверстейн, внесшие огромный и ценный вклад своими знаниями истории британской паутины и Делавэра.

Заслуживает огромной благодарности и ряд других людей, потративших свое время и оказавших помощь по конкретным направлениям. В их числе: Рик Бенсон, Джейсон Битти, Ричард Брукс, Бруно Гартнер, Джим Генри, Свен Гиголд, Морис Гласман, Дев Кар, Матти Кохонен, Мишель, Элиот и Николас Кристенсены, Пат Лукас и ее веселая команда, Маркус Майнцер, Майк Макинтайр и его брат Боб, Андреас Миссбах, Прем Сикка, отец Уильям Тейлор, Джефф Тили, Марк Хэмптон.

Сердечной благодарности заслуживают сотрудники издательства Random House: Каролина Саттон, Дэн Хинд, Кей Педдл, Уилл Салкин и другие. Должен особо поблагодарить Josepн Rowntree Charitable Trust (Благотворительный фонд Джозефа Раунтри) и Tax Justice Network. Эти организации сделали написание моей книги возможным. И наконец, хотел бы выразить мою благодарность, признательность и уважение всем тем людям, которые проживают в офшорах, но выступают против господствующего там консенсуса, порой идя на значительный риск.

Примечания

1

Объединение в поддержку республики (ОПР, фр. Rassemblement pour la Republique, RPR) была организована после 1976 г. Жаком Шираком на основе Союза демократов в поддержку республики – голлистской партии, существовавшей с 1971 по 1976 гг. До 1971 г. партия называлась Союз в защиту республики (1968–1971). – Примеч. пер.

(обратно)

2

Коронные владения, или коронные земли (Crown dependencies) – владения Великобритании, не входящие в состав Соединенного Королевства, никогда не имевшие статуса ее колоний, а значит, не являющиеся ее заморскими территориями. – Примеч. ред.

(обратно)

3

Британские заморские территории (British overseas territories) – бывшие колонии Великобритании, чьи территории ныне находятся под ее суверенитетом, но не являются ее частью; термин введен в 2002 г. взамен старого «Британские зависимые территории». – Примеч. ред.

(обратно)

4

Бейливик (bailiwick) – термин, обозначающий административную единицу: территория под юрисдикцией бейлифа (помощник шерифа или городской судья). – Примеч. ред.

(обратно)

5

Распространенная в 1960-1990-х гг. практика получения английскими компаниями регистрации в юрисдикции Нормандских островов без перемещения в эту юрисдикцию. По действовавшим местным законам, для этого надо было включить в состав совета директоров компании хотя бы одного резидента Нормандских островов и проводить годовое собрание совета директоров за пределами островов Гернси и Джерси. Ближайшая к ним суша – островок Сарк, где обычно и проводили такие собрания, как правило, выливавшиеся в банкеты. – Примеч. ред.

(обратно)

6

Регистр судоходства – Регистрационное общество, осуществляющее технический надзор и классификацию морских судов. – Примеч. пер.

(обратно)

7

ОЭСР (Организация экономического сотрудничества и развития) – международная экономическая организация развитых стран, признающих принципы представительной демократии и свободной рыночной торговли. В настоящее время в нее входят 34 страны, в том числе большинство стран – членов ЕС. – Примеч. ред.

(обратно)

8

Горячие деньги – спекулятивный денежный капитал, вывозимый за границу из-за опасения налогового обложения. – Примеч. ред.

(обратно)

9

Берсерки – древнегерманские и древнескандинавские воины, посвятившиес себя богу Одину. В битвах, приведя себя заранее в ярость, отличались свирепостью, мгновенной реакцией и нечувствительностью к боли. – Примеч. пер.

(обратно)

10

Anstalt (нем.) – букв. «общество; учреждение; заведение; институт»; здесь – специфическое для Лихтенштейна учреждение, которое является юридическим лицом, не имеет акционерного капитала и занимает промежуточное положение между акционерным обществом и фондом. Преимущественно используется для защиты активов. – Примеч. пер.

(обратно)

11

Власти Джерси говорят, что попечители обязаны знать личности всех бенефициаров. Но трастовые договоры указывают на то, что на Джерси и в других офшорных юрисдикциях эти законы исполняются неадекватно, и зачастую попечители действительно не знают бенефициаров. – Примеч. авт.

(обратно)

12

Jude (нем.) – еврей. – Примеч. пер.

(обратно)

13

С сентября 2011 года российская налоговая служба получила доступ к информации о банковских вкладах физических лиц в Щвейцарии. – Примеч. ред.

(обратно)

14

Гарри Декстер Уайт (1892–1948) – сын русских иммигрантов; американский экономист, глава американской делегации на Бреттон-Вудской конференции, вдохновитель Международного валютного фонда и Международного банка; был обвинен в шпионаже в пользу СССР на основании показаний советских агентов-перебежчиков. При жизни Уайта эти обвинения доказаны не были. – Примеч. пер.

(обратно)

15

Из письма 1919 г. к матери; цит. по книге: Роберт Л. Хайлбронер. Философы от мира сего. Великие экономические мыслители. М., 2008, с. 329–330. – Примеч. пер.

(обратно)

16

См. издание на русском языке: Д. М. Кейнс. Общая теория занятости процента и денег. – М.: Прогресс, 1987. – Примеч. пер.

(обратно)

17

He took his life in his hands – прямая отсылка к библейской фразе «.он подвергал опасности душу свою» (Первая книга Царств, 19:5). – Примеч. пер.

(обратно)

18

См.: Paul Krugman. How Did Economists Get It So Wrong? // The New York Times, 2009, September 2; цит по русскому интернет-изданию Slon.ru от 09.09.2009 (http://slon.ru/articles/130856/) – Примеч. пер.

(обратно)

19

Цит. по книге: Роберт Л. Хайлбронер. Философы от мира сего… с. 325. – Примеч. пер.

(обратно)

20

Там же, с. 321. – Примеч. пер.

(обратно)

21

Вашингтонский консенсус (Washington consensus) – так называется идеология всемирного экономического развития, основанная на следующих принципах: свобода торговли, снятие ограничений на движение капиталов, приватизация, либерализация цен, снижение социальных расходов и отсутствие государственного регулирования. Сама модель такой политики появилась в конце 1970-х гг. Сформулировал ее и подвел теоретическую базу экономист Джон Уильямсон. Благодаря своей простоте (перенесение готового опыта передовых стран с их институтами, законами, инструментарием и образованием) и привлекательности (финансирование реформ Всемирным банком и МВФ) эта политика на какое-то время приобрела популярность. Теоретически «Вашингтонский консенсус» был нацелен на страны, которые уже имели рыночную экономику или находились на пути перехода к такой системе, но фактически его принципы применялись для реформирования экономических институтов постсоциалистического пространства. Большинство экспертов и экономистов считает, что попытка была неудачной. Кроме того, идеология Вашингтонского консенсуса чрезвычайно активизировала и усилила противостояние антиглобалистских сил. – Примеч. пер.

(обратно)

22

Дорогие деньги (tighter money) – резкое ограничение кредита; кредит с высоким уровнем кредитных ставок со стороны центральных банков, выдающих ссуды коммерческим банкам. – Примеч. пер.

(обратно)

23

См. издание на русском языке: Фридрих Август фон Хайек. Дорога к рабству. М.: Экономика, 1992.

(обратно)

24

«Большое правительство» (Big Government) – термин, означающий не размер правительственного аппарата, а социально-экономическую направленность политики правительства, которое считает должным вмешиваться в бюджеты социальных программ. Представители европейского либерализма традиционно выступали против «большого правительства» и за ограничение его вмешательства в экономику. – Примеч. пер.

(обратно)

25

Комитет Макмиллана (Macmillan Committee) – комитет по проблемам финансов и промышленности, созданный правительством Великобритании в 1929 г. для изучения состояния банковской, финансовой и кредитной системы и разработки рекомендаций, способствующих развитию торговли, коммерции и повышению занятости. В состав комитета вошли ведущие эксперты в соответствующих отраслях под председательством лорда Макмиллана. – Примеч. ред.

(обратно)

26

Либертарианское мировоззрение основано на философии, сочетающей принципы свободы предпринимательства и рынка, снижения налогов, даже полной их отмены, уважения гражданских свобод и скептицизма по поводу преимуществ государства всеобщего благоденствия и государственных военных авантюр во внешней политике. – Примеч. ред.

(обратно)

27

Речь идет о так называемой Сингапурской обороне (8-15 февраля 1942 г.) – оборонительном сражении Великобритании против Японии на Дальнем Востоке во время Второй мировой войны. Результатом стала крупнейшая капитуляция британских войск в истории. – Примеч. пер.

(обратно)

28

Новый курс – экономическая политика, проводимая администрацией Франклина Рузвельта в 1933–1938 гг.; была введена как мера борьбы с Великой депрессией. – Примеч. пер.

(обратно)

29

О «купонном автобусе» см. рассказ Бет Кролл в главе 10.

(обратно)

30

Гонка на дно (Race to the bottom) – социально-экономическое понятие, отражающее суть межнациональной и межрегиональной конкуренции, в результате которой начинается соревнование по максимальному снижению ограничений и стандартов государственного регулирования, что приводит к обострению бедности. – Примеч. пер.

(обратно)

31

Стивен Кертис – британский адвокат, работавший на М. Ходорковского и многих других российских олигархов; погиб в марте 2004 г. – Примеч. пер.

(обратно)

32

Или условно-положительное заключение – заключение аудитора, которое составляется в случае, если аудитор считает, что безусловное заключение не может быть составлено, но препятствующие этому факторы не являются настолько существенными, чтобы составить отрицательное заключение аудитора или отказаться от его составления. Может иметь негативные последствия в виде особого контроля со стороны государственных органов, снижения стоимости акций и т. п. – Примеч. ред.

(обратно)

33

Кокус – объединение сторонников или членов политической партии или политического движения. Кокус черных конгрессменов – одно из самых известных объединений политиков в конгрессе США. – Примеч. ред.

(обратно)

34

А. Смит. Исследование о природе и причинах богатства народов. М.: Соцэкгиз, 1962, кн. V, гл. II, с. 600. – Примеч. пер.

(обратно)

35

Richard Wilkinson, Kate Pickett. The Spirit Level: Why More Equal Societies Almost Always Do Better. Allen Lane, 2009. – Примеч. пер.

(обратно)

36

Бельгийские дантисты – на банковском жаргоне общее название частных инвесторов; именно бельгийские дантисты, не собиравшиеся платить налоги со своих доходов, первыми начали скупать еврооблигации. Существует негласный закон: если на рынок пришли «бельгийские дантисты», т. е. несведущие и доверчивые инвесторы, которым сбывают то, что уже никому не нужно, – значит, жди падения рынка. – Примеч. пер.

(обратно)

37

Речь идет об эпохе первых королей Ганноверской династии: Георга I (1714–1727), Георга II (1727–1760), Георга III (1760–1820), Георга IV (1820–1830). Специфичный георгианский архитектурный стиль сложился к середине XVIII в. И доминировал на протяжении более столетия не только в Великобритании, но и в ее колониях. – Примеч. пер.

(обратно)

38

Кокни (Cockney) – прозвище уроженцев Лондона, особенно Ист-Энда (восточной части города), принадлежащих средним и низшим слоям; а также один из типов лондонского просторечья. – Примеч. пер.

(обратно)

39

Джаггернаут (санскр.) – букв. «владыка Вселенной»; в переносном смысле – безжалостная, неумолимая сила; в этом контексте, учитывая его «строительную» специфику – все перемалывающий каток или бульдозер. – Примеч. пер.

(обратно)

40

Ливрейные компании, появившиеся в Лондоне в XVI веке, представляли собой собой союзы торговцев или ремесленников определенной отрасли. – Примеч. ред.

(обратно)

41

Эту игру слов невозможно точно передать по-русски, так как fishing – не только рыбалка, но и процесс незаконной добычи информации путем взлома персональных баз данных. – Примеч. ред.

(обратно)

Шэксон Николас Люди, обокравшие мир. Правда и вымысел о современных офшорных зонах

От издателя

Пролог Как колониализм ушел через парадную дверь и проник обратно через окошко

Глава 1 Добро пожаловать в никуда

Введение в офшоры

* * *

* * *

* * *

* * *

Глава 2 Формально зарубежные

Налогообложение братьев Вести, или Как зажать в кулаке кусок рисового пудинга

Глава 3 За щитом нейтралитета

Швейцария – древняя секретная юрисдикция Европы

Глава 4 Антитеза офшорам

Джон Мейнард Кейнс, или борьба с финансовым капиталом

* * *

Глава 5 Евродоллар – «Большой взрыв» более мощной силы

Евродолларовые рынки, банки и великое бегство

Глава 6 Инстинкт паука

Как Британия плела паутину своей новой заморской империи

* * *

Глава 7 Падение Америки

Как Америка научилась не волноваться и полюбила офшорный бизнес

Глава 8 Система канализации как особый путь развития?

Почему система офшоров вредит развивающимся странам

Глава 9 Неизбежность обвала

Истоки кризиса

Глава 10 Сопротивление

В борьбе с идеологами офшоров

* * *

* * *

Глава 11 Жизнь в офшорном стиле

Человеческий фактор

* * *

Глава 12 Грифоны на страже Сити

Корпорация City of London

* * *

Заключение Восстановим нашу культуру

Примечания

Пролог

Глава 1. Добро пожаловать в никуда

Глава 2. Формально зарубежные

Глава 3. За щитом нейтралитета

Глава 4. Антитеза офшорам

Глава 5. Евродоллар – «Большой взрыв» более мощной силы

Глава 6. Инстинкт паука

Глава 7. Падение Америки

Глава 8. Система канализации – как особый путь развития?

Глава 9. Неизбежность обвала

Глава 10. Сопротивление

Глава 11. Жизнь в офшорном стиле

Глава 12. Грифоны на страже Сити

Заключение

От автора

Примечания

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

Шэксон Николас
Люди, обокравшие мир. Правда и вымысел о современных офшорных зонах

Пролог
Как колониализм ушел через парадную дверь и проник обратно через окошко

Глава 1
Добро пожаловать в никуда

Глава 2
Формально зарубежные

Глава 3
За щитом нейтралитета

Глава 4
Антитеза офшорам

Глава 5
Евродоллар – «Большой взрыв» более мощной силы

Глава 6
Инстинкт паука

Глава 7
Падение Америки

Глава 8
Система канализации как особый путь развития?

Глава 9
Неизбежность обвала

Глава 10
Сопротивление

Глава 11
Жизнь в офшорном стиле

Глава 12
Грифоны на страже Сити

Заключение
Восстановим нашу культуру