Саморазвитие, Поиск книг Обсуждение прочитанных книг и статей, Консультации специалистов: Рэйки; Космоэнергетика; Биоэнергетика; Йога; Практическая Философия и Психология; Здоровое питание; В гостях у астролога; Осознанное существование; Фэн-Шуй; Вредные привычки Эзотерика

Алексей Валерьевич Исаев
Иной 1941
От границы до Ленинграда

Автор выражает благодарность Н. Власову, Г. Дейчуку, А. Жардинскасу, М. Коломийцу, И. Островскому, А. Томзову, Д. Шеину за неоценимую помощь в работе над этой книгой.

Часть первая
Свои среди чужих
Оборона Прибалтики

Смещение границы в 1939–1940 гг. на запад практически везде привело части и соединения Красной армии в чужие страны, жившие доселе по своим законам. Отношение к советской власти, поначалу нейтральное и даже восторженное, стало все чаще меняться на отрицательное, а то и прямо враждебное. Наиболее ярко это проявилось в отношении прибалтийских государств. Здесь красноармейцы и командиры Красной армии были без преувеличения «свои среди чужих». Однако с военной точки зрения это были территории, ставшие своего рода буфером на пути к крупному промышленному и политическому центру СССР — Ленинграду.

«Неравный брак»
Группа армий «Север» и Прибалтийский Особый округ

СССР отнюдь не считался сильным противником в тот момент, когда Гитлер принял решение о походе на Восток. Вскоре после окончания кампании на Западе в 1940 г., упоенный успехом, Гитлер сказал начальнику штаба Верховного командования Вооруженных сил Германии: «Мы сейчас показали, на что мы способны. Поверьте мне, Кейтель, кампания против России будет детской игрой в сравнении с этим».

Цели и задачи войны против СССР были сформулированы Гитлером 31 июля 1940 г. на совещании в Бергхофе: «Мы не будем нападать на Англию, а разобьем те иллюзии, которые дают Англии волю к сопротивлению. Тогда можно надеяться на изменение ее позиции. […] Подводная и воздушная война может решить исход войны, но это продлится год-два. Надежда Англии — Россия и Америка. Если рухнут надежды на Россию, Америка также отпадет от Англии, так как разгром России будет иметь следствием невероятное усиление Японии в Восточной Азии». Таким образом, германское руководство искало в сокрушении СССР выход из стратегического тупика. Германия не имела возможности решить судьбу войны вторжением на Британские острова. Непрямое воздействие виделось Гитлеру в уничтожении надежд Англии на победу над Германией даже в дальней перспективе. Одновременно сокрушение последнего потенциального противника на континенте позволяло немцам перенацелить военную промышленность на производство вооружений для морского флота и авиации.

Те же слова были повторены фюрером на совещании в штабе оперативного руководства Вермахта 9 января 1941 г. Он сказал следующее: «Англичан поддерживает только возможность русского вступления в войну. Будь эта надежда разрушена, они бы прекратили войну. Он [Гитлер] не верит в то, что англичане „совершенно спятили с ума“; если бы они не видели больше никакой возможности выиграть войну, они бы ее прекратили. Ведь если они ее проиграют, им уже больше никогда не иметь моральной силы удержать свою империю от распада. Но если они продержатся, если они сумеют сформировать 40–50 дивизий и им помогут США и Россия, для Германии возникнет очень тяжелая ситуация. Это произойти не должно. До сих пор он [фюрер] действовал по принципу: чтобы сделать шаг дальше, надо сначала разбить вражеские позиции. Вот почему надо разбить Россию. Тогда англичане либо сдадутся, либо Германия продолжила бы войну против Великобритании в благоприятных условиях. Разгром России позволил бы японцам всеми своими силами повернуть на США, а это удержало бы США от вступления в войну. Разгром Советского Союза означал бы для Германии большое облегчение [в войне против Англии]. Тогда на Востоке можно было бы оставить всего 40–50 дивизий, сухопутные силы можно было бы сократить, а всю военную промышленность использовать для нужд Люфтваффе и военно-морского флота»^[1]. Примерно в том же духе Гитлер высказался в разговоре с командующим группой армий «Центр» фон Боком 2 февраля 1941 г. Последний записал слова фюрера в своем дневнике в следующей формулировке: «Стоящие у власти в Англии джентльмены далеко не глупы и не могут не понимать, что попытка затянуть войну потеряет для них всякий смысл, как только Россия будет повержена». То есть перед нами не вырванное из контекста высказывание, а осмысленная идея, постоянно озвучивавшаяся на совещаниях руководства.

После принятия политическим руководством Третьего рейха летом 1940 г. политического решения о нападении на СССР военное руководство немецких Вооруженных сил начало вести работу по разработке военных планов разгрома советских Вооруженных сил. Наконец, 21 декабря 1940 г. окончательный вариант плана был утвержден фюрером. Он остался в истории как Директива № 21. Гитлер дал ей название «Барбаросса». Общий замысел операции был сформулирован так: «Основные силы русских сухопутных войск, находящиеся в Западной России, должны быть уничтожены в смелых операциях посредством глубокого, быстрого выдвижения танковых клиньев. Отступление боеспособных войск противника на широкие просторы русской территории должно быть предотвращено»^[2].

Направлением главного удара было выбрано московское направление. В Директиве № 21 было сказано:

«Театр военных действий разделяется Припятскими болотами на северную и южную части. Направление главного удара должно быть подготовлено севернее Припятских болот. Здесь следует сосредоточить две группы армий. Южная из этих групп, являющаяся центром общего фронта, имеет задачу наступать особо сильными танковыми и моторизованными соединениями из района Варшавы и севернее ее и раздробить силы противника в Белоруссии».

Таким образом, германские войска, предназначенные для ведения войны с СССР, были разделены на три группы армий: «Север», «Центр» и «Юг». В Прибалтике и на северо-западе России должна была действовать группа армий «Север».

Завершалась Директива № 21 словами: «Я ожидаю от господ главнокомандующих устных докладов об их дальнейших намерениях…» То есть командующим группами армий сформулировали их задачи в общем виде и предлагали им разработать свои детализированные предложения по ведению операций. В течение января 1941 г. был проведен ряд игр на картах и сформулированы идеи, на которых должны были базироваться действия немецких войск на каждом из операционных направлений. Итог всей этой работы был подведен на совещании, состоявшемся в Берлине 31 января 1941 г. На этом совещании фельдмаршал фон Браухич информировал командующих группами армий, что германский план базируется на предположении, что Красная армия даст сражение к западу от линии Западной Двины и Днепра.

Относительно последнего замечания фон Бок скептически отметил в своем дневнике: «Когда я спросил Гальдера, есть ли у него точная информация относительно того, что русские будут удерживать территорию перед упомянутыми реками, он немного подумал и произнес: „Такое вполне может быть“». Таким образом, германское планирование с самого начала исходило из некоего предположения, основанного на общих рассуждениях. Действия противника, т. е. Красной армии, могли отличаться от предполагаемых германским высшим командованием. Причем это могло быть обусловлено как объективными причинами, так и субъективными.

По итогам совещания на свет появился документ, озаглавленный «Директива по стратегическому сосредоточению и развертыванию войск (операция Барбаросса)» от 31 января 1941 г. Задача группы армий «Север» в окончательном варианте звучала следующим образом:

«…уничтожить действующие в Прибалтике силы противника и захватом портов на Балтийском море, включая Ленинград и Кронштадт, лишить русский флот его баз. […] В соответствии с этой задачей группа армий „Север“ прорывает фронт противника, нанося главный удар в направлении на Двинск, как можно быстрее продвигается своим сильным правым флангом, выслав вперед подвижные войска для форсирования р. Западная Двина, в район северо-восточнее Опочки с целью не допустить отступления боеспособных русских сил из Прибалтики на восток и создать предпосылки для дальнейшего успешного продвижения на Ленинград»^[3].

Для понимания событий в Прибалтике в июне 1941 г. нам здесь важно отметить, что главный удар группы армий нацеливался на Двинск (Даугавпилс). Три подчиненных группе армий «Север» объединения получили следующие задачи:

«4-я танковая группа совместно с 16-й и 18-й армиями прорывает фронт противника между Виштитисским озером и дорогой Тильзит — Шауляй, продвигается к Двине в район Двинска и южнее и захватывает плацдарм на восточном берегу Двины. […]

16-я армия во взаимодействии с 4-й танковой группой прорывает фронт противостоящего противника и, нанося главный удар по обеим сторонам дороги Эбенроде — Каунас, стремительным продвижением своего сильного правого фланга за танковым корпусом выходит по возможности быстрее на северный берег р. Западная Двина у Двинска и южнее его. […]

18-я армия прорывает фронт противостоящего противника и, нанося главный удар вдоль дороги Тильзит — Рига и восточнее, быстро форсирует своими главными силами р. Западная Двина у Плявинаса и южнее, отрезает находящиеся юго-западнее Риги части противника и уничтожает их. В дальнейшем она, быстро продвигаясь в направлении Пскова, Острова, препятствует отходу русских войск в район южнее Чудского озера…»^[4].

В документе особо отмечалось «Важно заблаговременно захватить главнейшие балтийские порты»^[5].

Командующим группой армий «Север» был назначен фельдмаршал Вильгельм фон Лееб. В кампании 1940 г. он возглавлял группу армий «С» на вспомогательном направлении. Никаких глубоких танковых прорывов в полосе его группы армий не было. Войска фон Лееба наступали на линию Мажино.

Танковая группа Гёпнера была самой слабой из четырех танковых групп, выделенных для нападения на СССР. В ней было только три танковых и три моторизованных дивизии в двух танковых (моторизованных) корпусах — XXXXI и LVI PzK. Причем из трех танковых дивизий две были вооружены танками чехословацкого производства. Однако в составе 4-й танковой группы была настоящая «жемчужина» — дивизия из звездной команды кампании во Франции. Это была 1-я танковая дивизия, которая была лидером наступления XIX корпуса Гудериана в мае 1940 г. Именно она прорывалась под Седаном через «продолжение» линии Мажино. Та команда перед походом на Восток была растащена между разными направлениями. Только 1-я танковая дивизия была в первой линии. Две другие дивизии XIX корпуса 1940 г. были в резерве. 10-я танковая дивизия была в резерве танковой группы в Белоруссии, 2-я танковая дивизия — в резерве Верховного командования. Моторизованный полк «Великая Германия» также был отделен от 1-й танковой дивизии, бок о бок с которой он наступал во Франции.

^{Командующий группой ар мий «Север» фон Лееб}

1-я танковая дивизия была сформирована в Германии одной из первых и к 1941 г. оставалась на острие прогресса. Сделав большой шаг вперед в формировании самостоятельных механизированных соединений и к их сбалансированному составу, немцы были на пути к новой тактике. Важным дополнением к танкам стали БТРы. Они не могли выжить на поле боя под огнем противотанковых пушек. Однако БТРы защищали пехоту от разрывов снарядов и бомб (за исключением маловероятных прямых попаданий, разумеется). Соответственно в танковой дивизии формировалась так называемая «бронегруппа» из танков и мотопехот, ты на БТР. Такая группа могла преодолевать заградительный огонь артиллерии и прорываться вместе с танками в глубину обороны, обеспечивая в атаке поддержку танков, захватывая и удерживая ключевые пункты на местности. Также «бронегруппа» была практически неуязвима для дезорганизованного противника, у которого осталось только стрелковое оружие. Окончательно тактика «бронегрупп» сформировалась во второй половине войны, когда помимо БТРов появились САУ, в том числе гаубичные «Веспе» и «Хуммель». Танки и БТРы получили поддержку артиллерии, которая могла пробиваться вместе с ними через заградительный огонь артиллерии. В 1941 г. бронированными САУ были самоходки на шасси Pz.I со 150-мм тяжелым пехотным орудием. Их в 1-й танковой дивизии было 6 штук.

К началу войны с СССР 1-я танковая дивизия была одним из немногих соединений, которые могли формировать полноценные «бронегруппы». В ней было два батальона мотопехоты, полностью оснащенные БТР «Ганомаг». Один батальон на БТР «Ганомаг» был в 10-й танковой дивизии в группе армий «Центр». В остальных германских танковых дивизиях было в лучшем случае по одной роте на БТРах, пригодной только для мелких тактических задач. В некоторых из танковых дивизий Вермахта на Восточном фронте БТРов в мотопехотных полках не было вовсе. В 1-й танковой дивизии было 125 БТРов всех типов.

Однако если танковая дивизия генерала Кирхнера была едва ли не самым сильным соединением германских танковых войск, то 2-я танковая дивизия XXXXI моторизованного корпуса была явным аутсайдером. 6-я танковая дивизия генерал-майора Франца Ландграфа оснащалась трофейными чехословацкими танками 35(t). Служивший в тот момент в этом соединении известный немецкий военачальник Эрхард Раус вспоминал:

«Генерал-майор Франц Ландграф прекрасно понимал слабость своего соединения, поэтому с самого начала он не рисковал использовать танки массированно и предпочитал придавать их пехотным батальонам. Сами по себе танки Pz.Kpfw.35(t) были просто беззащитны перед русскими танками и противотанковыми орудиями, о силе которых мы уже знали. Эти факты заслуживают особого упоминания потому, что именно этим объясняется принципиальное отличие тактики наших частей от тактики других танковых дивизий, поскольку во всей германской армии лишь 6-я танковая была вооружена этими устаревшими машинами»^[6].

Единственным достоинством чешских трофеев был малый вес, позволявший использовать их на маршрутах с мостами небольшой грузоподъемности. Раус продолжал:

«…следует отметить, что Pz.Kpfw.35(t) обладал определенными преимуществами при использовании на русской территории. Он имел малый вес, хорошую маневренность и мог переходить мосты, которые выдерживали нагрузку не более 8,5 тонны»^[7].

Действительно, инженерное обеспечение танка весом 8,5 тонны несравнимо с таковым обеспечением соединения или части на танках весом в 40–50 тонн или даже 30 тонн. Однако не следует считать дивизию Ландграфа вовсе беспомощной. Это было многочисленное моторизованное соединение с сильной артиллерией. Собственно, артиллерия могла обеспечить использование даже откровенно слабых танков, выбивая противотанковую артиллерию противника.

Состояние танкового парка 4-й танковой группы к началу войны с СССР

	Pz.II	Pz.III	Pz.IV	Pz.35(t)	Pz.38(t)	Pz.Bef	Всего
1-я тд	43	71	20	—	—	11	145
6-я тд	47	—	30	155	—	13	245
8-я тд	49	—	30	—	118	15	212

Следует отметить, что все танки Pz.III в 1-й танковой дивизии были новейшего типа с 50-мм орудиями. Практика показала, что эти пушки способны с 200 м пробивать броню КВ подкалиберным снарядом. Также в дивизии Кирхнера было 15 танков Pz.I в саперном батальоне, который в литературе иногда не учитывали в составе дивизии, т. к. «единички» не числились в танковом полку соединения.

Второй танковый корпус 4-й танковой группы, LVI PzK, примечателен прежде всего тем, что им командовал Эрих фон Манштейн, впоследствии ставший одним из самых известных немецких военачальников. Корпус начал наступление в двухдивизионном составе. Его главной ударной силой была 8-я танковая дивизия, вооруженная танками 38(t) чехословацкого производства.

Две полевые армии, наступавшие в Прибалтике в составе группы армий «Север», обычно остаются в тени прорывов танковой группы. Однако именно они составляли большую часть ее численности. Согласно данным о среднемесячной численности армий, объединения ГА «Север» характеризовались следующими величинами:

18-я армия — 184 249 человек;

16-я армия — 225 481 человек;

4-я танковая группа — 152 285 человек.

Итого — 562 015 человек.

Рассекавшиеся танковой группой советские армии в дальнейшем перемалывались шагавшей за танками пехотой полевых армий. Это было характерно не только для Прибалтики, но и для всего советско-германского фронта.

С группой армий «Север» должен был взаимодействовать 1-й воздушный флот генерал-полковника А. Келлера. Он был самым малочисленным из воздушных флотов, выделенных для проведения «Барбароссы». В составе 1-го ВФ был только один I авиакорпус, предназначенный для поддержки действий 16-й и 18-й армий, а в особенности 4-й танковой группы. Он насчитывал 412 самолетов (из них 341 исправный). Всего же с учетом войсковой авиации в подчинении 1-го воздушного флота было 675 самолетов разных типов. Организационно I авиакорпус разделялся на 9 групп бомбардировщиков (примерно 270 самолетов), 3 2/3 группы истребителей (110 самолетов), 5 эскадрилий дальних разведчиков (50 самолетов), 1 группу транспортной авиации (30 самолетов). Соответственно армейская авиация была представлена 4 эскадрильями дальних разведчиков (40 самолетов), 11 эскадрильями ближних разведчиков (110 самолетов) и 3 связными эскадрильями (30 самолетов).

Однако, несмотря на общую слабость, 1-й воздушный флот отличался от своих соседей качественным составом своей ударной авиации. На вооружении бомбардировочных эскадр KG1, KG76 и KG77 состояли новые Ю-88, а не старички Хе-111 или даже «карандаши» До-17.

Также необходимо отметить, что к началу войны часть полосы Прибалтийского Особого военного округа находилась в полосе наступления 9-й армии и 3-й танковой группы соседней группы армий «Центр». Это в еще большей степени ухудшало положение войск Красной армии в Прибалтике. Это касалось не только пехоты и танков, но и авиации. По крайней мере, в первый день войны ВВС ПрибОВО, помимо I авиакорпуса, также противостоял VIII авиакорпус 2-го воздушного флота (подчиненного группе армий «Центр»). Это прибавляло к силам 1-го воздушного флота еще около 560 боевых самолетов, существенно менявших баланс сил сторон в воздухе.

Под прицелом двух танковых групп

Прибалтийский военный округ был создан 11 июля 1941 г. для защиты морских и сухопутных границ Советского Союза и обеспечения безопасности новых Советских республик. Первоначально в его состав были включены только войска, дислоцировавшиеся на территории Латвийской и Литовской республик. Приказом НКО № 0190 от 17 августа 1940 г. округ был переименован в Прибалтийский Особый военный округ (ПрибОВО) с включением в него территории Эстонской ССР. Одновременно национальные армии прибалтийских государств были переформированы в 22, 24 и 29-й территориальные стрелковые корпуса Красной армии. С началом боевых действий Прибалтийский Особый военный округ становился Северо-Западным фронтом.

Советские войска в Прибалтике в наибольшей степени зависели от того, какой будет избран вариант развертывания, «северный» или «южный». В случае выбора «северного» варианта Северо-Западный фронт получал амбициозную задачу: «По сосредоточении войск, атаковать противника с конечной целью, совместно с Западным фронтом нанести поражение его группировке в Восточной Пруссии и овладеть последней»^[8]. Наряд сил на ее решение по «Соображениям…» сентября 1940 г. предусматривался следующий:

«30 стрел. дивизий, из них 6 национальных;

2 мотодивизии;

4 танковых дивизии;

2 отд. танковых бригады;

20 полков авиации, а всего 1140 самолетов»^[9].

По «южному» варианту задачи были куда скромнее: оборонять побережье, прикрыть минское и рижско-псковское направления, не допустить вторжения на советскую территорию. Наступление предполагалось с куда менее амбициозными целями, чем сокрушение Восточной Пруссии: «С целью сокращения фронта 11 Армии и занятия ею более выгодного исходного положения для наступления, в период сосредоточения войск, во взаимодействии с 3 Армией Западного фронта, овладеть районом Сейны, Сувалки и выйти на фронт Шиткемен, Филипово, Рачки». Дальнейшая задача носила вспомогательный характер: «Сковать силы немцев в Восточной Пруссии».

Пропорционально сокращению масштаба решаемых задач сокращался наряд сил:

«17 стрел. дивизий;

4 танковых дивизии;

2 мотострелковых дивизии;

2 танковых бригады;

20 полков авиации»^[10].

Как мы видим, количество выделяемых фронту стрелковых дивизий сокращается почти вдвое. Однако наряд сил подвижных соединений и сил авиации остается прежним. В Прибалтике по обоим вариантам предполагалось задействовать 3-й мехкорпус ПрибОВО и 1-й мехкорпус из Ленинградского округа.

К весне 1941 г. советское военное планирование остановилось на «южном» варианте. Согласно «Соображениям…» от 15 мая 1941 г., Северо-Западный фронт попал в «…и прочие», его задачи проходили по пункту «вести активную оборону против Финляндии, Восточной Пруссии, Венгрии и Румынии».

По записке Ватутина от 13 июня 1941 г. Северо-Западный фронт должен был принять участие в первой операции, имея в своем составе «23 дивизии, из них: сд — 17, тд — 4, мд — 2 и осбр — 1»^[11]. Однако на этот раз ни о каком 1-м мехкорпусе из Ленинградского округа не было и речи. Фронт должен был опираться на два своих мехкорпуса: 3-й и сформированный весной 12-й.

На земле… С формальной точки зрения к началу войны в Прибалтийском Особом военном округе было даже чуть больше соединений, чем предусматривалось предвоенными планами первой операции. В подчинении округа находились 19 стрелковых дивизий, 2 мехкорпуса (4-я тд, 2-я мд), 1 стрелковая бригада (на Сааремаа) и даже 1 воздушно-десантный корпус. Они объединялись управлениями трех армий: 8, 11 и 27-й.

8-я армия генерал-майора П. П. Собенникова состояла из двух стрелковых корпусов: 10-го (10-я и 90-я стрелковые дивизии) и 11-го (48-я и 125-я стрелковые дивизии), а также 12-го механизированного корпуса. С началом военных действий в ее оперативное подчинение поступали два укрепленных района (УР), 9-я артиллерийская противотанковая бригада, а также 7-я смешанная авиационная дивизия (САД).

Соответственно 11-й армии генерал-лейтенанта В. И. Морозова были подчинены 16-й стрелковый корпус (5, 33 и 188-я стрелковые дивизии) и 29-й стрелковый корпус (179-я и 184-я стрелковые дивизии), 23, 126 и 128-я стрелковые дивизии (подчиненные непосредственно 11-й армии), а также 3-й механизированный корпус. Средняя укомплектованность стрелковых дивизий армии генерала Морозова составляла от 9201 до 11 260 человек. Исключение составляли соединения 29-го территориального стрелкового корпуса. Они содержались по штатам сокращенного состава и насчитывали: 179-я — 5947 и 184-я — 5994 человека. В значительной степени это объяснялось недоверием к национальным кадрам. С началом военных действий в оперативное подчинение армии передавались два УРа, 10-я ПТАБР и 8-я САД.

Самым сильным в ПрибОВО был 3-й механизированный корпус генерал-майора А. В. Куркина. Последний известный нам доклад о состоянии 3-го мехкорпуса был подготовлен 25 апреля 1941 г. В целом мехкорпус Куркина, как относившийся к первой волне формирования, был укомплектован хорошо^[12]. Однако новых танков в нем было немного. Всего их было 109 машин — 50 Т-34 в 5-й танковой дивизии и 59 КВ во 2-й танковой дивизии. По типам новые танки распределялись следующим образом. Из 50 Т-34 30 машин были вооружены 76,2-мм пушкой Л-11, а 20–76,2-мм пушкой Ф-34. Из 59 КВ 32 танка были вооружены Л-11; 7 танков — Ф-32 и 20 танков — 152-мм гаубицей М-10Т, т. е. это были КВ-2. Танки КВ-2 3-го мехкорпуса были ранних серий, с установкой МТ-1 и высокой башней. До весны 1941 г. в 5-й танковой дивизии было 20 КВ с Ф-32, но по распоряжению Жукова их изъяли и отправили в Белоруссию, в 6-й мехкорпус.

В докладе обращают на себя внимание следующие вещи. Во-первых, это наличие в боекомплекте соединения бронебойных снарядов. Как покажут дальнейшие события, для 3-го мехкорпуса их наличие было особенно актуально. Если 45-мм бронебойных снарядов было даже в избытке (в три раза больше штата), то 76-мм бронебойные снаряды отсутствовали вовсе. Более того, в докладе стоит пометка об отсутствии в мехкорпусе выстрелов к танковой 76,2-мм пушке Л-11. Это подтверждает также ведомость наличия боеприпасов во 2-й танковой дивизии. Напротив графы «76-мм выстрелы к тяж. танк.» стоит красноречивый «0»^[13]. Чуть лучше была ситуация в 5-й танковой дивизии. Бронебойных снарядов к 76,2-мм пушкам дивизия не имела вовсе. Однако имелось 159 осколочно-фугасных и 29 шрапнельных выстрелов к пушке обр. 1902 г. Шрапнелью, поставленной на удар, можно было даже стрелять по танкам. Но в итоге на 50 Т-34 было меньше двух сотен 76,2-мм снарядов, примерно по четыре на танк. Ситуация, прямо скажем, чудовищная. Теоретически к пушкам Л-11 и Ф-32 подходили выстрелы от 76,2-мм дивизионных орудий, но в штате 1941 г. в танковых дивизиях таких пушек не было. Дивизионные «трехдюймовки» были в моторизованной дивизии, но она дислоцировалась в другом месте. Также к орудиям КВ и Т-34 подходили 76,2-мм выстрелы от полковой пушки обр. 1927 г. и пушки танка Т-28. Но их использование сводило к нулю преимущества длинноствольного орудия новых танков. Конечно, с 25 апреля до 22 июня ситуация могла улучшиться, но далее нам еще придется вернуться к этому вопросу при описании боевых действий.

Ситуация с боеприпасами к танкам КВ-2 была лучше, хотя бы за счет наличия 152-мм гаубиц М-10 в танковой дивизии. Служивший в начале войны в 3-м мехкорпусе танкист Осадчий в своих воспоминаниях писал: «Танки КВ с пушкой калибра 152 мм и 30 бетонобойными и осколочно-фугасными снарядами были громоздкими, и это лишало их главного преимущества — маневра и огня». Не следует воспринимать его слова буквально. На 25 апреля 1941 г. в 3-м мехкорпусе не было ни единого бетонобойного снаряда. Зато 152-мм осколочно-фугасные выстрелы имелись в избытке.

Второй момент, который обращает на себя внимание, — это характер эксплуатации новой матчасти и распределение обученных водителей. Далеко не все танки постоянно эксплуатировались. Причем это не было прерогативой Т-34 и КВ. Такой же принцип исповедовался в отношении танков всех типов (см. таблицу).

Состояние и характер использования танков 3-го мехкорпуса^[14]

	Имеется	В ремонте на заводе	В ремонте в части	На консервации	В эксплуатации
КВ	59	—	1	50	8
Т-34	50	—	—	44	6
Т-28	58	14	14	19	11
БТ	525	18	47	251	88
Т-26	49	8	6	11	18
Т-27	47	—	10	—	35

Из таблицы хорошо видно, что большая часть техники находилась на консервации. С одной стороны, это сохраняло и без того невеликий моторесурс новых танков. С другой стороны, обучение водителей велось только на части штатных танков, а основной «рабочей лошадкой» были танкетки Т-27. Пересаживаться с них на КВ было непростым делом. Тем не менее 3-й мехкорпус мог похвастаться далеко не худшими кадрами механиков-водителей (см. таблицу).

Сводная ведомость количества моточасов по вождению механиков-водителей по дивизиям 3-го мехкорпуса на 24 апреля 1941 г.^[15]

Соединение	Имеют вождения (часов)
	до 2 ч	до 3 ч	до 5 ч	до 10 ч	выше 10 ч
2-я тд	54	79	47	89	202
5-я тд	210	94	57	52	151
84-я мд	—	—	43	88	251

Как мы видим, во 2-й танковой дивизии было немало опытных водителей. В этом соединении было кого посадить за рычаги КВ-1 и КВ-2. Гораздо хуже была ситуация в 5-й танковой дивизии.

Важным решением, принятым в апреле 1941 г., было формирование десяти противотанковых бригад (ПТАБР), вооруженных мощными 76-мм дивизионными и 85-мм зенитными орудиями. Однако сформировать за несколько недель полноценные соединения не удалось. Бичом ПТАБР по состоянию на начало войны была нехватка автотранспорта и тягачей. В ПрибОВО формировались две такие противотанковые бригады. Одна находилась в подчинении штаба 8-й армии (9-я ПТАБР), вторая — в подчинении 11-й армии (10-я ПТАБР). В 9-й ПТАБР по состоянию на утро 22 июня на 2453 человека имелось всего 84 грузовика. Скорее всего в качестве тягачей использовались в бригаде полковника Полянского танкетки Т-27. Их было 37 штук, в одном полку 17, в другом — 18.

Строительство укреплений на границе началось в Прибалтике позже других направлений и поэтому находилось в зачаточной стадии. По свидетельству помощника начальника отдела Инженерных войск Ленфронта майора Захарьина, принимавшего в 1941 г. участие в работах по строительству оборонительного рубежа на госгранице, укрепление границы Литовской ССР с Германией началось лишь с весны 1941 г. На всем протяжении от Паланги (побережье Балтийского моря) до р. Неман на границе Литовской и Белорусской ССР было организовано восемь УНС (управлений начальника строительства) с фронтом 20–40 км. Каждое управление имело 3–5 участков военно-строительных работ (ВСУ) со строительной программой в 40–50 железобетонных долговременных фортификационных сооружений. Срок окончания строительных работ назначался на осень 1941 г. с производством монтажных работ зимой 1941/42 г. и полным окончанием работ к весне 1942 г. Майор Захарьин работал инженером-фортификатором УНС-3, а поэтому дает характеристику хода работ в рамках всего строительства.

УНС-3 производило строительство на участке границы Литовской ССР с Германией, запирающем направление из р-на Сувалкской области на Лаздняй, Каунас. Чтобы дать представление о состоянии строительства, остановимся на ряде развертывания работ УНС-3, которое является до некоторой степени типичным и для всех остальных УНС.

УНС-3 и входящие в него три участка были в основном сформированы к 15.03.41 и 20.03.41 прибыли в г. Лаздняй. С первых чисел апреля они развернулись на своих местах и с помощью местного населения приступили к заготовке строительных материалов (сбор камня и вывозка его к дорогам). В начале мая в УНС-3 прибыли два строительных б-на и начали поступать механизмы, инструменты и материал. К концу мая на участках были организованы стройдворы и начали работать камнедробилки, а на двух участках приступили к земляным работам. Лишь в первых числах июня 1941 г. на всех участках были развернуты основные работы на объектах.

Как уже упоминалось, в составе УНС-3 было создано три ВСУ. Фронт каждого составлял приблизительно 7 км с глубиной 5–6 км. В каждом из них было намечено строительство 40–50 долговременных железобетонных сооружений и в районе Лаздняй — подземное железобетонное сооружение — КП. Передний край обороны был выбран вплотную к госгранице, передовые фортификационные сооружения отстояли от границы на 50–200 м и благодаря открытой местности полностью просматривались со стороны противника. Строительство началось по всему фронту управления и по всей глубине участка.

В результате к 15 июня 1941 г. на каждом участке имелось по 6–9 забетонированных сооружений, находящихся еще в опалубке, без амбразур и вооружения. 16 июня 1941 г. была получена директива о срочном (в течение 10 дней) приведении в боевую готовность забетонированных сооружений путем закладки амбразурных проемов мешками с землей, заделки их деревом и установки в них вооружения полевого типа. УНС-3 приступило к этой работе, продолжая одновременно бетонирование новых объектов. Всего в результате проведенных работ на 22 июня 1941 г. было забетонировано 23 сооружения, но они еще находились в опалубке, не были закончены, не имели вооружения и в довершение всего не были заняты войсками.

В небесах… ВВС Приб ОВО состояли из пяти авиадивизий: 4-й САД комбрига А. Н. Соколова, 6-й САД полковника И. Л. Федорова, 7-й САД полковника П. М. Петрова, 57-й САД полковника К. А. Катичева и 8-й САД полковника В. А. Гущина. Из них три (6, 7 и 8-я САД) предназначались для обеспечения действий трех армейских объединений, а еще две (4-я и 57-я САД) подчинялись непосредственно командованию ВВС округа. Всего ВВС округа насчитывали, по разным данным, около 1200 боевых самолетов. В одном из документов приводилась даже цифра 1366 самолетов, но с учетом машин корпусной авиации. Однако последнее предвоенное донесение штаба ВВС ПрибОВО от 17.00 21 июня 1941 г. о наличии исправной матчасти дает куда более скромные цифры:

4-я САД — 43 истребителя и 108 бомбардировщиков;

6-я САД — 96 истребителей и 109 бомбардировщиков;

7-я САД — 92 истребителя и 88 бомбардировщиков;

8-я САД — 192 истребителя и штурмовика;

57-я САД — 107 истребителей и 38 бомбардировщиков.

Итого — 530 истребителей и штурмовиков и 343 бомбардировщика^[16].

Соответственно на это количество боеготовых самолетов имелось летчиков (экипажей): 359 истребителей, 381 бомбардировщик и 50 штурмовиков. Легко видеть, что далеко не все самолеты были обеспечены боевыми экипажами.

Так же как и в других округах, весной 1941 г. на аэродромах ПрибОВО развернулось строительство бетонных ВПП. К 1 июня 1941 г. на всех 23 запланированных к оборудованию новой полосой аэродромах приступили к устройству корыт, бетонные работы были начаты на 5 аэродромах.

Не следует думать, что о защите аэродромов вообще не думали. Другой вопрос, что не было проявлено должной настойчивости. В отчете, по итогам боевой деятельности 57-й САД указывалось: «За семь дней до войны части приступили к постройке земляных убежищ для самолетов, но этому новому мероприятию командирами частей не уделялось должного внимания и убежища к началу войны полностью построены не были»^[17].

Тем не менее к началу войны аэродромы ПрибОВО было трудно назвать «спящими». Согласно последней предвоенной оперсводке штаба ВВС ПрибОВО, «в каждом полку одна эскадрилья находится в готовности № 2»^[18]. Готовность № 2 обеспечивала взлет истребителей летом через 2–3 мин. Немедленный взлет обеспечивала готовность № 1.

…и на море. Фланг Прибалтийского Особого военного округа примыкал к Балтийскому морю. Поэтому целесообразно хотя бы вкратце коснуться задач Красного флота на Балтике в военное время. Они были очерчены в директиве народного комиссара ВМФ адмирала Н. Г. Кузнецова от 26 февраля 1941 г. КБФ должен был:

«… — не допустить морских десантов противника на побережье Прибалтики и на острова Эзель и Даго;

— совместно с военно-воздушными силами Красной Армии нанести поражение германскому флоту при его попытках пройти в Финский залив;

— не допустить проникновения кораблей противника в Рижский залив;

— содействовать сухопутным войскам, действующим на побережье Финского залива и на полуострове Ханко, обеспечивая их фланги и уничтожая береговую оборону противника;

— быть в готовности обеспечить переброску одной стрелковой дивизии с побережья Эстонии на полуостров Ханко;

— действиями флота в сочетании с оборонительными минными постановками, а также постановкой подводными минными заградителями минных банок на подходах к портам и базам, а на внутренних фарватерах — авиацией — затруднить развертывание и действия сил флота противника»^[19].

Нельзя не отметить, что в этом перечне нет ни слова о нарушении коммуникаций противника. С началом военных действий планировалась постановка оборонительных минных заграждений и создание в Финском заливе трех минно-артиллерийских позиций. Насколько это соответствовало обстановке? Уже после войны бывший начальник штаба КБФ адмирал Ю. А. Пантелеев писал:

«Флот […] готовился годами к войне на море, прежде всего:

а) к действиям на коммуникациях;

б) к бою на минно-артиллерийской позиции в устье Финского залива;

в) к обороне военно-морских баз с моря;

г) к противодесантной обороне островов Моонзунд. Получилось все наоборот и по вариантам, которые никогда не рассматривались ни в Академии, ни в Главморштабе, ни на флоте…»^[20].

Стратегия КБФ предполагалась сугубо оборонительная, даже с некоторым преувеличением возможностей противника. Конечно, решительный прорыв к Осло в Норвежской кампании продемонстрировал наступательный потенциал Кригсмарине. Но повторение этого в войне с СССР было все же маловероятно. Тем не менее морские десанты стали пугалом как на Балтике, так и на Черном море. Для противодесантной обороны в районе Лиепаи располагалась 67-я стрелковая дивизия генерал-майора Н. А. Дедаева, подчиненная не 8-й, а 27-й армии. Задачей дивизии была оборона побережья, в связи с этим один ее полк был в Вентспилсе. Возможно, она была бы полезнее на границе, для сужения чудовищной полосы обороны 10-й стрелковой дивизии.

^{Командующий Прибалтийским особым округом Ф. И. Кузнецов}

Иногда на флот проецируют наступательную стратегию Красной армии, что не совсем верно. В рамках этих соображений утверждается, что Лиепая была вынесенным вперед сосредоточением запасов Балтийского флота — топлива всех видов, мин, минных защитников и пр. В действительности основные запасы топлива находились в районе Кронштадтской военно-морской базы. Так, например, мазута в Лиепае было впятеро меньше, чем в Кронштадте. При этом еще до войны были приняты меры по вывозу топлива из передовой базы. По состоянию на 1 марта 1941 г. в Лиепае было всего 4 % запаса мин КБФ (493 из 12 777) и ни одного минного защитника^[21].

Для Прибалтийского округа приморский фланг был головной болью, оттягивал дополнительные ресурсы на противодесантную оборону. Помимо 67-й стрелковой дивизии на острове Сааремаа была расквартирована сформированная в 1940 г. 3-я отдельная стрелковая бригада. Она также подчинялась 27-й армии.

Последние мирные дни. Непосредственно у государственной границы находились от Балтийского побережья до Аусгаллен: 10, 90 и 125-я стрелковые дивизии 8-й армии, от р. Неман до Копциово — 5, 33, 188 и 128-я стрелковые дивизии 11-й армии. Следует подчеркнуть, что в массе своей эти соединения еще находились в лагерях, а не в окопах и блиндажах на линии Молотова. Так, 5-я и 188-я стрелковые дивизии, корпусные артполки, батальон связи корпуса и штаб корпуса располагались в летнем лагере северо-западнее Козловой Руды (45–50 км от границы). 33-я стрелковая дивизия находилась еще на зимних квартирах в городах Мариамполь и Волковышки. Собственно, на линию границы от каждой стрелковой дивизии 16-го корпуса 11-й армии привлекалось по четыре стрелковых батальона, по три батареи полковой артиллерии и по дивизиону артиллерии на конной тяге.

Генерал-майор Г. Н. Шафаренко из 188-й стрелковой дивизии вспоминал:

«Три батальона дивизии (по одному от стрелкового полка) и один артиллерийский дивизион находились на границе, остальные, как говорят, „занимались по расписанию“… В соответствии с директивой командующего округом… утром 20 июня командир дивизии Иванов П. И. провел совещание командиров частей и приказал им на следующий день провести рекогносцировку участков обороны и принять в свое подчинение находящиеся там строительные батальоны.

21 июня командиры полков вместе с небольшими группами офицеров штаба и командирами батальонов занимались рекогносцировкой. В тот же день с оперативной группой офицеров выехал ближе к границе и командир дивизии. Основные силы дивизии по-прежнему оставались в лагерях. Туда же после рекогносцировки поздно вечером вернулись и все офицеры частей, командиры полков остались ночевать на границе… Почти на 40-километровом фронте от Кибартай и южнее до оз. Вишптиспис по-прежнему оставалась лишь тонкая цепочка трех батальонов».

Учитывая широкие полосы обороны соединений, такие силы лишь несколько усиливали охрану границы пограничниками. Эта картина была достаточно типичной для Особых округов 22 июня 1941 г.

Столь же типичным для приграничных округов было наличие так называемых «глубинных» соединений, находящихся в процессе выдвижения к границе. В случае Прибалтийского Особого военного округа это были 11, 16, 23, 126 и 183-я стрелковые дивизии, которые совершали переброску или марши из летних лагерей или зимних квартир к границе. Еще одну группу составляли 179, 180, 181, 182, 184 и 185-я стрелковые дивизии, находившиеся в летних лагерях и на зимних квартирах. Они никуда не выдвигались. Здесь уже скорее имела место специфика ПрибОВО. Это были соединения, сформированные из дивизий армий прибалтийских государств.

Офицерский состав этих соединений не вызывал у командования Красной армии должного доверия. Начальник штаба 29-го территориального стрелкового корпуса вспоминал: «Незадолго до моего приезда (он прибыл в штаб корпуса 19 июня 1941 г. — А. И.) было арестовано около 300 человек офицерского состава из-за неблагонадежности. Кроме того, по информации особого отдела корпуса, были заготовлены списки на две с лишним тысячи человек сержантского и рядового состава, которые подлежали изъятию из частей корпуса…»

В журнале боевых действий Северо-Западного фронта было прямо сказано: «Сосредоточение войск СЗФ опаздывало на 5–7 суток». Далее эта мысль развивалась: «Главный же вывод для войск СЗФ заключался в том, что немцы при такой группировке имели полную возможность бить наши войска по частям, т. е. в первую очередь части прикрытия 7–8 сд, потом мотомехчасти — 12 и 3 мк, и наконец резервы, которые подходили на 5–7 сутки войны»^[22]. Именно это привело к тому, что действия по плану первой операции («активная оборона против Восточной Пруссии») были для Северо-Западного фронта невыполнимы.

18 июня последовал приказ № 00229 командующего округом Ф. И. Кузнецова о «приведении в боевую готовность театра военных действий». По этому приказу в боевую готовность приводилась ПВО округа, средства связи. Помимо традиционных мер Ф. И. Кузнецов предписывал «создать на телшяйском, шяуляйском, каунасском и калварийском направлениях подвижные отряды минной противотанковой борьбы. Для этой цели иметь запасы противотанковых мин, возимых автотранспортом. Штат этих отрядов, формируемых за счет саперных частей и выделяемых начальником Автобронетанкового управления автотранспортных средств, разработать и доложить мне 19.6.41 г. Готовность отрядов 21.6.41 г.». Также Ф. И. Кузнецов отдал распоряжение по выдвижению к границе механизированных и стрелковых соединений. В 23.10 16 июня в штаб 12-го механизированного корпуса был доставлен пакет из штаба округа. В 23.00 18 июня соединения и части мехкорпуса выступили в марш, а уже 20 июня вышли в назначенные районы (находившиеся ближе к границе). Также 18 июня был поднят по тревоге и выведен из мест постоянной дислокации 3-й механизированный корпус.

Командир 10-й стрелковой дивизии генерал-майор И. И. Фадеев вспоминал: «19 июня 1941 года, до начала военных действий, было получено распоряжение от командира 10-го стрелкового корпуса генерал-майора И. Ф. Николаева о приведении частей дивизии в боевую готовность. Во исполнение этого приказа все части дивизии были немедленно ночью выведены в свои районы обороны, заняли деревоземляные огневые точки и огневые позиции артиллерии. После этого командиры полков, батальонов, рот на местности проверяли и уточняли боевые задачи согласно ранее разработанному приказу и плану боевых действий дивизии, доводили их до командиров взводов и отделений». Однако при рекордной, даже по меркам армий прикрытия, 80-километровой полосе 10-й стрелковой дивизии эти меры не могли обеспечить устойчивой обороны.

48-я стрелковая дивизия выступила из Риги в 23:00 17 июня. Она должна была полностью сосредоточиться у границы к 23 июня. Однако это было изначально слабое соединение. По состоянию на 21 июня 48-я стрелковая дивизия насчитывала всего 5155 человек. Она содержалась в сокращенном штате мирного времени.

Уже в темноте, около полуночи, в воздух поднялись бомбардировщики эскадры KG1 «Гинденбург». I группа KG1 взлетела из Повундена, а III группа — из Эйхвальде. Они должны были атаковать свои первые цели, аэродромы в Виндаве и Либаве, одновременно с началом артиллерийской подготовки на земле. Германская военная машина была запущена в действие.

Также около полуночи, точнее, в начале первого ночи, 22 июня 1941 г. на исходные позиции были выдвинуты немецкие железнодорожные орудия. Они должны были поддержать огнем натиск танков Гёпнера. В полосе наступления XXXXI моторизованного корпуса проходила железная дорога, и странно было бы ее не использовать. В группе армий «Север» было две батареи железнодорожной артиллерии — 690-я и 696-я. Обе вооружались 280-мм орудиями «короткий Бруно» (kurz Bruno). Их дальность стрельбы была «всего» около 14 км, и поэтому потребовалось выдвигать пушки ближе к границе. Часто в описании событий 1941 г. акцентируют внимание на немецких танковых войсках. Однако германская артиллерия тоже внесла заметный вклад в разгром армий советских Особых округов.

22 июня
Черный день календаря

22 июня 1941 г. — это один из самых важных дней не только в советской, но и в русской истории. Более того, по ряду показателей этот день является уникальным для мировой истории войн. В нем в удивительный клубок сплелись и переход от мирной жизни к войне, и тогдашние высокие технологии, и колоссальные масштабы происходивших событий. 22 июня знаменовало собой новую эпоху. Если ранее страны постепенно втягивались в боевые действия, то в первый день войны на советско-германском фронте сразу же вступили в дело крупные массы войск. Такого дня не было в истории Первой мировой войны, или, например, Русско-японской войны, или же Гражданской войны в Испании. Конфликт не разгорался, он сразу вспыхнул ослепительным пламенем до неба. По сути своей на этот молниеносно охвативший границу пожар войны похожи 1 сентября 1939 г. в Польше и начало арабо-израильских войн 1967 г. и 1973 г. Но по своим масштабам эти войны, конечно же, существенно уступают войне СССР с Германией. Еще это был самый длинный день во всех смыслах этого слова. Все это вместе заставляет остановиться на событиях страшного дня 22 июня 1941 г., прислушаться к ним и рассмотреть их в подробностях.

Начинать повествование с происходившего в июне 1941 г. в Прибалтике не только логически оправдано, но и удобно с практической точки зрения. Линии развития сражения между войсками группы армий «Север» и Прибалтийского Особого округа задают некий общий шаблон. Уяснив общую схему действий войск сторон, легче понимать более замысловатые схватки в Белоруссии и в Украине.

Итак, в 3.05 утра берлинского времени 22 июня 1941 г. по всей границе между СССР и Германией загрохотала артиллерийская подготовка. Прибалтика не была исключением, хотя следует признать, что артиллерийская группировка здесь не поражает ни количественно, ни качественно. Тем не менее для громкого и убийственного «концерта» орудий было предостаточно. В журнале боевых действий 1-й танковой дивизии появляется запись: «Небо дрожит от разрывов. Под прикрытием массированного артиллерийского огня батальоны начинают атаку». В истории соединения этот момент описан так: «Еще до того как в 3.45 огонь внезапно умолк, штурмовые группы саперов и стрелков уже ползли к границе. Прижимаясь вплотную к земле, они отодвинули в сторону первые заграждения. Вскоре полетели ручные гранаты, загремели связанные и сосредоточенные заряды. Предрассветные сумерки снова наполнились вспышками от палящего оружия всех калибров»^[23]. Война Германии против Советского Союза началась. На приморском фланге немцы нацеливались прежде всего на быстрый прорыв к Либаве вдоль побережья Балтийского моря.

Нет ничего удивительного в том, что столь же ярким и запоминающимся первый день войны стал для солдат и командиров Красной армии. Приближение войны чувствовали, к ней готовились. В тот первый день еще никто не знал, что впереди ждут тяжелые поражения, отступление до Москвы, Ленинграда и даже Волги. В журнале боевых действий 8-й армии начало войны описано живо, даже поэтично: «В 4.20 оперативный дежурный майор Андрющенко вбежал в блиндаж оперативного отдела и взволнованным голосом объявил: „На всей границе немцы начали артиллерийскую подготовку“. Одновременно с этим начальник штаба 8-й армии генерал-майор Ларионов разговаривал по телефону с к-ром 11 ск генерал-майором Шумиловым; последний докладывал, что немцы усиленно обстреливают Тауроген, частям приказано выдвинуться в свои районы. Артподготовка началась ровно в 4.00»^[24].

Любопытно отметить, что немцы записали начало артподготовки в 3.05 берлинского времени, т. е. в 4.05 московского времени. Советская же сторона записывает начало артподготовки на 4.00 ровно. Здесь хорошо видна разница между нападающим и обороняющимся. Немецкие солдаты и командиры поминутно смотрели на циферблаты часов и нетерпеливо ждали, когда стрелки покажут заветные пять минут четвертого. Командиры Красной армии услышали грохот канонады и, глянув на часы, мысленно вычли несколько минут — первые залпы показались им вечностью. Столь же настойчиво в советских документах отмечается длительность немецкой артподготовки. В журнале боевых действий 11-го стрелкового корпуса указывалось: «Артподготовка по переднему краю продолжалась в течение 3,5 часа»^[25]. На самом деле даже на направлении главного удара 4-й танковой группы она была достаточно короткой.

Однако обо всем по порядку. На правом фланге советско-германского фронта приняла бой 10-я стрелковая дивизия генерал-майора И. И. Фадеева. 80-километровая полоса ее обороны примыкала к Балтийскому морю. Соседство с морем стало роковым для 1-го батальона 62-го полка дивизии. Батальон, поддержанный одним артдивизионом, был прижат к морю в районе Паланги. Небольшой курортный городок стал ареной одного из первых и страшных боев войны. Сражение за Палангу началось в 6.00, а к 11.00 окруженный батальон потерял половину своего состава. К полудню закончились снаряды у артдивизиона, орудия пришлось бросить, предварительно сняв и закопав затворы. Исчерпав возможности к сопротивлению, артиллеристы и пехотинцы попытались прорваться к своим. Удалось это лишь немногим.

Наступавшая на приморском фланге 18-й армии 291-я пехотная дивизия генерала Герцога быстро продвигалась вперед. Ее главной целью был не разгром оборонявшихся на границе частей, а порт Лиепая. Не обращая внимания на фланги, 505-й полк дивизии Герцога устремился на север. В первый день войны он прошел 65 км — весьма впечатляющий результат с любой точки зрения. История Лиепаи заслуживает отдельного описания, и мы вернемся к ней немного позже.

Ввиду чрезмерно широкого фронта обороны оборона 10-й стрелковой дивизии была крайне разреженной. Вкупе с относительной внезапностью нападения это привело к быстрому распаду ее обороны. 61-я пехотная дивизия захватила неповрежденным мост через р. Миния в Гаргждай и стремительно продвигалась вперед. На подступах к городку Куляй произошло еще одно сражение на окружение, «котел» под Палангой, к сожалению, не стал единственным в своем роде. В центре построения дивизии генерала Фадеева уже в первые часы войны был окружен батальон 204-го стрелкового полка вместе с одним артдивизионом. Впрочем, здесь все завершилось относительно благополучно. Начальник управления политпропаганды Северо-Западного фронта бригадный комиссар Рябчий позднее даже приводил этот эпизод в качестве положительного примера: «204 сп 10 сд в районе Кулей был окружен, но умелым энергичным ударом он пробил в кольце врага брешь и вышел из окружения, сохранив всю материальную часть»^[26]. Для удержания позиций на правом фланге 8-й армии командованием принимались чрезвычайные меры. Так, из батальонов, работавших на строительстве укреплений на границе, было вооружено около 800 человек. Этот отряд был подчинен командиру 10-й стрелковой дивизии и занял оборону по р. Миния юго-западнее города Плунге.

Уже в этих первых схватках на приморском фланге проявилась общая для всего советско-германского фронта тенденция. Даже на вспомогательных для немцев направлениях советские войска были слабы и терпели поражение. Просто ввиду растянутости фронта стоявших на границе дивизий. Это заставляло Верховное командование растрачивать ресурс ценнейших механизированных соединений не только на направлении главного удара противника, но и на сугубо второстепенных участках. Хотя бы для того, чтобы фронт здесь не рассыпался вовсе.

Относительная тишина была лишь на левом фланге 10-й стрелковой дивизии. Несмотря на то что германские войска утром 22 июня перешли границу с СССР практически на всем ее протяжении, нажим атакующих не был равномерным по всему фронту. Невозможно быть везде одинаково сильным. Достаточно четко выделялись направления главных и вспомогательных ударов. Главный удар группы армий «Север» наносился на шауляйском направлении (об этом будет рассказано ниже). Вспомогательный удар 18-й армии пришелся на приморский участок фронта. Между главным и вспомогательным ударами была перемычка, прикрытая лишь отдельными отрядами. Как написал историограф группы армий «Север» Гаупт, «стык между I и XXVI армейскими корпусами обеспечивал 374-й пехотный полк (207-й охранной дивизии). Полк шестью усиленными штурмовыми отрядами перешел границу, чтобы отвлечь русских от направления главного удара». Со стороны I армейского корпуса 6-километровую «полосу бездействия» прикрывал разведывательный отряд 11-й пехотной дивизии.

Левым соседом 10-й стрелковой дивизии была 90-я стрелковая дивизия полковника М. И. Голубева. По сравнению с ненормально широким фронтом своего соседа она занимала более узкую полосу — 30 км. Однако эта полоса все равно в три раза превышала уставную норму. Попадание части участка обороны дивизии в «полосу бездействия» между двумя немецкими корпусами ненамного облегчало ее участь. На растянутую оборону на левом фланге дивизии полковника Голубева навалились сразу две пехотные дивизии противника. Для сравнения: атаковавшая ее 11-я пехотная дивизия (левое крыло I армейского корпуса) имела полосу наступления шириной всего около 2 км. Неблагоприятное для Красной армии соотношение сил быстро стало очевидным для противника. В истории 11-й пехотной дивизии первые часы войны оцениваются с энтузиазмом: «Силы противника были слабыми, наступление развивалось хорошо, и дивизия захватила переправы через Юру в неповрежденном состоянии».

По советским данным, бои на рубеже р. Юра начались уже в 8.30 утра 22 июня. Как отмечалось в истории той же 11-й пехотной дивизии, «оборонительные сооружения на Юре были в незавершенном состоянии, и на организованное сопротивление поначалу не рассчитывали. Наступление осложнялось беспокоящим огнем русской артиллерии, которая с помощью отдельных дальнобойных орудий, прикрепленных к тягачам, по карте обстреливала важные точки маршрута»^[27].

Скорее всего, это была артиллерия 90-й стрелковой дивизии, заранее подготовившая данные для стрельбы. В 12.00 22 июня в оперсводке 10-го стрелкового корпуса прозвучали слова: «На фронте 90 сд действует до двух ПД и одного танкового полка, имеются моточасти»^[28]. Оценка эта была достаточно реалистичной, за исключением «танкового полка». Тема танков получила продолжение, в той же сводке указывалось: «Установлено большое скопление танков и мотоциклистов в районах 1) в лесу юж. м. Дидкемис, 2) в р-не Тринопис (3 км ю.-з. Пограмантис)»^[29]. Причем в этом месте в документе есть приписка карандашом: «Дважды подтверждено скопление танков». Скорее всего, в качестве «танков» выступил 185-й батальон штурмовых орудий, приданный I армейскому корпусу.

В действительности крупные массы немецких танков были на соседнем участке, на шауляйском направлении. Довольно часто можно встретить утверждение, что катастрофы летом 1941 г. можно было бы легко избежать, если бы 20–21 июня из Москвы последовал приказ армиям прикрытия привести войска в боевую готовность и занять оборону в УРах. Однако у нас есть прекрасный пример того, как развивались бы события, если бы соединения первого эшелона во всех армиях прикрытия все же встретили агрессора на позициях на границе. Это боевые действия в полосе 125-й стрелковой дивизии 8-й армии Северо-Западного фронта. Можно даже сказать, что перед нами даже несколько идеализированный вариант расположения соединения Красной армии на границе. 125-я дивизия мало того, что заблаговременно села в укрепления, но еще и заняла позиции в глубине. Непосредственно на границе было лишь боевое охранение. Соответственно у обороняющегося была небольшая, но ощутимая фора по времени, за которое противник проходит предполье. Комплектность 125-й стрелковой дивизии была, по меркам 1941 г., хорошая. На 21 июня она насчитывала 10 522 человека. В дивизии было много самозарядок Токарева — в соединении имелось 8190 обычных винтовок и 3630 самозарядных. Помимо этого, дивизия располагала 813 пистолетами-пулеметами ППД. Такой высокий уровень оснащения автоматическим оружием был редкостью даже в армиях приграничных округов. Разница в количестве единиц стрелкового оружия и численности личного состава дивизии, очевидно, объясняется наличием запаса для вооружения призываемых по мобилизации. Артиллерией соединение было укомплектовано практически по штату. Одним словом, 125-я стрелковая дивизия генерал-майора П. П. Богайчука была крепкой боевой единицей даже с учетом ее неотмобилизованности.

Дивизия генерала Богайчука строила оборону в два эшелона: 657-й стрелковый полк занимал оборону юго-восточнее Таураге на участке 12 км, 466-й полк — северо-западнее Таураге на участке шириной 13 км, 149-й полк находился в резерве командира дивизии и был сосредоточен в районе севернее Таураге. Таким образом, полки получили полосу обороны, полагавшуюся по уставу для всей дивизии. Напомню, что согласно проекту Полевого устава 1939 г. (ПУ-39), «на нормальном фронте стрелковая дивизия может успешно оборонять полосу шириной по фронту 8–12 км и в глубину 4–6 км; стрелковый полк — участок по фронту 3–5 км и в глубину 2,5–3 км». Здесь следует заметить, что уставные плотности обороны не берутся с потолка. Они являются производной от технических возможностей оружия дивизии, а также маршевых возможностей ее подразделений.

Противник у 125-й стрелковой дивизии 22 июня был куда более серьезный, чем у соседа справа, — соединение находилось в полосе наступления XXXXI моторизованного корпуса 4-й танковой группы. Пользуясь своей подвижностью, немецкие танковые и моторизованные части вышли на исходные позиции в последний момент перед началом кампании. В ночь на 22 июня 1-я и 6-я танковые дивизии XXXXI корпуса пересекли Неман и к 3.0 подошли к границе. Советской разведкой, если опираться на разведсводки Прибалтийского военного округа, группировка механизированных частей противника вскрыта не была. Впоследствии это станет типичной ситуацией для начального периода войны. Немецкие механизированные соединения раз за разом форсированными маршами выходили в новый район сосредоточения и наносили сокрушительный удар. Советская разведка не успевала отслеживать эти перемещения, а советское командование, соответственно, реагировать на них. По такому сценарию впоследствии развивалась катастрофа Юго-Западного фронта под Киевом в сентябре 1941 г., Западного и Брянского фронтов на дальних подступах к Москве в октябре 1941 г. В первый день войны произошла генеральная репетиция будущих прорывов. Две немецкие танковые дивизии атаковали с марша после короткой, 5-минутной, артиллерийской подготовки по выявленным целям на советской территории.

Непосредственно вдоль шоссе на Шауляй наносила удар 1-я танковая дивизия. Использование крупного шоссе в качестве оси наступления было типичным решением для немецких «блицкригов». Также традиционно для немецкой практики боевых действий 1-я танковая дивизия была разбита на боевые группы, наступавшие по параллельным маршрутам. Первая, так называемая боевая группа Вестховена, была «мотопехотной». Она строилась вокруг мотопехотного полка, и ей была придана всего рота танков. Соответственно вторая группа была «танковой». Она называлась боевой группой Крюгера и объединяла танковый и мотопехотный полки. Лидером каждой боевой группы была «бронегруппа» из танков и батальона на БТР. Только в одном случае это была рота (18 машин), а в другом — почти два батальона. Впереди группы Крюгера наступала ударная группа Кнопфа (37-й саперный батальон). Саперы расчищали дорогу танкам. Инженерное обеспечение действий танков стало одним из «ноу хау» Второй мировой. В Красной армии оно было отлажено во второй половине войны.

Момент внезапности было решено использовать по максимуму. Крюгером был сформирован передовой отряд из 10 Pz.III, 2 Pz.IV, мотопехоты на 16 БТРах, двух самоходных 20-мм зенитных автоматов и батареи легких гаубиц. Он начал наступление уже в 3.00 берлинского времени. Отряд быстро прорвался через реку Юру благодаря найденному броду у деревни Дабкишки, к западу от Таураге.

На преодоление предполья 1-я танковая дивизия затратила примерно два часа. Выделенные для обороны предполья советские стрелковые роты были окружены и упорно бились в полной изоляции. Одним из преимуществ, которое было у немцев в первый день войны, являлась возможность наступать вместе с пехотой. В дальнейшем моторизованные корпуса вырывались на оперативный простор, оставляя пехотные дивизии далеко позади. 22 июня 1-й танковой дивизии был подчинен 489-й пехотный полк. Это усиливало пехотное звено ударной группировки 4-й танковой группы, снимая нагрузку с ценнейшей мотопехоты и избавляя от потерь. Около 5.00 утра берлинского времени 489-й пехотный полк вышел на окраину пограничного города Таураге.

Город уже был подготовлен к штурму мощным ударом немецкой артиллерии. Генерал-лейтенант В. Ф. Зотов, находившийся в начале войны в Таураге, вспоминал: «В 4.00^[30] 22 июня мы были разбужены взрывами артснарядов… От взрыва первых же снарядов загорелся дом, где размещался штаб 125-й стрелковой дивизии… Город обстреливался ураганным огнем вражеской артиллерии. Зная, что в городе постройки в основном деревянные, враг вел огонь главным образом зажигательными снарядами, вследствие этого через 15–20 минут после начала артиллерийского обстрела город горел».

Шоссейный мост через реку Юра был взорван, однако в руки наступающих немцев попадает неповрежденным железнодорожный мост. Он используется для переправы 489-го пехотного полка. Всего в районе Таураге немцам удалось с ходу захватить неповрежденными два из трех мостов через реку. Дивизия П. П. Богайчука принимает бой и сразу оказывает ожесточенное сопротивление. В журнале боевых действий XXXXI корпуса отмечается: «06.50 — боевая группа Вестховена (1-я тд) захватывает после тяжелого кровопролитного боя разрушенный шоссейный мост через Юру и формирует небольшой плацдарм в южной части Таурогена. Наступающие на Тауроген силы попали под сильный артобстрел — всего установлено присутствие 13 вражеских батарей — и были многократно атакованы вражеской авиацией»^[31].

Преодолев крутые берега реки Юры на БТРах, группа Вестховена ворвалась в город. Сражение за Таураге вылилось в напряженные уличные бои. В ЖБД 1-й танковой дивизии подчеркивалось: «Враг сражается упорно и ожесточенно». Уже в 11.00 берлинского времени для поддержки штурмующих Таураге боевых групп была подтянута тяжелая артиллерия. С советской стороны город оборонял 657-й стрелковый полк майора С. К. Георгиевского. Немцам удалось взять Таураге под свой контроль к 16.00 22 июня. Окончательная зачистка города была поручена пехотному полку. До поздней ночи в городе шли бои за каждый дом и каждый перекресток. Немецкая пехота прокладывала себе дорогу вперед с помощью огнеметов и подрывных зарядов. Только к полуночи оборонявшие Таураге советские части были оттеснены на северо-восточные окраины города. Тем не менее следует признать, что «Сталинградом» он не стал. Взорванный шоссейный мост через Юру был во второй половине дня исправлен саперами. Наступление подвижных частей дивизии Кирхнера продолжалось. После полуночи группа Вестховена продвинулась на 10 км к северо-востоку от Таураге.

«Танковая» боевая группа 1-й танковой дивизии (Крюгера) должна была наступать проселочными дорогами параллельно шоссе на Шауляй. В этой боевой группе была сосредоточена основная масса танков соединения. Разделение боевых групп между несколькими маршрутами позволяло эффективнее использовать имеющиеся силы. Если одна боевая группа застревала, то продвижение второй и угроза тылу могли заставить противника отходить. Также успешнее наступавшая боевая группа могла нанести удар во фланг и тыл обороне перед фронтом своего соседа. Успешные действия передового отряда ранним утром 22 июня обеспечили прорыв основной массы боевой группы Крюгера в глубину советской обороны.

Однако нельзя сказать, что этот прорыв стал для немцев легкой прогулкой. В ЖБД XXXXI корпуса отмечается: «Сильный огонь вражеской артиллерии на всем фронте 1-й тд, левое крыло атакуют вражеские танки»^[32]. «Левое крыло» — это как раз группа Крюгера. Что это были за танки — остается только гадать. Возможно, за танки были приняты броневики 125-й стрелковой дивизии. Не исключено, что к границе был выброшен с целью прояснения обстановки отряд из 202-й моторизованной дивизии. Приказ на ведение разведки у нее был. Сохранившиеся документы советской стороны ничего не говорят о каких-либо танковых атаках, предпринятых 22 июня. Вообще, одной из проблем изучения событий 1941 г. является плохая сохранность документов частей Особых округов. О реальных подвигах советских пехотинцев, артиллеристов и танкистов приходится узнавать из немецких «кригстагебухов»^[33] и «гешихтов»^[34].

Главные силы группы Крюгера подошли к Юре к 120 22 июня. По пути им пришлось разминировать минные поля и преодолевать бетонные пограничные укрепления. Для их штурма были задействованы мотопехота и часть танков. Однако Крюгер не стал дожидаться ликвидации всех оставшихся очагов сопротивления в УРе на границе. Бронегруппа из батальона мотопехоты на БТРах и танках устремилась дальше в глубину советской обороны, к шоссе Таураге — Шауляй.

К концу дня боевая группа Крюгера продвинулась довольно далеко вперед по шоссе на Шауляй. Части 125-й стрелковой дивизии на этом направлении были оттеснены в леса к северу от Таураге. Как мы видим, даже занявшая полноценные позиции 125-я стрелковая дивизия не сумела их удержать. Растянутость соединения по широкому фронту сделала свое дело. Это было очевидно уже тогда. Командование 125-й дивизии, оценивая результаты первого дня боев, отмечало: «Первоначальный успех противника на фронте дивизии (противник продвинулся задень на 12 км) объясняется его численным превосходством и тем, что дивизия вела бои на 40-километровом фронте. У нас не было танков, не хватало средств ПТО и транспорта для подвозки боеприпасов. Было мало ручных гранат»^[35]. На всякий случай отмечу, что к началу войны в дивизии был полный комплект штатных противотанковых орудий — 54 пушки калибром 45 мм. Дело тут, скорее, в технических возможностях «сорокапяток» поражать новые немецкие танки 1-й танковой дивизии. Артиллерии 125-й стрелковой дивизии, по немецким данным, были нанесены тяжелые потери уже в первый день войны. В журнале боевых действий 1-й танковой дивизии указывалось: «Установлено, что перед дивизией находился 466-й сп русской 125-й сд. Артиллерия этой дивизии, скорее всего, ликвидирована. 9 батарей уничтожено в бою, 5 — танками. В лесах северо-восточнее Таурогена захвачено много транспорта и орудий».

К слову сказать, у 125-й стрелковой дивизии была даже поддержка авиации. В район Таураге летал 40-й авиаполк скоростных бомбардировщиков 6-й САД. Однако эти налеты не впечатлили противника. Относительно обстановки в воздухе в первый день войны отзыв командования 1-й танковой дивизии был краток: «Наше истребительное прикрытие эффективно, отдельные бессистемные бомбежки со стороны русских».

Впрочем, нельзя не отметить, что взлом обороны своевременно занявшей оборону советской стрелковой дивизии довольно дорого стоил немцам. 1-я танковая дивизия потеряла 22 июня 1941 г. 313 человек убитыми и ранеными и 34 человека пропавшими без вести. Это стало своего рода рекордом в летней кампании. В ЖБД XXXXI корпуса по итогам дня 22 июня было прямо сказано — «потери превышают нормальный уровень».

Справа от 1-й танковой дивизии атаковала 6-я танковая дивизия того же XXXXI моторизованного корпуса. Она также была выдвинута к границе в ночь на 22 июня и перешла в наступление с марша. Достаточно часто немцы предпочитали ставить танковые дивизии одного корпуса в затылок друг другу, двигаясь по одной хорошей дороге. Такие примеры мы увидим далее, в Белоруссии и Украине. Однако время от времени германские генералы выбирали наступление по двум неравноценным маршрутам, с использованием ударной мощи сразу двух дивизий. Именно по такому сценарию была использована 6-я танковая дивизия в первые дни войны с СССР. В ее распоряжении не было крупных шоссе, дивизия двигалась по проселкам.

Как вспоминал служивший в тот период в этом соединении полковник Ритген, «сопротивление противника в нашем секторе оказалось намного сильнее, чем ожидалось. Путь нам преграждали шесть противотанковых рвов, прикрывавшихся пехотинцами и снайперами, засевшими на деревьях. К счастью для нас, у них не было противотанковых пушек и мин. Поскольку никто не сдавался, пленных не было. Однако вскоре танки остались без боеприпасов, что до этого ни разу не случалось в ходе кампаний в Польше и Франции. Пополнение боеприпасов зависело от грузовиков, застрявших в пробке где-то позади»^[36]. По словам Ритгена, ни один мост на пути его дивизии не был взорван, однако их ограниченная грузоподъемность заставляла танки форсировать реки вброд. Интересно отметить, что именно в полосе б-й танковой дивизии были использованы диверсанты «Бранденбурга». С их помощью был захвачен мост у селения Конгайлы. Судя по карте, это даже не мост через реку, а через крупный овраг. Противником 6-й танковой дивизии поначалу были левофланговые части 125-й стрелковой дивизии.

Эрхард Раус, командовавший в июне 1941 г. 6-й стрелковой (моторизованной) бригадой 6-й танковой дивизии, впоследствии вспоминал: «Артиллерийская подготовка началась 22 июня 1941 года в 03.05, и вскоре связной „Шторх“, использовавшийся в качестве разведчика, сообщил, что деревянные пулеметные вышки на окраинах Силине уничтожены. После этого 6-я танковая дивизия пересекла советскую границу к югу от Таураге. Боевая группа „фон Зекендорф“ ворвалась в деревню Силине и довольно быстро очистила дорогу на Кангайлай, хотя в лесу восточнее этого города 2 русские роты оказали исключительно упорное сопротивление. Наша пехота сумела подавить последний очаг только в 16.00, после тяжелого боя в лесу. Не обращая внимания на это препятствие, боевая группа „Раус“ начала двигаться вперед. Именно она возглавляла наступление дивизии в эти утренние часы. Мост через реку Сесувис в Кангайлае попал в наши руки, и мы быстро разбили разрозненные группы противника, сопротивлявшиеся на открытой местности вокруг Мескай. Мы ожидали русской контратаки с северного берега Сесувиса, однако она так и не состоялась. Мои головные подразделения к вечеру достигли Эрцвилкаса».

Согласно документам, у Эржвилкаса (так правильно называется город, названный Раусом Эрцвилкасом) 6-я танковая дивизия оказывается только ночью, около 1.00 23 июня. Тем не менее, несмотря на наступление в темноте, задача дня для 6-й танковой дивизии — выход к реке Дубисса — выполнена не была. Если 1-я танковая дивизия уверенно неслась вперед вдоль Шауляйского шоссе, 6-я танковая дивизия пожинала все трудности наступления по параллельному маршруту по проселочным дорогам. В ее журнале боевых действий констатировалось: «Движение группы Рауса до 12.30 очень медленное из-за болотистой почвы. Движение по лесной местности сопровождается непредвиденными сложностями. Боевая группа, движущаяся слева в полосе наступления К6^[37], застревает по дороге». Если дорожные трудности соединения переживали порознь, то остальные превратности войны доставались одновременно. Вечером 22 июня 6-я танковая дивизия была атакована двумя советскими бомбардировщиками, ставшими жертвами зенитных пушек, приданных соединению.

С началом боевых действий 48-я стрелковая дивизия получила приказ командующего 8-й армией ускорить марш, не делать больших привалов и дневок, немедленно выйти в свою полосу обороны. Однако занять назначенные довоенными планами позиции было уже невозможно, на них уже хозяйничали немцы. К 22.00 22 июня два стрелковых полка 48-й дивизии заняли оборону на подступах к Расейняю. Именно их позиции предстояло атаковать 6-й танковой дивизии на второй день войны.

В 7.00 в донесении штаба 4-й танковой группы говорилось: «Движение началось по плану в 3.05 22 июня. До сих пор повсеместно только слабое сопротивление противника». Тональность донесения от 17.45 была уже совсем другая: «Противник, оказывающий ожесточенное сопротивление на подготовленных позициях вдоль границы перед XXXXI танковым корпусом, с середины дня отходит в северо-восточном направлении». Это было типично для первого дня войны — слабое сопротивление в первые часы и постепенное его нарастание начиная с середины дня, когда в бой вступили главные силы армий прикрытия.

На правом фланге 11-й армии располагались позиции 5-й стрелковой дивизии полковника Озерова. Она должна была обороняться на фронте в 30 км. Однако утром 22 июня непосредственно на границу было выдвинуто по одному стрелковому батальону от каждого полка и два дивизиона артиллерии. Эти же три батальона одновременно участвовали в строительстве укреплений.

XXXXI и LVI моторизованные корпуса 4-й танковой группы стояли у границы плечом к плечу. Только на стыке друг с другом командиры корпусов поставили пехотные дивизии. В подчинении Манштейна была всего одна танковая дивизия. Естественным образом она стала главной ударной силой LVI корпуса. Сообразно принятой в то время в Вермахте практике ведения боевых действий 8-я танковая дивизия генерала Бранденбергера была разделена на две боевые группы. На правом фланге должна была наступать боевая группа «А» (она же группа Кризолли), на левом фланге — боевая группа «Б» (она же группа Шеллера).

Поначалу наступление развивалось без помех. В ЖБД 8-й танковой дивизии в 7.55 22 июня отмечалось: «Части быстро движутся на восток. В дивизии сложилось впечатление, что она еще не пришла в соприкосновение с регулярными войсками противника». Однако вскоре ситуация изменилась. Боевая группа Шеллера увязла в боях за советские ДОТы и потеряла темп. Быстрее продвигалась боевая группа Кризолли.

Во второй половине дня 22 июня в ЖБД 8-й танковой дивизии появляется запись: «Основной массе группы „А“ удалось без боя выйти в район Ариогалы, высоты позади которого были заняты противником. Мост в Ариогале был непригоден для переправы транспорта, однако в створе дороги был найден пригодный для всех видов транспорта брод с твердым дном, по которому переправились сначала танки, потом роты на БТР и атаковали высоты у Ариогалы. С помощью этого неожиданно быстрого продвижения удалось сломить сопротивление противника, в том числе его бронемашин, и захватить высоту по ту сторону реки. Удался и произведенный тут же по приказу командира дивизии бросок к шоссейному мосту у Ариогалы, который был захвачен с тыла после короткого боя при поддержке нашей артиллерии и танков в 17.25 в неповрежденном состоянии»^[38].

Командир LVI корпуса Манштейн вскоре лично прибыл в Ариогалу и приказал немедленно двигаться на Кедайняй. Однако танковые роты, направленные на Кедайняй, уже спустя несколько километров столкнулись с упорным сопротивлением советской 5-й стрелковой дивизии. В 23.00 берлинского времени наступление было остановлено.

Тем не менее у Манштейна были все основания чувствовать себя триумфатором. Ему удалось прорваться практически не замеченным на стыке между 8-й и 11-й армиями. В своих мемуарах Манштейн писал: «Я знал рубеж Дубиссы еще с Первой мировой войны. Участок представлял собой глубокую речную долину с крутыми, недоступными для танков склонами. В Первую мировую войну наши железнодорожные войска в течение нескольких месяцев построили через эту реку образцовый деревянный мост. Если бы противнику удалось взорвать этот большой мост у Айроголы, то корпус был бы вынужден остановиться на этом рубеже. […] Какой бы напряженной ни была поставленная мною задача, 8 тд (командир — генерал Бранденбергер), в которой я в этот день больше всего был, выполнила ее. После прорыва пограничных позиций, преодолевая сопротивление врага глубоко в тылу, к вечеру 22 июня ее передовой отряд захватил переправу у Айроголы»^[39]. В первые дни войны корпус Манштейна был очевидным лидером наступления 4-й танковой группы.

Воздушный Перл-Харбор. Как уже было сказано выше, с целью достижения внезапности немецкие бомбардировщики пересекали границу с Советским Союзом еще до того, как начиналась артиллерийская подготовка. Из Восточной Пруссии с аэродромов Хайлигенбайль, Йесау, Юргенфельде и других немецкие самолеты взлетали, когда уже рассвело. Из общего правила было сделано одно исключение. Двухмоторные истребители Ме-110 из 5-го отряда эскадры ZG26 уже в 2.50 пересекли границу и буквально через 5 минут сбросили бомбы на аэродром Алитус. Эта атака не дала особого эффекта, однако вызвала панику и суматоху.

В первый день войны ВВС Северо-Западного фронта попали не только под удар самолетов 1-го воздушного флота, но и под удар VIII авиакорпуса соседнего 2-го воздушного флота группы армий «Центр». Этот авиакорпус предназначался для поддержки войск на поле боя, и поэтому в налетах на аэродромы приняли участие «Штуки» (пикировщики Ю-87), обычно не привлекавшиеся к такого рода акциям. Мощный удар по району Алитуса нанесла ранним утром 22 июня группа, состоящая из 13 Ме-109 (с бомбами) из III/JG27, 42 Ю-87 и 4 Ме-110 из StG2. В результате налета серьезно пострадали аэродромные постройки. Помимо аэродрома целью немецких самолетов были железнодорожные станции Алитус и Ораны, склады, оборонительные позиции у берегов Немана и линии связи.

Однако неприятности советских ВВС под Алитусом с немецким налетом не закончились. Аэродром 42-го истребительного авиаполка был один из немногих, на который уже в первые часы войны въехала немецкая бронетехника. В журнале боевых действий 57-й авиадивизии на этот счет имеется лаконичная запись: «12.40 22 июня 42-й ИАП атаковал мотомехколонну противника и перебазировался на другой аэродром». Полк перелетел на аэродром Перлоя. На том же аэродроме Ораны базировался 237-й ИАП. Он также был вынужден менять площадку, его новым пристанищем стал так называемый «Двинск Малый».

Налеты на аэродром Ораны 57-й авиадивизии в первый день войны демонстрируют нам, что именно методичность, а не кавалерийский наскок, приносила немцам успех в развернувшемся сражении за господство в воздухе (см. таблицу).

Удары по аэродрому Ораны 22 июня 1941 г.^[40]

Время налета	Наряд сил (по советским данным)	Результат
4.25	1 Ме-109, 3 До-17	3 самолета повреждены
6.25	2 Me-109	Безрезультатно
9.00	5 Me-109	Безрезультатно
9.30	2 Me-109	Безрезультатно
11.10	10 Me-109	3 самолета сожжены на земле, 2 сбиты в воздушном бою

Как мы видим, из пяти налетов только два были результативными, но это было для немецких ВВС приемлемым результатом. Также необходимо отметить, что налеты заметно различаются по наряду сил. Советских пилотов и аэродромную команду изматывали несколькими атаками сравнительно слабых сил с разными промежутками. Потом последовали пауза и мощный удар крупными силами истребителей. Именно этот налет нанес наибольшие потери советской стороне.

В 13.30 22 июня эскадрилья 49-го ИАП 57-го САД перебазировалась на аэродром Парубанок. Он в тот момент был основной площадкой 54-го СБП 57-й САД. Бомбардировщикам СБ требовалось прикрытие истребителями, и командование авиадивизии попыталось его организовать. Но защитить аэродром от разгрома эскадрилья бипланов не смогла. В 16.30 его атаковали 12 Ме-109, зажгли постройки и самолеты. Согласно донесениям первого дня войны, на этой площадке было повреждено 10 самолетов, сгорели авиамастерские. Единственным не пострадавшим в первый день войны полком дивизии стал 49-й ИАП, базировавшийся на аэроузле Двинск (Даугавпилс). Полк лишился в первый день только одного самолета и летчика — мл. лейтенант Г. С. Бачурин из-за отказа мотора И-15бис упал с самолетом в реку и утонул. Еще вчера, 21 июня, это было бы ЧП, в военное время катастрофа затерялась на фоне боевых потерь.

На пощечину в лице ударов по аэродромам советское командование попыталось ответить такими же ударами по системе базирования ВВС противника. Считалось, что расположение аэродромов противника известно и этого будет достаточно. Ответный удар в Прибалтике последовал уже в первые часы войны. Самолеты 46-го полка скоростных бомбардировщиков 7-й авидивизии поднялись в воздух уже в 5.59 утра 22 июня. Формулировка задания была жесткой и настраивала на решительный лад: «Уничтожать группировку противника и авиацию на аэродромах в районе Тильзит, Рагний, Жилен». В районе цели в 6.40–6.45 бомбардировщики СБ были атакованы вражескими истребителями. Последовал настоящий разгром в воздухе, потери полка составили 10 самолетов и 30 человек экипажей. С аналогичным заданием взлетели в 6.05 22 июня СБ из 9-го авиаполка той же авиадивизии. Взлет на несколько минут позже соседа позволил избежать разгрома, все атаки «мессеров» достались предыдущей волне СБ. В 6.50 в районе цели самолеты встречены Me-109 и обстреляны зенитками. Потери 9-го авиаполка составили всего 2 самолета и 6 человек из состава их экипажей. Попытка нанести ответный удар ранним утром 22 июня вдвойне удивительна ввиду того, что приказ народного комиссара обороны № 2, нацеливавший ВВС КА на активные действия, вышел только в 7.15 22 июня 1941 г. Приказ, известный ныне как Директива № 2, гласил:

«Мощными ударами бомбардировочной и штурмовой авиации уничтожить авиацию на аэродромах противника и разбомбить основные группировки его наземных войск. Удары авиации наносить на глубину германской территории до 100–150 км. Разбомбить Кенигсберг и Мемель».

К моменту появления этого приказа на свет бомбардировщики СБ 7-й авиадивизии уже ложились на обратный курс, освободившись от бомбового груза.

Согласно предварительным данным, приведенным в оперсводке от 17.00 22 июня штаба ВВС Северо-Западного фронта, «осколками бомб и пуль, огнем на земле уничтожено до 35 и повреждено до 27 самолетов»^[41]. В воздушных боях в ходе отражения налетов противника на аэродромы на тот момент было потеряно еще 9 боевых самолетов. Однако налеты на аэродромы в 17.00 еще не закончились. Достаточно развернутые данные имеются по потерям в первый день войны 7-й авиадивизии (см. таблицу). Соединение полковника П. М. Петрова подвергалось атакам немецкой бомбардировочной эскадры KG76.

Потери самолетов 7-й САД в течение 22 июня 1941 г.^[42]

	9-й СБП	46-й СБП	10-й ИАП	238-й ИАП	241-й ШАП
Потеряно в воздухе от ИА	—	10	2	1	—
Потеряно в воздухе от ЗА	—	2	1		—
Уничтожено на земле безвозвратно	6	1	8	3	—
Повреждено на земле	10	—	—	12	—
Поломано при посадке	3	нет данных	2	3 И-153	—
Осталось самолетов	30	20	25	6

Таблица приведена из донесения авиадивизии в неизменном виде. Всего на земле числятся уничтоженными 28 самолетов. В свете этих данных очевидно, что 35 самолетов в оперсводке от 17.00 были только началом и ими безвозвратные потери ВВС СЗФ на земле в первый день войны не ограничиваются.

Также таблица нуждается в некотором уточнении. Скорее всего, два сбитых зенитками СБ 46-го полка следует отнести к потерям 9-го авиаполка скоростных бомбардировщиков (см. выше о налетах на немецкие аэродромы в районе Тильзита). В любом случае хорошо видно, что потери на земле существенно превышают потери в воздушных боях. Кроме того, учитывая обстановку на земле, самолеты из графы «Повреждено на земле» вскоре могли перейти в категорию безвозвратных потерь. Просто ввиду занятия аэродромов наступающими немецкими войсками. 238-й ИАП и 9-й СБП базировались 22 июня на аэродроме Паневежис, через несколько дней занятом противником.

3-я танковая группа
Алитус

Расположение советских частей на вильнюсско-каунасском направлении утром 22 июня было типичным для приграничных армий. Из состава четырех стрелковых дивизий 11-й армии на границе находилось по одному полку, из состава 5-й стрелковой дивизии — два батальона. Этой завесе противостояли пять армейских корпусов немецких 16-й и 9-й армий, а также два моторизованных корпуса 3-й танковой группы. Стоявшие на границе советские стрелковые полки были атакованы, по меньшей мере, двумя пехотными дивизиями каждый. В связи с этим общая «немота» советской артиллерии в полосе 3-й танковой группы была, пожалуй, выражена в наибольшей степени. В отчете группы по итогам боев указывалось: «На всех участках фронта противник оказывал слабое сопротивление, нигде не отмечались действия артиллерии противника»^[43].

Методика наступления немецких танковых групп в первые дни войны с СССР напоминала принцип действия проходческого щита. При прокладке тоннелей ножевое кольцо щита вдавливают в грунт, а затем выбирается ограниченный кольцом цилиндр грунта. Немецкие танковые группы наступали двумя моторизованными корпусами на флангах и армейским корпусом в центре. Танковые соединения пробивались в глубину обороны, а наступавшая в центре пехота перемалывала оказавшегося между двумя глубокими вклинениями противника. Такое построение позволяло рационально использовать дорожную сеть и повышало устойчивость к контрударам — внешние фланги моторизованных корпусов разделяло приличное расстояние. Перерубить «проходческий щит» фланговыми ударами было нетривиальной задачей.

В ограниченном пространстве в Прибалтике построение «проходческим щитом» не применялось, а все остальные танковые группы (3, 2 и 1-я) строились именно так. Внешние фланги 3-й танковой группы образовывали XXXIX и LVII моторизованные корпуса, а центр — пехота V армейского корпуса. На северном фланге стык с группой армий «Север» обеспечивал VI армейский корпус. Острие удара XXXIX моторизованного корпуса было нацелено на переправу через Неман у Алитуса, а 12-я танковая дивизия LVII корпуса двигалась к переправе через ту же реку у Меркине. Важным преимуществом танковой группы Гота было отсутствие водных преград прямо на границе. Танковым группам Гудериана и Клейста нужно было форсировать Буг, а на пути 3-й танковой такого препятствия не было.

Отсутствие необходимости форсировать водную преграду уже в первые часы боевых действий сделало продвижение танков и мотопехоты Гота особенно стремительным. Пограничные укрепления были взяты с ходу. Беспокойство вызвало только донесение воздушной разведки о мелких группах советских войск, отходящих к Неману. Задачей танковых дивизий становится возможно быстрый прорыв к реке, до того как она станет устойчивым рубежом обороны.

^{Шоссейный мост под Алитусом}

Первой к Неману прорвалась 7-я танковая дивизия XXXIX корпуса. Около часу, дня 22 июня она входит в западную часть Алитуса и захватывает оба моста через Неман в неповрежденном состоянии. Даже в не располагающем к эмоциям документе, журнале боевых действий 3-й танковой группы, относительно захвата мостов сказано: «На это не рассчитывал никто». Позднее немцы писали, что у пленного советского офицера-сапера был найден приказ, предписывающий взорвать мосты в 19.00 22 июня. Это позволило им пуститься в рассуждения относительно того, что «ни один советский войсковой начальник не принимал самостоятельного решения уничтожать переправы и мосты». Впрочем, давайте поставим себя на место этого офицера. Буквально только что по радио прозвучала речь Молотова. Первое впечатление — шок. Решиться на взрыв моста довольно далеко от границы через несколько часов после начала войны было не так-то просто. К глубоким прорывам противника еще только предстояло привыкнуть. Кроме того, через мосты отходили отступающие от границы советские части. Взрывать у них перед носом мосты было бы плохой идеей. Через два часа после успешного прорыва к Алитусу удача улыбается соседнему LVII корпусу: мотоциклисты захватывают переправу в Меркине. Все тщательно разработанные в штабе Гота планы строительства переправ взамен взорванных с облегчением откладываются в сторону. Могло показаться, что война с СССР станет очередным «блицкригом».

Если бы советская 5-я танковая дивизия успела выйти к мостам у Алитуса раньше, то форсирование Немана стало бы для передовых соединений 3-й танковой группы сложной задачей. Им бы пришлось продираться через энное количество разнокалиберных танков, и вряд ли она бы завоевала желтую майку лидера. Однако советские танки подошли к мостам уже тогда, когда они были заняты немцами. Поэтому для советских войск сражение развивалось по сценарию «атаки на плацдарм», а не «оборона предмостной позиции». Во второй половине дня 22 июня танкисты дивизии Ф. Ф. Федорова предприняли ряд атак на вражеские плацдармы, но все они были безрезультатны. Атакующие Т-34 были, разумеется, куда уязвимее занимающих статичные позиции. То есть ответ на вопрос «А что случилось с 50 Т-34?» приобретает более простой и очевидный ответ.

Здесь следует признать, что отвод 5-й танковой дивизии из Алитуса стал роковым решением командования Северо-Западного фронта. Она еще до начала боевых действий фактически занимала ключевую позицию на важной магистрали. Однако в 9.35 22 июня Кузнецов докладывал в Москву: «5-я танковая дивизия на восточном берегу р. Неман в районе Алитус будет обеспечивать отход 128-й стрелковой дивизии и прикрывать тыл 11-й армии от литовцев, а также не допускать переправы противника на восточный берег р. Неман севернее Друскеники»^[44]. Задача «прикрытия тыла» была все же куда менее приоритетной, чем противодействие немецкому наступлению. Также опасность со стороны литовцев представляется несколько преувеличенной.

^{Второй шоссейный мост под Алитусом}

Здесь следует отметить, что переформированные из армий прибалтийских республик соединения стали настоящей головной болью для командования Северо-Западного фронта. Начальник штаба 29-го территориального корпуса Тищенко вспоминал: «…перед нами встал вопрос об отводе своих войск к Вильно, ближе к своей базе. В то же время чувство дисциплины требовало, чтобы на отход получить приказ начальства, а с ним нет связи. К вечеру, после непрерывных вызовов по радио, вдруг ответил штаб округа и передал короткую шифровку. В ней было сказано: „Командиру 29-го стрелкового корпуса. Отходить на Вильно, принимая все меры к недопущению восстания в частях корпуса. Кузнецов. Диброва“».

На этом фоне вывод 5-й танковой дивизии из Алитуса выглядит вполне объяснимым. Он также подтверждается взятым в плен немцами в самом Алитусе лейтенантом-сапером Козиным (Косиным?). Служивший в 5-й танковой дивизии лейтенант сообщил: «Танковый полк выступил 18 или 19.6 в восточном направлении. Стрелковый полк остался сначала в Олите. Он покинул город примерно в 14 часов 21.6». На следующем допросе он уточнил: «Уже утром в 5.00, получив приказ восстановить дорогу к казарме^[45], поврежденную бомбой, дивизия начала выходить из Олиты. Признаков наступления не было. Он полагает, что дивизия должна была отойти на север».

Лейтенант Козин вообще оказался весьма разговорчивым и сообщил немцам о новом танке КВ-2 и его технических данных. Это вдвойне удивительно ввиду того, что КВ-2 в 5-й танковой дивизии никогда не было, в этой дивизии были Т-34 и КВ-1 с пушкой Ф-32. Однако ни о «тридцатьчетверках», ни о КВ-1 болтливый лейтенант даже не заикнулся.

Несмотря на то что первый раунд с захватом и удержанием плацдарма был ими выигран, попытки немцев прорваться с плацдармов также были поначалу безуспешными. Командование танковой группы планировало «уже в первый день продвинуться так далеко на восток от Немана, насколько это вообще возможно». Однако советские танкисты заняли выгодные позиции на обратных скатах высот на подступах к Алитусу. Как вспоминал танкист 7-й танковой дивизии Хорст Орлов, попытка продвигаться на восток с южного плацдарма сразу привела к потере шести танков. Они стали жертвами советской танковой засады.

Здесь нельзя не отметить, что слова о поражении «тридцатьчетверками» танков 38(t) 7-й танковой дивизии звучат довольно странно, зная положение с бронебойными снарядами в 3-м мехкорпусе. Возможно, конечно, что танкисты 5-й дивизии получили их до 22 июня. Однако скорее всего немецкие танки были поражены шрапнелью на «удар» или стальными гранатами.

Так или иначе, прорыв с плацдарма у Алитуса не состоялся. Гот же продолжал требовать от всех своих корпусов «двигаться дальше на восток, не дожидаясь отставших дивизий. Вечером 22 июня — наступление до последней возможности». XXXIX корпусу предписывалось еще до конца дня прорваться до Вильнюса. Но ни о каком прорыве с двух удачно захваченных переправ пока не было и речи. Ситуация вошла в положение устойчивого равновесия. Советская сторона не могла ликвидировать плацдармы, немцы — «вскрыть» их. Особенно унизительно было то, что соседний LVII моторизованный корпус продвинулся дальше от Немана на восток, поздно вечером он достиг Варены, выполнив задачу дня.

^{Атака немецкой мотопехоты в сопровождении танков 35(t)}

Вечером к Алитусу подошли танки 20-й танковой дивизии. Они были направлены на северный плацдарм. При этом подошедшие танковые части передали часть своего боекомплекта танкистам дивизии Майнтойфеля — в результате тяжелого дневного боя они расстреляли большую часть боезапаса. Подход подкреплений изменил соотношение сил. Этим было решено воспользоваться, и немедленно. Захват немцами сразу двух плацдармов на Немане дал им известную свободу выбора направления главного удара. Около 21.00 22 июня был «вскрыт» северный плацдарм. Советская 5-я танковая дивизия оказалась под угрозой удара во фланг и тыл. От идеи ликвидации немецкого плацдарма на Немане пришлось отказаться. Потрепанные части дивизии Федорова начали отход от Алитуса на северо-восток. Однако воспользоваться открывшимися возможностями дальнейшего продвижения на восток немцы уже не успевают. С наступлением темноты боевые действия прекращаются.

В вечернем донесении 3-й танковой группы бой под Алитусом был оценен как «крупнейшая танковая битва за период этой войны» для 7-й танковой дивизии. Имеется в виду, очевидно, не война с СССР, а Вторая мировая война, начавшаяся 1 сентября 1939 г. Потери советской 5-й танковой дивизии в донесении о бое в штаб группы армий «Центр» были оценены в 70 танков, в ЖБД 3-й ТГр — 80 танков. Соответственно собственные потери по донесению 3-й ТГр составили 11 танков, включая 4 «тяжелых» (видимо, речь идет о Pz.IV). Не совсем понятно, какие потери имеются в виду. Скорее всего — безвозвратные. Соответственно, общие потери должны быть по крайней мере в два-три раза больше. По советским данным, из 24 участвовавших в бою танков Т-28 было потеряно 16, из 44 Т-34 — 27, из 45 БТ-7 — 30. Итого 73 машины, что вполне стыкуется с немецкими данными.

Нельзя сказать, что Гот был полностью удовлетворен результатами дня. Дело было даже не в том, что не удалось сразу прорваться с плацдармов у Алитуса на восток. В журнале боевых действий 3-й ТГр по итогам дня было записано следующее: «Можно усомниться в том, было ли вообще необходимым и целесообразным введение в бой пехотных дивизий ввиду открывшегося теперь фактического положения противника». Из-за некоторой переоценки немецкой разведкой противостоящих 3-й ТГр сил Красной армии ее построение «проходческим щитом» было неоптимальным с точки зрения обстановки.

Моторизованные корпуса Гота 22 июня были стиснуты между армейскими корпусами и глубоко эшелонированы в глубину. Неоспоримым плюсом такого положения было спокойствие за тыл, где еще оставались разрозненные советские части. В остальном сужение полос корпусов заключало в себе массу недостатков. Оно замедляло продвижение группы, а также лишало авангарды, встречавшие сопротивление противника, поддержки далеко отставшей артиллерии. Кроме того, жесткое разделение полос наступления исключало законные цели танков из ведения мотокорпусов. Так, медленное продвижение VI АК к Приенаю (он вышел к реке только 23 июня) привело к взрыву там единственного моста через Неман. Если бы к Приенаю вышла танковая дивизия, то мост был бы захвачен уже в первые часы войны, когда Красная армия еще находилась в ступоре перехода от состояния мира к состоянию войны. Наилучшим вариантом для 3-й ТГр был бы прорыв на широком фронте к Неману моторизованными корпусами, с быстрым захватом всех переправ. Приходится в очередной раз констатировать, что перед нами далеко не «идеальный шторм».

^{Разбитый танк Pz.IV}

В промежутке между 3-й и 4-й танковыми группами наступала пехота 16-й армии, а также VI армейский корпус 3-й танковой группы. Этот удар усугублял и без того серьезное положение 11-й армии. Части 16-го стрелкового корпуса, расположенные в лагерях, выступили по тревоге в 7.30 22 июня и встретились с противником на марше.

Здесь, в полосе 11-й армии, состоялся первый подтвержденный противником «огненный таран» советским самолетом наступающей немецкой колонны. Он был отражен в истории 6-й пехотной дивизии, написанной ее командиром: «В полдень дивизия была атакована 20 русскими самолетами, которые смешали свой боевой порядок, когда их атаковали 5 немецких истребителей. За 5 минут 5 русских были сбиты, остальные исчезли. К несчастью, один русский самолет упал рядом с маршевой колонной дивизии, взорвался и окатил находившийся там штаб артиллерийского батальона горящим бензином»^[46]. Сомнительно, чтобы немцам так крупно не повезло со случайным падением советского бомбардировщика. Скорее всего, пилот в последний момент направил горящую машину во вражескую колонну. Доктор Хаапе, служивший в то время в 6-й пехотной дивизии, нарисовал яркую картину произошедшего: «Проезжавший мимо нас на мотоцикле вестовой крикнул нам, что один из бомбардировщиков рухнул прямо на артиллерийскую колонну. Там требовалась срочная медицинская помощь. Я припустил галопом в указанную мне сторону и, когда прибыл на место, узнал, что пятнадцать артиллеристов уже мертвы. За зарослями придорожных кустов лежало еще девять очень сильно обожженных солдат. Ожоги пятерых из них были столь ужасны, что я почти не надеялся, что они протянут более одного-двух дней»^[47]. По данным штаба ВВС СЗФ, в это время (около 13.00) в этом районе действовал 31-й полк скоростных бомбардировщиков. С 2000 м советские летчики опознали цель как «скопление танков». К сожалению, фонд 31-го полка практически не содержит документов по лету 1941 г., и установить фамилию совершившего «огненный таран» пилота не представляется возможным.

Командование Северо-Западного фронта приняло ключевые решения уже в первые часы войны. Так, в 9.45 22 июня, примерно через шесть часов после начала боевых действий, на свет появляется директива командующего фронтом на контрудар. Начинается она словами: «Противник занял танковыми и мотоциклетными частями Кретинга. В Таураге ворвались его танки и мотопехота. Видимо, противник пытается окружить части 8-й армии»^[48].

В реалиях Второй мировой войны обороняющемуся жизненно важно было понять, где именно противник ввел элиту своих войск — подвижные соединения, т. е. танковые дивизии. Это направление требовало наибольшего внимания, поскольку именно подвижные (механизированные) соединения могли прорваться в глубину обороны и образовать кольцо окружения. Теоретически это не составляло большого труда: мехсоединения выделяются большой массой колесной и гусеничной техники. Но на практике быстро понять, где нас атакуют бронетехника поддержки пехоты, а где — танковая дивизия, было не так просто. Вождение войск делают искусством, а не ремеслом, именно такие моменты. Военачальнику нужно принять решение не поздно и не рано. Директиву войскам нужно писать не по первым сбивчивым донесениям, но и не в обстановке полной ясности, когда уже поздно принимать контрмеры. Как мы сейчас знаем, немецкие подвижные соединения в полосе советской 8-й армии были только под Таураге. На приморском фланге была только пехота и штурмовые орудия.

Однако выяснилось это далеко не сразу. Силы противника, атаковавшие 10-ю стрелковую дивизию, были оценены штабом 10-го стрелкового корпуса достаточно точно примерно в середине первого дня войны. Уже в оперсводке от 12.00 22 июня указывалось, что они составляют «до двух ПД». В оперсводке от 19.00 22 июня эта оценка сохранилась: «Перед фронтом [10 сд] наступает до двух ПД пр-ка». Действительно, активные действия в первый день войны были предприняты здесь двумя пехотными дивизиями немцев — 291-й и 61-й. В той же полуденной оперсводке говорилось: «На фронте 90 сд действует до двух ПД и одного танкового полка или мотодивизии»^[49]. Слова «или мотодивизии» были вычеркнуты, и от руки было вписано «имеются моточасти». Это тоже соответствовало действительности — здесь наступали 11-я и 21-я пехотные дивизии. Тем не менее некоторая неопределенность сохранилась в донесениях корпусов в течение 22 июня. В 16.47 22 июня из штаба 10-го стрелкового корпуса было принято донесение: «К местечку Сковдас приближается мотомехчасть противника»^[50].

Стандартным средством противодействия глубоким прорывам противника были собственные подвижные соединения. Считалось, что целесообразнее всего их использовать для фланговых контрударов. Еще утром 22 июня Кузнецов и Кленов решили использовать в контрударе соединения 12-го и 3-го механизированных корпусов. 23-я танковая дивизия 12-го мехкорпуса была нацелена на Кретингу, а остальные силы должны были ударить «по флангу и в тыл противнику, прорывающемуся на Таураге». То есть был задуман удар по обоим флангам наступающей на Шауляй группировки противника, классические «клещи». В 3-м и 12-м мехкорпусах осталось по одной танковой и одной моторизованной дивизии для этого контрудара. В разведсводке штаба Северо-Западного фронта к 18.00 22 июня указывалось: «На участке Шилале, Скаудвиле, Эржвилки, Юрбург наступают до трех пехотных дивизий и около одной танковой дивизии»^[51]. Такой противник был двум неполным мехкорпусам «по зубам». Как мы сейчас знаем, в действительности здесь было две танковых дивизии. Еще одна танковая дивизия немцев (8-я) проскользнула незамеченной на Арёгалу.

Детализация контрудара была отдана Военным советом фронта на откуп командованию 8-й армии. В 14.00 22 июня появляется приказ № 01 войскам армии, в котором 23-й танковой дивизии приказывается нанести контрудар по приморской группировке противника «немедленно», а главными силами 12-го мехкорпуса — в 4.00 утра следующего дня. 3-му мехкорпусу точное время контрудара не задавалось, лишь было указано «2-й танковой и 84-й моторизованной дивизиями выйти к утру 23.6.41 г. в район Россиены для удара по противнику во взаимодействии с 12-м механизированным корпусом и 9-й артиллерийской бригадой противотанковой обороны».

^{Сгоревший под Алитусом танк БТ. На заднем плане виден подбитый и сгоревший немецкий Pz.IV}

В целом же следует признать, что 4-ю танковую группу штаб Кузнецова существенно недооценил. В журнале боевых действий Северо-Западного фронта об этом говорится вполне однозначно, в формулировках, не допускающих двойного толкования. Во-первых, там утверждается, что всего «до 50 танков атакуют Тауроген». Во-вторых, уже в записи, датированной 8.30–9.00, прямо сказано: «Главная группировка до 500 танков прорывается на Кальвария — Алитус. Такая группировка и действия войск врага невольно наталкивают на вывод, что главные усилия противник направил на Алитус — Вильно»^[52]. Нельзя не отметить, что оценка танковых сил противника под Алитусом в 500 машин не сильно завышена. Там действительно было 494 танка 7-й и 20-й танковых дивизий, а с учетом саперных «единичек» — даже 518 бронеединиц. Часто советская разведка завышала силы противника. Но в данном случае оценка оказалась близка к реальности.

Подводя итоги дня, штаб фронта констатировал: «Главный удар противник наносил — Кальвария — Алитус — Вильно, вспомогательные: Вилькавишкис — Каунас; Тильзит — Шауляй»^[53].

Можно было бы предположить, что именно на Алитус будут нацелены самые сильные резервы. Однако задачу парирования главного удара противника штаб Кузнецова делегировал Верховному командованию. Если относительно наступления противника на Таураге у Военного совета Северо-Западного фронта сразу созрел план с ударом двумя мехкорпусами по флангам, то прорыв противника в полосе 11-й армии заставил просить помощи у Москвы. В том же донесении от 9.35 22 июня Кузнецов писал:

«Крупные силы танков и моторизованных частей прорываются на Друскеники. 128-я стрелковая дивизия большею частью окружена, точных сведений о ее состоянии нет. Ввиду того что в Ораны стоит 184-я стрелковая дивизия, которая еще не укомплектована нашим составом полностью и является абсолютно ненадежной, 179-я стрелковая дивизия — в Свенцяны также не укомплектована и ненадежна, так же оцениваю 181-ю [стрелковую дивизию] — Гулбенэ, 183-я [стрелковая дивизия] на марше в лагерь Рига, поэтому на своем левом крыле и стыке с Павловым^[54] создать группировку для ликвидации прорыва не могу»^[55].

Это «не могу» со стороны выглядит не лучшим образом. Тем не менее следует признать, что своя правда у Кузнецова все же была. Раз на границе оказались вытянутые в нитку на широком фронте дивизии, значит, в распоряжении Верховного командования есть достаточно крупные силы, предназначавшиеся для первой операции. Эти крупные силы в распоряжении Москвы действительно были, но они только еще сосредотачивались на рубеже Западной Двины и Днепра. Немедленно затыкать брешь на стыке Северо-Западного и Западного фронтов было нечем.

^{Подбитый под Алитусом танк БТ-7}

Вечером 22 июня на свет появился и был разослан в округа весьма интересный и знаковый документ, известный ныне как Директива № 3. Она была отправлена из Москвы в 21.15 22 июня. Уже первая строка Директивы имела прямое отношение к тому, что происходило в Прибалтике: «Противник, нанося удары из Сувалкского выступа на Оолита [Алитус. — А. И.]…» То есть информация из штаба Кузнецова была принята к сведению и использована в постановке задач. Соответственно общая задача для войск Красной армии в Прибалтике звучала следующим образом:

«Концентрическими сосредоточенными ударами войск Северо-Западного и Западного фронтов окружить и уничтожить сувалкскую группировку противника и к исходу 24.6 овладеть районом Сувалки»^[56].

Другими словами, утверждение Кузнецова «создать группировку для ликвидации прорыва не могу» было проигнорировано, и ему прямо и недвусмысленно указали из Москвы в первую очередь заниматься прорывом противника на стыке с Западным фронтом. В Директиве № 3 задача была не просто поставлена, она была детализирована:

«Армиям Северо-Западного фронта, прочно удерживая побережье Балтийского моря, нанести мощный контрудар из района Каунас во фланг и тыл сувалкской группировки противника, уничтожить ее во взаимодействии с Западным фронтом и к исходу 24.6 овладеть районом Сувалки»^[57].

^{Немецкий танк Pz.Kpfw.38(t) едет мимо горящего советского танка. На буксире у «чеха» — бочка с горючим. Район Алитуса}

Конечно, задача прорваться на Сувалки была неподъемной. Тем не менее сам по себе контрудар из района Каунаса представляется не такой уж плохой идеей. Однако командующий Северо-Западным фронтом предпочел синицу в руке. В 22.00 22 июня Кузнецов отправил в Москву еще одно донесение, выдержанное в духе «не могу»: «Получился разрыв с Западным фронтом, который закрыть не имею сил ввиду того, что бывшие пять территориальных дивизий мало боеспособны и самое главное — ненадежны (опасаюсь измены)»^[58].

Заметим, что, ссылаясь на небоеспособность территориальных дивизий, Кузнецов мягко уходит от вопроса об использовании подвижных соединений. Две оставшиеся нетронутыми дивизии 3-го мехкорпуса довольно трудно обвинить в низкой боеспособности и ненадежности. Однако у Кузнецова были свои планы на использование мехкорпуса Куркина, и отказываться от них он не собирался. Директива № 3 была им фактически проигнорирована. Никаких новых приказов на контрудар не появилось. В скобках заметим, что слухи о запуганности советских командующих, рабски выполнявших приказы сверху, на поверку оказываются сильно преувеличенными.

^{Истребитель Me-109 эскадры JG-54 на аэродроме}

Поскольку решение на контрудар было принято командованием Северо-Западного фронта уже утром 22 июня, первые шаги по его реализации были сделаны уже в середине того же дня. 12-й механизированный корпус начал выдвигаться в назначенный район. На марше в районе Груджай 28-я танковая дивизия подверглась сильному удару с воздуха. Было выведено из строя 10 боевых и 6 колесных машин. На командном пункте дивизии жертвами бомбардировки стали еще 3 транспортные машины. Эта активность авиации противника не была случайной. В ЖБД XXXXI танкового корпуса указывалось: «В течение второй половины дня воздушная разведка обнаруживает северо-восточнее Таурогена и севернее Скаудвиле значительные передвижения танков в направлении 1-й тд. Многочисленные атаки „Штук“ по этим скоплениям приносят хороший результат»^[59].

Помимо ожидаемого эффекта (ударов с воздуха), перемещения советских подвижных соединений произвели на противника неожиданное воздействие. 2-я танковая дивизия 3-го мехкорпуса двинулась от Ионая к Расейняю для нанесения контрудара. Эти перемещения были замечены. В истории 8-й танковой дивизии указывается: «Пришло донесение о том, что с востока на Ариогалу движется крупное танковое соединение русских. Вследствие этого наступление было отменено, а позиция на плацдарме усилена прибывшими тем временем на Дубиссу частями дивизии. Находившиеся западнее батальоны получили приказ ускорить свое движение в Ариогалу»^[60]. Так, не сделав ни одного выстрела, 2-я танковая дивизия приостановила наступление LVI танкового корпуса Манштейна.

От Таураге к Расейняю

С наступлением ночи на 23 июня были уже, казалось, все предпосылки к постепенному затиханию боев. Обе стороны пережили долгий и трудный день, бои гремели с раннего утра. Солдатам был нужен отдых. Однако покой им только снился. В полночь вновь атаковали позиции 125-й стрелковой дивизии и заставили ее отступить дальше на Скаудавиле. Вслед за этим последовал удар «под дых». Ночью на штаб 125-й стрелковой дивизии было произведено внезапное нападение противника. Были убиты или пропали без вести ряд командиров штаба. Неясно, кем была совершена эта вылазка. Не исключено, что штаб атаковали специально обученные диверсанты. В истории войны есть подтвержденные эпизоды применения немцами так называемых «абвергрупп» для дезорганизации управления советскими частями и соединениями. На направлении главного удара использование таких спецподразделений представляется вполне вероятным и объяснимым. Возможно, это была просто одна из вырвавшихся вперед немецких частей. Полного разгрома советского штаба, впрочем, не произошло. Больше всего пострадало имущество батальона связи дивизии. Были уничтожены и разбиты почти все средства связи соединения. Это означало потерю управления отходящими полками. Более того, по данным на утро 23 июня, были убиты командир 466-го полка 125-й дивизии и его заместитель по политической части. Полк был фактически обезглавлен.

^{Бронетранспортеры 113-го мотострелкового полка 1-й танковой дивизии под Таураге}

^{Взорванный мост в Каунасе}

По счастью, на подступах к Шауляю еще до начала войны заняла позиции 202-я моторизованная дивизия 12-го мехкорпуса. Для разбитых на границе частей это был спасительный заслон, за которым можно было привести себя в порядок. За линию обороны мотострелков комкор Шумилов отводил потрепанные части 125-й и 48-й стрелковых дивизий. Однако даже к полудню 23 июня Шумилов писал о двух полках 125-й дивизии: «Сведений о 749-м и 657-м СП не имею». Так примерно за сутки немцами была полностью взломана оборона советской стрелковой дивизии, оказавшейся на направлении главного удара. Она была неплохо вооружена и еще до войны заняла усиленные отдельными ДОТами позиции. Однако под ударами немецких танков и артиллерии ее разбросанная на широком фронте оборона рассыпалась.

^{Сгоревший на аэродроме Митава бомбардировщик СБ-2}

Оборона не просто пошатнулась, она именно дрогнула и рассыпалась. Утратившие связь с командованием части 125-й дивизии стали отходить неорганизованно, без четко определенных задач. Тылы и наименее стойкие подразделения самовольно ускорили отход в направлении Шауляя, не оказав даже должной поддержки и не организовав прикрытия отходящей артиллерии 51-го корпусного артполка. Собственно, именно артиллеристы не позволили противнику разгромить отступающие части. Немцы с уважением писали об этом: «Движущийся в авангарде батальон у Ивангисная вновь сталкивается с сопротивлением артиллерии и ПТО противника. При поддержке танков противника удается отбросить и здесь». Отстреливаясь прямой наводкой от наседавшей пехоты и танков врага, подвергаясь беспрерывному воздействию немецкой авиации, артиллеристы отходили в район Кельме.

Перед рассветом 23 июня боевая группа Крюгера 1-й танковой дивизии уже готовилась атаковать Скаудвиле. В истории дивизии указывалось, что он был атакован бронегруппой: «Сопротивление противника при Скаудвиле сломили идущие вместе в голове колонны бронетранспортеры 1-й роты 113-го стрелкового полка и танки I батальона 1-го танкового полка». В 5.08 немцам удается пройти город насквозь. Здесь ими были захвачены четыре «21-см мортиры», т. е. советские 203-мм гаубицы Б-4 обр. 1931 г. Вероятно, орудия принадлежали 402-му артполку большой мощности. Так на второй день войны был открыт мрачный счет потерянных в 1941 г. советских тяжелых гаубиц.

Боевые группы 1-й танковой дивизии уверенно двинулись дальше вдоль шоссе на Шауляй. Здесь их, словно охотник «на номере», ждала на позициях 9-я противотанковая артиллерийская бригада. Однако в 10.30 на командном пункте дивизии появляется сам командир XXXXI корпуса генерал Рейнгардт. Он сообщил о своем намерении сконцентрировать 6-ю и 1-ю танковые дивизии как можно теснее в направлении на Шадов (Шедуву). Причиной для такого решения стало донесение воздушной разведки. Летчики сообщили о подходе к Кедайняю с юго-востока советской танковой дивизии. Это была, как нетрудно догадаться, 2-я танковая дивизия генерала Солянкина. Она должна была сначала столкнуться с 6-й танковой дивизией XXXXI корпуса, но само ее появление заставило насторожиться. Рейнгардт хотел встретить резерв противника плотным «кулаком». На практике это означало поворот с шоссе на Шауляй, 1-я танковая дивизия разворачивалась на восток. Наступать на Шауляй теперь следовало только при благоприятных обстоятельствах, чтобы там быстрым ударом захватить необходимый Люфтваффе аэродром. В качестве заслона от возможных контрударов под Скаудвиле были оставлены разведбат и мотоциклетный батальон дивизии, которым был придан 616-й батальон истребителей танков на самоходках Panzerjaeger I. Для легких танков 12-го мехкорпуса это был очень серьезный противник.

^{Танк. Pz.IV 6-й танковой дивизии во время боев под Расейняом}

Тем не менее, по советским данным, атака немецких танков на позиции 202-й моторизованной дивизии и 9-й противотанковой бригады все же состоялась. Около полудня 23 июня немецкие танки вышли на позиции 3-го дивизиона 636-го полка 9-й ПТАБР. Силы немцев были оценены советской стороной в 50 танков. Сначала в прицеле артиллеристов полковника Полянского появились бронеавтомобили. Они с легкостью поражались на дистанции до 1500 м. Следующим блюдом были танки, идентифицированные как «легкие». Их снаряды советских пушек на дистанции 1000 м уже не поражали. Попадания осколочных и фугасных гранат делали лишь вмятины на броне. Танки противника удавалось выводить из строя только попаданиями в ходовую часть. Однако на дистанциях 600–800 м броня «легких танков» уже свободно пробивалась.

Может возникнуть вопрос: «Почему же у вооруженной мощными 76-мм и 85-мм пушками бригады возникли сложности с уничтожением немецких легких танков?» Ответ обнаруживается в июльском донесении штаба бригады, в котором было прямо сказано: «Бронебойных снарядов для 76-мм пушек образца 1936 г. за все время действий не было»^[61]. Комментарии, как говорится, излишни. Палочкой-выручалочкой были 85-мм зенитки 52-К. «85-мм дистанционная граната пробивает немецкие танки всех размеров» — так о ней отзывались даже в конце 1942 г., под Сталинградом.

^{Разрушенный внутренним взрывом танк КВ-1 из 2-й танковой дивизии 3-го механизированного корпуса}

Однако в ЖБД 1-й танковой дивизии и XXXXI корпуса факт столкновения с противотанковой бригадой 23 июня никакого отражения не нашел. Причиной отказа от продвижения на Шауляй вдоль шоссе было появление на горизонте советских танковых резервов. Проба на прочность советской обороны на шауляйском направлении если все же имела место, то носила характер случайного столкновения перед поворотом на восток. Оценка противника командованием 1-й танковой дивизии на тот момент была достаточно оптимистичной: «Перед фронтом боевой группы Крюгера отступает вражеская стрелковая дивизия, частично оставляя свою тяжелую артиллерию. Перед боевой группой Вестховена противник, оставляя часть своей артиллерии, также отходит на Дубиссу»^[62].

^{Та же машина с другого ракурса}

Следующей целью дивизии Кирхнера стал железнодорожный мост через Дубиссу. Его захват должен был обеспечить переправу танков и уверенное снабжение всей группы армий в ходе дальнейшего наступления к Ленинграду. В приказе корпусу Рейнгардта от 20 июня 1941 г. по использованию «учебного полка 800», т. е. «Бранденбурга», особо подчеркивалось: «В начале операции в полосе танковой группы в качестве важного для высшего руководства объекта обозначен железнодорожный мост Людавенай, поскольку его захват в неповрежденном состоянии важен для позднейшей организации снабжения по железной дороге»^[63].

Этот мост действительно был впечатляющим инженерным сооружением: около 45 м высотой и 270 м длиной. Если бы его успели взорвать, то восстанавливать такой высокий мост было бы непростой задачей. Однако разведывательных данных у немцев для гарантированного захвата важного объекта было явно недостаточно. В истории 1-й танковой дивизии отмечается: «О железнодорожной переправе имелся лишь один плохой аэрофотоснимок. Он показывал наличие с обеих сторон моста укрепленных полевых позиций». Впрочем, внезапной атаке благоприятствовал подступавший к мосту лес. Вопреки традициям, когда диверсанты маскировались под отступающие части, «бранденбуржцы» форсировали реку в стороне от моста и подошли к нему с тыла. Это не было импровизацией, в вышеупомянутом приказе оговаривалась возможность использования диверсантов «как с запада, так и — в случае удачной переправы севернее или южнее этого железнодорожного моста — с востока». С фронта «бранденбуржцев» должны были поддержать две бронемашины и четыре БТРа с мотопехотой из 1-й танковой дивизии. Вылазка диверсантов и атака мотопехоты последовали одновременно, в 18.10. Стратегически важный железнодорожный мост удалось захватить неповрежденным.

А где же были в это время механизированные соединения, еще 22 июня нацеленные на фланг наступающих через Таураге немцев? 28-я танковая дивизия полковника И. Д. Черняховского, совершив 50-километровый марш, к 10.00 утра 23 июня заняла исходное положение для наступления. Однако прожорливые БТ-7 соединения остались без горючего и не могли выполнять поставленную задачу. Для их заправки требовалось не менее 60–70 тонн бензина, а его на месте не было. Дивизионные склады все еще оставались в районе постоянной дислокации, в Риге, в 190 км от района сосредоточения дивизии. Начальник тыла корпуса полковник В. Я. Гринберг и начальник снабжения дивизии интендант 1 ранга Д. И. Дергачев делали все, чтобы своевременно обеспечить части горючим. Усугублялась ситуация постоянными атаками с воздуха на высланные в Ригу колонны автоцистерн. В аналогичной ситуации немцы практиковали доставку горючего по воздуху. То же самое иногда делалось в Красной армии во второй половине войны. Однако в реалиях 1941 г. это было практически невозможно.

^{88-мм зенитная пушка на прямой наводке}

Тем временем марш и сосредоточение советских танков были замечены противником. В одной из утренних записей в ЖБД 1-й танковой дивизии указывалось: «Разведка сообщает, что на левом фланге дивизии находятся вражеские танки и моторизованная артиллерия. Сформировавшееся еще накануне предположение, что там находится мотомеханизированная бригада противника, подкрепляется результатами разведки»^[64]. Пауза с заправкой могла иметь для советских танкистов поистине роковые последствия. Если бы не появление на горизонте дивизии Солянкина, немцы вполне могли атаковать и разгромить стоящие без бензина танки.

Горючее было доставлено в 28-ю танковую дивизию только к 13.00. Немалое время заняла заправка боевых машин. В итоге дивизия Черняховского продолжила движение только в 15.00. С противником танкисты столкнулись только в 22.00, когда авангардный 55-й танковый полк был обстрелян с северной опушки леса в районе Калтиненая. Полк развернулся и атаковал противника. По итогам боя было заявлено уничтожение артиллерийской батареи и до 7 противотанковых пушек противника. Собственные потери составили 13 танков. Не добившись решительного результата, полк отошел на север. С наступлением темноты дивизия была отведена на 7 км, в район Пошиле.

Оценка противником действий 12-го мехкорпуса 23 июня была невысокой: «Перед фронтом [1-я тд. — А. И.], очевидно, сражаются части двух мотомеханизированных бригад, предполагавшихся у Тельшая. Руководство этими бригадами, похоже, неорганизованное и вялое». В качестве бригад числились, судя по всему, 28-я и 202-я дивизии. В итоге в журнале боевых действий 1-й танковой дивизии ехидно констатировалось: «Поскольку противник использует свои моторизованные силы, находящиеся на левом фланге дивизии, нерешительно и бессвязно, и до сего момента состоялось боевое соприкосновение, похоже, только с передовыми частями, для прикрытия левого фланга хватит усиленного 1-го батальона мотоциклистов и 4-го разведбата»^[65]. Впрочем, если бы Черняховский смог атаковать в первой половине дня 23 июня, его дивизию бы ждало избиение силами новейших немецких танков, почти неуязвимых для 45-мм орудия БТ. Такие случаи в ходе Приграничного сражения тоже имели место, например под Пружанами и Войницей.

С утра 23 июня на фронте 48-й стрелковой дивизии началось сражение за Расейняй. Ему предстояло греметь в окрестностях этого небольшого городка в течение ближайших нескольких суток. Здесь тоже не обошлось без странностей. Уже в начале дня пропали без вести командир 48-й дивизии генерал-майор Богданов, начштаба соединения и представитель из штаба корпуса батальонный комиссар Серебряков. Тогда их сочли погибшими. Сегодня нам известно, что генерал-майор П. В. Богданов попал в плен, точнее, даже добровольно сдался в плен. На построении в лагере в Сувалках он выдал немцам комиссара своей дивизии Фоминова и старшего политрука Колобанова. Изучение биографии 41-летнего генерала Павла Васильевича Богданова приводит к выводу, что его предательство не было спонтанным. В начале 1938 г. он был исключен из партии и в течение нескольких месяцев находился под следствием. В конце 1938 г. он был восстановлен в партии, а в 1939 г. возглавил 48-ю стрелковую дивизию. Этот эпизод мог в какой-то степени надломить Богданова, он мог затаить обиду, а то и злобу.

В плену генерал разошелся не на шутку. Не далее как в сентябре 1941 г. Богданов написал заявление с предложением создать из военнопленных отряд для борьбы с Красной армией. Однако до вооружения коллаборационистов германское командование тогда еще не созрело, и «Власовым» генерал Богданов не стал. В итоге он был назначен начальником контрразведки 1-й русской национальной бригады, участвовал в карательных акциях. После перехода бригады на сторону партизан Богданов был арестован 25 августа 1943 г. и передан советским властям. Он был казнен как предатель в 1950 г. Возвращаясь к утру 23 июня, необходимо отметить, что уже на следующий день (24 июня) именно 48-я дивизия попала в разведсводки групп армий, причем были точно указаны нумерация ее частей и фамилия командира соединения. Столь же подробные данные были у немцев только на разбитую под Алитусом 5-ю танковую дивизию и запертые в Брестской крепости стрелковые дивизии.

Итак, в 11.30 к Расейняю подошли передовые части 6-й танковой дивизии. Обе боевые группы соединения атаковали город с разных направлений. Сопротивление 48-й стрелковой дивизии было оценено немцами как «слабое». Это, впрочем, неудивительно, учитывая ее численность. К 15.00 Расейняй оказывается захвачен. Потерявшие управление батальоны дивизии генерала Богданова стали в беспорядке (в донесении 11-го корпуса написано даже «панически») отходить в направлении Шауляя. Попытка задержать их в районе м. Лиоляй не удалась. Для нормализации обстановки были даже использованы части НКВД. Из отошедших с границы пограничников были сформированы отряды по задержанию самовольно уходящих с фронта.

Тем временем 6-я танковая дивизия, так же как и ее сосед по корпусу, получает данные о сосредоточении на фланге советских танковых сил. Для нее эти сообщения разведки были более актуальными, т. к. боевые группы дивизии генерала Ландграфа были прямо на пути советского контрудара. Сначала следует сообщение о двух приближающихся колоннах советских танков из Кеденяя в 10.00 с авангардом в Ильгижяе (примерно в 25 км от Расейняя). Воздушная разведка сначала опровергает эту информацию, сообщая о наличии немецких моторизованных колонн на дороге Арёгала — Расейняй. Действительно, в этом районе действовала 8-я танковая дивизия соседнего корпуса. Однако вскоре после этого воздушная разведка окончательно подтверждает приближение моторизованных колонн противника. Следует сказать, что это был один из немногих случаев, когда немецкая разведка загодя предупредила о подходящих советских резервах. Сплошь и рядом танки мехкорпусов падали как снег на голову.

Во второй половине дня продолжавшие наступление две боевые группы 6-й танковой дивизии вышли к Дубиссе. Группа Рауса захватывает мост через реку ниже по течению от железнодорожного моста в Лидувенае, ставшего жертвой «бранденбуржцев». В соседней группе Зекедорфа, несмотря на тяжелые условия местности, лидером наступления становятся мотоциклисты. Они же первыми сталкиваются с советскими мотомеханизированными частями, о которых старательно предупреждала разведка. Рота мотоциклетного батальона обходным путем через лес вышла к мосту через Дубиссу. Почти одновременно к тому же мосту вышел советский передовой отряд (около 40 грузовиков) из 2-й танковой дивизии. Скорее всего, это было подразделение 2-го мотострелкового полка. Типичным решением советских командиров подвижных соединений в Приграничном сражении было выбросить вперед мотострелковый полк для прикрытия развертывания танков для контрудара. Однако немцам удается отбросить мотострелков из дивизии Солянкина и занять оборону. Обычно в подобных случаях разыгрывалось кровавое сражение за плацдарм. В данном случае силы немцев оказались чересчур слабы, всего одна рота. Прибывшие с востока на выручку мотострелкам танки 2-й танковой дивизии охватывают плацдарм с двух сторон (по 5 танков на каждом берегу). Немецкие мотоциклисты были вынуждены, понеся тяжелые потери, оставить ценный мост. Взрывать его никто не собирался — он был нужен обеим сторонам.

^{Истребитель И-153, оставленный на аэродроме Кеданяй}

Надо сказать, что Ф. И. Кузнецов в тот момент уже достаточно реалистично смотрел на перспективы оборонительных действий вверенных ему войск. Удержание линии новой границы было утопией. Нужно было готовить рубеж, за который могли зацепиться отходящие соединения. Уже 23 июня командующий фронтом приказывает начальнику инженерного управления фронта готовить оборонительные рубежи «по р. Зап. Двина, Даугавпилс и далее на восток до укрепленных районов» (имеются в виду УРы на старой границе). Оборонительный рубеж должен был соответствовать состоянию войск. Комфронтом подчеркивал: «Возведение рубежей производить по принципу обороны на широком фронте, широко использовав естественные препятствия для создания противотанковых районов»^[66]. Дивизии 8-й и 11-й армий Северо-Западного фронта могли занимать оборону только на широком фронте. Контрудар теперь становился средством прикрытия возможного отхода.

Война в воздухе. Владея инициативой, немецкие летчики разнообразили тактику ударов по аэродромам. В Прибалтике они наносили удары даже ночью. По крайней мере, примеры таких ударов на других направлениях автору неизвестны. Возможно, это было вызвано особенностями данного театра военных действий — белыми ночами. В истории немецкой бомбардировочной эскадры KG1 отмечалось: «В последующие дни [т. е. после 22 июня. — А. И.] продолжаются мощные удары против вражеской авиации, обе группы эскадры безостановочно атакуют аэродромы Виндау, Либау, Митау и Рига. Сначала вылеты происходят по большей части ночью, вернее в сумерках, поскольку в северных широтах в это время года ночью не темнеет по-настоящему, скорее наступают сумерки».

Первый такой удар состоялся в 2 часа 30 минут ночи 23 июня. Самолетами Люфтваффе был атакован аэродром Митава, на котором скопились машины нескольких советских авиачастей. Тяжелые потери, понесенные в дневных налетах на цели на немецкой территории, заставили командование ВВС СЗФ уже в первые сутки войны задуматься о ночных налетах. Советские бомбардировщики уже взлетали на бомбежку Кенигсберга, Клайпеды, Прикуле, Инстенбурга, когда над аэродромом Митава появились вражеские самолеты. Кто-то успел взлететь, пошел в направлении цели, кто-то остался догорать на взлетной полосе и на стоянке.

В результате ночного удара по Митаве было выведено из строя сразу 20 самолетов из 50-го авиаполка СБ. Из них 8 самолетов сгорело и 12 получили повреждения. По другим данным, сгорело 10 самолетов, было выведено из строя — 5. Базировавшийся на том же аэродроме 31-й авиаполк СБ потерял 1 самолет сгоревшим и еще 3 — поврежденными. Аэродром Митава был не единственным пострадавшим от немецкого ночного налета. Согласно оперативной сводке штаба ВВС СЗФ на 8.00 23 июня, «ВВС противника в течение ночи группами до 30 самолетов атаковали аэродромы Таллин, Митава, Платонэ, Шауляй, Утена»^[67]. Эти налеты стоили ВВС Северо-Западного фронта по крайней мере 9 СБ уничтоженными и 15 СБ поврежденными на аэродромах Митава и Платонэ. Помимо потерь в Митаве, на аэродроме Платонэ (6-й САД) один С Б был уничтожен и еще три С Б повреждены.

^{Бомбардировщик СБ-2 ранних серий выпуска на аэродроме Митава-Платонэ}

Помимо ночных налетов были и дневные, в которых немцы добивались успеха ввиду скученности советских самолетов. Летчики Зорин, Гупал и Макаров в своем письме, адресованном И. В. Сталину, сообщали: «В Плотено [Платонэ. — А. И.] 23 июня находились на маленькой площадке 33, 31, 35 и 312-й авиаполки, прилетел один самолет противника, бросил 3 бомбы и сжег наших 8 самолетов, а стоявшие на аэродроме истребители МиГ не взлетали потому, что не был отрегулирован щелчок пулемета»^[68]. Данный эпизод косвенно подтверждается документами: по оперсводке штаба ВВС фронта на аэродроме Платонэ 23 июня действительно находились 31-й и 35-й СБП. Полка с номером «33» на СЗФ не было, но зато был 31-й ИАП на МиГах, и он с 22 по 24 июня частью сил базировался в Платонэ. Не совсем понятно, что имеется в виду под «щелчком пулемета». Скорее всего, это касается работы синхронизатора пулеметной установки истребителя. Среди недостатков вооружения «мигов» в авиачастях СЗФ отмечалась поломка рычагов синхронизатора, обрывы тяг и трудности с регулировкой.

Расейняй^[69]. Путь в легенду начинался просто и буднично. Направленная утром 22 июня директива штаба Ф. И. Кузнецова на нанесение контрудара «по флангу и в тыл противнику, прорывающемуся на Таураге», медленно, но верно претворялась в жизнь. Ранним утром 23 июня начальник автобронетанкового управления Северо-Западного фронта полковник Полубояров докладывал:

«Принял решение и поставил задачу Куркину: наступать из района Россиены в западном направлении до дороги Таураге — Шауляй. Дальше резкий поворот в юго-западном направлении на Таураге — Тильзит, имея границу справа (иск.) шоссе Таураге — Шауляй»^[70].

Как мы знаем, во второй половине дня 23 июня Расейняй уже был в ручках немцев. Исходные позиции для контрудара были захвачены врагом. Может быть, дело в просчетах в его планировании? Выбор Полубояровым Расейняя в качестве исходных позиций для контрудара был вполне логичным. Это узел дорог, контрудар также наносился вдоль дороги. В лесистой местности это давало 2-й танковой дивизии возможность сражаться с врагом, а не с дорожными условиями. Оценка сил противника в одну танковую дивизию, наступающую вдоль шауляйского шоссе, также логично приводила к Расейняю как стартовой точке флангового удара. Более того, если бы командование 4-й танковой группы выстроило 1-ю и 6-ю танковые дивизии в затылок друг другу, как это часто делалось на других направлениях, Расейняй мог бы избежать захвата. Однако по стечению обстоятельств на момент написания донесения Полубоярова к городу уже продиралась по лесам 6-я танковая дивизия. Полубояров утром 23 июня направился в 12-й мехкорпус. Менять план было уже поздно. Фактически сам Расейняй стал объектом советского контрудара.

^{Генерал-майор Франц Ландграф обсуждает обстановку с командиром 6-й мотострелковой бригады полковником Эрхардом Раусом}

Впрочем, в стане противника первые донесения ранним утром 24 июня также не вызвали бури восторга в штабах. В тылу 6-й танковой дивизии все еще продолжались стычки с мелкими группами красноармейцев, рассеянными в лесах. Сдаваться они не спешили. Из-за этого эскадрилья разведки дивизии не могла занять предназначенный для нее аэродром у Эржвилкаса. Возможности соединения самостоятельно отслеживать происходящее вокруг снизились. Боевой группе Зекендорфа удалось отбить мост через Дубиссу, мотоциклисты из К6^[71] устремились на Гриншкис, но ответный удар Красной армии оказался поистине устрашающим. Мотоциклисты и плацдарм были атакованы танками КВ. Быстро выяснилось, что новые советские танки «полностью неуязвимы для противотанковых средств калибром до 3,7 см». Плацдарм на Дубиссе был вновь потерян.

По немецким данным, первый КВ под Расейняем был подбит не артиллерией. Ночью 6-я рота 114-го стрелкового (моторизованного) полка также переправилась через Дубиссу и столкнулась с советскими танками на восточном берегу. Им повезло больше, чем мотоциклистам. Лейтенанту Эккарту из этой роты даже удалось связкой из пяти ручных гранат подорвать гусеницу советского тяжелого танка и затем повредить взрывом его орудие. Как указывалось в ЖБД 114-го полка, «он наткнулся на вражескую моторизованную колонну и вывел из строя три вражеских танка, в том числе один большой. Это донесение он лично сообщает командованию дивизии и получает там Железный крест 1-го класса». История эта, впрочем, больше походит на рыбацкую байку. Можно также предположить, что «большим танком» был семиметровый Т-28.

^{Подбитый танк КВ-1}

Однако все это были лишь столкновения передовых частей сторон. Главные события развернулись с началом советского контрудара. Служивший в то время в 6-й танковой дивизии полковник Ритген позднее рассказывал: «24 июня, на рассвете, советские танки крупными массами пересекли Дубиссу, поддержанные артиллерией. Некоторые наши солдаты были отрезаны атакой». На передовую выезжает командир дивизии генерал-майор Франц Ландграф. В Вермахте вообще считалось хорошим тоном руководить соединением с передовой. Вперед спешно выдвигаются новые 50-мм противотанковые пушки ПАК-38. В 6.00 выясняется, что и они не пробивают броню атакующих советских танков. Скорее всего, ввиду недостатка опыта огонь велся немецкими противотанкистами с чересчур большого расстояния. Вскоре немцы экспериментальным путем установят дистанции, на которых пушка ПАК-38 все же способна была поразить КВ. Утром 24 июня немцы насчитали на западном (правом) берегу Дубиссы всего 7–8 новых советских тяжелых танков. Скорее всего, часть танков КВ из 2-й танковой дивизии отстала по дороге и не была готова к бою в первой половине дня. К сожалению, никаких оперативных документов 2-й танковой дивизии в ЦАМО не сохранилось, и события приходится восстанавливать только по немецким данным.

Основная масса 2-й танковой дивизии, по немецким наблюдениям, еще находилась на восточном берегу Дубиссы юго-восточнее Каулакяя. В 8.30 из 6-й танковой дивизии была направлена просьба нанести по этому району удар «Штуками», но в 9.45 Люфтваффе ее отклонили. Попутно заметим, что даже на отрицательный ответ понадобился час с лишним — оперативность германских ВВС часто сильно преувеличивается. Поддержку авиации удалось выбить лично командиру XXXXI корпуса Рейнгардту, прибывшему в 6-ю танковую дивизию в 10.00 24 июня. Был выбран компромиссный вариант: «Штуки» должны были в 13.00 бомбить дорогу на Гринкишкис, расчищая путь наступления группы Зекендорфа. Для противодействия советской танковой дивизии также разворачивалась на восток 269-я пехотная дивизия. Она должна была атаковать и уничтожить советские танковые части на восточном берегу Дубиссы.

^{Брошенная техника 2-й танковой дивизии 3-го мехкорпуса. На переднем плане КВ-1 ранних серий, за ним видны несколько тягачей с 152-мм гаубицами М-10}

По свидетельству Ритгена, на этом этапе сражения в группе Зекендорфа еще не было 88-мм зениток. Это подтверждается документами XXXXI корпуса, в его ЖБД в 630 24 июня отмечается: «Боевая группа Зекендорфа вынуждена перед началом собственного наступления отразить мощную танковую атаку противника. Поскольку у нее нет в достаточном количестве оборонительных средств, особенно тяжелых зениток, положение там становится угрожающим. Атаку удается отбить, за исключением сверхтяжелых танков, которые беспрепятственно уничтожают много наших машин, тараня и давя их»^[72]. То есть речь идет о том, что зениток было недостаточно и Зекендорфу они поначалу просто не достались. 88-мм зенитки Flak 18/36, известные как «ахт-комма-ахт», получили признание в ходе Гражданской войны в Испании, а в 1940 г. широко использовались против французских тяжелых танков. Одним словом, имелся и боевой опыт, и моральная готовность ставить зенитки на прямую наводку против наземных целей.

^{Брошенный танк КВ-1 ранних серий с 76-мм орудием Л-11}

По итогам первого боя последовал приказ подтянуть к Расейняю зенитные орудия из района южнее Таураге, однако из-за плохого состояния дорог рассчитывать на их прибытие до вечера не приходилось. После 11.00 атаку трех КВ группе Зекендорфа удается отбить за счет полевой артиллерии, поставленной на прямую наводку. Два из них немцам удается подбить. По другим данным, артиллерия поражает первый КВ в 13.00 24 июня: от прямого попадания 150-мм снаряда он выходит из строя. До прибытия зениток 6-й танковой дивизии дается картбланш в использовании всех средств борьбы, в ЖБД XXXXI корпуса указывается: «Боевую группу Зекендорфа вновь атакуют крупные силы противника, для их отражения впервые разрешается использовать тяжелые метательные системы»^[73]. Имеются в виду 280-мм реактивные минометы. Эффективность их против танков представляется сомнительной, рассчитывать приходилось разве что на моральный эффект. Также Ритген вспоминал: «Один из наших офицеров резерва — сегодня хорошо известный немецкий автор — потерял самообладание. Не останавливаясь в штабе своего полка, дивизии и корпуса, он попросту ворвался на командный пункт генерала Гёпнера, чтобы сообщить „все пропало!“». Паника была явлением интернациональным.

Обращает на себя внимание тот факт, что участники боев 24 июня с немецкой стороны в один голос твердят о таране как основной тактике советских танкистов. Ритген вспоминал, что танк командира роты был протаранен КВ и опрокинулся, командир роты был ранен. В журнале боевых действий 6-й танковой дивизии относительно тактики действий новых танков отмечается: «Свое вооружение — 4,5-см, 7,5-см и 2 пулемета — они используют редко. 3,7-см и 5-см ПТО они уничтожили, просто раздавив». Как тут не вспомнить апрельский доклад в ГАБТУ о состоянии 3-го мехкорпуса. Похоже, что штатных 76,2-мм снарядов к танковым орудиям во 2-й танковой дивизии так и не появилось.

^{Крупный план поражения маски орудия Л-11 танка КВ-1 ранних серий}

Помимо срыва наступления группы Зекендорфа на Гринкишкис еще одним последствием вступления в бой 2-й танковой дивизии становится перехват коммуникаций группы Рауса. Последняя уже была большей частью на восточном (левом) берегу Дубиссы. Прорыв советских танков на западный (правый) берег быстро привел к ее изоляции. Уже утром 24 июня на дорогу Расейняй — плацдарм группы Рауса вышли два КВ с пехотой и оседлали ее. Однако вскоре эти две машины отошли в район действий группы Зекендорфа. Советские танкисты на тот момент вряд ли обладали достаточными разведывательными данными, чтобы целенаправленно атаковать линии снабжения группы Рауса. Части 2-й танковой дивизии двигались с востока на запад, выполняя приказ о контрударе в направлении шоссе Шауляй — Таураге. Группа танков с пехотой пошла в обход Расейняя с севера, а затем по тем или иным причинам вернулась обратно.

Несмотря на обескураживающее столкновение с новыми танками противника, немцы поначалу не хотели отказываться от наступательных действий. Получив поддержку с воздуха, группа Зекендорфа попыталась перейти в наступление. Главным препятствием оказываются советские танки, в первую очередь тяжелые. Разыгрался танковый бой. Одно из классических его описаний выглядит следующим образом:

«Чтобы остановить основные силы противника, были введены в действие 114-й моторизованный полк, два артдивизиона и 100 танков 6-й танковой дивизии. Однако они встретились с батальоном тяжелых танков неизвестного ранее типа. Эти танки прошли сквозь пехоту и ворвались на артиллерийские позиции. Снаряды немецких орудий отскакивали от толстой брони танков противника. 100 немецких танков не смогли выдержать бой с 20 дредноутами противника и понесли потери. Чешские танки Pz.35(t) были раздавлены вражескими монстрами. Такая же судьба постигла батарею 150-мм гаубиц, которая вела огонь до последней минуты. Несмотря на многочисленные попадания даже на расстоянии 200 метров, гаубицы не смогли повредить ни одного танка. Ситуация была критической. Только 88-мм зенитки смогли подбить несколько КВ и заставить остальных отступить в лес».

Нельзя не отметить, что количество тяжелых танков на поле боя возрастает. Если утром их было всего 7–8, то теперь уже 20. Скорее всего, они вводились в бой по мере прибытия, заправки или устранения мелких поломок. Танкист из 2-й танковой дивизии Д. И. Осадчий вспоминал тот бой: «Когда боевые порядки смешались, пришлось вести огонь с коротких остановок. Противник отвечал тем же, горели БТ и Т-26. Неуязвимыми оказались КВ с их мощной броневой защитой, от снарядов на их броне оставались лишь вмятины. А ведь плотность танков была так велика, что практически любой выпущенный снаряд достигал цели»^[74].

^{Увязший в болоте танк КВ-2 с установкой МТ-1. На танке отчетливо видны боевые повреждения}

Если восстанавливать события с опорой на немецкие документы, то картина оказывается несколько сложнее. Советская танковая атака заставляет командира 6-й танковой дивизии Ландграфа передать Зекендорфу 88-мм зенитки и танки. Составлявшие основную массу бронетехники дивизии танки 35(t), конечно, были бесполезны против КВ, но могли вполне успешно противостоять танкам БТ, в изобилии представленным в дивизии генерала Солянкина. Во второй половине дня 24 июня боевая группа Зекендорфа переходит к обороне на подступах к Расейняю с востока. Части 2-й танковой дивизии пытаются пробиться с востока на запад через Расейняй к шоссе Таураге — Шауляй. Можно только представить себе, как выглядела картина боя с точки зрения штаба 3-го мехкорпуса. Расейняй уже захвачен противником, он оказывает упорное сопротивление, и выполнение боевой задачи оказывается под вопросом. В ходе трехчасового боя немцами было заявлено об уничтожении «2 52-тонных танков, а также 20 средних и легких».

Общие соображения говорят в пользу того, что в качество «средних танков» немцами были подсчитаны Т-28. Однако, согласно данным М. Коломийца, танки Т-28 2-й танковой дивизии были сильно изношены, и на ходу оставалось всего 15 машин из 27^[75]. По апрельскому докладу в ГАБТУ, в эксплуатации было 6 Т-28 и еще 6 — в консервации^[76]. По донесению 3-го мехкорпуса о боевом и численном составе от 22 июня 1941 г., в дивизии Солянкина было всего 9 Т-28^[77]. Поэтому можно предположить, что в качестве «сверхтяжелых» выступали КВ-2, а в качестве «средних» — КВ-1. Но не исключено, что имеются в виду именно средние Т-28.

В 17.30 24 июня в район действий боевой группы Зекендорфа прибыли «ахт-комма-ахт»-ы и части подчиненной XXXXI корпусу артиллерии РГК. Это позволяет ей перейти в контрнаступление. Немцам удается уничтожить еще несколько тяжелых танков. Один из них, будучи обездвижен, расстреливается 88-мм зениткой. Изучение оставшихся на поле боя подбитых советских танков дает немцам первое представление об их технических характеристиках: «При обследовании обнаруживается, что вражеские танки вооружены 7,5-см или 15,2-см орудием, примерно по 50 тонн веса, экипаж 5–6 человек, в том числе минимум 1 офицер, бронирование 80 мм, лобовое 85 мм»^[78]. Из этого можно сделать вывод, что в бою участвовали как танки КВ, так и танки КВ-2. Это подтверждается также рапортом командира 41-го истребительно-противотанкового дивизиона дивизии Ландграфа:

«Экипаж одного русского танка дал показания, которые выслушал и записал переводчик: они рассказывали о своем 52-тонном танке. Толщина брони 85 мм, только люка 38 мм. В танке 15,2-см орудие, три 7,62-мм пулемета (в запасе еще два)».

^{Расчет 37-мм противотанковой пушки ПАК-35/36 за работой}

Эти данные развеивают последние сомнения относительно КВ-2. Зная, что из себя представляли КВ-2 с точки зрения надежности, вызывает уважение сам факт их участия в бою после достаточно протяженного марша. Дело здесь явно было в большом количестве опытных водителей в дивизии Солянкина, о котором уже упоминалось выше. Помимо сведений о новой технике, пленные танкисты также сообщили немцам общую информацию о своем соединении:

«Танки, участвовавшие в сегодняшнем танковом бою, якобы принадлежат 2-й танковой дивизии, которая сформирована в 1939 году как бригада и недавно развернута в дивизию. За атаковавшей сегодня дивизией стоит пехотная дивизия, которая тоже имеет танки».

«Пехотная дивизия с танками» — это, очевидно, 84-я моторизованная дивизия 3-го мехкорпуса, которая также должна была участвовать в контрударе. Теперь немцам стало известно имя противника. Это уже не была абстрактная масса боевых и вспомогательных машин с аэрофотоснимков и из докладов летчиков. Но нельзя было назвать это знакомство приятным. Перехватить инициативу по-прежнему не удается. Последняя в этот день попытка пробиться к Дубиссе предпринимается группой Зекендорфа вечером, около 19.00. Однако вновь на поле боя появляются КВ, и от продвижения вперед приходится отказаться. Более того, советские тяжелые танки вновь прорываются на немецкие артиллерийские позиции. Интенсивное использование 88-мм зениток против танков приводит к израсходованию боеприпасов. Нужные снаряды немедленно доставляются на самолете.

В донесении штаба 4-й танковой группы от 18.00 24 июня с досадой отмечалось: «Атаки тяжелых танков и пехоты противника вынудили правый фланг XXXXI танкового корпуса перейти к обороне. В настоящее время этот бой еще продолжается». Таким образом, немецкое командование признавало, что советский контрудар заставил 6-ю танковую дивизию перейти к обороне.

Однако нельзя сказать, что обстановка внушала оптимизм советской стороне. П. А. Ротмистров, служивший в то время в штабе 3-го мехкорпуса, вспоминал: «К вечеру от генерала Солянкина поступило донесение о разгроме его частями 10-го моторизованного полка немцев, при этом было уничтожено до 40 танков и 40 противотанковых орудий врага. Однако и наши части тоже понесли значительные потери. Особенно пострадали полки, имевшие на вооружении легкие танки БТ и Т-26. В течение 24 июня 2-я танковая дивизия продолжала отражать атаки превосходящих сил противника, но к исходу дня начала пятиться в связи с тем, что кончилось горючее и на исходе были снаряды»^[79]. Ни о каком подвозе боеприпасов для 2-й танковой дивизии по воздуху не могло быть и речи.

В то время как гремел бой главных сил дивизии генерала Солянкина с группой Зекендорфа, еще один советский танк КВ вновь вышел на линию снабжения группы Рауса. Как написано в ЖБД немецкой 6-й стрелковой бригады (которой командовал Раус), танк «остался стоять посреди дороги, как часовой». Далее немцы отмечали: «Эта дерзость импонировала; мы еще не предполагали, что он не мог двигаться дальше из-за поломки двигателя». Запросив в 19.00 поддержку «Штук», подразделения группы Рауса занялись освобождением линии снабжения своими силами. Им удалось незаметно подтащить к танку на дистанцию всего 200 м две 50-мм пушки ПАК-38 из 41-го противотанкового дивизиона. Однако их обстрел был совершенно безрезультатным. Ни один из снарядов, попавших в танк, не смог пробить его броню. Ответный огонь КВ был убийственным: он быстро согнал обе противотанковые пушки с их позиций, убив двух и ранив одного члена расчета. Артиллерия также все время держала одинокий КВ под обстрелом. Отмечались удачные попадания, но результата они не приносили.

Здесь самое время остановиться и задаться вопросом: «Так КВ-1 или КВ-2 оказался на дороге снабжения группы Рауса?» В разных источниках по этому поводу приводятся разные мнения. На фотографиях из района Расейняя присутствуют и КВ-1, и КВ-2. У КВ-1 с 76,2-мм пушкой был больше боекомплект. Это позволило бы одному танку выдержать длительную осаду. Однако отсутствие (или, во всяком случае, недостаток) во 2-й танковой дивизии 76,2-мм снарядов для тяжелых танков говорит в пользу того, что на дороге снабжения все же был КВ-2.

Через час после отправки заявки Люфтваффе, в 20.00, в авиационной поддержке было отказано. Раус в своих воспоминаниях саркастически замечает: «Нам было отказано, поскольку самолеты требовались буквально повсюду». На тот момент 1-й воздушный флот еще вел борьбу за господство в воздухе, нанося удары по советским аэродромам. Кроме того, усилия немецких ВВС под Расейняем были сосредоточены на главных силах 2-й танковой дивизии. Результаты этих ударов заставили командира 3-го мехкорпуса Куркина требовать вечером 24 июня: «На протяжении всех боевых действий нет нашей авиации. Пр[отивни]к все время бомбит. Прошу действия [на] Скаудвиле прикрыть»^[80].

В 20.00 в 6-ю танковую дивизию прибывает еще одна батарея 88-мм зениток. Ее наконец было решено отправить для стабилизации положения группы Рауса. Прибывшую часом ранее батарею, напомню, отправили в группу Зекендорфа. Одно из прибывших орудий начали осторожно подтаскивать к одиноко стоящему советскому танку с юга. Дым от горящих на дороге грузовиков мешал танкистам целиться. Он был в какой-то мере прикрытием, давая зенитке возможность приблизиться незамеченной. 5-тонное орудие осторожно катили на руках. Наконец, для «ахт-ахт» была выбрана позиция на опушке леса, примерно в 500 м от танка. Артиллеристы начали лихорадочно готовить ее к выстрелу. Когда казалось, что подготовка орудия завершена, танк резко повернул башню и выстрелил первым. Зенитка свалилась в канаву, несколько солдат оказалось убито, другие были вынуждены отступить. На всякий случай отмечу, что потеря зенитки подтверждается документально, это не позднейшее дополнение к истории «расейняйского КВ».

^{Сгоревший танк БТ-7. Советские легкие танки были легкой жертвой для 37-мм немецких противотанковых пушек}

Возобновление наступления боевой группы Рауса на следующий день оказывается под вопросом. Образовалась длинная колонна санитарных машин с ранеными, горючее и боеприпасы тоже невозможно было доставить. Справа и слева от дороги были заболоченные участки, и советский танк было не обойти. Все это требовало немедленного устранения препятствия. На этом обычно не акцентируется внимание, но история «расейняйского КВ» — это история борьбы с ним изолированной группы Рауса. Это не 6-я танковая дивизия пыталась восстановить контакт с группой Рауса, это сам Раус пытался освободить свои линии снабжения. Разумеется, у него были куда более ограниченные средства, чем у дивизии в целом. Отсюда и масса сложностей, которые вызвал всего один танк КВ. У генерала Ландграфа же была своя печаль в лице главных сил советской 2-й танковой дивизии. Потому даже 88-мм зенитки Раус получил в последнюю очередь.

В 20.00 командир 6-й бригады Эрхард Раус прибег к последнему имевшемуся у него средству, которое он придерживал до темноты. Группа подрывников была отправлена взорвать танк. Два заряда — 15 кг под гусеницу и меньший в ствол — должны были лишить его возможности двигаться и вести огонь. Однако эта дерзкая операция не увенчалась успехом: ни гусеницу, ни ствол повредить не удалось. Это, кстати, говорит в пользу того, что на дороге стол КВ-2. Дело в том, что по опыту Финской войны на ствол 152-мм гаубицы надевали бронекольца. Такое кольцо могло защитить ствол от заряда взрывчатки.

Впрочем, не следует думать, что КВ занимал все мысли Рауса. На плацдарме на восточном берегу Дубиссы остался фронтом на север лишь слабый заслон. Еще одной операцией Рауса тем же вечером стало восстановление контакта с группой Зекендорфа. Она тоже началась в 20.00, но, в отличие от попыток совладать с КВ, успешно завершилась в 23.00.

Ночь на 25 июня под Расейняем прошла неспокойно, ведущий ЖБД 114-го полка офицер писал: «На той стороне Дубиссы слышался шум множества моторов. Вели огонь вражеские 21-см мортиры. Наша корпусная артиллерия вела уничтожающий огонь по становившемуся все меньше пространству, на котором находились части окруженных вражеских танковых дивизий»^[81]. По штату в советской танковой дивизии 203-мм орудия отсутствовали. Скорее всего, части корпуса Куркина подчинили себе отбившийся дивизион или взвод 402-го полка большой мощности.

Увлекшись борьбой со 2-й танковой дивизией, 4-я танковая группа поставила под угрозу объект, имеющий значение для всей группы армий «Север». У захваченного с помощью «бранденбуржцев» 23 июня моста у Лидувеная разыгралась сцена, напоминающая голливудский боевик. Поворот 1-й танковой дивизии на восток привел к тому, что захваченный мост оказался прикрыт только слабым охранением из оставленных у него частей дивизии. Все бы ничего, если бы по другую сторону фронта был пассивный и неэнергичный противник, подобный французам в 1940 г. Однако советское командование не смирилось с потерей стратегически важного моста. Около 19.00 24 июня немцы с ужасом обнаруживают несущийся на всех парах к Лидувенаю советский бронепоезд. Скорее всего, это была инициатива снизу, т. к. в документах 8-й армии и фронта не обнаруживается никаких грозных приказов с требованием отбить Лидувенай.

^{Давид и Голиаф: попытка сдвинуть с места КВ-1 с помощью танка Pz.IV}

Охранение моста не имело никаких шансов отразить атаку бронепоезда и не могло даже просто взорвать полотно дороги — у них не было взрывчатки. На выдвижение к мосту резервов, даже моторизованных, и на вызов «Штук» просто не остается времени. Как мы знаем, Люфтваффе бы только час раскачивались — отказать или поддержать заявку. Пришлось импровизировать. С площадки у штаба XXXXI корпуса спешно поднимается в воздух связной самолет Физилер «Шторх» со взрывчаткой. Он садится у моста, и рельсы перед советским бронепоездом в последний момент удается взорвать. Вскоре к мосту подтягивается подразделение 36-й моторизованной дивизии, и оборона моста усиливается. Можно сказать, что только чудом немцам удается избежать утраты важнейшего железнодорожного моста. Перед нами тот случай, когда оперативная радиосвязь существенно повлияла на ход боевых действий.

В то время как 6-я танковая дивизия вела бой с частями Солянкина, ее сосед выполнял замысловатый обходной маневр. Утром 24 июня Кирхнеру отправили приказ повернуть на юго-восток, «чтобы иметь возможность атаковать фланг противостоящего 6-й тд противника». Новой целью была дорога Восилишкис — Гринкишкис, к северо-востоку от Расейняя. Это вообще было нехарактерно для действий немецких моторизованных корпусов. При отсутствии непосредственной угрозы конкретной дивизии они предпочитали нацеливать ее дальше вперед. Считалось, что лучше захватить выгодный плацдарм, нежели активно ликвидировать фланговую угрозу. В Прибалтике немцы отступили от этого правила.

Поворот прошел не без приключений. С раннего утра 24 июня 1-я танковая дивизия продолжала двигаться вперед, в общем направлении на Паневежис. Прямо на пути ее наступления накапливались части 11-й стрелковой дивизии генерал-майора Н. А. Соколова. Ее выгрузку из эшелонов у Радвилишкиса немцы, кстати, засекли воздушной разведкой. По советским данным, 24 июня успели выгрузиться два стрелковых полка и один артполк соединения. Идущая на всех парах боевая группа Крюгера врезается под Шауленаем в советскую пехоту, но легкой победы ей это не принесло. В ЖБД дивизии отмечается: «Высокие хлеба и господствующие высоты благоприятствуют вражеской обороне». Сражение было скоротечным, но упорным: «Высоты по обе стороны Мурая [под Шауленаем. — А. И.] захвачены после ожесточенных боев. Вражеская пехота, спрятавшись в хорошо оборудованных укреплениях, пропускает бронированные машины и сражается с сопровождающей их пехотой. В ходе этих боев выведены из строя 6 противотанковых пушек противника»^[82]. Бой группы Крюгера продолжался всю первую половину дня, позднее в качестве результата этих схваток немцы указывали: «Противник у поместья Мурай несет большие потери».

По показаниям допрошенных позднее отделом Ic (разведка) 36-й моторизованной дивизии военнопленных картина боев с советской стороны выглядела так: «Дивизия [11-я сд. — А. И.] находилась в движении к западной границе, когда накануне (23.6 —?^[83]) была атакована и частично рассеяна немецкими танками. Использовавшиеся для обороны пулеметы и минометы оказались неэффективны. Подтянутая артиллерия смогла на короткое время остановить наступление немецких танков, однако после вступления в бой германской артиллерии оно продолжилось»^[84]. Судя по всему, под «артиллерией» здесь следует понимать дивизионные 76-мм пушки. В ЖБД 1-й танковой дивизии также указывалось, что «русское 3,7-см^[85] орудие неэффективно против наших усиленных танков». Новейшие машины дивизии Кирхнера действительно были почти неуязвимы для советских 45-мм пушек. Тем не менее части генерала Соколова оказали ощутимое противодействие немецкому элитному соединению. Эта страница упорного сопротивления советских войск в Прибалтике осталась за кадром, т. к. 11-я стрелковая дивизия в сводках мелькала лишь эпизодически.

^{Немецкий грузовик из 1-й танковой дивизии проезжает мимо танка КВ-2 с установкой МТ-1}

Тем временем по испытанному правилу «одна боевая группа застревает, вторая — продвигается» группа Зекендорфа уже к 11.00 24 июня углубилась до Байсогалы. Здесь части 11-й дивизии занять позиции не успели. Поэтому немцы лишь отражают несколько атак «разрозненных групп противника на грузовиках». Однако этот глубокий прорыв идет вразрез с планами командования корпуса и группы. Более того, ввиду неполучения приказа создалась опасная ситуация. В ЖБД XXXXI корпуса констатировалось: «Если бы у противника была хорошая воздушная разведка, он мог бы в настоящий момент отрезать 1-ю тд ударом во фланг и как минимум причинить ей тяжелые потери»^[86]. Действительно, если бы танковая дивизия Солянкина развернулась на северо-запад, то она могла пройтись по тылам 1-й танковой дивизии и даже отрезать вырвавшиеся вперед части.

В середине дня сам генерал Рейнгардт прибывает на командный пункт 1-й танковой дивизии и разворачивает ее на юго-восток. В истории соединения мы находим жалобы на трудные условия маршей: «Все передвижения в этот день были бесконечно осложнены из-за дорог, проходящих через глубокие пески или болота»^[87]. В итоге выполнение отданного еще утром приказа задерживается до позднего вечера. На новый командный пункт в Шаукотасе штаб 1-й танковой дивизии прибывает только в 18.30. По воспоминаниям полковника Рольфа Штовеса, историографа дивизии, в районе Шаукотаса они сталкиваются с небольшими группами Т-26 и советской пехоты. Вероятно, это было охранение или разведка, высланная от 2-й танковой дивизии. Подполковник Венк приказывает прикрыть командный пункт двумя 88-мм зенитками от возможных танковых атак. Это решение нельзя не назвать поистине провидческим. Танковая группа Крюгера вступила в борьбу за Восилишкис только поздним вечером, в 22.30. Сопротивление советских частей было слабым, но так как экипажи танков через их оптику едва что-то видели, борьбу вели главным образом пехотинцы.

В итоговом донесении о действиях группы Гёпнера за сутки 24 июня указывалось: «4-я танковая группа окружила в районе севернее Кедайняй — южнее Гринкискис — восточнее Расейняя крупные танковые силы противника. Они включают в себя по крайней мере одну танковую дивизию, может быть, это только части 2-й русской танковой дивизии — как говорят пленные, — которая была усилена. Противник располагает здесь 40–60 танками, которые превосходят наши по вооружению и бронированию (лобовая броня 370 мм). 5-см противотанковая пушка и легкая полевая гаубица не оказывают на них никакого поражающего действия. До настоящего времени 5 таких танков было выведено из строя связками гранат и огнем из 8,8-см зенитных орудий. Противнику удалось осуществить прорыв отдельными танками через оборону 6-й танковой дивизии».

Таким образом, немцами за 24 июня были заявлены подбитыми по крайней мере 5 танков КВ из дивизии генерала Солянкина, включая подорванный утром связками гранат. В это число входит, по крайней мере, один танк КВ-2, экипаж которого дал показания о ТТХ своей машины. Однако отнюдь не один КВ «остановил» 4-ю танковую группу и даже XXXXI корпус. В действительности XXXXI танковый корпус был остановлен и скован силами 2-й танковой дивизии Е. Н. Солянкина и 11-й стрелковой дивизией Н. А. Соколова^[88].

Тем временем командование 2-й танковой дивизии осознало угрозу флангу. Осадчий вспоминал: «Меня вызвали к комдиву, у которого были собраны командиры частей и боевых подразделений. Генерал-майор танковых войск Е. Н. Солянкин довел до нас, что противник, не добившись успеха на этом направлении и понеся значительные потери, главными силами обошел дивизию с северо-запада и вышел в тыл. Нам предстояло совершить маневр и нанести удар по врагу с целью обеспечения отвода частей соединения на новый рубеж. К этому времени в нем насчитывалось около 30 танков, в том числе 21 танк КВ».

В ночь на 25 июня немцы всерьез опасались прорыва советских частей из наметившегося окружения. Отказ от прорыва ночью можно считать ошибкой Солянкина. Однако мы не знаем всех обстоятельств происходившего тогда во 2-й танковой дивизии. Возможно, ночь была потрачена на приведение соединения в порядок, ремонт и заправку. Утром 25 июня боевые группы немецкой 1-й танковой дивизии изготовились к обороне на линии Восилишкис — Гринкискис с установкой: «Эту линию необходимо удерживать против любых вражеских атак». Также по замыслу командования XXXXI корпуса 6-я танковая дивизия должна была в 6.30 перейти в наступление, вынуждая полуокруженные части Солянкина тратить силы на отражение ее атак.

Прорыв 2-й танковой дивизии начался ранним утром 25 июня. По описанию событий немецкой стороной можно сделать вывод, что Солянкин разделил свою дивизию на две группы для прорыва по двум маршрутам. Первая должна была пробиваться через Восилишкис, вторая — через Жайгинис. Одна должна была обходить заболоченный лесной массив с востока, а вторая — с запада. Немцы датируют атаку первой группы 4.30 по берлинскому времени, т. е. 5.30 утра московского времени. Осадчий вспоминал: «Танки двинулись на восточную опушку леса, с ходу развернулись в боевой порядок. С обращенных к нам скатов небольшой возвышенности на удалении 300–350 м вели огонь орудия прямой наводки врага. Поливая противника огнем, танки смяли его орудия и пулеметные огневые точки, стремительно вырвались в открытое поле, заполненное вражескими танками и другой боевой техникой».

С самого начала прорыв приводит к кризису немецкой обороны. В ЖБД 1-й танковой дивизии указывалось: «Находящиеся впереди противотанковые пушки не в состоянии пробить броню танков. Сдержать вражеские танки в этот момент невозможно. Стоящим на главной дороге частям 1-го танкового полка не удается, несмотря на активный оборонительный огонь, остановить вражеские танки»^[89]. Кажется, достаточно сделать еще шаг, и советским частям удастся прорваться в дефиле между болотами. Командир танковой группы Крюгера решает контратаковать. Его контрудар начинается при мощной огневой поддержке артиллерии. Также немецкие танки подавляют прорывающуюся вместе с танками мотопехоту 2-й танковой дивизии. Далее разыгрывается танковый бой.

Участник того боя капитан фон Фалькенберг, служивший в 7-й роте 1-го танкового полка, писал:

«Огонь, открытый ротой примерно с 800 метров, ничего не дал. Ближе и ближе подкатывали мы к противнику, но он столь же неколебимо двигался навстречу. Дистанция быстро сократилась до 50–100 метров. Бешеная стрельба не приносила видимого успеха. Русские танки катили дальше, бронебойные снаряды рикошетировали от них. Неоднократно возникала ошеломляющая ситуация: пройдя сквозь ряды 1-го танкового полка, русские танки накатывались на стрелков и пробивались в наш тыл. Танковый полк разворачивался кругом и катил на одном уровне с КВ-1 и КВ-2. При этом с кратчайшего расстояния в 30–60 м удавалось подбивать их специальными снарядами. Контратакой русские силы были отброшены на 3–4 км. Затем у Восилишкиса была организована оборонительная линия, которая устояла»^[90].

Под «специальными снарядами», очевидно, подразумеваются бронебойные подкалиберные снаряды. Они были способны пробить броню КВ уже с дистанции 200 м. Согласно записи в ЖБД 1-й танковой дивизии, в ходе контрудара были уничтожены «10 тяжелых русских танков». Однако главным достижением был захват господствующей высоты 139, запирающей выход в дефиле между болотами. Как гласит запись в ЖБД дивизии Кирхнера, «новая крупная танковая атака противника захлебывается в огне нашей артиллерии, которая бьет с открытых позиций на высоте 139»^[91]. В истории соединения об этой фазе боя было сказано следующее: «Как только была захвачена высота 139, ее атаковала русская пехота, поддержанная многочисленными танками. 2-й батальон майора Киттеля 113-го стрелкового полка, введенный там в бой, был серьезно потеснен. Высоту удержали только при поддержке батарей 73-го артиллерийского полка полковника Хольста, стрелявших прямой наводкой»^[92]. Однако некоторым все же удается прорваться через шквал огня. В их числе был танкист Осадчий, воспоминания которого несколько раз цитировались выше. Его танк был подбит, и он выходил из окружения по лесам пешком.

Тем временем второй группе дивизии Солянкина удается прорваться через Жайгинис на Шаукотас, к штабу 1-й танковой дивизии. Однако здесь они натыкаются на очереди обороняющих штаб соединений зенитных автоматов. 20-мм и 37-мм зенитки были способны без труда поражать легкие танки Т-26 и БТ. Бронебойными снарядами легких зениток оказывается сражено «множество танков». Однако усиление танками КВ получили обе ударных группы 2-й танковой дивизии. Это существенно изменило расклад сил. В ЖБД XXXXI корпуса имеется следующая запись: «13.00 — Мощные попытки прорыва сверхтяжелых танков у Шаукотаса (КП 1-й тд) снова делают ситуацию критической из-за возможности прорыва противника на север, а также дефицита противотанковых средств. После тяжелого боя попытка отражена»^[93]. Как уже было сказано выше, Венк еще предыдущим вечером приказал поставить у командного пункта дивизии две 88-мм зенитки. Без этого он был бы наверняка разгромлен. Штовес позднее вспоминал, что «снова генерал [Кирхнер. — А. И.], его начальник штаба, офицеры, унтер-офицеры и большая часть штабных работников были вынуждены браться за свои винтовки и пистолеты-пулеметы и защищать себя от внезапной атаки русской пехоты и средних танков»^[94]. Так Венк проходил школу Восточного фронта, которая ему пригодилась в ноябре 1942 г. на Чире под Сталинградом. Тогда он гальванизировал оборону рассеянной по степи 3-й румынской армии. В июне 1941 г. немцы были еще хозяевами положения. В качестве резерва под Шаукотас для противодействия советским атакам выдвигается мотоциклетный батальон. Вскоре сюда же рокируется с левого фланга боевая группа Вестховена. На левом фланге остается лишь слабый заслон, ни о каком замкнутом окружении советской дивизии не может быть и речи.

^{Разрушенный внутренним взрывом танк Т-28}

Положение отражающей попытки прорыва дивизии Кирхнера могло быть существенно облегчено запланированным наступлением 6-й танковой дивизии. Однако этого не произошло. В ЖБД 6-й дивизии тактично указывается: «Приказ дивизии на 25.6 (не письменный) гласит: оборона». Отметим «не письменный», т. е. устное указание. Называя вещи своими именами, Ландграф проигнорировал указания сверху и решил 25 июня «зализывать раны» после боев предыдущего дня. Советской танковой дивизии были поначалу полностью развязаны руки в попытках прорваться.

Пауза была использована для уничтожения одиночного КВ, перекрывавшего дорогу к группе Рауса. Для отвлечения внимания советских танкистов была предпринята демонстративная атака на него 35(t) танкового полка. Одновременно с другого направления были подтащены зенитки. В журнале боевых действий 6-й бригады Рауса по этому поводу есть запись: «Вражеский танк на дороге Росенье — плацдарм был выведен тем временем из строя тремя зенитными 8,8-см орудиями 3-го зенитного полка, причем только 13-е попадание пробило броню». Скорее всего дело тут было в дистанции стрельбы. Штатно 88-мм зенитки пробивали броню КВ даже с 1000 м. Немцы были потрясены героизмом экипажа советского танка. Раус пишет: «Мы похоронили их со всеми воинскими почестями».

Примерно в 8.30 25 июня Куркин радировал в штаб фронта открытым текстом: «Помогите, окружен». В немецких источниках эта радиограмма приводится в расширенном виде: «Мы полностью окружены, противник накрывает нас огнем гаубиц, прошу помощи». Возможно, командование 3-го мехкорпуса просило о помощи несколько раз, разным текстом. Но, так или иначе, радиограмма Куркина была принята не только в штабе фронта, но и станцией перехвата у штаба 6-й танковой дивизии.

Только после перехвата этого сообщения дивизия Ландграфа приходит в движение. В 9.30 на ее командном пункте появляется командир корпуса. Похоже, он был просто в ярости, поскольку приказывает «немедленно преследовать отступающего врага всеми силами дивизии, включая штаб». Нажим со стороны Расейняя сразу же привел к активизации попыток прорыва. В ЖБД 1-й танковой дивизии есть запись: «Напор противника на боевую группу Крюгера становится в результате [наступления 6-й тд. — А. И.] все сильнее»^[95].

Судя по всему, потерпев неудачу у высоты 139, Солянкин (или кто-то из его подчиненных) решает прорваться другим маршрутом, через дефиле болот у Саргеляя, на полпути между Восилишкисом и Жайгинисом. Группа Крюгера была вынуждена вновь атаковать во избежание нового прорыва советских войск на Шаукотас. Вскоре группе Крюгера приходится перейти к обороне, в ЖБД 1-й танковой дивизии этот эпизод описывается так:

«Боевая группа Крюгера прекратила наступление у Саргеляя и отражает в течение второй половины дня 25.6 неоднократные танковые атаки противника. В ходе этих боев выясняется, что единственным эффективным средством борьбы с тяжелыми и сверхтяжелыми танками русских является 10-см пушка, которая может уничтожать их с открытой огневой позиции прямой наводкой»^[96].

«10-см пушка» — это орудие, известное как 10,5-см К18 — мощная длинноствольная пушка разработки 1926–1930 гг., на лафете 150-мм гаубицы. Они имелись в артиллерийских дивизионах некоторых танковых дивизий (в том числе 1-й тд), а также придавались в качестве средств усиления. Ее 15,56-кг бронебойный снаряд был способен поражать любой советский танк 1941 г., да и 1945 г.

Попытки прорыва второй группы 2-й танковой дивизии продолжаются в течение всего дня. В ЖБД XXXXI корпуса указывалось: «Танковые атаки на Шаукотас продолжаются с неослабевающей мощью, и лишь в 19.30 атака боевой группы Вестховена на Жайгинис приводит к поражению противника»^[97]. На это же направление выходит 36-я моторизованная дивизия. Таким образом, против одной советской танковой дивизии действуют уже четыре германских дивизии.

Итоги дня подводит в ЖБД 1-й танковой дивизии следующая запись: «Попытки прорыва 2-й русской тд 3-го тк провалились и разгромлены. Боевые группы к вечеру могут доложить об уничтожении 11 сверхтяжелых и 22 средних танков. Многочисленные орудия, противотанковые пушки, грузовики и тракторы попадают в руки дивизии. Атаки стоили русским больших потерь в живой силе и ценной технике»^[98].

Как мы видим, танки КВ (если «средние» — это КВ-1) 2-й танковой дивизии прожили в первые дни войны весьма интенсивную боевую жизнь. Значительная их часть, если не сказать «большинство», были потеряны в бою, а не брошены на обочинах дорог, как их собратья из других соединений.

Общая обстановка для дивизии Солянкина во второй половине дня 25 июня существенно осложнилась. На восточный берег Дубиссы постепенно переправились главные силы 6-й танковой дивизии. Тем не менее были предприняты атаки с целью пробиться на северо-восток. В ЖБД 6-й танковой дивизии 25 июня отмечалось: «В дальнейшем противник делает несколько попыток прорыва, весьма неприятных, поскольку эти атаки сопровождаются сверхтяжелыми танками. Система такова: два сверхтяжелых танка впереди, сзади мотострелки, на флангах легкие танки». В 1944 г. немцы применяли аналогичную тактику, названную тогда «танковый колокол»: впереди «Тигры», на флангах — «Пантеры» и Pz.IV, в центре — мотопехота на грузовиках и БТР. Первооткрывателем «танкового колокола» были танкисты 2-й танковой дивизии 3-го мехкорпуса.

В документах 6-й танковой дивизии также упоминается еще один эпизод боя с обездвиженными КВ: «В лесу восточнее Пикуная два неподвижных сверхтяжелых танка, ведущих фланкирующий огонь. Их взрывают саперные части». Вероятно, эти два КВ были обездвижены ввиду выхода из строя двигателя или трансмиссии. Их экипажам оставалось лишь дорого продать свою жизнь.

В донесении о боях 4-й танковой группы за 25 июня говорится следующее:

«XXXXI танковому корпусу в ходе боев с чрезвычайно ожесточенно сопротивляющимся противником в результате нового наступления через Дубиссу в течение 25 июня, 269-й пехотной, 36-й моторизованной, 1-й и 6-й танковым дивизиям удалось еще больше сузить кольцо вокруг окруженного в этом районе танкового соединения противника. До настоящего времени уничтожено более 100 танков».

Насчет «кольца» штаб Гёпнера здесь выдавал желаемое за действительное. Плотного заслона на всех направлениях вокруг 2-й танковой дивизии на тот момент не было. Однако оборона фронтом на юго-восток была выстроена достаточно прочная. Те, кто не смог прорваться, были вынуждены отойти на исходные позиции. Ротмистров позднее вспоминал:

«В наступивших сумерках мы отошли в глубину леса, а затем — в расположение частей 2-й танковой дивизии, имевшей не больше десятка танков, да и то с пустыми баками. Значительная часть боевых машин была потеряна в бою под Скаудвиле или выведена из строя самими танкистами после того, как они израсходовали горючее и расстреляли все снаряды»^[99].

Любопытно отметить интересную аберрацию памяти: Ротмистров называет эти события боями под Скаудвиле, хотя этот город вовсе не был ближайшим крупным населенным пунктом. Таковым был Расейняй. Однако Скаудвиле был целью наступления, надолго врезавшейся в память.

Агонию 2-й танковой дивизии и управления 3-го мехкорпуса Ротмистров описал следующим образом: «В дивизии я по приказанию генерала Куркина собрал совещание оставшегося в живых комсостава частей и штабов. Нужно заметить, что ни один из командиров и политработников не проявил растерянности, когда командир корпуса объявил, что мы находимся в окружении и принято решение прорываться на восток. Он приказал привести в полную негодность танки, оставшиеся без горючего, предварительно сняв с них пулеметы, распределить по подразделениям стрелковое вооружение, патроны и гранаты, принять меры по перевозке тяжелораненых и больных. Времени для этого оставалось в обрез, поскольку июньская ночь коротка, а к утру мы должны были во что бы то ни стало пересечь шоссе на Даугавпилс севернее Каунаса и углубиться в леса. Никогда мне не забыть, как танкисты со слезами на глазах расставались с танками, которые им было приказано собственными руками уничтожить»^[100].

Решение, надо сказать, было достаточно разумным. Несмотря на немецкие заявки на полное окружение советской дивизии, у нее еще оставался коридор для отхода строго на восток. Группа Вестховена 1-й танковой дивизии немцев была вынуждена сманеврировать на Шаукотас, и полного замыкания «котла» не состоялось. На его восточной стороне остались ничем не закрытые «ворота». Советские командиры вряд ли точно знали о наличии «ворот», они действовали наудачу, и им повезло. Согласно ЖБД 6-й танковой дивизии, фактическое замыкание «котла», т. е. встреча с частями 1-й танковой дивизии, состоялось только утром 26 июня. Другой вопрос, что отсутствие горючего не позволяло отходить в ночь на 26 июня через «ворота» на восток с техникой. К слову сказать, Ротмистров описывает в своих мемуарах расставание танкиста с Т-34, который нужно было вывести из строя. Это не ошибка: в составе управления 3-го мехкорпуса действительно было два Т-34^[101]. В итоге и Куркин, и Ротмистров смогли выйти из окружения. Командиру 2-й танковой дивизии генерал-майору Егору Николаевичу Солянкину повезло меньше — он погиб. По воспоминаниям Ротмистрова, это произошло 26 июня. Однако захваченные немцами пленные утверждали, что Солянкин покончил жизнь самоубийством: «Пленные, как и те, кто был допрошен 25.6, показывают, что командир дивизии, попав в безвыходное положение, застрелился»^[102].

Попытки силового прорыва остатков 2-й танковой дивизии в других направлениях решительного успеха не принесли, хотя и предпринимались. В ЖБД 114-го полка 6-й танковой дивизии есть такая запись: «Уже ночью 3 вражеских танка попытались прорваться во главе колонны из 30 грузовиков. Поскольку сначала их не идентифицировали как вражеские, они добрались до передовых линий, где были уничтожены. Моторизованная колонна была расстреляна»^[103]. Еще одна попытка прорыва была предпринята в полосе обороны 1-й танковой дивизии. В ЖБД соединения отмечалось: «Уже поздней ночью, а также ранним утром 26.6 начинается новая атака крупными силами вражеских танков против оборонительной линии боевой группы Крюгера. Несколькими волнами тяжелые русские танки атакуют снова и снова, и им удается частично прорваться через оборонительные линии. Оборонительные бои ведутся главным образом артиллерией, которая установлена на открытых огневых позициях на высотах»^[104]. В 4.00 утра боевая группа Крюгера переходит в контратаку, по ее итогам немцами заявлено об уничтожении «около 50 средних и тяжелых русских танков». Здесь приходится констатировать, что «у страха глаза велики» — такого количества КВ и Т-28 во 2-й танковой дивизии явно уже не было. Тем не менее отметим «удается частично прорваться». То есть этот прорыв был в какой-то мере успешным.

Также нельзя не отметить, что, ввиду скоротечности боев, не все подразделения 2-й танковой дивизии успели собраться в единое целое после марша. Они растянулись на дорогах из Ионавы, обладая весьма туманными представлениями о происходящем. Так, в полосе 269-й пехотной дивизии 25 июня был взят в плен лейтенант из ремонтных подразделений танкового полка 2-й танковой дивизии. Колонна машин, в которой он находился, попала под обстрел в 11.00 у Кимонты (северо-восточнее Бятигалы). Машины двигались в Расейняй, не зная о его захвате немцами еще двумя днями ранее. Для пленного лейтенанта его колонна была обстреляна «совершенно внезапно».

Зачистку района расположения дивизии Солянкина производили совместными усилиями части 1-й и 6-й танковых дивизий. Среди пленных оказываются бойцы и командиры 48-й стрелковой дивизии. Они, скорее всего, присоединились ко 2-й танковой дивизии после отхода из Расейняя. В ЖБД 1-й танковой дивизии отмечается: «Противник понес высокие потери». Ему вторит ЖБД 6-й мотострелковой бригады дивизии Ландграфа: «Противник оставил на поле боя множество убитых». Также немцы утверждали, что «все имущество этой дивизии попало в наши руки (в районе Тавтуце — Пупусинис), поскольку она под убийственным германским артиллерийским огнем бросила свои танки и орудия и, подобно безумной, бежала в болото, чтобы уйти из окружения, что основной массе, похоже, удалось»^[105].

Несмотря на общий бравурный тон сообщения, нельзя не заметить легкой досады — «основной массе, похоже, удалось…». Район Тавтуце располагается на дороге из Расейняя в Байсогалу. В ЖБД XXXXI моторизованного корпуса заявка на захваченные в ходе окружения 2-й танковой дивизии трофеи звучала следующим образом:

«Захвачены или уничтожены 186 танков (в том числе 29 сверхтяжелых) — еще 30 % от этого числа взорваны русскими в лесах или утонули в болотах — 77 орудий всех калибров, 32 ПТО, 600 автомобилей, пехотное вооружение в еще не подсчитанном количестве»^[106].

Это было одно из первых донесений. Следует отметить, что в дивизии Солянкина было как минимум вдвое больше, чем 600 автомобилей. Эта недостача может быть объяснена отсечением ее тылов 269-й пехотной дивизией. Танковый парк разбитой 2-й дивизии был также несколько больше 186 танков. На 20 июня она насчитывала 252 танка и 90 бронеавтомобилей. Если добавить «еще 30 %», получится 240 танков. Учитывая традиционное для войн всех времен завышение потерь противника, можно сделать вывод, что не все боевые машины 2-й танковой дивизии были уничтожены под Расейняем.

С советской стороны, к сожалению, нет такой развернутой оценки. 11 июля 1941 г. начальник Автобронетанкового управления Северо-Западного фронта полковник Полубояров докладывал в Москву Федоренко:

«3-й механизированный корпус (Куркин) погиб весь. Подробно доложит Кукушкин. Выведено пока и уже собрано до 400 человек остатков, вышедших из окружения, [из состава] 2-й танковой дивизии (Солянкин) и один танк БТ-7»^[107].

Любопытно также отметить, что немцами именно этот документ был, скорее всего, перехвачен. В ЖБД XXXXI корпуса есть запись: «По позднейшему сообщению из штаба танковой группы, был захвачен приказ штаба Ворошилова, из которого следовало, что красная 2-я тд смогла спасти после сражения у Росенье всего 1 танк»^[108].

Однако Полубояров докладывал положение дел на 11 июля, когда уже много воды утекло. К 26 июня еще не все танки дивизии Солянкина были уничтожены. Кто-то прорвался, кто-то, наоборот, отстал. Нам еще предстоит встретиться с осколками элитного соединения Красной армии в описании других событий на Северо-Западном фронте. Но, так или иначе, 2-я танковая дивизия уже сделала очень много.

Западная Двина
Ров с речной водой

Двинск (Даугавпилс). О ключевом значении того или иного населенного пункта часто можно судить по наличию в нем самом или его ближайших окрестностях старой крепости. Двинская крепость начала возводиться в начале XIX столетия и сохраняла свое значение до Первой мировой войны. Город Двинск (Даугавпилс) являлся важнейшим узлом дорог на Северо-Западном направлении. В 1941 г. через него проходила как железная дорога из Каунаса на Псков, так и удобная рокада вдоль Западной Двины из Полоцка в Ригу. Все это делало Двинск желанной целью для немецкого наступления. Командующий LVI корпусом Э. фон Манштейн позднее вспоминал: «Перед началом наступления мне задавали вопрос, думаем ли мы и за сколько времени достичь Двинска (Даугавпилс). Я отвечал, что если не удастся это сделать за 4 дня, то вряд ли нам удастся захватить мосты в неповрежденном состоянии»^[109]. Возможно, именно в тот момент, когда Манштейн говорил эти слова, Двинск был крепким орешком. С осени 1940 г. в Двинской крепости дислоцировалась 23-я стрелковая дивизия РККА, с апреля 1941 г. здесь же формировался 5-й воздушно-десантный корпус. Однако 15–18 июня 23-я стрелковая дивизия покинула Двинскую крепость и начала выдвигаться к границе. В городе остались 9-я и 201-я воздушно-десантные бригады 5-го ВДК генерал-майора И. С. Безуглого.

В советских штабах тогда даже не догадывались, что Двинск является первоочередной целью 4-й танковой группы. Несмотря на заверения Манштейна о необходимости быстрейшего продвижения к Двинску, на второй день войны 8-я танковая дивизия его корпуса остановилась у Арёгалы и вежливо пропускала дефилировавшую мимо 2-ю танковую дивизию. В некоторой степени это было оправдано тем, что боевая группа Шеллера все еще вела бои за ДОТы на границе. Для их подавления были использованы реактивные минометы саперного батальона. В истории соединения по этому поводу есть следующий комментарий:

«3-я рота 59-го саперного батальона передвигалась на БТР, которые были оснащены по обоим бортам направляющими для метательных снарядов. Эти направляющие — по 3 с каждой стороны — стреляли 28-см снарядами, которые наши солдаты называли „наземной „Штукой““ и которые благодаря характерному вою при выстреле оказывали на противника деморализующее воздействие. В начале Восточной кампании они считались тактическим чудо-оружием»^[110].

С помощью реактивных минометов немцам удается сломить сопротивление защитников ДОТов, боевая группа Шеллера готова к дальнейшему продвижению. Одновременно поступает сообщение, что советская танковая дивизия повернула на Расейняй. У Манштейна появляется шанс, не ввязываясь в танковые бои, проскочить за ее спиной на Двинск. Наступление возобновляется. Мост у Йосвайняя через речку Шушве был захвачен 23 июня с помощью диверсантов из «Бранденбурга». Подробности этой акции неизвестны, однако известно, что в ходе этой операции было убито пятеро «бранденбуржцев».

^{Истребитель И -153, брошенный на аэродроме в Двинске}

Над частями корпуса Манштейна Люфтваффе организуют плотный «зонтик». В районе Кедайняя 23 июня истребителями III группы 54-й эскадры (III/JG.54) было сбито 15 бомбардировщиков СБ. Перед нами одно из объяснений того, почему продвижение корпуса Манштейна не было выявлено: наблюдавшие стальную змею танков и тягачей летчики попросту сбивались вражескими истребителями и не долетали до своих.

Несмотря на то что 8-я танковая дивизия уклонилась от боя со 2-й танковой дивизией, ее части все же успевают врезаться в отставшие подразделения. Здесь части корпуса Манштейна впервые сталкиваются с новой советской бронетехникой. В истории соединения указывается: «Основная масса боевой группы Кризолли до полудня уничтожила около 15 русских танков, в том числе один КВ-1 (43-тонный танк с 7,62-см пушкой, 12-цилиндровым мотором в 600 л.с. и гусеницами шириной 69 см)»^[111].

Тем временем войска 11-й армии отходят на восток. Предыдущий приказ об удержании 16-м стрелковым корпусом обороны на Немане был отменен. Распоряжением лично командующего армией Морозова корпус отводился на Ионаву и Укмерге.

Отход советских войск и эвакуация партийного руководства из Каунаса привели к активизации местных националистических группировок. Хаупт пишет: «Местным партизанам 23 июня удалось захватить радиостанцию. Один представитель командования литовской армии в 19.30 прочитал воззвание к германскому Верховному командованию подвергнуть бомбардировке Ковно и отступающие Советы в городе!»

В ЖБД 16-го стрелкового корпуса относительно обстановки в городе было сказано следующее: «В городе Каунас восстали все контрреволюционные силы, и началась стрельба из окон и чердаков по отходящим частям. Восставшие сопротивлялись взрыву мостов через р. Неман. Мосты были взорваны»^[112].

Вечером 24 июня в штабе Северо-Западного фронта состоялось совещание, на котором помощник начальника оперативного отдела капитан Назаров доложил обстановку на фронте 11-й армии. Картина была неутешительной:

а) штаб армии потерял управление соединениями;

б) дивизии разрозненно и в беспорядке отходят на Ионаву, фактически обороны нет;

в) на магистрали Каунас — Двинск наблюдается беспорядочное бегство тылов и строителей, перемешанных с гражданскими беженцами.

^{Танк Т-38 одной из стрелковых дивизий, брошенный на улице одного из литовских городов}

Кузнецов принимает решение отбить Каунас, в 11-ю армию отправляется капитан Назаров с приказом командиру 16-го стрелкового корпуса наступать на Каунас. Выбор в качестве цели Каунаса был, по крайней мере, объяснимым — это был узел дорог. Его удержание могло существенно замедлить наступление противника. Однако на тот момент скрытая «туманом войны» 8-я танковая дивизия LVI корпуса пробивалась в обход Каунаса. Как раз во второй половине дня 24 июня, в 16.00, передовой отряд выходит на шоссе Каунас — Двинск севернее Каунаса, к городу Укмерге (Вилькомерц). После короткого боя он врывается в город, а к 18.00 в Укмерге собираются все боевые группы 8-й танковой дивизии. Теперь они были готовы наступать вдоль шоссе на Двинск.

Если бы комфронта Кузнецов своевременно получил информацию о прорыве противника к шоссе на Двинск, наступление на Каунас наверняка было бы отменено. Однако этого не произошло, и контрудар все же состоялся. Обычно в качестве даты начала наступления называется 25 июня. Однако ЖБД 16-го стрелкового корпуса эту дату не подтверждает. 25 июня было принято только решение на контрудар командиром корпуса и произведена перегруппировка. 23-я стрелковая дивизия должна была атаковать вдоль шоссе, а 5-я стрелковая дивизия — обходить город с востока. Наступление на Каунас должен был поддерживать корпусной артполк. 33-я и 188-я дивизии получают оборонительные задачи на флангах ударной группировки. Наступление начинается с раннего утра 26 июня, советские части двигаются вперед, «уничтожая мелкие группы противника»^[113]. В середине дня на подступах к Каунасу первые две дивизии сталкиваются с пехотой противника и под ударами артиллерии и авиации откатываются назад. Решением командующего 11-й армией 5-я стрелковая дивизия поворачивает на север с целью удара во фланг и тыл противнику, атаковавшему соседей. Однако сама 5-я дивизия оказывается атакована вражеской пехотой, обойдена с фланга и также вынуждена отходить. Попытка контратаковать наступающие дивизии 16-й армии была обречена на провал. Собственно, в районе Каунаса действовала 12-я пехотная дивизия.

Обстановка тем временем ухудшается с каждым часом. Одновременно с началом советского контрудара немцы атакуют оборону 33-й стрелковой дивизии и занимают Ионаву. Короткая запись ЖБД СЗФ ясно демонстрирует лихорадочные попытки советского командования переломить ситуацию в свою пользу: «В связи с отходом 16 ск командование 11 А снимает 84 мед и бросает на Ионаву. Неоднократные попытки дивизии прорваться на Ионаву успеха не имели. Дивизия понесла огромные потери»^[114].

^{Танки 38(t) и Pz.II на марше}

Перехват шоссе прорывом к Укмерге, захват Ионавы означали вполне зримую угрозу окружения 16-го стрелкового корпуса. В этих условиях не оставалось другого выхода, кроме как отводить войска 11-й армии на другой берег реки Вилия. К 21.00 26 июня армейские саперы навели паромную переправу и мост через реку. Переправа 16-го стрелкового корпуса^[115] началась еще в темноте и продолжилась утром 27 июня. Дорога от переправ до ближайшего леса, на протяжении около 1 км, проходила через открытое поле. На нем к утру скопилось большое количество машин. По воспоминаниям начальника инженерных войск 11-й армии полковника С. М. Фирсова, произошло следующее: «…Около 8 часов авиации противника удалось установить местонахождение моста, по которому был произведен первый налет силами до 20–25 „Юнкерсов“. К этому времени на плато скопилось много машин с боеприпасами, артиллерии, машин с тыловыми грузами. Противник обрушил свои бомбовые удары как по мосту, так и по этому скоплению и колоннам, втягивавшимся с плато в лес… На плато в огромной куче всяческих машин начались пожары, сопровождавшиеся взрывами боеприпасов, скоро дым затянул всю площадь леса… Повторным налетом авиации противника мостовая переправа была разрушена…» Согласно записи в ЖБД СЗФ, разрушение переправы произошло уже в 9.00. Что касается паромной переправы, то «после взрыва нескольких бомб… командир роты вообразил, что приближается противник, и дал команду затопить паромы». Удары с воздуха серьезно подорвали боеспособность корпуса, в ЖБД отмечалось: «От бомбардировочной авиации противника больше всех пострадала корпусная артиллерия, которая ранее в боях под Ионавой потеряла около 50 % матчасти»^[116].

К этому времени на левом берегу реки еще оставались арьергарды стрелковых соединений, а также остатки прикрывавшей отход и уже изрядно потрепанной 23-й стрелковой дивизии и 84-я моторизованная дивизия. Ее разрозненные части подходили к реке, не имея переправочных средств. А саперы смогли собрать только один паром. По скоплению людей и техники враг открыл артиллерийский огонь. Вышеупомянутый полковник Фирсов написал о судьбе дивизии следующее: «Когда стало очевидным, что нет возможности переправить основную часть техники и личного состава 84-й дивизии, командующий прекратил переправу и разрешил командиру дивизии генерал-майору Фоменко П. И. выходить на восток самостоятельно, на Даугавпилс или южнее. Только в первой половине июля (около 12–15.7) остатки личного состава дивизии, ведомые генералом Фоменко, без техники и вооружения, сумели пробиться и выйти к нам в районе г. Старая Русса».

^{Брошенный Т-38 на улице города Вилькавишкис}

Опоздав к общей переправе 16-го корпуса, 84-я моторизованная дивизия отправилась своим ходом на Вильнюс. Он уже был занят войсками 3-й танковой группы Гота, но об этом тогда не знали. Не имея в достаточном количестве горючего, дивизия отправилась прямо в пасть тигра. В ЖБД фронта указывалось: «Приняв бой, дивизия имела большие потери в людском составе и материальной части. Остатки мед позднее примкнули к 11 А». Здесь же, под Вильнюсом, были разбиты отошедшие к городу части 5-й танковой дивизии. Согласно заявке 20-й танковой дивизии группы Гота, по дороге к Вильнюсу было уничтожено 80 советских танков^[117]. Вместе с заявкой 7-й танковой дивизии это дает около 160 танков под Алитусом и Вильнюсом. Всего к 22 июня в 5-й танковой дивизии было 268 танков.

Впрочем, переправлявшиеся под ударами с воздуха через Вилию стрелковые соединения также понесли большие потери. В ЖБД 16-го ск уже 27 июня указывалось: «Дивизии в предыдущих боях потеряли всю дивизионную и полковую артиллерию. Корпусные арт. полки… без матчасти, за исключением отдельных орудий»^[118].

Таким образом, те части и соединения, которые потенциально могли бы стать защитниками Двинска, оказались скованы немецкой пехотой 16-й армии под Каунасом и оттеснены на восток, за Вилию, и, по большому счету, потеряли боеспособность. Отход 16-го стрелкового корпуса по шоссе Каунас — Двинск не состоялся как ввиду ударов пехоты противника, так и ввиду решения командования фронта отбить Каунас. Манштейн же в полной мере использовал возможности, предоставленные действиями пехоты.

Вместе с тем нельзя сказать, что дорога к Даугавпилсу для 8-й танковой дивизии LVI корпуса была усеяна розами. В истории соединения отмечается: «Боевая группа Кризолли была остановлена после продвижения на 15 км. Противник сильно укрепил рубеж Виринты и вел огонь из орудий и пулеметов по авангарду, который залег здесь на 4 часа. Только когда танками 3-го батальона 10-го тп (майор Венденбург) удалось через брод у Тракиняя ударить в спину русским, наступление возобновилось. В 15.00 [25 июня] была захвачена Утена, находившаяся под сильным огнем противника с высот»^[119]. Немцами также отмечалась контратака «легких танков». К какому советскому соединению принадлежали противостоявшие Манштейну части — неизвестно. Возможно, это были подразделения 2-й танковой дивизии или 16-го стрелкового корпуса. В очередной раз приходится констатировать, что мы не знаем, кто были те люди, что оказывали ожесточенное сопротивление немцам, в данном случае прорыву Манштейна на Двинск.

^{Танк 38(t) на улице литовского городка}

Для организации обороны самого Двинска (Даугавпилса) еще 25 июня^[120] был направлен помощник командующего войсками фронта генерал-лейтенант С. Д. Акимов. Ему было приказано из всех оказавшихся в городе воинских частей, подразделений и отдельных бойцов, а также из местных жителей спешно создать боевые отряды и группы и не допустить противника в город. Ядром группы Акимова стали две бригады 5-го воздушно-десантного корпуса и гарнизон Двинска. Рабочие отряды, существовавшие в Даугавпилсе до весны 1941 г., воссоздавать не стали или же просто не успели. Стрелкового оружия для них в крепости было предостаточно.

По другую сторону фронта к броску к Двинску изготовилась 8-я танковая дивизия корпуса Манштейна. Дивизия продолжала наступать в составе двух боевых групп. На правом фланге двигалась боевая группа Кризолли, нацеленная собственно на Двинск, а на левом — группа Шеллера, которая должна была двигаться к Двине через Иллукст. Иногда из описаний действий немцев под Двинском может сложиться впечатление, что здесь в бой вступили некие малочисленные передовые части германской армии. Но это совершенно не соответствует действительности. В группу Кризолли не только включили целиком 10-й танковый полк, но и усилили его аж пятью мотопехотными батальонами, включая один мотоциклетный и один переданный из соседней 3-й моторизованной дивизии. Для внезапного захвата мостов группе Кризолли была придана 8-я рота учебного полка 800 «Бранденбург» под командованием обер-лейтенанта Кнаака.

^{Расстрелянная на дороге зенитная установка. В кузове еще лежит труп, а колесо с машины уже снято кем-то из проезжавших мимо}

^{БТР 8-й танковой дивизии на марше}

Начало дня 26 июня было многообещающим. В ЖБД 8-й танковой дивизии было сказано: «10-й тп начал наступление на Дюнабург^[121] в ранние утренние часы. Ему удалось быстрой атакой захватить мост в Зарасяе после упорной, но короткой схватки, прорвать русскую оборону и в неудержимом порыве достичь мостов через Двину». Здесь началось самое интересное. Опять же канонические описания атаки мостов, в частности в книге известного немецкого историка и публициста Пауля Карелла, сосредотачиваются на ее успешной части, деликатно умалчивая подробности.

Для атаки на мосты через Двину было сформировано две группы «бранденбуржцев», переодетых в советскую униформу. Одна должна была атаковать железнодорожный мост, вторая — шоссейный. Нацеленная на железнодорожный мост группа встретила на подходе к нему пять советских бронемашин. Их переодетые в красноармейскую форму немцы благополучно миновали. Однако на самом мосту замаячило еще несколько броневиков. Это обстоятельство заставило «бранденбуржцев» отказаться от атаки моста. Действительно, в момент начала стрельбы они бы оказались один на один с броневиками, совершенно неуязвимыми для имевшегося у диверсантов стрелкового оружия. Несолоно хлебавши, отряд повернул на юг к шоссейному мосту.

По шоссе к этому второму мосту двигалась на грузовиках вторая группа «Бранденбурга». Возглавлял ее обер-лейтенант Кнаак, который во время аналогичной операции у Кедайняя получил пулевое ранение. Это ранение стало частью маскарада — группа диверсантов была неотличима от множества отходивших по шоссе потрепанных частей 11-й армии. Согласно истории 8-й танковой дивизии, события развивались следующим образом: «Русские часовые, беседовавшие с гражданскими лицами на западной стороне моста, были захвачены врасплох и застрелены, и группа переправилась по мосту на другой берег Двины. Там расчет противотанкового орудия заметил неладное и выстрелил по передней машине, выведя ее из строя и смертельно ранив Кнаака. Одновременно был открыт убийственный огонь с берега Двины, плотно занятого противником, и из всех домов по обе стороны моста»^[122].

Как мы видим, десантники Безуглого устроили немцам «теплый» прием. Если бы диверсанты Кнаака были вынуждены удерживать мост до подхода передовых частей хотя бы несколько часов, то их, безусловно, ждал бы провал. Они были бы перебиты, и мост был бы взорван. Однако за спиной «бранденбуржцев» стояла сильная боевая группа Кризолли. В разгар перестрелки на сцене появляются немецкие танки. Они по шоссейному мосту врываются в Двинск, стреляя во все стороны. По пятам за танками двигалась рота мотопехоты на БТРах, в город вошла бронегруппа образца 1941 г.

Группа танков по восточному берегу Двины направляется в тыл железнодорожному мосту для облегчения его захвата. Его защитники оказываются зажаты в «клещи» танками с восточного и западного берегов реки. Что в точности произошло с мостом — неизвестно. По немецкой версии, часть взрывчатки детонировала из-за попадания снаряда. Манштейн в своих мемуарах написал, что «железнодорожный мост был только легко поврежден небольшим взрывом, но остался пригоден для движения».

^{Шоссейный мост в Двинске}

Слабостью воздушно-десантного корпуса было артиллерийское и, в частности, противотанковое вооружение. Поэтому противопоставить танкам дивизии Брандебергера, даже относительно слабым 38(t), советским десантникам было почти нечего. В истории 8-й танковой дивизии отмечается: «Только благодаря быстрым движениям танкам удалось избегать поражения средствами ближнего боя. Русские (упорные киргизы) провели из домов подкоп под улицей к ведшей по плотине дороге и пытались с помощью ручных гранат вывести из строя танки, бросая гранаты на гусеницы»^[123].

После того как танкам и БТРам удалось пробить дорогу через шоссейный мост, в город вошла мотопехота группы Кризолли. Двинск был прочесан, и линия обороны плацдарма была вынесена на его окраину. Впереди было кровавое сражение за удержание и «вскрытие» плацдарма на крупной реке. Оно многократно по тому или иному сценарию повторялось на разных участках фронта и в разные периоды войны.

Почти чудом захватив мосты, немцы едва не потеряли один из них. Следовавшие за танками саперы получили задачу оборонять оба моста. Приступив к разминированию, они с ужасом обнаружили под шоссейным мостом трех советских солдат, поджигавших запальный шнур. Немцы отреагировали незамедлительно, взрыв был предотвращен, но этот эпизод показывает нам несостоятельность утверждений Пауля Карелла. Касаясь захвата мостов в Двинске, он написал следующее:

«Офицер, отвечавший за обеспечение охраны мостов, был взят в плен. На допросе он сказал:

— Я не получил приказа взрывать мосты. Не имея такого приказа, я не мог принять на себя ответственность. Однако мне было некого спрашивать.

Тут мы видим наглядный пример слабости нижнего командного эшелона Красной Армии. Этот недостаток нам еще будет встречаться, и не раз»^[124].

В действительности никакие приказы не мешали советским саперам поджигать шнур в разгар боя за город. Кроме того, повреждение железнодорожного моста также могло быть следствием неудачного подрыва заложенных зарядов. 8-й танковой дивизии удалось захватить мосты в Двинске благодаря атаке города и переправ крупными силами танков и мотопехоты, которую предваряла спецоперация диверсантов. Последняя, заметим, была лишь частично успешной.

Потеря мостов в Двинске не была чем-то из ряда вон выходящим. Такое в истории Второй мировой войны случалось неоднократно. Сами немцы в 1945 г. потеряют стратегически важный «мост Гинденбурга» через Рейн у Ремагена. Произойдет это вследствие стечения целого ряда обстоятельств, включая неполную детонацию взрывчатки. Американцы даже обойдутся без диверсантов в униформе противника.

Первой на немецкую атаку на Двинск отреагировала авиация. В вечерней (20.00) сводке ВВС Северо-Западного фронта первым пунктом шло сообщение: «6 САД в количестве 38 СБ дважды атаковывала мотомехчасти и танки противника гор. Двинск и его окрестностях»^[125]. В тот момент 6-я авиадивизия базировалась на аэродромах Рига, Митава, Румбула и Биржай. Эти атаки СБ подтверждаются противником. В истории 8-й танковой дивизии указывалось: «Русские двухмоторные бомбардировщики несколькими волнами атаковали мост через Двину и наши танки». Бомбардировки немецкого плацдарма дорого стоили 6-й САД: 7-й отряд III группы 54-й истребительной эскадры заявил сразу о девяти сбитых СБ над Двинском всего за семь минут, с 19.25 по 19.32 26 июня. Причем четыре советских бомбардировщика были сбиты одним пилотом — унтер-офицером Кемпфом^[126]. Судя по времени расправы, «мессершмитты» подоспели только к отражению второго налета.

^{Двинск горит. Фотография сделана танкистом 8-й танковой дивизии в разгар боев за город}

Оборона захваченного 8-й танковой дивизией плацдарма была проверена на прочность намного раньше восьмого часа вечера. По немецким данным, советская контратака началась в 16.30 с северо-востока при поддержке танков. Оборона плацдарма, занятого многочисленной боевой группой Кризолли, устояла. На следующее утро, т. е. уже 27 июня, генерал-лейтенант Акимов докладывал:

«Согласно вашему личному приказу организовал наступление по овладению городом Двинск с 17.00 26.6.41 г. Наступление захлебнулось. Отдельные взводы и отделения проникли в город с северной и северо-восточной окраин города, но подведенными резервами и особенно усилившимся автоматическим огнем и артиллерией противника были отброшены»^[127].

Как основные причины неудачи генерал Акимов указывал отсутствие у атакующих достаточного количества артиллерии (всего шесть орудий) и полное отсутствие танков. Однако немцы, напротив, увидели в рядах атакующих частей группы Акимова танки. В истории 8-й танковой дивизии особо подчеркивалось: «В ходе этих вечерних боев особо отличилась 9-я рота 10-го танкового полка капитана Кюля. Она оказалась на пути русской танковой атаки и за короткое время уничтожила более 20 легких танков, 20 орудий и 17 противотанковых пушек. После этого на ее участке воцарилось спокойствие»^[128].

Конечно, послевоенная история соединения — это не официальный документ. Однако при написании истории 8-й танковой дивизии ее автор, Вернер Гаупт, использовал документы, в частности журнал боевых действий соединения. Он на него ссылается по ходу повествования. Еще одно указание на атаки танков 26 июня мы находим в донесении 4-й танковой группы в штаб группы армий «Север»:

«LVI танковый корпус под командованием генерала от инфантерии Манштейна, в ходе неустанного наступления на постоянно и ожесточенно сопротивляющегося противника, 26 июня во второй половине дня после ожесточенного боя захватил мосты через Двину у Дюнабурга. При этом корпус в ходе боев уничтожил и захватил более 50 танков и большое количество различного артиллерийского вооружения».

^{Сгоревший советский бомбардировщик ДБ-3}

Скорее всего, в контрударе группы Акимова 26 июня приняли участие отошедшие в район Двинска части 2-й танковой дивизии или 84-й моторизованной дивизии. По крайней мере, в донесении штаба СЗФ от 29 июня фигурируют «остатки 2-й танковой дивизии без единого танка». На 26 июня танки еще могли быть. Отставшие в ходе марша к Расейняю боевые машины могли быть отремонтированы, отойти на Двинск и вступить в бой. Не исключено также, что немцы «повысили в звании» до танков бронеавтомобили и танкетки Т-38.

В тот же день, 26 июня, последовала реакция из Москвы на захват мостов через Двину и самого Двинска. Командованию Северо-Западного фронта сухо предписывалось:

«Для создания устойчивости фронта обороны народный комиссар обороны приказал отвести части 8-й и 11-й армий фронта на северный берег р. Западная Двина, где прочно закрепиться и остановить наступление противника»^[129].

Если называть вещи своими именами, то Верховное командование признавало смертельную опасность, возникшую в связи с захватом немцами переправ на Двине. Правда, на тот момент еще были надежды на прибывающую по железной дороге из Уральского округа 22-ю армию генерала Ф. А. Ершакова. В том же приказе было сказано: «Прорвавшегося противника на северный берег р. Западная Двина уничтожить совместными действиями 11-й армии и армии Ершакова». Более того, за сам Двинск должна была отвечать 22-я армия. Однако вскоре стало понятно, что участие 22-й армии в боях за Двинск — это утопия. Вскоре она была передана в состав Западного фронта и в июле принимала участие в боях в районе Полоцка.

Однако Северо-Западному фронту все же удалось уже во время Приграничного сражения получить одно соединение из внутренних округов. Это был 21-й механизированный корпус Д. Д. Лелюшенко из Московского военного округа. К июню 1941 г. в состав 21-го мехкорпуса входили 42-я и 46-я танковые, 185-я моторизованная дивизии. Их укомплектованность личным составом составляла около 80 % (из них 70 % были призваны в армию в апреле — мае 1941 г.). Однако ввиду отсутствия вооружения около 17 тыс. новобранцев было оставлено на зимних квартирах. Численность танкового парка корпуса Лелюшенко может вызвать только скупую слезу. К началу войны в корпусе имелось всего 35 БТ, 16 Т-37/Т-38 и 88 бронеавтомобилей БА-20 и БА-10. Большая часть танков относилась к машинам учебного парка, была сильно изношена, не имела запасных частей и, частично, вооружения. Укомплектованность вспомогательными машинами была на том же уровне, в корпусе имелось всего 10–15 % от штатной численности грузовых, легковых и специальных автомобилей. О состоянии своего мехкорпуса сам Лелюшенко в одном из донесений саркастически заметил: «Части корпуса фактически представляют из себя моторизованные группы, сформированные за счет старослужащих и частью молодых бойцов»^[130].

^{Подбитый в районе Двинска танк Т-26 21-го мехкорпуса}

Усугублялась ситуация весьма туманными представлениями о силах форсировавшего Зап. Двину противника. Задачу 42-й танковой дивизии командир 21-го мехкорпуса сформулировал достаточно своеобразно: «Установить силы, состав и группировку противника и в дальнейшем очистить Двинск от противника». 42-я танковая дивизии должна была наступать на город с севера, 46-я — с востока (вдоль железной дороги по берегу Двины), 185-ю моторизованную дивизию Лелюшенко оставил в резерве. Предпринятое 28 июня с целью «установить силы» наступление показало, что силу противника много. Атакующие были встречены шквалом огня артиллерии и контратаками танков.

Позднее в своих мемуарах Лелюшенко не скупился на описание прорыва частей 21-го мехкорпуса непосредственно в Двинск: «Кварталы города и даже отдельные дома неоднократно переходили из рук в руки»^[131]. Нанесенные противнику потери также были представлены как весьма чувствительные: «Окраины и улицы Даугавпилса были усеяны сотнями вражеских трупов, крутом пылали фашистские танки, торчали стволы разбитых орудий, стояли покореженные автомашины»^[132]. Тогда, в июне 1941 г., его оценки результатов были куда более сдержанными. О прорыве и переходе из рук в руки кварталов в его донесениях не упоминалось. В донесении штаба Северо-Западного фронта в Генштаб Н. Ф. Ватутину о боях в районе Двинска никаких бравурных ноток не прозвучало: «28.6.41 г. атака у Двинск проведена фактически одной нашей пехотой, понесшей серьезные потери. Противник огнем артиллерии, огнеметов и пулеметов атаку отразил»^[133]. В очередной оперсводке СЗФ (за 29 июня) особого оптимизма также не наблюдается: «Предпринятая контратака 28.6.41 г. группой войск 27-й армии (21-й механизированный корпус, сводная дивизия, части 5-го воздушно-десантного корпуса) с целью захвата Двинска положительных результатов не дала, и наши части к утру 29.6.41 г. отошли на новый оборонительный рубеж — оз. Вырочно, оз. Лукнас-эзерс, р. Дубна».

В истории 8-й танковой дивизии по данному эпизоду написано следующее: «Когда вечером 28.6 состоялась еще одна танковая атака 21-го мк Красной Армии, плацдарм Дюнабург был укреплен настолько, что прорыв линии был невозможен. Одновременно заметно ослабели удары русских с воздуха, после того как во второй половине дня 27.6 на аэродроме Дюнабург приземлилась эскадрилья 54-й истребительной эскадры, совершавшая вылеты против атакующих русских бомбардировщиков»^[134]. Еще больше упрочилось положение немецких войск на плацдарме у Двинска после прибытия во второй половине дня 28 июня моторизованной дивизии С С «Мертвая голова».

^{Танки 38 (t) 8-й танковой дивизии в районе Двинска}

Воздушный «зонтик» над войсками Манштейна также был весьма прочным. С 27 июня непосредственно в районе Двинска базировалась II группа 54-й истребительной эскадры JG54(24 Bf-109F-2), а с 28 июня — III группа той же эскадры(30 Bf-109F-2). Соответственно, II группа отчиталась за 27 июня о 9 сбитых СБ и 2 ДБ-3, 28 июня счет группы пополнили еще 4 СБ и 2 ДБ-3. По советским данным, в районе Двинска действовали бомбардировщики СБ 7-й и 57-й авиадивизий.

По итогам ввода в бой 21-го мехкорпуса в штабе Северо-Западного фронта уже не питали иллюзий относительно перспектив контрудара по вражескому плацдарму под Двинском. Продолжать атаки имеющимися силами Ф. И. Кузнецов отказывался, о чем прямо сообщил в Москву Ватутину:

«Третья атака одной нашей пехотой не приведет к успеху; прошу доложить Народному комиссару обороны атаку отложить до сосредоточения 24-го и 41-го стрелковых корпусов. До получения ответа остаюсь на месте»^[135].

Силы противника в Двинске штабом фронта оценивались в пехотную дивизию с сотней танков. Соответственно Лелюшенко поставил оставшимся в его распоряжении войскам (46-я тд перешла в группу Акимова) оборонительные задачи. В его приказе были, в частности, такие слова: «Ценой любых усилий задерживать противника, не допуская его продвижения вперед и выхода механизированных частей через межозерное пространство на север и северо-восток»^[136]. Сдерживать противника предполагалось «упорной обороной с переходом к подвижной, в случаях, вызываемых обстановкой».

Однако по другую сторону фронта тоже было решено взять паузу для прояснения обстановки и накопления сил. Собственно, LVI корпус был готов к «вскрытию» плацдарма уже вечером 28 июня. Имелась даже директива ГА «Север» от 27 июня, в которой указывались очередные задачи войск Гёпнера: «4-я ТГр готовится к дальнейшему наступлению через Опочку и Остров район северо-восточнее Опочки. Если по достижении данной цели будут обнаружены части противника, отходящие с запада на восток южнее озера Пейпус, то нужно предотвратить их отход». Манштейн рвался в бой. Он предлагал на основании этого, уже существующего приказа немедленно одним рывком прорваться к Пскову. Однако сам командующий группой армий «Север» фельдмаршал фон Лееб считал этот риск чрезмерным. Командование группы армий опасалось наступления на Двинск некоей выявленной разведкой танковой группировки противника в составе нескольких механизированных дивизий с неизвестными ранее танками Т-34. Это говорит о том, что немецкой разведке удалось вскрыть появление 1-го механизированного корпуса в районе Пскова. Не исключено также, что к немцам просочилась информация об обещанных Лелюшенко танках КВ. Как мы сейчас знаем, выдвижение крупных сил танковых войск Красной армии к Двинску не предполагалось. Но тем не менее Манштейн получил своего рода «стоп-приказ».

Согласно истории 8-й танковой дивизии, ее моторизованные части «с утра 29 июня вели медленное наступление против относительно сильного противника». К тому моменту плацдарм был ощутимо расширен, передовая линия была в 15–20 км от Двинска. Дивизия генерала Бранденбергера вышла к цепочке озер в районе станции Вишки (на ж.д. в сторону Пскова). Для прорыва через озерное дефиле были сформированы три боевые группы. На главном направлении удара находилась группа Фронхёфера с основной массой танков дивизии. Группа Шеллера должна была обойти озеро с севера, а группа Кризолли — прикрывать левый фланг. В истории соединения отмечалось: «Бои за озерное дефиле оказались тяжелыми, поскольку противник располагал сильной артиллерией и массами танков. Поскольку все мосты были взорваны, наступать могли только стрелки. Только после того, как несколько танковых рот по сложным бродам пересекли водную преграду, удалось захватить цепочку высот»^[137]. Именно эти оборонительные бои, а не мифический прорыв на улицы Двинска можно признать относительным успехом корпуса Лелюшенко и группы Акимова.

Здесь следует привести некоторые данные о численности соединений корпуса Лелюшенко и группы Акимова по данным на 30 июня:

10-я воздушно-десантная бригада 5-го ВДК (667 человек, 7 орудий);

1-й стрелковый полк (300 человек);

46-я танковая дивизия (400 человек, 7 орудий);

201-я воздушно-десантная бригада 5-го ВДК (400 человек);

185-я моторизованная дивизия (2259 человек, 23 орудия и 33 орудия противотанковой обороны);

42-я танковая дивизия (270 человек, 14 орудий, 7 танков).

Противостоять такими силами трем немецким дивизиям даже на благоприятной для обороны местности с озерами и болотами было непростой задачей. Заметим также, что 9-я воздушно-десантная бригада уже исключена из сводок. Именно про нее днем ранее было сказано: «У Двинска наши силы: две воздушно-десантные бригады, из коих одна фактически не существует из-за понесенных потерь».

Предпоследним актом драмы борьбы за Двинск стала попытка советского командования использовать крупные силы ВВС для разрушения мостов и удара по немецкому плацдарму. Авиадивизии ВВС Северо-Западного фронта к тому моменту уже в значительной степени истощили свои силы. Поэтому были использованы бомбардировочные силы Балтфлота, базировавшиеся под Ленинградом. Ни о каком истребительном прикрытии не могло быть и речи. Ленинградский аэродромный узел отстоял от района цели на 420–450 км. Ни один истребитель флота не мог покрыть такое расстояние «в два конца», да еще с запасом на ведение боя.

Если 26 июня у такого удара без прикрытия еще были шансы на удачу — первый налет СБ 6-й САД на Двинск прошел безнаказанным, то 30 июня такого шанса уже не было. Всего вылетела почти сотня самолетов ВВС КБФ: 32 ДБ-3Ф 1-го минно-торпедного полка, 31 ДБ-3Ф и СБ 57-го бомбардировочного полка, 36 СБ и Ар-2 73-го бомбардировочного полка (Пярну). 73-й полк должен был атаковать другой немецкий плацдарм, об этом будет рассказано ниже. Флотские ДБ-ЗФ и СБ были встречены над Двинском истребителями эскадры Траутлофта, и им было устроено настоящее избиение. Было сбито 13 ДБ-3Ф 1-го МТАП, 10 ДБ-3Ф и СБ 57-го БАП. Однако ввиду хорошей подготовки флотских стрелков ДБ-3 они смогли постоять за себя. Общие потери двух немецких истребительных авиагрупп в воздушных боях 30 июня составили пять «Мессершмиттов» сбитыми и три серьезно поврежденными.

Потери в небе над Двинском не следует излишне драматизировать. Как написал в своей статье по налету на Двинск ВВС КБФ ведущий отечественный историк флота М. Э. Морозов, «несмотря на то что 30 июня 1941 г. ВВС КБФ понесли самые большие суточные потери за все 1418 дней войны, жертвами немецких истребителей стали в основном молодые пилоты, и реальное обескровливание флотской авиации произошло не за одни сутки, а в результате интенсивных боев летне-осенней кампании 1941 г.».

Также следует провести границу между заявками немецких летчиков-истребителей и реальными потерями. Пилоты II и III групп эскадры JG54 доложили 30 июня о 65 воздушных победах. Однако в действительности над Двинском были сбиты 23 советских бомбардировщика и еще около 20 было повреждено. Возможно, часть заявок приходится на действия ВВС СЗФ.

Налеты советской авиации не остались не замеченными для сухопутных войск на плацдарме под Двинском. В истории 8-й танковой дивизии сказано: «Солнечная погода 30.6 и 1.7 позволила быстро произвести перегруппировку и строительство мостов саперным батальоном, лишь налеты множества русских самолетов мешали работам»^[138]. К вечеру 1 июля все было готово для «вскрытия» плацдарма LVI корпусом.

Необходимо также отметить, что захват Двинска привел к отсечению от главных сил Северо-Западного фронта 11-й армии. 28 июня Кузнецов докладывал в Москву: «Положения 5, 33, 188, 128, 23 и 126-й стрелковых дивизий, 5-й танковой дивизии и 84-й моторизованной дивизии не знаю»^[139]. Отходящие части 16-го стрелкового корпуса, т. е. фактически большая часть 11-й армии, получили известие о захвате Двинска 29 июня. Это заставило отказаться от отхода на Западную Двину в районе Двинска и двигаться дальше на восток, на Полоцк, в полосу 22-й армии.

Отход 8-й армии. Пока XXXXI моторизованный корпус был скован боями под Расейняем, 8-я армия могла относительно спокойно отходить от рубежа к рубежу. От немецкой пехоты удавалось отрываться благодаря контратакам танков 12-го мехкорпуса. На 24 июня два батальона танков 144-го танкового полка 23-й танковой дивизии были переданы 90-й стрелковой дивизии. Попытки сдержать вражескую пехоту дорого стоили танкистам. Как было записано в ЖБД 12-го мехкорпуса, «под сильным огнем ПТО артиллерии противника батальоны 144-го тп потеряли до 60 % материальной части и отошли в район исходных позиций». В том же духе выдержана запись в ЖБД 8-й армии: «В течение 23 и 24 июня 23-я тд понесла колоссальные потери. […] Большие потери от авиации при движении к исходному рубежу. Авиацией разбита большая часть транспорта. В течение дня дивизия бомбилась 3–4 раза»^[140]. Тем не менее очевидно, что без этих выпадов положение стрелковых частей 8-й армии было бы гораздо хуже.

Вечером 24 июня в приказе № 03 Собенников пишет: «Армия, используя систему противотанковых рубежей и широкую сеть заграждений, отходит на рубеж р. Вента, р. Вентос-Каналас, Радвилишкис»^[141]. Отойти на этот рубеж планировалось к утру 27 июня. Приказ был разослан в подчиненные соединения делегатами связи.

Однако основной задачей 12-го мехкорпуса оставалось противодействие наступающей на Шауляй группировке противника. 28-я танковая дивизия со своими прожорливыми танками БТ 24 июня фактически бездействовала. Ночь на 24 июня дивизия Черняховского встретила в лесах у Пашиле, имея 1/4 заправки горючего. Для выполнения поставленной задачи этого было мало. Горючее было сначала обещано к 16.00, реально прибыло к 19.00, и только в 20.00 соединение было готово к бою. Атака была перенесена на утро 25 июня. В 2.50 25 июня штаб 12-го мехкорпуса поставил двум своим танковым дивизиям задачу в стиле «бей и убегай» — контрудар во фланг наступающим по шоссе войскам противника с последующим отходом (по приказу № 03). Начало атаки для 23-й танковой дивизии было назначено на 6 часов утра, для 28-й танковой дивизии — на 4 часа.

Однако к утру 25 июня обстановка уже радикально изменилась. Если на второй или даже третий день войны вырвавшиеся вперед подвижные соединения 4-й танковой группы заботились о своих флангах сами, то на четвертый день им на выручку подошла пехота. Напротив, собственной пехоты 28-я танковая дивизия не имела. Ее 28-й мотострелковый полк вместе с двумя батальонами Рижского пехотного училища (один на автомобилях, второй передвигался по железной дороге) образовал группу для борьбы с возможными немецкими авиадесантами. Изъятие мотострелковых полков из танковых дивизий вообще было типичной ошибкой советских командующих в Приграничном сражении. В итоге танковая дивизия превращалась в массу «голых» танков, обладающих достаточно ограниченными возможностями. Последствия всего этого для дивизии Черняховского были самыми устрашающими. Как указывалось в журнале боевых действий 12-го мехкорпуса, «танковые полки 28 тд к 10.00 подошли к м. Пашиле, где были встречены ураганным огнем ПТО и артиллерией крупных калибров». Немцы настолько спокойно себя чувствовали, что корректировали огонь своей артиллерии с аэростата. Бой шел четыре часа. Только при атаке Пашиле было подбито, сгорело и засело в болоте, а потом расстреляно противником 48 боевых машин 28-й танковой дивизии.

В истории 11-й пехотной дивизии этот эпизод был отражен следующим образом: «24 июня дивизия авангардом вышла к Калтынянам, целью на 25.6 были назначены Коркляны. Когда дивизия в середине дня приблизилась к этому населенному пункту, она была внезапно атакована по всей длине своей маршевой колонны с запада русскими танками. Дивизия развернулась налево и немедленно открыла сильный огонь. Оборона, особенно что касается артиллерии, была эффективной. После примерно двухчасового боя, в котором дивизия понесла лишь небольшие потери, атака была отражена. Примерно 90 танков осталось на поле боя. В этот день 11-я пд преодолела свое беспокойство по поводу танковых атак»^[142].

Пашиле находятся примерно на полпути к Каркленаю (названному немцами Коркляны). Однако атакой на Пашиле боевые действия в этот день не ограничились. На стыке с соседним корпусом I армейский корпус выставил завесу из разведбата 11-й пехотной дивизии. Разведбат возвращался к своему соединению и был атакован танками. Видимо, часть танков 28-й дивизии пыталась найти обход сильной противотанковой обороны у Пашиле. В истории 11-й пехотной дивизии об этом сказано: «Усиленный 44-й пп получил приказ двигаться на Усвенты вслед за противником, который атаковал 11-й разведбат и ночью отступил на север. Полк успешно выполнил эту задачу, уничтожив 30 танков, в том числе 3-й батальон капитана Хоффманна — 17 танков за 20 минут»^[143].

Всего же в район сбора не вернулось 84 боевые машины 28-й танковой дивизии. К 15.00 остатки соединения (около 30 танков) сосредоточились в лесу северо-западнее Пашиле.

В еще большей степени изменение обстановки коснулось 23-й танковой дивизии. Ее действия 25 июня получают преимущественно отрицательную оценку. Так, в отчете штаба 12-го мехкорпуса сказано: «По-прежнему продолжается многокомандное^[144] управление частями корпуса, что дезорганизирует все управление и вносит путаницу (23-я танковая дивизия: приказ 12-го механизированного корпуса — наступать, а 10-го стрелкового корпуса — отходить)»^[145]. Однако остается за кадром вопрос о том, какой приказ больше соответствовал обстановке. Опять же, у командира 23-й дивизии Т. С. Орленко была своя голова на плечах для принятия решения. К 25 июня во фланг и тыл дивизии Орленко выходила немецкая пехота XXVI АК. Создавалась угроза перехвата дороги Тельшай — Варняй и рассечения соединения надвое. Под нажимом противника 23-я дивизия отходила на север. Прикрывавший отход 23-й мотострелковый полк попал под удар авиации и артиллерии противника, был рассеян и отходил в разных направлениях. Командир полка был убит.

Несмотря на участие в контрударе всего одной дивизии корпуса Шестопалова и тяжелые потери, он произвел сильное впечатление на противника. Историограф 21-й пехотной дивизии пишет: «Корпус, чей левый фланг был атакован частями 12-го механизированного корпуса, опасался, что приближение 21-й пехотной дивизии к Радвилишкису сделает его слишком слабым для наступления на главном направлении на Шяуляй. Поэтому корпус получил согласие командования 18-й армии наступать на Радвилишкис только авангардами 1-й и 21-й пехотных дивизий. Усиленная группа 24-го пехотного полка и основные части 21-й пехотной дивизии должны были западнее болота Теруаль наступать прямо на Шяуляй. В целом этот план выполнить не удалось, так как авангард 1-й пехотной дивизии в первой половине дня был атакован советскими танками. 21-я пехотная дивизия так и осталась разделенной на два ударных клина»^[146].

Попытка командующего 8-й армией вывести 26 июня 12-й мехкорпус в резерв и использовать его для прикрытия висящего в воздухе правого фланга армии была лишь частично успешной. 23-я танковая дивизия продолжала прикрывать броней отходящую пехоту. Потеряв в контратаках от 30 до 40 % боевых машин и расстреляв боезапас артиллерии, дивизия Орленко отошла в назначенный район. Дивизия Черняховского также отходила под ударами с воздуха и артобстрелом.

Однако не везде нажим противника был таким плотным. С утра 26 июня был начат очередной отход 11-го стрелкового корпуса. Непосредственного соприкосновения с противником его части уже не имели. Серьезной помехой для отхода была вражеская авиация. В ЖБД 11-го корпуса отмечалось: «В течение всего отхода [авиация противника] наносила чувствительные удары, бомбардируя колонны отходящих частей и особенно корпусной артиллерии»^[147].

Пауза, предоставленная самоотверженными действиями 2-й танковой дивизии, не могла продолжаться бесконечно. Подвижные соединения XXXXI корпуса включаются в гонку к Западной Двине в середине дня 26 июня. В ЖБД 1-й танковой дивизии отмечается: «Продвижение обеих колонн замедляется ужасным состоянием дорог. Дороги исключительно пыльные, приходится заполнять воронки и отстраивать разрушенные мосты. При этом дорогу часто загораживают брошенные русскими танки»^[148]. Еще одной проблемой становится нехватка горючего. Передовой отряд 1-й танковой дивизии двигается на Паневежис, в то время как, цитируя ЖБД XXXXI корпуса, «основная масса дивизии остановилась из-за нехватки горючего».

Также в ходе продвижения вперед «панцеров» возникают непредвиденные трудности, связанные с нарушением маршевой дисциплины. Вопреки приказам пехотные дивизии занимают выделенные для снабжения танковой группы дороги. Несмотря на все это, движение танков не остается не замеченным с советской стороны. Уже в 20.00 26 июня командарм Собенников приказывает 12-му мехкорпусу «короткими контрударами уничтожать прорывающиеся танки, не допуская обхода левого фланга армии. По имеющимся данным, два батальона танков противника нависли на левый фланг армии, угрожая коммуникациям отходящих частей»^[149].

Спустя буквально полчаса (в 20.30 26 июня) командующий 8-й армией Собенников отдает приказ об общем отходе:

«С наступлением темноты, оставив прикрывающие части, главными силами продолжать отход большими переходами:

10-му стрелковому корпусу — ось [движения] Папиле, Митава;

11-му стрелковому корпусу — Шяуляй, Бауск;

65-му стрелковому корпусу — Лягумай, Линкува, мз. Цераукате;

202-й моторизованной дивизии — Бауск;

12-му механизированному корпусу — Майжене»^[150].

Этот приказ до выхода из строя рации успевают передать только в 11-й стрелковый корпус. Ввиду череды отходов обостряются проблемы со связью. В итоге 12-й мехкорпус в 1.30 27 июня получает через штаб 11-го стрелкового корпуса приказ о сосредоточении для контрудара, а от своего делегата связи (вернувшегося из поездки в штаб армии) — об общем отходе. Причем делегат безнадежно опаздывает, в прежнее расположение штаба он прибывает в 4.00, но никого уже не застает. Приказ на «короткие контрудары» в итоге получает только 28-я танковая дивизия.

Тем временем незадолго до полуночи немецкие танки врываются в Паневежис. Здесь неожиданно решается проблема с горючим, в ЖБД 1-й танковой дивизии появляется запись: «23.45 — авангард выходит к Поневижу. Сломив незначительное сопротивление врага, город удается пройти насквозь. В Поневеже обнаружен большой склад ГСМ. Таким образом, боевые группы могут произвести необходимое пополнение запасов»^[151]. Горючее, как уточняется в ЖБД корпуса, было обнаружено на брошенном аэродроме. Мост в Паневежисе захвачен неповрежденным.

Любопытно отметить, что сами немцы встретились с определенными трудностями в обезвреживании сброшенных на советские аэродромы бомб-«бабочек». В истории 1-й танковой дивизии отмечается: «37-й саперный батальон очистил аэродром около Поневежа от мин, сброшенных немецкой авиацией. При этом 1-я рота батальона понесла первые тяжелые потери, так как использованные здесь мины были отряду неизвестны»^[152].

Решение Собенникова рокировать мехкорпус на левый фланг армии нельзя не назвать провидческим. Когда с 7.00 утра 27 июня 28-я танковая дивизия начинает выходить на рубеж реки Мужа к востоку от шауляйского шоссе, в 30 км южнее готовится к наступлению немецкая 1-я танковая дивизия. Если бы немецкое командование по тем или иным причинам решило бы ударить на Ригу, у дивизии Черняховского были бы неплохие шансы лечь костьми на пути немецкого элитного танкового соединения. Однако целью немцев был Екабпилс, и поэтому паровой каток дивизии Крюгера прошел мимо позиций поредевшего соединения будущего комфронта полковника Черняховского. Дело ограничилось коротким танковым боем около 17.00 27 июня, в котором советские танкисты заявили о 6 подбитых танках противника. Немцы о нем не упоминают, возможно, это была всего лишь разведка. При более энергичном ведении разведки в 12-м мехкорпусе и твердом управлении хорошим решением был бы контрудар во фланг рвущейся к Западной Двине вражеской дивизии. Но закончился бы он для поредевшего парка бэтэшек скорее всего плачевно. В любом случае действия штаба 8-й армии выглядят достаточно разумными. Остается только сожалеть, что Собенников и его штаб не уделяли достаточного внимания документированию своих решений. Журнал боевых действий 8-й армии, который вел капитан Васильев, фактически превратился в его личный дневник.

Однако если 28-й дивизии в какой-то мере повезло, то управление 12-го мехкорпуса оказалось под огнем. В ночь на 27 июня оперативная группа штаба 12-го мехкорпуса перебралась на новый командный пункт — лес южнее Борисели (Барисяй^[153]). В 14.00 с КП с задачей уточнить положение частей выехали начарт корпуса полковник Разинцев и начальник отдела тыла полковник В. Я. Гринберг. Их миссия была опасной, но на войне опасность преследует на каждом шагу. Под удар попал оставшийся в кажущейся безопасности штаб. Как указывалось в докладе о действиях 12-го мехкорпуса, оперативная группа штаба «в 18 часов подверглась нападению противника и погибла в количестве 15 человек командного состава и обслуживающей группы»^[154]. Скорее всего, штаб 12-го мехкорпуса был разгромлен подразделениями 21-й пехотной дивизии, именно они 26 июня заняли Шауляй и продолжили наступление вдоль шоссе. В бою погибли начальник штаба корпуса полковник П. И. Калиниченко, бригадный комиссар П. С. Лебедев и другие командиры и бойцы охраны штаба. Командир корпуса генерал-майор Н. М. Шестопалов был ранен и попал в плен. Он умер в лагере военнопленных в Шауляе 6 августа 1941 г. Временно 12-й мехкорпус возглавил В. Я. Гринберг.

Ввиду постепенного исчерпания ударных возможностей 12-го мехкорпуса, выпады частей немецкой 18-й армии становились все более опасными. 27 июня в районе Груджяй была окружена немецкой пехотой 90-я стрелковая дивизия. По сообщению прибывшего из дивизии делегата связи, «полки дивизии, потеряв управление (сведений о штабе дивизии нет), отходят на Митава. Имеются сведения, что к-р дивизии убит»^[155].

Пронизывая рыхлые порядки 8-й армии, XXXXI танковый корпус прорывается к Западной Двине. Она становится для корпуса задачей дня 27 июня. Удивительно, но германское Верховное командование имело совсем другие планы использования корпуса Рейнгардта. 27 июня Гальдер пишет в дневнике: «14.00 — Разговор с Кейтелем (ОКВ): Фюрер высказал пожелание сосредоточить главные силы танковой группы Гёпнера в районе Двинска. Возможность переправы в районе Екабпилса, Крустпилса проблематична». Спустя буквально 20 минут эта тема снова всплывает в его записях: «14.20 — Разговор с главкомом, находящимся сейчас в штабе группы армий „Север“, по вышеупомянутому вопросу. Он сообщил, что на Екабпилс наступает лишь 36-я моторизованная дивизия, главные же силы подвижных соединений направлены на Двинск». Нелишне будет также напомнить, что в Директиве ОКХ от 31 января 1941 г. Гёпнеру ставилась задача вида: «4-я танковая группа совместно […] продвигается к Двине в район Двинска и южнее и захватывает плацдарм на восточном берегу Двины».

На самом деле главные силы XXXXI корпуса двигались совсем не к Двинску. Причем в ЖБД корпуса прямо сказано: «Быстрое продвижение дивизий заставляет командира корпуса просить об усилении инженерных подразделений, поскольку передовые части корпуса выйдут к Двине не позднее 28 июня. При поддержке запрошенных штурмовых лодок они немедленно могли бы приступить к переправе»^[156]. То есть речь идет не об использовании готовой переправы, а о форсировании реки своими силами с нуля. Запись помечена 11.00 27 июня 1941 г. Почему Браухич, Гальдер и сам фюрер считали, что Рейнгардт отправился в Двинск, — загадка. Можно просто констатировать, что порядок в Вермахте 1941 г. несколько преувеличивается. К слову сказать, если бы советским разведчикам удалось каким-то чудом захватить Директиву ОКХ от 31 января 1941 г., ее полезность была бы невелика.

Вскоре идущие вразрез с первоначальным замыслом планы становятся реальностью. Поздним вечером 27 июня части 1-й танковой дивизии выходят к Западной Двине. Боевая группа Крюгера только в 1.40 28 июня оказывается в 10 км юго-западнее Екабпилса (Якобштадта). Ее сосед, 6-я танковая дивизия, пока остается аутсайдером. В ЖБД XXXXI корпуса с унынием отмечается: «Основная масса 6-й тд из-за нехватки ГСМ неподвижна. Снабжение из трофеев 1-й тд невозможно из-за отсутствия поперечных дорог»^[157].

Осознание критической ситуации, в которой оказались войска Северо-Западного фронта с захватом Даугавпилса, привело Ф. И. Кузнецова к решению построить новый рубеж обороны по Западной Двине. Впрочем, Двинск был уже последней каплей. Особых иллюзий относительно возможности сдерживать противника имеющимися силами командование фронта не питало. В ЖБД фронта о положении 8-й армии без обиняков сказано: «Все попытки задержать продвижение противника успеха не имели, и [части 8 А], преследуемые противником, отходили на р. Зап. Двина»^[158]. Соответственно, 8-я армия получила приказ отойти на рубеж Зап. Двины, за частями 27-й армии закреплялся рубеж реки от Ливани до Краславы. Точного времени на директиве штаба фронта не проставлено, но штаб Собенникова подготовил приказ войскам 8-й армии только в 23.30 27 июня. Участок Гостини, Екабпилс получила 202-я моторизованная дивизия. Ей предписывалось: «Создать упорную противотанковую и противопехотную оборону. Не допустить форсирования противником р. Зап. Двина»^[159]. Однако времени на выполнение этого приказа уже практически не оставалось. Для противника отход уже не был секретом. 27 июня Гальдер пишет в своем дневнике: «Вклинение наших войск в районе Двинска вызвало поспешный отход противника».

Теоретически командование 8-й армии могло сдерживать наступление противника авиацией. Однако к вечеру 28 июня 1941 г. 7-я САД представляла собой жалкое зрелище. В 9-м СБП осталось 3 неисправных СБ, в 10-м ИАП оставалось 3 И-16 (2 исправных), в 241-м ШАП — 19 И-15бис (все исправные), в 238-м ИАП — 2 И-153 (все исправные), в 46-м СБП — 7 СБ и 2 Ар-2 (3 и 1 исправных соответственно). Как ударные возможности авиасоединения, так и его способность вести борьбу за воздух упали почти до нуля. О характере понесенных потерь красноречиво свидетельствует статистика (см. таблицу).

Сведения о потерях в частях 7-й САД с 22 по 28 июня 1941 г.^[160]

	9-й СБП	46-й СБП	10-й ИАП	238-й ИАП	241-й ШАП
Сбито в воздухе	11	21	3	1	3
Уничтожено на земле	27	25	51	27	Нет
Погибли на аэр. при столкновении	2	—	—	—	—

Бросаются в глаза внушительные потери на земле 10-го ИАП — сразу полсотни машин. Причем уже к 25 июня в полку оставалось всего 3 боеспособных И-16. Следует отметить, что среди потерянных на аэродромах боевых самолетов были неисправные. Таковых было в 9-м СБП — 2, в 46-м СБП — 7 и в 10-м ИАП — 21 самолет. Это означает, что на земле 10-й ИАП потерял 30 исправных самолетов. В первый день было потеряно 8 машин, т. е. за 23–25 июня полк потерял 22 самолета на аэродромах. Учитывая, что 10-й ИАП в эти дни метался по нескольким аэродромам, эта цифра не представляется чем-то невероятным. 21 июня полк был на аэродроме Шауляй (Немакшчяй), 22 июня — Шавли, 23–24 июня — Платонэ.

Лиепая. Мы оставили 291-ю пехотную дивизию генерала Герцога в тот момент, когда она 22 июня 1941 г. быстро продвигалась в направлении советской военно-морской базы Лиепая. Утром 23 июня передовой отряд 505-го полка 291-й пехотной дивизии без боя занял станцию Прекуле в 30 км восточнее города. За 34 часа, прошедшие с начала войны, он углубился на советскую территорию на 70 км. Было решено взять Лиепаю внезапным ударом. В захваченный на станции поезд погрузились два усиленных взвода и отправились в Лиепаю. Это была дерзость, граничившая с авантюрой. Однако к началу войны 67-я стрелковая дивизия, дислоцированная в районе Лиепаи, была на учениях к северу от города. Город был почти беззащитен.

Небольшой латвийский город Лиепая (Либава) славился своим торговым портом, который не замерзал даже в самые суровые зимы. Естественно, что это свойство не могло не заинтересовать русских адмиралов. Однако изымать для военных нужд важный торговый порт в то время было нереально. Поэтому в 1890–1908 гг. для базирования кораблей Балтийского флота впритирку к торговому порту в 3 км севернее Либавы с помощью закупленного за границей оборудования был построен военный порт. В межвоенный период военно-морская база рухнувшей империи пришла в запустение, Латвийской республике она была просто не нужна.

С вхождением прибалтийских республик в состав СССР в 1940 г. база была лишь частично восстановлена в качестве военного порта. Советское командование осознавало уязвимость вынесенного почти к границе с Германией порта. Перед войной на Лиепаю базировалась только 1-я бригада подводных лодок. Незадолго до начала боевых действий Военный совет КБФ, заручившись поддержкой наркома ВМФ Кузнецова, вывел из Лиепаи два дивизиона подводных лодок с их плавбазами «Смольный» и «Иртыш». Их перебросили в Усть-Двинск. В итоге в базе осталось 15 лодок из 23 в бригаде в целом. Из них исправными к 22 июня 1941 г. числились лодки Л-3, М-77, М-78, М-79, М-81, М-83. Еще две лодки — С-9 и М-80 — имели мелкие неисправности. «Малютке» М-71 из-за коррозии корпуса было запрещено погружаться. Две субмарины заканчивали средний ремонт на заводе «Тосмаре» (С-1 и С-3), но еще не были боеготовыми. Бывшие латвийские «Ронис» и «Спидола» готовились к постановке в средний ремонт. Экс-эстонские лодки «Калев» и «Лембит» нуждались в проверке боезапаса и переоборудовании под советские стандарты. Помимо лодок, в Либаве находился отряд торпедных катеров (5 единиц) и катера охраны рейдов (4 единицы).

Мощности судоремонтного завода «Тосмаре» стали ценным приобретением для советского ВМФ. Естественно, их использовали, как говорится, «на всю катушку». Однако осознание надвигающейся опасности заставило вывести из Лиепаи в Таллин ремонтировавшийся минный заградитель «Марти». Причем неисправный корабль вытащили на буксирах. На «Тосмаре» остался в ремонте старый эсминец «Ленин». Пока война не началась, совсем прекращать работу завода было бы чрезмерной предосторожностью. Поэтому в ночь на 22 июня в Лиепаю для ремонта прибыл тральщик Т-204 «Фугас».

В 4.50 22 июня Военный совет КБФ объявил по флоту о начавшейся войне с Германией. Около 6.30 командование флота получило радиограмму от Н. К. Кузнецова начать мероприятия, предусмотренные планом прикрытия. В дозор на подступы к базе были отправлены сначала две подводные лодки, а затем к ним присоединились еще две. План также предусматривал постановку минных заграждений на подступах к Лиепае. Прибывший ночью тральщик Т-204 оказался тут как нельзя кстати. За 22 и 23 июня он шесть раз выходил в море для постановки заграждений. Всего было выставлено 206 мин образца 1912 г. До конца года на этом заграждении подорвались немецкие «охотник» за подлодками, сторожевик и два тральщика.

С началом войны был продолжен запущенный еще до нее процесс вывода из близкой к Германии базы боевых кораблей. Уже в первые часы войны последовал приказ начальника штаба флота о переводе лодок в Усть-Двинск.

До вечера 22 июня Лиепаю покинули подводные лодки «Лембит», «Калев», С-9, М-77 и М-78. Вслед за ними из базы в сопровождении всего одного пограничного катера ушел танкер «Железнодорожник», что позволило вывезти часть запасов жидкого топлива. Этот этап эвакуации прошел сравнительно благополучно, была потеряна только лодка М-78, потопленная утром 23 июня в районе Виндавы немецкой подлодкой U-144.

Вывод частей ВМФ из Лиепаи проходил не только по морю, но и по суше. Утром 23 июня на восток была отправлена 18-я железнодорожная батарея 180-мм орудий. Как писалось в расследовании обстоятельств потери Либавы, «на пути командование батареи получало ряд провокационных слухов даже от официальных лиц (некоторые начальники станций сообщали, что впереди немцами взорваны ж-д. мосты, на самом деле все они были не тронуты на всем пути следования батареи)». Если бы командиром батареи был склонный к панике человек, она была бы взорвана и ее искореженные орудия стали бы достопримечательностью, на фоне которой фотографируются оккупанты. Но, к счастью, этого не произошло. Пережив несколько авианалетов, 24 июня батарея прибыла в Ригу.

На эсминце «Ленин» утром 23 июня были введены в действие два из четырех котлов, корабль самостоятельно отошел от стенки. На нем началась приемка мазута. В этот момент в Лиепаю поступило сообщение от дежурного по станции Гавизе о том, что к городу движется поезд с немецкими солдатами. Ответ был простым, но эффективным. Навстречу эшелону был направлен паровоз без машиниста. Произошло столкновение, локомотивы сошли с рельсов, вагоны были сильно повреждены. Немецкие пехотинцы продолжили путь пешком. Попытка взять советскую военно-морскую базу кавалерийским наскоком провалилась. К 23 июня на южные подступы к городу были выдвинуты части 67-й стрелковой дивизии, которые остановили наступающих немцев на рубеже реки Барта. Серьезным аргументом обороняющихся были береговые батареи Лиепаи — три 152-мм и двадцать два 130-мм орудия. Они успешно справлялись с несвойственными им «сухопутными» целями. Для деблокирования гарнизона Лиепаи им на выручку был отправлен мотострелковый полк 28-й танковой дивизии вместе с двумя батальонами курсантов.

Однако появление противника на подступах к Лиепае круто изменило судьбу оставшихся в базе кораблей. Из двух ремонтировавшихся «эсок» на ходу была только С-3, но она была лишена возможности погружаться. «Ронис» и «Спидола» не имели аккумуляторов. Согласно докладу командира бригады Египко, их вообще планировали использовать в качестве зарядовых станций, а не боевых лодок. М-71 имела сильную коррозию корпуса, из-за которой лодке было запрещено погружаться. Субмарина была сравнительно старой, 1934 г. постройки. На М-80 была неисправна система пополнения запасов воздуха высокого давления для всплытия.

Командование базы охватила паника. Правда, позднее командующий базой Клевенский в ходе расследования обстоятельств оставления Лиепаи отрицал, что давал приказ на подрыв кораблей. Якобы решение было принято командиром «Ленина» капитан-лейтенантом Ю. М. Афанасьевым. Против этой версии говорит то, что помимо эсминца были взорваны подводные лодки, которые Афанасьеву никак не подчинялись. В итоге вечером 23 июня были подорваны эсминец «Ленин», лодки С-1, М-71, М-80, «Ронис» и «Спидола». Под аккомпанемент взрывов в 23.41 23 июня С-3 вышла в море. Перед этим она приняла на борт большую часть экипажа С-1, включая командира и комиссара. Финальным аккордом стал подрыв в 04.20 24 июня минного склада. Немцы в тот момент были еще в 12–15 км от города.

Позднее в материалах вышеупомянутого расследования указывалось: «Таким образом, в ночь с 23 на 24 июня вследствие растерянности и паники в руководстве ЛВМБ были уничтожены без вынужденной на то обстановки все находившиеся в Либаве боевые корабли, самостоятельно распущены и ушли все обеспечивающие средства, подорван минный склад и т. д., и в базе остался только дивизион ТК в составе пяти катеров»^[161]. Экипажи кораблей усилили сухопутный фронт.

Тем временем лодка С-3 в ночной темноте медленно шла 5-узловым ходом вдоль берега. Можно только представить себе настроение экипажей, на глазах которых только что произошел подрыв кораблей. Вынырнувшие из предрассветной тьмы в 3.30 в районе маяка Ужава два корабля с незнакомыми силуэтами не обещали ничего хорошего. Это были «шнелльботы» — торпедные катера S-35 и S-60. 100-мм пушка «эски» не была надлежащим образом смонтирована и вести огонь не могла. Советские моряки отстреливались из 45-мм пушки и стрелкового оружия. Под шквалом огня 20-мм автоматов и пулеметов находившиеся на палубе и мостике были убиты или ранены. От интенсивной стрельбы автоматические пушки катеров вышли из строя. «Шнелльботы» атаковали лодку торпедами, но промахнулись. Вскоре в ход пошли ручные гранаты. Точку в этом бою поставила глубинная бомба, сброшенная у носа С-3 катером S-60. Получившая большую пробоину советская субмарина быстро затонула. Немцы подняли из воды 20 советских моряков. Оба командира лодок погибли.

Потерпев неудачу в прорыве к городу с юга, части дивизии Герцога начали обходить озеро Лиепая и лесистый район к юго-западу от Лиепаи. Теперь предполагалось атаковать ее с востока. На тот момент город еще не был окружен. В 3.30 24 июня из него ушел последний поезд. В течение 24 июня немцы производили перегруппировку и блокирование Лиепаи. Штурм был назначен на следующий день.

Следует сказать, что обороняющим базу войскам благоприятствовали условия местности. Естественными препятствиями для атакующих были озера Лиепая и Тосмаре. Частям дивизии Дедаева было достаточно перекрыть дефиле между озерами и между озерами и морем. Начавшийся утром 25 июня штурм не принес немцам решительного успеха, прорваться в город им не удалось.

Однако силы защитников под ударами немецкой артиллерии неуклонно таяли. Во время рекогносцировки был тяжело ранен и вскоре умер генерал-майор Н. А. Дедаев. К вечеру 25 июня потенциал обороны Лиепаи был практически исчерпан. У береговых батарей оставалось всего по 10 снарядов на пушку. Еще одного решительного штурма Лиепая могла уже не выдержать. Надежды на деблокирование также не оправдывались: мотострелковый полк и курсанты, посланные из Риги, к Лиепае так и не пробились.

В 15.45 26 июня из штаба 27-й армии 67-я стрелковая дивизия получила приказ, идущий вразрез со всеми предыдущими распоряжениями. Он гласил: «Не ожидая соединения с поддержкой, немедленным прорывом оставить Либава и, подчинив себе моторизованный полк^[162], батальоны Рижского училища и 114-й стрелковый полк, отойти на рубеж р. Лиелупе»^[163]. Почему Берзарин вдруг решил отказаться от удержания Лиепаи — очевидно: захват немцами утром 26 июня Двинска резко изменил обстановку на фронте. Войска получили приказ на отход на рубеж Западной Двины. Чем дальше бы отошел фронт, тем труднее было бы к нему пробиться. Сложилась парадоксальная ситуация: армейцы стали готовиться к прорыву, а командование военно-морской базы никаких указаний о ее эвакуации не получало. Клевенский стал лихорадочно запрашивать командование флота — что делать? Комфлота Трибуц связался с наркомом ВМФ Кузнецовым и получил «добро» на эвакуацию. Приказ был «все, что нельзя вывезти, нужно уничтожить».

В число уничтожаемых попала лодка-«малютка» М-83. Она вернулась с позиции под Лиепаей ввиду поломки перископа и повреждения глушителя дизеля, из-за которого вода начала поступать в двигательный отсек. Поскольку база была фактически разгромлена во время паники в ночь на 24 июня, отремонтировать лодку было некому и нечем. Командир бригады Египко в написанном по горячим следам событий докладе сетовал, что командир М-83 фактически проигнорировал его приказ следовать в Усть-Двинск. Реально приказ был получен на лодке уже после рокового возвращения в Лиепаю. К слову сказать, остальные лодки дозора (Л-3, М-79, М-81) благополучно избежали гибели. В итоге в 2.30 27 июня М-83 была затоплена экипажем в морском канале Лиепаи.

Раненых, которых было уже более тысячи человек, решили вывезти морем. Морем же эвакуировалось командование базы во главе с Клевенским. Госпитальное судно «Виениба» вышло из Лиепаи в 5.00 утра 27 июня в сопровождении трех торпедных катеров. Около 6.00 оно было атаковано немецкими самолетами и вскоре потоплено. Вместе с ним был потоплен один катер. С «Виенибы» спаслось только 15 моряков. Еще один катер был поврежден «шнелльботами», с него сняли экипаж и катер бросили. Остальные вышедшие из базы корабли относительно благополучно добрались до Риги. Тем не менее судьба «Виенибы», С-3 и М-78 говорит о том, что прорыв «Ленина» и неисправных лодок вовсе не был гарантирован. М-83 тоже получила повреждения после срочного погружения под атакой «шнелльботов». Встреча с противником была весьма вероятной. Поэтому в прорыве из Лиепаи легко могли поставить точку торпеды «шнелльботов», подводных лодок или бомбы самолетов Люфтваффе.

В 10.00 27 июня, после 10–15-минутной артподготовки, начался прорыв из Лиепаи сухопутных частей. Прорывались они двумя колоннами по разным направлениям. Одна пробивалась вдоль побережья на север, вторая — вдоль шоссе и железной дороги на восток. Первой удалось пробить брешь в обороне противника и вырваться на свободу. По признанию немцев, закрыть «окно» прорыва им удалось с большим трудом. Второй колонне повезло меньше. Командир курсантской роты В. А. Орлов позднее вспоминал: «Выбор направления вдоль железной дороги и Гробиньского шоссе был неудачным… прорваться здесь из кольца окружения не удалось»^[164]. Проскочившие на север, отряды позднее соединились с главными силами Северо-Западного фронта в районе Риги и Крустпилса. Всего из Лиепаи удалось выйти 2 тыс. человек. Те части, которые не смогли прорваться, отступили в город и продолжили сражение на его улицах. 28 июня последовала еще одна попытка прорыва, частично удавшаяся. Уличные бои в Лиепае продолжались до 29 июня.

Однако на этом история не закончилась. Уже в июле 1941 г. было проведено расследование обстоятельств оставления базы и уничтожения ее имущества и боевых кораблей. Первым виноватым стал командир эсминца «Ленин» Афанасьев. Он был приговорен к высшей мере наказания — расстрелу^[165]. Однако на этом разбирательство не закончилось. Уже 28 июля Военная прокуратура КБФ санкционировала арест капитана 1 ранга М. С. Клевенского. 12 августа он был осужден на 8 лет исправительно-трудовых лагерей. Впрочем, вскоре он был амнистирован и направлен в действующую армию.

После войны, в период оборонческой истерии в СССР, Лиепая стала примером успешной «прочной обороны». Людей подводили к мысли: «Вот если бы все действовали, как Дедаев…» Не умаляя заслуг генерала Дедаева, следует подчеркнуть, что относительно долгое сопротивление Лиепаи было предопределено несколькими факторами. Во-первых, это было вспомогательное для немцев направление, на которое были выделены ограниченные силы и средства. Во-вторых, сами условия местности с озерными дефиле благоприятствовали обороне базы. В-третьих, Лиепая поглотила из состава Северо-Западного фронта целую стрелковую дивизию, мотострелковый полк (28-й тд) и рижских курсантов. Неочевидно, что их использование для сдерживания противника на шауляйском направлении дало бы меньший результат, чем сковывание одной дивизии (291-й пд). Что касается командования собственно военно-морской базы, то действия товарища Клевенского приходится оценить как полный провал.

^{Танк БТ, подбитый на одном из рижских мостов}

Рига. Против врага внешнего и внутреннего. Так же как и в Двинске, в столице Латвии дислоцировалась целая стрелковая дивизия (48-я). С ее уходом город лишился вооруженной силы, способной его отстоять в случае быстрого прорыва противника. К началу войны в Риге помимо авиационных и тыловых частей Красной армии были только рота охраны штаба 27-й армии и подразделения НКВД охраны железных дорог. Город был практически беззащитен в случае быстрого броска к нему немецких подвижных соединений.

Мосты в Риге были подготовлены к взрыву только 25 июня. Минирование было произведено группой саперов под командованием Яниса Роберта Пельцерса. Он начинал службу сапером еще в армии Латвийской республики. В 1940 г. был зачислен в РККА, где служил в 305-м отдельном саперном батальоне территориального корпуса. 25 июня с командой из 20 человек на двух машинах со взрывчаткой прибыл в Ригу. Оставив автомашины у Пороховой башни — там размещалось Рижское пехотное училище, — отряд Пельцерса произвел минирование всех трех мостов с закладкой зарядов и двойным воспламенением, электрическим и огневым.

Война заставила вспомнить о рижской Рабочей гвардии, созданной в 1940 г. Восстановить ее в прежних размерах не представлялось возможным, поскольку бойцы сформированных в 1940 г. батальонов в большинстве своем уже сменили место работы. Немалое их число было направлено в другие города и районы. В мае 1941 г. Рабочая гвардия была расформирована ввиду завершения своей цели по организации общественного порядка. 25 и 26 июня в большой спешке рабочие батальоны формировались заново.

Заместитель командира 3-го батальона Жанис Фолманис вспоминал: «Вечером 26 июня мы получили оружие: винтовки, патроны, ручные гранаты и автоматы. Оружие было разных систем и устаревшее… Получение оружия приподняло настроение гвардейцев… Вся ночь на 27 июня прошла в лихорадочной работе. Гвардейцы учились обращаться с оружием, особенно с гранатами и автоматами, так как среди нас было мало таких, кто хорошо умел им пользоваться».

К 27 июня части Рижского полка рабочей гвардии заняли оборонительные позиции на правом берегу Даугавы:

1-й батальон рабочей гвардии (командир А. Норбатович) — у понтонного моста;

2-й батальон рабочей гвардии (командир К. Годкалн) — у ж.-д. и Земгальского мостов;

3-й батальон рабочей гвардии (командир Ф. Вейсенфельд) — в районе Кегумс-Кокнесе.

Начиная с раннего утра 27 июня в Ригу начали прибывать машины штаба 8-й армии и подчиненных ей частей. Беспрерывный поток машин был, видимо, воспринят местными националистами как общее отступление Красной армии из Риги и эвакуация гарнизона города. В десятом часу утра в Риге вспыхнуло восстание. Забегая немного вперед, можно сказать, что такая же ситуация возникла в июне 1941 г. во Львове. Там перегруппировки крупных масс техники мехкорпусов тоже были приняты националистами за отступление, и они попытались взять власть в городе в свои руки. Скорее всего те же причины двигали националистами в Риге. С чердаков и окон домов по советским частям на улицах города был открыт огонь. Особенно крупная перестрелка с использованием артиллерии произошла в районе моста, выходящего на Псковское шоссе. Здесь огонь по советским частям велся с крыш почти всех прилегающих домов.

Однако националистами определенно были переоценены как собственные силы, так и разброд и шатание в рядах Красной армии. Мятеж был достаточно быстро подавлен силами вызванных армейским командованием войск НКВД. Уже к полуночи ситуация была взята под контроль, в городе были слышны только отдельные выстрелы. Капитан Васильев писал: «В районе Псковского моста весь квартал был оцеплен войсками НКВД. Часть из них лежала с пулеметами за прикрытиями. Пулеметы и винтовки были направлены по отдельным окнам и крышам. Меня сначала не пропустили, после вызова командира — ст. лейтенанта — я проехал по этой улице и через мост. Не было произведено ни одного выстрела. За мостом горело несколько домов от наших снарядов — это дома, из которых велся огонь. Часть домов с пробитыми окнами и дверями»^[166]. Днем 28 июня в Риге было спокойно. Только вечером в отдельных местах вспыхнула перестрелка, но она быстро была прекращена. Советское командование было полно решимости удерживать город перед лицом немецкой пехоты с бронетехникой и тяжелой артиллерией. Пасовать перед отрядами вооруженных стрелковым оружием националистов не было никакого резона.

На тот момент Рига имела для войск 8-й армии исключительное значение. Проиллюстрировать этот факт можно цитатой из журнала боевых действий 11-го стрелкового корпуса, запись за 28 июня: «По возвращении из разведки переправ майора Лукашенко и полковника Колдунова, доложивших, что переправ кроме Риги нет, дивизиями вновь были отправлены распоряжения о продолжении марша на переправы у Рига»^[167]. В случае потери переправ в Риге соединения 8-й армии были бы прижаты к Западной Двине и полностью разгромлены. Однако этого не произошло. Потрепанные в боях у границы 48-я и 125-я дивизии 11-го корпуса перешли в Риге через Зап. Двину и начали занимать позиции на ее северном берегу.

Может возникнуть закономерный вопрос: почему немцы попросту не разнесли мосты в Риге авиацией? Попытка лишить Красную армию важных переправ была предпринята 1-м воздушным флотом, но потерпела неудачу. В истории бомбардировочной эскадры KG1 этот эпизод был освещен следующим образом: «Чтобы затруднить дальнейшее отступление через Ригу, II группа получает 27 июня приказ атаковать западный плацдарм на Двине в Риге, поскольку находящиеся там переправы относятся к немногим важнейшим на северном отрезке реки. Несмотря на мощную оборону силами стянутых на этот участок зенитных батарей, самолеты II группы вновь и вновь наносят удары с пикирования, однако им не удается решающим образом уничтожить переправы». На вооружении KG1 были бомбардировщики Ю-88, которые могли пикировать, хотя и уступали по точности сброса бомб специализированным «Штукам». Последние в 1-м воздушном флоте на тот момент отсутствовали.

^{Брошенные на аэродроме в Риге истребители И-16}

Если действия ПВО, сухопутных войск и НКВД в Риге можно оценить достаточно высоко, то командование Прибалтийской военно-морской базы таких качеств не продемонстрировало. Приказ на эвакуацию из Риги командующий базой контр-адмирал П. А. Трайнин получил в 3.00 27 июня. Срок окончания эвакуации был установлен к исходу суток 27 июня. Однако это время было использовано нерационально. Под погрузку транспорты были поставлены только в середине дня. Вечером до базы докатились раскаты восстания националистов. Погрузка была свернута, и транспорты стали уходить недогруженными. Боезапас, который не успели погрузить, взорвали уже в 21.00 27 июня. Позднее Трайнин писал в своей объяснительной: «Остались невзорванными — артбоезапас на стенке Минной гавани и минные защитники в Мильгрависе, которые нельзя было рвать, т. к. они находились в окружении складов, охранявшихся частями К[расной] А[рмии]»^[168]. Следует отметить, что, по данным на 1 марта 1941 г., запасы мин и минных защитников в Риге превосходили таковые в главной базе в Кронштадте. По итогам проведенного в июле — августе разбирательства П. А. Трайнин получил 10 лет исправительно-трудовых лагерей^[169].

Тем временем войска 18-й армии уже нацелились на столицу Латвии. Командование армии 27 июня сформировало оперативную группу I армейского корпуса под командованием полковника Лаша. Ее задачей был захват переправ через Западную Двину у Риги. Видимо, командующего 18-й армией Кюхлера вдохновил бросок на Даугавпилс танков Манштейна. У него не было танковых дивизий, поэтому боевую группу для деликатной задачи сколотили из того, что было под рукой. Группа Лаша была сформирована из разведбатов пехотных дивизий, батальона велосипедистов, батальона штурмовых орудий и моторизованного артиллерийского дивизиона. Уже в день формирования группа Лаша начала наступление из Шауляя.

Ситуация осложнялась тем, что через мосты в Риге продолжали отходить части 8-й армии, постепенно занимавшие оборону по рубежу Западной Двины. Просто подорвать мосты и садиться в глухую оборону было еще преждевременно. В этих условиях пристроившиеся к отходящим войскам немцы могли неожиданным ударом захватить важные мосты. Это неоднократно случалось как летом 1941 г., так и позднее. Советское командование было предупреждено о приближении передового отряда противника нетипичным для 1941 г. способом — 28 июня было получено донесение авиаразведчика. Вышеупомянутый капитан Васильев из штаба 8-й армии писал об этом эпизоде: «В 13.40 я находился в конце г. Рига на Паневежском шоссе и руководил отрядом заграждения. В это время рядом с шоссе И-16 сбросил вымпел. Красноармейцы подняли его и доставили мне. Это было боевое донесение командира 21-го ИАП майора Мирошниченко. Самолет после этого сделал несколько кругов над нами. Мы сделали знак, что вымпел получен. Я его на машине отправил командующему армией. В этом донесении указывалось, что в районе Лиелварти — южнее аэродрома Румболово 10 км, на стыке дорог Бауена — Рига и Вецмуйта — Рига мотомехчасти противника: танки, мотоциклы, мотопехота и бронемашины. Время наблюдения 10.00»^[170].

^{Разрушенные дома в Риге. Причиной мог быть как обстрел немецкой артиллерии, так и бои с повстанцами}

Оперативный доклад от авиаразведчика по радио был в 1941 г. событием почти невероятным. Однако даже сброшенный с «ишачка» вымпел дал защитникам Риги важную информацию. Кто предупрежден — тот вооружен. Также нельзя не отметить, что пилоты 21-го авиаполка не впали в прострацию и продолжали вести разведку. В небе июня 1941 г. это было трудным и опасным делом. Как стало известно позднее, сбросивший вымпел «ишачок» на свой аэродром не вернулся — он был сбит или потерпел катастрофу на обратном пути.

Наступление немецкой группы Лаша на Ригу началось 29 июня в 3.10 утра. Описание дальнейших событий сторонами несколько различается в деталях. По немецкой версии, произошло следующее:

«Авангард группы — пять штурмовых орудий 3-й батареи 185-го батальона „Штурмгешюцев“ под командованием обер-лейтенанта Гейслера, три зенитных орудия, одно 3,7-см противотанковое орудие, отделение 10-й роты 43-го пехотного полка и отделение саперного взвода 43-го пехотного полка — только пронесся по 600-метровому железнодорожному мосту, захватил вражеский берег… как мост взлетел на воздух. Следующая тактическая группа (майор Хельбиг) уже не смогла переправиться. Она была вынуждена занять круговую оборону по эту сторону реки. Ибо теперь наступали Советы. Это были остатки отошедших в Ригу 10, 11 и 90-й стрелковых дивизий, которые с этого момента в ходе двухдневных боев поставили в тяжелое положение вырвавшихся солдат полковника Лаша. Отрезанная немецкая боевая группа отбивала ожесточенные контрудары Советов. 9 офицеров и 82 рядовых и унтер-офицеров пали в уличных боях в Риге»^[171].

Сразу отмечу, что в этом повествовании не упомянуто использование в бое за мосты подразделения «Бранденбург». По имеющимся данным, все отделение саперов «полка 800» погибло в ходе боя за рижские мосты. По советским данным, прорыв пяти немецких «танков»^[172]. Произошел по пешеходному мосту через реку, который располагался рядом с железнодорожным мостом. Три вражеских бронеединицы были сразу же подбиты. Надо сказать, что немецкому передовому отряду «повезло» — в Ригу отошли остатки 9-й противотанковой бригады. На 28 июня в ней еще оставалось тридцать 76-мм пушек и пять 85-мм пушек. Однако «Штурмгешюцы» стали для орудий бригады «крепким орешком». В донесении штаба 9-й ПТАБР отмечается: «В районе Рига противник ввел в бой тяжелые и средние танки, лобовую бронь которых стальная фугасная и осколочная граната не пробивает, ходовая часть от попадания этих снарядов и приводит матчасть танка в негодность»^[173]. Два оставшихся немецких «танка» прорвались обратно на западный берег по тому же пешеходному мосту. Только после этого была предпринята попытка подрыва мостов, включая понтонный, но она была лишь частично успешной. Удалось вывести из строя понтонный и шоссейный мосты. Железнодорожный мост только прогнулся от взрыва, а пешеходный и вовсе остался целым. На пешеходный мост при поддержке артиллерии с другого берега ворвались немецкие пехотинцы. Однако по бегущим по мосту солдатам ударили прямой наводкой советские пушки. Немцам пришлось отступить. По советским данным, на мосту осталось лежать около сотни убитых.

^{Разрушенный внутренним взрывом танк Т-26 в Риге}

Против прорвавшихся в Ригу немецких подразделений были также задействованы танки 12-го мехкорпуса. От 28-й танковой дивизии было выделено 8 танков под командованием капитана Семченко. Танкистами было заявлено об уничтожении двух танков и одной противотанковой пушки. Свои потери составили два танка, которые (согласно ЖБД 12 МК) «были подбиты и сгорели на вокзальной площади».

Ситуация стала для обеих сторон патовой. Немцы поставили на своем берегу противотанковую пушку и простреливали пешеходный мост, не давая его взорвать. Повторять пробежку под шквальным огнем солдаты группы Лаша, однако, не решались. Тем временем на прилегающую к мосту улицу с целью разрушить его была подтащена советская корпусная пушка. Это частично удалось. Окончательный подрыв моста был совершен уже ночью. Оставшиеся на западном берегу Двины отходившие советские части позднее переправлялись через реку южнее Риги.

Надо сказать, что атака группы Лаша произвела сильное впечатление на часть личного состава рабочих отрядов. Наш старый знакомый капитан Васильев с нескрываемой досадой писал в ЖБД 8-й армии: «После этого налета на Псковское шоссе устремились десятки машин с рабочими дружинами, дружинники кричали, что их разбили вдребезги и т. д. Короче — были в полной панике. […] Было задержано до 300 чел. дружинников, после чего под командой лейтенанта из войск НКВД были направлены обратно в Ригу»^[174]. Приходится констатировать, что война — это дело специально обученных людей с пулеметами и артиллерией, а не наспех собранных формирований.

Неизвестно, были ли бросок немецкого передового отряда 27–29 июня и демарш латышских националистов 27 июня как-то связаны между собой. Не исключено, что совпадение дня формирования группы Лаша и начала мятежа в Риге не случайно. Можно предположить, что мятежники надеялись не только на свои силы в захвате и удержании столицы Латвии. Так или иначе, провалился и мятеж, и попытка немцев захватить Ригу кавалерийским наскоком.

Отход с рубежа Западной Двины. Если попытку прорыва к Риге передового отряда Лаша можно с высокой долей уверенности назвать провалом, то прорыв к Западной Двине XXXXI моторизованного корпуса выглядит уже совсем иначе. Несмотря на определенные шероховатости и частные неудачи, он показывает разницу между направлением главного удара и второстепенным участком фронта.

Итак, несмотря на то что начальник Генерального штаба германской армии Франц Гальдер об этом даже не подозревает, 27 июня корпус Рейнгардта стоит уже в двух шагах от Екабпилса. В ночь на 28 июня немцы планируют сначала быстрым ударом захватить железнодорожный мост в 8 км северо-западнее Екабпилса. Переправа через Двину в самом городе будет тем самым открыта с тыла. Однако еще во время подготовки наступления мост подрывается советскими саперами.

Ввиду неудачи с железнодорожным мостом, на городской мост нацеливается группа из состава «Охранной роты» 800-го полка особого назначения («Бранденбург»). В 4.30 «бранденбуржцы» начинают выдвигаться к мосту, чтобы захватить его быстрым ударом. Вслед за ними начинает движение рота 113-го полка, чтобы обеспечить необходимое огневое прикрытие «особой операции». Однако попытка захватить мост атакой «Бранденбурга» проваливается. В ЖБД 1-й танковой дивизии с досадой констатируется: «Северный берег и сам мост заняты крупными силами врага. 14 человек из состава группы погибают, в том числе ее опытный командир обер-фельдфебель Вернер, 7 человек ранены»^[175].

Однако неудача с захватом мостов не ввела немцев в ступор. С помощью резиновых лодок была начата переправа и был образован плацдарм. В противоположность Двинску серьезного сопротивления в Екабпилсе немцы не встречают. В ЖБД 1-й танковой дивизии отмечается: «Немедленно начатая переправа осуществляется без помех со стороны противника». Уже к вечеру 28 июня на плацдарме находились два батальона с тяжелым вооружением. Как это часто бывало в ходе войны, стороны по-разному назвали этот плацдарм. Каждая из сторон ассоциировала его с населенным пунктом на своем берегу реки. Немцы обычно говорили о Якобштадте (Екабпилсе), советская сторона писала о Крустпилсе, который был на северном берегу реки. Точно так же в сентябре 1941 г. на Днепре один и тот же плацдарм в советских документах проходил как каховский, а в немецких — как бериславский.

Прорыв немецких танковых соединений к Западной Двине произошел сразу в нескольких точках. В 9.45 утра 29 июня 6-я танковая дивизия внезапной атакой захватила плацдарм у Ливани. Здесь не было мостов через Западную Двину, но сам город был ценным узлом дорог. Однако части дивизии Ландграфа не смогли предотвратить подрыв мостов в самих Ливани (через р. Дубна).

Как наиболее маневренное средство, против немецкого плацдарма была сразу же использована авиация. Вечером 29 июня в ЖБД XXXXI корпуса появляется запись: «В течение вечера противник предпринимает не скоординированные во времени и пространстве атаки на плацдармы, тем не менее удары с воздуха настолько усиливаются в плане числа и точности, что для наведения мостов при нехватке мостовых парков требуется организация истребительного прикрытия с перенесением аэродрома базирования в район чуть южнее переправ. Это требование может быть выполнено лишь слабыми силами истребителей»^[176].

В это время авиация СЗФ действительно начала удары по переправам XXXXI корпуса. 63-й СБП 29 июня в составе 27 экипажей бомбил плацдарм у Екабпилса. 35-й СБП 16 самолетами СБ бомбил плацдарм и Ливани. Один СБ 35-го полка взорвался в воздухе под огнем зенитной артиллерии противника. Противодействие истребителей противника не отмечалось. На тот момент немецкие истребители 1-го воздушного флота активно прикрывали Двинск, по неясным причинам над Екабпилсом их активность была куда ниже. В списке сбитых ни у I группы 54-й истребительной эскадры (JG54), базировавшейся на Шауляй, ни у II группы 53-й эскадры (JG53) никаких побед в районе Екабпилса не числится. Более того, их нет за весь период с 25 июня по 6 июля 1941 г. Возможно, дело в погодных условиях. По крайней мере, на советскую авиацию в этом районе они влияли: в 63-м СБП 7 экипажей из-за плохих метеоусловий вернулись на свой аэродром.

Прорыв к Екабпилсу (Крустпилсу) вывел командующего фронтом из равновесия. Вечером 29 июня он обрушивается на командующего 8-й армией с настоящим разносом. Он пишет Собенникову и его штабу: «Вы преступно оставили войска на произвол судьбы и укрываете свою шкуру. Для такой ответственной операции, как отход целой армии, нужно было составить план, отводить войска от рубежа к рубежу и крепко управлять отходом каждого соединения»^[177].

В ЖБД Северо-Западного фронта отмечалось: «…Отходящие соединения опаздывали, а противник упреждал и занимал основные места переправ через р. Зап. Двина»^[178]. Отход действительно привел к серьезным потерям войск армии Собенникова. Выше уже упоминалось об окружении 90-й стрелковой дивизии. В оперсводке 8-й армии от 30 июня было сказано: «98 сп (10 сд) и 90 сд организационно не существуют. Разрозненные их подразделения влиты в состав 62 и 204 сп 10 сд»^[179].

Тем временем в Екабпилсе немецкими саперами сооружается грандиозный временный мост через Западную Двину. К 30 июня он был построен. В ЖБД XXXXI корпуса не без гордости отмечается: «17.20 — Завершено строительство моста у Якобштадта с привлечением 5 саперных рот, мостового парка 6 мостовых колонн. Его протяженность — 240 м, время постройки — 24 часа. Помехи со стороны вражеской авиации были существенными…»^[180]. Для строительства такого крупного моста пришлось изъять у 1-й танковой дивизии сборный металлический мостовой парк типа «К». Он был встроен в 240-метровое сооружение. То есть дивизия Кирхнера была лишена возможности строить даже мини-мостики через ручьи и овраги в ходе дальнейшего наступления.

«Помехи» со стороны советской авиации были упомянуты совсем не зря. В ночь на 30 июня 1941 г. последовал приказ наркома обороны СССР № 0088, гласивший:

«В районе Якобштадт, Ливани противник переправляется через реку Западная Двина силою до 2–3 пехотных дивизий, которые развивают успех на север и северо-восток. Двинск занимается частями противника. У станции Наумене переправа войск противника. 4 САД немедленно вылетать и атаковать противника, переправляющегося через р. Зап. Двину у Якобштадта и Ливани и наступающего на северо-восток и север»^[181].

Как мы видим, свое решение держать рубеж по Западной Двине Москва подкрепила приказом бить переправы с воздуха. Почему приказ был адресован 4-й САД, понятно — она дислоцировалась в Эстонии и еще сохранила боеспособность. Приказом наркома переправу предписывалось бомбить с высоты 1000 м. Для СБ это было почти самоубийственно. Однако приказ был выполнен. Первым около 5.00 утра 30 июня 50-й СБП в составе 11 экипажей произвел разведку с бомбометанием с высоты 1000 м района Екабпилса и Ливенгофа. Час спустя 63-й СБП в составе 22 экипажей с высоты всего 850–970 м бомбил вражеские переправы у Ливани (переправа 6-й тд) и Екабпилса (переправа 1-й тд). С этого задания не вернулись 2 СБ. 35-й СБП в составе 17 экипажей в то же время с высоты 1000 м бомбил мотомехчасти противника в районе Ливани. Экипажи СБ отмечали сильный огонь зениток в районе целей. Многие самолеты вернулись с пробоинами.

В середине 30 июня удар был повторен. 50-й СБП в составе 8 самолетов вел разведку и бомбил переправы в районе Якобштадт с высоты всего 400–500 м. От атаки вражеских истребителей советские бомбардировщики ушли в облака. 35-й СБП атаковал их 10 СБ с высоты 450 м. Полк потерял 3 самолета. 63-й СБП атаковал уже осторожнее, с 600–2200 м.

Также 30 июня к авиаударам по немецкой переправе у Екабпилса подключается авиация Балтфлота. На Крустпилс (Екабпилс) отправляются 36 СБ и Ар-2 73-го бомбардировочного авиаполка ВВС КБФ, базировавшегося в Пярну. Он избежал избиения истребителями, но был встречен шквалом огня зенитных автоматов. В ЖБД 1-й танковой дивизии указывается: «Находящиеся под командованием командира 83-го легкого зенитного дивизиона силы этого дивизиона и 1-го батальона 3-го зенитного полка сбивают в течение дня 12 вражеских самолетов. Переправа по временному мосту проходит без помех»^[182]. Эта заявка практически точно совпадает с реальными потерями 73-го полка ВВС КБФ — он потерял 30 июня 11 СБ. В ЖБД XXXXI корпуса называется другая цифра: «В течение дня над мостом были сбиты 19 вражеских бомбардировщиков». Скорее всего, эта цифра включает и потери ВВС Балтфлота, и ВВС фронта.

Судя по всему, события под Двинском, Екабпилсом и не слишком удачный отход 8-й армии заставили Ф. И. Кузнецова искать пути радикального решения проблемы. Одним из устойчивых мифов о сталинской эпохе является так называемая «атмосфера страха», окутывавшая все и вся. Якобы всеобщая запуганность мешала управлению войсками и сковывала инициативу командиров. Однако боевые действий на Северо-Западном фронте дают нам яркий пример такой инициативы, принятого без оглядки на возможные репрессии решения. Началось все с приказа Ставки ВГК № 0096, направленного в адрес Кузнецова 29 июня 1941 г. Под приказом стояли подписи Жукова, Тимошенко и самого Сталина. Фактически приказ № 0096 подводил итог боям за плацдарм у Двинска (Даугавпилса). В нем довольно точно указывалось направление наступления немцев:

«Противник против войск Северо-Западного фронта наносит главный удар на фронте Двинск, Якобштадт в общем направлении на Псков. Вспомогательный удар наносится через Ригу»^[183].

Перед нами пример редкой в 1941 г. прозорливости. Как показали дальнейшие события, 4-я танковая группа действительно ударила на Псков. Сообразно этой вводной Кузнецову предписывалось сосредоточить выделенные Ставкой резервы в тылу фронта, в районе Пскова, Острова, Новоржева и Порхова. Основной задачей этих резервов было, «опираясь на Псковский и Островский УРы, подготовить упорную оборону и прочно закрыть направление на Ленинград». То есть командованию Северо-Западного фронта из Ставки ясно дали понять, что следующим раундом сражения станет борьба за УРы на старой границе.

Несмотря на то что текущей задачей войск фронта оставалась оборона на рубеже Западной Двины, в заключительном разделе приказа № 0096 было сказано: «В случае отхода с рубежа р. Западная Двина принять все меры к сбережению войск фронта и организованному выходу их за УР». Далее перечислялись стандартные меры, предпринимаемые при отходе: уничтожение мостов, устройство заграждений и т. п. Это был даже не тонкий намек. Кузнецову ясно давали понять, что Ставка уже готова смириться с потерей рубежа по Западной Двине.

В середине дня 30 июня Кузнецов делает ход конем. Он докладывает в Ставку свое решение об отводе войск фронта на УРы старой границы. Мотивировал свое решение он следующим образом:

«Ввиду того, что сосредоточение 41 ск, реорганизация 22 и 24 ск, выдвижение 1 мк^[184] могут быть закончены к исходу 3.7, а крупные силы противника на якобштадт-псковском и двинско-псковском направлениях могут подойти к УР на левом крыле фронта тоже к этому времени, а также быть и ранее, что создает угрозу уничтожения 8-й и 27-й армий по частям, — решил отказаться от удержания рубежа Зап[адной] Двины и, сохранив имеющуюся силу, начать отход на укрепленную полосу»^[185].

Логику командующего фронтом можно понять. Есть все основания утверждать, что немалую роль в этом решении сыграли налеты на плацдармы. В разведсводке фронта от 22.00 30 июня указывалось: «По данным Ленинградского военного округа, в 5.00 30.6.41 г. к району Екабпилс, Крустпилс, Ливани — движение крупных колонн танков (до моторизованного корпуса). На этом участке подготовлено несколько переправ через р. Зап. Двина»^[186]. Отметим: «в 5.00». То есть к моменту написания приказа у Кузнецова уже была эта информация. Своя авиация по итогам утренних налетов также докладывала:.

«Концентрация танковых и механизированных частей пр-ка по левому берегу р. Западная Двина на участке Крустпилс. Танковыми и механизированными частями на этом участке забиты все шоссейные и грунтовые дороги»^[187].

Из этого можно было сделать и, скорее всего, были сделаны вполне очевидные выводы. «Вскрытие» захваченных противником плацдармов на Западной Двине было уже делом времени. С них немецкие танки устремятся к Пскову и Острову. Пока войска на Западной Двине еще не скованы пехотой противника, можно их быстро отвести на Псковский и Островский УРы. Сейчас (т. е. 30 июня) это будет сделать проще, чем когда начнутся бои за переправы. Когда загремят выстрелы, дивизии будут отходить, преследуемые по пятам пехотой противника. Если сформулировать идею Кузнецова одной фразой, то она будет такой: «Дать бой за УРы на старой границе в группировке максимальной численности».

Такое решение одновременно означало отказ от продолжения борьбы за недавно приобретенные территории Прибалтики. Командующий фронтом вообще предлагал Ставке «оставить Эстонскую ССР, отведя часть сил СЗФ на уровень главного рубежа обороны к западу от Нарвы». Оборонять Эстонию можно было, по мнению Ф. И. Кузнецова, только свежими силами. Уже одно это делало решение комфронтом спорным и даже скандальным в глазах Москвы.

Вечером того же дня, 30 июня, Кузнецов направляет в войска приказ, направленный на реализацию плана отхода на старую границу. В нем он поделился своими опасениями относительно возможного следующего хода немцев: «Противник, по-видимому, стремится разорвать фронт на стыке 8-й и 27-й армий и не допустить отхода 8-й армии на восток с одновременным захватом укрепленных районов до отхода наших войск»^[188].

Немцы действительно собирались «вскрыть» плацдарм у Екабпилса на стыке 8-й и 27-й армий. Кузнецов стремился отойти на старую границу быстрее, чем к ней выйдут немецкие танки. 8-й армии предписывалось начать отход на укрепленный рубеж в ночь на 1 июля 1941 г. 27-я армия должна была начать отход на сутки позже, сохраняя локтевую связь с соседом.

Тем временем Москва отреагировала на предложения Кузнецова. В Ставке, похоже, даже несколько опешили от радикальности принятых командованием Северо-Западного фронта мер. Уже 30 июня Г. К. Жуков директивой Ставки указал Ф. И. Кузнецову на неприемлемую спешку с отходом с Западной Двины на старую границу.

Начальник Генштаба был краток, но предельно корректен:

«Вами приказ Ставки 0096 не понят. Сложившаяся обстановка требует в течение ближайших трех-четырех дней задержать противника на рубеже Зап[адной] Двины»^[189].

Заметим, что задача удержания рубежа по реке даже Жуковым ограничивается по времени — «трех-четырех дней». То есть сама по себе идея отхода на УРы на старой границе принципиальных возражений в Москве не вызывала.

Впрочем, справедливости ради стоит заметить, что идея отхода на старую границу уже витала в воздухе. Забегая вперед можно сказать, что почти такое же решение было принято советским командованием в отношении войск Юго-Западного фронта.

В то время как командующего Северо-Западным фронтом одергивали из Ставки, войска фронта начали выполнять приказ об отходе на старую границу. Надо сказать, что этот период характеризовался исключительными трудностями в управлении войсками. Все распоряжения и приказы доставлялись как из армий в корпуса, так и из корпусов в дивизии исключительно делегатами связи. Технические средства в постоянно перемещающихся соединениях почти не использовались, а частично были и просто потеряны.

Рига была оставлена 1 июля. Хаупт описывает вступление немецких войск в столицу Латвии следующим образом: «Ни одного врага в городе уже не было. Советы ночью покинули Ригу. Латышское население заполонило улицы и приветствовало входящие немецкие войска как освободителей. Сам город являл картины ужасающих боев. Символы города — Орденский замок, ратуша и церковь Святого Петера — пылали, как факелы»^[190]. Учитывая, что бои между группой Лаша и частями 8-й армии шли только на прилегающих к мостам улицам, «картины ужасающих боев» были скорее следствием подавления мятежа националистов и обстрела города немецкой артиллерией.

Тем временем немцы 1 июля делают еще один «ход конем» — через Западную Двину возводится еще одна переправа, на этот раз для 6-й танковой дивизии у Ливани. Причем на руку немцам здесь то, что в дивизии Ландграфа были танки 35(t) — они были легче «троек» и потому менее требовательны к грузоподъемности моста. Тем не менее понадобились дополнительные ухищрения, в ЖБД соединения отмечается: «Мост слишком слаб для танков „Шкода“, поэтому проводится его усиление, а танки максимально облегчаются». Наведению переправы препятствовали только налеты советской авиации: «С 2.00 [1 июня. — А. И.] регулярно каждые полчаса вражеские бомбовые удары, в 6.00 6 вражеских бомбардировщиков сбрасывают 40 бомб. Среди прочих сбрасываются бомбы с часовым механизмом. Потери невелики, сам мост не поврежден».

Противником немцев были все те же авиачасти 4-й САД. По Ливани работали 6 экипажей 3-го СБП с высоты 2500 м. Они выполнили 25 самолето-вылетов и израсходовали 78 штук ФАБ-100 и 26 штук ФАБ-50. Пилоты утверждали, что «бомбы упали по мосту и [на] мотомехколонну, движущуюся по шоссе на восток, есть прямые попадания»^[191].

В ЖБД XXXXI танкового корпуса указывалось: «Немедленно начавшейся переправе дивизии сильно мешают частые удары авиации противника. Одновременное использование при постройке мостов „Б“ и „К“ делает мост не совсем подходящим для переправы тяжелой техники, так что его приходится многократно чинить. Это замедляет переправу дивизии»^[192]. Одним из «китов», на которых покоились немецкие «блицкриги», была совершенная техника, в том числе инженерная. Соответственно благодаря успехам в постройке мостов в распоряжении командования 4-й танковой группы оказывается сразу три плацдарма, с которых можно развивать наступление к Пскову и Острову.

Нельзя не согласиться с выводом в разведсводке штаба Северо-Западного фронта от 1 июля: «Противник готовит наступление, имея основную группировку танков на участках: Екабпилс, Ливани и Двинск, Краслава. Наступление можно ожидать в ближайшие дни. Основной удар предположительно будет наноситься в направлении Мадона и вспомогательный — на Краслава^[193]»^[194].

Ошибкой было только утверждение про «ближайшие дни». Фактически «вскрытие» плацдарма у Екабпилса началось еще 30 июня. К вечеру 202-я моторизованная дивизия оттесняется от него на север. Мотоциклисты и бронемашины разведбата захватывают в слегка поврежденном состоянии мост через реку Айвиексте у Лийограде. Через полтора часа, в 22.10, мост восстановлен и готов к использованию. Путь к Острову фактически оказывается открыт. Остается переправить танковый кулак для броска на него. В ночь на 1 июля через Двину переправляются танки дивизии Кирхнера. При этом встроенный в качестве одного из звеньев мост «К» ломается под танком. После 4 часов работы мост восстановлен, переправа продолжается.

В 8.00 1 июля штаб 12-го мехорпуса получает известия об отступлении 202-й моторизованной дивизии. Попытки восстановить положение успеха не приносят. В ЖБД 1-й танковой дивизии появляются записи: «Противник при поддержке танков атакует плацдарм 4-го разведбата (4 км северо-восточнее Лийограде). Атака отбита, уничтожено 2 танка»; «Новая атака противника с севера на линию обороны 4-го разведбата. Мост находится под артобстрелом и бомбежкой. […] Атаки на плацдарм проводятся каждый раз небольшими силами и без координации». В этих условиях приказ на отход оказался как нельзя кстати — 12-й мехкорпус и так уже откатывался назад. В 14.00 1 июля этот отход стал официально разрешенным и организованным.

Войска 8-й армии начинают выполнять приказ на отход. С утра 1 июля командиром 11-го стрелкового корпуса Шумиловым были высланы в дивизии оперативные работники штаба в качестве делегатов связи. Они должны были передать распоряжение о переходе к прочной обороне по северному берегу р. Западная Двина. Не успели уехать в войска эти делегаты, как был получен приказ из штаба 8-й армии на отход на новый рубеж обороны. Причем отойти на него нужно было уже к вечеру 1 июля. В соединения вновь отправились делегаты связи, с новым приказом. Однако он был вручен с большим опозданием, утром следующего дня. В итоге дивизии 11-го корпуса начали отход на очередной рубеж только утром 2 июля.

Однако Верховное командование еще надеялось отыграть назад решение Кузнецова. 1 июля последовала еще одна директива Ставки за подписью Жукова, в которой командованию Северо-Западного фронта предписывалось: «Народный комиссар обороны приказал провести активную операцию по ликвидации переправившегося на северный берег р. Зап[адная] Двина противника с целью прочно закрепиться в дальнейшем на северном ее берегу. Для проведения этой операции разрешается дополнительно использовать 163 мд первого мк и 112 сд из войск т. Ершакова»1. 112-ю дивизию переподчиняли Северо-Западному фронту.

Приказ на возвращение позиций на Зап. Двине был продиктован робкой надеждой, что немцы еще не успели переправиться крупными силами и перейти к преследованию отходящих частей. Опять же, советское командование знало, что мосты в Екабпилсе были подорваны, а в Ливани их никогда не было. Однако выполнять приказ уже было почти некому. Капитан Васильев записал в ЖБД 8-й армии: «Через делегатов связи приказ был доставлен соединениям, и они издали свои приказы о наступлении, но по существу это была отписка, т. к. наступать было нечем, и фактически этот приказ не был выполнен»^[195].

В сущности, и Жуков, и Кузнецов в выборе двух стратегий делали допущения, которые превращали каждый из планов в весьма рискованный и вовсе не гарантирующий успех. Кузнецов исходил из того, что ему удастся отвести пехоту к Пскову и Острову до прорыва к ним подвижных соединений противника. Однако, даже имея фору в 2 1/2 суток, которую дала 2-я танковая дивизия под Расейняем, отходящие пешим маршем соединения 8-й армии не смогли выйти на Западную Двину раньше немецких танковых дивизий. Теперь этой форы не было. Плацдарм у Екабпилса был вскрыт, гонка к Острову уже началась. Возможности же воздействовать на немецкие подвижные соединения ударами с воздуха были уже весьма ограниченными.

Г. К. Жуков, в свою очередь, исходил из тезиса, что можно будет выиграть время до «вскрытия» плацдармов. Заметим также, что Москва оценивала противника в районе Екабпилса и Ливани в «2–3 пехотных дивизии». Поэтому Жуков настаивал на возврате линии Западной Двины. Однако у этого плана было два существенных недостатка. Во-первых, «вскрытие» уже состоялось, и это сделали танки. Во-вторых, ожидание на рубеже Западной Двины снова привело бы 8-ю армию в тесные объятия немецкой пехоты. В истории 11-й пехотной дивизии дается следующая последовательность событий: «Дивизия через Бирзен и Даугзавас вышла к Двине 2.7 восточнее Фридрихштадта, не встретив достойного упоминания противника, она сразу же смогла сформировать плацдарм и начать строительство моста. Переправа была осуществлена 4.7»^[196]. То есть уже 4 июля пришлось бы сражаться на рубеже Западной Двины с вязкой массой пехоты 18-й армии.

Наконец, если плацдарм 1-й танковой дивизии еще было возможно контратаковать, то плацдарм 6-й танковой дивизии у Ливани был фактически неуязвим. Он находился между Екабпилсом и Двинском, и подобраться к нему было крайне затруднительно. Фактически командование фронта могло воздействовать на него только силами авиации. Налеты производились, но они не могли остановить переправу немецких танков и мотопехоты. Ситуация была даже хуже, чем могли себе представить Жуков и Кузнецов. На плацдарм у Екабпилса вслед за 1-й танковой дивизией уже вводилась 36-я моторизованная дивизия, способная поглотить все контратаки с запада.

Одним словом, ни решение Кузнецова («отходить»), ни решение Жукова («держаться, а потом отходить») не позволяли радикально изменить обстановку. В одном случае немецкие танковые дивизии, уже стартовавшие с плацдармов на Двине к «линии Сталина», выскочили бы к ней раньше маршевых колонн пехоты. В другом — соединения группы Гёпнера просто оставили бы стрелковые дивизии позади, на рубеже Западной Двины, скованными подошедшей пехотой.

В реальности ни один из двух планов не проводился последовательно. Контрудар фактически не состоялся, отход был прерван. Одной 163-й моторизованной дивизии, введенной в бой под Резекне, на подступах к Двинску, было недостаточно для воздействия сразу на два корпуса 4-й танковой группы. Она могла лишь как-то сдерживать противника, прорывающегося с плацдарма под Двинском. К тому же эшелоны с танками 163-й дивизии задержались ввиду ударов с воздуха и организационных проволочек. Танки эти были, по меркам 1941 г., весьма условным сокровищем (229 Т-26, 25 БТ-5 и 5 Т-37 на 25.06.41 г.), но даже они начали прибывать в Резекне только утром 3 июля.

^{Оставленный на аэродроме бомбардировщик СБ-2. Летное поле было занято истребителями JG54}

Собственно, LVI корпус Манштейна на какое-то время стал аутсайдером — под Двинск советским командованием было стянуто больше войск, чем под Екабпилс и Ливани. В истории 8-й танковой дивизии отмечалось: «Когда вскоре после полуночи 2.7 началось наступление обеих боевых групп, шел непрерывный дождь, так что в течение нескольких минут все полевые дороги размыло, а стоявшие в стороне от дорог машины можно было вытащить только тягачами. Этого нового противника немецкие планы не учли. Авангарды обеих боевых групп встретились уже к 3.00 с серьезными сложностями в продвижении, а также с неожиданно упорным сопротивлением врага»^[197].

Главную работу по прорыву к Пскову и Острову выполнили соединения XXXXI танкового корпуса Рейнгардта. Обе его дивизии наступали с плацдармов на Западной Двине, сбивая сопротивление попадавшихся на пути советских частей, иногда довольно упорное. В ЖБД 6-й танковой дивизии отмечается: «Продвижение останавливается перед Велозеном. Упорный противник с противотанковыми средствами и используемыми в качестве огневых точек 52-тонными танками оказывает яростное сопротивление. 3-я рота 4-го сп находит на поле боя после атаки более 60 убитых врагов, но не может взять ни одного пленного». Скорее всего, это были последние танки 2-й танковой дивизии Солянкина — больше в этом районе танкам КВ было взяться неоткуда. Сейчас тяжело даже представить себе, через что прошли экипажи этих танков. Марш от Ионавы, бои под Расейняем, отступление неведомыми путями к Западной Двине, переправа через нее и бои уже на ее северном берегу. При этом только мастерство механиков-водителей позволило КВ не остаться «скульптурой» на обочине где-то по дороге.

Надежда, которую питало советское командование, на удержание противника на старой границе вскоре рухнула. Из выдвинутого к Острову 1-го механизированного корпуса была сначала изъята 1-я танковая дивизия (еще до войны убывшая под Кандалакшу), затем 163-я моторизованная дивизия. Оставшейся одной 3-й танковой дивизии было, прямо скажем, недостаточно для эффективной обороны. Войскам Северо-Западного фронта удастся отыграться только под Сольцами и на Лужском рубеже.

Приграничное сражение для войск Северо-Западного фронта закончилось. 8-я армия впоследствии отходила в Эстонию, к Таллину, а частью сил к Нарве и Кингисеппу. Из Таллина остатки 10-го стрелкового корпуса были эвакуированы по морю, в ходе так называемого Таллинского перехода. В боях от границы до Западной Двины ее войска понесли тяжелые потери. В составе 125-й стрелковой дивизии на 1 июля 1941 г. оставалось только 3916 человек. В 48-й стрелковой дивизии — 2079 человек^[198]. Потери убитыми и пропавшими без вести 10-й стрелковой дивизии составили 6265 человек, 125-й стрелковой дивизии — 7809 человек, 48-й стрелковой дивизии — 3106 человек.

Соединения 11-й армии тоже были лишь бледной тенью тех, кто начал войну на границе. В заявке на перевозку 16-го стрелкового корпуса от 8 июля 1941 г. указывалась следующая численность его соединений: 5-я сд — 3630 человек, 23-я сд — 4500 человек, 33-я сд — 1100 человек, 188-я сд — 2220 человек^[199]. Численность 126-й дивизии в явном виде не указывалась, но запрошенное количество вагонов в точности совпадало с числом запрошенных для 23-й дивизии. То есть скорее всего 126-я сд насчитывала тоже около 4500 человек.

Выводы по первой части

Чего же добилась группа армий «Север»? Собственно, соотношение сил сторон на Северо-Западном направлении предопределяло неуспех советских войск в Прибалтике. Разумеется, нельзя назвать безупречным ведение операций командованием Северо-Западного фронта. Тем не менее фронту удалось избежать позорного провала с захватом Риги и переправ в ней местными националистами или же немецкими передовыми отрядами. Потеря Двинска (Даугавпилса) произошла все же под ударом целой танковой дивизии, которой противостояли не обладавшие эффективными противотанковыми средствами десантники. Тем не менее плацдарм под Двинском был достаточно плотно обложен, и прорыв немцев к следующему рубежу произошел все же с плацдармов у Екабпилса и Ливани. Их «вскрытие» объяснялось не какими-то эпическими провалами советского командования, а техническим превосходством противника. Немцам было по силам строить мосты большой грузоподъемности даже через такие реки, как Западная Двина.

С другой стороны, далеко не безупречными при внимательном рассмотрении оказываются действия германского командования. Весьма спорным представляется решение командования 4-й танковой группы на поворот главных сил XXXXI танкового корпуса навстречу подходящим советским резервам. Растаскивание «звездной команды» танковой группы Клейста легендарного мая 1940 г. по разным направлениям привело к некоторому разброду и шатанию. Элитная 1-я танковая дивизия Кирхнера оказалась под началом куда менее энергичных военачальников, чем в 1940 г. Отнюдь не все немецкие командиры и командующие обладали достаточными навыками вождения крупных механизированных соединений. Если бы на месте Гёпнера был бы Клейст, то он бы не стал уделять так много внимания подходящей от Ионавы одной советской дивизии. Для парирования контрудара 2-й танковой дивизии 3-го мехкорпуса было достаточно б-й танковой дивизии и подходящих пехотных дивизий.

В случае стремительного прорыва обоих моторизованных корпусов 4-й танковой группы к Западной Двине участь 8-й армии была бы наихудшей из всех армий западных округов. Она оказалась бы отрезана от переправ в районе с недружественным населением. То, что этого не произошло, было большой удачей. Разумеется, постоянно так везти не могло. Поэтому следующим номером программы был быстрый прорыв немцами рубежа старой границы.

Как уже отмечалось выше, боевые действия в Прибалтике показывают, что даже приведение армий особых округов в боевую готовность не давало решения в условиях упреждения Красной армии в развертывании. 125-я стрелковая дивизия под Таураге встретила противника отнюдь не одетыми только в подштанники бойцами и командирами, разбуженными в 4.00 артподготовкой противника. Части этой дивизии заблаговременно заняли позиции и даже находились вне воздействия первого артиллерийского удара немцев. Тем не менее оборона под Таураге была взломана 1-й танковой дивизией в короткий срок. Отражение советского контрудара под Расейняем дало даже большую задержку в продвижении к Западной Двине. Таким образом, простое приведение в боевую готовность с занятием позиций на границе не спасало армии прикрытия.

Собственно, именно многочисленные танки мехкорпусов стали средством спасения от полного разгрома. Вклад КВ 3-го мехкорпуса очевиден, но БТ и Т-26 12-го мехкорпуса сказали свое слово. В своем докладе в Москву 11 июля 1941 г. начальник Автобронетанкового управления Северо-Западного фронта полковник П. П. Полубояров писал:

«12-й механизированный корпус — в беспрерывных боях около 20 суток. Первоначально при Кузнецове вводился в бой крупными группами, но без пехоты, без взаимодействия с артиллерией и авиацией. В дальнейшем десятки раз вел частые контратаки и в основном вынес на себе всю тяжесть по прикрытию войск 8-й армии при ее беспрерывном отходе на север. В обеих дивизиях осталось до 80 совершенно изношенных танков и 15–17 бронемашин. Корпус, жертвуя собой, спасал пехоту от полного уничтожения и разгрома. Задачу выполнил хорошо, но сам обескровлен и требует немедленного отвода в тыл и доукомплектования»^[200].

Действительно, как было показано выше, контратаки 12-го мехкорпуса сдерживали продвижение немецкой пехоты и вынуждали ее наступать в более плотных порядках. Вместе с тем нельзя не согласиться с Полубояровым в отношении ввода в бой танков без поддержки мотопехоты и артиллерии. В этом случае темп потерь был бы ниже и 12-й мехкорпус сохранил бы боеспособность для боя на северном берегу Западной Двины.

Начать разбор происходившего в воздухе над Прибалтикой имеет смысл с донесения заместителя начальника 3-го Управления НКО СССР Ф. Я. Тутушкина, адресованного лично И. В. Сталину. Тутушкин писал:

«Вследствие неготовности частей ВВС ПрибОВО к военным действиям, нераспорядительности и бездеятельности некоторых командиров авиадивизий и полков, граничащих с преступными действиями, около 50 % самолетов было уничтожено противником при налетах на аэродромы.

Вывод частей из-под удара авиации противника не был организован. Зенитные средства обороны аэродромов отсутствовали, а на тех аэродромах, где эти средства были, не было артснарядов.

Руководство боевыми действиями авиачастей со стороны командиров 57, 7 и 8-й авиадивизий, а также штаба ВВС фронта и округа было поставлено крайне плохо, связь с авиачастями с начала военных действий почти отсутствовала.

Потери самолетов на земле только по 7-й и 8-й авиадивизиям составляют 303 самолета. Аналогичное положение по 6-й и 57-й авиадивизиям…

Перебазировка авиачастей на другие аэродромы проходила неорганизованно, каждый командир дивизии действовал самостоятельно, без указаний командования ВВС округа, посадку совершали где кому вздумается, в результате чего на некоторых аэродромах скапливалось по 150 машин. Так, на аэродроме Пильзино противник, обнаружив такое скопление самолетов, налетом одного бомбардировщика 25 июня с.г. уничтожил 30 самолетов…»

Слова, прямо скажем, довольно резкие. Следует отметить, что скучиванье на одном аэродроме в значительной степени было следствием ограниченности аэродромного маневра. Кроме того, при сборе плотной группой на одном аэродроме с хорошей инфраструктурой легче было организовать работу дежурных звеньев и вообще прикрытие истребителями аэродрома, на котором базируются бомбардировщики. Общее утверждение Тутушкина о 50 % потерь на аэродромах имеет смысл проиллюстрировать на нескольких конкретных примерах.

Начнем с авиаполка, в котором действительно ровно 50 % матчасти было потеряно на земле. Это 21-й ИАП 6-й САД, начавший воевать на самолетах И-16. К началу военных действий он имел 54 самолета, которые на протяжении 24 дней войны распределились следующим образом:

Не вернулось с боевого задания — 1.

Подбито и уничтожено противником на земле — 27.

Разбито при посадке и на вынужденных — 15.

Сдано в другие части — 6.

Сдано в мастерские — 5.

Итого — 54^[201].

Так свой первый комплект 21-й ИАП практически полностью утратил за короткий промежуток времени. На фронт он вернулся только в августе, будучи перевооруженным на ЛаГГ-3. Полк с первого дня войны базировался в Риге. К сожалению, статистика имеется за 24 дня, а не за первую неделю войны. Однако большую часть потерь полк понес до начала июля 1941 г. Высокий уровень аварий и катастроф можно объяснить изношенностью матчасти.

Впрочем, с новыми самолетами тоже были свои проблемы. 29 июня командование 8-й САД произвело «ревизию» самолетов новых типов. В итоге по 15-му ИАП были представлены следующие данные: из имевшихся к началу войны 61 МиГ-3 в строю числилось только 6 машин. Выяснилось, что 5 «мигов» погибли в бою, 10 передали в другие части, 2 разбито в катастрофах, а остальные или были уничтожены ударами с воздуха, или их пришлось взорвать самим ввиду невозможности эвакуации. Так, на аэродроме Поцукай бросили сразу 13 исправных МиГ-3.

Почему это произошло? Первопричиной было быстрое смещение линии фронта. Без этого фактора самолеты бы прошли по графе «небоеготовые». Помимо отсутствия горючего причиной оставления боевых машин могло стать отсутствие сжатого воздуха для запуска мотора. И дело тут не только в оборудовании аэродромов. Следует признать, что истребители МиГ в 1941 г. не были шедевром инженерной мысли. Одним из их недостатков по опыту эксплуатации в частях была «большая утечка воздуха» из пневмосистемы. При этом сам по себе запуск мотора требовал большого расхода воздуха высокого давления. Дело доходило до того, что из-за травления воздуха и его израсходования при пусках двигателя уже не работала пневмоперезарядка оружия «мига».

Практически «под лупой» можно рассмотреть авиаполки 57-й авиадивизии полковника К. А. Катичева. Наличие и состояние матчасти соединения к началу войны см. в таблице. В числителе показано общее число самолетов, в знаменателе — неисправных.

Наличие мат. части 57-й САД на 22 июня 1941 г.

Тип самолетов	54-й СБП	42-й ИАП	49-й ИАП	237-й ИАП
СБ	43/5	—	—	—
Ар-2	12/5	—	—	—
И-153	—	55/7	39/3	13
И-15бис	—	21/1	28/3	—
И-16	—	2/1	2	—
Всего	55/10	78/9	79/6	13

Всего 57-я САД насчитывала 224 боевых машины, из них 25 самолетов оставались к началу войны неисправными. Это были в подавляющем большинстве своем машины старых типов, условно новыми можно было считать Ар-2. Основу истребительных авиаполков составляли «Чайки» И-153, при заметной доле безнадежно устаревших И-15бис. Что же с ними произошло в первые дни войны? Статистика, приведенная в отчете штаба авиасоединения, дает нам следующую картину (см. таблицу).

Потери самолетов 57-й САД с 22 июня по 20 июля 1941 г.

	54-й СБП	42-й ИАП	49-й ИАП	237-й ИАП
Сбито в бою	5	4	2	—
Сбито ЗА	3	9	—	—
Уничтожено при налетах	21	—	13	8
Пропало без вести	17	—	2	—
Аварии и катастрофы	3	4	17	7
Оставлено при перебазировании и уничтожено самими	6	16	21	2
Всего	55	33	55	17

С формальной точки зрения только 26 % самолетов авиадивизии было потеряно в результате налетов на аэродромы. Однако несомненно, что оставление боевых машин при перебазировании тоже частью объяснялось их повреждениями при налетах.

Авиация Северо-Западного фронта также оказалась заложником событий на сухопутном фронте. Прибалтика если и отличалась от других направлений, то только в худшую сторону. Быстрый отход войск фронта приводил к тому, что на аэродромы въезжали немецкие танки и входили колонны пехотинцев. На аэродром Ораны 42-го ИАП 57-й САД уже в середине дня 22 июня въехали немецкие танки. Немцами здесь было заявлено захваченными 10–12 самолетов^[202]. Перебазирование в район Вильнюса не спасло положения — до него немцы добрались на следующий день. Авиаполки 57-й САД были вынуждены перебазироваться в Двинск. Здесь удалось продержаться всего три дня — к Двинску танки Манштейна вышли уже 26 июня. Такая же картина наблюдается на других направлениях. Вот как в истории 21-й пехотной дивизии описывается захват Шауляя 26 июня 1941 г.: «Хотя отступающим удалось взорвать очень значительный запас горючего, 40 частично готовых к взлету машин, находившихся на аэродроме, попали в руки атакующих»^[203]. На Шауляй базировалась 7-я САД. Аэродром Паневежис той же 7-й САД 27 июня был занят немецкой 1-й танковой дивизией. Это означало, что все поврежденные на земле и в воздухе самолеты дивизии стали трофеями немцев. Тем не менее именно ВВС Северо-Западного фронта оказывались едва ли не единственным средством противодействия развитию наступления XXXXI корпуса с плацдармов на Западной Двине. Именно их воздействие упоминается в немецких документах чаще всего.

Единственным «ружьем», которое «не выстрелило» на Северо-Западном фронте, стала противотанковая артиллерийская бригада. Несмотря на то что ее действия принято оценивать достаточно высоко, в немецких документах данные о столкновениях с 9-й ПТАБР танковых соединений 4-й танковой группы отсутствуют. Ее позиции под Шауляем были обойдены с фланга.

Оценивая действия войск Северо-Западного фронта в целом, язык не поворачивается назвать их провалом. Было бы странно ожидать от слабейшего из трех особых округов каких-то особых достижений. Тем более под ударом сразу двух танковых групп. Командование фронта сохраняло присутствие духа и даже проявляло определенную смелость и решительность (в вопросе отхода на старую границу).

Часть вторая
Чужие среди своих
На защите Ленинграда

Старая граница
От Острова до Пскова

Старая граница была для Красной армии в 1941 г. своего рода магическим рубежом. И рядовые бойцы, и командиры питали надежды удержать его и, наконец, остановить казавшееся уже бесконечным отступление. Опять же, считалось, что уж свою-то освоенную и обжитую территорию будут оборонять лучше, чем вновь приобретенные на западе земли с откровенно недружелюбным к новой власти населением.

Оборону на старой границе на Северо-Западном направлении обеспечивали Кингисеппский и Псковско-Островский УРы. По состоянию на 1941 г. Псковско-Островский УР разделялся на три узла обороны: Псковский, Островский и Локновский. Строительство Псковского узла обороны началось в 1930 г., когда на средства, отпущенные Псковским окружным исполкомом, силами саперной роты 56-й стрелковой дивизии было построено 3 железобетонных огневых точки. В течение трех лет, т. е. с 1930 по 1932 г., было построено 50 железобетонных ДОТов типа М1, М2, М3 и Б. Из этого количества 48 боевых ДОТов и два командных пункта. Все ДОТы были оборудованы, установлено вооружение, система охлаждения, фильтро-вентиляционные установки, были обеспечены связью и сигнализацией. Со смещением границы на запад в 1940 г. ДОТы были законсервированы.

Кроме ДОТов, в Псковском узле обороны в 1936–1937 гг. было установлено 24 БОТ^[204] из старых танков «Рено» и ЧТЗ-34, в которых предполагалось установить 37-мм пушки, но даже на 1.07.41 они не были установлены.

Серьезным недостатком Псковского УРа было то, что оборона в нем строилась на системе только пулеметного огня. Все ДОТы были оборудованы как пулеметные точки. Соответственно, в них было установлено 105 станковых пулеметов и 5 ручных. Только в 1938 г. в районе Чернецово и Ветошки было построено и законсервировано без установки вооружения два железобетонных артиллерийских полукапонира. Ничего не было сделано и для инженерного обеспечения противотанковой обороны. Только в первые дни войны силами местного населения приступили к отрывке противотанковых рвов, окопов и ходов сообщения.

Островский и Локновский узлы обороны создавались почти одновременно в 1939 г., и после постройки сооружений последние были законсервированы без всякого внутреннего оборудования и вооружения — и только уже в самом начале войны их расконсервировали и частично приспособили для обороны.

В Островском узле было построено 55 железобетонных ДОТов, артиллерийских полукапониров и капониров, в Локновском узле — 48. Так же как и в Псковском узле, инженерного оборудования для противотанковой обороны, а также окопов и траншей для полевого заполнения не было создано, и отрывка их началась только с началом войны. Таким образом, готовность Псковско-Островского УРа к обороне была достаточно условной. Самым же главным недостатком этого участка линии Сталина являлось сугубо пулеметное вооружение ДОТов фронтального огня. Такие сооружения могли не только пасть под атакой пехоты с бронетехникой, но и оказаться жертвой дальнобойных орудий типа германской 88-мм зенитки.

^{Замаскированный под сельский дом ДОТ в районе Острова}

Укрепления на старой границе должны были стать опорой обороны 41-го стрелкового корпуса. Ввиду упреждения Красной армии в мобилизации и развертывании на пути немецких танковых групп раз за разом оказывались новые соединения. Одним из таковых стал 41-й стрелковый корпус, переброшенный на Северо-Западный фронт из Московского военного округа. Его дивизии прибывали в эшелонах по железной дороге. Проблема была в том, что они занимали оборону на всем пространстве от Псковского озера до Острова, перекрывая сразу несколько направлений. Главный удар немцев мог последовать только с любого из них. Первыми прибыли 111-я и 118-я стрелковые дивизии. Первая была выгружена уже 3 июля, вторая находилась в процессе выгрузки, успели занять оборону только два полка из трех. На 3 июля только одним полком прибыла 235-я стрелковая дивизия.

Любая оборона, тем более на широком фронте, нуждается в подвижных резервах. Для советской обороны на старой границе под Псковом таким резервом стал 1-й мехкорпус генерал-майора танковых войск М. Л. Чернявского. Мехкорпус относился к числу подвижных соединений Красной армии, которые можно назвать «условно комплектными». Это механизированные корпуса из не имевших статуса «особых» округов, но сформированных еще в 1940 г. и формально хорошо укомплектованных боевой и вспомогательной техникой. Они, как правило, уже успевали без помех отмобилизоваться, и многие организационные проблемы «внезапного нападения» к моменту вступления в бой уже преодолевались. В Белоруссии таковыми были 5-й и 7-й мехкорпуса, сражавшиеся под Лепелем, на Украине — 2-й мехкорпус под Уманью. На Северо-Западном направлении в начале июля 1941 г. в бой пошел 1-й механизированный корпус.

Общей проблемой этих мехкорпусов было устаревание танкового парка — в первую очередь получали новую технику «особые» округа. Соответственно, до войны личный состав 1-го механизированного корпуса танки КВ и Т-34 видели в лучшем случае на курсах усовершенствования комсостава. Несмотря на свой почти «придворный» статус в округе «колыбели революции» (где на ЛКЗ производились танки КВ) и хорошую укомплектованность вспомогательной техникой, его танковый парк составляли машины старых типов. Впрочем, по довоенным меркам, средние танки Т-28 выделяли корпус генерала Чернявского среди других подвижных соединений Красной армии. Бригад, вооруженных этими семиметровыми трехбашенными гигантами, в РККА было немного. Более того, корпус в 1940 г. формировался на базе 20-й тяжелой, 1-й и 13-й легких танковых бригад, участвовавших в советско-финской войне. 163-я стрелковая дивизия, ставшая моторизованной, также получила боевой опыт Финской войны, пусть даже и отрицательный — она воевала пол Суомоссалми. То есть по крайней мере командиры соединения имели боевой опыт. Однако синтеза боевого опыта и новой техники в случае с 1-м мехкорпусом не произошло. Более того, по планам отгрузки Т-34 и КВ на 1941 г. мехкорпусу вообще не полагалось ни одного танка этих типов. Из новой техники предполагалось отправить в него в 1941 г. только… плавающие Т-40. Война заставила радикально изменить эти планы. Его история в какой-то степени похожа на историю придворного 7-го мехкорпуса из Московского военного округа. Тот тоже при выдвижении на фронт получил новые танки прямо с эшелонов, не имея ни опыта, ни технических средств их эксплуатации.

^{Подбитый в районе селения Гавры экранированный КВ-1}

Однако обо всем по порядку. 1-й мехкорпус был сформирован в 1940 г. в составе 1-й и 3-й танковых дивизий, 163-й моторизованной дивизии и корпусных частей (5-го мотоциклетного полка и других). Еще до начала войны, 17 июня 1941 г., из корпуса была изъята 1-я танковая дивизия. Она погрузилась на станции Березка (в районе Пскова) и убыла под Кандалакшу. По иронии судьбы, корпус до войны дислоцировался в районе Пскова, именно там, где ему впоследствии пришлось воевать. 22 июня корпус был поднят по боевой тревоге и отправился в направлении от фронта в тыл — 24 июня он сосредоточился в районе Красногвардейска. Довольно быстро довоенные планы полетели ко всем чертям, и 1-й мехкорпус пришлось возвращать примерно в тот же район, где он дислоцировался до войны. Уже 30 июня распоряжением штаба Северного фронта он переподчиняется командующему Северо-Западным фронтом и директивой штаба СЗФ от 30 июня получает задачу сосредоточиться в районе Подлужье, Боровичи, Порхов. Тем самым он выдвигался на подступы к Ауте и Новгороду.

1 июля раздергивание 1-го мехкорпуса продолжилось — из его состава была изъята 163-я моторизованная дивизия. Она передавалась в распоряжение командующего 27-й армией. 4 июля по приказу начальника штаба Северо-Западного фронта из состава 3-й танковой дивизии был изъят мотострелковый полк с мотоциклетной ротой 5-го мотоциклетного полка.

Читатель, интересующийся историей боев 1941 г., наверняка уже неоднократно замечал, что командование просто обожало изымать из танковых дивизий мехкорпусов мотострелковые полки. Тем самым и без того небогатые пехотой дивизии превращались просто в толпу танков с развитой системой их обслуживания. Наблюдался этот синдром у самых разных военачальников, в том числе вполне успешных по итогам всей войны. Сходные проблемы порождают сходные решения, и такой серьезный козырь, как мотострелковый полк, вызывал искушение использовать его для прикрытия открытых флангов, подвижной обороны и других подобного рода задач. За счет своей подвижности мотострелки были намного эффективнее и устойчивее обычной пехоты. Куда же был направлен 3-й мотострелковый полк? Его направили оседлать на широком фронте шоссе из Риги в Псков. Обстановка вовсе не исключала прорыва немцев на Псков с рижского направления, а разведка числила в составе «рижской» группировки противника танковую дивизию. Мотострелковый полк мог заранее вскрыть такой бросок противника с запада и хотя бы на какое-то время его сдержать до развертывания и сосредоточения основных сил. Эти соображения заставили командование изъять мотострелков из 3-й танковой дивизии. Вполне возможно, что после завершения развертывания 41-го стрелкового корпуса мотострелки вернулись бы в 1-й мехкорпус. Однако события развивались быстрее, чем можно было бы себе представить. Поэтому в решающий момент в качестве резерва у 41-го стрелкового корпуса остались два танковых полка и ряд боевых и вспомогательных частей 1-го мехкорпуса.

^{Подбитые в районе Острова танки КВ-1 с экранами}

Помимо плохих новостей для командования 1-го мехкорпуса нашлись и хорошие. 2 июля на его доукомплектование прибыл эшелон из Ленинграда в составе 10 танков КВ (3 КВ-2 и 7 КВ-1). Это были одни из последних выпущенных на Кировском заводе танков КВ-2. До этого с ЛКС отправились эшелоны с КВ-1 и КВ-2 для 5-го и 7-го мехкорпусов под Оршу на Западный фронт, а сразу после этого начались вливания новой техники в 1-й мехкорпус. Прибывшие десять КВ планировали передать 6-му танковому полку 3-й танковой дивизии. Однако эти машины были изъяты и переданы 25-му танковому полку 163-й моторизованной дивизии, в срочном порядке выдвигаемой к Резекне.

Вторая попытка оснастить 1-й мехкорпус новой техникой оказалась более успешной. Утром 3 июля прибыло еще 10 штук танков КВ (снова 3 КВ-2 и 7 КВ-1). Эти машины были переданы 5-му танковому полку. Танки обеспечены двумя боекомплектами боеприпасов и прибыли вместе с экипажами. Впрочем, как показали дальнейшие события, прибывшие экипажи были сразу же усилены своими кадрами.

В итоге, согласно оперсводке от 21.00 3 июля 1941 г., 3-я танковая дивизия насчитывала^[205]:

а) в 5-м танковом полку — 10 КВ, 23 Т-28, 22 Т-26 (огнеметных), 10 Т-26 (пушечных), 11 БА-10, 5 БА-20;

б) в 6-м танковом полку — 6 Т-28, 93 БТ-7, 22 Т-26 (огнеметных), 8 Т-26 (пушечных), 17 БА-10;

в) в 3-м разведбате — 18 БТ-7, 12 БА-10, 5 БА-20;

г) в 3-м батальоне связи — 6 БТ-7, 2 БА-10, 5 БА-20.

Итого 194 танка и 57 бронемашин. Почти две сотни танков были, конечно, серьезной силой, но только при их использовании во взаимодействии с другими родами войск. Тем более в условиях, когда подавляющее большинство боевой техники 3-й танковой дивизии были легкой целью для немецких противотанковых пушек.

Тем временем немецкое командование решило несколько облегчить судьбу 41-го стрелкового корпуса. По приказу фон Лееба 4-я танковая группа была разделена на два ударных кулака, наступающих в разных направлениях. Соответственно XXXXI корпус должен был наступать на Остров. LVI корпус в составе 8-й танковой дивизии, 3-й моторизованной дивизии, дивизии СС «Мертвая голова» и 290-й пехотной дивизии получил приказ двигаться на Себеж и Опочку, чтобы в соответствии с приказом служить «восточной опорой решающего наступления восточнее озера Ильмень». Гёпнер возражал против такого разделения, но безуспешно. Тем самым из числа потенциальных врагов советских войск в районе Пскова и Острова на время исключался корпус Манштейна.

Сам Манштейн также был не в восторге от решения фон Лееба. Позднее в мемуарах он писал:

«Командование думало, что корпус после прорыва „линии Сталина“ сможет обойти с востока сильную группировку вражеских танков, предполагаемую в районе Пскова: прекрасная мысль, если бы вражеская группировка действительно была там и можно было бы надеяться, что 56 тк быстро проведет обходный маневр.

По нашему же мнению, первое предположение не соответствовало действительности, а второй замысел был неосуществим, так как корпус в указанном ему направлении должен был преодолеть широкую болотистую местность впереди „линии Сталина“. Наши предложения — продолжать наступление обоими корпусами на Остров — остались безрезультатными. К сожалению, наши опасения насчет болотистой местности оправдались. 8 тд нашла, правда, гать, ведущую через болота. Но она была забита машинами советской мотодивизии, которые здесь так и остались. Потребовались дни, чтобы расчистить дорогу и восстановить разрушенные мосты. Когда, наконец, танковая дивизия смогла выйти из болот, она натолкнулась на сильное сопротивление, которое удалось сломить только после сравнительно упорных боев.

3 мотодивизия в своей полосе нашла только узкую дорогу, по которой она со своими машинами не смогла пройти»^[206].

Упомянутая Манштейном советская «мотодивизия» — это, очевидно, 163-я моторизованная дивизия. В сложившихся условиях ее выброска вперед была не слишком хорошей мыслью. Фактически дивизия вводилась в контакт с группировкой противника, уходящей в сторону от Острова, на Опочку и Себеж. Как отмечалось в ЖБД фронта 2 июля, «163 сд, ввиду неоднократной бомбардировки с воздуха, в районе Резекне опоздала и прибыла к 20.00»^[207]. Эшелоны с боевыми машинами 25-го танкового полка утром 2 июля начали погрузку и передвижение в направлении Резекне. Из-за несвоевременной подачи подвижного состава погрузка и выдвижение запоздали. К месту назначения эшелоны начали прибывать только утром 3 июля, успели добраться до места назначения примерно полтора батальона. Остальные до места назначения уже не добрались, поскольку навстречу эшелонам 163-й моторизованной дивизии вышли танки 4-й танковой группы.

На тот момент лидером наступления войск группы армий «Север» оставался XXXXI моторизованный корпус. С плацдармов на Западной Двине он уверенно продвигался вперед по лесисто-болотистой местности. Поначалу его основным противником были рассеявшиеся по лесам мелкие отряды из разбитых частей Красной армии. В ЖБД корпуса 3 июля 1941 г. отмечалось: «Разрозненные части противника все время атакуют с востока колонны снабжения и отдельные машины. Положение в тылу корпуса облегчается лишь постольку, поскольку население создает отряды самозащиты против разрозненных частей»^[208]. Эти слова немецкого документа об «отрядах самозащиты» отнюдь не фигура речи. Помощник командующего Северо-Западным фронтом по тылу сообщал: «Доношу, что уволенные военнослужащие из латвийских частей в порядке чистки 24 ск объединяются в бандгруппы, уходят в лес и ведут вооруженную борьбу с мелкими группами частей Красной армии и с отрядами советско-партийного актива»^[209].

Такое содействие было немцам, безусловно, очень кстати. На тот момент пехотные дивизии, которые могли бы установить полный контроль над ситуацией на захваченной местности и исключить нападения на колонны снабжения, были еще далеко позади. В ЖБД ГА «Север» замысел немецкого командования был сформулирован следующим образом: «Группа армий продолжает двигаться через бывшую балтийско-русскую границу в районе северо-восточнее Опочки. 16-я и 18-я армии переправляются через Зап. Двину. 4.7 авангардами, 5.7 — главными силами, с тем чтобы следовать за танковой группой»^[210]. То есть переправа основной массы пехоты через Зап. Двину, которую 4-я танковая группа давно преодолела, была запланирована только на 5 июля. Фактически танковая группа Гёпнера в тот момент наступала компактной массой, готовой в любой момент отражать атаки с любых направлений, в том числе с тыла.

^{Подбитый под Островом 5 июля 1941 г. танк КВ-2 капитана И. И. Русанова}

Движение этаким «вагенбургом» в готовности отражать атаки с любого направления достаточно хорошо прослеживается в документах XXXXI моторизованного корпуса. Сплошного фронта в полосе действий корпуса не было. Он прорывался в обход Резекне с севера на Остров. При этом после выхода на шоссе Резекне — Остров 6-я танковая дивизия оседлала его и заняла оборону, не позволяя советским частям отходить на Остров. В свою очередь, 1-я танковая дивизия вне шоссе, по проселочным дорогам, пробивалась к Острову и переправам через р. Великая, Вечером 3 июля был захвачен плацдарм у Тишинки, ниже Острова по течению р. Великой.

Вечером 3 июля разворачивается необычное сражение у деревни Федосино с тремя советскими эшелонами, двигавшимися с юга, т. е. от Резекне. Поезда были загружены танками. Надо отдать должное мужеству бойцов и командиров тех частей, которые двигались в этих эшелонах, подчеркнем — в свой тыл. Попав под обстрел немецкой артиллерии, они не запаниковали, не разбежались, а приняли бой. Часть танков удается спешно разгрузить с платформ и с их помощью атаковать возникших из ниоткуда немцев. По немецким данным, в атаке участвовали тяжелые танки. Скорее всего, это были эшелоны 25-го танкового полка 163-й моторизованной дивизии. До 80 % его танкистов имели боевой опыт Финской войны и служили в армии уже по 3–4 года. По итогам боевой подготовки полк стоял на первом месте в Ленинградском военном округе. Боевой опыт позволил подразделениям полка если не переломить ситуацию в свою пользу, то по крайней мере избежать полного разгрома. Под прикрытием танковой атаки пехоте из эшелонов удалось собраться и организованно отойти.

«Эшелонный» бой у Федосино стал не единственным боем рассеянного на всем пространстве до Резекне советского 25-го танкового полка. В то время как 1-я танковая дивизия пробивалась к Острову, соседняя 6-я танковая дивизия удерживала шоссе на Резекне и одновременно пробивалась через укрепления на старой советской границе. Немцы не ставили все на одну карту и наступали по нескольким направлениям. Пока дивизия Кирхнера пробивалась к Острову, дивизия Ландграфа двигалась параллельным маршрутом к рубежу р. Великая.

Под Гаури (Гавры, Жавры) рано утром 4 июля самолет-разведчик сбрасывает передовым частям группы Рауса вымпел с сообщением о подходе с севера 10 танков. Немцы сразу же заняли оборону и подготовили к бою 88-мм зенитки. В ЖБД 4-го моторизованного полка 6-й танковой дивизии указывалось: «В первом уничтоженном танке было взято в плен четыре человека, которые сказали, что их только что выгрузили с прибывшего с севера поезда с приказом найти и уничтожить нас»^[211]. Боевые машины 25-го танкового полка вступали в бой с эшелонов, по частям и не могли принципиально повлиять на обстановку. Однако эти локальные контрудары раз за разом сдерживали продвижение противника.

После этого последовал прорыв через линию ДОТов. К моменту выхода немцев к укреплениям они были заняты, но на широком фронте. Чисто пулеметное вооружение ДОТов сделало их уязвимыми для широко использовавшихся немцами для борьбы с различными целями 88-мм зениток. В ЖБД 4-го мотополка 6-й танковой дивизии отмечалось: «Артиллерия провела подготовку, которая принесла хорошие результаты. 8,8-см зенитка подбила один тяжелый танк и вела огонь по обнаруженным ДОТам. С самого начала обстрел был очень точным, добились даже нескольких попаданий в амбразуры»^[212].

^{Подбитые под Островом танки 3-й танковой дивизии: Т-26 и экранированный КВ}

Если 6-я танковая дивизия медленно пробивалась через укрепленный район, то 1-я танковая дивизия во второй половине дня 4 июля подошла к Острову. На острие удара действует бронегруппа из танков и БТРов. Именно БТРы прорываются к шоссейному мосту через р. Великую и обеспечивают его захват. Одновременно быстрой атакой захватывается железнодорожный мост. Город вовсе не упал в руки немцев как спелый плод. В ЖБД 1-й танковой дивизии отмечается: «Оборону Острова противник осуществляет с помощью танков и большого количества противотанковых орудий. Ведутся упорные уличные бои, в которых участвует вооруженное гражданское население. Населенный пункт зачищается медленно и планомерно»^[213].

Успех с захватом Острова и мостов в нем сразу же поставил 1-ю танковую дивизию в сложное положение. На войне мало было захватить важный плацдарм, нужно было еще его удержать. Уже первые часы 5 июля стали для немецких войск на плацдарме у Острова серьезным испытанием.

После этого прибыли оспаривать владение немцами Островом «сталинские соколы». В ЖБД XXXXI корпуса указывалось: «Бои на плацдарме Остров становятся более ожесточенными. Вражеская авиация, которая энергично и успешно вмешивается в наземные бои, в настоящее время однозначно господствует в воздухе»^[214].

Действительно, за утро 5 июля отсутствуют даже заявки на сбитые советские самолеты в районе Острова. При этом нельзя сказать, что Me-109 базировались где-то далеко в тылу. Все три группы JG 54 на тот момент базировались на аэродромах в районе Двинска (Даугавпилса). Скорее всего, причиной отсутствия «воздушного зонтика» были проблемы взаимодействия с наземными войсками. Вырвавшиеся вперед моторизованные части были вынуждены отражать воздушные атаки в основном зенитным огнем.

Однако опора на зенитки одновременно обеспечивала немецкие войска мощными 88-мм пушками, успешно применявшимися для поражения наземных целей. Еще ранним утром на плацдарм прибыли части 3-го зенитного полка Люфтваффе. 1-я танковая дивизия была во всеоружии для сражения с танками любых типов, включая танки КВ. Немцы тогда еще не знали, что им предстоит столкнуться с модернизированными путем экранирования танками этого типа. Вопрос об экранировке танков КВ-1 и КВ-2 был поставлен еще до войны, в марте 1941 г. В итоге танки КВ-1 было решено экранировать бронеплитами толщиной 25 мм, закрепляемыми на корпусе и башне специальными болтами. Это увеличивало массу машины почти на три тонны. Первые три экранированных КВ-1 собрали на Кировском заводе к 16 июня 1941 г. Под Островом состоялся дебют новых машин.

^{Подбитый в районе Острова танк КВ-1}

Приказ на контрудар из штаба Северо-Западного фронта последовал в 19.40 предыдущего дня, т. е. 4 июля. Задача формулировалась как «уничтожить пытающуюся прорваться в г. Остров группировку противника». Судя по «пытающейся», распоряжение готовилось, когда бой за Остров еще не завершился. Генерал Чернявский в 8.20 5 июля приказывает 3-й танковой дивизии атаковать Остров с двух направлений двумя танковыми полками. В это время немцы уже достаточно прочно закрепились в городе. Пока идет подготовка к атаке, проходит еще несколько часов. Только в 15.25 5 июля, ревя моторами, бэтэшки и КВ начинают движение.

Тем временем, получив от авиаразведки и высланных вперед разведгрупп данные о сосредоточении советских войск для контратаки, немцы решают нанести превентивный удар. Почему им не сиделось в Острове — не вполне понятно. Боевая группа Крюгера в 14.20 (берлинского времени) сама выходит из Острова и почти сразу же по обе стороны дороги на Псков сталкивается с атакующими советскими танками. По капризу судьбы, советские и немецкие части переходят в наступление практически одновременно.

Дальнейшее описывается в ЖБД 1-й танковой дивизии следующим образом: «Противник поддерживает танковую атаку мощным артиллерийским огнем из всех калибров. Тяжелые русские танки уничтожают легкие противотанковые орудия и транспорт II батальона [113-го мотострелкового полка]; в нескольких местах линия продавлена»^[215]. Одна из самых известных фотографий экранированного танка КВ, который давит немецкую автомашину, относится именно к этому эпизоду. Прибывшие еще рано утром зенитки, по имеющимся данным, остались охранять мосты.

От полного разгрома неосмотрительно высунувшихся из Острова в чистое поле немецких мотострелков спасает только шквальный огонь полевой артиллерии. По атакующим советским танкам бьют с открытых позиций батарея 10-см пушек из приданного XXXXI корпусу 611-го дивизиона и батарея 150-мм гаубиц штатного артполка дивизии Кирхнера. 10-см пушки К-18 были способны подбить любой советский танк времен Второй мировой войны, и экранированные КВ-1 здесь не были исключением.

Поле боя превратилось в сущий ад, на шоссе и около него были перемешаны подбитые и еще боеспособные танки. Картину происходившего рисует акт, которым была оформлена потеря КВ-2 № 4754 командира батальона капитана И. И. Русанова. Танк был подбит, получил повреждение тяг трансмиссии, была перебита гусеница. В акте сообщается: «Движение танка было невозможно, так как подбитые и горевшие танки забили проезжую часть моста, отход был невозможен ввиду подбитого управления танка и свалившейся гусеницы, и танку не было возможности развернуться»^[216]. Экипаж покинул машину. Судьба же немолодого комбата капитана Ивана Ивановича Русанова, 1902 г. рождения, осталась неизвестной. Он остался в танке для вывода его из строя и, скорее всего, погиб.

^{Танк БТ на улице Пскова}

Через полтора часа после начала встречного боя на поле сражения появляются немецкие танки, которые тоже вносят опустошение в ряды атакующих. Для легких танков 1-го мехкорпуса столкновение с Pz.III и Pz.IV новейших серий было почти смертельным. Тем не менее танковые атаки на Остров, поддержанные огнем артиллерии, не ослабевают. В ЖБД 1-й танковой дивизии констатируется: «На фронте 2-го батальона 113-го сп возникает кризис». По впечатлениям немцев, точку в советском контрударе поставили залпы «небельверферов» 52-го полка, направленные на советские позиции и скопления танков. В отчете штаба 1-го мехкорпуса указывается, что 3-я танковая дивизия «под ударом пикирующих бомбардировщиков, применивших зажигательные бомбы и горючую смесь, мощной артиллерии и минометов» начала отход. 5-й танковый полк отходил на Порхов, 6-й танковый полк — на Псков. По предварительным оценкам, потери соединения в матчасти к концу боя достигали 50 %. Как указывается в отчете корпуса, «по неточным данным», в 5-м танковом полку остался 1 танк Т-28 и 14 БТ, в 6-м танковом полку — 2 КВ и 26 БТ-7^[217]. Были потеряны все три КВ-2 и пять КВ-1 из десяти полученных накануне. По немецким заявкам, советские потери под Островом по состоянию на 19.30 5 июля составили 75 танков, «среди которых тяжелейшие». Эта заявка говорит о том, что советские данные несколько завышены.

В отчете начальника химической службы 1-го мехкорпуса подполковника Сапцова организация наступления была подвергнута жесткой критике: «Огнеметный батальон 5 ТП при атаке г. Остров, быв. к-ром 5 ТП был использован преступно. Одну роту огнеметных танков выслал в первый эшелон с задачей уничтожения ПТО пр-ка. Эта рота в течение 30–40 минут была полностью уничтожена в упор артогнем немцев, т. к. огнеметные танки маневрируя подходили на огнеметный выстрел к ПТО»^[218].

Небезынтересно будет отследить судьбу человека, который отдал этот преступный и противоречащий имевшимся тогда представлениям о тактике борьбы с ПТО приказ. Напомню, что с ПТО противника по предвоенным разработкам должны были бороться тяжелые танки. Как можно судить по вышепроцитированным немецким документам, танки КВ действительно успешно утюжили легкую противотанковую артиллерию боевой группы Крюгера. В представлении погибшего капитана Русанова к ордену Красного Знамени указывается, что его батальон уничтожил 12 противотанковых пушек.

^{«Огнеметный батальон… был использован преступно». Подбитый под Островом огнеметный Т-26}

Однако разбирательства действий командира 5-го танкового полка по итогам боев за Остров не состоялось. 36-летний подполковник Пасынчук Григорий Николаевич вскоре после описываемых событий попал в плен к немцам. Причем факт пленения комполка был отражен даже в ЖБД (Ia KTB) группы армий «Север». Показания, которые Пасынчук дал на допросе в плену, производят тягостное впечатление. Он сразу же высказал мнение о своем начальстве, а также выложил немцам структуру своего соединения. Пасынчук показал, что «3-я тд относится к 1-му тк, командир которого Чернявский является евреем. Командует он очень плохо. 3-я тд состоит из 5-го и 6-го тп, 3-го мсп, разведбатальона и двух артполков, один из которых имеет № 6. Об остальных частях дивизии он ничего не знает». Также этот «новатор» в использовании танковых войск высоко оценил германскую противотанковую артиллерию. В записи его показаний отмечается: «На вопрос о воздействии немецкого оружия он ответил, что немецких танков не боятся, а артиллерия (очевидно, имеются в виду 5,5-см противотанковые орудия и 8,8-см зенитки) производит опустошительное воздействие»^[219]. Относительно потерь и численности полка Пасынчук дал немцам противоречивые показания, возможно, он сам не знал толком состояние дел.

Для советской стороны подполковник Пасынчук числился пропавшим без вести с 7 июля 1941 г. Приказом Главного управления кадров в январе 1942 г. он был официально исключен из списков как без вести пропавший 7 июля 1941 г. Однако Г. Н. Пасынчук в сентябре 1942 г. оказывается репатриирован, арестовывается, и Особым совещанием при НКВД СССР в мае 1943 г. экс-подполковник был осужден на пять лет исправительно-трудовых лагерей. Об обстоятельствах репатриации и причинах достаточно мягкого, по меркам военного времени, приговора можно только гадать. Отбыв наказание, Пасынчук в сентябре 1947 г. освобождается из лагеря, приезжает на три дня домой в Ленинград к семье, сразу же уезжает в Москву хлопотать о своей судьбе, а в декабре 1947 г. скоропостижно умирает. В истории боев под Островом он останется отрицательным персонажем, не проявившим ни профессионализма, ни смекалки, ни даже простого человеческого мужества перед лицом врага в плену. К слову сказать, предшественником подполковника Г. Н. Пасынчука на посту командующего 5-м танковым полком был полковник А. Г. Родин, переведенный в формируемый 10-й механизированный корпус. Формирование новых механизированных корпусов неизбежно вызывало размывание кадров и иногда приводило к продвижению в мирное время малокомпетентных людей на ответственные должности.

Несмотря на все недостатки организации боя, яростная атака крупных масс танков произвела на немцев сильное впечатление. В ЖБД XXXXI корпуса указывалось: «Противник атакует Остров танками, тяжелой артиллерией и превосходящими силами авиации с такой мощью, что приходится вновь повторять уже многократно направленный запрос на воздушную поддержку с указанием на то, что в нынешних условиях удерживать Остров длительное время может не получиться. Потери как противника, так и наши высоки. Мощная артиллерийская подготовка противника свидетельствует о готовящейся атаке на плацдарм. Около полудня действия наших истребителей несколько уменьшают воздействие мощных бомбовых ударов противника, однако последние продолжаются во второй половине дня со значительными интервалами. Они направлены на шоссе, ведущее на юг»^[220].

Действительно, 5 июля после полудня в небе над Островом действовала только одна группа истребителей — III группа JG54. За день ее пилоты отчитались о 12 сбитых советских бомбардировщиках. Скорее всего, атаки на шоссе южнее Острова были направлены на изоляцию немецкого плацдарма. «Второе дыхание» атакам с воздуха на немецкие части в районе Острова дало активное участие в налетах авиации Северного фронта. 2-я и 41-я авиадивизии были с вечера 4 июля перенацелены с Финского фронта на удары по механизированным колоннам, двигавшимся в направлении Острова и в районе самого Острова.

В ЖБД 1-й танковой дивизии мы также находим сравнительно высокую оценку советского контрудара под Островом: «В течение дня происходил планомерный, подготовленный контрудар противника при поддержке бомбардировщиков и штурмовиков, после долгой, очень мощной артиллерийской подготовки и при массированной поддержке танков. Несмотря на временные вклинения, линию фронта на плацдарме удавалось удерживать в течение всего дня»^[221]. Потери 1-й танковой дивизии за 5 июля составили 58 человек убитыми, 132 ранеными и 6 пропавшими без вести^[222]. Соединение потеряло 16 офицеров, в том числе 10 — в 113-м полку, выскочившем из Острова в самый неподходящий момент.

Однако почему же тогда контрудар 1-го мехкорпуса оказался в целом неуспешным? Во-первых, авиаудары не были согласованы по времени с атаками танков. Во-вторых, собственной мотопехоты 3-я танковая дивизия была лишена, т. е. под рукой не имелось минимально обученной совместным действиям с танками пехоты. Вообще, пехоты на тот момент в районе Острова было просто мало. От 41-го стрелкового корпуса в бою участвовало, согласно отчету 1-го мехкорпуса, около полутора батальонов. Основная масса частей 118-й и 111-й стрелковых дивизий на тот момент была разбросана на линии обороны фронтом на запад, лишь одним из участков которой был город Остров. Итогом стал общий неуспех контрудара и оставшееся за противником поле боя, что не позволяло эвакуировать танки.

Может возникнуть закономерный вопрос: а стоило ли размазывать 118-ю и 111-ю стрелковые дивизии на широком фронте вдоль старой границы? Отказ от выстраивания сплошного фронта тоже мог дорого стоить. В действительности 36-я моторизованная дивизия XXXXI корпуса наступала с запада на Псков и Остров. В реальности она пробивалась через боевые порядки 111-й стрелковой дивизии. Если бы ее собрали в кулак под Островом, последовал бы удар через пустоту во фланг и тыл советской группировке на подступах к Острову.

Сражение под Островом не завершилось яростной, но неудачной танковой атакой. Не следует думать, что потрепанные части 1-го мехкорпуса откатывались в беспорядке, полностью потеряв боеспособность. После отражения удара 1-го мехкорпуса немцы сразу же возобновили наступление, преследуя по пятам отходящие советские части. Уже в сумерках захватывается переправа через р. Великая у деревни Горбово, на фланге 1-й танковой дивизии. В ответ следует немедленная контратака с танками, и немецкое наступление останавливается.

Своеобразие положения немецких и советских войск под Островом заключалось в том, что XXXXI танковый корпус атаковал позиции 41-го стрелкового корпуса, если можно так выразиться, под острым углом. Если обычно танковый удар следует перпендикулярно фронту обороны, то под Островом положение противников принципиально отличалось от этой традиции. Советские войска занимали оборону по старой границе и УРам фронтом преимущественно на запад и фрагментарно на юго-запад. Немецкие танковые дивизии подходили с юга и юго-запада. Во-первых, это привело к тому, что 41-й корпус оказался под угрозой быстрого окружения. Немцам достаточно было прорваться к Пскову, чтобы одним ударом отрезать 111-ю и 118-ю дивизии южнее Псковского озера. Во-вторых, часть сил 41-го стрелкового корпуса сразу же оказалась на фланге немецкой танковой группировки. Поэтому, по итогам дня 5 июля, немцы не спешили развивать наступление с плацдарма в Острове дальше на Псков. 6 июля было потрачено на расширение плацдарма и подтягивание на него 6-й танковой дивизии, а также на сковывание ударом с фронта советских войск на линии обороны Остров — Псков. Последняя задача была поручена 36-й моторизованной дивизии.

Несмотря на тяжелые бои в течение дня, наступление 36-й моторизованной дивизии на позиции 111-й стрелковой дивизии не достигло существенных успехов. В ЖБД XXXXI корпуса по итогам этих боев без всякого энтузиазма указывалось: «Согласно решению командования корпуса, дивизия должна удерживать достигнутую линию, однако в отношении продолжения наступления не ставить подразделениям непосильных задач, которые в силу нынешнего положения противника приведут только к ненужным потерям. Командование корпуса считает, что противник перед 36-й пд в любом случае сражается за уже потерянные рубежи и после завтрашнего наступления на Псков отойдет сам»^[223].

Одновременно 6 июля стало днем жесточайшего сражения в воздухе. В небе над немецким плацдармом на реке Великой в районе Острова развернулись жаркие воздушные баталии. По-прежнему Остров прикрывала III группа 54-й эскадры (JG54). За день ее летчики отчитались о 18 сбитых советских бомбардировщиках, в полтора раза превысив результат предыдущего дня. Им на помощь были подтянуты I и II группы 54-й эскадры (JG54). Пилоты этих двух групп отчитались о 19 и 10 сбитых советских бомбардировщиках соответственно. Еще одним участником воздушного сражения стала II группа 53-й истребительной эскадры (JG53), 5 июля переброшенная на аэродром Альт-Шванебург в Литве. Ее заявка составила 9 самолетов-бомбардировщиков. Общая заявка, таким образом, составила 56 сбитых советских самолетов. Потери авиации Северного фронта составили 25 самолетов, не вернувшихся с боевого задания, и 3 севших на вынужденную.

Все три группы JG54 по-прежнему летали с аэродромов в районе Двинска, соответственно обеспечить плотное прикрытие плацдарма было технически возможно уже 5 июля. Тем не менее это сделано не было, и утром 5 июля советские ВВС действовали безнаказанно — уровень организации у немцев все же несколько преувеличивается. Тем не менее на следующий день, 6 июля, атаки на Остров стали для экипажей СВ просто самоубийственными. Указанные четыре группы насчитывали в сумме около 100 истребителей Me-109, устрашающая плотность с любой точки зрения.

Тем временем набирало обороты сражение на правом фланге немецкой ударной группировки. Если до войны 1-й мехкорпус не получил ни одного нового танка, то в начале июля в него начали строчить с Кировского завода танками КВ как из пулемета. Фактически все принятые военпредом танки КВ до 10 июля 1941 г. шли прямиком в адрес корпуса Чернявского. Только 11 июля впервые в ведомостях появляется другой пункт назначения — Вязьма, а затем Ржев (скорее всего, в 101-ю танковую дивизию Западного фронта). Это, впрочем, неудивительно ввиду того, что речь шла о боях на дальних подступах к Ленинграду, где эти тяжелые танки производились. Всего с конца июня в адрес 1-го мехкорпуса отправили 37 танков КВ-1 и КВ-2. Из них по крайней мере 20 танков КВ дошли до 3-й танковой дивизии (3 КВ-2 и 1 КВ-1 до боя за Остров и 10 КВ-1 после него). Начиная с 5 июля они направлялись в Порхов, т. е. действовали в частях 1-го мехкорпуса, находящихся на фланге немецкого наступления.

^{Разбитый в районе Порхова немецкий разведывательный бронеавтомобиль. На заднем плане — подбитый танк Т-28}

За счет прибытия тяжелых танков в 3-ю танковую дивизию и постепенного накопления стрелковых частей, выгружавшихся с эшелонов, советскому командованию удалось создать серьезную угрозу флангу XXXXI танкового корпуса, б-я танковая дивизия оказалась втянута в бои за деревню Золотухино на фланге корпуса, переходившую из рук в руки. Именно в ходе этих боев был взят в плен вышеупомянутый подполковник Пасынчук. Из-за открытого фланга и упорной обороны советских частей на подступах к Острову начавшееся наступление 1-й танковой дивизии развивалось 7 июля достаточно низкими темпами. Молниеносного броска на Псков не получилось. Угроза флангу также заставила Рейнгардта вытребовать себе для защиты фланга 3-ю моторизованную дивизию из застрявшего в лесах LVI корпуса Манштейна.

По итогам дня 7 июля командование XXXXI корпуса сделало следующую оценку действий советских войск: «Оценка противника — упорно сражающиеся при поддержке артиллерии и танков арьергарды пытаются держать дефиле между Псковом и озером Пейпус открытым для отходящих с запада частей»1. Такая стратегия была для советского командования вполне логичной: нужно было вывести 111-ю и 118-ю стрелковые дивизии из потенциального окружения.

Ввиду упорного сопротивления советских войск, седлавших шоссе Остров — Псков, командование направило боевую группу Вестховена из 1-й танковой дивизии на захват переправы через р. Череху у Будника, к востоку от Лопатино. Считалось, что Лопатино и мост на шоссе будут упорно обороняться и их захват будет стоить больших жертв. Однако и на подступах к Буднику немцам пришлось преодолевать сопротивление советских частей в полевых укреплениях. В девятом часу утра переправа у Будника была захвачена, образован плацдарм. Тем временем шоссейный мост у Лопатино был взорван.

Все эти маневры потребовали затрат времени, и в итоге на Псков вышли не 1-я и 6-я танковые дивизии от Острова, а 36-я моторизованная дивизия по другому берегу реки Великой. Она фактически оттесняла главные силы советского 41-го стрелкового корпуса на Псков и по мере их отхода смогла выйти к городу. Во второй половине дня 8 июля 36-я моторизованная дивизия захватила западную часть Пскова. Однако, несмотря на использование группы диверсантов 800-го полка «Бранденбург», взрыв мостов через р. Великую немцам предотвратить не удалось. Был образован лишь плацдарм слабыми силами после переправы на восточный берег р. Великой на надувных лодках.

В ЖБД 1-й танковой дивизии по итогам дня 8 июля отмечается: «Противнику несомненно удалось, хотя и с большими потерями, прикрыть отход основной массы своих войск». Потерян был также рубеж старой границы. Теперь советские войска могли опираться только на вновь построенные оборонительные позиции.

Сольцы: первое окружение

После завершения боев под Псковом на свет появился приказ группы армий «Север» № 1660/41, в котором, среди прочего, говорилось:

«4-я ТГр развертывается между озером Ильмень и Псковом для наступления на Ленинград:

а) она окружает Ленинград между Ладожским озером и Кронштадтской бухтой;

б) до подхода 16-й А она должна самостоятельно защищать свои тылы восточнее озера Ильмень;

в) заняв переправы через Нарву, она должна не позволить противнику отойти из Эстонии»^[224].

На тот момент еще не было известно, насколько быстро удастся взломать советскую оборону на старой границе. Поэтому германское командование не спешило класть все яйца в одну корзину и сосредотачивать усилия на одном направлении. В LVI корпусе Манштейна в течение 9 июля еще строились мосты через реку Великую для развития наступления 8-й танковой дивизии с плацдарма у Пушкинских гор, юго-восточнее Острова. Мост, способный выдерживать танки, был готов уже к 23.00 (берлинского времени) того же дня. На следующее утро было запланировано «вскрытие» плацдарма. Однако на рассвете 10 июля, когда все было готово для броска на восток, наступление неожиданно отменили. Последовал новый приказ: «8-я тд прекращает движение на восток и немедленно начинает движение, имея впереди танки, через Остров по дороге на Порхов до Саланино». Свежепостроенный мост пришлось бросить, точнее, оставить шагающей где-то далеко позади пехоте 16-й армии.

Манштейн позднее вспоминал: «К 9 июля окончательно выяснилось, что попытка командования танковой группы обойти силами 56 тк с востока силы противника, сосредоточенные, как полагали, в Пскове, не может дать успеха. Этому препятствовали болотистая местность и сильное сопротивление противника. Не оставалось ничего другого, кроме как прекратить проведение этого маневра и все же перебросить штаб корпуса вместе с 8 тд на север в направлении на Остров, куда уже была направлена ранее 3 мотопехотная дивизия»^[225].

Манштейн здесь несколько лукавит. Дело было не в неудачном обходном маневре, а в отсутствии необходимости вообще осуществлять этот маневр. В ЖБД XXXXI корпуса еще 6 июля указывалось:

«Командование ТГр отдает приказ следующего содержания: LVI АК в ходе своего наступления на северо-восток застрял в непроходимой для моторизованных соединений болотной местности. В связи с этим планируется перебросить 3-ю пд через Остров и затем повернуть ее на восток. Ввиду больших сложностей, с которыми связано нынешнее снабжение плацдарма Остров и предстоящее снабжение в ходе наступления на Псков, немедленное исполнение этого приказа представляется как минимум серьезно осложняющим продолжение боев корпуса. В любом случае такое мероприятие в пользу значительно отставшего LVI АК серьезно затруднит использование выдающихся успехов XXXXI АК»^[226].

Теперь LVI корпус должен был развивать успех своего соседа, XXXXI моторизованного корпуса, который уже прорвался в район Пскова. Дивизии корпуса Рейнгардта продвигались через Псков на Лугу и далее на Ленинград. Задачей Манштейна стало наступление на Ленинград по дороге через Опочку и Новгород с целью возможно скорее перерезать в районе Чудово железнодорожную дорогу Москва — Ленинград. Нельзя сказать, что Манштейн был в восторге от новых планов танковой группы и группы армий. Позднее он вспоминал: «Как бы ни была важна эта задача, такая группировка сил означала новый большой разрыв между обоими танковыми корпусами. В этом крылась опасность, что и та и другая группировка не будет обладать необходимой ударной силой. Усугублялась эта опасность тем, что сильно заболоченная и в значительной части покрытая лесом местность, отделявшая нас от Ленинграда, была не очень-то благоприятна для действий танковых корпусов»^[227].

^{Командир 8-й танковой дивизии генерал Бранденбергер}

Несмотря на все сомнения, приказ есть приказ. 8-я танковая дивизия начала выдвижение на новое направление через Остров. Далее она должна была свернуть на Новгородское шоссе. 3-я моторизованная дивизия 10 июля в ожесточенном бою взяла Порхов и была направлена дальше по второстепенной дороге на север. Дивизия СС «Тотенкопф» на тот момент была изъята из состава LVI корпуса и выведена в резерв танковой группы.

Первые неприятности начались уже под Островом. После неудачных контрударов советская 3-я танковая дивизия не исчезла бесследно. Она была отброшена на восток и оказалась на пути наступающих на восток и северо-восток частей корпуса Манштейна. Так 8-я танковая дивизия впервые всерьез столкнулась с новыми советскими танками. В истории соединения отмечалось: «Уже вскоре после начала наступление столкнулось с сильным противником. Головные танки были внезапно атакованы 20 русскими машинами, против которых наши 3,7-см пушки были бессильны. Лишь когда 7-я батарея 23-го зенитного полка с 8,8-см орудиями была спешно переброшена вперед, удалось подбить три 52-тонных КВ-2»^[228]. Советские источники потерь танков КВ в эти дни не подтверждают. По крайней мере, 3-я танковая дивизия их не теряла. Возможно, речь идет о танках Т-28.

12 июля 8-я танковая дивизия начала наступление на Шимск. Соединение двигалось вдоль Новгородского шоссе, разделившись на оторванные друг от друга боевые группы. Манштейн признавал: «Как бы то ни было, командование корпуса продолжало считать, что безопасность корпуса по-прежнему следует обеспечивать быстротой его маневра»^[229].

Сдерживала наступление немцев, отходя от рубежа к рубежу вдоль Новгородского шоссе, 3-я танковая дивизия 1-го мехкорпуса, точнее ее остатки. В составе дивизии оставался только 6-й танковый полк (27 танков), 5-й танковый полк действовал отдельно. Советская авиаразведка оценила противника как «до моторизованной дивизии и около 100 танков» в движении от Острова до Боровичей. Оценка с позиций сегодняшнего дня достаточно реалистичная.

Очередной бой танкисты дали на рубеже реки Ситня, к западу от Сольцов. Начиналось все «за упокой»: перед лицом охвата флангов командир 3-й танковой дивизии полковник К. Ю. Андреев решил отойти дальше на восток, за реку Ситня. После того как переправилась примерно половина подразделений дивизии, заряды моста самопроизвольно сдетонировали. Командир дивизии Андреев остался перед взорванной переправой. Он вместе с не успевшими переправиться частями стал отходить на юг в поисках брода. Взрыв моста не только разделил отходящую колонну разбитого соединения.

^{Подбитый под Сольцами (у Ситни) экранированный КВ-1}

Он разделил время на «до» и «после». Переправившийся отряд возглавил начштаба 3-й танковой дивизии полковник М. Л. Кагарманов. Скорее всего, именно он решил прекратить отход и сражаться. Решению дать немцам бой благоприятствовал сбор некоторого количества пехоты для прикрытия танков. К полуночи 12 июля у одноименной деревни Ситня штабом 1-го мехкорпуса было собрано около 2 тыс. человек, 20 танков разных типов и 20 орудий. Отряд включал не только части 3-й танковой дивизии, но и полк 202-й моторизованной дивизии (200 чел.), части 37-го полка НКВД (200 чел.) и россыпь разномастных отходящих подразделений (500 чел.). В 2.00 13 июля отряд контратаковал немцев и выбил их из Ситни. Утром немцы сильным артиллерийским ударом сбили разрозненные части с рубежа реки и заставили отойти дальше на восток. Наличие в подвижных соединениях сильной гаубичной артиллерии всегда было козырем Панцерваффе. В истории 8-й танковой дивизии этот бой описан следующим образом:

«Сопротивление противника у Боровичей удалось сломить, и боевая группа Фронхефера, уничтожив 8 русских танков, вышла к Житне, где был сформирован плацдарм. Когда сюда ночью подошло около 20 вражеских танков, развернулись тяжелые бои, в ходе которых наши потери составили 4 танка. Тяжелым было положение и на следующий день, когда авангард 10-го танкового полка, за которым следовали 8-й мотоциклетный батальон и посаженный на грузовики II батальон 28-го сп, наткнулся у Райцев на еще один танковый заслон. 11 советских машин, в том числе два 52-тонных танка, были уничтожены. Это были танки 21-й советской тбр»^[230].

Противник («21-я тбр») был идентифицирован немцами неверно, но на этот раз потеря двух танков КВ в точности подтверждается советскими данными. По документам проходят танки КВ-1 № 4810 и № 4815 (июньского выпуска ЛКЗ), потерянные под деревней Ситня. Обе машины получили повреждения артиллерийским огнем противника и были обездвижены. Один танк был сожжен экипажем, второй сгорел от попадания крупнокалиберного снаряда.

Ранним утром 14 июля авангарды 8-й танковой дивизии подошли к Сольцам. К этому моменту отряд полковника М. Л. Кагарманова разделился надвое. Часть 202-й дивизии и 5-й мотоциклетный полк по приказу члена Военного совета Северо-Западного фронта Штыкова отошли на южный берег р. Шелонь — считалось необходимым прикрыть направление на Старую Руссу. Вновь оставшийся без пехоты отряд Кагарманова Сольцы не удержал. В 13.00 14 июля части 8-й танковой дивизии были уже в 6 км восточнее Сольцов.

Однако немцы продвигались вперед крайне осторожно ввиду возможных контратак танков КВ. В ЖБД 8-й танковой дивизии почти что одна за другой следуют записи нижеследующего содержания. Манштейн широким жестом передал передовому соединению все 88-мм зенитки: «Из-за появления тяжелейших танков противника командир корпуса во время своего визита на КП дивизии приказывает немедленно передать последней все имеющиеся в распоряжении командования корпуса 8,8 см орудия».

^{Немецкий разведывательный самолет Hs-126В}

Ввиду полнейшей беспомощности танков дивизии генерал-майора Брандебергера перед КВ, «ахт-комма-ахты» становятся залогом дальнейшего продвижения вперед, ЖБД гласит:

«Против врага, находящегося в лесу западнее Скирины, направлены стрелки, прочесывающие лес севернее главной дороги. Перед 10-м танковым полком 2 тяжелых танка русских. Запрошенные 8,8-см орудия прибыли».

Дорога от Сольцов на Новгород вьется через густые леса по берегу реки Шелонь. Ощетинившись зенитками, немецкие мотострелки наступают на Новгород. Запись от 17.00 в ЖБД сообщает, как это происходило:

«Дивизия перешла в наступление у Скирины. Зенитные орудия подтянуты и занимают позиции по обе стороны дороги. Два артдивизиона также заняли позиции. Стрелки продвигаются севернее дороги. Наступление проводится силами пехоты».

К слову сказать, советские самолеты атаковали вытянувшуюся вдоль шоссе ленту из танков, тягачей и грузовиков. К вечеру 14 июля немцы были в 3 км от реки Мшаги.

В 14.35 14 июля в ЖБД 8-й танковой дивизии появляется запись: «Воздушная разведка сообщает, что двигавшийся с севера противник приблизился и окапывается. Хорошо замаскированные танки уже на позициях, с севера подходят еще танки, населенные пункты заняты большим количеством вражеских войск, передвижения в лесах, видны лошади и люди»^[231]. Это сообщение не вызвало паники. Подход свежих сил противника не заставил немецкое командование перейти к обороне. Напротив, ближайшей задачей дивизии стал захват моста через Мшагу в неповрежденном состоянии. Это было тем более самонадеянно перед лицом большой растянутости флангов. Открытый правый фланг по состоянию на 14 июля был длиной 70 км, левый — 40 км. Конечно, немцы могли рассчитывать разгромить сосредотачивающиеся части до того, как они перейдут к активным действиям. Однако советское командование уже в течение нескольких дней вынашивало план контрудара по вклинившемуся в построение Северо-Западного фронта противнику.

Уже 12 июля в ЖБД Северо-Западного фронта появляется запись: «Командование СЗФ решает силами 1 МК (3, 21 тд, 202 мд) разгромить выдвигающегося противника на Сольцы. Такое решение не могло быть осуществлено, ибо противник имел решительное превосходство, а наши части отходили в Новгородском направлении. Противник преследовал по пятам и не давал произвести перегруппировку войск»2. Однако ситуация изменилась с прибытием в состав Северо-Западного фронта соединения. В тот же день, 12 июля, в районе к северо-западу от Шимска сосредоточилась 70-я стрелковая дивизия. Однако еще одно свежее соединение — 237-я стрелковая дивизия — еще задерживалось. На 13 июля из ее состава сосредоточилось около 40 % частей. Остальные части еще не прибыли ввиду разрушений на железной дороге.

Тем не менее 13 июля командование фронта поставило задачу: «В течение 14.7 восстановить положение в районе Сольцы, разгромив прорвавшиеся части противника»^[232].

Главным козырем для готовящегося контрнаступления были вновь прибывшие в распоряжение командования Северо-Западного фронта соединения: 70-я и 237-я стрелковые дивизии. Та и другая до войны содержались в сокращенном штате (5900 человек). В первой половине июня в связи с проведением учебных сборов их численный состав был усилен. С началом боевых действий получили резервистов по мобилизации. 70-я стрелковая дивизия (по крайней мере, ее офицерский состав) успела получить боевой опыт в ходе советско-финской войны, 237-я стрелковая дивизия формировалась с весны 1941 г. в Петрозаводске и никакого боевого опыта не имела. Более того, она была достаточно «сырым» соединением.

Согласно донесению о боевом и численном составе 11-й армии по состоянию на 10 июля 1941 г., численность личного состава 70-й стрелковой дивизии составляла 14 963 человека^[233]. По всем показателям ощущалось, что дивизия эта довоенного формирования. Далее у нас будет возможность оценить, какие дивизии пошли в бой с раскручиванием маховика «перманентной мобилизации». 70-я стрелковая дивизия насчитывала 444 ручных и 167 станковых пулеметов, 658 ППД. Она имела полный комплект артиллерии, 45-мм противотанковых пушек насчитывалось строго по штату — 54 штуки. Перед лицом немецких танков это было существенно. 237-я стрелковая дивизия была укомплектована несколько хуже, на ту же дату она насчитывала 11 952 человека^[234]. Укомплектованность стрелковым оружием была на том же уровне: 408 ручных и 174 станковых пулемета, 1388 ППД. К слову сказать, после углубленного изучения реального состояния соединений Красной армии 1941 г. жалобы на недостаток пистолетов-пулеметов выглядят просто смехотворными. В дивизиях, начавших формирование еще до войны, их достаточно часто оказывалось больше, чем в немецких пехотных и танковых дивизиях. К проблемам 1941 г. наличие или отсутствие пистолетов-пулеметов имело весьма отдаленное отношение. 45-мм противотанковых пушек в 237-й стрелковой дивизии было даже больше штатного количества — 60 штук.

Также к операции привлекались соединения 11-й армии, уже находившиеся на фронте. Они находились в удручающем состоянии. 202-я моторизованная дивизия, по донесению от 15 июля, насчитывала всего 1103 человека^[235], но сохранила часть артиллерии, у нее даже оставались 3 гаубицы калибром 152 мм и 7 гаубиц калибром 122 мм. 183-я стрелковая дивизия на ту же дату насчитывала только 3496 человек. Из артиллерии у нее остались 11 «трехдюймовок», все гаубицы были уже потеряны. Таким образом, с самого начала было понятно, кто будет играть первую скрипку в готовящемся контрударе. 70-й стрелковой дивизии были приданы остатки 3-й танковой дивизии, в которых на 15 июля насчитывалось 22 исправные машины — 2 КВ, 4 Т-28 и 16 БТ-7. По другим данным, на 15 июля 3-я танковая дивизия насчитывала 3564 человека и 13 танков^[236]. Согласно отчету штаба 1-го мехкорпуса, для поддержки наступления 70-й стрелковой дивизии было выделено 16 танков БТ-7, 4 танка Т-28, 2 танка КВ и 8 орудий^[237]. Неизвестное количество техники еще оставалось в отряде командира 3-й танковой дивизии полковника Андреева (он тоже участвовал в контрударе).

^{Совещание между командиром корпуса Э. фон Манштейном и командиром 8-й танковой дивизии генералом Бранденбергером}

Переход в контрнаступление произошел только в 18.00–19.00 14 июля. 70-я стрелковая дивизия успешно продвигается вперед и к полуночи оказывается в 4–6 км к северу от Сольцов. Продвинувшиеся на Шимск части 8-й танковой дивизии оказываются под угрозой окружения. В ночь на 15 июля никаких контрмер немецким командованием еще не принимается. Однако даже надеяться на помощь соседа пока не приходится. 237-я стрелковая дивизия вместе с частями 24-й танковой дивизии сковывает 3-ю моторизованную дивизию ударом с востока. Дивизия СС «Мертвая голова» где-то далеко позади, и рассчитывать на ее быстрое подтягивание к главным силам LVI корпуса не приходится.

Через несколько часов в наступление перешла южная «клешня» подготовленных Ватутиным «канн». К 4.00 утра 15 июля полтора полка из состава 183-й стрелковой дивизии переправились на северный берег р. Шелонь. Этот маневр позволил атаковать тыловые колонны 8-й танковой дивизии. В ночь на 15 июля они попали под удар советских танков из числа оставшихся в строю машин 5-го танкового полка 3-й танковой дивизии. В их числе атаковали 10 огнеметных машин. Произошедшее далее живописует отчет начальника химической службы 1-го мехкорпуса подполковника Сапцова:

«Огнеметные танки действовали на огнеметание, уничтожая машины противника с боеприпасами и горючим. В этом бою противник был обращен в паническое бегство, оставив на поле боя 240 машин с боеприпасами и горючим. Из взятых трофеев, которые удалось вывести, была взята машина с секретными документами 52-го химического минометного полка»^[238].

Согласно ЖБД 8-й танковой дивизии, колонны снабжения были атакованы вскоре после полуночи в ночь на 15 июля. Картину нетрудно себе представить. Ночная атака советских танков, сверкающие трассеры пулеметных очередей. Внезапно прохладная летняя ночь озаряется ослепительными струями горящей огнесмеси. На немецких тыловиков это должно было произвести неизгладимое впечатление. Особенно с учетом того, что они осознавали опасность смертоносного груза в кузовах и цистернах своих автомашин: горючего и боеприпасов.

В истории 8-й танковой дивизии этот эпизод отражен следующим образом: «…обоз дивизии оказался под угрозой уничтожения в районе Опаки, в 3 км восточнее Боровичей, будучи внезапно атакован советским подразделением с танками и артиллерией. Солдаты, бросив транспорт, отошли в Заклинье»^[239].

Всего, по немецкой оценке, по горячим следам событий потери в результате атак на тыловые колонны составили 60 грузовиков. Интересно отметить, что грузовика с документами хватились только к вечеру 15 июля. В ЖБД 8-й танковой дивизии появляется осторожная запись: «3-я рота снабжения сообщает, что грузовик с документами попал в руки русских или сгорел»^[240].

^{Захваченные под Сольцами немецкие 37-мм противотанковые пушки ПАК-35/36}

Среди прочих захваченных советскими частями документов была обнаружена инструкция по использованию химических снарядов и мин, а также дополнения к ней, разосланные войскам еще 11 июня 1941 г. и содержащие указания по технике и тактике применения отравляющих веществ. Это дало повод обвинить немцев в намерениях нарушить существующие конвенции, запрещающие использование химического оружия. Захваченные наставления по применению отравляющих веществ уже 23 июля были опубликованы в газете «Правда». Публикация произвела большой пропагандистский эффект. Манштейн позднее жаловался: «Было вполне понятно, что московское радио с радостью протрубило на весь мир о захвате этого секретного наставления. Теперь Главное командование требовало от нас объяснений, „как оказалось возможным“, что совершенно секретный документ попал в руки противника. Противник захватил наставление, конечно, не у передовых частей, а в обозе, когда он занял наши коммуникации»^[241].

Однако документы по химическим минометам, судя по всему, были лишь вершиной айсберга. Есть все основания утверждать, что под Сольцами была захвачена немецкая документация по использованию танковых войск. Об их захвате не было никакого смысла сообщать в центральных газетах. Эти документы стали для советских штабистов «ключиком» к тайнам использования немцами подвижных соединений.

С утра 15 июля 70-я стрелковая дивизия возобновляет наступление и в 10.00 врывается в Сольцы. Тем самым оказывается перехвачена дорога, по которой осуществляется снабжение наступающих на Шимск частей 8-й танковой дивизии. В истории соединения указывается: «Противнику уже утром удалось прорваться на главную дорогу дивизии на 15-километровом участке с помощью танков, артиллерии и пехоты и раздробить дивизию. Разделенные боевые группы сражались каждая по отдельности»^[242].

Журнал боевых действий 8-й танковой дивизии, несмотря на многословность, написан довольно размыто. Столь же размыто освещает эпизод под Сольцами история соединения. Однако поскольку записи в ЖБД все же велись по мере развития боевых действий, можно сделать следующий вывод. Еще в ночь на 15 июля дивизия генерала Бранденбергера собиралась пробиваться на восток. Прорыв к Сольцам заставил ее стремительно отходить уже в первой половине дня 15 июля. Это привело к тому, что прорыв через сами Сольцы состоялся в тот же день и главные силы дивизии оказались к западу от города также уже днем 15 июля.

Собственно, в окружении к востоку от Сольцов оказывается так называемая боевая группа Боденхаузена. Точный состав ее в документах не просматривается. Основной задачей 8-й танковой дивизии становится оборона южного фланга во избежание образования «котла», отделенного от главных сил 4-й танковой группы десятками километров. С этой целью к западу от Сольцов занимают оборону две боевые группы — Кризолли и Шеллера. Соответственно боевая группа полковника Шеллера (8-й мотострелковый полк, 1-й и 3-й батальоны 10-го танкового полка, 2-й дивизион 61-го артполка, 1-й дивизион 80-го артполка, 59-й разведбатальон, 2-й дивизион 52-го полка реактивных минометов, а также боевая группа Шмидта в составе 43-го батальона истребителей танков, 59-го саперного батальона, 92-го легкого зенитного дивизиона и тыловых частей) заняла позиции от Любитово на Шелони до железнодорожного моста Клин. Боевая группа подполковника Кризолли (2-й батальон 10-го танкового полка, 28-й мотострелковый полк, 2-й и 3-й дивизионы 80-го артполка, части 43-го батальона истребителей танков и 59-го саперного батальона, 2-й дивизион 23-го зенитного полка) заняла оборонительную линию по Шелони между Рельбицами и Любитово к востоку от Сольцов. Ее коммуникации тоже были нарушены ударами с юга через Шелонь.

В связи с тем, что 8-я танковая дивизия стала первым соединением Вермахта, попавшим в окружение, будет небезынтересно сравнить ее действия с действиями оказывавшихся в «котлах» частей Красной армии. К каждой немецкой танковой дивизии была прикреплена эскадрилья отряда ближней разведки. В случае с 8-й танковой дивизией это была 3.(H)/41, вооруженная самолетами Hs126B-1, известными по прозвищу «костыль». Самолеты-разведчики «Хеншель» не только позволяли эффективно освещать обстановку на фронте, но и корректировать ответный артогонь, повышая результативность артиллерии соединения.

Поэтому можно смело сказать, что танки 38(t) немецкой дивизии не являлись ее надеждой и опорой. Помимо них, в дивизии было вполне достаточно других средств борьбы. ЖБД соединения буквально рассыпается в похвалах «костылям»:

«Проведенная сегодня [15 июля. — А. И.] эскадрильей разведка имела огромное значение для дивизии в ее затруднительном положении. Она позволила нарисовать целостную картину противника как на правом, так и на левом фланге, а также перед фронтом дивизии. Точные и ясные результаты разведки, сообщенные по радио и дополненные участком карты с указанием позиций противника, сброшенным с самолета, позволили распознать на правом фланге сильную угрозу (донесение об отдельных группах противника в общей сложности до 100 единиц техники, в том числе танки и артиллерия), а также выявить на левом фланге у Михалкино непосредственную серьезную угрозу для находившейся там боевой группы, осуществлявшей оборону фронтом на север. Эта своевременная информация о непосредственной угрозе обоим флангам позволила дивизии принять контрмеры»^[243].

Анализ полученных от разведки данных привел к неутешительным выводам. Дальнейшее наступление и даже удержание достигнутых рубежей грозило катастрофой. Командованием было принято решение отвести подразделения 8-й танковой дивизии, находившиеся между Сольцами и рубежом реки Мшаги, западнее железнодорожной линии Дно — Уторгош. Следует отметить, что никакого плотного внутреннего фронта окружения не существовало. Советским войскам не удалось прочно перехватить основные коммуникации противника и занять оборону фронтом на восток. Они лишь контролировали дорогу из Сольцов на запад артиллерийским огнем.

Простреливаемая артиллерийским огнем дорога, разумеется, тоже была для немецкого командования серьезной проблемой. Для прорыва нужен был надежный коридор, через который на запад могли отойти не только танки и БТРы, но и многочисленные автомашины соединения. Даже отход на Новгородском шоссе под покровом темноты мог превратиться в ад и расстрел автомашин и другой техники. Однако во второй половине дня 15 июля советские батареи, державшие под прицелом шоссе, были уничтожены или подавлены при помощи корректируемого с Hs126B-1 артиллерийского огня. В ЖБД 8-й танковой дивизии признается: «Противник так расположил батареи, что они могли контролировать место прорыва. 3 из них находились так близко и с таким хорошим обзором, что отход отрезанной передовой боевой группы без больших потерь был под вопросом»^[244].

В ночь на 16 июля начинается прорыв 8-й танковой дивизии из окружения через Сольцы на запад. Основная масса автомашин прорывается без помех, однако на рассвете они подвергаются ударам с воздуха. Арьергарды соединения при прохождении через Сольцы попадают под артиллерийский обстрел и несут потери. К 10.00 16 июля дивизия полностью сосредотачивается к западу от железной дороги Дно — Сольцы — Уторгош и переходит к обороне.

Кризис, возникший под Сольцами, непосредственно повлиял на действия 4-й танковой группы в целом. В ЖБД XXXXI корпуса 17 июля отмечается: «В рамках общего кризиса, вызванного вражескими прорывами в полосе LVI АК, наступление 269-й пд остановлено на достигнутых рубежах. Поскольку 3-й пд, по всей видимости, не удалось удержать рубеж Николаево — Уторгош, необходимо считаться с нарастающей угрозой единственной коммуникации корпуса, дороге Псков — Новоселье, и флангу 269-й пд»^[245]. То есть немецкому командованию пришлось отказаться от планов наступления на Лугу пехотой.

В июле 1941 г. ограниченность успеха под Сольцами достаточно четко осознавалась советским командованием. В отчете штаба 1-го мехкорпуса отмечалось: «В результате медленных действий наших частей, действовавших севернее р. Шелонь, противнику, полуокруженному в районе Сольцы, частично удалось уйти от полного окружения»^[246].

Также надо сказать, что Военный совет Северо-Западного фронта в полной мере осознавал, на чем базируется достигнутый успех. В докладе на имя К. Е. Ворошилова от 19 июля 1941 г. прямо указывалось: «На Новгород-Порховском направлении, благодаря своевременному прибытию двух свежих дивизий (237 и 70) и наличию некоторого количества танков в 3 и 21 танковых дивизиях, в районе Сольцы нам удалось не только сломить наступательный порыв противника, но и заставить его отказаться от дальнейшего наступления в направлении Сольцы — Новгород»^[247].

Действительно, наступление в направлении на Новгород было отложено немецким командованием до подхода пехотных соединений. Собственно, сами Сольцы были взяты ударом с юга через Шелонь 11-й пехотной дивизией 20 июля 1941 г. Попытка 21-й пд внезапно переправиться через Шелонь в районе Шимска провалилась. Началась подготовка к планомерному наступлению на Новгород с привлечением сил, переданных из группы армий «Центр». Но рассказ об этом — впереди.

Лужский рубеж

Судьба любого города в ходе военных действий решалась уже на дальних подступах к нему. Сам по себе переход к уличным боям в той или иной степени означал провал защитников и кризис обороны. Для судьбы Берлина определяющими были бои на так называемом «Одерском фронте» — система обороны группы армий «Висла» на подступах к советским плацдармам, на Зееловских высотах, на рубеже рек Одер и Нейсе. Для Сталинграда таковыми стали бои в излучине Дона и позиционное сражение в районе Котлубани. Для Москвы — бои на Ржевско-Вяземском рубеже и Можайской линии обороны.

^{Командующий Северным фронтом генерал-лейтенант М. М. Попов}

При благоприятном для защитников исходе боев на дальних подступах к городу даже выход противника к конечным остановкам городских трамваев имел уже больше психологическое, нежели военное значение. Определяющими для судьбы Ленинграда в 1941 г. стали бои на Лужском рубеже.

Не дожидаясь результатов боев на старой границе, советское Верховное командование озаботилось строительством нового оборонительного рубежа на дальних подступах к Ленинграду и заполнением его войсками. Уже 4 июля 1941 г. Г. К. Жуков направил Военному совету Северного фронта директиву Ставки ВГК, в которой было сказано следующее:

«В связи с явной угрозой прорыва противника в районе Остров, Псков немедленно занять рубеж обороны на фронте Нарва, Луга, Старая Русса, Боровичи»^[248].

Для противотанковой обороны разрешалось снимать орудия с ПВО округа, в том числе с Выборга и других объектов. Жуков ясно отдавал себе отчет, что войск под Псковом и Островом недостаточно для сдерживания противника на сколь-нибудь длительный промежуток времени.

На следующий день, 5 июля, Жуков поставил задачу Ленинградскому округу на строительство оборонительных рубежей с акцентом на направления Гдов — Ленинград, Луга — Ленинград и Шимск — Ленинград. Собственно, по этим направлениям в дальнейшем действительно развивалось немецкое наступление. Окончание строительства было намечено на 15 июля. В директиве прямо указывалось, что «рубеж должен состоять из предполья и дивизионных полос».

Однако не следует думать, что до получения указаний из Москвы Маркиан Попов и его штаб сидели сложа руки. Документы говорят о том, что вышеуказанные директивы Ставки ВГК фактически закрепляли уже принятые ранее решения. Так, еще 3 июля 1941 г. штабом Ленинградского военного округа были отданы приказы о формировании пулеметно-артиллерийских батальонов для Красногвардейской и Лужской укрепленных позиций. Именно в этом контексте впервые прозвучали слова о новой линии обороны, позднее ставшей известной как Лужский рубеж.

Директивами из Москвы войска Северного фронта получили задачу прочно прикрывать юго-западные подступы к Ленинграду и не допустить прорыва противника с этого направления. Ранее Северный фронт отвечал за оборону города с севера, со стороны Финляндии. Граница с Северо-Западным фронтом была определена по линии Псков — Новгород. Также за Северо-Западным фронтом была оставлена оборона Эстонии. Это было несколько нелогично, т. к. штаб Северо-Западного фронта должен был управлять 8-й армией, не имея с ней локтевой связи. Однако данная несообразность была вскоре устранена. С 14 июля 8-я армия в Эстонии была передана в состав Северного фронта.

6 июля назначенные для обороны нового рубежа войска были объединены под управлением Лужской оперативной группы (ЛОГ), которую возглавил заместитель командующего войсками Северного фронта генерал-лейтенант К. П. Пядышев. В нее вошли 191, 177 и 70-я стрелковые дивизии, училище и отдельная горнострелковая бригада. Позднее предполагалось прибытие трех дивизий народного ополчения. Перед основной позицией была намечена полоса предполья, оборона и оборудование которой были поручены специально созданным отрядам заграждения. Интересно отметить, что задачи отряды заграждения получили от штаба Северного фронта еще ночью 4 июля. Приказы были написаны словно под копирку и предписывали «подготовить к массовому разрушению все дороги, мосты, как на железных, так и грунтовых дорогах»^[249]. Также предполагалось минирование мостов, устройство заграждений на дорогах (минирование, завалы, противотанковые рвы). Разница была лишь в наряде сил для формирования отрядов разных соединений. Устройство полосы предполья предполагалось завершить уже к 8 июля. Отрядам заграждения предписывалось: «В случае наступления превосходных сил противника, обороняя рубежи заграждений, отходить»^[250]. Их задачей было выиграть время на занятие и подготовку основными силами соответствующей дивизии.

Следует подчеркнуть, что на момент подписания приказа на формирование ЛОГ не все формально подчиненные группе войска уже имелись в распоряжении генерала Пядышева. С Карельского перешейка снимались и перебрасывались на Лугу 70-я стрелковая дивизия и 10-й мехкорпус (без 198-й мотодивизии).

Одним из первых распоряжений генерала Пядышева стал вывод потрепанных соединений Северо-Западного фронта, действующих перед Лужским рубежом, в тыл на переформирование. Вечером 10 июля он приказывает:

«Чтобы обеспечить свободу маневра, восстановить боеспособность и управление в частях, которые вели бой с противником в районе г. Пскова и сев. — вост. Пскова — 183, 118 и 111 сд форсированным маршем выводятся за рубеж главной оборонительной позиции»^[251].

Решение это трудно и критиковать, и однозначно поддержать. С одной стороны, из боя выводились соединения, еще сохранявшие некий ненулевой боевой потенциал. Учитывая, что им на смену на Лужском рубеже сосредотачивались ополченцы и училища, решение Пядышева выглядит излишне радикальным. С другой стороны, потерпевшие поражение в боях под Псковом дивизии переживали упадок боевого духа и могли быть окончательно рассеяны противником. Три дивизии гуськом, одна за одной, выводились за Лужский рубеж через Струги Красные и Плюссу.

Близость к Ленинграду и Балтийскому флоту сразу наложила свой отпечаток на характер вооружения и оснащения Лужской оперативной группы. Основная часть морских железнодорожных артустановок, участвовавших в Великой Отечественной войне, была сосредоточена на Ленинградском направлении. В первые недели войны основной задачей командования Балтийского флота было спасение железнодорожных батарей от их захвата противником. Теперь пришел их час. В состав войск ЛОГ были включены 11-я батарея 356-мм артустановок ТМ-I-14 (командир — капитан М. И. Мазанов), а также 12-я и 18-я батареи транспортеров ТМ-I-180 со 180-мм орудиями. 18-я батарея капитана В. П. Лисецкого была успешно выведена из Лиепаи. Теперь она заняла позиции на правом фланге Лужского рубежа. 12-я батарея была эвакуирована из Эстонии, и 9 июля ее выдвинули в район Новгорода.

Вскоре последовали организационные мероприятия, коснувшиеся всей системы управления войсками на дальних подступах к Ленинграду. 10 июля 1941 г. Государственный Комитет Обороны для более оперативного руководства фронтами образовал Главнокомандования Северо-Западного, Западного и Юго-Западного направлений. Главнокомандующим вооруженными силами Северо-Западного направления был назначен Маршал Советского Союза К. Е. Ворошилов, членом Военного совета — секретарь ЦК ВКП(б), Ленинградских обкома и горкома партии А. А. Жданов, начальником штаба — генерал М. В. Захаров. Главнокомандованию Северо-Западного направления были подчинены войска Северного и Северо-Западного фронтов и силы Балтийского и Северного флотов. Климента Ефремовича Ворошилова, конечно, принято считать одиозной фигурой. Однако нельзя не заметить, что М. В. Захаров был одним из самых опытных и толковых советских штабистов Великой Отечественной.

^{«Штыком коли!» Боевая подготовка ленинградского ополчения}

Над Ленинградом на тот момент нависла, без всякого преувеличения, смертельная угроза. В своем дневнике Гальдер описывал совещание в Ставке Гитлера 8 июля 1941 г., на котором тот высказался без обиняков: «Непоколебимо решение фюрера сровнять Москву и Ленинград с землей, чтобы полностью избавиться от населения этих городов, которое в противном случае мы потом будем вынуждены кормить в течение зимы». Это предполагалось сделать силами авиации.

Цена поражения в боях на Лужском рубеже для советских войск была бы непомерно высока. Однако нормальному развертыванию советских войск на оборонительных позициях под Лугой помешало стремительное развитие событий на фронте, быстрый прорыв 4-й танковой группы через укрепления на старой границе. Уже 12 июля немецкие части вышли на р. Плюсса.

Плотность построения советских войск к тому моменту была крайне низкой и далеко отставала от уставных норм. На Лужском рубеже к моменту выхода к нему противника на фронте общей протяженностью в 280 км оборонялись всего три стрелковых дивизии, одна горно-стрелковая бригада и два военных училища. Соответственно 191-я стрелковая дивизия занимала оборону по восточному берегу р. Нарва на чудовищном фронте 70 км. Ленинградское пехотное училище им. Кирова (2000 чел.) занимало фронт 18 км, Ленинградское стрелково-пулеметное училище (1900 чел.) — 25 км, 177-я стрелковая дивизия — 28 км, 1-я ДНО (10 358 чел.^[252]) — 20 км, 1-я горно-стрелковая бригада (5800 чел.) — 32 км. Более того, между соединениями имелись достаточно протяженные неприкрытые участки.

Первым противником немецких механизированных соединений стали отряды, выдвинутые в предполье. Отбросив дезорганизованные остатки 90-й стрелковой дивизии Северо-Западного фронта на дальних подступах к Луге, немцы 12 июля вступили в боевое соприкосновение с частями прикрытия Северного фронта. Их встретили подразделения 483-го полка 177-й стрелковой дивизии, оборонявшие передний край полосы предполья. Как и следовало ожидать, под атакой танков и мотопехоты немецкой элитной дивизии впервые оказавшийся на фронте 483-й полк отошел.

Реакция на вторжение противника в предполье последовала незамедлительно. Уже 13 июля М. Попов поставил задачу находившемуся в резерве севернее Луги 10-му механизированному корпусу контратаковать и оттеснить противника на южный берег р. Плюсса и выбить его из самой Плюссы. Фактически это было прощупывание вторгнувшегося в предполье противника. Командир мехкорпуса генерал-майор Лазарев создал маневренную группу в составе двух батальонов мотопехоты, батальона танков (32 БТ), 4-орудийной батареи 122-мм гаубиц и нескольких более мелких частей. Командиром маневренной группы был назначен полковник А. Г. Родин. Кавалькада танков, грузовиков и тягачей отправилась навстречу неизвестности.

^{Командир группы 24-й танковой дивизии А. Г. Родин (послевоенный снимок)}

Сегодня мы знаем, что группа Родина выдвигалась прямиком в пасть тигра, навстречу частям моторизованного корпуса Рейнгардта, перемоловшим до этого куда более сильные части и соединения. Поздним вечером 13 июля группа сосредоточилась в районе деревни Бор. Здесь Родин попытался организовать взаимодействие со стрелковыми частями.

В 7.00 14 июля группа полковника Родина перешла в наступление. Она наступала двумя отрядами, один атаковал вдоль шоссе Луга — Псков, второй — севернее шоссе. Родин не зря вечером предыдущего дня договаривался с командирами стрелковых частей. Пехота 483-го полка наступала еще севернее, ближе к железной дороге, в направлении на Плюссу. Тем самым Родин избежал распыления сил своей группы между двумя направлениями — вдоль шоссе и на город Плюссу.

Противником советских частей в этом бою была боевая группа Вестховена из состава 1-й танковой дивизии. Немцы отмечали, что их атаковали при мощной артиллерийской поддержке. Однако силы были неравны. Три десятка БТ не могли сделать того, что не удавалось КВ. Первый отряд группы Родина успеха не имел, он был встречен огнем противотанковых пушек и минометов из стоявшей на шоссе деревни Милютино. Напротив, второй отряд нанес удар по колонне противника в составе 15 танков, 160 крытых грузовиков и 50 мотоциклов. Колонна была частично уничтожена, а частично отошла на Плюссу и Милютино. Этот эпизод подтверждается противником, в ЖБД 1-й танковой дивизии отмечалось: «Наступающие колонны севернее моста в Плюссе неожиданно обстреляны вражескими танками». Тем не менее выполнить поставленную задачу группе Родина не удалось. Как отмечалось в советских документах, «дальнейшее продвижение контрударной группы было остановлено организованным огнем и противодействием танков, которые противник подтянул, стремясь парализовать действия наших частей». Здесь красные командиры не лукавили. Немцы действительно целиком ввели в бой танковый полк 1-й танковой дивизии.

В ходе боя группа Родина потеряла 15 танков и 2 бронемашины, примерно половину своего состава. Если бы сражение продолжилось, то, скорее всего, она была бы разгромлена, подобно тому, как были разгромлены части 1-го мехкорпуса под Псковом и Островом. Однако на тот момент немцы вовсе не были настроены драться на подступах к Ауте. Они уже спешили совсем в другую сторону. Боевая группа Крюгера той же 1-й танковой дивизии уже была довольно далеко. В ЖБД XXXXI корпуса с досадой отмечалось: «1-я тд просит поскорее высвободить боевую группу Вестховена, чтобы отправить ее вслед за группой Крюгера». Группу Вестховена по мере подхода с марша сменяла пехота 269-й пехотной дивизии. Отряд Родина был для немцев не препятствием, которое нужно было сокрушить на пути к очередной цели наступления, а помехой для перегруппировки. Собственно, атакованная советскими танкистами группа танков и грузовиков двигалась параллельно линии соприкосновения войск сторон. Видимо, охранением маршевой колонны немцы в этот раз пренебрегли.

^{Танки 35(t) на марше. Важным достоинством этих машин была высокая механическая надежность}

Иногда утверждается, что именно решительные действия советских частей под Лугой заставили германское командование развернуть XXXXI корпус на другое направление. Эту версию озвучивает, например, известный советский историк начального периода войны В. А. Анфилов: «Наши отходившие 24-я танковая и 177-я стрелковая дивизии, поддержанные активными действиями авиации, южнее Луги оказали упорное сопротивление 41-му моторизованному корпусу, который рвался к Ленинграду. В результате этого генерал Гёпнер решил отказаться от прямого прорыва на Лугу и повернул главные силы корпуса на северо-запад, чтобы, как доносил он командующему группой армий „Север“, быстрее и неожиданнее прорвать оборону советских войск и нанести удар на Ленинград»^[253].

Анализ обстановки по немецким документам заставляет отказаться от этого предположения. Анфилов ссылается без цитирования на некое решение Гёпнера, возможно, это просто оборот речи. Однако на данный момент достаточно фактов для вывода о том, что поворот начался еще до встречи с группой Родина. К моменту начала наступления группы Родина решение о повороте уже было принято к исполнению и от результатов атаки бэтэшек не зависело. Еще ранним утром 14 июля боевая группа Рауса находилась у Заручья, далеко к северу от шоссе Псков — Луга. В том же направлении уже двигалась боевая группа Крюгера из 1-й танковой дивизии. Задолго до атаки группы Родина маршрут движения немецких частей был просчитан до Ляды и севернее. Более того, немецким командованием был продуман вопрос с заменой подвижных частей на подступах к Луге пехотой. Для этого была вновь, как под Островом, предпринята перевозка 269-й пехотной дивизии автотранспортом.

В истории 269-й дивизии отмечались трудности с перевозкой: «Транспортировка дивизии не заладилась. Часть транспортных средств, поставляемых танковой дивизией и танковой группой, прибыла с большим опозданием. Кроме того, транспорта было недостаточно». Тем не менее пехотные части оказались под рукой для смены 1-й танковой дивизии. То есть решение об этом было принято заранее, до того как танки группы Родина появились на горизонте.

Что же заставило немцев отступить от своих привычек и свернуть с шоссе Псков — Луга? Главным союзником Красной армии в боях на Луге были условия местности. Подполковник И. С. Павлов, начальник штаба 177-й стрелковой дивизии, позднее вспоминал: «Кто бывал под Лугой, тот знает, что местность там сильно пересеченная, лесистая и болотистая. Высотки перемежаются с низинами, небольшими озерами, речками и ручейками. Тактически грамотное использование ее в сочетании с огнем открывало большие возможности для создания прочной обороны»^[254].

Трудности с преодолением советской обороны в труднодоступной местности не сразу были осознаны германским командованием. Более того, вскоре возникли серьезные разногласия относительно того, как избежать досадных задержек в наступлении из-за условий местности. На том же совещании 8 июля, на котором Гитлер пообещал сровнять Ленинград с землей, он сформулировал свое видение дальнейшего наступления группы армий «Север». Гальдер пометил в дневнике, что фюрером была «подчеркнута необходимость отрезать Ленинград с востока и юго-востока сильным правым крылом танковой группы Гёпнера». Сам начальник штаба Сухопутных войск был согласен с фюрером, далее он написал: «Эта идея является правильной».

Однако если из высших сфер Гёпнеру адресовались «правильные идеи» об акценте на правом крыле, снизу он получал прямо противоположные предложения. В своем докладе Гёпнеру генерал Рейнгардт еще 12 июля прямо указывал: «Противник сражается упорно и имеет на своей стороне все преимущества местности». В целом картина, которую нарисовал командир XXXXI корпуса в своем докладе командующему танковой группой, была преисполнена уныния:

«Даже если корпусу благодаря самоотверженности солдат доселе удавалось за один день преодолевать большие пространства и при этом громить крупные силы противника, то теперь этого вряд ли можно ожидать. Обусловленная местностью невозможность добиваться быстрых и решительных успехов за счет концентрации превосходящих сил, в первую очередь танков и артиллерии, приводит к трудному и долгому прогрызанию возникающей снова и снова обороны противника. Авангарды вынуждены в одиночку вести борьбу на главной дороге и но обе стороны от нее, в то время как крупные силы дивизий бездействуют в тылу на немногочисленных дорогах, потому что плохие дороги и болота не позволяют им осуществить развертывание. В этих условиях воздействие ударов вражеской авиации увеличивается, поскольку скопившиеся в ограниченном пространстве массы транспорта представляют собой заманчивые цели. Из всех этих сложностей я должен сделать вывод, что наступление корпуса весьма замедлится, и войска, которые ранее благодаря полноценному использованию своего вооружения продвигались на 50 км и более в день, вынуждены будут прилагать те же усилия, чтобы продвинуться не более чем на 10 км — при том, что преодолеваемые препятствия будут постепенно истощать их силы»^[255].

Если уж обсуждать вопрос о том, чьи действия заставили немцев принять решение о смене направления наступления, то в качестве первого кандидата будут выступать остатки отброшенных от Пскова соединений, а не подразделения Лужской оперативной группы. На момент написания доклада Рейнгардта (12 июля) в бой успели вступить только части прикрытия Лужского рубежа. В качестве выхода из тупика Рейнгардт деликатно предлагал: «Не мне оценивать, должен ли корпус в этих условиях быть переброшен туда, где лучшие условия местности позволят ему продвигаться быстрее — я подразумеваю в первую очередь путь через Эстонию и дефиле у Нарвы на Ленинград. Однако я должен, по меньшей мере, просить о том, чтобы корпусу было разрешено развернуться влево между шоссе Псков — Ленинград и озером Пейпус. Это позволит отойти от большой дороги, которая ведет по плохой местности и привлекает врага в район, который, судя по карте, готовит меньше сложностей»^[256].

На практике это означало акцент не на правом, а на левом крыле 4-й танковой группы. Соображения относительно сложных условий местности были достаточно очевидными для командования группы армий «Север». Несколько позднее начальник штаба группы армий докладывал, что «было с самого начала ясно, что после прорыва русских оборонительных линий на [старой. — А. И.] границе решающий удар (вдоль дороги Псков, Луга, Ленинград) будет наноситься в не особенно благоприятной для танков местности»^[257]. Поэтому Гёпнер пошел навстречу своему подчиненному, и танковые соединения XXXXI моторизованного корпуса были развернуты на север. Тем самым направление наступления корпуса Рейнгардта переносилось с линии Луга — Ленинград на линию Гдов — Ленинград. Никакого организованного сопротивления на маршруте движения XXXXI корпуса не было. После разворота на север он оказался в 80-километровом разрыве между 118-й и 90-й стрелковыми дивизиями. Они отходили в разных направлениях: первая на север на Гдов, вторая — на северо-восток к Луге. План Пядышева по организованному выводу 118-й дивизии за Лужский рубеж был сорван. Дорогу ее частям преградили вражеские моторизованные колонны. Теперь к Луге можно было выйти кружным путем через Гдов и Кингисепп.

Помешать маневрированию противника перед новым рубежом обороны могла авиация. Она сразу же активно взялась за дело. Самолеты 41-й авиадивизии бомбили продвигающиеся к низовьям реки Луги немецкие моторизованные колонны с высоты 400–1500 м под прикрытием истребителей. Сбрасывались ФАБ-100, ФАБ-50, зажигательные и ротативно-рассеивающиеся бомбы.

С богатым перечнем номенклатуры сброшенных на головы немцев авиабомб любопытно сравнить воспоминания Э. Рауса. Он описывает столкновение со «сталинскими соколами» при подходе к Поречью в следующих выражениях: «Внезапно раздался крик: „Вражеские самолеты!“ Но самолеты нас не атаковали, и марш продолжался. Затем самолеты прилетели еще раз, помигали нам лампами и сбросили записку. „Опознайте себя, или мы вас обстреляем“, — прочитал мой переводчик. Записка была написана открытым текстом. Я отдал приказ продолжать движение и не обращать внимания на разбрасываемые бумажки»^[258]. Как мы видим, в действительности экипажи бомбардировщиков СБ обходились без подобных церемоний и ссыпали на головы врага все то, чем их снабдила промышленность.

Однако авиация в одиночку даже в условиях относительной свободы действий не могла остановить продвижение немецких подвижных соединений к низовьям Луги. 14 июля 1941 г. боевая группа Рауса из 6-й танковой дивизии вышла к р. Луга в районе Поречье. Предназначенная для обороны на этом участке 2-я ДНО еще находилась в стадии перевозки по железной дороге, и ее первые эшелоны только разгружались на станции Веймари. Началось одно из самых драматичных сражений за плацдармы в истории 1941 г.

^{Захваченный немцами мост в Поречье}

Мост через Лугу у деревни Поречье обороняло подразделение 2-й дивизии НКВД численностью около полусотни бойцов. Старший лейтенант Н. Богданов, начальник строительного участка оборонительного рубежа под Кингисеппом, вспоминал, что с самолета им был сброшен вымпел, предупреждавший о приближении немецких танков со стороны Гдова. Штаб строительного участка лейтенанта Богданова располагался в деревне Ивановское, дальше по шоссе от Поречья. На строительстве оборонительного рубежа было занято около 10 тыс. ленинградцев. Для захвата моста немцами было задействовано подразделение «Бранденбург», об этом упоминает историограф группы армий «Север» В. Хаупт. Описание событий Богдановым подтверждает именно эту версию:

«Навстречу мне бежал боец-пограничник. Срывающимся от волнения голосом он рассказал о происшедшем. Их взвод нес охрану моста через Лугу. Они видели, как к часовому подъехала наша грузовая машина ЗИС. Остановилась. Часовой что-то спрашивал. Из кузова выскочило несколько солдат в красноармейской форме. Кто-то выстрелом убил часового. Своротив шлагбаум, машина двинулась вперед. Потом появились мотоциклисты. Бойцы взвода охраны выскочили из казармы. Залегли кто где, в суматохе даже не успели занять окопы и забыли в казарме ручной пулемет. Стреляли из винтовок. Подошла еще машина с вражескими автоматчиками. Ну, наши и побежали…»^[259].

Лейтенант сразу же послал связного с приказом для невооруженных строителей отходить лесами на станцию Веймари. Богданов датирует эти события 13 июля, однако это очевидная ошибка — плацдарм у Поречья был захвачен днем позже, 14 июля. Пользуясь отсутствием противодействия, немцы расширили плацдарм до деревень Ивановское и Юрки. Главной угрозой для захвативших плацдарм на Луге немецких частей поначалу была авиация. Благодаря энергичным атакам советских летчиков ситуация оценивалась немецким командованием как критическая. В ЖБД XXXXI корпуса 14 июля 1941 г. указывалось:

«Угрожающее положение, в котором находятся слабые силы 6-й тд на плацдарме из-за постоянных бомбежек противника, заставляет командира корпуса позвонить командующему ТГр. Он подчеркивает, что, если до конца дня господство противника в воздухе не прекратится, корпус не сможет гарантировать удержание плацдарма. Командование ТГр должно позаботиться о том, чтобы Люфтваффе продвигалось вперед и временно довольствовалось полевыми аэродромами. Базы наших истребителей сейчас слишком далеко в тылу для того, чтобы они могли эффективно поддержать действия наземных войск. Потери дивизий в людях и технике от бомбежек растут и частично снижают эффект внезапности»^[260].

Ситуация в целом была достаточно типичной. Буквально за две недели до описываемых событий на Украине прорвавшаяся вперед к Острогу 11-я танковая дивизия XXXXVIII корпуса Кемпфа серьезно пострадала от ударов с воздуха. Советские передовые отряды на подходе к Одеру и на одерских плацдармах в январе и первых числах февраля 1945 г. тоже подвергались массированным атакам авиации противника. ВВС просто не успевали развертывать аэродромы для эффективного прикрытия вырвавшихся вперед частей. Это был звездный час для ударной авиации. Несмотря на потери, понесенные в первые дни войны от ударов по аэродромам, советские ВВС еще сохранили боеспособность и стремились в максимальной степени повлиять на обстановку на земле.

Невзирая на обоснованные жалобы со стороны командования XXXXI моторизованного корпуса, нельзя сказать, что 1-й воздушный флот в эти дни вообще бездействовал. Немецкие истребители, конечно, не могли эффективно прикрыть передовые части танковых соединений. Главные силы эскадры JG54 базировались в тот момент в районе Острова. Ответом Люфтваффе на всевозрастающую активность «сталинских соколов» стали удары по аэродромам бомбардировщиками. Однако их эффективность была уже гораздо ниже, чем в первые дни войны. В оперсводке штаба ВВС Северного фронта за 13 июля указывалось, что в результате ударов по аэродромам «есть убитые и раненые, матчасть самолетов из-под удара пр-ка своевременно выводилась»^[261]. Тем не менее утром следующего дня, в 5.15—6.30 14 июля, большая группа из 15 Ю-88 атаковала аэродром Сиверская и сожгла на земле 2 СБ и 2 Пе-2.

^{Подбитые в районе Поречья танки ЛКБТКУКС: Т-34 и экранированный КВ}

Передовой отряд 1-й танковой дивизии двигался к низовьям Луги 14 июля практически по пятам 6-й танковой дивизии — другой дороги просто не нашлось. Продираясь по плохим дорогам, отряд вышел к низовьям Луги, также «подвергаясь сильным ударам противника с воздуха». Для движения по разбитой дороге приходится настилать сотни метров гатей и засыпать воронки авиабомб. Немцев подгоняло вперед сообщение воздушной разведки о том, что мост через Лугу у Сабска находится в неповрежденном состоянии. Однако под Сабском оборону успело занять пехотное училище им. С. М. Кирова. Когда около 20.00 (берлинского времени) немецкий отряд подходит к мосту, тот взлетает на воздух прямо на глазах опешивших мотострелков. Капитан В. Сергеев, командир роты училища, вспоминал:

«Я не знаю, сколько Раввин заложил взрывчатки, видно, с „запасом“. Грохот раздался неимоверный, даже у меня заложило уши. В воздух, как спички, подняло доски, бревна, разные обломки. Мост исчез в дыму и пыли. От падающих обломков бурлила, поднималась фонтанами вода.

Потом все стихло. Успокоилась Луга. Моста как и не было. Остались торчать несколько свай, вниз по течению плыли обломки.

Некоторое время немцы молчали. Молчали и мы. А потом началось такое, что и передать трудно. Артиллерия, минометы, пулеметы, автоматы — все, что стреляло, било по нашему переднему краю»^[262].

Немцам приходится переходить Лугу вброд под огнем. Как записано в ЖБД 1-й танковой дивизии, «после тяжелого боя, оттеснив хорошо окопавшегося противника», отряд захватывает небольшой плацдарм в районе Бол. Сабска. Этот плацдарм был выше по течению Луги, чем плацдарм Рауса у Поречья. Советские данные отрицают захват плацдарма под Сабском с первого раза, считается, что первую атаку курсанты отбили.

Если бы в этот момент почерневшие от дорожной пыли солдаты и офицеры 1-й танковой дивизии подняли головы, они бы смогли разглядеть в небе истребители с крестами на крыльях. Реакцией на процитированную выше жалобу германских командиров в вышестоящие инстанции стала высылка в район действий передовых частей корпуса Рейнгардта истребителей из JG54 вечером 14 июля. Это сразу обошлось 41-й авиадивизии в 3 СБ сбитыми и 1 СБ, не вернувшимся с боевого задания в районе Сабска. На эти три самолета могут претендовать пилоты 4, 8 и 9-го отрядов JG54. Советские истребители заявили о двух сбитых Me-109, но пока данные противника эту заявку не подтверждают. Также атаке истребителей подвергся разведчик Пе-2 отдельной разведгруппы в районе Гдова. Однако эта вспышка активности Люфтваффе на большом удалении от своих аэродромов принципиально изменить обстановку не могла.

15 июля к ударам по занятым немцами плацдармам в районе Ивановского и Сабска подключилась авиация Балтийского флота. Истребители ВВС КБФ вылетали на задание с подвешенными эрэсами. Над плацдармами и на подступах к ним разверзлись небеса. Бомбардировщики СБ 41-й авиадивизии бомбили и поливали огнем турельных пулеметов наконец-то остановившиеся немецкие части. В ЖБД 1-й танковой дивизии появляются апокалипсические нотки: «После того как в течение ночи и в ранние утренние часы боевая группа [Крюгера] подверглась нескольким бомбежкам противника, в течение первой половины дня положение в воздухе становится почти невыносимым. Противник бомбит каждую отдельную машину, отыскивает позиции артиллерийских и зенитных орудий, разрушает воронками дорогу»^[263]. Слова, которые мы привыкли слышать применительно к советским частям, не правда ли? Уже ранним утром, в 5.00, 15 июля командир дивизии генерал-лейтенант Фридрих Кирхнер получает ранение осколком авиабомбы. Командование дивизией принимает 49-летний генерал-майор Вальтер Крюгер. Как и многие немецкие танковые командиры, он был из кавалеристов. Вторую мировую войну Крюгер, впрочем, встретил командиром пехотного полка. Однако уже в феврале 1940 г. он становится командиром 1-й стрелковой бригады, проходит вместе с Кирхнером Французскую кампанию и в апреле 1941 г. получает звание генерал-майора.

Вопреки утверждениям в мемуарах Рауса об эффективном огне зениток, ни 41-я авиадивизия, ни ВВС КБФ потерь 15 июля не имели. Согласно немецким документам, назначенный для ПВО плацдармов зенитный дивизион из-за пробок просто не прибыл.

С первых часов после захвата немцами плацдарма у Сабска за него развернулись жестокие бои. По немецким данным, уже утром 15 июля курсанты атаковали их при поддержке тяжелых танков. Во второй половине дня немцы атакуют и расширяют плацдарм. В ЖБД 1-й танковой дивизии отмечается: «Враг сражается исключительно упорно, его уничтожают с помощью огнеметов и в рукопашном бою». К вечеру к плацдарму под Сабском подтягивается мотоциклетный батальон дивизии, мотоциклы преодолевают дорожные условия лучше машин. Оборона плацдарма усиливается.

По итогам дня немецкое командование оценивало обстановку в воздухе как достаточно серьезную. В ЖБД XXXXI корпуса указывалось: «В телефонном разговоре начальник штаба корпуса требует у начальника штаба ТГр в качестве предпосылки дальнейшего наступления корпуса организацию достаточной воздушной поддержки»^[264]. Танкистам было предложено подобно Мюнхаузену вытаскивать себя самостоятельно за косицу из болота — захватить для Люфтваффе аэродром в Гдове. Для захвата города и аэродрома была выделена 36-я моторизованная дивизия. Она вышла к Гдову утром 16 июля. Дробление сил корпуса Рейнгардта приобрело законченный вид. Теперь его соединения были разбросаны на фронте почти в 150 км. Кроме того, все три дивизии XXXXI корпуса снабжались по одной плохой дороге, местами шириной всего в одну полосу. Разреженное построение советских войск на Лужском рубеже в какой-то мере было компенсировано разреженными боевыми порядками их противника.

^{Т-34 ЛКБТКУКС, подбитый частями 6-й танковой дивизии}

Серьезную поддержку войскам на Лужском рубеже оказывает авиация. Несмотря на плохие погодные условия, 41-я авиадивизия под прикрытием истребителей 39-й авиадивизии бомбила район Сабска и Осьмино. Только ФАБ-100 было сброшено 156 штук. Истребители летали на сопровождение СБ с эрэсами и охотились на грузовики на дорогах. В ЖБД немецкой 1-й танковой дивизии указывалось: «Противник господствует в воздухе. У зениток проблемы с боеприпасами. Из-за перегрузки неоднократно происходят разрывы снарядов в канале ствола». Следует отметить, что шквальный огонь зенитных автоматов дал некоторые, хотя и достаточно скромные, результаты: 41-я авиадивизия потеряла 16 июля 2 СБ, 39-я авиадивизия — 1 И-16, сбитый огнем с земли.

Ввиду активности советских ВВС немецкие части на плацдармах оказались даже без обычной палочки-выручалочки Панцерваффе — «тетушек-Ю» с горючим и боеприпасами. В ЖБД XXXXI корпуса 16 июля отмечалось: «Из-за плохих дорог и сохраняющейся угрозы коммуникациям снабжение плацдармов затруднено. Снабжение по воздуху из-за плохой погоды возможно лишь в ограниченных масштабах, поскольку можно использовать только Ю-88, применение транспортных самолетов невозможно по причине активности вражеских истребителей»^[265]. Это означало, что предметы снабжения сбрасывались с бомбардировщиков в парашютных контейнерах. Для освобождения путей снабжения принимались самые радикальные меры. Весь транспорт, который мешал движению, был попросту сброшен с дороги в болото. В ЖБД XXXXI корпуса прямо указывается: «Наши личные и материальные потери от вражеской артиллерии и авиации растут темпами, внушающими беспокойство».

Все это заставляло немцев торопиться с захватом Гдо ва. Помимо моторизованных частей, в боях за город принимает участие передовой отряд 58-й пехотной дивизии (усиленный разведбат). Однако уже вечером 16 июля стало понятно, что эти усилия напрасны. Пришли известия, что под Сольцами попали в окружение части LVI корпуса Манштейна. Основные силы I авиакорпуса 1-го воздушного флота были задействованы именно там, в том числе для снабжения окруженной группировки. Менять уже принятые решения было поздно. Продолжая выполнять поставленную задачу, уже в сумерках части 36-й мотопехотной дивизии с боем берут совершенно бесполезный аэродром Гдов. Как аэродром Люфтваффе, он не был востребован 1-м воздушным флотом. Для создания «воздушного зонтика» над боевыми порядками 4-й танковой группы на аэродром Зарудье к юго-востоку от города Ляды на Плюссе 17 июля были перебазированы I и II группы эскадры JG54 (около 40 самолетов Bf 109F-2). Это позволяло Люфтваффе, по крайней мере, пытаться усидеть на двух стульях и прикрывать и низовья Луги, и район Сольцов. Тем не менее истребительное прикрытие налетов на плацдармы стало жизненно необходимым как для бомбардировщиков ВВС КБФ, так и для 41-й авиадивизии.

^{Еще один подбитый Т-34 полка ЛКБТКУКС}

Бессмысленное, но беспощадное сражение за Гдов тем временем продолжалось. 118-я стрелковая дивизия и так имела приказ на отход, а аэродром в связи с изменением обстановки уже был не нужен. К вечеру 16 июля немецкие части создали угрозу перехвата железной дороги и грунтовых путей, идущих из Гдова на север. Это заставило штаб М. Попова санкционировать отход 118-й стрелковой дивизии. Он начался в 20.00, но к тому моменту кольцо окружения было почти замкнуто. Два стрелковых и оба артиллерийских полка дивизии были вынуждены пробиваться из «котла» с боем. К 17 июля их остатки численностью около 2 тыс. человек вышли к своим. Прибывший на поле боя пехотный полк из 58-й пехотной дивизии фактически прибывает к шапочному разбору и в сражении уже практически не участвует. В ЖБД ГА «Север» захват Гдова отмечался как заметный успех: «На участке 18-й армии 17 июля были уничтожены или взяты в плен крупные силы 118-й стрелковой дивизии в районе Гдова. В плен попали начальник опер. отдела и начальник развед. отдела этой дивизии»^[266].

Остальные части 118-й дивизии и ее штаб были вывезены в Нарву по Чудскому озеру силами Чудской военной флотилии. Она была создана буквально за несколько дней до описываемых событий. В Ленинграде наскребли 427 человек личного состава, два 76-мм орудия с «Авроры», несколько 45-мм пушек. Преодолев за 28 часов 250 км, буквально перед носом спешащих в низовья Луги немецких танков, 13 автомашин прибыли в Гдов и занялись перевооружением учебных кораблей. Ядро Чудской флотилии составили три учебных корабля — «Нарва», «Эмбах» и «Исса» водоизмещением 110–150 тонн. Они были вооружены 76-мм и 45-мм пушками и переклассифицированы в канонерские лодки. Кроме того, в состав флотилии вошли посыльное судно «Уку», 7 озерных и речных пароходов, 13 моторных катеров и несколько барж. 17 и 18 июля свежеиспеченная флотилия участвовала в эвакуации из Гдова окруженных советских частей.

Несмотря на прорыв и эвакуацию по озеру, 118-я стрелковая дивизия была фактически добита в Гдове после своего неудачного дебюта под Псковом и Островом. По донесению командира соединения генерал-майора Гловацкого, дивизия на 18 июля «являлась небоеспособной». Немцами было заявлено о захвате 2000 пленных и множества трофеев, также указывалось, что «противник потерял более 1000 человек убитыми и часть флотилии Чудского озера». Последнее утверждение, впрочем, является очевидным преувеличением. Чудская флотилия потерь под Гдовом не понесла.

Вычленить потери под Гдовом из всех потерь соединения не представляется возможным. Позднее, когда были подсчитаны потери 118-й стрелковой дивизии с момента вступления ее в бой и до 25 июля, они составили внушительную цифру 7089 человек, в том числе 74 человека убитыми и 6754 человек пропавшими без вести^[267]. Называя вещи своими именами, соединение было разгромлено, размазано тонким слоем по пространству от Острова до Гдова. Теперь ее вывод на доукомплектование был более чем оправданным.

Развивая наступление от Гдова, немцы вошли в соприкосновение со 191-й стрелковой дивизией Лужской оперативной группы. Все части и соединения ЛОГ постепенно втягивались в сражение. Теперь на пути немецких войск в Ленинград оставались только они. Относительная свобода действий в воздухе позволила советскому командованию 15–16 июля эффективно вести разведку и установить перегруппировку сил противника от Луги к Кингисеппу.

Типовым решением в такой обстановке был контрудар по захваченному противником плацдарму. Советское командование действовало в полном соответствии с общими канонами. По мере прибытия эшелонов с частями 2-й ДНО было решено атаковать плацдарм в районе Ивановского и Поречья. Командовал 2-й ДНО 39-летний Герой Советского Союза полковник Н. С. Угрюмов, отличившийся в ходе советско-финской войны. Как и многие герои «зимней войны» (Кирпонос, Музыченко), он быстро продвинулся по служебной лестнице. Командующий фронтом М. Попов позднее писал: «Понимаю, как трудно Угрюмову. За год от комбата до командира дивизии выдвинулся»^[268].

Здесь самое время сказать несколько слов о ленинградском ополчении. С 27 июня в городе на добровольной основе началось формирование Ленинградской армии народного ополчения (ЛАНО). 30 июня был создан штаб армии и началось формирование первых трех дивизий. Соответственно 1-я ДНО^[269] считалась сформированной уже 9 июля, а 2-я и 3-я ДНО — с 10 июля 1941 г. Командным составом до батальона ополченческие дивизии комплектовались из запаса, а от батальона и выше обеспечивались за счет ресурсов Ленинградского округа. 1-й стрелковый полк 2-й ДНО состоял в основном из рабочих завода «Электросила»; 2-й — фабрик «Скороход», «Пролетарская победа» № 1 и № 2; 3-й — из добровольцев Ленинского, Куйбышевского и Московского районов. В артиллерийский полк влились работники Ленмясокомбината, а также студенты института и техникума авиаприборостроения.

По состоянию на вечер 11 июля 2-я ДНО насчитывала 9210 человек. Винтовками дивизия полковника Угрюмова была обеспечена полностью. На 9210 человек имелось 7650 винтовок и еще 1000 карабинов. Однако ощущался недостаток ручных пулеметов, что давало только два ручных пулемета в стрелковом взводе. По состоянию на 12 июля станковых пулеметов было 70 из 166 положенных по штату. Противотанковых орудий не было вовсе. При этом полевая артиллерия имелась, до 152-мм калибра включительно, всего в артполку 2-й ДНО было 35 орудий. Самой главной проблемой ополченцев была подготовка. До 50 % рядовых ополченцев 2-й ДНО (Московского района) никакой подготовки не имели. Должности младшего командного состава замещались рядовыми. Как прямо указывалось в докладе о боевой готовности дивизии, «боевая подготовка, проводившаяся в процессе формирования, за краткостью срока, существенных результатов не дала, подразделения не сумели осуществить боевого сколачивания»^[270].

В заключение в докладе о боевой готовности 2-й ДНО указывалось: «Дивизия в основном готова для решения задач оборонительного боя»^[271]. Нельзя не подчеркнуть — «оборонительного». В германской армии существовал такой термин, как «боеспособность» — Kampfwert. Его градация предусматривала значения от I (готовность к любым наступательным задачам) до IV (готовность к ограниченным оборонительным задачам). Так вот в германской терминологии 2-я ДНО имела Kampfwert III (только оборона), не самый высокий, прямо скажем. 13 и 14 июля 2-я ДНО восемью эшелонами, семью по железной дороге с Витебского вокзала и одним эшелоном — автотранспортом отправилась на фронт. Упреждение 2-й ДНО с выходом на назначенные позиции означало настоятельную необходимость использовать ее для наступательных задач.

Может возникнуть закономерный вопрос: «Почему наступательных?» Здесь позволю себе напомнить слова Меллентина:

«Глубоко ошибается тот, кто благодушно относится к существующим плацдармам и затягивает их ликвидацию. Русские плацдармы, какими бы маленькими и безвредными они ни казались, могут в короткое время стать мощными и опасными очагами сопротивления, а затем превратиться в неприступные укрепленные районы. Любой русский плацдарм, захваченный вечером ротой, утром уже обязательно удерживается по меньшей мере полком, а за следующую ночь превращается в грозную крепость, хорошо обеспеченную тяжелым оружием и всем необходимым для того, чтобы сделать ее почти неприступной. Никакой, даже ураганный, артиллерийский огонь не вынудит русских оставить созданный за ночь плацдарм. Успех может принести лишь хорошо подготовленное наступление. Этот принцип русских „иметь повсюду плацдармы“ представляет очень серьезную опасность, и его нельзя недооценивать. И опять-таки против него есть лишь одно радикальное средство, которое должно применяться во всех случаях обязательно: если русские создают плацдарм или оборудуют выдвинутую вперед позицию, необходимо атаковать, атаковать немедленно и решительно. Отсутствие решительности всегда сказывается самым пагубным образом. Опоздание на один час может привести к неудаче любой атаки, опоздание на несколько часов обязательно приведет к такой неудаче, опоздание на день может повлечь за собой серьезную катастрофу. Даже если у вас всего один взвод пехоты и один-единственный танк, все равно нужно атаковать! Атаковать, пока русские еще не зарылись в землю, пока их еще можно видеть, пока они не имеют времени для организации своей обороны, пока они не располагают тяжелым оружием. Через несколько часов будет уже слишком поздно. Задержка ведет к поражению, решительные и немедленные действия приносят успех»^[272].

Все сказанное Меллентином о советских плацдармах в той же степени можно отнести к немецким плацдармам: «необходимо атаковать, атаковать немедленно и решительно». Обе стороны в сходных условиях поступали схожим образом. Вечные ценности в военном деле есть, и было бы странно изобретать для Красной армии какую-то особую и самобытную тактику и стратегию.

Руководство фронта понимало, что свежеиспеченная ополченческая дивизия сама по себе не обладает достаточными ударными возможностями для нанесения серьезного поражения противнику. Полковник Угрюмов вспоминал: «В Веймари приехал командующий поисками фронта. Он распорядился усилить дивизию двумя артиллерийскими дивизионами и ротой танков Ленинградских бронетанковых курсов усовершенствования комсостава и лишь после этого начинать наступление»^[273].

По приказу Ворошилова формировался сводный танковый полк ЛКБТКУКС^[274]. Для этого вся материальная часть курсов перебрасывалась на станцию Веймари. Уже 15 июля танковый полк ЛКБТКУКС был подчинен полковнику Угрюмову, и в тот же день последовала атака немецкого плацдарма у Ивановского. Раус описывает эту атаку следующим образом:

«Русские наступали несколькими волнами по обе стороны дороги и бежали к дамбе по совершенно открытой местности. Наша артиллерия, которая ранее обстреливала районы сосредоточения, теперь обрушила огневой вал на эту желто-коричневую массу. Пулеметы и танковые пушки открыли бешеный огонь, засыпав противника смертоносными снарядами. Атака захлебнулась буквально через несколько минут, и результатом этого бессмысленного поступка была только ужасная бойня. Но даже после этого атаки до вечера повторились еще трижды и каждый раз завершались неудачей»^[275].

Описание, надо сказать, достаточно типичное для немецких мемуаров и исследований пропагандистского характера. Когда в немецких мемуарах внезапно начинаются рассказы про неуязвимые Т-34 и КВ, а также про бурые массы «монголов», нужно сразу насторожиться. Обычно такими рассказами драпируют собственные провалы и неудачи. Данный случай не стал исключением.

По советским документам, атака плацдарма 15 июля вовсе не выглядит как наступление «людской волной». Более того, танкисты полка ЛКБТКУКС жаловались на пассивность пехоты. Задачей танкистов было «действовать в направлении Юрки — Ивановское, прижать противника к реке, отрезать пути отхода и уничтожить его»^[276].

Полк курсов атаковал вражеский плацдарм двумя группами. На правом фланге Ивановское атаковала рота БТ и рота тяжелых танков, на левом фланге — танки Т-26, 1 Т-34 и рота БТ. Танки ворвались в деревню Юрки, но не были поддержаны пехотой 2-й ДНО, и закрепить этот успех не удалось. Потери танкового полка ЛКБТКУКС за 15 июля составили 2 танка БТ-7, 3 танка Т-26, 1 танк Т-34 и 1 бронеавтомобиль. По всей видимости, это была первая «тридцатьчетверка», подбитая на Северо-Западном направлении, на дальних подступах к Ленинграду.

Согласно свидетельствам участников боев, в тот момент на участке 2-й ДНО находились и командующий фронтом, и командующий направлением. Согласно воспоминаниям начальника Инженерного управления Ленинградского фронта Б. В. Бычевского, Ворошилов и Попов лично наблюдали за боем: «Когда добрался под Кингисепп, там оказались и командующий фронтом генерал-лейтенант М. М. Попов, и Главком Северо-Западного направления Маршал Советского Союза К. Е. Ворошилов. Они стояли за пригорком, всего в пятистах метрах от окраины села Ивановское, занятого противником.

Ополченцы развернулись в цепь. Их первая попытка контратакой освободить село окончилась неудачей. Теперь шел огневой бой. Наши снаряды ложились в центре Ивановского, избы горели. Ветер временами доносил оттуда клубы дыма. В бинокль можно было разглядеть, как за изгородями на окраине передвигаются вражеские танки. Вспышки выстрелов выдавали их»^[277].

Бычевский также пересказывает аргументацию Ворошилова за немедленную атаку: «Выбить противника из села надо до ночи, пока еще он не закрепился. Сейчас там, видимо, только разведгруппа. Захватила броды на Луге и пустое село, пока вы дивизию выгружали. А ночью непременно подвалят главные силы»^[278]. Здесь Ворошилов, безусловно, ошибался. Плацдарм захватил не разведывательный батальон 6-й танковой дивизии, а полноценная боевая группа с артиллерией.

Тем не менее Юрки были отбиты у немцев ранним утром 16 июля. Захват деревни стоил полку ЛКБТКУКС потери трех танков. Это был локальный, но безусловный успех. Контратакой наспех собранными силами удалось сузить немецкий плацдарм. Надо сказать, что Раус в мемуарах тактично пишет, что «желто-коричневая масса» наступала «от села Юрки», т. е. деревня уже была захвачена. Тем самым он постарался задрапировать факт потери этого пункта. Результатом атаки, названной Раусом «бессмысленным поступком» и «ужасной бойней», стали захват и удержание важного опорного пункта на подступах к плацдарму и уменьшение его площади.

На 16 июля танковый полк ЛКБТКУКС насчитывал 10 КВ, 8 Т-34, 25 БТ-7, 24 Т-26, 3 Т-50, 4 Т-38, 1 Т-40 и 7 бронемашин. Также советские войска в низовьях Луги получили поддержку отдельного батальона танков КВ, формировавшегося в Ленинграде по приказу ЛВО с 8 июля 1941 г. Очередные танковые атаки на плацдарм у Поречья начались утром 17 июля. Бой шел весь день.

^{Командир 10-го мехкорпуса генерал-майор И. Г. Лазарев}

Однако удар главными силами последовал к вечеру. Артподготовку наступления предварял короткий налет авиации КБФ. Атака на плацдарм началась уже в сумерках, в 22.00 17 июля. Ополченцы были встречены убийственным артиллерийско-минометным и ружейно-пулеметным огнем, понесли большие потери и были вынуждены отойти на исходные позиции. У немцев осталось двойственное впечатление о действиях ополченцев против плацдарма у Поречья. В ЖБД XXXXI корпуса относительно атаки в ночь на 18 июля имеется запись следующего содержания: «Противник пытается силами наспех собранных и действующих нескоординированно групп, неся огромные потери, выдавить нас с плацдарма. Все атаки поддерживаются танками, частично сверхтяжелыми. При этом примечательно, что противник впервые озаботился эвакуацией поврежденных танков, что указывает на большие проблемы с материальной частью. Поскольку по-прежнему отсутствует деятельность Люфтваффе, все атаки противника поддерживаются авиацией»^[279].

Столь же неуспешными были попытки курсантов пехотного училища ликвидировать плацдарм в районе Сабска. Они потеряли 177 человек убитыми и ранеными (десятую часть своей численности), 4 танка КВ, значительную часть противотанковых орудий и станковых пулеметов. Боевые группы двух немецких танковых дивизий в обороне были «крепким орешком».

Здесь самое время ответить на вопрос о понесенных в результате атак на плацдарм потерях. Действительно ли немцы косили несметные массы ополченцев на подступах к плацдарму? Эрхардом Раусом фактически были выдвинуты в адрес советского командования достаточно серьезные обвинения в совершенно бездумном использовании энтузиазма ленинградского ополчения. Рассказы об «ужасной бойне» к делу не подошьешь, и поэтому обратимся к документам советской стороны. Первое донесение о потерях 2-й ДНО было подписано начальником штаба дивизии Скворцовым и содержало информацию о потерях до 19 июля 1941 г. (см. таблицу).

Сведения о количестве убитых и раненых по 2-й стрелковой дивизии ЛАНО по состоянию на 19 июля 1941 г.^[280]

Наименование подразделений	Убито	Ранено	Пропало без вести	Всего
1-й стр. полк	70	125	500	695
2-й стр. полк	20	145	39	204
3-й стр. полк	24	96	130	250
2-й арт. полк	9	38	3	50
Рота связи	—	2	—	2
Итого	123	406	672	1201

Я позволил себе привести это донесение целиком для того, чтобы показать скрупулезность подсчета потерь 2-й ДНО. В донесении дополнительно указывалось, что значительное количество без вести пропавших по 1-му сп объясняется тем, что «много бойцов в первые дни боев потеряли свои подразделения и в настоящий момент группами возвращаются из тыла в свой полк». 2-я ДНО в этом не была исключением. В одном из текущих донесений ЛОГ прямо указывалось, что «дать сейчас сведения о потерях трудно, люди, считающиеся пропавшими без вести, ежедневно десятками возвращаются в свои части»^[281].

^{Подбитый Pz.IV 1-й танковой дивизии}

Потери 2-й ДНО были достаточно серьезными, с учетом того, что часть пропавших без вести — это убитые, погибло несколько сотен человек. Однако это ни в коей мере не соответствует описанию Рауса.

Несмотря на успех с освобождением Юрков и неудачей последующих атак на плацдарм, сражение у Ивановского и Поречья продолжалось. Для сокрушения вражеского плацдарма иногда прибегали к спорным и даже странным решениям. 20 июля один танк КВ-2 получил задачу от генерал-майора Лазарева подойти к деревне Поречье и прямой наводкой разрушить мост. Если бы все послевоенные легенды о неуязвимости танков КВ были правдой, то этот рейд должен был бы завершиться безусловным успехом. Однако «остановить танковую группу» КВ-2 не удалось. Немцы из 6-й танковой дивизии уже имели опыт борьбы с новыми советскими танками. Одинокий КВ-2 был подбит, экипаж погиб. Итогом боев 20 июля для полка ЛКБТКУКС стало 2 подбитых танка КВ, 1 сгоревший БТ и 4 танка Т-26 (из них 1 подбит и 3 сгорело).

В очередной атаке на Ивановское участвовали только что прибывшие новейшие танки Т-50 в количестве трех единиц. Это был один из первых случаев боевого применения этой необычной машины. Однако преодолеть созданную немцами систему огня не удалось. Ополченцы быстро отстали от танков, несмотря на то что те двигались черепашьим темпом на 1-й передаче. В отчете об использовании Т-50 указывалось: «Получено было объяснение, что противник из леса не дает возможности огнем из автоматов продвигаться вперед, машины Т-50 вторично подошли к лесу и начали прочесывать пулеметным огнем, при продвижении танков вперед пехота опять продолжала оставаться на прежнем месте»^[282]. Это не помогло. Пехота шла за танками не более 500 м, после чего залегла и дальше не продвигалась. Вообще было бы странно ожидать от людей хождения в атаку толпой на пулеметы. Не обладая навыками штурмовых действий, ополченцы залегали под шквалом огня немецкой обороны.

Использование немцами танков в обороне плацдарма у Ивановского советской стороной не отмечалось. Видимо, танкисты 6-й танковой дивизии по опыту Расейняя достаточно трезво оценивали свои возможности в столкновении с КВ. До 21 июля было подбито всего два танка, классифицированных как «заводов Шкода легкий танк с 1 пушкой 37-мм и 2 пулеметами». По этому описанию легко узнать танк 35(t). Обе машины стали трофеем ЛОГ — их вытащили с поля боя и эвакуировали в тыл.

^{Командир XXXXI корпуса генерал Рейнгардт и новый командир 1-й танковой дивизии генерал Крюгер}

Всего за период с 15 по 20 июля полк ЛКБТКУКС потерял 15 БТ, 9 Т-26, 6 Т-34, 9 КВ и 1 бронемашину^[283]. Было эвакуировано для последующего ремонта 11 машин — немцы не ошибались относительно стремления советской стороны вытаскивать подбитую технику. Соответственно 2-я ДНО до 20 июля потеряла 1164 человека, в том числе 156 человек убитыми и 310 пропавшими без вести^[284]. Как мы видим, данные по пропавшим без вести действительно были откорректированы в сторону уменьшения по сравнению с предыдущим донесением. Обстановка стабилизировалась, и люди возвращались в свои части. Ленинградское пехотное училище им. С. М. Кирова под Сабском потеряло до 20 июля 341 человека, в том числе 73 человека убитыми и 48 пропавшими без вести. Учитывая интенсивность боев за плацдармы, потери ополченцев и курсантов следует оценить как умеренные. 1-я танковая дивизия с 14 по 20 июля 1941 г. потеряла 262 человека, в том числе 80 человек убитыми и пропавшими без вести^[285]. Потери сравнимые, хотя нужно учитывать, что немецкая дивизия несла потери также от ударов с воздуха, в донесениях эти потери никак не вычленяются.

Последний аккорд в боях за плацдарм у Ивановского и Поречья прозвучал в ночь на 21 июля. В очередной атаке танковым полком ЛКБТКУКС было потеряно и оставлено на поле боя 3 танка КВ, 4 танка Т-26 и 1 танк БТ-7.

После этой атаки бои здесь надолго затихли. До 31 июля потери 2-й ДНО с началом боев возросли незначительно и составили 1452 человека убитыми, ранеными и пропавшими без вести.

Обычно вскоре за захватом немцами плацдармов на какой-либо реке следовало их «вскрытие». Немецкие танки взламывали оборону на периметре плацдарма и вновь наматывали на гусеницы километры дорог. 4-я танковая группа уже демонстрировала это в случае с Двинском, Екабпилсом и Островом. О немедленном «вскрытии» плацдармов XXXXI корпуса не было и речи. Позднее генерал-полковник Рейнгардт писал: «Стало очевидным, что продолжить наступление немедленно не представляется возможным. Для начала предстояло привести в порядок систему дорог, чтобы обеспечить поступление на передовую предметов снабжения и пополнений. Все это заняло бы несколько дней»^[286].

Однако в целом настроение в штабе группы армий «Север» в тот момент было если не благодушное, то скорее оптимистичное. Расхождение двух моторизованных корпусов танковой группы «веером» не считалось проблемой. Командование рассчитывало восстановить локтевую связь корпусов Рейнгардта и Манштейна за счет наступления вдоль шоссе Псков — Ленинград через Лугу 269-й пехотной дивизии. Она должна была уже 16 июля перейти в наступление от Заполья на северо-восток. Согласно докладу начальника штаба ГА «Север» тем самым предполагалось решить две задачи:

«1) обеспечение связи между XXXXI АК и LVI АК;

2) очистка непроходимого для танков лесисто-болотистого района по обеим сторонам большой дороги, который может стать источником опасности для внутренних крыльев LVI и XXXXI корпусов»^[287].

Однако наступление немецкой пехоты на Лугу было встречено танковыми контратаками 24-й танковой дивизии. «Сшивания» флангов двух моторизованных корпусов не произошло.

В итоге «несколько дней», о которых писал Рейнгардт, превратились в недели ожидания. 19 июля Гитлером была подписана Директива № 33, которая фактически означала смену стратегии «Барбароссы». Относительно северного участка советско-германского фронта в ней было сказано:

«Продвижение в направлении Ленинграда возобновить лишь после того, как 18-я армия войдет в соприкосновение с 4-й танковой группой, а ее восточный фланг будет обеспечен силами 16-й армии»^[288].

Повинуясь этой директиве, фон Лееб приостановил наступление 4-й танковой группы. На плацдармах на Луге XXXXI корпусу предстояло провести почти три недели. Первое соединение 18-й армии — 1-я пехотная дивизия XXXVIII корпуса — вышло к Ивановскому 23 июля и приняло часть сектора обороны 6-й танковой дивизии. Передовые части остальных дивизий XXXVIII корпуса вышли в низовья Луги в районе Кингисеппа 27 июля 1941 г.

Пауль Карелл в своей книге, ставшей одним из самых известных западных исследований событий на советско-германском фронте, с нескрываемой досадой писал: «Когда Гудериан оказался в аналогичной ситуации на Днепре перед Смоленском, генерал-фельдмаршалы фон Клюге и фон Бок позволили ему действовать так, как он считал нужным. Вероятно, если бы на месте Лееба находились все те же Клюге и Бок, они дали бы Рейнгардту возможность ударить на Ленинград. Но Лееб не был фон Боком. По всей видимости, он обдумывал идею предоставления „зеленого света“ Гёпнеру и пытался добиться от Главного командования отмены приказа „все силы на правый фланг“, но в действительности не сделал первого и не добился второго. Так в течение недель продолжалось роковое перетягивание каната. Это время позволило русским наскрести войска и стянуть их на позиции перед плацдармами, созданными солдатами Рейнгардта на берегу Луги»^[289].

Наступление 2-й и 3-й танковых групп в середине июля 1941 г. действительно является хорошим примером, с которым можно сравнить действия войск группы армий «Север». Тогда Гудериан начал наступление с форсированием Днепра, не дожидаясь подхода пехоты группы армий «Центр». Оно было достаточно успешным, моторизованным корпусам 2-й танковой группы удалось форсировать Днепр, прорваться к Смоленску и Ельне. 2-я танковая группа прорвалась к Ярцево, также не дожидаясь подхода пехотных дивизий. Однако положение 3-й танковой группы принципиально отличалось от положения ее собратьев в группе армий «Центр». Корпуса Гудериана и Гота действовали плечом к плечу компактной массой. Группа Гудериана к тому же была более многочисленной: три моторизованных корпуса. В противоположность выстроенной плечом к плечу 2-й танковой группе войска группы Гёпнера были разбросаны на большом пространстве и не имели локтевой связи друг с другом. В этих условиях наступление в стиле Гудериана, не дожидаясь подхода пехоты, было бы безумием.

Также нельзя не отметить, что на группу армий «Север» в наибольшей степени влияло воронкообразное расширение Восточного фронта, вынуждавшее разбрасывать войска на огромной территории. При этом разная подвижность войск вынуждала одних ждать, а других — догонять. В ЖБД ГА «Север» уже 15 июля было прямо сказано: «Правый фланг танковой группы начинает наступать только тогда, когда части 18-й армии (I АК) обеспечат прикрытие глубокого фланга танковой группы в районе восточнее Порхова»^[290].

^{Командующий 4-й танковой группой Гёпнер за работой в своем штабе}

Танкисты при этом, безусловно, рвались в бой. Рейнгардт в своем дневнике писал: «Вновь и вновь наш корпус требовал скорейшего возобновления атаки и про-сил передать нам какие-нибудь дополнительные части, хотя бы из корпуса Манштейна, особенно учитывая тот факт, что они все равно застряли на месте. Но все было напрасно»^[291].

В переговорах, которые состоялись 24 июля между начальником штаба группы армий «Север» генералом Бреннеке и Паулюсом, последним было высказано предложение рокировать корпус Рейнгардта на правый фланг 4-й танковой группы. Это предложение не встретило поддержки у командования группы армий «Север». Запись переговоров гласит:

«Что касается положения XXXXI корпуса, то ген. Паулюс поставил еще раз вопрос, нет ли возможности эти дивизии вытащить и направить назад на правый фланг танковой группы или сменить их в боях 1-й пд. Генерал Бреннеке возразил, что произвести такую смену желаемым образом, согласно сообщению генерал-полковника Гёпнера, который сегодня в первой половине дня побывал в расположении XXXXI корпуса, невозможно по условиям местности. Кроме того, это было бы и психологически неправильно — войска, с боем захватившие эту территорию, отводить назад. XXXXI корпус желает сам довести эту битву до конца, он в состоянии сделать это собственными силами и хотел бы выступить, желательно, уже завтра. Главнокомандующий [группой армий „Север“. — А. И.] это, однако, запретил, поскольку сперва должны быть подтянуты пехотные силы»^[292].

«Правильная идея» фюрера поддержки у командования группы армий «Север» не получила. На тех же переговорах Бреннеке и Паулюса было сказано следующее: «По вопросу о приказанном главнокомандующим сухопутными силами наступлении в северо-восточном направлении на правом фланге танковой группы, ген. Бреннеке доложил о следующих намерениях командующего танковой группой. Командующий танковой группой считает, после еще одного подробнейшего изучения местности на направлении Новгород — Любань, эту местность непригодной для своих главных сил. Он намерен, по достижении линии Новгород — Любань — Нарва — исходного рубежа для атаки на Ленинград, наносить удар примерно вдоль дороги Луга — Ленинград силами LVI корпуса. На Новгород будут задействованы для начала I АК, а позднее и X АК»^[293]. Любопытно отметить, что именно на направлении Новгород — Любань вскоре будет задействован переданный из группы армий «Центр» XXXIX моторизованный корпус.

^{Командующий 8-й армией генерал-майор И. М. Любовцев}

^{Командующий 8-й армией генерал-лейтенант П. С. Пшенников (снимок 1930-х годов)}

Как мы видим, единство мнений относительно планов прорыва на Ленинград у командования группы армий «Север» и Верховного командования отсутствовало. Это приводило к половинчатости принимаемых решений. С одной стороны, под Кингисепп не стягивались главные силы 4-й танковой группы — Верховное командование настаивало на акценте на правом фланге. С другой стороны, командиры снизу не желали отказываться от идеи быстрого броска на Ленинград на кингисеппском направлении.

Немцы не зря сетовали на потерю времени. В то время, пока немецкие танковые дивизии сидели, вцепившись зубами в клочки земли на Луге, далеко в тылу Лужского рубежа формировались новые дивизии, которые могли уплотнить фронт на периметре плацдармов. Первые контрмеры на дальнюю перспективу были приняты советским командованием еще до захвата группой Рауса плацдарма в Поречье. Помимо формировавшихся по инициативе партийных органов нескольких ополченческих соединений, армейское руководство занялось формированием обычных стрелковых дивизий. По приказам штаба ЛВО от 10 июля формировались две стрелковые дивизии — 272-я и 281-я. Для обоих соединений предусматривался штат № 04/400 и 04/418 (без гаубичного артполка) в численности 13 249 человек. Не были забыты и противотанковые средства. По приказу штаба ЛВО от 8 июля формировалась 14-я артиллерийская противотанковая бригада. Ее вооружение составляли 76-мм пушки. Первый бой бригада приняла уже 21 июля на участке пехотного училища им. Кирова.

С началом боев на Лужском рубеже уже принятые меры были дополнены несколькими ходами на ближнюю перспективу. В день захвата плацдарма в адрес Ворошилова была направлена Директива Ставки № 00329, в которой Жуков первым делом приказал: «Танковую дивизию из района Кандалакши перебросить под Ленинград немедленно». Если до войны советское командование могло позволить себе роскошь прикрытия Кандалакши самостоятельным мехсоединением, то перед лицом стоявших под Нарвой немецких танков 1-я танковая дивизия стала ценнейшим резервом для войск на Лужском рубеже. Она перевозилась по железной дороге и сосредотачивалась в районе Красногвардейска.

Вторая рекомендация Жукова касалась тактики. Он приказал: «Всем стрелковым дивизиям, действующим на таллинском, лужском, новгородском и старо-русском направлениях, немедленно придать по 3–5 танков КВ для усиления их устойчивости. При недостатке КВ дать танки Т-34 с последующей заменой на КВ»^[294]. Надо сказать, что Северо-Западное направление в какой-то мере было первым, где была предложена эта мера по усилению стрелковых дивизий танками. Буквально на следующий день на свет появилась директива Ставки об использовании опыта войны, адресованная уже всем фронтам, в которой указывалось:

«Опыт войны показал, что стрелковым дивизиям трудно отражать действия танковых частей противника, не имея хотя бы небольшого количества танков в своем распоряжении. Не может быть сомнения, что наши стрелковые дивизии сражались бы лучше и были более боеспособны, если бы они имели в своем распоряжении хотя бы роту средних или даже малых танков. Ставка считает, что обязательно следовало бы по мере возможности придать нашей стрелковой дивизии по крайней мере роту средних или малых танков и при возможности взвод КВ (три штуки)»^[295].

В сущности, эти соображения несколько опережали время. В 1944–1945 гг. в немецких пехотных дивизиях штатно присутствовали самоходные установки «Штурмгешюц». Задачей САУ было усиление противотанковых возможностей соединений, постепенно их заменяли на упрощенные и более дешевые «Хетцеры». В июле 1942 г. под Сталинградом и в июле 1943 г. под Курском советские стрелковые дивизии в обороне получали танковые батальоны. В некоторых советских стрелковых дивизиях в заключительный период войны присутствовали дивизионы САУ СУ-76, причем именно в качестве замены противотанкового дивизиона. Однако реализуемость этой меры в 1941 г. была сомнительной, как ввиду сложностей с техническим обслуживанием танков, так и в связи с низкой квалификацией рядовых командиров соединений в вопросах применения танков.

В целом директива Ставки об обеспечении стрелковых дивизий осталась благим пожеланием. Однако под Ленинградом эти идеи были реализованы на практике. Более того, на Северном фронте творчески развили указание Ставки. Первоначально батальоны танков планировалось включить в состав 10, 11, 125, 48, 90, 111, 118 и 235-й стрелковых дивизий, т. е. не только соединения ЛОГ, но и вновь переданные из состава Северо-Западного фронта.

По приказу штаба ЛОГ предполагалось во всех соединениях группы создать танковые батальоны в составе роты танков КВ и роты импровизированных бронеавтомобилей — полуброневиков. Для формирования этих батальонов 118-й стрелковой дивизии, горно-стрелковой бригаде, 1-й и 2-й ДНО выделялось по три танка КВ, пять бронемашин БА-10 и пять полуброневиков. Последние были детищем инженеров Ижорского завода, разработавшим проект бронировки грузовиков ГАЗ-АА и ЗИС-5. Броневыми листами толщиной 6–10 мм полностью защищались кабина и двигатель автомашин, а еще два листа ставились вдоль бортов внутри кузова. Ограниченность броневой защиты объясняет наименование «полуброневики». Вооружение полуброневиков составляли 7,62-мм пулеметы ДП или ДТ, установленные в амбразуре в лобовом листе, и пулеметы ДШК, «максима» или ДА на зенитных станках, установленных в кузове. Иногда в кузове устанавливались 45-мм пушки или даже 20-мм автоматические пушки ШВАК на импровизированных станках.

Благодаря опоре на промышленную базу Ленинграда планы формирования танковых батальонов на Северном фронте не остались на бумаге. По состоянию на 27 июля во 2-й и 4-й ДНО и 191-й стрелковой дивизии насчитывалось 79 бронеавтомобилей, большей частью полуброневики.

Приостановка немецкого наступления дала время на восстановление потрепанных соединений и усиление обороны. 90-я стрелковая дивизия, получив пополнение, уже 22 июля выступила для смены училища им. Кирова на позициях на Луге. Под Кингисепп, закончив формирование, прибыла 4-я ДНО.

Однако положение советских войск на Лужском рубеже улучшилось лишь в сравнении с совершенно безнадежной обстановкой времен начала формирования ЛОГ. Основной проблемой была малочисленность потрепанных в боях соединений, которыми была усилена ЛОГ. В 118, 90, 111 и 235-й стрелковых дивизиях имелось лишь по 3000 человек. 4-я ДНО на 5 августа насчитывала всего 4200 человек. Ситуация усугублялась недостатком артиллерии: в 118-й дивизии оставалась всего дюжина 45-мм орудий, в 111-й дивизии — четыре 45-мм орудия и пять полковых орудий, в 235-й дивизии — шесть 45-мм орудий и восемь 76-мм полковых орудий.

23 июля оборонявшиеся на Лужском рубеже войска были разделены на три сектора обороны: Кингисеппский, Лужский и Восточный. Штаб Лужской оперативной группы расформировывался. Три сектора обороны непосредственно подчинялись Северному фронту. В состав Кингисеппского сектора вошли 90, 191 и 118-я стрелковые дивизии, 2-я ДНО, Кингисеппский УР, пехотное училище и бригада ПТО. В состав Лужского сектора вошли: один полк 3-й ДНО, 111, 177 и 235-я стрелковые дивизии, 24-я танковая дивизия, артполк АКУКС, два пулеметно-артиллерийских батальона и стрелково-пулеметное училище. Восточный сектор объединил 1-ю ДНО, горнострелковую бригаду и два пулеметно-артиллерийских батальона.

В то время как советские войска на Лужском рубеже лихорадочно совершенствовали оборону, в Берлине было принято решение о резком усилении группы армий «Север». В дополнении к Директиве № 33, подписанном Гитлером 23 июля 1941 г., санкционировалась передача 3-й танковой группы в подчинение фон Лееба. В дополнении к директиве было сказано:

«Получив в свое подчинение 3-ю танковую группу, группа армий „Север“ будет в состоянии выделить для наступления на Ленинград крупные пехотные силы и избежать израсходования подвижных соединений во фронтальных атаках на труднопроходимой местности»^[296].

Это решение, как и решение о приостановке наступления 4-й танковой группы, стало определяющим для развития событий под Ленинградом в августе и начале сентября 1941 г. Его нельзя было ни предугадать, ни вскрыть средствами разведки (будем реалистами).

Эстония. Здесь самое время остановиться, оставить на время стабилизировавшийся фронт на Лужском рубеже и вернуться к многострадальной 8-й армии. Именно в тот момент, когда интенсивность боев за плацдармы на Луге снизилась, боевые действия в Эстонии резко активизировались.

Мы оставили 8-ю армию в тот момент, когда она отходила с рубежа Западной Двины в Эстонию. В свое время Ф. И. Кузнецов предлагал сдать Эстонию без боя ради того, чтобы сократить фронт и занять более надежные позиции на старой границе. Однако удержание приобретенной в 1940 г. республики обеспечивало базу и простор действиям флота в Финском заливе и на морских коммуникациях Германии со Швецией и Финляндией. Кроме того, Эстония нависала над левым флангом немецкой группировки, наступавшей на Ленинград и Новгород через Псков и Остров. Сдача Эстонии без боя лишала советскую сторону этих важных преимуществ. Кроме того, захват Эстонии выводил группу армий «Север» под Нарву на кратчайшие пути к Ленинграду.

В тот момент, когда на Северный фронт была возложена ответственность за оборону Лужского рубежа, 8-я армия была оставлена в подчинении Северо-Западного фронта. Выше уже упоминался этот эпизод. Штаб только что созданного Северо-Западного направления попытался ликвидировать эту несуразность и передал 8-ю армию в подчинение Северного фронта. 13 июля Жуков одернул командование направления, приказывая отменить приказ о передаче 8-й армии. Одновременно приказывалось ее усилить и активизировать действия армии с целью «оттянуть на нее часть сил с псковско-ленинградского направления».

Однако уже 14 июля Жуков сменил гнев на милость и в очередной директиве Ставки в адрес Ворошилова сделал приписку: «Ваш приказ о передаче 8-й армии и 41-го ск в подчинение Северному фронту утверждается, но Ставка запрещает такие приказы отдавать без предварительной санкции Ставки»^[297]. Скорее всего такая смена настроения была связана с началом боев на Лужском рубеже. Вероятно, ранее Генштаб еще лелеял надежду сшить фланги Северо-Западного фронта. После начала боев на подступах к городу Луга и прорыва немецких танков к низовьям реки Луги об этом уже не было и речи.

Согласно оперативной Директиве штаба фронта № 3029 от 14.7.41 года, 8-я армия получила задачу «не допустить дальнейшего продвижения немецких войск в глубь Эстонии, уничтожая их перед передним краем обороны». В таком виде задачу вновь приобретенной штабом М. М. Попова армии трудно назвать словом «активизировать». Тем не менее 8-я армия уже успела произвести впечатление на противника и заявить о себе как об активном противнике. Это удалось сделать за счет ввода в бой 16-й стрелковой дивизии полковника Я. А. Паничкина, до этого занятой на противодесантной обороне побережья. Она была укомплектована практически по штату и в сравнении с другими советскими соединениями в Эстонии представляла собой серьезную силу. Именно она была использована для контрудара по немецкой пехоте, наступавшей вдоль побережья от Пярну на Марьямаа. Также был энергично контратакован и понес большие потери немецкий передовой отряд, ворвавшийся 12 июля в Тарту (Дерпт).

Немецкий историк В. Хаупт писал: «Вражеское сопротивление становилось яростнее и жестче. Немецким солдатам приходилось разминировать огромные минные поля, заграждения на дорогах и все чаще искать укрытий от штурмовой авиации. Поддержка авиацией оказалась невозможной, так как свои эскадрильи бомбардировщиков применялись исключительно перед 4-й танковой группой».

Остающаяся в Эстонии боеспособная группировка советских войск вызывала беспокойство у немецкого Верховного командования. В Директиве № 33 от 19 июля указывалось: «При этом группа армий „Север“ должна стремиться предотвратить отход на Ленинград советских частей, продолжающих действовать в Эстонии»^[298]. Как мы видим, германское командование не столько стремилось избежать контрударов, сколько опасалось вывоза из Эстонии морем боеспособных частей Красной армии для защиты Ленинграда.

Это было еще раз подчеркнуто в дополнении к Директиве № 33, в котором прямо указывалось: «Силы противника, все еще действующие в Эстонии, должны быть уничтожены. При этом необходимо не допустить их погрузку на суда и прорыв через Нарву в направлении Ленинграда»^[299]. При этом в составе германских войск в Прибалтике уже не было I армейского корпуса, направленного под Сольцы. Именно под ударами этого корпуса войска 8-й армии отступали к Риге. Теперь соотношение сил изменилось, что не могло не сказаться на темпах вытеснения Красной армии из Эстонии. В ЖБД ГА «Север» 10 июля отмечалось: «Перед фронтом XXVI АК противник оказывает упорное сопротивление»^[300].

Все это заставило Кюхлера увеличить наряд сил для выполнения поставленных командованием задач. Поначалу в Эстонию были направлены XXVI и XXXVIII армейские корпуса (217, 61, 58 и 291-я пехотные дивизии) 18-й армии. К ним вскоре прибавилась 254-я пехотная дивизия. Пять пехотных дивизий были уже весьма серьезным противником для советской 8-й армии. В ее составе в середине июля 1941 г. числились 10-й стрелковый корпус (10-я и 11-я сд и 22-я мед НКВД), 11-й стрелковый корпус (48-я сд и 125-я сд) и 16-я стрелковая дивизия. Армия оборонялась к тому моменту на фронте 230–250 км.

16-я стрелковая дивизия, численностью 12 600 человек, была в ее рядах исключением, а не правилом. К тому же она оборонялась на фронте около 45 км. Остальные дивизии могли похвастаться куда меньшей численностью при сравнимом фронте обороны. 10-я стрелковая дивизия (2600 чел.) — на фронте около 40 км, 22-я дивизия НКВД (2500 чел.) — 10 км, 11-я дивизия (два полка) — 10 км, 125-я дивизия (3150 чел.) — 48 км, 48-я дивизия (3256 чел.) — 26 км. Кроме того, между дивизиями имелись большие разрывы: между 16-й и 10-й дивизиями — до 30 км, 10, 22 и 11-й дивизиями — 25 км, 11-й и 125-й дивизиями — свыше 25 км. Усугублялась ситуация большими потерями артиллерии в ходе Приграничного сражения. Номера этих соединений читателю уже хорошо знакомы по главе о Приграничном сражении. Поэтому не нужно лишний раз объяснять, через что прошли эти дивизии на пути в Эстонию.

14 июля 1941 г. командующий 8-й армией генерал-майор Любовцев направил донесение Военному совету Северного фронта, в котором довольно точно спрогнозировал развитие событий в Эстонии. Любовцев писал: «Особую активность пр-к проявляет в направлении Таллин, Тапа и выход к Чудскому озеру, с целью разгрома и окружения 11 ск и захвата Нарвского перешейка. Фронт, занимаемый армией, равен 230–250 км, что дает возможность вести оборону узлов, устраивать противотанковые заслоны и системой частных контратак, особенно ночью, сдерживать пр-ка в продолжение 5–6 суток, отводя части в крайнем случае на Таллин и Нарвский перешеек»^[301].

Генерал Любовцев просил ускорить пополнение людьми и матчастью. Завершал свой доклад генерал словами: «Если будет признано необходимым драться в окружении, то к этому армия готова»^[302]. Одним словом, командование армии достаточно трезво оценивало положение своих войск и перспективы выживания под ударами противника. Нельзя сказать, что 8-я армия вовсе не получала пополнения. Так, 14 июля 10-я стрелковая дивизия получила 4500 человек. Однако до начала очередного немецкого наступления восстановить боеспособность соединений не удалось.

Тем не менее очередная попытка немецкой пехоты перейти в наступление 18 июля успеха не имела. В Эстонию отправился последний резерв 18-й армии — 93-я пехотная дивизия. До 22 июля немецкие войска в Эстонии вели интенсивную разведку на разных направлениях и подтягивали силы. Советской авиаразведкой было вскрыто сосредоточение крупных сил противника в районе южнее Тюри. Здесь действительно были собраны 61-я и 254-я пехотные дивизии, усиленные 185-м дивизионом штурмовых орудий и артиллерией.

Штаб группы армий 21 июля приказал командующему 18-й армией: «…22 июля в Северной Эстонии, сковывая расположенного по обе стороны Эмбаха по линии Оберпален — Тургель врага, армия изготовляется к атаке в восточном направлении, чтобы в первую очередь уничтожить врага, дислоцированного севернее Дорпата [Тарту. — А. И.]…» Это означало, что советское командование ошибалось относительно стратегии противника. Генерал Кюхлер предполагал действовать именно так, как предсказывал командарм-8 Любовцев. На первом этапе предполагалось прижать советскую группировку севернее Тарту к Чудскому озеру.

Наконец, 22 июля две немецкие дивизии перешли в наступление. С воздуха их поддерживал VIII авиакорпус. Один удар наносился в направлении Тюри — Пайде, т. е. на север, а второй — в восточном и северо-восточном направлениях, в обход фланга 11-го стрелкового корпуса. Командование 8-й армии и Северного фронта оценивало направление на Пайде как направление главного удара и в первый же день сражения приняло меры к усилению именно этого направления. В бой была введена самая сильная в армии 16-я стрелковая дивизия. Ее выдвинули навстречу наступающей немецкой пехоте. К 23 июля в район Пайде выдвинулся один полк 16-й дивизии и приступил к перевозке второй полк этой дивизии.

Однако правильные предположения о характере действий противника еще не означали успеха в противодействии ему. Немецкое наступление в направлении побережья Чудского озера привело к резкому ухудшению обстановки. Командующий 8-й армией отдал приказ 11-му стрелковому корпусу отойти, но противник успел упредить этот отход. Для этого был использован импровизированный отряд Бурдаха из подвижных частей пехотных дивизий. Выйдя к исходу 24 июля к побережью Чудского озера южнее города Муствэ, он перерезал пути отхода корпуса Шумилова. Вскоре за передовым отрядом последовали главные силы 254-й пехотной дивизии, захватившие сам Муствэ.

^{Броня пехоты. Действия немецкой пехоты часто поддерживали САУ StuG III}

Замкнув кольцо окружения, немецкие пехотные дивизии начали атаки «котла» с разных направлений. С юга его атаковала вновь прибывшая 93-я пехотная дивизия. В итоге 125-й и 48-й стрелковым дивизиям прорваться на север не удалось, и их разрозненные части укрылись в лесах между реками Муствэ и Омеду. Командованием 8-й армии (с 24 июня ее возглавлял генерал И. М. Любовцев) были организованы деблокирующие контрудары. Но ввиду слабости деблокирующих групп (численностью около полка) и отсутствия эффективной артиллерийской поддержки они успеха не имели.

Повторить эвакуацию из Гдова по Чудскому озеру уже не представлялось возможным. Ввод в бой в Эстонии ударной авиации позволил немцам расправиться с Чудской военной флотилией. Еще 22 июля ее база в Муствэ была атакована шестеркой Me-110. В результате все три канонерские лодки получили сильные повреждения. 23 июля были потоплены канонерская лодка «Нарва» и посыльное судно «Уку», на остальных были разбиты все палубные надстройки, повреждены рулевые устройства, борта буквально изрешечены осколками.

Фон Лееб уже считал долгожданный успех в Эстонии достигнутым. Командование группы армий 25 июля приказало: «…уничтожить окруженные севернее Дорпата [Тарту. — А. И.] вражеские части под прикрытием врага в Северной и Северо-Западной Эстонии и подготовить сосредоточенное наступление XXVI армейского корпуса (61-я и 254-я пехотные дивизии) справа и XXXXII армейского корпуса (217-я и 291-я пехотные дивизии) на Ревель [Таллин. — А. И.]!». Также для удобства управления войсками было введено еще одно корпусное управление. Штаб XXXXII корпуса (ген. инженерных войск Кунце) был 22 июля подчинен командованию 18-й армии и трое суток спустя введен в бой в Эстонии.

Бои в «котле» у Муствэ стихли 27 июля. Немцами было заявлено о захвате 8794 пленных, 78 орудий и 86 пулеметов. По советским данным, из окружения до 31 июля вышло около 3000 человек. Позднее вступивший в командование 8-й армией генерал-лейтенант Пшенников признавал, что «11-й ск фактически не существует».

На 1.08.41 фактически вышло из боя личного состава: управление 11-го стрелкового корпуса и корпусные части — 1441 человек, 48-я стрелковая дивизия — 1424 человека, 125-я стрелковая дивизия — 2452 человека^[303]. Если вычислить потери в «котле» как разницу между списочной численностью соединений до окружения и числом вышедших, то получаются следующие цифры:

Управление 11-го ск с корпусными частями — 1283 человека;

48-й сд — 1064 человека;

125-й сд — 1215 человек.

Итого — 3562 человека.

Это заставляет с определенной долей скепсиса отнестись к немецкой заявке о захвате 8794 пленных. 11-й стрелковый корпус был разгромлен, но он изначально не блистал укомплектованностью. «Котел» у Муствэ был, прямо скажем, не Уманью.

^{Командующий 18-й армией генерал Кюхлер}

Штаб Ворошилова потребовал от командования 8-й армии нанести ответный удар. Армии предписывалось «объединить и организовать войска, создать из них ударную группировку в районе Педья, усилив ее подаваемым вам пополнением и решительными действиями 27–28.7.41 в южном и юго-вост. направлениях, фланг и тылы 254 пд немцев, уничтожить ее».

В качестве пополнения подавались три маршевых батальона по 1000 штыков, батальон морской пехоты, рота танков и эскадрилья штурмовиков. В итоге были с бору по сосенке собраны три ударные группы численностью примерно по два полка каждая. 29 июля они перешли в наступление, но успеха не имели. На следующий день началось новое наступление XXVI армейского корпуса на стыке между 10-м и 11-м стрелковыми корпусами. Создалась угроза расчленения 8-й армии и охвата ее правого фланга.

В журнале боевых действий Северного фронта за 1 августа имеется красноречивая запись: «Полуокружена 16 сд, пробивающаяся на север, при этом несет большие потери»^[304]. Так, в итоге боев конца июля и начала августа понесла большие потери и фактически утратила боеспособность 16-я стрелковая дивизия, с помощью которой 8-я армия ранее успешно отражала натиск противника. Больше никаких внутренних резервов у 8-й армии не было. Для усиления советских войск в Эстонии было решено перебросить из района Котлы пополненную 118-ю стрелковую дивизию и из района Тайцы, Гатчина — вновь сформированную 268-ю стрелковую дивизию. Однако для этого нужно было время, которого остро не хватало. К 3 августа из состава 118-й стрелковой дивизии прибыл один полк.

Новый командующий 8-й армией генерал П. С. Пшенников попытался перехватить инициативу и контратаковать пробивающуюся к Финскому заливу группировку противника. На 7 августа было запланировано контрнаступление с участием вновь прибывших соединений. Однако последствия поражения у Муствэ фактически еще не были преодолены. Вновь прибывшие дивизии могли лишь восстановить относительную устойчивость фронта. Тем временем пехота 18-й армии продолжала развивать успех, стремясь обойти 118-ю и 268-ю стрелковые дивизии и остатки 11-го стрелкового корпуса с севера, северо-запада и юга. Здесь действовали 254, 291 и 93-я пехотные дивизии. Пшенников принял решение на отвод группировки в районе Раквере на рубеж р. Кунда.

254-я пехотная дивизия 7 августа у Кунды вышла к Финскому заливу, XXVI армейский корпус 8 августа своими дивизиями развернулся на восток, в направлении Нарвы. Штаб Северного фронта упорно засыпал Пшенникова приказами на активизацию действий и переход в контрнаступление на фланги прорвавшейся к Финскому заливу группировки противника. 10-й стрелковый корпус даже контратаковал 8 августа и продвинулся на восток от 12 до 22 км. Однако силы сторон в тот момент были расположены симметрично: слабой западной группировке 8-й армии под Таллином противостояли заслоны немецкой пехоты, а усиленной восточной — ударный кулак XXVI армейского корпуса. Поэтому, несмотря на град приказов из штаба фронта о наступлении, в дефиле между Чудским озером и Финским заливом советские войска были вынуждены обороняться.

Фронт обороны на нарвском направлении составлял около 80 км. Имевшимися в составе восточной группировки 8-й армии силами удерживать его перед лицом достаточно крупных сил пехоты противника (здесь действовали 291-я и 93-я пехотные дивизии) было затруднительно. Части 118-й стрелковой дивизии, еще не закончившие сосредоточение, под угрозой окружения были вынуждены оставить Йыхви и отступать вдоль железной дороги на Нарву. 268-я стрелковая дивизия держалась лучше и отражала атаки противника.

Также на берегу Финского залива недостаток артиллерии в некоторой степени восполняли корабли Балтийского флота в Нарвском заливе. Первым из Таллина в Нарвский залив был направлен эсминец «Суровый» в сопровождении малых охотников и под прикрытием истребительной авиации. Эсминец на предельных дальностях нанес ряд артиллерийских ударов по местам подготовки переправ и скоплениям пехоты противника. В дальнейшем артиллерийскую поддержку войскам оказывали также канонерские лодки «Красное Знамя», «Волга», «Москва», «Амгунь». «Волга» была мобилизованной грунтовозной шаландой с двумя 130-мм орудиями. До 13 августа, когда у Кунды заняла позиции 502-я армейская береговая батарея, советские боевые корабли действовали практически без помех.

Тем временем положение под Таллином на какое-то время стабилизировалось. Если бы 10-й стрелковый корпус был отрезан от основных сил армии и фронта где-нибудь на Украине или в Белоруссии, он был бы уничтожен в течение нескольких дней. Однако в Таллине его снабжение обеспечивал флот. С 8 по 19 августа немецкие войска активных действий на таллинском направлении не вели. Решение судьбы базы флота и оборонявших ее сухопутных сил было отложено на неопределенный срок. Директивой Ставки ВГК от 17 августа руководство обороной Таллина было возложено на командующего Балтийским флотом вице-адмирала В. Ф. Трибуца с подчинением ему всех сухопутных войск. Командир 10-го стрелкового корпуса генерал-майор И. Ф. Николаев назначался его заместителем по сухопутной обороне.

Однако нельзя не признать, что оставление 8-й армии в Эстонии оказалось в какой-то мере провидческим и имело далеко идущие последствия. Весьма немногочисленные и потрепанные советские стрелковые части оттянули на себя внушительные силы немецкой пехоты и дважды упоминались в директивах фюрера.

Если бы соединения 8-й армии отходили через Остров и Псков на Лугу, то они могли повторить судьбу 118-й и 111-й стрелковых дивизий 41-го стрелкового корпуса. Напомню, что они были разгромлены подвижными соединениями 4-й танковой группы и потеряли большую часть своего состава без заметного влияния на оперативную обстановку. Однако вместо этого 8-я армия отходила к Таллину и Нарве и в полной мере использовала преимущества местности. Скованные ими пехотные дивизии 18-й армии потеряли время и не были использованы для штурма Лужского рубежа.

Вместе с тем нельзя не признать, что германское командование в данном случае поспешило с ликвидацией всех очагов сопротивления в полосе наступления группы армий «Север». Если бы против 8-й армии был выставлен заслон на линии Пярну — Тарту, то, скорее всего, дело бы ограничилось безуспешным наступлением силами нескольких советских стрелковых полков во фланг немецкой группировке на Лужском направлении. Шести пехотных дивизий для его сдерживания не понадобилось бы. Однако немцы предпочли разбросать свои силы на огромном пространстве от Балтики до Кингисеппа и Луги и потратить кучу времени на выбивание остатков нескольких стрелковых дивизий из Эстонии. К началу августа эта задача так и оставалась невыполненной. Тем временем 4-я танковая группа изготовилась к новому наступлению на Ленинград, практически не получив необходимой пехотной поддержки.

Лужский рубеж под ударом

Промедление с возобновлением наступления вызывало все большее беспокойство в рядах германских командиров и командующих. 30 июля генерал Рейнгардт раздраженно писал в дневнике: «Вновь проволочки. Это просто ужасно. Шанс, который мы получили, уже упущен, а положение день ото дня становится все более и более сложным»^[305].

Каким бы долгим ни было ожидание, оно не могло продолжаться бесконечно. Подтягивание пехотных соединений позволило, наконец, осуществить перегруппировку для нового наступления. В группе армий «Север» были созданы три оперативные группы для грядущего броска на Ленинград:

группа «Шимск»: I армейский корпус (11-я, 22-я пехотные дивизии и часть 126-й пехотной дивизии) и XXVIII армейский корпус (121-я, 122-я пехотные дивизии, моторизованная дивизия СС «Тотенкопф» и 96-я пехотная дивизия в резерве);

группа «Луга»: LVI моторизованный корпус (3-я моторизованная дивизия, 269-я пехотная дивизия и пехотная дивизия СС «Полицай»);

группа «Север»: XXXXI моторизованный корпус (1, 6 и 8-я танковые дивизии, 36-я моторизованная дивизия, 1-я пехотная дивизия), XXXVIII армейский корпус (58-я пехотная дивизия).

Соответственно группа «Шимск» (она же иногда проходит под наименованием «Юг») должна была наступать в направлении Новгород — Чудово, окружить Ленинград с востока и перерезать все линии коммуникаций между городом и остальной страной. Группа «Луга» должна была захватить Лугу, а затем наступать на Ленинград с юга. Наконец, группа «Север» должна была наступать на Ленинград со стороны Копорья, т. е. с запада.

Принципиального усиления подвижных соединений 4-й танковой группы к августу 1941 г. не произошло.

Подтягивание пехоты позволило снять с подвижных соединений задачу обороны фланга и тыла ударной группировки. Это позволило развернуть фронтом на восток все дивизии XXXXI корпуса. Также корпусу была подчинена 1-я пехотная дивизия. Ни о каком «вскрытии» плацдармов пехотой с последующим вводом в прорыв танковых соединений не было и речи. Ударные возможности корпуса Рейнгардта лишь несколько усиливались за счет одной пехотной дивизии. Учитывая, что при вскрытии плацдармов нужно было преодолевать труднодоступную лесисто-болотистую местность, это решение немецкого командования нельзя назвать удачным или оптимальным. Оно было явным компромиссом, принятым лишь под воздействием обстоятельств. Долгая пауза лишь позволила восстановить поврежденные танки: с 22 июля по 3 августа число боеготовых танков в 1-й танковой дивизии возросло со 79 до 109 единиц^[306].

От плацдармов в районе Ивановского и Сабска до Ленинграда оставалось всего около 100 км. Поэтому ожидание вражеского наступления было для войск на Лужском рубеже не менее, а то и более тревожным, чем для их оппонентов по другую сторону фронта.

Длительное пребывание подвижных соединений противника в одном и том же районе благоприятствовало советской разведке во вскрытии состава группировки немецких войск на кингисеппском направлении. Так или иначе, захватывались пленные из присутствовавших в данном районе дивизий, а также их оперативные документы. В начале августа штаб Северного фронта получил из Генерального штаба ориентировку следующего содержания:

«Сообщаю для сведения: в течение нескольких дней (1–3.8.41) поступают сведения, как от разведывательных отделов фронтов, так и авиации и радиоразведки о сосредоточении противником в районе оз. Самро, Осьмино, Сабины, Ляды крупной группировки в указанном районе: предположительно сосредоточились следующие части: 4-я танковая группа генерала Мотнера [так в документе — А. И.] в составе 1,6 танковой дивизии, одной моторизованной дивизии. За последние дни в этот район отмечалась переброска танковых частей со старорусского направления, предположительно 8 тд»^[307].

В справке, подготовленной 6 августа 1941 г., разведотдел Северного фронта довольно точно перечислил противостоящие войскам фронта на Лужском рубеже соединения противника. Ошибочно была указана лишь 20-я моторизованная дивизия. Также утверждалось, что:

«Наличие 8 тд на нашем направлении к 3.8.41 не отмечено. Но все же наиболее вероятно, что она будет действовать на старорусском направлении, т. к. другие танковые части там не отмечены»^[308].

Это утверждение, как мы сегодня знаем, не соответствовало действительности. 8-ю танковую дивизию предполагалось использовать именно на кингисеппском направлении. В этом разведчики Генштаба КА были, безусловно, правы. Тем не менее, как свидетельствует командующий ВВС Северного фронта А. А. Новиков, исчезновение из поля зрения 8-й танковой дивизии противника вызывало у штаба М. М. Попова серьезное беспокойство.

Боевые порядки обороны советских войск на Лужском рубеже по-прежнему были сильно растянуты. 191-я стрелковая дивизия двумя полками занимала фронт шириной 32 км, 2-я ДНО — 33 км, 90-я стрелковая дивизия — 22 км. Не лучшей была ситуация под Лугой. 10-й полк 3-й ДНО был растянут на фронте 27 км, 111-я стрелковая дивизия — 34 км, 177-я стрелковая дивизия — 32 км, 235-я стрелковая дивизия — 24 км. В резерве на Кингисеппском участке обороны была 4-я ДНО (без одного стрелкового полка), 14-я противотанковая бригада и танковый батальон полка ЛКБТКУКС.

Ополченческие дивизии в силу специфики формирования не пополнялись традиционным способом. 2-я ДНО на 5 августа насчитывала всего 6773 человека. Напротив, 90-я стрелковая дивизия была практически полностью восстановлена после боев начала июля и на 5 августа насчитывала аж 10 578 человек. Это был не рекорд: 191-я стрелковая дивизия насчитывала 14 142 человека. Еще одним исключением стало училище им. Кирова. Оно также не пополнялось ввиду специфики формирования и на 5 августа насчитывало 1255 человек. Надо сказать, что курсантский полк был своеобразной частью. У будущих офицеров, брошенных в бой как солдаты, к началу августовских боев была 471 обычная винтовка и 988 самозарядных. По сути своей это был отряд, два из трех бойцов которого имели самозарядку.

В резерве фронта была 1-я танковая дивизия В. К. Баранова. По состоянию на вечер 7 августа 1941 г. она насчитывала 24 КВ, 20 Т-28 (из них 6 в ремонте), 10 Т-50 (1 в ремонте), 61 БТ-7 (7 в ремонте), 4 Т-26 и 9 огнеметных танков^[309]. Однако в дивизии вовсе отсутствовал мотострелковый полк. В связи с этим ее было сложно назвать полноценным подвижным соединением. Фактически это была масса танков непосредственной поддержки пехоты с развитой системой обеспечения и обслуживания, в частности понтонно-мостовым батальоном, ремонтными средствами, зенитками и разведбатом. Она могла быть использована для «армирования» обороны. Как средство для нанесения контрудара дивизия Баранова имела околонулевую ценность.

Если ранее полк ЛКБТКУКС концентрировался у Ивановского, то в начале августа он был растащен по всему Кингисеппскому участку обороны. К 3 августа танки полка расположены следующим образом:

3 танка КВ переданы 191-й стрелковой дивизии — Кингисепп;

10 танков Т-26 переданы 4-й ДНО — Кингисепп;

2 КВ и 2 Т-26 были приданы 2-й ДНО в районе Ивановского;

9 танков БТ, 3 танка Т-50, 6 танков Т-26 и 4 БА-10 были приданы 90-й стрелковой дивизии на сабском направлении. Тем самым силы танкового полка курсов были размазаны на широком фронте, и на направлении готовящегося немецкого наступления осталось только 2 КВ и группа легких танков.

Всего же на 1 августа 1941 г. в составе Северного фронта насчитывалось боеготовыми (включая войска, действующие против Финляндии): 39 КВ, 20 Т-34, 47 Т-28, 126 БТ-7, 172 БТ-2–5, 15 Т-50, 38 огнеметных танков, 100 Т-26, 124 Т-37–38^[310].

Оперативная пауза дала время на совершенствование оборонительных сооружений Лужского рубежа. Однако нельзя сказать, что он превратился в шедевр фортификации. В Директиве Военного совета Северо-Западного направления № 013/ОП от 29.07.41 давалась следующая характеристика состояния Лужской оборонительной позиции:

«Из поступавших донесений и докладов отдельных командиров и политработников с мест видно, что на переднем крае Лужской укрепленной полосы войска до сих пор не оборудовали своих позиций настоящими окопами, блиндажами и ходами сообщении. Окопы, которыми пользуются войска на переднем крае, представляют собой, как правило, плохо выкопанные ямки, в которых с трудом укрывается боец, и, разумеется, никакой продуманной системы, увязывающей передний край с инженерными сооружениями в глубине позиций, не имеется»^[311].

Также отмечались плохой выбор и маскировка артиллерийских, минометных и пулеметных позиций, слабое использование колючей проволоки и хаотичность минирования. Основным же недостатком Лужского рубежа являлось то, что на всем его протяжении, за исключением отдельных небольших участков, сооружения были вытянуты в одну линию, без глубины. Это означало, что после взлома этой первой линии шансы удержать противника в глубине были уже призрачными.

«Вскрытие» плацдармов у Ивановского и Сабска. Первоначально переход в наступление трех немецких оперативных групп был запланирован на 7 августа. Однако незадолго до назначенной даты погода резко ухудшилась. Германское командование было поставлено перед выбором: или начинать наступление без поддержки авиации, или вновь отложить его на неопределенный срок. Гёпнер предпочел атаковать без поддержки с воздуха. В 10.00 (9.00 берлинского времени) 8 августа 1941 г. под проливным дождем с грозой корпус Рейнгардта начал «вскрытие» плацдармов в низовьях Луги. Под удар четырех дивизий XXXXI моторизованного корпуса попали 2-я ДНО и 90-я стрелковая дивизия Кингисеппского участка обороны. Сразу же выяснилось, что оборона 2-й ДНО немцам не по зубам. Даже переданная в распоряжение Рейнгардта 1-я пехотная дивизия незначительно продвинулась вперед. В ЖБД XXXXI корпуса отмечалось: «Оборону противника здесь поддерживает мощный и маневренный артиллерийский огонь и, несмотря на плохую погоду, многочисленные удары авиации с разных высот. […] Люфтваффе, имея достаточно сил, из-за плохой погоды действуют лишь одиночными самолетами»^[312]. Насчет «многочисленных» ударов авиации немцы, пожалуй, несколько преувеличивают. Из-за плохой погоды ВВС Северного фронта вели боевую работу ограниченно.

6-я танковая дивизия, продвинувшись на 1000–1500 метров, попросту остановилась. В ЖБД 4-го моторизованного полка указывалось: «Стрелки осторожно вышли из своих укрытий и, кое-где не обстреливаемые противником, добрались до передовой линии укреплений противника. Однако там их встретил настолько сильный огонь, что о продвижении вперед поначалу не приходилось и думать». В своих воспоминаниях Раус с явным неудовольствием констатировал: «Пехота 4-го моторизованного полка занялась безуспешным поиском слабых точек, чтобы все-таки попытаться прорваться. Отброшенные по всей линии смертоносным огнем невидимого врага, наши войска остановились по колено в болотной жиже, уткнувшись в путаницу проволочных заграждений, за которыми находились так и не выявленные советские позиции»^[313].

Наступающих встретил не только огонь стрелкового оружия ополченцев, но и огонь артиллерии с закрытых позиций. Возможности подавлять советскую артиллерию у немцев были в тот момент ограниченны, особенно в полосе 6-й дивизии, где было почти невозможно выдвинуть на плацдарм собственную артиллерию. Нельзя не отметить, что это было прямым следствием упорных атак на плацдарм в июле. Тогда постоянный нажим на плацдарм воспрепятствовал его расширению, теперь оборона заслуженно пожинала плоды тогдашней активности.

В сущности, бои на ивановском плацдарме для немцев в первый день наступления ходили по замкнутому кругу. Продвижению вперед танков мешали обширные минные поля. Разминировать их немецким саперам мешал огонь винтовок и пулеметов ополченцев, а также огонь артиллерии. Подавить тот и другой было невозможно до перегруппировки своей артиллерии, что в свою очередь требовало расширения плацдарма. Корректировка огня тяжелой артиллерии с воздуха из-за плохой погоды также была невозможна. В ЖБД 4-го моторизованного полка прямо признавалось: «Наша артиллерия почти не может быть использована для борьбы с артиллерией противника, поскольку из-за плохой погоды в течение всего дня самолеты-корректировщики не летают»^[314].

Артиллерийский огонь обороны Кингисеппского сектора показал себя как весьма эффективный. Мосты через Лугу у Поречья были повреждены, северный мост даже оказался не пригоден для движения транспорта.

Несколько более результативным было наступление 8 августа правофланговых соединений XXXXI корпуса. 1-я танковая и 36-я моторизованная дивизии наступали относительно быстро, пробиваясь через леса по обе стороны от дороги Сабск — Молосковицы (населенного пункта на дороге Нарва — Ленинград). Контратака танков ЛКБТКУКС была безуспешной. Их встретил шквальный огонь, которым были подбиты 6 БТ и все 3 Т-50.

Однако успешным наступление от Сабска можно было назвать только в сравнении с откровенной неудачей соседа. В ЖБД XXXXI корпуса отмечалось: «Наступление обеих дивизий проходит по лесистой местности, которая сильно заминирована. Противник ожесточенно обороняется в многочисленных полевых укреплениях, поэтому бои исключительно тяжелые и приносят нам потери»^[315]. Более того, прорвавшийся вперед батальон 36-й моторизованной дивизии попал в окружение.

Однако в полдень 8 августа генералом Крюгером принимается решение о смене оборонявшегося на фланге I батальона (на БТРах) 113-го полка 1-й танковой дивизии разведбатом. Это позволяет бросить в наступление мотопехоту на БТРах. Напомню, что 1-я танковая дивизия имела самый многочисленный парк БТРов среди подвижных соединений Вермахта. С их помощью во второй половине дня немцы успешно развивают наступление по проселочной дороге, параллельной шоссе Сабск — Молосковицы. Возможно, свою роль сыграло то, что эта проселочная дорога была на стыке позиций училища и 90-й стрелковой дивизии. В 22.00 захватывается деревня Ганьково на повороте проселка к шоссе. Выбора «поворачивать или не поворачивать», по существу, нет: впереди лежит болото Большой Мох. Потери 1-й танковой дивизии за 8 августа 1941 г. составили 146 человек, в том числе 33 человека убитыми^[316]. В скобках замечу, что потери эти были ниже, чем потери соединения под ударом танков 1-го мехкорпуса 5 июля 1941 г. на подступах к Острову.

^{Немецкие БТРы, разбитые в ходе боев 8 августа 1941 г.}

В подведении итогов дня 8 августа в ЖБД XXXXI корпуса прозвучали достаточно резкие слова: «Итог дня совершенно неудовлетворительный. Поставленные цели достигнуты лишь частично, а достигнутое, несмотря на принесенные большие жертвы, приходится отдавать обратно. И все только потому, что корпус вынужден был дать противнику почти четырехнедельную паузу, которая была использована врагом для того, чтобы поставить перед корпусом преграду, превосходящую его возможности. К этому добавляется то обстоятельство, что постоянные указания высшего руководства о том, что корпус не может атаковать в одиночку, не были воплощены на практике. Корпус вынужден в одиночку наступать с захваченных ранее и удерживавшихся ценой тяжелых потерь плацдармов, с той только разницей, что в свое время прорыв через лесной район и выход к благоприятным для действий корпуса высотам удался бы ценой лишь части тех потерь, которые были понесены за последние четыре недели для удержания плацдармов»^[317].

Ввиду очевидной неудачи первого дня наступления, Рейнгардт запросил командование о передаче корпусу 8-й танковой дивизии. Этот запрос отклоняется с комментарием, что ввод в бой этого соединения предусмотрен лишь тогда, когда наступление корпуса достигнет успеха.

Командующий 4-й танковой группой Гёпнер был вынужден отдать приказ, в котором говорилось:

«XXXXI моторизованный корпус останавливается на достигнутых позициях и производит необходимые мероприятия для перехода к обороне».

Однако даже этот приказ было проще отдать, чем выполнить. Из 1-й танковой дивизии поступает донесение, что для выполнения приказа ее части должны отойти на исходные позиции. Удержание достигнутых рубежей с имеющимися силами из-за наличия фланговой угрозы невозможно. Более того, Ia (начальник оперативного отдела) дивизии указал на то, что возобновление наступления с плацдармов будет возможно не ранее чем через три дня. Несмотря на все эти доводы, приказ о переходе к обороне остается в силе. В итоге его просто не выполняют. Вместо того чтобы отходить, части немецкой элитной дивизии продолжают наступление ночью. С проселка удается выйти на шоссе. В течение ночи был взят Извоз — населенный пункт на дороге Сабск — Молосковицы. Мост через Вруду захватывается неповрежденным.

^{До Ленинграда — 75 километров. Мотоциклисты 1-й танковой дивизии у дорожного указателя на подступах к Ленинграду}

Относительно захвата Извоза в ЖБД 1-й танковой дивизии отмечается: «Тем самым захвачена ключевая точка вражеской обороны. Приказ на отвод частей не был своевременно отправлен полкам. В новой ситуации дивизия перегруппировывает свои части и начинает зачистку захваченного района»^[318]. Действительно, фактически был реализован сценарий, на который обычно надеялись, бросая в бой все новые батальоны в позиционных сражениях. Казалось, что последний батальон изменит ход боевых действий. Наступление 1-й танковой дивизии на Лужском рубеже, пожалуй, один из немногих примеров, когда этот ввод батальона действительно оказался решающим. Причем исключительно ввиду стечения обстоятельств — нарушения приказа. Августовской ночью немецкие БТРы прорвались на шоссе позади советских позиций.

С утра 9 августа БТРы атакуют вдоль шоссе в тыл советских позиций под Сабском. Образуется локальный «котел» в лесистой местности между шоссе и проселочной дорогой. Для его зачистки задействуется батальон танков и второй батальон на БТРах. Для вооруженных преимущественно стрелковым оружием окруженцев это был серьезный противник. В ЖБД 1-й танковой дивизии отмечается: «значительное число солдат противника сдается в плен». Из системы обороны Кингисеппского участка обороны оказывается вырван небольшой, но важный кусок. При этом остальные участки обороны еще сохраняли боеспособность. На фоне радикальных изменений на правом крыле XXXXI корпуса остальные его соединения успехами не блистали. 6-я танковая дивизия вообще остановилась, продвижение 1-й пехотной дивизии было незначительным.

Тем временем советское командование спешно выдвигает на атакованный участок резервы. Уже 9 августа последовал приказ на погрузку в эшелоны 1-й гвардейской дивизии народного ополчения. Она была сформирована в Ленинграде и дислоцировалась в Красном Селе. Также по приказу Ворошилова на Кингисеппский участок обороны передавался отряд моряков Кронштадтской военно-морской базы и четыре дивизиона реактивных минометов. Первые два дивизиона «катюш» должны были прибыть уже 9 августа, а еще два — 10 августа. Это были первые «катюши» под Ленинградом. Первыми их получила в качестве средства усиления 2-я ДНО.

Утром 10 августа М. Попов отдал приказ на контрудар по флангам вклинившегося в оборону Кингисеппского участка противника. Он преследовал самые решительные цели: «Окружить и уничтожить ворвавшегося пр-ка, восстановить прежнее положение, выйти и закрепиться на северный берег р. Луга»^[319]. Вклинение немецкой 1-й танковой дивизии предполагалось окружить и уничтожить фланговыми контрударами 90-й стрелковой дивизии и прибывшей 4-й ДНО. Контрнаступление должны были поддерживать не только имевшиеся артполки, но и дивизионы железнодорожной артиллерии и только что прибывшие «катюши». Войска должны были подготовиться к контрудару к утру 11 августа.

Однако развитие событий 10 августа и в ночь на 11 августа привело к резкому ухудшению ситуации, и фактически контрудар был сорван. Поначалу ничего не предвещало стремительного развала обороны. Погодные условия 10 августа улучшились, однако в небе появились не только немецкие, но и советские самолеты. В ЖБД XXXXI корпуса указывалось: «Работа корректировщиков для борьбы с вражеской артиллерией в настоящее время возможна только под прикрытием истребителей из-за сильной ПВО противника»^[320]. Ситуация усугублялась тем, что свободных истребителей для прикрытия корректировщиков не нашлось. В предыдущий день один разведчик-корректировщик ФВ-189 был сбит истребителем. Высунувшая нос 10 августа еще одна «рама» сразу же оказалась атакована, но отделалась боевыми повреждениями.

^{Разбитые немецкие БТРы: возможно, именно они стали жертвой Колобанова}

Немецкое командование попыталось провести штурм деревни Юрки (той самой, потерянной под атакой ополченцев при поддержке танков ЛКТБКУКС) силами 6-й танковой дивизии при поддержке авиации. Самолеты 1-го воздушного флота ждали на аэродромах приказа на вылет, но атака так и не состоялась. БТРы и танки 1-й танковой дивизии также особого успеха поначалу не достигли. Возобновив наступление после зачистки мини-«котла» у Язвшце, они столкнулись с взорванным мостом у деревни Устье. При подведении итогов дня в ЖБД XXXXI корпуса отмечалось: «В целом день не принес существенных успехов, что объясняется большими усилиями, плохой погодой и тяжелыми боями предыдущего дня. Ничего большего ожидать и не следовало»^[321].

Самые главные события вновь произошли ночью. Несмотря на взорванный мост, бронегруппа из танков и БТРы 1-й танковой дивизии стали продвигаться дальше по шоссе. Ранним утром они сосредотачиваются для атаки, которая началась в 5.00, и уже через сорок минут танки и БТРы выходят на высоты севернее Яблониц. Как утверждается в советском описании событий, часть 90-й стрелковой дивизии, «не использовав своей ПТО и огня артиллерии, покинула свои позиции и отошла назад». Не помогло и выдвижение на направление удара противника 45-мм и 76-мм пушек 14-й противотанковой бригады. Здесь, впрочем, не обошлось без тактических промахов. Как позднее указывалось в докладе офицеров Генштаба КА, находившихся в тот момент под Кингисеппом, «противотанковые орудия были выдвинуты на открытые позиции, в результате сразу же были выведены из строя артиллерией противника»^[322].

Немцы со своей стороны невысоко оценили сопротивление своих противников, в ЖБД корпуса Рейнгардта указывается: «1-я тд в течение ночи, отбросив слабого противника, вышла к северной окраине Яблоницы». В итоге 1-я танковая дивизия прорвалась довольно далеко по дороге от Сабска до Молосковиц. Дальнейшее продвижение бронегруппы немцев вдоль шоссе было приостановлено вводом в бой 1-го танкового полка советской 1-й танковой дивизии. Немцы заявили об уничтожении в бою с ним 64 советских танков. Потери советской 1-й танковой дивизии 11 августа были чувствительными, но существенно ниже заявленных немцами — 5 КВ, 7 Т-28, 3 БТ-7 и 2 БА-10^[323]. Советской стороной отмечались действия со стороны противника «тяжелых танков». Скорее всего, в качестве таковых выступали танки Pz.III и Pz.IV свежих серий выпуска, практически неуязвимые в лоб для 45-мм пушек. Либо «тяжелыми» танки Pz.III и Pz.IV выглядели на фоне многочисленных БТРов немецкой 1-й танковой дивизии.

Однако и без выхода к шоссе и железной дороге Кингисепп — Ленинград прорыв дивизии Крюгера привел к резкому ухудшению положения советских войск. Во-первых, теперь у немцев появилась возможность атаковать в тыл ополченцев 2-й ДНО у Юрков. Во-вторых, недавно переброшенная и введенная в бой 4-я ДНО оказалась в полуокружении. Оставался всего один шаг до того, чтобы части двух ополченческих дивизий попали в «котел» в лесисто-болотистой местности.

Таким образом, к исходу 11 августа на Кингисеппском участке Лужского рубежа создалась критическая обстановка. Остроту возникшего кризиса усугублял неблагоприятный для Северного фронта ход боевых действий на финском участке. Это совершенно исключало изъятие резервов с Карельского перешейка. Наоборот, в связи с окружением там 168, 198 и 142-й стрелковых дивизий, а также угрозой окружения левого крыла 23-й армии туда были брошены все свободные резервы.

Начальник штаба фронта генерал-майор Никишев докладывал в Генеральный штаб Б. М. Шапошникову: «Трудность в создавшейся обстановке состоит в том, что ни командиры дивизий, ни командармы, ни ком. фронтом не имеют совершенно резервов. Всякий самый маленький прорыв затыкается наспех импровизированным подразделением или частью»^[324].

Командующий фронтом генерал-лейтенант Попов в тот момент находился в штабе Кингисеппского участка обороны. На 12 августа он поставил войскам КУО следующие задачи:

2-й ДНО — упорно оборонять занимаемый рубеж;

4-й ДНО — выйти из полуокружения;

90-й стрелковой дивизии и пехотному училищу — нанести удар по флангу противника. Для этого предполагалось развернуть наступление, выйти на рубеж р. Бруда, захватить Вязок, Извоз, Ганьково и перерезать дорогу из Сабска в районе Устье.

1-й танковой дивизии, 1-й гвардейской дивизии ДНО и артиллерии — не допустить распространения противника в захваченном районе. Для этой цели артиллерии за ночь оцепить полукольцом занятый противником район. К исходу дня 11 августа 1-я гвардейская ДНО уже начала выгрузку и один ее полк занял оборонительные позиции.

В свою очередь, танкам, вкопавшись за линией артиллерии, предписывалось образовать второе полукольцо. Пехота должна была занять позиции за линией танков. Следует понимать, что приказ перечислял линии в том порядке, в котором они следовали из глубины обороны. Таким образом, план Попова предусматривал комбинацию активных и пассивных действий.

Собственно, пассивные действия, упорная оборона 2-й ДНО заставили немцев отказаться от дальнейшего продвижения вперед, на Ленинград, и направить 1-ю танковую дивизию в тыл советским войскам на подступах к Ивановскому. В итоге образовался еще один тактический «котел» в районе деревни Муликово, в который попали главные силы 90-й стрелковой дивизии, курсанты училища им. Кирова, 4-я ДНО и ряд артиллерийских частей. В течение 12 августа окруженные части пытались прорваться в различных направлениях.

12 августа в очередной раз отличились ВВС Северного фронта. В ЖБД XXXXI корпуса с досадой отмечалось: «В ходе многократных бомбовых ударов противника по дороге Сабск — Яблоница разрушен мост у Извоза. В связи с этим части 8-й тд, которые должны сменить охранение 1-й тд у Ляцы и Сирковицы, не смогут прибыть туда до вечера. Из-за этого 1-я тд по причине нехватки сил не может начать наступление на высоты по обе стороны Котино, поскольку противник при поддержке танков атакует левое крыло дивизии»^[325]. Скорее всего, этот успех был достигнут экипажами бомбардировщиков СБ 41-й авиадивизии. На бомбежку вылетали 13 СБ под плотным прикрытием из 20 истребителей 39-й авиадивизии. Однако даже такая небольшая группа смогла ощутимо повлиять на обстановку на земле.

В этот момент настал час свежесформированных соединений. 12 августа М. Попов приказал перевезти 281-ю стрелковую дивизию по железной дороге со станций Сиверская и Гатчина и к 14 августа сосредоточиться в тылу Кингисеппского участка обороны. Однако, изучая оценку обстановки командованием фронта, приходится сделать вывод, что развитие событий под Кингисеппом заставило немцев сделать неверные выводы о ближайших планах противника. Энергичное наступление немецкой 1-й танковой дивизии в северном направлении (а прорыв в направлении на Яблоницы шел едва ли не строго на север) заставило предположить, что это направление наступления сохранится и в дальнейшем. Очередной приказ М. Попова открывался следующей оценкой планов противника: «Противник с запада и юго-запада в направлении Нарва и ударом из р-нов Ивановское, Сабск на Молосковицы стремится окружить восточную группу 8-й армии и Кингисеппско-Нарвскую группу войск»^[326]. На самом же деле главным направлением для немцев оставалось ленинградское. То есть по достижении шоссе Кингисепп — Ленинград они предполагали двинуться не на север, к побережью Финского залива, а на восток, к Красногвардейску и Гатчине. Точнее, прорыв к побережью тоже входил в число ближайших задач, но не для 4-й танковой группы. С началом наступления задача вскрытия планов противника не решается, а в какой-то мере даже усложняется. Разраставшаяся от плацдармов в районе Ивановского и Сабска «опухоль» могла вскрыться практически в любом направлении.

Тем временем успешное продвижение вперед дивизий XXXXI корпуса позволило германскому командованию принять решение о вводе в бой эшелона развития успеха в лице 8-й танковой дивизии. До этого она находилась в резерве. Ввод в бой нового соединения прошел не совсем гладко. В ЖБД XXXXI корпуса 13 августа отмечалось: «Вражеская атака во фланг корпуса у Ганково приходится как раз на смену стоящего там охранения, и благодаря этому противник продвигается почти до главной дороги 1-й и 8-й тд у Извоза»^[327]. Потери немецкой 1-й танковой дивизии 13 августа составили 273 человека^[328], что было своеобразным рекордом за время штурма Лужского рубежа.

Раус вспоминал, что именно в это время солдаты и офицеры подразделений его боевой группы познакомились с действием «катюш». Он писал: «В тот же день войска 6-й танковой дивизии, к своему удивлению, впервые столкнулись с русскими реактивными минометами „Катюша“, которые позднее солдаты стали называть „Сталинским орг?ном“. Сначала мы подумали, что это немецкие „Небельверферы“, захваченные русскими после отхода LVI корпуса от Сольцов»^[329]. Скорее всего, это произошло все же несколькими днями ранее. Первые установки РС получила 2-я ДНО, оборонявшаяся как раз там, где наступала группа Рауса.

^{Танк КВ-1, ославленный на подступах к Гатчине}

13 августа 1941 г. Военный совет фронта докладывал в Генеральный штаб: «Расчеты на оказание противодействия противнику только что сформированными и плохо сколоченными частями Народного ополчения и восстановленными частями, принятыми от Сев. — Зап. фронта, после их выхода из Литвы и Латвии совершенно не оправдались. Части, в силу плохой технической оснащенности и слабой подготовки, оказались мало устойчивыми в бою»^[330]. С этим утверждением можно поспорить, поскольку 2-я ДНО продемонстрировала, без преувеличения, чудеса стойкости.

Вместе с тем нельзя сказать, что в стане противника царили эйфория и головокружение от успехов. При подведении итогов дня 13 августа в ЖБД XXXXI корпуса отмечалось: «В дальнейшем придется считаться с ожесточенным сопротивлением врага, несмотря на сильное перемешивание его соединений и большие потери в людях и технике. В лесах в тылу корпуса будут появляться разрозненные части противника»^[331]. Надежду на ускорение продвижения вперед давал запланированный ввод резервов. По замыслу Гёпнера, LVI корпус Манштейна высвобождался после взятия Луги и должен был наступать следом за XXXXI корпусом. Это означало, что оба корпуса 4-й танковой группы теперь задействовались на кингисеппском направлении. Учитывая, что части 4-й ДНО, 90-й стрелковой дивизии и ЛПУ им. Кирова только еще пробивались через леса и болота из окружения, в обороне Лужского рубежа зияла ничем не прикрытая брешь.

Ситуация усугублялась отсутствием в руках командования фронта полноценного механизированного соединения для контрудара с решительными целями. В утреннем донесении штаба фронта за 14 августа прямо указывалось: «1 тд использовалась как неподвижные огневые точки, вкопанные в землю между боевыми порядками 1 гвард. дивизии»^[332]. Такой принцип использования, впрочем, не удивляет, если учесть практически полное отсутствие в танковой дивизии мотопехоты.

После упорного боя немцам удалось прорвать фронт 1-й гвардейской ДНО и к 15.00 14 августа занять станцию Молосковицы и перерезать ж.д. Ленинград — Кингисепп. Однако правофланговые части немецкой 1-й танковой дивизии все еще вели тяжелые бои южнее железной дороги.

Тем временем пришел час для ввода в бой детища «перманентной мобилизации» — одной из формировавшихся с июля 1941 г. стрелковых дивизий. Сосредоточение 281-й стрелковой дивизии происходило в ночь на 15 августа. На 13 августа она насчитывала 11 055 человек и была неплохо вооружена для свежесформированной дивизии: помимо обычных винтовок в ней имелось шесть сотен самозарядок СВТ. Исходя из сегодняшних знаний об обстановке, можно было бы предположить, что свежее соединение направят седлать шоссе Кингисепп — Ленинград. Однако 281-я дивизия заняла позиции к северу от него, фронтом на юго-запад. Ее линия обороны протянулась вдоль дороги от Котлов на Вруду (станцию на ж.д. Кингисепп — Ленинград). Седлать шоссе осталась 1-я гвардейская ДНО. Это в целом соответствовало стратегии штаба фронта — прочно перекрыть противнику путь к Копорскому заливу. Менее подготовленные ополченцы получили, как тогда казалось, менее опасный участок на шоссе. Но именно этот участок оказался в действительности направлением главного удара. На ополченцев обрушились сразу две танковые дивизии немцев — 1-я и 8-я.

Однако информация об этом дошла до штаба фронта с запозданием. По итогам боев 15–16 августа оценка планов противника штабом М. Попова изменений не претерпела. В боевом приказе штаба фронта, отданном вечером 16 августа, указывалось: «Противник продолжает развивать удар на Нарву и вост. Кингисепп на север, стремясь, по-видимому, выйти к Финскому заливу»^[333].

Продвижение на север действительно удавалось сдерживать. Тревожные нотки прозвучали в оперсводке штаба фронта от 20.00 16 августа. Относительно Кингисеппского участка в ней было сказано: «Есть предположение, что противник прорвал в этом направлении оборону, т. к. в 13.10 авиация обнаружила движение колонны танков, артиллерии и мотопехоты — голова у Рабитицы, хвост у Коложицы»^[334]. После получения этой сводки от Кингисеппского участка обороны связь с ним прервалась до утра 17 августа. Скорее всего, летчики увидели на шоссе колонну 8-й танковой дивизии. От нее несколько отставала 1-я танковая дивизия, продвигавшаяся севернее шоссе и вступившая в бой с левофланговыми частями 281-й стрелковой дивизии. Колонна под Рабитицами означала глубокий прорыв противника на восток, почти до станции Волосово.

Реакцией на плохие новости стал приказ на приведение в полную боевую готовность Западного и Юго-Западного фасов Красногвардейского УР. Все сооружения предписывалось занять боевыми расчетами, организовав круглосуточную готовность боевых сооружений. Приказывалось проверить «исправность оружия, наличие в точках боеприпасов, особенно бронебойных снарядов». Строившиеся на ближних подступах к Ленинграду укрепления готовились дать бой. Однако заполненный только пулеметными батальонами УР обеспечивал оборону весьма условной прочности и устойчивости.

В распоряжение коменданта Красногвардейского УР приказом командующего Северным фронтом за № 0045 от 17.8.41 были переданы сформированные в Ленинграде 2-я и 3-я гвардейские рабочие дивизии (ДНО). Однако отрицательный опыт участия в боевых действиях 1-й гвардейской ДНО не внушал уверенности в их боеспособности. Никаких других резервов под рукой у командования Северного фронта не было. Из окружения на Лужском рубеже вышли остатки 4-й ДНО, двух полков 90-й стрелковой дивизии и ЛПУ им. Кирова. Боевая ценность этих частей после тяжелых боев и блужданий по лесам и болотам была достаточно условной. Однако они тоже получили задачу на контрудар во фланг наступающему противнику.

В связи с полным отсутствием резервов штаб Попова решил использовать для обороны подступов к Красному Селу и Красногвардейску Военно-политическое училище НКВД и курсы младших политруков ЛВО. Курсантов усилили полубатареей 37-мм и батареей 76-мм пушек.

Утром 17 августа перед фронтом левофланговых соединений XXXXI корпуса фактически зияла пустота. Из 8-й танковой дивизии поступило донесение, что на глубину до 15 км восточнее «передовых линий противника не обнаружено». Аналогичное донесение приходит от 1-й танковой дивизии. При подведении итогов дня 17 августа в ЖБД XXXXI корпуса указывалось: «Перед 8-й и 1-й тд противник отходит, не принимая серьезного боя. Севернее дороги Церенковицы — Илези — Пружицы [к северу от Молосковиц. — А. И.] он оказывает упорное сопротивление с использованием артиллерии и сверхтяжелых танков. По всей видимости, противник перебросил новые части с другого фронта, чтобы не допустить продвижения корпуса к Ленинграду. Контрударами по северному флангу корпуса он пытается обеспечить отход частей из дефиле Нарвы к Ленинграду»^[335].

Оборона 1-й гвардейской ДНО, единственного соединения, стоявшего на пути немецких танковых дивизий к Красногвардейску, фактически уже не существовала. Согласно донесению о потерях с 10 по 25 августа 1941 г., 1-я гвардейская ДНО потеряла 6179 человек, в том числе всего 41 человека убитым — и аж 5436 пропавшими без вести^[336]. По состоянию на 20–21 августа она насчитывала 3788 человек. Дольше сражавшаяся 281-я стрелковая дивизия доносила о потере с 16 по 25 августа 12 человек убитыми и 4127 человек пропавшими без вести^[337]. Совершенно другую картину дает статистика потерь 2-й ДНО с начала боевых действий по 25 августа: 4001 человек, в том числе 462 человека убитыми и сравнительно немного пропавших без вести — 1065 человек^[338]. При этом 2-я ДНО стабильно демонстрировала высокую стойкость и боеспособность.

Если бы немецкому командованию удалось на этом этапе ввести в бой главные силы LVI корпуса, это могло обернуться для Северного фронта самой настоящей катастрофой. Причем LVI корпус мог выполнить даже пассивную задачу обороны северного фланга 4-й танковой группы. Штабы Ворошилова и Попова сосредоточили усилия на обороне на Копорском плато фронтом на юг, недооценивая возможностей противника по прорыву прямо на Ленинград. Однако от планов по вводу в бой LVI корпуса под Кингисеппом германскому командованию пришлось отказаться ввиду кризиса, возникшего под Старой Руссой.

Несмотря на отсутствие даже туманных перспектив усиления ударной группировки, у Гёпнера и Рейнгардта были все основания торжествовать. Наступление 8-й й 1-й танковых дивизий, а частично также 6-й танковой дивизии развивалось настолько успешно, что «принимается решение продолжать его с более отдаленными целями». При этом потери были минимальными: за 18 августа 1-я танковая дивизия потеряла всего 6 человек убитыми и 2 ранеными.

При подведении итогов дня 18 августа в ЖБД XXXXI корпуса отмечалось: «Складывается впечатление, что на ленинградском направлении противник не в силах противопоставить корпусу какие-либо боеспособные части, в то время как на севере он пытается задержать наше движение к берегу, возможно, чтобы прикрыть погрузку на корабли отходящих из Эстонии частей»^[339].

Утром 19 августа в штаб Северного фронта пришла первая хорошая новость — по железной дороге полностью прибыла и завершила сосредоточение 291-я стрелковая дивизия. Она формировалась в Московском военном округе и, ввиду критического положения под Ленинградом, прибыла под Красногвардейск (Гатчину). Она насчитывала 10 694 человека, 54 орудия, 78 минометов, 108 станковых и 317 ручных пулеметов^[340]. Помимо нее, для обороны Красногвардейского УРа в распоряжении командования Северного фронта была 2-я гвардейская ДНО. Она насчитывала 10 840 человек, 58 орудий, 108 минометов, 152 станковых и 223 ручных^[341]. Кроме того, Красногвардейский УР имел достаточно многочисленные уровские части, на 20–21 августа они насчитывали около 22 тыс. человек. С такими силами уже можно было надеяться на удержание Красногвардейска.

Считается, что именно здесь, на подступах к Гатчине (Красногвардейску), экипаж под командованием старшего лейтенанта З. Г. Колобанова 19 августа 1941 г. уничтожил в одном бою 22 немецких танка, а всего ротой Колобанова было уничтожено 43 танка противника. На данный момент можно совершенно точно утверждать, что бой Колобанова не был придуман задним числом журналистами или политруками. Во-первых, заявка на подбитые танки присутствует в представлении Колобанова к званию Героя Советского Союза. Именно в нем названы цифры 22 и 43, впоследствии ставшие каноническими. В качестве даты, когда состоялся знаменитый бой, указывается 20 августа. Во-вторых, описание боя присутствует в докладе командира 1-го танкового полка Героя Советского Союза полковника Погодина, написанном по горячим следам событий 2 сентября 1941 г.

Следует подчеркнуть, что в этот период танковый полк Погодина оказался оторван от своей дивизии. Ее главные силы действовали на северном фланге немецкого наступления. В оперативных документах соединения в качестве потерь противника с 16 по 31 августа указывается всего 16 уничтоженных немецких танков^[342]. 1-й тп вел бои под Красногвардейском самостоятельно. На 19 августа он насчитывал 20 КВ, 2 Т-28, 32 Т-26, 10 БТ. Рота КВ в составе 5 машин была выделена в распоряжение командира полка 1-й гвардейской ДНО. Два танка встали в засаду у Бол. Борницы, 2 танка — у свх. Войсковицы и 1 танк — у Бол. Черницы. В докладе Погодина указывается: «До 40 танков противника колонной в движении на Бол. Борницы встречены нашей засадой танками КВ. В результате боя танком КВ командира роты 1 ТБ старшего лейтенанта Колобанова подбито 22 танка противника»^[343]. События датируются 20 августа, также указывается, что, израсходовав боекомплект, КВ Колобанова отошел в Гатчино. Под Бол. Борницами остался танк КВ лейтенанта Сергеева, который уничтожил еще 8 немецких танков, но был подбит «крупным снарядом» и оставлен на поле боя.

Наиболее раннее сообщение о результативном бое обнаруживается в документах политуправления фронта. В телеграмме начальника Политуправления Северного фронта дивизионного комиссара Пожидаева от 22 августа 1941 г., адресованной «Москва, ЦК ВКП(б) тов. Александрову», сказано:

«На одном из участков Северного фронта танковая часть, где командиром Герой Советского Союза полковник Погодин, за 6 дней боев уничтожила 100 немецких танков и 11 орудий ПТО.

В одном только бою 5 танков КВ данной части в районе деревень С., Б. и Ч. уничтожили 38 средних и легких танков противника. В процессе боя подбит 1 танк КВ, который эвакуируется, будет восстановлен и вновь вступит в строй.

Отважно и дерзко действовали наши танкисты в этом бою.

Старший лейтенант Колобанов уничтожил 22 танка противника, лейтенант Сергеев 8, лейтенант Евдокимов — 4, командир танка лейтенант Ласточкин 2, а две других вражеских машины водитель этого танка — старшина Иовлев разбил тараном»^[344].

«Разбил тараном» оставим на совести товарища Пожидаева. «Танковая часть, где командиром Герой Советского Союза полковник Погодин», — это, очевидно, 1-й танковый полк 1-й танковой дивизии, которым командовал полковник Д. Д. Погодин. По неочевидным причинам названия населенных пунктов обозначены только буквами. Однако буквы «В», т. е. «Войсковицы» — населенный пункт, к району которого обычно приписывают данный бой, — в перечне нет. Однако населенный пункт на букву «Ч» в этом районе есть — Черново.

Первое обращение к данным противника приводит к предсказуемому результату. Согласно известному исследованию Томаса Йенца, количество боеготовых танков в 1-й танковой дивизии со 2 августа по 23 августа упало со 109 до 72 машин^[345]. Даже если предположить, что прорыв с плацдарма у Сабска стоил минимальных потерь (что, очевидно, не так), 43 танка, а тем более 100 танков из этих данных никак не вырисовываются.

Опять же, не следует считать немцев непроходимыми тупицами и самонадеянными идиотами. Они уже приобрели опыт противодействия новым советским танкам, в первую очередь КВ. Выше уже показывалось, как осторожно двигалась 8-я танковая дивизия от Сольцов на Шимск, прикрываясь зенитками. Сомнительно, чтобы тактика принципиально изменилась.

Все это заставляет сделать вывод, что бой Колобанова если и имел место, то не 19 августа и не на подступах к Красногвардейску. Возможно, бой состоялся несколько ранее, т. е. 16–17 августа, и к западу от Красногвардейска. Причем противником танкистов 1-й танковой дивизии были 35(t) из 6-й танковой дивизии. Во всяком случае, достаточно убедительно выглядят расчеты исследователя О. Скворцова^[346], показывающие достаточную для подтверждения серьезных потерь лакуну в численности танков этого соединения. Так или иначе, точку в расследовании данного эпизода ставить пока рано.

На тот момент командование германских подвижных соединений больше беспокоили советские войска, нависавшие над флангом 4-й танковой группы. В ЖБД XXXXI корпуса вечером 20 августа отмечается: «Протяженность флангов корпуса достигла крайней степени возможного. Учитывая снизившуюся численность боевых частей, это означает угрозу намечающемуся успеху. Больше нет сил, способных длительное время противостоять ожидаемому напору противника с севера и с юга по обе стороны дороги Красногвардейск — Луга»^[347].

Приказом штаба Северного фронта в ночь на 22 августа 1941 г. в систему обороны Красногвардейского УРа включалась только что прибывшая 291-я стрелковая дивизия. Казалось, что остается несколько дней или даже часов до начала сражения за сам Ленинград. 4-я танковая группа, точнее XXXXI корпус, продвинулась к тому моменту уже достаточно далеко, чтобы подтягивать за ним пехотные дивизии 18-й армии, занимать местность и высвобождать подвижные части. Однако советские войска под Нарвой еще продолжали сражаться. Поэтому фон Лееб еще 17 августа дал войскам 18-й армии двойное задание. Армии предстояло уничтожить на Балтийском побережье советскую 8-ю армию, затем продвинуться из Эстонии через Нарву — иными словами, ликвидировать угрозу танковым дивизиям Рейнгардта у Красногвардейска. Одновременно генералу Кюхлеру предписывалось очистить побережье Финского залива, где еще оставались отброшенные прорывом танков части и соединения Кингисеппского участка обороны.

Вместо броска на Ленинград задачей 4-й танковой группы становится замыкание Лужского «котла» и перехват путей отхода советских войск от Луги к Ленинграду. В ночь на 21 августа 1-я танковая дивизия вышла к железнодорожной линии Красногвардейск — Луга. Однако «котел» для советских войск, оборонявших Лужский рубеж, получился достаточно условный. В ЖБД XXXXI корпуса 21 августа с нескрываемой досадой констатировалось: «С начавшимся около полудня отступлением крупных сил противника из Луги на север удается бороться только артиллерией и авиацией, поскольку у 8-й тд недостаточно пехоты для того, чтобы наступать на юг. В итоге наши войска вынуждены наблюдать отход противника, будучи не в состоянии вмешаться в происходящее»^[348].

^{Сборка германской гаубицы sFH-18}

Ситуация на тот момент была для немцев патовой. Хотя XXXXI корпус пробился к Красногвардейску, он в ходе этого продвижения растянулся на широком фронте. Пехота 18-й армии вновь отстала. Более того, вечером 21 августа штаб группы армий «Север» запрашивал Рейнгардта о выделении мотопехоты и танков для усиления 58-й пехотной дивизии. Требовалось поддержать соединение «в тяжелом бою у Тикописа, поскольку от его исхода во многом зависит быстрое продвижение 18-й А из дефиле у Нарвы, что позволит облегчить положение северного фронта корпуса». Однако никаких свободных сил у командира XXXXI корпуса уже не было. Наступление немецких танков на Ленинград было вновь приостановлено. Снова нужно было подтягивать пехоту, на этот раз с боем.

Среди германских генералов были разные мнения относительно военной целесообразности такого шага. Пауль Карелл приводит в своей книге мнение начальника штаба 4-й танковой группы: «Генерал Шаль де Больё считает — и автор настоящей работы с ним согласен, — что генерал-фельдмаршал Риттер фон Лееб заботился о том, чтобы дать пехотным дивизиям своего близкого друга, командующего 18-й армией, возможность заметного участия во взятии Ленинграда. По-человечески такой шаг понятен, однако он имел самые плачевные последствия»^[349].

Однако, несмотря на всю красивость этой версии, причины остановки 4-й танковой группы представляются более прозаическими. Ее фланг был растянут и потребовал для своего прикрытия крупных сил подвижных соединений. Возобновление наступления стало возможно только после того, как 18-я армия оттеснила советскую 8-ю армию дальше на восток. Именно тогда состоялся давно ожидавшийся советским командованием удар в направлении Финского залива. Он уже наносился пехотой, и под угрозой окружения 8-я армия отошла на восток.

Лужская подкова. Линия фронта на подступах к городу Луге по своей форме напоминала подкову — советские войска занимали дугообразный выступ с Лугой в центре. Группа «Луга» была сковывающим центром немецкого наступления. Здесь LVI моторизованный корпус (269-я пехотная дивизия, дивизия СС «Полицай» и 3-я моторизованная дивизия) наносил сковывающий удар, имитирующий удар по кратчайшему расстоянию на Ленинград и не позволяющий советскому командованию снимать войска на выручку соседним участкам обороны Лужского рубежа. Одновременно сковывание боями не позволяло войскам под Лугой быстро оторваться от противника и вовремя вырваться из намечающегося окружения. Единственным послаблением для LVI корпуса стало начало наступления 10 августа, когда погода уже позволяла использовать авиацию.

Главный удар вдоль железной дороги на Лугу наносила вновь прибывшая дивизия СС «Полицай». Она была новичком на советско-германском фронте, ее первый бой на востоке состоялся 3 августа. Конечно, одна эсэсовская дивизия была слабым утешением за три недели ожидания. Однако в одиночку 269-я пехотная дивизия уже потерпела фиаско в «сшивании» смежных флангов моторизованных корпусов.

^{Танк КВ-1, подбитый на подступах к Стояновщине. На заднем плане виден подбитый танк БТ}

Вполне ожидаемо, что свежая дивизия была использована как таран в новом немецком наступлении на Лугу. 10 августа последовал удар частей «Полицая» к западу от шоссе Псков — Луга. Экс-полицейские в униформе СС не без труда прорвали передний край обороны 177-й стрелковой дивизии. Командир дивизии СС «Полицай» генерал Мюльферштедт, стремясь морально поддержать своих подчиненных на участке наметившегося успеха, появился на поле боя и был убит разрывом минометной мины. К 11 августа эсэсовские части пробились к населенному пункту Стояновщина (немцы для краткости называли ее «Стоя»). Здесь они были встречены контратаками танков 24-й танковой дивизии. Несмотря на присутствие в рядах атакующих «52-тонных танков», т. е. КВ, контратака была отражена немцами.

Обстоятельства боя танков КВ с эсэсовцами следующие. 12 августа 3 танка КВ контратаковали противника у деревни Стояновщина. Один из них получил повреждение пушки и своим ходом вышел из боя. Два других танка продолжили движение. Однако далеко они не ушли. Один КВ застрял в болоте в 100 м от Стояновщины, второй получил повреждение ходовой части и, «не имея возможности продвигаться дальше, стал вести огонь с места»^[350]. Дальнейшее продвижение немцев привело к тому, что эти два танка стали безвозвратными потерями.

В итоге боев с 10 по 14 августа 2 подбитых танка КВ остались на поле боя, занятом противником, также 24-й танковой дивизией было потеряно 27 танков БТ, из них 23 танка сгорели, все они остались на поле боя, занятом противником^[351]. Был эвакуирован только 1 танк БТ. В этом эпизоде как в капле воды отражаются проблемы боевого применения танков в 1941 г. При поверхностном взгляде на ситуацию может показаться, что достаточно было бы поставить танки КВ в засаду, и они бы останавливали целые танковые группы. Советские войска на «лужской подкове» располагали тремя КВ. Если бы они их поставили на позиции у шоссе, то наступающие вдоль железной дороги эсэсовские части банально обошли бы закопанные танки с тыла. Расставить все три танка КВ на фронте «лужской подковы» было невозможно, между ними все равно остались бы непростреливаемые промежутки. Поэтому единственным вариантом оставались контратаки, в которых КВ так или иначе подбивались или застревали. Танки БТ были легкой жертвой.

После успешного закрепления на позициях у Стояновщины последовал удар частей СС «Полицай» в направлении шоссе, в тыл обороняющим его подразделениям. Тем самым была свернута советская оборона поперек шоссе и расширен прорыв. Эти бои продолжались вплоть до 19 августа. Но и после этого наступать вдоль шоссе немцы не решились. Далее, «Полицай» 23–24 августа прорвался через озерное дефиле между озерами Большой Талонь и Черменецкое (к востоку от шоссе) и вышел к р. Луге выше по течению города Луга. Это позволило атаковать Лугу с востока и захватить город уже 24 августа. Эсэсовцами было заявлено о захвате 1937 пленных, уничтожении 53 танков, 28 орудий, 13 противотанковых пушек. Красноречивый факт: саперный батальон «Полицая» снял или обезвредил 6790 мин всех типов, содержавших 46 тонн взрывчатки (!!!). Немецкие саперы с досадой констатировали, что многие советские мины были в деревянных корпусах, что исключало их обнаружение стандартным миноискателем.

^{Второй КВ, подбитый в районе Стояновщины}

Группа «Шимск» наступает на Новгород. За ударом в обход Луги немецких танков вскоре последовал удар немецкой пехоты 16-й армии на новгородском направлении. Непосредственно на Новгород должен был наступать I армейский корпус под командованием генерала пехоты Куно-Ганса фон Бута. Ширина фронта наступления корпуса была всего 16 км. Корпус усиливался 659-й и 666-й батареями штурмовых орудий, несколькими тяжелыми артиллерийскими дивизионами, но главным козырем немецких войск должны были стать самолеты VIII авиакорпуса Рихтгоффена. I армейский корпус должен был прорвать позиции советских войск на р. Мшага, овладеть Новгородом и далее наступать в направлении железнодорожной линии Ленинград — Москва. В отличие от Гёпнера, командующий 16-й армией генерал Буш решил не отказываться от авиационной поддержки в наступлении на Новгород. Когда вечером 7 августа погода резко ухудшилась, от наступления на следующее утро отказались, занявшие исходные позиции части были отведены назад. Когда погода не улучшилась и на следующий день, начало наступления было вновь отложено. Наконец, через день погода позволила использовать авиацию, и в 4.30 в воскресенье, 10 августа 1941 г., немецкое наступление началось. В первом эшелоне I армейского корпуса наступали 11-я и 21-я пехотные дивизии, которые уже 10 августа прорвали первые две позиции советских войск. На следующий день был захвачен Шимск. 12 августа к расширяющемуся наступлению присоединились 126-я и 96-я пехотные дивизии.

Завершился прорыв обороны 48-й армии на новгородском направлении 13 августа. Решающую роль в этот день сыграл тот факт, что в руки немцев попал подробный план обороны 128-й стрелковой дивизии. На нем были обозначены минные поля, основные узлы сопротивления и распределение сил между различными участками обороны. В соответствии с этим командиры 11-й и 21-й дивизий ввели своих саперов для ликвидации обширных минных полей, за саперами следовали авангарды наступающих полков. Для уничтожения ДОТов использовались 88-мм зенитки.

В истории 11-й пехотной дивизии роль авиации в прорыве отмечалась как фактор успешного взлома советской обороны: «Наступление через Мшаги началось утром 12.8 с короткой мощной огневой подготовки силами артиллерии, тяжелого вооружения и „Штук“. Дивизия начала наступление, имея 2-й пп справа, 44-й пп слева и 23-й пп слева позади него, в первых рядах двигался саперный батальон. Пехота при отличной поддержке авиации быстро прорвалась сквозь вражескую полосу обороны на северо-восток. Справа 21-я пд наступала на Новгород вдоль дороги Шимск — Новгород. 11-я пд еще в этот день, несмотря на постоянные контратаки против ее левого фланга, вышла на линию Маковище — Шарок — Минюши»^[352].

^{Бронеавтомобиль БА-10 в Новгороде}

14 августа 21-я пехотная дивизия вышла к шоссейной дороге Новгород — Луга, а 11-я пехотная дивизия — к железной дороге на том же направлении. Саперный батальон 11-й дивизии взорвал мост на этой дороге. Советские войска на Лужском рубеже постепенно утрачивали ниточки коммуникаций, которые связывали их с тылом. Утром 15 августа немцами была предпринята попытка с ходу овладеть Новгородом, но она потерпела неудачу. На Новгород обрушились пикировщики VIII авиакорпуса. Позднее в отчетных документах немецкое командование признавало ключевую роль авиации в штурме Новгорода: «Сопротивление было подавлено атаками пикирующих бомбардировщиков, которые подожгли город во многих местах». В вечерние часы 21-я пехотная дивизия просочилась в город, и утром 16 августа над новгородским кремлем развевался немецкий флаг. Однако сражение за город на этом не закончилось. Полк 21 — й пехотной дивизии и 424-й полк 126-й пехотной дивизии остались совместно с VIII авиакорпусом штурмовать город, а остальные полки 21-й дивизии и 11-я пехотная дивизия начали наступление на Чудово.

^{Горящий Новгород}

Начальник Генерального штаба Красной Армии Маршал Б. М. Шапошников 16 августа приказывал: «Город Новгород не сдавать и держать до последнего бойца»^[353]. В распоряжение командования Северо-Западного фронта Шапошниковым направлялись свежесформированные 291, 305 и 311-я стрелковые дивизии. Первая должна была занять рубеж реки Волхов, а вторая — оказать непосредственную поддержку войскам 48-й армии в боях за Новгород. Сражение за восточную часть Новгорода продолжалось до 19 августа. Основным его участником с советской стороны были остатки 28-й танковой дивизии полковника И. Д. Черняховского и 1-й горнострелковой бригады. Немецким войскам приходилось отбивать советские контратаки с применением танков, в ходе одной из которых 18 августа 3-й пехотный полк 21-й пехотной дивизии был полностью окружен. Однако мощная поддержка с воздуха в конечном итоге обеспечила немцам успех в боях за Новгород.

^{Немецкие пехотинцы форсируют реку в районе Нарвы}

Пока шли бои за Новгород, I армейский корпус продвигался к Чудово. 11-я пехотная дивизия заняла оборону на Волхове с целью защиты правого фланга корпуса, а боевая группа 21-й пехотной дивизии 20 августа захватила Чудово, перерезав Октябрьскую железную дорогу. На следующий день частями I армейского корпуса было отбито несколько советских контратак. Первая задача немецкого наступления на этом направлении была выполнена.

Таким образом, 20–22 августа противник передовыми частями вышел на ближние подступы к Ленинграду и вступил в боевое соприкосновение с частями Красногвардейского Ура, перерезав Октябрьскую железную дорогу в районе Чудово.

^{Немецкие пулеметчики в районе Нарвы}

Отходившие на Сиверскую дивизии Лужской (переименованной в Южную) группы генерала Астанина попали в окружение 26 августа. В «котле» оказались 70, 90, 111, 177 и 235-я стрелковые дивизии, 1-я и 3-я ДНО, 24-я танковая дивизия. С севера заслон против прорывающихся на соединение с главными силами Северного фронта советских частей образовала под Красногвардейском 8-я танковая дивизия. Западный, южный и восточный внутренние фронты окружения образовывали XXXXI моторизованный, L и XXVIII армейские корпуса противника. Окруженным южнее Сиверской частям и соединениям пришлось разделиться на несколько групп и выходить на соединение с войсками фронта под Ленинградом в районах Кириши и Погостье. Отряды возглавили командиры соединений и временных объединений — генерал А. Н. Астанин, полковники: А. Ф. Машошин (командир 177-й стрелковой дивизии), А. Г. Родин (заместитель командира 24-й танковой дивизии, фактически возглавлял 1-ю ДНО), С. В. Рогинский (командир 111-й стрелковой дивизии) и Г. Ф. Одинцов. Пробивавшиеся из «котла» части постепенно вливались в состав защитников Ленинграда.

^{Понтонный мост в районе Нарвы}

Надо сказать, что командованием фронта была предпринята попытка организовать снабжение окруженной группировки по воздуху. Согласно заявке штаба группы Астанина от 4 сентября 1941 г., было затребовано 10 тонн сухарей, 3 тонны концентратов, 20 тонн бензина, 4 тонны дизтоплива, 1600 снарядов 76-мм и 400 122-мм, а также некоторые другие позиции — соль, автол и др.

Переброска осуществлялась днем 5 сентября 1941 г. 6 самолетами Р-5 и 1 «Дугласом» (лицензионный DC-3). Однако быстро выяснилось, что противник патрулирует район окружения истребителями. Из семи самолетов не вернулось пять, включая один «Дуглас». До 11 сентября доставили едва ли половину из запрошенного: 5,3 тонны сухарей, 1 тонну концентратов, 5,2 тонны бензина, 2,2 тонны дизтоплива, 450 выстрелов калибра 76 мм^[354]. Выстрелы 122-мм не доставлялись вовсе. Сверх заявки были доставлены медикаменты и шанцевый инструмент. Возможности советских ВВС по снабжению «котлов» по воздуху в 1941 г. были достаточно скромными. Следует также отметить, что с 8 сентября связь Ленинграда с Большой землей была прервана, осталось только сообщение по Ладожскому озеру и по воздуху. Соответственно, транспортная авиация была задействована на снабжении самого Ленинграда. Возможно, в иных условиях снабжение группы Астанина стало бы более результативным.

^{Автомашины ЗИС-5, брошенные в Лужском «котле»}

Так или иначе, сопротивление советских войск в Лужском «котле» продолжалось до сентября 1941 г. От деблокирования «котла» окончательно отказались только 14–15 сентября, когда уже вовсю гремели бои на ближних подступах к Ленинграду. Нельзя не признать, что из всех «котлов» 1941 г. Лужский «котел» оказался самым живучим, он продержался дольше всех, в течение нескольких недель. Если, разумеется, не сравнивать с группировками войск, блокированными на побережье и снабжавшимися по морю — Одесса, Севастополь. Высокой устойчивости способствовали условия местности, затруднявшие немцам зачистку «котла».

«Котел» в сравнении с другими окружениями лета — осени 1941 г. принес немцам напряженные бои в лесисто-болотистой местности и не более 20 тыс. пленных. Так или иначе, существование в тылу группы армий «Север» неликвидированной группировки советских войск отрицательно сказалось на немецком наступлении на Ленинград.

Гамбит Ватутина
Наступление под Старой Руссой

Что же заставило немецкое командование бросить в прорыв под Красногвардейском LVI корпус Манштейна? Планы германского командования претерпели существенное изменение из-за советского наступления. В подготовке этого наступления принимали участие два сильных советских штабиста: начальник штаба Северо-Западного фронта Н. Ф. Ватутин и начальник штаба Северо-Западного направления М. В. Захаров. Оба в ходе войны подтвердили свою репутацию грамотных военачальников, а Н. Ф. Ватутин стал одним из самых ярких советских командующих фронтами. Место для «иглоукалывания» было выбрано достаточно удачно. Немецкое командование считало советские войска, находившиеся к югу от Ильменя, разгромленными. В приказе по группе армий № 1770/41 от 27 июля 1941 г. фон Лееб писал:

«Противник перед фронтом 16-й армии уничтожен. Остатки отходят через болотистую местность к югу от озера Ильмень на восток».

Соответственно, против отходящих на восток «остатков» выделялся минимум войск, а основные силы 16-й армии генерал-полковника Эрнста Буша сосредотачивались в направлении Ленинграда. Южнее озера Ильмень занимал оборону X армейский корпус. В целом 16-я армия занимала фронт 140 км силами 5 2/3 пехотной дивизии, что дает нам оперативную плотность около 25 км фронта на одну дивизию. Такие разреженные порядки благоприятствовали успеху советского контрнаступления.

Ставкой ВГК в Директиве № 00824 Северо-Западному фронту ставилась ограниченная задача: «Нанесение поражения силам противника, группирующимся в районе Сольцы, Старая Русса, Дно, занять Старую Руссу и ст. Дно и закрепиться на рубеже последней»^[355]. В операции должны были участвовать 11, 34, 27 и 48-я армии. Задачи и исходные позиции для этих четырех армий обрисовывались в директиве следующим образом:

«3. Исходное положение войскам 34-й армии занять к вечеру 11 августа по восточному берегу р. Ловать, на фронте Кулаково, Коломна, имея к западу от р. Ловать на р. Порусья лишь передовые части и разведывательные отряды.

4. Главный удар нанести силами 34-й армии с одновременным ударом левого крыла 11-й армии в направлении пл. Взгляды и 48-й армии на Уторгош, Пески. Для обеспечения стыков между 11-й и 34-й армиями за правым флангом 34-й армии иметь стрел, дивизию и за стыком 34-й и 27-й армий — 181-ю стр. дивизию»^[356].

Намеченный Н. Ф. Ватутиным и М. В. Захаровым темп наступления в 15 км в сутки подписавший директиву маршал Б. М. Шапошников считал завышенным. Он приказывал «при наступлении не зарываться вперед — ежесуточный темп продвижения иметь четыре-пять километров в сутки, обращая внимание на разведку и обеспечение своих флангов и тыла и на закрепление за собой пройденного пространства». Начало операции было назначено на 12 августа.

^{Начальник штаба Севера-Западного фронта Н. Ф. Ватутин}

Переданная в состав Северо-Западного направления 34-я армия была детищем «перманентной мобилизации». Она формировалась в Московском военном округе с 16 июля 1941 г. К 25 июля 1941 г. в состав 34-й армии входили: 245, 257, 259 и 262-я стрелковые дивизии, 25-я и 54-я кавалерийские дивизии, 264-й и 644-й корпусные артиллерийские полки, 171-й и 759-й артиллерийские полки ПТО. Армии были также приданы дивизион РС (12 машин) лейтенанта П. Н. Дегтярева и отдельный танковый батальон.

Три дивизии (245, 257, 262-я) были сформированы на территории Московского военного округа по приказу Л. П. Берии от 29 июня 1941 г. из кадров НКВД. Точнее, на формирование каждой дивизии выделялось 1000 человек рядового и младшего начальствующего состава и 500 человек командно-начальствующего состава из ведомства Берии, преимущественно из пограничников. Остальные бойцы и командиры для формируемых под эгидой НКВД дивизий призывались из запаса. Кадры НКВД, в сущности, рассеивались в массе призываемых из запаса, но все же играли роль ядра спешно формируемых соединений.

18 июля армия была включена в состав фронта Можайской линии обороны и занимала рубеж западнее г. Малоярославец. С 30 июля армия была переподчинена Резервному фронту, а 6 августа Директивой Ставки ВГК № 00733 была передана Северо-Западному фронту. С 3 августа армию возглавлял генерал-майор К. М. Качанов. В Директиве Ставки ВГК № 00733 особо указывалось: «Армию не раздергивать по частям, а иметь как ударный кулак…»

По состоянию на 10 августа 1941 г. 34-я армия насчитывала 57 563 человека. Укомплектованность соединений армии генерала Качанова можно охарактеризовать как хорошую (см. таблицу).

Укомплектованность дивизий 34-й армии личным составом и стрелковым оружием^[357]

Дивизия	Личн. состав	Винтовки	СВТ	Станков.	Ручн.	ППД
245-я сд	14 329	8 770	2 680	150	161	450
257-я сд	11 313	8 179	1 088	159	226	0
259-я сд	12 033	6 045	3 457	125	180	13
262-я сд	10 873	6 669	1 643	124	172	6
Итого	48 548	29 663	8 868	558	739	469

Как мы видим, укомплектованность 34-й армии личным составом была выше всяких похвал. Соединения получили немалое число самозарядных винтовок, что в некоторой степени компенсировало нехватку пулеметов. Хуже всего соединения 34-й армии были укомплектованы артиллерией. Только 245-я стрелковая дивизия имела на вооружении 122-мм гаубицы. Артполки остальных дивизий вооружались 76-мм пушками. Противотанковых «сорокапяток» было недостаточно, на четыре дивизии их имелась 71 единица.

Подготовка наступления не ускользнула от внимания немецкого командования. Окончательные выводы были сделаны по возросшим объемам железнодорожных перевозок, замеченным с воздуха. 1 августа 1941 г. Гальдер записал в дневнике:

«Генерал Богач — результаты авиаразведки:

1. Сильная загрузка железной дороги у Старой Руссы. По-видимому, это связано с переброской в районе озера Ильмень трех дивизий, о которых показывал русский военнопленный — начальник штаба дивизии»^[358].

Однако отказываться от подготовки наступления на Ленинград во имя парирования концентрации советских войск под Старой Руссой командование группы армий «Север» не стало. На пути 34-й армии по-прежнему оставались растянутые на широком фронте 30-я и 290-я пехотные дивизии. Вместе со 126-й пехотной дивизией они входили в X армейский корпус 16-й армии. На тот момент 16-я армия насчитывала 317 тыс. человек, а противостоявший ей Северо-Западный фронт — 336 тыс. человек.

^{Командующий 34-й армией генерал-майор К. М. Качанов}

Началось советское наступление в условиях, когда уже несколько дней шли бои на Лужском рубеже. Кроме того, X корпус начал собственное наступление южнее Ильменя и нарушил порядки готовившейся к наступлению 11-й армии.

10 августа X корпус захватил Старую Руссу. Несмотря на это, 34-я и 27-я армии начали наступление рано утром 12 августа. Потрепанная 27-я армия (53 тыс. человек на 10 августа^[359]) была остановлена восточнее Холма. Этот город неоднократно будет становиться «крепким орешком» на пути советских войск: зимой 1941/42 г. он будет окружен, и гарнизон будет получать снабжение по воздуху. Куда успешнее наступала 34-я армия. Ее построение было двуэшелонным. В первом эшелоне наступали 257, 262 и 245-я стрелковые дивизии и 25-я кавалерийская дивизия. Во втором эшелоне находилась 259-я стрелковая дивизия.

Она продвинулась на 40 км в глубь немецкой обороны и уже утром 14 августа достигла железной дороги Дно — Старая Русса. К 15 августа все три пехотные дивизии X корпуса оказались окружены в районе Старой Руссы.

В этих условиях фон Лееб 14 августа развернул моторизованную дивизию СС «Тотенкопф» с новгородского направления к станции Дно для парирования советского наступления. Эсэсовская дивизия застрянет под Старой Руссой надолго. Она даже не будет участвовать в сентябрьском наступлении на Ленинград. За «Тотенкопфом» вскоре последовали 3-я моторизованная дивизия и управление LVI моторизованного корпуса Э. фон Манштейна. На отражение удара 34-й армии также был брошен VIII авиакорпус Вольфрама фон Рихтгофена. Последний был, пожалуй, самым сильным аргументом против наступления трех советских армий. Над полем боя действовало до 80–100 самолетов противника, воздействовавших на советские войска с 4.00–6.00 до 20.00–21.00.

Вводом в бой рокированных с лужского направления соединений немцам удалось стабилизировать обстановку. В ЖБД Северо-Западного фронта констатировалось: «К исходу 20.8.41. наступление 34А остановлено, армия оказалась скованной на всем фронте, инициатива потеряна»^[360].

В оперсводке от 19 августа Военный совет 34-й армии докладывал:

«В 17.00–18.00 [18 августа 1941 г.) главная группировка армии 257 и 259 сд подверглась сильной атаке бомбардировщиков.

[…]

Задачи дня главная группировка армии не выполнила. Понеся большие потери в личном составе, материальной части и конском составе, особенно в артполках на конной тяге»^[361].

Войска 34-й армии 21 августа неорганизованно отходили на рубеж реки Полисть. Зацепиться за рубеже реки они не смогли, и 22 августа отход далее на восток продолжился. Из отходивших частей на реках Порусья и Редья остались лишь отдельные отряды прикрытия. Вся остальная масса войск продолжала дальнейший отход на реку Ловать.

Авиация противника в течение 21 и 22 августа непрерывно, группами по 10–25 самолетов, продолжала утюжить войска и тылы 34-й армии, нарушая связь и парализуя любые попытки организовать беспорядочно отходящие части. Командованием фронта из 11-й армии была изъята 163-я стрелковая дивизия (многострадальная 163-я моторизованная дивизия, переформированная в стрелковую) и выдвинута для стабилизации фронта 34-й армии. Однако на рубеже р. Ловать остановить отход не удалось, и отступление продолжилось далее, до рубежа р. Пола. Только в конце августа обстановку на фронте 34-й армии удалось стабилизировать. Начались даже контратаки с целью вернуть рубеж р. Ловать.

Командир LVI моторизованного корпуса Э. фон Манштейн впоследствии описал происходившее под Старой Руссой следующим образом:

«В штабе 16 армии выяснилось следующее. 10 ак, который вел бой на правом фланге 16 армии южнее озера Ильмень, был атакован значительно превосходящими силами противника (38 советская армия с восемью дивизиями и кавалерийскими соединениями) и потеснен ими. Теперь он, обернувшись фронтом на юг, вел тяжелые оборонительные бои южнее озера Ильмень. Противник, видимо, имел намерение охватить его западный фланг. 56 тк должен был срочно отвлечь силы противника и выручить 10 ак.

Задача нашего корпуса прежде всего состояла в том, чтобы вывести свои две мотодивизии по возможности незаметно для противника к его открытому западному флангу восточнее Дно, с тем чтобы затем с фланга сбить его с позиций, обращенных фронтом на север против 10 ак, или зайти ему в тыл. Перед нами стояла прекрасная задача. Удовлетворением для нас было и то, что в дивизии СС „Тотенкопф“ обрадовались, узнав, что она вновь поступила под наше командование. Но, к сожалению, не удалось добиться передачи нам и 8 тд для выполнения этой задачи.

К 18 августа нам удалось скрытно перебросить обе дивизии к западному флангу войск противника и, тщательно маскируясь, занять исходное положение. 19 августа утром началось наступление корпуса, явившееся, по-видимому, неожиданным для противника. Действительно, удалось, как и было задумано, сбить противника с позиций, нанеся ему удар во фланг, и во взаимодействии с вновь перешедшим в наступление 10 ак в дальнейших боях нанести решительное поражение советской 38 армии. 22 августа мы достигли реки Ловать юго-восточнее Старой Руссы, несмотря на то что в этой песчаной местности, почти полностью лишенной дорог, пехоте обеих моторизованных дивизий пришлось большую часть пути проходить пешим строем»^[362].

Манштейн здесь ошибся относительно номера армии — 38-я армия только создавалась и действовала в полосе Юго-Западного фронта. Речь, разумеется, идет о 34-й армии.

Последствия ввода немецким командованием в бой моторизованных соединений были самыми устрашающими. В своем донесении от 23 августа Качанов писал: «Части армии разрозненными группами вне дорог, неуправляемые отходят к р. Поча. Небольшие ячейки дивизии под руководством назначенных мной командиров по направлениям прикрываясь от танковых подразделений отходят…»^[363].

К 25 августа 34-я и 11-я армии были оттеснены на линию реки Ловать. Наступление закончилось. Немцами было заявлено о захвате 18 тыс. пленных, захвате или уничтожении 20 танков, 300 орудий и минометов, 36 зенитных орудий, 700 автомашин. Здесь же немцами была впервые захвачена пусковая установка РС («катюша»). Три армии Северо-Западного фронта действительно понесли большие потери. На 10 августа 11, 27 и 34-я армии насчитывали 327 099 человек, а на 1 сентября их численность упала до 198 549 человек. Численность 34-й армии просела до 22 043 человек. Из 83 танков было потеряно 74 единицы, из 748 орудий и минометов — 628 (84 %). Поражение армии Качанова хорошо видно по изменению численности ее дивизий. По состоянию на 20–24 августа 245-я стрелковая дивизия насчитывала 2042 человека, 257-я — 2293 человека, 259-я — 3683 человека, 262-я — 2496 человек.

Согласно донесению о потерях личного состава 34-й армии с 1 августа по 1 сентября, в которое вошли 245, 257, 259, 262 и 163-я стрелковые дивизии и 25-я кавалерийская дивизия, ее общие потери составили 33 562 человека (в том числе 1369 25-я кд, 1214 163-я сд)^[364]. Из них 4473 человека числились убитыми и 19 870 человек — пропавшими без вести.

Несмотря на то что наступающие понесли большие потери и в конце концов были отброшены в исходное положение, немецкое командование изменило свою оценку в отношении советских войск южнее озера Ильмень.

24 августа Верховное командование Вермахта приказывает LVI моторизованному, II и X армейским корпусам группы армий «Север», а также LVII моторизованному корпусу группы армий «Центр» развивать наступление на восток в направлении Демянска и Великих Лук. Операция началась 30 августа. Вскоре немецкая 19-я танковая дивизия захватила Демянск. 20-я танковая дивизия LVII корпуса ударила с юга и соединилась с X корпусом, образовав окружение большей части 27-й армии и части сил 11-й и 34-й армий. Немцами было заявлено о захвате 35 тыс. пленных, уничтожении или захвате 117 танков и 254 орудий. На 10 сентября соединения 34-й армии насчитывали: 262-я стрелковая дивизия — 783 человека, 257-я — 695 человек, 245-я — 1472 человека, 259-я — 2275 человек^[365].

За окружением войск Северо-Западного фронта, сыгравших важную роль в августовских боях на дальних подступах к Ленинграду, последовали наказания. Инициатором был прибывший на Северо-Западный фронт Л. З. Мехлис. Это неудивительно ввиду того, что фронту была передана целая армия, в общем-то хорошо укомплектованная, а буквально за неделю-полторы от нее остались одни лохмотья.

Командующий Северо-Западным фронтом генерал-майор П. П. Собенников был снят, и его место занял генерал-лейтенант П. А. Курочкин, отличившийся под Смоленском. Вскоре П. П. Собенников был осужден на пять лет. Однако вместо заключения он был понижен в звании, оставлен на фронте и впоследствии снова стал генералом. За снятием с должности последовали расстрелы. Лично Мехлис составил приказ войскам фронта № 057 от 12 сентября 1941 г., в котором присутствовали такие строки: «…За проявленную трусость и личный уход с поля боя в тыл, за нарушение воинской дисциплины, выразившееся в прямом невыполнении приказа фронта о выходе на помощь наступающим с запада частям, за непринятие мер для спасения материальной части артиллерии, за потерю воинского облика и двухдневное пьянство в период боев армии генерал-майора артиллерии Гончарова, на основании приказа Ставки ВГК № 270, расстрелять публично перед строем командиров штаба 34-й армии». Приказ был составлен задним числом. Генерал-майор артиллерии В. С. Гончаров был расстрелян перед строем штабных работников 34-й армии на день раньше, 11 сентября 1941 г.

Столь же трагично сложилась судьба командующего 34-й армией генерал-майора Кузьмы Максимовича Качанова. Суд (Военный трибунал Северо-Западного фронта) признал командующего 34-й армией виновным в неисполнении полученного им 8 сентября 1941 г. приказа Военного совета фронта о нанесении соединениями армии удара во фланг и тыл наступающему противнику, уничтожении его и выходе на новый рубеж. В обвинительном заключении говорится, что якобы Качанов, вопреки упомянутому приказу, снял с оборонительного рубежа три дивизии, что позволило противнику прорвать оборону армии и выйти ей в тыл. В приговоре отмечалось, что «отход произведен в беспорядке, управление войсками было утрачено, в результате чего врагу был открыт фронт и дана возможность занять часть нашей территории». Трибунал отмел вполне разумные доводы, приведенные К. М. Качановым в свою защиту, и 27 сентября был вынесен смертный приговор. Бывшего командарма-34 расстреляли 29 сентября 1941 г.

^{Стояли насмерть. 122-мм гаубица М-30 на позиции с погибшим расчетом}

Кляксой на смертном приговоре двух генералов завершилась история 34-й армии, контрудар которой сыграл важнейшую роль в начальной фазе сражения за Ленинград. Этим ударом были оттянуты от Лужского рубежа подвижные соединения как 4-й (LVI корпус), так и 3-й (LVII корпус) танковых групп Вермахта. Были лишены эшелона развития успеха в лице моторизованных дивизий как группа «Луга», так и группа «Шимск», нацеленные на Лужский рубеж. В условиях крайне жестких сроков, в рамках которых было возможно использование подвижных соединений в группе армий «Север» до их рокировки в сентябре 1941 г. на московское направление, даже минимальные задержки давали переход из количества в качество. С. этой точки зрения роль контрудара под Старой Руссой в сражении за Ленинград трудно переоценить.

Враг у ворот Ленинграда

Но разведка доложила неточно… При изучении истории войны иногда приходится сталкиваться с документами, которые нельзя назвать иначе как провидческими. Еще 17 августа 1941 г. в директиве Ставки ВГК № 001029 командование Северо-Западного направления предупреждалось об угрозе окружения Ленинграда. В Директиве указывалось:

«Ставка считает, что наиболее опасным направлением продвижения противника является восточное направление в сторону Новгорода, Чудова, Малой Вишеры и дальше через реку Волхов. Если немцы будут иметь успех в этом направлении, то это будет означать обход Ленинграда с востока, перерыв связи между Ленинградом и Москвой и критическое положение Северного и Северо-Западного фронтов. При этом вероятно, что немцы сомкнут здесь свой фронт с фронтом финнов в районе Олонца. Нам кажется, что главком Сев. — Зап. не видит этой смертельной опасности и потому не предпринимает никаких особых мер для ликвидации этой опасности. Ликвидировать эту опасность вполне возможно, так как у немцев сил здесь немного, а подброшенные нами на помощь новые три дивизии при умелом руководстве могли бы ликвидировать опасность. Ставка не может мириться с настроениями обреченности и невозможности предпринять решительные шаги, с разговорами о том, что уже все сделано и ничего больше сделать невозможно»^[366].

Здесь сразу бросается в глаза фраза «у немцев сил здесь немного». Сейчас, когда мы знаем о запланированном вводе немцами в бой на чудовском направлении полноценного моторизованного корпуса, эта фраза может вызвать только горькую усмешку. Буквально за день до этого, 16 августа 1941 г., последовал приказ ОКХ на передачу из группы армий «Центр» в группу армий «Север» XXXIX моторизованного корпуса в составе 12-й танковой, 18-й и 20-й моторизованных дивизий. Однако 17 августа даже никаких догадок об этом еще не было. 4-я танковая группа была выявлена и действовала на кингисеппском направлении, на подступах к Красногвардейску. Именно этому направлению, где наступали танковые дивизии немцев, командование Северо-Западного направления уделяло наибольшее внимание. Смертельная опасность, о которой говорит директива Ставки, еще не материализовалась.

^{Советские тральщики в море}

Только 24 августа XXXIX моторизованный корпус, которым в тот момент командовал генерал танковых войск Шмидт, прибыл в группу армий «Север». В тот же день 18-я моторизованная дивизия вступила в соприкосновение с советскими частями у Чудова. Она стала первым подвижным соединением Вермахта, введенным в бой на этом направлении. 20-я моторизованная и 12-я танковая дивизии в тот момент еще находились на марше между Шимском и Новгородом. 12-я танковая дивизия генерал-майора Харпе, несмотря на потери, понесенные в боях в Белоруссии и под Смоленском, еще сохраняла свой боевой потенциал — на 24 августа она насчитывала в строю 94 танка. Дивизия вступила в бой 25 августа. В этот день вошла в прорыв через порядки 121-й пехотной дивизии, взяла Любань и продолжила наступление на запад. Пехотная дивизия отошла от шоссе, чтобы освободить дорогу для снабжения подвижных частей.

Тем временем с целью парирования возникшего в результате крушения обороны 48-й армии кризиса Генеральный штаб начал вводить на фронт на Волхове свежесформированные соединения. Первой стала 52-я армия, разворачивавшаяся в районе Тихвина по Директиве Ставки ВГК № 001200 от 23 августа 1941 г. Командующим армией был назначен генерал-лейтенант Н. К. Клыков, начальником штаба — генерал-майор П. И. Ляпин. Как и в других армиях с большими номерами, формирование управления армии произошло на базе управления одного из упраздненных стрелковых корпусов. В случае с 52-й армией это был 25-й стрелковый корпус. Согласно вышеуказанной Директиве Ставки состав армии Н. К. Клыкова был следующим:

«3. В составе 52-й армии иметь: 285 сд в районе Волхова; 292 сд в районе ст. Волховская Пристань; 288 сд в районе ст. Тихвин; 314 сд в районе Хвойная, ст. Песь; 316 сд в районе Боровичей; 312 сд в районе Валдая; 294 сд в районе Окуловки: 286 сд в районе Череповца».

Все эти дивизии были июльского формирования, самой известной из которых впоследствии стала 316-я стрелковая дивизия И. В. Панфилова. Соединения не выдвигались сразу на фронт, так как не были еще подготовлены к боям. Несколько дней спустя И. В. Сталин в телефонном разговоре с М. М. Поповым так высказался о них:

«Дивизий Клыкова передать не можем, они совершенно сырые, несколоченные, и было бы преступно бросать их на фронт, все равно разбежались бы, а технику сдали бы врагу. Недели через две, пожалуй, сумеем две сколоченные дивизии передать вам»^[367].

Таким образом, поначалу новая армия была не более чем завесой, призванной прикрыть брешь в построении войск. 52-й армии и генералу Клыкову предстояло сказать свое слово позднее, уже ближе к зиме 1941/42 г. Позднее, в 1942 г., Клыков будет командовать печально известной 2-й ударной армией. До войны этот бывший штабс-капитан русской армии был помощником командующего МВО по ВУЗам.

В эти же дни последовало важное и даже знаковое организационное мероприятие. 23 августа Директивой Ставки ВГК № 001199 Северный фронт разделялся надвое — на Ленинградский и Карельский. Командующим Ленинградским фронтом был утвержден ранее командовавший Северным фронтом генерал-лейтенант М. М. Попов. Первоначально Ленинградскому фронту подчинялись 8, 23 и 48-я армии. Карельский фронт возглавил генерал-лейтенант В. А. Фролов. Ему были подчинены 14-я и 7-я армии, а также Северный флот. Своим приказом от 24 августа Попов уточнил: «Ленинградский фронт остается в составе: 23, 8 и 48 армий, Красногвардейского УРа, Копорской и Южной оперативной групп и всех частей и учреждений в границах Ленинградского фронта»^[368]. В директиве Ставки оперативные группы были оставлены за скобками.

Это организационное мероприятие не было напрямую связано с событиями на чудовском направлении.

22 августа в разговоре с Ворошиловым по прямому проводу Сталин прямо сказал: «Возможно, что Северный фронт разделим на две части — на Карельскую часть от Ладоги и до Мурманска со своим фронтовым командованием и южную часть — собственно ленинградскую, которую следует назвать Ленинградским фронтом. Мотивы известны. После занятия финнами северных берегов Ладоги управлять северной частью Северного фронта из Ленинграда невозможно». Нагрузка на штаб М. М. Попова снизилась, и он полностью мог заняться возникшим кризисом.

Собственно, в тот же день, когда было оформлено разделение фронтов, приказом штаба Северного фронта была сформирована Слуцко-Колпинская оперативная группа. Она продолжала традицию формирования оперативных групп. В состав группы вошли 90, 70 и 237-я стрелковые дивизии и 1-я ДНО. Возглавил группу генерал-майор танковых войск И. Г. Лазарев, ранее командовавший 10-м механизированным корпусом. Из боев на Лужском рубеже 70-я стрелковая дивизия вышла уже изрядно потрепанной. По состоянию на 24 августа 1941 г. она насчитывала 6264 человека^[369].

В последнюю неделю августа новгородское направление вызывало большую тревогу у командования. Угроза изоляции Ленинграда нарастала с каждым днем. Однако для штаба фронта это было продолжением борьбы за Лужский «котел». Немцы двигались вдоль Московского шоссе в тыл войскам так называемой Южной оперативной группы (бывшая Лужская группа). В 15.00 25 августа пала Любань. Тем не менее Слуцко-Колпинская оперативная группа нацеливалась не на сдерживание немецкого наступления вдоль шоссе, а на деблокирование окруженных в районе Луги частей.

26 августа в Ленинград отправилась комиссия в составе В. М. Молотова, Г. М. Маленкова, Н. Г. Кузнецова, А. Н. Косыгина, П. Ф. Жигарева и Н. Н. Воронова. Выданный ей мандат был подписан Сталиным и позволял от имени Государственного Комитета Обороны решение «всех вопросов обороны Ленинграда и эвакуации предприятий и населения Ленинграда». Забегая вперед, можно сказать, что время для эвакуации предприятий военной промышленности уже было безнадежно упущено. Однако нельзя не обратить внимания на присутствие в этом списке «летчика» Жигарева и «артиллериста» Воронова. Сталин определенно рассчитывал на технические средства борьбы.

^{240-мм пушка К-3 в боевом положении}

Тем временем, ввиду ввода в бой XXXIX моторизованного корпуса, немецкая пехота 16-й армии получила определенную свободу действий. Кроме того, в 16-ю армию была передана из резерва свежая 96-я пехотная дивизия. XXVIII армейский корпус в составе 122-й (слева) и вновь подошедшей 96-й (справа) пехотных дивизий наступал на северо-запад, тогда как 121-я пехотная дивизия выдвинулась на северо-восток. 21-я пехотная дивизия сбила с позиций 70-ю стрелковую дивизию оперативной группы генерала Лазарева и 28 августа заняла Тосно.

Резерв для затыкания очередной бреши привычно изъяли из состава войск, противостоящих финнам. Эвакуируемая с острова Валаам 168-я стрелковая дивизия полковника А. Л. Бондарева перебрасывалась в район Пушкина и Павловска. Она должна была оседлать Московское шоссе по рубежу реки Ижора. Также командиру дивизии полковнику Бондареву предписывалось к рассвету 29 августа подготовить «ударную группу силою в стрелковый батальон с батареей и батальоном танков КВ»^[370]. Ее задачей был контрудар во фланг и тыл наступающему по Московскому шоссе противнику.

В Москве падение Тосно вызвало большое беспокойство, если не сказать панику. До Ленинграда действительно оставались считаные километры. В посланной на имя Молотова и Маленкова 29 августа телеграмме Сталин с трудно скрываемой тревогой и даже растерянностью писал:

«Только что сообщили, что Тосно взято противником. Если так будет продолжаться, боюсь, что Ленинград будет сдан идиотски глупо, а все ленинградские дивизии рискуют попасть в плен. Что делают Попов и Ворошилов? Они даже не сообщают о мерах, какие они думают предпринять против такой опасности. Они заняты исканием новых рубежей отступления, в этом они видят свою задачу. Откуда у них такая бездна пассивности и чисто деревенской покорности судьбе? Что за люди — ничего не пойму. В Ленинграде имеется теперь много танков КВ, много авиации, эрэсы. Почему эти важные технические средства не действуют на участке Любань — Тосно? Что может сделать против немецких танков какой-то пехотный полк, выставленный командованием против немцев без этих технических средств? Почему богатая ленинградская техника не используется на этом решающем участке? Не кажется ли тебе, что кто-то нарочно открывает немцам дорогу на этом решающем участке? Что за человек Попов? Чем, собственно, занят Ворошилов и в чем выражается его помощь Ленинграду? Я пишу об этом, так как очень встревожен непонятным для меня бездействием ленинградского командования»^[371].

Как мы видим, упрек Сталина не совсем верен: под Тосно был сразу же выдвинут батальон танков КВ для усиления ударной группы 168-й стрелковой дивизии. Утверждение «важные технические средства не действуют на участке Любань — Тосно» также легко опровергается документами. ВВС Ленинградского фронта, напротив, активно пытались противодействовать продвижению противника вдоль Московского шоссе. Так, еще утром 27 августа немецкие части на шоссе Любань — Чудово бомбили 6 Ар-2 под прикрытием 5 МиГ-3. Отбомбившиеся «арочки» были атакованы вражескими истребителями, потери составили 3 Ар-2. Было заявлено о сбитом Хе-113, «миги» потерь не понесли, но сели буквально изрешеченные пулями. Противником советских пилотов над Любанью, вероятно, были Me-109F-2 из II группы 52-й истребительной эскадры, прибывшей в группу армий «Север» вместе с VIII авиакорпусом Рихтгофена. О трех сбитых СБ (на самом деле похожие по силуэту Ар-2) было доложено пилотами из 4-го отряда II/JG52. 28 августа была нелетная погода, а 29 августа к ударам по войскам противника в районе Тосно активно подключились даже истребители. Так, в середине дня «сплошное движение автомашин» по дороге Ушаки — Тосно атаковали бомбами и пулеметами 5 И-153 и 6 И-15бис 235 ШАП. Два И-15бис были сбиты, летчики погибли, один И-15бис — сильно поврежден. О трех сбитых И-15 заявили пилоты 4-го отряда II группы JG52, в том числе Иоханесс Штайнхофф, ставший впоследствии известным асом Люфтваффе. Во второй половине дня 29 августа 17 МиГ-3 15-го ИАП тремя группами атаковали бомбами и пулеметным огнем автомашины противника в районе Тосно и Саблино. Вечером к ним присоединились 5 ЛаГГ-3 46-го ИАП. Вечером же район Ушаки — Тосно — Саблино атаковали 18 штурмовиков Ил-2 из 175-го ШАП 2-й авиадивизии.

^{Маршал К. Е. Ворошилов}

4 Ил-2 из 175-го ШАП не вернулись с задания и, вероятно, стали жертвой пилотов II/JG52 или III/JG27. Что бы ни говорил товарищ Сталин, авиация Ленинградского фронта 27–29 августа сделала Тосно — Любань точкой приложения своих основных усилий, направлением главного удара. Ценные указания из Москвы для этого А. А. Новикову не потребовались. Однако как истребительное противодействие Люфтваффе, так и ударные возможности немецких ВВС под Ленинградом также существенно выросли за счет VIII авиакорпуса. Поэтому хотя бы приостановить продвижение немцев вдоль Московского шоссе только силами авиации было проблематично. Само по себе использование «важных технических средств» еще не гарантировало результата.

Задавшись вопросом «Что за человек Попов?», И. В. Сталин не стал останавливаться на этом и произвел кадровые перестановки в руководстве Ленинградским фронтом.

Постановлением ГКО № 599сс от 29 августа Военный совет обороны Ленинграда упразднялся, а все его функции были переданы Военному совету Ленфронта. Маршал К. Е. Ворошилов перестал исполнять обязанности командующего Северо-Западным направлением и 5 сентября стал командующим Ленинградским фронтом. Соответственно М. М. Попов назначался начальником штаба фронта. Членом Военного совета стал А. А. Жданов. Северо-Западное направление тем же постановлением ГКО № 599сс расформировывалось.

Тем временем обстановка осложнялась даже не с каждым днем, а с каждым часом. 29 августа немцы заняли деревню Сологубовку (к северо-востоку от Тосно) и к 29 августа находились всего в 8 км от станции Мга. В тот же день на подступы к Мге с юга и юго-востока была выдвинута по приказу штаба фронта 1- я горнострелковая бригада.

^{Бомбардировщик Ю-88 эскадры KG77}

Захват Чудово и Тосно уменьшил число железнодорожных линий, по которым Ленинград сообщался со страной. Еще оставалась линия Октябрьской железной дороги, идущая через Мгу и раздваивающаяся на трассы в направлении на Волховстрой и на Кириши. Однако оборонять Мгу — узловую железнодорожную станцию к востоку от Ленинграда — было некому. В небольшом поселке железнодорожников в конце августа находились рота саперов под командованием подполковника С. И. Лисовского из инженерного управления штаба фронта и небольшой сводный отряд майора Лещева. Этот отряд был типичным обломком рухнувшего фронта. Его бойцы и командиры с боями отходили из Новгорода, потеряв артиллерию, минометы, станковые пулеметы. 30 августа приказом штаба Ленинградского фронта майор Лещев назначался начальником гарнизона Мги. Помимо 1-й горнострелковой бригады в его распоряжение передавался полк 1-й дивизии народного ополчения, саперная рота 106-го инженерного батальона, 1031-й маршевый батальон, рота бронемашин, рота танков КВ, два дивизиона противовоздушной обороны, бронепоезд. Всего гарнизон Мги насчитывал около 2 тыс. человек. Однако для удержания важного узла дорог этого было, конечно же, недостаточно.

Снимать что-либо с фронта 23-й армии было уже затруднительно. Поэтому резервы для парирования немецкого наступления к югу от Ладожского озера были изысканы в тылу войск на Карельском перешейке. Распоряжением Ставки Ленинградскому фронту передавалась 1-я дивизия войск НКВД под командованием полковника С. И. Донскова численностью около 6 тыс. человек. По боевому приказу штаба фронта № 007 она перебрасывалась по железной дороге в район Мги с Карельского участка фронта. Ранее части полковника Донскова обороняли Кексгольм. Однако к началу боев за Мгу она не успела. 30 августа 1941 г. 20-я моторизованная дивизия генерала Цорна выбила из Мги части горнострелковой бригады, и важнейший узел дорог был захвачен.

Относительно точной даты занятия Мги немцами имеются определенные разночтения. В очередном донесении штаба Ленфронта в ГШ КА от 4.00 31 августа указывалось: «К утру 30.8 на правом фланге остатками ГСБр, пополненной двумя маршевыми батальонами, отошли к южной окраине Мга»^[372]. Во внесрочном боевом донесении от 23.30 31 августа указывается: «По докладу командиру 1 сд НКВД через делегата Штафронта тов. Полевого южная часть Мга занята противником, 31.8 идет бой (время занятия не установлено)»^[373]. Таким образом, события 30 августа фактически выпали из рассмотрения. В штабе артиллерии фронта донесений от 48-й армии 28, 29 и 30 августа просто не поступало. Немецкая сторона настаивает на занятии Мги 30 августа.

^{Подбитый под Ленинградом экранированный КВ-1}

Прорыв немцев к Мге стал не единственной плохой новостью. 30 августа утром в штаб фронта поступило донесение о выходе противника к Неве в районе Ивановского, юго-западнее Отрадного. Командующий фронтом М. М. Попов посчитал это выдумкой, но приказал проверить его. На разведку вышли два катера из Шлиссельбурга и один из Ленинграда. Когда катера-разведчики достигли устья реки Тосны, то были обстреляны и подожжены. Руководство Ленинграда осознало всю степень опасности, которая нависла над колыбелью революции с востока. Саперы в спешном порядке взорвали мост через Неву в районе Островки — Кузьминки. Прорыв противника ощутили на себе даже выдвигавшиеся по железной дороге в Мгу пограничники. Железнодорожный мост через реку Нева в районе деревни Отрадное (рядом с Ивановским), через который проходили эшелоны с частями дивизии, обстреливался немецкой артиллерией.

Обычно указывается, что 31 августа Мга была контратакована подошедшей 1-й дивизией НКВД и выбитой из города 1-й горнострелковой бригадой. Однако, согласно имеющимся документам, это произошло уже 1 сентября. Наступление дивизии полковника С. И. Донскова поддерживали 9 танков Т-26, 3 Т-50 и 7 КВ. К 18.00 1 сентября Мгу вновь контролировали советские части, однако 2 сентября немцы контратаковали и вновь захватили эту узловую станцию. Также 1-я дивизия НКВД наступала на Отрадное и Ивановское. Атаки пограничников поддерживали огнем своей артиллерии эскадренные миноносцы «Строгий» и «Стройный» у Ивановских порогов. Отрадное удалось отбить. Однако Ивановское осталось под контролем немцев. Атаки 4-й ДНО на Ивановское через р. Тосно успеха не имели. Ополченцев встретил сильный огонь с восточного берега реки, и форсировать ее они не смогли. Локальный успех пограничников оказался временным: уже 6 сентября она была частью выдавлена за Неву, а частью отброшена в сторону Шлиссельбурга.

В связи с опасностью выхода германских войск к верховьям Невы для обороны ее правого берега в ночь на 4 сентября была переброшена с Карельского перешейка в район деревни Манушкино (около Невской Дубровки) 115-я стрелковая дивизия. По состоянию на 24 августа дивизия насчитывала 9620 человек — ее пребывание на финском фронте не привело к большим потерям. Это была дивизия довоенного формирования, и это хорошо видно по ее составу: 874 СВТ помимо обычных винтовок в достаточном количестве, двадцать восемь 122-мм и двенадцать 152-мм гаубиц^[374].

Для парирования кризиса под Мгой было решено снять войска даже с находящегося под ударом участка обороны. С правого крыла фронта рокировалась 191-я стрелковая дивизия. Приказом штаба фронта № 009 от 10.30 31 августа ей предписывалось «к исходу 3.9.1941 сосредоточиться в районе Вороново (15 км вост. Мга)».

1 сентября была проведена реорганизация управления войсками, прикрывающими Ленинград с юго-запада, юга и юго-востока. Теперь они объединялись в новую 55-ю армию. В ее состав вошли 168, 70, 90 и 237-я стрелковые дивизии, 1-я ДНО, и ей же был подчинен Колпинско-Слуцкий укрепрайон, выделенный из Красногвардейского УРа. Войска на колпинском направлении объединялись под управлением 55-й армии. Управление армии формировалось на базе управления 19-го стрелкового корпуса. Возглавил армию генерал-майор танковых войск И. Г. Лазарев, ранее возглавлявший оперативную группу на этом же направлении.

Организационным мероприятиям сопутствовали кадровые перестановки. Генерал-лейтенант С. Д. Акимов был отстранен от командования 48-й армией. Вместо него был назначен генерал-лейтенант М. А. Антонюк, ранее командовавший петрозаводской оперативной группой 7-й армии. Генерал Акимов погиб в авиационной катастрофе в октябре 1941 г.

Прорыв немцев к Мге и на подступы к Шлиссельбургу в конце августа 1941 г. безусловно являлся катастрофой. Однако, упрекая советское командование за прорыв германских подвижных частей к Мге и Шлиссельбургу, критики совершенно упускают из виду оценку противника разведкой. Чтобы противодействовать новой угрозе, ее нужно было сначала осознать. Целый моторизованный корпус, который радикально изменил обстановку на подступах к Ленинграду, далеко не сразу был замечен советской разведкой. Долгое время считалось, что на чудовском направлении наступают только уже известные пехотные соединения.

Эта история постепенного появления из тумана войны айсберга в лице XXXIX моторизованного корпуса заслуживает более подробного описания. Итак, откуда в советских штабах могла появиться информация о прибытии крупной механизированной группировки противника? Это опрос захваченных в ходе боев с ней пленных, это захват карт и других документов с обозначенными на них соединениями, наконец, это технические средства разведки, в частности радиоразведка. Ввиду очевидных трудностей с пленными в неуспешных боях 1941 г. захват карт и документов был важнейшим источником информации о противнике. Северному фронту, можно сказать, не повезло: никаких подарков судьбы в лице трофейных карт с нанесенной на них актуальной обстановкой на передовой захватить не удалось. 27 августа в разбитой машине была захвачена немецкая карта с данными на 18 августа. На чудовском направлении на карте были отмечены 21-я и 121-я пехотные дивизии. XXXIX корпус даже на немецкую карту от 18 августа попасть не мог, и его появление трофей вскрыть не помог.

Самые современные на тот момент инструменты не помогли выявить танковые и моторизованные дивизии немцев. В утренней разведсводке штаба фронта за 28 августа указывалось: «По данным радиоразведки… На Чудовском направлении штаб армейского корпуса в Новгороде держит связь со штабами пехотных дивизий»^[375]. Подчеркнем: «армейский корпус» и «пехотные дивизии». Никаких самостоятельных механизированных соединений. Вполне подходило под определение «у немцев сил здесь немного».

Об одной из причин такой «слепоты» разведки пишет командующий ВВС Ленфронта А. А. Новиков: «Когда полевые части южной группировки противника вышли на дорогу Шимск — Новгород, вражеские истребители так оседлали все подступы к ней, что наша воздушная разведка никак не могла проникнуть в этот район»^[376]. Точнее будет сказать, что количество истребителей противника в воздухе увеличилось за счет переброски авиачастей из группы армий «Центр».

Утренняя разведсводка штаба Ленинградского фронта от 29 августа 1941 г. дышит относительной безмятежностью. Описывая действия немцев на чудовском направлении, советские разведчики делают вывод: «Пр-к силами до двух пех. дивизий продолжает наступление вдоль жел. и шоссейной дорог Чудово, Колпино и сев. направлении на ст. Мга, с целью обхода р-на Красногвардейск и выхода на южное побережье Ладожского озера»^[377]. Две пехотные дивизии — это, конечно, плохо, но еще не катастрофа. Однако именно в этот день были сделаны первые шаги к вскрытию перегруппировки немцами подвижных соединений из группы армий «Центр» в группу армий «Север». В утренней разведсводке от 1 сентября 1941 г. сообщается: «29.8 в р-не Чудский Бор у убитого изъяты документы, принадлежащие 51 мп 18 мд. По данным на 18.8 18 тд отмечалась на Смоленском направлении, откуда она предположительно переброшена на Колпинское направление»^[378]. Одно подвижное соединение уже могло вызвать тревогу, но им дело не ограничилось. В той же разведсводке читаем: «31.8 в р-не Красная Горка захвачен пленный 5 пп 12 пд, который показал, что 12 пд переброшена со смоленского направления… Данные требуют проверки»^[379]. Информация о появлении у противника новых соединений всегда требовала проверки. Подтверждение вскоре было получено. Внеочередное донесение к 10.00 1 сентября гласит: «Документальными данными и опросами пленных 5 мп 12 тд, захваченными 31.8.41 в районе Красная горка, установлено: 12 бронетанковая дивизия… [перечислен состав дивизии. — А. И.] прибыла из-под Смоленска и вступила в бой на Колпинском направлении 27–28.8.41»^[380]. В вечерней разведсводке от 1 сентября 1941 г. указывается: «Пленный 407 пп подтверждает данные о наличии на Колпинском направлении 12 тд и 18 мд, входящих в состав подвижной группы, сосредоточенной для прорыва вдоль шоссе Тосно, Ульяновка, Степановка»^[381]. Опрос пленных развеивал последние сомнения относительно появления на фронте новых танковых и моторизованных соединений противника. Немецкие пленные дали практически исчерпывающие сведения о составе XXXIX моторизованного корпуса, они сообщали: «В эту подвижную группу помимо 12 танк, дивизии входят еще 18, 20 мотодивизии [20-я мд подчеркнута в документе красным карандашом. — А. И.]»^[382]. Тем не менее разведчики колебались относительно наличия третьей дивизии в составе «подвижной группы». В примечаниях к опросу пленных указывалось: «12 танковая дивизия перед отправкой на Ленинградский фронт получила пополнение за счет 20 мотодивизии, возможно, что пленный 407 мотополка [описка, правильнее пехотного полка. — А. И.] называя 20 мотодивизию имел это в виду»^[383]. Тем временем доказательства продолжали прибывать одно за другим. Утренняя разведсводка от 2 сентября сообщала: «Захвачены документы, принадлежащие 20 мд… Данные уточняются»^[384]. Наконец вечернее разведдонесение от 2 сентября поставило точку в вопросе о 20-й моторизованной дивизии. Разведчики получили практически железобетонные доказательства ее присутствия под Ленинградом: «По захваченным документам и показаниям пленного 121 пд установлено, что в направлении Мга действуют части 20 мд в составе 76 и 90 пп и двух ап. 20 мд переброшена из р-на Витебск»^[385]. Однако эти данные уже безнадежно запоздали.

Может быть, это был локальный провал разведчиков Северного (Ленинградского) фронта? Может быть, мудрое ГРУ все увидело заранее? Нет, это не так. В разведсводке № 78/661387 ГРУ ГШ КА на 8.00 30 августа указывается: «На Колпинском направлении части 121 пд немцев вели бой на рубеже Старостина, Сологубовка»^[386]. На чудовском направлении согласно данным ГРУ действовали «предположительно» части 21-й пехотной дивизии. Картина все та же — «у немцев сил здесь немного». Танковые и моторизованные дивизии немцев появляются в разведсводках ГРУ ГШ КА позднее. Таким образом, даже спустя пять дней после ввода в бой XXXIX корпуса, его наличие оставалось тайной для советского командования, в том числе для Генштаба Красной армии.

Те документы, которые писались по горячим следам событий, отражают не объективную картину, а субъективное представление о ней. Командование фронта предпринимало меры, пропорциональные возникшей угрозе — нескольким пехотным дивизиям. То, что эти меры не помогали против «у немцев сил здесь немного», приводило в растерянность, в том числе самого Сталина. Только потом выяснилось, что сил у немцев на самом деле было предостаточно для взлома даже куда более прочной обороны, чем наспех собранная «тонкая красная линия» резервов. В сущности, для штаба М. М. Попова захват Тосно, так взволновавший Сталина, был частью борьбы за Лужский «котел».

Основное внимание советского командования приковывало к себе направление, где действовала 4-я танковая группа. Командующий ВВС Ленинградского фронта А. А. Новиков позднее признавал: «Опасность прорыва врага на Копорское плато была столь велика, что на несколько дней заслонила собой все другие наши беды и тревоги. Мы были вынуждены, несмотря на отход 48-й армии, не только оставить 2-ю бомбардировочную дивизию для действий в Кингисеппском секторе, но и перенацелить сюда главные силы 4-й авиадивизии, входившей в состав ВВС Северо-Западного фронта»^[387].

Ответ на вопрос «Мог ли Ленинградский фронт остановить XXXIX корпус при его своевременном вскрытии разведкой?» совершенно неочевиден. В распоряжении Ставки имелись только слабоподготовленные соединения недавнего формирования.

2 сентября на мгинское направление по директиве Ставки ВГК № 001563 выдвигалась еще одна армия из свежесформированных дивизий. Это была 54-я армия маршала Г. И. Кулика, управление которой формировалось из управления 44-го стрелкового корпуса. Это был один из немногих случаев в войну, когда армией командовал целый Маршал Советского Союза. Директивой Ставки ВГК в состав армии включались:

«а) из 52-й армии — 285-ю стр. дивизию в районе Волховстроя; один стр. полк ее сосредоточить в районе Иссад, Сельцо, Кобылкино;

310-ю стр. дивизию походом сосредоточить в районе Вельца, Панево, Славково;

286-ю стр. дивизию сосредоточить в районе Вячьково, рзд. Куколь, Конец;

314-ю стр. дивизию — в районе Селище, Веретье, Лынна, Усадище.

Все дивизии сосредоточиваются распоряжением командующего 52-й армией.

б) 27-ю кав. дивизию — в районе Городище, Пчева, Рысино;

в) 122-ю танковую бригаду — в районе Волховстрой, Вячьково;

г) 119-й танковый батальон в том же районе;

д) 881-й и 882-й кор[пусные]. артполки — в районе Вячьково, Веретье, Устье и 883 кап в районе ст. Кириши»^[388].

Сосредоточение армии Г. И. Кулика, подчинявшейся непосредственно Ставке ВГК, должно было завершиться 5 сентября. С 6 сентября она должна была «перейти в наступление и, нанося удар, развить его одной стр. дивизией и 122-й танковой бригадой вдоль ж. д. Волховстрой — ст. Мга, остальными силами армии — на фронт Турышкино, раз. Погостье, ст. Сальцы»^[389].

Однако 54-я армия не успела вступить в бой за Мгу и переломить ситуацию в пользу советских войск. 7 сентября 20-я моторизованная дивизия была усилена частями 12-й танковой дивизии. К вырвавшимся вперед подвижным соединениям подтянулись пехотные дивизии. На советские части также обрушились удары VIII авиакорпуса. Дивизия НКВД была отброшена к Неве, переправилась через реку по железнодорожному мосту, который был сразу же взорван. Тем временем усиленная пехотным полком 20-я моторизованная дивизия захватила Синявино, а 8 сентября она захватила Шлиссельбург.

Наступление армии Г. И. Кулика началось только 10 сентября, когда в бой была брошена 286-я стрелковая дивизия. Атаку единственной дивизии части XXXIX корпуса отразили, отбросив дивизию назад. Продолжение атак после сосредоточения основных сил армии также не принесло успеха. Наступающим удалось пробиться лишь на 6–10 км к Мге. Немецкие дивизии в пробитом к Ладожскому озеру «бутылочном горле» занимали оборону на фронте 12–15 км. Однако уже в первом синявинском наступлении начала действовать система поддержки осажденной крепости извне, сковывая своими ударами атакующих. XXXIX моторизованный корпус не участвовал в наступлении войск группы армий «Север» на Ленинград, начавшемся 9 сентября. В ночь на 20 сентября началась операция по деблокаде со стороны Ленинградского фронта. Через Неву переправились части 115-й стрелковой дивизии и захватили плацдарм в районе Московской Дубровки. Их поддержала 4-я бригада морской пехоты. Немецкие контратаки были отбиты, и на рабочей карте командования Ленинградского фронта появился клочок земли, прозванный вскоре «Невский пятачок». 26 сентября 54-я армия была передана в состав Ленинградского фронта, и вместо Г. И. Кулика ее возглавил М. С. Хозин. Прорвать блокаду Ленинграда сразу же после ее установления немцами, к сожалению, не удалось. Сообщение с городом на Неве по суше было прервано на долгие 500 дней.

Ленинград в кольце блокады. Уже в первые дни войны советское руководство задумывалось о худших вариантах развития событий. Активно строились линии укреплений в глубоком тылу, готовились к эвакуации предприятия. К числу худших вариантов относился выход противника к Ленинграду. Буквально в первые дни войны, 29 июня 1941 г., было принято решение об эвакуации из Ленинграда детей. К началу блокады города из него было вывезено в Удмуртскую, Башкирскую АССР, Ярославскую, Пермскую, Актюбинскую области более 311 тыс. детей. Всего за период с 29 июня по 27 августа 1941 г. по железной дороге было отправлено 164 320 рабочих и служащих с семьями, выезжавших с предприятиями, 104 692 рабочих и служащих с семьями временно нетрудоспособных, 219 691 женщина, имевшая двух и более детей, 147 500 беженцев. До выхода немецких частей к Шлиссельбургу более 700 тыс. жителей Ленинграда было отправлено в глубь страны. Однако полностью эвакуировать крупный город было невозможно, и в кольце блокады оказалось 2 млн 484,5 тыс. человек.

Ситуация со снабжением города продовольствием с самого начала войны была очень напряженной. Проходящие через город большие массы беженцев привели к быстрому расходованию запасов. Несмотря на возрастание среднесуточной выпечки хлеба с 2112 т в июле до 2305 т в августе и введение нормирования выдачи хлеба населению, нормы выдачи неуклонно уменьшались. Суточные нормы продажи хлеба населению на сентябрь 1941 г. составляли: рабочим — 600 г, служащим — 400 г, иждивенцам и детям — 300 г. Эти нормы были введены со 2 сентября. На 6 сентября для снабжения населения Ленинграда имелось: муки — на 14 дней, крупы — на 23 дня, мяса и мясопродуктов — на 19 дней, жиров — на 21 день и кондитерских изделий — на 48 дней. С 11 сентября пришлось провести второе сокращение норм выдачи хлеба. Рабочие стали получать 500 г, служащие и дети — 300 г, иждивенцы — 250 г. С 13 ноября рабочие стали получать по 300 г, а остальное население — по 150 г хлеба в день. В городе начался голод.

Подготовка маршрута по Ладожскому озеру, который впоследствии получит имя «Дороги жизни», началась еще 30 августа 1941 г. Первые перевозки по озеру начались еще до захвата Шлиссельбурга, поэтому уже 12 сентября в наспех оборудованный порт Осиновец прибыли две баржи с 800 т зерна. За первые 30 дней навигации в Осиновец было доставлено 9800 т продовольствия. Несмотря на внушительную цифру, это было очень мало для города, расходовавшего 1100 т муки в день. Норма на воздушные перевозки с 1 октября 1941 г. составляла 100 т в день. По воздуху перевозились преимущественно пищевые концентраты.

С занятием немцами Шлиссельбурга и выходом финнов к границе 1939 г. на Карельском перешейке икр. Свирь между Ладожским и Онежским озерами началась не имевшая прецедентов в новейшей истории осада крупного города. Она продолжалась до января 1943 г.

Таллинский переход. 8-я армия не только была дамокловым мечом, нависавшим над флангом нацеленной на Ленинград немецкой группировки, но и источником ценнейших резервов в критические моменты боев. Примыкание фланга войск Северо-Западного направления к Балтийскому морю имело свои достоинства и недостатки. Однако наиболее значимым фактором было взаимодействие с флотом и возможность маневра по морю. Воспрепятствовать этому маневру немецкое командование могло минными постановками и ударами по кораблям Краснознаменного Балтийского флота с воздуха.

Немецкое командование прекрасно осознавало преимущества взаимодействия сухопутных войск с флотом. В дополнении к Директиве фюрера № 33 предписывалось уничтожить советские войска и особо подчеркивалось, что «необходимо не допустить их погрузку на суда». Однако отход в крупную базу Военно-морского флота давал надежду на спасение. Решением Ставки ВГК от 17 августа руководство обороной Таллина было возложено на командующего Балтийским флотом вице-адмирала В. Ф. Трибуца с подчинением ему всех сухопутных войск. Командир 10-го стрелкового корпус генерал-майор И. Ф. Николаев назначался его заместителем по сухопутной обороне. Всего в боевых порядках на сухопутном фронте обороны Таллина было около 27 тыс. человек при 200 орудиях калибром от 76 до 305 мм, 13 танках Т-26 и 85 самолетах.

Подготовка немцев к сражению за Таллин началась уже в начале августа. Выход немецких войск к побережью Финского залива создал географические предпосылки для сооружения минного заграждения восточнее Таллина, которое получило кодовое наименование «Юминда». 9 августа минный заградитель «Кобра» установил первое минное поле. В течение двух недель «Юминда» была расширена минными заградителями «Кобра», «Кёнигин Луиза», «Кайзер», «Ролланд» и «Бруммер» 5-й флотилии минных заградителей. Постановку прикрывали 1-я и 2-я флотилии торпедных катеров. Всего было поставлено 19 минных полей. В последнюю неделю августа в ожидании советского прорыва немецкими и финскими заградителями было поставлено еще 12 минных полей. Всего до конца августа было установлено 2828 мин и 1487 минных защитников. Ряды мин находились в 8–10 м друг от друга. Уже 11 августа подорвался на мине и погиб тральщик Т-213 «Крамбол». Тяжелые повреждения в этот день получили эсминец «Стерегущий» и транспорт «Вячеслав Молотов». 24 августа на «Юминде» подорвался эскадренный миноносец «Энгельс» (типа «Новик» дореволюционной постройки), тральщики Т-209 «Кнехт» и Т-214 «Бугель».

Рассечение 8-й армии надвое и выход немецких частей на побережье Финского залива привели к появлению еще одной опасности для советских кораблей на пути из Таллина в Кронштадт — немецких артиллерийских батарей. Причем следует подчеркнуть, что речь шла не о полевой артиллерии действовавших в Эстонии соединений группы армий «Север», а о специальных батареях, изначально предназначенных для стрельбы по морским целям. По плану от 13 августа предполагалось установить в разных точках, в том числе под Таллином, три 170-мм батареи: НКВ 502, 503, 507. 17 августа прибыли батареи 929-го дивизиона береговой артиллерии сухопутных войск, вооруженного дальнобойными 105-мм пушками. В итоге к концу августа немцы располагали вдоль южного фарватера четырьмя (двумя 170-мм и 105-мм) батареями. Это означало, что при попытке прорыва флота по южным фарватерам (обозначавшимся как 13 ТБ и 12 ТБ) корабли и суда подверглись бы беспощадному расстрелу практически в упор специализированной береговой артиллерией немцев. Для прорыва из Таллина оставался только так называемый «центральный» фарватер (он обозначался 10 ТБ). К слову сказать, никакого «северного» фарватера, ближе к побережью Финляндии, в то время не существовало в природе. Любые рассуждения о возможности использования этого несуществующего фарватера для безопасного прорыва флота поэтому носят чисто спекулятивный характер.

Штурм Таллина начался 20 августа. Город атаковали 254, 61 и 217-я пехотные дивизии, объединенные управлением XLII армейского корпуса генерала инженерных войск Кунтце. С 22 августа в систему обороны города были включены корабли Балтийского флота. Огонь по наступающим немецким войскам вели крейсер «Киров», лидеры «Ленинград» и «Минск». Но заменить потерянную отступавшими от границы дивизиями артиллерию корабли полностью не могли. Медленно, но верно части корпуса Кунтце продвигались вперед. 25 августа 254-я пехотная дивизия достигла восточных пригородов Таллина. Вечером 27 августа наступающие начали атаку прибрежной части Таллина и обстрел бухты артиллерией и даже минометами. Видя, что возможности обороны города исчерпаны, командующий Северо-Западным направлением отдал приказ об эвакуации Таллина и переходе кораблей в Кронштадт. Кораблям предстояло пройти 220 миль через минные поля под огнем артиллерии и ударами с воздуха. Вечером 27 августа началась погрузка войск на корабли. Орудия крейсера и эсминцев в это время вели интенсивный огонь, не позволяя немцам приблизиться вплотную к гавани. К 23.00 27 августа корабли вышли на рейд. Не всем защитникам Таллина удалось попасть на транспорты. По немецким данным, в оставленном советскими войсками Таллине было захвачено 11 432 человека пленных, 97 орудий и 144 зенитных пушки.

Переход транспортов обеспечивали корабельные соединения и части флота, объединенные в три маневренных отряда: главных сил, прикрытия и арьергард. В отряд главных сил под командованием вице-адмирала В. Ф. Трибуца, державшего флаг на крейсере «Киров», вошли 28 боевых кораблей, в том числе крейсер, три эсминца, четыре подводные лодки, шесть малых охотников. В составе отряда прикрытия под командованием начальника штаба флота контр-адмирала Ю. А. Пантелеева (флаг на лидере «Минск») числились лидер, два эсминца, одна подводная лодка, несколько сторожевых кораблей и торпедных катеров. Наконец в арьергарде, который возглавлял командир минной обороны флота контр-адмирал Ю. Ф. Ралль (флаг на эсминце «Калинин»), находились три старых эсминца-«новика»: «Калинин», «Артем», «Володарский» и сторожевые корабли «Снег», «Буря» и «Циклон».

Первоначально планировалось начать переход в ночь на 28 августа, чтобы пройти через «Юминду» в светлое время суток. Однако начавшийся шторм спутал все расчеты, и только в 16.00 28 августа корабли отряда главных сил снялись с якоря. Через три часа после съемки с якорей корабли и суда вытянулись в одну линию протяженностью почти 30 км. Всего в переходе участвовало 153 боевых корабля и катера и 75 судов. Впереди шел отряд главных сил, затем первый конвой, отряд прикрытия, третий и четвертый конвои, а параллельно, чуть севернее, шел второй конвой.

Как пишет И. А. Киреев^[390], основная трудность организации противоминной обороны заключалась в том, что предстояло провести за тралами свыше 70 кораблей и судов. Соответственно по существовавшим в то время нормам следовало бы выделить не менее сотни тральщиков. Однако в непосредственном распоряжении командования Балтфлота к полдню 28 августа имелось всего 10 базовых тральщиков и 17 тихоходных тральщиков. При таких условиях корабли и суда могли проводиться только за одним-двумя рядами тралов, а для проводки некоторых из них вообще не хватало тральщиков. Серьезным промахом в связи с этим был отказ от обвеховывания протраленной полосы, хотя технические средства для него имелись.

Вечером 28 августа конвои подверглись обстрелу немецкими береговыми батареями, почти на пределе дальности. Как указывается в немецких документах, «все конвои ставили сильные дымзавесы и переходили на зигзаг». Соответственно никаких попаданий артиллеристами не отмечалось.

К «Юминде» корабли подошли уже в сумерках, что позволило «рогатой смерти» собрать обильную жатву. Двигавшиеся впереди пять базовых тральщиков обеспечивали для проводки кораблей полосу шириной 3 кабельтова (560 м). Защитой кораблей были только так называемые «параваны», спускаемые на тросах небольшие поплавки, напоминавшие внешне самолеты. При движении корабля они гидродинамически разводились в стороны от борта и теоретически должны были отводить мины от корпуса судна. Один крейсер «Киров» своими параванами захватил две мины. Однако «параваны» не были панацеей. В последующие часы на минах погибли тральщики ТЩ-71 «Краб» и ТЩ-56 «Барометр», подводные лодки С-5 и Щ-301, эскадренные миноносцы «Артем», «Володарский», «Калинин», «Скорый» и «Яков Свердлов», сторожевые корабли «Снег» и «Циклон», 31 транспорт и вспомогательное судно. В 22.45 28 августа, когда основная масса кораблей прошла минное заграждение, В. Ф. Трибуц отдал приказ встать на якорь. В 5.40 утра отряд главных сил снялся с якоря и продолжил движение. С 7.00 начались атаки немецкой авиации (семь Ю-88 из 77-й бомбардировочной эскадры), продолжавшиеся на всем пути от острова Родшер до острова Гогланд.

Не всегда подрывы на минах приводили к гибели корабля. В 21.30 28 августа на мине подорвался лидер «Минск», однако корабль сохранил ход и вечером 29 августа встал на якорь на Большом Кронштадтском рейде.

Таллинский переход, конечно, нельзя охарактеризовать как блестящую операцию советского Военно-морского флота. Однако переход также никак нельзя охарактеризовать как поражение, подобное Цусиме. В ходе перехода из Таллина в Кронштадт было сохранено ядро флота. До главной базы дошли крейсер «Киров», оба лидера, девять подводных лодок из одиннадцати, пять эсминцев из десяти. Из принятых на борт кораблей и судов 27 800 человек погибло около 11 000 человек, в том числе немногим более 3000 гражданских лиц. Но главным приобретением защитников Ленинграда по итогам Таллинского перехода стали мощные корабельные орудия. В отражении сентябрьского наступления немцев на Ленинград участвовало 131 корабельное орудие калибром крупнее 100 мм. Из них треть (45 орудий) принадлежали кораблям, пришедшим из Таллина.

Наступление с ограниченными целями. В начале сентября германское командование все еще колебалось относительно целесообразности продолжения наступления на Ленинград. Еще до захвата Шлиссельбурга, 5 сентября 1941 г., Франц Гальдер писал в дневнике: «Ленинград. Цель достигнута. Отныне район Ленинграда будет „второстепенным театром военных действий“». Пришло время наконец-то сосредоточить силы для удара на Москву. 6 сентября Гитлер издает Директиву № 35, в которой группе армий «Центр» предписывалось приступить к подготовке наступления на московском направлении. Задачи группы армий «Север» согласно Директиве № 35 ограничивались блокированием Ленинграда:

«…совместно с наступающими на Карельском перешейке финскими корпусами окружить действующие в районе Ленинграда силы противника (захватить также Шлиссельбург) с тем, чтобы не позднее 15.9 значительную часть подвижных войск и соединений 1-го воздушного флота, особенно 8-го авиационного корпуса, высвободить для группы армий „Центр“. Однако прежде всего необходимо стремиться к полному окружению Ленинграда, по меньшей мере с востока…»^[391].

Нельзя сказать, что эта Директива вызвала бурный восторг в штабе фон Лееба. Скорее даже наоборот. В дневнике 6 сентября он записал: «По сообщению начальника Генерального штаба сухопутных войск, с сегодняшнего дня операция против Ленинграда — с учетом известных обстоятельств — должна быть прекращена». Записная книжка дополняет эту фразу пометкой: «Гитлер намерен прекратить дальнейшее наступление на Ленинград».

Немедленно, уже 6 сентября, фон Лееб подготовил пространный доклад в ОКХ. В нем командующий группой армий «Север» настаивал на необходимости продолжения наступления на юго-западных подступах к Ленинграду. Он писал:

«1) Группа армий предполагает в ближайшие дни перейти к общему наступлению и выйти на линию окружения от излучины Невы у Ивановское через Ижору, Детское Село, Пулково до Урицка. Все атаки и приготовления последних недель были подчинены этой цели. Теперь, непосредственно перед реализацией, от этой цели предлагают отказаться и оставить группу армий на более широкой линии окружения. При этом, если противнику удастся удержать береговые укрепления Кронштадтской бухты, придется отказаться от уничтожения русского Балтийского флота, оставить противнику все аэродромы в районе Ленинграда и тем самым дать ему возможность продолжить войну в воздухе. Поскольку в таком варианте не будет достаточных сил для того, чтобы обеспечить безопасность рубежа Невы и установить контакт с финнами, противнику будет оставлена возможность снабжения города из широкого пространства вокруг Ленинграда и по Ладоге. Также не будут созданы предпосылки для эффективного обстрела Ленинграда. Только если удастся выйти на упомянутую линию, можно будет высвободить силы.

2) Если остаться на длинной линии окружения Ленинграда, высвободить крупные силы окажется невозможно. Противник готов к отчаянным боям под личным руководством Ворошилова. Его недавнее воззвание доказывает это. Следует рассчитывать на то, что если он заметит прекращение атак, то сам, в свою очередь, перейдет в наступление. Тем самым Ленинградский фронт превратится в очаг длительных боев, особенно зимой, когда непроходимые ныне болота, Волхов и озеро Ильмень шириной 45 км станут проходимыми»^[392].

Как мы видим, дело было вовсе не в амбициях командующего группой армий «Север». Если посмотреть на карту, то соображения фон Лееба становятся понятными. Несмотря на то что советская 8-я армия была оттеснена на восток, она еще продолжала держаться на побережье Финского залива в районе Ораниенбаума, имея локтевую связь с 42-й армией. Соответственно линия соприкосновения войск сторон тянулась от Копорского залива до Красногвардейска и далее до Невы у Ивановского. Удержание этого протяженного фронта даже растягиванием соединений в нитку требовало от немцев немалых сил. В итоге наскрести из остатков сколь-нибудь дееспособную ударную группировку становилось для группы армий «Север» нерешаемой задачей. Ограничение же фюрером времени пребывания подвижных соединений под Ленинградом еще более суживало свободу маневра. В этих условиях сокрушение советской группировки к юго-западу от Ленинграда становилось более приоритетной задачей, которую следовало решить как можно скорее, пока в распоряжении фон Лееба оставался ударный молот в лице 4-й танковой группы. Подводя итог всему сказанному, фон Лееб написал:

«В связи с этим группа армий просит разрешения продолжить наступление до намеченной линии окружения. Тогда сложится ситуация, которая исключит любой серьезный кризис на всю зиму и позволит высвободить существенные силы. Если остановить наступление сейчас, это будет остановкой на полпути. Противник сейчас наполовину разгромлен, и нельзя выпускать его в тот момент, когда его можно разгромить полностью»^[393].

Для проведения наступления с ограниченными целями под управлением 4-й танковой группы объединялись сразу три корпуса. XXVIII армейский корпус с 122, 96 и 121-й пехотными дивизиями по обе стороны железнодорожной линии Чудово — Ленинград наступал с востока, причем 122-я пехотная дивизия правым флангом опиралась на Неву. L армейский корпус силами 269-й пехотной и дивизии СС «Полицай» наступал из района южнее Красногвардейска. XXXXI танковый корпус в составе 1-й, 6-й танковых и 36-й моторизованной дивизий наносил главный удар юго-западнее этого же города. 18-я армия XXXVIII армейским корпусом (ген. пехоты фон Каппуи) принимала участие в наступлении с запада. 291-я пехотная дивизия взяла Ропшу, южнее от нее развертывались 58-я и 1-я пехотные дивизии.

Достаточно продолжительная оперативная пауза привела к увеличению численности находящегося в строю танкового парка немецких дивизий за счет ввода в строй машин из ремонта. С 72 танков на 23 августа 1-я танковая дивизия увеличила свой парк боеспособных машин до 90 единиц. По состоянию на 10 сентября 1941 г. 1-я танковая дивизия насчитывала 9 Pz.I, 28 Pz.II, 43 Pz.III, 10 Pz.IV и 9 командирских танков^[394]. Следует подчеркнуть, что никакого пополнения с начала кампании дивизия не получала.

Несмотря на отсутствие самостоятельных механизированных соединений, советское командование обладало под Ленинградом сильной группировкой танков непосредственной поддержки пехоты. По состоянию на 10 сентября 1941 г. в составе танковых войск Ленинградского фронта насчитывалось боеготовыми 109 КВ, 20 Т-34, 5 Т-28, 70 БТ, 7 Т-26 и 8 Т-50^[395]. В эти числа входят боевые машины, действовавшие на Карельском перешейке против финнов. Так на Карперешейке в составе 23-й армии были почти все танки Т-34 фронта, 16 машин из 20 имевшихся. Там же, в 106-м отдельном танковом батальоне, было 7 танков КВ. То есть подступы к Ленинграду с юга и с запада прикрывали 99 танков КВ. Для сравнения (см. выше) — на 1 августа тогда еще Северный фронт имел 39 КВ и массу легких танков. Без всякого преувеличения можно сказать, что в сентябре 1941 г. тяжелые танки КВ были опорой обороны города на Неве.

Следует отметить, что на тот момент основной формой организации танковых войск Ленинградского фронта являлся отдельный танковый батальон. Причем существовали не только привычные номерные батальоны, но и «именные» — отб Житнева, отб Лукьянова. Именно под такими наименованиями они проходили в отчетных документах. Вообще, август и сентябрь 1941 г. были переходным периодом для Красной армии. Танковые дивизии уже в основном почили в бозе, а танковые бригады еще только формировались. Если на 1 августа 1941 г. в действующей армии было всего 2 отдельных танковых батальона, то на 1 сентября 1941 г. — аж 38 штук. В последующем количество отдельных танковых батальонов стало уменьшаться, а количество танковых бригад — возрастать. Танковые батальоны вместо мехкорпусов были, конечно же, шагом назад в организации танковых войск. Впрочем, в лесисто-болотистой местности под Ленинградом откат назад чувствовался в наименьшей степени. Здесь и в 1944 г. никто танковые армии в бой не бросал. Танковые батальоны вполне отвечали специфике данного театра военных действий.

^{Защитники Ленинграда. Танки КВ-1 поздних серий выпуска ЛКЗ (с 90-мм башней) на марше}

Самым сильным аргументом фон Лееба в сентябрьском наступлении на Ленинград был 1-й воздушный флот, по-прежнему действовавший в двухкорпусном составе. Штаб I авиакорпуса располагал 1, 4, 76 и 77-й бомбардировочными эскадрами (KG), 54-й истребительной эскадрой (JG54) и 26-й эскадрой двухмоторных истребителей (ZG26). Бомбардировщики авиакорпуса действовали с аэродромов Дно, Саборовка, Коровье Село и Роскополье, истребители и штурмовики — с аэродрома Зарудинье. VIII авиакорпус принимал участие в предстоящих действиях в составе 2-й бомбардировочной эскадры (KG2), 2-й эскадры пикирующих бомбардировщиков (StG2), 27-й истребительной эскадры (JG27), 2-й группы 210-й эскадры двухмоторных истребителей и 2-й учебной эскадры (LG2) с аэродромов Веретена, Рыбицы, Спасской Полисти и Любани. В целом в начале сентября в распоряжении 1-го ВФ имелся 481 исправный боевой самолет (203 бомбардировщика, 60 штурмовиков, 166 истребителей, 39 пикирующих бомбардировщиков и 13 самолетов-разведчиков).

Концентрации усилий Люфтваффе на ленинградском направлении советские ВВС могли противопоставить достаточно скромные, по меркам войны, в целом силы (см. таблицу).

Численный состав авиации на ленинградском направлении на 2–6 сентября 1941 г.^[396]

	ВВС ЛФ	ВВС 54 А	ВВС 52 А	Всего
Истребителей	205	60	55	320
Бомбардировщиков	36	49	19	104
Всего	241	109	74	424

В советских сводках в раздел «бомбардировщики» включены также самолеты Ил-2 и разведчики; И-15бис и И-153 штурмовых полков отнесены в раздел «истребители». На 5 сентября 1941 г. распределение по типам исправных самолетов ВВС ЛФ выглядело следующим образом: 12 СБ, 8 Пе-2, 76 МиГ-3, 1 Як-1, 13 ЛаГГ-3, 61 И-16, 51 И-153, 14 И-15, 10 Ил-2, 6 Як-3, итого 252 самолета^[397]. ВВС КБФ в данной таблице не учтены, автор сведениями об их численности на начало сентября 1941 г. не располагает. На 12 сентября ВВС КБФ насчитывали 154 самолета (47 МБР-2, 11 МиГ-3, 6 Лагг-3, 25 И-16, 19 И-153, 16 И-15, 23 ДБ-3 и 7 Ил-2)^[398]. «Амбарчики» МБР-2 использовались балтийцами на сухопутном фронте, для ночных бомбовых ударов. Таким образом, советские ВВС под Ленинградом располагали уже немалым числом самолетов новых типов, но ударная авиация фронта была достаточно слабой и качественно, и количественно.

Так или иначе, перевес перед началом наступления был на стороне Люфтваффе. Ощутимого количественного перевеса (вместе с ВВС КБФ) у советской авиации под Ленинградом не было. За счет более интенсивного использования своего авиапарка немцами они могли несколько большим числом самолетов выполнять заметно большее число боевых вылетов. Связано это было с более совершенной системой эксплуатации самолетов в германских ВВС.

С 4 сентября Ленинград не только бомбардировался немецкой авиацией, но и подвергался обстрелу артиллерийскими орудиями. Обстрел стал повседневной угрозой в течение всей блокады, до января 1944 г. 4 сентября 1941 г. городскими службами было зафиксировано падение 12 снарядов, упавших в городских кварталах в Володарском, Фрунзенском и Московском районах. В результате погибли 29 человек и еще 49 человек получили ранения, в том числе 1 красноармеец. Как доложили впоследствии И. В. Сталину, за двое суток из района Тосно батарея 240-мм орудий выпустила 82 снаряда (погибло 53 человека, 101 получил ранения), а дожди и низкая облачность не позволяли советской авиации обнаружить и уничтожить батарею.

Самым мощным орудием в артиллерийском «оркестре» группы армий «Север» была 24-см пушка К3 «Петерсдорф». Шесть таких орудий было в I дивизионе 84-го артполка. Пушка К3 была разработана фирмой Рейнметалл-Борзиг незадолго до Второй мировой войны. Производилась К3 на заводах Круппа. Для своего времени это была выдающаяся конструкция. Орудие перевозилось на марше аж в шести повозках: платформа для стрельбы, ствол, казенник, люлька, лафет и электрогенератор. Общая масса повозок составляла 83 тонны. Перевод в боевое положение облегчался системой рамп, рельсов, направляющих и электроприводов. Тем не менее сборка К3 требовала напряженной 1,5-часовой работы 25 человек. В боевом положении она весила 54 тонны — больше, чем танк КВ. Пушка КЗ выстреливала снаряд весом в полтора центнера на максимальную дальность 37 км. С уже захваченной германскими войсками территории она теоретически могла дотянуться до самого центра города, до Васильевского острова и Петропавловской крепости. Впрочем, стрельба по ближайшим городским кварталам Ленинграда требовала куда меньшей дальности. Второй дивизион 84-го артполка также находился под Ленинградом. Он был вооружен 240-мм пушками М16 чехословацкого производства. На фоне К3 бледно смотрелись даже три мощные 210-мм пушки 768-го артиллерийского дивизиона, стрелявшие 135-кг снарядами на дальность 33 км. Они также находились на тот момент в подчинении 135-го артиллерийского командования группы армий «Север».

Падающие на город тяжелые снаряды убеждали советское командование, что штурм Ленинграда не за горами. Никто ведь тогда не докладывал Ворошилову или Жданову, что немцами готовится в сентябре операция с ограниченными целями. Поэтому настроения в информированных кругах на тот момент царили близкие к апокалипсическим. Сообразно этому готовились к худшему. Одним из мероприятий такой подготовки к худшему стала разработка плана уничтожения военно-морского, морского и речного флота, сосредоточенного в Ленинграде и Кронштадте. В плане были поставлены следующие основные задачи:

«1. В случае вынужденного отхода из Ленинграда затопить все торговые и военные корабли с максимально возможными разрушениями.

2. Затопление кораблей производить на фарватерах, в узкостях, в гаванях, чем исключить возможность свободного плавания противнику в районах Кронштадта и использования им гаваней, каналов и фарватеров.

3. Уничтожение и затопление производить только по сигналу Главного Командования строго по утвержденному им плану»^[399].

Также была разработана специальная таблица условных сигналов, согласно которой, например, сигнал «Резеда» означал «начать расстановку объектов», а «Хризантема» — «начать уничтожение и затопление объектов».

Согласно плану корабли и суда были распределены для затопления с целью «исключить возможность свободного плавания противнику». Так, крейсер «Киров» вместе с эсминцами «Сметливый» и «Стерегущий» — на входе на Большой Кронштадтский рейд. Линкор «Октябрьская революция», базовые тральщики и транспорт должны были перегородить проход между Котлином и Кроншлотом. Лидер «Ленинград» и эсминец «Грозящий» планировали уничтожить у входных буев Ленинградского морского канала. Для подрыва кораблей предполагалось использовать их основной боезапас, однако также планировалось использовать подрывные заряды и глубинные бомбы.

Незадолго до начала немецкого наступления разыгралась типичная для 1941 г. драма: попытка средствами разведки вскрыть ближайшие и долгосрочные планы противника. Традиционно эта игра напоминала игру в «рулетку» с наганом, у которого в шесть камор барабана из семи вложены боевые патроны.

Начать хотелось бы с тех данных, которые приходили командованию Ленинградского фронта из Москвы, из ГРУ ГШ КА. Разведсводка ГРУ ГШ КА на утро 5 сентября 1941 г. сообщала К. Е. Ворошилову и М. М. Попову следующее:

«Противник, развивая наступление на Копорском направлении, с намерением овладеть южным побережьем устья Финского залива, одновременно продолжает создавать ударную группировку в районе Мга, Ивановское, Тосно для нанесения удара на Ленинград с юго-востока, во взаимодействии с Термолово-Куоккальской группировкой финнов, наступающих на Ленинград с севера»^[400].

На следующий день разведсводка ГРУ ГШ КА усиливает тезис о предполагаемом прорыве немцев навстречу финнам:

«На Ленинградском фронте противник, продолжая наступление по выходу на побережье Финского залива зап. Ленинграда, одновременно продолжает подготовку к наступлению с рубежа: Мга, Ивановское с форсированием р. Нева»^[401].

Предположения, прямо скажем, логичные. Соединение с финнами к западу от Ладожского озера действительно рассматривалось германским командованием как один из вариантов наступления. Такой же вариант, к слову, избрал Манштейн, уже будучи командующим 11-й армией, присланной из Крыма под Ленинград летом 1942 г. Однако в сентябре 1941 г. фон Лееб уже не рассматривал этот план как пригодный для реализации его войсками в обозримое время.

Схожую картину в оценках планов противника можно увидеть, если проанализировать документы Ленинградского фронта. В разведсводке штаба фронта на утро 6 сентября указывалось:

«Основную ударную группировку противник создает на Слуцко-Колпинском направлении, одновременно имея мощную ударную группу на Красногвардейском направлении»^[402].

Разведсводка штаба фронта на утро 8 сентября в целом созвучна с мнением разведчиков ГРУ ГШ КА:

«На Мгинском направлении противник, усилив свою группировку танками, развивает наступление в направлении: южн. побережье оз. Ладожское, вероятно, имея ближайшей задачей — захват Шлиссельбурга с последующим выходом в район вост. Ленинграда в тыл нашей группировке на Карельском перешейке»^[403].

Здесь нельзя не поддаться искушению и, забегая немного вперед, привести данные разведки на момент, когда немецкое наступление уже началось. Разведсводка штаба фронта на утро 10 сентября (немецкое наступление продолжалось уже сутки! — А. И.) гласила:

«Противник заканчивает сосредоточение и перегруппировку своих сил к исходным рубежам для наступления, имея на Слуцко-Колпинском направлении: дивизию СС, 121 пд, 96 пд, 122 пд, 12 тд и, предположительно, 8 тд. […] Наиболее плотная группировка противником создается в районе Ново-Лисино, Саблино, Шумба, где сосредоточено две пехотных и до двух танковых дивизий»^[404].

^{Советский ДЗОТ под Дудергофом}

В качестве цели уже начавшегося наступления немцев в разведсводке указывается: «Выйти на линии нашей Красногвардейской группировки». Строго говоря, это было чистой правдой. Немецкое наступление действительно имело ограниченные цели, в число которых входила ликвидация выступа в районе Красногвардейска. Но в качестве основного противника по-прежнему числили немецкую группировку в районе к северо-западу Тосно, противостоящую 55-й армии.

Подводя итог вышесказанному, нельзя не отметить того факта, что неприятностей ждали от ранее не вскрытой группировки противника. В конце августа появление группы Шмидта, точнее XXXIX моторизованного корпуса, не было своевременно вскрыто советской разведкой. Теперь же, когда она вышла из сумрака, ее упорно считали главной ударной силой противника под Ленинградом. Однако таковой все же оставалась 4-я танковая группа Гёпнера, заканчивавшая последние приготовления к наступлению. Им предстояло атаковать, прямо скажем, не самый устойчивый участок оборонительных позиций под Ленинградом.

Скорее всего, именно недооценкой Красногвардейского направления можно объяснить тот факт, что именно с него было рокировано на Карельский перешеек против финнов полноценное и хорошо укомплектованное соединение — 291-я стрелковая дивизия. По состоянию на 9 сентября 1941 г. она насчитывала 10 388 человек, а приданный ей 3-й полк 1-й ДНО — 1451 человек^[405]. В свое время, в 20-х числах августа, именно она была выдвинута в Красногвардейский УР при приближении к нему немецких танков. Также красногвардейское направление было фактически лишено танков. В 42-й армии не было ни одной танковой части. Напротив, в 55-й армии было сразу два танковых батальона — 84-й и 86-й. В первом было 13 КВ, во втором — 19 КВ. На северном берегу Невы в полосе 115-й стрелковой дивизии с 6 сентября наступления немцев ждал 107-й танковый батальон (7 КВ). Таким образом, 40 % танков КВ Ленинградского фронта к югу от города было собрано против «группы Шмидта» в районе Тосно, Мги и Шлиссельбурга.

Перед началом нового немецкого наступления на Ленинград обрушился массированный налет авиации. Во второй половине дня на высоте 4000 м две группы «Юнкерсов» общим числом 23 машины под прикрытием «Мессершмиттов» прошли над Пулковскими высотами на север. Истребители ПВО Ленинграда опоздали с вылетом и вступили в бой уже над пригородами Ленинграда. Из бомбоотсеков «Юнкерсов» посыпались преимущественно зажигательные бомбы. Всего было зафиксировано падение на город 6327 «зажигалок», которые вызвали 178 пожаров. Однако они были только началом. Уже в сумерках к городу стали подходить одиночные бомбардировщики, для которых пожары были прекрасным ориентиром. На город ими было сброшено 48 авиабомб, преимущественно калибром 250 кг. В результате бомбардировки 24 человека погибли и 122 получили ранения. Самым известным последствием этого налета было уничтожение так называемых Бадаевских складов — комплекса старых деревянных построек. Для ленинградцев сгоревшие склады стали символом последовавшего вскоре голода. Однако на самом деле на складах было муки в лучшем случае на несколько дней. Уничтожение Бадаевских складов не повлияло существенно на ситуацию в городе. Ленинград требовал более тысячи тонн муки в день, а на Бадаевских складах ее было всего около 3 тыс. тонн.

Наступление сухопутных сил группы армий «Север» началось в 9.30 9 сентября. Воздушная поддержка из-за тумана в первые два часа отсутствовала. Лишь около 110 бомбардировщики первый раз за день сбросили свой смертоносный груз. XXXXI моторизованный корпус главный удар наносил в полосе 36-й моторизованной дивизии. Здесь сосредотачивались основные усилия авиации 1-го воздушного флота. 36-я моторизованная дивизия успешно продвигалась вперед и полностью выполнила задачу дня. Наступление соседних дивизий корпуса Рейнгардта было куда менее успешным. В ЖБД XXXXI корпуса отмечалось: «Наступление 6-й тд развивается медленно, поскольку в ходе атаки она наткнулась на не обнаруженную ранее и не замеченную на снимках с воздуха укрепленную линию. Ликвидация двух бронированных сооружений представляет особенные сложности»^[406]. Артиллерия дивизии СС «Полицай» 9 сентября большей частью еще была на марше и не успела к началу наступления. Поэтому, когда эсэсовцы столкнулись с не выявленной разведкой системой укреплений под Красногвардейском, они не смогли ее преодолеть. Тем не менее итог дня для командования группы армий «Север» был удовлетворительным. Наиболее перспективными были результаты, достигнутые 1-й пехотной и 36-й моторизованной дивизиями. В одной из советских оперсводок констатировался прорыв основной полосы обороны УРа. Из Ленинграда для восстановления положения перебрасывалась автотранспортом морская бригада (3 тыс. человек), сосредотачивался 500-й стрелковый полк.

Развитие ситуации на фронте под Ленинградом вызывало беспокойство в Москве. 9 сентября И. В. Сталин раздраженно спрашивал К. Е. Ворошилова и А. А. Жданова: «Куда девались танки КВ, где вы их расставили и почему нет никакого улучшения на фронте, несмотря на такое обилие танков КВ у вас? Ведь ни один фронт не имеет и половинной доли того количества КВ, какое имеется у вас на фронте. Чем занята ваша авиация, почему она не поддерживает наши войска на поле?»

Читатель, наверное, может уже с ходу дать Иосифу Виссарионовичу правильный ответ — КВ ждали наступления немцев через Неву и вдоль Московского шоссе от Тосно. С началом немецкого наступления они даже не сдвинулись с места. Однако с возникновением кризиса под Красногвардейском в 42-ю армию выдвигалась 1-я танковая дивизия, 51-й танковый батальон и танковый батальон П. С. Житнева (23 танка КВ). Вскоре они себя показали. Однако за 9 сентября в немецких оперативных документах действительно нет упоминания об использовании обороняющимися советскими войсками «сверхтяжелых танков».

Жалобы на активность советских ВВС также отсутствуют. ВВС Ленфронта и ВВС КБФ 9 сентября действительно не нацеливались на наступающего противника. Они атаковали аэродром Сиверская и работали по немецким войскам в районе Шлиссельбурга. Скорее всего, ориентация на удары по аэродромам была следствием массированного налета 8 сентября. Было заявлено об уничтожении на земле 7 самолетов противника, но немецкие данные эту заявку не подтверждают. Артиллерийский огонь обороны также не впечатлил наступающих. В ЖБД XXXXI корпуса отмечается: «Вражеская артиллерия, против которой действует Люфтваффе, не слишком активна».

^{Бомбардировщик Ю-88 эскадры KG76}

На второй день наступления немецкие танковые соединения продолжали эксплуатировать эффект удара в той точке, где их ждали в последнюю очередь. В ЖБД XXXXI корпуса отмечается: «Передовые части 36-й пд продвинулись, не встретив сопротивления противника, и обстреляли отступающие по дороге Кавелахта — Красное Село колонны противника. Создается впечатление, что противник там, где укрепленная линия прорвана, отходит ко второму рубежу» и «1-я тд атакует оборонительные сооружения южнее Большой Истинки и Тихвинки. Сопротивление пехоты и артиллерии противника в промежуточном пространстве слабое». После мощного авиаудара пикировщиков VIII авиакорпуса во второй половине дня 10 сентября немецкие подвижные соединения пробиваются к высотам у Дудергофа и захватывают казармы в Дудергофе. При этом нельзя сказать, что инженерное оборудование обороны на этом направлении было слабым или даже вовсе отсутствовало. Немцы отмечают ее оборудование «полностью стальными ДОТами со стенками толщиной 10–15 см».

Однако тактические успехи 4-й танковой группы если и воодушевили командование группы армий, то ненадолго. Вообще 10 сентября стало для фон Лееба днем плохих новостей. Из ОКХ прибыло предписание передать XXXXI моторизованный корпус Рейнгардта группе армий «Центр» «в хорошем состоянии». В свою очередь, командир XXXIX моторизованного корпуса Шмидт доложил, что «русская 54-я армия и кавалерийская дивизия» угрожают правому флангу группы армий «Север». Для парирования кризиса на этом направлении было решено задействовать 8-ю танковую дивизию. Когда танковая дивизия прибыла три дня спустя, надобность в ее использовании миновала. Однако в итоге в наступлении на Ленинград она не участвовала.

К 12 сентября 1941 г. до города стали дотягиваться не только крупповские чудо-пушки, но и обычные корпусные орудия германской армии. Произошло это с прорывом немецких войск в обход Красногвардейска. В ЖБД XXXXI корпуса по этому поводу есть достаточно циничная запись: «Корпусная артиллерия впервые обстреливает военные объекты Ленинграда. Решение о том, следует ли рассматривать Ленинград в качестве открытого города, принято автоматически после появления вражеской артиллерии в черте города и многократных воззваний к населению касательно обороны города»^[407]. Видимо, в штабе корпуса Рейнгардта не знали, что планомерный обстрел города идет уже с 4 сентября.

К вечеру 12 сентября на правом фланге 2-й гв. ДНО части 6-й танковой дивизии вышли на дорогу Красногвардейск — Пушкин, а на левом фланге пехота 269-й пехотной дивизии продвинулась до Бол. Руслово, вплотную приблизившись к этому же шоссе с востока. Ополченцы оказались полуокружены. Однако для прорыва из потенциального «котла» еще оставался узкий коридор вдоль шоссе.

В ЖБД XXXXI корпуса вечером 12 сентября отмечалось: «Похоже, в оборонительном фронте противника образовался разрыв, который он не в состоянии закрыть. Несмотря на упорное сопротивление противника в отдельных местах, начинают появляться в возрастающем количестве признаки разложения. Они показывают, что хребет вражеской обороны сломлен, действия противника позволяют сделать вывод об отсутствии организованного руководства. Создается ощущение, что воля противника к планомерному сопротивлению сломлена. Весьма возможно, что быстрым ударом, наступая танками по как можно большему числу дорог, удастся с ходу взять Ленинград. Тем самым удастся не допустить планомерного уничтожения промышленности и самого города, а также лишить противника возможности организовать сопротивление, пусть даже безнадежное»^[408].

Однако если оборона пехоты дрогнула, то танковые части Ленинградского фронта сказали свое веское слово. Утром 13 сентября в ЖБД XXXXI корпуса отмечается: «В полосе 1-й тд небольшим группам сверхтяжелых танков противника удалось прорваться и нарушить наши коммуникации в тылу». Тем не менее отдельные результативные атаки танков изменить общую обстановку уже не могли.

Так или иначе, наступление группы армий «Север» с первоначально ограниченными целями сокращения фронта неожиданно обрело перспективу стремительного захвата города на Неве. Разумеется, германское командование не стало бы упускать такой благоприятной возможности для достижения успеха стратегического значения. Однако препятствием на пути к этому была необходимость передать XXXXI корпус в группу армий «Центр». Кроме того, резервов для ввода в прорыв у командования группы армий «Север» попросту не оставалось. В качестве ложки дегтя в бочку меда успешного наступления корпуса Рейнгардта последовало сообщение из штаба танковой группы: «На силы 8-й тд корпус может не рассчитывать, поскольку внезапный удар противника в южном направлении сковал силы дивизии в ее нынешнем районе».

Начинало казаться, что долгожданный, но все равно неожиданный успех будет безвозвратно упущен. Фон Лееб 12 сентября записал в дневнике: «Нет согласия на то, что дивизии, входящие в состав корпуса, могут оставаться здесь и в дальнейшем»^[409]. Согласие в итоге было получено. На следующий день, 13 сентября, фон Лееб с удовлетворением записал в своем дневнике: «Генерал-фельдмаршал Кейтель в середине дня передал по телефону начальнику штаба группы армий „Север“, что группа армий, если ей это необходимо, может рассчитывать на отсрочку в 48 часов, касающуюся вывода из ее состава мобильных соединений»^[410].

Тем временем по приказу командующего 42-й армией 2-я гвардейская ДНО 13 сентября оставила г. Красногвардейск и отошла к северу, чтобы избежать окружения и разгрома. Оборона на подступах к городу постепенно теряла устойчивость. Также 13 сентября стало тем днем, когда подготовка уничтожения корабельного состава флота перестала быть тайной для большей части командного состава. В середине сентября весь Ленинград готовился превратиться в руины. Одновременно минировались судостроительные заводы, недостроенные и ремонтирующиеся корабли. Все это, естественно, не лучшим образом сказалось на моральном состоянии моряков. По воспоминаниям очевидцев, на причалах Ленинградского порта и в районах стоянок судов складировались глубинные бомбы. Всем было понятно, с какой целью это делается. Казалось, что вот-вот прозвучит страшный сигнал «Хризантема».

В этой критической ситуации в командование Ленинградским фронтом 13 сентября 1941 г. вступил генерал армии Г. К. Жуков. Сталин еще 1 сентября через Поскребышева вызвал Жукова с Резервного фронта в Москву. Тогда это еще не выглядело как вызов пожарной команды на тушение пожара. Однако это явно было прямым следствием размышлений Сталина о том, «что за человек Попов?». Наконец, 11 сентября в 19.10 последовала директива Ставки ВГК о смене командования Ленинградского фронта.

В «Воспоминаниях и размышлениях» Г. К. Жуков писал: «К исходу 10 сентября, руководствуясь личной запиской Верховного и без объявления официального приказа, я вступил в командование Ленинградским фронтом»^[411]. Причем это не разовое упоминание даты, которое можно принять за описку. Сдвиг хронологии событий сохраняется на протяжении всего описания первых дней пребывания в Ленинграде. Здесь Георгий Константинович допустил неточность, хотя обычно он уверенно оперирует реальными датами. Это тем более странно, что Жуков был один из немногих, кто работал с документами при написании мемуаров. Однако документы штаба фронта свидетельствуют, что Г. К. Жуков вступил в командование им только 13 сентября. Так, в ЖБД Ленинградского фронта имеется запись за 13 сентября следующего содержания: «Директивой Ставки ВГК от 11.9.41 в командование Л[енинградским].Ф[ронтом]. вступил генерал армии Жуков. В 17.20 подписан первый приказ по фронту»^[412]. При этом приказ Военного совета фронта № 038 от 5.50 13 сентября был еще подписан К. Е. Ворошиловым. Дополнительным подтверждением датировки смены командования Ленфронта служат воспоминания генерал-майора И. И. Федюнинского. Он писал: «Утром 13 сентября самолет Ли-2 поднялся с Внуковского аэродрома и под охраной звена истребителей взял курс на Ленинград. В самолете находились генерал армии Г. К. Жуков, назначенный командующим Ленинградским фронтом, генералы М. С. Хозин, П. И. Кокорев и я»^[413].

Серьезную опасность на тот момент представлял оголившийся в результате отхода 42-й армии левый фланг соседней 55-й армии. Немецкие танки вполне могли ударить ей в тыл, и оборона на подступах к Ленинграду бы просто рухнула. Чтобы это предотвратить, из 55-й армии был переброшен полк 70-й стрелковой дивизии, а также так называемый отряд майора Петровского. Последний был собран из остатков 1-й ДНО и 237-й стрелковой дивизии. Скорее всего эти меры были приняты еще до прибытия Жукова. Полк 70-й дивизии занял оборону к 15.00 13 сентября, отряд Петровского — к 20.00 того же дня. Однако это все были полумеры. Фактически эти два отряда выстраивались на фланге XXXXI корпуса. Ни один из них даже не седлал шоссе Красногвардейск — Пулково. Немецкие же танки к тому моменту вышли на шоссе Пушкин — Володарский.

Как уже было сказано выше, первый приказ Жукова на посту командующего Ленинградским фронтом был подписан в 17.20 13 сентября 1941 г. Что это был за приказ? Он предусматривал передачу 10-й стрелковой дивизии в 42-ю армию и использование ее в контрударе — «Об уничтожении противника, прорвавшегося в район пос. Володарского».

Этот выпад сразу же ощутили наступающие немецкие части, в ЖБД XXXXI корпуса в 20.00 13 сентября появляется запись: «Операция ударных групп 36-й пд отражена мощным контрударом противника, поддержанным сверхтяжелыми танками, которые нанесли нашим частям потери и отбросили их на исходные позиции. Возникший из-за этого кризис на фронте дивизии преодолен к 22.00, когда вражеская атака отражена»^[414]. Далее в ЖБД появляется многозначительная фраза: «Следует считаться с возможностью повторения вражеских контратак с северного направления». Контрудары вынуждали немцев осторожнее продвигаться вперед, постоянно заботясь о флангах. Поддержку 10-й стрелковой дивизии «сверхтяжелыми танками» осуществлял 51-й танковый батальон^[415].

Также новый командующий и его штаб сразу же озаботились наведением порядка в войсках на передовой. В утреннем боевом донесении за 14 сентября указывалось: «Для остановки и приведения в порядок 3 гв. сд и бригады морской пехоты высланы командиры штаба фронта с вооруженным отрядом»^[416]. В донесении, датированном 16.00 14 сентября, мы можем видеть выстраивание целой системы контроля исполнения отданных распоряжений: «Для руководства боем и наблюдения за точным выполнением приказа Главкома о ликвидации прорвавшейся к Пулковским высотам группировки противника и восстановления положения на фронт выехали представители штаба фронта с офицерами связи»^[417].

Однако представители в войсках были лишь инструментом контроля за исполнением приказов. Помимо них, нужно было иметь сами приказы, способные переломить ситуацию в пользу защитников Ленинграда. Жуков читал те же самые разведсводки ГРУ ГШ КА, которые были приведены выше. Поэтому он не стал с ходу метать под паровой каток 4-й танковой группы 84, 86 и 107-й танковые батальоны с левого фланга фронта. Риск оголить направление, где находился XXXIX корпус, мог обойтись слишком дорого.

В своих воспоминаниях Жуков приводит разговор с Б. М. Шапошниковым 14 сентября 1941 г., в ходе которого он сообщает о принятых мерах: «К исходу сегодняшнего дня на путях движения противника нами организована система артиллерийского огня, включая морскую, зенитную и прочую артиллерию. Собираем минометы, и думаю, что к утру мы сможем на основных направлениях подготовить плотный заградительный огонь для взаимодействия с пехотой, которую к исходу дня расположили на вышеуказанном рубеже»^[418]. Также был подготовлен контрудар 8-й армии, чтобы ударом во фланг и тыл противника оттянуть часть его группировки из-под Ленинграда.

После короткой вспышки энтузиазма 12–13 сентября в штабе группы армий «Север» наступило разочарование. Уже 14 сентября фон Лееб описывал в своем дневнике неутешительные результаты визита в 4-ю танковую группу:

«Сегодня я побывал в расположении 4-й танковой группы. Там узнал от начальника штаба, что в отличие от предыдущих оценок о том, что между XXXXI корпусом и Ленинградом противника почти нет, на самом деле Пулковские высоты представляют собой укрепленный район обороны, плотно занятый войсками противника. Дальнейшее наступление XXXXI корпуса через Пулково до ближнего рубежа окружения, как было приказано вчера, должно было бы привести к сильным потерям. Чтобы избежать этого и оставить XXXXI корпус по возможности боеспособным, каким он сейчас и является, ему приказано пока оставаться у дальнего рубежа окружения, исключая Пулково»^[419].

Вскоре по прибытии Жуков сформулировал задачи фронта следующим образом:

«1. Перемолоть противника артиллерийским, минометным огнем и авиацией, не допустив прорыва нашей обороны.

2. Сформировать к 18.9 пять стрелковых бригад, две стрелковые дивизии и сосредоточить их для непосредственной обороны Ленинграда, создав четыре линии обороны.

3. 8-й армией наносить противнику удары во фланг и тыл.

4. Свои действия увязывать с действиями 54-й армии, добиваясь освобождения от противника территории Мга, Шлиссельбург».

Еще 22 августа в ходе переговоров по прямому проводу с Ворошиловым Сталин говорил: «Мы думаем, что оборона Ленинграда должна быть прежде всего артиллерийской обороной. Надо занять все возвышенности в районе Пулково и других районах, выставить там серьезную артиллерийскую оборону, имея в виду морские пушки… Без такой базы рабочие батальоны будут перебиты».

Позднее Б. М. Шапошников в разговоре с Г. К. Жуковым 14 сентября высказался в том же духе: «Считаю, что принятое вами решение прежде всего организовать артиллерийскую завесу является единственно правильным. Ленинградский фронт имеет столько артиллерии, что создать такую завесу вполне возможно».

Предложенная Жуковым стратегия действовала. В ЖБД XXXXI корпуса в 17.00 15 сентября были довольно четко расставлены точки над «i» относительно основных препятствий на пути продвижения в Ленинград: «Пехота противника обороняется не слишком серьезно, но передовая линия корпуса находится под обстрелом тяжелой и сверхтяжелой артиллерии с кораблей в гавани Ленинграда и с береговых батарей. Для борьбы с этой артиллерией у корпуса нет никаких средств, поскольку силы Люфтваффе скованы в другом районе. Для удержания достигнутых в настоящий момент рубежей и возможного продолжения наступления настоятельно необходимо подавить эту артиллерию противника»^[420].

Также серьезным препятствием для немецких войск стали многочисленные танки КВ Ленинградского фронта. В ЖБД XXXXI корпуса вечером 15 сентября с нескрываемой досадой отмечалось: «Можно предположить, что противник попытается последними силами удержать Пушкин и Пулковские высоты. Представляется, что у него уже нет достаточного количества пехоты, однако тяжелые танки представляют собой препятствие, борьба с которым отнимает много времени»^[421]. Следует отметить, что «сверхтяжелые танки» упоминаются немцами преимущественно в контексте контратак, а не в качестве неподвижных огневых точек.

Тем временем вечером 15 сентября приходит приказ танковой группы № 30 с указанием вывести корпус из состава ГА «Север» и передать его ГА «Центр». Время на быстрый прорыв было упущено. 17 сентября наступающие захватили Пушкин, и солдаты 1-й танковой дивизии вышли к конечной остановке ленинградского трамвая — немецкие танки стояли всего в 12 км от центра города. Однако времени на продвижение к городу и разгром 42-й армии уже не оставалось: соединения 4-й танковой группы снимались с фронта и отправлялись в тыл для погрузки в эшелоны или формирования маршевых колонн. XXXXI моторизованный корпус вместе со штабом 4-й танковой группы рокировался на московское направление.

Оборона Ленинграда действительно опиралась в значительной степени на артиллерию. Это прямо признается в документах штурмовавших город немецких войск, процитированных выше. Причем речь идет не только о корабельной и береговой артиллерии, сыгравшей огромную роль в боях за город. Как показывают данные ГАУ (Главного артиллерийского управления), Ленинградский фронт заметно выделяется из общего ряда даже по расходу выстрелов зенитной и полевой артиллерии. За второе полугодие 1941 г. (помесячные данные, к сожалению, отсутствуют) с Ленфронтом сравним по расходу боеприпасов только оборонявший Москву Западный фронт. По расходу же снарядов зенитной артиллерии Ленфронт кроет даже его. На долю Ленфронта во втором полугодии 1941 г. приходится 29 % расхода зенитных снарядов всех действующих фронтов. Данные рассчитывались по десяти фронтам. Доля 50-мм минометных выстрелов еще больше — 35 %. С ними сравнима доля израсходованных Ленфронтом 76-мм выстрелов для полковых пушек — 30 %. Минометы-«полтинники» и 76-мм полковушки-«бобики» производили в Ленинграде, и защищавшие город войска их, разумеется, интенсивно использовали. Так, 1-я гвардейская ДНО отправилась на фронт, укомплектованная 50-мм минометами на 255 %. Доля израсходованных 76-мм выстрелов для дивизионных пушек и 122-мм гаубичных выстрелов на Ленфронте составляет 20 % от расхода всех фронтов.

Стабилизация фронта под Ленинградом не сулила ни той, ни другой стороне ничего хорошего. В крайне неблагоприятной для активных боевых действий местности были задействованы сильные и хорошо подготовленные соединения. Помимо высвобождения сил, захват Ленинграда отдал бы в руки немецкого командования крупный порт, позволивший существенно облегчить снабжение немецких войск в северном и центральном секторах советско-германского фронта. В свою очередь, оказавшийся в кольце блокады 2,5-миллионный город вынуждал советское командование проводить деблокирующие наступательные операции, несмотря на труднодоступную местность и сложности снабжения.

^{Крейсер «Киров»}

Потери войск Северного (с 23 августа 1941 г. — Ленинградского) и Северо-Западного фронтов в Ленинградской оборонительной операции 10 июля — 30 сентября были относительно невелики по масштабам 1941 г. Безвозвратные потери составили 214 078 человек, санитарные — 130 848 человек, общие — 344 926 человек.

Согласно немецким донесениям-«десятидневкам», за период с 20 июля по 30 сентября 1941 г. потери 4-й танковой группы, 16-й и 18-й армий группы армий «Север» составили 110 397 человек, в том числе 25 937 человек убитыми и пропавшими без вести. Следует отметить, что «десятидневки» учитывали только «кровавые» потери, т. е. в них не входили потери заболевшими. Эти данные в целом коррелируют с другими документами группы армий «Север». Так, согласно донесению, в которое вошли данные по 1, 58, 61, 93, 96, 121, 122, 217, 254, 269-й пехотным дивизиям и дивизии СС «Полицай», их общие потери с начала кампании до 15 сентября составили 58 735 человек^[422]. Рекордсменом была 121-я пехотная дивизия, потерявшая почти 6723 человека. Штурмовавшая Лиепаю 291-я пехотная дивизия — 5742 человека. «Полицай», несмотря на недолгое пребывание на фронте (с 3 августа), потерял 4734 человека. «Десятидневки» позволяют нам оценить соотношение общих потерь сторон в сражении за Ленинград как 1:2,5–1:3. Соотношение безвозвратных потерь хуже и составляет примерно 1:7–1:8. Соотношение потерь не блестящее, но объяснимое с точки зрения общей обстановки.

Заключение

Традиционно при обсуждении тех или иных событий войны возникает сакраментальный вопрос: «Кто виноват?» Кто виноват в том, что была оставлена территория Прибалтики? Кто виноват в потерях техники? Кто виноват в разгроме буквально за несколько дней 34-й армии? Кто виноват, что Ленинград оказался блокирован на долгие 500 дней? Таких вопросов много, и, к сожалению, имеет место практика начинать поиски ответов в рядах командования фронтов и армий, а то и высшего руководства страны. Нельзя, конечно, сказать, что эти поиски ответов и виновных безосновательны. Однако почему-то постоянно забывают, что на войне главный виновник происходящих катастроф — это противник. Именно активные действия противника, атаки и наступления его дивизий и корпусов приводят к негативным последствиям. Поэтому первый и очевидный ответ на вышеперечисленные вопросы будет «Противник». То есть в установлении блокады Ленинграда «виновата» группа армий «Север». Если сформулировать корректнее, то оставление Прибалтики и блокада Ленинграда было следствием действий войск группы армий «Север» (вместе с финскими войсками). У фон Лееба было изначально вполне достаточно сил для решения задачи завоевания Прибалтики и прорыва к Ленинграду. В августе и до середины сентября 1941 г. группа армий «Север» действовала в усиленном составе, получив ценные подвижные соединения из группы армий «Центр». Верно, кстати говоря, и обратное: невыполнение группой армий «Север» поставленных в «Барбароссе» задач есть прежде всего следствие действий советской стороны.

Также следует принимать как данность постоянство ошибок во вскрытии ближайших и долгосрочных планов противника. Выше читатель имел возможность неоднократно убедиться в ограниченности возможностей разведки. Сплошь и рядом допускались совершенно чудовищные ошибки и просчеты. Это и запоздалое вскрытие появления на фронте XXXIX танкового корпуса, и недооценка красногвардейского направления в августе 1941 г., и многое другое. Однако нельзя не признать, что они были объективно обусловлены. Их нельзя назвать в качестве однозначного промаха штаба фронта. Такие ошибки были типичными для войны, причем для обеих сторон. Опять же, безошибочность ведения операций кем-либо является однозначной утопией. Ошибки допускают все. Даже в успешных операциях обеих сторон можно найти промахи и шероховатости.

Поэтому вопрос нужно ставить в другой форме. В какой мере принятые советским командованием контрмеры уменьшили масштабы катастрофы? Как соотносится эффективность этих контрмер с имевшимися в распоряжении Ф. И. Кузнецова, П. П. Собенникова, М. М. Попова и К. Е. Ворошилова силами? В какой мере принятая ими стратегия отвечала задаче нанести максимально возможный ущерб противнику и в максимальной степени помешать осуществлению его планов?

Прежде всего, необходимо сказать, что залогом успеха в срыве планов противника на Северо-Западном направлении, так же как и на других направлениях, стала «перманентная мобилизация». Проще говоря, формирование новых соединений на замену выбывающим в ходе боев на границе вразрез с предвоенным мобилизационным планом (МП-41). Упрежденные в мобилизации и развертывании войска в Прибалтике и на старой границе оказывали сопротивление с целью выигрыша времени на формирование новых соединений. Неповторимые черты «перманентной мобилизации» в Ленинграде придало формирование армии народного ополчения (ЛАНО). По большому счету, это было дублирование уже работающей системы формирования новых «двухсотых» и «трехсотых» стрелковых дивизий. Сильная ленинградская промышленность и вообще запасы округа, на который опиралась «колыбель революции», обусловили хорошую укомплектованность формируемых ДНО. При этом промышленные рабочие были достаточно высокообразованным и мотивированным контингентом призывного состава. Уровень образования и, соответственно, уровень абстрактного мышления делали их неплохими солдатами с точки зрения индивидуальных качеств бойца и младшего командира. Это достаточно ярко продемонстрировала 2-я ДНО, результативно противостоявшая немецким подвижным соединениям. Боеспособность ополченцев 2-й ДНО оказалась на уровне курсантов ленинградского пехотного училища. Причем речь здесь даже не об отбитых в июле Юрках, а о действиях в обороне в августе 1941 г., когда 6-я танковая дивизия провалила вскрытие плацдарма на Луге, не сумев сломить ополченцев. Разумеется, дополнительным условием здесь стало поэтапное втягивание в боевые действия. Ополченцы 2-й ДНО смогли обтереться на фронте и получить боевой опыт в ходе оперативной паузы с 20-х чисел июля до начала августа 1941 г. Бойцы 1-й гвардейской ДНО такой возможности не получили и были попросту рассеяны ударами немецких танковых дивизий.

Еще одним персонажем боев в Прибалтике, на дальних и ближних подступах к Ленинграду был Клим Ворошилов. Точнее будет сказать, «Клим Ворошилов» — танк КВ. Тяжелые танки ленинградского Кировского завода активно использовались на Северо-Западном направлении. «Тяжелейшие» и «52-тонные танки» с завидной регулярностью упоминаются в немецких документах. «Неуязвимость» их, конечно же, в сильной степени преувеличена. Ни о какой «остановке танковой группы одним танком» речи не было. Уже в ходе их первого боевого применения под Расейняем немцы так или иначе справились с 29 КВ-1 и КВ-2. Однако борьба с танками КВ была затруднена, и они доставили немцам немало хлопот в ходе их продвижения на Ленинград.

Впрочем, автор не склонен демонизировать другого Клима Ворошилова — маршала Климента Ефремовича Ворошилова. В качестве командующего Северо-Западным направлением и Ленинградским фронтом он, конечно, не сотворил чудо. Однако было бы некорректно возлагать на него ответственность за изоляцию Ленинграда и выход немцев на ближние подступы к городу. Во-первых, не будем забывать о том, что «виновником» номер один, безусловно, являлся противник. Немцы сосредоточили на Северо-Западном направлении достаточные силы для решения задачи «изоляция Ленинграда». Прежде всего за счет передачи в группу армий «Север» подвижных соединений и авиации из группы армий «Центр». Во-вторых, в условиях множества угроз с разных направлений командование Северного фронта и Северо-Западного направления ориентировалось на данные разведки. Однако разведкой наступление немцев от Новгорода к Любани и Мге подвижными соединениями оказалось недооценено, а сами подвижные соединения — обнаружены с большим опозданием. Точно так же в сентябре переоценивалась немецкая группировка в районе Тосно и, напротив, недооценивались силы противника под Красногвардейском. Конечно, как командующий К. Е. Ворошилов нес ответственность за все происходившее у него в войсках, включая работу разведки. Тем не менее проблемы с вскрытием планов противника являются общей проблемой в условиях потери инициативы, и Северный (Ленинградский) фронт никак в этом отношении не выделялся. Более того, когда на фронт прибыл Г. К. Жуков, он вовсе не стал метать на фронт на Пулковских высотах резервы из 55-й армии. То есть общая оценка обстановки не изменилась.

Одним из главных признаков состоятельности военного командования является подготовка и проведение оперативных контрударов. Именно отсутствие оперативных контрударов обусловило поражение французской армии в 1940 г. Командующие на Северо-Западном направлении в этом отношении находились в сложных условиях. Местность в Прибалтике и на подступах к Ленинграду вообще не способствовала нанесению оперативных контрударов. Поэтому советское командование последовательно и энергично играло в игру «нависни над флангом». Именно угроза с фланга, а не ничем не доказанные успехи роты Колобанова заставили германский XXXXI корпус остановиться под Красногвардейском в 20-х числах августа 1941 г. Действия войск Кулика в сентябре 1941 г. обеспечили относительную пассивность немецких войск под Мгой и Тосно во время сентябрьского наступления 4-й танковой группы на Ленинград. Такая же угроза с фланга не позволила XXXXI корпусу развивать наступление с плацдарма на реке Великой в Острове сразу же после отражения советского контрудара 5 июля.

Тем не менее оперативные контрудары на Северо-Западном направлении имели место. Более того, именно на северо-западе состоялся известный и достаточно успешный контрудар под Сольцами. Он заставил немецкое командование отказаться от наступления на Новгород кавалерийским наскоком, только подвижными соединениями. Показательным примером также является наступление 34-й армии. Если бы его не было, то LVI корпус вполне мог быть переброшен на красногвардейское направление и немецкие танки имели хорошие шансы оказаться в Ленинграде уже в конце августа 1941 г. При этом совершенно неочевидно, что ввод в бой тех же четырех свежих дивизий смог бы остановить LVI корпус в обороне под Красногвардейском или же XXXIX корпус под Мгой. Для этого эти четыре дивизии должны были, во-первых, прибыть вовремя, а во-вторых, в нужную точку. Наступление же 34-й армии словно магнит притянуло к себе LVI корпус вне зависимости от его текущих планов. Ограниченность успехов оперативных контрударов в немалой степени объясняется отсутствием в Красной армии полноценных механизированных соединений. Во второй половине рассматриваемого периода (в августе и сентябре 1941 г.) ничего больше танкового полка и батальона на фронте не было. Если бы после взлома обороны X АК стрелковыми соединениями 34-й армии в прорыв была введена «танковая армия» (несколько подвижных соединений под единым управлением), группа армий «Север» оказалась бы в глубоком кризисе. Точно так же прорыв XXXXI корпуса к Красногвардейску куда эффективнее было бы останавливать ударами танковых соединений по флангам.

Вместе с тем нельзя не отметить своеобразие обстановки, сложившейся на Северо-Западном направлении. Союзниками Красной армии стали два фактора: условия местности и воронкообразное расширение фронта по мере продвижения немецких войск от границы в глубь территории СССР. Лесисто-болотистая местность, с одной стороны, сковывала маневренные возможности германских танковых соединений, с другой — благоприятствовала пассивной обороне советских войск на дальних подступах к Ленинграду. Тем самым в некоторой степени скрадывался эффект низких плотностей построения советских войск на границе, на Лужском рубеже, в Эстонии и на других направлениях. В ЖБД XXXXI корпуса уже в ходе боевых действий под Псковом отмечалось: «В необозримых лесах и болотах даже слабые силы противника смогут оказать значительное сопротивление подвижным соединениям, привязанным к большим дорогам. Подвижные соединения не могут использовать свои главные козыри — большую подвижность, огневую мощь и броневую защиту»^[423]. Отметим: «слабые силы противника». Механизм явления описывался Рейнгардтом в докладе Гёпнеру: «Обусловленная местностью невозможность добиваться быстрых и решительных успехов за счет концентрации превосходящих сил, в первую очередь танков и артиллерии, приводит к трудному и долгому прогрызанию возникающей снова и снова обороны противника. Авангарды вынуждены в одиночку вести борьбу на главной дороге и по обе стороны от нее, в то время как крупные силы дивизий бездействуют в тылу на немногочисленных дорогах, потому что плохие дороги и болота не позволяют им осуществить развертывание»^[424]. То есть колонна немецкого подвижного соединения вытягивалась червяком вдоль дороги, ведя бой головными частями. Соответственно в тех же плотностях построения войск на другой местности, более благоприятной для танков, войскам Северо-Западного, Северного и Ленинградского фронтов пришлось бы туго.

Воронкообразное расширение фронта по мере продвижения немецких войск к Ленинграду влияло на обе стороны. Советское командование было вынуждено расходовать резервы на выстраивание сплошной линии обороны фронтом на запад. Однако командование группы армий «Север» также оказалось перед лицом насущной необходимости построения вытянутого в меридиональном направлении фронта обороны на своем правом фланге. Этот фронт сначала фактически поглотил 16-ю армию, затем он же заставил рокировать с левого фланга на правый I армейский корпус. Соответственно те дивизии, которые в ходе Приграничного сражения доставили немало неприятностей советской 8-й армии, в июле попросту исчезли из ее полосы. Это позволило армии оказать упорное сопротивление вторжению 18-й армии Кюхлера в Эстонию.

В целом следует признать действия советских войск на Северо-Западном направлении осмысленными и достаточно энергичными. Неудачи, такие, как блокирование Ленинграда и прорыв обороны на старой границе и Лужском рубеже, были обусловлены объективными причинами, а не выходящими за все и всяческие рамки провалами командования. Планы немецкого командования по захвату Ленинграда и Кронштадта оказались сорваны, и это стало понятно фон Леебу и даже самому фюреру уже в конце августа и начале сентября 1941 г. Неудивительно, что именно с Северо-Западного направления, а именно с Тихвина, фактически началось общее контрнаступление Красной армии в зимней кампании 1941/42 г.

Карты

Примечания

1

Откровения и признания. Нацистская верхушка о войне «Третьего Рейха» против СССР. Смоленск: Русич, 2000. С. 125.

(обратно)

2

1941 г. Документы. С. 452.

(обратно)

3

Дашичев В. И. «Совершенно секретно! Только для командования!» Стратегия фашистской Германии в войне против СССР. Документы и материалы. М.: Наука, 1967. С. 163–164.

(обратно)

4

Дашичев В. И. Указ. соч. С. 164.

(обратно)

5

Там же.

(обратно)

6

Раус Э. Танковые сражения на Восточном фронте. М.: AСT, 2005. С. 48–49.

(обратно)

7

Раус Э. Указ. соч. С. 49.

(обратно)

8

1941 г. Документы. Книга первая. С. 245.

(обратно)

9

Там же. С. 244–245.

(обратно)

10

1941 г. Документы. Книга первая. С. 242.

(обратно)

11

Там же. С. 359.

(обратно)

12

Подробные данные об укомплектованности мехкорпусов ПрибОВО см. в Приложении.

(обратно)

13

ЦАМО РФ, ф. 38, оп. 11353, д. 898, л. 179.

(обратно)

14

ЦАМО РФ, ф. 38, оп. 11353, д. 898, л. 189.

(обратно)

15

ЦАМО РФ, ф. 38, оп. 11353, д. 898, л. 163.

(обратно)

16

ЦАМО РФ, ф. 221, оп. 1374, д. 11, л. 4.

(обратно)

17

ЦАМО РФ, ф. 20120, оп. 1, д. 9, л. 4.

(обратно)

18

ЦАМО РФ, ф. 221, оп. 1374, д. 11, л. 4.

(обратно)

19

Платонов А. В. Трагедии Финского залива. М.: Эксмо, 2005. С. 14–15.

(обратно)

20

Страшная цена победы… С. 300.

(обратно)

21

Платонов А. В. Указ. соч. С. 22.

(обратно)

22

ЦАМО РФ, ф. 221, оп. 1351, д. 200, л. 2.

(обратно)

23

Stoves Rolf, 1.Panzer-Division 1935–1945. Chronik einer der drei Stamm-Divisionen der deutschen Panzerwaffe, Podzun, 1962, S. 185. Перевод дается по статье Анатолия Хаеша «Пять дней до оккупации Жеймялиса: 22–26 июня 1941 года».

(обратно)

24

ЦАМО РФ, ф. 344, оп. 5554, д. 85, л. 2.

(обратно)

25

ЦАМО РФ, ф. 833, оп. 1, д. 6, л. 5.

(обратно)

26

ВИЖ. № 7. 1989. С. 22.

(обратно)

27

Виха W. Weg und Schicksal der 11.Infanterie-Division. Podzun, 1952. S.

(обратно)

28

ЦАМО РФ, ф. 344, оп. 5554, д. 71, л. 34.

(обратно)

29

ЦАМО РФ, ф. 344, оп. 5554, д. 71, л. 53.

(обратно)

30

Снова 4.00, за пять минут до начала немецкой артподготовки. — Прим. автора.

(обратно)

31

NARA Т314 R979 frame 283.

(обратно)

32

NARA T314 R979 frame 284.

(обратно)

33

KTB — журнал боевых действий.

(обратно)

34

Истории соединений. Почти по каждой немецкой дивизии после войны вышла книга с описанием ее боевого пути, часто написанная на документальной основе. Авторами были ветераны и даже командиры соединений.

(обратно)

35

Страшная цена победы. С. 261.

(обратно)

36

The initial period of war on the eastern front. 22 june — august 1941, p.U2.

(обратно)

37

Мотоциклетного батальона.

(обратно)

38

Haupt W. Die 8. Panzer-Division im Zweiten Weltkrieg, Podzun-Pallas-Verlag, 1987. S. 139.

(обратно)

39

Манштейн Э. Указ. соч. С. 187.

(обратно)

40

ЦАМО РФ, ф. 20120, оп. 1, д. 9, л. 92.

(обратно)

41

ЦАМО РФ, ф. 221, оп. 1374, д. 11, л. 6.

(обратно)

42

ЦАМО РФ, ф. 20041, оп. 1, д. б, л. 2.

(обратно)

43

ЦАМО РФ, ф. 500, оп. 12462, д. 231, л. 3.

(обратно)

44

СБД № 34. С. 36.

(обратно)

45

Приказ чинить дорогу получил сам лейтенант Козин.

(обратно)

46

Grossman H. Op.cit. S. 41.

(обратно)

47

Хаапе Г. Оскал смерти. 1941 год на Восточном фронте. М.: Яуза-пресс, 2009. С. 19.

(обратно)

48

СБД. № 34. С. 38.

(обратно)

49

ЦАМО РФ, ф. 344, оп. 5554, д. 71, л. 54.

(обратно)

50

ЦАМО РФ, ф. 221,оп. 1351, д. 64, л. 8.

(обратно)

51

СБД № 34. С. 40.

(обратно)

52

ЦАМО РФ, ф. 221, оп. 1351, д. 200, л. 4.

(обратно)

53

ЦАМО РФ, ф. 221, оп. 1351, д. 200, лл. 4–5.

(обратно)

54

Павлов Д. Г. — генерал армии, командующий войсками Западного фронта.

(обратно)

55

СБД № 34.С. 37.

(обратно)

56

1941 год. Документы. С. 439.

(обратно)

57

1941 год. Документы. С. 440.

(обратно)

58

СБД № 34. С. 44.

(обратно)

59

NARA T314, R979, frame 284.

(обратно)

60

Haupt W. Die 8. Panzer-Division im Zweiten Weltkrieg. Podzun-Pallas-Verlag, 1987. S. 140.

(обратно)

61

ЦАМО РФ, ф. 221, оп. 1353, Д. 79, л. 3об.

(обратно)

62

NARA Т315 R16 f947.

(обратно)

63

NARA. Т314 R979 f1169.

(обратно)

64

NARA Т315 R16 f.

(обратно)

65

NARA Т315 R16 frame 939.

(обратно)

66

СБД № 34. С. 48.

(обратно)

67

ЦАМО РФ, ф. 221, оп. 1374, д. 11, л. 17.

(обратно)

68

Цит. по: Страшная цена победы. М.: Яуза, 2010. С. 258.

(обратно)

69

Здесь и в дальнейшем будет использоваться название Расейняй, употребляющееся на современных картах. На дореволюционных картах этот населенный пункт называется Россиены. Это же название иногда употребляется в советских боевых документах.

(обратно)

70

СБД № 34. С. 47.

(обратно)

71

6-го мотоциклетного батальона 6-й тд.

(обратно)

72

NARA T314 R979 f290.

(обратно)

73

NARA Т314 R979 f291.

(обратно)

74

ВИЖ. 1988. № 6. С. 54.

(обратно)

75

Фронтовая иллюстрация № 5 2002. С. 10.

(обратно)

76

ЦАМО РФ, ф. 38, оп. 11353, д. 898, л. 200.

(обратно)

77

ЦАМО РФ, ф. 344, оп. 5558, д. 3, л. 97.

(обратно)

78

NARA T312 R323 f18.

(обратно)

79

Ротмистров П. А. Стальная гвардия. С. 53.

(обратно)

80

ВИЖ № 7. 1989. С. 25.

(обратно)

81

NARA Т315 R351 f667.

(обратно)

82

NARA T315 R16 f942.

(обратно)

83

Так в документе. — Прим. автора.

(обратно)

84

NARA T314 R981 ff 349–350.

(обратно)

85

Речь, очевидно, идет о 45-мм советских противотанковых пушках, внешне похожих на немецкие 37-мм ПАК-35/36. — Прим. автора.

(обратно)

86

NARA T314 R979 f291.

(обратно)

87

Stoves R. Op.cit. S. 190.

(обратно)

88

Умер от болезни в октябре 1942 г. в г. Калинин. — Прим. автора.

(обратно)

89

NARA Т315 R16 f945.

(обратно)

90

Stoves R. Op. cit. S. 191.

(обратно)

91

NARA T315 R16 f945.

(обратно)

92

Stoves R. Op. cit. S. 192–193.

(обратно)

93

NARA T314 R979 f298.

(обратно)

94

Initial period…, S. 145.

(обратно)

95

NARA Т315 R16 f947.

(обратно)

96

NARA T315 R16 f947.

(обратно)

97

NARA T314 R979 f298.

(обратно)

98

NARA T315 R16 f947.

(обратно)

99

Ротмистров П. А. Указ. соч. С. 54.

(обратно)

100

Там же.

(обратно)

101

ЦАМО РФ, ф. 344, оп. 5558, д. 3, л. 97.

(обратно)

102

NARA T314 R981 f349.

(обратно)

103

NARA T315 R351 f668.

(обратно)

104

NARA Т315 R16 ff958–959.

(обратно)

105

NARA Т315 R f982.

(обратно)

106

NARA T314 R979 f299, f301.

(обратно)

107

СБД № 33. С. 13.

(обратно)

108

NARA T314 R979 f301.

(обратно)

109

Манштейн Э. Указ. соч. С. 189.

(обратно)

110

Haupt W. Die 8. Panzer-Division im Zweiten Weltkrieg. Podzun-Pallas-Verlag, 1987. S. 144.

(обратно)

111

Haupt W. Die 8. Panzer-Division im Zweiten Weltkrieg. Podzun-Pallas-Verlag, 1987. S. 144.

(обратно)

112

ЦАМО РФ, ф. 848, оп. 1, д. 4а, л. 7.

(обратно)

113

ЦАМО РФ, ф. 848, оп. 1, д. 4а, л. 9об.

(обратно)

114

ЦАМО РФ, ф. 221, оп. 1351, д. 200, л. 10.

(обратно)

115

5, 23, 33, 126, 188-я сд, остатки 128-й сд.

(обратно)

116

ЦАМО РФ, ф. 848, оп. 1, д. 4а, л. 10об.

(обратно)

117

NARA T313 R224, f7488844.

(обратно)

118

ЦАМО РФ, ф. 848, оп. 1, д. 4а, л. 11.

(обратно)

119

Haupt W. Die 8. Panzer-Division im Zweiten Weltkrieg. Podzun-Pallas-Verlag, 1987. S. 145.

(обратно)

120

Именно такая дата указывается в ЖБД СЗФ.

(обратно)

121

Так немцы называли Двинск (Даугавпилс).

(обратно)

122

Haupt W. Die 8. Panzer-Division im Zweiten Weltkrieg. Podzun-Pallas-Verlag, 1987. S. 147.

(обратно)

123

Haupt W. Die 8. Panzer-Division im Zweiten Weltkrieg. Podzun-Pallas-Verlag, 1987. S. 147.

(обратно)

124

Карелл П. Восточный фронт. Книга первая. Гитлер идет на восток. 1941–1943. М.: Изографус, ЭКСМО, 2003. С. 27.

(обратно)

125

ЦАМО РФ, ф. 221, оп. 1374, д. 11, л. 30.

(обратно)

126

В итоге набрал 65 побед, кавалер Рыцарского креста, погиб в сентябре 1944 г. на Западе.

(обратно)

127

ЦАМО РФ, ф. 221, оп. 1351, д. 64, л. 34.

(обратно)

128

Haupt W. Die 8. Panzer-Division im Zweiten Weltkrieg. Podzun-Pallas-Verlag, 1987. S. 150.

(обратно)

129

Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК. Документы и материалы. 1941 год. Т. 16 (5–1). М.: ТЕРРА, 1996.

(обратно)

130

СБД № 33. С. 29.

(обратно)

131

Лелюшенко Д. Д. Москва — Сталинград — Берлин — Прага. Записки командарма. М.: Наука, 1973. С. 13.

(обратно)

132

Там же. С. 14.

(обратно)

133

СБД № 34. С. 81.

(обратно)

134

Haupt W. Die 8. Panzer-Division im Zweiten Weltkrieg. Podzun-Pallas-Verlag, 1987. S. 151.

(обратно)

135

СБД № 34. С. 81.

(обратно)

136

СБД № 33. С. 29.

(обратно)

137

Haupt W. Die 8. Panzer-Division im Zweiten Weltkrieg. Podzun-Pallas-Verlag, 1987. S. 152.

(обратно)

138

Haupt W. Die 8. Panzer-Division im Zweiten Weltkrieg. Podzun-Pallas-Verlag, 1987. S. 153.

(обратно)

139

СБД № 34. С. 76.

(обратно)

140

ЦАМО РФ, ф. 344, оп. 5554, д. 85, л. 33.

(обратно)

141

СБД № 34. С. 203.

(обратно)

142

Виха W. Weg und Schicksal der 11.Infanterie-Division, Podzun, 1952. S. 30.

(обратно)

143

Buxa W. Op. cit.

(обратно)

144

Так в документе.

(обратно)

145

СБД № 33. С. 52.

(обратно)

146

Allmayer-Beck. S. 121. Перевод дается по статье А. Хаеша.

(обратно)

147

ЦАМО РФ, ф. 833 оп. 1, д. 6, л. 8.

(обратно)

148

NARA T315 R16 f961.

(обратно)

149

СБД № 34. С. 205.

(обратно)

150

Там же.

(обратно)

151

NARA T315 R16 frame 951.

(обратно)

152

Stoves R. Op. Cit. S. 195–196.

(обратно)

153

Рядом со станцией Мешкунчай, к востоку от Шауляйского шоссе.

(обратно)

154

СБД № 33. С. 54.

(обратно)

155

ЦАМО РФ, ф. 344, оп. 5554, д. 85, л. 53.

(обратно)

156

NARA T314 R979 f.

(обратно)

157

NARA Т314 R979 f.

(обратно)

158

ЦАМО РФ, ф. 221, оп. 1351, д. 200, л. 13.

(обратно)

159

СБД № 34. С. 208.

(обратно)

160

ЦАМО РФ, ф. 20041, оп. 1, Д. 6, л. 14.

(обратно)

161

Страшная цена победы. С. 319.

(обратно)

162

28-й танковой дивизии. — Прим. автора.

(обратно)

163

СБД № 34. С. 253.

(обратно)

164

Страшная цена победы. С. 330.

(обратно)

165

Реабилитирован в 1956 г. — Прим. автора.

(обратно)

166

ЦАМО РФ, ф. 344, оп. 5554, д. 85, л. 41.

(обратно)

167

ЦАМО РФ, ф. 8ЗЗ оп.1, д. 6, л. 10.

(обратно)

168

Страшная цена победы. С. 334.

(обратно)

169

В сентябре 1941 г. попал под амнистию, был начштаба Волжской флотилии, позднее служил в Главном штабе ВМФ. Умер в 1956 г. в Ленинграде. — Прим. автора.

(обратно)

170

ЦАМО РФ, ф. 344, оп. 5554, д. 85, л. 57.

(обратно)

171

Хаупт В. Указ. соч. С. 40.

(обратно)

172

Танки и штурмовые орудия советские донесения начала войны чаще всего не различают. Только во второй половине войны «Штуги» получили почетное наименование «Фердинанды».

(обратно)

173

ЦАМО РФ, ф. 221, оп. 1353, д. 79, лл. 3–3об.

(обратно)

174

ЦАМО РФ, ф. 344, оп. 5554, д. 85, лл. 69–61.

(обратно)

175

NARA Т315 R16 f963.

(обратно)

176

NARA Т314 R979 frame 316.

(обратно)

177

СБД № 34. С. 79.

(обратно)

178

ЦАМО РФ, ф. 221, оп. 1351, д. 200, л. 14.

(обратно)

179

ЦАМО РФ, ф. 221, оп. 1351, д. 64, л. 36.

(обратно)

180

NARA Т314 R979 frame 320.

(обратно)

181

ЦАМО РФ ф.20028, оп. 1, д. 9, л. 8 об.

(обратно)

182

NARA Т315 R16 frame 961.

(обратно)

183

Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК. Документы и материалы. 1941 год. Т. 16 (5–1). М.: Терра, 1996. С. 30.

(обратно)

184

Резервы, которые приказом Ставки предписывалось сосредоточить в районе Пскова, Острова, Новоржева и Порхова.

(обратно)

185

Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК. Документы и материалы. 1941 год. Т. 16 (5–1). М.: Терра, 1996. С. 354.

(обратно)

186

СБД № 34. С. 88.

(обратно)

187

ЦАМО РФ, ф. 20028, оп. 1, д. 9. л. 9.

(обратно)

188

СБД № 34. С. 89.

(обратно)

189

Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК. Документы и материалы. 1941 год. Т. 16 (5–1). М.: Терра, 1996. С. 36.

(обратно)

190

Хаупт В. Указ. соч. С. 40.

(обратно)

191

ЦАМО РФ, ф. 20028, оп. 1, д. 9, л. 11.

(обратно)

192

NARA T314 R979 frame 322.

(обратно)

193

Видимо, следует понимать Карсава, город на дороге к Острову. — Прим. автора.

(обратно)

194

СБД № 34. С. 93.

(обратно)

195

ЦАМО РФ. ф. 344, оп. 5554, д. 85, л. 85.

(обратно)

196

Виха W. Weg und Schicksal der 11.Infanterie-Division, Podzun, 1952.

(обратно)

197

Haupt W. Die 8. Раnzеr-Divisiоп im Zweiten Weltkrieg. Podzun-Pallas-Verlag, 1987. S. 148

(обратно)

198

ЦАМО РФ, ф. 344, оп. 5558, д. 3, лл. 103,108/

(обратно)

199

ЦАМО РФ. ф. 8ЗЗ оп.1, д. 3, л. 33.

(обратно)

200

СБД № 33. С. 15.

(обратно)

201

ЦАМО РФ, ф. 20028, оп. 1, д. 3. л. 44.

(обратно)

202

NARA Т313 R224 f7488844.

(обратно)

203

Allmayer-Beck. S. 120–121. Цит. по статье А. Хаеша.

(обратно)

204

Бронированные огневые точки.

(обратно)

205

ЦАМО РФ, ф. 221, оп. 1351. д. 168. л. 20.

(обратно)

206

Манштейн Э. Указ. соч. С. 192–193.

(обратно)

207

ЦАМО РФ, ф. 221, оп. 1351, д. 200, л. 17.

(обратно)

208

NARA Т314 R979 frame 332.

(обратно)

209

ЦАМО РФ, ф. 221, оп. 1351, д. 168, л. 25.

(обратно)

210

ЦАМО РФ, ф. 500, оп. 12462, д. 180, л. 21.

(обратно)

211

NARA Т315 R350 frame 937.

(обратно)

212

NARA Т315 R350 frame 938.

(обратно)

213

NARA T315 R16 frame 973.

(обратно)

214

NARA Т314 R979 frame 341.

(обратно)

215

NARA T315 R16 frame 975.

(обратно)

216

ЦАМО РФ, ф. 221, оп. 1376, д. 4, л. 96.

(обратно)

217

ЦАМО РФ, ф. 221, оп. 1376, д. 4, л. 101.

(обратно)

218

ЦАМО РФ, ф. 221, оп. 1376, д. 4, л. 201.

(обратно)

219

NARA T314 R981 frame 388.

(обратно)

220

NARA T314 R979 frames 341–342.

(обратно)

221

NARA T315 R16 frame 978.

(обратно)

222

NARA T315 R21 frame 510.

(обратно)

223

NARA Т314 R979 frame 348.

(обратно)

224

ЦИТ. по: Haupt W. Die 8. Panzer-Division im Zweiten Weltkrieg. Podzun-Pallas-Verlag, 1987. S. 156.

(обратно)

225

Манштейн Э. Указ. соч. С. 199.

(обратно)

226

NARA T314 R979 frame 346.

(обратно)

227

Манштейн Э. Указ. соч. C. 200.

(обратно)

228

Haupt W. Die 8. Panzer-Division im Zweiten Weltkrieg. Podzun-Pallas-Verlag, 1987. S. 157.

(обратно)

229

Манштейн Э. Указ. соч. C. 200.

(обратно)

230

Haupt W. Die 8. Panzer-Division im Zweiten Weltkrieg. Podzun-Pallas-Verlag, 1987. S. 157.

(обратно)

231

NARA T315 R483 frame 737.

(обратно)

232

ЦАМО РФ, ф. 221, оп. 1351, д. 200, л. 31.

(обратно)

233

ЦАМО РФ, ф. 221, оп. 1351, д. 164, л. 32.

(обратно)

234

ЦАМО РФ, ф. 221, оп. 1351, д. 164, л. 32.

(обратно)

235

ЦАМО РФ, ф. 221, оп. 1351, д. 164, л. 9.

(обратно)

236

ЦАМО РФ, ф. 221, оп. 1351, д. 164, л. 9.

(обратно)

237

ЦАМО РФ, ф. 221, оп. 1376, д. 4, л. 116.

(обратно)

238

ЦАМО РФ, ф. 221, оп. 1376, д. 4, л. 201.

(обратно)

239

Haupt W. Die 8. Panzer-Division im Zweiten Weltkrieg. Podzun-Pallas-Verlag, 1987. S. 158.

(обратно)

240

NARA T315 R483 f750.

(обратно)

241

Манштейн Э. Указ. соч. С. 203.

(обратно)

242

Haupt W. Die 8. Panzer-Division im Zweiten Weltkrieg. Podzun-Pallas-Verlag, 1987. S. 159.

(обратно)

243

NARA T315 R483 frame 744.

(обратно)

244

NARA Т315 R483 frame 749.

(обратно)

245

NARA Т314 R979 f397.

(обратно)

246

ЦАМО РФ, ф. 221, оп. 1376, д. 4, л. 86.

(обратно)

247

ЦАМО РФ, ф. 221, оп. 1351, д. 164, л. 6.

(обратно)

248

Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК. Документы и материалы. 1941 год. Т. 16 (5–1). М.: Терра. 1996. С. 47.

(обратно)

249

ЦАМО РФ, ф. 217, оп. 1221, д. 60, л. 33.

(обратно)

250

ЦАМО РФ, ф. 217, оп. 1221, д. 60, л. 34.

(обратно)

251

ЦАМО РФ, ф. 221, оп. 1351, д. 168, л. 185.

(обратно)

252

По состоянию на 10 июля 1941 г.

(обратно)

253

Анфилов В. А. Начало Великой Отечественной войны (22 июня — середина июля 1941 года). Военно-исторический очерк. М.: Воениздат, 1962. С. 94.

(обратно)

254

Кринов Ю.С. Лужский рубеж. Год 1941-й. А: Лениздат, 1987. С. 79.

(обратно)

255

NARA Т314 R980 f258.

(обратно)

256

NARA Т314 R980 f258.

(обратно)

257

NARA T311 R51 frame 7064052.

(обратно)

258

Раус Э. Указ. соч. С. 101.

(обратно)

259

Кринов Ю. С. Лужский рубеж. Год 1941-й. Д.: Лениздат, 1987.

(обратно)

260

NARA Т314 R979 frame 389.

(обратно)

261

ЦАМО РФ, ф. 217, оп. 1221, д. 187, л. 83.

(обратно)

262

Кринов Ю. С. Указ. соч. С. 46.

(обратно)

263

NARA Т315 R16 frame 1010.

(обратно)

264

NARA Т314 R979 frame 392.

(обратно)

265

NARA T314 R979 frame 393.

(обратно)

266

ЦАМО РФ, ф. 500, оп. 12462, д. 180, л. 46

(обратно)

267

ЦАМО РФ, ф. 217, оп. 1244, д. 86, л. 58.

(обратно)

268

Кринов Ю. С. Указ. соч. С. 51.

(обратно)

269

Дивизия народного ополчения.

(обратно)

270

ЦАМО РФ, ф. 217, оп. 1221, д. 93, л. 31.

(обратно)

271

ЦАМО РФ, ф. 217, оп. 1221, д. 93, л. 35.

(обратно)

272

Меллентин Ф. Танковые сражения 1939–1945 гг.: Боевое применение танков во Второй мировой войне. М.: ИЛ, 1957. С. 164.

(обратно)

273

Кринов Ю. С. Указ. соч. С. 45.

(обратно)

274

Ленинградские Краснознаменные Броне-Танковые Курсы Усовершенствования Командного Состава РККА.

(обратно)

275

Раус Э. Указ. соч. С. 113–114.

(обратно)

276

ЦАМО РФ ф.217, оп. 1283, д. 11, л. 101.

(обратно)

277

Бычевский Б. В. Город — фронт. Л.: Лениздат, 1967. С. 36.

(обратно)

278

Там же. С. 37.

(обратно)

279

NARA Т314 R979 frame 403.

(обратно)

280

ЦАМО РФ, ф. 217, оп. 1244, д. 86, л. 12.

(обратно)

281

ЦАМО РФ, ф. 217, оп. 1244, д. 86, л. 14.

(обратно)

282

ЦАМО РФ, ф. 217, оп. 1283, д. 11, л. 112.

(обратно)

283

ЦАМО РФ, ф. 217, оп. 1283, д. 11, л. 97.

(обратно)

284

ЦАМО РФ, ф. 217, оп. 1244, д. 86, л. 20.

(обратно)

285

NARA Т315 R21 frames 511–512.

(обратно)

286

Цит. по: Карелл П. Восточный фронт. Книга первая. Гитлер идет на восток. 1941–1943. М.: Изографус, ЭКСМО, 2003. С. 201.

(обратно)

287

NARA T311 R051 f 1061.

(обратно)

288

Дашичев В. И. Указ. соч. С. 251.

(обратно)

289

Карелл П. Указ. соч. С. 200.

(обратно)

290

ЦАМО РФ, ф. 500, оп. 12462, д. 180, л. 40.

(обратно)

291

Карелл П. Указ. соч. С. 201.

(обратно)

292

NARA T311 R51 frame 7064062.

(обратно)

293

NARA Т311 R51 frame 7064063.

(обратно)

294

Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК. Документы и материалы. 1941 год. Т. 16 (5–1). М.: Терра, 1996. С. 70.

(обратно)

295

Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК. Документы и материалы. 1941 год. Т. 16 (5–1). М.: Терра, 1996. С. 73.

(обратно)

296

Дашичев В. И. Указ. соч. С. 266.

(обратно)

297

Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК. Документы и материалы. 1941 год. Т. 16 (5–1). М.: Терра, 1996. С. 70.

(обратно)

298

Дашичев В. И. Указ. соч. С. 251.

(обратно)

299

Дашичев В. И. Указ. соч. С. 266.

(обратно)

300

ЦАМО РФ, ф. 500, оп. 12462, д. 180, л. 31.

(обратно)

301

ЦАМО РФ, ф. 217, оп. 1121, д. 67, л. 19.

(обратно)

302

ЦАМО РФ, ф. 217, оп. 1121, д. 67, л. 21.

(обратно)

303

ЦАМО РФ, ф. 217. оп. 1244, д. 91, л. 13.

(обратно)

304

ЦАМО РФ, ф. 217, оп. 1221, д. 205, л. 50.

(обратно)

305

Карелл П. Указ. соч. С. 201.

(обратно)

306

Jentz Т. Panzertruppen, The Complete Guide to the Creation & Combat Employment of Germany's Tank Force. 1933 — 42. Schiffer Military History, Atlegen, PA, 1996, p. 211.

(обратно)

307

ЦАМО РФ, ф. 217, оп. 1221, д. 220, л. 221.

(обратно)

308

ЦАМО РФ, ф. 217, оп. 1221, д. 220, л. 222.

(обратно)

309

ЦАМО РФ, ф. 217 оп.1221, д. 63, л. 66.

(обратно)

310

ЦАМО РФ, ф. 217, оп. 1283, д. 26, л. 150.

(обратно)

311

ЦАМО РФ, ф. 217, оп. 1221, д. 220, л. 187.

(обратно)

312

NARA Т314 R979 frame 466.

(обратно)

313

Раус Э. Указ. соч. С. 130.

(обратно)

314

NARA T315 R350 frame 974.

(обратно)

315

NARA T314 R979 frame 467.

(обратно)

316

NARA T315 R21 frame 517.

(обратно)

317

NARA Т314 R979 frame 470–471.

(обратно)

318

NARA Т315 R16 frame 1036.

(обратно)

319

ЦАМО РФ, ф. 217, оп. 1221, д. 220, л. 261.

(обратно)

320

NARA Т314 R979 frames 475&477.

(обратно)

321

NARA T314 R979 frame 478.

(обратно)

322

ЦАМО РФ, ф. 15, оп. 11600, д. 982, л. 4.

(обратно)

323

ЦАМО РФ, ф. 217, оп. 1283, д. 11, л. 551.

(обратно)

324

ЦАМО РФ, ф. 217, оп. 1221, д. 220, л. 267.

(обратно)

325

NARA Т314 R979 frame 483.

(обратно)

326

ЦАМО РФ, ф. 217, оп. 1221, д. 220, л. 270.

(обратно)

327

NARA Т314 R979 frames 485&487.

(обратно)

328

NARA Т315 R21 frame 519.

(обратно)

329

Раус Э. Указ. соч. С. 134.

(обратно)

330

ЦАМО РФ, ф. 217, оп. 1221, д. 220, л. 275.

(обратно)

331

NARA Т314 R379 frame 489.

(обратно)

332

ЦАМО РФ. ф. 217, оп. 1221, д. 98, л. 6.

(обратно)

333

ЦАМО РФ, ф. 217, оп. 1221, д. 220, л. 284.

(обратно)

334

ЦАМО РФ, ф. 217, оп. 1221, д. 98, л. 47.

(обратно)

335

NARA Т314 R979 frame 506.

(обратно)

336

ЦАМО РФ, ф. 217, оп. 1244, д. 86, л. 164.

(обратно)

337

ЦАМО РФ, ф. 217, оп. 1244, д. 86, л. 165.

(обратно)

338

ЦАМО РФ, ф. 217, оп. 1244, д. 86, л. 167.

(обратно)

339

NARA Т314 R979 frame 509.

(обратно)

340

ЦАМО РФ, ф. 217, оп. 1221, д. 220, л. 323.

(обратно)

341

ЦАМО РФ, ф. 217, оп. 1221, д. 220, л. 323.

(обратно)

342

ЦАМО РФ ф. 217, оп. 1283, д. 11, л. 569.

(обратно)

343

ЦАМО РФ, ф. 217, оп.1283, д.11, л. 554.

(обратно)

344

ЦАМО РФ, ф. 217, оп. 1217, д. 26, л. 102.

(обратно)

345

Jentz Т. Panzertruppen, The Complete Guide to the Creation & Combat Employment of Germany's Tank Force. 1933 — 42. Schiffer Military History, Atlegen, PA, 1996, p.211.

(обратно)

346

Скворцов О. «Незамеченная» победа Колобанова, или «Белые пятна» в мемуарах немецких генералов // Техника и вооружение. 2009. № 3. С. 13–14.

(обратно)

347

NARA T314 R979 frames 517&519.

(обратно)

348

NARA Т314 R379 frame 522.

(обратно)

349

Карелл П. Указ. соч. С. 218–219.

(обратно)

350

ЦАМО РФ, ф. 217, оп. 1283. д. 13, л. 11.

(обратно)

351

ЦАМО РФ, ф. 217, оп. 1283. д. 13, л. 12.

(обратно)

352

Buxa W. Weg und Schicksal der 11.Infanterie-Division, Podzun, 1952. S. 33–34.

(обратно)

353

Русский Архив. Великая Отечественная. Генеральный штаб в годы Великой Отечественной войны: Документы и материалы. 1941 год. Т. 23 (12–1). М.: Терра, 1998. С. 123.

(обратно)

354

ЦАМО РФ, ф. 217, оп. 1221, д. 188, л. 198.

(обратно)

355

Русский архив: Великая Отечественная. Ставка ВГК. Документы и материалы. 1941 год. Т. 16 (5–1). М.: Терра, 1996. С. 112.

(обратно)

356

Там же.

(обратно)

357

ЦАМО РФ, ф. 221, оп. 1351, д. 164, л. 111.

(обратно)

358

Гальдер Ф. Указ. соч. С. 221.

(обратно)

359

ЦАМО РФ. ф. 221, оп. 1351, д. 164, л. 111.

(обратно)

360

ЦАМО РФ, ф.221, оп. д. л. 40.

(обратно)

361

ЦАМО РФ, ф. 389, оп. 4690, д. 16, л. 108.

(обратно)

362

Манштейн Э. фон. Указ. соч. С. 185–186.

(обратно)

363

ЦАМО РФ, ф. 389, оп. 4690, д. 16, л. 109.

(обратно)

364

ЦАМО РФ, ф. 221, оп. 1364, д. 72, л. 207.

(обратно)

365

ЦАМО РФ, ф. 221, оп. 1351, д. 164, л. 157.

(обратно)

366

Русский архив: Великая Отечественная. Ставка ВГК. Документы и материалы. 1941 год Т. 23 (12–1). М.: Терра, 1996. С. 117.

(обратно)

367

Русский архив: Великая Отечественная. Ставка ВГК. Документы и материалы. 1941 год Т. 16 (5–1). М.: Терра, 1996. С. 141.

(обратно)

368

ЦАМО РФ, ф. 217, оп. 1221, д. 221, л. 209.

(обратно)

369

ЦАМО РФ, ф. 217, оп. 1121, д. 94, л. 16об.

(обратно)

370

ЦАМО РФ, ф. 217, оп. 1221, д. 221, л. 209.

(обратно)

371

Известия ЦК КПСС. 1990. № 9. С. 213.

(обратно)

372

ЦАМО РФ, ф. 217, оп. 1221, д. 100, л. 26.

(обратно)

373

ЦАМО РФ, ф. 217, оп. 1221, д. 100, л. 26.

(обратно)

374

ЦАМО РФ, ф. 217. оп. 1121. Д. 94. л. 32.

(обратно)

375

ЦАМО РФ, ф. 217, оп. 1121, д. 170, л. 13.

(обратно)

376

Новиков А. А. В небе Ленинграда (Записки командующего авиацией). М.: Наука, 1970. С. 121.

(обратно)

377

ЦАМО РФ, ф. 217, оп. 1221, д. 170, л. 28.

(обратно)

378

ЦАМО РФ, ф. 217, оп. 1221, д. 170, л. 49.

(обратно)

379

ЦАМО РФ, ф. 217, оп. 1221, д. 170, л. 49.

(обратно)

380

ЦАМО РФ, ф. 217, оп. 1221, д. 170, л. 62.

(обратно)

381

ЦАМО РФ, ф. 217, оп. 1221, д. 170, л. 54.

(обратно)

382

ЦАМО РФ, ф. 217, оп. 1221, д. 170, л. 74.

(обратно)

383

ЦАМО РФ, ф. 217, оп. 1221, д. 170, л. 74.

(обратно)

384

ЦАМО РФ, ф. 217, оп. 1221, д. 170, л. 60.

(обратно)

385

ЦАМО РФ, ф. 217, оп. 1221, д. 170, л. 95.

(обратно)

386

ЦАМО РФ, ф. 217, оп. 1221, д. 200, л. 1.

(обратно)

387

Новиков А. А. Указ. соч. С. 121.

(обратно)

388

Русский архив: Великая Отечественная. Ставка ВГК. Документы и материалы. 1941 год Т. 16 (5–1). М.: Терра, 1996. С. 156.

(обратно)

389

Там же.

(обратно)

390

Влияние минно-заградительных действий противника на условия боевой деятельности Военно-Морских Сил СССР в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг. Ч. 3. М., 1954, 1960.

(обратно)

391

Дашичев В. И. Указ. соч. С. 328.

(обратно)

392

NARA Т311 R51 frame 7064103.

(обратно)

393

NARA T311 R51 frame 7064105.

(обратно)

394

Jentz Т. Panzertruppen, The Complete Guide to the Creation & Combat Employment of Germany's Tank Force. 1933 — 42. Schiffer Military History, Atlegen, PA, 1996, p.

(обратно)

395

ЦАМО РФ, ф. 217, оп. 1283, р. 26, л. 152.

(обратно)

396

Хазанов Д. Б. Битва за небо. 1941. От Днепра до Финского залива. М.: Яуза, 2007. С. 325.

(обратно)

397

ЦАМО РФ, ф. 217, оп. 1221, д. 188, л. 91.

(обратно)

398

ЦАМО РФ, ф. 217, оп. 1221, д. 188, л. 137.

(обратно)

399

Платонов А. B. Трагедии Финского залива. М.: Эксмо, 2005. С. 209.

(обратно)

400

ЦАМО РФ, ф. 217, оп. 1221, д. 200, л. 96.

(обратно)

401

ЦАМО РФ, ф. 217, оп. 1221, д. 200, л. 121.

(обратно)

402

ЦАМО РФ, ф. 217, оп. 1221, д. 170, л. 113.

(обратно)

403

ЦАМО РФ, ф. 217, оп. 1221, д. 170, лл. 141–142.

(обратно)

404

ЦАМО РФ, ф. 217, оп. 1221, д. 170, л. 113.

(обратно)

405

ЦАМО РФ, ф. 217, оп. 1121, д. 94, л. 29.

(обратно)

406

NARA Т314 R979 frame 576.

(обратно)

407

NARA Т314 R979 frame 593.

(обратно)

408

NARA T314 R979 frame 592.

(обратно)

409

Цит. по: Лебедев Ю. По обе стороны блокадного кольца. СПб.: Издательский дом «Нева», 2005. С. 44.

(обратно)

410

Цит. по: Лебедев Ю. Указ. соч. С. 48.

(обратно)

411

Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. В 2 т. Т. 1. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2002. С. 385.

(обратно)

412

ЦАМО РФ, ф. 217, оп. 1221, д. 206, л. 41.

(обратно)

413

Федюнинский И. И. Поднятые по тревоге. М.: Воениздат, 1961. С. 42.

(обратно)

414

NARA T314 R979 frame 597.

(обратно)

415

Точных данных о его численности на 13 сентября обнаружить не удалось, но на 10 сентября он насчитывал 7 КВ, 1 Т-34 и 5 БТ.

(обратно)

416

ЦАМО РФ, ф. 217, оп. 1221, д. 100, л. 83.

(обратно)

417

ЦАМО РФ, ф. 217, оп. 1221, д. 100, л. 86.

(обратно)

418

Жуков Г. К. Указ. соч. С. 392.

(обратно)

419

Цит. по: Лебедев Ю. Указ. соч. С. 49.

(обратно)

420

NARA T314 R979 frames 602–603.

(обратно)

421

NARA T314 R979 frame 603.

(обратно)

422

NARA Т311 R51 frame 7064136.

(обратно)

423

NARA T314 R979 frame 368.

(обратно)

424

NARA Т314 R980 f257.

(обратно)

Оглавление

Часть первая Свои среди чужих Оборона Прибалтики

  «Неравный брак» Группа армий «Север» и Прибалтийский Особый округ

  Под прицелом двух танковых групп

  22 июня Черный день календаря

  3-я танковая группа Алитус

  От Таураге к Расейняю

  Западная Двина Ров с речной водой

  Выводы по первой части

Часть вторая Чужие среди своих На защите Ленинграда

  Старая граница От Острова до Пскова

  Сольцы: первое окружение

  Лужский рубеж

  Лужский рубеж под ударом

  Гамбит Ватутина Наступление под Старой Руссой

  Враг у ворот Ленинграда

Заключение

Карты

Наш сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных на данной библиотеке категорически запрешен. Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.

Copyright © UniversalInternetLibrary.ru - электронные книги бесплатно