Веселые сумасшедшие, или зарасайские беседы

АРКАДИЙ РОВНЕР
ВЕСЕЛЫЕ СУМАСШЕДШИЕ, или ЗАРАСАЙСКИЕ БЕСЕДЫ

участников трехнедельной

аналогической экспедиции,

отправившихся в лето 1997 года

от Рождества Христова

на высочайшую вершину мира А2,

обнаруженную ими в озерном заповеднике

возле безмятежного прибалтийского

городка Зарасая,

неподалеку от тысячелетнего дуба

с большой железной пломбой

Автор благодарит всех, трудившихся над подготовкой и выпуском этой книги

НЕМНОГО ПРЕДЫСТОРИИ

Пролог

Поздним вечером 13 июля 1997 года в мотель Далюса, что стоит в краю хвойных лесов и бесчисленных озер неподалеку от малоизвестного прибалтийского городка Зарасая, прибыл через Москву американский профессор скалолазных наук Аркадий Р. со своими надежными ассистентами Викторией и Антоном.

Нужно сказать, что Аркадий Р., одержимый своими идеями, уже приезжал год тому назад в Прибалтику с целью подготовки давно им задуманного восхождения на высочайшую вершину мира, названную им А2, которая, по его утверждению, находится как раз в этой точке земного шара на оси, проходящей через вершину горы А1 в Тихом океане. Гора эта, по свидетельству французского автора Рене Домаля, была открыта и найдена в сороковых годах нашего столетия д-ром Соголем и его отважными спутниками. По расчетам Аркадия Р., ось эта, пройдя через центр Земли, должна выйти из Земли там, где находится гора А2, симметричная первой, тихоокеанской, т.е. в Прибалтике, возле города Зарасая, и самой удобной точкой для сбора и начала восхождения на гору А2 является мотель Далюса, расположенный прямо у подножья этой второй высочайшей вершины мира.

Тот факт, что до последнего времени никто не замечал в Прибалтике сколько-нибудь выдающихся гор, не мог смутить профессора, так как ведь и до открытия д-ра Соголя никто не слыхал о горе А1 в Тихом океане, основание которой образует собой материк, равный по площади Австралии. Как и в случае с горой А1, профессор объяснял этот факт искривлением, однако не пространства, как наивно предполагал д-р Соголь, а зрения или, попросту, человеческим невежеством, тем самым, которое принуждало людей так долго верить в то, что Земля покоится на ките, а кит на слоне. С этими идеями, как и с представлением о каком-то объективно существующем пространстве и его воображаемых искривлениях, Аркадий Р. покончил давно и бесповоротно.

Можно понять категоричность его тона, если вспомнить, что это головокружительное открытие было сделано им еще в 1967 году, т. е. тридцатью годами раньше, когда, гонимый предчувствием, он зачастил в Прибалтику, приглядываясь к местности и собирая фольклор. Тогда-то он впервые привез сюда свою будущую ассистентку Викторию А. и под строжайшим секретом сообщил ей, а также местному молодому режиссеру Игорю К. о своем открытии. Тогда же, узнав о брезжущем и уже готовом материализоваться открытии, его старинные враги – глобальные маги подстроили ему ловушку и сбросили его в глубокую яму, откуда ему все же удалось выбраться и вместе с Викторией А. и примкнувшим к ним вторым ассистентом Антоном уехать в Америку.

В Америке этот неутомимый исследователь продолжил свои размышления и уточнил расчеты, а также проделал аналогические восхождения на Аппалачи, постепенно перекинув оттуда мост в Европу и Азию, что привело к созданию альпинистского клуба под названием "Артур". Членам этого клуба предлагались путешествия в любую точку пространства и времени любой из известных мировых традиций, а это, конечно, предполагало за ними определенные знания в той или другой традиции, некоторые альпинистские навыки, свободные средства, нужные для экспедиции, и иммунитет в отношении основных предрассудков их современников, что и стяжало им в некоторых официальных кругах репутацию сумасшедших.

Идя напролом, Аркадий Р. тут же объявил университетский курс о веселых сумасшедших и стал первым и единственным в мире доктором фулологии (от английского fool – дурак) – новой и уникальной области знания, исследующей опыт дураков всех народов мира. Он рассказывал своим слушателям о дураке Ное, который 20 лет строил корабль посреди пустыни, о городском дурачке Мухаммеде, над которым, когда он шел по улице, смеялись старухи и дети, о дураке дураков ходже Насреддине, который ездил на своем осле задом-наперед и о дураке Рамане Махарши, который ходил за собой кругами по горе Аруначала и не переставая спрашивал себя: кто я? Курс этот привлек к себе тех неординарных людей, которых общество называет сумасшедшими за то, что они отваживаются жить по своим собственным идеям, а не по правилам, навязанным им настоящими сумасшедшими.

Несколько лет исследования этой древнейшей области человеческого опыта привели Аркадия Р. к новому потрясающему открытию: он увидел, что гор, соединяющих небо и землю, не две, а столько, сколько на земле в каждый данный момент веселых сумасшедших, то есть что наряду с горами А1 и А2 на земле имеются горы A3, А4, А5 и так далее и что у каждой из них на другой стороне глобуса есть своя противогора при условии, что вокруг нее бродит или на нее карабкается свой веселый сумасшедший.

В соответствии с этим последним открытием клуб веселых альпинистов "Артур" был преобразован в акционерное общество закрытого типа под тем же названием, но с новой задачей: не развлекать досужих туристов, а организовывать экспедиции на упомянутые горы.

С тех пор прошло немало лет, и Аркадий Р. и его друзья штурмовали и покорили немало гор, однако гора А2 в районе Зарасая все еще оставалась непокоренной и даже не открытой.

Нужно заметить, что энергичный вильнюсский режиссер Игорь К. времени также не терял. Он начал самостоятельные альпинистские опыты в городе Вильнюсе и примерно к середине 80-х годов добрался до высочайшей точки Гидеминаса, после чего инициировал экспедиции в ряде других точек. Оригинальность его подхода состояла в том, что, добравшись до очередной вершины, он и его спутники начинали громко петь на разные голоса, да так голосисто, что эхо их голосов долетало к Аркадию Р. в Америку.

Такова романтическая предыстория появления Аркадия Р. и двух его спутников поздно вечером 13 июля 1997 года в окрестностях Зарасая в лесном и озерном мотеле Далюса. Нет ничего удивительного в том, что уже на следующее утро в мотель стали стекаться веселые сумасшедшие и аналогические альпинисты из разных точек земли. Собралась знатная компания, и началось восхождение, которое продолжалось ровно три недели.

Однако перед тем, как мы перейдем к записям бесед у костра, а записывались они на кассеты новым другом Аркадия Р. Сергеем Б. с дотошной аккуратностью, следует сказать несколько слов о сумасбродных идеях Аркадия.

Сумасбродные идеи Аркадия Р .

Учение Аркадия Р. было изумительно просто и состояло из трех частей: учения о вершине, учения о пути и учения об экспедиции.

Вершина горы Аналог, утверждал Аркадий Р., это небо без облаков, это сознание без мыслей, это "я" без ролей. О ней почти что и нечего сказать, но ее можно пережить и ею можно стать. Она находится по ту строну всего, и в то же время нет ничего ближе ее к нашему повседневному существованию. Нельзя утверждать, что она есть или что ее нет, ибо она по ту сторону и бытия, и небытия. Одним людям, таким как Моисей и Мухаммед, она предстала в виде всесокрушающей стихии, другим, таким как Будда и Рамана Махарши, она явилась в виде безбрежного океана покоя. Одни видели ее как пустоту, другие – как полноту, третьи – как энергию, четвертые – как потенцию, пятые – как свет, шестые – как тьму, седьмые – как любовь… Когда в последний зарасайский день, 2 августа, члены экспедиции совершали свой беспримерный штурм-бросок, поднимаясь почто вертикально вверх к самому пику А2, участникам экспедиции первоначально представлялось, что на вершине находится водяная мельница, а рядом с ней низвергается бурный водопад. На самом деле там оказалось гороховое поле, и так как наступало время обеда, а одним горохом сыт не будешь, пришлось организовывать спасательную бригаду, которая прибыла на шести машинах и двух микроавтобусах, сняла участников экспедиции со скалы и доставила прямо к обеденному столу в мотеле Далюса. О вершине можно было бы говорить еще много, однако давно пора перейти к описанию пути.

Расстояние от мотеля Далюса до вершины А2, утверждал Аркадий Р., измеряется световыми годами или толщиной волоса и, соответственно, путь может продолжаться тридцать три кальпы или одну секунду. Все эти рассуждения кажутся парадоксальными только в пределах пространственно-временного континуума, на самом же деле путь этот проходит вне его, во всяком случае, вне шести модусов привычных измерений. Относительно пути наиболее важным условием является требование, что бы он был не просто предметом разговоров, но и конкретным предприятием каждого участника экспедиции. Вторым не менее важным условием является следующее: путь на вершину должен начинаться с первого холма, а путь на этот холм – с первого шага. Первый шаг и был, как всегда, связан с наибольшими колебаниями и трудностями решения, и на преодоление их Аркадий Р. тратил больше всего усилий. Вопрос же о том, куда идти, никогда особенно его не тревожил, и чаще всего он советовал идти хоть куда-нибудь, перефразируя классика: "полюби Вершину и иди куда хочешь". В особых случаях он вообще отбрасывал первую часть изречения и говорил: "иди куда хочешь", и его понимали: путь может быть прямым или кривым, и кривой может быть короче. Таким было его учение о пути.

Учение об экспедиции начиналось с утверждения, что каждый желающий достичь вершины, а не просто бесконечно чесать о ней языком, должен с самого начала совершить выбор: либо самому организовать экспедицию и установить ее внутренние и внешние правила, либо добровольно присоединиться к экспедиции другого и подчиниться правилам другого. Без экспедиции все это пустая болтовня. Сколько лягушек проводит свою жизнь в теплом болоте, философствуя о высочайших вершинах и перипетиях пути, разбирая теории восхождения и преодоления препятствий. Только конкретная экспедиция может привести к цели.

Экспедиция обычно начинается с определения маршрута и привлечения первого попутчика. Кто были те, кому Иисус из Назарета сказал первым: "Следуйте за мной!", кому принц Садхарта рассказал о своем открытии, а Мухаммед – о своем видении? Что касается плана и маршрута, то они должны быть простыми и убедительными, но не без момента недоговоренности для того, чтобы будущие дезертиры не смогли разболтать тайну. Далее, собирается компания, делятся обязанности и складываются средства. Каждый приносит деньги в общую кассу, и это все настоящие неподдельные деньги, такие как: жизнь, любовь, верность, надежность, разумение, таланты, пригодные для восхождения продукты, предметы и инструменты и, наконец, любая конвертируемая валюта от щедрого сердца. Так начинается экспедиция, и таково вкратце учение Аркадия Р. и его три основные части.

Несколько слов о гостях и участниках экспедиции и о том, как она протекала

Остается охарактеризовать некоторых гостей и участников этой экспедиции и рассказать, как она протекала.

Проводником и стимулятором бодрости членов зарасайской экспедиции долгое время был главный кайф-мастер и ангел-хранитель годовалый Павлик. Он встречал каждого солнечной улыбкой и произносил свое парольное слово: "Бум!", и сразу становилось понятно, что делать, как жить и куда идти. Однако на заключительном этапе восхождения участникам экспедиции было послано подкрепление в лице трехмесячного Жандосика. В его лице все, кто видит, увидели вершину и завершили свой путь. Два этих юных проводника были безусловными лидерами экспедиции, пришедшими сверху. Они ни разу не опустились до многословных туманных аллегорий, намеков и рассуждений, которыми злоупотребляли такие бывалые скалолазы, как Аркадий Р., Игорь К. и другие.

Дважды под покровом ночи в мотель Далюса приезжала необычайно привлекательная женщина, сопровождаемая одним или несколькими молчаливыми спутниками. Ее спутники обычно несли за ней коробки с причудливой формы бутылками французского коньяка. Проведя большую часть ночи в таинственных консультациях с Аркадием и его ассистентами, она уезжала на рассвете, причем каждый раз сама садилась за руль автомобиля. Многие догадывались, что без ее незримого попечения экспедиция была бы невозможна.

Молодой певец Игорь К. появился в лагере с рыболовной снастью и, не тратя времени, сразу бросился кормить рыбку в озере, причем ясно было, что делал он это исключительно из сострадания к рыбам. Большой, босой, бородатый и веселый, он прыгал всю ночь перед мотелем, рассказывая и изображая в лицах поучительные истории своих собственных экспедиций, а под утро снова уплыл на лодке в озеро, чтобы поохотиться за подкормленными им рыбками. Он хорошо ел, хорошо рассказывал, хорошо рыбачил и снова отправился в путь с пойманной рыбой. Среди шума и гама он сумел подкинуть несколько жемчужин тем, кто умел их заметить и подобрать.

Участники состояли из тех, кто жил в мотеле, кто жил в палатках, но питался в мотеле, и из лесных братьев и сестер. Каждая из этих групп в свою очередь делилась на фракции и одиночек: самарская фракция, казанская группка, люди из Каунаса, Вильнюса и других населенных пунктов. По выходным к экспедиции присоединялись единицы и группки временных попутчиков.

Общая картина была приятно хаотичной. Несколько человек отчаянно карабкались в гору, временами скользя и срываясь в ямы. Несколько человек помогали на кухне и с несложным хозяйством – честь им и хвала. Большинство великодушно позволяло другим тащить себя на гору: копалось в своих психологических блоках или просто питалось, купалось и наслаждалось райскими зарасайскими кущами – делали вид, будто они не знают, что при восхождении члены экспедиции становятся сообщающимися сосудами, и если уровень энергии в одном из них резко понижается, она необходимо перетекает в него из других сосудов, а общий уровень от этого не повышается. Некоторые из участников каждый день с удовольствием делали проколы в системе.

Каждое утро и каждый вечер Аркадий Р. подтягивал планку на полмиллиметра вверх. Каждое утро и каждый вечер она опускалась на полмиллиметра вниз. Дрожащим от напряжения пальцем он показывал на сверкающую вершину, увидеть которую было невозможно. Многие мечтали о том, чтобы зацепиться за ближайшую скалу и спокойно расположиться лагерем на удобной площадке. Другие не хотели никакого альпинизма, мечтали о системах, учениях, ритуалах. Видя безнадежность героических усилий одиночек, Аркадий Р. попробовал отделить упорных от ленивых. Ленивых тянуло вниз к сочным лугам и озерным пляжам.

Каждый из участников думал свою думу.

"Мы поиграли в экспедицию, пора заняться другими, более серьезными играми: карьера, заработок, секс. Симуляция серьезности принесла мне некоторую пользу и, может быть, небольшой подъем. В горах я набрался сил, теперь пора спускаться в родные долины". Так думали одни – те, кто и не собирался делать никаких усилий.

"Это был опыт встречи с собой, какой я есть на самом деле. Я еще не готов для серьезных экспедиций. Я поищу что-нибудь взамен или помогу тому, кто сильнее меня". Так думали другие – те, кто честнее перед собой.

"Экспедиция началась давно. Здесь в Зарасае я прошел хороший кусок пути. Были минуты покоя, света и прозрачности. Стали яснее цель и понятней путь, но еще недостаточно силы для того, чтобы собрать свою экспедицию, стянуть вместе своего Артура. Могу ли я его создать или помочь тому, кто за это возьмется?" Так думали третьи – те, кто не лжет самим себе.

А что думал Аркадий Р.?

"Жалко первых, но они безнадежны. Нужно помочь вторым поверить в свои силы или научить их помогать тем, кто отважился. Что касается последних – с ними предстоит вместе жить и работать. Их нужно научить радости и постоянству усилий – иначе они ничего не сумеют добиться".

Предварительные итоги в преддверии новой экспедиции в Поволжье

Между тем, срок, назначенный для завершения экспедиции, подошел вплотную. Аркадий Р. огляделся и увидел полный разброд. Участники экспедиции огляделись и увидели разные картины. Одни почувствовали себя стоящими на вершине горы А2 – восторгам их не было предела. Другие увидели себя поодиночке и подвое растянувшимися на всем протяжении пути. Третьи знали, что ни один из них так никогда и не покинул исходной позиции в мотеле. Несколько героических личностей, научившись кое-чему на ошибках и достижениях – своих и чужих, – начали подумывать и поговаривать о новой экспедиции.

Нужно сказать, что сам факт Зарасайской аналогической экспедиции прошел для человечества вполне незамечено. Пресса вышла на Аркадия Р. только в последний день. Журналистку из второй по величине газеты Зарасайского края не интересовала ни гора А2, ни итоги только что проделанного восхождения. Она готовила материал для рубрики "Интересные люди" и потому настойчиво задавала одни и те же вопросы, связанные с причиной жизнерадостности инициатора экспедиции, и безуспешно пыталась навести его на признания в малодушии и скрытом пессимизме.

И в заключение два слова о самой горе. Только временами она становилась видимой участникам экспедиции. Тогда все вокруг наполнялось радостью и смыслом, и радость передавалась всем, кто оказывался рядом. Остальное время они узнавали ее очертания в многочисленных облачных горах, окружавших мотель Далюса, и в горах, опрокинутых в зарасайские озера, в которых, кстати, было немало лягушек. Лягушкам было невдомек, кто, куда и зачем взбирается. Никаких гор они не признавали по той простой причине, что горы им были не нужны…

3 августа 1997 года Аркадий Р. с двумя своими ассистентами отбыли из Зарасая. Что бы ни думали все остальные, эти трое чувствовали себя как люди, побывавшие на вершине горы А2. После недельной передышки им предстояла новая экспедиция – теперь уже в районе нижней Волги. Там, по заверению Аркадия Р., расположена никем до сих пор не замеченная вершина A3.

Объявление

Дорогой друг!

В воскресенье 13 июля в 18.00 в Малом зале Общества "Знание" по ул. Вильняус, 22 (г. Вильнюс), состоится встреча с Аркадием Р. Тема его предстоящей беседы: "Об аналогическом альпинизме".

Аркадий Р. – визионер, писатель и руководитель многочисленных восхождений в Вашингтоне, Нью-Йорке, Сеуле, Москве, Вильнюсе, Нижнем Новгороде, Самаре и др.

Добро пожаловать!

Вильнюсская беседа 13 июля три парадигмы

Аркадий: Рад видеть знакомые лица. Мне кажется, больше половины зала – люди, которые знают меня, которых знаю я. И рад видеть новых людей, которые первый раз пришли встретиться со мной. Я хочу разделить мое выступление на две части и в первой части поговорить о трех подходах к тем вопросам, которые занимают меня всю жизнь и, наверное, вас тоже. А во второй части выступления я хочу рассказать о том, что мы будем делать в Зарасае, куда мы поедем сегодня с группой людей и куда все вы приглашаетесь.

Я начну с того, что лежит на поверхности. На поверхности – наша с вами жизнь в расколотой стране, в мире, который полон экономических, политических и психологических недоразумений. Ну, это еще мягко сказано – недоразумения. На самом деле то, что происходит сейчас на огромной территории России, раздробленной на множество отдельных стран, России как огромной культурной и духовной единицы, распавшейся на сегменты, – это зеркало нашей внутренней расколотости, и это всех нас тревожит. Расколотость – это утрата целостности, или проявление шизофрении. Нам всем нелегко, нам всем непросто жить в мире, где мы преодолеваем вновь созданные границы, чтобы встретить друг друга, в мире, где возникают новые препятствия, новые заботы, новые фантастические цены. И в этом мире мы еще находимся в относительном благополучии, потому что вокруг нас происходят еще более страшные вещи. Я имею в виду опустошение, духовное одряхление Запада и вымирание Востока. Мы оказались между Востоком и Западом. Закат Запада произошел в начале этого века, и мы живем не перед катастрофой, не в кризисную эпоху, а в посткатастрофическом времени, в "день после конца". Когда я говорю о катастрофе, я имею в виду не атомную катастрофу, не две мировые войны, я имею в виду ту катастрофу, которая произошла в душе Европы.

Мы с вами – дети Европы. Давайте не обманываться: мы не дети Индии, мы не дети Японии, мы не дети Кавказа, мы не дети Азии или Америки. Мы – дети Европы. Наша родина – Европа. И мы живем в посткатастрофический период. В Европе произошла катастрофа в двадцатом веке. Европа до двадцатого века была ведущей цивилизацией мира. Хотели мы того или нет, мы накладывали свои мысли, свои понятия, свои формы на весь мир. И сегодня мы с вами оказались у разбитого корыта: нам, Европе, Западу, нечего предложить ни Америке Северной, ни Америке Южной, ни Африке, ни мусульманскому миру, ни Индии, ни Китаю. Все, что им нужно было, они у нас уже взяли. Технологию, философию, христианство у нас уже взяли, и больше мы особенно миру не нужны. Мы уже не колонизаторы, уже нет колоний. Как европейцы, мы уже не цивилизаторы, нам самим бы не озвереть. Куда нам цивилизовывать Индию или Китай, мы уже дошли до точки. Вот это состояние экономической, психологической, культурной взвешенности – наша сегодняшняя ситуация. И это ситуация каждого из нас. Мы всегда жили тем, что мы у кого-то что-то брали, чему-то учились и что-то передавали дальше. Брали у отцов, у друзей, у учителей и передавали нашим детям, нашим друзьям. Брали мы у греков, у евреев, у индусов, у китайцев. Мы брали мудрость, мы брали традицию, мы брали культуру. Мы организовывали эту мудрость и несли дальше. Сегодня мы ничего ни у кого не берем, сегодня мы не несем никому ничего. Мы отрезаны от истоков, мы отрезаны от устья. Как западные люди мы в тупике.

Я хочу напомнить вам ситуацию, которая была в Европе двадцать веков назад. Тогда существовала Римская империя. Она была в расцвете перед закатом, перед разрушением. Никто и не думал о разрушении. Императоры правили, Рим владел всем миром от Британии до Геркулесовых столбов. Сирия, Иудея, Египет, Армения – все было в руках римлян. И в эту цивилизацию, которая была мощной, сильной, уверенной, которая опиралась на греческие корни, на греческую мудрость, на греческую религию, на греческие мистерии, в эту цивилизацию влился поток иудео-христианской культуры. Когда я говорю об иудео-христианской культуре, я имею в виду могучую культуру евреев, которая у евреев была замкнута и зажата, а у христиан – в состоянии возбуждения. Христиане несли Римской империи Богооткровение. Они рассказывали о том, что произошло вчера. Вчера Бог спустился на землю, вчера Он ходил по Иудее, вчера Он воскрешал мертвых. Он учил, и, уча, Он цитировал еврейских пророков, Он цитировал Моисея, Он тянул за собой мешок еврейского наследства. Нет христианства без иудаизма. Откройте Новый Завет, и вы увидите, что каждая вторая фраза, а то и каждая первая фраза – это скрытая или прямая цитата из Исайи, из Моисея, из Илии, из Иеремии. И вот эта мощная струя влилась в римскую культуру. Две культуры – одна дала место, дала пространство, расступилась, и в нее влилась мощная вторая культура. И двадцать веков происходило взаимопроникновение греко-римской культуры и культуры иудео-христианской. Они сплавились. Огонь шел из Иудеи, от христиан. Форма была греко-римской. Форма – это философия, это литература, это архитектура и скульптура. Во все это вливалась горячая лава иудео-христианского религиозного опыта. А теперь? Давайте посмотрим, что куда вливается. Друзья мои, сегодня ничто никуда не вливается. То, что приходит к нам с Востока, из Индии – Рамакришна, Рамачарака, Рамана Махарши, – и из Китая и Японии – буддизм, дзен-буддизм, – приходит к нам в виде шелухи, приходит из десятых рук. Ничего ни вливается в нашу жизнь мощным потоком. Мы оказались отрезанными и от прошлого, и от будущего, от истока и от устья, от смысла и от цели нашего западного существования. Западу идти некуда. Брать что-то откуда-то он разучился. Мы уже столько лет не преподаем детям ни греческий, ни латынь, ни, тем более, древнееврейский. Ну, может быть, в каких-то лицеях что-то такое теплится, в каких-то университетах, на каких-то факультетах, но не об этом речь. Ведь в Европе каждый образованный человек начинал с изучения латыни, греческого, древних языков. Наше положение – положение людей, которые потеряли смысл, потеряли направление, потеряли историческую перспективу, которые живут в умершей цивилизации. Что мы делаем? Мы решаем экономические проблемы, личные и государственные, мы решаем психологические проблемы, личные и связанные с кошмарными психологическими переборами в обществе: наркоманией, алкоголизмом, растерянностью, страхом. На самом же деле мы ничего не решаем. Мы только думаем, что решаем. Мы не способны решить все эти вопросы, мы не способны решить вопрос о своем собственном месте в этом взбесившемся мире, в котором утрачены высшие цели и ценности. В этой обстановке, которую я вижу как обстановку посткатастрофическую, ибо катастрофа в нас уже произошла, счастливы те из нас, которые не видят катастрофы, и им кажется, что все нормально: "Мы родились в этом мире, таким был мир, когда мы родились, и родители наши жили в этом мире, ничего особенного, он всегда был таким". На самом деле, друзья мои, он был не всегда такой. В нем был смысл, в нем была изначальная перспектива, направление, и люди видели эту перспективу.

Вот на этом фоне я хочу обсудить с вами три возможности жить осмысленно. Наверное, их не три, а тридцать три, но я вижу три возможности жить осмысленно в том мире, в котором мы живем. Я сразу их вам назову. Одна возможность – христианство. На самом деле я имею в виду и иудаизм, и мусульманство, и христианство. Вторая возможность – та, которую я вам предлагал в мой прошлый приезд и которую я обозначил как религию просветления. И третья возможность – та, о которой я буду говорить сегодня, я пробую найти ярлык для этой третьей парадигмы, пока я его не нашел… Я поговорю о каждой из этих возможностей.

Давайте начнем с первой, с христианства. Повторяю, когда я говорю "христианство", то имею в виду также иудаизм и мусульманство. Это три родственные религии, три родственника, которые и ссорятся друг с другом, и презирают друг друга, и уважают друг друга. Живут не дружно. Но, тем не менее, это три религии, которые растут из одного корня. И в этом религиозная перспектива, которая открыта перед каждым из нас. Мы все-таки живем в Европе, где есть храмы, костелы, мечети, синагоги – есть очень много возможностей для верующих людей. И многие из нас считают себя верующими людьми. Давайте рассмотрим эту перспективу, рассмотрим ее как таковую. О чем она говорит? Она говорит о том, что человек был создан Богом и был создан добрым, но он испортился, пошел не тем путем. Наши прародители совершили грехопадение. В Библии дана очень простая метафора этого грехопадения, простой миф, который несет в себе большую и очень серьезную нагрузку. Так или иначе, сразу возникает разрыв между должным и недолжным. Мы находимся в недолжном состоянии, и нам нужно преодолеть тот срыв, который произошел в человеке, впавшем в грех, в греховное состояние. Христос называет это состояние смертью, и своим опытом, своими переживаниями, своей жизнью и смертью учит нас воскресению. Греховное состояние и состояние святости, состояние смерти и воскрешения, состояние сна и пробуждения – вот наша западная альтернатива, наша христианская ситуация. Мы видим себя в недолжном состоянии, мы видим мир в недолжном, падшем состоянии. Нам предлагается выйти из падшего состояния и, прежде всего, выйти путем нравственного преображения: мы злые – мы должны стать добрыми, мы плохие – мы должны стать хорошими. Мы должны преобразовать свое сердце. Должна произойти трансформация. Я говорю сейчас очень серьезные вещи, без всякой иронии, без всякого отстранения. Это очень серьезная перспектива для каждого из нас. И что дальше? Дальше происходит преобразование человека, преобразование мира и возвращение мира в должное состояние. Один из путей – путь нравственного очищения. Но есть и другие пути. Есть путь познания, есть путь интеллектуальной интуиции, есть самый высокий путь – путь духовного созерцания. Начинающим духовное восхождение отцы церкви предлагали на первом этапе идею и опыт безразличия к миру. По-гречески это слово звучит как "афатея", отсюда русское слово апатия. На самом деле речь идет не об апатии, а об охлаждении к миру, об отпускании мира. Вокруг клокочет мир, во мне клокочут страсти – их нужно отпустить, успокоиться, отнестись спокойно и к себе, и к миру, отнестись бесстрастно к своему будущему, к своим детям, к своим близким, к своему имению – все отпустить, отдать, потому что рано или поздно все уйдет. Это первый шаг. Далее предлагается путь духовного совершенствования и достижения на самых высоких уровнях того, что по-гречески называется "феорией", а по-русски – теорией. "Феория" – это созерцание странной, непостижимой нашему уму Троицы, которая состоит не из отца, матери и сына, а из Отца, Сына и Духа Святого. Что это? Кто это? Кто из нас имеет опыт созерцания Троицы? Кто из нас переживал Троицу? Кто из нас переживал лицезрение Логоса, у кого есть личный опыт встречи с Логосом, познания Логоса? Конечно, думать, читать мы можем обо всем, но у кого из нас был личный опыт?

Мы с вами находимся в очень интересном положении – перед нами потрясающее учение, рассказывающее о глубочайших тайнах Божественной Мудрости, но для нас это все слова. Мы прочитали об этом, мы вдохновились, но мы не знаем, что это, у нас нет личного опыта, личного участия в христианстве. Христианство начинается на тысячном этаже, а мы находимся в подвале, и мы говорим: "я католик", "я православный", "я протестант, а приятель у меня католик". Нам еще очень далеко до христианства. Когда начинают спорить мусульманин, еврей, католик, протестант, православный, я думаю: "Боже мой, о чем они спорят? Ни один не знает, о чем идет спор". Один буддийский святой сказал, что для того, чтобы достичь просветления, нужно тридцать три кальпы. Кальпа – это промежуток времени, равный тысячам тысяч лет. И для того чтобы нам с вами подняться до христианства, нам нужно пройти не тридцать три кальпы, а триста тридцать три кальпы. Очень долгий путь до христианства. Те из вас, кто думает, что христианство вами уже достигнуто, что оно пройденный этап, что теперь вы читаете Кастанеду и Раджниша, поверьте мне, христианство еще далеко-далеко от нас и высоко-высоко над нами. Мы его не знаем, у нас нет христианского опыта, мы просто пользуемся христианскими словами. Происходит разрыв между прекрасными словами, которые произносят в церкви и с кафедры, и нашим опытом. У нас нет опыта того, о чем говорится в этих словах. Мы читаем Библию, мы слушаем родителей, священников, учителей, но у нас нет этого опыта. Как нам быть? Большинство людей предпочитает верить опыту тех, кто написал эти прекрасные книги – отцам церкви и христианским святым: "Да, у меня нет опыта, но они были святые, просветленные люди, у них был опыт, и я им верю". Но получается какая-то важная неправда. Мы верим им на слово. Пророкам, святым, отцам церкви, их опыту, их открытиям. А что же мы? Кто же мы? Мы никто, мы живем чужими понятиями, чужим опытом. Мы говорим о Пресвятой Троице, мы говорим о Святом Духе. Сколько раз я встречался с художниками, которые говорили: "Эту картину рисовал не я – Дух водил моей рукой!" Мне стыдно за такого художника. Он не знает, что такое Святой Дух. Он почувствовал волнение, вдохновение и болтает пустые слова. Сегодня христианская перспектива, а также еврейская, мусульманская и индуистская – все это позитивные религии, – это перспектива без духовной конкретики. Это перспектива абстрактная.

Религия – это инструмент просветления. Ну, представьте себе, что вам надо сменить на кухне или в туалете лампочку, она перегорела. Вам нужен инструмент – стул, чтобы на него забраться и чтобы было светло в туалете. Но вместо стула вы можете поставить лестницу-стремянку – это другая религия, вы можете поставить ящик – это третья религия, вы можете взобраться на плечи высокого человека, вы можете найти много путей. Религии не нужны, если нельзя сменить лампочку в туалете. Извините за туалет. Для того, чтобы был свет, нужны религии. Если вы не умеете использовать религию, если вы просто болтаете: "Да приидет Свет, да будет Свет, Свет, Свет, Свет!", – свет не зажжется. Вам нужно стать причастным религии, сделать ее действенной. Есть еще один момент в религиях, который меня очень пугает, а именно иждивенчество тех, кто приходит в религию. Человек, который приходит в религию, в христианство, в иудаизм, в мусульманство, говорит: "Я ничего не могу. Если Бог спустит мне благодать, то я достигну просветления. Я могу грешить, но Бог может избрать меня. Я могу быть праведным, могу поститься, молиться, но от этого ничего не зависит – все зависит от Бога. Можно разбить себе лоб, можно уморить себя постом, но если не будет Божьего перста, на меня указующего, то дела мои безнадежны". Вот клубок проблем, связанный с христианством, и вот наше отношение к христианству. Повторяю, я говорю сейчас, несколько заостряя свое видение, естественно, есть благодатные, благотворные моменты, связанные с позитивными религиями, а для западных людей особенно с христианством. Но духовная конкретика сегодня утеряна христианством, спрятана за словами и ритуалами.

Я хочу перейти к идее, которую я привез вам в свой прошлый приезд. Я читал вам текст, который называется "Религия просветления". На самом деле я не проповедовал никакой новой религии, это были мысли о просветлении, о пути, ведущем к просветлению. Эти мысли очень легко вытекают из того, что я только что говорил. В то время как положительные религии задают высочайшие духовные параметры, вторая модель определяет динамику конкретного духовного опыта и делает высокие религиозные идеалы конкретной целью, к которой можно приблизиться через опыт просветления.

Если религия – это инструмент просветления, то все религии прекрасны, если они ведут к просветлению. Если вы пришли к просветлению без религии, то это тоже хорошо. Какая разница, как вы зажгли лампочку, какая разница, как вы добрались до нее: через христианство, или через индуизм, или еще каким-нибудь путем. Просветление – это духовный плод. Какой толк от религии, которая не дает духовного плода, если вы остаетесь в грешном, мертвом и спящем состоянии? Религии нужны только для того, чтобы проснуться, воскреснуть и очиститься от греха. Религия просветления светло улыбается всем религиям, ведущим нас к свету. Я не религиозный проповедник, я никакую религию не проповедую, я говорю только о том, что нужно светло улыбаться всем религиям. Все они даны для того, чтобы зажегся свет. Между ними нет конфликта, нет противоречия, все они – памятники великих древних просветлений. Когда-то кто-то зажег лампочку. Будда зажег лампочку, Зороастр зажег, Моисей зажег, Христос зажег, Мухаммед зажег. Когда-то вспыхнул потрясающий свет. Этот свет сегодня уже на исходе, если вообще есть сегодня какой-либо свет. Мы с вами относимся с религиозным трепетом, благоговением к тем, кто зажег этот свет. И мы относимся с глубочайшим уважением к тем, кто совсем недавно зажгли маленький свет, не такой великий, как свет Будды и свет Христа. Религия просветления шлет улыбку также и этим людям, и этому свету.

Религия просветления утверждает, что нет никакого раз и навсегда готового пути, который приводит к тому, чтобы зажглась лампочка. Нет одного и того же для всех метода, нет одной для всех случаев молитвы, одной и той же мантры, одних и тех же духовных или каких угодно упражнений. Нет одной технологии, которая могла бы гарантировать вам, что свет обязательно зажжется у вас на кухне. Потому что просветление не зависит ни от технологий, ни от инструментов.

А что же есть? Есть опыт каждого из нас, и этот опыт трудно передать вербально. Нет одного метода, который двух людей приведет к просветлению. Нужен один метод для одного человека и другой – для другого. И если на земле миллион людей, нужен миллион методов. Религия просветления – это миллион инструментов, ведущих к просветлению. Вот что такое "религия просветления". Это многообразие пугает, это непривычно, потому что здесь нет стереотипа. Можете вы жить без стереотипов? Как жить без стереотипов? Просто произнести молитву, просто озвучить мантру, просто проследить или наработать в себе какие-то состояния. А если все это ненадежно? Это хорошо работало с Петром, но неизвестно, будет ли работать с Иваном. Что делать?

Религия просветления предлагает человеку начать с очень простой вещи. Именно это я делал в прошлый раз. Я предлагал вам начать с того, чтобы жить чуть-чуть глубже, чем вы живете обычно. Я показал вам, что обычно вы живете поверхностно. Вы живете реактивно. Это значит, что вы отвечаете на любое воздействие реакцией. Вы живете как биллиардный шар: вас ударил другой шар – вы откатились, или как пружина: вас толкнули – вы толкнули того, кто вас толкнул. Это реактивная жизнь. Это значит жить на уровне реакции, а не на уровне трансформации, интроспекции, интуиции. Я предлагал простую вещь и предлагал это не на словах, а мы с вами работали с этим, мы испытывали эту идею, идею погружения в себя. Я говорил, что каждый человек своими органами чувств напоминает фонарик или шесть фонариков: глаза – фонарик, уши – фонарик и т.д. Пять органов чувств плюс сознание. Этот фонарик разбазаривает, разбрасывает свет во все стороны. Я предлагал вам повернуть эти фонарики вовнутрь и осветить свое внутреннее пространство. Я предлагал вам найти в себе сущностной центр и создать в себе магический кристалл. Что такое магический кристалл? Это не что иное, как то самое горчичное зерно, о котором говорит Иисус в притче о Царствии Небесном. Он говорит, что Царствие Небесное подобно горчичному зерну, и это зерно может вырасти в огромное прекрасное дерево, и птицы небесные будут селиться в его ветвях. Ну о каком дереве может идти речь, если у вас нет зерна? Я предлагал сделать очень скромную вещь: найти в себе, родить в себе горчичное зерно.

И сегодня я хочу поговорить еще об одной важной рабочей модели, третьей из обещанных в начале нашей беседы. Естественно, здесь есть опытные и начитанные люди, которые каждую из предложенных мной трех моделей сведут к известным им учениям, и это очень хорошо: я ведь ничего не изобретаю. Итак, третья модель связана с различением в нас нашего нормального и нашего обычного состояния. Перед тем как продолжить, я хочу предложить вам подумать об этих словах следующим образом. Допустим, мы берем слово "голос" и при помощи приставки "со" создаем слово "согласие", мы берем слово "узы" и при помощи этой же приставки создаем слово "союз", и аналогично: "звук" – "созвучие", "быть" – "событие". Приставка "со" обладает такой вот интересной обнимающей способностью, она как бы создает рамку. Быть-быть-быть, а вместе – это событие. Голос-голос-голос, а вместе – это согласие. Или вот сознание. Что такое сознание? Сознание – это сокровищница, в которой очень много знания-знания-знания, а в целом получается сознание. Буддизм учит, что у людей есть ум и есть сознание, и это разные вещи. Я говорю сейчас о состоянии в том же самом смысле. Стоять. Не лежать, не сидеть – а стоять. Состояние – это совокупность "стояний", или положений, или позиций. Мы с вами знакомы с целой кучей состояний. Мы знаем состояние сна. Мы знаем состояние пробуждения. Мы знаем состояние угнетенное, когда мы устали и нам ничего не хочется. Мы знаем состояние боли, когда болят зубы, болит голова, болит сердце, болит душа. Мы знаем состояние опьянения и похмелья. Мы знаем состояние влюбленности и разочарования. У нас у всех целый набор состояний. Но я все-таки вернусь к сознанию, потому что в начале легче работать с этой идеей, нежели с идеей состояния.

Посмотрите на свое сознание. Можно представить это сознание как небо, по которому проносятся облака. Одна мысль – это одно облако, другие мысли – другие облака. Или как птицы пролетают – пролетела мысль. Или вы можете представить рельсы, по которым проезжают трамваи или поезда. Прошел один поезд, прошел другой поезд. Поезда не связаны, один едет в Петербург, другой – в Париж, третий – во Владивосток. Вы видите разницу между небом и облаками, между рельсами и поездами. Вот небо – это сознание, а ум – это облака.

Давайте еще по-другому на это посмотрим. Вы все прекрасно знаете, что для того, чтобы заплатить за свет, надо снять данные со счетчика, умножить на какую-то цифру, потом пойти куда-то и заплатить. Как вы это делаете? Вы делаете это, используя работу ума. Работает ваш ум. Работает оперативный ум. Операция ума. Но есть созерцательный ум, который ничего не считает. Который не устраивается на работу, не платит за электричество. Который ни о чем не волнуется. Который огромен как небо. И в каком-то смысле пуст как небо. И в каждом из нас есть оперативный ум и есть созерцательный ум. Когда мы с вами умираем, умирает не только наше тело, умирает и наш оперативный ум. Все, что мы прочитали, все, что мы поняли, вся наша мудрость, вся наша глупость, все наши вагоны, поезда, облака, наше тело – все это умирает. Что же не умирает? Не умирает наш созерцательный ум. Но как же быть человеку, который за всю жизнь не смог уделить внимания своему созерцательному уму? Который был занят только расчетами, устройством, заботами, операциями? Что значит повернуться от оперативного ума к уму созерцательному? Это значит повернуться от временного к вечному. Что означает мысль, что созерцательный ум не умирает? Подумайте об этом? Умирает тело, умирают чувства, умирают знания, вычитанные или полученные в личном опыте, – все гибнет. Мы строим всю жизнь Вавилонскую башню, а потом все обрушивается. Но что-то не умирает, и это что-то и есть наше сознание, наш "пустой" созерцательный ум, такой как небо, по которому плывут облака. Небо в нас не умирает. Но если мы за всю жизнь ни разу не посмотрели на небо? Если мы сами не стали небом?

Вернемся к состояниям. У нас у каждого есть определенный набор состояний. У меня такой набор состояний, а у него иной, я люблю чай, а он – кофе, я люблю вино, он любит пиво, я люблю блондинок, а он – брюнеток. Что такое "я", что такое субъект? Это образ. Что такое образ? Образ – это набор стереотипов. Попробуйте сейчас последовать за мной в эту очень зыбкую область оглядки на самого себя. Все наши страдания происходят от того, что мир не видит нас такими, какими мы себя видим. Мы бьемся из последних сил, чтобы быть хорошими, но нас не понимают ни родные, ни друзья. Мы достигли потрясающих совершенств, но этого никто не видит. Или видят недостаточно правильно. А самое главное – это страдания оттого, что я живу не так, как я должен жить. Я делаю не то, что я должен делать. Что делать, как выйти из этого положения? Буддизм говорит: отпустить все это. Подумайте, что такое отпустить? Отпустить свое "я". Отпустить свои стереотипы. Мужчины и женщины, молодые люди и девушки знают, что их отношения с людьми противоположного пола полны стереотипов. И эти стереотипы пугают нас самих. Мы ведем себя с одной девушкой так же, как с другой и с третьей. С одним мужчиной так же, как с другим, с третьим. Мы оказываемся в том же самом месте. Мы стереотипизированы. И это наше "я". Можем ли мы отказаться от своего "я"? Что такое стереотип? Что такое оперативный ум? Все эти вопросы я задаю, чтобы вернуть вас к той третьей парадигме, которая начинается с внимания к состояниям. Подобно тому, как есть оперативный ум и есть созерцательный ум, есть обычные, оперативные состояния и есть высшие, или созерцательные, состояния. Оперативные состояния – это те, которые я перечислил. Они, как спички, могут быть помещены в спичечную коробку. Созерцательное состояние – это спичечная коробка. Все наши оперативные состояния, которые помогают нам жить, они нужны только для тех или иных операций. Мы их не берем с собой туда, куда мы уходим. Берем ли, вообще, мы с собой свое "я", когда умираем? Христиане говорят, что, конечно, берем и что душа отделяется от тела, но я смотрю несколько пессимистичнее на этот вопрос. Только если человек соберет богатство на небе, он после смерти может рассчитывать на место на небе. Только если человек обращен к своим высшим состояниям, тогда он действительно состоятельный человек и он может выйти из беличьего колеса, в котором он себя постоянно находит.

Таковы три предложенные вашему вниманию парадигмы. Первая связана с институциализированной религией в ее современном состоянии – будь то христианство, мусульманство, иудаизм, – и она намечает высокие духовные перспективы. Вторая связана с просветлением, она определяет динамику духовного опыта и делает высокие религиозные идеалы конкретной целью, к которой можно приблизиться через опыт просветления. Третья связана с созерцанием и с культивацией состояний, с иерархией состояний. Все три парадигмы говорят об одном и том же, однако каждая последующая приближает и конкретизирует нашу задачу. И между ними нет противоречий.

То, о чем мы сегодня говорили, можно назвать практической духовностью. Речь шла о сознательном повороте к практической духовности, к обретению собственного духовного опыта, и давайте посмотрим, куда нас ведет этот поворот. Не будем забывать, что мы с вами испорчены десятилетиями пропаганды современных психологических идей, согласно которым человек – это некоторое психическое пространство, до отказа наполненное архетипами и комплексами, которые находятся в состоянии постоянного конфликта. Религии же, в свою очередь, утверждают, что в человеке живут высокие и низкие побуждения, и между ними идет нескончаемая борьба. Однако радость и мудрость не живут в современном человеке. Современный человек должен вернуться туда, где живут радость, мудрость, свет. Есть мир реальности, но мы утратили с ним конкретную связь. Это реальный мир, и путь в него известен религиям –христианству, иудаизму и мусульманству. Но мы сегодня редко способны пройти этим трудным путем. Мы уже или еще не готовы для этого.

Эту реальность намного яснее и мягче рисует религия просветления, утверждающая, что у человека, достигшего просветления, никто не спросит, как он туда добрался. А если человек – христианин или мусульманин, праведник или грешник, но не достиг света, то все остальное бесполезно. И наконец, идея культивации состояний дает путь к этой реальности, ступени приближения к ней.

Я хочу подытожить. То, что я говорил, удивительно просто. Мне кажется, что мне было бы легче объяснить все это восьмилетним детям. Речь идет не об идеях – мало ли на свете прекрасных идей! – речь идет о той энергии и о той уверенности, которые нам нужны, когда мы делаем – в христианской или в любой другой парадигме – усилие поворота от внешнего к внутреннему, от оперативного к созерцательному, от сна к пробуждению. На самом деле не идеи важны. Важно движение. Не томление, а действие. Сколько на свете людей, которые бесконечно томятся по Истине. Им недостает силы желания. Вам не нужны идеи, когда вы хотите пить. Вы хотите пить, и вы находите воду и пьете. Но как пробудить в человеке жажду? Речь идет о предельной серьезности каждого из нас по отношению к самому себе. Бессмысленно работать напоказ. Самое трудное из всего, что я говорю, – это жажда и действие, а не бесконечное томление. Томление приносит утомление. Жажда может принести утоление, если мы будем внимательны к себе, к своим состояниям. Логика просветления очень простая, однако не приходится рассчитывать на то, что нам будет дано просветление без наших усилий.

Каждый из пришедших сюда уже прошел немалый путь духовных поисков. У нас было немало разочарований, но были и проблески света, понимания, радости. То, о чем мы говорим сегодня, – это не технология успеха. Нельзя, прослушав курс по психотехнологии, достичь просветления. Методики рассчитаны на группы, а просветление глубоко индивидуально. Нет двух людей, у которых одна и та же судьба, у которых одна и та же внутренняя биография и один и тот же путь. И есть такая вещь, как опыт, связанный с работой с людьми, связанный с работой над самим собой. Есть такая вещь, как атмосфера совместной работы, совместного делания. Поэтому христиане объединяются в церкви, буддисты объединяются в сангхи. Одному человеку практически невозможно создать устойчивую доминанту стремления к пробуждению. Однако объединение на этой основе создает между людьми отношения нового качества, порождает человека нового качества. Община созерцателей отличается от общества оперативных работников. Люди, обращенные в себя, удивительно красивы. Но очень трудно концентрироваться на решении этой задачи одному. Отвлекает тысяча вещей: жизнь, работа, трусливая мысль: "А не занимаюсь ли я ерундой?" Вот поэтому время от времени собираются люди, которым это нужно и интересно.

Пару месяцев назад у меня был практикум в Нижнем Новгороде. Двое суток – сорок восемь часов – мы занимались глубинной медитацией, и после этого мы понесли свое состояние в город. Нас было человек семьдесят или больше. Несколько дней подряд мы встречались в трех местах в центре города и образовывали огромную планетарную систему. Система эта вращалась и пела. Нас снимали и показывали по нижегородскому телевидению. Прохожие, глядя на нас, говорили: "Не мешайте им, они Богу молятся". Мы не молились никакому Богу, мы не несли городу ни добро, ни зло. Мы несли Нижнему Новгороду свое состояние. Это не белая и не черная магия, это нулевая магия. Она эффективней и белой, и черной. Это не путь добра и не путь зла. Это путь созерцания. Вы знаете, что колесо движется вокруг неподвижной оси. Вы знаете, что самый лучший правитель – это тот, который правит, ни во что не вмешиваясь. Это особый путь, который каждый сможет и должен исследовать для себя.

Несколько слов о том, что мы будем делать три недели в Зарасае. Мы остановимся в мотеле возле озера в лесу. Это около ста километров от Вильнюса. Там соберутся "веселые сумасшедшие", и там будет радостно и интересно. Мы будем работать, мы будем брать горные вершины. У нас практически не будет формальных занятий. Будут беседы, время от времени. Однако каждый приехавший будет занят двадцать четыре часа в сутки той внутренней работой, которая не касается больше никого на свете, только этого человека. Особым пижонством на этом пути считается не показывать никому, чем ты занят, не раскрывать своих карт. Это очень спокойная, очень добрая работа, не групповая, не массовая, открытая каждому из вас.

А сейчас я хотел бы предложить вам поделиться вашими мыслями, вашими соображениями, возражениями, задать вопросы. Конечно, я очень условно очертил те три парадигмы, которые мне кажутся актуальными, конечно же, мы будем конкретизировать все три модели и говорить о других путях. Все ясно? Пожалуйста.

Вопрос: Вы сказали "особое пижонство". Неясно: предлагается этим заниматься или не заниматься?

Аркадий: Предлагается притворяться, что ты этим не занимаешься.

Вопрос: Что вы думаете о дианетике и саентологии?

Аркадий: Я столкнулся с дианетикой в Америке лет пятнадцать тому назад. Это тщательно разработанная технология социально-психологического конструирования и манипуляции. Эта структура досконально изучает каждого вошедшего в нее человека. Если вы принимаете в этом участие, то наверняка уже написали десяток своих биографий: биографию своей деловой личности, своей эмоциональной личности, своей сексуальной личности и т.д. и т.п. Эти данные о вас и о каждом другом человеке, участвующем в этой работе, закладываются в компьютер, и собирается банк данных. Вы проходите через определенные ступени проверок и тестов. Это довольно сложная структура, построенная на системных основаниях. Это всемирная сеть. Со мной в Москве работает молодой человек, который прошел через эту систему и изучил ее изнутри. Но и она изучила его изнутри. Можно многому научиться, находясь в этой системе. В ней можно утонуть и уже никогда оттуда не вылезти. Если вы связаны с этой системой, то я советую вам поставить себе срок: сколько вы там хотите находиться и когда вы оттуда уйдете.

Вопрос: Я не связана с центром дианетики. Просто хотелось бы узнать: Что это? Стоит ли туда вступать?

Аркадий: Я думаю, что, вообще, не нужно вступать ни в какие центры, не нужно связывать себя ни с какими учителями, ни с какими учениями. Я считаю, что все учителя и учения, даже самые прекрасные, исходят из посылки, что есть один метод, приложимый к группам людей или ко всем людям. Метод, основанный на медитации, работе с мантрами, отработке определенных состояний или на сочетании этих и других элементов. Я утверждаю, что каждый человек должен рассматриваться в его духовной перспективе как абсолютно уникальное существо. И нет одного метода самореализации для двух людей. И поэтому, вслед за Кришнамурти, я предлагаю вам никуда не вступать.

Что касается нашего практикума, то это максимально индивидуализированный практикум, где никто не вгоняется ни в какую систему или схему, и когда я уеду, никто не будет членом какой-нибудь партии, группы или секты, также как не будет никакого индоктринирования. У меня нет никакого учения, никакой технологии. У меня есть круг друзей. У меня есть Артур, о котором я рассказывал вам в мой прошлый приезд. Но Артур – это уникальное явление, он не то что никого не приглашает, он, наоборот, создает всяческие препятствия для того, чтобы стать его членом. Артур – это мои друзья, живущие в разных странах и разных городах, составляющие дружескую семью. Никакой организации у нас нет, и никакой идеологии тоже. У нас есть взаимная симпатия. Иногда у нас возникают общие дела. Для того, чтобы стать "членом" этой псевдоорганизации, нужно создать внутри себя Артура. Когда вы создадите внутри себя устойчивую просветленную структуру, тогда вас заметят, к вам будут стучаться и у вас будут учиться. И если вы захотите, вы неожиданно окажетесь членом этой свободной ассоциации, построенной не по принципу усреднения людей, а по принципу предельной индивидуализации каждого человека, каждого пути, каждого опыта. Нет двух людей в Артуре, которые одинаково живут, мыслят и поступают. Возьмите любую семью, в ней разные дети, разные родители, и их связывает не идеология, а любовь и общая ответственность.

ЗАРАСАЙСКИЕ БЕСЕДЫ

ПЕРВАЯ НЕДЕЛЯ ВОСХОЖДЕНИЯ

Утром 14 июля под большими оленьими рогами в холле мотеля Далюса появился листок следующего содержания:

Первая беседа 14 июля о реальности

Среди рекомендаций для участников нашего практикума, вывешенных в вестибюле мотеля, одна, третья по счету, связана с вашей собственной оценкой вашей серьезности. Предполагается, что вы эти рекомендации осмысливаете и принимаете то, что вам полезно. Работа здесь – три недели – это уникальная возможность серьезного сдвига для всех. Мы с вами знаем: сдвиг этот зависит от очень многих условий. Прежде всего, от того, насколько пластичен, гибок, свободен внутри самого себя человек, насколько он непривязан к самому себе. Каждый человек – это определенная структура. Есть структура жесткая, есть структура пластичная. Каждый человек погружен в самого себя на определенную глубину: один – больше, другой – меньше. Погружен в самого себя – значит свободен от жестких стереотипов. Прежде всего, от стереотипов мышления и восприятия. Когда в прошлый раз мы с вами работали пять дней – это была работа по самопогружению, по созданию или выявлению в себе сущностного центра, кристалла, зерна. Это хорошая работа, связанная с классической идеей: человек – это зерно, человек – это потенция. Потенция может раскрыться, зерно должно прорасти. Но сначала он должен осознать, что он потенция, потому что большинство людей думают, что они вполне реализованы: Я – хороший физик, я – хороший музыкант, я – хороший спортсмен и т.д. Нужен особый опыт, чтобы увидеть, что все эти хорошие вещи существуют на уровне феноменальном, на уровне иллюзий. Лучше всего с самого начала честно признаться самому себе: "я – хороший набор стереотипов".

Та новая работа, которую я предложил вчера, связана с образом самого себя. Образ строится на противопоставлении: я и мир, я и город, я и сын, я и жена, я и сосед. И этот взгляд буддизм называет обычным. Так мы обычно все думаем: есть я и есть мой муж; есть я и есть моя жена. Кроме этого обычного, привычного нам взгляда на себя, есть взгляд очень непривычный. И вот с развитием этого не совсем привычного для нас взгляда, с практикой этого взгляда и связана наша работа. Согласно такому взгляду, который буддизм называет нормальным, нет разделенности на субъект и объект. Есть поток реальности. Я касался этого вчера в своей беседе. Это очень непростая вещь. Видеть себя в неполярности, в непротивопоставлении – это очень трудно. Человек – это набор ролей. Я говорил – набор стереотипов, но он также и набор ролей: я – учитель, я – муж, я – брат, я – актер… Все это – роли. А кто же я сам, когда я не играю никакой роли? Этот вопрос связан с первой рекомендацией, повешенной на стене. Что такое небо без облаков? Что такое сознание без мыслей? Что такое я без ролей и без стереотипов? Получается, что это какая-то рамка без картины. Возникает мысль, что это пустая рамка, что это пустота, ничем не заполненная. Наполнение – это те роли, которые я играю, те стереотипы, из которых я состою. И опять-таки традиция утверждает, что на самом деле пустотой являются мои роли, пустотой являются мои стереотипы. Полнотой является вот эта рама, в которой помещены я и не-я. Полнотой является реальность. И все традиционные учения связаны с переходом от иллюзии к реальности, от майи к реальности. Об этой реальности очень трудно говорить. Как только мы начинаем говорить, мы становимся сектантами. Все вокруг говорят: стол – это стол, а мы говорим: нет, это не стол, это тень стола. Или: это и стол, и не стол. Здесь начинается противоречие с миром, и для того чтобы не раздражать окружающий мир, мы просто перестаем разговаривать.

Мы верим, что реальность – это нечто иное нежели то, что нас окружает в нашей повседневности. Об этом говорит Веданта, об этом говорит христианство, об этом говорит Иммануил Кант. Они говорят, что реальность качественно отличается от нереальности. Христианство, например, утверждает, что этот мир некачественный, павший, и что есть иной, вышний мир. Вы видите, что и буддисты, и христиане, и евреи, и мусульмане в принципе утверждают одно и то же. Все они говорят о разрыве между тем, что привычно, обычно, и тем, что нормально. Все они говорят о Великой Норме. Самая большая трудность, которая стоит перед нами, – это не успокоиться на догмате, что есть Бог, что есть Норма, что есть та реальность, которая так или иначе обозначена и у Гомера, и у Данте, и у Раджниша, и у Кастанеды, и во всей мировой культуре, кроме культуры секулярной и прагматической, которая утверждает, что нет ничего выше социума или – выше моих интересов. Наша задача – не догматическая, а практическая и опытная, задача перехода от оперативного ума к созерцательному. В греческих религиях, в христианстве, в индуизме предполагается вера в Зевса, Диониса, Аполлона, Христа, Шиву. Для решения нашей задачи нам не нужна такого рода вера. Наша "вера" – это доверие опыту величайших мировых традиций. Все эти традиции так или иначе говорят об оном: нужно расширить свое сознание и от оперативного ума сделать шаг к уму созерцательному, к своему истинному "я". Это "я" в индуизме называется Атманом. Слово Атман имеет два значения. Первое значение – индивидуальное "я", а другое значение – универсальное "Я". Переход от одного к другому очень простой и очень сложный. Они соприкасаются. Они на самом деле одно и то же. И отсюда выражения, которые вы все знаете: "ты есть То" и "сансара есть нирвана". Внутри каждого из нас очень близко, пугающе близко, находится подлинная реальность, она заслонена нашими стереотипами, нашими ролями, потоком нашего сознания, с которым мы отождествлены. Попробуйте задержать мысли. Прямо сейчас, в течение одной минуты…

Знаете на что это похоже? Это похоже на канал или реку: вы поставили плотину, и плотина не очень крепкая, вода просачивается в щели, мысли по-партизански проникают в тебя. Второй способ намного лучше. Вот течет вода в реке. Пусть она течет. Но не теряйте из виду берегов. Не теряйте из виду вашу свободу от мыслей. Пусть они идут своим путем. Сейчас ты подумал о кошке, потом о приятеле, о дереве – пусть они идут, отпустите мысли, отпустите образы. Попробуйте отпустить мысли. Прямо сейчас, в течение одной минуты, здесь и сейчас…

Вот вам, на выбор, две задачи, которые я предлагаю взять себе на вооружение для начала. То же самое мы можем сделать с нашими ролями. Очень интимная вещь – роли, которые мы играем. Мы срастаемся с этими ролями. Роль друга, роль родственника, роль духовного искателя, роль мудрого человека. Фактически, сколько у нас друзей – столько у нас ролей. Человек похож на многогранник, каждая грань – это друг или сфера деятельности. Если вы перепутаете эти грани – вам будет неловко. Представьте себе, если бы вы относились ко мне, как к вашему начальнику. Мы точно знаем, какую грань, какую роль когда включать. Эту роль мы последовательно играем. Кроме того, есть несколько ролей, которые мы играем, когда никого нет. Все-таки возникает вопрос: кто же я, когда нет ролей? И здесь тоже существуют два подхода. Первый подход: перекрыть канал плотиной, отказаться от всех ролей, сесть в позу медитации и задавать себе вопрос: "Кто есть я?" Всё забыть. Все роли. И стучаться в эту ржавеющую дверь, на которой висит заржавевший замок, стучаться и спрашивать: "Кто есть я?" Ничего не услышишь очень долго, кроме эха. Второй способ – это, напротив, спокойно играть роли, которые мы играем. И при этом жестко отстраняться от этих ролей.

Третья область – после мыслей и ролей – это область состояний. Мы знаем: есть набор состояний, которые нам известны. И опять, мы либо прерываем, закрываем реку, выходим изо всех состояний и пробуем достичь высочайшего созерцания, неба без облаков, безоблачного неба – это сверхсостояние, – либо мы позволяем себе и уныние, и радость, и опьянение, и отчаяние, но при этом мы – хозяева своих состояний.

Гертруде Штейн в Париж привезли из Америки мальчика. Она не знала, что с ним делать, его родители были разведены, мальчик оказался бездомным. Американский ребенок, десятилетний мальчик. Гурджиев взял его в свое шато Приер в Фонтенбло. Мальчик был у него там "кофейным мальчиком". Он должен был по звонку Гурджиева приносить кофе. Больше ничего он не делал. Этот мальчик, Фриц Питере, до сих пор жив и проживает в Нью-Йорке, а его книга только что переведена и напечатана в России. Книга Фрица Питерса "Детство с Гурджиевым" – может быть, одна из самых замечательных книг, написанных о Гурджиеве. Год или два, что он прожил в Приере (потом родители его забрали), были самыми конструктивнымы в его жизни. Гурджиев учил его наблюдать, видеть. Он играл множество ролей, но он никогда не играл их перед этим мальчиком. Много раз люди видели его гневным, рассерженным, пьяным, ироничным, растерянным. Гурджиев любил изображать растерянность, слабость и усталость. Он, вообще, десять лет изображал больного. Смертельно больного после автомобильной катастрофы, которая, по видимости, была спектаклем. Мальчик этот время от времени ловил на себе смеющиеся глаза Гурджиева, которые говорили ему: "Мы-то знаем, что все это игра". Мальчик был для него зеркалом его подлинного "я". Мальчик помогал ему фиксировать непривязанность к эмоциям, состояниям.

Для чего я так пространно об этом рассуждаю? Потому что необычность и трудность того, что я предлагаю вам, состоит именно в том, чтобы не останавливаться, не прерывать жизнь, а продолжать играть роли, переживать различные состояния и позволять потоку мыслей, мыслеобразов идти туда, куда они хотят. Пускай по небу плывут облака. Но пускай вы будете связаны не с облаками, а с небом. Пускай вашей родиной будут не облака, а небо. Пускай вы будете кровно привязаны не к пробегающим образам, а к тому фону, по которому пробегают эти образы. Вот первая конкретизация того, что мы будем делать здесь три недели. Я надеюсь, что я не буду повторять так часто эти формулировки, потому что будут магнитофонные записи, и эти записи смогут послушать те, кто приедет. И выступление в Вильнюсе, и эти беседы. Я считаю, что с этой минуты каждый присутствующий получил и дал самому себе задание на все то время, которое он здесь намерен находиться. Задание это будет в дальнейшем вами самими конкретизироваться. Я дал только самые общие понятия.

Я рассчитываю, что с минуты пробуждения каждым утром и до минуты засыпания каждый вечер вы будете непрерывно решать поставленную вами задачу в вашей собственной ее формулировке. Если вам ближе христианская, или алхимическая, или астрологическая формулировка, или то, что я определил вчера как "религия просветления" (то, что мы делали в прошлый раз в Вильнюсе), – вы можете работать в соответствующих понятиях. На самом деле это одна и та же задача. Вы помните, когда мы с вами вырабатывали вот здесь (в центре груди) сущностной центр, я вам говорил, что на самом деле здесь ничего нет. Этот центр находится в плече, или в ухе, или в пятке. На самом деле этот центр трансцендентный, и его нигде нет. Мы с вами занимаемся грубым приближением, аналогией. В этом измерении его нет. Мы создаем болванку, мы создаем чучело внутреннего человека. Мы говорим сейчас не о каком-то кристалле, мы говорим о трансформации. Вы помните, я вас предупреждал. Я с самого начала говорил, что я вас обманываю. И что вы сами себя какое-то время обманываете, убеждаете себя, что вот здесь у вас есть некий центр. Есть некий сердечный центр, в который вам надо переместиться из "головы". Но этот центр находится не здесь, хотя с этим местом – с сердцем – его связывает много традиций. Сейчас я формулирую задачу намного сложнее. Я говорю о переходе от роли, от привязанности к роли, от привязанности к мыслям, страхам и привычным состояниям в измерение, где роли, мысли и состояния оказываются облаками на небе. Я затронул вчера много тем. Естественно, во вчерашнем своем вводном слове я смог лишь очень фрагментарно говорить о том и о другом. Это все очень сложные вопросы. Я затронул тему смерти и тему страха. Смерть вызывает в нас не только страх, она вызывает в нас ужас своей бессмысленностью, своим издевательством. Человек строит-строит, зная точно, что то, что он построил, рухнет и превратится в труху. Вся жизнь человека – это карабканье, это альпинизм с точным знанием, что он умрет и что то, что он постиг и заработал, лишь в очень малой степени может быть передано сыну, брату, другу, ученику. Все твои знания, все умения, все достижения – все рассыплется, и это пугает. Утверждения некоторых религий о том, что после смерти душа отделяется от тела и живет новой жизнью, – кого-то эта надежда утешает и кому-то лучше верить, что так оно и происходит. Шопенгауэр считает, что умирает индивидуум, но не умирает род, что умирает сознание, но не умирает Воля. Гурджиев, которого я уже сегодня цитировал, вообще утверждал, что у человека нет души, душу надо себе создать. И тогда она, может быть, будет жить после смерти. Большинство людей не имеет интегральной личности, а представляет собой набор ролей, набор "я". Мы действительно помним, что мы были когда-то какими-то личностями, у нас были какие-то роли, которые растворились, и мы больше не играем эти роли. В детстве мы играли одни роли, в юности мы играли другие роли. Представим себе человека, который сидит в тюрьме, в камере. Этой тюрьмой является наша привязанность к нашим ролям, к нашим мыслям, к нашим страхам. Это то, что буддисты называют нашим обычным состоянием. Но это не нормальное наше состояние. Нормальное состояние – это состояние свободы от тюрьмы. Эта свобода не вмещается в наши понятия. Потому что мы не привыкли ею пользоваться. Я приводил образ спасательного круга, который мы пробуем удержать под водой. Очень тяжело держать, он рвется наверх. Но когда мы долго держим его под водой, представьте себе: спасательный круг постепенно начинает видеть, слышать, понимать, что там его место. Наше место там. Мы это почувствуем, если освободимся от наших привязанностей, не отрицая эти привязанности, научимся жить в мире и вне мира, быть и не быть в этом феноменальном мире. И научимся устойчиво быть в том. Пожалуйста, вопросы.

Вопрос: Что такое "нормальное состояние"?

Аркадий: Эти очень трудно объяснять. Потому так много написано священных книг. Потому Христос приводил так много образов, описывая "Царство Небесное", и не исчерпал тему. Образами ее не исчерпать. Это как пробовать объяснить слепому от рождения, что такое зеленый цвет. Внутри каждого из нас есть тот уровень, который бессмертен. Есть та часть, которая бессмертна. Но мы к этой части не имеем никакого отношения. Я предлагаю вам наладить отношения с этой частью в себе.

Я думаю, что на земном шаре есть очень немного мест, где сейчас собралось 40-50 человек, ставящих перед собой такие задачи. Такие вопросы в университетах трактуют теоретически, в церквях, синагогах и мечетях – догматически, в различных мистических группах – технологически, каждое из этих мест – университет, церковь, мистическая группа – уверены, что обладают последней истиной, знанием, технологией, мудростью, откровением.

Вот мы сидим здесь, мы знаем, что мы ничем не обладаем. Ни теориями, ни технологией, ни догмой. У нас есть третий пункт рекомендаций, в котором говорится: посмотри-ка честно на самого себя, тебе не нужно отчитываться ни перед кем. Насколько серьезно ты веришь, что это – серьезная задача, что это не очередная игра, не очередная роль, не очередной понт. Если даже вы говорите: я неуверен, но я хочу быть честным с собой и я хочу сконцентрироваться на этой задаче, странной для социума, непонятной для друзей, – это уже необычно. Это действительно странная задача для мира, в котором мы живем. У вас нет никаких преимуществ перед кем-либо. Преимущество у вас появится, когда вы скажете: да, вот в пятибалльной системе я могу оценить свою серьезность на "три с плюсом", это даже не "четыре с минусом", и это будет честностью перед самим собой. Вот обо всем этом я хочу, чтобы вы подумали.

Это первая наша беседа в Зарасае. У нас будут и другие беседы. Тема будет развиваться. Итак, перед каждым стоит абсолютно индивидуальная задача, и никто ни перед кем не отчитывается, и никто никому ничего не должен. Это разговор со своей совестью, со своим собственным подлинным "я". Будет очень хорошо, если муж и жена, два любящих друг друга человека, два приятеля в этой задаче перестанут на время быть сообщающимися сосудами и станут решать ее каждый сам за себя. Когда двое-трое начинают обсуждать эту проблему – происходит расфокусировка, уходит энергия. Кроме того, я хочу, чтобы во время наших встреч перед ужином мы читали один текст. Мы начнем читать его вслух в следующий раз. Это книга Рене Домаля. Она называется "Гора Аналог". Эту книгу мы будем читать здесь маленькими кусочками. За три недели мы ее прочтем. Люди, которые приедут позже, прочитают ее сами. Это приключенческая книга, написанная перед войной, книга не закончена, автор умер. Автор – француз, очень интересный человек. На самом деле это очень простая книга, написанная для десятилетних мальчишек, она очень легко, очень светло читается. На следующей встрече мы начнем ее чтение.

И большая просьба не вести никаких мистических разговоров ни с друзьями, ни со мной. А жить как люди, которые приехали отдохнуть. Отдыхайте сколько есть сил. Отдых – это форма духовной работы. Никто ни к кому никуда не лезет. Если не хотите, не участвуйте в вечерних встречах. Просьба быть очень серьезным в главном нашем деле, связанным у каждого с самим собой. Просьба не выдавать свою серьезность, а вести себя очень несерьезно, вести себя так, как вы ведете себя обычно. Когда будут приезжать новые люди, вы, старожилы, то есть люди, живущие здесь с самого начала, во время вечерних разговоров старайтесь уходить в тень и позволяйте говорить новым людям, чтобы мы могли с ними познакомиться и на их трудностях, на их вопросах, на их ситуациях лучше видеть свою собственную ситуацию. Если кому-то нужно поговорить со мной наедине, то вы просто мне скажите и мы просто с вами пойдем гулять. Пока я не вижу других формальных элементов, кроме наших встреч перед ужином и после ужина. Все остальное достаточно свободно. Завтрак в 9.30, обед в 14.00, ужин в 18.30, часов в десять вечера нам дадут кефир и булочку. Кормят здесь так, что я пообедал, а вот ужинать уже не хочу. На улице свежо, жары сумасшедшей нет. Большая личная просьба ко всем присутствующим найти в себе очень важную, очень интимную точку радости и нести эту радость внутри себя. У нас есть все основания, чтобы быть переполненными радостью. Прекрасные условия, прекрасная погода. Единственное, что запрещается в этом месте, – это назойливая оглушающая ритмическая музыка, барабан, рок, рэйв. Потому что это очень разрушительно для той работы, которую мы делаем. Если вы можете, постарайтесь избегать телевизора. Это все рекомендации. Строгий запрет только на музыку, которая обрушивается на человека, как тигр. Вот, собственно говоря, пока все.

Вторая беседа 15 июля о жертве-плате

Катерина, которой нет сегодня, коснулась очень важного вопроса на нашей встрече после ужина. Она спросила, как совместить оперативный ум и ум созерцательный. И мы пробовали с разных сторон подойти к этому вопросу. Вопрос очень серьезный, если мы живем в мире среди людей, друг с другом, и с теми, кто дает нам работу, и с теми, кто нам помогает, и с теми, кто нам мешает, то есть в сложном клубке социальных отношений. Каким образом достигать и сохранять созерцательность? Если мы хотим заниматься только созерцанием, то мы должны уйти в место, в котором у нас никаких забот, обязанностей, переживаний, и заниматься чистым созерцанием. Но мы продолжаем жить в мире и вести себя как люди мира. Значит ли это, что нам надо отказаться от надежды освободиться от потока жизни, который никуда не ведет, и войти в поток, который куда-то ведет? Поток жизни никуда нас не ведет, в лучшем случае, если человек соприкасается с традицией, он может его привести к культуре. А культура – это вторичный продукт традиции. Я хочу, чтобы мы это четко различали. Мы живем в культуре, культура является промежуточным элементом между традиционным знанием, т.е. соприкосновением с реальностью, и полной нереальностью внекультурной жизни. Мы живем посередине, и можно вполне законченно и самоудовлетворенно жить в культуре, но это нам не гарантирует никакого реального продвижения за ее пределы. Культура полна самопровалов, и она сама собой недовольна. Смотрите на трагические образы тех, кто творит культуру, поэтов, которые кончают жизнь очень рано, самоубийц, дуэлянтов. Посмотрите на произведения искусств, которые нас окружают, которые дают нам катарсис, временный подъем, а потом снова упадок. Когда мы слушаем медитативную, мистическую или религиозную музыку, мы ищем выхода из пространства культуры и приближения к пространству Традиции с большой буквы.

Посмотрим на этот вопрос в контексте тех идей, которые я развивал в прошлых беседах. Я говорил вам, что есть поток мыслей. Этот поток находится в русле сознания. Есть поток состояний, которые постоянно меняются: хорошее состояние – плохое, состояния, которые нам известны, набор состояний. У каждого имеется свой набор состояний. И если мы честны и внимательны к себе, то мы знаем, что у нас есть десяток состояний, которые мы можем перечислить. Состояние уверенности, состояние неуверенности, опьянение, то-се, пятое-десятое… Их не очень много – этих состояний. Они как готовые клише, мы в них западаем и остаемся, и знаем: "да, у меня сейчас плохое состояние", "да, у меня сейчас прекрасное состояние, я могу сейчас что-то делать". Каждое состояние мы используем для какой-то операции или набора операций. Все вместе эти состояния составляют "меня". "Я" – это рамка, в которой десяток-два, неважно сколько, состояний. И наконец, роли, которые мы играем. Роль матери и отца по отношению к детям, роль сына и дочери по отношению к родителям. Роли легкие и трудные, игровые и напряженные, и мы стараемся не забываться. Иногда забываешься и не из той роли чего-то такое выдашь. Ну, потом тебя быстро одернут, и ты снова быстро входишь в роль. Роли уже написаны для нас. Здесь мы не можем быть особенно свободными. Если мы играем роль великодушного друга, который принес другу 100 долларов, когда тот в нужде, одолжил или подарил, – это роль, и мы ее, обычно, доводим до конца. Если мы играем роль соблазнителя девушки, которая нам нравится, то мы играем эту роль и не выходим из этой роли. И так далее…

И роли эти вчерне уже написаны, готовы, и каждый из нас играет в пьесе, которая кем-то написана, а нами только интерпретируется. Как исполняется эта пьеса? Вслепую. Т.е. мы с вами постоянно выходим за пределы тех вещей, которые мы знаем. И упираемся лбом во что-то, чего мы не знаем. Мы не знаем, что такое сознание, и мы не знаем, что такое мысли. У меня сейчас мелькнула мысль, которую я вкладываю в предложение. А что такое сознание? Откуда растут эти мысли? Где их корни? Где они соединяются между собой? В XX веке появились компьютеры, и мы думаем, что все в нас происходит как в компьютере, есть какие-то файлы, происходят какие-то процессы, группируются какие-то блоки информации, которые обусловлены и причиной и целью, – в результате как бы магнитно притягиваются определенные мысли и движутся в определенном направлении.

В диалогах у Платона обычно происходит следующее: Сократ подходит на базаре к человеку и спрашивает:

– Ты откуда?

– Я оттуда.

– А зачем ты приехал?

– Я приехал судиться со своим другом, он несправедливо со мной поступил.

– А ты уверен, что он несправедливо поступил?

– Да, несправедливо.

– А что такое справедливость?

– Ну, как… это просто. Справедливость – это вот, когда…

И начинается разговор, и через сорок страниц выясняется, что человек этот не знает, что такое справедливость. И тогда Сократ начинает его вести, причем Сократ-то прекрасно знает, что будет в конце. Он знает, куда он тянет наивного провинциала. А провинциал думает, что сейчас он все объяснит этому простаку на рыночной площади. И вот собирается толпа молодежи, знакомой с этими сценками и сократовскими провокациями, и весь дискурс вытягивается в виде определенной цепочки, начало которой в конце. Потому что Сократ ведет своего собеседника туда, куда он хочет его привести. А приводит он его в конечном счете к пониманию того, что есть справедливость, которая не зависит от нашего частного понимания справедливости, и так же точно есть красота, и, вообще, есть реальный мир, в котором живут справедливость, добро и красота. Тот мир реальный, а наш мир – это теневой мир. Лошадь, которая живет на небе, она реальная, она вечная, она прекрасная. А те лошади, которые ходят по земле, они умирают, они спотыкаются, они болеют. Но они все возможны только потому, что на небе есть идея лошади. Эта идея есть где-то, кто-то ее создал, кто-то ее знает, и кто-то в соответствии с этой идеей создает лошадей на земле. Если бы не было такой обязывающей идеи, то у лошадей росли бы рога, горб и вообще было бы неизвестно что. Но кто-то очень строго распорядился лошадьми.

Я не случайно обратился сейчас к Платону и к платонической теории идей, которые реальны, которые полновесны, которые неизмеримо богаче, чем наши несчастные лошади, и наши глупые мысли, и наши плоские состояния и роли. Я хочу сказать, что и суфийская музыка, которую мы сейчас слушаем, неизмеримо богаче, чем наша светская музыка. Но дело не в музыке, а дело в нас, дело в нашей закрытости, и вопрос, который задала Катерина: "Как связать нашу повседневную жизнь и тот высший план, к которому мы стремимся?" – это вопрос очень конкретный. У нас есть поток мыслей, у нас есть набор состояний и ролей. У нас нет доступа туда, где все это собирается, в тот мир, где находятся "корни" наших мыслей, корнем наших мыслей. Представьте себе, что невероятный метеорит упал на землю с неба, метеорит, в котором все лучшее – платина, золото, серебро, алмазы – все сплавлено. Он упал с какой-то планеты, и мы его изучаем в пробирке, что-то с ним делаем, подогреваем, охлаждаем, но на эту планету у нас нет доступа. Как же быть? Мы живем в мире, мы живем в социуме, мы живем в культуре. И мы можем идти двумя путями: либо отвернуться от мира, от социума, от культуры – "мы этого не хотим", и повернуться к миру идей. Знаете, что предлагал сделать Рамана Махарши? Он предлагал людям, которые сидят в кино и смотрят на экран, где тени изображают артистов, развернуть стул и смотреть в проектор. Но мы к этому еще не готовы, мы все хотим смотреть телевизор и кино, а смотреть в кинопроектор мы не можем, он нас ослепит, мы ничего в нем не увидим. Как совместить ту мудрость, которая идет из проектора, и иллюзию, которая на экране? Иллюзия – это наша социальная, психологическая, культурная жизнь. Мудрость для нас закрыта. Мы не можем ничего увидеть, яркий свет нас ослепляет. И мы знаем, что все иллюзии создаются на экране благодаря лучу, который проходит в проекторе через пленку.

Путь у нас один. Он идет через углубление и трансформацию нашего опыта. Вот что это такое – об этом мы и будем говорить. И суфийская музыка, под которую идет наша беседа, – это маленький намек на то, где лежит ответ. Он лежит в определенном новом отношении к нашему обыденному опыту. Возьмите мысль, одну промелькнувшую короткую мысль: "идет дождь". Вот промелькнула эта мысль, что с ней делать? Ее можно использовать как ключ к платоновским идеям, ее можно истончить и пропустить через себя подлинную реальность. Экран, иллюзия, майя вдруг станут тоненькой и прозрачной пленкой, и раскроется подлинная реальность за ней. Что делать с этой мыслью? Что делать с ролью матери, которая очень суетлива и беспокойна? Ребенок – это же тысяча движений и забот каждую минуту, когда ребенку год, пять, двадцать пять. Очень легко сказать – углубление и трансформация. То же самое с чувствами – у нас в течение дня сменяются десятки чувств: вот нам хорошо, вот нам плохо, вот у нас страх, вот у нас ожидание, вот у нас скука. Что нам делать с этими чувствами? Что значит углубить это чувство? Растворить его, не давать ему заслонять, не давать этой лошади заслонять истинную лошадь, не давать этому страху заслонять реальность. Вы видите, что ничего не получается, мы говорим с вами "углублять", а как углублять? Можно прийти с дрелью и сверлить это чувство или эту мысль. Можно наблюдать за собой, считать, как счетчик, секунды: когда эта мысль возникла, когда исчезла. Можно снимать ее видеокамерой, можно изучать при помощи приборов. Ничего не получится. Как совместить эти два плана: план оперативного ума и план созерцания. Может быть, кто-нибудь что-нибудь подскажет? Это только по видимости тупиковый вопрос. Из него есть выход.

Реплика: Точка?

Аркадий: Точка какая?

Реплика: Иметь точку, с которой…

Аркадий: Точку опоры.

Реплика: Да.

Аркадий: Сразу чувствовать оба состояния. Слышать как будто одним ухом одно или видеть… Тогда появляется в тебе устойчивость. Мы говорили сегодня про жемчужину: попадает песчинка и вокруг нее начинает образовываться устойчивая структура. Вот так же мы начинаем создавать в себе центр устойчивости, и тогда уже поток этот организуется вокруг, поток жизни крутится вокруг этого центра. Но этот центр (как говорили здесь несколько человек, в частности, Скайсте) некоторое время был, а потом это ушло. Вот Дарюс и говорил, что какое-то время было состояние ясности, а потом это ушло. Это уходит, потому что нет устойчивости.

Реплика: Я вот сам так: я упускаю. Я чувствую эмоцию – точку – и тут же упускаю. Я так все время делаю.

Аркадий: Это же никуда не ведет.

Реплика: Это так. Дает результат только то, что ведет к углублению.

Аркадий: Углубление – это хорошо, это контроль, это отстраненность от себя внешнего, но преображения и прозрачности не получается.

Реплика: Да, мне не хватает какой-то визуализации что-ли.

Аркадий: Я думаю, не хватает постоянства, не хватает энергии. У человека не хватает энергии поддерживать в себе то, что мы называем сущностным центром, магнитным центром. И отсюда постоянная жалоба, что нет энергии, и это приводит к тому, что человек цепляется за других, думает взять энергию у других, взять ее из книги, взять ее из музыки. И при помощи этой энергии рассредоточить иллюзии, которые нас окружают плотным кольцом.

Есть ответ, и не я его придумал. Вообще, я ничего не придумывал. То, что я говорю, я взял у своих учителей. Может быть, что-то организовал и припудрил. Есть традиционный ответ на вопрос о том, как сохранять в себе сущностной центр. Как сохранять и умножать духовную энергию, как углублять свое восприятие жизни до степени трансформации жизни. И ответ этот очень простой. Он выражается в двух словах, между которыми можно поставить тире, а можно поставить знак равенства. Первое слово – "жертва", второе слово – "плата". "Жертва-плата". Это традиционный ответ на предложенный вопрос. Вы знаете, что Христос принес себя в жертву, заплатив за наши грехи. Все это очень трудно понять. Но вот посмотрите на это через идею дров. Он себя превратил в полено и бросил в камин, чтобы горел огонь. Чтобы горел огонь духовного превращения. Иначе непонятно, зачем он, вообще, пошел на крест. До него в Египте Озирис был тоже, в принципе, добровольной жертвой. До Озириса в Индии был легендарный Пуруша, который вдруг решил принести себя в жертву. И из его ног возникли горы, из его слюней возникли реки, из его глаз – небо и т.д. В древности люди приносили жертвы богам, сжигали или закалывали жертвенных животных, перед тем как выпить вина и вкусить пищу, проливали часть вина и отдавали часть пищи богу. Это были не слепые ритуалы, не ритуалы невежественных и суеверных людей. Это были магические действия мудрых людей. Отводились несчастья, задабривались боги. Это был знак внимания к тому миру, откуда все идет, и о котором мы все время говорим, и о который мы все время бьемся лбом. Через жертвенный костер происходило взаимодействие с другими планами космоса: низшими и высшими. Вся религия Индии – религия жертвоприношения. Еврейская религия – религия закона. Евреи – законники, однако смысл закона – жертва и очищение. Индуизм весь построен на жертве, когда горит костер и приносятся в жертву ценности этого мира – молодой бык или белоснежный баран, на котором нет пятна. Чистые животные, чистые ценности. Открывается дверь в другое измерение, происходит то, о чем мы только что говорили. Как раскрыть мысль, как раскрыть роль, как раскрыть состояние, как через них пройти, куда через них пройти. Мысли, роли и состояния превращались в двери, и человек через них входил в высшие и низшие измерения, устанавливались связи с умершими предками, с богами, с демонами, с духами. Идея жертвы еще и сегодня не умерла, но профанирована и потеряла свой главный смысл. Вы наверное помните замечательную русскую сказку, где Иван-дурак куда-то летит на гусях-лебедях и его догоняют коршуны, и вот он видит, что гуси-лебеди снижаются, потому что мясо, которое он взял с собой для их подкорма, кончилось. И тогда он отрезает у себя кусок икры и сует им в клюв. И они летят дальше. Это жертва. Это то же самое, что сделал Христос. Только Иван-дурак спасал свою шкуру, а Христос спасал нас. Но принцип здесь один и тот же: жертва – это дрова в огонь духовной работы. Давайте посмотрим, жертвуем ли мы чем-нибудь? Конечно жертвуем, постоянно жертвуем. Мы жертвуем своими средствами, силами для своей карьеры, для будущего, для детей. Мы сегодня работаем, учимся, трудимся, потеем и гнемся для будущего. Мы жертвуем настоящим для будущего. Наша настоящая религия – религия будущего. Мы думаем, что в будущем все будет замечательно. Мы жертвуем своей жизнью для близких, для любимых, для детей чаще, для родителей реже. Мы жертвуем важными вещами ради удовольствия. Здесь какая-то перевернутая жертва. Мы отдаем то, что нам нужно для дела, удовольствию, которое нас никуда не ведет. Наверное, есть другие примеры как мы обращаемся с этой техникой – с техникой жертвы, с техникой подпитки, подкормки, подогрева своего состояния. Жертвовать – это значит отдавать то, что тебе нужно, ради чего-то, что тебе нужнее. Собственно говоря, ответ на вопрос, как выйти из круга иллюзий, который никуда не ведет, из потока мыслей, которые нами владеют, из убогого набора ролей, в которые мы играем, и состояний, которые играют нами, и где взять энергию для этого прорыва, ответ прост: нужно жертвовать, нужно за это все платить. Нужно знать точно: я плачу часом жизни, я плачу долларами, я плачу, отказываясь от удовольствия, я плачу своим социальным статусом, если он у меня есть, и надеждой на него, если его нет. Помните, Христос говорил: "Оставь своих родных, раздай свое богатство, иди за мной". Это значит – идти путем, который ведет из мира греховного (индусы называют его "миром невежества" или "миром иллюзий", майей) в мир реальный, который Христос называет Царством Небесным. Из всех жертв, из всех плат, которые мы можем себе представить – жертва объектами и деньгами, жертва своим временем, своими силами, жертва своими чувствами, самая трудная жертва – это жертва своим собственным образом. Оказывается, для нас нет ничего более важного, чем наш собственный образ. Потому что если поколеблется созданный нами образ себя, то нам будет очень плохо. Нам вообще незачем будет жить. Мы, каждый из нас, создали прекрасный образ себя. Мы видим, насколько мы умнее, благороднее, выше и духовнее всех окружающих. И самое трудное, что мы можем себе представить как задачу, – это задача смирения.

Год назад я участвовал в конференции по софиологии в Риме. Выступая там, С. С. Аверинцев говорил о том, что в наше время, когда разрушаются все табу, можно все, что угодно, вплоть до браков между двумя женщинами или двумя мужчинами, и их венчают в церкви. Вплоть до узаконивания всех возможных и невозможных форм порока. В это время, когда вроде бы все позволено, накладывается жесткое и строгое табу на целомудрие. Сегодня считается позорным быть девственным, быть чистым, и это одна из черт нашего времени. Человек чистый торопится стать грязным, потому что все вокруг грязные. Потому что грязно телевидение, грязны газеты, грязны приятели и приятельницы. Потому что это норма. А противоположное воспринимается как нечто постыдное. Особенно остро это испытывают подростки, которым очень трудно понять, что происходит. Мои подруги уже начали жить с мальчиками, а я еще не начала. Что-то во мне не так, что-то неправильно. Аналогично наложено сегодня табу не только на целомудрие и девственность, но и на скромность и смирение. Смирение очень опасное качество. И общество всячески это качество в человеке уничтожает. В Америке очень хорошим, положительным считается быть "agressive". Говорят: "You are not enough agressive", если ты не смог чего-то добиться. Неважно чего: успехов в бизнесе или музыкальной известности. Друзья говорят: "You are not agressive enough, you should be more agressive". Говорится об этом спокойно. Ты должен быть агрессивным, ты должен наступать, ты должен расталкивать конкурентов.

А вы в вашем воспитании часто слышали это слово "смирение"? Говорили вам об этом в школе, говорили вам это родители? Скромность, говорили, а вот смирение. Я не думаю. Мне в детстве не говорили о смирении. А смирение – это и есть наступление на образ себя, работа с образом себя, который становится главным идолом нашего времени. Главный идол нашего времени – это "я": "я" это не люблю, "я" считаю это неправильным, "я" всегда говорю правду. Или – о ком-то: "я" бы этого никогда не сделал. Образ себя – это очень жесткий образ, образ превосходства над другими, образ отгораживания от других. И, самое главное, отгораживания не просто от других, а отгораживания себя от всякой опасности трансформации этого образа. "Не учи меня жить", – говорит ребенок с 11-12 лет. Вот здесь лежит узел всех проблем, связанных с неспособностью преодолеть тот барьер, о котором говорила Катерина. Потому самая главная жертва, которая требуется от человека, реально стремящегося к просветлению, – это жертва образом себя. Я повторяю: не жертва собой, не нужно жертвовать своими мыслями, своими эмоциями, своими ролями, надо жертвовать образом, ментальным, умственным образом себя. Нужно честно увидеть себя и увидеть свой образ себя. Есть я, а есть мой образ себя. Это абсолютно разные вещи. Я – человек, который напивается каждый день и ворует авторучки у приятелей или делает еще какие-то непотребные вещи. Образ себя совсем другой. Все эти маленькие неблаговидные черты великодушно себе прощаются, загоняются куда-то, мы о них не вспоминаем. Я совершил крайне нечестный поступок месяц назад, но этот поступок я загоняю в подсознание, в беспамятство. Что касается платы, то мы платим так или иначе. Мы платим по чужим счетам, мы платим там, где мы не должны платить. Мы платим чужим капризам. Виктория часто упрекает меня за то, что я попадаю в ситуации, когда продавщица убеждает меня, что мне что-то очень нужно. И я говорю: "Да, конечно", и плачу ей, беру ненужные мне вещи и приношу домой. Вот это образ того, как я плачу, когда это со мной происходит. И каждый из нас постоянно находится в ситуации платы. Мы платим нашим временем. К вам приходит друг и просит помочь, возникает ситуация на работе, когда мы платим, ситуация там, где мы учимся, в семье. Мы платим "не в ту кассу" – вот трагедия нашей жизни. Мы платим, платим, платим, а потом оказывается, что мы должны были платить в соседнюю кассу. И человек говорит: "Я прожил всю жизнь на чужой улице. Я не туда вкладывал всю свою жизнь. Я не был женат на той женщине (или – я не за того мужчину вышла замуж). Я вложил свою жизнь в ребенка, а вырос монстр. Я думал, что я художник, я всем пожертвовал ради своих картин, а оказывается – нет, я не художник". Подавляющее большинство людей платит не в ту кассу и все свои силы отдает ложной, иллюзорной ценности.

Я думаю, что наш разговор о "жертве-плате" мы продолжим в следующий раз. Тема эта очень большая, но я хочу, чтобы наша с вами работа здесь конкретизировалась все больше и больше, – не забудьте, что это только второй день. Практически мы провели здесь полтора дня и создается, нарабатывается определенный контекст, который для каждого участника восхождения должен принять очень конкретную индивидуальную форму. Выводы из того, о чем говорилось сегодня, будут сделаны каждым из нас. Вывод может формулироваться так: раз я должен платить, раз платить обязательно, раз мы не можем не платить, раз вся наша жизнь – это плата любовью, энергией, заботой или деньгами,- то надо платить осмысленно, надо платить за реальные ценности.

Каковы наши действительные цели? Вот одна из возможностей ответа: слегка отодвинуться, отстраниться от потока жизни, найти контакт, перебросить мост в ту точку, где мы соприкасаемся с реальностью, а не с иллюзией. Это самая первая, самая большая и, может быть, единственная цель и смысл человеческого существования: оторваться от тех вещей, которые никуда не ведут, которые неизбежно ведут нас к катастрофе. Посмотрите вокруг себя и вы увидите людей 30, 40, 50, 60 лет, которые обанкротились. Они только притворяются, что они не проиграли. Посмотрите на родителей, на соседей, на учителей, на начальников, они все притворяются. Они притворяются, что все в порядке, но вы видите, что это живые трупы, что они духовно абсолютно мертвы, что они давно уже перестали интересоваться тем, чем, быть может, они интересовались в молодости. Религия превращается в какой-то абсолютно мертвый, мелочный ритуал. Мистицизм – это для них ителлектуальная игра, hobby, a искусство им нужно как потребителям, чтобы срывать на нем кайф. Если вы не совершите этот переход своевременно, будет упущено время, и с какой-то точки вы неизбежно пойдете по пути распада, вы станете банкротами – это неизбежный конец подавляющего большинства людей. Поэтому я говорю о плате, о разумной плате, потому я пробую в этих беседах восстановить традиционный контекст, где наверху такие вещи, как смирение и целомудрие, и где блага, ради которых совершаются преступления, губятся жизни, оказываются не окупающими себя.

Внимание ко всей этой совокупности проблем приводит человека к тому, что он начинает видеть свою реальную ситуацию и свою судьбу. Потому что судьба – это не биография. Судьба – это жизнь человека в свете сверхзадачи духовного пробуждения. Есть люди, у которых нет судьбы, а есть просто биография. Есть люди, у которых есть судьба – эти люди ввели свою биографию в пространство сакральное, в пространство задачи духовного пробуждения.

Сегодня мы снова коснулись многих тем, и снова многое нам неясно. Я хочу посоветовать вам продумать в самые ближайшие дни и часы ваши личный ход и личную жертву? Конечно, вам не надо лишать себя ноги или плеча, чтобы накормить голодных лебедей. Но все начинается с того, что наносится ущерб образу себя. И берется на себя бремя ответственности и платы. Эта индивидуальная плата должна быть связана с внутренним усилием, вам надо потеснить образ самого себя, надо его немножко прижать, нельзя ему позволять хозяйничать. Мы – что-то уж слишком респектабельная компания, которая купается в озере, ест супы и ходит на прогулки. Хозяин относится к нам с уважением, мне стыдно этого. На самом деле, я знаю, что я вовсе не респектабельный человек, и мне хочется сделать что-нибудь такое, чтобы хозяин посмотрел на меня подозрительно.

Реплика: Что делать? Разбить окно?

Реплика: Он тогда может выгнать.

Аркадий: Может выгнать и обязательно выгонит. Но зато благополучный образ себя будет разрушен. Ну ладно, на этой ноте давайте закончим наш разговор.

Третья беседа 16 июля с "лесными братьями"

Скайсте: …и нужно идти по этому пути до конца?

Аркадий: Вообще, все это ерунда. Это я говорю к тому, если вы уж очень привязаны к какой-нибудь идеологии. Не стоит становиться сектантами или последователями Будды, или Раджниша, или еще кого-то, а уж если не терпится и вам нужен какой-то спасательный круг, какая-то система, то нужно одной выбивать другую, нужно не привязаться. Только об этом идет речь.

Сергей: Чтобы не утонуть в одной?

Аркадий: Да, а то утонешь. Можно изучать буддизм сто жизней, столько там всего. Христианство можно изучать, всех отцов церкви прочитать…

Скайсте: Можно просто бить в бубен…

Аркадий: Бубен – это уже идеология. Бубен, барабан, палка. Если бубен органичен вам, то это хорошо. В конечном счете, что нужно каждому из нас? Быть среди людей, которые нас понимают, ценят, которых мы любим…

Скайсте: Не получается вылезти из этого круга…

Аркадий: Значит, этот круг застрял и нет энергии подъема…

Скайсте: Кто-то должен вести?

Аркадий: Кто-то должен. Кто-то должен вести, давать перспективу. Не у всех есть перспектива. Не все ее видят. Не все умеют друг друга дополнять. Чаще всего люди не умеют вместе работать. Если нужно – определяйтесь. Или будоражьте. Для этого нужны особые качества, которые бывают у некоторых людей, и их нужно развивать. Я создал свой круг друзей – Артура. Я считаю, что мы делаем очень важное дело, хотя живем в разных странах и все по-разному.

Римас: Ну, пора мне рассказать. Мой друг был в Португалии и рассказывал мне о "Rainbow". Раньше это было хипповское движение, а сейчас просто собираются люди из разных духовных путей, собираются все, кому не лень.

Аркадий: Собираются хиппи?

Римас: Нет, традиции индейские, что-то среднее индейско-хипповское. Короче говоря, у них есть только два ритуала. Они собираются в круг для совместной трапезы – это индейская традиция – и поют: "Мы все – круг без начала и конца…". И все. Дальше, каждый, кто хочет, пишет на доске о своих занятиях и идет заниматься. Каждый духовный путь собирается где-то без команды, просто кто-то что-то делает. А те, кто хочет к ним примкнуть, должны найти это место и дойти. Только схема дана. Там все пути, начиная с йоги, кончая простым массажем. И те, кто хочет, могут прийти. И этот ритуал еды два раза, днем и вечером. Еду делают тоже те, кто хочет. Особенно кто очень хочет, так это вообще хорошо. Суть этого всего в том, что учишься всему, чему хочешь и сколько хочешь. Можешь только греться у костра. Все это рассказывал мой друг Дэйвис, он там был уже не раз, он хочет в Литве это устроить. Он сам там по всем путям прошедший. Он когда-то был в Южной Америке. Приехал туда, с индейцами посидел. Он такой. Он очень сильный, в смысле, спокойный. Спокойствие у него глубокое. Ну и все. Такая сказка. А заводилы всего этого сейчас стали бродячими музыкантами. Они зарабатывают на улицах, играют на разных инструментах, танцуют. Милостыню собирают, кому не лень. Но лучше всего взять дудку и учиться играть на ней. Кто-нибудь все равно бросит, подаст. В Европе это принято. Я сам там был. Там все на месте, в том смысле, что если хочешь увидеть все пути, там они все есть. И они сюда приедут делать. У них судьба такая – зарабатывание свободных денег и учеба в лесу. Учишься, наиграл деньги – едешь в лес и там занимаешься духовностью. Какой хочешь. Там еще есть капуэррос – бразильский танец боя ногами. Бьют тамтамы и начинают исполнять. Если для веселых сумасшедших, то это можно сделать.

Аркадий: Тамтамы – это хорошо. Однако мне кажется, что это все-таки какое-то подростковое мероприятие, юношеский фестиваль. Конечно, в таком возрасте и в такой культуре все это возможно… В общем это богема, и это очень хорошо и приятно. Но как вот быть Томасу с ребеночком и работой и другим людям, у которых имеются обязанности, родители, место. То, что вы рассказываете, хорошее дело, но оно связано с каким-то возрастом, с каким-то периодом жизни. Пока у тебя есть силы и время, чтобы тратить его на это. Это экзотика. Это хорошо, никто не возражает. Карнавал. Это хорошо. Но я бы сейчас, наверное, этим не увлекся, и никуда это бы особенно меня не привело. Меня не интересуют все пути. Вас это еще интересует, а меня не интересует. И потом, я занят делом. Для меня это сейчас не подходит. И я смотрю на это как на очень временное занятие. Пока интересно, делайте. Потом вам будет, может быть, интересно что-то другое, вы свое дело найдете, свой путь, и вам уже не будут нужны все пути.

Виктория: А если это образ жизни? Если самоцель?

Аркадий: Ну, это не самоцель. Для молодых людей, девушек, это – разведка.

Виктория: Это как бы поиски Грааля, приключения. Одно дело – поиск горы Аналог, когда нужны внутренние, сознательные усилия. И совсем другое – плыть по течению.

Аркадий: Здесь не просто плывут по течению. Здесь надо найти деньги, чтобы поехать в Испанию. Здесь нужна смелость.

Виктория: Испания – это самоцель. А когда едут в Испанию и ищут Грааль – это совсем другое дело.

Аркадий: Они так ищут. Через встречи с разными людьми. Мы ведь тоже много искали возможности встреч с разными людьми, с разными традициями. В каком-то периоде это хорошее, доброе дело. Но я не знаю, всем ли это подходит.

Сергей: Это, может быть, интересно как первый шаг от рутины.

Аркадий: Да-да, вырваться, себе доказать, что ты можешь не жить жизнью студента, чиновника. Но вот доказать себе, что ты можешь жить обычной жизнью, – это очень трудно.

Виктория: Намного труднее.

Сергей: Я там не был, но мне кажется, там интересно. Но думаю, что потом наступает какое-то время и человек чувствует, что это что-то не то. Пробовать одно, другое, третье…

Аркадий: Но остается вопрос: А кто же я? Кто же я сам?

Сергей: Все равно через какое-то время наступает момент какого-то переосмысления, чувствуешь какую-то неудовлетворенность.

Аркадий: И опять начинаешь искать места в социуме, как духовную альтернативу.

Римас: Уборщиком, например. Уборщик, вообще, работа безвозрастная. Дворник – тоже хорошая профессия…

Аркадий: Да, хорошая…

Римас: Потому что можно и в семьдесят лет понемножку этим заниматься. Сторож – безвременная профессия. Очень много хороших профессий, в которых можно до конца жизни успеть. И если, допустим, у тебя все не вышло, ты пошел уже сторожем и тебя возьмут, если у тебя лицо не пропитое. Надо быть интеллигентным. Сторож должен быть интеллигентным.

Сергей: Да, сторож – человек серьезный, ответственный.

Аркадий: Разные бывают сторожа. Есть компьютеризированная охрана, есть…

Римас: Простые сторожа идут в детский садик, в школу. Ну и дворник, нормальный дворник, который в пять утра бжикает с метлой.

Андрей: Когда Римас заговорил о работах, я вспомнил одну свою интересную работу. Я полгода работал продавцом в магазине эзотерической литературы. Очень интересная работа была.

Скайсте: Много книжек прочитал?

Андрей: Сначала да, но потом уже такое ощущение, что все это повтор. Ну, ширпотреб.

Аркадий: Это ширпотреб. Я боюсь, что там в Испании тоже ширпотреб. И, в конечном счете, хочется чего-то осмысленного. Мне кажется, что эти идеи, эта работа в качестве сторожа и уборщицы, они похожи на Испанию. Любая работа съедает человека. Она требует от него очень серьезного ролевого включения. Не пройдет и пяти лет, как в одно утро ты вдруг проснешься и скажешь: "Я, кажется, уже стал уборщиком". А в детстве, в юности мы все мечтали о чем-то другом.

Сергей: Открывать какие-то земли, горы…

Римас: Ну, это романтично, а вот я думаю еще… Давайте помечтаем или поспорим. Мечтатель, он у себя в мечте. И если он уже усовершенствовался у себя внутри так, что может мечту держать внутри все время, то ему же все равно, где работать: сторожем или космонавтом. Космонавт видит мир, а сторож видит себя. Вот у него глаза. И глаза спокойные, которые уже имеют все, в смысле, он уже в контакте со своим внутренним миром. И сторож метет, а видит звезды. Он уже в каком-нибудь прекрасном месте, например, Эрушалаиме. А бывает так: космонавт пахал, пахал, а потом "что-то получка маленькая". Он летал в космос, все было нормально, а получка маленькая. И так оно и есть, я раз слушал, жаловались… И он опять не совершенствуется…

Аркадий: Вы говорите сейчас о мечтателях, а мы стараемся быть не мечтателями, а реализованными людьми. Мы стараемся не мечтать о достижении, а достигать. Иначе можно всю жизнь мечтать. Ведь все эти пути, о которых вы говорите, и хипповые, и пайковые, и путь сторожа рождают какую-то горечь внутри человека. Чтобы этого не было, нужно что-то делать, чтобы твои внутренние мечты приобрели также и внешний облик.

Римас: Респектабельность, чтоли?

Аркадий: Нет. Я говорю о реализации, а не о респектабельности. Форма может быть не респектабельной, но она должна быть формой. Человек не может, это проверено опытом, нести внутри себя какой-то большой мир, если вокруг него – маленький мир. Он обязательно должен кинуть проекцию внутреннего мира на внешний мир. И если ты заперт в своей сторожке…

Виктория: А Якоб Беме был сапожник…

Аркадий: Да, Якоб Беме был сапожник, но, во-первых, он принадлежал гильдии сапожников, он был ремесленником. Быть в то время ремесленником уже значило получить посвящение, приобщиться к цеху мастеров этого дела. А разрыв между внутренним и внешним ослабляет внутренний мир. Ты остаешься мечтателем. Мечтаешь о реализации. Ты прекрасный старый мечтатель. Никому ты не нужен. И сам себе ты не нужен. Мечты сгнивают внутри. Нужно что-то сделать, чтобы эти мечты спроецировались в мир, а потом вернулись назад.

Римас: Ну, я согласен, да, да… но можно книгами, допустим, это делать. Сторож может писать книги. Платонов, например…

Аркадий: Он может писать книги, если у него есть мир друзей, которые его приняли, которые его интеллектуально подкармливают, которые его понимают. Если он создал этот мир и если этот мир действительно качественный. Если он действительно имеет очень качественные выходы. Понимаете в чем дело: в мире, в котором мы живем, очень легко войти в готовую модель и в ней застрять. Когда я уезжал из России в 73-м году, у меня было пять-шесть друзей. Мы проходили через сложный опыт вхождения в мировые духовные традиции. Восстанавливали нанесенный атеизмом урон. Потом они все, почти без исключения, стали либо священниками, либо дьяконами, либо церковными писателями – естественно, православными, потому что жили в России. В то время это было очень серьезное решение. Очень смелое и на пределе нравственной ответственности. Это были внутренне очень красивые люди. Я вернулся через двадцать с чем-то лет, и опыт моих друзей оказался связанным не вообще с христианством, а с православными институтами. И не вообще с православием, а очень жестко с русским православием. Очень ограниченным, прошедшим через прокрустово ложе советской системы. Вы знаете, что православие, как и другие религии в России, искажалось, подлаживаясь под советскую власть. Все это довольно ограниченный, искаженный опыт и очень похожий на все советское. Поэтому все это не очень качественное. В глубине души они понимают, что это некачественно.

Римас: Да, надо быть немножко помешанным, чтобы выдержать. У меня один друг тоже "поехал", но хорошая такая помешанность, он не стал психом. Его в армии побили очень сильно, он лежал в психушке, потом вышел и опять восстановился. Я с ним говорил, он только икает. Я когда учился с ним вместе, так он единственный сказал: "Я верю в Бога". У него твердая вера, и его абсолютно не волнует ничего вокруг, он чувствует только так. А я чувствовал, что он немножко поехал. Но сейчас уже, я встречал его года два назад, он совсем восстановился, как мне кажется. Он очень спокойно говорит. Совсем чисто. Он очень чистый человек. Человек, который тогда так сказал, когда вся наша группа была из хулиганов. Я в техникуме учился. Металлическая специальность. Он говорил, что его в армии били, но он через все прошел и стал священником. Без книг, без общества, без поддержки, без ничего он вошел в это. И сейчас внутренне он очень счастливый, как я вижу. Все в порядке. Ну, это просто пример.

Аркадий: Пример друзей – это самое важное в нашей жизни. Пример людей, которые рядом с нами. И в этом смысле, мне кажется, для Скайсте важный пример – это пример Виргинии, которая стала, в каком-то смысле, хозяйкой своего мира. Я вас, Скайсте, вижу в каком-то похожем ключе, но в иной обстановке, чем у Виргинии. Я очень хорошо вижу вас ведущей свой дом, своих друзей, свою семью, молодых… Вам надо реализоваться. Иначе вам несдобровать. Потому что сторож и уборщица – это не выход для вас. Вам надо решить и стать хозяйкой, приютить…

Скайсте: Хозяйкой я стала, но сама не причастна к творчеству, и в моем доме нет творчества.

Аркадий: Каждый человек умеет творить. Найдите себя. Если вы не найдете себя, то что же тогда вы сможете дать другим? У вас есть для этого энергия, есть собранность. Это очень важно. Вы можете дать пространство для творчества. Вы можете взращивать души. Для этого вам нужна социализация. Вам надо войти с корнями в общество, в его структуры, в учреждения, во все эти вещи, которые вам до сих пор были противны. Мне кажется, для вас это идеальный путь. Путь покровительства. Вы похожи на человека, на которого двадцать-тридцать человек смотрят с надеждой, и вы их кормите.

Скайсте: Их кормить?

Аркадий: Вы их кормите духовно…

Четвертая беседа 17 июля об образе себя

Аркадий: Я начну с конкретики. Сергей сегодня точно заметил во время перекура там во дворе, что трудно понять, что такое образ себя. Как, вообще, его выделить, что такое образ себя? Подумайте каждый о себе, какой у вас образ себя, и получится что-то очень непонятное и расплывчатое. Образ себя – это фиксированные позиции человека в мире и это определенные ограничения. Образ человека – это его тело, его одежда, его стилистика. Один так сидит, другой этак. У одного так рука, а у другого этак. Это образ. Образ человека – это его атмосфера, его состояния, его роли. Все мы играем роли. Если человек открывает перед нами свои мысли, то это еще и мысли человека. Тогда мы говорим, что это глубокий человек, у него глубокие мысли. Ну, и поскольку все эти вещи – фигура человека, лицо, глаза, его мысли, его чувства, его роли – составляют образ человека, то они образуют его рамку. У каждого из нас есть такая рамка, и мы в этой рамке находимся. Почему так трудно увидеть свой собственный образ? Потому, что весь фокус этой рамки заключается в том, что она все, что мы делаем и думаем, включает в себя. Мы из нее выскочить не можем. Мы смотрим на дом изнутри дома, а не снаружи. И мы не можем увидеть архитектуру этого дома. Мне очень трудно представить свой физический облик. Мне кажется, что у меня каштановые волосы, у меня столько лет были каштановые волосы, и я, глядя в зеркало, с трудом привыкаю, что они у меня седые. Мне кажется, что я говорю уверенно, а на самом деле я говорю очень неуверенно, часто запинаюсь и т.д. То есть мы все время корректируем свой образ. Мы преувеличиваем свои недостатки или забываем про них. Короче говоря, такая деформация неизбежна. И если наш образ состоит, прежде всего, из наших мыслей, наших состояний и наших ролей, то мы, пробуя выйти за пределы этих мыслей, состояний и ролей, придумываем наблюдателя или еще что-нибудь, что опять оказывается внутри нашего образа. Образ себя обладает способностью все, что появляется рядом, затягивать вовнутрь себя.

Наши мысли, наши состояния, наши роли, если их истончить, если трансформировать их, превращаются в двери. Но двери эти обычно заперты, и выйти из них очень трудно. Выход из этого комплекса, который называется "образ себя", и есть то, что мы называем пробуждением. Давайте свяжем это с тем, что мы назвали сознанием и созерцанием. Пробуждение – это освобождение от конкретного потока мыслей, с которыми мы отождествляемся, от конкретного потока переживаний, ролей в ту область, которая больше, чем этот поток, и это взгляд на этот поток со стороны. Человек, который увидел, что человечество спит, что по улице идут спящие люди, – уже проснувшийся. Человек, который увидел, что его собственные мысли абсолютно слепые, что его роли стереотипные, механические и никуда не ведут, он также проснувшийся. Получается, что наши мысли, наши состояния, наши роли – это формы сна. Это старая идея, что мы спим. Мы спим ночью и видим сновидения, мы спим днем и видим сновидения. На самом деле, субстанция сновидений дневных и ночных одна и та же. По сути дела, это тот же самый сон. И сон этот связан с тем, что мы и во сне, и наяву живем очень поверхностно. Мы живем рассудочно. Мы создаем концепции и заменяем переживания концепциями.

Таким образом, наши мысли, состояния и роли оказываются нашей тюрьмой, и преодоление этой тюрьмы и есть пробуждение. Выйти за пределы этой замкнутости очень трудно, потому что мы не знаем образа себя. Знать мы не можем, потому что все, что мы знаем, оказывается внутри образа себя. Вот задача, которую невозможно решить с кондачка. И решение этой задачи связано с особого рода работой с мыслями, с состояниями, с ролями и с переживаниями. Наша жизнь полна переживаний. И эти переживания у нас очень поверхностны и законцептуализированы. Они все контролируются нашим умом. Наш ум создает какие-то ярлыки, которые приклеивает к нашим переживаниям.

Обычно выделяют три уровня переживаний. Их можно назвать мистическим, интуитивным и рациональным уровнями. Мистический – самый глубокий, потом идет интуитивный, потом идет рассудочный. Можно назвать их и по-другому. Можно назвать самый глубокий уровень "основой бытия", или просто – "бытием", или "реальностью". Шанкара называет его "реальностью". Гурджиев называет его "бытием". Это самый глубокий уровень, на который мы редко спускаемся. Это уровень, где кончаются… где уже нет переживаний, где человек выпадает из пространства и времени, из верха и низа и оказывается на горе Аналог. Некоторые из нас имели в жизни либо такие переживания, либо возможность таких переживаний. Это бывает, когда случается несчастье, когда умирает близкий нам человек, когда мы находимся на пороге смерти, или небо обрушилось, или землетрясение, или когда у нас безумная радость, когда какие-то экстраординарные и форс-мажорные обстоятельства. На одно мгновение, на секунду у нас бывает прикосновение к сути и к основе бытия. Обычно люди помнят эти переживания, потому что они потрясающие. И в жизни они бывают… вообще, они бывают очень редко. Отвлекаясь от нашего рассуждения, я хочу сказать, что весь смысл нашей с вами работы заключается в том, чтобы научиться иметь эти переживания без смерти близких, без землетрясений, в обычной обстановке, когда мы пьем чай, когда идет дождь или светит солнышко. Поэтому нам не нужно убивать человека или самого себя, прыгать с крыши или испытать что-то страшное, чтобы прикоснуться к основе бытия.

Теперь посмотрим на второй уровень. Это интуитивный уровень. Тут уже появляются переживания, и они очень высокого порядка. Интуитивный уровень – это высочайший и чистейший уровень переживаний. Когда каждое событие позволяет нам соприкасаться с вечностью, переживать глобальные вещи. Это очень высокое качество жизни, и обладают им немногие люди и в ограниченные периоды времени. Поэты называют это вдохновением. Рене Генон называет это интеллектуальной интуицией. Но есть люди, которые живут более или менее длительно в этом состоянии, в глубокой погруженности в свою интуитивную основу. Не в самой глубокой, где теряются пространство и время, но очень близко.

И, наконец, последний уровень – это уровень профанический, на котором мы живем. Он очень поверхностный, очень грубый, он искажает реальность. Это то, что мы видим каждый день, это обыденность. То, что нас арестовывает, то, что нас сковывает, то, что мешает нам выйти за пределы образа себя. Это набор некоторых готовых мнений, переживаний, ролей и т.д. Большинство людей живет в этой коробочке и выйти из этой коробочки не может. И потому ключом оказывается углубление переживаний и событий нашей жизни. Каждое событие является ключом к пробуждению. Поток событий на самом поверхностном уровне, на третьем уровне, – это сон, сон жизни. Потом идет интуитивный уровень, когда происходит полупробуждение. И наконец, глубочайший уровень, на котором происходит пробуждение.

Ну вот, можно рассуждать так, можно по-другому. Может быть, их не три, а тридцать три уровня, это, в принципе, неважно. А важно, что в каждом событии… Вот сейчас, здесь происходит говорение и слушание, происходит событие. Очень трудно преодолеть этот уровень гипноза, уровень сна, который нас затягивает и убеждает нас в том, что вот мы сидим и Аркадий проводит беседу. Беседа эта складывается из каких-то мыслей, после этих мыслей пойдут другие мысли, потом мы все это свернем и пойдем дальше. Я хочу задать вам вопрос: как нам выйти из этой ожиданной последовательности? И здесь я хочу напомнить вам, что мы параллельно читаем "Гору Аналог" Рене Домаля и что там предлагается классическая модель выхода из тупика. Когда отец Соголь говорит рассказчику: "Смотри, все эти роли, которые я играю в жизни, еда, которую я ем, все это на поверхности, все это повторяется, все это никуда не ведет, и я очень боюсь смерти. Каждая минута – это смерть. Не той смерти я боюсь, которая будет в конце жизни, а той, которая происходит сейчас". Невозможно одолеть гипноз, пока мы не увидим, что эти три вещи: сон, смерть, поверхностное переживание – это одна и та же вещь, которая скрывается за разными словами.

Пятая беседа 17 июля об Артуре

Аркадий: Артур – это группа друзей. Это – группа реализованных людей. Людей, которые сумели создать в себе магнитный центр, сумели стать "интересными людьми". Эти люди заняты собой. Они решают поставленные перед собой задачи. Они могут работать, не встречаясь. Они не зависят друг от друга. Иногда они съезжаются. Слава Богу, сейчас можно выехать из любой страны и въехать в любую страну. Собраться по двое, по трое, впятером и решать свои вопросы. Это не проводники из Рене Домаля, не учителя. Ничего подобного. Это просто люди, которые твердо стоят ногами на земле, а их сердце, их мысли связаны с решением очень больших, я бы сказал, глобальных задач. Сейчас, наверное, не говорят "глобальных". В 60-е годы это было хорошее слово, оно означало не столько земные задачи – глобальная политика, экономика и т.п., – сколько метафизические задачи. Задачи, связанные с нашим временем, с кризисом нашего времени, с будущим.

Сейчас в мире царит идейная пустота, и нет позитивных перспектив. Естественно, их нет ни у каких правительств, их нет у корпораций. Правительства и корпорации – это шакалы, которые грызут все, что только можно сгрызть: культуру, природные ресурсы, промышленность и т.д. Просто хищники, слепые хищники. Старые идеи и перспективы давно исчерпали себя, и человечество вхолостую прокручивает колеса, оставаясь на том же самом месте. И нет никого, кто бы об этом позаботился. Ученые, технологи занимаются своими узкими проблемами: машинами, компьютерами, ракетами. Есть экология, которая должна бы защищать среду, но, как мне сказал один трезвый человек, в следующем веке самые хорошие деньги можно будет делать на экологии, т.е. экология уже давно стала кормушкой, а в новом веке она будет главной кормушкой для хищников. Где-то должна быть точка опоры, точка совести, точка здравомыслия, кто-то должен взять это на себя. Иначе жизнь на земле станет невозможной. Такая точка должна быть внутри семьи, внутри страны, в любом человеческом сообществе. Артур в каком-то смысле берет это на себя и работает над комплексом позитивных перспектив для человечества. И это не просто идеи, но и методы, технологии. Мир сегодня кажется абсолютно неколебимым, неуязвимым, но таким казался и Советский Союз. Так же казалось, что он простоит тысячу лет и никогда трещины не даст. На самом деле, сегодняшний мир еще более хрупкий, чем Советский Союз. Запад абсолютно опустошен. Америка держится на честном слове, потому что расовые конфликты, конфликты полов – мужчин и женщин, конфликты поколений там накалены до предела. Все держится на взаимном страхе и страхе перед системой. Когда случайно один или несколько человек этот страх одолеют, тогда на этом континенте начнется всеобщий обвал, хаос. Наша гражданская война 1917-1920 годов будет детским садом по сравнению с тем, что будет там, когда пошатнется психологический гипноз. Американский пророк Эдгар Кейси предсказывал Америке весьма незавидную участь – правда, он предвидел катастрофы от стихийных бедствий, но это все связано. Он слышал ее неблагополучие и пробовал его предотвратить своими предупреждениями.

Артур поставил перед собой и решает три задачи, за которые сегодня не берется больше никто. Первая задача – это создание современного языка традиций. Языки древних традиций устарели, они почти закрыты для современного человека. Языки новых учений сбивчивы и хаотичны. Пока не возникнет новый язык, невозможно никакое движение, никакое смыслополагание. Вторая задача – это разработка новой парадигмы. Никогда еще Запад и Восток не были в таком вакууме смысла. Будущее не наступит, пока для него не будет отлита форма. Третья задача – это подготовка тех, кто будет нести новую парадигму. Это самая трудная и тонкая из трех неразрывно связанных между собой задач.

Артур состоит из зрелых людей, и он открыт и принимает в себя с радостью и любовью других зрелых мужей и жен. Он не включает в себя подростков, калек, людей, которым нужны компенсации. На самом деле ситуация очень простая. Либо человек использует определенные энергии для своей социальной стабилизации, использует некоторые элементы магии для решения задач своей социальной стабилизации. Либо человек, напротив, забирает у своего социального потенциала то, что он вкладывает в духовное строительство. Артур опирается на людей, которые умеют сочетать и балансировать оба эти плана. Это очень трудно. Но сбалансированный человек создает вокруг себя свое пространство. Он не является пешкой в чужой игре, он является созидателем. Как Соголь из "Горы Аналог". Соголь создал игру и играл в эту игру. И все, кто участвовал в этой игре, были счастливы, потому что это была хорошего качества игра, и там не было конкуренции, а было сотрудничество.

Как связана внутренняя работа с экспедицией? Когда я говорю о самоуглублении, о трансформации, об истончении и очищении переживаний, о прорыве из сна, я постоянно подчеркиваю, что этого одного недостаточно. Зачем была бы нужна экспедиция на гору Аналог, если я могу просто закрыть глаза и проникнуть в тонкий план бытия. Оказывается нет, не могу, у меня нет сил, у меня недостаточно лошадиных сил, чтобы "взять" эту гору. Силы появляются, когда у тебя есть один, два, пять, десять друзей. И когда эти друзья вместе с тобой создают это силовое поле. Когда ты присоединяешься к этому генератору – у тебя появляется реальная возможность справиться с задачей преодоления препятствий, создаваемых инерцией поверхностного потока переживаний.

Когда я в прошлый раз приезжал в Вильнюс, мы работали с самопогружением, и несколько участников той работы здесь присутствуют. Я говорил: "Отнимите внимание у своих органов зрения, слуха, обоняния и т.д. и у своих мыслей, и соберите его в одну точку. Это будет ваш новый орган чувств, орган мыслей, орган переживаний, орган зрения. Попробуйте смотреть друг на друга не глазами, а вот отсюда – изнутри – из этого органа". Теперь вы видите, речь шла о том, чтобы создать интегральный центр для трансформации переживаний, для того, чтобы переживание опустилось на уровень глубже. И для того, чтобы появился какой-то временный баланс. И действительно, многие почувствовали силу, у них появилась точка опоры. Раньше они опирались на свои спонтанные мысли, теперь у них появился кристалл внутри, то самое горчичное зерно, на которое можно опереться. Зерно нового неба и новой земли – ось генератора преображения.

Но вернемся к Артуру, о котором у нас шел разговор. Артур никого не приглашает, но открыт для всех. В него нельзя записаться, нельзя сказать: "Аркадий, запиши меня". Надо стать интересным человеком, чтобы Артур пришел, постучался и сказал: "А можно, я постою рядом или просто поучусь у тебя чему-то?" Артур не накладывает никакой идеологии, никакой формы на вашу индивидуальную жизнь. Реализуйте себя индивидуально, станьте сами Артуром. И Артур будет к вам стучаться, вас приглашать и привлекать. Только через свою жизнь, свою судьбу, свое умение быть не пешкой в чужой игре, а хозяином своей судьбы ты входишь в эту систему со своим почерком и со своей свободой. Обычно ты входишь через какого-то человека, в данном случае я нахожусь здесь как представитель Артура. Я не проводник, а человек, открытый для дружбы, для общих дел и общих интересов, для ваших дел и ваших интересов. Вы можете прийти ко мне с деньгами и сказать: "У меня есть сотня долларов, я хочу их осмысленно использовать, посоветуйте", вы можете прийти с идеей, вы можете прийти с кругом друзей. И я вам не скажу: "Делай то-то, дай мне твои деньги, давай мне твою идею". Скорее всего, я просто спрошу: "Да, хорошо, а что ты хочешь делать с этими деньгами, с этой идеей?" Дальше идет самопроверка, человек сам начинает видеть себя. Если он хочет эти деньги пустить в бизнес, значит, он бизнесмен, но при чем тут Артур? Если он хочет использовать эту идею для социальной карьеры, то он карьерист. Если у него действительно сумасшедшая идея, если он эту сумасшедшую идею сумеет сам реализовать, тогда это человек Артура, тогда он уже с Артуром. Причем под сумасшедшей я имею в виду действительно глобальную, действительно зрелую идею. И тогда происходит простая вещь: вы дружите либо со мной, либо с другим человеком, вы выходите на другой уровень активной самореализации, и вам просто не нужен чужой Артур – вы обнаруживаете, что в Вильнюсе уже есть два других артуровских человека. А может быть, один в Питере и один в Нью-Йорке. И вы окажетесь связанными друг с другом, и это уже есть Артур. Вы будете сочетать свои идеи и свои средства, свои силы и свою любовь. И возникнет то, что спонтанно возникало на наших занятиях полгода назад, когда люди, которые работали со мной вместе пять дней, начинали любить друг друга, потому что одного уже не раздражали голос, или форма носа, или форма уха другого. Возникало сущностное притяжение. Один видел другого, как мы видим тех, кого мы любим, видел сердцем.

У Артура есть несколько ключевых принципов. Главный – это сознательная симпатия и дружба, когда человек приятен, близок, дорог. Артур держится не на идее, а на дружбе, когда хочется видеть человека и это просто радостно. Я звонил недавно одному артуровцу и говорил, что я хотел бы приехать к нему и помочь, но у меня сейчас трудно с деньгами. Он говорит: "Деньгами я помогу". Я спрашиваю его: "А нужно приехать?" Он отвечает: "Не нужно, но радостно". Он плохо знает русский язык. "Не нужно, но радостно". Мы решили отложить эту встречу, потому что пока это не нужно. Если бы было нужно, деньги бы мы нашли. Слово очень хорошее: дружба. Тепло сразу.

И второе слово – это инициатива, великое слово. Она заключается в том, что человек подходит и что-то делает для тебя, что-то спрашивает, а не ждет, что на него свалится само собой. Это очень важно – проявить инициативу. Очень много дружб и артуровских отношений завязывалось после того, как человек подходил и говорил: "Меня зовут Игорь, у меня такая-то идея, работа. Как мне быть и не могу ли я быть полезен?" Очень хорошая форма: я бы очень хотел быть полезным.

Третий принцип Артура – это такт. Это один из важнейших принципов, может быть, один из самых важных. В Артуре нет агрессивных людей. Уважение к чужой территории, чужому времени, чужим силам ценится очень высоко. Одно из важнейших артуровских качеств – такт, тактичность, дистанция. Потому что некоторые люди так тебя любят, что они тебе буквально дышать не дают. Нужно учиться давать пространство другому, не душить своей любовью.

Я дал вам сегодня много материала для мыслей, для инициативы и напомнил о такте. Все то, что я говорил сегодня, – это материал для самоанализа – каждому. На самом деле нужно начинать с вопроса: "А чего я хочу?" А потом появляется второй вопрос, еще более интересный: "Кто я?"

Шестая беседа 18 июля о серьезности

Аркадий: Вот уже несколько дней я смотрю на обстановку, которая складывается здесь. Меня, как человека практического, больше интересуют не идеи, а то, что мы делаем здесь, и то, чего мы с вами не делаем. Сегодня пришло время проанализировать, что здесь происходит. Я буду откровенен. Я вижу, что все очень уютно играют здесь свои роли, мало кто пробует выйти за эти роли, изменить контекст. Как вы сами оцениваете свою серьезность – не серьезность намерений, а серьезность усилий? Я оцениваю серьезность ваших усилий очень невысоко. Я не вижу реального усилия, а я внимателен к этим вещам больше, чем к чему-либо. На поверхности все гладко, ни одной шероховатости. Вот у Скайсте много шероховатостей, ну у нее, слава Богу, всегда шероховатости. Все остальные социально очень сбалансированные и красивые люди, но не больше того. Я предлагаю вам подумать о том, что вы потратили уже четыре дня и не сделали никаких реальных усилий. Когда мы с вами встречаемся, когда мы говорим друг с другом, мы похожи на фонарики, которые светят легко и радостно, выбрасывая из себя свет. Я почти не вижу людей, кроме очень немногих, у которых фонарики повернуты вовнутрь. То же происходит и в плане взаимодействия со мной. Первым делом это видно по тому, как человек тебя разглядывает. Если человек смотрит на тебя как баран на афишу, значит, он баран, разглядывающий афишу. Смотреть надо в себя, а не на меня и не друг на друга. Смотреть надо всегда вовнутрь себя. И только лишь установив там, найдя там точку устойчивости, оттуда можно начинать смотреть на меня и друг на друга. Надо забрать энергию у глаз, ушей и ума и направить ее в глубь вашего существа. Уже оттуда происходит восприятие мира.

Когда мы собираемся, когда мы встречаемся, между нами должно возникать поле, должна возникать магнитная дуга. Я не вижу этого. Когда мы сидим за столом, у нас должно быть пространство, соединяющее отсюда вот сюда и вот туда. С минуты пробуждения – максимальная концентрация на всем, что происходит, на внешнем и во внутреннем планах. При этом я советовал притворяться, что ничего не происходит. Но мы слишком хорошо притворяемся, так что у нас действительно ничего не происходит. Если нужны индивидуальная настройка или консультация, подходите ко мне и говорите мне об этом. У нас здесь такой приятный дом отдыха и там такой приятный палаточный лагерь, когда нет дождей. Все это очень хорошо, но ради этого не стоило вообще сюда приезжать.

Я хочу, чтобы вы подумали об этом. Попробуйте каждый, помимо всего прочего, найти определенную служебную роль по отношению к другим или другому. Смотрите, как это происходило в "Горе Аналог" на яхте "Невозможной": один готовил, другой изобретал, третий еще что-то делал. Это помимо того, что они принесли свои деньги, снарядили корабль. Бивер предоставил свой корабль для экспедиции. Вы пока еще не отдали своего корабля. У нас как будто еще нет своей территории. Все у нас очень респектабельно. Я понимаю, если бы мы притворялись и играли в эту респектабельность, но у каждого из нас респектабельность на первом месте.

Перед каждым из нас стоит задача прорыва. Но может быть, эта задача не для всех? И возникает вопрос, который задала Скайсте: "А что делать, если у меня нет таланта?" Во-первых, я не верю, что у Скайсте нет таланта и что у кого-нибудь здесь нет таланта. Иногда мы не знаем своего таланта, иногда мы недостаточно энергичны, чтобы этот талант заставить работать. А если вы действительно не знаете своего таланта, тогда станьте благородными слугами тех, кто знает и нашел свой талант. Вы же служите своим детям, своим любовникам, своим любовницам, своему боссу. Мы служим всему, кроме самого главного, мы не служим задаче прорыва. А служить ей можно либо через талант и отвагу, либо через того, которого мы любим за его талант, за его отвагу, за то, что он решился, отказался от многого и реализовал главное. Слуга – это звучит гордо! В этой позиции нет ничего унизительного. Родители знают, что они служат своим детям. Мы не устраиваем здесь школьного процесса с уроками, с технологиями, медитациями, заданиями. У нас нет никаких формальных медитаций, формальных курсов – и не будет. Зарасайская жизнь является нашим учебным пособием. Здесь и, когда мы вернемся домой, дома наши учителя – это наши обстоятельства. Если мы не умеем видеть свои обстоятельства, то тем хуже для нас. Каждое событие в нашей жизни – это подсказка. Каждому человеку дается та самая жизнь, которая ему нужна, которая является максимально эффективной для его развития. Каждая секунда вашей жизни, та, которая прошла, и та, которая еще предстоит – все ваши болезни, встречи, несчастья, удачи, каждая секунда каждого дня на протяжении всей жизни предлагает вам самую оптимальную обстановку для творчества. Родители, школа, соседи – буквально все. И встречи особенно важны в этом смысле. Споткнулся, разбил колено, разбил нос – оказывается, именно это было нужно, именно с этой точки я могу начать восхождение на гору Аналог.

Седьмая беседа 18 июля о фоне и переднем плане

Аркадий: Нам очень важно осознать себя как работающую группу, как конкретное пространство. Я бы хотел, чтобы сегодня мы с вами вспомнили нашу работу прошлого года и попробовали создать большой кристалл и держали бы это пространство с новыми людьми, принимали бы их уже в это пространство. Это очень важный переломный момент. Мы целую неделю наращивали это пространство бессознательно, а сейчас пришло время сделать это сознательно. И я хочу, чтобы в течение сегодняшней беседы, каждый из вас самостоятельно опробовал эту практику самопогружения, глубокого ухода в себя, так чтобы мой голос звучал для вас лишь отдаленным эхом, чтобы звук костра, окружающая вода, деревья, небо – все стало сейчас частью нашего опыта. И, после этого, мы попробуем увидеть нас всех как единое живое пространство, как целый организм, целое существо, и это ощущение мы сохраним до конца нашего пребывания здесь.

Все, что я хочу вам предложить сегодня для размышления, это мысли, так или иначе связанные с этим, нашим общим пространством. Наверное, те, кто читал о Рамане Махарши, помнят его идею фона и переднего плана. Вся наша жизнь строится по принципу переднего плана и фона. Из тысячи тысяч вещей мы выносим что-то на передний план, например, мою речь или яркий костер перед нами, а все остальное становится фоном. И как правило, чем человек поверхностней, тем важнее для него передний план. Элементарный пример: клоун в цирке. Все смотрят на клоуна, и про все остальное забывают. Здесь есть некая однобокость, потому что в жизни то, что мы называем фоном, и то, что мы называем передним планом, на самом деле определяются так очень условно, и то, что для одного передний план, то для другого фон, и фон этот может нести в себе очень важную информацию. Так движется человеческая мысль: те, кто сумеют заметить в фоне определенный содержательный элемент, вытащить его из фона и сделать передним планом, являются создателями новых учений, новых теорий, нового искусства. То, что мы называем фоном, несет в себе огромную потенцию, и мы себя часто обкрадываем, концентрируясь на переднем плане за счет полного или частичного небрежения к фону.

В этой связи я хочу поговорить о природе нашего мышления. Вчера я услышал отголосок впечатления, что, дескать, то, что здесь говорится, интересно, но не конкретно. И нет ясности относительно того, что же надо делать. Когда я в прошлый раз работал в Вильнюсе с группой людей, то я давал очень конкретные ориентиры, а сейчас как будто бы происходит что-то другое. Опыт, который я принес в прошлый раз, это опыт сердца, это опыт бхакти, опыт сущностного центра, который мы открываем в себе. Бхакти – это путь любви, путь сердца. В этот раз я предлагаю вам путь джнани, путь знания, путь ума, путь интеллекта и интеллектуальной интуиции. И очень важный элемент этой практики заключается в том, что никому не дается конкретных указаний. Ну, разве что человек очень попросит. Каждому предлагается быть своим собственным учителем и определять для самого себя, что ему нужно.

Я вчера сказал несколько слов о том, что мы живем здесь очень беспечно и легкомысленно. Речь шла о том, что уровень внимания у большинства мне показался невысоким. А ведь мы говорили с вами о том, что с момента пробуждения до момента засыпания мы будем использовать время до предела. Что же мы делаем все это время? Мы живем как бы обычной жизнью, у нас нет специализированных практик, но мы делаем саму эту жизнь сплошной практикой. По-прежнему, у нас остаются беседы. Но мне и это кажется излишним, мне бы хотелось, чтобы я меньше говорил, чтобы мы меньше рассчитывали на способ познания при помощи вопросов и ответов. Вопросы и ответы – это очень ограниченный способ познания. Но, видимо, мы еще не умеем жить без ежедневных бесед, без концепций, без вопросов и ответов. На самом деле, больше всего можно получить не через слова, а через молчаливый контакт. Мы говорили с вами об образе себя, о том, что мы видим себя совсем не так, как нас видят со стороны – со стороны нас видят намного лучше. Наш образ себя составлен из нашей одежды, нашего тела, поведения, наших состояний, наших мыслей и ролей, которые мы играем. Мы говорили о том, что эти вещи, тело, состояния, мысли, роли иллюзорны, что они постоянно меняются. Мысли не субстанциональны, они к нам имеют очень мало отношения: не мы ими, а они нами владеют. Представьте поток пузырей, который несется по воде, неважно вверх или вниз. Мы не можем сказать, что это моя мысль, скорее, я принадлежу мысли. Точно так же мы не можем сказать, что моя душа болит или моя душа поет. Чья душа? Что такое я, у которого есть мысли, душа, состояния? Нет никакого "я", а есть поток мыслей, поток состояний, набор ролей. Мысль – это пустой пузырь. Он рождается, он растет, он лопается. Мысль зарождается, она несет какую-то энергию, она умирает, потом идет следующий пузырь, следующая мысль. Наша жизнь состоит из таких пузырьков, которые называются впечатлениями, переживаниями, состояниями, ролями. Но мы можем пробиться через этот поток пузырьков, поток снов. Мы можем пробудиться. Говоря иначе, мы можем уйти от иллюзорного поверхностного состояния в состояние глубокое, где нет наших обыденных переживаний, мыслей, ролей. Мы можем это сделать двумя способами. Тут очень тонкий момент. Мы можем войти в мысль или войти в щель между двумя мыслями. Войти в мысль – это проследить, как она родилась, как она набухла, как она угасает. Потом следующая мысль. Следишь за ними как за пузырями, как за волнами. И точно так же мы можем войти в промежуток между мыслями. Всегда есть зазор между мыслями. Мысли движутся как стадо баранов, между ними всегда есть небольшое пространство. На самом деле и промежутки между мыслями, и сами мысли пусты. Ни то, ни другое нам не даст никакого удовлетворения, потому что в них нет субстанции, в них нет реальности, это все сновидения. А что же тогда не сновидение? Не сновидение – это глубина бытия, в которой нет ни пузырьков, ни пространства между пузырьками. Она открыта, пуста и безмолвна. Настоящая мудрость открыта, пуста и безмолвна. Там нет вопросов и ответов. Она включает в себя и мысли, и состояния, но включает как очень поверхностный, профанический слой. Большинство из нас думает, что их состояния, их мысли – это и есть единственная реальность. Но это множественная иллюзия. Единственная реальность – это огромное небо, это огромное сознание, которое безбрежно, безмолвно, открыто для всех мыслей. И, возвращаясь к идее Романа Махарши о переднем плане и фоне, я бы сказал, что фон, если открыться ему, намного ближе к реальности, чем передний план. Передний план – это вульгарная профаническая реальность, это клоун, который пляшет перед вами и изображает ваши собственные смешные стороны. А фон огромен и безбрежен. И мы здесь учимся слушать, видеть, чувствовать эту огромную безбрежную реальность, в которой не имеет значения наличие или отсутствие мыслей. В эту реальность лучше всего заглядывать не через мысли, а через щель между мыслями, через пустой зазор. Если просто сесть, лечь, встать, закрыть глаза и сконцентрироваться на этой щели между двумя пузырьками, попробовать расширить зазор между двумя мыслями, то мы с вами увидим и услышим очень мало. Мы услышим жизнь нашего тела, какие-то пульсации, работу желудка, дыхания и кровообращения. Мы услышим проезжающую по дороге машину, чье-то покашливание, треск догорающих дров. Мы очень мало услышим. У нас возникнет интервал, пауза. Как будто бы машина остановилась на красный свет: мы стоим и ждем. Мы боимся таких пауз, потому что они пусты и несодержательны для нас. Но они не пустые, они как раз самые содержательные. Мы слепнем, когда мы попадаем в зазор между переживаниями, в паузу между событиями. Мы слепнем ночью, когда мы спим. Мы там ничего не знаем, не видим. Иногда приснится непонятный сон. Но темнота и ослепление – это, на самом деле, наше собственное ослепление перед реальностью. Вот здесь, в этой темноте, в этой пустоте, в этой паузе надо копать. Потому что, когда мы прозреем, когда наши глаза привыкнут к темноте, мы увидим, что это не темнота, а слишком яркий свет. Природа мыслей похожа на природу света. Если мы будем с момента пробуждения до момента засыпания целый день слушать реальность, не выделяя передний план, не вырывая его из целого, если мы будем в созвучии с дымом, огнем, с рябью, пробегающей по воде, с собеседником, с шумами и запахами, окружающими нас всегда и везде, если мы впустим в себя полноту того, что нам дает жизнь, то мы станем другими людьми, у нас будет совершенно другой опыт. При этом не теряется и передний план, он остается, но играет такую же роль, как лампочка, которую вы зажигаете днем. И без того светло, но вы еще зажигаете лампочку, она не мешает и не помогает. Передний план – это лампочка, а фон – яркий, полновесный, полноцветный день. Вот одно из многих конкретных заданий для того, чтобы перестать жить поверхностно и уходить на все большую и большую глубину. Не бойтесь пустоты, не бойтесь пауз в вашей жизни. Если вам очень дороги ваши мысли, войдите в свою мысль и растяните ее. Пусть она будет длинная-длинная, пусть она не мелькает, пусть она будет органичная. Проследите, откуда она пришла, пусть она живет долго, пусть она умрет, когда придет время. Не привязывайтесь к ней, пусть придет другая мысль. Всмотритесь в эти пузырьки, и вы станете мудрыми, если вы будете смотреть и на то, что заполняет жизни других людей, как на пузырьки. Я говорил уже, что между нашими переживаниями во сне и в бодрствовании нет субстанциональной разницы. То, что мы видим во сне, сделано из той же самой материи, что и наяву. Только в бодрствовании мы очень фиксированы, мы испуганы, мы хватаемся за реальность, хотим, чтобы она была твердой и делаем ее твердой. А во сне мы как бы отпускаем свои состояния и мысли. Необходимо это умение отпускать мысли, отпускать переживания, давать им пройти, не цепляться за них, не пугаться их, но радоваться им, смотреть на них, как на облака. В состоянии бодрствования они больше затягивают, заколдовывают, чем во сне. Во сне они более свободны и летучи, и там происходят фантастические вещи: перескок через время, встречи с умершими, какими-то диковинными животными. Там совсем другое пространство, и наш контроль во сне не такой жесткий, там другая логика, хотя субстанция та же. Очень трудно отпустить мысль, отпустить наблюдателя, отпустить координатора. Пусть он гуляет, пусть он делает, что хочет, его можно уволить с работы, он не нужен. Нет никакого координатора, который бы координировал мои мысли. Координатор – это дополнительная мысль, это та же самая мысль. Нет мысли, свободной от мысли. Поэтому не стоит цепляться за это "я", каким бы оно ни казалось привлекательным. Нет ничего, кроме этого проплывающего радостного светового потока, и нет никакой другой цели, кроме как дать этому потоку нестись, куда он хочет, с его собственной скоростью, т.е. освободиться от этого потока и войти вместе с ним туда, где нет ограничивающих условий социума, пространства, времени. Это может пугать, как будто бы я призываю вас войти в пустоту и темноту. Но я только что говорил вам, что эти пустота и темнота только на первый взгляд пустота и темнота. Потом вы привыкаете, как в темной комнате привыкают ваши глаза, и вы начинаете различать предметы: диван, стол, окно… А потом оказывается, что на самом деле эта темная комната – ярко освещенный зал. Вот это уже просветление, это уже понимание того, что мы живем в темной комнате, что мы живем в каморке, а нам принадлежит огромный трехэтажный дом. Надо выйти из этой каморки, расправить плечи, освоить залы, коридоры, лестницы, этажи. Такая конкретная концентрация возможна на одной-единственной мысли, на природе мысли, на природе одной конкретной мысли, которая зарождается у вас в голове, и на пространстве между мыслями, и на определенном ритме чередования мыслей и пауз. Это природный ритм, и в этом ритме мы можем что-то делать, мы можем раздвигать, сдвигать, растягивать мысли, откупоривать, открывать щели между мыслями, входить, выходить. Я говорю о мыслях, но то же самое касается и состояний, ролей, всего мира переживаний. Это все иллюзия, и надо научиться жить с иллюзией, но не в ней. То, что я говорю, это материал для размышлений и материал для практики. Это можно сказать по-другому, другими словами и образами.

Вот чем я хотел сегодня с вами поделиться. Если у вас есть другие идеи для вашей конкретной ежедневной концентрации, то вы, естественно, проверяйте, испытывайте их, если нужно, советуйтесь со мной индивидуально, но не забывайте, что время идет. Очень важно, чтобы в этом наработанном пространстве (а мы все же что-то наработали, мы собрали в одну кучу большой и разнообразный опыт, включая опыт Рене Домаля и его друзей), чтобы собранное нами сокровище не лежало в слитках, а было бы расплавлено и работало на каждого из нас.

Если есть вопросы, пожалуйста. Если нет, то… стынет чай, бежит неумолимое время.

Андрей: Роль, которую играешь, можно проследить, можно проследить, откуда она взялась, но получается еще одна роль – роль следящего, наблюдателя. Опять хватаешься за роль созерцающего, концентрирующегося на пупок после нервного рабочего дня. Может быть, вообще оставить эту разрушающую суету и сесть в медитации под деревом?

Аркадий: Об этом я и говорил. Надо отпустить наблюдателя. Есть роль, есть наблюдение за этой ролью, и есть сознание этой роли. Оно больше этой роли. Нет никакого наблюдателя, нет никакого "я", которое наблюдает за этой ролью, но есть сознание, которое вмещает в себя эту роль. Если есть роль, то есть постановщик всего. А это не новая роль – это большая рамка, это то небо, по которому проходят облака, это то сознание, в котором есть мысли, это не наблюдатель – это пустота. Вообще-то, я говорю о вещах довольно странных. Этот "ненаблюдатель" не боится смерти, он проходит через сон, он пустой, он не задерживается в этой сети, не ловится в сеть. Потому что он пустой, у него нет формы. Формы появляются на поверхности, как пузыри на поверхности чистой воды, и образуют все наши конвульсии, радости, страдания, ожидания, весь поток наших нерешенных проблем. Когда это все затихает, появляется совершенно другой уровень восприятия. Что касается сидения под деревом, то буддисты, например, говорят, что надо обязательно заниматься сидячей медитацией. Но здесь возникает привязка к определенной технологии, которая предлагается всем. А вот это освобожденное, отпущенное состояние, с которым мы с вами работаем, – оно какое-то очень пугающее. Вроде бы простое, обыденное состояние, вроде какой-то пустяк. Но тут другая логика, другая жизнь. Наша жизнь похожа на бурлящий водоворот воды. И когда говоришь этой воде: "Сначала успокойся. Успокоишься, тогда в тебе отразятся небо и звезды", – вода отвечает: "Зачем мне успокаиваться? Мне некогда успокаиваться, некогда отвлекаться от текущих дел и забот". Но тогда ты никогда в своей жизни не увидишь ни неба, ни звезд, ни другой реальности. Успокойся сначала. Покой – самое главное условие всего. Но у нас с вами нет возможности сидеть месяц под деревом и наблюдать за своим пупком, нам надо принести дров и растопить костер, а потом сделать еще более сложные вещи в своей жизни. Поэтому – "жить надо". И надо в то же самое время использовать каждый момент жизни для того, чтобы видеть звезды, отражать небо, солнце. Вся жизнь – это пупок. Оттуда идет жизнь. Каждый человек может вернуться к основе бытия, которая есть пупок. При этом не надо терять и поверхностный уровень, он не теряется, он остается. Мы это умеем делать. Мы иногда умеем решать сложнейший вопрос и готовить яичницу. Мы можем две вещи делать сразу. Это в нашей природе. Тем более, что здесь речь не о двух вещах, а о качественном делании того, что мы делаем обычно. Мы готовим чай на костре. При определенном умении этот чай может стать ключом к пробуждению. Есть знаменитая фраза Гурджиева о том, что "в этой тарелке супа вся мировая мудрость и энергия, надо только уметь ее извлечь из этой тарелки". Все уже есть в этой тарелке супа, в этой чашке чая. Но вот как извлечь это "все" из глубины? Мы к этому и подходим сейчас с разных сторон: через проблему жертвы, через проблему платы, через проблему экспедиции, через переживание пустоты. Мы нарабатываем контекст. А что каждый будет делать с этим контекстом – это уже вопрос индивидуальный. Но только не ждите, что я вас буду учить какой-то методике, психотехнике. Ничего этого не будет.

Как мы все это сумеет использовать – вопрос открытый. Но я очень легко ко всему этому отношусь: это не для всех, это всем не нужно, это нужно тем, кому нужно, а всем это вредно. Кто-то из-за этого голову себе разобьет, а кто-то даже пальцем не шевельнет, и правильно, что не шевельнет.

Хотелось бы, чтобы в нашем общении было как можно меньше слов и концепций и чтобы было все больше и больше пауз, минимум болтовни и максимум взаимодействия, интуитивного общения и понимания. Тоже хорошо: сидят люди и молчат.

Восьмая беседа 19 июля о блаженстве и открытости

Аркадий: Если попробовать охарактеризовать в целом, что мы делаем здесь в течение недели, я бы это назвал переходом к более зрелому существованию по сравнению с тем, что мы делали весной, когда я приезжал в Вильнюс. Я уже говорил, что то, что мы делали весной, можно назвать, пользуясь индуистской терминологией, путем бхакти – путем любви, сердца, преданности, блаженства, а то, что мы делаем сейчас, это больше путь джнани, – путь знания, открытости, ума, интеллектуальной интуиции, интеллектуального прорыва. У нас у всех есть и ум, и сердце, поэтому мы здесь должны работать и с тем, и с другим. Сегодня я хочу предложить другую интерпретацию того же самого процесса расширения нашего опыта, пользуясь понятиями блаженства и открытости. Я вам говорил весной, что мы должны найти у себя центр, сущностной центр и что эта точка является центром радости и блаженства. Найти в себе устойчивую точку углубленного переживания каждой минуты нашей жизни, интенсифицировать его за счет того, что мы собираем все переживания в одной точке. И это можно назвать путем блаженства.

Мы с вами исследовали путь блаженства, теперь я предлагаю вам испытать путь открытости. Этот путь еще можно назвать путем стирания пыли. Мой коллега был в Японии, в секте Тенрике. Это новая религия, и они практикуют стирание пыли со стен, с пола, с перил. Это – духовная практика, когда сотни молодых людей и девушек ползают по полу и стирают пыль с деревянных балконов храма. Вот такой путь я предлагаю вам сегодня. Пыль – это наши мысли, это наши обыденные состояния, это наши роли. Стирание пыли делает поверхность зеркальной, дает нам чистое переживание, дает нам открытое переживание, чистое сознание без ума и без мысли.

Эта идея, может быть, пугающая для некоторых из вас, особенно для только что приехавших. Протирать поверхность, очищать поверхность своих переживаний, убрать все, что заполняет эту поверхность, оставить пустое зеркало, пустое пространство, которое раньше было покрыто пылью. Можно подумать, что я призываю вас вообще отказаться от всего, от ваших увлечений, от любви, от забот, – нет, все это остается, но остается на другом уровне, появляется новый уровень. И, хотя я много раз говорил, что это не для всех и что только немногие в этом нуждаются, это утверждение – тоже утверждение провокационное, как и многое из того, что я говорю. На самом деле, задача каждого человека заключается в том, чтобы раскрыть свою подлинную природу. Подлинная природа человека раскрывается тогда, когда наносная стирается. Но путь блаженства – это путь углубления нашего опыта; путь открытости – это путь преображения нашего опыта. Я боюсь, что я говорю сейчас очень неясно и что намного понятнее было то, что я говорил весной. Я говорил: соберите все свои сущностные силы в одну точку. Было легко себе представить, вообразить себе какую-то точку, но потом я говорил, что на самом деле эта точка не здесь, а совсем в другом месте и вообще даже никакой точки нет. И вы понимали, что, действительно, это вспомогательная ступенька, которая помогает нам сосредоточится вот здесь, в груди, собрать туда свое зрение, слух, мысли.

Сегодня я вам говорю, что на самом деле эта точка тоже является пылью. Эту пыль нужно стереть. И все наши переживания, блаженства, ожидания и страхи являются пылью. И что серьезным является не блаженство, а открытость. Когда я говорю слово "открытость", я имею в виду состояние, которое глубже, чем наши мысли, глубже, чем наши интуиции. И потому главная мысль, которую я предлагаю вам сегодня, – это мысль о том, что высшие состояния, которые нам иногда даются – переживания музыки, переживания природы, переживания любви, – они тоже являются пылью. Они тоже являются состояниями в ряду состояний. Они тоже замыкаются на том уровне, на котором мы постоянно живем. Я говорил вам о промежутке между двумя мыслями. Это легко очень проследить: вот у меня одна мысль, вот у меня другая. Наши мысли живут не по одной штуке и не по две, они приходят большими гроздьями, приходит ком мыслей, и этот ком, как волна, накатывает на нас, а потом отпускает. Если вы проследите за вашими мыслями, они как большие волны, как большие приливы. Иногда этот прилив длится час, через час вдруг придешь в себя и… Что это? О чем я сейчас думал? Был какой-то поток мыслей, волна мыслей, ком мыслей, мешок мыслей. Вспомнить их невозможно, потому что не мы их создавали, а они нас несли. Нас несла волна мыслей. Потом эта минута осознавания проходит, и начинается новый поток мыслей. Особенно когда гуляешь один, или перед сном, когда ты один, тебя захватывают эти волны. Очень трудно остановить этот поток и взять в свои руки одну мысль или один образ. Очень трудно найти щелку между двумя мыслями, войти в эту щелку и расширить ее. Мы говорили здесь о наблюдателе, который это все делает. То есть мы сделали наблюдение о наблюдателе, уже два наблюдателя: один наблюдает за мыслями, а другой наблюдает за наблюдателем. Это все ерунда. Наблюдатель, надсмотрщик, третий, пятый и двадцать пятый ничем не отличаются от наших обычных мыслей. Мы не можем выскочить и поставить президента над нашими мыслями. Мы думали, что таким главным президентом является мое "я", но мое "я" – это образ меня, который у меня есть. Мы эти мысли продумывали, вглядывались в них. Мысль об "я", об образе себя, о мыслеобразах "я", большого "Я" или маленького "я", какого угодно, мы превращали в очередную мысль, в очередную концепцию.

Мы все превращаем в концепцию. Это свойство нашего ума. Превратить в концепцию – это значит выскочить на поверхность, пробкой выскочить на поверхность. Какую бы мы ни сделали пробковую фигуру под водой – эта фигура выскочит на поверхность. И станет плоской, станет пылью. Вы видите, что и наблюдатель становится частью нашего поверхностного опыта, и блаженство, и транс, и экстаз, любое состояние мы превращаем в пыль. Пыль эта не приносит удовлетворения. Тогда мы хотим ее стереть и познакомиться с тем, что находится под пылью. Вот этот мир под слоем пыли мы назвали "основой бытия" или просто бытием. Может быть, это надо перевести в христианские понятия, чтобы было понятнее. В христианстве, вслед за иудаизмом, говорится по-другому. Там говорится, что когда-то человек жил в раю, потом он совершил грехопадение, он пал и оказался в худшем месте. Он был в хорошем месте, а оказался в худшем. Он потерял доступ в хорошее место, и ему надо вернуться туда. Он потерял общение с Богом. Бог в христианстве – это хозяин хорошего места, и Бог – это полнота всего, Бог – это "всяческая во всем".

Сейчас, пользуясь противоположной, апофатической терминологией, мы говорим о пустоте. В буддизме пустота – это сунья, но сунья это также и полнота всего. И это другая, глубинная сторона наших мыслей. Хорошо, что же нам делать? Раньше мы знали, что надо создать в себе магический кристалл и нести его в себе. И этот кристалл помогал нам в нашей ежедневной жизни: дома и в самых разных ситуациях он был нашей опорой.

Что же конкретно мы можем делать сейчас? В прошлый раз мы говорили о фоновом восприятии мира. А сегодня мы отправились на далекий уступ нашей горы – полпути на машинах, полпути пешком, и перед тем как мы тронулись пешком, я, остановив всех, сказал: "Постарайтесь пройти путь максимально глубоко, ощущая себя и мир". Я боюсь, что эти слова не всегда понятны. Воспринимать себя глубоко – это значит воспринимать себя не через призму наших понятий, а отпустить наши понятия и воспринимать себя как чистое пространство. Пусть наши понятия гуляют сами по себе, пусть они нас не сковывают. Когда мы идем по тропинке, мы обычно видим небольшой участок пути у себя под ногами. Время от времени мы поднимаем глаза и видим перед собой перспективу: чуть-чуть дальше, чуть-чуть ближе, иногда мы думаем, что это красиво, иногда мы думаем, что это некрасиво, иногда бывают влажные тропы, и мы думаем, что это неприятно, иногда раздается какой-то звук.

Начну с того, что, когда мы движемся, когда мы идем, мы не слышим сами себя. Мы просто идем, как люди обычно идут. Нет правды в том, как мы идем. Мы должны идти так, чтобы каждый шаг был молитвой. Мы должны молиться ногами. Движения наших ног должны быть молитвой. Может быть, мы будем идти очень медленно и создадим неудобства для остальных, но человек, который пробует жить открыто, к сожалению, создает неудобства и себе, и другим. Я однажды видел буддийского монаха, который просто шел. Двадцать минут он просто шел по дорожке. Это было одной из самых прекрасных вещей, которую я видел в своей жизни. Ноги двигались. Эти ноги были умнее, чем голова иного человека. Это была прекрасная сосредоточенность и в то же время легкость и полное владение собой, это было небесное движение. Он не спешил и не шел слишком медленно. Он шел в своем собственном ритме. Вот вам маленький пример того, что вы можете делать. Вы можете то же самое делать и руками, и глазами. То же самое вы можете делать и со своими состояниями и со своими ролями. Нам не нужен наблюдатель. Человек, который шел по дорожке, не наблюдал: "как я иду". Ну, как я иду? Он не смотрел со стороны на себя. Он ушел в глубокую пластику и правду движения ногами. Каждый день мы делаем миллион движений: мы умываемся, мы едим, мы дышим. И каждый из нас смотрит: "как я держу нож, в какой руке у меня вилка, правильно я держу или неправильно?" Мы внимательны к каким-то вещам. Но мы не научились делать то, что мы делаем, глубоко и сосредоточенно. Мы можем и должны этому научиться.

Итак, я продолжаю разговор о пути блаженства и пути открытости. Путь открытости – это когда понимаешь, что блаженство – это помощь, но это все равно пыль. Открытость – это тот рай, о котором говорят христиане и мусульмане, это та полнота преображенного бытия, к которой мы все стремимся.

Почему я вынужден так много говорить – потому что у меня нет слов, потому что слова описывают только пыль, настоящие вещи слова не описывают. Я говорю сейчас о настоящих вещах, о реальности. Нет слов для реальности. У нас нет слов о реальности, потому что мы далеки от реальности. И у нас нет нужды в этих словах. Мы не знакомы с этой областью. Эта область избегает концептуализации, вербализации. Как только мы набрасываем на нее сеть слов, в этой сети ничего не оказывается. И мы говорим: "пустота". Все есть пустота, все есть пыль. Та же пылинка может стать огромной скалой или живой рыбой. И слава Богу, что реальность бежит от концептуализации. "Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что". А если и знаю, то я не могу тебе сказать. Потому что когда я тебе скажу, то слово убьет мое знание. Слова убивают наши знания.

Виктория: А первичный язык?

Аркадий: Первичный язык потерян нами. Это язык архетипов, это язык символов. Что такое андрогин? Кто знает? Это существо, в котором соединены качества мужчины и женщины. Как вы представляете этого андрогина? У вас есть опыт андрогина? Какой он? Шаровидный и у него качества мужчины и женщины. Мужчина и женщина – это два архетипа. Мы все разделены на мужчин и женщин. Мы несем в себе мужское и женское. Китайцы говорят – инь и ян. Сущностное и субстанциональное. Мужское – сущностное, женское – субстанциональное. Но это слишком сложно. Может быть, вы это понимаете, а я до конца эти слова не понимаю. У меня нет опыта. Мы видим, что есть мужчины, есть женщины, но почему в мире есть мужское и женское? Что это? Как они друг с другом взаимодействуют? Почему мужчины стремятся к женщинам, а женщины – к мужчинам? Почему мужчина ищет одну женщину, и перебирает десять и двадцать, потому что он не нашел одну, и наоборот, женщина ищет мужчину? Что это за две половинки, которые были когда-то разорваны, разрезаны и ищут друг друга, чтобы слиться и образовать высшее женско-мужское, мужеско-женское целое. Какое целое образуется, когда мужчина обнимает и целует женщину. Что образуется? Где это целое? Образуется ли что-то? Да, образуется, когда присутствует глубина и полнота события. Когда нет наблюдателя. Когда мужчина и женщина наблюдают за собой и за другим в этот момент, то ничего хорошего не получается. Это то же самое как наблюдать себя, как ты идешь. Вот я наблюдаю, как мои ноги поднимаются и опускаются, как я иду по тропинке. Тоже ничего хорошего не получается. Сороконожка, которая начала за собой наблюдать, так и не смогла сойти с места. Значит, нужно что-то другое. Возьмем другие примеры. Вот человек, который спокойно идет по тропинке, вот мужчина и женщина, которые сливаются друг с другом в объятии. Здесь не наблюдение, здесь погружение, здесь пластика. Здесь надо войти в совершенно другую логику. Вот простой пример. Для того, чтобы научиться ездить на велосипеде, тебе не поможет ни химия, ни физика, ни геометрия. Ты должен включить совершенно другие механизмы мышления. Начинают мыслить плечи, ноги. Ты им доверяешь, они работают совершенно иначе, чем голова. Начинает появляться иной смысл. И мы говорим с вами сейчас об иных мыслях, которые нельзя концептуализировать. Обратите внимание: я сейчас занимаюсь интересным делом – я концептуализирую невозможность концептуализации. Это, конечно, смешно. И я мечтаю о том времени, когда мы перестанем играть в слова, когда мы будем собираться у костра, курить, улыбаться, как Даля или как Будда. И даже не смотреть друг на друга, а посылать друг другу легкие воздушные импульсы любви. Любви, а не информации. Но как птицы видят, что птенцы нуждаются в червячках, также я вижу, что вам нужна информация. И я вам приношу каждый раз каких-то иллюзорных червяков, какую-то пыль, которая, естественно, потом осядет, когда вам это будет не нужно.

Среди нас есть люди, которые не были с нами первую неделю. И люди эти не улыбаются, а слушают серьезно. Для них мне приходится иногда повторяться и подыгрывать их серьезности.

Я много раз подходил здесь к этой очень простой и пугающей идее относительно ложности разделения мира на субъекты и объекты. Я – субъект, я вижу костер, костер – объект. Я вижу Далю. Она для меня объект, но для нее – я объект. На самом деле нет ни субъекта, ни объекта. Очень простая мысль. Ее трудно понять. А что есть? Есть переживание. Чье переживание? Мое переживание? Или я принадлежу этому переживанию. И мой образ себя является моей клеткой, в которую я посадил эту птичку, я посадил это переживание внутрь себя, хотя на самом деле оно свободно. Это то, что индуисты, ведантисты вслед за Шанкарой и буддисты вслед за Нагарджнуной называют недуальностью. На санскрите это звучит как "адвайта": "два" – это значит – два, "а" – это отрицание двойки, "адвайта" – недвойственность, недуальность. И когда я говорю, что субъект – это я, а объект – костер, то я ввожу двойственность. Когда я понимаю, что есть событие или переживание, которое я разделяю на субъект и объект, то я делаю вещи понятными для себя и для вас, но я искажаю, расщепляю, разделяю реальность, то, что сделал Зевс, отделив мужчин от женщин одним ударом топора. И теперь мы с женщинами стремимся к адвайте и очень-очень редко достигаем этого состояния надолго. Когда я говорю о недуальности, я говорю о той же самой открытости, о той же самой пустоте, о той же самой полноте, о том же самом опыте стирания пыли. Пыль – это много-много пылинок, а много пылинок начинаются с того, что большой шар раскалывается на два полушария, а потом каждое полушарие раскалывается еще на два сегмента, а потом все это превращается в пыль. А этот первичный шар становится "иксом" в нашем уравнении.

Резюмирую. Я думаю, что главное в нашем опыте – это органическое, глубинное переживание жизни, переживание своей судьбы. Это – открытость и освобождение от наших концепций. Особенно, от наших негативных концепций. Нам не нравится какая-то музыка, какие-то люди, какие-то идеи, и мы растравляем свою неприязнь, мы с удовольствием страдаем по поводу того, что нам не нравится. Мы все время думаем о тех, кто нам не нравится, и тогда мы начинаем не нравиться тем, кому мы посылаем этот сигнал неприятия. Если нам не нравится общество, то мы начинаем не нравиться обществу, если нам не нравится идеология, то мы начинаем не нравиться идеологам, но поскольку общество и его идеологи обычно сильнее нас, то мы оказываемся жертвами своих негативов. Мы стреляем в стену, а пули отскакивают и попадают в нас. Наши раны, наши страдания – это результат нами же отправленных негативных пучков переживаний. Но сегодня мы говорим о том, что и положительные пучки переживаний, блаженство – это тоже пыль. Я прочитаю вам строчки из стихотворения самого значительного для моего поколения московского поэта шестидесятых годов Станислава Красовицкого. В конце 50-х он написал такие строки:

Хорошо, пистолет имея,

Развернув локтевой костыль,

Застрелиться в пустой аллее,

Потому что все – это пыль.

Это, конечно, очень радикальный подход к делу, но вывод вполне буддийский. А сейчас я предлагаю вам задавать вопросы, если у вас есть вопросы, или возразить, чтобы поспорить или даже подраться.

Таня: Я насчет пистолета. Хоть и трудно, но ведь мозги даны человеку…

Аркадий: Мозги тоже пыль.

Таня: А как же тогда можно жить?

Аркадий: Жить хорошо. Весело. А эти стихи я прочитал в качестве шутки, никому не предлагая столь радикальной технологии.

Виктория: В этих строках откровенный юношеский эпатаж. А потом автор стал священником и взял на воспитание шестерых детей. Таким образом, он ушел от этого предложения.

Аркадий: Пожалуйста, добавьте к моей пыли немножко вашей пыли.

Андрей: Вы говорили, что переживание – это тоже пыль…

Аркадий: Переживание – не пыль. Мы делаем его пылью, когда его концептуализируем, когда мы его загоняем своими "умными" мыслями, социальными условиями, общепринятыми понятиями. Мы как бы врисовываем переживания в клеточку тетрадки, выбрасываем на поверхность из глубины и, тем самым, убиваем, превращаем в труп. И вся наша задача состоит в том, чтобы сохранить это переживание живым, углубить его, полюбить его и не притягивать за уши наблюдателя. Как это было в истории с человеком, который просто ходил по дорожке.

Николай: Как увидеть недвойственное целое? Все равно же у человека есть выделенное ощущение, что он смотрит. Как отказаться от двоиственности?

Аркадий: Как это бывает при встрече с женщиной, в минуты любви и близости, когда вы отказываетесь от наблюдателя, а появляется спонтанное единение. И вы не видите разделенности, потому что вы находитесь внутри кокона, потому что в этот момент появляется целое, появляется общее, появляется сверх-я-и-сверх-она. Мы не видим этого, потому что мы внутри. Если бы у нас был "третий глаз", то мы бы это увидели. Мы бы увидели появление целого, андрогина.

Римас: Я могу просто копать яму для фундамента дома, и иногда сумасшедшая радость сходит на меня. А если впереди радость, то вся жизнь уже становится радостным ощущением.

Аркадий: Особенно если войдешь в спонтанный поток. И уже сам процесс копания станет для тебя выражением твоей радости, твоей силы. Игра силы. Тогда это становится игрой. Детишки это хорошо знают, когда они увлекаются игрой, когда они в процессе игры. Нас ничего в жизни не радует, кроме игры. Если это делаешь играючи, если появляется элемент игры и спонтанности, то ты теряешь наблюдателя и труд перестает быть проклятьем.

Таня: В чем проблема встречи с мужчиной и сколько же надо перебрать мужчин, чтобы найти своего?

Аркадий: Перебрать – это крепковато сказано. Не обязательно так, некоторым везет. Ромео и Джульетта никого не перебирали, сразу пришли к цели. И их проблема была та же, что и наша, которую мы решаем сейчас: как совершить этот переход от пыли к Единому? Христиане говорят: как прийти к Богу? Мужчина приходит к Богу через женщину, а женщина приходит к Богу через мужчину. А нашему общему другу Мухаммеду приписывают такие слова: "Из всех вещей, что дал мне Аллах, для того чтобы я их любил, на первом месте стоят женщины, на втором – благовония, и на третьем – прохлада молитвы, освежающая мои глаза…" Женщины – на первом месте. С точки зрения традиции, к неудовольствию феминисток, женщина – аспект мужчины. И женщине предлагается двигаться к Богу через мужчину. Традиционно в иудаизме, в мусульманстве женщины видят в мужчине Бога, а мужчины видят в Боге Бога. В буддизме своя иерархия. Это можно принимать или не принимать…

Таня: А как найти правильного мужчину?

Аркадий: Не по объявлению, конечно, и не путем расчета на компьютере. Как найти правильного мужчину – об этом мы можем с вами отдельно поговорить. Я могу дать консультацию всем заинтересованным дамам…

Таня: Такого найти, чтобы через него к Богу прийти…

Аркадий: Чтобы сразу через него к Богу? Это вам будет стоить несколько дороже. (Смех.)

* * *

Не рожденный не может умереть.

Помни!

Потенциальность Великого Хаоса между миром экстремального разума и миром экстремальных переживаний. Это мир огненных источников и окаменевшей воды, мир леденящего холода безумия и раскаленной силы Слова, мир разгульного неистовства карнавала ночи, где Знак и Вещь равны.

Будь внимателен!

Ты на пороге нового рождения…

Неведомая сущность, оформленная внутренней глубиной вибраций мастера, наполняет тысячелепестковый лотос, открывающийся в тебе Великим Знаком Воплощения…

А. Ты

ВТОРАЯ НЕДЕЛЯ ВОСХОЖЛЕНИЯ

Возьми в левую руку Коран,

В правую Библию,

Положи одну руку на другую,

А потом другую на одну,

И отпусти,

Пусть они лежат,

А ты иди и живи,

Вдыхая острый запах цветущей полыни…

А. Ты

Девятая беседа 20 июля о внутреннем свете

Я хочу предложить вам подумать о фонаре, который светит в каждом человеке. В каждом человеке есть фонарь. И эти фонари разные.

Одни фонари яркие, другие тусклые. И, по сути дела, это главное различие между людьми. Одни светят как солнце: трудно на них смотреть, а другие как за закоптелым стеклом, и на них не хочется смотреть, потому что от них идет копоть и никакого света. Как правило, мы хорошо видим свет в других людях. Мы называем его аурой. Мы говорим, что у одного желтая аура, у другого красная, у третьего синяя. Давно уже выяснено, что никакого физического цвета в ауре нет, но у каждого человека есть атмосфера. Вообще, у каждой вещи есть атмосфера. У стакана, у дерева, у Земли. У всего существующего есть окружающее его магнитное, электрическое или какое-то другое поле. Атмосфера обычного человека несколько сдвинута вперед и немного вылезает из нашего тела – туда, куда направлено наше внимание. У нас ее больше впереди, чем сзади. Но когда нам страшно, наша атмосфера уходит в пятки. А когда мы встречаем любимого человека, наша атмосфера вытягивается в виде букета цветов или страстного поцелуя и вылетает вперед навстречу человеку, которого мы любим. Когда нам нехорошо, когда у нас что-то болит, у нас серая и вялая атмосфера, а когда нам хорошо – мы прямо сверкаем. Это все свет, который находится в каждом из нас.

К сожалению, мы не видим своего собственного света, но мы очень хорошо видим свет друг друга. Я люблю вспоминать такой случай в своей жизни. Когда мне было десять-одиннадцать лет, наш учитель Михаил Григорьевич Налбандян водил нас по окрестностям – это было в Грузии, – и однажды мы пришли в какой-то монастырь. Целый день мы шли по лесу, по горам и пришли в монастырь, где монахи угостили нас чаем. Все вытащили свои припасы и начали есть. И Михаил Григорьевич сказал: "Вот, посмотрите на себя в эту минуту. Как вы сидите, как вы едите – в этом ваши характеры". И вдруг я заметил, что я сижу, отвернувшись, отгородившись ото всех, и жадно пожираю свой бутерброд. Мне стало тогда очень стыдно, и с тех пор я стараюсь всегда есть бутерброд, повернув свой фонарик к людям, общаясь и делясь. Вы сейчас тоже можете посмотреть, как вы сидите, как вы смотрите, в каком состоянии ваша атмосфера. Себя мы не видим, но мы можем посмотреть вокруг себя и порадоваться тому, как просто увидеть атмосферу другого человека, цвет и свет, идущий от другого человека, иногда тьму, идущую от человека, когда он озабочен, подавлен и ему не по себе. Но когда мы создаем в себе магический кристалл, мы сознательно работаем с этим фонариком, с этой лампочкой, мы регулируем яркость этой лампочки, когда мы определяем, что сейчас ей надо светить на двадцать пять свечей, а сейчас на двести. Посмотрите, как включается девушка, когда на нее обращают внимание, и она начинает сверкать на тысячу свечей. Сегодня одна маленькая девочка, на которую никто до этого не обращал внимания, одела роскошный венок, который ей сделала Лена, и стала красавицей. Вот она, Мария, и все увидели наконец, какая она красивая и умная девочка, и она засветилась как лампочка и до сих пор светит, посмотрите, какие у нее глазки. Очень хорошая девочка. Нужно найти какой-нибудь поворот, чтобы помочь человеку засветиться. Этот свет, который несут в себе молодые люди и не очень молодые люди, – он является одной из важнейших характеристик человека. Мы тянемся к этому свету, когда мы видим его отблеск в глазах. Когда мы видим внутренний огонь в человеке, то мы тянемся к этому огню, как к костру, как к солнышку. Иногда бывает слишком яркий свет, и мы отходим чуть подальше от этого человека, потому что он слишком ярко светит и это тоже тяжело.

Вот главная тема сегодняшнего наблюдения, и мы еще к ней вернемся после того, как я попробую проследить условия этого света. Потому что среди нас есть несколько человек, которые совсем не светятся. А если мы поедем в город, неважно какой, в Нью-Йорк, Москву, Вильнюс, то мы увидим, что там на улицах вообще никто не светится. Там люди как фонарные столбы, и это было бы еще хорошо, если бы это были деревянные, а не бетонные столбы. В московском и нью-йоркском метро – мрачные тени, мрачные глыбы людей, и, находясь рядом с ними, тоже хочется стать таким, потому что это заразительно. Когда рядом светлый человек, то и самому хочется светиться, а когда рядом темный человек, то твой свет разбивается об эту темноту и ничего хорошего не получается. Девушки, которые еще не нашли себе молодых людей, и молодые люди, которые еще не нашли себе любимую, обратите серьезное внимание на ваш внутренний свет. Светятся ли ваши глаза, вообще, видны ли ваши глаза. Мой друг Борис Андреев говорил мне когда-то, что люди носят очки не потому, что у них плохое зрение, а для того, чтобы надеть на глаза щиток. Если вы сумеете поддерживать в себе ровный радостный свет, поверьте мне, отбоя у вас не будет от молодых людей противоположного пола. Это ровное сдержанное свечение хорошего качества и является, может быть, секретом успеха.

Но для того чтобы светиться, нужно зажечь внутри себя лампочку. Как же зажечь внутри себя лампочку? Можно перечислить десяток рекомендаций, которые дадут вам очень хороший результат. Первая рекомендация: бороться со своими негативами, ущербностью, со своей подавленностью, не позволять себе подавленного состояния, просто не позволять себе быть "ниже нуля", если назвать нулевым какой-то средний уровень свечения. Ну, скажем, не позволять светить себе меньше, чем лампочка в сто свечей. Вы задаете себе эту тайную задачу и все время следите, чтобы у вас была чистая, хорошая лампа. Неважно, есть рядом люди или нет. Важно не позволять себе уходить в "минус" – в страх, уныние, недовольство. Недовольство собой – очень тяжелая вещь. Оно требует особого рассмотрения. Когда мы недовольны собой, из этого вытекает недовольство и своей судьбой, тем, что "я – бесталанный, глупый, некрасивый", что "у меня такой плохой характер и несчастливая судьба", и т.д. и т.п. Недовольство собой – это одна из хитростей сатаны. Человек создает концепцию и образ себя, и дальше он говорит: "Мой образ такой-то и такой-то, но вот это и вот это во мне нехорошо, неправильно, ужасно, изменить это невозможно, и поэтому я постараюсь загнать это вовнутрь себя, спрятать от окружающих". И мои загнанные отрицательные черты становятся силой, которая постоянно удручает меня, и я обнаруживаю, что сегодня утром я опять сделал что-то, не соответствующее моему образу себя, и днем я сделал что-то не соответствующее образу себя, и это постоянное столкновение с неприемлемой частью себя делает меня несчастным. Наверное, надо сделать одно из двух: либо вытащить и высветить свои нежелательные черты, либо попробовать воспользоваться своими недостатками, превратить их в достоинства. Это большое искусство – превращать их в свои особенности, в свой стиль, характер. Женщины знают, как превращать некоторые свои недостатки в достоинства. Мужчины менее способны в этом отношении. Очень важно на этом пути постоянно помнить о том, что в каждом из нас есть наш внутренний человек. Это тот человек, который обычно скрывается, когда мы с людьми. На людях мы одеваем маску и играем роль.

Мы много раз задавали этот вопрос: "А кто же я без ролей? Есть ли я – тот, который находится за всеми моими ролями? Какова моя сущность?" Я знаю о себе то-то и то-то. Когда я говорю, что я не люблю чего-то, не умею делать чего-то, хочу поехать куда-то – это мой образ себя. Мой образ себя отличается от того, кто я на самом деле, и от моей сущности, или внутреннего человека. Мой образ себя – это моя личность. Существует зазор, щель между моей ролью и тем, что находится за моими ролями, между эго и внутренним человеком, между личностью и сущностью. Этот зазор то уменьшается, то увеличивается. Личность моя постоянно меняется, с удовольствием или с отвращением надевает разные маски, играет разные роли, постоянно жалуясь на то, какая она несчастная, забытая и заброшенная. А мой внутренний человек игнорируется мною на протяжении многих лет, я его не кормлю. Это ребеночек, которому всегда два-три годика. Он диковатый, он туповатый, он заброшенный, он грязный. Все силы уходят на личность. Вот какая у меня личность красивая, какие у меня прекрасные глаза, какой я хороший, или: никто не видит, какой я умный, никто не замечает, как хорошо я одеваюсь, или: все видят, как ужасно я одет, какие замечательные у меня манеры, какой я сильный, какой я слабый, какой я несчастный – это все личность. А сущность у нас находится в очень и очень трудном положении. Сущность – это то, что в нас подлинного, индивидуального, то, что отличает одного человека от другого. Личности у нас групповые. Половина из нас любит кофе, а половина чай, или: кто-то любит Пушкина, а кто-то Шекспира. Это все количественные различия, это комбинаторика различных проявлений, и стоит это очень дешево. Движение от личности к сущности идет через личность, и в конечном итоге эти две части меня могут слиться в одно целое. Личность может стать сущностью. Не знаю, понимаете ли вы меня, но это очень важный момент. Мы ничего не можем сделать с нашими личностями. Наши личности, наши роли, из которых мы составлены, нельзя выбросить, от них нельзя отказаться. Ну, допустим, я брошу свою семью и уйду жить в леса. И все равно у меня будет личность, которая будет жить в лесу, будет взаимодействовать с кустами, с волками, с дождем. Или я выработаю, разовью другую личность, выучу английский или японский и уеду в Детройт или Токио, но от личности никуда не уехать. От личности никуда нельзя уйти, ни в горы, ни под землю, у нас обязательно будет тот или иной набор ролей. Поэтому наш путь к сущности, к внутреннему человеку проходит через личность, через роли. Зазор уменьшается все больше и больше. Он уменьшается за счет того, что наше понимание переключается от нашей роли к тому, что мы есть помимо роли, и к тому, что мы есть за всеми этими ролями. Когда мы постоянно задаем себе вопрос: кто я? – мы начинаем понимать, что "я" – это не муж, не брат, не студент, "я" – это не тот, который сейчас ест, который потом спит, который слушает или говорит, который огорчается или радуется. Оказывается, есть какое-то "я", которое невозможно определить концептуально, определить словами. Так же, как невозможно глазами увидеть человеческие ауру, свет, атмосферу. Получается, что мы начинаем играть в словесную игру, в которой заведомо нет никакого значимого словесного результата. Мы словами задаем вопрос, но мы знаем, что на него нельзя ответить словами ни себе, ни другому. Поэтому помимо отказа от ущербных состояний нам надо учиться постепенно отказываться от вербально-концептуального отношения к миру. Когда мы начинаем глядеть на мир интуитивно, то мы начинаем видеть то, что он не такой твердый. Интуитивному восприятию мир представляется текучим, и мы начинаем видеть более устойчивое основание этого текучего мира. Чтобы отказаться от концептуального или вербального восприятия мира, нам надо расплавить свои понятия. Наши понятия очень жесткие, мы создаем жесткие стереотипы, и мы живем среди этих стереотипов. Допустим, вам не нравятся китайцы, и бразильцы для вас тоже плохие, или вы настраиваете себя на то, что все опасно и жить становится все опаснее. Опасно ходить в сандалиях, опасно ходить без головного убора, опасно в лесу, опасно купаться, и начинается наработка этой стихии страха. Наши национальные стереотипы определяют нас очень сильно. Мы как бы строим тюрьму из наших понятий и находимся в этой тюрьме, заключенные в камеры.

Мы говорили о ролях, и мы говорили о том "я", которое играет все эти роли, мы говорили о наших мыслях, и мы говорили о сознании, которое вмещает в себя все наши мысли. По мере того как наша роль приближается к нашему "я", по мере того как наши мысли приближаются к нашему сознанию, уменьшается зазор, и мы приходим к точке, где мы можем сказать, что моя роль и есть моя сущность, моя мысль и есть мое сознание, нет никакого зазора, нет никакой разницы между моей мыслью и моим сознанием. Мысль преобразилась, она стала бесконечно глубокой, она стала бесконечно свободной, она уже не скована словами, она не в тюрьме, она освободилась, она… уже не моя. Меня больше нет. Есть только мысль, которая является сознанием. Есть сознание, и есть мысль. А где же я? Вот я, Аркадий, куда я делся? Я умер? Я зачеркнут? Я не нужен? Есть только мысль, и есть великое пустое необъятное открытое сознание. Очень трудно признаться, что я действительно не нужен. И доказательством того, что я не нужен, является моя смертность. Я не нужен, поэтому я умру. Во мне есть тысяча вещей, которые умирают со дня рождения. Умирает тело, ум, память. Отбрасывается все это за ненужностью. Остается необъятное сознание. А остается ли то "я", которое играет все эти роли? Есть ли это "я"? Роли все уже сложены в альбом фотографий, и мои дети и внуки смотрят на фото, говоря, что вот это дедушка, а это бабушка. Дедушка, бабушка, "я", которое играет все роли, – все мы сливаемся с этим необъятным сознанием. Хорошо ли это? Больно ли это? Больно ли каждую минуту умирать? Да, это и больно, и радостно. Все в мире рождается и умирает, все в мире является проявлением этого основного, базового, подо всем лежащего сознания. Вот земля. Из нее вырастают травы, деревья, потом они умирают и превращаются опять в эту землю. Потом из нее снова вырастают другие травы и деревья. Каждая травинка говорит: "Я, я, я, мне нравится чай, мне не нравится кофе, я люблю блондинок, я ненавижу…", а потом они опять уходят в это живое существо, которое называется Землей. Земля – это прекрасная живая царица. Это не мертвая глина, это умное живое прекрасное возвышенное существо, мать людей, птиц, зверей, деревьев. Это мудрое существо, с которым мы еще не научились общаться, как мы не умеем общаться с травами и деревьям, с облаками и звездами. Вот кто-то сорвал ветку, примял траву.

Растворяется ли мое "я"? Да, моя личность растворяется. Погибает мое "я"? Да, оно преобразуется в это огромное, необъятное состояние. Индусы называют его Атман, христиане – Духом или Душой Мира. Душа Мира бессмертна, а человек смертен. И смертны его мысли, его тело, роли, переживания. Это грустная ситуация, если у нас нет отношений с вечностью, если мы при жизни не установили контакт с этим Океаном Жизни, с этой вечно живой Мировой Душой. Когда религии говорят о вечной жизни, о жизни после смерти, они имеют в виду не жизнь после смерти Иван Иваныча. Они постоянно говорят нам, что это тайна, что мы не все умрем, но все изменимся. Цитирую апостола Павла: "Не все умрем, но все изменимся". Некоторые умрут, а некоторые не умрут… Одно умрет, а другое нет. Что умрет? Умрет то, что не имеет связи с вечностью. А что бессмертно? И опять мы говорим: сансара и есть нирвана, моя мысль и есть сознание, моя роль и есть "я", Атман, Мировая Душа.

Учение, которое мы с вами тут рассматриваем, – это учение о том, как временное вмещает в себя вечное, о том, как через время раскрывается вечность. Мы не все умрем, но все изменимся. Изменится состав нашего тела – он и так меняется каждый день, он радикально изменится, когда мы умрем. Изменится состав наших мыслей. Какие-то наши характеристики перейдут к нашим детям: привычки, колечки, шарфы, шкафы. Монахи очень часто медитируют с человеческим черепом в руке. Они помнят о том, что мысли человеческие, тело человеческое, дом человеческий приходят и уходят, и они думают о том, что же остается. Поэтому когда вы читаете рекомендации, вывешенные на стене нашего мотеля, самая первая из них: "Думай как можно чаще о небе без облаков и о сознании без мысли". Эта рекомендация предлагает вам уменьшать зазор между временным и вечным. Она предлагает вам видеть вечное сквозь временное. И видеть, что через личность проявляется сущность, если на нее хорошенько посмотреть. Одна отдельная мысль и есть все необъятное сознание, если не делать из нее решетку в тюрьме. Каждое событие в нашей жизни может быть дверью в вечность и может быть закрытой дверью тюрьмы. Каждое событие нашей жизни – это зерно, из которого вырастает то самое дерево, о котором говорил Христос, когда рассуждал о Царствии Небесном и горчичном зерне. Это маленькое горчичное зерно может стать огромным деревом.

Наша зарасайская жизнь протекает значительно медленней, и в ней намного меньше внешних событий по сравнению с нашей обычной городской жизнью. Это очень важно. В городе события мелькают, как вспышки, одно за другим: звонки, разговоры, встречи, работа, радости, огорчения, раздражения, надежды. Здесь мы немножко остановились, немножко замедлились, и у нас есть возможность сосредоточиться на отдельных мыслях, на отдельных побуждениях. Пользуйтесь этой возможностью. Я вижу иногда на ваших лицах некоторую растерянность и недоумение: "Что же такое, мы приехали, а здесь почти ничего не происходит?!" Это самое драгоценное, что здесь очень мало чего происходит. Если бы еще меньше происходило, было бы еще лучше. Каждое единичное событие – это шанс для нас вдуматься в него, войти в него, пережить его со всей силой света, который есть в каждом из нас. Я начал разговор с темы света, я говорил, что разные люди по-разному светятся, кто ярко, кто тускло, каждый имеет свой оттенок света, и у каждого в течение дня внутреннее освещение меняется много раз: утром свет один, днем – другой, ночью – третий. Все это переменчиво, все это текуче. Вы этого не видите в себе, но это видят окружающие. Но для того, чтобы поддерживать ровный радостный свет внутри себя, недостаточно этого хотеть, за это надо платить. Мы с вами говорили о жертве-плате. Только лишь внося очередной взнос в правильное окошко кассы, мы можем поддерживать этот свет. Мы просто обязаны платить, иначе нам просто отключат свет, и наша лампочка будет бесполезно болтаться. А платим мы, отнимая энергию у нашей личности и направляя в нашу сущность. Энергию, которую мы тратим на "я хочу – я не хочу", "мне нравится – мне не нравится", "я хочу выйти замуж – муж у меня ужасный, я ошиблась", – вот на всю эту ерунду, нужно забрать оттуда и перекачать в правильное место. Нужно платить в то окошко, которое обеспечит бесперебойную работу ваших электроприборов. Таким окошком в вашей жизни являются ситуации, приближающие вас к вашей сущности. Это – встречи с людьми, с землей, водой, огнем, музыкой, небом. Это ситуации, которые раскрепощают вас от концептов, от вербального, церебрального отношения к жизни, которые освобождают вас от социальных конвенций. Это ситуации близости к источникам света. Это ситуации будильников. Помните, у Гурджиева: человечество спит, люди рождаются во сне, убивают во сне, женятся во сне, рожают во сне, болеют во сне, умирают, так и не проснувшись. Этим будильником может быть встреча, дружба, несчастье, трагедия, радость, музыка. Вот таким звонким будильником является наш трехнедельный бесконечный праздник восхождения. И я хочу, чтобы вы научились радоваться каждой секунде, чтобы вы все больше и больше уменьшали зазор между вашими переживаниями и вашей подлинной сущностью, чтобы вы жили своей жизнью набело, а не черновиком. Нужно легко и радостно платить в правильное окошко, в правильную кассу, иначе вы будете платить годами жизни не тому мужу, не той жене, не тому сыну или дочке, не тому соседу или любовнику и вообще проживете жизнь не на той улице. Вы же видите вокруг себя тысячи людей с давно перегоревшими лампочками, которые прожили не свою жизнь, а Бог знает чью. Свет, который является проявлением жизни внутреннего человека или сущности, покупается осознанной платой, осознанной жертвой. Человек платит либо за одно, либо за другое, либо платит своему эго, либо своей сущности. Вот у вас в руке монета в один доллар. Вы можете на него купить разные вещи: сосиску из консервантов, баночку канцерогенной пепси-колы, презерватив или поездку за город. У нас у всех есть один-единственный доллар – это наша жизнь. Это определенная энергия, которая есть в нашей жизни. И мы не можем два или три раза заплатить, у нас всего одна монета. Что с ней делать?

Мне бы хотелось закончить эту беседу о внутреннем свете предложением, скажем, пяти из нас, не смущаясь, сесть в середину круга и посмотреть на сидящих перед вами, и позволить нам, сидящим вокруг, посмотреть на вас. И наглядно сравнить и увидеть, что такое наша атмосфера, что такое свет…

Спасибо живым иллюстрациям за то, что они предоставили свои люстры нашему наблюдению.

Если есть вопросы, пожалуйста? Особенно я люблю вопросы тех, кто со мной не согласен. Раньше были такие живые возражения, а в последнее время что-то подозрительно много согласия и единодушия.

Римас: Я чувствую, что если представить сущность, то останутся как бы только глаза, т.е. нет тела человека, а только некая последняя часть, живущая отдельно, как глаза, которые просто видят.

Аркадий: Интересный образ: однако не мы смотрим на сознание, а сознание смотрит на нас, как на муравьев. Сознание – как будто бы пустое слово, позволяющее наполнять себя каждому, кто как хочет. Единственное, что это слово делает, – оно создает объем. Каждый может заполнить это слово чем угодно: Шивой, Зевсом, Христом, Аллахом. Или – мелочными расчетами сиюминутной выгоды. И каждый будет прав. И вот, глаза, которые остаются последними – это не "мои" глаза, это глаза сознания. Глаза сознания, которые смотрят на наши мелочные игры.

Таня: Что значит платить не в ту кассу?

Аркадий: Это значит играть в заведомо безнадежную игру, полагаться на заведомо ненадежных людей и обстоятельства, которые приносят только новые несчастья. Это, прежде всего, значит нарушать подлинную систему ценностей и платить по векселям личности, а не сущности.

Роман: Мне кажется, что как раз, наоборот, опыт, даже печальный, составляет жизнь. Когда я вспоминаю свое прошлое, я думаю, что вот это случай был неприятный, и, может быть, сейчас мне это уже не нужно, но оно все равно живет, это же моя память, и я ее храню. Любой случай, который со мной произошел, даже если это в прошлом, сейчас со мной.

Аркадий: Вы хотите сохранить каждое мгновение и не дать ничему утечь. Вы хотите, чтобы река не текла. Вы хотите, чтобы все оставалось. Однако бесполезно жалеть вчерашний день и прошлогодний снег. Давайте лучше жалеть нереализованные в нас возможности. Вы говорите, что все события жизни имеют значение. Я думаю, что только те прошлые события имеют значение, которые окрашены вашим стремлением к самому себе, или к сущности, или же если они прочитаны в контексте вашего сегодняшнего стремления к просветлению. Если вы взглянете на поток нашей прошлой жизни, вы увидите, что он далеко не весь ведет в пространство прорыва и имеет смысл.

Есть вопрос, который возник вчера и остался открытым, – вопрос о том, что нам делать с нашими нежелательными качествами? Обычное отношение к ним – это загонять их в себя. Они не соответствуют моему образу себя, и чтобы об этом не думать и не страдать от столкновений с недолжным собой, я загоняю их внутрь и делаю вид, что я о них забываю. Время от времени эти качества выскакивают на поверхность и приносят мне огорчения, потому что я не соответствую своему образу, а мир не соответствует моей картине мира, и вся жизнь превращается в сплошное несоответствие, огорчение, неприятность. Этот путь никуда не годится.

Второй путь – это высвечивание и преобразование этих качеств. Это нормальный путь. Если я трус – я преодолеваю свою трусость, если я лгун и развратник – я преодолеваю в себе эти качества, преодолеваю в свете той Великой Нормы, которую каждый несет в себе. Моя сущность не принимает во мне лгуна и развратника, она говорит мне, что я искажаю себя в разврате и лжи и что это приводит к образованию огромной дистанции между моей сущностью и моими действиями. Эту дистанцию надо сокращать, и по мере того, как мои действия приближаются к моей сущности, зазор уменьшается и я перестаю быть лгуном, развратником. А физические недостатки могут быть преображены и часто бывают преображены в достоинства по мере приближения к сущности. Очень важно, что человек не узаконивает качества, мешающие его развитию. В Америке сейчас прокладывает себе дорогу идея, которая постепенно перекочевывает в Россию, что "я хорош такой, какой я есть". Вот я, к примеру, кривой и поэтому буду нести вам всем свою кривую логику или кривую мораль, и вы все ничем не лучше меня с вашей прямой моралью. И вообще, это еще надо решить, кто из нас прямее. Эту ситуацию, когда человеческие уродства становятся в один ряд с человеческими достоинствами, мы видим в ящике, под названием телевизор, где все это не только узаконено, а превращено в образец, в норму. Подрастающие маленькие люди видят всякие интересные вещи, которые показывают по телевизору, – ложь, убийство, насилие – и все это становится частью их жизни.

Жизнь может и должна осмысливаться в контексте просветления. Если жизнь не осмыслена стремлением к просветлению, то она сама по себе не обладает никакой ценностью, она бессмысленна, она представляет собой шарманку, повторяющую без конца одну и ту же мелодию. Только просветленная жизнь творчески осмыслена, только святая жизнь свята. И опять-таки некоторые идеологи любят навязывать мысль, что всякая жизнь свята, что человек родился и этим он уже свят. Я думаю, что только святая жизнь свята, что только жизнь, освященная стремлением к просветлению, осмысленна. Не все живое прекрасно, и имеет оправдание только потому, что оно живо.

Что знает каждый человек о свете в себе – светится он или нет? Часто это виднее со стороны. Мы видим, что от одного человека идет свет, а от другого – нет, один очень яркий, а другой тусклый: он весь ушел в социальные игры, он утонул в них, и у него нет света. Хорошо, если человек четко осознает: в этом месяце у него отключена лампочка – нужно ее зажечь.

Десятая беседа 21 июля о личности и сущности

Аркадий: В связи с вашими вопросами о сущности и личности я хочу вам рассказать одну историю, связанную с человеком, который нашел меня, когда мне было двадцать два года, а ему двадцать, и стал моим старшим другом. Он возился со мной пятнадцать лет – я поражаюсь тому, сколько у него было терпения. Как-то я возвращался с ним к себе домой, и, пока мы поднимались в лифте, я спросил его: "Что мне делать: у меня такая нерасторопная личность, мои дела в ужасном состоянии, нет работы, нет денег". Он ответил мне: "Ты не представляешь, какая у тебя сильная, гибкая личность". А я в ответ: "Брось ты ерунду говорить". Этой же ночью мне приснился сон: мне приснилась моя личность. Эта личность была огромным компьютером на колесах в форме поезда: один вагон, за ним другой вагон, за ним третий, не меньше двухсот вагонов, и все это были компьютеры, и это была моя личность. И я понял, что у меня прекрасно оснащенная для социума личность и что я прибедняюсь. И буквально на следующий день я пошел за какой-то книгой в Фундаментальную библиотеку и встретил там Григория Соломоновича Померанца, которого вы, наверное, знаете по его книгам. Меня с ним там познакомили, и я ему сказал: "Вы знаете, я бедствую, у меня нет работы". Он сказал: "Одну минутку", – пошел, привел заведующую философским отделом и сказал ей: "Это, Аркадий, он интеллигентный человек, и ему надо помочь". Она сказала: "Аркадий, пойдемте со мной, напишите заявление", и через полчаса я уже работал в философском отделе Фундаментальной библиотеки, и начались уже другие истории моей жизни, но вопрос о личности остался.

Томас: С нею надо знакомиться во сне или наяву?

Аркадий: И там, и там. Надо знать ее возможности.

Томас: То, что у нас крепкая личность, это надо использовать для жизни.

Аркадий: Это само собой разумеется, но лишние компьютеры личности надо пустить в работу для сущности. Надо забрать часть энергии у личности и направить на ту лампочку, которая вот-вот погаснет.

Жильвинас: Но должен быть кто-то, кто этим делом занимается. Какой-то техник…

Аркадий: Этим делом должна заниматься сама личность. Нужно не делать личность своим другом. Объяснить ей, что в ее же пользу реанимировать сущность. Для этого существуют тысячи техник. У каждого человека свой индивидуальный путь, своя судьба, свои звезды, свои болезни, свои радости, и каждый себя знает лучше, чем другой. Каждый из вас лучше знает себя, чем я – вас, и поэтому лучше быть самим своими учителями.

Олег: А если мы будем следовать этому, то не приведет ли это к тому, что мы будем эксплуатировать личность? Если мы ездим на машине, а ее не жалеем, не смотрим за ней, а просто ее эксплуатируем, то мы можем попасть в аварию или не сможем на ней ездить?

Аркадий: Давайте разберемся, о чем здесь идет речь. Человек представляет собой сложную комбинацию из тела, мыслей, эмоций, воли, желаний, идеалов, надежд и т.п. Видимой частью его является тело, а все остальное – различные аспекты его невидимой части – фиксируется или не фиксируется его вниманием, проявляется или не проявляется в его действиях. И в этой невидимой части человека мы отмечаем его социально обусловленный срез – социальный биокомпьютер – который мы называем личностью. Кроме того, мы предполагаем наличие иного слоя, который лежит в глубине, заваленный и забитый личностью, а именно сущность. Сущность – это то, по чему плачет личность, когда губит ее или меняет ее на чечевичную похлебку, и это то, что торжествует в герое, в гении, в святом и в художнике, когда она получает свободу и находит адекватную форму. Сущность – это наш уникальный дар, который мы можем спасти или погубить, а личность – это типовое в каждом из нас, то, что делает нас одним из группы, скажем, любителей кофе или собирателей марок. Наша сущность таинственно связана с нашим телом, нашей личностью и нашей судьбой. Эти связи не однозначны, не одни и те же у всех. В одном случае личность может жестоко эксплуатировать сущность и нести в себе самой элемент страстной борьбы между своими частями. Борьба эта может восприниматься нами как конфронтация добра и зла, света и тьмы, истины и заблуждения или даже намеренной лжи. Нужно помнить, что борьба эта всегда ведется на уровне личности и в сфере личности, а сущность в ней не участвует, однако речь идет об освобождении сущности – спящей царевны или принца, заточенного в темницу. Такова романтическая коллизия, и она имеет смысл и оправдание. Борьба часто принимает форму освобождения рабов и в случае нашего отождествления с ролями неизбежно приводит к новому рабству. В другом случае, когда личность не столь категорически фиксирована и не столь резко расщеплена, когда между личностью и сущностью существуют более благоприятные взаимоотношения, дистанция между ними может постепенно сокращаться. Эта ситуация не защитников и противников истины, а "друзей сущности" или "друзей Бога", и здесь возможен путь высветления и водительства личности, следующей внутреннему голосу, невербально, безмолвно звучащему в человеке.

Олег: Ну, а как же человек начинает пользоваться своей личностью для развития сущности? Наверное, чтобы остаться жить в социуме, нужно как-то балансировать?

Аркадий: Конечно, пользоваться личностью нужно "не эксплуататорски", а относиться к ней, как Насреддин к своему ослу, т.е. с должным уважением, потому что осел – нужное ему животное. Осел Насреддина – символ его эмоционального центра. У Насреддина есть осел, жена, соседи, Тамерлан, и это все части Насреддина, их можно увидеть, как различные центры в самом Насредцине. И когда мы говорим: "жить в социуме", то не забывайте, что Вы, Олег, многогранник, у Вас есть двадцать граней, и одна грань Вашей личности – это Ваш приятель, с которым у Вас контакт, вы притерлись друг к другу гранями, и если этот приятель уедет, то это будет вакантная грань, валентность или она вообще отпадет. Другая грань – это работа. Третья грань – это ваши увлечения. Далее, ваша семья, ваш велосипед… Все эти грани уходят корнями в центр многогранника, а с другой стороны, они касаются социума. И когда Вы говорите "жить в социуме", Вы забываете, что социум внутри Вас, и Вы сами являетесь социумом. Между сущностью и личностью могут возникнуть отношения старшего и младшего, отца и сына. Сущность должна главенствовать и вести, а не наоборот.

Томас: Используя личность?

Аркадий: Личность начинает процесс, ведущий к раскрепощению сущности. Постепенно происходит переакцентировка и восстанавливается традиционный порядок.

Олег: А что ближе к сущности: быть в этом кругу у костра или в городе, в университетской среде?

Аркадий: Университет – это потерянное место, это – перевернутая пирамида, с которой все стекает в социальную трясину и там гибнет на корню… А здесь, у костра, ситуация такая, что, может быть, два человека из сорока собравшихся действительно сумеют освободиться и выйти на уровень судьбы. Судьба – это очень большое слово. У обычного человека есть биография, а у сущностного – судьба. Судьба – это жизнь в пространстве просветления.

Сергей: А существуют же монастыри, что там?

Аркадий: Когда я приехал на Запад в семьдесят четвертом году, меня очень интересовали монастыри. Я поездил по нескольким монастырям, пожил там. Однако мне нужен был разговор с моим американским другом, который сказал мне: "Аркадий, монастырей нет", – чтобы поверить тому, что я увидел сам. Очень трудно было в это поверить. Почему нет монастырей? Должны быть монастыри! До этого я его как-то спросил: "А, скажи, есть ли здесь в Вашингтоне кафе, где собираются интеллектуалы, художники, поэты?" Он ответил: "Конечно, есть, только нет художников и интеллектуалов и нет поэтов. А кафе есть". Я думал, что он шутит. Прожив двадцать лет в Америке, я увидел, что кафе действительно имеются.

Сергей: Вы говорили, что лучше не ходить к учителям, но каждый человек – учитель. Мы вот здесь у Вас учимся…

Аркадий: А я у вас. И неизвестно, кто больше.

Сергей: Тогда как? Мы же не можем внутри себя сами генерировать те возможности, те мысли, чтобы уменьшить зазор, все равно мы должны с кем-то общаться, не только же с книгами?

Аркадий: Вы знаете, что первый псалом Давидов советует не ходить в собрания нечестивых, и евреи, христиане, мусульмане советуют быть ближе к святым людям. Но дело в том, что мы живем в своеобразное время. И монастыри, и духовных учителей сегодня лучше избегать. Сегодня нет учения, которое было бы не вредно. Я как-то провел лето в Англии в штейнеровской колонии, и там считалось неприличным произносить имя Гурджиева. В гурджиевских же группах считается неприличным произносить имя Штейнера. Такова сегодняшняя логика экспансии, вытеснения. И это ослабляет и обедняет и тех, и других. Поддавшись этой логике вытеснения, оказываешься во власти куда более агрессивных сил. Поэтому, глядя на сегодняшний мир, видишь, что сегодня предлагается и рекламируется, как правило, то, что плохого качества. Но реклама обладает таким свойством, что если человек публикует рекламу, то ты платишь и за товар, и за рекламу. И поэтому следует идти не через рекламу, а через друзей, через какие-то живые каналы. Я просто предостерегаю вас от дипломированных учителей. Я знаю лично дюжину таких учителей в Америке и в России, и я знаю, что это очень некачественный товар. Сегодня особая ситуация, сегодня в искусстве, к примеру, на поверхности находятся "звезды", но это не значит, что они талантливые артисты, это значит, что "звезда" "раскручена": вложены миллионы в ее "имидж", в репутацию, рекламу. Все знают, что кока-кола, а особенно, пепси-кола и вообще soft drinks – это канцерогенные напитки, очень вредные для человека, что хамбургеры и хот-доги – самое последнее дерьмо, но толпы ходят в "Макдоналдс", и так далее. Все знают про рекламируемые куриные ножки, которые вырастают за один день, что они нашпигованы гормонами и еще бог знает чем, и все же покупают и едят их. Мы живем в массовом обществе и на перенаселенной Земле, где считается, что для сохранения продуктов их нужно набить консервантами.

Томас: Наверное, надо тащить чистые продукты с собой, как в "Горе Аналог", либо приспосабливаться к имеющимся.

Аркадий: Надо есть как можно меньше таких продуктов. Но попробуй разберись, что есть что. На Западе существует целая сеть магазинов "Health Food Store", в которых как будто бы продаются продукты безо всяких консервантов. Однако не исключено, что их изготовляют в другом цехе той же фирмы, только стоят они дороже. За хорошее яблоко платишь один доллар, а за гнилое заплатишь три доллара, потому что червяки в гнилом понимают, куда лезут, в консерванты они не полезут, и значит, это хорошо, его можно есть.

Валерий: Я по поводу учителей. Мне нравится от всех учений что-то брать. Я хочу посмотреть, как конкретный человек, учитель передает что-то, и это можно попробовать, примерить на себя, просто ощутить… и как-то хочу начать…

Аркадий: А где находитесь Вы, дегустатор различных блюд? В какой области оказывается Ваша собственная фокусировка, Ваша собственная сверхзадача. Вы хотите сказать, что это неважно, и Вы хотите все пробовать. Смотрите, как бы у Вас не было расстройства желудка. Не дайте этому случиться, попробуйте сфокусировать и облагородить свою позицию.

Андрей: Я стараюсь, чтобы говорила не моя личность, а стараюсь слышать голос сущности, того, что действительно надо. Когда я работал в магазине эзотерической литературы, я интересовался всеми книгами подряд, в Евангелии я что-то для себя нахожу, а буддизм мне не понравился, культурами не сошлись, наверное. Я это к тому, Валера, что все, особенно великие, учения имеют какой-то смысл, но до определенной степени и для определенного человека. Мне не очень нравится система Игоря, потому что это путь именно Игоря, а всем остальным это поможет лишь до определенной степени куда-то продвинуться.

Аркадий: Ну и слава Богу, что до какой-то степени поможет, с этого я и начал…

Валерий: С Андреем я согласен. Просто фраза о вредности учений мне показалась очень категоричной.

Андрей: Учения вредны, когда ты на первом этапе. Если изучать русский язык, то одновременное изучение латинского языка будет поначалу мешать, а если еще параллельно заниматься и английским, то это просто будет с толку сбивать.

Аркадий: Друзья, все-таки, наверное, духовные традиции и иностранные языки – это разные вещи.

Одиннадцатая беседа 21 июля с Игорем К.

Аркадий: Вот вам гость, прошу любить и жаловать. Академик, художник. В основном художник. В разных искусствах. И артист.

Игорь: Мы артисты. А чай здесь вкусный. И что дальше?

Аркадий: А дальше вслушайся в атмосферу, лес, костер. Вчера ты был еще городской, а сегодня тебя окружила наша хвоя, тебя умиротворило озеро, половил рыбку, поел наших хозяйских запеканок. Оставайся с нами, мы тебя подкормим немного, трудно небось живешь?

Игорь: Нет, с жизнью все в порядке. Пока я ее живу, все в порядке. Главное, чтобы она меня не жила.

Аркадий: Хорошая у тебя была мысль о том, чтобы здесь, в этом месте создать перманентную ситуацию. Люди здесь – что надо. По-моему, нигде не найти такое хорошее, ухоженное человеческое пространство, тобою же, кстати, инициированное.

Игорь: Знаешь, я сейчас вспомнил, как мы приехали в гости в Педжекент. Это на границе Узбекистана и Таджикистана. Мы были в гостях в доме сельского учителя, там очень интересные люди, мюриды. Они мне говорят: "Эх, жалко, сейчас осенью дорог нет, а то бы мы вас в кишлак свозили, тут недалеко, километров тридцать, там у нас литовец муллой работает". Ну, словом, как положено мулле, он знает наизусть Коран, принял веру, сан. За такое знание Корана ему без выкупа таджичку в жены дали. Для меня тогда это было очень интересное событие.

Аркадий: Захотелось самому, что ли?

Игорь: Нет. В другом месте был момент, когда захотелось. Что меня толкнуло в этой ситуации? Вы представьте себе: литовец в горах Таджикистана живет в кишлаке и работает муллой. И это навело меня на такую мысль, что иногда мы сидим на одном месте в своем центропупии и думаем, что мы шибко духовные искатели, некоторые из нас жертвуют ради духовности социальной карьерой, ну, мы с тобой так никогда не думали, а в это время люди перемешиваются со страшной силой. В молодости я читал "На краю Ойкумены" Ефремова. Там в те древние времена три разных человека из разных народов странствовали по земле, покрывали огромные расстояния, учились разговаривать на чужих языках. Это казалось все сказкой древних времен. А вот вам один из случаев с этим литовцем, который в горах муллой работает, показывает, что и в наше время то же самое и что если человек хочет, то добьется своего…

Аркадий: Если человек хочет, то получит то, чего хочет, но если он хочет две вещи сразу, то ему труднее их получить, а захочет три вещи – то уж вряд ли что получится.

Игорь: Есть в Литве еще один человек, раньше он жил в Молетай, тут недалеко. Сам он по профессии врач, и у него была лучшая в Литве коллекция кактусов. Он специальную теплицу для них построил. И еще он был народный скульптор, причем рубил он свои скульптуры из гранита. Не из чего-нибудь, а из гранита. Кроме того, он был лекарь, знахарь, экстрасенс и духовный искатель. Вот, он рассказал мне тоже замечательную историю про одно место. В отпуск он обычно пристраивался к какой-нибудь экспедиции и таким образом ездил по миру. С геологами он был на Тянь-Шане и познакомился там в горах с шаманом. Это был настоящий шаман. По традиции он жил между могилой отца и могилой деда. Так у них положено. Стоит его хижина, сложенная из камней, по одну руку могила отца, по другую могила деда. Ну, они общались, и он, я думаю, шаману очень понравился. Шаман говорит: "Хочешь стать шаманом, выучиться на шамана?" Он спрашивает: "А как это?" Шаман ему отвечает: "Я тебя вышлю в горы и там тебя будут учить. А если будешь хорошо учиться, мы тебя в Китай отправим. В высшую шаманскую школу". А он такой наивный, законопослушный, то и се, говорит: "А как же через границу?" А шаман ему в ответ: "У людей свои пути, а у Бога свои пути". Но он отказался. Он хотел много вещей сразу. Не знаю, где он сейчас, но очень интересный был человек. И еще у нас был интересный человек, который сейчас живет в Израиле. Он был официально главным экстрасенсом республики. Его даже очень серьезно органы проверяли. Он диагностировал и лечил. Ему привезли на дом раковую больную и не сказали, что она раковая. Через знакомых подкатились, ну, мол, полечи. Он ее продиагностировал и говорит: "Рак. Ее надо срочно в больницу, я этим не занимаюсь, не в моих силах". Потом что-то его толкнуло, когда она вышла с этим мужчиной, который ее привез, и он подошел к окну на кухне. Смотрит, а ее прямо в "скорую помощь" садят – ведь прямо из больницы и привезли. И такое было. А вообще все началось с того, что меня нашли Валентас, Вирга и вся эта большая компания тогдашних друзей.

Аркадий: Игорь, расскажи немного об этом, очень интересно.

Игорь: Это была замечательная группа молодых людей, молодых ученых разных специальностей и их подруг. Они читали стопками духовную эзотерическую литературу, благо, они ее где-то тогда доставали.

Аркадий: Самиздат?

Игорь: Да. И твои переводы там, по-моему, были. И они серьезно готовились попасть в Гималаи. Они продумали все варианты, фиктивные браки, бегство из турпоездки и т.д. Ну, в общем, очень серьезно и основательно готовились.

Аркадий: А предводителем кто был?

Игорь: Предводителем был Валентас.

Аркадий: Да? А сейчас он немножко куда-то ушел.

Игорь: Ну, это другая тема, кто куда ушел. Ну, вот, а я в это время приехал из Минска и работал режиссером в Русском театре, здесь в Вильнюсе. И работал я над спектаклем "Наедине со всеми". Тогда меня и звездануло первый раз выступить со своими мировоззренческими взглядами: одна или две лекции в Центральном лектории на тему "Наедине с миром". Я прочел эти лекции, а они, эта группа, меня нашли и предложили с ними позаниматься. Сняли они для этого помещение, и это была первая в моей жизни группа, которая хотела заниматься, ну, не считая Даугавпилса, где у нас была своя театральная. Ну, вот, я с ними общаюсь, общаюсь, общаюсь и не могу понять, что происходит. Ну, нет контакта, мы друг друга не понимаем. Тут меня осенило, и я говорю: "Ребята, вы принесите основное из той литературы, которую вы прочли, чтобы был контекст". Они принесли основное – пачку килограмм в двадцать. Я эти двадцать килограмм переварил, и тогда мы стали легко понимать друг друга, и через три месяца они уже не хотели ни в какие Гималаи, потому что выяснилось, что и в Литве замечательная природа, что и в Литве можно спокойно найти все эти Шамбалы и мандалы.

Аркадий: Да, конечно, природа здесь замечательная, но здесь еще нет такого, чтобы люди из Гималаев сюда рвались.

Игорь: А зачем?

Аркадий: Хорошо бы им помочь, гималайцам.

Игорь: Мирзабай так говорил: "Игорь, ты знаешь, сколько Москва бездельник?" Он бездельниками духовных искателей называл, суфий же… Я говорю: "Тысяч сто, сто пятьдесят бездельник есть". Он говорит: "Ты представляешь, да, все бездельник Москва, Питер, Вильнюс, все колхоз Ленина шестой бригада приедут – места не хватит!" Так и здесь: если все рванутся сюда, то все вытопчут, негде будет погулять. Каждый появляется там, где появляется, и находит себя там, где находит. Вот. Замечательно мы жили в Литве, ГБ нами занималось пристально, помогало.

Аркадий: Тоже изучало литературу?

Игорь: Да, литературу изучало о нас, записывало из кустов наши беседы у костра. И я всегда, когда мы начинали беседовать, говорил: "Ребята, включайте, уже можно, буду говорить". А потом мы это лежбище нашли в кустах. Хорошее место, сено там у них было, чтобы удобнее лежать. На лодке мимо нас плавали, изображая рыбаков, с дубинками в руках. Дубинка, веревочка – значит, удочка. Помогали очень, а сейчас нет таких добровольных помощников, которые бы не давали заснуть и все время бы напоминали, ловили каждое твое слабое место. Это была находка. Мощная государственная организация, которая бюджетно работала на нас в поте лица. Так они и развалили Союз, нами занимаясь. Шутка, конечно. Вот тогда и были наши первые забавы на природе, под названием stovykla. По-литовски все-таки нормально – stovykla, а по-русски сразу – лагерь. Как-то надо мягче – база отдыха у замечательных литовских озер. А потом появился Мирзабай. Точнее, сначала появился Абай. Опять же он вышел на Валентаса. Они где-то там познакомились, и Валентас услышал о Мирзабае. Целый наш отряд ходил по Средней Азии, и они нашли Мирзабая, за что им большое спасибо. А сначала у наших в Литве, у Валентаса появился Абай. Потом Валентас туда съездил, вернулся, рассказывал всякие хорошие, добрые чудеса. Потом я съездил, вернулся и сказал: "Все, ребята. Я вам не учитель, не наставник, я сам ухожу в ученики к Мирзабаю. Кто хочет – пожалуйста. Кто не хочет – тот не хочет. Кто как хочет". Сложил я свои полномочия большого мастера в Вильнюсе, так сказать. И началась кровавая баня. Почему? Потому что Мирзабай – представитель старой корневой традиции и очень жесткой. Строго говоря, чтобы его адекватно воспринимать, надо было предварительно хотя бы соответствующую литературу прочитать. В его традиции все наоборот: если тебя хвалят – это значит ты что-то сделал не так, если тебя ругают – ты молодец. Такая общая схема. Вообще, там жесткая традиция, жестко все кнопки отжимаются. А народ-то туда ездил разный, человек двести с лишним побывало. И потом здесь уже, в основном в Москве и Литве, Абай провозгласил, что все это вчерашний день, что он знает короткий путь к просветлению. Большинство к нему и перекинулось с ходу, потому что с ним было легко: он говорил хорошо по-русски, читал те же самые книжки, знал наизусть те же самые слова про путь, не ругался как Мирзабай и т.д. и т.п. Ну, чем все это кончилось, вы знаете – смертью Талгата, который был самым ближним учеником. Талгат объяснял мне на полном серьезе, что я ничего не понимаю, что Абай – это бодхисаттва, что я слеп и ничего не вижу, потому что я застрял на Мирзабае.

Аркадий: И каков был характер, контекст смерти?

Игорь: Контекст был такой: у них давно бродила бредовая идея, что надо отдать жизнь, чтобы сильно духовно продвинуться во имя борьбы с материализмом.

Аркадий: Отдать чью жизнь? Свою?

Игорь: Свою. Очень хотел Талгат этого, и еще у них была пара человек, заведенных на этой теме. Руку предлагали отнять, членовредительство, значит. Я думаю, что-то у них с пренатальным периодом не все в порядке было.

Аркадий: Ну, есть же традиция. Второй буддийский патриарх, который учился у Бодхидхармы, себя всячески калечил, чтобы Бодхидхарма дал ему просветление. Стоя на снегу босой, он отрезал себе руку и второй рукой протянул ее Бодхидхарме, и в этот момент получил просветление.

Игорь: Я же говорю, что древние традиции были очень суровые. Там говорилось: "Если из тысячи вставших на путь девятьсот девяносто девять погибнет, а один достигнет, то жизнь остальных девятисот девяносто девяти оправдана". Но это, естественно, никого не устраивало, потому что хотелось чего-то культурного, цивильного, приемлемого, знакомого, немного экстрасенсорики, немного магии, немного мистики, чтобы все было привычно. И эта привычность кончилась очень плохо. И после этого в Литве был шок. Быстренько перестроили общественное сознание на то, что во всем виноваты эти два азиата и москвичи-каратеки. Ну, а наши литовцы, конечно, оказались ни в чем не виноваты. Это понятно. Да и, собственно говоря, не было там виноватых, а были глупые, невежественные люди с высшим образованием, и больше ничего. А у Абая была простая проблема, как говорил Мирзабай: "Абай-дириг", т.е. полное дерьмо, в смысле жажды власти. Но Мирзабай считал, что его вина в том, что он допустил такое. И он поехал в Вильнюс, может быть, надеясь что-то сделать, а может быть, предчувствуя сказанное его мамой о том, что Абай его убьет. Он же был здесь с мамой, его мама здесь похоронена, а сейчас он попросил меня попробовать перевезти ее прах в Азию. Когда это все случилось, ребята ее забрали, и она на литовском хуторе растила литовских детей, ни слова по-русски, но как-то она договаривалась с детьми. Там умерла, там и похоронена. Это я все про литовскую землю. Как тут все сложно переплетается.

Аркадий: Игорь, ты затронул одну тему, похожую на то, о чем мы хотели говорить сегодня. Ты сказал, что в основном все хотели культурного эзотеризма, немного ясновидения, того-сего, и это напоминает мне сегодняшних культурных бездельников, которые привыкли к этой эзотерической лужице. Вот, сейчас новые книжки появляются, новые веяния, а человек жестко кристаллизован и меняться не хочет.

Игорь: "Консерва".

Аркадий: Да, "консерва". Но тем не менее "консерва" хочет видеть себя в каком-то смысловом пространстве. Сегодня на Западе – это просто чума, и таких "бездельников" там видимо-невидимо. В России тоже их очень много. Выходят новые книжки, кто-то создает еще одну теорию, еще одно описание просветления. Ты сказал, что хотел поговорить сегодня о том, что происходит с людьми после тридцати пяти лет, но, может быть, и до тридцати пяти лет с ними что-то делается?

Игорь: Да, но я думаю, что к этому вопросу я подхожу как психолог. Я это называю: "Куда деваются духовные искатели после тридцати пяти лет?" Но это условно. Откуда они появляются и куда исчезают? Откуда они появляются – это понятно, вот они, вот они сидят, в замечательном молодом возрасте, в основном, когда не хватает самоопределения, самотождественности. Человек, когда говорит: "я", он не знает, что говорит. Он хочет узнать, он хочет смысла какого-то, он чисто интуитивно чувствует, что-то, что предлагает социум, – это, в основном, обман, липа, ну и еще у человека какое-то томление духа. А сейчас время опасное, сейчас все доступно стало, все книжки доступны, не надо прятаться, никто за это не наказывает, наоборот, это даже как-то престижно. Но это неважно, а важно то, что человек шевелится, пытается что-то узнать, но он живет в колоссальной иллюзии. Самая колоссальная, на мой взгляд, иллюзия, что человек вообще что-нибудь о себе знает.

Аркадий: Мы на этой иллюзии здесь уже целую неделю топчемся. На идее образа себя. На образе себя, который очень далек от того, что мы есть на самом деле.

Игорь: Ну, я бы даже иначе сказал. У каждого есть представление о себе, которое никакого отношения к нему не имеет на девяносто процентов. Это навязанное представление, сложившееся в процессе социализации, это мнение родителей, близких, друзей, мнение каких-то значимых авторов. И все это якобы есть "я". Я знаю, кто я такой, что я такое. На самом деле, вся эта конфигурация социального давления, которая формирует личность, достаточно случайна и обусловлена временем, местом, культурой, национальностью, государством.

Аркадий: Из твоего вчерашнего рассказа мне очень понравилась мантра "Я здесь, потому что я не знаю". Классическая мантра.

Игорь: Да, я думаю, что с этого должно все начинаться, если человек хочет найти себя для себя, не для других, не для того, чтобы другим себя подавать, как говорят, других посмотреть и себя показать. Потому что, если он занят тем, чтобы показать себя кому-то, то он обречен, и как бы он ни хитрил, какие бы умные экзотические тексты ни изучал, какие бы хитроумные практики ни выдумывал, он уже пойман. Он навечно пойман в огромную, мудрую, с тысячелетним опытом машину социума, которая все эти его импульсы обработает, направит, и к тридцати пяти годам он будет уверен, что нашел себя, потому что нужно выполнять расписание, нужно обязательно жениться, нужно обязательно родить детей, потом нужно обязательно состариться, обязательно получить пенсию и все.

Аркадий: При этом можно еще быть буддистом или антропософом…

Игорь: Да кем угодно, это же не имеет значения. Нацепил значок – и порядок. "Хочешь похудеть? Спроси у меня как". Сейчас очень модный значок. Хочешь стать буддистом – спроси у меня, какие книжки прочитать. Пойдем к Рокамболю, выпьем с ним три бутылки водки, и он кого угодно посвятит. Лично получил такое право от Далай-ламы. Ну, конечно, не кого угодно, а того, кто выпьет три бутылки водки и не упадет. Дело же совсем не в этом, дело в том, насколько человек чувствует обман, насколько человек чувствует ложь, которую ему предлагает социум. Если он на эту ложь клюет за конфетку, за пряник, то он обречен, и тут говорить не о чем, можно играть в разные игры, изображать что угодно, но ничего не изменится, в принципе. Если же у него это чутье есть и он хочет для себя самого обнаружить, не для других, для себя, то он может постепенно прийти, изучая этот вопрос практически, через книжки, через общение с другими людьми или с учителем, если ему повезло и он такового встретил. Тогда он сможет понять, что мы сначала растем в утробе матери биологической, вырастаем в относительно зрелую биологическую особь, после чего нас оттуда выталкивает, и мы попадаем в социальную утробу, которая кажется большой. На самом деле, если описать для каждого человека границы его социальной утробы, то окажется, что это очень небольшое пространство, относительно небольшое. И если человек додумается, что это тоже место, предназначенное для того же самого: чтобы мы выросли как социальное существо, то что ему дальше нужно, когда вырос? Рождаться.

Аркадий: Христиане говорят: зерно. Человек – это зерно. И он или погибнет на плохой почве, или – на хорошей – прорастет.

Игорь: Но беда состоит в том, что девяносто девять процентов человечества так и живет в этой социальной утробе, т.е. человечество массово находится в эмбриональной стадии, с точки зрения духовного развития, потому что оно находится в социальной утробе и все, что называется жизнью, происходит там. Некоторые слышат что-то как сквозь брюшную стенку: отец там где-то бродит, раздаются какие-то голоса оттуда, не из социального пространства, как говорил Гурджиев, "влияния, идущие из-за…". И вот, кто имеет слух и слышит, он начинает толкаться, он хочет родится, он хочет вылезти куда-то туда. Что же там дальше? Жизнь-то одна.

Аркадий: В искусстве толкания эти постоянно происходят…

Игорь: Нет, это тоже иллюзия. Если искусство свидетельское, то да, еще более или менее, а так, художник живет на границе миров, какие-то видения запечатлевает, свидетельствует, что есть другой мир, но это не означает, что он сам принадлежит к этому миру, если только он не с той стороны уже. Так, вот она, эта жажда состояться, выяснить для чего я, родиться из этой утробы, потом обнаружить еще одну утробу, в которой вы будете созревать как субъект, потом и из нее надо вылезти, как минимум того, что мы имеем на жизненном пути. Это минимум того, что мне известно по личному опыту и по письменным источникам. Т.е. мы очень долго растем. И у нас в человеческом опыте замечательно все сделано: все эти утробы сделаны и, в общем, доступны, и ничего особо таинственного в этом нет, это не знание, которое само себя охраняет, это доступное всем знание, которое у суфиев коротко сформулировано: "Человек рожден, чтобы учиться", для того, чтобы развиваться и родиться в конце концов, чтобы узнать, что такое человек. Вот, я – человек. Мне дана одна-единственная жизнь. Все эти сказки про то, что будет еще тридцать воплощений, хотя, может, и будут, но совсем не актуальны. Мы не знаем этого. Вот сегодня, сейчас у меня есть задача: я родился, я живу, и я хочу родиться до конца. Я хочу быть для себя самого самим, как говорил наш любимчик Гегель, "в себе самом для себя бытие", для себя самого себя найти, а для этого нужно усилие родиться. Вся беда в том, что социальная утроба не выпускает нас, как биологическая мать, которая выталкивает нас, не спрашивая, хотим ли мы этого или нет, пришло время рождаться – давай! А если не получается, то снаружи все тянут, щипцами хватают, кесарево сечение делают. Вот почему традиция помогает. Традиция – акушер, она с той стороны, она помогает тебе вылезти из утробы, потому что социальная утроба, как Горлум, "мой драгоценный", никого не отпускает сама. Это тот самый пожирающий своих детей Сатурн, которого нарисовал перед смертью Гойя у себя дома на стене. Социальная утроба пожирает собственных детей, она не дает им родиться, она не способствует тому, чтобы они могли родиться. И нужна помощь с той стороны, которую мы называем традицией, истиной, учением, помощь в том, чтобы найти родовые каналы, как-то туда вылезти, захотеть этого. А чтобы захотеть этого, надо сказать себе: "Я здесь, вот, здесь, где я мучаюсь, страдаю и в то же время все замечательно, прекрасно, трава, листья, я здесь, потому что я не знаю". Если бы я знал, то я был бы в себе самом. И потом бы вернулся к этому. Никто не мешает нам любить свою мать, кроме социума, иногда. Никто не помешает нам любить социум, который нас породил, когда мы родимся. Потому что вот она мама, такая-сякая разэтакая, но она мама, и это все перекрывает, все ее недостатки. Это когда мы выросли, когда мы взрослые, а пока мы дети, пока мы растем, мы кричим: "Дай титьку!" – и все. Мамка теплая, молоко сладкое, сосешь, сосешь – рай. И поэтому мне кажется, что там, где вас зовут родиться, где вам говорят о вашем незнании, где говорят о том, что это долгий и сложный путь – родиться, найти себя, там, скорее всего, действительная традиция, потому что когда детям рассказывают сказки и говорят: "Все, ребята, по тысяче долларов, и мы просветлеем", то из этого, как вы понимаете, можно сделать пищу для своего роста, но нужно очень хорошо осознавать, что с тобой собираются делать. Мирзабай, когда был в Литве, сказал: "Вы живете в раю". Что это означает по-суфийски? То, что вы живете в таком месте, где все есть для того, чтобы уснуть, для того, чтобы никогда не захотеть ничего больше, не рождаться, потому что здесь действительно потрясающее место, во всяких разных смыслах. И действительно рай. А Советский Союз был, вообще, суперрай. И нужно отделить понятия. Не надо это хулить. Дело не в том, что социум плохо устроен или хорошо, что где-то там в Гималаях лучше, а в Америке лучше кушают. Вот Аркадий там двадцать лет прожил, он знает точно. Везде одинаково. Я видел такие семьи, где родители держали около себя детей в инфантильном состоянии до тридцати лет, до сорока лет, только потому, что боялись остаться одни: "Как же оно уйдет, это ж мое, это мое дитя". Так и социум по отношению к человеку: "Уйдет, уйдет же, станет взрослым". А станет взрослым, так это же будет другое существо, если он родится. И поэтому те, кто теряет эту нить, зов, который многие слышат в молодости, многие имеют дар слышать, те потом становятся "консервами" и начинают катиться, как автобус, по расписанию от остановки "рождение" до остановки "смерть". И это бессмысленно. Меня лично всегда беспокоило: ну, что ж это, я родился, меня уговаривали, что я – венец природы, по образу и подобию Божьему, вокруг в культуре память о великих людях, художниках, ученых, философах, святых, а я кто? Кто я? Что ж я – автобус, который едет от остановки "рождение" до остановки "смерть", попутно выполнив все социальные функции, которые положено? И все? И у меня было четкое чувство, что это не так, что не может быть такого расточительства. Чтобы создать такое существо, нужно совпадение тысяч миллионов случайностей. Тысячи миллионов случайностей должны совпасть, чтобы мои родители меня родили, чтобы я выжил, чтобы я выучился и чтоб я что-то начал думать. И что, это все ради того, чтобы прожить социальную среднестатистическую жизнь? Да на фиг! Чтобы прожить социальную среднестатистическую жизнь, много ли надо? Сейчас нынешняя зрелая циничная молодежь понимает, что и образование чаще всего не надо, и так можно замечательно и весело, успешно прожить свою жизнь.

Аркадий: Человек умирает не тогда, когда приходит час смерти, а как раз в этом возрасте, который ты назвал: в тридцать, в тридцать пять лет, хотя это может быть и двадцать, и сорок, когда забывает…

Игорь: Когда забывает, что он еще может рождаться.

Аркадий: Человек умирает, и вокруг нас собирается человечество, составленное из этих мертвых душ…

Игорь: Эмбрионы. Социальные эмбрионы

Аркадий: И в то же время банкроты, которые больше не брыкаются. Они уже трупы, неважно двадцать ли им лет, сорок или семьдесят.

Игорь: Нет, ну бывает, что звезданет лет в шестьдесят. Но это же редко, это не правило.

Аркадий: Интересно, как ты это видишь, что и как происходит с человеком, когда человек пробует пробиться к себе, выйти из социального беличьего колеса, из этих двух десятков ролей, которые ему навязали, хочет пройти через заслонки этих ролей к тому, что стоит за этими ролями, и, не пробив этот заслон, цепляется за одну роль и говорит: "Я – заслуженный педагог", или "Я – директор магазина".

Игорь: Ну, я думаю, что это еще банальнее. Дело не в том, что человек цепляется за какую-то одну роль, дело в том, что он поддается колоссальному давлению социума, который говорит: "Ты уже взрослый". Вот, эта подростковая жажда самоутверждения, когда они еще балансируют – еще не взрослые, но уже и не дети, и они изо всех сил бунтуют, как им кажется, для того, чтобы доказать, что они уже взрослые. Поэтому они все одеваются одинаково, стригутся одинаково, ха-ха, слушают одну и ту же музыку, танцуют одни и те же танцы, массово доказывают, что они индивидуальны. Т.е. у человека есть жажда, по отношению к социуму, отомстить за унижение, пережитое в молодости, в детстве, унижение, когда мной бесконечно командовали, когда я не имел собственной воли: что скажут родители, что скажут учителя, что скажут взрослые, что скажет государство, которое лишает меня до восемнадцати лет всех гражданских прав, и так далее. Государство решает, взрослый я или нет. А почему в восемнадцать? Один и в двадцать лет инфантильный, а другой в четырнадцать уже самостоятельный человек. За это унижение, которое испытывает индивидуальность, личность, самость, хочется быстро-быстро отомстить. Ну, я беру крайние слова из фрейдистского репертуара, или не отомстить, скажем, а компенсировать. И поэтому очень легко ловятся в эту ловушку, когда слышат: "Ну, все! Поздравляем тебя, ты уже взрослый! Вот тебе аттестат, не успешной учебы, а зрелости. Вот тебе диплом – это профессия на всю жизнь".

Аркадий: "Созрел? Падай!"

Игорь: Да. "Созрел? Падай!" Правильно, как в том анекдоте про психов. И тогда начинается обвальное падение, т.е. я – взрослый, и поэтому могу уже брать у социума: "Дайте мне то, что я заработал! Дайте мне то, что мне положено! Какое рождение, какая самость, какое самосознание? Дайте, дайте, дайте… Этого у меня еще нет и этого нет, того нет и другого. .." И все. А потом – пых… Вот я был на семинаре, приезжали канадские христиане-миллионеры нас духовно просветить и заманивали на том, что, вот, они миллионеры, но хорошие, можно бизнес совместный, если душа зовет. И один рассказывал о том, что он до пятидесяти лет никого не видел. В детстве у него была идея не быть бедным, и он этого добился. Но когда он добился и оглянулся вокруг, то выяснилось, что дети выросли без него – это совершенно чужие люди, которых он не понимает и они его не понимают, жена – это кто? – надо знакомиться заново, в душе пустота, никакого смысла. Он достиг цели, а ради чего? Как тот йог, который решил подняться повыше в горы, чтобы сделать медитацию поближе к Богу. И он лез-лез на эту гору и так надорвался, что когда залез, то не мог вспомнить, зачем он лез. Так и эти миллионеры. Зачем? И тогда они хватаются за эти дела, христианство у них очень простое, как вы знаете, оно умещается в четыре основных правила и в восемь дополнительных на четырех маленьких листочках. Приняли они Христа и проповедуют по всему миру. Отпуск свой портят, едут в Африку, студентам проповедуют, т.е. начинают набирать духовную территорию, потому что социальная у них уже есть, они члены какого-то совета директоров в Канаде. Убожество полное: выходит на трибуну миллионер, член совета директоров, грамотный бизнесмен, елки-палки, казалось бы, взрослый человек, выходит и вдруг превращается в шести-восьмилетнего ребенка и начинает нам говорить: "Я принял Христа в свое сердце… Четыре правила помогли мне…" Понимаете? Законченные люди. Один молодой малоспособный артист, только что закончивший театральный институт, мне сказал: "Я – законченный человек и законченный артист, что вы тут мне "учиться и учиться", я уже выучился!" Вы смеетесь, но в один прекрасный день, в тот самый день, когда духовный искатель исчезает в глубинах утробы, он говорит сам себе: "Все, я уже взрослый, я уже выучился, я добился, я достиг, я готов, я – готовое блюдо". И все. Все. "Первый срок отсидел я в утробе – ничего там хорошего нет…" Не повезло парню, с одной стороны, а, с другой стороны, ему хочется вылезти оттуда. И задача традиции, помощь традиции в том, что для тех, кто хочет и слышит, помочь захотеть и совершить это – вылезти из утробы. Но для этого нужно сказать себе: "Я совершенно еще не готов, я – младенец". Все это детские игры. Все то, что мы привычно называем словом "жизнь", все это детская игра с очень простыми правилами, если вы уже вылезли из утробы. Тогда вы все это видите и понимаете, что все это просто. Ну, как в утробе: захотел и получил. Но в социальной утробе между "захотел" и "получил" есть: "сделай то, что мы хотим, и ты получишь то, что хочешь ты", и поехали. Все.

Аркадий: В этом плане интересна игра, которую играют знаменитости, скажем, артисты или художники. Для того чтобы стать знаменитостью, ты должен войти в компанию знаменитостей, т.е. ты должен стать их…

Игорь: Лечь под них, если по-простому. Тут простая штука, социальный гипноз, что нужно обязательно быть кому-то нужным. Что за ахинея? Совершенно бредовая идея, что я буду нормально себя чувствовать, когда кому-то нужен. Это как под гипнозом у Кашпировского: "Ты будешь хорошо чувствовать себя тогда, когда почувствуешь, что нужен людям!" В качестве пищи, наверное, ты будешь себя хорошо чувствовать, когда тебя будут кушать, потому что ты будешь очень нужен людям. Это же бредовая идея, что человек прежде всего должен быть нужен. Кому нужен? Ведь проблема у человека в том, чтобы он был нужен сам себе, и другой-то проблемы нет. Ну, элементарная психология: если человек не любит сам себя, то не может любить другого. Дети Штирлицев, на минутку встаньте. Я сам дитя Штирлица, я собираюсь организовать союз детей Штирлицев, потому что все они одинаковы. Они лишены безусловной материнской любви, потому что мать-Штирлиц, во-первых, все время ставит своим родным детям условия, при которых она будет их любить, и она обязательно одновременно и папа. Я говорю в данном случае о Штирлицах как об образе, они наиболее ярко выделяются. Во-вторых, они все время выживаются из дому, т.е. дети Штирлицев, как правило, социально активны. И третье – они не умеют любить, но зато умеют быть нужными. Кнопки, случайности рождения. И очень многие люди не умеют любить, а умеют быть нужными. Вот, они ходят и себя предлагают: "Кому я нужен? Люди, ау, кому я нужен?" А себе-то ты нужен? И художник такой же. Ему говорят: "Твое творчество должно быть кому-то нужно, хотя бы твоим коллегам, чтобы вы друг друга между собой делили". Как это было в Советском Союзе, когда подпольные миллионеры продавали друг другу бриллианты. Они продавали друг другу один и тот же бриллиант, а что же еще с ним делать? Надеть нельзя, выставить, похвастаться – нельзя. Между собой у них это происходило. Поэтому, если у тебя нет своего мира, ты рано или поздно станешь социальной проституткой.

Аркадий: Приспособленцем.

Игорь: Нет, проституткой. Потому что ты продашь себя. За то, что тебе даст социум, те люди, которым ты станешь нужным. Как в том анекдоте: "Главное, милочка, не суетиться под клиентом". А мы очень суетимся под социумом. Мы под ним, во-первых, потому что мы невежественные люди, мы его боимся, потому что не знаем, хотя это примитивная штука. Здесь же не надо особых мозгов, главное, разучить основные правила этой игры и понять, как эта штука действует. Вон, самаритяне сидят, они прекрасно это знают. Я на них смотрю и просто любуюсь. Особенно вот этот, белобрысый. Смотришь на него и думаешь: " Ну что это для него сложности, что ли? Тьфу ему это все!" Молодец. У него же свободное время появляется для духовных страданий. Глядишь, из этого что-нибудь вырастет. А вдруг он захочет себя найти? Потому что у него нет уже позиции "дайте", он уже все взял. Он знает, что ничего не дадут. Не обязательно же быть нужным, можно просто самому все взять. Грамотно. Можно на этой машине, как говорил Гурджиев, ехать куда надо. Машина-то прекрасная, зачем ее ломать? Сел и едь, куда тебе надо. На духовные беседы над озером. Так и социум. Если вы понимаете, что это утроба, что это временное место, где вы просто вырасти должны и вылезти дальше, родиться, то вы чувствуете себя весело.

Аркадий: Игорь, извини, но мне кажется, что ты куда-то уже улетел.

Игорь: Я улетел, но я знаю, куда я улетел. Сейчас, подожди минутку, потом перебьешь. Еще раз повторяю, заостряю, уточняю. Если ты уже понял, что то, что в социуме называется жизнью, это временное место, где я должен вырасти и родиться, то уже будешь эффективным только от осознания этого, потому что ты будешь на это смотреть другими глазами. А если вы здесь влипли: "Это место моей жизни, это моя судьба, это карма, и по гороскопу, по национальности, гражданству и…", то тогда, ребята, все. Все, вы приехали, давайте будем развлекаться у костра, рассказывая друг дружке о Плероме. Извини, Аркадий, я просто за нее зацепился.

Аркадий: Это все понятно, но я знаю, что из здесь сидящих, может быть, половина людей слушает тебя и думает, что есть еще третья ситуация. Одна ситуация – это молодой человек, который умеет играть в шахматы, другая – человек, который еще думает о родине, национальности, о том, что "я здесь родился – здесь и умру", а есть третья ситуация.

Игорь: Какая? Здесь я не родился. Здесь я умру.

Аркадий: А что бы ты сказал тем из здесь сидящих, кто сослался бы на заставленность своими обстоятельствами… Тем, кто считает, что во всем виноваты обстоятельства.

Игорь: Неправда. Категорически не согласен.

Аркадий: Если у человека больная мать, сестренка на руках, ночная работа…

Игорь: Извини, извини, Аркадий, но я тебя сразу перебиваю. У меня брат – пожизненный инвалид, в психушке живет, у меня мать – инвалид, я получал сто двадцать рублей, были ситуации, когда я продавал свою коллекцию марок, чтобы мы могли просто жить, и это все мне не помешало. Это – неправда! Потому что такой подход еще больше нагнетает и создает безвыходность. Да, я могу привести множество примеров моих друзей, у которых были жуткие ситуации. А, что вы думаете, это не жутко? У меня один сын русский, а другой – литовец, живет, вообще, за границей. Брат мой в психушке. Ну и что? Это ничего не означает. Что вот этот белобрысый имеет поэтому передо мной преимущество, если у него идеальная ситуация? В чем я очень сомневаюсь, что у него ситуация идеальная. Никто ни перед кем не имеет в этом месте преимущества. Одному в утробе поудобнее, а другому менее комфортно, и еще неизвестно, что лучше, может быть тому, кому в утробе неудобно, больше шансов захотеть и родиться, потому что это неудобно. Еще не засосало, т.е. Кали еще не прилетела и не накрыла тебя, как говорят наши друзья индусы. По-простому, но очень космично. Это они про людей, которые уже все, сдались. Все уже консервы, гниют до дня своей смерти. Они говорят: "Кали прилетела, накрыла человека, и нет его". Эта ситуация не зависит от успешности или неуспешности. Если я понимаю, что пока живу в утробе, что я хочу вырасти и родиться, то…

Аркадий: Так, этот вопрос решен, более или менее. Я тут играю роль твоего оппонента, подергиваю тебя то с этой стороны, то с другой. Может быть, кто-то другой возьмет мою роль? Вот, сейчас возникает тема о том, кто начинает прорываться, кто начинает прорастать. Что у него за ситуация?

Игорь: Это я сейчас объясню. Можно на своем примере. На простом примере. Когда произошла беда, когда убили человека во имя каких-то якобы духовных целей, самое интересное, что он сам этого хотел, вот, это был для меня последний толчок – и я вылетел из этой утробы. И тогда, во-первых, кайф наступил не сразу. Поначалу, как это хорошо описано у Гурджиева, ты вышел, а отойти от этой теплицы, из которой вышел, страшно. Ходишь вокруг, через стекла заглядываешь, как там другие зреют, огурчики. Ты уже вышел, а все еще тянет туда. Страшно. Страшно, прежде всего, от одиночества. От того самого одиночества, которого как бы и хотел. Но вот жизнь без "мы" – это поначалу очень тяжело. Если бы это не было так тяжело, то вряд ли бы так мало людей на это решались. Эта жизнь без "мы", как я в книжке написал – это быть рыбой, которая должна сама выкопать пруд для себя, напустить в пруд воду и потом только уже плавать. И тогда я начал копать свой пруд. И этот пруд, который мы называем "социально-психологическим миром Школы", и есть тот самый пруд, в котором я плаваю. И поэтому я всегда честно говорил, что я делаю здесь свои дела, кто хочет – присоединяйтесь. Мне не нужно было говорить о спасении человечества, не нужно было вешать благородную или неблагородную лапшу на уши людям, обманывать их, обещать им просветление или еще чего-нибудь. Я просто занимаюсь своими делами. И тогда начали вдруг получаться вещи, которые у меня никогда не получались, социально. Хотя ситуация была безнадежной: я был с "волчьим билетом", меня в Вильнюсе не взяли на работу даже сторожем вневедомственной охраны. Я работал "добровольцем-кроликом" в полувоенных лабораториях, демонстрировал там всякие сиддхи, в меру, конечно. Потом меня взяли на работу спортсмены, и я работал массажистом. Разминал ноги большим спортсменам-прыгунам в высоту, экс-рекордмсмену мира Рудольфу Поварницину, который первым в мире взял два сорок. Потом я уже был не только массажистом и мануальщиком, вправляющим позвонки, но и тренером-психологом. В сорок я поступил в физкультурный институт на тренерский факультет. На вступительном экзамене стометровку сдал на "пять", остальное – на "тройки". Но так, потихоньку-помаленьку, при постоянном присмотре со стороны большого помощника…

Аркадий: То есть, ты вылетел из своего мира, так? Из театра?

Игорь: Да, а КГБ меня из театра просто вышибло, за что отдельное большое спасибо.

Аркадий: И дальше ты начал делать какие-то странные вещи: какие-то "кролики", тренинги, стометровки. И это уже был ты без "мы"?

Игорь: Да, это уже был я. Я чувствовал, что я родился, и как всякий новорожденный был не очень уверен и устойчив, но у меня всегда была постоянная помощь – у меня замечательный папа. Я имею в виду традицию. И это мне давало веру, опору. И потихоньку пошло-поехало, и я начал делать все по-другому. Я не стал собирать группу последователей, верных учеников, потому что я знаю, что нет верных учеников, это все сказки. Не в том смысле, что их вообще нет, а в том, что ставить такую задачу нельзя. Я просто начал собирать людей вокруг их желания что-то сделать со своей жизнью. Желания сделать жизнь более эффективной, более независимой. Я стал делать для людей другое "мы", которое было построено по другим законам, чем те "мы", в которых они жили. И в этом "мы" им было интереснее, радостнее, приятнее, свободнее. И некоторые из этих людей потом захотели родиться, а большая часть нет, но они живут в этом, нами построенном, мире. Сначала я был один, потом нас было несколько, а сейчас нас очень много и мы живем в этом социально-психологическом мире, который сами построили, в котором действуют свои законы. Кому-то они очень не нравятся – это их право, кому-то, наоборот, они очень нравятся. И как во всяком живом организме, время от времени, появляются желающие возглавить движение, надеть лычки и погоны, но со всем этим мы успешно боремся. Точнее, не боремся, а грамотно нажимаем на кнопки, чтобы этого не произошло. В те времена, когда посадили Мирзабая, я успел к нему съездить и один на один с ним побыть последний раз. Тогда он мне помог избавиться от него, как от "мы". Он со мною говорит, а я думаю: "Вот, спасибо, последняя провокация". Представляете, настоящий Мастер настоящей древней традиции, который социально наивен, его традиция, в какой-то степени, для любого социума необычна, но жаждущий передать знания, чтобы они не умерли, чтобы они жили по-новому, он сам сказал: "Старые дороги закрываются". И мы сидим вдвоем, никого нет, слава Богу, все ушли к быстрому просветлению за тысячу долларов, мы с ним сидим в ночи, и он говорит при свете свечи, при бесконечном звездном небе и жужжании космоса. Он мне говорит: "Вот сидим мы с тобой, два сумасшедших, и на звезды смотрим". И я испытал – я его очень люблю – тогда я испытал к нему бесконечную благодарность, потому что это был последний подарок Мастера: его последняя, высочайшего уровня, провокация. В его традиции учат провокациям, там лекций не читают. И провокация состояла в следующем: вот, идеальное "мы". Наше знакомство с ним началось с того, что за первые пять минут он выдал мне проекцию идеального отца, и я поймался. Я поймался и на три часа просто был при папе. А в последний раз он предложил мне идеальное "мы". Он мне помог, сделал последнее – выпихнул меня из утробы последним движением своей замечательной ноги. И вот с этого момента нет никакого "мы" во мне. Но есть прекрасное "мы", в котором каждый есть каждый. Мы все это испытывали, что в нашем социально-психологическом мире уютно себя чувствуют люди совершенно разных возрастов, происхождений, национальностей. И шестилетний ребенок может замечательно вести дискуссии.

Аркадий: И не только шестилетние. Павлик, которому чуть больше года, играет большую роль в нашей жизни. И не происходит никакого доктринирования, не вкладывается в уши идеология. А если вкладывается, то завтра вкладывается…

Игорь: …другая,

Аркадий:…чтобы разбить первую…

Игорь: …или нейтрализовать ее. И когда у некоторых возникает смущение, что мы с тобой, как будто, тянем в разные стороны…

Аркадий: Да, я сам тяну каждый раз в другую сторону от самого себя.

Игорь: …то это полная наивность. Потому что это настоящая дружба и совместная работа. А если мы начнем тянуть в одну сторону, то скоро станем такими фюрерами, что у нас мюриды будут шествовать колоннами и кричать: "Банзай! Аркадий и Игорь, банзай!" Вот. Есть только одно предложение, идущее от традиции. Предложение стать взрослым. Предлагается родиться. Но это не обязательно. Потому что, например, мы с Аркадием хотим родиться из "я" и, может быть, в какой-то степени уже родились из последней, известной по литературе, утробы. Но это не значит, что все это должны делать. Но нам это нравится. Я сейчас изящно "мы" образовал. Мы с Аркадием.

Аркадий: Ну, мы сидим у костра, над нами звездное небо…

Игорь: Но, чтобы вы понимали, что ни у меня, ни у Аркадия, и, может быть, еще здесь люди есть, у которых внутри никакого "мы" нет. И это прекрасно. Они не испытывают большинства проблем, описанных Зигмундом Ивановичем, я имею в виду столь любимого мной Фрейда. Ну, все, по-моему, уже достаточно.

Аркадий: Больше, чем достаточно. Ну, и последний вопрос. Не возражаешь, если мы в свои "Зарасайские беседы" вставим главку "У костра с Игорем"?

Игорь: На здоровье.

Аркадий: Прекрасно. И все это будут читать у другого костра, может быть, если Богу будет угодно…

Игорь: Может быть. Мирзабай это очень любил говорить. "Может быть… космос… тра-та-та ля-ля-ля… может быть…"

Аркадий: Мусульмане говорят: "Инш-алла".

Игорь: Он не мусульманин. Он суфий. Орден веселых сумасшедших. Но в то же время Коран знает, читает. Но муллы на него бочки катят со страшной силой. Вот. Жил себе нормальный деревенский парень, зарабатывал на жизнь тем, что боролся на свадьбах. Красивая борьба, не настоящая – за деньги. Правда, был лентяй еще тот. Как-то пошел он на базар в Бируни за продуктами и увидел там Йоллу, танцующего дервиша. И так он не вернулся с базара. Дома появился только через три года. Этот дервиш был его мастер. Ужасный человек. Ха-ха-ха. Воришка, попрошайка, поездной вор, полный сумасшедший. Однажды он собрал на базаре подаяние, а потом пошел и на эти деньги устроил у всех на глазах гулянку. То есть оскорбил мусульман, дальше некуда. Его подождали, а когда он вышел из ресторана, его избили и бросили в арык. Избили так, что подумали: "Уже все". А утром почтенные приходят на базар – он там танцует. С тех пор Йоллу никто не трогал. Когда Мирзабай его встретил на базаре, вот, что-то с ним случилось, и он пошел за ним. Три года Йолла его таскал за собой, бил, отбирал у него пищу, подаяние. Денег не оставлял совсем. Все что Мирзабай собирал, он все у него забирал. Через три года, когда Мирзабай уже чего-то там сообразил, как говорится, стал не совсем уже дурак, тогда он разрешил ему показаться родителям. Не вернуться, а показаться, что он жив, что он есть. У него потрясающая мама была, Апа. Потрясающая. Вот так.

Аркадий: Ну и, как положено у костра, вопросы к Игорю. Прошу.

Валерий: Вы сказали, что взрослое состояние независимо от "мы". Но в сравнении социально-психологического мира Школы с прудом для рыбы я вижу, что это жизненно необходимое пространство. Не получается ли, что Вы не смогли жить с этим большим, социально навязанным "мы", но и совсем без "мы" жить тоже не могли, и тогда идеальным вариантом было создание собственного "мы"?

Игорь: Можно ответить высокомерно, типа: "Попробуй сам создать социально-психологический мир, и ты узнаешь, что имея внутри "мы", это невозможно сделать". Но я попытаюсь ответить максимально подробно. Я говорил сейчас о "без "мы" внутри". Я же не ушел в отшельники, не поселился где-нибудь на скале. Недалеко от города Ош, на скале Сулеймана раз в год появляется отшельник. А весь год никто не знает, где он. Он не общается с людьми, вообще. Один день в году он сидит на этой горе и молчит. Мимо него идут люди, как раньше мимо Мавзолея, идут и идут, исцеляются, получают знания и черт те что с ними происходит. А он просто сидит сутки и потом на год исчезает. Я же не ушел, я живу среди людей, мне жутко нравится жизнь среди людей, но это я живу, а не жизнь меня живет. Это я живу. Я без этого социально-психологического мира прекрасно могу себя чувствовать.

Валерий: А почему же пруд?

Игорь: А потому, что тогда ты живешь в мире, который ты сделал, а не в мире, который тебя сделал, отштамповал.

Валерий: Получается, что пришлось его создать, потому что без него нельзя…

Игорь: Конечно. Представь себе, что ты жил у родителей в квартире, а потом вырос. И для того, чтобы ощутить свою самостоятельность, тебе нужно заиметь свою территорию, которую ты заработаешь. Даже если тебе родители купят квартиру, ты все равно не будешь себя чувствовать совсем независимым. Есть разные люди, но в глубине, все равно, это не совсем мое. Мое – это то, что я заработал, особенно, для мужчин. Установки такие. Это уже другая квартира. Это моя квартира, если я захочу, то я ее оставлю, закрою на ключ и уеду к деду навсегда, а захочу – продам. Это моя вещь.

Валерий: Это мое "мы"?

Игорь: Нет. Это не мое "мы". Это я собрал компанию своих друзей, это я собрал компанию людей для того, чтобы сделать то-то и то-то. Это даже не ситуация учителя и учеников. Это не ученики. Это такая компания. А можно ли прожить без компании? Можно. Все зависит от того, какую работу ты хочешь сделать. То есть какую работу в этом мире, в котором ты живешь, ты хочешь сделать. Чем ты хочешь отблагодарить свою мать за то, что она тебя родила? Я очень люблю свою мать – и биологическую, и социальную. И наш сегодняшний разговор начался с того, что социально я родился здесь, в Литве. Вырос в этом месте, и очень благодарен, потому что в Советском Союзе это было особое место – Прибалтика. Тут мозги не так плотно компостировали, как, скажем, в Самаре.

Валерий: Получается, что вместо большого "мы", которое навязывалось, просто "я" невозможно, и поэтому быстро создано другое "мы", и так происходит освобождение…

Игорь: Этого мира не было до меня. И, во-первых, это не быстро. На это ушло девять лет. Девять лет, пока этот социально-психологический мир стал живым. Это раз. Во-вторых, никуда не делось и большое "мы". Только раньше я ему принадлежал, а теперь я здесь живу. Я здесь.

Аркадий: Это очень простая ситуация. Большое "мы" – это треугольник, обращенный вниз. Он неизбежно приводит к смерти. Маленькое "мы", о котором Игорь говорит: "Я здесь живу. Здесь мои друзья", – это треугольник, обращенный вверх, и в нем есть возможность, шанс. В большом "мы" обязательно идешь вниз, а в маленьком нет. Маленький треугольник, маленькая пирамида совсем другого качества, и в ней есть шанс подняться вверх. Вот вся разница.

Игорь: И еще один момент. Вот когда ты, Валера, говоришь, что маленькое "мы" создается человеком, чтобы защититься от большого, что называется "наш круг", то этот круг формируется по принципу взаимного поглаживания – это единомышленники, это приятные друг другу люди. Иначе, они не могут существовать как круг. Социально-психологический мир строится не по этому принципу. Построить социально-психологический мир – это колоссальное искусство, потому что нужно вовремя снять с себя групповые проекции, вовремя создать ситуацию контр-лидера, и еще столько нужно знаний, я могу об этом целый трактат написать, и нужно столько практических социально-психологических умений, чтобы получилась не группа сообщников, а социально-психологический мир. В нашем социально-психологическом мире на сегодня есть восемь диаметрально противоположных трактовок Школы, а к Игорю диапазон отношений от… и до… и это все нормально.

Аркадий: И, главным образом, отрицательных. Резко отрицательных.

Игорь: И чьи-нибудь попытки сделать из этого организацию не проходят, это же очень тонкое дело – социально-психологический мир, он живой, он самораспространяется. Вот когда два года назад я увидел, что он сам себя уже размножает, без всякого моего вмешательства, я сказал, что все, вот эта вещь уже готова, она живая, она будет жить по своим законам, и уже никто не может захватить власть над ней. Это колоссальное искусство, это сделанное.

Валерий: Это я понимаю, но меня интересует такая вещь: насколько вы сами от этого зависите, и насколько для вас было жизненно необходимо создать этот мир?

Игорь: Я завишу от всего, потому что я свободен для. Меня не интересует свобода от, меня интересует свобода для. Но, главным образом, я понимаю так, что моя рабочая задача, которая следует из того, как я учился в традиции, как я ее воспринимаю, какие у нас отношения, моя задача состоит в том, чтобы эти знания стали достоянием культуры. Не экзотикой, не перчиком к блюду, а блюдом, хлебом. Чтобы они стали обыденными, чтобы уровень невежества снизился, чтобы они распространились до такой степени, чтобы это были поговорки, присказки, анекдоты, чтобы это, между прочим, где-нибудь цитировалось, т.е. снять эту псевдоэкзотику и сделать из этого пищу для большинства. Это трудная задача. Многие со мной не согласны. Очень многие. И до сих пор многие друзья из нашей и других традиций жутко воюют со мной, потому что они считают, что это неправильно, что это метать бисер перед свиньями. Я с ними категорически не согласен. Если в наше время эзотерические, священные тексты стали доступны, как газеты, то требуются знания, как читать, как расшифровывать эти тексты и о чем, собственно, идет речь на нормальном языке. Вот это, я считаю, и есть моя работа. Как положено в традиции: для себя, для людей, для храма. Так вот для людей у меня такая работа. И в этом смысле, конечно, социально-психологический мир как помощник в этой работе очень нужен. Социально-психологический мир Школы. Но еще больше он мешает, потому что начинаются интерпретации и возникает ощущение искажения смысла, что люди придают этому противоположный смысл. Пока однажды я не понял, что это замечательно, это естественно, что так и должно быть, иначе это не будет живым. Я не памятник же себе построил. Под моим руководством построен живой организм. И, конечно же, мне хорошо. Безусловно. И, безусловно, я от него завишу. Это мое добровольное желание, и я завишу от него до тех пор, пока считаю это необходимым. Но это не потому, что мне нужно "мы". Это потому, что я здесь работаю. Это моя работа, моя основная профессия. Еще я пою, рисую, пишу книжки – это способ инициировать какие-то ситуации. Это все очень важно, иначе надо было бы уйти в более изолированную ситуацию, не болтаться среди людей, не пугать их своим жутким видом, воплями, какими-то нечеловеческими взглядами. Что раздражает людей? Когда ты неадекватно реагируешь. Для всех это ценно, а для тебя нет. Вот тут надо быть артистом, надо научиться этому. Есть суровое, но очень справедливое высказывание: "Говори с Васею и Манею по их пониманию". То есть говори с человеком на его языке, а не на своем. То есть будь занят не тем, чтобы правильно сказать, а будь занят тем, чтобы тебя правильно поняли. Может быть, вместо умных слов можно сделать выразительную рожу, и человек поймет и просветлеет. Бодхидхарма, хулиган и бандюга, страшный человек, вдруг прыгнул на стол и справил естественные надобности. И все вокруг сразу схлопотали самадхи. Это у Сегуна, где голову отрубали без всякой задержки. Сегун без рассуждений меч доставал и голову с плеч, если ему кто-то не нравился. Это у Сегуна Бодхидхарма прыгнул на стол и справил естественные надобности. И Сегун стал его учеником. Но это не значит, что мы так должны делать. В этом месте, в это время, в это мгновение он как великий мастер почувствовал, что именно это действие совершит эту работу. А подражатели убивают людей и говорят, что они буддисты^[1]. Да их изолировать надо, создать поселение, правда, земли жалко, но можно выделить немного, где не очень пышная растительность, пусть там "буддируют" друг друга. Я из наших европейских буддистов знаю только последователей бурятского буддиста Дандарона. Вот, он создал для западных людей особую ветвь с посвящением, со всеми ритуалами. Они тихие, мирные люди. Пьют водку, читают священные тексты и медитируют. Замечательные ребята и не изображают из себя дзен-будцистов, потому что понимают, что дзен – это совсем другое дело другом месте, в другое время. Знаю еще одного ламу из европейцев. Он поселился в лесу, в Забайкалье, с ним еще двое живут. Он раз в год приезжает в Ташкент специи покупать и этим зимой спасается – делает чай из тридцати шести специй. Нам подарил, и мы тоже это пользуем, очень хорошая вещь, прекрасный рецепт, зимой, как чай, тепло и хорошо. Это буддисты. А все эти йогнутные, рерихнутые, дзенкнутые – это все попытка компенсировать свою недостаточную самооценку. И в этом смысле, сложность-то одна – как соблюсти пропорцию между любовью и знанием. Тот же Абай, который перестал для меня существовать, потому что он убийца, перед тем, как он окончательно свихнулся, он мне лично сказал: "Я не знаю, как это у тебя получается, но я ненавижу их, я не могу их любить. Я издеваюсь над ними, а они на меня молятся. Я их провоцирую набить мне морду, а они говорят, что я бодхисаттва. Я их ненавижу". Абай это сказал и убил своего лучшего, самого преданного друга и ученика. Вот в чем проблема. Знание, само по себе, тоже смерть. Как любить, что любить – зная? Не зная – так этой проблемы нет, просто некоторое психологическое волнение возникло, сконцентрировалось, пропало и фа-фа, ля-ля… А зная? Когда ты за всеми психологическими защитами личности видишь лик человека и обращаешься к нему, только это дает тебе возможность что-то созидать. Иначе, с твоим этим жутким знанием надо уходить в горы, сидеть в пещере, потому что среди людей жить нельзя, если знание без любви. Потому что возникает ненависть, которая уничтожит тебя, и твое знание, и массу людей, которые рядом с тобой.

Аркадий: Ну, что ж, материал для осмысления, для работы есть у всех…

Игорь: Я еще хочу сделать мое любимое рондо. Мы начали с разговора о Литве, потому что это прекрасное, замечательное место, в определенном смысле, рай. Когда будущему ребенку везет, он рождается в чреве матери, которая здорова, душевно уравновешена, которая не отравляет его всевозможной химией, и он там в утробе счастлив. Он вырастает в гармонии, в покое, он получает максимальный заряд для того, чтобы потом, родившись, получать все удары, предназначенные для следующего роста. Вот, Литва для меня была такой вот утробой, я ей бесконечно благодарен. Он как моя социальная мать и, действительно, моя родина. И в этом смысле вам всем, кто здесь живет, безумно повезло. Но в то же время это очень опасно, потому что в этом очень легко раствориться, заснуть и забыть, зачем ты здесь вообще, и сказать: "Да ну его на фиг – это рождение, мне и так хорошо". Цветочки, грибочки, солнышко, природа. И действительно, здесь хорошо. Если бы не расписание, если бы каждый шаг не вел туда, где будет написано: "Год рождения такой-то, год смерти такой-то". А можно отложить все на следующее воплощение. Чао. Я все сказал.

Аркадий: Благодарность всем говорящим, спрашивающим, отвечающим. Благодарность космосу, костру, нашим лесным братьям. Продолжается наше действие здесь, которое имеет и будет иметь разные смыслы, разные всходы для разных людей, и тем не менее продолжается. Еще раз спасибо Игорю за то, что он нам говорил, а говорил он предельно выразительно, предельно точно. К тому, что говорил Игорь из своего очень обжитого пространства, не выходя со своей территории, не вылезая в сомнительные области, в необжитые Игорем места, мне бы хотелось добавить такую мысль: этот социально-психологический мир есть место, где оперяются люди, где складываются борцы и альпинисты, которые выходят из него, которые создают свои пространства и зрело, полновесно в этих пространствах создают свои экспедиции, направленные вверх. Они и есть единственная надежда сегодняшнего запутавшегося посткатастрофического мира, где уже разорвалась глобальная психологическая бомба, и вокруг песок, щебень и обломки. Это – единственная надежда. И никакая экономика, никакая идеология не спасут нас, а искусство может только помочь, но будущее, которое наступит через двадцать лет, через пятьдесят лет, в значительной мере предсказуемо не извне, а изнутри. Фактор каждого из нас – это решающий фактор в этом будущем. Поэтому на вопрос: "А что будет через пять минут или пятьдесят лет?", каждому из нас нужно дать ответ: "Через пять минут или пятьдесят лет я должен состояться". И это определит то, что будет.

Двенадцатая беседа 22 июля прикладная астрология

Аркадий: …Я предлагаю вам попытаться восстановить основные задачи нашей экспедиции. Первый вопрос, на который я предлагаю ответить каждому человеку, таков: Чего хочет от нас Аркадий? И второй вопрос: Чего от себя хочу я? Почему я предлагаю вопрос о том, куда нас тянет на аркане Аркадий и чего реально хочет каждый из вас? Это главный вопрос, который мешает нашему взаимодействию. И если мы вместе хотим одного и того же, то нам легче сдвинуть осла. Если же осел идет в одну сторону, а его тянут в другую, или осел упорно стоит на месте и ест колючки, то все бесполезно. Итак, чего хочет от меня Аркадий и чего хочу от себя я? Вот тема второй сегодняшней встречи, тема для ваших дискуссий без меня.

А сейчас я хочу предложить вам две задачи, задачи очень легкие и очень трудные. Это наши постоянные задачи. Они варьируются так или иначе, но у нас нет здесь других задач.

Первая задача – это самоуглубление, самопогружение и прорыв к сущности. Те, кому понравилось, как мы это делали весной, работая с магическим кристаллом или сущностным центром, найдите у себя прямо сейчас этот центр. Найдите и соберите туда все, что у вас есть, все ваши мысли, все ваши чувства, сконцентрируйтесь внутри себя, уйдите глубоко-глубоко внутрь себя и держитесь там в течение часа, что бы я ни говорил, что бы мы ни делали. Моя задача: всячески вас оттуда выбивать и отвлекать. Но вы упрямо, настойчиво ныряйте и снова находите в себе утерянную глубину. Что такое глубина – пусть каждый решает для себя.

Вторая группа, те, кому понятнее то, что мы делаем здесь, работает не с сердцем, не с магическим кристаллом, не с сущностным центром, а с сознанием. Эта группа концентрируется на вопросе, который является главным вопросом нашего практикума: что такое сознание без мыслей? Попробуйте не отвечать на этот вопрос при помощи слов, попробуйте войти в сознание, пробившись через облака, через слои замазки, которые называются мыслями. Это очень трудная и очень легкая работа. Надо отпустить мысли, надо сделать облака прозрачными, легкими, гибкими и прекрасными. Надо увидеть небо за этими облаками. Это небо – ваше сознание. У каждого из вас есть это небо. В нем, в сознании без мыслей, невероятная глубина, невероятное блаженство. И в нем – то, что больше блаженства.

Таковы две задачи. Одни берут одну, другие другую. Начинаем прямо сейчас. Я буду всячески вас отвлекать, и через какое-то контрольное время, через час максимум, мы проверим: забыли или не забыли вы про эти задачи. Я буду отвлекать вас всякими делами, разговорами, просьбами.

Трудная задача: сразу появилась особая тишина, тишина людей, сосредоточенных на сверхтрудной задаче.

Андрей, будьте осторожны с костром, пожар будет, лес загорится. Вас арестуют, посадят, будете всю жизнь отрабатывать. Вот таким образом я буду вас отвлекать. Давайте поработаем с нашей сущностью. Что такое сущность, никто не знает. Может быть, у нас нет никакой сущности?

Каждый из нас в каком-то периоде своей жизни увлекался астрологией, и каждый из нас, естественно, знает свой астрологический знак. Я хочу, чтобы человек, который по знаку Овен, поднял руку. Хорошо, один есть. Второй, третий, четвертый. Что такое Овен? Какие характеристики Овна вы наблюдали у себя? Обратите внимание: я сейчас делаю все, чтобы отвлечь вас от вашей основной задачи. Вы должны слушать мой голос, как будто это ветер, птица, корова: минимум внимания ко мне. Пробивайтесь через мои ухищрения вас отвлечь. Самая большая трудность сейчас – борьба с препятствиями, созданными мною. Вы Овен? Помните, что вы тоже решаете задачу, которую я поставил перед вами, и при этом разговариваете со мной. Скажите о себе, какая вы, и тогда мы узнаем, какой Овен. Вы быстрая? Вы инициативная? Вы земля, вода, воздух или огонь? Вы это знаете, а вы чувствуете это – все, что вы говорите об Овне? Хорошо, спасибо, очень интересно.

Далее, Телец. Кто из Тельцов расскажет о себе? Что такое Телец, Виолетта? Какие черты Тельца у вас? Спокойный, пока его не заводят? Флегматичный? Элемент какой? Земля. Это сила, крепость, выносливость, чувственность, любовь. Не случайно же Зевс в образе тельца покорил и украл девушку по имени Европа.

Хорошо, дальше идут Близнецы. У нас только одна близняшка. Расскажите о себе, Лариса. Я хочу, чтобы девяносто девять процентов вашего внимания уходило на нашу "задачу номер один", а наша болтовня воспринималась вами как очень легкая помеха. Вы можете не слушать, а, участвуя в разговоре, можете засыпать, просыпаться, это не имеет значения. Спасибо, Лариса. Дальше, Рак и другие….

Каждый человек из чего-то сделан. Сделан из дерева, сделан из огня, сделан из воды. И это есть его сущность. И использование человека должно учитывать его сущность. Нельзя из воды делать костер, нельзя огонь поливать водой и т.д. Нельзя себе вредить. Нельзя вредить своей сущности. Не нужно вредить, достаточно жизнь искажает наши сущности, достаточно вредят близкие, родители, дети, друзья, государство.

Водолей, пожалуйста. Не теряя главной задачи, к которой мы снова и снова возвращаемся, которую я представил в двух видах, в виде одного или другого типа самоуглубления, самопогружения: погружение в сознание или погружение в сердце, в сердечную чакру. Максимально глубокое погружение, на которое мы способны в свой ум за пределами мысли или в сердечную глубину, в свой кристалл, в свой сущностной магический центр в области груди. Докажем, что мы не дураки, замороченные тем спектаклем, в котором мы постоянно участвуем, – здесь в мотеле и в палатках наших "лесных братьев", в городах, в которых мы живем, в семьях, в бизнесе, в учебе, на службе. Театр теней. Не бойтесь выглядеть дураками для дураков в течение нескольких дней. Бойтесь быть на поверхности, на которой живет большинство людей. Сейчас, когда мы кульминационно пробуем услышать себя, совсем не обязательно, что мы себя слышим. Мы почти ничего не слышим, но напрягли свою волю, свою концентрацию, свое внимание на том, что мы можем встретить "за умом" и "за чувствами".

Я хочу попросить всех тех, элемент которых Земля, пересесть налево – туда, где Огонь. Можно сесть на бревно, на траву. А все те, кто Огонь, пересядьте под эту сосну. Те, кто Вода, пожалуйста, в эту сторону. Самое главное – не потерять концентрацию, не отвлечься от решения главной нашей задачи.

Итак, вот Земля, там Огонь, там Вода, а здесь Воздух. Пожалуйста, посмотрите друг на друга. На "своих" и на "чужих". Партия Воздуха, не правда ли, у нас есть что-то родственное? А эти, из партии Воды, текут прямо на глазах и тоже родственнички. Но может быть, Вода не так любит свои частички, как мы? А Земля – какая мощная! Потрясающая. Прекрасные камни-самоцветы, гранит. Вот мощь! С завистью мы смотрим на Землю. Огонь образовал странную конфигурацию: пустота посередине и языки пламени лижут Воду. На самом деле мы никогда не разделяемся, мы всегда вместе, мы перемешаны. Все сущности перемешаны. И теперь, когда мы разделились на четыре чистых элемента, давайте по-взаимодействуем немножко. Я предлагаю каждой группе почувствовать влечение или отталкивание, симпатию или ее отсутствие к трем другим группам. Мы видим друг друга, и интересно: что же мы чувствуем в отношении друг друга? Что касается Воды, то мне хочется опустить туда руку и взболтнуть ее. Раздастся очень приятный всплеск. Что касается Земли, то мне очень хочется сделать вас всех своими спонсорами. Всех, без исключения. И делать много хороших дел: издавать хорошие книги, ставить спектакли, создавать конфигурации жизни с вашей помощью, с вашим участием. Опереться на вас, потереться о вас и приласкать. Что касается Огня, то очень смешанное чувство. От вас идет опасность и в то же время тепло. Возможность какой-то интересной химической реакции. Интерес и опасность. Ну, это моя личная точка зрения, поскольку я Водолей. Может быть, вы меня дополните, друзья по элементу, однопартийны.

Лариса: Неприятный Огонь…

Аркадий: Может быть, это они неприятные? Огонь приятен, а они нехорошие люди? Или они здесь ни при чем? Действительно, что-то идет нехорошее от них, но все-таки тепло, погреться можно, но жгут нас. А вы, Огонь, что думаете про нас? А другие две группы – Земля и Вода. Земля – это энергия, а Вода течет себе и течет… Вода, чего вы хотите от нас и от себя?

Антон: Я хочу прокомментировать формы, которые образовали группы элементов. Земля сидит скученно, в тени, плотно осели. Воздух сел на перекладину, висит. Огонь расселся несколькими рядами, как будто готовый к атаке. А Вода какая-то бесформенная: наполовину на солнце, наполовину в тени.

Аркадий: Спасибо. Антон охарактеризовал элементы с точки зрения формы, а что вы скажете с точки зрения вашего самоощущения.

Линна: Мне хочется всех обтекать и обнимать.

Аркадий: Вы и обнимите кого-нибудь из ваших… Прекрасно. Вот, это Вода. Никто не выразил точнее ее сущность. Так чувствует Вода. Но скажите, всех ли вы бы хотели обнять? И Огонь? Вы не хотите обниматься с Огнем? Огонь обнимет так обнимет. Воздух обнять Вам трудно, конечно. Для это надо подпрыгнуть, блеснуть, брызнуть, обрызгать. А что Воздух?

Таня: Воздух непостоянный, неуловимый.

Аркадий: Вот Вы, действительно, появились откуда-то неуловимо, исчезли, снова появились. Чье непостоянство, мое что ли?

Таня: Воздух как легкий смешок ангела, хохотунчик. А насчет вас, вообще, нечего сказать.

Аркадий: Дожил. Пустое место. Спасибо. Хорошо, давайте подытожим. Игра, прежде всего, заключалась в том, что мы очень грубо отсортировали друг друга по двенадцати знакам, а потом еще грубее по четырем элементам. Можно, вообще, разделиться на мужчин и женщин, на людей по возрасту до и после тридцати лет, вспомнить китайский зодиак, разделиться на симпатизирующие парочки и разойтись в разные стороны, можно предложить много разных способов взаимодействия. Я не знаю, как вы решали свою задачу, я же стремился вас заинтересовать ерундой, чтобы всячески отвлечь вас от поставленной перед вами главной задачи всей вашей жизни. Если вы ее не решите, за вас ее не решит ни Игорь, ни Аркадий, ни Ельцин, ни Клинтон, ни ваш муж, ни ваша жена. Это задача осознания себя, возвращения к себе. Задача возвращения домой. К себе. Задача возвращения к своему элементу. Войдите в свой элемент. Не в смысле Земли, Огня, а в смысле вашей единственной собственности – вашей сущности. Наш практикум можно было бы назвать не аналогическим восхождением, а восхождением к сущности. Мы все время от нее удаляемся, а потом к ней возвращаемся. Возвращаемся по-разному: через дыры в личности, через дырки в мыслях, через дырки в состояниях или через роли, высветленные мысли и состояния, превращая их из замкнутых дверей в открытые двери, делая их союзниками, друзьями.

Я хочу, чтобы всем здесь было очень хорошо. Для этого я повесил на небе солнце, посадил вокруг деревья, ягодки, цветочки, напустил воды в это озеро и собрал здесь удивительно красивых, тонких, интеллигентных людей. Я даже хозяев мотеля создал именно такими совестливыми и прелестными. Так говорит Господь Бог, а не я, Аркадий. Господь также устроил, что Игорь договорился с хозяином на два летних месяца в следующем году. В следующее лето мы будем работать здесь в июле и августе. Вы сможете приезжать и уезжать в удобное для вас время. Здесь буду не только один я, но и еще два-три ведущих, в том числе Игорь. Мы будем пересекаться друг с другом, и будут свободные, пустые дни, когда никто не будет вам зубы заговаривать. Так что готовьтесь к следующему лету и привозите сюда настоящую Землю, чистую Воду, хороший Огонь и легкий Воздух…

Я смотрю очень оптимистично на зарасайские дела и зарасайское будущее. Мне здесь очень нравится. Для вас это обычно, вы привыкли к этой роскоши трав, деревьев, озер, какого-то невероятного воздуха и свободы. Я же городской червь: пятнадцать лет в Тбилиси, столько же – в Москве и еще больше в Нью-Йорке, а родился я, вообще, в Одессе, хотя, можно сказать, там не жил. Для меня здесь райское место.

Тринадцатая беседа вечер 22 июля о внутренней трансмутации

Росита: Сейчас есть тенденция сводить все к сексу к физиологии. По-моему, это обеднение жизни.

Аркадий: Секс – это не физиология, это метафизика. И пол, и циклы, и ритмы того, что накатывает на мужчину и женщину, – это космические явления, и весь фокус в том, чтобы глубоко преобразовать это в мужчине и в женщине. Секс – это спускной механизм, который может быть запущен с целью самоутверждения или освобождения – освобождения динамической энергии, которую можно превратить в духовную энергию. И здесь мы тоже соприкасаемся с иным измерением, с перспективой внутренней трансмутации – и древние традиции всем этим владели. Мы рядом с ними – дикари, и нам нужно все заново открывать: и идею андрогина, и идею воздержания, и смысл стыда. Вообще, это тема очень большая, и мы едва ли сможем ее коснуться сейчас. Я, во всяком случае, сознательно ее обхожу, чтобы не утонуть в ней.

Сергей: Получается, что "я хочу" должно одновременно каким-то образом включать в себя потребность в познании себя как мужчины и женщины.

Аркадий: Да, мы находимся в точке, где мы познаем себя как частичного мужчину или частичную женщину. И, поскольку мы не можем восполнить себя, мы ищем половину противоположного пола и пробуем создать ситуацию полноты через другого. Однако вопрос состоит в том, на каком уровне это происходит. На уровне сущности, на уровне психологии или на уровне слепого влечения. Когда преобладает психологический подход, то чаще всего человек делает не то, что он хочет, не то, что нужно, а то, что социально запрограммировано. Отсюда несчастные браки, которые разлетаются вдребезги при первом же толчке. Когда мужчина выбирает женщину или женщина выбирает мужчину, тут работает не логика, а иные механизмы. Тут происходит поиск сущностного единства, целостности. Мы живем в обществе по социальным законам, а пол действует по иным законам, нам неизвестным. Мы говорим: "Мне нравится, меня влечет…" Что к чему влечет? И что значит – влечет? Это влечение по ту сторону слов, оно – "за умом", потому мы о нем и не можем ничего сказать словами. Ум наш не справляется с этим материалом. Область влечений всегда нам преподносит сюрпризы. Мы все время удивляемся тому, как же это получилось и почему это случилось? А почему в некоторых случаях ничего не клеится? Или, наоборот, казалось бы, полное несогласие, непонимание друг друга при мощном взаимном влечении. Каждый раз надо где-то в стороне оставлять свой оперативный ум и обращаться к сфере, о которой говорить очень трудно, которую надо услышать изнутри. Эти вещи ускользают. Вот, мы хотим опять все организовать в своей жизни, что-то строить, и мы обращаемся с сущностью так же, как мы привыкли обращаться с личностью. Как ее понять, определить, обозначить? А там другой субстрат, другие механизмы. И они регулируются лучше, чем если бы мы пробовали их регулировать.

Все это, вместе взятое, конечно, делает задачу очень непростой. Во-первых, когда речь идет о понимании на сущностном уровне, то, вы помните, надо решать сразу несколько задач: во-первых, собрать группу друзей, во-вторых, перефокусировать мысли, переплавить состояние, и, в-третьих, если затрагивать вопрос о поле, то нужна сакрализация сферы пола. Возвращение к тому, что мы потеряли по сравнению с древними. Все это непросто. Если человек достаточно серьезен, тогда эти задачи собираются все вместе, приходят в согласие и решаются вместе. А если решать все эти вопросы отдельно, то получается очень сложное уравнение, в котором много неизвестных, и простой логикой его не решить. Мы, конечно, можем загрузить себя различными упражнениями, тренингами, коллективными танцами ночью на поляне, можем жечь костры и играть в разные игры, и все равно результат будет мизерный, если не создать мощный "лазерный" луч внимания. Нам никуда не уйти от этой задачи. Все остальное только помогает этому, а в конечном счете единственная задача – родиться через пласты личности. И решать ее надо очень серьезно.

Вера: От такого постоянного напряжения, от контроля личности появляется внутренняя усталость, какая-то безысходность, и ты остаешься там же, откуда шел…

Аркадий: Это совсем другое. Устаешь быть в незнакомом месте, а когда все знакомо вокруг, тогда там хорошо, тогда там не устаешь. Пока ты там гость – ты устаешь, а если ты уже дома, то дома хорошо. Надо научиться всегда быть дома – в своей собственной глубине. На какой-то точке ты получаешь помощь. Происходит перелом, и оттуда приходит помощь, приходит друг, приходит учитель, приходит ясность. Судьба каждого человека – это самая лучшая школа. Ваши дети, ваши родители, ваши соседи, ваша квартира, ваша работа – всю эту обстановку для вас создал кто-то очень гениальный. Все это оптимальные условия для вашего пробуждения. Об этом говорят многие традиции. Если вы считаете, что это не так, то все равно другой обстановки у вас нет. Поэтому надо начинать с этой обстановки. Начинаешь там, где стоишь. Прыгай оттуда, где стоишь.

Есть хасидский рассказ о еврее, которому приснилось, что в Иерусалиме под каким-то деревом зарыто много золота. Он занял деньги, купил лопату, приехал в Иерусалим и стал копать под этим деревом. Копал-копал и наконец нашел записку: "Возвращайся домой и копай у себя под кроватью". Он вернулся домой и нашел у себя под кроватью закопанное золото. Такая же ситуация у нас всех. Не нужно никуда ехать. Успенский объехал весь мир в поисках учителя. Нигде не мог найти: ни в Лондоне, ни в Египте, ни в Америке. А потом вернулся в Петербург и встретил Гурджиева. Вы находитесь в очень хорошем месте. И люди вокруг подготовлены, культивированы. Поэтому есть очень хорошая возможность для успеха. Игорь создал очень много предпосылок для этого. Он собрал вас вместе, создал круг друзей, дал вам важные навыки, понятия ответственности, порядочности. Люди этого круга ответственные люди, потому что сам Игорь ведет себя ответственно. Я три года это наблюдаю в разных городах. Вне круга человек может быть суровым бизнесменом, но внутри круга – это очень порядочный и ответственный человек. Здесь созданы очень хорошие предпосылки для решения задачи, но у вас часто не хватает решительности переплыть реку. Когда человек переплыл реку, у него начинается совершенно другая судьба. Непонятная – если смотреть на нее с оставленного берега: что человек делает, откуда приходит, куда уходит? Постепенно многие непонятные вещи становятся понятны. Как будто бы ты входишь в темную комнату, барахтаешься как щенок в темноте и ничего не видишь, но проходит какое-то время, и оказывается, что там океан открытости и света. Ты перестаешь играть чужую игру и начинаешь играть свою игру – ты дома. Но для начала надо удержаться, устоять, не устать от неизвестности. Нужно собраться на настоящей, большой задаче. Игорь поставил социальную задачу и в какой-то степени для себя и для ближайшего своего окружения решил ее. Он не раз говорил, что это не духовная школа, что это "убежище", что это социальная структура и что она поддерживает множество людей. Все это правильно.

Даля: Я ощущаю себя здесь радостным ребенком, который не имеет никаких знаний. Просто смотрю заново на природу, на людей, на мир. И чувствую безумную радость и счастье. И сразу же тишина, спокойствие. Спасибо всем друзьям.

ТРЕТЬЯ НЕДЕЛЯ ВОСХОЖДЕНИЯ

Четырнадцатая беседа 23 июля о горе высотой в один миллиметр

Томас: В большой реальности, большом объеме, ты – точка. И ты входишь в эту реальность, и являешься одной из ее частичек. Телом, чувствами, мыслями. А вот если быть не этим маленьким, а стать этим всем, то "Я" оказывается не только в пределах тела, чувств и мыслей. Это конкретное "Я", не оперативное я, а некий присутствующий фон "Я". Но что? Но как? Как языком личности сказать о безличном? Не уверен даже, что точно могу сформулировать этот вопрос.

Аркадий: Возможен христианский ответ. Человек – это личность. Бог – это тоже Личность, Бог – это даже три Личности. Личность человека стоит перед безличной природой и перед личным Богом. Личный Бог является создателем природы и создателем человека. Человека, который предназначен быть образом Бога, быть хозяином этой природы. А природа, деревья, звери, звезды были созданы для радости человека, для наслаждения человека и для того, чтобы человек заботился о природе. Таков смысл райского сада. Но человек согрешил, и Бог отвернулся от него, и природа отвернулась от него. Человек отчужден. Отчуждение человека от Бога привело к отчуждению человека от себя и от природы. Человек – это конкретная личность, Бог – это Личность, а природа – это безличное. Возникает некая тройственность, тройственность взаимодействия между человеком, природой, Богом. И человек должен стремиться вернуться в рай через святость, тогда он снова будет хозяином природы. Природа обернется к нему своим лицом, и человек вернется к Богу. И человек как личность преобразуется. Он станет Богом, он обожится, потому что знание – это превращение. Знание Бога – это приобщение к Богу, это слияние с Богом, это возвращение в рай. Христианство очень сильно держится за личность, за субъекта.

Буддийский ответ Томасу – другой. И субъект, и объект – иллюзии, проявление субъекта и объекта является результатом авидьи, незнания, невежества. И буддийская мысль, в конечном счете, утверждает, что все пустотно. Пуста природа, пуст человек. И то, и другое состоит из несуществующих кирпичиков, которые называются дхармами. Этих дхарм около ста видов, или скадх. Разные буддийские школы говорят о разном количестве скадх. Дхармы – это элементы сознания, безличностного сознания. В буддизме нет субъекта. Разделение на субъект и объект является результатом заблуждения. Если это заблуждение исправить, то тогда исчезают и субъект, и объект, а остаются только дхармы, поток событий или содержание сознания, поток сознания. И нельзя спросить, чьего сознания. Это не сознание субъекта, не сознание Бога. Это, как говорят буддисты, сокровищница-сознание. Есть такая сокровищница, которая является универсальным сознанием. Есть только сознание, и это сознание есть пустота – шунъя, или сунья. Дхармы являются кирпичиками пустоты. Можно ли спросить о том, есть ли пустота или нет? Такой вопрос неправомочен. Об этом нельзя спросить. У суньи нет никаких качеств. Она по ту сторону бытия и небытия. Мы с вами говорим: "Этот огонь в камине есть или огня в камине нет". Относительно буддийской первоначальной пустоты нельзя говорить, есть пустота или нет. Есть дхармы или нет дхарм? Дхармы, мы говорили, это кирпичики пустоты. Есть около ста видов дхарм, скандх. Человек состоит из пяти видов дхарм – панча скандха, – а девяносто пять не использованы при строительстве человека, его тела, ума, воли, желаний и других факторов. Эта точка зрения не очень легко дается западному уму.

Так же нелегко дается западному человеку христианская точка зрения, согласно которой за человеком, за природой стоит еще один "икс", под названием Бог. Поэтому решать такие глобальные вопросы умом не стоит. Ум не является инструментом высшего знания. Ум является инструментом оперативного знания. Инструментом высшего знания является то, что мы называем сознанием. Сознание не определяется вербально. Оно не может быть понято умом. Потому что ум находится в нем, в сознании. И это сознание не субъектно и не объектно. Оно, прежде всего, пустотно.

Это сознание, как мы знаем, делится на субъект и объект. Что есть лошадь и что есть идея лошади? Вслед за Платоном мы видим, что, первое: существует порядок вещей, второе: существует порядок идей, и третье: между тем и другим есть соответствие. Порядок вещей и порядок идей. Есть определенная структура лошади, камня, человека, природы, и есть определенная структура мышления. И между ними есть соответствие. Порядок существует в мире идей и оттуда уже отпечатывается на мире вещей. Он тоже не дуален, он тоже не разделен на субъект и объект. Получается, что нет субъекта и нет объекта, а есть поток событий или переживаний. Потом уже на более низкой ступени рассмотрения появляются субъкт и объект. И начинается выяснение, что этот маленький муравей делает в этом большом мире. Муравей этот умирает, а мир остается, значит, мир этот вечен. Но мы помним, что ничто не вечно. Все рождается и умирает. Вечен поток. Поток состоит из дхарм, а дхармы – это кирпичики, из которых состоит лошадь и человек. Человек складывается из пяти видов кирпичиков – панча скандха. Дхармы – это кирпичики сознания, и о них нельзя сказать, что они существуют или что они не существуют. По некоторым подсчетам буддистов эти дхармы существуют сотые доли секунды, потом они умирают и исчезают, но вместе они создают эффект кинофильма, в котором мелькают кадры и получается движущаяся картина. Весь мир – это поток дхарм, который мы принимаем, с одной стороны, за свой ум, а с другой стороны – за внешний мир. На самом деле, и наш ум, и внешний мир состоят из того же самого потока дхарм, т.е. трансфизических и транспсихических событий. Но какие могут быть события, если нет субъекта, если нет психики? Все эти рассуждения происходят из области схоластических лабиринтов и кристаллизуются в виде мифов – платоничских, еврейских, буддистских или гегельянских. Люди же – из поколения в поколение – рождаются и умирают, не зная начал и концов. Так что, как видите, Томас, христианство и буддизм пошли намного дальше нас, но тоже отказались от логики. Логика – это не инструмент познания подобных вещей.

Я очень люблю одну даосскую историю. Даосы очень часто используют образ Конфуция, изображая его мудрым учителем, но слабым и недалеким по сравнению с Лао-Цзы. У них Конфуций изображается даосом, а не конфуцианцем. История такова:

Один ученик Конфуция пришел к нему и говорит:

– Я пойду в королевство Ли и помогу тамошнему правителю навести порядок.

А Конфуций отвечает:

– Ты не боишься, что тебе отрубят голову? Ты человек неумелый, а тот правитель очень горячий человек, и, если ты ему не понравишься, он тебя казнит.

– Я готов пожертвовать собой и попробую навести там порядок.

– Ты неизбежно погибнешь, и порядка ты не наведешь. Но каким же методом ты собираешься воздействовать на этого правителя?

– Я буду действовать как природа, я буду виться как лоза, я буду гореть как огонь, я буду проникать всюду как воздух, я буду тверд как скала, и правитель меня полюбит.

– Ничего у тебя не получится.

– А что вы мне посоветуете?

– Чтобы ты мог услышать мой совет, ты должен поститься и очищаться.

– Я бедный человек, я много месяцев не ел скоромного, не пил вина и не касался женщин, и я готов услышать твой совет.

– Пост, который ты соблюдал, годится для мирских дел, но не годится для того, чтобы воспринять совет мудреца.

– А какой пост нужен?

– Ты должен опустошить свой ум, тогда ты сможешь услышать мой совет и не исказить его в твоем сознании.

– Пока ты это говорил, я опустошил свой ум.

– Я вижу, что ты это сделал. Слушай мой совет…

И он дает ему совет.

Неважно, какой совет. Если даже я перескажу его сейчас, то опустошили ли вы свой ум для того, чтобы услышать мой совет? Самое поразительное в этой истории – способность ученика в одно мгновение достичь великой пустоты и способность Конфуция увидеть, что это произошло. Опустошенный ум означает не пустоту, а свободу от сорняков, о которых мы сегодня говорили. Освобожденное сознание открывается иным возможностям. Каким? Об этом бесполезно говорить человеческими словами. Христиане говорят, что нужно сжечь все свои грехи. Буддисты говорят, что нужно уничтожить все сорняки.

Есть еще один элемент, который нельзя не учитывать. Это элемент помощи. Помощь приходит оттуда, из пустоты. Но чтобы зеркало отразило звезды, нужно сначала стереть пыль. А что, если пыль сотрешь и зеркало ничего не увидит? Это – сомнение, которое испытывают монахи, вообще люди, которые стоят на пути. А может быть, там ничего нет и все это выдумка, а есть только социально-психологическое пространство, дана только эта жизнь, и жить ее надо не по своим правилам, а по правилам социума. Это недостаточная логика – это логика для первоклассников. Те, кто идут дальше, – знают больше. Кто сколько может вместить.

Я думаю, что нужно жить, учитывая и логику здравого смысла, и парадоксальную логику. Это нужно для тех, кто намерен продолжать жить в обществе и не хочет уходить в горы или в леса. И, продолжая жить в обществе, хочет жить не на поверхности, а чуть выше поверхности, на один миллиметр выше, если поверхность принимать за норму, и избегать ущербных, негативных состояний, которые мы называем ямами. И, понимая, что если вы упали в яму, то в этом виноваты вы, стараться как можно быстрее выбраться из ямы и опять подняться на один миллиметр над поверхностью. Хорошо, когда мы живем в мире и не тратим усилия на то, чтобы обвинять себя, своих близких и общество.

Люда: Тогда энергия идет на задачу приспосабливания к социуму, а не на свои собственные задачи!

Аркадий: Собственные задачи можно ставить и решить только тогда, когда ты решил задачу создания маленького избытка. Тогда ты не ожесточаешься, а слышишь в себе энергию для творчества, для радости, для ответа на вопросы. Можно всю жизнь задавать вопросы, но лучше, не задавая их, пробовать подняться на один миллиметр.

Вы все знаете идею Гурджиева о бытии и знании. Уровень бытия определяет уровень знания. Большинство людей находятся на одном и том же уровне бытия, очень низком, ниже нуля, и накапливают безумное количество знаний, которые все стелются в одной плоскости. У Платона это еще более убедительно изображено. Пещера, свет из входа в пещеру, а внутри огонь костра освещает стену, к которой прикованы люди. Люди видят только тени на стене. И люди заняты безумными расчетами: когда появится очередная тень, когда кирпич на голову упадет, когда я разбогатею, когда я смогу уйти от родителей. Шизофренические расчеты прикованных людей. Все эти расчеты не нужны тому, кто повернулся и увидел не тени, а реальный свет. Большинство людей, сидя в лягушачьем болоте, в яме ущербного состояния, занято решением вопросов об отдаленных галактиках, о двух природах Иисуса Христа или о природе Будды. Поэтому желательнее улучшить свое состояние, вылезти из болота, а не решать эти вопросы. Что же еще нам делать? Понять мы все равно ничего не можем, находясь на этом уровне. Рассердился на человека – вот тебе и яма. А уныние – бесконечная яма, из которой вылезти очень трудно. Уныние хуже, чем гнев и агрессия. Давайте поднимемся на один этаж, ну хотя бы на одну ступеньку, может быть, больше увидим? Что значит подняться выше – нам, в принципе, понятно. И мы знаем, что значит падать в яму. Мы каждый день наблюдаем в себе эти подъемы и падения. Падать в яму – это когда у тебя становится неспокойно на душе, когда у тебя болит тело, когда у тебя от забот кружится голова, когда ты украл у соседа топор. Кстати, знаете ли вы притчу о соседском сыне, который украл топор?

Это замечательная китайская притча. Однажды у человека украли топор. Он вышел во двор за топором, все обыскал и не нашел топора. А за воротами стоит сын соседа. Он стоит как человек, укравший топор. Он ходит как человек, укравший топор. И смотрит как человек, укравший топор. Тут человек, у которого украли топор, споткнулся. Он споткнулся о свой топор. Он его не заметил раньше. Он поднял топор и посмотрел на соседского сына. Тот стоял как человек, который никогда не брал топора, и он шел как человек, который никогда не брал топора, и он смотрел как человек, который не может украсть топор. У нас с Викторией тоже недавно украли топор, и мы поставили железную дверь, а через две недели топор нашелся. А перед тем лампочку вывернули на нашем этаже – и как раз пропал топор. Вот мы и связали вывернутую лампочку с пропажей топора. А теперь нам немного неловко за свою железную дверь.

Я вспомнил еще одну хорошую притчу. Как-то раз пришел к Насреддину сосед и попросил у него осла. Насреддин говорит: "У меня нет осла, я его отвез в другое село". В это время осел заорал. Сосед возмутился: "Ты говоришь, что у тебя нет осла, а, вот, осел орет". Тогда Насреддин и говорит: "Ты кому больше веришь: мне или этому ослу?"

Мораль проста: если ты сидишь в дерьме и рассуждаешь о тайнах неба, то ты смешно выглядишь.

Люда: Есть и другой вариант: если ты в социуме пытаешься подняться на один миллиметр, то ты начинаешь играть в его игру, и тогда у тебя тоже не остается энергии, чтобы подняться.

Аркадий: Нет, имеется в виду, подняться не в социуме и не над социумом, а подняться над своей нормой, над средним уровнем своих состояний. Речь идет об уровне состояний. Состояние нулевое, состояние плюсовое и состояние минусовое. Плюсовое – это когда у тебя есть энергия плясать бразильскую румбу или орать на всю ивановскую. Минусовое – это когда ты лежишь пластом или рвешь на себе волосы, терзаешь себя за то, какой ты дурак и т.д. Не будем пока говорить о социуме. Речь идет об элементарной шкале состояний. Вверх-вниз идет вертикальная ось. Она пересекается нулевой планкой. Получается крестовина – декартова система координат. Предлагается, чтобы человек для своей же пользы был внимателен и находился всегда чуть-чуть выше нуля. Все. Какой здесь подвох? Потому я и говорю, что мой опыт ориентирован на то, чтобы помочь людям жить чуть-чуть глубже, чем они обычно живут. Чуть-чуть выше своего нулевого уровня. Эти чуть-чуть – разные для каждого. Для одного достаточно избавиться от минусов и выйти к нулю, для другого это один миллиметр, для третьего это один километр. И здесь проявляется огромная разница между людьми. Только два-три человека достигают реальной высоты после очень серьезного опыта борьбы за высоту. Потому наш курс называется курсом аналогического альпинизма. Для начала нам нужно подняться на один миллиметр. Весь наш альпинизм – это очень скромное восхождение на Эверест высотой в один миллиметр. Для начала будет прекрасно, если человек будет барахтаться между нулем и плюс одним миллиметром. Я показал вам, в какие бесчисленные иксы упираются все другие предложения, а то, что говорю я, вроде бы логично, хотя я особенно на логику и не полагаюсь.

Томас: Я точно не знаю про минусовое, плюсовое и нулевое состояния, но я слышал, что есть некая эмоциональная шкала разных состояний: состояние уныния, апатии, агрессии, чуть веселее, очень веселое, где-то там десять-пятнадцать уровней. И в ней предлагается прослеживать в диалоге, какое состояние у меня и какое у собеседника и какое через несколько минут или секунд после общения происходит изменение состояний. Изменение возможно как в лучшую, так и в худшую сторону. Или вас, или вашего собеседника немного придавило или приподняло. Я не помню точно иерархию состояний, но помню, что агрессивность предпочтительнее, чем нулевая апатия без движения, без эмоций, когда совсем человек спит. Агрессия – это уже какая-то активность. Я удивился, что агрессия – это нечто положительное. Может быть, вы знаете эту шкалу?

Аркадий: Да, я знаком с такого рода схемами. Это наблюдения оперативного ума. Это прагматичная система. Потому там и ценится агрессия. Мне больше нравится образ большого прекрасного дома в три этажа. И в маленьком чулане под лестницей живет человек. Гурджиев сформулировал задачу вывода человека из чулана и введения его во владение этим домом, чтобы он открыл для себя, что он живет в большом светлом доме, чтобы он поднялся на первый этаж, потом – на второй, потом – на третий. Первый этаж – это двигательный центр, второй – это эмоциональный центр, третий – интеллектуальный центр. Это та же идея подъема из ямы, выхода из чулана, в который загоняет нас социум. Интересно сравнить это с учением Блаватской. У Блаватской говорится об иерархии высших существ, о достижении высших этажей, и дается описание первого, второго, третьего, десятого, двадцатого уровней. И задается цель: общение с Майтрейей Буддой, с Царем Мира, с Богом Богов. У Гурджиева вся эта мифология отпадает. Он говорит о доме, которым человек владеет и в котором он живет, но не знает, что в этом доме есть три этажа. А что делаю я? Я работаю над тем, чтобы конкретно помочь нескольким десяткам людей выйти побыстрее из ямы к солнышку. Весь фокус в том, чтобы подняться на один миллиметр, и там откроется совершенно иная перспектива. И большинство всех жизненных, социально-психологических проблем, которые вы безуспешно решаете на этом ущербном уровне, намного проще решатся, если вы подниметесь на этот миллиметр. Вот что говорится в традиции, которую здесь формулирую я. Кажется, что так легко подскочить на один миллиметр. Подняться на один миллиметр и задержаться в этом положении труднее, чем подняться на Эверест. Этот миллиметр дается очень трудно. Это зависит опять же от человека. Если человек подготовлен своей жизнью, своей судьбой к этому подъему, то он даже не замечает этого подъема. Мы все родились в разных точках. Один родился в низине, другой родился на холме, третий – на горе. Мы рождаемся в неравных социально-психологических и духовных условиях. Кто-то родился калекой, а Будда родился просветленным. Как рассказывает махаянистская легенда, в момент рождения, когда он выскочил на свет, он сказал: "Я врач и я пришел лечить этот больной мир". А в Коране сказано, что Христос еще в колыбели учил своих последователей. В Коране, кстати, есть замечательное место, где Христос спрашивает своих апостолов: "Верите ли вы мне?" Они говорят: "Верим, верим". Хитрили они, говорится в Коране, но Аллах – хитрейший из хитрецов, он видел их сердца и знал, что они лгут.

Пятнадцатая беседа 23 июля о Королевском пути

Аркадий: Друзья, наша жизнь начинается когда мы просыпаемся. В это мгновение включается наш альпинистский комплекс, и мы ползем вверх, в гору. Но когда мы садимся в круг, наша работа приобретает скорость света. Уже сидеть в круге есть большая наполненность. Люди, шум ветра в вершинах деревьев, мычание коровы, отдаленный гром… И понятно, что одни из нас слышат, а другие не слышат, как появляется магический круг, как образуется единое энергетически замкнутое пространство, составленное из наших внутренних пространств. И эти наши внутренние пространства находятся в очень необычном состоянии.

В обычном состоянии каждый из нас окружен своей атмосферой. Когда мы общаемся друг с другом, у нас соприкасаются наши поля и мы чувствуем, что что-то происходит. Обычно поля смешиваются на уровне структур, стереотипов и вибраций. У всех у нас разные структуры, стереотипы и вибрации, и поэтому после процесса общения, особенно с близкими людьми, кого мы как будто любим, мы испытываем легкое ранение, легкое разрушение. Каждый чувствует, что другой вторгся в его хорошо устоявшееся пространство, нарушил или разрушил его. И мы начинаем быстро его восстанавливать. И когда мы ложимся спать, во сне большую часть ночи мы лечимся от дневных отравлений и восстанавливаемся от дневных разрушений. Наверное, кое-кто из вас просыпается среди ночи полубольным: то болит, это болит, голова болит, душа болит, а к утру мы уже обычно выздоравливаем от тех разрушений и ранений, которые были нанесены нашим полям за прошедший день. А бывает, что мы к утру не выздоравливаем: у нас болит голова, где-то болит, что-то щемит и т.п.

И вот, когда мы так сидим в круге, у нас возникает чувство общего кольца и общей силы. Вот видите, камешки в круге тоже образуют кольцо, замкнутое пространство, но они этого не знают. А мы это знаем, и, тем самым, мы это усиливаем. Мы накладываем на реальное взаимодействие наше осознанное взаимодействие. Мы не разрушаем друг друга, мы укрепляем друг друга, сцепляемся друг с другом, и за счет друг друга усиливаем себя. И это происходит потому, что наше взаимодействие в круге осуществляется не только в личностном, но и в сущностном плане. Для того, чтобы это был сущностной круг, нам надо делать то, что мы здесь делаем, постоянно. Мы это называем самоуглублением и аналогическим альпинизмом.

Вчера мы с вами пробовали разделиться на несколько групп: по знакам и элементам, и мы разделились с вами на две разные группы по нашей главной задаче. Главная задача была предложена таким образом: одни из вас, как мы это делали прошлой весной, собирают все свои сущностные силы в магический кристалл, другие, пробиваясь через оперативный ум, идут к необъятной пустоте сознания, к своему "Я", которое безбрежно и открыто и не имеет никакой вербальной фиксации, потому что слова – это грубый инструмент и наше "Я" для него неуловимо. Представьте себе мелкую рыбу и сеть с очень большими ячейками. Мы пробуем этой сетью поймать нашу сущность, а наша сущность тихонечко проскальзывает через дырки. И слова наши, т.е. сеть наших понятий, никакого улова не приносят. И потому я хочу вам напоминать о том, о чем нужно всем нам напоминать каждый день: только став неуловимыми, только обратившись к неуловимому и осознав себя неуловленными, мы возвращаемся к себе.

Вчера мы разделились на эти две линии, два направления, и очень важно, чтобы каждый из вас четко определил, какое направление он для себя выбрал. Но какую бы линию он ни выбрал, он выбрал путь, который называется Королевским путем.

Что такое Королевский путь? У Королевского пути нет никакого учения, нет никакой методики. Это путь, который находится на сущностном уровне и проявляется в тысячах учений и методик на социально-личностном уровне. И то, чему я пробую научить вас здесь и что очень трудно дается и мне, и вам, – это создать понимание друг друга по ту сторону слова. Поэтому, наверное, мы так много с вами говорим.

Я хочу, чтобы мы сегодня поработали не со словами, а с мантрами, со звуками, наполненными смыслом и имеющими долгую традицию.

Однако, прежде всего, давайте вернемся еще раз к нашему первоначальному состоянию глубины, или пустоты. Если вас распирают мысли, отпустите их: пусть они идут, куда хотят. Если вас выталкивает на поверхность – снова возвращайтесь к своей глубине. Если вы заметите, что ваша лампочка потухла – быстро зажгите свет.

Мы сегодня ходили купаться на маленькое озерцо через лес, через луга, и нам встретилась деревенская бабка. Она ругалась и говорила, что мы должны выйти на дорогу и идти по дороге, что мы не имеем права идти через ее частную собственность, через луг, прилегающий к ее огороду, топтать ее траву. Мы ее успокаивали, но она все равно ругалась, прочувствованно материлась, но было как-то очень хорошо, хоть она и ругается, а мы ей посылали добро и улыбались.

Сегодня я первый раз заговорил о Королевском пути, потому что всему свое время. Я хочу, чтобы вы подумали об этом странном пути, у которого нет даже пунктира. Об этом странном учении, которое не сформулировано никем. А как это может быть иначе? Любое оформленное учение – уже учение ферзей, коней или пешек. Даже у королевы есть высочайшее учение, а Королевский путь – путь короля. Король – самая неповоротливая фигура на шахматной доске. Он топчется на одном месте, пока все вокруг воюют. Королевский путь – путь практически неподвижный. И это внутренний, сокровенный путь. Это тайна, которую нельзя, при всем желании, выболтать словами. Вот это и есть настоящая эзотерика. У этого пути нет никаких хитростей, в нем нет никаких секретов, но его никто не видит. Он в шуме и тишине, он в городе и деревне, он открыт и закрыт. Он предлагает: делай и не делай, будь вегетарианцем или ешь мясо, молись или медитируй, торгуй или пиши картины, стой или сиди. Очень легко запутаться. Очень легко сказать, что Аркадий сам запутался и нас путает. А тогда я вам скажу: "Вы тоже запутались. Вы не знаете, что такое ваше "Я". Когда вы говорите: "Я иду или я стою…", то вы не знаете, что это такое, ваше "Я". Кто это? Ваше тело, ваша душа, ваша роль или ваша мысль? Или все вместе? Если вы скажете, что все вместе, то, что все это объединяет? Каким образом этот ком мыслей, форм, цветов, звуков, впечатлений, переживаний объединяется? Почему не распадается? Какая сила держит все это вместе и образует "Я"? Комбинаторика дхарм, психических элементов? Кто держит эту комбинацию? Такова и Королевская сила, которая лежит в основе Королевского пути. Королевский путь работает с этими энергиями, которые можно называть эфирными, можно – астральными, можно – ментальными, можно назвать как угодно. Мы говорили, что зеркало покрыто пылью, что зеркало – это наша сущность, а все наши дела – это пыль. Наши роли, переживания, мысли и так далее. Мы говорили, что вода покрыта рябью, и когда она успокоится – в ней отразятся небо и звезды. Можно представить поле, покрытое сорняками. Это поле надо использовать, и надо, чтобы там что-то росло. Наша сущность подобна полю, покрытому сорняками. Я замечаю, что я уже почти говорю: "Царствие Небесное подобно винограднику". Что делать с этими сорняками? Надо выпалывать каждый сорняк, и это медленный путь, это постепенный путь очищения поля. И когда сорняки будут прополоты, тогда, естественно, поле может покрыться виноградником, может плодоносить. Медленный путь – это тоже Королевский путь. Это путь, которому учили Блаватская, Гурджиев, Раджниш. Медленно совершенствуйте свою душу, медленно поднимайтесь в гору. Нельзя сразу прыгнуть снизу на вершину горы. Медленно перемещайте свое внимание от личности к сущности. Медленно высветляйте мысли и чувства. Но есть и мгновенный путь – притянуть пламя, которое упадет на это поле и сразу сожжет все сорняки. И Господь Бог Саваоф умел это делать и насаждать виноградники, и Будда умел, и другие тоже. Если направить на сорняки пламя, то все сорняки исчезнут в одно мгновение. Это называется путем мгновенного просветления. И это тоже бывает. То же самое с нашей личностью и со всеми бесконечно сложными, запутанными элементами нашей жизни. Их можно медленно разбирать, собирать и исправлять – разбирать проводки, пружины, винтики – и медленно совершенствовать. Но для вашей личности есть и другой путь – путь мгновенного просветления. И это тоже Королевский путь. И стихийные примеры этого переживания нам известны. Вот, вы приехали домой, ваши двери открыты, дом разворован, разграблен, все разбито, все ваши ценности унесены, все ваши дорогие вещи, дневники, письма, фотографии разорваны, оплеваны. Или представьте себе еще большую катастрофу: смерть близких, стихийное бедствие, наводнение, атомная катастрофа, мировые войны, которых, слава Богу, не было пятьдесят лет, которые нам трудно даже представить. Такая катастрофа сжигает в человеке мгновенно все его мысли. Она как пламя Иеговы или Зевса обрушивается на его душу, и на один миг он оказывается в пугающей пустоте, где нет больше объектов наших привязанностей. Вот этот миг дает нам представление о том, с чего начинается просветленная жизнь. Это мгновенное ощущение, что больше не за что держаться. Мы все время за что-то держимся. Мы держимся за наши концепции, за наши понятия, наши идеи. "Это нехорошо", – говорим мы ребенку. "Ты неправ", – говорим мы приятелю. И себе мы говорим то же самое. Мы знаем, что правильно и что неправильно, что красиво и что некрасиво. Мы осуждаем себя и других. Мы построили образ себя и образ другого. Образ себя не дает нам развиваться. Образ другого не дает развиваться другому. Мы консервируем эти образы, не даем себе и другим их менять. А надо, чтобы все менялось, чтобы все уходило. Мы не хотим, чтобы уходили дорогие нам мысли, дорогие нам вещи, люди и отношения. Здесь был Регимантас, я знаю его уже полгода. Он говорит: "Я сейчас работаю над тем, чтобы научиться спокойно относиться к тому, что моя семья может нуждаться, что на нее могут обрушиться несчастья. Работая над этим, я вижу, что мы судорожно боимся несчастий". Я ему сказал, что не нужно накликать несчастья, но сначала надо спокойно относиться и к удаче. Это очень высокий уровень жизни, о котором размышляет Регимантас.

Мы говорим с вами сегодня о Королевском пути. Королевский путь открыт для всех. Но он закрыт для тех, кто привязан к любому другому пути, будь то Гурджиев, Ошо, кто угодно. Он закрыт для людей, привязанных к фиксированному пути, к концептуально оформленному направлению, к имени духовного руководителя и водителя. У Королевского пути нет привязок, хотя он использует элементы и того пути, и другого. Он может показаться очень легким. Вот элементы буддизма, вот элементы христианства, вот еврейская традиция, вот то, вот другое. Королевским путем шел Гаутама Будда. Когда Будда получил просветление под деревом Бодхи, то вышел из леса и догнал четырех своих спутников, с которыми он десять лет постился, медитировал, занимался йогой, и прочитал им свою первую проповедь. Смотрите, свою первую проповедь он прочитал друзьям, которых знал десять лет, с которыми он жил в лесах. А потом он встретил крестьянку и говорил с ней на совсем другом языке. А потом он встретил ученых-пандидов и говорил с ними на их языке. И каждый раз, говоря с разными людьми, он говорил на их языке. Поэтому проповедь Будды не имеет классической формы. Поэтому в буддизме не возникло догматов. В буддизме есть учение Будды и есть Дхарма. Дхарма – это сокровенная суть учения Будды. Учение Будды может быть такое, а может быть другое или противоположное. А что такое Дхарма? Дхарма – это все, что ведет к просветлению. Внутри каждой проповеди Будды, внутри каждой сутры есть Дхарма. Поверхностные люди изучают сутры. Люди глубокие ищут Дхарму, следуют Дхарме. Это и есть Королевский путь. Просветлению все равно, как ты придешь туда: путем муравья, путем зайца или путем птицы. Это и есть Королевский путь. Просветление не спрашивает тебя, как ты попал в это место. Но если ты выбрал прекрасный путь и не достиг просветления годами усилий, то твой путь не прекрасен.

Наша работа – это индивидуальная работа. Она необычайно сложна, потому что никому не дается никаких указаний. Только какие-то шутливые рекомендации я повесил под рогами оленя на стене в гостиной мотеля. Правда, в каждой шутке есть только доля шутки. Почитайте их. Может быть, вам откроются кое-какие тонкости, и вы улыбнетесь шутке. Но если вас привлекает Королевский путь, то у вас есть три разных направления. До сих пор я говорил вам о двух главных направлениях. Я напомню: первый путь – путь сердца, второй – путь сознания. Путь сердца – это раскрытие сердечного центра, это сосредоточенность, это глубина и это любовь. Второй путь – это обращение к "Я" и к сознанию, обращение к тому "Я", которое представлено десятками, сотнями ролей, и обращение к тому сознанию, которое представлено сонмами мыслей и которое – за ролями и за мыслями. Третий путь, о котором я до сих пор не говорил, – это путь через меня. Не через кристалл, не через пустоту, а через меня, когда точкой опоры становится не ваш кристалл, не ваша сущность, а – человек, который вас постоянно будоражит и напоминает вам о вашем назначении. Этот путь связан с вкладом, который вы делаете в меня. Вы вкладываете в меня вашу надежду, вашу любовь, ваше доверие. Это путь, который я не называл, предполагая, что на первых этапах нашей работы он может показаться вам сомнительным. Это путь, который превращает меня в дверь. И через меня вы пробуете войти. Это тот же самый путь. Разумеется, какой бы из этих трех путей вы для себя ни выбрали, вы всегда можете подойти ко мне и задать вопрос, договориться о встрече. Лучшие вопросы мне здесь задавала Скайсте. Просто ходила и улыбалась. Какие вопросы? О чем можно спросить? На что можно ответить? Что можно передать вопросом и ответом? Мы ведь не на уроке обществоведения или истории с географией? И, все равно, задавайте вопросы словами. Если вы не задаете мне вопрос, тогда задайте себе вопрос: я думаю, что я куда-то иду, но иду ли я куда-то? Или: я пробую от этого блюда и от этого блюда, от Аркадия, от Петрова, от Иванова? Вот я все перепопробую, а потом решу для себя, которое блюдо мне подходит. Или я всех употреблю, сварю со специями.

Вот этот материал я хочу вам предложить для размышлений. Вы потом сможете прослушать это еще раз на аудиокассете. Проверено на практике, что человек слышит только 5% того, что говорится. Правда, очень часто бывает, что эти 5% бывают именно те, которые относятся к нему самому. Поэтому не так уж все просто. Но 95% человеком обычно тут же забывается и никогда не вспоминается.

Мне очень понравилась наша сегодняшняя прогулка, потому что она была необычной. Примерно две трети тех, кто пошел с нами к маленькому озеру, были погружены в себя, и была тишина, но тишина глубокая и осмысленная. Мы купались, загорали, у меня было состояние блаженства оттого, что я в лесу, под деревьями, в озере, на воде, оттого, что вокруг красивые люди, оттого, что нам так хорошо вместе и так хорошо, вообще, на земле. Мне хотелось плакать, но я не мог себе этого позволить. Я переводил взгляд с одного человека на другого, с одного дерева на другое, и видел: небо, деревья, люди и озеро пробовали быть "здесь и сейчас", в этом месте достичь себя, свой элемент, найти свою собственную сущность. И эти деревья, озеро и люди помогали друг другу, может быть, даже не понимая и не видя этого. И наполняли меня радостью.

Здесь были разные люди, одни приезжали на неделю, другие на три дня. Приехало два человека недавно, когда здесь был Игорь, пробыли один вечер и уехали, сказав Игорю, что здесь все очень серьезно и тяжело. Им здесь не понравилось. И это очень хорошо, что им это не нравится. Это прекрасно, что кому-то это нравится, а кому-то нет, что кому-то это нужно, а кому-то нет. Для кого-то здесь очень серьезно, и поэтому здесь им нечего делать. Что ж, это нормально.

Есть ли у вас вопросы ко мне или друг к другу?

(Вопрос Милды о любви и ответ Аркадия.)

Аркадий: Давайте, друзья, поработаем с несколькими классическими мантрами. Первая мантра пришла ко мне от Шанкарачарии, но непосредственно я получил ее от человека, который долгие годы жил в Нью-Йорке, от друга и ученика П.Д.Успенского, который, в свою очередь, получил ее от доктора Ролса, последователя сначала Успенского, а потом Шанкарачарии.

В годы войны Успенский жил в Америке, но по окончании войны вернулся в Англию и велел собрать всех своих учеников. Он провел с ними три последние встречи. Успенский был уже на пороге смерти и говорил очень плохо, неразборчиво. В интерпретации доктора Ролса, Успенский сказал: "Я понял, что грязен не только источник". Источник – это Гурджиев, о котором Успенский еще в двадцать третьем году сказал, что учение правильное, но источник загрязнен, и порвал с Гурджиевым, считая Гурджиева проходимцем, негодяем, аморальным человеком. Перед смертью Успенский сказал своим последователям: "Я понял, что и учение ложное, и поэтому идите в разные стороны, ищите другое учение и других учителей". Так это понял доктор Роле, так он написал в своей книге, так он мне говорил это в Лондоне при нашей встрече в 1980 году. Это был самоупоенный англичанин, хотя старый и больной. Когда он говорил, у него в груди свирестело. Я был у него дома, беседовал с ним пару часов и потом побывал на собрании его последователей. Там было человек триста, и он говорил перед ними несколько часов. Я провел примерно месяц в его школе, которую он создал в Лондоне.

Доктор Роле был на трех последних встречах с Успенским. Непосредственно после этого и под сильным впечатлением от слов Успенского он поехал в Индию и нашел там Шанкарачарию. Шанкарачария – продолжатель традиции Шанкары. Шанкара – создатель одного из величайших учений на базе Вед – Веданты. Шанкарачарии – четыре. Один из них духовно опекает Север, другой – Юг, третий – Восток и четвертый – Запад Индии. Один из них стал учителем осиротевших учеников Успенского. Он дал им мантру, выгнутую как подкова: РАМ, и научил их пользоваться этой мантрой. Еще эта мантра похожа на арочный мост: Р-А-М. "А" – как будто бы нависает над водой, в то время как "Р" и "М" упираются в противоположные берега. Эта мантра дает возможность человеку работать со своей глубиной, со своим сознанием.

Она начинается во рту – мы говорим: P-P-P-A-M-M-M, P-P-P-A-M-M-M, P-P-P-A-M-M-M". Она вот здесь.

Потом мы ее медленно опускаем, и она оказывается в горле.

P-P-P-A-M-M-M, P-P-P-A-M-M-M, P-P-P-A-M-M-M.

Потом опускаем ее вниз, и она оказывается в груди.

P-P-P-A-M-M-M, P-P-P-A-M-M-M, P-P-P-A-M-M-M.

Потом опускаем ее в область солнечного сплетения.

P-P-P-A-M-M-M, P-P-P-A-M-M-M, P-P-P-A-M-M-M.

Если она выскальзывает из фокуса нашего внимания и опять уходит вверх, мы направляем ее сверху вниз. Это игра. И эта игра помогает нам фиксировать место нашего пребывания. Мы всегда с вами находимся в какой-то точке. Отдаете ли вы себе отчет, что каждую минуту жизни мы находимся либо в затылке, либо в ухе, либо во рту, либо в груди, либо на дереве, либо на шкафу. И мы все время куда-то перемещаемся. В каждом месте, в котором мы пребываем, наша личность живет по его законам.

Попробуем вместе изучить эту мантру в течение трех минут, а потом мы продолжим это делать самостоятельно еще пять минут, но уже не вслух, а каждый про себя. И если первые три минуты мы будем это делать в моем ритме, то потом вам надо будет выправить этот ритм, ввести в эту мантру свой ритм, дать ей свою интонацию, свой тембр. У каждого это свое, но задача одна и та же: ввести ее как можно глубже внутрь себя. Там, где эта мантра, там ваше внимание. Там где ваше внимание, там вы находитесь. Если бы вы смогли работать с этой мантрой до конца сегодняшнего дня, заниматься ею даже когда мы уедем отсюда, чтобы она звучала в вас, что бы вы ни делали, то у вас появится еще один добавочный инструмент фиксации вашего внимания. Эта мантра имеет еще много других глубоких значений и применений. Я не хочу их сейчас ворошить, но несколько примеров приведу. Это земля, огонь и воздух, это тамас, раджас и саттва, и много другого. Когда мы произносим эту мантру, у нас не остается мыслей, переживаний. Все превращается в звук. Кроме звука, не остается ничего. Весь космос, все звезды, все планеты и все наши внутренние миры переплавляются в одну простую, звенящую, как подкова, мантру.

P-P-P-A-M-M-M, P-P-P-A-M-M-M, P-P-P-A-M-M-M.

Опускаем медленно в горло.

P-P-P-A-M-M-M, P-P-P-A-M-M-M, P-P-P-A-M-M-M.

Послушайте, как эта мантра вибрирует, резонирует в глубине вас, как колокол.

Р-Р-Р-А-М-М-М, Р-Р-Р-А-М-М-М, Р-Р-Р-А-М-М-М.

Пробуйте ее опустить, как можно глубже.

Р-Р-Р-А-М-М-М, Р-Р-Р-А-М-М-М, Р-Р-Р-А-М-М-М.

Добивайтесь чистоты звука.

Р-Р-Р-А-М-М-М, Р-Р-Р-А-М-М-М, Р-Р-Р-А-М-М-М.

Пробуйте войти глубже в этот чарующий звук.

Р-Р-Р-А-М-М-М, Р-Р-Р-А-М-М-М, Р-Р-Р-А-М-М-М.

Ничего больше не остается, кроме этого звука.

Р-Р-Р-А-М-М-М, Р-Р-Р-А-М-М-М, Р-Р-Р-А-М-М-М.

Тише, тише, медленно замолкаем. Продолжайте работать внутри себя. Перестраивайте на свой ритм. Можно закрыть глаза и только слушать звучание. Когда вы видите, что звук ускользает, удержите его. Эта мантра помогает достичь потрясающей глубины. Не надо делать ничего другого, только освободить сознание.

Глубоко вдохните, выдохните и медленно выйдите из этого места. Хорошее состояние? Еще раз напоминаю, что наша работа индивидуальная и это значит, что каждый работает сам для себя.

Шестнадцатая беседа 23 июля с Виргинией

Виргиния: Я недавно вернулась из Европы, по которой я немного проехалась, и я заметила, что в новом месте люди не хотят есть то, что они едят дома. Начинает действовать программа нового места. В Париже я даже испугалась: неужели я никогда больше не буду есть литовские ципелины, хотя здесь дома они мне не очень и нравятся – это крестьянская еда, и она давно уже не соответствует образу жизни людей, однако действует программа и требует от тебя определенного выбора.

Аркадий: А как называются знаменитые литовские блины?

Виргиния: Замайчюс.

Аркадий: Да, замайчюс. Роскошные блины. Нас здесь щедро кормят литовскими блюдами, и они нам очень нравятся.

Виргиния: Это все крестьянская еда, еда дровосеков, которые работают в поле, а наши обленившиеся желудки уже не способны с ней справляться. Это может нравиться или как экзотика, но экзотика, которая вам не противопоказана, или как нечто близкое и созвучное, как знак, что вам здесь нравится.

Аркадий: Это, безусловно, знак, что нам здесь хорошо, что это место созвучно нам своим гостеприимством, простотой и тишиной. В этом месте есть важное качество – оно допускает концентрацию, не разрушает ее, оно позволяет нагнетать ее до нужной плотности, я бы сказал, осязаемости. Это совсем не простое место, и я рад, что именно вы, так или иначе, оказались нашим первым проводником в это место. У нас здесь собралось много любителей восхождений – это люди разных уровней, и все они ищут свой собственный путь. Собственно, начали мы с четырех человек, теперь во внутреннем круге у нас человек десять. Мы отдельно собираемся, работаем, и на этом держится вся операция, потому что приезжают новые люди… по 10-20 человек – поток. Структура эта открытая, в нее всегда можно войти. И чтобы дать этому потоку форму, был создан круг. Это самые серьезные люди, несущие хорошее состояние. Надежные люди, на них можно опереться. Я себя хорошо чувствую с ними, и, по-моему, и им хорошо и легко. Я не особенно загружаю людей. У нас каждый день две беседы: одна в 5 часов, а вторая в 8 вечера. Утром у нас поход к окрестным озерам. Так что в общей сложности у нас три ежедневных мероприятия: утренний поход на 3 часа, послеобеденная беседа и вечерние разговоры. Получается 6 часов загрузки.

Виргиния: Но внутренний круг не отделен от этого потока?

Аркадий: Наоборот, он структурирует все. Он дает форму. Беседы тоже формируют контекст, однако главное происходит не во время бесед. Главное везде и нигде. Беседы жадно слушают, хотя многие пассивны. Однако я не волнуюсь. Так всегда бывает.

Виргиния: Если про этот весь круг говорить, то очень многие находятся в разных местах. Как вы заметили, здесь есть структура. Она у нас 20 лет. И все 20 лет мы имеем с нами живых людей. И даже эта ситуация, что к вам сюда приезжают, есть результат наличия внутреннего круга из этих людей.

Аркадий: В том мире, который создан здесь Игорем и вами, мне особенно нравится то, что у людей есть чувство ответственности, есть серьезность и требовательность к себе. Может быть, дело в Прибалтике, в католицизме. Возьмите Антанаса, Дариуса, какая-то в них особая внимательность и серьезность.

Виргиния: Есть еще другие, которые, скажем, могли бы тоже стать внутренним кругом, но они заняты пока своим; скажем, у них акцент пока на другом. Но мне кажется, что если мы будем пользоваться ситуацией, они все прокрутятся во времени. Время нам позволит прокрутить всех через свою структуру. Время у всех разное. И я сначала думала, как тут задействовать всех одинаково; но это, конечно, абсурд, потому что у всех время разное, надо трудиться постоянно, и каждый придет в свое время.

Аркадий: Я начал с вещей занимательных и простых. Я привез сюда книгу Рене Домаля, француза, ученика Гурджиева, которая называется "Гора Аналог". Эта книга была написана им в 1946 году перед смертью. Он не закончил ее. Виктория читает нам ее вслух. Маленькая книга. Она написана от лица журналиста, увлекающегося альпинизмом, который напечатал статью о значении гор в человеческой истории. Все великие события происходили на горах: боги жили на горах – на горе Олимп, на горе Синай, на горе Меру, с гор спускались святые и пророки. Однако в наши дни все известные горы давно уже захвачены людьми. Однако должна существовать на земле неизвестная невидимая гора, которую никто не знает. Эти мысли он напечатал в каком-то журнале и в ответ получил письмо от человека, который написал ему: "Я прочитал вашу статью, я рад, что вы это сформулировали, теперь давайте организовывать экспедицию и искать эту гору. Приходите ко мне в гости, я тоже альпинист". Автор приходит в гости к этому человеку, которого зовут доктор Соголь (обратное прочтение "Логоса"), и встречает умного, интеллигентного, энергичного человека, который говорит: "Вы это увидели и написали об этом, а у меня есть энергия вести. Вот, мы вдвоем устроим эту экспедицию. Приведите своих друзей, а я – своих". Они устраивают встречу друзей, и д-р Соголь знакомит всех со своими расчетами. Он говорит: "Я рассчитал, что суши много в северном полушарии, воды много в южном полушарии. Если подсчитать вес того и другого, получится, что гора эта должна быть в Тихом океане, чтобы уравновесить вес суши в северном полушарии. Но гора эта никому не видна, потому что пространство искривлено: ты смотришь, допустим, на солнце или на маяк, а луч обходит гору, и ее никто не может увидеть. И только когда те, кто там живет, хотят впустить, они тебя впускают". И вот друзья собирают деньги, снаряжают яхту, и 10 человек отправляется в район Тихого океана. Два месяца они там болтаются. Им надо заехать с запада в тот момент, когда солнце садится. Соголь рассчитал, что на горе Аналог должен быть виден заход солнца, значит, должна быть видимость через эту завесу. Так . или иначе, через два месяца, когда они объезжали с запада рассчитанное доктором Соголем место, к востоку от них образовалась горизонтальная воронка, втянула их вовнутрь и они оказались у подножия огромной горы. Их встретили сотни лодок и катерков, проводили их в гавань под названием Обезьяний порт, и они увидели там корабли разных времен, греческие, римские, египетские, туда приезжали духовные альпинисты всех эпох и оставались там. И те, кто был слаб, оставались жить у подножия горы на берегу, а сильные люди поднимались в гору. Друзья Соголя увлечены, возбуждены, осматриваются, начинают изучать флору, фауну, фольклор, язык этого поселения, пока проходящий мимо их домика Проводник не говорит им между прочим: "А когда вы собираетесь на гору?" И они со стыдом обнаруживают, что оттягивают подъем. И вот начинается подъем на гору. И вот первый перевал, первый этап пути. К сожалению, на этом книга обрывается. Автор умирает, не успев ее закончить.

Эту книгу я дал как рабочий материал, с тем чтобы объяснить идею экспедиции, в которой должны быть два главных человека: один – визионер, который видит цель в своем уме, а другой – энергичный человек, который умеет осуществлять видение первого. Впрочем, бывают случаи, когда один человек соединяет в себе оба эти качества. И должна быть группа друзей-единомышленников, и должны быть средства, и нужно вместе совершить эту экспедицию. С этой моделью экспедиции мы и работаем здесь. Курс здесь так и называется "Курс аналогического альпинизма". И вот в этом плане я предложил идею, что у горы А1, которая находится в Тихом океане, есть противогора и что если мысленно проткнуть глобус, то ось выйдет в районе Зарасая. И что самое лучшее место для того, чтобы начать восхождение на гору А2 (там гора А1, а здесь – А2), – это мотель Далюса. Все это шутливо обыграно, но беседы достаточно серьезные. И мне кажется, это будет хороший учебный материал для других поколений альпинистов.

Виргиния: Сколько сил должен иметь человек, чтобы создать такую команду…

Аркадий: Над этим мы работаем здесь постоянно.

Виргиния: …а потом, эта сила, эта устремленность исчезает, если не звонить, не напоминать. И даже у подножия горы можно заниматься другими делами.

Аркадий: Кроме того, я как бы замаскировал некоторые буддийские идеи и работаю здесь с ними. Получается такое сочетание социального плана и плана психологического, которое образует здесь интересный контекст. Кому-то трудно, кто-то не понимает, что здесь происходит. Особенно, если человек приезжает на два дня. С одной стороны, у нас нет никакой оперативной работы, а, с другой, работа здесь очень сложная, потому что она требует от человека самоопределения. А это самое трудное для человека: самому дать себе задание, самому создать ситуацию. Вот это здесь все время на повестке дня.

Виргиния: Почва… Для того, чтобы человек помнил и был внимательным. Технология какая-то нужна, потому что как и опознавание: слова те же, все говорят как будто о том же, знают, что что-то за этим есть. Но чем это помнить и чем это до конца довести?

Аркадий: Это мы делали в феврале. Сейчас у нас иная задача: я предлагаю участникам нашей экспедиции опираться на пустоту и создать в себе стержень устойчивости, чтобы на нас могли опираться уже другие.

Виргиния: В этом есть своя пульсация. Скажем, если ты создал какую-либо осознанность как структуру, ты можешь найти первую тишину. Если ты сделал осознанность как структуру, которая держится во времени, то ты можешь позволить себе первую пустоту. И так слой за слоем, как жемчужина. И если это было в феврале…

Аркадий: Да, сейчас идет второй этап. В феврале было раскрытие сердечного центра, а сейчас идет работа с интеллектуальным центром. Я говорю, что это совсем другая работа и что то, что делалось в феврале, следует забыть. Но, к сожалению, происходит постоянное сползание на то, что делалось в феврале. Все, кто работал со мной в феврале, все время хотят создавать в себе кристалл, а я говорю: никакого кристалла нет – я вас обманывал.

Виргиния: Потому что то было время технологии. Так лепка и происходит. Но мне очень радостно, что она включает разных людей и что у каждого есть своя ложь, а потом – свое погружение. И ложь, и погружение. Каждый работающий имеет технологию. И она в объеме у человека, который проходит через все эти ситуации, не через людей или учителей, а через ситуации. Они приобретают эту тотальность, потому что или ты можешь принять мир, или ты захлопываешься.

Аркадий: Я прекрасно осознаю, что участники моей экспедиции пришли из вашего пространства, потому что я здесь гость, я приехал и уехал, а основные трудности ложатся на вас.

Виргиния: Мы тут живем постоянно. И для того, чтобы эта вода не застаивалась и чтобы это погружение происходило, нужны ваши приезды. Я же тоже имею свой диапазон и свои сильные и слабые места. И мое сильное место – различные пространства и их переживание, вход в пространства… У меня своя методика, но это моя методика. Я не могу передать структуру. А структура приходит от людей, которые работают по-другому. И этим сложением получается целое.

Аркадий: Следующим летом, я думаю, целесообразно продумать сочетание различных подходов и различных ведущих: это даст очень интересный результат. Один работает с телом, другой работает с музыкой, третий работает со смыслом, четвертый работает с психологическими пластами. И может быть, есть смысл приглашать сразу двух-трех ведущих. У нас здесь намечается целых два месяца: июль и август.

Виргиния: Да. Мы пробовали это делать с Йонасом, и у нас это очень хорошо получается. Даже если я работаю одна, то я всегда подразумеваю, что Йонас появится вовремя, когда что-то нужно. Это какой-то тандем, что-то зеркальное, потому что прозрачное зеркало очень нужно. Я в Вильнюсе размышляла: что же делать с этим прекрасным артуровским застольем? И вдруг мне пришла в голову безумная мысль: что же это такое, оно же здесь давно уже есть…

Аркадий: Конечно.

Виргиния: …и мы сидим за круглым столом с Артуром, у Артура. Все есть…

Аркадий: Действительно, все есть, однако вы называете себя "школой", а у Артура нет школ, у нас все взрослые люди, которые кончили школу.

Виргиния: Конечно, каждый должен закончить школу, потому что если без школы – это невежество. Школа для того, чтобы ее закончили.

Аркадий: Конечно. Однако есть клубы для школьников, есть – для учителей, а есть клубы для взрослых людей, которые вроде бы не учатся и вроде бы не учителя, а заняты какими-то совместными проектами. У вас главный проект все-таки учить.

Виргиния: "У нас" – это у кого?

Аркадий: "У вас" – это у вашего вильнюсского Артура.

Виргиния: Учить – это лишь одна часть всей происходящей работы.

Аркадий: Значит, я этого просто еще не знаю.

Виргиния: Я так и рассудила: а как же иначе – мы же сидим за одним артуровским столом.

Аркадий: Если здесь за мотелем начинается огромная гора, то значит, вы сидите за круглым столом короля Артура. Вы ведь видели гору, когда подъезжали к мотелю?

Виргиния: Или это впадина?

Аркадий: Нет, это все-таки гора. Прямо за мотелем начинается крутая гора. Отсюда она отчетливо видна. Только дурак не видит ее. Без горы даже трудно себе представить этот вид. Вот на этой фотографии нашего мотеля мы обвели авторучкой контур горы.

Виргиния: Нужно нарисовать отчетливей, чтобы было понятно, как забираться на эту гору, какие у нее склоны.

Аркадий: Может быть, все же оставить момент некоторой неопределенности?

Виргиния: У меня есть такая радостная мысль, что если есть такой клуб, такой круг, такое застолье, то нужно создать напряжение между теми, кто сидит за этим столом, и теми, которые хотят сидеть за этим столом. Я закрыла эту тему, потому что где же еще сидеть избранным, как не за этим столом, и пить французский коньяк.

Аркадий: А раз французский коньяк – тут же должен появиться Грааль. Грааль в виде бабочки, мотылька. Смотрите, вот он, кажется, и появился. И уже залез в банку с медом.

Виргиния: Боже мой, куда же ты! Куда ты? Ведь нам с тобой еще на гору взбираться.

Аркадий: Не успели его упомянуть, а он тут как тут.

Виргиния: Мне кажется, судьба его уже не спасет.

Аркадий: Восхождение окончено.

Виктория: Или начато – утонул в сладком меде.

Аркадий: Его можно вынуть из банки и положить вот сюда. Смотрите, он движется. Неужели улетит?

Виргиния: Почти-почти-почти… Беги-беги сюда-сюда… Один раз я тебя спасу, а больше не буду спасать.

Аркадий: Улетел! До встречи на вершине!

Виргиния: Я вижу: здесь знакомые лица. И всюду рисунки гор. Смотрите: здесь повсюду горы! Медитация на горах. Медитация – самое активное время в жизни, но я иногда слышу: медитация – это состояние, когда можно спать. Для тех, кто так говорит, весь смысл их жизни во сне: я потрудился, я заработал, и теперь я могу спать. И опять же: сколько нужно технологии, чтобы в человеке зажегся огонь. И когда объектный мир переходит в субъектный или они соединяются, тогда не надо спрашивать, есть ли гора.

Аркадий: Гора, на которую мы здесь поднимаемся, – это аналогическая гора. Никто не ждет от нее, что она будет физической горой.

Виргиния: И это гора чья-то. Она должна быть моей горой, не так ли? Это моя гора. Я хочу свою гору!

Аркадий: Безусловно. И мы еще посмотрим, что получится из нашего восхождения. Одно я знаю: получится хорошая книжка. Сначала мы думали, что если наши труды запечатлеть в виде книжки, то она должна называться "Зарасайские беседы", это интригующее название, но потом мы увидели, что это скорее подзаголовок, а заглавие должно быть простое и понятное всем. И вот оно появилось: "Веселые сумасшедшие"!

Виргиния: Нужно, чтобы там были ясные чертежи, как в Винни-Пухе: чтобы каждый по ним мог найти дорогу. И нужно, чтобы они сидели в шляпах на горе и смотрели, как садится солнце. У них должна быть прекрасная жизнь!

Аркадий: Все потихоньку к этому движется, но, к сожалению, остается мало времени.

Виргиния: Времени всегда должно хватать!

Аркадий: Его будет достаточно, когда вы приедете в Москву или я еще раз приеду в Вильнюс для подготовки следующей экспедиции.

Виргиния: Да, потому что ряды веселых сумасшедших становятся все плотнее. И если машина заведена, то ничего не поделаешь – надо работать.

Аркадий: Только завели этот мотор вы, а я уже подключился по ходу дела. Свалился с Луны и попал в горячее дело.

Виргиния: Вам хорошо – вы свалились с Луны!

Аркадий: На Луне я тоже не бездельничал.

Виргиния: Это само собой – потому и свалились. Ну, мы тут тоже росли не как грибы. Впрочем, сверху или снизу всегда что-то растет. Кстати, когда там вырастает гора, не образуется ли здесь яма?

Аркадий: Напротив, две горы на одной оси – в Зарасае и в Тихом океане – они уравновешивают друг друга. Иначе земля перевернулась бы.

Виргиния: Нужно все рассчитать, чтобы мы могли выбрать правильный курс движения.

Аркадий: Вы возьмите глобус и большой шампур или шило и проткните глобус на вершине горы А1 в Тихом океане, где это шило выйдет из глобуса, там будет противогора.

Виргиния: И это будет Зарасай?

Аркадий: Это точно Зарасай. Это все уже вычислено и проверено.

Виргиния: А самую тайную точку мы не дорисуем. Вообще, как вы думаете: ничего противоположного нет?

Аркадий: Вообще или в частности?

Виргиния: В принципе.

Аркадий: В принципе должно быть. У всего должна быть противоположность. Если человек ходит по земле, то должен быть другой человек, симметричный первому, который ходит зеркально под землей и касается подошв того человека, который ходит по земле.

Виргиния: Мой сын Мариус рисует такие рисунки. Но если Солнце заходит, то ведь оно в то же время и восходит?

Аркадий: Конечно, для того человека, который ходит вверх ногами, это восход.

Виргиния: Это одно Солнце или два?

Аркадий: Солнц, конечно, два. Дело в том, что на свете столько солнц, сколько веселых сумасшедших.

Виктория: Дело в том, что Сергей жил на севере и он рассказывал, что видел, как за полярным кругом раскаленное солнце садится на западе и в ту же секунду другое, еще более огромное солнце встает на востоке.

Виргиния: Ой!

Виктория: Это реальная ситуация. Он видел это своими собственными глазами за полярным кругом. Причем, по его рассказам, оба они каких-то фантастических размеров и невероятной окраски.

Аркадий: Но лун здесь в Зарасае точно две: одна над нашим озером, а вторая над большим озером, где живут наши лесные братья. Там своя Луна, а здесь своя, причем они смотрят в разные стороны. Одна отражается в одном озере, а другая в другом – это мы проверяли. Ну, в общем мы здесь живем весело, наращиваем контекст, и все это веселье необходимо нам, чтобы разбавлять серьезность. Потому что мы делаем здесь очень серьезные вещи.

Виргиния: А, кстати, правда: что ж мы такие серьезные?

Аркадий: Разве я серьезен? Я всегда только изображаю серьезность, сам же с трудом сдерживаю улыбку. У меня такая техника: когда мне очень хорошо, я делаю очень угрюмое лицо, и оттого мне еще лучше.

Виргиния: Когда сюда призжал Игорь, мы праздновали день рождения его брата Коли, который из сумасшедшего дома. Мы взяли его и праздновали его пятидесятилетний юбилей. Сначала он не понял, что мы празднуем, потом мы ему объяснили, что это его юбилей и эти подарки для него и торт со свечками для него. И он поверил, что это его день рождения, и начал угощать нас и благодарить всех – так, как это должно быть, потому что он очень чуткий и нежный человек. И он и меня наградил подарком: дело в том, что за те годы, что я его навещала, я перестала бояться этого мира сумасшедших, отграниченности этого мира. Мы очень часто с ним входим в резонантные взаимоотношения именно на ментальном уровне, и я начинаю общаться с ним абсолютно адекватно. И пока за нами никто не наблюдает, мы общаемся очень хорошо. А тут мы сидим за одним столом, и я вижу, что Игорь подмигивает своей маме, намекая ей на то, что мы с Колей одинаковые. Может быть, когда-то я бы обиделась на это, но здесь это было как хорошо сделанная вещь. Я заметила это и дальше продолжала разговаривать с Колей, потому что мне было очень интересно с ним говорить. Я заметила, что наша отграниченность – это иллюзия мира, в котором мы живем, что она для меня не страшна и что мой учитель уже подмигивает маме, что мы с Колей одинаковые. И я подумала: ну и хорошо, потому что у нас с Колей это получается. Может быть, я в своем роде тоже абсолютно сумасшедшая, как он, раз у нас так это с ним получается.

Аркадий: Он абсолютно сумасшедший?

Виргиния: Нет, он прекрасно сумасшедший. В нем может быть нет реализованности и всего того, что мы придумали. Мы придумали себе мир, отграничили его, и это, по нашему мнению, есть правильный мир. А тот мир, который нам неудобен, любой мир, который нам неудобен, мы помещаем его за границы своего будто бы правильного мира. Я ни в коем случае не говорю, что эти миры нужно соединить, но тот мир, который есть человеческая душа, он не должен быть так отграничен. Это мир, в котором мы живем растворенные все вместе. И брезгливость, и объектное отделение мы привносим только потому, что нам так удобно. А он – этот мир – есть наше дополнение, он, может быть, для нас как невидимая сторона Луны.

Аркадий: Как другое измерение, которое невидимо пронизывает наш трехмерный опыт.

Виргиния: Да, как другое измерение. Почему мы такие серьезные? Потому что мы пользуемся одним измерением. Мы не пользуемся миром. Мы пользуемся временем, мы не пользуемся вневременным измерением. Мы не пользуемся реальностью. Мы пользуемся социумом.

Аркадий: Это как раз именно то, что мы здесь делаем. То, о чем вы сейчас говорите, слышат сейчас уже многие участники нашей экспедиции, особенно что касается вневременного времени. И что касается сознания без мыслей и неба без облаков.

Виргиния: Может быть, это трудно испытывать каждый день, но это необходимый опыт, это – воздух жизни. Это – текст жизни, а мы живем отражением, зеркальным отражением этого текста, потому что мы никогда не заглядываем за зеркало. И может быть, мы опять соберемся вместе для новой экспедиции и увидим, сколько этих лун в небе, и сколько этих гор на земле, и увидим, что отграничивающие нас перегородки исчезли.

Семнадцатая беседа 24 июля еще о Королевском пути

Аркадий: Вчера я заговорил о Королевском пути, рельсы которого проходят через меня. Королевский путь – это путь без пути, система без системы, методика без методик, это отказ от концептуализации, систематизации, схем и технологий. Отказ не для того, чтобы от чего-то отказаться, а для того, чтобы коснуться того, чего для профанического опыта просто нет. Очистить зрение, создать новый орган восприятия – восприятия по ту сторону оперативного ума, обыденных ролей и состояний. Это место в буддизме называется сунья или шунья, т.е. пустота. В иудаизме, христианстве, мусульманстве это место называется Богом. Это место, по всем свидетельствам, находится внутри нас. "Царствие Небесное внутри нас". Всмотритесь в него: оно и снаружи, и внутри. Если мы опять обратимся к нашему сознанию как области исследования, то мы можем смотреть либо изнутри наружу, либо снаружи вовнутрь. Представьте себе шар. Мы можем смотреть из центра шара или можем смотреть в его центр. Центр шара мы определим словом "сознание", поверхность шара мы определим как "небо идей", или "универсальный ум". А снаружи шара находятся проекции: желание, страх, дерево, костер, озеро, дом, человек или фотоаппарат. Мы смотрим на свое сознание изнутри, как это делает большинство людей, и что мы видим? Мы видим наши мысли, наши эмоции и проекции сознания, т.е. так называемый внешний мир. А некоторые люди, мы их как-то раз назвали "веселыми сумасшедшими", ведут себя очень глупо в этом кинотеатре. Они поворачивают свой стул и смотрят не на экран, по которому скользят цветные тени, а смотрят в дырку проектора, который их слепит, и они оказываются в полной темноте. Хотя, на самом деле, это источник чистейшего, первичного, предмирного света. Я хочу вам прочитать две цитаты из великого буддиста Фомы Кемпийского в переводе другого великого буддиста Константина Победоносцева:

"О, когда бы ты мог вовсе отсечь от себя суетные попечения, об одном спасительном и Божественном помышлял бы и всю свою надежду утвердил бы в Боге, какой мир имел бы ты в себе, какое успокоение".

Если заменить слово Бог словом сунья, пустота, то это чисто буддийский текст. Еще раз прочту:

"О, когда бы ты мог вовсе отсечь от себя суетные попечения, об одном спасительном и пустом помышлял бы и всю свою надежду утвердил бы в пустоте, какой мир имел бы ты в себе, какое успокоение".

Речь идет о взгляде вовнутрь сознания, туда, где основание сознания, туда, где корни сознания, туда, откуда приходят наши мысли, наши чувства, наши радости и страхи, туда, откуда растут эти деревья и все остальное. Все растет оттуда, куда призывает нас заглянуть Фома Кемпийский. И вторая цитата:

"Оставь суетное суетному. Ты же утвердись на том, что тебе Бог заповедовал: затвори за собою дверь свою и призови Иисуса, возлюбленного твоего".

Опять буддийский текст. Буддисты сказали бы: "Оставь, отпусти все изменчивое: изменчивые мысли, изменчивые желания, то, что тебя беспокоит, изменчивый мир, все то, что рождается и умирает. Пусть он рождается и умирает…" Далее очень интересная фраза: "затвори за собой дверь свою", т.е. создай какую-то преграду между личностью и сущностью, между быстротекущими мыслями и сознанием, которое неподвижно, не имеет ни формы, ни начала, ни конца, находясь вне времени и пространства. Но главное, ради чего я читаю эту цитату великого буддиста Фомы Кемпийского, это последняя фраза: "призови к себе Иисуса, возлюбленного твоего". Когда я говорю, что одни люди смотрят на сознание изнутри наружу и видят мысли, чувства, проекции сознания, т.е. внешний мир, а другие люди смотрят снаружи вовнутрь сознания, оставляя суетность мыслей, чувств, проекций, и погружаются в корень всего, в природу нашего сознания, то возникает вопрос, который мы неоднократно задавали в другом контексте. Вопрос такой: а каким образом мы можем смотреть на сознание снаружи вовнутрь? Как мы можем выскочить туда, где чистое, вневременное бытие? Как мы можем прорваться туда? "Призови Иисуса, возлюбленного твоего", – отвечает буддист Фома Кемпийский. И в этом смысл нашей западной молитвы. Мы призываем Бога. Мы говорим: "Да приидет Царствие Твое". Мы говорим: "Спаси!" Мы говорим: "Помилуй!" Эти слова являются инвокацией, призывом, выкликанием Бога, т.е. суньи. Бог есть Все и Ничто. Полнота и Пустота. Сунья – это полнота и пустота. Мы не знаем, что такое Бог, что такое сунья. Мы можем думать, что это разные вещи. Мой опыт показывает мне, что это – одно. Во всяком случае, я говорю об одном, чему предлагаю два названия: Бог или сунья. Все или Ничто. "Где нету ничего, там есть любое, святое Ничего там неизбывно есть", – утверждает третий буддист из Питера, поэт Леонид Аранзон. Я говорю о том, что лежит в основе всего, как бы оно ни называлось.

Еще раз попробуйте для начала посмотреть на свой ум изнутри. Вы увидите кое-какие разбросанные мысли, кое-какие заботы, кое-какие чувства. Что-то там ползает по поверхности этого шара, меняясь на ходу, и льнет к другому? Мы много работали, вглядываясь в свои мысли, в свои чувства. Мы затормаживали их, мы вглядывались в щели между мыслями, между состояниями, между ролями. Сейчас мы, как нормальные кинозрители, смотрим на экран, на проекции. Идет фильм нашей жизни, проектор находится внутри, мы смотрим наружу, как смотрят все. А теперь призовите Господа Бога, возлюбленного Иисуса или Будду. И когда они придут, если они придут, то вместе с ними взгляните на себя не изнутри наружу, а снаружи – вовнутрь. И вы увидите очень интересную вещь. Вы увидите, что Бог смотрит сам на себя. Вы становитесь на высоту Будды или Иисуса, и вы не замечаете мыслей, ролей, забот. Или вы их замечаете, но мимоходом, потому что и снаружи, и внутри этой сферы нашего сознания находится Бог или сунья. Может быть, эта вторая позиция выглядит несколько философской, но мы с вами все время бьемся и ходим вокруг этой ситуации, когда опустошается или становится прозрачным наш поток сознания, переживания и когда мы видим или пробуем видеть через временное, суетное, преходящее то, что лежит в его основе. Вы можете заниматься Тайши, вы можете изучать Парацельса, Пифагора, вы можете учиться у одного или другого учителя в Мексике, Китае, Индии, Гималаях или в Литве, вам будут предложены разные методы, но задача остается той же самой. Задача очень простая: пройти сквозь исчезающее и возникающее и коснуться того, что может, что в состоянии пережить смерть. То, что возникает и исчезает, не может пережить смерть, и если вы сердцем своим привязаны к тому, что рождается и возникает: к вашему дому, вашей карьере, то тогда вы это потеряете. Если вы привяжетесь сердцем к тому, что переживет смерть, то вы этого не потеряете. "Оставь суетное, закрой за собой дверь и обратись к Иисусу, возлюбленному твоему", – сказал Фома Кемпийский. Здесь речь идет о любви, речь идет о человеке, который полюбил все это. Вы помните блюдо, которое вы любите? Или человека? Например, вы любите клубнику, вас тянет клубника. Вы видите эту девушку, вас влечет к этой девушке. Вас притягивает к себе то, что вы любите. Любите ли вы Господа? Любите ли вы сунью? Влечет ли нас к ним? Нет, друзья мои, нас влечет в противоположную сторону. Как пробка из-под воды выталкивается на поверхность, так и наша многолетняя жизнь на поверхности становится для нас привычкой. Мы вкладываем свою любовь, свои силы, свои жизнь в привычку, в то, что неизбежно от нас уйдет.

Я, кажется, стал похож на христианского проповедника, тем более, что читаю вам католического автора Фому Кемпийского. Вот я и пользуюсь христианством, чтобы проповедовать вам буддизм, и – буддизмом, чтобы проповедовать вам христианство. Я пользуюсь ими для того, чтобы спровоцировать метафизическое томление, задать проблематику, которая часто ускользает.

Здесь многократно задавался вопрос о том, можно ли встать на точку зрения предвечного "Я", или основы бытия, или Бога, или суньи. На эту точку зрения встать можно, потому что изначально мы на ней уже стоим. Задача состоит в том, чтобы это ясно увидеть. Увидеть, какое это удивительное существо – человек, которому дано видеть мир изнутри и снаружи. Наше сознание дискретное, а не сплошное. Можно пройти в щели между мыслями, пройти сквозь мысли. Щели могут стать дверью, и мысли могут стать дверью. Все может стать дверью, и даже я, Аркадий, могу стать дверью для некоторых из вас.

Это все было сказано для того, чтобы расшевелить вашу мысль, дать вам новый ракурс нашей задачи, а сейчас я хочу вернуться к нашей работе с мантрами и предложить вам новую мантру. Сначала и в конце мы поработаем с мантрой, которую я дал вам вчера, а новую мантру поместим в середине. Итак, первая наша мантра РАМ. Мы начинаем ее на уровне рта, опускаем на уровень горла, далее на уровень груди, диафрагмы, потом выпускаем ее вот сюда и пытаемся удержать ее здесь. Если мантра выскакивает, мы ее снова опускаем, стараясь держать ее глубоко, мы фиксируем свое пребывание в какой-то точке своего тела. Эта мантра выполняет роль инструмента, фиксирующего опустошенность нашего существа. Эта мантра такая, как гвозди забиваешь: Р-Р-Р-А-М-М-М, Р-Р-Р-А-М-М-М. Между гвоздями ничего не остается, никаких мыслей, никаких желаний, пустота. Мантра РАМ не несет в себе никаких мыслей, никаких желаний, кроме некоторых ассоциаций, связанных с Индией и с тремя гунами: раджасом, тамасом и саттвой. Итак, задача, которую мы сейчас выполняем, состоит в том, чтобы прополоть грядку нашего сознания и создать там одинаковые блоки звуков, которые идут как расходящиеся круги по воде и освобождают, сжигают то, что Фома Кемпийский называл суетой.

Р-Р-Р-А-М-М-М, Р-Р-Р-А-М-М-М, Р-Р-Р-А-М-М-М, Р-Р-Р-А-М-М-М, Р-Р-Р-А-М-М-М…

Не забудьте, что пробка медленно опускается под воду, и вы следите, как опускается эта мантра.

Р-Р-Р-А-М-М-М, Р-Р-Р-А-М-М-М, Р-Р-Р-А-М-М-М, Р-Р-Р-А-М-М-М, Р-Р-Р-А-М-М-М.

Тише, постепенно все замолкают, кроме меня и Тани.

Р-Р-Р-А-М-М-М, Р-Р-Р-А-М-М-М, Р-Р-Р-А-М-М-М, Р-Р-Р-А-М-М-М, Р-Р-Р-А-М-М-М.

Остается только Таня.

Р-Р-Р-А-М-М-М, Р-Р-Р-А-М-М-М, Р-Р-Р-А-М-М-М, Р-Р-Р-А-М-М-М, Р-Р-Р-А-М-М-М.

Вы продолжаете эту мантру молча про себя.

Р-Р-Р-А-М-М-М, Р-Р-Р-А-М-М-М, Р-Р-Р-А-М-М-М, Р-Р-Р-А-М-М-М, Р-Р-Р-А-М-М-М.

Удерживаете эту мантру молча про себя.

Р-Р-Р-А-М-М-М, Р-Р-Р-А-М-М-М, Р-Р-Р-А-М-М-М, Р-Р-Р-А-М-М-М, Р-Р-Р-А-М-М-М.

Мы как будто пробурили колодец и находимся очень глубоко.

Р-Р-Р-А-М-М-М, Р-Р-Р-А-М-М-М, Р-Р-Р-А-М-М-М, Р-Р-Р-А-М-М-М, Р-Р-Р-А-М-М-М.

А сейчас и Таня замолкает, мы все продолжаем молча отсчитывать удары. Никаких мыслей, никакой суеты, все сгорает, только мантра, только место мантры у вас на линии позвоночника… Те, кто сумел удержать эту мантру, опустите ее на уровень груди и ниже… начинайте поднимать ее. Когда мантра достигнет горла, снова давайте озвучивать ее.

Р-Р-Р-А-М-М-М, Р-Р-Р-А-М-М-М, Р-Р-Р-А-М-М-М, Р-Р-Р-А-М-М-М, Р-Р-Р-А-М-М-М,

Теперь она на уровне лица, рта. И еще одна минута, и мы сворачиваем эту мантру.

Р-Р-Р-А-М-М-М, Р-Р-Р-А-М-М-М, Р-Р-Р-А-М-М-М, Р-Р-Р-А-М-М-М, Р-Р-Р-А-М-М-М.

Она во рту… артикулированно, энергично.

Р-Р-Р-А-М-М-М, Р-Р-Р-А-М-М-М, Р-Р-Р-А-М-М-М, Р-Р-Р-А-М-М-М, Р-Р-Р-А-М-М-М.

Сворачиваем мантру.

Следующая мантра является центральной частью сутры Праджнья Парамита. Это сложная мантра, она похожа на призыв Господа нашего Иисуса возлюбленного. В данном случае совершается призыв к просветлению. Призывается просветление. Человек поднимается к просветлению. Это мантра, которую повторяют буддисты во всем мире.

Она звучит так: Гате-гате, парагате, парасамгате, бодхи свакха.

Она означает:

О, выходящее за пределы,

Выходящее за пределы пределов,

Выходящее за пределы пределов пределов,

Просветление, славься.

Вдумаемся, вслушаемся в эти звуки и попробуем какое-то время повторять тихо и вдумчиво эти слова.

Гате-гате, парагате, парасамгате, бодхи свакха.

А теперь самое трудное. Мы будем это делать не громко, а каждый про себя в течение пяти минут, медленно погружая эту мантру вовнутрь себя, опуская, как будто мы погружаем в воду какой-то предмет.

Гате-гате, парагате, парасамгате, бодхи свакха

Теперь закройте глаза, у вас получится лучше.

Гате-гате, парагате, парасамгате, бодхи свакха

Теперь попробуйте медленно начать двигаться то в пределах нашего круга, то выходя из него полностью за пределы пределов, то внутри пределов, продолжая мантру.

Гате-гате, парагате, парасамгате, бодхи свакха

Это не прогулка, это молитва ногами, плечами, шеей – всем вашим существом. Каждый шаг имеет глубокий молитвенный смысл. У кого получается – пробуйте глубоко войти в себя, освободиться от всего, кроме этих звуков и кроме этой мысли.

Гате-гате, парагате, парасамгате, бодхи свакха

Возвращаемся к первой мантре РАМ.

Р-Р-Р-А-М-М-М, Р-Р-Р-А-М-М-М, Р-Р-Р-А-М-М-М, Р-Р-Р-А-М-М-М, Р-Р-Р-А-М-М-М.

Это мантра великого порядка, великого покоя.

Р-Р-Р-А-М-М-М, Р-Р-Р-А-М-М-М, Р-Р-Р-А-М-М-М, Р-Р-Р-А-М-М-М, Р-Р-Р-А-М-М-М.

Происходит концентрация на вашем месте пребывания. Мы всегда где-то находимся. Когда мы любим ребенка, мы находимся в ребенке. Когда нам дорога девушка, мы рвемся к этой девушке. Если мы любим богатство, мы рвемся к богатству. Мы переполнены желаниями. Какими бы мы ни выглядели спокойными, нас распирают желания, желания, связанные с удовольствием и с неудовольствием, постоянные амбиции, инстинктивные импульсы. Эти мантры организуют сознание. Они предельно просты. РАМ утрамбовывает площадку. Р – утораджас, огонь, страсть. М – тамас, тяжесть, инерция. А – саттва, очищение, просветление. Это прекрасное сочетание, позволяющее прикоснуться к бездне сознания, безграничному, свободному сознанию, которое является сокровищницей и вместилищем всего. Что же касается текста сутры Праджня Парамиты: гате-гате, парагате, парасамгате, бодхи свакха, то это молитва, это празднование, это призыв просветления и понимание его запредельности всему. В западных религиях молитва конкретнее и она антропоморфна, она в культуре, она есть культура и мифология. Здесь же главная контрастная идея состоит в том, что я нахожусь в ограниченном и я призываю запредельное. Я нахожусь в темноте и призываю просветление. Просветление, славься!

Восемнадцатая беседа 24 июля с Валентасом

Текст Валентаса, ставший поводом для беседы в Зарасае:

Мысли Аркадия Ровиера, переведенные с русского на русский без согласия автора

Религии мира мумифицировались. Но служителей мавзолеев и посетителей – толпы. Не напоминает ли это, возможно, бессознательное выражение глубокой признательности первопроходцам в неведомое без всякого желания их понять и тем более им следовать. Приятно погреть душу у призрачных их кострищ. Ведь эти прорывы нашей трехмерности бытия легли в основу культов. Культы проросли культурами, одетыми по месту, времени и уразумению. Зацветшие сады культур покрыли землю своими прекрасными плодами, которые сгнили. Высочайший уровень коммуникаций и перекодировок создал удивительные условия для перемещения перегноя. Поверхность покрыла чудесной плодородности почва, с каждым восходом готовая родить новый прорыв по новой тропе вроде бы незыблемых границ трехмерного мира. И, может быть, при этом не столь важен испускаемый цивилизацией смрад, ведь он остается в трехмерной помойке. Возникла фиеста мифов, учений, течений, духовных школ с неумолимо укорачивающимся периодом жизни. Когда-то скрупулезно картографированные верные пути к границам неведомого вследствие катастрофической тектоники духовной реальности оказались перекрытыми безднами, горными хребтами и реками. Тут же изобретались обходы, строились мосты, паровозы. Скорость духовного метаболизма превзошла все представимые пределы и напоминает предсмертные судороги. Но наблюдатель, хоть раз сунувший палец в брешь прорыва трехмерности, уже уверен, что смерть – лишь переход. Переходный период не может не напоминать мясорубки.

И вот мы, уважающие себя жители периода смены тысячелетий, наследники прекраснейших духовных мавзолеев и верблюдов, жующих колючки на их руинах, силой своего намерения обладатели любого знания и умения, начинаем осознавать, что незыблемое правило "повторение – мать учения" – уже неприменимо, так как мы перестаем быть представителями не только нации, цивилизации или даже Земли, мы перестаем быть представителями трехмерности. Мы участвуем в развертывающихся процессах на трехмерной сцене режиссера Времени, будучи вневременными по сути. Не пора ли вытащить голову из пыли книжных пустынь?

Но если хватит для этого нахальства (как же это назвать обладателю сокровищ духовного наследия тысячелетий?), то, желая остаться последовательным, придется признать, что то дерьмо, в котором мы по уши копошимся, – это плодороднейшая почва для семян, которые находятся в нас в виде симбиоза мумий учений. И, видимо, лишь программа повторения не позволяет раскрыться новому растению, хотя оно давно описано с ботанической прилежностью, но лишь по принципу "чем оно не является". Эту схему можем свести до абсурдной простоты.

Во-первых, это не бог – еще Ницше засвидетельствовал его кончину.

Это не религия, в том числе и не "религия просветления", в определении которой легкость и улыбка истинного интеллигента по отношению к уважаемым мумиям не предполагает ничего близлежащего к смысловому полю религиозности. Не дань ли это памяти?

Это не учение и не путь.

Это не повторение замызганных или вызывающих трепет слов и перекодированных терминов.

И тем более не участие в покрытом паутинами ритуале, напоминающем доение окаменевшего скелета священной коровы.

Применяя язык сушеных традиций, мы лишь пытаемся расчленить мумии для создания новой – модернизированной. Самое забавное – это вера, что она оживет.

Но почему не воспользоваться результатами сизифова труда наших перегретых биологических арифмометров? Ведь в море научного бреда плавают вполне подходящие понятия и термины с незасоренными смысловыми полями. Воспользовавшись этим, получим простую до пошлости картину мира. Но с преимуществом: ею не подавятся сегодняшние арифмометры и не дернут стоп-кран индивидуальной эволюции. Попытка обойти интеллект по эмоциональному обходному пути сегодняшнего homo-вычислителя безнадежна по определению.

Тогда тайнодействие просветления – это всего лишь переживание прорыва своей привычной, биологически обусловленной трехмерности, в самом факте происшествия которого ничего особенного нет. Более того, сегодня нередки случаи непроизвольного провала, а то и насильственного выкидывания за пределы трехмерности. И самое поразительное, что для этого требуются лишь подходящее состояние и знание карты описания Пространства-Времени, преподанное Тартанг Тулку. А все остальное – ошибки невозможной перекодировки многомерного опыта в трехмерное: в любом случае мы получим проекцию чего-то оттуда в нашей трехмерности. Исходя из сути явления форма проекции непредсказуема, и хватит себя мучить богоизобретательством.

Тезис, что просветление доступно всем, перестает шокировать.

Со временем это станет галочкой в аттестате среднего образования. В мире станет меньше страху, но достаточен ли этот повод для существенного изменения мира?

Приходится признать, что это всего лишь инструмент. Но в чем же полезность инструмента, открывающего брешь в границе трехмерности? Ведь явно это не только тропинка домой. Самоцелью это может служить лишь до потери трехмерной невинности.

Если вопрос небессмыслен, он может послужить компасом для экспедиции и ядром кристаллизации чего-то в нас прорастающего. Попытка определить, что, откуда и куда прорастает, – очередной бред перегретого и загаженного отходами мирового духовного метаболизма биоарифмометра.

Что за предрассудок невозможности верификации прогулки за пределами трехмерности? Это же происходит даже во время чаепития, когда между глотками беседующие сталкиваются на том берегу, а со следующим глотком заглатывают и Знание.

Мистицизм – это мутноватый, недоочищенный кристалл Знания. Средства его переплавки, как и он сам, – за пределами трехмерности.

Проблема иллюзорности является проблемой, как и все остальные, из-за нелепой точки зрения. Если представить луч многомерного "лазера", просвечивающего "голографическую пластинку" трехмерности, мы и получим модель нашего призрачного мира и нас самих. А так как у каждого под черепом (зад тоже под черепом) подобный фонарик имеется, почему им не пользоваться и не засылать свое внимание за Знанием в многомерность. Так и увидим, что величайшая загадка веков – бытие-небытие – это лишь настройка многомерного луча Знания. Бытие-небытие – свойство трехмерности. Само же Знание – не трехмерное. В трехмерности блуждают лишь его тени.

Время – это захватывающая игра Знания в трехмерности. Возможно, это уникальнейшее свойство трехмерности самораскрываться и собрало всех нас здесь, в этом ограниченном мире процессов и событий, в мире напряжений и поляризации. Не может ли оказаться, что в этом – ценность трехмерности? Описать и увидеть систему способен наблюдатель, лишь пребывая вне ее. Трехмерность была бы непознаваемой для истинных ее детей. Для нас это этап индивидуальной эволюции в мире процессов. Приход и уход имеют последствия в трехмерности лишь для трехмерного наблюдателя. В многомерности это – активность бездействующего Знания.

Трехмерность не имеет границ, следовательно, нет ни процесса, ни возможности прорыва – это одна, тонкая до прозрачности, страница бесконечной книги Знания. Но мы ею так увлеклись, что все остальное для нас перестало существовать. Стоящая внимания страница, не так ли?

Вдохновение – память спонтанного взгляда на другую страницу книги Знания. Это потенция подхваченное искры Знания.

При включении многомерного Внимания воображение переключается в режим Видения. Потеря управления Вниманием в многомерности – безумие. Дурдом – проявление многомерности в трехмерном мире. Вот и представьте, как выглядит большинство наших прогулок по многомерности.

Творчество – активность под управлением более чем трехмерного видения или умение поддерживать себя в состоянии частичного провала за пределами трехмерности.

Любовь – состояние, в котором возникает многомерное внимание. Это переживание многомерности, в котором трехмерная компонента может стать несущественной. Это ключ, приподнимающий занавес сцены трехмерности. Хоть раз искренне любивший уже знает запах просветления.

Знание – универсальное свойство многомерности, которое проявляется в соприкосновении с лучом Внимания. Кто склонен, это свойство многомерности может называть богом.

Прямое применение Знания в трехмерности невозможно. Форма его проекции в трехмерности будет зависеть от угла падения луча Внимания. На каждый вопрос возможно множество верных ответов. Истинный ответ в трехмерности отсутствует. Это иллюстрирует логические ловушки дзеновских коанов.

Внимание, фокусированное в трехмерности, благодаря состоянию, обусловленному своей многомерной компонентой, взаимодействует со Знанием. Эхо или проекцию этого взаимодействия в трехмерности называем "тонкими энергиями ", психокинетикой, полтергейстом и т.д. Поэтому не все причины происходящего в трехмерности в ней находятся.

Трехмерный пространственно-временной континуум обладает самодостаточными закономерностями в нем протекающих процессов. Этим и создается иллюзия возможности полного познания трехмерности. Признание, что трехмерность является "частным случаем" многомерности, ведет к пониманию, что законы трехмерности являются проекцией свойств многомерности. Стабильность законов трехмерности обеспечивает стабильность проецирования, что в общем случае необязательно. Отсюда и возможность нестабильности законов: от статистических отклонений до временного локального изменения отдельных закономерностей. Образование проекций на уровне принципов доступно изучению.

Трехмерность, будучи частным случаем многомерности, по сути не может быть изолирована от взаимодействия с многомерным континуумом. Особого внимания заслуживают процессы, обладающие вектором вращения и пространственной ритмикой. Создается впечатление, что первые создают искривление, вторые – что-то похожее на дифракцию многомерности.

"Космическое ", "вселенское " или "сверхсознание " – это состояние, в котором Вниманию доступно Знание. Нет причин, препятствующих их контакту, кроме невежества.

Реальность не ограничена трехмерностью. Граница реальности – это граница возможностей восприятия и перекодировки опыта. В трехмерности закована лишь физическая реальность цепочек причинно-следственных связей без начала и конца. Тренировка Внимания и восприятия – это расширение реальности.

Само существование трехмерности предполагает бесконечное множество проекций многомерности или, иначе говоря, – миров. Нет принципиального запрета путешествий между ними. Разность закономерностей протекания процессов ограничит лишь физическое перемещение. Наблюдение из пространства высшей размерности всегда доступно многомерному Вниманию.

Мы становимся пляшущими от радости свидетелями последней великой кончины века – дух испускает духовность. И как бы это ни было удивительно, она помирает с чувством исполненного долга. Во что же она перерождается?

Валентас

Аркадий: Когда я был здесь в феврале, у меня сложилось впечатление, что Валентас – один из самых интересных людей в Вильнюсе, и пока это ощущение держится. Во-первых, все это таинственно началось, он очень много путешествовал по Азии и знает много интересных людей. Однако не пристало лезть в чужие тайны, а разговор наш с Валентасом касается того материала, который Валентас написал после того, как побывал на моих лекциях в Вильнюсском университете, где я читал курс "Религии мира", и после того, как прочитал мою книжку "Третья культура". Его текст называется что-то вроде "Мысли Аркадия, переведенные с русского на русский и изложенные без его ведома Валентасом" и так далее, но, на самом деле, все это притворство. Это мысли Валентаса, а не Аркадия, хотя при этом у нас выявилось очень много совпадений. Потому он, собственно, и откликнулся на мои мысли, что у нас есть много родственного. Он начал с того, что мы живем в такое время, когда все мировые традиции и, в первую очередь, религии умерли, мумифицировались и представляют собой, по мнению Валентаса, очень хороший навоз, и этот навоз – хорошая среда, из которой может что-то вырасти. Возникла фиеста мифов, учений, течений, духовных школ с неумолимо укорачивающимся периодом жизни. Однако все религиозные догматы, ритуалы, религии западные и восточные, христианство, мусульманство, индуизм – все это вещи, на которые, по мнению Валентаса, полагаться нельзя, их практически уже нет. Религии, бывшие когда-то прекрасными формами жизни, сегодня сгнили и смердят. Что касается культур, то они – орнамент на этой религиозной основе. Что за предрассудок, будто бы невозможно верифицировать прогулки за пределами трехмерности, – говорит Валентас. Это происходит даже во время чаепития, когда между двумя глотками беседующие сталкиваются на том берегу, а со следующим глотком заглатывают Знание. Величайшая загадка веков – бытие-небытие – это лишь настройка многомерного луча Знания. Бытие-небытие – свойство трехмерности. Само же Знание – не трехмерное. В трехмерности блуждают лишь тени. Поэтому просветление должно преподаваться в средней школе с выдачей диплома об успешных навыке и способности оказываться в двадцатом измерении. Мне показалось, что это интересный текст. Во всяком случае – заставляющий читателя думать.

Мне думается, что как раз в этой ситуации очевидна уместность и действенность "религии просветления". Религия просветления – это прежде всего не религия. Религия – это инструмент просветления. Но если человек достигает просветления без религии, то его не спросят, как он туда пришел. А если он придерживается какого-нибудь так называемого правильного пути и не достигает просветления, то этот правильный путь для него неправильный и бесполезный. На самом деле я считаю, что Валентас застрял на саентистской терминологии, которая и обусловила его ментальную стилистику множества измерений. Лучший подход, по его мнению, это такой подход, который учитывает то, что по многомерной логике мы можем обрести многомерное знание. Идея многомерного знания у Валентаса интересна, а интересна потому, что, как ему кажется, можно осветить глубину знания лазерным лучем многомерного знания. И можно попытаться проникнуть в некие необычные пространства.

Но не так легко разделаться с религиями и с культурой. Религия залетает к нам из других измерений. Христианство нельзя вывести из причинно-следственных посылок культуры первого века, какой бы там ни был духовный кризис. Христианство – это совершенно особый продукт, который прилетел к нам с планеты Сириус. В этом есть что-то безумное, что-то невозможное, это, по-моему, для нас двадцать четвертое измерение. Христианство говорит, что Бог, который создал все, звезды, планеты, стал вдруг человеком, что его били, в него плевали, его распяли. В этом что-то сумасшедшее, то, что трудно представить, во что трудно поверить. И тем не менее христианство состоялось. Оно социализировалось на протяжении двух тысяч лет. Социум – это глина, а христианство – это форма, которая наложена на бесформенную глину. И тут уже начинается окаменение. И тогда, по Валентасу, эта форма на 99% теряется, а 1% заболачивается. Потом колодец забивается дерьмом и трупами. Но так просто, как Валентас, разделаться с религиями нельзя. Мне кажется, что главный пункт нашего расхождения связан с тем, что Валентас считает, что не нужно надувать шарики, не нужно помогать никому, если кому нужно, то он сам пробьется. Тут я говорю: "Правильно, Валентас!" Я говорю, что это правильно, не нужно этого делать, а сам делаю.

Валентас: Ваши шарики прорвутся, и про вас тоже будут говорить, что вас послали или сослали. Я вам расскажу о том, что рассказывал на одной конференции некий забавный психолог. Жители этой планеты состоят из четырех типов. Это – награжденные, диверсанты, миссионеры и сосланные. Сосланные – это те, родившиеся на Земле, которые пришли из более благоприятных миров. Они там чего-то начудили, не то сделали, и их сюда выкинули. Им здесь все не нравится, все плохо, что бы ни случилось – все плохо. У награжденных, наоборот, лица веселые, прыгают, как зайчики, им все хорошо. Камни в них кидают, а они все равно довольны жизнью здесь, они радуются своей награде. Там, откуда они пришли, было все равно хуже. Диверсанты немножко на нас с вами похожи. Нас ловят, а мы исчезаем и появляемся, например, вот здесь и чего-то делаем. А что мы здесь делаем, очень трудно понять. И еще есть миссионеры. Они точно знают, что они делают, и так появляются религии.

Аркадий: Валентас, а вы не рассказывали Игорю эту историю, я в какой-то его книге уже об этом читал?

Валентас: Дело в том, что мы вместе ее слушали. Ее рассказывал Олег Бахтияров, ныне живущий в Киеве. Он психолог, занимающийся экстремальными ситуациями. Где-то стреляют, стихийное бедствие – он едет туда и изучает ситуацию. А лично я полагаю, что люди делятся на овец в стаде и тех баранов, кто их ведет. Одни в стаде идут, куда их гонят, а другие – вожаки. Исследования на людях показали те же проценты. Так что мы мало чем от них отличаемся.

Вопрос: А эти овцы-лидеры нужны для стада, для выживания?

Валентас: Ну, я думаю, что это артефакт. Они нужны. Они просто есть, хочет или не хочет этого стадо, и приходится с этим мириться.

Аркадий: Мне кажется, что это очень грубое перенесение. Не работает ни биология, ни статистика, когда дело касается людей. Люди не рождаются такими овцами или инфузориями, а становятся ими в результате некоторых обстоятельств другого плана. Возможно, у овец, птиц или рыб и работает статистика, биология, зоология. Что касается людей, то здесь мотивация совершенно другого порядка. Механизм появления пассионариев иной. И в этом плане я не постесняюсь привести хороший образ, который я слышал от того же Игоря, о том, что общество похоже на стадион, где все люди стоят на игровом поле, орут и толкаются. Это низший уровень организации. Более высокий уровень, когда люди все расселись по своим местам на трибунах, согласно купленным билетам. И еще более высокий уровень, о котором говорит сейчас Валентас, когда появляются два-три вожака и говорят: те, кто любит Христа, перейдите с правой трибуны на левую. Это харизматическая ситуация овец, которые идут за пастырем. Но у Игоря есть четвертая ситуация, которую Валентас не тронул из-за своего научного, софистического склада ума, а ситуация очень важная, когда происходит не движение овец за бараном, а движение индивидуума в пространстве традиции. Пространство традиции – это пространство четвертого измерения, которое приводит к тому, что индивид движется невидимым для других способом. А вне сокровенного пространства традиции возможны только три первые модели: люди толпятся и толкаются, либо люди сидят на трибунах – статика, либо идут за каким-нибудь фюрером. Движение в пространстве традиции – это таинственное движение, там происходит алхимия, там ржавое железо превращается в золото или же просто выбрасывается, ведь не всякий, кто начинает движение в пространстве традиции, может пройти до определенного уровня.

Люда: Но ведь люди попадают не случайно в это пространство, а по собственному желанию?

Аркадий: Традиция ищет хорошую глину или хороший мрамор. Она не может работать с простым камнем.

Люда: Но это же равноценная, обоюдная работа?

Аркадий: Конечно, человек это не глина. Человек, скорее, огонь. Но я думаю, что это крайне неравноценно. Куда более равноценно положение первоклассника и учителя первых классов, чем положение учителя и ученика в духовной традиции. Там начинаются очень сложные взаимоотношения, которые сейчас не место высвечивать, потому что есть вещи, которые не общепонятны. Это только в двадцатом веке идея общепонятности, общезначимости стала критерием истины. На самом деле истина скрыта, закрыта и открывается очень немногим. Можно, конечно, отбрехаться по любому вопросу и по этому тоже, но нужно ли?

Валентас: Это просто не так звучит. У меня складывается впечатление, что закрытость темы сводится к неспособности воспринять, когда человек не способен ее воспринять. И вообще, что вы здесь все собрались? Разъезжайтесь лучше по домам! (Общий смех.)

Аркадий: Да, это все не просто так. В этом плане Христос и говорил простыми арамейскими словами. Объясняя, что такое Царство Небесное, он дал около сотни метафор. Кто из вас, сидящих здесь и прочитавших Библию, знает, что такое Царство Небесное? Но может быть, кто-то знает три-четыре, восемь-десять образов, которые дал Христос? Царство Небесное – это виноградник, это талант, который зарыл в землю один из сыновей, это дом, в котором хозяин что-то сделал или не сделал, и так далее, примерно до ста образов. Христианское учение – это не учение о любви, это учение о Царстве Небесном. Оно началось со слов Иоанна Предтечи: "Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное". И когда Христос начал свое учение, он повторил слово в слово: "Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное". Что это такое? Почему оно приблизилось? Что приблизилось? Кто приблизился? Почему надо покаяться? Потому, что оно приблизилось. Что это? Поезд или трамвай? Это все закрыто. Но внутри традиции, внутри пространства традиции это начинает открываться. И это немножко начинает раскрываться здесь, в нашем пространстве, которое в какой-то мере я пытаюсь оформить, создавая смысловое поле. Поэтому слова Валентаса о закрытости правильные. Закрытость – она закрыта, не из-за какой-то секретности, а потому что наше восприятие не подготовлено. Антон, например, много лет изучал музыку, но его музыка часто бывает закрыта. И эта закрытость связана не с тем, что он что-то скрывает. Книги, ноты, диски, кассеты не прячутся, но толку от этого мало. И то, что мы с вами обсуждаем здесь уже вторую неделю, тоже непонятно многим. Не потому, что мы что-то скрываем, а потому, что мы подготовлены к этой работе всей нашей жизнью, а не только книжками, которые мы прочли.

Валентас: Для меня лучший учитель тот, в которого вы влюбляетесь. Вы влюбились в кого-то, и это ваш учитель. Но нет такого объекта, который стоит и говорит: "Влюбляйтесь в меня…"

Аркадий: Я бы хотел в скобках заметить, что я не учитель и у меня нет учеников. Игорь, который называет меня своим учителем, не мой ученик. Я рассказывал здесь недавно притчу. Эта притча о том, как шли три странника, остановились на лысой горке, сварили на костре кашу, подкрепились и стали делиться опытом.

Один говорит: "Когда я варил кашу, я видел кошку, которая наблюдала за воробьями, а потом цап-царап и съела воробья. И я научился у этой кошки терпению. Моим учителем была кошка".

Второй странник говорит:

"Я учился у воробьев. Хотя кошка их подстерегала, они беззаботно и весело прыгали. И я научился у них беззаботности".

А третий помолчал и сказал:

"Я наблюдал за лысой горкой, ей было наплевать и на птиц, и на кошек, и на странников, и на то, что они говорят. И вот этой высокой безучастности я учился у лысой горки. Моим учителем была лысая горка".

Так вот, я был для Игоря лысой горкой, и Игорь сумел извлечь полезный урок для себя. И это больше говорит не обо мне, а о нем. Я не учитель, потому что у меня нет учеников, нет метода, нет психотехники и нет желания иметь это и быть учителем. У меня нет ни одного ученика ни в Америке, ни тем более в Литве, о чем я могу с гордостью сообщить. Мои отношения с людьми складываются по принципу дружбы и любви. Кого я люблю – того люблю. Кто меня любит – тот меня любит. У вас, Валентас, фатализм: кто баран – тот баран, кто прорвется – тот прорвется, кто не прорвется – тот катится… все это уже было, и, вообще, не надо суетиться. А что надо, Валентас? Жить, что ли, надо?

Валентас: Это уже другой автор.

Аркадий: Да, это другой автор, и пусть он отвечает за свои слова.

Валентас: Что надо и чего не надо, об этом я не хочу говорить, но, по-моему, тут проскальзывает какое-то глубокое уважение, типа: человек – это звучит гордо.

Аркадий: Нет, я никогда в жизни не говорил, что человек – это звучит гордо. Я говорю, что слуга – это звучит гордо. Слуга, тот, кто служит другому, тот кто служит Богу.

Валентас: Когда такая мысль приходит, я ее воспринимаю по-другому: опускался, опускался и опустился на самое дно колодца.

Аркадий: Тот, кто тонет, тот утонет, а если два барана проскочат, то проскочат сами – такая точка зрения меня не привлекает. Друзья, на повестке кефир, давайте закрывать собрание. Ваши вопросы, претензии, соображения.

Таня: Валентас, вы говорите о многомерности пространства, а интуиция из какой "мерности"? Я в справочнике прочитала, что интуиция – это способ сверхмышления.

Валентас: Когда работаешь на пределе сил, когда нет сил и времени думать, появляется ощущение, что это и есть нужная часть пространства. Я затратил много времени на изучение странностей этого мира, и одна из моделей, которую можно воспроизвести, говорит примерно следующее: в трехмерном пространстве само пространство может развернуться только таким способом, каким мы видим, вплоть до жизненных форм, реализующих заложенную в них свободу, и само измерение уже практически задает то, что получится в этом пространстве. Вот и получается, что другого результата не может получиться, если нет другого наблюдателя в допустимых параметрах. Единственное не вмещающееся в трехмерность – сознание. А в связи с интуицией при таком подходе можно увидеть, какое место трехмерное пространство занимает во всем остальном возможном объеме и как это все связано. Понимаете, все эти разговоры по сути сводятся к тому, что если вы можете воспринять этот мир как частный случай более сложного, то тогда такая возможность состоится. Попробуйте поразмыслить о количестве измерений. Как бы вы могли представить себе четвертое измерение? По-моему, это хорошая задачка… На мой взгляд, степень привязки к трехмерности и определяет все все измененные состояния сознания как клинические, так и не клинические. Однако чем они отличаются – это определяет только зритель со стороны.

Аркадий: Валентас, вы только что говорили о пространстве сознания как об объективной характеристике реальности, а сейчас вы говорите о состояниях сознания. Идет ли речь о том, что пространство это является состоянием сознания, его аспектом или же пространством является само сознание?

Валентас: Вы меня извините, но залезать в такие дебри совсем не хочется. Мы можем утонуть в этих терминах.

Аркадий: Все правильно, но человек спрашивает вас о всяких фокусах четвертого измерения, а вы на это отвечаете, что это все доступно в измененном состоянии сознания, т.е. вы все сводите к странностям.

Валентас: Ну, не совсем так, когда это проявляется, то проявляется. Как правило, все эти странности связаны с измененными состояниями сознания. Измененное состояние – это термин, нечто наукоподобное. Так вот, в этих случаях я, честно говоря, не знаю, что невозможно. Фактически возможно все то, что вы можете себе представить, ограничений практически нет. Да и странным это кажется лишь наблюдателю изнутри трехмерности.

Аркадий: Измененные состояния сознания являются инструментом для фиксации четвертого измерения или они сами являются четвертым измерением?

Валентас: Наверное, тут "или" не годится. Измененные состояния сознания позволяют вырваться из трехмерного мира, лично убедиться, что есть еще что-то. Наш трехмерный мир неплохо изучен. В нем не может работать мозг, нет места интуиции и другим странностям. Нечем объяснить связь между людьми. Физика не знает таких явлений, которые могли бы быть носителями тех феноменов, которые случаются. Ведь доходило до того, что люди, сидящие друг от друга на десятки километров, просто мысленно настраивались друг на друга и их энцефаллограммы вдруг становились идентичными, как одним пером написаны. Вероятность случайности – нулевая. В трехмерности такая синхронизированность – это просто абсурд, но это происходит. Где она, эта связь между людьми? Что это за связь?

Таня: Но ведь что-то проявляется объективно?

Валентас: Что значит объективно? Любой способ мышления – объективно, субъективно, хорошо, плохо – это уже свойства нашего мира и, по большому счету, относятся к реальности лишь как частный случай.

Валерий: Так вы считаете, что все эти необычные явления нельзя объяснить в рамках трех измерений этого мира и для этого необходимо вводить какие-то дополнительные измерения?

Валентас: Попытки что-то объяснить, проанализировать оказались за последние двадцать лет не просто несерьезными, но попросту смешными. Этого хохота не слышно по одной простой причине – предельно узкой специализации, когда физик полупроводников совершенно беспомощен, например, в газодинамике. Появилась масса слов, начиная с того бреда, которым мы здесь развлекаемся, и кончая всякой мистической белибердой, чтобы как-нибудь объяснить необъяснимое. И самая серьезная работа с этими проблемами оказалась бесполезным занятием. Тут явно не хватает фундаментальности подхода. Измерения пространства – это проблема на фундаментальном уровне знания мира. Дело не в том, что есть какие-то поля и их никто не знает на нашей земле. Просто бесполезно искать в трехмерности то, чего в ней принципиально быть не может.

Аркадий: Может быть, иной способ пребывания в мире даст нам тот ключ, который не дает нам ваша любимая наука?

Таня: В трехмерном мире это необъяснимо, Валентас, но если есть качественно другой способ существования и когда находишься в измененном состоянии сознания, то идет ли тогда восприятие чего-то другого?

Валентас: Попробуйте объяснить следующий случай. Человек сидит в Паланге и создал у себя в мозгу образ шахматной доски. В это время морской локатор в Калининградской области высвечивает шахматную доску на координатах Паланги. Как это может произойти?

Таня: А что такое духовность?

Валентас: Честно говоря, я не знаю.

Аркадий: Духовность – это заезженное, захватанное островитянами слово, которым следует как можно реже пользоваться.

Таня: А как вы относитесь к современным духовным течениям, к мастерам?

Валентас: В старых хороших традициях были мастера, которые умели в любом месте жить как мастера. Я их не видел. А сейчас появились люди, что-то одно умеющие делать, и вот эта суперузкая специализация приводит к тому, я так думаю, что теряется общность картины. Обычно система, в которую вклеился искатель, не имеет того, что кажется нужным искателю, а над предложенным ему он смеется. Первый шаг – это не поиск системы или учителя, первый шаг – это понимание, что значит учиться.

Люда: Аркадий, а почему человек – это не звучит гордо? Мы же пытаемся познать сами себя?

Аркадий: Потому что человек идет по мосту, и пока он идет по мосту, он – нечто промежуточное. Вот он – либо животное, либо ангел – идет по мосту. Надо скорей перейти мост, стать ангелом, сверхчеловеком, либо честно признаться себе, что ты недочеловек. А гордиться человеку нечем, человек – это промежуточное состояние, которое не стоит того, чтобы его обозначать как отдельное состояние. Либо надо вернуться и стать недочеловеком, либо пройти вперед, перейти реку и войти в четвертое измерение, стать сверхчеловеком. А если он не способен ни на то, ни на другое, то надо стать слугой, любовницей, извозчиком, шофером, дворником или матерью сверхчеловека, либо стать камнем этого моста. Это благородный выбор. А быть человеком – тут нечем гордиться. Греки говорили, что животные тупы, а человек разумен. Да ни фига люди не разумные, мы с вами не разумные. Послушайте Валентаса, он говорит, что мы ничего не знаем, а то, что знаем, – гроша ломаного не стоит. Почему шахматная доска появляется, почему камин самовозгорается, почему Валентас берет вас в жены, а вы соглашаетесь быть женой этого странного сверхчеловека или недочеловека. Ничего мы не знаем. Мы не знаем: как наша рука устроена, как работает гравитация, какие-то там клетки и что-то еще. А наше трехмерное знание – это исчезающе малая часть того, чего мы не знаем, поэтому к нему надо относиться так с должным юмором. Я думаю, я вам объяснил, почему к человеку у меня нет интереса.

Андрей: А как это, что есть псевдочеловек, недочеловек, а человека нет?

Аркадий: Это мой дразнильный жаргон. Псевдочеловек, недочеловек и сверхчеловек. Десять лет тому назад я написал работу, которая называется "Восемь этюдов о недочеловеке". И там появились эти термины: недочеловек, псевдочеловек, сверхчеловек. Человек интересует Фрейда и Юнга. А Петр Демьянович Успенский занимался психологией возможного развития человека, а не психологией человека. Единственное, что его интересовало в человеке, это то, чем он может стать. А то, что он есть, – ну какая мне разница, что Эндрюс любит пиво, а Андрей какао, что у одного кофта в полоску, а у другого тряпка на голове, что в этом интересного? Ничего. И почему вы так много возитесь с человеком. Человек – это потенция. Потенция эта реализуется, и вы становитесь сверхчеловеком, просветленным человеком, или не реализуется, и вы откатываетесь назад. Посмотрите вокруг себя, и вы увидите тысячи откатившихся людей. Рано или поздно происходит откат. Один отрывает билетики, другой их штампует, третий еще что-то такое же "глобальное" делает. А голодные черви ждут, когда придет их час. Это очень простая схема. Недолюди – это потенциальные люди, они еще не доделаны, но могут чем-то быть. А псевдолюди – это дрянь, синтетика, пластмасса. Станьте недолюдьми, и откройте в себе потрясающую глубину. Безумная глубина в вас, во мне, но мы к ней непричастны.

Вера: А на чем это основано? На вере?

Аркадий: Веры в этом меньше всего, а есть опытное знание одного шага. Этот шаг я называю миллиметром. Я не говорю о километрах, а утверждаю, что могу подняться на один миллиметр. Попробуйте и вы. Я не учу, я пробую заражать, стимулировать, дразнить, приводить в отчаяние. Это получается в одном из тысячи случаев, и это прекрасно. Валентас убедительно показал нам, что сегодняшняя наука ничего настоящего не знает, что нужны кардинально новые подходы. Он оказался провокатором, способным создать напряжение в области знания, напряжение между тем, что известно, и тем, что неизвестно. К сожалению, эти мысли, знания имеют для меня меньшую ценность. Меня мало интересует математика или философия, субъект-объектные отношения, пространство-время и шахматные доски на локаторе, и здесь водораздел между мной и Валентасом. Меня интересует конкретная миллиметровая дистанция, которую я называю горой Аналог. Я занимаюсь практическим альпинизмом. Валентас занимается высокой наукой. Мой ракурс совпадает с Валентасом в том, что моделируемое наукой многомерное познание вписывается в объем понятия "состояние", как и в объем гурджиевского понятия "бытия". По-Валентасу, как и по-Гурджиеву, люди, выстроенные на определенном уровне бытия, выстраивают знание на том же самом уровне. И сколько бы они ни работали в области трехмерности, это безнадежно и ни к чему не приведет. Любое новое знание тут же ляжет в рамки бытийного восприятия. И единственное, что может помочь, это выход на другой бытийный уровень, подъем на один миллиметр в другое бытийное, а не просто информационное измерение. Тогда весь объем знаний, накопленных на предыдущем уровне бытия, быстро оказывается обесцененным, огромное количество проблем, в том числе интеллектуальных, психологических, финансовых и любовных, оказывается снятым, и в общем-то не проблемами. Появляются новые проблемы иного порядка, на порядок более взрослые, и опять начинается раскладывание всего добытого опыта на этом, втором уровне. Я не говорю о третьем, четвертом и прочих уровнях, подобно Валентасу, я не экстраполирую всю эту ситуацию абстрактно-теоретически на некую "многомерность" – я говорю только о втором, следующем уровне. И в то время как Валентас постоянно возвращается к вопросу о том, что мы чего-то не знаем, то я постоянно возвращаюсь к утверждению, что мы куда-то не поднялись. Знание для меня – это функция состояния, а не наоборот. Здесь тонкое, но важное различие подходов – моего и Валентаса.

Люда: Я хочу сказать, что когда несколько лет назад мы с Валентасом тесно общались, то речь, слава Богу, шла не только об информации, знании. Он дал мне возможность подняться, не употребляя слов. И в этом смысле я хочу назвать его свои учителем.

Аркадий: Вот это и есть позитивная провокация – движение, противоположное деструкции. Деструкция архаичных систем и принципов приводит к однобокости и инерции. Принятие их при ясном понимании их функции и места и есть важный аспект позитивной провокации. Валентас увидел ограниченную задачу трехмерности, но не захотел принять ограниченную, однако высокую роль архаичных религий и культур и тем самым выступил адвокатом некой инерции, хотя он очень интересный и необычный человек. Я хочу добавить, что с Мирзабаем, которого упоминает Игорь, Игоря познакомил Валентас. Это один из эпизодов, о котором я позволю себе здесь упомянуть.

Мы говорили о двух разных стилях духовной работы. Первая позиция: вставай тогда-то, молись, постись, следуй за учителем. Мы бы хотели это делать, но у нас нет времени, нет условий и нет способностей. Вторая позиция это – "полюби просветление и делай, что хочешь". Есть и третья позиция – "делай, что хочешь". Но, как говорил апостол Павел: "Все возможно, но не все полезно". Подумайте об этом.

Девятнадцатая беседа 25 июля об изначальном состоянии

Аркадий: Мы фиксировали здесь три состояния: состояние основы, состояние пути и состояние плода. Состояние основы – это состояние изначальной чистоты и синоним суньяты, пустоты, которая не имеет каких-либо ограничений, ни эмоциональных, ни интеллектуальных. Оно подобно природе зеркала, которое обладает способностью отражать все, что бы перед ним ни поставили. Но несмотря на то что эта природа существует во всех живых существах, они от нее оторваны, и необходимо практиковать путь, чтобы реализовать эту природу, которая не сразу узнается человеком. В своем источнике пустота чиста и совершенна и не смешивается ни с эмоциональными, ни с интеллектуальными компонентами. Процесс продвижения к осознаванию этого факта называется состоянием пути. И наконец, с помощью пути мы приходим к реализации состояния плода. И состояние основы, и состояние пути – оба эти состояния еще не совершенные состояния, они еще скрыты и потенциальны, и поэтому человеку приходится очищать себя от помрачений, накопленных с изначальных времен, чтобы достичь реализации состояния плода. Все живые существа несут в себе плод, но в живых существах это состояние не проявлено, и потому необходима практика и необходим путь, чтобы когда-то достичь состояния плода. В практике Королевского пути необязательно конкретизировать бога и повторять молитвы. Некоторые могут представить, что движение из состояния основы к состоянию плода совсем не необходимо, поскольку в изначальном состоянии все уже есть, и это, конечно, замечательно, но практикующему все же нужно много сделать для того, чтобы достичь результата. Королевский путь сам по себе как будто бы никуда не ведет и не имеет правил – он открыт для всех. Но означает ли это, что в любой момент мы можем делать все, что бы мы ни пожелали? В позиции изначального состояния это так, там не существует каких-либо предписаний или ограничений. Все проявления нашего ума похожи на отражения зеркала, и в нем нет ничего негативного или искусственного – все совершенно так, как оно есть, и является игрой энергий или природы ума. Это подобно белым и темным облакам, бегущим по небу: они уходят, и от них не остается следа. Все это верно, если говорить с точки зрения изначального состояния, подобного чистому, открытому небу, на которое не влияет присутствие или отсутствие облаков – небу они безразличны. Совсем иначе все выглядит с точки зрения практикующего, ибо он верит, что эти облака плотные и непрозрачные, что они реальны и естественны. Давайте мы попробуем сначала прийти к пониманию и переживанию иллюзорности и нереальности всех этих облаков, омрачающих небо в его природном виде. Такая установка сознания является опорой, основой, и начинать надо именно с этого. Затем следует практика пути и при успехе – реализация. Принципиальным в Королевском пути является утверждение, что существует узнавание изначального в процессе пребывания в нем. В начале практики мы нуждаемся во введении нас в изначальное состояние непосредственно испытавшим это изначальное состояние. Но одной встречи недостаточно, мы должны переживать изначальное состояние в нас самих снова и снова, до тех пор, пока все сомнения в его реальном присутствии не исчезнут. Для этого, практикуя, нужно обращать внимание на наши мысли, наблюдая, как они возникают, пребывают и исчезают. Мы ищем, откуда они приходят, где пребывают и куда исчезают. Мы обнаруживаем, что мысли иллюзорны: они возникают и исчезают снова и снова, не оставляя после себя следа. Если мы не мешаем им и не стараемся видоизменить их, то они освобождаются и исчезают, растворяясь сами по себе. И поэтому мы должны научиться спокойно фиксировать это свойство природы мысли и оставаться без изменений в подобном состоянии. При этом не нужно ничего переделывать и исправлять, мысли лишь появляются и потом сами собой освобождаются. В начале достаточно оставаться в таком состоянии. Но когда мы по-настоящему переживаем изначальное состояние, нам не нужно фиксировать мысли и ждать, когда они исчезнут: просто в то мгновение, когда мысль растворяется, оставьте все как есть до тех пор, пока не возникнет следующая мысль. И здесь мы обнаружим себя в состоянии, которое очень ясно и жизненно. Если мы позволим себе следить за мыслью, то она унесет нас в путешествие и скроет наше чувство присутствия, и мы забудем о состоянии самосознания, ведь изначальное состояние невыразимо. В нем мы сами ясны, но если мы подумаем и скажем: "Я ясен!", то мы вмиг утратим это состояние. Не следует все проверять или одобрять интеллектом. Подобная деятельность ума не ведет к изначальному состоянию. Когда мысль растворяется, мы оставляем ее такой, какая она есть, но мы бдительны и ясны.

Существуют три основных препятствия, которые могут нам помешать, – это сонливость, тупость и беспокойство. Мы можем попробовать держаться в изначальном состоянии сознательно, но найдем, что оно смешалось, например, с сонливостью, и тогда нужно восстанавливать необходимую энергию. Мы все время должны наблюдать за нашим сознанием, чтобы оно не смешивалось ни с одним из этих недостатков. Тупость означает, что наши реакции затуманиваются, теряют свою прозрачность, объект становится тусклым. Противоположностью тупости является активность и ясность визуализации объекта. Мы сами должны проверить в себе, что же нам необходимо в качестве противоядия. Если мы будем слишком активны, то обнаружим, что находимся в состоянии беспокойства, и, наоборот, при недостатке энергии мы становимся тупыми и сонливыми. Мы должны найти эту грань для самих себя, ибо у каждого она сугубо индивидуальна. Беспокойство существует в двух видах: тонкое и грубое. Грубое обычно легко узнаваемо, а тонкое беспокойство очень сложно распознать. Мысли возникают, и, если мы позволяем себе отождествляться с ними, сознательно или бессознательно, они немедленно выведут нас из изначального состояния. Пребывание в изначальном состоянии – это великий путь, Королевский путь, ведущий прямо к цели. А влечение мысли ведет нас в проселок, где мы потеряемся и только с большими трудностями найдем дорогу назад.

Еще несколько комментариев. Мы сказали, что изначальное состояние концентрируется вокруг трех позиций: позиции основы, позиции пути и позиции плода. Нашим фокусом является изначальное состояние. Изначальное состояние – это чистое небо, чистое зеркало, ибо сознание не обеспокоено суетой и заботами. Зачем оно нам нужно, такое пустое сознание? Оно нужно нам, как прополотое поле, в котором сорняки не мешают ничему расти – ни земным плодам, ни небесным плодам. Поэтому изначальным состоянием является это абсолютное поле. Однако каждый из нас является полем, заросшим сорняками. В нашей основе лежит чистое поле, но сверху очень много сорняков. Все мы начинаем с основы, мы можем сказать: "Да, здесь есть чистое поле". Да, у нас есть чистое поле, но оно заросло сорняками, у нас есть чистое зеркало, но оно запылилось.

Вторая позиция – это позиция пути. Мы идем как будто бы отсюда сюда же. Мы проделываем длинный путь для того, чтобы прийти в этот же предбанник, к самим себе, к своим жизням, к своей судьбе, к ситуации каждой секунды своей жизни. Это путь длинный и короткий. Мы идем далеко, чтобы прийти сюда же. Мы здесь. Все здесь. Сансара есть нирвана. Нирвана есть сансара. Идти некуда. Приехали. Это путь. Путь длинный и короткий.

И, наконец, плод. Плод – это результат пути. Плод – это возвращение на то же самое поле, но уже без сорняков, без пыли, без облаков, без потока порабощающих нас мыслей, забот, суеты. Это отказ, отсутствие общих мест, которые были у нас вначале. Человек становится глубоким, ясным, безграничным, открытым, свободным и, самое главное, радостным. Это немного другая радость, нежели радость, испытываемая людьми в обыденной жизни сегодняшнего мира.

И последнее: Королевский путь – это пребывание в изначальном состоянии, великий путь, ведущий прямо. А влечение мысли ведет нас на проселок, где мы не только потеряемся в больших глупостях, но и не найдем дорогу назад. Это великий путь, ведущий прямо к цели, путь прямого усилия. Совершенно неважно, что мы делаем, можно делать все. Все позволено, но не все полезно. Я говорил вчера на встрече с Валентасом, что есть несколько позиций относительно делания. А позиция, которую рекомендовал нам Валентас, неделание. Если мы ничего не будем делать и будем заниматься неделанием, то мы очень быстро обретем плод. Это очень трудный путь, это путь дао, путь оси, путь мудрого короля, который ничего не делает, а королевство управляется самым прекрасным образом. Это очень высокий путь, и говорить о нем я даже боюсь. Второй путь, понятный всем нам, это путь древних посвящений, это путь наставничества, когда тебе говорят: "Делай то-то и то-то, постись, молись, вставай в четыре утра, ложись в два часа ночи, пой псалмы, повторяй мантры". Это путь традиционный, путь традиционного делания, традиционного спасения. Так спасались монахи тысячи лет, и это прекрасно, но мы не прекрасны. И для нас это очень трудный путь. Мы не можем, не любим много чего делать. Если мы много делаем, то делаем это для наших бытовых, житейских нужд, но вовсе не для нужд нашей души и нашей сути. Третий путь – это путь, который я тоже вчера называл. Я говорил словами блаженного Августина: "Полюби Бога и делай, что хочешь". Я перефразировал: "Полюби просветление и делай, что хочешь". Это хитрая фраза. На самом деле, если любишь человека, если любишь Бога, если любишь просветление, то ты делаешь только то, что ведет тебя к любимому. Это лукавая фраза, но это хорошая лукавость. "Полюби Бога и делай, что хочешь", но если ты полюбил Бога, то ясно, что ты будешь делать – ты будешь стремиться к Богу. И все твои поступки будут окрашены этим стремлением. И наконец, Королевский путь, который говорит: "Делай, что хочешь". "Делай, что хочешь" – это кажется страшным. Вспоминается Достоевский: "Если Бога нет, то все дозволено". Однако это страшно только в том случае, когда еще нет Бога. У блаженного Августина появляется Бог и появляется формула "Полюби Бога и делай, что хочешь". Но на пути к Богу наступает момент, когда Бог исчезает. Все становится Богом. "Делай, что хочешь" – это путь просветленного, это путь уже полюбившего Бога, это путь, правило, аксиома человека, которому не нужно больше любить Бога, потому что он уже в Боге. Ему не нужно проходить через три позиции, потому что он смотрит на этот путь уже из точки изначального знания.

Двадцатая беседа 26 июля о демонах

Аркадий: Два-три человека сказали мне, что их заинтересовала тема, связанная с сонливостью и беспокойством как препятствиями в их усилиях. Буквально подошли ко мне в разное время три человека и сказали, что они либо сонливы, либо испытывают беспокойство. И то, и другое отвлекает их, мешает сосредоточиться на задачах самоуглубления. Интересно, что вчера говорилось о трёх отвлекающих моментах: сонливость, тупость и беспокойство. Никто из говоривших со мной не признался в тупости, а между тем тупость является намного более серьёзным препятствием для большинства из нас, чем сонливость и беспокойство. Сонливость – это отсутствие энергии. Хочется зевать, хочется тянуться, какое-то невнятное состояние. Беспокойство – это избыток неконтролируемой энергии и отсутствие концентрации. А тупость – это просто тупость. Нет, смеяться не надо, это очень серьёзная болезнь, и эта болезнь спровоцированная, заразная, и зараза этой болезни не в последнюю очередь идёт от средств массовой информации. Тупость в нас провоцируется и городской, и деревенской жизнью, газетами, рекламой и идеологией. Из людей делают идиотов и делают очень успешно. И люди сидят и смотрят в ящик для дураков, прямо в окошечко, и видят: стреляют, целуются, решают всякие проблемы на уровне дебилов, у которых осталось полторы извилины из двух с половиной, которые у них были. Поэтому нужно отдавать себе отчёт, что среди серьёзных препятствий для человеческого пробуждения эти три препятствия стоят на очень высоком уровне.

Тема моей сегодняшней беседы – это демоны. Очень своевременная тема: конец ХХ – начало XXI века христианской эры, все заняты сложными коммерческими, карьерными и компьютерными играми, и вдруг мы говорим о демонах. Нам когда-то объяснили в школе, что средневековые схоласты вычисляли, сколько демонов помещается на кончике иглы. И вообще в средние века все были заняты какими-то слишком несерьёзными проблемами. Помню, я представлял себе кончик иголки, и на ней сидят сто демонов. Демонов, конечно, надо было представлять себе в виде чёртиков с рогами, с копытами, маленьких и вертлявых.

Но настоящие демоны обходятся без хвоста и без копыт, ими полна наша жизнь, и сегодня, более чем когда-либо, актуально говорить о демонах. Демоны – это наши собственные порождения. Если можно представить себе, что у меня в плече, вот здесь под кожей, сидит пять демонов, а в этом колене сидит десять демонов, можно играть с этими фантазиями, можно видеть в них существа, личности, личинки. Их можно увидеть как какие-то субъективные явления или аспекты нашей психики, а можно увидеть как объективные явления или как силы, или энергии, которые существуют в природе и в обществе, в атмосфере и в космосе. Старый вопрос: демоны – это субъективные психические явления или явления объективные, которые приходят к нам извне? Я здесь уже две недели пробую протолкнуть эту трудную очень мысль об отказе от субъектно-объектного деления, т.е. я хочу сказать, что демоны и субъективны, и объективны. На самом деле их природа таинственна, но их функция совершенно проста. Функция демонов – поедать нас, питаться нами. Христиане бы сказали, что демоны для того и существуют, чтобы губить наши души. Буддисты говорят, что демоны пожирают нас или сталкивают нас в яму. Каждый день мы встречаемся с десятками, сотнями демонов, нас атакуют демоны с утра и до вечера, не говоря уж о ночных засадах и атаках. Христиане систематизировали демонов и разработали научную демонологию. Они обнаружили седьмицу демонов или семь смертных грехов. Почему они смертные, я не знаю, может быть, потому, что они приводят к смерти души. Это лень, это зависть, это гнев, это обжорство, это гордыня, это сладострастие, это уныние. По-моему, я насчитал семь. О зависти я говорил? Говорил. Это – зависть-ревность. О ревности мы тоже поговорим. И на многих картинах и иконах изображены эти бесы, которые ставят нам подножку и всячески пакостят нам. И действительно, эти демоны подстерегает нас на каждом шагу, становятся нашими друзьями, становятся нами. Вот, например, лень – это наш самый большой друг. Мы, в общем-то, даже не боремся, а говорим уже покорно, а иногда даже с гордостью, что я-де лентяй, и все тут. Что касается сладострастия, то мы о нем мало говорим, но много делаем. Мы это делаем в основном в уме, но очень часто и на практике. Это разжигание себя, это похоть, это образы, которые заполняют наши головы, наши сердца. Гурджиев утверждал, что 95% мыслей и побуждений у обычного человека связано с похотью. Может быть, он преувеличивал? А может быть, он преуменьшил. Я не буду сейчас уточнять насчёт процентов. Надо взять калькулятор и подсчитать. Это что касается сладострастия. А с такими вещами, как обжорство, мы очень часто сталкиваемся в себе. Интересно, что за все эти грехи нам приходится платить. Мы платим обычно болезнями: несварением желудка и излишним весом или, наоборот, истощением и опустошением. Вот главное, что делают демоны, – они пожирают большие участки субъекта, который мы условно называем нашей душой, и потом мы чувствуем в себе пустоту. Эту пустоту мы пробуем заполнить произведениями какого-нибудь другого демона. Скажем, после разврата мы приглашаем демона алкоголизма или обжорства, чтобы восстановить наши силы. После лени мы бросаемся в противоположность: болтливость и лихорадочный поиск удовольствий. Можно еще много говорить о христианских демонах, но мне хочется поговорить о современных демонах.

Мы живём в обществе, где не происходит традиционного балансирования человека. Иначе говоря, мы живём в обществе без вертикального вектора. В нетрадиционном обществе наша жизнь похожа на хаотическое движение молекул по поверхности воды. В традиционном обществе, которое сто лет тому назад еще сохранялось кое-где заболоченными участками на небольших клочках земли, где ещё не победили тогда окончательно идеология и коммерция, – в этом обществе все элементы жизни, от утренней молитвы, от труда, от инструментов труда, которые являются символами пробуждения, просветления, спасения, и до ритуала подготовки ко сну, – все осмыслено в плане религиозном. Во всём вы найдёте круг, крест, треугольник, квадрат, пентакль и другие скрытые символы, которые служат "будильниками" или указующими перстами. Архитектура в традиционном обществе овальная, арочная, шарообразная, конусообразная, даёт нам движение либо к середине, либо вверх – к небу. Наши коробки, в которых мы живём в новых районах Вильнюса, Москвы, Питера или Парижа, – это гробы, которые не дают нам никакого ориентира. (То ли дело наш мотель, в котором несколько пальцев в виде труб надежно указывают нам на небо!) В традиционном обществе всё было полно этими "будильниками", каждая минута жизни – это либо молитва, либо встреча с символом, либо церковь, мимо которой проходит человек и молится, либо мечеть, либо звуки голоса муэдзина, либо собрание верующих, ищущих. Это в нашем обществе практически отсутствует, зато присутствуют бесчисленные демонические элементы, которые отвлекают нас от единственного смысла нашего существования – реализовать в себе духовную сущность – и усыпляют нас. Усыпляют примером: дескать, все так делают. Нас усыпляют газеты, телевидение, анекдоты и прочие бесчисленные вещи, внушают нам, как это хорошо, как это приятно, как это замечательно наслаждаться и наслаждаться, зарабатывать и снова наслаждаться, как будто бы наслаждение и зарабатывание являются смыслом нашего существования. Этот смысл нам предлагают те силы, которые делают из нас овец для идеологических присосок и кровососов, для бизнеса, для сверхприбылей монополий, мировых концернов. Для нас определена участь баранов, которых стригут, но при этом нам внушают, что самое главное – это наслаждение и что мы абсолютно свободны наслаждаться. Свобода – особенно интересная идеологическая приманка и дурман. Мы действительно думаем, что мы абсолютно свободны. Люди, которые работают дни и ночи, которые утонули с головой в заботах, потеряли всё на свете, всякое разумение и понимание, всякую ясность, думают, что они свободны, думают, что они свободно выбрали этот путь, эту жизнь… Замороченные и задёрганные, мы живём, не очень понимая, живём мы или не живём, переполненные демонами тревоги, озабоченности. Демон покинутости – очень интересный демон. Нас преследует чувство, что мы покинуты нашими родными, нашими друзьями – всеми. Женщины с недоумением смотрят на мужчин, мужчины безнадёжно смотрят на женщин, и вообще мы смотрим друг на друга с большой печалью и сожалением. Мы покинуты всеми, никто нас не ценит, никто нас не понимает, у нас нет поддержки, все эгоистичны, мир ужасен. Вот этот демон покинутости, он даёт нам право делать гадости. Раз все такие, то и я буду такой. Демон покинутости – это очень въедливый современный персонаж, с которым все имеют дело, который влезает в нас, разъедает, порождает горечь и состояние жалости к себе. Демон растерянности – это конкурент демона покинутости. Большинство людей находятся в постоянном состоянии выбора. Если они увидят цветок, они не знают, сорвать его или не срывать. А если сорвать – правой рукой или левой рукой, этими пальцами или этими пальцами? Это всё надо решить. Мы в постоянной растерянности. Мы не знаем, какой выбрать город, какую выбрать профессию, какую выбрать жену, какую выбрать квартиру и ехать или не ехать сюда к Аркадию. А если вы приехали, то, может быть, нужно уехать, потому что вы здесь бесполезно тратите время. Как вам Валентас сказал: "Что вы здесь сидите?!" Это состояние особенно сильно у людей, которые упустили время и не сделали в свое время очень важного выбора, не определили свою доминанту. Человек без доминанты – это страдающий человек. Человек, у которого 5-6 доминант, уже расщеплён: он и туда идёт, и туда идёт, и туда. Представьте себе человека, который стоит на перекрёстке и хочет сразу идти во все четыре стороны. Счастливы те, кто с детства или хотя бы с юности нашёл свое дело, свой путь. И счастлив тот, кто хотя бы к старости его нашёл, потому что очень много людей делают не своё дело, живут не на своей улице, женаты не на своей жене, и вообще они не знают, чего они хотят, и у них каждый день и каждую минуту сумятица желаний. А желания эти как дикие ослы – то один осёл понесёт, то другой осёл понесёт. Куда они несут? Поэтому вопрос доминанты – это очень важный вопрос. И счастлив тот, чья доминанта связана с его назначением, с реализацией скрытой в нем потенции. И если доминанта человека ведёт в одну сторону, а реализация – в другую, если он тратит огромное количество сил, чтобы уехать на Запад, а ему нужно поехать на Восток – это тоже очень тяжёлый случай. Это – демон, который разрывает его на части. Посмотрите: демоны – это энергетические сгустки. У них есть тела, ум, рога, хвосты, копыта, это может быть собака, которая на тебя лает. Это может быть знакомая или знакомый, с которым вы вступаете в сложные игры, которые кончаются опустошением. Это может быть социальный спрут, который сдавил тебе горло.

Я хочу немного поговорить о социальных демонах, которые как будто бы приходят извне и окружают нас, а мы – их жертвы, мы не виноваты. Такими демонами в XX веке были нацизм и коммунизм. Это страшные силы, которые задушили миллионы душ, это огромные, безумные, кровожадные демоны, такие же, как сладострастие, властолюбие, жадность, в основе этих систем лежали те же самые эмоции жадности, разврата, сладострастия и властолюбия. И эти демоны сшиблись на наших глазах, в нашей памяти и в наших судьбах и сожрали друг друга. Но есть еще один социальный демон, который ходит с оливковой ветвью и несёт в руке голубя мира, счастье и свободу всем людям. Это так называемый свободный мир или постиндустриальное общество Европы, Америки и т.д. Этот демон очень красиво одевается, он стройный и упитанный. И только лишь зазевавшись и попав на его крючок, ты видишь, что это очень коварный зверь, что он влезает в душу через наши желания, через потребности, которые он в нас умело растит, раздувает, через нашёптывания, подталкивания или крики реклам, через яркие этикетки и множество других приёмов. Этот демон сегодня победил во всём мире. Он сожрал двух своих соперников: фашизм и коммунизм. Он теперь господствует почти везде и только в двух-трёх точках земли существует вроде бы слабое сопротивление ему – это арабский мир, кто там ещё ему пробует сопротивляться – я точно и не знаю. Такие демоны окружают нас и ищут наши души. Они хотят высосать из нас силы, завлечь нас в свои игры.

Мне припомнилось одно место из воспоминаний Хрущёва о Сталине. Хрущёв пишет, что когда в начале 30-х годов Сталин посадил своих противников в тюрьмы и устраивал показательные процессы, они должны были все давать показания против себя, что они предатели, изменники и прочее. После этого их убивали. Но их надо было довести до самопризнания, чтобы прежде, чем убить их физически, уничтожить их нравственно. Эти люди долго держались. Держался Бухарин, Каменев, кажется. Не хотели говорить, что они виноваты. Им устраивали страшные пытки. У Каменева была язвенная болезнь желудка. Ему давали селёдку и не давали пить, и он просто по полу катался от боли. Просил каплю воды, просил доктора. Ему не давали. Всё равно не признавался. Сталин вызвал главного палача и сказал: "Ну что, признались?" "Нет, – говорит, – не признались". Сталин промолчал и говорит: "Скажи, сколько весит Советский Союз?" Ну, у того глаза на лоб полезли: "Я не знаю". "Сколько весит Советский Союз?" – повторил Сталин. Тот говорит: "Вы имеете в виду все заводы, фабрики и дома?" Сталин говорит в третий раз: "Сколько весит Советский Союз?" Тот говорит: "Очень много, много весит Советский Союз!" Тогда Сталин говорит ему: "Неужели Советский Союз не может перевесить эту империалистическую сволочь всем своим весом?" "Вес" – это энергетическая категория. "Вес" – это "вес" демона. Это огромный страшный эгрегор. Неужели всем весом этого эгрегора мы не можем заставить каких-то червяков признаться, что они враги народа – таков был смысл вопроса Сталина. Такого демона под названием Советский Союз он создал.

Что же нам делать с демонами? Есть несколько путей взаимодействия с демонами. Самый лёгкий путь – это путь слабого человека. Слабый человек растерян и становится очень хорошим завтраком для демонов. Или ужином демона. Демон просто его съедает. От человека остаётся только шелуха: кожа, нос, это всё уже мёртвое и пустое. Мы видели здесь стрекоз, от которых только кожура какая-то осталась, мумии стрекоз. Остаются мумии людей, и эти мумии ходят по всему свету. Эти демоны говорят нам: "Уступи, поддайся, тебя так или иначе сожрёт демон изнутри или извне. Какая разница. Всё равно всё безнадежно, поэтому лучше чем-нибудь насладиться". Наслаждение без мудрости, без спокойствия приводит к тому же, к чему приводят уступки лени, инерции и все остальные демонические уступки. Это путь ленивого человека. Я хочу добавить сюда некоторые вариации и оттенки, связанные с легкомыслием: мы не просто ленивы, но и легкомысленны. Легкомысленны, потому что мы невнимательны, потому что мы стереотипизированы. Нам кажется, что мы видим ситуации, но мы их не видим. Люди, слышащие только громкоговорители и сформированные идеологией, – это легкомысленные люди. Люди, которые видят подспудные процессы в нашем психическом пространстве, такие люди имеют больше шансов. Итак, перед нами путь ленивого человека, и его спутниками на этом пути оказываются невнимательность, рассеянность, рассыпанность.

Второй путь – это путь героический, это путь Зигфрида, который борется с драконом, это путь христианского или буддистского монаха, который выходит один на один против целого легиона демонов, и либо побеждает их, либо… чаще всего – они его сжирают, потому что их очень много, они необычайно мощные. Путь Зигфрида, путь борца, путь монаха, путь святого Антония, которого осаждают демоны со всех сторон. Кстати, обратили ли вы внимание, что на традиционных иконах, где изображён св. Антоний, а вокруг всякие львы, тигры и соблазнительницы-красавицы, – рядом со св. Антонием где-нибудь в грязи лежит какое-то изъязвлённое, сморщенное, жуткое существо. Это сущность св. Антония. Она вся истощена, она вся скорчена. Это наша с вами сущность. Она вся измучена. У неё нет сил для борьбы с демонами. Мы можем казаться здоровыми, весёлыми ребятами, но наша сущность, если сделать рентген или фотографию нашей сущности, будет иметь жалкую внешность. Таков второй путь – это путь очень трудный, и большинство тех, кто становится на этот путь, неизбежно терпят поражение. Потому что Советский Союз – это такая тяжёлая вещь, что с ним очень трудно бороться, а уж "свободный мир" с его СМИ и индустрией манипуляции – это ещё более тяжёлая вещь. И идти напролом, и бороться с вампиризмом глобальных магов – это дело безнадёжное.

Есть ещё один путь, который был когда-то назван путём хитрого человека. Кстати, прав ли Игорь, когда он говорит, что социальный демон – это, в общем, ерунда, что его примитивную логику очень легко раскусить, что вот самарские ребята, они так просто с ним расправляются, они его водят на верёвочке, сплетённой из аира?

Виктория: Как у Гоголя – оседлать черта.

Аркадий: Да, они, дескать, легко оседлывают демона и катаются на нём. Что же может сделать хитрый человек? Хитрый человек пользуется такой интересной техникой – он бросает демону приманку. Бежит на тебя собака, готова растерзать тебя. Брось ей кость. И она займётся костью, а сам ты пойдешь дальше. Это не простая техника, потому что часто собака не удовлетворяется костью, а, сожрав кость, начинает тебя кусать. Потому давайте не путать между: "бросить кость демону" и "уступить демону". Весь вопрос в том, какую кость ты бросишь, если это демон разврата, или демон обжорства, или демон лени, или демон гордыни, или демон уныния. Они сожрут эту кость, потом твою руку – и всего тебя съедят. Остановиться очень трудно – первая рюмка, потом вторая, потом третья. Первая ложь, вторая ложь… Бог троицу любит. А потом – пойдёт дальше и – пошло-поехало. И то же самое со всеми этими смертными грехами – гордыня, самомнение, самолюбие. Гурджиев говорил: Мадам Тщеславие и Господин Самолюбие – два главных наших хозяина. Мадам Тщеславие и Господин Самолюбие. Итак, техника, или путь хитрого человека – это совсем не простой путь, тут действительно надо быть очень "хитрым".

Суфийский пир, с которым я общался в Нью-Йорке, любил рассказывать такую аллегорическую притчу. Однажды пастух, который прожил в городе много лет, решил вернуться в родную деревню. Он пошёл напрямик через поле, деревня была недалеко, и вдруг на него набросилась свора собак, которая охраняла стадо овец. Он сначала хотел от них как-то отбояриться, решил, что если он сядет, они успокоятся. Или ляжет. Но они стали рвать его на части. Тогда он вскочил, нашёл какой-то камень, начал в них бросать. Они ещё больше разъярились. Он был в полном отчаянии. И в этом месте пир задавал вопрос: "Что должен сделать этот пастух, окружённый разъяренными псами?" И после паузы отвечал: "Если ты не можешь справиться с псами, зови хозяина. Обратись к Аллаху, потому что со всеми демонами совладать невозможно. Позови хозяина, и он отзовёт псов".

Это уже не путь хитрого человека, это путь христианский, мусульманский, буддийский. На этом пути главное спасение от демонов, назначение которых в том, чтобы нас губить, состоит в обращении к высшему. Если присутствует высшее, то человеку не страшны демоны – ни идеологические, ни коммерческие, ни коммунистические.

Есть ещё демон страха, демон болезни и демон самоубийства, о которых я хотел бы сказать два слова. Мы все подвержены болезням, но мы мало думаем о том, что болезни чаще всего являются результатом страха. И смерть является чаще всего результатом страха. Страх парализует душу. Здесь в лесу мы напуганы клещами. Мы с утра до вечера бегаем и ловим на себе клещей. Я преувеличиваю, конечно. Страх болезни привлекает болезнь, фиксируясь на болезнях, мы их притягиваем. Такова природа рака, СПИДа, природа многих других болезней. Человек сначала заболевает психически, потом заболевает физически. Демоны приходят туда, где есть страх, растерянность, раздвоенность, сонливость, беспокойство и тупость. Демоны отсутствуют там, где присутствует внимание, где присутствует твёрдая самоуглублённая, светлая сила. Демоны плетут всевозможные петли, которые они навешивают иногда нам на руки или на шею. Демон самоубийства закидывает в душу зерно возможности будто бы простого выхода из всех затруднений. И зерно это прорастает и пускает корни.

Демоны любят задавать нам загадки. Я знаю много людей, которые пробовали в советские времена понять природу советского демонизма. Они читали газеты, анализировали слухи, находили намёки, вчитывались. Они изучали экономику, хотели понять через экономику, как работает этот демон. Но ведь это задача демона – втянуть человека в разрешение неразрешимых задач. Не нужно пробовать всё понять. Нужно пройти с улыбкой мимо таких бесовских задач. Женщины очень часто заставляют нас ломать голову; мы пробуем разгадать сложнейшую загадку их мотивации, их слов, их поведения, их природы. Не нужно ломать голову. Нужно улыбнуться и послать импульс симпатии и любви.

Демон – это голодный дух, это голодная сила. Её надо накормить. Но при этом и остаться целым. И очень часто надо отрезать себе руку, отрезать себе мышцу, вырвать свой зуб, выколоть свой глаз, как это ни трудно, чтобы накормить демона и уйти живым. Демон высасывает из нас все наши силы. А восьмичасовой рабочий день, который мы отдаём демону, чтобы иметь два часа свободных для себя. А круглосуточный день бизнеса, когда и ночью не спишь, потому что и ночью работаешь. Демон честолюбия стремится к славе, заставляет людей калечить себя ради славы, работать дни и ночи, чтобы твое имя мелькнуло в большой прессе или хотя бы в маленькой газетке. Поэты, художники известны таким членовредительством. Можно вспомнить ещё тысячи демонов, и всё равно их останется ещё миллионы. Вся эта механика рассчитана на то, чтобы нас засасывать, чтобы мы из неё никогда живыми не вышли. Я знаю людей, которые пытаются создать сложные системы описания работы человеческого организма, или тонких тел, или человека как целого, психофизического единства и так далее. И они думают, что, изучив себя, изучив процесс пищеварения, изучив половой акт, изучив творческий акт, они что-нибудь смогут сделать, чтобы освободиться. Я думаю, что это всё безнадёжно. На все эти головоломки я предлагаю отвечать улыбкой и проходить мимо. Когда я говорю о силе присутствия, я имею в виду подлинное присутствие, присутствие в глубине себя, присутствие в тех областях себя, где ваше "я" очищено от сорняков, от демонов, от облаков, где чистое небо. Присутствие в своей сущности, присутствие в своём элементе. Такое присутствие не сковано никакими цепями. Каждый человек – это чистейший элемент: вода, алмаз, небо, – но покрытый пылью, сорняками, демонами, и самый короткий путь человека – это прямой путь. Это путь, который ведёт от усложнённого, дробленого социального существования в область ясности. Нужно не смешивать тупость и ту темноту, в которую входит человек на пути к свету и которая, наверное, пугала многих из вас. Темнота – это первое ощущение при самопогружении. Если вы закроете глаза и остановите время или войдёте в щель между двумя мыслями и между двумя страхами, то там ничего не будет, там будет очень темно. И вам покажется, что это тупое занятие. Надо преодолеть это сомнение. Нужно освоиться в этом пространстве между мыслями, между страхами, между радостями, нужно привыкнуть к этому состоянию покоя и свободы от ожиданий, страхов, надежд, огорчений, радостей, дел. И самое главное – от дел. Потому что трудней всего нам быть без дела. Нам всё время нужно что-то делать – нам непременно подавай дело. Хоть какое-нибудь. И мы постоянно придумываем с вами разные дела. Например, вот эта беседа сейчас. Она не нужна. Но она заполняет какую-то валентность, какую-то потребность. Я говорил с самого начала: я мечтаю о встречах без всяких бесед, о той простой бессловесной ясности, которая существует между людьми, которые друг друга любят, слышат, у которых одна общая цель. Но птенчики вот там под нашими карнизами высовывают свои носики и ждут, когда прилетит ласточка и принесёт им червячка. И ласточка прилетает, приносит им червячка, и они счастливы и сыты.

Буддизм называет этот прямой и безмолвный путь Праджней Парамитой. Праджня Парамита – это совершенная мудрость. Вы все знаете Сутру Сердца Праджни Парамиты. Это освобождение от страха, это освобождение от схем, от слов, от надежд, от всякой опоры. Это спокойное, мужественное понимание, что всё – это пыль, что наши мысли пустотны, наши страхи пустотны, демоны все – пустые иллюзии, и весь мир соблазнов, страхов и надежд не страшен и не соблазнителен. Если я посеял в ваши души это зерно – стремление к освобождению, – если я даже в одну душу посеял это зерно, то я свою пиццу отработал. А если я не посеял в ваши души этих зёрен, ни в одну душу, то тогда эти зерна прилепились к вам снаружи и вы будете невольными разносчиками этих зерен, которые я здесь создаю и распространяю. И невольно передадите их либо своим друзьям, либо своим детям, они проявятся либо в вашем творчестве, либо в вашей жизни. Когда-нибудь где-нибудь это ружьё выстрелит.

Очень непросто найти в себе такую позицию, когда вам хорошо и когда нет скованности. Это трудно сочетать в себе, чтобы было хорошо и не было скованности, а было присутствие, была серьёзность внутри и – никакой серьёзности снаружи. Этот Корлевский путь человека, который несёт себя через то, что предлагает ему жизнь, никого не насилуя, никого не заставляя страдать, радуясь всем и всему. Первый шаг – это шаг вовнутрь, в глубину себя. Войдя в себя и взаимодействуя друг с другом, вы видите красоту друг друга, вы видите, как умён и как прекрасен ваш собеседник или собеседница, как прекрасен мир. Я вижу людей, которые это постоянно забывают, которые смотрят глазами, слушают ушами, едят ртом. Всё это надо делать своим сущностным центром, где бы он у вас ни находился: в груди, в пятке, в ухе. Во всяком случае, он должен всегда наличествовать. Он должен всегда присутствовать. Он должен быть всегда в вас. Он и так в вас, но вы должны помнить о том, что он у вас есть, потому что мы постоянно забываем о том, что в нас есть и Христос, и Будда. Они – в нас. Нас нет, а они есть. И мы их несём в себе, и их надо нести с особым пониманием, в особом состоянии, с каким мы стали бы нести выигранный миллион. И те из вас, кто это в себе слышит и несёт этот миллион, как мать несёт ребёнка, как мужчина и женщина несут свой дар, – те из вас, кто это слышит и кто радостно и спокойно несёт это в себе, – встреча с такими людьми, здесь, на пороге мотеля, или в столовой, или где-нибудь на лесной тропинке – высокая радость. Спасибо вам всем за внимание. Оглянитесь вокруг себя и порадуйтесь друг другу, небу, озеру, прохладе и ужину, который не за горами.

Демонстрация (Serial Red)

Колонна 1. Демоны и мелиорация

Здравствуйте, демоны и другие жители снов,

А, это вы поливаете сады сомнений!

И сколько же мне будет стоить,

прошу без лишних слов,

не жить, а быть химреактивом

насильственного опыления?

Колонна 4. Флюиды и демонации

Демон лени с перепончатыми крылышками на брюшке,

зевая заразительно и самозабвенно насвистывая,

глинтвейн варит в медной посудине

с длинной-длинной ручкой

из кости динозавра,

по простоте душевной забывая добавить

семена астролиста…

А. Ты

Двадцать первая беседа 27 июля об иерархии состояний

Аркадий: Давайте начнем сегодня с другого верного конца. В том, что мы с вами делаем на протяжении двух недель, все больше и больше определяются контуры. Сначала было совсем ничего не понятно, потом появляются какие-то части большого зверя и мелькают контуры целого, и что-то становится ясным. Работа здесь все больше и больше выкристаллизовывается в виде вербальных, концептуальных принципов. Мы всячески избегаем слов, мы бежим от слов в сферу, где их нет, где есть тишина, ясность, свет, и, все-таки, мы возвращаемся к словам – это нормальный процесс, он дает нам опору, а потом мы с удовольствием отбрасываем эту опору. Мы касаемся нашей цели, мы иногда цепляемся за нашу цель, нам удается зацепиться за наш предмет и объект желаний, а потом мы снова отрываемся от него. Объект желаний был определен здесь как просветление, Нирвана, Бог, изначальная ясность или изначальный свет. Давайте остановимся сегодня на понятии изначального света. Ни Бог не возразит, ни Нирвана не будет протестовать. Это очень высокая интуиция, высокий опыт, который был дан Аврааму, Будде, был принесен Христом. Естественно, очень трудно говорить об этом, называть это целью и просто обозначать эту высшую реальность. Тем не менее она является частью нашей работы, она присутствует – это трансцендентное, транскосмическое состояние или явление. О нем нельзя сказать, что оно есть или его нет. О ней нельзя сказать, что она находится там или здесь. Она вне пространства, вне времени, вне рождения и вне смерти. Что это такое, какое это имеет отношение к нам? Самое прямое – без нее нет нас, без нее нет мира, она – та неподвижная ось, на которой крутится колесо жизни. И есть вторая вещь, которая имеет к нам куда более близкое отношение, – это существующее в нашей психологической жизни, в нашем психологическом пространстве движение к этому состоянию. Я называл это азбукой состояний. Я говорил о некотором трудно определимом агрегате в каждом из нас, о резервуаре энергии, об аккумуляторе, как называл его Гурджиев. Вся наша работа, все наши мысли, чувства, состояния, любовь, радости и страдания опираются на этот стержень, исходят из него, из этой схемы, из этой коробки передач. Давайте назовем эту штуку иерархией состояний. Поскольку это иерархия, то она как лестница идет снизу вверх, от низшего к высшему, а раз идет, то она есть образ пути. Эту иерархию состояний мы ставим рядом с изначальным светом в подчиненную позицию и говорим, что иерархия состояний – это путь к изначальному свету. Если говорить об азбуке состояний, то мы с вами знаем букву А и, может быть, букву Б, в чем я сомневаюсь. А Бог знает все буквы, включая букву Я – последнюю букву русского алфавита. И наконец, третий элемент нашей работы, называемый Артуром. Артур – это социальная объективация иерархии состояний и изначального света. Вот три элемента, к которым здесь стягивалось все наше внимание. Мы говорили о каком-то таинственном просветлении, не понимая, что это такое, и мы с вами говорили о иерархии состояний, о пути, об открытости, которые ведут "туда, не знаю куда", а теперь мы с вами говорим об Артуре, и все это кажется далеким друг от друга. Теперь все это нужно увидеть как одну корову или одного льва – как одно живое целое. Без частей этого целого, без одной из этих трех частей мы с вами рассыпаемся, мы не будем знать, что делать. Бог или просветление слишком высоки, и болтать о них немножко стыдно, потому что мы не знаем, что это. Артур тоже очень сложен, потому что это не клуб, куда можно записаться, а это то, что можно в себе построить и построить вокруг себя из своих материалов, из своей жизни. И наконец, движение по иерархии состояний. Я говорил несколько раз, что слово "состояние" перекликается со словом "бытие" у Гурджиева. Иерархия бытийности, уровней бытия, иерархия состояний – это то, что каждому из нас известно по некоторым состояниям, которые мы с вами переживаем в жизни и которые мы определяем как мистическое состояние, или состояние открытости, высокое состояние или низкое состояние – состояние зависти, ревности, лени и т.д. Мне хотелось бы все это сегодня обобщить. Как будто обо всем этом говорилось и все это ясно, но каждый раз возникает новое восприятие целого, новое видение целого в связи с сегодняшней схемой, хотя завтра можно придумать другую. Эта схема, как и все остальное, рассчитана на импульс, на толчок, на воздействие.

Мы занимаемся странным собиранием сложной и трудно уловимой системы, основанной на интеллектуальной интуиции. Мы говорим с вами о чем-то, у чего нет названия, что мы не можем определить ни научными, ни художественными приемами, и тем не менее мы все время тычемся туда и пробуем нащупать это нечто. Это нечто мы называем изначальным светом, чистым светом открытости. И, погружаясь в себя, погружаясь в это чистое небо, чистое пространство сознания, мы как будто бы должны встретиться в одном месте, но этого не происходит. Вот это негативная иллюстрация Артура, это образ Артура от противного. В Артуре это происходит, и эта артуровская встреча происходит здесь между некоторыми из нас. Я вижу здесь несколько человек, с которыми эта встреча у меня произошла. Я думаю, что вы тоже встретили здесь несколько человек, с которыми у вас возникла эта невербальная связь во имя третьего, во имя иного. И эта связь между людьми, которая существует в человеческом обществе, в нашем контексте переосмысливается как сущностная связь. Ничего нового: "Там, где двое встретятся во имя мое, там Я есмь", – говорил Христос. Там, где двое встретятся во имя изначального света, который и есть Христос, он же Кришна, он же Нирвана, там они есть. Естественно, каждый может отделять Кришну от Христа, а Зевса от Аллаха и отстаивать свою собственную религию, путь, концепцию или учение, но у нас нет учения, и это самое прекрасное. Самое трудное в нашей работе то, что нам не на что опереться. Но это же является нашим принципиальным плюсом. Как только мы начнем опираться на какую-нибудь идеологию, на тот свиток, о котором нам рассказывала Люда, то сразу возникнут люди, которые будут опираться на другой свиток и бороться с нашим учением. И мы сами со временем поймем, что наше учение довольно-таки ограниченно и сводится к этому тексту, к его ограниченной догматике, мифологии и т.д. Кто может отважиться опираться на пустоту? Буддизм опирается на пустоту, и я уже неоднократно говорил, что буддийский интеллектуализм лежит в основе нашей здешней практики. Буддизм утверждает пустотность всего: Бога, мира, наших мыслей, состояний, всего без исключения, в том числе, пустотность буддизма и самого Будды. Буддизм – это самое радикальное, анархическое, бескомпромиссное и беспощадное духовное явление, которое было когда-либо создано на земле.

Возвращаясь к нашей ситуации, я хочу предположить, что кто-то из нас уже начал это переживать и кому-то начала открываться эта радость слышания, видения изначальной ясности. Ясность людей, которые радуются друг другу, при этом слыша и видя изначальный свет в себе, и в другом, и вокруг. Я не знаю, как это сказать проще, как заземлить этот опыт. Если бы я даже попробовал сейчас ругаться, все равно у меня не получилось бы это очень занизить. Но как это осуществить практически, как склеить то, что рассыпано? Наш круг рассыплется через очень короткий промежуток времени, когда мы все разъедемся по домам. Но ведь время тоже пустотно – так о чем же тревожиться? Поистине, нам с вами не о чем тревожиться.

А как же Артур? Что это такое? Есть ли что-нибудь, за что можно зацепиться? Зацепиться можно только за самого себя, которого тоже нет. Зацепиться можно за стремление каждого из нас обрести, реализовать в себе самом изначальный свет, так что в результате не останется даже изначального света.

Я возвращаюсь к вопросу об Артуре как об одном из абсолютно необходимых компонентов нашей работы. Понятно, что разбитый горшок нашего вчерашнего ужина связан с тем, что у нас нет общего центра, независимого от моих маленьких магических манипуляций, связанных с привлечением вашего внимания и концентрацией на ту или иную задачу. У нас нет саможивущей системы, самостоятельного центра, живущего без меня. Друзья мои, у нас не будет общего центра, если мы не создадим его сами. Христиане идут в церковь, мусульмане – в мечеть, иудеи – в синагогу, а у нас нет нашей церкви. Мы черепки разных горшков, и смысл нашей жизни, безусловно, зависит от нашего индивидуального пути и от нашего социального Артура. Одно без другого не работает. Кто из вас так смел, чтобы сказать: "Мне никто не нужен, я один могу создать смысловой центр, который пересилит всех бесов мира: рациональных, социальных, групповых, индивидуальных"? Кто из вас так смел, что возьмет на себя такое заявление? Мы все слышим, что нам нужна дружба во имя высшей реализации каждого из нас, и в то же время каждый из нас понимает, что если мы начнем это жестко формулировать, мы станем сектантами, у нас появятся свои ритуалы. Это очень просто, вот, я попрошу Люду, и она завтра придумает два десятка ритуалов, а мы с вами начнем их выполнять. У нас будет прекрасная болванка, которая будет нам все заменять. Игровые ритуалы – пожалуйста. Будет у нас игра, как сидеть, как стоять, как собираться вместе, как делать что-то по кругу, как пить – каждый из вас это легко придумает, большого ума здесь не нужно, – да еще заложить какой-то таинственный аллегорический смысл в каждый ритуал, короче говоря, "здоровья и счастья всем друзьям".

Что же нам делать? Обернуться к изначальному свету. Это другое название того кристалла, который мы нарабатывали с вами в феврале. Какая разница – один центр эмоциональный, а другой интеллектуальный – оба они встречаются и растворяются в изначальном свете. Нам нужно окунаться в этот свет, и нам нужно встречаться в этом свете – все так просто. Толстой любил очень простую картинку, когда он рисовал точку и сходящиеся радиусы и говорил: "Чем ближе мы к Богу, тем ближе друг другу. Чем ближе мы друг другу, тем ближе мы к Богу". Что проще? И это должно происходить в нашем круге между двумя, тремя, десятью, тридцатью людьми, которые собираются вместе. Тогда и появляются спонтанность и органика общения. Вчера за нашим круглым травяным столом этого не произошло – мы сидели и ели сосиску как символ обездоленности. Мы хотели пригласить наших лесных братьев и накормить их хорошим домашним обедом, а получилась сосиска. Все это очень грустно, и все равно это хорошо, потому что мы начинаем понимать, что можно, конечно, нанять массовика-затейника, чтобы не скучать, можно самим стать им, можно съехать на пошлость, можно пить вино и водку, забросать себя всякими суррогатами, но тогда незачем нам собираться вместе, тогда давайте вернемся в обычные компании. Я все время кидаюсь от негативных образов к образам и идеям позитивным. Позитивная идея – это идея монастыря. Монастырь совсем не должен быть обязательно двором или домом, храмовым зданием и т.п. Монастырь начинается там, где начинаются самоограничения, где человек говорит себе: "Я буду прямо сидеть, я буду внимательно слушать, я буду думать, пробовать понять", там, где человек преодолевает себя природного и делает себя сначала культурным, а потом духовным. Наш монастырь особый, это Телемская обитель, на воротах которой написано: "Полюби изначальный свет всем своим сердцем, всем своим разумением и – делай, что хочешь". И, если мы вдвоем, втроем, впятером, если нас сто, двести или тысяча, и мы будем встречаться, помня постоянно об этом изначальном свете, тогда все остальное, вся прекрасная действительность, окружающая нас, все эти деревья, все эти прекрасные лица, все эти стены, вино, боль разлуки, боль сломанной жизни и возрожденной жизни, утрата надежд – все это вместе превратится в чудесный сад. И мы будем смотреть на поток реальности из изначального центра.

Чонъянг Трумпа написал об этом стихотворение, я прочту вам оттуда четыре строчки:

"Во дворце изначального света,

Прислушиваясь к повторению основного слога,

Радостно наблюдаю пляску иллюзий

Обольстительных дев-явлений…"

Вся хитрость заключается в том, чтобы смотреть на этот мир со стороны изначального света. Ничего не запрещается. Все разрешается, если все воспринимается, видится, любится оттуда, из точки изначального света. Но только вот я не знаю, что это такое…

Двадцать вторая беседа 28 июля об амнезии

Аркадий: Воспоминание – это очень важное понятие. Если вы знаете литературу, то вы, наверное, помните, что Кришнамурти утверждал, что память больше всего мешает нам достичь просветления. Мы всё время что-то помним, вспоминаем, а то, что мы вспоминаем – под это мы подстраиваем наш опыт. Что значит – вспоминать? Вспоминать – это значит воскрешать какие-то структуры и какие-то понятия. Вот я вспомнил эпизод из моего детства, я вспомнил моего друга, я вспомнил Зарасай, я вспомнил Москву, т.е. определённые картинки или определённые мысли. Или определённые чувства. Так или иначе, мы каждый раз воскрешаем, откуда-то вытаскиваем картинки, мысли, чувства, структуры, понятия, ощущения. Кришнамурти считал, что мы блокируем ими своё пребывание в мире, своё "здесь и сейчас". Приводишь человека в лес, а он начинает читать стихи Северянина. Это случай Антона. Потому что для него намного важнее то, что он когда-то пережил, а не то, что он сейчас переживает. Он уходит из настоящего в прошлое. Он уходит от непосредственного невербального переживания в то, что уже когда-то переживал. Он живёт всплеском старого переживания. И практически вся история человечества и вся история культуры представляет собой вот такую картину, когда еврей, христианин, мусульманин, когда они получают определённое впечатление, они берут свои священные книги, – то же самое делают индусы и, особенно, китайцы, – они берут то, что они выучили когда-то, то, что они поняли, они пережили, то, что пережили их отцы, деды и прадеды, и вносят в непосредственную реальность то, что было когда-то, и наслаивают на этот момент структурированное, формализованное знание прошлого. Это – память. Кришнамурти призывал отказаться от памяти. Он считал память главным препятствием к переживанию жизни, переживанию глубины жизни.

Виктория: Это точка зрения Кришнамурти или твоя?

Аркадий: Моя, Кришнамурти – какая разница? Я представил одну позицию. А другую позицию я хочу представить сейчас. В частности, это точка зрения Петра Демьяновича Успенского. Это классическая точка зрения, согласно которой люди, рождаясь в этот мир, как бы уходят, переходят сюда из мира более высоких измерений – большего знания, большей мудрости. И мы сначала слепнем, глохнем, потом медленно, постепенно после шока рождения начинаем вспоминать. И вспоминаем мы то, что было до рождения, вспоминаем наш реальный опыт. У нас был опыт, было знание, когда мы были вне платоновской пещеры. Сейчас мы в тёмной пещере. И окружающие нас предметы, люди напоминают нам о том знании, которое у нас было. Мир как напоминание, мир как подсказка того высшего знания, которое мы все в себе чувствуем. Мы несём в себе какое-то смутное понятие о вершине горы Аналог, о том чистом свете, о том мире идей, который мы покинули. У одних людей этой памяти больше, у других меньше. Одни абсолютно ничего не помнят, они живут как бараны, видят перед собой траву и жрут её. Видят перед собой какое-то дело – и делают. А другие люди живут в этом twilight, в этих переливах полуснов-полуреальности. И постоянно соприкасаются с потерянным раем, потерянным миром, в котором они пребывали то ли до рождения, то ли (поскольку это мир в них постоянно присутствует) в них как бы всколыхивается их глубокая сущность и отсветы её падают на те переживания, через которые они проходят. Вы видите, тоже очень убедительная точка зрения. Я встречаю Роситу, я встречаю Веру, – я их где-то видел… Где? Когда? Я мучительно вглядываюсь в эти лица, они меня тревожат, мучают, что-то во мне звучит, что-то хочет пробиться туда, где я был с ними очень близок в каких-то других измерениях, в другой жизни. И у нас появляется ощущение, что мы когда-то сидели здесь в Зарасае; такой же был ветерок, так же было спокойно, но всё это забыто. То переживание было очень сильным, но потом оно всё покрылось водорослями, коростой, всё оно заросло. И сейчас мы с вами пробуем всё это вспомнить. Смотрим друг на друга и узнаём, и не узнаём.

В каждом из нас скрыты безграничные пласты опыта. Этот опыт от нас отделён. Представьте себе разрез земли, шахту: вот здесь мы выкопали шахту, и мы идём. Один слой – кварца, другой слой – глины, третий – гранита, четвёртый слой ещё чего-то, потом идёт вода, потом снова глина, снова вода. Вот так же и человек – мы находимся на поверхности, и мы с трудом проникаем в глубину себя, где есть всё вплоть до самого глубокого слоя, который мы называем Нирваной, изначальным светом. Откуда мы знаем, что там изначальный свет, что там Бог, что там Нирвана? Мы с вами этого не знаем, но те, кто там побывал, нам об этом говорят. Мы можем им верить, можем им не верить. Поэтому есть верующие 1 и есть неверующие. Всё очень просто. Неверующие говорят: всё это сказка. Верующие говорят: не может быть, чтобы такие удивительные свидетели врали, тем более что они, эти свидетели того опыта, глубинного опыта, создали целую цивилизацию. То, что сделал Мухаммед, привело к созданию потрясающей мусульманской цивилизации. То, что сделал Эйнштейн, или Ньютон, или Лобачевский, не привело к созданию никакой цивилизации, а включилось и вплелось в то, что сделал Моисей, сделал Будда и Мухаммед. Цивилизация – это контекст, в котором мы живём, это те основополагающие структуры, на которые накладываются и в которые вплетаются уже второстепенные элементы. Бах не создал цивилизацию, он создал христианскую протестантскую музыку. А Платон создал теорию воспоминания, анамнезиса. Вы знаете, что у греков была муза Мнемозина, это муза истории, муза памяти. И от этого слова произошли два других слова, одним из них пользовался Платон, – анамнезис, воспоминание. Вот то самое воспоминание о прошлой жизни, о том глубинном знании, глубинном опыте, которого мы лишены и который мы мучительно пробуем восстановить. Люди прикованы к стене платоновской пещеры, прикованы так, что не могут повернуть головы. У них и руки, и ноги, и голова скованы цепями, и они могут только видеть стену, которая перед ними. А за их спиной – и огонь очага, и свет, идущий из входа в пещеру, и проходящие мимо пепельницы, стулья, деревья, объекты и люди бросают тень на стену. А прикованное к стене человечество занимается скрупулезными исследованиями: изучает эти тени – в какой последовательности проходят друг за другом звёзды, в какой последовательности наступают события нашей жизни – завтрак, обед и ужин, – и, выяснив, что они идут в таком-то порядке, строит на этом научные теории. Точно так же строятся все другие теории. Философ, согласно Платону, это человек, который невероятным усилием вывернул себе шею и может смотреть назад и видеть настоящие вещи, а не их тени. А просветлённый – это человек, который сумел хитростью, или ловкостью, или обманом, или силой разорвать цепи и выйти из пещеры на свежий воздух и увидеть реальные объекты и реальные события. Здесь дуализм: мир теней и мир реальных объектов. Реальность и иллюзорный мир – как в индуизме, как в Веданте. Воспоминание, о котором говорит Платон, – это воспоминание реального мира, которое он называл миром идей. Память, которая связывает мир иллюзий и мир вещей, он называет вертикальной памятью, предполагая, что есть еще горизонтальная память. Вспоминать то, что я видел вчера или в детстве, – это память механическая, горизонтальная. Она отличается от вертикальной памяти тем, что вертикальная память качественная, а горизонтальная – количественная. Кто из нас может запомнить сколько цифр или сколько имён? Я раньше плохо запоминал имена. Теперь я это делаю лучше. Ну вот, и дальше мне хочется спросить: а память, о которой говорит Кришнамурти, – горизонтальная или вертикальная? Есть ли у него вертикальная память? У Кришнамурти память забивает все наши поры и не даёт пережить настоящее. У Платона память даёт человеку настоящую глубину, и смысл, и оправдание. И вводит его в высшую систему измерений. Я недаром столкнул эти две точки зрения, потому что мы часто берём какие-то идеи, какие-то смыслы и ставим их рядом. И происходит работа внутри нас. Мы начинаем видеть, как ограничены слова, которыми мы пользуемся, и как важно развивать гибкость своего понимания, и впускать в своё понимание неопределённость, и развивать в себе энергию поиска, пытливость и недовольство собой. Как важно разрушать своё знание каждый день, каждую минуту и идти дальше. В той или иной степени. Но перед тем как пойти дальше, попробуем найти опорные моменты и решить, кто прав – Платон, который развивает идею анамнезиса, или Никомедес Суарес Арауз, Чанышев и Кришнамурти, которые развивают идею амнезии? Я упомянул двух людей, имена которых вы еще не знаете, но, надеюсь, со временем узнаете. Суарес Арауз – я нашёл его материал, который называется "Манифест амнезии" в авангардистском американском журнале под названием Exquisite corps (Превосходный труп). Давайте поговорим немножко об амнезии. Что это такое и почему к Успенскому и Платону, с одной стороны, и Кришнамурти, с другой стороны, мы добавляем идею амнезии, или беспамятство. Чанышев и Суарес Арауз утверждают, что самое высокое и прекрасное, что есть в этом мире, – это амнезия. Амнезия есть путь на вершину горы Аналог.

Перед тем, как пойти дальше, я хочу ещё раз вернуться к нашей ситуации, нашей экспедиции. Наш курс называется курсом аналогического альпинизма. Речь идет об экспедиции, о подъёме на гору, которая находится за этим мотелем, реальную, мифическую или метафорическую – не имеет значения. Ну вот, это восхождение подходит к концу, и мы можем подвести некоторые итоги. Первое: у нас нет с вами общей команды, нет общего порыва, нет вообще никакого порыва, но есть реальная ситуация одиночек и группок. И эти одиночки и группки живут по законам инерции. Инерция – это значит, что те, кто быстро движется, те продолжают быстро двигаться с некоторым ускорением. Те, кто медленно движутся, те медленно движутся – с некоторым замедлением. Те, кто вообще не движутся, те спокойно пребывают в состоянии без движения. Таким образом, мы с вами растянулись по всему склону горы Аналог. У нас получилась длинная цепочка: одни повыше, другие пониже. Одни самоотверженней, другие беззаботней. Иначе и быть не могло. Если б мы с вами дали торжественную клятву жить у Далюса до конца жизни и чтобы после смерти дух наш мотался вокруг этого мотеля, если б мы связали себя с этим восхождением серьёзно, то, наверное, у нас были бы более драматические ситуации. Мы довольно мирно и благополучно прожили здесь две с половиной недели. Сегодня четверг, остались пятница, суббота и воскресенье. Не знаю, как вам, но мне немножко грустно, что наше время здесь подходит к концу, что нам надо расставаться. С детства я как-то очень остро слышал грусть скоротечности мгновений, их прозрачности, неуловимости, боль оттого, что мгновение уходит, что уходят люди, уходит лето. Не то чтобы было жалко, не то чтобы хотелось всё остановить. Скорее – это была тоска по неиспользованности этого мгновения. Потому что это мгновение ушло и не раскрылось до конца. Так проходит жизнь, так проходит молодость, и так проходит наша зарасайская быль. И мне хочется посоветовать вам в оставшиеся три дня услышать, что это не совсем обычные три недели нашей жизни, и постараться прожить каждую секунду, каждую минуту этих трёх дней на острие этой минуты или этой секунды. Если у вас здесь есть рядом с вами любимые, дети, жёны, мужья, друзья, – вслушайтесь в глубокую музыку этой привязанности. Если вы чувствуете себя одиноко, – вслушайтесь в щемящее чувство одиночества. Есть преимущества и у тех, кто один, и у тех, кто вдвоём, и у тех, кто втроём. В каждом положении есть своя радость и своя грусть. Самое главное – это слышать глубину этого мгновения, его прозрачность, его полноту. И я хочу традиционно предложить вам помолчать одну минуту и послушать эту минуту, потому что в словах правды нет, даже в таких красивых, как амнезия или анамнезис.

По-разному каждый из нас провёл эту минуту. Одни что-то вспоминали, а другие погрузились в амнезию. Давайте посмотрим на плёнку наших желаний, экран наших мыслей. Мы думаем, мы понимаем, мы переживаем, мы судим, мы рассуждаем, мы строим теории, мы пишем стихи, – это плёнка наших желаний, экран наших мыслей. Если мы шагнём на один шаг в сторону от этого экрана – у нас исчезнут мысли. Возможно, наши мысли объёмны, но я предлагаю вам представить их в виде полотнища, экрана, пластиковой тонкой поверхности. Если мы шагнули от неё вправо или влево, то у нас уйдут все мысли, и наступит амнезия. Нет мыслей, нет образов. Это очень тоненький слой нашего существования. Большую часть нашей жизни мы проводим не в этом слое, а – справа или слева, с одной или с другой стороны. И если смотреть на себя глазами деревенского киномеханика, то с одной стороны находится кинопроектор, который бросает на наш экран – вот из того платоновского неба, с вершины горы Аналог – мысли и картинки. А с другой стороны, за экраном нет ничего, только пыль и пустая стена. Вот первое приближение. С одной стороны – исток, как бы мы его ни называли – Нирвана, Бог, изначальный свет, – который льёт себя на экран, а с другой стороны – темнота. И то, и другое – амнезия. Почему? Потому, что в одном случае мы забываем наши мысли, мы забываем даже образ себя, мысль о себе, а в другом случае мы входим в качественно иное пространство. И если там есть мысли, то это уже мысли ангелов, архангелов, мысли высоких существ. Бог мыслит человеческими судьбами, и земная жизнь человечества это сны Зевса, говорили древние философы. Мы снимся богам, говорили греки. А тот мир, в котором живут боги, он для нас настолько ярок, что мы слепнем, и для нас нет разницы между темнотой по одну сторону от экрана, и слепящим светом – по другую. Для нас все это тьма. Если в глаза бьет слишком сильный свет, то для нас он будет как темнота. Большую часть жизни человек проводит во тьме и в забвении. Попробуйте вспомнить свою жизнь, свою биографию. Мы помним только самую малую часть нашей жизни. Мы больше спим, чем бодрствуем, мы больше не понимаем, чем понимаем, мы больше не знаем, чем знаем. Можно сказать, что наша память – это масляное пятно, которое плавает по поверхности океана. Вокруг бездна беспамятства, только маленькое пятнышко памяти. Мы переходим из одного беспамятства в другое беспамятство. Вся наша жизнь – это океан беспамятства. Наша жизнь начинается с беспамятства рождения и кончается беспамятством смерти. Утром мы просыпаемся и редко помним свои сны, и даже когда помним, мы помним их самый внешний слой. Опять-таки, подумайте о человеческой истории. Мы не знаем истории человечества. Фиксированная, записанная история человечества – ей, наверное, 5 тысяч лет. А что было до того? И то, это редкие народы что-то записали. А большинство народов не имеют письменных свидетельств. У русских азбука появилась тысячу лет тому назад. А до этого, что делали русские, славяне, были ли русские, что они знают о себе? Что мы помним о литовском язычестве? Крохи. Что было до индоевропейского язычества, что объединяет русских, немцев, литовцев? Что было до того, как пришли арийцы и научили нас таким словам, как "солнце", "луна", "мать" и т.д.? Что было 5 тысяч лет назад, 10 тысяч лет назад? Что такое человек? Что такое "я"? Я – Жильвинас, я – Виктория, я – Аркадий, я – Николай? Мы не знаем, мы не помним, мы не понимаем. Мы знаем, что у нас есть тело и душа. Под душой мы разумеем психические функции. Мы предполагаем, что где-то эти психические функции такие, как ощущение, память, мышление, внимание и т.д., где-то как-то они сходятся вместе, и есть ниточки, которыми они связаны между собой. Кто-то эти ниточки держит. И тот, кто держит эти ниточки от моего мышления, от моих чувств, от моих ощущений, он и есть правомочный хозяин моего психического "я". Но каким образом это таинственное "я", которое лежит за малосвязанным потоком того, что мы помним, и того, что мы не помним, – как связано это психическое "я" с нашим физическим "я", с нашими ногами, ногтями, морщинами, волосами, головой, шеей? Что такое "я"? Слово, которым мы пользуемся чаще, чем любым другим словом?. Я хочу – я не хочу. Я люблю – я не люблю. Я пошёл купаться. Кто пошёл купаться? Тело моё пошло купаться, моя психическая субстанция, моя таинственная душа, с которой у меня нет никакого контакта, а есть контакты с отдельными частями целого, – это она пошла купаться? Или это комбинация души и тела?

Есть всякие образы целого. Есть много образов, описывающих это "я". Возьмите образ кареты, извозчика, лошади, упряжки и господина, который сидит в карете. Лошадь – это наши эмоции, извозчик – это оперативный ум, упряжка – тело, а господин – наша сущность. Христиане говорят, что человек состоит из тела, души и духа. И в то же самое время они говорят, что дух иногда сходит на человека, а чаще не сходит. Очень редко нисходит, так что реально человек состоит из тела и души. Тело является сосудом души, а душа является сосудом духа. Тело несёт в себе душу, а душа может вместить в себя дух. У меня есть душа – что значит это выражение? Это значит, у моего тела есть душа или у моей души есть тело? Я больше задаю вопросы, чем отвечаю, потому что, во-первых, я не знаю ответов, а во-вторых, потому что их просто нет вообще. И опять таки перед нами амнезия, забвение, бездна, темнота, в которой мы находимся. И островки света. Представьте себе огромный лес, и я иду с фонариком. Мой фонарик высвечивает маленький кружочек на земле передо мной, иногда я пробую осветить деревья, но он, вообще-то, слаб, мой фонарик, он освещает лишь маленькое пятно под ногами. Таково положение каждого из нас, рассуждающего о себе и о мире. И нужно честно в этом признаться, тогда вам сразу станет хорошо. Вы поймёте, как мало у нас того, что мы называем бытийным или сущностным знанием. Как много у нас самоуверенности. Этот лес, эта темнота, это забвение являются бездонным источником тех впечатлений, которые появляются у нас в освещенном кусочке леса. Тогда из забвения всплывают картины, переживания, элементы или структуры, образы из горизонтальной и из вертикальной памяти. В этом забвении наша сила и наш ум. Наш ум действует вовсе не по законам логики. Наш ум действует по закону чудесного возникновения из этой глубины забвения. И здесь я хочу немножко поправить Платона, который утверждал, что есть соотнесённость, есть соразмерность, есть связь между миром вещей и миром идей. Он говорил, что лошади, коровы, палатки и деревья на земле именно такие, а не иные, ибо в мире идей, мире реальных объектов существуют их прообразы или архетипы. Этот архетип и определяет форму лошади или форму дерева. И, по сути, кроме этих двух миров, он не предполагал ничего другого. Оба мира структурированы. Я нахожу в них связи, структуры, форму, логику. Смотрите, есть форма в дереве и в моих понятиях. И – в божественных понятиях, о которых говорил Платон. Получается, что те архетипы, то есть платоновские идеи, которые находятся на небе, они отпечатываются и в моём уме, и в дереве. Получается, что есть печать и она оставляет след и в субъективном, и в объективном мире. И поэтому есть соотнесённость и связь между объективным миром, который я познаю, и субъективным миром, которым я познаю. Я хочу поправить Платона и внести элемент амнезии, забвения. Платон говорит о разуме, об идее. А что делать с тем огромным, бездонным миром, в котором нет никакой памяти, никаких структур, никакой идеи? Платон видит то, что структурировано в архетипе и потому также во мне и в дереве. А что делать с тем, что не структурировано? Что делать с хаосом? Он увлёкся космосом, он забыл о силах иррациональных, не структурированных. Он забыл о том источнике всего, которые древние называли предвечной тьмой, который Суарес Арауз назвал амнезией. Это не удивительно, ведь греческая философия тем-то и характерна – а потом из неё родилась философия европейская и параллельно эмпирическое знание, – тем-то и интересен наш западный опыт в отличие от Востока, что мы непропорционально высоко поставили инструментальный ум, рассудок, и для нас очень трудна мысль о том, что ум дан человеку не для познания мира, что ум – негодный инструмент познания себя, мира, природы, общества и что надо постоянно обходить или ломать умственные конструкции. В частности, вам всем предстоит сломать и разнести все идеи, которыми вы индоктринированы. Знаете, что такое индоктринация? Это когда в голову вкладывается доктрина. Вы индоктринированы. В вас вложены доктрины, и вы несёте их на себе как лодку. Они, может быть, хороши, но будет ещё прекраснее, если вы их обойдете или разрушите и построите другие доктрины, а потом разрушите другие доктрины и построите третьи, и будете относиться к ним, как Будда предлагал относиться к лодке. Только дурак, переплыв через реку на лодке, взвалит её себе на плечи и будет её нести километры по полям и лесам…

Реплика: Зарасая.

Аркадий: Зарасая… Здесь есть люди, которые несут эту лодку, и несут её, и несут. И даже Павлик им не может помочь, хотя он чётко и ясно говорит: "бум". То есть надо бросить лодку.

Татьяна: Пока не доплывёшь, нельзя бросить.

Аркадий: Правильно. Однако надо бросить, если вы застряли. Или если вы плывете, и плывете, и плывете. Или – самый типичный случай – если лодка ржавеет у вас на этом берегу. Какова же мораль этой басни? Есть некий целостный опыт, в котором ум занимает скромное место. Этот целостный опыт включает в себя резонанс с амнезией, резонанс с тьмой, резонанс с хаосом. В каждом из нас намного больше хаоса, чем порядка. Наш порядок – порядок мыслей, поведения, одежды, – это только маленькое круглое пятнышко от фонарика в огромном ночном лесу хвои, трав, змей…

Реплика: Клещей…

Аркадий: …и клещей. Спасибо. И если мы с вами забиваемся в эти жёсткие структуры нашего умствования, если мы привязываемся к своим мыслям, оценкам, вкусам, что ж, в результате возникает концепция, которую необходимо заменить другой, третьей. Потому что, если ты привяжешься к фиксированному набору идей, даже друг, слушавший тебя с интересом, уйдет искать кого-то другого, кто скажет ему что-то другое. На протяжении двух недель я старался быть максимально нелогичным и непоследовательным, переходил из одной мировоззренческой системы в другую, приглашал людей вроде Игоря и Валентаса, чтобы они вносили побольше хаоса в наши понятия. Дорожу ли я сам своими мыслями и своими беседами? К большому моему сожалению, к некоторым моим мыслям я привязан. Например, к идее качества. Но, слава Богу, эти мои привязанности теряют почву уже при первом же движении от трёх измерений к четвёртому измерению. Я вынужден признаться, что в четвёртом измерении все мои теории теряют силу.

Скайсте: …идея качества – потерять силу…

Аркадий: Наше слово качество" состоит из ограниченного количества звуков, слогов, ассоциаций, однако важно не пытаться накладывать на неизвестное наши ожидания. То, что я предложил для вашего размышления сегодня, наверное, так или иначе брезжило перед вашим вниманием и прежде. Вы об этом думали, конечно. Ясобрал эту пригоршню мыслей, создал очередной коан, очередную ситуацию для вашего мышления, для ваших поисков себя, смысла, цели. Рассуждение никуда не ведёт, но оно несёт в себе настроение и несёт в себе отголосок того беспамятства, которое я пригласил сюда в наш круг как равного, а может быть, даже более важного и высокого гостя, нежели то, что мы с вами помним и знаем. Я пригласил сюда беспамятство как короля, который правит нашими жизнями и целым миром. Может быть, это другое название для той бездны, пустоты, неба, сознания или вершины горы Аналог, которые я постоянно приглашаю на наши беседы. А может быть, это что-то другое, что-то ещё. Так или иначе, давайте опять попробуем минутку помолчать и ещё больше настроиться на этот опыт связи с целым, о котором мы даже не можем сказать, что оно – целое. То есть сказать мы можем что угодно, но ответственно сказать мы, всё-таки, не можем.

Надеюсь, за эту минуту вы хорошо насладились соприкосновением с беспамятством. Теперь давайте поиграем в вопросы и ответы.

Вопрос: (неразборчиво)

Аркадий: Это напоминание. Оно не вертикальное, а горизонтальное. Но некоторые могут сделать его вертикальной памятью.

Скайсте: …оно сразу становится… оно перестаёт быть опытом. Как позволить опыту состояться?

Аркадий: А вы не могли бы чуть-чуть больше сказать об этом состоянии и объяснить, что вы имеете в виду под желанием, чтобы опыт состоялся? Разве ваше переживание не состоялось?

Скайсте: Я его попыталась ввести в русло чего-то знакомого и того, что уже когда-то происходило со мной, и ввести какую-то внутреннюю интерпретацию, чтобы для себя сказать: вот сейчас происходит это и я могу познать то-то, то-то, то-то. И, в общем-то, это было повторением старого. То есть можно это назвать методикой. Каждый раз возникает какая-то методика вхождения в состояние, и оно перестаёт быть опытом. То есть это просто повторение чего-то старого. Ну как та палочка – ты идёшь с ней по дороге, она тебя куда-то выводит, и остаётся такое большое желание её сохранить на потом, чтобы как-то послушать её или ещё раз повторить, пройти той же дорогой и испытать её прочность. А потом стоит больших усилий её сжечь и больше никогда этого уже не повторять. И сегодня у меня была попытка выйти в какое-то совершенно новое состояние для меня, но я опять пыталась ввести это в рамки знакомого. И ничего нового просто не произошло. И я постоянно чувствую привязку к каким-то методикам, даже к тем, которые возникают как бы спонтанно, т.е. то, что уже пройдено. И так без конца…

Аркадий: Это яркая иллюстрация того, что я называл индоктринированием, т.е. наложением идеологической сетки на жизнь. Весь фокус этого скольжения, когда на лыжах летишь с горы, когда любишь женщину, когда теряешь себя в работе, в творчестве, – весь фокус в том, чтобы преображать это переживание в таком отстраненном состоянии, когда твой фиксирующий ум ещё не начал это фиксировать и анализировать. И развивать другой ум в себе, который уже умом не назовёшь, а каким-то особым состоянием. Потому я и нарабатывал здесь в феврале кристалл, чтобы дать вам опорную точку, чтобы вы думали не умом, а тем новым органом, который вы в себе культивировали. Речь шла о создании в себе не рассудочного ума, а того ума, который давали грекам Дионис и Орфей…

Виктория: Сюрреалисты со своим прорывом…

Аркадий: И сюрреалисты, и экспрессионисты, и другие. Когда входишь в какое-то состояние, которое кажется тебе значительным, то есть прорыв уже произошёл, и надо этот прорыв не убить, и не законсервировать, и не вогнать в прокрустову систему декартовых координат, а войти в это переживание, и пойти за ним – вот это трудно.

Скайсте: Даже при попытке войти в это состояние, вроде бы оно действительно тебя ведёт, но возникает ещё одно искушение. Появляются какие-то там… Очень часто появляются, скажем, в этой среде какие-то звуки, птицы… И опять же попадаешься на то, чтобы как-то интерпретировать: что бы это значило? То есть очень много искушений…

Аркадий: Надо развивать в себе постоянство глубинного пребывания. И не завтра надо это начинать, а сейчас. Нужно практически научиться жить и воспринимать всё глубинным умом и одновременно нашим ординарным умом. Или, как мы их называли: оперативный ум и ум созерцательный. Одно другому не мешает. Созерцательный ум – это дневной свет, оперативный ум – это фонарик. Вот включите сейчас фонарик – он будет очень тускло светить. Наш ум, который всё убивает в нас, – это фонарик. Нам фонарик не помешает. Раз мы привыкли к нему, пускай он светит. Солнце на небе – и светло. Но появилась Луна, как. часто бывает – Луна и Солнце – Луна не мешает Солнцу. Хотите Луну – пожалуйста, пусть будет Луна. Но при этом не надо заслонять и подменять Солнце Луной.

Это, конечно, высокое искусство постоянного пребывания в этом уме, в который каждый из нас прорывается временами, воспринимая это как большую удачу. Здесь интересно то, о чём говорят часто христиане, когда они пробуют опровергнуть восточные религии, особенно буддизм и индуизм. Они говорят, что восточные религии ведут человека к растворению в космосе, а вот христианство – это путь личности, и у Бога есть личность. И что это более высокий уровень, чем восточный пантеизм. Христиане также говорят о том, что у буддистов покой является высочайшей целью всего, а у христиан, дескать, покой является только лишь одной из первых ступеней восхождения к Богу. Восточные же традиции отмечают антропоморфность иудео-христианских представлений. Я не даю вам ответов на эти вопросы, но подумать об этом есть смысл. Может быть, хватит? Потому что и так вопросов очень много. Совсем запутаемся.

Татьяна: Как жить?

Аркадий: Весело. Весело жить. Радостно жить.

Вопрос: (неразборчиво)

Аркадий: А зачем вспоминать, зачем забывать? Это не имеет значения. Самое главное… Ну, вы спрашиваете у меня: "Я приехал в город N, у меня есть деньги на дорогу, у меня есть лишние деньги. Мне надо их потратить". Ну, потратьте их на что-нибудь весёлое. Ну, вам не нужно ничего, а есть избыток. Вот и живите так, чтобы у вас был избыток. Потому что самая большая радость – это не выбрасывать свои силы, а слышать их переливы, игру в себе. Ну что тут непонятного? Ну, хотите – терзайте себя, ну купите пилу и отпилите себе палец. Или купите 100 грамм водки и повеселитесь, или сходите куда-нибудь. Сделайте что-нибудь весёлое – для себя, для окружающих. Вступите в избыточный резонанс с миром, не по нужде, а по избытку. То, что мы делаем здесь сейчас, – это избыток. По нужде мы бы сидели на работе, пили бы таблетки от головной боли. Всякие другие заботы. Считали бы, сколько мы денег заработали сегодня; были бы в угрюмом состоянии ущерба. При тех же самых картах вам ещё достанется радость.

(Реплика.)

Аркадий: А помните вы или…

(Реплика.)

Аркадий: Никакой шапки нет. Наоборот, подбросьте шапку вверх и поймайте на лету. Даже Лоретта, по-моему, развеселилась посреди своей придуманной полной безвыходности. Друзья, сегодня ещё один день рождения ещё одного очень хорошего человека Сергея. Я хочу от всех нас его поздравить и порадоваться, что он с нами. Человек исключительной скромности, тишины, покоя, приветливости, ума. Я не знаю, как вы, но я очень рад, что Сергей с нами и что он повзрослел на один год.

Татьяна: Можно целовать?

Сергей: Приходите часов в 10 вечера.

Аркадий: Ответ: "Можно целовать. Приходите".

Сергей: Соберемся, когда у нас кефир.

Аркадий: Когда чувствуешь, что в тебе растет доброе состояние, и ты не выплеснул, а понес это состояние дальше, и оно начинает светиться, оно в тебе живет – это очень важный опыт.

Татьяна: Я так поняла, в том плане, что когда высвобождается лишняя энергия…

Аркадий: …избыток. Собирается, а не высвобождается.

Татьяна: …потом это влияет на дальнейшие моменты жизни. Если влияет, то это уже как основа…

Аркадий: Как правило, мы выбрасываем энергию из себя: когда в нас радость, мы начинаем прыгать, когда в нас избыток сексуальной энергии, мы стремимся её выбросить – мужчины и женщины. Когда в нас понимание, мы стремимся это всё тоже выбросить куда-нибудь. Вниз, всё время вниз выбросить. Мы выбрасываем все это в доктрины, слова и в авантюры, а вот нести это в себе… Это действительно может стать основой качественного опыта.

Татьяна: Своего и никого больше?

Аркадий: Нет. Наоборот, вот я с вами теперь поделился, но весь фокус в том, что я не довёл ничего до жестких формул и формулировок, не превратил свое хорошее состояние в универсальную методику или оккультную систему. Я не сделал этого и никогда не сделаю потому, что тогда я потеряю то хорошее состояние, которое осталось после нашей беседы. Я этого не сделал – и хорошее состояние при мне.

Татьяна: Пожадничал.

Аркадий: Пожадничал, да. Но не довёл это до омертвения, а оставил всё тёплым и незавершенным.

Татьяна: А, это как бы не проявленным осталось?

Аркадий: Конечно. Самое главное, я оставил качество…

Росита: …тогда будет энтузиазм что-то делать. А по-другому человек скажет: "Да, я всё понял. И точка".

Аркадий: Мы создали такой круг, где не только кривая не замкнута, но даже увидеть кривую нельзя. Я постарался. Кого смог, смутил, а другого, наоборот, вдохновил создавать свой собственный круг. И свою мифологию. Круг – это гора за нашим мотелем.

Татьяна: …зеркало…

Аркадий: Я смотрю в зеркало, когда я бреюсь. Чего я сегодня не делал. Но собираюсь сделать. Так что мне еще предстоит это упражнение.

Сергей: А мы попробуем другие.

Аркадий: Ещё полезно смотреть в зеркало, когда много выпил. Тогда там очень красиво, в зеркале. Друзья, спасибо за внимание. Давайте пойдём гулять.

Двадцать третья беседа 31 июля об экспедиции

Аркадий: Я пробовал выяснить у Лореты и Людмилы характер работы Володи с социальным телом и очень мало что понял из их объяснений. И мне было очень грустно, что никто мне толком не передал смысл работы Володи. То, что было сказано, выглядит очень топорно. Ну, пересказывать этого я не хочу, я сам поговорю с Володей и думаю, что откроются некоторые моменты, которые здесь были упущены. Так или иначе, речь идет о том, что у человека есть социальное тело, что оно проявляется в социальных связях и что каждое воздействие на социальное тело вызывает резонанс во всем объеме социальных связей. Извините, но ничего больше из ваших слов я не понял. Для чего нужно работать с социальным телом? Для того, наверное, чтобы понимать этот резонанс, понимать себя и, очевидно, гармонизировать. Если кто-то хочет уточнить смысл, то пожалуйста.

Томас: Когда мы в компании становимся переливающимися сосудами, то образуется локальное социальное тело…

Аркадий: Понятно, но самое главное, когда вы говорите о социальном теле в терминологии Володи, вы говорите о социуме как о нормальном поространстве. Для меня социум, который нас окружает, это социум слепой, больной и безнадежный. В этом озере, пользуясь терминологией Игоря, болтаются сплошные консервные банки, т.е. абсолютно безнадежные, загубленные люди. И поэтому взаимодействие с этим социумом оказывается игрой "кто кого". Либо он тебя сожрет, либо ты его сожрешь. Либо ты его переваришь, либо он тебя переварит. Обычно он тебя переваривает, и только единицы, о которых говорит Игорь, о которых говорит Валентас, ухитряются настоять на своем и создать свой мир по своим идеям и принципам. Вот и все.

Давайте посмотрим на это несколько с другой стороны. Я говорил вам о том, что есть три компонента у того, с чем мы работаем здесь. Есть вершина горы Аналог – освобождение, просветление. Есть путь к нему. Путь этот воспринимается нами в основном как прямой путь. Что значит прямой путь? Значит путь без технологий, без перехода от одной методики к другой. Технологически-методологический путь тоже хорош, но мы здесь рассматриваем прямой путь, который связан с прямой концентрацией на вершине, с прямым движением без всяких увлечений техническими моделями, системами, методиками, пантомимами и социальными играми. Мы говорим о прямом пути. Есть вершина, есть прямой, напролом, краткий путь к вершине. И третий момент, который я постоянно подчеркиваю, это экспедиция.

Вопрос, который я хочу сейчас задать, это вопрос о том, какая связь между психологическим аспектом и аспектом социальным? Я, честно говоря, не знаю, что такое социальное тело. После разговора с вами я так и не понял, что это такое. Я знаю, что у человека есть внутренний мир, внутренние переживания и есть внешние связи, внешние игры. Допустим, мы здесь играем во внешнюю игру. Мы собрались здесь, у нас образовались какие-то фракции, какие-то отношения, как-то мы это структурировали. Допустим, мы построим наши отношения по времени: мы знаем, когда обед, когда прогулка, когда что происходит. Спрашивается, какая связь между психологическим и социальным аспектами? И о каком социуме идет речь? Речь идет, конечно, не о внешнем социуме, в котором, по нашему разумению, нет и не заложено никакой программы выхода из него. Социум не дает никакого выхода из социума, он безнадежен. С ним можно бороться, с ним можно обниматься, но ожидать от него ответов на наши бытийные вопросы не приходится. Вот, это одно из положений Игоря, которое я принимаю целиком: в социуме нет программы освобождения от социума и выхода из социума, кроме смерти. Кроме как превращения в калеку, в идиота, когда ты будто бы выходишь и становишься уже асоциальным. Каким образом работа в социуме может резонировать с психической работой индивида? Естественно, она резонирует лишь тогда, когда речь идет не обо всем социуме, а об отдельных необычных структурах. Вот такой структурой является наша структура здесь. Она временная, она возникла пару недель назад, она рассыплется через несколько дней. Если социум представляет собой машину, которая препятствует пробуждению человека, то эти структуры представляют собой среды, пространства, которые способствуют пробуждению человека. Если социум представить как треугольник, направленный вниз, то такие структуры являются треугольником или пирамидой, направленными вверх. Получается, что в большую пирамиду социума затесалась малая пирамида, которая движется в противоположную сторону. Представьте себе остров в огромном океане, который со всех сторон заливают океанские волны, рвут шквалы. Представьте себе лодку, которая плывет против течения. Социум несет нас в направлении нашего сна, нашего разрушения, а эта лодка гребет к нашему пробуждению, к просветлению.

Здесь начинаются очень интересные взаимодействия между традиционной и нетрадиционной моделями мира. Мы живем в нетрадиционном мире. Этот мир посткатастрофический. Катастрофа произошла в XIX-XX веках во всем мире. Эта катастрофа представляла собой простую вещь: рухнула традиционная система ценностей, которая до XX века существовала в виде иерархической пирамиды. В XIX веке эта иерархия была уже декадентской, но все равно хотя бы по своей идее традиционной: в традиционном обществе внизу располагаются низшие классы, а наверху – высшие классы, внизу – низшие состояния, а наверху – высшие состояния. Сегодня и наверху, и внизу, и посредине находятся низшие классы. Низшие классы означают очень низкий уровень организации и очень низкие состояния. Это нетрадиционная модель. А традиционная модель существовала в большем или меньшем приближении, в том или ином виде и с переменным успехом на Западе, и на Востоке, во всех культурах на протяжении всей истории человечества. В традиционном обществе были поставлены нормальные акценты, и человеку со дня рождения прививались нормальные ценности, ему говорилось, что высокое – наверху, а низкое – внизу. И если человек стремился к высокому, то социальное продвижение значило и духовное продвижение. Продвижение по социальной лестнице означало и духовный рост. Если ты становился умнее, талантливее, светлее, то ты мог перейти в более высокую касту даже в рамках этой инкарнации, не говоря о следующей. Буддизм, как будто бы, разрушил кастовое сознание, но тем не менее создал свою систему, согласно которой женщина стремилась в следующей инкарнации родиться мужчиной, а мужчина – монахом. А монах – это человек, стремящийся к просветлению. Т.е. была создана новая форма традиционной модели. И вот этот традиционный мир рухнул. Рухнул глобально. Победили глобальные маги. Победили силы, которые стремились к разрушению социальной иерархии. Разрушилась иерархия и в человеке. В современном человеке нет иерархии, и непонятно, что в нем важнее: голова, сердце или живот. В современном обществе очень ценятся навыки, которые любыми средствами позволяют человеку подняться наверх. Это – агрессивность, хитрость, бесстыдство, слепота. Слепота, тупость, покорность, конформизм – сегодня великие социальные достоинства. Чем больше у вас хитрости, ловкости и бесстыдства, тем больше надежды на благополучное существование в этом мире. А то, что создаем мы в самих себе здесь, то, что создали с вашим участием Игорь и Виргиния, – это островки традиционного мира, где есть понятие тайны, где есть понятие посвящения, где есть понятие внутреннего роста и где есть структура, пирамида, направленная вверх, а не вниз. Но каким образом лодка может плыть против течения? Каким образом в гравитационном поле, где все тянется вниз, выстраивается пирамида, которая рвется вверх? Разве силы гравитации, силы глобальных магов не повернут эту пирамиду? Разве не постараются они создать такую ситуацию, при которой вы будете думать, что эта пирамида смотрит вверх, а она уже давно вверх ногами. Повторяю, что этой пирамидой является каждый человек, этой пирамидой является группа людей, монастырь, школа, любая структура, которая гребет против течения. Эта структура находится в конфликте с обществом, эта структура находится в резонансе с иными энергиями и идеями. Вот, простая схема. А дальше давайте посмотрим, что происходит. Мы говорим с вами не о социуме и социальном теле, а мы говорим с вами о двух социумах: социуме и противосоциуме, о граде и противограде. Как у Августина: град земной и Град Божий. Идет речь о том, как построить этот противоград и укрепить наше движение. Проблема простая: если пирамида, направленная вверх, находится в пирамиде, направленной вниз, если традиционная пирамида живет внутри нетрадиционной, то как она может удержать направление? Повторяю, что этой традиционной пирамидой в какой-то мере является каждый из нас, а также мы вместе. Давайте просто посмотрим, как это делает система, которая работает здесь. Я иронически изобразил это в своем предисловии к нашей книге: "Каждое утро и каждый вечер Аркадий поднимал планку на полмиллиметра", и "каждое утро и каждый вечер планка опускалась на полмиллиметра". Традиционная система держится за счет усилий, усилий лидера или элиты, т.е. группы людей, которая ведет других, или же усилиями круга друзей. Только усилиями держится традиционная система в нетрадиционном мире. Совсем простая картинка: мы сидим в лодке, река сносит эту лодку, и нужно грести, чтобы плыть против течения. Можно ли выгрести? Иногда можно, иногда нельзя. Можно ли сбалансировать эту систему, можно ли создать свою противосистему, когда каждый из нас выброшен во внешний социум? Ну, посмотрите на свои собственные жизни, и вы увидите, что практически этого сделать нельзя. Нельзя изменить университет, где вы учитесь, контору, где вы служите, социальную группу, частью которой вы являетесь. Нельзя их изменить – они работают по принципам, противоположным традиции. И в то же самое время можно сохраниться только через усилия. Можно попробовать найти союзников и тем самым усилить свое противостояние в той нетрадиционной системе, в которой вы живете и боретесь и которая не дает никаких шансов и никакой поддержки для роста, для качества. И можно объединяться для того, чтобы усилить свою пирамиду, свою лодку, свое асоциальное движение. В принципе, так работала система Авраама, так работала система Иисуса, Мухаммеда. Они вышли из консервативного социума, они начали грести против течения. В этом смысле, особенно наглядно работало христианство в первые века христианской эры внутри нравственно разлагающегося, гниющего социума, который пробовали спасти его лидеры. Мы чаще говорим об императорах Калигуле, Нероне и им подобных, которые сами конвульсировали и тянули за собой вниз сотни тысяч людей. Но были и другие императоры, такие как Октавиан Август, Клавдий, Марк Аврелий, императоры, которые пробовали вернуть Риму его мудрость, учили скромности и простоте, мужеству древних римлян, но все это не работало. Внутренний развал каждого человека был катастрофический, конечно, не такой как сегодня, но он был очень серьезный. И христианство, которое пришло в первом веке, совершило чудо. Спонтанно, вот это самое поразительное. Иисуса распяли, двенадцать апостолов покинули Иудею, начали проповедовать в чужих землях и повернули колесо истории. Возникли сотни спонтанных традиционных групп, возникла структура, которую потом стали называть церковью. Сначала это были общины. Одна община в Вильнюсе, другая в Питере, третья в Москве, а также в Киеве, в Кишиневе, в Самаре, я называю наши города, хотя это были Медиолан, Рим, Александрия и так далее. Папы римского не было. Петр был римским епископом, но не было централизованной христианской системы. Были отдельные общины, связанные друг с другом посредством странников, которые переходили из одной общины в другую, впадали в экстазы, говорили странными языками, проповедовали, писали наставления друг для друга. Раз в неделю они встречались за общим обедом, это называлось агапе, это была встреча любви к Богу, друг к другу. Давайте сравним внутренний мир древнего христианина, человека, принявшего христианство, и человека, который был плотью от плоти древнего мира. Христиане ощущали приблизившееся Царство Небесное, поэтому они жили чисто, они ждали конца социальной лжи, они готовы были умереть за эту веру. В то же время обычный гражданин Римской империи занимался развратом, грабежом ближних, занимался обогащением, использовал свое социальное тело для социального успеха. С одной стороны – цельность, с другой – суета и ложь. С одной стороны была воля и движение небольшой группы, в достаточной мере спонтанной, с другой стороны был инертный социум. Я сейчас говорю вам об этом для того, чтобы вы мысленно сравнили это с вашей системой, с тем, что у вас есть, а чего нет. У вас есть взаимная поддержка, есть стремление помогать друг другу, есть ответственность и уважение друг к другу, есть понимание мотивов другого – это очень много. Но и очень мало для общей работы. То, что есть, – это не работа, а времяпровождение, затянувшаяся учеба. Для того, чтобы организовать экспедицию и построить свою лодку, нужно закончить школу, так? Получается, что вы – школьники. И когда вы закончите школу, получите аттестат зрелости, то вы можете начинать экспедицию. Но может быть, кому-то не нужно получать аттестата зрелости? Петр Демьянович Успенский, ученик Гурджиева, был исключен из четвертого класса гимназии. Он сам выучил шесть языков, отправился в кругосветное путешествие, искал и нашел учителей, создал свою систему, свой мир, помог тысячам людей в России, Англии, Америке. Повторяю свой вовсе не отвеченный вопрос: каким образом можно серьезно грести против течения, каким образом можно создавать свою экспедицию, свою лодку, которая плывет не туда, куда ее гонят волны? Этот вопрос звучит еще и так: как я один могу плыть против течения, против родственников, друзей, сослуживцев, СМИ, социальной инерции? Они ведь не часть нашей системы. Но вопрос можно сформулировать и следующим образом: как превратить нашу систему в экспедицию? Ну, хорошо, я перехожу из класса в класс, я был в первом классе, во втором, непонятно в каком я классе сейчас, может быть, в десятом, а может, в третьем, и мне еще учиться и учиться, я еще ничего не понимаю. Как преодолеть это иждивенческое состояние ученика: "вы меня поучите – я вас послушаю" в ситуацию экспедиции, в ситуацию риска и самостоятельного движения? Мы говорили с вами, что есть путь воина, героя, который один встает и пробует удержать поток или идет сражаться с драконом. Есть путь хитрого человека, который надевает маску социально мертвого человека, хотя внутри он живой. Общество состоит из духовно мертвых людей, духовно безнадежных людей, из утопленников. Хитрый человек надевает маску утопленника: "Смотрите, я уже утонул, я уже распух, от меня пузыри не идут, не волнуйтесь, я вас не буду беспокоить, я такой же, как вы, мертвый". Эта маска иногда становится лицом человека, когда человек прирастает к этой маске. Но эта маска является очень хорошим убежищем, прикрытием, и на какой-то период дает человеку социальное алиби. Никто к нему не пристает. Действительно, он такой, как все мы. Я вспомнил моего нью-йоркского приятеля, одного из самых талантливых русских людей, попавших в Нью-Йорк в семидесятые годы, Генриха Худякова. Это – поэт, художник, артист. Первые шесть лет он отсиживался на социальном пособии, потом его согнали с пособия, и он устроился работать в ту контору, которая ему выдавала пособие. Все эти шесть лет он занимался живописью, естественно, работал с утра до ночи, т.е. занимался нормальным делом, и все было правильно. А когда его прогнали с пособия и он устроился в эту контору, ему поручили вытаскивать из стеллажей папки с делами, которые шли на ликвидацию. В первый рабочий день он собрал пятьдесят папок, принес своему начальнику. Начальника чуть удар не хватил. Он сказал, что невозможно столько собрать за день. На следующий день он снова принес начальнику пятьдесят папок и понял, что его прогонят с работы, потому что работать надо в сто раз медленнее. В день надо было найти и проверить две-три папки. Его производственные темпы грозили ему серьезными последствиями. Сообразив это, он стал вытаскивать две-три папки с утра, а остальное время прятался за стеллажами, дремал, курил и впадал в трансы. И все стало прекрасно: он стал примерным служащим и прослужил там шесть лет, пока не нашел спонсоров и не начал снова заниматься живописью. Обществу не нужно пятьдесят папок, обществу не нужны люди, которые функционируют в нормальном ритме. Общество поощряет тупость и дебильность. Поэтому он надел маску мертвого человека и стал жить со скоростью утопленников. Однако, при первой же возможности, он снял ее, и она не приросла к нему. У него была хорошая закалка жизнью в русском подполье. Другая социальная ситуация потребует от вас, наоборот, превращения в конвейерного подергунчика, и вы сведетесь к пальцу, который нажимает одну и ту же кнопку. И это еще более страшная форма духовной летаргии. Для того чтобы внутренние усилия человека были продуктивны, ему нужна большая энергия, большая сила для того, чтобы развить динамику духовного делания. Для того чтобы у него была эта сила, он должен быть окружен друзьями, которые с ним вместе делают это, и он должен находиться в пространстве традиции, в традиционном космосе. Он должен создать ракету-носитель, которая поднимет его наверх. Этих ракет сейчас нет на земле. Нужны усилия, чтобы их создать, а вы находитесь в очень инертном пространстве – в "убежище". Чудо, что "убежище" вообще существует, но это инертная система, которая внушает вам психологию иждивенцев: "А ты меня научи, а я не знаю, а я пойду еще послушаю какой-нибудь курс. Вот, Аркадий говорит так, а Володя – так, у Володи есть сущность, личность и индивидуальность, а у Аркадия – сущность и личность, а как оно на самом деле?" Не имеет никакого значения, на каком языке один называет корову, а другой барана. Единственное, что имеет значение, – это ваша судьба, ваша способность построить лодку, собрать команду и плыть в вашем направлении. Что имеет значение, так это ваша способность, во-первых, захотеть этого, определить свое желание, сформулировать свое желание, как сформулировали это герои в "Горе Аналог". Сформулировать желание – это значит найти метафору, потому что то, чего мы хотим, – это "то, не знаю, что" – этого нет в языке сегодняшнего социума. И потому для того, чтобы было легче двигаться, нужна метафора. Христос говорил о Царстве Небесном, Мухаммед – об Аллахе, Будда – о Нирване. Это все метафоры. Никто не знает, что такое Царство Небесное, Аллах или Нирвана. Можно заниматься всю жизнь изучением флоры, фауны, лингвистики, соционики, физики, химии и психологии. Успенский занимался не изучением человека, а изучением психологии возможного развития человека, он рассматривал человека как зерно, которое может прорасти, может сформироваться. И тем самым создавал динамику. Можно тысячу жизней потратить на изучение человека, его ногтей, его ушей, его болезней, его мыслей. Но Успенский пришел прямо к центральной проблеме – к психологии возможного развития человека. Этого не сделал ни Фрейд, ни Юнг, ни Маслоу, никто другой. Успенский дал несколько достаточно простых идей, связанных с ростом человека, которые очень нам полезны.

Итак, путь воина и путь хитрого человека. Какие способы балансирования вашей жизни в окружающем социуме вы еще знаете? Что за сила нам противостоит? Сила, которая отнимает нас от самих себя. И она очень злобная, очень целенаправленная и очень хорошо работает. Прекрасно устроенная сила, а мы все плохо устроены в нашем противостоянии этой силе. Мы сидим здесь уже час и говорим о том, как противостоять этой хитрой, мощной силе, которая нам вредит. Как создать условия для того, чтобы реализоваться? Мой ответ звучит очень просто: перестать быть школьниками, перестать быть иждивенцами. Мне не интересно, в каком вы классе. Может быть, это интересно вашим учителям. И это должно быть интересно на каком-то уровне. Безусловно, нужно заниматься воспитанием школьников. Но нельзя всю жизнь быть под опекой. Докажите себе, что вы – зрелые люди. Снарядите экспедицию, сорвитесь несколько раз, постарайтесь не разбить себе голову, рискните, очень сильно пожелайте реализоваться, реализовать себя духовно. В чужой экспедиции, если вы зацепитесь и будете грузиками, вам очень мало будет от этого пользы. Здесь среди нас есть много грузиков, которым мало от этой экспедиции пользы. В конечном счете, получается очень интересно, что те люди, которые отправились вверх по горе Аналог как цельная экспедиция, окажутся в разных местах. Это мое представление о дальнейшем развитии сюжета. Кто-то из них дойдет до вершины, большинство спустится вниз, остальные разбредутся по склонам горы и будут там блуждать долгое время.

То же самое случилось с Камелотом, с королем Артуром. Когда рыцари сидели за круглым столом, вдруг появились два ангела, которые несли чашу Грааля. Эта чаша проплыла над столом, и те, мимо кого она проплывала, насыщались такой благодатью и такой полнотой, какой они не знали никогда в жизни. Это была чаша традиции, это была чаша откровения и просветления. И когда чаша исчезла из вида, мелькнув перед рыцарями как дразнилка, сэр Галаад сказал: "Клянусь Богом, завтра я отправляюсь в поход, и если я не найду чашу, и не выпью из нее, и не узнаю, что внутри, то я никогда не вернусь сюда и всю жизнь проведу в экспедиции". И все рыцари, один за другим, повторили эту клятву. Видите, никто не начал никого организовывать. Каждый говорил только о себе. На другое утро, распрощавшись с королем Артуром, они отправились искать чашу Грааля. И дальше мы узнаем о судьбе каждого рыцаря. Один рыцарь скитался месяцами по лесам и не мог встретить никаких знаков, никаких приключений. Все было глухо для него, лес был мертв. Другие сразу оказывались в беде. Третьи нападали друг на друга в темноте, полагая, что это разбойники или драконы, и убивали друг друга. Четвертые попадали в болота или оказывались на безлюдном острове посреди океана. Они не ели много дней, страдали от жары и холода. Очень интересно, что они иногда встречались вдвоем, втроем и какое-то время путешествовали вместе, а потом снова расходились. Они знали, что вся их компания ищет чашу Грааля, и только трое из них – сэр Галаад, сэр Боре и сэр Парсифаль – сподобились быть допущенными к чаше Грааля. Не потому, что они были самыми сильными или умными, а потому, что они были самыми целеустремленными и без сомнений. Рыцарями без сомнений и упрека. Очень немногие из тех, кто отправился искать чашу Грааля, вернулись живыми в Камелот к королю Артуру. Те, кто вернулись, были старыми, разбитыми, больными. И только троим: Галааду, Парсифалю и Борсу – была дана участь встречи. Тот Артур, о котором я рассказывал вам, строится по тому же принципу. Когда Галаад говорит, что он отправляется искать чашу, он никого с собой не приглашает, но рядом с ним на этой энергии отправляются и другие, зная, как опасен путь, как серьезно предприятие и как мало шансов победить. Поэтому из тех, кто поднимается на гору Аналог, большинство осядет в Обезьяньем Порту. Лишь небольшая группка начнет подъем, из этой небольшой группки большинство останется на первом перевале, на первой стоянке и потом спустится вниз. И только один или два продолжат путь. На земле нет механической справедливости, и пусть будет так, как есть. Не нужно никакой горечи по этому поводу. Можно быть внизу, можно быть на середине горы, можно быть наверху. Но, в отличие от Валентаса, я не думаю, что существует биологическая предопределенность и что одни рождены быть вожаками, а другие рождены быть баранами. Я считаю, что большинство людей может и должно стремиться вверх для своего собственного счастья и блага. Вот такая картина складывается у меня относительно экспедиции. Очень трудное предприятие, нужное не всем. Ситуации, подобные нашей, затягивают очень много случайных людей, попутчиков, любопытных, которые хотят получить информацию, услышать что-то новое – это все пустое. Времени нет – нельзя начать через год или через десять. Либо сегодня, либо, наверное, никогда. Это может быть профессиональный путь или путь артиста, художника, это может быть путь социального дела, социальной организации, это может быть любой конкретный путь, который выбирает человек. Главное не то, что делает человек, а как глубоко и серьезно он это делает. Никто не говорит вам, что нужно быть скалолазом или поэтом, ученым или водопроводчиком. Все, что я вам говорю, это очень простые вещи. Чтобы полететь в космос, нужно начинать с орбитального спутника. С Земли практически невозможно улететь в космос, а орбитальный спутник – это то, что я называю глубокой жизнью, жизнью глубже, чем живут обычные обитатели Земли. С этой ракеты, с этого спутника можно лететь дальше. Я говорю это не из книжек, а из опыта и из практики моих друзей. Люди, которые находятся ниже нуля по иерархии состояний, не могут никуда лететь. Это и значит: "с Земли невозможно улететь в космос". Люди, которые находятся выше нулевой отметки, я говорю о плюсовом качестве состояний – а там действуют другие законы, – эти люди могут взлететь. Поэтому я так настойчиво повторяю, что надо находиться на один миллиметр выше земли. Никто этого не увидит. Один миллиметр – кто увидит, что вы ходите над землей? Это катастрофически важно. Не нужно никаких высоких взлетов, достижений, самадхи, транса, социальных исследований и чудовищной терминологии, которую вам вбивают в голову, не нужно научного самокопания и мистической тарабарщины. Не нужно вам ни моей тарабарщины, ни моих идей. Вообще-то, получается, что я здесь выступаю как стимулятор и провокатор школьников, требующий от них отваги, требующий от них высокого сумасшествия. Если социум нормальный, будьте сумасшедшими. На самом деле, я утверждаю противоположное: социум сегодня сумасшедший и тупой, рассчитанный на полных идиотов. Если ты – идиот, то тебе хорошо в социуме, в самом клиническом смысле этого слова. Тогда ты удовлетворен, тебе нравится та одежда, которую сегодня носят, те танцы, которые сегодня танцуют, те программы, которые тебе показывают по телевизору, те моды и та стилистика, которая сегодня господствует. Сегодня – одно, завтра – другое. Через пять лет вас отбросит назад, придут новые юнцы и девицы, посмотрят на вас с презрением: все устарело, не ту одежду носишь, не ту музыку слушаешь. Социум безжалостен и слеп. Социуму противостоит традиция, и традиция эта вовсе не такая, какой ее изобразили писатели, пишущие о ней: какие-то там тайные катакомбы, свитки, ритуалы, посвящения и ранги. Традиция эта находится в глубинах или на высотах духа. Глубин и высот духа достигают люди путем концентрации, силы, желания и отваги. Рене Генон пишет, что наше время – это время глобальных магов, время контр-посвящения, время контр-инициации, когда от традиции остались только самые низшие сегменты и шелуха, когда эти низшие сегменты и шелуха подменяют традицию. Шелуха одевается в глубину, в мудрость, в древность. Примитивнейшие формы шаманизма, разложившиеся формы традиции реанимируются и как вурдалаки начинают свою вторую жизнь, предлагая нам всем вступать в эту примитивную магию, в это ву-ду, в этот шаманизм. Вот об этом речь.

Давайте опять попробуем минутку помолчать и оттянуть немного внимания от головы, растворить, успокоить свой мыслительный центр и сбалансировать себя вокруг сердца…

Если у кого есть желание поговорить о затронутых вопросах, пожалуйста.

Таня: Вы имеете в виду, что каждый сам на своем месте что-то может?

Аркадий: Я не ничего не имею в виду. Я имею в виду только то, что вы имеете в виду. Я не даю никаких подсказок. По крайней мере, не даю никаких подсказок, когда мы все вместе. Если у Вас есть достаточно серьезные проекты, то о них можно поговорить попозже. Потому что болтовня губит самое начало того, что вы имеете в виду. А если вы ничего не имеете в виду, а хотите получить общую информацию, то у меня нет никакой информации. Каждый делает то, что он делает, на свой собственный страх и риск. Сэр Галаад отправляется в дорогу, не зная, что он там встретит, имея перед собой "одно видение, непостижное уму". Всегда было так, и всегда будет так. Как вы построите бухгалтерию или обойдетесь без бухгалтерии – это ваше личное дело. Если нужна помощь, подсказка в конкретной ситуации – это другой вопрос.

Валерий: Аркадий, а почему ваша картина всегда содержит некое противостояние, борьбу?

Аркадий: Потому, что современный социум не несет в себе программы по выходу из этого лона. Он все укладывает в одну плоскость, он не позволяет движения вверх. Вертикали в нем нет, есть только два горизонтальных направления. Борьба меня меньше всего интересуют. Меня интересует развитие тех сил, которые дают человеку возможность взлететь или построить смысловое пространство традиционно. Если можно делать это без противостояния и если можно обмануть социум, то прекрасно.

Таня: А если будет вертикаль, то это часть креста?

Аркадий: Вертикаль будет пересекать горизонталь и отталкиваться от нее как крест.

Андрей: А есть способ найти спокойную нишу в социуме?

Аркадий: Найти временную нишу – способ есть, но спокойную – нет. Папа с мамой, например, хорошая ниша.

Таня: Но это же не борьба за уничтожение социума?

Аркадий: Нет, ни в коем случае. Христиане хотели не уничтожения мира, они хотели спастись. Так прямо и говорили: спастись. Спастись от силы, которая увлекает вниз.

Виктория: Противостояние – это прежде всего отстаивание своей системы ценностей. Это совсем не обязательно борьба. Противоположное противостоянию – конформизм. Вслушайтесь в само слово: противо-стояние. В этом слове нет динамики, агрессии, борьбы. В нем, скорее, статика, концентрация.

Аркадий: Конечно. Идет речь о противопоставлении двух состояний. Социум – это состояние ущербное, а я говорю о состоянии плюсовом, даже таком маленьком, как один миллиметр над поверхностью земли. Когда я говорю о социуме, то я имею в виду социум последнего столетия. Это социум, лишенный не только посвятительного, но даже и культурного измерения. Культура сегодня поглощена социумом, стала элементом социума. Раньше социум был ниточкой, которая тянется за иголкой культуры. Сегодняшний социум, так называемый буржуазный, пролетарский, рыночный, лишен тех измерений, которые были в нем всегда во всех странах мира, а именно традиционных измерений. Он лишен глубины, он лишен подлинной иерархичности. О нем нельзя сказать, что он перевернутый, потому что в перевернутом социуме высшие достижения находятся внизу, а наверху-табуны низших классов, низших страстей топчут высшие понятия и высшие слои. А здесь – как сплошная стена – один класс. Подобно так называемой "абсолютной музыке" нынешних дискотек. В каком-то смысле, это произошло в России в семнадцатом году, когда к власти пришли неприкасаемые, люмпен-пролетарии и когда началось массовое уничтожение дворянства, священства и всего лучшего, что было в России. То, что столетиями копилось в России: элементы культуры, элементы тонкости, просветленности, породы – все что выразилось в творчестве Достоевского, Писемского, Лескова, Толстого, Фета, – все это было объявлено излишеством, и были введены законы уравниловки, которые превратились в тиранические законы единовластия и демагогии. В итоге была установлена самодержавная деспотия уголовника. Сила бывает и благородной, и уголовной. Уголовники стоят сегодня у власти во всех странах, за редким исключением. Их разделяет борьба за власть, а объединяет взаимный страх. Три главные силы, три глобальных мага, которые боролись в двадцатом веке за мировое господство, – это фашизм, коммунизм и победившее их так называемое "свободное общество".

Но есть другая, очень высокая и тонкая сила. Эта сила намного сильнее силы глобальных магов. Маги приходят и уходят, а улыбка Будды остается. И этим мы сильнее тех магов, у которых есть ракеты и "кока-кола", СМИ и избирательные технологии. Мы намного сильнее, если поймем свою силу. Это парадоксальная ситуация, когда грамм перевешивает тонны. Когда человек не боится подставить правую щеку, если ее бьют по левой, не боится идти на унижения, не боится жертв – это свидетельство силы. Это традиционная сила, сила сокровенного человека или сокровенного в человеке, живущая и побеждающая, несмотря на все препятствия и катаклизмы. Есть сокровенное человечество. Вокруг бушуют войны, психические эпидемии, политические страсти – и параллельно пишутся стихи, выращиваются оливки, заваривается чай.

Таня: Ну, я никак не могу понять, что за тысячелетие татаро-монгольского ига не была уничтожена культура в России, а за какие-то последние семьдесят пять лет все погибло?

Аркадий: Во-первых, за двести лет, а не за тысячелетие. Тысячелетие христианству на Руси. Но у татар была своя культура и своя универсальная религия Чингисхана и Тамерлана. Это не такая простая ситуация, как Вам кажется. Речь идет, скорее, о том, что семьдесят пять лет тотальной бесовщины в России не убили нас с вами до конца, мы еще теплимся. И те несколько десятков человек, которые сохранили для нас живой огонь, они сохранили его вопреки танкам, тюрьмам и атомным бомбам.

Таня: Я, конечно, могу понять, что вы имеете в виду, что можно перепахать все поле, и через каких-то сто лет, все равно, что-то вырастет, но зачем же давать себя топтать?

Аркадий: Я то же самое говорю.

Таня: Если не давать себя топтать, надо же что-то иметь, какую-то материальную силу, чтобы противостоять?

Аркадий: Для начала создайте фонд. Скиньтесь, соедините ресурсы. Причем не обязательно финансы. Каждый из нас богат совсем не деньгами, а своей молодостью – особенно я! – знаниями, навыками, связями, богат своей традицией, литовской, русской, татарской, еврейской и Бог знает какой. И прежде всего, каждый богат глубиной духа, глубиной пребывания. Это дороже, чем любые деньги, чем любая ритуалистика. Это, действительно, богатство – глубина пребывания.

Двадцать четвертая беседа 2 августа прощальная

Аркадий: Сегодня у нас прощальное собрание, время подведения итогов, последний более или менее серьезный разговор, и мы должны совершить этот переход, чтобы начать новую страницу нашей жизни. Позади у нас почти три недели, наполненные разными событиями. Люди приезжали, люди уезжали, кто-то постоянно жил в палатках, в лесу, в разных контекстах происходило взаимодействие, проходили мои беседы, разговоры с Игорем, Валентасом, многие другие люди вносили различные импульсы в нашу жизнь. Приезжала Виргиния.

Я хочу напомнить некоторые элементы нашего контекста. С самого начала мною были предложены две линии, одна линия, связанная с главной концепцией нашей работы с интеллектуальным центром, и потому мы сконцентрировались на нашем сознании, на нашем уме. Это вызвало некоторые трудности, которые, может быть, многие до сих пор не преодолели, те, кто ожидал, что мы и дальше будем нарабатывать сущностной центр в себе, слышать и вызвучивать кристалл и проходить через другие довольно интимные, бхактические переживания. Вы помните, что бхакти – это путь эмоциональный, это путь веры, это путь преданности и любви. Что касается линии интеллектуальной, то эта линия была связана с одной предельно простой идеей, вокруг которой мы здесь топтались три недели. Эту идею я пробовал обыграть в буддийском ключе как идею пустоты, как идею сознания без ума, человека без ролей, пространства без смены состояний, без перепадов состояний, которые в буддизме называются клешами. И мы старались жить здесь без клешей, мы пробовали с утра до вечера жить в ровном состоянии и это состояние высветлять, т.е. нашей задачей было не достижение экстаза, а наоборот – спокойного ритма, которому благоприятствовало и расположение этого дома, и многое другое, в частности исключительно чуткие и интеллигентные хозяева, которые не вносили никакого шума, а также отсутствие всяких там-тамов, насилующей жесткой музыки и телевидения, которые вгоняют человека в жесткие инерционные состояния. Естественно, мы создавали и осваивали это пространство, мы обошли лесными тропами, на лодке, на машинах практически каждый день все, что могли, вокруг, т.е. мы создавали карту этого места и вносили свое состояние в этот зарасайский уголок, мы предлагали этому месту некий ритм – сочетание интеллектуализма и созерцательности, – что было очень важным моментом нашей работы. В каком-то смысле, мы создали это место.

Наша жизнь проходила не без шероховатостей, некоторые из нас не могли очень долго понять, о чем идет речь, ожидали чего-то иного, было несколько попыток предложить бурные дискуссии, были попытки перевести все в план вопросов и ответов. И каждый раз я предлагал подумать над тем, что истина – это не формула и не предложение, выражающее некоторую идею, а состояние. Центральная же идея нашей работы связана с концепцией изначального света, или буддийского ничто, или христианско-иудейского Бога, или корней наших мыслей, наших состояний, наших ролей, с той областью, которую назвать невозможно. Все эти понятия и категории различаются друг от друга, и никто из нас не путает, не мешает в одном котле буддийские идеи, христианские идеи и идею сверхсостояний, но для нас, по причине грубости и неискушенности наших запросов, все эти идеи были достаточно интересны и полезны, и мы их собирали вместе и работали с ними, потому что все они были пограничными идеями. Общая идея, которую я сейчас называю изначальным светом или пустотой, трактовалась и воспринималось нами как нечто рядом находящееся. То мы пробовали заглянуть в роли, то мы пробовали заглянуть в мысль, высветлить мысль и увидеть это нечто за мыслью, то мы раздвигали мысли и работали с мантрами, пробуя создать блоки звуков, через которые и между которыми мы пробовали выйти в область искомого. И опять-таки, естественно, некоторые до сих пор не начали этого делать, другие попробовали это делать, третьи пробовали идти старым путем, который мы практиковали в феврале, но тем не менее снова и снова так или иначе я напоминал вам о главной задаче. Я напоминал вам, что главная задача – это интуиция изначального света, и все, что мы делаем здесь – завтрак, обед, ужин, прогулки, беседы, гости, – все это движение в этом направлении. И этот изначальный свет (отсюда и "просветление"), изначальное состояние находится и очень далеко от нас, и очень близко, настолько близко, что: "Аллах отделен от тебя расстоянием кожицы финика", – как говорится в Коране. Просветление – это простое, натуральное для нас состояние, которое мы закрываем пылью обыденного состояния. Постоянно здесь подчеркивалось, что наше движение парадоксально: с одной стороны – это вершина высокой горы, с другой – это нечто, что уже во мне есть и что нужно увидеть, услышать, пережить. И мы переживали здесь самое разное.

У каждого была своя история. Люди рассказывали удивительные сны, и явь была не менее удивительной. Я сам находился здесь немножечко в невменяемом состоянии от воздуха и зарасайских красот. Хорошо, что мы не дали объявление в газету, хорошо, что сюда не наехало четыреста человек, что всего здесь перебывало около семидесяти человек. Приезжающие привозили городской шум и в течение дня-двух пробовали перестроиться на нашу бесконфликтную жизнь. Кого-то раздражало, что у нас здесь не было конфликтов, но никто не пробовал создать боевую группу или бригаду, штурмующую небеса.

Я хочу напомнить вам о замечательной книге Рене Домаля "Гора Аналог", которая дала нам схему социальной экспедиции. Идея экспедиции была здесь, также, одной из важных идей нашей работы. Мы увидели, что социальная динамическая объективация нашей внутренней работы абсолютно необходима и неизбежна, что без нее никакие самые прекрасные духовные усилия не могут рассчитывать на успех, поскольку мы живем в обществе, мы живем в инертном потоке, который несет нас в другую сторону. Шла речь о лодке, двигающейся против течения, об экспедиции на гору Аналог, на которую поднимались герои книги Домаля. Мы представляли себе, что вот за этим домом начинается большая то ли облачная, то ли настоящая гора, то ли гора из детского рисунка, и когда мы ели, спали, гуляли по лесам, беседовали, нас не покидал этот образ.

Нам исключительно повезло здесь с людьми, которые в целом отнеслись серьезно к нашей общей работе, были резонанс и сочувствие, но особенно радостно было, что рядом был Сергей, человек, которого я очень полюбил, и, видимо, не только я, за эти три недели, человек, который довел здесь путь бхакти, путь преданности, служения до такой идеальной формы, что не только всегда можно было обратиться к нему за помощью, но и всегда была помощь без всякого обращения. Каждое утро он незаметно привозил воду с родника, которую мы пили, помогал кого-то отвезти и привезти, руководил магнитофонными делами, и многое другое Сергей здесь брал на себя и нес на своих плечах. Все это помогло нам энергетически. Томас, который был здесь опорой для многих, спас жизнь мне и Виктории при помощи тонкого пинцета и йода, когда мы стали жертвами нападения местных демонов, т.е. клещей. Но, главное, что он, предвидя нашу здесь работу, привез вместе с Еленой нашего учителя Павлика. Очень для меня важно было здесь присутствие Антанаса, который несет в себе удивительную глубину, такт, внимание, дружественность, какую-то религиозную монашескую внимательность. Очень радостно было, как помогали девушки, женщины, Катерина, Виолетта, Вида, Даля и другие девушки, когда у хозяек не хватало рук. Андрей был человеком из леса, абсолютно дикий человек, и у него были повязки на ногах, на руках и на носу, когда он являлся сюда, как инопланетянин, и приносил очень много лесной праны. А Римвидас – это тот человек, который взвалил на свои плечи организацию всей нашей экспедиции. Здесь есть еще один человек, который незаметно помогал всем нам: если груз стягивания нитей, создания контекста здесь ложился на меня, то я благодарно перекладывал значительную часть этого груза на Викторию. Я прошу прощения, что не могу назвать всех людей, которые делились своим сердцем, своим светом, своей глубиной пребывания.

С некоторой гордостью я могу сказать, что за эти три недели у нас не было никаких чрезвычайных происшествий, никаких серьезных надрывов, конфликтов, т.е. было достигнуто некое ровное течение, замедленное до предела, которое мы сделали максимально безвременным. Мы жили в этом безвременье три недели, и каждый имел возможность полностью владеть своим днем. Никого здесь не насиловали ни уроками, ни упражнениями, ни технологиями, ни мантрами – всего было понемногу, очень мало, и со стороны можно было подумать, что мы приехали сюда купаться и отдыхать. И на самом деле, мы и приехали сюда купаться и отдыхать. Мы как-то неприлично отъедались здесь, потому что кормили нас очень хорошо свежими продуктами прямо с грядки и от коровы. Все здесь было исключительно приятно в этом сочетании серьезности и тишины. Немножечко не хватало, может быть, элемента движения и бурного веселья, взрыва энтузиазма, кроме встреч с Игорем и Валентасом, но и не было задачи такой. И когда Игорь фонтанировал до трех часов ночи, мы сидели здесь и ловили перлы мудрости, то засыпая, то просыпаясь. Нашей задачей было ровное состояние, нужное нам, городским мышам, чтобы как-то отойти, "оттянуться", как говорят в народе, после наших урбанистических фабрик. И когда сегодня мы с небольшой группой энтузиастов решили, наконец, достичь вершины горы Аналог, мы предположили, что там будет мельница, но там оказалось гороховое поле. Мы поклевали горох, и позже нас спасли спасатели, так что в анналах этой экспедиции будет написано, что на вершине горы Аналог есть гороховое поле. А тем, кто чувствует, что было недостаточно строгости и суровости в нашей жизни, я еще раз напоминаю, что мы – городские жители, мы измученные и испорченные, и у нас была не совсем монашеская задача. Наша задача была сочетанием серьезности и несерьезности, игры и философии, концентрации и легкости. Было много философии, ну, что поделаешь, это путь интеллектуальной интуиции, а не путь сердца, а для философии нужно жить спокойно. Было много индивидуальных бесед с разными людьми, мы пробовали что-то сбалансировать, помочь личными контактами, я пробовал установить сердечный и всякий контакт со многими из участников нашей экспедиции, в основном, невербальный. Одним я советовал молчать и не задавать вопросы, других я будоражил, чтобы они были активнее. Мне было очень приятно беседовать в своем "кабинете" за баней с разными людьми о разных темах, об их жизни, о трудностях. Это была очень важная часть моей работы. Главное, что я пытался делать, это показать, что есть множество разных путей и есть путь без всяких путей. Это путь Аркадия, у которого нет ни системы, ни идеологии, ни технологии. Некоторые люди говорят, что нужна определенная техническая база, а потом идет состояние, которое ложится на эту базу, и потом новая технологическая база, новая проработка состояний. Мы с вами здесь не нарабатывали состояния, мы просто жили, и я сделал все, чтобы дать вам ощущение, что совсем не обязательно заканчивать пятый или седьмой класс, и тем более десятый, чтобы получить аттестат зрелости, что можно и в детском саду, и в третьем классе спокойно вырастить себе крылья и взлететь, и что, собственно говоря, только это и нужно: найти свой собственный путь, создать свою собственную экспедицию. Эта линия вполне согласована с вашими наставниками, вполне ими понимается, хотя они считают, что нужно сначала получить образование и тогда уже начать самостоятельный путь. Здесь я с ними не согласен и думаю, что все это непредсказуемо, что нет никакой общей схемы для двух, трех, тридцати людей и что нет, вообще, никакой общей технологии, а есть абсолютно не формализуемая, непредсказуемая сложность или простота, есть личный контакт, есть доверие, есть невербальный контакт. Мне кажется, что я установил его здесь с теми, кто искал его со мной.

Я никому не предлагал бросать ваш контекст, прекрасный контекст, созданный людьми, которые вложили немало любви и заботы в создание этого очень культивированного, благородного, надежного круга. Моей задачей было давать нечто неуловимое, в то же время, постоянно беспокоить ощущением близости решения. То, что я пробовал здесь создать, это ощущение реальной возможности решения вопросов и проблем каждого из вас, будь то бытовая или семейная проблема, будь то беспокойство или сонливость, будь то определение своей собственной задачи, отыскания своей собственной горы, создания экспедиции, преодоления трудностей смыслополагания. Все это было предметом моей заботы здесь в течение трех недель.

Я не оставляю после себя никакой организации, никаких инструкторов, поскольку это не входило в мою задачу. Я надеюсь, что поддержал тех людей, которые пробуют достичь глубины пребывания, и тех людей, которые задумываются о создании своего круга, о своей собственной экспедиции в своем направлении. Много недоумений вызывала здесь моя позиция, многие из вас ждали, что я буду давать им персональные задания, как это делал Игорь с некоторыми из вас. А я говорил, чтобы вы сами давали себе задание каждый день, каждый час, каждую минуту. Человек, который не дает себе ежедневных заданий, это еще не человек. Человек, который живет спонтанно и просто ест, просто проживает час, это еще потенция человека. И, естественно, ваша экспедиция, социальная объективация вашего внутреннего движения – это предмет вашего творчества. В принципе, Игорь говорит вам то же самое: "Вот, смотрите на меня и создавайте свои социально-психологические миры". Однако эти миры напоминают мне какие-то промежуточные населенные пункты для беженцев, какие-то "убежища", Обезьяний порт из книги Рене Домаля, а я говорю об экспедиции. Экспедиция предполагает цель, направление, общие фонды, друзей. А дальше наша жизнь будет развиваться по положенным ей законам: люди, получив здесь какой-то свежий, неформализованный импульс, продолжат жить свою жизнь, и может быть, в результате нашей работы здесь, возникнут ваши экспедиции.

Я буду рад поддержать с вами связь, я открыт для любой инициативы, если вам покажется, что я могу быть вам полезен и интересен. Я впервые в своей жизни столкнулся с литовским характером, с литовским элементом, я его просто не знал никогда и не взаимодействовал с литовцами. Это удивительно деликатные, корректные люди, европейцы, негромко говорящие, не навязывающие себя. Вчера я пробовал выяснить у Томаса, есть ли в Литве какая-нибудь мощная духовная традиция, и выяснилось, что, видимо, она мощная, но какая-то подспудная, находящаяся в состоянии Ильи Муромца, который никак не проснется. Христианство здесь – это привозная религия, от язычества мало что осталось, а ваш круг еще не стал костром, который осветил бы всю Литву, так что это очень благодатное место, в смысле его культивации, и огромное наслаждение быть здесь, в центре Европы среди очень ярких незлобливых людей, которые живут в тесном взаимодействии с природой, травой, землей. Когда есть такая природная связь, такие отношения с миром, то это большое счастье, это действительно мать-природа, мать-страна, мать-язык. И мне кажется, что у вас, собравшихся здесь, есть все возможности наполнить эту часть Земли еще и активным огненным началом, пожары в лесах, конечно, не нужны, я говорю сейчас о духовной динамике, которой в Литве очень мало, но куда больше, чем в Швеции, в Германии и во многих других странах. И если мы соберемся в следующее лето здесь, то я бы хотел, чтобы было еще меньше духовного иждивенчества, которое, к сожалению, процветает в вашем круге, и чтобы было больше смысловой и энергетической инициативы от вас. Не бойтесь себя полагать, не бойтесь ставить цели, вы не школьники. Не бойтесь брать на себя ответственность за экспедиции, не бойтесь быть веселыми сумасшедшими. Ябы хотел предложить нашу традиционную минуту молчания, когда от словесной шелухи, которую я сейчас здесь наплел, мы возвращаемся к себе, к своей целостности, к своему нормальному элементу, после чего, может быть, кто-то из вас захочет что-то сказать…

Дима: У меня появились свои индивидуальные впечатления, и я могу поделиться тем, что важно для меня. В этих экспедициях всегда находишь что-то новое, там нет такого, что уже всего достиг и несметно богат. Все время что-то возникает, к чему возвращаешься, и я каждый раз возвращаюсь к мысли, что это твоя персональная экспедиция. И хотя ты идешь с друзьями, все равно ты идешь один, идешь сам. И иногда это забывается, иногда это страшно и от этого закрываешься, но все равно жизнь напоминает тебе, что ты идешь один, не потому что изгнан или отвержен, а потому что за экспедицию ты отвечаешь сам, это твоя персональная экспедиция. И в настоящий момент именно в этом для меня глубокий духовный аспект таких экспедиций. И истинность всяких, возникающих и исчезающих, течений, школ всевозможных направлений, в том, чтобы отправлять людей в их персональные экспедиции, не массовые, а личные, хотя униформа может быть похожей.

Люда: В отличие от Димы, у меня возникло ощущение возможности создания экспедиции единомышленников, потому что личная экспедиция для меня проблематична в том, что сказанные слова проходят, уходят пережитые состояния, этот опыт забывается и исчезает. Ощущение от этих слов, состояний такое неуловимое, что у меня давно появилось желание зафиксировать это каким-то образом, чтобы человек смог перевести свое состояние во что-то конкретное, фиксировать внутри и распространять, передавать другим. И у меня возникло ощущение возможности создания сообщества, группы людей, с которыми, как с единомышленниками, возможна такая духовная работа.

Антанас: Я хочу поделиться возникшей у меня концепцией, которая мне очень помогала. Это размышления о состояниях ниже и выше нуля, может быть, о пустоте, выше и ниже нуля, которые для меня связаны с одиночеством и дружбой. Одиночество я концептуально связал с пустотой ниже нуля, а дружбу связал с состоянием, пустотой выше нуля. Пустота дружбы и пустота одиночества. Но эта концепция поломалось так, что это есть и одиночество и дружба…

Александр: Дружба с Одиночеством…

Аркадий: Давайте еще раз вспомним и поблагодарим наших проводников Павлика и Жандосика и на этом закончим наше собрание. Спасибо всем…

Зарасай

Мотель Далюса

2 августа 1997 г.

Никакая заутренняя (слегка белая, может быть)

Прощай, монастырь!

Благодарю твои невидимые стены.

Я поклонялся Полноте

В пустой обители ума.

Я ухожу в молчанье ночи,

Туда, где огненные тени

Стирают в памяти влюбленных

Их неживые имена…

Меня проводят и не запомнят, лишь эти трое:

Рыцарь Желаний,

Странник Смысла,

Работник Слова,

И Он, быть может,

Тот, который не сосчитан…

А. Ты

Об авторе

Аркадий Ровнер – писатель, издатель, автор и ведущий радиопрограммы "Многообразие религиозного опыта" радиостанции "София", профессор Московского государственного уневерситета, академик Международной Академии Науки и Культуры.

Другие книги Аркадия Ровнера

Гости из области (Мюнхен, 1975; изд-во "Московский рабочий", М, 1990).

Калалацы (изд-во "Ковчег", Париж, 1980; изд-во "Новое время", Москва, 1990).

Ход королем (Alternate Currents, Нью-Йорк, 1989).

П.Я. Чаадаев (в соавторстве с Викторией Андреевой) (Alternate Currents, Нью-Йорк, 1989).

Этажи Гадеса (изд-во "Миф", Москва, 1990).

Третья культура (изд-во "Медуза", Спб, 1996).

Веселые сумасшедшие (изд-во "Гера Диена" Каунас, 1998).

Будда и Дегтярев Избранная проза т. 1, (изд-во "Миф", Москва, 1998).

Ход королем Избранная проза т. 2, (изд-во "Миф", Москва, 1998).

Школа состояний (изд-во "Миф", Москва, 1999).

Успенский до Гурджиева (Вильнюс, 1999).

Путешествие Муто по Руси и ее окресностям – год 2000-й (Киев, 2001). Гурджиев и Успенский (Москва, 2001).

Книги под редакцией Аркадия Ровнера или с его предисловием

Мистики XX века, (изд-во "Локид", Москва, 1997, второе издание 1998).

Энциклопедия символов, знаков и эмблем (изд-во "Локид" Москва, 1997; второе издание 1998; третье издание 2000).

Что такое просветление? (изд-во Трансперсональной ассоциации, Москва, 1997).

Томас Шипфлингер, София-Мария (изд-во "Миф", Москва, 1996).

Алан Эймс, Глазами Иисуса (Москва, "Миф", 1996).

Антология Гнозиса, Современная русская и американская проза, поэзия, живопись, графика и фотография (изд-во "Гнозис", Нью-Йорк, 1980-1981; второе издание изд-во "Медуза", Спб, изд-во "Миф", Москва 1996).

Книги из серии "Тайна Мастера Игры"

Многие из книг этой серии уже издавались и переиздавались большими тиражами. Мы счастливы, что читательский интерес к ним не ослабевает. Это особые книги: ни одна из них не бьла написана автором. Они составлены из лекций и бесед Мастера его учениками и помощниками. И началось это так давно, что еще никто из них не видел и не понимал, что все, о чем говорит Мастер – это многогранное сообщение о самой Великой и прекрасной Игре, в которой только могут принимать участие люди.

Игорь Калинаускас "Наедине с миром"

Эта книга, представлена в серии, подзаголовком – технология игры. Она доказывает правомерность технологического подхода к себе и к ситуациям, которые нам предлагает жизнь и рассказывает о способах и средствах, которые предлагаются тем, кто хотел бы освоить технологию пользования собой и жизнью. Последняя глава "Десять бесед о Школе" раскроет заинтересованному читателю представление о мире духовной традиции, которая предлагает эти технологии. Мы надеемся, она убедит вас, в том, что технологический подход – это только небольшая инструментальная часть вас и мира, которая увеличивает способность воспринимать жизнь и человека во всей его красоте, многогранности и гармонии.

Игорь Калинаускас "Жить надо!"

Нам кажется, что уже название книги не только объясняет, почему именно эта книга носит подзаголовок – философия игры, но и заявляет об основе самой этой философии. Мы получаем жизнь, как подарок. Мы чувствуем, что это не случайно, но в суете и банальности тонет это чувство. Наверное, эта книга потому и стала одной из наиболее популярных книг Мастера, что рассказывает о том, из чего состоит эта захлестывающая нас банальность и что можно увидеть, понять и сделать для того, чтобы не утратить или вновь обрести этот известный нам изначально вкус – вкус Жизни.

Игорь Калинаускас "В поисках Света"

Мы обещали Вам тайну Мастера игры, Читатель. Она перед Вами. На наш взгляд это одна из самых искренних и пронзительных историй о Пути человека к Свету. И случилась эта история ни когда-нибудь и ни где-нибудь. Она происходила и продолжается "здесь и сейчас", в жизни, так похожей на нашу. Только непрерывный и неустанный Путь к Свету сделал ее единственной и неповторимой. Будьте внимательны, Уважаемый читатель. Может быть, она поможет и Вам сделать Вашу жизнь такой же – единственной, неповторимой, прекрасной.

Ева Весельницкая "Женщина в мужском мире"

Подзаголовок – правила игры. Еще один вариант правил в этой вечной игре между мужчиной и женщиной. Это вариант правил для тех, кто не ищет победы для себя и поражения для партнера. Это вариант правил для тех, кто ищет в этой игре наслаждения. Это третье обновленное издание этой популярной книги. Со времени первого издания книга стала тоньше, разнообразней, и мы надеемся еще интересней. Она та же и совершенно другая. Она изменилась за эти десять лет так же, как изменился мир и те, кто эту книгу создал. Они стали мудрее и откровенней. Новое предисловие к книге объяснит Вам многое, но не все.

Виргиния Калинаускене, Александр Тышкевич "Искусство возвращения Королевы"

Женские тайны. Перед вами самая откровенная, самая технологичная и самая сказочная книга о том, что интересует всех и всегда. Книга о мире женщины, рассказанная с помощью мужчины.

Игорь Калинаускас "Игры, в которые играет "Я"

Подзаголовок этой книги – мир игры. Что это за мир, в котором главной задачей и основным стремлением каждого является встреча с собой? Как этот мир устроен? По каким законам он живет? Что известно об игроках и правилах? Об этом и еще о многом другом Вы узнаете, уважаемый читатель, познакомившись с новой книгой Мастера Игры. В качестве приложения в книгу вошли главы много лет назад издававшейся и широко разошедшейся книги И. Калинаускаса "Духовное сообщество".

Примечания

1

Имеется в виду японская буддистская секта Аум Сенрике, обвиняемая в массовых отравлениях людей в токийском метро.

(обратно)

АРКАДИЙ РОВНЕР ВЕСЕЛЫЕ СУМАСШЕДШИЕ, или ЗАРАСАЙСКИЕ БЕСЕДЫ

НЕМНОГО ПРЕДЫСТОРИИ

Пролог

Сумасбродные идеи Аркадия Р .

Несколько слов о гостях и участниках экспедиции и о том, как она протекала

Предварительные итоги в преддверии новой экспедиции в Поволжье

Объявление

Вильнюсская беседа 13 июля три парадигмы

ЗАРАСАЙСКИЕ БЕСЕДЫ

ПЕРВАЯ НЕДЕЛЯ ВОСХОЖДЕНИЯ

Рекомендации участникам восхождения на вершину А2

Первая беседа 14 июля о реальности

Вторая беседа 15 июля о жертве-плате

Третья беседа 16 июля с "лесными братьями"

Четвертая беседа 17 июля об образе себя

Пятая беседа 17 июля об Артуре

Шестая беседа 18 июля о серьезности

Седьмая беседа 18 июля о фоне и переднем плане

Восьмая беседа 19 июля о блаженстве и открытости

* * *

ВТОРАЯ НЕДЕЛЯ ВОСХОЖЛЕНИЯ

Девятая беседа 20 июля о внутреннем свете

Десятая беседа 21 июля о личности и сущности

Одиннадцатая беседа 21 июля с Игорем К.

Двенадцатая беседа 22 июля прикладная астрология

Тринадцатая беседа вечер 22 июля о внутренней трансмутации

ТРЕТЬЯ НЕДЕЛЯ ВОСХОЖДЕНИЯ

Четырнадцатая беседа 23 июля о горе высотой в один миллиметр

Пятнадцатая беседа 23 июля о Королевском пути

Шестнадцатая беседа 23 июля с Виргинией

Семнадцатая беседа 24 июля еще о Королевском пути

Восемнадцатая беседа 24 июля с Валентасом

Девятнадцатая беседа 25 июля об изначальном состоянии

Двадцатая беседа 26 июля о демонах

Демонстрация (Serial Red)

Двадцать первая беседа 27 июля об иерархии состояний

Двадцать вторая беседа 28 июля об амнезии

Двадцать третья беседа 31 июля об экспедиции

Двадцать четвертая беседа 2 августа прощальная

Никакая заутренняя (слегка белая, может быть)

Об авторе

Другие книги Аркадия Ровнера

Книги под редакцией Аркадия Ровнера или с его предисловием

Книги из серии "Тайна Мастера Игры"

Примечания

1

Оглавление

АРКАДИЙ РОВНЕР
ВЕСЕЛЫЕ СУМАСШЕДШИЕ, или ЗАРАСАЙСКИЕ БЕСЕДЫ