Саморазвитие, Поиск книг Обсуждение прочитанных книг и статей, Консультации специалистов: Рэйки; Космоэнергетика; Биоэнергетика; Йога; Практическая Философия и Психология; Здоровое питание; В гостях у астролога; Осознанное существование; Фэн-Шуй; Вредные привычки Эзотерика

Путешествие Сократеса

Перевод с английского Е. Бондаренко

Миллмэн Дэн

Вы можете читать эту книгу просто как увлекательный роман, не связанный с другими книгами Дэна Миллмэна. Но это не просто художественное произведение. Если вы читали бестселлер «Путь мирного воина», вам будет особенно интересно узнать о прошедших в России дет­стве и юности таинственного наставника Дэна. О том, как сирота, воспитанник Невской военной школы, пройдя путь ненависти и мести, стал великим Мастером, Мирным Вои­ном — Сократесом.

Эта книга может научить вас многим важным на Пути вещам...

The Journeys of Socrates © Dan Millman 2005

Содержание

Часть первая

Горькое и сладкое

Часть вторая

Естественный отбор

Часть третья

Обретсние и утрата

Часть четвертая

Путь воина

Часть пятая

Монастырский остров

Часть шестая

Надвигающийся шторм

Часть седьмая

В поисках мира

И еще немного о том, что было дальше..

Посвящаю эту книгу человеку, которого я звал Сократесом, и вам, мои читатели, просившие меня рассказать его историю.

Знай я раньше об испытаниях, что выпали на долю моего наставника, обо всех тех муках, которые довелось претерпеть старику, я бы внимательней слушал его рассказ, ценил бы каждый миг, что мне случилось провести с ним вместе.

Надеюсь, я воздал ему должное, ' став его попутчиком в этом путешествии, которое привело его к жизни любящего мудреца, к душе мирного воина.

Дэн Миллмэн

Каждое странствие ведет к своей тайной цели, скрытой от самого странника.

Мартин Бубер

ПРОЛОГ

Я

убил Дмитрия Закольева.

Эта мысль, оглушительная в своей реальности, снова и снова взрывалась в голове Сергея. Он плашмя лежал на плывущем мшистом бревне, загребая руками воду и ста­раясь как можно меньше шуметь. Студеные воды озера Круглое, в двадцати пяти километрах к северу от Москвы, были его единственным путем к спасению. Сергей бежал, из Невской военной школы и от своего прошлого. Но можно ли было спастись бегством от того, что он стал убийцей Закольева?

Стараясь не удаляться слишком далеко от берега, Сергей вглядывался в темноту, чтобы не потерять из виду далекие холмы, которые то проглядывали сквозь туман, то снова исчезали в холодной мгле. Черная холодная вода озера, лишь только он снова начинал грести, тут же вспыхивала бликами в бледном свете луны. Плеск воды и пронизы­вающий холод на какое-то мгновение отвлекли Сергея, но снова и снова перед его глазами возникало мертвое тело Закольева, лежащее в грязи.

Закоченевшие руки и ноги уже отказывались повино­ваться. Пора было выбираться на берег, пока и без того под­топленное бревно не пошло ко дну. Еще немного, подумал он, еще один километр, и — к берегу.

Этот способ побега был медленным и далеко не самым безопасным. Но у него было одно неоспоримое преимуще­ство — вода скрывает все следы беглеца.

Наконец Сергей повернул к берегу. Соскользнув с брев­на, он оказался по пояс в топком прибрежном иле. С трудом пробравшись через камышовые заросли, вышел на песча­ный берег и бросился в лес.

.Пятнадцатилетнего беглеца бил озноб, и не только от хо­лода. Он понимал, что этому поступку суждено определить и его дальнейшую судьбу. Но вся его молодая жизнь, вся череда ее событий словно бы подводили его к этому реше­нию и к этому выбору. Пробираясь сквозь лесную чащобу, он вспоминал пророческие слова своего деда, вспоминал, с чего все это началось...

В

ту осень 1872 года ледяные ветры рвались на запад, через покрытую мхом сибирскую тундру, насквозь про­дувая Уральские горы и северную тайгу, бескрайние сосно­вые и березовые леса, окружавшие город Санкт-Петербург, ценнейший из бриллиантов в короне Матушки-России.

Ледяной ветер растекается по улицам города от стен Зимнего дворца, вдоль Невы, вдоль девяти сотен каналов, перекрытых восьмью сотнями мостов, чтобы затем раз­биться в стенах небольших особняков, в куполах увенчан­ных православными крестами церквей. Рядом с рекой, в городских парках, бронзовые Петр Великий, Екатерина и Пушкин — царь, царица и поэт — словно караульные, за­няли свой пост в бледном свете недавно зажженных улич­ных фонарей.

Колючий ветер срывает последнюю порыжелую листву с голых веток, раздувает теплые юбки гимназисток и треплет волосы двух мальчишек, затеявших бороться во внутрен­нем дворике небольшого двухэтажного особняка непо­далеку от Невского проспекта. Ветер шевелит занавеси в открытом окне второго этажа. В окне — женский силуэт.

Наталья Иванова кутается в теплую шаль, приоткры­вает окно, глядя во дворик, где ее малыш, Саша, затеял кучу малу со своим другом Анатолем. Он обхватил Сашу и пытался было подножкой свалить его с ног. Но не тут-то было. Саша едва заметным движением увернулся и сам бро­сил Анатоля через бедро — этому приему научил его отец. Довольный собой, Саша радостно закричал петушиным голоском. «Какой, однако, он сильный мальчик, — подума­ла Наталья, — весь в отца». Хотела бы она иметь столько

энергии, особенно сейчас, когда она ждала второго ребенка. Свинцовая усталость не отпускала ее ни на минуту. «Чего же удивляться, милочка, — все повторяла повивальная бабка, с некоторых пор находившаяся при ней почти не­отлучно. — Женщине такого хрупкого сложения заводить второе дитя не следует». Но Наталья верила, что способна дать жизнь второму их с Сергеем ребенку, и только моли- • лась, чтобы у нее хватило сил выносить полный срок.

Наталья еще сильнее закуталась в теплую шаль. Надо же, а мальчишкам все нипочем. Такой холодный ветер, а они знай себе играют.

• Саша! Анатоль! Ну-ка живее в дом, пока дождь вас не застал!

Но порыв ветра отнес звук ее слабого голоса прочь от детских ушей, да и сами-то уши в таком возрасте готовы слышать лишь то, что хочется слышать, и только.

Наталья закрыла окно и вернулась к своей кушетке. Повитуха, все так же мерно работая спицами, о чем-то рас­сказывала ей, и Наталья, присев рядом, лишь вздохнула и принялась расчесывать свои длинные черные волосы. Она хотела выглядеть как можно привлекательнее, ведь Сергей вот-вот должен вернуться домой.

• Ты отдохни, пожалуй, — тем временем сказала по­витуха, — а я выйду, приструню мальчишек.

Еще не утихли ее шаги на лестнице, как Наталья услы­шала: застучали дождевые капли по подоконнику. А вместе с ними появился и новый звук, на этот раз уже где-то над головой — топот маленьких ножек и озорной визг. «Они снова по шпалере залезли на крышу», — подумала с раз­дражением и тревогой, так знакомой матерям всех сорван­цов.

• Немедленно слезайте! — закричала она в окно. — Только осторожнее, слышите меня?

Снова смех и возня, теперь уже точно на крыше, маль­чишки все-таки забрались туда.

• Сию же минуту вернитесь, иначе обо всем станет известно отцу!

• Не волнуйся, мамочка, — послышался Сашин голо­сок. — Мы уже спускаемся. Только отцу ничего не говори.

И опять смешки и возня.

Не успела Наталья отойти от окна, как вдруг послы­шался ужасающий скрежет, и раскатистый смех сменился пронзительным криком, который резко оборвался где-то внизу. А потом наступила тишина.

Наталья настежь распахнула окно. Ужасная картина от­крылась ей. Внизу лежали два неподвижных тела.

Наталья и сама не заметила, как оказалась внизу. В отча­янии она склонилась над двумя распростертыми на мокрой траве телами, не замечая ни холода, ни начавшегося дождя. Внезапно липкая тошнотворная чернота обрушилась на нее, потащив за собой куда-то вниз, в темную пропасть...

Но внезапная боль внизу живота, словно вспышка, вер­нула ее назад из бездны, и Наталья, словно сквозь пеле­ну, увидела повитуху и мужчину, стоявшего рядом с ней. Они стали поднимать ее, но Наталья сама рванулась, когда послышался слабый детский стон. Она бросилась было к Саше, но это был другой мальчик, Анатоль. У него была сломана нога.

Наталью тем временем взяли под руки, повели в дом, но не успели они и порога переступить, как внезапная боль снова переломила ее пополам. Ее колени подкосились, и она, прямо у порога, так и села на землю. «Где же Саша? — билась мысль в ее голове. — Пора бы ему домой. Ведь так холодно... ах, как холодно...»

Она пришла в себя уже в кровати, рядом хлопотала акушерка. Но она сразу же поняла все сама: ребенок уже родился... не доносила... целых два месяца. А может, просто время так незаметно летит, подумала она. Где я? Где Сергей? Вот сейчас он подойдет, улыбнется, потреплет мой локон и

скажет: это тебе приснилось, с Сашей все хорошо... скажет, что все хорошо...

Ах! Как больно! Что случилось? Где Саша? И где Сер­гей?

I

С

ергей Иванов, возвращаясь домой, увидел, что сосе­ди, несмотря на дождь, толпятся у порога его дома. Одного взгляда на их лица было довольно, чтобы он со всех ног бросился в дом. О том, что произошло, он узнал от акушерки: Саша мертв, упал с крыши. У Натальи на­чались схватки... Кровотечение остановить не удалось... Их больше нет.

А младенец родился живым. Едва ли ему хватит сил вы­жить, покачала головой акушерка, не раз ей приходилось присутствовать и при рождении, и при смерти. «Душа от тела отходит легко, — подумала она, — куда тяжелей той душе, которой суждено здесь скорбеть об ушедшем». Жда­ли священника, чтобы исполнить последние приготовления по Наталье и Саше. И по младенцу, видимо, тоже.

Акушерка подала отцу, словно ослепшему от горя, его маленького сына.

— Ребенок слишком слаб, чтобы кормить его грудью, — сказала она. — Но, если смочить тряпицу козьим молоком, он сможет сосать ее. Если, конечно, проживет эту ночь.

Сергей смотрел на новорожденного мальчика, плотно закутанного в одеяльце, едва улавливая смысл того, о чем говорила ему акушерка: «Последняя воля Натальи... ее по­следние слова... она любит вас всем сердцем, вот что она сказала, прежде чем отойти... и просила, чтобы отдали сына на попечение ее родителей».

Даже в предсмертный час Наталья продолжала забо­титься о своем ребенке... и своем муже. Разве сможет ее Сергей, один из офицеров царской гвардии, выходить в одиночку их маленького сына? Или она понимала, что Сер­гей, всякий раз, глядя на мальчика, будет вспоминать этот черный день?

Тем временем прибыл священник. Новорожденного окрестили — для спасения его души на случай, если эта ночь станет для него и последней. Священник спросил у Сергея, как звать младенца. Сергей же, словно спросонок, назвал свое имя, решив, что священник обращается к нему.

Вот так и вышло, что ребенок получил имя отца.

Акушерка вызвалась присмотреть за ребенком в эту ночь.

Сергей вяло кивнул в ответ.

— Если он будет жив к утру... позаботьтесь, прошу вас, чтобы его передали родителям Натальи.

Он назвал их адрес и имена — Гершль и Эстер Рабино­вичи. Евреи. Сергею не хотелось расставаться с сыном, но старики будут любить ребенка и позаботятся о его воспи­тании. Он исполнил волю Натальи — никогда и ни в чем он не мог отказать ей, ни в жизни, ни в смерти. Для Сергея Иванова этот августовский день тоже стал первым днем постепенного угасания, а его маленький сын тем временем ни за что не хотел уступать смерти.

П

рошло восемь лет. Темной октябрьской ночью Гершль Рабинович сидел один в вагоне третьего класса. Поезд направлялся в Москву. Гершль то задумчиво поглядывал в окно, то по-стариковски клевал носом, пока едва замет­ные в предрассветный час бревенчатые избушки мелькали за окном. Гершль засыпал, просыпался, смотрел в окно и снова проваливался в сон. Воспоминания проносились перед его внутренним взором, как серые тени за немытым вагонным окном: вот его дочь Наталья в красном платье, ее лицо сияет., внук Саша на фотографии... самого мальчика он никогда не видел... и прекрасное даже в преклонные годы лицо его любимой Эстер. Никого из них уже нет на этом свете... никого.

Гершль зажмурился, словно стараясь не видеть всего того, что показывало ему его прошлое. Затем опустил руку, улыбнувшись другому видению — вот лицо трехлетнего мальчика с огромными глазами, слишком огромными для такого маленького личика...

Гершль вздрогнул. Голос кондуктора, который объявил о прибытии поезда, окончательно спугнул его видения. Старик зевнул, встал с лавки, с натугой потягиваясь. Ста­риковские суставы отчаянно болели после долгого пути. Он долго застегивал на все пуговицы свое старое пальто, потом нахлобучил шапку на голову, прошелся пару раз пальцами по белой, как снег, бороде и водрузил на свой огромный нос очки в проволочной оправе. Толпа, повалившая из ва­гона к выходу, увлекла за собой и старого еврея, но тот, казалось, даже не замечал, что его теснят со всех сторон, лишь крепче прижимал к груди свой потертый саквояж. Все также прижимая его к груди, словно малого ребенка, Гершль спустился на перрон и шаркающей походкой дви­нулся к выходу в город. Все вокруг было покрыто густым утренним туманом. Он посмотрел на небо. Похоже, сегодня выпадет первый снег.

Гершль поправил шапку. Впереди его еще ждала дорога, примерно полдня езды от города. Кто-нибудь да найдется ему в попутчики, какой-нибудь крестьянин подсадит на свою телегу.

Поездка, впрочем, уже порядочно измотала его. Бес­конечные часы за верстаком выгнули Гершлю спину, по­добно тем скрипкам, которые его руки вырезали из от­борных чушек клена, ели и черного дерева. А еще Гершль был часовым мастером. Оба эти ремесла перешли ему по наследству, одно от отца, другое от деда. И Гершль, который так и не смог предпочесть одно другому, так и мастерил поочередно — сначала часы, потом скрипку, чтобы потом снова взяться за часы. И даже на склоне лет, несмотря на то, что суставы натруженных пальцев ныли все сильнее, он работал с прежним тщанием, и каждая скрипка, что выходила из-под его резца, была для него как первая, а часы — словно последние в его жизни.

Мастерская тоже досталась ему от отца. Убедившись, что юный Гершль в состоянии прокормить себя сам, он отправился на Восток, чтобы заняться более прибыльной ювелирной торговлей. Богатство и щедрость отца позво­лили Гершлю, еврею, выправить необходимые бумаги и дальше жить в Санкт-Петербурге. Женившись, он переехал со своей женой Эстер в отдельную квартиру.

Несколько часов спустя он, устроившись на мешках с картошкой в тряской крестьянской телеге, ехал по разбитой грязной дороге. А дальше уже было рукой подать до школы, что стояла у самого берега озера Круглое, среди холмов, на север от Москвы, где учился внук.

Осторожно спускаясь по скользкой тропе в лощину, Гершль лишь покачал головой, вспомнив, сколько писем он написал туда за последние пять лет. И все напрасно. На каждое его прошение повидаться с внуком ему приходил ответ, обязательно на гербовой бумаге и со столь же обя­зательным отказом. Наконец, несколько недель назад он написал письмо директору школы Владимиру Иванову: «Я не видел Сергея с той поры, как он был отдан в школу. Моя жена умерла. У меня не осталось никого. Это моя по­следняя возможность увидеть внука».

Получив письмо директора Иванова с согласием на сви­дание, Гершль немедленно стал собираться в дорогу.

С неба начинал понемногу сыпать снежок, и он, зябко поежившись, поднял воротник пальто. Всего-то два дня, подумал он, успеет ли он за эти два дня влить свою жизнь в восьмилетнего мальчика? Неожиданно в памяти всплыли слова рабби Гилеля: «Дети — не сосуды, которые следует заполнять, но свечи, которые нужно зажечь».

— Моему огню уже недолго осталось гореть, — словно отвечая кому-то невидимому, пробормотал он, пробира­ясь едва приметной тропкой через сосновый лес, затем по каменистому склону, уже присыпанному снегом. Боль в суставах вернула его к действительности и к мыслям о том, что позвало его в дорогу. Прошло уже пять лет с той поры, когда в дверь его дома постучал молодой солдат с письмом от отца его маленького Сережи. «Моего сына, — было э этом письме, — следует немедленно отправить в Невскую военную школу».

П

рошло еще где-то около часа, и Гершль уже стоял у школьной ограды. Остановившись перед массивны­ми решетчатыми воротами, он постарался сквозь прутья решетки рассмотреть получше само здание. Сурового вида школа была обнесена, словно замок, почти четырехметро­вой стеной. За ней виднелось несколько каменных строе­ний, там-то, предположил Гершль, и выковывают из моло­дых людей смелых и умелых солдат. На самом же школьном дворе не на чем было глазу остановиться, никаких украше­ний, никаких живых изгородей, повсюду царили строгость и спартанская простота.

Кадет-караульный повел его через просторный двор к главному корпусу, затем по длинному коридору к двери, на которой была табличка «В. И. Иванов. Директор школы». Гершль снял шапку, пригладил свои редеющие волосы и открыл дверь.

Часть первая

Горькое и сладкое

Есть у меня для вас две истории, одна с грустным концом, а другая со счастливым. Может быть, вы скажете мне, что это была одна и та же история, когда услышите обе. Ибо и горькому есть своя пора, и сладкому — своя, и чередуются они, как день и ночь... даже теперь, когда для меня наступил час сумерек...

Из дневников Сократеса

В

тот октябрьский день, когда его вызвали в дядин ка­бинет, Сергей не на шутку встревожился. Подобный вызов, редкость для любого кадета, как правило, означал плохие известия или же наказание. Поэтому он не особенно торопился предстать перед суровым взглядом господина директора и шел по двору школы совсем не строевым ша­гом.

Он уже успел привыкнуть к тому, что Владимир Иванов ему не просто дядя, а господин директор школы. Не велено было и обращаться к нему с личными вопросами, хотя их накопилось у Сергея изрядное множество: и о родителях, и о его прошлом. Директор, и без того немногословный, предпочитал не распространяться ни на ту, ни на другую тему. Исключением был лишь один день. Тогда он сообщил Сергею, что умер его отец.

Каждый уголок школьного двора, по которому сейчас шел Сергей, отзывался в нем воспоминаниями о годах, проведенных в школе. Вот тут он впервые ездил верхом, с трудом держась в седле и судорожно вцепившись в поводья. А здесь был бит, ввязавшись в драку из-за своего горячего характера, а бит был из-за хрупкого сложения...

Вот лазарет и маленькая комнатка Галины, старушки- медсестрьК которая взяла его на попечение, когда малыша только-только привезли в школу. Она утирала ему нос, когда ему случалось простудиться, и водила в столовую, пока он сам не научился находить дорогу. Он был слиш­ком мал, чтобы жить в казарме, и ночью спал на расклад­ной кровати в приемном покое школьного лазарета, пока ему не исполнилось пять лет. Все остальное время он был предоставлен сам себе, не зная ни своего угла, ни чем себя занять в школе. Для кадетов же он был словно игрушка или собачонка: могли поиграть, а могли и прибить.

Почти всех мальчишек дома ждали матери или отцы, Сергей же знал только своего дядю и поэтому отчаянно ста­рался заслужить его расположение — господина директора. Усилия эти привели лишь к тому, что старшие кадеты при каждом удобном случае старались толкнуть, стукнуть или подставить подножку «любимчику дядюшки Влада». Чуть зазевался — и получай шишку или ссадину. Впрочем, всем младшим кадетам доставалось от старших, и мордобой был словно вторым, негласным школьным уставом. Школьные же воспитатели на существование этого устава закрывали глаза, пока кому-то из их подопечных не доставалось уж слишком сурово. Пусть младшие приучаются работать ку­лаками, считали они, так быстрей научатся стоять за себя. В конце концов, ведь в школе готовят будущих солдат.

Когда к Сергею впервые пристал один из старших, он принялся яростно размахивать кулаками, инстинктивно почувствовав, что отступать нельзя, иначе побои станут бесконечными. Ему здорово досталось от старшего маль­чишки, но и тот пропустил парочку крепких ударов и после этого уже старался не задираться. В следующий раз он сам бросился на двух кадетов, решивших задать трепку одному новичку. Оружием Сергея были скорее ярость, чем умение. Те от неожиданности попятились, предпочтя представить все как шутку. Но новичок, которого звали Андрей, был рад неожиданному заступнику, и с той поры он был един­ственным, кого Сергей мог назвать своим другом.

Едва ему исполнилось пять лет, как он уже оказался в одной казарме с семи- и десятилетками. Кадеты постарше жили этажом выше, а все те, кому исполнилось шестнад­цать, в другом корпусе. В казарме всем заправляли «ста­рики», но и те сами тряслись от страха от одной только мысли, что придет их черед переселяться этажом выше и заново проходить казарменную науку. За это время Сергей и Андрей сблизились еще больше, научившись защищать не только себя, но и своего товарища.

О своей жизни до школы у Сергея были лишь самые смутные представления, словно все те годы прошли для него в каком-то коконе, только для того, чтобы однажды проснуться здесь. Но иногда, пытаясь хоть что-то отко­пать в своем прошлом, он находил в своей памяти образы пышнотелой старушки с мягкими, словно тесто, руками, и мужчины с нимбом белых волос. Кто же, кто это мог быть? Это не давало Сергею покоя. Слишком много вопросов беспокоили его.

Вплоть до того самого октябрьского дня 1880 года его мир был заключен в каменные стены казарм, классных ком­нат и тренировочных площадок Невской военной школы. Сергей не выбирал свою жизнь, он просто жил, едва от­личая один день от другого. В его жизни классные занятия чередовались с боевой подготовкой, военная история, стра­тегия и география — с верховой ездой, бегом, плаванием и гимнастикой.

еред тем как войти в главный корпус школы, Сергей

Все время, когда кадеты были не на занятиях или в на­ряде, они занимались боевой подготовкой. Не раз Сергею доводилось плыть под водой холодного даже летом озера Круглое, дыша через соломинку, отрабатывать деревянной саблей приемы сабельного боя и стрелять из лука, который он едва-едва мог натянуть. Когда он станет старше, придет черед упражняться в стрельбе из пистолета и карабина.

старательно поправил под ремнем свою темно-синюю гимнастерку над такого же цвета форменными брюками и еще раз взглянул на сапоги, чистые ли они. На мгновение он подумал, что еще не поздно, пожалуй, вернуться и надеть форменный мундир и перчатки, но потом передумал. Стар­ших мальчиков форма делала только стройнее, но на нем все смотрелось мешком. Когда он вырос из своей старой формы, ему снова выдали форму не по размеру, такую же мешковатую, как и та, старая.

Вновь погрузившись в свои мысли, он не спеша напра­вился по длинному коридору, который упирался в кабинет директора. Последний раз его вызывали сюда четыре года назад. Сергею вспомнилось, как тогда он едва смог вска­рабкаться на стул. Наконец, усевшись, почти не доставая ногами до пола, он едва мог рассмотреть над массивным столом самого дядю, но вот взгляд его строгих глаз запрм- нил хорошо. Как и те несколько слов, навсегда отпечатав­шихся в его памяти. «Твой отец, Сергей Борисович Иванов, умер. Он входил в гвардию нашего Государя. Твой отец был казак и достойный человек. Тебе следует старательно учиться, чтобы ты мог быть похожим на него».

Сергей лишь кивнул в ответ. Он не знал, что следует чувствовать и как следует отвечать на такие слова.

«Есть вопросы?» — спросил директор. «А почему он... отец умер?»

Дядя лишь вздохнул в ответ. «Допился он до смерти, вот почему. — Затем его голос вновь стал строгим: — Ступайте, кадет Иванов». Сергей снова оказался в коридоре, не зная, что и думать. Это, наверное, плохо, что умер отец, и в то же время он был горд, что в его жилах течет казацкая кровь. И этот день также стал первым, когда он поверил, что при­дет день и он станет сильным. Таким же сильным, как отец, тот отец, которого ему так и не довелось увидеть.

У

же стоя перед самой дверью кабинета и занеся руку, чтобы постучать, Сергей услышал приглушенный дя­дин голос внутри:

• Я не против вашего свидания....хотя не все здесь со­гласны с моим решением. С жидов-христопродавцев, сами знаете, спрос особый...

• Мне тоже мало симпатичны юдофобствующие солда­фоны, — ответил на это незнакомый Сергею стариковский голос.

• Не все солдаты ненавидят евреев.

• А вы? — спросил тот же голос.

• Мне ненавистна лишь слабость.

• А мне — невежество.

• Я не настолько невежествен, чтобы попасться на ваши жидовские штучки, — сказал директор.

• А я не настолько слаб, чтобы струсить перед вашей казацкой бравадой, — не уступал старик.

Сергей воспользовался минутным молчанием и трижды постучал в тяжелую дубовую дверь.

Она открылась, и Сергей увидел своего дядю с незна­комым стариком.

• Знакомьтесь, кадет Иванов, — резко бросил дядя. — Этот человек — ваш дед.

Белоголовый старик поднялся навстречу Сергею. Его лицо лучилось счастьем, а губы мягко шептали, словно приветствовали его каким-то незнакомым именем:

• Сократес... мы все-таки свиделись... мой Сократес...

Г

ершль протянул руки, чтобы поскорее обнять своего

внука. Когда же увидел, что мальчик не узнает его, сжал его руку в своих старческих ладонях:

• Здравствуй... Сережа. Вот мы и встретились. Я так давно собирался навестить тебя, вот только... ну вот, теперь ты знаешь, кто я.

Директор оборвал его на полуслове:

• Отправляйтесь в казарму, кадет Иванов, и соберите все, что вам может понадобиться в увольнении. Вы идете в увольнение на два дня.

• Что же касается вас, — обратился он к Гершлю, — то вы отвечаете за то, чтобы в воскресенье пополудни мальчик был в школе. Ему нужно готовиться к занятиям. Я не хочу, чтобы он вырос... как вы говорите... невежей.

• Конечно, конечно, — сказал Гершль, не выпуская из рук ладошку мальчика. — Нам всем нужно учиться, много чему учиться...

Директор только рукой махнул, давая понять, что не задерживает их. Сергей что было духу бросился в казарму собирать свои вещи. А потом началось его увольнение. Они с дедом бок о бок шли по долгому темному коридору, вышли через железные ворота, и через поле, по заснежен­ной дороге — к поросшему леском холму.

Восьмидесятилетний Гершль — на самом деле он пере­стал считать свои годы после того, как умерла Эстер, — двигался шаткой походкой, зато Сергей летел, как на кры­льях. Он то забегал далеко вперед, то снова останавливался, чтобы дед мог догнать его, сбивал снег с веток и, словно опьяненный нежданной свободой, жадно вдыхал мороз­ный воздух. Он не знал слов, которыми можно было вы­разить его восторг. Ведь он, оказывается, был ничуть не хуже тех, других кадетов, что оставались сейчас в школе.

У него тоже есть в этом мире свои близкие люди. У него тоже есть семья.

Они петляли между деревьями, пока тропа не вывела их к внушительного вида валуну, возвышавшемуся как раз у основания каменистого, поросшего лесом холма. Гершль вытащил карту из внутреннего кармана своего потертого пальто и показал ее мальчику:

• Вот твоя школа, видишь? А вот этот валун, он тоже отмечен на карте. А вот сюда мы с тобой направляемся, — Гершль постучал согнутым пальцем по крестику, который сам же он нарисовал на карте темными чернилами. Сергей, который уже знал основы ориентирования по карте, пони­мающе кивнул головой и запомнил указанное место.

Сложив карту и спрятав ее на прежнее место, Гершль, прищурившись, посмотрел на заснеженную тропу. Затем вытащил карманные часы, нахмурился.

• Нам нужно оказаться на месте до того, как начнет темнеть, — сказал он. И они снова тронулись в путь, вверх по пологому склону.

Сергей уже был приучен следовать приказам, не задавая вопросов. Но детское любопытство понемногу брало верх, и он не выдержал.

• А мы идем к вам домой? — спросил он.

• До моего дома отсюда ой как далеко, — стараясь не потерять дыхание на подъеме, ответил Гершль. — Те два дня и две ночи, что у нас с тобой есть, мы проведем у Бе- ньямина и Сары Абрамовичей. Мы с Беньямином друзья уже много-много лет.

• А у них есть дети?

Гершль улыбнулся. Он ждал этого вопроса.

• Есть, двое. Авраам, двенадцати лет от роду, и малень­кая Лия, ей всего пять.

• Их имена такие... Никогда прежде не слышал, чтобы детей звали такими именами!

Часть первая. Горькое и сладкое

• Это еврейские имена. А сегодня мы празднуем Суб­боту.

• А как это — праздновать субботу? — спросил маль­чик.

• Суббота — священный день, отведенный для отдыха и памяти.

• Как воскресенье?

• Да. Но наша Суббота, мы зовем ее Шабат, она на­чинается пятничным вечером, когда на небе появляются первые три звезды.

Тем временем они все выше забирались вверх по леси­стому склону, пробираясь между валунами. Старик ста­вил ногу осторожно, стараясь не споткнуться, пока его восьмилетний внук проворно скакал с камня на камень. Сергей услышал, как его дед, с трудом переводя дыхание, предостерегающе окликнул его:

• Смотри, осторожней, Сократес... камни такие скольз­кие, не упади!

Опять это имя.

• Почему вы зовете меня таким именем — Сократес?

• Так мы звали тебя когда-то, еще в ту пору, когда тебя привезли к нам совсем младенцем.

• А что это за имя такое?

Взгляд Гершля затуманился, прошлое снова встало перед ним.

• Когда твоя мать, Наталья, была еще девочкой, я ча­сто читал ей вслух из наших еврейских книг, Талмуда и Торы, и из других мудрых книг, где говорилось, как жили когда-то в древние времена великие философы. Ей больше всего нравился один грек, его-то и звали Сократ. Жил он давным-давно... и был мудрейшим и достойнейшим из людей.

25

Невидящий взгляд Гершля был обращен куда-то вдаль, к небу, или холмам, едва различимым в свинцовой дымке.

• А когда у нас появился ты, мы с твоей бабушкой стали звать тебя нашим маленьким Сократесом... словно наша дочь, а твоя мать, была снова с нами.

• А чем моей матери понравился этот Сократ? Своей мудростью?

• Да, но не только. Он был смелым и обладал сильным характером.

• А что он такого сделал?

• Сократ учил молодежь в Афинах — есть такой город в одной далекой стране — жить достойно и ценить мир превыше всего. Он говорил о себе, что ничего не знает, но умел задавать такие умные вопросы, которые сразу от­крывали, кто перед ним — лжец или правдивый человек. Он был мыслителем и одновременно человеком действия. В молодости он был борцом и храбрым солдатом, но потом возненавидел войну. Он был... как бы это сказать... мирным воином, вот как.

На время удовлетворив свое любопытство, Сергей оста­новился, чтобы получше рассмотреть открывавшийся вни­зу заснеженный ландшафт. Лучи закатного солнца играли на белой равнине, переливаясь на деревьях, на серебристых мхах. Разгоряченный свежим морозным воздухом, про­гулкой и предвкушением того, что еще готовит ему этот удивительный день, Сергей просто не мог устоять на месте. Он бросился вперед, затем все-таки заставил себя оста­новиться. Нетерпеливо приплясывая на месте, он решил дождаться деда.

Глядя на старика, который с трудом пробирался между камнями, Сергею вдруг припомнилось это слово, «еврей». Время от времени оно всплывало в школьных разговорах, вот и дядя упомянул его в своем кабинете.

• Эй, дедушка, — Сергей помахал ему рукой, — ска­жите, а вы еврей?




• Да, — стараясь отдышаться, ответил Гершль. — И я, и ты тоже... Твоя мать была еврейка, а твой отец... ну и что из того, что он не был евреем... в тебе ведь течет еврейская кровь.

Сергей посмотрел на свои ладони, пунцовые на мороз­ном воздухе. Вот оно как получается... в нем течет и казац­кая кровь, и еврейская.

• Скажите, дедушка...

• Лучше зови меня дедуля и на «ты», хорошо? Ты ведь мой маленький внучек! — Гершль наконец-то поравнялся со своим внуком и присел на заснеженный валун, чтобы немного перевести дыхание.

• Дедуля... мне так хочется узнать, какой была моя мать... и мой отец.

В ответ Гершль смахнул снег с соседнего валуна, жестом приглашая Сергея сесть рядом с ним. Он поведал Сергею историю его рождения, все то, что стало ему известно от акушерки, которая была при Наталье в тот роковой день.

• Ты был словно светлый лучик в ненастный день, Со­кратес, — закончил он свой рассказ. — И у тебя тоже были мать и отец, которые тебя любили.

Сергей увидел, что старик вытирает слезы, покатившие­ся по его щекам.

• Ты плачешь, дедуля?

• Это ничего, мой маленький Сократес, ничего — ви­дишь, я уже не плачу... Мне просто вспомнилась твоя мать... наша Наталья.

• А она была красивая? — спросил Сергей.

Гершль умолк, отрешенно кивая головой, затем поднял задумчивый взгляд на внука:

• Для отца нет никого красивее, чем его дочь. Но с твоей матерью мало кто мог сравниться и смышленостью, и мягким характером. Она могла бы украсить жизнь любого мужчины-еврея, достойного ее... если, конечно, он не воз­ражает, что у жены на каждое его слово есть своих два... — взгляд Гершля на мгновение смягчился, затем старик снова погрузился в раздумья. — Не могу тебе точно сказать, где и как она познакомилась с твоим отцом. Помню, что я ис­пытал, когда она привела его в наш дом, знакомиться. Надо ж было,найти такого... мало того что не еврей, так еще и казак, гонитель нашего народа...

• Но ведь ты сам рассказывал, какая у них была хоро­шая семья, что он любил ее! Разве не так?

• Да, да... дело в том... дело вот в чем: чтобы выйти замуж за твоего отца, ей пришлось отречься от нашей иу­дейской веры и принять... христианство.

Гершль на мгновение умолк, чтобы его внук мог осо­знать всю чудовищность этого поступка.

• Ты хочешь сказать, что она больше с тобой не раз­говаривала?

• Нет. — Гершль осекся, и по его лицу внезапно по­бежала судорога.

• Дедуля... что с тобой? Тебе нехорошо?

Гершль жестом успокоил его:

• Нет, Сережа, это я перестал с ней разговаривать. Я сказал себе — для меня моя дочь все равно что умерла.

Он вдруг снова залился слезами, и в этот раз уже был не в силах сдерживать ни слез, ни слов.

• Разве сможешь понять ты, мой маленький Сократес, как я мог решиться на такое, — ведь я и сам этого не по­нимаю. Но жестокие слова вырвались из моих уст. Я по­вернулся к ней спиной, раз уж она сама, так я говорил себе, повернулась спиной к своему народу. Я не знал и не хотел знать, как с ней можно поступить по-другому. А Эстер, твоей бабушке, не оставалось ничего, лишь только при­нять мою волю, хотя это сделало ее несчастной до конца ее дней.

Гершль едва находил в себе силы, чтобы продолжать рассказ.

• Бедняжка, она так хотела поговорить со своей до­черью... обнять ее, хотя бы разок. А мне... разве мне этого не хотелось? — словно продолжая невидимый спор с про­шлым, укоризненно пробормотал он. На какое-то время он опять замолчал.

Когда он открыл глаза, его голос звучал устало:

• Помню, мы с Эстер так жестоко поругались... Наталья чаписала нам в письме, что у нас уже есть внук, Саша- Эстер умоляла меня, чтобы позволил ей встретиться с до­черью, увидеть внука. Но я запретил... запретил моей до­рогой Эстер даже отвечать на письма дочери.

• Нам так и не довелось увидеть маленького Сашу, — продолжал он. — Мы узнавали о нем, о том, как он рос, из писем Натальи. Я не хотел даже писем ее читать... но твоя бабушка Эстер, она все равно рассказывала мне, что в них написано. Мы так и не свиделись с твоей матерью ни разу, не поговорили с ней... А потом она умерла.

Гершль шумно высморкался, вытирая холодные мокрые щеки рукавом пальто.

Тем временем посыпал легкий снежок. Они встали и продолжили свой подъем. Гершль взял Сергея за руку и мягко произнес:

• Но ты вот о чем должен думать, Сократес... повитуха, что принесла тебя... Она сказала, что твоя мать видела тебя и успела подержать тебя на руках, прежде чем умереть.

Сергей задумчиво помолчал, затем спросил:

• А зачем ей было умирать, дедуля?

• А зачем все люди умирают? Нам об этом знать не дано.

Гершль обнял внука за плечи, и они так и пошли дальше. Старик молчал, а Сергей представлял себе, как он был на руках у матери незадолго до ее смерти. Он даже не замечал, как холодно вокруг.

Теперь ему было известно, как он появился на свет и что рождение идет рука об руку со смертью. Он чувство­вал, насколько такое может почувствовать восьмилетний мальчик, что его деду суждено нести скорбный груз вос­поминаний, подобно тому как он нес сейчас свой саквояж, до самой смерти, которая одна только и может освободить от всякого бремени. И все же он видел, что деду стало легче на душе после этого разговора, и он был рад этому.

И Гершль тоже, словно проснувшись от тяжелого сна, обратился к внуку:

— Вот такова наша с тобой жизнь, мой маленький Со­кратес. У меня больше нет дочери и жены, а у тебя отца и матери. Мы остались с тобой одни в этом мире. Пусть и же­стокая это правда, но все-таки правда. А в этой жизни, мой дорогой, одна только правда делает человека свободным.

Х

олодное солнце, и без того едва видное за завесой об­лаков, уже успело спрятаться за деревьями. Насту­пала ночь, и, словно приветствуя ее, где-то в черном лесу завыли волки. Но уже между темневшими деревьями по­казалась поляна, а затем на ней стал различим и небольшой деревянный домик. Его оконца лучились мягким светом, словно приглашая путника разделить с хозяевами тепло и гостеприимство их дома. Снежинки, которые в сумерках казались серыми, в лучах этого света вспыхивали радост­ными серебристыми огоньками, прежде чем опуститься на землю.

Домик этот при ближайшем рассмотрении оказался не таким уж маленьким, из крепких бревен с тесовой крышей. Из каменной трубы вился легкий дымок. Гершль взошел на крыльцо, снял шапку и смахнул ею снег со своих сапог. Сергей последовал его примеру, а Гершль тем временем стал громко стучать в крепкую дубовую дверь.

Гостей радушно приветствовали. Умывшись и отогрев­шись, Гершль и Сергей заняли свои места за семейным столом — это была первая на Сергеевой памяти настоящая семейная трапеза. Хозяйка стала подавать еду на стол. Сер­гей исподтишка поглядывал на хозяев дома. Мать, Сара, была маленькой худощавой женщиной с темными кашта­новыми волосами, едва выглядывавшими из-под белого платка, завязанного под подбородком. Авраам, высокий худощавый мальчик лет двенадцати, вел себя сдержанно, но дружелюбно. Лия, милая пятилетняя девочка с густыми медными волосами и застенчивой улыбкой, тоже погляды­вала на Сергея.

А Сергей в этот миг словно впитывал в себя все, что окружало его в этом уютном и опрятном жилище. Он чув­ствовал себя таким неуклюжим рядом с Авраамом с его курточкой и аккуратными брючками, и Лией, одетой, как мать, в темное платье и с волосами, подвязанными косын­кой.

Их отец, Беньямин Абрамович, тем временем обратился к своему маленькому гостю:

• Знай же, дорогой Сережа, когда приходит наша Суб­бота, мы откладываем все наши повседневные дела и за­боты и посвящаем это время литературе, поэзии и музыке. Этот день служит нам напоминанием, что мы не рабы, что­бы вечно работать. В Субботу мы свободны от мира.

Сара зажгла на столе две свечи и прочитала молитву благословения. Затем Беньямин прочитал молитву над ви­ном и предложил Гершлю произнести молитву над двумя хлебами, скрученными наподобие веревки, которые они называли «хала». Сергей же в изумлении смотрел на все те кушанья, что Сара выставила на стол: густая ячменная похлебка, рубленые крутые яйца, аппетитный свекольный салат, сахарные коржи, нарезанные свежие фрукты, кар­тофельные зразы, рис и медовик с печеными яблоками на десерт.

Все с аппетитом набросились на еду, только Сара про­должала смущенно хлопотать:

• Ах, в такую погоду годилось бы встречать гостей горячим бульоном с курочкой... вот только курочка, сами знаете...

Вот, значит, что такое мать, думал тем временем Сер­гей, не отводя от нее взгляда. Он невольно почувствовал зависть к этим детям, ведь они могут видеть свою мать каждый день. А моя мама, подумал он, какой она была?.. Наверное, похожей на Сару Абрамович...

Это был самый вкусный обед в его жизни. И самый пре­красный вечер, наполненный смехом, непринужденной беседой — вечер, светившийся особым светом, который шел не только от свечей, зажженных повсюду в доме, но и из сердец всех собравшихся за субботним столом. В этом доме его приняли как члена семьи. И он тоже будет считать, что в этот день нашел свою семью.

А

следующий день пролетел совсем незаметно. Авраам взялся учить его играть в шашки. Склонившись над доской, Сергей вдруг заметил, что у Авраама на лбу, как раз над правой бровью, краснеет шрам. Авраам перехватил его взгляд и засмеялся:

— Это ветка меня так стукнула, на дерево лез и упал. Мама меня наругала, говорила, больше лазь по деревьям, вообще без глаза останешься.

После обеда, когда небо прояснилось, всей семьей они вышли на прогулку в лес. Беньямин между делом показы­вал Гершлю те деревья, которые он отобрал на древесину для его часов и скрипок.

Вернувшись домой, Беньямин принялся было беседо­вать о чем-то с Гершлем, но тот, разморенный прогулкой и теплом, сразу же задремал, прямо на полуслове, а когда проснулся, то не сразу смог понять, где находится. Сара налила ему горячего чаю, и он понемногу стал приходить в себя.

Как только на небе выглянули три звезды, пришло время провожать Шабат. И снова читались молитвы над вином и зажигались свечи. Пока Беньямин разводил огонь в печке, Гершль полез в свой саквояж и вытащил оттуда подарки — пряности и свечи для взрослых и сладости для детей. А по­том Беньямин подал Гершлю скрипку, сделанную руками старого мастера, и старик заиграл.

Сергей даже рот открыл от изумления. Не успел он при­выкнуть к тому, что у него есть дед, — и вот перед ним уже стоял не простой смертный, а Музыкант. Скрипка пела о том, что было на душе и у старого мастера, и у них самих, о невысказанных печалях и радостных надеждах. Маленькая Лия кружилась в танце, Авраам и Сергей прихлопывали ей, когда мелодия становилась веселой.

Когда старик опустил смычок, Сергей уже спал, при­строившись у теплой печки. Впечатлений этих двух дней оказалось слишком много, и он заснул, согретый теплом своей новой семьи, и ему снилась музыка.

В

воскресенье, когда на дворе рассвело, Гершль и Сергей стали прощаться. Сергей старался всё получше запом­нить, чтобы в школе в своей памяти вернуться к этим мгно­вениям. Лицо и голос Сары... смех Беньямина... Авраам, уже успевший уткнуться в книгу... Лия... вот она сидит у огня...

Может быть, подумал Сергей, придет тот день, когда он сам станет таким, как Беньямин Абрамович, у него будет жена, такая же, как Сара, свои дети.

У самого порога Сара присела и заключила Сергея в объятия. Маленькая Лия тоже обняла его. Авраам и Бе­ньямин, прощаясь, пожали ему руку.

• Приходи, когда сможешь, — сказал отец.

• Мы ведь ненадолго прощаемся? — спросил сын.

Старик Гершль только крякнул смущенно, обняв внука

за плечи. Сергей взглянул на него и каким-то неясным чу­тьем понял, что его дед, этот добрый старик, коротавший свои дни в пустом одиноком доме, тоже нашел свою частич­ку тепла в этом доме. Выйдя во двор, они еще раз помахали хозяевам на прощанье и направились по тропе в лес.

Людям свойственно забывать телесные ощущения. Всего несколько минут у теплого очага — и мы уже и не вспоминаем, что провели на холоде часы или дни. То ли дело с переживаниями, которые врезаются в память на­вечно и воскресают при каждом удобном случае. Эти два дня в семье, треск огня в печурке, запах свежеиспечен­ного хлеба, Авраам и Лия — не кадеты, а самые обычные дети — эти воспоминания не раз потом помогали Сергею продержаться в те трудные дни и годы, которые вскоре наступили для него.

Часть первая. Горькое и сладкое

Сергей отстоял немало воскресных служб в школьной часовне. Отец Георгий говорил о райском блаженстве, но Сергей слушал его вполуха — он слабо представлял себе, что такое рай. Эти два дня, проведенные в лесной избушке, стали для него настоящим раем.

Обратно они возвращались в полном молчании, лишь только снег размеренно хрустел у них под ногами, да ино­гда, словно выстрел, раздавался треск сухой ветки, уже не видной под выпавшим за ночь снегом. Каждому из них хотелось сберечь от случайных слов отложившиеся за эти дни мысли и чувства. Да и под ноги тоже приходилось смо­треть — спускаться с пригорка стало вдвойне рискованней. Когда Сергею случилось поскользнуться и он уцепился за рукав деда, Гершль сказал:

• Мне так хорошо с тобою, Сократес.

• И мне с тобой тоже хорошо, дедуля, — отвечал ему Сергей.

С

коро уже и школа показалась в виду — ах, слишком скоро, невольно вздохнул каждый из них. Сергей взглянул на деда — казалось, щеки на его лице еще запали от усталости. А старику ведь предстоял нелегкий путь до­мой, в пустой дом, где жили только воспоминания. Сер­гей вдруг почувствовал непреодолимое желание уехать с дедулей Гершлем к нему, в Санкт-Петербург, но у него не хватило духу признаться в этом. Тем более, вздохнул он, его все равно никто не отпустит.

Они подошли к школьному двору и остановились у во­рот.

Никто из них не решался первым сказать прощальные слова. Наконец Гершль, прокашлявшись, опустил свою ла­донь на внукову:

35

• Мой маленький Сократес, что бы ни уготовили тебе грядущие годы, какие бы тебя ни ждали трудности, помни: ты не один на этом свете. Души твоих родителей и твоей

П

оглубже спрятав карту, Сергей прошмыгнул в школь­ные ворота.

На воскресную службу он уже опоздал. Сергей со всех ног помчался по пустым коридорам в казарму, швырнул вещмешок в свою тумбочку. Может, он еще успеет к концу службы. Сергей уже было повернулся идти в часовню, как вдруг ему на глаза попался дорожный мешок у соседней с ним койки, которая несколько недель как пустовала. По­хоже на то, что к ним привезли новенького.

Он торопливо засунул медальон и карту в дыру в матра­се — самый надежный тайник, который он мог придумать. Затем, быстрым шагом, по тому же коридору — в часов­ню. Но незаметно для себя замедлил шаг, представив, как сейчас его дед, по-стариковски сутулясь, медленно бредет назад к большаку.

Сергей перекрестился и стал просил Бога даровать деду побольше сил и оградить его в пути. Это был первый раз, сколько Сергей помнил себя, когда он молился от всего сердца, как не уставал учить их отец Георгий. Но прежде в его жизни просто не было ничего, за что он мог бы так молиться.

Господи, повторял он, не отвергай моей молитвы, по­моги моему дедуле... ведь это ничего, что он еврей?

Стараясь как можно незаметнее смешаться с остальны­ми кадетами в часовне, он вдруг спросил сам себя: а кто я? Еврей? Христианин? Казак?

Впрочем, остаться незамеченным не получилось. Его появление было встречено улыбками, приветственными, а порой и злорадными — кое-кто был не прочь увидеть, как его станут отчитывать за опоздание. Сергей отыскал взглядом отца Георгия. Священник в черной рясе кадил перед алтарными иконами Христа, Богородицы, архангелов Михаила и Гавриила и св. Георгия, покровителя их школы и заступника России.

Священник повернулся к своей юной пастве и обратил­ся к ней с воскресным словом. Сергей старался вслушаться в его слова, но мысли то и дело убегали к увиденному и прочувствованному. И отец Георгий, и его дед Гершль, они говорят о Боге, которого нельзя увидеть глазами. Для него теперь Бог — это избушка в лесу, а Царство Небесное — материнские объятия.

С

лужба кончилась, кадеты стали друг за другом под­ходить прикладываться к кресту, а затем выходить во двор строиться перед часовней. Вот тут-то и довелось Сергею впервые столкнуться с кадетом-новичком. Тот ока­зался высоким, крупным даже для своего возраста, хотя и так было видно, что он года на три или четыре старше всех остальных. Дверь в часовню была узкой, и пройти в нее можно было лишь одному человеку. Так получилось, что в дверях Сергей поравнялся с новеньким и уже хотел было пропустить его вперед, как тот сам так двинул Сергея плечом, что он едва не свалился на пол, чуть не опрокинув свечник.

С этой первой неприкрытой грубости все и началось. Когда кадеты вернулись к себе в казарму, оказалось, что ко­томка у прежде пустовавшей койки между койками Сергея и Андрея принадлежит не кому иному, как этому самому новенькому. Его звали Дмитрий Закольев, но с самого пер­вого дня для Сергея он стал только Закольевым. Уже один звук этого имени порождал в Сергее страх и отвращение.

Вскоре стали поговаривать, что человек, который при­вел его в школу, не захотел даже порог школы пересту­пить. Он подал конверт кадету, стоявшему на посту у ворот, сказал: «Это плата за обучение» и зашагал прочь, даже не оглянувшись.

Закольеву было двенадцать лет, и ему должны были от­вести место в казарме этажом выше, с такими же, как он, двенадцати- и четырнадцатилетками. Но вышло так, что наверху не хватало свободных мест, там как раз взялись проводить «экстренную дезинфекцию», проще говоря, тра­вить вшей, которые развелись в казарменных матрасах. Так что на эту первую неделю новоприбывшего кадета раз­местили в казарме «сосунков» — так сам Закольев назвал своих новых соседей по казарме. И не понадобилось много времени, чтобы все почувствовали, что за новичок у них появился, а в особенности Сергей и Андрей — их койки были ближе всего к закольевской.

Не прошло и недели, как Закольев уже верховодил в своей казарме. За это время он подчинил своей воле млад­ших кадетов и приучил своих однолеток не стоять у него на пути — так звери обычно стараются сворачивать с тропы при виде более злобной или ядовитой твари.

Все в закольевской внешности казалось каким-то не­соразмерным и противоестественно большим. Его до невероятного огромные ладони сжимались в жутких размеров кулаки с ободранными костяшками, которые он вечно набивал о ствол дерева или каменную стену. Свою лопоухость он старался прятать под соломенного цвета космами, уклоняясь как можно дольше от обяза­тельной для всех кадетов короткой стрижки. Впрочем, все обязательное было ему просто ненавистно. Черты лица его вряд ли можно было назвать уродливыми, просто они никак не хотели уживаться друг с другом на одной физиономии.

Но больше всего поражали в Закольеве его глаза, серые и холодные, как галька, пристально смотревшие из глубоких глазниц над торчащим носом. От его взгляда по телу не­вольно пробегал озноб. Выражение этих глаз никогда не ме­нялось, даже когда этот странный подросток улыбался, — обычно в случаях, когда кто-то из его сверстников плакал или морщился от боли. Тогда на лице Закольева появлялась кривая ухмылка, обнажавшая его редкие зубы, но каждый, кому вздумалось бы отпустить шутку по поводу этих зубов, рисковал лишиться парочки своих собственных. И никто не осмеливался даже заикнуться о странной закольевской родинке, багрово-красном пятне на шее, прямо под левым ухом — еще одна причина, почему он ненавидел коротко стричься.

Казарменные порядки, где уважения добивались силой, быстро поставили Закольева над младшими кадетами, да и над большинством его сверстников. Столь же быстро он об­рос и своей собственной свитой. Завороженные закольев­ской самоуверенностью, его дружки ловили каждый взгляд и соперничали за каждый снисходительный жест, на что Закольев был не слишком щедр, отчего его приспешники старались еще больше. Эта неприкрытая услужливость вы­зывала в Сергее отвращение, но он отмалчивался, стараясь держаться от грубияна подальше, что тоже не ускользнуло от Закольева.

Закольев внушал страх не только грубостью, но еще и непредсказуемостью своей натуры. Еще минуту назад спокойный, он в следующее мгновение мог бушевать, по самому незначительному поводу или вообще без повода. Как-то он подружился с одним казарменным тихоней, пару раз даже заступился за него, а затем избил несчастного мальчугана так, как тому никогда не доставалось от его прежних мучителей.

Всех в школе, будь то кадеты или воспитатели, Закольев воспринимал или как своих подчиненных, или как помеху на своем пути. И к каждому относился соответственно. На­блюдательный от природы, он видел слабые стороны тех, кто был значительно выше его по возрасту или положению. Ему не составляло труда обманывать тех, кто был старше и сильнее, или манипулировать ими. Остальным же следо­вало самим стать марионетками в его руках.

Сергей и сам толком не мог сказать себе, чем он заслу­жил враждебность Закольева. Возможно, того настора­живала независимость Сергея, хотя он, как мог, старался держаться в стороне и от самого Закольева, и от его друж­ков. Тем более он не хотел провоцировать его на открытое столкновение, прекрасно представляя, что за этим последу­ет. В школе и без Закольева хватало задир, каждый третий из «стариков» был не прочь при случае дать подзатыльник или поколотить кадета помладше и послабее. Но такого, как Закольев, не было.

Андрей же постепенно превратился в «шестерку» За­кольева, как говорили в казарме. Словно верный пес, он заглядывал в глаза своему хозяину, стараясь угадать, ждет ли его дружеская трепка или жестокая порка. Сергею, впро­чем, тоже было несладко. Если словесных оскорблений За- кольеву казалось недостаточно, от него всегда можно было ждать пинка или затрещины. Порой Сергея так и подмыва­ло стукнуть его в ответ, но он только закрывался, зная, что против закольевских кулачищ его хватит ненадолго.

От его взгляда не ускользало и то, что Закольев уста­навливал свои порядки, но под пристальным взглядом воспитателя следовал школьным правилам. Тогда он на­пускал на себя личину покорности, но лишь до тех пор, пока воспитатель был неподалеку. Как-то раз озверелый Закольев сбил с ног и принялся пинать одного кадета, как вдруг неожиданно из-за угла появились два воспитателя. Тогда он, скорчив жалостливую мину, наклонился над из­битым: «Вот бедняга... надо же, ногу .подвернул... дай-ка я тебе помогу встать, дружище!» А тот не осмелился и виду подать, что произошло на самом деле.

Он мог управлять даже кадетами постарше себя. Сергей видел, как это у него получалось: сначала Закольев просил о каких-то мелких уступках, чтобы те привыкли соглашать­ся с его просьбами. Потом его просьбы становились все навязчивей, пока не превращались в приказы. Когда же наконец старшему уже поперек горла была его назойли­вость, Закольев бросался в драку. И побеждал — по двум причинам. Первое, он знать не хотел никаких правил в драке. И второе, самое главное: он дрался так, как будто не чувствовал никакой боли. С таким противником драться было все равно что с загнанным в угол волком.

Д

ни и недели, которые последовали за переводом Зако­льева на верхний этаж, всю ту позднюю зиму и начало весны 1881 года школа продолжала жить своей обыденной жизнью: занятия в классе и боевая подготовка, воскресные и праздничные службы в школьной часовне, еда и сон. Но однажды один из старших кадетов поднял Сергея и его товарищей еще до рассвета и приказал следовать за собой. Наспех схватив в охапку одежду и полотенца, полусонные кадеты, дрожа от холода, последовали за «стариком», кото­рый вывел их в подвал, а затем повел за собой по длинному темному коридору. В полутьме было слышно лишь, как стекает по стенам вода, да еще шлепанье двенадцати пар босых ног по мокрому каменному полу. Коридор упирался в массивную железную дверь. «Старик» навалился на нее, и она со скрипом поддалась. Оказалось, они вышли к берегу озера Круглое, блестевшего в только-только начинавших проглядывать первых солнечных лучах. Лишь эти светлые лучи напоминали о том, что уже наступила весна. Озерное мелководье было еще затянуто тонким льдом, по берегу тоже кое-где еще лежали серые комья снега. Вдалеке на востоке темнели холмы, было тихо. Пока еще тихо.

Т)сем раздеться догола! — приказал им старший, и сам

-Uпервый, раздевшись, неторопливо зашел в ледяную ^ВоДу, сначала по пояс, потом по плечи, а затем резко и шум­но нырнул. Вынырнув почти у самого края воды, он быстро растерся полотенцем, а затем скомандовал: В воду, бегом марш!

Но Сергей заметил, что сам он едва сдерживает улыбку, глядя на их гримасы.

Бегом, конечно же, не получилось ни у кого. Бочком, переминаясь с ноги на ногу, малышня полезла в воду, и окрестности озера огласились пронзительными воплями и гоготом. Наконец решившись, Сергей плюхнулся в озеро, и тут же ледяная вода словно зубами впилась ему в кожу. Пулей он вылетел на берег и бросился скорей обтираться. На берегу тоже было весело — смеясь, мальчишки вырыва­ли друг у друга полотенца, дергали за рукава гимнастерок, показывали красные пятна на груди и руках. Такого тепла и головокружительного прилива сил Сергею еще не при­ходилось испытывать, и все же, сказал он себе, надеюсь, это будет в первый и последний раз.

Но когда молодежь наконец управилась со своей фор­мой и застегнулась на все пуговицы, старший объявил:

— Зарубите себе на носу, это только начало. Пока не станет совсем тепло, вам частенько придется бывать здесь в такую пору. Знаю, упражнение не из приятных. Но разве мы здесь для того, чтобы учиться приятному? Подобные упражнения закаляют тело и душу, как и подобает солда­ту, что готов в любой час положить жизнь за царя и Свя­тую Русь. Настанет час, и лучшие из вас будут зачислены в гвардию.

«Гвардия... значит, и мне предстоит пойти по стопам отца?» — подумал Сергей.

П

рошло несколько недель. В один из дней, когда группа Сергея готовилась к занятиям по верховой езде, его позвал один из воспитателей, лейтенант Данилов:

• Сергей Иванов, вас вызывают.

Сергей сразу догадался, что это послал за ним его дядя. Предпоследний раз, когда его вызывали в кабинет дирек­тора, он узнал, что умер его отец. А в последний раз его вызвали, чтобы отпустить в увольнительную с дедом, о существовании которого он и не подозревал. Так что в этот раз он даже не знал, тревожиться ему или радоваться.

Господин директор обошелся без лишних предисло­вий.

• Мне только что сообщили, что ваш дед умер.

Подождав мгновение, чтобы смысл его слов дошел до

Сергея, он добавил:

• Надо полагать, он сделал соответствующие распоря­жения относительно вас. Вы узнаете о них в свое время. Ступайте, я вас не задерживаю, можете идти в часовню и помолиться о спасении его души, если у вас есть такое желание.

Сергей в часовню не пошел. Он вернулся в пустую казар­му. Убедившись, что он один, вытащил из своего тайника материнский медальон и долго смотрел на фотографии. Вот теперь и дедуля Гершль ушел, чтобы соединиться с его родителями и с бабулей Эстер. Открывая этот медальон, он будет вспоминать и о нем тоже.

Он надел серебряную цепочку на шею, решив, что станет носить медальон, когда это покажется не слишком риско­ванным.

Потом он вытащил из тайника еще один дедов пода­рок — карту. Развернув ее на своей кровати, Сергей словно заново нарисовал ее в своей памяти. Убедившись, что за­помнил каждый штрих, каждую отметку, Сергей разорвал карту на мелкие кусочки.

В

ечером, в один из мартовских понедельников 1881 в их школу ворвалась новость, которая отодвинула на второй план все личные переживания Сергея, напомнив ему, что и его жизнь невидимыми нитями связана с тем, чем живет мир за пределами школы. Этот день выдался морозным и ветреным. Сергей с десятком других кадетов находился на учебной площадке на школьном дворе. Им как раз раздали деревянные сабли, чтобы отрабатывать приемы сабельного боя, когда на школьный двор через центральные ворота въехал незнакомый бородатый всадник в казацкой форме. Они все как один проводили взглядом незнакомца, который проскакал во внутренний двор, спешился и торо­пливой походкой вошел в парадную дверь школы.

Вскоре и кадетов всех собрали в часовне. Директор лично представил им новоприбывшего, Алексея Орлова, своего сослуживца бывшего, не без гордости в голосе при­бавил он, по казацкому полку. Затем его голос стал строже и печальнее. С тяжелым сердцем, сказал он, приходится сообщать эту весть — государь наш, царь-батюшка Алек­сандр Второй, убит.

Затем и сам Орлов обратился к кадетам. Его голос звучал скорбно, но твердо:

— Спасибо, батюшка, — он почтительно поклонился отцу Георгию, — что принимаете нас здесь, в святом хра­ме, — и продолжал: — Я был одним из тех, кому поручено охранять нашего царя-батюшку, беречь, как зеницу ока. Но мы не досмотрели... не уберегли... Царь наш пал от руки негодяев-бомбистов, которые давно замышляли убить его. Наш народ знает государя как царя-освободителя, даро­вавшего волю миллионам крепостных... даровавшего на­роду российскому невиданные и неслыханные в прежние времена свободы. Не за это ли возненавидели его те, кто осмелился поднять руку на нашего царя-батюшку? Скорб­лю только, что в ту страшную минуту мне не случилось закрыть своей грудью государя... Один из моих людей рас­сказал мне, как все произошло.

Орлов продолжал:

• Карета государя достигла верхней части одного из городских каналов, как вдруг невесть откуда появился молодой человек и бросил в упряжь лошадей нечто, что издали казалось снежком. Бомба взорвалась, но ранение царя оказалось неопасным. Увы, государь настоял на том, чтобы выйти из кареты, — взрывом жестоко ранило одного из казаков и мальчика-рассыльного, и государь лично захо­тел позаботиться, чтобы раненым была оказана скорейшая помощь.

Когда их императорское величество уже направлялись к карете, неожиданно к нему бросился еще один человек. Опять раздался взрыв. Не прошло и часа, как и сам убийца, и наш царь-батюшка скончались от полученных ран. Че­ловек, бросивший первую бомбу, был допрошен и выдал остальных заговорщиков. И в этом злодеянии не обошлось без жидов... по крайней мере, одной из цареубийц, как нам известно, была некая Гельфман.

Выходя из часовни, Сергей невольно поравнялся с дя­дей. Сергей хотел было поскорей пройти вперед, но дядя неожиданно придержал его за руку. Взгляд его тоже не был таким отчужденно-далеким, как обычно.

• Ах, Сережа, — глухо проговорил он, — будь жив твой °тец, не допустил бы такого... только не в его караул.

Вскоре в школу пришло известие о коронации царя Александра Третьего, но до Сергея долетали обрывки и Других разговоров — что повсюду по России и Малорос­сии идет волна жестоких погромов, после того как прошел слух о еврейском заговоре с целью убить царя-батюшку. Слух оказался лживым — та самая единственная еврейка, шестнадцатилетняя беременная Гельфман, позже умер­шая в тюрьме, была наивной идеалисткой и всего лишь подругой одного из заговорщиков. Но это не остановило погромщиков.

В школе тоже были не прочь посудачить о революцио­нерах и евреях, особенно в закольевской компании. Эти разговоры заставили Сергея вспомнить и о том, что кроме казацкой в нем течет и еврейская кровь. Каждая новая не­деля приносила все более тревожные вести, и с ними росло беспокойство Сергея. Он не находил себе места. Абрамови­чи, их уединенное жилище в лесной глуши могло укрыть их от посторонних глаз — и, напротив, сделать легкой добы­чей бандитов. Ведь, если бандиты-погромщики обнаружат в лесу еврейскую семью, что случится тогда?

«Я должен предупредить их», — принял решение Сер­гей.

Т

ой ночью он проскользнул мимо нескольких кадетов, стоявших на часах, и побежал по знакомому туннелю под школой к задней двери, за которой были лес и озеро. Он уже столько раз бывал в этом коридоре, что мог пройти его с завязанными глазами. Впрочем, ему так или иначе при­шлось идти в кромешной тьме, поскольку фонарей здесь на ночь не зажигали.

Сергей навалился на тяжелую дверь, и она открылась с таким ужасающим скрипом, что он сам едва не заскрежетал зубами. Вставив между дверью и косяком палку, чтобы дверь снова не захлопнулась, он метнулся вдоль периме­тра школы. Обогнув край поля, Сергей нашел каменистый выступ, по которому узнал нужную ему тропу. Теперь ему придется полностью полагаться на свои память и чутье. К счастью, ночь была безоблачной, и одного света полной луны было достаточно, чтобы не сбиться с пути.

Другое дело, что теперь все было не так, как в прошлый раз, когда они, не спеша, проделали этот путь вместе с де­дом. Нужно не просто подниматься вверх, нужно бежать, _в темноте, рискуя стать добычей голодных волков или за­блудиться в ночном лесу. С рассветом, конечно, обратная дорога в школу отыщется. Но к тому времени его, несо­мненно, хватятся. А за самоволку в школе карали очень жестоко.

Два года назад несколько кадетов из «стариков» тоже решились на самоволку, но были пойманы. Наказание не заставило себя ждать: их провели сквозь строй. В нача­ле строя стояли кадеты с тяжелыми розгами в руках, а в конце строя уже были воспитатели. А дальше избитых и окровавленных беглецов ждал карцер, три дня без пищи и воды.

После этого никто даже и думать не хотел о самоволке — до этого самого дня.

Тяжело дыша, но не останавливаясь ни на минуту, Сер­гей поднимался все выше по залитой лунным светом тропе. И его легкое сложение, и неустанные тренировки здесь оказались как нельзя кстати. И как-то сами собой скачущие мысли в его голове сложились в следующий план: най­ти избушку... потом рассказать Беньямину об убийствах, погромах... и о том, что его дед умер... Сара, конечно же, не отпустит его, ничем не угостив... выпить одну, только одну чашку чаю, и сразу же назад. Если следовать этому плану, тогда он успеет, должен успеть вернуться назад до рассвета.

Должен успеть... И вдруг, словно проснувшись от тя­желого сна, он новыми глазами увидел все вокруг себя: залитый лунным сиянием лес и дорогу, которая вела его к людям, ставшим близкими и дорогими. Новая, неизвестная прежде мысль словно опьянила его на какое-то мгновение. А должен ли он вообще возвращаться? И что, в конце кон­цов, удерживало его в школе? Конечно, он будет скучать по Андрею... да и по дяде Владимиру тоже. Наверное, со вре­менем он сможет найти что-то ценное и в школьной жизни, но сейчас он расстанется с ней без сожаления. И, тем более, забыть, как о дурном сне, о самом существовании Дмитрия Закольева.

Его медальон был у него на шее, а за чем еще стоило бы возвращаться? Ах, хватило бы только смелости попросить Абрамовичей приютить его, принять как члена своей семьи. Хватит ли у него духу сказать Аврааму и Лие «будьте моим братом и сестрой», а Беньямину и Саре — «будьте мне как родители»? И можно ли вообще просить о таком? Можно, сказал он себе, хотя бы для того, чтобы потом не жалеть о своей нерешительности. В их хозяйстве не помешают лишние руки, а в тягость он им не будет, это точно. Он по­старается сделать так, чтобы они ни на минуту не пожалели, что взяли его к себе, чтобы они могли гордиться, что он их сын... Эта радостная мысль словно прибавила Сергею сил. Луна освещала дорогу, и он что было духу летел вперед. Уже осталось недолго, повторял он словно заклинание... уже должно быть недалеко...

В следующее мгновение плотные облака затянули месяц, и в лесу стало так темно, что Сергей едва не споткнулся о камень. Ничего не было видно даже на расстоянии вытяну­той руки, но Сергей все шел вперед, теперь почти на ощупь, чувствуя, что он почти на месте, что еще один шаг...

Вот уже и знакомая поляна, на которой должен быть домик. Сергей вдруг остановился как вкопанный, тяжело дыша, не веря своим глазам, стараясь убедить себя, что это ошибка, что он просто заблудился... Там, где когда-то стояла избушка, теперь лежали только обуглившиеся брев­на. Зрелище это было тем более ужасным, что некоторые бревна продолжали тлеть и жуткие огоньки вспыхивали на руинах.

Шатаясь, словно пьяный, Сергей обшарил все уголки об­горевшей избушки, но никого живого там не было. Может быть, Абрамовичи где-то поблизости, взмолился Сергей, может быть, они услышат его, выйдут ему навстречу... вме­сте им ничего не стоит отстроить домик заново...

Нет, сказал он себе, правда — вот она, погребена под этими угольями, вместе с их жизнями и с его надеждами и мечтами. Кашляя от едкого дыма, утирая слезы с покрытого сажей лица, он стал рыться среди еще уцелевших остатков дома и вскоре нашел и ужасающее подтверждение того, чего больше всего боялся: почерневшая, полуобуглившаяся рука торчала из-под обгорелых бревен.

Морщась от жара и стоявшего вокруг зловония, Сергей отбросил дымившиеся бревна, и его глазам открылся по­луобгоревший труп мужчины. На Сергея вдруг пахнуло таким зловонием, что его невольно стошнило прямо на уголья. Можно было не сомневаться, что это были останки Беньямина Абрамовича. Усилием воли заставив себя от­бросить еще пару бревен, он нашел обгоревшую детскую туфельку и деревянную куклу. Нужно было признать то, во что он так не хотел верить: вся семья была погребена здесь, в этой ужасающей дымящейся могиле, которая когда-то была их домом.

То ли от невыносимо жгучего воздуха, то ли не в силах больше сдерживать слезы Сергей закрыл руками глаза и, споткнувшись, со всех ног побежал прочь от этого кошмара. Где-то на полпути он, как был, в одежде, бросился в ледяной ручей, чтобы смыть с себя запах смерти. Но как было осту­дить те раскаленные мысли, что на тысячу голосов кричали у него в голове: почему, ну почему же ты не пришел раньше? Ведь ты мог спасти их... один, всего один день...

Сердце выскакивало у него из груди, он чувствовал, что вот-вот задохнется.

Еще оставался час до того, как начнет светать. Идти больше было некуда, и Сергей вернулся в школу, вошел во все еще открытую железную дверь, ни от кого уже не прячась, шатающейся походкой вернулся в казарму, упал на койку и провалился в тяжелый удушливый сон. Ему снились выжженная земля, мучительный и неотступный запах смерти.

Казалось, этот сон продолжался целую вечность. Но когда Сергей открыл глаза, за окном еще было серо. Сергей почти поверил, что это был лишь кошмарный сон, пока не увидел копоть на своих руках.

Это была правда, рассказать о которой он не мог никому,

даже Андрею. Часть вторая

Естественный

отбор

Чтобы светить, нужно гореть. Виктор Франкл

Д

есятый, одиннадцатый и двенадцатый годы Сергеевой жизни прошли, похожие, как солдаты в марширующем строю. Школьная рутина понемногу затянула его, и Сергей продолжал учиться, тренироваться, а еще прибавлял в силе, в росте, становился ловчее и смышленее. Он привычно ис­полнял приказы, не стараясь понять их смысла или цели. Временами ему вспоминались его дед, семья Абрамовичей. Но каждый раз поток воспоминаний нес его все к тем же дымящимся руинам.

Вокруг него тоже мало что изменилось. И в школьной жизни все оставалось по-прежнему, все решали сила и власть над менее сильными. Закольев, которому уже ми­новало шестнадцать лет, не угомонился и в казарме «ста­риков». В одной из драк он едва не убил своего соседа по койке, порядком постарше себя. До Сергея как-то долетел обрывок разговора двух «стариков». С Закольевым, шеп­тались они, давно пора «поговорить по душам... негоже так драться... чем ни попадя» — на их товарища он набросился с табуретом. Но этому случаю опять же не дали хода, пред­ставив все как несчастный случай.

И в самом деле, через пару дней шестеро дружков из­битого так отделали Закольева, что тот еле живой дополз до койки. На какое-то время Закольев присмирел, видимо, понял, что и на его силу найдется управа. С одним он мог справиться, но не со всеми. Но шли месяцы, и с каждым из этих шестерых произошел какой-то несчастный случай, стоивший каждому болезненной травмы. Они догадыва­лись, чьих это рук дело, но связываться с Закольевым еще раз никто из них не захотел.

Ж

арким летним днем 1885 года, за несколько меся­цев до того дня, как Сергею исполнилось тринад­цать, вернулся казак Алексей Орлов. Директор Иванов объявил перед строем кадетов, что высокое начальство благосклонно отнеслось к его неоднократным и настой­чивым просьбам откомандировать Орлова в школу вос­питателем.

Так что, — с явным удовольствием в голосе сказал

_ОН; — прошу любить и жаловать — ваш воспитатель, Алек­сей Игоревич Орлов.

— Вскоре вы все убедитесь, — продолжал директор, — что ваш новый наставник — один из опытнейших следопы­тов, наездников, мастер выживания в природных условиях и рукопашного боя. Я видел своими глазами, как он, стоя на лошади, на полном скаку перепрыгивал через ветку и снова оказывался в седле. А что касается рукопашного боя... уверен, даже ваш наставник Бродилов согласится, что со­владать с таким противником, как Алексей Орлов, — задача не из простых.

Сергей взглянул на Бродилова, а тот лишь почесал лы­сину и кивнул в ответ.

Эта лестная рекомендация из уст его дяди оказалась чистейшей правдой. Уже в ближайшие недели Казак, как стали между собой называть его кадеты, не раз имел воз­можность показать, на что он способен. Сергей смотрел на нового инструктора теми же глазами, какими он в раннем детстве смотрел на своего дядю. Он восхищался тем, какая пружинистая и легкая походка у Казака, восхищался его Дружелюбием и открытостью. Прежде Сергей и помыс­лить не мог, что человеку, который по-настоящему знает свою силу, нет смысла ни угрожать кому-то, ни кого-то запугивать.

Сергей словно бы очнулся от долгого сна. Он изо всех сил стал подражать Алексею Орлову. Он захотел стать та­ким, как Казак. И сама воинская профессия, профессия его отца, представлялась ему теперь мужественной и ро­мантичной.

Сергей слышал, как другие кадеты разговаривали о жен­щинах, отпускали шуточки о том, что мужчины и женщи­ны делают вместе, чтобы получились дети. Эта тема, на которую он раньше не обращал внимания, теперь увлекала его. По общему мнению, чтобы покорить сердце женщины, мужчина должен быть способен охранять ее от других, менее достойных представителей своего рода. Он должен бороться с негодяями и защищать слабых. Короче говоря, он должен быть похож на крепкого казака Алексея — с вью­щимися волосами, аккуратно подстриженной бородкой и сияющей улыбкой.

Единственный физический изъян Орлова, сабельный шрам на шее, только делал его обаятельней. Этот шрам, пояснил он ребятам, теперь служит ему постоянным на­поминанием, к чему приводят перерывы в тренировках. Больше на его теле шрамов нет, прибавил он, и все потому, что с той поры он упражняется постоянно и упорно.

В отличие от остальных инструкторов, Казак был всегда вежлив и уважителен со своими подопечными. Даже само­го неловкого своего ученика он поощрял стать таким, как он сам, превзойти его, чтобы молодой человек не потерял веру в свои силы.

• Когда придет время полевых учений, — говорил он кадетам, — вы будете обращаться ко мне по имени, как и подобает друзьям и соратникам. Но, уж поверьте моему слову, с вас еще семь потов сойдет, прежде чем вы сможете заслужить мою дружбу.

Ради этой дружбы Сергей готов был на все.

Их Казак, узнал он, вырос в деревне, на Дону. Отец его погиб на войне, и Алексей, впервые осознав близость смер­ти и желая не посрамить памяти отца, стал овладевать во­инским ремеслом с удвоенным упорством. И это упорство в конечном счете привело его в ряды царской гвардии.

• Вам предстоит стать гордостью России, ее самыми надежными защитниками, — неустанно повторял он своей молодежи. — И можете не сомневаться, вам еще предстоит сказать свое слово в ее истории.

Молодежь ни минуты не сомневалась в его словах.

__ Воин, вернее, тот, кто достоин назваться воином, — продолжал он, — не убивает без необходимости. Наше при­звание — не сеять смерть, а защищать жизнь, в том числе и сьою собственную. Добро ли, победив противника в бою, самому оказаться побежденным голодом или непогодой? Тот же Наполеон был бит не только русским воинством, но еще и русской зимой. И я здесь не для того только, чтобы научить вас, как убивать в бою. Важнее научиться, как в бою выжить. Воин должен знать и уметь выживать, когда помощи ждать неоткуда, выживать и раненому, и голод­ному, на подножном корму. Вот только знать и уметь, мои дорогие, — не одно и то же. А кто не верит, сам это на своей шкуре проверит, и очень даже скоро.

Т

а лесная прогулка с дедом пробудила в Сергее неукро­тимую тягу к дальним странствиям. Сидя в классной комнате, он не раз ловил себя на том, что смотрит не от­рывая глаз на далекие холмы за окном. И в классе, и в гим­настическом зале, в стрельбе, плавании, фехтовании, он старался быть в числе первых, но его страстью стали уроки выживания на местности. На этих занятиях кадеты соору­жали замаскированные укрытия из еловых веток, учились, как подручными средствами ловить рыбу, ставить силки и охотиться на зверя. Алексей учил их также отличать среди растений съедобные, лекарства матушки-природы, как он говорил, и ядовитые, а также как избежать нежелательной встречи с такими лесными жителями, как медведь или га­дюка.

— Жизнь на природе, — учил Казак, — не означает, что нужно специально подвергать себя трудностям и лише­ниям. Да и кому в здравом рассудке понравится спать на голой земле или подбирать корм с земли, как дикий зверь?

Руки нам даны, чтобы не разбить голову о дверной косяк природы.

Однажды утром, перед одним из таких занятий, Алек­сей, заложив руки за спину, прохаживался перед строем и Поучал своих кадетов, навостривших уши, чтоб не про­пустить ни единого слова своего наставника:

• Мы, казаки, народ миролюбивый, любим порядок, но не приведи Господи, как говорится, если кто к нам полезет. Как по-вашему, почему мы до половины обнажаем шашки, когда читается Евангелие? Правильно, потому как всегда готовы встать на защиту Святой Руси и нашей православ­ной веры.

• Легенды ходят о том, — продолжал Казак, — что нет нам равных и в верховой езде, и в кулачном бою. Умеем мы, если надо будет, и по лесу пройти с треском, по-медвежьему, и голос подать, как сова или волк, чтобы только свой рас­познал. Другим это кажется чудом, но никакого чуда тут нет, учитесь — и вы так сможете.

Ученики помоложе тут же принялись умолять его, что­бы он хоть разок показал им, как это делается. Но стоило Казаку раз ухнуть филином, как и весь строй расходился «ухать» на разные голоса.

• А ну, хватит ржать, — прикрикнул он с нарочитым неудовольствием в голосе, — а то скачете, как жеребцы застоявшиеся.

От этих слов, как и следовало ожидать, строй просто взорвался смехом, в котором, правда, преобладали скорей петушиные нотки. Такой вольности им не позволил бы ни один из наставников, но именно за это кадеты восхищались Казаком и преклонялись перед ним. Он же, тем временем, только поднял руку — и смех мгновенно стих. Все, даже самые младшие, замерли в ожидании.

• Казаки не знают над собой никого, кроме царя. Наше дело — стоять на страже родной земли, а в остальном мы живем по своим законам. Если кто, скажем, из крепостных бежал на наши земли, обратной выдачи нет, хоть бы кто и с солдатами за ними пришел. А вот с бандитами и разными злодеями у нас разговор иной. Вам на уроках, конечно, рассказывали, как китайцы от своих врагов отгородились каменной стеной. А нам такая стена не нужна — мы сами, словно живая стена, оградим родную землю.

• А разве солдаты не могут силой заставить вас вернуть крепостных? — спросил один из младших кадетов.

• Принудить нас к чему-то не сможет ни один солдат, — отрезал Алексей. И продолжал: — Мы разработали самые действенные способы ведения боя в любой обстановке и в любых погодных условиях — на замерзших реках, в за­снеженных лесах и даже в джунглях, против самых разных противников, боевых стилей и видов оружия. Теперь, в свою очередь, я собираюсь открыть кое-что из этих навы­ков лучшим из вас.

Сергей невольно улыбнулся, глядя, как кое-кто из ребят помоложе вытянулся, чтобы казаться повыше и дисциплинированней, чем сверстники. Казак же тем временем отдал команду, и его группа в очередной раз отправилась в лес. На таких полевых занятиях всегда на­ходилось два-три кадета помоложе, которые то и дело превращали занятие в игру, кидались ягодами. До поры до времени Казак, казалось, даже не замечал этого, но теперь он резко одернул шалунов и сказал тихим, но чет­ким голосом:

• Запомните: кто меня слушает, останется жив.

Потом, глядя на их вытянувшиеся лица, добавил:

• Вам всем вскоре предстоит сдать экзамен. Если кто-то ^{из в}ас заблудится, или поранится, или даже погибнет — всяко ведь может быть, — это будет ваша недоработка. Но ^Не только ваша... и моя тоже... так что старайтесь, чтобы такого не произошло.

После этих слов желающих отлынивать от занятий уже ^Не было.

Г

лядя на Казака, Сергей все больше гордился своими ка­зацкими корнями. Невероятная сила Алексея произвела впечатление даже на Дмитрия Закольева. У того, очевидно, нашлись какие-то свои причины усердно перенимать науку Казака. Надо было отдать ему должное, Закольев всегда был в числе лучших. Сергей ревниво следил за его успехами, и когда Казак, глядя на старания Закольева, одобрительно кивал, он старался вдвойне, чтобы заслужить уважение наставника.

Шли недели и месяцы, и Сергей все чаще выходил из борцовских поединков победителем, а не побежденным, даже если его ставили против более сильных или взрослых противников. За это время он заметно вытянулся и окреп, и его школьная форма уже не смотрелась на нем мешком. Впрочем, Сергей вырастал из этих мундиров быстрее, чем успевал износить их. Да и сам он давно уже не ощущал себя неуклюжим и мешковатым, чувствуя, как все его тело наполняется новой, неизвестной прежде силой.

К

ак-то одним холодным утром — Сергею тогда уже шел тринадцатый год — он случайно услышал обры­вок разговора лейтенанта Данилова с одним из кадетов- выпускников. Слово «евреи» заставило его навострить слух: «Неужто, ваше благородие, и вправду?.. А то как же... говорят, сам обер-прокурор... половину крестить, полови­ну выгнать... А те, кто не захотят ни того, ни другого... Да что тут говорить, сами ведь все понимаете... Не маленькие уже...»

Для евреев наступало тяжелое время, как и предсказы­вал его дед.

Вечером в пятницу, после очередного полевого занятия, Сергей выждал, когда инструктор Орлов остался один. На­бравшись смелости, он попросил уделить ему несколько минут. Орлов, улыбнувшись, согласно кивнул и предложил

прогуляться к школьным воротам по аллее. Согласие Ка­зака придало ему храбрости:

__ Скажите... казаки... они тоже участвуют в этих по­громах?

Алексей не спешил с ответом, и Сергей уже было ис- путался, что инструктор сам спросит его: «А тебе-то что за дело?» Но вместо этого он тихо сказал:

• Ваш дядя поделился со мной кое-чем из вашей исто­рии, Сергей. И я понимаю, чем вызван этот вопрос. Но раз уж вы спрашиваете напрямую, то и я не стану вилять — да, и среди казаков есть погромщики.

Мы, казаки, глубоко преданы царю и нашей вере, и ев­реи, которые живут по другим обычаям, для нас все равно что чужаки. Но когда дорожишь своей свободой, не мо­жешь не уважать и чужую, согласны? Так что гонители евреев, те, кто преследует их, как диких зверей, — не ка­заки, а оголтелые черносотенцы. Для таких что еврей, что татарин — все одно. А казак, Сережа, настоящий казак, он дорожит своей честью. Мы готовы встретиться в честном бою с любым недругом России, а мирных людей, какой бы веры и крови они ни были, мы не трогаем.

Он замолчал, а потом продолжил:

• Другое дело, что и среди казаков, как и в любом наро­де, есть разные люди. Есть и ничтожества, которые и после боя могут убитого обобрать, да и много чего еще могут... словом, если хотите знать мое мнение, кто и за что сейчас преследует евреев по всей стране, то тут не обошлось без °хранки, так и знайте. А то, что сваливают все на казаков, па крестьян... Словом, гордиться тут нечем.

IJ скоре после этой беседы с Казаком у Сергея произо­шел и еще один запомнившийся разговор. В перерыве между уроками он зашел в уборную и, уже выходя, подо­шел к умывальнику, как тут появился Закольев. Словно

бы ненароком толкнув Сергея, он спросил с притворным удивлением:

• Ах, кажется, мы кого-то толкнули? Нижайше просим простить... Да только кто же это мог быть? Ах, так ведь это наш добрейший Сережа!

Сергей оказался застигнут врасплох ерническим тоном Закольева. Он что, и вправду считает его таким уж без­зубым добряком? Можно, конечно, пропустить этот укол мимо ушей, сделать вид, что не расслышал, но только не придется ли потом пожалеть о своем малодушии? Так что Сергей пожал плечами и процедил сквозь зубы:

• Добренький, да не всегда, — и поскорей вышел из уборной.

Желания драться с Закольевым у него не было, несмотря на то, что теперь он был куда более уверен в своих силах. Но он подумал: Алексей-Казак не позволил бы никому над собой насмехаться, не позволю и я.

Зато теперь, на каждом занятии по борьбе или рукопаш­ному бою, он стал внимательно изучать Закольева, запо­минать недостатки его техники и слабые места.

Но ему даже в голову не приходило, что и Закольев тоже его изучает.

Спустя несколько дней инструктор Орлов собрал каде­тов и сообщил им:

• Пришла пора сдавать экзамен, насколько хорошо вы натренированы на выживание. Завтра с рассветом мы вы­ступаем в лес на семь дней. Работать будете парами, стар­ший с младшим.

Далее он распорядился, чтобы старшие кадеты сами выбрали себе в пару младших.

Закольев выбрал Сергея. Фраза — экзамен на выжива­ние — приобрела новый смысл.

тром, едва рассвело, инструктор Орлов отдал послед-

нее распоряжение:

• Вы все теоретически освоили стратегию выживания. Практич еская сторона экзамена заключается в следую­щем: вы и ваш напарник отправляетесь к отмеченному на карте удаленному участку леса на семь дней, не поддержи­вая за это время контакта с остальными. Каждый отряд из двух человек будет работать в паре, чтобы обеспечить себе выживание. А теперь всем — раздеться.

Никто не шелохнулся — кадетам показалось, что они ослышались. Стоял апрель, и хотя снег уже давно растаял, было еще довольно холодно, особенно по утрам.

• Всем раздеться до трусов, — повторил Казак, — и пой­дете босиком. Чтобы, как говорится, на собственной шку­ре почувствовать, что без сапог солдату никуда. Каждый кадет возьмет с собой штык-нож, каждый отряд — одну лопатку, — он раздал кадетам ножи и лопатки. — Я жду вас здесь, в полдень седьмого дня, бодрыми, сытыми, в добром здравии... и в обновках, как говорится, — в одежде и обувке, которую сами смастерите, собственноручно. Есть вопросы?

Раздеваясь, Сергей то и дело поглядывал на Андрея, который тоже встревоженно смотрел на него — не шутка провести семь дней один на один с Закольевым.

Не успел Сергей раздеться, как ему уже пришлось бегом Догонять Закольева, который уже успел взять лопатку и карту и бежал в сторону поросших лесом холмов.

Спустя четыре часа, пройдя вверх по течению лесного Ручья к густой чащобе, они оказались на месте, отмеченном ^{На ка}Р^те- Вернее, Сергею оставалось только поверить За- кольеву на слово, что это именно то место, сам Закольев не Указывал ни малейшего желания показать ему карту. Но место это было хорошим — небольшая поляна примерно в пятидесяти шагах от ручья. Раз есть ручей, значит, должна быть и рыба, и, что еще важней, звериные тропы, ведущие к водопою. Под массивным отвесным валуном образовалась пещера — неглубокая, но вполне пригодна, чтобы в ней укрыться для начала. Все остальное они сделают своими руками.

Сергей осмотрел ступни ног, окоченевшие, успевшие покрыться волдырями, и уже собирался заняться поисками подходящего материала, чтобы начать мастерить силки, как тут от Закольева поступил первый приказ: «Разведи для нас костер!» Так что Сергей, набрав сухого мха, щепок и мелких веточек, попробовал добыть огонь, высекая лезвием ножа искры, перебирая для этого один камень за другим в поисках подходящего. Однако усилия эти ни к чему не привели. Но можно было еще добыть огонь трением, и Сергей, приставив, как и полагается, одну палочку к другой, стал усиленно вертеть ее ладонями, подкладывать мох и осторожно дуть. Дело продвигалось не так быстро, как он думал, но вскоре он почувствовал, как его приспособление нагрелось, затем появился легкий дымок, а затем и пер­вые язычки пламени. Несмотря на то что теперь не только ступни, но и ладони у него были покрыты волдырями, он испытал какую-то первобытную радость, когда сложенный в кучу хворост превратился в настоящий костер. Ему и пре­жде доводилось добывать огонь на уроках выживания, но теперь все было взаправду. Они смогут выжить.

Краем глаза он заметил, что Закольев за это время успел натаскать веток, камней и надергать длинных и тонких корневищ, которые вполне могли сгодиться на силки. Поэтому, подбросив в костер еще валежника, Сергей под­сел к Закольеву, чтобы их силки были как можно скорее готовы.

— А ну убери руки, — прикрикнул тот на Сергея. — Это будут мои силки. А ты иди и сам себе сделай.

Вот оно, значит, как у них будет. Сергей даже не стал говорить ему, что «наш костер» он уже развел.

Он быстро пошел в лес за материалами, которые пона­добятся для силков. Спустя некоторое время, порядком повозившись, он смастерил и расставил семь ловушек в местах, которые показались ему самыми удачными, по зве­риным тропам, вверх по течению ручья и против ветра от их лагеря. Он сложил также пару ловушек на рыбу и, кроме того, найдя рощицу с молодыми гибкими деревцами, поста­вил пару капканов-растяжек. Для более крупного зверя он в одном месте установил западню и еще капкан с падающим бревном. Все эти ловушки он постарался замаскировать так хорошо, как только смог.

К тому времени как он вернулся в лагерь, солнце успе­ло закатиться, и вечер принес с собой порывы холодного северного ветра. Увидев, что их костер вот-вот затухнет, Сергей, дрожа и приплясывая от холода, принялся заново таскать валежник и сухие ветки. Как оказалось, Закольев к тому времени уже успел соорудить нечто вроде берлоги из березовых веток и листьев, одним краем упиравшуюся в отвесный валун, а входом открытую как раз к костру. Места в ней было лишь для одного.

Убедившись, что «их» костер будет гореть всю ночь, Сергей стал собирать ветки и для своего костра. В его свете, когда уже совсем стемнело, был готов и его навес из пере­плетенного елового лапника подле еще одного гранитного валуна. И как только укрытие было готово, начал моросить Дождик. Но Сергей даже обрадовался дождю — значит, ^ЭТУ ночь им, по крайней мере, не придется провести на морозе.

(\Л"окрый, дрожащий, Сергей забился в груду нарублен- Аных еловых веток, продолжая ворочаться, пока не Устроился так, что удалось хоть немного согреться. Судя По торчавшим из кучи веток закольевским пяткам, едва за­метным в свете костра, тот решил поступить точно таким же образом.

Какое-то время Сергей просто лежал, прислушиваясь к дождю. Он слишком продрог, чтобы тотчас уснуть. Не­смотря на холод и усталость, на настойчивое урчание в животе, он чувствовал себя победителем. Он расставил силки, развел огонь, соорудил укрытие. Пока что он жив и здоров, а завтра... еще увидим, что будет завтра. Утром он проверит силки, и тогда будет ясно, к чему следует го­товиться, к лучшему или к худшему. С этими спокойными мыслями пришла и глубочайшая усталость. Он провалился в сон.

К

огда Сергей снова открыл глаза, уже начинало светать.

Первое, что он увидел, был пар от его дыхания, таяв­ший в холодном утреннем воздухе. Он торопливо выбрался из своего елового ложа, надеясь, что к этому времени уже выглянет хоть один теплый утренний лучик. Но было еще слишком рано. Стараясь не разбудить Закольева, осторож­но ступая израненными ногами, он подошел к ручью, на­пился, затем плеснул холодной воды на лицо, грудь и плечи. Стряхнув с тела остаток воды, он старательно растер ладо­нями все тело и побегал на месте, пока не согрелся. Затем вернулся в лагерь, взял нож и двинулся вверх по ручью.

Хотя возле каждого места, где были поставлены сил­ки, Сергей сделал зарубки на уровне глаз, свою первую ловушку он так и не смог отыскать. Что ж, разве Казак не повторял им: «Старайтесь поменьше совершать ошибок на дикой природе. Каждая такая ошибка может вам дорогого стоить». Ах, ну куда же я смотрел, подумал Сергей, выругав себя за беспечность. Пройдя немного назад, он нашел свою вторую ловушку. Она была пуста.

Но рядом с ней, в ловушке-растяжке, которую он про­тянул через звериную тропу, Сергей нашел полузадушен­ную ласку, наполовину подвешенную в воздухе, которая _{же по}чти перестала биться. Он осторожно приблизился к животному. Сергей уже было протянул руку, чтобы схва­тить животное, но ласка неожиданно заурчала и щелкнула зубами, зацепив его ладонь.

С первобытным взрывом энергии он схватил ласку за ?агривок и рубанул по горлу лезвием ножа с такой дикой силой, что едва не снес зверьку голову, заодно чуть не раз­рубив себе запястье. Зверек дернулся, напоследок залив его руку кровью, пульсировавшей из разрубленного горла, и затих.

Казалось, сердце вот-вот выскочит у него из груди. Сер­гей едва сдержался, чтобы не разрубить силки, но аккурат­но растянул петлю, ведь силки могут еще понадобиться. Наверное, вздохнул он, в следующий раз это будет легче, убить живое существо. Неожиданно он спросил себя — а должно ли убийство становиться легче? И есть ли у меня такое право, отнимать жизнь у живого существа? Нет, от­ветил он себе, такого права у меня нет. Есть только сила. Он поступил так, как вынужден был поступить, оказавшись в такой ситуации. Укус начинал болеть, но он не чувствовал враждебности к зверьку, который только пытался спасти свою жизнь. И сам Сергей убил только для того, чтобы выжить. Он поблагодарил ласку за ее жизнь, которая по­может спасти его жизнь. Он отобрал у нее жизнь не ради развлечения.

Убив ласку, он словно бы расстался с частью своего соб­ственного детства. Он понял, что и его собственную жизнь могут отнять у него в одно мгновение. И тут не могло быть никакой игры по правилам — только игра случая. Если быть внимательным, если напрячь все свои способности ^и Умения, он мог сделать так, чтобы этот случай работал в его пользу. Это был его первый настоящий урок выживания на дикой природе. Стараясь не шуметь, Сергей отправился Дальше проверять следующие ловушки. Он думал о том, ка­кие ловушки могут подстерегать его самого на его пути.

Третья ловушка была пустой — к ней даже никто не приближался. В четвертой и пятой тоже было пусто. А вот в следующей была белка, которую он постарался убить как можно быстрее, чтобы не мучить животное, одним ударом здоровенного камня. Оставшиеся силки тоже были пусты, только в последнем он нашел большого кролика. Значит, он будет с едой следующие несколько дней, и с обувью тоже.

Ранка от укуса ласки на его руке тем временем распухла и начала саднить. Сергей быстро сделал надрез лезвием ножа по ране, чтобы вытекла кровь и рана очистилась. За­тем он стал промывать ранку в проточной воде, прочищая ее и выбирая все то, что могло попасть в неглубокий надрез, и присыпал его песочком из потока. В завершение он помо­чился на ранку, вспомнив рекомендации Казака, который говорил, что свежая моча помогает избежать заражения.

Затем Сергей увязал свою добычу гибкими прутьями, поставил последний силок и направился обратно в лагерь. Вряд ли стоило ожидать новой добычи сегодня утром, но вечером он все же выйдет, проверит все еще раз. На всякий случай.

Охота пробудила его инстинкты, обострила букваль­но все его чувства. Он возвращался в лагерь, слушая, как капает с распускающихся почек дождевая вода, подмечая взглядом каждый солнечный блик, каждый извив лесной тропы.

Закольев тоже успел вернуться и с хмурым видом за­нимался своей добычей. Только одна белка — достаточно, чтобы раз поесть и обуть одну ногу.

Едва ли Закольева могла обрадовать Сергеева обильная добыча, это Сергей прекрасно понимал. Но и спрятать ее от Закольева тоже было невозможно. Поэтому Сергей как ни в чем не бывало подошел к костру и к закольевской белке бросил еще одну свою, а затем ласку и кролика.

— Вот еще, тоже попало в наши силки, — дипломатично сказал он.

Закольев стал молча рассматривать все то, что принес Сергей.

— Ну и дает наш дооренькии Сережа, — наконец произ­нес он и дальше продолжил сдирать со своей белки шкурку. Сергей тоже взялся за свою добычу, с непривычки весь пере­мазавшись кровью и едва управившись. Правда, раньше, на учебных занятиях, ему уже приходилось свежевать оленя, но делать всю работу одному — это было совсем не то.

К обеду на ветках уже сушилось мясо. Они растянули кожи на рамах, сделанных из гибкой древесины. Шкура ласки была не слишком велика, этого было недостаточно, чтобы прикрыть Сергею плечи, но это было только нача­ло. Когда же он подал Закольеву шкурку своей белки, со словами: — «Это тебе на вторую ногу», — «старший» их отряда взял ее, не обмолвившись и словом.

Вместе же они съели и кролика. Это была их первая еда почти за двое суток. Наполнив желудок, Сергей решил под­править свое убежище, сделанное накануне вечером наспех, и подлатать его лапчатником и гибкими ветками.

Когда наступил вечер, оба они, и Сергей, и Закольев, уселись каждый у своего костра, за весь этот день обменяв­шись лишь несколькими словами. Небо быстро темнело, и Сергей наблюдал, как одна за другой загораются звезды, искрившиеся, словно кусочки льда, на бархате неба. Белый дымок костра и языки пламени поднимались вверх, чтобы окончательно исчезнуть в ночи.

Глянув в сторону Закольева, который немигающим взглядом смотрел в пламя своего костра, Сергей в очеред­ной раз подумал: почему Закольев выбрал именно его? И в очередной раз не найдя ответа, он забрался в свой шалаш, зарылся в голые ветки и провалился в сон.

Г ледующее утро оказалось не менее щедрым на добычу: ^"ОД бревном падающей ловушки Сергей нашел почти ^с°всем раздавленную белку, в другие силки попался енот — в те же силки, куда прежде поймалась ласка. Но вместо того, чтобы, изловчившись, хватать яростно шипевшего зверька, Сергей выломал тяжелую дубинку из засохшего ствола и сначала оглушил животное, прежде чем лишить его жизни.

Кроме того, уже на обратном пути в лагерь, Сергей на­шел две рыбины в ловушке, которую он собрал в ручье.

Закольеву же попалась только одна дохлого вида белка, которая еще так-сяк сгодилась бы на шкуру, но никак не на еду. Заметив, сколько добычи принесла охота Сергею, он лишь проводил его взглядом, не говоря ни слова.

Поборов неловкость, Сергей сложил свою рыбу, белку и енота на плоский камень перед их «общим костром».

— Сегодня день выдался удачный, — сказал он, — так что будем с тобой отъедаться.

Покончив с едой, Сергей решил пройтись по окрестно­стям лагеря, чтобы получше изучить местность, и еще — чтобы побыть подальше от своего не слишком многослов­ного спутника. Сделав за пару часов широкий круг, он вышел к ручью, осматривая места, где можно было соору­дить еще ловушки для рыбы, затем вернулся в лес. Он уже собирался возвращаться в лагерь, как вдруг услышал, что где-то рядом тихо ступает какой-то крупный зверь. Он за­мер, стараясь не дышать, и стал ждать, весь обратившись в слух. Тишина... затем снова тот же звук... снова тишина. Сергей стоял против ветра от животного, и оно, не чуя его запаха, понемногу шло в сторону Сергея. Он пригнулся, медленно и тихо двигаясь ему навстречу.

Еще через пару минут он заметил где-то в двадцати ша­гах могучего оленя-самца, пощипывавшего молодую травку. Через каждые несколько мгновений олень прядал ушами, поднимал голову и осматривался. Сергей стоял совершенно неподвижно. Олень сделал еще несколько шагов в его на­правлении. И тогда-то Сергей понял, что он стоит сейчас на оленьей тропе, на его привычном пути к водопою.

Совершенно сумасшедшая мысль овладела им — он добудет этого оленя, в одиночку. Времени возвращать­ся и звать Закольева не было. Это должно произойти сейчас, другого такого случая не представится. Одной только этой добычи хватило бы, чтобы им все остав­шееся до конца испытания время не беспокоиться ни о еде, ни об одежде. И Сергей, словно первобытный охотник, бесшумно, в пару рывков вскарабкался на дерево рядом с оленьей тропой.

Добравшись до ветки, которая нависала как раз над тропой, Сергей нашел устойчивое положение и притаился. Сейчас он не мог видеть оленя, но зато, не рискуя быть замеченным, мог дожидаться того мгновения, когда олень пройдет прямо под ним.

Еще минут с пятнадцать — и вот он, идет себе, пощипы­вая травку. Еще шаг... другой. Сейчас или никогда, сказал себе Сергей. Сжимая нож в руке, Сергей соскользнул с ветки прямо на холку оленя, что было сил обхватив рукой его шею. Животное вздыбилось, а Сергей, перегнувшись, резанул его ножом по горлу, раз, потом другой. Смертельно перепуганное животное, истекая кровью, сопротивлялось с удвоенной яростью. Только б не упасть, мелькнуло в го­лове Сергея. Если олень сбросит его, то Сергея настигнет смерть от его рогов скорее, чем олень успеет истечь кровью. Поэтому, не дожидаясь, пока олень сбросит его, и еще как жест охотничьего милосердия, он прицелился и загнал нож глубоко между ребер, прямо в сердце.

Животное упало набок и вскоре затихло.

Едва переводя дыхание, с бешено бьющимся сердцем, Сергей не отрываясь смотрел на оленя и не знал, то ли ему Радоваться своей удачной охоте, то ли жалеть о гибели великолепного зверя.

^же на пути в лагерь ему вспомнились слова, которые лексей как-то сказал им: «Оказавшись один на один с Дикой природой, нужно самому стать диким».

Закольев в ответ на его сбивчивый рассказ скептически ухмыльнулся, но все-таки пошел следом за тяжело дышав­шим, с головы до ног забрызганным кровью Сергеем. Но улыбка быстро сползла с его лица, когда он увидел мертвое животное.

— Чего вылупился? — с едва сдерживаемой злостью прошипел он. — Не стой как истукан, берись за дело. Нуж­но его поскорее освежевать, понятно?

И, вытащив нож, он принялся вспарывать оленю жи­вот.

Почти все внутренности они бросили на месте, на съе­дение зверям, а сами, вытесав шест, подвесили на него тушу оленя и потащили ее в лагерь. Весь остаток дня ушел на то, чтобы снять шкуру и приготовить полоски мяса — с такого крупного оленя его получилось столько, что с лихвой должно было хватить на все оставшееся в лесу время. А ведь еще у них была обувь, которую они смастерили из шкур животных, в основном пойманных Сергеем, а кожи оленя им вполне должно было хватить на штаны и куртки. У Сергея также была и шапка, сделанная из меха енота.

Вечером, уже перед самым закатом, Сергей пошел к ру­чью и смыл засохшую кровь со своего тела, ног и рук. Затем направился в лес и распутал все еще остававшиеся там силки. Больше убивать животных было ни к чему.

Д

ва последних дня у них почти целиком ушли на то, чтобы смастерить пару штанов и рубашек из жесткой оленьей кожи. Им пришлось вымачивать шкуру несколько часов, прежде чем удалось соскрести с нее шерсть и остатки мяса, и потом еще и еще раз отмывать ее, чтобы полностью удалить все остатки жира. Им не удалось как следует вы­дубить ее, потому что у них не было ни соли, ни извести. Но они натерли шкуру мозгами оленя, потом и пеплом костра — так, как их учили.

Наконец, нарезав кожаных полос, которые потом следо­вало увязать одну с другой узкими ремнями, чтобы полу­чились кожаные куртки и штаны, они оказались одеты, как заправские лесовики. За этим занятием незаметно пролетел и последний день. Закольев обращался к Сергею только тогда, когда без этого совсем нельзя было обойтись, не за­бывая приправить свои слова едкой или обидной репликой. Наконец старший кадет убрался из лагеря, оставив Сергея в покое.

До заката оставался уже какой-то час, когда Сергею по­казалось, что он услышал вдали какой-то звук, словно крик животного. Он вышел из шалаша, прислушался, затем по­дошел к костру и подбросил еще дров. И снова этот крик. Теперь было ясно, что это Закольев, звавший его по имени. Бросившись на звук, Сергей явственно услышал крик:

• Иванов!

Сергей увидел Закольева, стоявшего по щиколотку в воде почти у самого берега ручья. На каменистом берегу было так скользко от мха, что Сергей и сам едва не по­скользнулся на нем. В заходящем солнце он четко видел Закольева, который изо всех сил старался освободить свою лодыжку, зажатую между двух камней.

Вне себя от злости, словно в том, что он оказался в таком положении, была вина Сергея, Закольев завопил: — Да не стой же ты, идиот! Тащи сюда ветку, скорее!

У Сергея был при себе нож, но он не догадался прихва­тить с собой лопатку, которой также можно было пользо­ваться как топором.

• Я сейчас, — крикнул он и со всех ног бросился за лопаткой в лагерь.

На обратном пути он с ходу заметил прямую и крепкую ^ВеткУ> которая вполне могла сгодиться на рычаг. Он со всей ^мочи рубанул по ветке, раз, еще, пока она не отвалилась.

К т

тому моменту когда Сергей наконец вернулся, Зако- ^Льев был так зол, что едва мог говорить. Принять помощь от Сергея в такой нелепой ситуации было для него верхо^ унижения, и Сергей не мог не понимать этого. Он не только превзошел Закольева в охотничьем мастерстве, поймав в свои ловушки больше зверей, убил оленя-самца, теперь «добренький Сережа» еще и выручает его из беды — из смертельной, вполне могло оказаться.

Но вот он вызволил Закольева, и что будет дальше — не известно. Но едва ли его ждет смущенная благодарность или рукопожатие. На какой-то миг ему захотелось просто повернуться и уйти, бросив Закольева. Но Сергей быстро подавил в себе это желание.

После того как Сергей вставил тяжелую ветку под один из камней, уже было делом нескольких секунд сдвинуть его настолько, чтобы Закольев смог освободить свою лодыжку. Она порядком распухла, но не была сломана, это было ясно. О том, чтобы помочь Закольеву доковылять до лагеря, не могло быть и речи. Сергей только молча оставил ему палку и один пошел в сторону лагеря.

Его мысли полнились ужасным предчувствием. Выру­чив Закольева, он нажил себе врага на всю жизнь.

К

огда Закольев наконец тоже добрался до лагеря, Сер­гей сделал вид, что занят укреплением своего шалаша, стараясь ни словом, ни даже взглядом не спровоцировать его на взрыв. К тому же ему и в самом деле нужно было под­бросить побольше лапника на крышу шалаша — тяжелые тучи обещали дождь, а ему хотелось получше выспаться в эту последнюю ночь в лесу.

Он еще не догадывался, что ему предстоит бессонная ночь.

Глубокой ночью, когда Сергей уже успел заснуть, его разбудили далекие вспышки молнии, за которыми по­следовал раскатистый удар грома. Еще миг, и сна как не бывало — странное предчувствие приближающейся беды волной прошло по его телу. Вот-вот должно случиться... и

_следу_Ющей вспышкой молнии он увидел, или ему по­палось, что он увидел, голые ноги и тело прямо у входа в свое укрытие. Сергей неслышно, не привлекая внимания, повернул голову и обмер от ужаса. Молния взорвалась сно-

_в это мгновение он увидел силуэт Закольева. Тот при- ва, и ^D

_сел у входа в его убежище с ножом в руке и настороженно всматривался в темень шалаша. Сергей понял, что пришел его смертный час.

М

олния потухла так же внезапно, как и вспыхнула. Не в силах шелохнуться, не в силах даже дышать, Сергей вглядывался в ночную черноту. Новая вспышка, и Сергей увидел, что силуэт исчез.

Может, это все приснилось? Померещилось? Сергей даже не знал, что и думать. Он неподвижно лежал и, пре­рывисто дыша, прислушивался к шуму дождя и к далеким грозовым раскатам, которые уже начинали затихать. Весь остаток ночи он так и пролежал без сна, тревожно прислу­шиваясь к каждому шороху, который раздавался на фоне мерного стука дождя...

Он вздрогнул и проснулся. Уже начинало светать. Он выжил и в эту ночь. Сергей поскорей выбрался из шалаша, чтобы взглянуть, где сейчас может быть Закольев, но тот, как ни в чем не бывало, продолжал спать в своем укры­тии.

Но когда Сергей принялся разбрасывать свой шатер и затаптывать тлеющие угли, Закольев встал, и не произнеся ни слова, взял нож и лопату и пошел прочь от лагеря.

Чуть позже, уже на обратном пути в школу, который пролегал через каменистую, поросшую леском равнину, Сергей все продолжал размышлять о том, что ему при­шлось испытать в эти последние семь дней. Теперь он знал, что способен выжить и в условиях дикой природы, как ексей-Казак, и не хуже тех, кто прошел это испытание ^ПеРед ним.

Сходиться нужно было к условленному месту, как было приказано Казаком. К середине дня вернулись все тридцать два кадета. Еще издали Сергей приметил Закольева, вокруг которого успела собраться кучка полуголых ребят помлад­ше. Закольев тоже его заметил. Показав на него рукой, он что-то сказал своим дружкам, и Сергей заметил, что его замечание было встречено дружным хохотом.

Не обращая внимания, Сергей постарался отыскать в толпе Андрея, сгорая от любопытства расспросить друга о его семи днях. Но Андрея не было видно, очевидно, он еще не вернулся. Когда Сергей повернулся спиной к Зако- льеву и его дружкам, он услышал за своей спиной ехидное хихиканье. Один из них, понахальнее остальных, очевидно стараясь угодить своему кумиру, язвительно бросил:

• Что, Сережа, явился не запылился?

• Тебе еще повезло, что Дмитрий поделился с тобой шкурой, — иначе ходил бы голый, как те бестолочи, — под­халимским тоном подхватил еще один.

Сергей смерил его взглядом. Можно было только до­гадываться, что Закольев тут успел насочинять.

Тем временем показался уже и Андрей, со своим стар­шим напарником, усталый, но счастливый. На них были грубого вида самодельные куртки из перевязанных между собой шкур. Но штанов не было, а к ступням твердыми шнурами были привязаны куски кожи наподобие подошв. Сергей, улыбаясь, разглядывал их пестрые наряды, сде­ланные из шкур кролика, енота, лисы, белки, и неведомое прежде ощущение собственной силы переполняло его.

Это было одно из самых запоминающихся переживаний Сергеевой юности. Надеюсь, вдруг сказал он сам себе, в первый и последний раз я остаюсь наедине с Дмитрием Закольевым.

П

осле полевых учений Сергей вернулся к повседневной школьной жизни, но его не покидало осознание тех перемен, которые произошли не только в его внутреннем мире, но и с его телом тоже.

Он стал подмечать лицемерие и недостатки окружав­ших его взрослых. Бродилов, без устали твердивший, как необходимо тренироваться, пока не сойдет семь потов, с каждым месяцем полнел все заметнее, а Калашников, при­вычно облокотясь об учительскую кафедру в классной ком­нате, менторским тоном рассуждал о том, что без правды никуда, и при этом не переставал лгать о евреях.

Впрочем, жизнь Сергея стала даже еще более сложной и запутанной, чем прежде. Может, и в самом деле пришла пора сбежать отсюда? Такая мысль снова стала посещать его. Бежать, чтобы найти в большом мире дом и людей, ко­торые согласятся принять его в этом доме, людей, которые были бы похожи на него.

Сергей рвался на свободу, в мир, где для этой свободы было мало места, разве что в дикой природе. Но даже в при­роде были свои строгие законы и не менее строгий спрос с того, кто не хотел подчиняться этим законам. Вопросы, противоречия, словно пчелиный рой, гудели у него в голо­ве. Прежде он никогда не задумывался о том, что ждет его ^в будущем. Теперь же эта мысль не давала ему покоя.

Сергей, с молчаливого согласия своего дяди, зачастил в ^его личную библиотеку. Владимир Иванов обладал внуши­тельным собранием книг, и Сергей буквально проглатывал одну книгу за другой, не делая различий между религиоз- ^Нои философией и военной наукой, — вплоть до древне­греческих философо в, таких как Платон, описавший жизнь Учение Сократа и других мудрецов и государственных

Деятелей.

Сергея ждало удивительное открытие: некоторые фразы в книгах, словно ключ, открывали внутри него обширное скопление собственных мыслей на темы, о которых прежде он никогда не задумывался, вопросов, которых он никог­да не задавал прежде. В чем смысл жизни? Что означает праведная жизнь? Люди по своей природе добродетельны или эгоистичны? Порой он, захлопнув книгу, даже хватался руками за голову и так и сидел, прислушиваясь к биению сердца, словно молот, стучавшему в груди. И дело было не столько в словах, которые он читал, сколько в мыслях, которые входили через открываемые этими словами двери. Он чувствовал себя первооткрывателем, который сделал первый шаг по неведомой земле своего собственного со­знания.

В конце лета 1887 года Сергею исполнилось пятнадцать. В этот день он думал о своей матери, как он думал о ней в прежние свои дни рождения, и в остальные дни тоже. Цепочку с медальоном он носил на шее, под рубашкой, и почти не снимал, идя на этот риск ради тепла, которое, как он ощущал, исходило от медальона. После отбоя, перед тренировками или водным закаливанием он снова прятал медальон в матрасе.

В

декабре того года их директор, против обыкновения, почти не появлялся на школьном дворе с утра, когда кадеты делали зарядку. В последние дни Сергей почти не виделся со своим дядей, который и без того старался не показываться без необходимости на людях, предпочитая управлять школой из своего кабинета. Тем более его ны­нешнее появление говорило о важности того, что он со­бирался объявить. Приказав кадетам построиться, он, без лишних слов или объяснений, сказал:

— Шаг вперед те, кто будет назван.

Затем стал читать имена и фамилии из списка. Сергей услышал, как назвали нескольких старших кадетов, затем

_имя и еще нескольких его сверстников из тех, кто был

и старательнее других. Назвали также и Андрея.

Се гей сделал шаг вперед вместе с остальными. Наконец директор назвал и последнее имя в своем списке:

__ Кадет Дмитрий Закольев.

Далее он продолжал:

• Все вы, двенадцать человек, отобраны для прохож­дения особой подготовки и несения службы в отборных воинских частях. Возможно, и в личной гвардии государя. С чем вас и поздравляю.

Это было самое теплое поздравление, которое когда- либо кадеты слышали из уст своего директора.

Краешком глаза Сергей заметил, как на лицах некото­рых из его сотоварищей засияли гордые улыбки. Андрей тоже доволен, раз улыбается, подумал он. Но Сергею было не до улыбок. Это лишь означало, что его жизнь снова из­менилась по прихоти кого-то постороннего. Что еще хуже, Закольев опять будет рядом.

Распустив остальных кадетов, директор стал неспешно прохаживаться пред строем из двенадцати избранных, и тихо, словно делясь с ними секретами, предназначенными только для их ушей, продолжал:

• Пока что вы учились всему тому, что должен знать каждый молодой солдат: основам борьбы и кулачного боя, верховой езде, плаванью, умению обращаться с оружием, военной стратегии и тому, как выживать без посторонней помощи. Остальным вашим товарищам предстоит отта­чивать эти умения. Но отборной гвардии понадобится от­борное учение.

Какое-то время он продолжал в молчании ходить перед ^строем, затем неспешно заговорил:

его

упорнее

~~ Задолго до Рождества Христова греки вели торговлю племенами, обитавшими на берегу Черного моря. Шли готь ^И °^{ДНО племя} сменяло другое, сарматов покорили ?германцы, которые затем были сметены азиатами-гуннами, а те — тюрками-аварами. Пришло время, и уж_е славянские народы вместе со скандинавами-викингами сплотились вокруг своего священного града Киева, кое­му суждено было стать матерью городов русских. И с той поры эти различные народы, которые говорят на ста сорока языках и наречиях, прошедшие историю борьбы, труда и молитвы, стали основой самой великой из стран мира, той страны, которую мы с вами привычно зовем Родиной... нашей Матерью-Россией.

Эта речь дяди, обычно такого немногословного, надолго запомнилась Сергею. Упоминание о Родине, которую он так любил, растрогало директора, и он сделал паузу, чтобы утереть слезу, невольно блеснувшую в краешке глаза. Но он быстро взял себя в руки и продолжал:

• На протяжении всей нашей истории нашему народу, всем русским людям — не только казакам и солдатам, но и крестьянам, торговым людям — не раз приходилось вста­вать на защиту своих земель от чужаков, вторгавшихся ото­всюду, с севера и с юга, с запада и востока. Нам пришлось научиться воевать в бескрайних степях, на замерзших озерах, топких болотах и в лесных чащобах. Наши враги вынудили нас изобрести гибкое и многогранное военное искусство. Вас, будущих отборных солдат, будут обучать системам борьбы, более естественным и более смертонос­ным, чем те, что вы прежде изучали.

Директор затем скомандовал:

• Алексей Орлов, шаг вперед.

Казак сделал шаг вперед.

А директор снова обратился к двенадцати юношам:

• Кто смелый, шаг вперед.

Один из старших кадетов, Анатолий Комаров, лучший среди школьных борцов, вышел из строя.

• Ну-ка, — сделал приглашающий жест дядя, —' нападайте-ка на инструктора Орлова.

Кадет Комаров, сжавшись пружиной, стал кружить во- длексея, высматривая слабое место в стойке своего аставника. А тот лишь улыбался и стоял себе спокойно, даже не стараясь держаться лицом к своему молодому про­тивнику. Комаров, увидев незащищенное место, не пре­кращая движения, нанес боковой удар ногой.

Ответное движение Алексея казалось почти незамет­ным, но его было достаточно, чтобы Комаров потерял рав­новесие и повалился на пол — тяжело, словно куль муки. Казалось, кадеты наблюдают за демонстрацией сверхъесте­ственных сил, а не боевого мастерства. Кадет еще несколько раз сделал попытку достать Алексея, но так же безуспеш­но. Наконец директор поблагодарил кадета за смелость, а Алексея — за демонстрацию.

• У царя немало верных солдат, — торжественно про­изнес он, — но те, кто охраняют его и выполняют особые задания, должны побеждать даже самых лучших солдат. Так что с этого момента ваша тренировка усилится до отметки критической, а временами и более того. А значит, если кто из вас не уверен в своих силах, еще не поздно отказать­ся — ничего постыдного в этом нет. В регулярной армии тоже служат достойные и храбрые офицеры. Тот, кто хочет вернуться назад в свою учебную роту, — шаг вперед.

Директор ждал, но никто не вышел из строя.

• В регулярной армии служат достойные офицеры, — повторил он. — Говорю вам как офицер — будущим офи­церам, я должен знать не только на что способен, но и что ^{Мне не по} силам. Чтобы потом поздно не было.

Сергей, как и все остальные в строю, стоял не шелох­нувшись.

~~ Что ж, быть посему, — сказал дядя. — Учебная рота продолжит подготовку под руководством наставника Бро- Дилова. Отборная группа будет тренироваться под началом Алексея Орлова.

Н

а следующий день началась их особая подготовка. Как только кадеты выстроились в две шеренги, Алексей посвятил их в кодекс казацкой чести:

• Сам погибай, а товарища выручай — вот наша не­рушимая заповедь. Ваш священный долг — рисковать соб­ственной жизнью, чтобы спасти товарища и охранять царя и нашу святую веру.

Он замолчал, чтобы дать им время вдуматься в смысл этих слов. Сергею казалось, будто он очутился в какой-то другой реальности, превосходившей его привычный мир. Но следующие слова Орлова резко изменили атмосферу:

• Каждый из вас теперь должен пройти посвящение. Жестокое на первый взгляд, оно послужит многим полез­ным целям. Вам предстоит самим испытать, что представ­ляет собой телесное ранение и боль. Каждый из вас должен сделать выбор между глубоким ножевым ранением или сильным ударом молотком по руке, который, вполне воз­можно, сломает ее.

• Кадет Иванов, — вызвал он Сергея из строя. — Вы будете первым. Остальные — следом за вами.

Сергей сделал шаг вперед, но все не решался, какое из двух испытаний выбрать. Что страшней? И что будет боль­ней?

• Ну же? — терпеливым, но настойчивым тоном про­изнес Казак. — Выбрали?

Сергей поглубже вдохнул и сказал:

• Я выбираю нож.

И в тот же миг, незаметно, словно молния, Алексей по­лоснул его лезвием по руке. Движение это было совершенно машинальным, в нем не было ни агрессии, ни потаенного удовольствия. Какой-то миг Сергей не ощущал боли, только шок при виде того, как кожа на его руке разошлась, обна­жив белый слой жира. Затем рана наполнилась кровью, появилась глубокая, пульсирующая боль, кровь потекла с руки на землю.

• Теперь ваш черед, — Алексей кивнул в сторону двух старших кадетов. — Один из вас должен наложить шов, другой — сделать перевязку, как в полевых условиях. И что­бы работали чисто — следующими будете вы.

Он показал на стол, где были выложены различные пе­ревязочные материалы, иглы и нитки. Их старая медсестра стояла рядом, готовая в любую минуту прийти на помощь. Она же и налила Сергею стопку водки, чтобы, — сказала _она> _ боль не так донимала. Он выпил и уже хотел про­сить у нее вторую стопку, но не решился.

Присыпав дезинфицирующим порошком зияющую рану, медсестра взяла Сергееву руку в свою, наблюдая за тем, как старший кадет неумело накладывал шов изогну­той иглой. Сергей отвернулся и, сцепив зубы, терпеливо ждал, когда с процедурой будет покончено, стараясь не вздрогнуть и не вскрикнуть каждый раз, когда игла прон­зала кожу.

Пульсирующая боль становилась сильнее, и он мор­щился каждый раз, но терпел, пока дрожащие руки его товарища протягивали тонкую нить через края раны, туго стягивая ее. Спустя несколько минут, которые показались Сергею вечностью, рана была зашита, повязка наложена, колющая боль сменилась глубоким нытьем.

• Молодчина, — прошептала сестра, но Сергей едва уловил смысл ее слов. Все его внимание теперь было по­глощено тем, как остальные его товарищи один за другим подходили к столу. Для него худшее уже было позади.

Остальные кадеты, тоже не в силах отвести глаз от жут­кого зрелища, следили за происходящим. Следующий за Сергеем парень, испугавшись вида Сергеевой крови, вы­брал молоток. Он взвыл, когда молоток Алексея опустился ^емУ ^на Руку, но не потерял сознания. Жуткий хруст был ^слЫшен каждому, хотя было не ясно, действительно ли ^к°сть сломана. Кадет же молча отошел в сторону, тяжело ДЫщ_а и морщась от невыносимой боли. Двое его товарищей

тут же наложили шину на ушибленное место под присталь- ными взглядами остальных.

И т^к, один за другим, все подходили к столу, выбирая то нож, то молоток. Андрей, который не переносил вида кро­ви, выбрал молоток. В момент удара он сильно вскрикнул, но нашел в себе силы собраться и дальше уже терпел боль молча. Закольев выбрал нож и прошел через все, даже не поморщившись. Больше того, он улыбался.

Один из кадетов отказался от испытания. Алексей подчеркнуто вежливым тоном предложил ему вернуть­ся в группу Бродилова. Вскоре все одиннадцать бледных, морщившихся кадетов выстроились у столика с медика­ментами и водкой. Каждый получал свою стопку, и многие, подобно Сергею, были не прочь выпить еще.

Наконец Алексей еще раз обратился к ним — с величай­шим уважением в голосе, словно теперь их всех от осталь- j ных кадетов отделяла глубокая пропасть:

• Подчас одних только слов недостаточно, когда хочешь научить чему-то очень важному. Эта рана, которую полу­чил каждый из вас, — все равно что ранение, полученное в бою. Но рана быстро зарубцуется, если вы научитесь слу­шать свое тело, научитесь желать того, чтобы раны быстрее затягивались. И, несмотря на ранение, будете сохранять • боеспособность — а это исключительно важно в условиях настоящего боя.

• Испытание это было не из простых, — продолжал он, — и для меня тоже. Не думайте, что мне доставляло удовольствие причинять вам боль. Но оно было необхо­димо. Вы теперь сами испытали на себе малую толику той боли, которую вы, солдаты, будете причинять врагу, если понадобится. Такова жестокая правда боя. Никогда не за­бывайте о том, что лучше ранить десятерых, чем убить одного. Раненые требуют ухода и тем самым сковывают противника. Совет этот вам даю, впрочем, не только из

обряжений тактических, из соображений некоей высшей

стратегии тоже.

Раны затянутся, и солдат вернется к своей семье. Но смерти нет обратного хода, и душа убитого врага будет всегда лежать тяжелым грузом на вашей совести. А значит, бивать врага нужно только тогда, когда другого выбора _нет f теперь возвращайтесь к себе и думайте о том, что я

вам только что сказал.

Кадетам выдали новую форму, штаны с красными лам­пасами, как у офицеров. И когда они уже шли в свою но­вую казарму, Сергей подметил, что не только новая форма отличает этих одиннадцатерых. Они держались гурьбой, стараясь идти все вместе, словно какое-то новое, неведомое чувство военного товарищества после перенесенного ис­пытания сплотило их в единое целое. Только один Закольев держался особняком — и впереди остальных.

Как оказалось, некоторые из парней постарше соверши­ли еще один поступок, на который ни за что бы не реши­лись прежде, — выпросили с собой бутылку водки. Теперь они, смеясь, пили водку из горлышка, передавая бутылку друг другу, и Сергей, неожиданно для себя, опьянел. Ему захотелось еще, но бутылка была пуста. Вдруг ему вспом­нилось, что от водки умер его отец. «Не передалось ли мне по наследству еще и это?» — подумал он.

Через пару недель его рана зажила, но остался рубец, чтобы никогда из памяти не стерся тот день, когда он стал одним из избранных.

Вскоре после этого их группа прошла еще одно испы­тание, проведя без еды семь дней, а последние два дня — ^{ез в}°Ды. Для этого, как пояснил Орлов, было несколько

причин.

Первое, — сказал он, — вы преодолеете инстинктив­ный страх остаться без пищи. Так что, если вы окажетесь ^трезаны от остальных в ходе боя, для вас будет не столь

важно, есть ли у вас провизия или нет. Второе, периодиче­ское голодание очищает и укрепляет тело.

• А третье, — прошептал кто-то в строю, — меньщ_е кормишь, больше денег в школе останется. — По ряду про­катился подавленный смешок. Но им уже было не до смеха к концу первого дня. Волчий голод и ужасающая усталость буквально валили с ног — еще один из кадетов не выдержал и выбыл из их числа, так что их уже осталось десять. Вдо­бавок, на этот период никто не собирался отменять для них тренировки и занятия, голод — еще не причина отдыхать или отлынивать от занятий, объяснили им.

Все эти семь дней у Сергея и остальных промежутки усталости и апатии сменялись чувством легкости, при­ливом свежих сил и новой энергии.

Тяжелее всего было последние два дня, без воды. Но потом они завершили свое голодание своеобразным очи­стительным ритуалом, напоминавшим второе крещение.

• Отборными солдатами становятся только через от­бор, вот как, — неустанно повторял Алексей. — Но, может быть, наступит день, и вы из солдат превратитесь в воинов, как те триста спартанцев древности. Против них было три­ста тысяч персов, но они стали живой стеной и три дня не пускали врага через узкое ущелье в Фермопилах.

• И что с ними было потом? — спросил один из каде­тов.

• Они все погибли, — ответил Казак.

С

некоторых пор Сергей чувствовал, что его жизнь и всё в его жизни становится быстрее — его мысли, его желаниг. ум и тело. Его перевели в казарму этажом выше, где уже безраздельно властвовал девятнадцатилетний За­кольев, самый старший из всех кадетов. Но Сергея теперь больше занимали его тренировки с Алексеем в стрелковом оружии, маскировке, полевой медицине, выживании в зим­них условиях и рукопашном бое.

Несколько недель спустя наставник отборного взвода объявил своим подопечным:

— Сегодня тема нашего занятия — удушающие захваты и освобождение от них. Но начнем мы с того, что вы сами постараетесь найти возможность освободиться от захвата. Исследуйте любые способы — что получается и что нет. Только не травмируйте своего партнера, это главное. Те же из вас, кто будет проводить удушающий захват на партне­ре, запомните: поскольку у него нет возможности сказать вам, когда остановить захват, сигналом будет его хлопок по вашей ноге. Это сигнал немедленно остановить прием. В противном случае он потеряет сознание... а если удержать захват еще дольше, он просто задохнется. Так что сразу осла­бить захват, как только партнер похлопает вас по ноге!

К концу занятий Закольев снова выбрал Сергея себе в партнеры. Закольевская рука мгновенно обвилась вокруг его ^{Шеи> и} Сергей уже был не в силах издать ни звука, ни даже вдохнуть. Еще секунда, в следующее мгновение показалось ^У. и голова взорвется. В глазах потемнело, и, запаниковав, что оыло сил хлопнул Закольева по бедру, затем еще раз, Увствовав, как его засасывает черный водоворот, конец Закольев освободил захват. Сергей, не в силах _Како ^{ТЬся на} ногах, опустился на борцовский коврик и то время сидел, стараясь поскорее восстановиться.

Вдруг он почувствовал, что Закольев, не отрываясь, смо­трит на него, и поднял глаза.

• Что это у тебя там на шее надето? — как ни в чем ц_е бывало поинтересовался тот.

• Ничего, — пробормотал Сергей, злясь на себя за то что забыл перед тренировкой спрятать свой медальон. На минуту зазеваешься, мысленно отругал он себя, а потом будешь жалеть.

• А ну покажь, — дружеским тоном сказал Закольев.

Закольев умел попросить таким тоном, что, казалось,

глупо отказывать человеку в такой мелочи. Сергей уже было потянулся к застежке на цепочке, но вовремя спо­хватился.

• Не твое дело, — отрезал он. — Ты про свое думай.

Закольев равнодушно пожал плечами и стал работать в

паре с другим кадетом.

Алексей подал знак к концу тренировки, подвел итог и покинул тренировочный зал. Кадеты стали собирать­ся, хотя кое-кто еще оставался на борцовском коврике, продолжая отрабатывать сегодняшний прием. Сергей же, который в этот раз с нетерпением ждал конца занятий, по­старался было уйти одним из первых, но вдруг услышал за спиной зловещий шепот Закольева:

• Давай-ка посмотрим на твое сокровище!

Сергей сразу понял, что Закольев не просто хочет по­смотреть на медальон, он решил присвоить его.

• Обойдешься, сказано же тебе, — бросил Сергей и по­старался поскорей пройти в двери, но правая рука Заколье­ва уже крепко держала его за шею, а левой он с ужасающей силой надавил ему на затылок. Сергей дернулся, стараясь не поддаться панике, не потерять дыхания, но дыхания уЖ^е не было, осталось лишь страшное давление, от которого- казалось, вот-вот треснет череп. В сгущавшейся черной он еще успел увидеть, что на них смотрят двое кадетов, й° те, видимо, решили, что они решили потренироваться еШ^е- pj то была не тренировка — в этот раз Закольев напал на

него всерьез. _

Когда свет погас у него в глазах, Сергеи на какой-то миг ловно увидел себя со стороны, свое бесчувственное тело, распростершееся на полу. Затем было чернота.

Когда он пришел в себя, Закольева поблизости не было.

Исчез и медальон.

С того самого момента Сергей, словно одержимый, не мог думать ни о чем другом, лишь о том, как вернуть свой медальон. Он не мог, просто не мог позволить Заколье- ву взять и украсть то единственное, что осталось у него в память о родителях, что соединяло его с прошлой жиз­нью. Но у него никак не выпадала возможность остаться с Закольевым один на один. Несколько дней их не ставили тренироваться в паре, не получалось у Сергея подстеречь его одного на заднем дворе, где обычно Закольев курил с дружками.

Сергей чувствовал, что у него, словно у безумца, начи­нают путаться мысли. Он не мог ни о чем больше думать. Ему нужно было немедленно вернуть свое.

Три дня спустя ему таки удалось подстеречь Закольева и перегородить путь:

— Отдавай немедленно! — закричал он, не в силах сдерживаться, чувствуя, как у него все горит внутри от ярости.

Кое-кто из кадетов, пришедших пораньше в спортивный зал, подтянулся поближе. Зрелище обещало быть незабы- ^ваемы_м.

~~ Что тебе отдавать? — негромко переспросил Зако- ^ев> явно не ожидавший такого от Сергея.

—- Сам знаешь что.

Закольев улыбнулся своей отвратительной улыбочкой.

_Тв<- ^ты про ту девчачью побрякушку, которая была у ^0я на шее?

• Отдавай... сейчас же! — зарычал Сергей.

• А у меня ее нет. Вот так-то.

• Врешь!

Закольев смотрел на него изучающим взглядом, словц₀ на козявку, удивленный, что «добренький Сережа», почти на четыре года моложе его, решится приставать к нему _с такими требованиями. Что ж, говорил его взгляд, ты сам напросился...

Сергей молниеносно нанес Закольеву удар ступней в колено. Закольевская нога поехала в сторону, но он не стал восстанавливать равновесие, а в падении зацепил Сергея за одежду, увлекая его за собой на землю. Еще миг, и муску­листый Закольев уже сидел у Сергея на груди и методично лупил его кулаками по лицу.

Закрываясь от града сыпавшихся на него ударов одной рукой, Сергей растопыренными пальцами ткнул Заколье­ву в глаза. Тот взвыл от боли и ярости, и этого мига было достаточно, чтобы Сергей еще несколько раз двинул ему по зубам.

В этот момент в зале показался Бродилов, который и растащил их. Но Закольев успел свернуть Сергею нос, от­весив ему несколько жестоких ударов по лицу. Со сломан­ным носом, заплывшим от кровоподтеков лицом Сергея отвели в лазарет.

На следующий день первым, кого увидел Сергей, едва разлепив глаза на синем отекшем лице, был Андрей, си­девший у его койки.

• Ну, Серега, ты даешь! — восхищенно затарахтел он. Закольевские зубки давно просились погулять, но ник!*¹ не думал, что это ты... Ты ему оба передних зуба выби^д знаешь, нет?

• Хотя не это главное... Закольев, кажется, напросил^ Видели, как он душил тебя после тренировки и снял с что-то... вроде как цепочку, да? Дошло до наставников» продолжал Андрей, улыбаясь. — Бродилов noTpe6o0^a)l'

6 I Закольев признался, что он украл, но тот уперся, ^ЧТ ничего не брал. Врет, конечно, и все знают, что врет. Тк что давай, поправляйся, расскажешь сам, как дело было. Начальство приняло решение держать Закольева в холод­ной все время, пока ты будешь в лазарете. А потом... Да, Серега, нешуточного врага ты себе нажил! Хотя Закольева- _то говорят, собираются того... с волчьим билетом, и такие

слухи тоже ходят.

Затем он добавил, уже без прежнего восторга:

• Да, Сергей... А я-то... хорош друг, тоже мне. Но впредь, обещаю, можешь на меня рассчитывать, что бы и кто бы там ни был, усек, нет?

• Усек, — едва ворочая губами, пробормотал Сергей. Слова Андрея скорее огорчили, чем обрадовали его. Зако- льевское унижение и наказание ему было ни к чему. Оно только все усложнило, теперь тот уж точно ни за что не отдаст медальон.

О

статок дня Сергей то лежал в полусне, то засыпал сно­ва. А ночью словно что-то толкнуло его. Открыв глаза, он увидел в полутьме комнаты Алексея, стоявшего поодаль. Но одет он был не в привычную форму, в которой ходил в школе. Теперь на нем была его прежняя казацкая одежда, ^и он был таким, каким впервые появился у них, еще тогда, ^{С извес}тием о смерти Александра Второго. Сергею вдруг показалось, что он видит сон.

Но Казак заговорил, и Сергей понял, что не спит. _Не ~~ дренируй задержку дыхания, и тогда нехватка воздуха того ^ТС^^Я ^^ольше страшить. Сознание теряешь не от что ' ^ЧТ° ^В°^{ЗДуХа Нет> а от того}' ^что кровоток сдавлен. Так > если тебя снова будут душить, — все так же тихим и

Жени ^{М Г}°^{ЛОсом вел он} Дальше, — полностью сбрось напря-

> ^и У тебя появится еще двадцать-тридцать секунд. о_Ть. ^На мгновение поднял взгляд, словно стараясь

^ск*ть нужные слова:

• Жизнь, Сережа, жесткая штука, так что и сам не вольно становишься жестким. Но запомни и то, что нет ничего такого твердого, чего нельзя взять мягкостью. Вод_а источит любой камень, дай только время. Время, вот что тебе нужно...

• Ты поступил храбро, выступив против Дмитрия За- кольева, — продолжал Казак, — твой отец тоже был храбре- цом... Достойный был человек, и ты станешь таким же... Но не солдатом, Сережа, не солдатом. Не твое это, запомни мои слова. А что твое — ищи, и оно обязательно найдется.

Эти последние слова отозвались в Сергее глубоким разочарованием, но во взгляде Казака ничего не измени­лось, он все так же улыбался ему, как равный равному, как товарищ — товарищу. И не успел Сергей и слова сказать в ответ или поблагодарить Казака за наставление, как Алек­сей Орлов отступил на шаг во тьму и исчез.

А

утром Андрей снова вернулся к своему другу, чтобы сообщить ему новость:

• А знаешь, Казак уехал! Его немедленно затребовали ко двору, и он сразу же собрался, еще даже не рассвело... А мы назад, к Бродилову, вот так-то. Господин директор, правда, от его имени передал нам прощальный привет и пожелания. И еще слова... Дай вспомнить... «Такова жизнь солдата, люди приходят и люди уходят, твой товарищ мо- ? жет пасть в бою рядом с тобой, но ты, ты ни шагу назад»- I Занятия отменили, все до обеда свободны. Кто — куда, а

я к тебе, вот так.

Андрей замолчал.

• Знаешь, Серега, — вдруг сказал он, — а ведь дядЯ' | то твой... небось, скучать тут будет без Казака, соглз сен, нет?

Сергей только улыбнулся.

• Согласен. И не только он.

Н

а дворе уже был пронизывающе-холодный январь 1888 года, когда Сергея наконец выписали из лазаре­та Его желание вернуть свой медальон не стало слабее, но теперь он решил трезво оценить свои возможности. Еще одна открытая стычка с Закольевым ни к чему не приве­дет Попробуй он снова отобрать медальон у Закольева силой, все закончится тем же, он снова окажется в лазарете. Но возможно, ему повезет и побитым окажется Закольев. В любом случае тот по доброй воле не скажет, где прячет медальон.

Самое разумное в такой ситуации — выждать время, на­блюдая за своим противником. Как сказал как-то Алексей- Казак: то, что не сразу в руки дается, дорогого стоит. От своего он ни в коем случае не отступится. Сергей знал, что теперь у него появился серьезный враг. Но тоже мог сказать и Закольев.

Еще одна перемена произошла в нем после того ночного визита. Вместе с отъездом Казака Сергея, казалось, оста­вило и его прежнее горение. Он все больше отстранялся от своих сверстников, словно бы он был наблюдателем, а не участником событий той жизни, что разворачивалась вокруг него. Все последующие месяцы он все больше ста­рался проводить время в одиночестве, в тиши дядиной лиотеки. Временами, бывало, он просто молча вращал глобус на его столе, в задумчивости водил пальцем с севера ^на юг, с востока на запад.

Однажды весной, вскоре после того как сошли снега, Сок^{И К}°Р^{отал в}ремя в библиотеке за чтением диалогов Рата, когда случилась странная вещь. Словно бы из ни- ^лицо ^Не°^^Ь1ча^^ны^ образ проявился в его уме: мужское Док ^{С ми че}ртами, нос словно перебитый, подборо- Щеки покрывали жесткие вьющиеся волосы. И все

же в этом лице ощущались сила и цельность, а глаза, показалось Сергею, словно метали молнии.

Затем Сергей услышал слова: «Я гражданин не Афи„ или Греции, но мира...» В единый миг Сергею стало ясно что в видении перед ним предстал не кто иной, как сам Со- крат. Видение же, прежде чем исчезнуть, произнесло лицц, четыре слова: «Новый мир... на запад...»

Затем все снова стало, как было. Сергей снова был в дядиной библиотеке, в Невской военной школе.

Что с ним только что произошло, почему это случи­лось — Сергей не находил ответа. Не верилось, что и в самом деле дух греческого философа посетил его, тем более говорил с ним. В конце концов, слова ведь были сказаны не на греческом, а на его родном языке. Однако же откуда- то они пришли, эти слова... Что за «новый мир»? И куда именно на запад? Сергей вдруг вспомнил слова Андрея, сказанные много лет назад, когда они только познакоми­лись: «Я родился не в России, а на Западе... За морем есть такая страна, называется Америка».

Наверное, решил он, это лицо и эти слова — не что иное, как порождение моего собственного ума. Но что означает это видение? Сергей задумался. Он пристально смотрел в книгу в надежде, что сможет еще раз увидеть тот же лик Наконец он поставил книгу на полку и уже собирался уходить, но его взгляд невольно задержался на дядином письменном столе. Сергей заметил распечатанное письМ^0, которое директор, очевидно, по неосторожности забы¹ убрать. Не в силах сдержать любопытства, он склонил*^ над столом и прочитал:

ИЗВЕЩЕНИЕ:

Владимиру Иванову, директору Невской военной школы.

В течение недели мимо вашей школы будет сле­довать воинское подразделение для выполнения 3d'

дания связанного с евреями. Направление — «черта седлости». Предписываю прикомандировать всех старших кадетов, как и кадетов отборной группы, _к этому подразделению на три месяца. Выполнение этой задачи в полевых условиях подготовит ваших кадетов к будущим заданиям. Еще раз поставьте в известность кадетов, что они будут действовать во имя Царя, Святой Церкви и Матери-России.

Подпись: генерал Артемов

«Задания, связанного с евреями». Сергей невольно вздрогнул. Как одному из отборной группы, ему тоже при­дется присоединиться к гонителям невинных людей, ко­торые уже отняли жизнь у Абрамовичей. Снова перед его внутренним взором предстали обгорелые руины их дома. И вот еще раз придется дышать тем же запахом смерти...

Нет, только не я. Никто не сможет заставить меня, ни дядя, ни даже сам царь.

Сергей снова оказался на распутье. Но теперь он знал, какой дорогой пойдет. Пришло время навсегда исчезнуть в ночи. Он отправится в Санкт-Петербург, чтобы отыскать тот драгоценный дар, что был оставлен ему дедом. Этот ^клад, который так долго ждал своего часа, позволит ему купить билет на пароход. Он уедет прочь отсюда, в Амери­ку- где не посылают солдат убивать людей только потому, ^Что те евреи.

_и Приняв это решение, Сергей задумался, чего ему ждать _Не ^ЧСМ^ ^^ыть готовым сразу же после того, как он исчез- идт ^{И3 ШКОЛЫ}' ^станУ^т искать, вышлют погоню. Так что Pj ^пРидется быстро и уходить нужно как можно дальше.

"Ути назад у него уже не будет. _Пр_ав Р^Геи на какое-то мгновение даже засомневался, его ^{Льное ли} он принимает решение. Ведь так хотел у_с чтобы он учился в военной школе. И его дядя

^{л е}го сюда, дал кров, чтобы научить той единствен­ной жизни, которую они с братом знали и которой жид^ Но нет, он больше не хотел такой жизни. Он не только сыц своего отца. У него была мать, теперь ее кровь взывала к нему.

Сергей чувствовал себя так, словно ему предстояло ещ_е раз войти в озеро с ледяной водой. Не известно, чего ему теперь ждать от жизни и какие неожиданности может го­товить ему будущее. Но, по крайней мере, эту жизнь и это будущее он выберет для себя сам.

Раз так, сказал он себе, то и откладывать с решением нечего, нужно уходить как можно скорее, лучше всего -- сегодня ночью. Но нельзя уйти, не попрощавшись с дядей. Нужно хотя бы записку оставить. Сергей схватил чистый лист бумаги с дядиного стола, обмакнул перо в чернила и написал:

Уважаемый господин директор!

Я хочу извиниться перед Вами за то, что ухожу таким вот образом. Я ухожу в поисках другой жизни. У меня при себе карта, компас и некоторые припасы, что понадобятся мне в пути.

Благодаря Вашей опеке я стал сильнее и многому научился. Надеюсь, придет час, когда Вы сможете гордиться мною. Не сомневаюсь, что Вы добрый и искренний человек, и могу лишь сожалеть о том, что мне не случилось узнать Вас лучше. Обещаю: век буду помнить о Вашей доброте и поминать Вас в своих молитвах.

Сергей подписал записку своим именем, сложил ее >' спрятал в карман. Прежде чем уйти из кабинета, он тороП* ливо осмотрелся и нашел то, что искал: карту, которая мог­ла пригодиться. Открыв бюро, он нашел среди папок с лй^ч ными делами кадетов ту, что была подписана его именем," поспешно выхватил из нее лежавшие там бумаги.

этот вечер, когда объявили отбой, Сергей лег в кровать, ТЗне раздеваясь. В его рюкзаке заранее было уложено все бходимое, что ему только удалось собрать, включая ^НС0 енты, _КОТорые он завернул для лучшей сохранности ^Д промасленную бумагу. В рюкзак также были упакова­ны о'хой паек, который он стащил с кухни, а еще нож и складная саперная лопатка. Там же были леска с крючком,

карта и компас.

Во время ужина Сергей окинул прощальным взглядом обеденный зал, молча попрощался с Андреем и своими товарищами-кадетами. Все время до отбоя он простоял у окна казармы — вот там, на плацу, прошло все его детство. Он словно еще раз увидел себя, того мальчишку, который отчаянно вцепился в поводья, когда его впервые посадили на коня во время урока верховой езды.

После отбоя он притворился спящим, пока не услышал знакомые звуки уснувшей казармы. Затем засунул записку под подушку — скоро, очень скоро ее найдут, и его дядя отправит за ним в погоню лучших кадетов-следопытов, возможно — даже кого-то из инструкторов. Но все зря — ведь они же сами его готовили.

Еще и еще раз он обдумал план побега. Первым делом проскользнуть мимо караульных — маршрут и время об­хода были ему прекрасно известны. А во время последне­го закаливания на озере он приметил бревно, что лежало почти у самого берега...

бивалась полоска света. Все так же тихо ступая, Сер^ проскользнул в подвал, а там со всех ног бросился бежать, несмотря на непроглядную темень.

Наконёц он у озера. Его сердце бешено колотилось Силы враз оставили его, и Сергей, как завороженный только смотрел на залитую лунным сиянием поверхность озера. В ночной тишине биение его сердца казалось неесте­ственно, пугающе громким. Сергей прислушался. Где-то неподалеку пела ночная птица. И с этим пением, словно встречавшим его первый свободный шаг, какое-то новое, незнакомое чувство проснулось в груди молодого чело­века.

Стряхнув с себя оцепенение, Сергей стал искать бревно, которое приметил накануне. Но в темноте найти его оказа­лось не так-то просто. Стараясь поменьше шуметь, Сергей осторожно пошел вдоль берега, пробираясь сквозь густую траву и стараясь ненароком не споткнуться в темноте.

Вот вроде бы какое-то бревно, сказал себе Сергей, да только то ли? С сомнением он осмотрел его. Полуобгорев­ший ствол дерева оказался настолько тяжелым, что Сергей даже засомневался, сможет ли оно вообще плыть. Он ухва­тился за сучки и потащил бревно в воду...

Вдруг Сергей услышал звук шагов, совсем близко от себя. Присев на корточки, он замер, напряженно всматри­ваясь сквозь густую траву туда, где был виден приближаю­щийся силуэт. Это был человек, и шел он определенно в его сторону. У Сергея комок подкатил к горлу, когда он разглядел Закольева.

— Негодяй, — едва сдерживая ярость, беззвучно выД⁰' хнул Сергей. — Неужели он пошел за мной следом? Ил¹¹ это просто нелепое совпадение?

З

акольев, тоже с вещмешком, шел крадущейся поход*⁰'

и тоже вглядывался в темноту, словно стараясь выем⁰ треть что-то... или кого-то. Нужно было принимать р^еП,е

как поступить: не обнаруживать себя, чтобы пресле- ^нйе^_{тель ег0} не заметил и прошел мимо, или самому выйти навстречу. Но в этом случае столкновение неминуемо. 'разумнее было бы уклониться от стычки, оставшись незамеченным. Но тогда он не узнает зачем, с какой целью

Закольев преследует его.

Пока осторожность боролась с желанием выяснить намерения Закольева, тот оказался совсем рядом. Сергей увидел бледный отблеск серебряной цепочки на шее его преследователя. Решение было принято мгновенно. Он встал во весь рост и присвистнул:

• Эй, Закольев, — достаточно громко, чтобы тот смог его услышать.

Закольев резко повернул голову в его сторону.

• Вот оно, значит, как, — сказал он, — решил прогу­ляться на свежем воздухе?

Судя по голосу, он, казалось, совсем не удивился, что Сергей первым окликнул его.

Сергей старался угадать выражение лица Закольева, казавшегося мертвенно-бледным в лунном свете. Закольев же не спеша приближался к Сергею.

• Верни мне мой медальон, слышишь?

Густой туман приглушал все звуки вокруг, но Сергей все же старался говорить потише, чтобы их не услышали караульные на школьном дворе.

• Отдай медальон, а потом ступай своей дорогой, а я ^п°йду своей.

Закольев покачал головой, словно он ожидал услышать ^Что-то совсем другое:

~~ Добренький ты мой Сережа... видно одного раза тебе

показалось мало?

_Вой^Мь.сли, словно вспышки молний, мелькали в Сергее- голове: как поймут в школе, что они оба исчезли в

ли с ^Н°^ЧЬ' ^^ешат> что сговорились бежать вдвоем? Вряд ' Скорее подумают, что...

Записка! Ведь он же оставил дяде записку, внезапц₀1 вспомнил Сергей. По крайней мере, хоть дядя будет знать что Закольева он с собой не звал...

Словно прочитав его мысли, Закольев вытащил скощ. канную бумажку из кармана форменных штанов:

• Я же говорю, добренький... не забыл с дядей попро. щаться.

Сергей скорее понял, чем увидел, как его лицо скриви­лось в такой знакомой, ненавистной ему ухмылке.

• Только вот запамятовали вы, Сережа, что у меня везде свои люди. Оплошали вы, право слово, оплошали...

Кровь ударила Сергею в виски, когда Закольев разорвал записку на мелкие клочки.

Медальон, подумал Сергей, главное вернуть медальон, а все остальное уже не имеет значения.

• Отдай медальон, а не то я позову караульных.

• Давай, зови, — все так же ухмыляясь, ответил За­кольев. — Зови-зови, я слушаю.

• Думаешь, не позову?

• Ждешь разрешения?

Сергей едва не застонал от бессильной ярости.

• Вот что, оставь медальон себе. Верни только фото­графии родителей. Другого мне ничего не нужно. Дмитрий, ну зачем нам расставаться врагами?

Молчание Закольева было красноречивее любого от­вета. Не тратя больше слов попусту, Сергей прыгнул на Закольева и что было сил пнул его сапогом в живот. Уд^аР пришелся в солнечное сплетение, и Сергей услышал, как воздух со свистом вырвался из закольевской глотки. За кольев переломился пополам, но не упал. Сергей потяну" его на себя, вцепившись в гимнастерку на плечах Закольев³' чтобы свалить его на землю, но Закольев вдруг сам так боД нул его в грудь, что Сергей потерял равновесие. Еще мИГ>¹¹ уже Закольев бросился на него и захватил локтем за m^eI°'

В этот раз точно конец, только и подумал Сергей.

Паника огненной волной прокатилась по его телу, чтобы ениться холодной ясностью. Его первым порывом было ^С Фиксировать предплечье Закольева подбородком, чтобы, согнувшись, бросить нападавшего через себя. Но по тому, как Закольев держал центр тяжести, было ясно, что он готов к этому. Тогда Сергей резко повернул лицо к сгибу локтя, чтобы рывком высвободить голову из захвата. Это была ошибка. Закольев только сильнее сдавил его шею. Но он не знал, что Сергею больше не страшны удушающие захваты. Теперь он мог удерживать дыхание более двух минут. Рас­слабиться и тянуть время...

...Вот то знакомое давление в висках, которое ему уже пришлось ощутить однажды, первые черные точки в глазах, за которыми полная чернота и потеря сознания. Чтобы об­мануть противника, Сергей отчаянно забился в Закольев- ских объятиях и вдруг затих и обмяк, словно бы лишился чувств. Теперь Закольеву оставалось или выпустить из рук его отяжелевшее тело, или дальше держать его на весу. При­творившись мертвым, Сергей выиграл несколько драгоцен­ных секунд. Но если Закольев не выпустит его сейчас же... еще секунда и... в глазах стало совсем черно...

Отпрянув, Закольев резко отпустил его. Тело Сергея с глухим стуком свалилось на влажную землю. Не открывая глаз и не подавая признаков жизни, Сергей лежал, чувствуя, что Закольев сейчас рядом, начеку, готовый ко всему. Он не уйдет, не добив противника.

Сергей резко открыл глаза. Закольев был где-то в шаге ^него. Впившись взглядом в бледное закольевское лицо, ^Н У^ВиДел, как расширились его зрачки, увидел в его глазах Рянность и страх. Закольев рванулся к нему, но Сергей ной ^{НЫМ ДВИЖением} откатился набок, сжавшись пружи- •^и молниеносно ударил его ступней в колено. % °^ЛЬев' ^взмахнув руками, рухнул на землю. Мо-_Ке °^На'^СГО У^дача>^та припасенная для себя секунда, что изменить любое событие, любой поединок, — это о

ней говорил ему Казак! Но лишь секунда — заревев, кац зверь, Закольев перекатился на живот, оперся на локти готовый рывком встать и кинуться на него. Сергей не ждал пока он встанет. Схватив подвернувшийся под руку холод­ный плоский камень, он прыгнул на Закольева и с размаху опустил камень на голову противника.

Кровь хлынула у того изо рта, из ушей, и Сергей, словно обезумев, замахнулся еще, чтобы разнести ему череп. Но занесенная рука так и осталась неподвижной. Тяжело дыша, Сергей поднялся, все еще держа камень над головой. Затем, опомнившись, отшвырнул камень.

Закольев не двигался. Медальон! Где медальон? Сергей задрожал как в лихорадке. С трудом перевернул Заколье­ва на спину, стал обшаривать шею и грудь. Вот он! Судо­рожным движением сорвал медальон с шеи, Сергей стал машинально возиться с застежкой, но дрожащие пальцы отказывались повиноваться. Затолкав медальон в карман, он вскочил на ноги. «Уходим, скорее уходим, — говорил себе Сергей, — пока не пришел в себя Закольев, пока не стало совсем светло». Теперь у него есть немного времени. Закольев, сам того не зная, удружил ему, украв записку. В школе, наверное, решили, что он в самоволке, и вместо погони будут ждать его, чтобы примерно наказать. Пусть ждут. Когда они поймут, что он не вернется, Сергей уже будет слишком далеко. Подхватив свой вещмешок, Сергей поднялся, чтобы снова взяться за свое бревно.

Сам не зная почему, он вдруг замер и склонился над Закольевым. В белесом предутреннем тумане полуоткры­тые, невидящие глаза Закольева, смотревшие в никуда- смертельно напугали его. Сергей вдруг понял, что груД^ь Закольева не движется. Он осторожно положил руку ему на шею. Пульса не было.

Я ударил его сильно... слишком сильно.

Вздрогнув, он попятился прочь от тела. Беги, беги от­сюда! — кричало все в нем.

Отчаяние придало ему сил. Продравшись сквозь за- _каМыша, он стянул замшелый ствол в воду. Против *жидания, тот не только не пошел ко дну — очевидно, де- ° о вполне могло выдержать и Сергея. Как можно туже затянув лямки вещмешка на плечах, Сергей лег животом на бревно, обхватил его ногами и стал грести, направляя свой импровизированный плот прочь от берега.

Обжигающе холодная вода мгновенно привела его в чувство. Руки и ноги сразу же замерзли, и Сергей вдруг понял, насколько рискованный он выбрал способ побега. Чуть зазеваться, потерять равновесие — и тут же сам уй­дешь под воду.

Он постарался отгрести подальше от берега, под укрытие плотного тумана, стоявшего над озером. На всякий слу­чай — так его не заметит никто, никакая погоня, даже если она будет. Правда, теперь и он с трудом различал очертания берега. Слишком далеко заплывать тоже не стоит. Не рас­считать свои силы смертельно опасно, так можно и на берег не выбраться. Его, не переставая, била дрожь, и от холодной воды, и от того, что пришлось только что пережить.

«Я убил Закольева. И это больше не самоволка. Я пре­ступник, бежавший с места преступления. И что из того, что это была случайность? Тем более в случайность никто не поверит. Все знают, что мы были на ножах с Закольевым из-за медальона».

Ему вдруг захотелось вернуться, все объяснить... но что именно? Что он решил сбежать и то же самое задумал За­кольев? Записка к дяде не попала, и теперь нет никакого оправдания, никакого извинения, которое бы удовлетво­рило господина директора.

^{Что с}Делано, то сделано. Закольев мертв, а Сергею при- ^{Дется Жить} с этим до конца своих дней.

Бревно предательски крутнулось, и Сергей чуть был₀ не нырнул в ледяную воду. Холодная вода словно от­резвила его. Хватит о прошлом, сказал он себе, что было, то сплыло. Сосредоточься на том, что ждет впереди. Он стал энергичнее работать руками, надеясь, что сильные гребки помогут ему справиться с холодом, который, казалось, уже проникал до самых костей.

Еще несколько минут, еще несколько гребков — и к бе­регу.

Сергей заранее наметил добраться до устья ручья, что впадал в озеро Круглое примерно в шестистах метрах вос­точнее школы. Где-то такое расстояние, по его расчетам, он уже и проплыл. Сергей осторожно стал подгребать на мелководье.

Наконец он оттолкнул от себя бревно, с трудом став на совершенно закоченевшие ноги. По пояс в воде, продира­ясь через камышовые заросли и едва волоча ноги в топком прибрежном иле, он побрел к берегу.

Выбравшись из воды, он заставил себя бежать вдоль берега, чтобы согреться. Вскоре озноб прошел. Но Сер­гей вдруг встревожился, что мог потерять ручей. Он оста­новился и стал напряженно вслушиваться — нет, вот он, прямо впереди него слышалось негромкое журчанье. За­крывая лицо руками, чтобы ненароком не пораниться в предутренней темноте, он выбрался к воде.

Мыться в чистой проточной воде было по-настоя1Д^еМУ приятно. Чистая вода была ему сейчас просто необх°' дима.

Отмывшись от болотной грязи, он решил сделать окол° сотни шагов прочь от ручья. Дойдя до каменистой зеМЛ¹*' где его ноги уже не оставляли следов, Сергей, пятясь, вер

назад, ставя ступни в свои же следы, чтобы запутать

преследователей.

П о ручья оказалось ровным и неглубоким, так что он ойно шел какое-то время вверх по течению, пока не ^С ил что уже можно выйти на сушу и повернуть дальше в Р точном направлении. Возможно, те, кто станет его пре­следовать, найдут его следы. Но найти его по этим следам не сможет теперь никто.

Едва ли они стали бы особенно усердствовать в этой погоне, будь он всего лишь подростком-кадетом, что на­думал на свой страх и риск бежать из военной школы. Но со смертью Закольева все, решительно все стало не так. Теперь ему нельзя идти в Петербург. Полиция будет искать его даже в столице. Сокровищу, очевидно, какое-то время придется полежать еще в том укромном месте, где спрятал его старик Гершль. Подождать придется и с путешествием в Америку — год, может быть, или два... а может, и дольше.

Сейчас же ему лучше всего направиться в горы, на юг страны, чтобы укрыться там и от своих преследователей, и от призрака Закольева.

Сергей сделал вокруг школы крюк примерно в тысячу метров, прежде чем окончательно повернуть на восток, затем на юг через лес и к поросшим лесом холмам. Где-то совсем неподалеку он услышал волчий вой. Но Сергей про­бирался дальше через лес, переходя с быстрого шага на бег, когда позволяли местность и силы.

Клочья тумана в лесу становились прозрачнее, а утрен- ^{Нее с}°лнце теплее. Сергей надеялся, что это утро прольет новый свет и на то, какой дорогой идти к надежному убежи- ^щу'^{и На его} путь в жизни. Как все это могло случиться? — не ^еРеставая, он спрашивал себя. Семь лет назад все было так

г о, жизнь шла по накатанной колее. Я был в отборной И во ^{С> МСНЯ уважали и мои} наставники, и мои товарищи, теперь... Мой поступок — единственно правильное

решение или худшая ошибка моей жизни? Нет, ответил оц I себе, я поступил так, как должен был поступить.

А что ему еще оставалось делать? Отправляться вместе с остальными кадетами на «задание, связанное с евреями»! Он даже подумать не мог, чтобы обагрить руки кровью не- винных людей. А Закольев? Такого он не мог представить даже в кошмарном сне...

Еще час-другой, и его хватятся. Рано или поздно вы­яснится, к чему привело его столкновение с Закольевым у озера. Его будут искать. Но он пойдет, не теряя времени, на юг, к далеким горам Грузии, что в тысяче с лишним ки­лометров к югу.

В

Там он найдет безопасное прибежище.

от так и началось весной 1888 года Сергееве путеше­ствие. Его путь пролегал на юго-восток, вдоль течения Клязьмы.

Несколько первых дней он то и дело оглядывался, не в силах избавиться от чувства, что преследователи уже ! дышат ему в затылок. Опускалась ночь, но она тоже не приносила облегчения, он продолжал убегать от погони и в своих снах. И лишь утром, пробудившись от тяжело­го сна, он бросался в реку, чтобы смыть с себя последние | следы ночи. Весь день он продолжал идти, и лишь ближе i к концу дня делал привал, строил или находил укрытие, | затем по мере необходимости охотился, ловил рыбу или искал съедобные коренья.

Спустя несколько недель Сергей уже был у берегов Волги. В кустах возле реки ему посчастливилось найт" брошенный ялик. Плоское дно лодки рассохлось, но Сер гей залепил щели древесной живицей, и лодка оказала^ вполне пригодной к плаванью. Вскоре он уже плыл вни³ по течению, временами помогая себе шестом, который ^CNf3 стерил на скорую руку.

Последующие дни потекли для Сергея незаметно, будто были одно с течением великой реки. Его жизнь стала °^НИ м целым с рекой, с ее глубиной и вечностью. Когда Сдавался денек потеплее, он нырял в прозрачную воду, ^В лея пока не замерзал, и выскакивал погреться на солн- ,> когда река смывала пот с его тела и остужала жар по- _т ескавшейся на солнце кожи, Сергей забирался обратно в ялик и тихо дремал, пока лодка плыла себе по течению, или рассматривал берега, которые с каждым днем все от­далялись.

Дни становились все длиннее и жарче, и его плечи по­степенно бронзовели. Временами он ел очень мало или почти ничего не ел, а бывало и так, что он устраивал себе настоящее пиршество. Из прочного молодого деревца он соорудил себе примитивный дротик, затем дошла очередь и до лука из гибкого ствола молодого деревца и стрел из тонкого тростника с оперением из перепелиных перьев. На­конечником служили камешки, достаточно острые, чтобы проткнуть шкурку небольшого животного. Если ему попа­дались зайцы слишком далеко, чтобы достать их дротиком, он бил их из лука.

Вот так за лето и начало осени Сергей опустился на тысячу километров вниз по течению реки, пока не достиг Каспийского моря. Дальше ему следовало идти на юг, вдоль ^п°бережья. Где-то в сотне километров южнее Махачкалы °н выбрался на берег. С сожалением расставшись со своим маленьким яликом, дальше пошел пешком, на восток, к финскому Кавказу. Пробираясь на юго-запад через горы, он то и дело про- мимо станиц — укрепленных поселений, где жили что ^КИ ^^еР^{гею не} слишком верилось, чтобы весть о том, _0д °^н У^ил Закольева, докатилась даже до этих краев. Но сам, как ни старался, продолжал чувствовать себя бег- ^м "Реступником, поэтому решил держаться подальше

от людей с оружием. Он решил переждать в горах год, два, или дольше, пока не сможет без опаски вернуться в Петербург. Тогда уже можно будет спокойно взяться з_а поиски сокровища, зарытого когда-то его дедом.

Лишь один раз он изменил своему решению. Как раз вы- дались первые прохладные дни, и Сергей, не в силах больщ_е выносить одиночества, которое стало ощутимей с насту, пившей осенью, рискнул пройти через казачью станицу. С тоской в глазах смотрел он на открытые ставни на окнах, на дымок, что вился из дымохода. Там, в доме, представил себе Сергей, должно быть, только-только растопили очаг... Невольно его взгляд задержался на молодой женщине, что стояла на пороге невысокой побеленной хаты. Она, не от­водя глаз, улыбнулась, кивнула ему в ответ. Детское, почти уже забытое желание стать частью семьи, найти свой дом на какой-то миг шевельнулось в его душе. Будет ли у него когда-нибудь своя семья? — он только печально покачал головой.

В

осхождение в горы заняло несколько недель. Сергей знал, что высоко среди скал зима гораздо суровее, чем в низине. Но горы обещали уединение, которое сейчас было ему нужнее всего.

Прежде всего нужно было найти постоянное пристани­ще и укрытие от непогоды. К концу осени он нашел то, что искал. Это была пещера неподалеку от водопада. В горной речке в изобилии водились лососи и форель, поблизости была запруда, которую сложили бобры. У входа в свой пещеру Сергей поставил прочную пристройку из веток^с отверстием наверху для дыма из очага. Снаружи он стар⁸' тельно обмазал ее глиной, заделав все щели в предчувствии холодных ветров и снега, что должны были прийти с зим⁰"' И, не дожидаясь, пока замерзнет река, а охотиться стан^¹ значительно труднее, Сергей, сколько смог, набил дичи¹¹ насушил рыбы. Всего этого, да еще с подледным лово>*

_вТ0РАя. Естественный отбор 109

бы должно было хватить, чтобы он смог продержаться

_д0 весенней оттепели.

Уже зимой, когда выдавались ясные дни, Сергей вы- одил из своего убежища, чтобы осмотреться и получше изучить окрестности. Еще до наступления зимы у него уже был готов меховой балахон и рукавицы, чтобы защитить тело и руки от холода, который пробирался в пещеру. Еще раньше он сделал теплую меховую обувь. В ясную погоду он охотился или ставил силки. Когда же ледяной ветер за­вывал над его берлогой, Сергей, словно медведь, впадал в спячку и видел сны.

По утрам, выбираясь наружу, он растирался снегом, за­тем делал зарядку, чтобы не утратить формы. Потом снова облачался в свои меха и заползал назад в пещеру. Этой долгой зимой он по-настоящему почувствовал, что такое одиночество.

Тем радостнее было для него наступление весны, весны 1889 года. Спускаясь в долину, что лежала неподалеку от его пещеры, он увидел резвившихся медвежат, а потом и медведицу. Позже, уже перед самым закатом, он заметил, как осторожно, словно тень, пробирается по горной гряде снежный барс.

За все это время ему если и случалось заговорить вслух, то лишь с самим собой. Сергей порой начинал сомневаться, не разучился ли он вообще говорить. Куда чаще он подра- ^жал щебетанию птиц или выл с волками по ночам.

Весна незаметно сменилась летом, затем наступила ^Сень' ^{и так} пошел второй год его горного отшельниче- ^Ва- И как-то, в одно осеннее утро, Сергей вдруг понял, Шко ^ЛЬК° ^{СИЛЬНО все} изменилось в его жизни. Не только осталась где-то в прошлом. Все то, о чем он мечтал

ЖиЛ^{МУСТреМИЛСЯ}

ЧлСП>

, стало казаться чужим и ненужным. Он д_0м ^ГоР^ах и принадлежал горам и дикой природе. С тру- _Горно ? ^Знал себя однажды, когда остановился напиться в озере. Взглянув на дрожащее отображение в воде,

он увидел бородатого и загорелого мужчину. Даже его щ_аза изменились, словно в них появилась какая-то небывал^ прежде глубина. Ему было восемнадцать, но лицо, котор_0е он увидел в отражении, было лицом зрелого мужчины горного скитальца.

В прежние дни он приходил к дикой природе как гость Теперь он стал ее частью.

В

есна 1891 года отмерила третий год его новой жизни Щурясь от утреннего солнца, Сергей однажды про­бирался через узкую расселину в горах. Ее почти отвесные стены расходились вверху не более чем на четыре метра, и по неровному каменистому дну вполне можно было прой­ти. Сергей ставил ногу как можно осторожнее — камни еще были мокрыми и скользкими после недавнего дождя. За годы жизни в горах его чувства обострились, но, как оказалось, не настолько, как инстинкты у дикого зверя - завернув за могучий валун, что был у него на пути, Сергей едва не натолкнулся на медведя. Таких огромных медведей ему еще не приходилось видеть.

Медведь пока был спиной к нему, но сразу же обернулся, принюхиваясь. Сергей попятился. Для медведя после зим­ней спячки, хорошо отдохнувшего и страшно голодного, он был идеальной возможностью подкрепиться.

В один миг медведь опустился на четыре лапы и прыгнул в его сторону, а Сергей сорвал с плеч рюкзак и, швырну® его в зверя, сам с быстротой молнии бросился к ближай­шему утесу.

В мгновение ока медведь разорвал рюкзак, пахнувши* дичью, надеясь найти там съестное. За эти несколько спа­сительных секунд Сергей уже успел вскарабкаться поч­ти по отвесной каменной стене. Он и не представлял, ^чТ° способен влезть на скалу так быстро и что вообще моЖй⁰ лазить по таким скалам. Пока лесной великан расправлял*^ внизу с его рюкзаком, он старался найти более устойчив⁰*

ясение, чтобы ненароком не свалиться с узкого камен­ного уступа-

Медведь подошел к скале и снова встал на задние лапы, о острые когти царапали камень в каких-то сантиметрах ног Сергея. Сам же Сергей, вжавшийся всем телом в от­весную стену, едва мог стоять, так сильно дрожали у него

колени.

Разъяренный медведь заревел, затем опустился на че­тыре лапы, в нетерпении бегая перед камнем. Подойдя к рюкзаку и обнюхав его еще раз, он побрел прочь и вскоре скрылся за краем ущелья. Сергей спустился на несколько шагов вниз, туда, где было удобнее стоять. Переведя дух, он несколько секунд прислушивался, затем решился спрыг­нуть. Грузно свалившись на землю, он перекатился на бок, чтобы сразу же встать на ноги. Бросив быстрый взгляд туда, куда ушел зверь, он схватил в охапку остатки рюкзака, нож, лопатку и что духу бросился бежать.

Сергей знал, что медведю ничего не стоит догнать его, если тот вдруг захочет вернуться. Эта мысль только при­бавила ему желания поскорее убраться подальше от этого ущелья к знакомым местам.

Уже вечерело, когда Сергей наконец решил сделать пере­дышку. Он присел под скалистым уступом, стал перебирать все то, что еще осталось целым из содержимого его рюк­зака. Чтобы согреться, он развел два костра, по одному с каждой стороны. И лишь потом, перебирая в памяти по­дробности своего спасения от хищника, Сергей понял, как ^зко была от него лютая смерть. Едва бы нашлись слова, ^к°торые так красноречиво могли объяснить ему, как ценна ^жизн_ь и какие возможности в ней заключены.

той ночью ему с трудом удалось забыться сном, бес- ным и тревожным. Во сне он снова и снова старался _Тр_и ^{ть от} медведя, затем за ним уже гнались два медведя, ^Мчавщ^{>НИ п}Р^евР^{а1цались во} всадников, с диким гиканьем ^ИХся по степи, оставляя за собой горящие деревни.

Он снова видел обгорелые остатки избушки Абрамовиче^ слышал крики и видел бегущих людей, которых преслед₀ вали всадники.

И как только рассвет озарил покрытую снегами верщ_и ну Эльбруса, Сергей бросился в реку, надеясь, что ледян^ вода горной реки вернет ему ясность ума.

Это событие подвело итог его отшельнической жиз­ни. Оставаться в горах означало попусту тратить время возможно отведенное ему для чего-то большего. Нужно было пробираться в Петербург и найти спрятанное со­кровище, которое поможет ему добраться до новой земли за морем.

Часть третья

Обретение

и УТРАТА

С самого начала любовь была моей погибелью и моим искуплением.

Из дневников Сократеса

П

ока Сергей Иванов продолжал свой долгий путь ц_а север, ехал своей дорогой и еще один человек с казац кой саблей на боку и верхом на краденой лошади. С у^ ренностью, отличающей мудрецов и мятежников, Грегор Стаккос ждал своего часа, чтобы стать во главе отряд_а себе подобных. «Те, кто призваны вести за собой, живут по своим законам», — раз за разом произносил он вслух, репетируя речи, которым еще только предстояло быть про­изнесенными. Пока что он в одиночестве продолжал свой путь по Южной России и Донскому краю.

Его план был прост: он присоединится* банде казаков, чтобы потом ее возглавить. Еще мальчишкой он жадно впитывал рассказы о запорожских казаках, о бойцовских качествах кубанских, терских и донских казаков и их уме­нии воевать. Он также знал, что они охотно принимают в свои ряды чужаков, сумевших показать себя в бою. Он найдет свое место в их рядах, чтобы затем возвыситься над ними.

Он будет их вожаком, атаманом, как принято у каза­ков звать тех, кто наделен властью. Кроме этого вполне определенного плана, у него была всего лишь одна цель — подальше убраться из черты оседлости, где жили евреи- Он презирал их по причинам, которые полностью не были ясны даже ему самому.

Неопределенность его положения ничуть не беспоко­ила Грегора Стаккоса. Он не ведал страха, разве только перед теми ужасными кошмарами, которые терзали ^еГ° во сне каждую ночь. Сама необходимость спать была емУ нестерпима. В дневном мире Стаккос не знал себе равны*' В мире ночных сновидений он становился уязвим. Не зн^' как отогнать от себя сонмы ночных духов, он выну^Д^еН был терпеть еженощное стаккато ужасающих воплей, №

но заслоняться от окровавленных рук, что тянулись

^П° Как бы ни сильны были его собственные руки, но к нему-¹⁴

п не было сил разрушить то ужасающее видение, что v него «^с

⁷ „тип шло за ним следом с девятого года его жизни.

неотсту""" „

В тот день, вернее, в ту ночь он остался без родителей. Их

убил зверюга.

Отец Грегора был когда-то полковником царской армии. Охромев после несчастного случая, он ушел в отставку и теперь не просыхал от водки. В те редкие часы, когда «высокоблагородие», так звал его про себя Грегор, бывал не совсем пьян, он торговал в своей лавчонке на окраине Кишинева. Там же, в задних комнатах, он и жил со своей женой и маленьким Грегором.

Тот холодный декабрьский вечер ничем не отличался от других таких же вечеров. Стаккос-старший сидел, осте­кленело глядя на пустую четверть перед собой, и только мотал головой в хмельном оцепенении. Цигарка во рту давно погасла, хмельные пары рассеивались, а беспричин­ное раздражение требовало выхода. Полковник уже было занес кулак, чтобы грохнуть по столу, но тут в сенях стук­нула дверь и в комнату вбежал Грегор. Раскрасневшись от мороза, он бросился прямиком к печке, пристроился в ^тепле и принялся тихонько строгать перочинным ножи­ком свистульку. Это было его обычное занятие по вечерам, тихонько себе строгать ножичком, стараясь не попадаться ^0тЧУ на глаза.

Звук хлопнувшей двери заставил полковника вздрог­нуть. Он проводил Грегора мутным взглядом, затем по­гнулся к нему всем телом. Грегор сразу же понял, что _3л^^СОк°благородие» наконец-то нашел на ком сорвать ть. Оставалось или спасаться бегством и бродить по _Те ^Ым Улицам, ожидая, когда тот забудется сном, или Рпеливо принять трепку.

Что ^^Пения юному Стаккосу было не занимать. Тем более ^Сякий раз, когда полковничий ремень опускался на

задницу Грегора, мать отворачивалась, пряча испугащ, I глаза. Делая вид, что хлопочет за уборкой, она ни р_а3у ^ встала на защиту своего сына.

Полковник тем временем поднялся и на негнущихся но raix двинулся в сторону Грегора, загораживая собой дв_ер_ь чтобы мальчишка не смог улизнуть.

• Ах ты, байстрюк, — бормотал он заплетающим^ языком, — пора, давно пора взяться за твое воспитание сукин ты сын...

• Папаша, что вы такое говорите... разве я не ващ сын? — не отрываясь от своего занятия, хмыкнул маль­чишка.

• Наш? — икнул полковник и уставился на Грегора, словно впервые увидев его. — Да ты такой же наш, как... ты жиденок, понял? И сын жида, во как! Сгорел он от водки, все тосковал по ей... а она... и все они... да что там... Мы взяли тебя на воспитание, мать твоя упросила... талдычила, вот будет у нас, вот будет... А-а-а! — словно зверь, заревел он и непослушными пальцами стал расстегивать пряжку на ремне. — Ну, щас узнаешь, что будет...

Это были последние слова, которые полковник сказал в своей жизни. Услышав, что он еврей, потрясенный Грегор вскочил на ноги и заверещал что было духу.

• Врешь! Ты врешь! А ну, прочь от меня! — Грегор бро­сился на отца, у которого от удивления даже челюсть от­висла, и со всей силы боднул его головой в живот.

Полковник тяжело сглотнул, стараясь ухватиться за край стола. А Грегор, расширившимися от ужаса глазами смотрел на свой перочинный нож, по которому потекл⁴ красная капля.

Вдруг колени у полковника подогнулись, он хотел 6ыл° удержаться за плечо сына, да так и рухнул, свалив табуР^еТ Затылок с тяжелым хрустом стукнулся об пол, и Стакк⁰ старший, дернувшись, затих, глядя немигающим взгляд⁰' в пустоту.

р гор повернулся к матери. Она все время была здесь, белая как мел.

°^е q_{T0 ч}то ты наделал? — наконец выдохнула она. ^Наконец-то ты не отводишь глаз, — подумал Грегор. — ' " смотри... только не убегай, смотри». Он протянул к

^окровавленную _ру_Ку, и женщина вдруг закричала:

^неИ _ _Ты . Ты убил его, убил! Зверюга!..

Вот тогда-то в доме и появился зверюга. Грегор словно ми _гла3ами смотрел на то, как лезвие его перочинного ножа раз за разом входило женщине в живот, слышал, как она кричала, и этот крик, словно холод железа, пронзал все его тело. Он хотел, чтобы она замолчала, и раз за разом взмахивал окровавленной рукой, пока крик не стал всхли­пом, а потом и вовсе стих.

Теперь в доме хозяйничал зверюга, и Грегору ничего не оставалось, как поджечь дом, чтобы выкурить его на улицу. Все так же, словно в полусне, он смотрел, как вы­сокие языки пламени врываются в снежное небо, сглаты­вая снежинки, чтобы упасть черной сажей на то, что еще мгновение назад было его жизнью. Он неподвижно стоял на улице и смотрел на пожар, пока подоспевшие соседи не увели его прочь.

К

середине лета Сергей обогнул восточный край чер_Ть оседлости, той области России, от Балтийского до Чер. ного моря, где было дозволено жить большинству евр_еев Еще пара недель, и позади на юге останется Москва, он обойдет ее западнее, держа путь на север, к Петербургу. еще не исполнилось и девятнадцати, но никто не узнал бы в этом бородатом длинноволосом мужчине того чистень­кого аккуратного кадета Невской школы, что стал затем беглецом. Поэтому Сергей больше не боялся открытой до­роги, временами сокращая путь в крестьянской телеге или фургоне торговца.

В этом долгом пути у него было достаточно времени, чтобы освежить в памяти все то, что в свое время заста­вил запомнить его Гершль. Десять лет прошло с тех пор, но карта дедули Гершля и сейчас словно была у него перед глазами, в мельчайших деталях. Что-то очень ценное, по­рой он даже рассказывал себе самому, закопано к северу от Петербурга, на лугу, под деревом у самого берега Невы... в десяти километрах от Зимнего дворца.

А пока наступил сентябрь 1891 года. Был по-летнему душный полдень, когда наконец показался и Петербург' Сергей с некоторой опаской вошел в город, осторожно сту­пая по ровным мощеным улицам. И прохожие, привыкши^? видеть на этих улицах по-городскому модно разодеть"¹ люд, подозрительно оглядывались на странствующего л^е совика, одетого в самодельную одежду и обувь из оленье" кожи. Сергей, не сразу понявший, почему люди шар³*³ ются от него, сообразил наконец, в чем дело. Он pe"¹¹¹'¹ почиститься и привести себя в порядок, чтобы поскор^ слиться с окружавшей его городской толпой.

^третья. обретение и утрата

взглядом модные экипа-

часть

_Гергей провожал удивленным

итл^кт плиоп:

анавливался, чтобы понаблюдать за фонарщиками, °^СТ уже хлопотали возле газовых светильников перед ^К°^Т°инами лавок и торговых рядов. Всюду шла бойкая тор- ⁸ и Сергей вдруг понял, что прошло то время, когда

гоВЛЯ, " г

него не было нужды платить за еду, одежду или жилье. Сейчас у него совсем нет денег, ни копейки, но, когда он найдет свой клад, тогда будет и чем заплатить за комнату и горячую ванную, за одежду и стрижку. И, верил он, не только за это.

Он скоро нашел дорогу к Зимнему дворцу и пошел вдоль Невы на север. Его возбуждение становилось все сильнее. Дедовская карта словно еще раз развернулась перед ним, как тогда, на затертом пальто Гершля: вот река... возле бе­рега... с трех сторон лес и жирный крестик — это и есть заветное место под старым дубом. Дерево это, сказал он себе, было посажено дедом его деда, Гершль тогда был еще совсем маленький. Сергей продолжал идти, пока не вышел к леску сразу за околицей города. Вечерело, и он решил заночевать здесь, на охапке листьев, тем более что ночь обещала быть теплой и влажной.

Едва рассвело, Сергей уже был возле заветного места и принялся за поиски.

Он обыскал все вокруг, но поблизости не было ни одно­го дерева, которое даже приблизительно могло указывать ^{На н}У^жное ему место. Возле реки, в том месте, которое более

^всег° ^поДходило под описание Гершля, вообще не было Деревьев.

И вдру_{Г) словно вете}р_ОК) подувший спину, заставил его рнуться. Инстинктивное чувство опасности, что раз- ^п°дв ^{Ь 33 ДОЛГОе в}Р^{емя на} Дикой природе, в этот раз не ^пРим ^Л° ^{заметил} четырех всадников. Они были

в двух сотнях метров от него, но быстро при- ^ались- Возможно, и не стоило тревожиться, но когда

всадники мчатся к одиноко стоящему человеку, то ед_{Ва л}, с хорошей вестью.

Здесь, посреди открытого луга, прятаться было негд_е так что Сергей лишь сделал глубокий вдох и постара_Лся расслабиться, чтобы не выдать себя. И все же в голове вер телась тревожная мысль: неужели они охотятся за мной? Вот так, стоит потерять бдительность, и тебя сразу же за- метят!..

Даже с такого расстояния можно было различить, что это казаки в черных папахах, их бурки трепал ветер. Когда они подъехали ближе, Сергей заметил у каждого саблю на боку и карабин через плечо.

Еще мгновение, показалось Сергею, и лошади собьют его. Но в последний миг всадники натянули поводья и окру­жили его, словно охотники добычу. Мурашки побежали у Сергея по спине. Усилием воли он заставил себя дышать медленно и глубоко, чтобы не выказать своего волнения. Он не сомневался в своих бойцовских навыках, но один против четырех, да еще казаков, с саблями...

• Здравия желаю, милостивые государи, — неспешно произнес он, всем видом давая понять, что ему скрывать нечего.

• Кто таков? — с ходу окликнул его старший.

• Сергей... э-э-э... сын Воронин, — ответил Сергей Ему не хотелось называть свою настоящую фамилию. Д^в0? других всадников подозрительно переглянулись, но про^- молчали.

• Живешь где — неподалеку? — снова задал вопр^оС старший.

• Нет, ваше благородие, я не местный, сами ж виДй¹^ Странник я, очень захотелось побывать... это... как ^еГ°"_тр столице, вот. — Затем, уже смелее, спросил сам: — А вы это, всех задерживаете, кто в город путь держит? ^

• А ты, часом, не еврей будешь? — старший, пропУ^с ^ мимо ушей вопрос, тяжелым взглядом уставился на Сер

увидеть в его лице страх. — Нам велено таковых,

^оЖ „_оГ1ррп которым здесь жить не положено, находить то есть евреи» ^г

того брать под стражу. Так что скажешь? — с трудом

""ерживая коня, отрывисто спросил он.

__ Никак нет, ваше благородие. Да и как можно? Ска­уте такое — еврей. Отродясь с такими знакомств не во- — как мог непринужденнее сказал Сергей. Его больше страшили не расспросы о евреях, а чтобы казаки не запо­дозрили в нем беглого каторжника.

Старший какое-то время молча рассматривал его, и Сергей, с невинной улыбкой, так же молча смотрел на ка­зака. Вдруг казаки, как один дружно, обернулись на скрип вереницы телег, что как раз выехала на большую дорогу. Старший резким движением завернул коня.

— За мной, — скомандовал он, видимо решив, что воз­иться с Сергеем — пустая трата времени. Еще миг, и Сергей увидел, как комья земли летели из-под копыт их лошадей. Уже спокойнее он сказал себе, что на лошадях они держатся хорошо — и дерутся, наверное, тоже. Ему повезло, что дело не дошло до ареста. Надумай они взять его под стражу, все могло кончиться для него плачевно.

IЛ все же на сердце у Сергея было неспокойно — те, двое, * Акак они переглянулись...

С другой стороны, все обошлось — и то ладно. Сейчас ^{6Г0 Ждало} куда более важное дело. На лугу никаких дере- ^{ВЬев Нет}> значит, надо пройти вверх по течению Невы, и ^из, на случай, если он ошибся и вышел не на то место, никакого другого места, что лучше бы подходило под ние деда, не было. Сергей не сомневался, что помнит _Это . ^{в Ме}льчайших подробностях. Перепутать он не мог. Иск ^{Л Именно тот} луг. Но если нет дерева, где и как ему

сокровище?

С_ер_Ге^^Ь' между тем, шел к полудню. Было душно и жарко. Р^еШил искупаться, чтобы освежиться и собраться

с мыслями. Он скинул рюкзак, разделся и нырнул в n I зрачную прохладную воду. Затем побрел к берегу, _Сел мелководье, перебирая пальцами холодные камешки и пр^ слушиваясь к тихому плеску воды. Вот его дедуля Герщ_Ль маленький мальчик... наверное, здесь он плескался в р_еч1(е может, на этом же самом месте учился плавать...

На берегу Сергей почистил свою одежду, разложил ее сушиться в тени, а сам растянулся на солнышке. «Вс_{е Е} точности так, как говорил дедуля, — размышлял он, — _Не хватает только одного. Дерева-то как раз и не хватает» Голос деда звучал в его памяти так явственно, словно они расстались только вчера:

«Это одиноко стоящий дуб... под ним закопан сундучок, с той стороны дерева, которая против озера, между двумя большими корнями».

Не дожидаясь, когда его одежда высохнет, Сергей одел­ся и стал осматривать луг, чтобы отыскать хоть какие-то остатки дерева.

Он медленно дошел до края луга, повернулся лицом к середине и присел на корточки. Только теперь он заме­тил возвышение, небольшой бугорок, едва различимый на ровной земле. Он подошел поближе. Здесь уже можно было разглядеть и остаток корня, мощного и старого, почти полностью сгнившего, но вполне различимого под поверх­ностью земли. Пульс Сергея забился учащеннее.

Он вытащил лопатку из рюкзака и стал копать, стараясь отрыть еще остатки корней, которые могли сохраниться. Сняв дерн и расчистив примерно трехметровый круг.^оН уже мог определить, куда шли корни дерева и где был ^еГ° ствол.

На карте, он хорошо это помнил, крестик был постав"⁰¹ между двумя корнями, что уходили в направлении отр^е1(,< Сориентировавшись, Сергей встал с противополоЖ^н стороны от предполагаемого ствола дерева. Затем лопатой место, то самое место, и начал копать. Долго р^ь

_еМу не пришлось, штык лопаты почти сразу же нат- _Земл1° ^ _{т0 ТВ}ердое. Сергей опустился на колени. Не в ^{КН) /К} справиться с волнением, он стал ладонями выгребать

из ямы.

СерДЦ^е едва не выскочило у него из груди, когда под ями проступила крышка объемного деревянного ¹ -а Слежавшаяся за десятилетия земля никак не хоте- ла отдавать свое сокровище. Но еще усилие — и клад был v него в руках.

— Я нашел его, дедуля, нашел! — закричал Сергей, слов­но Гершль стоял рядом с ним.

Ящик оказался значительно больше, чем представлялось Сергею, и тяжелее. Сергей не без труда взломал крышку. Содержимое ящика было обшито плотным парусиновым чехлом.

Неужели это сокровище, его сокровище, уже у него в руках? Может, его хватит не только на билет в Америку, но даже на участок с домом там, на его новой родине?

землю

Он распутал завязку и засунул руку внутрь мешка, ста­раясь на ощупь угадать, что там может быть. Похоже на полированное дерево. Еще один ящик? Сергей нетерпеливо сдернул чехол. Еще миг, и у него в руках были... настенные часы.

беглого

Сергей в растерянности смотрел на свою находку, не зная, что и думать. В том, что в ящике оказались часы, не ыло ничего удивительного. Ведь его дедуля Гершль был часовых дел мастер, Сергей это помнил. К тому же даже

взгляда было достаточно, чтобы понять, что ему

Д°^стались весьма неплохие часы. Но, честно говоря, он учитывал на что-то более ценное, тут Сергей заметил, скорее даже нащупал что-то еще:

пять золотых монет и

JJ-i мешочек,,

, прикрепленный к задней стенке часов.

фРи ^Что-то слабо звякнуло... ну_л ^0ст°_Рожно, опасаясь нового разочарования, засу-

^{Пальцы в} мешочек. Там было

сложенный листок бумаги. Сергей развернул записи прочитал:

«Моему дорогому внуку Сократесу. Всегда помни что подлинное сокровище следует искать не снарущ а внутри».

И подпись: «С любовью — твой дедуля Гершль».

Сергей почувствовал, как слезы навернулись ему нагла за. Он снова и снова перечитывал слова своего деда. В этщ слезах была и усталость долгого путешествия и желание еще раз свидеться с дедом. Как, должно быть, улыбался Гершль, покачал головой Сергей, когда отправлял этот по­дарок через столько лет своему внуку. Пять золотых — на стоящее сокровище для молодого человека, у которого в кармане никогда не было и медного гроша.

Сергей имел самое смутное представление о том, сколько и за что нужно платить денег — к примеру, сколько может стоить билет на пароход в Америку. Наверное, эти монеты потянут на сотню рублей, а то и больше. В любом случае, придется подзаработать еще денег до своего отъезда. Нет, Сергей Иванов не приедет в Америку нищим без гроша за душой. У него будут деньги, чтобы начать новую жизнь. А еще — у него будут дедовские часы.

Он засунул за пазуху кошелек с монетами и дедо®⁰¹¹ запиской и осторожно опустил часы на землю. Немно¹⁴ подумав, он решил снова закопать большой сундук- дуя своей привычке, Сергей тщательно скрыл все раскопок. ^

Ему не терпелось еще раз подержать в руках часы- водил пальцем по гладкому стеклу над циферблатом, ^ бовался тонкой резьбой на полированном дереве. От^кР ₍ дверцу, чтобы получше рассмотреть короткий маятн^ гирьки, он неожиданно разглядел надпись, протравлен ^ на медной пластинке, что была привинчена к задней ^с''^е

V WIB' I 7DTCИИ**— "

часть

Сдув тонкую пыль, он смог разобрать на ней надпись

^ЧЗС°А ьг Петербург, улица такая-то, номер дома... Вполне

" ^Ц м/но это был адрес дедовой мастерской. А может, и _возмож^ни'

его дома!

Сергей вдруг ощутил непреодолимое желание побывать _в доме где прошло его раннее детство. Но мой вид... как бы не напугать тех, кто там теперь живет, подумал Сергей. Нужно помыться, сказал он себе, постричься, да и новая одежда нужна — в такой на корабль никто не пустит.

Солнце тем временем уже клонилось к закату. На поиски ушел почти весь день. Спрятав часы в чехол и осторожно перекинув их через плечо, он направился в лес. Это будет последняя ночь, когда он ночует в лесу, решил Сергей.

и куртку Связав все свои покупки в узел, он направив сначала к цирюльнику, потом в баню. И затем, уже прин_а рядившись, он впервые за несколько лет взглянул на себя постриженного и побритого, в зеркало. Больше всего его удивило, как молодо на самом деле он выглядит.

Сегодня же, сказал он себе, я выясню, во сколько мне обойдется дорога в Америку. А пока что найму комнату. Но прежде всего найду тот дом, где жил мой дед.

С рюкзаком на спине и часами под мышкой Сергей шел по улицам, то и дело сверяясь с адресом, который он за­писал на бумажке. Когда он в очередной раз поднял глаза, перед ним предстало видение, и он тут же забыл, куда и зачем направляется. Оно, точнее, она стояла от него менее чем в десяти метрах, на другой стороне улицы, торгуясь с лоточником. Ее жесты были так оживленны, а лицо так прелестно, что, казалось, во всем мире, который внезапно стал для Сергея серым, осталась лишь она одна.

Сквозь уличный шум Сергей почти не слышал, что она говорила, — только звук ее голоса долетал до него черв брусчатую мостовую вместе с запахами свежего хлеба и цветов. Похоже, она не хотела уступать ни копейки тор говцу, лицо которого поминутно то хмурилось, то Пр⁰' яснялось. Затем она запрокинула голову и засмеялась¹¹ Сергею показалось, что нет в мире музыки благозву⁴¹¹^' чем ее смех.

На следующее утро Сергей обменял одну из свои* ... на рубли и купил ботинки, темные брюки,

Он видел ее медные волосы цвета ярких осенних я* стьев, что выбивались из-под косынки, обрамлявшей И^?е тущее лицо этой стройной молодой женщины. Она оь примерно его возраста, с полными губами и больШ глазами.

только ее внешность приковала внимание Сергея

Н;»_цу q_{H) в} конце концов, видел и других привлека- ^{к ее} женщин за время своего путешествия в Петербург. ^еЛЬ же было что-то другое, словно что-то толкало его к ^какой-то внутренний порыв, сердечное движение... ^He"we что-то... словно он не просто увидел, а узнал ее, после ¹¹ ^гой разлуки, после того, как они были знакомы, — в этой жизни или в какой-то другой.., или, может, во сне...

Да, вот оно! — едва не воскликнул он. Он уже видел эту женщину и это место — во сне. Так, очевидно, было назначено судьбой, чтобы они встретились.

Как бы то ни было, но он не в силах был оторвать от нее взгляда. Когда же девушка, сторговавшись, пошла даль­ше по рядам уличного рынка, он двинулся за ней следом. Словно зачарованный, не отводил он взгляда от ее уда­лявшегося силуэта, хотя его самого в этот момент едва не сбил экипаж.

— Куда прешь? — закричал раздраженный извозчик, но Сергей, даже не глянув в его сторону, продолжал идти за своим видением.

Вот она остановилась, притронулась ладонью к пле­чу оборванца, просившего милостыню на углу улицы, и бросила монетку в его ладонь. Нищий с благодарностью

кивнул, а она, она уже шла дальше, шагнула с тротуара на У^лицу...

Посмотрев в обе стороны, она наконец поймала на себе ^ВЗГЛЯД Сергея. Тут уж и он сообразил, что смотрит на нее, ^пРосто-таки разинув рот.

^е показалось ли ему, что на ее лице промелькнула _{и ест} ^^Нная улыбка, прежде чем она отвернулась? Да, так его ^Ь ^ ^{В0Т она снова} оглянулась, уже определенно ища

®^3глядом! Может, набраться смелости и подойти? °беп ^ЗИТельный детский крик невольно заставил Сергея ^чика ^ЬСЯ" У^виД^ел>^{как мать} утешает маленького маль- ' ^Кот°Рый, поскользнувшись, шлепнулся и ободрал

колено. Мать говорила мальчику что-то утешительн_0е тот ревел все пуще...

Сергей снова обернулся, чтобы не потерять из ви свою незнакомку. Но она исчезла. Он со всех ног бро_СИЛс к тому месту, где она только что стояла, затем напр_аВо налево, между неровными линиями торговых рядов, ^ торговцев, зазывавших покупателей и расхваливавши свой товар. Но все было напрасно — Сергей, с легкость^ выслеживавший зайца или оленя в густом лесу, бесследно потерял свою самую прекрасную добычу.

Он сам почувствовал себя потерянным, утешаясь лишь мыслью, что завтра, возможно, она снова вернется сюда.

Проболтавшись по рынку еще с полчаса в надежде, что его незнакомка вот-вот появится, Сергей с неохотой пошел прочь с рынка. В конце концов, у него еще были и другие дела в Петербурге.

Спустя тридцать минут он уже вошел в парадное дома, который показался ему смутно знакомым. Он постучи и едва успел расправить курточку и откинуть с лица ак­куратно подстриженную челку, как дверь открылась, и потрясенный Сергей понял, что мертвые действительно могут воскресать.

Он стоял как громом пораженный, не в силах даже за крыть рот. Прошло уже больше десяти лет, но ее лицо почт* не изменилось. Она же лишь с любопытством смотрела^на незнакомого молодого человека... Затем в ее взгляде сколь³ нуло нечто, и Сергей понял, что его узнали. Сам же он^11,1 на день не забывал это лицо — лицо Сары Абрамович.

• Да, это я, — сказал он, — Сергей Иванов, внук Гер

• Сергей? — удивленно повторила она. — Глазам с⁰ ^ не верю — неужели это ты? — Сара всплеснула рУ^каМИ. втащила его внутрь. И Сергей покорно, словно боясь с - нуть это наваждение, последовал за ней. _х

• Надо же... просто не верится! — повторила он^а ^ Как только мы переехали сюда, я сразу же написала в ,

Обретение и УТРАТА 129

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ-

мне ответили, что такой у них больше не чис-

_школу. ^н0

ваши дети, они... с ними все в порядке? Она улыбнулась.

Можешь не беспокоиться. Правда, как ты увидишь _оНи уже не дети. Давай-ка, Сережа, лучше присядем. Сейчас я приготовлю чаю и заодно расскажу тебе все под­робно.

Она завела его в прихожую, ярко освещенную полуден­ным солнцем, затем пошла на кухню, усадив его в кресло возле окна, из которого была видна мостовая внизу.

Сергей провел руками по подлокотникам кресла, и это ощущение показалось ему отдаленно знакомым. Пол из дубового паркета — тоже. Он играл на этом полу.

Тут он услышал, как Сара окликнула его из кухни мяг­ким, высоким голосом:

• Ах, дорогой Сергей, как был бы счастлив твой дед, если б знал, что ты нашел дорогу сюда!

• А где Авраам и Лия? — спросил он погромче, чтобы она могла услышать его за шумом закипавшей над при­мусом воды.

• Теперь у них другие имена... и у меня тоже, — сказала °на, появляясь из кухни.

В руках у нее был поднос с чайником, чашки и блюдо

^с печеньем.

• Вот, угощайся! Сама пекла, вчера вечером. Ты должен Рассказать мне, как ты узнал этот адрес...

_0н ~~ Госпожа Абрамович... Сара... Послушайте... — сказал ^cKa^<^{e Давая} Договорить. — Не томите... лучше вы рас-

те... вы-то... как вы оказались здесь? °1овн ^аКИМ' °Д^нако, ты стал красавчиком, — сказала она, х_0ЦИк ^Не У^сдЬ1шав его вопроса. Затем обернулась к старым °Ни ^ЭМ' ^ВИсевщим на стенке. — Ну, ты только посмотри — вр_еМя? ^Ва Становились! Как же я теперь узнаю точное - В любом случае, дети вот-вот должны вернуться.

Ах да... я тебе не сказала... Авраама теперь зовут а Лию — Аня. А меня... в общем, я — Валерия Панова д₀ кументы с нашими новыми именами устроил тоже тв₀- дед, на случай... на всякий случай, ты понимаешь...

Она не договорила, ее взгляд вдруг затуманился, словц, она увидела что-то такое, что давно уже для себя рещц_Ла оставить в прошлом.

• Валерия — так что же все-таки произошло? — _Сн_0Ва спросил Сергей. — Как вам с детьми удалось бежать?

Валерия подняла испытующий взгляд на Сергея.

• Откуда ты знаешь?.. — она взяла его руку в свою,» Сергей почувствовал, как дрожит ее рука. — И почему же ты спрашиваешь про детей, а не про Беньямина?

Услышав, как задрожал ее голос, Сергей поспешил с ответом:

• В марте 1881-го, — начал он, — почти год спустя после того, как мы с дедом гостили у вас, как раз после убийства царя, у нас в школе все вдруг заговорили о ев реях. Мне стало тревожно, как там вы, ваша семья. И мне ничего не оставалось делать, как уйти ночью в самоволку. Так получилось, что мне удалось отыскать дорогу к вашем)' дому...

• Ночью? Да ведь ты был тогда совсем малыш?..

• Я должен был предупредить вас... должно быть, я пришел сразу после того, как это все случилось... ах, приити бы мне хоть чуточку раньше! Столько раз я корил себя за это... А там... не осталось ничего, лишь горстка дымяШ^е гося пепла. Но я... Я нашел тело... судя по всему... то есть" уверен, это был ваш муж.

Валерия устало закрыла глаза, и вдруг слезы хлынЯ" у нее из глаз.

^Ан%й,

'ерез какое-то время она взяла себя в руки и повеД³'¹ . ему свою часть истории. Она говорила медленно, d но спрашивая себя, с того ли она начинает.

^я 06рет?ние и утрата 131

Часть ТРЫ

Беньямин... он очень любил работать с деревом... Зна-

" н даже ходил на бобров смотреть, как они строят ^еШЬ хатки со всякими потайными ходами. Так что, когда ^СВ°^И мин построил наш домик, он прорыл под ним свой бственный подземный ход, из погреба, на сорок метров ^С° Выход в лесу прикрывался потайной дверью. Помню, ³ я потешалась над ним и над его задумкой в то время... Этот лаз отнял у него больше времени, чем вся работа над домиком. Но его интуиция спасла нам жизнь, вот как по­лучается...

Валерия вздохнула и какое-то время молча смотрела в окно, прежде чем продолжить:

• Возможно, и Беньямин спасся бы тоже, не надумай он вернуться. Я думала потом над его поступком, много раз думала. Знаешь, он сам встретил их у двери, наверное, чтобы они не шарили по дому, где мы могли спрятаться. Ведь тогда бы и этот потайной лаз могли бы найти... ах, Сережа, они пришли так внезапно... одно мгновение — и весь дом был в огне...

• Может, они ждали, что мы тут же выбежим все нару­жу... — она поперхнулась, а затем торопливо, словно хотела навсегда избавиться от этого всего, заговорила:

• После того как Беньямин затолкал нас всех в погреб и закрыл дверь, он быстро сунул в руки нам с Андреем... ^{не за}бь1вай, он теперь Андрей, не забудешь? Так вот, сунул >зел с едой и документами — теми, что справил для нас

Ршль... с новыми именами... Он как видел, что так все ^М0*ет обернуться.

Словом, мы быстро нырнули в погреб, а затем, ползком, о самому подземному ходу... Там было темно, хоть глаз и, но я чувствовала, он все время ползет за мной... •Иенн ° ^НСТ' ^ ^только услышала его голос, приглу- ^вРемя ^{И 3еМле}"'^словно из могилы: «Спасайтесь! Выждите _СЛо ' ^{3 Зате}м бегите в Петербург!» Это были последние

^а'которые мой муж...

Валерия тяжело вздохнула. Сергей видел, с каким трут, давался ей этот рассказ. Она тем временем продолжу *

• Мы просидели под землей час... или два часа. з_ат

я услышала, как у нас над головой прогрохотали копы^' сверху посыпалась земля. Было ужасно душно... мы ед_Ван° задохнулись... и еще тянуло дымом. Я знала, что Беньящ^ к нам не вернется.

Ее лицо исказила гримаса боли, и она заговорила бы стрее:

• Я хотела вернуться за ним, умолять его идти с нами только ради детей я не стала этого делать... Ради детей.

Она снова замолчала, затем со вздохом закончила свой рассказ:

• Уже почти рассвело, когда мы выбрались из нашего укрытия и пошли через лес. Днем мы прятались и спали, а под покровом ночи шли, пока не дошли до Петербурга.

Сергей с содроганием представил, как Авраам и Лия, у которых не было ни опыта, ни тренировки, проделали все эти многие версты пешком.

• Вот так-то, мой дорогой Сережа, мы и оказались здесь, — вывел его из раздумья голос Валерии. — Мой муж спас нам жизнь своим умом и бесстрашием, а твой дед дм нам новую жизнь. Мы ничем не отличались от настоящих бродяг, когда пришли в Петербург. Нам ничего не остава­лось, как прийти сюда, на эту квартиру...

• Но ведь к тому времени мой дед уже умер...

• Да, но завещание все равно было сделано на нас. № уже были частью его семьи к тому времени, когда Гери¹'¹⁶ привел своего маленького внучка знакомиться с нами-

Она провела рукой по Сергеевым волосам, и Сергей^ какое-то мгновение словно вернулся в то время, когда был маленьким внучком дедули Гершля.

• Большинству евреев, как тебе известно, — проД⁰ ла Валерия, — велено жить в черте оседлости, значите ^ южнее отсюда. Условия там тяжелы, не прекращайте

^я обретение и утрата 133

часть треть

Моему мужу претило, что ему указывают, где жить, гр°^мЫ' решил построить наш дом в лесу. Гершль же был поз- ? устроить свою жизнь иначе. Доходы позволяли ^ВС° жить в Санкт-Петербурге, в собственной квартире,

которую он завещал нам.

Но зачем вам понадобилось менять свои имена?

Поняв, что Сергей мало знаком с еврейскими традиция­ми, Валерия пояснила:

g Халмуде написано: «Четыре вещи могут изменить удьбу человека: благодать, смиренная молитва, переме­на имени и перемена деятельности». После того как на нас напали там, в лесу, мы решили расстаться с наши­ми прежними именами — и прежними судьбами тоже. Мы решили смешаться с остальными. Ходим на службу в православную церковь. Гершль даже устроил для нас свидетельства о крещении, чтобы весь маскарад был уж совсем полным.

И Андрей, и Аня продолжают следовать нашей еврей­ской вере, но втайне. Они понимают, какого риска стоило Гершлю принять у себя беглых евреев, справить эти доку­менты... и каких денег тоже. Они не забыли и того, что их отец отдал жизнь, чтобы нашей жизни ничто не угрожало. В наших сердцах мы по-прежнему Сара, жена Беньямина, Авраам и Лия. Но, Сережа, пожалуйста, зови нас нашими новыми именами... ради нашей безопасности.

Сергей понимающе кивнул, хотя и подумал про себя,

что поначалу это будет не так просто.

^алерия же снова заговорила о детях:

_д Михаил, бывший подмастерье Гершля, взялся обучить

0_Н ^ ^ея Р^емеслу. Так что Андрей тоже скрипичный мастер.

олее серьезный, чем его отец, хотя во многом — точная ¹⁰ Копия Нл, А

од ^ • пу а Аня у нас уже совсем взрослая...

^нУвщ_Иа °^{Т Момент} открылась дверь. Сергей встал и, обер- 1Це_Качп1 ^? ^Нидел в прихожей девушку с раскрасневшимися Руках она едва удерживала свертки с покупками.

У Сергея едва не подкосились ноги, а челюсть, второй раз за сегодняшний день, снова отвисла. Он не J рил своим глазам — прямо перед ним была та девущц которую он потерял сегодня в базарной толчее. Это бы_1а Аня, и вот теперь она с удивленной улыбкой тоже смотру на него.

Е

е глаза были зелеными, как изумруды, сиявшие каким-

то внутренним светом. Вьющиеся волосы, отсвечивав­шие золотом в солнечном свете, обрамляли доброе и от­крытое лицо. В этот миг Аня, выкладывавшая свои свертки на столик в прихожей, улыбнулась ему еще раз и поправила непослушный локон, и Сергей влюбился в нее второй раз за сегодняшний день.

Все произошло так стремительно, словно бы его по ма­новению волшебной палочки перенесли из привычного мира в другой мир, более утонченный и возвышенный.

Остаток дня прошел для Сергея словно во сне.

Валерия напомнила Ане, что однажды она уже встре­чала Сергея — давно, когда была совсем маленькой. В от­вет она посмотрела на Сергея открытым и приветливым взглядом, словно узнав его спустя все эти годы. Но было в этом взгляде что-то еще, таинственное и неуловимое, что давало ему надежду.

Когда же Аня с матерью вышли на кухню, Сергею по казалось, что белый свет померк в ее отсутствие. Тем 6оле^е был он разочарован, когда Валерия вышла одна, хотя она и сказала: ^

• Оставайся у нас на пару дней, Сережа. Так решил твой дед, и мне тоже хотелось бы этого. У нас есть одна занятая комната — надеюсь, тебе в ней будет удобно- ^

• А Аня не будет... не будет против, если я остану^сь_

Валерия, шутливо подбоченясь, только покачала г

вой:

гостья Обретение И утрата 135

часть третья-

Последний раз, когда мне попадались на глаза бумаги оптиоу там никакая Аня не значилась в хозяйках.

ияЭТУ^ква" ^К7' - е.

чно нет, ну подумай сам, с чего бы она стала возра-

^Ж3 Наконец к ним вернулась и Аня — она успела переодеть- темно-синее платье, которое подчеркивало ее изящную гупку Сергей понимал, что невежливо поедать глазами едва знакомую девушку, но ничего не мог с собой поделать. По крайней мере, у него хватило самообладания не глазеть

на нее с открытым ртом.

Голос Валерии вернул его к реальности: — Сергей, будь добр, подбрось еще пару поленьев в огонь, а мы с Аней пока займемся ужином. Андрей вот- вот вернется, так что вы с ним сможете заново познако­миться.

Женщины вернулись в кухню, а Сергей занялся ками­ном. Вскоре открылась дверь, и на пороге появился Андрей. Он был почти таким же, каким запомнил его Сергей, — дол­говязый и худой, почти не изменившийся с мальчишеских лет. Услышав, что сын вернулся, Валерия вышла из кухни и представила их друг другу. Андрей приветствовал Сергея немного формально, но вполне дружелюбно, совсем как тогда, много лет назад.

За ужином завязалась беседа, но Сергей все говорил не­впопад. Он никак не мог отвести глаз от Ани, надеясь, что ^{11 она} °Дарит его взглядом. Когда же он сообщил о своих планах эмигрировать в Америку, ему показалось, что на лице промелькнула тень разочарования. Неужели она тоже что-то к нему почувствовала или это была простая

^Ве*ливость?

по Сергей вспомнил о часах. Извинившись, он

_в ^{Шил в} прихожую за своим рюкзаком, вернулся с ним как ^{И ВЬШ}У^Л часы из чехла. Вкратце он объяснил,

^еД оставил ему карту тогда, много лет назад. И лишь

теперь он смог наити все то, что, закопанное на лугу _Воз Петербурга, спрятал для него дед.

• Это был последний подарок, который сделал м„ дед, — сказал Сергей, протягивая часы Валерии. — смотрите, здесь ваш адрес... вот, на задней стенке. Дум^ им самое место здесь, в этом доме. Пусть они стоят здесь хотя бы на этой каминной полке.

Валерия улыбнулась. Она передала часы Андрею, кою. рый установил гирьки и маятник. Еще мгновение — и по- слышался ритмичный стук часов. Несмотря на все те годы что им пришлось пролежать под землей, часы прекрасно работали. Их тиканье звучало в такт биению сердца Сергея, глаза которого искали Анины глаза...

• Прекрасные часы, — сказала Валерия. — Пусть, в са­мом деле, пока постоят на каминной полке. Когда ты при­везешь их к себе в Америку, они будут напоминать тебе о том времени, что мы провели вместе.

В эту ночь Сергею едва удалось заснуть. Он полночи проворочался в своей кровати, в той комнатке, которую отвели для него, всё думая о том, что Аня рядом, спит в соседней комнате. Его утешала надежда, что и она, может быть, тоже думает о нем.

И он не ошибся.

П

ервые несколько дней Сергей старался быть полезным своим хозяевам, чем мог, помогал по дому. Предложи Валерии оплачивать ее хозяйственные покупки, но та с 6® годарностью отклонила его предложение. Он чувствовал себя очень неловко из-за того, что Андрей каждое утР° уходит на работу, тогда как он продолжает слоняться дела по квартире. ^

Сергей понимал: чем раньше он сам найдет себе ра тем больше ему удастся отложить денег для будуЩ^еГ0 ^ шествия за море, не считая тех четырех золотых ^монеТ'_((е>( у него еще оставались. Но его самым потаенным желай

^ обретение и УТРАТА

_{ить Н}е один, а два билета, причем, конечно же, не

было куп

_в третьем классе.

утвердившись в этом решении, он принялся за поиски

Через десять дней у него уже было место в про- паботы. г

дленном районе на околице города. Он стал подмасте- _{в к}узнечной мастерской, где чинили подковы и колеса ^ля^кипажей, а еще ковали узорчатые решетки и ограды дд_Я домов состоятельных горожан. Работа эта была не из легких, но после активной жизни на дикой природе Сергей радовался усталости честного труда.

Когда он возвращался домой после смены, весь в поту, в глубоко въевшейся в кожу саже, Валерия всякий раз грела воду и заставляла его принимать горячую ванну, прежде чем пускала к столу. Сергей соглашался, но по своей преж­ней привычке после каждого купания опрокидывал на себя ведро холодной воды.

Сергей понимал, что ему в самый раз окатиться холод­ной водой после того, что весь его день проходил в самых жарких мечтаниях об Ане. Теперь он уже был уверен, что никуда без нее не поедет.

Он решил не тянуть и открыться в своих чувствах Ане и ее семье.

И этот вечер стал одним из самых важных и трудных в ^{его ж}изни. Когда вечером вся семья собралась за общим столом, он объявил всем, что его самое сокровенное же­лание — просить Аниной руки. Он из уважения к семье планировал адресовать эти слова Валерии, чтобы Аня была лишь свидетелем его признания. Но, когда нужно было про­изнести эти слова, Сергей обратился с ними непосредствен- ^{0 к} Ане. Мать и брат оказались только свидетелями: ^ваще ^^{аМ0е Мое гл}убокое желание — посвятить мою жизнь ни_е ^ ^{СЧастью}'^{если вы} дадите согласие на наше обруче­на и ^{и сам не} знал, откуда к нему пришли такие сло- ^ЭКая Решимость. Он не мог даже представить себе, чего ожидать в ответ на эти слова. Вполне возможно, _ем не только откажут, но еще и поднимут на смех. Он толы<₀ молча смотрел на Аню, ожидая ее ответа.

Но первой тишину нарушила Валерия.

• Аня, — сказала она, — уверена, что тебе есть чем себя занять на кухне... Нет, в твоей комнате. Похоже, что мне и Андрею есть о чем потолковать с Сергеем.

Аня ответила мягко, но непреклонно.

• Мама, я совершенно уверена, что ни на кухне, ни в моей комнате нет ничего важнее того, что сейчас должно решиться здесь. Я никуда не пойду.

Затем она повернулась к Сергею. Он взглянул на нее и в ее глазах прочитал ответ явственнее, чем сказали бы любые слова.

• Видишь ли, Сережа, — вступил в разговор и Андрей. Судя по всему, Сергеевы излияния чувств его не убедили. — Если верить твоим словам, ты хочешь соединить свою жизнь с Аниной. Так что же это будет за жизнь, позволь тебя спросить? Как и на что ты собираешься содержать свою жену, а нашу сестру и дочь? За какие такие, собственно говоря... хм... доходы?

Это был самый лучший и самый худший вопрос, кото­рый только можно было задать Сергею. Впервые в своей жизни ему захотелось стать богачом. Тем не менее вопрос был задан, и на него надо было отвечать. Но что, и в самом деле, мог предложить Сергей, кроме любви и верности?

Сергей постарался, чтобы его слова прозвучали как можно убедительней:

• Андрей, мне понятно твое беспокойство. Сейчас, в на стоящий момент, все, чем я располагаю, — лишь скромн°^е жалованье. Но я умею ставить себе цели и добиваться Полагаясь лишь на самого себя, я смог выжить в усло^рИ

и ЈtJ

ях дикой природы. Мне по силам любая работа, какой трудной она ни была. А если я чего пока не умею, то недо"^г и научиться, я себя знаю.

_ Вот-вот, — ухватился за его слова Андрей. — Себя-

ты знаешь, а вот Аня — сколько она с тобой знакома? п* v недель? И того не будет, наверное. Вот что я вам ска-

__ сказал он солидным тоном не только как брат Ани, *о скорее как хозяин дома. — Вам нужно больше времени, чтобы узнать друг друга получше.

__ в этом мире нет ничего такого, — отвечал ему Сергей, но снова смотрел прямо в глаза Ане, — чего бы мне хоте­лось так же сильно, как узнать получше твою сестру.

Затем, обращаясь уже к Валерии, он добавил:

• Я люблю вашу дочь, и ей принадлежит все, что у меня есть и что еще будет. Я готов на все ради нее. Я готов пожертвовать ради нее своей жизнью, если будет такая необходимость. Я обещаю вам это.

• Пока же — и я это тоже обещаю, — продолжал Сер­гей, — я пойду учиться, буду работать, не покладая рук, чтобы самому стать достойным Ани и обеспечить ей жизнь, достойную ее.

• И все-таки, все-таки...

• Андрей, прекрати, — не выдержала наконец Вале­рия. — Дай бедному мальчику поесть.

• Сергей уже не мальчик, мама, — сказала Аня.

И Сергей понял, что все будет хорошо.

Откуда ему было знать, что пройдет всего лишь несколь­ко дней и его счастье окажется под угрозой.

повернулся к Ане — она опустила голову и, не поднимая глаз, смотрела на свои руки. Сергей осторожно поднял ее лицо за подбородок. И, когда их глаза встретились, она сказала шепотом:

• Сергей, что бы ни случилось, куда бы ты ни ехал, я от тебя ни на шаг.

Последние сомнения, которые еще были у Сергея, рас­сеялись окончательно — они поженятся, он станет ее му­жем, и они уедут отсюда в Америку. Но только как же она сможет уехать без материнского благословения?

Сергей только тяжело вздохнул. Да, порой среди близ­ких людей в семье бывает тяжелее, чем одному зимой в горах. Природа, по крайней мере, ничего не усложняет, а вот разобраться в движениях души куда сложнее.

• Мама не может ехать, — сказал Андрей, — и ты, Аня, знаешь почему. Она сама ведь не раз говорила, что смер­тельно боится даже подниматься на палубу, не то что плыть по океану.

Валерия наконец вернулась, и ее голос не оставлял и тени сомнения в том, что решение ее было окончательным.

• В Америку я не поеду, — сказала она. — Я родилась и умру на русской земле. Мой муж нашел в этой земле по­следний... — она вдруг всхлипнула, но совладала с собой. Взглянув на Аню, она сделала решительный жест рукой: — Хотя я и благословила мою дочь на брак, но ехать за море моего вам благословения не будет, и не просите... но раз­решать — разрешаю, так и быть. Куда муж, туда и жена, так заведено, и так будет.

Только прошу вас, если вы меня хоть сколько-нибудь любите, не уезжайте сразу, поживите с нами хоть немного. Дайте мне немного пожить с моей замужней дочерью, что­бы я могла получше узнать, что за человек мой зять.

Сергей, у которого камень упал с души, не мог отказать Валерии в ее просьбе. Он согласился задержаться еще на несколько месяцев. И только тогда улыбка вернулась на лицо Валерии. Это была счастливая улыбка, улыбка матери, для которой главное в жизни — счастье дочери.

• Что ж, на том и порешим, — сказал Андрей и обнял Сергея, как брата.

Спустя несколько дней, когда уже в полном разгаре были хлопоты, связанные с приготовлениями к свадьбе, Валерия сказала Сергею:

• Вам с Аней придется повенчаться у отца Алексея в церкви, куда мы ходим, иначе этот брак будет считаться незаконным. Но от тебя, Сергей, потребуют свидетельство о крещении. Я так полагаю, что тебя крестили в военной школе и у них должны остаться соответствующие доку­менты. Так что тебе нужно как можно скорее связаться со школой...

Школа... Словно волной, тяжелые воспоминания на­крыли его, а он так хотел оставить их в прошлом. Впрочем, обращаться в школу было ни к чему, все документы, что были в его папке, он прихватил с собой. Среди них было и свидетельство о крещении. Просьба Валерии болезненным эхом отозвалась в нем, напомнив, что со школой никакой связи быть не может. Он бежал, он убил своего соученика- кадета, его по-прежнему разыскивают.

Но откуда Валерии было знать, ведь он никогда об этом не рассказывал. И никогда не расскажет ни ей, ни Андрею, ни даже Ане. Тем более Ане.

П

оженились они в пятницу вечером, 6 ноября 1891 года, в маленькой часовне. Случилось это шесть месяцев спустя после прибытия Сергея в Петербург. В этот день шел снег, и в мире царили холод, красота и радость. В этот день сбылась Сергеева детская мечта стать частью этой семьи.

Позже в этот день, уже почти под вечер, у них дома со­стоялась и еще одна брачная церемония. На этот раз уже в узком кругу и по еврейской традиции. Кроме жениха с невестой, ее матери и брата, присутствовали несколько ближайших друзей-евреев. Валерия не рискнула пригла­шать необходимый по талмудическим правилам миньян, минимум в десять свидетелей.

Свадебным подарком от Валерии и Андрея была по­держанная двуколка, которую выкрасил собственноручно Андрей, и выглядела она как новая. Эта двуколка — а к ней и старая, но вполне надежная лошадка — были отличным подарком для загородных прогулок.

Когда гости разошлись, Валерия выставила молодых за дверь со словами:

• Надо же вам в первый раз прогуляться вместе, как муж и жена!

• Наверное, эта прогулка — тоже традиция? Я что-то про такую не слышал.

• Да, будет традицией... когда-нибудь. А мы будем ее зачинателями. Пойдите прогуляйтесь, подышите свежим воздухом, — с шутливой строгостью распорядилась Вале­рия, словно ей не терпелось поскорее войти в новую для себя роль тещи.

Сергей с Аней не стали спорить и пошли рука об руку по заснеженной улице. Падающие снежинки по-праздничному сияли золотом в свете газовых ламп. Да и сама ночь с мо­розным воздухом, запахом снега и запахом дыма из мно­жества очагов словно решила показать Сергею другой, не­знакомый Санкт-Петербург, на который он смотрел теперь Аниными глазами.

• А знаешь, мама была права, — сказала Аня. — Она вы­ставила нас, чтобы мы могли подышать свежим воздухом — а ты заметил, что сегодня воздух по-особенному свежий?

Они засмеялись. Затем она сняла рукавицу и сама стя­нула рукавицу с его руки.

• Я хочу держать тебя за руку, Сергей. Не хочу, чтобы какие-то перчатки мешали мне касаться тебя. Чтобы что-то мешало нам чувствовать друг друга...

Он заглянул ей в глаза.

• Давай будем возвращаться, — сказал он. — Пора ло­житься спать.

Аня улыбнулась, и румянец, горевший на ее щеках, был не только от холода.

По возвращении они обнаружили, что Валерия и Ан­дрей успели перенести вещи Валерии в прежнюю Анину комнату, а их вещи — в спальню Валерии, которая была больше.

• Вот так будет в самый раз, — объявила им Валерия вместе с пожеланиями спокойной ночи.

А еще раньше, днем, Андрей успел отвести Сергея в сторонку и напомнить ему о том, что по еврейским зако­нам в пятничную ночь мужья обязаны доставить радость своим женам.

Никогда еще Сергею не хотелось так сильно исполнить предписания закона — до самой последней его буквы.

В

их брачную ночь Сергей показал своей невесте меда­льон и поведал Ане его историю. Затем он срезал пять волосков из ее медных локонов, свернул их в маленькое колечко и спрятал за фотографии родителей.

• Было время, когда этот медальон был моим един­ственным сокровищем, — сказал он ей. — Теперь ты мое сокровище, так что передаю его тебе. — Затем он заключил Аню в свои объятия и сказал: — Мы поженились в тот миг, когда встретились наши глаза.

• Когда тебе было восемь, а мне — пять? — насмешливо переспросила она.

• Именно так... и даже раньше, еще до этой жизни.

Затем, после того как ее первоначальное волнение рас­таяло, она полностью отдалась ему. Переполняемые стра­стью, Сергей и Аня обучались путям любви, проводя одну ночь за другой в объятиях друг друга.

Однажды ночью, лежа в кровати, Аня тихо засмеялась в ответ на его прикосновение, нежно прикоснулась к белому шраму на Сергеевой руке и проворковала:

• Давно я не видела нашу матушку такой счастливой.

• Счастливой? Наверное, потому, что мы поменялись комнатами?

• Нет, дурачок... Какие все-таки мужчины бесчувствен­ные существа! Она счастлива потому, что все ее мысли теперь о ее первом внуке.

• Вот оно как... Тогда нам нужно делать все, что от нас зависит, чтобы не обмануть ее ожидания, — сказал он, це­луя впадинку на ее горле.

Аня прижалась к нему, возбужденно прошептав ему на ухо:

• Да... начнем же работать над этим планом немед­ленно.

После их первой пятничной ночи в каждый последую­щий день Анино желание оказаться в его объятиях только возрастало. Так что у них появились, как и заведено у любя­щих, свои, понятные только им шуточки по этому поводу. Когда Сергей занимался чем-нибудь по дому, или читал в гостиной, или брился, Аня незаметно подкрадывалась и шептала ему на ухо:

• А скажи мне, муженек, какой сегодня у нас день?

И каждый день следовал один и тот же ответ:

• Похоже на то, что сегодня пятница.

И она отвечала:

• Так ведь это же мой любимый день... и моя любимая ночь.

Все дни и ночи, которые последовали за их свадьбой, будь то в спальне, или на кухне, или во время прогулок по улицам и вдоль каналов Петербурга, Сергей продолжал рас­сказывать Ане историю своей юной жизни. Она также дели­лась с ним своими прошлыми радостями и печалями. Они почти ничего не скрывали друг от друга. Почти ничего.

Т

ем временем слухи о новых погромах на юге, а также об отдельных случаях, происходивших и вне черты оседлости, дошли и до них. Но не только они — еще сильнее беспокоили Сергея неясные предчувствия, которые говорят человеку о приближающейся буре, даже когда на небоскло­не ни облачка. Будь его воля, он немедленно купил бы би­леты на ближайший поезд до Гамбурга, а оттуда — первым кораблем в Америку. Он, как мог, старался обуздать свое беспокойство — к тому же жизнь в самом Петербурге была вполне размеренна и спокойна. Не стоит изводить себя из- за каких-то непонятных страхов, успокаивал себя Сергей. К тому же он решил для себя уважать просьбу Валерии, хотя понимал, что решительный разговор неотвратим.

В середине января он еще раз переговорил с Валерией, теперь уже с глазу на глаз, напомнив ей о своем намерении как можно скорее ехать в Америку.

• Мама, скоро у меня будет достаточно денег для это­го — через месяц, от силы через два. Так что будьте готовы к тому, что мы с вами расстанемся.

• Я все понимаю, Сергей, — ответила она. — Но ведь все так хорошо устроилось, и мы так счастливы вместе. К чему вам мчаться куда-то за тридевять земель?

Всякая беседа на эту тему неизбежно заканчивалась од­ним и тем же — Валерия внезапно вспоминала, что нуж­но срочно починить то-то и то-то, и просила Сергея это сделать за свой счет. Соответственно, сбережения Сергея росли медленнее, чем ему хотелось бы. Но и отказать Ва­лерии в ее просьбе он не мог. Ведь, в конце концов, он жил под их крышей и было в порядке вещей вносить свою долю в расходы семьи.

Но нежелание Валерии смириться с мыслью, что их рас­ставание неизбежно, со временем привело к тому, что от­ношения между ними стали напряженней.

К

аждый новый день Грегор Стаккос начинал с ясной целью, и его мало беспокоило, насколько она согласу­ется с ничтожными убеждениями или нравственностью остальных людей — тех ничтожеств, которых он ни во что не ставил. Жилистый и мощный, он питал отвращение к тя­желой работе, и поэтому, если ему нужны были еда, деньги или лошадь получше, он просто крал или брал все нужное силой, не заботясь о том, что станется с ограбленными, покалеченными или убитыми владельцами. Ничуть не со­мневаясь в своем праве даровать или отнимать жизнь, он уже привык думать о себе как об атамане, чья сила и власть недоступны обычным людям. Недалек тот час, говорил он себе, когда и другие увидят в нем того, кем он уже видел себя, — атамана, старшего среди казаков.

Такие люди, как Грегор Стаккос, нередко становятся вождями народов. Однако, чтобы быть впереди, им нужны еще и приближенные, преданные и умелые, которые ста­ли бы глазами и руками предводителя. Скоро он соберет вокруг себя таких людей. У него все продумано. Пока что Стаккос наблюдал и задавал вопросы.

Однажды дорога привела Стаккоса в казацкую станицу у самого Дона. Это был своего рода казацкий форпост, ограждавший южные рубежи казацких поселений от на­бегов банд грабителей. После всего нескольких дней в этом селении ему пришлось иметь дело с одним юнцом, который во всеуслышание заявлял, будто Стаккос украл у него нож. Чтобы проучить клеветника, Стаккос избил того до полусмерти, едва не выбив ему глаз. А ножа так и не нашли.

Пару дней спустя одна девушка обвинила Стаккоса в том, что он взял ее силой. Она была дочерью деревенского атамана, так что Стаккосу ничего не оставалось, как поско­рей уносить ноги и искать себе более спокойное селение.

«Пожалуй, все-таки не помешает на будущее держать себя в руках», — подумал Стаккос, оттачивая на досуге свое новое приобретение — охотничий нож.

Стаккос ехал своей дорогой, и следом за ним, куда бы он ни повернул коня, ехал однорукий всадник. Он был примерно одного со Стаккосом возраста. В этих краях его знали как Королёва. От Стаккоса также не укрылось, что у него появился незваный попутчик, и он стал расспра­шивать людей об этом Королёве. Выяснилось, что многие слышали о нем разное, но мало кто знал, что он за человек. Королёв был на целую голову выше Стаккоса, с грубыми, словно вырубленными топором чертами, глубоко поса­женными зелеными глазами и иссиня-черными волосами, связанными в косичку на спине. Пожалуй, этого силача можно было даже назвать красавцем, если бы не рваный шрам на щеке, слишком близко посаженные глаза и недо­стающая левая рука.

«Он держится особняком, — сказал про него один старый казак — одно время Королёв жил в их деревне. — Появился в наших краях примерно с полгода тому, но не прижился». А теперь этот гигант повсюду ездил следом за Стаккосом.

Наконец Стаккос решил поговорить с ним по душам.

• Чего за мной увязался?

• Повидал я на своем веку немало народу, но таких, как ты, не встречал. Хочу понять, стоит ли приставать к тебе в товарищи.

• В товарищах я не нуждаюсь. Но тот, кто пристанет ко мне, под мое начало, жалеть не будет.




• Тогда покажь, каков ты в деле, — сказал Королёв, слезая с коня и расстегивая единственной своей рукой во­рот рубахи. Голос у него был необычно сипловатый, чем-то напоминавший змеиное шипение. Грегор Стаккос только кивнул в ответ. Он и бровью не повел в ответ на вызов гиганта, хотя все в нем кричало от восторга — вот оно, его единомышленники начинают собираться.

• Ну, коли просишь, — в свою очередь спешился и Стаккос. Хотя его противник выглядел внушительно, Стак­кос хорошо знал, в чем крылась его собственная сила — в готовности скорее принять боль или даже смерть, чем по­ражение.

Королёва же, напротив, его неожиданное хладнокровие смутило. Он привык, что мужчины, словно трусливые псы с поджатым хвостом, спешат убраться подобру-поздорову, пока дело действительно не дошло до драки.

Они кружили друг против друга, не отводя глаз и испы­тывая противника, сверяли свою ярость и свою решимость победить с яростью и решимостью другого. Грегор первым рванул на себя противника, но Королёв дрался исключи­тельно хорошо даже одной рукой. Он бы и вышел из боя победителем, если бы не ошибся в Стаккосе, недооценив его живучесть. Удары Стаккоса, обычно валившие людей с ног, на Королёва не оказывали видимого воздействия. Но пары ударов Королёва хватило, чтобы у того хлынула кровь горлом.

Королёв привык все свои схватки заканчивать, хватая сзади соперника своей единственной рукой за шею. Это его и подвело. Как только Королёв оказался сзади и его рука обвила шею Стаккоса, тот немедленно провел бросок, и Королёв тяжело, словно куль с мукой, грохнулся оземь. А Стаккос уже держал нож в руке.

Приставив колено к массивной груди гиганта и поигры­вая ножом у его щеки, Стаккос спросил:

• Так чем мы закончим нашу встречу? Выбор за то­бой — хочешь, еще одну щеку порежу, а хочешь — руку прочь, чтобы того... не кренило в другую сторону.

• Поступай как знаешь, — только и сказал однорукий гигант. — Но я все равно поеду следом за тобой, хочешь ты того или нет. И буду рядом, пока сам не решу уйти.

• Ух ты, слова-то какие нашел! Ты, гляжу, мастер не только кулаком махать. Что ж, рядом так рядом. Давай руку, раз уж я ее не отхватил.

И Стаккос протянул ему руку, чтобы помочь подняться с земли. Но Королёв, словно пружина, вскочил и уже был на коне. По дороге у них завязался разговор, не слишком похожий на дружескую беседу. Скорее это был сговор со­общников.

Стаккос спрашивал о его жизни напрямую, без околич­ностей, и так же просто отвечал ему Королёв. Откуда шрам? Пацаненком сам себя порезал, чтоб не звали мазунчиком. Когда руку потерял? Три года назад, повздорил с мужиком в трактире, а тот возьми да и схватись за топор.

• Я-то сам не душегуб, — просто сказал Королёв, — но пришлось его жизни лишить, уж больно топором разма­хался.

Но, прежде чем расстаться с жизнью, мужик так рубанул его топором, что Королёв посчитал бесполезной тратой времени возиться с раной. Того гляди, загноится. Чтобы этого не случилось, он взял тот самый топор — хозяин его к тому времени уже валялся под лавкой со сломанной шеей — и доделал то, с чем не справился мужик. После этого у него еще хватило сил подойти к жаровне и сунуть обрубок в горящие угли.

• Сам после этого чуть концы не отдал, — кивнул своим воспоминаниям Королёв, — но ничего, как видишь, жив остался.

Чем дольше они ехали, тем больше убеждался Стаккос, что у них с Королёвым много общего. И тот рано ушел из дому, но распространяться об этом не захотел, сказал только:

• Набедокурил я. Стали меня все бояться.

• И что, на порог указали?

• Не-а... — покачал головой тот. — Как-то просыпаюсь я утром, а дома никого... ушли. Во как.

Он потянул коня за узду и пристально взглянул на Стак­коса:

• Ты слушать — слушай, а болтать не моги. Так и по­решим: кому сболтнешь лишнего про меня, оставлю без языка. Или ты меня без руки. Но теперь я уже умный. Знаю, как с тобой надо драться.

Стаккос так же спокойно ответил на его взгляд, не от­водя глаз, и у Королёва все похолодело внутри. Впервые в своей жизни он узнал, что такое страх — чувство, не­ведомое ему до той поры. Он отвел глаза и добавил еще одно условие:

• С женщинами я не прочь... того... повозиться. Так что ежели будем кого брать в полон...

• А на что нам эти пленные, подумай сам?

• Раз так, тогда сначала женщин — мне, а потом можно и головы с плеч. Согласен?

• А отчего ж и нет? — ухмыльнулся Стаккос.

Королёв хочет женщин — будут ему женщины. Стакко­су нужна власть. И она будет принадлежать только ему.

Так они и договорились. Шло время, и к этим двоим, что заключили между собой соглашение на большой дороге, стали подтягиваться такие же, как они. Словно мухи на навоз, слетались они отовсюду, привлеченные невидан­ным прежде казачеством, во главе которого стояли некий атаман Стаккос и его «рука» — свирепого вида однорукий великан.

П

ришел февраль. В один из дождливых дней, которые иногда случаются в Петербурге в эту пору года, утром, когда они уже собирались вставать, Аня прошептала:

• Сергей, я должна тебе сказать что-то очень-очень важное.

• Моя дорогая, для меня важное все, что ты мне го­воришь.

Она шутливо толкнула его локтем:

• Это важнее. Ты слушаешь? В самом деле слушаешь?

Он повернулся к ней, сквозь сон припоминая, что вчера,

после работы, руки так и не дошли починить раковину на кухне.

• А что, разве такое когда было, чтобы я тебя не...

Но она не дала ему договорить, прижав палец к его гу­бам.

• Внутри меня началась новая жизнь. Я чувствую, что ношу ребенка.

Сергею показалось, что он ослышался. Для него это было так же неожиданно, как если бы Аня заявила, что может летать по воздуху.

• Ребенок? — переспросил он. — То есть наш с тобой ребенок?

Аня только засмеялась в ответ.

• Не припоминаю, чтобы кто-то еще принимал в этом участие!

• Когда ты это поняла?

• Я начала догадываться еще в январе, но решила пока не говорить... Мало ли что. Все произошло вскоре после того, как мы поженились. Может, даже в нашу первую ночь, — сказала она.

Потрясенный ее словами, он потянулся к ней, прикос­нулся пальцами к ее животу.

• А он шевелится? Можно, я послушаю, как он шеве­лится?

Аня в притворном ужасе закатила глаза.

• Ах, Сергей Сергеевич, вы себя считаете таким умным, а на самом деле такой глупый! Дайте нам еще несколько месяцев, и тогда мы начнем брыкаться, как наш папочка... А пока... Пока что он не больше твоего кулака, вот так-то.

• Хм... ты сказала, он?

Аня наморщила лоб.

• А что, чем тебе мальчик...

• Да будет мальчик! — торжественно объявил Сергей, стараясь отогнать от себя мысль, каково ему придется в роли отца семейства. — Начнем с мальчика, а потом... по­том... А твоя мама уже знает?

• Само собой — нет! Кто, по-твоему, о таком должен узнавать первым?

• Нужно и ей, и Андрею немедленно сообщить об этом. И о том, что наш сын должен родиться в Америке!

Аня прижалась к нему.

• Да, в Америке...

• Хорошо бы, если б это и в самом деле оказался маль­чик. Я займусь его воспитанием, научу его всему, что знаю сам... Как выживать в дикой природе...

Аня тихонько засмеялась:

• Сергей, давай не будем бежать впереди паровоза. Не успело дитя родиться, а мы уже для него все распланиро­вали. Вот представь себе, что это будет не он, а она?

Но его глаза еще больше расширились, когда он пред­ставил себе эту возможность:

• Дочь? Да еще такая грациозная, как ее мать? Тогда она точно будет балериной!

Аня с замиранием сердца слушала его. Она вся свети­лась от счастья:

• Сергей, а еще говорят, что чудес не бывает. Четы­ре месяца тому ты даже не знал, что я жива. А сейчас ты уже в своих планах видишь нашу дочь примой в Мариин- ском...

• Аня, — мягко перебил он ее. — Не будет никакого Мариинского — наша дочь вырастет в Америке...

• Конечно, Сергей, конечно. Это так, просто к слову пришлось. А в Америке, кстати, — там есть балет?

• Надо думать, есть. А еще горячая вода на кухне и туалет в квартире...

• Неужели мы скажем «прощай» походам за водой к колонке на углу? И больше не придется вниз по лестнице идти в туалет? Или греть воду на примусе, чтобы принять ванну? — спросила Аня. — Если так, то я готова хоть сейчас плыть за море! О Сергей, если это сон, то я не хочу про­сыпаться!

Он обнял Аню так нежно, что она засмеялась счастли­вым смехом:

• Можешь обнять меня сильнее, я не сломаюсь, — ска­зала она, крепко сжав его в объятиях прежде чем выскольз­нуть из постели.

Они сговорились, что Валерии обо всем расскажут только тогда, когда Сергей вернется с работы и они все соберутся вместе за обеденным столом.

Этим вечером, когда Валерия и Аня подавали на стол, Сергей сидел молча, но с такой счастливой улыбкой, что Андрей наконец не выдержал:

• Что-то ты сияешь сегодня, словно новый медный грошик! Случилось что-то хорошее? А ну давай, выкла­дывай!

Валерия, которая уже обо всем успела догадаться по Аниному выражению лица, затаив дыхание, ждала, чтобы они сами подтвердили ее догадки.

Услышав новость, она, не в силах сдержать чувств, вы­бежала на кухню.

Сергей непонимающими глазами посмотрел на Аню. Она тут же бросилась вслед за матерью. Вскоре она вышла к мужчинам со счастливой улыбкой и, смахнув нечаянную слезу, объяснила:

• Не волнуйтесь. Мама просто не хотела, чтобы мы видели слезы на ее глазах, пусть даже слезы радости. Она взялась готовить для нас медовый пирог — отпразднуем прямо сейчас.

С наступлением весны Сергей и Аня стали совершать прогулки на свежем воздухе, насколько позволяло ее по­ложение. В первые недели ее беременность протекала тя­жело, но на пятом месяце Анино здоровье значительно улучшилось. По воскресеньям они подолгу прогуливались, обсуждая свои планы на будущее.

В последнее воскресенье мая, когда Аня была на шестом месяце, Сергей в первый раз вывез ее на подаренной дву­колке на тот луг, где он нашел дедовские часы.

Прогуливаясь по краю лужка в тени деревьев, Сергей то и дело озабоченно поглядывал на Аню, не устала ли она. Но его тревоги были напрасны — Аня блаженствовала на воль­ной природе, показывала ему птичек и даже, восхищенно ахнув, схватила его за руку, когда среди листвы на какое-то мгновение показались олениха с олененком.

Их ноги утопали в мягкой летней траве, что колыхалась под теплым летним ветерком, а красные, желтые и пурпур­ные цветочки не могли не радовать глаз.

• Здесь так красиво, — сказала Аня. — Давай, Сере­жа, здесь постелим покрывало и устроим пикник. Нам все равно не найти лучшего места.

Так они и сделали — расстелили покрывало, выложили продукты из корзинки, а когда наелись досыта, то решили не спешить с возвращением и остаток дня провести вдвоем. Если бы в этот день Сергей внезапно умер и оказался бы в раю, то он не заметил бы перемены — так ему было хорошо с Аней сейчас на этом лугу.

Единственное, что слегка подпортило ему настроение, так это облако на горизонте, напомнившее Сергею о всад­никах, которые уже задерживали его здесь, почти год назад. Ему даже показалось, что он может различить на горизонте небольшой отряд всадников. Он присмотрелся получше, но всадники исчезли. Но то прежнее чувство беспокойства, что он испытал год назад, снова вернулось к нему, и он порадовался тому, что еще немного — и они уже будут на пути в Америку.

В этот же вечер, не откладывая, он объявил за обедом, что достаточно уже скопил денег и на билеты, и на первые расходы. Еще пара недель — и они будут собираться в до­рогу. О своих тревогах он не стал говорить ничего, чтобы не беспокоить их своими, возможно беспочвенными, пред­чувствиями.

Когда Аня отнесла посуду на кухню, Валерия подсела к Сергею. Взяв его руки в свои, она мягко обратилась к нему:

• Сережа, скажи мне — разве я тебя не люблю? Или разве нехорошо к тебе отношусь?

• Нет, мама, что вы такое надумали?

Удовлетворенно кивнув головой, она продолжала даль­ше:

• Мне ли тебе объяснять, что жизнь такая штука, что мы с моей дочерью можем и не увидеться больше. Так по­зволь мне хотя бы дождаться моего внука?

Но Сергей предвидел такой поворот. Потом его попро­сят не торопиться с отъездом, ведь ребенку только-только сделали обрезание, а потом попросят задержаться еще на десяток лет, до бар-мицвы, и так далее. Поэтому у него уже заранее был приготовлен ответ:

• Так ведь Андрей остается с вами, — уверенно отвечал он. — Он женится, и у вас тут будет полно...

• Как знать, Сережа, как знать, — все тем же спокойным голосом вела свое Валерия. Очевидно, она тоже заблаговре­менно подготовилась к этому разговору. — Андрей пока не помышляет о женитьбе, тем более о том, чтобы обзаводить­ся детьми. И что, вы будете настолько бессердечны, чтобы не позволить своей матери, чтобы она вот этими своими руками приняла первого внука, да еще при родах своей единственной дочери? Неужели вы способны отказать в этой малюсенькой просьбе? Ведь я не прошу вас остаться здесь навсегда.

Она сжала Сергеевы ладони своими.

• Может, ты думаешь, что мне хочется про такое про­сить? Да будь у меня хоть малейшая надежда достучаться до ваших каменных сердец, я бы не то что просила, я б на коленях...

Сергей со страдальческим выражением лица обернулся к Ане, надеясь увидеть в ее лице поддержку. Аня стояла в дверях и молча слушала, ожидая, что он решит.

Его ответ удивил самого Сергея. Сердце его сжалось от тяжелого предчувствия, но он покорно произнес:

• Хорошо, мама, будь по-вашему. Вы увидите рождение своего первого внука. Но как только мы сможем отправить­ся в путь — мы отправимся в путь, я вам это говорю.

Валерия в радостном порыве заключила его в объя­тия:

• Ах, Сережа, ну надо же быть таким добрым челове­ком!

• И добрым мужем, — наконец-то улыбнувшись, кив­нула и Аня.

К

тому времени, когда Грегор Стаккос и однорукий вели­кан Королёв прибыли в казацкую станицу в предгорьях Кавказа, они уже стали куда более осмотрительны, стараясь говорить и действовать так, чтобы не оттолкнуть от себя и возможных хозяев, и возможных последователей. Впрочем, двум вооруженным всадникам, по одному виду которых было понятно, что им не впервой пускать в ход оружие, в этих неспокойных краях всюду были рады. Они за стол и кров присоединялись к местным казацким отрядам и ждали только своего часа, чтобы проявить себя.

Долго ждать не пришлось. Через пару недель после их появления из разведки в станицу вернулся казацкий разъезд. По их сведениям, абреки-чеченцы перешли реку, чтобы совершать нападения на русские селения. В первой же стычке они убили двух русских. И казаки выставили удвоенную стражу вокруг своей станицы, чтобы нападение чеченцев не застигло их врасплох. Постов решено было вы­ставить вдвое больше обычного. Каждый отряд должен был одновременно держать в виду своих товарищей-казаков с обеих сторон, чтобы стражу не могли снять незаметно.

Стаккос понял, что удача сама идет к нему в руки. У него уже появились почитатели среди станичной молодежи, которых он заворожил рассказами о своих похождениях. Истории эти были по большей части не более чем плод его воображения. Но уже то, что в пути его неотступно сопро­вождает однорукий гигант внушительного вида, могло у кого угодно отбить охоту оспаривать их правдивость.

— Как по мне, так не стоит ждать, пока чечены первыми перейдут через Терек, — предложил он нескольким моло­дым парням, жадно ловившим каждое его слово. — Мы с Королёвым сами нападем на их стоянку, этой же ночью. Где они остановились, мы примерно знаем, а перебить всех чеченов нам по силам. И все, что в лагере, будет наше — и лошади, и оружие... а что еще у абреков взять? Разве что парочку ушей отрезать на память? — прибавил он, под­брасывая в руках вместительный кожаный кошель.

В ответ двое парней из тех, кто помоложе и нетерпели­вей, сразу же вызвались идти с ними. Еще трое, не желав­шие показаться трусами, после недолгих раздумий тоже согласились идти.

Еще не рассвело, когда Грегор Стаккос со своим отрядом неслышно приблизились к стоянке чеченцев. Стаккос дал последнее наставление своим людям — ружья и пистоле­ты пускать в ход только в случае крайней необходимости. В лагерь следовало войти неслышно, чтобы застать спящих абреков врасплох. Оставив лошадей неподалеку, Стаккос и его люди, крадучись, приблизились к самому лагерю че­ченцев.

Абреки были людьми, закаленными в боях, но они не ожидали такой отчаянно смелой вылазки. И замысел Стаккоса и его юнцов перебить чеченцев спящими мог бы сработать, если бы не случайность. Один из чеченцев как раз проснулся и вышел по нужде. Он-то и заметил подо­зрительное шевеление в кустах. Но его пронзительный крик тут же оборвала пуля из пистолета Стаккоса.

Поднятые криком и выстрелом, чеченцы тут же похва­тали свое оружие. Поняв, что внезапная атака не удалась, Стаккос решительно бросился вперед. Шашкой он едва не снес голову первому из чеченцев, что бросился на него. Левой рукой он, не останавливаясь, палил из пистолета, наповал убив еще нескольких. Молодежь, воодушевленная бесстрашием своего предводителя и тем, что великан Ко­ролёв без тени сомнения последовал за ним, тоже отчаянно бросилась в атаку.

Восемь мужчин и две женщины были в лагере чеченцев. Стаккос сразу же прикончил одну из них, как только она подхватила карабин одного из упавших мужчин. Вторая женщина досталась Королёву живой, и к тому времени, когда он разделался с ней, она уже сама хотела умереть. Правая рука атамана Королёв показал пример своей моло­дежи, которому та охотно последовала. Стаккос не зря звал их «мои люди». Начиная с этой вылазки они действительно стали его людьми.

Отряд из семи человек вернулся в станицу, ведя с со­бой захваченных лошадей. Черкески у них были сплошь в кровавых пятнах, но это была кровь врагов. Из отряда Стаккоса ранены были только двое, да и то легко. Оказав­шись в станице, они охотно выставляли эти раны напоказ, словно медали.

Грегор Стаккос в полной мере доказал, что он способен и спланировать атаку, и повести людей за собой, да и в са­мом бою орудовал шашкой так, как далеко не всякому по силам. В станице их встретили с почестями, как воинов. Такой прием и похвала старших развязала языки стакков- ской молодежи. Подвыпив, они стали в подробностях рас­сказывать, как обошлись с той женщиной, что досталась им еще живой. До стариков дошли эти разговоры, да еще и стало известно о кожаном кошеле с «трофеями», и они только презрительно сплевывали, когда при случае упо­миналось имя Стаккоса или тех молодых станичников, что примкнули к его отряду.

Стаккосу волей-неволей пришлось покинуть станицу, да он и не слишком хотел в ней задерживаться. Теперь он сам был атаман, предводитель пусть немногочисленного, но собственного отряда с преданными ему бойцами. Про­вожаемая презрительными взглядами стариков и завист­ливыми — молодежи, его банда, неспешно проехавшись по главной станичной улице, отправилась навстречу новой жизни.

В последующие месяцы банда, во всем послушная слову своего атамана, принялась разыскивать маленькие еврей­ские поселки-штетлы. И каждый месяц или два они на­летали неожиданно, как ураган, сея смерть и ужас на своем пути. Но случалось, что они, как обычный казачий патруль, преследовали и врагов России.

Как правило, они разбивали временный лагерь, стара­ясь, чтобы местные жители не успели их заметить. Затем небольшой отряд лазутчиков отправлялся на поиски ев­рейского поселения. И как только очередная жертва была намечена, атаман отдавал приказ: «Сниматься с лагеря!» И они налетали на несчастных людей, словно стихийное бедствие, оставляя за собой выжженную землю, чтобы каждый раз бесследно исчезнуть.

И

юнь незаметно перешел в июль, принеся в Петербург обычные для этого времени жару и духоту. Сергей решил, что его предчувствия — обычные переживания и тревоги мужа и будущего отца. Никогда прежде он не был так счастлив, и ему самому не хотелось ничего менять. Нужно только иметь веру, и все будет хорошо, говорил он себе, памятуя слова своего деда: «Жизнь — это книга, в которой Творец, а не мы будет писать то, что захочет».

Эти слова то и дело вспоминались ему, когда он про­сматривал в газетах и действительные факты, и слухи о бандитских набегах на еврейские поселения на юге стра­ны. В такие минуты он снова ощущал ту прежнюю, уже почти забытую тяжесть где-то внизу живота. Но осталось недолго, убеждал он себя, несколько месяцев пролетят не­заметно, еще немного — и его семья будет уже на пути в Америку. А там, вполне возможно, придет такой день, когда к ним присоединятся Валерия и Андрей.

П

о мере того как близился день расставания, их семей­ные собрания стали носить характер священнодей­ства. Валерия ни на шаг не отходила от дочери, не подпу­ская к ней никого. Ей хотелось, чтобы только она сидела рядом с ней, чтобы дочь слушала только ее одну. Сергей был снисходителен к причудам матери — еще бы, ведь у них с Аней еще вся жизнь впереди, а время, когда Валерии придется растаться с дочерью, неумолимо приближалось.

К

огда однажды в его комнату вошла Валерия, он тороп­ливо закрыл газету со статьей о погромах.

• Вкусный был обед, Сережа? — ничего не заметив, спросила она.

• Очень, спасибо большое.




• Аня пошла в свою комнату почитать. А мы с тобой можем побеседовать.

Она, видимо, подыскивала слова, затем сбивчиво за­говорила:

• Материнство, Сережа, это очень... очень радостно, а иногда горько. Тех, кого мы больше всего любим, мы всегда хотим видеть рядом с собой. А особенно когда их нет ря­дом. Вот я говорю Ане что-то и чувствую, что не то говорю, что хочется говорить о другом... о том, что она для меня все в моей жизни. Но как ей это понять? Она этого не поймет, пока... Пока сама не станет матерью, пока не вырастет ее ре­бенок. Тогда она поймет... и вспомнит меня... и будет по мне тосковать... Страшно будет по мне тосковать, Сережа.

Валерия всхлипнула, слезы покатились у нее по щекам. Сергей напряженно думал, как ему вести себя, но так ни­чего не придумал и просто тихо сидел рядом с ней. Да и какими словами ему было утешить мать, которой предстоя­ло расставание с дочерью? Через какое-то время Валерия отпустила его руку, которую невольно в волнении сжала. Поблагодарив его за то, что он согласился ее выслушать, Валерия поднялась, чтобы идти к себе.

Следующие слова, которые услышал Сергей, скорее не были предназначены ему, это были мысли вслух: «Бабушка должна быть рядом с внуком». Затем, тяжело вздохнув, Валерия исчезла в дверях.

Сергей мог только представить, что, должно быть, сей­час творится в ее душе. Она хотела ехать с ними, это было ясно, но не могла оторваться от своих корней, что остава­лись в России. Ее сердце, оно будет тянуться к ним даже из-за океана.

С каждым днем Валерия становилась все суетливее и беспокойней, хотя до рождения ребенка должна была прой­ти еще не одна неделя. Было ясно, что беспокоят ее не так сами роды, как неизбежное расставание с дочерью, кото­рое эти роды означали. Чем дальше, тем более сложным и неоднозначным становилось ее отношение к Сергею. Она продолжала заботиться о нем, но чем дальше, тем больше Сергей чувствовал, что он для нее — причина и виновник разлуки с горячо любимой дочерью и первым ее внуком.

Эти последние недели прошли не только в подготовке к родам. Сергей расчитался на работе и полностью посвятил себя подготовке к отъезду. Он приобрел несколько вмести­тельных баулов, куда Аня стала постепенно укладывать их немногочисленные пожитки. Сергей охотно помогал ей в этом. Валерия тем временем вся отдалась хлопотам по подготовке места для роженицы и всего необходимого для появления на свет ее внука. Принять его на свои руки, чтобы тут же проститься.

Весь их дом жил ожиданием, и только дедовские часы продолжали невозмутимо тикать на каминной доске.

В третье воскресенье июля Аня стала упрашивать Сер­гея свозить ее еще раз на луг, на их «местечко». Ей так хо­чется, говорила она, остудить уставшие ноги, побродить босиком по воде на речном мелководье, еще раз устроить с ним пикник.

Эта мысль не слишком понравилась Сергею. Он был ско­рее за то, чтобы Аня в ее положении не отлучалась от дома слишком уж далеко, на случай, если начнутся схватки.

• Не боишься, что тебя растрясет в дороге? Мне кажет­ся, ты себя лучше будешь чувствовать, если мы все-таки останемся дома, — с сомнением в голосе сказал он.

• Я уже чувствую себя лучше, чем любая женщина на свете, — с улыбкой ответила она. — Хотя что плохого в том, если мы выедем в нашей двуколке прогуляться на свежем воздухе, да к тому же повезет меня не кто иной, как мой любимый муж?

Вскоре Сергей уже помогал Ане взбираться на сиде­нье двуколки. Валерия, которая тоже не скрывала своего беспокойства, подала Сергею корзинку с продуктами для пикника.

• Мы недолго, поверьте, — Сергей хотел, чтобы его голос звучал как можно увереннее. Он хлестнул поводьями, и двуколка тронулась.

Проезжая вдоль канала неподалеку от Невского про­спекта, он спросил Аню:

• Аня, моя дорогая, ты веришь в судьбу?

• Я верю в тебя.

• Я в этом не сомневаюсь, — сказал он, повернувшись к ней и целуя ее волосы. — Но ты веришь в то, что для нас уже все предрешено?

Аня засмеялась.

• Как тут не поверишь, когда самые настоящие чудеса привели тебя ко мне? — Она обняла его. — А теперь вот у нас есть еще одно чудо. — Отняв одну его руку от поводьев, она прижала его ладонь к своему круглому животу. — Ты чувствуешь его?

Сергей поначалу ничего не почувствовал, затем один толчок, еще один.

• Похоже, он там отрабатывает удары руками и но­гами, — пошутил Сергей. В этот миг он был невыразимо благодарен судьбе, что его день сегодня и его жизнь сло­жились так счастливо.

Тем временем они уже выехали из города. На просе­лочной дороге им повстречалась крестьянская телега. Аня улыбнулась и помахала рукой крестьянину, который от­ветил им учтивым поклоном.

Вскоре они уже были на месте. Сергей рассчитывал устроиться посреди лужайки, почти в том самом месте, где он нашел дедовский подарок. Но солнце палило так немилосердно, что они вынуждены были искать приста­нище в тени рощицы. Разложив еду, они отдыхали в тени, поглядывая на луг.

С

воцарением Александра III наступил период реакции, и преследования евреев и цыган ужесточились. Их са­мыми непримиримыми гонителями были, с одной стороны, крайние националисты-черносотенцы, с другой — Грегор Стаккос и его люди.

В отличие от черносотенцев, Стаккос делал это без вся­кой идеологии. Его ненависть к евреям носила личный характер, а причины этой ненависти оставались до конца не ясны даже его подручным. И это было не единственное отличие. Казаки, в своем большинстве, могли убивать вра­гов царя, но редко опускались до того, чтобы растаскивать их имущество. Стаккос же не гнушался тем, чтобы рыться в сундуках и кладовках своих жертв, прикарманивая все, что казалось ему ценным или интересным, а только потом отдавал приказ жечь все подчистую, уничтожая все следы своих преступлений.

Он не оставлял живых свидетелей, чтобы те не помогли выйти на его след. И был просто-таки одержим заметани­ем следов. Стаккос и его люди никогда не возвращались прямиком к своему лагерю, но кружили по каменистым пустошам, шли окольными путями вдоль рек. Их появление и исчезновение было всегда внезапным. Оставались только слухи, одинаково путаные и леденящие кровь.

За эти последние несколько лет к атаману примкнуло не­мало людей из тех сел и местечек, через которые им случа­лось проходить. Была там и молодежь, жаждавшая острых ощущений, хватало и бывалых разбойников. Были в его отряде и женщины, решившие примкнуть к Стаккосу — каждая по какой-то своей причине. Стаккос установил в своем лагере неписаные, но от того не менее жесткие пра­вила поведения и строго следил за тем, чтобы никто не смел их нарушить.

За это время Стаккос успел завести новую традицию. Каждый год или два он сохранял жизнь одному еврейскому младенцу и отдавал его на воспитание своим женщинам с условием, чтобы вырастили его добрым христианином. Зачем это ему нужно, Стаккос тоже не стал объяснять сво­им головорезам. Возможно, он очень хотел видеть себя — хотя бы в собственных глазах — «спасителем детей». Но и сам его отряд со временем все меньше напоминал племя кочевников, обрастая детьми и хозяйством, как и всякое казацкое поселение.

Жестокость, с которой они обращались со своими жерт­вами, росла, как снежный ком. Настало время, и люди Стак­коса уверовали, что для них нет ничего недозволенного. Но жестокость в отношении евреев была в их понимании необходима, даже поощряема. Их оружием были не так саб­ли и ружья, как отличающая всех фанатиков уверенность в своем праве судить и карать. Они не останавливались ни перед чем.

Сторонний наблюдатель, увидев их на временных сто­янках, едва ли отличил бы их от обычных поселян. Они воздвигали такие же хижины, разводили огонь в таких же очагах, жили с женщинами и воспитывали детей. Един­ственное, чего не было у этих людей, — человечности. Опьяненные чувством своей неуязвимости, поставив себя над законом и моралью, они, словно чума, носились над просторами России, сея на своем пути смерть и разруше­ние.

Пришло время, и одним теплым июльским полднем в воскресенье Грегор Стаккос с небольшим отрядом оказался на мирной лужайке на берегу Невы.

К

тому времени Сергей и Аня уже покончили с обедом.

Она положила голову ему на плечо, и они молча слу­шали пение птичек и шелест ветра в листве.

Сергей уже собирался было лечь в Анины объятия, как вдруг заметил вдали облако пыли, катившееся в их сторону. Он приподнялся, и увидел, что в их направлении скачет от­ряд всадников — скорее всего, это был конный патруль.

Может быть, если бы он, не раздумывая, доверился зна­комой уже тяжести внизу живота и решился бежать, они бы еще могли ускользнуть. Бросив все, как есть, помочь Ане взобраться в двуколку, что есть силы стегая старую лошаденку, заставить ее пуститься в галоп. Но Аня могла запаниковать, не понимая, к чему это неожиданное бегство, а в ее положении это было рискованно. В конце концов, он увидел лишь то, что несколько всадников скачут в их сторону.

Именно к ним, теперь это стало ясно. И бежать уже слишком поздно. Когда те подъехали ближе, Сергею пока­залось, что он узнал одного из них, затем еще одного. Это были казаки, что остановили его здесь прошлым сентябрем. Сергей пересчитал всадников — их было четырнадцать. Его тревога только усилилась, когда отряд оказался совсем близко и он разглядел одного из тех, кто скакал впереди. Это был однорукий гигант, хищно поглядывавший на него и его жену.

Всего в паре шагов от них предводитель, резко натянув поводья, остановил коня и взглянул на Сергея... Да, он стал старше, через его лоб проходил рваный шрам, но не узнать его было невозможно. Верхом на гарцующей лошади, все с той же ледяной улыбкой, которую Сергей так и не смог забыть, сидел Дмитрий Закольев!

Сергей стоял не шевелясь. Эта неожиданная встреча породила в его душе самые противоречивые чувства: об­легчение, что он все-таки не убил Закольева, сменилось сожалением. Он понял, что обречен.

Он быстро обернулся к Ане. Она все еще сидела на трав­ке, нисколько не испугавшись, только с удивлением смо­трела на Сергея, ожидая его ободряющего взгляда.

• Мы старые знакомые, — сказал он.

В его горле мгновенно пересохло. Он сам не узнал своего голоса.

• Товарищи мы... еще со школы.

Он поднял глаза на Закольева.

• Ах, Сережа, — ухмыльнулся в ответ Закольев, — если б ты знал, как давно я хотел встретиться с тобой... Лично, лично, ведь с моими людьми тебе уже встречаться прихо­дилось, если припоминаешь, — сказал он, указав жестом на четырех всадников.

Это были те четыре казака-патрульных, что уже оста­навливали его на этой лужайке почти год назад, в тот пер­вый день, когда он только пришел в Петербург.

• Когда мои лазутчики рассказали мне о том, что им попадался человек, некий Сергей Воронин... Так, кажется, ты им представился? По описанию — вылитый ты... Если б ты знал, как я тогда на них разозлился... едва глупостей не наделал, веришь? Так и сказал им: «Почему же вы не взяли его под белы руки и не привели к нам в лагерь... Мы бы по­толковали с ним по душам...» Как школьные товарищи, так ведь ты сказал? Хорошо, у нас люди понятливые — пообе­щали, что хоть из-под земли... И таки обещание сдержали, как видишь. Так что, начнем встречу школьных друзей?

Закольев, которого, по-видимому, вовсе не интересовал ответ Сергея, вел свое дальше:

• А я-то столько времени искал тебя, все расспраши­вал: «Не встречался ли вам такой добренький Сережа?»

Но никто ни слухом, ни духом... Расстались-то мы с тобой не очень, как помнишь... Ведь не забыл еще, надеюсь? Не знаю, как ты, а я давно искал случая все уладить — раз и на­всегда. И вот он ты, да еще с красавицей-женой, не иначе... И ребенка, видно, ждете...

Закольевские слова были так любезны, а поведение так обходительно, что на какую-то долю секунды Сергею за­хотелось поверить, что его соученик и в самом деле из­менился. Но дружный гогот всадников в ответ на тираду своего атамана сразу же вернул его к реальности. Его ку­лаки невольно сжались.

— Так что же ты молчишь, Сережа? Мы все ждем, когда ты нас с женой познакомишь.

Сергей лихорадочно оценивал ситуацию. Если Закольев представлял собой опасность, то его люди — тем более. Подчиненные всегда хотят выделиться в глазах предво­дителя, чтобы он заметил их рвение и выделил из числа остальных. И можно было не сомневаться, что им не впер­вой было пускать в ход и кулаки, и оружие. Можно было совершить героическое усилие, положить одного, двух...

Но если он станет драться, Закольев убьет их обоих. Может, если он сам пойдет на унижение, будет покорно просить о пощаде, то все ограничится унижением и по­боями... Но Аня? Что будет с ней?

Об этом даже не хотелось думать.

Сергей в отчаяньи пытался как можно быстрее сооб­разить, что сказать или сделать, чтобы, по крайней мере, спасти жизнь жене и ребенку. Пока он думал, Аня стала подниматься на ноги, и Сергей рванулся к ней, чтобы под­держать ее. Она прижалась к нему, взяв его за руку. Он с тревогой почувствовал, что ее рука дрожит. И эта дрожь пробудила в нем первобытную ярость, жажду убивать. «Вот оно, — сказал он себе, — то, что нужно... соберись... жди удобного случая... жди... еще жди...»

• Я, по-моему, о чем-то попросил тебя? — сказал За­кольев, и в его голосе в этот раз зазвучал металл. — Может, все-таки представишь меня твоей барышне?

• Дмитрий... ведь мы с тобой старые товарищи! — услы­шал, словно со стороны, Сергей свой голос. Он решил тя­нуть время, подстроившись под взятую самим Закольевым интонацию старого друга. — Помнишь, как тогда, когда я был под твоим началом во время нашего испытания... тогда, в лесу? Если б мы тогда не были заодно...

• Ты бы лучше молчал про то время, — отрезал За­кольев.

Впрочем, Сергей и так все понял, как только увидел, что Закольев жив. Должно быть, все эти годы он жил только этим днем, жаждал этой встречи, не раз и не два пред­ставляя себе, что Сергей может сказать или сделать, и даже продумал каждую из его отчаянных попыток спастись. Но вот такой приятной неожиданности, как Аня, Закольев, очевидно, даже не мог представить.

• Взываю к тебе, как казак к казаку, человеку чести, — наконец выдавил из себя Сергей. — Позволь моей жене уйти. Даю тебе слово...

Закольев только пожал плечами. Очевидно, проситель­ный тон Сергея разочаровал его. Он поднял руку, чтобы остановить его просьбы. Затем, снова вежливым тоном, словно из простого любопытства, спросил:

• Раз уж заговорили о старых добрых временах — тот серебряный медальон все еще у тебя?

• Я... у меня его нет, — начал Сергей. — Я его пода­рил.

Анина рука непроизвольно потянулась к шее.

• Ну, известное дело, — кивнул Закольев. — Коро­лёв! — неожиданно рявкнул он и кивнул головой в сто­рону Ани. Однорукий бородач с черной косичкой спе­шился и медленно направился к Ане. Не успел он сделать и шага, как его резкий запах буквально ударил в ноздри

Сергея — это был не просто запах пота, от него за версту несло самцом.

• Назад! — крикнул Сергей, встав между своей женой и могучим гигантом. — А ну забери своего цепного пса, Закольев!

Королёв застыл. Словно в ответ на крик Сергея, вожак сделал знак своим людям, и шестеро из них немедленно соскочили с лошадей и в мгновение ока окружили Сергея вместе с Аней.

• Ты что это задумал? — сказал Сергей.

• Так ведь кто-то же должен тебя обыскать, как ты ду­маешь?

• А остальные?

• Ну, мало ли... кто знает, что у тебя на уме.

Сергей решил, что лучше будет ему не перечить. Пока что никто на них не нападал и даже не угрожал в открытую. И, значит, у него пока оставался шанс. Но в любую секунду ситуация могла взорваться, как пороховая бочка, а он не хотел подносить к ней фитиль сам.

Но он просчитался. Еще мгновение — и шестеро каза­ков бросились на него, а великан схватил Аню за руку и потащил от Сергея.

В следующие пять секунд Сергей отключил двоих из нападавших, одного ударом в кадык, а другого пинком в колено. Оба повалились как подкошенные, у одного пошла кровь горлом, второй выл от боли, катаясь по земле. Но остальные четверо вцепились ему в руки, в ноги, в шею... Не выдержав веса навалившихся на него тел, Сергей упал. Его обездвижили, вдавив лицом в землю.

Немедленно Сергей расслабил тело, словно решил пре­кратить борьбу. Он выждет еще мгновение, когда и они тоже расслабятся и... Нет, их было слишком много. Ему удалось лишь поднять голову, выплюнуть грязь и кровь и в бессильной ярости наблюдать за тем, что должно было произойти перед его глазами.

З

акольев кивнул еще раз. Королёв отпустил Анино запя­стье, и та же его единственная рука, словно змея, метну­лась к ее шее. Одним движением он сорвал с нее медальон и подал его Закольеву. Аня вскрикнула и схватилась руками за горло — багровая полоса появилась на ее нежной шее, которую еще недавно Сергей осыпал поцелуями. Только теперь она по-настоящему испугалась — за своего мужа, за себя, но больше всего — за своего ребенка.

Она не отводила глаз от Сергея, напрасно пытаясь уви­деть в его глазах хоть проблеск надежды.

• Спасибо, Сережа, что сберег мой медальон в целости и сохранности... да еще и на такой прекрасной шейке, — снова заговорил Закольев.

Он поднес медальон к носу:

• Ах... надо же, ее запах... вот это запах, братцы, должен вам сказать!

Словно кровавая пелена застелила перед Сергеем белый свет.

• Медальон твой... — прохрипел он, все так же не в си­лах оторваться от земли. — Чего тебе еще? Я тоже в твоей власти...

• А ты чего ожидал? — на лице Закольева появилась безжалостная улыбка.

• Тогда отпусти мою жену... Если что-то есть между нами, она тут ни при чем... Давай один на один, если ты этого хочешь... но, Богом тебя прошу, Дмитрий, ведь мы же были друзьями, спали на соседних койках...

• Ты меня утомил, — ответил Закольев, скорчив уста­лую мину. — Мне всегда было утомительно с тобой во­зиться, добренький ты мой Сережа.

Он обернулся к Ане:

• Интересно, он и в постели такой же добренький и обходительный? Всегда говорит: «Будьте добры, пожалте в постельку»?

Ответом на слова атамана был угодливый хохот его спутников, словно отрывистый лай собак, которым хозя­ин кинул кость. Было ясно, что Закольев просто играет с Сергеем, прежде чем безжалостно с ним расправиться.

Королёв снова вцепился Ане в руку, и она вскрикнула от боли и от бессильного отчаяния — ведь Сергей, ее Сергей в эту минуту был не в силах прийти ей на помощь! В эту минуту он просто физически ощущал ее боль и страх, как никто другой зная, что сейчас творится в ее душе, — ведь она уже раз едва выскользнула из казачьих лап. И теперь у Сергея сердце рвалось на части, когда он видел ее лицо, такое смелое и спокойное — лишь одни глаза молили его: «Защити ту жизнь, что внутри меня!»

А Сергей не мог даже пошевелиться, оказавшись бес­сильной марионеткой в заранее продуманной игре Зако­льева.

Но вот один из казаков склонился над ним и принял­ся обшаривать его карманы. Остальные на миг ослабили свою хватку, и этого было достаточно, чтобы Сергей мол­ниеносным ударом локтя раздробил челюсть одному из них. Развернувшись, он успел ударить еще одного в пах, но остальные снова навалились на него с такой сокруши­тельной силой, что он едва не задохнулся. Он снова, как пришпиленный, лежал лицом в землю.

• Вот так-то, Сережа, — снисходительным тоном про­изнес Закольев. — Как ты заметил... Надеюсь, ты успел за­метить? Я стал атаманом, люди меня слушаются...

• Вижу, кем ты стал, — прохрипел Сергей, отплевы­ваясь.

• А вот ты — ты остался тем, кем и был всегда, — слабаком, что трусится, как цуцик, перед своими роди­телями. А ты их хоть видел? Вот то-то же... — Закольев открыл медальон, который он все это время продолжал держать в руках. — Да-да, ты боготворил своих мамочку и папочку. Ни шагу без этой побрякушки, не отрицай... Мне всегда нравилось это семейное фото, — продолжал он, не отрывая взгляда от раскрытого медальона. — У меня всегда слезы на глаза наворачивались, когда я смотрел на него, — сказал он словно сам себе. — А ты взял его и украл.

Он снова посмотрел в сторону Сергея.

Сергей почувствовал, как у него ком подступил к горлу. Он уже знал, что удача отвернулась от них, что их молитвы не будут услышаны, что их последний миг на этой земле будет мигом смертельной тоски.

Закольев поднял глаза на Аню, неспешно оглядев ее с головы до ног. Сергей, словно безумный, рванулся, чтобы стряхнуть с себя казаков.

• Но на что мне теперь эта игрушка? — Закольев с рез­ким щелчком захлопнул медальон. — Вот что я сделаю — верну-ка я его твоей прелестной женушке... А она меня за это поцелует... как по-твоему? А, Сережа?

Аня затравленным взглядом снова взглянула на Сергея. Даже сейчас она продолжала верить, что у него есть силы, что он знает, как им спастись. Даже сейчас, когда ее муж лежал недвижим под кучей навалившихся на него людей, у нее еще оставалась тень надежды — но Закольев похоронил и эту тень.

• Хорошенько подумав, — сказал он игривым тоном, — учитывая все то, что мне пришлось претерпеть из-за моего медальона, я думаю, что достоин чего-то большего, чем просто поцелуй.

Закольев явно упивался своей властью. Зная, что Аня — уязвимое место Сергея, Закольев обратился к ней, глядя Сергею прямо в глаза:

• Что ж ты так нарядилась, красавица? В такую-то жару? Может, скинешь чего из одежды — заодно и мои люди полюбуются на твою красоту.

Он снова кивнул Королёву, который одним движением разорвал спереди блузку на Ане. Она стояла, напуганная, стараясь прикрыться и защитить дитя в своей утробе.

Сергей сверхчеловеческим усилием скинул с себя пяте­рых, прижимавших его к земле.

• Беги, Аня, беги! — закричал он, ломая ребра еще одному из бандитов. Тут уже вся банда, кроме самого Зако­льева и великана Королёва, навалилась на него, и он рухнул наземь под тяжестью этой груды тел, разбив в кровь нос и щеку о каменистую землю.

Сергей не ощущал боли, не ощущал ничего, кроме одно­го только желания защитить Аню и своей полной неспо­собности это сделать. Он напрягал все силы до последней капли, все умение и хитрость, но напрасно.

Закольев, презрительно скривив губы, произнес всего три слова:

• Поднять ему голову.

Чья-то рука рванула Сергея за волосы и подняла его голову так, чтобы он мог видеть, как Королёв, отпустив Анино запястье, той же единственной своей рукой грубо схватил ее за полную грудь. Аня в ответ плюнула ему в лицо. Словно дикая самка, защищающая своего детеныша, она кусалась, пинала великана ногами, вцепилась ногтями прямо ему в глаза...

Взбешенный, с расцарапанным в кровь лицом, Королёв обхватил рукой Анину шею, дернул... Раздался ужасающий хруст.

Она умерла всего в двух шагах от Сергея.

Все остальное прошло перед глазами Сергея словно во сне. Он уже не чувствовал себя в своем теле, но словно плыл над головой Королёва, швырнувшего обмякшее Анино тело на землю, как тряпичную куклу. Сергей видел, что ее глаза все еще открыты, словно пытаются что-то рассмотреть в бледно-голубом небе. Его разум отказывался принимать все то, что видели глаза. Это неправда, это просто кошмар, от которог о он никак не может проснуться. Нужно только сделать усилие...

Но на этом кошмар не закончился. Теперь и Закольев слез с коня. Нахмурив брови, он пошел на Королёва. Об­нажив сабию, он шел к человеку, который только что убил Сергееву жену.

• Королёв, — сказал он резким голосом. — Сколько раз можно повторять — такие необузданные нам в отряде не нужны. Тьп загубил такой момент, а мне хотелось потянуть его еще не много.

Королёв лишь предусмотрительно попятился и без лиш­них слов снова влез на своего коня, с явным облегчением услышав следующие слова своего атамана:

• Что эк, еще не все потеряно.

И от того, какая картина предстала перед его глазами в следуюицее мгновение, у Сергея кровь застыла в жилах. Закольев шрисел над Аниным телом и почти нежно про­вел саблей над ее круглым животом, вспоров нижнюю его часть. Зас унув руку в открывшийся разрез, он вытащил младенца, прикрепленного пуповиной к матери.

Заколыев хмуро покачал головой — и ему, и Сергею, и всем, кто стоял вокруг, было видно, что младенец мертв. Сабля прошла слишком глубоко.

Закольев даже не пробовал скрыть, как он разочарован тем, что его триумф не удался. Повернувшись к Сергею, он лишь процедил: «Мальчик... Был», — швырнув тело мерт­вого ребенка рядом с Аниным.

Сергей: заревел, как дикий зверь, стараясь сдавить в себе боль, которая рвалась наружу, которую он не мог, не в силах был больше терпеть. Краем заплывшего глаза он заметил занесеннуто над его головой рукоять пистолета. И дальше была темнота.

З

акольев тем временем сел на коня, а Королёв, напротив,

снова спешился и, вытянув из ножен кинжал, подошел к Сергею, все еще лежавшему в беспамятстве.

• Оставь его, - бросил Закольев- - Пусть себе живет. Я хочу, чтобы он жил и ПОМНИЛ.

• Ты заимел себе врага на всю жизнь, и я тоже, — отве­тил Королёв. — Человек, которому нечего терять, опасней любого зверя. Проще его сразу убить, пока он не надумал, как с тобой можно поквитаться.

• Да он слабак, и дурень к тому же, — резко оборвал его Закольев, видя, что остальные внимательно наблюдают за самоуправством Королёва. — Таких бояться нечего. Ты и без того достаточно напартачил сегодня, хватит!

Это была не просьба — а атаман даже просьбы никогда не повторял дважды.

Королёв с сомнением покачал головой, но перечить не стал. Вернувшись к своему коню, оН спросил:

• Атаман, а почему он звал тебя Дмитрий Закольев?

• Такое у меня было имя когда-то в молодости, — от­ветил тот. Затем он обратился ко реем своим людям, и к тем тоже, кто, прихрамывая и стеная от боли, пытался взо­браться в седло.

• С этого самого дня Грегора Стаккоса больше нет! И чтоб впредь никто этого имени не произносил. Запом­ните этот день — теперь я снова Дмитрий Закольев, но для вас я по-прежнему атаман и никто другой. Шашки наголо те, кто со мной!

Все выхватили сабли из ножен И подняли их вверх, над головами. Не сразу, но то же сделал ^и Королёв.

Закольев и его люди развернули лошадей и поскакали прочь с луга. Глянув последний раз на неподвижно лежав­шего Сергея Иванова, вслед за остальными поскакал на­конец и Королёв.

С

ергей судорожно вдохнул, и словно мутной волной его выкинуло назад, в мир реальности. В мир, который на­чался для него с леденящих кровь криков птиц. Медленно подняв тяжелую, словно свинцовую голову, он увидел этих птиц — они слетались к останкам его жены и сына, которые так и лежали на окровавленной траве.

Он с яростным криком бросился на птиц, размахивая руками, погнался за ними — и понял, что он не может, просто не в состоянии сейчас заставить себя смотреть на своих... что просто боится вернуться к тому, что Закольев оставил ему от его семьи.

Нужно похоронить их, сказал он себе. Как безумный, Сергей стал рыть землю руками, стараясь поскорее пре­дать земле дорогие ему тела. Однако твердая, высохшая на солнце почва отказывалась поддаваться, и он все скреб ее окровавленными пальцами, но лишь сорвал ногти.

Он не смог спасти своих близких и не может даже по­хоронить их по-человечески. В бессильном отчаянии он начал бить землю кулаком, затем без сил прижался к ней грудью.

Он с радостью тоже лег бы с ними рядом в спокойную тихую землю. Но оставалось одно, что удерживало его на этой земле, — найти и убить Закольева и Королёва и потом, если он сам останется жив, сказать матери и брату Ани о том, что случилось.

Он будет идти за ними, чтобы найти и убить их. Или они убьют его — если можно убить человека, который восстал из мертвых. Опустошенный, едва разбирая окружающее за мутной пеленой, что застилала ему взгляд, он, шатаясь, по­брел к реке и окунул голову в воду. Когда на воде разошлись круги, он увидел в воде отражение — чужое, незнакомое лицо. Трус. Слабак. Ничтожество.

Аня, любовь всей его жизни, растопила лед его прошло­го, чтобы все в его жизни зацвело в теплую пору любви. Те­перь все в нем промерзло до костей. Ему оставалось только бесцельно брести в мире теней до своего последнего дня.

Болезненная вспышка ослепила его, от внезапной острой боли у него едва не треснул череп. Сергей упал на колени и стал молиться о том, чтобы память о его прошлом покинула его, а вместе с ней и страдания. Молился, чтобы услышать в ответ суровую правду. Его жена и ребенок мертвы — и это будет навечно вырезано в его памяти. Все, что было в его мире чистого и доброго, умерло вместе с ними. Он больше не видел в этой жизни Бога, справедливости, света.

Снова что-то взорвалось в его голове, земля качнулась под его ногами, и он упал.

О

чнулся он в темноте, и с ней вернулась пульсирующая боль. Сергей понял, что лежит на чьей-то кровати. Стащив с себя одеяло, он попытался встать, но колени под­косились, и он упал навзничь. В комнату вошла незнакомая старуха и помогла ему сесть на кровати.

• Отдохни, — тихим голосом сказала она. — Потом обо всем тебе расскажу... если захочешь.

• Моя жена, с ребенком... там...

• Т-с-с. Мой муж схоронил их, как полагается. Там же, где они лежали. А сейчас спи.

Когда он снова очнулся, было все еще темно. Он слышал чье-то сонное посапывание в темноте, попытался встать на дрожащие ноги, затем снова без сил опустился на кро­вать. Предательский шепоток утешал его: «Не иди за ними, оставь. Ведь для тебя она все равно что живая». Он не мог, был не в силах принять эту правду, не в силах был снести эту боль или положить ей конец. Это было бы слишком просто. Карой для него будет жить с ежеминутным осо­знанием этой истины. Не раз ему еще предстоит умереть самому, прежде чем он сможет присоединиться к своим.

Пока у него есть те, которых нужно выследить, и еще мать, перед глазами которой он должен предстать.

Сергей снова поднялся. Его била дрожь. Рядом с крова­тью он нашел свою одежду, выстиранную и выглаженную, которая была аккуратно сложена на стуле. Он протянул руку и поморщился от боли. Его руки были перебинто­ваны. Кто-то обмыл их и наложил повязки. Неслышно одевшись, Сергей взял в руки сапоги и осторожно дви­нулся к выходу. Уже стоя в дверях, в предрассветной мгле, он оглянулся и тихо прошептал: «Спасибо вам. Не забуду до могилы».

Вернувшись на луг, Сергей в зыбком утреннем тумане опустился на колени перед холмиком свежей земли — это было все, что осталось от его семьи. Он говорил слова любви и печали — но, когда молил о прощении, слова за­стревали у него в горле. Ненавидя себя, Сергей дал клятву на могиле своей семьи, что посвятит свою жизнь мести за эту смерть.

Поначалу идти по следу было несложно. Он шел, не оста­навливаясь, пока держали ноги, пройдя по следу весь день и часть первой ночи. Боль разбитого носа, выбитых зубов и распухшего лица ни на минуту не оставляла его. Но он был только рад этому — боль не давала ему потерять сознание. Ему нужно было еще и поддерживать силы, так что он на­шел палку, заточил ее о камень и, пользуясь как острогой, поймал рыбу в ручье. Он съел ее сырой и сразу же бросился вперед, не отводя глаз от земли, от свежих следов копыт. На следующий день он нашел птичье гнездо с яйцами и еще нарвал фруктов. Он не устраивал привалов, не разводил огня, ел через силу, отдыхал столько, чтобы не свалиться с ног. Он заставлял себя есть, чтобы продолжать погоню.

В

ремя летело лихорадочной сменой дня и ночи, словно в бреду: одна и та же цепочка следов проступала на земле в солнечном свете, чтобы затем проявиться в свете полной луны. Пробираясь вперед и стараясь не сбиться со следа на вытоптанной земле, Сергей думал о своем отце. Теперь-то ему стало ясно, почему человек может допиться до смерти.

Подобно отцу, он тоже потерял жену и сына в один день. Но только смерть пришла к Сергеевой семье не по Божьей воле, а от рук негодяев. Отняв их жизни, Закольев и его люди пресекли и Сергеев род, ибо он знал, что никогда больше не женится, — он знал это так же точно, как и то, что эти люди умрут от его руки. Он не думал о наказании. Искупление было невозможно. Он не хотел их раскаяния, ему нужны были их головы. С этого дня он будет жить для того, чтобы они умерли.

Н

а утро третьего дня грянул неожиданный ливень. По­токи воды с неба в мгновение ока уничтожили все следы. Ему еще удалось найти несколько сломанных ве­ток, затем исчез всякий след. Он потерял их. Когда Сергей окончательно понял это, он повалился на землю, не в силах подняться, чтобы идти дальше или вернуться назад.

Затем он вспомнил о Валерии. Должно быть, она схо­дит с ума от тревоги. Ему предстояло выполнить еще один ужасающий долг.

Всю дорогу назад в Петербург он прошел, словно слепой, поднимая голову, лишь чтобы не заблудиться. Когда он остановился, чтобы напиться в пруду, он увидел в отраже­нии распухшее, покрытое засохшей кровью лицо. Он также увидел и еще кое-что: он стал совершенно седым.

Шло время, и вот появились городские шпили, знаме­новавшие его возвращение в мир людей.

Г

лядя на окна своего дома, Сергей вспомнил тот миг, когда он впервые попросил Аниной руки. Невольный стон сорвался с его губ. Сергей медленно поднялся по сту­пеням и постучал в дверь. Он услышал торопливые шаги за дверью, голос Валерии, встревоженный и все же испол­ненный облегчения:

• Бог мой, где вы все это время...

Когда она увидела стоявшего в дверях Сергея, одного, ее голос осекся.

Лицо Валерии было пепельно-серым, седые волосы в беспорядке. Темные круги появились под покрасневшими глазами. Но в Сергее нынешнем почти невозможно было узнать того, кто вышел из этих дверей несколько дней на­зад. С разбитой скулой, с распухшим носом и губами, пу­стыми глазами и совершенно седыми волосами, он казался зловещей маской того себя, прежнего.

Но Валерии не надо было объяснять, кто перед ней. До смерти перепуганным взглядом она посмотрела за его плечо, на лестницу.

• Где Аня?

Сергей лишь понуро опустил голову, не в силах выда­вить из себя ни слова.

• Где Аня? — повторила она внезапно осипшим шепо­том. Затем она взглянула в глаза Сергея, и ее сердце узнало всю правду еще до того, как ум смог постичь всю глуби­ну утраты: Ани с ним нет. И никогда больше не будет с ними.

Ее колени подломились, но Сергей подхватил ее. Он за­вел Валерию в комнату и мягко опустил на кушетку.

Придя в себя, она сразу же начала искать глазами Сер­гея:

• Расскажи мне, что случилось, — быстро произнес­ла она.

• На нас напали. Там же, на лугу.

Сергею понадобились все силы, чтобы сказать это.

• Их было много, и я ничего не мог сделать. Аню убили. Я шел за ними, чтобы отомстить за ее смерть, но потерял след...

Но, казалось, Валерия скорее была готова поверить в то, что Сергей сошел с ума и ему доставляет удовольствие му­чить ее такой жестокой ложью, чем в правду этих страшных слов. Поэтому Сергей какое-то время лишь молча сидел ря­дом с ней, пока правда не проникла в ее сердце. Она прямо на его глазах превратилась в глубокую старуху.

Наконец она заговорила. Голос ее был едва слышен:

• Шесть дней... шесть ночей... ни слуху, ни духу. Сначала я решила, что вы решили сбежать от меня в свою Америку... Потом я молилась, чтоб так и было. Я старалась убедить себя в этом, хотя знала, что Аня никогда бы...

Сергей словно прочитал ее мысли. Валерия умоляла их остаться в Петербурге, чтобы она могла увидеть внука. За этот эгоистичный акт любви она будет проклинать себя до конца своих дней.

Сергей представил себе также, каково сейчас Аниному брату, который, должно быть, пытается забыться работой, молясь, чтобы его сестра вернулась домой целой и невре­димой.

Валерия судорожно вздохнула. Следующий вопрос дал­ся ей невероятным трудом:

• Ты хотя бы смог похоронить мою дочь?

Он ответил усталым кивком.

• Она там... на лугу.

Он потянулся, чтобы взять ее ладонь в свою, но она судорожно отдернула руку и сказала слова, которых он боялся больше всего:

• Как же получилось так, что она мертва, а ты жив?

Сергей не знал, что ответить, и молчал. Тогда она спро­сила его еще раз:

• Здесь в этой комнате, разве не ты клялся, что будешь защищать ее даже ценой своей жизни? Разве не ты это го­ворил?

Но Сергей молчал — и что он мог сейчас сказать в ответ?

Он с мольбой посмотрел ей в глаза:

• Мама, я...

Валерия с трудом поднялась. Ее тело не слушалось ее.

• Ты допустил, чтобы ее убили. Трус, никакой ты мне не сын. Убирайся прочь из этого дома.

Он медленно встал, зашел в спальню, чтобы взять с со­бой то немногое, с чем он пришел в этот дом. В последний раз он взглянул на подушки на их кровати. На ее ночную сорочку, аккуратно свернутую в ожидании их возвраще­ния. Он прижал ее к лицу и вдохнул ее запах. Перед его взглядом еще раз пронеслись те мгновения, что они были вместе. И они отозвались в нем такой нестерпимой болью, что в эту минуту он сам готов был разрыдаться.

Задерживаться в этом доме ему было ни к чему. Он сло­жил в свой рюкзак нож, лопатку, кое-что из одежды и ушел так, как пришел, одиноким скитальцем.

К

огда закрылась дверь, Валерия медленно подошла к ней, заперла засов, оперлась спиной о дверь и долго стояла, невидящим взглядом уставившись в пустоту. С об­реченностью осужденного на казнь она понимала, что сей­час вернется Андрей и теперь уже ей придется сообщить сыну ужасное известие. Конвульсия пробежала по ее телу, она судорожно задышала, и у нее из глаз наконец хлынули слезы, которых она не могла и не хотела сдерживать.

Позже, словно лунатик, Валерия поднялась и стала хо­дить по комнате, обхватив себя руками, словно старалась укрыться от внезапного холода. Однако вся обстановка в этой квартире словно дышала на нее ледяным холодом. Она подошла к камину, и тут ее настиг второй приступ судорог. Скорбный вопль вырвался из ее уст, когда она окончательно поняла, что никогда больше не увидит свою дочь.

Валерия в отчаянии стала что было сил стучать кула­ками о каминную полку — раз, еще раз... Неожиданным движением она столкнула рукой часы, что все это время продолжали стоять на камине. Словно во сне, она смо­трела на то, как часы покачнулись и полетели вниз на пол, перевернувшись в полете... часы, сделанные Гершлем Ра­биновичем из дерева, которое собственноручно готовил ее Беньямин, ударились об пол...

...Что-то внутри корпуса медным звоном отозвалось на удар. Корпус распался на части, и из него на пол хлынуло его содержимое, сверкавшее на солнце, словно драгоцен­ные камни...

Но ничего этого Валерия не видела. Со стоном она схва­тилась за голову и провалилась в беспамятство.

И

сполнив этот тяжкий долг, Сергей возвратился на луг, ставший последним пристанищем для его жены и ре­бенка, и приготовился сам умереть на их могиле. Он все уже успел обдумать: он не позволит своей крови запятнать то место, где нашла свой последний покой Аня. Он только ляжет рядом с ее могилой, и пусть голод и жажда доделают остальное.

Прошел день... затем еще один, три дня... Голод уже давно перестал его мучить. Боль запекшихся губ казалась слишком малым воздаянием, сама смерть — запоздалая и недостаточная уплата по долгу, который он никогда не сможет возместить.

Он больше не хотел жить.

Поток мыслей, звуков и чувств проносился в его со­знании, пока он лежал в забытьи, отрывочные образы про­шедших дней причудливо, как в калейдоскопе, сменялись тем, что могло быть: его отец пьет горькую в сумраке оди­нокой комнаты... Его дед, сгорбившись, бредет по дороге... Аня, кормящая грудью ребенка... Дети, играющие в парке в Америке...

Затем и непостижимо-таинственные видения подня­лись из сумрачных областей его ума. Он увидел Харона, перевозчика из страны мертвых, что ждал его на берегу

Стикса, чтобы перевезти через реку в подземное царство. Но у Сергея не было монетки, чтобы заплатить перевозчи­ку, и он был обречен вечно странствовать в сумраке вдоль берегов подземной реки.

Сергей видел эту реку прямо перед собой. Он стоял обнаженным перед потоком, откуда не было возврата, гля­дел в черные воды этой реки, видя только луну и звезды, отражавшиеся в дрожащей поверхности. Вдруг он понял, что это ему не грезится, что он действительно каким-то образом словно восстал из мертвых и теперь стоял на не­большом пригорке на берегу Невы. Он закрыл глаза, на­клонился, и полетел вниз, туда, где были луна и звезды...

С шумным всплеском он оказался в потоке, и шок от холодной воды заставил его сердце забиться быстрее. Он судорожно вдохнул, затем глотнул воды, еще... у речной воды была какая-то удивительная целительная сила. Это мгновение оказалось для него поистине благодатным. Де­мон самоистязания оставил его, и он повернул вспять с тропы мертвых, по которой ему оставалось сделать всего последний шаг.

Сергей выбрался из реки, словно заново родившись на свет, вода стекала по всему его телу в эту теплую лет­нюю ночь. Новым пониманием вспыхнули в его уме слова Алексея-Казака: «С человека мерку снимают дважды, один раз при жизни, другой раз по его смерти». Жизнь Сергея сошла на нет, но его смерть еще могла на что-то сгодить­ся. В этот момент он принял решение. Нет, он не согласен расстаться с жизнью просто так. Аня боролась с ними до последнего. И им предстоит увидеть, что и он на что-то еще способен.

«Почему ты остался жив?» — спросила его тогда Вале­рия. Тогда у него не было ответа на этот вопрос, но он знал теперь, что выжил не просто так. Стоя обнаженным под звездным небом, он получил ответ на этот вопрос, чтобы быть вынесенным из подземного царства назад в царство живых.

Перед ним появилось лицо деда, затем матери и отца. Его осенило мгновение святости и воспоминание о любви. Но это чувство тут же угасло. Одних воспоминаний не­достаточно, чтобы поддерживать его жизнь. Только один человек мог вернуть смысл его жизни — и человек этот был Дмитрий Закольев.

Сергей теперь по-новому видел свою безуспешную по­пытку выследить и настичь тех людей. Вот он выследил их — и что дальше? С чего он взял, что ему по силам будет эта расправа? На что он рассчитывал: на то, что справедли­вый гнев придаст ему сил? В таком случае ему понадобятся действительно сверхчеловеческие силы. В молодости его учили выходить против одного, двух, от силы трех необу­ченных людей, но не против целой банды бывалых бойцов. А погибнуть в бою — дело нехитрое.

Сейчас надо было жить, довести до конца то, что он наметил: он будет тренироваться так, как ни один человек до него, он сможет вынести любые трудности, разовьет в себе такую силу и такие умения, чтобы знать наверняка — живыми они от него не уйдут.

И темная цель может заставить человека жить.

В эту ночь, когда в него вселился дух воина, Сергей Ива­нов стал сыном своего отца. Обретя цель, он получил к ней в придачу терпение и решимость, чтобы понять — сила, ко­торая так необходима ему, придет не сразу, со временем. Он будет искать тех, кто поможет ему получше подготовиться, пока есть еще на это время. И, когда будет готов, он найдет Закольева и Королёва — и он отправит их в ад.

Часть четвертая

путь воина

Было время, когда я не знал, что с поражением можно обрести и силу и что промысел видней всего в трагедии. Теперь я это знаю.

Макс Клиланд

Л

етом 1892 года Сергей, которому уже почти исполни­лось двадцать лет, отправился в путь, чтобы в конце этого пути стать непобедимым воином.

Он решил идти на юг, в сторону Дона, к казацким по­селениям, где скорее всего он мог найти необходимых учителей. Все это время перед глазами он видел Алексея- Казака, шагающего перед строем кадетов, что завороженно слушали его слова: «Бывалый солдат знает: идти в бой не­подготовленному — все едино что пытаться срубить дерево тупым топором. Чтобы победить врага, нужно знать врага. Чтобы знать врага, нужно знать себя. Прежде взгляни в лицо своим демонам, а потом уже будешь бить чужих на поле боя».

Слишком долго я оттягивал это знакомство, сказал себе Сергей. Не то что тренироваться — теперь ему было сложно даже сосредоточиться на чем-то. Ужасы пережитого раз за разом всплывали в его памяти. Его истерзанный разум и изнуренное тело молили о передышке. Только исцелившись телесно и духовно, он сможет по-настоящему взяться за серьезные тренировки.

Поэтому он снова вернулся к дикой природе. Отыскав в лесу место неподалеку от тихого ручья, он устроил там свой лагерь. Он ставил силки, охотился, ловил рыбу. Пил чистую воду звонких ручьев и возобновил прежде еже­дневные погружения в холодную воду. Вечера он проводил в молчаливом созерцании, глядя на огни своего костра.

Первое время у него, привыкшего к сытной городской пище, даже ребра стали выпирать, но шли недели, и к концу лета он сполна обрел плоды своей простой, питательной диеты. К нему вернулась прежняя растяжка, свободная и в то же время энергичная, к ней он прибавил упражнения для пресса, спины, рук и ног. Поначалу он вспоминал то, чему его учили в молодости, но со временем научился больше полагаться на инстинкты и придумал новые способы давать своим мышцам нагрузку. Жизнь сама подскажет, с какого конца за что браться, повторял он себе, вспомнив слова своего наставника Казака.

К тому же лес и холмы как нельзя лучше подходили для отработки выносливости и ведения боя с множеством про­тивников в незнакомой обстановке. Он начал с быстрых прогулок, затем перешел к пробежкам вверх по склону холма и вверх по течению ручья, по пояс в воде. Следую­щим этапом были длительные, медленные марш-броски на десять километров и более, через холмы, по пересеченной местности, с ускорением, когда он чувствовал, что силы переполняют его.

Каждый день он проводил боевую тренировку, пред­ставляя, что против него — гигант Королёв, затем Зако- льев, затем их люди, двое, трое, четверо сразу. Он бился с привидениями: боксировал с тенями, делал выпады и под­каты, уходил от ударов и сам мгновенно вскакивал после воображаемых бросков, оттачивая те движения, которые так легко у него выходили в прошлом. Он бился, пока не падал с ног в изнеможении, — сначала десять минут, потом двадцать, полчаса, час, представляя, как враги вынырива­ют из-за деревьев и валунов. Он просчитывал, как будет реагировать на нападение с любой дистанции, с любым оружием, и выходил победителем в любой воображаемой схватке.

Впрочем, выходить победителем из воображаемого боя было делом несложным. Но, когда придет его время, ре­альный поединок может оказаться делом даже не минут — секунд. Чтобы уничтожить этих казаков-отщепенцев, ему нужно найти лучших бойцов, которые только есть у на­стоящего казачества, и пройти подготовку у них.

К середине октября Сергей был готов к своему походу на юг. •

О

н отправился в путь пешком, на юг, туда, куда вело его течение Дона. Он то шел, то бежал, то бился с те­нями, тренируя свою выносливость и стараясь использо­вать любую возможность, чтобы оставаться в бойцовской форме.

Не утихая, дул пронизывающий декабрьский ветер, снегопады становились все обильнее, и Сергей понял, что без лошади ему не обойтись. К тому же, если он решил по­лучить подготовку у казаков, необходимо было явиться к ним конным, как они, а никак не бродягой на своих двоих. Верхом и дорога покажется короче, а время было для него сейчас дороже любого золота.

Три оставшиеся золотые монеты и почти двести рублей, что он успел отложить, лежали все в том же старом дедо­вом кошельке в рюкзаке с остальными его вещами. На эти деньги можно было подобрать себе вполне подходящую лошадь, остальное может понадобиться в будущем, если вдруг возникнет в чем нужда. Когда человек привык жить совсем без денег, подумалось ему, и нескольких рублей мо­жет хватить на дальнюю дорогу. Ну и хорошо, сказал он себе, потому что у меня впереди длинная дорога. Жаль только, что он не оставил Валерии каких-нибудь денег. Но в то время он не способен был ясно рассуждать, да и она бы ничего у него не взяла.

В каждом крестьянском хозяйстве, что встречалось ему на пути, он спрашивал, не продают ли лошадь. И уже через несколько дней один крестьянин согласился продать ему крепкого жеребца, а заодно и седло, попону, узду и все, что полагалось всаднику. «Слишком норовистый коник, скажу я вам, — признался хозяин, когда уже ударили по рукам. — Не годится ни в плуг, ни в телегу».

Как оказалось, носить на себе всадника жеребец тоже не был настроен. Но Сергей достаточно узнал о лошадях в своей юности, чтобы понять животное и найти к нему подход. После короткой, но решительной объездки конь наконец признал в наезднике хозяина. Сергей назвал его Дикарь, что вполне подходило бурному и неукротимому норову жеребца.

Шли недели, и связь между человеком и лошадью ста­новилась все крепче. Сергей не забывал, что под его седлом разумное существо, а не просто его собственность напо­добие рюкзака, или сабли, или теплого тулупа, купленного по случаю в той же деревне. Словно бы они с жеребцом ре­шили вот что: тот везет Сергея, куда ему надобно, а Сергей возьмет на себя заботу о своем и его пропитании.

И

з седла зима стала казаться не такой студеной. Ди­карь невозмутимо переносил каверзы природы, а если лошади непогода нипочем, то тем более — ее всаднику. К тому же Сергей был теперь одет в теплый тулуп и высо­кую смушковую шапку и уже не так дрожал под порывами ветра, которые словно грозились сдуть его с седла.

Дорога заняла у него не один месяц, и уже ближе к ве­сенней оттепели Сергей подъехал к одному из селений на берегах Дона. По виду эта станица ничем не отличалась от других таких же деревень, которых он немало оставил за спиной на своем пути. Но повздорить с ее жителями от­важился бы разве только самый несведущий из бандитов. В этом селении жили самые умелые бойцы, какие только были на свете, притом и мужчины, и женщины.

Снегопад не утихал и когда Сергей въехал в поселок. Дым из очагов, смешавшийся с падающим снегом, стелился между первых белостенных домов. Станица расположилась примерно в двухстах метрах от реки и на достаточно вы­соком месте, в безопасности от весенних разливов Дона. Недалеко был и лес, прикрывавший от бурных ветров в непогоду, но не настолько близко, чтобы служить защитой для недружественных глаз. На улице, несмотря на снегопад, резвились мальчишки. Какой-то старик, завернувшись в плотную шерстяную бурку, сидел на лавке перед домом и курил трубку.

Заслышав стук копыт за своей спиной, Сергей обернул­ся и увидел, что его догоняет какой-то всадник. Вскоре их лошади поравнялись, и Сергей смог получше разглядеть незнакомца — тот был одет в традиционную казацкую одежду, мягкие кожаные чувяки и черкеску с серебряными газырями, как и положено казаку с достатком. Его бурка, которая могла служить одновременно одеялом, палаткой и укрытием от зимних ветров или жгучего летнего солнца, была аккуратно уложена у седла. Сергей про себя отметил и то, что на боку у всадника была сабля, а за плечами висел карабин.

Несколько пышущих здоровьем женщин вышли встре­чать всадников, которые ехали чуть поодаль от своего стар­шего. Кое-кто из женщин помоложе носил младенцев за спиной, согласно обычаю, чтобы руки были свободными и при необходимости их тоже можно было пустить в дело.

Казак, что ехал рядом с Сергеем, по виду лет на десять его старше, мощного сложения, с растрепанным светлым чубом, приветливо кивнул ему. Окинув его взглядом, Сер­гей почувствовал, что этот человек может быть и добрым другом, и грозным противником. С распевным местным говором казак спросил его:

• С чем пожаловал в наши края? Так просто али го­нит кто?

• Я ищу тех, кто мог бы поучить меня рукопашному бою. Посмотреть то, что я умею, поделиться тем, что он умеет...

Казак только рассмеялся в ответ, обернувшись к сво­им спутникам, которые также могли слышать Сергеевы слова:

• Ну, считай, что приехал, куды хотел.

• И нашел, кого искал, — кивнул один из всадников.

Он представился, назвавшись Леонидом Чикаленко. Мужчинам после дороги хотелось немного развлечься, так что, не откладывая, в полдень того же дня они устроили по­единок между своими и чужаком. Собрались на пустыре за околицей, кое-кто из пришедших в шутку даже стал делать ставки на победителя. Сошлись на том, что обойдутся без кулаков, одной борьбой, быстро договорились о правилах. Сергей, который поначалу осторожничал, чтобы ненароком не травмировать кого из хозяев, в мгновение ока оказался на лопатках. Во втором поединке он уже чувствовал себя раскованнее и победил, явно впечатлив и зрителей, и само­го Леонида. В третьей схватке порешили, что быть ничьей. Леонид тоже произвел на Сергея впечатление — не только молниеносностью движений и редкой физической силой, но еще и тем, что он явно следовал выбранной тактике, а не просто дрался. Сергей был рад, что посвятил так мно­го времени физической подготовке и тренировкам. Этот поединок, первый с настоящим противником после того, как его положили на обе лопатки люди Закольева, придал ему уверенности в своих силах. Он ожидал, что все будет куда как хуже.

В свою очередь Сергей тоже похвалил своего соперника. Ничего не скрывая, он признался, что казак был одним из самых мощных людей, с которым ему когда-либо приходи­лось сходиться в открытом поединке, и поблагодарил его за учебу. Леонид удивленно поднял брови, не понимая, чем заслужил благодарность, но расспрашивать не стал.

Они расстались как друзья — для Сергея это было еще одно напоминание о том, что мир не без добрых людей. На какой-то миг у него в душе даже шевельнулось желание остаться жить среди этих людей, в их селении, как один из них. Но желание это было минутным, и только. Его звала дорога, и надолго задерживаться он не мог.

Сергею пришлось пройти через такой же прием в сле­дующей казацкой станице, и в следующей тоже. Каждая его победа с новой силой свидетельствовала о силе, скорости и технике, которые он отточил за месяцы тренировок в оди­ночестве. Но под конец ему стало ясно — чтобы победить Закольева и его казаков, нужно искать кого-то совсем дру­гого. Не к дружескому поединку один на один, а к схватке не на жизнь, а на смерть с несколькими врагами — вот к чему следовало себя готовить. Сергей снова нуждался в таком наставнике, каким был для него в свое время Алексей Орлов, не знавший себе равных даже среди казаков.

Ему припомнились слова, сказанные Леонидом Чика­ленко, когда он и другие участники поединка пригласили его разделить с ними ужин. Поглядывая на угли, потрески­вавшие в очаге, Леонид тогда сказал:

• Доходили до меня слухи об одном человеке... Справно он вроде саблей работает. А если правду гутарят, то равных ему в этом деле нет. Говорят, живет он одинаком в лесу, где-то неподалеку от Котельникова. Там всего одно сель­цо в несколько мазанок, не больше, ищи — не найдешь. Сказывали, что в молодости он любил странствовать, а саблей его выучил махать в Японии один казак тамошний, по-ихнему самурай... Дошло дело и до аудиенции у атамана японского... Сегуном того кличут, атамана-то... Так, ска­зывали, наш-то одного ихнего самурая того... Токмо тот за саблю, а наш его уже гляди — и скрутил... Во как люди умеют, понял?

• И как его зовут? — в нетерпении воскликнул Сер­гей.

• А шут его знает. Сам-то он себя зовет Разин, во как. Во всяком случае, промеж людей его так зовут.

П

ромозглым ветреным мартом 1893 года Королёв вер­нулся с охоты с тушей оленя. Только лишь он всту­пил в походный лагерь, как на глаза ему попался один из новичков, Стачев. За это время он успел прославиться не столько как боец, сколько как беспробудный пьяница. Вот и теперь он, покачиваясь, брел к своему шалашу и вдруг, споткнувшись, распластался на земле.

От того, как упал Стачев — как подрубленный, лицом вниз, — Королёву неожиданно вспомнился тот, другой че­ловек, которого так искал атаман. Иванов, кажется, его звали. У Королёва тот день до сих пор так отчетливо стоял перед глазами, словно это было вчера. Атаман хотел найти этого человека, и они нашли его, и с ним его женщину. И точно так же они повалили его лицом в грязь, на землю, но убить не убили, хотя женщину его как раз не пощадили. Зачем было его оставлять в живых, Королёву было непо­нятно, хотя какая теперь разница — они были далеко и от тех мест, и от того события. Теперь они кочевали в куда как более теплых краях, между Доном и Днепром. Вдоба­вок, самому Королёву было без разницы, одним Ивановым больше, одним меньше, перегружать ими свою память он не собирался.

«Ну уж нет, не скажи», — вдруг возразил сам себе Коро­лёв. Однорукий гигант прекрасно запомнил, что после того дня Стаккос стал совсем другим человеком. Он не только стал зваться новым именем, Дмитрий Закольев, но после того, как были сведены старые счеты, стал чувствовать себя бодрее и настроение стало куда лучше. И все бы хорошо, если бы не тот случай, пару дней назад-

После каждого набега Закольев из предосторожности отправлял Туморова, одного из своих людей, на разведку по тому пути, по которому они отступали, чтобы просле­дить, не выслали ли за ними погоню. А после той расправы, окончательной, как им казалось, с Ивановым, Туморов воз­вратился и доложил:

• На дороге мне встретилась только крестьянская се­мья, в телеге, и еще плелся какой-то путник, один, еле ноги переставлял.

Когда же лазутчик увидел, как исказилось лицо Зако­льева при этих словах, то поспешил добавить:

• Не может того быть, атаман, чтоб это был тот же человек. Этот седой, как лунь, еле ноги переставляет, да и по виду совсем старик...

Закольев отправил Туморова найти того человека, убить и принести ему голову.

Когда же Туморов вернулся с пустыми руками, Закольев приказал всему лагерю немедленно сниматься с места.

Спустя месяц они стали лагерем почти у самой румын­ской границы, переместившись далеко к юго-западу. Их от­ряд стал охранять границу, как и регулярные казачьи части. Не прекратили они и нападать на еврейские поселения. Как и прежде, нападения были постоянными, раз в несколько месяцев. Все вошло в прежнее русло — все, в том числе и возобновившиеся кошмары Закольева.

Королёв знал, что атаман ночью не знал ни сна, ни от­дыха. Он знал все обо всех, его обязанностью было знать — так приказал атаман. У него было несколько своих людей в отряде, дороживших его расположением, они-то и спешили к Королёву с докладом, если вдруг случилось чего разузнать или подсмотреть. Были еще женщины, боявшиеся его. Но узнать то, что творится в голове у их старшого, — это было не под силу даже им. Королёв дал бы отрезать свою косичку, чтобы узнать, что же такое является атаману во сне, что точит его, как червь.

Наверное, все это неспроста, сказал себе Королёв. Он давно уже изучал атамана, как изучают повадки животного, прежде чем подчинить его своей воле. Но атаман как был, так и оставался для него загадкой, а разгадывать загадки Королёв не умел и не любил. На все неясное в его жизни был один ответ — за шиворот и головой об стену.

На первый взгляд казалось, что у Закольева просто нет слабостей. Потребностей у него было не больше, чем у старца-анахорета. Женщин с некоторых пор он к себе не подпускал, пил редко и мало. Если бы не необъяснимая страсть к пролитию еврейской крови, атаман мог бы слу­жить образцом добродетели. Вот то-то и оно, ухмыльнул­ся своим мыслям Королёв, против природы не попрешь. А природа — она у каждого своя. Скорпион жалит, а атаман давит жидов.

За все это время Королёв обнаружил только один изъян в непробиваемых доспехах Закольева. Это была до стран­ности необъяснимая тяга атамана к детям, да и вообще к маленьким существам. Закольев любил возиться с малень­кими зверьками, особенно со щенятами, которым все одно, что свой, что чужой, лишь бы пузо почесал. Но когда дети вырастали до отроческого возраста и в их^глазах при виде атамана начинал сквозить страх, атаман терял к ним всякий интерес и оставлял в лагере только на положении слуг или как свежую кровь для продолжения своей династии.

Среди тех детей, что родились в его племени или были приняты им на воспитание, атаман явно отдавал предпо­чтение двум недавно принятым детишкам — мальчику по имени Константин и девочке, которой он дал имя Павли­на. Однажды, в одну из ночей, привезли в лагерь девочку- младенца, разбудившую всех своим ревом, и атаман объя­вил во всеуслышанье, что этот ребенок — его собственный. По его словам, матерью ребенка была одна из женщин, по имени Елена, но ребенок будет отдан на попечение другой, Шуре, — у старшей женщины было больше опыта и она лучше справится с материнскими обязанностями.

Как-то раз, когда девочка, заигравшись, укусила его за палец, Закольев, радостно рассмеявшись, кивнул Шуре:

— Какая сильнющая, правда? Могла бы и палец отхва­тить.

В его словах слышалась отцовская гордость, и Шура поспешила согласиться с ним. Она всегда соглашалась со словами атамана. Все, что говорил атаман, становилось для нее истиной.

Сорокалетняя Шура была самой старшей из женщин в лагере и первой, кто последовал за отрядом. Обезображен­ная шрамами, которые были повсюду на ее теле, щеках, на груди — память об ожогах, полученных в детстве, — она сразу же пристала к старику Егорычу, единственному по­жилому казаку в отряде. Тот с осуждением кивал головой, когда мужчины помоложе стали цепляться к ней со свои­ми мужскими забавами, но и уклониться от этого бедной женщине было никак. Хорошо еще, что Королёву она не приглянулась. Ведь поначалу-то ее все обходили стороной, опасаясь ревности Королёва. Но Шура оказалась одной из тех немногих женщин, на которую Королёв не обратил внимания, чего от него никто не ожидал.

Может, все дело было в том, что Шура была отчаянной матерщинницей и без остановки костерила всех в лагере, не важно, слушали ее или нет. Когда остальные, устав от ее бесконечной брани, начинали сторониться ее, она жа­ловалась на жизнь самой себе, не выбирая выражений. Единственный, перед кем она не осмеливалась даже рта открыть, был атаман, и Шура только торопливо кивала в такт его словам. Но стоило атаману отойти, и она снова принималась браниться из-за любой мелочи, даже из-за такой, как спутанные волосы у ее воспитанниц. Стоило девочкам завидеть Шуру с ее деревянным гребнем, как они тут же пускались наутек.

Мало кто в лагере знал, что она была замужем, но много лет назад овдовела. Мужа, который нещадно ее бил, само­го убили по пьянке. И когда ее сын Туморов попросился к

Закольеву, она тоже решила идти вместе с ним. Остаться ей Закольев разрешил, но сразу же предупредил:

— Будешь при детях, но панькаться с ними не смей. Если они в лагере станут бедокурить — будем от них из­бавляться.

Шуре уже не надо было объяснять, как атаман привык избавляться от всего, что ему мешало. Она также поняла, что девочек, которых до поры отдавали под ее опеку, ждет одна судьба. «Ах, пойдут по рукам, как пить дать... и так наши уже косятся несытым глазом... ну, мужики», — и она снова заряжалась своей бесконечной бранью.

Но вот Павлина... Ее судьба, чувствовала Шура, должна сложиться по-другому.

Д

ругой любимчик атамана, Константин, тоже рано смек­нул, что у него особое место в лагере. К тому же этому смышленому мальчишке с огромными черными глазами и непокорной челкой и труда-то особого не стоило сразу стать всеобщим любимцем. Закольев, несмотря на напуск­ную строгость, сам не прочь был отложить все дела и по­возиться с пацаненком. Иногда, правда, когда Константин забирался к нему на колени, вместо привычной улыбки на атамановом лице появлялось выражение глубокой мелан­холии — ее-то причину как раз силился и не мог отыскать Королёв.

Самого же Королёва просто из себя выводила атама- нова чувствительность, а особенно то, что дети привыкли звать его «папка» и Закольеву это определенно нравилось. Первый раз, когда он услышал это слово, едва не сплюнул от отвращения, да побоялся, что атаман увидит. Утеша­ло его разве то, что теперь ему была известна пусть всего одна, но слабость вожака. Если уж придется сапогом когда наступить, так чтоб по самому больному, а не абы как, по­вторял он себе.

И что еще было Королёву непонятно до отвращения, так это атаманова страсть присваивать себе имущество убитых евреев. «Ох, не по-нашему это, не по-русски, — качал он головой. — Жизни человека лишить — а отчего же и не лишить? А рыться по сундукам, как тать какой...» А то, за­чем Закольев забирал всю эту дребедень в лагерь, и вовсе было Королёву непонятно. Ладно бы деньги, золото или драгоценности. А всякие записные книжки, фотографии, засаленные какие-то тетради, обтрепанные молитвенные талесы, ермолки, снятые с еще не остывшей головы... Коро­лёв не был суеверным, но тут любой бы сказал, что тащить такие вещи в лагерь — только на себя беду накликать.

Впрочем, сам атаман, хоть его чудачества со временем становились все явственнее, от набегов не думал отказы­ваться и руководил ими все так же хладнокровно. Обычно высылали лазутчиков, которые отделялись от отряда на расстояние двух дней пути, на север, юг, восток или за­пад, но никогда в одном направлении дважды. Заметив одинокий хутор или небольшую деревеньку, они сначала присматривались к ней с расстояния. Затем один из лазут­чиков спешивался, оставлял своего коня остальным и шел в деревню, расспрашивал, выяснял, живут ли здесь евреи. Не было евреев, но были женщины — что ж, тоже неплохо.

Со временем в отряде появились еще две женщины, Оксана и Татьяна, которых украли из родных деревень — впрочем, они и сами были не прочь избавиться от посты­лой деревенской жизни. Так что четверо из восьми детей в лагере были рождены Еленой, Оксаной и Татьяной, при­том никого особенно не волновало, кто был чей отец или мать.

И все же, хотя внешне женщины и мужчины из зако- льевского лагеря ничем особым не отличались от своих современников, они сами поставили себя вне своего на­рода и вне законов своего народа. Какие бы чувства они ни испытывали к своим товарищам по отряду и по лагерю, во время набега они теряли всякое человеческое подобие, убивая каждого, кто попадался им под руку. Не всем из них по душе было убивать, но они даже помыслить не могли, чтобы ослушаться приказа своего атамана. Безраздельно вручив ему свою жизнь, они стали слепым орудием в его руках.

С

ергей продолжал свой путь на юг, вдоль по течению реки, затем на восток, где ему попалось еще несколько казацких станиц. Он хотел было еще поискать среди ста­ничников тех, кто захочет с ним побороться, но потом пере­думал. Ему нужно было не соперничать, а побеждать, не испытывать судьбу еще раз, а точно знать, что он справится. Значит, нужно учиться не у случайных поединщиков, а у мастера сабли Разина. То, что Леонид Чикаленко упомянул о нем в первом же разговоре, теперь казалось Сергею чем- то большим, чем случайность. Подчинив всего себя этому решению, Сергей, словно одержимый, не останавливаясь, шел вперед.

Однако найти тот самый хутор, спрятанный от посто­ронних глаз в лесной глуши, оказалось делом непростым. Сергей приставал с расспросами к каждому встречному, но их ответы были невразумительны, а порой и противоречи­вы. За это время он наслушался немало всяких рассказов про невероятных мастеров махать саблей, и все это были, понимал он, просто басни. Но Сергей не отчаивался и не переставал искать.

Еще несколько недель — и Сергеево сердце забилось учащеннее. Сам того не ожидая, он наткнулся в лесу на небольшой хутор всего в каких-то несколько мазанок. За­метив, что приоткрылась дверь на скрипучих самодельных завесах и в щель, разглядывая чужака, выглянула старуха, он не мешкая, подъехал к ней.

— Здесь ли живет известный мастер сабли? — с надеж­дой в голосе спросил Сергей.

Какое-то время она рассматривала его, не говоря в от­вет ни слова, словно стараясь по его лицу угадать его на­мерения. И все так же молча махнула высохшей рукой в сторону избушки с тесовой крышей, едва различимой меж деревьями. Не успел он и слова сказать, как дверь все с тем же скрипом затворилась.

Сергей подъехал к избушке, слез с коня и тихо постучал в дверь. Тишина. Он постучал снова. Внезапно он почув­ствовал холод сабельного острия у себя между лопатками. Сергей не решился повернуться, но такое необычное при­ветствие скорее обрадовало его. Если тот, кто держал саблю в руках, захотел бы убить его, давно бы это сделал. Сергей понял, что приехал туда, куда хотел. После некоторого мол­чания послышался резкий голос у него за спиной:

• Чего надо?

• Я приехал учиться сабельному умению у господина Разина, — сказал он.

Острие сабли сильнее впилось ему в спину.

• Кто тебя послал?

• Э-э... один казак... рассказал мне о том, как...

• Я уроков фехтования не даю. Иди откуда пришел!

Опустив саблю, незнакомец обошел Сергея и закрыл

за собой дверь.

Сергей постучал снова.

• Пошел прочь! — послышался из-за двери все тот же гортанный голос, теперь уже скорее похожий на угрожаю­щий рык, от которого у Сергея невольно мурашки побежа­ли по коже. Но он все же поднял руку и постучал еще.

• Позвольте же мне объяснить... Сама судьба привела меня к вам, чтобы вы стали моим учителем...

Дверь с треском распахнулась.

• Еще раз стукнешь... — тихо и внятно сказал незна­комец.

Сергей впился взглядом в его лицо: острые скулы, прон­зительные глаза, загорелая, гладко выбритая голова... Но дверь тут же закрылась.

Сергей наконец пришел к тому, кого так долго искал. К тому, кто мог бы ему с оружием в руках показать, чем победа отличается от поражения, победитель от побеж­денного. И вот, оставив за спиной столько верст трудных дорог, столько пережив в пути, он получил от ворот по­ворот. Внезапно ему вспомнились слова Алексея — или, может, это был голос его дяди Владимира? «Воин должен без остатка посвятить себя своему призванию... тому, что он должен совершить».

Другого призвания у него нет. Сергей решил, что не сдвинется с места. Разину придется стать его учителем. Или похоронить его здесь.

Осталось только решить, как быть с Дикарем. Он ведь не соглашался торчать тут у Разина под дверью до самой голодной смерти. Так что Сергей отвел жеребца к ручью, который был шагах в двадцати от хутора. Стреножив коня, Сергей оставил его под сенью раскидистых сосен. Было холодно, но не морозно, да и теплая зимняя попона не даст Дикарю совсем уж замерзнуть. Вдобавок накануне он по­лучил щедрую порцию овса, когда они останавливались на ночлег в деревне, а по берегам ручья было вдоволь молодой травки.

Сергей же вернулся и, скрестив ноги и прислонившись спиной к стволу сосны, сел перед хижиной того, кого он выбрал себе в учителя.

Прошел час... два часа... четыре. Он сначала замерз, за­тем почувствовал, как тело стало неметь, потом перестал чувствовать, что у него есть тело и что он может пошеве­лить руками или стать на ноги. Подчас его трясло, как в лихорадке, потом он впал в забытье. Уже была ночь, когда он повалился набок, но, преодолевая мучительную боль, заставил себя вернуться в сидячее положение. Движение немного разогнало кровь по телу, но с кровообращением вернулась и боль. Казалось, в этот миг каждый нерв его тела кричал от боли.

Одно время им овладел лютый голод, но затем и он от­ступил. Новый день, холодный и ясный, словно подхватил его волной воспоминаний. Одни были светлыми и теплы­ми, другие — нет.

Аня... улицы Петербурга... ее смех... тепло... нет, уже холодно... ледяная улыбка Закольева и однорукий гигант, разрывающий на ней одежду...

Сергей с едва слышным стоном выпрямился. Пусть ему отказываются повиноваться не только тело, но и мысли. Но его решимость не стала слабее. Его прежняя жизнь умерла. А новая или начнется здесь, или ее не будет вовсе.

Тем временем день становился все теплее — второй день его бдения, — и Сергея снова охватили сомнения. А знает ли Разин вообще, что он сидит здесь? Ведь ему, привык­шему к отшельнической жизни, ничего не стоит уйти в лес на несколько дней. Но, словно в ответ, скрипнула дверь, и едва слышные шаги стали удаляться в сторону леса. Про­шло какое-то время, и он снова услышал звук тех же шагов. Нет, Разин, несомненно, заметил его. Он просто решил не обращать внимания на непрошеного гостя.

К закату уже второго дня тело Сергея закоченело на­столько, что он не смог бы пошевелиться сам, даже если бы и захотел. Пересохшими губами он старался уловить хоть одну снежинку, страдая от нестерпимой жажды. К рассве­ту для него все перестало существовать. Не было больше смысла ни в чем. Ни в свете, ни в тьме.

И еще одна ночь. Еще один день. На какой-то момент в уме установилась неизведанная раньше ясность, словно серые клубки мыслей и образов в его уме, наконец-то рас­ступившись, дали ему увидеть самого себя. Я лишился рас­судка? — спросил он сам у себя. — Или наконец-то знаю, чего хочу? Одержим своими желаниями? Покорился своей судьбе?

Пришла полночь, и с ней полная, непроглядная темень. Последнее, что помнил Сергей, были вспышки молний, которые били то ли в ночном небе, то ли у него в мозгу.

Стала сгущаться какая-то чернота, и он понял, что назад уже хода нет. Он был на пороге смерти.

Г

олос, далекий и незнакомый, позвал его. Казалось, он

звучал отовсюду, этот голос, но, вслушиваясь в него, Сергей понемногу приходил в сознание. Его звал учи­тель...

Это был голос Разина.

• Ну, ты, — Сергей уже явственно разбирал слова. — Подыхать надумал? А могилу тебе кто — я буду копать? А ну, не спать, не спать!

Сергей постарался встать, но не смог даже пошевелить­ся. Чьи-то руки подняли его голову, но удержать ее он не смог.

• Гляди ж ты, — послышалось бормотание Разина.

Он принес ведро, с размаху окатил тело Сергея водой,

а остаток вылил ему на голову. Холодная была вода или совсем ледяная, Сергей не понял, но руки и ноги постепен­но стали отходить. Разин тем временем вернулся с новым ведром воды и с плошкой в руках. Осторожно умыв лицо Сергея, он поднес плошку к его губам.

• Только не все сразу, — резко сказал он.

Прошло какое-то время, и Сергей почувствовал, что ноги и руки снова слушаются его. Он начал понемногу рас­тирать голени, массировать грудь, потом с тихим стоном от­кинулся на землю. Силы постепенно возвращались к нему, и он постарался встать. Разин подхватил его под локоть. На негнущихся ногах Сергей сделал шаг, другой.

Разин завел его в свою хижину, посадил на крепкий самодельный табурет. Вскоре на печке уже закипал чай­ник. Сергей только смотрел, как стремительны и в то же время размеренны движения его хозяина. В мгновение ока на столе уже стояли чайник, миска с колотым саха­ром, лукошко с сушеными абрикосами. Разин протянул ему абрикос:

• Ешь не спеша!

Сам он налил себе чаю в блюдце и вприкуску, хрустя сахаром, стал потягивать горячий чай.

• Посиди покуда здесь, отогрейся, — кивнул он Сергею на чурбак возле очага, но теперь уже поддерживать не стал. Над очагом висел внушительных размеров котел, в котором булькала похлебка, судя по запаху, с мясом.

• Сейчас мы того... обедать будем... вот это моя миска... а это, получается, твоя будет.

Разин ткнул Сергею в руки грубую миску, налил чер­паком немного похлебки, налил и себе, побольше. Сергей молча принялся есть. После обеда Разин предложил и ему чаю, с сахаром.

Когда Сергей допил чай, Разин, улыбаясь, кивнул на свою миску:

• А, знаешь, хорошо, что ты ко мне приблудился. Вдво­ем будем жить... а чего? Я не против. Вот возьми пока, по­суду нашу помой — дойдешь ведь сам до ручья-то? Будешь обед готовить, хату мою мести, а еще огородик у меня есть... И лошаденка твоя не пропадет, не боись. Сходи-ка за конем, небось, заждался там коник хозяина. Веди сюда, будешь его в бабкином овине держать.

Он кивнул в сторону мазанки, в которой жила уже зна­комая Сергею старуха.

Сергей поднялся и вышел из хижины. Он сходил за Дикарем, привел его в овин, снял с него попону и седло, насыпал овса в ясли. Затем вернулся в хижину.

В

се последующие дни Сергей из кожи вон лез, чтобы угодить старому воину. Разин оказался на удивление приветливым и словоохотливым, отчего Сергеево смуще­ние стало только сильнее. Не таким он представлял себе бывалого воина, победителя японских самураев. Разин не отходил от Сергея ни на шаг, указывая, что починить, что сделать, куда и за чем сходить. За обедом Разин теперь на­ливал ему столько же, сколько и себе, стряпню Сергееву хвалил...

Домашняя работа занимала большую часть его време­ни, хотя Разин не запрещал Сергею самому ходить в лес, тем более что у Сергея получалось то яиц насобирать, то зайца поймать. Временами же он просто прогуливался с Дикарем, изучал местность вблизи хижины или делал в лесу разминку в ожидании того часа, когда они наконец-то перейдут к тренировкам.

Прошла неделя, за ней вторая, третья... Сергей за это время сделал даже больше, чем просил его Разин: почи­нил ему двери, навесил на окна ставни, чтобы стекло не дребезжало на ветру. Разин внимательно рассматривал его работу, цокал языком, хвалил, но о начале тренировок даже не заикался.

Еще четыре недели миновало, была уже середина мая. Больше ждать уже было нельзя. Этим вечером, раскладывая по мискам ужин, Сергей завел разговор, который так давно хотел начать и так долго откладывал:

• Учитель Разин...

• Ну ты сказанул, однако... — тут же перебил его ста­рик. — Какой же я учитель? Просто Разин, да и все.

Сергей нетерпеливо кивнул и продолжил:

• Все, что вы приказывали мне делать, я делал. Надеюсь, я вас ничем не обидел.

Разин, у которого уже был полный рот каши, только согласно кивал головой и с интересом посматривал на Сергея.

• Скажите мне теперь, заслужил ли я право быть вашим учеником и тренироваться у вас?

Разин чуть не прыснул со смеху, и Сергею стало нехоро­шо. Разин же потянулся за чашкой, будто, поперхнувшись от Сергеевых слов, решил сделал глоток. Потом отставил чашку, но на вопрос не ответил. Поэтому Сергей продол­жал:

• Я здесь не просто так. Мне отчаянно нужна ваша по­мощь, это вопрос жизни и смерти. Меня одно дело важное ждет...

Разин, прищурившись, взглянул на Сергея и небрежно бросил в ответ:

• Да у вас, молодых, все дела важные. Но, поверь мне, старику, это не дела, это так — приделки...

Сергей решил больше не крыться перед ним. Очевидно, это был единственный способ завоевать доверие Разина:

• Люди, выдававшие себя за казаков, убили мою семью. Они убили много невинных людей. Я должен остановить их. Вы обещали научить меня...

• Да когда же это я тебе такое обещал? И чему, глав­ное? — Встав из-за стола, он спокойным жестом отодвинул Сергея и вышел прочь из хижины.

Сергей же, словно громом пораженный, так и стоял по­среди избы. Неужели этот старик просто шарлатан? И мо­рочил ему голову своей домашней работой? Неужели все это время пошло коту под хвост?

С тяжелым сердцем он вывел Дикаря во двор, но вместо того, чтобы оседлать его и ехать прочь, только взял его под уздцы и медленно пошел с ним в лес, прочь от своих тяжелых мыслей.

Но в этот вечер Сергей, сидя возле очага и помеши­вая похлебку, внезапно получил такой удар по голове, что свалился со своего чурбака и едва не потерял сознание. Схватившись за разбитую голову, он первым делом глянул на потолок, решив, что рухнул сволок с крыши. Еще не придя в себя от боли, он зажал рукой рану, из которой уже сочилась кровь, и в первое мгновение не поверил своим глазам — над ним стоял Разин. Двумя руками он держал гладко оструганную палку, которой Сергей у него раньше никогда не видел.

Егб лицо было непроницаемо — ни гнева, ни злорадства, ничего. Он мягко повернулся, подошел к своему стулу, при­слонил палку к стене и как ни в чем не бывало уселся за стол и принялся чистить кукурузу на похлебку. Затем, все так же молча, подошел к котлу, впервые за много недель сам налил себе миску похлебки и принялся есть. Сергей наконец почувствовал, что его волосы вот-вот ссохнутся струпом от засыхающей крови. Он схватил черпак с водой и выбежал из хижины.

Вот оно, оказывается, в чем дело, сказал он себе. Разин просто сумасшедший. Безумец, который не может ни язы­ка, ни рук держать на привязи. Плеснув на голову холодной воды, Сергей взвыл от боли. В сердцах отшвырнув ковш, он хотел уже было идти за своим конем, даже не заходя в избу, но потом передумал. Все-таки ночь на дворе. Утро вечера мудренее. Он сможет поутру все спокойно обду­мать и взвесить, а не бежать очертя голову, как обиженный мальчишка.

Он зашел в избу. Разин уже спал. Сергей неторопли­во поужинал в одиночестве и, задув лучину, устроился на своей лежанке лицом вниз, стараясь не думать о зудев­шей ране. Но едва он успокоился и стал уже засыпать, как вдруг — трах! — разинская палка прошлась ему как раз по­середине спины. Взбешенный, он подскочил, замахнувшись кулаком, — но увидел только, как старик уже спокойно укладывается на своем топчане.

Стараясь не думать о случившемся, Сергей еще долго ворочался. Но наконец заснул.

Утром его ждал такой же подъем. Вместо обычного разинского многословия — палочный удар и спокойный взгляд прозрачных голубых глаз. Равнодушно почесываясь и теперь уже даже не думая бросаться на старика, Сергей вышел из хижины и направился к ручью. От холодной воды и ушибы его болеть стали меньше, и голова мгновенно прояснилась.

В этот день и каждый день следующей недели Разин, едва Сергей на что-то отвлекался или был чем-то занят, приводил его в чувство таким необычным образом. За это время он не сказал ему ни слова, но стал двигаться еще лег­че и свободнее, так что Сергею проще было бы, наверное, угнаться за ветром в лесу, чем за стариком. У Сергея даже появился какой-то спортивный азарт, ему хотелось пой­мать движение старика и отразить его нападение. Но все было напрасно. Удары Разина были и неуловимо-быстры, и неожиданны, как порывы ветра. К концу недели все его тело было в синяках, а боль стала настолько привычной, что Сергей даже перестал обращать на нее внимание.

Мое терпение не бесконечно, — временами успокаивал он себя. — Еще один такой день, еще один удар — и прочь отсюда. И сам себе на это отвечал: а разве старик меня дер­жит на привязи? Его насмешливые глаза словно говорили: ну-ка, насколько тебя хватит. А если что, седлай коня и в добрый путь. Эта мысль удерживала его на месте. У него хватит сил и терпения выдержать. И не только выдер­жать — в конце концов узнать, зачем старик устроил все это представление с палочными ударами и игрой в мол­чанку. Где-то глубоко внутри он понимал, что необычное поведение Разина — своего рода ускоренная проверка уче­ника, насколько он терпелив и насколько предан учителю. Не говоря Сергею ни слова, он словно вколачивал в него: вытерпишь это — научу и чему-то другому.

Удары тем временем сыпались на него градом, не пре­кращаясь ни днем, ни ночью. Одно время Сергей даже взял­ся считать их — десять, двадцать, тридцать, потом плюнул. Тем временем он заметил, что у него появилась привычка спать с полуоткрытыми глазами.

Как-то ночью он резко дернулся и проснулся, сам не зная почему. Никто его не бил. Он осмотрелся, но Разина поблизости не было. Безумная веселость вдруг овладела им, и он сразу понял почему. А не поменяться ли им со стариком ролями, сказал он себе, хотя бы на один разок? Сергею вспомнилась кадетская забава, когда они ночью в казарме били подушкой по голоде того, кто своим храпом мешал спать.

Топчан Разина был всего в xx^ei Шагах от него, но Сергею показалось, что он с дерюжно.о| подушкой в руках подкра­дывался к нему целую вечность в хижине было темно, хоть глаз выколи. Но вот нак^он^Ц и топчан. Хихикая про себя от радости и представляв с Каким лицом теперь про­снется вечно невозмутимый criafte, Сергей занес подушку и обрушил ее туда, где должна 6^ь*ла быть голова спящего.

Но топчан был пуст — Се-р_г# сам едва не свалился на него, потеряв равновесие.

Куда же мог деться Разин? * fef ею больше не было смеш­но, наоборот — он мгновенн щ врылся холодным потом. От Разина можно было ждатл» ч^о угодно. Он вполне мог ответить на Сергееву шутку^_С0°ей, ткнув ему между ре­бер — нет, не палку на этот дэазД саблю.

Сергей резко обернулся. Ьг|*#го вокруг. Только сверчок весело затрещал где-то в шдш** У потолка. Растерянный, он стал так же тихо пробирэп^я к своей лежанке, вытя­нув перед собой одну руку, еад^ой прижимая подушку к груди. Нащупав лежанку, оьнс^рался уже лечь, как вдруг скорее почувствовал, чем увмщеЪ что на его месте спокойно и тихо лежал Разин, накры®^А его же рогожкой.

Потрясенный Сергей nyviel Вылетел из дома. Остаток ночи он не спал, просидев дцо ^>и у той же сосны, под ко­торой началось когда-то ег?о ученичество у Разина. Днем им овладела какая-то нервьад лихорадка. Словно забыв о домашней работе, он тольксхс^ел, съежившись в уголке, и следил взглядом за старика^, не отводя от него глаз.

Вечером он все же заст себя принести воды, рас­топить очаг и стал варить Вдо^ебку.

Все случилось, когда он ^ше всего был готов к этому и меньше всего этого ждалл,О^нподнял крышку, чтобы по­мешать варево в котле. Давц# все пошло словно во сне, как будто он сам со сторона^ вОДел свои движения, ставшие медленными и тягучими. Вот со спины появляется Разин, взмах палкой — и Сергеева рука с крышкой от котла дви­жется ей навстречу.

Лязг железной крышки словно разбудил его.

• Ну вот, еще чего придумал, — удовлетворенным тоном сказал мастер. Он ухмыльнулся и легонько ткнул Сергея острием палки в грудь. — Давай будем мое имуще­ство портить. Тебе-то чего... а мне тут еще жить и жить, понял?

• Я все понял, Учитель, — выдохнул Сергей, и слезы невольно выступили у него на глазах. — Ведь вы теперь мой учитель?

• Да, Сережа, можете меня так называть, если вам будет угодно. Хотя ваша учеба, можно сказать, успешно заверши­лась, в эту самую минуту.

Теперь только Сергей понял, что за кажущимся безуми­ем мастера крылась продуманная, пусть даже и безжалост­ная, работа. Скорей даже это можно было назвать подарком мастера — всего за несколько недель научить его двигаться, реагировать, отвечать на движение инстинктивно и рас­кованно.

Е

два рассвело, Оергей оседлал Дикаря и, выведя его из сарая, столкнулся лицом к лицу с Разиным.

• Проститься со мной не хотите? — улыбнулся тот, обнажив крепкие зубы.

• Неловко было будить вас, Учитель, — опустил глаза Сергей.

• В самом деле?.. А вы бы попробовали — подушкой... Да вы не смущайтесь — мне самому такие штучки знакомы еще с кадетского... зато теперь вы сможете держать в руках не только подушку.

• Вы считаете, что я готов к поединку с этими людьми?

—- Вы готовы учиться дальше, да и то как посмо­треть...

Это было самое последнее, что Сергей ожидал услышать. Он вопросительно взглянул на старика.

• Есть настоящий Мастер, к которому стоит проситься в ученики. Какой-то Разин не чета ему, так вам и скажу...

• Мастер... сабли? — переспросил Сергей.

• Всего. Любого оружия, — терпеливо продолжал Ра­зин. — И без оружия тоже. Я своими глазами видел, как он раскидал дюжину человек. Люди отлетали от него, как воробьи, а ведь он их едва касался.

Он неожиданно вздохнул.

• Говорят, он нынче на Валааме... в монашеском чине. Не знаю только, правда ли это... Однако ж будем прощаться, раз так, — и Сергей еще раз почувствовал на себе взгляд его прозрачных синих глаз. Повернувшись, Разин не спеша пошел к хижине, и Сергею вдруг показалось, что старик едва заметно сутулится.

Путешествие Сократеса

111Ш I

Он еще долго смотрел Разину вслед...

П

ока Дикарь нес его на запад, в сторону Дона, Сергей размышлял о тех двух доигих путешествиях, кото­рые ему пришлось совершить сода, на юг России, — после бегства из школы и теперь, в погоне за Закольевым и его людьми. Скорее всего, они и сейчас кочуют где-то в этих краях, может, несколько западнее, там, где протянулась черта оседлости. Снова и снова ему на ум приходили про­щальные слова Разина. Но у нею уже не было ни желания, ни сил ехать куда-то за тысячу верст на север, к далекому озеру на Ладоге, в поисках некоего загадочного бойца. Да и станет ли тот вообще учить его?

Но сама мысль о Ладожском озере, менее чем в ста верстах от того лужка, где его жена и его ребенок теперь покоились в студеной земле, пробудила б нем неожидан­но острую вспышку ярости. Нет, довольно откладывать! Сергей повернул лошадь на запад.

В мае 1893 года Сергей переправился через Дон и на­правился в сторону Днепра, к еврейским поселениям.

Прошло еще два дня пути, ион понял всю необъятность поставленной перед собой задачи. На карте палец легко преодолевал пару сантиметров, пролетая над степями, лесами, большими городами и маленькими местечками. Но когда он поднимал глаза и видел перед собой украин­скую степь, тянувшуюся до горизонта и за горизонт, то понимал, насколько ничтожна вероятность того, что его поиск выведет на логово врага. Да и что Могло направлять его в пути? Разве что слухи. Но, следуя слухам, искать За- кольева на таком огромном пространстве было все равно что гнаться за ветром в раскинувшейся перед его глазами

необъятной степи.

Месяц он петлял в этих краях наугад, не следуя ни­какому плану. Он побывал в Харькове, Полтаве, Киеве,

расспрашивая каждого, кто соглашался с ним говорить. И по-прежнему почти ничего не знал о Закольеве и о его людях. Один лавочник-еврей слышал, будто банда казаков шла где-то поблизости, но обошла стороной их местечко и пошла куда-то дальше, на запад. Другие показывали ему со­вершенно в другую сторону. Один крестьянин со слюв свое­го друга поведал ему о каких-то привидениях-невидимках, которые появлялись под покровом ночи, грабили и жгли, чтобы потом, как и положено духам, рассеяться с первыми лучами солнца.

Еще год прошел бесконечной вереницей дней, в которых надежда загоралась с первыми лучами солнца и; гасла с каждым закатом. К августу 1894 года Сергей, утирая капли пота, густо усеявшие его загорелый лоб, мечтательно вспо­минал о зимних снегах. Дикарь, ставший от жажды еще раздражительнее, то закусывал удила, то опускал голову в поисках малейших следов воды. Лето прошло в таких же скитаниях, как и весна.

Той осенью Сергей встретил в степи свои двадцать два года, кочуя от одного еврейского местечка к другому. Пару раз ему встречались сгоревшие и разоренные селения — но никаких четких следов, никакого явственного знака о том, кто мог это сделать и где их искать. Может, и прав был тот крестьянин — с тем же успехом он мог бы гоняться за ночными призраками.

Летом Сергей располагался на ночлег прямо в степи, под открытым небом. Но теперь, с ранними осенними за­морозками приходилось проситься на постой к случайным людям, которые соглашались пустить его с Дикарем ноче­вать в конюшне.

Пришел декабрь. Отметив на своей карте еще одно се­ление, сожженное грабителями, и поставив точки в тех местах, которые, по слухам, тоже подверглись нападению, Сергей рассчитывал получить хотя бы приблизительный маршрут движения банды. Но в получившемся рисунке не было никакого осмысленного порядка. Чтобы от отчаяния не опустились руки, он решил просто ехать вперед, куда глаза глядят. Ничего другого ему не оставалось.

Возле Винницы его застиг первый настоящий буран. Уже ближе к Южному Бугу случайный попутчик сообщил ему, что умер царь Александр Третий и теперь на престоле его сын, Николай Второй. Но для Сергея это мало что значило. Он был полностью поглощен своей охотой за призраками, все остальное его мало интересовало.

К

концу долгой зимы сомнения, которые он так долго держал под спудом, взорвались глубочайшей тоской, отравившей все в его жизни, даже саму цель его существо­вания. Ведь он так старательно готовился. Дрался с быва­лыми казаками. Столько сил и времени потратил на поиски Разина. Неужели же все то, чему он научился, пропадет впустую? Закольев оставался все так же недосягаем, как и тогда, три года назад, когда потерялся его след. Так что же, эти годы прошли зря? И сколько еще их будет, таких зряшных лет? — истязал себя Сергей.

Даже Дикарь теперь ступал как-то вяло, словно поддав­шись настроению хозяина. И разогнать эту тоску были не в силах ни бледное зимнее солнце, ни трескучие морозы. Но Сергей, несмотря на угасшую надежду, ехал дальше, не разбирая пути, словно заблудившийся в снегопадах. Време­нами ему казалось, что он умер и незаметно для себя въехал на своем коне в царство мертвых. Вспоминая об Ане, он впервые за много лет плакал, сам не замечая своих слез.

Н

о весна пришла своим чередом, за ней — еще одно лето. Смена времен года принесла с собой тепло, если не надежду.

Как-то раз, уже в октябре, Сергей сделал привал в лесу неподалеку от одного маленького местечка. День выдался неспокойным и ветреным, а пасмурное небо грозилось вот-вот пролиться холодным дождем. Сергей, стреножив коня, отпустил его пастись. Сам же решил размять ноги после долгой езды и пройтись в соседнее селение, где, воз­можно, мог что-то разузнать и выйти на след — или хотя бы перемолвиться с кем-то словом.

Уже показались и приземистые хаты местечка, когда навстречу ему вышли четверо. Одетые в лохмотья, они покачивались, будто с перепою. Сергей и не думал заво­дить с ними разговор, но один из них первым неожиданно преградил ему дорогу.

• Какими судьбами к нам? — сказал он, дыша перега­ром прямо в лицо Сергею. — Кто звал? Или забыл чего? — Голос его был резок и требователен.

• Изволите интересоваться водкой или нашенскими дамами? — осклабился другой, вертлявый и худой, как щепка, толкая локтем в бок первого, видимо, заводилу. — Так с ними у вас выйдет того... разочарованьице... чего не скажешь о нашей водке! — продолжением был нестройный гогот всей компании.

Сергей тоже скривил губы в усмешке, чтобы мирно обойти их, но не получилось. Вертлявый, хоть и был ниже ростом и явно слабее Сергея, с наглой улыбкой придержал его за рукав.

• И откуда такие непонятливые берутся, — прохрипел заводила. — Давай... как его... мыто плати за въезд в город этой дорогой.

Сергей был слишком измотан дорогой, чтобы пускаться в объяснения. Он повернулся, ч: обы пойти назад, но двое других бродяг уже стояли сзади.

• Выезд из города еще дороже, — сказал один из них, толстяк с одутловатым лицом.

• Давайте не будем заводиться, — сказал Сергей. — Ни­чего мне вашего не нужно. Я только хочу разузнать про...

Но хриплоголосый оборвал его, не дав договорить. Оди­нокий седой путник, изможденный дальней дорогой, не хочет лезть в драку — заводила был уверен, что перед ним легкая добыча.

|| — Ты, видно, к тому же и глухой. Деньги давай, живо.

По ухмылкам остальных Сергей понял, что они решили не только обобрать его, но и избить к тому же — для раз­влечения. Он обвел их усталым взглядом.

• Повторяю — не стоит заводиться. Дайте мне пройти, и мы расстанемся по-доброму.

• Деньги! — рявкнул заводила. Вытащив нож из чех­ла на поясе, он покачивал им на уровне живота Сергея. Остальные бродяги лишь ждали знака, чтобы накинуться на него.

Когда лезвие ножа коснулось его куртки, Сергей, пре­одолевая отвращение, нехотя пнул заводилу ступней в ко­лено, чтобы сходу свалить его с ног и тем положить конец неприятному разговору. Он почему-то решил, что бродяги, увидев своего старшего лежащим, сразу разбегутся. У того и в самом деле поехало колено, но грузный заводила не упал, лишь опустился на другое колено. Сергей схватил его за руку и молниеносным движением вывернул кисть. Мгновение — и нож уже валялся на земле.

Но остальные, против ожидания, сами кинулись на него. Сергей успел пнуть толстяка ногой в живот, но вертлявый, изловчившись, неожиданно тяжелой рукой ударил его сза­ди в затылок.

У Сергея на какой-то миг потемнело в глазах. «Свин­чаткой ударил, гад», — успел подумать он, падая. Бродяги тут же стали вразнобой пинать его, отплевываясь и чер­тыхаясь.

Сергей, прикрывая руками голову, так и лежал в кана­ве — сопротивляться у него не было ни малейшего жела­ния. Он только смотрел, как неожиданно образы из его прошлого поплыли перед глазами. Вот так когда-то, в про­шлом, он тоже лежал на полу в казарме, а дружки Закольева пинали его, чтобы выслужиться перед своим хозяином...

«А ведь так и запинать могут насмерть», — внезапно, словно кровавый комок, взорвалась внутри него мысль. Резко откатившись в сторону, он, словно подкинутый пру­жиной, уже стоял на ногах лицом к нападавшим. Те опе­шили от неожиданности и только глядели на него, тяжело дыша.

Первого, кто решился шагнуть к нему, Сергей тут же положил ударом кулака в голову, второго — подсечкой. Третий сам попытался ударить его ногой, но поскользнулся на мерзлой земле. Четвертый не стал даже рисковать, по­вернулся и припустил наутек, а за ним бросились и осталь­ные, прихрамывая и стеная.

Но и Сергей неожиданно для себя обнаружил, что за­пыхался и ему нужно восстановить дыхание. Ему тоже досталось: разбитая голова, на макушке наливалась бо­лезненная шишка, ребра тоже основательно помяты. Од­нако более серьезных ранений не было. Встряхнувшись, он пошел дальше в город, где принялся за свои обычные расспросы.

Узнал он и в этот раз не больше, чем всегда. Затем вер­нулся в лес, где его ждала еще одна одинокая ночь в ком­пании Дикаря — но ему было не привыкать.

Устроившись в своем шалаше, Сергей поглядывал на языки пламени, плясавшие над потрескивавшим костром. Вот как получилось — четверо пьяниц, едва стоявших на ногах, задали ему хорошую трепку. «Нельзя недооценивать противника», — пробормотал он, вспомнив наставления Казака. Столько лет прошло с тех пор...

Сергеевы веки понемногу стали наливаться свинцом. Склонив голову на грудь, он чувствовал, что вот-вот за­снет. Перед его глазами, перемежаясь и путаясь, текло все пережитое за эти последние годы: вот он тренируется один в лесу... бой с тенью... потом был Леонид... Разин. Впер­вые за много месяцев в его памяти опять всплыли слова мастера-фехтовальщика о Валааме и мастере, который не знал себе равных.

Сергей забылся беспокойным сном, но и во сне ночные тени не давали ему покоя: вот против него пять Закольевых, десять Королёвых, и опять, и опять...

Вдруг они разом исчезли, и он увидел себя лежащим на соломенной подстилке в хижине Разина. Словно парали­зованный, не в силах пошевелиться, он расширенными от ужаса глазами смотрел на мастера, который стоял прямо над ним, готовый обрушить на него в этот раз не палку — саблю. Сергей мог только беспомощно наблюдать, как лез­вие сабли пошло вниз...

Резкий треск, похожий на выстрел, словно вытолкнул его из сна. Еще не придя в себя, он мгновенно откатился в сторону, все еще ожидая удара разинской сабли. Но вместо сабли огромное дерево, под которым он устроил шалаш, рухнуло прямо на то место, где он спал еще секунду назад, в мгновение ока все накрыв своей тяжестью. Сергей по­чувствовал, как под ударом вздрогнула земля. Он вскочил на ноги, все еще ожидая увидеть Разина перед собой. На­конец обрывки сна, что еще клубились в его голове, начали понемногу выветриваться.

Он сделал глубокий вдох, чтобы поскорей сообразить, что же все-таки произошло. Дикарь! — его словно ужали­ла эта мысль. Кошмарный сон стал не менее ужасающей явью. Дикарь неподвижно лежал под стволом дерева. Сер­гей бросился к нему, но жеребец уже не подавал признаков жизни.

На то, чтобы отрыть для лошади могилу лопаткой, ушло полдня. Когда земля была расчищена, а яма отрыта, Сергей подвинул тело лошади в яму, оказавшуюся все равно недо­статочно глубокой. Забросав землей надежного спутника своих скитаний, Сергей в глубокой скорби сел у могилы. Это была первая могила, которую он рыл своими руками.

«Нужно было нам с тобой забраться так далеко, мой верный друг, чтобы ты покинул меня здесь, одного», — пробормо­тал он, словно прощаясь.

Он гнал и не мог отогнать от себя мысль, что вся его жизнь была одной сплошной утратой. Родители, дед, жена и сын — и вот теперь Дикарь, ставший верным другом и спутником в его скитаниях. Но жгучая боль снова напомни­ла ему о том, что заставило его проделать весь этот путь.

Скинув с себя пропитавшуюся потом одежду, он оку­нулся в ледяной источник, быстро оделся и доел все, что у него еще оставалось из запасов. Седло лошади он положил сверху свеженасыпанного холма в память о том, кого он оставил здесь. Дальше ему предстояло идти пешком и в полном одиночестве.

Разин был прав, подумал Сергей. Мне еще рано схо­диться в поединке с Закольевым и его людьми. Прежде нужно встретиться с учителем-монахом. Если такой во­обще существует.

Сергей взбирался на седые от ковыля курганы, оставляя за своей спиной версты степного тракта. Он понял кое-что еще: чтобы поквитаться с Закольевым и его приспешника­ми, мало только учиться у Мастера. Ему придется самому стать мастером.

Н

а то, чтобы пешком дойти до Петербурга, ушло шесть долгих месяцев. Сергею понадобились все его навыки выживания, вся его воля, чтобы преодолеть каждый шаг этого пути, все эти тысячи верст, казавшиеся порой бес­конечно долгими. Ледяной ветер нещадно продувал его до костей. Сергей едва держался на ногах, когда наконец до­брался до цели. Седоволосый и длиннобородый, он прибыл в город таким же скитальцем, каким впервые вошел в него несколько лет назад.

О том, чтобы пойти к Валерии и Андрею, не могло быть и речи. Старые раны бередить было ни к чему. Если они как-то смогли примириться со своей утратой и нашли в себе силы жить дальше — что ж, тем лучше. Останавли­ваться на постоялом дворе он тоже не стал. Теперь каждая копейка была у него на счету, тем более что он не знал, сколько запросят, чтобы переплыть Ладожское озеро на Валаам.

Уже смеркалось, когда он оказался на берегу Невы, на знакомом лугу, у могилы, где лежала его семья. Холмик был почти весь покрыт пожухлой травой, но камень не­тронутым лежал там же, где его положила незнакомая, но добрая рука. Прежде чем искать место для ночлега, Сергей присел у могилы и заговорил с Аней. Он еще раз сказал, что его клятвы, данные в день свадьбы, все так же святы для него. И снова он поклялся спасти невинные жизни, избавив мир от Дмитрия Закольева и его подручных. Он пожелал ей доброго сна теми же словами, какие говорил ей, когда она была жива.

— Ты мое сердце, — сказал он, протянув руку и коснув­шись земли, под которой она покоилась.

Его сны в ту ночь были спокойны и печальны, и в этих снах к нему снова вернулась его любовь. Он чувствовал, что сейчас Аня с ним, ее рука гладит его волосы, и не холодный ветер — это ее поцелуи остужают его лоб.

Была весна 1896 года, когда Сергей взошел на палубу первого же судна, что направлялось к монастырскому остров

Часть пятая

Монастырский остров

Мягкость побеждает твердость, податливость побеждает силу. Гибкое превосходит неподвижное. Вот закон повелевать всей тьмой вещей, ступая вслед за ними, — закон мастерства в подражании.

Лао-цзы

З

а те двенадцать часов, что двухмачтовое судно шло по неспокойным водам Ладожского озера, Сергей успел разговориться с паломниками, которые тоже направля­лись в монастырь. Он узнал, что Валаам — крупнейший из островов на Ладоге, хотя был он не более семи километров от края до края. Рядом с самим Валаамом есть еще несколь­ко островов, поменьше.

Сам остров открылся им суровыми утесами и густыми лесами, которые словно охраняли покой древнего мона­стыря. Но, когда выплыли за скалу, показалась малень­кая гавань, над которой возвышалась главная колокольня основного монастырского комплекса — огромной, сверка­ющей под солнцем белой крепости, насчитывавшей восемь столетий. Маковки церквей были сияюще-голубого цвета, усыпанные золотыми звездами. Сергею показалось, что их корабль заходит в какую-то сказочную гавань.

Один из паломников поведал ему о спокойных озерах, спрятанных среди девственных лесов в глубине острова, отвесных скалах и зеленых лесных опушках. По его сло­вам, кроме основного монастырского комплекса, вокруг которого была сосредоточена жизнь монашеской братии, по всему острову были разбросаны селения поменьше, скиты. В них жили монахи-отшельники, искавшие более глубокого уединения и молитвенного сосредоточения. Еще более уединенными были маленькие срубы и пещеры, по­рой не более чем ямы, вырытые в земле. Там, в трудах и молитве, проходили дни монахов-аскетов, искавших пол­ного одиночества. «Говорят, — прибавил паломник, — что в этом краю селятся двое, Бог и монах, пока не остается один только Бог».

К их разговору присоединился и один из валаамских монахов, который возвращался в свой монастырь. В про­шлые века, по его словам, монастырь не раз подвергался разрушениям, поскольку монахи отказывались брать в руки оружие, даже когда остров прибрали к рукам шведы. Наконец Петр Великий окончательно присоединил его к России. Надо же, как в жизни бывает, — подумалось Сер­гею, — искать воина среди монахов, давших обет ненаси­лия. Оставалось только надеяться, что подобный человек все равно будет выделяться среди остальных обитателей монастыря. В любом случае, если этот мастер-боец дей­ствительно живет здесь, на острове, Сергей обязательно найдет его. Если, конечно, тот захочет, чтобы его нашли.

Д

аже в этом суровом северном краю весеннее тепло ста­новилось все ощутимее, так что Сергей, устроившись в малодоступной части леса, построил себе шалаш среди вековых, покрытых мхами стволов и уже пробивавшихся первоцветов. В последующие дни он обошел весь остров вдоль и поперек, отметив для себя, где находится неболь­шая ферма, что снабжала монастырь молоком и овощами, где уединенные скиты и жилища отшельников, разбросан­ные по всему лесу.

Проходила неделя за неделей, и Сергей старался исполь­зовать любую возможность, чтобы присмотреться к мона­хам, одетым в одинаковые черные рясы. Если выдавалась возможность, он старался наблюдать за отшельниками на тот случай, если один из них и был тот человек, которого он искал.

Разин, по его словам, видел этого воина много лет на­зад. Следовательно, нужный Сергею человек должен быть приблизительно среднего возраста, около сорока или пя­тидесяти лет, возможно, старше. Но, где бы он сейчас ни находился, среди монашеской братии, в скиту или даже в затворе, он все равно не может оставаться незамеченным. Сергей сможет отличить его от остальных хотя бы по тому, как он двигается.

Шли недели, и Сергей стал узнавать знакомые лица сре­ди послушников и монастырской братии, и кое-кого из старших священников, которые большую часть времени проводили в привычном монастырском служении. Один из таких пожилых монахов особенно запомнился ему. Сергей был в главном монастырском корпусе, когда заметил одно­го священника, уже в преклонных годах, со снежно-белой бородой и длинными седыми волосами, который соборо­вал больного монаха в монастырском госпитале, очевидно, готовя того к последнему причастию.

Спустя несколько минут, когда Сергей шел обратно по коридору, он увидел того же старика-священника. Его гла­за были сосредоточенно полуприкрыты, а рука лежала на груди другого больного. В какой-то момент он поднял глаза и посмотрел прямо на Сергея. Сколько длился этот взгляд, Сергей не мог сказать, возможно, минуту, а может, долю мгновения, но Сергей замер, как громом пораженный...

Он пришел в себя от чьего-то прикосновения. Сергей вздрогнул — какой-то молодой послушник легонько тряс его за плечо. Он хотел войти в больничную палату, но не мог протиснуться мимо Сергея, застывшего в дверях. За­метив выражение лица Сергея, тот только улыбнулся:

— Это отец Серафим, сильный наш батюшка. Не вся­кому дано старчествовать, а вот он сподобился...

Сергей уже знал, что старцами называли монахов пре­клонного возраста, отличавшихся мудростью и особой силой духа. Нужно запомнить этого отца Серафима, ска­зал себе Сергей, чтобы при случае расспросить его. Он достаточно стар, чтобы помнить, когда в монастыре мог появиться тот мастер-боец, которого он искал. Тем вре­менем он не переставал расспрашивать и других монахов. Правда, открыто на этом острове монахов, добровольно удалившихся от мира зла и насилия, спрашивать о мастере- бойце было невозможно. Поэтому, стараясь разговорить их, Сергей, словно невзначай, вставлял:

• Я как-то слышал об одном человеке, который жил здесь. До того, как он обрел мир в монастыре, он был из­вестным воином. Кто это может быть, не знаете?

Но ответом были только удивленные взгляды монахов. Похоже, о таком человеке здесь даже не слышали. Сам же он никак не мог напасть на след загадочного бойца.

Время шло, лето перевалило в осень, студеные ветры снова задули над озером, и сомнения, было утихшие, с но­вой силой овладели Сергеем. Есть ли вообще на свете такой мастер? И если есть, то где? Может, зря приехал сюда, на Валаам?

Однако не только Сергей изучал насельников монасты­ря — они сами приглядывались к необычному паломнику с молодым лицом, но седовласому и длиннобородому. До поры до времени они только отвечали на его расспросы. Пришло время, и отвечать уже пришлось Сергею. В один из дней к его срубу подошел молодой монах, который пред­ставился братом Евгением.

• Вот что отцы мне велели передать, — сказал он. — Им ведомо, что ты прибыл как паломник, но духовная цель твоего паломничества им не известна. Если чувствуешь в себе некое духовное призвание, можешь пожить пока на острове. Рабочие руки тут нужны. Так что, если не отказы­ваешься работать, тогда оставайся. Что решишь?

• Я согласен, — отвечал Сергей.

Удовлетворенно кивнув, брат Евгений продолжал:

• Оставаться тебе здесь в такую негоду ни к чему, сам понимаешь. Пока поживи несколько дней в монастырском скиту. Том, что в версте отсюда, через пролив...

• Я знаю, где это, — в нетерпении перебил Сергей.




• Ну и добре, — брат Евгений улыбнулся. Он посмо­трел на Сергея спокойными светлыми глазами. — Через неделю возвращается на остров настоятель скита, и тогда будешь просить у него, чтобы он лично дозволил остаться и зимовать с остальной братией в скиту. Если откажет, тогда собирайся в дорогу. Еще несколько недель, и по озеру совсем никакого хода не будет. Ветер, торосы — уплыть отсюда можно будет разве что весной.

У Сергея был только один вопрос:

• Отец, у которого мне следует испросить дозволения... как его имя?

• Отец Серафим.

Кивнув, монах простился, а Сергей стал собирать свои пожитки. Убрав за собой все на поляне, где стоял его ша­лаш, он двинулся вдоль скалистого берега, затем спустился по вырубленным в камне ступеням. Далее на лодке его пере­везли через пролив. Прибыл он в скит уже совсем вечером, когда монахи после вечерней молитвы разошлись по своим кельям. Сергей тихо прошелся по скитскому помещению: маленькая кухня, темные коридоры, трапезная. Везде было пусто и тихо. Лучшего места для тренировок и не сыскать, подумалось ему.

На пятое утро после прибытия в скит Сергей во время уборки спросил у одного из монахов, когда он сможет по­говорить с отцом Серафимом.

• Он задержался еще на несколько дней, — ответил тот и отправился по своим делам. Весь остаток дня Сергей провел в работе, к которой его приставили. Когда же братия разошлась по кельям, он решил, что может потренировать­ся, никого не беспокоя.

В неровном свете освещавшей коридор керосиновой лампы Сергей постарался найти выход к трапезной, и не­ожиданно оказался перед кельей отца Серафима. К своему удивлению, он обнаружил, что дверь в келью приоткрыта. Не в силах сдержать любопытство, он заглянул в темную келью. Она была почти пуста, если не считать маленького стола и стула. А в углу, где обычно ставят кровать, стоял пустой гроб.

Вздрогнув, Сергей быстро ушел от кельи.

Лишь предвещавшие скорый шторм отдаленные раска­ты грома нарушали тишину в скиту — такую глубокую, что само дыхание Сергея казалось ему неестественно громким. Неясный свет в помещении придавал еще больше сходства происходящему со сном.

Сергей начал с разминки, затем перешел к отработке ударов руками, ногами. Его удары со свистом прорезали воздух, как вдруг он заметил в тускло освещенном дверном проеме одиноко стоявшую фигуру со свечей в руках. Это невесть откуда взявшееся видение заставило его вздрог­нуть. Но, присмотревшись, он узнал лицо отца Серафима. Сергей хотел обратиться к нему, но, казалось, голос отка­зался его слушаться.

Глядя на неподвижную фигуру старого монаха, что на­блюдал за ним, Сергею неожиданно вспомнился изгото­вившийся к прыжку снежный барс. Внезапно вспышка молнии наполнила комнату ослепительным, жгучим све­том, и вместо бледного лица монаха он уже видел голову мертвеца — череп с жидкими пасмами белых волос, с зияю­щими глазницами, смотревшими в пустоту.

Какой-то первобытный страх сжал Сергеево сердце, но тот лишь поднял свечу повыше, и Сергей снова видел старого монаха, строгое лицо которого освещал лишь мер­цающий огонек свечи.

В следующий миг в дверях уже никого не было. Но Сергей мог поклясться, что не видел, как монах обернулся, чтобы уйти, или хотя бы отступил во тьму. Еще мгновение назад он был здесь — и в следующий миг исчез. Сергей был уверен, что не слышал звука удаляющихся шагов в коридоре.

Должно быть, я закрыл глаза или на мгновение отвер­нулся, — успокоил он себя. Но в глубине души он знал, что все было не так.

Спустя несколько часов он уже накрывал на стол в трапезной, все еще при свете керосиновой лампы. К столу сели шесть братьев, что неотлучно были в скиту. Сергей ожидал увидеть и отца Серафима, но его место за столом пустовало.

Когда трапеза подошла к концу, он прошептал сидевше­му рядом с ним брату Евгению:

• Сегодня вечером я видел отца Серафима. Почему он не позвал меня на беседу?

• Ты видел его? Не может быть!

• Да, он стоял в дверях трапезной.

Покачав головой, брат Евгений ответил:

• Наверное, это был кто-то другой. Отца Серафима нет на острове. Его ждут только к завтрему.

К

огда старец, как и ожидалось, на следующий день вернулся, он первым же делом вызвал Сергея в свою маленькую келью, жестом пригласил его сесть на един­ственный стул. Казалось, вся фигура монаха светилась мягким, едва заметным сиянием. Пышные белые волосы и окладистая седая борода делали его выше. Прежде Сергею никогда не доводилось встречать людей такой духовной силы. Он был весь охвачен чувством благоговения и ду­ховного трепета.

• Отец Серафим, возвращения которого ты так ждешь, — это я, — мягко сказал старец и улыбнулся. — Но, по-моему, мы уже виделись... в лазарете, не так ли?

Сергей прокашлялся, с трудом справляясь с голосом:

• Да... да, уже виделись. Рад вас снова видеть, отче. Я хочу просить вашего позволения остаться в этом скиту на зиму.

Отец Серафим закрыл глаза, сделал глубокий медлен­ный вдох и оставался в таком состоянии почти минуту. Наконец он открыл глаза и сказал:

• Обычно у нас так не заведено, чтобы миряне надолго оставались в скиту. Но я обдумал твою просьбу. Можешь оставаться у нас на зиму... возможно, не только на зиму.

Заметив, что Сергей украдкой поглядывает на гроб, ста­рец улыбнулся и сказал:

— Это ложе служит мне постелью, но также напомина­нием, что время, отпущенное нам Богом, должно проходить в трудах и молитве, а не в праздности.

Сергей же решил, что это был не самый подходящий момент, чтобы расспрашивать отца Серафима о великих бойцах, которые могли найти приют в этом монастыре.

П

олучив разрешение остаться среди насельников уеди­ненного скита, Сергей стал жить одной с ними жиз­нью, аскетической и созерцательной, питался простой рас­тительной пищей, выполнял свои несложные обязанности в скиту и дальше искал человека, который никак не хотел объявиться первым. Случай продолжить разговор с отцом Серафимом тоже никак не выпадал. Тот часто отлучался из скита, врачуя больных в монастырском лазарете, принимал в монастыре монахов для духовной беседы или молился в уединении. Но даже в те нечастые дни, когда настоятель выходил в общую трапезную, Сергей не смел обратиться к нему с вопросом — так было заведено, чтобы в трапезной читалось Евангелие, и Сергей не смел нарушить тишину. А другой возможности побыть рядом с отцом Серафимом у него просто не было.

В те же редкие случаи, когда его отправляли с поруче­ниями на остров, Сергей продолжал присматриваться к монахам, расспрашивать их о воине, который так умело скрывался — или которого здесь не было вовсе.

Прошло еще шесть недель после их первой беседы с от­цом Серафимом, когда неожиданно для себя Сергей застал его в скиту одного. Старец стоял в общей комнате и глядел в окно, за которым открывался заснеженный лес. Сергей не­слышно, чтобы не потревожить раздумья старца, подошел к нему. Не решаясь заговорить первым, он посмотрел в окно и тоже застыл в молчании, словно глядя глазами старо­го монаха на изумрудно-зеленые ели, мелкий кустарник с ярко-красными ягодками, присыпанный белым снегом...

Вздрогнув, он увидел, что монах уже удаляется.

— Отче! Отец Серафим! — окликнул он его, поразив­шись, как звонко на этот раз звучал его голос.

Старый монах обернулся:

• Да, Сережа?

• Я все хотел спросить вас, да только не знал как. Вы ведь здесь уже довольно давно, правда?

Монах кивнул.

• Что ж, раз так... возможно, какое-то время назад... год или больше... Может, вам встречался на этом острове человек, паломник или монах, который некогда был ве­ликим бойцом? Человек, которого можно было назвать Мастером?

Под непонимающим взглядом старого монаха Сергей внезапно почувствовал себя полным глупцом.

• Боец, ты говоришь? Солдат? — наконец переспросил старец. — Я стараюсь не иметь ничего общего с такими людьми.

Извинившись, он поспешил уйти.

После этого разговора Сергей окончательно отчаялся найти на острове того, кого так долго и упорно искал. Тем не менее весь остаток зимы он провел в скиту, прилежно исполняя свои обязанности и стараясь по возможности прислужиться братии. Вместе с ними, как было заведено, дважды в день садился за стол в трапезной, разделяя их нехитрую снедь — хлеб, овсянку, картошку и овощи, ино­гда рыбу и травяной чай. По праздникам у них бывал на­стоящий чай или квас, который монахи делали из черных сухарей. Это была простая жизнь, простая и суровая, но как нельзя лучше подходившая для созерцания и трени­ровок.

В один из таких спокойных дней, размышляя о своей жизни, Сергей вдруг с раскаянием осознал, что он так и не нашел времени написать еще одно письмо своему дяде Владимиру. Упущение тем более непростительное, что все это время дядя так и не знал о его судьбе, ведь Закольев уничтожил ту прощальную записку. Вполне возможно, что и до сего дня он продолжал верить, что его племянник погиб.

Собравшись с мыслями, он решительно взялся за перо:

Уважаемый господин директор! Мне давно следо­вало отправить вам это письмо с извинениями за то, что я покинул школу без вашего на то согласия. Прошу простить меня и за то, что не нашел времени отписать вам раньше. Я сделал, что счел нужным сделать, и не прошу за это прощения. Примите мою благодарность за теплоту и заботу, которыми вы окружали меня все мои ранние годы. Я буду помнить об этом всегда. И вас также никогда не забуду.

Возвращаю Вам в этом письме карту, которую я, не спросясь, взял из Вашей библиотеки. Она по­трепана, это правда, но она сослужила мне добрую службу в свое время. За это «одолжение» Вам тоже спасибо. Касательно же ножа, лопатки, компаса и прочего, что я без спроса взял с собой, обещаю вернуть или заплатить, как только представится такая возможность.

К сегодняшнему дню мне уже исполнилось двад­цать три года. За время моих долгих странствий по России меня не раз выручали все те навыки вы­живания, которым я был обучен в Невской военной школе. Возможно, обстоятельства моего ухода не вызывают у Вас ничего, кроме негодования. Но я хочу, чтобы Вы знали: и воспитанию Вашему, и обучению еще случится послужить некоему высшему благу. Ваше положение директора школы обязывает меня обращаться к Вам с наиболее возможным почтением, но знайте — для меня Вы прежде всего дядя и член семьи. После отца вы были для меня ближе всех. Обе­щаю всегда хранить память о Вас и поминать Вас в своих молитвах.

Ваш племянник Сергей Сергеевич

Он сложил лист и запечатал письмо свечным воском, на миг представив себе строгое и внимательное дядино лицо. Сергей больше не ощущал трепета и благоговения перед этим человеком, как тогда, в детстве. Но им на смену при­шла глубокая признательность этому человеку, его доброму дядюшке, Владимиру Борисовичу Иванову.

Этим письмом он словно закрыл долг перед какой-то частью своего прошлого. Частью малой — долги куда боль­шие еще ждали своего часа.

Сергеева жизнь этими короткими студеными днями сле­довала одному и тому же заведенному в скиту распорядку: работа, еда, сон, уединение. Единственное, что он приба­вил для себя к этому, были его тренировки, тоже ставшие регулярными. Словно и не было тех лет, что отделяли его от Невской военной школы с ее уставом и ежедневными занятиями. Порой ему даже казалось, будто бы он и не убегал никуда, лишь подрос и сменил одежду. С каждым днем его уныние становилось все глубже.

Прошло уже более трех месяцев с того дня, как Сергей получил прибежище в монастырском скиту. Временами он только качал головой, думая о перипетиях своей судьбы. В свое время он мечтал обрести мир и покой в военной школе, среди людей военных. Теперь он здесь, в самом мир­ном и покойном месте на земле. Но пришел сюда, чтобы найти своего воина.

Он продолжал тренироваться, хотя и тренировки тоже давно не давали разрядки. Одни и те же движения, одни и те же приемы, никакого развития, никакого продвиже­ния вперед. Холод снаружи, внутри, везде. Сергей не хотел признаваться себе самому: скоро на Ладоге тронется лед и начнется судоходство, а с ним настанет пора покидать монастырь. Покидать ни с чем. Эти бесплодные поиски стоили ему еще одного года его жизни.

Но неожиданно для Сергея судьба его изменилась еще раз.

• И ты решил?

• Да. Это мое решение.

• Того, что натворили эти люди, ты не в силах попра­вить...

• Но я могу спасти жизнь другим, до которых они еще не добрались.

Сергей не стал говорить, что с радостью и сам бы погиб в поединке с ними, чтобы соединиться со своей женой и сыном в лучшем мире, если такой вообще существует.

• Возможно ли это, чтобы ты послушал меня и отка­зался от задуманного?

Сергей отрицательно покачал головой.

Старый монах вздохнул.

• Хорошо, я введу тебя в тень. Я дам тебе то, что ты просишь... Чтобы однажды пришел такой день... когда тебе захочется и того, что я хочу тебе дать.

• Что же это? Что вы хотите мне дать?

• Покой.

• Есть только одно, что может успокоить меня.

• Смерть?

• Их или моя. Или наша, — ответил Сергей. — И ждать больше я не могу. Я должен найти их как можно скорее, через три месяца, шесть, самое большее — год.

Серафим снова пристально посмотрел на Сергея.

• Не нам устанавливать сроки, когда и чему должно случиться.

• Вы хотите сказать: мне не стоит надеяться... что все закончится так быстро?

Серафим утвердительно кивнул. Затем пояснил:

• В единый миг жизнь человека может измениться. И прикосновение благодати способно заставить любое сердце открыться. Но порой, чтобы встретить этот миг, нужно готовиться всю жизнь...

Серафим вдруг остановился.

• Научиться чему-то дело нехитрое. Отучиться куда сложнее. Если хочешь все начать заново... что ж, гляди, и вложимся с тобой... в десяток годков.

• Но я не могу ждать так долго!

Глаза Серафима сверкнули.

• Да ты, должно быть, важная птица, чтобы ставить условия самому Творцу! Откуда тебе знать, сколько и на что отпущено времени...

Они дошли до края тропинки и повернули обратно в скит. Пристыженный Сергей поспешил сменить тему:

• Скажите, сколько у вас еще было учеников?

Серафим лишь улыбнулся.

• Никто из них не просил у меня о том, чего ищешь ты.

• Почему же тогда вы согласились? Может быть, мне следует пройти некое посвящение?

• Такое посвящение ты уже принял от Разина... да и от жизни тоже, в общем-то...

• А что вам известно о моей жизни?

• Достаточно, чтобы принять решение.

Сергей только покачал головой. Этот старый монах про­должал оставаться для него загадкой.

• И вы согласны научить меня, за так, ничего не требуя взамен?

• Хочу сразу сказать тебе... Сократес. Не думай, что мои наставления — это знак какого-то моего особого благоволе­ния к тебе как к ученику. Не ты заставил меня согласиться, я подчиняюсь Божьей воле. И делаю это по той причине... ты еще можешь послужить некоему высшему добру, которое пока что остается скрытым от нас обоих.

кольевском отряде, и всем женщинам, которых они собрали по пути, захотелось постоянного пристанища наподобие тех деревень, которые в свое время оставили некоторые из них. Но на все их уговоры у вожака был по- прежнему один ответ: «По движущейся цели сложнее на­нести удар».

Велико же было их удивление, когда однажды атаман собрал своих людей вокруг костра в их временном лагере у румынской границы и объявил торжественно:

— Будьте готовы — завтра настает наш час! Завтра мы выступаем на север, чтобы стать там — не лагерем на этот раз, а настоящим поселком. Давно уже я присмотрел для этого одно подходящее местечко в лесах под Киевом. Ника­ких времянок больше не будет — только настоящее жилье. И запомните мои слова, придет время — и вы убедитесь, что мое пророчество было истинно: вскоре нас будет так много — и женщин, и детей, — чтобы с нас началось новое казачество. Из нашего укрытия мы будем совершать вылаз­ки и бить евреев, чтобы затем исчезнуть незамеченными. Не оставлять в живых никого, будем брать в год только по одному младенцу, достаточно юному, чтобы не мог ничего запомнить. С возрастом станет одним из нас, таким, как мы. Придет время, и о нас будут слагать легенды. Завтра же и выступаем, во имя Церкви и Царя!

Эту последнюю фразу, которую его люди встретили одо­брительными возгласами, а некоторые и шашками наголо, Закольев произнес ради тех немногих верующих, что еще оставались в его рядах. Сам же он служил своей воле, и только ей одной.

ришло время, и большинству мужчин, что были в за-

С этого и начался поход будущего казачества, ряды ко­торого и без того постоянно росли, к их новой стоянке,спрятанной в лесной чаще. Давно мужчинам не приходи­лось заниматься такой работой, как валить лес и строить настоящие дома, поэтому работа на первых порах шла тя­жело. Но занятие это, тем не менее, оказалось очень полез­ным для здорового духа в их новом поселении. Женщины радовались, дети веселились, и какое-то время никто даже не помышлял о грабежах или разбое. Это и в самом деле было время, когда закольевский народ осел и пустил корни. Даже неугомонный Королёв — и тот получал удовольствие от нехитрой работы.

Вскоре после того, как со строительством домов было покончено, Закольев поставил всех в известность, что Еле­на вместе с Павлиной со всеми своими пожитками пере­бирается в его избу и будет жить с ним так, как положе­но жить с женой по закону, и любые поползновения в ее сторону он будет пресекать лично. Елена беспрекословно подчинилась приказу.

То, что атаман приблизил к себе женщину и даже по­селил ее рядом с собой, совершенно не вязалось с его ха­рактером. Но Закольев, впервые в своей жизни, испытывал нечто похожее на любовь — не к Елене, к ребенку. Елена в его жизни значила не больше, чем любой другой пред­мет обстановки в доме, еще пахнувшем свежей живицей. И речи не было о том, чтобы он позволил ей делить с ним ложе, — она спала на соломенном матрасе в одной комнате с ребенком, которая так и называлась — «комната Павли­ны». Ей, и еще Константину, Закольев безраздельно дарил внимание и заботу.

Как настоящий отец, он рассказывал своей дочери раз­ные истории. Однажды вечером, подсев на кровать к Пав­лине, которая уже начала засыпать, он, словно сказку, стал рассказывать девочке о том, как она появилась на свет.

— Жили-были в тридевятом царстве муж со своей женой, — покачивая головой в такт своим словам, начал он. — Они были так счастливы друг с другом, так им было хорошо, что у них родилась прекрасная девочка, дочка. Этой дочкой была ты, ну а я — твой папка.

• А мамой была Елена, — подхватила Павлина.

Но Закольев нарочито грустно покачал головой.

• Елена не настоящая мама твоя, но только ты никому об этом не говори, обещаешь?

Павлина охотно кивнула головой. Она сама никогда не относилась к Елене как к матери, так что отцовские слова скорее обрадовали ее:

• Знаю, знаю, моя настоящая мама — Шура.

• Еще чего! Старушка Шура тебе разве что бабушкой может быть, но никак не мамой...

• Так кто же тогда моя мама? — зачарованно спросила девочка.

• Вот послушай, что тебе папка расскажет... твою на­стоящую маму и мою любимую жену съел зверюга...

Павлина вздрогнула. Одним из строжайших приказов атамана было ограждать Павлину от всего, что было свя­зано с насилием и жестокостью, от всякого упоминания о смерти. Тем более говорить девочке о том, зачем его отряд время от времени выезжает из лагеря. Она знала только, что отец и его люди время от времени садятся на коней и едут служить какому-то человеку, которого зовут Царь.

• А этот зверюга... на кого он похож? — спросила она, напуганная и зачарованная этим неожиданным откры­тием.

• Зверюга этот лицом совсем как человек — примерно моего возраста, но только волосы у него совсем белые, как у того страшного колдуна из леса — помнишь, я тебе о нем рассказывал? И колдун этот может причаровывать своим голосом. Сначала околдует человека лживыми словами, а потом съест его. Убить этого зверюгу можно, но только если не станешь слушать его, пока он не успел заговорить и напустить на тебя свои чары.

«Папка» говорил так убедительно, его голос дрожал таким неподдельным волнением, что Павлина взяла его ладонь и прижала к своей щеке.

С тех пор Павлина не раз видела во сне беловолосого человека, который сладко пел и звал ее, а она и боялась, и хотела услышать его голос.

Мужчины тем временем только пожимали плечами, не понимая, что такое нашло на их атамана. А женщины тихо удивлялись тому, что в человеке, которого они привыкли бояться, открылись такие неожиданные качества. Кое-кто из них даже набрался смелости и спросил Елену, в самом ли деле они живут как муж и жена.

Но Елена словно в рот воды набрала.

С

того вечера, когда сам атаман Закольев подал пример хозяйствования, начался период относительно спокой­ной жизни в лагере. Мужчины сосредоточились прежде всего на строительстве домов, а не на преследовании евре­ев. Как ни странно, последним штрихом в этой деревенской атмосфере стало появление в лагере собак.

Прежде во время набега на еврейские поселения Зако­льев не жалел не только людей, но и их собак, кидавшихся с лаем на незваных гостей. Но теперь он позволял забирать в свой поселок тех собак, которые за кусок хлеба были готовы пойти вслед за новыми хозяевами. Да и за самим атаманом не раз замечали, что он был не прочь почесать у собаки за ушами. Ведь собаки — это идеальные последователи, гото­вые лизать руку хозяину и идти за ним хоть на край света. Совсем как послушные собаки вели себя с атаманом и те из лагерных детей, кто был поумней остальных.

Самым маленьким из детей в поселке было позволено делать все, что заблагорассудится: бегать и возиться, как Щенятам, — атаман закрывал глаза на любые их шалости и проказы. Но как только они подрастали, на них взваливали все те обязанности, которые взрослым казались скучными или неприятными: чистить уборные или стирать одежду в реке.

И собаки тоже отрабатывали свой кусок хлеба. Теперь не нужно было держать постоянно часовых начеку — ни один чужак не мог приблизиться к селению незамеченным. Собаки также загоняли отбившихся от табуна лошадей и еще — небольшое стадо овец — их недавнее приобретение, отнятое во время одного из налетов на еврейское селение. Вот так и получилось, что собаки тоже стали обитателями лагеря, охотились вместе с людьми и, вернувшись с охоты, с напряженным вниманием наблюдали, как женщины го­товят пищу, — в надежде, что и им перепадет случайный кусок.

Словом, все в этом необычном поселке стало как в лю­бой другой казацкой станице: дети бросали палки собакам, мужчины складывали очаги в надежно построенных из­бах, женщины занимались хозяйством и растили детей. Но огонь в этих очагах было дозволено разводить только ночью или в снежную и дождливую погоду, чтобы дым из труб не обнаружил поселка.

Было время, когда мало кто в лагере обращал внимание на то, что атаманова страсть к скрытности росла с каждым днем, и тем более никто не подмечал появившихся стран­ностей в его поведении. А тем временем они, эти его стран­ности, становились все сильнее. Все чаще атаману виделся Сергей Иванов, и он то и дело вздрагивал — ему все мере­щилось, что седоволосый враг притаился за деревом или выглядывает из-за овина, или, что было страшнее всего, приходит к нему по ночам, да так и стоит ночь напролет в ногах его кровати.

Впрочем, чем дальше, тем очевидней становилось, что кошмары, терзавшие Закольева по ночам, не проходят для него бесследно: у атамана появился нервный тик, порой у него дергалась голова, вдруг ни с того ни с сего он начинал заговариваться. Временами он и вовсе был как не в себе — брался за какое-то дело или начинал с кем-то говорить — и вдруг странно умолкал, только пристально смотрел на что-то, видное лишь ему одному. Только темные круги под глазами выдавали то, что ночные эти видения дорогого стоили атаману.

Все больше отдаляясь от своих людей, Закольев стал считать себя личностью трагической, страдальцем, что воз­вышается над обыденной возней мелких людишек. Было время, когда он любил окружать себя чем-то вроде свиты самых преданных сторонников. Теперь он отдавал распоря­жения почти исключительно через Королёва, и тот, требуя беспрекословного подчинения, понемногу превращался в полновластного хозяина лагеря.

Тем временем жизнь в лагере шла своим чередом. Вече­рами, когда мужчины возвращались с охоты — на зверей ли, на евреев ли, — они усаживались вокруг костра и рас­сказывали истории о своей молодости, просто пили, со­ревнуясь в тостах. Правда, в словах они стали осторожны и когда поблизости был их предводитель, и даже тогда, когда его не было рядом. По распоряжению Закольева того, кто осмелится даже на словах проявить непослушание или же выболтает месторасположение их лагеря, ожидала смерт­ная казнь.

Впрочем, отыскать лагерь было не так просто, даже если бы кто-то и пошел по их следу. Избы были надежно спрята­ны от посторонних глаз в лесной глуши, на хорошо укрытой поляне, приблизительно в сотне метров от небольшой, но бурной реки. Если же пройти лесом вниз по течению, то река эта обрывалась водопадом, стремительно падавшим с каменистого утеса с высоты двадцати метров, бурлящим белым вихрем разбиваясь о скалы и каменистые отмели. Спуститься вниз по течению этой речки было невозможно Даже на рыбацкой лодке, не говоря уже о барже или судне, так что лучшего места для селения в стороне от торных дорог невозможно было и придумать. До поры до времени его обитателей никто не беспокоил.

В

се девять детей, что жили в лагере, — четыре девочки и пять мальчишек — сразу же полюбили свой новый по­селок возле настоящего водопада. Они охотно играли среди камней на мелководье, пока однажды один из мальчиков не подобрался слишком близко к бурному потоку, оступился и течение в мгновение ока снесло его на скалы внизу. Тело его даже не стали искать.

После этого случая атаман запретил Павлине и Кон­стантину даже приближаться к водопаду. Что же касается негодника, сказал Закольев, который погиб на скалах, то пусть винит свою дурость. Плакать по нему никто не бу­дет, заключил он. О нем никто особенно и не сожалел, за исключением разве что Шуры.

Как и другим мальчишкам его возраста, Константину нравилось устраивать вылазки в лес, представляя себя раз­бойником или охотником, или скакать верхом на лошади, когда ему позволяли. Возиться в девчоночьей компании было ему не по нутру, даже несмотря на умоляющие взгля­ды Павлины. Впрочем, он просто не хотел признаваться себе, что и сам успел привязаться к ней за все эти годы, что прошли с тех пор, как он впервые увидел ее еще младен­цем. И эта привязанность была одновременно причиной и радости, и досады.

Он не забыл, как однажды Шура в первый раз поручила ему подержать девочку на руках, пока сама занималась дру­гим младенцем. Павлина тогда протянула к нему ручонку и ухватилась за рукав его шерстяной куртки. Затем она стала нежно гукать, улыбаясь ему. Глядя в ее большие глаза, Кон­стантин словно сам увидел мир ее глазами — как великую тайну, где не было зла и все было возможно.

Этот сияющий миг погас так же внезапно, как и вспых­нул, когда один из старших мальчишек, проходя мимо, по­ходя обозвал его «сопливой нянькой». Раздосадованный Константин постарался как можно скорее избавиться от своей подопечной и тут же пересел поближе к мужчинам.

А когда Павлина уже стала ходить и по-детски невнят­но, но быстро лопотала, она сама, словно привязанная, старалась не отставать от Константина, повсюду следуя за ним на своих крошечных ножках. Но угнаться за маль­чуганом было не так-то просто, и она только звала его: «Контин, Контин!» — она не могла пока выговорить его имя. Придет время, и ему все равно поручат присматривать за Павлиной.

Атаман строжайше приказал Елене следить за тем, что­бы Павлина не водилась с другими девочками — только с мальчишками. Одевать его дочь тоже следовало как маль­чика, и еще он распорядился, чтобы ее учили рукопашному бою старик Егорыч и самые лучшие из его бойцов. И все же отвечали за девочку Елена с Константином, и это была не последняя причина, почему мальчик со временем привык относиться к ней покровительственно.

Павлина была «папкиной» любимицей, но и Константи­ну тоже перепадало немного атаманова внимания — хотя временами тот смотрел на мальчишку таким странным взглядом, что тому становилось не по себе и он едва сдер­живался, чтобы не спрятаться подальше от папкиных глаз.

Константин порой даже завидовал Павлине — тому, что она живет в атамановой избе, окружена заботой и вни­манием. Временами и он задумывался над тем, кем были и где остались его родители. Но особо сушить над этим голову все равно было бесполезно, так что он приучился принимать свою жизнь такой, как есть. И все же, если слу­чалась возможность, Константин старался повнимательнее прислушиваться к разговорам взрослых. Случайный об­рывок фразы мог открыть ему глаза на то, каким было его прошлое.

По вечерам мальчик частенько устраивался в углу ко­нюшни, где собирались выпить и поболтать мужчины. Ста­раясь не привлекать к себе внимания, рисуя или что-нибудь строгая ножиком, Константин, навострив уши, старался ни слова не пропускать из того, что выбалтывали пьяные язы­ки. Тем более что внимания на него обращали не больше, чем на тех собак, что, свернувшись колечком, устраивались рядом с ним. И мальчишке много чего открылось из этих разговоров.

Прежде, когда он был совсем еще ребенком, ему больше всего хотелось, чтобы и его взяли на вылазку, как взрослого. Но, когда он услышал, как они приглушенным тоном дели­лись впечатлениями после этих вылазок, он уже начинал сомневаться, что так уж этого хочет. Константин старался не думать об этом, хотя чувствовал, что со временем ему все равно придется выбирать — или стать одним из них, или же...

Но никакого другого выбора его юношеский опыт про­сто не мог предложить. У него была только эта жизнь, дру­гой он не знал. Все остальное были только мечты.

П

рошло несколько недель, и во время одной из трениро­вок, когда Сергей разминался перед началом занятий, Серафим внезапно нанес прямой удар кулаком ему в лицо. Этот удар застал Сергея врасплох, но у него получилось уклониться — сказались его прошлые тренировки. Следую­щий удар Серафима, круговой свинг, Сергей парировал.

• Двигайся естественно, — сказал монах. Он взял его за плечи и стал трясти, вперед-назад. — Старайся двигаться не как солдат, а как ребенок. Ты слишком скован. Даже во время движения расслабляйся... всегда расслабляйся.

• Я и так расслаблен.

• Это тебе только кажется, — возразил Серафим. — А должно не казаться, а быть. Причем всегда.

• Даже если схватка не на жизнь, а на смерть?

• Тем более, — ответил тот. — Люди позволяют себя убить не потому, что им не хватает сноровки, а чаще от­того, что понапрасну теряют силы. Только тогда, когда ты научишься расслабляться в момент самой жесткой ата­ки, расслабляться, двигаясь, ты сможешь биться дольше и жить дольше. Поэтому практикуй расслабление везде: на кухне, в прачечной — где бы ты ни был — и во всем, что делаешь. Чтобы ты следовал за движением, а не оно за тобой, понял? — Серафим умолк, и вдруг улыбнувшись, добавил: — Наберись терпения, Сережа. У старых привы­чек повышенная живучесть. Чего не скажешь о бойцах, не умеющих расслабляться.

В

сю следующую неделю Сергей произносил слово «рас­слабляюсь» в сочетании с дыханием, сотни раз в день, делая глубокий вдох и при выдохе сбрасывая все ненужные напряжения, — особенно когда занимался физическим тру­дом или тренировался.

• Помни, твоя тренировка — это не просто удары ру­ками или ногами, — повторял Серафим. — Тренировкой может стать все, что тебе приходится делать. Поэтому не забывай: везде и всюду — дыхание — и расслабление — в бою и в жизни.

Не в силах сдерживать раздражение и чувствуя себя еще более скованным, чем прежде, Сергей не выдержал:

• Прошу вас, Серафим, довольно напоминать мне о том, что я должен дышать и расслабляться. Я понял, о чем речь!

• Понимать — значит делать, — сказал Серафим в от­вет.

Прогуливаясь по тропкам острова, Серафим учил Сер­гея делать вдохи и выдохи под счет шагов. Наконец у Сергея стало получаться делать вдох на двадцать шагов и выдох на столько же. Серафим же мог дышать на десять счетов дольше — казалось, у него не легкие, а кузнечные мехи.

Наступление новой зимы ознаменовало годовщину его пребывания на острове и начало нового года их совмест­ных тренировок. Они становились все менее понятными и приносили больше разочарования, чем успехов. Серафим не уставал распекать его:

• Ты по-прежнему скован, Сократес, цепляешься за тех­ники, которые ты заучил и отработал механически тысячи раз. Но ты не можешь предвидеть все. Настоящая схватка всякий раз — какой-то сюрприз.

Во время этого этапа тренировок Серафим стал нападать на него в самые неожиданные моменты. Старый монах мог стукнуть Сергея днем и ночью, в момент, когда он меньше всего ожидал нападения, — когда Сергей шел с поручением в монастырь по скользкой или неровной тропе, у озера или в лесу, и иногда даже в коридорах скита. Когда-то так делал Разин. Сергей снова стал мальчиком для битья.

Но в отличие от Разина, старый монах не стал делать из своей тактики загадку.

• Каждая ситуация неповторима, Сократес, — пояснял он. — Ты ведь не знаешь, как поведет себя твой противник. Но и он тоже не должен знать, как ты будешь защищаться. В реальной схватке годится все, что работает, — не важно, по правилам это или нет. Главное — непредсказуемость. Можно ждать чего угодно. Как правило, без неожидан­ностей не обходится: у твоего противника может быть припрятано оружие или его дружки ждут в засаде. Вроде смотришь — пьяный. Ан нет, не тут-то было, окажется потрезвей твоего. Или в самый неожиданный момент вы­ясняется, что он работает быстрее тебя и к тому же сильнее физически, хотя на первый взгляд казалось совсем наобо­рот. Не должно быть никаких первых взглядов, никаких до­машних заготовок, понял? Никогда не загадывай наперед, кто и как себя поведет. Просто будь начеку и естественно реагируй на все, что поднесет тебе любой из моментов поединка.

• Вы хотите сказать, что нужно двигаться, не думая? Совсем не думая?

• В бою думать некогда. Накануне — отчего ж не при­кинуть, как и что может быть. Но помнить: всякий план — только набросок того, что может быть в действительности, и не терять гибкости, поправки на текущий момент. Как бы ни повернулось, одно остается наверняка — что-то да будет не так, как ожидалось. Так что ничего не ожидай заранее, будь готов ко всему. Расслабься и доверься мудрости твоего тела. У него на все найдется свой ответ.

• Думаю, я испытывал уже нечто подобное... с Рази­ным.

Серафим утвердительно кивнул.

• Испытывал, я вижу. Но теперь тебе нужно вполне овладеть этим умением. Причем независимо от того, как ты себя чувствуешь в данный момент — ранен ты, выбился из сил или просто у тебя неудачный день. Это значит, что нуж­но отбросить всякое заранее сложившееся мнение о твоем противнике, о том, кто он и что он. Это самое последнее, с чем нужно выходить на бой. Что бы тебе ни угрожало: кулак, сабля или лошадь, что галопом летит на тебя, перед тобой встречная сила, и ты — ты движешься, ты дышишь, и в каждой ситуации твое тело само найдет решение.

• Легче сказать, чем сделать, — покачал головой Сер­гей.

Серафим улыбнулся:

• Ты уже начал понимать, что к чему...

З

то началось, когда Серафим подобрал камень разме­ром с кулак и, стоя примерно в трех метрах от Сергея, сказал:

• Лови!

Он швырнул его с такой силой, что едва не раздробил Сергею ладонь.

• Запомни эту боль, — сказал он. — Ее имя — сопро­тивление. В жизни стресс случается тогда, когда ты сопро­тивляешься. То же истинно и для боя. Не важно, что в тебя летит, — если ты в жесткой позиции, испытываешь боль. Никогда не отвечай силой на силу. Вместо этого впитывай ее в себя и используй ее. Сейчас ты можешь научиться тому, как отступление может взять верх даже над превосходящей силой.

Серафим начал с того, что стал легонько и без предупре­ждения бросать камни размером в кулак, метя Сергею в грудь.

• Отклоняйся в сторону и плавно лови их, — сказал он. — Сочетай движение руки со скоростью камня, чтобы вообще не слышно было шлепка камня о ладонь...

Затем монах принес тяжелый дубовый посох и нанес им удар Сергею в бок. Сначала он приказал Сергею принять жесткую стойку, подобно неподвижной стене, и запомнить, что представляет собой боль от удара. После этого Сера­фим велел Сергею замахнуться на него дубиной и показал, как в последний момент, уклонившись от дубины тем же способом, каким Сергей гасил силу камня своей ладонью, принимать удар, сократив его силу более чем вполовину.

• Хорошо, если кто дубиной замахнется, — сказал Сергей. — А если саблей? Я же не могу принять на себя сабельное лезвие.

Серафим поскреб бороду, словно задумавшись, как тут ответить.

• А кто его знает, что тогда делать... Может, и вообще не стоит подставляться? — Он рассмеялся. — Просто от удара уйти... Как, по-твоему, — можно? Или нет?

В

сю эту неделю, и следующую неделю тоже, Серафим продолжал бросать камни все быстрее и быстрее. Сер­гею же следовало, отклоняясь от линии приложения силы, мягко ловить камень, принимая его силу. Со временем он уже был способен ловить не камни, а ножи — поначалу Серафим бросал их медленно, затем все быстрее. Позже он научился уклоняться и принимать в себя энергию ударов кулаком, ногой и толчков вдобавок к ударам дубинкой, уходя от них волнообразным движением.

• Серафим, я ничего не имею против этих игр, — как- то раз в порыве нетерпения воскликнул он. — Но когда же я буду готов перейти к искусным техникам — к работе с оружием, к стилям, имитирующим звериные, как у ки­тайских монахов?

-— Для начала усвой, — сказал Серафим, — что нет искус­ных техник; есть только искусное движение. В подражании тигру, обезьяне или дракону есть своя завораживающая красота, не стану спорить. Но я стремлюсь к тому, чтобы ты стал самым опасным животным из всех — человеко-зверем, который вооружен одновременно инстинктом и разумом. Самое твое мощное оружие — голова, понял? А те, кто по­лагаются только на силу, побиваются разумом, гибкостью, неожиданными и обманными движениями.

В

начале осени, когда холодные ветра снова стали про­дувать остров, Серафим подвел Сергея к краю гранит­ной скалы. Под ней, разбиваясь у ее подножья в двадцати метрах внизу, кипели серые волны озера.

• Стань спиной к воде так, чтобы твои каблуки были у самого края скалы, — велел он. — Порой может случить­ся так, что тебе придется драться на краю пропасти — на мосту или, скажем, на такой вот скале. В тот миг, когда в тебе начинает подниматься страх и ты начинаешь напря­гаться — именно в такой момент тебе нужно стать мягким, дышать, впитывать и уклоняться. Если будешь напрягать­ся — мигом полетишь в пропасть.

Сергей глянул вниз и тут же отшатнулся.

• А что, если я...

• Не думаю, что ты разобьешься насмерть, — сказал Серафим. — Но будет... неприятно будет.

Они заняли позицию, и Серафим, сначала легонько, стал толкать его, а Сергей податливо отводил тело под его толчками. Серафим продолжал, толкая правое плечо, за­тем левое, бедра, торс. Сергей податливо принимал толчки, сохраняя равновесие по мере того, как они становились все мощнее.

Он продолжал отклоняться и тогда, когда Серафим стал легонько толкать его не ладонью, а кончиком ножа. Нако­нец Серафим сказал:

• Повернись ко мне спиной.

И Сергей послушно стал лицом к волнам, бушевавшим внизу. Толкающая рука была больше не видна, теперь он мог только чувствовать сами толчки, и мгновенно реаги­ровать на нажим. Секунда напряжения — и он свалился бы за край пропасти...

Серафим начал очень легко, почти без давления, все это время мягко напоминая Сергею:

• Страх — это прекрасный слуга... но отвратительный хозяин... страх создает напряжение... так что дыши и рас­слабься... тело не должно напрягаться в ответ на страх... Тебе просто нужно натренироваться реагировать на страх по-другому...

Глядя на пенистые брызги внизу, Сергею даже пришлось напомнить себе, ради чего он решился на эти тренировки. А толчки Серафима в это время становились все сильнее, постепенно переходя в медленные удары. Дальше был нож — укол лезвием, еще один, сильнее, глубже... но пока Сергей оставался податливым, подобно воде...

Внезапно Серафим нанес ему сильный удар кулаком в лопатку — к такому удару Сергей совсем не был готов. Не успев даже вскрикнуть от неожиданности, он полетел вниз.

В какой-то тошнотворный момент все закружилось у него перед глазами... затем сработали инстинкты и он вы­ровнял тело вертикально, сделав взмах руками и ногами, успев прижать их к телу за секунду до того, как с шумом врезаться в воду.

Удар прошелся по всему телу, через ноги, бедра, спину и шею. Затем была тишина и ледяная вода. Его желудок сдавило спазмом — было такое ощущение, словно кто-то ударил его в пах.

Рванувшись наверх, к воздуху и свету, он с судорожным вздохом вынырнул на поверхность, чтобы услышать шум волн, разбивавшихся о скалы, и крики чаек. Взглянув на­верх, он увидел маленькую фигурку Серафима где-то дале­ко над собой. Тот жестом указывал ему плыть вправо. Он поплыл в ту сторону. Как оказалось, там был небольшой пляж — как раз вовремя, потому что он уже не чувствовал ни ног, ни рук. Бегом взбираясь назад, к Серафиму, он ста­рался не думать, сколько еще времени придется провести за такой учебой.

П

рошла неделя. Сергей как раз делал разминку, когда Серафим нанес ему внезапный удар ножом. Этот удар обрушился на него словно из ниоткуда. Еще мгновение на­зад Серафим улыбался, спокойно стоя с пустыми руками. А 6 следующий миг лезвие мелькнуло у его горла. Сергей мгновенно поднял руки и отклонился в сторону. Защита была не самая замысловатая, но все же он успел среагиро­вать на удар не задумываясь, как учил Разин.

• Каждый по-разному отвечает на нападение, — сказал Серафим. — Некоторые бойцы уворачиваются в сторону, другие наклоняются вперед или назад. Начнем работать от твоей инстинктивной реакции. Бери нож — сейчас покажу тебе, что я имею в виду. — Он протянул Сергею нож. — Давай, полосни меня лезвием по горлу.

Сергей послушно сделал движение, но вполсилы. Се­рафим в ответ выбил у него нож из рук таким мощным ударом, что лезвие вонзилось в деревянный столб в трех метрах от них. Столь же молниеносно он отвесил Сергею оплеуху:

• Я же велел — полоснуть по горлу!

Сергей не заставил себя упрашивать. А Серафим, откло­нившись в сторону и назад, выставил обе ладони у горла.

• Такой была моя инстинктивная реакция, когда меня проверили в первый раз, — сказал он. — А теперь посмо­три, что я выстроил на этой основе.

Когда Сергей провел очередную атаку, Серафим откло­нился таким же образом, но за этим движением последовал едва заметный поворот локтя, и Сергей обнаружил, что его рука с ножом оказалась в замке. Затем Серафим мягко отклонился назад, и нож в кулаке оказался вывернутым и повернутым в сторону Сергея, причем Серафим продолжал удерживать его запястье болевым захватом.

• Видишь? Мы начинаем с естественной реакции, за­тем, в ответ на атаку, позволяем телу двигаться по пути наименьшего сопротивления. Теперь уже нет никаких не­нужных движений. Единственная ошибка в подобном слу­чае — это вообще стоять на месте.

Почти каждый вечер Серафим, если его не отзывали по срочным делам, присоединялся к Сергею. Он наблюдал за его тренировками, давал наставления, поправлял, по­казывал, давал новые упражнения, спарринговал с Серге­ем, отмечая вместе с ним пусть пока медленное, но все же движение вперед.

Серафим показал Сергею неизвестный ему прежде способ обманной контратаки сбоку на нападающего, что­бы обезоружить или скрутить вооруженного пистолетом или саблей, поправлял Сергеевы ошибки — не словами, а толчками, прикосновениями и шлепками. Так, в молчании, Серафим учил тело Сергея напрямую, без отвлеченного умствования.

Когда Серафим наконец заговорил, он напомнил Сер­гею:

• В смертельном бою не имеет значения, насколько блестящие идеи приходят тебе в голову.

Шло время, и позади осталось немало уровней трени­ровки. Сергей продолжал работать над собой даже тогда, когда постился и чувствовал усталость или нездоровье. Тренируясь невзирая на утомление, он открыл для себя, что ему вполне по силам показывать неплохой результат, буду­чи даже не в лучшей форме. Когда ему не хватало физиче­ской силы или скорости, он мог отрабатывать расслабление, захваты, упражнения на скорость или равновесие.

Прошло уже почти два года с тех пор, как начались его занятия. Всякий раз, когда Сергей готов был опустить руки от усталости или разочарования, у Серафима всегда нахо­дилась в запасе фраза, чтобы подбодрить его:

• Когда поднимаешься на холм, — шутил он, — можно и передохнуть... отчего же не передохнуть? Главное, чтобы ноги шли себе вперед и шли...

Временами единственное, что заставляло его ноги идти вперед, была память об Ане и клятва поквитаться за ее смерть.

Сергей часто думал о Закольеве и его людях. Каждый месяц промедления означал, что где-то гибнут невинные люди, — но нападать до того, как будешь готов к нападе­нию, означало утратить всякий шанс на успех.

Драгоценное время шло, а он все не знал, как решить это противоречие.

К

огда Павлине исполнилось лет восемь или девять — никто не вел счет годам в закольевском лагере, — она, как и прежде, оставалась другом и поклонницей Констан­тина. Однако и в ее жизни многое изменилось после того, как начались ее тренировки со стариком Егорычем. Теперь приходилось следовать режиму, и Павлина не могла, как прежде, дни напролет гулять с Константином, разве что ей удавалось ускользнуть от своего наставника, когда тот давал передышку своей маленькой ученице. Но тем больше они ценили время, проведенное вместе.

Константин тоже повзрослел и на многое смотрел по- другому. Его острый ум жаждал перемен, новых впечат­лений, и эта жажда становилась все нестерпимей. То, что было не по силам остальным лагерным мальчишкам, он щелкал как орехи. А чего понять не мог, о том догадывался. Он хотел учиться, приставал к взрослым, брал от них то, чего они еще не успели забыть. Так, один из старших, поль­щенный вниманием мальчишки, растолковал ему алфавит. А дальше Константин сам выучился читать. Еще раньше он успел припрятать для себя несколько книжек. Он нашел их в груде ненужного хлама, отнятого у людей, которых в лагере называли «жидами».

В одной из этих книг рассказывалось о путешествии за океан, в страну, что так необычно называлась — Америка. Страница за страницей Константин проделал свое путеше­ствие по книге. Затем он прочитал ее еще, и еще раз. Автора книги звали Абрам Чудоминский. Неужели, вдруг поду­малось Константину, и в его жизни может настать такой День, когда и он сможет отправиться, на огромном корабле через океан, в эту чудесную страну. Ах, вот бы встретиться с человеком, написавшим такую замечательную книгу, — ^вздыхал Константин.

Чтобы никто не мешал ему читать и мечтать, Констан­тин нашел для себя тайное место — маленькую пещерку возле самой вершины водопада. Он своими руками рас­чистил ее от прелой листвы. Со временем он показал свое укрытие Павлине. Теперь у них было свое место, где они могли беспрепятственно встречаться, когда выпадала сво­бодная минута. Они перешептывались и тихо смеялись, отгородившись в своем укрытии от всего мира. А еще он читал ей вслух из своей любимой книжки, водил ее пальчи­ком по буквам и показывал, как из этих букв складываются целые слова.

М

ежду тем наступил 1900 год. А с ним в закольевский лагерь прокрались неизвестные прежде сомнения и тревоги. Кое-кто из мужчин, прежде религиозных, а теперь по-детски суеверных, стал всерьез подумывать о спасении своей души. Со сменой столетий, боялись они, наступит и Судный День. Было время, когда они считали убийство евреев делом праведным, но кровь и крики несчастных жертв, что непрерывно преследовали их в ночных кошма­рах, все больше тревожили их. Один только Королёв спал спокойно.

Закольев же по-прежнему держал своих людей в ежовых рукавицах. Время от времени он устраивал показательные расправы над теми, кто осмеливался оспаривать его власть. Но мог быть и демонстративно снисходителен к тем, кто умудрялся вымолить прощение. Перепады в настроении атамана держали весь лагерь в постоянном страхе. Но эта неопределенность и была опорой его подлинной власти над своими людьми. Королёв был куда более скор на расправу, но такого непредсказуемого человека, как атаман Закольев, в лагере не было. Никто — ни мужчины, ни женщины, ни дети не знали, что взбредет ему в голову в следующую минуту.

Один из таких случаев произошел в лагере буквально накануне нового года. Как-то одного из лагерных старо­жилов по фамилии Бруковский по пьянке прорвало: не разбирая слов, он ревел, что такого психа, как их атаман, давно пора гнать поганой метлой. Разгорячившись, до­бавил, что из него получился бы вожак не хуже, если не лучше. Может быть, он надеялся, что его дружки поддержат его, но никто даже слова не проронил. Константин тоже был свидетелем этого разговора. Он только усмехнулся криво, когда те храбрецы-мужчины, которые только что похвалялись своим геройством, теперь молчали, опустив головы. Каждый делал вид, что ничего не слышит, в на­дежде, что гроза обойдет его стороной.

Как Закольеву удавалось узнавать все, что говорилось или делалось в лагере, для всех было загадкой. Не зря даже поговаривали, что атаман умеет читать чужие мысли. Не стала исключением и пьяная похвальба Бруковского. Те, кто слышал ее, теперь места себе не находили от тревоги. И, как оказалось, не зря.

Вскоре после этого случая атаман назначил Константина помощником к патрульным — ему было поручено готовить лошадей и амуницию к выступлению. На вылазки под­ростка по-прежнему не брали, и все восприняли это как очередной знак благоволения и доверия к нему со стороны Закольева. Вот так и получилось, что и для Константина на­шлось место в тот вечер, когда атаман и его бойцы, которых неожиданно оказалось двенадцать, уселись за огромный стол, чтобы отметить удачную вылазку. Каждый ел и пил от души. Неожиданно для всех Закольев, весь вечер оста­вавшийся в приподнятом настроении, произнес, словно бы самому себе:

— Мы тут с вами обедаем, совсем как Христос с уче­никами на Тайной Вечере. Вот разве что на крест я не со­бираюсь, это точно.

И пристально посмотрел на собравшихся.

В ответ все дружно подняли чарки и выпили за многие атамановы лета. Закольев поднялся с места, пошел вокруг стола, кладя одобрительным жестом руки на плечи гуляв­шим. Дошла очередь и до Бруковского. Атаман как раз стал за его спиной, когда тот медленными глотками опустошал граненый стакан водки за атаманово здоровье. Никто не успел заметить, как в руках у Закольева оказался нож — в следующее мгновение он резанул Бруковского по горлу с такой силой, что у того водка хлынула из раны вместе с кровью.

Закольев молча обвел взглядом побелевшие лица своих собутыльников. Спихнув тело незадачливого «атамана» на пол, он хладнокровно взял его тарелку, вернулся на свое место и спокойно прикончил то, что не успел доесть Бру- ковский.

— Не годится нам разбрасываться харчами, — произнес он тоном рачительного хозяина.

Этот поступок в лагере только усилил и без того тре­вожные настроения, вызванные поведением атамана и его душевным состоянием. Но о том, чтобы сменить власть, никто с тех пор и не заикался. Больше того, даже пьяная ругань и драки, которыми прежде нередко заканчивались попойки у костра, тоже прекратились. Люди теперь все больше шушукались по углам, боясь, чтобы неосторожное словцо не долетело до атаманова слуха.

Тень атамановых подозрений упала даже на самого Ко­ролёва. Как-то раз, в феврале, атаман застал Королёва в конюшне. Тот как раз вернулся с охоты. Не говоря ни слова, Закольев медленно поднялся по лестнице и заглянул на чер­дак, потом обошел стойла, чтобы убедиться, что в конюшне никого нет. Королёв только следил за ним напряженным взглядом. Наконец Закольев подошел к нему, и Королёв заметил, как играли желваки на его бледном лице.

• Помнишь такого Сергея Иванова? Пару лет назад мы его того... в грязь лицом? Если запамятовал — напомню, ты еще его жене шею свернул...

За последние несколько лет однорукий гигант стольких положил в грязь лицом, что их лица давно стерлись у него из памяти. Но как раз Иванова он запомнил и потому, что тогда в первый раз усомнился: в своем ли уме атаман — оставлять жизнь человеку, у которого они только что убили беременную жену и надругались над ее телом...

Атаман снова заговорил, и что-то в его голосе Королёву послышалось такое, что он враз вернулся от воспоминаний к действительности.

• Еще раз тебя спрашиваю, — прохрипел Закольев, — по-твоему, он был еще жив, когда мы бросили его?

• Это ты мне приказал его бросить, — отрезал Коро­лёв, не спуская глаз с Закольева. — Ты сказал, я сделал. Да, как по мне, так он был еще живой — тогда живой. Так ить голову ему провалили, и вообще...

• Ты мне тут не рассуждай, ты мне прямо говори — жив он сейчас или нет?

Закольева всего затрясло, словно в лихорадке, и он пу­лей вылетел из конюшни. Сергей Иванов преследовал его повсюду, отравлял не только его сон, но и явь. Теперь За­кольев жестоко раскаивался в том своем поспешном ре­шении сохранить ему жизнь. Сомнения и прежде точили его, но теперь от одной лишь мысли об Иванове у него начинала раскалываться голова и желудок выворачивался наизнанку. Королёв был прав: надо, ох надо было добить его: придет время, и скорбь Иванова обратится в гнев, и он решит мстить.

Закольев уже давно понял: зверюга, что раньше терзал его во сне, но не хотел показывать своего лица, теперь ре­шил не прятаться. Беловолосый человек идет по его следу, чтобы сделать его ночной кошмар явью.

Н

а смене веков в скиту на далеком Валааме, где братия молилась, чтобы ничто не потревожило мира в это неспокойное время, воцарилось удивительное спокойствие и праздничное настроение. Но сам день нового года ничем не отличался от остальных таких же дней в году — такой же холодный рассвет, службы и молитвы — а для Сергея еще и тренировки.

Весна пришла с разноцветием трав, с перелетными пти­цами, звоном капели и журчанием ручьев. Суровый остров словно возрождался к новой жизни. Та работа, которую Сергей продолжал делать в монастырском саду, в прачеч­ной или на кухне, давала ему чувство сопричастности с жизнью монастырской общины и здоровое равновесие с его боевыми тренировками.

Таким вот образом и за этими занятиями пролетели четыре года на острове, где смену времен отсчитывали разве что по столетиям. Но даже до этих уединенных мест долетали новости из внешнего мира: и о «восстании бок­серов» в Китае, где вооруженные лишь мечами и копьями, а то и просто кулаками бойцы поднялись против японцев и европейцев, и о том, что Россия отправила войска для оккупации Маньчжурии. Но если кто-то и заговаривал об этом в монастырском скиту, то ответом был разве что короткий кивок, чтобы затем вернуться к вещам более воз­вышенным.

Тем временем Сергей начинал делать успехи: Серафим обучил его, как двигать руками, ногами, бедрами и плечами независимо.

— Пусть твой ум будет сосредоточен на чем-то одном и одновременно — на всем сразу, — говорил он. — Расслабь тело и отпусти ум. Оставаясь текучим и открытым, ты мо­жешь наносить удар рукой по противнику, что перед тобой, и в то же время ногой по тому, кто сзади, даже если при этом твое тело движется или поворачивается. Твоим про­тивникам будет казаться, что они бьются с осьминогом.

• Не важно, сколько человек выходят против тебя, — объяснял ему Серафим. — Даже если они тебя окружили, ты будешь биться только с одним человеком в один кон­кретный момент. И если даже нападают десять или два­дцать человек, они просто будут путаться друг у друга под ногами и не смогут наброситься на тебя все сразу. Из трех или четырех, которые нападут на тебя скорее всего, ты двигайся к тому, кто к тебе ближе, — только не жди, когда он сам до тебя дотянется.

В тот же день Серафим научил его жонглировать двумя камешками, потом тремя.

• Работать одновременно с несколькими противниками очень похоже на то, как работает со своими предметами жонглер. Ты подбрасываешь в воздух по одному камешку за раз, но в быстрой последовательности. Если твое внимание тебя подведет в жонглировании, ты упустишь камень; если твоя концентрация подведет тебя в схватке, потеряешь жизнь. Поэтому оставайся все время расслабленным, со­средоточенным и постоянно двигайся, чтобы перед тобой был только один противник... потом следующий... и следую­щий... Сохраняй раскованность сознания и подвижность тела... мирное сердце и дух воина.

Х

отя Сергей приехал на Валаам прежде всего для боевой подготовки, и у него, и у Серафима также были свои обязанности, без которых невозможно в монастырской и скитской жизни. Присутствие Серафима постоянно требо­валось в самых разных местах. К нему не переставали при­ходить монахи за духовным руководством и наставлением, он также не прерывал своего целительства в монастырской лечебнице. Но вечера по большей части были посвящены обучению Сергея.

Из этих уроков Сергей часто выходил разбитым и физи­чески, и духовно, постоянно сомневаясь, хватит ли ему сил дотянуть до конца учения. И все же он с нетерпением ждал каждого нового занятия, ибо невозможно было предуга­дать, чему в этот раз захочет научить его монах. В один из дней и потом еще целую неделю Серафим показывал ему как бросать ножи правой и левой рукой: над рукой, из-под руки, стоя, лежа, а еще на бегу и в подкате.

Затем они перешли к тому, как правильно прилагать силу для воздействия на болевые точки и жизненно важ­ные центры. Такими ударами можно было парализовать ногу или руку. Серафим также показал ему, как хлестким вращательным движением наносить удар по двум и даже трем нападающим одновременно и перенацеливать удар противника, нанесенный рукой или ногой, чтобы он по­падал не в цель, а в другого нападавшего.

Как-то раз на одной из тренировок Серафим подметил, что Сергей, не отрываясь, смотрит на жуткого вида топор, который он держал в руках.

• Не смотри так напряженно, — приказал он. — Вместо того чтобы сосредоточиваться на руках, ногах или глазах твоего противника, держи в поле внимания все, что про­исходит вокруг тебя. Открытый взгляд расширяет твое восприятие и передает в разум твоего противника мощное послание, что он всего лишь временная проблема, которую ты вот-вот устранишь. Так что смотри сквозь него, словно ты едва замечаешь его нападение, при этом не теряя со­средоточенности.

• Неужели такое возможно? — спросил Сергей.

• А вот скоро сам узнаешь, — заверил его Серафим.

Ш

ли месяцы, и в один прекрасный день Сергей стал по­нимать, что его обязанности по скиту, часы, отведен­ные для службы и созерцания, не только не отвлекали его от тренировок, но стали неотъемлемой частью его подготовки. Боевые движения и созерцательная жизнь оказались взаимо­проникающими, смешавшись в нераздельном сосуществова­нии. Почти не замечая этого, он переносил в повседневную жизнь навыки, полученные в боевой подготовке.

• А разве может быть иначе? — согласно кивнул Се­рафим. — Да и стал бы я тратить время, чтобы учить тебя только тому, как поквитаться с обидчиками. Мне хочется верить: за то время, что было нам отпущено, я скорей на­учил тебя, как жить с людьми, чем тому, как драться с ними. И я молюсь, чтобы жажда мщения оставила тебя.

Сергей только промолчал в ответ. Да и что он мог на это ответить?

К

середине пятого года пребывания Сергея на Валааме его тренировки усилились, стали и шире, и глубже. Все это время Серафим продолжал держать его на пределе воз­можного. И однажды Сергей осознал, что постепенно ме­няется не только то, как он ведет бой. Он заметил за собой, что, подметая пол, открывая дверь, чистя на монастырской кухне горшки и миски, стал двигаться точнее и грациознее. Он чувствовал, что в его теле происходят перемены, оно стало чувствовать себя... другим, не тем, чем было прежде. Без всякого сомнения, стали заметно выше его бойцовские качества. Но и он в свою очередь стал частью скита, как те молодые деревья, что были частью самого острова. Тем более что внешнему миру не было никакого дела до того, что где-то некий молодой человек по имени Сергей Иванов учится двигаться, как ребенок.

Но разве это не Серафим напоминал ему, еще несколько недель назад:

• Дитя реагирует на каждый момент всякий раз по- новому, не строя планов или каких-то ожиданий. И это очень неплохой способ выживать... да и жить тоже.

Сергеево путешествие продолжалось, но теперь оно стало путешествием вспять, к невинности. Он даже не мог вспомнить теперь, какими были его разум или тело, когда он только ступил на Валаам, надеясь найти таинственного Мастера. И пусть пока он лишь копировал своего наставни­ка — главное, он уже мог понимать, что и почему делает ста­рый монах. И это завораживало его все больше и больше.

У него в голове постоянно вертелась поведанная Сера­фимом история о вечно усталом человеке, что каждый день молился о ниспослании сил. Но молитвы эти оставались без ответа. Наконец, в порыве отчаяния, он возопил: «О Го­споди, ну когда же ты наконец наполнишь меня силой?» И в этот момент услышал: «Я не перестаю наполнять тебя, это тебе давно пора заделать течь!»

Сергей тоже понемногу закрывал свои течи. Теперь он явственно ощущал, как каждый новый день приносит ему новые силы — для того, казалось ему, чтобы справиться с задачей, что еще ждала его впереди.

Несколько последующих недель Серафим продолжал отрабатывать с ним подсечки, уходы и удары, а также при­косновения к особым местам на теле, сопровождавшиеся потерей эмоционального равновесия.

— Обрати внимание, — говорил он, — когда я нажи­маю здесь, ты чувствуешь страх, когда я ударяю сюда, ты ощущаешь грусть. Здесь нет двух одинаковых людей. И все же, когда эмоции возникают, дай им пройти сквозь тебя, оставаясь сосредоточенным на своей цели.

Время от времени старый монах отвешивал Сергею сильнейшие оплеухи. Поначалу ошеломленный Сергей не­вольно останавливался даже посередине отработки опре­деленной техники. Но пришло время, когда он научился достаточно сосредоточиваться, чтобы не реагировать и продолжать работать через боль.

Как-то раз один из монахов подметил «здоровый румя­нец» на щеках Сергея, когда они работали на кухне.

• Да и как иначе, — заключил он. — Это твое общение с отцом Серафимом приносит благотворные плоды.

Сергей улыбнулся. «Если б вы только знали», — поду­мал он.

В один из вечеров отец Серафим позвал еще четверых монахов в трапезную, которая по вечерам превращалась в тренировочный зал. Без их участия было не обойтись в одном упражнении. Монахи, давшие обет ненасилия, тем более на острове с такими строгими правилами, не могли участвовать в боевых тренировках. И тем не менее они безропотно подчинились отцу Серафиму, полностью полагаясь на его мудрость. Поэтому они согласились ис­полнить то, что приказал им Серафим: крепко взяться за ноги, руки и голову Сергея, который лежал в этот момент спиной на полу, а потом тянуть его в разные стороны, тем самым причиняя ему боль. Задачей Сергея было оставаться расслабленным. Это упражнение оказалось на удивление трудным для него — может быть, по той причине, что про­будило в нем воспоминание о том ужасном дне, когда он, точно так же, словно пришпиленный, лежал на земле, не- в силах даже пошевелиться. Но постепенно научившись расслабляться и пользуясь техникой, которую показал ему Серафим, or всякий раз освобождался от захвата.

• До тех пор пока ты будешь оставаться расслабленным и изменчивым, — подчеркнул Серафим, — тебя никогда никто не сможет обездвижить, сколько бы рук ни пытались прижать тебя к земле.

А Сергею вдруг вспомнился тот день, когда он наконец смог рассказать Серафиму о тех событиях, которые и за­ставили его отправиться в путь. Слушая его, старый монах только молча кивал, и Сергей никак не мог избавиться от мысли, что старому монаху уже все известно и его слова только подтверждают то, что тот видел и сам...

Стряхнув задумчивость, он постарался сосредоточиться на том, что ему продолжал говорить Серафим:

• ...вместо того чтобы пытаться немедленно вырваться из захвата, продолжай сохранять физический контакт. Это даст тебе возможность знать, где сейчас твой противник. Пусть он держит тебя — на самом деле это ты его не от­пускаешь. Когда понадобится, ты сможешь сделать одно движение, чтобы сбросить его.

Наставления и тренировки шли бесконечной чередой, сменяя друг друга. Та зима прошла для Сергея в болезненно- остром осознании своей слабости, отсутствии равновесия и неумении сбросить напряжение. Когда он говорил Сера­фиму, что у него стало получаться даже хуже, тот только улыбнулся в ответ:

• Не хуже, нет. Ты делаешь прежние ошибки, просто в меньшей степени. Никто в этой жизни не совершенен; если тебе удалось стать лучше — это уже хорошо. А тебе — еще работать и работать над собой.

Не обходилось и без забавных моментов. Однажды вече­ром, когда Серафим продолжал с помощью кожаного кнута тренировку на преодоление боли, один из проходивших мимо монахов покачал головой и пробормотал:

• В Средние века за таким упражнением, наверное, целая очередь выстроилась бы.

Когда брат удалился, они оба рассмеялись. Затем, по­серьезнев, Серафим сказал:

• Ни один человек в здравом рассудке не будет стре­миться к боли, Сократес. Мне тоже не доставляет удоволь­ствия причинять тебе боль. Но подобная тренировка, если проводить ее правильным образом, поможет тебе прийти в такое состояние, что боль, полученная в бою, уже не сможет напугать тебя или замедлить твои движения.

После этого каждый раз, когда Сергей чувствовал, как плеть рвет кожу на его спине, он думал о Закольеве.

В

есной 1903 года Серафим на каждой тренировке завя­зывал ему глаза, чтобы усилить его восприимчивость и чувствительность. Бывало, он водил Сергея по лесу с завязанными глазами, говоря:

• В случае, если ты временно лишился зрения, тебе нужно продолжать биться, опираясь на те чувства, что у тебя еще остались.

Достаточно нападавшись и понабивав себе шишек, Сер­гей начал ощущать препятствия и обходить их. Его слух также стал значительно острее. Вдобавок, он научился чув­ствовать энергию предметов, что его окружали. И все это время Серафим не прекращал подталкивать его со спины, сбоку или спереди, и Сергею следовало постоянно рас­слабляться и уходить в сторону или откатываться. Если же ему не удавалось определить, где сейчас наставник, тот приводил его в чувство простым ударом своего посоха. По возвращении в скит Серафим заводил его в трапезную, заставляя отгадывать, есть ли в ней кто-то из братии и сколько их.

Время от времени Серафим также заставлял Сергея за­крывать глаза и максимально подробно описывать все, что окружало его в этот момент. Это помогало ему лучше со­средоточиться на окружении, вместо того чтобы мысленно блуждать где-то еще.

• Ты учишься понимать, — приговаривал Серафим, — что значит думать телом, когда оставляют ум и полагаются на чувства.

Серафим привязывал тонкие веревки к лодыжке и лок­тю Сергея, чтобы лишить его равновесия в тот момент, когда он сражался с несколькими воображаемыми про­тивниками. Он также связывал сначала одну, затем обе Сергеевы руки ему за спиной, заставляя работать плечами, подбородком, бедрами, головой, ступнями, коленями и торсом.

• Ну а если нет возможности вообще ничего из этого пустить в ход, — настаивал Серафим, — тогда пускай в ход мозги. Ты еще не раз удивишься тому, сколько способно­стей заложено в тебе, особенно если выпадет неожиданная ситуация.

Сергей также учился новым для себя способам освобож­даться от захватов и удержаний: от захватов головы рук и различных удушающих захватов — нанесением точно вы­веренных ударов в определенные точки на теле противника. Затем он изучил способы, как можно справиться с одним или несколькими противниками, лежа на спине, на боку, вставая на ноги, — для того, чтобы он мог драться, будучи раненным, или на неровной местности, или с неудобного положения.

К

ак-то раз, размышляя о той цели, которую он поставил перед собой, и о тех, с кем ему предстояло сразиться, он сказал Серафиму:

• Некоторые из моих противников выше ростом и силь­нее меня физически. Один из них настоящий великан...

• Это не имеет значения, — ответил монах. — Боль­шие люди могут хорошо драться на дистанции, но мяг­кость, текучесть и скорость превозмогут любые размеры и силу. Человек маленького роста может биться на близком расстоянии. Каждый тип сложения имеет свои сильные и слабые стороны, так что нужно работать над тем, чтобы слабые стороны были не так очевидны, и сосредоточиться на сильных. Даже того, кто быстрее тебя, ты можешь по­бедить, если мгновенно среагируешь на атаку, а не будешь ждать, когда он успеет нанести удар.

В

то лето, когда Серафим решил, что Сергей наконец готов к тому, чтобы «начать учиться», они встретились на лесной поляне, и Серафим показал ему несколько ис­ключительно эффективных движений, как уходить от атаки и разоружить человека, вооруженного саблей или мечом. Держа в руках острую, как бритва, саблю, мягко скользя над землей и рубя саблей воздух, Серафим сказал:

• Если научишься, как работать саблей, легче будет научиться и тому, как от нее защищаться.

После того как Сергей несколько недель отрабатывал различные атаки и удары на манер японских самураев, Се­рафим предложил ему вынуть саблю из ножен как можно быстрее и ударить его.

Сергей стоял примерно в трех метрах от наставника. Он уже был готов вынуть саблю из ножен и, как можно быстрее сократив расстояние, нанести удар, как и приказал Сера­фим. Но как только он начал двигаться, Серафим оказался рядом, захватив Сергееву руку так, что он не в состоянии был вытащить саблю из ножен. Затем показал, как он мог отключить Сергея несколькими приемами.

• Никогда не бойся оружия, только человека, который работает им. Сосредоточься на своем противнике, пока тот сосредоточен на своем ноже, сабле или пистолете. Он вкладывает свою силу в оружие, но забывает об осталь­ном теле. И в тот момент, когда ты захочешь уклониться от оружия, делай это без промедления, не раздумывая! Сократи дистанцию и разоружи его до того, как он успе­ет им воспользоваться. Останови атаку до того, как она начнется.

Но понадобилась не одна неделя терпеливых трениро­вок, прежде чем Сергей научился преодолевать расстояние до противника за какие-то доли секунды.

З

атем, на первый взгляд неожиданно, тренировки приня­ли совсем другой характер. Однажды, когда они возвра­щались обратно в скит после обычной прогулки на свежем воздухе позднего сентября, Серафим заговорил о выдержке и нравственности боя:

• Ты хорошо себя показал за эти годы, Сократес. Но тренировка навыков — это еще не все, это только начало. Движения великих воинов так раскованны и свободны по­тому, что они сражаются за дело, большее, чем они сами.

Только подчинившись Божьей воле, можно добыть победу на поле боя и обрести мир в жизни.

Серафим стал жестикулировать, как он обычно делал, когда хотел выделить какой-то особо важный момент:

— Настоящий воин, Сократес, не теряет своего челове­ческого облика даже в бою. Если настроишься на то, чтобы одержать победу любой ценой, можешь незаметно и душу свою потерять. Тот, кто сражается с драконом, может и сам стать драконом.

Эти слова и глубокая духовность, которая за ними стоя­ла, проникли не только в ум Сергея, но и в его сердце. Он не мог не смотреть на мирного воина-монаха с благодарно­стью. Тот согласился принять на себя роль его наставника и продолжал оставаться им последние семь лет. Сергей вдруг понял, насколько нелепым было то, что он перестал звать его «отцом», хотя именно это место, пустовавшее в душе еще с детских лет, Серафим как раз и занял.

В эту ночь, когда Сергей по обыкновению произносил молитву любви и памяти по Ане и своему сыну, он мыс­ленно поблагодарил Серафима за его духовную щедрость и неподдельное человеколюбие.

Сергею было известно с самого начала, что Серафим не принимал той цели, которую он наметил перед собой. И все же каждый день, если его не отвлекали безотлагательные монастырские дела, этот отец острова продолжал дарить Сергею часть своей жизни и своего опыта, не получая вза­мен ничего, кроме Сергеевой признательности. Но для Се­рафима и это, очевидно, казалось щедрой наградой за то, что он мог служить непостижимой воле Творца.

Понимание этой истины наполнило сердце Сергея еще большей любовью к своему наставнику.

З

акончилась утренняя тренировка с Егорычем, и Павли­на помчалась через лес к речке, радостно смеясь, дразня Константина и не давая заключить себя в объятия. Пока что ему не составляло труда догнать Павлину. Но ее сила и ловкость росли так стремительно, что чувствовалось: скоро ему придется изрядно постараться, чтобы догнать подружку.

Константин, превратившийся за эти годы в высокого и стройного подростка, оставался ее защитником и другом. Правда, Павлина уже больше не нуждалась в его защите — она с удивительной для одиннадцатилетней девочки силой вполне могла постоять за себя сама. Ну и конечно никто из старших в лагере и без того не осмелился бы хоть чем-то задеть закольевскую любимицу. Павлину, особенно в ее ранние годы, если и нужно было защищать, так разве что от самой себя. Она успела перепробовать все рискован­ные забавы, на которых другой бы свернул шею: влезала на самые верхушки деревьев, проходила по скользкому бревну над бурной речкой. Выносливая и неукротимая, как мальчишка, она запросто могла положить на обе лопатки любого из них.

Павлине удавалось справляться даже с некоторыми из старших по возрасту подростков-мальчишек. Егорыч тре­нировал ее в традиционном казацком стиле рукопашного боя, где главное внимание уделялось плавности движе­ний, равновесию и скорости, а не грубой силе. Все в лагере были согласны с тем, что у Павлины, бесспорно, талант рукопашного бойца. Правда, никто даже не осмеливался поинтересоваться, а зачем, собственно, атаман Закольев надумал учить ее всему этому. Каждый из мужчин в лагере должен был показать ей всё из боевых техник, что толькознал и умел сам. Один только Королёв не соглашался, как он говорил, «играть в песочнице».

Атаманова любовь к ней была поистине безмерной, но даже его сантименты уступали место отцовской строго­сти, когда дело доходило до ее бойцовской тренировки. Он требовал от нее, чтобы она выкладывалась на полную силу каждый день, на каждой тренировке — а их в течение дня бывало две, а то и три. Но Павлина и не думала жаловаться. Ей было не занимать ни сил, ни желания, и она гордилась своими успехами. На самом деле она занималась с такой самоотдачей, что изумляла всех, кто за ней наблюдал.

К

онстантин же большую часть времени проводил наеди­не с собой, в мечтах и чтении. Еще ему полюбилось рисовать — где угодно, на чем попало: прутиком в пыли или углем из костра на клочке бумаги, если ему вдруг по­падалась в руки такая редкость, как клочок бумаги. И еще он думал о Павлине. Ему нужны были ее нежность, ее не­винность — сам он уже растерял эти качества в сутолоке лагерной жизни. Ему казалось, в те минуты, что они были вместе, он словно выходил из неубранной хаты в лес, пол­ный весенних ароматов. Если была возможность, он, устро­ившись в каком-нибудь укромном месте, всегда наблюдал, как Егорыч тренирует девочку.

Выше и сильнее Егорыча в лагере был разве что гигант Королёв. Своей массивной фигурой и тяжелой поступью старик напоминал Константину медведя. Это сходство только подчеркивалось густой каштановой бородой. Руки и грудь, поросшие рыжими курчавыми волосами, тоже были похожи на медвежьи лапы. И сила у него была медвежья, не меньше. Хотя он не мог двигаться так же проворно, как тот молодняк, что ему отдавали в науку, их потуги справиться с ним были ему нипочем.

В той, прежней жизни он был каменщиком. Затем судьба свела его с Закольевым. Как-то в кабачке коренастый старикчто-то не поделил с Туморовым. Еще через минуту Туморов и те, кто поспешил ему на подмогу, уже лежали плашмя. Ни­кто из них серьезно не пострадал, если не считать немного подмоченной репутации тех, кто привык считать себя не­победимым бойцом. Когда на шум зашел Закольев, Егорыч сказал ему: «Если прикажешь, могу поучить твоих щенят, как надо драться». Так он и пристал к закольевскому отряду, и у Закольева не было случая пожалеть об этом приобрете­нии. Никто не мог справиться с ним. Единственный раз ему случилось упасть в драке под тяжелым кулаком Королёва. Гигант своим кулачищем едва не провалил старику голову, но и сам пропустил несколько столь внушительных ударов, что проникся уважением к старому бойцу.

С тех пор к нему и прилипло дружески-почтительное прозвище «старик Егорыч». Был он послушным, верным и никогда не задавал вопросов — словом, идеальный учитель для Павлины. Егорыч счел великой честью для себя то, что атаман приставил его наставником к девочке. Старик ра­довался каждому ее успеху, каждому движению и приему, который его ученица от него переняла. Своих детей, да и семьи своей, у Егорыча никогда не было, и это еще сильнее сблизило его с Шурой, единственной женщиной в лагере постарше. На самом деле именно Егорыч и Шура стали девочке за родителей.

Егорыч ладил со всеми в отряде, кроме Королёва. Ему было не по нутру то, какими глазами гигант с некоторых пор стал глядеть на Павлину. Королёв был не настолько самоуверен, чтобы приставать к ребенку, но Егорыч, доста­точно насмотревшись, какими нравами жил закольевский отряд, старался по возможности не оставлять девочку без присмотра.

ш

Каждый день Егорыч гонял Павлину до изнеможения, изобретая для нее все новые и новые упражнения и нагруз­ки: бег, плаванье, лазанье по скалам. С некоторого времени он также обучал ее техникам, с которыми других своих по­допечных предпочитал не знакомить. Он приберег кое-что про запас для своей любимицы.

г— Случись дочке остаться одной, — бормотал он себе под нос, — а меня не будет рядом, она должна суметь само­стоятельно дать отпор любому, в том числе и однорукому гиганту.

Егорыч решил посвятить этому свою жизнь.

К

онстантин между тем рос как на дрожжах. Постоянно голодный, он все время вырастал из своей одежды и обувки. Одно время он даже ходил босиком, пока не подо­брал для себя пару сапог, на которые никто не позарился, из кучи брошенных вещей, регулярно появляющихся в лагере после каждого набега. Порой он чувствовал себя смешным и неуклюжим. Привычно уже устраиваясь вместе с мужи­ками у костра, он слушал их рассказы о женщинах, но даже не осмеливался подумать о чем-то подобном между собой и Павлиной — ему становилось плохо только от одной мысли о чем-то подобном.

Его чувство к Павлине — вот то, что оставалось по­стоянным среди тех перемен, что принесла ему жизнь за эти годы. Павлина была единственной живой душой на свете, для которой он хоть что-то по-настоящему значил в этой жизни, несмотря ни на что. Привязанность к «пап­ке» сменилась у Константина жгучей ревностью. Тот, кем Павлина так восхищалась, вызывал у него все большую неприязнь. Но ведь, в конце концов, она видела только одну сторону атамановой жизни. Дл* нее он был защитником, покровителем, отцом. К тому же он ни разу не дал Павлине повода усомниться в искренности его отцовской любви. Она не знала, кем на самом деле был Дмитрий Закольев, а Константин просто не находил в себе силы раскрыть ей глаза на то, какой страшный человек их атаман.

Константин старался скрывать свою растущую при­вязанность к Павлине. Когда-то он был ей как брат, но те­перь его чувства изменились, став глубже, совсем иными. Он понимал, что в действительности должен испытывать благодарность к атаману. Ведь тот только приветствовал их дружбу — настолько, насколько она не мешала ее трени­ровкам. Тем более что еще много лет назад атаман лично распорядился, что в отряде он будет только помощником, но не бойцом, и все свое время должен посвящать Павлине. Поэтому не было ничего удивительного в том, что никто из мужчин не приглашал его изучать боевые искусства.

По правде говоря, он был даже рад этому. Мысль о том, чтобы стремительно мчаться на лошадях с другими, «на­стоящими мужчинами», размахивая саблей, уже не привле­кала его. У него были другие интересы и способности. Куча вещей, которые были отняты у убитых евреев, но никого в лагере не заинтересовали, становилась все больше. Однаж­ды Константин нашел в ней настоящую драгоценность — набор кистей и красок. И пока Павлина совершенствова­лась в своем искусстве, Константин тоже не сидел без дела. Когда не было бумаги, чтобы рисовать кистью, он рисовал углем на всем, что попадало под руку. Он мог часами сидеть, не замечая ничего вокруг, рисуя то, что видели его глаза: деревья, лошадей и птиц, а иногда и причудливые образы из своих снов.

Только мысль о своем будущем могла навести на Кон­стантина тоску. Неужели же, спрашивал он себя, так всю жизнь он и просидит здесь, вместе с женщинами и Егоры- чем, в ожидании, когда те самые «настоящие мужчины» вернутся с вылазки. А ведь в их числе уже были и многие из его сверстников. Для них Константин был просто чу­даком.

Одна Павлина понимала его.

Но и с ней рядом он тоже чувствовал себя неловко. Не­принужденности, что прежде наполняла их отношения, Уже не было. Когда им случалось остаться наедине, он чув­ствовал себя ужасно неуклюжим, не решаясь сказать ей всего того, о чем раньше так легко говорилось. И он заводил разговор о тренировках, а она отвечала ему с таким жаром, что он понимал — в ее глазах он остался все тем же самым близким другом.

Константин не раз любовался, как развеваются волосы Павлины цвета густого чернозема, когда она бежала ему навстречу. Для него она была красавицей, даже в мальчи­шеской одежде. Однажды он не удержался и нарисовал ее лицо — потом оба они смеялись над этой попыткой. Но снова и снова Константин принимался рисовать ее, но ему так и не удавалось поймать той ее красоты, что поражала его. Если бы не защита атамана, эта красота принесла бы Павлине немало бед.

Атаман. Их «папка». От одной только мысли о нем кровь бросилась в лицо Константину. Лицемерие и обман, царив­шие в лагере, были ему невыносимы. Павлина же видела только то, что хотела видеть, — и то, что ей разрешалось видеть. Строгая, почти затворническая жизнь атамана, и еще отряд всадников, который зачем-то регулярно уезжал из поселка.

Константин понимал, что обязан рассказать ей обо всем, но с каждым днем молчания ему становилось все тяжелее за­ставить себя сказать ей правду. Да и она не поверит ей, этой правде. Скорее он потеряет ее доверие. Возможно, Павлина даже возненавидит его. Ну а если и она выступит против «папки», то это кончится катастрофой для них обоих.

Ему нужно было просто ждать момента, когда ее глаза раскроются сами на ту правду, которую он не решался ей открыть.

П

авлина, с ее чистым умом и добрым сердцем, склонна была видеть те же качества во всех, кто окружал ее. Конечно, и ей случалось быть свидетельницей гневных припадков и необъяснимой смены настроения, что все чаще случались у отца. Но, как и всякий любимый ребе­нок, она считала недостатки отца чем-то незначительным. Отгороженная от остальной жизни его непререкаемым авторитетом, полностью отдавшись тому занятию, которое он для нее придумал, Павлина просто не имела времени и возможности раздумывать о чем-то другом. Она считала само собой разумеющимся, что ей, как единственной и любимой атамановой дочке, положено и особое обучение, и особое отношение. Она не замечала покорного, незамет­ного положения остальных женщин, их жизни, состояв­шей исключительно из стирки, стряпни и прислуживания мужчинам.

И лишь иногда, в те несколько спокойных минут, что у нее были перед сном, Павлина задумывалась о жизни, которой она могла бы жить среди других женщин, нето­ропливой и размеренной...

М

и

В конце концов, у меня есть мой старый медведь, взды­хала она. И еще рядом со мной всегда будет Контин.

34

П

рошло целое десятилетие после гибели его жены, и все эти годы слились для Сергея в единый миг под­готовки к одному-единственному акту возмездия. Иногда это ему самому казалось каким-то безумием, в других же случаях — делом справедливым и благородным. Кто-то убил твою семью. Ты отправляешь его в ад. Все просто, и ни к чему все усложнять.

К этому времени он, сам того не осознавая, стал мощ­ным воином, оставив далеко позади и Алексея-Казака, и даже Разина. Сила и мощь, растущие не по дням, а по ча­сам, так и изливались из него, словно подтверждение его мастерства, непобедимости, смиряемые разве что перио­дическими взбучками Серафима.

Но с вместе с метаморфозой, которая произошла в Сергее, все сильнее становилось его беспокойство и не­терпение. Вопрос, который он уже не раз задавал себе, по-прежнему не давал ему покоя: сколько еще я буду позво­лять Дмитрию Закольеву ходить по этой земле? В мыслях он то и дело устремлялся на юг, к черте оседлости. Едва ли закольевская банда покончила со своим прошлым. Скорее всего, они и дальше продолжают проливать кровь невин­ных людей.

-'•Ни'

Сергей наконец принял решение. Пришло его время снова отправляться в путь. Но и расстаться со своим ста­рым учителем, вдруг понял Сергей, ему будет непросто. Он восхищался Серафимом, и к этому восхищению, неожи­данно понял он, было подмешано еще и чувство зависти, зависти к тому миру, который царил в этой уединенной обители, к чувству умиротворения и благодати, которых, возможно, Сергей никогда и нигде не найдет более. И все же ему хотелось верить, что однажды и ему удастся познать то, что так хотел открыть для него старый монах.

Он сообщил Серафиму о своем решении при следующей же встрече:

• Серафим, пришло время мне собираться в дорогу.

Серафим только молча разгладил бороду и сказал:

• Что ж, может, и так... Но мне все-таки непонятно, Сократес, как ты собираешься победить столько людей зараз, когда ты не можешь даже старика-монаха поставить на место?

• Ты хочешь сказать, что, прежде чем уйти, я должен победить тебя?

• Ты ничего мне не должен. Это скит, а не тюрьма. Две­ри открыты — можешь уйти, когда захочешь.

• Я хотел бы уйти с твоим благословением.

• Ты уже получил мое благословение, в тот день, когда мы только встретились. И даже раньше...

• Серафим, ты ведь понял, что я хотел сказать.

Старый монах улыбнулся.

• Мы оба поняли, о чем идет речь. Я просто хотел ска­зать вот что: если ты победишь меня в спарринге, это будет хороший знак, что ты уже готов.

Несмотря на то что они уже не раз спарринговали в про­шлом, этот поединок должен был стать совсем другим. Это уже больше не будет поединок мальчика против гиганта. На стороне Сергея теперь были не только скорость и моло­дость, но еще и опыт постоянных тренировок. Теперь он в уме не прекращал тренировок, даже когда ел, работал, даже когда спал. Да, он уже был готов к такому поединку.

Сергей кивнул, и Серафим ответил ему таким же кив­ком.

Они стали кружить один против другого. Сергей глу­боко вдохнул и сделал прямой, но ложный выпад, стараясь провести финт. Не отвечая на его обманные движения, Серафим продолжал расслабленно стоять, пока Сергей танцевал вокруг него. Затем старый монах шагнул вперед и взмахнул рукой. Он едва заметным движением чуть не свалил Сергея с ног. Но его ученик выстоял — ему удалось сохранить равновесие. Наоборот, Сергею самому удалось схватить Серафима за край рясы, и он уже сделал подшаг, чтобы провести бросок...

Но учитель его, словно растворяясь в воздухе, в послед­ний миг постоянно уходил от удара.

Сергей наносил удары руками, ногами, делал выпады, пытался ударить его локтем, а Серафим отражал его натиск так мягко, что Сергей нигде не чувствовал сопротивления. Никакого сцепления. Монах никогда не был там, где Сер­гей ожидал его застать. И Сергей просто перестал чего-то ждать. В этот момент, в этот неожиданный миг перед ним, перед его взором и чувствами оказалось открыто все: Се­рафим, небо, земля. Сергею удалось провести бросок, но Серафим в падении сам бросил Сергея, и они оба, словно в унисон, вскочили на ноги. Их бой продолжался, но в этом бою не было соперничества. Больше не было ни Сергея, ни Серафима. Было только движение энергии.

Затем Сергей сделал выпад. Прежде чем его нога кос­нулась земли, Серафим просто на глазах исчез, чтобы появиться уже в другом месте, рядом. Подсечка, и в сле­дующее мгновение Сергей уже лежал, раскинув руки, на спине, а Серафим склонился над ним, готовый нанести завершающий удар. Поединок завершился.

Это уже было похоже на настоящий бой, а не на обуче­ние. Серафим уже не поддавался Сергею. Да и не мог уже этого позволить. Но и Сергею наконец открылись качества его учителя, которые позволили тому взять верх и которых недоставало ему самому. Поединок завершился не его побе­дой, но для Сергея он, тем не менее, стал огромным проры­вом. В эти несколько минут он впитал все то, на что обычно ему требовалось несколько месяцев. И они оба знали это. Но это также означало, что он никуда не пойдет, по крайней мере скоро. Его тренировки будут продолжаться.

Но примут они такой вид, который он даже не мог себе представить.

К

огда началось их следующее занятие, Серафим просто поставил его в известность:

• Вся твоя прошлая тренировка была только подго-, товкой к тому, что я собираюсь показать тебе. Сегодня день, когда тебе предстоит заново родиться. Я собираюсь обучить тебя той единственной технике, которой в первую очередь обязан теми скромными умениями, что я приобрел сам. Мы бы могли начать с ее отработки с первого же на­шего занятия. Но тогда у тебя ушли бы на нее годы — лет двадцать. Проведя с тобой в подготовке эти несколько лет, мы смогли выйти на нее кратчайшим путем, чего ты так ис­кренне желал. Но при твоем настоящем уровне подготовки, я думаю, мы сможем освоить эту технику не более, чем за год. А начнем вот с чего...

Это оказался самый радикальный метод боевой под­готовки, с которым Сергей только сталкивался. И начался он со следующих слов.

• Приготовься, — сказал Серафим. — Сейчас я нанесу УДар.

Сергей сбросил напряжение, уже привычно настраива­ясь на расширенное состояние сознания. Он ждал, готовый отразить удар. Прошло какое-то время, но Серафим стоял неподвижно, словно статуя...

Сергей сделал глубокий вдох, еще один. Не вытерпев, он спросил:

• Так что же? Когда ты будешь нападать?

• Я уже нападаю, — ответил Серафим.

• Не понял...

• Тсс... Не шуми. Слова только притягивают твое вни­мание к нижнему сознанию, и ты не замечаешь того, что происходит вокруг тебя.

В последовавшей тишине Сергей наконец увидел — рука Серафима и все его тело и в самом деле двигались в его сторону, но так медленно, что старый монах казался не­подвижным.

Прошла еще минута.

• Что это, шутка? — переспросил Сергей. — В чем тут смысл?

• Подмечай каждый текущий момент, — сказал Се­рафим тихим и мягким голосом. — Почувствуй все свое тело, от пальцев на ногах до макушки и кончиков пальцев на руках. И постарайся сделать так, чтобы скорость твоей реакции на мое движение соответствовала скорости моей атаки.

Сергей лишь вздохнул в ответ и постарался как можно лучше исполнить то, что велел ему Серафим, двигаясь как можно медленнее и сосредоточеннее. Все это казалось совершенно бессмысленной тратой времени. И все же он двигался в едином ритме с движениями старого мастера те несколько минут, которые понадобились Серафиму, чтобы завершить свой хук, начатый несколько минут назад.

И в эти минуты он стал подмечать, где в его теле еще сохранялось едва ощутимое напряжение, и усилием воли сбрасывал это напряжение с бедер, желудка, плеч...

Когда первое движение было закончено, Серафим на­чал еще одно, хотя сложно было так сразу угадать, какое именно. В этот момент Сергей снова нарушил тишину:

• Серафим, я прекрасно понимаю, что медленное дви­жение отрабатывать тоже надо. Но настолько медленно? За это время я успею сходить кухню подмести, прежде чем ты окажешься рядом со мной.

• Расслабься... Дыши... Наблюдай... — повторил Сера­фим. — Делай, как я...

И они продолжили, в полной тишине, так медленно, что солнце незаметно стало клониться к закату.

К

азалось, само время остановилось, пока они продолжа­ли практиковать. Прошла не одна неделя до той поры, пока скорость движений Серафима заметно изменилась. Партнеры по-прежнему двигались медленно, словно в гу­стой патоке, но по крайней мере само движение уже было явно ощутимо.

Сергей стал исправлять неточности в своих стойках, которые он раньше не замечал, и глубоко расслабляться по ходу движения. Что бы ни происходило в каждый от­дельный миг, его тело реагировало естественно, не при­лагая усилий. Каждый уголок его тела был теперь открыт внутреннему взгляду.

Сергей начал ощущать связь различных частей тела, даже внутренних органов, костей и суставов, с потоками энергии, что текли от земли вверх через ноги и руки, кото­рые становились проводниками вихреподобных потоков, шедших от энергетических центров тела.

Время от времени Серафим шепотом напоминал ему:

— Двигайся как водоросль... Плыви... Поднимайся... Падай... Поворачивайся.

Но по большей части они хранили молчание, потому что в словах больше не было необходимости. Движение стало глубокой медитацией, и временами, когда энергия вливалась в сердце Сергея, оно становилось неотличимым от молитвы.

В

последующие месяцы Серафим продолжал атаковать его медленными, текучими движениями, нанося удар кулаком... коленом... локтем, левой рукой... правой... джеб... хук... кросс... удар ногой... захват под всеми возможными углами... Солнце ползло по небу. Менялись тени. И времена года сменяли одно другое.

К середине лета, после тысяч атак, на каждый удар ухо­дило не больше минуты. Постепенно в Сергее стало фор­мироваться и расти новое чувство потока и ритма. Сергей уже давно перестал обдумывать то, что делает. Все теперь стало формой игры с энергией. Каждая реакция, ответ на каждое движение происходили сами по себе — бездумное движение, реакция без приложения усилий. Сергей мог часами пребывать в этом состоянии, похожем на сон. И все же это был не сон. Скорее нечто противоположное — это было чистое незамутненное восприятие, в котором не было разделения на отдельные «я», не было Серафима с Сократе- сом, а было одно целое, нераздельное, словно ветер, пере­летавший из весны в лето.

К осени на каждое движение уходило уже всего пятнад­цать секунд... затем десять... пять... Но Сергей уже почти не замечал своего прогресса. Его движение вперед пере­стало быть материальным. Какая бы сила ни входила в него, она впитывалась, распределялась в теле, смешиваясь с его энергетикой. Принципы новой техники он постигал словно бы костным мозгом. Он стал воплощением мастер­ства — притом что сам «он» ни к какому мастерству уже не стремился.

Пришла зима. Атаки теперь проходили молниеносно и хлестко, как удар кнута. Каждый удар парировался или отражался без приложения сил. Сергею не приходилось ничего делать, только удерживать свое восприятие.

В момент просветления Сергей наконец постиг, как дви­гается Серафим — с полнотой и грацией, которая прежде так восхищала его. Но, что казалось ему еще более удиви­тельным, теперь и он сам мог так двигаться.

Оставив всякое сопротивление в уме и в теле, Сергей стал пустым, как незаполненный резервуар жизненной силы. Он уже давно приучился доверять Серафиму, затем доверять своему телу. И только теперь он смог прийти к доверию Тому, Что Есть.

Пришла весна, а с ней еще одна смена времен года. Те­перь Серафим атаковал, как молния, — быстрее даже, чем видел глаз, — но для Сергея в этом не было никакой раз­ницы. Движение оставляло лишь едва заметный след в воз­духе, такой быстрый, что год назад Сергей едва ли смог бы различить его, не то чтобы среагировать или отразить. Но скорость и время больше ничего не значили.

Движение... движение...

И вот, без предупреждения, Серафим остановился.

Сергей едва не упал. Все его тело вибрировало. Он чув­ствовал, как энергия, сгустившаяся, словно туман, водово­ротом кружит вокруг них.

огда они встретились на следующий день, Сергей за-

.говорил первым.

— Да, здорово мы с тобой закрутили, — сказал Сера-

фим.

Сергей только кивнул, улыбаясь.

• Что дальше? — спросил он.

• На этом все, — ответил Серафим. — Наша совместная практика закончена.

Какое-то время Сергей слышал только, как шумит ветер в верхушках деревьев. Не уверенный в том, что правильно понял, он переспросил:

• Ты хочешь сказать, что мои тренировки закончены?

• Тренировки никогда не кончаются, — ответил Се­рафим. — Они только становятся сложнее, в зависимости от того, какую цель ты перед собой ставишь. Теперь ты осознал суть движения, взаимные связи, суть жизни, если угодно. Кое-что ты понял и в том, как надо вести поединок. Ты получил то, зачем прибыл сюда.

Приглашаю тебя завтра просто пройтись. Но только никаких разговоров о кровопролитии. Давай лучше по­думаем о более высоком призвании, которое может ждать тебя на этом пути.

• Серафим... ты же знаешь...

• Завтра, — прервал его старый монах. — Поговорим об этом завтра.

• Ты же знаешь, Серафим, я дал клятву на могиле своих близких... — начал он.

Твою клятву, Сократес, ты дал себе, а не Богу, — от­ветил Серафим, неторопливо ступая по узкой тропке. — В действительности, твой единственный враг — разве что ты сам. Примирись с самим собой, и тогда не будет никого, кто бы мог нанести тебе поражение. И ты тоже не будешь желать чьего-то поражения.

Какое-то время они шли в молчании, прежде чем Сергей нашелся что ответить.

• В прежние годы у меня тоже был учитель. Он сказал как-то, что верность слову — это делать то, что ты дол­жен делать, любой ценой, — или погибнуть, пытаясь сде­лать это.

Сергей повернулся к Серафиму и глянул прямо ему в глаза не как наставнику в боевых искусствах, а как духов­ному проводнику.

• Я принял такое решение, отец Серафим, — я должен сразиться с ними.

Он вдруг заметил, какой утомленный вид у старого мо­наха.

• Не хочешь остаться здесь, с нами, как один из нас, хотя бы еще на несколько лет?

• А те люди тем временем будут сеять разрушение и смерть?

• Нет такого уголка на земле, Сократес, где бы люди не сеяли разрушение и смерть. Сама природа несет раз­рушение и смерть — ураганами и землетрясениями, голо­дом и болезнями. Даже в этот самый миг невинные люди умирают от насилия и от голода десятками тысяч, по всей земле. Так не возомнил ли ты о себе, Сократес? Кто наде­лил тебя такой мудростью, чтобы знать, кому жить, а кому умереть и какой смертью? Кто ты, чтобы знать, кому и что уготовано Богом?

Сергей не нашелся что ответить, поэтому он ответил вопросом на вопрос:

• О каком Боге ты говоришь, отец Серафим? Бог ми­лосердия и справедливости, который в своей бесконечной мудрости счел нужным забрать мою семью? Этому ли Богу ты молишься?

Серафим в ответ только поднял свои кустистые седые ' брови в недоуменном, оценивающем взгляде:

• Ах, Сократес, это хорошо, что ты больше не пря­чешься перед лицом того, что преследовало тебя так долго. Хотел бы я, чтобы у меня был готовый ответ на твои сло­ва — пара добрых слов, которые смогли бы исцелить твою душевную рану. Но пути Господни неисповедимы и для меня тоже. Был однажды такой мудрый человек по имени Гиллель, один из еврейских святых, который сказал: «Есть три загадки в этом мире: воздух для птиц, вода для рыб и человек для самого себя».

Я открыл для себя, что Бог — это загадка из загадок. И все же Он всегда с нами, как биение сердца, так близко, как наше следующий вдох... Окружает нас, словно воздух, словно вода... Ощутим везде и во всем. Но уму не по силам понять такое, только сердцу... Вот где ты можешь найти веру...

• Я перестал верить в Бога много лет назад.

• Даже неверующие ходят под Богом. Да и как может быть иначе? — Серафим пристально посмотрел на него. — Пребывай в этой тайне, Сократес. Доверься ей. Освободись от знания того, чему следует и чему не следует быть, и ты снова найдешь свою веру.

Сергей покачал головой.

• Все, что ты говоришь, отче, для меня было и остается истиной... Хотя я не совсем улавливаю смысл.

• Помнишь, было время, когда ты не мог меня поймать Даже за край рясы? Но немного терпения — и смотри, что ты обрел теперь...

• И еще годы тренировок.

• Да. Возможно, пришло время учиться... но чему-то другому. — На мгновение монах умолк, подыскивая сло­ва. — Твоя практика уже показала тебе, что наш ум имеет свои ограничения. Разум — это лестница в небо, спору нет, но до самого неба эта лестница немножечко не достает. Только мудрость сердца может незаблудно провести тебя по этому пути. Твой древний тезка, Сократес, напоминал афинской молодежи, что мудрость начинается со способ­ности удивляться...

• И все же, Серафим, если оставить эти возвышенные слова, — что мне следует делать?

• А что все, по-твоему, делают? Нужно ставить одну ногу перед другой! Ты только актер по-настоящему вели­кой драмы, смысл которой постичь может только Бог... временами мне кажется, что даже Бог не совсем понимает, что в действительности происходит! — сказал он, засме­явшись. — Мы можем только играть ту роль, которая нам дана, понимаешь? Те, кто возникают в твоей жизни — не важно, на пользу или во вред, — все они посланы Богом. Встречай всех их с мирным сердцем, но с духом воина. На этом пути тебе не раз придется упасть, но в каждом падении тебе будет и наука. А научившись, ты найдешь свой путь. Пока что подчинись Божьей воле и живи жизнь, которая тебе дана, мгновение за мгновением.

• Как я могу узнать Божью волю, Серафим?

• Вера не в том, чтобы досконально знать что-то о чем- то, — ответил он. — Она заключается только в мужествен­ном приятии всего того, что происходит — приносит ли это радость или страдание, — с верой, что все это ради высшего блага.

Они уже были совсем рядом со скитом.

Г

оды оказались беспощадными к Дмитрию Закольеву.

Когда-то высокий и жилистый, а теперь сгорбленный и высохший, с годами он превратился в блеД ное подобие себя прежнего. Глядя на его впалые щеки, каэК^дый в лагере уже понимал, что их неукротимый прежде атаман стоит одной ногой в могиле. И лишь гл;аза безумным блеском горели на этом лице решимостью, Превратившейся в одержимость. Словно бы весь его мир сузился до од^Чэй точки, и этой точкой была Павлина и ее тренировки.

Павлина к лету 1906 года была все такOVi же худощавой и подвижной, быстро прибавляя в ловкосА*, выносливости, да и взрослела она не по Дщям, а по час^М. Ее бойцовское мастерство тоже стремительно росло — ^ изумлению всех, кто наблюдал за ее тренировками.

Егорыч оказался хоро шим наставнйЛом. Но Закольев больше не доверял старику. Он уже н? доверял никому, кроме своей дочери. Даж^ Королёв был У него на подозре­нии. От его глаз не укрылась, как насмегИдиво ухмыляется или отворачивается гигант при появлении атамана. И не только Королёв. Остальное все тоже, стАипалось атаману, шепчутся за его спиной.

Его дочь — в ней была теперь вся его Надежда. Ей будет по силам вернуть и его власть, и прежнее почести, и ува­жение. Она подарит ему гцокой. Не было* гакого дня, чтобы он не наблюдал за ее тренировкой. Но д^е тогда он уже не был хозяином своего ума. Невольно его* взгляд обращался внутрь: и тогда белый сн*ет мерк пере/Д его глазами, рас­падаясь на отдельные фрагменты и образы: слова, стоны, крики и кровь.

Вздрогнув, он пробуждался, вспомигЧя, кто он и где на­ходится, — усталый до мозга костей, не ® силах оградиться от кошмара, что преследовал его теперь и при свете дня. Зверюга полосует тело его матери на кровавые обрывки плоти. И с ее криком сливались крики евреев, что не пре­кращались ни на минуту.

Павлина. Девочка станет женщиной, женщина — бой­цом. Павлина — его нож, его меч, его спасение. Она убьет зверюгу, и его предсмертный крик станет последним, чтобы потом пришла тишина.

С

ледующие несколько дней Сергей провел в созерца­тельном уединении. Ему было о чем поразмыслить. Они с Серафимом уже немало троп исходили по остро­ву — порой в полном молчании, порой беседуя. Но ни о чем, связанном с боевыми искусствами и поединками, они больше не говорили.

Сергея волновали теперь куда более глубокие вопросы. И ответов на них теперь следовало ждать не от Серафима, а от самого себя. Следует ли ему так неотступно придержи­ваться своей клятвы? И сама его решимость — происходит ли она от постоянства или от жесткости? И что ему все- таки выбрать — войну или мир? Возможно, и в самом деле его ждет какое-то более высокое призвание? И наконец все вопросы слились в один: принесет ли отдохновение Ани- ной душе, если он убьет этих людей — или сам погибнет, пытаясь убить их?

Сергей уже не был ни в чем уверен теперь и просто-таки истязал себя за отсутствие прежней решимости. Может, Закольев и в самом деле был прав, когда назвал его слаба­ком и трусом? И если Сергей не выступит против своего врага, что за смысл был тогда во всех этих тренировках, на которые ушли долгие годы? Сергей сам себе напоминал заряженное ружье, которое вот-вот должно выстрелить — или взорваться.

И все же ведь и ружье можно разрядить, и уже обна­женный меч вернуть обратно в ножны. Вот что сказал бы на это Серафим.

Ему припомнилась одна история — одна из тех, что рас­сказывал Серафим пару месяцев назад, очевидно предвидя этот самый момент. Говорилось в ней об одном горячем и высокомерном молодом самурае, у которого так было заведено для своих крестьян: за малейшую провинность голову с плеч долой. У самураев, которые были сами себе закон, подобное поведение принималось как само собой разумеющееся.

Но в один из дней, смывая кровь со своего меча после очередной расправы, молодой самурай вдруг забеспокоил­ся. А вдруг его поступок не понравится богам и в наказание они отправят его в обитель ада? Желая побольше разузнать о духовных сферах, он решил посетить скромное жилище дзэнского мастера по имени Кандзаки.

С подобающим случаю почтением самурай отстегнул свою острую, как бритва, катану, положил ее подле себя. Отвесил почтительный поклон и сказал: «Прошу вас, по­ведайте мне о Небесах и аде!»

Мастер Кандзаки взглянул на молодого самурая и улыб­нулся. Неожиданно его улыбка перешла в хриплый смех. Он показал пальцем на молодого воина, словно тот сказал нечто забавное. Все еще трясясь от смеха, мастер хлопнул в ладоши и произнес: «Тупица! И ты еще хочешь, чтобы я, известный мудрец, тратил на тебя свое время? Куда тебе понять такие вещи, недоносок!»

Самурай тут же вспылил — еще бы, кого другого он бы вмиг зарубил и за малую долю подобного оскорбления. Ему стоило огромных усилий сдержаться и не схватиться за меч, хотя у него все кипело внутри. Но, оказывается, мастер Кандзаки еще не все сказал. «Да и что удивляться, что ты получился такой болван — ведь ты сын болвана, и все в твоем роду как один...»

Кровь застлала глаза молодому самураю. Он выхватил меч из ножен и, подскочив, как ужаленный, замахнулся, чтобы снести голову мастеру.

В тот же миг мастер Кандзаки направил на него ука­зательный палец и ледяным тоном произнес: «Вот так от­крываются врата ада».

Воин застыл. Словно молния вспыхнула у него в мозгу. Он осознал, какова природа ада — ее не нужно было искать где-то вне. В эту самую минуту он сам был обитателем ада. Молодой самурай опустился на колени, положил меч рядом с собой и отвесил мастеру смиренный поклон: «Мастер, не знаю, как вас благодарить за тот необходимый урок, что вы мне только что преподали. Благодарю вас! Благодарю вас!»

Мастер дзэн улыбнулся в ответ, еще раз ткнул в него пальцем и сказал: «А вот так открываются врата рая».

«Может быть, тот самурай — это я и есть», — подумал Сергей, окапывая деревья в скитском саду.

Н

а следующий день во время прогулки Сергей рассказал Серафиму историю своей жизни, от самых ранних дней, которые еще задержались в его памяти, до того вре­мени, когда он прибыл на Валаам. Когда с рассказом было покончено, Серафим сказал:

• Твоя история, Сократес, только начинается. Ты за­помни вот что: твое прошлое не определяет твое будущее — но ты, тем не менее, тащишь его за собой, как мешок с камнями.

• Ты хочешь сказать, что мне следует забыть о своем прошлом?

• Воспоминания — словно выцветшая картина. Не­которыми мы дорожим. Другие причиняют нам боль. Нет причины выбрасывать их все. Отложи в укромное место только те, что ты хотел бы сохранить, чтобы время от вре­мени доставать их и любоваться. Прошлому не должно вторгаться в настоящее. Меня меньше волнует то, где ты был, чем то, куда тебе еще предстоит пойти.

• А куда меня зовет дорога? — спросил Сергей. — Мо­жет быть, тебе и это открыто?

Серафим только пристально посмотрел на него.

• Да, кое-что я действительно вижу... — наконец про­изнес он. — Но давай поговорим об этом в другой раз как- нибудь. Позволь мне еще раз напомнить тебе — нет такого места, которое можно было бы назвать «там». Куда бы ты ни шел, ты всегда будешь «здесь». Здесь — это все, что у тебя есть.

• Но даже здесь прошлое все равно остается частью меня.

• Это не более чем картины, о которых я тебе гово­рил, — повторил монах. — Пришло время тебе примирить­ся с прошлым — так же, как и принять настоящее. Все, что было, — прошло. Все это лишь совершенная часть того, из чего складывается твоя жизнь...

• Совершенная? — слова старого монаха неожидан­но разозлили Сергея. — Это ты про смерть моей жены и сына?

Серафим жестом остановил его.

• Возьми себя в руки. Ты понимаешь мои слова иначе, чем они были сказаны на другом уровне понимания. А я имею в виду высший смысл — все это было неизбежно, иначе мы бы с тобой не встретились. Это Творец зовет тебя вперед, к тому, что еще только ждет тебя в будущем.

• Как тебе может быть известно такое?

• Известно? — поднял брови Серафим. — Да мне не известно даже, встанет ли солнце завтра, проснусь ли я поутру. Мне не известно, дарует ли мне Господь мой сле­дующий вздох. Поэтому я предпочитаю жить верой, а не знанием — и принимать все, что выпадает на мою долю, ожидаемое или нет, горькое или сладкое — все как одно, как дар Божий.

• И это тоже слова, Серафим. Что я, по-твоему, должен делать с ними?

• Ничего не делай. Оставь слова позади, когда пойдешь к месту внутри тебя, которое уже знает, что...

• Знает что именно?

• Что с каждым новым днем начинается новая жизнь. Что в каждый миг ты рождаешься заново. Это одно значе­ние благодати, Сократес. Иногда все, что в твоих силах, — оставаться в осознании этого момента и делать лучшее, на что ты способен.

• Если послушать тебя, жизнь такая простая штука.

• Простая — да, но я не сказал, что легкая. И я могу тебе обещать — однажды наступит день, когда ты постигнешь ее во всей полноте и она будет такой ясной и простой, что тебе только и останется что рассмеяться от удовольствия. В моих силах пока что лишь заронить зерно. Все осталь­ное — в руках Божьих.

С

ергей задумался над смыслом Серафимовых слов, чув­ствуя, что они проникают в самую глубину его созна­ния. Но неожиданно у него появился еще один вопрос:

• Серафим... Тогда... Еще тогда, когда мы впервые встре­тились, — как ты мог так много знать обо мне?

Старый монах ответил не сразу. Наконец он нарушил молчание:

• Много лет назад, Сократес, еще до того, как я стал мо­нахом, я был солдатом. Я сражался в самых ужасных боях и видел такое кровопролитие, какое и помыслить человеку не в силах. А потом... потом пришла другая скорбь...

И тогда я отправился на Восток в поисках смысла, и мира тоже. У меня почти не было надежды отыскать хоть что-то из этого. Я побывал во многих землях, узнал много путей, ведущих к Богу. Я узнал, что всякий путь хорош, если он ве­дет к возвышенной жизни. Я выбрал христианскую веру, но это не значит, что я отверг все те дары, что были получены мной, когда я знакомился с другими путями, различными тропами, что ведут к вершине одной горы...

Я обнаружил, что некоторые из этих даров всегда были со мной, но практика помогла мне открыть и взрастить их в себе. Один из таких даров — целительство. Даже маль­чишкой я ощущал в себе энергию, пульсировавшую в моих ладонях. Я верю, что энергия исходит из духовного ис­точника. Другой мой дар — видение... и предвидение. Оно похоже на цветок, что раскрывает лепестки, когда на него падает луч света. И еще мне временами открывается, во снах или видениях, нечто о некоторых вещах, но никог­да — всё обо всём.

• Знаешь, меня так часто поражала эта твоя способ­ность...

• Чтобы понять ее, ты должен сам пережить нечто по­добное. Когда ты открываешься для Бога, ты можешь знать всё, потому что ты и есть всё. Ты открываешь, что прошлое, настоящее и будущее — всё случается ни в какое иное вре­мя, как только сейчас. Вот так мне и удается временами видеть и знать.

• И ты видел то, что уготовано мне в моем будущем?

• Я вижу то, что может быть, а не то, что должно быть. Поступки, что ты совершаешь сейчас, облекут в форму твое будущее. А быть ли ему хуже или лучше — это уже дело твоего выбора.

• Но можешь ли ты мне хоть что-нибудь открыть из того, что ждет меня впереди?

Серафим умолк, задумавшись над Сергеевыми сло­вами.

• От каждого духовного дара неотделима и ответствен­ность за него. Мои видения даны мне для того, чтобы я по­могал советом, а не предсказанием. Если я расскажу тебе о том, что видел, это может укрепить тебя или же ослабить — а я не настолько мудр, чтобы знать это в точности.

В любом случае, я не хочу идти наперекор твоей сво­бодной воле. Ты пришел на эту землю не для того, чтобы всецело полагаться на меня. Полагайся на себя, верь в себя, иди своим путем. Что, если бы я увидел, как ты расправ­ляешься со своими врагами, в тот самый день, когда ты только ступил на этот остров? Захотел бы ты посвятить все эти годы тренировкам? И если да — то благодаря моему видению или вопреки ему? А что, если бы я увидел тебя поверженным? Это заставило бы тебя отказаться от своего намерения?

Взгляд Серафима, как показалось Сергею, вдруг стал печальным:

• Да и не всегда я понимаю то, что вижу, Сократес. Не могу тебе с полной уверенностью сказать, убьешь ли ты этих людей... а то, может, простишь их...

• Простить? Да я сперва отправлю их в ад!

• Они и так в аду.

• Это не оправдание!

• Нет, конечно же нет... — ответил старец. — Такому и не может быть оправдания. Порой даже объяснить такое непросто. Но однажды может случиться так, что ты уви­дишь этих людей как часть некоего своего большего «я». Тогда, в это самое мгновение, все встанет на свое место. Даже если тебя призовут на бой, ты будешь знать, что ты всего лишь бьешься с самим собой.

Серафим неторопливо зашагал, очевидно, подбирая слова:

• То, что я собираюсь рассказать тебе, я никогда не от­крывал никому — но тебе, возможно, это поможет кое-что понять в самом себе...

Когда-то и я был женат. Я был молод, влюблен, у нас было трое детей. Затем я ушел на войну, а их убили раз­бойники.

Он замолчал, затем, все так же неторопливо, продол­жил:

• Как и ты, Сократес, я поклялся найти тех, кто... И го­товился к этому, совсем как ты.

• И ты нашел их? — Сергей напрягся, словно в ожида­нии некоего знака.

• Да, и убил — всех до одного.

Сергей невольно вздохнул. Он не ожидал, что у него с его наставником может оказаться и такая трагическая связь.

• Серафим... когда ты узнал, что сделали с твоей мьей... скажи — разве это был не самый черный л ^ твоей жизни? ^{ь в}

Но Серафим только покачал головой.

• Поначалу — да, но самый черный день пришел вм

с моей так называемой «победой» — когда мои nwu ^е . „ ^/^ока­

зались обагрены кровью тех людей... Понимаешь теперь?

С руками в крови я стал одним из них...

• Причем здесь они? Ведь ты же...

• Убив дракона, сам становишься драконом, — повто­рил Серафим. — До сих пор тот день тяжелым грузом лежит на моей совести. Однажды сделав что-то, мы уже не в силах это изменить. Понимаешь? Вот так-то... Это была одна из причин, почему я взялся учить тебя — в надежде, что ты не повторишь моей ошибки.

В действительности и сам Сергей уже готов был сойти со своей прежней стези. Но его клятва, такая глубокая, которой он посвятил почти треть своей жизни, чтобы вы­полнить ее, оставила следы в его жизни, за которые он до сих пор продолжал цепляться.

• Но даже если я решу больше не мстить, — сказал он, — все равно кто-то должен остановить их, Серафим- Так почему не я?

Серафим еще раз пристально взглянул на него, сп стараясь проникнуть в самую глубину его души:

• Может, ты и прав. Может, ты и в самом ^д ^ выследить и остановить их. Убить их. Заставить дать так, как страдал ты. И тогда — что тогда? По ^т^_тьИ на этом все и закончится? Тогда тебе не ^помеша^_тВое>^1У их детей, потому что они в свою очередь пойду¹ следу. Так что и их тоже убей, чтобы испытать ^ ^ которого ты никогда не видел. А может, ты ни ^ _те6* чувствуешь. Возможно, их страдания даже ^ удовлетворение. Но знай, что в тот день дьяв°^я 1

grf. пятая. монастырский

потому что ты сам станешь тем злом, которое

Сераф^им Умолк, потом взмолился:

Те кого ты любишь, Сократес, обретут мир, когда

7мир воцарится в твоей душе. Так что спроси у себя

^ЭТ°^Т— каков путь к духовному миру? Нужно ли начинать

"^аМ лг чтобы обрести его? Или ты можешь создать его здесь воину,⁴ _о

сейчас? Те, кто враждуют сами собой, терпят поражение

на каждом шагу. Так что примирись с собой... Помолчав, он добавил:

• Я понимаю, насколько болезненны твои воспомина­ния и как велика твоя решимость. Но не всякому чувству следует выливаться в действие. Независимо от того, какой путь ты выберешь — захочешь остаться здесь или про­должишь свой путь, я умоляю тебя посвятить свою жизнь высшей цели. Выдержи натиск своих эмоций так, как ты выдерживаешь натиск бури, — построй для себя укрытие зеры и терпения, которое поможет тебе переждать непого­ду. Освободи свою жизнь от тирании желаний, необдуман­ных поступков и импульсивных решений. Стань Божьим воином, Божьим слугой.

• Но... Как я могу узнать Божью волю? — спросил Сер-

^Серафим улыбнулся. ^ ^^{Н0Г0 М}У^{ЖЧИН и} женщин куда мудрее, чем я, задавали _Го ^ВопР°с, Сократес. Мне ведомо лишь только то, что Бог ^пУть к ^ЧеР^{ез твое се}РДЦе и что твое сердце укажет тебе к стать настоящим человеком. И мирным воином. ^е И все ^е^^аФ^има' ^словно стрелы, вонзались в его серд- ^еР^гею _п^{Же 0ставался} один вопрос, который все не давал

" Дов^{КаК Же быть с теми} людьми? ⁰ °Ни теб^ЛЬН° ° ^НИХ' ~~~ воскликнул Серафим. — Похоже, ^преследуют, а не ты их! Может, хватит позво-

s<

Путешес

лять им направлять свою жизнь? И, набравшись смел

сти,

показать им пример милосердия и сострадания, в к они отказали тебе и твоей семье? Вот эти вопросы хочешь знать, исходят из самого сердца учения X' ^ Мало кто к ним прислушивается. Но ты — ты хочешь ^ услышать?

Серафим снова зашагал, словно у него легче получал_0с говорить во время ходьбы:

• Мы оба с тобой знаем, что ты могучий воин. Но мо жешь ли ты быть воином мира? Ты знаешь, как умирать но научился ли ты тому, как жить? Будешь ли ты разрушителем или созидателем? Твои поступки — будут ли они пропита­ны ненавистью — или любовью? Вот тот выбор, который тебе следует сделать.

• А моя тренировка — что же, она пропала зря?

• Ничто не пропадает зря, — возразил Серафим. — Ты обучился пути воина — так бейся, как воин! Объяви войну ненависти, восстань против невежества, борись за справед­ливость! Но вот что хочу тебе сказать: нельзя победить тьму еще большей тьмой. Только свет обладает силой изгнать тьму из этого мира.

Сергей услышал, как глубоко дышит старый монах, - он понял, что в этот миг его взгляд обращен внутрь. Затем Серафим сказал:

• К тому же... Эти люди умрут и без твоей ^поМ°^_оЛ.

• Ты увидел это... в своем видении? — спросил нованно Сергей. _йИ.

312

• При чем тут видение? Для этого достаточно ^^ мать, что в конечном счете пожнет человек от разрушения, что он же и посеял. Они все умру^т>^каК ^ но умереть каждому человеку. Это нисколько не у ^ _Т(Г важности вопроса, который по-прежнему ^стоИТ_о111еНЬ^ксг бой: какую дорогу выбрать? Подумай над этим хор ^ Твоя Аня — какой бы она хотела видеть твою

?si М 1 ?

пятая. монастырский остров 313

том они расстались, и дальше Сергей зашагал один ой тропке, в молчании обдумывая все только что ¹¹⁰ _1шаННое от Серафима и примеряя его слова к своим У^сП _венНым рассуждениям и выводам. Все эти годы он ^С° пал пролить кровь злодеев, но в итоге увидел темноту, то притаилась внутри него самого. Сергею наконец стало понятно, что заставляет и людей, и целые народы восста­вать друг ^на ДРУга. Как каждый акт возмездия, отчаяния и невежества только подливает масла в огонь, питая все то, что неизбежно следует за каждым насилием.

Он тихо шел по лесу в глубоком раздумье. И его нена­висть, как и всякий пожар, загасила сама себя. И когда он с трудом, скрепя сердце, сказал себе, что отпускает этих людей с миром, такой же мир, пусть едва различимый, от­крылся и для него.

Но, освободившись от своего прошлого, Сергей в то

же время утратил и часть своего будущего. Прежде он

мал, куда лежит его путь и зачем. Теперь его миссия —

поквитаться с врагами, убить их — она была закончена.

Никаких других целей или задач в жизни у него просто не казалось.

часть

по

ус со

Сергей плыл между адом и раем, не зная, к какому бе- Р^егУ пристать.

С

вои вечерние часы все эти годы он привычно пв

в тренировках. Теперь же Сергей обнаружил что^

крылась зияющая пустота и в его времени, и в его cn*u °^Т

знании,

и в жизни тоже. Огромное количество высвободившейся энергии пульсировало в нем, требуя выходя. Он буквально кожей чувствовал, как ускоряется его мышление, интуиция и восприятие. Теперь, когда его внимание освободилось от всего, что довлело так долго над его совестью, и эта глава в его жизни теперь была закрыта, перед ним открылись совершенно новые, неведомые прежде возможности.

В этот переломный момент Сергей снова оказался на распутье. Отказавшись от мести, он смог и себя простить тоже. Тогда, на лугу, он сделал все в пределах возможно­го, на что тогда был способен. Да, он не смог спасти свою семью — но его поражение по-человечески вполне объ­яснимо. Эта мысль помогла ему примириться с тенями своего прошлого. Впервые с того самого дня, как он потерял семью, Сергей почувствовал, что эта жизнь еще кое-что приберегла для него.

Было самое время написать письмо Валерии. Он тут^ принялся за дело — в той же самой трапезной, где пр проводил бесчисленные часы в тренировках, и н слова, которые шли из самого сердца:

Дорогая Валерия, ^ _ма~

я знаю, что у меня больше нет права звать ^ теръю. И все же для меня вы по-прежнему ocrtw ^ матерью, — так же как Аня всегда будет мо мой женой. Надеюсь, что за это время р^^нЫ _иС^ц0 сердца успели достаточно затянуться и ^эгП°_о^₀ро^ не заставит их снова кровоточить, но, ^_наНиЛ° сможет пробудить более светлые воспо

₀и семье, что однажды у нас была. В вашем доме я _нашел свою настоящую семью. Потеряв Аню, ослеп­ленный своим горем, не сразу я понял, что без вас с Андре^еМ эта утрата оказалась тяжелой вдвойне.

Я пишу это письмо не для того, чтобы просить вашего прощения. Хочу лишь, чтобы вы знали: я по- прежнему благодарен вам за ту любовь и доброту, которую я получил от вас в наши счастливые годы.

Продолжаю любить вас и молиться за ваше здо­ровье.

Сергей

Это было слишком запоздалое письмо, да Сергей и не ждал на него ответа. Довольно было и того, что он смог его написать. Ему хотелось лишь надеяться, что настанет день, когда Валерия простит его настолько, чтобы взять это письмо в руки и прочитать его.

месте, на ферме, Сергей несколько минут пр^ ной тишине, которую короткое прощание сде^

лее осмысленной. В этой тишине Сергей еще Р^а3 обо всем том, чем Серафим поделился с ним-

В следующий раз, когда Сергей увидел Серафима

снова застал его врасплох. Но теперь это был hp ' ^Т°^Т

¹ «е пинок

и не затрещина, как вполне могло случиться в прошлые д_н или годы. Первое, что сказал Серафим ему, было:

• Тебе следует покинуть остров, Сергей, и как можно скорее.

Сергей застыл как громом пораженный, не зная, что и думать.

• Покинуть? — переспросил он, думая, что ослышал­ся. — И куда потом?

• Идем, по дороге объясню. Времени мало, так что, не откладывая, начинай собираться в дорогу.

Словно завороженный, Сергей решил больше ни о чем не спрашивать и только слушать.

• Помнишь, пару дней назад ты спрашивал моего мне­ния, когда тебе можно будет покинуть остров? Я еще сказал тогда, что дам ответ позже.

• Помню, да.

• Что ж, теперь я могу тебе ответить. Время пришло. Я только что получил письмо. Они собираются на кр мира.

ного времени на сборы не понадобилось.

монахами тоже было коротким — пара до v^ ^

теплые улыбки. Братья тоже не стали задерживаться ,

шлись по своим делам. ~_ло0Л^ейй°^М

Прежде чем встретиться с Серафимом в _впо¹'

пСИД

_пятая. Монастырский остров 317

р_се что мы должны были сделать вместе с тобой, — — сказал старый монах. — Но есть и другие, кото- _могут g_bITb полезны... Это собрание мастеров, все Р^ые _ _моИ надежные и доверенные друзья. Представители °^ibix разных религиозных традиций... они не менее при- ^С ены своему пути, чем я — своему. Но им удалось стать ыше рамок только своего учения и обратиться к эзоте- ческой, скрытой истине и внутренним практикам. Они исследуют переплетенные между собой корни разных ре- лигий, тот единый поток, что питает много источников.

Я не знаю точно, кто из них будет присутствовать. Но ты вполне можешь встретиться с мастером суфийской тради­ции... дзэн-буддистским роили... йогом из Индии... раввином еврейской веры... женщиной-кахуной из Гавайев, мона­хиней и христианским мистиком из Италии, мастером- сикхом... — Тут Серафим улыбнулся, прибавив: — И, ско­рее всего, с ними еще будет один человек по имени Джордж, который принадлежит не к какой-то одной, но ко все этим ^традициям. Он-то и собрал всех этих людей вместе.

У членов этого союза в ходу поговорка: «Один Свет — много светильников, одно Путешествие — много путей».

^жДого из этих мастеров можно сравнить с подобным ^ьником. Каждый привнес в этот союз свой прин- _дт-и видение и практики, чтобы открыть дверь в мир -^внутренний путь к пробуждению. ^ Пробуждению — к чему? ^СлУЖи ^ДИНомУ' — ответил Серафим. — И для того, чтобы ^:%о ^велик°й цели, они собираются для друже-

^И^Ь1в^Са^{ПУТа> ЧТ0}^^{Ы с}Р^{авнивать и} противопоставлять, ^пост^^{Ь И} ~~~^{делиться} друг ^с другом тем, что каж- ^едь> По ^{Г В СВоб}°Дном и открытом исследовании. Их Ч_СТ;^М^У Убеждению , — открыть самые сердцевин-

^^Инател_Я1у "^{ВЫе п}Р^актики Д^{ля тела}> У^{ма и} ДУ^{ха —} стать ^{Гм и} К\_л ^{V 1 Нового} универсального пути, свободного от ^МЬтУрных ловушек.

Путеше<

СТВИЕ С(

•ОКРДТ^

Не буду перегружать твою память их именами сам их узнаешь в свое время. Главное, что все ^{ТЫ и} рутся вскоре — в следующее три месяца, так что ^С°^бе' тебе нельзя. ^ДЛИТь

— Путешествие твое будет не из легких, —

Но тебе ведь не привыкать к нелегким путещ_ест

• Ты не сказал мне, куда будет лежать мой путь, ветил Сергей.

• Конечно... само собой. Вот, смотри сюда, — Серафим вытащил из кармана рясы сложенную карту. — Я отметил твой путь. Тебе предстоит добраться до места, к северу от Гиндукуша — к Памиру, который еще принято называть «Крышей мира». Это высокогорье можно считать пере­крестком дорог из Индии и Тибета, Китая и Персии. И туда- то я и направляю тебя — от своего имени. Это Ферганская долина, и город, который называется Маргилан.

Серафим подал ему письмо.

• Это краткая рекомендация. Отправляйся, чтобы слу­жить им... и еще слушать и учиться. Считай, что это мои тебе прощальный подарок.

• То, что окончание твоей подготовки столь удивитель^ ным образом совпало со временем их встречи, кажетс чем-то большим, чем просто случайность, — ^ПР _тьСЯ старец. — Но времени на дорогу так мало, что ^воПЛ^ _пр_И. эта возможность сможет лишь в том случае, ^есл^_азаТЬся мешь решение свободно, а не под понуждением

от своих планов возмездия. _стаН^{еТ и}

Твое решение следовать более высоким путем ^^ оправданием того, чему я учил тебя все эти _печгпъЯ°*¹ такой выбор, Сократес, — и не повторив моей ^ ^рого истории, — ты сделаешь мне подарок, ценн я просто не смогу переоценить.

от-

Добавил

Н Сергей получил и еще один подарок в придачу — выносливую кобылу из тех, что обитали в стойлах Валааме. С одобрения монастырского начальства Се- также обеспечил его на дорогу припасами и сотней

пафим

рублей — ^на всякии случаи.

• Вот твоя лошадь, — сказал он, — по крайней мере, _оНа повезет тебя, куда тебе будет нужно.

Сергей дал ей имя Тайна, в честь предстоящего путе­шествия.

Серафим, не сводя глаз, наблюдал за тем, как Сергей по- ложил на нее седло, которое принес один из братьев. Глаза старого монаха сияли, и все его лицо светилось, словно он состоял не из плоти и крови, а из света.

Сергей уже готов был сесть в седло и повернулся, чтобы проститься, но отец Серафим жестом остановил его:

• Для нас с тобой, Сократес, уже больше не будет ни­каких прощаний.

Обменявшись напоследок молчаливым взглядом с на­ставником, Сергей Иванов съехал к пристани, затем взошел ^на корабль и исчез из мира людей.

Часть шестая

Надвигающийся шторм

Таланты лучше взращиваются в уединении, а характеры куются на вздыбленных валах мира.

Иоганн Вольфганг фон Гете

. 39 .

М

инуло с той поры два года, и в один пре_Кр_а весенний день 1908 года Сергей Иванов объяв ^ ся вновь, на пути, что вел к Петербургу. И хотя его***" осталось прежним, в его жизни, в его внутреннем *** произошли глубокие изменения. Этот мирный воин дышал глубже, выглядел стройнее и смеялся беззаботнее. Его глаза сияли внутренним светом. Кроме этих внешних признаков сторонний наблюдатель мог подумать, что пребывание в Маргилане мало что изменило в этом человеке. Подумай так, он бы глубоко ошибся.

Теперь ему были открыты и их имена, и их сердца: Канд- заки... Чен... Чиа... Йешовиц... Бен Мусавир... Приа Сингх... Нарадж... Мария... и Джордж, собравший их всех вместе.

Преодолев тогда нелегкий путь на восток, Сергей стал служить им как помощник и, позднее, как своего рода уче­ник. Он наблюдал за всем, что они делали, и прислушивался ко всему, что они обсуждали: медитацию на образах и вну­тренних звуках, песнопение... способы дыхания и концен­трации для усиления внутренней энергии... внутреннюю работу для открытия интуитивного прозрения...^гипн03^ работу с высшим и низшим разумом... три личности... киртаны до Каббалы... глубокую истинность и обще р нятой, и трансцендентной духовности. ^

I шШш

Члены братства также практиковали Д^{виженИЯ} _имер тые из различных традиций боевых искусств, медленные движения тайцзи, но подобная пра ^ нацелена на эффективное движение ради здор ^ ненной силы — на восстановление, а не разру^ш ^ _од_Ин Однажды, когда Йешовиц и Нарадж ^обсу*^_еДу. О** вопрос, Сергей неожиданно для себя ^{вступИЛ}^_ль111 е ^п° оба немедленно попросили его удалиться и ^ С^Р^геИ являться в течение дня — за его дерзость, р

_шестая. Надвигающийся шторм 323

а он вернулся на следующий день, оказалось, они tf^{0 к} _ИСпользовать его в качестве объекта эксперимента: й должен был практиковать каждую из дисциплин, оторых шла речь, и потом сообщать о том, что он ис- ° л Так и получилось, что он пришел к переживанию и пониманию результатов этих практик.

Через несколько месяцев он уже сам не узнавал себя. Его лицо изменилось — морщины его прежних пережива­ний сменились ясным юношеским сиянием. Старый рубец на руке стал едва различим. Тело его теперь ему казалось телом ребенка. Только его белые волосы остались, чтобы напоминать ему о прошлом. Но и прошлое, и само время стало теперь не более чем полезной условностью, неким иллюзорным представлением — его внимание теперь це­ликом пребывало в настоящем. В то время как его голова касалась облаков, ноги прочно стояли на земле.

Там, в Маргилане, на крыше мира, Сергей прошел свое посвящение — цепь из девяти испытаний, которые дарова­ли ему право быть принятым в братство на правах одного из своих.

Затем пришло время расставаться. Каждый из членов братства уходил с новым пониманием и с надеждой для че- ^л°вечества. ®^ни уезжали с уверенностью, что для каждого, истинно заинтересован, так называемые мистические яния могут стать нормальной частью человеческого

^'Чествования.

^^айна ^П°^{нимание вело} Сергея всю обратную дорогу, пока ³Нал ^{Неспещно} ступала по дороге в Петербург. Теперь он ^УДуще ^Должен предпринять, в том числе и в ближайшем ^Итьем °^{Н Посетит е}Щ^е Р^аз отца Серафима, чтобы выра- Да_Рами ^Вою благодарность и поделиться теми духовными ^Т°^г° он ^{Лагословениями}'^что были им получены. После ^Д0/1г° от ^НаИдет Работу, скопит денег и совершит свою так Но _Пе ^адываемую поездку за океан.

^Ь1М Делом он сходит на могилу к Ане.

Стоя там, окруженный тишиной луга, с кот

ушел, казалось, целую вечность назад, он глялетт ^ ^Г° °^н

^{м 1 на} Цветы

что росли теперь прямо из могильного холмика Т ветер ласкал его лицо, пока он стоял в молчаливом ^ нии с любовью всей его жизни.

Неожиданно ему захотелось сделать кое-что еще- вестить Валерию и Андрея. Шестнадцать лет прошло с той поры, как он видел их в последний раз. Если ему удалось примириться со своим прошлым, возможно, это удалось и им тоже.

Поздно вечером Сергей нашел место в конюшне для Тайны и давно необходимый ей уход, отдых и корм. Как и много лет до того, он посетил цирюльника, долго мылся в бане и, совершенно открытый тому, что могло ожидать его, снова появился у дверей Валерии.

• Сергей! Сергей! Господь услышал мои молитвы! А мы и не думали увидеть тебя больше. После того как пришло твое письмо, наверное два или три года назад, я даже от­правляла Андрея на Валаам, чтобы найти тебя. Но тебя уже там не было. Сергей, ты не можешь представить себе, как я горевала... и по Ане, и потом по тебе тоже, из-за ^того'^_е мы с тобой расстались. Ты не можешь ^пР^{едстаВИТ}^_азаЛа как бы я хотела забрать назад свои слова, которые ^ ^ тогда. И все же, все же ты вернулся к нам! Но захо

ты простить меня, Сергей? Сколько страданий тебе, до быть, довелось претерпеть... _еНные ^п°'

Валерия разрыдалась. Сергей обнял ее ^_blJiы*

стариковски плечи и стал утешать ее. Он понял, раны затянулись. _сКрЫ^^сь:

Затем, внезапно, глаза Валерии широко ра^ ^_оНудИ'

Путешествие Cokp^

« 1 "7" ®P I

ffsi}

sill'

glss

• Так ведь Андрей не знает, что ты здесь. ^ Ои вится! Не говоря уже о Кате... ах, я ведь тебе ^не^_{е 0}дцН ** женат, и у нас есть внук, маленький Авраам, подходе...

Валер^ия задыхалась от волнения, и все же продолжала

_с6ивчиво тараторить:

Они должны вот-вот вернуться домой. Так что я

готовить обед, что-нибудь особенное, по такому возьмут¹ „ '

аю! Ах, Сергеи, ты уж прости меня — я не дала тебе та открыть. Ты должен мне все рассказать. Не сейчас, когда мы все соберемся вместе. Знаешь, а ведь и мне есть чем тебя удивить, — окликнула она его уже из кухни.

Когда Андрей вернулся со своей семьей и увидел Сергея, он не удержался от радостных восклицаний, заключив его в братские объятия. Он тоже сильно изменился за эти годы. Сергей догадался, что не последняя причина этих измене- ний — Катя, строгого вида черноволосая женщина с окрут­ившимся животом, ждавшая второго ребенка. Андрей представил их друг другу, а затем Катя отнесла Авраама в другую комнату, чтобы перепеленать, дав возможность бабушке закончить с ужином, а мужчинам — поговорить о своем.

Андрей стал рассказывать Сергею о том, что ему уже не Р^аз доводилось бывать в Персии и что он начал успешную торговлю персидскими коврами.

~~~ ничего этого не было бы, если б не твои... Ну да ^{мы Пог}°ворим об этом потом.

Ни

За обедом Андрей сказал Сергею: _ец1ь ^так долго не было, так что ты, возможно, не зна­чит ^^иколае погромы продолжаются. А вокруг ^о_ТОй^{РаШНая ни}Щ^{ета и} всеобщее недовольство. Сейчас вс_е б_0л ^{ВеК ТеХ>} ^ ^КОГ° ^{еСТЬ зoлoтo, но} бедные начинают

^ее открыто проявлять недовольство, и теперь что

Р^ЗГовоп

^СТавИть ^Т° ^{все 0} революции. Можно только пред-

*°^Тно ж ^{Какая с}УД^ьба ждет тех, кто сейчас так спокойно и ^ ^ ^ет здесь, в Петербурге.

^лее есть смысл тебе подумать о том, чтобы Вал_ер°_и^В_я^{аТЬ С0 мной в} Америку. L ^Взяла ладонь Сергея в свою и сказала:

• В этом мое мнение не изменилось. Слишкт

мноп

меня связывает с землей, на которой я родилась хоронены мои муж и дочь.

После этих слов в комнате воцарилась тишина С подумал, что сейчас самое время ему спросить:

• Я должен, наверное, показать вам, где могила

о До-

чери?

• Да, давно пора, — со вздохом сказала Валерия. — По еле стольких лет...

Когда тарелки опустели, Валерия села и сказала:

• А теперь, Сергей, твой черед рассказывать — обо всем, что произошло с тобой после нашего такого печаль­ного прощания.

Но как можно было вместить целые годы, вместить страсть, ненависть и прощение в несколько слов, сказан­ных после обеда? Сергей, как мог, постарался поведать им о том, как он дал клятву отомстить за смерть жены, и обо всех годах, посвященных поиску и подготовке, что закончились на острове Валаам, но тут вмешалась Валерия...

• Ах, Сергей! Ты должен простить меня... Во всей этой суматохе... ведь тебя ждет письмо с Валаама. Мы получили его полгода назад, и я храню его. Как знала, что ты вернешь ся к нам... Сейчас принесу!

Валерия бросилась в свою комнату, затем вернулась подала ему конверт. Он открыл его и прочитал:

Милостивый государь Сергей Сергеевич, ^ молюсь, чтобы это письмо нашло вас по ^ адресу, который вы оставили у отца C^eP^a$^uM^_u3HU хотел, чтобы вы знали, что он ушел из этой ^ прошлым декабрем, тихо и в мире с Господом. ^ ^ вам будет важно узнать, что до последних вспоминал о вас с особенной теплотой.

ое По-

ii:

ill

г *

Щ в

Иеромонах Евгений, Валаамский монаст*Р^ь

Надвигающийся шторм

часть

Значит, на Валаам он теперь не поедет, г v6oko вдохнув, он молча попрощался со своим духов- отцом, другом и наставником. Пусть земля будет тебе Серафим, мысленно произнес он. Я — лишь песчин- тпго множества, которое ты привел ко спасению. Он решил, что у него еще будет возможность в уеди­нении вспомнить то время, что он провел вместе со сво­им старым мастером. Пока же он, подняв глаза от письма,

сказал только:

• Добрый друг отошел в мир иной.

Андрей, молча кивнув головой в ответ, вдруг спросил:

• А каковы твои планы на будущее?

• Оставайся у нас, — тут же вмешалась Валерия. — Мы можем освободить для тебя комнату...

Сергей улыбнулся.

• Ну разве что ненадолго, мама. Насчет Америки мои планы не поменялись. Так что мне нужно искать работу, чтобы отложить на дорогу...

• В этом-то как раз нет необходимости, — ответил Ан­дрей с широкой улыбкой. — Извини меня, я на минутку отлучусь...

Он вышел в свою комнату и, вернувшись, положил на ^{СТ0Л пе}Р^еД Сергеем три бриллианта со словами: но^^{Т0Г0 те}^^{е с} лихвой хватит и на билет, и не только... ^П0Думай, что мы тебя торопим с отъездом! Р^геи взглянул на сияющие драгоценные камни, д ^^нДрей... они, должно быть, стоят целое состояние... *^пРосто не могу взять...

?Ж ^

327

шестая.

рия т ^Засмеялся, Катя восхищенно улыбнулась, а Вале- к н_ем ^{Ко Воз}бужденно всплеснула руками. Склонившись ^У>°на сказала:

вас не пойму.

^^еРгей, эти камни не принадлежат Андрею. Они

•То

^есть? Что-то я

'атеса

• Они были в часах, — сказала она так, словно это ясняло все. Но удивленное выражение на Сергеевом ^Ъ заставило и ее тоже возбужденно засмеяться. Затем ^^ серьезно, она объяснила:

• В тот ужасный день... после того, как я тебя прогнала Гершлевы часы упали с камина и разбились. Но я была таком состоянии, что ничего не заметила.

Тут вмешался Андрей:

• Когда я пришел домой и увидел, что повсюду валяют­ся детали от часов, то решил, что у нас побывали грабители. Я бросился к матери в комнату, увидел ее, и тогда уже узнал, что у вас произошло.

Только потом я вернулся в прихожую, чтобы убрать там все. Вот тогда-то я и нашел их: на полу, вперемешку со всякими шестеренками, были драгоценные камни, разных размеров и цветов. Я собрал их в чашечку и поставил на буфете. То есть я понимал, конечно, что они стоят огром­ных денег, но никто из нас даже помыслить не мог, сколько именно.

Сергей понемногу начал понимать, о чем речь:

• Значит, мой дед спрятал бриллианты... внутри часов?

Андрей кивнул.

• Именно так. Двадцать четыре камня, если ^точН°'

Никто не проронил ни слова, пока Сергеи вп ^^

сказанное. В мыслях он вернулся к тому времени, ^ впервые нашел часы и прочитал записку. Там ^ве^у_Тр_И. сказано, вспомнил он, что подлинное ^сокР^овии^_ьСТВие^м Сергей улыбнулся, представив, с каким уд⁰ ^ и* дедуля Гершль, должно быть, писал эти слова, двойной смысл. \_ндр^ея:

Словно издалека до него донеслись слова ^ ^_ерг^е11

? л

и

l_

Щ ШЯШ

щ ж Ш Ш

j

• Эти камни и есть твое настоящее ^наСлеД^_оЯЬст0^ие>1 И ты не можешь себе представить, с каким у мы передаем их тебе.

ДнДр^е^ посмотрел на мать, на Катю и произнес, преодо-

_1евая неловкость: „

Должен тебе сказать, Сергеи, что мы все эти годы

_е прикасались к ним, но потом... Прошло столько лет,

^Не паже не знали, жив ли ты... Так что мы продали два а МЫ А"

самых маленьких камешка, чтобы у меня была возмож­ность начать собственное дело. Ну... на первоначальные расходы. Теперь у нас достаточно денег, и я могу тебе все

возместить...

Сергей поднял руку, чтобы остановить его.

• Прошу тебя. Не надо об этом.

Андрей только покачал головой, но тут вмешалась Ва­лерия:

• Сергей, мой сын слишком горд, чтобы просить. Но если бы ты мог подарить еще пару камней, ведь мы ожидаем прибавление в семействе...

• Договорились, — сказал Сергей.

Валерия принесла маленький бархатный мешочек, ко­торый она сшила сама, и высыпала драгоценности на стол. Полуденное солнце отражалось в их гранях, заставляя одни ^из них светиться прозрачным зеленым светом, другие на­ущенным красным, а прозрачные бриллианты отбрасы­вали радуги.

Зная, что Андрей взял в свое время только два самых

ьких камня, Сергей выбрал пару камней покрупнее

ром и подвинул их к Андрею, затем еще два камня.

* ^Это «^ля твоей семьи. ^ На т

ом они окончательно порешили, зад _в^^{Ия сс}ыпала оставшиеся восемнадцать камней на- Кот_ОПк Р^Хатньщ мешочек и положила их перед Сергеем,

^Ск₀^СПР°^{СИЛ ее:}

^ Мь ^ЛЬК° ^{0НИ В}°°^6ще' по-вашему, могут стоить? ^ ^т&ое_Го ^П^^{0Дали те} Д^ва камня ювелиру Яблоновичу, дру- ^Рей ^котоР°му он во всем доверял, — ответил

^и °н дал нам тысячу шестьсот рублей за одни

камень и две тысячи за другой. А ведь то были с ленькие из всех. Остальные камни он оценил — _я ^{6 Ма}~ это как сейчас. ^По^ню

Когда я спросил его, сколько за эти камни можно денег, Яблонович вынул лупу из кармана жилетки в ^^ ее в глаз и осмотрел все камни один за другим —- вепт ^ обнюхивал со всех сторон, взвешивал, и затем сказал- «я могу сказать вам, сколько за них дадут, — это должен шать сам покупатель. Но могу сказать, какова их рыночная стоимость. Лучше я вам вот как это растолкую: сегодня вы можете купить прекрасный обед в хорошем заведении за двадцать копеек. За этот камень, — сказал он, показывая на самый маленький рубин, — вы можете столоваться трижды в день несколько лет кряду. А вот этот камень, — он взял двумя пальцами изумруд, — потянет на большее. Что же касается камней-александритов, то они куда дороже брил­лиантов, так что если вы не настроены роскошествовать, а жить себе, как люди живут, то их вам хватит, хоть здесь, хоть в Америке, до конца ваших дней».

• Так что ты богач, Сергей, — закончил рассказ Ан­дрей.

К

огда Валерия и Катя унесли тарелки на кухню, Андреи отвел Сергея в строну и сказал уже серьезным тоном.

• Возможно, сейчас не самое подходящее время, • ты можешь мне рассказать, как все на самом деле шло... там, в тот день... на лугу?.. Мне все эти годы % ^ узнать... если это не причинит слишком сильном ^

• Это всегда будет причинять боль... — ^оТ j/j он

гей. — Но ты имеешь право узнать, как все рассказал Андрею, как умерла его сестра и ^чТд_ндр_ея,°^н сделал после того. Увидев, как побледнело лицо _ пожалел, что не опустил подробностей. о^⁰^

• Что ж, хорошо, что рассказал, — наконе! Андрей, не поднимая глаз. — А то бы так ж

_шестая. Надвигающийся шторм

_аЛ — Он взглянул на Сергея и добавил: — Матери, чно, тоже придется однажды рассказать... только без

Годробностей, конечно...

Сергей только кивнул.

Когда Катя вернулась, они с Андреем ушли к себе, оста­вив Сергея в распоряжении Валерии. Они провели вместе весь вечер, словно стараясь наговориться за все те годы,

vo x „

° ² ч

я x ⁴

что разделяли их.

J

Е 2 о с С

lea:* О > • • *

S >-s ^%

а следующий день Сергей взял с собой Валерию

Андрея, чтобы показать им то место, где была А и ^И

^а ^нина

могила. Они тихонько присели рядом с могильным холми ком и так и сидели в молчании, каждый наедине со своими мыслями. Только весенний ветер тихо нес облака по небу и, словно ветер, менялись их чувства.

Для Сергея Аня по-прежнему была так близка, что он видел ее перед собой, стоило лишь закрыть глаза. Он видел ее такой, какой она была тогда и какой навсегда осталась в его памяти, вечно молодой. Он слышал ее голос, слышал ее звонкий смех. Она словно касалась его сейчас. И он знал, что она с ним неотлучно, пока он жив, — чтобы снова соеди­ниться, когда эта земная жизнь будет для него закончена.

Почти всю дорогу назад в город они промолчали, только Валерия положила на Сергееву ладонь свою — затем про­шептала что-то так тихо, что он едва разобрал ее слова:

• Ах, бедные младенцы...

• Что? — переспросил он. — Что ты говоришь, мама. Она ответила задумчивым и печальным голосом:

• Я никак не могу перестать думать о наших младен цах... умерли со своей матерью, еще не успев родиться каково им теперь лежать там, на лугу... ₀

• Младенцы? — не дал ей договорить Сергеи. -

чем?.. _те6е6ыл°

• А разве?.. Разве ты не знаешь? Я думала, что

известно... Прости, Сергей, я не хотела...

• Валерия, немедленно расскажи мне все. ^ ₀нз

• Аня поделилась со мной... по секрету. Пони ^_иТу*а хотела тебя уберечь от разочарования, если вдр^ ^ ошиблась. Та женщина была уверена, что Аня _aa3gn>- ню. Я знала, что она собиралась и тебе об этом р

н

Я была уверена, что ты знаешь...

Но Сергей смотрел на нее невидящим взглядом. Мла- тгы Две жизни были в Анином чреве. Мысленно Сергей ^д_{етнулся в} прошлое, стараясь увязать воедино слова и об- ^М ьг вот Валерия, она что-то говорит по поводу Аниного большого живота, вот Аня шутит: «Так брыкаются, на­верное, пляшут там сейчас у меня внутри». Затем ужасная картина, разверстая кровавая рана и...

Сергей видел смерть одного ребенка, затем его ударили, и он потерял сознание. Нашел он тоже только одного... если бы был второй ребенок, он бы увидел его... Но не только он. Дмитрий Закольев тоже. В единый миг перед Сергеем открылась ужасная и все же удивительная весть: еще один ребенок, мальчик-близнец, мог остаться в живых. И где-то живет... все эти годы... на глазах Закольева, у него под рукой. И хотя это нельзя было утверждать с уверенностью, но оставалась возможность и даже уверенность, — что у них был второй ребенок, маль­чик, который мог остаться в живых.

Эти откровения открылись перед ним в несколько уда­ров сердца. Валерия была убеждена, что оба ребенка умер­ли с их матерью. Он не станет ее разубеждать — до той

^П0РЬ1, пока не найдет сына и не приведет его с собой, к ним Домой.

Сергей... Сергей? — голос Валерии вернул его к ре-

А_Не ^^звини- — сказал он. — Я просто задумался... об _Трудн ^{е 0Жи}Дал я узнать, что у нас было бы два ребенка. Мот .^Такое узнавать... даже сейчас... думать о том, что ^Лобыунасбыть...

-Да _

вздохнула она. — Было да сплыло.

лаех^¹^ ^{П0НЯЛ: се}^^{час не он} Делает выбор, выбор де- ^М°^МеНта к ^{За него> и все то}>^что случилось с ним до этого ^с^_ать ' ^Ыло лишь преддверием к тому, что он должен ^ше. Сергей чувствовал — перед ним появился

новый смысл: если его сын жив, он найдет его Д_Ля ему нужно найти Закольева. ^Эт°^го

Но

как объяснить Валерии, что он должен уйти?

По правде говоря, он больше не испытывал той тт ненависти, что была движущеи силои его миссии Он нял, что можно лишь плодить насилие, пытаясь ^П° остановить все зло этого мира. Как не раз напоминал Серафим, у Сергея нет ни сил, ни права играть роль караиб щей длани Творца. И все же ему понадобится благовидный предлог, чтобы объяснить свой неожиданный отъезд. При­чем такой, что не пробуждал бы в Валерии неоправданных надежд — их крушение оказалось бы вдвойне болезнен­ным. Поэтому он сказал ей правду, что он отправляется на поиски Закольева и его людей. И этот мотив, желание остановить Закольева и его банду, не дать им еще пролить невинную кровь должно было удовлетворить Валерию, не­смотря на все ее беспокойство о Сергеевой безопасности.

Когда Сергей сказал ей, что его планы изменились, она начала было протестовать, но затем только кивнула в ответ:

— Пожалуйста, береги себя, сынок.

Она понимала, что они, вполне возможно, расстаются на месяцы и даже на годы, — и хотя никто из них не упо^ мянул об этом, они оба знали, что он может вообще н вернуться.

И

пока Тайна несла его через горы и долы, он вспоминать и прорабатывать свои ^пР^еЖНИе_коННый> Было маловероятно, что один человек, пусть да*^е сможет найти банду грабителей, которая совер ^ ты быстро и так же быстро и бесследно исчезала ^_ср_Ь укрытии где-то в бескрайних украинских ст он больше полагался на то, что его чувства, ^ _ef0 jitf' жизнью на дикой природе, годами ^созеР^цаН^р_аВидь^ туитивными силами, смогут вывести его на

Он двинется на юг, чтобы идти по следу, отмеченному ^П^^ТЬ ми, дымом пожарищ и слезами. ^С И когда он найдет их, то пустит в ход все свои хитрости ки наблюдая с расстояния за их количеством и пере- ^И Жжениями. Он постарается рассмотреть среди них своего мна — ^{и если он жив и нах}°Д^ится У ^них> ^то выждать подхо­дящий момент, чтобы поговорить с ним наедине. Этот план был не из легких, но все же получше, чем просто въехать в их лагерь и затеять резню, в которой может пострадать и его дитя.

Так выглядел его план в общих чертах. В остальном он решил следовать тому, как будут разворачиваться события. Только глупец может недооценивать своих противников. И как однажды сказал Серафим, «всякий замысел — это толь­ко набросок того, что произойдет в действительности».

ой весной 1908 года пятнадцатилетняя Павлина вые в своей

жизни ослушалась отцовского приказ Своим секретом, который хранила так долго, она подели лась лишь с Константином — единственным, от кого у _Нее не было тайн. Может быть, надеялась она, хоть он поможет ей рассеять тьму, что постепенно сгущалась вокруг нее

Идя на утреннюю тренировку и словно невзначай по­равнявшись с Константином, Павлина незаметно сунула ему в руку записку, написанную печатными буквами, ко­торым он недавно ее научил: «Встретимся на нашем месте. Перед вечерней тренировкой».

Константин быстро пробежал глазами записку. Не­сколько минут наедине с ней — так мало и так много для него. Он уже не раз пытался представить, каким могло быть их будущее, его и Павлины. Но даже в мыслях он не мог вообразить ничего более или менее правдоподобного. Да и какая у них могла быть жизнь? Что он мог предложить ей — у него и у самого ничего не было, кроме тех лохмо­тьев, что едва прикрывали его тело. Да и то эти обноски достались ему лишь потому, что их не захотел никто другой в лагере.

т

впер.

не

тин уже ждал ее там. _ее

У нее в запасе было всего несколько минут, _тац-

» запасе ишли otciu пс^лил^^ —- , {(оН^¹

Едва переводя дыхание, она ^попР^осИЛ* _а1ДенН^ее'

подвинуться ближе. Его сердце забилось у⁴

хватились, тина

Во время перерыва между тренировками, когда оак ^ отлучился, чтобы переговорить с мужчинами в ^лаге^'_еднее лина со всех ног бросилась к их пещерке, куда в по ^ время ей случалось приходить так редко. Словно пер ^ через перекинутый над стремительным ^поток°^М^_оНСтаН' мостик, она в считанные минуты была на месте.

Павлина положила руку ему на плечо и горячо про- _когД^{а ii<x}

_шеПталанаухо:

Отец взял с меня слово, что я буду молчать и никому

выдам этого... Это секрет. Однажды он рассказал мне,

что Елена не моя мать...

Она умолкла, чтобы он смог осознать всю важность _того что она решилась открыть ему, даже не подозревая, что для Константина это была совсем не новость. Не до­ждавшись его ответа, заговорила снова:

• Мою настоящую мать убил зверюга с белыми волоса­ми, и с тех пор... Словом, он каждый день теперь преследует меня в кошмарах, этот беловолосый человек, ласково за­говаривает со мной, чтобы усыпить своим голосом и потом убить. Я пытаюсь убить его первой, прежде чем он заго­ворит, но он всегда успевает произнести одно слово. Мне никак не удается запомнить это слово, но каждый такой сон кончается моей смертью.

Ее голос дрожал — эти слова явно давались ей с трудом. Едва ли кто-то мог подслушать их здесь, но Павлина при­двинулась совсем близко к юноше — ей не просто была приятна их близость. Сейчас она была ей необходима.

• Могу поспорить, что беловолосый тебе стал сниться после того, как папка понарассказывал тебе на ночь всякой ^еРунды, — хмыкнул Константин.

Павлина отчаянно закрутила головой: _Че ^^апка сказал, что он настоящий. То есть что такой

Д^ействительно есть, его зовут Сергей Иванов. ^Ст*нти °^ТстР^{анилась и} встревоженно смотрела на Кон­ева о* ^СЛ0ВН0 ожидая, какой будет его реакция на эти люб_0п ^{На 0Жи}Дала увидеть в его глазах все: удивление, ^нто _Не ^{СТВо> даже} недоверие — чтобы увериться самой,

Н₀ Р^Ис*нула поделиться с ним секретом.

^ Ты ^Т0ЛЬК0 нахмурился. ^{1 Чт}О, Контин?

и Туморовым. п0Д^е/1ИТ

Но тот секрет, которым неожиданно решила ^ _чТСГ с ним Павлина, не оставлял ему выбора. Ему ^сл ^рдИ^ то придумать, чтобы Павлина окончательно не У

своем, поднял на нее взгляд:

^П^ствиеСо_№а11сд

Константин, который на мгновение задумался о

чем-_То

• Нет, ничего... Просто не ожидал услышать, что настоящая мать умерла... Причем такой смертью ^ТВ°^Я

Павлина вдруг поняла, что он чего-то недоговаривает Вернее, не хочет поделиться с ней тем, что уже было известно. Она стала тормошить его, вопросительно загля дывая в глаза, но вдруг вскочила, тревожно вскрикнув-

• Я совсем забыла! Мне же надо бежать...

Павлина поспешно выползла на четвереньках из пеще­ры. Егорыч станет ее ругать — он ждать не любит. Сам-то он не доложит о том, что она отлучилась без спросу, но вот если вернулся отец...

Напуганная, Павлина перелетела мост и помчалась об­ратно в лагерь.

Константин же остался в пещере, раздумывая над име­нем, которое только что назвала ему Павлина. Сергей Иванов. Нельзя сказать, чтобы оно было ему незнакомо. Он уже слышал это имя, давно, в случайно подслушанной беседе. И запомнил его не просто так — этот человек впол не мог быть его отцом. ^

Константин уже давно догадывался, что он тоже один тех сирот, которых забирали в лагерь от убитых роди ^ Как-то раз он случайно услышал, как Шура ^тайК°^_оМ._т0 шептывалась со своим сыном — разговор был о к ^ Сергее Иванове. Константин напряг слух, и выхватить из разговора пару слов

прш 'убил

: «Одного младендаУ

JflHOTUVuior,^ друГ

Мальчика... Другого забрал в лагерь...» Констан ^ ^ ^ показалось, что разговор шел не о ком ином, _rTTvT)o^ поскольку он всего пару минут назад расстался

Л

_ыслИ) что Сергей Иванов — ее смертельный враг. Но

³ сказать ей об этом? Если она хоть словом обмолвится

^КаК otiv о том, что Константин тоже знает тайну своего _аТаману ^

п^ния, последствия могли быть непредсказуемыми и смертельно опасными. К тому же Константин не был до конца уверен, что этот человек, этот самый Сергей Иванов, _и есть его отец. Так что он просто не мог допустить, чтобы все в их с Павлиной жизни пошло наперекосяк из-за одной неправильно понятой фразы.

Поделиться своими сомнениями, даже с Павлиной, было слишком опасно для них обоих. Но и молчать — разве он вправе был молчать?

В

тот вечер, когда Павлина уже почти уснула, атаман во­шел в ее комнату, присел на край кровати и посмотрел на нее долгим взглядом, прежде чем разбудить.

— Павлина... ты была доброй и послушной дочерью... И я горжусь, что у меня такая дочь. Ты не похожа на осталь­ных, на обычных девчонок — и все потому, что ты и есть необычная. У тебя особые дарования и особая судьба. Как ^и У твоего отца.

Он умолк, чтобы его слова, произнесенные мягким то- ^Н°^{м> каки}м он обычно разговаривал с Павлиной, получше ^ечатались у нее в голове. Затем он поднес руки к своей _Не ^{и ВЬ1т}ащил что-то, чего Павлина никогда не видела у _tt ^пРеж_де. Закольев подал ей серебряный медальон на

^ Она приняла его, не зная, что делать. Яц_0п ^{Тот ме}Дальон — твой ровесник, — сказал он. — Попатч ^{его твоей} матери в тот самый день, когда она

^Рила мне тебя.

2 х н 2 о

s «

ц

s?s

Меза г

^{1 Вь1}тер_л>^{КаТИЛась} У Павлины по щеке. Она отвернулась ^{а Ладонью} Щеку, а Закольев тем временем про-

сказал он, указав на маленькую за-

Путешествие Сокр,

'АТНСЛ

Внутри медальона Павлина увидела две маленьки цветшие фотографии: мужчину с черной бородой и 6 ^ ную женщину. Она, не отрываясь, смотрела на фотограф^ внимательно слушая своего отца:

• Это мои мать и отец — а твои дедушка и бабушка Помнишь, я рассказывал тебе про колдуна, который убил твою мать? Про человека, которого зовут Сергей Иванов?

Она кивнула.

• Он убил и моих родителей тоже — это на их лица ты сейчас смотришь. Все случилось в один день.

Он сделал глубокий вдох, и Павлина поняла, что даже сей­час он скорбит об этой утрате. Она погладила его по руке:

• Отец!..

Он убрал свою руку и быстро заговорил:

340

• Мы жили все вместе, счастливо, в маленькой ка­зацкой станице. Мне приходилось то и дело отлучаться с различными поручениями, так что тебя я оставлял на попечении дедушки с бабушкой. Ты у нас с матерью была единственным ребенком. Мне казалось, что в станице, сре­ди своих, вам ничто не угрожает.

IIUCACIID 1 уда, iv nyiiVi. 11U ivarv jl^ijdivw л — пйСЬ

окружили вооруженные люди, и они тут же на р

Со своего задания я вернулся рано, а ты как раз была тогда у Шуры. Она рассказала, что твои дедушка с кой оставили тебя у нее, чтобы она присмотрела за т > а сами поехали покататься на лужок, возле реки. Я

меня

поехать туда, к ним. Но как только я выехал на луг,

на меня...

С голосом, дрожавшим от гнева, он пр^0Д0ЛЖ^_насия°' — Пока я пытался вырваться, Сергей Иванов^ ^^е вал и убил твою мать. Затем повернулся к твоим ^ ^ с бабушкой и зарубил их насмерть. Прежде я ^ _Hy)*fl⁰ рассказать все до конца, но теперь — теперь ^ ^^ _гебя знать все, как было, потому что... Потому ^чТ0 просить об одном поручении.

jvlHoro лет назад я дал клятву найти и убить этого зверю- который отнял жизнь у твоей матери... Который отнял

жизни у них всех...

Павлина никогда прежде не видела, чтобы отец плакал, и теперь, глядя на его слезы, она была потрясена до глубины

души.

_ у меня есть свои люди, — с трудом продолжил он сквозь рыдания. — Закаленные, такие, как Королёв. Но негоже, чтобы я перекладывал на их плечи такое дело, как месть за своих родителей и жену. Это всецело мой долг, моя кровная месть, дело моей чести. Он пристально посмотрел на нее и добавил:

• Но я старею... да и никто из нас не вечен... так что позволь мне передать этот факел, эти право и честь тебе.

Он пристально глядел на нее, стараясь прочитать ее чувства, затем пояснил:

• Сергей Иванов знает меня в лицо...

Закольев помолчал, чтобы Павлина могла уловить смысл того, что он хотел сказать ей: молодая женщина, к тому же совершенно незнакомая этому человеку, будет обладать Решающим преимуществом. Мое дитя, мое будущее, думал °^{Н в этот} момент, сама пойдет по следу зверюги, который ^пРеследовал меня все эти годы... ^Затем он добавил:

Долг г⁰" ^ ^{меня сын}'^{я возложил на него этот} Д°чь т^ЫНа ^ ^{меня нет}> ^зато У меня есть такая способная

^г°Ды ^Пе^^Ь ™ ^знаешь> ради чего тебе пришлось все эти

возвести в изнурительных тренировках, почему я

п_{0т м} ^такие надежды на тебя. И почему я передаю тебе

^в°^ей м ^Н — ^чт°бы ты не забыла, кто виновен в смерти

^ Я не^{еРИ И М}°^ИХ Р^{одителей}*

я За_Ко/1ь^{Кесткими} ~~ совсем такими, как у ее отца, Дми-

^3а^УДУ> — сказала Павлина, и ее глаза стали хо-

*Ми_и

342

Н

а следующее утро Павлина проснулась _Чу_Ть чтобы сразу же начать тренироваться. Направл^' к овину, где они обычно встречались со стариком р^ЛЯЯсь чем, она увидела, как Шура с коромыслом в руках в из своей хижины. Вспомнив, что Шура тоже должна зна/ правду о том, как умерли ее близкие, она тут же окликн ла старуху.

Шура поставила ведра на землю и пошла навстречу Павлине — она всегда была рада перемолвиться словеч­ком со своей любимицей. Но, заметив, что улыбка вдруг сползла с ее лица, Павлина проследила ее взгляд и уви­дела, что Шура смотрит на Закольева, показавшегося на пороге своей избы. Он молча наблюдал за ними, потом жестом показал Павлине, что ей следует немедленно идти тренироваться. Когда Павлина снова повернулась к Шуре, та уже успела подхватить ведра и, не оглядываясь, поспе­шила прочь.

В тот день у Павлины все выходило лучше, чем когда- либо прежде. Она отбивала нападение нескольких против­ников. В прошлые годы мужчины, которых ставили с ней в спарринг, работали с ней вполсилы, как с новичком. Сейчас они работали против нее так же жестко, как и против ДРУ¹ друга. Она тоже получила несколько ушибов и ссадин, быстро о них забыла.

_t как бы-

стрее, чем все остальные. Казалось, она видит их ^^

Эти мужчины были выше и сильнее ее, но даже который мог подсесть под небольшую лошадь ^и^_тьееС брыкающееся животное в воздух, был не в силах с ^ ^ линии атаки. Павлина была гораздо ловчее и к\ ^д^_кв03Ь,

чувствует каждую слабину в их теле, в

их стратегии»

lb

* I S X— ®

i* is

I о o> § _v

If*- = Е» ^-ОйГ

bis

снова и снова сбивать их с ног. Что поражало ^^ сив­ков больше всего, так это ее недетская и ^неЖе_коТОраЯ ' Павлина могла брыкаться, как лошадь. ходила из нее, была невероятной для женщины _зеМдИ- Казалось, словно она притягивает силу из са

ge ладони, ступни и локти словно сами находили уязви- хочки на теле соперника, обездвиживая даже самого ^_{ьного м}ужчину. Если противник пытался захватить ее ^С нанести удар кулаком, она била по нерву на его руке. Раньше ^чем противник бил ее правой ногой, она успевала подбить под ним левую ногу.

В действительности у Павлины не было никакого жела­ния кого-то убивать — даже беловолосого зверюгу, который неотступно преследовал ее в кошмарах. Она была совсем не уверена, что сможет заставить себя сломать ему шею, перебить кадык или вонзить нож ему в сердце. Но эта цель была всем для ее отца, поэтому она будет стараться изо всех сил, чтобы исполнить его волю и подготовиться к этому заданию как можно лучше.

Когда же она спросила у Закольева, почему он не вос­пользуется ружьем или пистолетом, тот ответил:

— Ружье может дать осечку, а стрелок промахнуться. Тем более пистолет. Руки или нож — это самое надежное оружие, если с близкого расстояния... и самое подходящее тоже.

«Подходящее» — что за странное словцо, еще подумала °на тогда. Да и сам папка временами тоже вел себя странно, Цоимала она себя на мысли. Но ведь, в конце концов, он ног ^{ГЛавным в каза}Ч^ком отряде и специалистом в подоб- Рода вещах. И все же сомнения понемногу начинали и п ^{ДЫваться е}й в душу. Жизнь ее, прежде такая простая она ^{ТНаЯ> начинала} превращаться в загадку... Однако и Ц°стае^НеМН0Г^ ^{начала замечать}> каких именно звеньев не-

' ^Чт°бы разгадать эту загадку. ер_е ^К°^НеЦ ^и сам Закольев убедился, что его дочери в ла- ^{1х не} было — если не считать Королёва, который с ^отказывался «впадать в детство» и спаррин- ^Иг^Нт ^Hei1' ^это было даже к лучшему — однорукий ч 3 ^{10 за}вести, мог запросто и убить, под горячую яьеву было достаточно и того, что он не лез к

НАШЕСТВИЕ _{С0№дтесд}

ней с другими целями, кроме поединка. По этой Закольев смотрел на такое своеволие сквозь пальць^⁴^ это было явное неподчинение его приказу, по ко ^Х°^ТЯ каждый из мужчин в лагере должен был спаррингов атамановой дочерью. Но, в конце концов, он все это дед ° для Павлины. Он делал ради нее все.

И снова атаман Дмитрий Закольев проснулся в холод ном поту после очередного кошмара. Крики умолкли только тогда, когда его глаза резко открылись. Но вместо кошмарного сна накатил холодный шепоток воспомина­ний, чтобы тоже исчезнуть. Он потер лоб, словно стараясь стереть из памяти остатки образов, нарисованных кошма­ром... голос старого соученика... лицо девушки, той девуш­ки в казацкой станице... все тычут в него пальцем... день на лугу... появляется ребенок... вспышки, что наплывают одна на одну... и все из-за Сергея Иванова, зверюги, который убил его жену.

Он громко застонал, затем огляделся, в страхе, что его стон был услышан.

— Это сон, всего лишь сон, — пробормотал он и встал с постели, стараясь расходиться.

Скоро, уже скоро Сергей Иванов умрет от руки Павли ны. Ах, скорее бы, скорее.

С

тоя одна, в лесной темноте, и раздумывая над ^сМЬ^_ида

сказанных отцом слов, Павлина невольно тер ^

рукой медальон. Печально взглянув на ночное не _ей

вздохом подумала, что лучше бы отец не расска _еМ

с* -этим зад^

про смерь ее матери или про ее задание. ^ „ #из^нИ' пришел конец и ее прежней, по-детски неви _яТдЮ' вместе с которой исчезла и вера в то, что миро> _каК'^т° бовь и доброта. Да и Константин в

штт

последнее вр-'_отеМНое отдалился от нее, а тут еще это задание... оно, ^дущег⁰* облако, закрыло прежде светлый горизонт ее

цдСТЬ ^

Цосле того разговора с отцом редкие улыбки на ее лице подчеркивали растущую меланхолию и решимость,

что С

Павлина знала, какими ужасными были ночи ее отца, стоны и бормотание не раз будили ее среди ночи. Но теперь и она страдала от непонятных видений, которыми наполнились ее сны. Там, во сне, ей все виделась незнако­мая и загадочная местность, то ли лес, то ли луг... печаль­ное лицо женщины, которой могла быть она сама, только старше... губы этой женщины шевелились, но Павлина не могла разобрать ее слов. Иногда во сне она встречала и беловолосого человека, но всегда — спиной к себе, так ни разу и не увидев его лица.

Просыпаясь, она оказывалась в столь же непонятном мире. Теперь, когда ее тело стало наливаться, мужчины уже смотрели на нее другими глазами — в особенности Коро- 1ёв. Из-за его взглядов у нее порой мурашки по коже бега- ^ли- Она с трудом выносила его присутствие, делая вид, что ^просто не замечает однорукого великана. До тех пор пока ^е отец оставался главным в лагере, ей ничего не угрожает, ^{в т}ом числе и со стороны Королёва. С любым другим муж­чиной[онаможет справиться без особых сложностей, благо

°ицовскому мастерству в лагере ей не было равных. Разго ^{НаЖДЫ> Че}Р^{ез несколько} дней после того памятного _СВоег °Р^{а с} °тцом, Павлина уже было переступила порог щ_енн ^°^Ма> но случайно услышала, как Оксана в приглу- пась ^Тонах Р^азговаривала с Еленой. Павлина останови-

^Рислушалась.

^становилась все тверже — раз она приняла тот факел, о перед^{ал отец}' ^она делает дело отца своим собствен-

Ч._<ат ;^ат*ман стал какой-то не такой... задумчивый, что °^С;1ед_н ^еЦ*^{е одного из} наших, Леонтьева, убили во время ^крат^ ^На^^ега— Ах, неужели эти набеги никогда не сказав это, Оксана быстро добавила: — По- ^аМаНа ^ЭТ° ^говоР^ю потому, что беспокоюсь за нашего

³⁴⁶

• Да я-то что... — понурилась Елена.

Когда Павлина вошла, женщины быстро сменили а вскоре Оксана заторопилась и поспешила уйти Все¹^ гере изменилось — это Павлина и сама уже давно заме ^ Люди сновали, словно тени, переговаривались три ^Ла при встречах с ней притворялись любезными. Елена был особенно

осторожна. Все чаще Павлина спрашивала себя а действительно ли все они изменились или это просто у меня начинают на все открываться глаза? Как

-то давно, когда Павлина была младше, она спросила у Елены, зачем мужчины регулярно выезжают из лагеря. Ответ Елены был краток:

• Они несут патрульную службу по приказу царя. Она хотела побольше расспросить об этом Шуру, но

возможность для этого все никак не выпадала. Шура лишь почтительно кивала, когда ей случалось пройти рядом, но редко заговаривала с Павлиной, да и то обходилась парой слов. Тем больше было удивление Павлины, когда в один из дней старуха остановила ее с таким видом, словно ей самой хотелось поговорить с Павлиной.

• Что случилось? — спросила удивленно Павлина, но Шура только молчала и лишь просительно смотрела нее, не решаясь заговорить. — Шура, что с тобой? — ^пеР^е спросила Павлина. ^_ев0

Старуха медленно огляделась, направо, потом Затем с трудом произнесла: _аСЬ.

• Я была здесь... вскоре после того, как ты р

Это я тебя вынянчила. павл^{ийа 3}

Несколько ошарашенная этим вступлением,

нетерпении оборвала ее: _1Вала-

• Да, я знаю — ты мне столько раз Р^асска3^_оЦ1епт^^а: Шура еще раз боязливо огляделась, затем пр^

• Павлина, ты ведь не выдашь меня, скажи.

свою старую няньку? , _{к ч}еМУ "

• Ну о чем ты говоришь, Шура? Я не пойму>

— а>

oosT _и

Теперь уже Шура перебила ее:

Ах, хочу тебе рассказать что-то, да как бы не накли- беду на ^{свою ста}РУ^ю голову. Но ты ведь меня не вы- ^КаТЬ особенно нашему атаману? Все, что я тебе скажу, — только для твоих ушей, договорились?

_ д^е папке Дмитрию ни слова?

• Особенно ему, — ответила Шура. Ее била нервная дрожь, но неожиданно ее словно прорвало: — Все на са­мом деле не так, как тебе кажется, дочка. Эта родинка на твоей шее...

Павлина невольно прикоснулась к своей шее, где у нее краснело багровое пятно.

• Эта родинка? Такая же, как и у моего отца?

• Да... То есть нет! — в сердцах воскликнула Шура. — Никакое это не родимое пятно! Это ожог, от пламени — твои крики и до сих пор у меня в ушах...

• Что ты такое говоришь? — воскликнула Павлина громче, чем хотела бы сама. Но, когда она увидела перепу­ганное лицо Шуры, которое совсем побледнело от страха, ^ее голос смягчился. — Шура, ты говоришь что-то совсем непонятное...

Но Щура только бессвязно лепетала: Такая крошка... ты была такой маленькой, когда они как ^{НеСЛИ Те}^^я* ^^акое милое дитятко... Ты совсем не такая, он. Ведь он столько душ невинных загубил...

^ется ^{Не догово}Р^ила ~~ заметив, что к ним приближа­ть^^{1111 из м}У^жчин, она заковыляла прочь, оставив по-

I ^НнУ¹⁰ Павлину саму разбираться в том, что она только Услы_Шала

.42 .

К лету 1909-го прошло уже больше года, как Сергей чал свои поиски, не найдя никаких сколько-н 6 надежных примет того, где мог скрываться Закольев Е не раз попадались обугленные развалины отдельных изб или хуторов, что вполне могло быть делом рук закольев ской банды. Каждое такое место он наносил на карту но никакого строго очерченного маршрута, которым он мог бы следовать, у него не получалось.

В одну из ночей ему даже приснилось, что они с Тай­ной, словно два маленьких пятнышка, не больше комара, перемещаются по огромной карте Малороссии, гоняясь за другим пятнышком, которое постоянно ускользало от них. Сергей проснулся в замешательстве. Он уже готов был по­верить, что Закольев мог перенести свой лагерь в Сибирь или ближе к северным губерниям.

Нет, возразил себе Сергей, они непременно должны быть здесь, в этих краях, где продолжали свирепствовать гонения против еврейского народа. И все же Малороссия, протянувшаяся на тысячи верст с севера на юг и с запада на восток, устроила ему серьезный экзамен на выдержу и силу воли. С тем же успехом он мог пытаться отыскать монету, зарытую в лесу. ^ ^₀.

Сергей двигался зигзагами, с запада на восток, ^ двигаясь в сторону Киева, к самому сердцу этого * ^ шел по следу слухов, которые вились по всей укра ^ ^ земле, но ловил лишь слабый запах дыма, который рассеивался на ветру. Сер'

на-

Стараясь держаться в стороне от крупных гор ^ гей не пропускал небольших хуторов, деревень ^_оПЬев- ких местечек, на которые скорей бы положил^гла^_чцдо^сЬ Неподалеку от одного из таких местечек ^еМ' ^₀р_Ь1Й разговориться с пожилым евреем. Старик,

лошади впрягся в свою повозку, предложил Сергею ^ ^еба из своих скудных запасов.

спасибо, но мне, пожалуй, не хлеб сейчас нужен. — й был рад поговорить с неожиданным попутчиком. — дучше расскажите мне — что там слышно о недавних по­громах?

— А что, разве есть кто-то такой, кто о них не слы­шал? — ответил старик. — В местечках вокруг Киева, Минска, Полтавы, да и повсюду, словно из-под земли по­являются всадники. Из преисподней, слышите меня? Не щадят никого, ни мужчин, ни женщин, ни детей. А за что? Скажите мне, за что?

Но когда Сергей принялся расспрашивать его, где в по­следний раз видели этих бандитов, старик опустил глаза, не зная, что ответить, или не желая продолжать разговор. Он лишь устало покачал головой и принялся дальше толкать свою тележку.

Пришла зима, и Сергей понял, что его терпение вот-вот иссякнет. Завернувшись в бурку, он продолжал свой ^путь по промерзшей земле, под порывами ветра, которые фозились сдуть его с коня. Изможденный, полный мрач- ^{НЬ1Х п}Р^еДчувствий, он упорно гнал Тайну вперед, но его все ЗДьнее терзали сомнения.

Какими бы ни были его умения, угрюмо поддакивал он ^ невеселым мыслям, он еще не научился брать след _Л0^ху или, как лозоходец, находить нужное место с ^^ ^в Руках. Ему все равно нужны были осязаемые, а не о^мые приметы: свежие следы, точные указания — ва_Ло ^С710в°м, четкое направление, в котором ему следо- та_Ког^Д₀^ВИгаться. До тех пор пока ему не попалось ничего

^Местеч^>ка^СТаВаЛ°^{СЬ только гнаться за} слухами от одного °та_ет ^к Другому, чтобы на свои расспросы получать в ^{В71еннь1}е взгляды — и еще пальцы, указующие Р^ные стороны.

Он стал поститься, молить о том, чтобы ему была у_Каза на ясная дорога к его сыну, но по-прежнему необходимого знака не получал. Может быть, однажды решил он, _{я За}° даю неправильный вопрос. Задержав дыхание, он вощ_{ел в} глубокий транс, отгородившись от всяких телесных ощу­щений. В таком состоянии он задал вопрос: где Дмитрий Закольев?

350

го	го J
S	с j
к	О 1
S
с;
Ф
Г *
о
1- S

Ответ пришел к нему совершенно не в том виде, каким он его ожидал. Откуда-то из пустоты вынырнуло лицо Дмитрия Закольева — все та же землистая кожа, белесые волосы и мертвенно-пустые глаза. Сергей не представлял себе это лицо — он его на самом деле видел. И на самом деле почувствовал, какие безумные страдания терзают сейчас его врага. В этот миг закольевские страдания стали его собственными.

В

этот же самый миг перед спавшим Дмитрием Зако- лъезым неожиданно возникло лицо Сергея Иванова. Закольев в панике вскочил на кровати и увидел Зверюгу- Сергея прямо перед собой. Судорожно хватая ртом воздух, Закольев расширенными от ужаса глазами всматривался _в темноту. Но на лице его врага не было гнева, скорее то была... жалость. Затем лицо исчезло.

Закольев быстро поднялся и лихорадочно зашагал по комнате, стуча себя по голове кулаком. Первым его по­буждением было пойти к дочери и рассказать ей правду. Но что, что это была за правда? Если бы только он мог вспомнить!

Д

етьми Константин и Павлина были почти неразлучны. Теперь же он дорожил всякой минутой, любой воз­можностью встретиться с ней. Как-то раз он увидел ее, когда Павлина в перерыве между тренировками сидела на берегу реки чуть выше водопада, совсем рядом с их тай­ным местом. Опустив ноги в реку, она беззаботно болтала косыми ступнями в холодной воде. Константин молча сел Р^яДом, разулся и опустил ноги в воду, касаясь ее ступней ^^в°ими. В этот миг он едва не предложил ей бежать из ла- и не ^Месте* У^{же отк}Р^ыл было рот, но нужные слова так Дал ^П°^{явились}- И он не сказал ей ничего, решив молчать

^и браня себя за трусость. Ti,_Ha ^Влина тоже поглядывала порой на своего Констан- Ей _Ка^^{аК> что ее} Щ^ки временами вспыхивали румянцем, с _0кс ^Т° ^Училось увидеть одного из мужчин за овином ос_обенн^0и- Тогда ей это все показалось отвратительным, ^Ь{_Ла ^ ^звуки, которые они издавали. Но теперь она не

Ve^Cr^bK° ^{В ЭТОМ} У^веР^ена* У^{м и тело словно} спорили Павлине не с кем было поделиться сомнения-

^{352 n}^№cra_MECoKp_A1ECA

ми, что не давали ей покоя. Даже Константину она об этом сказать. Особенно Константину. ^0ГЛа

Как-то утром, когда Елена вышла из избы, а Пав открыв медальон, рассматривала лица своих а^⁴^ ки с бабушкой, Закольев подошел к дверям ее комнаты сказал:

• Живей ступай тренироваться. Егорыч тебя уже за ждался.

Павлина только вздохнула в ответ. Старый медведь Его­рыч... Он всегда рядом, всегда готов ждать ее. Однажды она проснется пораньше и придет к овину первой, чтобы не заставлять его ждать. Но не сегодня. Сегодня она чувство­вала себя слишком уставшей... во всем теле была какая-то слабость и дрожь... И что-то еще, чему она не могла при­думать названия.

Закольев уже повернулся, чтобы идти, когда Павлина, не отрывая взгляда от фотографий, окликнула его:

• Отец, все хотела тебя спросить... Ты совсем не похож на своего отца — у тебя светлые волосы, а у него темные, и еще... ^^

• Отстань от меня с этой ерундой! — отрезал он. ^ главное знать, кто убил их, и еще упорнее тренироваться^

Закольев выбежал из избы, хлопнув дверью так, стены задрожали. _{на в}

Обиженная этой неожиданной грубостью, ^а тот день тренировалась так яростно, что, отраоать ^ ^^ сок, растянула мышцу на руке. Она даже застонала что с ней случалось крайне редко. _сПро-

• Что стряслось, моя маленькая? — взволно

сил Егорыч. ние, наверх

• Все в порядке, Медведь, — растяжен

Скоро все пройдет, отцу только не говори. губ)

Она попробовала поднять руку, но даже за от боли.

Нет, это непорядок, — ответил Егорыч. — Иди подер- руку ^в холодной воде, пока не занемеет. Затем сделаем

перер^ь1В-

Никаких перерывов! — крикнула она. — Разве ты _е знаешь, что я ленивая! Мне нужно усерднее трениро­ваться!

_ Сначала приведи свою руку в порядок, а потом по­смотрим.

— Сначала приведи свою голову в порядок! — в сердцах воскликнула она и рванула со всех ног, чтобы Медведь не смог удержать ее.

Павлина сидела одна в своей комнате. Никогда прежде, сколько себя помнила, ей еще не было так неспокойно на душе. Растирая поврежденную руку, она решила, что все- таки следует опустить ее в холодную речную воду. Это по­может ей не думать больше о необъяснимом гневе отца. Что в ее словах могло так задеть его? — терзалась она. Ведь это он сам подарил ей этот медальон. И не было ничего необыч­ного в том, что она задала ему свой вопрос — но, очевидно, ^нетот вопрос, который он хотел от нее услышать...

Она вздрогнула — оказалось, отец появился в дверях их ^пР°стой избушки. Он выглядел взъерошенным и словно ^^в себе. Павлина молча отругала себя за то, что утрати- контроль над собой. Она уже поднялась и хотела было иться, но что-то удержало ее от этого. Почему она ^л^на извиняться, за что?

^а так и стояла, глядя себе под ноги, пока он не за-

первым:

:о_Вори^П-^лина, прости меня за резкие слова. Я не хотел ^^асног ° ^СВ0ИХ родителях, потому что слишком много

0_Н ° ^пР^ИХ0Дит вместе с воспоминаниями о них. Хт, ^ПоДошел ближе и сел на ее кровати. Его руки дрожа- ^ Я ^^{1 ем}У Удалось справиться с волнением:

^{что мало} похож на своего отца. Но совсем не Р^е6енок похож на своих родителей. И твое счастье,

354

^;СТВИЕ Со,

^1КрАТЕсл

что ты не похожа на меня. Тебе повезло, что ты на мать. Но вот, и у тебя, и у меня, одинаковое _п^П°^Х0)Ка пятно. ^Р°^ДИм°е

Он откинул свои соломенные волосы, обнажив гровое пятно на своей шее, совсем такое, какое быд^В ^ Павлины.

— В нас с тобой течет одна кровь, — сказал он, гладя ее по волосам. — Вот почему я и доверил тебе... Словом вот почему тебе нужно тренироваться еще упорнее Хочу напомнить тебе, что Сергей Иванов не просто опытный и тренированный боец. Он также умело пользуется своим голосом, чтобы обманывать и завораживать... Чтобы ты поверила, что белое — это черное, а правый — он же и виноватый. Так что, когда встретишь его, не дай ему воз­можности заговорить, ввести себя в замешательство, чтобы потом убить.

Павлина, которая еще не совсем остыла от обиды, лишь подумала, что он повторял это уже столько раз, что она все это успела запомнить наизусть.

Когда он повернулся и вышел из избы, Павлина потро­гала родимое пятно на своей шее. Она ненавидела зверюгу Сергея Иванова за то, что он причинил столько страдании ее отцу. Придет день, и они встретятся. И тогда он заплатит за все.

Путеше<

На следующий день Павлина не смогла встать с из-за лихорадки. Все ее тело ломило, она даже ^ ^ ла опустить ноги. Голова кружилась. Никогда пр ^^ | не ощущала такого нездоровья. Елена старалась ^д^_иваТь подальше от нее, но зато Шура пришла, чтобы поу* ^ ^ за ней. Она прикладывала влажную холодную ^тР^я^_{з т}рав» на лоб, гладила по щеке и отпаивала ее ^насТ°⁶^ _прогЛ°' которые готовила сама, — Павлина едва могла тить, так отвратительны они были на вкус.

бессвязные _МЫСли, обрывки образов врывались в ее со-

из сумеречного мира между бодрствованием и сном. О чем-то важном ей нужно было расспросить Шуру, но о

? Она никак не могла вспомнить... Затем сами собой в голове стали складываться другие вопросы, над которыми она прежде и не задумывалась... о себе, о мире, что окружал _ее Что меня ждет в будущем? Сколько лет я проведу в пого­не за человеком, которого, может быть, даже нет в живых?

Ее видения разлетелись от резкого голоса:

• Немедленно поднимайся! — прикрикнул на нее Зако­льев, на нетвердых ногах стоявший в дверях. — Тебе нужно тренироваться — пусть не в полную силу, но все равно не валяться в постели!

Павлина изо всех сил постаралась подняться, но лишь откинулась на подушку и моментально уснула.

Когда она снова открыла глаза, на ее горячем лбу лежала холодная влажная тряпица. Она увидела, что Константин сидит у ее постели и гладит ее волосы.

• Контин! — прошептала она. — Смотри, отец застанет тебя здесь!

• Ш-ш-ш, — прошептал он, — его нет... он уехал в па­труль.

Вот он рядом с ней, и от его улыбки ей и самой стало ^Легче пусть даже это была и грустная улыбка. Она за- а _ее ^{Ла глаза}> чтобы его образ отпечатался перед ее глазами, _Не ^011тин тем временем заговорил с ней так нежно, как

^Говорил с ней никто прежде. ^^авлина> — нагнувшись над ней, начал он приглушен- ^-сом. Он шептал ей на ухо, продолжая гладить ее Иер_Ьи ' Однажды ты поделилась со мной секретом. Те- ^ажу нечто, чтобы ты знала, что я верю тебе... ^кУДа-_То ^{1Че не} безразлична. — Он глубоко вдохнул, глядя ^т° Мой ^ВДЛЛЬ' ~~~ ^{если ты} проболтаешься, выдашь кому- ^екРет, это будет означать мою верную смерть...

Павлина, все еще в горячке, пробормотала-

• Ты никогда не умрешь... ты всегда будешь здесь дом со мной... "

• Нет, Павлина, ты меня не слушаешь' Мнр то,

. „ ^аКнУЖнп

все рассказать тебе сейчас — другого времени v наг

zf § пр п ~ ^{у м}ожет

и не быть! Только ты мне верь, слышишь? От тебя гт

^л столько

всего скрывают... столько всего, что я даже и не знаю чего начать... но главное — ты не должна убивать Сергея Иванова...

Константин обернулся и пристально взглянул на Пав лину. Она судорожно дышала в глубоком забытьи.

Ему ничего не оставалось, как оставить Павлину наедине с ее беспокойными видениями.

Тем временем Закольев и его люди обрушились на ма­ленький, одиноко стоявший хутор. Не раз уже товарищи советовали его владельцу, молодому арендатору Ицхаку, переехать поближе к городу, где они могли бы выручить его, случись прийти беде, но тот только недоуменно пожимал плечами. «А смысл? — все повторял он. — Черта оседлости большая. Пока что они не появлялись в наших краях. Да и к тому же разве наше местечко можно считать безопасным местом?» Его друзья только сокрушенно качали головами ответ. Действительно, Ицхак был прав — если нагрянут эти кровопийцы, никто из них не будет в безопасности. ^ ^

Банда Закольева убила Ицхака, его жену и детей, ролёв, как всегда, не забыл взять свое, прежде чем щина умерла. Люди Закольева подожгли хутор. ^^а^_однЫе лишившись прежнего рвения, они двигались как ^ куклы. Ни у кого уже не было иллюзий, будто ^оН^_шьПо- матери-церкви или царю. Все понимали, что они слушные исполнители воли атамана. ^ дюД^е**

Спор вспыхнул только из-за того, что ^кое~^К^° 3^0^ хотел забрать детей с собой, а другие не хотели, быстро положил конец спору.

убить их, всех убить. И поживей! Таким было его милосердие в этот раз, и тем ничего не _ставалось, как подчиниться.

° Но прежде, чем швырнуть факел на тесовую крышу избы, ояьевская банда вынесла из нее все сколько-нибудь цен- ^3аК Позже сам атаман внимательно, вещицу за вещицей переберет все, что не было брошено в огонь: фотографии, старые письма и другие личные вещи. Но сегодня ему до- талась особая добыча — это была одна из самых лучших лошадей, которых ему доводилось видеть, каурый жеребец с дикими глазами. Одним словом, не конь, а просто сказка.

Когда же языки пламени, освещая вечернее небо, взви­лись над хутором, атаман Закольев разразился безумным смехом. Трясясь, словно в припадке, он накинул узду на перепуганного жеребца и закричал:

• Как же мне тебя назвать? Только Вождь — и никак иначе!

На том бы все и закончилось, если бы один из его людей, скорый на язык лагерный дурачок Гумлинов, не сдержался и не выпалил:

• Кто спорит, атаман, — славный тебе достался коник. Но если ты запамятовал — напомню, моего коня вот уже ^ТР^И года зовут Вождь. Само собой, не может у нас быть двух "°^{Ней с} одинаковыми кличками...

Слова застряли у Гумлинова во рту, когда он увидел Р^ажение лица Закольева. Тот внезапно затих и почти с _Пр^^0ТВоР^енным видом подошел к гумлиновской лошади,

тливо улыбаясь своему проверенному товарищу: а _То °Рошо еще, что тебя зовут не Закольев, а Гумлинов,

Эти^{К бЫ НаС С тобой} Различали? кто б_Ь1 ^С710ва разрядили возникшую напряженность, и все,

?ас_См ^{Л Вок}Руг> включая и самого Гумлинова, нервозно ^*^еялись.

^ ^^{Мех СТих} так же внезапно, когда Закольев выхватил °Дним ударом перерубил бабку гумлиновской ло-

358

Путешествие Сокр,

'атеса

вывели из стоила. манУ^Г171>

Гумлинов верой и правдой служил своему ^ надцать лет и не осмелился бы поднять на него теперь он не поднял бы руки и на его защиту-

шади, совсем отхватив нижнюю часть ноги. Несча жеребец, заржав от боли, взвился было на дыбы но ^И удержал равновесия и рухнул набок. Из обрубка ноги ^ останавливаясь хлестала кровь. Похолодевший от ужаса Гумлинов застыл на месте, переводя глаза с бившейся агонии лошади на Закольева.

Все остальные с открытыми ртами наблюдали за этой ужа­сающей сценой, не в силах вымолвить ни слова. Они немало всякого видели и знали за атаманом, но эта необъяснимая же­стокость к лошади в их представлении была святотатством — и их казацкая кровь понемногу начинала закипать.

Теперь уже ни у кого не оставалось сомнений, что их атаман полностью лишился рассудка. А Закольев тем вре­менем продолжал спокойным, даже игривым тоном:

• Вот теперь мы сможем с тобой различить, где чья лошадь.

Подобрав обрубок ноги, атаман перекинул его через плечо, словно это была какая-то деревяшка, подошел и погладил по шее своего нового скакуна. Затем, смерив Гум- линова взглядом, еще раз окликнул его:

• Но лучше ты все-таки придумай новое имя для своей лошади — хотя, похоже, тебе понадобится новая лошадь, которой ты сможешь дать имя.

Вскочив в седло, он резко завернул коня и пос прочь, а остальные последовали за ним, оставив ly ^ ва самого решать, как облегчить участь несчастном) ^ вотному. Вскоре окровавленный труп лошади ^леЖ^_ар_Ище Гумлинова. А в двадцати шагах — дымившееся ^поЖ^д_НОй того, что еще несколько часов назад было домом ^_яеЧ0 и еврейской семьи. Гумлинов перекинул седло тем

пошел за старой клячей, которую они незадолго

пят-

шестая. Надвигающийся шторм 359

Он решил не ехать вслед за остальными — те поскакали _на очередной налет, севернее от сожженного хутора. Тем более что теперь у него была лишь хромая кляча. Хотят и дальше людей резать, решил он, — пусть режут, но уже без него. «С меня достаточно, — сказал он себе, —? и порублен­ных лошадей, и загубленных еврейских душ тоже».

З

а время отсутствия отца Павлина успела достаточно окрепнуть, чтобы встать с постели и сделать разминку. Ей всегда нравилось растягиваться — в такие моменты она чувствовала себя кошкой.

Она скучала по Константину. Ей хотелось, чтобы он снова провел рукой по ее волосам — или это ей только приснилось? Наверное, это был всего лишь сон, подумала она. Но ведь что-то он еще и говорил ей на ухо, она запом­нила его дыхание на своей щеке. Наверное, снова что-то хотел сказать об ее отце? Она вдруг разозлилась, сама не зная почему. На следующий день она спросила Елену: А ты видела Константина с кем-нибудь из девушек в нашем поселке?

— Никогда не видела, — отрывисто бросила Елена. — Не Цумаю, чтобы у него кто-то был.

^Павлина облегченно вздохнула, но ее тревога не исчезла.

^а уже давно перестала доверять Елене — эта женщина, ^^к°нце концов, всего лишь служанка ее отца. С Еленой их Ни с ^Шения никогда не были сердечными, как бы Павлина ^с°зд ^а^^{алась сок}Р^атить ту дистанцию, которую между ними Мац ^а !'^аМа ^^лена> всегда безразлично-внимательная к ата- Как °^В03^ ^№чке> словно это была еще одна ее обязанность, Е?*пня или уборка. Она была безразлична Елене, это SO⁰' зачем тогда она притворялась внимательной? ?П ^ВСе °^Ни притворяются?

чувствовала , что живет в доме, полном загадок, j ^ре> полном лжи.

В апреле 1910 года, переходя в своих поисках от дер_ев ни к деревне, Сергей поднялся на холм и заметил на расстоянии все еще дымящиеся развалины маленького хуторка. Дым пожарища мгновенно пробудил в нем дав­ние воспоминания об избушке Абрамовичей. На какой-то миг почувствовав приступ физической слабости, он лишь склонил голову в знак скорби за тех, кто был похоронен под этим новым пожарищем.

Подъехав ближе, он заметил человека, стоявшего воз­ле руин. Сергей спешился и оставил коня, решив пешком подойти к этому человеку, чтобы не напугать его. В такой момент всадник, особенно похожий на казака, едва ли мог ожидать теплого приема. По ходу Сергей внимательно осматривал землю, стараясь не пропустить следов, кото­рые должны были оставить нападавшие.

Сергей остановился в почтительном молчании, дожи­даясь, когда незнакомец, старик, шевеливший губами в беззвучной молитве, поднимет голову и сам заметит его^

• Простите, что беспокою вас в такую минуту, — ⁰ ратился он к старику. — Это была ваша родня?

• А разве мы все не родня друг другу?

• Не стану спорить, — ответил Сергей. Этот с

чем-то напомнил ему его Гершля. _т0лько

• Это были мои друзья. А теперь от них остался

один пепел. _которы^е

• А вы видели, как это произошло? Людей, это сделали?

• Я как раз ехал, чтобы навестить Ицхака, ег женушку... И его троих детей. дяся^

Он вздохнул и после долгого молчания проД⁰

_ уже было недалеко, когда я заметил дым. Я прибавил ХОДУ' р^еШИЛ' ^чт0. Должно быть, загорелся стог сена или амбар- Потом... Еще до того, как показался сам хутор, я услышал крики мужчин, потом... вопль женщины... и еще детей...

Он невольно обхватил голову руками.

• Мужчин, вы говорите? А сколько их было? — спросил Сергей, стараясь разговорить старика.

• Сколько? Я не знаю... наверное, десять или около того. Я ведь видел их с расстояния. Спрятался... как трус...

• Как разумный человек, — возразил Сергей. — Вы заметили, в какую сторону они ускакали?

• Да, — старик вздрогнул, затем горестно покачал го­ловой.

• Куда, в какую сторону они направились? Прошу вас, скажите мне. Мне это очень важно знать!

Старик задумался, затем показал на юго-запад.

Сергей взял Тайну под уздцы и прошел около двадцати шагов в том направлении. Его сердце забилось учащеннее, когда перед его глазами открылись следы копыт — лошадей было не меньше десятка. Это был самый свежий след с тех ^пор> как началось его путешествие. Если сожженный хутор бьш делом рук банды Закольева, то сейчас их разделял лишь ^Час> самое большее — два.

Но прежде, чем броситься в погоню, Сергей обернулся ^к старику:

^ Можете хоть кого-нибудь из них описать?

Я же прятался. Хотя погодите, один из них был в_Се ^{Ительно} выше остальных — настоящий великан. Вот

' ^Что я могу вас сказать. Спасибо. Хотите верьте, хотите нет, но я тоже скорб- ^ВаШих Друзьях. Вам нужна моя помощь? п_еЧа ^^{ВЬ1> Ни}чем вы уже не поможете. Я вернусь с такой ^Ной вестью. Приведу с собой остальных наших. Мыживем неподалеку, в местечке, в двадцати верстах Если будете у нас, спросите старого Герцика. °^ТсюДа.

Старик кивнул и уже было повернулся, чтобы идти вдруг его колени подогнулись, он судорожно прижал р ^Н° к груди и упал. ^ ^и

Сергей бросился к нему.

• Ничего... сейчас... сейчас все пройдет, —- сказал Г цик, стараясь подняться, но ноги никак не хотели держать его. — Это все... Сами понимаете, увидеть такое...

• Давайте, я отвезу вас домой, — предложил Сергей.

• Давайте, вы доведете меня до повозки, — Герцик медленно, с болезненным стоном поднялся, затем попро­бовал сделать шаг, но не сдвинулся с места. Сергей легко подхватил его на руки и понес. — Спасибо вам. И не бес­покойтесь за меня. Лошадка у меня тоже старенькая, как и я, — так что дорогу домой найдет сама.

Тем временем небо затянуло тучами, обещая обложной весенний дождь. А у Сергея теперь был свежий след, и ему не терпелось броситься скорей на поиски. Он мог даже перехватить их до того, как они скроются в лесу. Он впер­вые был по-настоящему рядом со своим сыном...

Лицо Герцика исказила гримаса боли, но он вымученно улыбнулся:

ывайте

• Не обращайте внимания, — твердил он, — ступайте... куда вам надо. — Но его руки едва могли держать пово дья.

Сергей лишь вздохнул, но решение было ^пР^инЯТ°'_ай — Еще чего! Бросить вас тут — нет уж, показг

дорогу к вашему местечку. _посв^еТ'

Герцик кивнул, и Сергей увидел, что его лицо

лело. _е1це раз

Сергей же сел на своего коня и быстро ^{объехаЛ},_пеНной вокруг руин хутора. Он нашел труп лошади с р_ань*

ногой и перерезанным горлом. Вокруг спекш ^й, уже крутился густой рой мух. Сергей даже дерну^я

^С смог найти объяснения.

Следы вели на юг. Все в нем кричало от желания немед­

ленно пуститься в погоню, по свежему следу. Он оглянул­ся на Герцика, сгорбившегося в своей повозке. Вздохнув, Сергей медленно подъехал к нему, привязал своего коня к задку повозки, сел на козлы и взял поводья в руки:

____ Ну, что ж, лошадка, — сказал он. — Давай, вези нас

домой!

— Чтоб вы знали, его зовут Цадик, — кивая головой, проговорил старик. — Скажете, надо же было таким име­нем назвать, и кого? Коня... Так ведь я никому об этом и не говорю — только друзьям, вот...

Задумавшись, он умолк.

К тому времени, когда они добрались до местечка, в котором жил Герцик, солнце успело закатиться. Небо, что целый день затягивалось дождевыми тучами, наконец про­лилось первыми каплями. Навстречу им выбежала женщи­на и, подхватив Герцика под руки, повела в дом. А когда и Сергей стал перед порогом дома, вдруг стало совсем темно, ^а первые капли превратились в настоящий ливень.

И если еще возле хутора оставался какой-то след, то сможет ли он найти его завтра, тем более — после дождя? Тот след, который он столько искал...

Укладывая мужа в постель, Дебора, жена Герцика, уто- ^ВаРивала Сергея, словно бы он был членом их семьи:

Уже темно, дождь, не стоит тебе ехать никуда в такую Ду. Коня своего можешь оставить в конюшне через ули- ан * ^{Сам ноч}уй у нас. Утром смачно с нами позавтракаешь, _0ста;ян_ый желудок и дорога покажется веселее. А не то — _0ТВе^^аися У нас, сколько душа пожелает. — Не дождавшись она поспешила к расстонавшемуся Герцику.

_тараясь понять, как и зачем такое могло случиться, но так ине<

^СГ1асиб^СерГеЙ У^{слышал и то> 4X0 она хотела} сказать ему: tbj _с ^{0> и} да благословит тебя за твою доброту. Теперь ^Вой в этом доме.

364

Было время, когда Серафим учил его: «Характер чело­века отчетливей всего проявляется тогда, когда ему при­ходится делать выбор в сложных обстоятельствах». Сергей сделал свой выбор, и ему хотелось надеяться, что это был правильный выбор. Все внутри него стонало от желания не­медленно броситься на поиски сына. Впрочем, куда теперь ехать, успокаивал он себя, — едва ли удастся разобрать сле­ды ночью, да еще и под дождем. Оставалось только принять гостеприимство этих милый людей из того же народа, что и его дедуля Гершль. Народа его матери. Его народа.

Р

анним утром, едва только рассвело, в закольевском лагере ни с того ни с сего злобно залаяли собаки. Не­ожиданно из леса выбежал незнакомец — почти голый, в изодранных лохмотьях, он изрыгал проклятия, бешено размахивая в воздухе саблей. Длинные спутанные волосы и борода сбились комками, словно это был не человек, а порождение лесной чащобы. Одна из рычавших собак не решалась броситься на незнакомца, другая, попытав­шаяся хватануть его за ногу, в мгновение ока осталась без головы.

И Закольев, и остальные мужчины в этот момент были на вылазке, а почти вся лагерная молодежь, включая Кон­стантина, ушла в лес собирать хворост. Охранять лагерь остался один только старик Егорыч.

Увидев чужака, который продолжал угрожающе махать саблей, кто-то из детей заревел и с плачем пустился наутек. Павлина выглянула из дверей своей избы как раз в тот момент, когда показался и Егорыч, который вышел узнать, что стряслось.

И Егорыч, и Павлина увидели чужака почти одновре­менно, но оба они были слишком далеко, чтобы прийти на выручку Шуре, которая неожиданно для себя столкнулась с чужаком нос к носу. Она в этот час по обыкновению хо­дила к реке, и завидев того, даже выпустила коромысло из Рук. Вздрогнув от неожиданности, пришелец, не раздумы­вая, полоснул Шуру саблей, едва не сняв ей голову с плеч. Взбешенный Егорыч бросился, чтобы скрутить незваного гостя, но сделал роковую ошибку. Он решил, что перед ним °Дин из тех дурачков-бродяг, которых в те времена немало Ходило по проселочным дорогам. С устрашающим ревом, ^надеясь взять его на испуг, не ожидавший подвоха Егорыч Двинулся прямо на пришельца.

Но когда Егорыч приблизился, человек неожиданно сде­лал выпад, и сабля, блеснув сверкающей дугой, пронзила сердце старого Медведя — наставника Павлины. Пошат­нувшись, он еще успел удивленно посмотреть на безумца, но свет померк в его глазах, и он рухнул на землю.

Потрясенная Павлина застыла в дверях. Поначалу ей по­казалось, что этот незнакомец с безумными глазами и есть тот зверюга, Сергей Иванов, которого так боялся ее отец. Но она быстро поняла, что этот бородатый, обросший воло­сами, бормотавший какую-то невнятицу человек — скорее всего, одержимый, решивший убивать все и вся. Нужно было срочно увести подальше от него женщин и детей...

О

на не помнила, что произошло потом, но Оксана, ко­торая перепутанно выглядывала в щелку в дверях, все видела и все потом рассказала.

Спустя несколько минут вернулась молодежь с охап­ками дров. Когда они увидели тела Шуры и Егорыча и еще незнакомца, который неподвижно, лицом вниз, лежал на земле, они бросили сучья и кинулись выяснять, что произо­шло. Константин первым оказался рядом с Павлиной — та, прислонившись к стене, плакала навзрыд. Константин при­сел рядом с ней, обнял за плечи и прижал к себе.

Еще не успело стемнеть, как в лагерь вернулись Дмитрий Закольев, Королёв с остальными — но не все. Как только атаман увидел трупы Егорыча, Шуры и лежавшего поодаль мертвого незнакомца, он закричал:

• Что произошло? Где Павлина?

• Я все видела своими глазами, атаман, — выпалила Ок­сана. — Это чокнутый, он утром ворвался в поселок. — Но Закольев, соскочивший с лошади, лишь остервенело тряс ее за плечи с криком: «Где Павлина?» — и перепуганная Оксана затараторила еще быстрее, словно испугавшись за свою жизнь. — После того как он убил Шуру, он замах­нулся саблей и убил старого Егорыча... но Павлина спасла всех нас! Она подошла к этому дикарю и подняла руку, словно хотела сказать «А ну стой!» — а тот вытащил саблю из тела Егорыча и с криком — совсем ненормальный, я вам говорю! — кинулся на Павлину. И, представляете, ни разу не попал! — так быстро она двигалась. То она перед ним, то, глядишь, уже сбоку, так что тот махал-махал саблей, а попасть — не попал. А она — лупцевала его, лупцевала, пока тот не упал и не сдох, вот!

Закольев рукавом утер пот со лба — он уже начинал успо­каиваться. Не выпуская Оксану из рук, он мягко сказал:

• Оксана, последний раз спрашиваю — где Павлина?

Она указала в сторону атаманова жилища:

• Кажись... Константин повел ее в вашу избу, ата­ман...

Закольев оттолкнул Оксану и со всех ног бросился в избу.

Но Константина и след простыл. Павлина упросила его уйти в тот самый миг, когда они услышали стук копыт. Ког­да Закольев нашел ее, она сидела одна, все еще в полумраке, глядя в никуда. Она отомстила за смерть Шуры, которая вынянчила ее, и за смерть близкого человека, который учил ее всему лучшему, что только знал сам. Как, оказывается, легко было отобрать жизнь у человека — ужасающе легко, а ведь ей самой, казнила она себя, хотелось убить того че­ловека. Но не только в его смерти было дело... еще и в том, что он успел сказать...

Поначалу он кричал что-то невразумительное, из чего она не могла разобрать и слова, но потом наконец она по­няла — он говорил не по-русски. Поняла тогда, когда он наконец взвыл: «Убийцы!., вы убили мою жену... моих де­тей!.. За что — только за то, что мы евреи?» На его глазах блестели слезы. Тут-то Павлина поняла, что это не дурачок, который где-то раздобыл саблю и случайно набрел на их лагерь. Он искал их, и на свою беду нашел. Он продолжал кричать что-то, но Павлина больше его не понимала, да и не хотела понимать. Уже по одному его голосу было ясно, что он говорит правду.

Слова безумца открыли наконец Павлине все то, чего она так долго не хотела замечать, о чем не позволяла себе задуматься. Теперь она знала, откуда в их поселке берутся лошади, овцы, одежда, утварь, книги, да и много чего еще. И еще она поняла, что они были за люди...

И в этот миг в избу с перепутанным лицом влетел За­кольев:

• Павлина... дочка... с тобой все в порядке?

Она ответила медленно, с безразличием в голосе:

• Я в порядке, не ранена, если именно это тебя инте­ресует.

Она подняла глаза и впервые заметила то, чего не за­мечали ее прежде детские глаза, — отец осунулся, спал с лица, его глаза были затравленные и холодные, как у того сумасшедшего. Нет, куда холоднее.

Закольев же, не почувствовав того, что творится с его дочерью, облегченно вздохнул:

• Ну, хорошо, раз так. Ты была молодцом, справилась как надо — Оксана мне все рассказала. Так что еще немно­го—и ты будешь готова.

Он протянул руку, чтобы погладить ее волосы, но Пав­лина отодвинулась в сторону.

Он сделал вид, что не заметил ее жеста.

• Отдохни, — сказал он. — А завтра я найду тебе ново­го наставника.

Глядя себе под ноги, Павлина ответила все так же без­различно:

• Ты же не думаешь, в самом деле, что мне и дальше необходимо тренироваться?

Не дождавшись ответа, она подняла голову, но увидела, что в дверях пусто.

Закольеву необходимо было в этот момент обмыться в реке, чтобы соскрести грязь со своего тела и очистить разум. После он постарается уснуть. Он жалел о потере Егорыча и Шуры. Они оба были полезны и могли еще при­годиться. Но при мысли, что их лагерь в конце концов об­наружили, он в бешенстве заскрежетал зубами. И все же этот странный поворот судьбы оказался не без пользы. Его дочь-таки прошла проверку в поединке не на жизнь, а на смерть. Так что все к лучшему, твердил он себе, все по­лучилось как нельзя лучше.

Теперь она готова.

Н

едолго, подумала она. Он сказал, что осталось не­долго. Что ж, так даже лучше — она и сама теперь хотела разделаться с этим поскорее. Справиться с тем за­данием, которое возложил на нее отец, чтобы побыстрее освободиться от него. Вся ее жизнь, как выяснилось, была сведена к одной только этой цели — поединку с Сергеем Ивановым, и ей оставалось лишь мечтать, какой может быть жизнь после их встречи. Павлина даже вздрогнула, почувствовав, что эта другая жизнь может начаться для нее лишь после того, как она справится с задачей и убьет про­тивника своего отца. Теперь она знала, что может драться и может убивать. Но в самом ли деле она была готова убить Сергея Иванова? Павлина сжала в ладони медальон, словно в нем были заключены души ее предков. Она попробовала представить, что творилось в душе ее матери перед тем, как белоголовый демон убил ее.

Да, она может убить, и она убьет его. От этого теперь за­висело все — и ее жизнь тоже. Неудача будет равносильна ее собственной гибели — даже если она останется жива, она не сможет жить с таким позором. Почему, ну почему отец возложил именно на нее такую трудную миссию? — вздыхала она. Но что сделано, то сделано. И она не под­ведет его. Семнадцатилетней Павлине оставалось только мечтать о том, что за жизнь у нее может быть после этого поединка.

Что случилось со мной? — спрашивала она себя. Прежде мне так часто снились счастливые сны. Теперь же все мои мысли только об одном этом зловещем задании. Павлина вздохнула. Нет, не все. Ведь у меня есть еще Контин...

Н

а следующий день атаман завел разговор о том, чтобы снова сниматься с места и переместиться всем лагерем куда-нибудь подальше от этих краев. Словно тигр в клетке, он ходил взад-вперед, говоря сам с собой:

— Мы размякли тут, разнежились, привыкли спать на жидовских перинах! — злился он. — Помните, что я вам говорил, — нужно быть как движущаяся мишень? Так что будем двигаться!

Всем, кто видел его, было ясно, что он сейчас снова со­скользнул в тот свой темный мир, который был закрыт для всех остальных. Некоторым еще хотелось надеяться на то, что он забудет о переезде на новое место. Другие шептали себе под нос, что не станут даже ждать атаманова приказа и сбегут сами.

Закольев уже утратил способность явственно отличать реальный мир от тех ночных кошмаров, которые, слов­но клубы черного дыма, поднимались в ночное небо его снов.

Единственное, что его могло утешить, — мысль, что од­нажды, уже очень скоро, навстречу Сергею Иванову выйдет Павлина, и она будет последней, кого он увидит в своей жизни. Если вообще увидит, как она приблизится. И тогда справедливость будет восстановлена.

Тем временем чем очевидней становилось безумие За- кольева, тем презрительней относился к нему Королёв. И всякий раз, когда Павлина проходила мимо, холодные синие глаза Королёва неотступно следили за ней.

Н

а следующее утро Сергей, едва рассвело, расстался с Герциком и его семьей после короткого, но теплого прощания. Дебора нагрузила его припасами и благословила в дорогу. Холодный весенний дождь закончился и воздух был чист и прозрачен. Это был прекрасный день, чтобы идти по следу, — если остался хоть какой-то след.

Он вернулся к уже остывшим развалинам хутора, на то место, где еще вчера видел следы копыт. Но теперь перед ним была только раскисшая под вчерашним ливнем земля. И все же на сей раз ему было известно, в каком направле­нии двинулись всадники. Но в самом ли деле они ускакали именно в ту строну, на юго-запад? Думай, приказал себе он, думай! Могло ли быть так, чтобы банда под предводитель­ством Закольева с места преступления двинулась прямиком к своему лагерю? Сомнительно — ведь чтобы выжить, им, прежде всего, нужно было заботиться о своей незаметно­сти. Да и тот край, куда вели вчерашние следы, — Подолье, а дальше Бессарабия были не самым лучшим местом, где они могли укрыться.

Но, предположим, они двигались кругами, путая воз­можных преследователей, — куда? На север, подсказывал ему инстинкт. К лесистой местности под Киевом, туда, где он однажды уже нашел подобные следы, оборвавшиеся в русле реки. Теперь он успел получше изучить эти края, так что на месте Закольева он направился бы именно туда.

Он коленями подтолкнул Тайну в бока, чтобы она не спеша шла вдоль цепочки старых следов. Там, впереди, куда он не успел пройти вчера, земля еще могла сохранить для него какой-то знак. Он проехал пятьдесят шагов... сто... Ничего. Двести шагов... и уже в трехстах шагах от хутора он увидел слабый след множества подков. Он продолжал ехать за следом, пока тот не исчез.

Что случилось со мной? — спрашивала она себя. Прежде мне так часто снились счастливые сны. Теперь же все мои мысли только об одном этом зловещем задании. Павлина вздохнула. Нет, не все. Ведь у меня есть еще Контин...

Н

а следующий день атаман завел разговор о том, чтобы снова сниматься с места и переместиться всем лагерем куда-нибудь подальше от этих краев. Словно тигр в клетке, он ходил взад-вперед, говоря сам с собой:

— Мы размякли тут, разнежились, привыкли спать на жидовских перинах! — злился он. — Помните, что я вам говорил, — нужно быть как движущаяся мишень? Так что будем двигаться!

Всем, кто видел его, было ясно, что он сейчас снова со­скользнул в тот свой темный мир, который был закрыт для всех остальных. Некоторым еще хотелось надеяться на то, что он забудет о переезде на новое место. Другие шептали себе под нос, что не станут даже ждать атаманова приказа и сбегут сами.

Закольев уже утратил способность явственно отличать реальный мир от тех ночных кошмаров, которые, слов­но клубы черного дыма, поднимались в ночное небо его снов.

Единственное, что его могло утешить, — мысль, что од­нажды, уже очень скоро, навстречу Сергею Иванову выйдет Павлина, и она будет последней, кого он увидит в своей жизни. Если вообще увидит, как она приблизится. И тогда справедливость будет восстановлена.

Тем временем чем очевидней становилось безумие За­кольева, тем презрительней относился к нему Королёв. И всякий раз, когда Павлина проходила мимо, холодные синие глаза Королёва неотступно следили за ней.

Н

а следующее утро Сергей, едва рассвело, расстался с Герциком и его семьей после короткого, но теплого прощания. Дебора нагрузила его припасами и благословила в дорогу. Холодный весенний дождь закончился и воздух был чист и прозрачен. Это был прекрасный день, чтобы идти по следу, — если остался хоть какой-то след.

Он вернулся к уже остывшим развалинам хутора, на то место, где еще вчера видел следы копыт. Но теперь перед ним была только раскисшая под вчерашним ливнем земля. И все же на сей раз ему было известно, в каком направле­нии двинулись всадники. Но в самом ли деле они ускакали именно в ту строну, на юго-запад? Думай, приказал себе он, думай! Могло ли быть так, чтобы банда под предводитель­ством Закольева с места преступления двинулась прямиком к своему лагерю? Сомнительно — ведь чтобы выжить, им, прежде всего, нужно было заботиться о своей незаметно­сти. Да и тот край, куда вели вчерашние следы, — Подолье, а дальше Бессарабия были не самым лучшим местом, где они могли укрыться.

Но, предположим, они двигались кругами, путая воз­можных преследователей, — куда? На север, подсказывал ему инстинкт. К лесистой местности под Киевом, туда, где он однажды уже нашел подобные следы, оборвавшиеся в русле реки. Теперь он успел получше изучить эти края, так что на месте Закольева он направился бы именно туда.

Он коленями подтолкнул Тайну в бока, чтобы она не спеша шла вдоль цепочки старых следов. Там, впереди, куда он не успел пройти вчера, земля еще могла сохранить для него какой-то знак. Он проехал пятьдесят шагов... сто... Ничего. Двести шагов... и уже в трехстах шагах от хутора он увидел слабый след множества подков. Он продолжал ехать за следом, пока тот не исчез.

Затем он повернул вспять и вернулся к тому месту, где jiauie>i слеДы. Тут он сделал поворот на девяносто градусов ^прагю ^и доехал вкруговую, пока и в самом деле не обна­ружились новые следы подков. Новые следы теперь шли прямиком на северо-запад. Сергей проехал немного в этом направлении, но ничего не обнаружил и вернулся еще раз. Весь остаток дня он кружил вокруг этого места, захватывая все больщее и большее пространство возле того места, где ему ьпер^ые открылись следы подков.

СолнЦе уже стало клониться к закату — еще короткий ве­сенний д$нь быстро догорал. Сергей уже готов был отказать­ся от дальнейших поисков, как вдруг что-то на земле словно само бросилось ему в глаза. След, один-единственный след подковы. Он снова стал кружить вокруг этого места и нашел еще след^, много следов. Всадники — это было очевидно — ехали на северо-восток. Теперь он знал, где их искать.

Время от времени след обрывался, но у него перед гла­зами бЫдо достаточно примет, чтобы определить, где и когда прошли всадники, — даже по высокой траве или ку­старнику. То и дело он видел сломанные ветки на высоте го/ювы ^ли плеча всадника, точнее, карабина, висевшего у всадница за спиной, подмечал те места, где лошади на ходу ЩИпал^ траву, и пучки травы, вывернутой копытами. Он лишь молча поблагодарил Алексея-Казака за то, что тот не жалел <<ил, натаскивая молодых следопытов.

Сергей втайне надеялся, что следы приведут его прямо к закоЛьевскому лагерю, но прямо на околице Нежина они р^зко Исчезли среди подобных следов копыт и еще множе­ства сЛедов колес телег, направлявшихся в город.

Вр^д ли они решились бы надолго задерживаться в города Но оставалась слабая надежда, что ему все-таки Удастся что-то разведать. Поэтому Сергей тоже въехал в город, решив провести здесь вечер. Время было уже совсем Позднее. Раз есть такая возможность, сказал он себе, ночлег И горючий обед тоже не помешают.

Он остановился на постоялом дворе, где нашлось ме­сто на конюшне для Тайны и комната для него. Хозяйка, средних лет женщина с пучком седых волос на затылке, провела его в комнату, пробурчав, чтобы он спускался к обеду через двадцать минут.

Сергей решил пока зайти в трактир через дорогу, рас­спросить местных о всадниках, которые могли проезжать по этой улице. Он заказал штоф водки, чтобы согреться и чтобы ничем не выделяться среди остальных посетите­лей трактира. Какое-то время он молчал, прислушиваясь к обрывкам разговоров за соседними столами. И уже было поднес стакан к губам, как неожиданно человек, сидевший за столом прямо за его спиной, прохрипел:

— ...Нет, хватит с меня и Закольева, и крови... опозорил­ся, до конца дней... хватит...

Невольно напрягшись, Сергей поставил стакан. Он си­дел, не шелохнувшись, прислушиваясь, но больше ничего не услышал, кроме тяжелого дыхания незнакомца. Осторожно взяв свою бутылку, Сергей как ни в чем не бывало пересел за другой стол. Незнакомец даже не поднял на него глаз — он дрожащей рукой налил стакан водки и осушил его в не­сколько глотков. Несмотря на то что прошло уже столько лет, Сергей не мог не узнать его. Это был один из тех, с кем он уже встречался — тогда, в тот страшный день.

Вскоре человек поднялся и неверными шагами, про­должая что-то бормотать себе под нос, пошел через ули­цу. Сергей следил за ним взглядом, пока тот не вошел в тот же постоялый двор, где остановился Сергей. Быстро перейдя через улицу, Сергей заметил, как тот, спотыкаясь, стал подниматься по лестнице. Сергей же решил остаться в прихожей и провел там ночь, даже не помышляя о еде или постели.

Вполне может быть, подумал он, что утром этот человек, сам того не зная, приведет его к остальным.

еще до случая с лошадью Гумлинова. Теперь же весь прежний, годами отлаженный порядок стал разваливаться на глазах. Не прячась, все в открытую говорили, что За­кольев рехнулся и добра теперь не жди.

Они совершили еще один набег, и снова в лагерь верну­лись не все. Один из евреев встретил их в дверях с вилами, пока его жена выводила детей через задний ход. И, прежде чем его самого удалось положить, он успел пробить вилами грудь одному из лагерных старожилов, Чертосскому. Еще одного из закольевской банды убил ударом ножа в спину какой-то мальчишка, выскочивший неожиданно, словно из-под земли.

Уже на обратном пути в лагерь многие из бандитов, не прячась, переговаривались о том, а не завернуть ли сво­их лошадей и ехать куда глаза глядят, вместо того чтобы возвращаться в опостылевший поселок. Один из них тихо сказал тому, кто ехал с ним рядом:

• ...Как думаешь, если пойти в монахи — сможем за­молить грехи? За все то, что совершили?..

Тот только покачал головой:

• Слишком много мы с тобой, брат, кровей пролили... Хоть и жидовская, а все кровь невинная. Ой, не знаю, не знаю... Слишком поздно. Потеряли мы свои души...

оведение атамана вызывало беспокойство в лагере

П

еред самой вечерней тренировкой, которую она те­перь выполняла в одиночестве и больше по привыч­ке, Павлина решила повидаться с Константином. Нужно было успеть до того времени, когда отец вернется с патруля. Она обшарила весь лагерь и нашла его на скалистом утесе, нависавшем прямо над водопадом, — Константин сидел, глядя на воду, что белыми брызгами разлеталась внизу.

Устроившись рядом с ним, Павлина рассказала ему: скоро ей придется покинуть лагерь, чтобы довести до конца то дело, к которому приставил ее отец.

• Не каждой девушке по силам такая задача, — гово­рила она, словно стараясь убедить саму себя. — Теперь понимаешь, для чего были нужны все мои тренировки? Поэтому-то я и жила не так, как все остальные женщины в поселке... на особых правах, можно сказать...

Павлина пристально взглянула на своего друга. Она отчаянно нуждалась в его поддержке, в тех теплых словах, которые он всегда умел находить для нее. Но сейчас она ни­чего не могла прочесть на его лице, которое прежде всегда было открыто для нее.

• Он мне сам так и сказал: это твое предназначение в этой жизни. Понимаешь? Предназначение, вот как! — поч­ти умоляющим тоном закончила она.

Не в силах терпеть его молчания, она схватила его за руку:

• Ах, Контин! Так хочется верить, что я для этого гото­ва! Мне так нужна эта победа... и моему отцу тоже, чтобы у него... чтобы рассудок вернулся к нему...

В этот миг она запустила руку за пазуху, и у Константина перехватило дыхание. Вытащив медальон, она показала ему лица на выцветших фото, что неразрывно связывали ее с ее прошлым, которого сама она не могла помнить.

• Я делаю это и для них тоже, — сказала она. — Отец настаивает, чтобы со мной пошел Туморов. Ах, если бы вместо него пошел ты...

Он уже было открыл рот, чтобы рассказать ей все, всю ту правду, которую хотел открыть ей так давно и так долго не решался заговорить, — но что было известно ему на­верняка? Только догадки, которые он строил из обрывков подслушанных разговоров? И даже если бы он заговорил — поверила бы она ему? Или его откровенность стала бы ка­тастрофой для них обоих?

П

авлина надеялась, что Константин поддержит ее, со­гласится с тем, что это ее судьба, порадуется, что она готова выполнить такое сложное задание, — но смятение, отразившееся на его лице, как бы он ни пытался скрыть его, наполнило ее сердце еще большей тоской.

В тот же вечер, когда Павлина ушла, Константин на­конец решился: он уйдет из лагеря, навсегда, бесповорот­но — и, рассказав ей обо всем, постарается убедить ее уйти вместе с ним. Он еще и еще раз прокручивал в голове все, что могло ожидать его в жизни после побега. И какую бы дорогу он ни представлял для себя, Константин приходил к одному и тому же решению: они должны уйти вместе. Это была их единственная возможность найти свое счастье. Они должны бежать отсюда, ради своего будущего, ради своих молодых жизней. Бежать — этой же ночью.

Константин прекрасно понимал, какой непростой вы­бор предстоит сделать Павлине — между привычной ло­жью или горькой правдой. Ему оставалось только верить и надеяться, что ее чувство к нему было достаточно силь­но и она сможет оставить свою привычную жизнь ради него и его правды.

Но если она не сможет пересилить себя и не пойдет с ним, он все равно не изменит своего решения и уйдет один. Уйдет с надеждой, что в один прекрасный день у него по­лучится заработать достаточно денег и вернуться за ней. Ему даже думать не хотелось, что придется расстаться с единственным человеком, который служил ему постоян­ным напоминанием о том, что любовь возможна в этом мрачном мире.

К

онстантин бросился к овину, где тренировалась Пав­лина, торопливо огляделся и, убедившись, что никто их не слышит, быстро заговорил:

— Павлина, сегодня вечером жди меня у водопада! Толь­ко никому не говори, куда идешь!

Затем, прежде чем она смогла ответить, бросился прочь. Если они уйдут ночью, думал он, никто не хватится их до самого утра.

И все могло бы так и выйти, если бы не Елена, — она как раз возвращалась к себе в избу и случайно услышала ска­занное Константином. Она остановилась, стараясь, чтобы молодой человек, припустившийся бежать, не заметил ее. Затем, как ни в чем не бывало, пошла дальше.

П

озже, когда уже почти стемнело, Константин устро­ился в укромном месте среди зарослей папоротника возле самой вершины водопада. У него было достаточно времени подумать о многом. Он и прежде поражался, как это «папка» до сих пор не обнаружил это место. Возможно, все-таки обнаружил, да виду не подал, подумалось ему, и от этой мысли он, сам не зная почему, разволновался.

Он вдруг подумал о том, чтобы помолиться. Он слышал, как кое-кто в поселке опять и опять заговаривал о Боге, о рае и аде, но сам он мало что смыслил в религии, а научить его этому, как и многому другому, никто не помышлял. Пре­жде он никогда не молился, хотя видел, как молятся другие. Но теперь он и сам встал на колени, слабо представляя, к кому надо обращаться. Но если есть где-то всемогущее существо, сказал он себе, то его молитва — о безопасности Павлины. Ах, как бы он хотел просить о ее любви — но эту любовь она могла подарить ему только сама.

Темные облака тем временем затянули небо, и Констан­тин с надеждой посмотрел в вечеревшее небо. Еще час, не больше, и Павлина будет здесь — если придет, конечно.

Начал накрапывать легкий дождик, и Константин с на­деждой подумал, что может начаться ливень. Тогда их следы будет найти куда сложнее. Словно мышка, он проскользнет незамеченным мимо лисы-Закольева.

Нас будет двое, напомнил он себе. Двое.

П

оутру Сергей, как он и представлял, выехал с постоя­лого двора вслед за закольевским человеком, держась чуть поодаль, чтобы всадник его не заметил. Хотя Сергей не видел закольевского бандита, след копыт был достаточно четкий и ехать за ним было легко, несмотря на начинав­шийся дождь. В конце концов следы привели его к краю леса. Сергей пришпорил коня — он вполне мог теперь со­кратить расстояние, не рискуя оказаться замеченным.

Прошло около часа. Временами следы смешивались с такими же точно следами подков. Наконец Сергей оказался у бурного потока, где обрывался всякий след. Но следы не исчезают просто так, сказал себе Сергей, и лошади не лета­ют, как мухи. Значит, человек этот въехал в воду и направил свою лошадь вверх по течению. Сергей решил поступить точно так же. Он завел Тайну в реку, пока вода не достигла его колен, затем и седла. Впереди поток будет еще быстрее, а река — глубже, подумал он. Вскоре Сергей увидел впереди белые буруны, шумевшие на камнях. По такой реке на лодке не пройдешь, подумал он, — подходящее место, чтобы раз­бить лагерь подальше от сторонних глаз.

Сергей прислушался, стараясь не упустить ни одного звука, но услышал только размеренный гул водопада прямо перед собой.

Часть седьмая

поисках мира

Все, что имеет начало, имеет и конец. Примирись с этим., и все будет хорошо.

Будда

К

огда наконец ближе к полудню мужчины вернулись в лагерь, женщины и дети по обыкновению выбежали им навстречу и были не на шутку испуганы мрачным вы­ражением грязных и измученных лиц. Они не только верну­лись все в крови и копоти, при них снова были лошади без седоков. Но в этот раз тела погибших не были, как прежде, переброшены поперек спин лошадей — их просто бросили в огонь — вместе с жертвами, чтобы поскорей скрыться с места преступления.

— Евреи убили Чертосского и Лаврентьева, — проце­дил, завидев Оксану, один из мужчин сквозь зубы, и та протяжно заголосила в ответ на его слова. Оксана жила с Олегом Чертосским. Но в ее плаче не было ненависти к его убийцам — в конце концов, они, безоружные, только отбивались от вооруженных бандитов.

Атаман же был совсем плох. Во время набега он убил женщину как раз перед тем, как Королёв положил на нее глаз, и они погрызлись прямо там же, на глазах у своих людей. По возвращении в лагерь Закольев демонстративно перестал замечать Королёва, словно того и вовсе не су­ществовало. Затем он повел своего нового коня в стойло, снял седло и занес его в овин, намереваясь понаблюдать за тренировкой Павлины.

Она как раз заканчивала разминочный комплекс, когда увидела, что отец стоит в дверях, глядя на нее невидящими глазами. Все так же, словно сам не зная зачем пришел, За­кольев повернулся и, не сказав ни слова, ушел.

Зайдя в свой дом, Закольев без сил рухнул на лавку, даже не заметив Елену, которая, заметив его, испуганно улыбнулась.

А

таман не только поте^ ^

рял голову, сердито убеждал себя

Королев, скоро он ра ^ « ^

г v стеряет и всех своих людей. Они

едва не сцепились во ври ^

^Ъмя набега, и однорукии гигант

сказал себе, что он сыт nc_{v Q}

_ * горло и Закольевым, и его при-

казами. С него довольно, _{рещил он> ь}

Но прежде, чем ускака^ _{он возьмет силой дев} _

Павлину, и это будет прощ

^{7 v} ^альным подарком ополоумевше­

му атаману, который так l ^

^{7 7 г} ^олго тянул из него жилы. Он и

так заждался, когда насгу^ _{этот час Сейчас было самое}

время — тем более, увидев о

^{г 7 д} I он, что Закольев на нетвердых

ногах пошел из овина в ст^ - *

_ Ьрону своей избы.

11авлина только что зак(_v

>нчила свои последний комплекс

и на секунду остановила^ _4TOg_bI у_Хер_еть заливавший глаза пот. Она собралась _{W было 6ежать к себе> чтобы} переодеться и идти на уело_{Woe место r Конти >} __ _всю тренировку у нее из голов!

^{r г 7 7} л не шло, что ж такого он хотел

сказать или предложить s« _тл „

^г и. И в этот момент с ножом в

руках в овин зашел Короле_в

— Становись на колек

ш, — приказал он, закрывая

дверь. ^г

Павлина поняла, что эг

от момент все-таки настал —

сейчас Королев набросится

^{r г} 'на нее... и отец не сможет за­

щитить ее в этот раз.

Неспешно приближаясь „ ..

„ „ к ней, Королев нанес резкии

удар ногой ей в живот, но h_q ~

^{7 r} е попал. Он и не надеялся, что

свалит ее с одного удара. За ^

/"?г Первым ударом мгновенно по­следовал круговой удар тыл, о „

г 7 /м Y Ьнои стороной ладони — туда,

где она должна была находи ^ _Мтт

^ться после первого удара. Он

угадал, и этот удар Павлина l ^r

^{7 7 г} пропустила, но, приняв на себя

его силу, она как на пружик

^{7 ri} 'ах, упала, перекатилась и тут

же оказалась на ногах.

Они оба знали, что все та^

^ _тл К или иначе закончится в счи-

танные секунды. За Королёву _{была ющая шла> 6ез}.

жалостная и не знающая ни _л _ _жглгпа

^ ^аких правил. Павлина могла

полагаться на скорость, решительность — но, кроме того, у нее в запасе была и парочка собственных приемов, кото­рыми она могла удивить кого угодно.

Когда он снова бросился на нее, Павлина в один прыжок отскочила в сторону и, с разворота резко выбросив ногу, ударила его подошвой ступни в пах. Воздух с шумом вы­рвался у Королёва из легких, и он невольно упал на колени. Но когда она шагнула в его сторону, чтобы прикончить его, Королёв неожиданно единственной рукой, словно молотом, ударил ее по колену.

Колено хрустнуло, и Павлина, как подрубленная, рухну­ла на спину. Королёв, все так же на четвереньках, схватил ее одной рукой за ногу и потянул к себе — он уже отбро­сил всякую тактику. Краем глаза Павлина заметила, как оскалился в злорадной ухмылке его рот. На секунду он отпустил ее ногу, чтобы опереться ладонью единственной руки и приподняться прямо над ней. И Павлина вдруг ин­стинктивно поняла, что он собирается убить ее и потом изнасиловать — с Королёва вполне могло статься и такое.

На секунду он навис над ней, опершись на своей един­ственной руке, чтобы через мгновение всей массой рухнуть на нее. Но это мгновение задержки оказалось для него фа­тальным. Костяшками пальцев Павлина изо всех сил вре­зала ему по кадыку. Королёв, все так же стоя на коленях, инстинктивно выпрямился, схватившись рукой за горло и судорожно хватая ртом воздух. А Павлина, сжавшись, обеими ступнями ударила его в пах. Удар получился такой силы, что Королёв отлетел в угол )вина. Он завыл, скорчив­шись на земле от боли, изо рта у него пошла пена — вдруг начались конвульсии, и он умер, — его смерть была такой же жестокой, какой была его жизнь.

Н

ачал накрапывать дождь, когда Павлина, едва держась на ногах, выбралась из овина и, хромая, бросилась к своей избе. Там никого не было, и она, уже не сдерживая душивших ее рыданий, упала на лавку возле нетопленой печки. Что скажет или сделает отец, когда узнает, что она убила того, кто был вторым после него в лагере? Об этом она даже подумать боялась. Вдруг Павлина поняла, что ей на самом деле безразлично, как воспримет отец смерть Королёва. Собаке собачья смерть, вспомнила она Шурину присказку.

И

все же Павлина никак не могла отойти от потрясения.

Ей просто необходимо было сейчас увидеться с Кон­стантином. И тут она вспомнила — ведь он же сейчас ждет ее! Ах, если бы он еще был там и не ушел! Павлина вскочила на ноги и бросилась к двери, но, закричав от боли, упала. От злости она даже стукнула кулаком по дощатому полу — от злости на отца, на свою ногу, на весь мир. Усилием воли заставив себя снова подняться, она, отчаянно хромая, бро­силась к реке, к водопаду, к своему Контину.

П

рислушиваясь к шуму дождя, Константин зябко по­ежился — вот уже час он сидел здесь, в надежде, что вот-вот услышит ее шаги. Если она придет, все хорошо, — они будут вместе. Если не придет... он постарался пред­ставить себе, что будет тогда.

Я могу читать, писать и рисовать, сказал он себе, и еще я умею считать — значит, смогу найти работу где-нибудь подальше отсюда. Может, и в Америке. Выучу новый язык, а еще заработаю много денег. А потом обязательно придет такой день, и я вернусь сюда, въеду в лагерь на вороном коне, при сабле и ружье... И не один — со мной будет мой отряд бойцов, ведь у меня будет столько денег, чтобы на­нять кого угодно... И тогда я скажу Дмитрию Закольеву: «Я приехал из Америки, понятно? А ты — ты отдавай мне Павлину!» ...И не просто так скажу, а по-английски. А если ему будет непонятно — что ж, пусть пеняет на себя!

И в этот миг Константину показалось, что за тихим лес­ным шумом, за стрекотом сверчков и дождевой капелью он слышит приближающийся звук шагов. Не помня себя от радости, что она все-таки пришла, Константин вышел из своего лесного укрытия, улыбаясь во весь рот в пред­вкушении встречи...

...Но вместо Павлины перед ним, не далее как в трех шагах, стоял атаман, собственной персоной.

анический страх холодной волной прокатился по его

телу. Первым его порывом было бежать без оглядки. Но Константин, несмотря на растерянность, тут же сооб­разил, что бежать — значит обречь себя на верную смерть. Не двигаясь с места, он стоял и ждал, чтобы атаман заго­ворил первым.

А Закольев, похоже, даже не думал бросаться на него. Вместо этого он спокойно стоял, с насмешливой полуулыб­кой рассматривая Константина. А когда заговорил, Кон­стантин даже моргнул от удивления.

• Не думай, что я слепой и не замечаю, какими глазами ты смотришь на Павлину, — неторопливо начал атаман. — И она тоже неравнодушна к тебе — вижу, все вижу. Ну и что? Я не против — ты парень смышленый, не такой, как остальные наши.

• Может быть, тебе покажется странным, что это я сам пришел сюда, — продолжал он: — Что ж, некоторые вещи приходится делать самому, а не пускать на самотек, тем более что я все хорошо обдумал. Ты-то как раз знаешь, что я всегда хорошо относился к тебе, Константин... — Закольев уселся на большой камень и жестом пригласил Констан­тина присесть рядом с собой. — Павлина уже взрослая, не сомневаюсь, что скоро ей будет нужен мужчина. Мне не хочется, чтобы она выбрала для себя кого-то из нашего поселка. Тем более я не допущу, чтобы она пошла по рукам. Так что выйти ей за тебя — это, может быть, даже лучшее решение. Но нам с тобой вот что надо понять...

Константин не мог поверить своим ушам. Он, конечно же, был не настолько прост, чтобы принять слова атамана за чистую монету — и все же сейчас тот говорил разумно и его слова звучали искренне. Как бы то ни было, Константин понимал, что выбирать ему не из чего: или атаман говорит правду и сейчас ему не только ничто не угрожает, но его жизнь может устроиться куда лучше, чем он даже мог себе представить. Или же атаман лжет — тогда он одной ногой в могиле. Ясно было одно — если он не захочет сесть рядом с атаманом, а повернется и побежит, тогда пиши пропало.

Он осторожно приблизился. Закольев подвинулся, по­хлопав ладонью по влажному от дождя камню. Констан­тину ничего не оставалось делать, как сесть с ним рядом.

Закольев лишь улыбнулся и дружески обнял его за плечо, сказав с неподдельной привязанностью:

— Ты уже взрослый, Константин, а на вид — совсем ровесник Павлине.

Дождь перестал, и лучи предзакатного солнца прорва­лись сквозь тяжелые облака. Это показалось Константину хорошим предзнаменованием, и он вымученно улыбнулся в ответ. Ему так сильно захотелось поверить атаману, что он, обычно такой осторожный, даже не подумал вот о чем: во-первых, если «папка» так искренне желал счастья своей дочери, зачем он натаскивал ее все это время на убийство, чтобы убивать или самой быть убитой? Во-вторых, и это было куда важнее, — откуда атаман узнал, что он ждет ее здесь? И, самое главное, где сейчас сама Павлина?

С

ергей, потерявший следы всадника, тем временем про­должал ехать вверх по течению реки наугад, пока не добрался до небольшого пруда, со всех сторон окруженного могучими валунами. Совсем рядом грохотал водопад — это его шум он услышал, когда добрался до реки. Здесь же он обнаружил и извилистую тропу наверх — тропу, выруб­ленную в камнях рукой человека. Он стреножил Тайну — дальше ей пастись одной на свежей травке. Откинув со лба намокшие на дожде волосы, Сергей стал взбираться вверх по скользким неровным камням...

Когда он добрался до вершины водопада, дождь прекра­тился. С неба падали лишь редкие капли. Несмотря на шум воды, он услышал, что неподалеку разговаривают — судя по голосам, двое.

П

авлина ковыляла как могла быстро, хотя ее разбитая нога ужасно болела и она даже раз упала. Она видела перед собой темные глаза, печальную улыбку Констан­тина — нет, он дождется ее, он не может уйти, не сказав того, зачем позвал ее. Сейчас, говорила она себе, сей­час они встретятся, и тогда все будет хорошо. Она шла вперед по липкой грязи, стараясь больше не оступиться на раскисшей под дождем земле. Когда до водопада ей оставалось не больше двадцати шагов, дождь внезапно прекратился, и в туманной дымке она смогла разглядеть две фигуры, сидевшие рядом на камне возле самой кром­ки водопада.

Она остановилась, чтобы рассмотреть, кто это. Констан­тин... а рядом с ним — ее отец. Они вдруг вместе встали и повернулись в сторону еще одного человека, который только что появился из леса.

К

огда Сергей вышел из-за деревьев, ему на мгновенье показалось, будто он вдруг заснул и видит сон. Зако­льев тоже сначала не поверил своим глазам — он смотрел на Сергея, словно на привидение. Затем на его лице снова появилась такая знакомая Сергею ухмылка.

Сергей почувствовал, как все его тело напряглось: впервые со дня гибели Ани он видел этого человека. Он сделал глубокий вдох и велел себе расслабиться, при этом внимательно изучая место в непосредственной близости к водопаду.

Они были одни здесь, только они трое: Сергей, Закольев и какой-то молодой человек, по годам вполне...

Закольев, не отрываясь, смотрел на него, и Сергей не стал тратить слов зря:

• Я пришел за моим сыном, — сказал он.

Закольев деланно вздохнул, словно внутренне решался

сделать что-то неприятное, но неизбежное. Он понял, что миг расплаты настал.

• Сергей Иванов, — сказал он, деланно улыбаясь. — Вот мы снова встретились. И ты говоришь, что пришел за­брать своего сына? А поздороваться для начала не хочешь? Что ж, ты всегда был дурно воспитан... ну да что теперь... тем более в такой день — тебе, получается, и в самом деле везет. Вот он, видишь, стоит прямо перед тобой. Его зовут Константин, и я отдаю его тебе.

Потрясенный тем, что судьба так нежданно-негаданно свела его с отцом, Константин уже было открыл рот, что­бы позвать Сергея, не заметив, как Закольев завел руку за спину...

Сергей увидел, как блеснуло лезвие, в тот самый миг, когда Закольев схватил молодого человека за волосы, рва­нул его голову назад и приставил нож к горлу...

В следующее мгновение Сергей, словно по волшебству, перенесся на три шага вперед — он шлепком успел отбить нож от горла Константина и сломал руку Закольеву, выбив у того нож. Другой рукой он схватил Закольева за волосы и дернул его голову назад с такой силой, что чуть не сломал ему шею. Затем, оттолкнув Константина на безопасное рас­стояние, он оглушил Закольева ударом локтя, и тот упал на землю, где так и остался лежать без чувств.

Павлина в смятенных чувствах наблюдала за всем про­исходящим. Она только что своими глазами видела — или это ей показалось? — как отец хотел перерезать горло ее Контину, а беловолосый человек спас его.

Но в этот момент Закольев пришел в себя и увидел Пав­лину.

• Убей его! Убей зверюгу! — что было сил заверещал он, вкладывая в этот приказ всю свою волю.

• Нет! — закричал Константин. — Павлина, нет! Не делай этого — он мой отец!

Эти слова показались ей полной бессмыслицей. Все, что творилось сейчас перед ее глазами, было бессмыслицей. Но тело Павлины послушно отозвалось на годы тренировок и подчинилось воле человека, который воспитал ее. Забыв о своей больной ноге, она в несколько прыжков сократила расстояние, отделявшее ее от беловолосого, и яростно на­бросилась на того, кто убил ее мать, кто все эти годы пре­следовал ее в ночных кошмарах...

Со всего разбегу она плюхнулась в реку над водопа­дом — вынырнув и стряхнув волосы с глаз, она заметила, что беловолосого не было там, где она ожидала его застать. Выплюнув воду, она выскочила из воды — вот он, как ни в чем не бывало, смотрит на нее. Она попробовала сбить его круговым ударом ноги, но и в этот раз промахнулась. Не раздумывая, словно автомат, она запустила в него длин­ную серию ударов, но ни один из них даже близко не задел Сергея Иванова.

Что-то здесь было не так. За все долгие годы подготов­ки к этой решающей схватке такого поворота ни она, ни ее наставник предвидеть не могли. И это тоже казалось бессмыслицей — зверюга не нанес ей ни одного удара в ответ. Может, он и в самом деле был колдуном и просто играл с нею?

Она снова бросилась на него — и снова этот человек увернулся, но не нанес в ответ ни одного удара. Они оба застыли, стоя на мелководье у самого края водопада, — Павлина на мгновенье прекратила бой, чтобы собраться с мыслями.

И

в этот момент облака расступились, открыв путь для последних лучей заходящего солнца. И когда солнеч­ный луч осветил ее лицо, Сергей наконец-то смог явственно рассмотреть этого удивительного закольевского защитни­ка. Несмотря на мужскую одежду, он видел перед собой лицо девушки — и не просто девушки, лицо Ани! В этот миг узнавания солнечный луч высветил и медальон на ее шее. И теперь у него исчезли последние сомнения.

Его поиск наконец-то завершился.

И снова Закольев закричал ей:

• Убей его! Пользуйся моментом! — но его голос уже утратил былую властность.

И еще послышался отчаянный крик Константина:

• Нет, Павлина, умоляю! Ведь это же мой отец!




• Нет, — ответил Сергей парню, не сводя глаз с де­вушки, которую звали Павлина. — Я бы хотел быть твоим отцом — но у меня нет сына. У меня есть дочь, и сейчас она стоит передо мной.

Павлина стояла, как завороженная, не зная, что ей де­лать дальше.

Закольев продолжал неподвижно лежать, лишь взгля­дом следя за схваткой в ожидании, каким будет ее исход. Затем он приказал ей еще раз.

• Убей его, Павлина! — застонал он, и в его голосе по­слышался отчаянный хрип. — Прикончи его — ведь это убийца твоей матери! Сделай то, что обязана сделать!

Она, сжавшись пружиной, стала кружить вокруг бе­ловолосого. Но тот продолжал стоять, не шелохнувшись. Его лицо было словно вырублено из камня, и лишь слезы текли по щекам.

В смятении, не зная, что делать, кому верить, она указала на Закольева, обратившись к беловолосому:

• Но... Вот ведь мой отец...

• Нет!

Обернувшись, Павлина увидела, что к ней медленно приближался Константин, и только тут она разглядела све­жий порез, который шел через всю его рубашку, мокрую от крови.

• Прости меня, Павлина, что я так и не смог сказать тебе об этом... Да, я тогда был мальчишкой, но помню, как они привезли тебя... Тебя, как и других, тоже привезли в лагерь...

И тут Закольев вскочил на ноги — в его левой руке был еще один нож. Остатки рассудка оставили его в это мгно­вение — ненависть гнала его, и он мчался в облаках брызг, чтобы в один безумный прыжок...

Сергей заметил через плечо Павлины, что Закольев вот- вот налетит на них обоих — и непонятно было, кого из двоих он собирался убить. Движением более быстрым, чем смогла заметить Павлина, он оттолкнул ее...

Она упала и сделала моментальный переворот через спину, думая, что это была атака. Но, вскочив на ноги, она увидела, что ее отец, Дмитрий Закольев, с ножом в руках, налетел на Сергея Иванова.

Словно время остановилось в эти несколько мгновений для Сергея — он видел, как Закольев, движение за движени­ем, становился все ближе и ближе. Казалось, весь мир замер в ожидании. И Сергей тоже ждал, расслабившись, спокойно дыша, опустив руки. Это был тот миг, к которому он так долго шел, ради которого так упорно тренировался.

И вот Закольев обрушился на него, и лезвие ножа, каза­лось, вот-вот пробьет куртку и вонзится в тело... И вдруг Сергей исчез. Непостижимым образом он ушел с линии атаки, легко развернул тело и мягким движением рук швыр­нул Закольева вперед, по воздуху — туда, где река обрыва­лась за краем водопада.

Закольев так и не понял, куда делся Сергей. Но, пролетев мимо своего заклятого врага, он инстинктивно вытянул руку и схватился за Сергееву куртку.

Отчаянный рывок Закольева — и Сергей тоже покач­нулся, не устояв на скользком каменистом дне...

Застыв от ужаса, Павлина и Константин увидели, как Дмитрий Закольев и Сергей Иванов оба соскользнули за край пропасти и исчезли.

С

умерки. Закатное небо, на котором уже почти не оста­лось туч. Морщась от боли, опирающаяся на руку Кон­стантина Павлина подходит к самой кромке водопада и смотрит на каменные валуны, — там, внизу, их взгляду открылось изувеченное, безжизненное тело Дмитрия За­кольева.

И никаких следов Сергея Иванова.

Она все еще не может ни осознать того, что случилось, ни тем более принять всего этого. И все же, какими бы ни были потрясения этого дня, завеса тайны и лжи с ее жизни была сорвана. Та жизнь, которую она знала, та ложь, в ко­торую верила, в единый миг разлетелись вдребезги здесь, у основания водопада. Она даже представить себе не могла, что ждет ее в будущем, но впервые по-настоящему готова была поверить, что оно будет другим, что ее мир будет другим и в этом мире Константин будет всегда рядом.

Она судорожно цеплялась за его руку, пока они медлен­но спускались по извивистой тропе к подножью водопада. Атаман Дмитрий Закольев, человек, которого она звала отцом, умер. Тело Сергей Иванова, того, кто спас жизнь Константину, смыло вниз потоком. Но если этот человек все же остался жив, он поможет ей понять тот новый мир, в котором ей предстояло жить.

Потрясенный тем, каким чудом ему удалось спастись, все еще ощущая на себе это благодатное состояние, Сергей выбрался на берег реки где-то в двадцати шагах ниже водо­пада. Первое, что увидели его глаза, была мирно щипавшая травку Тайна, — откуда ей было знать, какая драма только что развернулась в мире людей.

Тело Сергея было покрыто множеством ушибов и сса­дин, он дрожал от холода — и все же, все же он остался жив и даже не был ранен. Он тоже направился к подно­жию водопада, нашел тело Закольева и вытащил его из бушевавшей воды на берег. На какое-то мгновение перед его глазами пронеслась сцена, которая однажды уже была в их общем с Закольевым прошлом: бушующий поток, бе­лые буруны воды, скользкие камни. Он подошел к своей лошади и вынул лопатку из седельного чехла. Получилось так, что и могилу для Дмитрия Закольева суждено было рыть тоже ему.

— Я не собирался убивать тебя, — вздохнул Сергей, забрасывая его тело влажной землей. — Но не стану скры­вать — хорошо, что тебя больше нет...

Подходящего камня, чтобы отметить место могилы, под рукой не оказалось, да и слов больше не нашлось, но, гля­дя на свежий холмик земли, Сергей неожиданно для себя подумал, что его худший враг стал приемным отцом его дочери, приютил ее, научил и подготовил к жизни в том единственном мире, который знал. По-своему, Закольев стал ей настоящим отцом. Сергей склонил голову и по­благодарил небо за то, что его дочь жива. Подумалось ему и об Ане, которая так и не дождалась встречи с желанной дочерью...

В этот момент к нему присоединились Павлина и Кон­стантин. Глядя на могилу, они тоже молчаливо простились с тем, кто нашел в этой лесной глуши свое последнее при­станище.

И пока люди в закольевском лагере продолжали зани­маться своими делами, даже не подозревая, какие перемены случились в эти несколько минут, они втроем поднялись наверх по тропе — Сергей с Тайной под уздцы, и Павлина с Константином, что крепко держали друг друга за руки.

Пока они поднимались, Сергей рассказал Павлине исто­рию медальона — откуда он взялся и каким образом он наконец оказался у нее в руках. Даже опуская некоторые подробности, он все же рассказал ей достаточно, чтобы Павлина сама могла сделать выводы.

Ко времени, когда они вернулись к началу водопада, Сергей закончил свой рассказ. Пурпурный закат все еще догорал в вечернем небе, когда они услышали тревожные крики в лагере, хорошо слышные в прозрачном вечернем воздухе.

• Королёв убит! — кричал кто-то.

• Атаман исчез! — вторил ему другой голос. — На нас напали!

И вот уже Туморов и с ним еще пятеро человек с саблями и ножами, заметив этих троих, бросились на них, чтобы убить незваного беловолосого гостя.

Но Сергей продолжал спокойно стоять, ничего не пред­принимая. Не ожидая ничего, он был готов ко всему, что могло произойти...

Но, когда те подбежали поближе, Павлина закрыла со­бой Сергея и пронзительным криком остановила их:

• Вы все там, а ну ни с места! — В этот миг голос ата- мановой дочки властно зазвенел. Она подняла руку — и все шестеро тут же остановились, в недоумении глядя на нее.

• Все кончено! — сказала она. — Атамана Дмитрия За- кольева больше нет в живых — он сорвался со скал и утонул в водопаде. И держитесь подальше от этого человека — на­падете на него, будете иметь дело и со мной тоже!

Люди, оставшиеся без предводителя, теперь не знали, что делать, и только переминались с ноги на ногу. Они не привыкли получать приказы от женщины — даже от Пав­лины. Но в этом человеке было что-то знакомое...

Первым, кто пришел в себя, был Туморов — у него, как у лазутчика, была крепкая память. Он узнал этого белово­лосого — вот тот человек, которого так боялся Закольев, которого они однажды сами избили, убили его жену и ребенка. Этого было достаточно, чтобы Туморов принял решение за всех.

• Уходим, — сказал он остальным. — Нам тут больше нечего делать.

Они попятились и, словно слепые, спотыкаясь, побре­ли назад в лагерь, чтобы собрать свои вещи и седлать ло­шадей. Над этим местом витая явственный запах смерти, так что они сами были рады убраться отсюда подобру- поздорову.

А Сергей тем временем осмотрел рану на Константи­новой груди:

• Она неглубокая, и скоро затянется, — сказал он.

• Хорошо, хоть по груди чикнул, а не по... Спасибо за то, что спасли мне жизнь, — сказал Константин. — Жаль вот только, что вы не мой отец... Я давно уже про вас слышал, и мне так хотелось верить...

Сергей взглянул на свою дочь и, увидев, как она жалась к этому молодому человеку, улыбнулся и сказал:

• Мне кажется, мы придумаем способ, как справиться с этой незадачей...

События этого дня — смерть Королёва, Контин, который едва не лишился жизни у нее на глазах, и смерть человека, которого она всегда считала своим отцом, — все это вдруг разом навалилось на Павлину. Слезы вдруг хлынули у нее из глаз, и Константин мог только покрепче прижать ее к себе, надеясь, что с этими слезами для нее придет и облег­чение...

Какое-то время спустя, когда она снова могла говорить, Павлина подняла глаза на Сергея Иванова.

• Меня приучили ненавидеть вас... всю мою жизнь приучали... Откуда мне знать, что вы и в самом деле мой отец? Откуда мне знать, что и вы не лжете тоже?

И Сергей не нашелся, чем подтвердить правоту своих слов. Поэтому он сказал:

• Сегодня у тебя, Павлина, да и у нас у всех был такой день, что лучше не будем ни о чем говорить. Давай поскорее убираться отсюда, устроим привал где-нибудь в лесу. А зав­тра уже обо всем поговорим — утро вечера мудренее.

Пожалуй, это действительно было лучшее, что можно было сделать в такой ситуации, и Павлина впервые почув­ствовала, что словам этого человека можно верить.

С

ергей, Константин и Павлина выехали из лагеря вместе.

Никто не встал у них на пути, да и внимания особого не обратили тоже. Все в лагере сами поспешно собирались, кто-то даже успел поджечь овин. Оглянувшись, Павлина устало сказала Константину:

• Ты меня ждал... а я опоздала... я хотела прийти вовре­мя, как и договаривались, к водопаду... где ты меня ждал... Королёв напал на меня... мы дрались, и я... я его убила, одним словом.

Сергей повернулся к ней:

• Королёва? Это того великана, однорукого?

Она кивнула, прикусив губу:

• Его самого... Вы его тоже знаете?

Какое-то мгновение он решал, стоит ли ей знать об этом, но все же ответил:

• Королёв — тот, кто убил твою мать.

Павлина отвернулась, чтобы скрыть от всех свои слезы. Итак, она все-таки справилась с заданием — убила зверюгу, который отнял жизнь у ее матери. Все эти годы тренировок не прошли напрасно.

В ту ночь Сергей долго не мог уснуть, все думая, как он может заслужить доверие своей дочери.

На следующее утро он уже успел встать и занимался костром, когда проснулся Константин, затем Павлина. По­началу они не знали, о чем говорить, но Сергей чувство­вал, что сейчас у нее на уме — доказательство его правоты, о чем вчера она сама завела разговор. А сегодня утром, в первый миг пробуждения, у него появилась идея, чем он

мог ответить на ее сомнения. Правда, идея была довольно рискованная... спустя столько лет и столько потрясений...

Предложив молодежи ягод — он успел набрать их, пока они спали, Сергей обратился к Павлине:

• Ты обратила внимание, как мы похожи с твоим де­душкой... на фото в медальоне?

Ей даже не нужно было открывать медальон — она пре­красно помнила лица на фотографии.

• Да, вы похожи, — ответила Павлина. — Но мало ли на свете похожих людей...

• В медальоне есть не только фото, — сказал он. — Хотя и не уверен, на месте ли то, что я имею в виду. Когда мы с твоей матерью поженились, я отрезал несколько волосков с ее локона, скрутил их колечком и засунул за фотографию моей матери — твоей бабушки.

Глаза Павлины широко раскрылись. Она столько верте­ла этот медальон в руках и даже не догадалась заглянуть за фотографии! Она быстро открыла замочек, осторожно вы­нула маленькую круглую фотокарточку со своего места — и у Сергея перехватило дыхание. Колечка не было. Павлина подняла глаза и в них снова мелькнуло недоверие.

• Постойте! — воскликнул Константин. — Там что- то прилипло к тыльной стороне фотографии. — Павлина повернула фотографию. И там, прижатое к выцветшей бумаге, действительно было маленькое колечко — пять медно-рыжих волосков. Это были волосы ее матери.

Сергей улыбнулся.

• Ее звали Аня, и она была такой же красавицей, как и ты.

Загасив костер, они быстро собрались и стали седлать лошадей.

Павлина взяла с собой из лагеря только медальон и кое- что из одежды. Константин бросил в лагере все, кроме своих рисунков, аккуратно сложенных в его любимую книжку.

• Что это у тебя за книга? — спросил Сергей. — О чем?

• Об Америке, — ответил тот. — О том, как один чело­век совершал путешествие за океан, в Америку. Его звали Абрам Чудоминский.

Сергей удивленно кивнул:

• Надо же — я ведь тоже туда собираюсь... надеюсь, и вас обоих с собой туда...

Павлина лишь спросила:

• А куда мы сейчас?

• Сейчас — знакомиться с твоей другой бабушкой и с твоим дядей, которые ждут не дождутся, когда ты к ним вернешься...

К

акое-то время после этого они ехали молча — не по­тому, что им не о чем было говорить. Слишком много у каждого из них было такого, о чем хотелось спросить и чем поделиться, и Сергей видел, что молодые просто не знали, с чего начать. Что ж, улыбнулся Сергей, у нас еще будет время для всего. Он готов был ждать, когда Павлина сможет сама завести разговор.

Прошло еще несколько часов — и Павлина засыпала его вопросами, и он ответил на все, рассказав историю своей жизни, рассказав все, что только знал о своей родне и пред­ках, пока она удовлетворенно кивала головой в ответ.

И лишь на второй день их езды на север Павлина за­говорила сама — поначалу медленно, затем все уверенней, словно все время сверяясь со своей памятью. Было ясно, что рядом с Константином она говорила и чувствовала себя увереннее. Она рассказала Сергею Иванову все, что помни­ла о себе и своей жизни. Константин, где мог, расцвечивал ее рассказ живописными подробностями и рассказал о себе и своих планах тоже.

А Сергей молча слушал свою дочь. Ему оставалось лишь сожалеть о ее странном детстве, о тех годах, что были от­няты у него, — о годах, которые они могли бы провести вместе.

Шли дни, и их рассказы становились все короче, а пау­зы — длиннее. И все же в этом молчании лишь явственнее чувствовалась та связь, что за эти несколько дней возникла между ними. И когда Павлина украдкой бросала взгляды на Сергея, она уже готова была увидеть в нем близкого человека. А возможно, это была лишь благодарность за то, что он так долго шел этим путем, который наконец привел их друг к другу.

П

осле прибытия в Петербург и восторженной встречи, после того, как все раззнакомились, Павлина и Кон­стантин впервые в своей жизни встретили Шабат. В первый раз они сидели за праздничным столом вместе с Сергеем, Валерией, Андреем, Катей и их детьми, Авраамом и Лией. Бабушка Валерия Панова произнесла за столом благодар­ственную речь и, расчувствовавшись, даже пустила слезу в этот особенный для всех вечер.

Сергею снова стало казаться, что он видит сон наяву. Он смотрел и не мог насмотреться на их лица, которые потом будет вспоминать всю жизнь. Понимая, что вместе им осталось быть недолго, он еще сильнее наслаждался этим мгновением.

Раз за разом Сергей бросал взгляды на дочь. Его не мог­ло не тешить, как она похожа на Аню: ее глаза, волосы, форма щек, линия рта — все было таким похожим, и все же другим.

Павлина только начинала познавать этот большой мир. Несколько дней Валерия и Андрей водили ее с Констан­тином по городу. Константин живо интересовался всем, что видел, засыпая их вопросами о том, чем и как живут горожане, чем зарабатывают на жизнь, что едят и куда ез­дят. Павлина говорила меньше, но внимательно ко всему приглядывалась и прислушивалась.

Затем, вечером — и это был их второй Шабат вместе, — когда в беседе наступил перерыв, Сергей тихо объявил, что у него есть подарок для Павлины. Он положил три само­цвета на стол перед ней.

— Эти камни, — сказал он, — достались тебе от твоего прадедушки Гершля Рабиновича, а ему — от его отца. Те­перь я отдаю их тебе. Они стоят достаточно для того, чтобы у вас было с чего начать новую жизнь вместе.

Павлина взглянула на драгоценные камни, сверкавшие разноцветными огоньками в свете свечей. Она бросила смущенный взгляд на Константина, затем повернулась к Сергею:

• Я... очень вам благодарна... Сергей.

Она все еще не могла себя пересилить и назвать его от­цом — теперь само это слово, отец, давалось ей с трудом.

Остаток вечера Павлина не проронила ни слова, по­глощенная мыслями о своем будущем. Она понимала: все эти люди, что собрались за праздничным столом, были ее родственники. Отец, бабушка, дядя, тетя и маленькие двоюродные брат с сестрой. И все же ей понадобится вре­мя, чтобы привыкнуть к ним, даже к такому смелому и щедрому Сергею Иванову, которого она по-настоящему узнала всего несколько недель назад.

После того как все поели, Сергей снова с жаром загово­рил об Америке — он собирался отправиться туда, на этот раз не откладывая, вместе с Павлиной и Константином. Он снова умолял Валерию, Андрея и Катю присоединиться к ним, но напрасно.

И пока Сергей говорил об их будущем на новой земле, Павлина приняла твердое решение навсегда проститься со своим прошлым — расстаться и даже никогда не упоминать о нем впредь. Даже эта ночь была частью ее прошлого. А будущее — ему еще только предстояло начаться.

А накануне вечером Павлина и Константин приняли еще одно решение, не менее сложное для них обоих...

На следующей неделе Сергей обзавелся всеми необхо­димыми бумагами для Павлины и Константина.

• Немного денег, да в нужные руки — и сказка станет былью, — улыбаясь, объяснил он. Он также показал им билеты — второй класс, пароход «Кайзер Фридрих» — из Германии прямиком до Америки.

Еще пять дней — и пришла пора Сергею, Павлине и Кон­стантину прощаться со своими близкими, остававшимися в Петербурге. Их путь теперь лежал в Финляндию, потом, через Балтийское море, — в портовый город Гамбург.

С самых первых дней путешествия их общение как-то не заладилось, и всякий разговор умолкал сам по себе, не успев начаться. Сергей понимал: пусть даже Павлина смог­ла принять его как отца и женщину по имени Аня как свою мать, в ее сердце нашлось место только для Константина.

За время путешествия Павлина и Константин держались по большей части особняком. Лишь через две недели, когда океанский лайнер уже приближался к берегам Америки, Павлина с видимым усилием пригласила Сергея присоеди­ниться к их разговору за обедом. Она уже почти решилась что-то сообщить ему, но снова умолка, словно бы не зная, с чего начать. Она взглянула на Константина, который обо­дряюще кивнул ей, затем сказал:

• Давай сейчас, лучшего времени все равно не будет.

Павлина обернулась к Сергею:

• Сергей... отец... давай выйдем на палубу?

Они вышли на корму, стараясь укрыться от соленого океанского ветра. Павлина отвела Сергея к поручню и, сде­лав глубокий вдох, сказала:

• Я... Прежде всего мне нужно поблагодарить тебя за все, что ты сделал для нас... Спас жизнь Константину... За все, что тебе пришлось пережить ради меня... За всю твою доброту и щедрость...

Сергей хотел было сказать ей что-то ободряющее, но она оборвала его и настойчиво продолжала:

• Я рада, что моим отцом оказался такой достойный человек... возможно, и я однажды смогу стать достойной дочерью...

Павлина задумалась. Тревожно глянув ему в глаза, она добавила:

• Теперь же, когда все позади, когда исполнилось все, что ты задумал... Словом, мы с Константином должны уйти. Пойти своей дорогой в жизни... Только мы вдвоем.

Ее голос теперь звучал решительнее:

• Мы будем искать свою жизнь, а ты должен найти свою. И я желаю, чтобы твоя жизнь, Сергей Иванов, была такой, какой ты ее видишь для себя... И куда бы ты ни шел., я буду всегда с благодарностью вспоминать тебя... даже не­смотря на то, что так многое мне хотелось бы забыть...

Тут появился Константин, обнял одной рукой Павлину, а другой накрыл Сергееву ладонь и сказал:

• Когда мы устроимся и нам будет о чем написать вам, мы обязательно вам напишем — на тот адрес, который нам дала бабушка Павлины.

Сказав это, он извинился и оставил их одних. Павлина заговорила было снова, но сказала лишь:

• Верю, что моя мать... Что она гордилась бы тобой... и всем, что ты смог сделать.

Затем, в первый и последний раз, Павлина приблизилась к нему, обняла и поцеловала его в щеку. И этот первый по­целуй дочери такой нежностью отозвался в сердце Сергея, что он едва не заплакал. Он даже не протестовал, когда она сняла медальон со своей шеи, вложила в его ладонь и решительно сжала пальцы.

Оставшись один, Сергей молча смотрел на белую волну за кормой, вспоминая то, чему его учил Серафим еще много лет назад, —- ничего не ждать и быть готовым ко всему. Сергей понимал, что расставание будет неизбежным, но не думал, что оно случится так скоро...

...Когда они достигнут берегов Америки, Павлина и Константин исчезнут из его жизни так же внезапно, как и появились...

Так много чувств бушевало сейчас в его душе, и ему оставалось, как уже не раз бывало в последние годы, лишь склонить голову и предать себя и свое будущее в руки Все­вышнего.

И все же, несмотря ни на что, все закончилось хорошо. Сергей нашел свою дочь живой и здоровой и помог ей на­чать новую жизнь. И только что она сделала то же ?а^мое для него. Она открыла ему свою правду, чтобы он тож^{е мог} найти для себя новую жизнь — здесь, на этой земле.

Уже показались берега Америки, и Сергей вдруг* ^стал пристально всматриваться в свое новое окружений Его глаза впитывали каждую деталь — блики солнца н^ ^оке~ анской волне, свежий ветер, спешивший к новому б?р^егУ- Он с любопытством рассматривал пассажиров, за^^етно оживившихся к прибытию. Может быть, думал он, о/*^наж" ды люди построят такие корабли, чтобы лететь на ^к самим звездам, — но и тогда наши приключения зде^сь> ^на этой Земле, будут не менее захватывающими.

И вдруг ветер неожиданно стих, и весь мир застыл в молчании: перед Сергеем появилось три лица, одно з? ДРУ" гим, настолько отчетливо, что, казалось, они парили Э воз­духе перед ним. Первым он увидел своего отца. Его яйцо в этот раз не было суровым, как на фотографии. М?^гкии взгляд его темных глаз, казалось, проникал в самое с^еРДЧ^е Сергея. Затем было лицо Серафима, и у Сергея по иД^^кам потекли слезы благодарности — а мгновение спустя С^еР^геи уже смотрел на обветренное лицо и глубоко посаж?^нные глаза грека Сократа — того, кто уже появлялся в ви;*^ении перед ним в далеком детстве... И эти три образа сл^^дись воедино в уме и памяти Сергея, и следующие слова, из далекой древности, пришли к нему: «Мы умираем, ^тобы из одной жизни перейти в другую, но можем также роД^ить_ ся заново и в этой жизни... и наша песня, наше путеше^ствие будет продолжаться и продолжаться...»

Сергей несколько минут стоял недвижим, пока н? при­шел в себя, почувствовав, как ветер шевелит его сн^^жно_ белые волосы. Уйдя с наветренной стороны, он вытап*^{ил из} кармана пальто серебряный медальон, с которым решила расстаться Павлина. Осторожно открыв замочек, он М^олча смотрел на лица матери и отца, затем вытащил кар^тОЧКУ матери, чтобы еще раз прикоснуться к колечку Аниных волос.

На какой-то миг он забыл обо всем на свете, и слезы на его лице смешались с соленым морским воздухом. За фотографией было не одно, а два колечка — медно-рыжее и еще одно, темное, словно земля его родины, что осталась теперь так далеко позади...

Сергей молча помолился за свою дочь, и ему казалось, что Анин голос сейчас вторит его неслышным словам, — голос, который уже не раз обращался к нему в его самый темный час: «Имей веру, любимый. Нашей дочери ничего не угрожает под неусыпным оком Всевышнего».

— Я знаю, — ответил он ей. — И не только ей — всем нам.

Когда я был молод, я верил, Что в жизни есть свой порядок, И этот порядок — мои желания и надежды.

Но теперь понимаю, что Путь извилист, как река.

Устремляясь вперед, никогда не течет прямо,

Следуя воле и замыслу Творца, Чтобы слиться с Великим Морем Бытия.

Мои странствия открыли мне глаза:

Принимая свой Путь, человек становится воином.

Любая дорога ведет к миру.

Любой выбор — к мудрости.

И истоком жизни всегда была И вовек пребудет Загадка.

чать новую жизнь. И только что она сделала то же самое для него. Она открыла ему свою правду, чтобы он тоже мог найти для себя новую жизнь —? здесь, на этой земле.

Уже показались берега Америки, и Сергей вдруг стал пристально всматриваться в свое новое окружение. Его глаза впитывали каждую деталь — блики солнца на оке­анской волне, свежий ветер, спешивший к новому берегу. Он с любопытством рассматривал пассажиров, заметно оживившихся к прибытию. Может быть, думал он, однаж­ды люди построят такие корабли, чтобы лететь на них к самим звездам, — но и тогда наши приключения здесь, на этой Земле, будут не менее захватывающими.

И вдруг ветер неожиданно стих, и весь мир застыл в молчании: перед Сергеем появилось три лица, одно за дру­гим, настолько отчетливо, что, казалось, они парили в воз­духе перед ним. Первым он увидел своего отца. Его лицо в этот раз не было суровым, как на фотографии. Мягкий взгляд его темных глаз, казалось, проникал в самое сердце Сергея. Затем было лицо Серафима, и у Сергея по щекам потекли слезы благодарности — а мгновение спустя Сергей уже смотрел на обветренное лицо и глубоко посаженные глаза грека Сократа — того, кто уже появлялся в видении перед ним в далеком детстве... И эти три образа слились воедино в уме и памяти Сергея, и следующие слова, напев из далекой древности, пришли к нему: «Мы умираем, чтобы из одной жизни перейти в другую, но можем также родить­ся заново и в этой жизни... и наша песня, наше путешествие будет продолжаться и продолжаться...»

Сергей несколько минут стоял недвижим, пока не при­шел в себя, почувствовав, как ветер шевелит его снежно- белые волосы. Уйдя с наветренной стороны, он вытащил из кармана пальто серебряный медальон, с которым решила расстаться Павлина. Осторожно открыв замочек, он молча смотрел на лица матери и отца, затем вытащил карточку матери, чтобы еще раз прикоснуться к колечку Аниных волос.

На какой-то миг он забыл обо всем на свете, и слезы на его лице смешались с соленым морским воздухом. За фотографией было не одно, а два колечка — медно-рыжее и еще одно, темное, словно земля его родины, что осталась теперь так далеко позади...

Сергей молча помолился за свою дочь, и ему казалось, что Анин голос сейчас вторит его неслышным словам, — голос, который уже не раз обращался к нему в его самый темный час: «Имей веру, любимый. Нашей дочери ничего не угрожает под неусыпным оком Всевышнего».

— Я знаю, — ответил он ей. — И не только ей — всем нам.

Когда я был молод, я верил, Что в жизни есть свой порядок, И этот порядок — мои желания и надежды.

Но теперь понимаю, что Путь извилист, как река.

Устремляясь вперед, никогда не течет прямо, Следуя воле и замыслу Творца, Чтобы слиться с Великим Морем Бытия.

Мои странствия открыли мне глаза:

Принимая свой Путь, человек становится воином.

Любая дорога ведет к миру.

Любой выбор — к мудрости. И истоком жизни всегда была И вовек пребудет Загадка.

И ЕЩЕ НЕМНОГО О ТОМ, ЧТО БЫЛО ДАЛЬШЕ...

М

ои бабушки и дедушки, все четверо — выходцы из Украины, но я был особенно близок с родней с ма­теринской стороны. Мой дедушка Эйб был мастер рас­сказывать всякие истории. Сколько их я еще мальчишкой наслушался от него, пока мы с ним кололи орехи, сидя под могучим деревом, что росло у них на заднем дворе. Как и многие выходцы с тех краев, он мало говорил об Украине или России, предпочитая рассказывать пусть о менее значимом, зато о личном — о том, как ему хотелось в детстве, чтобы его посадили на лошадь, как он научился плавать, решившись прыгнуть с лодки в холодную прозрачную речку.

В моем воображении долго еще жили образы и тех исто­рий, что он сочинял для меня, и народных сказок тоже, например о жар-птице, которая никому не давалась в руки, кроме одного мальчика, такого же доброго и послушного, как я...

Дедуля Эйб умер, когда мне было четыре года.

Бабушка, которую мы все звали Бабу, сказок не расска­зывала, зато она делала самые вкусные на свете пироги с повидлом, и еще строго следила, чтобы у меня, пятилетнего мальчишки, всегда было чисто за ушами. Я до сих пор с теплотой вспоминаю мою Бабу, старую седую женщину, любившую носить цветастые платья.

Когда я подрос и уехал учиться в колледж, мы перестали видеться с Бабу, пока наконец в начале семидесятых я на какое-то время вернулся назад в Южную Калифорнию. К тому времени ей было почти восемьдесят, большую часть времени она не вставала с кровати. Ее зрение тоже стало быстро сдавать, так что я нередко читал ей вслух из своих рукописей, над которыми в тот момент работал.

Как-то раз, это было воскресенье, я решил ей почитать кое-что из черновых набросков этой книги, частично со­ставленной из отрывков дневника Сократеса, который он передал мне перед своим исчезновением. Поскольку действие происходило в России, откуда она была родом, я подумал, что Бабу должно понравиться. Поначалу мне показалось, что она не очень-то обращает внимание на то, что я читаю, — до того момента, пока я не назвал имени Сергея Иванова. Услышав это имя, Бабу неожиданно на­клонилась и ее глаза широко раскрылись.

• Ты в порядке, Бабу? — спросил я.

• Да, да — читай дальше, — сказала она, глядя куда-то мимо меня.

Сергей Иванов — достаточно распространенное имя в России. Наверное, подумалось мне, у нее был там кто-то, кого так звали.

И лишь когда я упомянул о мальчике, которого звали Константин, Бабу протянула руки и прервала меня:

• Все, хватит читать! — сказала она.

Я никогда раньше не слышал, чтобы она говорила так взволнованно. Но не только ее голос встревожил меня — у нее из глаз неожиданно покатились слезы. Утирая слезы носовым платком, Бабу сама стала рассказывать мне о сво­ем детстве и о своей жизни...

То, чем она решила поделиться со мной, открыло передо мной больше семейных тайн о моих предках, чем я надеялся когда-либо узнать.

Е

ще на борту парохода, не добравшись до Америки, Константин познакомился с франко-канадским эми­грантом, господином Гогэ. Этот элегантно одетый человек оказался владельцем компании, производившей готовое платье. Просмотрев несколько набросков Константина, Гогэ тут же предложил ему работу в своей компании — иллю­стрировать каталог последних новинок модной одежды.

Так что сразу по прибытии в Нью-Йорк Константин и Павлина перебрались в Торонто, где сняли маленькую квартирку.

В Канаде Павлина родила двух дочерей. В 1916 году их семья, проделав путешествие через всю Канаду, поселилась в Ванкувере, а оттуда они в конце концов переехали на За­падное побережье Соединенных Штатов.

Что же касается Сергея, то он первые несколько лет посвятил странствиям по Америке — пешком, на лошади, поездом, и те письма, которые время от времени получа­ли Валерия и Андрей, пестрели почтовыми штемпелями самых разных мест Америки. Позже он связался с одним из Мастеров, с которым встречался на Памире, и еще раз проделал путешествие через море по делу особой важно­сти. Вся переписка с ним прервалась на продолжительное время.

В 1918 году, после смерти Валерии, Андрею удалось увезти свою семью из коммунистической России, как раз перед тем, как опустился железный занавес. После этого, как часто случается с семьями эмигрантов, все утратили связь друг с другом.

Со временем Сергей вернулся в Америку и поселился в Окленде, штат Калифорния, в пяти сотнях миль от своей дочери, хотя никто из них не знал о местожительстве друг друга.

Иногда ему казалось, что он видел Павлину среди базарной толчеи — и даже как-то окликнул ее. Нередко он задавался вопросом, где они с Константином и как устроились. Он был бы рад узнать, что Павлина и ее муж живы, здоровы и полностью посвятили себя своей семье и будущему. Но их дочери так и не узнали ничего о про­шлом родителей — лишь самые приблизительные детали. Павлина не хотела говорить об этом, а Константин уважал волю жены.

Однако история на этом не заканчивается.

За много лет до этого, еще когда Павлина и Константин только ступили на американскую землю, чиновник эми­грационной службы попросил Константина назвать свое полное имя. Не зная своей фамилии, Константин решил взять себе совершенно новое имя для этой новой страны.

Единственное имя, что пришло ему на ум в этот момент, было Абрам Чудоминский, автор его первой и самой люби­мой книги. Вот так и получилось, что чиновник, толком не разобравшись, как оно пишется, записал его как Эбрахама Чудома. Это новое имя и было занесено в иммиграционные документы, а фамилия стала и фамилией Павлины, изме­нившей свое имя на Полин.

Полин и Эбрахам назвали своих двух дочерей Вивиан и Эдит. Обе девочки выросли уже в Южной Калифорнии. Одна из этих дочерей, Вивиан, вышла замуж за хорошего парня по имени Герман Миллмэн, которому родила двоих детей — дочь по имени Дайяна и сына Дэниэла...

И лишь после того, как моя бабушка Бабу, полное имя которой было Полин Чудом, рассказала мне свою исто­рию — начиная со времени, как она выросла в лагере Дми­трия Закольева, и до того, как стала матерью на Новой Земле, — я по-настоящему понял, какие страсти, какие не­взгоды выпали на долю моей бабушки — чтобы увенчаться в конечном счете ее личной победой.

Вот так и получилось, что моим наставником стал мой собственный прадед, Сергей Иванов, когда мы наконец познакомились с ним в 1967 году в Беркли, — прадед, ко­торого моя мать так и не встретила.

Теперь я понимаю, почему он так улыбался в тот вечер, когда я совершенно неожиданно для себя, повинуясь вну­треннему порыву, назвал его Сократесом, как того грече­ского мудреца, которым так восхищались мой прапрапра- дед Гершль Рабинович и его прекрасная дочь Наталья.

Мой прадед Сергей Иванов, которого я знал как Со­кратеса, был человеком изобретательным — более, чем я мог себе представить. Те из вас, кто читал мою книгу «Путь мирного воина», могут вспомнить, как в 1968 году Сократес сказал мне: «Я уже много лет наблюдаю за тобой».

Несколько лет спустя, в первый раз открыв его днев­ник, я обратил внимание, что первая запись была сделана 22 февраля 1946 года — точно в день моего рождения, за двадцать два года до того, как мы с ним встретились.

За то время, что мы провели вместе, Сократес так и не открылся, что мы родственники, — может быть, по той же причине, по которой он предпочел не вмешиваться в жизнь моей бабушки Полин и ее семьи. В его дневнике также нет ни слова о родственных связях с нашей семьей. Правду я узнал только от самой Бабу. Это она сказала мне, что много-много лет назад как-то писала Валерии, чтобы рассказать ей о новых именах, о своих детях и новом ме­стонахождении.

Бабу лишь однажды, да и то очень ненадолго, встре­чалась с Сергеем, обменявшись с ним всего несколькими словами, — на похоронах моего деда Эбрахама (Констан­тина). Позже, сосредоточившись на самых ранних своих воспоминаниях, я вспомнил один момент: похороны деда, мне четыре года, я стою рядом с матерью и чувствую себя ужасно неловко в своем темном костюмчике. Опускают гроб с телом моего деда Эйба, и мама плачет.

Я поднял глаза, и среди лиц, собравшихся на кладби­ще, заметил беловолосого человека, смотревшего прямо на меня. Чем-то он отличался от остальных людей, которые пришли проводить моего деда в последний путь. Не от­рываясь, он смотрел прямо на меня и кивнул, прежде чем его лицо затерялось среди других лиц.

Теперь я понимаю, что Сократес знал о моем рождении и решил вести свой дневник начиная с того дня, чтобы однажды передать его мне. Этот самый дневник, вместе с историей жизни Бабу и позволил мне рассказать вам его историю — их историю.

Я верю, что мой прадед Сергей Иванов, словно ангел- хранитель, наблюдал за мной все те годы, ожидая подходя­щего времени. Сократес умел ждать. У него было немало времени, чтобы выучиться терпению во время своих много­численных одиссей на своем долгом пути к свету.

Далеко за полночь, почти предрассветный час. Древний беловолосый старик тихо сидит на пороге заправочной станции. Прислонив кресло к стене, он дремлет, прикрыв глаза.

Эта заправка принадлежит ему, и он же рабо­тает здесь в ночную смену. Его зовут Сергей Иванов. Дэн Миллмэн, молодой атлет, студент кол­леджа, возвращается домой, но внезапно оста­навливается и, подчиняясь внутреннему порыву,

подходит к заправке. Он пока и сам не знает, что он хочет там найти... Может быть, бутылку софт-дринка, или гам­бургер — ведь он сегодня даже не обедал... Сократес только улыбается самому себе, не открывая глаз... Он здесь. Значит, настал час. Время начинать последнюю главу.

Эта история принимает факел от «Пути мирного воина».

БЛАГОДАРНОСТИ

О

дна голова хорошо — две лучше. Эта книга увидела свет благодаря многим людям — и живым, и тем, кого уже нет с нами.

Кендис Фурман, мой литературный агент, первой пред­ложила мне написать «книгу о Сократесе» и взяла на себя руководство проектом с самого начала.

На ранних стадиях работы неоценимую редакторскую ра­боту над этой книгой проделали Сьерра Прасада Миллмэн, Джой Миллмэн и Нэнси Гримли Карлтон — от самых первых набросков до окончательного варианта. Редактура чернового варианта, которую проделала моя дочь, помогла мне увидеть свежим глазом эту историю, пересказать отдельные места и сделать ее логическим продолжением следующей книги.

Издатель Стивен Гансельман приобрел права на эту книгу, еще когда она была скорее замыслом, чем готовым проектом, скорее полагаясь на свою интуицию, смелость, щедрость и безупречный вкус. Гидеон Вайль, мой редактор, поддерживал мое начинание на каждой стадии издательского процесса. Довести рукопись до ее окончательного вида, а затем выве­сти в свет — целиком заслуга Гидеона, а еще неподражаемой команды издательства «Харпер Сан-Франциско».

Вам тоже моя благодарность: Джефф Хоббс, Сэм Барри, Линда Волленбергер, Клодиа Бутот, Марджори Бученен, Терри Леонард, Присцилла Стаки, Микки Модлин, Марк Таубер, Джим Уорнер, Энни Коннолли и Джули-Рей Митчелл.

Особая благодарность Терри Лэму за прекрасное художе­ственное оформление обложки.

Джон Гайдук, основатель Тренировочного Центра Русских Боевых Искусств в Голдене, штат Колорадо, щедро делился своим временем и опытом, не скупился на детальные про­работки боевых сцен в книге и бесценные подсказки.

Огромную помощь в этом также оказала книга «Русская система», написанная Владимиром Васильевым, одним из са­мых известных в мире учителей русского боевого искусства.

И особая благодарность Валери Васильевой — несмотря на огромную занятость, она ответила на многие вопросы, ко­торые помогли сохранить аутентичность в том, что касается русских традиций.

Другие эксперты, каждый в своей области, также помогли мне не выбиться из фактажа: Ровэн Бич, д-р Элисса Бемпорад; Давид Фишман, профессор еврейской истории из Еврейской Теологической Семинарии в Америке; Лоренс Г. Оффисер, профессор экономики в университете штата Иллинойс в Чи­каго, профессор Гарлан Штельмах и Мэри Леспье, факультет гуманитарных наук, Калифорнийский Доминиканский уни­верситет; Четыре Стрелы (Дон Трент Джейкобе) из универ­ситета Северной Аризоны и Института Филдинга; Уильям Харрис; Дэвид Галланд; отец Владимир из собора Святой Троицы Русской Православной Церкви в Торонто, Канада, и Джо Бейн из кооперативной библиотечной системы Норе Бэй. Какие-либо погрешности против фактов в этой книге сделаны мной, не ими.

Все мои дочери — Холли, Сьерра и Чайна — не остались в стороне от моей работы, помогая всем, чем только возможно, и невозможно тоже. Они помогли создать атмосферу творчества вокруг моей работы и напоминали мне о многих важных вещах.

Моей жене и ангелу-хранителю Джой, на протяжении трех десятилетий укреплявшей и обогащавшей мою жизнь своей любящей поддержкой и житейской мудростью. Всегда моя пер­вая и последняя читательница, она никогда не отказывала мне в мудром совете, укрепляя меня и в писательстве, и в жизни.

Наконец, я не могу не упомянуть моих покойных роди­телей Германа и Вивиан Миллмэн, их духовную щедрость и постоянную готовность к самопожертвованию. Благодаря им стало возможным продолжение этой истории, а также благодаря моим дедушкам и бабушкам, Полине и Эбрахаму Чудомам, Розе и Гарри Миллмэнам — все, как один, эмигранты из Украины. Благодаря их смелости выжили наши семьи.

Информация о книгах Дэна Миллмэна: www.danmillman.com

ергей резко сел на кровати. «Который уже час? — ис- ^^пуганно подумал он. — Неужели проспал?» Он со­скользнул с кровати, неслышно подошел к окну. Нет, луна Ще висела высоко в небе, почти прямо над головой. Сейчас никогда, сказал себе Сергей. Он подхватил свой рюкзак _Тень ^шУ^мно пошел к выходу из казармы, крадучись, словно > вдоль стены, дальше, по длинному коридору. Из-под Дядиного кабинета, несмотря на поздний час, про-

Пролог

10

Пролог

10

8

Путешествие Сократеса

14 Путешествие Cokpateca

Пролог

14

11

Путешествие Сократеса

Пролог

16

12 Путешествие Cokpateca

1

1

Часть первая. Горькое и сладкое 19

Часть первая. Горькое и сладкое 20

22

Путешествие Сократеса

Часть первая. Горькое и сладкое 23

/

21 Путешествие Сократеса

26 Путешествие Cokpateca

24

Путешествие Сократеса

28

Путешествие Сократеса

Часть первая. Горькое и сладкое 29

30 Путешествие Cokpateca

30

Путешествие Cokpateca

34

Путешествие Сократеса

Часть первая. Горькое и сладкое 19

42

Путешествие Сократеса

Часть первая. Горькое и сладкое 43

48

Путешествие Сократеса

Часть первая. Горькое и сладкое 47

50

Путешествие Сократеса

Часть первая. Горькое и сладкое 50

8

Путешествие Сократеса

58

Путешествие Сократеса

Часть вторая. Естественный отбор 58

60

Путешествие Сократеса

Часть вторая. Естественный отбор 61

66

Путешествие Сократеса

Часть вторая. Естественный отбор 67

8

Путешествие Сократеса

74 Путешествие Ссжратес_л

Часть вторая. Естественный отбор

75

82 Путешествие Ссжратес_л

Часть вторая. Естественный отбор

83

86 Путешествие Ссжратес_л

Часть вторая. Естественный отбор

86

84

Путешествие Сократеса

88 Путешествие Ссжратес_л

Часть вторая. Естественный отбор

89

92

Путешествие Сократеса

ч_лсть вторая. Естественный отбор

92

90 Путешествие Ссиф,

I

10

10

94

Путешествие Сократеса

94

Путешествие Сократеса

96 Путешествие Ссжратес_л

Часть вторая. Естественный отбор

97

ч_лсть вторая. Естественный отбор

95

100

Путешествие Сократеса

Часть вторая. Естественный отбор

100

98 Путешествие Ссжратес_л

102 Путешествие Ссжратес_л

Часть вторая. Естественный отбор

103

ч_лсть вторая. Естественный отбор

101

.11.

.11.

106

Путешествие Сократеса

ч_лсть вторая. Естественный отбор

107

вторая- Естественный от» 105

108

Путешествие Сокр,

1

68 Путешествие Ссжратес_л

ч_лсть вторая. Естественный отбор

112

111

Путешествие Сократеса

12 .

12 .

116 Путешествие Ссжратес_л

часть ^.Обретение и утрата 117

Часть третья* Обретение и утрата 115

118

119

122 Путешествие Ссжратес_л

Часть третья* Обретение и утрата 123

120

Путешествие Сократеса

124 Путешествие сократ^

^Я. Обретение и утрата 126

часть ^.Обретение и утрата 124

10

10

128 Путешествие сократ^

^^•^0№Е*^{НИЕИУТРАТА 127}

134 Путешествие Сократеса

131 Путешествие Ссжратес_л

136 Путешествие Сократеса

137 Путешествие Сократеса

138 Путешествие Сократеса

„пъя обретение и утрата 140

часть w"

144

Путешествие Сократеса

Часть третья. Обретение и утрата 144

142 Путешествие Сократеса

146 Путешествие Сократеса

Часть третья. Обретение и утрата 147

Часть третья. Обретение и утрата 145

16

16

Часть третья. Обретение и утрата 145

Часть третья. Обретение и утрата 149

152 Путешествие Сократеса

Часть третья. Обретение и утрата 152

150

Путешествие Сократеса

17

17

156 Путешествие Сократеса

Часть третья. Обретение и утрата 157

17

17

138 Путешествие Сократеса

Часть третья. Обретение и утрата 162

160 Путешествие Сократеса

17

17

166 Путешествие Сократеса

Часть третья. Обретение и утрата

166

164 Путешествие Сократеса

168 Путешествие Сократеса

168 Путешествие Сократеса

21.

21.

170 Путешествие Сократеса

170 Путешествие Сократеса

174 Путешествие Сократеса

Часть третья. Обретение и утрата 174

Часть третья. Обретение и утрата

171

178 Путешествие Сократеса

Часть третья. Обретение и утрата

179

188 Путешествие Сократеса

Часть третья. Обретение и утрата 188

Часть третья. Обретение и утрата

181

\

\

196 Путешествие Сократеса

Часть четвертая. Путь воина 195

198 Путешествие Cokpateca

Часть четвертая. Путь воина 198

132 Путешествие Сократеса

210

Путешествие Сократеса

Часть четвертая. Путь воина 208

216

Путешествие Сократеса

Часть четвертая. Путь воина 215

209

Путешествие Сократеса

Часть четвертая. Путь воина 218

Часть четвертая. Путь воина 218

209

Путешествие Сократеса

26

26

222

Путешествие Сократеса

Часть четвертая. Путь воина 222

224

Путешествие Сократеса

Часть четвертая. Путь воина 225

Часть четвертая. Путь воина 205

Часть четвертая. Путь воина 227

26

26

234

Путешествие Сократеса

Часть пятая. Монастырский остров

,233

236 Путешествие Сократеса

Часть пятая. Монастырский остров

,236

202

Путешествие Сократеса

240

Путешествие Сократеса

Часть пятая. Монастырский остров

,239

Часть пятая. Монастырский остров

,231

Часть пятая. Монастырский остров

,248

246

Путешествие Сократеса

. 29 .

. 29 .

250 Путешествие Сократеса

251 Путешествие Сократеса

Часть пятая. Монастырский остров

,231

258

Путешествие Сократеса

Часть пятая. Монастырский остров

,256

Часть пятая. Монастырский остров

,231

Часть пятая. Монастырский остров

,259

258

Путешествие Сократеса

262 Путешествие Сократеса

Часть пятая. Монастырский остров

,262

202

Путешествие Сократеса

266 Путешествие Сократеса

Часть пятая. Монастырский остров 264

264

Путешествие Сократеса

31

31

270 Путешествие Сокр, 'атеса

Часть пятая. Монастырский остров

,271

Часть пятая. Монастырский остров ,272

Часть пятая. Монастырский остров ,273

276 Путешествие Сокр, 'атеса

Часть пятая. Монастырский остров

,276

274 Путешествие Сокр, 'атеса

278 Путешествие Сокр, 'атеса

Часть пятая. Монастырский остров

,279

Часть пятая. Монастырский остров ,277

280 Путешествие Сокр, 'атеса

Часть пятая. Монастырский остров ,282

276 Путешествие Сокр, 'атеса

286 Путешествие Сокр, 'атеса

Часть пятая. Монастырский остров

,287

Часть пятая. Монастырский остров

,291

283 Путешествие Сокр, 'атеса

300 Путешествие Сокр, 'атеса

Часть пятая. Монастырский остров

,300

276 Путешествие Сокр, 'атеса

302 Путешествие Сократбса

303 Путешествие Сократбса

301

31

99

310 Путешествие Сокр, 'атеса

Часть пятая. Монастырский остров

,309

остров 312

остров 311

310 Путешествие Сократеса

. 37 .

. 40 .

Часть пятая. Монастырский остров ,273

Часть пятая. Монастырский остров ,315

^ пятая. Монастырский остров 320

^ пятая. Монастырский остров 323

328 Путешествие Сокр, 'атеса

Часть ш_естая. Надвигающийся шторм 325

330 Путеше< ствие Coi

Часть ш_естая. Надвигающийся шторм 333

330 Путешествие Сократеса

. 330 .

. 331 .

334 Путешествие Сокр, 'атеса

" стъ ш^ЕСТАЯ' Надвигающийся шторм 336

Часть ш_естая. Надвигающийся шторм 333

. 128 .

. 129 .

часть ШЕСТАЯ. Надвигающийся шторм 341

" стъ ш^ЕСТАЯ' Надвигающийся шторм 337

Часть ш_естая. Надвигающийся шторм 346

пая. Надвигающийся шторм • 351

" стъ ш^ЕСТАЯ' Надвигающийся шторм 347

" стъ ш^ЕСТАЯ' Надвигающийся шторм 354

Часть ш_естая. Надвигающийся шторм 352

145

Путешествие Сокр, ^эатесд

" стъ ш^ЕСТАЯ' Надвигающийся шторм 335

" стъ ш^ЕСТАЯ' Надвигающийся шторм 353

360 Путеше< ствие cot ^>КРАТЕсл

" стъ ш^ЕСТАЯ' Надвигающийся шторм 358

370 Путешествие Сокр, 'атеса

" стъ ш^ЕСТАЯ' Надвигающийся шторм 368

Часть ш_естая. Надвигающийся шторм 365

156 Путешествие Сокр, 'атеса

156 Путешествие Сокр, 'атеса

368 Путешествие Сокр, 'атеса

Часть шестая. Надвигающийся шторм 367

365

372 Путешествие Сокр, 'атеса

Часть ш_естая. Надвигающийся шторм 370

368 Путешествие Сокр, 'атеса

31

163

370 Путешествие Сокр, 'атеса

370 Путешествие Сокр, 'атеса

Путешествие Сокр, 'атеса

Путешествие Сокр, 'атеса

46

" стъ ш^ЕСТАЯ' Надвигающийся шторм 335

" стъ ш^ЕСТАЯ' Надвигающийся шторм 373

46

46

378 Путешествие Сокр, 'атеса

" стъ ш^ЕСТАЯ' Надвигающийся шторм 377

Часть ш_естая. Надвигающийся шторм 375

380

384 Путешествие Сокр, 'атеса

Часть седьмая. В поисках мира 383

Часть седьмая. В поисках мира 381

Часть седьмая. В поисках мира 383

Часть седьмая. В поисках мира 385

390 Путешествие Сокр, 'атеса

Часть седьмая. В поисках мира 389

386 Путешествие Сократеса

Часть седьмая. В поисках мира 392

Часть седьмая. В поисках мира 391

390 Путешествие Сокр, 'атеса

402 Путешествие Сократеса

Часть седьмая. В поисках мира 406

52

52

404 Путешествие Сократеса

Часть седьмая. В поисках мира 406

Часть седьмая. В поисках мира 412

Часть седьмая. В поисках мира 409

Из дневников Сократеса

Из дневников Сократеса

408 Путешествие Сс^{крАТЕСА}

Часть седьмая. В поисках мира 406

Часть седьмая. В поисках мира 407

Из дневников Сократеса

Из дневников Сократеса

404 Путешествие Сократеса

420 Путешествие Сократеса

И еще немного о том, что было дальше... 417

Часть четвертая. Путь воина 202

Часть четвертая. Путь воина 202

200 Путешествие Cokpateca

• Реклама на сайте