Электронная библиотека
Форум - Здоровый образ жизни
Саморазвитие, Поиск книг Обсуждение прочитанных книг и статей,
Консультации специалистов:
Рэйки; Космоэнергетика; Биоэнергетика; Йога; Практическая Философия и Психология; Здоровое питание; В гостях у астролога; Осознанное существование; Фэн-Шуй; Вредные привычки Эзотерика


Наталия Полянская
Нормандская лазурь

С огромной благодарностью и любовью – Анне, которая помогла мне полюбить Нормандию.


1

Не покоряйтесь никому, за исключением короля и кардинала. Лишь мужеством – вы слышите, только лишь мужеством! – дворянин в наши дни может пробить себе путь. Кто дрогнет хоть на мгновение, возможно, упустит случай, что именно в этот миг предоставляла ему фортуна.

А. Дюма[1]

Посреди дороги стояла корова.

– Ну, и что теперь делать? – спросил с заднего сиденья Женька. – Посигналь ей.

Никита посигналил. Животное даже не повернуло головы. Это была прекрасная нормандская корова, со светлой шкурой в желтоватых подпалинах, покрытой большими темно-шоколадными пятнами. На мохнатом ухе имелась желтая бирка с непонятными мелкими буковками и крупно написанным номером: «5023». Корова лениво помахивала хвостом и иногда делала движение челюстью, что символизировало глубокий дзен и пофигизм по отношению ко всему окружающему миру.

– Давай ее объедем, – предложила Ольга.

– С какой стороны? По двойной сплошной? И потом ходить, умолять выдать мне шенгенскую визу – простите, пожалуйста, я нарушил правила из-за коровы?

Все синхронно посмотрели сначала на двойную сплошную, затем на обочину, за которой начиналась поросшая ромашками канава. Отличное место, чтобы нарвать полевых цветов, но для объезда – не вариант. Джип, конечно, ее преодолел бы, а вот «Фольксваген Пассат»...

– Ну и что ты предлагаешь? – буркнул Женька.

– Покурить. – Никита опустил боковое стекло, вытащил из нагрудного кармана рубашки пачку «Данхилла», зажигалку и задымил. Корова стояла.

– А может, выйти и ее прогнать? – немного неуверенно предложила Ольга.

Никита пожал плечами.

– Иди.

– Ага, сейчас. – Ольга поглубже закопалась в ворох карт. – Кто тут мужчина?

– Вопрос неправильно поставлен. Кто тут настолько сумасшедший, чтобы пытаться вручную сдвинуть с места эту Зорьку?

– Слушай, Ник, ну хватит уже, – поморщился Женя, разгоняя рукой табачный дым, который, несмотря на открытое окно, все же лез в салон. Женька не курил и не любил находиться рядом с теми, кто это делает. – Понятно, что на дорогу к ней никто не попрется. А если ее подруги нами заинтересуются?

На поле, откуда, несомненно, и прибыла корова 5023, паслись ее товарки – пятнистые, палевые, светло-бежевые, словом, очень красивые буренки, если не подходить к ним близко. Вообще-то поле было огорожено столбами с натянутой между ними колючей проволокой, но в одном месте она оказалась порвана. Корова это сделала или нет – неизвестно, на самом жвачном следов форсирования забора не наблюдалось. Остальное стадо интереса к выходу за пределы пастбища не выказывало.

– Трусов родила наша планета! – пафосно провозгласила Ольга, из чего можно было заключить, что это цитата.

– Слушай, я коров только на картинках обычно вижу, – беззаботно откликнулся Никита.

– Или на прилавке, – поддержал его Женька. – А тут, понимаешь... рога и копыта.

– Она такая ми-иленькая, – протянула Ольга. – Смотрите, какие глазки.

– Ага, – сказал Женька, – подозрительные.

Никита щелчком отправил окурок в полет и снова просигналил. Корова не реагировала.

– Ну и что, мы так и будем тут стоять?

– Оль, я ее давить не стану. За это наверняка полагается штраф. Не считая того, что мы не в той весовой категории и тушу переехать не сможем.

– Во, смотри, еще одна идет, – сказал Женя. – Эта безрогая.

Корова номер 8945, еще более пятнистая, чем 5023, подошла поближе к забору и уставилась на машину. Колорита сцене добавлял прилепленный тут же на проволоку рекламный плакат с изображенным на нем бесшабашным мотоциклистом и надписью «Moto Cross: Millieres, CHPT. De Normandie». Мотоциклист изгибался в немыслимом прыжке, корова 8945 потряхивала ушами.

– Ник, ну, может, черт с ней, с двойной сплошной?

– Оль, Шенген. Три злостных нарушения – и гуляйте, товарищ Малиновский.

– А ты уже набрал?

– Одно. В прошлом году, в Испании. Превысил.

– Местный едет, – сообщил Женька, который все замечал.

По встречной рулил раздолбанный французский аналог «уазика», перемещавшийся с достойной скоростью где-то около сорока километров в час. Проехав мимо коровы и застрявшего перед ней «Пассата», облезлая машинка отрулила еще метров пятьдесят, а потом притормозила и сдала назад. Женька опустил стекло со своей стороны и, когда «уазик», оказавшийся на самом деле «Ситроеном», поравнялся с ними, поздоровался.

– Проблемы? – спросил водитель, мужик лет сорока пяти в лихой кепке набекрень.

– Да. – Женька трагическим жестом указал на корову.

Француз засмеялся, сдал еще назад, вылез и, нимало не смущаясь, в буквальном смысле взял быка за рога – то есть ухватил корову за равнодушную башку и повернул вбок, а потом еще и пинка дал. 5023-я лениво развернулась; француз шлепнул ее по бежевому заду, придавая ускорение. Корова повздыхала и убрела в ромашки.

– Allez-y! Allez-y![2] – замахал добрый самаритянин.

Никита тронул с места и гаркнул в окошко:

– Спасибо!

Француз, смеясь, добавил:

– Muus vaot eune crache sus la banette qu’eune vaque juqui sus l’fait![3] – и пошел обратно к своей машине.

– Что он сказал? – спросила Ольга.

– Пожелал нам счастливого пути, – неуверенно объяснил Женя. Честно говоря, во Франции он не понимал и половины из того, что ему говорили, а ведь в институте был лучшим на курсе. Языковая практика с той поры подзабылась, а реальность оказалась сильно расцвеченной диалектами.

– О, свобода, свобода! – пропела Ольга. – Мальчики, тут на карте деревня через пять километров. Давайте притормозим у магазинчика, а? Кушать хочется.

– По-моему, ты преуменьшила масштабы бедствия, – вздохнул Женька. – Охота жрать.

– Троглодиты, – сказал Никита беззлобно. – Неандертальцы. Думаете желудком. А как же духовная пища?

– Не вариант, – хором отозвались Ольга и Женя и захохотали.


Было еще довольно рано; самолет приземлился в Париже около шести часов утра, однако разница во времени с Москвой сделала свое – для разнообразия, не черное – дело. Несмотря на ночной перелет, трое путешественников чувствовали себя бодро, и для полного счастья не хватало лишь хорошего плотного завтрака, желательно с омлетом, кофе и еще чем-нибудь вдохновляющим.

Однако французы вовсе не считали, что если рано встать, то Бог тут же подаст. Часы показывали девять, а работали лишь магазинчики при заправках, где продавалась минеральная вода, шоколадки и сэндвичи в вакуумных упаковках – пища, разумеется, питательная и всем хорошая, только не несущая в себе прелести иноземного колорита. Никита жаждал приобщения к культуре и потому притормаживать на заправках отказывался, благо из Парижа выехали с полным баком. А так как именно Малиновский сидел за рулем, его слово было решающим.

– Я согласна уже и на сэндвич, – вздохнула Ольга.

– А я нет. Хочу полноценный завтрак, желательно с видом на реку.

– И чтобы у порога не стоял рыжий человек, а еще была жимолость, – пробормотал Женя.

– Понятия не имею, как выглядит жимолость, – беспечно откликнулся Ник, обгоняя неспешно ползущий «ниссанчик» с местными номерами. – По мне, так и розочки сойдут.

Они проехали уже две деревни, являвшие собою классический образец сонного царства. Наконец в городке, куда Ольга заставила свернуть Никиту, оказалась открытая bageterie, и машина остановилась перед ее гостеприимно распахнутой дверью. Ольга выбралась из автомобиля, вдохнула теплый воздух, напоенный ароматами не только розочек, в изобилии цветущих на аккуратных клумбах, но и свежего хлеба. Пахло на всю улицу, и в этом запахе было что-то такое, такое... путешественное, да.

– Вот! Именно то, что нужно!

– Если у них нет омлета, не останемся, – сказал Ник.

– Ну уж нет. – Женька ощутимо хлопнул дверцей машины. – Пока не поем, никуда не поеду.

– И отправишься до Кана пешком, – пригрозил ему Никита.

– А я вообще в Кан не хочу. Сдались мне твои монументы с музеями. Я в Довиль пойду, это недалеко, я указатель видел.

– Ой, да, давайте заедем в Довиль! – Ольга переступила порог магазинчика и сняла солнечные очки, так как внутри было полутемно, зато умопомрачительно пахло – и возникало желание непременно отыскать это пахнущее и заполучить его. Мужчины двинулись за ней.

Женька вступил в переговоры с крепким, как боровик, румяным старичком, стоявшим за прилавком, и в итоге пришел к неизбежному выводу: проще всего не объяснять, что нужно, а ткнуть пальцем в то, что нравится. К процессу подключились Ольга, желавшая «вон ту булочку», и Никита, с неудовольствием выяснивший, что кафе при bageterie отсутствует.

– И где мой омлет?

– Ник, ну давай омлет попозже, – попросила его Ольга, наблюдая, как продавец разливает кофе по бумажным стаканчикам. – Ну правда. Сейчас возьмем кофе и поедем в Довиль, там сядем на бережку, позавтракаем...

– Нет уж. Сначала завтракаем в Руане. А пока пьем кофе в машине. Все, давайте, поехали.

Они расплатились (Ольга порадовалась, что взяла наличные – у мужчин были только карточки, а их старичок-боровичок не принимал) и загрузились обратно. Машина тут же пропахла кофе, багетами и булочками, на диету стало наплевать (диета и отпуск – понятия несовместимые), и Ольга с урчанием впилась зубами в теплый багетов бок.

– Нравится? – спросил Никита зачем-то. Ольга истово закивала, не в силах оторваться от еды. – Как же ты оголодала, бедненькая. – Он протянул руку, потрепал ее по волосам, и Ольга дернулась, едва не расплескав кофе. – Ладно, штурман потерян, но до Руана я как-нибудь доеду без тебя.

– Обратно рули, – велела Ольга, прожевав свежий хлеб и запив его глотком обжигающего кофе – не растворимого, из кофеварки, вот какой сервис! – Вон по той улочке.

– Штурман снова в строю! – Никита, видимо, отыгрывался за отсутствие омлета. Женька на заднем сиденье расположился как король и шуршал бумагой, разворачивая купленное. – Ладно, сейчас с ветерком помчимся.

Они возвратились на шоссе А13 и повернули по указателям на Руан. Городок с его фахверковыми[4] домами и аккуратной мэрией остался позади, и Ольга, жуя багет, вдруг подумала, что никогда больше этот городок не увидит. Ни мэрию, ни продавца багетов, ни фонтан на площади. Наверное, в этом и прелесть – в мимолетности. Тем более что дальше маячила одна лишь основательность.

Они ехали в Нормандию смотреть пляжи, на которых в июне 1944 года высадились союзные войска, – событие довольно известное и освещенное в ряде литературных и кинематографических произведений, из которых Ольга помнила только фильм с Томом Хэнксом. Она сама готова была любоваться видами, история высадки ее не особо занимала – зато весьма занимала Никиту, а так как придумал все это путешествие именно он, то историческая часть, где упор делался на Вторую мировую, шла в первую очередь.

Если уж совсем честно, Ольгу сманил Женька. С Женькой Ильясовым она постоянно поддерживала отношения еще со школьных времен, и в отличие от Никиты, который не давал о себе знать довольно долгое время, Женя звонить не забывал. Причем не только на дни рождения и Новый год, как у вежливых людей принято. Поэтому, когда с месяц назад Ильясов позвонил в середине рабочего дня, – Ольга скучала над технической документацией, которую следовало перевести с немецкого на нормальный не позже чем завтра, и настроение по этому поводу было паршивое, – сначала показалось, будто он снова пригласит выпить кофе и поболтать по душам. Но Женька с ходу брякнул:

– Оль, у тебя Шенген есть?

– Ну есть, – ответила она несколько настороженно.

– Многоразовый?

– Да. Мне испанцы дали.

– Слушай, поехали во Францию.

Ольга опешила.

– Ильясов, – сказала она, постукивая карандашом по распечаткам зевотно-скучной документации, – если ты решил пригласить меня в Париж и там предложить руку и сердце, так я тебе сразу говорю «нет».

– Нужна мне твоя рука и сердце, – фыркнул Женька.

– А что нужно?

– Голова.

– Голова профессора Доуэля, – прокомментировала Ольга. – Ты меня заспиртуешь и выставишь в Лувре? Или там подобную гадость не выставляют?

– Мне твоя голова нужна, потому что ты будешь штурманом, – торжественно объявил Женька. – Ну, Оль, выручай. У меня топографический кретинизм, и меня Никита убьет, если мы вдруг вместо Нормандии окажемся где-то под Лионом.

– Так, – сказала Ольга и бросила карандаш, – а Малиновский-то тут при чем?

– Он все это затевает. Ты же знаешь, как он любит свои танки и самолетики.

Ольга знала.

Когда они все подружились в школе (такую банду было еще поискать, и с виду тихий и щуплый Женька Ильясов считался чуть ли не самым отпетым хулиганом), уже тогда Никита увлекался историей Второй мировой войны. Его отец, преподаватель истории в МГУ, поощрял увлечения сына, и какое-то время Ольга думала, что Никита тоже пойдет по учительской стезе. Однако случилось по-другому: сейчас Малиновский «руководил проектами», что бы это ни означало, в большой компьютерной фирме, а историю оставил для души. Но сколько Ольга его знала, столько он носился с книжками, на обложках которых имелись либо танки, либо колючая проволока, либо героические солдаты в касках, либо щуплые пионеры, – и сыпал малопонятными подробностями. А в начале июня у Никиты выдался отпуск, и Малиновского потянуло на места боевой славы, причем не родные, российские, коих хоть отбавляй, а на иностранные. В частности, его целью стало посещение цепочки нормандских пляжей, где 6 июня 1944 года высадился знаменитый десант.

– Я с ним поеду, – объяснял Женька, – я в Нормандии еще не бывал, и Ник лучше меня водит.

– Мальчики, а зачем вам я? – поинтересовалась Ольга. – И ехали бы вдвоем – пить коньяк, кадрить девушек...

– Так я объясняю, – потерял терпение Женька, – нам нужен штурман! Я в этом деле дуб, указатели вижу уже после того, как мы от них отъехали, и вообще... Я Нику сказал – давай Шульц позовем! – и он говорит: «Как я сам не додумался?» Оль, тебе что, отпуск не дадут?

Ольга молчала: отпуск давали без проблем, так как она была лучшим переводчиком в конторе и половину недели вообще работала на дому. Но имелась масса других причин, по которым следовало бы отказаться.

– Или вы с Никитой совсем не общаетесь? – спросил Женька. – Он вроде говорил, что тебе звонит...

– Он звонит, – сказала Ольга. – Хорошо, Жень... я подумаю.

– Только недолго, ладно? Малиновский где-то билеты может достать по дешевке, в «Аэрофлоте», что ли, у него знакомые... Тянуть не следует.

– Ой, Женя, не дави на меня.

– Ой, Оля, – ответил он ей в тон, – мир без границ для тебя, а ты ломаешься. – И положил трубку.

Он был прав, и в глубине души Ольга сразу знала, что согласится. Но поломаться для виду следовало – какая женщина не любит, чтобы ее уговаривали?!

Старые друзья уговаривать не стали. Старые друзья назначили встречу, усадили Ольгу за столик, налили ей шампанского и сказали:

– Ты едешь.

Она и поехала.


Сейчас, дожевывая кусок мягкого хлеба, на вкус сильно отличающегося от того, что продают в московских супермаркетах и даже в святых местах вроде ларечков на углу, Ольга понимала: решение она приняла правильное. Вот она едет, и ничего страшного не случилось. Ничего из того, что она себе нафантазировала. Нет ни напряжения, которого она опасалась, ни скрытой враждебности, ни ненужных воспоминаний, ни неловкости; а есть – легкий разговор, впереди – Руан со своим знаменитым собором, гладкое шоссе, ромашки и маки на обочинах и теплое июньское солнышко.

– Так что, в Довиль заедем? – спросил Женька. – Я бы там поснимал. Нам под статью.

Ильясов работал фотокорреспондентом в богато иллюстрированном журнале, периодически печатавшем что-то о путешествиях, и Женькины отпуска обычно совпадали с командировками.

– Заедем, – лениво откликнулся Никита. – Только сначала позавтракаем. Нельзя на голодный желудок смотреть на красивую жизнь.

– А Руанский собор? – жалобно спросила Ольга. – Там так свет красиво падает...

– Выбирай – или Довиль, или собор.

Ольга повздыхала, затем решила:

– Довиль. Но можно и собор тоже.

– Разговорчики в строю!

Никита, в общем, был в своем праве: он с самого начала предупредил, что упор в этой поездке будет сделан на объекты, относящиеся ко Второй мировой, а остальное – исключительно в качестве довеска. Впрочем, неволить своих спутников Малиновский не собирался, истинные любители истории способны наслаждаться ею в одиночестве. Ольга пошарила по Интернету и составила отдельный список, для себя и Женьки, если надоест созерцание старых фашистских батарей, давно облагороженных пляжей и музейных ценностей. Конечно, кое-что пришлось с сожалением отложить «как-нибудь на другой раз» – музей Моне в Жирвени или вот осмотр собора в Руане, но лучше уж так, чем чувствовать, как за спиною мрачно маячит Ник, которому не терпится добраться в свой «Мемориал».


2

– О нет, нет, и я надеюсь доказать вам, что могу быть благодарной! Но что было нужно от меня этим людям, которых я приняла сначала за воров, и почему здесь нет господина Буонасье?

– Эти люди, сударыня, были во много раз опаснее воров. Это люди господина кардинала.

Руан оказался безлюден и тих, что можно было списать только на редкую удачливость путешественников. Вообще-то в первые дни июня народу тут должна быть прорва, объяснил Никита, заруливая на стоянку у открытого уличного кафе. Наверное, все понаехавшие пока еще спят.

– Завтра налюбуемся, – оптимистично сказал Женька, вылезая из машины и расчехляя фотоаппарат. – Так, ребят, вы ешьте, а я пройдусь тут немного...

– Эй! Куда! А заказать? – возмутилась Ольга. У нее был прекрасный английский и немецкий, а по-французски она понимала всего пару слов.

– А в меню ткнуть? – откликнулся Женя.

– Ильясов! Не бросай нас на произвол судьбы!

Женя нетерпеливо вздохнул, дождался, пока подойдет официантка, перевел немногочисленные пункты в меню и заказал Никите завтрак, а Ольге – кофе и круассан, после чего ушел, пообещав вернуться минут через пятнадцать.

– На что спорим – собор побежал фотографировать, – с завистью сказала Ольга, провожая его взглядом. Кончик шпиля соборной колокольни торчал из-за ближайших крыш.

– Ну, хочешь, иди с ним, – предложил Никита.

– Не-а. – Ольга поудобнее устроилась на пластиковом стуле и вытянула ноги. – Я не люблю вот так, бегом. Особенно соборы. В них своя атмосфера, и ее не почувствуешь, если нестись галопом. А если не почувствуешь – то зачем?

– А! То есть ты не из тех сумасшедших туристов, которым лишь бы сфотографироваться рядом с достопримечательностью, и неважно, видели они ее толком или нет?

– Сударь, вы имеете намерение меня оскорбить? – высокомерно осведомилась Ольга.

– Я пошутил. – Никита сдвинул очки на лоб. – А ты почти не изменилась.

– А ты изменился, – сказала Ольга и ничуть не соврала.

Она помнила Ника другим – более худым, более злым, более резким. Сейчас он – нет, не растолстел, просто в плечах раздался (в тренажерном зале, наверное, занимается), и выражение лица сделалось немного иным. Теперь он напоминал помесь растиражированного адвоката Павла Астахова и писателя Ричарда Касла из популярного полицейского сериала: широкая улыбка, вечно взъерошенные темные волосы, взгляд с прищуром и море обаяния. Это обаяние чувствовалось физически, даже когда Никита молчал и не смотрел на Ольгу – а ей все равно казалось, что он с ней говорит и смотрит.

– Я теперь деловой человек, – усмехнулся Малиновский. – Наверное, изменился.

– Дресс-код, длинноногая секретарша?..

– И это тоже. – Ник скривился. – Но ты же знаешь, я люблю непринужденность.

– Ты начальник. Можешь хоть в костюме Бэтмена приходить на работу, никто тебе слова не скажет.

– Надо мной еще начальники, Оль. И чтобы они мне платили, я должен выглядеть... и пахать.

– Полюбил деньги?

– Полюбил свободу, которую они дают, – серьезно ответил Никита. – Это раньше было просто – автостопом в Тулу, по грибы в Подмосковье, все выходные дергаем сорняки на даче... Теперь хочется уже другого. Квартиру в Москве, например.

– Квартирный вопрос только испортил их, – процитировала Ольга. Она любила читать, помнила множество цитат из различных книжек и фильмов и применяла их от случая к случаю. – Купил?

– Хочу купить. Еще годик-другой – и куплю. В новостройке.

– Большую?

– Чтобы на семью хватило.

Ольга помолчала, потом непринужденным тоном поинтересовалась:

– Собираешься жениться?

– Родители намекают, что пора. – Никита подождал, пока официантка поставит перед ним здоровенную тарелку, на которой исходил паром омлет с овощами, а перед Ольгой – кофейник и круассан на изящной расписной тарелочке. – Да и я задумываюсь.

– Встречаешься с кем-нибудь?

– Хороший омлет, – сказал Никита, намеренно проигнорировав вопрос, и переспрашивать Ольга не стала.

Она отвернулась, разглядывая противоположную сторону улицы – магазинчик с чашками и чайниками на витрине; крохотный рынок, где продавец как раз выставляя ящики с фруктами и овощами, двигая их туда-сюда, видимо, добиваясь соответствия по фэн-шую; кафе конкурента с надписью над входом «Le restaurant des patisseries». В кафе сидели две девушки-японки в белых маечках, коротких юбочках и кроссовках и непринужденно щебетали. Ольга смотрела на написанный мелом ценник над помидорами за два с половиной евро, в пятый раз перечитывая, что сорт называется «Prince de Bretagne», и думала, что Никита прав.

Не ее это дело.

Когда перед поездкой они встречались – Ольга, Женька и Ник – и расчерчивали план, сильно напоминавший план достопамятного десантирования, и договаривались о том, где селиться и как ехать, – о личных делах речи не шло. Конечно, Ольга спросила, как поживают Никитины родители, а он поинтересовался, как там ее мама. Светский раут, блин, да еще с шампанским.

Оказывается, ничего не изменилось. Зря она думала, что нет напряжения и отголосков одной давней истории тоже нет. Ольга просто не желала видеть, решила, будто все по-старому. А все по-новому. Как в том анекдоте – гулять гуляй, а за территорию не выходи.

Ну и подумаешь.


Женька вернулся ровно через пятнадцать минут, как обещал; к этому времени Никита успел заглотать свой омлет, а Ольга – дощипать круассан, все погрузились в машину и двинулись к Довилю. С А13 свернули на А123, и дорога побежала к морю, что наконец исправило чуть подпортившееся Ольгино настроение.

– Видно отличие от Пикардии, – сказал Женька с заднего сиденья. – Там домики другие.

Действительно, краснокирпичные пикардийские домики, мелькавшие за окнами рано утром, сменились нормандскими, многие из которых были отделаны под фахверк.

– А в Москве дождик, – с удовольствием протянула Ольга. – И холодно.

– Нет ничего лучше в путешествии, чем зависть тех, кто остался дома, – хмыкнул Никита.

– Вот сейчас приедем на курорт, и я окончательно уверюсь в том, что жизнь удалась.

– Оль, у нас на курорт не больше часа. Туда еще ехать почти сто километров, и это крюк...

– А я помню, – сказала Ольга, – Ник, перестань. Успеем мы в твой музей.

– Это вы успеете. А я могу не успеть. У меня на него один день.

– Я же говорила, что он будет ворчать, – сказала Ольга Женьке. Тот неопределенно хмыкнул: отсматривал сделанные в Руане кадры на маленьком экранчике камеры и потому плохо контактировал с окружающим миром. – Жень, в соборе был?

– Не-а, там закрыто... Рано еще.


Довиль, курортный город, до которого добрались по пустынным дорогам спустя час, купался в солнечных лучах и при выгодном освещении был похож на несбыточную мечту человека, всю жизнь проведшего в коммуналке. По сторонам улицы стояли роскошные виллы, многие из них – позапрошлого века, построенные, когда в Довиль впервые ринулась парижская знать, уставшая от прелестей большого города. Тогда здесь и основали модный курорт, остававшийся таковым на протяжении полутора веков.

Машину поставили на платной стоянке недалеко от набережной и отправились бродить – Женька со своей устрашающей камерой наперевес, а Никита и Ольга налегке, засунув руки в карманы.

– Чтоб я так жил, – сказал Малиновский, оглядываясь. Даже на него, торопившегося припасть к военным ценностям, непринужденная роскошь Довиля произвела впечатление.

– Это тебе не квартира в новостройке, да? – поддела его Ольга.

– Одно другому не мешает. Я бы не отказался от дачки в здешних широтах.

– А твои родители развели бы здесь картошку.

– Если бы у меня имелись деньги, чтобы купить здесь дачку, мои родители могли бы на заднем дворе разводить что угодно.

Впрочем, сложно было представить, что на заднем дворе любого из этих роскошных домов кто-то любовно пестует на грядках укроп и огурцы. Здешние дачки, как легкомысленно обозвал их Никита, несмотря на то что именно дачками по сути и являлись, не имели ничего общего с любимыми русскому сердцу халупами на участке в шесть соток. За ажурными заборами простирались тщательно подстриженные газоны, с балконов свешивались аккуратные цветочные гирлянды, кое-где во дворах имелись бассейны, сверкавшие ослепительной бирюзой, а на подъездных дорожках стояли машины, дорогие даже на вид. Ольга в марках автомобилей разбиралась слабо, но и дураку понятно, что вот это серебристое, с хищно вытянутым благородным капотом, стоит больше, чем три традиционных подмосковных участка, вместе взятые.

– Люблю красивую жизнь, – вздохнула Ольга. – Представляете, купить здесь домик? Ходить на ипподром, делать ставки на скачках, прогуливаться по набережной, загорать в полосатом шезлонге... А когда на Каннский кинофестиваль приезжает Вуди Аллен, строить ему глазки.

– У тебя есть дядюшка-миллионер, который смертельно болен и хочет оставить тебе свое состояние? – улыбнулся Никита.

– А вдруг?

– Без дяди-миллионера тут не справиться.

Они прошлись по набережной, где деревянные доски настила пружинили под ногами, и Ольга полюбовалась на море, сизо-синее, все в белых барашках, и на широкую полосу желтого песка, по которому прогуливались жирные чайки размером с пуделя. Никита все демонстративнее поглядывал на часы, и пришлось возвращаться к машине. Но шли медленно, еле перебирая ногами, и перед одной из вилл Ольга не выдержала и остановилась.

Вилла была – как мечта. Белые стены. Мраморные вазоны. Портик – наверное, это называется портиком, Ольга точно не помнила, – но изукрашен он был, как Москва под Новый год. Лужайки, которые будто годами причесывала армия садовников. От этого веяло – нет, не столько богатством, сколько умиротворением и благосостоянием. Благосостояние – это ведь пребывание во благе, верно? Чувствовалось, что людям, обитающим здесь, жить хорошо. Просто, красиво и понятно, не то что мадемуазель Шульц из далекой России.

– Ну что, – серьезно и громко сказала Ольга, заявляя о своем намерении миру, – покупаем?

– А не маловат? – откликнулся Женька в том же тоне.

– Да вроде нормальный. Все, кто нужен, влезут.

– Я бы лучше взял вроде того, что дальше по улице. – Женька махнул рукой. – Чтобы и пространства кругом побольше...

– Хватит уже, – недовольно произнес Никита. Он с каждой минутой становился все мрачнее и неприятнее. То ли ему не нравилось, что друзья громко разговаривают, то ли музей манил невыносимо.

– Ну и подумаешь, – фыркнула Ольга и решительным шагом двинулась прочь от приглянувшейся виллы, не дожидаясь, пока догонят мужчины. Те догонять не стали, пошли сзади, вполголоса разговаривая о своем.

Тут оно и случилось.

Ольга шла по краю тротуара, помахивая сумочкой, захваченной с собой в расчете на покупку сувениров. Сувениры в такую рань не сыскались, а потому сумочка пригодилась исключительно для беспечного размахивания. И когда неизвестный тип попытался на бегу эту сумочку у Ольги отобрать, спасла только мгновенная реакция: если воруют, держи крепко.

Ольга взвизгнула и вцепилась в крепкие ремни так, что они затрещали, однако выдержали. Тип, видимо, прекрасно оценивал диспозицию, а потому, заслышав позади тяжелый мужской топот, не повторил попытку отобрать чужое имущество и дал деру – только пятки засверкали. Ольга прижала к себе спасенную сумку, словно котенка.

Когда подбежали Женька и Никита, вора и след простыл.

– Ты как? – задал извечный мужской вопрос Ильясов. Мужики задают его даже тогда, когда ты лежишь на бронетранспортере кишками наружу и готовишься отдать жизнь за президента и родину. Ольга в кино видела.

– Нормально. – Она не слишком испугалась, просто противно стало. – Главное, сумка цела. Наличных там немного, а вот паспорт и карточки...

– Что полагается делать в таких случаях во французской глубинке? – спросил Никита у Женьки. – Идти в полицию?

– Имеет смысл, если Ольга запомнила напавшего. Ты запомнила, Оль?

– Да мелкий он, подросток, наверное, – вздохнула она, понимая, что толку от нее в полиции будет мало. – Я и разглядеть-то не успела, только кепку, очки темные, и куртка у него самая обычная, и джинсы...

– Отличные приметы, – саркастически заметил Никита, – преступника поймают в считаные минуты!

– Слушай, что ты такой противный? – обиделась Ольга. Сейчас Малиновский ее раздражал. – Меня практически жизни лишили у вас на глазах, а ты...

– Не лишили же, – резонно заметил Никита. – И не жизнь ему твоя нужна была, а имущество. Все на месте? Тогда поехали. Вряд ли полиция станет с этим возиться.

– А если бы я его запомнила? – запальчиво возразила Ольга. Ответил ей Женька:

– Тогда имело бы смысл. Ты бы описала преступника, и местные полицейские стали бы его искать. Но по кепке и джинсам не получится... извини.

– Да не больно-то и надо.

– Идем уже, – сказал Никита.

И они пошли.

Устроившись на своем штурманском месте, Ольга зашуршала картой и распечатками.

– Может, навигатор включить? – спросил Женька. Он, по всей видимости, старался сгладить последствия неприятного происшествия и Никитину грубость.

– Ненавижу буржуйскую технику, – буркнула Ольга. – Так доедем. Ник, выруливай обратно, вон туда.

Она действительно не любила навигаторы, даже самые навороченные, и могла проложить маршрут хоть по пачке «Беломора», лишь бы не полагаться на механические мозги. Все навигаторы, с которыми Ольгу сводила судьба, отвечали взаимной нелюбовью и норовили то увести ее в чащобу через поля, то показывали старые, давно утраченные маршруты, то противным голосом ругались в самый неподходящий момент. Старая добрая автомобильная карта, распечатки с сайта «Мишелин» – и вуаля, маршрут готов. К тому же не зря Женька так уговаривал Ольгу поехать: она обладала врожденным чувством направления, и даже если бы случилось ночью заплутать в полях, безошибочно вывела бы потерявшихся туристов на трассу.


– Сначала в отель заселимся или едем в музей? – спросил Женя, когда уже подъезжали к Кану.

Ольга уткнулась в помятые листочки.

– Никита, ликуй. Заселение только с пяти вечера, а сейчас начало двенадцатого. Минимум пять часов будем бродить по историческим местам.

– Больше. «Мемориал» закрывается в семь. – Как работают нужные ему объекты, Ник выучил наизусть.

Ольга промолчала, однако не чувствовала особой уверенности, что сможет семь с лишним часов бродить по огромному музею и не устать при этом. К тому же фанат военной истории тут один – Никита. И хотя всегда полезно узнать что-то новое, но всему новому есть предел.

Пропустить съезд нельзя было при всем желании: везде стояли указатели, и потому через некоторое время Никита остановил машину на обширной автостоянке рядом с музеем. «Мемориал» выглядел внушительно: здоровенное серое здание, рядом развеваются флаги разных стран, нежно-зеленые газоны уходят вдаль... Едва выйдя из машины, Ольга почувствовала плотный ветер с моря и улыбнулась.

– Здесь все-таки совсем иначе пахнет, правда?

– Идем. – Не интересующийся такими глупостями Никита нетерпеливо постукивал ключами о ладонь, ожидая, пока Женя вытащит из багажника свой рюкзак.

– Спокойно, битва давно закончилась, а экспонаты от тебя не убегут, – безмятежно ответствовал Ильясов. Но на Никиту сарказм уже не действовал: оказавшись в непосредственной близости от вожделенного музея, Малиновский начисто растерял чувство юмора и был одержим единственным желанием: добраться до экспозиции.

Они и добрались.

Ольга и Женя, до той поры весело перебрасывавшиеся шутками, притихли. Здесь царила особенная тишина, в которой не чувствовалось безмятежности. Посетителей, несмотря на то что на календаре было пятое июня, в «Мемориале» оказалось немного; а может, они просто рассредоточились по обширной территории.

Ольга опасалась, что Никита будет непрерывно объяснять что-то, сыпать датами и именами, однако Малиновский не произносил ни слова. Он переходил от экспоната к экспонату, от витрины к витрине, и губы его были плотно сжаты. И через некоторое время Ольге подумалось, что она чувствует то же, что и он: отголоски давнего ужаса войны.

Конечно, и сейчас на земле стреляют, в горячих точках непрерывно кого-то убивают, уровень преступности высокий, и у великих держав есть заветные чемоданчики с кнопками, нажатие которых приведет к атомной войне, но... Но та война, Мировая, с окончания которой прошло уже больше шестидесяти лет, – та война все равно кажется страшней. И хотя ее непосредственных свидетелей осталось совсем мало, похоже, та война въелась в генетическую память.

Иначе чем объяснить, что при виде улыбающихся солдатских лиц, при виде марширующих фашистов и свастики продирает дрожь? Как объяснить, что даже самые простые и вроде бы не страшные фильмы о войне до сих пор смотрятся так, будто стоишь на краю колодца и должна туда прыгнуть? Недавно по телевизору показывали «В бой идут одни «старики» – и вроде бы нет там ничего из тех штучек, которыми режиссеры и мастера по спецэффектам пугают впечатлительную публику. Никто никого не жует с чавканьем, призраки не протягивают холодные руки, континенты не уходят под воду. Даже масштабных боев, в сущности, нет. Просто... кто-то не вернулся. «Махнул не глядя». Песня про смуглянку. Ольга ревела в три ручья, но оторваться не могла, хотя было жутко.

Жутко оттого, что люди могут такое делать с другими людьми. Оттого, что безвременная смерть становится привычным фактом, а жизнь – просто средством, позволяющим тебе драться за себя и других. Оттого, что на войну идут практически дети, еще не успевшие узнать, как огромен и прекрасен мир. Иногда им достается капелька любви, пронзительно-острой и словно бы нереальной на фоне смерти; а иногда не достается.

И после окончания Второй мировой случалось немало жути – и война во Вьетнаме, и различные конфликты в Африке и странах третьего мира, и вечные взрывы в Израиле, и многое, многое другое, – но ни теракт 11 сентября, ни взрывы в московском метро, ни недавнее цунами в Японии не потрясали Ольгу так, как отголоски Второй мировой войны. Когда рушились небоскребы, Ольга сидела перед телевизором, прижав ладони к губам; когда сообщали о терактах, хотелось матом ругать проклятых смертников; когда широкая волна двигалась на японский берег и это транслировали по всем каналам и показывали в Интернете, офис не работал и очень жалел японцев, но никто не рыдал, даже самые впечатлительные; а сейчас, глядя на фотографии, старые сумки и винтовки, Ольга чувствовала, как комок подкатывает к горлу.

И какая разница, что русских солдат здесь, на Западном фронте, не было? Какая, к черту, разница? Ольга переводила взгляд с одной фотографии на другую – противотанковые заграждения, которые заливают приливные волны, плоскодонные десантные суда, минные поля, вбитые в песок бревна и рельсы, проволочные заграждения, хищные дула пулеметов... Подробные описания высадки, списки солдат и техники, ржавчина на касках и котелках... Ольга остановилась рядом с Никитой, молча разглядывавшим какие-то бледно исписанные листочки, и взяла его ладонями за локоть. Малиновский повернулся к ней и шепотом спросил:

– Ты чего?

– Страшно, – созналась Ольга.

– Конечно, страшно, – спокойно согласился Ник. – Это же война.

– И тебе страшно?

– И мне.

– Ты поэтому сюда приехал?

– Я приехал сюда потому, что забывать не следует. – Он указал на деревянную табличку, украшенную грубо нарисованным черепом со скрещенными костями и надписью «Minen». – Этих гадов передавили. Но не факт, что не найдутся еще такие.

– Не накаркай, – буркнула Ольга и убрала руки за спину. Почему-то вспомнился утренний эпизод в Довиле и тип, пытавшийся украсть сумочку. Хотя масштабы, конечно, несопоставимы.

Никита пожал плечами и двинулся к следующему экспонату.

Часа через три, несмотря на потрясение темой и действительно превосходную экспозицию музея, Ольга почувствовала, что внимание притупляется. Ну в самом деле, предел для осмотра – около четырех часов, после непременно следует передохнуть. Никита же, казалось, не ведал усталости и готов был вчитываться в таблички и разглядывать экспонаты еще по меньшей мере дня три. Ольга переглянулась с Женькой, который последний час уже не фотографировал втихаря, а просто бродил, и позвала:

– Ник! Ты есть не хочешь?

– Нет.

– А мы хотим.

– Молодцы.

Малиновский стоял, согнувшись вопросительным знаком, над очередной запрятанной под стекло записной книжкой и отвечал, кажется, автоматически.

– Никит, сколько ты тут еще намерен пробыть?

Он наконец оторвался от созерцания экспоната и выпрямился.

– Я же сказал – пока музей не закроется.

– Если честно, мы с Женькой уже одурели, – храбро сказала Ольга. – Я уважаю твою любовь к истории, но ты не обидишься, если мы тебя подождем где-нибудь снаружи?

– Да чего вы паритесь? – удивился Никита. – Берите машину и езжайте в Кан, а за мной возвращайтесь к семи.

– Ты серьезно?

– Конечно. Зачем я буду вас заставлять? – Он вытащил из кармана ключи и протянул Женьке. – В семь на парковке.

Когда они выходили из музея, Ольга сказала задумчиво:

– Жень, ты был прав. Люди меняются. Раньше он нас ни за что бы не отпустил, да еще и обиделся бы, что мы не желаем гулять с ним дальше.

– А я тебе что говорил? Это самое и говорил. – Женя забросил рюкзак в багажник и обошел машину, чтобы сесть за руль. – Уф! Благородство нашего товарища не знает границ. Я бы чего-нибудь пожрал, а ты?

– А где куртуазность? Мы во Франции.

– Мадемуазель, – хмыкнул Женька, – не соблаговолите ли вы отобедать со мною?

– Соблаговолю. Давай рули вон туда. И не гони, тут ограничение скорости.


3

– О, господи, я теряю голову в этом хаосе преступлений! Я предчувствую, что, если так будет продолжаться, – промолвила госпожа Буонасье, поднося ладони ко лбу, – я сойду с ума!

– А знаешь, это моя первая автомобильная поездка за границей, – задумчиво сказала Ольга, когда они с Женей уже шагали по улице Кана. – До сих пор только по России рулили.

– Ты же вроде ездила в Италию, – заметил Ильясов.

– С Машкой, ага. Но мы машину не брали, все на автобусах и поездах. А если я в Германию еду, то по делам. Ну, и надо, чтоб водитель был.

– Получила бы ты, Оля, права, – рассеянно произнес Женька, прицеливаясь объективом-«телевиком» в очередную симпатичную башенку. – И проблема бы отпала.

– Ага, рулить и не пить? – возмутилась Ольга.

– А ты у нас, значит, алкоголичка? С утра пьешь?

– С утра не с утра, – сказала Ольга, высматривая что-то в конце улицы, – а днем начну. Женька, пошли во-он туда. По указателям.

– Пить? – Ильясов оторвался от фотоаппарата и растерянно заморгал.

– Дурак. Замок в ту сторону. Пошли.

Кан был местом, где можно ощутить терпкое, как кальвадос, очарование Нормандии – причем Нормандии старой, той самой, что взбрыкнула да и пошла через пролив на англичан. Развалины замка одиннадцатого века, построенного Вильгельмом (или, как уточнил Женька, по-местному – Гийомом) Завоевателем, два аббатства – мужское и женское, основанные Матильдой, женой этого самого Вильгельма, – и цветущие сады, и каменные улицы, и веселые студенты, и туристы, туристы, туристы...

– Так вот они где все, – сказала Ольга, когда у входа в замок – громадную, отлично сохранившуюся средневековую крепость – они наткнулись на толпу.

– Это логично, – заметил рассудительный Женька, прицелился и «щелкнул» замковую башню. – Люди приехали сюда на шестое июня, а пока День Д[5] не наступил, осматривают то же, что и мы.

– А хорошо, что мы сбежали из музея. – Ольга запрокинула голову, подставляя лицо ласковому солнышку. В вышине шли мелкие кучевые облачка и парили чайки. – Только жалко, что Никитка не увидит всей этой красоты.

– Ну, если ты хочешь затащить его в замок, то тут все открыто до десяти, – сообщил Женька, изучая расписание. – Только не думаю, что он сюда пойдет.

– Полагаешь, совсем зациклится на своих военных трофеях?

– Полагаю, что захочет ужинать.

– Пищевой туризм, – резюмировала Ольга. – Я так и думала. Почему за границей не получается не есть? Все диеты насмарку.

Женя окинул ее взглядом.

– Да ладно, зачем тебе диеты? Ты и так классно выглядишь.

– Ты это говоришь потому, что я блондинка.

– Если я называю тебя блондинкой, ты орешь, что светлая шатенка, а если надо оправдаться...

Ольга ткнула его кулаком в бок, и Женька засмеялся.

Они наконец вошли в замок через ворота Сен-Пьер, и дальше можно было бродить, осматривать, наслаждаться, восхищаться и проделывать то, что обычно проделывает любознательный человек в подобных случаях. Только Ольга остро ощущала – чем дальше, тем сильнее, – что Никиты с ними нет. Черт побери, как быстро она привыкла, что их снова трое, что былая дружба на троих вернулась.


В школе их дразнили «три мушкетера», хотя Ольга за мальчишку не сошла бы при всем желании: она и в детстве любила наряжаться. Любила даже школьную форму, которая, впрочем, быстро сменилась вольным стилем – платьицами и юбками, их с удовольствием покупала дочери мама. Однако все это не означало, что Оленька трепетала перед опасностью. Если мальчишка дергал ее за косичку, она бросала портфель на землю и, зло прищурившись и уперев кулачки в бока, говорила: «Щас врежу». И все знали: врежет. Она с Женькой подружилась, потому что едва не поколотила, когда он налетел на нее в коридоре. Женя был щуплый, хилый, носил очки и обожал читать; это увлечение – читать он не переставал даже на ходу – в буквальном смысле натолкнуло его на Ольгу. Услышав ее любимое «Щас врежу», Ильясов снял очки, сунул их в портфель и сказал:

– Да, Шульц, врежь, ты права. Я виноват. Извини.

Разумеется, драться они не стали, подружились, и через некоторое время Ольга стала общаться и с лучшим другом Жени – Никитой, и это было... Ну да, школьные годы чудесные...

Потом все изменилось, конечно. Хотя казалось, что не изменится.


На стене замка оказалось немноголюдно и дул ветер. Это был совсем не тот ветер, что внизу: здесь ощутимее, чем раньше, пахло свободой. Пахло, конечно, морем и водорослями, теплыми камнями, согретыми за день солнцем, и травой, и еще чем-то неуловимым, чему Ольга не знала названия. Она стояла, держась руками за камни, которые положила здесь чья-то рука много сотен лет назад – для того, чтобы не прошел враг, а не для того, чтобы какая-то Ольга Шульц однажды явилась сюда и прикоснулась. Город царапал небо шпилями церквей, Женька что-то говорил рядом – кажется, зачитывал абзац из захваченного с собой путеводителя, – но Ольга почти не слушала. Ей хватало просто стоять здесь. Стоять, смотреть и чувствовать.

– Ты что, устала? – спросил Ильясов.

– Не-а. Сколько времени, Жень?

– Половина шестого. Да ты не бойся, мы успеем.

– Я и не боюсь...

Женька помолчал немного, а потом произнес таким особенным голосом, который предвещает разговоры, в приличном обществе называемые серьезными:

– Оля, а можно я задам тебе личный вопрос?

– Ну давай, – согласилась она, сдвигая очки на макушку.

– Ты на меня не обижаешься, что я тебя в это втравил?

– Нет. Почему я должна?

– Ну... – Ильясов вздохнул, снял с плеча рюкзак и принялся запихивать туда камеру – видимо, чтобы руки занять и не смотреть на Ольгу. – Я, честно говоря, когда тебя просил, не думал, что ты согласишься. Вы же с ним ссорились, и серьезно. Да?

– Это все дела прошлые, Жень, – сказала Ольга беспечно. – Теперь мы просто друзья. Проехали и забыли... Давай спускаться, чтобы этот брошенный друг нас не заждался. А по дороге купим кофе, булок и еще какой-нибудь ерунды? Туризм туризмом, но нужно как-то дожить до ужина...


Но отправиться за Никитой в «Мемориал» сразу не вышло. Машина не завелась.

Ольга даже не поверила сначала, что в первый же день, призванный быть самым волшебным и принести уйму благостных впечатлений, – так вот, в этот долгожданный первый день на голову упадет столько неприятностей.

То Никита нервный. То сумочку свистнуть хотят. То вот, пожалуйста, машина.

– Ничего не понимаю, – пробормотал Женька, раз за разом поворачивая ключ. «Пассат» не реагировал.

– Это ведь прокатная машина, так? – сказала Ольга. – Она не должна ломаться в тот же день, как мы ее арендовали?

– Она вообще не должна ломаться. Не понимаю, в чем дело.

Ольга посмотрела на часы: было начало седьмого.

– Я позвоню Никите.

Малиновский трубку не брал – то ли отключил звук и теперь не слышал звонка, то ли принципиально.

– Женя, что делать будем?

– Выходов у нас несколько... – спокойно проговорил Ильясов, и Ольга порадовалась его самообладанию. Насколько приятно ощущать себя словно бы за стеной – за мужчиной.

Пусть Женька с виду не так хорош, как Малиновский, – нет размаха плеч и внушительного роста, – зато он жилистый, крепкий, и характер у него прекрасный. Сильный характер.

– Первый вариант, – продолжал меж тем Ильясов, – это сидеть здесь и громко плакать. Неконструктивно. Второй – самому полезть под капот и там покопаться. Этого я не умею. Третий – выйти и попытаться что-нибудь еще сделать. Французы почти все водят машины, потому, надеюсь, нам подскажут, как поступить. Посиди-ка здесь.

И, не дожидаясь ответа, Женька выбрался из салона и направился к только что подъехавшему на стоянку автомобилю – какому-то семейному варианту «Пежо». Ольга видела, как Ильясов заговорил с водителем, но о чем они беседуют – не слышала, да и не поняла бы. Француз что-то экспрессивно объяснял, размахивая руками и указывая куда-то. Видимо, жестикуляция – это национальное. Хуже только итальянцы.

Женька возвратился через несколько минут, но в машину садиться не стал, заговорил с Ольгой через открытое окно у водительского места.

– Нужно искать гараж – так у них, похоже, называется авторемонтная мастерская. Мне рассказали, где ближайший, это неподалеку. Я схожу и приведу механика. Подождешь тут.

– Ага. Я пока Малиновскому дозвонюсь.

Женьки не было минут пятнадцать; за это время Ольга успела позвонить Никите ровно семнадцать раз, но ответа так и не дождалась. Точно, отключил звук и не увидит, что ему звонили, пока не выйдет из музея. Сам виноват. Подождет. Ольга не хотела признаваться себе, но ее радовала эта маленькая месть за проявленную ранее Никитой грубость.

От размышлений Ольгу отвлек возвратившийся Ильясов – причем возвратившийся не пешком. Женька выпрыгнул из подъехавшего грузовичка, что-то сказал его водителю, и тот с хмуро-деловитым видом принялся разматывать трос.

– Вот так. – Ильясов сел на водительское место и от души стукнул дверью непокорного «Пассата». Попробовал завестись еще раз, но не преуспел. – Сейчас Филипп отвезет нас в гараж, и там механики посмотрят, что случилось. Нику дозвонилась?

– Не-а, трубку не берет.

– Не потеряется.

– А говорят, немецкие машины надежные, – вздохнула Ольга. – Может, так случилось потому, что она прокатная?

– Не знаю. Вот ребята посмотрят и объяснят, а я тебе расскажу, что случилось. Если пойму, конечно. – Женька пятерней взъерошил короткие светлые волосы. – Они так изъясняются, что я половины не улавливаю.

– Зато вторую половину улавливаешь, – утешила его Ольга. – Механика вот привел. Я бы точно сидела и плакала, я и трех слов не знаю...

– Три-то знаешь, – развеселился Женька. – «Гарсон», «мерси» и «пардон».

– Ага. И еще: «Нужны Парижу деньги, се ля ви!»

– Пуркуа па, пуркуа па, почему бы нет?

Грузовичок отволок несчастный «Пассат» на соседнюю улицу, где действительно располагалась авторемонтная мастерская – гараж, как ее называли французы. Водитель грузовичка тут же полез под капот, а остальные механики, никаким другим делом, по всей видимости, не занятые, столпились вокруг и, судя по всему, начали давать советы. Французская техническая ругань звучала так восхитительно, что Ольга не выдержала, вылезла из машины, состроила глазки ближайшему молоденькому механику и выдала единственную имеющуюся в арсенале фразу:

– Bonjour, ?a va?[6]

Парень слегка обалдел от такой лингвистической атаки и, широко улыбаясь, затрещал что-то в ответ. Ольга улыбалась в ответ и важно кивала, гадая, не рассказывает ли ей сейчас этот прекрасный француз о принципе починки немецких машин в отдельно взятом нормандском городе. Или же это комплименты? Второе приятнее, чем пространная речь об аккумуляторе.

В аккумуляторе, кстати, и оказалась проблема. Чудесный механик поколдовал над ним, и машина – вот те на! – завелась.

– И что это было? – спросила Ольга у Женьки. Тот отмахнулся – дескать, позже объясню, – и продолжил разговаривать с механиком, кажется, переспрашивая. Автоангел хмурился и что-то втолковывал Женьке.

Тут-то и позвонил Малиновский.

– Заблудились?

– Обижаешь, начальник, – сказала Ольга. – У нас машина сломалась, а я тебе уже позвонила пятьсот раз.

– Я только из музея вышел. Как – сломалась?

– Не заводилась. Но уже починили.

– Раз починили, езжайте сюда.

– Эгоист ты, Никита. Мог бы и посочувствовать.

– Я сочувствую, но у меня ноги отвалятся.

– Сам виноват, – уведомила его Ольга. – Сейчас приедем.

С механиками прощались долго, задушевно, с целованием ручек даме и тихим расчетом за починку. Наконец Женька сел за руль, Ольга загрузилась на штурманское место, и отчалили.

– В чем была проблема?

– Ты знаешь, я не совсем понял... – Женька хмурился. – Но выходит, будто мы сегодня просто всю преступность приманили. Некоторые машинные воры так действуют – что-то творят с аккумулятором, а потом, пока машина обездвижена, грабят. Чемоданы вытаскивают из багажника... Обычно такие воры сами на машинах, и нужно, чтобы ограбленные туристы не могли организовать погоню.

– А наши-то чемоданы на месте? – перепугалась Ольга.

– Все в порядке, я посмотрел, пока ты кокетничала, – засмеялся Женька. – На месте. Мы довольно быстро с тобой вернулись, времени не хватило.

– И теперь нужно заявлять в полицию?

– Нет. Как их искать-то? Ничего не пропало, так и рассказывать не о чем.

– Все как у нас, – вздохнула Ольга. – Вас убьют – вот тогда и приходите... Давай, Женька, побыстрее поедем. Малиновский там на стоянке торчит, голодный, уставший и злой.


Никита выгнал Ильясова с водительского сиденья, выслушал короткий отчет об обнаглевшей французской мафии, сел за руль и в два счета довез всех до гостиницы. Отели подбирала Ольга, руководствуясь Никитиными грандиозными планами по осмотру военных реликвий, а также подозрением, что в знаменательные дни высадки в самом городе будет не протолкнуться. Поэтому выбранный ею отель «Auberge de la Mue» – здание позапрошлого века, чью историческую ценность как-то умудрялись не нарушать евроремонтом, – располагался в десяти минутах езды от Кана и пляжей. Однако и в нем было полно народу. В вестибюле целая толпа американцев осаждала стойку, и пришлось подождать. Наконец выдали ключи от комнат: мужчины жили в двухместном номере, Ольга тоже, но в одиночестве.

– Поужинаем здесь или поедем в Кан? – спросила она уже в коридоре второго этажа.

– В Кан, – немедля откликнулся Женька. – Вечерний город, красота...

– Ему кадров не хватает, – с усмешкой объяснила Ольга Никите. – Фотографы очень жадные. Тогда обратно ты за рулем, Женечка.

– Да без проблем.

– А если снова мафия?

– Бомба два раза в одну воронку не падает, – сообщил Никита.

– Ну, тебе, Малиновский, верить можно...

Перспектива хорошо провести вечером время заставила всех поторопиться. Через полчаса после заселения все трое уже спускались в холл, причем Ольга не упустила возможности выгулять купленное в Москве платьице – какая женщина такую возможность упустит?

В Кане к вечеру народу еще прибавилось, и отыскать свободный столик в ресторане оказалось довольно большой проблемой. Однако через некоторое время нашлось премилое заведение в квартале Вогё, с полосатыми скатертями, фонариками на веранде и меню, похожим на первое издание Библии – по толщине. Женька, прочитавший путеводитель от корки до корки, начал уговаривать приятелей попробовать «трип».

– «Трип» – это по-английски «путешествие», – сказала Ольга.

– «Трип» – это потроха, – разочаровал ее Ильясов. – Из желудков жвачных животных.

– Фу, – Ольга улыбнулась официанту, кудрявому молодому человеку, поджидавшему у столика, и ткнула пальцем в какую-то там говядину: – Мне вот это, пожалуйста. Bitte[7]. Ой...

Но официант все понял, собрал заказы и удалился, оставив одну папку меню на столе. Ольга изучала список, страдая, не промахнулась ли с выбором.

– А это что?

– Это свинина. – Женька терпеливо переводил. – Со сметаной. Они тут любят во все добавлять сметану, прямо как на Украине. Могут еще и сидра налить.

– В мясо?

– Угу. И камамбер еще любят. Я, кстати, заказал, попробуешь.

– А это?

– Оль, ты уже в десерты залезла. Это яблочный пирог.

– Влезет или не влезет?

– Закажи да проверь.

Никита подтянул к себе пепельницу и закурил; вид у него был задумчивый, расслабленный и, пожалуй, довольный.

– А мы с Женькой полгорода обошли, – поведала Ольга Малиновскому. – Жалко, что ты с нами не ходил. Тут красиво.

– Да я читал, – рассеянно сказал Никита; дым от его сигареты медленно дрейфовал над столом, как утренний туман над полем. – Я об этой местности много читал.

– Военной литературы, – подсказал Женька.

– Нет, почему. Вы ведь помните папину библиотеку.

Ольга с Женей истово покивали: помнят. Никита иногда в шутку приговаривал, что в родительской квартире живет библиотека, которая милостиво позволяет тете Тане и дяде Лёве обитать в непосредственной близости от себя.

– У него масса интересных книг по истории Франции, в частности этого региона. Тут же сплошная романтика была в Средние века. Весь город на любви построен.

– Это как? – заинтересовалась Ольга.

– Вильгельм Завоеватель, – объяснил Ник, – хотел жениться на Матильде Фландрской, своей кузине. А Папа Римский был против – кузина же, и политика там оказалась замешана... Вильгельм влюбился страстно, сказал – женюсь, и все. Поехал за ней в Брюгге. Матильда сначала его признавать не хотела, бастард какой-то, фи, но он ей страстно объяснялся в любви. Уболтал, чертяка языкастый, и увез сюда, в Кан. Папа, конечно, в шоке. Только эта парочка объявила: мы в Кане живем, тут у нас столица, и во славу Господа мы поставим два монастыря, мужской и женский. Поставили, сами видите, денег в строительство вложили немерено. Папа их простил за эту недвижимость... А Матильда в своего мачо влюбилась. Забавная была парочка: он здоровенный, как лось, а она – метр тридцать, что ли. – Никита махнул рукой. – Хорошо, что монастыри и замок уцелели во время бомбежек. От фахверка тут один дом только остался, а до войны так красиво было – целые улицы... За Кан во время прорыва долго сражались, шесть дней. Сами понимаете, что с ним сделали.

Про войну говорить Ольге сегодня больше не хотелось.

– Любовь, – протянула она, подперев подбородок кулачком. – Из Брюгге привез. Красиво!

– Так вот, если бы Матильда и Вильгельм не построили эти монастыри, то мы сейчас не ели бы потроха, – закончил Никита, – потому что, по легенде, изобрел это блюдо монах из здешнего мужского монастыря.

Ильясов уважительно покачал головой, признавая, что Никита подкован не только в военной истории этих мест, а Ольга добавила:

– Как причудливо тасуется колода...

...А когда принесли десерт – яблочный пирог, настоящее произведение искусства, – яблочные дольки разложены на слоеном тесте, – дневные неприятности в виде двух попыток ограбления как-то позабылись. Все-таки, подумала Ольга, человек – животное жвачное.


4

– Так, значит, этот чемодан пуст? – бесхитростно спросил Портос.

– Ну конечно же, пуст, – так же бесхитростно ответила прокурорша.

– Дорогая моя, да ведь мне-то необходим чемодан со всем содержимым! – вскричал Портос.

Утром из гостиницы они выписывались рано. Следующий отель находился в Шербуре, и так как Никита собирался осмотреть все пляжи, на которых проходила высадка 6 июня, следовало поторопиться. Только ранним подъемом, половиной чашки кофе за завтраком и всеобщей рассеянностью можно объяснить то, что вся троица прошляпила одно небольшое обстоятельство, грозившее доставить им неприятности в дальнейшем.

Однако обнаружилось это не сразу.

Сначала был день – длинный, очень длинный день, наполненный людьми, историей и солнцем. Старые, заросшие травой провалы на обрывах – остатки пулеметных и орудийных гнезд, укреплений Атлантического вала[8]. Широкие пляжи, давным-давно свободные от противотанковых заграждений. Приехавшие с разных концов Земли люди молча стояли, словно несли вахту. В основном это были американцы, канадцы и англичане – потомки участников высадки и просто сочувствующие; и, конечно, местные, которые весьма уважали свою историю; и немцы были – с тех давних пор к их погибшим здесь стали относиться гораздо уважительнее. Ольга приметила даже группу поляков, и Никита объяснил, что в составе союзных войск имелся польский батальон. Было американское кладбище в Коллевиле, недалеко от пляжа Омаха, – длинные ряды белоснежных крестов уходят вдаль, создавая иллюзию, словно тебя поставили между двух зеркал. Сегодня его завалили цветами. Было немецкое кладбище в Ле Камбэ – группки потемневших от времени низких крестов, утопленные в зеленых лужайках каменные плитки с именами и датами. Странное, тревожное кладбище, по дороге к которому поля были оккупированы молодыми кленами, подстриженными в форме шаров, – так называемыми «садами мира». Эти деревья здесь посадили немцы. Было множество военных машин, в основном американских джипов, сохранившихся с тех времен, – местные клубы занимались их реставрацией и поддержанием в рабочем состоянии. То и дело приходилось притормаживать или съезжать на обочину, пропуская колонны. Многие люди носили союзную форму; Никита объяснил, что это участники клубов исторической реконструкции и просто сочувствующие. И все эти впечатления смешивались, оставляя в душе необычное сочетание радости оттого, что победа осталась за «нашими», горечи, что так много погибло людей, и... простора. Простора этих больших кладбищ, полей, за каждую пядь которых шли ожесточенные бои, и пляжей, на которые раз за разом набегали волны – и отступали. Как было и в тот день, 6 июня 1944 года, когда к берегу подошли союзные суда, а с самолетов сбросили парашютистов, многие из которых погибли в болотах Карантана...

К вечеру похолодало, и на очередной остановке около заправки Ольга решила залезть в чемодан, чтобы достать оттуда легкую куртку. Чемодан она открыла, а затем задумчиво посмотрела на то, что лежало рядом с ним. Подумала, поморщила лоб, но так ни до чего и не додумалась, а потому решила спросить:

– Ребят, это ваш чемоданчик в багажнике?

– Чемоданчик? – рассеянно переспросил Женька, который как раз был занят ответственным делом – менял на фотоаппарате объектив. – Нет, не мой. У меня сумка и рюкзак.

– И не мой, – сказал Никита.

– А у меня большой чемодан, – закончила Ольга. – Значит, если он не мой и не ваш, то у меня для вас новость: у нас в багажнике чужой кейс.

Мужчины уставились на нее – Никита ехидно, а Женька недоумевающе.

– С миллионом долларов? – радостно спросил Малиновский.

– Я не знаю, – сказала Ольга, начиная раздражаться. – Просто он там лежит. Сами посмотрите. Вдруг в нем не доллары, а бомба.

Закаленные московскими терактами мужчины синхронно двинулись к багажнику, а Ольга отошла подальше и наблюдала за ними издалека.

– Не, вряд ли бомба, – заметил Женька, – слишком он плоский.

Чемоданчик и правда был невелик: с такими обычно ходят в офис служащие невысокого ранга. Черная кожа казалась довольно потертой, застежки потускнели. Чужой багаж мирно торчал между вещами, и непонятно было, как он здесь оказался.

– Может, позвать местную полицию? – спросила Ольга, вытягивая шею, словно любопытный журавль.

– Сами разберемся. – Никита взял чемоданчик и вытащил его из багажника. Вокруг никого не было, заправка лежала в стороне – Малиновский остановил машину, чтобы сходить за сигаретами. – Тут явно ни долларов, ни тротила.

– Насчет тротила я бы не был так уверен, – возразил Женька. – Его может оказаться совсем немного, но на троих вполне хватит.

– Слушай, Ильясов, подумай головой: кому надо подсовывать нам в багажник взрывчатку? – поинтересовался Ник, потряхивая чемоданчиком. Внутри что-то с легким шорохом подпрыгивало. – Мы что, тайные олигархи? Или ты нас с Оленькой обманываешь, а у самого вилла в Довиле?

– Никит, не городи ерунду, – устало сказал Женя. – Что там?

– А мы имеем право его открывать? – Ольга, уверившись, что непосредственной опасности нет, подошла поближе.

– Еще бы, – хмыкнул Никита, осматривая чемоданчик. – Здесь нет наклейки с именем владельца, а значит, надо посмотреть, что внутри.

– А он не заперт?

– Оль, тут нечем запирать. Примитивная конструкция.

Никита обошел машину и положил чемоданчик на капот, после чего щелкнул обоими замками.

Бомбы внутри не обнаружилось. И денег не было. И героина. Лишь пачка бумаг – что-то в папках, что-то в прозрачных «файликах», и все – на французском.

– Скучно, – сказала Ольга. – А я-то думала, там все же деньги...

– Ни денег, ни акций «Майкрософта», ни золотого ключика. – Никита постучал по бумагам согнутым пальцем. – Сейчас, когда мы храбро победили неведомого врага, у меня следующий вопрос. Откуда эта штука тут взялась?

Ольга покачала головой.

– Ну, я ее точно туда не запихивала.

– Я тоже.

– И я, – сказал Никита. – Значит, ее туда положил кто-то еще? Это элементарно, Ватсон!

– Но когда? – вопросил Женька. – Вчера мы выгружали из нее вещи, и это точно случилось не в Кане, когда нам испортили аккумулятор. Мы все время оставляли машину закрытой, и, кроме нас, к ней никто не подходил.

– Только утром, – медленно сказала Ольга.

– Что? – Никита повернулся к ней. – Ты видела, как утром весьма подозрительный тип сбросил этот чемодан к нам в багажник с вертолета? На вертолете были иракские номера? Или это происки американских спецслужб?

Ольга покачала головой и ответила по сути, а не на шутку:

– Утром мы не сами загружали вещи в машину. Ну, помните, эти американцы...

– Ах да, – досадливо поморщился Никита, тоже сообразив, – верно.

Поутру в вестибюле отеля царило такое столпотворение из-за выписывающихся американских туристов, желавших так же, как и многие другие, пораньше попасть к месту высадки, что служащие гостиницы помогали относить багаж в машины. Никита дал ключи такому служащему, а Ольга указала на сложенные горкой чемоданы и сумки. Когда закрывали багажник, чемоданчика не увидели: он прятался за Женькиным и Никитиным рюкзаками. И только к вечеру Ольга разглядела прибавление багажа.

– Думаю, этот парень в гостинице прихватил чужой чемоданчик. Рядом с нашими стояли чьи-то вещи, вот служащие и перепутали...

– И загрузили к нам. А мы не посмотрели. Блин. – Никита глядел на бумаги. – Наверное, нужно возвратить все это владельцу, кто бы он ни был.

– Благородная душа! – сказал Женька. – Достаточно будет вернуться в гостиницу и отдать чемоданчик на ресепшн. Они оставят у себя на хранение, а владелец спохватится и заберет. Если уже не спохватился.

– Пилить обратно – это часа полтора, а то и больше, – раздраженно произнес Никита. Они только что проехали Монтбур, Кан лежал далеко позади, а вот до Шербура-Октевиля оставалось совсем немного. – Сейчас шестой час. Оля вон еле на ногах стоит. Если парень из гостиницы ошибся, сегодня владельцу придется пережить. Мы едем дальше, заселяемся в отель, а завтра подумаем, что делать.

– Можно позвонить в ту гостиницу из Шербура, – предложила Ольга.

– Сама будешь с ними объясняться. – Женька вовсе не горел желанием воплощать последнюю идею в жизнь. Сегодня у него выдался непростой день: с большинством французов, встретившихся на жизненном пути, беседа не клеилась. Нормандцы разговаривали на своем диалекте, лишь некоторые переходили на классический французский из уважения к иностранцу, и все равно Жениных знаний не хватало для непринужденного общения.

– Своею волей я прекращаю этот бессмысленный и беспощадный спор, – торжественно провозгласил Никита и захлопнул крышку чемоданчика. – Давайте, ребята, в машину.


Движение на дорогах стало менее интенсивным, а потому в Шербур приехали через полчаса. Ольга действительно устала так, что было уже не до разглядывания местных красот – они вполне могли подождать до завтра. Хотелось есть и спать, но так как делать это одновременно не представлялось возможным, пришлось выбирать.

Маленький уютный отель недалеко от площади Наполеона являл собою разительный контраст с предыдущим. Американцы не толпились, служащие не выглядели замученными и в два счета выдали ключи от номеров. Ресторан тоже нашелся быстро и близко, и в нем не наблюдалось бешеных толп. Похоже, приехавшие на празднование дня высадки туристы селились в основном в районе Кана, откуда было удобнее добираться до основных достопримечательностей.

Ольга поела, выпила кальвадоса и едва не заснула, сидя на стуле. Мир казался таким теплым и добрым и обернулся вокруг, словно пушистый кот. Золотые огни в ресторанах, шумные французы, безмолвный каменный Наполеон на площади, воздевший руку и сдерживающий каменного же коня, застывшего в вечном движении... Освещенные причалы, яхты в порту, позвякивание ложечек, аромат кофе, мороженое горкой в полупрозрачной креманке. И двое лучших друзей рядом – один лучший-лучший, а второй – до сих пор не только друг...

– Ой, ребята, – сказала Ольга, – я вас так люблю!

Никита улыбнулся:

– Этому столику больше не наливать!

– Да ладно тебе. Я трезвая.

– А я знаю. – Он смотрел на нее пристально, не отрываясь, глубоко втягивая дым очередной сигареты и пощелкивая зажигалкой. Зажигалка тоже была тематическая, из серии «Zippo» – «Sands of Normandy»[9] – с надписью, конечно же, «D-Day». – Когда ты пьяная, ты грустишь, а когда трезвая – всех любишь.

– Знаток человеческих душ, – вздохнула Ольга.

– Ну, тебя-то я знаю.

Она хотела сказать ему, что, может, изменилась за прошедшие годы, и не так-то хорошо он ее знает, и вообще не знает, – но это могло привести к длинному разговору, который Ольга не желала затевать. Если Никита хочет, чтобы было просто, пусть так и будет.

– Конечно, – согласилась она, – сколько лет дружим...

– Страшно подумать, – Ильясов тоже настроился на ностальгический лад. – Столько не живут.

Им всем сейчас было по тридцать, а дружили они с пятого класса... М-да, действительно, – не живут столько.

Они еще посидели, вспоминая старые времена, а потом Ольга вправду почти заснула, и Никита сказал, что пора возвращаться в отель. Из молодежного бара неподалеку доносилась веселая музыка, там толпился народ, и при желании можно было бы присоединиться, однако ноги уже не держали.

Правда, стоило Ольге оказаться у себя в номере, принять душ и забраться в кровать (особенно умиляло и наставляло на добрый лад постельное белье в цветочек), как сон сбежал. Ольга долго лежала в темноте, разглядывая на потолке отсвет оранжевого света от фонаря на набережной, и думала о том, какая она трусиха.

И еще о том, как хорошо, что это путешествие состоялось.


5

Все это было преисполнено такого невообразимого бесстыдства, такой чудовищной наглости, что д’Артаньян не мог поверить тому, что видел и слышал. Ему показалось, будто он стал действующим лицом одного из тех фантастических приключений, какие случаются только во сне.

Утро, однако, не заладилось. И все из-за клятого чемоданчика.

Когда Ольга вышла к завтраку, вся такая свеженькая и благоухающая, мужчины уже допивали кофе и, судя по их виду, все решили. О чем сообщили своей спутнице, стоило ей усесться за стол.

– Значит, вот как поступим, – сказал Никита, бодрый до неприличия. – Едем обратно, вы высадите меня у музея и отправитесь разбираться с этим портфелем, а я тем временем еще погуляю.

Ольга даже не сразу сообразила:

– У какого музея?

– У «Мемориала», естественно. Если уж ехать назад, то с пользой.

– Погоди, – запротестовала Ольга, – какой музей?! Мы же собирались только отвезти чемоданчик, а потом повернуть к Мон-Сен-Мишелю!

– Оль, пока туда доберемся, пока разберемся, время-то уйдет. – Никита говорил с нею, как с маленькой, и это раздражало. – Два часа езды в лучшем случае, и сегодня на дорогах тот же ад, что и вчера. Ты думаешь, все понаехавшие волшебным образом испарились? Так что рассчитывай, в Кане мы окажемся к полудню. Даже если сразу оттуда повернуть на Мон-Сен-Мишель, это тоже около двух часов. А я не всю экспозицию в «Мемориале» осмотрел, не все записал, что мне нужно. Я ведь предупреждал, что хочу без спешки.

– Мы и осмотрели без спешки! По плану! Который ты сам и утверждал, между прочим! Черт, Никита, это несправедливо. Мы ведь поехали все вместе...

– Пионерское детство, блин! – окончательно разозлился Малиновский. – Ходим строем, разговариваем хором!

– А ты чего молчишь? – напустилась Ольга на Женьку. – Мужская солидарность, да?

– Мы могли бы сходить в аббатство в Кане, – осторожно предложил Ильясов, – там же так красиво должно быть, ты сама говорила, Оль...

– Это свинство, – сказала Ольга отчетливо и с отвращением отпихнула ни в чем не повинную баночку с джемом. – Мальчики, мы так не договаривались. Я вам что сказала, когда мы собирались? А? Что?

– Что хочешь посмотреть Мон-Сен-Мишель, – буркнул Никита. – Слушай, он столько лет стоял, никуда не денется. Поедем туда завтра, осмотрим его без спешки...

– Твой музей тоже никуда не денется, – отрезала Ольга, – и ты там уже был! И вообще, зачем возвращать этот чемоданчик? Давайте оставим его здесь и попросим переслать в тот отель. Пусть сами разбираются.

Мужчины переглянулись, и она поняла, что дело не в чемоданчике. Никите до смерти хотелось снова попасть в «Мемориал», а Женьку уломать – пара пустяков. Ильясов, несмотря на свою задиристость, в некоторых вопросах беспрекословно подчинялся Малиновскому. Может быть, потому, что Никиту всю жизнь интересовали определенные вещи, а Женька любил все понемножку – для него, если задуматься, особой разницы действительно нет. Шербур так Шербур, Кан так Кан. Везде хорошо, везде красиво.

Ольга мгновенно лютой ненавистью возненавидела так некстати попавший к ним чемоданчик. Если бы не эта проклятая штуковина, ехали бы сейчас в Мон-Сен-Мишель и горя не знали!

– Оленька, – сказал Никита, заглядывая ей в глаза, – ну я тебя очень прошу. Я об этом всю жизнь мечтал. А завтра мы поедем в Мон-Сен-Мишель. Пожалуйста.

– Двух дней тебе, Малиновский, не хватило, – пробурчала Ольга, – а завтра и трех не хватит, да?

– Я тебе обещаю. А обещания я держу.

– С этим не поспоришь, – сказала Ольга, пристально на него глядя. Никита тоже смотрел на нее не отрываясь, и эта игра вдруг ее позабавила. – Хорошо. Но завтра никаких отговорок.

– Ты самая лучшая женщина на свете.

– Вот не надо мне сомнительных комплиментов. С гостиницами теперь неудобно получается.

– А может, перебронируем? Найдем что-нибудь на полпути между Каном и Мон-Сен-Мишелем? У нас ведь вперед не оплачено.

– Ник, твой разум просто кипит с утра, – вздохнула Ольга, придвигая ранее отвергнутую баночку с джемом и намазывая его толстым слоем на зверски располовиненный круассан. – Если вы действительно этого хотите, я посмотрю по карте и отменю прежнюю бронь, но предупреждаю, что может быть неудобно и дорого.

– Мой каприз – я плачу, – заявил Никита.

– Пацан сказал – пацан сделал, – провозгласил Женька и этой нелепой фразой словно поставил точку.


В итоге выехали через час, когда Ольга закончила перебронировать отели и распечатала новые бумажки. Настроение было так себе. Оставалось еще четыре дня, включая сегодняшний; на пятый придется возвращаться обратно в Париж, оттуда – в Москву, а там... Ну что там? Глупо было надеяться, что в этой поездке изменится годами не менявшееся. Ольга думала об этом, жалела себя и помалкивала.

По дороге в Кан почти не разговаривали, благо из колеи деться некуда и заблудиться сложно. Уже когда подъезжали к городу, Никита спросил:

– Ты на нас очень обиделась?

– Я немного расстроилась, Малиновский, – ответила Ольга, глядя в боковое окно. В зеркальце заднего вида тащился блестящий красный «Пежо», похожий на божью коровку. – Но на это можно не обращать внимания.

– Если вопрос стоит так, то сначала мы едем в отель.

Ольга посмотрела на Никиту. Он вел машину в своей небрежной манере – одна рука держит руль, вторая высунута в окошко, в зубах сигарета, солнечные очки съехали на кончик носа...

– Ты же стремишься в музей.

– Как было верно сказано, музей никуда не денется. – Ник коротко посмотрел на нее поверх сползших очков. Глаза у него были зеленые и загадочные, как у болотной ведьмы. – Мне тоже интересно, какой олух прошляпил свои документы.

– Ой, – буркнула Ольга, – в лесу что-то сдохло.

Но ей было приятно.

К «Auberge de la Mue» подъехали, вновь пребывая в согласии: никто больше ни слова не сказал, но мушкетерское единение душ ощущалось. Машин на стоянке поубавилось, потому Никита без особого труда припарковался неподалеку от входа на ресепшн. На сей раз в холле не толпились американцы, а потому не пришлось брать стойку штурмом.

Миловидная девушка с высокой прической, как у Одри Хепбёрн на знаменитых фотографиях, вежливо поприветствовала туристов по-английски и поинтересовалась, что им нужно. Английский понимали все, а потому разговор пошел именно на этом языке. Никита долго объяснять не стал, просто бросил несчастный чемоданчик на стойку.

– Вот это мы вчера обнаружили в своей машине. Чемодан не наш. Наверное, ваш служащий ошибся, когда грузил вещи. – И добавил с очаровательной улыбкой, которую применял, когда хотел чего-то быстро добиться: – Полагаю, хозяин уже с ума сошел, разыскивая потерянное.

Девушка посмотрела на чемоданчик с удивлением:

– Вы нашли это в своей машине, сэр?

– Да, и единственное место, где его могли подложить, – это отель. Мы хотим вернуть. – Никита прямо-таки излучал гражданскую ответственность. – Вам же заявили о пропаже?

– Нет, никто не заявлял.

Малиновский переглянулся с Ольгой и Женькой.

– Подождите, – сказал он, отодвигая чемоданчик в сторону, – то есть вы хотите сказать, что его хозяин не бегает кругами вокруг гостиницы и не вопит, чтобы ему вернули собственность?

По-английски Никита говорил очень хорошо, образно. Ольга его даже зауважала.

– Нет, сэр, – повторила девушка, терпеливо улыбаясь, – никто не заявлял о пропаже вещей.

– Возможно, вам стоит проверить? – любезно предложил Ник.

– Да, конечно. – Она порылась в бумагах на столе, пощелкала компьютерной «мышью», сходила в служебное помещение и там с кем-то коротко переговорила по-французски. Спасители чемоданчика молчали, ожидая результатов. Наконец девушка возвратилась. – Нет, никто не оставлял заявку.

– Послушайте... – Никита вгляделся в бейджик на груди девушки, – Коринн. Очень красивое имя. Коринн, мы в недоумении. Этот чемоданчик мог попасть к нам в машину только отсюда. Возможно, его владелец просто не обнаружил пропажу. С нами вместе выписывались американцы, кажется, они приехали группой...

– О, они еще здесь, – прервала его девушка. – Но никто из них ни о чем не заявлял.

– Да, я уже понял. Но американцы – рассеянный народ, вы знаете. – Это заявление вызвало у девушки широкую улыбку. – Они могут обнаружить, что потеряли самые важные документы, оказавшись дома, в Нью-Йорке. Если они приехали группой, возможно, стоит предупредить их руководителя, чтобы он опросил их?

– Никит, там внутри документы на французском, – сказал Женька по-русски. – Ты уверен, что это американцы потеряли?

– Не мешай ему флиртовать с девушкой, – хихикнула Ольга.

Малиновский посмотрел на нее уничтожающе и продолжил:

– Послушайте, Коринн, может, мы оставим вам этот чемоданчик, а вы передадите его владельцу? Когда он объявится.

– Я не имею права, сэр, – обескуражила его девушка. – Если не поступало заявки о пропаже, я не могу брать на хранение постороннюю вещь. Согласно правилам отеля.

– Э-э... Хорошо, зовите сюда этого руководителя американской группы. Я сам его спрошу.

– До вечера это невозможно. Они уехали.

Конечно, американская группа, приехавшая к местам битвы за побережье, не станет сидеть в отеле. К тому же Ольга была согласна с Женькой: вряд ли чемоданчик принадлежит одному из американцев. Американцы ходят с рюкзаками, с заплечными и поясными сумками, а не с потертыми кейсами, набитыми бумагами на французском языке. Ольга отодвинула Малиновского в сторону и заговорила:

– А кто еще выписывался из отеля вместе с нами вчера утром?

Эту информацию девушка выдала охотнее:

– Три человека. Две женщины, один мужчина.

– Они оставили контакты?

– Да, согласно правилам.

– Там есть телефоны?

– Да.

– Коринн, будьте умницей, – сказал Никита, – позвоните им и спросите, не теряли ли они чемоданчик. Может, ваши постояльцы еще не обнаружили пропажу.

Девушка кивнула, взялась за телефон и принялась набирать номера – один за другим. Ничего не происходило. Прошла минута, две, пять. Наконец Коринн положила трубку и с некоторым недовольством произнесла:

– Они не отвечают.

– В таком случае, может, чемоданчик побудет у вас до тех пор, пока они не ответят?

– Я не могу принять у вас эту вещь, сэр.

– Ник, не мучай девушку, – шепнула Ольга по-русски, – она действительно не имеет права.

– Ну, а нам что делать? – Он повернулся к ней. – Выкинуть этот кейс в кусты?

– Нет, зачем в кусты, – отозвалась Ольга, млея от собственной храбрости, – можно взять телефоны и попробовать самим дозвониться.

– Мы же вроде отдыхать приехали.

– Никит, но это же приключение.

Она сказала это тем самым тоном, каким произносила в шестом классе. Не просто приключение, а Приключение с большой буквы. Приключение – это значит, что впереди ожидает какая-то загадка. Нужно пробраться ночью на чей-то двор, или в заколоченный дом, или затеять мушкетерскую игру с ребятами с соседней улицы. Приключение – это то, что придает особый оттенок вещам, которые обычно называют неприятностями. Спустило колесо у машины зимней ночью посреди леса? Это не кошмар, это приключение. В гостинице не сообщили, что забронированные номера уже заняты? То же самое. Украли деньги на вокзале в незнакомом городе и идти некуда? Самое настоящее приключение! Большинство людей воспринимают это как неприятности, тратят драгоценные нервные клетки, которые, как известно, не восстанавливаются, и потом жизнь кажется испорченной, время – потерянным, а силы – иссякшими. Волшебное слово «приключение» придает происходящему абсолютно другой вкус. Приключения даже если заканчиваются плохо, то хотя бы проходят весело и бодро, просто потому, что ты не позволяешь им идти по-другому.

Ольга до сих пор дружила с Женей и Никитой, так как они не забыли, что значит – Приключение. Они могли сколько угодно казаться деловыми людьми, сурово отчитывать подчиненных, прижимая к уху мобильный телефон, носить строгие костюмы и галстуки и заниматься такими прозаическими вещами, как карьера, недвижимость и устройство личной жизни. Но в глубине души они оставались мальчишками-авантюристами, теми самыми мальчишками, которые удирали из дома вечером, чтобы пройти в сумерках заброшенный пустырь, потому что нужно доказать свою храбрость. Мальчишками, которые делали деревянные шпаги из старых досок. Мальчишками, которые защищали своих друзей, что бы ни случилось.

Говорят, мальчишки вырастают. Некоторые – не до конца.

– Что, Оля, – усмехнулся Женька, лукаво щурясь, – один за всех и все за одного?

– А как иначе?

– Ты что предлагаешь? – спросил у нее Никита. – Самим возиться с этим чертовым чемоданом?

– Девушка у нас его не возьмет. А выкинуть в кусты – не вариант. Думаю, ты и сам это понимаешь.

Никита издал звук, больше всего напоминающий знаменитый скрежет зубовный, и повернулся к Коринн:

– Вы можете дать нам контакты этих людей? Мы попытаемся сами дозвониться и выяснить, чья это вещь. Адресов они не оставили?

– Только господин Канетт, – сказала девушка. – Он живет в Маньи-ан-Бессен, это недалеко, рядом с Байё.

– Живет неподалеку, а ночевал у вас в гостинице? – удивился Женька.

– Господин Канетт – писатель. Иногда ему нужна смена обстановки. Он наш постоянный клиент. – Коринн заколебалась. – Не знаю, имею ли я право...

– Милая, – произнес Никита проникновенно и ради пущей убедительности прижал ладонь к сердцу, – вы же понимаете, что мы не террористы, которые замыслили убить вашу местную знаменитость, не воры и не убийцы. Мы просто порядочные люди, которые нашли чемоданчик и очень хотят его вернуть. В нем нет ничего опасного. Жень, покажи.

Ильясов театральным жестом откинул крышку чемоданчика, и Коринн задумчиво посмотрела на пачку бумаг.

– Хорошо. – Она щелкнула «мышью», из принтера медленно полез листок. – Я дам вам телефоны и адрес. Оставьте, пожалуйста, свои контакты. Если кто-то заявит о пропаже чемодана, я вам позвоню.

– И предупредите следующую смену, – попросил Никита. – Если хозяин этих документов такой рассеянный, что не спохватился до сих пор, ему хватит смелости не вспоминать о своей утрате еще день-другой.

Коринн вежливо посмеялась, выдала им бумажку и проводила Малиновского заинтересованным взглядом.


6

– Я хотел изложить вам этот план в тот день, когда вы получили мое первое приглашение, но вы не появились. К счастью, эта задержка ничему не помешала, и вы услышите его сегодня. Присаживайтесь здесь, напротив меня, господин д’Артаньян! Вы дворянин слишком благородный, чтобы слушать меня стоя.

Солнышко поднялось уже высоко и припекало; Ольга ненадолго остановилась, запрокинула голову, чтобы посмотреть в нежное небо. На парковке у отеля пахло цветами, травами и еще чем-то деревенским. Так и кажется, будто проснулся утром в бабушкином доме и сейчас подадут завтрак.

Но вместо завтрака ее ждали двое мужчин – один ехидный, второй раздраженный.

– Приключение, – ворчал Никита, заводя мотор, – к черту такие приключения.

– О мой храбрый Атос, да вы обленились, – промурлыкала Ольга, пристегиваясь. – Впрочем, тебе-то зачем огорчаться? Сейчас высадим тебя у музея, а сами с Женькой...

Никита скривился:

– А если в провинции на вас нападут страшные и ужасные местные жители? Как вы будете отбиваться? У вас никакого деревенского опыта, несчастные бездачные люди.

– Птица говорун, – Ильясов был само ехидство, – отличается умом и сообразительностью.

– Это он так объясняет, что заговорит зубы любому французскому крестьянину с вилами, – перевела Ольга. – А потому, мой храбрый Атос, вы можете оставить вашего друга д’Артаньяна под присмотром господина Арамиса.

В детстве им не хватало Портоса для полного комплекта, но Портос так и не сыскался, а потому они однажды решили, что все они вместе и будут Портос. Если сложить троих, то по объему – самое то.

– В конце концов, сейчас не Средние века, – продолжала беззаботно рассуждать Ольга, втихаря наблюдая, как Никита еле сдерживает усмешку. У него всегда уголки губ подрагивали и брови смешно дергались, если он старался не рассмеяться. – Конечно, мы отправляемся в глухую деревню, далекую от цивилизации. Но ум и сообразительность птицы говоруна, а также красота и длинные ноги почти блондинки спасут нас от возможных опасностей. Если же нет, – Ольга картинно всхлипнула и изобразила, что промокает платочком глаза, – если же писатель окажется тайным маньяком, который расчленяет случайных путников в подвале, то, Малиновский, захорони потом наши хладные тела, поплачь как следует и отомсти за наши души!

– Ты говори, говори, – согласился Никита, – только скажи, куда сворачивать.

– Обратно на N13... Так вот. Допустим, писатель – вполне мирный старичок, но его соседи, узнав, что мы русские, могут пожелать отомстить за поражение в тыща восемьсот двенадцатом году. И посадят нас на кол. Конечно, выправка у нас только улучшится, как у полковника Петренко...

– Оля!

– ...Но это уже лучше, чем складывать тетрис из остатков наших хладных тел, которые ты извлечешь из подвала.

Женька не выдержал и захохотал, Никита ухмыльнулся.

– Лучше зачитай список явок и паролей.

– Это к Жене. Тут по-иностранному, я не понимаю. – Ольга передала распечатку назад. Ильясов похмыкал.

– Значит, так. Первая наша жертва... прошу прощения, возможный владелец – это господин Оливье Канетт, проживающий в Маньи-ан-Бессен, Гран Рю, четыре. И две дамы – Софи Ламарре и Ванесса Андрин. Адресов загадочные дамы не оставили, только телефоны. Которые, как нам известно, не отвечают.

– Оль, посмотри, как нам ехать в этот Маньи... как его там? Женька, а ты попробуй еще раз набрать этих троих – может, кто-то ответит.

– Есть, мой капитан! – Ольга зашуршала картой. – Значит, музей мы оставляем в сторонке?

– Может быть, потом. Совесть не позволяет бросить вас на растерзание целой деревне маньяков... Куда сейчас – направо или налево?


Они свернули с основного шоссе, не доезжая до Байё, и по D153 покатили через поля. Над уже зазолотившейся пшеницей, в которой буйно цвели маки и васильки, реяли хищные птицы, высматривавшие мышей. Другие поля зеленели, изредка мелькали тонкие линии высаженных деревьев, которые в народе называются лесополосами.

– Страшное дело, между прочим, – заметил Никита. – Через них танки не могли прорваться.

– Через эти-то деревца? – удивилась Ольга.

– Это здесь и сейчас их поменьше. А когда высадка прошла и начали продвигаться вглубь, оказалось, что крестьянство эти лесополосы веками культивировало. Там такой был кустарник, настоящие джунгли.

– Ребята, смотрите, как он охотится, – Женька глядел в окно. – Красавец. Вон, справа.

Над пшеничным полем почти неподвижно висела большая птица – то ли сокол, то ли ястреб, с первого взгляда разберется только орнитолог, – но явно хищная. Неожиданно крылатый охотник спикировал вниз и через мгновение поднялся в воздух, неся в когтях – нет, не мышь, а метровую змеюку. Змея извивалась, пытаясь вырваться, однако участь ее была предрешена.

– Ни фига себе! – выдохнули все синхронно.

Никита даже притормозил; птица тяжело пролетела над дорогой и, величественно махая крыльями, унесла добычу в лесополосу.

– Вот это и называется – нормальная экология, – выдавила впечатленная Ольга. – Какие мыши? Мыши – прошлый век, слишком мелко. Змеи! Лови себе да питайся.

– Да ладно тебе, – возразил Никита, – у нас под Фряновом в болотах гадюк тоже хоть отбавляй, туда просто такие птички не залетают.

– Думаешь, это гадюка была?

– Кто ее знает. Но искать в поле ее родственников я не стал бы.

Живописные нормандские деревеньки, ничем не напоминавшие «поселения под Фряновом», восхищали серыми каменными стенами, увитыми диким виноградом, и абсолютной безлюдностью. Открыта, как обычно, только булочная, в которой все равно никого не видать. Провинция спала – то ли после вчерашнего, то ли тут по жизни так. И волшебные названия деревенек настраивали на меланхоличный лад: Ле Льё Вокелен, Л’Эмпас Де Пюи, Сен-Сюльпис, Ле Жардэн Мишле...

У последней повернули направо и в считаные минуты доехали до Маньи-ан-Бессен. Чудесное место: две улицы, что-то сельскохозяйственного вида за забором, частные дома и поля вокруг.

– Направо, – командовала Ольга, по такому случаю все-таки включившая навигатор, но мстительно лишившая его звука – чтобы не выпендривался. – Налево. Снова направо. Стоп, приехали.

Дом номер четыре по Гран Рю, как гриб с синей шляпкой, торчал на участке, окруженном живой изгородью. Никита остановил машину, заглушил мотор, и все вышли. Сразу навалилась жаркая тишина; слышно было только, как вдалеке стрекочет виденный в полях трактор да шумят вязы в конце улицы. Ольга подошла к ажурным воротам, втиснутым в живую изгородь, и с любопытством заглянула во двор. Ничего особенного: машина на парковке, круглая клумба, из которой пучками торчат маргаритки, каменный вазон с ниспадающими из него плетями деловитого вьюнка, сваленные у сарая доски. Флюгер в виде кораблика на крыше дома поворачивался под ветерком.

– Тишина, безлюдье, – прокомментировала Ольга.

– Думаешь, сейчас начнут расчленять? – осведомился Женька.

– А вот посмотрим. – Никита отыскал кнопку звонка и безжалостно ее надавил. Потом еще раз и еще, так как никто не отозвался.

Ждать пришлось довольно долго, но уходить друзья не собирались: если хозяин не пашет на тракторе в полях, значит, он дома, машина-то здесь. Логика безупречна. Пока ждали, успели нафантазировать еще много всего – от того, что писатель окажется безумного вида хлюпиком в дореволюционных очочках и дедушкином халате, до того, что он – бывший баскетболист, двухметровый негр, который решил удалиться во французскую глубинку, спасаясь от фанатов.

– О как, – задумчиво сказала Ольга, когда писатель все-таки вышел.

Гражданин с салатным именем Оливье непринужденно шагал по дорожке к воротам. Был он среднего роста, спортивного телосложения, как принято писать в официальных сводках и на сайтах знакомств, и отличался чрезвычайно приятной внешностью – приятной сердцу любой женщины, предпочитающей голубоглазых брюнетов. Многие представительницы прекрасного пола, увидав этого героя с мягких обложек, сказали бы «Ах!» и куртуазно осели в обмороке, дабы красавец подставил для спасения свои мужественные руки. Ольга сказала только: «Мать вашу!» – да и то тихо.

Писатель остановился у ворот и что-то спросил.

– Оливье Канетт? – уточнил Женька, словно заправский полицейский – не хватало только продемонстрировать удостоверение и добавить: «Детектив Ильясов, отдел по расследованию убийств». Мужчина кивнул, и Женя затрещал по-французски, затем указал на чемоданчик, который Никита держал в руке.

Писатель перестал хмуриться и покачал головой, что-то добавив.

– Говорит, не его.

– Жень, спроси телефончик, – томным голосом произнесла Ольга.

– Его телефончик у тебя в распечатке, – безжалостно напомнил Никита. – Жень, уточни – точно не его?

– Точно. В отеле останавливался, но ничего не терял.

Все трое с разочарованием уставились на красавца писателя, который, видимо, почуяв огорчение нежданных гостей, улыбнулся и произнес длинную фразу. Женька ответил, писатель засмеялся, открыл калитку сбоку от ворот и сделал приглашающий жест.

– Говорит, если мы ехали специально, чтобы вернуть вещь, то, наверное, устали и можем зайти и выпить лимонаду или кофе. Зайдем?

– Ну разумеется, – сказала Ольга и первой двинулась на приступ. Когда еще представится такая возможность? – Жень, а он знаменитый писатель, ты не знаешь?

– Никогда о нем не слышал, – буркнул Ильясов у нее из-за спины.

– Жалко. Ну, может, знаменитый...

Канетт провел гостей по дорожке вокруг дома, на террасу под козырьком, который давал благословенную тень. Тут стоял большой круглый стол, вокруг него – ротанговые кресла с наброшенными на них полосатыми пледами, и Ольга ощутила спокойный уют этого места. Под ноги попался разноцветный пластмассовый самосвал, Канетт отпихнул его в сторону, что-то объяснив Женьке.

– Извиняется, что дети игрушки разбросали.

Ольга тяжело вздохнула:

– Не везет так не везет.

Писатель пригласил садиться и ушел в дом, откуда почти сразу вернулся с кувшином и стаканами. Кувшин был полон золотисто-желтого лимонада, в котором плавали апельсиновые и лимонные дольки; в чистых боках стаканов отражалось солнышко.

– Спрашивает, будем ли мы кофе.

– Я бы не отказалась. – Ольга благосклонно поглядывала на Канетта; тот ответил улыбкой и ушел обратно в дом. – Французы все такие гостеприимные?

– Здесь же коммуны повсюду. Социальная жизнь. Это нам кажется, что глухомань, а они счастливы, – объяснил Женька. – Гостеприимство тут очень развито, только по-английски почти никто не говорит. У них образование построено по-другому, считается, что делать упор на иностранные языки не нужно.

– Да ладно? – удивилась Ольга.

– Угу. В Париже получше, а здесь в школах – час иностранного в неделю, мне знакомые ребята говорили, когда приезжали учиться по обмену.

– Вот так история. А у нас без этого никак, да, Никит?

– Никак. – Малиновский был молчалив, величественен и мрачен. – Так, ребят, давайте закругляться с этим питием кофе и поедем дальше.

– Дальше – куда? – спросил Женька. – Телефоны не отвечают. Нет, если хочешь, я еще пару раз наберу, но, по-моему, дело это безнадежное.

– Вариант с кустами кажется мне все более привлекательным.

– Никит, подожди, у меня другая идея. – Женька потер подбородок. – Там же бумаги... Нехорошо лезть в чужие дела, но ввиду чрезвычайных обстоятельств можно прочитать. Вдруг там имя владельца чемодана.

– И что? Будем гоняться за ним по всей Франции?

– Приключение, – напомнила Ольга.

Никита фыркнул.

– Авантюристы хреновы. – Но голос у него был незлой. – Ладно, Женечка, почитаешь, если тебе больше делать нечего. А мы с Ольгой пойдем в Байё смотреть циновку. Да, Оленька?

– Какую циновку? – не сразу сообразила она.

– Ковер, – зато Женька сообразил. – Ну уж нет. Если ты решил в музей не возвращаться, то ковер я пойду смотреть вместе с вами.

– Ленивые журналисты, – вздохнул Ник. – Не хотят читать трудные французские документы... Не поеду я в музей. День какой-то дурацкий, а если день дурацкий с утра, то и к вечеру он лучше не станет.

Вернулся писатель с подносом, на котором стояли две чашки кофе, одну из которых он протянул Ольге и добавил что-то веселое.

– Он гордится, что умеет варить хороший кофе, – перевел Женька.

– Мерси. – Ольга поставила чашку и принюхалась. – Точно, есть чем гордиться... Жень, а спроси у него, какой он писатель?

– Что, знаменитый или нет?

– Что пишет? Вдруг он французский Стивен Кинг, практикующий. И нам все-таки пора сматываться...

Шутка себя уже исчерпала, но Никита все равно улыбнулся. Ольге было приятно, что он решил остаться с ними, – в конце концов, если уж Мон-Сен-Мишель будет завтра, почему бы не погулять в Байё. А с Малиновским веселее.

Канетт выслушал Женькин вопрос и ответил пространной тирадой, а потом снова ушел с террасы.

– Он собиратель местных легенд, – объяснил Ильясов. – Ездит по Нормандии, записывает, потом составляет сборник... Уже две книги выпустил. Обещал показать.

Канетт вернулся почти сразу, принес книгу в суперобложке и отдал почему-то Ольге, а сам уселся напротив. Томик оказался увесистым. На рисунке под фамилией автора высился неприступный и мрачный замок, у подножия недружелюбно плескались волны.

– Я смотрю, легенды-то веселенькие, – хмыкнул Ник.

– Зато автор – вот он, перед нами. – Ольга перевернула книгу: на задней стороне обложки красовалась фотография Канетта. – Гляди-ка, не соврал.

– А ты думала, соврет?

– Мистер Холмс, я теперь подозреваю всех.

Писатель тем временем что-то длинно объяснял Женьке. Ольга полистала книгу, но, разумеется, та была на французском, зато с прекрасными иллюстрациями, напоминавшими гравюры Доре. Здесь были и цветные вставки, с фотографиями средневековых росписей и гобеленов.

– Угу, – сказал Женька Канетту и перевел: – Он говорит, что раньше работал в Руане журналистом, потом переселился сюда с женой и детьми. Жена и дети сейчас у родственников в Шербуре, а он ездит по окрестностям и работает.

– Очень красивая книга, – сказала Ольга писателю. Тот, видимо, понял ее и без перевода, улыбнулся и ответил по-французски.

– Оливье говорит, что это тебе подарок.

– А автограф? – оживилась Ольга, польщенная таким вниманием. – Автограф даст?

Канетт охотно подписал книгу, вытащив из нагрудного кармана шариковую ручку – сразу видно, привык с собой носить. Женька прочел, переводя на русский:

– «Очаровательной русской путешественнице, с пожеланием войти в местные легенды, от Оливье Канетта».

– Французы – самая галантная нация в мире, – сказала польщенная Ольга. – Жаль, что он женат, но книжка – тоже неплохо.

Потом они пили лимонад, Никита иногда поглядывал на часы, но никого не торопил – видимо, смирился со своей горькой участью, – а писатель, узнав, что случайные знакомые едут в Байё, прочел им целую лекцию про город – Женька еле успевал переводить.

– Честно говоря, я половину не понимаю, что он нам рассказывает, – сознался Ильясов, когда Канетт выдохся. – Такой диалект...

– Bon se€jour en Normandie[10], – сказал писатель, и, когда Женька это перевел, наконец заговорил Никита:

– Все, пора ехать. Намек понят.

Они сердечно распрощались с новым знакомым, обещали прочесть книгу от корки до корки и погрузились в машину. Оливье Канетт помахал им на прощание.

– Так, – сказал Никита, выруливая с Гран Рю, – все это прекрасно. Но с чемоданом нужно разобраться. Здесь есть какое-нибудь бюро находок? Или, может, сдать в полицию?

– Я же обещал, что прочитаю бумаги, – рассеянно откликнулся Женька, листая книгу. – И тогда решим. Но, думаю, нам до вечера кто-нибудь позвонит.

– И когда ты их прочтешь?

– Вечером. Если никто не позвонит.

– Прокрастинация – наше все?

– Угу... Давайте я вам лучше какую-нибудь легенду прочитаю. Вернее, перескажу. Тут такие перлы... Вот, например. – Женька водил пальцем по строчкам, шевеля губами. – Ага. Легенда о Пещере Дев. Если рядом с деревушкой Этрета пройтись по Тропе таможенников, то на одном из утесов есть пещерка. Когда-то в деревне жили три красивые девушки, а в замке на скале – знатный господин. Он воспылал страстью к этим девушкам и заточил их в пещеру, где предлагал им заняться с ним сексом в извращенной форме. Девушки не разделили его энтузиазма, и он то ли замуровал их в пещере, где они умерли и затем вознеслись на небо, то ли засунул в бочку, утыканную ножами, и сбросил в море.

– Изобретательный гражданин, – заметил Никита.

– Очень. Три дня их носило по волнам, а на четвертый они, натурально, скончались. – Женька перевернул страницу. – И потом являлись этому господину в виде призраков, пока не довели его до ручки. Он взял да и бросился с башни.

– И пучина сия поглотила ея в один момент, – процитировала Ольга. – В общем, все умерли.

– А вот еще послушайте. «Барышня из Грюши». В поместье Грюши в Гревилле жила барышня-ведьма, которая умела превращаться в ласку или в большую собаку. Она заманивала молодых людей в свой дом, а когда они ей наскучивали, превращала в животных или растения. Тем несчастным, что ей сопротивлялись, она вспарывала животы и развешивала их внутренности сушиться на... хм, как же это... а! На живой изгороди из боярышника. Для всех этих колдовских дел у нее была магическая шкура, в которую она одевалась. Но однажды утром ее остановили прежде, чем она напялила шкуру. Местные жители не упустили свой шанс и сожгли ведьму дотла. Или еще каким-то образом замочили, история умалчивает. Красота.

– На живой изгороди из боярышника, – повторила Ольга. – Развешивала внутренности. Мальчики, я вот думаю... Что этот кровожадный автор имел в виду, когда пожелал мне войти в местные легенды? Никто не знает?

– Вовремя мы унесли ноги! – торжественно провозгласил Никита. – Еще немного, и нас бы все-таки начали расчленять!


7

– Милорд, – вскричала королева, – вы забываете: я никогда не говорила, что люблю вас!

– Но вы никогда не говорили мне и того, что не любите меня. И, право же, изречь подобные слова – это было бы слишком бессердечно со стороны вашего величества.

Байё, старый город, где фахверковых домов сохранилось не в пример больше, чем в Кане, а туристов отиралось не в пример меньше (впрочем, после Дня Д основная волна уже схлынула), понравился Ольге с первого взгляда. И хотя здесь было оживленно, так как погода благоприятствовала, не наблюдалось большой толкотни. Можно гулять и не чувствовать, что тебя окружают сплошные туристы – хотя, с другой стороны, и ты их окружаешь, потому что ты точно такой же турист. За четверть часа прогулки Ольга по уши влюбилась в улицы, мостики, остатки мельницы и кафе под полосатыми тентами. Только в Байё оказалось грязнее, чем в Кане, хотя город был гораздо меньше.

– Ковер. – Никита если нацелился, то сбить его с толку не удавалось. – Потом обед.

– Что тебя так тянет к этому ковру? Ему же уйма лет. Я думала, ты и здесь найдешь военные объекты.

– Арроманш мы проезжали вчера. А немецкая батарея в Лонг-сюр-Мер меня немножко подождет. – Малиновский решительно вышагивал по улице, и Ольга еле за ним поспевала. Женька, с его страстью запечатлеть каждый квадратный метр города, отстал, но за него можно было не беспокоиться.

Туристические тропы были обозначены бронзовыми блямбами, утопленными в мостовую и украшенными развесистыми деревцами. Готический собор хищно тыкал в небо внушительной колокольней. Мимо проехала кавалькада старинных автомобилей, причем все – праворульные. На маленькой площади перед собором Ольга задержалась, чтобы купить открыток в сувенирном магазине, а Никита объяснился с продавцом мороженого и, когда Ольга вернулась, сунул ей в руку рожок.

– На, сладкоежка. Это тебе компенсация за Мон-Сен-Мишель.

– Это толстый намек, что завтра мы туда не поедем? – подозрительно спросила Ольга, но мороженое лизнула.

– Поедем завтра. А это за сегодня.

Женька наконец догнал их, и, подождав, пока Ольга доест мороженое, троица двинулась в музей.

В музее на входе выдавали билеты и аудиогиды. Ольга ожидала, что теперь посетителей проводят в обширное помещение, где разложен знаменитый ковер, однако действительность оказалась иной. Следом за Малиновским Ольга прошла в полутемную комнату, и после яркого света улицы не сразу удалось разглядеть, что здесь находится. А когда удалось...

– Вот это ковер, – шепотом сказала Ольга непонятно кому. – Коврище.

Творение средневековых вышивальщиц действительно впечатляло. Льняная ткань, на которой изображались сцены, повествующие о нормандском вторжении в Англию и битве при Гастингсе, была покрыта фигурами, узорами и буквами. Каждый крохотный стежочек на ней выполнялся вручную – в одиннадцатом веке о промышленном производстве еще никто не слыхал. Никита вполголоса поведал, что такая техника вышивки больше не используется, поэтому вещь уникальна, и миру вообще повезло, что во времена Французской революции ковер не порезали на покрытие для повозок. На много бы хватило – длина полотна составляла семьдесят метров.

– И это еще хвост где-то потеряли, – закончил Малиновский. – Предположительно, на нем была сцена коронации Вильгельма, то есть Гийома Завоевателя. Говорят, Матильда велела вышить этот ковер.

– Тогда она его точно любила, – пробормотала Ольга. – И сильно.

В зале находилось довольно много людей, однако было тихо. Проходя от одной секции ковра к другой, рассматривая фигурки рыцарей, дам и лошадей, читая старые буквы, Ольга чувствовала себя так, будто погружается в эту историю. Конечно, жизнь тогда была не сахар, полнейшая антисанитария и наплевательство на всякие права, но все же есть в этом некая суровая романтика. Хорошо судить сейчас, с точки зрения человека двадцать первого века; если бы Ольга жила в одиннадцатом, была швеей и королева Матильда призвала ее вышить такой вот коврик – это оказалось бы величайшей честью. О чем думали девушки, кладя на ткань стежки из шерстяных ниток? Вряд ли предполагали, что их творение переживет века. Мир нестабилен, кругом война, и неизвестно, что будет завтра.

«Как будто тебе сейчас известно», – съехидничал внутренний голос. Некстати вспомнился язвительный Воланд, потешавшийся над предположением, что сам человек управляет своей жизнью. Кто его разберет... может, и не сам. Может, все это судьба – и длинный ковер под стеклом, и чужой чемоданчик в багажнике, и Никита, сосредоточенно слушающий бормотание аудиогида...

Из музея выходили немного пришибленные размахом средневекового творчества.

– Предлагаю следующее, – сказал Никита. – Обедаем здесь, а потом едем в сторону нашего отеля. Честно говоря, я бы повалялся на кровати с книжкой.

– Я бы тоже, – согласилась Ольга. – Только учтите, номер у нас трехместный, других не было.

– Ну, мы же не подеремся. Итак, кто выбирает ресторан?..


Солнце уже спускалось к западу, когда добрались до Трели – небольшого городка в сельской Нормандии, в котором Ольга забронировала отель. Ей было интересно останавливаться не в современных зданиях, а в исторических или хотя бы походивших на таковые, и отель на улице Ле Бур напоминал сельский дом, сложенный из серого камня, с белыми дверьми... Цвели кусты шиповника у входа, а под крышей беспорядочно возились ласточки, прилепившие там свои гнезда.

– Вай-фай тут есть? – деловито осведомился Женька, вылезая из машины.

– В лобби точно есть. Сейчас спросим.

Они зарегистрировались, оплатили пребывание, получили ключ от номера, оказавшегося небольшим, но уютным; мужчины ушли в бар пропустить по стаканчику кальвадоса, а Ольга залезла в душ и некоторое время там блаженствовала.

Когда она вышла, переодевшаяся в юбку и футболку, и спустилась на первый этаж, Никита и Женька сидели у неразожженного камина в комнате для отдыха и резались в шахматы с таким азартом, будто от этого зависела судьба Франции. Не хватало кардинальского облачения, мушкетерской шпаги и здоровенного дога в кадре.

– На раздевание? – осведомилась Ольга, пристраиваясь на мягком диванном подлокотнике.

– Блиц, – невпопад ответил Женька, переставляя фигуру.

– А мы тебя вот так, – пробормотал Никита, двигая ферзя.

Послышалось цоканье когтей по каменному полу; в комнату величественно вплыла собачища неопределенной породы и задумчиво воззрилась на Ольгу, вывалив розовый язык из впечатляющей пасти.

– Собака Баскервилей, – сказала ей Ольга. – Не ходите на болота ночью, сэр Генри. Овсянка, сэр.

– Это Диабло, – объяснил Ник, не оборачиваясь – видимо, знакомство с собакой и ее хозяевами он уже свел.

– По нему заметно.

– Шах и мат, Женька.

– Да ну тебя.

Ильясов всегда расстраивался, когда проигрывал, – такое у него было свойство натуры. Собачища Диабло подошла ближе, обнюхала Ольгину коленку и заулыбалась во всю клыкастую пасть.

– Хорошая, – сказала Ольга, начесывая за ушами это чудо природы. – Блохастая небось, а все равно хорошая. Ты тут живешь, да? Собачка кардинала, да? Его высокопреосвященство нам обещал на свете райское блаженство!

Диабло счастливо жмурился и шумно дышал.

Устроились за столиком у открытого окна, заказали легкий ужин (после плотного обеда в Байё еда уже не утрамбовывалась) и сидели до сумерек, пока сад не замерцал огоньками светлячков. Ресторан оказался полон, отовсюду звучал смех, свежие цветы на столике топорщились пахучими лепестками, свечи мерцали в стеклянных подсвечниках. С наступлением сумерек разожгли камин, и сухое потрескивание пламени навевало мысли о чем-то уютном – посиделках на бревне у костра, если отправляешься в поход, гитарных переливах и дружеских плечах, подпирающих тебя с обеих сторон.

– Значит, так, – сказал Женька, когда унесли тарелки из-под десерта, – уйдите с глаз моих оба. Я буду читать секретные бумаги и, если меня застрелят шпионы, не хочу, чтобы вы пострадали.

Чемоданчик, захваченный из номера, стоял тут же. Ильясов вытащил из чехла ноутбук.

– Вай-фай тут ловится, я проверял. Словаря-то с собой нет.

– Ты и так хорошо переводишь, – польстила ему Ольга.

– С пятого на десятое, – не поддался на провокацию Женька. – Все, идите отсюда.

– Прогуляемся? – предложил Никита.

– Ты же хотел поваляться на диване с книжкой.

– Книжка никуда не денется. Давай немного пройдемся.

Они вышли за территорию отеля и пошли по улице, уже притихшей, засыпающей. Лениво залаяла собака за ближайшим забором, ей ответила вторая, и обе быстро угомонились, сочтя свой гражданский долг выполненным. Почти все дома стояли темные, их обитатели либо отсутствовали, либо отправились на боковую.

– Раньше, – задумчиво сказала Ольга, – я хотела в следующей жизни стать коалой. Или ленивцем. Чтобы долго-долго спать, целыми днями, просыпаться, жевать и снова спать. Но теперь мне кажется, что достаточно стать француженкой.

Никита засмеялся.

– Почему?

– А ты не заметил? Утром мы выезжаем, все еще закрыто, кроме булочных. Вечером все спят. Рай на земле.

– Рай на Мальдивах, – сказал Никита. – Вот где нечем заняться, только скатов гладить. Лежишь под пальмой и потягиваешь коктейль.

– Ты был?

– Да, летал в позапрошлом году.

– С девушкой?

Малиновский помолчал. Он шел, засунув руки в карманы джинсов, и внимательно смотрел под ноги.

– Да нет, без девушки, – ответил он наконец. – Год какой-то был, без отпуска, я работал, работал... Ну и махнул на десять дней на острова. Спал, ел, купался и загорал. Растительное существование. Именно этим, по слухам, Адам и занимался в раю, пока Ева не уговорила его вкусить от древа познания.

– Никит, – сказала Ольга, – ты что, вот с тех пор, как мы с тобой... плотно общались, так и пахал, словно проклятый?

Он пожал плечами и остановился перед низкой живой изгородью; за нею простиралось поле, полное кисейного тумана, лежавшего на высокой траве, как сливки на кофе. Слаженно пели цикады.

– Почему словно проклятый? Как все. Ну, а ты, Оль?

– Я пахала, – сказала она с готовностью. – Перешла на другую работу, там больше технические переводы, зато платят лучше. Вот, видишь, за границу езжу, в квартире ремонт сделала. Все житейские радости.

Немного странно и, как показалось Ольге, глупо было говорить об этом рядом с тихим полем, являвшим собою нечто простое и искреннее – не может же туманная пшеница тебе соврать. Пшеница вообще врать не умеет.

Хорошо греметь железом аргументов в словесных баталиях, когда находишься в четырех стенах, когда вокруг свои вещи, привычные ко лжи и твоим уверткам. Хорошо ссориться на кухне, орать и швырять тарелки в стену, чтобы несколько лет спустя закрыть это место новой плиткой с узорчиками. Хорошо сидеть в своем, до последней складочки знакомом кресле, пить коньяк маленькими глоточками и обманывать себя, думая, что тебе нужно что-то другое.

Рядом с незнакомым полем, дремлющим в прохладной травяной тишине, себе врать гораздо тяжелее.

– Пойдем назад, Никит, – сказала Ольга, отводя взгляд от туманных пластов. – Я что-то действительно устала, замерзла и спать хочу.


Женька все так же и сидел внизу в ресторане, шуршал бумагами и что-то печатал, на друзей не обратил никакого внимания, и они не стали подходить. Поднялись к себе, Ольга ушла в ванную почистить зубы и переодеться, потом забралась в постель. Никита, отправившийся в ванную в свою очередь, выключил в номере свет. Ольга лежала у окна на своей узкой кровати, одеяло казалось слишком тонким, занавески чуть покачивались от сквозняка, и были видны сквозь стекло ветви буйного, давно отцветшего каштана.

Малиновский вернулся, щелкнул выключателем, погасив в ванной свет, забрался в свою кровать. Ольга лежала, свернувшись калачиком, и растирала закоченевшие ступни. Ворочалась, возилась, пока Никита не сказал:

– Не спится? Или замерзла?

– И то и другое, – буркнула Ольга из-под одеяла.

– Иди сюда, согрею.

Она недоверчиво высунула нос.

– Малиновский, ты сдурел?

– Да ладно тебе, – лениво протянул Никита. В комнате было не совсем темно – сквозь окно проникал свет с парковки, – и Ольга видела Ника в узорчатых лиственных тенях. – Обещаю не приставать, правда. Ты вертишься, как грешница на сковородке.

– На сковородке хотя бы жарко.

– Оль, кончай ерундить и иди сюда. – Он откинул край одеяла.

Ольга вздохнула, вылезла из своей кровати, прихватила подушку, быстро перебежала по каменному полу к Никите и нырнула в постель.

– Ух! Ой. Тепло.

– Грейся. – Он прижал ее к себе, обнял, устроил поудобнее.

– Я в каком-то стихотворении вычитала, – припомнила Ольга, – что это называется «поза влюбленных ложек».

– Какой дивный романтический бред, – сказал Никита ей в затылок.

– Угу. – Теперь, в тепле, глаза сразу начали слипаться. Никита дышал ровно и медленнее, чем Ольга, и пах знакомо-знакомо. Ольга часто заморгала и сглотнула. Она не хотела засыпать вот так сразу, если уж лежит рядом с ним.

Слышно было, как зашуршал гравий, метнулся по потолку свет фар, заглох мотор. Веселые голоса что-то говорили по-французски. Лениво и негромко гавкнула собачища Диабло.

– Оль, – сказал Никита минут через десять, и затылку стало щекотно от теплого дыхания, – а ты не помнишь, почему мы поссорились?

Ольга молчала.


Они начали встречаться сразу после школы, как только пошли в разные институты – Малиновский учиться на экономиста, а Ольга – на переводчика. Они напились на выпускном в школе, они втроем с Женькой слезно прощались с учителями, предвкушая настоящую взрослую жизнь, а через неделю после выпускного Ольга поняла, что не может без Никиты жить. Поняла сразу, как будто само собой разумеющееся. Она не стала долго думать, набрала его номер и сказала:

– Я без тебя не могу.

Он помолчал и ответил:

– Сейчас приеду.

Сумасшедшее было время. Ольга тогда мельком порадовалась, что Женька никогда не был в нее влюблен: ему нравились тихие девочки с тщательно заплетенными косичками, а не малолетние хулиганки. Потому с Ильясовым по-прежнему дружили, он искренне радовался за Ольгу и Никиту, хотя и не упускал случая над ними подшутить. Студенческая жизнь – сплошное веселье, помноженное на сессии, а когда учишься с парнем в разных институтах, это несколько усложняет процесс. У Ольги появились свои друзья, у Никиты – свои. Он жил с родителями, она тоже никуда не могла деться от мамы. Денег вечно не хватало, и все же волшебство не уходило.

Они с Никитой встречались каждый день, бродили по городу, вместе ездили в библиотеку, сидели в дешевых кофейнях и грели руки об одну на двоих чашку кофе. Он говорил ей какие-то ласковые слова, которые Ольга не могла запомнить, а помнила только то чудесное ощущение, которое испытывала, когда Никита их произносил. Они удирали с лекций, но не слишком часто, потому что Малиновский был серьезным студентом и на втором, и на третьем курсе, когда все уже пережили отсев первого и считали, что в институте можно неделями не появляться. Малиновский учился, и Ольга, глядя на него, училась тоже. Он ни разу не говорил ей, что они поженятся после института. Она ни разу не доставала его глупыми вопросами вроде «ты меня любишь?» или «ты меня никогда не бросишь?». Это было словно само собой разумеющееся, константа, как Кремль посреди Москвы или Кольцевая автодорога.

Потом умерла бабушка, и Ольге досталась однушка в Теплом Стане, далеко от метро и все-таки своя, родная. Бабушку было жалко, однако ей уже стукнуло девяносто семь, а Ольге – всего-то двадцать два, и ей хотелось свободы. Квартирный вопрос все и испортил. Ольга обрадовалась, обжилась, стала приглашать гостей, иногда шумели до утра... Никите это не нравилось. Он сказал раз, сказал другой, сказал третий. Ольга встала на дыбы.

– Ты ограничиваешь мою свободу! – орала она на Малиновского. – Тебе что от меня надо, а?

– Оля, я все понимаю, но нельзя устраивать вечеринки каждый день.

– Ты, как дедок, говоришь, а тебе столько лет, сколько и мне!

– Я просто стал тебя гораздо реже видеть.

Никита принципиально не переезжал к ней, отстаивая свою независимость.

– Ну так являйся сюда почаще!

– Я не сторонник пьяных разгулов.

– А я сторонница, да? Сторонница?

– В общем, так, – сказал Малиновский, который, несмотря на присущую ему рассудительность, все-таки был молод и горяч, – если ты это не прекратишь, я устраняюсь до поры до времени. Обещаю вернуться, когда передумаешь.

– Ты еще будешь диктовать, как мне жить?!

– Оля, ты эгоистка. И ведешь себя глупо.

– Не учи меня жить!

Тут-то она и кинула в него тарелкой. Не попала. Никита отодвинулся, постоял, глядя на осколки, а потом спросил отстраненно:

– Значит, нет?

– Это ты эгоист, – сказала ему Ольга, – хочешь меня запереть, как восточную женщину!

– Значит, нет, – подвел итог Никита, взял куртку и ушел.

Ольга дулась на него два дня. Он не звонил. Она дулась неделю. Телефон молчал. «И ладно, – думала Ольга, – пусть не звонит, раз такой гордый. И я не буду». Через две недели не выдержала и набрала номер его мобильного.

– Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети, – вежливо сообщил автоматический оператор. Ольга позвонила Малиновским домой.

– А Никиты нет, он уехал, – сообщила ей Татьяна Павловна.

– Куда уехал?!

– На все лето, на экономические курсы в Лондон. Оленька, это ты?

– Я. Теть Тань, он мне что-нибудь передавал?

– Нет, Оленька, ничего.

Она думала: вдруг он позвонит, когда вернется.

Он позвонил несколько лет спустя и спросил, как дела. Потом иногда перезванивались. На дни рождения, на Новый год и иногда просто так, по старой дружбе. Как будто все ушло, сгладилось, кануло в прошлое. Как будто мушкетеры не встречались двадцать лет, а потом увиделись, похлопали друг друга по плечам, и вроде нет этой пропасти. Один за всех и все за одного – это не умирает.


Конечно, она все помнила.

– Не-а, – сказала Ольга с широким зевком, – не помню, Никит. Давай спать.


8

Не бойтесь случайностей и ищите приключений. Я дал вам возможность научиться владеть шпагой. У вас крепкие икры и железная хватка. Вступайте в бой по любой причине, деритесь на дуэли, тем более что дуэли запрещены и, следственно, нужно быть отважным вдвойне, чтобы драться.

Ольге снились хорошие сны. То ли кальвадос так подействовал, то ли нечто теплое рядом, иногда деликатно похрапывавшее, то ли свежий воздух из приоткрытого окна. Во сне был домик, в котором непременно нужно навести порядок, и море практически у порога, и Ольга все беспокоилась, что в прихожую волной нанесет ракушек и песка.

Именно потому, что сон был хорошим, пробуждение от оглушительного вопля оказалось не слишком приятным.

– Ну, ребята, я вам скажу!..

Громкий Женькин возглас оборвался, так как Никита, видимо, не просыпаясь, вытащил из-под головы подушку и метнул в направлении источника звука, а затем потянул на себя Ольгину и пристроился на краешке. Ольга же обнаружила, что ночью повернулась к Никите лицом, и их носы благополучно трутся друг о друга, а еще – что ресницы у Малиновского такие же густые, как и раньше.

– Оп-па, – сказал Женька гораздо тише, – извините, ребята...

Ольга приподнялась на локте. Судя по тому, что в комнате светло, утро уже наступило, но вряд ли позднее.

– Да расслабься, Ильясов. Я замерзла, и Ник меня греться позвал. Никакого угара и содомии тут не было.

Судя по живописному виду, Женька не ложился спать. Он нежно прижимал к себе охапку вещей; в ней между ворохом бумаг и чемоданчиком был зажат ноутбук, от которого почти до пола свешивался провод. Ноутбук обреченно и тихо гудел, явно предчувствуя своими механическими потрохами дальнейшую сверхурочную работу.

– Ты чего орешь-то? – полушепотом спросила Ольга, поглядывая на Никиту.

– Я прочитал. Не все, но многое. Вы ахнете. – Вид у Женьки был действительно безумный, как у профессора из фильма «Назад в будущее» – глаза сияют, волосы дыбом, словно он их всю ночь взъерошивал. – Вставайте, лентяи, вас ждет миссия по спасению мира!

– Никит, – протянула Ольга, пихая Малиновского в плечо, – слышишь, Ильясов расшифровал все секреты Пентагона. Они в чемоданчике.

– И хрен с ними, – пробурчал Никита из уютного подушечного тепла.

– Он знает, кто убил Кеннеди, – продолжила развлекаться Ольга.

– Поздравляю.

– И как выйти из экономического кризиса!

– Пусть выходит и не мешает мне спать, – простонал Никита. – Который час?

– Половина шестого, – сообщил Женька с энтузиазмом и уронил свою ношу на пустую Ольгину кровать. – По московскому времени давно пора на работу.

– Мы в отпуске, – сказал Малиновский, – и нам не надо на работу. Оль, поройся у меня в сумке, там пулемет припрятан. Покараю расстрелом.

Но Ольга знала, что он уже проснулся, и проворно выбралась из-под одеяла.

– Женя, а ты спать не хочешь?

– Я хочу кофе. Много, много кофе. Линн уже встала и обещала нам его сделать.

– Кто такая Линн?

– Жена хозяина гостиницы, Андре.

– Боже, как мило. Ты с ними познакомился?

– Ну, я же всю ночь внизу сидел, они, перед тем как спать идти, спросили, не нужно ли мне чего.

– Ладно, – сказала Ольга, зевая, – все по очереди в душ, а потом – кофе и секреты Пентагона.


Линн, улыбчивая и добродушная хозяйка, которая была главной на кухне и большинство блюд готовила сама, поставила на накрытый свежей скатертью стол здоровенный кофейник, из носика которого вкусно струился пар. Ольга запустила руку в корзинку с булочками, сделала глоток огненного кофе и почувствовала, что просыпается. Блины на тарелке – еще одно популярное блюдо – казались золотистыми кусочками солнца. За открытым окном пели птицы, и, кроме их голосов, ничто не нарушало сельского спокойствия. Удивительно неспешная нация эти французы, а казалось бы...

Мужчины, оба с еще не высохшими после душа волосами, выглядели бодро: Никита – потому что выспался, а Женька – потому что его распирало радостное возбуждение и желание поскорее поделиться открытиями. Подождав, пока Линн насыплет в громадную миску Диабло сухой корм и уйдет на кухню, Малиновский заговорил:

– Ну, что у тебя там за секреты Пентагона?

– Пентагон ни при чем. Это лучше. – Женька открыл ноутбук, сдвинул его на край стола и положил перед собою пачку бумаг из чемоданчика. – Вчера вечером я сел это переводить. И сначала не понимал, в чем дело. Здесь несколько папок, которые тщательно пронумерованы, а потому я взялся за них по порядку. И первым шло письмо... вернее, копия письма, так как оригиналов, насколько я понимаю, здесь вообще нет.

– Жень, на фига нам чья-то частная переписка? – спросил Никита. – Ты имя владельца установил?

– Не совсем. – Ильясов не дал сбить себя с толку и продолжил говорить все с теми же интонациями профессионального следователя: – Письмо предназначается племяннику некоего господина Левассёра...

– Ну имя-то там есть? Если есть, то можно сдавать копам.

– Никит, – одернула его Ольга, – дай Женьке договорить.

– Имени нет. Давайте я вам это просто зачитаю. Учтите, что перевод не совсем дословный, и стиль мне не везде удалось передать, ну да ладно.

– Читай уже, – проворчал Никита.

Женька пододвинул к себе ноутбук, щелкнул, открывая нужный файл, и начал читать:

– «Дорогой племянник!

Много времени прошло с тех пор, как мы виделись с тобой в последний раз. К сожалению, разногласия между твоей матерью и мной не предоставили возможности встречаться чаще. Однако сейчас все изменилось. Скоро меня не станет, а перед смертью я хотел бы поделиться с тобой одной историей, которую ты можешь счесть любопытной.

Вообще-то подобные сказки рассказывают на ночь детям, и я не уверен, что ты воспримешь все всерьез, так как и сам я никогда этого всерьез не воспринимал. Всегда находились дела поважнее. Однако теперь, когда смерть маячит рядом, мне все видится по-другому. Может, и тебе это покажется не столько забавным, сколько практичным.

Ты помнишь, что во время войны мы с твоей мамой вместе с нашими родителями находились на оккупированной территории. Мне тогда едва исполнилось двенадцать, твоей маме – семь; наш отец, твой дедушка, был инвалидом, а потому не мог уйти на фронт. Сначала мы опасались, что немцы выжгут нашу деревню дотла, или расстреляют мужчин, или устроят еще что-нибудь в своей военной манере. Ты ведь знаешь, что такие случаи происходили сплошь и рядом. Но нам повезло. Немецкий офицер, старший в нашей деревне, оказался человеком довольно мирным, и его подчиненные подобрались ему под стать. Конечно, немецкие солдаты жили в наших домах, мы боялись сказать слово поперек и ходили на цыпочках, но это и в сравнение не шло с теми зверствами, о которых ты можешь прочесть в любой исторической книге о том периоде.

В нашем доме квартировали двое; их звали Ханс Нойманн и Ландольф Шефер. Нойманн, ленивый упитанный коротышка, был довольно жесток и не упускал случая дать пинка или затрещину мне или моей сестре, а вот Шефер относился к нам спокойно. Ему было, наверное, лет двадцать пять, он происходил из хорошей семьи, как мы поняли, потому что он немного говорил по-французски. Обычно немцам хватало нескольких слов, ударов и очереди из автомата, чтобы объяснить, что им нужно, однако Шефер такими методами не пользовался. Иногда он даже подкармливал нас с сестрой из своего пайка и говорил, что в Германии у него осталось двое племянников, и старший из них совсем как я...»

– Это очень интересное частное письмо, – прервал чтение Никита, – и в музеях его бы положили на витрину, но нам-то оно зачем?

– Слушайте дальше. «Словом, в оккупации нам жилось совсем неплохо. Потом случился знаменитый прорыв Западного фронта, День Д, как говорили союзники, – день, когда они высадились и оттеснили немцев от берега. Это было страшное время. Союзники сильно бомбили, мы видели, как на горизонте поднимается зарево – это горели Кан и Руан. Самолеты летели один за другим, бомбы и парашютисты сыпались из них, как горох из прохудившегося мешка. Немецкие части были брошены на борьбу с союзниками, пытаясь удержать берег. Но это не удалось, и союзная армия продвинулась вглубь. Помню, как впервые увидел американских солдат: они шли по нашей улице, здоровенные, белозубые, грязные, как черти, улыбались и громко хохотали. С тех пор американцы не сильно изменились, верно? Они всегда такими были. Только сейчас, конечно, не такие грязные... Прости своего дядю за эту глупую шутку!

Большую часть немецких частей, находившихся в Нормандии близко к берегу, уничтожили, многие попали в плен. Неподалеку от нашего дома расположился полевой госпиталь для военнопленных, и хотя немцев ненавидели, закон есть закон. Если человек сдался и если человек ранен, то его следует лечить. Моя мать до войны работала при местной больнице, и ее позвали в госпиталь помочь. Пару раз я пришел туда, за колючую проволоку, к рядам матрасов, разложенных прямо на земле, и большим палаткам, и увидел там Ландольфа Шефера. Он сильно пострадал при взрыве бомбы и находился в тяжелом состоянии. Врачи не давали за его жизнь и ломаного гроша. Он медленно умирал, лежа в углу палатки, всеми забытый. Я вспомнил, как он трепал меня по голове, как был добр к нам с сестрой и не кричал на моих родителей, и принес ему кружку воды. Шефер был в сознании. Он выпил воду и посмотрел на меня.

– Французский мальчик, – пробормотал он с жутким акцентом, и все же я его понял. – Теперь ты свободен, верно?

Я кивнул.

– А я умираю, – сказал Шефер. – Жаль, что не придется больше увидеть Дюссельдорф и моих племянников, Фрица и Лизхен. Приди ко мне еще, если сможешь.

Я не мог не выполнить его просьбу и пришел вместе с матерью на следующий день. Пока она меняла повязки на ранах тем, кто еще мог выжить, я забрался в вонючую палатку для умирающих и уселся рядом с матрасом, на котором лежал Шефер. Он метался в бреду, бормотал что-то по-немецки, и я не знал, следует мне сидеть рядом с ним или нет. Так прошел час, потом другой. Я сидел, словно отупев, слушая тихие стоны, немецкие проклятия, вдыхая ужасающие запахи полевого госпиталя. Наверное, тогда я впервые понял, о чем говорил отец, когда утверждал, что перед смертью все равны.

Потом я увидел, что Шефер очнулся и смотрит на меня. Я снова дал ему напиться.

– Спасибо тебе, французский мальчик, – сказал Шефер (он почему-то никогда не называл меня по имени). – Хочешь, я расскажу тебе один секрет?

Я кивнул.

– Ты ведь мальчишка, а значит, любишь истории о сокровищах. – Он говорил шепотом, но довольно отчетливо, так что я почти все понимал. – В ваших старых замках хранилось много ценных вещей. Когда мы заняли берег, командование приказало конфисковать это имущество на нужды германской армии. Часть была отправлена в Германию, однако кое-что оставалось здесь. Позолоченная и серебряная посуда, старинные картины, украшения... Все это должны были вывезти, но пришли союзники. – Он закашлялся, и кровавая пена выступила у него на губах. – Незадолго до высадки эти сокровища были спрятаны в одном из замков. Я не знаю, в каком именно. Но я слышал, как доверенный человек рассказывал моему командиру, по каким вехам идти, чтобы их отыскать.

И он рассказал мне, поминутно останавливаясь, кашляя кровью и прося воды. Я слушал Шефера, смотрел на него и думал, что он перед смертью решил надо мной подшутить.

Сейчас я так не думаю. Полагаю только, что в голове Ландольфа Шефера могли спутаться бред и реальность. Увы, он был очень плох. Когда я пришел на следующий день, то нашел на его месте другого военнопленного. Шефер умер и похоронен теперь на кладбище в Ле Камбэ. Много лет спустя я отыскал там его могилу.

Я считал эту историю одной из сказок моего детства, пока, проходя год назад по улице одной приморской деревни, не увидел кое-что из того, о чем говорил мне Шефер. Я покопался в архивах, однако нигде не нашел упоминания о том, что после или во время войны союзники обнаружили описанный Шефером клад в одном из нормандских замков. Может, немцы успели его вывезти, может, прибрал к рукам кто-то из местных, а может, никакого клада никогда не существовало – кто знает! Мне ведомо только, что Ландольф Шефер был искренне уверен в его существовании, когда рассказывал об этом мне.

Я знаю, что ты любознателен, мой дорогой племянник, и что любишь тайны, а потому составил для тебя загадку, которую следует разгадать. Что-то из этого рассказал мне Шефер, что-то я добавляю от себя, чтоб твои поиски, даже если они не увенчаются успехом, оказались познавательными и увлекательными.

Итак, что же следует делать, чтобы отыскать потерянные сокровища?

Есть большое американское кладбище, где покоится с миром один сержант канадского происхождения, участник высадки, погибший 7 июня 1944 года. Его инициалы – К.Т., а фамилия приведет тебя к одному поселению неподалеку от моря.

В этом поселении ты найдешь на берегу старый серый дом, и он расскажет тебе об одном животном из тех, которых не бывает, а животное поведет тебя дальше.

Потом оставь то место, куда тебя привел этот путь, на востоке, и вспомни слова неизвестного героя. А дальше... Дальше Ландольф Шефер пробормотал: «Белый (или белая?) на западе, посчитать», – что он имел в виду, я так и не знаю. Но после того, как сосчитаешь, нужно пойти туда, где тоже был под таким номером, только больше.

На том месте ты должен вспомнить, из чего ковались мечи, и это отправит тебя дальше.

В том месте, куда придешь, найди француза, что рядом с американцем, любившим покушать, и француз расскажет тебе о замке. А уж в замке ждет тебя несметное богатство.

Не знаю, дорогой мой племянник, поможет тебе эта история или нет и в самом ли деле существуют сокровища, о которых поведал мне Ландольф Шефер, однако я помню о твоей любознательности. Пусть это будет подарком от твоего дяди. Пройдись по тем местам и вспомни меня.

Твой любящий дядюшка Луи Левассёр».


9

Одной из наиболее примечательных черт его характера была жажда приключений и пристрастие ко всему романтическому. Смелый, мужественный и энергичный, он не впервые рисковал жизнью при сходных обстоятельствах.

Они так и сидели – Никита с незажженной сигаретой в пальцах, Ольга – с полной чашкой остывшего кофе в руке. Когда Женька закончил читать, несколько мгновений продолжалась пауза. Наконец Малиновский через силу выдавил:

– Что это за хрень?!

– Это не хрень, – гордо ответствовал Женька, – это фактически карта сокровищ!

– Копать от дуба и до вечера?! – Малиновский наконец щелкнул зажигалкой, прикурил и глубоко затянулся. Ольга со стуком поставила чашку на блюдце. – Ильясов, какого черта ты всю ночь угрохал на перевод этой ерунды? Там есть визитка этого племянника? Домашний адрес? Телефон? Что-нибудь, чтоб нам сбыть этот чемодан с рук и поехать наконец смотреть достопримечательности, как все нормальные туристы?!

– Никит, подожди, – осадила его Ольга. – А остальные бумаги – это что?

– Распечатки и копии – старые военные документы, фотографии какие-то, как из музея. Сами посмотрите. – Женька протянул ей стопку листов. – Кое-что с Википедии. Все на французском. Это я не переводил, только просмотрел, и не знаю, имеет ли отношение к загадке сокровищ.

– Загадка сокровищ – это название для голливудского боевика, – сказал Никита и налил себе еще теплый кофе. – Я даже смотрел. Называлось «Сокровище нации». Женя, я знаю, что ты натура увлекающаяся, но...

– Слушай, ты действительно не хочешь понять, в чем тут дело?

Малиновский молчал. Ольга ждала, изо всех сил стараясь не улыбаться, и рассеянно перебирала распечатки, почти на них не глядя.

– Ну, предположим, мне интересно, – сказал Никита наконец. – Дальше-то что?

– А то, что это все может оказаться правдой, – торжественно заявил Женька. – В войну тут была такая неразбериха, немцы столько всего вывезли, привезли, стибрили, заначили – ты сам рассказывал. Значит, и клад может себе лежать там, где лежал.

– То есть ты серьезно уверен, что в подвале какого-то замка до сих пор спрятаны ценности? Сейчас, в двадцать первом веке, когда все вокруг уже тысячу раз перекопано?

– Далеко не все. До сих пор находят.

– В основном – остатки оружия, тел и бомб, – наставительно изрек начитанный Никита. – Оль, что ты на меня так смотришь?

– Да перестань ты прикидываться уже, – сказала Ольга, – у тебя глаза горят.

– Хм. – Никита затянулся в последний раз и задавил окурок в пепельнице. – Все-то ты знаешь. Давайте рассуждать логически. Как пишет сам господин – как там его, Левассёр? – он не поверил пленному немцу. Историю парень наверняка запомнил с искажениями, не говоря уже о том, в каком виде услышал ее немец. За годы Левассёр мог что-то забыть. Кроме того, дядюшка, по его собственному признанию, добавил в рассказ перцу и отсебятины, чтобы племяннику было интересней. Женя, ты и вправду уверен, что эта сборная солянка из малопонятных пунктов указывает на сокровища?

– У меня имеются контраргументы. – Ильясов не собирался так просто сдаваться. Смотреть на него было одно удовольствие. – Что, если дядюшка все прекрасно понял и даже нашел замок, но из-за болезни не смог воспользоваться своими знаниями, а потому решил оставить племяннику своеобразное наследство?

– Тогда почему просто не написал – копать там-то, пять шагов от стены, два метра вглубь?

– Потому что он был авантюристом.

– Как будто это все объясняет.

– Если ты подумаешь, то поймешь, что как раз это объясняет все.

Никита откинулся на спинку кресла, вытащил помятую сигаретную пачку, потряс ее, выудив последнюю сигарету, и снова закурил.

– Оль, а ты что молчишь? Выскажись.

– А я уже все сказала раньше, – Ольга потянулась к кофейнику. – Это приключение, ребята. Самое настоящее. Не знаю, что высшие силы хотят нам этим сказать, но, по-моему, Женька прав.

– И надо попробовать найти сокровища? – уточнил Никита. – А это законно?

– Законность и дух авантюризма не имеют между собою ничего общего.

– Я о том, что вообще-то это письмо не нам предназначено, а племяннику почившего старичка. Думаете, племянник рад, что кто-то свистнул его чемодан?

– Но если племянник хотел найти сокровища, почему он не ищет чемодан? Ведь он должен был глаз с него не спускать, – медленно проговорила Ольга. – Почему он не названивал в отель, не искал в окрестностях, не дал сообщение о пропаже и до сих пор не позвонил нам? Ведь мы оставили свой телефон в гостинице...

– Не хочу вас пугать, – зловещим голосом произнес Женька, – но, вполне возможно, племянника пристрелили.

– Слушай, ну и шуточки у тебя!

– А вдруг это не шуточки, Оль? – внезапно сказал Никита. – Мы тут сидим, развлекаемся, но если хотя бы на мгновение предположить, что это подлинный документ, что сокровища действительно существуют, то даже двадцать пять процентов от их стоимости – или сколько тут полагается по закону? – это приличная сумма. Дядюшка там посуду перечисляет, картины и украшения. Если немцы припрятали пару полотен Рембрандта? Если украшения не имеют цены? Черт их знает, фашистов, что они награбили. И если подумать, такой суммой вполне могут заинтересоваться криминальные личности.

– Если так, то ну его на фиг, – сказала Ольга. – Отдадим в полицию, и дело с концом.

– Это ты так полагаешь, законопослушная гражданка. А когда криминальные элементы узнают, что чемоданчик в течение двух суток находился у нас, то на всякий случай устранят нас как возможных свидетелей.

– К тому же в полиции над нами посмеются и отправят эти бумаги в мусор, – Женька постучал кулаком по распечаткам. – Ведь ничего конкретного тут нет. Только какие-то исторические материалы, письмо «пойди туда, не знаю куда» – и все. Конечно, в полиции могут пробить по базе, есть ли такой Левассёр. Но вряд ли они станут этим заниматься.

– Предположим, дело было так, – развил мысль Никита. Когда Малиновский фантазировал, выглядел он совершенно потрясающе – то ли от обуревающего вдохновения, то ли от сдерживаемого ехидства. – Племянник господина Левассёра получает это письмо от почившего дядюшки. Сначала он не верит, но потом начинает копаться в исторических хрониках и понимает, что клад вполне мог существовать. Возможно, он проговорился кому-то о сокровище, кому-то, кто захотел заполучить клад себе. Утром, когда перепутали наш багаж, этот человек отправился за племянником Левассёра, за которым следил все это время, и убил его, но не нашел чемоданчика. К сегодняшнему дню он мог узнать, что мы приезжали обратно в отель. И если он это выяснил, то мы в опасности, друзья!

– Звучит потрясающе, – одобрила Ольга.

– На самом деле, я думаю, все это ерунда, – сказал Никита уже нормальным голосом. – Но факты легко проверить на месте.

– На каком месте?!

– На кладбище в Коллевиле, конечно, – спокойно объяснил Малиновский. – Это самое большое американское кладбище в Нормандии, и если начинать поиски сержанта К.Т., то именно там. Если подобной могилы нет, значит, все это надувательство, и я таки выброшу чертов чемодан в ближайший мусорный бак.

– Зачем куда-то ехать? – удивился Женька. – Интернет здесь, конечно, ползает как черепаха, и я смог загрузить только онлайн-словари, но если найти нормальный вай-фай, то можно отыскать списки покоящихся на кладбище в Коллевиле и никуда...

– Между прочим, у немца Шефера, – прервал его Никита, – если он только существовал на самом деле, а не явился дяде Луи в пьяном бреду, никакого Интернета не имелось. И племянник зачем-то поперся с чемоданчиком сюда, а не выяснил все по Сети. Значит, либо эта информация там отсутствует, либо слишком непонятна, чтоб можно было ею воспользоваться.

– Да ты просто хочешь еще раз смотаться в Коллевиль, – буркнул Женька.

– И это тоже, – согласился Ник. – Только сначала, – он посмотрел на Ольгу, – мы все-таки съездим в Мон-Сен-Мишель, а то и вправду свинство получается.

– Мальчики, не надо лишних жертв, – сказала Ольга. – Вы же изведетесь. Хуже того, я тоже изведусь. И, наконец, из Мон-Сен-Мишеля дольше возвращаться. Давайте позавтракаем по-человечески и поедем обратно к местам высадки. Это, похоже, карма.


Разумеется, все предположения об убийстве и таинственной группировке, охотящейся за сокровищем, не выдерживали никакой критики, но никто не стал акцентировать на этом внимания. Хотелось приключений – так хотелось, что, когда эти приключения настигли, отказываться было глупо. Ольга испытывала радостное возбуждение – то ли из-за приключений, то ли оттого, что всю ночь проспала рядом с Никитой. Понять бы еще, значит это что-то или нет. Время покажет.

В машине переживший бессонную ночь Женька сразу заснул, обняв рюкзак, а Никита и Ольга вполголоса трепались о ерунде. Говорили о старых знакомых, о том, что происходило в последние восемь лет, когда общение фактически прекратилось... Словно плотину прорвало. Ни один не произнес ни слова о былых отношениях, но Ольга ощущала: что-то меняется. Может, однажды они все-таки смогут об этом заговорить.

– Ты же не поверил в сокровища, – сказала Ольга после часа езды, прислушавшись сначала к Женькиному храпу, доносящемуся с заднего сиденья.

– Ну... не очень, – усмехнулся Никита. Свежий ветерок, врывавшийся в открытое окно, устроил на голове Малиновского воронье гнездо. – Звучит, конечно, не слишком правдоподобно. Но знаешь... такие истории случались. Предки оставляли бессмысленные тексты, и, когда кто-то наконец находил в них смысл, это было чревато интересными открытиями. Кто не рискует, тот не пьет шампанского.

– А говорил – незаконно, незаконно...

– На самом деле так. По-хорошему, нужно искать этого племянника или отдать письмо местному историческому обществу, но... это же скучно, правда?

– Очень скучно, – согласилась Ольга.

– Настоящие неприятности начнутся, если мы обнаружим что-то ценное и попытаемся сбыть это с рук в обход официальных инстанций, – объяснил Никита. – Согласно закону, все найденные на территории Франции исторические ценности принадлежат государству.

– Мы же не собираемся их присваивать. Хотя вилла в Довиле... – мечтательно произнесла Ольга.

– Если там ценностей на миллионы евро, нашедшим перепадет вознаграждение от государства, – обнадежил ее Малиновский. – Хотя такие случаи с дядюшкиными загадками, как правило, нехарактерны. Обычно поднимают клады с затонувших кораблей или находят ценности, запрятанные в разные неспокойные времена – например, в годы Французской революции. Золотые луидоры, бронзовые римские монеты в амфорах...

– Звучит потрясающе.

– Оль, я бы губу не раскатывал. Вряд ли это настоящие бумаги.

– Но Женька говорит, что похоже.

– Твой Женька – фотограф, а не историк. Письмо напечатано на компьютере, все остальное – просто копии имеющихся в Сети и музеях материалов. Либо это розыгрыш...

– Либо орудовал дилетант, как и мы, – закончила Ольга.

– Я смотрю, ты в детстве не наигралась в клады, – усмехнулся Никита.

– Я смотрю, ты тоже.

Он помолчал, а затем кивнул:

– Все верно. Я тоже.


После празднования дня высадки на кладбище в Коллевиле было полно цветов. Цветы лежали у подножия гладких мраморных крестов, рядами уходящих вдаль, и казались беспорядочными яркими пятнами на коротко подстриженной изумрудной траве. С моря ветер нагнал тучи, деревья недовольно шелестели, громко хлопали флаги. Кладбище не пустовало: по нему бродили посетители, в том числе целая американская группа, которой что-то бойко рассказывал гид. И все же сейчас здесь оказалось гораздо меньше людей, чем шестого.

– Понадеемся, что этот сержант К.Т. лежит здесь, – сказала Ольга. – Но это ведь самое большое американское кладбище, правда?

– Написано, что лежит на американском. – Женька сверился с переводом письма, который распечатали в городке по дороге в Коллевиль. – Но происхождения канадского.

– В Нормандии два канадских кладбища, – пробормотал Никита, – вот британских целых шестнадцать, и там захоронены граждане других национальностей. Еще есть польские, французские и, конечно, немецкие.

– Искать можно до посинения, – подвел итог Ильясов.

Ольга посмотрела на небо: тучи шли низко, дождя пока не наблюдалось.

– Мы посинеем, если долго будем тут бродить. Никит, сколько здесь могил?

– Больше девяти тысяч.

– Тогда нам стоит поторопиться.

Они поделили ряды и медленно пошли вдоль крестов, читая имена, выбитые на гладком мраморе.

Сколько было этих имен... Сколько людей стояло за этими именами... Ольга помнила, как Никита рассказывал, что в 1944 году здесь в боях погибло около ста тысяч солдат – сорок тысяч союзников, остальные – немцы... Тех, кого удалось опознать, либо захоронили в Нормандии, либо забрали родственники – чтоб лежали в родной земле. С неопознанными проще, они все остались на этом берегу. Их было так много – молодых, старых. Ольга, шевеля губами, читала даты на крестах; луг, на котором располагалось кладбище, полого спускался, переходя в берег, и вдалеке виднелось серое море. Много лет назад сюда пришли бронированные корабли, прилетели самолеты, чтобы разрушить укрепления Атлантического вала и отбросить немцев назад – туда, откуда те явились.

...Ходили больше часа. Ольга устала и замерзла, теплая куртка осталась в машине, а кофточка, хоть и с длинными рукавами, не спасала от все более резких порывов ветра. Имена слепились в сплошной комок, американские фамилии повторялись, иногда попадались не кресты, а мраморные звезды Давида над могилами евреев, и все это так намозолило глаза, что Ольга едва не пропустила нужное место. Она даже прошла мимо, а потом, сообразив, шагнула назад.

– Ребята! Идите сюда, кажется, я нашла.

Женька и Никита подошли быстрым шагом, и все трое уставились на крест.

– Слу-ушай, – протянул Ильясов, глядя то на письмо, то на имя в камне, – а ведь не соврал дядюшка Левассёр...

«K.T. Huppain, SGT 117 INF 30 DIV» – значилось на кресте. И ниже, помельче: «Tennessee, June 7 1944».

– Сержант К.Т. из Теннесси, погиб 7 июня, – провозгласила Ольга очевидную истину. – Только фамилия у него... забавная. Как она читается? Хуппен?

– Юппен, – поправил Женька, – если он канадского происхождения. В Канаде полно французов. Но в Америке мог быть и Хуппеном, и Хьюппеном. И что? Это кому-то о чем-то говорит?

– Что-то знакомое, – пробормотал Никита. – Что-то... Черт, мне нужна карта.

– А в письме там как? – спросила Ольга у Женьки.

– «Фамилия приведет тебя к одному поселению неподалеку от моря», – зачитал Ильясов. – Видимо, речь идет о том самом поселке, по которому Левассёр как-то прогуливался и понял, что немец ему не соврал.

– Мне нужна карта, – повторил Никита и зашагал обратно к автостоянке, не дожидаясь друзей. Женька и Ольга тоже двинулись в том направлении, но в менее интенсивном темпе.

– Меня одно смущает, – сказала Ольга, – откуда пленному немцу знать о могиле на этом кладбище? Да он помер, когда захоронений в помине не было, а вокруг еще вовсю шла война.

– Можно списать это на фантазии Левассёра, – предложил Женька.

– На это можно многое списать. Но то, что мы нашли канадского сержанта, меня... настораживает.

– Наконец поверила?

– Я поверила в то, что у нас могут быть неприятности, – сказала Ольга, обхватывая себя руками. – Если мы действительно увели чемоданчик из-под носа у какого-нибудь охотника за сокровищами, то...

– Не бойся, – обнадежил ее Женька, – мы тебя защитим.

– О, спасибо, утешил. Еще утешительнее, если нам все-таки подсунут бомбу.

Но пока в багажнике ничего опасного не было. Малиновский достал из бардачка карту автомобильных дорог Франции, расстелил на капоте и улегся на нее животом, чтоб не унесло. Ветер игриво трепал края, пытаясь завернуть Никиту в Ла-Манш и Швейцарию.

– Я был прав! – Малиновский тыкал пальцем в какую-то точку на карте. – Пор-ан-Бессен-Юппен, всего семь километров отсюда! Часть названия деревни пишется так же, как фамилия этого сержанта.

– Хм-м. – Женька заглянул в карту с таким видом, будто прямо на ней надеялся отыскать место расположения клада. – И что? Нам это о чем-то говорит?

– Пока ни о чем. Надо ехать. – Никита принялся сворачивать карту, что было нелегко на усилившемся ветру. Ольга бросилась помогать. – Там же дальше написано о каком-то доме, верно?

– Да, у моря нужно найти дом, а оттуда зверь, каких не бывает, поведет нас дальше. – Женька сверился с письмом. – Точно. Наверное, что-то связанное с геральдикой.

– Почему в соборе Святого Патрика звонят колокола? – тут же вспомнила Ольга. – Наверное, это как-то связано с религией! – и застучала зубами.

– Оль, садись в машину. Едем, тут всего-то минут десять.

– Никита, сжалься над бедными путешественниками! Завтрак был давно, и сюда мы два часа катились, да еще сколько бродили. Может, перекусим где-нибудь? Время обеда.

– Вот в Пор-ан... черт, не выговариваю. Короче, в нужном пункте и перекусим.

– Там вы с Женькой сразу побежите искать дом, – возразила Ольга, – я вас знаю. А бедная замерзшая девушка умрет с голоду. Давайте заедем куда-нибудь.

– Ладно, – смягчился Никита, открывая для Ольги дверь. – Садись. Вернемся к N13, я помню кафе при заправке. Если дом столько лет простоял, никуда не денется.


10

Это делалось, стало быть, во имя чего-то очень важного. А что может быть важно для двадцатипятилетней женщины, если не любовь?

Место, которое выбрал Никита, оказалось туристическим донельзя: на обширной автостоянке возвышались два автобуса – судя по флажкам над зеркалами заднего вида, американских групп, – и внутри в кафе было полно народу. Зато поговорить можно без помех. Кафе походило скорее на столовую; Никита и Женька ушли и возвратились с подносами, полными еды. Ольга влила в себя полчашки чая и почувствовала, что отогревается.

Некоторое время все сосредоточенно жевали. Столики кругом оказались заняты – за одним сидело шумное французское семейство с тремя детьми, которые играли в догонялки по всему залу, два или три оккупировали американцы. Щуплый человек трудноопределимой национальности быстро ел исходивший паром суп. Две дамы в деловых костюмах вели неспешную беседу на немецком – как их занесло в кафе при заправке, оставалось только гадать. Ольга разглядывала людей, жевала брокколи с сыром и понимала, что получает от всей этой истории удовольствие.

Пока ехали в Коллевиль, Ольге казалось, что все это – сон. Женька перевернул все сообщением о своем открытии. Найденное письмо казалось сказочным, но стоило найти могилу сержанта Юппена – и реальность накрыла с головой. Неужели такое случается в настоящей жизни? Да, похоже, случается. И это здорово.

– О чем задумалась, Оль? – спросил Никита. Курить в общественном месте он не мог, а потому бездумно вертел в пальцах выдернутый из дешевой вазочки искусственный цветочек.

– О сержанте Юппене, – созналась Ольга. – Интересно, каким он был?

– Можно погуглить, – сказал Женька.

– А как же спортивный интерес?

– Я имею в виду – когда в Москву вернемся.

Москва казалась такой далекой и нереальной, что не стоило о ней и говорить. Ольга отпила еще глоток чая и поинтересовалась:

– Значит, будем теперь искать дом со зверем?

– Конечно! – хором откликнулись мужчины.

– И в конце обретем подвески королевы?

– Я не знаю насчет подвесок и того, имеется ли что-то в конце, но, похоже, племянник этого господина Левассёра поверил дедушке, – сказал Никита, ковыряя вилкой в курице по-баскски. – Иначе зачем бы он притащился в отель под Каном? Может, в суматохе было легче искать?

– И куда этот племянник делся потом, вот в чем вопрос, – пробормотал Женька.

– Бр-р! – Ольга передернула плечами. – Не думаешь же ты и вправду, что его кто-то убил?

– Оль, а я не знаю. – Ильясов оставался серьезным. – Я тоже, конечно, не до конца поверил во все это, когда перевел письмо. Но так хотелось... хм... чего-то в таком духе, что я закрыл глаза на несоответствия. А теперь вот думаю. Из гостиницы нам не звонили, и два номера по-прежнему не откликаются. К тому же принадлежат они женщинам, а письмо обращено к племяннику мужского пола. Если кому-то очень нужен чемоданчик с бумагами, указывающими, как откопать клад, то где этот кто-то?

– Ты полагаешь, что за сокровищами идет настоящая охота?

– Нельзя исключать подобный вариант.

Мужчины переглянулись.

– Но здесь же нет чеченских террористов и братков с обрезами...

– Здесь есть арабские группировки, местная мафия, как и везде. Что ты как маленькая, Оль, – с досадой сказал Никита. – Подобного рода находки – это большие деньги. Не уверен, что там действительно Рембрандт, но если дядюшка Луи не соврал, а ему, в свою очередь, не соврал умирающий немец, в каком-нибудь наглухо запечатанном подвале по-прежнему стоят сундуки с ценностями. И эти ценности прекрасно сохранились, если немцы их тщательно упаковали для отправки. Командование, наверное, до последнего надеялось вывезти этот клад, а высадка расстроила все планы.

– Значит, мы охотимся за сокровищами всерьез? – уточнила Ольга.

– Будем считать так, – улыбнулся Никита и сразу сделался похож на завзятого авантюриста – не хватало потрепанной шляпы набекрень.

– Индиана Джонс и потерянный ковчег, – прокомментировала Ольга. – Надеюсь, хоть немцы за нами не будут гоняться. А что станем делать, если найдем клад?

– Ну, доложим государству, конечно. По всем правилам. Эти ценности принадлежат им.

– Римские монеты и золотые луидоры – точно, – сказал Женька, – а вот если там имеются вещи, находившиеся до войны в частном владении, и сыщутся наследники...

– Это будет уже не наше дело, – перебил Никита. – К тому же остается возможность, что все это – розыгрыш или реалити-шоу. Никто не засек оператора или скрытые камеры?

Все огляделись, однако ничто не указывало на то, будто троих туристов «ведут». Обычное шумное кафе, хохочущие американцы в шортах и майках, сонный мужичок, задремавший над пустой суповой тарелкой, и величественно покачивающие головами немецкие дамы. За широкими окнами ветер раскачивал деревья, как мальчишка, дергающий одноклассниц за косички.

– Погода портится, – заметила Ольга.

– Тогда заканчиваем, и поехали. Надо поискать таинственный домик прежде, чем начнется дождь.


Не успели.

Уже на подъезде к Пор-ан-Бессен-Юппен, бывшей крохотной рыбацкой деревушке, а ныне маленькому городку, из низко нависших туч хлынуло так, что, казалось, впору отращивать жабры. «Дворники» метались по лобовому стеклу, отбрасывая дождевые струи, и сразу словно бы спустились сумерки, хотя по местному времени не было еще и двух. Никита сбавил скорость, чтобы не вылететь с незнакомой дороги по неосмотрительности.

– Вот невезуха! – Он даже кулаком по рулю стукнул – так расстроился. – Придется ждать, пока дождь закончится.

– Спешу тебе напомнить, – ехидно сказал Женька, – что еще сегодня утром на мое предположение о поисках сокровищ ты отреагировал следующим образом... – И он весьма удачно спародировал Никиту: – «Что это за хрень?!»

Все засмеялись, и это несколько разрядило обстановку. Дождь, словно разозлившись, припустил еще сильнее; фары едущих навстречу машин расплывались акварельными кляксами.

– И как поступим?

– Мы точно решили, что пойдем до конца? – уточнила Ольга. Малиновский кивнул, а с заднего сиденья долетело «угу». – Тогда надо искать отель в этом Юппене. Вряд ли мы быстро сможем двинуться дальше.

Ольга оказалась права. Когда подъехали к городку, налетевший с моря шторм бушевал так, что улиц не было видно. Повинуясь указаниям включенного навигатора, вырулили в район порта. Легкие яхточки сиротливо жались друг к другу в узкой искусственной гавани, жалобно покачивая мачтами. Дождь поливал каменные дома, стоявшие вдоль набережной, и Ольга, наклонившись вперед, вглядывалась в номера и названия, чтобы не пропустить нужный.

– Вот! «Ибис». Останавливай.

– Ты думаешь, здесь есть комнаты? – Тем не менее у отеля Никита затормозил. – Это же Омаха-бич, самый популярный сектор высадки. Сюда едут все.

– Все сюда едут шестого, а сегодня восьмое. Основная масса туристов должна схлынуть. Если не удастся найти номер в этом отеле, то спросим, где можно отыскать.

Но ехать дальше не потребовалось. Клерк на ресепшн сочувственно посмотрел на слегка подмокших туристов, поболтал с ними о погоде и выдал ключи от пары двухместных номеров, да еще и рядышком. Как и предполагала Ольга, большинство туристов выписались вчера и сегодня утром, а сезон отпусков на пляжах пока не наступил.

– Ты, Шульц, просто гений рекогносцировки[11], – без запинки выговорил Женька, когда поднимались в номера.

Ольга пожала плечами:

– Затем вы меня и позвали.

– Не передергивай, – сказал Никита недовольно. – Мы тебя позвали, потому что ты наш друг и мы хотели поехать с тобой... Решим так: сейчас отдыхаем, а если дождь закончится или хотя бы поутихнет, пойдем искать дом.

– Зонтиков нет, – пожаловалась Ольга. – Или дождевиков.

– У меня хорошая куртка с капюшоном, я могу сходить, поискать магазин в городе, – вызвался Женька.

– Ну, пока ты никуда не пойдешь. Дождь так и лупит. – Никита открыл дверь их с Ильясовым номера. – Похоже, на сегодня мы здесь застряли.

Он оказался прав. Дождь, полдня подкрадывавшийся к побережью, разгулялся в полную силу. Из окна своего номера Ольга видела, как несутся по мостовой потоки воды. Капли громко, с металлическим звуком стучали по балкону и оконным стеклам. Да, в такую погодку искать какой-то дом со зверем – просто издевательство над организмом...

– Ничего с этими сокровищами не случится, – сказала Ольга сама себе, – столько лет ждали и еще немного подождут.

Она повалялась пару часов на кровати, читая захваченную с собой книжку, а потом постучался Малиновский и предложил спуститься в бар и пропустить по стаканчику.

– А Женька? – осведомилась Ольга, наскоро причесываясь перед зеркалом. Как обычно во влажном климате, почти блондинистые волосы пушились, завивались трогательными колечками и доставляли всяческие неприятности.

– Спит, – усмехнулся Никита. – Он же всю предыдущую ночь переводил.

Барная стойка была расписана роскошными маками, эти же цветы украшали и стены в ресторане. Никита и Ольга уселись в уголке, чтобы разговаривать без помех. Народу оказалось немного, в полутьме таинственно мерцали огоньки у бара. Официант принес меню, затем – «мохито» для Ольги и виски для Никиты.

– Все равно никуда уже не поедем, – сказал Малиновский, обнимая ладонями толстодонный стакан. – Можно напиться в хлам и буянить.

– Зачем буянить?

– Мы же русские туристы, – объяснил Никита, нюхая виски и отпивая первый глоток. – Мы должны буянить, танцевать на барных стойках и бить бокалы. Класть полотенца на все шезлонги. Купаться пьяными в бассейне. Так о нас думает вся Европа.

– Не преувеличивай. В Европу уже давно ездят и приличные люди. А шезлонги на курортах захватывают немцы, я сама обалдела, когда в Египте была.

– Не добили мы их в сорок пятом, ох, не добили! – задумчиво протянул Никита.

– Слушай, Ник, я думала... А в тех бумажках, что были в чемоданчике, не может содержаться ключ к разгадке?

– Это же не компьютерная игрушка. Женька покопался и мне показал. Там фотографии того времени из разных мест, высадка, после высадки, госпитали, лагеря, военная техника... И списки всем известных фактов, как по учебнику. Если там и запрятан ключ, то далеко. Ильясов убьется все это читать. Видишь, сколько он с письмом провозился.

– Тогда будем искать домик, – покладисто сказала Ольга.

«Мохито» был хороший, мята в нем свежая, и от алкоголя – а может, от погоды и усталости, – немного кружилась голова. Ольга устроилась в удобном кресле и подавила желание забраться в него с ногами. Ресторан все-таки.

– Никит, ты сказал, что вы меня позвали, потому что хотели, чтобы я ехала с вами. Это ведь Женька предложил?

– С чего ты взяла?

– Он мне так сказал.

– Это я предложил тебя позвать.

Ольга поставила стакан с уполовиненным «мохито» на стол.

– Зачем?

– А ты не догадываешься?

За что она всегда уважала Никиту – так за то, что во время важных разговоров он не отводил взгляд. Смотрел не отрываясь, и от этого становилось немного неуютно и страшно, и вместе с тем – здорово. Когда так глядят, не врут. Впрочем, Малиновский вообще редко врал.

– Я могу себе многое напридумывать. Лучше ты объясни.

– Потому что я хотел, чтобы ты поехала. Оль, мне кажется, пора заканчивать эту историю.

Ольга сглотнула:

– Какую историю? Мне собирать вещички и убираться?

– Да что ж ты чушь порешь? – сказал Никита устало. – Я имею в виду – все эти звонки по праздникам, «здравствуй, как у тебя дела», «спасибо, хорошо». Это я могу бывшим однокурсникам так звонить, но ты-то не бывшая однокурсница.

– Это верно, – согласилась Ольга. – Я еще хуже. Я бывшая одноклассница.

У нее замерзли руки – наверное, оттого, что держала стакан со льдом, – и Ольга сунула ладони под мышки.

– Оль, я не о том. Мы тогда с тобой поссорились, но это же давно было. Мне надоело, что мы... даже не разговариваем толком. Вот с этим я и предлагаю завязать. Мир? – Он протянул через стол руку. Ольга, поколебавшись, пожала Никитину ладонь.

– Мир.

Что бы это ни значило.

– Отлично, – повеселел Малиновский, – а теперь давай еще расскажи, как ты жила без меня эти восемь лет.


В номер Ольга вернулась поздно, нетрезвая, дезориентированная и в одиночестве. Никита без слов ушел к себе, и оставалось только гадать – что именно значило это примирение и что теперь будет. Ольга умылась, забралась под одеяло и долго лежала без сна, ожидая, раздастся или нет стук в дверь.

Женщины горазды сочинять о мужчинах то, что сами мужчины никогда в виду не имеют. Никита всего лишь помирился. Они же старые друзья, мушкетеры – д’Артаньян, Атос и Арамис, и все вместе они Портос. Это главное, а больше и нет ничего. Давняя ошибка исправлена, мир восстановлен, и теперь можно спокойно беседовать о делах житейских.

«Как ты жила без меня эти восемь лет?»

Да никак, хотелось тогда сказать Ольге. Никак я без тебя не могла жить, идиот. Сначала совсем не могла, потом стало легче – и все равно, если случалось со мной что-то хорошее, то хотелось побежать и рассказать тебе, а если плохое – побежать, чтобы ты меня пожалел. Я складывала это все в копилку и каждый раз думала: вот это нужно не забыть рассказать Никите, и это... Мелочи забывались, теперь и не упомнишь все, что в копилке лежит. В последние пару лет о ней думалось все реже. Несмотря на звонки в день рождения. Несмотря на то, что, когда ты в первый раз позвонил после долгого перерыва, у меня руки тряслись, хотя ты всего лишь поздравил и спросил, как я живу. Потом я сидела на кухне и мне очень хотелось курить – как никогда раньше.

И теперь – что мне про тебя думать теперь? Ты помирился, ты улыбнулся, ты спросил, как я жила. Вчера ты спал, уткнувшись в меня носом, и это было самое правильное, что случалось со мною за эти восемь лет. Еще несколько дней, и мы вернемся в Москву, там распрощаемся и станем чаще пить кофе, что ли? Это все, Малиновский? Кофе мы станем пить не раз в полгода, а, скажем, раз в квартал, и тебе об этом будет напоминать секретарша? «Никита Львович, у вас на следующую неделю запланирована встреча с Ольгой Шульц». – «Да-да, Машенька, спасибо, что напомнили, я вечно забываю...»

Ольга лежала, мысленно разговаривала с Никитой – молча, разумеется, – и ждала, что он придет.

Он не пришел, конечно.


11

Бывало, что игры их перерастали в драку, и в этих потасовках перевес оказывался не всегда на стороне короля.

Утром дождь прекратился, хотя вихрастые тучи продолжали гулять над городом. Ветер трепал их неровные края, проделывал прорехи, и в прорехах мелькала робкая небесная шкурка.

Ольга спустилась к завтраку, предусмотрительно одевшись потеплее (мало ли что взбредет в голову выспавшимся мужчинам – может, они рванут с места, не дав толком вещи собрать), и оказалось, что к завтраку она вышла первая: ни Никиты, ни Женьки в зале не наблюдалось. Зевая, Ольга налила себе побольше кофе и прихлебывала его уже минут пятнадцать, когда появились мужчины.

– Доброе утро! – жизнерадостно приветствовал ее Женька, падая на стул напротив. – Сегодня великий день! День найденных сокровищ!

– Господин Арамис уверен, что мы обернемся за день, – усмехнулся Никита. – Птица говорун, как известно...

– Да ладно, – Женька с аппетитом надкусил круассан. – Не так уж много условий, и часть пути мы уже прошли. Вряд ли сокровища находятся за пределами Нормандии – речь изначально шла о ней. Более того, я уверен, что это место где-то неподалеку. Шефер-то знал только о высадке союзников.

– Ты думаешь, это завязано на высадке?

– Ну, я предполагаю.

– Никит, а ты что думаешь?

– А я не знаю. Я прочитал письмо еще раз, но оно слишком туманное. Давайте завтракать, и пойдем поищем дом. Я не уверен, что он найдется, но вдруг...

После завтрака, выписавшись из отеля, они забросили вещи в багажник машины (Женька пихнул туда и чемоданчик, проворчав, что надоело повсюду с ним таскаться), оставили «Пассат» на стоянке и пешком побрели к гавани. Городок оказался очень симпатичным и тихим; Ольга вслух читала названия яхточек в узкой внутренней бухте, рассматривала дома – большинство из них, кстати, оказались серыми. На крышах иногда попадались флюгера, но в основном это были обычные кованые флажки, без изображений животных.

– Может, вон там? – предположил Женька, указывая на витрину еще закрытого зоомагазина. С плаката улыбалась киска, которая купила бы «Вискас».

– Это вряд ли. – Никита тоже внимательно все осматривал. – Хорошо бы знать, что имелось в виду – изображение, барельеф, флюгер...

– Полагаю, если мы увидим это, то узнаем.

– Я надеюсь.

– Ник, а что здесь было во время высадки? – спросила Ольга.

– Высадка. Сражались, бомбили, все как обычно. А вообще-то это был важный пункт – здесь бензопровод. Есть фотография сорок четвертого, на которой водители бензовозов заливают топливо в большое количество канистр.

– Она и среди распечаток есть, – припомнил Женька. – Я тебе потом покажу, Оль.

– Ну, военные склады, как без них, – продолжил Никита. – Бензопровод уходил прямо в пролив, там стояли на рейде танкеры. Здесь красивый порт, дамбы... Смотри.

Порт действительно был хорош: две дамбы, словно тонкие руки, обнимали небольшую бухту, где на приколе покачивались яхты, с парусами и без. Выглянувшее на минуту солнышко осветило старинную круглую башню с конической крышей, разложенные на причале разноцветные сети с розовыми и желтыми буйками, горбатые фонари, маяки на выходе из бухты. Волны тыкались пенными носами в причал, как щенки в материнский живот.

– Пройдемся вдоль набережной дальше, – сказал Никита, – и смотрите внимательно на дома. Мы вышли к морю.

Они смотрели, но ничего похожего на описанное не замечали. Ольга погрустнела: наверняка это письмо господина Левассёра – какая-то ошибка или шутка, не более. Набережная Летурнёр заканчивалась, и дальше тянулась только дамба. Ольга совсем уже пала духом, когда Женька сказал:

– Ребята, глядите.

Один из последних домов у набережной стоял немного на отшибе. Это был довольно старый, небольшой серый дом с покатой крышей. Кто в нем жил и что происходило за окнами, закрытыми плотными занавесками, оставалось тайной и не волновало троих исследователей. Женька указывал на крышу, где под ветром поворачивался, скрипя, старый флюгер. Флюгер явно пережил не одно десятилетие, но смотрелся по-прежнему хорошо и был выкрашен зеленой краской.

– Это же... лисица, – сказала Ольга, моргая.

– Лисица, – удовлетворенно подтвердил Никита, – зеленая. Не бывает зеленых лисиц.

– И что? – спросил Женька, разглядывая флюгер. – Нам нужно пойти, куда ветер укажет? Ничего не понимаю. – Он вытащил из кармана сложенное письмо, развернул и прочитал вслух: – «В этом поселении ты найдешь на берегу старый серый дом, и он расскажет тебе об одном животном из тех, которых не бывает, а животное поведет тебя дальше». Угу, дальше... Туда, куда дул ветер, когда дядюшка Луи соизволил прогуливаться.

Малиновский захохотал:

– Не сообразили, что ли?

– Не-а, – сказала Ольга, глядя на него во все глаза и ощущая радостную дрожь предвкушения, – а ты понял?

– Ага. – Никита махнул рукой на запад, вдоль береговой линии. – Нам теперь туда. Зеленая лисица, по-английски Fox Green, – это один из десяти секторов высадки на пляже Омаха. К сожалению, наизусть я их все не помню, и расположение тоже путаю. Придется доехать и посмотреть, там повсюду схемы развешаны.

– Может, все-таки прогуглим? – предложил Женька. – Я с мобильника поймаю.

– Ну нет, брат. Это уже неспортивно. – Никита хлопнул его по плечу и посмотрел на дом с плохо скрываемым восторгом. – Знаете, что я вам скажу, канальи? Похоже, сокровище дядюшки Левассёра действительно существует!


К стоянке у отеля возвращались в приподнятом настроении: Малиновский насвистывал что-то вроде «We will rock you»[12], Женька, воспользовавшись моментом, достал фотоаппарат и снимал яхты, сети и бухту, а Ольга просто наслаждалась. Успех окрыляет, и ночные сомнения словно бы исчезли. Ладно, пусть у нее нет определенных ответов на личные вопросы, зато есть самое настоящее приключение.

– Хорошо бы, прежде чем ехать на пляж, узнать прогноз погоды, – озвучила Ольга свои соображения. – И запастись дождевиками или зонтиками.

– Это в любом случае пригодится, – сказал Никита, прервав художественный свист.

– Зайдем в отель?

– Нет, зачем же? Можно спросить местного жителя. Они знают о погоде гораздо лучше синоптиков. Например, вон того, – и Малиновский указал вдаль.

Выбранный им местный житель оказался колоритным дядькой лет шестидесяти, в заслуженных резиновых сапогах, распахнутом бушлате и сдвинутой на затылок кепке. Зажав в зубах трубку, этот достойный сын морей возился на носу крохотного кораблика, чьи крашенные в голубой цвет бока изрядно облупились.

– Эй, Женька! – крикнул Никита приотставшему Ильясову. – Иди сюда, объяснись с пейзанином!

– Что спросить-то? – поинтересовался Женя, подойдя и украдкой снимая пейзанина – для колориту.

– Какая погода сегодня будет, спроси.

– Угу. – Женька, уже освоившийся, подошел к краю набережной и крикнул моряку что-то по-французски.

Мужик выпрямился, оставил в покое длинный тонкий трос, который до этого сворачивал (Ольга припомнила, что, кажется, на морском сленге веревка называется трал), и охотно ответил. Некоторое время они с Ильясовым перебрасывались фразами, а затем моряк громко и отчетливо произнес:

– Quand le goe€land se gratte le gland c’est qu’il va faire mauvais temps; quand il se gratte le cul c’est qu’il ne fera pas beau non plus!

Ильясов засмеялся и, видимо, попросил повторить, так как моряк улыбнулся в ответ и воспроизвел ту же фразу с прежними интонациями. Ольга и Никита терпеливо ждали в сторонке. Наконец Женька возвратился.

– Ну, что с погодой?

– Погода так себе, но дождя больше не будет. – Ильясов продолжал ухмыляться.

– Что он тебе сказал? – пристала к нему Ольга.

– А! Настоящий нормандец, в своем репертуаре. Мы сначала побеседовали о погоде, а затем он поведал, что у них тут на побережье есть отличная погодная примета. Советовал пользоваться.

– Ну и?..

– Оль, она неприличная.

– Женечка, колись.

– Ладно. Перевод дословно такой: если чайка чешет себе причинное место, то это к плохой погоде; если она чешет задницу, то погода будет не лучше.

– Смотрю, оптимистичный народ тут живет, – заметил Никита. – Что легенды, что приметы – все позитивное!

Они смеялись до самой стоянки, но, когда уже подходили к ней, стало не до смеха.

– Эй! – воскликнула Ольга, указывая вперед. – А что этот тип делает у нашей машины?!

И действительно, у верного «Пассата» возился какой-то мужик, да не просто возился – он открывал багажник!

Никита и Женька размышлять не стали: оба сорвались с места в карьер. К несчастью, они находились достаточно далеко от машины; злоумышленник не стал терять времени. Выхватив что-то из багажника, он бросился наутек, причем бежал быстро и целеустремленно. Женька и Никита устремились в погоню, и вскоре все трое скрылись в конце улицы. Ольга, не обладавшая спринтерскими навыками, поступила так, как следует поступать настоящей героине: предоставила действовать мужчинам. Багажник машины остался распахнутым, и Ольга с тревогой в него заглянула, опасаясь за судьбу своего любимого клетчатого чемодана. Но чемодан был на месте, равно как и вещи друзей. Отсутствовало только одно.

Когда приблизительно через четверть часа мужчины возвратились, мрачные и без добычи, Ольга доложила:

– Он спер чемоданчик.

– Может, это был племянник Левассё– ра? – Женька нагнулся, рассматривая землю, словно надеялся обнаружить там ответ. – И он за нами следил?

– Удрал, да?

– Как видишь, – сумрачно ответил Никита. – Мы за ним гнались, но он юркнул куда-то... Вот черт, чемодан... Что же к нам привязались эти французские ворюги? Может, на нашей машине где-то лозунг «Воруй сколько хочешь», а мы не видим?! Ну, хоть перевод у нас остался.

– Почему только перевод? – удивился Женька, сбросил с плеча рюкзак и открыл его. – Я еще утром переложил все распечатки и оригинал письма к себе. Не носиться же все время с чемоданчиком, он очень неудобный.

– Так что, вор его пустым спер? – уточнила Ольга с плохо скрываемым восторгом в голосе.

– Ага. Там только пустые папки, они в рюкзак не влезали.

– Нет, ребята, – сказал Никита через минуту, – так ржать просто неприлично. Давайте, грузимся и поехали к Омахе. Если зеленую лисицу еще можно списать на превратности судьбы, то этого охотника за сокровищами со счетов уже никак не скинешь!


Пляж Омаха, один из пяти секторов высадки союзников в Нормандии, протянулся от восточного края Сен-Онорин-де-Перт до западного края Вьервиль-сюр-Мер. Деревушки, которые только чудом не были стерты с лица земли во время сражений, теперь жили своей неторопливой жизнью, принимая туристов, поздно просыпаясь и рано засыпая. Друзья уже побывали здесь шестого июня, когда на пляжах было очень много людей, приехавших почтить память павших и вспомнить о проходивших здесь сражениях. Но шестого все впечатления слепились в один огромный ком и перепутались; сейчас, глядя на полосу пляжа, омываемую еще не успокоившимся после шторма морем, Ольга испытывала приблизительно то же, что и на кладбище в Коллевиле. Было немного холодно внутри и страшно, и то, что рассказывал Никита, – а он многое знал о высадке в этих местах, – еще увеличивало этот страх и ощущение, будто война снова придвинулась. Будто она до сих пор здесь.

– Фильм «Спасение рядового Райана», первые пятнадцать минут, – сказал Малиновский. – Смотрели? Это было здесь.

– Я глаза закрывала, – созналась Ольга. – Тяжелое кино. Эта атака, пулеметы рубят...

– Они и рубили. С немецких укреплений. И это был ад. – Никита сделал паузу, потом неохотно договорил: – Не дай бог такому повториться.

Они отыскали один из спусков к пляжу, рядом с которым имелась цветная, хорошо расчерченная карта. Ольга порадовалась этому факту: не придется долго бродить вдоль линии прибоя в поисках непонятно чего. Вряд ли следующим ориентиром служит какая-то скала или мыс... Хотя от господина Левассёра всего можно ожидать!

– Здесь как раз и находился сектор Fox Green, – сказал Никита, вылезая из машины. – А эта симпатичная схема поможет нам разобраться. Ильясов, читай могучее заклинание, чтобы мы могли свершить страшное колдунство!

Ольга смотрела на Никиту и улыбалась, как глупенькая девчонка. Она очень любила, когда Малиновский бывал в хорошем настроении и начинал дурачиться; тогда остроты из него так и сыпались.

– Айн момент, – Женька развернул уже порядком измятый листок. – Так. «Потом оставь то место, куда тебя привел этот путь, на востоке, и вспомни слова неизвестного героя. А дальше... Дальше Ландольф Шефер пробормотал: «Белый (или белая?) на западе, посчитать», – что он имел в виду, я так и не знаю. Но после того, как сосчитаешь, нужно пойти туда, где тоже был под таким номером, только больше».

– «Оставь то место на востоке»... – пробормотал Никита, водя пальцем по щиту. Пляж Омаха был на нем расчерчен, как тигр в разрезе из «Полосатого рейса». – Так... Если идти с востока на запад, то следующий за Fox Green сектор Омахи – это Easy Red.

– Красный, просто красный, – озвучила Ольга. – И что?

– Вспомнить слова неизвестного героя. – Никита наморщил лоб и прошелся туда-сюда перед щитом, как лектор перед экраном со слайдами. Женька и Ольга, присев на капот «Пассата», с интересом следили за товарищем. – Омаха, неизвестные герои... Да тут куча народу полегла.

– Ну, я не знаю, что этот Левассёр имел в виду. – Женька заглянул в письмо. – Все так. Я старался переводить максимально близко к тексту...

– Easy Red, Easy Red, – повторял Никита. – Что-то такое... Я же... А! – Он ухмыльнулся, и Ольга с Женькой инстинктивно подались вперед. Никита вытянул руку, словно каменный Наполеон на площади в Шербуре, и продекламировал: – Are you going to lay there and get killed, or get up and do something about it?[13] Точно, я же запоминал. Это довольно известные слова некоего лейтенанта – увы, история не сохранила его имя. – Никита повернулся к пляжам, откуда ровной полосой струился успокоившийся ветер. – Там, дальше, был довольно трудный сектор для штурма. Предстояло взять обрывы, а, как вы понимаете, немцы не хотели их отдавать просто так. Высаживавшимся на Омаху не повезло, многие оказались не там, где планировалось, были дезориентированы, разбросаны. И все это под непрекращающимся огнем. Многих командиров перестреляли. Связь почти не работала, команды орали, но попробуй все расслышать в грохоте... Тогда большую роль сыграло лидерство, иногда спонтанное. Этот неизвестный лейтенант, наверное, тоже кого-нибудь заставил штурмовать утесы...

Помолчали. Неподалеку семейство с маленьким ребенком усаживалось в машину, ребенок плакал, мать что-то напевала ему, устраивая в автокресле.

– Ну, ладно, – сказал Никита, – что там дальше? Слова мы вспомнили. Они к чему-нибудь ведут?

– Похоже, ни к чему. Или пригодятся после.

Ольга подумала, что мужчины действительно воспринимают происходящее скорее как компьютерную игру, где нужно собирать предметы и зарабатывать баллы. Все-таки часы бдения перед монитором и все эти стрелялки-бегалки даром не проходят...

– «Белый (или белая?) на западе, посчитать», – с готовностью повторил Женька.

– Так. – Никита снова повернулся к схеме. – Если мы продолжаем путешествовать тут же, то нужный сектор у нас один – Dog White, белая собака. На западе, говоришь? Значит, считаем с востока. Раз, два, три, четыре, пять... шесть. Шестой, если брать от начала разметки, а не с Easy Red. Дальше?

– «Но после того, как сосчитаешь, нужно пойти туда, где тоже был под таким номером, только больше».

– Хм... – Никита смотрел на схему. – А что, если считать нужно все-таки от Easy Red? Не зря же здесь указание на слова этого неизвестного солдата?

– Вот насочинял господин Левассёр, – негромко заметила Ольга. – Вряд ли подобные цитаты – заслуга покойного Шефера...

– Думаешь, выдумка?

– Это очевидно. Немец мог знать о секторах высадки, хотя каким образом – неясно. Предположим, он слушал, о чем говорят союзники, или как-то еще... я не знаю. А может, это Левассёр запутал, уже после того, как Шефер указал ему на Омаха-Бич.

– Если брать от Easy Red, то сектор получается третий, а если Easy Red считать, то четвертый. Третий, четвертый или шестой, и искомое должно быть больше, чем уже найденное, но с таким же номером. – Никита постучал себя кулаком по лбу. – Мой мозг отказывается это переварить. Я не знаю. Женька, сфотографируй эту схему, Чапай думать будет.

– Может, мы пошли по ложному пути?

– Да нет, Оль. Зеленая лисица и есть зеленая лисица.

– Тогда предлагаю перерыв. Кофе и булочки.

– Сколько можно жрать-то? – пробормотал Никита, но, так как его не посетило озарение, согласился.


12

Что же касается д’Артаньяна, то он обдумывал один маленький план, исполнение которого мы увидим в дальнейшем и который, вероятно, обещал ему какое-то славное приключение...

Крошечное кафе неподалеку от берега моря понравилось всем с первого взгляда. Погода исправлялась, облака уносило на запад, и солнце выглядывало все чаще. Троица устроилась на террасе, вдоль которой в горшках буйно цвела герань; под крайним горшком дрыхла тощая серая кошка. Здесь было тихо, спокойно и просторно, кофе подавали в больших керамических чашках, а сахар – в посеребренной сахарнице.

Мужчины, не слишком уважавшие сладкое, заказали себе какое-то мясное и сырное ассорти, а Ольга решила оторваться за треволнения сегодняшнего утра и прошедшей ночи и выбрала тергуль – местный десерт, нечто среднее между пирогом и молочной рисовой кашей.

– Как ты это есть-то решаешься? – спросил Никита, когда ей принесли сладкое в глиняном горшочке.

– Легко. – Ольга храбро колупнула тергуль ложечкой. – Если я погибну, считайте меня коммунисткой. Это еще что, у них, я читала, и варенье из молока есть.

– Confutire de lait. – Женька тщательно изучал меню. – Наверное, оно. Хочешь, и его тебе закажем?

– Мне и кашки хватит.

– Сразу видно, нечасто здесь появляются русские туристы, – сказал Никита, вглядываясь в блестящие бока сахарницы. – Для русского спереть столовый прибор или посудину – национальный вид спорта.

– По-моему, ты преувеличиваешь. Такие русские – из анекдотов.

– Дорогой мой друг Женя! Тебе просто повезло ездить за границу с правильными людьми. Вот влипнешь, как я пару раз, по-другому запоешь.

Ильясов ему, кажется, не поверил. Он сидел и рассматривал схему высадки на экранчике камеры.

– Даже если мы не сдвинемся с мертвой точки, все равно было здорово, правда, Никит?

Малиновский улыбнулся:

– Особенно то, что некий тип украл чемоданчик прямо из нашего багажника. Добавляет пикантности происшествию, я считаю. Зато родителям будет что рассказать.

– А ты по-прежнему все рассказываешь родителям?

– Ой, Оль, как будто ты не знаешь. Давно нет.

– А я им звонила, – вдруг созналась она. – После того, как мы поссорились.

– Да? – удивился Никита. Женька старательно делал вид, что ничего не слышит. Может, и правда не слышал – очень уж пристально глядел на фотографию. – Они мне ничего не сказали.

– Видишь, они тебе тоже не все рассказывают.

– Ты правда звонила?

– Через две недели или около того. Они сказали, что ты уехал в Лондон.

– Это правда. Я уехал тогда. Подвернулась возможность, глупо было не использовать. Ну и... прочие обстоятельства. Но если бы я знал, что ты позвонила...

– А что бы ты сделал, Никит? – Ольга водила ложечкой по дну горшочка, рисуя узоры в остатках молока и риса. – Мы тогда оба были упертые, как бараны. Зато сейчас сидим и мирно кофе пьем.

– Слушайте, мирные кофеманы, – сказал Женька, не выдержав, – есть мысль.

Никита с Ольгой посмотрели на него так, что он стушевался.

– Эй, у меня просто идея!

– Выкладывай уже, – буркнул Малиновский. – С тобой, Шульц, мы потом договорим.

– Смотрите, – Женька повернул фотоаппарат, чтобы Никита и Ольга видели знакомую схему, – в условиях говорится, что нужно нечто под таким же номером, но больше. Что такое Dog White?

– Сектор высадки, – откликнулся Никита.

– Значит, нужен сектор высадки больше по размерам, под тем же номером, под которым идет Dog White на Омахе. Третий, четвертый или шестой.

– Крупные сектора – это Омаха, Голд, Джуно, Юта и Суорд, – сказал Малиновский. – И только Омаха делилась на такое большое количество секторов – целый десяток. Остальные меньше.

– Я не то имею в виду. Помнишь, шестого, когда мы катались вдоль всех этих пляжей, ты говорил, что основных секторов высадки – пять, но атака шла и в других местах? Что-то еще упоминал про шестое место, где проходило крупное сражение, и мы туда не поехали...

– Какой-то мыс, – припомнила Ольга. – Правда, говорил!

– Пуэнт дю Ок? – переспросил Никита с сомнением. – Да, было дело. Это условный шестой сектор высадки, фактически неприступный мыс, который штурмом брали с моря. Но, ребята, это зыбкая теория.

– Другой-то все равно нет, – философски произнес Женька. – Если считать с востока на запад, Dog White – шестой сектор на Омахе. А шестой сектор высадки в Нормандии – Пуэнт дю Ок. Нужно проверить.

– Цифра «шесть» нас преследует. А дальше там что?

– Вспомнить, из чего ковались мечи.

– Тьфу, – сказал Никита, – бред какой-то... Лучше бы в Мон-Сен-Мишель поехали, Ольгу порадовали.

– Мон-Сен-Мишель, как я уже сказала, никуда не денется. Никит, давай проверим! Вдруг Женька прав и мы найдем следующую подсказку.

– Что, дух авантюризма еще не выветрился?

Ольга хотела сказать, что он и до конца жизни не выветрится, причем у всех троих, но побоялась, что это прозвучит высокопарно, и выдала более прозаически:

– Денег охота! Нашедшему клад полагается вознаграждение. Хочешь виллу в Довиле?

– Дался тебе этот Довиль. Дыра дырой.

– Не скажи! А Вуди Аллен?

– Для меня твой Вуди – не аргумент. Вот дачку можно было бы прикупить...

– Трехэтажную, – предложил Женька, – где-нибудь на Рублевке.

– Ну да, я такую и имел в виду.

Они пикировались, как в старые добрые времена. Это ли не счастье?


До Пуэнт дю Ок от места, где они сейчас находились, было километров пятнадцать-семнадцать, и ехать предстояло не менее получаса. На деле выходило больше: в деревнях, если они располагались в непосредственной близости от шоссе, приходилось сбрасывать скорость, что замедляло продвижение. Никита предпочел не возвращаться на основную трассу N13, и «Пассат» мирно рулил по шоссе D514 мимо домиков, коров, полей, сельскохозяйственных сооружений и перелесков. Справа иногда мелькало море, радуя солнечными бликами на волнах; Ольга спрашивала, как читаются названия на указателях, и Женька все исправно произносил. Впрочем, дорога была уже почти знакомая и пролегала через Коллевиль, который, кажется, даже Никите уже намозолил глаза.

Так как местность была густонаселенная и деревеньки попадались через каждый километр, ехали действительно не быстро, но никого это не угнетало. Утреннее возбуждение и желание поскорее докопаться до истины уступили место созерцательности, и путешественники лениво переговаривались, строя грандиозные планы на случай, если сокровище все-таки найдут. Дружно решили, что пожертвуют некоторую сумму на благотворительность, что-то потратят на то, чтобы обмыть успех, а остальное честно поделят на троих. Конечно, все это были только фантазии, Ольга знала: в глубине души никто в сокровище до конца так и не поверил. Но почему бы не сыграть в эту веру? Почему бы не насладиться игрой, которую кто-то навязал свыше? А если она окажется реальной – это к лучшему.

Вскоре выяснилось, что небольшая скорость – это тоже к лучшему. Между двумя поселениями, Сен-Лоран-сюр-Мер и Ле Фоссе Тайи, когда машина по-прежнему тащилась медленно и печально, Ольга сказала:

– Ребят, этот зелененький... По-моему, он за нами едет с самого утра.

Никита бросил взгляд в зеркальце заднего вида.

– Старый «Рено»?

– Его породу я не знаю. Но мне кажется, что я видела его в этом... Бессен-Юппене.

– Если нам на хвост сел Интерпол, – произнес Женька трагическим голосом, – мы покойники!

– Интерпол тут ни при чем. – Никита внимательно посматривал на старый зеленый автомобильчик, пытаясь разглядеть, кто сидит за рулем, однако «Рено» держался на почтительном расстоянии. – Уверена, Оль? Тут всего-то несколько дорог, может, такие же туристы, как мы, катаются от одной достопримечательности к другой.

– Ну, у нас-то маршрут нестандартный, – возразила Ольга, – мы ведь охотники за сокровищами. Мне кажется, я видела его утром и потом тоже мельком, когда мы выезжали со стоянки, посмотрев на схему Омахи.

– Любопытно.

Зеленый автомобильчик мирно катился сзади.

– Конечно, можно притормозить и потребовать объяснений, – рассуждал Никита вслух, – однако пока доказательств у нас не имеется. Подождем и выясним, действительно ли за нами следят. Вот если бы мы ехали закапыватьсокровище, тогда я побеспокоился бы, да...

«Рено» преследовал их почти до Пуэнт дю Ок, и лишь у местечка Амо Буассель вильнул куда-то на боковую дорогу и пропал.

– Все-таки местный, – разочарованно протянула Ольга.

Никита усмехнулся.

– А ты хотела, чтобы все как в кино – погони, перестрелки?

– Можно без перестрелок. Но погоня – это интересно. Пальба, трактиры, стычки, шпаги, кони...

– Гораздо интереснее, когда сам гоняешься, а не за тобой. Но, похоже, никому мы не нужны.

– Ага, не нужны, – возразила Ольга, – а как же тип, который украл чемоданчик?!

– Если рассуждать логически, это мог быть обычный автомобильный вор, – сказал Женька. – Как в Кане. Мы его и не разглядели толком. Вдруг он увидел, как мы кладем вещи в багажник, и решился на взлом? Если бы мы еще задержались, он бы еще что-нибудь спер, а так схватил первое попавшееся.

– Не повезло бедняге, – подвел итог Ник. – Вряд ли он много выручит за пустой старый чемоданчик...

Как и другие достопримечательности, Пуэнт дю Ок – высокий треугольный мыс – был оборудован автостоянкой еще на подходе. Машину оставили там, огляделись в поисках преследователей, но никто не проявлял ни малейшего интереса к трем русским туристам – народу кругом было немного, в основном такие же туристы.

– Идем, – сказал Никита.

В молчании пошли на мыс. Погода разгулялась, солнышко ощутимо припекало, и Ольга сняла кофту и обвязала рукава вокруг талии. Небо уже совсем очистилось, отброшенный ветрами облачный фронт виднелся далеко на западе и дрейфовал, похоже, в сторону Англии. Тишина, словно покрывало, окутывала остатки немецких бетонных укреплений, между которыми струились проложенные для туристов дорожки. Местность, много лет назад изрытая взрывами и напоминавшая лунную поверхность, теперь немного сгладилась, поросла куцей травой, из которой выглядывали раскрошенные разломы, а иногда подмигивала пустотой бойница, глядящая в небо. На обрывах над узким каменным пляжем росла неряшливая высокая трава, то ли успевшая выгореть под солнцем, то ли по происхождению своему желто-бурая. Ольга шла по тропинке и тут и там видела остатки разрушенных укреплений – и снова внутри колокольным звоном отозвался страх перед той давней войной.

– Тут стояли орудия, – объяснил Никита. – Трофейные, французские. Били на несколько километров. Потому сюда и бросили американских рейнджеров, чтобы они атаковали мыс и прекратили огонь с берега. Но высадка запоздала, одна десантная баржа вообще затонула, а когда высадились, то сразу бросились штурмовать мыс. И хотя здесь тоже был ад, как и в остальных местах высадки, у Пуэнт дю Ок рейнджеры шли на штурм с юмором. Их тренировали в Англии специально для атаки этого места, и многие потом признавались, что все оказалось доступнее, чем на тренировках... А насчет юмора – в атаке участвовал полковник Тревор, один из рейнджерских тренеров. Пишут, ростом под два метра. Так вот, после опоздания и не совсем удачной высадки этот офицер начал расхаживать туда-сюда по берегу, подбадривая солдат, – и это под непрекращающимся пулеметным огнем. Я читал воспоминания лейтенанта Вермира, еще одного участника здешней высадки. Лейтенант на полковника прикрикнул, в весьма вольной форме спросив, какого лешего Тревора носит здесь под пулями. «Я делаю два коротких шага и три длинных, – объяснил бравый рейнджер, – потому-то немцы и не могут в меня попасть!» Конечно, в него тут же попали...

– Насмерть? – ахнула Ольга.

– Нет, в каску. Полковник упал, но сразу вскочил и погрозил кулаком немецкому пулеметчику, обещая показать сукиному сыну небо в алмазах. Правда, затем все-таки передвигался по-пластунски...

– А там что? – спросила Ольга, указывая на нос мыса.

– Ты имеешь в виду эту серую штуку? Американский монумент, естественно. Мы сейчас до него дойдем.

Острый нос мыса выступал далеко вперед, и казалось, что стоишь на палубе корабля, а навстречу тебе движется море. Ни взрывов, ни пулеметного огня, ни случайных выстрелов – ничего больше. Закончилось, ушло. Серый каменный палец, который год за годом обтачивали ветры, указывал в небо, а рядом на чуть скошенных плитах были выгравированы слова благодарности американцам за взятие мыса. Вокруг остатков немецких укреплений клубками притаилась колючая проволока, таблички предупреждали, что по нестабильной скале лазить не стоит. У подножия монумента красно-розовым ковром лежали цветы: два дня назад здесь, как и во многих местах на побережье, проходила церемония почитания памяти погибших.

Ольга обошла углубление рядом с монументом – наверное, бывшую пулеметную точку, – остановилась у самого каменного пальца и прочитала надписи. Потом посмотрела на памятник. Формой он напоминал то ли ракету, как ее изображают в детских книжках, то ли...

– Мальчики, а вам не кажется, что это похоже на меч?

– Похоже, – сказал Никита издалека. Он стоял чуть поодаль и рассматривал море. – Но это простое совпадение. Я подумал, может, в письме Левассёра имелся в виду пляж Суорд...[14]

– Это было бы слишком просто, – усомнилась Ольга.

– Я тоже так думаю, – поддержал ее Ильясов. – Загадывать так загадывать!

– Ну, умники, и какая же разгадка? – осведомился Никита, подходя ближе, задрал голову и посмотрел на кончик «меча». – Это оружие точно каменное. Может, Левассёр хотел, чтобы мы искали сокровища в камне?

– Меч в камне, – выдвинула версию Ольга, чувствуя себя участницей спонтанной выездной сессии «Что? Где? Когда?». – Король Артур и рыцари Круглого Стола.

– Операция «Мерлин», – поддержал Женька.

– Не припомню такой во время войны. – Никита нахмурился.

– А это недавно рассекретили, при Клинтоне было. Познавательная история о том, как Пентагон подсовывал Ирану поддельные чертежи ядерных бомб...

– Что вряд ли имеет к нам отношение. Еще версии, господа знатоки?

Ольга хихикнула.

– Меч в камне и Мерлин... Может, это и есть указание на Суорд, – пробормотал Женька. – Кто там высаживался? Британцы?

– Да. – Никита потер затылок, размышляя. – Может, ты и прав... Значит, надо пилить обратно...

– Подожди, – остановила его Ольга. – Зачитай, что в письме сказано.

Женька вытащил бумажку и прочел:

– «На том месте ты должен вспомнить, из чего ковались мечи, и это отправит тебя дальше. В том месте, куда придешь, найди француза, что рядом с американцем...» Наверное, указание на очередное кладбище. Рядом с пляжем Суорд есть кладбища?

– Их тут везде полно.

– С перламутровыми пуговицами, – процитировала Ольга. – Будем искать.

Что-то тревожило ее в прочитанной фразе, но она никак не могла понять, что именно. «Вспомни, из чего ковались мечи...»

– Жень, а перевод этой фразы дословный? Там именно «ковались»? Не «делались», не «были сделаны»?

– Тут как раз дословно. Я помню, как смотрел это слово в онлайн-словаре. В оригинале «forger» – «ковать».

– Ну, значит, имеется в виду материал...

– Думаешь? – Никита с сомнением посмотрел на монумент. – Ох, по-моему, мы идем не тем путем... Каменных мечей не бывает.

– А из чего их делали?

– Ну, сначала из бронзы, – поведал Женька. – Затем из стали. Тут уже пошли различия, в разных регионах по-разному. Но основной материал для изготовления мечей – это сталь, конечно.

– И что это нам дает?

Несколько туристов подошли осмотреть монумент, и пришлось уступить им место.

– Идем обратно, – сказал Никита. – Тут искать нечего. Вряд ли сокровища лежат в пещере или старом немецком доте, здесь все давно перекопано и облагорожено. Признаюсь, что мы зашли в тупик. Может, ну их, эти сокровища Левассёра, и махнем в Мон-Сен-Мишель, а, Оль?

Они медленно брели по дорожке вдоль моря, отгороженной от обрыва хлипким заборчиком: белые столбики, проволока между ними... Снизу недовольно шумели волны, чайки купались в потоках воздуха. Глядя на птиц, Ольга вспомнила неприличную нормандскую пословицу и улыбнулась.

– Тупик – значит тупик. Но в Мон-Сен-Мишель мы не поедем. Вдруг на дороге туда тебя озарит, и придется возвращаться. Один раз уже обратно ездили, а бронь я везде предусмотрительно отменила. Свобода действий!

– В тот раз мы вернулись, потому что Женька повадился по ночам читать чужие письма.

– Вот, теперь я во всем виноват, – меланхолично заметил Ильясов, снимавший монумент издалека.

– А ты как думал...

День уже перевалил за середину, утро выдалось суматошным, и настроение было философское.

– Значит, поедем на Суорд?

– Оль, я не знаю. – Малиновский нацепил солнечные очки и выглядел теперь как американский рейнджер – один из тех, что много лет назад штурмовали этот мыс. – Имеет ли смысл? Указание слишком туманное. Не думаю, что нам стоит перекапывать весь пляж в поисках клада.

– А как же теория о кладбище?

– Я могу ошибаться. И кладбищ там много. Объезжать все? Я и так вас с Женькой замучил своими военными реликвиями.

– Нас греет мысль о том, что в конце пути сияет сокровище. Правда, Жень?

– Ага, – сказал Ильясов, лег на пузо и нацелил «телевик» на поросший травой холмик, откуда выглядывали остатки укрепления. – Я бы объектив прикупил новый.

– Мечты мельчают. Час назад это была дача на Рублевке...

– Готов удовлетвориться более скромным результатом.

Они возвратились на стоянку; Никита спросил, не хочет ли кто в музей, но Ольга и Женя отказались. Все сели в машину, развернули карту и печально на нее уставились.

– Если ехать обратно к Суорду, то это займет больше часа, а то и все два. – Никита разгладил карту. – Можно вернуться на N13, тогда, конечно, быстрее. Но все равно – больше семидесяти километров. И мне почему-то кажется, что вам не захочется снова проезжать Кан.

– Аббатства, музей «Мемориал», – ехидно напомнил Женька.

– Та девушка на ресепшн в отеле наверняка по тебе соскучилась, – поддакнула Ольга.

– Кстати, об отеле! – вспомнил Никита. – Оттуда так и не позвонили.

– Наверное, потому, что никто не заявлял о потере, – вздохнула Ольга. – Придется поверить в версию с убийством племянника... И лежит его хладный труп в придорожной канаве...

– Ладно, похоже, сокровища нам не дались, – сказал Малиновский. – Что делаем дальше? До Мон-Сен-Мишеля путь тоже неблизкий, часа два – два с половиной. Можно возвратиться в Шербур и погулять там, мы же не осмотрели его толком.

– И гостиница там неплохая, – кивнула Ольга.

– Только давайте прежде заедем в какой-нибудь городок поблизости, – предложил Женька. – Шербур, конечно, тоже хорош, но в рыбацких деревнях, где туристов поменьше, в ресторанах подают морепродукты получше...


13

Было четверть первого. Солнце стояло в зените, и место, выбранное для дуэли, оказалось залито его жгущими лучами.

– Жарко, – произнес Атос, в свою очередь обнажая шпагу.

Ближайшим поселением, единогласно одобренным, оказался Гранкан-Мези в пяти километрах от Пуэнт дю Ок, куда и доехали за четверть часа. Никита сразу по указателям порулил в порт, припарковался на набережной и велел выглядывать ресторан. Ольга высмотрела нечто в белом домике с синими козырьками и деревцами в больших деревянных ящиках вдоль застекленной террасы. Вывеска «Restaurant La Mare€e» обнадеживала в плане морепродуктов. Судьба благоволила путешественникам, даже свободный столик на террасе нашелся. Чтобы как-то сгладить неудачу с разгадкой следующей шарады на пути к сокровищам, заказали, как прожженные аристократы, устриц, фуа-гра, закуску из морепродуктов и горячие блюда. Ольга с сомнением смотрела на список десертов, гадая, влезет ли. Женька предложил выпить по бокалу вина, и Никита заказал бутылку белого, заявив, что сам сделает только глоток-другой.

– Празднуем неудачу? – улыбнулась Ольга, когда официант разлил вино по бокалам и удалился.

– А неудачу тоже стоит праздновать, – ответил Малиновский. – Во-первых, это опыт. Во-вторых, несмотря на то, что сокровища мы не нашли, у нас было приключение.

– Сейчас много говорят о том, что следует мыслить позитивно. Потому я тебя полностью поддерживаю. – Ольга приподняла свой бокал. – За неудачу и приключения, мальчики!

– За неудачу и приключения!

Вино оказалось превосходным, закуски тоже. Устрицы лежали в своих уродливых бугристых раковинах, и за них было страшно взяться.

– Никогда еще не ела устриц, – пожаловалась Ольга. – Они правда живые?

– Эти – уже почти нет, – обнадежил ее Никита. – Рискнешь?

– Кто не рискует, тот, как известно, не пьет. Как их есть-то?

– Поливаешь лимонным соком и – прямо из раковины. – Никита проглотил устрицу, прожевал, взял следующую раковину и протянул Ольге. – Давай. Хоть узнаешь, нравятся они тебе или нет.

Устрицы по вкусу оказались не похожими ни на один морской деликатес, который Ольга пробовала раньше. Имелась в них особенная пряность и некий привкус, делавший это блюдо... пикантным. Ольга прожевала устричное мясо и потянулась за следующей раковиной.

– Хм...

– Поздравляю, ты подсела, – засмеялся Никита. – Люди делятся на две категории: те, кому устрицы решительно не нравятся, и те, кто подсаживается на них с первого раза. Равнодушных я еще не встречал, только не пробовавших.

– Красивая жизнь! – Ильясов тоже взял серую раковину. – А ведь можно так каждый день проводить, если все-таки найти сокровища дядюшки Левассёра.

– Дядюшка Левассёр, кажется, был большой шутник, – сказал Никита. – Слишком уж запутанные оставил указания.

– А ты хотел, чтобы все было легко?

– Да нет, просто загадки нужно составлять умнее. Конкретнее. Чтобы была возможность догадаться.

– Вдруг это просто загадка другого типа? – сказал Ольга, прожевав вторую устрицу.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, не знаю. Не территориальная, а на сообразительность. Что-нибудь, построенное на сходстве, аллюзии. Какой-нибудь лингвистический трюк.

– В лингвистике я не силен, – сказал Никита.

– Зато Шульц у нас переводчик. – Ильясов выудил из кармана письмо и развернул листок с переводом на столе. – Думаешь, здесь игра слов?

Ольга пожала плечами.

– Все зависит от того, что и как ты переводил. Вряд ли ключ содержится в самой фразе, она довольно простая. Скорее в условии. «Вспомни, из чего ковались мечи». Ответ вроде простой – это скорее всего металл, бронза или сталь.

– И что это нам дает? – скептически поинтересовался Малиновский. Ольга видела, что он расстроен неудачей и все же заинтересован: вдруг да удастся отгадать?

– Понятия не имею. Но давайте фантазировать. – Ольга отхлебнула еще вина. То ли от алкоголя, то ли от близкого знакомства с устрицами, символизировавшими красивую жизнь, мозг заработал быстрее. – Представим, что мы – маленький мальчик Луи Левассёр...

– Неправда! – весело запротестовал Ильясов. – Мы – это Портос!

– Жень, не отвлекай ее, – попросил Никита.

– И немец рассказывает нам, как найти сокровища, – продолжила Ольга. – На каком языке он рассказывает?

– На французском. В начале письма есть упоминание, что Шефер хорошо говорил по-французски.

– Да, но... ведь он немец. Речь в условиях идет о мече. Шефер точно не мог знать о монументе на Пуэнт дю Ок, это либо фантазия Левассёра, либо наша ошибка.

– В таком случае, вариант с пляжем Суорд вероятнее, – сказал Никита.

– Как бы там ни было, отгадать нужно не сам меч, а то, из чего куют меч, правильно?

– Ну да.

– Скорее всего, имеется в виду материал. Оставим пока бронзу и подумаем. Сталь. Мечи куют из стали. – Ольга сделала еще глоток, но озарение так и не явилось. – Как будет «сталь» по-французски, Жень?

– Acier или вроде того. А по-немецки?

– Der Stahl. М-да, непохоже, чтобы это был ответ. Уперлись.

– А по-английски – steel, – добавил Никита, чтобы не отставать.

– Сразу видно, – сказала Ольга, – что мы все тут хорошо учились. Виват краснодипломникам!

– Наверное, мы не можем отгадать не потому, что мы тупые, а потому, что Левассёр был не очень умный, – предположил Женька. – И написал первое, что в голову взбрело. А мы стараемся.

– В романах так и бывает, – поддакнула Ольга. – Дядюшка на самом деле ненавидел племянника. Судя по письму, он и с сестрой отношения не поддерживал, наверное, поссорились. И таким образом решил всем отомстить. Написал племяннику письмо с запутанными указаниями на место, где якобы лежат сокровища, и помер довольным. Племянник метался, метался, всем раззвонил, криминальные элементы заинтересовались, грохнули его и потеряли чемоданчик... И весь этот цирк на пустом месте, так как никакого смысла в загадке нет.

– Но ведь могилу сержанта Юппена мы нашли, – возразил Никита. – И зеленая лиса имелась.

– Это, возможно, лишь совпадения. Дальше мы шли только по предположениям.

– А знаете, я подумал, что это не может быть пляж Суорд, – объявил Женька, подцепляя на вилку крохотного маринованного осьминога. – Ведь в условиях что сказано? На том месте, куда мы придем – и это шестое место высадки, Пуэнт дю Ок, – нам нужно вспомнить, из чего ковались мечи. Если бы Левассёр имел в виду Суорд, то было бы зашифровано слово «меч», а не материал, из которого мечи делают...

– В первую очередь, – сказал Никита, – неплохо бы зашифровать в эту загадку слово «логика». Хватит ломать мозги. Предположение Ольги о страшной мести племяннику начинает мне казаться логичнее, чем попытка расшифровать бредовое послание какого-то неизвестного француза...


К машине возвращались сытые, довольные и умиротворенные. Порт в Гранкан-Мези был небольшой, но красивый; сновали деловитые катера с полосатыми боками, смирно стояли рядками у причалов белоснежные яхты. Кому-то могло и надоесть это вечное сочетание моря и корабликов, но только не Ольге: она очень любила все морское, и даже ванну недавно отремонтировала, обустроив в сине-белых цветах, и занавеску душевую повесила – с ракушками.

– Никуда нам не деться с N13, – сказала Ольга, заглянув в карту.

– И это хорошо, – согласился Никита, заводя мотор и сдавая со стоянки задом. – Заглянем по дороге в одно местечко.

– Что-то любопытное?

– Да. В прошлый раз по дороге в Шербур мы его проехали, не останавливаясь. Это небольшой городок, Сент-Мер-Эглиз, первый освобожденный город Нормандии. Пляжи были дальше, а туда сбрасывали парашютный десант, и с ним приключилась забавная история.

– Какая?

– Доедем – расскажу.

После еды хотелось спать, но штурман не спит, а развлекает водителя, и Ольга болтала с Никитой, поглядывая по сторонам. Хотя показывать дорогу смысла не имелось – шоссе N13 вело напрямую в Шербур и было уже знакомо. Включили радио, залопотавшее что-то по-французски, и Женька, поинтересовавшись, долго ли еще ехать, пристроился подремать в обнимку с рюкзаком.

– Никит, – сказала Ольга минут через двадцать езды, – а он опять за нами тащится.

В зеркале заднего вида маячил знакомый зеленый «Рено». Шоссе здесь шло прямо как стрела, дорога отлично просматривалась, и «Рено» держался на расстоянии, но, без сомнения, это был тот самый автомобиль.

– Нормандия – очень маленькая территория, я смотрю, – процедил Никита сквозь зубы. Женька, не успевший заснуть, чуть шею не свернул, пытаясь разглядеть преследователя. – Прибавим-ка.

Они увеличили скорость, «Рено» проделал то же самое, продолжая держаться метрах в двухстах.

– Шпионский роман, – сказал Малиновский. – Идентификация Борна. Ну ладно, хочет с нами поиграть – и мы с ним поиграем. Ольга! Найди мне закуток в полях, быстро.

– Тупик?

– Можно и тупик. Дорожку безлюдную. Не на шоссе же с ним отношения выяснять.

– Ага, поняла.

Ольга выключила радио, врубила навигатор и стремительно развернула карту. За умение быстро ориентироваться на местности она и «работала» штурманом.

– Так, мы сейчас здесь... Вот. Через несколько километров будет съезд на городок Сен-Ком... блин...

– Сен-Ком-дю-Мон, – подсказал Женька, сунувшийся между Никитой и Ольгой.

– Точно. У него мы и свернем на D913. Я покажу.

– Не отстает, – сказал Никита, поглядывая в зеркальце. – Упорный. Но ничего, мы тоже упорные.

– Только в гонки с ним не играй, – попросила Ольга.

– По полям? У меня не внедорожник. Нет, мы будем милы и законопослушны.

Через пару минут Ольга сказала:

– Уже близко. Не пропусти съезд... Ага, вот здесь направо.

Никита повернул. Дорога уводила в сторону от основного шоссе, в летнее сельское безлюдье.

– Теперь налево.

Вокруг на полях желтым ковром цвела люцерна. Никита наполовину открыл окна, и сладкий цветочный запах наполнил салон.

– Что, не отстает?

– Едет.

Зеленый «Рено» показался из-за поворота, но дальше ехать не торопился, приотстал.

– Все равно он нас не потеряет, – рассудил Никита. – Пыль столбом. На перекрестке куда?

– Прямо, а затем направо.

Здесь поля были расчерчены лесополосами, кое-где между ними шли тропинки, достаточно широкие, чтобы проехать на велосипеде, но для машины эти пути не годились. Никита свернул направо; теперь шоссе N13 оказалось слева, невдалеке. До друзей доносился рев проносящихся по нему фур.

– Теперь?

– Дорога упирается в тупик. – Ольга указала вперед. – Там, за деревьями, по карте дороги нет. Все как ты просил.

– Отлично. – Никита чуть прибавил скорость, «Пассат» долетел до стены деревьев и свернул вправо, прямо в заросли. – Крестьянам, которые здесь пашут, где-то надо разворачиваться, – сказал Малиновский, пристраивая машину за кустами, на разбитой дороге, прижимавшейся к полосе деревьев и кустарника. Мотор Никита заглушать не стал. – Все, ребятки, мы сидим в засаде.

Ольга не могла не признать, что с засадой им повезло: солнце как раз светило вовсю, и темно-серый «Пассат», поставленный за кустами, никак не разглядеть в густой тени. Зато вдоль поля отлично просматривался кусок дороги, по которой они приехали.

– Если наш шпион не хочет нас потерять, – вполголоса объяснил Никита, – то рискнет за нами потащиться. Если же мы – три идиота, которым померещился всемирный заговор, то, когда вернемся в Москву, я оплачу всем курсы психотерапии.

– Хемингуэю тоже никто не верил, что за ним следят, – припомнила Ольга. – Думали, что паранойя. А потом оказалось, взаправду следили.

– Это называется не паранойя, а мания преследования.

– Как ни крути, приятного мало, Жень.

– Блин, курить охота, – сказал Никита, и все замолчали.

Прошла минута, две, три. Мотор тихо урчал, за открытым окном качались ветки неизвестного Ольге кустарника, усаженные нежными шишечками. Толстая серая птичка уселась на ветку дерева, сердито покосилась на незваных гостей и улетела, возмущенно вереща. Упитанный шмель с басовитым гудением перелетал с цветка на цветок и на каждом покачивался. Пастораль.

– О, – сказал Никита, – крадется.

И действительно на дороге показался зеленый автомобильчик. Лучше, чем сказал Никита, выразиться было нельзя: «Рено» действительно как будто крался, продвигаясь на черепашьей скорости, медленно и осторожно. Если бы машина могла передвигаться на цыпочках, зеленый «Рено» так бы и делал. Водитель явно потерял преследуемых из виду, не ведал, куда они подевались, и боялся их спугнуть. Он подъезжал все ближе и ближе; Ольга затаила дыхание. Наконец зелененький поравнялся со спрятанным в кустах «Пассатом», Никита рывком переключил скорость, надавил на газ, и машина вылетела на дорогу, едва не задев багажник «Рено» и перегородив ему обратный путь. Зеленый автомобильчик испуганно рванулся вперед, но удирать было поздно, да и некуда. Никита и Женька синхронно распахнули двери, выскочили из машины и побежали к преследователю, тыкавшемуся капотом в кусты в поисках выхода. Ольга тоже вышла – не пропускать же зрелище. Малиновский подскочил к «Рено» со стороны водителя, распахнул дверцу и вытащил таинственного незнакомца за шиворот. Подоспевший Женька что-то сурово спросил у пленника по-французски.

– Да идите вы!.. – ответил посрамленный преследователь на чистейшем русском языке, а потом в три этажа добавил еще разного, но необычайно цветистого.


14

– Я, ваша светлость, – сказал Атос, – даже и не касался шпаги – я попросту взял своего противника в охапку и выкинул его в окно... Кажется, при падении, – продолжил Атос с некоторым колебанием, – он сломал себе ногу.

– Ух ты, – сказал Никита и встряхнул пленника, – вот так история.

Преследователь фактически висел у него в руках, вяло отбрыкиваясь и продолжая материться, но уже более безнадежно. По сравнению со здоровенным Малиновским незнакомец выглядел комично: щупленький, сутуленький, немолодой – лет сорока, причем двадцать из этих сорока он явно не отказывал себе в потреблении алкоголя. Одет мужичок был в засаленные джинсы и помятую серую футболку.

– Слушай, Ник, – сказал Женька, закатывая длинные рукава свитера и демонстрируя при этом жилистые руки, которые легко могли скрутить в бараний рог и более серьезного противника, – а ведь это за ним мы утром бегали. Да?

– Похож. – Малиновский сдавил шею пленника так, что тот крякнул и умолк. – Это ты нашу машину вскрыл?

Мужичок молчал.

– Чистосердечное признание облегчает душу, – подсказала ему Ольга. – Я бы на вашем месте их не злила.

– Ну, я, – выдавил пленник и закашлялся.

– Как приятно встретить соотечественника в такой глуши. – Никита, видимо, решил придерживаться светского тона. – Вы тоже путешествуете, сударь? А вам говорили, что воровать нехорошо?

– Пусти! – Мужичок снова дернулся, но Малиновский держал крепко, профессиональным захватом. В юности он занимался какой-то борьбой, Ольга уже не помнила, какой именно, а потом получил травму колена и перестал; из-за этого и в армию не взяли. Только навыки не пропьешь.

– Ты зачем за нами таскаешься? – поинтересовался Женька. – Зачем чемоданчик украл?

– А вы бы не поделились, – буркнул мужик, наконец окончательно смирившись с пленением. – Чё я, дурак, что ли...

– Вопрос спорный, – все с той же убийственной вежливостью произнес Никита. – Ты стащил чемоданчик – почему?

– Так из-за сокровищ, – вздохнул пленник. – Сам хотел найти.

– А откуда ты про них узнал?

– Так это... услышал, как вы разговаривали.

– Где?

– В столовке. Я поесть зашел, а тут вы. Ну, я услышал и того... решил...

– А нюх, как у собаки! – радостно сказала Ольга. – А глаз, как у орла! Мальчики, я поняла, о чем он. Помните, мы вчера обедали в придорожном кафе после Коллевиля? Этот тип сидел за соседним столиком и ел суп, я вспомнила.

– Так, – Никита чуть ослабил хватку, – значит, ты не племянник Левассёра?

– Кого?

– Тебя как зовут?

– Ну... Антон.

– Слушай, «ну, Антон». Сейчас я тебя отпущу, а ты не станешь делать глупостей, быстренько нам во всем сознаешься, и мы тебя, может, отпустим. А если нет – извини, побьем.

– Будем бить аккуратно, но сильно, – добавил Женька. Мужчины уже все выводы сделали и развлекались. Ольга не собиралась им мешать.

– Ладно, – хмуро сказал Антон, – никуда я не денусь.

Никита отпустил его. Мужик потер шею и отступил на шаг, однако бежать не собирался – понимал безнадежность подобной затеи.

– Ты откуда вообще взялся?

– Так это... живу я тут, во Франции. Езжу... ну, туда-сюда. Зарабатываю... разными вещами.

– Он, наверное, жулик, – сказала Ольга.

– Ну и чё, ну и жулик! – вдруг разозлился на нее Антон. – Тут богатеньких туристов знаете сколько? Отщипну, с них не убудет.

– Так ты в том кафе приглядывался, что ли? – весело спросил Женька.

– Вроде того. Ну... вы ведь богатые.

И тут Ольга его вспомнила окончательно.

Она не знала, каким шестым чувством – может, жест подсказал, или поза, или поворот головы, – только сразу стало понятно, что Антон встречался честной компании еще до придорожного кафе.

– А это не ты случайно пытался у меня сумку в Довиле отнять? – нехорошим голосом спросила Ольга.

Жулик дернулся было, но Никита сделал к нему шаг, и попытка к бегству потеряла смысл.

– А чё... – забормотал мужичок. – Вы там виллу хотели купить... И сумка дорогая... Я подумал... Потом поехал... – Бормотание затихло.

Головоломка начинала складываться.

– И в Кане – это ты нам аккумулятор испортил? – хмыкнул Женька.

– Сознавайся, – посоветовал Никита обиженно сопящему мужичку.

– Я... Если высмотрел кого, так нужно вести дальше, – поделился Антон секретами мастерства. – Только вы оказались какие-то неудачные, и я решил, – черт с вами. А потом снова увидел в кафе. Ну, думаю, судьба. Сел поближе, прислушался. А вы про сокровища треплетесь. Я так понял, они то ли в чемодане, то ли карта в чемодане. Я и решил... – Он вздохнул и одернул свою грязную футболку. – Здесь ведь правда находят иногда. Я подумал, что вы археологи или эти... кладоискатели. И богатые потому, что уже раньше находили, и виллу потому хотите купить.

– Я же говорила – Индиана Джонс и Храм Судьбы! – фыркнула Ольга. Ей нестерпимо хотелось ржать.

– Оль, подожди... И ты дальше за нами поехал?

– Ну да. Только вы чемодан с собой в гостиницу забрали. Я в машине спал, чтобы вас не пропустить, – сознался «злоумышленник». – А потом вы ушли, но полицейский ходил, ходил, иначе я бы все быстро сделал. Только он ушел, вы возвращаетесь.

– Где чемоданчик? – спросил Женька.

– Сзади, на сиденье...

Ильясов распахнул дверцу «Рено» и вытащил на свет божий потертый чемоданчик, которому Ольга обрадовалась как родному.

– И что? – с непередаваемой иронией спросил у Антона Никита. – Много сокровищ накопал?

– Издеваетесь, да? – хмуро буркнул Антон. – Там же нет ничего.

– Не повезло тебе, приятель. – Никита подумал несколько секунд, затем махнул рукой. – Ладно, вали отсюда и скажи спасибо, что в полицию не сдали.

– Мужики, – жалобно произнес Антон, – а может, это... поделитесь? Мне много не надо. Достало в кемпингах ночевать, шею себе скоро сверну к х... – Он запнулся, посмотрел на Ольгу и добавил неуверенно: – Клад-то, он ценный, наверное.

– Да нет никакого клада, – сказал ему Малиновский. – Расслабься. Это шутка.

– То есть как?!

– А вот так. Нет клада, не завезли. – Никита сочувственно похлопал бывшего преследователя по плечу и демонстративно вытер ладонь о джинсы. – Мы путешествуем так, с огоньком. У нас с тобой случилось недоразумение. Но если я тебя еще раз увижу, то целым не уйдешь. Я все понятно объяснил?

– Угу, – буркнул мрачный Антон, – понятно.

– Грузимся, ребята, – велел Ник.

– Пока, русский товарищ, – сказал Женька, посмеиваясь. – Съезди к морю, искупайся. Удачи тебе.

Когда все сели в машину и пристегнулись, Никита чуть сдал назад, развернулся, и «Пассат» бодро покатил по дороге обратно к скоростному шоссе.

– А знаете, мальчики... мне его даже жалко, – сказала Ольга, глядя в зеркальце заднего вида на понурую фигуру рядом с зеленым «Рено».

– Бабы – они жалостливые, – произнес Никита. – Пожалей меня, достань из бардачка новую пачку и распечатай, ладно? Я сдохну, если не покурю.

– Ты сдохнешь, если столько курить будешь. – Тем не менее в бардачок Ольга полезла. – Тут налево поворачивай, а на перекрестке прямо.

– Ты зря его жалеешь, Оль, – вступил в разговор Женька. – Он ворюга и мошенник. Таскает чемоданы из машин, на пляжах ворует, сумочки на курортах отнимает, не брезгует... Потом сбывает. Вот она, великая и могучая русская мафия. А мы на французов грешили.

– А на клад купился, – задумчиво изрек Малиновский. – У него на заднем сиденье лопата лежала.

– Тоже заметил?..

– Ага.

– Бедный жулик, – Ольга протянула Никите открытую пачку, – как ему не повезло.

– Ну его... на хрен. – Никита прикурил, затянулся и с наслаждением выдохнул дым. – Все это очень забавно, и хорошо, что разобрались. Никакие криминальные личности за чемоданчиком не охотятся, так что на обратном пути мы сдадим находку где-нибудь в Кане и забудем об этом. А сейчас остановимся в Сент-Мер-Эглиз.

– Ты обещал забавную историю.

– А, да. – Никита улыбнулся. – Забавная она, конечно, относительно... Сюда сбрасывали парашютный десант. Представьте: ночь, бой, бомбардировки, пожарища, часть парашютистов попадала в болота, в небе снуют транспортно-десантные планеры, немцы ни черта не понимают и палят во все стороны, сверху сыплются союзники... Неразбериха полнейшая. Ну и не видно, куда приземляться. А в Сент-Мер-Эглиз есть старая церковь, кому посвящена, не помню. Так вот, на ее крышу опустились аж три парашютиста. Один, по фамилии Пелокин, погиб сразу от удара. Второй, Рассел, выжил, выпутался и спустился на землю, где присоединился к своим. А вот третий, некий Джон Стил, зацепился куполом парашюта за башенку на крыше церкви и висел там два часа, не имея возможности выбраться. Немцы по нему стреляли и ранили в ногу, а через два часа сняли и взяли в плен. Правда, бравый Джон сбежал от них спустя три дня, вернулся к своим и продолжил воевать. Прошел всю войну, умер только в шестьдесят девятом. – Никита выбросил окурок в окно и ловко вытянул из пачки следующую сигарету. – Зато теперь на церкви постоянно висит парашют. А Рассел, второй выживший после падения на нее парашютист, пожертвовал местному музею «Эйрборн» свои десантные ботинки...

– Никит, – сказала Ольга, обмирая, – из чего делают мечи?

– Да брось ты уже эту игру!

– Из стали, – продолжила она. – А сталь по-английски...

– Steel. – Никита посмотрел на Ольгу. – Стил. Джон Стил. Мать вашу!

– Мы во Франции, – напомнил Женька, – надо говорить – oh la vache!

– Ты что, серьезно думаешь, в письме Левассёра речь шла об этом?

– Случай, я так понимаю, известный?

– Весьма.

– Тогда есть шанс. В Сент-Мер-Эглиз есть американское кладбище?

– Там сначала захоронили погибших парашютистов, но затем перенесли большую часть захоронений в Коллевиль. Однако не все. – Никита стукнул ладонью по рулю; с недокуренной сигареты полетел пепел. – Черт возьми, а! Я-то думал, мы с этим покончили...


Сент-Мер-Эглиз был небольшим, но очень симпатичным городком; центром его являлась площадь со старой церковью, на которой действительно виднелся белый парашют, а под ним – фигура парашютиста. Не настоящего, разумеется.

– Там внутри прекрасные витражи, – поведал Никита. – Я фото видел. Святая Мария и вокруг нее – парашютисты.

– Только не говори, что такое сваяли в Средние века.

– После войны в нормандских церквях вообще почти витражей не осталось, повыбивало взрывами. Кое-где потом восстановили в прежнем варианте, а тут – с дополнениями.

Церквушка называлась Eglise Notre-Dame de la Paix, то есть Церковь Богородицы и мира; Женька спросил у местного, где находится кладбище, и оказалось, что совсем недалеко – только пройти чуть дальше по улице. Местный не соврал. Кладбище лежало за стеной, высовываясь оттуда крестами и надгробиями, и казалось совершенно безлюдным в предвечернем свете. Только неподалеку от ворот, у каменного домика (видимо, сторожки), возился пожилой мужчина. У стены стояла тачка, полная чернозема, и аккуратными рядками лежали цветы, корни которых были замотаны в полиэтилен.

Сторож выпрямился, увидав посетителей, и что-то сказал им, Женька ответил. Мужчина махнул рукой направо и снова занялся цветами.

– Он удивился, что мы сюда пришли. Обычно посещают церковь. А оставшиеся американские могилы – там.

– Значит, идем. – Никита двинулся вдоль ряда надгробий. Под ногами хрустела мелкая галька, которой было усыпано все вокруг – никаких зеленых холмиков, никакого мха и плюща. Камень, только камень. – Что советует нам кудесник Левассёр?

– «В том месте, куда придешь, найди француза, что рядом с американцем, любившим покушать, и француз расскажет тебе о замке».

– Если мы не ошиблись, нужно искать две могилы рядом – французскую и американскую. – Ольга останавливалась, читала имена. – Нет, это еще французы... «Американец, любивший покушать». Что мы ищем? Забавную эпитафию?

– А если это очередная лингвистическая загадка?..

– Может быть.

Камень окружал со всех сторон – плиты, стелы, кресты, могильные камни с медальонами, откуда смотрели печальные лица... Небольшой ангелочек с отбитым крылышком склонился над могилой ребенка. На обелиске, окруженном цепью на толстых столбиках, были выбиты слова благодарности павшим в Первой мировой. Кое-где на плитах лежали свежие цветы, потом Ольга увидела рядом с надгробием розовый куст, росший в горшке.

– А вот и американцы, – тихо произнес Никита; на кладбище никто не хотел повышать голос. – Смотрим.

Они прошлись вдоль американских могил раз, другой и третий; Ольга уже запуталась, в глазах рябило от букв и цифр, и она боялась пропустить подсказку, если таковая наличествует. Но по всему выходило, что они ошиблись... Ольга расстроилась. Во-первых, кладбище настраивало на сентиментальный лад, а во-вторых, казалось, что разгадка уже так близка – и победа снова уплывает из рук. Никита прав, предположения слишком неточные.

– Эй, ребята, – негромко сказал Малиновский; на спокойном кладбище голос был слышен издалека. – Идите сюда. Я, кажется, нашел.

На простой черной плите, рядом с которой стоял Никита, проступали выпуклые буквы: «George Glutton».

– И дальше? – поинтересовался Ильясов. – Ты уверен, что это нужный нам ответ?

– «Glutton» в переводе значит «обжора», – объяснил ему Малиновский: с английским у него было не в пример лучше, чем у Женьки. – Вот вам и американец, любивший покушать. Разгадка не в эпитафии, а в фамилии снова.

– Значит, название замка, где спрятано сокровище...

– Здесь.

Все вместе шагнули к следующей могиле, крайней у стены.

Над ней стоял небольшой крест, вовсю расцвеченный пятнышками лишайника. Ольга присела на корточки, чтоб прочесть имя, выбитое на узкой плитке. «Joseph Maurice Bellenau. 1928—1945».

– Ты знаешь замок с таким названием? – спросила Ольга у Никиты. Тот покачал головой. Женька тоже выглядел озадаченным. – Тогда нам точно понадобится навигатор.

– Если все это не шутка...

– Кажется, не шутка, Никит.

– М-да. – Малиновский задумчиво смотрел на плиту. – Признаться, я до этого момента... сильно сомневался. А похоже, что старичок не соврал племяннику.

– Или это особо тонкое издевательство, – сказала Ольга, поднимаясь. – И в конце окажется пшик.

– По-моему, это мне здесь положено быть скептиком, а ты в нашей команде – романтичная особа! Кто первым сказал о приключении?

– Сами виноваты.

К машине возвращались в озадаченном молчании. Спускался вечер, парашют на куполе церкви дергался под легким ветерком. Никита даже не заговорил о том, что, может, в музей сходить бы; едва сев в машину, он включил навигатор.

– Как оно там пишется?

Женька продиктовал по буквам. Все сидели, не дыша и ожидая, пока навигатор поймает сигнал со спутников и выдаст результат. Наконец приборчик пиликнул.

– Bellenau Sarl, Saint-C?me-du-Mont, – прочитал Женька. – Ребята, это в одиннадцати километрах отсюда.


15

– Мы пропали! – шепнул д’Артаньян Атосу.

– Вы желаете сказать – пропали наши деньги? – безмятежно поправил его Атос, доставая из кармана четыре пистоля и кидая их на стол. – Ну, господа, – продолжал он, – бьют зорю, пойдемте спать.

Вечер подкрадывался, как охотящийся кот, и сумерки еще не наступили. Нужно было возвратиться на десять километров обратно по N13, но Никита не торопился. Сейчас, когда оказалось, что все произошедшее очень, ну просто очень похоже на дорогу к сокровищам, хотелось продлить ощущение приключения.

– Его давно откопали, наверное... – сказала Ольга таким голосом, чтобы никто не подумал, будто она в самом деле думает именно так.

– Может, и откопали, а может, и нет. – Малиновский снова курил. – Посмотрим.

– Эх, надо было у того жулика лопату отобрать, – вздохнул Женька.

– Ребят, ну какая лопата...

– Хорошая, Никита, и желательно в количестве две штуки.

– А меня вы почему вычеркиваете? – возмутилась Ольга. – Как будто мы с вами никогда картошку на Никиткиной дачке не копали.

– Картошка, – мечтательно протянул Женька, – жуки колорадские... Вот найдем клад, и купим виллу в Довиле, и никакой вам картошки и жуков.

– Это, брат, как-то... не по-советски, – заметил Никита, и тут все не выдержали и захохотали наконец. Лирическое настроение отступило. – Надо, чтобы грядочки так рядочками, томаты на зиму закатывать, огурчики солить. Эти, в Довиле, небось и не знают, что такое настоящие соленые огурчики!

– Тетя Таня мне обещала к зиме дать по банке – огурчиков там, грибочков...

– Тетя Таня даст, конечно... по банке. – Никита протянул руку и почесал Ольгу за ушком так естественно, как будто каждый день это проделывал. – И Ольке даст. А Олька привезет огурцы в Довиль и станет ими угощать Вуди Аллена.

– Вуди Аллена еще можно, – задумчиво сказала Ольга. – Он поймет и снимет очередной шедевр, который оценят не все современники. А вот Спилбергу я бы огурцов не решилась предложить. Не знаю, что бы с ними умудрился сделать Спилберг...

– Исторический фильм. «Месть соленых огурцов». И в конце такой вопль: «Свобода-а-а-а!» – как Мел Гибсон кричал.

– Или «Соленые огурцы возвращаются»!

– Женечка, это фильм ужасов!

Они смеялись до тех пор, пока Ольга не увидела указатель.

– Никит, через километр поворот. Шато Беллено.

– Вот вам и замок. – Малиновский еще сбавил скорость, чтоб не пропустить съезд.

– Развалины, наверное, – предположил Женька, – а по ним бродят призраки.

– Не думаю. Тут, как правило, все содержится в идеальном порядке. Это вам не ветшающие русские поместья...

Никита повернул, и «Пассат» медленно ехал по дороге, а Ольга высматривала указатели. Но долго угадывать не пришлось – дорога повернула и привела к гостеприимно распахнутым воротам.

– Вот вам и развалины с привидениями, – присвистнул Женька.

За воротами лежал обширный двор, усыпанный, в местных традициях, мелким гравием; дорога вела к основному зданию, трехэтажному, серокаменному, с двумя башенками по краям. В башенках кокетливо поблескивали под закатным светом крохотные окошки. На тумбе посреди круглой дворовой клумбы призывно изгибалась русалка с бирюзовым хвостом, охраняемая двумя пирамидальными кипарисами; на воротных столбах с удобством расположились небольшие каменные львы. Это было похоже на загородное жилище какого-нибудь аристократа, чем, наверное, и являлось когда-то.

Никита въехал во двор, благо никто не пытался остановить незваных посетителей, и припарковался рядом с крохотным, похожим на помидор черри автомобильчиком пронзительно-красного цвета. Под сенью раскидистого ливанского кедра стояло еще несколько разнокалиберных машин. У основного здания Ольга увидела парочку пальм. В замке светилось несколько окон.

– Похоже, он жилой.

– И еще на отель похоже, – сказал Никита. – Ну что, кладоискатели? Пойдем осмотримся?

– А думаешь, можно?

– А кто нас остановит?

Они вышли из машины, Женька на всякий случай захватил с собой рюкзак, где по-прежнему лежали распечатки, а Ольга, поддавшись порыву, вытащила из багажника спасенный чемоданчик. Ей казалось, что будет справедливо взять его с собой.

– Ну что, могли немцы в таком месте закопать сокровища? – спросил Никита непонятно у кого. Ответил ему Женька:

– Думаю, могли. И думаю, что не успели вывезти, и здесь Шефер Левассёру не соврал. Наверняка путь, о котором рассказал умирающий, был гораздо проще, чем в изложении дядюшки Луи. Наверное, старик не хотел, чтоб сокровища достались дитятке просто так...

Малиновский сунул руки в карманы джинсов.

– Вопрос с племянником, кстати, пока остается невыясненным, – сказал он. – Куда он делся?

– Если мы что-то найдем, это будет громкая история, – заметила Ольга. – Тогда все родственники сразу отыщутся.

– Если найдем.

– Не знаю, Никит... Мы ведь сюда все-таки приехали.

– Ладно, – сказал Малиновский, – давайте прогуляемся.

Есть тут сокровище или нет, все равно место очень хорошее, думала Ольга. Оставили ли отступающие немцы картины и посуду в подполе или под ближайшим дубом, или же все это выдумка эксцентричного дядюшки – неважно. Главное, что дорога привела в уголок, о котором сразу понятно: вот здесь хочется подольше побыть. Солнце опустилось достаточно низко, и от деревьев тянулись длинные тени. Где-то журчала вода – фонтан или ручеек, сильно пахло цветами, в кустах возились птицы, откуда-то долетал заливистый женский смех.

– Сюда ведь тоже десантники высадились, – заговорил Никита, – они везде высаживались. Представляете, сидят немцы, вдруг с неба падают союзники... Куда бы вы сокровище запихали? В подвал – не вариант, замуровывать долго...

– В пещеру какую-нибудь или в грот, – предположила Ольга.

– Или в незаметную беседку...

– Понятно. Сад, кажется, там. – Никита указал направление.

Они обошли здание сбоку и остановились, глядя на простирающиеся перед ними сады.

– Ого, – сказала Ольга восхищенно, – это сколько же копать?!

– Думаю, тут до нас перекопали. Нельзя так ухаживать за садом и не копать, – мрачно заметил Женька.

– Ну почему? – Ольга не теряла оптимизма. – Вот смотрите, какая прекрасная здоровенная ель! А вдруг клад спрятан у нее под корнями?

Все подошли поближе и серьезно посмотрели на дерево, после чего сообща признали ее достойной представительницей семейства сосновых, отдела хвойных.

– Без лопаты все равно не справиться, – вздохнул Женька.

Никита открыл было рот, чтобы ответить, но тут до них долетел веселый возглас:

– Mon Dieu! C’est ma valise![15]

Трое путешественников синхронно обернулись.

От дома быстрым шагом шла невысокая худенькая женщина лет двадцати пяти – двадцати семи, с короткими вьющимися, черными, как смоль, кудрями. На ней была развевающаяся юбка в легкомысленный цветочек, простой хлопковый топ и босоножки без каблука; на шее тонко поблескивала серебряная цепочка с бриллиантовой слезой. Подойдя ближе, незнакомка уперла руки в бока и повторила:

– C’est ma valise! Comment vous l’avez eu? Vous l’avez trouve? o??..[16]

– Жень, о чем это она? – поинтересовалась Ольга.

– Говорит, это ее чемоданчик, – объяснил Ильясов.

– Ни фига себе, – высказался за всех Никита. – Это она, что ли, племянница Левассёра? Женька, спроси у нее.

Но прежде чем тот успел перевести сказанное Малиновским, незнакомка с веселым удивлением и на приличном английском языке поинтересовалась:

– Are you russian tourists?[17]

Все вздохнули с облегчением.

– Да, мы русские туристы. – Никита взял у Ольги чемоданчик и продемонстрировал его незнакомке. – Вы говорите, это ваше?

– Ну да, мое, – весело откликнулась она. Говорила женщина действительно неплохо, хотя и с ощутимым акцентом. – А вы те самые туристы, которые его забрали, не так ли? Мне сказали в отеле! Я сегодня позвонила туда, но на ресепшн потеряли ваш телефон, обещали отыскать... А вы сами им позвонили?

– Ничего не понимаю, – пробормотала Ольга по-русски и переглянулась с Никитой.

– Как вас зовут? – спросил Женька у незнакомки.

– О, простите! Я Софи Ламарре. В отеле мне объяснили, что наш багаж перепутали. А я такая рассеянная! Только сегодня обнаружила, что этого чемоданчика нет. У меня еще три таких, и потому я не сразу поняла, какой отсутствует.

Она говорила живо, быстро и весело и совершенно не напоминала девушку, убитую горем в связи с кончиной дяди. Кладоискатели снова переглянулись. Похоже, это входило в привычку.

– Мадемуазель Ламарре, давайте по порядку, – произнес Никита на своем безупречном английском. – Это ваш чемоданчик, вместе с распечатками и письмом господина Левассёра?

– Совершенно верно. – Она улыбалась весело и открыто; зубки у нее были ровные, белые, а губы – с красивым изгибом. Ольге показалось, что имя девушки прозвучало знакомо. – Шестого июня утром в отеле была такая суета! Милый молодой человек помог мне погрузить багаж, я дала ключи от машины... Я только сегодня захотела посмотреть бумаги и обнаружила, что чемоданчика Левассёра нет! Спасибо, что привезли! Вас не затруднило? Конечно, ничего страшного, но пришлось бы все снова распечатывать...

– Вы племянница Левассёра? – не удержалась Ольга.

Софи посмотрела на нее с изумлением:

– Племянница? О боже, нет! С чего вы взяли?! – В глазах ее забрезжило подозрение. – Так вам в отеле сказали, что я тут? Или...

– Мы приехали сами, – сознался Женька, который до сих пор стоял столбом, не в силах отвести взгляда от дивного создания. – Мы прочитали письмо с указаниями, как найти сокровища, и оно привело нас сюда.

Несколько мгновений Софи стояла, приоткрыв рот, а затем захохотала так заливисто, что трое русских туристов, настоящих кладоискателей, невольно улыбнулись.

– Mon Dieu! Простите! – Она зажала рот рукой, однако смех все равно прорывался наружу. – Когда я расскажу, мне никто не поверит! О!

– Мадемуазель, возможно, вы и нам все объясните, чтобы и мы могли посмеяться вместе с вами? – предложил Никита.

– Сначала скажите мне – вы прошли весь путь? Без подсказок?

– Да, так и было, но...

– Mon Dieu! А мне говорили, это невозможно и я плохо написала. Говорили, что запутанно...

– Так, – сказал Никита, ставя злополучный чемоданчик на землю, – похоже, я начинаю догадываться, что найти сегодня сокровище нам не удастся. Вы кто?

Софи наконец перестала смеяться, но в уголках ее глаз блестели слезинки.

– Простите. Я не объяснила... Я специалист по приему и размещению туристов и преподаватель. Все это, – она указала на чемоданчик, – предназначено для однодневного школьного тура, а также годится для студентов первых курсов. Мы едем на автобусе, я рассказываю об истории этих мест, о войне, а они отгадывают, куда мы отправимся дальше. Как это сказать... Игровая форма обучения. – Она снова засмеялась. – Я езжу по Нормандии вместе с помощниками, прокладываю маршруты. Этот должен завершиться в замке Беллено. Тут делами управляют мои подруги, Лиза и Люси... В конце маршрута мы накрываем стол в саду, для учеников... Mon Dieu!

– Кажется, ребята, – торжественно произнес Никита по-русски, – наша вилла в Довиле только что накрылась медным тазом.

Ольга, не в силах больше сдерживаться, всхлипнула:

– А мне... жалко...

– Чего тебе жалко? – спросил Никита, обнимая ее за плечи.

– Жулика Анто-о-на, – прорыдала Ольга сквозь смех. – Он же... он же... даже лопату припас!


В огромном саду, полном экзотических растений и являвшемся гордостью замка Беллено, мерцали огоньки – светлячки, свечи в гротах, крохотные фонарики... Стол стоял посреди полянки, не очень далеко от замка, чтобы удобно было бегать на кухню. В отдельном крыле, как и предполагал Никита, располагался отель, где для приехавших русских туристов, доставивших Софи Ламарре потерянный чемоданчик, конечно же, нашлись комнаты. А так как Софи непременно желала возблагодарить русских за услугу, по ее просьбе стол для ужина накрыли в саду, и за ним устроились гости, сама Софи, ее помощница Франсуаза, управляющие поместьем – Лиза Матц и Люси Вильямс, а также их друг, высоченный бретонец Жильдас.

История о том, как Никита, Ольга и Женя прошли предназначенный для школьников квест, не сбившись с пути, уже была известна всем, и французы пребывали в полном восторге от русской смекалки. Потерянный в отеле близ Кана чемоданчик упоминался через слово. Жильдас уверял, что маршруты Софи обычно сочиняет непростые, школьникам приходится просить подсказки, и то, что русские не заплутали и приехали в конечную точку – замок Беллено, – достойно уважения. Женька сидел рядом с Софи, непрерывно о чем-то с ней говорил по-французски – похоже, языковой барьер был окончательно преодолен. Если Ильясов и спотыкался, то тут же подбирал другое слово и шпарил дальше. С лица его не сходила блаженная улыбка, с которой Женька обычно обхаживал девушек.

Это все было похоже на волшебство. Цветочные токи поднимались от прогретой за день земли, упоительно трещали цикады, подмигивали огоньки в фонариках. Освещенный ими стол казался золотистым озером в черных берегах подкатившей ночи. Блики плясали на столовых приборах, бокалах и хрустальных вазочках; красное вино, которым запивали мясо по-бургундски, сладко кружило голову. Ольга сидела рядом с Никитой, его рука покоилась на спинке ее стула, и Ольга лопатками ощущала это живое тепло. Оно было надежным – таким, как будто ей прикрыли спину. Наверное, так и есть?..

Поданные блюда не портило даже большое количество картошки фри, которую, как заметила Ольга, в Нормандии ели в огромных количествах, разве что в десерт не накладывали. Разговор не утихал ни на минуту и оставался весьма оживленным, так как все присутствующие в той или иной степени понимали английский язык – эсперанто для путешествующих. Иногда в глубинке эти знания не помогают, помогают жесты и деньги, но служащие отелей, как правило, могут изъясняться на нормальном уровне.

– Не жалеешь, что не нашли сокровища? – спросил у Ольги Никита.

– Не-а. – Она лениво потянулась, довольная и сытая. – Жили мы как-то раньше без них и дальше проживем. Зато можно больше не беспокоиться о трупе несчастного племянника, убитого неизвестной преступной группировкой.

– Обо всех ты беспокоишься. За жулика переживала...

– Ну, его правда жалко, Никит. Он ведь нам не поверил, что мы не гоняемся за деньгами.

– Ты про него забудь. Хочешь завтра в Мон-Сен-Мишель?

– Хочу. Наконец-то.

– Поедем.

Софи (Ольга, конечно, вспомнила, что ее имя значилось в распечатке, которую выдала Коринн в отеле) весело рассказывала, как строила путешествие за сокровищами для «племянников господина Левассёра» – от найденной в архивах реальной истории о французском мальчике, ухаживавшем за раненым пленным немцем, до изучения списков погибших, сопоставления имен и мест. Все это требовало громадной работы, одно сопоставление имен на могилах и названий населенных пунктов, замков и прочих объектов – титанический труд. Женька вслух выразил восхищение тем, как Софи знает местность и историю. Никита ввязался в спор о каких-то фактах, касавшихся высадки, но Ольга почти не слушала, что он говорит. Ей достаточно было смотреть, как он доказывает, жестикулирует, смеется, как подносит к губам бокал с вином и останавливается, слушая собеседника, а потом словно бы вспоминает о вине – и отпивает.

Все эти жесты были Ольге знакомы, появилось несколько новых, и она надеялась, что ей удастся их изучить.

Она была права, согласившись на эту поездку в Нормандию. Может быть, дело не только в том, что давно нужно было побеседовать с Никитой или просто, без слов, понять друг друга. Может, дело еще и в этой земле, на которой они оказались. Здесь, где много вспоминали о прошедшей войне, память о которой саднила для целого мира, все вдруг сошлось в одну точку, все сплелось в единый и понятный узор. И остатки орудийных батарей, и ковер, который Матильда приказала вышить для Вильгельма, потому что любила, и прохладные кресты на кладбище Коллевиля, и шторм, пришедший с моря, и старые стены, и чемоданчик господина Левассёра, и эти фонарики в саду, похожие на спящих бабочек... Ольга не могла объяснить словами, какая именно между ними связь – между ними и нею с Никитой, но связь определенно была, жесткая, прочная, которая больше никуда не исчезнет.

Может быть, любовь и есть приключение, подумала Ольга. Самое большое и главное приключение на свете, которое никогда не надоест.


Никита постучался к ней почти сразу после того, как разошлись по номерам. Ольга открыла ему, он шагнул вперед, закрыл за собой дверь, обнял Ольгу, и так они стояли минут пять, просто дыша друг в друга.

Затем Никита сказал в Ольгину почти блондинистую макушку:

– Вспомнила, из-за чего мы поссорились?

– Из-за принципов.

– Нет, Оль. Мы поссорились потому, что оба были упертые, как бараны. – Он немного отодвинул ее от себя, чтобы заглянуть в лицо. – Я думал потом. Мы ведь друг друга знали с детства и привыкли, что мы всегда – один за всех, все за одного...

– И что втроем мы – Портос, – закончила Ольга.

– И это тоже, – согласился Никита. – Но, наверное, мы с тобой перестали в какой-то момент различать, где из нас кто. Мы слишком много бывали вместе. Потому взрыв оказался таким сильным. Каждому нужно личное пространство, а мы как-то сразу от него отказались.

– Малиновский, – сказала Ольга, трогая родинку у него на шее, – ты пьян и потому говоришь много-много правды.

– А ты со мной соглашайся, соглашайся, – предложил Никита. – Это пойдет на пользу делу.

– На пользу делу пойдет, если мы в кроватку ляжем, – жалобно протянула Ольга. – Ноги не держат.

– Никакой в тебе, Шульц, романтики нет, – с удовольствием сказал Никита, отпуская Ольгу. – А раз так, то я практично задерну занавески, чтобы подлое французское солнышко не разбудило нас рано утром.

Он подошел к окну, взялся за края портьер, но замер, глядя на улицу.

– Оль, иди сюда.

– Что такое?

– Иди-иди.

Ольга подошла и опасливо выглянула из-за Никитиного плеча.

Окна их номера выходили в сад, где уже давно погасли огоньки, а стол, за которым ужинала веселая компания, унесли в помещение. Поднявшаяся над лесом почти полная луна освещала открытую площадку, гравий блестел, как россыпь драгоценностей. От угла дома двигалась странная тень – маленькая, сутулая, тащившая на плече нечто длинное – и тут Ольга сообразила, что это лопата. Тень постояла пару мгновений на освещенном пространстве, словно принюхиваясь, а потом канула в саду.

– Ты смотри-ка, упорный. – Никита восхищенно цокнул языком. – А я и не заметил, что он снова за нами подался.

– Где он копать собирается?! Там же ни черта не видно!

– Под елкой, – убежденно сказал Никита, и тут Ольга, чьи глаза привыкли к полутьме, уловила под здоровенным деревом бодрое движение. – Где же еще? Мы ведь тоже хотели там. Больно эта елка... подозрительная.

Спустя мгновение на площадку вылетели комья земли.

– Он дереву не повредит? – заволновалась Ольга.

– Ты уж реши, кого тебе больше жалко – его или дерево.

– Я не знаю. А нам не нужно позвать кого-нибудь?

– Нет. – Никита решительно задернул занавески и подтолкнул Ольгу к кровати. – Пусть копает, бедолага. У каждого должен быть шанс найти свое сокровище. Я вот справился, пускай теперь он попробует.


Эпилог

Посреди дороги стояла корова.

– Да, дети мои, – сказал Женька, – вот это и называется кармой!

– Это называется коровой! – Ольга смотрела на часы. – Мы, конечно, еще не опаздываем, но вы же помните, какой запутанный этот «Шарль де Голль»...

Никита посигналил. Корова даже не повернула головы. Это была прекрасная нормандская корова, и от достопамятной 5023-й ее отличал только номер – 4725, более светлая шкура и другое расположение шоколадного цвета пятен. Иных принципиальных отличий Ольга не заметила.

– Если метров двести назад сдать, – вспомнил Никита, – то там будет объезд. По сельской дороге, конечно, зато Зорьку не прикончим.

– Может, опять местный поедет, как в тот раз? – с надеждой произнесла Ольга.

Но дорога была пуста. Рассвело совсем недавно, а выдвинувшиеся из отеля пораньше путешественники торопились, чтобы не опоздать на рейс в парижском аэропорту.

– Франция спит, – провозгласил Никита. – Боже, храни Францию!

– Король умер, да здравствует король! – тут же откликнулась Ольга.

– Что, так и будем стоять? Или поедем?

– Ильясов, я ей сигналю. Она не уходит. Сдавать назад, конечно, практично, но неспортивно.

– Да я не о том. – Женька смотрел на корову, кусая губы, а затем решительно распахнул дверцу и выбрался на шоссе. Никита тут же высунулся в свое окошко.

– Аве, Цезарь! Идущие на смерть приветствуют тебя! Сдурел?

– Женечка, не подходи к ней, она же с рогами! – заверещала Ольга, пытаясь добраться до окошка через Никиту и при этом ложась на него грудью. Малиновский не возражал.

– Да вы что? – Женька засмеялся. – Помните, как ее местный мужик с дороги прогнал? Эти коровы – они мирные. Мы же не в колхозе «Светлый путь»!

– Уважаю! – сказал Никита.

Женька решительно двинулся к корове. Между ними было довольно большое расстояние, и чем ближе подходил Ильясов, тем медленнее и плавнее делались его шаги. До Никиты и Ольги донеслось успокаивающее:

– Хорошая корова! Хорошая! Вот молодец!

«Молодец», видимо, относилось к тому, что корова перестала безыдейно отмахиваться хвостом от слепней, покрутила башкой и сделала первый шаг. Потом второй. Потом третий.

К Женьке.

Ильясов остановился. 4725-я увеличила темп и перешла на бодрую трусцу. Женька развернулся и рванул обратно к машине. Корова явно готовилась к галопу, видимо, намереваясь с помощью глупого человека выиграть первый приз за скачки на нормандском шоссе.

Женька влетел в машину и заорал:

– Трогай!!!

Автомобиль рванул с места еще прежде, чем Женька успел захлопнуть дверь. Виртуозно обойдя справа весело скачущую по шоссе корову, Никита втопил в пол педаль газа. Корова остановилась, повернулась и от разочарования улеглась прямо посередине разделительной полосы.

Некоторое время все молчали. Первой захихикала Ольга, потом Никита, и уже за ними не выдержал Женька. Машина мчалась вперед, оставив позади самую бодрую в мире французскую корову, едва не надевшую на рога русского туриста.

– Еле ушли, – сказал Женька, перестав смеяться.

– Но мы ушли, – Малиновский был энергичен и весел, – потому что мы банда!

– Нет! – воскликнула Ольга. – Потому, что мы команда! Атос!

– Я!

– Арамис!

– Я!

– Д’Артаньян! Ну это я... И – Портос!

– Мы! – выкрикнули все хором. А потом Женька, прокашлявшись, запел, и Никита с Ольгой подхватили:

На волоске судьба твоя,
Враги полны отваги,
Но, слава богу, есть друзья,
Но, слава богу, есть друзья,
И, слава богу, у друзей есть шпаги!

Дорога убегала назад – отличная дорога. Не последняя.


Примечания


1

Здесь и далее цитаты из романа А. Дюма «Три мушкетера» в переводе Анны Анкетиль.

(обратно)


2

Проезжайте! Проезжайте! (фр.)

(обратно)


3

Лучше пятно на телеге, чем корова на крыше (фр., нормандский патуа).

(обратно)


4

Фахверк (нем. – ферма) – разновидность строительной конструкции, состоящей из несущих балок, соединенных под разными углами.

(обратно)


5

День Д (D-Day) – дата высадки союзных войск в Нормандии 6 июня 1944 года, в рамках операции «Оверлорд». По сути – общепринятое американское военное обозначение для начала какой-либо военной операции.

(обратно)


6

Здравствуйте, как дела? (фр.)

(обратно)


7

Пожалуйста (нем.).

(обратно)


8

Атлантический вал – система немецких укреплений более 5000 км длиной вдоль европейского побережья Атлантики от границы с Испанией до Норвегии и Дании, построенная с целью предотвращения вторжения союзников на континент. Как известно – не помогло.

(обратно)


9

Пески Нормандии (англ.).

(обратно)


10

Приятного пребывания в Нормандии (фр.).

(обратно)


11

Рекогносцировка– осмотр и изучение местности.

(обратно)


12

Популярная песня группы «Quinn».

(обратно)


13

Вы собираетесь лежать здесь, чтобы вас убили, или подниметесь и что-нибудь сделаете? (англ.)

(обратно)


14

Sword (англ.) – меч.

(обратно)


15

О боже! Это же мой чемоданчик! (фр.)

(обратно)


16

Это мой чемоданчик! Как он у вас оказался? Где вы его взяли? (фр.)

(обратно)


17

Вы русские туристы? (англ.)

(обратно)

Оглавление

  • 1
  • 2
  • 3
  • 4
  • 5
  • 6
  • 7
  • 8
  • 9
  • 10
  • 11
  • 12
  • 13
  • 14
  • 15
  • Эпилог
  • Наш сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных на данной библиотеке категорически запрешен. Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.

    Copyright © UniversalInternetLibrary.ru - электронные книги бесплатно