Леонид Гомберг Дорога на Ханаан
Прогулка литератора по дорогам мифологической истории иудейской цивилизации

* * *

Мифологическая история – почти неизведанная область знания, находящаяся на стыке исторической науки, народного мифотворчества и художественно-публицистической литературы, исследующая, в какой степени соотносятся между собой историко-археологические и этнографические данные науки с мифологией, как они сочетаются, как переплетаются друг с другом, и как растворяются одни в других.

Так что же такое «мифологическая история»: наука или беллетристика, факты или вымысел? Пожалуй, и то, и другое, и третье, и четвертое. Если история призвана ответить на вопрос «как это было?», а мифология – «как это представлялось?», то мифологическая история рассказывает о том, «как это могло бы быть?».

Автор рассматривает Тору (Пятикнижие Моисея) как Книгу несомненно Богоданную. В то же время если Всевышний говорит с людьми на их языке, то Он, по-видимому, не может не апеллировать к событиям непосредственно связанным с человеком и его судьбой, отраженной за отсутствием адекватной знаковой системы в мифах. Миф, таким образом, предшествует истории, а значит, в каком-то смысле ее замещает.

На основании достоверных (в той или иной степени) научных данных, с одной стороны, и легенд, мифов, сказаний, созданных человеком – с другой, мифологическая история выстраивает гипотезу, а затем и концепцию возможной чреды исторических событий. Автор ничего не утверждает окончательно, он просто размышляет и приглашает к размышлению читателей.

2001

* * *

Учитывая пожелания, высказанные читателями, коллегами-литераторами и даже историками-профессионалами, автор снабдил текст короткими комментариями и указаниями на свои источники.

Поэт и публицист Л. В. Шерешевский, написавший о книге «От Эдена до Вавилона» целую статью, указал, между прочим, на «противоречивые отношения» автора с библейскими именами: Шет, но Сифлянская генеалогия, Шем, но семиты, Ноах, но Ноев Ковчег. Трудно не согласиться с Лазарем Вениаминовичем: такая невольная чехарда может и в самом деле создать некоторую путаницу в голове читателя. Автор старался быть как можно строже в выборе вариантов имен библейских героев. Однако полностью указанного затруднения преодолеть все-таки не удалось. Ведь помимо устойчивых словосочетаний (вроде «Сифлянской генеалогии» или «Ноева Ковчега») возникают еще проблемы при цитировании. В разных изданиях имя отца Авраама, например, имеет различные варианты написания: Терах, Фара, Фараг и другие. В некоторых местах книги на этот счет имеются специальные авторские ремарки.

Автор выражает свою безмерную признательность, всем, кто словом или делом проявил свое участие – профессору Михаилу Анатольевичу Членову, поэту и публицисту Лазарю Вениаминовичу Шерешевскому, историку, прозаику, поэту Фаине Гримберг, московскому журналисту Юлии Рахаевой, художнику и литератору из Нью-Йорка Славе Полищуку, председателю Федерации союзов писателей Израиля Эфраиму Бауху и особенно, иерусалимскому писателю Дине Рубинной, первой оказавшей автору значительную поддержку, а также историку Насте Подборской за технико-компьютерное содействие в работе.

2005

КНИГА ПЕРВАЯ
ОТ ЭДЕНА ДО ВАВИЛОНА
ОЧЕРКИ МИФОЛОГИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ ИУДЕЙСКОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ

МЕЖДУ МОЛОТОМ И НАКОВАЛЬНЕЙ ИСТОРИИ

В ПОИСКАХ ЭДЕНА

Священная Книга евреев Тора, известная в христианском мире как Пятикнижие Моисея, повествует о Сотворении человека в первой главе книги Берэшит (Бытие), что в переводе с иврита означает «Вначале». История эта не велика по объему, она занимает не многим более двух страниц книжного текста. Поразительно, что в таком небольшом рассказе уместились многие фундаментальные основы духовной культуры человечества.

В первом фрагменте второго раздела (стихи 1–5), начиная со слов «И закончены были небо и земля, и все воинство их» речь идет о Шестом дне Творения, когда собственно и был сформирован человек как единый в своей сущности объект. Следующий фрагмент возвращает нас к Третьему дню Творения, где говорится о создании сада в Эдене, а затем Автор Писания вновь возвращается к Шестому дню. Если не понять, что стихи с 5-го по 16-й второго раздела представляют собой «вставную новеллу», повествование потеряет всякий смысл.

Как явствует из текста, человеку в Эдене предстояло стать участником двух событиях: во-первых, выслушать наказ Всевышнего о том, плоды каких деревьев сада есть можно, а какие нельзя, а во-вторых, наречь имена всякой живности, которую Всевышний «образовал» и «привел» к человеку именно для этой цели. Лишь затем Он произвел разделение человеческого существа на две его сущности (ипостаси) – мужскую и женскую. Третья глава вмещает одну из самых популярных новелл в истории человеческой культуры – об обольщении Хавы змием и об изгнании первых людей из сада Эдена.

С историко-мифологической точки зрения в тексте этого рассказа нас интересуют две проблемы, от решения которых будут зависеть многие существенные последствия описанных событий. Первая: когда произошло Сотворение человека? Вторая: где оно произошло?

При ответе на первый вопрос было бы слишком рискованно, да и затруднительно следовать традициям видных церковных авторитетов прошлого. Дата Сотворения мира, к которой обычно приурочивали Сотворение человека, расходится, например, у таких видных ученых как Блаженный Иероним (3491 год до н. э.) и епископ Феофил (5969 год до н. э.) почти на две с половиной тысячи лет. При этом следует помнить, что существует около двухсот различных версий толкования даты Сотворения мира. Самая распространенная сегодня, иудейская версия относит исходное событие истории человечества к 3761 году до н. э., то есть около 6000 лет назад.

Однако, такое привычное и естественное понятие как «год», некогда исчисленное астрономами и, казалось бы, данное нам сегодня в ощущениях, исторически совершенно неадекватно и, пожалуй, даже не состоятельно. Вглядываясь в Пятикнижие, мы чувствуем, что, чем дальше движемся в глубь веков, тем больше растягивается время. Мы не знаем истинных масштабов этого расширения, мы можем о них только догадываться. Читая историю Адама и Хавы, мы подсознательно ощущаем ее значительную временную протяженность, несмотря на то, что впервые встречаемся в тексте с историческим периодом, выраженным в «годах», лишь в сообщении о рождении их третьего сына Шета. До этого события никакой «числовой привязки» в тексте мы не обнаруживаем. Далее мы узнаем об огромной продолжительности жизни библейских патриархов, нам сообщается также о том, что срок человеческой жизни затем был сокращен до 120 лет. Но что это означает: что именно было изменено – структура времени или качество его течения – мы не знаем.

Как же, в самом деле, можно исчислить «год», если историческое время в разные периоды длится явно по-разному? Ученые свидетельствуют, что одна и та же пещера могла непрерывно служить пристанищем людей в течение долгих тысячелетий. В течение долгих тысячелетий они изготовляли и использовали одинаковые орудия труда, ели одинаковую пищу, прикрывали тела одинаковой одеждой. А ну-ка представьте себе уровень материального состояния общества во времена детства ваших родителей, ваших дедушек и бабушек: за какую-то сотню лет материальная культура человечества изменилась до неузнаваемости. А тогда проходило несколько тысячелетий, сменялись сотни поколений людей, а материальных перемен в жизни не происходило. Каким же было течение исторического времени?

Ученые отмечают, что анализ древних документов показывает: прежние представления о времени резко отличались от нынешних. Вплоть до ХШ-ХIV веков приборы для измерения времени были предметами роскоши. Секундное деление приборов, просто необходимое для астрономических наблюдений, вообще появилось сравнительно недавно. Да и многие приверженцы так называемого мистического времени утверждали, что те же самые временные отрезки, которые используются для измерения земного времени, приобретают совершенно иную протяженность, когда применяются для измерения библейских событий. Видный ученый древности Блаженный Августин, например, пытаясь определить длительность истории человечества, приравнивал каждый день Творения к тысячелетию. Выдающийся мыслитель современного ортодоксального иудаизма раввин Адин Штайнзальц считает, что протяженность событий, описанных в первой главе Книги Бытия, равна двум тысячелетиям.

Принято считать, что легенда об Эдене родилась в недрах так называемой Убейдской культуры, которая была прямой предшественницей великих цивилизаций южной Месопотамии. Первые земледельческие поселения здесь возникают достаточно поздно – лишь в VI тысячелетии до н. э., в то время как на прилегающих территориях, в предгорьях Загроса, в Анатолии и Иерихоне, земли обрабатывались уже не менее пяти тысяч лет. Археологи называют эти поселения убейдскими по имени небольшого холма Эль-Убейд неподалеку от древнего города Ура, к югу от современного Багдада. Причину такого «опоздания» ученые видят в том, что некогда вся территория южной Месопотамии была затоплена водами Персидского залива и, следовательно, не пригодна для обитания. Есть, однако, мнение, что поселения здесь все-таки были, но впоследствии их занесло многометровыми толщами грунта. Как бы там ни было, но более ранних следов жизнедеятельности человека в этом районе не обнаружено.

Судя по всему, люди не селились здесь из-за нездорового климата, а также из-за отсутствия каких бы то ни было полезных ископаемых. Здесь не было даже камня, а значит, и необходимого материала для изготовления орудий. И все-таки люди сюда пришли. Откуда?

Археологи обнаружили, что в V тысячелетии до н. э. на восточном побережье Аравии проживали родственные «убейдцам» племена. Об этом свидетельствуют некоторые черты их материального уклада и, особенно, керамика – чаши, кувшины, кубки, изготовленные из зеленовато-желтой глины и расписанные красновато-коричневыми и черными геометрическими узорами. Можно было предположить, что родина «убейдцев» где-то на юге, вероятно, на аравийском побережье Персидского залива. Однако анализ «убейдской керамики» Аравии показал, что при всем сходстве возраст ее все же несколько моложе керамических изделий южной Месопотамии. Стало быть, речь скорее должна идти о миграции с севера на юг, а не с юга на север.

Когда убейдские земледельцы стали осваивать долину Тигра и Ефрата, в северной Месопотамии процветала высокоразвитая Тель-Халафская цивилизация, о которой речь впереди. Хотя сегодня нет прямых свидетельств о местонахождении прародины «убейдцев», все говорит о том, что они почти наверняка пришли с севера – с предгорий Загроса, восточной Анатолии, северной Месопотамии. Только там уже в течение нескольких тысячелетий развивались земледельческие и скотоводческие поселения, именно там впервые началось храмовое строительство, и зародился культ бога-быка, получивший в последствии широкое распространение в Шумере и Вавилоне. Ведь прошло всего тысячу лет после появления первых поселенцев в дельте великих рек Месопотамии, и здесь выросли невиданные в мире города с дворцами, храмами и библиотеками. Одним словом, многие, пусть косвенные, факты свидетельствуют о том, что Убейдская культура как-то связана с культурой Тель-Халафа, которая, как мы скоро увидим, в свою очередь тесно связана с более ранней Натуфийской культурой в Палестине. Следующим звеном этой многотысячелетней цепи событий стало установление деловых и культурных контактов «убейдцев» с поселениями на востоке Аравийского полуострова.

Именно там, неподалеку от побережья, на острове Бахрейн, согласно древним поверьям, находилась «сказочная страна Дильмун», реальное существование которой сегодня можно считать доказанным. Ученые пришли к выводу, что начало регулярных деловых связей между Месопотамией и восточно-аравийским регионом относится к самому раннему периоду становления шумерской цивилизации. Но, вероятно, еще задолго до этого в Двуречьи возникают легенды о райской южной «стране света».

В поэме «Энки и Нинхурсаг», написанной на глиняной табличке и найденной при археологических раскопках древнего Шумера, есть прямые указания на совершенно особое положение «страны Дильмун» в религиозных представлениях Месопотамии. Поэма начинается своеобразным гимном:

«Священная страна Дильмун, непорочная страна Дильмун,

Чистая страна Дильмун, священная страна Дильмун."

И далее:

В Дильмуне не каркает ворон,

Не кричит дикая курица,

Не убивает лев,

Не хватает ягненка волк,

Нет диких псов, пожирающих козлят…

Нет больных, говорящих «у меня болят глаза»,

Нет больных, говорящих «у меня болит голова»,

Нет старух, говорящих «я старуха»,

Нет стариков, говорящих «я старик».^[1]

Одним словом, рай…

Такие воззрения древних объясняются, по-видимому, особыми природными условиями острова Бахрейн. На фоне окружающей пустыни его ландшафт выглядит впечатляюще: обширные рощи финиковых пальм, цветущие сады, многочисленные источники пресной воды, иногда появляющиеся на поверхность прямо со дна моря. На протяжении тысячелетий люди не могли понять, откуда берется вода, питающая здешние оазисы. Разумеется, они считали ее «даром богов».

В поэме «Энки и Нинхурсаг» одно из главных божеств шумерского пантеона Энки говорит:

«Пусть Уту, пребывающий в небесах,

Доставит тебе сладкую воду из земли,

Из подземных источников вод;

Пусть наполнит водой твои обширные водохранилища,

Чтобы город твой пил из них воду в достатке,

Чтобы Дильмун пил из них воду в достатке…»^[2]

Лишь в наши дни ученые выяснили, что истоки подземных вод удалены на пятьсот – семьсот километров к западу от мест их выхода на поверхность и находятся в глубине Аравийского полуострова. Оттуда, следуя наклону горных пород, вода устремляется под землей по водоносным слоям на восток и юго-восток к пустынным берегам Персидского залива. Горизонт подземных вод снабжает пресноводные источники, которые находят выход на дне моря вдоль Аравийского побережья и прилегающих к нему островов, в том числе и Бахрейнского архипелага.

Этот уникальный природный феномен «страны Дильмун», вероятно, так потряс переселенцев сурового юга Месопотамии, оставил такой неизгладимый след в их сознании, что стал основой более позднего мифа об Эдене, райской страны «золотого века» человечества.

Какие же сведения относительно месторасположения Эдена мы можем почерпнуть из Пятикнижия? Там сказано буквально следующее: «И выходит река из Эдена для орошения сада, и оттуда разделяется и образует четыре главных реки. Имя оной Пишон: она обтекает землю Хавилу, ту, где золото. И золото той земли хорошее, там бдолах (обычно это слово переводится как хрусталь – Л. Г.) и камень оникс. А имя второй реки Гихон: она обтекает землю Куш. Имя третьей реки Хидекель: она течет на восток от Ашшура. Четвертая река Прат» (Б.:10–15).

Заметим: Эден и сад Эдена (ган Эден) – не одно и тоже. Сад Эдена примыкает к Эдену с востока.

Далее мы обнаруживаем в тексте семь топонимов или псевдотопонимов: Пишон, Хавила, Гихон, Куш, Хидекель, Ашшур, Прат. Из них лишь четыре последних ясно ассоциируются с реальными географическими названиями: Куш – с Эфиопией, Хидекель – с рекой Тигр, Ашшур – с Ассирией, Прат – с рекой Ефрат. Три первых наименования, по мнению исследователей, имеют, скорее всего, только символическое значение, отражающее некоторые человеческие страсти и порочные устремления.

Слово «хавила» на иврите означает «роскошь». Землю Хавила, как мы видели, омывает поток Пишон. Слово «пишон» значит «распространение». Согласно толкованию Раши, это «разливающийся», «выходящий из берегов» поток. «Такова характерная черта всякого стремления к обогащению и самовоздвижению через него», – комментирует текст видный современный исследователь Пятикнижия Борис Берман.^[3]

«Бурная и напористая река Гихон – страсть человека к блуду, – продолжает исследователь. – Куш – символ человеческой плоти… Ашшур – символ власти, завоевания, имперства. Название „Хидекель“ указывает на то, как действует душевная похоть властвования. Поток этот с грохотом несется и топит в себе… Название четвертой реки происходит от слова „пара“ – плодиться, давать урожай. Воды Прата плодят, множат и благословляют людей… Прат – плодоносный в глубинном значении плода как должного результата жизни».

Река Прат в тексте не соотносится ни с одной конкретной территорией (землей) ни в топонимическом, ни в символическом смысле. Путь Прата – это, по-видимому, единственный достойный выход из сада Эдена. Никто из первых насельников Эдена – ни Адам, ни тем более Каин – не воспользовались этой дорогой благодати. Зато Авраам, первый Иври, «человек с той стороны реки» – реки Прат, отправился в мир плодоносным путем искателя Божественного откровения.

Наличие символического смысла в «топонимике» Эдена, представленной в Пятикнижии, ни в коей мере не должно заслонять конкретных географических указаний, так или иначе соотносящихся с территорией так называемого Плодородного полумесяца, то есть Месопотамии и прилегающих к ней районов. Простые пространственные ассоциации вновь возвращают нас из Аравии в Двуречье.

КОЛЫБЕЛЬ ЦИВИЛИЗАЦИИ

Некоторые ученые полагают, что несколько самых существенных событий древнейшей истории человечества тесно связаны со сравнительно небольшой территорией суши, которая называется Землей Израиля (Эрец Исраэль). Среди таких фундаментальных событий незапамятной древности, прежде всего, отмечается возникновение человека современного типа. Это вовсе не означает, что в других регионах земного шара не происходило параллельных прогрессивных перемен природы человека. Просто факты, добытые археологами, свидетельствуют в пользу того, что, начиная с периода отдаленного от нас примерно в сто тысяч лет, эти изменения сперва происходили на территории современного Израиля, а уж потом распространялись далее, доходя со временем до весьма отдаленных от нее регионов.

Одним из первых постоянных крытых жилищ человека на земле, по-видимому, следует считать пещеру Ум-Катафа к юго-востоку от Иерусалима. Примерно к этому же времени относится и пещерное поселение Эт-Табун на горе Кармель, которое представляет собой глубокую и высокую нишу, открытую с северной стороны. У входа в грот был найден целый склад орудий, состоящий из почти трех десятков специально спрятанных ручных рубил. Всего же в пещере обнаружено около пятидесяти тысяч изделий, в большинстве вполне готовых к употреблению скребл, рубил, заостренных наконечников, ретушированных отщепов и пластин. Такого количества, качества и разнообразия неолитических орудий, находящихся в одном месте и принадлежащих к одному времени, нигде больше обнаружить не удалось.

Но что особенно важно: в одном из наиболее древних слоев пещеры Эт-Табун были найдены темно-бурые и желтые пятна. Есть все основания полагать, что это первые в человеческой истории остатки очагов, где природный или добытый человеком огонь использовался в течение длительного времени.

Но совсем уж сенсационное открытие было сделано археологами неподалеку от этих мест также на горе Кармель в пещере Эс-Схул, где были обнаружены самые древние из всех известных останков человека современного типа – так называемого палестинского неандертальца. Новые черты его физического облика относятся преимущественно к строению черепа. Высота черепной коробки в среднем близка к высоте черепа современного человека. Лоб менее наклонный, чем обычно у неандертальцев. О склонности к прямохождению, помимо расположения затылочного выступа примерно в той же плоскости, что и у нас, свидетельствует и строение их стопы и позвоночника. Он явно походил на нас с вами, этот наш палестинский предок!

Поистине революционное отличие древних палестинцев от современных им неандертальцев из других регионов заключается в наличие подбородочного выступа – антропологического признака, неразрывно связанного с развитием голосового аппарата. Существует мнение, что именно умение «говорить по-человечески» и есть главный отличительный признак людей современного типа.

Останки первых людей с развитыми подбородками указывают на то, что генеалогическая ветвь современного человека индивидуализировалась, отделившись от основного древа, примерно 70 тысяч лет назад. Не стало ли это началом эпохи Сотворения человека? По данным археологии этот процесс на территории Палестины длился приблизительно 30 тысяч лет и был в основном завершен около 40 тысяч лет назад. Не является ли рассказ о Сотворении человека символическим отражением формирования человеческой личности, впервые начавшейся в Стране Израиля?^[4]

Рождение первой земледельческой культуры на земле ученые также связывают с территорией Эрец Исраэль. Ранние признаки новой формы хозяйствования обнаружены на горе Кармель в гроте Эль-Вад, где сохранились остатки древней стоянки с характерными чертами верхнего палеолита и мезолита, но в то же время с ясно обозначенными новыми, неолитическими тенденциями. Согласно свидетельству археологических данных люди из Эль-Вад носили головные уборы, обильно унизанные украшениями из трубчатых раковин-денталий в виде веера или диадемы. На шее – ожерелья из взаимно чередующихся раковин и попарно расположенных клыков оленя. Узоры из раковин украшали и их одежды.

При отделке орудий труда или охоты они не ограничивались простым геометрическим узором из врезанных линий. На рукояти одного из костяных орудий сегментной формы, возможно, ножа, древний художник в условной манере изобразил фигуру козленка, который поднял вверх голову, что, несомненно, представляет собой зачатки так называемого зооморфного стиля, характерного для евразийского неолита несколько тысячелетий спустя.

Среди находок есть и «круглая скульптура», широко распространенная в последующий период «натуфийского круга». Из куска кальцита скульптор вырезал голову человека с низким лбом, резко очерченным ртом и большими миндалевидными глазами.

Как ни значительны все эти материальные новшества, самым главным революционным завоеванием людей из Эль-Вад явилось то, что среди характерных для мезолита и раннего неолита каменных орудий было найдено более тысячи пластин совершенно необычного для этих материальных культур типа. Они имели ретушированные или зубчатые края, зашлифованные вдоль лезвия. Все они, как впоследствии выяснилось, служили вкладными лезвиями первобытных серпов. В некоторых случаях такие лезвия оказались даже в костяных рукоятках. Среди сенсационных находок Эль-Вад отмечены и костяные мотыжки, а также базальтовые песты и ступы для дробления зерна. А у самого входа в пещеру обнаружены глубокие круглые ямки в скале, которые были, очевидно, приспособлены для размола зерна.

Конечно, сегодня мы вряд ли можем судить о состоянии земледелия в Эль-Вад с какой бы то ни было степенью определенности, но даже этих данных вполне достаточно, чтобы сделать вывод о существовании одной из первых в мире земледельческих культур на территории Эрец Исраэль… около 20 тысяч лет назад.

Материальная культура Эль-Вад несет в себе многие черты, характерные для Кебаранской культуры, которая, в свою очередь, обнаруживает ряд примет, схожих с Натуфийскими комплексами. Кебаранская культура ассоциируется с поселением Эйн-Геве на восточном берегу озера Кинерет. Здесь также обнаружены каменные ступы и песты для толчения зерна, кремневые лезвия типа серпов… Но разительное отличие Эйн-Геве от Эль-Вад заключается в наличии круглых каменных хижин – по-видимому, первых в истории человека постоянных жилищ. С помощью радиоуглеродного метода поселение в Эйн-Геве датируется около 14500 года до н. э. Это означает, что так называемая Неолитическая революция XI–IX тысячелетий до н. э. готовилась как результат длительного процесса, признаки которого обнаружены, впрочем, не только в Палестине, но и в Верхнем Египте и в Западном Иране. Это был резкий скачок в развитии материальной культуры человечества: впервые люди стали жить в домах, выпекать хлеб, разводить домашних животных, то есть начали переходить к цивилизованной жизни.

Ученые свидетельствуют, что Натуфийская культура как следствие Неолитической революции появляется около 11 тысяч лет до н. э. на территории Эрец Исраэль и прилегающих районах «почти в готовом виде, с десятками временных и постоянных поселений, каменной посудой, иногда из базальта или мрамора, искусными орудиями из кремня и кости, многочисленными украшениями, в которых угадываются истоки зооморфного стиля скифов, отдаленного от Натуфийской эпохи десятью тысячами лет».

«Натуфийцы» жили в однотипных круглых домах с основанием из камня, что является одним из самых характерных признаков эпохи. Эта архитектурная традиция существовала здесь несколько тысячелетий. В начале VIII тысячелетия до н. э. здесь происходит резкая смена культур, которая, как полагают, вызвана неким природным катаклизмом, связанным с изменением климата.

Важнейшим событием позднего периода Натуфийской эпохи в Эрец Исраэль следует считать строительство Иерихона, древнейшего города человеческой истории, знаменующего начало становления городской цивилизации: переход от временных жилищ, охоты и собирательства к ирригационному земледелию, строительству каменных укреплений и домов из необожженного кирпича. Большинство историков и археологов датируют ранний Иерихон около 8000 годом до н. э. Однако некоторые полагают, что он гораздо старше: началом его становления следует считать примерно 10000 год до н. э.

Город был окружен огромной стеной, сложенной из камня. Ее толщина доходила до трех метров. О высоте ее можно только догадываться: сохранилось около четырех метров кладки. Перед стеной в скале был вырублен ров шириной более восьми метров и глубиной около двух. Над стеной возвышались массивные башни из каменных плит диаметром до десяти метров. В строительстве использовались каменные блоки, весившие по нескольку тонн каждый. Внутри крепости на площади около двух с половиной гектаров тесно стояли круглые хижины, в которых жили около трех тысяч человек. Для сравнения заметим, что самые большие общины на территории Европы в ту пору насчитывали от ста до двухсот человек, на Среднем Востоке – не более пятисот.

В Иерихоне выращивали ячмень, пшеницу, чечевицу и инжир. Разводили скот. Только имея большие запасы продовольствия, община могла отвлекать от производства продуктов значительные ресурсы, которые позволяли вести столь грандиозное строительство.

Около 7300 года до н. э. так называемый Иерихон-I был разрушен и на его месте появилось новое поселение с домами привычной для нас прямоугольной формы.

А что стало с первой на земле цивилизацией? Неужели так и исчезла без следа, оставив после себя лишь засыпанные землей руины? Данные археологии свидетельствуют, что после многотысячелетнего перерыва круглые дома появляются вновь, но теперь уже в северной Месопотамии, где на V тысячелетие до н. э. приходится расцвет Тель-Халафской культуры, названной так по имени селения Тель-Халаф, расположенного в сирийской части Месопотамии неподалеку от турецкой границы. Это первый в истории пример однородной археологической культуры, распространившейся на огромной территории, включавшей не только северную Месопотамию, но и соседние районы Анатолии и Иранского нагорья. И что еще особенно важно отметить: вместе с каменными изделиями прежних типов здесь впервые обнаруживаются предметы из меди в виде небольших бус… К концу V – началу IV тысячелетий до н. э. круглые постройки и металлические изделия появляются и в Закавказье (в горах Араратских, где высадился Ноах!) и становятся частью археологического комплекса, получившего название «Закавказского энеолита». Человечество вступает в новую эпоху: эру обработки металла – медно-каменный век.

Не свидетельствуют ли эти факты о том, что часть «натуфийцев» каким-то образом смогла уцелеть после природных или иных катастроф, мигрировала на север и северо-восток и понесла с собой древние культурные традиции, заложенные несколько тысячелетий назад на территории Земли Израиля? Данные археологических и антропологических исследований подтверждают, что такое развитие событий можно считать вполне вероятным.

БРАТЬЯ

Все это, по нашему мнению, чрезвычайно важно для толкования истинного смысла событий, рассказанных в Пятикнижии. История Каина, первенца Адама и Хавы, формально занимает в тексте Торе не более одной страницы, но ее фундаментальное значение для понимания основ мифологической истории человечества трудно переоценить.

Если к этому повествованию относиться исключительно как к эпической саге, забыв о ее Боговдохновенном происхождении, тогда мы естественным образом обречем себя на погружение в пучину неразрешимых вопросов… Почему Господь принял дар Эвеля и не принял дар Каина? Каким образом Каин узнал об этом прискорбном для него факте? Почему ревнивец избрал для своего брата такую непомерную кару: ведь до этого времени на земле никто еще не умирал? Как он вообще додумался до убийства и откуда узнал, как его осуществить? Кого боялся Каин, когда на земле, кроме его родителей, никого больше не было? Откуда взялась его жена? Кто были жители города, который он построил?

Если история Каина реальна, то она слишком туманна, если она эмблематична, то слишком грешит банальной дидактикой, если перед нами поэтический образ, то где же кроется его пафос… Только если нам удастся собрать воедино все наши предположения, не забыв при этом о Боговдохновенном происхождении этого сочинения, лишь тогда, возможно, перед нами откроется ничем не замутненная суть. Но это, право же, очень непросто.

«И Адам познал Хаву, жену свою; и она зачала, и родила Каина, и сказала: приобрела я человека с Господом. И еще родила брата его, Эвеля. И был Эвель пастырь овец, а Каин был земледелец» (Б.4:1–3). Так начинается эта история. И уже в этом многообещающем зачине содержится чрезвычайно важная для нас информация. Обратимся к исследованиям Бориса Бермана. «Понятие „канити“ (приобрести себе, сделать своим) придает слову „каин“ объемный смысл. Это понятие восходит к понятию „кана“ (обретать для созидания, отстраивать на воздвигнутом основании)…» Но в то же время, «имя Каин одного происхождения с „кина“ (ревность). „Каин“ вернее всего перевести как „претендующий“, „человек претензии“… Каин есть гнездо („кен“) всего дома Адама, то „основание“, на котором должно было бы отстраиваться все человечество».

Отметим существенную ошибку или неточность общепринятого перевода: Хава говорит не о «человеке» («адам»), а о «муже», «мужчине» («иш») – «приобрела я мужа с Господом» – т. е. не младенца, а мужчину – зрелого, сильного человека.

«Что значит „Эвель“? – говорит далее Б. Берман. – Я перевел бы это имя словом „бренность“. „Эвель“ – это тот, чье существование прерывается, необязательно насильственно, но по самой своей природе». Любопытно, что это самое слово использовано в знаменитом стихе из Книги Коэлет (Экклезиаст) и ошибочно переводится как «суета».

В этих же стихах нам сообщается и о роде занятий обоих братьев: «пастырь овец» и «обрабатывающий землю». Деятельность Каина была более древними и фундаментальным занятием – человек создан Господом, чтобы «работать землю» – более естественным, но и более «приземленным». Из Писания мы знаем, что обычно значительных духовных высот достигали именно пастухи – Авраам, Моисей, Давид.

Дальше речь идет о жертвоприношении братьев. «И было, спустя несколько времени, принес Каин от плодов земли дар Господу. И Эвель также принес из первородных овец своих и из тучных. И Господь обратил внимание на Эвеля и дар его, а на Каина и дар его не обратил внимания; и очень досадно стало Каину и поникло лицо его» (Б.4:3–5).

Не стоило бы придираться к мелочам, но пассаж «спустя несколько времени» в переводе на русский очень уж неизящен и аморфен. В подлиннике (по Берману) – «по концу дней», т. е. по окончанию земледельческого цикла, когда снят урожай. Время принесения жертвы обозначено, стало быть, вполне определенно.

Но что же случилось? Почему Каину стало досадно («сильно загорелось» – Берман)? Что такого необыкновенного произошло? У земледельческих народов, среди которых язычество всегда цвело пышным цветом, обряд жертвоприношения издавна был вполне обычным, рутинным явлением. Сообразно с этими устоявшимися традициями действовал и Каин: «принес от плодов земли» – и все. Совершил необходимый обряд. Формально. Как заведено. Эвель, напротив, выбрал лучшее из того, чем обладал – «из первородных овец своих и из тучных». От души, от сердца. Эвель, таким образом, не просто отдал долг, как это делают язычники, но посвятил себя Господу, причем совершил это не по необходимости (ведь не он старший в семье), а по своему собственному разумению, по своему душевному порыву.

Но в том то и дело, что Каин – первенец, «основа дома Адама». Принесение жертвы – его право и обязанность. Стало быть, в сложившейся ситуации Эвель в глазах старшего брата оказывался узурпатором, покусившимся на первородство. Это первый подобный эпизод в Пятикнижии. В дальнейшем борьба за первородство станет двигателем едва ли не большинства библейских сюжетов. Вспомним Ицхака и Ишмаэля, Иакова и Исава, Иосифа и его братьев… Понятно, что по праву претендующий на первородство Каин был взбешен.

Если до сих пор Господь обращался к человеку как к обобщенному представителю рода («адам»), то теперь впервые он начинает разговор с конкретной человеческой личностью. Сакральный смысл его слов столь всеобщ, что в подлиннике кажется весьма туманным. Чтоб хоть как-то донести его до читателя, переводчики просто вынуждены прибегнуть к интерпретации. «И сказал Господь Каину: отчего досадно тебе? и отчего поникло лицо твое? Ведь если станешь лучше, прощен будешь, а если не станешь лучше, то у входа грех лежит, и к тебе влечение его, но ты будешь господствовать над ним» (Б.4:6–7).

Сначала разберемся со словом «грех». Понятие «хатат», употребленное в подлиннике – это не собственно «грех» («хэт»), скорее возможность совершить грех, которая может быть использована, а может быть и отвергнута. «Хатат» – это влечение греха к человеку: «к тебе влечение его», а не «к нему твое влечение», как в тенденциозных интерпретациях, призванных установить исходную и безусловную греховность Каина. Ничего подобного нет и в помине. Наоборот, «хатат» может и должен быть побежден. «Хатат» лежит («ровец» – разлегся, развалился) у входа (ле петах), т. е. не внутри, а вовне, и поэтому, чтобы эффективно управлять им, надо, разумеется, не пустить его вовнутрь. «Хатат» – не склонность человека к греху, а направленность греха к человеку. И, стало быть, дело самого человека распорядиться своими взаимоотношениями с «хатат». Повторю: мысль эта выражена в подлиннике таким образом, что нам очень трудно воспринять ее в привычной для нас системе координат. Это не раз отмечали серьезные исследователи Пятикнижия, в том числе и выдающийся еврейский философа Мартин Бубер.

Рассказ о трагическом инциденте начинается так: «И сказал Каин Эвелю, брату своему…» (Б.4:8). Эта фраза представляется недосказанной: в каноническом переводе многоточие. В подлиннике знаки препинания отсутствуют. Так что же сказал Каин? Исследователи говорят о пропуске, о лакуне в тексте. Но так ли это? Имеют ли слова Каина хоть какое-нибудь значение для понимания происшедших событий? Нам дали понять: между братьями состоялся разговор, инициатором которого стал Каин. В принципе мыслимы два варианта развития темы: либо Каин прямо высказал брату свои претензии, после чего и возникла ссора, либо, наоборот, хитростью попытался усыпить его бдительность, чтобы нанести упреждающий удар.

Устная традиция дает свою интерпретацию так называемой лакуны в тексте.

«И сказал Каин Эвелю, брату своему:

– Поделим мир между собою.

– Поделим, – согласился Эвель.

Взял Каин землю, а Эвель стада. И условились не затрагивать один владения другого».^[5]

Так состоялся первый в истории раздел движимого и недвижимого имущества. Согласно этой версии, конфликт произошел после того, как Эвель погнал свои стада по земле, которая в результате раздела теперь принадлежала Каину. Каин возмутился, и Эвель в сою очередь предъявил брату претензии, поскольку тот носил одежды из шерсти его овец. Речь, стало быть, идет об имущественном споре. Поскольку никакого правового регламента разрешения подобных споров не существовало, конфликт перерос в трагедию.

«И когда они были в поле, восстал Каин на Эвеля и убил его» (Б.4:8–9).

Устная традиция комментирует это так: «Погнался Каин за Эвелем по холмам и долинам, пока не настиг его. Завязалась борьба. Не выдержал Каин, упал и, прижатый к земле, стал молить о пощаде: „Эвель, брат мой! Нас двое на земле. Умертвив меня, что ты ответишь отцу нашему?“ (В переводе „Агады“ Семена Фруга слово „отец“ написано с маленькой буквы. Но очень сомнительно, чтобы речь здесь шла об Адаме. – Л. Г.) Сжалился Эвель над Каином, освободил его. Встал Каин и убил Эвеля. Медленно, долго убивал его Каин: схватив камень, но не зная, как нанести смертельный удар, он наносил ему побои по всему телу, пока не перешиб ему горло, – и Эвель умер.»^[6]

«Несмотря на то, что Всевышний ввел смерть в существование людей, до сих пор никто еще не умирал, – рассуждает Борис Берман. – Каин не мог видеть смерть, мертвого человека. Да и понимал ли он, что это такое – умереть? И откуда ему было знать, что вообще возможно убить человека, то есть искусственно и насильственно выпустить его душу из тела?… Не ведал Каин тем более и того, каким способом можно „восстать“ на человека, чтобы убить его. В состоянии ли был он хотя бы замыслить убийство? То, что он смог это сделать и сделал, наверняка было для него самого неожиданностью, потрясением».

Несомненно… Но в практической плоскости все видится гораздо проще. Каин доподлинно знал, как умерщвляют скотину. Более того, он почти наверняка видел собственными глазами, как это делает его брат. В этом смысле Эвель сам подсказал убийце путь к собственному уничтожению. Если из сцены убийства, представленной в рассказе Устной традиции, убрать эмоциональные подробности, то получится, что Каин перерезал брату горло каменным ножом, то есть поступил именно так, как в эпоху неолита резали жертвенный скот. И Каин, по своей психологии типичный язычник, просто совершил подобие человеческого жертвоприношения, пользуясь тем, что «бренный» Эвель изначально как бы был предназначен к жертвенному закланию.

Преступление Каина тем и ужасно, что он пренебрег Божественной сущностью человеческой природы. У животного ведь тоже есть душа – «нефеш». Но только у человека есть «нешама» – Божественная душа, внедренная в него Всевышним. Покусившись на нее, человек неизбежно вступает в противоречие с Божественным устройством мироздания.

Во второй раз Господь обращается к Каину уже после совершенного им убийства брата. «И сказал Господь Каину: где Эвель, брат твой? А он сказал: не знаю, разве я сторож брату моему?» (Б.4:9).

Разумеется, в словах Господа речь идет отнюдь не о местонахождения тела. Его слова означают: «Что ты натворил? Ведь ты совершил непоправимое». В ответе Каина содержится ошибка, характерная для большинства переводов. В подлиннике сказано: «я и не знал» (Б. Берман), а это совсем другое дело. Если бы на вопрос «где Эвель?», Каин ответил: «я не знаю», то это означало бы, что он понял слова Господа в прямом смысле: «Куда девался Эвель? Почему его нигде нет?» Каин, мол, хитрит, увиливает от честного ответа… Но это, конечно же, смехотворно. Каин все понял, у него нет и тени надежды, на то, что Господь и в самом деле не ведает, куда запропастился его брат. Каин говорит: «Я и не знал!» Я не знал, что так получится. Я не предполагал, что мои действия приведут к таким ужасным последствиям. Ведь не я, а Ты сторож (точнее, «хранитель») всего земного бытия…

(Сравним с Устной традицией: «Подобно вору, который стал бы возлагать вину на свою стражу, не устерегшую его, Каин говорил:

– Да, я убил брата моего, но не Тобою ли внушено мне это злое дело? Ведь Ты – страж всего сущего на земле…»)^[7]

… Да, я толком не знал, что такое убийство и смерть. Как я мог предполагать, что убиение брата приведет не только к уничтожению «нефеш хая», как это случается с жертвенной скотиной, но и «нешама», связывающей человека с Богом.

«И сказал Он: что ты сделал? голос крови брата твоего вопиет ко мне из земли. И ныне проклят ты от земли, которая отверзла уста свои, чтобы принять кровь брата твоего от руки твоей. Когда ты будешь возделывать землю, она не станет более давать силы своей для тебя; изгнанником и скитальцем будешь ты на земле» (Б.4:10–13).

Эти слова Господа, вероятно, можно понять так: «Дело не в том, чего ты не знал, а в том, что ты сделал. Суть твоего знания заложена в самом устройстве мироздания и в самой природе человека. Поэтому и проклят ты от земли (а не от Господа), от реального естества мира…» Таким образом, труд землепашца отныне для Каина не возможен, ему предрекается какая-то новая судьба, связанная с «изгнанием» и «скитальчеством».

«И сказал Каин Господу: велика вина моя, непростительна. Вот, Ты сгоняешь меня теперь с лица земли, и от лица Твоего я скроюсь, и буду шатающимся скитальцем на земле; и вот всякий, кто встретит, убьет меня» (Б.4:13–14).

После разъяснений Господа Каин наконец-то уяснил в полной мере, что содеял. Вот оно, «каиново раскаянье» – раскаянье под воздействием неопровержимых доводов и улик. Он понял, что возврата к прежней жизни нет. Но вместе с тем, он также понял, что получил некое новое предназначение, по всей вероятности, не осмысленное еще в полной мере, но требующее непременной реализации. Безусловно, Каин хочет хоть как-то «застраховать» свою жизнь: ведь путь к убийству проложен, и где гарантия, что кто-нибудь не захочет расквитаться с беззащитным изгнанником.

Об особой значительности намерений Господа говорит Его ответ. «И сказал ему Господь: за то всякому, кто убьет Каина, отмстится всемеро. И сделал Господь Каину знак, чтобы не убил его всякий, кто встретит его» (Б.4:15–16).

И снова неточность общепринятого перевода все переворачивает с ног на голову: в подлиннике не «сказал ему», а «сказал о нем». Не Каину адресует Господь Свой наказ, ибо это бессмысленно. Он обращается к мирозданию со словами, звучащими как древнее табу. Похоже, что речь идет не только о запрете на убийство самого Каина, но и всех его потомков до седьмого колена.

Знак («от») обычно идентифицируется с одной из букв Имени Господа на лбу Каина. Нам кажется, что такое толкование слишком литературно. Скорее все же речь идет о какой-то материальной форме нового содержания. Неслучайно ведь родилось понятие «каинова печать».

«И ушел Каин от лица Господа, и поселился на земле Нод, к востоку от Эдена» (Б.4:16–17). Земля Нод не идентифицируется ни с каким географическим названием. Считается, что это аллегорическое понятие – Земля Скитания, которое родственно слову «наванад» («скиталец»). Как указывает Б. Берман, в этом слове пропущена его первая часть, означающая собственно «странствие»; осталась вторая («нод» от «над») – «отчуждение».

Уже в изгнании Каин «познал» жену свою, которая родила сына Ханоха. Мы также узнаем об основании города, названного по имени Каинова сына. Вот, собственно, и все сведения, которыми мы располагаем о дальнейшей жизни героя. Далее следует перечень потомков Каина до седьмого колена… Но об этом чуть позже.

Следует помнить, что Автор Писания рассказывает нам только о глобальных событиях становления человеческой природы. Откуда нам знать, что происходило вокруг очерченных для нас границ? Нам поведали лишь о том, что случилось в Эдене, своеобразной лаборатории Всевышнего, устроенной Им для формирования человеческой самости. Даже не в Эдене вообще, а лишь в саду Эдена (ган Эден). О протяженности этих событий во времени мы можем только догадываться, причем с заведомо огромной погрешностью. Географическая идентификация земли Эден хоть и ведется учеными, а все ж остается лишь гипотезой, точнее множеством гипотез, одну из которых мы попытались рассмотреть выше. У нас нет никаких оснований утверждать, что «эденская лаборатория» была единственной. Нельзя исключить, что одновременно или с определенной временной паузой «эксперимент» мог быть повторен или даже умножен. Как бы там ни было, но из текста Пятикнижия мы знаем достоверно, что, помимо Каина и его родителей, на земле существовал как минимум еще один человек – будущая жена Каина, которая не являлась его сестрой. Возможно, у нее были родители, но не исключено, что она была создана Господом каким-то совсем неизвестным нам образом. Наличие этой безымянной женщины делает вполне вероятным существование и других людей на земле. Таким образом, город Ханох, основанный Каином, (возможно, это и был древний Иерихон) не был городом-призраком и имел свое население.

Объяснить смысл легенды о Каине и Эвеле, ученые чаще всего трактуют его как иносказательное отражение начавшегося конфликта между земледельческими и скотоводческими племенами: мол, евреи, сами бывшие скотоводами, воплотили свои обиды в образе пастуха Эвеля, незаслуженно пострадавшего от пахаря Каина. Это весьма трогательное объяснение оказывается и очень наивным. Заблуждение происходит от непонимания «расстановки сил». Нам ведь рассказана история Каина, а не Эвеля: Каин, а не Эвель, единственный допотопный патриарх, кроме Адама и Ноаха, который имеет свою историю в Пятикнижии. Определяя Каина как «изгнанника» и «скитальца», находящегося в то же время под особой защитой Господа, Писание предвосхищает в его лице многотысячелетнюю судьбу еврейского народа… Имя Каин интересно еще и тем, что в отличие от многих имен древности оно имеет совершенно прозрачную этимологию и означает «кузнец».

Как уже отмечалось, к началу V тысячелетия до н. э. человечество вступает в принципиально новую фазу своего развития – эру металлургии. С этого времени все события в его истории в решающей мере будут связаны с овладением искусством обработки металла. По-видимому, легенда о Каине повествует о возникновении группы людей новой, ранее неведомой профессиональной и социальной ориентации – кузнецов. Профессия кузнеца для того периода истории означала тоже, что и авиатор в начале XX века и космонавт – в его середине.

Естественно, древние кузнецы должны были вести бродячую жизнь «скитальцев», перемещая свое производство в зависимости от наличия легко доступной металлической руды и от возможности реализации плодов своего труда. Подверженный многим опасностям, практически беззащитный «изгнанник» должен быть огражден от посягательств словесным императивом – табу: «Всякому, кто убьет Каина, отмстится всемеро», а также охранным знаком, знаменитой «каиновой печатью». Есть разные толкования того, что представляла собой эта «печать»… Но если нечто материальное все же имело место в действительности, то почему бы не предположить, что печать эта была изготовлена из неизвестного в ту пору материала под названием металл как свидетельство особого назначения этого «скитальца» – носителя будущих традиций человеческой истории. Тем более что ранняя металлургия не была связана ни с разработкой месторождений руды, ни даже с поисками самородков; первый на земле металл выплавлялся из «небесных» камней в прямом смысле этого слова – из метеоритов, что, конечно, не могло не связывать кузнечный промысел с промыслом высших сил.

Впоследствии же разведка месторождений с неодолимой неизбежностью диктовала необходимость миграции кузнечного производства сперва на север и северо-восток, а потом и в более отдаленные регионы Евразийского континента. Не случайно ведь одним из главных героев древнего иранского эпоса стал кузнец Каве (видоизмененное «Каин»). Древняя армянская легенда повествует о Куаре и его братьях – основателях городов. Вспомним, что и Каин основал первый город на земле. Любопытно, что в одной из копий Шумерского царского списка, древнейшего памятника истории и культуры Месопотамии, город Куар упоминается в качестве резиденции допотопных царей.

Старинная хазарская крепость Куйяб (обратите внимание на чередование корней ков – куй), впоследствии известная как Киев, согласно легенде, которая приводится в «Повести временных лет», была основана на Днепре тремя братьями Кием, Щеком и Хоривом. Исследователи отмечают: пара «Кий – Щек» похожа на библейскую пару «Каин – Шет» – имена продолжателей рода Адама и Хавы. «… Имя третьего брата, Хорива, – пишет русский историк Георгий Вернадский, – имеет библейское происхождение. Хорив – это русская транскрипция имени Хореб. Имя это связано с названием холма Хоривицы, по-видимому, места поселения хазарских евреев в Киеве».^[8]

Пойдем еще дальше на север… Форма «калев» широко распространена в эстонском языке, в литовском встречаем «калвис» в значении «кузнец», в финском – название эпоса «Калевала». Интересно, что в генеалогиях древнего Израиля среди колена Иуды имя Калев упоминается неоднократно. Несколько раз Калев назван «книзититом», что соответствует потомку рода Кеназ или Кназ, почти наверняка связанному с кенитами (каинитами), потомками Каина. Один из крупных городов северной Сирии до сих пор называется Халеб (в европейском варианте Алеппо). И в этом нет ничего удивительного, если учесть, что в письменных документах II тысячелетия до н. э., обнаруженных в северо-западной Сирии, этническая группа Халеб упоминается рядом с кочевниками Хабиру, часто отождествляемыми с предками евреев. Круг, кажется, замкнулся…

Около 8000 года до н. э. после крушения Натуфийской культуры в Эрец Исраэль дети Каина ушли в свое первое изгнание. Только спустя несколько тысячелетий в разгар эпохи обработки бронзы мы вновь обнаруживаем их следы на «исторической родине».

ПОТОМКИ

Первые признаки новой стадии развития цивилизации, получившей название Энеолита (Халколита) – медно-каменного века, намечаются примерно к середине или даже к концу VII тысячелетия до н. э. и характеризуются становлением культурных комплексов на территории Месопотамии и современного Ирана. Есть все основания полагать, что именно в этот период были заложены основы металлургии, храмовой архитектуры, текстильного производства, на новый, гораздо более высокий, уровень поднялось производство керамики. В это время началось перемещение части населения с Ближнего Востока в Европу – особенно на Балканы и в западное Средиземноморье.

Несмотря на знойный и сухой климат, установившийся в Ближневосточном регионе в результате интенсивного таяния, а затем и полного исчезновения ледников на севере, в предгорных районах широко распространяются очаги земледелия. В некоторых местах здесь влагу давали тающие высокогорные снега. Использовали и воду горных ручьев; их запруживали, орошая таким образом свои поля.

В то же время разведение одомашненных животных нередко давало гораздо больший экономический эффект, чем мотыжное земледелие и тем более охота. В некоторых степных областях племена оставляли земледелие и переходили исключительно к скотоводству. Происходило так называемое первое великое общественное разделение труда.

Скотоводческие племена верхнего неолита и энеолита существенно отличались от своих коллег более позднего времени. Ведь первоначально были одомашнены лишь овцы, козы и свиньи, потом крупный рогатый скот, которые обеспечивали людей мясом, молоком, шерстью и кожей. Но лошадь и верблюд стали домашними значительно позже. Поэтому в ту пору люди еще не могли быстро менять дислокацию своих стойбищ. Как правило, племя обитало на одном месте вплоть до полного истощения пастбищ. Избыточная часть численно возросшего населения со временем вынуждена была переселяться в какой-то другой район. Пастбища скудели, и скотоводы расселялись все дальше и дальше от мест своего первоначального обитания.

По-видимому, уже в V тысячелетии до н. э. в некоторых областях Ближнего Востока человеку становятся известны золото, серебро, олово, свинец и, конечно, медь. Вплоть до появления железа именно медь, – сперва без примесей, а потом и в сплавах с другими металлами, особенно оловом – приобрела решающее значение в хозяйственной жизни людей.

Конечно, кремний или обсидан куда тверже меди. Но даже и в холодном виде медь способна изменять свою форму с помощью ковки, не говоря уже о расплавленной меди, которой можно придать любую форму. Для изготовления шлифованного каменного топора необходимо затратить недели, а то и месяцы напряженного труда. С помощью медных инструментов это можно сделать гораздо быстрее и легче. Медные ножи, топоры, наконечники копий, рыболовные крючки, иглы и многое другое стали более функциональными и легко усовершенствовались. Что же касается труб, проволоки и гвоздей, то всего этого просто невозможно изготовить из камня.

Первые, самые ранние способы выплавки металлов из руды были, разумеется, достаточно примитивными. Руду просто обжигали на костре, а затем нагревали в смеси с древесным углем в плавильных котлах. Из-за несовершенства металлургического производства, а также ввиду сравнительной редкости месторождений руды, доступных поверхностной разработке, медь еще долго не могла вытеснить камень из хозяйственной жизни людей.

Однако постепенное усовершенствование техники выплавки меди помогло значительно улучшить орудия производства. Медные мотыга и лопата позволили людям приступить к строительству оросительных каналов. Становление металлургии дало толчок к развитию ткацкого и гончарного производства. Усложнившиеся технологические процессы потребовали специализации. Началось второе великое общественное разделение труда – отделение ремесла от сельского хозяйства.

Глубинную, духовную сущность этих процессов представляет Автор Писания в легенде о Каине…

Нечего и говорить, что металлическое оружие значительно увеличило военное преимущество тех, кто им обладал. Простые межплеменные столкновения превращаются в настоящие войны. Вот о таком, весьма нежелательном направлении развития истории человека повествует рассказ о потомках Каина, и особенно те стихи, где говорится о клане Лемеха.

Среди наиболее развитых культур, входивших в энеолитический комплекс к началу V тысячелетия до н. э., выделяется Тель-Халафская культура, отличавшаяся необычайным совершенством и богатством керамики. Тель-Халаф расположен на границе современных Сирии и Турции у реки Кобур. Но речь идет не о каком-то одном поселении: впервые в истории человечества мы наблюдаем однородную культуру, охватывающую значительные территории северной Месопотамии, восточной Анатолии и Загросских гор Ирана.

Эпоха Тель-Халафа – время расцвета гончарного производства. Здесь найдено большое количество изящных и разнообразных по форме сосудов, украшенных богатым расписным узором. Местные гончары, кажется, впервые в истории, использовали в работе печи для обжига, температура в которых достигала, вероятно, 1200 градусов. Совершенство форм и орнаментов свидетельствуют о появлении профессиональных гончаров.

Стоит отметить, пожалуй, одно любопытное «новшество» Тель-Халафской цивилизации: здесь обнаружены специально изготовленные печати, которые служили для маркировки принадлежащих хозяину вещей. Некоторые ученые полагают, что именно здесь и тогда впервые на земле появилась частная собственность.

Но самая поразительная особенность Тель-Халафа заключается в наличии круглых построек, как жилых, так и хозяйственных. Как правило, внутрь глинобитных круглоплановых строений ведет широкий коридор. Впрочем, иногда встречаются и дома прямоугольной формы. Но в целом «тель-халафцы» порывают с уже укоренившейся многотысячелетней традицией возведения прямоугольных построек и возвращаются к круглым зданиям, не встречавшихся около трех тысяч лет после падения Иерихона I.

Интересную интерпретацию этих фактов предлагает исследователь еврейской истории Борис Мойшезон. «Группа людей с традицией круглых домов, – пишет он, – как-то выжила в промежутке между 8000 и 6400 годами до н. э., когда одна из таких групп должна была обитать где-то между северной Месопотамией и Закавказьем… Около 6000 года до н. э. начинаются две ясно различимые археологами миграции людей, приверженных к архаической традиции круглых построек. Одна из этих миграций соответствует появлению в северной Месопотамии основателей Тель-Халафской цивилизации. Вторая – приходу в Закавказье основателей культуры Закавказского энеолита…»^[9] Исследователь отмечает, что на сходство обеих групп косвенно указывают и антропологические данные обнаруженных останков.

Раздел 4 Берешит заканчивается родословной Каина – так называемой кенитской генеалогией. Вот она: (Адам) – Каин – Ханох – Ирад – Мехияэль – Метушаэль – Лемех… О семейном клане Лемеха нам сообщаются некоторые важные подробности, и мы вернемся к ним позже. По сути дела на этом разговор о первой родословной на земле исчерпан.

Борис Берман дает следующую интерпретацию кенитской генеалогической линии:

ХАНОХ означает «воспитывает», «обучает», «развивает»; время Ханоха – это эпоха просвещения в худшем смысле этого слова, это «просвещенная» цивилизация, основанная на отчужденности человека от Бога, на бездуховном, автономном от Бога развитии;

ИРАД – значит «горожанин», от слова «ир», в понятии «ирад» есть оттенок самоволия и упрямства; время Ирада – это эпоха порочной, самодовлеющей урбанизации всего человеческого бытия (по-видимому, речь идет о расцвете городской цивилизации, противостоящей первоначальной пастушеской идиллии «ган Эден» и последующих шатров Авраама и его потомков);

МЕХИЯЭЛЬ – тот, в котором стерт Бог: эпоха тотальной урбанизации переросла в эпоху атеизма;

МЕТУШАЭЛЬ – призывающий к себе народные массы, взывающий к толпе и побуждающий ее действовать; эпоха атеизма перерастает, таким образом, в эпоху взбаламученных народных толп, стихийных непродуктивных преобразований;

И, наконец, ЛЕМЕХ: время Лемеха – это эпоха несчастья, страха и насилия…

Впрочем, в Пятикнижии сказано лишь, что Лемех взял себе в жены двух женщин – Аду и Циллу. Ада родила двух сыновей – Иавала, «отца всех живущих в шатрах со стадами», и Иувала, «отца всех играющих на киноре и свиреле». Двое детей было и у Циллы: сын Тувал-Каин (иными словами, Тувал-кузнец), «шлифующий и кующий всякую медь и железо», и дочь Наама, о которой здесь нам ничего не сообщается, но из устной традиции известно, что эта женщина впоследствии стала женой знаменитого Ноаха.

Отметим, что пара «Иавал – Тувал-Каин» похожа на пару «Эвель – Каин» и, следовательно, речь снова идет о скотоводах и кузнецах. И еще: в одной из первых, принципиальнейших легенд Пятикнижия наряду с важнейшими формами человеческой деятельности, такими как скотоводство и кузнечный промысел, стоит музыкальное творчество…

Далее приводится речение Лемеха, обращенное к своим женам, в котором вождь клана пытается объясниться в каких-то своих проступках, по-видимому, весьма серьезных… Устная традиция разъясняет суть трагических событий, произошедших во времена Лемеха. Оказывается, по роковому стечению обстоятельств он убил своего пращура престарелого Каина, а затем и своего собственного сына Тувал-Каина. Узнав об этом, Ада и Цилла в ужасе отказываются от мужа. В словах Лемеха звучат и угроза, и оправдание одновременно. Торжественность момента подчеркивается неожиданным переходом повествования на «высокий штиль». Вот как передает этот монолог Борис Берман:

«Слушайте моего голоса, жены Лемеха,

Внемлите моему речению,

Ибо мужа убил в рану мне,

И дитя (мальчика) в поражение мне.

Если дважды семь Каину месть,

То Лемеху – семижды семь»

(Б.4:23,24).

Б. Берман разъясняет смысл слов Лемеха: «Пусть я убил и пращура, и сына, и кого угодно, – ну и что? Каин за то же самое наказан через семь поколений. Да еще Господь предупредил, чтоб никто не смел его тронуть. И это Каин, символ убийства, а я всего лишь Лемех. Мне, Лемеху, отмстится „семижды семь“, то есть в столь отдаленные времена, что это сейчас не имеет значения… Лемех вызывающе демонстративно разрешает себе убийство. Безответственность Лемеха перед Богом дошла до степени цинизма».

Впрочем, в традиционном переводе смысл этого места заметно отличается от варианта, предложенного Борисом Берманом. Обычно слова Лемеха передают так: «… Мужа убил я за рану мне, и отрока за язву мне. Если Каин отмщен будет в семеро, то Лемех в семьдесят семь раз». В контексте сведений Устной традиции эти слова можно понять следующим образом: «Да, я убил и мужа, и отрока за причиненный мне ущерб… Если уж Каин, убивший безвинного брата, по словам Господа, будет отмщен „в семеро“, то за мою голову Он взыщет во много раз суровее…»

Очевидно, Лемех пытается уйти от возмездия, угрожая кому-то (вероятно, родственникам) кровной местью… Как бы там ни было, перед нами еще один убийца в роде человеческом. И эта экстремальная модель поведения грозит стать рутинной, что, по-видимому, и случится в преддверии Потопа.

Другой конспект сценария развития человеческого рода представлен Автором Писания в так называемой сифлянской генеалогии, с которой начинается раздел 5 Берешит. Вот она: (Адам) – Шет – Энош – Кейнан – Маалальэль – Иеред – Ханох – Метушелах – Лемех… Сын Лемеха Ноах как бы открывает собой новую эру духовной истории человечества, а потому, очевидно, речь здесь идет уже не столько о потомках Шета, сколько о предках Ноаха. Складывается впечатление, что в обеих генеалогиях разыгрывается один и тот же сценарий, но в разных постановках. По сути дела вторая попытка основать человеческий род базируется на Эноше. Недаром люди порой называются в Пятикнижии не по имени Адама или Шета, а по имени Эноша – «эношим». Приняв во внимание этот факт, мы обнаружим, значительное сходство обеих генеалогий.

По мнению Бориса Мойшезона, «совпадений» здесь так много, что перед нами всего лишь разные устные варианты одной и той же эпической традиции. «Учитывая смысловые совпадения имен Адам и Энош, мы видим, что обе линии отличаются лишь незначительными вариациями в именах, а также порядком их расположения: Адам – Энош, Каин – Кейнан, Ханох – Маалальэль, Ирад – Иеред, Мехияэль – Ханох, Метушаэль – Метушелах, Лемех – Лемех. Такого рода деформации неизбежны при устной передаче».

Конечно, версия Б. Мойшезона небезосновательна, но в то же время она не лишена определенных натяжек. Например, имена Ирад и Иеред действительно похожи, но их этимология совершенно различна: Ирад, как мы уже видели, связано со словом «ир» – город, а Иеред – с понятиями «спуск», «опускание», даже «медленное падение». Впрочем, как посмотреть: не есть ли это две стороны одной и той же медали.

У нас, разумеется, есть основание задуматься: не об одном и том же Лемехе идет речь в обеих генеалогиях? Впрочем, Устная традиция сообщает нам о том, что женой Ноаха стала Наама из рода кенитов, дочь Лемеха I. Следовательно, оба рода так или иначе сливаются в один.

Это обстоятельство очень важно иметь в виду, поскольку кенитская генеалогия не дает нам никаких временных привязок, в ней вообще отсутствует указание на какие бы то ни было отрезки времени. Сифлянская генеалогия, наоборот, всякий раз скрупулезно подчеркивает, на каком году жизни у отца родился первенец, сколько лет прожил отец после его рождения и, наконец, в каком возрасте отец ушел в мир иной. Если предположить, что оба рода – кенитский и сифлянский – существовали параллельно (а к этому имеются достаточные основания), то это означает, что один и другой Лемехи были современниками (если, конечно, речь не идет об одном и том же человеке). Нетрудно, таким образом, подсчитать, что события их жизни относятся к рубежу IV и III тысячелетий до н. э. по привычному для нас летоисчислению.

ВОЗВРАЩЕНИЕ

К началу IV тысячелетия до н. э. на территории Земли Израиля вновь обнаруживаются традиции, связанные с постройкой круглых домов и имеющие свою историю в культурах Натуфийского круга, Тель-Халафа и Закавказского энеолита. Подземные и полуподземные жилища часто округлой формы характерны для некоторых поселений Гассул-Беершевской культуры в северном Негеве. Но ее связь с предыдущими культурными ареалами, особенно с Закавказским энеолитом, обнаруживается не только в типе построек, но в некоторых элементах керамики и особенностях медных сплавов. Здесь найдены базальтовые сосуды очень искусной выделки; их форма, а также некоторые особенности керамики свидетельствуют о связи с Тель-Халафом. Красочные росписи зданий «Гассула» связаны с узорами, близкими к Тель-Халафскому орнаменту. Уровень металлургии Гассул-Беершевской культуры очень высок для своего времени. Поэтому Б. Мойшезон готов отождествить ее создателей «с одним из кланов „первых кузнецов“, по каким-то причинам решившим поселиться в Эрец Исраэль и даже построившим храм в Эйн-Геве неподалеку от Мертвого моря».

«Кажется весьма вероятным, – продолжает он, – что „клан кузнецов“ Гассул-Беершевской культуры ответвился от той же группы с традицией архитектуры круглых домов, что и творцы Тель-Халафа и Закавказского энеолита… Другими словами, „клан кузнецов“ генетически восходит к „Натуфийскому кругу“. Впрочем, распространение каменной посуды и наличие круглых домов в Гассуле сами по себе непосредственно ассоциируются с Натуфийской традицией. Миграцию „клана кузнецов“, создавших Гассул-Беершевскую культуру, можно интерпретировать как попытку репатриации этнической группы, когда-то вовлеченной в Неолитическую революцию на территории Страны Израиля и жившей вдалеке от нее в течение трех тысяч лет».

В одной из библейских книг, Книге Иова, есть совершенно неожиданные строки, в которых речь идет о разработке месторождений металлической руды: «Так! у серебра есть источная жила, и у золота место, где его плавят. Железо получают из земли; из камня выплавляется медь. Человек полагает предел тьме и тщательно разыскивает камень во мраке и тени смертной. Вырывают рудоносный колодезь в местах забытых ногою, спускаются вглубь и зыблются вдали от людей». (Иов 28:1–4)

Совершенно очевидно, что Иов, которому принадлежат эти слова, был не понаслышке знаком с геологоразведкой и горнодобычей, а стало быть, вероятно, и сам принадлежал к «клану кузнецов»; многие детали его рассказа просто недоступны для человека со стороны.

Яков Кумок, автор эссе об Иове, пишет: «Серебро выдалбливали из жил каменными молотками, золото, по всей видимости, собирали в россыпях и переплавляли в слитки. То же самое производили с медью, а железо выламывали в расщелинах и оврагах. Потом глыбы подвергали обработке… Освещая себе путь факелом, а то и лучиной древний рудознатец протискивался между скалами, куда не проникают солнечные лучи… Рудознатцы „били штреки“ – вертикальные или наклонные колодцы – и, спускаясь на люльках, „висели и зыбились“, отбивали куски породы, складывали в корзины, а те уж на веревках поднимали наверх их товарищи».^[10]

И эти-то воистину каторжные работы многие века определяли магистральную линию развития человеческой цивилизации!

Над датировкой Книги Иова до сих пор спорят ученые и, видимо, еще долго будут спорить. Но никто не сомневается, что это одна из древнейших книг Библии: есть все основания полагать, что устные традиции истории Иова восходят едва ли не к домоисеевым временам…

Гассул-Беершевская культура исчезла около 4000 года до н. э. Ее конец, видится в одном контексте с гибелью других соседних культур энеолитического комплекса, вызванной, по-видимому, серьезной природной катастрофой, легшей в основу сказаний о Потопе. Хозяйственная деятельность человека на территории Месопотамии и Леванта не то чтобы замирает окончательно, но, во всяком случае, уровень металлургического производства теперь не идет ни в какое сравнение с уровнем предшествующей эпохи. Правда, уже в начале IV тысячелетия до н. э. рядом с Месопотамией появляется весьма развитая культура с высоким уровнем металлургии, керамики и сельского хозяйства; Кура-Аракская культура в Закавказье несомненно связана с Закавказским энеолитом и по наличию круглых домов, и по ряду элементов керамики. В то же время, как отмечают исследователи, общий стиль Кура-Аракских поселений, уклад их хозяйственной жизни и быта, для которого характерно сочетание скотоводства с земледелием, специальные ямы для хранения зерна, очаги внутри домов, повсеместное использование изделий из металла сходен с картиной жизни Гассул-Беершевской культуры.

«Допустимо предположить, – пишет Борис Мойшезон, – что пришлая группа, давшая толчок развитию Кура-Аракской культуры, соответствует миграции в Закавказье из Гассул-Беершевского ареала, датируемой примерно 4000 г. до н. э… Быть может, именно это переселение отражено в библейском рассказе о Всемирном потопе и ковчеге Ноя, остановившемся в горах Араратских».

Около 3600 года до н. э. в северной части Эрец Исраэль появляется серая лощеная керамика, получившая название Ездрелонской, которая очень схожа с керамикой Кура-Аракской культуры. В то же время некоторые сосуды Ездрелонской керамики почти в точности повторяют форму некоторых каменных Гассул-Беершевских ваз. Судя по некоторым данным, к середине IV тысячелетия кланы уже известных нам мигрантов вновь появляются в Леванте.

К началу III тысячелетия до н. э. на Синае и в Негеве кочует племя или группа кланов кенитов. После 2900 года до н. э. в их распоряжении находился довольно крупный город неподалеку от современного Арада, который был разрушен около 2700 года до н. э. В XI веке до н. э. на этом месте возникает небольшое поселение со святилищем, несомненно принадлежащим кенитам.

Храм в Араде – первое из когда-либо обнаруженных при раскопках святилищ времен израильтян. Его ориентация и общая планировка во многом напоминают Храм Соломона в Иерусалиме, построенный почти век спустя. Но еще больше святилище сходно с описанием Скинии в пустыне. Некоторые исследователи подчеркивают особый вклад кенитов в развитие религиозных идей Израиля вплоть до того, что само слово «Яхве», возможно, кенитского происхождения.

Согласно традиции кланы кенитов восходят к тестю Моисея жрецу медианитов Ховаву (Итро). О поселении кенитов в Иудее сказано: «Сыны тестя Моисея, кениты, пошли из города Пальм (скорее всего, одно из названий Иерихона) с сынами Иехуды в пустыню иудейскую, в Негев-Арад» (Суд.1:16), т. е. к принадлежащему им святилищу, где, как предполагают, служили жрецы рода Ховава.

В период Судей от клана Ховава отделилось семейство кенита Хевера и переселилось на север в район Изреельской долины, где, как мы видели, жили древние традиции Ездрелонской керамики, характерные для быта «клана кузнецов». Во времена Деборы жена Хевера Яхель помогла израильтянам, убив Ханаанейского полководца Сисру. В царствование Саула были известны «кенитский Негев» и «города кенитов» к югу от Иудеи. Примерно в это же время завершается процесс слияния кенитов с иудеями, имевших давние родовые, деловые и духовные связи.

Но на этом история Каина и его потомков не кончается. Имя Каина – первого человека родившегося от людей, первого убийцы человеческого рода – не забыто до сих пор. Деятельность Каина, связанная со строительством городов и обработкой металлов, стала подлинной основой земной цивилизации, определившей само ее существование, а может быть, и проклятье.

ВТОРАЯ ПОПЫТКА ИЛИ ИСТОРИЯ НОАХА

СИФЛЯНСКАЯ ГЕНЕАЛОГИЯ

Эта библейская генеалогия названа по имени третьего сына Адама Шета, в христианской традиции Сифа. Имя Шет означает «фундамент», подлинную основу человеческого рода.

Внимательному читателю Сифлянская генеалогия предоставляет куда больший простор для размышления, чем предыдущая, Кенитская. Ведь в ней впервые в Пятикнижии обозначены числовые значения времени, и таким образом с помощью простой арифметики можно вычислить, например, период, который прошел от Сотворения человека до Потопа.

В связи с этим следовало бы принять во внимание еще одно соображение: потомки Каина и потомки Шета живут на земле рядом, а значит, как-то должны взаимодействовать друг с другом. Более того, от Адама и Каина до эпохи Лемеха I и его потомков (Иавал – Иувал – Тувал-Каин – Наама), когда, судя по всему, в человеческой природе произошли некие серьезные генетические и нравственные изменения – семь поколений. Ровно столько же – семь поколений – от Эноша до Лемеха II. А значит, кениты и сифляне существовали не только рядом, но и параллельно.

Почему мы повели счет сифлян не от Шета, казалось бы, подлинного родоначальника, а от его сына Эноша? Потому что только после сообщения о рождении у Шета сына и о наречении ему имени Энош начинается так называемая «сефер толдот» – «Книга порождений человека» или Книга Бытия. Похоже, что все события, описанные до этого, были лишь предисловием.

Итак:

Адам – Энош

Каин – Кейнан

Ханох – Малаалэль

Ирад – Иеред

Мехияэль – Ханох

Метушаэль – Метушелах

Лемех (Иавал и т. д.) – Лемех (Ноах)

Нетрудно подсчитать, что события допотопной истории человечества происходили на протяжении 1656 лет. Долгожитель Метушелах (Мафусаил – в христианской традиции) дожил до Потопа, пережив своего сына Лемеха, умершего за пять лет до катаклизма и видевшего, как Ноах строит Ковчег.

По мере перечисления патриархов-сифлян мы чувствуем, как земля заполняется людьми, ибо формула «родил сынов и дочерей» повторяется рядом с каждым именем. Таким образом, мы имеем дело не с именами отдельных личностей, а с наименованиями целых поколений.

О каждом из патриархов мы получаем информацию по определенной, единообразной схеме: «число лет жизни отца до рождения первенца», «имя первенца», «число лет от рождения первенца до смерти его отца», формула «родил сынов и дочерей», «суммарное число лет жизни» и, наконец, слова «и он умер».

Такой порядок нарушается лишь единожды, когда речь заходит о сыне Иереда Ханохе (Енох – в христианской традиции). Автор Писания говорит о нем: «И жил Ханох шестьдесят пять лет, и родил Метушелаха» (Б.5:21–22). И вдруг: «И ходил Ханох перед Богом по рождении Метушелаха триста лет, и родил сынов и дочерей. И было всех дней Ханоха триста шестьдесят пять лет». И вновь загадочная фраза: «И ходил Ханох перед Богом; и не стало его, ибо Бог взял его» (Б.5:24–25). Эти стихи породили бесконечное число толкований и легли в основу множества легенд о Ханохе – Енохе, герое разных народов и конфессий.

Cрок жизни Ханоха, 365 лет, почему-то значительно меньше, чем у его предков и потомков: так, например, его отец Иеред прожил 962 года, сын Метушелах – 969. Да и само число лет его жизни ассоциируется с солнечным годом. О чем это говорит? Или вот эти странные слова: «и не стало его, ибо Бог взял его». Почему только его? Почему о Ханохе не сказано, как про остальных, что «он умер»? Сказано: «веэйнену» – «и нет его».

Устная традиция евреев отвечает на эти вопросы пространным рассказом Агады. Ханох уединился от мира и проводил дни свои в молитве, пока однажды не воззвал к нему Ангел Божий. Ангел послал Ханоха к людям с поучениями: «какими путями ходить и делать дела угодные Господу».

Ханох покинул свое жилище. Люди стали собираться к нему со всей земли, чтобы послушать его проповеди. Более того, народы сделали его своим царем, приходили к нему с поклоном и, разумеется, благоговейно внимали его речам. «Творя суд и милость в народе», Ханох царствовал 243 года.

Однажды, во время одной из таких проповедей к Ханоху снова воззвал Ангел Божий и возвестил ему, что решено призвать его на небо для поучения «небожителей» подобно тому, как он это делал на земле. Люди, слушавшие в эти минуты Ханоха, подняли глаза и увидели в небе исполинского коня, который спускался на землю. Ханох объяснил удивленным людям, что конь этот послан за ним, поскольку наступило время покинуть землю навсегда.

Вскоре конь опустился на землю и стал перед Ханохом. Тогда мудрец решил, что, прежде чем будет отозван с земли окончательно, он прочитает еще одну, последнюю, проповедь всем желающим услышать слово Божие. «Собрались к Ханоху все люди с их вождями и правителями и весь день тот слушали наставления в мудрости, знании и страхе Божием; и заключил Ханох мир между всеми людьми, после чего сел на коня и поехал шагом неторопливым». Легенда сообщает, что собрались тогда около восьмисот тысяч человек. Весь день они шли за Ханохом.

Несмотря на то, что Ханох призвал своих последователей разойтись по домам, толпа шла за ним целую неделю. Ханох, как мог, старался убедить оставшихся людей уйти, но они его не слушались. «И вот налетела буря… Огненная колесница с конями огненными появилась в вихре – и вознесся Ханох на небо». Как потом оказалось, вся местность вокруг была покрыта льдом и снегом безо всяких признаков жизни.^[11]

В этом рассказе, как видим, Ханох предстает несомненным праведником и выдающимся законоучителем. Однако в Устной традиции зафиксирована и другая точка зрения, которая подвергает серьезному сомнению праведность Ханоха, говорит о его «двуликости», а слова «Бог взял его» истолковывает как обыкновенную смерть. А вот и знаменитый комментарий Раши: «Праведником был он, но не стоек, и мог повернуть к злодейству. Поэтому поспешил Всевышний удалить его и дал ему умереть раньше его времени. Поэтому в Писании иначе говорится о его смерти – не стало его в мире, и он не достиг полноты лет».^[12]

Не меньший интерес комментаторов вызывает фигура сына Ханоха Метушелаха. Впрочем, информация, которую приводит о нем Писание, вписывается в обычную схему, принятую для всех прочих патриархов-сифлян. Просто Метушелах прожил самую долгую жизнь среди всех библейских героев, и его фантастический возраст буквально завораживает впечатлительных читателей.

Имя Метушелах обычно интерпретируется как «поражающий мечом»: речь, разумеется, идет о злых духах. Есть даже указание на то, что знаменитый инцидент между сыновьями Ицхака, связанный с борьбой за первородство, имел в своей основе гораздо более серьезное основание, чем это принято думать: предметом торга была не столько пресловутая «чечевичная похлебка», сколько одна из самых чудесных вещей на земле – легендарный меч Метушелаха, каким-то образом попавший в руки Иакова.

По одной из версий устной традиции Метушелах доходил до пределов земли, чтобы узнать от своего отца Ханоха о предстоящем Потопе и чудесном спасении своего внука Ноаха. Другая история повествует о том, что Потоп был даже отсрочен из-за семидневного траура по умершему патриарху.

Однако, не ясно: если предпотопные поколения имели таких замечательных лидеров, как Ханох и Метушелах, то что же тогда вызвало глубокое разочарование Творца, заставившее Его предпринять фактически кардинальную смену сущности человеческой природы?

Ответ на этот вопрос дает Борис Берман, который утверждает, что «Энош» – тяжело больной (в нравственном отношении) человек, это также и человек, склонный к насилию, вся жизнь которого оборачивается для него наказанием («онеш»). Таким образом, по мнению исследователя, факторы нравственной болезни, вины и возмездия заложены в основании сифлянских поколений.

Имя сына Эноша, Кейнан, связано с именем Каин смысловым значение «обретения». Но «кейнан» – это все же скорее «обретение имущества». Духовно ущербное поколение Эноша логично породило поколение стяжателей, «служителей мамоны», всеми силами нацеленное на приобретение капитала.

Следующее поколение – поколение Маалальэля, «славящего Бога», «восхваляющего Его». Но вряд ли речь идет о духовном ренессансе. Скорее всего, это эпоха поверхностного восприятия религиозных основ, псевдодуховного служения, выражающихся в звуках голоса, а не в глубинах познания и благости свершений.

Все это предрешает последующее падение, выраженное в имени Иеред, что означает «снижение», «спуск», «медленное падение» к духовной пустоте, провал к низшей точке человеческой духовности.

Любопытно, что Иеред назвал своего сына, также как и Каин, Ханохом. Это значит, что вновь пришла пора восстановления, воспитания и просвещения. Но слова «ходить с Богом» Берман понимает как «носить Бога в себе, для себя, в некотором особо выбранном ограниченном пространстве души».

«О Ханохе не сказано, как про остальных, что „он умер“, – рассуждает исследователь. – По одному из преданий Ханох живым попал в Сад Эдена. Но хорошо ли и нужно ли земному человеку попадать живым туда? Положим, Ханох, уйдя от мира, достиг таких вершин, которых никто из смертных не достигал. И что же? – „И нет его“. Тут слышна оценка Ханоха и его заслуг».

Очевидно, поколение Ханоха тесно связано с поколением его сына Метушелаха. «В этом поколении, – поясняет Б. Берман, – главенствовали те, кто в одиночестве медитации усовершенствовали свой дух и тело, не признавая никакой другой деятельности и внутренней работы… Последователи Ханоха и Метушелаха противопоставляли себя распутным „сынам человеческим“, как назывались люди последнего каинианского поколения, и выделяли себя в отдельный от всех человеческий род, называя себя „сынами Божьими“. В допотопные времена эти „сыны Божьи“ были судьями, духовными вождями и высшими нравственными авторитетами в своих поколениях».

Все эти обстоятельства прямо или косвенно подготовили так называемое допотопное растление человечества, случившееся при жизни поколения последнего допотопного сифлянского патриарха Лемеха, сына Метушелаха, и, судя по всему, современника другого Лемеха – кенита. Не похоже, чтобы на трагический ход событий влияли какие-то «падшие Ангелы», спустившиеся с небес для совращения землян. Скорее всего, суть трагедии в самой природе человека.

ДОПОТОПНОЕ РАСТЛЕНИЕ

«И было, когда люди начали умножаться на земле, и дочери родились у них; и увидели сыны великих дочерей человеческих, что красивы они, и брали себе жен, каких выбирали. И сказал Господь: да не борется дух мой в человеке вечно, потому что он плоть; пусть будут дни его сто двадцать лет. Исполины были на земле в то время, и после того, как сыны великих стали входить к дочерям человеческим, и они рожали им: это богатыри, издревле люди знаменитые» (Б.6:2–4).

Эти стихи являются частью вставного фрагмента, разрывающего повествование «Сефер толдот», в том месте, где речь идет о рождении сынов Ноаха и являющегося своеобразным комментарием к последовавшим вскоре событиям. В этом фрагменте Автор Писания объясняет причины, вызвавшие Потоп. Речь идет о третьем критическом эпизоде допотопной истории человечества, если считать первым – инцидент в Саду Эдена, а вторым – убийство Эвеля Каином.

Так что же все-таки произошло? Судя по всему, речь идет о каком-то значительном демографическом взрыве («люди начали умножаться на земле»), причем, преимущественно за счет роста женской рождаемости. «Создалась предельно напряженная сексуальная и психологическая атмосфера», – замечает Борис Берман.

Кто виноват в происшедшем? Кто такие, эти «сыны великих» и «дочери человеческие» – «бней ха-элохим» и «бнот ха-адам»?

Адам в Пятикнижие – не только имя собственное, но и обозначение существ, принадлежащих к человеческому роду. Стало быть, «бнот ха-адам» – просто женщины, но в данном случае подчеркнута их генетическая связь с земными корнями («адама» – земля).

Относительно понятия «бней ха-элохим» комментаторы придерживаются разных точек зрения. Некоторые, например, полагают, что это ангелы, спустившиеся на землю, наподобие олимпийских богов, прельстившихся женскими прелестями. Такой взгляд на происшедшее донесла до нас и Устная традиция: «Увидели ангелы, павшие с небес, где пребывали в святости, дочерей Каина, которые ходили, обнажив свой срам и накрасив глаза, как блудницы, так что совратились /ангелы/ и взяли из них себе жен…».^[13]

Есть и более красивая версия того же сценария, сохранившаяся в агадических преданиях: "Когда в эпоху, предшествовавшую Потопу, люди, вместо Бога, стали служить идолам, пред лицом Предвечного предстали два ангела, Шемхазай и Азаил. Видя скорбь Господа, они говорили:

– Властитель вселенной! Когда Ты созидал этот мир, не предостерегали ли мы Тебя, говоря: достоин ли человек, чтобы Ты помнил его, и сын праха, чтобы Ты милостью посещал его?

– Что же теперь с миром делать? – сказал Господь.

– Мы найдем для него другое назначение.

– А мне, – отвечал на это Господь, – ведомо и несомненно, что, если бы на земле вместо людей жили вы, ангелы, искушение овладело бы вами еще легче и скорее, чем это случилось с родом человеческим.

– Испытай, Господи, – сказали они, – позволь нам поселиться на земле, и Ты увидишь, как мы возвеличим святое Имя Твое.

Сошли сыны Божии на землю и стали входить к дочерям человеческим, их земной красотой обольщенные".^[14]

Впрочем, талмудическая традиция сохранила и противоположную точку зрения и, как полагают, не менее авторитетную: «И увидели Бней Элоким» – это сыновья Каина, которые были красивы видом и высоки ростом. «И брали себе жен, каких выбирали» и даже замужних, устраняя мужей их, и выбирали их из-за красоты".

Но и это еще не все. Есть мнение, что «бней ха-элохим» – это потомки Шета, люди богобоязненные и богопослушные (шли путями Бога, сохраняли образ Бога), тогда как «бнот ха-адам» – дочери поколений Каина, следовавшие дорогой согрешивших пращуров. Не будем забывать, что всякое Слово Писания объемно в своем значении: «бней ха-элохим» – это еще и «сыны великих», люди наделенные властью и авторитетом, ведь «элоах» означает не только «сильный», «могучий», но и «судья», «правитель».

И все же…"Не боги Олимпа, не космические существа и не демоны растлили Землю и человека на ней, – пишет Борис Берман. – Это сделали те благочестивые и благолепные ученики Ханоха и Метушелаха, которые выделяли себя и звались «сынами Божьими». Это они, праведники старшего поколения, нравственно непререкаемые, имевшие право судить и обладавшие духовной властью, вдруг заразились всеобщей сексуальной напряженностью, эротически прозрели, «увидели» из своего уединения обольстительных каинианок и стали брать их в жены – кого ни выберут, кто только не приглянется им, даже чужих жен, отбирая их у мужей. Понятно, какой пример и какой сигнал подали «сыны Божьи» всем остальным людям, привыкшим почитать их и слушаться".

В результате этих событий последовал беспрецедентный акт. Всевышний устанавливает для человека срок: «Пусть будут дни его сто двадцать лет». Отныне жизнь человеческая приобретает все атрибуты трагической коллизии: бренность, предопределенность, скоротечность… Впрочем, эти слова Всевышнего можно понять двояко: как установление среднего предела человеческой жизни и как определение срока Потопа, после которого человечество перестанет существовать вовсе. В любом случае это последнее предупреждение.

Но что-то в очередной раз сломалось, что-то не сложилось в допотопной человеческой судьбе. Начались какие-то серьезные генетические перемены в самой природе человека.

ИСПОЛИНЫ

После того, как «сыны Божьи» стали «входить» к дочерям человеческим на земле начали рождаться исполины. Раши комментирует: «нефелим», потому что они пали («нафало») и вызвали падение мира. Возможно, слово «нефелим» намекает на некую связь с падением «сынов Божьих». Но в предпотопные годы появились еще и некие «богатыри» («гиборим» – усиленные, укрепленные).

«Каинианские жены „сынов Божьих“ в эпоху Лемеха-второго, – пишет Борис Берман, – рожают „исполинов“ (нефилим), обладавших колоссальной природной силой и энергией. Такие „богатыри“ (гиборим) были известны издревле, искони, когда они, надо полагать, строили великую каинианскую цивилизацию. Таким образом, сыновья „сынов Божьих“ из рода Эноша встали в один ряд с „богатырями“ из рода Каина. Это-то сочетание и объединение „исполинов“ и „богатырей“ решило судьбу допотопного человечества, не использовавшего последнюю возможность исправления». Так генетическая катастрофа перерастает в этическую, а затем и в экологическую. Неплохо было бы эту идею о взаимосвязи всего сущего на земле усвоить некоторым горячим головам нынешней мировой политической элиты.

Устная традиция фиксирует: «От них родились великаны, которые были громадны ростом и простирали руки свои на грабеж и разбой, а также пролилась кровь. Сказано: И там (в земле Ханаанской) видели мы исполинов (Бм.13;33). А ведь уже здесь сказано: Исполины были на земле…»^[15] Исполины появляются на страницах Пятикнижия еще дважды – в рассказе о жителях страны Ханаан. Когда в самом начале своих странствий Моисей посылает разведчиков на территорию, контролируемую ханаанеями, те возвращаются к нему со следующим донесением: «… А весь народ, который мы видели на ней, люди великорослые. Там же видели мы исполинов, сынов Анака, из исполинов; и были мы в глазах своих саранчей, такими же были мы в их глазах» (Бм.13;33). Что можно понять из этого донесения? Да только то, что люди Моисей перепуганы до смерти, а у страха, что называется, глаза велики.

Вернувшись в Ханаан много лет спустя и разгромив аммореев, израильтяне стремительно двинулись на север и завоевали царство Башан. При описании этой военной компании, по-деловому строгом и кратком, неожиданно упоминается «железный одр» башанского царя-исполина Ога. Более того, указано его точное место расположения и размеры. «Ибо только Ог, царь башанский, остался из исполинов. Вот одр его, одр железный, он ведь в Раббе сынов Аммоновых: девять локтей длина его и четыре локтя ширина его, по локтю возмужалого» (Дв.3;11), т. е. взрослого человека. Иными словами, одр имел более четырех метров в длину и около двух в ширину.

Исследуя область Иордана, ученые-археологи обнаружили здесь древние мегалитические сооружения – огромные гробницы обычно сложенные из вертикально поставленных каменных плит, перекрытых сверху массивными горизонтальными блоками. Известны и многогранные строения, сложенные из одиннадцати – шестнадцати плит в виде башни с кровлей. Каждая из плит весит иногда десятки тонн. Эти грандиозные сооружения, получившие название дольменов, распространены во многих регионах Евразии, особенно, в Средиземноморье, на Атлантическом побережье Европы, в Крыму, на Кавказе и даже в Индии и на островах южных морей.

Назначение дольменов точно не известно. Однако, маловероятно, чтобы они могли служить жилищем. Строения, как правило, закрыты со всех сторон, лишь небольшое отверстие ведет внутрь этого каменного ящика. Пролезть в такое отверстие человеку трудно. Но полезная площадь дольмена обычно не уступает размерам древних жилищ человека. Скорее всего, они все же служили для захоронения останков, впрочем, не исключено и какое-то иное культовое назначение. Возраст некоторых из них не менее пяти тысяч лет.

В начале нынешнего века немецкие ученые обнаружили неподалеку от Раббат-Аммана («в Раббе сынов Аммоновых»), нынешней столицы Иордании, дольмен поразительно напоминающий тот, что описан в тексте Пятикнижия. Даже размеры приблизительно совпадают. Одр Ога сложен из базальта, очень твердого серо-черного камня, что вполне вероятно могло породить ассоциации с металлической конструкцией.

Дальнейшие исследования показали, что подобные дольмены встречаются в Израиле и, особенно, в Иордании часто. На территории, которую в древности занимала «страна исполинов» Башан, их и сегодня несколько сот. К западу от Иордана дольмены встречаются только в окрестностях Хеврона, именно там, где разведчики Моисея видели «исполинов». Если даже они и не встретили их «живьем», то наверняка могли слышать легенды и воспоминания о них, подкрепленные видом «исполинских гробниц».

Так кто же такие эти исполины («нефилим», «гиборим», «рефаим»)? «Возможно, это были люди гораздо более высокого роста, чем коренное население, обитавшее на берегах Иордана, – пишет немецкий исследователь Вернер Келлер. – Несомненно, что этой местности сохранилась память о людях высокого роста, оставивших чрезвычайно глубокое и стойкое впечатление; эта память, по-видимому, отразилась в Библии».^[16]

Колоритную фигуру царя-исполина Ога мы встречаем и в легендах устной традиции, причем, в мифологических пластах относящихся к гораздо более позднему времени Авраама. Согласно преданию, в 2023 году от Сотворения мира в Сидимской долине, ныне покрытой водами Мертвого моря, произошла битва соединенного 184-тысячного войска четырех государств, возглавляемого царем Элама, с военными дружинами пяти городов Ханаана Сдома, Аморры, Адма, Цваима и Цоара, в которой последние потерпели сокрушительное поражение. Богатые города были разграблены, а жители их угнаны в рабство. Этой печальной участи не избежал и племянник Авраама Лот. Так вот, оказывается, именно великан Ог, участвовавший в Сидимском сражении на стороне сдомитян, помог Аврааму разработать план нападения на потерявшее бдительность войско победителей и разгромить его малыми силами, имевшимися в распоряжении патриарха. В этой истории Ог назван «одним из потомков „падших ангелов“, выживший после Всемирного потопа».^[17]

Древняя легенда об исполинах оказалась столь устойчивой, что известный французский мистик прошлого столетия Эдуард Шюре всерьез полагал, что предками евреев («ибримов») были некие реальные «гиборимы». Более того, он даже упоминает о предшествующей человечеству «расе гигантов». «В пещерах Тибета, – пишет он, – были найдены гигантские человеческие скелеты… Их относят к первобытному человечеству».^[18]

ВСЕЛЕНСКАЯ КАТАСТРОФА ИЛИ МЕСТНОЕ НАВОДНЕНИЕ?

И увидел Господь, что велико зло человека на земле, и что вся склонность мыслей сердца его только зло во всякое время. И пожалел Господь, что создал человека на земле, и воcскорбел в сердце Своем. (Б.6,5–6)

И Я вот, наведу потоп, воду на землю, чтобы истребить всякую плоть, в которой есть дух жизни, под небесами; все, что на земле, скончается. (Б.6,17)

Потоп представлен в Пятикнижие как следствие и итог морально-этического краха человеческой природы. Это событие несомненно выходит за рамки всякого естественного явления, пусть и глобального. И все-таки в самом описании этого катаклизма есть немало деталей, которые позволяют предположить, что в его основе лежат некоторые реальные события, которые произошли или могли произойти в действительности. Судя по всему, речь идет о какой-то природной катастрофе. В этом, кажется, сходятся все исследователи библейской истории. Но вот масштабы этого события далеко не очевидны. Экстремисты, например, говорят о мировой катастрофе, происшедшей в ранний период человеческой цивилизации и нашедшей свое отражение в исторической памяти многих народов.

Реальность Всемирного потопа не кажется экстремистам абсурдной. Ведь и сегодня 70 процентов поверхности Земли покрыты водой, а суша занимает всего 30 процентов. Более того, 75 процентов запасов пресной воды на Земле сосредоточено в ледниках и полярных ледяных «шапках» планеты. Если растопить весь этот лед, уровень мирового океана существенно повысится; при этом с лица земли исчезнут такие города, как, например, Нью-Йорк и Токио.

Средняя глубина водного массива Земли – 3790 метров, что значительно больше средней высоты суши над уровнем моря, которая составляет лишь 840 метров. Если умножить эти средние цифры на соответствующую площадь поверхности, то получится, что объем мирового океана в 11 раз больше объема суши над уровнем моря. Все эти факты, по мнению апологетов теории мирового катаклизма, представляют Всемирный потоп событием теоретически допустимым, а стало быть, вполне реальным.

Но тогда естественным образом возникает вопрос: куда девались огромные массы воды после Потопа? Ответ экстремистов неожиданно прост: они стекли в морские бассейны. Ведь по некоторым данным науки материки покоятся на отдельных плитах. Движение этих плит вызывает изменение уровня поверхности Земли. В некоторых местах на границах этих плит находятся подводные бездны глубиной более 10 километров. Вполне вероятно, что плиты в какой-то момент сдвинулись (возможно, это было связано с катастрофическими изменениями земной коры во времена Потопа), морское дно опустилось, и образовались огромные впадины, куда и стекла вода.

Если все же подобную возможность принять за реальность, пусть и в общих чертах, то сразу появляется серьезная неувязка: раз Потоп имел на Земле всеобщее или даже очень широкое распространение, стало быть, ученые должны повсюду находить его следы, как их нашел Леонард Вулли в Месопотамии (о чем речь впереди).

Такие следы находят, – отвечают экстремисты, – но истолковывают их неверно. Изменения, которые ученые принимают обычно за следы деятельности ледников, на самом деле являются результатами воздействия водных потоков. Явные, казалось бы, признаки ледниковых периодов на некоторых этапах геологической истории Земли были подвергнуты тщательному анализу, в результате которого во многих случаях их ледниковое происхождение было отвергнуто. Эти образования оказались пластами, оставленными грязевыми потоками, т. е. потоками воды несущими ил, песок и камни по океанскому дну.

Важным доказательством всемирного характера катаклизма является, по мнению экстремистов, повсеместное распространение легенд и преданий о Потопе от Аляски и до островов Океании, включая американских индейцев и аборигенов Австралии. Конечно, все эти рассказы серьезно расходятся в деталях, но практически во всех говорится, что Земля была полностью затоплена водой, и только нескольким ее обитателям удалось спастись. Единственным объяснением повсеместного и стойкого распространения подобных воззрений является то, что Потоп был реальным и действительным событием человеческой истории.

Согласно данным, представленным в Пятикнижии, время Потопа рассчитать довольно просто: он произошел около 1656 года от Сотворения мира или около 2100 года до н. э. Но, принимая эту дату за базовую, мы всерьез рискуем ошибиться, поскольку библейское время не соответствует нашему: оно не линейно. Этот вопрос мы подробно рассмотрели в очерке о Каине и пришли к единственно мыслимому выводу: библейское время расширяется, растягивается по мере продвижения вглубь истории; к сожалению, коэффициент этого изменения нам не известен.

Борис Мойшезон, опираясь на исследования американского востоковеда Джоджа Уолтона, предлагает свою версию исчисления базовой датировки важнейшего события человеческой предыстории. Уникальный исторический документ так называемый Шумерский царский список, сохранившийся до нашего времени на глиняных табличках, так же как и библейские генеалогии, разделяет предысторию на два периода – до– и послепотопный. Как мы уже знаем, из времен, предшествующих Потопу, Пятикнижие сохранило имена десяти патриархов от Адама до Ноаха, а также некоторые сведения об их жизни и, в том числе, ее протяженность. Шумерский царский список указывает, что до Потопа было восемь царей, не называя при этом ни «первого человека», ни «героя Потопа», что соответствует библейскому перечислению имен от Шета до Лемеха в Сифлянской генеалогии. Эти фантастические пятизначные числа составляют загадочную последовательность: 28800, 36000, 43200, 28800, 36000, 28800, 21000, 18600.

Дж. Уолтон предположил, что невероятно длинные сроки правления допотопных шумерских царей возникли в результате того, что более ранние записи, сделанные в десятичной системе счисления, позже были прочтены и переписаны в шестидесятеричной системе, которой, как полагают, пользовались поздние шумеры. Таким образом, «10» из ранних записей позже превратилось в «60», а «100» – в «3600» (=60х60). И соответственно число «28800» (=3600х8) из дошедшего до нас Шумерского списка в более ранних записях было «800» (=100х8). В приведенной последовательности из восьми чисел первые шесть делятся на 3600, также как и сумма двух последних. Таким образом, вновь полученные числа, соответствующие исходным записям (800, 1000, 1200 и т. д.), близки библейским данным о жизни патриархов-сифлян (930, 912, 905 и т. д.).

Итак, в сумме весь период допотопного царствования согласно Шумерскому списку 241200 (=3600х67) преобразуется в 6700 (=100х67). А если годы жизни допотопных патриархов Пятикнижия вслед за Шумерским списком рассматривать как последовательные временные отрезки, соответствующие эпохам или династиям, если не учитывать при этом (как у шумеров) «первого человека» и «героя Потопа», то, сложив соответствующие числа, мы получим промежуток времени в 6695 лет. Библейское число (6695) отличается от шумерского (6700) менее чем на 0,1 процента… Совершенно поразительное совпадение!

Многие ученые полагают (и мы говорили об этом подробно в очерках о Каине), что пролог «культурного человечества» восходит к XI–X тысячелетиям до н. э., когда Натуфийская культура на территории Палестины ознаменовала начало неолитической революции. Только в эту эпоху и могла зародиться историческая память человека как культурно-психологический феномен цивилизованного общества. Только этот рубеж времени, стало быть, может быть признан в качестве точки отсчета общественного процесса, называемого предысторией и историей. Если принять во внимание эти факты, то окажется, что именно конец V – начало IV тысячелетий до н. э. следует признать возможным временем начала Всемирного потопа.

Дают ли археологические исследования основание полагать, что к концу V тысячелетия до н. э. на Земле или по крайней мере на обширных ее регионах происходили какие-то катастрофические события? Ведь если всемирная катастрофа произошла в этот период, – рассуждает Борис Мойшезон, – то археология должна непременно указать на одновременную смену культур в отдаленных друг от друга регионах. Так и есть: исследования ученых подтверждают, что именно около 4000 года до н. э. проходит некая грань, разделяющая два материально-культурных периода – энеолит (или медно-каменный век) и бронзовый век.

На рубеже V и IV тысячелетий до н. э. прекращает свое существование культура Балканского энеолита, развивавшаяся на Балканском полуострове после VII тысячелетия до н. э. Почти одновременно с Балканским развивался и Месопотамский культурный комплекс, исчезнувший к концу V тысячелетия до н. э. К Месопотамскому комплексу географически примыкали Гассул-Беершевская культура в Северном Негеве и Культура расписной керамики на Иранском нагорье, также исчезнувшие в этот период.

Кроме Балканского и Ближневосточного культурных очагов в V тысячелетии до н. э. развивалась цивилизация весьма отдаленная от них географически, но схожая в своей материальной основе – культура расписной керамики Янг-Шао в долине реки Хуанхэ в Китае, также прекратившая свое существование до начала IV тысячелетия до н. э.

По мнению Мойшезона, гибель по меньшей мере трех великих цивилизаций, расположенных в долинах больших рек, стекающих со снежных гор – Дуная, Ефрата – Тигра и Хуанхэ, в одно и то же время, примерно к 4000 году до н. э. свидетельствует о некоей глобальной катастрофе, случившейся в этот период. Но даже если принять версию Мойшезона за основу действительно имевших место на Земле событий, то и тогда не может быть речи о затоплении водой всей поверхности планеты.

При раскопках стоянок каменного века на Южном Урале археологи обратили внимание на то, что тогдашние жители этих мест периодически меняли высоту своих поселений: то они жили на пятнадцати – двадцатиметровых террасах, то спускались в поймы и низины, которые в наше время затопляются водами рек и озер. Анализ этих данных показал, что с X по II тысячелетие до н. э. такие перемены происходили до пяти раз. Так, например, в конце X–IX тысячелетиях до н. э. люди жили на низких, ныне затопляемых местах, но уже на рубеже IX и VIII тысячелетий до н. э. они переселяются на 20–25 метров выше среднего уровня вод в реках и озерах. Но затем в конце VIII–VII тысячелетиях до н. э. поселения снова перемещаются в низины. Анализ пыльцы растений показал, что в такие периоды в регионе стояли жесточайшие засухи, заставлявшие людей менять места своего проживания. Ученые назвали такие явления экологическими кризисами.

Изучение берегов Каспийского моря показало, что в те годы, когда люди переселялись в низины, уровень воды падал на десятки метров. Археологи назвали это явление регрессией. Так в первый экокризис (конец X–IX тысячелетия до н. э.) уровень Каспия упал на 60 метров, а к началу VIII тысячелетия вновь поднялся на 50 метров. Такой подъем вод ученые стали называть трансгрессией. Интересно заметить, что в закрытых водоемах Африки в те же периоды происходили сходные явления.

Нечего и говорить, что экокризисы сильно влияли на жизнь древних людей. Высказывается, например, предположение, что второй экокризис, соответствующий так называемой Мангышлакской регрессии Каспия, способствовал падению культуры Иерихона в конце VIII тысячелетия до н. э. Трансгрессии, наоборот, воспринимались людьми как потопы.

На начало V тысячелетия до н. э. приходится Желалдинская регрессия, когда уровень воды в Каспии упал почти на 45 метров. Это была эпоха 3 экокризиса. Примерно к 4500 году до н. э. в Южной Месопотамии появляются первые поселения культуры Эль-Убейда, которую создали люди, по-видимому, пришедшие сюда с севера – из гористых районов Ирана, где в результате очередного экокризиса, катастрофически ухудшились природные условия для ведения хозяйства. Однако, к концу V тысячелетия до н. э. уровень воды в Каспии начинает подниматься, экокризис заканчивается. На 4000 год до н. э. приходится пик Гаусанской трансгрессии: уровень моря вновь поднимается на десятки метров. В Месопотамии происходит резкое увлажнение климата. В результате каких-то катастрофических перемен в дельтах Ефрата и Тигра Убейдская культура исчезает, освобождая место Шумерской цивилизации.

ВЕЛИКОЕ ОТКРЫТИЕ ЛЕОНАРДА ВУЛЛИ

За исключением раскопанной Генрихом Шлиманом Трои, вероятно, не было в мире более сенсационного археологического открытия, чем обнаружение английским археологом Леонардом Вулли следов Всемирного потопа в Месопотамии. Впрочем, находка Вулли в какой-то мере была случайной, если вообще позволительно говорить о случайности научных открытий.

В ходе своих многолетних работ, начатых в 1926 году, возле возвышенности Тель-Мукайяр неподалеку от дельты великих рек Месопотамии на месте древнего шумерского города Ура Вулли откопал огромный ступенчатый храм – зиккурат, который сохранился до высоты 42-х метров и даже через несколько тысячелетий выглядел грандиозным сооружением. Но и эти выдающиеся находки не стали главным событием экспедиции. К востоку от храма было обнаружено несколько гробниц, располагавшихся одна под другой и оказавшихся настоящими хранилищами материальной культуры того времени. Найденные в них золотые чаши и кубки для вина, кувшины и вазы, бронзовая посуда, перламутровая мозаика, изделия из ляпис-лазури и серебра по своему качеству и богатству превосходили знаменитые клады из гробниц Тутанхамона и Нефертити. Л. Вулли назвал найденные им захоронения Царскими гробницами Ура.

Но помимо всего этого великолепия здесь обнаружилось и нечто такое, что повергло археологов в шок. В склепах были найдены упряжки быков с огромными повозками, нагруженными многочисленными предметами домашней утвари. Рядом находились скелеты людей, на которых сохранились остатки одежды и военных доспехов. В некоторых гробницах было обнаружено до семидесяти человеческих скелетов. При этом не было заметно ни малейших следов того, что эти люди стали жертвами насильственной смерти. Очевидно, все они составляли свиту, добровольно сопровождавшую в загробный мир знатных господ. Исследования показали, что жители Ура на протяжении двух веков хоронили свою знать в таких склепах. Самая нижняя, а стало быть, самая древняя гробница датирована 2800 годом до н. э.

Чтобы убедиться, что раскоп, как говорят археологи, дошел до «материка», Вулли решил заложить на дне этой гробницы небольшую шахту и прокопать ее поглубже. Когда срыли основание последнего склепа, стало очевидно, что ничего неожиданного здесь найти не удастся: кругом был обычный «археологический мусор», характерный для человеческих поселений – остатки распавшихся необожженных кирпичей, золы, черепков. Среди такого же мусора располагались и гробницы. Но вскоре, в слое древесной золы были найдены глиняные таблички с надписями более древними, чем в гробницах. По типу начертания знаков их датировали около 3000 года до н. э., то есть они были на два-три века старше самого древнего захоронения.

Несмотря на то, что ствол шахты уходил все глубже, тип керамики почти не менялся по сравнению с тем, что был обнаружен в гробницах. Следовательно, на протяжении веков никаких радикальных перемен в материальной культуре шумеров не происходило. Этот факт и сам по себе весьма значим для археологов: он свидетельствует о том, что шумерская цивилизация на самых ранних этапах своего существования достигла достаточно высокого технологического уровня.

На глубине около метра все следы человеческого присутствия внезапно исчезли. Остались только речные отложения. Это был ил, который мог появиться только в результате скопления древних наносов Ефрата. Однако, сделав замеры на местности и в шурфе, Вулли убедился, что «чистая почва» находится совсем не там, где ей надлежало быть – слишком высоко: основание шахты, откуда начинался слой ила, располагалось на несколько метров выше уровня реки. Стало быть, это не речные отложения. Но что же тогда? Удовлетворительного ответа не было.

Вулли решил продолжить раскопки и углубить шахту. Землекопы прошли еще два с половиной метра. Ученый ожидал, что вот-вот от ила обнажится «чистая почва». Но не тут-то было. Внезапно появились кремневые осколки и черепки посуды – верные признаки человеческого поселения. Внешний вид и качество керамики значительно изменился: людям еще не был известен гончарный круг. Более того, все орудия, которые теперь стали попадаться археологам, были сделаны из обработанного камня. Значит, здесь все еще господствовал каменный век.

Единственно возможным объяснением таких крупных отложений ила, резко разделивших две эпохи месопотамской цивилизации, могло быть только затопление значительной территории Двуречья. Потоп? Но можно ли всерьез говорить о Всемирном потопе на основании данных, полученных от раскопа лишь одной шахты площадью в один квадратный метр? В следующий сезон Вулли отметил на обнаженном нижнем слое «царского кладбища» прямоугольную площадку 23 на 18 метров и приступил к раскопкам этого котлована, достигнув в итоге глубины 19 метров. «Мы убедились, что потоп действительно был, – писал Леонард Вулли, – и нет нужды доказывать, что именно об этом потопе идет речь в списке царей, в шумерской легенде, а, следовательно, в Ветхом Завете… В Библии говорится, что вода поднялась на 8 метров. По-видимому, так оно и было. Шумерская легенда рассказывает, что люди до потопа жили в тростниковых хижинах. Мы нашли эти хижины в Уре и в Эль-Убейде. Ной построил свой ковчег из легкого дерева, а затем просмолил его битумом. Как раз в самом верхнем слое наносов мы нашли большой ком битума со следами корзины, в которой он хранился. Я сам видел, как природный битум из месторождений Хит в среднем течении Ефрата грузят в такие корзины и отправляют вниз по реке…»^[19]

Вскоре, однако, другой известный археолог Стивен Ленгдон нашел следы потопа выше по Ефрату, на месте древнейшего месопотамского города Киша. Правда, там наносные отложения едва достигали полуметра. Затем в Ниневии был обнаружен «потопный слой» толщиной в полтора-два метра. Подобные находки были сделаны и при раскопках в Уруке и Шурупаке. Однако, все эти отложения, свидетельствующие о значительных наводнениях в Месопотамии, находятся в разных археологических горизонтах и, следовательно, имеют различную датировку, которая по разным данным охватывает период 4000 до 3100 года до н. э. Так какое же из этих наводнений следует признать Всемирным потопом?

Ученые полагают, что потоп Вулли явно не дотягивает до вселенского катаклизма, описанного в Пятикнижии. Но возможно, библейский Потоп был описан как результат серии наводнений, случившейся в Месопотамии на протяжении IV тысячелетия до н. э. Скорее всего, это были последние всплески предшествующего периода высокого стояния вод в мировом океане и бассейнах рек. Уменьшение уровня воды всякий раз на протяжении последних двенадцати тысячелетий сопровождалось такими затухающими колебаниями, «местными потопами», прежде чем окончательно устанавливался низкий уровень вод на длительный период времени от тысячи до двух тысяч лет.

История библейского Потопа, отразила, вероятно, не только воспоминания о крупнейших наводнениях IV тысячелетия до н. э., случившихся в Месопотамии и в других регионах Восточного полушария, но и о гораздо более ранних и, по-видимому, значительно более сильных природных катаклизмах.

Мысленно проведем на карте линию через города Рыбинск, Ржев, Смоленск, Минск… Все, что расположено к северу от этих городов, включая Прибалтику, Скандинавию и Великобританию, всего каких-то пятнадцать – двадцать тысяч лет назад было покрыто слоем льда толщиной в тысячу метров. Впрочем, иногда ледяная толща достигала и двух-трех километров. А площадь ледяного покрова – сотни тысяч квадратных километров. Длина кромки последнего по времени так называемого вюрмско-валдайского ледника в этот период составляла около двух тысяч километров. И все-таки, несмотря на свои циклопические размеры, ледник постепенно таял: край его отступал на 500 метров в год. Но это в среднем, бывало, что ледник даже наступал.

Но вот около двенадцати – тринадцати тысяч лет назад на земле резко повысилась температура. Ученым удалось довольно точно датировать время этих катастрофических перемен: в разных районах мирового океана температура поверхностного слоя воды увеличилась почти одновременно около 10700 года до н. э.

Таянье ледника принесло так много воды в реки и моря, что уровень мирового океана поднялся сразу на десятки метров. Такое увеличение массы воды изменяло очертания континентов. Кое-где, например, в Скандинавии, стала резко подниматься суша, освобожденная от давления тяжелого ледяного щита. Вода затопляла низко лежащие прибрежные области и равнины, уничтожая все живое на своем пути. Не стоит долго распространяться о причинах глобальной экологической катастрофы – это увело бы нас слишком далеко от темы нашего повествования. Ученые предполагают, что она явилась результатом падения одного спутника Земли и появления другого, а возможно, и изменения магнитного полюса Земли и, следовательно, смены земных полюсов.

Как бы там ни было, но именно в XI тысячелетии до н. э. на Ближнем Востоке отмечается резкая смена культур. Наступает эпоха Неолитической революции – время становления культурного человечества, а значит, и отправная точка его исторической памяти. Есть все основания полагать, что именно катастрофические события, связанные с таяньем ледника, случившиеся в разных точках Земли, легли в основу древнейших легенд о вселенской катастрофе. В IV тысячелетии до н. э. в результате новых «малых» катаклизмов они были окончательно оформлены в местные месопотамские легенды о потопе, и, наконец, в величественную библейскую историю о Ноахе и его сыновьях.

МЕСОПОТАМСКИЕ СКАЗАНИЯ О ПОТОПЕ

Из Месопотамии вышли три варианта этой истории. Самая ранняя версия записана на шумерских клинописных табличках, найденных при раскопках одного из самых древних городов Двуречья Ниппура. Несмотря на то, что текст плохо сохранился, все же вполне понятно, что речь идет об истории, в центре которой стоит потоп.

Через бога Энки, покровительствующего людям, о намерении богов уморить человечество с помощью водной стихии становится известно мудрому и набожному правителю города Шуруппака царю Зиусудре. В буквальном переводе с шумерского имя героя означает «нашедший жизнь долгих дней». По совету Энки Зиусудра строит огромное судно, на котором ему удается пережить потоп, длящийся семь дней и ночей. Но, наконец, воссиял солнечный бог Уту, перед которым герой падает ниц, а затем приносит в жертву быка и овцу. После потопа Зиусудра, «спаситель семени человечества», обретает «жизнь как боги» и «вечное дыхание», поселившись на райском острове Тильмун, «где восходит Уту». Несмотря на древность этого варианта сказания, относящегося, возможно, к концу IV тысячелетия до н. э., в нем проявляются вполне отчетливые параллели с библейским текстом: особенно впечатляет мотив благодарственного жертвоприношения героя.

В более поздней, аккадской мифологической традиции история потопа представлена легендой об Атрахасисе («чрезвычайно мудром»), сохранившаяся на клинописных глиняных табличках XVIII–XVII веков до н. э. на аккадском языке. Разумеется, сама легенда гораздо древнее ее записи… После сотворения человека богиней-матерью Мами возмущенный человеческой суетностью и плодовитостью, раздраженный бог Энлиль решает раз и навсегда покончить с этими неугомонными созданиями. Он насылает на людей множество бедствий, но, не добившись желаемого результата, вынужден прибегнуть к потопу. Однако, бог Эйа (аккадский вариант шумерского Энки) предупредил о грозящей опасности царя Атрахасиса и посоветовал ему строить судно, на котором можно было бы спастись от стихии. Атрахасис строит большой корабль, который называется «ладья, сохраняющая жизнь», грузит на него свою семью, своих помощников-корабельщиков, зерно, все свое имущество, а также всех животных, «кто ест траву».

Следует, пожалуй, обратить внимание на слова «о суетности и плодовитости» людей: нет ли здесь намека на какие-то генетические изменения, аналогичные тем, которые указаны в библейской истории о «допотопном растлении»?

Конец легенды об Атрахасисе утрачен, но нетрудно догадаться, что по завершению всех невзгод боги подарят ему вечную жизнь, как это было с Зиусудрой, и как это будет с другим месопотамским «героем потопа» праведным Утнапиштимом.

История Утнапиштима стала известна после многолетней эпопеи, связанной с расшифровкой текста эпоса о Гильгамеше, полная версия которого была записана на нескольких табличках VII века до н. э. и найдена при раскопках Ниневии в середине прошлого столетия. Разумеется, столь поздняя запись нисколько не опровергает глубокую древность этого предания. Имя Гильгамеш аккадского происхождения, но восходит, по-видимому, еще к шумерской форме «Бильга-мес», что означает «пращур-герой». Есть основания полагать, что Гильгамеш – историческая личность: пятый правитель I династии шумерского города Урука конца XXVII – начала XXVI веков до н. э. Очевидно, вскоре после смерти Гильгамеш был обожествлен. Его имя встречается в «царском списке» III династии Ура, где Гильгамеш выступает уже как мифическая личность с фантастически долгим сроком правления и с отцом-демоном. В эпических текстах Гильгамеш – сын урукского царя Лугальбанды и богини Нинсун. Возможно, исторический Гильгамеш был сыном реального правителя и жрицы, представляющей богиню в обряде «священного брака».

Сохранилось пять эпических песен о Гильгамеше, которые восходят, вероятно, к середине III тысячелетия до н. э. Но важнейшее художественно-историческое значение имеет аккадская поэма «О все повидавшем» – одно из самых выдающихся поэтических произведений древневосточной литературы. Она изложена в двенадцати песнях-табличках, одна из которых сквозь тысячелетия доносит до нас очередную месопотамскую версию сказания о потопе.

Решив обрести бессмертие, Гильгамеш отправился в долгое путешествие, полное опасностей и приключений, чтобы найти своего предка Утнапиштима, которому боги даровали вечную жизнь. Гильгамеш надеялся узнать от него тайну бессмертия. Достигнув острова, на котором жил Утнапиштим, Гильгамеш стал расспрашивать его о таинственном «секрете жизни». Оказывается, что давным-давно Утнапиштим жил в городе Шуруппаке на Ефрате и слыл верным почитателем бога Эйа. Когда боги решили уничтожить человечество, вызвав на земле потоп, Эйа заранее предупредил об этом преданного ему Утнапиштима, приказав:

Человек из Шуруппака, сын Убар-туту, снеси жилище, построй корабль;

оставь богатство, ищи жизнь, презри имущество, спасай свою душу!

Погрузи семена всех живущих существ на корабль —

на корабль, который ты построишь.

Эйа указывает Утнапиштиму точные параметры судна: площадь палубы – треть десятины, то есть примерно четверть гектара, высота борта 120 локтей (около 54 метров). Шесть палуб делили его вдоль на семь частей, каждая из которых в свою очередь разделялась вдоль на семь отсеков. Чтобы осмолить судно, Утнапиштиму понадобилось около 80 литров (три меры) смолы. Впрочем, по другой версии Эйа предложил Утнапиштиму строить не корабль, а именно ковчег (вскоре мы узнаем, что это далеко не одно и тоже) в форме куба с ребром 120 локтей. В таком случае площадь одной грани как раз будет составлять четверть гектара.

По уже известной нам схеме вскоре после того, как Утнапиштим поднялся на корабль вместе с семьей и родственниками, мастерами-корабельщиками, помогавшими ему в строительстве судна, а также со «скотом степным и зверьем», поднялась буря, которая не затихала семь дней и семь ночей. Далее следует очень точное описание атмосферных явлений, по которым любой метеоролог легко узнает приближение циклона:

Едва занялось сияние утра,

С основания небес встала черная туча.

Адду гремит в ее середине.

Из-за Адду цепенеет небо,

Что было светлым, во тьму обратилось

.

При этом Утнапиштим упоминает именно южный ветер, который очень точно соотносится с географической ситуацией: Персидский залив, воды которого вторглись в дельту Ефрата и Тигра, как известно, находится к югу от предполагаемого эпицентра катаклизма.

Появление черной тучи и раскатов грома, внезапно наступившая средь белого дня темнота, шквал южного ветра, который гонит гигантские волны – все это составляет типичную картину циклонических вихрей и сегодня часто возникающих в южных широтах на побережье, на островах и, особенно, в долинах с обильными речными наносами. Обычно такие циклоны сопровождаются землетрясениями и проливными дождями.

Что же произошло дальше?

При наступлении дня седьмого

Буря с потоком войну прекратили,

Те, что сражались подобно войску.

Успокоилось море, утих ураган – потоп прекратился.

И все человечество стало глиной!

Плоской, как крыша, сделалась равнина.^[20]

Поразительная достоверность картины, представленной Утнапиштимом, свидетельствует о том, что он сам (или автор, создавший этот образ) был участником событий, о которых рассказывает. Ничего подобного выдумать невозможно: нужно было своими глазами увидеть этот слой глины, словно саван, покрывший весь представимый мир и сравнявший человеческую цивилизацию с землей.

Даже самое поверхностное прочтение текста одиннадцатой таблички эпоса о Гильгамеше не оставляет сомнений в поразительном сходстве этого фрагмента с описанием Всемирного потопа, представленном в Пятикнижии. В обоих случаях катастрофа выглядит как результат вмешательства высших сил; в обоих случаях лишь один человек избран, чтобы спастись вместе с семьей и животными с помощью некоего плавающего на воде сооружения. Оба текста ярко и выразительно повествуют о катастрофических опустошениях, вызванных природной стихией. И в том, и в другом текстах герои «причаливают» к горным вершинам и выпускают птиц, чтобы выяснить метеогидрологическую обстановку. И, наконец, оба героя приносят благодарственные жертвы в честь своего избавления и получают благословение.

На основании этого сходства некоторые исследователи, например, автор знаменитой книги «Библейские сказания» Зенон Косидовский, считают библейскую легенду о Потопе «более поздним заимствованием», едва ли не плагиатом шумерской исторической традиции. При этом они упускают из вида, что совпадение деталей в обоих текстах, пусть и существенное, ни в коем случае не касается внутреннего содержания этих повествований, и тем более никак не затрагивает сакрального смысла Боговдохновенной книги.

В то же время следует помнить, что предки еврейского народа, в недрах которого родились различные эпические пласты Пятикнижия, происходили из Месопотамии, из «долины Шинар» и несомненно участвовали в создании духовных ценностей месопотамской цивилизации. Но Боговдохновенная идея о Всемирном потопе возникла, разумеется, не на пустом месте. Как и шумеро-аккадские легенды, она, конечно же, отражает действительные события IV и начала III тысячелетий до н. э.: серию мощных наводнений, в результате которых воды Персидского залива вторгались на сотни километров вглубь материка, погребая под собой все живое. В то же время древние насельники Двуречья наверняка сохранили в исторической и генетической памяти невиданный природный катаклизм XI–X тысячелетий до н. э., послуживший отправной точкой истории цивилизации.

МИССИЯ

Имя Ноах впервые появляется в Пятикнижии при перечислении потомков Шета, младшего сына Адама. Оно, вместе с именами сынов Ноаха – Шема, Хама и Иефета, завершает список патриархов Сифлянской генеалогии. Здесь сообщается, что глава последнего допотопного поколения Лемех-сифлянин на 182-м году жизни родил сына «и нарек ему имя Ноах».

«Корень NOH обозначает состояние покоя, отсюда NOH – удобный, легкий», – утверждают комментаторы.

Слово «ноах» означает движение, которое обрело смысл и пришло к своему завершению на конечную остановку и в этом смысле «успокоилось», – поясняет Борис Берман.

При рождении Ноаха Лемех произносит многозначительную сентенцию: «Этот утешит нас в работе нашей и в труде рук наших на земле, которую проклял Господь». (Б. 5; 29–30) Особую важность этого события подчеркивает и тот факт, что никто из «героев» Сифлянской генеалогии до этого момента никаких речей не произносил.

Понятие, которое обычно передается словом «труд» (в подлиннике «ицавон»), лучше, наверно, перевести как «скорбь» («От Адама до Авраама») или «страдание» (Б. Берман). То есть – утешит «от дела» (того, которое мы натворили) и от последовавшего как результат «страдания», «скорби». Вот что, по-видимому, имел в виду Лемех.

Рождение Ноаха – событие для нашего повествования ключевое. Поэтому, чтобы ничего не упустить в деталях, обратимся к комментаторам…

«От Адама до Авраама»: «Утешит нас – йенахамену. Корень NHM имеет несколько существенно отличающихся в русском языке значений: а) утешаться, прекращать страдания… б) раскаиваться, изменять мнение…»

Борис Берман: «Изгоняя Адама из Эдена, Бог проклял Землю, и потому человек на Земле проходит Путь „ицавон“, растет через формирующие его дух страдания, в которых, по мысли Лемеха, Ноах приносит утешение людям».

Раши: «Этот утешит нас, то есть снимет с нас мучение рук наших. До Ноаха не было орудий для обработки земли, а он их изготовил. Из-за проклятия Адама земля производила колючки и тернии, когда ее засевали пшеницей, а в дни Ноаха она успокоилась, это и есть «утешит», «успокоит».^[21]

Сообщением о рождении сынов Ноаха Сифлянская генеалогия исчерпывается. Далее следует фрагмент, повествующий о допотопном растлении человечества, который мы рассмотрели выше. И, наконец, начинается следующий раздел Пятикнижия – «Ноах».

И здесь нам снова придется с удивлением обнаружить, до какой степени мы заблуждаемся в понимании смысла текста Писания, когда по привычке легко проглатываем канонический перевод: «Вот житие Ноаха: Ноах был человек праведный, непорочный в поколениях своих: перед Богом ходил Ноах» (Б. 6;9).

Сравним с дословным переводом Бориса Бермана: «Вот (эле) порождения (толдот) Ноаха – Ноах: муж (иш) праведный (цадик), цельный (тамим) был в своих поколениях, с Богом ходил Ноах».

Эта емкая характеристика патриарха, почти формула, – великолепный образец библейского стиля. Далее мы узнаем о «порождениях Ноаха», о его сыновьях и их многочисленном потомстве, ставшем, в конце концов, новым человечеством. Но…

Комментарий Бермана: «Мы знаем, что Ноах родил трех сыновей. И они суть „порождения Ноаха“. Но в особом смысле. „Порождения Ноаха“ – ясно сказано в Торе – есть „Ноах“. Своею жизнью Ноах породил самого себя, стал цадик и тамим, ходил с Богом и „нашел милость“ в его глазах».

А вот еще один любопытный нюанс текста, мимо которого так и хочется пробежать, не останавливаясь. Ноах, оказывается, был (это опять-таки подчеркнуто в тексте) «цадик» и «тамим» именно «в своих поколениях». Почему? Может быть, дело в том, что среди всеобщего нравственного падения это было особенно трудно? А может, он был таковым лишь в контексте особо изощренной гнусности «своего поколения», а живи Ноах в других поколениях, он не заслужил бы такой лестной характеристики? Над этим, право же, стоит подумать.

Кроме самого Ноаха, среди «порождений Ноаха» было и еще нечто немаловажное: «И родил Ноах трех сынов: Шема, Хама и Иефета» (Б. 6;10). Из Сифлянской генеалоги нам известно, что патриарху было в ту пору пятьсот лет. У нас еще будет случай, и не один, поговорить о каждом из братьев. А пока надо бы попытаться ответить на несколько естественно возникающих вопросов. Ну, например: почему у всех патриархов-сифлян, как об этом свидетельствует Сифлянская генеалогия, дети рождались не позже двухсотлетнего возраста, а у Ноаха – аж в пятьсот?

Комментаторы полагают, что Ноах знал, вероятно, от своего деда Метушелаха, о страшном грядущем бедствии, которое повлечет гибель всего допотопного человечества, и потому не желал иметь детей. Женился он фактически по указанию Всевышнего. Женой его, согласно устной традиции, стала Наама, дочь Лемеха-«кенита». Впрочем, здесь ее имя не упоминается.

Далее. Если понимать текст буквально, получается, что дети Ноаха близнецы, ну уж во всяком случае, двое их них. Однако из контекста ясно, что это не так. Согласно комментариям Раши, первым родился Иафет (когда Ноаху было пятьсот лет?), Шем – вторым, а Хам – третьим. Но поскольку Шем родился обрезанным, из уважения к этому чуду его имя при перечислении ставится первым. Впрочем, не всегда: в так называемой Таблице народов (Б. 10;1-32) потомки Шема перечислены последними.

В последующей за тем Семитской генеалогии (Б. 11;10–32) читаем: «Шем ста лет от роду родил Арпахшада, через два года после потопа» (Б. 11;10–11). Значит, во время Потопа Шему было 98 лет. Но нам доподлинно известно, что Потоп случился на шестисотый год жизни Ноаха: указаны точные даты начала и конца катаклизма. Стало быть, Шем родился на свет, когда Ноаху было 502 года. Так может быть, дети Ноаха были погодками и родились в течение трех лет: в 500–502 годы жизни Ноаха, а время их рождения указано лишь приблизительно по привязке к круглой дате. Но тогда получается, что Шем был младшим…

И, наконец, уместным кажется сразу взглянуть на имена, которыми Ноах нарек своих сыновей.

Шем значит «имя». С практической точки зрения, «на Шеме, как и на Адаме, лежит специфическая задача давания имен, то есть осознание сущностей предметов и явлений» (Б. Берман). Но имя «Шем» указывает также на «величие» и «славу». Кроме того, и может быть, это самое главное, в этом имени сокрыт намек на некую особую связь со Всевышним, и на Шема была возложена особая миссия прославления Бога.

С именем Хам на первый взгляд проще. «Хам» означает «теплый», «горячий». Но так же близко к «хом» – смуглый, темный. Объяснение смысла его имени, связанного с тем, что темнокожие потомки Хама заселили Африку, кажется поверхностным, хотя и оно имеет право на существование. Скорее всего, речь вновь следует вести о двойственной природе этого имени: с одной стороны, о душевной теплоте, по мнению Ноаха, столь необходимой людям, а с другой – о необузданном сексуальном темпераменте, который, если опираться на некоторые эпизоды, нашедшие отражение в Устной традиции, все же взял верх над первоначальным замыслом патриарха.

Имя Иефет, по-видимому, родственно понятию «яффе» – прекрасный, красивый, совершенный. Но также сродни корню «PTH» – распространять, расширять. С этим именем, вероятно, связаны и особая предрасположенность к художественному творчеству, и в то же время невиданный по размаху ареал распространения потомков Иефета на огромных территориях к северу от прародины.

Считается, что первое непосредственное обращение Всевышнего к Ноаху произошло за 120 лет до Потопа. Значение этого выдающегося события трудно переоценить. Ведь до этого момента Всевышний говорил только с двумя представителями человеческого рода – Адамом и Каином, и было это около полутора тысяч лет назад по библейскому счету времени. В краткой, но достаточно емкой форме Он излагает свои намерения и объясняет их причину.

«И сказал Бог Ноаху: конец всякой плоти пришел предо Мною, ибо земля наполнилась злодеянием из-за них. И вот я истреблю их с землею» (Б. 6;13–14). Слово «хамас», сказанное Всевышним, вероятно, все же более соответствует понятию «скверна», чем «злодеяние». (Б. Берман) В этих немногих фразах отражен весь смысл неминуемости катастрофы в «терминах» и понятиях, с помощью которых Всевышний нашел нужным объяснить ситуацию Ноаху. Собственно, последние слова, содержащие приговор переполненной скверной системе, произнесены. Добавить к этому нечего. Осталось дать лишь конкретные указания. И первое из них – по строительству грандиозного сооружения, именуемого Ковчегом.

«Сделай себе ковчег из дерева гофэр; с отделениями сделай ковчег и осмоли его внутри и снаружи смолою» (Б. 6;14–15).

Словом «ковчег» в русском языке традиционно передается понятие «тева». Исследователи предполагают, что слово «тева» не семитского происхождения, а, возможно, египетского. В Пятикнижии оно встречается еще раз, когда речь идет о «корзине из тростника, осмоленной асфальтом и смолою», в которой нашли Моше (Моисея). Скорее всего, имеется в виду некое распространенное в ту пору устройство для перемещения по воде.

По преданию Ноах не торопился начать строительство. Сперва он посадил кедры. Ведь «гофэр», судя по всему, не порода деревьев, а наименование материала, потребного для работы. Но даже когда они выросли, он все чего-то тянул, видимо, ожидая, что Господь изменит Свой суровый приговор. Однако ослушаться он все-таки не посмел. О некоторых перипетиях, связанных с «производственным периодом» нам известно из устных преданий, нашедших отражение в Агаде.

«В продолжение ста двадцати лет до потопа Господь предостерегал род человеческий и, не видя ни в ком раскаяния, повелел Ною приступить к сооружению ковчега.

Стал Ной сажать кедровые деревья.

«Для чего тебе эти деревья?» – спрашивали его люди.

Ной отвечал: «Господь решил послать потоп на землю и повелел мне построить ковчег, чтобы спастись от потопа мне и семье моей».

Смеялись над Ноем люди, издевались над ним. Смеялись и шутили люди, видя, как усердно он поливает свои кедры, заботясь об успешном росте их; не переставали смеяться и тогда, когда он, срубив деревья, принялся распиливать их на доски. Все предупреждения были напрасны – и настал потоп».^[22]

Теперь посмотрим, что представляло собой сооружение, которое, благодаря Пятикнижию, и через многие тысячи лет живет в преданиях и легендах под именем Ноева ковчега. Попробуем для начала зримо представить себе его параметры и пропорции.

«И вот как сделаешь его: триста локтей длина ковчега, пятьдесят локтей ширина его и тридцать локтей высота его. Сделай отверстие в ковчеге и в локоть сведи его кверху, и дверь ковчега помести сбоку его; с нижними, вторыми и третьими жилищами сделай его» (Б. 6; 15–17).

Как видим, по традиции размеры Ковчега переводчиками Пятикнижия указаны в «локтях». Локоть – «старинная русская мера длины», как толкует это понятие словарь Ожегова. К немалому удивлению мы обнаружили, что на сегодняшний день мера эта абсолютно не детерминирована в конкретном числовом выражении. В Большом Энциклопедическом словаре она определена как «равная 38–46 см». Восемь сантиметров – огромный разброс значений! В словаре В. Даля читаем о мере от локтевого сгиба до конца среднего перста– 14 вершков. С вершком проще: один и три четверти дюйма – 4,45 см (Ожегов). Стало быть, локоть равен 62,3 см. Час от часу не легче: так 38 см или 62,3?! Право же, о «локтях» лучше сразу забыть и поскорее свериться с подлинником. А там написано: «ама» – некий старинный ближневосточный аналог локтя, по мнению специалистов, равный аж 68 см!

Стало быть, Ковчег представлял собой грандиозную конструкцию длиной более 200 метров, шириной 34 метра и высотой 20 метров. Огромный пенал водоизмещением 136000 тонн! Ошибается тот, кто думает, что Ковчег – это род корабля. Этот прямоугольный параллелепипед не предназначен для водных путешествий, а лишь для дрейфа. Он не годится для перевозок, только – для спасения.

Впрочем, Краткая Еврейская энциклопедия указывает на более скромные размеры Ковчега: 134 м – 22 м – 14 м при водоизмещении около 43 тысяч тонн. «…Он из отдельных ячеек („гнезд“) и имел три яруса (наподобие крытых палуб), в крыше верхнего из которых, было проделано световое окно, а сбоку одного из них дверь, а, может быть, и другие отверстия».

«Метафизическое и мистическое значение этих цифр (речь идет о размерах Ковчега – Л. Г.), – пишет Борис Берман, – предмет кабалистического знания, которое устанавливает, что Мир претворяется самим именем Господа… Сумма всех измерений Ковчега равна гиматрии (сумме числовых значений букв слова) слова „шалом“… Мир-Шалом устроен не совсем так, как прежний Мир-Олам. В новом Мире есть прикрытое защитным козырьком „сияющее окно“, цоhар; это и нечто пропускающее свет через себя, и нечто само сияющее, словно источник света. Этот вход для света охраняет Шалом от уничтожения… Есть в Ковчеге и еще один „вход“ (петах), через который в Шалом может вступить Бог. Вход этот поставлен не в центр Ковчега, как, казалось бы, должно быть в Мире, а „сбоку“ Ковчега. Вход Бога в Мир не с фасада его – не оттуда, откуда люди склонны ожидать Его появление в Мире.

…И Ковчег разделен на три этажа, три мира: пласт нижних гнезд (для отбросов), средний пласт вторых (или вторичных) гнезд для животных и верхний пласт гнезд для человека. И Обитель наша имеет тройственную структуру».

Сообщая Ноаху Свой первоначальный план, Всевышний впервые произносит слово «потоп» – «мабуль»: «И я вот наведу потоп, воду на землю…» (Б. 6;17).

Из контекста ясно, что Потоп-«мабуль» – отнюдь не только грандиозное стихийное бедствие.

Борис Берман: «Мабуль – не только всемирное наводнение, но глубинное перетворение всей живой плоти на земле. Затопившие землю воды – всего лишь одно из явлений Мабуля. Да и само слово „мабуль“ не имеет отношения к потокам воды. Корень этого слова „наваль“; так называется и процесс приведения в негодность, и процесс перехода от жизни к смерти. (…) Мабуль – есть то, что производит увядание жизни…»

«…чтобы истребить всякую плоть, в которой есть дух жизни, под небесами; все, что на земле, скончается» (Б.6;17). Или, может быть, точнее «погибнет» – «иигва».

Борис Берман: «Мабуль – это не естественная природная катастрофа. Воды его – „из-под небес“ и смывают так, что ничего живого не остается. Бог нарушает Завет Свой, поставленный в Шестой День, нарушает его для установления другого Завета – с Ноахом».

Согласно первоначальному плану в Ковчег должны войти Ноах, его сыновья, его жена, жены его сыновей – именно в таком порядке. Кроме того, по две особи «от всего живущего, от всякой плоти» (Б.6;19) – из птиц, из скота, из всех движущихся по земле – «по роду их».

И последнее указание: запастись всякой пищей и собрать к себе. То есть предполагается, что именно Ноах станет хранителем запасов и кормильцем.

Второе обращение Всевышнего к Ноаху существенно отличается от первого указанными в нем деталями. Дата его может быть определена достаточно точно, ибо сказано: «…еще через семь дней я буду изливать дождь на землю…» (Б.7;4). Стало быть, до катастрофы осталась ровно неделя.

Если в первом обращении речь шла о спасении семейства Ноаха, то теперь говорится о его «доме»: «ве-холь байтха», то есть «весь скарб, все приспособления, инструменты, устройства, которые есть в доме человека…» (Б. Берман); иными словами – вся или почти вся допотопная материальная культура должна быть сохранена.

Следующее изменение касается сохранения животного мира. Теперь предписывается взять в ковчег не «от всего живого, от всякой плоти по две», а куда конкретнее: «из всего скота чистого» по семь пар, а из «скота нечистого» – по две. Судя по всему, речь идет, прежде всего, о домашних животных – «беэма». Разумеется, имеется в виду ритуальная чистота, а не гигиеническая. В традиционном переводе почему-то сказано о «самцах и самках», хотя в подлиннике ясно написано: «иш ве ишто», т. е. «муж и его жена». Особо упоминается о «птицах небесных», которых следует взять «по семи пар». Разъясняется также, зачем все это нужно: «…чтобы сохранить семя на всей земле» (Б.7;3).

Ноах предупрежден и о некоторых конкретных деталях бедствия: через семь дней начнется дождь, который продлится 40 дней и 40 ночей и сотрет «все существующие» с лица земли. Речь пока идет не о Потопе («мабуль»), не об обычном дожде («гешем»), а о некоем очистительном ливне («матар»).

Итак, в шестисотлетнем возрасте (это нам не забыли напомнить) Ноах становится участником и важным действующим лицом грандиозного эксперимента по перетворению всей земной природы. Но перед этим Ноах и все члены его семьи вошли в Ковчег в том порядке, как это было указано свыше. Вошли и животные – парами.

Осталось уточнить дату. Вот она: шестисотый год жизни Ноаха, семнадцатый день второго месяца – 17 хешвана 1656 года от Сотворения Мира.

И снова, уже в который раз, настойчиво повторяется один и тот же мотив, очевидно, чрезвычайно важный: вошли в Ковчег – Ноах, сыновья Ноаха Шем, Хам и Иефет, жена Ноаха, три жены его сыновей, все звери по роду их, всяких скот по роду его, все гады, ползающие по земле по роду их, все летающие (насекомые или «летающие гады»?) по роду их и все птицы… Происходит тщательно запланированное и продуманное восстановление так называемого закона лемино – несмешения рода и пола, – нарушенного в допотопной истории земной природы.

В течение первых 40 дней Ковчег все еще стоял на месте, лишь по истечению этого времени он был поднят и унесен водой. И тут в тексте мы встречает любопытную фразу, на первый взгляд кажущуюся бессмысленной: «На пятнадцать локтей вверх поднялась вода, и покрылись горы» (Б.7; 20–21). Речь, конечно, опять идет об «ама», равному по некоторым утверждениям 68 см. «Как же так? – говорят скептики. – Вода поднялась всего на 10 метров, а горы почему-то оказались под водой». Однако элементарные расчеты показывают, что десятиметрового подъема уровня воды в мировом океане вполне достаточно для затопления некоторых земных горных массивов. Цифра, приведенная в Пятикнижии, явно взята не с потолка.

По-видимому, именно в течение первых сорока дней катастрофы на земле была уничтожена всякая «живая плоть». «Стерта», как сказано в тексте, – «…и остался только Ноах и что с ним в ковчеге» (Б.7; 23–24). Вода «усиливалась» на земле 150 дней. Наконец, извержение потоков воды прекратилось – «закрылись источники бездны», – и вода начала убывать. В семнадцатый день седьмого месяца, т. е. 17 нисана, Ковчег «остановился» в горах Араратских. Просто взял и остановился, потому что никаких гор пока видно не было. Вершины гор показались лишь в первый день десятого месяца, т. е. 1 тамуза. Ноах ждал еще 40 дней, прежде чем решился открыть окно…

Как же все это время проходила жизнь в Ковчеге? Об этом дает некоторое представление один из рассказов, зафиксированных Устной традицией. «Двенадцать месяцев пробыл Ноах в ковчеге и за все это время не знал покоя ни днем, ни ночью. Один прокорм разнороднейших обитателей ковчега требовал неимоверного труда и терпения. Одни животные принимали корм в час дня, другие – в два часа, третьи – в три и в четыре; эти – в первую ночную смену, те – в полночь, еще другие – на рассвете. Верблюду давалась солома, слону – древесная листва, оленю – трава и мох, а прожорливому страусу – всякая всячина.

Были и такие животные, которых Ноах и вовсе не знал чем кормить. С хамелеоном был такой случай. Однажды Ноах разрезывал гранатовое яблоко; оно оказалось червивым. Находившийся близко хамелеон стал жадно подбирать выпавших из яблока червяков. С тех пор ему начали давать овощи с червоточиной…»^[23]

Наступил месяц ав, в продолжение которого произошли новые события. Ноах выпустил ворона. Тот отлетел на некоторое расстояние и вернулся. Стало быть, вода еще «не высохла». Что-то, однако, заставляет Ноаха усомниться в результатах рекогносцировки, и он посылает голубя «от себя». Но и голубь – следует великолепно красивая фраза – «не нашел места покоя для ноги своей». Ноах понял, что вода по-прежнему занимает всю поверхность земли. Он ждет еще семь дней. И снова выпускает голубя. Голубь возвращается вечером с сорванным оливковым листом в клюве. Комментариям на это место Книги несть числа. Мы заметим лишь, что голубь с оливковым листом в клюве для всего человечества стал символом возрожденного мира, того самого Мира-Шалом, нашего мира, который основал Ноах. Теперь патриарх понял, что «вода на земле понизилась».

(Послушаем, как звучит этот стих в переводе Б. Бермана: «И она вернулась к нему вечернюю порою, и вот: лист оливы в устах ее. И познал Ноах, что полегчали воды по лицу Земли». Она – голубка, «йона»)

Ноах снова ждет семь дней, и опять выпускает голубя, который более не возвращается. Что же происходит далее? Ничего необычного. Ноах продолжает оставаться в Ковчеге. Проходит месяц элул, а стало быть, ровно год с того момента, как Ноах вошел в Ковчег. 1 тишрея, более месяца спустя после истории с голубем, Ноах снимает с ковчега кровлю и обнаруживает, что «обсохла поверхность земли». Но и после этого он ждет еще почти два месяца до 27 хешвана, пока не устанавливает, что «земля высохла» окончательно. Чувствуется, что Ноах почему-то медлит с выходом из Ковчега. Впрочем, ясно почему. Он ждет указаний Всевышнего. И такие указания являются.

Церемония выхода из Ковчега, как и все прочие детали Спасения и Возрождения оговорены и соблюдены в точности. Поскольку кара, обрушившаяся на допотопные поколения, определенно связана с нарушением закона лемино, то, согласно утверждению традиционалистов, половые отношения в Ковчеге были запрещены. Мы помним, с какой дотошностью и сколько раз был описан порядок входа в Ковчег. Теперь, по указанию Всевышнего, при выходе из ковчега супружеские пары должны воссоединиться; стало быть, запрет снят. В третьем (но первом после Потопа) обращении Всевышнего к Ноаху предписан иной порядок выхода человеческих существ: «Выйди из ковчега ты и жена твоя, и сыновья твои, и жены сынов твоих…» (Б. 8;16).

Но что же мы видим? Люди выходят из Ковчега не в том порядке, как это было предписано, а так, как они входили в него: «И вышел Ноах и сыновья его, и жена его, и жены сынов его с ним» (Б.8;18). Значит ли это, что Ноах ослушался своего Спасителя?

Согласно Устной традиции, впервые выглянув из Ковчега, Ноах увидел страшную картину опустошенной земли. Он был поражен до глубины души и зарыдал: «Что сделал Ты? Как разрушил Ты Мир Свой!» И ответил Бог: «Глупый пастырь! Думать тебе об этом надо было тогда, когда Я предупреждал тебя о грядущем Потопе. Но ты, как услышал, что сам будешь спасен, так успокоился». Мудрецы поясняют этот рассказ притчей: «Когда в комнате холодно, один цадик надевает шубу, а другой разводит огонь. Так вот Ноах – цадик в шубе. Потоп для Ноаха – и наказание, и научение. Целый год, проходя школу самоотречения, он жил в принудительных трудах, всех кормя и обслуживая. Так же как телу Мира необходимо было перетвориться, так же и Ноаху, зерну Мира, нужно было принять наказание и переродиться в Ковчеге… И вот осознал Ноах свою вину, прочувствовал свою самонедостаточность и в глубине раскаянья решил, что ему, недостойному, не должно более рожать сыновей. Поэтому-то он и вышел из Ковчега отдельно от жены».^[24]

Самое время взглянуть и на то, как Борис Мойшезон интерпретирует так называемое Библейское сказание о Потопе в свете своей оригинальной концепции миграции людей клана «первых кузнецов», которых он идентифицирует с предками евреев. Как мы уже говорили, Гассул-Беершевская культура на территории Эрец-Исраэль, как и некоторые другие Халколитические культуры – не только на Ближнем Востоке, но и в других регионах, связанных с великими реками – прекращает свое существование около 4000 года до н. э. Эти события кажутся следствием грандиозной природной катастрофы. После 4000 года до н. э. начинается новая фаза мировой цивилизации – бронзовый век. Причем, его начальная стадия, около первой половины IV тысячелетия до н. э., согласно имеющимся у ученых данным, производит впечатление значительного снижения социальной и производственной активности в Месопотамии и Леванте. Так, керамика, хоть и сохранившая прежние формы, уже не была расписной, изделия металлургического производства почти полностью отсутствуют.

Но в то же время рядом с Месопотамией начинает активно развиваться новый материально-культурный центр в Закавказье с высоким уровнем металлургии и производства керамики, с развитым сельским хозяйством. Зарождение Кура-Аракской культуры датируется около 3900–3800 года до н. э. Она несомненно связана с культурой Закавказского энеолита и по наличию круглых построек, и по некоторым элементам керамики. Вместе с тем, цивилизационный скачок вперед культуры «Кура-Аракс» столь значителен, что он не мог не быть следствием какого-то первоначального толчка, полученного от некоей «пришлой группы» с богатыми культурными традициями и мощным потенциалом.

Для небольших Кура-Аракских поселений характерно сочетание скотоводства и земледелия, наличие специальных ям для хранения зерна, очаги внутри домов, широкое использование изделий из металла. Все это напоминает стиль жизни и хозяйственный облик поселений Гассул-Беершевского региона, восстановленных археологами. Особенно бросается в глаза сходство некоторых элементов керамических изделий.

Все эти факты дают основание предположить, что «пришлая группа, давшая толчок развитию Кура-Аракской культуры, соответствует миграции в Закавказье из Гассул-Беершевского ареала, датируемой примерно 4000 годом до н. э.». Вероятность такой миграции, по мнению Б. Мойшезона, становится еще более значительной, если принять во внимание наличие прежних связей между культурами Закавказского энеолита и «Гассул – Беер-Шевы». «Быть может, – резюмирует ученый, – именно это переселение отражено в библейском рассказе о Всемирном потопе и ковчеге Ноя, остановившемся в горах Араратских».

Если это так, то тогда становится вполне объяснимым бурный рост уровня материального производства в Закавказье, начиная примерно с середины IV тысячелетия до н. э. Исследования некоторых древних поселений в Армении свидетельствуют о том, что в этот период там начала складываться земледельческая культура, в значительной степени связанная с ближневосточными цивилизационными центрами. Подобные поселения, правда, несколько более позднего времени, обнаружены и на Северном Кавказе; и там тоже культурные параллели с Ближним Востоком очевидны. Факт остается фактом: благодаря тесным связям с Ближневосточным регионом уже к началу III тысячелетия до н. э. Кавказ по темпам своего развития значительно опережает другие области Европы.

Не следует забывать, что к этому времени Закавказье становится едва ли не основным центром добычи обсидана, из которого изготовляли орудия и изделия в различных областях Месопотамии. Так Кавказ становится своеобразным материально-культурным мостом между цивилизациями Передней Азией и Европы.

Литература об исследовании Всемирного потопа и Ноева ковчега представляет собой горы томов, на которые потрачены, кажется, целые моря чернил. Полная библиография по этому вопросу, составленная американским историком Аароном Смитом, посвятившим многие годы этой работе, насчитывает 80 тысяч наименований свидетельств, статей, исследований и монографий на 72 языках. Примерно в 70 тысячах так или иначе упоминаются останки Ковчега, якобы, обнаруженные в том или ином месте земного шара. Мы же ограничимся лишь краткой справкой о самых сенсационных «находках» и самых знаменитых «открытиях». Итак…

Гора Арарат, как известно, находится на востоке Турции у границы с Арменией и Ираном. Ее вершина высотой около 4900 метров покрыта снегом. У подножия горы находится небольшая армянская деревня Баязит, жители которой из поколения в поколение передают рассказ о замечательном происшествии, случившимся с местным пастухом, который своими собственными глазами видел на горе огромный деревянный корабль. Вероятно, именно это обстоятельство стало причиной первой экспедиции, отправленной на Арарат еще в прошлом столетии. Самый потрясающий итог турецкой экспедиции заключается в том, что она практически подтвердила слова пастуха: в ее отчете упоминается деревянный нос корабля, который виднелся летом из подтаявшего ледника на южном склоне горы.

Очередное свидетельство о нахождении на горе Арарат останков судна принадлежит видному церковному иерарху д-ру Ноури, который обследовал этот район в 1892 году. По его словам, корабль (или то, что от него осталось) был вморожен в вечные льды и внутри полностью забит снегом, однако снаружи был отчетливо виден борт темно-коричневого цвета.

Во время Первой Мировой войны русский летчик Росковитский заметил со своего аэроплана на южном склоне Арарата останки разбитого корабля больших размеров. Несмотря на военное время, Николай II снарядил поисковую партию в район предполагаемой «находки». Однако все отчеты об этой экспедиции пропали, как полагают, из-за неразберихи в период революции и гражданской войны.

Во время Второй Мировой войны зафиксировано несколько подобных случаев. Американские летчики, в очередной раз «обнаружившие» корабль, передали свой отчет уже известному нам д-ру Смиту, который в 1952 году организовал свою экспедицию на Арарат. Следов Ноева ковчега он не обнаружил, но это нисколько не поколебало его веры достоверную подлинность библейского описания. В том же, 1952 году французский исследователь Жан де Рикер, вдохновленный убежденностью Смита, поднялся на вершину горы, чтобы в свою очередь изучить район. Но он также вернулся ни с чем.

Наконец летом 1955 года французу Фернану Наварре улыбнулась удача: он обнаружил и спустил вниз три фрагмента деревянного бруса, вмерзшего в ледник на вершине горы. Дерево, естественно, подвергли экспертизе и установили, что оно… действительно с Арарата. А вот, что касается его возраста, то здесь определились разные точки зрения. Кое-кто из ученых даже поспешил датировать их возрастом «около пяти тысяч лет». Другие, более авторитетные инстанции ограничились констатацией «древности материала». В любом случае, очевидно, что образцы, добытые неспециалистами и проделавшие столь долгий путь до мест экспертизы, неизбежно должны были подвергнуться загрязнению, препятствующему датировке с какой бы то ни было приемлемой степенью точности. Факт остается фактом: последующие экспедиции на Арарат даже не нашли место, где были обнаружены фрагменты «корабельного бруса».

Интересно, что поиски Ноева ковчега проходили не только на Арарате, но и на горе Агри-Даги, также находящейся неподалеку от бывшей советско-турецкой границы. Некоторые исследователи полагают, что именно эту вершину высотой 5165 метров следует идентифицировать с библейскими «горами Араратскими». И действительно там были найдены некоторые деревянные обломки. Однако возраст их определяется порядка 1500 лет. Это вполне соответствует предположению ученых о том, что, возможно, традиционно связанный с Потопом Агри-Даги считался священным, и поэтому уже в раннюю христианскую эпоху там могли строить пристанища для паломников и жилища для отшельников.

На древних вавилонских клинописных табличках подробно описывается место расположения горы Нацир, где остановилось популярное добиблейское «плавсредство» Унтапиштима. Установлено, что место остановки судна, о котором говорится в Эпосе о Гильгамеше, точно соответствует границе, до которой мог дойти катастрофический циклон, проникший вглубь материка с юга. Если, как можно понять из текста поэмы, жилище Утнапиштима находилось в Шурупаке, в болотистой местности, где Тигр и Ефрат удаляются друг от друга, то тогда приливная волна должна была вынести судно от Персидского залива непосредственно к горам Курдистана. Однако, несмотря на все эти очевидные доводы, ученые никогда не пытались искать корабль в тех местах. Эпос о Гильгамеше далеко отстает в своей популярности от Пятикнижия, в котором все-таки ясно говорится именно о «горах Араратских». Известный исследователь Библии Вернер Келлер, материалами которого мы здесь воспользовались, идентифицирует Арарат с «древней землей Урарту», по его мнению, соотносящуюся «в грубом приближении с территорией современной Армении».

С нашей точки зрения, все попытки разыскания призрачных останков Ковчега, так же как и любых «материальных свидетельств» духовных озарений наших предков, вполне понятны, но заведомо тщетны. Страстное желание увидеть материальное в духовном по-детски наивно: что такое, в самом деле, иллюзия деревянных обломков рядом с реальностью Божественного вдохновения Автора Писания, действительность которого не просто несомненна, но жива и осязаема по сей день!

НАЧАЛО ИСТОРИИ

После Потопа из всей долгой жизни Ноаха (а прожил он 950 лет) в Пятикнижии представлены только два эпизода, каждый из которых вроде бы незначителен по своей временной протяженности, но воистину фундаментален по содержанию и смыслу. Первый из этих эпизодов – жертвоприношение Ноаха – тесно связан с предыдущими событиями Перетворения, не только содержательно, но и психологически. Кажется, что Ноах все еще там, в Ковчеге, посреди океана, переполненный созидательной энергией служения, но, вместе с тем, по мере своих сил он пытается заложить новую основу грядущей человеческой истории.

Собственно описание акта принесения жертвы занимает в Писании всего один стих. Несмотря на лаконичность повествования, по мнению комментаторов, это самое значительное и даже великое деяние Ноаха в продолжение всей его жизни.

«И устроил Ноах жертвенник Господу; взял из всякого скота чистого и из всех птиц чистых, и принес в жертву всесожжения на жертвеннике» (Б. 8; 20).

Институт жертвоприношения, как мы знаем, существовал задолго до Ноаха: принесение жертвы богам – едва ли не центральная составляющая ритуала политеистических культов. В свое время Каин и Эвель тоже приносили жертвы Господу, и мы помним, сколь трагически это закончилось. Почему же основатель послепотопного человечества начинает новую жизнь именно этим актом «допотопного» религиозного сознания? Дело в том, что старый институт жертвоприношения Ноах наполняет качественно новым содержанием. Ведь что такое жертвоприношение в политеистических религиях? Это, прежде всего, попытка умилостивить богов с помощью подношения им даров, если угодно, своеобразный «ченч» по простой схеме: «ты мне, я тебе». Теперь жертвоприношение приобретает возвышенный смысл, оно становится выражением покорности и благодарности Богу, но также, конечно, средством искупления грехов и очищения от скверны. В метафизическом плане жертвоприношение стало служить своеобразным выражением представлений о неразрывности жизни и смерти.

В Пятикнижии различается насколько видов жертвоприношений, каждый из которых имеет свою специфику и выражает определенный смысл. Ноах принес жертву «ола», «олот», что обычно переводится как «всесожжение», но по смыслу, прежде всего, выражает понятие «восхождение». «Ола», в отличие от других жертв, целиком предназначалась Богу и полностью сжигалась на жертвеннике.

Ноах начинает с того, что строит жертвенник. Жертвенник – модель горы, его никогда не делают из одного, цельного камня. Ноах сооружает его, кладя камень на камень, как бы поднимая землю и устремляясь навстречу Богу. Жертвователь возлагает на жертву руки и отождествляет себя с ней. Огонь разделяет духовную и плотскую сути бытия. Душа при этом отделяется и возносится к Господу.

«Принося жертву, – пишет Борис Берман, – человек переживает такой опыт, который он иначе пережить не может и который поднимает его к Господу. Чистое животное на жертвеннике представляет человека, несущим Богу свою жертвенность. Через жертву восхождения человек направляет свое сердце к Господу, все в себе отдает Ему, не оставляя себе ничего. И Господь Сам присоединяет действия жертвоприношения к сознанию, воле, к намерениям души человека. Ноах приносит Господу жертву от всего – „от всякого скота чистого и от всякой чистой птицы“ – от всего земного и за всех, за все человечество, на все поколения вперед. От его жертвы восхождения зависит будущее всего человечества».

Таково непреходящее значение последнего акта трагедии Всемирного потопа и первого акта драмы возрожденного в результате Перетворения человеческого сознания.

Вселенский смысл крайне скупых строк, посвященных жертвоприношению Ноаха, подчеркивается весьма обширным текстовым фрагментом, выражающим реакцию Господа на новые реалии бытия. И особенно значителен первый стих этого фрагмента, содержащий загадочный смысл послепотопного Божественного установления: «…и сказал Господь в сердце своем: не буду больше проклинать землю за человека, потому что помысел сердца человека зол от юности его…» (Б. 8;21).

Выдающийся еврейский философ Мартин Бубер указывает, что рассказ о Всемирном потопе обрамлен двумя фразами, близкими по форме, но различными по содержанию и противоположными по смыслу. В первом эпизоде (Б. 6;5) Господь увидел, что «зло человека велико на земле» и «все образы, порожденные сердцем только злы во все дни» (интерпретация Бубера). Во втором эпизоде (Б. 8;21) Он говорит, что не хочет больше проклинать землю за человека, «потому что образ человеческого сердца зол от юности его». Как видим, Бубер вводит в конструкцию понятие «образ», определяемое как «наброски» возможного, которое может стать действительным.

Берман говорит не об «образе», а о «формировании» (йецер) сердца, то есть о том, что сердцем формируется.

По Буберу же, человек устраненный Богом из безусловного «добра» Творения, оказывается в иной действительности, обладающей категорией «возможного», которую он немедленно наполняет своими фиктивными образами – «злом», т. е. уже в изгнании (из Эдена) по собственной вине он повторяет свой уход из Божественной действительности. Человек, отданный во власть познания добра и зла, не возобладал способностью господствовать над их противоположностью. Это обстоятельство заставило Бога принять ужасное решение: стереть человека и все, что его окружает, с лица земли; но потом вновь изменить Свои намерения, сказав при этом загадочную фразу: «…помысел сердца человека зол от юности его». Это может означать только одно: «зло» не врожденное свойство человека, а лишь привнесенное в течение жизни. Стало быть, у человека появился некий «третий шанс», «третья попытка», неожиданно и щедро предоставленная ему Богом.

В новой реальности не «все образы» и не «только злы»; воображение человека не доверху переполнено злом, в нем теперь не только зло, но и добро, значит, в нем и из него может возникнуть стремление «покорить вихрь возможностей и осуществить задуманный в творении образ человека». Оказывается, «блуждание и произвол» не врожденные свойства человека, он не изначально грешен. «Не взирая на бремя прошлых поколений, он все время начинает как личность с нуля, и шквал юношеского воображения обрушивает на него бесконечность возможного – наибольшую опасность и наивысший шанс».^[25]

Морально-этическое учение Бубера не только обретает прочную основу, но получает законченную форму. Раньше казалось, что при Творении Бог дал человеку два разнозначных, разнонаправленных влечения, противопоставленных друг другу, но, вместе с тем, являющиеся двумя сторонами одной и той же медали. Но так называемое злое влечение, оказывается, не есть злое изначально. Оно становится злым лишь в той мере, в какой его делает таковым человек. Напрасно Каин ссылается на то, что Бог Сам вложил в него злое влечение. Только отделив от сопутствующего безусловно доброго влечения, человек превращает его в безусловно злое. Таким образом, по Буберу, следует не отделять их одно от другого, а, наоборот, соединить вместе. «Соединить оба влечения, – пишет Бубер, – значит придать потенции страсти, лишенной направленности, такую направленность, которая дает ей способность великой любви и великого служения».^[26]

Далее следует пространное (особенно, в контексте первых глав Торы) речение Господа, обращенное к Ноаху и его сыновьям. Оно начинается с благословения («И благословил Бог Ноаха и сынов его…»), а также с «формулы» однажды уже произнесенной Господом в адрес Адама: «плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю» (Б. 9;1). Теперь и формально, с помощью текстовой структуры, нам, кажется, дали понять, что речь идет об «очередной попытке».

В первой части «обращения» сформулированы несколько конкретных наказов.

«И боязнь и страх перед вами будет на всяком звере земли и на всякой птице небесной, на всем, что движется на земле, и на всех рыбах морских; в ваши руки отданы они» (Б. 9;2). До сих пор эта идея с такой определенностью не формулировалась: человек объявляется «хозяином» всей живой природы.

«Все движущееся, что живет, будет вам в пищу; как зелень травяную даю вам все» (Б. 9;3). Значит, не только растительные, но и животные продукты объявляются пригодными в пищу.

«Только плоти при жизни ее, крови ее не ешьте» (Б. 9;4). То есть – как? Не есть плоти и крови при их жизни? Или – проигнорируем запятую, которой, понятно, в подлиннике нет: не есть плоти при жизни ее крови?

Как всегда в трудных случаях, обратимся к дословному переводу Б. Бермана: «Но (ах) плоть (басар), когда в душе кровь (бе нафшо домо) – не ешьте (ле тохэлу)». Речь, оказывается, идет о душе. По смыслу фразы получается, что не в крови сокрыта душа, как полагают некоторые мистики, а наоборот, кровь есть лишь часть души. Иными словами, следует полагать животное живым, пока кровь находится в его душе. На основании этого речения комментаторы выводят правило: человеку запрещены в пищу «члены от живого».

Как это понимать? Еще из учебников истории и популярных романов мы слышали, что так называемые монголо-татарские войны пользовались своим конем как кладовой мяса. Но мере надобности они отрезали от живой скотины куски и ели, а при необходимости, страдая от жажды, и пили ее кровь. Весьма вероятно, что такая традиция существовала у некоторых народов Древнего Востока, теперь она объявлена неприемлемой. Очевидно, что это категорическое установление легло в основу правил кашрута, сформулированных, впрочем, много позже «эпохи Ноаха», и действующих до сих пор.

Понятие кошерности затрагивает очень широкий круг вопросов, но чаще всего его связывают с питанием. Как видим, уже со времен Ноаха употребление крови в пищу считалось огромным грехом. Позже была создана целая система мер, позволявшая удалить кровь из тела предназначенного в пищу животного. Для максимального стока крови туша подвешивают вниз головой на несколько часов. Потом мясо погружают на полчаса в чистую холодную воду в специальной посуде, затем кладут на наклонную доску, снабженную продольными желобами или большим количеством отверстий, и посыпают равномерно со всех сторон солью, спустя час промывают несколько раз холодной водой. Такая подготовка считается недостаточной для некоторых частей, например, для печени: ее необходимо не только просолить, но и, разрезав, прокалить на открытом пламени. Однако, как утверждают комментаторы, речь пока не идет о соблюдении кашрута в полном объеме: перед нами лишь запрет на употребление мяса, отрезанного или отсеченного от живого животного.

Дальше устанавливается запрет на убийство. В дословном переводе Бермана это звучит так: «Но (снова „но“ – „ах“) и кровь вашу по душам вашим востребую Я, из руки всякого зверя (хайя) потребую ее, и из руки человека, из руки брата его востребую душу (нефеш) человека» (Б. 9;5). Здесь есть о чем задуматься. Раз душа принадлежит Господу, значит, Он потребует Свое. Слова «кровь вашу по душам вашим востребую» (в традиционном переводе «кровь вашей жизни») комментаторы интерпретируют как запрет на самоубийство. «Из руки человека» – запрет на убийство. «Из руки брата его» – запрет на непредумышленное убийство или убийство из сострадания. Так это в действительности или не так – не знаем, но очевидно, что в представленной нам сложнейшей формуле содержится реакция Бога на убийство человека: она однозначно негативная.

Продолжение этого речения звучит еще более категорично и в «гладком» традиционном переводе имеет вид чеканной формулы: «Кто прольет кровь человека, того кровь прольется человеком…» (Б. 9;6). Здесь уже не предупреждение, а предписание о том, какой должна быть реакция человеческого сообщества на убийство. Так говорят комментаторы… Справедливости ради заметим: комментарий мудрецов, кем бы они ни были – вопрос традиции, а стало быть, дело житейское. В рассмотренном нами тексте об «убийстве» вообще не говорится ни слова, речь идет о пролитии крови и о негативной реакции на это как со стороны Бога, так и стороны человеческого сообщества.

На основании всех этих установлений еврейская традиция выводит своеобразный кодекс – Семь законов потомков Ноаха, необходимый минимум требований, наложенный Господом на все человечество без конфессионального, национального и социального исключений. Среди них шесть – это запреты на идолопоклонство, богохульство, кровопролитие, убийство, воровство, а также на некоторые виды кровосмесительной связи. Седьмой закон – повеление основывать жизнь на законодательных началах, формулирующих шесть вышеназванных запретов.

Во второй части Своей речи, также как и в первой, Господь обращается к Ноаху и его сыновьям. Речь идет о Завете, который, впрочем, устанавливается не только с семейством Ноаха, но и с потомством его сынов, со всяким живым существом, «вышедшим из Ковчега». По смыслу текста ясно, что Завет устанавливается на все времена, навечно.

В качестве символа Завета определена небесная радуга, в которую, впрочем, заложен не только символический, но сугубо практический смысл. Она установлена не столько для «объектов» Завета, «живых душ», сколько для его «Субъекта» и, если угодно, инициатора. «И будет радуга в облаке, и Я увижу ее, чтобы вспомнить союз вечный между Богом и всякой душою живою во всякой плоти, которая на земле» (Б. 9; 16). На этой мажорной ноте заканчивается повествование о Потопе.

Следующий эпизод из жизни Ноаха относится к послепотопному времени. Внешне это бытовой инцидент, на первый взгляд, почти незначительный, но фундаментальные последствия этой семейной драмы оказались едва ли не определяющими для последующей еврейской, да и всей общечеловеческой истории. В этом смысле происшествие в семействе Ноаха прямо соотносится с известным инцидентом, случившемся в Эденском саду на самой заре библейской истории. Нам, кажется, пора привыкнуть: благие намерения Господа всякий раз наталкиваются то на непослушание, то на неблаговидные или преступные деяния Его созданий. Так случилось и на этот раз.

«И начал Ноах возделывать землю, и насадил виноградник» (Б. 9;20).

Ноах, как говорят мифологи, культурный герой, т. е. первооткрыватель, изобретатель, рационализатор, обогативший человечество нововведениями в материальную культуру, способствующий становлению инновационных цивилизационных процессов. Например, он открыл виноградарство как отрасль сельскохозяйственного производства. Согласно некоторым указаниям Устной традиции он также научил людей пользоваться плугом, серпом, топором и другими важнейшими видами орудий.

Особый смысл имеет, по-видимому, и тот факт, что именно Ноах создал сельскохозяйственную культуру, продукт которой и по сей день используется для сакральных целей. В тоже время, как это часто случается с человеческими новшествами, изобретение Ноаха оказалось с двойным дном: виноград стал источником пьянства. По этому поводу Устная традиция передает историю, полную здоровой иронии и насмешливого сожаления.

«Когда Ноах задумал сажать виноградник, пришел Сатана и встал перед ним. Спросил Сатана: „Что ты сажаешь?“ Ответил тот: „Виноград!“ Сказал Сатана: „Какая в нем польза?“ Ответил Ноах: „Плоды его сладки даже засушенные, и делают из них вино, веселящее сердца“. Спросил Сатана: „Хочешь, посадим его вместе?“ Ответил тот: „Да“. Что сделал сатана? Привел овцу и зарезал на виноградной лозе, потом привел льва и зарезал на овце, потом принес обезьяну и зарезал на льве, потом принес свинью и зарезал на обезьяне. Отцедил их кровь и полил ею виноградник. Здесь намек: выпьет человек чашу вина – скромен, как овца; выпьет две – становится храбр, как лев, начинает хвастаться и говорить: „Кто мне подобен?“; выпьет три или четыре – становится как обезьяна: пляшет, поет, сквернословит перед людьми и не ведает, что творит; напьется – становится как свинья: вымазывается глиной и спит в грязи».^[27] Первой жертвой собственного изобретения стал сам Ноах. Вот как описан в Пятикнижии этот инцидент: «И выпил он вина, и опьянел, и обнажил себя посреди шатра своего. И увидел Хам, отец Кнаана, наготу отца своего, и рассказал двум братьям своим во дворе. И взяли Шем и Иефет одежду, и, положив ее оба на плечи свои, пошли задом, и покрыли наготу отца своего; а лица их обращены назад, и наготы отца своего они не видели» (Б. 9;21–23).

Комментаторы разъясняют:

во-первых, Ноах не напился, а именно захмелел – «выпил от вина» (мин hа йаин);

во-вторых, он удалился в ее шатер, т. е. шатер своей жены, куда, как он был уверен, никто не посмеет войти;

в-третьих, в шатре Ноах «раскрылся» (вайитгаль), т. е. оказался в каком-то уязвимом состоянии, но не обязательно голым;

в-четвертых, Хам увидел то, что названо «эт эрват» своего отца, что обычно переводится словами «срам» или «нагота», т. е. то, что не следует показывать и не следует видеть посторонним, но совсем не обязательно «половой орган»;

в-пятых, Хам увидел своего отца так, как нельзя видеть никому и особенно сыну и рассказал братьям, не просто «сказал» (иомер), а «рассказал» (иогед), т. е. живописал в подробностях;

и, наконец, Шем и Иефет, узнав от Хама, в каком виде лежит отец, покрыли его, причем, идя спиной вперед, пятясь, чтобы ни в коем случае не увидеть «эрват» своего отца, что, судя по духу и смыслу повествования, было строжайше табуировано.

«И проспался Ноах от вина, и узнал, что сделал над ним меньший сын его…» (Б. 9;24). «Сделал над ним» традиционного перевода – крайне неудачное выражение, оно слишком эмоционально и само собой подразумевает «надругался». «Сделал ему» (Берман) – судя по всему, более адекватно.

Но кто это – «меньший сын его» (бно hа катан)? Хам? Но Хам при перечислении всегда идет вторым, и у нас нет никаких оснований считать его младшим. Если учесть, что знаков препинания в подлиннике Пятикнижия нет, и соотнести конец этой фразы со словами «И увидел Хам, отец Кнаана…», тогда можно понять, что слова «меньший сын его» к Кнаану и относятся, тем более что тот в генеалогических перечислениях среди сыновей Хама идет последним.

Но что же Кнаан «сделал (аса) ему», своему деду Ноаху?

«Одни комментаторы полагают, – пишет Б. Берман, – что Кнаан оскопил деда (чтобы он более не мог рожать сыновей), другие – что он, глумясь над отцом послепотопного человечества, изнасиловал его. И то, и другое мнение находят основания в Торе».

Ни в коей мере не подвергая сомнению компетентность уважаемых комментаторов, отметим все же возможность иного не столь невероятного сценария. Нравственное преступление все же совершает Хам, и об этом ясно сказано в тексте. Но так же ясно в тексте ощущается то, что называется перстом судьбы, направленным на Кнаана. Хам не мог быть проклят, поскольку был благословлен Господом в числе сыновей Ноаха: «И благословил Господь Ноаха и сынов его…» (Б.9;1). И поэтому должен быть проклят младший сын Хама, само имя которого означает «подчинение», «покорность» (Берман).

Нам ничего еще не известно о внуках Ноаха, еще земля толком не высохла после Потопа, еще, как кажется, весьма далеко до инцидента в шатре, но имя Кнаан уже названо. «И были сыновья Ноаха, вышедшие из ковчега: Шем, Хам и Иефет». И неожиданно: «Хам – это отец Кнаана». И дальше: «Эти трое были сыновья Ноаха, и от них населилась вся земля» (Б. 9;18–19). Мы уже почти готовы предположить, что Кнаан родился в Ковчеге, но тогда получилось бы, что он старший сын Хама. Однако все перечисления имен говорят о другом.

Более того, легко допустить, что во время инцидента в шатре Кнаан вообще еще не родился. Если бы нам было сказано, что вот Кнаан – сын Хама, мы, кажется, почувствовали и поверили бы, что перед нами важное действующее лицо дальнейших событий. Но нам повторяют, что Хам – его отец. И значит все дело в Хаме, а Кнаан – лишь некая обреченная фигура, которая вскоре будет принесена в жертву обстоятельств. Автор Писания явно готовит нас к последствиям какой-то неблаговидной истории, в которой тень Хама окажется уязвленной роковой неизбежностью неведомой нам логики.

Так кто же тогда тот «младший сын его», о котором шла речь выше? Это Шем.

Что он «сделал ему», Ноаху? «Накрыл наготу отца своего». В интерпретации Бермана (который, разумеется, не разделяет нашу догадку) это выглядит так: «Шем, узнав от Хама в каком виде лежит отец, взял (вайиках – в единственном числе) плащ и положил его на свои плечи и на плечи брата Иефета».

Ноах, проснувшись, увидел себя накрытым одеждой и тут же понял, что произошло. «И сказал: проклят Кнаан: раб рабов будет он у братьев своих» (Б. 9;25). Ноах, как видим, просто констатировал факт: произошло именно то, что должно было произойти. «И сказал: благословен Господь, Бог Шема; Кнаан же будет рабом им. Да даст Бог простор Иефету, и да обитает он в шатрах Шема. Кнаан же будет рабом им» (Б. 9;26–27). По мнению комментаторов, эти эмоциональные слова Ноаха имеют огромное теологическое значение: в них впервые высказаны такие фундаментальные ценности иудаизма, как Броха (благословение Бога) и Шехина (Божественное присутствие). Но кроме этого есть в них еще и пророческое видение некоторых аспектов истории человеческого присутствия на земле.

ТАБЛИЦА НАРОДОВ

Подробная генеалогия сынов Ноаха, представленная в книге Берешит, в специальной литературе иногда называется Таблицей народов. Перечисления имен, часто обозначающих названия стран и народов, так называемых этнонимов, и некоторые скупые, но многозначительные комментарии, вероятно, действительно можно представить в виде таблицы. В любом случае, эти, казалось бы, нудные списки полны информации чрезвычайной важности. Здесь впервые в большом количестве появляются совершенно реальные названия древних государств, народов и даже городов, а возможно, и исторических деятелей. Даже особо не углубляясь в детали, человек, знакомый с географией Израиля по популярной туристической схеме, с удивлением обнаружит названия современных израильских или палестинских городов, вроде Реховота, Сдома (Содома) и Азы (Газы). Но право же, стоит вчитаться в текст повнимательнее.

Таблица народов начинается с генеалогической горизонтали сынов Иефета, в которой представлены семь имен, так или иначе связанных с древней географической картой. В этом перечне нас больше всего интересует пятое имя – Тувал. Оно отсылает к уже известному нам из Кенитской генеалогии Тувал-Каину, «шлифующему и кующему всякую медь и железо», т. е. к одной из самых значительных фигур «клана первых кузнецов». Дальние линии этой связи прослеживает Борис Мойшезон.

Тувал – скоре всего, этноним. Вслед за ним в перечислении сынов Иефета стоит Мешех. Заметим, что славянские народы считают Мешеха своим прародителем – в варианте Мосох. Самые отчаянные головы среди славянских мифологов полагают, что от этого имени произошло географическое название «Москва».

В то же время народы Тувал и Мешех упоминаются рядом и в других книгах Библии. Обычно они отождествляются с народами Восточной и Центральной Анатолии, которые фигурируют в более поздних ближневосточных хрониках как Табал и Муски. Геродот среди народов Малой Азии называет рядом тибаренов и мосхов, вероятно, все тех же Табал и Муски или Тувал и Мешех.

Страна Табал, как полагают исследователи, располагалась в районе древнего металлургического комплекса Восточной Анатолии: там находился известный в I тысячелетии до н. э. город Тебрики, где добывали железную руду. Можно предположить, что наименования Тебрики, тибарены, Тувал имеют между собой определенное родство. Еще одно направление дальних связей: по преданию один из важных шумерских допотопных городов назывался Бад-Тибира, что обычно переводят как город медников.

Ну а теперь, связи совсем дальние, и на них тоже обратили внимание исследователи: интересно, что в индоарийских «Ведах» Твастр – бог кузнечного дела. Слова Тувал, Тибира, Твастр кажутся связанными со славянскими «творец», «творить», «творение». Есть у славян и соответствующие этнонимы и топонимы – «Тверь», «тверичи» и т. д. Получается, как видим, что происхождение славяноговорящих племен от прямых потомков Ноаха имеет под собой определенную основание.

Как бы там ни было, наличие имени (и этнонима) Тувал в генеалогии Иефета среди его близких потомков намекает или даже определенно указывает на связь одной из ветвей иефетидов с «кланом первых кузнецов», кенитов – выходцев с территории, которая теперь называется Израилем или Палестиной.

Среди потомков Иефета мы с удивлением обнаруживаем этноним Ашкеназ, который все привыкли употреблять в применении к евреям Центральной и Восточной Европы, будто бы семитам по определению. Ашкеназ – старший сын Гомера, который в свою очередь является старшим сыном Иефета. Этноним Гомер, в древних восточных хрониках Гимир, обычно идентифицируют с киммерийцами, воинственной кочевой группой племен, вышедших на историческую арену во II тысячелетии до н. э. откуда-то из Закаспийских степей. К началу I тысячелетия до н. э. они контролировали Северное Причерноморье от Днестра до Керченского пролива, потом Крым и Кубань. Затем (VIII век до н. э.) они напали на царство Ван (Урарту). И, наконец, в союзе с Урарту выступили против Ассирии, объявившись в Ближневосточном регионе.

Название Ашкеназ ученые идентифицируют со страной, по-видимому, граничившей с Арменией в районе верхнего Ефрата, т. е. находившейся где-то рядом с Урарту. Но, странное дело, уже в средние века топоним Ашкеназ служил для обозначения некоторых территорий Северо-Западной Европы: первоначально густо населенных евреями земель по берегам Рейна, а потом и всей Германии. Ашкеназами стали называть немецких евреев и их потомков, расселившихся в Восточной Европе, в США и многих других странах.

Вероятно, в древности земля Ашкеназ была как-то связана с местом остановки и расселения одного из кланов потомков Ноаха, сохранившего память о своих «допотопных» корнях. Легко допустить, что именно там были значительно распространены и укоренены идеи иудаизма, и что именно оттуда в большой мере они перекочевали на берега Рейна. Мы, конечно, далеки от того, чтобы повторять здесь бестолковые рассуждения о перемещении в пространстве целых народов и государств. Но мы также знаем, что первые иудейские общины появились в Германии еще в эпоху римских легионеров. И несомненно, что в легендах и в памяти этих общин жили воспоминания не только о земле Израиля, но и о земле Ашкеназ, которая, вероятно, послужила своеобразным мостом в распространении иудейской религиозной традиции. Нет никаких оснований полагать, что первые иудеи Закавказья, а затем и Европы обязательно были семитами, тем более что, как мы скоро увидим, термин «семиты» имеет исключительно лингвистическое, но отнюдь не этническое содержание.

В генеалогической горизонтали сынов Гомера в близком соседстве с наименованием Ашкеназ стоит имя Тогарма. В исторических памятниках это имя в качестве этнонима встречается в знаменитой переписке выдающегося иудейского деятеля X века Хасдая ибн Шапрута, дипломата, личного врача и тайного советника Халифа Кордовы Абд-аль-Рахмана, с хазарским каганом Иосефом. Каган сообщил в письме своему корреспонденту, что его народ происходит из рода Тогармы, сына Иефета и внука Ноаха. Оказывается, у Тогармы было десять сыновей, и одного их них звали Хазар. По-видимому, речь идет об одной из ключевых фигур хазарского эпоса. В Таблице народов о сынах Тогармы не упоминается. Зато в средневековом еврейском хронографе середины X века «Книге Иосиппон», несомненно известном кагану Иосифу, горизонталь сыновей Тогармы приведена полностью. В основу хронографа положен латинский перевод «Иудейских древностей» и пересказ «Иудейской войны» Иосифа Флавия. От имени Иосиф происходит название книги – «Иосиппон». Хронограф был чрезвычайно популярен в средневековом мире, и его космогоническая часть, как бы развивающая и дополняющая библейскую Таблицу народов, стала «мифологическим прикрытием» неясной исторической картины происхождения практически всех известных тогда племен от сыновей Ноаха.

Хазары вплоть до конца X века занимали территории, некогда контролировавшиеся киммерийцами. Не исключено, что в недрах народной памяти жили предания о древней стране Ашкеназ, как-то связанной с религиозными представлениями земли и народа Израиля.

Теперь посмотрим на горизонталь сынов Хама, состоящую из четырех имен, три из которых легко идентифицируются с соответствующими географическими территориями: Куш – с Абиссинией или Эфиопией (страна Куш), Мицраим – с Египтом, уже известный нам Кнаан – с Ханааном, занимавшим территорию Эрец Исраэль и некоторых прилегавших к ней земель. Среди потомков Куша необходимо отметить богатыря («гибор») Нимрода, связанного с землей Шинар, вероятно, историческим Шумером. Фигура этого лидера чрезвычайно важна для дальнейшего повествование, и мы вскоре к нему обратимся.

С Мицраимом соотносится этноним Пелиштим, как можно понять, в ранге внука. Пелиштим идентифицируют с древним народом, который сохранился в исторической памяти под именем филистимляне. Отметим, кстати, характерное недоразумение. Сегодняшние палестинские арабы, активно выступающие не только на ближневосточной, но и на мировой сцене, считают себя потомками филистимлян. Это курьезное генеалогическое несоответствие призвано подчеркнуть древность присутствия в регионе, и соответственно, как им кажется, законность территориальных притязаний. Современный топоним Палестина, разумеется, связан с этнонимом Филистимляне (Пелиштим). Но понятие «палестинские арабы» просто означает «арабы, живущие в Палестине», точно также, как модное ныне «московские питерцы» – просто питерцев, живущих в Москве. Исторические филистимляне, конечно, арабами не были и быть не могли, поскольку, у арабов и евреев, как известно, одинаковые генеалогические корни вплоть до праотца Авраама (в арабской версии – Ибрагима). Именно он и его сын Ишмаэль считаются прародителями исмаилитов-арабов. Иное утверждение просто противоречит логике древних текстов, на которые, собственно, палестинцы и ссылаются. Не было бы никакого смысла говорить об этом историческом курьезе, если бы он активно не использовался для политических спекуляций сегодняшнего дня.

Кнаан является прародителем одиннадцати народов, расселивших на территориях, сначала называвшихся Ханаананом, а затем, после завоевания его израильтянами – Эрец Исраэль. Пределы страны Ханаана описаны в рассматриваемом нами фрагменте очень скрупулезно. Согласно пророчеству Ноаха, эти земли сперва подверглись египетскому завоеванию («раб рабов будет он у братьев своих»), а в последствии – завоеванию потомками Шема во главе с Моше (Моисеем) и Иехошуа бин Нуном («Кнаан же будет рабом им»).

Очевидно, что одна из генеалогических линий потомков Шема является магистральной для Автора Писания: именно Шем стоит на линии Ноах – Авраам. Мы еще ничего не слышали об Аврааме, но уже предупреждены, что никто иной, как Шем является «отцом всех сынов Эвера». А этот антропоним, вероятно, существенно повлиял на обозначение важного для Пятикнижия этноса – «ибрим», «евреи».

У Шема, согласно Таблице народов, было пять сыновей, четверо из которых очевидно ассоциируются с названиями влиятельных держав или народов древнего Востока: Элам (государство в юго-западной части современного Ирана), Ашшур (ведущая держава «послешумерского» периода Месопотамии), Луд (Лидия – крупная страна в Малой Азии) и Арам (т. е. арамеи, воинственные племена, активно боровшиеся за гегемонию в Месопотамии). К слову сказать, далеко не все народы, обитавшие в этих странах, говорили на семитских языках! Возникает странная путаница: «эламиты» и, скорее всего, «лидийцы» не были языковыми семитами.

Но главный сюрприз ждет нас впереди. Третьего сына Шема зовут Арпахшад, и прямых географических соответствий этому имени не обнаруживается. Впрочем, это имя встречается в других книгах Библии. Именно Арпахшад в данной генеалогии стоит на прямой линии Ноах – Авраам, т. е. является прямым предком последнего. Но, что интересно: часть его имени «хшад» («кшат», «кшатр») – один из стандартных признаков, по которым специалисты узнают так называемых ирано-ариев. На языках этой группы «кшая» означает царь, «кшатр» – царство и так далее.

Все приведенные выше факты (пусть и разрозненные, поскольку мы не стремились в угоду гладкописи выстраивать сомнительные цепочки причин и следствий) свидетельствуют о том, что деление человечества на «иефетидов», «хамитов» и «семитов» – дело весьма зыбкое и эфемерное. Непонятно, в чем заключается содержание этих терминов. В языковых структурах? В этнической принадлежности? В территории обитания? В психологическом характере? Или же в наиболее общих психофизических признаках, ставших следствием всех этих факторов, т. е. в том, что называется «раса». Но ведь из Писания нам доподлинно известно, что все люди, так или иначе, произошли от одного человека – Адама. Что же случилось потом? Происшедшее представлено как вполне естественный цивилизационный процесс. Процитируем по Б. Берману: «…разделились острова народов по их землям, каждый по своему наречию (лашон), по своим семьям в своих народах» (Б. 10; 5). Речь идет, судя по всему, о закреплении народов на определенных территориях, по их землям, т. е. тех, что им предназначены. Ни о каком другом «разделении» нет и речи. Стало быть, некоторые наиболее общие свойства, присущие большим суперэтническим группам, развились уже в процессе этого «разделения» или даже после него, а отнюдь не являются генетически обусловленными, данными от природы.

Однако на основании этой информации некоторые исследователи делают вывод о становлении и развитии расовых признаков в некогда едином макрочеловеческом сообществе. Хамиты стали основой негроидной расы, иефетиды – сразу двух рас, европеоидной и монголоидной. Что же касается семитов, то они, несмотря на свою сравнительно небольшую численность, якобы представляют собой отдельное расовое образование. Впрочем, «официальная», т. е. общепринятая расовая теория причисляет семитов к европеоидной расе.

СЕМИТЫ – АРИЙЦЫ?

А как определяется понятие «раса» в современной науке? И откуда вообще взялось это «неудобное» деление человеческого рода, имевшее самые отвратительные последствия для человечества?

«Раса – исторически сложившаяся группа человечества, объединенная общность наследственных физических признаков (цветом кожи, глаз, волос, формой черепа и др.), обусловленных общностью происхождения и первоначального расселения». Это словарь С. Ожегова.

Осмысливая это и другие определения, становится ясно, что теория, утверждающая деление человечества на расы не могла, рано или поздно, не привести к оценке представителей разных рас и, как следствие, признания физического, интеллектуального и нравственного неравенства разных расовых групп. Что в действительности и произошло в тот период истории науки, когда биологические исследования человеческой природы привели к чисто позитивистскому отношению к человеку. Еще в XVIII веке в ходе первых попыток биологической систематизации шведский ученый К. Линней «вводит» человека как род в отряд приматов класса млекопитающих, приписав людям умственное и культурное неравенство. И пошло-поехало… Вот уже выдающийся французский биолог Ж. Бюффон определил белого человека как венец творения, а черных – как представителей дегенеративных рас. Да что там говорить: сам Вольтер, властитель дум просвещенной Европы, считал негроидов промежуточным звеном между человеком и человекообразной обезьяной.

Вплоть до XIX века расовая теория имела только биологическое обоснование, т. е. речь шла, главным образом, о внешних анатомических признаках. Однако к середине столетия ситуация в корне меняется: теперь широкую популярность получают теории о расе как едва ли не главном факторе исторического развития. Книга французского ученого Ж… А. Гобино так и называется – «Опыт о неравенстве человеческих рас».

Термин «семиты» был впервые введен в научный обиход немецким ученым А. Л. Шлоцером для обозначения большинства народов, перечисленных в уже известном нам фрагменте Книги Бытия в качестве потомком Шема (Сима). Классификация Шлоцера носила сугубо лингвистический характер и подчеркивала общность их языков. Причем, заметим, семитские языки – лишь одна из ветвей обширной языковой семито-хамитской макросемьи. В начале XIX века стала развиваться теория индоевропейской языковой общности. Вокруг этой чисто лингвистической теории начали формироваться расовые концепции, вскоре слившиеся с концепциями биологического расизма. Жуткие последствия, к которым привело слияние расизма с антисемитизмом к началу XX века, известны достаточно хорошо.

Здесь стоит, пожалуй, заметить, что вплоть до крушения коммунистического режима большинство наших сограждан, активно выступавших в защиту «узников расизма» Анжелы Девис и Нельсона Манделы, знали только о существовании «белого расизма». Однако, как теперь всем понятно, «черный расизм» оказался нисколько не лучше своего «белого собрата», а в смысле своей агрессивности – пожалуй, похуже.

В XIX веке в Европе широкое распространение получают расовые теории совершенно иного, мистического наполнения. Они не столь хорошо известны, как те, о которых мы говорили выше, но, тем не менее, трансформируясь вместе со временем, оказались неожиданно живучими. Посмотрим, как выглядит такая теория в интерпретации одного из значительных представителей французского эзотеризма Эдуарда Шюре.^[28]

Издревле на земле существовали четыре расы, они возникли на различных континентах и поделили между собой весь земной шар. На протяжении тысячелетий каждый континент развивал не только свою флору и фауну, но и свое человечество с различным цветом кожи. Южный континент, поглощенный последним великим потопом, был колыбелью первобытной красной расы; индейцы Америки лишь незначительные ее остатки, которые успели подняться на вершины гор, прежде чем успел обрушиться их континент. Африка – родина черной расы. Азия – желтой. Белая раса вышла из лесов Европы. Все разновидности человеческого рода происходят от смешения, вырождения и подбора этих четырех великих рас.

В предыдущих циклах господствовали поочередно красная и черная расы, обладавшие могучими цивилизациями, оставившими следы на земле. В настоящем цикле господствует белая раса, и если принять во внимание древность индийской и египетской культур, то начало ее господства следует отнести на семь или восемь тысяч лет в прошлое. Цивилизация же началась на земле пятьдесят тысяч лет назад на южном континенте, где обитала красная раса. Тогда вся Европа и значительная часть Азии еще находились под водой. Потом, как уже было сказано, весь южный континент погрузился на дно океана. Природный катаклизм уничтожил его и раздробил на части. Несколько полинезийских племен и индейцы Америки – вот и все остатки былого могущества вымирающей красной расы.

После красной расы на земле господствовала черная раса. Высший тип этой расы нужно искать не среди негров, а среди абиссинцев или нубийцев (из страны Куш), у которых сохранился характер эпохи ее расцвета. В доисторические времена черные наводняли юг Европы, но впоследствии были вытеснены оттуда белыми. В период своего господства они имели религиозные центры в Верхнем Египте и в Индии. Их огромные города располагались в горных массивах Африки, Кавказа и центральной Азии. Их общественный строй представлял собой абсолютную теократию: на верху жрецы, которых боялись, как богов, внизу кишащие, как в муравейнике, племена. Между наукой черных жрецов и идолопоклонством масс не было никаких связующих звеньев, не было развитого искусства, не было даже внятной мифологической системы. В то же время у черных существовала промышленность, особенно строительство: они умели строить из колоссальных камней и выплавлять металлы в гигантских горнах.

Если черная раса созрела под палящим солнцем Африки, то белая раса расцвела под ледяным дыханием северного океана. В греческой мифологии белые называются гиперборейцами. Эти рыжеволосые и голубоглазые люди шли с севера через леса в южные страны. Однако вскоре они подверглись нападению черной расы, которая обступала их с юга Европы. Борьба была не равной. Белые, почти еще дикие, не имели никаких средств обороны, кроме топоров, копий и стрел с каменными наконечниками. Черные имели медное и железное оружие. Разгромленные при первых же столкновениях и уведенные в плен, белые стали рабами черных, заставивших их обрабатывать камень и добывать руду для плавильных печей. Между тем, убежавшие пленные приносили в свою страну обычаи, знания и умения своих победителей. Они вынесли от черных два важных искусства: выплавку металлов и священное письмо, т. е. умение фиксировать определенные идеи таинственными иероглифическими знаками на коже животных, на камнях и на коре деревьев.

Расплавленный и выкованный металл стал оружием для войны; священные письмена дали начало наукам и религиозным традициям. Борьба между белой и черной расами продолжалась в течение долгих веков; она периодически разгоралась то между Пиринеями и Кавказом, то между Кавказом и Гималаями. Потерпев очередное поражение, белые прятались в лесах, чтобы вновь появиться оттуда в подходящее время. Набравшиеся военного опыта, вооруженные с каждым веком все лучше, они, наконец, взяли верх, разгромили военные гарнизоны и города черных, прогнали их из Европы и завладели, в свою очередь, севером Африки и центральной Азии. Часть этих территорий в те времена была занята смешанными народностями.

Смешение обеих рас происходило двумя способами: или посредством колонизации, или путем завоеваний. Там, где белые колонисты подчинились чернокожим народам, признав их владычество и получив от их священников религиозное посвящение, образовались семитические народы, в том числе и евреи. Наоборот, такие арийские цивилизации, как иранская, индийская, греческая возникли там, где белые покорили черных путем завоеваний. Впрочем, к числу арийских племен французские мистики причисляют также кочевников и варваров, таких, например, как скифы, готы, сарматы или кельты.

Этими обстоятельствами объясняются основные различия в религиях, а также в письменности у народов семитского и арийского происхождения. У семитов, испытавших на себе интеллектуальное влияние черной расы, отмечается склонность к единобожию, к Богу, невидимому, абсолютному, не имеющему формы, что было основным догматом черных жрецов и их тайного посвящения. У белых, наоборот, склонность к многобожию, к мифотворчеству, к олицетворению божества, что проистекает из их любви к природе и их страстного почитания предков.

Итак, рассмотренная нами теория французских мистиков утверждает противопоставление семитской и арийской духовных систем. Только в очень слабой степени эти понятия связаны с принципами построения языка. Но и этническое начало не имеет в этой противоположности решающего значения. По существу, согласно этому учению, семиты и арийцы имеют одинаковые этнические корни: и те, и другие возникли из смешения белой и черной расы. Речь идет о двух принципиально разных духовных началах человеческой природы, выработанной веками. Гуманистический пафос эзотерического учения французских мистиков заключается в утверждении «гармонического сочетания» этих принципов, а в дальнейшем в необходимости преодоления этого различия, ибо «истинный прогресс человечества и его спасение зависят от примирения и слияния обоих начал в едином синтезе».

Исследования Бориса Мойшезона, которого мы не раз вспоминали и цитировали в наших очерках, свидетельствуют о присутствии в ближневосточном регионе людей совершенно особого антропологического типа, сыгравших важную роль в развитии материальной культуры, начиная примерно с X тысячелетия до н. э., т. е. с началом Неолитической революции. Эта группа людей, по его мнению, как-то связанная с «кланом первых кузнецов», принадлежит к «ассироидному» или «арменоидному» типу. Уже с самого начала систематических археологических раскопок древних цивилизаций Месопотамии в середине XIX века ученые стали извлекать из-под земли скульптурные портреты людей, которые, как считалось, изображают первых цивилизованных насельников здешних мест. Оказалось, что почти все изображения, относящиеся к бронзовому веку, т. е. к периоду приблизительно от 4000 до 1000 годов до н. э., представляют людей арменоидного антропологического типа. Интересно, что некоторые из них демонстрируют мужские фигуры, прошедшие обряд обрезания.

Есть также археологические данные и о временах куда более древних, чем бронзовый век. Так, например, от халколитического (медно-каменного) периода остались изображения людей из камня, глины и меди, найденные не только в Месопотамии, но и в Закавказье, в Анатолии, на Балканах и в Израиле. Почти все они подчеркнуто арменоидного типа.

Когда стали проводить антропологические исследования древних захоронений Ближнего Востока, выяснилось, что арменоидных черепов в них очень мало. Это обстоятельство не могло не вызвать определенного недоумения. Ведь до этого преобладание арменоидов в скульптуре объяснялось очень просто: мол, древнее население Месопотамии, Анатолии и Ирана в основном и было арменоидным. Но когда в древних захоронениях стали находить черепа иных антропологических типов, возникло странное противоречие: почему арменоиды широко представлены в скульптуре и весьма скудно в захоронениях? Следует помнить, что первые скульптурные изображения – это почти всегда изображения царей, героев и даже богов. Поэтому наиболее естественное объяснение этого противоречия Мойшезон видит в признании того факта, что арменоиды составляли особую высшую группу в этих цивилизациях, более того, группу, вероятно, малочисленную, но стоявшую у истоков цивилизационных процессов и определявшую лицо передовых материальных культур.

Но кто же такие были эти арменоиды?

Формальное определение этого типа потребует небольшого экскурса в антропологию. Прежде всего, следует заметить, что арменоиды относятся к брахицефалам, или «широкоголовым» людям. Для разделения людей на брахицефалов, мезоцифалов (среднеголовых) и долихоцефалов (длинноголовых) используют «головной индекс», т. е. отношение ширины головы к ее длине. Если это отношение больше, чем 0,8, голова считается брахицефальной. Если говорить о трех главных человеческих расах, то оказывается, что для негроидов более характерна долихоцефалия, для монголоидов – брахицефалия. У представителей белой («кавказоидной») расы долихоцефалия чаще встречается у северных и южных групп (так называемый нордический и средиземноморский типы), в промежуточных горных областях обычен брахицефальный тип, который иногда называют альпийским.

Внутри альпийского типа антропологи различают черепа высокие и низкие. При этом указывают, что для высоких брахицефальных черепов часто характерны плоские затылки. Такие черепа характерны для так называемого динарского типа. Собственно динарский тип черепа и есть основа арменоидности. Однако для полноты картины следует еще описать лицевую часть черепа и некоторые черты лица: наклонный лоб с высокой переносицей, тенденция линии носа продолжить линию лба, узкое «треугольное» лицо без выступающих скул, крупный нос, большие глаза и уши, резко очерченные ноздри, толстые губы, кудрявые волосы. Это описание, конечно, не подразумевает непременные формальные признаки у каждого арменоидного индивидуума, а скорее тенденции, которые можно наблюдать в свойствах арменоидного архетипа. Если нарисовать портрет арменоида со всеми указанными признаками, доведенными до предела, то получится стандартный еврейский тип, хорошо знакомый по антисемитским карикатурам.

По мнению Бориса Мойшезона, наличие арменоидных черепов в древних захоронениях тесно связано с ранними металлургическими комплексами. Одним из первых таких комплексов, где археологи нашли значительную концентрацию арменоидов, связан с Гассул-Беершевской культурой на территории современного Израиля в период приблизительно 4600–4000 годов до н. э. Там были найдены сотни медных предметов, выполненных с удивительным мастерством, примерно за тысячу лет до становления египетской и шумерской цивилизаций. Все изображения людей в «Гассул – Беер-Шеве» арменоидного типа.

Изображения арменоидов конца IV – начала III тысячелетий до н. э. находят в северо-западной Сирии и северной Анатолии, а также в Кише, одном из шумерских городов, где обнаружены самые ранние и очень богатые захоронения и дворцы Южной Месопотамии.

Приблизительно в 2500–2300 году до н. э. на огромном пространстве Западной и Центральной Европы распространяется довольно однородная материальная культура, получившая название «культуры колоколовидных кубков», которая, как полагают, связана с распространением меди на европейском континенте. Археологам удалось установить, что новую материальную культуру сопровождает появление людей непривычного для здешних мест антропологического типа, которые, видимо, и стали ее проводниками. Антропологическую основу «людей с кубками» составляют арменоиды.

Удивительное явление, обнаруженное археологами во многих местах земного шара, и в том числе на Американском континенте, связано с арменоидностью. С помощью деформации, проведенной в раннем детстве, голове придавали утрированно арменоидную форму: голову ребенка зажимали между двумя досками, сходящимися кверху так, чтобы лоб получался наклонным, а затылок вертикальным. Этот странный обычай существовал в разных районах евразийских степей в течение тысячелетий. Первые деформированные черепа в степном регионе датируются временем «катакомбной культуры» на юге современной России и Украины – серединой III тысячелетия до н. э. Вплоть до конца I тысячелетия до н. э. деформированные черепа отмечаются в захоронениях ирано-язычных сарматов, тохаров и скифов, а у гуннов – аж до середины I тысячелетия новой эры.

В V веке до н. э. о деформации черепов писал Гиппократ. Он рассказывал о неких «макроцефалах», живших где-то на восточных берегах Черного моря, у которых люди с вытянутыми головами считались более знатными; и в подражание знати «макроцефалы» деформировали свои головы.

Поразительно, что самые древние деформированные «под арменоидов» черепа археологи находят в неолитическом Иерихоне, датированные приблизительно 8000 годом до н. э. и в Западном Иране около 7000 года до н. э.

Первые арменоиды появились на Иранском нагорье к началу I тысячелетия до н. э. Их отчетливый антропологический след обнаруживается в богатых захоронениях к югу от современного Тегерана, где преобладают арменоидные черепа. По некоторым данным эти захоронения соответствуют первому появлению в регионе ирано-арийских племен и соотносятся с так называемой культурой Луристанских бронз, свидетельствующей о необыкновенно высоком уровне металлургии. В орнаментах этих изделий встречаются изображения людей только арменоидного типа.

Как уже, по-видимому, догадались читатели, среди современных этнических групп наибольшая концентрация арменоидов наблюдается у евреев и армян, имеющих, вероятно, чрезвычайно давние связи, нашедшие отражение, в том числе, и в истории Всемирного потопа. Но есть и еще одна религиозно-этническая группа с преобладающим арменоидным типом. Это индийские парсы, исповедующие зороастризм – религию, родившуюся на территории древнего Ирана в начале I тысячелетия до н. э. Считается, что парсы – потомки зороастрийской аристократии, бежавшие из Ирана в Индию в VII–VIII веках н. э. Арменоидность парсов согласуется с антропологическими данными захоронений первой половины I тысячелетия до н. э. в Иране, которые в свою очередь соотносятся с появлением арменоидов на Иранском нагорье и экспансией носителей ирано-арийских языков в этих районах. К этому же времени археологи относят и продвижение скифов, народа, по всей вероятности, ирано-арийской языковой группы, по евразийским степям, сопровождавшееся значительным увеличением арменоидности в захоронениях. Арменоидность парсов и данные по антропологии скифов приводят Бориса Мойшезона к выводу о том, что в ирано-арийском этносе присутствовало активное арменоидное ядро, вероятно, связанное с «кланом первых кузнецов», некогда, очень давно, вышедшим с территории нынешней Земли Израиля.

Российский археолог Геральд Матюшин предлагает свою оригинальную концепцию происхождения народов индоевропейской языковой семьи, опираясь при этом не столько на данные лигвистических исследований, сколько на выводы, вытекающие из археологических изысканий последнего столетия.

И помогли ему в этом, как ни странно, маленькие каменные ножевидные пластины, изготавливавшиеся древними людьми еще с мезолита, которые археологи называют микролитами. Так что же это такое?

Микролиты, как правило, имеют правильную геометрическую форму, чаще всего треугольную или трапециевидную, со сторонами, скошенными под одними тем же углом. О назначении этих изделий было немало споров. Некоторые ученые полагали, что это орудия для ритуального обрезания, другие говорили, что микролиты использовались для бритья. Они, действительно, так остры, что не уступают современным бритвам, и американские индейцы, имея в своем распоряжении металлические ножи и бритвы, еще сравнительно недавно использовали острые каменные пластины для бритья. Специалисты считают, что микролиты в сто раз острее хирургических ланцетов. Их и сейчас используют в микрохирургии.

Однако, странное дело, на некоторых стоянках никаких инструментов, кроме микролитов, порой не обнаруживалось. Не могли же люди, в самом деле, только бриться и делать обрезание. К тому же выяснилось, что многие из них с одной стороны сильно затуплены, а с другой, наоборот, заострены. Возникало отчетливое ощущение, что их главное назначение так и не разгадано. И вот однажды в одном из древних захоронений рядом с человеческими останками в числе другого оружия был найден кинжал, вырезанный из широкой отшлифованной кости. Вдоль его лезвия шли небольшие пазы, куда были вставлены острые ножевидные пластины-вкладыши. При раскопках древних стоянок стали также находить и другие орудия с подобными вкладышами. Оказалось, что именно при изготовлении вкладышевых орудий впервые стал применяться природный асфальт: асфальтом приклеивались кремневые пластины к костяной или деревянной оправе. Далее выяснилось, что главные орудия с использованием микролитов применялись для жатвы. Одним из самых древних таких орудий был жатвенный нож с микролитами, найденный при раскопках стоянок X–VIII тысячелетий до н. э.

Такие ножи были широко распространены в ранних земледельческих культурах на Ближнем и Среднем Востоке. Самые древние трапециевидные и треугольные пластины находят в Натуфе (неподалеку от Иордана), в Иерихоне, в Джармо (Северный Ирак). Однако уже в неолите они вдруг исчезают. Но к этому времени появляются настоящие серпы из камня, а затем и из металла. В Средней Азии и в Европе микролиты живут гораздо дольше. И применять их стали не только как вкладыши в ножи, но и как наконечники.

Читатель, по-видимому, недоумевает: причем здесь микролиты? А дело в том, что карта распространения микролитов точно совпадает с распространением сельского хозяйства на евразийском континенте, а территория культур с микролитами, в свою очередь, точно совпадает территорией расселения предков индоевропейских народов на евразийском континенте.

Многие года и даже века ученые ищут прародину индоевропейцев. Почему их языки так близки? Почему их культурные традиции имеют много сходных элементов? Видимо, они произошли от какого-то одного древнего народа. Но где жил этот народ? Среди кандидатов на древнюю прародину индоевропейцев выступали и Индия, и Месопотамия, и даже Гималаи. И все-таки большинство ученых «голосовали» за Европу, точнее, за Балканы, основываясь, впрочем, лишь на умозрительных доводах в пользу своего выбора. Ведь если предки индоевропейцев откуда-то переселились, должны же остаться какие-то материальные следы таких перемещений. Однако археологи никаких общих орудий, жилищ, захоронений и других материальных следов не находили.

Единственное, что объединяло всех индоевропейцев в древности, так это микролиты, а позднее – общие приметы сельскохозяйственного производства. Только микролиты появились в каменном веке везде, где живут индоевропейцы – и в Иране, и в Индии, и в евразийской степи, и в Центральной и Западной Европе, но их нет там, где не живут эти народы. Карта распространения культур геометрических микролитов и карта распространения сельского хозяйства совпадают полностью. Видимо, вся Европа вместе с микролитами получила сельское хозяйство с гор Загроса и Южного Прикаспия, куда оно, в свою очередь, пришло из Иерихона и оазисов Прииорданья.

Переход от охоты и собирательства к сельскому хозяйству – самая грандиозная революция в истории человечества, которая не могла не изменить всего образа жизни и способа мышления древнего человека. Перенимая у переселенцев с Ближнего Востока и Закавказья революционные способы ведения сельского хозяйства, местные охотники с неизбежностью усваивали их земледельческие обряды и заклинания, произносимые, естественно, на языке пришельцев. Так на огромных территориях распространялись новый язык и обрядовые культы. Так, согласно Г. Матюшину, новые языковые формы входили в соответствие с новым производственным содержанием.

Эту гипотезу, сразу же отвергнутую лингвистами, археолог высказал в середине 70-х годов. Те по-прежнему искали прародину индоевропейцев на Балканах. Только в 80-е годы Балканская теория начала вызывать серьезные сомнения, некоторые лингвисты стали приходить к мысли, что индоевропейская прародина находилась в Передней Азии, в области между озерами Ван и Урмия. Так, спустя годы, гипотеза археолога нашла свое подтверждение в лингвистической науке.

Итак, библейский рассказ о Ноахе и его сыновьях – это в значительной степени праистория расселения макроэтнических групп и разделения или дробления их на племена, на основе которых в результате мирового исторического процесса сформировались древние народы. Мы видим, что одна из культурно-этнических групп, вышедшая из ареалов Натуфа, Иерихона и «Гассул – Беер-Шевы», т. е. с территории Земли Израиля, могла стать активной движущей силой прогресса материальной культуры человечества. Более того, переселившись в район между Закавказьем и северо-западной Месопотамией, эта группа, вероятно, стала основой развития сельскохозяйственной цивилизации, распространившейся вглубь Европы и в некоторые регионы Азии, людей индоевропейской языковой общности, так называемых «арийцев». Это произошло, по-видимому, довольно поздно, «после Потопа», в бронзовом веке, т. е. к середине или даже концу IV тысячелетия до н. э. Другая часть группы в большей степени сохранила изначальные праязыковые черты, расселившись по Ближнему Востоку, Аравии и Северной Африке.

Термины «семиты», точнее, «хамито-семиты» и «индоевропейцы» («иефетиды», «арийцы») имеют смысл только применительно к лингвистике. Утверждения прошлых и нынешних мудрецов от этнологии о некоей противоположности «семитической и арийской рас» противоречат не только данным науки, что, впрочем, их нисколько не смущает, но и библейской истории. Среди потомков Шета и пращуров Авраама, вероятно, были и предки ирано-арийского культурно-языкового сообщества из районов, прилегающих с севера к Месопотамии (Арпахшад), а среди потомков Иефета – близкие к предкам евреев (Табал и Ашкеназ).

ЛОВЕЦ ЧЕЛОВЕКОВ

Данные о царе Шинара Нимроде мы обнаруживает в небольшом фрагменте, вмонтированном в Таблицу народов там, где речь идет о потомстве Хама. Складывается впечатление, что на всем протяжении генеалогических ветвей Ноевых поколений вплоть до Авраама фигура этого богатыря-хамита особенно важна Автору Писания.

«А Куш родил Нимрода; он стал на земле богатырем. Он был сильный зверолов перед Господом, поэтому говорится: как Нимрод, сильный зверолов перед Господом. И было, его начальным царством был Бавел и Эрех, и Аккад, и Калней в земле Шинар» (Б. 11; 9-10).

Как видим, сила и удаль Нимрода были столь неординарны, а популярность – столь значительной, что герой буквально стал «притчей во языцех», то есть вошел в пословицу. В одном из рассказов Устной традиции причины небывалого могущества Нимрода объясняются очень просто: «Кожаные одежды, которые сделаны были Всевышним для Адама и Хавы, перешли через Ноаха к Нимроду. Одежды эти обладали свойством – одним видом своим укрощать самых лютых зверей. И когда облаченный в эти одежды Нимрод выходил на ловлю, птицы, животные и звери покорно склонялись перед ним. Отсюда пошла слава его как замечательного зверолова, и этой славе обязан он избранием его на царство».^[29]

Борис Берман, напротив, не усматривает в тексте никаких прямых указаний на охотничью удаль и сноровку Нимрода. Эту часть фрагмента исследователь переводит так: «Он был могучим в ловле (гибор-цайт) перед Господом». И поясняет: «Нимрод не просто гибор (мощный, могучий), он гибор-цайт. Родственное словам „сод“ (тайна) и „зуд“ (злоумышление сердца) слово „цайд“ указывает на некоторое искусственное заманивание. Это такая ловля, которая злоумышлена человеком и хранится в тайне его сердца до тех пор, пока не придет пора внезапно раскрыть себя. Качество „цайд“ необходимо, конечно, человеку при ловле животных. Но Нимрод использовал его и в других целях».

Берман указывает на то, что имя Нимрод происходит от корня «марад» со значение «восстать», в данном случае, «восстать против Господа». Нимрод, по мнению исследователя, использовал религиозное лицемерие для заманивания и овладения человеческими душами.

Израильские авторы П. Люкимсон и М. Абрамович, следуя Устной традиции, в связи с фигурой Нимрода рисуют весьма живописную картину: «Жители Ура поклонялись различным богам, но главными считали бога Солнца и бога Луны. Божественным назывался и сам чернокожий Нимрод, прозванный Хаммурапи, ибо не было на всей земле равного ему в охоте и воинской доблести… Блестящий оратор, любивший и умевший поиграть в демократию, Нимрод сумел внушить к себе преданную любовь своих подданных».^[30] Речь идет, как видим, не столько о выдающихся качествах зверолова (хотя и это, несомненно, было), сколько об умелом «ловце человеков», политикане и демагоге.

В приведенном отрывке указаны два совершенно определенных исторических ориентира. Это, во-первых, название одного из древнейших городов Месопотамии Ур Касдим – Ур Халдейский; его нет среди городов Двуречья, перечисленных в Таблице народов, но Ур тесно связан с этими городами логикой исторических событий. Во-вторых, здесь упомянуто имя одного из самых популярных правителей Древнего Востока царя Хаммурапи, личности определенно исторической; с ним авторы, вслед за Устной традицией, идентифицируют библейского Нимрода. Даты его царствования установлены точно, и их можно найти в каждом учебнике древней истории: 1792–1750 годы до н. э.

А теперь, пожалуй, пришло время «сверить часы»…

Время Всемирного потопа легко рассчитать на основании данных Пятикнижия (об этом мы уже говорили): это 1656 год от Сотворения мира, что формально соответствует 2104 году до н. э. Соответствие именно формальное, поскольку (мы также об этом уже говорили) библейское время не тождественно нашим представлениям о времени. Согласно мифологическим источникам в Месопотамии так называемый золотой век начался около 2900 года до н. э., что примерно соответствует исторической хронологии. Это надо понимать так, что с началом III тысячелетия до н. э в этом регионе вновь начали отстраиваться города, уничтоженные природными катаклизмами IV тысячелетия до н. э. Формальная временная разница между месопотамской и библейской версиями Потопа составляет, таким образом, около 800 лет.

Время от Потопа до рождения Авраама вычисляется, казалось бы, просто – 292 года: стало быть, 1812 год до н. э. В так называемой Семитской генеалогии Пятикнижия, которая следует непосредственно за рассказом о Вавилонском столпотворении, читаем: «Терах жил семьдесят лет и родил Аврама, Нахора и Арана» (Б. 12;26). (Аврам – так праотец был наречен в детстве.) Судя по перечислению, он старший. Но согласно Устной традиции Авраам родился в период царствования Нимрода-Хаммурапи, до начала которого остается 20 лет.

В соответствии с источниками Устной традиции Люкимсон и Абрамович пишут: «Сказочно богатый и уже вступивший в преклонный возраст Терах имел двух взрослых сыновей – Нахора и Арана, когда вдруг полюбил девушку из города Кут… В 1948 году от Сотворения мира он женился на своей возлюбленной, и в тот же год она родила ему сына Аврама…». 1948 год от Сотворения мира – это и есть 1812 год до н. э. Так кто же родился в этом году? И кто, соответственно, старший сын Тераха: Авраам, как это следует из порядка перечисления, или кто-то из его братьев, вероятно, Нахор, как это следует из логики событий? Если все же Нахор, то, получается, что Арваам родился существенно позже 1812 года до н. э. Как бы там ни было, но если несовпадение между датами рождения Авраама и начала правления Нимрода-Хаммурапи и имеет место, то оно вряд ли превышает два десятка лет, что может быть обусловлено простой погрешностью в хронологии.

Начало строительства Вавилонской башни согласно Устной традиции (Люкимсон и Абрамович) датируется 1973 годом от Сотворения мира или 1787 годом до н. э., что уже вполне соответствует датировке царствования Нимрода-Хаммурапи.

Интересно отметить, что в пору трагических событий этого царствования, связанных с Вавилонским столпотворением, еще был жив престарелый Ноах, умерший лишь 2006 году от с. м. или в 1754 году до н. э., и тем более Шем, умерший в 2158 году от с. м. или 1602 году до н. э., и переживший Авраама, умершего в 2135 году от с. м. или 1637 году до н. э. Как видим, срок человеческой жизни, как и предвещал Всевышний, стал катастрофически быстро сокращаться после Потопа: Ноах – 950 лет, Шем – 600 лет, Эвер – 464 года, Терах – 205 лет, Авраам – 175.

«Зачем вообще нужна такая подробная хронология? – задает кажущийся риторическим вопрос Борис Берман. – Надо помнить, что, излагая Тору, Моше (Моисей) рассказывал евреям о том, что было всего за восемь веков, еще на исторической памяти слушавших его людей. Для них это не сказания седой старины, а живая история. Ноах еще жил во времена Авраама, Авраам еще жил во времена Яакова, Яаков видел Кеата (сына Леви, своего внука), Кеат видел Моше. Слушателям Моше эту цепь фактов легко восстановить. Давая точную хронологию рождений и смертей, Тора тем самым приводит свидетелей того, что происходило в те времена».

Со времени появления в Месопотамии первых поселенцев до эпохи правления царя Хаммурапи прошло, вероятно, не менее двух тысяч лет. Даже к концу V тысячелетия до н. э. Двуречье все еще утопало в болотах и озерах, поросших тростником. Освоение этого неблагоприятного для жизни района стало возможно лишь с появлением неолитической и энеолитической техники. Древнейшие поселения, обнаруженные здесь археологами, относятся к началу IV тысячелетия до н. э., в том числе Эль-Убейд. Именно создатели Убейдской культуры стали, судя по всему, первооткрывателями Месопотамии.

К середине IV тысячелетия до н. э. относятся нижние слои раскопок в Уруке. Если «убейдцы» жили преимущественно в тростниковых хижинах, то в Уруке обнаружены небольшие строения из кирпича-сырца. Концом IV тысячелетия до н. э. ученые датируют поселения, отрытые в недрах холма Джемдет-Наср неподалеку от древнего города Киша. К этому времени в Месопотамии уже было развитое гончарное производство, кроме каменных и костяных орудий, использовались и медные. Вероятно, тогда же здесь стало известно колесо, изобретенное, как полагают, шумерами. К тому же периоду относят начало общественных построек и храмового строительства.

К началу III тысячелетия до н. э. на территории Двуречья находилось уже несколько десятков небольших городов-государств. Население каждого из них и в более поздние времена не превышало 40–50 тысяч человек. Эти города, построенные на холмах и окруженные крепостными стенами, стали основой шумерской цивилизации, которая пришла на смену Убейдской культуры.

Предполагают, что семитоязычное население присутствовало в Месопотамии рядом с шумерами чуть ли не со второй половины IV тысячелетия до н. э. В памятнике древней шумерской письменности, так называемом «списке царей», правивших сразу после Потопа, есть и семитские имена. Задолго до строительства «семитского» Аккада центром семитоязычного населения был, как полагают, Киш. Это подтверждается значительным количеством семитских заимствований в лексике и морфологии шумеров. Семитские имена носили и некоторые боги шумерского пантеона.

Шумеры были первыми строителями городов после Иерихона. Древнейшим городом в регионе был, вероятно, Эриду, основание которого приписывается внуку Каина Ираду. В древних легендах упоминается еще несколько городов, уничтоженных Потопом. Первым городским центром после Потопа считается Киш. Вероятно, он был восстановлен раньше других городов, расположенных к югу от него, ближе к Персидскому заливу, и, следовательно, пострадавших сильнее.

Лишь к середине III тысячелетия до н. э. формируется характерная для шумеров социально-экономическая структура, при которой дворец и храм становятся центром общественно-политической жизни города-государства. В это время не только окончательно сложились традиционные шумерские центры, такие как Киш, Урук и Ур, но и выдвинулись новые, особенно, Лагаш и Умма. Все города пользуются шумерским языком в качестве официального языка письменности и имею общий пантеон, хотя у каждого города есть и свое собственное божество, которому посвящен центральный городской храм.

Начало последней трети III тысячелетия до н. э. ознаменовано рождением новой имперской политики. К этому периоду относятся завоевания правителя Уммы Лугальзаггиси, овладевшего сперва Лагашем, а затем и другими городами Шумера. Однако подлинным основателем империи стал Саргон I, выходец из семитоязычной среды Киша, согласно древней легенде – подкидыш, воспитывавшийся при дворе и начавший свою карьеру в качестве виночерпия. Многие факты его биографии находятся в прямом соответствии с библейской историей Моисея.

Захватив власть в Кише, он затем переносит столицу в специально построенный им город Аккад, давший в последствии название всей северной части Нижней Месопотамии, в значительной степени населенной семитоязычными племенами. На протяжении своего долгого правления с 2371 по 2316 год до н. э. Саргон осуществил несколько походов в Сирию, Анатолию и Элам, включив, таким образом, огромные территории в культурно-экономическую орбиту Месопотамской цивилизации. Считается, что он создал первую в мире регулярную армию, насчитывающую 5400 человек, ставшую, конечно, в его руках огромной силой. Именно он, Саргон I, нанес решающее поражение Лугальзаггиси и фактически создал империю.

Своего наивысшего расцвета империя Саргона достигла при его внуке Нарамсине (2291–2255 годы до н. э.), также совершившего несколько завоевательных походов за пределы Месопотамии. При Нарамсине интенсивно ведется храмовое строительство, заметен рост экономической активности, развиваются законодательные и литературные традиции на семитских языках. Все чаще и чаще встречаются надписи не только на шумерском языке, но и по-аккадски, то есть аккадский постепенно становится официальным языком наряду с шумерским.

После смерти Нарамсина империя практически прекращает свое существование. В Месопотамию с Иранского нагорья вторгаются племена гутиев. Аккад был полностью разрушен, а города Шумера вновь обрели независимость. Постепенно гегемонию над шумерскими городами приобретает Урук Правителю этого города Утухегалю (2120–2114 годы до н. э.) удалось изгнать гутиев из Месопотамии. В этот период начинается возвышение Ура, независимость которого восстанавливается при правителе Урука Урнамму. Ур становится центром экономической и религиозной жизни нижней Месопотамии. В это время там строится зиккурат – храм бога Луны Наны (у семитов – Син), который стал образцом для подражания в последующей архитектурной традиции и, возможно, стал основой библейской истории о Вавилонской башне. Приняв титул царя Шумера и Аккада, Урнамму создал свод законов, послуживший своеобразной моделью для будущих законодателей Древнего Востока.

При сыне Урнамму Шульги (2096–2048 годы до н. э.) имперская политика продолжалась. В годы своего правления он начал завоевания на северо-западе Месопотамии и подчинил Ашшур. Интересно, что при Шульги в Ниппуре и Уре были открыты так называемые академии клинописи – большие школы писцов, впоследствии широко распространившие по ближневосточному региону. Впрочем, такие учреждения свидетельствуют не только о культурном развитии общества, но и о значительном укреплении бюрократического аппарата. Экспансия, распространившись до Средиземного моря, продолжалась и при сыне Шульги Амарсине.

Упадок империи начался уже при Шусине (2038–2030 годы до н. э.), наследнике Амарсина. В это время с запада резко усилилось давление племен амореев, которые говорили на западно-семитском языке, «предке» иврита и арамейского, в отличии от восточно-семитского – аккадского, распространенного в Нижней Месопотамии. Собственно, месопотамские тексты упоминают «амурру» с 2150 года до н. э. К началу II тысячелетия до н. э. централизованное государство Шумера и Аккада пало под ударами амореев. На территории Месопотамии снова возникло множество мелких царств, которые ожесточенно боролись между собой за гегемонии в регионе. Во многих из них аморрейские правители установили свои династии. В результате этой борьбы образовались два самостоятельных царства – на севере со столицей Исин и на юге со столицей Ларса.

На рубеже XIX и XVIII веков до н. э. амореи овладели не только Месопотамией, но и большей частью Сирии и Ханаана, где постепенно начало складываться культурно-языковое единство, характерное для эпохи библейских патриархов. В Двуречьи же в этот период начинает доминировать Ашшур под властью царя Шамши-Адада I. В 1895 году до н. э. в результате очередного вторжения одна из аморейских династий утвердилась в небольшом городке Вавилон, находившемся в северной части государства Исин. Именно этому городу, вначале не игравшему никакой существенной роли в политической жизни Месопотамии, вскоре предстояло стать величайшим центром древней цивилизации. Этому в немалой степени способствовал шестой царь I Вавилонской династии Хаммурапи (1792–1750 годы до н. э.), превративший Вавилон в столицу огромного государства, подчинившего себе почти все Двуречье.

Поскольку еврейская традиция склонна отождествлять Хаммурапи с библейским Нимродом и, вероятно, небезосновательно, следует, пожалуй, сказать несколько слов об этом замечательном правителе древней истории человечества. Уже на седьмой год своего долгого царствования Хаммурапи подчинил себе некоторые города южной Месопотамии. Он также заключил союз со своим сильным северо-западным соседом государством Мари. Вскоре Вавилон становится одним из самых влиятельных факторов ближневосточной геополитики того времени. В 1762 году до н. э. Хаммурапи наносит поражение соединенным войскам царств Эшнуны и Элама. А еще через три года он совершает два опустошительных похода на территорию своего бывшего союзника Мари. Далее следует завоевание Ашшура. Теперь ему фактически принадлежит вся Месопотамия и, вероятно, часть Элама.

В экономической области Хаммурапи создал разветвленную систему орошения. В годы его правления в Месопотамии было самое эффективное земледелие в мире, процветало садоводство и лесное хозяйство. Название грандиозного сооружения того времени говорит само за себя – канал «Хаммурапи-изобилие».

Но самый значительный вклад Хаммурапи в историю человеческой цивилизации лежит в области законодательной мысли. Законы Хаммурапи отражают многие аспекты общественной, экономической и политической жизни Вавилонского царства той поры: имущественное право, торговые и коммерческие операции, семейное право, телесные повреждения, операции с движимым имуществом и многое другое. Законы Хаммурапи были высечены на стеле, представляющей собой двухметровый столб из черного базальта. В верхней части лицевой стороны вырезаны две рельефные фигуры, изображающие царя Хаммурапи, стоящего перед богом Солнца Шамашем, восседающим на троне. Шамаш, покровитель правосудия, вручает царю судейский жезл и кольцо. Все остальная поверхность столба покрыта клинописным текстом.

Этот знаменитый памятник был найден французскими археологами в начале XX века в древней столице Элама Сузах. Считается, что видный правитель Элама Шутрук-Наххунте, вероятно, в 1160 году до н. э. вывез памятник в качестве трофея после завоевательного похода в Месопотамию. Ныне это один из самых уникальных экспонатов Лувра.

Согласно данным Пятикнижия строительство Вавилонской башни началось примерно через 300 лет после Потопа. Люкимсон и Абрамович на основании данных Устной традиции указывают совершенно точную дату начала строительства – 1973 год от Сотворения мира (или 1987 год до н. э.). Библейские 300 лет соответствуют таким образом более чем тысячелетнему промежутку реальной истории.

Из текста Пятикнижия не очень ясно вырисовывается последовательность событий. Между Таблицей народов и Семитской генеалогией всего 9 стихов, в которых и рассказана история строительства Вавилонской башни. Непосредственно перед этой историей после рассказа (в Таблице народов) о семьях сынов Ноаха по их родословиям в их народах следует сообщение: «И от них расселились народы по земле после Потопа» (Б. 11;32). Таким образом, это расселение представлено как финальная часть некоего грандиозного этапа всеобщего Высшего плана человеческого бытия. Далее сказано: «И был на всей земле один язык и слова одни» (Б. 12;1). Когда был? Уже после расселения, или текст, как это не раз случалось, возвращается к языковой ситуации непосредственно послепотопного времени?

Судя по всему, после Потопа Ноах вместе с семьей продолжал жить в горах Араратских, т. е. в Закавказье. Постепенно семья увеличивалась, о чем красноречиво свидетельствует Таблица народов, но какое-то время все домочадцы еще продолжали жить в одном месте.

Первый стих 12 главы Бытия Б. Берман переводит так: «И была вся земля – язык один (сафа ахад) и общее имущество (у-дварим ахадим)». И поясняет: «В большой семье Ноаха и имущество было общее и, конечно, все разговаривали на одном и том же языке».

Дальше в Пятикнижии сказано: «…двинувшись с востока, они нашли долину в земле Шинар, и поселились там» (Б. 12;2). Кто двинулся, нашел и поселился? Все семейство Ноаха или какая-то его часть? Какая? Ясно сказано, что начальным царством Нимрода были города земли Шинар. Нимрод, как следует из Таблицы народов, был правнуком Ноаха. Сказано также, что внук Ноаха, Ашшур, вышел из этой земли. По смыслу текста можно понять, что Ашшур, вероятно, уже был уроженцем долины. Из этого можно сделать осторожный вывод, что частичное переселение произошло при жизни второго поколения семейства Ноаха, т. е. его сыновей и, возможно, старших внуков.

В Таблице народов встречается еще одна неожиданная фраза рядом с именем одного из потомков Ноаха, праправнуком Шема: «У Эвера родились два сына: имя одного Пэлег, потому что во дни его разделилась земля…» (Б. 11;25). Как разделилась? Вероятно, по народам и языкам. Ни о каком другом разделении речи ведь не идет. Согласно библейской хронологии Пэлег родился спустя 197 лет после Потопа и прожил 239 лет, увидев в преклонные годы своего потомка Авраама. Вероятно, именно поздний период его жизни как-то связан с последствиями строительства Вавилонской башни.

Устная традиция инициатором «грандиозного проекта тысячелетия» считает Нимрода: «Держали совет приближенные Нимрода – Фут, Мицраим, Куш, Кнаан и другие родоначальники того поколения»,^[31] т. е., как видим, царь собрал на совет старших, отца и дядьев, внуков Ноаха. Именно они, судя по всему, благословили дерзновенное начинание.

В очерке Люкимсона и Абрамовича история строительства Вавилонской башни представлена в ярких красках: «Нимрод повсюду воздвигал многочисленные храмы, в которых стояли статуи идолов и самого Нимрода… В 1973 году (от Сотворения мира) ему в голову пришла новая блестящая идея, как доказать Творцу, что созданный Им мир не только больше не нуждается в Нем, но и более того – может соизмерится с Ним силой. Нимрод решил построить башню, вершина которой упиралась бы в Высшие миры.

С этой по истине грандиозной идеей он и выступил сначала в государственном совете, а затем и перед народом. И так велико было обаяние чернокожего Нимрода, так огромен его талант оратора, что более шестисот тысяч человек, почти все тогдашнее мужское население планеты, в едином порыве согласилось участвовать в строительстве такой башни.

Место для строительства они выбрали во все той же долине Шинар, в двух конных переходах от Ура Касдимского…

Для строительства этой башни люди впервые за всю историю стали использовать кирпич – искусственный строительный материал, и одно это уже было вызовом Всевышнему, сотворившему специально для этих целей различные породы камней».

Любопытные подробности строительства находим в одном из талмудических трактатов: «С каждым днем башня росла все выше и выше и, наконец, достигла такой высоты, что добраться доверху для доставки строительного материала требовалось не менее года времени.

Семь подъемов было у башни с восточной стороны и семь сходен с западной. Если падал человек и убивался насмерть, никто на это не обращал внимания, а потеря одного кирпича вызывала вопли отчаянья…»^[32]

Весьма показательно, что уже сам факт использования искусственных строительных материалов, традиция считает неким «вызовом Всевышнему». Но мы знаем, что Южная Месопотамия была полностью лишена естественного камня, и само освоение этой территории стало возможным лишь с наступление эпохи металла. Поэтому для храмового строительства шумеры использовали сырцовый кирпич, а облицовку делали из обоженного.

Принято считать, что прообразом библейской Вавилонской башни были грандиозные культовые постройки, характерные исключительно для архитектуры Шумера и Аккада, и получившие название зиккуратов. Зиккурат представлял собой высокую башню, опоясанную выступающими террасами, уменьшающимися в объеме уступ за уступом по мере продвижения вверх. Такой принцип строительства, как полагают, символизировал постепенное восхождение в небо в отличие от рывка ввысь, представленного великими египетскими пирамидами. Впрочем, некоторые ученые полагают, что зиккураты явились рукотворным образом северных гор, откуда в Южную Месопотамию пришли шумеры.

Чередование ступеней чаще всего подчеркивалось раскраской: за уступом черного цвета, следовал другой, естественно кирпичный, за ним – побеленный и так далее. Такая раскраска, а также озеленение террас придавали сооружению весьма живописный вид. Наружные стены верхней башни зиккурата, к которой обычно вела широкая лестница, покрывали голубым глазурованным кирпичом. Ее иногда венчал сверкающий на солнце позолоченный купол. Здесь помещалось святилище главного местного божества. Внутри не было ничего, кроме ложа, да еще иногда позолоченного стола. Сюда никто не должен был входить. В этом святилище ночью опочивал бог, а обслуживать его должна была целомудренная женщина.

Среди главных претендентов на прототип библейской Вавилонской башни обычно рассматривают зиккурат в Уре, открытый в 1845 году британским консулом в Басре, археологом-любителем Дж. Тейлором.

Похоже, Тейлор и сам не знал, что искал: вероятно, какие-то монументальным свидетельства величия древних цивилизаций. Приблизившись со своими людьми к холму Тель-Мукайяр и обнаружив под слоем земли развалины некоего сооружения, он шаг за шагом начал простукивать его поверхность, но никаких признаков полости внутри не обнаружил. Огромное строение выглядело монолитом, трудно было хотя бы приблизительно вообразить его очертания. Он видел лишь, что прямо из песка на десять метров вверх поднимался торец нижней плиты; два широких каменных ската вели к меньшей плите, над которой, как казалось, возвышались третья и четвертая ступени. Добравшись до верхней площадки, он снова ничего не обнаружил. Тогда он приказал своим рабочим снести верхний ярус башни, надеясь найти хоть что-то внутри непонятной твердыни.

Разрушение памятника продолжалось несколько недель. Наконец, удалось обнаружить несколько глиняных цилиндров, сплошь покрытых древней клинописью. Находки были тщательно упакованы и отправлены в Лондон. Экспедиция Тейлора продолжалось около двух лет, но ничего существенного с его точки зрения так и не обнаружила. Разрушенные стены и почти весь верхний ярус оказались неисчерпаемой кладовой строительного материала для местных жителей, которые годами растаскивали кирпичи, сделанные людьми около четырех тысяч лет назад. Ко времени Первой Мировой войны, когда ученые вновь обратили внимание на Тель-Мукайяр, ступенчатая форма башни стерлась, и на месте «раскопок» Тейлора высился просто пологий холм.

Один из офицеров британской разведки, ученый Кемпбелл Томпсон, заметив загадочные руины, понял, что они заслуживают самого пристального внимания. Отчет Томпсона побудил исследователей вновь вернуться к непонятным глиняным цилиндрам, пролежавшим без толку около 70 лет. Выяснилось, что тексты на них содержат очень важную информацию.

За две с половиной тысячи лет до Тейлора здесь побывал царь Вавилона VI века до н. э. Набонид, но действовал мудрый правитель совершенно иначе. Увидев, что зиккурат обветшал, царь приказал восстановить его и вернуть ему первоначальный вид. Более того, он велел написать на глиняных цилиндрах имя первого строителя, так как его смогли прочитать вавилоняне по стершейся надписи на стене здания: Ур-Намму. Ведь уже для современников Набонида время строительства зиккурата было незапамятной древностью.

Так впервые в археологической науке всплыло библейское название «Ур» – Ур Касдим, родина праотца Авраама. Как вскоре выяснилось, Ур неоднократно упоминался и в других записях, найденный на территории Месопотамии.

После такого открытия к развалинам Тель-Мукайяра возник огромный интерес. Но только в 1923 году к нему отправилась совместная американо-британская экспедиция во главе с Леонардом Вулли. Впрочем, выдающегося археолога не интересовал зиккурат сам по себе: он начал комплексное исследование местности и открыл древнюю столицу Месопотамии во всем ее первозданном величии.

Со временем, однако, на основании раскопок и исследований Вулли ученым удалось восстановить облик зиккурата в Уре, возможного «кандидата на роль» библейской Вавилонской башни. «Четыре прямоугольные каменные плиты, поднимающиеся ступенями, образовывали 75-футовую башню из ярких разноцветных кирпичей. Над лежащим в основании квадратным блоком со сторонами 120 футов сияли красные и синие верхние ступени, засаженные деревьями. Самая верхняя ступень представляла собой площадку, увенчанную святилищем с золотой крышей, прикрывающей его от лучей солнца».^[33]

Однако в одном из приведенных выше фрагментов очерка Люкимсона и Абрамовича речь все же идет не о самом Уре, а некоем месте, отстоящем от города в «двух конных переходах». Собственно, многие ученые полагают, что Вавилонская башня – это и есть зиккурат в Вавилоне, сохранившийся, впрочем, довольно плохо. Археологам удалось раскопать только фундамент и нижний ярус. Но облик древнего сооружения известен достоверно: на клинописных табличках найдено его изображение. Башня имела семь ярусов (вспомним предания, сохранившиеся в Устной традиции!) и достигала фантастических по тем временам размеров – 90 метров.

Такой точки зрения придерживается французский археолог Андре Парро, долгое время занимавшийся исследованием зиккурата. В самом деле, не только район строительства и количество ярусов, но и строительные материалы совпадают полностью с тем, что указано в Пятикнижии и в Устной традиции.

В VII веке до н. э. вавилонский царь Набопалассар реставрировал древнюю башню, приказал выбить на стене надпись: «Людей многих народов я заставил работать над восстановлением зиккурата». Не приходится сомневаться, что среди рабов, участвовавших в восстановительных работах, были и евреи, сохранившие горькие воспоминания о вавилонском пленении и отразившие их в истории о Вавилонской башне. Так рассуждают сторонники вавилонской версии.

«В сущности, до сих пор остается загадкой, что же именно строили подданные Нимрода, – пишут Люкимсон и Абрамович, – и многие знатоки Торы и каббалисты продолжают спорить на эту тему. Существует версия, что строительство носило, прежде всего, духовный характер – люди рассчитывали проникнуть в Высшие миры, чтобы оттуда управлять Вселенной и черпать для себя жизненную энергию. Но, как бы там ни было, руины Вавилонской башни сохранились до наших дней, и, следовательно, ее возведение было, помимо всего прочего, делом вполне материальным».

Разумеется, результат дерзновенного богоборчества оказался прямо противоположным желаемому…

«Наконец, высота башни стала достаточной для того, чтобы бросить вызов Высшим мирам… Только после того, как дело стало принимать столь серьезный оборот, Всевышний решил вмешаться и наказать зарвавшееся человечество. Три верховных ангела спустились на землю, и Шхина – Божественное присутствие – медленно стала обволакивать огромный город, выросший за время строительства у подножия башни.

Каждый из строителей получил по заслугам – те, кто надеялся найти в башне спасение от гнева Всевышнего и воевать с Ним духовным оружием, были в мгновение ока рассеяны по всем сторонам света, чтобы стать родоначальниками разных народов. Те, кто мечтал выстроить на небесах языческое капище, вдруг перестали понимать друг друга – каждая семья неожиданно для самой себя заговорила на новом языке, и непонимание тут же породило многочисленные споры, которым еще предстояло перерасти в кровопролитные войны…

Страшная участь постигла и саму башню – одна треть ушла в землю, треть была сожжена небесным огнем и только треть высится до сих пор в назидание всем последующим поколениям.

Сам же город стал называться Бавель (от глагола «лебальбель» – скрутить, смешать, перепутать), ибо там были перепутаны языки, и оттуда началось расселение людей по планете».

Устные предания Агады, как видим, изобилуют массой подробностей, отсутствующих в каноническом тексте. Но, несмотря на лаконичность рассказа, в девяти стихах Пятикнижия, как это было отмечено исследователями, вероятно, «закодированы» два различных предания о древнем Вавилоне. Одно из них – о строительстве города и последующем смешении языков, второе – о возведении башни и рассеянии людей. Оба приурочены к началу послепотопной истории. Оба объясняют причину языковой и территориальной разобщенности человечества Высшим вмешательством.

Попробуем «раскодировать» текст…

1. И был на всей земле один язык и слова одни.

2. И случилось: двинувшись с востока, они нашли долину в земле Шинар и поселились там.

3. И сказали друг другу: давай наделаем кирпичей и обожжем огнем. И стали у них кирпичи вместо камней, а горная смола была у них вместо глины.

4. И сказали они: давайте построим себе город и башню главою до небес; и сделаем себе имя, чтобы мы не рассеялись по лицу всей земли.

5. И сошел Господь посмотреть город и башню, которые строили сыны человеческие.

6. И сказал Господь: ведь народ один и язык один у всех; и вот что начали они делать; а теперь для них не будет недостижимо все, чтобы они не задумали сделать?

7. Сойдем же, и смешаем там язык их, чтобы они не понимали речи друг друга.

8. И рассеял их Господь оттуда по всей земле; и они перестали строить город.

9. Поэтому наречено ему имя Бавел, ибо там смешал Господь язык всей земли, (и оттуда рассеял их Господь по лицу всей земли).

Итак…

ИСТОРИЯ О СТРОИТЕЛЬСТВЕ ГОРОДА И СМЕШЕНИИ ЯЗЫКОВ

И был на всей земле один язык и слова одни. И сказали друг другу: давай наделаем кирпичей и обожжем огнем. Построим себе город и сделаем себе имя. И сошел Господь посмотреть город, который строили сыны человеческие. И сказал Господь: народ один и язык один у всех. Сойдем же, и смешаем там язык их, чтобы они не понимали речи друг друга. И они перестали строить город. Поэтому наречено ему имя Бавел, ибо там смешал Господь язык всей земли.

ИСТОРИЯ О ВОЗВЕДЕНИИ БАШНИ И РАССЕЯНИИ ЛЮДЕЙ

И случилось: двинувшись с востока, они нашли долину в земле Шинар и поселились там. И стали у них кирпичи вместо камней, а горная смола была у них вместо глины. И сказали они: давайте построим башню главою до небес, чтобы мы не рассеялись по лицу всей земли. И сошел Господь посмотреть башню, которую строили сыны человеческие. И сказал Господь: ведь вот что начали они делать; а теперь для них не будет недостижимо все, что они задумали сделать? И рассеял их Господь оттуда по лицу всей земли…

Конец девятого стиха, в традиционном варианте текста повторяющий начало восьмого, в дословном переводе Бориса Бермана отсутствует.

Существенно отличается также буквальный перевод седьмого стиха, который целиком вошел в Историю о строительстве города, от традиционного варианта: «…и увял тот же час их язык (венавла шам сфатам)…». Берман разъясняет: «Произошло не смешение языков, как обычно переводят, а „увядание языков“… Слово „навла“ однокоренное со словом „мабуль“ (библейский Потоп) и, также как оно, указывает на процесс перехода от жизни к смерти».

Топоним Бавель Устная традиция вслед за Торой возводит к личной форме глагола «лебальбель» – «балаль». Это, конечно же, «народная этимология», т. е. такое лингвистическое явление, при котором «непонятное» слово этимологически возводят к вполне определенному бытовому понятию. На самом деле название этого города, как считают, происходит от аккадского «баб-илу» – «врата Бога».

«Строители башни считали, что их город – „ворота Бога“, – пишет Берман, – а на самом деле это то место, где увяло их „мы“, и где Господь совершил то, что обозначено созвучным Бавелю, словом „балаль“. „Балаль“ – не путаница, не смешение и не перемешивание. Когда к муке добавляют масло, то получается нечто, что уже не есть ни мука, ни масло».

Итак, пред нами два совершенно разных сюжета, которые, впрочем, порой формально совпадают, но чаще далеко расходятся. Первая история, вероятно, относится к детям и внукам Ноаха, пришедшим в долину Шинар восстанавливать допотопные города. Они, конечно же, пришли не с востока, а с севера, из Закавказья. Если внимательно вчитаться в выделенный курсивом текст, легко обнаружить, что тема «вины и наказания» выражена в нем весьма туманно, а может быть, и вовсе отсутствует. Речь, похоже, идет о языковой индивидуализации и идентификации в Месопотамии, которая, вероятно, представляла собой серьезную проблему уже в середине III тысячелетия до н. э.

Вторая история представляется более важной и значительной, ибо в ней поднимается едва ли не сквозная тема Пятикнижия – тема изгнания и скитальчества. Изгнанный из Эдена Адам, вечный скиталец Каин, поднявшийся с насиженных мест Ноах – все эти герои и связанные с ними события, несомненно, находятся в едином русле некоего Высшего плана, который во времена Нимрода все еще пребывал в начальной стадии своего осуществления. И все-таки такую историю могли создать только люди уже имеющие богатый опыт рассеяния. «Башня до небес» мыслится здесь как некий ориентир, маяк, необходимый для маркировки территории, «чтобы не рассеяться». Наивная попытка противостоять непреклонной Высшей воле, естественно, обречена на провал. Время собирать камни еще не пришло.

Согласно традиционным устным источникам Вавилонская эпопея, длившаяся 23 года, закончилась полным провалом, в результате чего в долине Шинар начались серьезные междоусобицы. Вот что пишут об этих событиях Люкимсон и Абрамович: «Было это в 1996 году от Сотворения мира (1764 год до н. э.), и в том же году началась великая борьба за власть между потомками Куша – неудача со строительством башни подорвала авторитет Нимрода, и теперь против него восстали ближайшие родственники».

Действительно, в середине XVIII века до н. э. в Вавилон вторглись касситы; на акадском языке – «кишшу» или «кушшу», что могло ассоциироваться с потомками Куша, близкими родственниками Нимрода. Разумеется, это произошло уже после смерти исторического Хаммурапи, последовавшей около 1750 года до н. э. Касситское господство, продолжавшееся около 500 лет, не способствовало значительному прогрессу экономики и культуры. Вавилон теряет былое могущество и фактически на долгие века выходит из престижного клуба сверхдержав Древнего мира. Постепенно в Месопотамии укрепляются страны, основанные потомками Шема – Ашшур и Элам.

…Но, вероятно, еще до начала Вавилонского столпотворения, в семье другого потомка Шема, одного из сановников Нимрода-Хаммурапи Тераха, родился мальчик, смыслом жизни которого станет обретение завещанной ему Богом Земли Обетованной («чтобы не рассеяться?»). Но и само это обретение будет выглядеть, как долгое странствие. Впрочем, это уже совсем другая история, которую мы обязательно расскажем вам, если будет на то воля Всевышнего.

Также при работе использовалась литература:

Краткая Еврейская Энциклопедия, Иерусалим, т. 1–10

Мифы народов мира, в 2-х томах, М., БРЭ-Олимп, 1997

Очерк истории еврейского народа, под ред. проф. Ш. Эттингера, в 2-х томах, Библиотека-Алия, 1979

Искусство Древнего Востока, МИИ, М., Искусство, 1976

Иллюстрированная История религии в 2-х томах, т.1, СПВМ (1899), издание второе (1992)

Иосиф Флавий, Иудейские древности, в 2-х томах, т.1, Минск, «Беларусь», 1994

Зенон Косидовский, Библейские сказания, М., ИПЛ, 1968

Рут Сэмюэлс, По тропам еврейской истории, Библиотека-Алия, 1991

М. Даймонт. Евреи, Бог и История, Библиотека-Алия, 1994

Эвелин Клегель-Брандт, Древний Вавилон, Смоленск, «Русич», 2001

Э. Менделевич, Предания и мифы Ветхого Завета, Орел, 1999

Александр Кобринский, «Новая парадигма», Беер-Яков, 1995

Книга Еноха. Апокрифы, С-Пб, «Азбука», 2000

ДОРОГА НА ХАНААН

КНИГА ВТОРАЯ
ДОРОГА НА ХАНААН

АВРААМ В УРЕ

История, которую мы хотим рассказать, началась в Уре Касдим, Уре Халдейском, в южной Месопотамии. На это указывают и Пятикнижие, и легенды, ставшие частью Устной традиции евреев, и некоторые другие источники. Ур, как известно, не только один из самых значительных, но и один из древнейших городов Двуречия, существовавший уже к середине IV тысячелетия до н. э. «Касдим», халдеями принято называть народ или группу независимых семитских племен, родственных арамеям, и говоривших на одном из арамейских наречий. Считается, что они появились в Месопотамии не ранее X века до н. э., а следовательно во времена Авраама, т. е. в начале II тысячелетия до н. э., ни о каких халдеях в Уре не могло быть и речи. Более того, вряд ли они были известны и во времена Синайского откровения, когда по иудейской версии, собственно, и создавалась Тора. Некоторые исследователи считают этот факт одним из доказательств позднего происхождения Пятикнижия. Хотя, скорее всего, его стоит отнести на счет терминологической путаницы в исторической литературе нового времени, где халдеями до сих пор называют вавилонян и даже шумеров. В Древней Греции и Риме так именовали жрецов и гадателей вавилонского происхождения. По-видимому, понятие «халдей» уже в очень отдаленном прошлом имело какое-то обобщенное значение, не столько этнического, сколько социально-психологического содержания.

Интересно отметить, что Ур как промышленный и культурный центр великой державы потерял всякое значение уже к концу II тысячелетия до н. э., и, если бы он не имел никакого отношения к жизни Авраама, зачем Автору Писания понадобилось вводить его в текст…

Как бы там ни было, нам следует повнимательнее вглядеться в особенности экономической и политической ситуации этого региона в начале II тысячелетия до н. э., когда, как утверждает библейская хронология, действовали такие яркие фигуры тогдашней мировой геополитики, как Авраам и Нимрод – Хаммурапи.

В этот период Двуречие окончательно вступило в бронзовый век. Более того, все чаще обнаруживаются случаи применения железных изделий. Систематическое использование металлических орудий способствовало росту производительности труда в земледелии, которое сохраняло главенствующее значение в экономике страны. Высокую урожайность обеспечивала развитая ирригационная система; с помощью разветвленной сети каналов и плотин вода из Тигра и Ефрата доставлялась на поля. При вспашке использовалась тягловая сила быков. Месопотамия времен Хаммурапи демонстрировала высочайший уровень развития производительных сил. Нигде в мире не было ничего подобного. И в этом, к слову сказать, была значительная заслуга царя и его администрации: внимание властей было постоянно приковано к проблеме ирригации земледелия.

Кроме зерновых важнейшей сельскохозяйственной культурой становится финиковая пальма. Наличие богатых пастбищ способствует развитию скотоводства. Среди домашних животных рядом с ослом и мулом появляется лошадь. Принимаются меры к становлению лесного хозяйства страны.

Совершенствуются ремесла. В законодательном кодексе Хаммурапи упоминаются специалисты самого разного профиля: кирпичники, кузнецы, плотники, домостроители, судостроители, ткачи, гончары.

Экспансия Вавилона и объединительная политика Хаммурапи способствовала развитию торговли. Как следует из документов, объектами купли-продажи, прежде всего, становятся хлеб, масло, финики и шерсть. Доля натурального обмена значительно сокращается. Функцию денег все чаще выполняет серебро. Поэтому мы имеем возможность, по сохранившимся отчетам, проследить соотношение цен на товары. Так, например, согласно законодательным установлениям одного из важных городов Вавилонии Эшнунны наемный работник зарабатывал в месяц 1 шекель серебра (1/20 кг). На это можно было приобрести 25 литров ячменя, 550 г соли, полтора кг меди. Появляются случаи, когда наниматель расплачивается с работником не традиционной натурой, а его «серебряным эквивалентом». Развитие денежных отношений ведет к становлению ростовщичества как одному из важных факторов финансовой системы страны. О распространении этого явления свидетельствуют, например, документально установленные факты ростовщической деятельности жриц храма бога солнца Шамаша в городе Сиппаре.

Несмотря на то, что в Вавилоне использовалась достаточно сложная система письма, грамотность здесь была распространена достаточно широко. Аккадский язык семитской языковой семьи, по-видимому, стал средством дипломатического общения едва ли не всего древнего Востока. Во всяком случае, таблички с аккадской клинописью находят во многих регионах, далеко отстоящих друг от друга. Вавилонское письмо изучали даже в писцовых школах отдаленного от Месопотамии Египта.

Что же представляли собой эти древнейшие книги Вавилона? Сперва вязкую глину, которой в Двуречии было в избытке, размачивали в воде, чтобы очистить от сора и минеральных солей. Затем ее формировали в плоские дощечки. С помощью заостренной камышовой палочки на сырую глину наносился рисунок. Поскольку закругления и кривые линии сильно замедляли работу, письменные знаки постепенно превращались в комбинации черточек. Процесс перехода от пиктограммы (письменного рисунка) к клинописным знакам хорошо прослеживается при сравнении памятников второй половины IV и конца III тысячелетий до н. э. Высохнув на солнце, глина становилась твердой, как камень. Впрочем, таблички с наиболее важными записями подвергали специальному обжигу. Клинописные знаки Вавилона находят также на дереве, камне, металле, слоновой кости. Примерно к XIV веку до н. э. появляются и вощеные дощечки.

Жанровое разнообразие письменных текстов, запечатленных на глине, поражает воображение: космогонические трактаты, географические карты, календари со знаками зодиака, законодательные кодексы, словари, лечебники, справочные математические таблицы.

Литературные памятники ограничены небольшим форматом глиняных дощечек. Как правило, это произведения, написанные в стихотворной форме. Относительная дороговизна писчего материала диктует еще одно важное отличительное качество тогдашней литературы: произведения, судя по всему, создавались не для индивидуального чтения, а произносились вслух (возможно, пелись) группе собравшихся слушателей. В текстах использовались раз и навсегда заданные, всем известные сюжеты. Впрочем, нечто подобное происходило и много веков спустя, когда по дорогам Эллады странствовал гениальный Гомер и другие аэды эпохи классической античности.

Даже те крохи, которые дошли до нас, позволяют сделать вывод, что аккадский эпос Старо-Вавилонских времен был чрезвычайно разработан и выразителен. По мнению некоторых специалистов, в этот период уже появилась любовная лирика. Среди культовых произведений значительно увеличивается доля молитв и исповедальных песнопений. Впрочем, строгого разграничения светской и культовой литературы, конечно же, не было, что вообще характерно для любой литературной традиции времен своего становления.

Основой традиционного образования Вавилона становится обучение в светской школе писцов, где на первой ступени ученики овладевали основами грамотности и счета. На этом для большинства учение заканчивалось. Писец, окончивший «начальную школу» с трудом мог одолеть не сложный текст. Зато те, кто прошел полный курс учебы, становились в полном смысле этого слова энциклопедистами своего времени. Они не только свободно писали, читали, переводили с шумерского и других языков, но и умели руководить хором, знали тайнопись и математику. Навыки перевода на мертвый шумерский язык были совершенно необходимы, поскольку он все еще продолжал использоваться в качестве культового. Соответственно, в обществе имелась значительная потребность в знаниях по лексикологии и лексикографии – составлению грамматик и словарей шумерского языка.

Считается, что математики древнего Вавилона умели решать квадратные уравнения и некоторые задачи по стереометрии, приблизительно вычислили число «П» и знали теорему о свойствах прямоугольного треугольника за полторы тысячи лет до Пифагора. Исходя из потребностей земледелия и астрологии, в результате тщательных наблюдений, была составлена карта видимой части звездного неба, а также календарь, еще, конечно, очень несовершенный. Интересно, что историографические труды виделись их авторам как некие приложения к звездным картам, подтверждавшие правильность астрологических предсказаний. Географами древнего Вавилона была составлена карта мира, где земля изображалась плавающим в океане островом, по размерам ненамного превосходящим Месопотамию. Однако, как считается, вавилонские купцы пользовались морским путем в Индию, в последствии забытым. Они знали о стране Куш – Эфиопии и даже о стране Тартесс – Испании.

Семитская генеалогия Бытия сообщает следующие сведения о рождении Аврама: «Нахор жил двадцать девять лет и родил Тераха. И жил Нахор по рождении им Тераха сто девятнадцать лет и родил сынов и дочерей. А Терах жил семьдесят лет и родил Аврама, Нахора, Арана» (Б.11:24–25).

Собственно, фактом рождения Авраама смысл Семитской генеалогии исчерпан.

Далее следует небольшая предыстория, своеобразное введение в сагу об Аврааме, в котором ввиду их особой важности дублируются сведения о рождении патриарха. Она начинается словами: «А вот родословная Тераха: Терах родил Аврама, Нахора и Арана, а Аран родил Лота» (Б.11:27). Лот – единственный из внуков Тераха, который станет важным действующим лицом последующих событий, и нас спешат познакомить с ним.

«И умер Аран при Тераха, отце своем, в земле рождение своего, в Ур-Касдим» (Б.11:28). Нигде не сказано прямо, что Аврам родился в Уре; сказано лишь, что в Уре родился Аран. Однако логика текста подсказывает, что именно в Уре происходили некоторые решающие для будущего повествования события…

«И Аврам и Нахор взяли себе жен; имя жены Аврама Сарай, а имя жены Нахора Милка, дочь Арана, отца Милки и отца Иски» (Б.11:29). Для разъяснения этого на первый взгляд мало понятного стиха обратимся к комментариям Бориса Бермана: «Братья берут в жены своих племянниц, дочерей умершего брата Арана… Иска (другое имя Сарай) – „помазанная“ (на царство) и видящая пророческим духом; Иска – провидица».^[34]

Далее следует стих, в котором отражены сведения, чрезвычайно важные для дальнейшего повествования, ибо многие происшедшие через десятки лет события будут иметь в основании этот простой житейский факт: «И Сарай была бесплодна, не было у нее дитяти» (Б.11:30). Точнее – по Берману – «она без детей».^[35]

За последующим сообщением о переселении Тераха с семьей чувствуется эхо каких-то значительных событий, разразившихся в Уре. «И взял Терах Аврама, сына своего, и Лота, сына Арана, внука своего, и Сарай, невестку свою, жену Аврама, сына своего, и вышли вместе из Ур-Касдима, чтобы идти в землю Кнаанскую, и дошли они до Харана, и поселились там» (Б.11:31). Есть ощущение какого-то поспешного бегства, не вполне добровольного. Кажется, что инициатива переселения принадлежала не столько самому Тераху, сколько неким грозным обстоятельствам, нависшим над ним и его семьей. Б. Берман пишет: «Терах был вельможей у Нимрода, который с некоторых пор преследовал его. В конце концов, Тераху пришлось уйти из Ур Касдим, где он жил».^[36]

Обратим внимание: Терах направился в Ханаан, но почему-то оказался в Харане, в Северной Месопотамии, где осел вместе со своими домочадцами и прожил долгую жизнь. «И был век Тераха двести пять лет, и умер Терах в Харане» (Б.11:32).

Вот, собственно, и вся информация, которую Автор Писания посчитал нужным сообщить нам в качестве предыстории. Дальнейшие события, описанные в Пятикнижии, относятся к тому времени, когда Авраму было уже 75 лет.

История Авраама подробно излагается в еще одном чрезвычайно интересном и важном древнем источнике, принадлежащем к так называемым апокрифам^[37] – «Книге Юбилеев, или Малом Бытии», который, по разным оценкам, датируется от III до I века до н. э. Заметим, что сочинение это дошло до нас в двух версиях: эфиопском, наиболее полном, и латинском переводах, как полагают, выполненных с греческого источника, от которого, в свою очередь, сохранились отдельные цитаты в трудах античных авторов. Греческий текст, как оказалось, тоже представляет собой перевод с оригинала, написанного на иврите.

Библейская история, изложенная в книге, интересна наличием легендарных датировок и представляет собой своеобразное дополнение к Пятикнижию. Она разделена на сорокодевятилетия, семь «седмин» по семь лет, плюс пятидесятый, юбилейный год, т. е. тот год, который по старинной традиции возвещался трублением в бараний рог.

Трудно понять, зачем автору (или авторам) понадобилось столь скрупулезная псевдоисторическая датировка со времен Адама, но, вероятно, такое понимание мифологической истории имело чрезвычайно древнюю мотивацию.

Итак, в «Книге Юбилеев, или Малом Бытии» о рождении Аврама сообщается следующее: «И в тридцать девятый юбилей, во вторую седмину, в первый год взял себе Терах (имена в цитатах даны в единой транскрипции) жену по имени Эдна, дочь Арама, сестрину дочь отца, себе в жены. И в седьмой год этой седмины она родила сына, и он нарек ему имя Аврам, по имени отца его матери…».^[38]

В этом фрагменте имеется очень важная информация, отсутствующая в Бытии. Во-первых, дата рождения Аврама указана совершенно определенно: простой арифметический расчет свидетельствует о том, что, по данным авторов «Книги Юбилеев», он родился в 1876 году от с. м. или в 1884 году до н. э.^[39]

Во-вторых, здесь уточняются некоторые сведения о родословной Аврама: названо имя его матери, Эдны, и определены ее родственные связи с семей Тераха. Она из рода Арама, одного из сыновей Шема, дочь неназванной сестры отца Тераха, т. е. Нахора – стало быть, самому Тераху она приходится двоюродной сестрой. Аврам был наречен «по имени отца его матери» Арама: ав-арам, отец народа Арама, отец арамеев, одного из значительных семитских племен Двуречия.

О факте рождения Аврама упоминает и еще один авторитетный источник – сочинения еврейского историка I века нашей эры Иосифа Флавия «Иудейские древности». Иосиф пишет: «У Пелэга, сына Эвера, был сын Рэу (Рагав), а у последнего Серуг, у которого родился сын Нахор, а от него Терах. Последний был отцом Аврама, который является десятым потомком Ноаха, и родился 992 года спустя после потопа…»^[40] та информация повторяет Семитскую генеалогию Пятикнижия за исключением датировки, которая, как говорится, не лезет ни в какие ворота. Согласно хронологии, принятой в Торе, Аврам родился спустя примерно триста лет после Потопа. Очевидно, что Иосиф Флавий пользовался какой-то совершенно другой системой временных координат, которая должна являться предметом отдельного рассмотрения. И мы непременно вернемся к ней, когда в связи с Исходом, о котором намерены писать в дальнейшем, будем рассматривать теорию временного сдвига современного историка Эммануила Великовского. А пока пойдем дальше…

«У Аврама были братья Нахор и Аран. Из них Аран умер в Халдее, именно в городе Ур, называемый Халдейским, оставив после себя сына Лота и дочерей Сарай и Милку. Могила его показывается до сих пор. На племянницах своих женились Нахор и Аврам, первый на Милке, второй на Сарай».^[41] Как видим, и здесь Иосиф пользуется источниками, близкими к Пятикнижию. Однако, право же, дорого стоит эта непосредственная деталь: «Могила его показывается до сих пор». Впрочем, в этом нет ничего удивительного: многотысячелетняя история жива и в современном Израиле – и сегодня вам покажут пещеру Махпела в Хевроне, где захоронены Патриархи, могилу Рахели или усыпальницу Иосифа, недавно оскверненную палестинскими вандалами.

Немало сведений о рождении и первых годах жизни Аврама сохранила Устная традиция. Обратимся к книге П. Люкимсона и М. Абрамовича «Жизнь Авраама Иври». Высокопоставленный чиновник царя Нимрода «сказочно богатый и уже вступивший в преклонные годы Терах имел двух взрослых сыновей – Нахора и Арана, когда вдруг полюбил девушку из города Кут, стоявшего на противоположном (надо понимать – от Ура – Л. Г.) берегу Ефрата. В 1948 году от Сотворения мира (1812 год до н. э.) он женился на своей возлюбленной, и она родила ему сына Аврама…»^[42]

Рождение первого еврейского патриарха представлено в источниках Устной традиции как весьма значительное событие, имевшее свою предысторию. За несколько месяцев до появления на свет младенца придворные астрологи сообщили Нимроду тревожную весть: скоро в его стране родится мальчик, который принесет царю множество неприятностей и, в конце концов, смерть. В качестве превентивной меры Нимрод не придумал ничего лучшего как отдать приказ собрать всех беременных женщин в специальных местах и умерщвлять каждого родившегося младенца мужского пола. Терах забеспокоился. Однако Нимрод дал понять своему верному слуге, что на его семью этот драконовский указ не распространяется. Более того, «сразу же после рождения сына Амкалии царь со своими приближенными посетил Кут, навестил роженицу и роскошным пиром отпраздновал радостное событие в доме Тераха».^[43]

Однако когда пир закончился, и гости стали расходиться, не замедлили произойти важные события планетарного или даже космического масштаба. Вот как об этом повествует Устная традиция:

«В тот час, когда родился Авраам, на восточном склоне небес появилась звезда, поглотившая свет четырех звезд на четырех сторонах небосвода. Видя это, звездочеты сказали Нимроду: „Сейчас у Тераха родился сын, будущий родоначальник племени, которому предопределено унаследовать и земной мир, и загробный. Прикажи весь дом Тераха засыпать серебром и золотом, только бы он дал умертвить новорожденного“.

Послал Нимрод сказать, по совету звездочетов, Тераху: дай умертвить родившегося у тебя младенца, и царь наполнит твой дом серебром и золотом.

На это Терах ответил притчей: «Одному коню сказали: дай отрежем тебе голову, а в награду за это дадим полны амбар овса. – Глупцы, – ответил конь, – если отрежете мне голову, кто же есть будет овес? Отвечу и я: если вы умертвите моего сына, кто же унаследует серебро и золото?»

Впрочем, – прибавил Терах, – у меня действительно родился сын, но он умер».^[44]

Другие источники говорят о личной встрече Тераха с Нимродом, во время которой царь обратился к своему сановнику с предложением, от которого, как говорится в таких случаях, «невозможно отказаться»: «Продай мне младенца, ибо он зло для меня. Назначь за него любую цену. Хочешь, я засыплю твои амбары золотом и серебром?»

Терах, в душе которого боролись отцовские чувства и преданность царедворца, ответил: «Я готов выполнить любой твой приказ. Но… этой ночью мне приснился странный сон. Снилось мне, что мой сын, которому завтра исполнится только три дня, вдруг заговорил со мной: „Отец, отдай мне коня, которого подарил тебе царь или продай мне его – я засыплю твои амбары золотом и серебром. И еще вот что скажу тебе: не слушай того, что завтра скажет тебе Нимрод.“^[45]

Как видим, тема коня возникает и в этом варианте развития событий, правда, в несколько ином смысловом контексте. Легко заметить, что ответ Тераха носит в этой версии явно издевательский характер, и реакцию царя нетрудно предугадать. «Нимрод посмотрел на него с такой яростью, что Терах понял: продолжать спор бесполезно. Царь мог отдать приказ об уничтожении всей семьи непокорного царедворца».^[46] Тераху ничего больше не оставалось, как принять условия Нимрода. Однако «на следующий день царю передали, что Терах просит три дня на то, чтобы проститься с сыном… Прошел день, за ним другой, на исходе были уже третьи сутки. И тут терпение Нимрода лопнуло, и он посла гонцов к Тераху, в дом его жены Амкалии с посланием: если младенец не будет доставлен во дворец, в доме Тераха „будут убиты все, кто мочится к стене“. Услышав это, Терах взял сына своей рабыни, родившегося в тот же день, что и Аврам, и вынес его к посланцам царя…»^[47] Разумеется, младенец был передан Нимроду и тут же умерщвлен. Царь сдержал свое слово, он приказал уплатить Тераху обещанное вознаграждение.

Чтобы не искушать судьбу, Терах решил как можно скорее спрятать жену и сына. Он вспомнил о некой потайной пещере в горах и под покровом ночи вывез семью. «Выходить из пещеры он им строго настрого запретил, сказав, что воду и пищу будет доставлять им раз в месяц»,^[48] – пишут Люкимсон и Абрамович. Однако, по другим источникам, для питания в стенах пещеры имелись «два отверстия, из которых текли мед и елей».^[49]

Считается, что первый выход Аврама из пещеры произошел совершенно случайно во время игры, когда мальчику было три года. Привычный для нормального сознания мир стал для маленького отшельника настоящим потрясением. Поскольку никакой опоры его умственному и духовному развитию в окружающей жизни не было, пришлось осваиваться самому. Вот что говорит об этом Устная традиция: «Трех лет от рождения вышел Аврам из пещеры и, увидев мир Божий, стал размышлять о том, кем созданы земля и небо, и он сам. Очарованный величественным видом солнца, его светом и теплом, он весь день возносил молитвенную хвалу солнцу. Когда солнце зашло, и на небе появилась луна, окруженная мириадами звезд, Аврам подумал: „Вот это светило, очевидно, и есть божество, а маленькие светильники, его окружающие, это его вельможи и слуги“. Всю ночь он пел гимны луне. Но вот уже наступило утро; луна зашла на западе, а на востоке снова появилось солнце.

Нет, – сказал Аврам, – есть Некто, который и над солнцем властен, и над луною. К Нему стану я возносить моления мои»^[50]

Так совсем еще юный Аврам пришел к идее единого Бога. Согласно большинству источников Устной традиции он оставался в пещере до тех пор, пока ему исполнилось десять лет.

В «Книге Юбилеев» ничего не говорится о загадочном исчезновении младенца Аврама из Ура, не упоминается и о его многолетнем пребывании в пещере. Сказано лишь, что в четырнадцатилетнем возрасте он «отделился от своего отца, чтобы не поклоняться вместе с ним идолам». Зато в этой книге есть рассказ о деяниях, уже в юные годы принесших Авраму значительную известность среди современников. Дело в том, что за долго до его рождения в стране появились… тучи воронов и каких-то других птиц, которые «пожирали семя, посеянное в землю». Прежде чем хлебопашцы «запахивали семя, вороны подбирали его с поверхности земли». «И годы стали делаться неурожайными от птиц; и все древесные плоды они пожирали с деревьев. Только с великим трудом можно было… спасти кое-что от всех плодов земли».^[51] Речь, как видим, идет о серьезном экологическом бедствии, впрочем, вполне понятном. Регуляция численности ворон и некоторых других видов птиц, живущих рядом с человек, и сегодня является серьезной проблемой. Нетрудно представить, какие сложности могли возникнуть в те стародавние времена, когда человек не знал ни огнестрельного оружия, ни эффективных средств химического воздействия на окружающую среду.

За дело взялся четырнадцатилетний Авраам. Вместе со всеми он вышел стеречь уже посеянные в землю семена. «И налетело облако (стая) воронов, чтобы пожирать семена, и сказал: „Не смейте спускаться, воротитесь в то место, откуда прилетели!“ И они воротились». Точно так же поступил Авраам с другими стаями птиц, досаждавших земледельцам. После этих событий имя его стало известным всей стране. В течение посевной люди приходили к нему, и он ходил с ними по полям, прогоняя стаи птиц. «И они засеяли свою землю и собрали в том году хлеб, так что ели и были сыты».^[52]

«Книга Юбилеев» приписывает молодому Авраму революционное изобретение в области сельскохозяйственной техники; он сконструировал специальное устройство «против деревянной дуги плуга, чтобы класть на него семена и выбрасывать их оттуда в семенную борозду, чтобы скрывались в земле… И они засеяли и обработали всю страну так, как им велел Авраам; и они не боялись более воронов».^[53] В ту пору Авраму было уже около тридцати лет.

Интересно, что эти сведения из книги, написанной, возможно, около двух тысяч лет назад, хорошо согласуются с данными современной исторической науки, которые свидетельствуют, что именно во времена Хамураппи, которого Устная традиция отождествляет с царем Нимродом, скорее всего, появились новые усовершенствованные сельскохозяйственные орудия. «Возможно, именно во времена Старо-Вавилонского царства стал широко применяться плуг усложненной конструкции. Он был оснащен специальной воронкой, куда засыпалось зерно, и трубкой, через которую семена попадали в борозду».^[54]

В 1958 году от с. м. (1802 году до н. э.), т. е. в тот самый года, когда десятилетний Аврам поселился у своего пращура Шема, в семье его брата Арана родилась девочка, которую назвали Сарай. В книге Люкимсона и Абрамовича указан и точный возраст Арана: в ту пору ему было 42 года. Данные, надо сказать, весьма спорные: источники дают разные сведения о возрасте сыновей Тераха. «Согласно неписаным семейным традициям, – пишут авторы, – девочка должна быть выдана за своего двоюродного брата».^[55] Уже к десяти годам красота юной Сарай расцвела необыкновенно, и Аран, страстно любивший свою дочь, всеми силами пытался оттянуть замужество. Только в 1983 году от с. м. отец согласился отпустить двадцатипятилетнюю невесту к Аврааму. «Молодые супруги стали жить в доме Шема, помогая ему управляться со стадами и служить Всевышнему».^[56] Вот, собственно, и вся информация, которую представляют нам скупые на подробности источники.

Однако и этого достаточно, чтобы придти к некоторым любопытным заключениям. По преданию убежище Шема размещалось на горе Мория, на том самом месте, где в последствии будет построен город Иерусалим, в восточной части Ханаана. Стало быть, Аврам прожил в Ханаане долгие годы, около сорока лет, создал семью, утвердился в своих теософских воззрениях. Впрочем, жил он, вероятно, уединенно, и вряд ли входил в контакты с местными жителями за пределами фактории Шема.

В 1996 году от с. м. (т. е. 1764 году до н. э. – датировка Люкимсона и Абрамовича) трагически закончилась дерзкая и бессмысленная авантюра царя Нимрода со строительством Вавилонской башни и началась война «между потомками Куша». Вскоре после этого, когда Авраму было уже около пятидесяти лет, патриарх решил вернуться в Ур, надеясь, что зловещие предзнаменования, связанные с его рождением, давно забыты царем, а военные действия окончательно похоронили память о событиях полувековой давности.

Пришло, наконец, время посмотреть, что представлял собой великий город Ур, один из центров мировой цивилизации первой трети второго тысячелетия до н. э. И для этого нам придется вернуться к холму Тель-Мукайар, где в 1923 году начала свою работу англо-американская археологическая экспедиция во главе с выдающимся археологом Леонардом Вулли. В результате длительных раскопок археологи обнаружили храмовый комплекс с остатками пяти зданий, выстроившихся полукругом рядом с зиккуратом царя Ур-Намму. Самый большой из храмов, посвященный, как выяснилось, богу луны Нанне, имел площадь около 5500 квадратных метров. У каждого храмового строения был внутренний двор и толстые «крепостные» стены. Сохранился древний фонтан с заасфальтированным желобом для стока воды. На огромном столе, сложенном из кирпича, остались следы от острых ножей, которыми убивали жертвенных животных. В целости сохранились и печи храмовых кухонь. Археологом удалось разжечь в них огонь и растопить дрова… спустя 4000 лет.

Оказалось, что храмовая территория предназначалась отнюдь не только для почитания богов, а представляла собой своеобразный деловой центр. Жреческая канцелярия занималась сбором налогов. Писцы не просто фиксировали результаты на глиняных табличках, но и, как водится, составляли еженедельные, ежемесячные и годовые отчеты. В храмовых мастерских было налажено производство некоторых товаров. В прядильнях, например, производилось до двенадцати видов различных тканей. В одном из административных «офисов» обнаружены даже копии судебных приговоров, аккуратно сложенные стопками.

Но все это, как говорится, цветочки. После трех сезонов кропотливой археологической работы за пределами храмового комплекса, к югу от зиккурата, перед учеными открылся древний городской квартал: фасады и стены домов сохранились иногда до высоты трех метров. Несомненно, это был древний Ур, «Ур Касдим», город, который исследователи Библии считали родиной Аврама. Ученые были буквально сражены величественным обликом этого города, его красивыми и удобными жилищами, в которых жили современники, а возможно, и родственники библейского патриарха.

«По сравнению с ними, – пишет Вернер Келлер, – древние жилые дома, которые сохранились в Вавилоне, скромны и поистине убоги. Во время немецкой экспедиции начала нашего века (XX – Л. Г.) профессор Колдвей не обнаружил ничего, кроме трех-четырехкомнатных одноэтажных сооружений из кирпича-сырца, окруженных открытым двором. Вот так жили люди около 600 года до н. э. в столице Навуходоносора, которой восхищались и которую превозносили более всех других городов, – в великом Вавилоне. А за полторы тысячи лет до этого горожане Ура жили в больших двухэтажных коттеджах, в которых было по тринадцать – четырнадцать комнат».^[57]

Двухэтажные дома выходили в проулки глухими стенами, нижняя часть которых выкладывалась обоженным кирпичом, что предохраняло их от размыва водой. Внутренние стены и вторые этажи строились из кирпича-сырца. Под потолком находились небольшие окошки для циркуляции воздуха. Свет проникал в комнаты фактически только через дверной проем. Самым ценным имуществом в доме были деревянные двери и потолочные балки, которые в случае переезда хозяин забирал на новое место жительства. Крыши, конечно, нигде не сохранились, но, надо полагать, они были плоскими, сложенными из глины и тростника.

В домах состоятельных семей дверь с улицы вела в прихожую, где стоял кувшин с водой для омовения ног, а оттуда другая дверь – во внутренний дворик, мощеный кирпичом, с небольшим бассейном. На уровне второго этажа на внутренней стене дома, обращенной во дворик, часто строилась деревянная галерея. Со двора был ход в «людскую» – помещение для рабов, в кухню, где находился очаг, и в кладовую. В домах победнее ни комнаты для рабов, ни кухни не было, очаги для приготовления пищи устраивались прямо во дворе. Нечистоты выводились на улицу дренажными трубами. Парадная гостиная была в каждом доме, там, вероятно, праздновали торжественные семейные события. Из гостиной вел ход в еще один совсем небольшой дворик, недоступный для глаз посторонних, по-видимому, иногда имевший крытый навес. Здесь размещался домашний алтарь. На втором этаже располагались жилые помещения – спальни, вероятно, одна-две комнаты площадью до тридцати метров. Но об их устройстве не удалось составить четкого представления, поскольку до уровня второго этажа дома не сохранились.

Были в городе и дома меньшего размера, судя по всему, принадлежавшие людям более скромного достатка. Впрочем, и там имелись прихожая, внутренний дворик, небольшая горенка.

Вероятно, уже во второй половине III тысячелетия до н. э. в Уре начали использовать кровати, табуреты и столики. Однако и в начале II тысячелетия до н. э. единственная в доме кровать все еще была предметом роскоши; она предназначалась для хозяина дома и его жены. Остальные домочадцы, как полагают, спали на циновках, стелившихся прямо на пол. Среди домашней утвари имелись ларец, исполнявший функции сундука или даже шкафа, прялка, ткацкий станок, каменные сосуды, зернотерки, емкости для хранения продуктов, многочисленные плетенные и глиняные изделия. Как сегодня благосостояние семьи, в конечном итоге, определяется счетом в банке, так же в ту пору оно измерялось количеством серебренного лома и слитков.

Некоторое представление о внешнем облике жителей Ура может дать одежда, сохранившаяся на различных изображениях и реконструированная современными специалистами. Так сказать, базовая одежда состояла из куска ткани или меха, обернутого вокруг бедер, подобно юбке, или накинутого на плечи в виде плаща и скрепленного пряжкой. Использовалась и рубаха с рукавами. Однако сохранились изображения женских фигур, как правило, богинь и жриц, в костюмах иного рода. Привилегированные одежды богини часто состояли из покрывала и меховой юбки. Но встречаются костюмы и совсем необычного для того времени покроя: «относительно длинная одежда, облегающая женскую фигуру до бедер, с пушными вверху и узкими внизу рукавами. Поверхность материала сплошь покрыта правильными выпуклыми ромбами, которые, предположительно, можно считать кусками меха. Круглый вырез ворота обшит бахромой. Такая же бахрома пересекает фигуру от середины правого бедра до талии и переходит на спину. Волосы подстрижены, а голова покрыта убором, весьма близким по форме к современным шляпам».

Один из типов одежды, в которой, как правило, изображались жрицы, представляет особый интерес для исследователей. «Она является прототипом чрезвычайно распространенной, просуществовавшей тысячелетия и существующей в настоящее время запахивающейся одежды – халата. Это уже не бесформенное покрытие тела мехом, а хорошо пригнанное по фигуре, обшитое по краям бахромой, изящное по силуэту настоящее женское платье без рукавов».^[58]

Очередное открытие Вулли несло с собой очередную сенсацию. Получалось, что Аврам не был полудиким пастухом-кочевником, как об этом можно было заключить после поверхностного прочтения источников. «Мы должны полностью изменить наше представление о древнееврейском патриархе, учитывая, что его ранние годы прошли в такой изысканной обстановке. Он был жителем крупного города и воспринял традиции древней и высокоразвитой цивилизации»^[59] – записал в своем дневнике Леонард Вулли.

Ученый даже опубликовал рисунок, выполненный по его заказу: «Дом времен Авраама». «Это была реконструкция, основанная на находках археологов. На рисунке виден внутренний двор дома-виллы. На черепичном полу стоят два высоких кувшина. Верхний этаж охватывает деревянная балюстрада, отгораживающая комнаты от двора. И это – картина жизни патриарха Авраама, которого целые поколения привычно представляли себе в пасторальной обстановке, в окружении домочадцев и скота?!».^[60]

В то же время, как мы уже видели, вплоть до пятидесяти лет «древнееврейский патриарх» большую часть времени в силу роковых обстоятельств своего рождения находился в отрыве от «высокоразвитой цивилизации»: сперва в уединенной пещере, а затем в доме Шема, который, судя по всему, находился на обочине передовой материальной культуры своего времени, а может быть и вовсе вне ее. Впрочем, причастность к развитой материальной культуре общества никогда и нигде не свидетельствовала о достижении личностью духовных и нравственных высот, которые в эпоху безумия Вавилонского столпотворения оказались подвластными, может быть, только Шему и Авраму.

Мы, вероятно, никогда не узнаем, с каким чувством встретил Аврам блеск и роскошь славного города Ура. Но зато по свидетельствам, сохранившимся в Устной традиции, мы можем наглядно представить его неприязнь и активное противодействие духовной культуре Старо-Вавилонского общества, с которой ему пришлось столкнуться с первых же дней своего пребывания в «великом городе».

«Дом Шема был в те времена единственным островком монотеизма в бушующем море идолопоклонства, – пишут Люкимсон и Абрамович. – Особенно усердствовали в служении „богам“ царь Нимрод и отец Аврама Терах, державший в своем доме двенадцать идолов – по числу месяцев в году – и приносивший им человеческие жертвы. Кроме того, Тераху принадлежал самый „популярный“ в Уре магазин по продаже „домашних божков“. Нимрод же повсюду воздвигал храмы в которых стояли статуи идолов и самого Нимрода; повсюду устраивались дикие оргии и празднества с приношением в жертву сотен и сотен людей».^[61]

Нетрудно догадаться, как пятидесятилетний Аврам с высоты достигнутого им уровня духовности взглянул на беспросветную дичь обывательского сознания, с которым ему вдруг пришлось столкнуться лицом к лицу.

«Едва Аврам переступил порог дома Тераха, сердце его воспылало гневом – ему, преданному ученику Шема, был ненавистен сам вид идолов, стоявших в доме Тераха, не говоря уже о ритуалах, которые совершались вокруг них. И поэтому, как только Терах отправился во дворец царя, Аврам разбил все статуи и уселся посреди домашнего храма, дожидаясь возвращения отца».^[62]

Предстояло тяжелое объяснение с отцом. Чтобы хоть как-то «подсластить пилюлю» и, вместе с тем, продемонстрировать нелепость отцовского идолопоклонства, любящий сын придумывает забавную версию случившегося: драку деревянных болванчиков из-за миски супа.

«О великие боги, что случилось с идолами?! – воскликнул Терах, увидев разгромленный храм.

Ничего особенного, отец, – спокойно ответил Аврам, – просто они передрались за миску супа, которую я предложил главному из них.

Не болтай глупостей, идолы не едят и не дерутся…

Вот как, – с притворным удивлением сказал Аврам. – Если ты знаешь, что они мертвы, зачем ты им служишь?!».^[63]

Устная традиция представляет еще одну версию в сюжете «Аврам и идолы Тераха», которая также обыгрывается в виде лубочных сцен в стиле традиционного райка.

«Терах занимался изготовлением идолов, которыми торговал на базаре. Однажды он поручил продажу своего товара Авраму. Подходит на базаре человек к Авраму и спрашивает:

Не найдется ли для меня подходящего бога?

А тебе какого надо? – спрашивает Аврам.

Видишь ли, – отвечает тот, – я богатырь и хотел бы приобрести себе бога богатыря.

Аврам снял истукана, помещавшегося выше остальных, и говорит:

Вот этот самый для тебя подходящий.

Но разве он богатырь?

Глупец! – отвечает Аврам. – Уж таков порядок среди идолов: который поставлен выше остальных, тот богатырем и слывет.

Когда этот человек собирался уходить со своей покупкой, Аврам остановил его вопросом:

Скажи, сколько тебе лет?

Семьдесят.

И тебе, прожившему на свете семьдесят лет, не стыдно воздавать божеские почести идолу, сделанному день назад.

Покупатель с презрением бросает идола, берет обратно деньги и уходит.

Подошла женщина и передала Аврааму, в дар идолам, полную миску тонкопросеянной муки. Взял Аврам палку, разбил всех идолов, кроме одного самого крупного, которому и вложил в руки палку. Приходит отец и спрашивает:

Как это произошло? Кто это сделал?

Расскажу, – отвечает Аврам, – ничего от тебя не скрывая. Дело было так: принесла женщина миску с мукою и просит принести в жертву идолам. Стал я совершать, как следует жертвоприношение, а идолы и завели спор между собою, – один кричит: «я хочу поесть раньше», а другой: «нет, я раньше!» Но тут встал самый крупный идол и – видишь – разбил все.

Но ты издеваешься надо мной, – закричал отец, – разве способны эти…

Да? Так вдумайся же сам, отец, в слова свои…».^[64]

Как видим, в этой забавной агадической сценке Терах совсем не похож на крупного сановника, каким он предстает в ряде других источников. Действие разворачивающееся в лучших традициях народного райка, кукольного балагана, происходит на базаре. Живо представляешь себе бойкого и хитрого Петрушку-приказчика, туповатого увальня «богатыря», простодушную бабку с миской муки, недалекого и невежественного воротилу-купца… Но в тоже время эти внешне непритязательные байки рассказывают нам о начале многотысячелетней борьбы не на жизнь, а на смерть между сторонниками монотеизма и идолопоклонства, борьбы, на протяжении многих тысячелетий ставшей двигателем духовного становления человечества. Перед нами в балаганной форме развертывается ключевой конфликт истории: человек против бездушной идеологической машины тоталитарного государства.

В чреде трагических событий, связанных с рождением сына, Терах показал себя человеком отважным, готовым противопоставить жестокому повелителю волю, решимость и изворотливость опытного царедворца. Но тогда речь шла о спасении безвинного ребенка от самодурства тирана. Теперь же страшное преступление, которое совершил Аврам, было очевидным и дерзким. Терах фактически стал свидетелем самого страшного преступления, которого тирания ни при каких обстоятельствах не может ни простить, ни оставить безнаказанным: бунте против идеологических основ государства. Как бы ни было Тераху тяжело, он, по-видимому, без колебания арестовал своего сына и отправил во дворец. Совершенно очевидно, что и это был поступок отважного человека: меньше всего идейный борец с инакомыслием в этот момент думал о своей жизни. Терах сознательно шел на смертельный риск; ему предстояло непростое объяснение с Нимродом по поводу своего участия в событиях полувековой давности, когда несчастный отец не просто ослушался тирана, но и прямо обманул его. Вряд ли это могло сойти ему с рук. И тем не менее…

«Повел Терах сына на суд к Нимроду»,^[65] – свидетельствует Агада. Вероятно, это все же был не суд, а предварительное следствие.

Как обычно, первый вопрос призван установить личность подозреваемого в преступлении…

«Это ты есть Аврам, сын Тераха?»^[66]

Видимо, Аврам не стал отрицать этого очевидного факта… Следующий вопрос Нимрода прямо касается сути преступления, которое согласно формальному праву подозреваемый должен еще подтвердить, т. е. принять на себя вину, которую инкриминируют ему должностные лица…

«…Отвечай же мне: разве не известно тебе, что я господин над всем творением, и солнце, и луна, и звезды, и планеты, и люди – все движется волей моей. Как же ты дерзнул священные изображения уничтожить?».^[67]

Как видим, второй вопрос Нимрода вытекает из первого: главное преступление Аврама он видит все-таки не в практическом уничтожении идолов, среди которых главным, без сомнения, было «священное изображение» самого царя, а отрицание общепринятого идеологического постулата «я господин над всем творением». Аврам сразу понял, к чему ведет дело царь, и приступил к формальной защите с помощью логической схемы опытного казуиста. Нет сомнения, что Терах как свидетель обвинения был допущен к участию в следственных действиях и, вероятнее всего, находился в той же комнате. Есть все основания полагать, что все оправдательные аргументы Аврам обращал не столько к Нимроду, сколько к своему отцу.

«Позволь мне слово сказать не в укор, но в хвалу тебе».^[68] Аврам предпочитает не обострять до поры до времени и без того напряженную ситуацию. Царь глотает нехитрую наживку. «Говори, – сказал Нимрод.»

Авраам продолжает:

«Исконный порядок в природе таков: солнце всходит на востоке, а заходит на западе. Так вот, прикажи, чтобы завтра оно зашло на западе, а зашло на востоке, и тогда я признаю, что ты подлинно господин над всем творением. (Аврам, как видим, играет по-крупному; он чувствует, что времени у него немного и потому торопится высказаться.) И еще вот что: для тебя не должно быть ничего сокровенного. Скажи мне сейчас: что у меня в мыслях и что я сделать намерен?»

Царь, не привыкший к такому логическому напору, мешкает с ответом. Следует ремарка: «Нимрод задумался, важно поглаживая рукой свою бороду». Аврам добился своей цели: выиграл время. Отразив первый натиск, он приступает к нападению…

«Нет, – продолжает Аврам, – напрасно ты ищешь ответ. Не владыка вселенной ты, а сын Куша. И если бы ты, действительно был Богом, то отчего ты не спас отца своего от смерти? И так же, как ты отца не спас от смерти, ты и сам не спасешься от нее».

Что и требовалось доказать: смертный не может быть Богом!

Нимрод наконец сообразил, что перед ним слишком серьезный противник, и фарс судебного разбирательства в форме публичной словесной порки отменяется за ненадобностью. Свою очередную фразу он обращает уже не к Авраму, а к Тераху…

«Не заслуживает ли жестокой кары сын твой, отрицающий божественное всемогущество мое? Он должен быть сожжен!»

После соответствующего устрашающего демарша, Нимрод обращается уже к Авраму с заманчивым, с точки зрения тирана, предложением:

«Поклонись огню как божеству, и я пощажу тебя».

За прошедшие тысячелетия психология тирана мало переменилась. Вспомним процессы над диссидентами шестидесятых-восьмидесятых годов. Что требовалось судьям и тем, кто за ними стоял, от подсудимых? Разве доказательства их невиновности? Отнюдь. Инакомыслящие считались виновными априорно. Требовалось раскаянье, самодискредитация, публичная измена своим убеждениям. Разве не этого же требует от Аврама Нимрод?

Но тактика Аврама остается неизменной…

«Огню? – ответил Аврам. – Не правильнее ли поклониться воде, которая тушит огонь?»

Диалектические тонкости для Нимрода никакого значения не имеют…

«Хорошо, поклонись воде».

Аврам продолжает игру…

«Не поклониться ли лучше облаку, насыщенному водою?

Я и на это согласен, – поклонись облаку.

Но разве не сильнее ветер, разгоняющий облако?

Поклонись же, наконец, ветру!

Но разве человек не преодолевает и силу ветра?

Довольно, – воскликнул Нимрод. – Я поклоняюсь огню, и тебя заставлю ему поклоняться».^[69]

Точка, на которой финишировал этот диалог, разумеется, с самого начала была известна Авраму. Такой финал был неизбежен при существующем раскладе сил. Просто Аврам хотел показать всем присутствующим на «предварительном следствии» и, особенно, своему отцу нелепость господствующих в стране воззрений. Этой цели он добился.

Тот факт, что в агадическом предании, которое мы цитировали выше, представлены именно предварительные следственные действия, а не судебные слушания свидетельствуют источники, на которые опирались в своей книге Люкимсон и Абрамович. Фарс, разыгранный под диктовку тирана, требовал всей необходимой процедуры: следствие, тюремное заключение, суд, казнь.

«В ярости от того, что он бессилен ответить на насмешливое предложение Аврамап поднять солнце с запада, Нимрод повелел отправить его в тюрму, а затем, чтобы придать делу вид законности, немедленно собрал государственный совет. Мнение верховного жреца и всех остальных членов совет, включая Тераха, было единогласным: этот человек заслуживал смерти еще во младенчестве и сейчас, когда, наконец, оказался в руках царя, должен быть немедленно предан смертной казни».^[70]

В совершенно ином стилистическом ключе представлен этот конфликт в «Книге Юбилеев». Здесь это скорее семейная драма, чем балаганный фарс. Впрочем, из семейной драма перерастает в социальную, приобретая все атрибуты трагической коллизии, которые, однако, скрыты в контексте и не выходят на поверхность повествования.

«И случилось в шестую седмину в седьмой год ее, сказал Аврам отцу своему Тераху, говоря: „Отец, отец мой!“ И он сказал: „Вот я здесь сын мой!“ И он сказал: „Что нам за помощь и услаждение от всех идолов […], что ты поклоняешься им? Ибо в них совсем нет духа (души); но они, которых вы почитаете, суть проклятие и соблазн сердца. Почитайте Бога небесного, Который низводит на землю дождь и росу, и все совершает на земле, и все сотворил Своим словом, и вся жизнь пред Его лицом! Зачем вы почитаете тех, которые не имеют духа? Ибо они нечто сделанное, и на своих плечах вы носите их, и не имеете от них никакой помощи, но они служат великим поношением для тех, которые делают их к соблазну сердца и почитают их. Не почитайте их!“ И отец его сказал ему: „И я знаю это, сын мой. Но что я сделаю с моим родством, которое заставило меня служить им? Если я скажу им истину, то они убьют меня, ибо их душа прилепилась к ним, чтобы почитать и прославлять их. Молчи, сын мой, чтобы они не убили тебя!“^[71]

Тогда, как явствует из Книги Юбилеев, Аврам обратился к своим братьям, видимо, решив их урезонить и обратить на путь истины. Он привел им те же доводы, что и отцу. И ответ братьев прозвучал, по-видимому, в еще более категорической и резкой форме. Тогда Аврам до поры до времени прекратил свою просветительскую деятельность. Сожжение «капища идолов» произошло, согласно тексту книги, позже, перед самым отбытием семьи Тераха из Ура.

Как видим, источники свидетельствуют о некоем инциденте, в ходе которого Аврам физически уничтожает общественные святыни. Несмотря на расхождение в деталях, нам дают понять, что это было одно из самых выдающихся деяний патриарха за все время его жизни в Уре.

Но давайте теперь посмотрим, с чем же, собственно, вступил в борьбу Аврам? Что так возмутило его с первых дней появления в родном городе после почти полувековой отлучки? Значение его идолоборческого порыва становится куда более рельефным на фоне всей системы религиозных представлений Старо-Вавилонского царства, которая хоть и сохранила основные черты со времен III династии Ура и даже шумерской эпохи, все-таки претерпела в последние два-три столетия существенные изменения.

Как явствует из космогонических хроник и эпических поэм, микрокосм древних вавилонян отражал макрокосм, и в этом они, собственно, не были оригинальны. Вся видимая и представимая Вселенная плавает в мировом океане: Земля представляет собой нечто вроде большого перевернутого круглого челна, а небо – твердого полусвода, своеобразного купола, как крышка, накрывающего мироздание. Небесное пространство имеет при этом довольно сложную структуру: «верхнее небо Ану», «срединное небо Мардука» и «нижнее небо», уже видимое людям, на котором расположены звезды. Над этими тремя небесами, помещается еще четыре неба, каждое из которых соответствует разным породам камня. Вся эта довольно сложная небесная конструкция покоится на основании, прикрепленном к мировому океану, каким-то странным, не очень ясным способом на манер колышек от туристической палатки.

Внешняя сторона купола излучает свет; там скрываются днем луна Син, а ночью – солнце Шамаш. На востоке находится «гора восхода», на западе – соответственно, «гора заката», запертые на замок. Утром Шамаш отпирает «гору востока» и отправляется в путь по небу, а вечером через «гору заката» скрывается «внутри небес». Звезды на небесном своде – это «образы» или «письмена». Земной географии соответствует география небесная. Прообразы всего сущего на земле – гор, морей, рек, стран, городов, храмов – имеются и на небе в виде «звездных образов». Мы бы даже сказали – наоборот: земные предметы являют собой лишь отражения небесных сущностей, причем отнюдь не в тождественной пропорции. Земные объекты – это что-то вроде уменьшенных копий звездных оригиналов.

Основой божественного пантеона в начале II тысячелетия до н. э. остаются шумерские боги предыдущей эпохи. Однако традиционную триаду Ану, Эллиль и Эйя, окруженную издревле советом богов, все больше и больше теснит набирающий силу Мардук, бог-покровитель Вавилона, первоначально один из многих городских богов. Оно и понятно: возвышение Вавилона отразилось и на положении Мардука. Согласно новым идеологическим установкам именно он (а отнюдь не Эллиль, как считалось ранее) оказался победителем чудовища Тиамту, воплощавшего первозданный хаос, именно он сотворил из тела чудовища небо, землю и воду. Постепенно в образе всесильного Мардука сливаются черты и свойства многих великих в прошлом богов Месопотамии. Надо думать, что именно могущественный Мардук и был личным покровителем царя Нимрода-Хаммурапи.

Одной из самых почитаемых богинь вавилонского пантеона оставалась Иштар, богиня плодородия и любви, мелких раздоров и больших войн, близкий аналог шумерской Инанны. Имя ее, как полагают, восходит к древнесемитскому «астар», что означает просто «богиня». Именно с Иштар связаны знаменитые вавилонские оргаистические культы. О вавилонском пантеоне легко можно было бы написать целый трактат. Но нам следует обратить особое внимание именно на Иштар и Мардука. И вот почему: некоторые исследователи полагают, что имена главных героев знаменитой Книги Эсфири, вошедшей в ТАНАХ и, соответственно, в ветхозаветный христианский канон, Эстер и Мордехай, – отражение этой загадочной вавилонской пары. Собственно, в этом нет ничего особенно удивительного: события, описанные в этой Книге, могли иметь далекий источник в легендах Месопотамии, откуда родом, как видим, происходят еврейские патриархи.

Традиционная идея умирающего и воскресающего бога в религиозных воззрениях вавилонян воплотился в образе Думузи, ежегодно на полгода отправляющегося в подземный мир. В первооснове мифа Думузи представлен в качестве возлюбленного богини Иштар и представляет собой некий универсальный эквивалент повсеместно распространенного бога плодородия. Уже к началу II тысячелетия (а то и раньше) его культ получает широкое распространение в сирийско-палестинском регионе, где он сохранялся в течение длительного времени. Во всяком случае, рудименты его находят даже в книге Пророка Иезекииля (8, 14), где есть свидетельство того, что у северных ворот Храма в Иерусалиме женщины оплакивали Думузи, ставшего в иудейской традиции Таммузом, по имени которого назван летний месяц еврейского календаря. По некоторым свидетельствам такой же обычай существовал и в Северной Месопотамии, в Харране, куда, как мы скоро увидим, отправилось из Ура семейство Тераха. Воскрешение бога было большой радостью, уже в те давние времена он иногда рассматривался как искупитель грехов своего народа.

В некоторых литературных традициях Таммуз отождествлялся с Адонисом, который рождался в полночь дня зимнего солнцестояния, а убит он бывал, согласно древней легенде, в месяц Таммуз кабаном во время охоты. Культ бога был чрезвычайно распространен на огромных территориях Вавилона, Финикии, Сирии и Египта. Имя Адонис означает «повелитель», оно прилагалось, например, к солнцу. «Адон» – на иврите «господин», «владыка». Отсюда и «Адонай» как одно из поименований Всевышнего в иудейской традиции. Есть сведения о реке Адонис, которая ежегодно окрашивается в красный цвет, когда, по преданию, в горах Ливана гибнет вечно юный бог. Говорят даже, что на воротах Иерусалима был укреплен щит с изображением… дикого кабана (вероятно, в Святом городе в ту пору ничего еще не слышали о кашруте), а в гротах Бейт-Лехема (Вифлеема) справлялись ритуалы в честь Адониса. Если это так, то есть все основания полагать, что древние адонистические традиции стали предтечей культа куда более поздних времен, связанного с именем рабби Иехошуа из Нацерета.

Однако мы видели, что резкий протест Аврама вызвали не столько умозрительные фигуры «вселенских богов», сколько совершенно конкретные идолы, располагавшиеся в каждом приличном вавилонском доме. И это была совершенно естественная реакция: Аврам чувствовал потребность в совершении конкретного поступка, дела, понятного всякому замороченному идеологической чепухой обывателю. В самом деле, в Вавилонии по мере расцвета деспотии все большую роль начинают играть так называемые личные боги, которые являются своеобразными посредниками между человеком и великими богами, некое виртуальная челядь, облегчающая доступ к высокому начальству. Да и царя обычно рассматривали как защитника и хранителя своей страны и своих поданных; он, таким образом, принимал на себя некоторые функции «личного бога». Считалось, что с потерей «своего» бога человек становится беззащитным перед лицом великих богов и может подвергнуться нападению злых демонов.

Кроме личного бога, который должен был принести удачу, и личной богини, олицетворявшей «долю» или «участь» подопечного, каждый человек имел своего «шеду» – некую материализованную в виде человека или зверя «жизненную силу». Хранительница «ламассу» считалась носительницей личности. Имя человека и его «слава» – «шуму» – так же рассматривались как материальная субстанция, без которой не мыслимо само существование и которая передавалась по наследству.

Нижний ярус вавилонского пантеона дополняет сложнейшая система демонологических представлений: львиноголовая Ламашту, восходящая из подземного мира и несущая с собой всевозможные болезни, страшный Намтар, приходящий к человеку в час его смерти, духи подземного царства, всякие утукки, ассакки, этимме, галле и прочие, коим несть числа.

Аврам решил одним махом разрубить гордиев узел.

Как утверждают источники Устной традиции, по решению царя, одобренному марионеточным государственным советом, казнь Аврама должна была представлять собой публичное сожжение в огромной печи, которая и была сооружена на площади за очень короткое время. Нимрод вместе со свитой разместился на специально отведенных местах в нескольких сотнях метрах от нее: ожидалось, что жар не позволит приблизиться на более короткое расстояние. В свою очередь Аврам, уверенный, что его судьба ни в коей мере не зависит от прихотей тирана, сохранял полное спокойствие. С интересом разглядывая обступившую его на почтительном расстоянии толпу, он заметил в ней своего брата Арана и подал ему дружеский знак.

Аран мучительно размышлял: «…Глупо поклоняться мертвым истуканам из камня и дерева и почитать богом тирана и самодура. Но стоит ли сейчас открывать эту правду народу, стоит ли вступать в противоборство с Нимродом, на стороне которого сила? Но если Аврам прав, и миром действительно правит Всевышний, то истинная сила на стороне Аврама. И сегодняшний день покажет, на чьей стороне правда. Если Бог не оставит Аврама и докажет тем самым Свое существование, то он, Аран, открыто встанет на сторону брата…»^[72]

Но тут, на площади, произошел трагический инцидент, дикий и неожиданный, какой только и мог произойти в безумной горячке публичной казни… Наблюдая за приготовлениями, размышлял и Нимрод. Он вдруг вспомнил почти уже полувековую историю своих мытарств с дерзким выскочкой Аврамом. Вспомнил он и наглый обман своего вельможи, тем более обидный со стороны человека особо доверенного, из «ближнего круга», как сказали бы в иные, куда менее отдаленные от нас, времена. В воспаленном мозгу царя возникла вдруг сверлящая идея о заговоре, доселе не раскрытом, а потому чрезвычайно опасном и, стало быть, требующим немедленной реакции власти. Он неожиданно обратился к Тераху, находившемуся, надо полагать, поблизости среди его свиты, с обвинениями в давней измене. «Кто научил тебя схоронить сына? Кто подсказал тебе этот план?» – наседал окончательно рассвирепевший тиран. Всеобщий психоз ожидания праведной крови диктовал особые поведенческие стереотипы. А как же иначе расценить ответ обезумевшего от страха Тераха, «признавшегося» царю, что идею спрятать опального младенца подсказал ему сын Аран? Разумеется, Нимрод тут же приказал схватить ни в чем неповинного человека и бросить в печь вместе с Аврамом.

«Тем временем печь, что называется, „поспела“ – от нее полыхало таким жаром, что толпа невольно отступила еще на сотню метров. И тогда двенадцать рабов подняли связанных сыновей Тераха на руки и понесли к самому жерлу печи. Мгновение – и два тела скрылись в пламени. Но и рабы, бросившие в печь Аврама и Арана, разделили их участь – так велик был жар, исходивший из печи, что они, пройдя несколько шагов, упали замертво от ожогов».^[73]

Очень небольшой намек на происшедшую в Уре трагедию мы находим в Торе. Вспомним: «И умер Аран при Терахе, отце своем, в земле рождения своего, в Ур Касдим» (Б. 11:28).

«При лице Тераха, – уточняет Борис Берман, – у него на глазах умирает сын Аран».^[74]

«…перед Терахом, отцом своим»: «При жизни отца своего, – комментирует Раши. – А аллегорическое толкование гласит, что он умер по вине своего отца. Потому что Терах жаловался Нимроду на своего сына Аврама, на то, что тот разбил его идолов, и (Нимрод) бросил его (Аврама) в раскаленное горнило. А Аран ждал и говорил себе: „Если Аврам выйдет победителем, я на его стороне; если Нимрод победит, я на его стороне“. Когда Аврам спасся (вышел живым из горнила), у Арана спросили: „На чьей ты стороне?“ Сказал им Аран: „На стороне Аврама!“ Тогда его бросили в раскаленное горнило, и он сгорел».^[75]

Источники Устной традиции добавляют и некоторые другие краски в палитру этих пестрых событий. «Повели Аврама к калильной печи, связали его, распростерли на каменном помосте, обложили дровами с четырех сторон, с каждой стороны пять локтей в ширину и пять локтей в вышину, и подожгли. (Обычное средневековое аутодафе! – Л. Г.) Видя это, соседи Тераха и прочие сограждане его стали наступать на него с угрозами, говоря: „Стыд и позор тебе! Не сам ли ты говорил, что сыну твоему суждено унаследовать и земной мир, и загробную жизнь, и ты же предал его Нимроду на казнь!“^[76]

Между тем на месте казни происходили события сверхъестественные. Тело Арана сгорело мгновенно, вот Аврам, напротив, стоял, как ни в чем не бывало, на нем загорелись лишь веревки, которыми он был связан. Внутри печи, испускавшей немыслимый жар, праведник казался совершенно спокойным, он молился, воздавая слова благодарности и благословения своему немыслимому Богу. Чудо, случившееся на глазах многих тысяч людей, вызвало в толпе не только удивление могуществом Аврама, но и откровенный ропот негодования. И Нимрод испугался. Чудесное деяние Творца было столь наглядным и недвусмысленным, что тиран понял: наказание Всевышнего будет таким же определенным и неотвратимым. Царь отдает приказ немедленно затушить огонь. Однако жар от печи был столь чудовищным, что рабов ни какими силами не возможно заставить подойти к ней…

«И тогда великий Нимрод сам подскакал к печи как можно ближе и крикнул:

– Аврам, человек Божий, если ты можешь выйти из печи – выйди! Я дарю тебе прощение и обещаю щедро одарить тебя!

И на глазах изумленной толпы приговоренный к смерти спокойно прошел сквозь огонь, вылез из печи и с невозмутимым видом направился к царю.

– Как, как это у тебя получилось? – выдохнул Нимрод.

– Бог неба и земли, в чьих руках жизнь и смерть спас меня, – сказал Аврам и не глядя на царя, пошел сквозь толпу прочь от этого места…»^[77]

Эти события согласно книге Люкимсона и Абрамовича, опирающейся на источники Устной традиции, произошли 1998 году от Сотворения мира или в 1762 году до н. э. Есть в этих источниках указание на то, что Аврам прожил в Уре еще два года, занимаясь просветительной и теософской деятельностью. Неугомонный Нимрод все это время не мог да и, вероятно, не хотел забыть своего сокрушительного поражения на площади. И в каком-то смысле его можно понять: как же он, великий царь, мог оставить в покое того, кто, согласно многочисленным предсказаниям колдунов и астрологов, должен был стать причиной его погибели? И Нимрод предпринимает еще одну попытку покончить с праведником, теперь уже с помощью «черной магии». Нужно было лишь заманить Аврама в царский дворец под каким-нибудь благовидным предлогом. Орудием провокации был избран окончательно сломленный и раздавленный Терах. Он и явился к сыну, чтобы от имени царя пригласить на пир якобы в знак окончательного примирения. Однако и эта попытка правящей элиты искоренить инакомыслие не увенчалась успехом: верные люди предупредили Аврама о грозящей опасности. Он понял: довольно искушать судьбу – пора уходить; ответ Аврама отцу исключал всякие сомнения в его намерениях.

«Неужели все, что ты видел, не убедило тебя в том, что Нимрод бессилен, что-либо сделать тому, кто придерживается истинной веры? И неужели ты до сих пор во имя царя готов принести в жертву кого угодно, как два года назад принес в жертву Арана?… Но, слава Богу, есть земли, которые неподвластны Нимроду и в которых мы будем в безопасности. И если в тебе осталось хоть что-то от того Тераха, который прятал жену и сына в пещере, ты уйдешь из этой проклятой земли вместе со мной, отец!»^[78]

Как мы уже говорили, согласно данным источников, связанных с Устной традицией, Аврам и Сарай поженились в 1983 году от с. м. (1777 год до н. э.) в возрасте, соответственно, 35-ти и 25-ти лет. К 2000 году, когда им пришлось покинуть Ур, они прожили в браке 17 лет, и на фоне этих сведений сообщение Бытия о том, что «Сарай бесплодна» выглядит совершенно естественным. Правда, Тора упоминает об их женитьбе уже после сообщения о смерти Арана, и даже, в каком-то смысле, – как о следствии этой смерти. Собственно, Борис Берман так прямо и пишет: «Братья (Аврам и Нахор – Л. Г.) берут в жены своих племянниц, дочерей умершего брата Арана, словно стремясь тем самым хоть как-то принять на себя ту задачу, которая была возложена на него Терахом».^[79] Но тогда, если сопоставить эти сведения с библейской датировкой, получается, что свадьба Аврама и Сарай произошла лишь в 1998 году от с. м. после чудесного спасения патриарха и трагической гибели Арана, за два года до бегства из Ура.

Разумеется, Тора не учебник истории. И если рассматривать сагу о семействе Тераха как рассказ о замыслах и планах человека, нарушенных Высшим промыслом, тогда все внешние противоречия снимутся общей идеей повествования. Аран погибает в соответствии с неотвратимостью Божественного Пути, логика которого нам неведома и непостижима; по этой же причине бесплодна Сарай, бесплодна в принципе… «У каждого сына Тераха своя духовная задача, – пишет Борис Берман. – Три сына – три последовательно связанные задачи, цепью ведущие к достижению какой-то высшей цели. Имя „Аврам“ указывает на маховое крыло [эвер]. Им Терах собирался начать процесс восхождения, взмыть высоко [рам] ввысь. Второй сын призван возрождать деда Нахора (отца Тераха – Л. Г.) и основательно развивать начатое старшим братом… (Вопреки Устной традиции Б. Берман определяет старшинство братьев в соответствии с порядком перечисления в Семитской генеалогии Пятикнижия – Л. Г.) Третий сын, Аран, завершает задуманное – производит зачатие [hара] и рождает нечто…Но Господь нарушает задуманное человеком, Терахом, и приводит в действие Свой Замысел. Случилась катастрофа…У него на глазах умирает сын Аран – ключевое звено в плане Тераха. […] Задача Арана не может исполниться через Сарай, ибо у нее иная задача, не та, которую задумал осуществить Терах».^[80]

В «Книге Юбилеев» есть указания на то, что непосредственно перед бегством семьи Тераха в Уре случилось еще одно знаковое событие: сожжение Аврамом «капища идолов». Эта идея правдоподобна: Авраму требовался некий торжественный аккорд, заключающий его деятельность в Уре Касдим, который ставил бы окончательную точку не только в его отношениях с Нимродом, но и со всей идеологической системой Старо-Вавилонского царства. «…Встал Аврам ночью, и сожег капище идолов и все, что было в нем, так что люди ничего не знали об этом. И они встали ночью и хотели спасти своих идолов из огня. И Аран поспешил сюда, чтобы спасти их; тогда пламя бросилось на него, и он сгорел в огне и умер в Уре Халдейском…»^[81]

Перед нами совершенно другая версия смерти Арана, может быть, не столь экзотическая, как описанная в Устной традиции, но зато гораздо более естественная и правдоподобная. Мы видим человека, одержимого ложной идеей, во имя которой он принес на алтарь свою жизнь: типичная жертва тоталитарной системы ценностей – герой вчерашнего дня. Но вот что важно: в конце I тысячелетия до н. э., времени, к которому принадлежат наши источники, в Ближневосточном регионе жила память о гибели Арана, брата Аврама, в разбушевавшейся огненной стихии; как видим, легенды сохранили информацию о каком-то необычайном пожаре явно искусственного происхождения.

Впрочем, Иосиф Флавий вообще ничего не пишет о противостоянии Аврама и Нимрода; как представляется, к этому имелись вполне понятные конъюнктурные основания: стоило ли на виду у языческого Рима выпячивать острые идолоборческие сюжеты иудейской истории? Зато он определенно указывает, что «халдеи и прочие жители Месопотамии восстали против Аврама».^[82] То есть он осведомлен о неких беспорядков на религиозной почве. В сообщении Иосифа Флавия об Авраме «вавилонского периода» обращает на себя внимание попытка историка сформулировать суть и по возможности подвести итог духовных откровений патриарха первых пятидесяти лет его жизни, и даже представить своим читателям содержание его учения. «Он был человеком необыкновенно понятливым во всех отношениях, – пишет Иосиф, – отличался большой убедительностью в речах своих и порядочностью в обращении. Выделяясь поэтому среди других и пользуясь между ними большим почетом, вследствие своего добродетельного образа жизни, он пришел к мысли, что настало время обновить и изменить присущее всем [его современникам] представление о Господе Боге. Таким образом, он первый решился объявить, что Господь Бог, создавший все существующее, един и что все, доставляющее человеку наслаждение, даруется его милостью, а не добывается каждым в силу собственного нашего могущества. Аврам вывел все это из созерцания изменяемости земли и моря, солнца и всех небесных явлений. Ибо (так рассуждал он) если бы всем этим телам была присуща [собственная, самостоятельная] сила, то они сами заботились бы о сохранении порядка между собою; но так как этого у них как раз и нет, то очевидно, что они полезны нам не в силу собственного присущего им могущества, но вследствие власти Повелевающего ими, которому Одному подобает воздавать честь и благодарность».^[83]

ДОРОГА НА ХАНААН

Много лет спустя после бегства семьи Тераха из Ура, уже живя в Ханаане, Авраам отправит своего старшего раба на север, в Месопотамию, напутствуя такими словами: «Но в мою землю и на мою родину пойдешь, и возьмешь жену сыну моему Ицхаку» (Б. 24; 4). После чего раб… «И встал, и пошел в Арам-Наараим, в город Нахора» (Б. 24;10). Стало быть, Авраам отнюдь не считает Ур своей родиной. Это обстоятельство (и некоторые другие данные) дало основание многим скептикам вообще сомневаться в том, что Ур хоть как-то связан с жизнью патриарха, ссылаясь, как водится в таких случаях, на «позднейшие интерпретации» и «противоречия в тексте».

По нашему мнению никаких «противоречий» здесь нет. Авраам (тогда его еще называли Аврамом) прожил в Уре недолго. Сказания Устной традиции свидетельствуют: всего несколько дней в раннем детстве, да еще года два в зрелом возрасте. Впрочем, события этих двух лет, могли уложиться всего в пару недель: «краткий сценарий» представляется даже более правдоподобным. Аврам появляется в Уре после полувекового изгнания, уничтожает домашних идолов Тераха, далее следуют арест, суд, казнь и чудесное спасение, потом сожжение капища и бегство из города. При скором судебном производстве и исполнении приговора все это могло произойти в считанные дни. Как видим, Аврам либо практически не жил в Уре, либо жил там очень короткое время. Судя по всему, от этого недолгого пребывания у него остались самые горькие воспоминания. Другое дело, Северная Месопотамия, города Харан и Нахор, где он прожил, вероятно, около четверти века. Нет ничего удивительного, что именно эту землю он считал своей.

Двигаясь из Ура вверх по Ефрату, миновав Вавилон, Аврам и его спутники оказались в царстве Мари, занимавшем значительные территории древнего Арама, той части Месопотамии, где две ее великие реки расходились особенно далеко, образуя обширную долину. Еще в начале XX века об этом царстве и его столице ученые не знали почти ничего. Древние вавилонские документы, известные в ту пору, были чрезвычайно скупы на информацию о событиях, происходивших в северной части Двуречья.

Как это часто бывает в археологии, все началось со случайной находки. Летом 1933 года местные арабы, хоронившие своего родственника, на склоне холма Тель-Харири, наткнулись на древнюю каменную статую. Офицеры французского гарнизона, квартировавшего в тех местах, передали отчет о необычной находке в Музеи древностей Бейрута и Алеппо. А зимой здесь начала работу археологическая экспедиция во главе с профессором Парро. Не заставила себя ждать и первая сенсационная находка; это было небольшое скульптурное изображение человека, на правом плече которого отчетливо различалась высеченные на камне письмена: «Я Ламги-Мари, царь Мари, великий жрец, посвящающий свою статую Иштар».

Еще раз подчеркнем: кроме простого упоминания в некоторых вавилонских документах о Мари не было известно ничего, и тут вдруг такое… Вскоре был обнаружен храм богини плодородия Иштар со статуями трех царей (в том числе Ламги-Мари), которые находились в святилище, покрытом ракушечной мозаикой. Наконец археологи натолкнулись на городские постройки. Это и был город Мари.

Особое удивление ученых вызвал царский дворец фантастических размеров. Работа по его расчистке велась в течение нескольких археологических сезонов. Это было гигантское сооружение, которое занимало площадь 3,2 гектара и насчитывало около трехсот комнат и внутренних дворов. Дворец являлся не только царской резиденцией, он фактически был административным центром государства. Под его крышей размещался огромный управленческий аппарат, состоявший из сотен чиновников от министров до писцов, которые вели учет всей ввозимой в страну и вывозимой из страны продукции.

В дворцовых архивах было найдено более 23 тысяч документов, записанных на глиняных табличках на аккадском языке, которые констатировали, что общественные отношения в государстве чрезвычайно близки к ситуации, описанной в главах Бытия, относящимся к эпохе патриархов. Документы свидетельствуют о тесных связях региона с районами Сирии и Северного Ханаана, где, по-видимому, были расселены родственные племена.

Община Мари, судя по всему, состояла как из кочевых, скотоводческих, так и оседлых городских кланов, которые находились между собой в тесном взаимодействии – в состоянии войны или непрочного мира. Более того, нередки были случаи, когда одна ветвь племени круглый год оставалась оседлой, а другая в период сезонов выпаса перекочевывала в степи.

Основная единица патриархального клана – семейство – в документах из архива Мари называлась «битим», что близко к ивритскому «бейт-ав». Мы бы сегодня перевели это как «отчий дом»… Руководство клана осуществлялось главами семейств – «абут», соответствующее «авот» (т. е. «старейшины») на языке Торы. Встречается название одной из руководящих должностей в государственной иерархии с корнем «СПТ», что, вероятно, соответствует «ШФТ» на иврите, т. е. «шофет» – судья. Причем, речь идет об исполнителе самых широких административных функций, а отнюдь не только судебных. С подобным общественным институтом мы встретимся на территории Эрец Исраэль более чем через полтысячелетия.

Особый интерес, как нам кажется, представляют свидетельства, в которых упоминаются этнонимы, которые мы привыкли видеть в ином историческом контексте. В документах Мари несколько раз упоминаются племена «бану йамину», «сыны справа», т. е. «дети юга», что, несомненно, связано с именем правнука Авраама Бениамина, родоначальника одного из израильских колен. Причем при упоминании этого племени речь, как правило, идет о каком-то длительном военном противостоянии, о некоей постоянной угрозе с юга. С «бану йамину» воевал последний царь Мари Зимри-Лим. Эти события могли совпадать по времени с пребыванием в регионе семьи Тераха.

Сенсационно прозвучали и имена людей, которые ученые обнаружили на табличках одного из древнейших архивов. Среди них: Ясмах-ил (Ишмаэль), Иакоб-ил, Изрэ-ил и даже Авам-рам… Конечно, имена эти никак не соотносятся с соответствующими библейскими персонажами. Их присутствие в архивных документах не подтверждает и не опровергает исторической основы текста Пятикнижия. Просто мы теперь знаем, что еврейские патриархи носили совершенно обычные имена, вполне соответствующие времени и месту представленных Автором Писания событий.

Первые контакты шумеров с семитами начались, вероятно, еще в начале III тысячелетия до н. э., а может быть, и раньше. Об этом свидетельствуют несколько семитских слов, которые встречаются в древнейших шумерских текстах. Однако активное проникновение семитов в Двуречие началось в середине III тысячелетия до н. э., в это же время начинается и их интеграция в культуру Месопотамии, более того, они постепенно становятся преемниками культуры шумеров.

Конец «классического» Шумера в контексте мирового исторического процесса выглядит вполне закономерным и, по мнению Бориса Мойшезона, чем-то даже напоминает финал «классических» Греции и Рима. Макроимперия, претендующая на мировой господство, была разрушена междоусобицами и завоевана варварами, роль которых в данном случае сыграли захватчики, говорившие на восточно-семитском языке и пришедшие откуда-то из аравийской глубинки. В начале XXIV века до н. э. гегемония в Шумере от традиционных центров, таких как Киш, Урук и Ур, переходит к городам Умма и Лагаш. Появление двух новых центров, претендующих на господство, нарушило давно сложившийся баланс сил в регионе. Начало смуты, по-видимому, положило соперничество двух сильных правителей – реформатора Урукагины из Лагаша и военачальника Лугальзаггиси из Уммы, в котором последний одержал убедительную победу. Лугальзаггиси распространил свою власть на весь Шумер, столицей которого он вновь сделал Урук.

Фактически еще не закончив воевать с Лагашем, царь вынужден был вступить в борьбу с новым врагом, пришедшим с северного Двуречья, где к тому времени закрепились семитские племена.

Вероятно, одним из первых городов основанных семитами в Месопотамии был Аккад, расположенный на Евфрате неподалеку от того места, где он ближе всего подходит к Тигру, в своеобразной горловине, естественно разделяющей Двуречье на северную и южную части. В этот период активно формируется новая этноязыковая общность – «аккадцы». Основателем династии аккадских царей становится Саргон (2371–2316 до н. э.), по-аккадски Шаррукин – «истинный царь».

Следует, пожалуй, обратить внимание на происхождение и первые шаги к власти этого монарха, отраженные в легендах той поры. Согласно данным этих источников он был садовником и виночерпием у одного из царей Киша. В одном из стихотворных преданий Саргон рассказывает о себе: «Мать моя была бедна, отца я не ведал, брат моей матери обитал в горах. Зачала меня мать, родила меня в тайне, положила в тростниковую корзину, вход замазала смолой и пустила по реке».^[84] Очевидная параллель с «биографией» Моисея!

Саргон оккупировал южную Месопотамию, с успехом воевал в Сирии, и, возможно, даже в Малой Азии. Новая держава называлась теперь Царством Шумера и Аккада и простиралась «от Южного моря до Северного», т. е. от Персидского залива до Средиземного моря. Если это и было преувеличением, то весьма близким к истине.

Кажется, только «Страна гутиев», находившаяся на северо-востоке, единственная из прилегающих к Аккаду областей, не подчинялась теперь аккадским царям. Но именно эта загадочная страна как раз и располагалась на территориях, входивших в комплекс культур «от Кавказа до Луристана», где господствовали «кочевники-металлурги», по некоторым данным создавшие несколько тысячелетий назад первые культурные комплексы на территории Эрец Исраэль.

Как указывает Борис Мойшезон, в Шумерском царском списке более или менее реальная хронология начинается с перечня аккадских царей, предшествующие части списка хаотичны и полны фантастических чисел. Скорее всего, доаккадские летописные своды попали к авторам «списков» в беспорядочной, почти разрушенной форме. Это, по мнению исследователя, говорит о масштабах переворота, произошедшего в Шумере в начале аккадского периода.

Но вот еще один, куда более значащий факт: с началом власти аккадских правителей исчезают арменоидные скульптурные портреты в захоронениях и барельефах, превалировавшие в предыдущий период. Это может означать только то, что в правящем слое Шумера произошли разительные изменения. Прежняя элита с ярко выраженной арменоидностью была, скорее всего, частично физически истреблена, частично изгнана из страны.

Имеются и документальные свидетельства этих трагических потрясений. В одном из текстов, найденных в знаменитой библиотеке ассирийского царя Ашшурбанапала VII века до н. э. содержится свидетельство о победе Саргона над Лугальзаггиси и пятьюдесятью шумерскими вождями в битве при Уруке. Разрушив город, он, по словам источника, привел пленного царя в цепях «к воротам Энлиля», то есть, другими словами, вероятно, принес его в жертву одному из центральных богов шумеро-аккадского пантеона.

«Интересен также по своему натурализму, – пишет выдающийся русский ученый Б. А. Тураев, – найденный в Лагаше кусок победного барельефа с частью надписи какого-то царя Аккада, вероятно, Саргона. Здесь в горизонтальных поясах были представлены сцены сражений, в которых действующими являются с обеих сторон семиты^[85]».^[86]

Исследователь предполагает, что на барельефе, возможно, изображено подавление бунта.

Спрашивается: где же старая шумерская знать могла найти приют? Вероятно, на северо-востоке, в западном Иране, в том самом регионе, с которым она была тесно связана с давних времен, о чем свидетельствует сходство керамики. А металлургия Луристана, по мнению некоторых исследователей, вообще почти не отличалась от шумерской. Возможно, именно в тех краях в силу давних связей обосновалась бывшая шумерская «арменоидная» аристократия.

Считается, что подлинный расцвет Аккада наступил при внуке Саргона Нарамсине (2290–2254 гг. до н. э.). Титул «царь четырех стран света», присоединявшийся к имени Саргона лишь изредка, при Нарамсине становится постоянной частью титулатуры монарха, подчеркивающей его претензии на мировое господство. Нарамсин завоевал Мари, дошел до гор Армении и Курдистана на севере, а на юге – до страны Маган, которую отождествляют с Египтом.

Однако уже при Нарамсине Аккаду пришлось столкнуться с серьезными проблемами. Войско царя вынуждено было вступить в бой с армией кочевников страны Умман-Манда, находившейся где-то в северных горах. Вряд ли пришельцы говорили на одном из языков семитской группы, как, впрочем, и первые арменоиды. И вообще что-то сильно отличало их от аккадцев, какие-то несомненные расовые особенности. Во всяком случае, Нарамсин и его окружение видели в них не просто врагов, а именно чужаков. Борис Мойшезон указывает на один из сохранившихся документов, так называемый «Эпос о Нарамсине», где о физическом облике этих пришлых кочевников сказано: «люди с лицами воронов», что, по его мнению, соответствует традиционному описанию арменоидов.

«Нарамсин вообще сомневался в принадлежности его врагов к человеческому роду, – пишет Б. Мойшезон. – Царь приказал поймать одного из воинов противника и проверить, есть ли у него кровь. Такого рода сомнения тоже ассоциируются с ненавистью именно к „арменоидам“, которых и современные вдохновители вражды к евреям или к армянам представляют холодно-расчетливыми, бездушными и потому как бы „лишенными крови“ существами».^[87] Исследователь указывает, что имя вождя кочевников из «Эпоса о Нарамсине» Анубанини совпадает с именем царя луллубеев, сохранившимся в наскальной надписи, высеченной на аккадском языке в честь победы Нарамсина. Упоминания о стране Луллу встречаются в ассирийских и хеттских документах II тысячелетия до н. э. в паре «хабиру» – «луллахи», то есть соотносятся с хабиру, социумом (или, что маловероятно, этносом), с которым часто связывают предков евреев.

Видимо, еще при Нарамсине началась новая волна проникновения западно-семитских племен в Месопотамию. При его сыне царе Шаркалишарри («царе всех царей») это давление еще усилилось. Кроме того, наметилась серьезная опасность с северо-востока, со стороны племен гутиев. Около 2200 года до н. э. Двуречье оказалось под властью завоевателей, которые, впрочем, продержались недолго, всего около семидесяти лет… Б. Тураев приводит текст древней надписи вполне в духе «Эпоса о Нарамсине» о разгроме гутийского царя Тирикана – «гутия, дракона горы, врага богов, унесшего в горы царство Шумера, наполнившего Шумер враждой, похитившего у супруга супругу, у родителей их детей…»^[88] Можно, таким образом, видеть в гутийском нашествии своеобразный реванш старой шумерской элиты.

Есть основания полагать, что на протяжении XXIII века до н. э. северные кочевники продвинулись через Месопотамию и Сирию к Леванту и даже вступили в конфликт с Египтом, приложив руку к крушению Древнего царства. При этом они вступили во взаимодействие с западно-семитскими племенами, передав им свои материально-культурные достижения и, одновременно, начав осваивать их язык. «…Во второй половине гутийского периода, – пишет Борис Мойшезон, – царские имена становятся семитскими и как будто даже западно-семитскими. Это согласуется как с одновременной войной „Амурру“ и „Гутиум“ против царя Шаркалишарри, так и с фиксируемым археологами фактом остановки волны кочевников из Ирана в Израиле и смежных областях (т. е. в стране „Амурру“). По крайней мере, часть вторгшихся кочевников должна была тогда начать переходить на семитские языки и пользоваться семитскими именами».^[89]

С воцарением III династии Ура в 2132 году до н. э. давление семитских племен усилилось. Впрочем, еще с XXIII века до н. э. в шумерских документах появляется слово «марту», которое соответствует более позднему аккадскому «амурру» и обозначает просто «запад» или «люди с запада». Так называли кочевое племя погонщиков ослов, которое появилось в Месопотамии из Сирийской пустыни, кое-где подчинившее себе местное население и установившее свои династии. В Мари, например, они составляли большую часть населения. В более позднее время ассирийцы называли «Амурру» весь сирийско-палестинский регион. На языке амореев, предке западно-семитских языков, говорили в XX веке до н. э. в Мари, а в XVIII – в Вавилоне.

Под натиском племен амурру пало централизованное государство, созданное царями III династии Ура Ур-Намму и Шульги. На территории Двуречья вновь образовалось множество мелких царств, боровших между собой за гегемонию в регионе. Так продолжалось около двух столетий, пока в 1895 году до н. э. одна из аморейских династий не обосновалась в небольшом поселении Вавилон на берегу Евфрата.

Вероятно, в самом конце III тысячелетия до н. э. на севере Месопотамии на основе заселивших ее племен амурру и «кочевников-металлургов» начала складываться особая этно-языковая общность, получившая название Арам. Там строятся города с хорошо известными библейскими названиями Нахор и Харан. В этом процессе, вне всякого сомнения, принимают участие и предки Авраама.

Не случайно Терах, когда над семьей нависла опасность, стремится укрыться на земле Арама, с которой у него были давние связи. Об этом, как мы уже говорили, свидетельствуют документы из архивов Мари, в которых обнаружены топонимы, соответствующие личным именам клана Тераха. Вряд ли основателем города Нахора стал брат Аврама, пришедший в Арам вместе с семьей Тераха или, как считают некоторые исследователи, немного раньше ее. Скорее всего, город был старинной вотчиной их деда, отца Тераха, Нахора-старшего, в честь которого, судя по всему, и был назван брат Аврама. Логика событий подсказывает: семья Тераха возвращается в Харан, чтобы скрыться от преследования в своих «родовых землях», откуда в силу каких-то обстоятельств они в свое время вынуждены были уйти. Возможно, присутствия Тераха в Уре потребовала его служба при дворе царя Нимрода-Хаммурапи. Прочную связь израильтян с Арамом фиксируют широко известные слова из Второзакония, ставшие частью иудейской молитвы: «Арамейцем-скитальцем был отец мой и спустился в Египет, и проживал там с немногими людьми, и стал там народом великим, сильным и многочисленным…» (Дв. 26;5).

О жизни Аврама в Харане мы знаем немного. Известно, что он и там продолжал свои занятия астрономическими наблюдениями и прогнозированием погоды, изучал древнюю мудрость шумеров и других народов Месопотамии.

«Вокруг реформатора религии, – пишет Зенон Косидовский, – собралась горстка верных и преданных людей. К приверженцам нового божества примкнули жена Аврама Сарай, его племенник Лот и слуги, к которым он был всегда добр. Жители Харана, пламенные почитатели бога (луны – Л. Г.) Син, отвернулись от Аврама как от отщепенца. Маленькая община новой религии, окруженная стеной недружелюбия, зажила своей собственной жизнью. Строгий, пуританский нравственный кодекс сектантов, возврат к простате быта предков-кочевников, жертвоприношения в честь какого-то незнакомого, неопределенного божества – все это вызывало со стороны почитателей бога Син неприязнь и осуждения».^[90] Несмотря на то, что для атеиста З. Косидовского между многочисленными богами Месопотамии и Богом Аврама различия чисто номинальные, картина жизни первой в мировой истории монотеистической общины представлена довольно живо.

Любопытную информацию сообщают нам талмудические источники в интерпретации П. Люкимсона и М. Абрамовича. Примерно через четыре-пять лет после прихода в Харан, Аврам впервые услышал голос Всевышнего, который в весьма лаконичной, но категорической форме направил его в Ханаан. Интересно, что Аврам взял с собой в путь Сарай, но при этом «не сказал ни слова Лоту и Тераху». Иными словами, супруги попросту исчезли. И хотя жизнь в Ханаане патриарху пришлась не по вкусу, он все же не решился ослушаться приказа Господа. Однако со временем война, разгоравшаяся в Месопотамии между Нимродом и другими потомками Куша, докатилась и до городов Ханаана. Возникли какие-то трения между некоторыми ханаанскими вождями и царем Эйлама, который готовился к вторжению. Не желая участвовать в военных действиях, Аврам принял решение вернуться в Харан. (Без всякого на то указания Свыше?! – Л. Г.) Это произошло в 2018 году от с. м. Но уже через пять лет в 2023 году от с. м. Всевышний повторяет свой приказ уйти из Харана. На этот раз слова, обращенные Господом Авраму, приблизительно соответствуют тем, что приведены в Торе.

Даже если очистить эту информацию от приличествующего жанру популярного очерка художественного вымысла, то и тогда подобная интерпретация источников оказывается лишенной хоть какой-то реальной основы. Аврам отправляется в Ханаан, конечно же, не в долгосрочную командировку по распространению идей иудаизма, а по каким-то другим соображениям, вероятно, мистическим, до поры непонятным и самому патриарху, а тем более его окружению.

Из различных документов, обнаруженных в Месопотамии, ученые знали, что Харан был одним из важных центров культа луны. А после того как британский археолог Давид Райс в 1957 году открыл Харан, эти сведения подтвердились. Более того, выяснилось, что этот культ сохранялся там в течение многих тысячелетий, что в борьбе с ним оказались бессильными даже Великий Рим, затем христианство, и, наконец, ислам. Под развалинами ворот мечети, построенной в 1179 году (нашей эры!) Райс нашел каменные плиты с древними изображениями символов бога луны, которые последователи Мухаммеда, идя на молитву, всякий раз попирали ногами. В этой связи некоторые исследователи полагают, что уход Аврама из Харана надо рассматривать как «бегство основателя нового культа от преследования фанатичных поклонников бога луны».^[91] Источники свидетельствуют, что такие инциденты в ту пору не были исключительными. Один из документов, найденный археологами в Угарите, рассказывает о борьбе между приверженцами культов солнца и луны и об изгнании последних. Есть основания полагать, что среди почитателей луны мог быть и Терах, ведь его имя (арабское Фара) на прасемитском языке обозначает луну. Да и конфликт с Хаммурапи, приверженцем Мардука, и, соответственно, эмиграция из Ура в Харан могут быть объяснены теми же соображениями.

У Хаммурапи складывались весьма непростые отношения со своим северо-западным соседом – государством Мари.

В начале своего правления Хаммурапи заключил союз с Мари и даже посодействовал тому, чтобы на его троне утвердился представитель местной династии Зимри-Лим, а не наследник умершего ассирийского царя Шамши-Адада I, претендовавшего на престол. Судя по всему, к политике ассирийских царей Хаммурапи испытывал стойкое недоверие. Собственно благодаря союзу с вавилонским царем политическое и экономическое положение Мари значительно укрепилось. Документы свидетельствуют, что во времена Зимри-Лима шла интенсивная торговля со многими восточно-средиземноморскими странами, и именно в этот период был построен знаменитый дворец, шедевр древней архитектуры, о котором мы говорили выше. Вавилон и Мари вели активную дипломатическую переписку, а при дворе Хаммурапи находились постоянные представители Зимри-Лима.

Однако после 30 года правления вавилонского царя дружественные отношения с Мари становятся тормозом в его продолжающейся экспансии. Он совершает два опустошительных набега на своих соседей. После первого похода Зимри-Лиму удалось как-то восстановить свое царство. Однако через два года Хаммурапи предпринял еще один поход на Мари, разрушив стены столицы и превратив в руины прекрасный дворец – символ могущества местных царей.

Трудно утверждать что-то определенное, но в уходе Аврама и его спутников из Харана настойчиво слышится эхо этой войны.

Именно в Харане происходит событие огромной важности для будущего еврейского народа или даже для самого факта его существования. Наконец-то Всевышний обратился к Авраму напрямую. Ничего подобного в земной жизни человечества не случалось со времен Потопа. Нечего и говорить, что для всей жизни Аврама это первое, прозвучавшее в его адрес, Слово Божье имело решающее значение. Несомненно, в ходе своих ежедневных трудов и еженощных бдений в наблюдениях за звездным небом он ждал этого Слова, предчувствовал его, боясь ошибиться в своем предназначении. Конечно, чудо, избавившее праведника от лютой смерти в жерле печи, не оставляло никаких сомнений в особенном отношении Господа к Своему человеку. Но все же Авраму не доставало последнего, Высшего, свидетельства Божественного признания. Аврам, несомненно, был осведомлен о прямых обращениях Бога к Ноаху и, следовательно, имел все основания предполагать, что Высшая воля будет обращена и к нему. Можно только догадываться, как жаждал патриарх такого Слова. Наконец-то, его время настало.

Это первое обращение Господа к Авраму зафиксировано во всех древних источниках, в том числе, и в самом авторитетном – Торе. Вот оно…

И сказал Господь Авраму: уйди из земли твоей, от родни твоей и из дома отца твоего в землю, которую Я укажу тебе. И Я сделаю тебя народом великим и благословлю тебя, и возвеличу имя твое, и будешь благословением. И Я благословлю благословляющих тебя, а проклинающих тебя прокляну; и благословятся тобой все племена земные (Б. 13: 1–3).

Послание Господа начинается знаменитыми словами «лех леха», которые обычно переводятся как «иди себе», «иди своей дорогой».

«Если речь шла бы только о выходе из страны, – пишет Борис Берман, – то совсем не нужно говорить „леха“. Аврааму сказано, что ему нужно „идти к себе“, идти затем, чтобы найти самого себя. Твоя страна (арец), где ты родился и вырос, – не „ты“. Выйди из нее. Все то, что родственно тебе, и даже дом отца твоего – не „ты“. Выйди и „иди к себе“, к своему подлинному Я».^[92]

Господь не называет Авраму землю, в которую ему надо идти. Более того, традиционный перевод слов «эль hа арец ашер аръеха» – «в землю, которую Я покажу тебе» не точен или даже не верен. «Если бы было написано „ашер леха“, то тогда следовало перевести: «покажу тебе», – пишет Б. Берман. – Но написано «ашер аръеха», то есть «покажу тебя».^[93]

Значит, Всевышний даже не обещает указать Авраму страну, в которую его посылает. Господь говорит, что только, если тот освободится от груза привязанности к земле с устоявшейся порочной традицией идолопоклонства и богоборчества, Он сможет показать ему его суть, его естество.

В этом Высшем Послании впервые говорится о великом народе, основой которого станет Аврам. Но, заметим, дело отнюдь не в том, что семя Аврама ляжет в основание этого народа, а дальше народ этот образуется естественным образом путем биологического размножения. Господь Сам сделает Аврама этим народом, и участие в этом созидательном процессе патриарха, как видим, предполагается лишь опосредованное.

«Авраам лишается своей страны, своего племени и своего дома, – продолжает Б. Берман, – но получает благословение, имя и величие. И сам должен стать благословением людям».^[94]

«Благословения вверены (тебе, они в) твоей руке, – комментирует Раши строчку „и быть тебе благословением“. – До сего времени они были в Моей руке, Я благословил Адама и Ноаха. Отныне же ты благословишь того, кого пожелаешь».^[95]

Однако из текста ясно, что Всевышний делегирует Авраму лишь часть полномочий, Он обещает благословения и проклятия также и от Себя… Послание Всевышнего содержит огромный мистический смысл, понятный лишь на сакральном уровне. Отметим только: мир оказался поделенным на две части – на тех, кто благословляет Аврама и тех, кто проклинает его. И оценка Всевышним эти двух составляющих человечества противоположна. Я бы посоветовал задуматься над этой идеей некоторых особо ретивых представителей племен земных.

Далее в тексте следуют несколько коротких, но емких фраз, рассказывающих о реакции на Слово Божье Аврама и его близких.

«И пошел Аврам, как сказал ему Господь…» (Б. 12;4) Пошел, стало быть, не потому что прельстился посулами стать родоначальником новой человеческой общности, а потому что получил такое указание…

«…а Аврам был семидесяти пяти лет при выходе из Харана» (Б.12;4). Комментарий Бориса Бермана: «Позади у Авраама и тюрьма, и изгнание, и смерть брата Арана, и бегство с отцом, и многие другие события его напряженной 75-летней жизни. Но Тора не рассказывает нам о них, потому что все это лишь предыстория его жизни. Жизнь его сейчас начинается заново и обращена только и только в будущее».^[96]

И взял Аврам Сарай, жену свою, и Лота, сына брата своего, и все достояние, которое они приобрели, и души, которые они приобрели в Харане… (Б. 12;5).

В подлиннике (по Берману) «вэ эт hа нефеш ашер асу бе-харан», т. е. «души, которые они сделали в Харане». Речь идет, конечно, о людях из близкого окружения, которых Аврам сделал своими единомышленниками. «Дом Аврама служил гостеприимным приютом для всякого, – сообщает источники Устной традиции, – и люди находили там не только радушный прием, но также наставления в истинной вере. А приведение хотя бы одной души „под сень крыльев Шехины“ (духа Божия) равносильно созданию ее и утверждению в жизни вечной».^[97] Есть сведения, что вместе с Аврамом в путь отправились 72 его ученика.

А что же Терах? Судьба отца, отказавшегося последовать за сыном, не могла не беспокоить Аврама. Фатальную необходимость их расставания Люкимсон и Абрамович объясняют так: «Мысль о судьбе отца угнетала Аврама., но та духовная пропасть, которая всегда существовала между ними, в последние годы не только не уменьшалась, но и росла – Терах так и не уверовал во Всевышнего и не смог принять те истины, которые проповедовал Аврам. И потому то, что он ответил отказом на предложение сына последовать за ним в Ханаан, даже обрадовало Аврама».^[98]

В жесткой оценке личности Тераха Люкимсон и Абрамович следуют за Раши, который в примечании к словам «…и умер Терах в Харане», пишет: «А почему Писание говорит о смерти Тераха до (того, как говорится об) уходе Аврама? Чтобы об этом не знали все и чтобы не сказали, что Аврам не исполнил (долг) почитания отца, оставил его на старости лет и ушел. Поэтому Писание говорит о нем как о мертвом. Ибо преступных еще при жизни называют мертвыми, а праведных даже после их смерти называют живыми…»^[99]

Иную картину прощания Аврама с отцом рисует нам «Книга Юбилеев». «Тогда говорил он со своим отцом и возвестил ему, что он выйдет из Харана, чтобы идти в землю Ханаан, что он осмотрит ее и возвратиться к нему. И отец Терах сказал ему: „…Иди в мире! И если ты найдешь страну угодную очам твоим, чтобы жить там, возьми и меня с собою…“.^[100] Мы видим, что возможность возращения в отчий дом предусматривается Аврамом как вполне реальная альтернатива развития дальнейших событий. И все же чувствуется, что слова эти сказаны больше в утешение отцу. Но и Терах, может быть, до конца не веря в такую возможность, сохраняет надежду на встречу с сыном.

«…и вышли, чтобы идти в землю Кынаанскую…» (Б. 12;5).

Авраму и его спутникам предстояла длинная и нелегкая дорога.

«Путь из Харана, родины патриархов, – пишет Вернер Келлер, – в землю Ханаанскую пролегал на юг более чем на шестьсот миль. Он следовал вдоль реки Балих до Евфрата, а оттуда караванным путем тысячелетней давности через оазисы Пальмиры (библейский Тадмор) к Дамаску, и от него в юго-западном направлении к Галилейскому озеру (т. е. озеру Кинерет – Л. Г.)».^[101]

Версия маршрута Аврама, представленная немецким исследователем, в целом соответствует историческому контексту Эпохи патриархов. Однако трудно согласиться с тем, что, переправившись через Евфрат, путешественники прямиком направились в сирийские оазисы. Не забудем: у Аврам не было верблюдов, в качестве транспортного средства «корабль пустыни» будет использоваться на Ближнем Востоке лишь много веков спустя. Сомнительно, чтобы по дороге от Евфрата к Иордану современники Аврама рисковали так глубоко забираться в пустыню. Скорее всего, Тадмор приобрел огромное значение «перевалочного пункта» лишь к концу II тысячелетия до н. э.

Судя по всему, Аврам не избегал крупных центров и не выбирал окольных дорог, как это будет в последствии в Ханаане. Имеются косвенные свидетельства того, что Аврам предпочел миновать Сирийскую пустыню с запада в районе города-государства Эблы, одного из древнейших цивилизационных центров ближневосточного региона, существовавшего уже в начале III тысячелетия до н. э.

Эбла – одно из самых поздних фундаментальных открытий Древнего Востока. Лишь в 60-е годы XX века на холме Тель-Мардих в Сирии были обнаружены первые многообещающие свидетельства древней городской цивилизации. Правда, в уже известных ближневосточных документах Эбла упоминалась не раз, но где она располагалась, и что собой представляла, не знал никто. Первые систематические раскопки в районе Тель-Мадиха начал в 1974 году итальянский археолог Паоло Маттиа. Вскоре ученые поняли: перед ними крупное самостоятельное древнее государство.

Но – поразительно: Эбла располагалась вдали от более или менее значительных рек. Это обстоятельство опровергало давно устоявшуюся в археологии догму, что высокоразвитая цивилизация глубокой древности могла появиться только в непосредственной близости от одной из великих рек, таких, например, как Нил, Тигр, Евфрат или Инд. Ученые не верили своим глазам.

Верхние слои холма относились ко времени Хаммурапи, то есть в эпоху патриархов, во всяком случае, в ее начале город еще существовал во всем своем великолепии.

Дальнейшие раскопки помогли ученым обнаружить надпись «Ибби-Закир – царь Эблы». Это стало вполне убедительным доказательством того, что именно здесь находился город, упоминавшийся в аккадских надписях XXIV–XXIII веков до н. э.

Вскоре ученых ожидала еще одна потрясающая находка: огромная библиотека и архив, состоящие из 17 тысяч клинописных табличек, написанных на неизвестном языке. Текст не поддавался расшифровке до тех пор, пока этнограф экспедиции Джованни Петтинато не обнаружил фрагменты словарей, где были написаны эблаистические слова и их шумерский перевод. Оказалось, что язык напоминал скорее иврит или финикийский, чем аккадский.

Из анализа архивных материалов выяснилось, что Эбла имела тесные экономические и дипломатические связи с Мари, а цари обоих этих городов даже обменивались друг с другом подарками. Из архива всплыли также названия многих городов Ханаана и Сирии, известные нам из ТАНАХа. Ученые даже подумали, что речь идет о столице огромной империи, простиравшейся от Сдома и Газы в Палестине до центральных районов Анатолии. В конце 70-х годов в Италии вышли книги Петтинато «Эбла – империя, оттиснутая в глине» и Маттиа «Эбла – вновь найденная империя». Однако, как это часто случается, археологи и историки поспешили. Дальнейшие исследования показали, что «империя» на самом деле была не столь грандиозной, всего около двухсот километров в диаметре. Иными словами, Эбла оказалась типичным городом-государством шумерского типа. Такой вывод, разумеется, нисколько не умаляет огромного значения этого выдающегося археологического открытия. Ведь была открыта первая в истории археологии развитая не речная цивилизация, ровесница египетской и шумерской. «Поселение, вначале находившееся под месопотамским влиянием, процветало уже в первые годы третьего тысячелетия, а затем, в лучшую свою пору (2300 г.), стало прекрасным городом с высокими трехэтажными строениями, – пишет Майкл Грант. – Ведя оживленную торговлю лесом, медью, драгоценными камнями, Эбла добилась политического статуса сверхдержавы, которая контролировала основные дороги Сирии и Палестины…».^[102]

Интересно, что уже в очень древние времена в Эбле был весьма высокий уровень материальной культуры при значительном государственном влиянии на производство и сильнейшем расслоении социальной структуры общества. Такое устройство чем-то напоминало советскую распределительную систему. «Эбла была центрально-управляемым государством, хотя в начале здесь были и частные владения, – пишет известный российский археолог Геральд Матюшин. – Во главе государства стоял маликум – жрец-царь. Он правил не единолично, рядом с ним были 2 либо 3 лица – советники… Такое же управление существовало в то время и в Мари, Лагоше и других государствах. Вся продукция получалась от мелких «начальников», которые присылали с отдельных «хуторов» царю скот, шерсть, кожу, молочные продукты. Земледельческие «начальники» сдавали царю зерно, бобы, горох, муку, виноград, оливки и т. п. «Хутора» объединялись в «кварталы». Хозяйство было государственным. Трудящиеся получали пайки. Они делились на «работников», «молодцов», старших пахарей, рабов. Иногда упоминаются просто «люди». Отдельные владения для сбора податей сдавались различным вельможам. Царский дворец был местом их общих собраний и торгов».^[103]

О существовании языка, на котором говорили в Эбле, до начала раскопок никто и не подозревал. Условно его называют протоханаанейским, он относится к западно-семитской группе языков и, вероятно, является предком иврита и арамейского. При расшифровке текстов ученые обнаружили личные имена и названия городов, хорошо известные нам из ТАНАХа или очень похожие на них. Есть там и вариация имени «Авраам». Впрочем, как мы уже знаем, это имя встречается и в других письменных источниках конца III – начала II тысячелетий до н. э. Но вот еще одна неожиданная находка. «…Имя третьего и наиболее выдающегося царя Эблы, Евр или Еврий, действительно очень похоже на „Евер“ (библейский Эвер – Л. Г.) – имя человека, считающегося одним из предков Авраама», – пишет Майкл Грант.^[104]

Было бы слишком легкомысленным утверждать, что в текстах Эблы (как, впрочем, и в текстах Мари) речь идет именно о конкретном «Аврааме, сыне Тераха» и его пращуре Эвере. Более того, некоторые ученые вообще всерьез сомневаются в правильности расшифровки текстов Петинатти. Все это так. Но след древнего присутствия традиций клана, к которому принадлежал Авраам, кажется, не миновал и Эблы.

Пойдем дальше!

В пользу пребывания Аврама в Дамаске исследователи обычно приводят три довода разной степени убедительности и достоверности.

Во-первых, в свите Аврама появляется новая фигура, Элиезер из Дамаска, который становится доверенным лицом патриарха и даже – до рождения сыновей – наследником. Довод, прямо скажем, шаткий: человека с прозвищем «Дамасский» он мог встретить в любой точке Ближнего Востока.

Во-вторых, именно через Дамаск пролегал самый распространенный и удобный путь в Ханаан. Нет нужды предполагать, что Аврам выбрал какой-то другой маршрут.

Но главный, третий, довод такой… О пребывании Аврама в Дамаске пишет Иосиф Флавий в «Иудейских древностях» со ссылкой на историка и философа I века до н. э. – I века н. э. Николая Дамасского, близкого к царю Ироду и весьма осведомленного, написавшего историю от Вавилона и Ассирии до своего времени. Иосиф цитирует: «Аврам правил в Дамаске, прибыв в качестве чужеземца с войском из так называемой Халдеи, страны лежавшей выше Вавилонии. Спустя короткое время он выселился со своим народом в страну, которая тогда именовалась Ханаанеей, а теперь Иудеей; там размножились потомки его… До сих пор имя Аврама пользуется большой известностью в области Дамаска, и [теперь еще] показывается там деревня, названная по его имени обиталищем Авраамовым».^[105]

Вот это да! Оказывается, Аврам явился в Дамаск не в качестве странника, а в качестве завоевателя, оккупировал город, правил там некоторое время, а затем продолжил свой завоевательный поход! Что ж, такая точка зрения вполне соответствует историческому контексту и хорошо соотносится с известными фактами экспансии хабиру в Левант. Пребывание завоевателей оставило такой глубокий след в народной памяти, что, и спустя почти две тысячи лет, о нем помнили достаточно живо и показывали резиденцию вождя. Версия Николая Дамасского имеет косвенное подтверждение и в Бытии. Аврам действительно был искусным военачальником и принимал участие в военной кампании, уже живя в Ханаане.

Большинство ученых полагают, что уклад жизни Аврама как-то связан с понятием «иври», которое время от времени встречается в тексте Торы рядом с именем патриарха. По их мнению, это определение находится в тесной взаимозависимости или даже совпадает с наименованием «хабиру» (или «апиру»), которое встречается в аккадских и египетских источниках с конца III тысячелетия до н. э. Считается, что обычно так называли чужеземцев в статусе наемных воинов, наемных работников или даже рабов. Из древних ассирийских источников известно наименование «убру», возможно, связанное с понятием «хабиру» и означающее «иммигрант» или «чужестранец».

Вряд ли понятие «хабиру» несло в себе какое-то этническое содержание, скорее всего, этот термин следует отнести к социально-правовой области. Высказывается даже мнение, что «существует связь между сознательной отчужденностью семейств патриархов в их новой, ханаанской среде, запрещающей жениться на дочерях местных жителей, и между отношением местных народностей к ним как к пришельцам и чужеземцам».^[106]

Борис Мойшезон говорит о тождестве «с большой степенью вероятности» между хабиру и «библейскими сынами Эвера (то есть иври – евреями)». Свою точку зрения он даже подкрепляет кратким экскурсом в этимологию, по правде говоря, малоубедительным: «Эвер и иври (или ибри) на иврите начинается с гортанного звука, передаваемого буквой «аин». В клинописи соответствующий звук передавался как «х». Иначе говоря, иври (с «аин» впереди) должно было передаваться как хиври (или хибри), откуда и происходит хабиру. (Везде курсив Б. Мойшезона – Л. Г.)».^[107]

Совершенно иную точку зрения высказывает Игорь Тантлевский в своей книге «Введение в Пятикнижие».^[108] Как известно, Аврам ведет свою генеалогию от Сима (Шема). Слово «шем» означает просто имя, что, возможно, свидетельствует о табуировании настоящего имени. Не исключено, что Сим – это ничто иное, как видоизмененное имя Сифа (Шета), т. е. мы в очередной раз имеем дело с «дубликатами» имен в библейских генеалогиях. (Это не должно нас удивлять: вспомним, например, повторение имен Лемех и Ханох в кенитской и сифлянской генеалогиях.) Сиф (Шет) тождествен аморейскому Шуту, что по-аккадски должно читаться как Суту. Этноним «амуру», означающий «запад» или «люди с запада», использовался, по-видимому, лишь в специфических контекстах, – так называли амореев окружающие их народы. А обычным названием западно-семитских скотоводческих племен было «сутии» (или по-аморейски «шутии»), означающее потомков некоего Шуту (Суту).

Как мы уже отмечали, особо важное значение при перечислении имен от Сима (Шема) до Авраама имеет Эвер от аморейского «ибру», что означает «переход» (например, через реку). Возможно, в этом имени отразилось важнейшее событие в жизни верхнемесопотамских аморейских (сутийских) племен: уход из Месопотамии в начале II тысячелетия до н. э.

Имя Эвер, по мнению Тантлевского, можно перевести и как «заречье»; отсюда и прилагательное «иври» – «человек из заречья», «зареченский». Так, вероятно, называли себя все люди, принадлежавшие к аморейско-сутийским племенам, ушедшие в начале II тысячелетия до н. э. из Месопотамию через Евфрат в Сирию и Палестину. Разумеется, состав этих племен не совпадал со сложившимся позже еврейским народом. Однако в тексте Торы Авраам обозначается как «иври», термином, к которому, как полагают, через греко-византийский язык восходит русское «еврей».

В древнеегипетских текстах, так или иначе отражающих реалии южной и центральной Палестины, часто упоминаются некие «апиру», но не как этноним, а как обозначение социальных групп. Причем «апиру» – это не собственники-номады, ведущие кочевой образ жизни – «шосу», а, преимущественно, наемники, люди «без роду и племени». Считается, что египетское «апиру» восходит к аккадскому «хабиру», производному от глагола «хабару» – «насильственно, вынужденно покинуть свой дом», «быть изгнанным». Таким образом, «хабиру» – это внесоциальные элементы: бомжи, изгои, парии, бродяги. На аккадском они называются так же «са-газ-меш» от семитского «шагашу» – «разбойники», «головорезы».

Таким образом, (Тантлевский здесь ссылается на известного семитолога И. М. Дьяконова), «иврим» и «хабиру» – совершенно разные наименования, не имеющие между собой семантической связи. Хабиру отнюдь не были номадами-кочевниками, кем, несомненно, являлись иврим, да и их этнический состав совсем не обязательно был аморейско-сутийским. Хабиру, изображавшиеся в источниках войнами-наемниками, разбойниками и даже торговцами, действовали по всей территории древнего Ближнего Востока, что не соответствует описанию иврим в Торе. Ну и, наконец, понятие «иври/иврим», восходящее к глаголу «абар» – «переходить (через реку)», имеет совершенно иную этимологическую основу, не связанную с аккадским «хабару/хабиру».

Как мы уже отмечали, к концу III тысячелетия до н. э. в шумерских документах появляется термин «сагаз» применительно к воинственным кочевникам, появившимся, по-видимому, откуда-то севера. Это слово, по мнению Б. Мойшезона, восходит к индоевропейскому «сака», что означает «повозка, телега». В месопотамских источниках упоминается и город Сагартим в районе реки Хабур к северу от Мари. Известно, что именно в этом районе действовали кочевники «сагаз». Как указывает исследователь, первое явное упоминание племен «сагаз» относится к времени правления царя Шульги (2096–2048 г. до н. э.). В этой связи Б. Мойшезон приводит следующий замечательный документ, по-видимому, донесение некоего шумерского чиновника: «Сагаз – неуправляемые люди. Зеленые равнины их опустошены. Мужчины их идут, куда хотят, а женщины не выпускают из рук прядильных веретен. Они разбивают свои станы, где пожелают. И установлений Шульги, царя моего, не выполняют».^[109]

Вот как комментирует этот текст исследователь: «По-видимому, этот отрывок первое из дошедших до нас свидетельств о том конкретном этносе, из которого вышел древний Израиль. И в этом раннем отрывке уже отчетливо слышатся предвестия тех отзывов о евреях (израильтянах), которые воспроизведет впоследствии Библия, вложив их в уста чужестранцев».^[110]

В самом деле, этот поразительный текст удивительным образом корелирует с общеизвестными фрагментами ТАНАХа. Давайте сравним…

С вершины скал вижу я его и с холмов смотрю на него: вот народ отдельно живет и между народами не числится (Бм. 23, 9).

И сказал Аман царю Ахашверошу: во всех областях царства твоего есть один народ, рассеянный среди народов и обособленный; и законы у него иные, чем у всех народов, а законов царя они не выполняют, и царю не стоит оставлять их (жить в стране) (Эстер 3, 8).

Б. Мойшезон обращает внимание на то, что география перемещений Аврама и его спутников совпадает с местами наибольшей активности «хабиру-сагаз»: Ур на рубеже III и II тысячелетий до н. э., бассейны рек Хабур и Балих в районах городов Мари и Харан в начале II тысячелетия до н. э., Сирия, Ханаан и даже Египет в первой половине II тысячелетия до н. э. «Создается впечатление, – пишет исследователь, – что библейские данные, как и данные клинописных табличек о сынах Эвера (хабиру-сагаз), арамеях и других кочевниках, отражают длительный процесс расселения с конца III до конца II тысячелетий до н. э. воинственных кочевых групп, тесно связанных между собой. В результате этого процесса часть сынов Эвера осела в Месопотамии, а другая часть сконцентрировалась в более западных областях, и от них пошли арамеи, израильтяне и соседи Израиля к востоку от реки Иордан».^[111]

Выйдя из Дамаска и двигаясь на юго-запад, Аврам и его спутники вскоре увидели гору Хермон, вершина которой даже в жаркую погоду покрыта снегом. Скорее всего, путники обогнули Хермон с юга и оказались на Голанских высотах – территории современного Израиля.

Впереди лежал Ханаан.

ПЕРЕКРЕСТОК ЦИВИЛИЗАЦИЙ

«…И пришли в землю Кнаанскую»

Мы уже говорили о том, что развитие материальной культуры и становление общественных отношений на крошечном клочке земли, называемом Эрец Исраэль, каким-то загадочным образом оказали огромное влияние на ход человеческой истории.

…А территория эта действительно очень мала: всего лишь точка на географической карте мира. Протяженность страны от Дана на севере до Эйлата на юге всего 410 километров, а от Средиземного моря на западе до реки Иордан на востоке – в среднем около 80 километров. Причем только немногим больше половины этой земли, ее северная часть, пригодна для постоянного проживания человека. Всего несколько десятилетий своей долгой истории, во времена царей Давида и Шломо, Израиль занимал довольно обширную площадь, примерно в пять раз превосходящую нынешнюю.

В научной и научно-популярной литературе можно встретить несколько наименований, близких по смыслу, для обозначения географической территории, на которой сегодня расположено государство Израиль: Ханаан, Эрец Исраэль, русский эквивалент этого словосочетания – Земля Израиля и, наконец, Палестина. Мы, как наверно уже заметил читатель, отдаем предпочтение термину «Эрец Исраэль», хотя, по мере надобности, пользуемся всеми принятыми наименованиями. Название «Палестина», несмотря на свой нынешний политический окрас, в историко-географическом контексте звучит вполне корректно. Это обозначение придумали еще римляне по имени народа, некогда проживавшего на Средиземноморском побережье и давно сгинувшего в водоворотах времени. Именно этот термин, использует, например, известный израильский археолог Амихай Мазар.

«Фактически Палестину, – пишет ученый, – следует рассматривать как часть обширного региона, обычно называемого Левантом, который включает в себя собственно Палестину, Ливан и Западную часть Сирии… Южная часть Леванта образует особую однородную область, отвечающую библейскому определению Земли Ханаанской».^[112]

К северу от пустыни Негев территория древнего Ханаана естественным образом делится на несколько продольных полос, отличающихся своей топографией: Прибрежная равнина, Иудейская низменность (Шфела), горные цепи в центре страны, Иудейская пустыня, Иорданская впадина, Заиорданское плато, пустыня на востоке.

На Средиземноморском побережье почти нет естественных бухт, разве что Хайфский залив, да еще несколько небольших гаваней, таких, например, как в Яффо. Севернее реки Яркон близ нынешнего Тель-Авива Прибрежная равнина называется долиной Шарон или Саронской долиной. Чем дальше на север, тем больше она сужается, тем ближе горы подступают к морю, а в районе Хайфы горная система Кармель спускается прямо к воде. Известна, что еще во времена Авраама долина Шарон была покрыта хвойными и дубовыми лесами, а реки, во всяком случае, к северу от Яркона, были весьма значительными; впрочем, южнее большую часть года они оставались сухими.

Равнина, которую и поныне называют библейским именем Шфела, покрыта невысокими известняковыми холмами и неширокими долинами между ними, пригодными для выпаса скота, а также для выращивания винограда и масличных деревьев. С древних времен эти долины соединяли средиземноморские порты с горными районами в центре страны. Высокая гряда, проходящая с севера на юг, разделена на несколько горных систем: Верхнюю Галилею с самой высокой точкой горой Мерон (1208 м над уровнем моря), Нижнюю Галилею, горы Шомрон, отделенные от Галилеи обширной Изреельской долиной. Ближе к югу рельеф понижается: Иерусалимская седловина не превышает 800 м над уровнем моря, а Хевронские холмы еще ниже. В древности эти горные районы были сплошь покрыты лесами.

Узкая полоса земли между горной грядой и Иорданской долиной становится все суше по мере продвижения на юг и переходит в Иудейскую пустыню, во все времена бывшую «вотчиной» кочевников-скотоводов, а также – из-за близости Иерусалима – прибежищем разного разбойного и мятежного люда. Непосредственно к пустыне с востока примыкает Иорданская впадина, являющаяся частью Сирийско-Африканского разлома, самой длинной и глубокой трещины в земной коре, достигающей у Мертвого моря 400 метров ниже уровня океана. В Иорданской впадине расположены озеро Кинерет, долина Иордана, Мертвое море и уже в пустыне низина Арава. Климатические условия резко меняются с севера на юг – от прекрасного средиземноморского климата в долине Бейт-Шеан до пустынной сухости, где поселения были возможны только в оазисах, таких, например, как Иерихон.

Горные плато Заиорданья, ограниченные с севера горой Хермон (2500 м над уровнем моря), естественно делятся на несколько областей: Голанские высоты и Башан, Гилад, Аммон, Моав и с юга Эдом. На востоке они переходят в обширную Иорданскую пустыню, простирающуюся до долины Евфрата.

В Южной части Эрец Исраэль приблизительно за линией Газа – Хеврон норма выпадения годового количества осадков начинает резко снижаться. Собственно несколько южнее этой полосы проходит граница постоянного расселения людей в древности. Дальше на юг и юго-восток в районах Беер-Шевы и Арада люди селились лишь в некоторые периоды истории. Еще южнее лежит пустыня Негев, в значительной части покрытая труднодоступными горами. Лишь на самом юге в районе Эйлата человеческая жизнедеятельность приобретает постоянный и весьма активный характер. Здесь у северной оконечности Красного моря находятся древние морские ворота страны, куда прибывали торговые корабли и караваны из Аравии и восточной Африки. Здесь же, неподалеку, добывали медную руду – ценнейшее, можно сказать, просто незаменимое сырье на протяжении всей эпохи бронзы.

Самым крупным городом Ханаана в XVIII веке до н. э. был Хацор, расположенный в горном массиве Верхней Галилеи в чрезвычайно удобном месте. Он контролировал важные торговые пути, соединяющие Эблу и Дамаск с далеким Египтом и портовыми городами Западной Сирии. В текстах Мари Хацор упоминается как значительный торговый центр, куда отправлялось олово. Небывалая для Ханаана площадь застройки – около 200 акров – была способна обеспечить жильем 30–40 тысяч жителей. Влияние местных царей, доминировавших в регионе, вероятно, было сопоставимо с могуществом глав государственных образований Северной Сирии.

К юго-западу от Хацора, на отроге горного хребта Кармель, неподалеку от современной Хайфы располагался город Мегиддо, контролировавший Великий Морской путь, точнее тот его участок, где дорога из долины Шарон через горы переходит в плодородную Изреэльскую долину. Такое стратегически важное местоположение города приводило к тому, что он постоянно находился в центре многих вооруженных конфликтов. Город имел мощные фортификационные сооружения. Гора Мегиддо, «ар Мегиддо» на иврите – это и есть знаменитый Армагеддон, место последнего великого сражения между силами Света и Тьмы.

В юго-восточной части Изреэльской долины, там, где она примыкала к долине Иордана на возвышенности находился город Бейт-Шеан. Здесь были плодородные, хорошо обеспеченные влагой земли, заселенные человеком с глубокой древности. Археологи обнаружили здесь не менее 18 горизонтов – уровней последовательного заселения человеком, уходящих к IV тысячелетию до н. э. В ханаанейские времена город был укреплен внутренней и внешней стенами с небольшими помещениями в пространствах между простенками и представлял собой солидную по тем временам твердыню. По всей вероятности по пути из Дамаска в Шхем патриарх миновал город с запада.

На юго-запад от Шхема на возвышенности располагался крупный город Гезер, контролировавший дорогу из древнейшего порта Яффо в город Шалем (Селим). Считается, что первое городище возникло на этом месте около 3000 года до н. э. Во времена Аврама Гезер был значительным поселением площадью в 27 акров с трехметровой стеной.

На юге важным городом считался Бейт-Эглон, расположенный неподалеку от Газы; он стал впоследствии египетским центром в Южной Палестине. Сама Газа, а также Хеврон, скорее всего, были основаны непосредственно перед вторжением в Египет гиксосских завоевателей, возможно, как опорные пункты коалиции. Еще южнее на подступах к Негеву располагалась Беер-Шева, надо полагать, она была освоена и заселена не без участия патриарха и его сына Ицхака.

Ханаанская земля не богата полезными ископаемыми. В то же время некоторые ученые полагают, что боевые колесницы впервые начали широко применять именно в Ханаане в конце XVIII века до н. э. Такое важное военное новшество никак не могло появиться без интенсивного освоения производства бронзы и ее широкого применения в изготовлении орудий труда и боевого оружия. Медные копи в Южном Негеве разрабатывались с глубокой древности. Однако там медь все же была слишком далеко от ханаанских центров и слишком близко от египетских фараонов. Поэтому медь и особенно олово, которым ее легировали, привозили из Кипра, а также с севера – из Мари и даже Иранского нагорья.

В обмен Ханаан мог предложить растительное масло, вино и древесину. Однако главным продуктом экспорта считался пурпурный краситель, который ханаанеи производили из особого моллюска, добывавшегося на побережье. Технология ее изготовления была очень сложной, поэтому краситель стоил дорого. Одежда из пурпурной ткани считалась на Древнем Востоке признаком высокого положения в обществе.

Культурные достижения Ханаана эпохи патриархов не выглядят впечатляющими. Ученые говорят о значительном влиянии извне, об отсутствии собственного стиля и даже некоторой провинциальности.^[113] «Найденные здесь вещи, – пишет Б. Тураев, – красноречиво указывают на встречу влияний, здесь и вавилонские цилиндры, и египетские скарабеи (кстати, на цилиндрах, очевидно, местной работы, встречаются, иногда рядом с клинописью, египетские иероглифы-символы)».^[114]

На этом довольно унылом фоне особенно впечатляюще смотрятся достижения ханаанеев в деле усовершенствования письменности. Прорыв в этой области следует отнести к самому концу эпохи патриархов, около 1600 года до н. э. Но уже около 1800 года до н. э. в Финикии появляется письмо, непосредственно предшествовавшее алфавитному и состоявшее из восьми знаков, каждый из которых передавал слог. Они перемежались «буквами», напоминающими египетские иероглифы или даже стилизованные пиктограммы.^[115]

В этот период аккадский язык оставался языком международного общения на всем древнем Ближнем Востоке: на нем составлялись официальные документы. Использовался также египетский иероглифический текст. И все-таки очевидно, что ханаанеи и аккадский, и египетский языки воспринимали как чужеземные…

«Не будучи связанными со священной традицией (как то было в Месопотамии или Египте, где традиция требовала использования старинного письма), ханаанеи обладали большей свободой, что позволило им в итоге изобрести алфавитную систему письменности. Это, пожалуй, явилось наиболее весомым вкладом в западную цивилизацию, поскольку позднейшие финикийские и греческие системы письменности явились прямым развитием ханаанского алфавита».^[116]

Ханаанская письменность существовала в двух вариантах – протоханаанской и протосинайской. К сожалению, и тот, и другой вариант письма известны лишь из коротких и большей частью неполных надписей, в основном, посвятительных формул, использовавшихся в культовой практике. Самая длинная из надписей протоханаанским письмом была сделана на тулове расписного сосуда, обнаруженного при раскопках в Лахише. Она представляет собой посвящение богине, которой, вероятно, поклонялись в местном храме. Несколько десятков протосинайских надписей были выбиты на скалах бирюзовых копий на Синае. Одно из немногих (если не единственное) слово, достоверно прочитанное в них, также является фрагментом из посвящения богине: [IBhLT] – «для госпожи» или «принадлежащий госпоже», аналог на иврите – «ве-баалат».

Протоханаанские письмена большинство ученых датирует началом XVI века до н. э. Что касается датировки протосинайских надписей, то здесь никакого единодушия не наблюдается. Знаменитый археолог В. Ф. Олбрайт датирует их периодом Нового царства в Египте, возможно, XV веком до н. э., тогда как некоторые его коллеги, вслед за А. Гардинером, относят некоторые из них к Среднему царству, т. е. к эпохе Авраама или даже более раннему времени. Но вот уж в чем все согласны, так это в высочайшей оценке вклада ханаанеян в мировую культуру. «Несмотря на скудость находок, – пишет Амихай Мазар, – совершенно очевидно, что изобретение алфавита произвело революцию в истории человечества».^[117]

Из-за большого количества экологических и географических зон в Палестине издавна развивались различные, часто соперничающие между собой региональные образования, неоднородные как в этническом, так и в культурном отношении. До конца II тысячелетия до н. э. в Палестине не было единого государства. В то же время, будучи связующим звеном между великими цивилизациями Месопотамии и долины Нила, а в отдельные периоды и козырной картой в их непрестанном противостоянии, в их борьбе за гегемонию на Ближнем Востоке, палестинские центры долгое время испытывали культурное и политическое давление великих держав, оказывая на них, в свою очередь, значительное влияние. Этому способствовала весьма развитая сеть дорог, связывавшая Ближний Восток в единую геополитическую структуру.

Порты Акабского залива Красного моря соединялись с центральной частью страны двумя дорогами. Одна, восточная, шла по долине Арава к южному берегу Мертвого моря, другая, западная, – через оазис Кадеш-Барнеа в средиземноморскую Газу. Но главный путь на север, по которому двигались торговые караваны, мирные посольства, вооруженные отряды и даже целые армии, пересекал Синайскую пустыню, служившую естественной границей между Египтом и Палестиной, к западу от Негева. Соединяя восточную протоку дельты Нила с Газой, эта дорога долгие века и тысячелетия была своеобразным наземным мостом между Африкой и Азией. Далее к северу шел знаменитый «морской путь», продолжавшийся вдоль Средиземноморского побережья до Яффо, потом поворачивал к востоку до Афека (в районе нынешней Петах-Тиквы), снова к северу вдоль восточного края долины Шарон до Мегиддо, где разветвлялся на три дороги. Первая – на север: через Хацор в Сирию; вторая – через Кармель и Акко к Ливанскому побережью; третья – через Бейт-Шеан в Заиорданье.

Едва ли не основной транспортной артерией всего Древнего Востока считался «Царский путь», соединявший Месопотамию и Сирию с Красным морем и Аравией. Он проходил вдоль естественной границы между заселенными областями Заиорданья и Иорданской пустыней.

Важная дорога на севере региона шла из Дамаска вдоль реки Ярмук между горными платами Голан и Гилада к южной оконечности озера Кинерет и дальше в сторону Шхема. Почти с полной уверенностью можно утверждать, что именно по этой дороге пришел в Ханаан Аврам. К югу от Шхема тропа пролегала вдоль крутых горных склонов и редких долин и вела в Иерусалим и Хеврон.

«Авраам, как рассказывает нам Библия, выбрал при своем первом исследовании Палестины безлюдную и трудную дорогу, которая вела к югу, – пишет Вернер Келлер, – здесь лесистые склоны холмов незнакомой страны давали убежище и укрытие чужестранцу, а открытые участки служили пастбищами для его стад… Насколько бы соблазнительней не были плодородные долины на равнине, Авраам предпочел поселиться в начале в холмистой местности. Вооруженные лишь луками и пращами, его люди избегали сталкиваться с ханаанеями, чьи мечи и копья были сильнее. Авраам еще не был готов решиться уйти из горной местности».^[118] Создается впечатление, что немецкий исследователь хочет обратить внимание на то, что патриарх возглавлял вооруженный отряд, совершающий разведывательный поход вглубь незнакомой территории. Сам по себе этот факт чрезвычайно значим. Однако мы все же полагаем, что, вступив в Ханаан, помыслы Аврама не одолевали соблазны легкой жизни на плодородной равнине. Просто он, судя по всему, с самого начал направлялся в Шхем. Тот самый Шхем, который Амихай Мазар называет «столицей обширной территории, где проживало множество Хабиру».^[119] Правда, он говорит о периоде, отдаленном от Эпохи патриархов на несколько столетий. Но уже в конце XVIII века до н. э. начала складываться ситуация, о которой сообщает израильский археолог.

Что мы сегодня знаем о Шхеме, первом городе, который посетил Аврам на территории Эрец Исраэль?

Название Шхем (Шехем или Сихем) часто встречалось в древних надписях. В период археологического сезона 1913–1914 годов немецкий археолог Эрнст Селлин обнаружил древний пласт города, датированный XIX веком до н. э. Это были остатки мощных крепостных стен с прочным фундаментом, сложенным из огромных валунов до двух метров в диаметре. Цитадель укреплена эскарпом, небольшими башенками и земляным валом. За крепостными укреплениями были найдены остатки дворца: всего несколько комнат, тесный квадратный двор, окруженный сплошными стенами. Это не впечатляло, это не шло ни в какое сравнение с дворцами Египта и Месопотамии.

Но вскоре последовала еще одна неожиданная находка. В 20-е годы прошлого века в Египте неподалеку от древних центров Фив и Мемфиса были обнаружены целые залежи глиняных черепков, которые с виду мало отличались от обычного археологического мусора. В ходе дальнейшей исследовательской работы ученые восстановили из них различные керамические изделия, в основном, вазы и статуэтки, не представлявшие собой ничего необычного. Странными оказались обнаруженные на них надписи, изобилующие изощренными проклятиями и ругательствами. Ученые выяснили, что, согласно древним поверьям, разбитое керамическое изделие с подобной «оснасткой» лишает проклятого человека жизненной силы и способствует его смерти. Эти чудесные черепки получили название остроконов. Часть надписей относилась к правителям городов Ханаана и Сирии, с которыми воевали египтяне. Магические заклинания включали не только имена чиновников и вельмож, но и названия городов, в которых они жили. Среди этих названий оказалось немало хорошо известных из ТАНАХа, в том числе и Шхем. Черепки-остроконы датированы XIX–XVIII веками до н. э. Значит, ко времени прихода Аврама в Ханаан, Шхем воспринимался в Египте как значительный городской центр.

В 60-70-е годы известный археолог Дж. Э. Райт исследовал развалины храма в Шхеме и пришел к выводу, что он служил культовым целям вплоть до XVI века до н. э. Впоследствии на его месте было выстроено новое святилище, игравшее такую важную роль, что о нем упоминается в разных книгах ТАНАХа.

Шхем расположен в Самарии между горами Гризим с юга и Эваль с севера. Интересно, что Гризим – священная гора самаритян,^[120] согласно древней самаритянской традиции соответствующая горе Мория в Иерусалиме.

«То, что делает Авраам – это знаки, точки во времени и пространстве, по которым в будущем пойдет История, – поясняет Борис Берман. – На протяжении всей Истории Шхем – самое опасное место в Израиле, место, которое и до сих пор родит убийц».^[121] Сегодня здесь расположен арабский город Наблус, печально известный вылазками террористов.

Несмотря на какие-то важные дела в Шхеме, Аврам селится не в самом городе, а в его окрестностях, в дубраве Морэ. Он ищет новые контакты с Господом, ведь он до сих пор не знает истинной сути своей миссии. «Морэ – значит, „учитель“, буквально, „указывающий“, – пишет Борис Берман. – Дубрава Морэ – место наставления».^[122] И в самом деле, здесь Авраму впервые является Господь, – ведь в Харане патриарх только слышал Его голос, – «показывается», по определению Б. Бермана.

Но прежде чем рассказать об этом событии текст Бытия, как бы между прочим, сообщает нам странную, но, по-видимому, очень важную информацию: «А Кнаанеец тогда был в этой земле» (Б. 13:6). Как будто мы не знаем, что в Ханаане жили «ханаанейцы»…

«При распределении земель между сынами Ноаха, – комментирует Б. Берман, – земля, на которую сейчас пришел Авраам, отошла к его праотцу Шему, который и до тех пор жил на ней. Придя сюда, Авраам узнает, что земля эта отвоевывается у Шема Кнааном и активно обживается последним».^[123]

Как это следует понять? Аврам пришел с оружием в руках отвоевать землю и вернуть ее сынам Шема?

По мнению Амихая Мазара, наличие двух основных групп населения Ханаана подтверждают и археологические данные, основанные на исследовании погребальных обрядов. «Библия называет обитателей равнин ханаанеями, а коренное население гористых районов страны – амореями»,^[124] – пишет ученый.

Не является ли одной из целей вторжения вооруженного отряда Аврама в пределы земли ханаанской участие в военных действиях на стороне хабиру из числа амореев против ряда других племен, частично объединенных библейским названием «Кнаанейцы»? Или это только часть более широкого военного замысла?

Господь, явившийся Авраму в дубраве Морэ, сказал ему только одну фразу: «Потомству твоему отдам Я эту землю» (Б. 13:7), которую Раши комментирует так: «…В грядущем Я возвращу ее твоим сыновьям, которые являются потомками Шема».^[125] Кажется, ясно: если Сам Всевышний обещал эту землю потомству Аврама, к чему, как говорится, ломать копья? Зачем ввязываться в военные действия, если результат вообще не зависит от процесса, а может быть, даже и не связан с ним?

«Откровение Авраама у дубравы Морэ, – пишет Б. Берман, – не есть его видение, и не плод его духовных трудов, и вообще исходит не из него, а к нему. Аврааму показано свыше, и он, осознав ему явленное, построил на месте этом жертвенник «Господу показывающемуся».^[126]

Аврам не счел нужным задерживаться в Шхеме надолго. Вместе со своим отрядом он продолжает идти на юг и доходит до Бейт-Эля. Бейт-Эль – дом Господа, древнее святилище, на месте которого, как полагают некоторые исследователи, был построен Иерусалим. Место стоянки Аврама в Бытии указано совершенно точно: Бейт-Эль с запада, с востока Аи – город, имевший важное значение в последующие периоды израильской истории, а пока, во времена Аврама, вероятно, небольшое поселение хабиру.

«…И построил он там жертвенник Господу, и призвал Имя Господа» (Б.13:8), – сказано в Торе.

Но и там он не задержался надолго…

«И странствовал Аврам, продолжая продвигаться к югу» (Б.13:9).

Далее в Бытии начинается описание Египетского похода Аврама. Но в Устной традиции есть указание на то, что патриарх посетил еще и поселение в давние времена основанное Шемом и названное Шалем. Это вполне правдоподобно. Ведь мы уже знаем, что Аврам, по некоторым данным, жил там много лет. И еще: на египетских остороконах, рядом с названиями других городов Ханаана того периода, есть и Шалем (Селим).

В Книге Юбилеев имеется информация о том, что патриарх посетил Хеврон, более того, там сказано, что он оставался в городе два года, что, по правде говоря, маловероятно, ибо противоречит логике временных ориентиров, представленных в Пятикнижии. Однако в Книге Юбилеев, в том месте, где говорится о посещении Аврамом Хеврона, обращает на себя внимание одно любопытное замечание: «…Хеврон был тогда построен».^[127]

Когда это тогда? И вообще, прежде чем двинуться дальше на юг вслед за патриархом, не пора ли нам хоть как-то обозначить хронологические ориентиры происходящих в нашем повествовании событий.

Как мы помним, на основании данных Пятикнижия и источников Устной традиции временем рождения Аврама считается 1948 год от Сотворения мира или 1812 год до Новой эры. Из Харана в Ханаан патриарх ушел в 75-летнем возрасте (это определенно сказано в Торе), стало быть, в 2023 году от с. м. или в 1737 году до н. э.

Согласно хронологической схеме, представленной в Книге Юбилеев, дата рождения Аврама относится к 1914 году от с. м. или 1846 году до н. э., а выхода из Харана – к 1992 году от с. м. или 1768 году до н. э. Следовательно, по данным этого древнего источника, Аврам отправился в Ханаан не в 75-летнем, а в 78-летнем возрасте. Как мы уже говорили, Книга Юбилеев дает скрупулезную датировку описанных в ней событий. Из ее текста ясно, что жертвоприношение в Бейт-Эле произошло лишь в следующем 1767 году до н. э.; тогда же Аврам пришел в Хеврон, где оставался два года и отправился в Египет в 1765 году до н. э.

Данные, полученные на основании расчетов, а также логика повествования в Пятикнижии и источниках Устной традиции, свидетельствует, что все события, случившиеся после выхода из Харана – прибытие в Ханаан, жертвоприношение в Бейт-Эле, продвижение на юг, засуха и голод в южных районах страны – все это события 1737 года до н. э. Запомним эту дату…

В очерке «Ловец человеков» мы уже касались хронологии основных исторических периодов в Месопотамии. Теперь же отметим только, что базовые даты традиционной хронологической схемы истории Двуречья, имеющие непосредственное отношение к саге о патриархах – это годы правления царя Хаммурапи, которого, как мы знаем, еврейская традиция отождествляет с библейским Нимродом – 1792–1750 годы до н. э. Так определяют время царствования вавилонского правителя большинство ученых. Однако имеются и другие варианты датировки.

В книге «История еврейского народа в контексте мировой истории», рассчитанной на массового читателя, представлен хронологический свод с иной датировкой царствования Хаммурапи: 1728–1686 годы до н. э.^[128] Такие же даты находим в книге Майкла Гранта «История древнего Израиля»^[129] и ряде других. Этому есть свои причины. К восьмому году правление царя Аммицадуки, потомка Хаммурапи, возможно, его правнука, «относятся древние записи наблюдения гелиакального восхода планеты Венера. В зависимости от того, как оценивается ошибка древних наблюдателей и по ряду других обстоятельств, создается вся хронология Месопотамии III–II тысячелетий до н. э., имеющая три различных хронологических схемы (плюс-минус 64 года): „короткую“, „среднюю“ и „длинную“.^[130] Как уже догадались читатели, мы вслед за авторами большинства авторитетных изданий придерживаемся «средней» хронологической схемы, при которой «библейская» датировка жизни патриарха частично совпадает со временем правления Хаммурапи, а экспансия последнего на север, в том числе и походы в Мари на 33 и 35 годах (около 1759 и 1757 гг. до н. э.) царствования вавилонского правителя близки или даже совпадают со временем пребывания Аврама в Харане.

На важный хронологический ориентир, относящийся уже к началу «ханаанского периода» жизни патриарха, указывает Игорь Тантлевский со ссылкой на Тору (Бм. 13;22), где говорится о том, что Хеврон «построен на семь лет раньше Цоана Египетского». Речь, судя по всему, идет о египетском Джане, по-гречески, Танисе, отождествляемом со столицей завоевателей-гиксосов Аварисом. На основании египетских источников ученым удалось с достаточной точностью датировать «основание» Цоана, т. е. определить время, когда там появились гиксосы: между 1730 и 1720 годами до н. э. «Таким образом, – пишет И. Тантлевский, – исходя из библейской относительной хронологии выходит, что Хеврон „был построен“ ок. 1737/1727 гг. до н. э.».^[131] На возможность подобной датировки указывал и Б. Тураев.^[132]

В этом же контексте, вероятно, следует понимать и странный пассаж из Книги Юбилеев (напомним, источника около II века до н. э.): «…и Хеврон был тогда построен».^[133] Т. е. построен ко времени прихода в город Аврама.^[134]

В терминах и датах, принятых в археологии Палестины, это Средний бронзовый век IIВ-С – 1800/1750-1550 гг. до н. э.^[135]

«Начиная приблизительно с 3000 года до н. э., – пишет Амихай Мазар, – абсолютная хронология Палестины в значительной степени основана на хронологии Египта. Предметы египетского происхождения, найденные в Палестине – включая надписи фараонов, печати-скарабеоиды и др., – а также изделия, вывозившиеся из Палестины в Египет и найденные археологами в датированных контекстах, создают основу для временных границ. Зависимость от египетской хронологии столь значительна, что любые изменения в последней влекут за собой соответствующие перемены в палестинских датировках».^[136] Все бы ничего, да беда в том, что и в Египте, как и на всем Древнем Востоке, не существовало привычной для нас хронологической системы, т. е. летоисчисления по эрам. Время отмечали по выдающимся событиям («год воцарения такого-то», «год битвы такой-то»), а также по годам царствования монархов.

Первую более или менее адекватную хронологическую схему Древнего Египта предложил верховный жрец Гелиополя Манефон (конец IV–III века до н. э.), человек выдающейся образованности, да к тому же имеющий доступ к первоисточникам. К сожалению, от его исторических изысканий остались только небольшие фрагменты в трудах Иосифа Флавия и ранних христианских богословов: всего лишь «схема», состоящая в основном из имен царей и дат их царствования, т. е. всего того, что обычно больше всего страдает при воспроизведении переписчиками. Стоит ли удивляться, что имена и цифры Манефона далеко не всегда совпадают с памятниками. В то же время именно Манефон разделил историю Египта на три периода, и каждый из них, в свою очередь, – на династии. Такая хронологическая схема – Древнее, Среднее и Новое царство – сохранилась до сегодняшнего дня.

Археологические исследования последнего столетия дали много дополнительного материала для установления подлинной египетской хронологии. Однако и сегодня «начало» додинастического периода истории Египта ученые датируют самыми разными цифрами, порой отличающимися друг от друга на целое тысячелетие.

Ясно одно: наблюдения звездного неба в Египте велись с древнейших времен. «До нас дошли не только таблицы звезд, но и сами инструменты для наблюдения… – пишет Б. Тураев, – один гороскоп (т. е. наблюдатель) сидя на корточках на крыше храма, смотрел одним глазом в дырочку пальмового инструмента на сидевшего против него лицом на одном меридиане товарища и, при помощи орологии с отвесом, определял положение звезд относительно его тела. Это заменяло египтянам ночные часы, например: „Пятый час ночи – созвездие „голова птицы“ над левым глазом“. Для определения дневных часов у них существовали особые приборы, хотя и довольно примитивного характера и неточные, дававшие указания по длине или направлению тени. Такие постоянные наблюдения приучили египтян отмечать и положение Сириуса, его восход всегда сопровождался известными празднествами…».^[137]

На основании анализа астрономических наблюдений древних египтян и сведений, добытых археологами, некоторые современные исследователи делают вывод, что самая ранняя дата «начала» египетского календаря относится к 4236 году до н. э. Древние источники говорят о каких-то царях-полубогах или духах, занимавших в легендарной истории промежуточное положение между богами – основателями страны и реальными основоположниками царских династий на севере и юге Нильской долины. Объединение страны, по мнению ученых, относится, скорее всего, ко времени около 3000 года до н. э. и считается делом первого царя-человека Мины (Менеса), выходца из южного Египта.

Точные временные границы раннего царства Египта не ясны, несмотря на многочисленные версии ученых. Однако началом Древнего царства принято считать время правления фараона Джосера, которое, весьма условно, разумеется, датируется 2667–2648 годами до н. э. Именно в этот период, судя по всему, начинается грандиозное мемориальное строительство. Первая из знаменитых египетских пирамид, пирамида Джосера, уже достигает 60 метров. Конечно, ей далеко до великой пирамиды Хеопса высотой 146,6 метра, построенной, вероятно, столетием позже в самый разгар мемориальной строительной лихорадки, никогда более не достигавшей такого размаха ни в самом Египте, ни, тем более, в какой-либо другой точке Восточного полушария.

Ученые полагают, что около XXIII века до н. э. климат в Египте меняется, он становится более засушливым; эти перемены связывают с наступлением на долину Нила пустыни. Может быть, именно этот, казалось бы, чисто экологический фактор стал решающим в крушении Древнего царства.

Опираясь на данные Манефона и некоторые другие сведения, историки номинально определяют Древнее царство как время правления III (иногда II) – VIII династий фараонов, а Среднее царство – IX–XVIII династий. На самом деле памятники периода эфемерных, маловразумительных VII–X династий полны свидетельств о страшных годах сумятицы, голода и мора. Время междоусобиц и раздробленности, когда Египет практически перестал быть единым государством, иногда называют I Переходным периодом египетской истории. Так, например, если верить Манефону, за 70 дней на троне сменилось 70 правителей VII династии. Разумеется, эта информация древнего историка слишком похожа на легенду, но, как мы знаем, легенды на пустом месте не возникают.

Поочередная смена правителей VIII и IX династий свидетельствует о борьбе севера и юга за гегемонию в долине. Впрочем, эта борьба продолжалась и дальше. Некоторая стабилизация наступает лишь при XI династии. Надо полагать, что основатель XII династии, с которой обычно связывают расцвет Среднего царства, фараон Аменемхет I получил из рук предшественников уже вновь объединенную страну. Это произошло, вероятно, около 2000 года до н. э. Великая XII династия египетских фараонов царствовала более двух столетий. Но потом снова начинается период распада страны, получивший название II Переходного периода. В списках фараонов XIII и XIV династий наблюдается настоящая чехарда: иногда правителям удается удержаться у власти всего несколько месяцев, а то и дней. На рубеже XVIII и XVII веков до н. э., т. е. как раз в те годы, когда в Ханаане, а затем и в Египте появляется Аврам, власть фараонов сметает нашествие азиатских племен, получивших название гиксосов.

Эти экстраординарные события и их предысторию нам стоит рассмотреть подробнее, поскольку с огромной долей вероятности можно утверждать, что их непосредственными участниками становятся Аврам и его приближенные.

Контакты египтян с «семитами», жившими на территории Леванта, начались еще во времена Древнего царства. Исследования археологов свидетельствуют о военных столкновениях с «азиатами» в годы правления фараона V династии Снофру. Как указывает Борис Тураев, в одной из гробниц некрополя Дешаше, к югу от Гераклеополя, знаменитый археолог Петри нашел барельеф, изображающий взятие египтянами некой азиатской крепости. «По типу и вооружению, – пишет ученый, – осажденных можно отнести к семитам Синая или южной Сирии».^[138]

При следующей VI династии вооруженные столкновения с «семитами» достигли еще большего размаха. Как мы уже знаем, это время, около XXIV века до н. э., соответствует значительной активности племен амурру в Леванте, без сомнения затронувшей и Египет. От этого периода до нас дошел письменный документ, свидетельствующий о постоянных военных стычках египтян с азиатскими племенами Хериуша т. е. «сидящими на песке» или просто «жителями песков». Речь идет об автобиографическом сочинении важного чиновника Уны, родившегося при фараоне V династии Унасе и выдвинувшегося уже при первых фараонах VI династии. В это время, как следует из документа, войны с «азиатами» достигли такого накала, что фараону Пепи I пришлось послать Уну в Левант с многочисленным войском.

«Посылал меня его величество водить это войско пять раз для опустошения страны Хериуша при каждом ее восстании. Было сообщено: произошло волнение среди азиатов в стране „Нос Антилопы“. Я поехал на кораблях с этими отрядами и прошел в пределах возвышенностей горной страны на северные земли Хериуша… Когда войско прибыло сюда, я низверг их всех, я перебил всех бунтовщиков среди них».^[139]

В документе, как видим, речь идет о карательной экспедиции в некую горную страну «Нос Антилопы», которая, вероятно, может быть идентифицирована с горным массивом Кармель, и в самом деле вдающимся в Средиземное море подобно носу животного.

О военной активности «жителей песков» на северном берегу Красного моря (т. е где-то в районе нынешнего Акабского залива и Эйлата) мы узнаем из надписи другого важного чиновника времен VI династии Пиопинахта, возможно, младшего современника Уны: «…Его величество послал меня против азиатов, доставить ему (тело) вельможи, капитана и водителя караванов Аннахта, который строя корабли для экспедиции в Пунт, был убит азиатами из числа Хериуша, вместе с отрядом, находившимся при нем…»^[140]

Во времена Среднего царства военное противостояние нисколько не ослабло. «Экспедиции на Синай продолжались во все время XII династии, – рассказывает Б. Тураев. – Один из вельмож, Нессумонту, пишет в своей надписи от 24-го года Аменемхета I, что он „поразил троглодитов Хериуша и Ментиу и истребил их жилища“, а при Сенусерте III его генерал Себекху упоминает о походе в Палестину и о взятии города Секмим, может быть – Сихем».^[141] Речь идет о Шхеме, где, как видим, происходили военные операции египтян не задолго до прихода в город Аврама.

От Среднего царства до нас дошел и вовсе поразительный документ, широко известный как «Роман Синухета» (т. е. «сына смоковницы»), произведение, которое, по мнению Б. Тураева, «мы с полным правом можем считать одним из самых интересных в египетской литературе и которое может быть названо образцом египетской беллетристики».^[142]

«Копия рассказа Синухета существует не в единственном числе, – пишет Вернер Келлер. – Списков было найдено удивительное количество. Очевидно, это произведение было очень популярным и выдержало несколько „изданий“. Его с удовольствием читали не только во времена Среднего царства, но и в новом царстве Египта. Рассказ Синухета можно назвать первым в мире бестселлером».^[143]

Действие «романа» начинается во времена фараона Аменемхета I, точнее, в день его смерти, в военном лагере, расположенном в западной части Дельты, в ходе войны с ливийцами. Командующий войсками царевич и будущий фараон Сенусерт I немедленно отправляется в столицу. А один из его слуг, некто Синухет, решает дезертировать и бежать из Египта. Рассказ ведется от первого лица. Причина внезапного страха, охватившего героя «романа», не слишком ясна. Вероятно, он невольно оказался замешанным в каких-то придворных интригах или узнал о чем-то таком (например, о деталях смерти старого фараона), что ему знать не следовало. Как бы там ни было, он минует знаменитую Царскую стену, с приключениями пересекает Ханаан с юга на север и оказывается в Библе на Средиземноморском побережье, затем в Кедме посреди Сирийской пустыни. После всех перенесенных мытарств его приглашает на жительство князь «страны Ретену, что в Верхней Сирии, Аммиенши». (Это имя часто встречается в различных надписях как поименование вождей племен и богов.) Князь предоставил беженцу-эмигранту кров, землю, женил на своей дочери. Здесь Синухет прожил долгие годы, фактически возведенный в княжеское достоинство. Он участвовал и предводительствовал в войнах, и даже победил в поединке силача «страны Тену», вызвавшего его на бой. Синухет состарился и затосковал по родине. Как выяснилось, в далеком Египте все эти годы не теряли из виду судьбы этого необыкновенного человека. О причинах такого внимания можно только догадываться: почему бы ни предположить, например, некоторые тайные осведомительские услуги, о коих распространяться не принято ни тогда, ни сейчас. Фараон Сенусерт I прислал ему письмо с приглашением вернуться, что Синухет с благодарностью и осуществил. В Египте бывший беглец и «невозвращенец» был обласкан властями и осыпан царскими милостями.

В этой связи Б. Тураев замечает, что фактически «карьеру ему сделало бегство и достигнутое высокое положение в Азии, вероятно, заставившее фараона видеть в нем полезного человека для своей внешней политики».^[144]

Встает закономерный вопрос: а может быть, история Синухета всего лишь красивая выдумка какого-нибудь литературно одаренного египетского грамотея? Однако анализ текста и сопоставление его с данными науки опровергает такую точку зрения. «Приключения Синухета вполне реальны и укладываются в рамки истории и действительности»,^[145] – пишет Б. Тураев. Еще определеннее высказывается Вернер Келлер: «Рассказ этого египтянина приводит подлинные сведения о Ханаане, приблизительно того времени, когда Авраам переселился туда».^[146]

До нас дошли сведения не только о военных, но и о мирных контактах «азиатов» с египетскими сановниками. В конце XIX века на берегу Нила в Бенихасане было обнаружено захоронение важного чиновника Неферхотепа (Хнум-хотпа), относящееся ко времени царствования фараона Сенусерта II – около 1900 года до н. э. На одной из стен этой гробницы ученые увидели изображения людей, разительно отличающихся своим внешним видом от египтян. Надпись, сопровождавшая это изображение, свидетельствовала, что это «жители песков», пришедшие в Египет во главе со своим вождем Авессой – 37 мужчин, женщин и детей.

«Художник, которому правитель Хнум-хотп поручил отделку своей гробницы, изобразил „жителей песков“ с такой тщательностью, что можно рассмотреть мельчайшие детали. Эта поразительная, будто живая, картина похожа на фотографию. Кажется, что эта семитская семья лишь остановилась на секунду, и что эти мужчины женщины и дети сейчас вновь отправятся в свое путешествие. Авесса, возглавляющий группу, отвешивает легкий почтительный поклон и приветствует сановника жестом правой руки, а в левой в это же время держит короткую веревку, к которой привязан ручной козел, несущий между рогами изогнутую палку – пастушеский посох… Фасон и цвет их одежд воспроизведен с большой точностью. Прямоугольные шерстяные накидки, доходящие до колен у мужчин и до икр у женщин, переброшены через одно плечо. Они сделаны из разноцветной полосатой ткани и служат плащами. У мужчин подстриженные остроконечные бороды. У женщин волосы свободно падают на грудь и плечи и перевязаны узкой белой лентой вокруг лба. Небольшие завитки над ушами, возможно, являются данью моде. Мужчины обуты в сандалии, на женщинах – темно-коричневые полуботинки. Они везут запасы воды в искусно расшитых бурдюках из шкур животных и свое оружие – луки и стрелы, пращи и копья. В долгое путешествие они взяли с собой даже свои любимые музыкальные инструменты. Один из спутников Авессы играет на восьмиструнной лире. Согласно библейским указаниям некоторые из псалмов Давида следовало исполнять под аккомпанемент этого инструмента…

Мы можем представить себе, что Авраам (тогда еще звавшийся Аврам) и его семейство выглядели почти также».^[147][148]

Интересно, что имя Авесса не просто «общеаморрейское», оно встречается в ТАНАХе, правда, в тексте, относящемся ко времени царя Давида.

Среди более поздних египетских документов обращает на себя внимание надпись важного чиновника Харемхеба, впоследствии ставшего фараоном. Как указывает Б. Тураев, на стенах гробницы «Харемхеб, в числе прочего, изобразил прием какого-то семитского племени, прибывшего в Египет, когда „в их земле был голод“, и „они не знали, как прожить“. Фараон разрешил им поселиться (восклицает ученый!) – „интересная параллель к повествованию Библии“.^[149] Впрочем, в надписи Харемхеба речь идет о событиях куда более позднего времени – Нового египетского царства. Однако прецедент, о котором упоминает Б. Тураев, свидетельствует, что контакты «жителей песков» с важными египетскими чиновниками и даже фараонами не являлись чем-то исключительным: они случались и до, и после Аврама.

О нашествии некой коалиции азиатских племен, традиционно именуемой «гиксосами», мы знаем от египетского историка Манефона, труд которого, как мы уже говорили, сохранился только во фрагментах, переданных учеными более позднего времени. В передаче Иосифа Флавия этот примечательный эпизод выглядит следующим образом: «Неизвестно, за что прогневался на нас бог: явились с востока неожиданно люди неизвестного происхождения. Дерзко пошли они против нашей страны и легко покорили ее без битвы. Одолев князей страны, они беспощадно сожгли города и разрушили храмы. Со всеми местными жителями они обращались крайне неприязненно: одних убивали, других с женами и детьми обращали в рабство. Наконец, одного из своей среды они сделали царем; он назвался Салитис. Он прибыл в Мемфис, наложил подати на Верхнюю и Нижнюю страны и поместил гарнизоны в наиболее удобных местах. Более всего он укрепил восточную границу… Удобно расположенный город Аварис… он населил и сильно укрепил и поместил там гарнизон из 240 тысяч тяжеловооруженных».^[150]

Несмотря на эмоциональный стиль повествования, совершенно не похожий на суховатое изложение Манефона, подлинность этого фрагмента не вызывает у ученых сомнения. Изложенные события находят подтверждение как у других древних авторов, так и в исследованиях современных археологов. Вопрос в другом: какое же государство или племенной союз могли противопоставить себя Египту, мировой сверхдержаве, пусть и ослабленной смутами, так, чтобы «легко», «без битвы» практически в одночасье покорить ее в решительном натиске? Какие надо было иметь силы, чтобы более столетия удерживать над ней контроль? Кто мог выставить в одной только крепости гарнизон численностью в почти четверть миллиона тяжеловооруженных солдат?

В книге Вернера Келлера приведена карта^[151] ближневосточного региона, на которую нанесено так называемое Царство гиксосов, охватывающее огромные территории Египта, Палестины, Сирии и Верхней Месопотамии, и где Ассирия, например, предстает небольшим княжеством в среднем течении Тигра. Нет нужды долго рассуждать о том, что перед нами всего лишь домыслы, основанные на эмоциях: никакого такого «тридевятого царства-государства» на Древнем Востоке никогда не существовало. В своем изложении истории гиксосского нашествия Вернер Келлер почему-то теряет всякую историческую объективность. «К власти пришли чужеземцы, и страна утонула в крови. Гиксосы – семитские племена из Ханаана и Сирии – не знали жалости… Среднее царство фараонов пало под бешеным натиском этих азиатов, „царей чужеземных стран“ (так переводится название „гиксосы“)».^[152]

В самом деле, среди многочисленных толкований значения термина «гиксосы» некоторые современные исследователи, действительно, допускают и такое. И. Тантлевский приводит еще одно, очень поэтическое: «властители пустынных нагорий». У Манефона (в передаче Иосифа Флавия) находим два варианта трактовки этого термина: «цари-пастухи» или «пленные». По этому поводу Б. Тураев иронизирует: «Этимология „цари-пастухи“ или „пленные пастухи“ – глоссы досужего читателя манефоновского творения, который несколько был знаком с египетским языком, но не заметил несообразностей, вытекающих из его соображений: весь народ должен называться „цари-пастухи“, или сам себя народ называет „пленные“.^[153]

По мнению большинства современных исследователей «гиксосы» – это греческая трансформация египетского названия, звучащего как «хека хасут», означающего «иноземные властители». Первоначально так, возможно, называли только правящую верхушку пришлых завоевателей, а потом в трудах древних историков этим термином стали обозначать весь народ или коалицию племен, принявших участие в завоеваниях.^[154]

Попытки ученых определенно идентифицировать этническую принадлежность гиксосов до сих пор оказывались несостоятельными. В уже известном нам фрагменте Манефона в передаче Иосифа Флавия упоминаются «арабы». Христианский историк Африкан, опираясь на тот же фрагмент, говорит о финикийцах. Подобное мнение Б. Тураев называет «домыслами географов птолемеевского времени, а может быть, более поздних, для которых Восток был населен семитами – арабами и ханаанейцами…».^[155] Примечательно, что еще многие древние историки хотели видеть в гиксосах предков евреев, а некоторые, Иосиф Флавий, например, усматривали в этом причину возвышения при египетском дворе библейского Йосефа, сына Иакова, и даже находили связь с деятельностью Моисея и, соответственно, Исходом евреев из Египта. Сегодня эту версию рассматривают такие разные авторы как Вернер Келлер и Игорь Тантлевский.

Вообще утверждение преимущественно семитского происхождения гиксосов чрезвычайно распространено в современной литературе и, похоже, является общепринятым. «Разрозненные орды пришельцев в массе своей состояли из западно-семитских, т. е. аморейских и ханаанейских племен. Это были вооруженные скотоводческие отряды, к которым примкнули и отдельные несемитские группы».^[156]

Косвенным подтверждением активного участия «семитов» в гиксосском нашествии являются скарабеи,^[157] датируемые временем II Переходного периода, с семитскими именами царей Анат-хар и Иакуб-хар; последнее некоторыми исследователями даже идентифицируется с библейским Иаковом, имя которого в современной арабской передаче звучит как Иакуб (Якуб).

Археологи установили, что в XVII веке до н. э. в Палестине резко возрастает число находок египетского происхождения, которые указывают не только на торговые, но и на тесные государственные отношения с гиксосским Египтом. Там появляются также богатые двухэтажные здания, возведенные по египетской технологии. Однако все эти факты не способны опровергнуть главного: для успешного осуществления военной кампании такого размаха совершенно недостаточно объединения даже всех имевшихся в наличии аморейско-ханаанейских сил на территории Леванта. Здесь нужен, как сказали бы сегодняшние политологи, государственный ресурс, т. е. поддержка, пусть и неявная, какого-то значительного государства, например, Митанни, набиравшего силу в Северной Месопотамии. Среди имен гиксосских царей, известных как из списка Манефона, так и из археологических исследований, есть и явно несемитские имена. Не возможно отделаться от ощущения, что за гиксосами стоял какой-то их могущественный союзник, заинтересованный в падении Египта. Впрочем, никаких убедительных документальных подтверждений этой точки зрения в исторической науке до сих пор не предъявлено.

Вряд ли гиксосы, обосновавшиеся в штаб-квартире у восточной Дельты и опиравшиеся на свои позиции в Южной Палестине, могли долго контролировать всю территорию Египта. Во всяком случае, едва ли не с начала гиксосского владычества (XV и, возможно, XVI династии по Манефону) в Фивах «параллельно» царствует местная XVII династия. В начале XVI века до н. э. гиксосские цари окончательно теряют престол, завоеватели частично ассимилируются, частично под натиском восстановленной военной мощи египтян убираются восвояси. Впрочем, события этого периода египетской истории выходят за рамки нашего нынешнего повествования. Мы и так слишком долго задержались на берегах Нила. Взглянем только напоследок, как современные историки интерпретируют в своих сочинениях более чем столетний период владычества гиксосов. Вот что пишет Вернер Келлер: «Около 1730 г. до н. э. внезапно прекращаются хроники, которые не прерывались почти веками. С этого времени Египет погружается в непроглядную тьму».^[158] С ним, кажется, не согласен Игорь Тантлевский: «Введение в долину Нила лошади, колеса, усовершенствование многих орудий и оружия (в частности, появление двухколесных колесниц (повозок), запряженных лошадьми, азиатского лука и другого оружия, в производстве которого применялась бронза), строительство новых мощных четырехугольных фортификационных сооружений и комфортабельных жилищ нового типа, появление новых пород животных и сельскохозяйственных культур, новых музыкальных инструментов и музыкальных стилей совпадает по времени с гиксосским владычеством в Египте. Гиксосы усвоили египетский язык и развили традиции египетской письменности».^[159]

А как же «непроглядная тьма»?

Кому верить? Где истина? – спросит недоумевающий читатель.

История, как мы уже смогли, вероятно, понять, не знает истины абсолютной, только относительную, да и та более зависит от вкусов историков, чем от скудных фактов, имеющихся у них в наличии. Каждая эпоха принадлежит истории, каждый историк – своей эпохе. Эпоха порождает свою относительную истину, историк интерпретирует ее по своему разумению, воспитанию, социальному заказу. А вообще-то, господа мои, относительная истина всегда по середине. По середине, т. е. в пространстве между разными точками зрения. Только там ищите ее, если хотите обрести исторический ориентир, понять исторический смысл. Правы все, и – не прав никто. Мы никогда не узнаем, как было в действительности. Но мы можем понять исторический смысл действительных событий. Представить варианты вероятного. Смысл не всегда соответствует истине. Истина подчас бессмысленна…

Конечно же, завоевание Египта гиксосами не было единовременной военной акцией, обеспечившей тотальный захват страны. В течение многих лет, предшествовавших сокрушительной атаке главных сил, происходило медленное проникновение в Нильскую долину отдельных отрядов и семейных кланов «жителей песков». Собственно, подобная стратегия не нова: именно по такому сценарию проходило завоевание племенами амурру Северной Месопотамии, закончившееся основанием Старо-вавилонского царства. Постепенное, «мирное», заселение продолжалось до тех пор, пока масса эмигрантов не становилась критической, и ситуация не выходила из-под контроля местных властей. Далее следовал внутренний бунт и одновременно внешний военный натиск, по всей видимости, хорошо скоординированные.

Скорее всего, именно засилие «пришлых людей» стало причиной очевидной социальной нестабильности во времена XIII и XIV династий. А решительное наступление извне положило конец великому многотысячелетнему царству.

Вряд ли появление Аврама со своим отрядом вблизи египетской границы буквально накануне вторжения гиксосских войск было простой случайностью. Как мы уже знаем, патриарх прибыл в Ханаан из Дамаска, где, по некоторым данным древних историков, находился отнюдь не в качестве мирного гостя, и направился прямиком в Шхем – центр военной и политической активности гиксосской коалиции перед экспансией в Египет. Затем он продолжил движение на юг и появился в Хевроне, только что отстроенном, возможно, также в связи с готовящимся вторжением. Путь из Хеврона лежал прямиком в Дельту… Трудно вообразить, чтобы вся эта совокупность фактов была простой цепью совпадений, не имеющей отношения к последовавшим вскоре событиям.

Однако источники по каким-то причинам умалчивают, обходят стороной «военную» версию и охотно говорят о чем угодно, но только не об этом. Легко предположить, что Автора Писания эта сторона жизни Аврама просто не интересовала. Тора – не эпическое повествование и не энциклопедия времен и событий…

«И странствовал Аврам, продолжая продвигаться к югу. И был голод в земле той. И сошел Аврам в Египет пожить там, потому что тяжел был голод в земле той» (Б. 13; 9-10).

«В земле той» – т. е. в Южном Ханаане, в Негеве… Устная традиция рассказывает о засухе и последовавшем голоде с красочными подробностями. Конечно, речь об этом зашла не случайно. Это обычная причина, по которой «жители песков» веками «спускались» в Египет. Вряд ли можно сомневаться, что именно эту причину указал Аврам пограничным властям и таможенным чиновникам при пересечении границы. Тоталитарные режимы очень похожи, не смотря на многотысячелетнюю историческую пропасть, разделяющую их. Помните, для выезда из СССР «застойных» времен чиновниками признавалась только одна достойная внимания причина: воссоединение семьи. Для въезда в Мицраим библейского периода, вероятно, принималась во внимание так же одна причина: стихийное бедствие, неурожай, а стало быть, голод в Ханаане.

«Во времена голода, – пишет В. Келлер, – Египет становился прибежищем для кочевников-ханаанеев, а часто – и единственным их спасением. Когда в их землях начиналась засуха, страна фараонов всегда предоставляла им сочные пастбища».^[160]

Интересно, что в сохранившемся тексте Книги Юбилеев ни слова не говорится ни о засухе, ни о голоде.^[161]

Однако Иосиф Флавий, напротив, «голод» упоминает, правда, вскользь. Но главное, по его мнению, не в этом. Он пишет буквально следующее: «…Аврам узнал, что египтяне живут в полном довольстве, он порешил отправиться к ним, с одной стороны, желая воспользоваться их избытком, с другой же – для того, чтобы поучиться у тамошних жрецов науке о божествах. При этом он решил стать их последователем, если бы нашел их взгляды правильнее своих, или, в противном случае, преподать им лучшие данные».^[162][163]

Вряд ли стоит сомневаться в том, что на всем Древнем Востоке Египет считался признанным центром жреческой учености, и что Авраму, замечательному мыслителю, каким его рисуют источники, было чрезвычайно интересно «из первых рук» узнать о системе взглядов тамошних ученых корифеев.

Однако о подлинном содержании миссии, с которой патриарх прибыл в разваливающийся Египет Среднего царства, мы можем только догадываться. В чем суть этой миссии? Может быть, он намеревался принять участие или даже возглавить локальное вооруженное противостояние в одном из номов? Или участвовать в управлении страной после победы гиксосской коалиции? Или доставить повстанцам вооружение и иную помощь? Все это лишь наши предположения… Ясно одно: уже на границе произошел некий нежелательный для Аврама инцидент, он, что называется, «засветился». Видимо, в это время патриарх был уже достаточно крупной фигурой, чтобы проскочить кордон незамеченным.

А северо-восточная граница Египта охранялась особенно строго и надежно. Уже в середине III тысячелетия до н. э. здесь начали строить знаменитую Царскую стену, предохраняющую от нашествия «жителей песков» и других непрошеных гостей. «Она состояла из целого ряда фортов, наблюдательных башен и опорных пунктов, – пишет Вернер Келлер. – Египтянин Синухет мог только под покровом темноты и лишь при его знании местности проскользнуть через это заграждение незамеченным. Спустя 650 лет, во время исхода евреев из Египта, граница охранялась все также строго».^[164]

Таможенные заграждения были подстать фортификационным. «Каждый, кто приходил в Египет, должен был сообщить о количестве людей в группе, о причине прибытия и о предполагаемом сроке пребывания в стране. Писец тщательно записывал все подробности красными чернилами на папирусе, затем отсылал записи с посыльным начальнику пограничного поста, который решал, можно ли дать разрешение на въезд в страну. Начальник принимал решение отнюдь не по своему произволу. Административные чиновники при дворе фараона время от времени издавали точные директивы – вплоть до конкретных указаний, какие пастбища следует предоставить в распоряжение переселившимся кочевникам!»^[165]

Согласно источникам Устной традиции, уже вблизи от египетской границы Аврам принимает неожиданное решение: спрятать свою жену, Сарай, в один из сундуков, которые его отряд переправляет через таможенный кордон.

В Торе ни об этом решении, ни о последовавшем затем инциденте не говорится ни слова. Вместо этого там приводится история, которая в Бытии в разных вариациях повторяется трижды: сперва в Египте (Б.12; 10–20), потом в Гераре (Б.20; 1-18) и, наконец, снова в Гераре, теперь уже с участием Ицхака и Ривки (Б.26; 1-10). Не приходится сомневаться, что речь здесь идет о чрезвычайно распространенном в ту пору сюжете: гость обманывает хозяина, выдавая свою жену за сестру, с тем, чтобы уберечь себя от гибели и выиграть время. У нас еще будет случай поговорить об этом. А пока вернемся к таможенному досмотру на египетской границе…

«У заставы стали его допрашивать, что он везет в этом сундуке.

– Ячмень, – сказал Авраам.

– Не пшеницу ли? – спросили надсмотрщики.

– Возьмите пошлину как за пшеницу.

– Может быть – перец?

– Возьмите как за перец.

– А не находится ли в этом сундуке золото?

– Я готов заплатить как за золото.

– А вдруг там окажутся шелковые ткани?

– Считайте как за шелковые ткани.

– Но в сундуке может быть и жемчуг.

– Пусть по-вашему – заплачу как за жемчуг.

– Нет, – заявили они, – тут что-то неладное. В этом сундуке, должно быть, находится что-то необыкновенно ценное, и ты шагу не сделаешь прежде, чем сундук не будет открыт.

Пришлось подчиниться. И когда Сарра (тогда еще Сарай – Л. Г.) вышла из сундука, от красоты ее разлилось сияние по всему Египту».^[166]

Такая вот история… (В скобках с удивлением заметим: нравы таможенных чиновников за последние четыре тысячелетия, кажется, серьезно испортились: кто же из них отказался бы сегодня от такой огромной мзды!)

Подобный таможенный инцидент, если бы он на самом деле имел место, напоминает хорошо срежиссированный отвлекающий маневр, предпринятый для того, чтобы перевести стрелки внимания чиновников с некоего серьезного груза на пикантную историю с сокрытием обворожительной красавицы.

Казалось, уловка Аврама удалась. Можно себе вообразить, как разинули рты таможенники, если легенда сообщает о сиянии, разлившемся по всей стране. Но сияние это, судя по всему, повлекло не только приятные последствия. Слухи о красоте прекрасной азиатки дошли до фараона, и Сарай без лишних церемоний оказалась в гареме египетского правителя. Лишь вмешательство Всевышнего (иными словами – Чудо) предотвратило трагические последствия этой лихой авантюры. Фараон возвращает Сарай мужу…

«А теперь вот жена твоя, возьми и пойди. И дал о нем Паро повеление людям, и проводили его и жену его, и все, что у него. И поднялся Аврам из Египта…» (Б.12;20, 13;1)

Из этих стихов Бытия можно заключить, что после происшедших событий Аврам не оставался долго в Земле Египетской. Согласно хронологии, принятой в Устной традиции все еще шел 2023 год от с. м. (1737 год до н. э.). Эта датировка вполне соответствует логике исторического повествования: в начале 2023 года Аврам покидает Харан, за несколько месяцев достигает Дамаска, а затем и Ханаана, проводит необходимые переговоры с местными лидерами в Шхеме и, вероятно, Хевроне, переправляет груз через египетскую границу, счастливо избегнув домогательств фараона к своей жене, и возвращается в Ханаан. Стремительность действий и перемещений патриарха соответствовала нарастающему напряжению в регионе перед готовящейся экспансией гиксосов.

Впрочем, Иосиф Флавий намекает на некоторую протяженность пребывания Аврама в Египте. Историк пишет о том, что фараон после инцидента с Сарай в знак примирения не только «одарил его богатыми подарками», но и «сблизил его с самыми учеными египтянами», которым он, кроме всего прочего, преподал астрономию и арифметику. «Аврам стал ближе сходиться с ними, знакомиться с их мировоззрением и доказывать затем всю пустоту и полную несостоятельность последнего. Этим он, благодаря частым сношениям, заслужил их удивление, как человек весьма выдающийся и необыкновенный, который не только обладает даром правильно мыслить, но и убеждать людей…».^[167] Такие ученые занятия, разумеется, требовали определенного временного присутствия.^[168]

Мы же думаем, что, если Аврам действительно прибыл в Египет с «особой миссией», то тогда тесные научные контакты с египетскими учеными и жрецами могли стать хорошей ширмой его истинных намерений. Возможно, в первоначальный план патриарха входило более детальное знакомство с состоянием дел в столицах, Мемфисе и Фивах, и особенно, в Нильской Дельте, будущем плацдарме гиксосской экспансии, но скандал с Сарай вряд ли оставил ему необходимую свободу маневра. Как мы могли заметить, фараон отнюдь не стремится удержать патриарха в гостях, наоборот, он говорит недвусмысленно: «вот жена твоя, возьми и пойди». Он приказывает своим людям поскорей проводить гостя. Складывается впечатление, что Аврама вежливо, но вполне определенно просят удалиться, не оставляя никакого выбора.

Теперь, прежде чем вслед за Аврамом покинуть Египетское царство, давайте вместе подумаем: можно ли определить с той или иной степенью достоверности имя фараона, с которым встретился Аврам? Если бы нам это удалось, мы могли бы рассчитывать на целый сонм интереснейших выводов, а возможно, и открытий…

В Бытии сказано «Паро». Поскольку в ряде современных изданий Пятикнижия это слово написано с большой буквы, некоторым читателям оно представляется именем собственным. На самом деле это не так. «Паро» – всего лишь транслитерация египетского «пер-о», что значит «Большой дом», особо уважительное поименование, заменявшее непроизносимое имя царя. Подобные эвфемизмы широко распространены и сегодня; сравним: «вызвали в Большой дом», т. е. на Лубянку, или «Белый дом заявил», т. е. «администрация президента США выступила с заявлением». Собственно, от этого «Паро» и произошло широко употребляемое слово «фараон». Так что Пятикнижие представляет некую обобщенную фигуру – Фараона с большой буквы, Царя, «Его величество».

Не лучше обстоит дело и в источниках Устной традиции, хотя, казалось бы, там мы обнаруживаем совершенно конкретное имя – Мену.^[169] Оно уже встречалось и в нашем повествовании. Так звали первого египетского фараона-человека, легендарного или, не исключено, реального основателя династического правления в Египте, который жил, вероятно, за тысячу лет до Аврама по традиционной хронологии. В контексте еврейской традиции Мену (или Мина) звучит как символ тирании фараонов или даже как «институт правления фараонов» вообще. Путь, стало быть, тупиковый. Попробуем зайти с другой стороны…

Иосиф Флавий называет фараона, говорившего с Аврамом, Нехо (или Нехао)^[170] («Иудейская война» V, 9, 4), что, конечно, к сожалению, также не может служить нам серьезным историческим ориентиром. Впрочем, имя и деятельность этого выдающегося правителя VII века до н. э. хорошо известна историкам. При фараоне XXVI династии Нехо успешно завершилась морская экспедиция вокруг Африки, была предпринята очередная попытка соединить каналом Нил с Красным морем, правда, закончившаяся неудачей. Нехо был современником знаменитого вавилонского царя Навуходоносора, который, к слову сказать, разбил войско фараона при Каркемише, в результате чего египтяне окончательно потеряли контроль над сирийско-палестинским регионом. Все это, несомненно, оставило глубокий след в памяти современников Иосифа: Нехо явно был для него фигурой символической, а события, с ним связанные, представлялись глубокой древностью. С кем же еще было говорить великому предку, как не со знаменитым Нехо!

Думаем, читатели догадались, к чему мы ведем разговор: установить имя фараона, говорившего с Аврамом, практически невозможно. Скорее всего, это был кто-то из правителей-однодневок, царствовавших в разваливавшемся на части Египте между великой XII династией и гиксоским вторжением. Манефон говорит о 361 царе XIII, Фиванской, и XIV, Ксоисской,^[171] династий, воевавших за власть с переменным успехом.

«Иногда им удается удержаться у власти только несколько месяцев, а то и дней. В чехарде сменяющих друг друга правителей трудно разобраться, тем более что иногда логика непримиримой борьбы возносит на царский престол совершенно случайных людей, явно не относящихся к царским родам».^[172]

Не исключено, что такое количество «престолонаследников» появилось благодаря претендентам в различных областях, номах.

Может быть, этого правителя звали Нехси, что означает «негр» (прямо скажем, не царское имя!), царствовавшего всего три дня, или, скажем, Мер-Меша, «командир солдат». Такая неразбериха свидетельствует о полном упадке центральной власти: трон занимает тот, кто по какой-то прихоти судьбы оказывается ближе к нему. Незадолго до гиксосского нашествия появляются фараоны с именами Себекхотепов, потом какой-то Неферхотеп, о котором известно, что он «сын простолюдина». После Себекхотепа IV наступает, кажется, полный хаос… Концов, как говорится, не отыскать. Да и стоит ли говорить о конкретном правителе, неважно, фараоне, президенте или генсеке, когда речь идет о фундаментальных принципах тоталитарной власти.

Аврам поспешно покидает негостеприимный Мицраим. Эта поспешность чувствует даже в ритме стихов Торы…

«И поднялся Аврам из Египта, сам и жена его, и все, что у него, и Лот с ним, на юг… И шел он переходами своими от юга до Бейт-Эйла, до места, где был шатер его прежде, между Бейт-Эйлом и Аем» (Б. 13; 1,3).

Движение наверх (поднялся) в Эрец-Исраэль отвечает душевному настрою патриарха, стремящемуся отнюдь не к карьере политика или ученого, а к Высшему служению. После недолгого спуска он возвращается к нулевой отметке, отправной точке своего служения, к жертвеннику, рядом с которым он «призвал имя Господа». Этим жестом он как бы перечеркивает свои суетные метания во мраке египетского духовного вакуума, открывает глаза и делает глубокий вдох… И тут же сталкивается с необходимостью принять решение, касающееся своих будущих взаимоотношений с Лотом. Эта проблема имеет важное значение для нашего повествования: на протяжении своей жизненной истории (мы это еще увидим) Аврам старается освободиться от своих родственных привязанностей, которые могут стать препятствиями или хотя бы отвлекающими факторами на пути его высокого служения.

«И непоместительна была земля для них, чтобы жить вместе…» (Б. 13;6)

Заметим, инициатива в «разделе» принадлежит Авраму, Лот же, кажется, с удовольствие направляется в сторону Сдома, где жили люди злые и весьма грешные. И с этого момента начинается его собственная история. Впрочем, прежде чем разойтись окончательно дяде и племяннику предстоит встретиться еще раз при весьма трагических обстоятельствах.

Дело в том, что в Ханаане вдруг разгорелся вооруженный конфликт, как представляется, совершенно некстати ни с точки зрения геополитических процессов, ни сточки зрения дальнейших намерений патриарха. Эту локальную военную кампанию исследователи обычно называют для краткости «войной четырех царей против пяти». Как следует из Пятикнижия, четыре крупных восточных правителя царь Шиннара Амфарел, царь Эласара Ариох, царь Элама Кдолаомер и царь Гоима (обычно это переводится как «царь народов») Тидал выступили против вождей пяти городов, расположенных в Сиддимской долине, которая, как полагают некоторые исследователи, находилась некогда на том месте, где сегодня в провале земной коры раскинулось Мертвое море.^[173]

Поводом к этому столкновению послужило неповиновение ханаанских князей, которые отказались признать свою прежнюю вассальную зависимость от Кдолаомера. Возмездие не замедлило явиться. Великая армия четырех царей, как ее именует Борис Берман, выступила в поход, прошла по Заиорданью на юг, разгромив жившие там народы, с юга же обогнула Сиддимскую долину, попутно уничтожив возможных союзников пяти хананских городов и выйдя в тыл их дружинам… Грамотно! Вполне на уровне классической военной стратегии. Царям «союза пяти» ничего больше не оставалось, как принять бой «на равнине Сиддим, получившей свое название, потому что она вся была изрыта колодцами и ямами, где добывался строительный материал.^[174]

Несмотря на то, что такой рельеф давал преимущество маленькому войску, оно все было разгромлено и рассеяно».^[175]

Из подробностей этого сражения известно только, что царь Сдомский Бера и царь Аморы Бирша, отступая, провалились в смоляные ямы, кому-то, однако, удалось скрыться в горах. Судя по всему, победители не остались в накладе: прихватив все имущество и съестные припасы покоренных городов, войска коалиции ушли восвояси.

Теперь посмотрим, можно ли каким-то образом идентифицировать участников этого военного конфликта с реальными или же мифологическими персонажами исторических хроник и легенд. Судя по всему, имена правителей пяти городов Ханаана несут только символическое значение и вряд ли имеют какое-то отношение к действительности. Это достаточно убедительно показывает Борис Берман.^[176] Другое дело, цари, стоявшие во главе «великой армии» Кдолаомера. Имя Амфарел обычно отождествляют с Хаммурапи, а Шинар – с Вавилоном. В «царе народов» Тидале иногда видят правителя хеттов Тутхалиаса. Элам – могущественное государство Древнего Востока, часто выступающее на первых ролях региональной политики. А вот Эласар обычно идентифицируют с Ларсой, городом, доминировавшим в Южной Месопотамии. И вообще, оказывается, что «цари с такими именами действительно правили в указанных государствах, были современниками и входили в число сильнейших правителей тогдашнего мира».^[177]

Иосифу Флавию, как и другим современным ему историкам, ничего не было известно ни о Старо-вавилонском царстве и его экспансионистской политике, ни о хетто-египетских войнах в Восточном Средиземноморье. Первой известной ему великой державой Древнего Востока была Ассирия. В соответствии с имеющейся у него информацией он пишет: «В то время, когда ассирийцы властвовали над Азией, дела у содомитян были в цветущем положении… На них пошли ассирийцы войной и… осадили их города. Когда же в происшедшей затем битве ассирийцы остались победителями, то они наложили дань на содомитских царей. И таким образом последние были им подвластны и платили наложенную на них дань в продолжение двенадцати лет; на тринадцатый же они восстали, а ассирийцы снова пошли на них походом…, разграбили всю Сирию и уничтожили потомков гигантов (в Бытии: „рафаим“ – Л. Г.). Затем они направились против Сдома и расположились лагерем в долине, носившей название Асфальтовые ключи (в Бытии: долина Сиддим – Л. Г.). […] Когда дело дошло у содомитян до столкновения с ассирийцами и произошло сильное сражение, многие из первых пали, прочие были взяты в плен; в числе последних находился и Лот, явившийся к содомитянам в качестве союзника».^[178]

Судя по всему, «великая армия» (Б. Берман), «184-тысячное войско четырех царей» (П. Люкимсон и М. Абрамович) были простой карательной экспедицией, впрочем, довольно масштабной и умело организованной. Что касается Лота, то вряд ли он участвовал в боевых действиях, скорее всего, он просто, что называется, попал под горячую руку.

Как бы там ни было, некто «спасшийся», (а согласно Устной традиции это был великан Ог, воевавший на стороне сдомитян) явился в лагерь Аврама, который находился неподалеку от Хеврона в дубраве Мамре, и сообщил о поражении союзных городов в Сиддимской долине и пленении Лота. Отметим важный факт: этот «спасшийся» пришел не просто к великому мыслителю и праведнику Авраму, он обратился к Авраму-Иври: впервые в тексте Пятикнижия патриарх назван именем вождя, если угодно, национально-политического лидера, который несет ответственность за жизни своих подданных. И вождь принимает вызов судьбы. Он решает совершить дерзкое нападение на превосходящие силы противника, чтобы изменить горькие итоги поражения ханаанских царей. Аврам собирает отряд численность в 318 человек (эту цифру, приведенную в Бытии, повторяют все источники) и начинает преследование вражеского войска вплоть до Дана на северной границе Эрец Исраэль. Там он нападает на неприятельский лагерь, разбивает врага и продолжает преследовать обратившиеся в бегство силы до Дамаска.

«И возвратил все имущество, а также Лота, сродника своего, и имущество его возвратил, а также женщин и народ» (Б.14;16).

В описании триумфа Аврама-Иври в тексте Пятикнижия ясно слышатся торжественные ноты героического эпоса, традиционного для многих народов.

А Иосиф Флавий прямо пишет, что Авраму «подчинялись триста восемнадцать полководцев, каждый из которых располагал несметным войском».^[179]

Комментаторы Торы видят подвиг патриарха по-другому. «Аврам узнал о пленении племянника, вооружил кого смог… и с ними погнался за великим войском освобождать Лота, – пишет Б. Берман. – Казалось бы, чистое безумие. Но произошло невероятное: три сотни людей Аврама разбили огромное войско великой империи… Аврам победил не вооруженной силой, а силой своей праведности».^[180] Иными словами, свершилось Чудо.

Нисколько не умаляя значения этой героической победы патриарха в контексте общественно-исторического фона Книги Бытия, а также ее особого сакрального звучания, отметим все же, что в ней нет ничего сверхъестественного, ничего такого, что выходило бы за рамки обычных представлений о ведении войны в те отдаленные времена. И с нашей точки зрения, именно в этой «обыденности», естественности и непредвзятости кроется невероятная сила Книги.

Вдумаемся… Согласно Пятикнижию вместе с Аврамом-Иври вышли в поход его союзники-амореи – братья Мамрей, Эшкол и Анер, как следует из контекста, люди не простые и не бедные. Почему бы не предположить, что у них был свой отряд, а может быть, и отряды, состоящие из вассалов и слуг. В Бытии таких свидетельств нет, но ведь нет и обратных утверждений.^[181]

Далее… Из источников Устной традиции нам известно, что «Ог горячо убеждал Аврама попытаться освободить Лота и остальных пленников, причем, по его мнению, сделать это было не так уж трудно – войско Кдолаомера потеряло бдительность и по ночам вокруг лагеря даже не выставляло караульных».^[182] И это вполне естественно: мы ведь уже говорили, что речь не идет о завоевательном походе, а лишь о карательной экспедиции; солдаты полагали, что их долг выполнен и, как сейчас говорят, расслаблялись по полной программе.

И наконец, логика повествования свидетельствует, что патриарх совершил нападение не на основные силы «великой армии», а на ее арьергард, где, как это обычно бывает, в «обозе» находилось имущество, а также женщины и народ. В походных условиях такие «обозы» могут отставать от основных армейских сил на десятки километров. Аврам «незаметно наблюдал за ними из безопасных укрытий, производил разведку и ждал удобного случая, – пишет Вернер Келлер. – Такой случай не представлялся до самого Дана… Подобно молнии, под покровом темноты Аврам напал на арьергард, и в возникшей суматохе Лот был освобожден. Только те, кто не знаком с тактикой бедуинов, могут счесть эту историю неправдоподобной».^[183]

Все, сказанное выше, нисколько не опровергает, с одой стороны, героизма Аврама-Иври (наоборот, подчеркивает!), а с другой, сакрального смысла этой выдающейся победы человеческого духа. Не случайно на встречу триумфатору вышла целая процессия. И возглавлял ее, судя по всему, Малки-Цедек, царь Шалема, который «вынес хлеб и вино» (Б.14;18). Б. Берман утверждает, что Малки-Цедек не имя, а титул – «царь-праведник», принадлежавший сыну Ноаха Шему, правившему в Шалеме, смысл названия которого по Берману – «цельность и мир». Так устанавливается связь еврейского народа с особенным, сакральным местом, на котором впоследствии возникнет Иерусалим.^[184]

Впрочем, установление этой связи началось раньше. Как мы помним, впервые Господь явился Авраму в дубраве Морэ, неподалеку от Шхема. Это произошло вскоре после вступления патриарха на территорию Ханаана. Всевышний сказал тогда только одну фразу: «Потомству твоему Я отдам эту землю» (Б.12;7). Для Аврама это явилось несомненным подтверждением правильности выбранного им пути, духовного и пространственного. После возвращения из Египта и отделения Лота Господь говорит пространно и, кажется, более доверительно:

«Подними очи твои и посмотри с места, на котором ты теперь, к северу, и к югу, и к востоку, и к западу. Ибо всю землю, которую ты видишь, тебе дам Я и потомству твоему навеки…» (Б.13;14–15).

Заметим: Бог не приказывает, а просит Аврама: «са-на эйнеха у-рэа» – «подними, прошу, глаза твои и увидь» (Б. Берман).

«Руах – дух. „У-реа“ – увидь духовным взором, – размышляет ученый. – Оказывается, что с того места, где стоит Аврам, он может духовным взором обозреть всю Землю, по всем четырем ее направлениям. Место это – Иерушалаим, где будет стоять Храм и жертвенник. Именно из этого места взят тот „афар“ (т. е. „прах“ – Л. Г.), из которого в Эдене создан человек. Это место схождения трех континентов. Тут ключевая точка движения всего исторического человечества. Тут – основание для человека как такового и место его постоянного духовного обновления. Связь человека с землей в этом месте такая, какой она должна быть. И если Бог говорит Авраму, что Он дает ему эту землю, то это надо понимать в смысле установления должной неразрывной сакральной связи его с ней».^[185]

К понятию «шалем» (цельность, мир) Аврам прибавляет «иеру» («видение», там, где ему явился Бог)… Иерушалем…

Спустя много лет царь Давид придаст понятию двойственное число: Иерушалаим.

Но это уже будет другая история…

ВОСХОЖДЕНИЕ

Из всей долгой жизни Авраама Тора представляет нам лишь несколько эпизодов, охватывающих, однако, целое столетие, – предположительно, от 30-х годов XVIII века до н. э. до 30-х годов XVII века до н. э. Скорее всего, перед нами фрагменты устной саги, бытовавшей в Ханаане несколько сотен лет. Автор Писания отобрал и фиксировал ключевые эпизоды жизни патриарха, только те из них, которые считал носителями самой необходимой информации. Некоторые из этих эпизодов группируются во взаимосвязанные отрывки, говоря сегодняшним языком, новеллы, отражающие те или иные периоды жизни семейного клана Авраама. Другие приведены, казалось бы, невзначай, но если вглядеться в них и вдуматься, то окажется, что и они являются совершенно необходимыми звеньями общей цепи событий.

С 75-летним человеком по имени Аврам мы впервые встречаемся в северо-месопотамском городе Харане в самый важный момент всей его предшествующей жизни. Именно там и тогда к нему впервые непосредственно обращается Всевышний и велит ему покинуть Месопотамию. Аврам вместе со своими домочадцами направляется в Ханаан и доходит до Шхема, где у дубравы Морэ он слышит одну лишь фразу, сказанную ему Господом, с обещанием оставить эту землю его потомству. Значит, Аврам пришел именно туда, куда и должен был прийти, несмотря на то, что Всевышний ничего не сказал ему в Харане о конечной цели его пути. Аврам строит там жертвенник, но вскоре переходит на другое место, южнее, к Бейт-Элю. Он строит еще один жертвенник, но, видимо, и там остается ненадолго, неуклонно продолжая двигаться на юг. На юге, вероятно, уже в Негеве его застигает сильнейший голод, заставляющий направиться в Египет, чтобы переждать бедствие.

Предчувствуя неладное, Аврам загодя договаривается со своей женой Сарай и представляет ее в качестве своей сестры. Предусмотрительность Аврама не оказалась напрасной. Увидев женщину необыкновенной красоты, местный властитель, Паро т. е. фараон, распорядился забрать ее в свой дом и сделал своей наложницей, после чего не замедлило явиться суровое наказание от Господа. Узнав правду, фараон упрекает Аврама в сокрытии истины, освобождает Сарай и отпускает Аврама, снабдив богатыми дарами.

Аврам покидает Египет и переходами возвращается к Бейт-Элю. Многочисленные стада Аврама и его племянника Лота делают совместную жизнь семейства в одном районе затруднительной. Дело доходит до того, что между их пастухами происходит конфликт, это заставляет патриарха принять решение о разделении клана на две семьи. От Бейт-Эля Лот пошел к востоку, к Иордану, а потом направился на юг, к Сдому. Об Авраме сказано, что он поселился в земле Ханаанской. Стоит обратить внимание на два немаловажных фактора: во-первых, оказывается, что он только сейчас поселился, а во-вторых, поселился он именно во всей земле Ханаанской. Это подтверждается обращением к нему Господа с указанием пройти эту землю в длину ее и в ширину ее; также вновь следует обещание многочисленного потомства, как песок земной. Аврам направляется на юг, к Хеврону, останавливается в дубраве Мамрэ и строит там жертвенник, стало быть, уже третий.

Дальше идет повествование о войне четырех великих «северных» царей против правителей пяти ханаанских городов, вольным или невольным участником которой оказался Аврам. Об этом мы подробно говорили в предыдущем очерке. Здесь же важно отметить, что трагические события Сиддимского сражения застали патриарха неподалеку от Хеврона, в дубраве, принадлежащей Мамрэ Эморийцу и его братьям Эшколу и Анеру, вскоре ставшими союзниками Аврама. Речь, таким образом, идет о людях, называющих себя (или идентифицировавшихся окружающими) как амореи, в целом, поддерживающими добрососедские отношения с пришлым племенем.

После разгрома отрядом Аврама превосходящих сил коалиционной армии Кдорлаомера патриарх возвращается в Ханаан. В его чествовании, как мы уже знаем, принимает участие царь Шалема Малки-Цедек, священник Бога Всевышнего, которого некоторые источники отождествляют с самим Шемом, сыном Ноаха.

После этих происшествий, как сказано в Бытии, Господь явился Авраму в видении. Во время этого довольно пространного визуального и речевого контакта Бога с человеком Всевышний вновь обещал патриарху несметное потомство и заключил с ним формальный союз, процедура которого описана досконально. Было подтверждено право патриарха на наследственное владение этой землей. Аврам также получил Высшее пророчество о том, что его потомки будут угнетены на земле не своей долгие столетия. Речь, вероятно, шла о египетском рабстве, а может быть, и не только о нем.

Представляется принципиально важным, что Всевышний указал в Своем пророчестве границы обетованной земли – от реки Египетской до реки Прат, а также перечислил десять народов, которые будут покорены потомками Аврама. Вот имена этих народов в том порядке, как они названы в Бытии: кенийцы, книзийцы, кадмонийцы, хетийцы, призийцы, рефаим, эморийцы, кнаанейцы, гигргашийцы и иевусеи. Река Прат – это, конечно же, Ефрат. Реку Египетскую часто ошибочно отождествляют с Нилом. На самом деле так называли поток Вади аль-Ариша, отделяющий древний Ханаан от Синайского полуострова. Израильское государство действительно достигало таких размеров, но всего около 70 лет, примерно с 1000 до 930 гг. до н. э. во времена царей Давида и Шломо (Соломона).

Амореи (амуру) и ханаанеи – это, как мы уже знаем, названия двух основных «кореных» народов, обитавших в Ханаане к началу эпохи патриархов. Кенеи (кениты) и книзиты (кназ) – кочевые «кланы кузнецов», как-то связанные с наследием Каина; мы говорили об этом подробно в первой книге. О рефаим мы тоже уже говорили: речь, по-видимому, идет о племени людей очень высокого роста, «гигантах», никогда живших в Восточном Средиземноморье; отголоски преданий о них звучат в Писании, причем не только в Бытии. Остальные народы и племена, жившие к западу или к востоку от Иордана, в разное время так или иначе сосуществовали с патриархами или их потомками.

Но, конечно, особенно важное значение для геополитики II тысячелетия до н. э. имели хетийцы, хетты. Государство хеттов вышло на мировую сцену лишь в самом конце XV века до н. э. Около 1370 года до н. э. хеттский царь Суппилуилума захватил страну Митанни и двинулся к югу – в Западную Сирию и Ханаан. Военные успехи хеттов, судя по всему, очень тревожили египтян, которые, так и не добившись решительной победы, около 1280 года до н. э. вынуждены были заключить с ними мирный договор. Граница влияния двух великих держав проходила по «стране Амка», т. е. долины Бекаа на территории современного Ливана, у северных границ Израиля. Сохранились даже документы, в которых упоминается о переселении части хеттов в «землю египетскую», что, скорее всего, означает Ханаан, в ту пору действительно принадлежавший Египту.

Все эти и многие другие факты из истории хеттов стали известны ученым только в начале XIX века, когда немецкий востоковед Гуго Винклер расшифровал загадочные надписи на одном из индоевропейских (может быть, индогерманском) языков, обнаруженные на территории современной Турции неподалеку от Богазкея, в излучине реки Галис. В то же время название народа – хетты – и прежде было хорошо известно из Библии, где этот этноним употребляется довольно часто. Но если хеттской активностью на Ближнем Востоке в XIV–XIII веках до н. э. можно хоть как-то объяснить появление военачальника Урии-хеттеянина в окружении израильского царя Давида, то все перечисленные факты никак не объясняют упоминания хеттов в числе народов Ханаана эпохи патриархов, а также деловых контактах Аврама с землевладельцем-хеттом Эфроном.

Кое-что прояснили, однако, исследования развалин столицы хеттов Хаттуси в Малой Азии. Оказалось, что древнейшие насельники этой страны называли себя «хатти» и говорили, вероятно, на одном из языков кавказской группы, который назывался «хаттили». Хатти жили на этой территории еще в конце III тысячелетия до н. э. В начале II тысячелетия до н. э. восточную часть Малой Азии заняли племена, говорившие на ином, скорее всего, индогерманском языке. Очевидно, этнически они значительно отличались от местного населения. До сих пор не известно, откуда явились эти «пришельцы» – из Балкан или Северного Причерноморья через Кавказ. Их язык назывался «неситским», а сами себя они называли «неситами». Однако, как жителей страны Хатти окружающие народы называли их хеттами. Хетты-неситы в значительной степени ассимилировали местное население и обогатили словами хаттили свой язык. Представляется весьма вероятным, что какая-то группа хаттов-хаттили (или протохеттов), спасаясь от захватчиков-неситов, перебралась в Ханаан и образовала несколько колоний, в том числе и неподалеку от Хеврона.

В списке десяти народов, которые, согласно обещанию Всевышнего, будут завоеваны потомками Авраама, не названы хореи (или хорейцы). Однако в истории Авраама название этого народа упоминается как этноним в другом месте – при перечислении завоеваний царя Кдорлаомера и его союзников в Ханаане (Б. 14;6). В Бытии упоминается некий Сеир Хореец и даже приводится перечень его потомков (Б. 36; 20–30); при этом обозначается связь этого рода с Эдомом в Заиорданье и, кажется, даже с сыном Иакова Эсавом. Считается, что речь здесь идет о хурритах, которые вышли на историческую сцену много позже эпохи патриархов, вероятно, во второй половине XVI века до н. э. В это время их «обнаружили» египтяне, начавшие экспансию на север после свержения власти гиксосов. Хурриты занимали тогда практически всю Северную Месопотамию, т. е. территорию, с которой связаны города Нахор и Харан, откуда в свое время вышел Аврам в поисках Земли обетованной, где и много лет спустя все еще проживали его родственники.

В прошлом веке ученые обнаружили следы этого загадочного народа неподалеку от Киркука в Ираке, где находился древний хурритский город Нузи страны Митанни. Археологи раскопали там архив с огромным количеством глиняных табличек, содержащих чрезвычайно интересную информацию. Считается, что хурриты не были семитами, в Северную Месопотамию они пришли, скорее всего, из Закавказья.

«Имена на многих хурритских документах, – пишет Вернер Келлер, – указывают, что по крайней мере высший привилегированный класс можно было считать индоарийским. Даже их внешний вид почти определенно указывал, что они принадлежат к брахиоцефальному типу, подобно современным армянам».^[186] Об арменоидном антропологическом типе «клана первых кузнецов», формировавших правящую элиту некоторых народов в регионе, писал, как мы помним из предыдущей книги, Борис Мойшезон. Правда, он считал этих арменоидов «ирано-ариями», часть которых в последствии перешла на семитские языки. Из архивов Нузи ученые узнали, что аристократия хурритов состояла из колесничих, которые называли себя «молодыми войнами». Коневодство было едва ли не главным видом деятельности в Митанни. Особое отношение к лошадям хурриты, вероятно, унаследовали от своих пращуров, которых Б. Мойшезон называет сака – «повозочники», связанных с предками евреев из «кланов первых кузнецов», некогда мигрировавших на север из Леванта.

Царство Митанни было завоевано хеттами около 1370 года до н. э. Архивы из Нузи, по мнению археологов, относятся к XV веку до н. э., во всяком случае, не ранее середины XVI века до н. э. Ученым представляется странным, что многие тексты этих архивов имеют немало параллелей с Пятикнижием, особенно с теми главами, где речь идет о жизни Авраама и других патриархов. В этом усматривают серьезное противоречие. Получается, что Авраам, который еще в Северной Месопотамии мог познакомиться с обычаями хурритов, должен был жить гораздо позже – не в XVIII–XVII, а в XVI–XV веках до н. э. И тогда, мол, нет ничего удивительного, что в Ханаане времен патриархов существовала южная колония хурритов, имевших сильное государство на севере. Странная логика… А почему бы не предположить, что уже в XVIII веке до н. э., а может быть, и ранее хурриты начали распространяться по Восточному Средиземноморью и проникать в Ханаан, как это делали, например, амореи в Месопотамии, а потом в Сирии и Ханаане. Весьма велика вероятность участия хурритских племен в гиксосской коалиции. Борис Мойшезон высказывает предположение о несемитоязычных племенах арменоидов, некогда заложивших в Палестине высокоразвитые культурные комплексы, ушедших на север, а затем вновь вернувшихся в «аморейский период».

События, рассказанные в следующем эпизоде, произошли через десять лет. Мы, кажется, снова застаем Аврама в Хевроне. Впрочем, в тексте об этом ничего не говорится. Зато у Иосифа Флавия прямо сказано: вблизи дуба Огиг невдалеке от Хеврона. Очевидно, это необыкновенное, согласно некоторым источникам, «каменное» дерево как-то связано с древнейшими поверьями ханаанеян. Из рассказа мы узнаем о том, что удрученная долгим отсутствием потомства Сарай направила мужа к своей служанке, египтянке Агарь в надежде через нее приобрести детей, иными словами, дала мужу своему в жену. Агарь зачала и стала высокомерной. Сарай пожаловалась Авраму, а тот предоставил ей право самой решать возникшее недоразумение. Суровое наказание ослушницы приводит к тому, что Агарь убегает из дому, что называется, куда глаза глядят. У источника в пустыне на дороге в Шур она встречает ангела, который велит ей вернуться к своей госпоже и смириться со своей участью. Агарь также получает от Господа пророчество о своем сыне, о его будущем неисчислимом потомстве, а также повеление назвать его Ишмаэль, ибо услышал Господь страдание твое. Источник, а затем и колодец, у которого произошли эти события, получил название Беер-Лахай-Рои в честь Бога Всевидящего. Он, как сказано, между Кадешом и Берэдом. Шур (или Сур), Берэд (Баред) – названия стоянок или временных пристанищ, связанные с пустыней Халуца к юго-востоку от Средиземного моря, а Кадеш Барнеа – древнейшее поселение в оазисе на пути из Ханаана в Египет. Так, может быть, Агарь вовсе не брела без цели, а прямиком направилась на свою родину, где по преданию была важной персоной? «Международный скандал», кажется, никоим образом не входил в намеренья патриарха. Как бы там ни было, Агарь вернулась к своей госпоже и в положенный срок родила сына. История, связанная с рождением Ишмаэля, – это единственное, о чем счел необходимым упомянуть Автор Писания на протяжении почти четверти века жизни Аврама и его семьи.

Прошло еще без малого пятнадцать лет. Патриарху уже 99. Чреда событий, относящаяся к этому периоду, начинается с пространной речи Господа, Бога Всемогущего, обращенной к Авраму, в которой Он вновь подтверждает свое обетование Ханаанской земли и обещает сделать его отцом множества народов. В этом обращение содержится два совершенно новых мотива. Господь предлагает подтвердить Свой союз с Аврамом тем, что патриарх и все его домочадцы мужского пола обрежут крайнюю плоть и впредь неукоснительно будут следовать этому обряду всякий раз на восьмой день после рождения ребенка. Что касается самого патриарха и его жены, то отныне они обретут новые имена: Авраам и Сара. Это, – во-первых. А во-вторых, Господь обещает патриарху сына от Сары, которого велит наречь Ицхаком, именно с ним Он установит Свой союз. В тот же день Авраам обрезает крайнюю плоть себе, тринадцатилетнему Ишмаэлю и всем домочадцам мужского пола.

Следующий эпизод повествует о появлении в стане Авраама, в дубраве Мамрэ у Хеврона, трех путников, как становится ясно из дальнейшего рассказа, ангелов, посланных Господом. Патриарх оказываем им радушный прием; гости подтверждают, что в следующем году у Авраама родится сын. Но дальше говорить с хозяином стал Сам Господь. Он-то и сообщил патриарху о Своем намерении уничтожить города Сдом и Амору, переполненные смертным грехом. Авраам пытается спасти людей; основной аргумент патриарха: неужели Ты погубишь праведного с нечестивым? Он вымаливает у Всевышнего обещания пощадить грешные города, если в них обнаружится хотя бы несколько праведников.

Но таковых, надо понимать, не оказалось вовсе, ибо далее следует рассказ о грандиозной природной катастрофе, в результате которой все поселения Сиддимской долины были уничтожены. Спаслись благодаря Высшему вмешательству только Лот и его дочери. Повествование о зачатии, а затем и рождении двух мальчиков у дочерей Лота от их собственного отца – это, по сути дела, история возникновения родственных Израилю народов моавитян и аммонитян.^[187]

Вскоре после катастрофы (о временной последовательности событий можно судить из контекста) Авраам отправляется к «югу страны» и поселяется в Гераре «между Кадешом и Шуром». И здесь следует так называемый дубликатный эпизод, в котором описаны события, в основе повторяющие то, что уже были рассказано во время египетского путешествия патриарха: похищение Сары в царский гарем. Господь приказывает царю Авимелеху, во сне, разумеется, вернуть похищенную у Аврама жену, которую тот снова назвал своей сестрой. Отметим: Саре уже 90 лет, а она все еще очаровывает мужчин! Авимелех уличает Авраама в «искажении фактов». Аргументация патриарха очень напоминает ту, что уже была представлена в «египетском эпизоде»: нет вовсе страха Божия на месте сем, и убьют меня из-за жены моей. Разумеется, после Высшего вмешательства Авимелех тотчас вернул жену да еще богато одарил Авраама, предложив остаться на своей земле.

Не очень понятно, почему этот, казалось бы, незамысловатый сюжет представлен в Бытии трижды: дважды в истории первого патриарха и один раз – его сына Ицхака. Можно предположить, что в его основу лег весьма популярный в ту пору анекдот, часто используемый для нравоучений. Как указывает И. Тантлевский, ученые нашли интересную параллель в клинописных текстах из Нузи в Верхней Месопотамии, территории тесно связанной библейским с патриархами, и эпизодами Бытия, в которых Авраам, а затем и Ицхак представляли жен как своих сестер. В документах населявших эту местность около XVI века до н. э. хурритов есть свидетельство о том, что жена приобретала особый статус и, соответственно, иммунитет, когда признавалась сестрой своего мужа независимо от действительного кровного родства.

К этому эпизоду, кажется, примыкает рассказ о заключении союза Авраама с царем Авимелехом, но расположен он вопреки внешней временной логики уже после истории о рождении Ицхака и изгнании Агари. Речь идет о небольшом фрагменте, где говорится об основании Аврамом Беер-Шевы рядом с колодцем, который он выкопал собственноручно.

В Беер-Шеве и был заключен союз патриарха с герарским царем и неким военачальником Фихолом, видимо, важным церемониальным чиновником при Авимелехе. После соответствующей процедуры принесения клятвы Авимелех и Фехол, как сказано, возвратились в землю Пелиштим.

Надо сказать, что этот «неприятный» топоним, так «некстати» вставленный в повествование об Аврааме, вызывает обычно бурю эмоций у исследователей и читателей: филистимляне, мол, появились в тех краях никак не раньше, чем через пятьсот лет после описываемых событий. Это правда. Но почему бы, к примеру, не предположить, что Автор Писания называет землю, где находился Герар времен Авимелеха, так как она именовалась в последующие эпохи. Мы же не удивляемся, когда читаем, например, про «каменный век на территории СССР» или, скажем, «хазарские могильники в низовьях Волги», хотя пещерным людям ничего не было известно о нерушимом союзе свободных республик, а хазары называли великую русскую реку отнюдь не Волгой, и Итилем. Речь ведь идет не о народе пилиштим, – не о филистимлянах, – которого, к слову, нет даже в списке десяти народов Ханаана, а о территории – земле Пелиштим.

Судя по всему, Авраам не долго оставался в Беер-Шеве, ровно столько, сколько потребовалось, чтобы насадить тамариск и призвать имя Господа. Патриарх возвращается в Герар, где, как сказано, пребывал дни многие.

Нельзя исключить, что в окрестностях Герара или где-то неподалеку родился Ицхак. Аврааму было в ту пору сто лет, а Саре, стало быть, девяносто.^[188]

Во время праздничного пира в день, когда ребенок был отнят от груди матери, Сара увидела, что сын Агари, Ишмаэль, насмехается. Почувствовав опасность, Сара потребовала, чтобы Авраам изгнал из дома наложницу. Авраам, кажется, растерялся, но Господь повелел патриарху слушаться жену. Разумеется, такого приказания он игнорировать не мог, особенно, после Высшего свидетельства о том, что в Ицхаке наречется род его, но также и от сына Агари народ будет произведен.

Трагическая судьба не оставляла наложницу: Агарь с сыном заблудились в пустыне Беер-Шева и едва не умерли от жажды, но были спасены Господом. Если они и в самом деле шли из земли Пелиштим, значит, двигались к юго-востоку. Поселились они в пустыне Паран, неподалеку от египетской границы.

Далее следует, вероятно, одно из самых трагических повествований Торы: Всевышний, желая испытать твердость и силу веры Авраама, приказывает ему (впрочем, в тексте сказано «прошу»!) принести в жертву своего сына Ицхака. И вот что важно: это требование – или просьба, что, в данном случае, одно и тоже, – никак не мотивировано, в нем не содержится каких-то предметных оснований.

Впрочем, речь не идет о свершившемся убийстве отцом сына, а лишь об испытании, стоявшем в цепи других, может быть, не столь ужасных, но все ж достаточно серьезных. Книга Юбилеев свидетельствует: «И Бог знал, что Авраам верен во всех испытаниях, которые Он назначает ему, ибо он искушал его царством царей, и затем женою его, когда она была похищена у него, и далее Ишмаэлем и Агарью, его служанкою, когда он отослал их, и во всем, чем Он искушал его, он оказался верным, и его душа не была мятежною, и не медлил он исполнить сие, ибо был верен и любил Бога».^[189]

Источники Устной традиции связывают эти события с противостоянием высших сил, «добрых» и «злых», Бога и сатаны, подобно тому, как это происходит в одной из древнейших книг ТАНАХа – Книге Иова, где «испытание на верность» привело праведника к почти полному самоуничтожению и в результате вызвало протест против незаслуженной и несправедливой кары. В отличие от околобиблейской и танахической традиций в Бытии «противостояние на небесном уровне» вовсе отсутствует или, во всяком случае, остается за кадром. Комментарии мудрецов восполняют этот «пробел» охотно, порой, пространно.

Начальные слова 22 главы Бытия, посвященной жертвоприношению Ицхака, – «после этих событий» – Раши комментирует следующим образом: «…После речей сатаны, который обвинял Авраама, говоря: „Из всей устроенной Авраамом трапезы (в честь отнятия от груди Ицхака – Л. Г.) он не принес тебе в жертву ни тельца, ни овна“. Сказал Он ему: „Он делал все только ради сына, не так ли? Но если Я бы велел ему принести его сына в жертву передо Мною! – он беспрекословно исполнил бы это“.^[190]

Авраам получил приказание свыше, это зафиксировано в тексте Торы: «И Он сказал: прошу, возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь, Ицхака; и пойди в землю Мориа, и принеси его там во всесожжение…» (Б. 22;2)

Сказано – сделано… Авраам отправляется в путь, как можно понять из текста, на следующее же утро.

В сказаниях Устной традиции есть немало трогательных подробностей, в том числе и тревожащее душу прощание с Сарой. Есть и любопытное примечание: «Три дня продолжался путь, дабы люди не стали говорить об Аврааме: ему не дали опомниться; обезумел человек и заколол сына».^[191] Иными словами, у Авраама были все основания полагать, что окружающие воспримут его поступок как безумие.

Комментарий написан, вероятно, более двух тысяч лет спустя после произошедших событий. Текст Пятикнижия не дает основание к таким предположениям: приказ грозного Бога выглядит хоть и страшным, но естественным…

В течение всего пути сатана пытался чинить препятствия Аврааму и его сыну, что называется, «искушал», т. е. всякий раз предлагал им удобные пути к отступлению, хорошие поводы для отказа от своих намерений, для уклонения от исполнения приказа Всевышнего. Все эти поползновения отвергались праведниками самым решительным образом. Уже на вершине горы Мория «оба они, этот отец, готовый казнить собственного сына, и этот отрок, безропотно идущий на заклание, принялись за работу: делали помост из камня, складывали костер, высекали огонь. Авраам подобен был отцу, ведущему сына к венцу, Ицхак – жениху, приготовляющему себе венчальный балдахин».^[192] Отмена приказа последовала в самую последнюю минуту, когда нож уже был занесен над Ицхаком, и предотвратить неизбежное мог только Господь.

Столь непомерная жертва мыслилась создателями Устной традиции как искупление, причем искупление не совершенных грехов еще даже не появившегося народа. Погибни сейчас Ицхак, и народа этого не было бы в помине. Парадокс в том, что готовилась жертва во имя народа, которая, если осуществилась бы, перечеркнула бы сам факт его существования, его присутствия в будущем на сцене человеческой истории. Основа этого парадокса емко представлена в диалоге Авраама с Господом, зафиксированным в Устной традиции.

«Не обещал ли Ты, Господи, говоря: „Сосчитай звезды, – так же неисчислимо будет потомство твое“?»

«Да, обещал, – ответил Господь».

«От кого же пойдет потомство мое?»

«От Ицхака».

«Не говорил ли Ты далее: „И сделаю потомство твое, как песок земной“?»

«Да, Я говорил это».

«От кого?»

«От Ицхака».

«И вот, Господь, я мог бы сказать Тебе: „Вчера Ты обещал мне потомство от Ицхака, а ныне велишь повести его на заклание“, но я преодолел ропот сердца моего и не стал заклинать Тебя, так поступи и Ты, Господи: когда согрешат потомки Ицхака и навлекут на себя несчастье, вспомни тогда жертвоприношение Ицхака, и да зачтется это перед Тобою, как если бы от него один ворох пепла остался на жертвеннике; вспомни об этом и прости потомкам его и избавь их от бедствия».^[193]

Реакцию на эту сентенцию мы находим уже в Бытии, где Господь в ответ на то, что Авраам не пожалел сына своего единственного, обещает ему Свое благословение, умножение потомства, которое овладеет вратами врагов своих и, наконец, – это, вероятно, самое главное, – что в потомстве этом благословятся все народы земли…

Другим важным последствием событий на горе Мория стала отмена человеческих жертвоприношений, санкционированная свыше. Бог усмотрит Себе агнца для всесожжения, – предупреждал Авраам сына. Так и случилось: агнец появился в самую последнюю минуту, и необходимость столь непомерной жертвы отпала естественным образом.

Отмена института человеческих жертвоприношений выглядит как некий духовный прорыв, даже манифест, во всяком случае, как важный и серьезный шаг на пути становления так называемой антропоцентрической, «адамической» цивилизации.

Надо помнить, что в эпоху патриархов и даже гораздо позже «культ в Ханаане нередко был жесток и требовал крови детей, невинности женщин и добровольного изувечивания мужчин… Во многих местах найдены безобразные фитиши и идолы. В Мегиддо нашли в фундаменте стены сосуд с останками ребенка, очевидно, жертвы, принесенной при закладке. Подобные же страшные находки были сделаны в Иерихоне и Гезере».^[194]

«Дабы понять все значение этого текста (о жертвоприношении Ицхака – Л. Г.), – пишет И. Тантлевский, – следует иметь в виду, что в ханаанейско-финикийской и пунийской среде имело широкое распространение жертвоприношение (сожжение) детей, обычно мальчиков в возрасте до шести месяцев, часто при угрозе военного поражения. Например, когда армия главы Сицилийского союза городов Агафокла (360–389 гг. до н. э.) подошла в 311–310 гг. до н. э. к стенам Карфагена, было сожжено более 500 детей, из которых 200 – сыновья знатных семейств – были определены властями, а около 300 было принесено в жертву богам добровольно. Детей не сжигали живыми, жертву сначала умерщвляли, а затем уже мертвую сжигали…».^[195]

Повесть о жертвоприношении Ицхака, вероятно, лежит в основе одной из глубочайших реформ в человеческой истории, которую знаменитый философ XIX века Серен Кьеркегор в трактате «Страх и трепет», в значительной степени посвященном трагическим событиям на горе Мория, формулировал как переход от эстетической стадии человеческого бытия к этической, от поиска наслаждений к исполнению долга, в том числе и семейного. Может быть, этот эпизод следует воспринимать еще шире: в контексте реформы семейных отношений внутри рода…^[196]

Если Авраам отправился к горе Мория из Герара (где-то на полпути между Беер-Шевой и Газой), – местности, с которой связан предыдущий сюжет повествования – то, чтобы дойти до цели на третий день, ему пришлось бы проходить около 40 километров в сутки по горным тропам… Вернулся он из похода в Беер-Шеву, – это сказано определенно.

Когда происходили события в земле Мория? В Писании на этот счет конкретных указаний нет. Иосиф Флавий пишет, что Ицхаку в это время было 25 лет.^[197] Однако и сам Флавий, и сказания Устной традиции связывают эти события со смертью Сары, а это значит, что Ицхаку было уже 37 лет. Вопреки всеобщему заблуждению перед нами отнюдь не отрок, а зрелый муж.

И что еще представляется существенным: в этом эпизоде Господь в последний раз обращается к Аврааму непосредственно и снова обещает умножить потомство, как звезды небесные и как песок на берегу моря, принести потомству ратные и духовные победы. «И благословятся в потомстве твоем все народы земли за то, что ты послушался голоса Моего». И никаких сомнений в истинности слов Бога не должно оставаться: Мной клянусь, – не правда ли, сильно сказано!

Дальше следует повествование о событиях, связанных со смертью Сары. Но прежде Автор Писания неожиданно возвращает нас к родственникам Авраама в Месопотамии. Речь идет о потомстве в семье брата Нахора и его жены Милки, в частности, об их сыне Бетуэле, судя по порядку перечисления, младшему, и дочери Бетуэля Ривке. Эта информация, преподнесенная вроде бы вскользь, между делом, будет иметь принципиальное значение для развития сюжета дальнейшего повествования.

Эпизод, в котором говорится о смерти Сары на 127-м году ее жизни, посвящен хлопотам Авраама вокруг похорон жены. Как мы помним, Авраам жил в Беер-Шеве. Сара же скончалась в Кирьят-Арбе, он же Хеврон, в земле Кнаанской неподалеку от территории, принадлежащей клану хеттов. Авраам обращается к сынам Хеттовым с просьбой о наделении его землей для погребения жены, называя себя пришельцем и оседлым. Хетты же в ответ величали его господином и князем Божьим, предложив на выбор лучшую из своих гробниц. Вероятно, речь идет о праве на безвозмездное пользование, что Авраама категорически не устраивало; судя по всему, его интересовала не только земля, но и статус землевладельца. Он настаивает, что земельные угодья, на которых расположится семейный склеп, должны перейти непосредственно в его собственность. Участок, как выясняется, он уже присмотрел: это местность Махпелла, расположенная неподалеку от Мамрэ – поле, а на нем пещера, которые находятся во владении некоего Эфрона, сына Цохара, судя по мастерству, с которым тот ведет переговоры, прекрасного торговца и дипломата.

Не смотря, что такие решения принимались лидерами общин крайне неохотно, хеттеянин Эфрон по каким-то причинам просто не может отказаться. Возможно, он боялся значительной военной силы, которой располагал Авраам, возможно, был связан с патриархом какими-то обязательствами. После того, как предложение хетта о «безвозмездном наделе» не прошло, он заламывает непомерную сумму, в надежде, что патриарх просто отступится от сделки.

В результате переговоров Авраам соглашается выплатить 400 шекелей серебра, сумму, которую некоторые авторы считают огромной.^[198]

Скрупулезное описание торгов и сделки подчеркивает важность произошедшего события. Махпелла – первая земельная собственность евреев в Ханаане, не перед Богом, нет: Господь и так обещал всю эту землю потомкам Авраама, – а перед очами сынов Хеттовых, проще говоря, местного населения.

Пещеру Махпелла, «фамильный» склеп патриархов, где похоронены Авраам, Ицхак и Иаков, а также их жены Сара, Ривка и Лея, евреи почитают и сегодня как одну из главных святынь иудаизма. Доступ к ней, к сожалению, ограничен из-за того, что погребение расположено на территориях и используется мусульманским населением в качестве мечети. Хотя и во времена Иосифа Флавия в Хевроне показывали могилы патриархов «из прекраснейшего мрамора и искусной работы».^[199]

Между событиями, связанными со смертью Сары, и кончиной Авраама нам представлен только один эпизод из жизни патриарха. Но зато – какой! Это самый большой и подробный сюжет саги об Аврааме, и в то же время он является завязкой новой истории из жизни потомков первого патриарха. И речь в нем идет о многомесячной брачной процедуре, инициированной Авраамом с целью женитьбы его сына Ицхака на невесте из родового клана в Северной Месопотамии. Авраам отправляет своего старшего раба (его имя в Бытии не приводится, но комментаторы традиционно идентифицируют его с Элиезером из Дамаска) на север к родственникам и при этом настаивает на особой клятве, которая описана следующим образом: «И положил раб руку свою под бедро Авраама, господина своего, и клялся ему…» (Б. 24;9). В чем же клялся раб? Ни при каких обстоятельствах он не должен взять Ицхаку жены из дочерей Кнаанейца; не должен и возвращать сына в Северную Месопотамию. Само собой понятно, что любой из отвергнутых Авраамом сценариев, осуществись он в реальности, полностью перечеркнул бы всю многолетнюю деятельность патриарха, все его беспрестанное служение Господу.

Караван, груженный подарками отправился в Арам.

После долгого пути у колодца управляющий Авраама встретил девушку, которая произвела на него самое благоприятное впечатление. Выяснилось, что это и есть Ривка, дочь Бетуэля, сына Нахора и Милки. Однако в повествовании появляется брат Ривки, Лаван, именно ему отводится решающее место в процедуре смотрин и сватовства. Очень важно отметить: окончательное решение отправиться к жениху, своему двоюродному дяде, в Ханаан принимают все же не родственники, а сама Ривка. Вслед за описанием встречи жениха и невесты в тексте следует фраза: и утешился Ицхак после матери своей… Стало быть, свадьба Исаака и Ривки произошла все-таки спустя относительно короткое время после смерти Сары.

Завершающий эпизод саги об Аврааме чрезвычайно емок как содержательно, так и композиционно. Из него мы узнаем, что на склоне лет Авраам взял еще жену именем Кетура, которая родила ему шестерых сыновей, ставших родоначальниками народов. Впрочем, все свое имущество он отдал Ицхаку, а сынов наложниц одарил подарками и отослал от Ицхака. Опять произошло разделение рода. Мы видим, с какой тщательностью вокруг Ицхака расчищается жизненное и духовное пространство. Возможно, речь идет о банальной безопасности, но также, без сомнения, и о сакральной чистоте наследника, который должен быть избран Богом в качестве духовного преемника Авраама.

Кончина патриарха в возрасте 175 лет стала своеобразной наградой за праведную жизнь, он был приобщен к народу своему. На похоронах стояли вместе его сыновья Ицхак и Ишмаэль, он был похоронен рядом с Сарой в пещере Махпелла на своей, приобретенной в собственность, земле.

После смерти Авраама Бог благословил Ицхака.

И уже в самом финале сообщается о родословной Ишмаэля и его смерти в возрасте 137 лет.

Вот, собственно, и вся фабула повествования об Аврааме…

Жизнь Авраама, вероятно, представлялась его потомкам в виде долгой и подробной саги даже спустя полторы тысячи лет и более после его смерти. Фрагменты и ссылки мы находим повсюду в так называемой околобиблейской литературной традиции, в том числе и в талмудической литературе. Но если это так, если сага действительно в полном объеме жила веками, тогда возникает вопрос: почему именно эти эпизоды, а не какие-то другие, вошли в Тору? Почему Автор Писания именно их отобрал в назидание современникам и потомкам?

Даже самый поверхностный взгляд позволяет выделить в эпизодах, представленных в Бытии, несколько характерных примет, которые помогают соединить разрозненные фрагменты в единую ткань повествования.

Центральную роль в сюжете играют эпизоды, где Авраам вступает в непосредственный контакт со Всевышним, внимает Богу, просит Его о чем-то и даже спорит с Ним. Сцены сакрального, духовного контакта, собственно, являются сюжетным стержнем, его духовной основой.

Значительное место в повествовании занимают пространственные перемещения героев, не только Авраама, но и Лота, Агари, «старшего раба». Трансляция географических перемещений представляется двигателем сюжета и является, если угодно, самоцелью. Начав свой путь в Харане, патриарх доходит до Шхема, потом до Бейт-Эля, «спускается» в Египет и снова возвращается в Бейт-Эль. Там он «разделяется» с Лотом, который идет к Сдому. А Авраам тем временем, получив приказание Господа пройти по земле сей в длину ее и в ширину ее, направляется в Хеврон. Чрезвычайные обстоятельства, связанные с военными действиями, вынуждают его во главе боевого отряда дойти почти до Дамаска, а потом вновь вернуться в Обетованную землю и, кажется, окончательно поселиться в Хевроне. При этом мы видим его и в Гераре, и в Беер-Шеве, и даже на горе Мория… Обилие географических названий подчеркивает динамику развития фабулы.

При кочевом образе жизни клана география оказывается особенно тесно связанной с генеалогией… По существу перед нами хроника большой семьи во всем многообразии своего быта с свадьбами, хлопотами о рождении и воспитании потомков, любовью и ревностью, женитьбой детей, старостью и смертью… Немолодые уже, бездетные супруги отправляются в долгое странствие и приходят в страну, где Господь, которому они верят свято, обещает им многочисленное потомство. Однако проходит еще десять лет, но детей у них как не было, так и нет. Забота о наследнике вынуждает супругу отдать мужу в наложницы свою служанку, которая в скором времени благополучно зачала, но стала дерзкой и заносчивой. Следует конфликт двух женщин, в результате которого служанка убегает из дома своего господина, однако вскоре возвращается и рожает сына. Проходит еще без малого пятнадцать лет. Супруги по-прежнему бездетны и, судя по всему, отчаялись приобрести обещанное свыше потомство. Но Господь повторяет свое обещание, причем уверяет почтенного старца, что именно его престарелая жена, у которой прекратилось «обычное женское», родит ему сына. У нее это очередное обещание вызывает разве что нервный смех. Однако вопреки всякой логике в положенный срок ребенок действительно появляется на свет. На восьмой день он проходит обряд брит-милы. На одном из семейных праздников случается новый конфликт жены и наложницы, после чего глава семейства изгоняет наложницу из дома вместе со своим старшим сыном. С тех пор они живут отдельно, но, судя по всему, первенец не теряет связи с отцом. Вероятно, незадолго до смерти жены глава семьи получает известия из далекой «исторической родины» об обильном пополнении в семье своего брата. После смерти супруги муж приобретает усыпальницу и устраивает достойные похороны. Затем решает посватать младшего сына за внучку своего брата, для чего снаряжает в дальний путь доверенного слугу. Сватовство завершается наилучшим образом: молодые счастливо соединяются. Престарелый глава семейства женится вновь. В новом браке рождаются шесть сыновей. Наконец, и его долгая жизнь подходит к концу. Семейная сага заканчивается перечислением потомства старшего сына патриарха… А дальше начинается новый рассказ – семейная история младшего сына и его потомков.

«Комплекс традиций, лежащих в основе повествований книги Бытия, – пишет И. Тантлевский, – в конечном счете, конечном анализе представляет собой тщательно разработанное описание родственных связей, которые существовали (или считались существующими) между предками Израиля и его соседями».^[200]

Эта гипотеза кажется достаточно обоснованной. В самом деле, именно «родственные связи» представлены в тексте с особенной полнотой, тщанием и претензией на достоверность.

Видимая правдоподобность «семейной истории» нарушается разве что происшествиями, случившимися с Сарой в Египте и Гераре, когда местные цари, привороженные прелестями, мягко говоря, не очень молодой женщины, пытались сделать ее своей наложницей. Зачем же в претендующей на достоверность хронике понадобились эти «фантастические» эпизоды? Объяснения исторических писателей не приближают нас к разгадке. Чаще всего, можно услышать, что «слово „год“ имело другой смысл», и «у самых первых патриархов исчисление возраста могло идти не по годам, а по лунным месяцам», поскольку, мол, «все предки Авраама поклонялись луне». И тогда, «считая 13 лунных месяцев в году, 900 „лет“ будут соответствовать примерно 70 годам», т. е. легендарный долгожитель Метушелах (Мафусаил) со своими 969 годами прожил, стало быть, немногим более семидесяти лет. И что же? Выходит, что фараон приказал забрать в свой гарем пятилетнюю девочку… Кое-кто, впрочем, говорит о том, что «древние евреи вели счет не по годам, а по сезонам». Такое допущение и в самом деле помогает получить несколько приемлемых датировок: Саре, например, в момент «египетских событий» было всего лет 16–17.

«Казалось бы, комментаторы Торы должны были бы обеими руками ухватиться за подобную гипотезу, – пишут П. Люкимсон и М. Абрамович. – Но нет, они продолжают настаивать на том, что Саре в это время исполнилось именно 65 лет и ни годом меньше. Средняя продолжительность жизни людей той эпохи, и сами жизненные процессы в те времена были совершенно иными. Люди жили гораздо дольше, причем вплоть до глубокой старости сохраняли практически тот же облик, что и в молодости. Процесс же старения происходил мгновенно за несколько дней до смерти человека… Вот почему и в 65 лет Сарай выглядела двадцатилетней красавицей. Эти законы старения, говорят наши мудрецы, начали меняться уже после рождения Ицхака, однако и во времена Иакова 70-80-летние старцы выглядели достаточно молодо».^[201]

Как бы там ни было, приходится соглашаться с исследователями, считающими, что «цифры», обозначающие возраст патриархов, «так же как и слово „год“, могут скрывать еще не познанную семантику и символику».^[202]

Особое место в истории Авраама занимает описание грандиозной природной катастрофы, случившейся в районе Мертвого моря, вероятно, во второй половине XVIII века до н. э. по библейской хронологии, которая, как мы уже видели, в целом совпадает с нашими сегодняшними представлениями об историческом времени. Некоторые исследователи полагают даже, что сам факт появления на географической карте мира Мертвого моря в его нынешнем виде как-то связан с описанным в Бытии катаклизмом. Но почему – особое? Потому что, если это событие произошло в действительности да еще в указанное время, стало быть, у нас есть все основания полагать, что в основе библейской фабулы лежат эпизоды, отражающие объективную реальность. Семейные хлопоты – это одно: разве через четыре тысячи лет узнаешь, кто прав, а кто виноват; другое дело, геологические процессы, которые оставляют свои неизгладимые следы на сотни тысяч и даже миллионы лет.

Впрочем, согласно Пятикнижию, катастрофа эта имеет не столько геологические, сколько этические причины, как и Потоп, произошедший несколько тысячелетий назад. Об этом сказано со всей определенностью: «вопль Сдомский и Аморский, велик он, и грех их, тяжел он весьма» (Б. 18; 20).

О самой катастрофе повествуется весьма лаконично, но емко, с присущей Автору Писания повествовательной силой. «И Господь пролил на Сдом и на Амору серу и огонь от Господа, с неба. И перевернул города эти и всю окрестность, и всех жителей городов сих и растительность земли» (Б.19;24–25). Авраам, как мы знаем, в это время живет в Хевроне, в нескольких десятках километров от места катастрофы. Это не помешало ему стать свидетелем событий. Он встал рано утром и, вероятно, поднялся на одну из вершин Иудейских гор… «И посмотрел на Сдом и Амору и на всю окрестную земля, и увидел: и вот, поднялся дым с земли, как дым из печи» (Б.19;28).

Землетрясение описано с документальной точностью непосредственно наблюдателем: взрыв (пролил серу и огонь с неба), образование провала в земной коре (перевернул города с окрестностями), извержения вулканического характера (поднялся дым с земли).

О катастрофе в районе Мертвого моря известно и Иосифу Флавию, который пишет, что «земля Сдома, некогда столь плодородная и изобиловавшая городами, нынче же (т. е. около двух тысяч лет назад – Л. Г.) – сплошь выжженная пустыня. Рассказывают, что земля эта была испепелена молнией в наказание за нечестие обитателей; в самом деле, еще и сегодня здесь можно видеть следы небесного огня и очертания пяти городов…».^[203]

Из Пятикнижия можно заключить, что долина Сиддим действительно находилась на том месте, где теперь раскинулось Мертвое море – Ям Амелах, т. е. Соленое море – скорее всего, в его южной оконечности. Названы и пять городов этого региона, фактически уничтоженные «небесным огнем»: Сдом, Амора, Адм, Цвоим и Цоар. «В долине Сиддим было много смоляных ям» (Б.14;10), – сообщается в Бытии. Приводится даже эпизод Сиддимской битвы, в котором цари Сдома и Аморы бежали и упали в них. Известно также, что во время катастрофы Лот решил спастись из Сдома в Цоаре, но потом покинул его и укрылся в горах.

По мнению П. Люкимсона и М. Абрамовича, «рассказ о гибели Сдома и Аморы напрямую связан с вопросом о том, есть ли в Израиле нефть. Известно, что весь район, занимаемый ныне Мертвым морем, был чрезвычайно богат нефтью, – жители провинившихся городов освещали свои дома нефтяными факелами. Но во время катастрофы начались нефтяные пожары, и таким образом все месторождение выгорело».^[204]

Отнесемся к этому сообщению даже не как к гипотезе, а просто как к курьезной детали.

Кажется, первое подробное описание района Мертвого моря, дошедшее до нас, принадлежит Иосифу Флавию, реальному человеку, который побывал в этих местах так давно, что время успело донести до него какие-то отголоски событий еще более отдаленной от нас эпохи патриархов. Он пишет о «равнине, над которой возвышается очень длинная горная гряда, лишенная всякой растительности и идущая… на юг до Сдома и крайней оконечности Мертвого моря; она неровная по высоте и на всем своем протяжении необитаемая ввиду своего неплодородия. (Речь, судя по всему, идет о Иудейской пустыне. – Л. Г.) По ту сторону Иордана ей противостоит другая гряда… Местность между этими двумя грядами называется Большая равнина… Равнина рассекается Иорданом на две части и включает в себя Мертвое море и Тибериадское озеро (т. е. озеро Кинерет – Л. Г.), совершенно противоположные по своей природе, ибо первое из них соленое и бесплодное, второе же – пресноводное и плодородное. В летнюю пору равнина совершенно выжжена солнцем, и чрезмерная сухость воздуха делает ее климат нездоровым. За исключением Иордана она совершенно безводна…»^[205]

Правда, как пишет Иосиф Флавий, «неподалеку от Иерихона находится полноводный источник, в высшей степени пригодный для орошения… Этот источник обладает такой плодотворной силой, что от одного его прикосновения земля приносит больше, чем после длительного и обильного орошения,… питая собой многочисленные и красивые сады. Что касается орошаемых им пальм, то их разновидностей великое множество, и каждая отличается от другой по вкусу плодов и по наименованию. Наиболее сочные из них выпускают при давке большое количество меда, по вкусу немногим уступающего настоящему. Однако пчелы тоже водятся в изобилии в этой области, которая производит еще и бальзам, наиболее ценный из местных плодов, а также кипарис и мирру».^[206][207]

«Местность между Иерихоном и Иерусалимом, – продолжает Иосиф Флавий, – представляет собой каменистую пустыню, в сторону же Иордана и Мертвого моря она понижается, однако все равно пустынна и бесплодна».

Мертвое море, по описанию историка, «соленое и бесплодное озеро, с легкостью выносит на поверхность брошенные в него, даже самые тяжелые предметы, и погрузиться в него не легко, даже прилагая усилия. Так, когда к нему приблизился Веспасиан, он в целях исследования приказал бросить в глубоком месте несколько человек со связанными за спиной руками и не умеющих плавать, и все они, словно толкаемые сильным ветром, всплыли на поверхность. Примечательно также, что озеро меняет свой цвет: трижды в день поверхность приобретает иной вид, и оно переливается различными цветами, отражая солнечные лучи. Наконец, во многих местах озеро выносит на поверхность и черные комья асфальта, которые, плавая, очертаниями и размерами очень похожи на безголовых быков. Рабочие с озера подплывают к ним на лодках, зацепляют и цельными кусками волокут к себе в лодки».^[208]

Иосиф Флавий приводит и размеры этого «чуда природы»: «Длина озера 580 стадиев, оно доходит до самого Цоара, что в Аравии (т. е. в пустыне Арава – Л. Г.), ширина 150 стадиев».^[209][210]

К началу XIX века, по прошествии около 1800 лет со времен Иосифа, объективной информации о Мертвом море не стало больше. Первые научные исследования в Иорданской долине были предприняты в 1848 году американской экспедицией во главе с В. Ф. Линчем. Из Акко в Тверию сушей были доставлены две исследовательские лодки. Первый «сюрприз» поджидал Линча, когда он начал промеры на озере Кинерет. Оказалось, что его водная поверхность находится на отметке около 200 м ниже уровня Средиземного моря. Далее ученым предстояло найти исток Иордана и определить высоту, с которой река берет свое начало. Линч направился на север к горе Хермон и на ее восточном склоне обнаружил пещеру и вытекающий из нее ручей. Здесь находился храм времен Ирода в честь пастушеского бога Пана, которому местные и пришлые язычники поклонялись как покровителю истока великой реки. Километрах в пяти западнее на южном склоне горы был найден еще один источник, из которого вытекают воды Иордана. Третий находился над ним, но гораздо выше, около 450 м над уровнем моря. Итак, выяснилось, что всего за 40 км «пути до Кинерета» русло реки понижается более чем на 680 метров.

Далее экспедиция Линча направилась из Тверии к Мертвому морю, минуя цветущий оазис Иерихона.

Первое, что пришло в голову исследователям по прибытию на место – искупаться в озере. Когда члены экспедиции прыгнули в воду, то почувствовали, что их выталкивает на поверхность, как будто на них надеты спасательные жилеты. Древняя легенда, изложенная Флавием, замечательным образом подтвердилась: утонуть здесь и в самом деле довольно трудно.

«Вокруг не было видно ни крабов, ни рыбы, ни водорослей… и ни единой рыбацкой лодки, качающейся на волнах! Бесплодным было море, и бесплодна была суша вокруг: повсюду лежали пустынные и безлюдные берега. Вся прибрежная полоса и поверхность возвышающихся над ней скал были покрыты огромными отложениями затвердевшей соли и сверкали на солнце, как алмазы. Воздух был наполнен резкими едкими запахами – смесью нефти с серой. На волнах плавали маслянистые пятна битума…»^[211] Вот и та часть описания Иосифа Флавия, где речь шла о «комьях асфальта», решительно подтвердилась…

Экспедиция Линча работала здесь около трех недель и добилась впечатляющих результатов. Ученые установили, что Иордан впадает в Мертвое море на 384 м ниже уровня мирового океана. Максимальная глубина водоема около 400 м, а стало быть, его дно достигает почти 800 м ниже уровня Средиземного моря. Иными словами, если бы существовала какая-то связь с морским бассейном, между Израилем и Иорданией образовался бы обширный внутренний водоем, поглотивший не только Мертвое море, но и Иордан с Кинеретом вплоть до подножия Голан. Вода Мертвого моря содержит около 30 процентов соли, в то время как мировой океан – всего около 3,5 процентов. В этот пересоленный бульон, кроме Иордана, впадает множество небольших рек, но ни одна река из него не вытекает. Зато ежедневно с поверхности моря испаряется несколько сот кубометров влаги. В водоеме оседают все химические вещества и соединения, которые приносят сюда притоки… В общем еще 150 лет назад стало ясно, что речь идет об уникальном природном феномене, не имеющего аналогов на нашей планете.

Дальнейшие исследования показали, что Иорданская долина – лишь часть огромного разлома земной коры, который начинается далеко на севере от Эрец Исраэль, у подножия Таврских гор в Малой Азии и тянется на тысячи километров к югу, через Акабский залив и Красное море, заканчиваясь в глубине Африканского континента. Громадная впадина Сиро-Африканского разлома всегда была сейсмически и вулканически активной, о чем свидетельствуют давно застывшие потоки лавы и глубокие залегания базальта, сохранившиеся до сих пор.

На восточном берегу Мертвого моря расположен мыс Лашон, который далеко вдается в водоем, разделяя его на две существенно отличающиеся по глубине части: на севере дно резко уходит в низ, на юге, наоборот, мелко. Такое впечатление, что это два разных водоема, соединенных проливом. Среди ученых есть мнение, что южная, мелководная часть озера образовалась гораздо позже в результате оседания земной коры, случившегося после катастрофических событий значительной силы. Точное время катастрофы установить очень трудно, однако нельзя исключить, что она произошла в эпоху патриархов, возможно, при жизни Авраама. Уже в XX веке археологи заинтересовались поисками остатков Сдома, Аморы и других городов Сиддимской долины. Есть свидетельства о каких-то развалинах и даже следах древней плотины, якобы обнаруженных на дне мелководной, южной, части озера, но научного подтверждения эти данные так и нашли.

Особый интерес, в этой связи, представляет Цоар, город, в котором некоторое время укрывался Лот уже после катастрофы, а значит, он не исчез с лица земли полностью. Совершенно фантастическое предположение на основании источников Устной традиции делают в этой связи П. Люкимсон и М. Абрамович: «Из всех городов по просьбе Лота был пощажен только самый маленький из них – Цоар. Но пощажен был именно город, а не его жители: когда Лот прошел через городские ворота, он обнаружил, что все жители Цоара мертвы, зато дома и имущество находится в полной сохранности. Для человека конца XX столетия наверняка было совершенно ясно, что над городом взорвали нейтронную бомбу, и, кто знает, может быть, Габриэль (посланник Господа – Л. Г.) действительно использовал в Цоаре разрушительную силу нейтронов».^[212]

Следы трагедии, разыгравшейся несколько тысяч лет назад и, возможно, описанной в Пятикнижии, были обнаружены у юго-восточной оконечности Мертвого моря. Здесь и в самом деле найдены остатки большого поселения, которое арабы называли Сигор. Однако дальнейшие исследования показали, что этот Сигор вряд ли мог быть библейским Цоаром, скорее уж – процветающим средневековым городом. В то же время ученые получили неопровержимые свидетельства того, что эти места в эпоху патриархов, а может быть, и раньше, были густо населены.

Итак, в долине реки Иордан имеются многочисленные свидетельства земной активности, которые происходили в разные геологические периоды. Наблюдается она и сегодня, и нет никаких оснований для утверждения, что во времена патриархов ее не было. Скорее всего, Авраам наблюдал совершенно реальное землетрясение с ужасными последствиями, когда Сдом и Амора погибли, провалившись в трещину углубившегося разлома земной коры. Вероятно, Мертвое море во время этой природной катастрофы вытянулось к югу и приобрело те очертания, которые мы видим теперь. Все это лишний раз подтверждает, что даже «самые невероятные» эпизоды саги об Аврааме имеют вполне реальную основу, и их назидательный и Боговдохновенный смысл нисколько не противоречат действительным историческим фактом, в ней отраженным.

В Писании сказано, что детей Кетуры Авраам отправил «на восток, в землю Кедем» (Б.25;6). Иосиф Флавий эту информацию уточняет: «…Они заняли Троглодиту (т. е. прибрежную Абиссинию – Л. Г.) и ту часть Аравии, которая доходит до Чермного (т. е. Красного – Л. Г.) моря». Ему также известно, что сын Мидиана, внук Авраама, «Офрен (в Торе – Эфер) пошел войной на Ливию и занял ее, причем внуки его поселились в этой стране и назвали ее по его имени Африкою».^[213][214]

Иосиф Флавий ссылается на историка и философа I века до н. э. Александра Полигистора, труды которого до наших дней не сохранились, но Иосифу, без сомнения, были известны. Он приводит из них следующие слова: «Прорицатель Клеодем, он же Малх, написавший историю иудеев так, как о них повествовал их собственный законодатель Моисей, сообщает, что у Авраама родились от Кетуры благородные сыновья».^[215] Клеодем-Малх, по свидетельству Александра Полигистора, среди потомков Авраама называет три имени – вероятно, библейских Эфу и Эфера, да еще Шуриму, которого можно идентифицировать с сыном Дедана Ашшурим (Б.25;3–5). Иосиф Флавий сообщает, что «они были союзниками Геракла в его походе на Ливию и против Антея». Более того, греческий богатырь женился на дочери Эфера. Эти сведения доказывают, что античная традиция не чуралась своего «родства» с библейскими текстами, а потомки первого патриарха естественно вписывались в ее героическое наследие.

Вообще фигура Авраама вызывала огромный интерес у предшественников, современников и последователей Иосифа Флавия со всех концов Средиземноморья. Мы уже знаем, что кроме Александра Полигистора об Аврааме писали и вавилонский жрец Берос, и философ Николай Дамасский, а современник Александра Македонского историк Гекатей Абдерский даже написал о нем специальное сочинение.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ
А БЫЛ ЛИ АВРААМ?

Существовал ли Авраам в действительности?

Ну, то есть жил ли около четырех тысяч лет назад мужчина с таким именем, родословной, фактами биографии, о которых повествует Тора? Конечно, мы понимаем, что для верующего иудея или христианина такая постановка вопроса бессмысленна. Более того, реальность Авраама, человека во плоти, по большему счету несущественна. Но с исторической (или даже метафизической) точки зрения чрезвычайно важно и интересно определить отправной пункт еврейской истории – и по времени, и по месту, и, если угодно, по ситуации. Разумеется, (вновь приходится делать оговорки) никакие «пункты» или «рубежи» в объективной реальности не предусмотрены. Их придумывает и создает наше фрагментарное, пунктирное или, как сейчас модно говорить, «клиповое» мышление. Живет себе человек и в ус не дует: любит женщин, воспитывает детей, трудится, мыслит, воюет, учит, помогает ближнему… А потом, задним числом, потомки – историки, литераторы, фантазеры – приписывают ему какие-то «общественно значимые поступки и деяния», открытия, откровения. Объявляют исторической личностью. Начинают свою родословную почему-то именно от него, хотя у него, как и у всех в этом мире, были родители, деды и прадеды, а также дети, внуки, правнуки. Факты освещаются и группируются определенным образом, так как это представляется «интересным» или удобным… Так создается миф, который мы и называем историей. Хотя, на самом деле, история – это совокупность всех созданных или даже теоретически возможных мифов. Предмет ее изучения бесконечен, как бесконечен он у астрономов…

Что касается конкретно личности первого еврейского патриарха, то здесь не может не удивить одно неожиданное обстоятельство: несмотря на отсутствие неопровержимых и даже просто убедительных доказательств, исследователи, занимающиеся этой проблемой, иногда, кажется, даже вопреки своим позитивистским амбициям, часто допускают возможность того, что Авраам действительно был реальной исторической личностью. Мы, разумеется, не говорим о многочисленной армии комментаторов библейских текстов, особенно, наших выдающихся учителей, для которых несомненная реальность Авраама никак не связана с историей и, тем более, исторической наукой. Мы понимаем также, что древние мыслители, наоборот, видели в Аврааме живое воплощение народных и божественных сил, этакого полубога, наподобие Ахиллеса, несущегося с мечом в руке за ордами Кдорлаомера аж до самого Дамаска. Как о реальном историческом персонаже, о нем пишут, однако, и наши современники, в том числе Вернер Келлер. Даже заядлый марксист Зенон Косидовский готов «предположить, что библейский Авраам существовал в самом деле». Впрочем, «если же подвергнуть сомнению сам факт существования Авраам, то… мы можем считать этот библейский образ олицетворение всей истории скитаний одного из еврейских племен».^[216]

Гораздо определеннее высказывается Майкл Грант: «Не исключено, что их (патриархов – Л. Г.) имена являются наименованием семей, кланов или племен, групп племен или части племени, даже ханаанейских богов, но не конкретных личностей. И все же предания единодушны, и потому пока разумнее считать, что Авраам, Ицхак и Иаков были реальными личностями – вождями, родоначальниками или основателями племенных единиц, и что до окончательного заселения Ханаана израильтянами эти люди и их последователи уже обитали в Ханаане в течение большего или меньшего времени».^[217]

Нас же, признаемся честно, отсутствие «надежной доказательной базы» реального бытия патриархов только радует. Если бы вдруг нашлись какие-то документальные свидетельства, их, скорее всего, объявили бы сфальсифицированными, назвали бы «поздними вставками комментаторов», «выдумками воинствующих дилетантов» или какими-то другими разоблачительными прозвищами. Да и вообще, одно «неопровержимое доказательство», если оно вдруг отыскивается, способно убить десятки красивых гипотез… Жаль, не правда ли!

И все-таки хотелось бы посмотреть на события почти четырехтысячелетней давности с возможной объективностью, хотелось бы отыскать пусть и косвенные свидетельства пресловутой «отправной точки», какую-то пространственно-временную реальность, которая существовала бы вне зависимости от нашей субъективной оценки фактов, относящихся непосредственно к жизни Авраама и его окружения. Ну, например, можно было бы найти следы тех или иных процессов формирования новой этнической общности, которые указывали на присутствие в данном регионе и в данное время выдающейся исторической личности, способной оказать на них существенное влияние.

В 2003 году в одном из московских издательств вышла интереснейшая книга Александра Милитарева «Воплощенный миф» с подзаголовком «Еврейская идея в цивилизации». Автор – человек скромный, жанр своего сочинения он определяет как «эссе», подразумевая при этом не только «беглость изложения», но и целую кучу «грехов», о которых он подробно говорит во «Введении».^[218] Но дело в том, что профессор Милитарев – отнюдь не писатель-эссеист, он крупный лингвист-этимолог, и уж в том, что относится к этой области знаний, он искушен, как мало кто другой. Рассматривая некоторые хронологические аспекты происхождения библейских текстов, А. Милитарев использует глоттохронологию и этимостатистику – независимые методы подсчета времени разделения языков. Ученый задает себе, на первый взгляд, весьма странный вопрос: «к какому времени следует относить начало еврейского исторического пути», если «взять за исходную точку языковой критерий („народ – это язык“), из которого следует, что собственно еврейскую историю надо отсчитывать с виртуального момента отделения древнееврейского языка, каким мы знаем его по письменным памятникам, от генетически наиболее близких ему языков».^[219]

Дело в том, что на значительной территории Африки и Евразии некогда говорили на одном праязыке, – ученые называют его праафразийским или семито-хамитским – который разделился на диалекты приблизительно в IX тысячелетии до н. э. В результате этого разделения образовался прасемитский (или общесемитский) язык, в конце V – начале IV тысячелетия до н. э. из него возникла семья семитских языков, среди них развились протоарамейский и протоханаанейский. Так вот, два самых близких языка так называемой ханаанейской группы семитской языковой семьи – древнееврейский и финикийский – разделились примерно в XII–XIII веке до н. э.

«Таким образом, – пишет А. Милитарев, – XIII в. до н. э. можно считать началом отдельного существования иврита. Это дата post quae non, „не позже которой“ начинается еврейская история. А каково время ante quae non, „не раньше которого“, – ее наиболее ранний возможный период?»^[220]

Ответ на этот вопрос, по мнению ученого, отыскать непросто. Все зависит от соотношения «реальной истории и хронологии» с библейскими легендами, сопоставления «независимых источников» с библейской датировкой. И все же… «Если отделение Аврама от оставшихся в Харане родственников-арамеев и присвоение Иакову нового имени-этнонима „Израиль“^[221] отражает реальный процесс отделения праевреев от праарамеев (Втор. 26:5 ссылается на Иакова как на «бродячего арамея»), соответствующий разделению протоханаанейского и протоарамейского диалектов, то отсчет истории евреев следует вести с XVII–XVI вв. до н. э., на которые по глоттохронологии и этимостатистике, это разделение и приходится».^[222]

Иными словами, формирование еврейского народа как самостоятельной этно-исторической общности, завершившееся в XIII веке до н. э., началось, скорее всего, уже в XVII веке до н. э. Процесс его становления, пусть и с некоторыми оговорками, связан с жизнью и деятельностью первого патриарха и его ближайших потомков. Этот вывод, кажется, полностью отвечает духу и даже букве исторического слоя библейского повествования.

Теперь надо бы посмотреть, а где же кроются географические истоки еврейского этнического сообщества. Можно ли каким-то образом зафиксировать и обозначить территорию, откуда вышли обладатели еврейской «генетической модели», чтобы потом под влиянием различных причин распространиться по миру?

Возможно, завесу над этой непростой темой нам помогут раскрыть неожиданные результаты исследований, которые провели профессор Тель-Авивского университета Григорий Лифшиц и его американский коллега Роберт Сокол, разработавшие оригинальный метод анализа генетических связей между различными этносами.^[223] Им удалось построить «генетическую карту мира», отдаленно напоминающую географическую, только вместо стран и населенных пунктов на нее нанесены различные этнические сообщества, причем, треугольниками обозначены еврейские группы, а кружочками – нееврейские, а промежутки между ними соответствуют не территориальному, а генетическому «расстоянию».

В результате выяснились совершенно неожиданные и даже шокирующие факты. Оказалось, например, что различные арабские этнические группы внутри своей социально-религиозной общности невероятно далеки друг от друга генетически. Поразительно, но «расстояние», которое разделяет на «карте» такие разные народы как, допустим, немцев и грузин, значительно меньше по сравнению с «расстоянием» между арабами Йемена, Ливии и Марокко. Наоборот, все еврейские группы сосредоточены «в одном месте»: «немецкие», «русские», «марокканские», «болгарские» и другие евреи образуют феномен, который в популяционной генетике называется «кластер» или «пучок». Но самое невероятное заключается в том, что в самой гуще еврейских «кружков» вдруг обнаруживается «треугольник»… иракцев. Какой же из этого следует вывод? «Если говорить о популяции – прародительнице всех евреев на генетическом уровне, то это они! – комментирует профессор Лифшиц. – Современные иракцы – праевреи, от которых мы все произошли…»

Нечего и говорить, что в контексте нынешней ближневосточной политики такой вывод вряд ли кому-нибудь понравится. И судя по всему, Григорий Лифшиц отдает себе в этом отчет и потому не очень-то распространяется о своих научных занятиях. Стоит обратить внимание, что ученый никогда не употребляет таких слов, как «народ» или «нация», считая их излишне политически окрашенными, а предпочитает пользоваться нейтральным термином «популяция». При этом он подчеркивает, что в природе нет никакого «еврейского гена», как нет «гена русского» или какого-либо другого подобного. Речь может идти только об определенном наборе генов, типичных для той или иной популяции.

Ученый исследовал «генетический баланс» евреев – выходцев из России, то есть определил, сколько генов в этой популяции принадлежат «историческим евреям», жившим более двух тысяч лет назад, а сколько остается народам, среди которых евреи жили в последующие эпохи – немцам, полякам, русским. Результат такой: около 50 % «доисторических» генов, примерно 25 % досталось от немцев, около 15 % – от поляков и 10 – от русских. «Когда мы определили набор генов, характеризующий „доисторическую“ еврейскую популяцию, от которой нам достались эти 50 процентов, – подчеркивает Г. Лифшиц, – он оказался очень схожим с существующим у нынешних иракцев…» Профессор считает, что, кроме исторической родины, у евреев есть еще «родина генетическая», каким бы ненаучным не показался этот «термин». Это Ирак, расположенный на территории Древней Месопотамии, где, согласно библейским источникам, находятся корни древнего рода Авраама.

Раз уж мы заговорили о генетике, стоило бы, наверно, задуматься и о возможных генетических особенностях, коренящихся в роду Авраама. Если они есть, разумеется. У нас есть хорошие шансы найти какую-нибудь зацепку в Пятикнижии и других книгах ТАНАХа, поскольку вряд ли в мире отыщется еще какой-нибудь «памятник», где родовые связи были бы описаны с такой полнотой и выразительностью, являясь, по мнению некоторых исследователей, едва ли не главной целью и смыслом повествования. Нам повезло: недавно в журнале «Звезда» была опубликована работа известного петербургского генетика, доктора биологических наук, академика РАЕН Михаила Голубовского «Библия и ген», специально посвященная этой теме. Выше мы уже упоминали о ней.

В 70-е годы, когда ученый работал новосибирском Академгородке, ему пришлось анализировать родословную большой еврейской семьи, в которой передавались две, на первый взгляд, противоположные аномалии – частичное или полное бесплодие и склонность к рождению близнецов. Речь, вероятно, шла неком гене-регуляторе, изменения в котором вызывали сбой в репродуктивной системе. Ученый сравнивает эту аномалию с неисправностью в смесителе, которая приводит к неустойчивости в подаче воды: из крана течет то горячая, то холодная вода. Такого рода аномалии могут быть вызваны различными мутационными изменениями, характер которых, собственно и требовалось установить. Чтобы сделать выбор между разными генетическими моделями, проще говоря, между разными сценариями недуга М. Голубовский стал искать в литературе аналогичные родословные, где бы по наследству передавались бесплодие и склонность к рождению близнецов. И он нашел то, что искал… Где бы вы думали? В Книге Бытия, в генеалогическом древе Авраама. Ученый рассматривает уже известные нам факты биографии Авраама и Сары и отмечает «типичные характерные для древних племен родственные браки и полигамию».^[224]

«После долгих лет бесплодия, – пишет далее М. Голубовский, – Сара родила Ицхака. Жена Ицхака Ривка тоже страдала от бездетности. Супруги прожили вместе 20 лет, но детей у них не было… После долгого бесплодия Ривка родила близнецов Эсава и Иакова. Близнецы бывают двух типов: однояйцевые и двуяйцевые. Первые имеют одинаковые наборы генов, и потому они очень похожи друг на друга. А вторые столь же различны, как родные братья или сестры. Библия не оставляет сомнений, что Эсав и Иаков – это двуяйцевые близнецы, ибо они резко отличались по фенотипу».

Далее в родословной Авраама свидетельства проявления гена бесплодия обнаруживаются у Рахели, одной из двух жен Иакова. Ей ничего не оставалось, как подобно Саре, привести мужу наложницу. «Длившееся 12 лет бесплодие удалось все же преодолеть, – продолжает ученый. – Рахель прибегла к испытанному средству народной медицины – „мандрагоровым яблокам“. Растения вида Mandragora officinarum, распространенные в Средиземноморье, издревле использовались в самых разных целительных снадобьях. Вера в лечебные свойства мандрагоры усиливалась сходством ее корней с фигурой человека. Хотя в мандрагоре найдены биологически активные алкалоиды, прямых данных об их эффективности в случае бесплодия пока нет. После рождения первенца Иосифа различие в плодовитости двух сестер (Рахели и Леи – другой жены Иакова – Л. Г.) сохранялось, и Рахель умерла при рождении второго сына, Бениамина».

М. Голубовский легко обнаружил, что «действие гена, вызывающего аномалии в системе воспроизведения, распространялось в роду Тераха – Авраама и на мужчин». В качестве характерного примера он приводит ситуацию в семье четвертого сына Иакова и Леи Иуды. Брак старшего сына Иуды Эра с Тамар оказался бесплодным. После ранней смерти Эра Тамар отдают в жены следующему сыну Иуды Онану, который, «когда входил к жене брата своего, ронял (семя) на землю, чтобы не дать потомства брату своему» (Б. 38; 9). За этот грех (зло, как сказано в Писании) Господь умертвил его. «Такова мифологическая канва, – поясняет ученый. – Но можно думать, что причина бесплодия Онана вовсе не в его сознательном грехе. Онан, видимо, как и его старший брат Эр, оказался носителем доминантного гена с неполным проявлением, который затрагивает функцию воспроизведения…».

Теперь Тамар предстояло стать женой третьего брата Шела, но поскольку тот был еще мал, Иуда отправил вдову в дом ее отца. Судя по всему, он решил не спешить с браком. Прошло много дней, сказано в Писании, и Иуда овдовел. Тогда Тамар, чтобы не остаться бесплодной, решилась на смелый поступок, используя всю свою хитрость и расчет. Притворившись блудницей, она заманила Иуду к себе. После этого у нее родились близнецы Перец и Зерах.

«Может возникнуть сомнение, – продолжает ученый, – что всего однократная связь Тамар с тестем Иудой привела к беременности. Но отчаянная Тамар в своем сценарии не только точно рассчитала путь движения Иуды, способы заманить его в свой шатер и сохранить вещественные доказательства интимной связи… У Тамар для осуществления замысла был один день или одна ночь, после чего она скрылась. И видимо, в сценарии своей одноактной пьесы она точно выбрала не только место, но время, оптимальное для успешного зачатия. В Библии и Талмуде есть свидетельства, что израильтяне имели ясное эмпирическое знание об особенностях протекания менструального цикла и об оптимальном периоде оплодотворения».

Но это к слову… Пора вернуться к генетике…

«В семейном треугольнике Эр, Онан – Тамар – Иуда, как и в случае рождения близнецов у Ривки, можно усмотреть опять-таки пример действия гена, который вызывает либо бесплодие, либо повышает шансы рождения близнецов. Судя по характеру наследственной передачи, такой ген должен быть доминантен и, как говорят генетики, иметь неполное проявление и выражение. Это значит, что вовсе не у всякого носителя данного гена проявится наследственная аномалия в системе воспроизведения. Но все же в ряду поколений действие гена время от времени должно проявляться, если прослежено достаточно большое число потомков».^[225]

Такую возможность ученому предоставили Книги Хроник («Диврей аямим»), содержащие, казалось бы, нудные, многостраничные перечисления ветвей родословных древ Древнего Израиля. М. Голубовский отыскал там имена рода Иуды и его сына Переца и обнаружил периодические указания на бесплодие, затрагивающее «мужскую половину» потомства, поскольку его женская половина упоминается в списках лишь эпизодически. В некоторых случаях можно предположить и проявления близнецовости, впрочем, не столь очевидно обозначенные в родовых перечнях. Как все это выглядит «на деле»? Обратимся к примеру М. Голубовского…

Одного из правнуков Переца звали Онам… «И сыновья Онама были: Шамай и Иада, и сыновья Шамая – Надав и Авишур. […] И сыновья Надава: Селед и Апаим; и умер Селед бездетным. […] И сыновья Иады, брата Шамая: Иетер и Ионатан. И умер Иетер бездетным» (Хр.1, 2:28–32).

«Итак, круг замкнулся, – подводит итоги своих размышлений академик Голубовский. – Как генетик, я твердо убежден в том, что невозможно придумать родословную с наследственной передачей такой характерной и сложной аномалии воспроизведения. То, что в современной еврейской семье, которую я анализировал, встретилось наследование подобной мутации (но, видимо, не идентичной), подтверждает, что в основе библейского текста о семье Авраама – не вымысел, а реальность. То есть библейские персонажи от Тераха, Авраама и до Иосифа – реальные лица».

Добавить к этому по существу нам больше нечего.

ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ
ИНТЕРПРЕТАЦИЯ ВЕРОЯТНОСТИ

Беседа художника и литератора Славы Полищука (США) с Леонидом Гомбергом

Газета «Вечерний Нью-Йорк» (№ 1326, 27 февраля – 4 марта 2004 г.)

Леня, для читателей, знакомых с твоими статьями, появлявшимися в нью-йоркской прессе, книга «От Эдена до Вавилона» неожиданна. Расскажи, пожалуйста, как началась работа над ней.

В конце 90-х я работал в одной из московских газет. По какому-то случаю – уже не помню, по какому именно – я написал две-три статьи о библейской истории. Мне это понравилось, редактор меня поддержал… Ну и пошло-поехало… Что называется, вник в тему. Огромное впечатление произвела на меня фигура библейского Каина. Я вдруг подумал, что именно в нем в огромной степени заключена основа еврейского менталитета. И понял, что представление об этой титанической фигуре в общественном сознании абсолютно искажено разной околонаучной и окололитературной болтовней. Мне захотелось высказать по этому поводу свое мнение… Все это вышло случайно. Но была у меня и реальная побудительная причина, которая сегодня мне представляется закономерной. До сорока лет я злоупотреблял портвейном, носил серьгу в ухе и работал диск-жокеем в молодежном клубе, хоть и имел приличное филологическое образование… Не хочется пенять на время, но из песни слова не выкинешь. Не подумай, что сегодня я стал ортодоксом, однако к своим корням отношусь серьезно. Просто мне пришлось постигать в зрелом возрасте многое из того, что, казалось бы, должно быть дано от природы. И я не один такой. Вот и захотелось поделиться с «товарищами по несчастью» тем, что мне удалось узнать, понять, пережить.

Что же такое «мофологическяя история»? Чего там больше – мифа или истории?

Соотношение в тексте истории и мифа – огромная проблема. И, следовательно, вопрос «как это могло бы быть?» куда более корректен, чем «как это было?»…

Что мы привыкли видеть в исторической литературе? Бесконечное количество версий, при отсутствии какой бы то ни было осязаемой реальности. Так что история – это и есть миф, точнее, несчетное количество мифов. И только все они вместе (если, конечно, кому-то удалось бы их всех собрать да еще обработать с помощью какой-нибудь фантастической компьютерной программы; да что за люди будут эту программу создавать…) и есть научная истина. Но она, как мы понимаем, не достижима, во всяком случае, в обозримом будущем.

Можно ли комментировать события, описанные в Торе, с позиции "как это могло бы быть' , если мы признаем Богоданность этой Книги. Нет ли здесь противоречия?

По-моему, нет. А понимаем ли мы, что вообще нам дали? И с какой целью? Генрих Гейне, например, видел в Библии «стиль записной книжки, в которую Абсолютный Дух как будто без всякой индивидуальной человеческой помощи заносил события каждого дня примерно с такой же деловитой точностью, с какой мы составляем список белья, когда сдаем его в стирку». Не могу сказать, что я в восторге от этой идеи, она мне кажется никчемной. Но, по крайней мере, она самостоятельна. Куда интереснее мысль о том, что Пятикнижие – это в конечном (и главном) итоге скрупулезное описание родовых связей внутри израильского племени, а также между ним и его соседями. Для чего народы строили «Вавилонскую башню»? Чтобы не рассеяться. И рассеялись. Может, это новая попытка – не рассеяться. И мы еще не знаем конечного результата. В любом случае, нам надо хотя бы понять, с чем мы имеем дело. А как понять, если не примерить к себе? Мы слепы. Приходится идти на ощупь. В Б-годанной Торе есть конкретные человеческие понятия, и у нас нет другого выхода, кроме как применить их к нашей жизни.

Не рассеяться – это очень точно. С годами я стал остро ощущать боязнь 'рассеяния' . И дело не только в принадлежности к тому или другому народу. Не принимать предлагаемых форм поведения, не соглашаться с навязываемыми оценками и клише… Человек привыкает и приспосабливается ко всему. Это его иногда спасает, дает возможность выжить. Но часто плата – потеря сущности, что, на мой взгляд, и есть рассеяние.

Реконструируя факты, значение которых невозможно переоценить для становления и развития не только народа Израиля, но и всего человечества, не возникает ли опасность мифологизировать историю, высветив произошедшее тем или иным образом?

История и так мифологизирована. Миф изначален, он создан до нас и, кстати, для нас. Уйти от мифа просто не возможно. История всегда паразитирует на мифе, прикидываясь самоценной и самодостаточной. Но не нужно ей верить! Возьми «в темную» любой так называемый неопровержимый исторический факт, проверь его «на вшивость», и ты убедишься, что он кишмя кишит всякой нечестью, желающей выдать его за научную истину. Поэтому не стоит забывать, что при реконструкции событий моя интерпретация имеет такое же право на существование, как и интерпретация всякого культурного человека, взявшегося за эту неблагодарную работу. Важно лишь честно предупредить читателя, что речь идет о версии, а не об истине в последней инстанции. Да, это правда, меня в данном случае интересовали только некоторые определенные события. Есть и другие, не менее интересные, но я выбрал эти.

И вообще, если история где-то особенно мифологизирована, так это в Израиле. Это заметно даже во время простой прогулки по Иерусалиму. Достаточно просто постоять несколько минут у могилы царя Давида, а потом подняться по лестнице и войти в трапезную, где рабби Иехошуа из Назарета праздновал Песах вместе со своими учениками. Недаром Бен-Гурион считал, что политик, который не принимает в расчет чудо, просто далек от ближневосточной реальности.

В самом деле, рассматривая те или иные события, мы часто видим лишь то, что хотим видеть. Не умаляет ли твой подход к деятельности и личности Авраама привычный образ старца-отшельника, в одиночестве достигшего совершенно нового понимания окружающего его мира? Не 'заземлен' ли образ?

Образ старца-отшельника – это, конечно же, плод нашего воображения. Причем такой плод, который произрастает на дереве, совершенно оторванном от питательной почвы конкретных событий истории первой трети II тысячелетия до новой эры. Согласно еврейской традиции события из жизни Авраама были зафиксированы в Торе почти пятьсот лет спустя после того, как они произошли в действительности. Стало быть около пяти веков они бытовали в форме устных историй, сказаний, притч, анекдотов. Так и видишь сидящих около очага мужчин, рассказывающих друг другу байки про красавицу Сару, счастливо избежавшую участи наложницы в царском гареме, и про простака-фараона, в очередной раз оказавшегося в дураках. Образ старца-отшельника никогда не завоевал бы мир, как завоевал его реальный человек Авраам – умница, хитрован, любовник, политик, воин, мыслитель. Никакого другого Авраама в реальности просто не могло быть. Старец-отшельник – это фигура из христианских поучений времен средневековья.

Я бы хотел обратить внимание на особую тяжесть отношений, принятых на себя Авраамом… Уместно ли рассуждать о 'добре' и 'зле' , 'справедливости' и 'милосердии' по отношению к деяниям Всевышнего? Кровь проливается в Пятикнижии часто…

Не думаю, чтобы патриарх хоть как-то «взвешивал» цену своих откровений. Нам это и в самом деле трудно понять. Сегодня, по прошествии нескольких тысячелетий, когда огромное большинство людей утратило возможность отождествления себя с Б-жественным промыслом даже на уровне подсознания, невозможно говорить о качестве осознанного взаимодействия с Богом. Слова, которыми мы сегодня пользуемся, наполненные актуальным содержанием – добро, зло, справедливость, жестокость, сострадание, ненависть – плохо применимы к той эпохе. Я все больше убеждаюсь, что человеческая жизнь вовсе не соответствует эмоционально окрашенным определениям, взятым из бестолковых романов. Жизнь – это обязательное условие бытия, одна из многочисленных его форм, вот и все. Мы же воспринимаем ее в соответствии с неким трафаретом, раз и навсегда определенном для нас «властителями дум», часто в трагических тонах, но это, как говорится, наши трудности. А кто сказал, что должно быть иначе? Кто сказал, что все обязательно должны быть счастливы? Христиане? Карл Маркс? Дорогой Никита Сергеевич? У меня такое ощущение, что применительно к эпохе после прихода Машиаха речь идет вовсе не о жизни в привычном для нас понимании, а о каких-то других формах бытия, пока не очень-то представимых…

Примечания

1

Цит. по кн. «Всемирная история» в 24 томах, Минск, Литература, 1996, т.1, стр. 425.

(обратно)

2

Там же, стр. 426.

(обратно)

3

Здесь и далее в тексте цитируется Б. И. Берман, Библейские смыслы, книга первая, М.; Лайда, 1997. «Библейские смыслы» Бориса Бермана (1957–1992), книга безвременно ушедшего молодого ученого, преподавателя Университета Бар-Илан (Израиль), составлена по расшифровке магнитофонных записей и бесед И. Б. Берманом. Она охватывает смысловые аспекты Пятикнижия от Сотворения мира до начала пути Авраама.

(обратно)

4

Еще недавно считалась общим местом, что «неандерталец – ископаемый предок современного человека». Сегодня этот прежде «бесспорный» тезис у ученых вызывает серьезные сомнения. Установлено, что это была «тупиковая ветвь эволюции», вымершая около 20–30 тысяч лет назад. Мы не наследники неандертальцев, у нас нет ни капли их крови. Предок современного человека (homo sapiens), так называемый кроманьонец, появился, вероятно, одновременно с неандертальцем, а то и раньше, скорее всего, в Африке около 100 тысяч (по некоторым данным, около 200 тысяч) лет назад. На территории Евразии оба эти вида долгие тысячелетия жили параллельно. Не исключено, что встреча их произошла в Восточном Средиземноморье, древнейшем естественном мосту между Африкой и Евразией. Во всяком случае, это самое южное место, где ученые находят останки неандертальца. Не исключено, что «палестинский неандерталец» – это лишь какая-то расовая модификация неандертальца; ее непосредственная принадлежность к предкам современного человека не кажется очевидной. В то же время версия (почти уже доказанная) о параллельном существовании неандертальца и, условно говоря, кроманьонца удивительным образом коррелирует с двумя разными историями формирования человека, рассказанными в начале Книги Берешит.

(обратно)

5

Агада. Сказания, притчи, изречения Талмуда и Мидрашей; пер. С. Фруга; Ростов-на-Дону, «Феникс», 2000, стр. 28.

(обратно)

6

Там же, стр. 29.

(обратно)

7

Там же.

(обратно)

8

Георгий Вернадский. История России. Древняя Русь. Тверь-ЛЕАН, М. – Аграф, 1996, стр. 337.

(обратно)

9

Здесь и далее цитируется Б. Мойшезон «Загадки древних цивилизаций»; «Ной», армяно-еврейский вестник, М., 1996

Борис Мойшезон – математик, доктор физико-математических наук, в 1972 году репатриировался в Израиль, работал профессором Телль-Авивского университета. С 1978-го профессор Колумбийского университета (США). Очерк Б. Мойшезона состоит из трех эссе, посвященных некоторым фундаментальным аспектам дописьменной истории человечества; он полон блестящих догадок и гипотез, не всегда, впрочем, соответствующих общепринятым научным взглядам.

(обратно)

10

Яков Кумок, «Величие из праха и пепла» в кн. «Книга Иова», М., Когелет, 1999, стр. 360.

(обратно)

11

Агада, стр. 32–33.

(обратно)

12

Цит. по «От Адама до Авраама», С-Пб, ПЕУ,1998, стр. 17.

(обратно)

13

Там же, стр. 25.

(обратно)

14

Агада, стр. 34.

(обратно)

15

«От Адама до Авраама», стр. 25.

(обратно)

16

Вернер Келлер, Библия как история, М., КРОН-ПРЕСС, 1998, стр. 173.

(обратно)

17

См., например, П. Люкимсон, М. Абрамович, Жизнь Авраама Иври, [Израиль], Terra incognita, 1996, стр. 38.

(обратно)

18

Эдуард Шюре, «Великие посвященные» (очерки эзотеризма религий), репринтное воспроизведение изд. 1914 г., С-Пб, «Книга-Принтон», стр. 20, 133.

(обратно)

19

Цит. по Г. Н. Матюшин, Археологический словарь. М., Просвещение, АО «Учеб. лит.», 1996, стр.191.

(обратно)

20

См. В. Келлер, «Библия как история».

(обратно)

21

Цит. по «От Адама до Авраама», стр. 21.

(обратно)

22

Агада, стр. 36.

(обратно)

23

Там же, стр. 37.

(обратно)

24

Б. Берман, Библейские смыслы, стр. 134–135.

(обратно)

25

Мартин Бубер, Два образа веры, М., «Республика», 1995, стр. 137.

(обратно)

26

Там же, стр. 139.

(обратно)

27

Литература Агады, Иерусалим – М., Даат/Знание, 1999, стр. 143.

(обратно)

28

См. Э. Шюре, «Великие посвященные».

(обратно)

29

Агада, стр. 39.

(обратно)

30

Здесь и далее цитируется П. Люкимсон, М. Абрамович, Жизнь Авраама Иври.

Очерк израильских авторов посвящен судьбе первого патриарха и рассказывает о его жизни от рождения до смерти на основании источников Устной традиции «Сефер а-дорот» («Книги поколений») и «Сефер седер а-дорот» («Книги чреды поколений»). Издан в серии «Открытие Израиля» маленьким тиражом.

(обратно)

31

Агада, стр. 39.

(обратно)

32

Там же, стр. 40.

(обратно)

33

В. Келлер, Библия как история, стр.18.

(обратно)

34

Б. И. Берман, «Библейские смыслы», книга первая. М., 1997, стр. 158.

(обратно)

35

Там же.

(обратно)

36

Там же.

(обратно)

37

Строго говоря, «Книга Юбилеев» относится не к апокрифам, – текстам, не вошедшим в еврейский канон, но часто канонизированным римско-католической или православной церквями, – а к так называемым псевдоэпиграфам, не канонизированным ни одной из христианских церквей, разве что их восточными модификациями, например, эфиопской.

(обратно)

38

Ветхозаветные апокрифы. С. – П., Амфора, 2001, стр. 157.

(обратно)

39

Эта датировка отличается от принятой в Устной традиции, вычисленной на основании данных Пятикнижия.

(обратно)

40

Иосиф Флавий, Иудейские древности, в 2-х томах. Минск, «Беларусь», 1994, т.1, стр.31.

(обратно)

41

Там же.

(обратно)

42

П. Люкимсон, М. Абрамович, «Жизнь Авраама Иври» и др., «Открытие Израиля», Terra incognita, 1996, стр. 9.

(обратно)

43

Там же.

(обратно)

44

Агада. Сказания, притчи, изречения Талмуда и Мидрашей. Перевод С. Г. Фруга. Ростов-на-Дону, «Феникс», 2000, стр. 23.

(обратно)

45

«Жизнь Авраама Иври», стр.10.

(обратно)

46

Там же, стр.11.

(обратно)

47

Там же.

(обратно)

48

Там же.

(обратно)

49

Агада, стр. 24.

(обратно)

50

Там же.

(обратно)

51

Ветхозаветные апокрифы, стр.157.

(обратно)

52

Там же, стр.158.

(обратно)

53

Там же.

(обратно)

54

Всемирная история в 24 томах. Минск, «Литература», 1996, т.2, стр. 92.

(обратно)

55

«Жизнь Авраама Иври», стр.13.

(обратно)

56

Там же.

(обратно)

57

Вернер Келлер, «Библия как история», М., КРОН-ПРЕСС, 1998, стр. 29.

(обратно)

58

Всемирная история, т.2, стр. 97.

(обратно)

59

Цит. по В. Келлер «Библия как история», стр. 30.

(обратно)

60

Там же.

(обратно)

61

«Жизнь Авраама Иври», стр. 13–14.

(обратно)

62

Там же, стр. 19.

(обратно)

63

Там же.

(обратно)

64

Агада, стр. 44–45.

(обратно)

65

Там же, стр. 45.

(обратно)

66

Там же.

(обратно)

67

Там же.

(обратно)

68

Там же.

(обратно)

69

Там же, стр. 46.

(обратно)

70

«Жизнь Авраама Иври», стр. 20.

(обратно)

71

Ветхозаветные апокрифы, стр. 159.

(обратно)

72

«Жизнь Авраама Иври», стр. 22.

(обратно)

73

Там же, стр. 22–23.

(обратно)

74

Б. Берман, «Библейские смыслы», стр. 158.

(обратно)

75

Комментарий к Пятикнижию рабену Шломо Ицхаки (Раши), пер. Ф. Гурфинкель, Гешер а-Тшува, 1982; 2. XI.28.

(обратно)

76

Агада, стр. 46–47.

(обратно)

77

«Жизнь Авраама Иври», стр. 23.

(обратно)

78

Там же, стр. 25.

(обратно)

79

Б. Берман, «Библейские смыслы», стр. 158.

(обратно)

80

Там же.

(обратно)

81

Ветхозаветные апокрифы, стр. 160.

(обратно)

82

И. Флавий, Иудейские древности, т.1, стр.32.

(обратно)

83

Там же.

(обратно)

84

Цит. по Всемирная история, т.1, стр.374.

(обратно)

85

То есть и те, и другие выглядели как люди, говорившие на одном из семитских языков.

(обратно)

86

Б. А. Тураев, История Древнего Востока. Минск, Харвест, 2002, стр.90.

(обратно)

87

Б. Мойшезон, «Загадки древних цивилизаций» в «Ной» № 19, армяно-еврейском вестнике, М., 1996, стр.85.

(обратно)

88

Б. А. Тураев, История Древнего Востока, стр.90.

(обратно)

89

Б. Мойшезон, «Загадки древних цивилизаций», стр.87.

(обратно)

90

Зенон Косидовский, Библейские сказания, М., ИПЛ, 1968, стр. 44.

(обратно)

91

Там же, стр.88.

(обратно)

92

Б. Берман, «Библейские смыслы», стр. 159.

(обратно)

93

Там же.

(обратно)

94

Там же, стр.160.

(обратно)

95

Раши, Комментарий, 3. XII.2.

(обратно)

96

Б. Берман, «Библейские смыслы», стр.160.

(обратно)

97

Агада, стр.48.

(обратно)

98

«Жизнь Авраама Иври», стр.28.

(обратно)

99

Раши, Комментарий, 2. XI.32.

(обратно)

100

Ветхозаветные апокрифы, стр.161.

(обратно)

101

В. Келлер, «Библия как история», стр.66.

(обратно)

102

Майкл Грант, История древнего Израиля, пер. с англ. С. Гинзбурга. М., ТЕРРА-Книжный клуб, 1998, стр. 17.

(обратно)

103

Г. Н. Матюшин, Археологический словарь, М., Просвещение: АО «Учебная литература», 1996, стр. 291–292.

(обратно)

104

М. Грант, История древнего Израиля, стр. 17.

(обратно)

105

И. Флавий, Иудейские древности, т.1, стр.33.

(обратно)

106

Очерк истории еврейского народа, в 2-х томах, под редакцией проф. Ш. Этттингера. Библиотека-Алия, 1979, т.1, стр.24.

(обратно)

107

Б. Мойшезон, «Загадки древних цивилизаций», стр. 56.

(обратно)

108

И. Р. Тантлевский, Введение в Пятикнижие, М., РГГУ, 2000, стр.136–139.

(обратно)

109

Б. Мойшезон, «Загадки древних цивилизаций», стр.56.

(обратно)

110

Там же.

(обратно)

111

Там же, стр. 58.

(обратно)

112

Амихай Мазар, Археология Библейской земли, в 2-х кн., Иерусалим, «Библиотека-Алия», 1996, кн.1, стр.15.

(обратно)

113

Искусство Древнего Востока, в сер. Малая история искусств, М., Искусство, 1976, стр. 110.

(обратно)

114

Б. А. Тураев, История Древнего Востока, стр. 112.

(обратно)

115

Доалфавитное и даже доиероглифическое письмо с помощью рисунков.

(обратно)

116

А. Мазар, Археология Библейской земли, кн.1, стр.133.

(обратно)

117

Там же, стр. 136.

(обратно)

118

В. Келлер, «Библия как История», стр.81.

(обратно)

119

А. Мазар, Археология Библейской земли, кн.1, стр.76.

(обратно)

120

Религиозно-этническая группа, сложившаяся, вероятно, в начале эпохи II Храма в результате смешения остатков местного населения после депортации евреев ассирийскими завоевателями и переселенцев с севера. Сами самаритяне относили себя к потомкам колена Иосифа, хранящих верность подлинному наследию народа Израиля.

(обратно)

121

Б. Берман, «Библейские смыслы», стр.161.

(обратно)

122

Там же, стр.162.

(обратно)

123

Там же.

(обратно)

124

А. Мазар, Археология Библейской земли, кн.1, стр. 139.

(обратно)

125

Раши, Комментарий, 3. XII.6.

(обратно)

126

Б. Берман, «Библейские смыслы», стр.162.

(обратно)

127

Ветхозаветные апокрифы, стр. 162.

(обратно)

128

История еврейского народа в контексте мировой истории, Библиотека лектора, АНУЕК, выпуск 12(22), М., 2000, стр.5.

(обратно)

129

М. Грант, История древнего Израиля, стр. 18.

(обратно)

130

Всемирная история, т.2, стр.115.

(обратно)

131

И. Р. Тантлевский, Введение в Пятикнижие, стр.133.

(обратно)

132

Б. А. Тураев, История Древнего Востока, стр. 236.

(обратно)

133

Ветхозаветные апокрифы, стр.162.

(обратно)

134

Другую точку зрения на хронологию городов Ханаана высказывает Иосиф Флавий. Он пишет: «По рассказам местных жителей, Хеврон – не только самый древний город в стране, но превосходит своей древностью даже Мемфис, что в Египте, ведь ему насчитывается 2300 лет. Рассказывают, что здесь поселился прародитель евреев Авраам, после того как покинул Месопотамию…»[Иосиф Флавий, Иудейская война, пер. с древнегреческого под ред. А. Ковельмана, «Гешарим/Мосты культуры», М. – Иерусалим, 1999, стр.275] Как мы уже отмечали, значительный хронологический сдвиг характерен для историографии Иосифа.

(обратно)

135

А. Мазар, Археология Библейской земли, кн.1, стр.62, таблица 2.

(обратно)

136

Там же, стр.59.

(обратно)

137

Б. А. Тураев, История Древнего Востока, стр. 51.

(обратно)

138

Там же, стр.211.

(обратно)

139

Там же, стр.213.

(обратно)

140

Там же, стр.214.

(обратно)

141

Там же, стр.224.

(обратно)

142

Там же, стр.250.

(обратно)

143

В. Келлер, «Библия как история», стр.76.

(обратно)

144

Б. А. Тураев, История Древнего Востока, стр.254.

(обратно)

145

Там же.

(обратно)

146

В. Келлер, «Библия как история», стр.77.

(обратно)

147

Там же, стр.83–84.

(обратно)

148

Любопытно сравнить эти сведения с описанием становища Аврама и его спутников реконструированным из источников (впрочем, весьма вольно) в книге Зенона Косидовского «Библейские сказания»… «Зрилище и в самом деле было занятное. У черных шатров хлопотали мужчины и женщины, бегали ребятишки. Их одежда была совершенно непохожей на белые бурнусы бедуинов – жителей близлежащей пустыни. Мужчины носили на бедрах красные с голубым полосатые юбки. В холодные дни они надевали на голое тело рубашки с короткими рукавами и набрасывали на плечи пестрые плащи, которые ночью заменяли им одеяла. Излюбленным цветом женщин был зеленый – именно он преобладал в их одежде. Под длинными плащами женщины носили яркие туники. Голову они закутывали, наподобие чалмы, очень длинной яркой шалью, концы которой спускались на спину до самого края плаща. Они были кокетливыми и не пренебрегали украшениями. Чернили волосы антимонием, подкрашивали веки малахитом и растертой в порошок бирюзой, а губы и щеки мазали красной охрой. На руках и на ногах у них блестели серебряные браслеты, а на шее – ожерелья из разноцветного бисера. Когда наступали сумерки, пришельцы из далекого Харана усаживались у костра и под аккомпанемент маленьких лир пели грустные, странно-трогательные песни».

(обратно)

149

Б. А. Тураев, История Древнего Востока, стр.318.

(обратно)

150

Цит. по Б. А. Тураев, История Древнего Востока, стр.260.

(обратно)

151

В. Келлер, Библия как история, стр. 103.

(обратно)

152

Там же.

(обратно)

153

Б. А. Тураев, История Древнего Востока, стр.261.

(обратно)

154

Возможно, значение «цари-пастухи» вовсе не так нелепо, как полагает Б. Тураев. В древних египетских текстах, имеющих отношение к событиям в Палестине и Сирии, нередко упоминаются некие «шосу»; этот термин, как и «апиру», имеет, скорее всего, не столько этнический, сколько социальный смысл. Речь идет о кланах кочевников, живущих в шатрах и занимающихся скотоводством, «пастушеством». Не исключено, что в основе понятия «гиксосы» лежит словосочетание «хека шосу» – «вожди кочевых кланов», «номады».

(обратно)

155

Там же.

(обратно)

156

Всемирная история, т.2, стр.84.

(обратно)

157

Скарабеи, скарабеодиды – печати своеобразной формы, похожие на жуков, часто с начертанными на них именами фараонов; ученые придают им особое значение при датировке археологических слоев.

(обратно)

158

В. Келлер, Библия как история, стр.103.

(обратно)

159

И. Р. Тантлевский, «Введение в Пятикнижие», стр.151.

(обратно)

160

В. Келлер, Библия как история, стр.85.

(обратно)

161

Правда, между фрагментами, сообщающими о двухлетнем пребывании патриарха в Хевроне и его переходе в Египет, часть текста утрачена.

(обратно)

162

И. Флавий, Иудейские древности, стр.33.

(обратно)

163

Намек на некое мистическое посвящение патриарха в Египте можно отыскать и в книге Эдуарда Шюре «Великие Посвященные».

(обратно)

164

В. Келлер, Библия как история, стр. 86.

(обратно)

165

Там же, стр. 85.

(обратно)

166

Агада, стр. 48–49.

(обратно)

167

И. Флавий, Иудейские древности, стр.34.

(обратно)

168

С совершенно иной версией пребывания Аврама в Египте мы сталкиваемся в Книге Юбилеев. Там сказано, что Аврам «жил в Египте пять лет, прежде чем у него была похищена жена».

(обратно)

169

См. «Жизнь Авраама Иври», стр. 32–34.

(обратно)

170

И. Флавий, Иудейская война, V, 9, 4.

(обратно)

171

Ксоис (Хсау) – важный город в дельте Нила.

(обратно)

172

Всемирная история, т.2, стр.83.

(обратно)

173

На иврите Ям Амелех, т. е. Соленое море.

(обратно)

174

Вероятно, смола или асфальт. Отсюда еще одно название Мертвого моря – Асфальтовое.

(обратно)

175

Б. Берман, «Библейские смыслы», стр.171.

(обратно)

176

Там же, стр.170.

(обратно)

177

Комментарии в кн. И. Флавий, Иудейский древности, стр.515.

(обратно)

178

И. Флавий, Иудейские древности, стр. 34–35.

(обратно)

179

И. Флавий, Иудейская война, стр.324.

(обратно)

180

Б. Берман, «Библейские смыслы», стр.171–172.

(обратно)

181

Раши утверждает, что амореи охраняли обоз Аврама, и перечисляет: «Анер, Эшкол, Мамрей и др.», что косвенно подтверждает нашу догадку (3, XIV,24).

(обратно)

182

«Жизнь Авраама Иври», стр.38.

(обратно)

183

В. Келлер, Библия как история, стр.87.

(обратно)

184

Иосиф Флавий пишет: «Первым основателем города был ханаанский владыка, звавшийся на местном наречии „царь праведный“, каковым он и был на самом деле. Потому он и был первым жрецом Бога и первым строителем Храма, отчего и дал городу, что прежде назывался Салимом, имя Иерусалима». («Иудейская война», стр. 382)

(обратно)

185

Б. Берман, «Библейские смыслы», стр.168–169.

(обратно)

186

В. Келлер, Библия как история, стр.118.

(обратно)

187

Некоторые современные авторы-традиционалисты говорят в этой связи о «страшном грехе инцеста». Но есть и другая точка зрения. «Были запрещены инцестные связи брат-сестра или сын-мать (комплекс Эдипа), – пишет генетик Михаил Голубовский. – Однако не было строгого запрета на связи отец-дочь… Поэтому история инцеста Лота и дочерей изложена без всякого назидания» («Звезда», 2002, № 6, стр.179). Как бы там ни было, но из библейской генеалогии мы знаем, что прабабкой царя Давида была моавитянка Рут.

(обратно)

188

Это обстоятельство обычно взывает особенное недоверие и упреки в противоречивости текста и даже подтасовку каких-то жрецов и «поздних интерпретаторов». Но вот что пишет петербургский ученый-биолог Михаил Голубовский: «Преклонный возраст, в котором у Авраама и Сары родился сын Ицхак, так же как и необычная продолжительность жизни, несомненно имеют некий мифологический смысл, который трудно ныне точно дешифровать. Однако рождение ребенка, когда „обыкновенное женское“ у Сары прекратилось, нельзя исключить в принципе. В последние годы в клинике итальянского гинеколога С. Антинори 13 женщин старше 50 лет стали матерями, а в 1994 году 59-летняя англичанка выносила и родила двойню (правда, после искусственного осеменения и гормональной терапии). Недавно описан случай рождения ребенка в результате подсадки оплодотворенной яйцеклетки женщиной в возрасте 63 лет! Желая иметь детей, она обманула врачей и указала на десять лет меньший возраст. Для гинекологов было неожиданным, что в столь позднем возрасте сохраняется потенциальная способность к функции всего аппарата, обеспечивающего протекание беременности и роды» («Звезда», 2002, № 6, стр.179).

(обратно)

189

Ветхозаветные апокрифы, срт.174.

(обратно)

190

Раши, Комментарий, 4, XXII, 1.

(обратно)

191

Агада, стр. 60.

(обратно)

192

Там же, стр. 61.

(обратно)

193

Там же, стр. 62–63.

(обратно)

194

Б. А. Тураев, История Древнего Востока, стр. 162.

(обратно)

195

И. Р. Тантлевский, «Введение в Пятикнижие», стр.140–141.

(обратно)

196

Б. Тураев справедливо замечает: «…при безотрадности ханаанейской официальной религии предполагать существование более высоких течений возможно лишь при допущении в ней религиозной реформы».

(обратно)

197

И. Флавий, Иудейские древности, стр. 43.

(обратно)

198

«Четыреста шекелей серебра представляли в те времена сумму астрономическую, на эти деньги можно было купить целые стада овец или, по меньшей мере, три таких участка земли», – пишут Люкимсон и Абрамович.

«Наемный работник зарабатывал порядка одного шекеля в месяц. Жилой дом стоил порядка трех-четырех шекелей… Когда Хеттская империя покорила государство Угарит, на побежденных была наложена дань в размере около 500 шекелей золотом, что составляло около 2500 шекелей серебром. Причем известно, что хетты хотели сначала получить несколько больше, но 2500 шекелей – это был тот максимум, который могло мобилизовать крупное и процветающее государство даже под угрозой военного разгрома»

(«Контекст», «Новости недели», 12.02.2004).

Возможно, «в результате инфляции» «курс валют» изменился, и со временем сумма в 400 шекелей перестала казаться непомерной. Еще долго серебро на Ближнем Востоке оставалось основным средством обмена – в виде брусков или колец. Нужно иметь в виду, что для мелких операций часто использовался свинец, а для особо крупных золото. Единицей веса был шекель (или сикль) – 8,4 грамм; 60 шекелей составляли мину – 505 грамм. Это древняя вавилонская традиция. Есть мнение, что у хеттов шекель и соответственно мина весили несколько меньше.

Из хеттских документов около XIII века до н. э.:

коза – 2/3 шекеля, овца – 1 шекель, корова – 7 шекелей, бык – 10 шекелей, лошадь – 14 шекелей, пахотный вол – 15 шекелей, мул (главное транспортное средство до верблюда) – 1 мина; один акр орошаемой земли – 3 шекеля, один акр виноградника – 1 мина; нарядная одежда – 30 шекелей…

(«Всемирная история», т.2, стр.241)

(обратно)

199

И. Флавий, Иудейская война, стр.275.

(обратно)

200

И. Тантлевский, «Введение в Пятикнижие», стр.143.

(обратно)

201

«Жизнь Авраама Иври», стр.34–35.

(обратно)

202

М. Д. Голубовский. Библия и ген, «Звезда», С-Пб, 2002, № 6.

(обратно)

203

И. Флавий, Иудейская война, стр.272.

(обратно)

204

«Жизнь Авраама Иври», стр.53.

(обратно)

205

И. Флавий, Иудейская война, стр.269–270.

(обратно)

206

Там же, стр.270.

(обратно)

207

Ну, вот вам отголоски знаменитой легенды о земле, текущей молоком и медом! А ведь речь идет всего лишь о клочке земли, который занимает Иерихонский оазис, «длиной в 70 стадиев и шириной в 20». (Стадий – около 200 метров.) Как сообщает Иосиф Флавий, источник «бьет поблизости от Старого города (т. е. старого Иерихона – Л. Г.) – первого города в земле Ханаан, захваченного еврейским полководцем Иехошуа бин-Нуном».

(обратно)

208

Там же, стр.271.

(обратно)

209

Там же, стр.272.

(обратно)

210

В наше время площадь Мертвого моря около 930 кв. км, длина около 75 км, максимальная ширина – 17 км.

(обратно)

211

В. Келлер, Библия как история, стр.91.

(обратно)

212

«Жизнь Авраама иври», стр.53.

(обратно)

213

Скорее всего, историк ошибается. Считается, что это название дали римляне по имени небольшого племени афригов, живших неподалеку от Карфагена.

(обратно)

214

И. Флавий, Иудейские древности, 45.

(обратно)

215

Там же.

(обратно)

216

З. Косидовский, Библейские сказания, стр.88.

(обратно)

217

М. Грант, История древнего Израиля, 38.

(обратно)

218

А. Ю. Милитарев. Воплощенный миф. «Еврейская идея» в цивилизации. М., Наталис, 2003, стр. 10.

(обратно)

219

Там же, стр.119.

(обратно)

220

Там же, стр.120.

(обратно)

221

Возвращаясь в Ханаан после своего многолетнего пребывания в Харане, на ночевке в месте Пнуэль неподалеку от брода через реку Яббок в Заиорданье Иаков вступил в борьбу с некой потусторонней Сущностью, вероятно, ангелом, который так и не смог одолеть этого могучего духом человека. В результате Иаков получил имя Исраэль, «ибо ты боролся с ангелом, и с людьми, и победил» (Б. 32; 29).

(обратно)

222

Там же.

(обратно)

223

См. «В семье», № 4 (июль, 2003), Еврейское Агентство для Израиля.

(обратно)

224

Здесь и далее М. Голубовский, Библия и ген, стр. 179–181.

(обратно)

225

Там же, стр. 182.

(обратно)

Оглавление

КНИГА ПЕРВАЯ ОТ ЭДЕНА ДО ВАВИЛОНА ОЧЕРКИ МИФОЛОГИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ ИУДЕЙСКОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ

  МЕЖДУ МОЛОТОМ И НАКОВАЛЬНЕЙ ИСТОРИИ

  ВТОРАЯ ПОПЫТКА ИЛИ ИСТОРИЯ НОАХА

  ЛОВЕЦ ЧЕЛОВЕКОВ

КНИГА ВТОРАЯ ДОРОГА НА ХАНААН

  АВРААМ В УРЕ

  ДОРОГА НА ХАНААН

  ПЕРЕКРЕСТОК ЦИВИЛИЗАЦИЙ

  ВОСХОЖДЕНИЕ

  ЗАКЛЮЧЕНИЕ А БЫЛ ЛИ АВРААМ?

ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ ИНТЕРПРЕТАЦИЯ ВЕРОЯТНОСТИ

Наш сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных на данной библиотеке категорически запрешен. Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.

Copyright © UniversalInternetLibrary.ru - электронные книги бесплатно