|
|
Владислав Лебедько Хроники Российской Саньясы. Том 2 Романтики с Большой Дороги
1. Достигая тенистой лиановой ниши,
Никогда не шепчите себе:
«Пришел!»
Не ложитесь в траву
И не стройте крыши,
Даже если путь
Непосильно сложен.
То, что вам нужно –
Всегда выше,
То, что достигли –
Всегда ложно
В каждый следующий Миг жизни
В каждом соседнем отрезке ложа…
2. В твоих сиреневых одеждах
Сокрыты ожерелья звезд.
В ожидании вечности
Проходит жизнь.
И только где-то между
Может случиться встреча,
Которой всерьез
Никогда
Не ждал…
(Вета Зайцева)Введение
«Слово «хроники» из заглавия данного текста можно трактовать по-разному. Вот два ассоциативных ряда, которые приходят на ум:
1. «Хроники» — очерки о последовательности событий, различные истории, в которых фигурирует некий персонаж, местность, эпоха…
2. «Хроники» — «алкаши», «психи», «больные», «фанаты», другими словами — люди, не вписавшиеся в «здоровый социум», не такие, как все, то есть — «нелюди»…
…Эта книга — Хроники о «хрониках», истории о людях, в большинстве своем не вписавшихся ни в какие социальные рамки, но ставших такими не по слабости или отверженности, а сознательно выбравших путь поиска Истины, — путь постоянной изменчивости, напряженных усилий и риска. Это книга о «нелюдях», способных быть настоящими Людьми; о тех, кто «не от мира сего», но, тем не менее, может успешно сыграть любую социальную роль; о проводниках на Пути к сокровенному Знанию сущности, смысла и Тайны бытия, о тех, кто воплощает это Знание не высокопарными речами и книжными формулами, а самой своей жизнью.»
«Хроники Российской Саньясы» 1 томНесколько лет назад началось мое путешествие в мир Российской Саньясы, в мир, который проявился в уникальных культурно-исторических условиях Советской действительности, в мир, непохожий ни на какие Восточные или Западные аналоги, в мир где произошло становление самобытного поколения духовных искателей.
Повстречавшись с настоящими Мастерами, живущими не где-то в Мексике или Гималаях, а здесь, в России, я был опьянен той атмосферой, которую они излучали и ошарашен тем, о чем они рассказывали.
Безумный, отчаянный, дерзкий прорыв к свободе, возможный только с русским «авось»; эксперименты над собой, выходящие за всякие рамки возможного; люди, прошедшие по лезвию бритвы между КГБ и психбольницами, между фанатизмом и отчаянным разгильдяйством… Эту атмосферу я и попытался отразить в первом томе «Хроников». Вот как, со своей стороны, описал пространство Российской Саньясы один из персонажей первого тома, Мастер, который и подвиг меня на написание книги — Петр Мамкин:
«…Если теперь все эти пласты Российской Саньясы собрать, то получается такой образ: разбитая хрустальная ваза, осколки которой по всей стране разбросаны. Каждый ищет свой осколок, потом идут попытки эти осколки соединить — в большинстве своем неудачные, потому, что найти человека, который действительно являет собой звено Знания и который тебя согласится включить в непрерывный Учебный процесс — это всегда была удача редкая. Удача с большой буквы.
Может показаться, что довольно безрадостная, безнадежная картина получается. На самом же деле она просто бесконечно богатая, неописуемая, предельно неоднозначная, сверхмногогранная и полифоничная; специфика места, времени и людей, которая (специфика) аналогов, пожалуй, не имеет. Уникальнейшее, невиданное эзотерическое варево из ярчайших, преданнейших, достойнейших Искателей, спивающихся и сходящих с ума адептов, странствующих и уединившихся знахарей и колдунов и много-много-много чего еще, плюс все мыслимые и немыслимые, древнейшие и новейшие системы, Традиции, методики, упражнения, обряды, рецепты… Нескончаемая полемика вокруг темы внутреннего Учителя и ярчайшие, убедительнейшие представители обоих ее полюсов…
И за всем этим — атмосфера безусловной необходимости Искать и Работать. Во что бы то ни стало и несмотря ни на что. Романтика духовного искательства…»
Я надеюсь, что в первом томе, при описании пространства Российской Саньясы, мне удалось найти некую золотую середину между романтикой и цинизмом, мистификацией и профанацией, красивыми сказками и вульгарной психологизацией.
Постепенно первое мое опьянение проходило и на его место пришло желание трезво разобраться, — что же сокрыто за всем этим «невиданным эзотерическим варевом». От ярких, подчас эпатажных внешних форм внимание мое перешло к глубоким концептуальным вопросам, к сущностным противоречиям и единству Российской Саньясы. Ответы на эти вопросы и послужили материалом для второго тома.
Так что — другие люди, другие вопросы, другое настроение, иная глубина…
* * *
Российские Мастера, вошедшие в первый том «Хроников Российской Саньясы»:
— Петр Мамкин
— Игорь Калинаускас
— Алексей Вовк
— Григорий Рейнин
— Александр Воронов
— Александр Карасев
— Анатолий Иванов
— Владимир Данченко
— Мастер Вычитания Р.
— Василий Максимов
— Игорь Чебанов
— Аркадий Ровнер
— Сергей Розов
— Игорь Сипягин
Предисловие
…Если сто раз с утра все не так,
Если пришла пора сделать шаг,
Если ты одинок —
Значит настал твой срок
И ждет за углом перекресток семи дорог…
Из песни А. МакаревичаС момента выхода первого тома «Хроников Российской Саньясы» прошло чуть больше года. За это время Хроники вызвали глубокое понимание и чувство сопричастности в сердцах одних читателей, а также недоверие и даже возмущение в других. Я не удивлюсь тому, что и второй том вызовет противоречивые реакции. Возможно даже, что кто-то из тех, кто был восхищен первым томом, с равнодушием, скепсисом или раздражением встретит второй, а кто-то из тех, кто был насторожен ранее, преисполнится вдохновением теперь…
«Хроники Российской Саньясы» — очень личная книга. Здесь нет какой-то научной объективности. В процессе подобного исследования претерпевает изменения и исследователь и сам предмет. Я находил тех людей, которые были необходимы лично мне и спрашивал о том, что было насущно, прежде всего, для меня самого. Это была не этнографическая экспедиция, а один из аспектов собственных поисков истины, так что результатом явилось не только появление текста, но и существенные структурные изменения в личности и судьбе автора.
Отсюда — некоторые особенности. Я не смогу, да и не ставлю себе задачи рассказать обо всех достойных упоминания российских мистиках и искателях. Всех не обойдешь и не перечислишь, так что очень многие останутся за пределами книги.
Но, есть задача выполнимая, а самое главное, более важная, чем описание судеб всех, кто идет непростым путем поиска истины. Это раскрытие различных граней Российской Саньясы. А их — этих граней не так уж мало, они противоречивы и каждая из них открывает вход в целый мир. Так что, доверяя поворотам судьбы, я буду описывать те встречи, которые произошли за это время, в надежде, что состоявшиеся беседы послужат ключами к новым мирам Российской Саньясы и для читателя.
Смысл прячется между строк, — не стоит воспринимать написанное в «Хрониках» чересчур серьезно и педантично. Именно противоречия и неоднозначность иногда провоцируют постижение…
Одним из наиболее частых вопросов читателей звучит примерно так: «Где гарантия того, что те, кто попал на страницы книги, являются настоящими Мастерами, а не шарлатанами?» Отличить настоящего Мастера от шарлатана предельно сложно. Этот вопрос остается на моей ответственности. Мне можно доверять, можно не доверять, — ваше доверие или недоверие — ваш выбор, а не мой. А логических критериев, понятных для ума, нет и быть не может. Я никого не убеждаю и не зову за собой. Я предлагаю исследовать некоторые непростые вопросы, выходящие за пределы бытового сознания. Вопросы, которые становятся очевидными, когда соизмеряешь масштаб своей жизни с чем-то большим, — в пределе — с масштабом судьбы человечества, с масштабом планеты, с масштабом Вечности.
Что это за масштаб и как он осознается? Да, в общем-то, пережить его хоть на мгновение не так уж трудно, — неизмеримо сложнее осознавать себя в этом масштабе всегда. А это — как раз и есть качество жизни Мастера.
Для иллюстрации к этим абстрактным рассуждениям (а также как намек еще на одну задачу, которую решает книга) приведу фрагмент разговора, который произошел летом прошлого года на берегу Черного моря. А дело было примерно так:
Ночь. Морские волны, накатывающиеся на берег. Огромные южные звезды. Бескрайнее пространство неба…
— «Ты знаешь, я только сейчас поняла, что когда находишься наедине с этим небом, со звездами, и как-то проникаешься этим, то всякая суета, мелочность, зависть, всякое сравнение себя с другими, большинство мелких желаний, — все это куда-то отступает. Когда ты чувствуешь себя на фоне бесконечного неба и звезд, — невозможно фальшивить, быть неискренней, корыстной… И как жаль, что когда мы вернемся в город, эти звезды забудутся, снова верх возьмет суета и заботы, и жизнь опять станет наполовину фальшивой, лишится какого-то высокого смысла…»
— «Звезды-то никуда не денутся, это внимание уйдет в другое место. Хотим мы или не хотим, но мы все равно, по факту живем в масштабе звезд, в масштабе Вселенной, в масштабе Вечности. Если все время осознавать это, — не только здесь, но и в городе, — понимаешь, — в трамвае, на работе, на кухне…, то это будет совершенно особая жизнь, — жизнь, в которой, как ты и сказала, вообще невозможна фальшь, неискренность, корысть, подлость… Ведь если ты все время воспринимаешь себя на фоне Вечности, то и каждый свой поступок ты с Вечностью соотносишь. Но это очень и очень сложно. Хотя, повторяю, — по факту мы ведь в масштабе Вечности живем. Но, так как жить так очень уж для человека непривычно, то удобнее забыть об этом и сузить свое сознание, свое внимание до масштаба бумажника или больной головы, и тогда соотносить свои поступки, свою жизнь уже с этими ориентирами. Вот такие, совершенно разные способы жить…
К сожалению, подавляющее большинство людей выбирает второй способ, а многие даже и не догадываются, что может быть что-то иное. Но то время, в которое мы с тобой живем, диктует необходимость осознать как можно большему количеству людей, что живут они в масштабе Вселенной. Необходимость жизненную…»
Давай и мы с тобой, уважаемый читатель, приобщимся к масштабу, хоть сколько-нибудь большему, чем повседневность. Приобщимся, прикоснувшись к романтике и реалиям духовного поиска…
«…Почему же вы не имеете смелости действительно сделать себя единственным средоточием и центром всего?
Почему вы только вздыхаете по свободе, по мечте вашей?
Разве вы — ваша мечта?
Не вопрошайте ваши грезы, ваши представления, ваши мысли, ибо все это — пустое…
Спрашивайте себя и спрашивайте о себе — в этом практика. Но вот один прислушивается к тому, что на это скажет его Бог, другой справляется, что говорит об этом его нравственное чувство, его совесть, а третий думает о том, что скажут об этом люди, и, таким образом, каждый, посоветовавшись со своим господом-богом, начинает подчиняться воле своего владыки и перестает прислушиваться к тому, что он сказал бы и решил бы сам…»
Штирнер (цит. по книге Бодхи «Маленькие аспекты большого Самадхи»)Глава 1. Олег Бахтияров
Олега Бахтиярова я начал разыскивать еще несколько лет назад. Но тогда он оказался неуловим. Напомню, что его фамилия звучала в первом томе, в связи с техникой деконцентрации, которую показывал мне Александр Воронов[1]. Техника эта детально разработана Олегом Бахтияровым, она позволяет входить в широкий спектр состояний сознания, но в первую очередь, в то состояние, которое в Традиции Дзогчен обозначено, как Присутствие.
Встрече с Олегом я обязан Наташе Н., с которой я познакомился после выхода первого тома «Хроников Российской Саньясы». Наташа давно уже общалась со многими Хрониками. В начале восьмидесятых она года три училась у Василия Пантелеевича в Алма-Ате, потом, уже в Питере, училась у Владимира Степанова, знала таких людей, как Василий Максимов, Попандопуло, Бахтияров…
В декабре девяносто девятого года Бахтияров оказался в Питере проездом на несколько часов и зашел к Наташе. Наташа сразу же позвонила мне и уже через полчаса мы сидели у нее на кухне и беседовали с Олегом…
Декабрь 1999
Олег: Наверное, я не совсем подходящий персонаж для вашей книги. Такие слова, как «саньясин», «Путь», «Мастер», «Посвященный» не употребляю. Я психолог. Это моя профессия. Специализация — психология экстремальных состояний. Еще точнее — возможности управления состоянием и поведением оператора в экстремальных, необычных, неопределенных ситуациях. Естественно, что тот, кто этим занимается, сталкивается и с теми мирами, которые располагаются рядом — мирами экстрасенсорики, мирами измененных и необычных состояний сознания, оккультных группировок и т. д. Но для меня это объект работы, а не среда обитания. Для работы с этими мирами в советское время существовали буферные структуры, позволявшие сохранять с ними контакт, не теряя при этом конкретных и социально значимых задач, например, секция биоэлектроники при НТО РЭС им. Попова, которую мы создали на Украине как филиал подобной секции при Центральном правлении НТО РЭС.
Влад: Что это была за секция?
О: Это, собственно, была легализация контактов, о которых я говорю. Ведь вокруг, в «полумраке» шевелились оккультные движения, в еще большей «темноте» — эзотерики, т. е., все то, что в то время находилось под идеологическим запретом.
В: Мне кажется, что то, что происходило на Украине в этой области, чем-то отличалось от России. С Украиной у меня связаны ассоциации, как о месте, где до сих пор сохранилось множество настоящих колдунов и ведьм. В общем — такой колдовской регион…
О: Да, плотность ведьм там на душу населения действительно выше…
В: Вам приходилось встречаться и как-то работать с реальными колдунами?
О: Встречаться — да. «Работать» — нет. С колдунами работать в том смысле, который мы вкладываем в слово «работа», невозможно. Сообщества колдунов — это культура, очень далекая от наших способов понимания мира. Они уцелели в селах, в горах. Если попытаться говорить о них современными, т. е. заведомо неправильными по отношению к ним словами, то можно сказать, что у них есть своя организация, своя иерархия и свои специализации. Кто-то взаимодействует со змеями, кто-то с молнией, кто-то занимается лекарственными растениями.
В: А кроме колдунов, встречали ли вы на Украине настоящих «людей знания», то есть тех, кто занимается не какими-то прикладными колдовскими вещами, а искателей Бога, искателей Истины.
О: Что такое искатель Истины, Бога? Человек, который ищет истину должен придти в Церковь. Церковь и есть тот институт, который вводит нас соприкосновение с Истиной. Человек, который занимается поисками Истины вне Церкви, сталкивается только со своими отражениями и не понимает это только по смутности своего сознания.
В: На мой взгляд, большинство служителей Церкви занимаются приведением к Истине ищущих более чем формально. Мало того, — и ведут совсем не туда…
О: Почему формально? И почему не туда? О церковной жизни нельзя говорить, находясь за ее пределами. Об Истине можно говорить только на том языке, который ей соответствует и для соприкосновения с Истиной и создан. В процессе воцерковления человек изучает этот язык, в том числе и язык икон, молитв, постов. Об Истине можно говорить только определенным образом. О ней нельзя мычать. Для этого существует своя символика, тексты, изображения, обряды, действия…
В: Может быть, вы имеете в виду не Церковь, а монастыри, старцев?
О: Нет, я имею в виду Церковь. Церковь — не как совокупность зданий, монастырей, иерархов, а как Тело Христово. У нее есть отдельные проявления, части, органы, — в том числе и монастыри, и старцы, и просто разумные воцерковленные люди. Но все это находится внутри Церкви как единого организма и единого сознания. И рассуждать о Церкви можно, лишь будучи ее членом, ее частью. Когда вы говорите о Церкви извне, да еще рассуждаете туда или не туда ведут ее, как вы выразились, служители, это просто дурной тон и свидетельство того, что внутри вас живет паразит по имени «глупость».
Знаете, я исхожу из того, что исходной реальностью для человека является реальность Церкви. Церковь и только Церковь соприкасается с Истиной. Но потом наступает период, когда отражения этой Истины в смутном человеческом сознании начинают взаимодействовать между собой. А к отражениям уже применимы различные логические, грамматические, метафорические операции. Мы можем сказать: «положение вещей таково». Но наш язык предрасположен к тому, что можно сказать, что оно может быть таково, а может быть и не таково. А может быть и не так и не эдак. И мы начинаем строить некое сложное здание отражений исходного высказывания. Так и возникает Культура, исходная задача которой отразить Истину, выразить ее, причем выразить совершенным образом.
Но затем эта задача теряется. Отражения начинают взаимодействовать между собой и мы получаем отражения и искажения и Истины, и не-Истины, и того, что не является ни Истиной, ни не-Истиной. Культура — это деградация Церкви. Деградацией же культуры является мир технологий. Технологии не ищут Истину и не выражают совершенным образом смыслы — они лишь совершенным образом решают поставленные задачи.
Эти три мира следует различать. Многому из того, что относится на самом деле к миру культуры или технологии, часто пытаются придать значение поиска Истины. Хотя это не так. Обратите внимание на то, что происходило в двадцатом веке: три гениальных технолога, (именно технолога, — Учителями у меня не поворачивается язык их назвать), — Гурджиев, Ауробиндо и Кастанеда — рассматриваются многими как провозвестники Истины. Но они — технологи, все их истины лишь искаженные отражения тех Истин, с которыми соприкасается Церковь. Интересны их технологические приемы, но совершенно неинтересны и невнятны их рассуждения о том, какова Истина.
У них, кстати, очень много общего. И то, что они находились между различными культурами, и то, что они ставили задачи овладения процессами, происходящими в мире, — в материальном мире, — они все претендовали на это, и то, что все они умерли в сравнительно молодом возрасте, несмотря на претензии жить долго, если не бесконечно.
В: Умерли в молодом возрасте? Но ведь и Кастанеда и Гурджиев дожили до семидесяти?
О: Ну, что такое семьдесят лет? Период расцвета для мага.
В: А какой из этих миров ближе вам?
О: Я работаю в мире технологий. Я технолог и ни на что другое не претендую. Я полагаю, что технология интересна тем, что она дает возможность осознания самого процесса деградации, а, стало быть, и возможность реставрации исходного состояния соприкосновения с Истиной. Я не думаю, что это должно идти путем традиционалистской попытки вернуться к исходному состоянию, — это скорее формирование объемного сознания, объема, куда включается и исходный пункт прямого усмотрения Истины и конечный пункт технологической деградации.
А когда у человека появляется потребность в духовном постижении, — он должен идти в Церковь. Смиренно и спокойно, — и все у него получится… Но это за пределами темы нашей беседы.
В: А что для вас Церковь?
О: Я уже сказал, что жизнь Церкви — это высшая из всех возможных форм жизни человеческого существа.
В: А что для вас значит духовный Путь?
О: Это понятие применимо к мирам, лежащим ниже Церкви. Там располагается Культура, в которой ценностью является построение новых путей. Но в мире Культуры очень мало людей, которые занимаются поисками Истины. Когда рядом есть существующий две тысячи лет Путь, пройденный миллионами людей, поиск путей становится формальным, вы ищете не новой грани Истины, а новых ощущений. Как это ни парадоксально, но лучшие их тех, кто ищет Истину, принадлежат миру технологий.
В: А вот те, немногочисленные люди из мира культуры, которые занимаются, на ваш взгляд, поисками Истины, — кто они? Можете назвать кого-нибудь из таких людей?
О: Любой крупный философ до конца второй мировой войны. Потом такие люди стали постепенно исчезать. Из примеров, — Константин Леонтьев, Хайдеггер, Карл Юнг, Достоевский… Все они занимались не поисками Истины, а ее трактовкой с позиции Культуры.
Одно другому вообще-то не противоречит: человек может принадлежать и всем трем мирам. Например, были хирурги, носившие священнический сан. Или Павел Флоренский, который, будучи священником, оказал большое влияние на мир культуры. И при этом еще участвовал в чисто технологических разработках.
В: Чем привлекает лично вас технологический мир и чем вы занимались и занимаетесь в нем?
О: Я еще раз повторю: существует процесс деградации, который совершенно очевиден. Культура — это жалкое отражение церковной жизни. А технология — это тоже жалкое отражение культурной жизни. Но для меня случилось так, что этот мир — мир технологий — стал тем миром, в котором реализуются мои замыслы, и тем миром, на языке которого я пытаюсь осмыслить главные темы нашей жизни. Но темы наши, земные, а не трансцендентные.
В: Почему вы избрали именно область экстремальной психологии?
О: Трудно сказать, я ее избрал, или она меня избрала. У меня всегда был интерес именно к этой области, а потом судьба позаботилась о том, чтобы я непосредственно соприкоснулся с миром экстремального и понял, что это мой мир.
В: Экстремальная психология — это работа с собой?
О: Нет, почему. Возникает, например, задача: как обеспечить сохранение самоконтроля в экстремальных ситуациях, в экстремальных состояниях сознания, в измененных состояниях сознания. И психолог-экстремолог разрабатывает определенные приемы, которые позволяют это сделать. Реальная работа экстремолога — это работа не с собой, а с тем или иным контингентом. Конечно, все приемы должны быть отработаны на себе, это этическая профессиональная норма.
В: Что удалось вам найти, в частности, какие методы и приемы сохранения самоконтроля в экстремальных ситуациях?
О: Не только мне. В семидесятые — восьмидесятые годы, когда ставились масштабные задачи, над этими темами работали крупные коллективы. А потом, когда началось великое крушение, большие задачи исчезли. Специалисты моего профиля либо ушли в смежные области, либо принялись за теоретическое и методологическое осмысление того, что было сделано в этой золотой для нашей профессии период. Многие из разработок утратили статус секретных и стали широко известны. Возьмите, например, работы коллектива Игоря Смирнова в Москве. Его лаборатория превратилась в Институт Психоэкологии. Там, в частности, были разработаны достаточно сильные способы выявления бессознательных структур нашей психики и управления этими структурами. В этой области были достигнуты, пожалуй, наиболее продвинутые результаты.
А у нас был разработан метод построения языков, позволяющих управлять организмическими процессами. Есть известная проблема: мир может быть описан, как машина, и есть люди, которые склонны к такому описанию мира — они видят машинную сторону и механического Космоса и мира живых и разумных существ. Наука, в частности склонна именно к такому описанию мира. Но Мир, кроме этого, является живым организмом и в нем присутствуют живые организмы. И значит должно существовать описание Мира как живого. А живое по своей природе целостно, это, пожалуй, самая главная ее характеристика. Но попытки описания целостных объектов, живых процессов неизбежно нуждаются в неком особом языке. Обычный язык — линейно-дискретный, он не соответствует природе этих объектов и становится препятствием. Это, кстати, общий тезис, он не мной изобретен. Для того, чтобы описать живое, мы должны построить такой язык, в котором преодолевается это противоречие. Мы претендуем на то, что нам удалось построить такой язык.
В: Что это за язык?
О: Есть книга, где я это описываю[5]. Наташа даст, надеюсь, вам ее почитать. Там эта тема изложена на ста тридцати страницах. Описать это коротко не берусь.
Можно показать, как эта задача решалась, какие попытки предпринимались. Эти попытки и породили определенные средства, дошедшие до своего предела.
В: Что явилось пределом?
О: Язык. Словесно организованный язык. Нужно было построить такой язык, в котором феномены целостности были бы явлены наглядным образом. Они могут быть явлены наглядным образом тогда, когда ключевым моментом этого языка является не форма выражения смыслов, а скорее процедура разворачивания смыслов в формы. Когда строится подобная процедура и привязывается к определенному объекту, можно говорить, что язык построен. Правда, необходимо сначала пройти еще две стадии. Во-первых, язык должен быть понятен самому человеку, — например, мы даем свернутое изображение какого-то сложного объекта: пусть это будет мозаика из ста квадратиков; если вы овладели этим языком — вы в состоянии свернуть его до простого объекта. Когда через месяц вы смотрите на такой простой объект, вы способны развернуть его до исходного сложного объекта. Просто же запомнить такую мозаику невозможно. Разворачивание сложного объекта из простого — процедура, которая не является сама по себе редкостью. У вас в первой книге упоминалась Кунта-йога, так вот она, фактически, построена на подобных процедурах. Изображение построено таким образом, что, при определенной настройке, оно само начинает разворачиваться. Чем эта система, собственно, интересна. Но и опасна. Примеры вы сами привели.
Если то, что мы построили, является языком, то он должен быть понятен группе. Это означает, что свернутое изображение я могу передать другому человеку, владеющему этим языком, и он сможет его развернуть в изображение сложной мозаики.
Но, самое главное, язык должен описывать реальные объекты. Мы берем реальный объект, сворачиваем до простой формы и при помощи такого сворачивания и разворачивания можем обнаружить точки, воздействуя на которые можно получить заданный результат. Вот это и есть технология работы с живым организмом. В том числе и со своим. Это то, что удалось нам, и то, что я считаю итогом наших работ, которые проводились в восьмидесятые годы.
В: Что дает этот язык и где его можно использовать, какие задачи решать?
О: В свое время нам ставились определенные стратегические задачи, например, сохранение самоконтроля в сложных условиях деятельности. Для человека, работающего в таких условиях, наш язык служил бы хорошей базой для оперативной и четкой работы.
Но программы, над которыми мы работали, в девяностые годы были свернуты и фактически прекратили свое существование. Финансирование прекратилось. Сейчас мы можем ставить вопрос о программах сворачивания больших объемов информации, которые можно развернуть в практические навыки, например при изучении иностранных языков, математики или живописи.
В: Неужели это все по большому счету не востребовано?
О: Нет, конечно. Авангардные разработки нужны только для сверхдержавы, а для тех территориальных образований, которые остались на месте СССР, они излишни. Потому и нет потребности в наших разработках.
В: Если вы создали такой язык, то использовали ли вы его применительно к себе, к работе над собой?
О: Да, конечно, такого рода эксперименты были. Я уже говорил, что профессионал, разрабатывающий ту или иную психотехнику, обязан проверить ее действенность и безопасность на себе. Не только нашим экспериментальным группам, но и мне самому в эксперименте удавалось сохранять самоконтроль при различных измененных состояниях сознания, критерием чего может служить выполнение каких-либо заранее заданных операций. Простой пример: вы от тысячи постоянно отнимаете по семнадцать. Это процедура, которая для каждого человека занимает свое определенное время. И вот, вы начинаете такое действие, а затем, через десять — двадцать секунд, допустим, под действием какого-то внешнего агента, входите в измененное состояние сознания…
В: Что являлось этим внешним агентом?
О: Да что угодно! Любой диссоциативный наркотик или, скажем, закись азота, хотя неважно, что именно. И вот, находясь в этом состоянии, вы должны совершить ряд определенных действий, соответствующих продолжению процедуры вычитания. Если самоконтроль утрачен и сознание теряет свою непрерывность, то произвести дальнейший просчет чисел вы не сможете. Но если самоконтроль сохранен, вы можете произвести некое действие, формально не имеющее никакого отношения к просчету чисел, но сохраняющее его смысл, действие, которое соответствует счету, и совершаете там, в измененном состоянии сознания, три — пять — десять шагов. Тогда, при выходе из него вы получаете то самое число, которое должно получиться через эти самые три — пять — десять шагов. Это достаточно убедительный эксперимент. Не владея навыками сохранения самоконтроля, которые мы разработали, совершить такие действия в измененном состоянии сознания никому из испытуемых не удавалось. На самом деле, за всей этой темой стоят очень серьезные перспективы.
В: Хотя в первой части беседы вы обрисовали свою позицию, но все-таки я рискну спросить: применяли ли вы подобные технологии в области духовных исканий?
О: Нет, конечно. Истина так не ищется. Я не понимаю, зачем впотьмах искать Истину, когда существуют определенные процедуры: вы идете в Церковь, — уже этим вы совершаете самый первый шаг. Это двойной выбор: с одной стороны вы тем самым вырываетесь из той жизни, в которой находитесь, а это волевое решение, потому что нужно принудить себя к выполнению действий, кажущихся не нужными. Вы первоначально должны молиться, хотя нет еще никакой ответной теплоты, нет еще никакого отзыва на вашу молитву, нет никакого результата. Вы должны принять определенные тезисы, которые не имеют никакого отношения к вашей непосредственной жизни. И принять их как те, которые, на самом деле, управляют вашей жизнью. Но это еще полбеды. Придя в Церковь, вы совершаете еще некоторый негарантированный выбор. Гарантий того, что вы выбрали Истину, нет. Ведь разные Церкви противоречат друг другу. Правы либо мы, православные христиане, либо иудеи. Некоторые утверждают, что правы и те и другие, но тогда мы только получаем еще одну дополнительную возможность: может быть, правы только одни, правы только другие и правы и те, и другие. Но выбор, который вы совершаете, определяет вашу жизнь за пределами вашего земного существования. Когда выбор совершен, человек начинает к Истине приближаться. До этого он живет в лучшем случае в отражениях, в изображениях Истины. Но если выбор неверен, вы от Истины только удалитесь.
В: Что тогда по-вашему Истина?
О: Смотря в каком из миров формулировать этот ответ. Человек Церкви приведет Вам слова Спасителя: Я есть Истина, Путь и Жизнь… А человек культуры начнет создавать определения, но этих определений может быть множество. Это будут отражения Истины. Но с Истиной Вы столкнетесь только когда преодолеваете отражения и соприкоснетесь с Реальностью. Проблема соприкосновения с Реальностью мне представляется одной из основных проблем современного человека.
В: Это нечто неопределимое словами, не так ли?
О: Ну, когда мы бодрствуем, мы же знаем, что мы бодрствуем, а не спим? Но когда мы спим, мы этого, как правило, не знаем. И иногда у нас возникают сомнения, когда во сне мы сомневаемся, спим мы или нет. Тогда мы пытаемся это проверить. Но когда мы бодрствуем, мы гарантированно знаем, что мы бодрствуем. Точно также и с Истиной: когда мы с ней соприкасаемся, мы гарантированно знаем, что это — Истина. А с точки зрения жизни в отражениях это никак невозможно проверить. Где критерий? Нет внешнего критерия. Точно так же, как нет внешнего критерия принадлежности человека культуре или Церкви. Для человека, который находится рядом с Культурой, но не является ее членом, нет никакого четкого критерия, позволяющего определить, внутри культуры он или нет. Внутренний критерий есть только у того, кто действительно находится внутри этого мира культуры.
В: Вы говорили, что, находясь в мире технологии, возможно построить технологию для выхода из этого мира и соприкосновения с Истиной…
О: Я бы сказал несколько иначе: можно построить технологию преодоления технологичности. Точно так же, как и внутри культуры можно построить действие, выводящее за пределы культуры. Хороший пример — о. Павел Флоренский. Он построил цепочку текстов, позволяющих преодолеть культуру. Все его тексты направлены, по сути, на то, чтобы дать возможность человеку культуры стать человеком Церкви.
В мире культуры вы живете в отражениях смысла, в изображениях Истины. Оперируя же с технологиями, вы оперируете грубыми реальностями материального мира, но не реальностью Истины. Это могут быть и какие-то тонкие составляющие материального мира, но опять же, чувственно проявленные. За счет технологии вы можете выйти из мира технологий, но войти в мир Церкви можно лишь волевым усилием. Лишь подойдя к этому порогу, вы можете сделать этот шаг. Негарантированный и страшный. Почему оккультистам живется хорошо и не страшно? — Они живут в отражениях и не сталкиваются с этим страшным, по сути, выбором. Когда же они как-то подходят к Истине, тогда и наступает жутковатый момент. В отличие от нашего тепловатого мира на этой границе огня и льда нет никаких гарантий. Вы опираетесь только на свою волю и свою веру.
В: Но вот то самое внутренне авторитетное состояние, в котором все очевидно и нет вопросов?
О: Да, но это уже вне технологии.
В: Но приходят-то к этому все-таки через технологию.
О: Да, но это путь современного одичавшего человека. Истина всегда рядом. Есть способ соприкосновения с ней — воля. И есть инструмент, позволяющий непосредственно увидеть Реальность, — ясное сознание. Потребность в технологиях возникает только тогда, когда сознание становится смутным, а воля засыпает. Тогда и появляется потребность в технологиях пробуждения воли и очищения сознания.
Да, но мы немного отвлеклись. Вообще, интересно было бы построить историю оккультных и эзотерических движений, потому что они на самом деле повлияли на всю нашу историю. Очень сильно повлияли. Были «точки» с которых начиналось это влияние. Были еще дореволюционные сообщества — носители традиций. Были специальные программы в НКВД. Затем, после войны появились научные программы, привлекавшие к себе оккультно ориентированных людей. Перечислять тысячи участников этих движений не обязательно, но были ключевые фигуры, которые своим творчеством запустили весь этот механизм «эзотеризации» современности и во многом определили развитие и культурной и политической ситуации.
В: Вы ведь были свидетелем и участником того, как это разворачивалось?
О: Вообще сильный всплеск в оккультном и эзотерическом движениях произошел у нас, когда начались первые исследования в области экстрасенсорики и тому подобных феноменов. В этот процесс втянулись совершенно разные по своей мотивации и убеждениям люди. Пришли люди из науки, которых интересовала воспроизводимость экспериментов и их теоретическое обоснование. Пришли практики, которых интересовала возможность дистанционного воздействия на человека или даже на системы наведения ракет. Пришли люди, заинтересованные в новых возможностях лечения различных заболеваний. И пришли такие «дикорастущие» экстрасенсы, у которых какие-то способности внезапно проявились, и они пытались найти им применение.
Где может найти себе применение человек, который владеет, допустим, телекинезом и может шарик удерживать на весу между руками? Когда в восьмидесятом году открывалась секция биоэлектроники в Киеве, был такой случай: мы инициативной группой пришли к зампреду Украинского правления НТО РЭС и изложили суть дела. Он говорит: — «Да, все это интересно, но что, например, вы видели?» Мы стали рассказывать ему о телепатии, ясновидении, телекинезе… — «А что это такое?» — спрашивает Чернышев. — «Ну, вот, например, Ермолаев, — шарики между руками держит и поднимает, не прикасаясь к ним руками» — отвечаем. — «Да, — сказал Чернышев, — так же можно лечить импотенцию!» И с этими историческими словами наложил резолюцию на создание секции биоэлектроники.
Естественно, в эту брешь хлынули не только практики, но и идеологи, оккультисты, эзотерики, которые видели во всем уже глубокий смысл: «война миров», «Смена эпох», «рождение новой расы» и т. п. И они начали захватывать ключевые точки влияния на жизнь целого государства — работать с политическими и административными фигурами. Так в окружении политиков и администраторов появились люди, которые могли что-то лечить, давать определенные прогнозы. Но вместе с тем, они же давали и определенные трактовки и тем самым вводили администраторов, т. е. людей девственных в эзотерическом и философском отношении, в свою картину мира. И вот, смотришь, — проходит одно, другое поколение и офицер Генштаба уже в качестве вероятного противника называет демонические сущности…
Хотя, были настоящие эзотерические линии, которые всегда существовали и никогда не прерывались. Сейчас, правда, утверждается, что передача большинства Традиций закончилась, и я встречал людей, утверждавших, что они — последние в этих цепочках. Но все эти цепочки, в то время, когда рядом существует носитель Истины — Церковь, имеют смысл лишь как технологии работы с сознанием. Когда им пытаются придать духовное значение, они превращаются в карикатуры.
Наташа: Но ведь церковь всегда была против оккультизма?
О: Что такое оккультизм? — Это вырождение Традиции, как вы предпочитаете говорить. А технология идеологически и духовно нейтральна. Церковь никогда не вмешивалась в дела чистой технологии. А вот когда технологии придается духовный смысл и идет истолкование чисто технологической линии как духовного учения, тогда мы впадаем в глубокие заблуждения и Церковь обязана бороться с этим. Мы не можем сказать, что те переживания, которые описывают Кастанеда, Гурджиев, Ауробиндо и другие духовны по своей природе.
Н: Ну, почему? Вот, например, Муравьев дает описание Гурджиевской системы, как эзотерического христианства, апеллирует к Евангелию…
О: У Муравьева я встретил описание Гурджиевской системы, но кроме формальных апелляций к Евангелию, я ничего серьезного не обнаружил. А зачем давать такие описания? Неинтересно мнение Гурджиева о Церкви, оно не имеет никакого значения и смысла — он не церковный человек. Интересно мнения Церкви о Гурджиеве. Тексты Гурджиева весьма технологичны, это очень интересные, очень сильные тексты. Они позволяют эффективно работать с человеческой психикой. Но к духовности они не имеют никакого отношения.
Когда мы говорим о технологии, но не придаем этому духовного смысла, то зла мы, по крайней мере, не совершаем. Но когда мы начинаем приписывать духовное значение тому, что не является таковым, то подменяем Реальность его изображением. Многие так называемые «духовные практики» на деле оказываются не более чем психоделическим туризмом. Духовность начинается с пробуждения вашей воли. Без напряженных волевых усилий и преодоления своей зависимости от текущих желаний (в том числе и от желания казаться «духовным»), преодоления своей косной природы нет никакого духовного делания.
В: А как быть с ситуациями, когда к каким-то глубоким переживаниям подходит человек, реально посвятивший себя многолетней упорной практике, изменивший весь свой образ жизни?
О: Переживания и соприкосновение с Истиной это разные вещи. Переживание может дать лишь изображение Истины. Если же многолетняя упорная практика ввела человека в соприкосновение с Истиной, он неизбежно приходит в Церковь. Весь фокус состоит в том, чтобы не спутать изображение с реальностью. Это различение, перед которым многие останавливаются. В аскетике есть такой термин — «прелести», которые, по сути, и являются разнообразными «высокими» и красивыми переживаниями. Прелести подменяют реальные мистические переживания — изображения подменяют реальность. Человек оказывается в положении, когда у него нет критерия для выбора ориентации и движения в нужном направлении. Мы уже говорили о том, что только соприкосновение с Реальностью дает такой критерий. Появляется потребность в какой-то точке опоры, в том, что не меняется в зависимости от колебаний вашего состояния.
Известны лишь две такие точки опоры — или ясное сознание (что встречается крайне редко) или более компетентный человек, который уже соприкоснулся с Реальностью. У церковного человека есть такой наставник — духовник, который говорит, что, например, какие-то вещи не нужно делать. И исполнение этого запрета, несмотря на все соблазны, которые порождают его желания или интеллект, становится первым шагом на пути его духовного становления. Так начинает выстраиваться духовная ось его жизни, так начинает пробуждаться воля. Все, что находится за пределами этого первого акта самоограничения, лишено духовного содержания. Существует очень много вещей, которые не являются духовными и из которых состоит наша жизнь. Почему же, когда выясняется, что некая технология не является актом духовной жизни, нужно расстраиваться и говорить о том, что это жестоко?
Н: Но я, к примеру, советовалась с батюшкой, и он мне сказал: — «Все, что помогает тебе в твоей внутренней брани, — истинно. Пусть это будут какие-то практики, йога и тому подобное, — если ты используешь это во благо твоему молитвенному деланию».
О: Замечательно! Но ведь это когда родилось — из разговора с батюшкой.
В: Чем тогда отличается батюшка от Учителя эзотерической Традиции?
О: Ну назовите его Учителем, если Вам по каким-либо причинам не нравится нормальное русское слово батюшка. Учтите только, что если вы член Церкви, то через этого батюшку Вам передается благодать.
В: Так и через Учителя благодать передается!
О: Послушайте, можем ли мы с вами построить некую реальность, не находясь при этом внутри этой реальности? Когда человек находится внутри Церкви, он знает, что Истина здесь, именно внутри этой Церкви. А другие церкви — это не Истина, а искажение. И человек, который находится рядом, в другой Церкви, он точно также знает, что Истина внутри его церкви, а рядом находится искажение. Но равенство их позиций мы можем увидеть только с точки, расположенной неимоверно ниже их положения. Их равенство — иллюзия, проистекающая из неразвитости нашего духовного органа. Ведь люди, о которых мы говорим, заведомо ближе к Истине, чем мы. И мы пытаемся их поучать терпимости, забывая, что по своему развитию поучать должны они нас. Все расхожие фразы трансперсональных интеллигентов, вроде «Религий много, а Бог один» не более чем свидетельство нашей некомпетентности.
Это парадокс, но Истина только в одной Церкви. И эзотерический учитель, который находится вне вашей Церкви, никогда не сможет передать благодать по той причине, что является для вас всего лишь культурным персонажем.
А вообще, давайте оставим эту тему. Здесь нужен другой язык и согласованность (не совпадение, но согласованность) точек зрения, а лучше сказать — объемов зрения. Давайте обратимся к другим двум реальностям: это реальность оккультных искажений и реальность эзотерическая, которая все-таки тяготеет к ясности сознания, определенной иерархичности восприятия, в определенной мере противопоставлена реальности оккультной. Реальность эзотерическая плавно переходит в церковный мир, а оккультная так никуда и не переходит, а лишь вращается сама в себе.
В: Вы с Владимиром Данченко[6] знакомы?
О: Да, конечно, в Киеве мы неоднократно пересекались и общались.
В: То, что говорит и пишет он, здорово отличается от того, что я услышал от вас. Вы с ним не пытались как-то искать общие точки соприкосновения, общие взгляды?
О: Не пытались. Были какие-то мои тексты, как реакции на его тексты и наоборот. Я уважаю Володю, но его тексты находятся вне культуры, вне эзотерики, вне Церкви, вне технологии. Я не могу определить для них место, — ну, это, скажем так, — некие личные впечатления от различных практик и их трактовок.
В: Каков ваш личный опыт прохождения через экстремальные ситуации? Я предполагаю (да и наслышан), что вы не только в лаборатории изучали все эти вещи.
О: Да, мы отрабатывали все методики в реальных ситуациях. В том числе и на себе. Разработчик должен апробировать свои методики в первую очередь на себе, а затем уже предлагать для использования. Нам приходилось работать с различными моделями измененных состояний сознания. Потом, когда произошел распад страны и начался период локальных войн, я участвовал во некоторых из этих войн.
В: В качестве кого и как?
О: В качестве экстремолога.
В: То есть вы находились в «горячей точке», непосредственно на боевых позициях и в это время отрабатывали свои методики?
О: Естественно. Только не отрабатывали, а использовали. Есть три тезиса, которые касаются работы экстремолога. Первое: нельзя понять экстремальную ситуацию извне, не будучи ее участником. Второй тезис гласит, что нельзя понять экстремальную ситуацию, будучи только ее участником. И третий тезис: результирующий вывод можно сделать, только находясь в объемном состоянии сознания.
В: Что такое объемное состояние сознания?
О: Это когда в одном пространстве сознания актуально присутствуют и точка настоящего, и точка прошлого, реально совмещенные и развернувшиеся. А также точка экстремальная и точка регулярная.
В: Вы неоднократно находились в ситуации реального боя. То есть, — в перестрелках, с автоматом и тому подобное?
О: Да.
В: Какова при этом была ваша внутренняя задача, позиция, что вы делали при этом?
О: Была не внутренняя, а внешняя задача. Наиболее эффективную работу мы проделали в Приднестровье, когда там была война. В Приднестровье при штабе казачьего войска, при разведке, создали зачем-то психологический кабинет. Он создавался, как я понимаю, как своего рода украшение. Но когда я столкнулся с реальным контингентом, когда встал вопрос о комплектации групп, оценке их поведения, то украшение превратилось в очень полезную структуру. Нам удалось решить ряд интересных задач. Например, есть проблема взаимопонимания кадрового офицера и добровольца. Кадровый офицер оценивает ситуацию и поведение бойцов так, как его учили в училище и как он привык работать с обученным и унифицированным контингентом. У него сознание устроено в соответствии с этим опытом. А ситуация в повстанческой войне иная и зачастую для профессионала мало понятная. Боевые группы комплектуются из совершенно разных людей. При этом часть повстанцев и добровольцев, которые не проходили специальной кадровой подготовки находятся, как правило, в «текучем», «плывущем» состоянии сознания, которое офицеру кажется ненормальным. Такой человек в «плывущем» состоянии может, например, просто заснуть возле окопа противника: он просто чувствует, что происходит за двести метров от него и его сон — свидетельство того, что ни ему, ни его товарищам в данную минуту не угрожает никакая опасность. Но ведь это есть нарушение инструкций. Добровольца за это не расстреляют, но выгнать могут. Тут и появляется потребность в экстремологе, который должен оценить адекватность его поведения и возможность его дальнейшего участия в боевых действиях.
В: Что происходит с сознанием человека, попадающим в экстремальную ситуацию? Обычный человек может быть и не осознает этот переход, но вы-то как раз на отслеживании таких переходов и специализировались… Вот конкретно — как изменялось ваше сознание, ваше восприятие? По каким параметрам, характеристикам?
О: Давайте я вам приведу пример из своей собственной практики. В 1993 году я участвовал в известных событиях 3–4 октября, в том числе и в вооруженном столкновении у Останкино. Я находился в составе группы, которая проникла в эфирную студию. Момент был очень напряженный, — решалась судьба всего восстания. Генерал Макашов вел переговоры, мы сели под стеночкой. И тут я замечаю, что автомат я устраиваю так, чтобы он прикрывал грудину. Действие абсолютно вроде бы бессмысленное, — в таких ситуациях неизвестно, что тебя спасет на самом деле. Может быть наоборот, — удаленное положение автомата… — «Ага, — думаю, — поплыло сознание!», — И тут обращаю внимание на то, что помещение большое и освещенное, а когда мы входили, оно было маленькое и темное. — «Да, — думаю, — так оно и положено меняться восприятию в экстремальных условиях: предметы увеличиваются и освещение становится более ярким». На самом-то деле все не так, — помещение в действительности небольшое, свет был выключен, а на часах — девятнадцать тридцать. Как только я начал рефлексировать, — помещение сразу стало съеживаться, свет стал меркнуть, а я — возвращаться в обыденное сознание. Я понял, что я в этот момент самым опасным образом выпадаю из ситуации. В ней, в ситуации, есть риск, но действуя в соответствующем состоянии, будучи частью этой ситуации, я действую в соответствии с этим риском. Тем самым я защищен, и только от судьбы зависит, выживу или не выживу… А выпадая из ситуации в обыденное сознание, я реально обрекаю себя на уничтожение, как посторонний элемент для этой ситуации. Тогда я постарался прекратить это свое выпадение из измененного состояния и опять включиться в происходящее целиком.
Экстремальные ситуации интересны тем, что человек сталкивается в них с персонажами, с которыми он не сталкивается в обычной жизни. Он сталкивается с Судьбой, как с живым существом, со Смертью, как с живым существом…
В: Олег, вы можете описать свой опыт столкновения с Судьбой и со Смертью, как с живыми существами? Как это?
О: Это зависит от ситуации. Когда с тобой происходит реальное чудо, это отличается от случайности.
В: Вы сказали, что Судьба переживается как живое существо. Так вот, как вы это почувствовали, пережили?
О: Я увидел ее как настоящее живое существо, может быть чуть более механическое, чем живой организм. Если описать это метафорически, то можно сказать, что срывается оболочка с мира и видны реальные колесики Судьбы. Судьба переживается как совершенно очевидное существо. Это парадоксальное переживание. Я находился внутри этого «тела» Судьбы, вращаясь между его колесиков.
В: Это была ваша личная Судьба или нечто общечеловеческое?
О: Моя. Личная моя Судьба. Она не присутствует в обычной жизни, в обыденном восприятии, потому, что она не из этого мира, но с тех пор, попадая в ситуации, управляемые Судьбой, я чувствую, как эти колесики вращаются.
В: Нужна ли для встречи с Судьбой, как с живым существом, именно экстремальная ситуация или, может быть можно встретиться с ней, накопив достаточно большой запас энергии?
О: Чем полезна современному человеку экстремальная ситуация? Мы уже говорили об этом. У нас нет критерия соприкосновения с Реальностью. Разве что, молитвенная практика под руководством мудрого старца в единичных случаях может привести к обретению таких критериев. Но люди, которые живут в миру, с этим не сталкиваются. И единственный способ соприкоснуться с Реальностью, — это пережить реальную угрозу жизни или потери идентичности. Мы живем в изображениях изображений. Но вот вам пуля в голову попала, и на этом изображение закончилось: в этот момент ты и соприкасаешься с Реальностью. Это крайний вариант, но в любом случае, для этой встречи необходима настоящая угроза жизни. Во всех иных случаях есть привкус чего-то недостоверного.
Истина добывается человеком самостоятельно, но ее невозможно в прямом виде передать или повторить. Если вам передают Истину, то передают некое ее изображение, а не процесс. Ваша задача — от этого изображения пройти обратно, тогда вы сможете сами обрести Истину. Но такого рода вещи достаточно редки. А соприкосновение с Реальностью в условиях угрозы жизни помогает сократить путь.
В: И все-таки, это обязательно угроза жизни или это может быть, например, очень необычная ситуация?
О: Я определяю экстремальную ситуацию, как такую, где присутствует реальная угроза потери жизни или потери идентичности.
В: А что это за ситуации, где человек может потерять идентичность?
О: Ситуация пытки. Вы либо сохраняете идентичность, что маловероятно, либо ваше поведение меняется вопреки вашим намерениям и выходит за все рамки представлений о себе: вас вынудили на иное поведение. Произошла потеря идентичности… Самостоятельно вынудить себе выйти за пределы идентичности почти невозможно, — сработают защитные механизмы. Необходимо внешнее воздействие, пытка — один из примеров того, где с твоими представлениями о себе совершенно не считаются. Возможны, хотя крайне редко и другие способы: например, Кастанеда описывает как дон Хуан выталкивал его за пределы идентичности. Если смотреть со стороны — это тоже крайне жесткие способы.
В: Бывает ли так, что настоящей угрозы жизни нет, но человек верит в это так, что впадает в панику. Происходит ли тогда встреча с Судьбой?
О: Это не экстремальная ситуация. На самом деле в глубине души человек всегда знает, — реальна ли угроза жизни или нет., но кстати, когда человек сталкивается с достоверной опасностью, то, как правило, паники нет. Более того, люди, которым предстоит умереть, обычно не сопротивляются и не барахтаются: какая-то часть их существа уже на расстоянии в несколько минут или часов во времени «заглатывается» Смертью. У меня есть одна фотография: мы стоим — несколько человек, и только-только появилось ощущение угрозы, — видно, как катится волна напряженности по нашему ряду. Кто-то уже в большей степени включен, кто-то в меньшей. И среди этого ряда есть человек, совершенно выключенный из ситуации: спокойное, отрешенное выражение лица… В тот момент ему осталось жить десять минут. Он уже фактически «там», — какая-то часть его уже проглочена Смертью[7]. Хотя, внешне он в той же ситуации риска, что и каждый из нас. Через десять минут пуля нашла именно его. Меня когда-то поражало, что люди не сопротивляются Смерти. Это в фильмах: человека тащат на расстрел, а он дергается и кричит. А на самом деле выводят человека на казнь, и он вышел спокойно, встал в состоянии прострации и спокойно умер. Более того, если он сопротивляется, кричит, паникует, — значит, велика вероятность того, что ему удастся смерти каким-то образом избежать. Не потому что он сопротивляется, а потому что Смерть его не «заглотнула».
В романах Кастанеды все эти идеи представлены очень хорошо. Сам Кастанеда с Реальностью соприкасается в момент прыжка в пропасть. Его долго на это выводят, готовят. Встречи с Судьбой и со Смертью, как с живыми существами — это очень сильные переживания. Когда ты действительно осознаешь, что тебе осталось жить пять минут, — очевидно, что эти пять минут ты проживешь существенно иначе, чем всю предыдущую жизнь: это будет очень осознанная жизнь. Быть может, единственные пять минут, когда ты живешь по настоящему, а не спишь.
Н: Ну и вся жизнь человека, если он остался жив, после такой встречи со Смертью, становится сознательной?
О: Человеку это не свойственно. Человеку иногда нужно спать. Воля его должна периодически засыпать. И понятно, что это ощущение встречи со Смертью, сама память о нем с неизбежностью засыпает. Совершенное поведение возможно лишь в ограниченные отрезки времени.
Н: Любые технологии ведь должны вести к тому, чтобы человек все большее время находился в состоянии сознательности, пробужденности…
О: Смотря какая задача ставится. Для меня критерием того, что человек живет в состоянии пробудившейся, активизированной воли, является ясность его сознания. Когда такие состояния для него становятся систематическими, его жизнь становится настоящей жизнью. Или хотя бы присутствует стремление к такому качеству жизни.
Н: Но ведь об этом же пишут и Кастанеда и Гурджиев; в христианстве понятие «трезвения»…
О: Трезвение это духовный процесс, но когда мы подходим к этому чисто технологически, то нам необходимо преодолеть в себе машинное, механическое начало, изначально нам присущее. Если мы преодолеваем это механическое начало, мы становимся живым существом: появляется Судьба… А потом уже у нас есть шанс стать волевым существом: мы попадаем в мир воли и ясного сознания. Но это все еще отражения, а мир Духа — за всем этим. Даже если с человеком произошло это переживание, которое описывается метафорой: «воды перестали быть водами, а горы горами, а затем снова воды стали водами, а горы — горами», то еще не факт, что все изменилось. Это еще не факт, что человек перешел в фазу непрерывного волевого существования, которое есть непрерывное усилие, но с точки зрение обыденного сознания, — очень тягостное состояние. Но с определенного момента жизнь превращается в непрерывное, сплошное волевое усилие. И это уже навсегда…
В: Волевое в смысле преодоления или в смысле намерения?
О: Воля отличается от всех прочих реалий нашей жизни тем, что это ничем не обусловленная активность. Для нее нет причины. На самом деле, воля начинает работать вне зависимости от желаний и потребностей нашего тела и психики. А зачастую и вопреки им…
Глава 2. Виктор Бойко
О Викторе Бойко я узнал в декабре девяносто девятого, когда прочитал его книгу «Йога: скрытые аспекты практики». Среди разнообразной отечественной и переводной литературы по йоге, книга Виктора значительно выделялась качеством и тщательностью подхода. Чувствовался незаурядный опыт автора и глубина переживаний. У меня практически сразу же возникло желание встретиться, но как найти этого человека, я не знал.
В феврале двухтысячного года я собрался по делам в Москву, совсем не рассчитывая найти там Виктора Бойко. За день до отъезда мне позвонила моя знакомая — О. Звонит О. мне где-то раз в полгода и обычно по какому-то делу. А тут она позвонила как бы без повода, типа «как дела и т. п.» Зная, что О. недавно увлеклась йогой, я поинтересовался, как у нее успехи. О. ответила, что недавно была на одном очень интересном семинаре, где ведущий поразил ее своим мастерством и качеством преподавания. Это был человек из Москвы. Я наугад спросил: — «А это не Виктор Бойко?». — Оказалось, что он самый.
Так «случайно» узнал я адрес и через два дня в Москве встретился с Виктором…
Февраль 2000 г. Москва
Виктор Бойко: С самого начала я учился и работал над собой очень последовательно. Это, наверное, одно из основных условий в любой практике. Ну, вот, к примеру, появилась книга Айенгара. Там все подробно расписано, — вперед! Но ты-то, предположим, согнуться не можешь, — что у тебя получится? До каких ты при этом «медитаций» дойдешь? Я для себя решал так: вот есть последовательность, соответственно, когда я с первым этапом досконально разберусь, только тогда пойду дальше. Пока не разберусь, дальше лезть не буду. И я стал разбираться. И если начал я заниматься примерно в семьдесят первом году, то где-то к восьмидесятому году, через девять лет скрупулезных последовательных усилий, я стал уже немного понимать, что я делаю.
Влад: Что в семидесятых годах могло послужить толчком к занятиям йогой? Об этом ведь толком то и не знал никто. Что послужило причиной для вас?
В.Б.: Очень просто. Толчком для меня была книга Ефремова «Лезвие бритвы». И еще был такой человек, с которым я долго общался: Катков Алексей Юрьевич. У меня на интернетовской страничке дается история развития йоги в России и о нем там тоже написано.[8] Он, к сожалению, погиб в прошлом году. Он меня позвал на Кавказ, — я не смог, — у меня сын тогда приболел. А он там, на Кавказе погиб. Но Катков в моей жизни появился позже, а сначала — «Лезвие бритвы». И просто интерес. Такой сильный интерес, что мне интересно до сих пор, и чем дальше, тем сильнее. Причем, если вначале манило что-то таинственное: «страна йога» — «баобабы и пальмы», короче, экзотика, то потом все это сильно изменилось и характер интереса трансформировался. Когда идешь четверть века, оставляя клочья своей шкуры на колючках этой «страны», тогда все по-другому. Раньше это было имя страны, а теперь — страна имени. И выяснилась такая закономерность: вот, допустим, человек дышит, дышит каким-то одним способом, — эволюция так сделала, что дыхание таково. Но если изменять какие-то параметры дыхания, то оно станет иным, — режим дыхания сдвинется. И возникнет уже некое воздействие на всю систему, на всю жизнь. Это может быть лечебное воздействие или изменение сознания или еще какое-то специальное… Чем характерна классическая йога, — ее технология базируется на едином устройстве человеческого организма, которое за тысячи лет не изменилось. Вот на этой базе стоит классическая йога. Работа с телом и с сознанием идет параллельно. Если грамотно делать асаны, — ну, вот я, когда выполняю асаны, — я же выключаюсь полностью. В каждой асане идет работа с ощущениями, работа с сознанием, вообще очень много всего, — словами не описать…
Когда у меня уже что-то стало получаться, — это уже в восьмидесятых годах, случилось так, что ко мне стали приходить больные. И до сих пор. С чем я только не работал: болезнь Паркинсона, туберкулез, нейроинфекции, — то с чем медицина, фактически, не работает… Вот это — моя работа.
Я много лет был знаком с Василием Васильевичем Бродовым.
Помните, был такой фильм «Индийские йоги — кто они?». Это в конце пятидесятых в начале хрущевской «оттепели» в Индию отрядили людей, которые должны были отснять некий срез информации о культуре этой страны. В результате был отснят фильм об индийских йогах. В этом фильме Василий Васильевич Бродов выступает, читает текст. Так вот, Бродов меня году в восьмидесятом привел в клинику неврозов на Шаболовке, к профессору Чугунову. Йога была официально запрещена, но Чугунов сказал мне тогда, что некоторые высокопоставленные пациенты из ЦК и их родственники просили их этому обучать. А официально, для народа, йога была недоступна. Ну, были упрощенные подходы, например — Зубков, который принципы и смыслы не давал, — все это печаталось где-нибудь в «Технике-молодежи» и тому подобных изданиях, но было несерьезно.
С Василием Васильевичем Бродовым мы собирались создать центр йоги. Долго и серьезно готовились… Ведь, честно говоря, йога в Советском Союзе потерпела крах. По двум причинам. Первое, — это то, что почти весь Советский период был запрет, а то, что растет под запретом, как трава под жерновом, — все это искореживается и искажается. В результате возникло множество мифологических течений и направлений, где каждый истолковывал йогу, как хотел. Пример тому — Стаценко, организовавший Академию йоги. Я помню, какой он был в семьдесят восьмом году, и вижу, во что он превратился сейчас. Сейчас это — совершенно безумный старик. И йога в его «трактовке» искажена принципиально… И второе: когда, наконец, йога Айенгара после первой конференции[9] попала к нам, в Россию,
Ведь кто организовывал конференцию — Госкомспорт. Первое выступление было председателя Госкомспорта Русака, где он, фактически, расставил все акценты. Госкомспорт должен был поставить все это под контроль (тогда как раз разрешили все сразу: йогу, карате, у-шу и тому подобное) и держать в своих руках. А люди оттуда, да и вообще люди из большого спорта, они не могли впитать самую основу йоги, которая полностью противоречила основным установкам, принятым в спорте. Таким установкам, как достижение видимых результатов, преодоления, усилия, стремления к совершенству форм (оставляя в тени главное — содержание)…
Потом возникли уже наши ребята — реформаторы. Возник город Киев и такие молодые энергичные люди (сейчас они уже «гуру международного масштаба») как Андрей Сидерский и Андрей Лапа. Они были спортсменами — пловцами. Я с ними познакомился в восемьдесят девятом году на той же конференции, но с тех пор, наблюдаю за ними уже десять лет. Они шли путем экстремума, — решили, что главное, — это развитие гибкости во что бы то ни стало. Будучи экспериментаторами и талантливыми ребятами, они обнаружили несколько механизмов, как развивать гибкость: различные методы с задержками дыхания, перегревом, бандхами и тому подобное. И так оно у них пошло. Ну, Андрей Сидерский хоть в последнее время поумнел, — теперь он говорит, что то, что они делают, — это не йога, а Дхара Садхана. И они потихоньку сдвигаются, поскольку все насквозь травмированы. Ну, у Сидерского дела получше благодаря феноменальным природным данным, а Лапа, — тот уже и гнуться почти не может, у него выскакивают межпозвоночные диски и связки он себе порвал… Я, три года назад, при последней встрече с ними в Крыму достаточно резко высказался в адрес того, что они делают, привел данные из «Биомеханики» по Бернштейну и доказал им, что их путь приведет только к саморазрушению. Многие люди из их системы обращаются ко мне в очень нехорошем, как правило, состоянии, и мне приходится их ремонтировать и восстанавливать. А вокруг них твориться Бог знает что, а именно — мистификация и мифологизация сознания людей. Андрей Сидерский, как я понимаю, претендует на статус типа «дона Хуана», так что, вокруг возникла совершенно сбитая с толку тусовка.
Все эти образы Учителей — они, как деньги. Если они не меняют человека, — то это нормальный человек.
В: Что значит меняют человека?
В.Б.: Человек остается самим собой. Он не заносится, что у него появились деньги, что он может и знает то, чего не могут и не знают другие.
В: Задавая предыдущий вопрос, я имел в виду, что под влиянием общения с Учителем и под влиянием Практики у человека неизбежно меняется система ценностей, характер, да, хотя бы, такие параметры, как состояние физического тела, темпоритмы…
В.Б.: Это само собой. Я не о том, — я говорю об отношении людей к тому, что у них появилось. Ты идешь по тропинке своего собственного совершенства. То, чему ты научился, то, к чему ты пришел, может быть для другого абсолютно неважно и неинтересно.
Сейчас я вижу свою задачу в том, чтобы давать людям неискаженную информацию по классической йоге, по ее исконным основам…
В: Что для вас йога?
В.Б.: Для меня это жизнь. Уже много лет йога — это та точка опоры внутри меня, которая ни от чего не зависит. С помощью практики йоги я поддерживаю то качество жизни, которое мне нужно.
Обычно у человека в жизни возникает множество проблем. Иногда последовательно — одна за другой, иногда они обрушиваются лавиной сразу все… И есть много достаточно эффективных методов и способов решения той или иной проблемы в отдельности. Но когда ты практикуешь йогу — разрешается и отпадает сразу все…
Сейчас люди, которым я даю информацию, живут в самых разных местах: Иркутск, Кустанай, Севастополь, Мозырь, Ярославль, Смоленск, Петербург, Рига, даже Калифорния… Люди пользуются этой информацией не один год. И вот, в среднем, через несколько лет, при грамотном использовании этой информации, каждый получает от классической йоги именно то, что ему надо. Информация единая, она передается в неизменном виде уже тысячи лет, но каждый получает свое.
К сожалению, в разные времена было множество искажений и ответвлений от классики, потому что были всегда ретивые ребята, типа Сидерского. И классика подзабылась, подзатерлась, на ее место стали подсовывать всевозможные суррогаты. Кстати, на третьей конференции по йоге, которая проходила прошлым летом здесь в Москве в Доме культуры АЗЛК, секретарь Айенгара — Биреа сказал, что если бы Патанджали был жив, то он бы не узнал то, что когда-то описал в «Йога-сутре».
В: И все-таки, йога — это только ли оздоровление и решение каких-то проблем?
В.Б.: Нет, конечно же. Йога в более широком смысле… Как бы это выразить… Когда человек находится в состоянии глубокого расслабления, — по сути, — глубокого сна, — тем не менее, не теряя контакта с реальностью, с тем, что происходит вокруг. То есть, сознание может опуститься чуть ли не до дна психики, до самых невыразимых ее основ, и все слои психики связываются воедино, — возникает полная целостность личности, тела, психики. И соединенность со всей реальностью мира. Связь всех уровней психики между собой и с миром — совершенный способ коммуникации, это и есть йога. Это — искусство коммуникации. Когда ты переживаешь разные состояния, ты постигаешь всем своим существом, что ты един со всем миром. Это и есть йога.
В: Насколько я понял из вашей книги[10], для вас сознание является все же продуктом высокоорганизованной материи. Это так?
В.Б.: Сознание — это ее частный случай, скажем так. Почему именно такой? — Это большой вопрос. Может быть, это просто насмешка природы.
В: А вот что, все-таки, остается, когда исчезают телесные ощущения, исчезают эмоции, мысли, образы и остается некое чистое созерцание? Что это такое? Имеет ли и оно какой-то материальный носитель?
В.Б.: Понимаете, что получается, — есть четыре стадии состояния самадхи. Так вот, — они сродни тому, как если бы ламповый приемник стал бы слушать работу своих ламп.
В: Так кто же все-таки слушает?
В.Б.: Ну, относительно этого самого «я — свидетеля» можно сказать так: вот есть два сообщающихся сосуда, — один из них мензурка, а другой это море. Это соотношение психики и сознания. Метафора сообщающихся сосудов для них применима. Так вот, если я хочу установить коммуникацию, мне нужно сделать так, чтобы не мешало тело. Далее, мне нужно отстроиться от восприятия, — от органов чувств. Потом необходимо отстроиться от собственно работы сознания. И когда тонус сознания понижен, — остается как бы вакуум: возвращаясь к метафоре сообщающихся сосудов, — сосуд сознания становится пустым. Там почти ничего нет. Но абсолютного вакуума не существует. Какие-то отдельные молекулы в нашем сосуде сознания все же останутся. Это почти ничто, но в то же время, это та минимально необходимая частичка, которая по принципу голографического устройства мира содержит в себе ВСЕ. Разрешающая способность сознания не позволяет эту частичку осознать — возникает ощущение абсолютной пустоты, абсолютного вакуума. Этой неразличимой, как объект, но все же существующей точке, — точке наблюдателя начинает предъявляться содержание психики: сначала ее более активные слои, потом более глубокие, вплоть до архитипических. Эта точка — абсолютно незаинтересованный свидетель…
В: Метафора понятна. Но вопрос остается, — имеет ли эта точка свидетеля какой-то материальный носитель или это уже никак не описывается в материальном мире?
В.Б.: Единственное, что я могу ответить, — здесь мы подходим к ситуации, для которой подобрать какой-то вербальный эквивалент нельзя. Словами это невыразимо… В опыте это переживается так, что это созерцание держится на каком-то мерцающем носителе, там переживается некая прецессия, своеобразное мерцание: нет такого, чтобы это было четким осознанием, оно в неком, непонятно в каком темпе пульсирует: ты-то почти ничего не чувствуешь, не видишь, не понимаешь, не запоминаешь, или совсем ничего. То почти ничего, то совсем ничего… Какой-то такой пунктир.
В: Но сам-то этот свидетель, что это?
В.Б.: Это непонятно. Это похоже на форму, в которой что-то выплавляют. Выплавили чугунную болванку, выкинули ее, а форма осталась.
В: Откуда она?
В.Б.: Опять метафора: есть кристалл. У кристалла есть ось. Но она виртуальна. В природе ее нет, но молекулы кристалла располагаются так, как если бы она была. Вот это «как если бы» — это оно и есть. Эта «ось» — структура человеческого «я». Вокруг нее все выстраивается.
В: Тогда получается парадоксальный вывод: весь материальный мир строится вокруг виртуальной, то есть, по сути, нематериальной оси.
В.Б.: Вы знаете, здесь выводы амбивалентны. Может быть и так и этак. Здесь мы вольны уже выбирать картину мира. И что правильнее — это принципиально невозможно решить.
В: И все же: придерживаетесь ли вы жесткого материалистического мировоззрения? Или не придерживаетесь? Когда я прочитал вашу книгу, у меня сложилось впечатление о вас, как о материалисте. Так ли это?
В.Б.: В общем — да. Сама технология такова, что мы можем пережить все, что угодно. Что захотим, то и переживем.
Если мы, к примеру, пользуемся, для вызывания тех или иных переживаний препаратами, типа ЛСД, то, зачастую, получаем структуру переживаний и образов, не имеющих аналогов среди нормальных человеческих переживаний. В йоге этого нет, потому что мы не нарушаем естественный ход процессов, мы не лезем в биохимию. Мы все организмические процессы минимизируем до предела. Ну, вот, как дыхание, например, — среди людей, которые у меня обучались, есть семья, — теперь у них и ребенок занимается. Так вот — он может дышать в ритме одно дыхание за три минуты. То есть, человек лежит и он как бы не дышит: если не предупредить, то люди, наблюдающие за этим, пугаются. Ничего не видно — сколько не смотри, — такого медленного дыхательного движения ты не увидишь. Вот так вот в йоге минимизируются организмические процессы, через глубокую релаксацию.
Получается очень интересная вещь, которая касается и йоги тоже, — как говорил Мераб Мамардашвили, — «если мы к чему-то приходим, мы узнаем всегда то, что уже знали когда-то другие». А почему, — мы детерминированные устройства. Устройство человека одно и то же. Различия, конечно, есть, но в основе у всех одно и то же. И классическая йога к этой основе человека подводит. А все эти новомодные течения, техники, — они не выведут нас на эту глубинную основу. Тогда встает вопрос: зачем они? Йога — это управление естественными процессами: мы можем создавать условия для того, чтобы они смещались сами. Это — управление спонтанностью, выход на спонтанность. Воля не имеет к этому никакого отношения. Есть вещи, которые мы не можем взять волей. Если мы хотим, например, из одной исходной точки попасть в другую, то волевым усилием это не всегда удастся сделать. Но если мы создадим соответствующие условия, то процессы в организме сами «поползут» и когда-то мы окажемся в этой точке. Но сами по себе! Это происходит очень и очень медленно. Как пример с дыханием: нужно создать условия и без насилия ожидать: когда-нибудь мы придем, например, к ритму, как у того ребенка — одно дыхание в три минуты. Но если пытаться делать это силой — можно сдохнуть. И так во всем, — вот это йога!
В: Опять же, если возвратиться к вашей книге. На мой взгляд, там есть некое ограничение. Вот вы пишете: есть утренняя практика, вечерняя практика, а между ними — обычная жизнь.
В.Б.: Да, это принципиально.
В: То есть, грубо говоря, — самадхи возможно переживать только на коврике. И вот этого самого «я-свидетеля» по-вашему, в обычную жизнь не «перетащить»?
В.Б.: Я думаю, что и не надо. Дело вот в чем: мы не можем жить в заказанном режиме. Больше того, — я работал с людьми. Которые гиперчувствительны. Вообще, когда ты занимаешься йогой — чувствительность растет. И если «протаскивать» в обычную жизнь то восприятие, которое возникает на коврике, то бывает так, что человеку становится очень плохо. Так что когда у меня практика закончилась, я выхожу в эту жизнь в состоянии, которое для этой жизни является наиболее подходящим. Когда возникает ситуация, где мне нужно какими-то состояниями воспользоваться, — я ими пользуюсь, но так просто — это не нужно. Или, допустим, когда я работаю с литературой, с людьми… Вот, например, семинар, человек на сто. И мне нужно, чтобы люди были максимально восприимчивы. Для этого я должен себя привести себя в столь энергичное состояние, настолько подключить эмоции, чтобы это достало до всех. У некоторых, тех, которые находятся в первых рядах, начинает болеть голова, — они не выдерживают этого потенциала. Это все регулируется далее, регулируется само, по мене установления все более глубокой коммуникации с группой.
В: Я имел в виду несколько иное. Того самого «я — свидетеля», о котором мы говорили чуть раньше. Так вот, выходя, после утренней или вечерней практики с коврика, вы его «теряете»?
В.Б.: Я его «сворачиваю». Режимы меняются совершенно четко. Эти режимы нельзя путать. Метафора здесь будет такая: вот вы хотите накачать силу и тренируетесь с гирей. Вот вы дома потренировались, а потом пошли куда-то, — едете в троллейбусе, в метро, — и все с гирей. Это, примерно, то же самое. Вы сделали что-то, но благодаря этому, что-то в вас изменилось. И эти способности, эти измененные состояния — они уже с вами в потенциальном, свернутом виде, где бы вы ни были. Происходит что-то, где необходимо чем-то воспользоваться: начальник на вас кричит, жена достала и тому подобное, — вы тогда и пользуетесь необходимым, уже заранее наработанным режимом.
В: То есть, есть некоторая дискретность…
В.Б.: Да. Шаг одной ногой, затем шаг другой… Эти режимы (режим практики и режим обычной жизни) являются взаимоподдерживающими. И только тогда возможен какой-то прогресс. Что такое самосовершенствование? — Это когда совершенствование происходит само по себе, а я просто создаю для этого условия. И когда идет этот дискретный процесс, то что происходит? — Я на коврике что-то сделал, — с моей структурой что-то изменилось, но когда я встал с коврика, — я уже чуть-чуть другой, чем до занятия. Я в этом состоянии могу обеспечить еще лучшие условия себе в обычной жизни, но в еще лучшем состоянии прийти к следующей практике. Поднялся немного здесь, — затем поднялся немного и там, но постепенно на горизонте появляются те смыслы, которых раньше не было. Вот так и работает эта взаимоподдерживающая структура практики и обычной жизни. Но эти режимы, повторяю, не смешиваются.
В: Если брать тогда такого рода переживания, которые я бы назвал не эмоциональными, а смысловыми, что ли… Они отличаются необычайной глубиной, при неярком эмоциональном оформлении. Некое внутреннее знание, постижение, в котором все сразу не ментально, а как-то иначе ясно, — ясно настолько, что не возникает вопросов… Состояния, в которых нет двойственности… Так они тоже для вас возможны только на коврике?
В.Б.: Мы не об этом говорим. Когда я достаточно долго уже прозанимался, то начали появляться какие-то «прострелы» во время практики, — в виде ответов на вопросы, которых не задаешь и тому подобные. В обычной жизни я делаю обычно так: если есть какой-то вопрос, — его можно решить по-разному. Его можно решить логикой. Если логикой он не берется, то я этот вопрос формулирую, а потом забываю. В пределах недели я получаю ответ. Это может случиться где угодно, — в метро сел, расслабился, — пришло!
В: В связи с этим расскажу вам такую забавную историю. Я приехал сюда, в Москву, чтобы встретиться с несколькими людьми. Перед отъездом я почти со всеми из них договорился о встрече по телефону. С вами я очень хотел встретиться уже давно, но никаких координат не знал. Мало того, те люди, которых я спрашивал, тоже ничего не могли ответить. Я почти отчаялся и приготовился к тому, что встречу с вами придется отложить, пока я не выясню, как вас найти. И что же? В последний вечер перед отъездом мне звонит одна моя старая знакомая. Звонит с каким-то пустяковым вопросом. Она не звонила мне уже больше года, да и вопрос, с которым она обратилась, был настолько пустяковым, что я удивился, — зачем же она звонит? Очевидно было, что она сама не понимала, почему набрала мой номер. И тогда я ее спрашиваю: — «А не слышала ли ты о таком Викторе Бойко?», — «Да, — говорит, — слышала», — «А может быть, ты и координаты его знаешь?», — и она дает мне ваш телефон. То есть она, фактически, позвонила мне для того, чтобы передать ваш телефон, сама того не зная. Другого смысла в ее звонке не было. А мне было очень нужно!
В.Б.: Нормально. Совершенно верно, — так все и сцепляется. Когда практикующему человеку что-то действительно нужно — оно появляется. Это не относится к каким-то личностным желаниям, с ними такое не проходит. Но появляется именно то, что необходимо, в чем есть глубокая, сущностная потребность.
В: Мне важно еще, чтобы прозвучала ваша позиция относительно расслабленности и здоровья. Это важно для меня потому, что многие из героев первого тома шли на прорыв, — они прорывались к чему-то, но отнюдь не расслабленно, при этом многое теряя, в том числе и здоровье… И у многих ищущих людей сейчас уже даже сформирован некий образ Пути, как непрерывного напряжения и преодоления.
В.Б.: Сейчас я расскажу, в чем тут причина. Когда я был в Калифорнии, я познакомился там с несколькими социологами. Там вообще мощный очаг, центр социологических, да и многих других исследований. И они наблюдали наших эмигрантов второй и третьей волны. Выяснилось следующее: если взять коренного американца и поставить его в ситуацию жесткого и неожиданного конфликта, то американец пытается до последнего момента договориться, чтобы избежать любых резких последствий. Если ему это удается, — он чувствует себя великолепно. Наши люди в тех же условиях стараются любой ценой подавить оппонента. Любой ценой. И если подавят, тогда чувствуют себя хорошо. Это, конечно, статистика, есть исключения с обеих сторон, но все же… Так вот эта «программа» работает у русского человека в самых разных ситуациях и при решении различных задач.
Лично у меня не было особых проблем с силой, но даже уже к армии я подготовил себя как следует: правой рукой отжимал сто двадцать килограмм, левой — восемьдесят. А это все оказалось ненужным. Эти мышцы потом пришлось растягивать, — это была страшная и длительная работа потом…
И когда я начинал заниматься йогой, — я ведь тоже начинал через усилие, через напряжение. И только по прошествии нескольких лет до меня стало доходить, что это не только не обязательно, но именно это и есть основное препятствие… А как это произошло? — Я тщательно изучил те работы по расслаблению, которые тогда были доступны: «Аутогенную тренировку» Шульца, «Самогипноз» профессора Ромэна из Алма-Аты и еще то, что было… Я стал с этим разбираться, пробовать. И когда у меня впервые получилось глубоко расслабиться, я понял, что тело начинает само «течь» в форму асаны. И доходит до таких пределов, куда никакой силой не согнешься. Наоборот, тебя тормозит само усилие, если ты пытаешься его предпринять. И ниточка этого понимания стала разматываться, приводя меня к тому взгляду на йогу, который у меня есть сейчас и который, кстати, полностью соответствует древнему, классическому пониманию йоги, совершенно позабытому и вытесненному в многочисленных ответвлениях — и старых, но тем более, новомодных. Когда в девяносто первом году мы добрались до сундука с книгами индийского посольства в Москве и Вашман Кумар выдал нам лучшие книги Бихарской Школы йоги, я прочитал буквально свои выводы, написанные почти теми же словами.
Все, что я делаю, происходит без нажима, я делаю это, как факт. Если человек куда-то спешит, то сама ситуация спешки настолько сужает поле зрения, что человек начинает совершать кучу мелких ошибок, что его еще больше задерживает. Когда спешки нет — все идет по-другому и у человека расслабленного есть реальный шанс успеть. Релаксация — вообще центральный момент в практике. Свами Сатьянанда, например, четко пишет, что европейцы настолько не понимают принцип релаксации, что тот уровень, который нужен, для того, чтобы возникли измененные состояния сознания, для них является аномально сильным.
У нас существует некий культ усилия, культура усилия, поэтому даже в йоге большинство идут напролом, через напряжение, через силу… Я думаю, что то основное, что нужно сейчас подавляющему большинству наших людей, — это покой. Покой… А покой, это и есть, собственно, расслабление, снятие ненужных усилий… Это может дать йога.
В: Существуют же, кроме йоги, и другие варианты духовного Пути. Это и суфизм, и дзен, и многое другое., но например, некоторые последователи Гурджиева, многие из тех, с кем я встречался, работают достаточно жестко. О расслаблении там говорить не всегда приходится. Многие работают на принципах ситуационных практик, когда человек ставится в ситуацию кризиса, в ситуацию сущностного выбора между двумя или несколькими ценностями. В этих случаях с человека снимается всякая шелуха и проявляется главное. Несмотря на жесткость таких Путей, люди, которых я видел, очень эффективны и глубоки. Я встречал людей, достигших реализации подобным образом.
В.Б.: В концлагере с человека тоже быстро шелуха снимается.
В: То, о чем я говорю, отличается от концлагеря, — человек идет на это совершенно осознанно и трезво.
В.Б.: Но далеко не каждый может подобную практику выдержать. Поэтому, чем хороша, с моей точки зрения, классическая йога? Мы не говорим сейчас о духовности, мы говорим только о том, что подход классической йоги, — совершение действия недействием, — естественный Путь, — такой подход может помочь любому человеку решить тот уровень задач, который ему нужен, начиная от оздоровления и до духовной реализации.
Вообще, я избегаю слова «духовность». Оно слишком затаскано. Как говорил Мераб Мамардашвили, — духовность локализовать нельзя, — она либо есть в человеке, либо ее нет. Возвращаясь к йоге: традиционная йогическая практика позволяет в человеке проявиться многим вещам естественно. Когда идет регенерация, восстановление организма, то устраняются перекосы и дисбаланс. А перекосы и дисбаланс — это то, что вызывает неадекватные реакции, отрицательные эмоции. Возрастает терпимость, понимание того, что в этом мире никто никому ничего не должен, что ты сам ответственен за свою жизнь. Это все вещи, которые расположены уже очень близко к тому, что можно было бы назвать духовностью. Я встречал людей, которые были практиками, в том числе и практиками йоги и достигали большой силы, но при этом духовности в них не было. Я считаю, что таким человеком был и Гурджиев. Это был человек силы.
В: Разве нельзя сказать, что это был человек, в высшей степени взрослый, ответственный, безупречный…
В.Б.: Я не согласен. Я считаю, что он экспериментировал над собой и над людьми, и он не избежал одной ключевой ошибки. Эта ошибка заключается в том, что он зачастую пытался достигать своих целей за чужой счет. Это мне совершенно не импонирует. Хотя, безусловно, он был человеком огромной силы, — это факт. У него было внутреннее равновесие, безусловно, — устойчивое равновесие.
Так же, к примеру, когда смотришь на учителей Школы Айенгара, — я недавно общался с парнем, который приехал из Франции с одного из их семинаров, — у них ведь идет сумасшедшая нагрузка. Под воздействием непрерывной жесткой практики перегрузка достигает таких степеней, что боль исчезает, но действительно возникает ощущение огромной внутренней силы. Они очень жесткие технари, очень сильные люди. Но радости в них не видно, не ощущается никакой радости. А для меня признаком истинности того, что практика идет в нужную сторону, всегда была радость, — не эйфория, а очень тонкая радость.
В: Тот подход в йоге, который практикуете и передаете вы, приводит ли он к естественному проявлению таких качеств, как взрослость, ответственность, открытость, спонтанность?
В.Б.: Приводит. Я приведу пример срабатывания одного механизма. Когда наши войска в восьмидесятом году вошли в Афганистан, то в первый период были очень большие потери, даже среди подразделений спецназа. Там ведь совсем другие условия — горы, а наши люди привыкли к равнинам. Но через некоторое время наше командование смекнуло, что можно сделать в этой ситуации. В Термезе, в лагере подготовки бойцов, для Афганистана стали применять такую технологию. Ребятам выдали пятидесятикилограммовые мешки с песком. И вот они с этими мешками не расставались, даже в сортир ходили. И так два месяца. И приводило это к тому, что когда мешки эти у них отобрали, они стали скакать по горам так, что ни один душман не догонит. Это многих укрепило и спасло. В йоге действуют механизмы родственные этому. Хотя тут нет предельных нагрузок, а наоборот, все время идет релаксация, но месяц за месяцем, год за годом, — это закаливает и «обжигает» как огонь. Человек остается человеком, но становится очень крепким. Он становится, как бронированное стекло. Есть стекло обычное, оно хрупкое, а есть стекло бронированное. Это придает фундаментальность качествам личности, основательность, зрелость. Все сопли, весь «жмых» выдавливается при такой закалке и остается суть. Вот это — йога. Это путь тех, кто занимается всерьез, кто все поставил на эту карту…
В: Знаете ли вы людей, которые действительно все поставили на эту карту? Тех, для кого йога, это не просто гимнастика, оздоровление, поддержание себя в некой форме…
В.Б.: Это единицы. Я думаю, что людей, наподобие меня можно назвать таким словом, — помните, как у Стругацких, — сталкер. Таких не может быть много.
В: Как случилось, что для вас это стало именно так?
В.Б.: Это случай. Вначале мне стало просто интересно. Но был еще один штрих. После того, как я прочитал «Лезвие бритвы» Ефремова, я для себя решил так, что, когда я отслужу в армии, то займусь йогой, — найду литературу, людей… Я так и сделал. И вот мы стали заниматься, — нас тогда было трое. Занимались упорно, но ничего не получалось, потому что то, что было описано у Айенгара, это бессмыслица: «возьми ногу и заложи ее за голову…». Это было невозможно осуществить. Я добросовестно пытался. Но мало у кого хватит терпения годами делать то, что систематически не получается. Потом уже я сделал из своего опыта вывод, что сила воли, это способность длительное время что-то делать без видимых результатов. И меня спасло то, что я безответно влюбился. А состояние безответной влюбленности становится со временем отрицательным. Оно начинает доставать, сжигать тебя. А когда я занимался практикой йоги — становилось легче. Благодаря этому я смог удержаться в йоге до тех пор, пока не стал понимать, что к чему… Интерес-то был, а вот удержаться помог именно случай. Учителей-то, собственно говоря, не было. Ну, был один друг, который занимался в центре геронтологии и рассказывал какие-то базовые вещи и предостерегал от форсирования событий, особенно, что касается медитации.
Существует огромное количество отрицательных примеров, когда люди, пытались самостоятельно заниматься йогой, медитацией и тому подобными вещами. Люди теряли работу, семьи, здоровье, сходили с ума, кончали жизнь самоубийством… У меня был знакомый, начальник крупного Треста в Крыму. Это был очень увлеченный человек. Если он чем-нибудь начинал заниматься, то это было фундаментально. Он увлекся йогой. Стал заниматься по перепечаткам. Начал заниматься медитацией. Потерял семью, работу. Квартира у него была специально приспособлена для медитаций. Короче, он потом повесился в этой квартире…
Я часто встречался с такими случаями: человек увлечется йогой и начинает замечать, что окружающие условия ему мешают в его занятиях. Работа — мешает, семья — мешает. Человек бросает все это и обретает свободу. А потом выясняется, что эта свобода-то ему не нужна. Она не для чего. Зачем тебе эта свобода? Ее слишком много. Ты же подавишься ею…
Лично я десятилетиями упорно занимался йогой, но ничего не бросал.
В: У вас все протекало гладко или были препятствия?
В.Б.: Препятствий было полно. У меня такой характер и так сложился Путь, что я никогда ни от чего не уклонялся. В работе, в каких-то обязанностях… Никогда. Занимался я только за счет своего личного времени. Я лучше иногда недосплю, не поем, чтобы заниматься, но никогда не менял ход внешней жизни. Все, что мне удалось понять и к чему удалось прийти, случилось вопреки всему. Потому что условий для занятий почти никогда не было. Например, когда мы работали в начале семидесятых в стройотряде, ситуация была такая: рабочий день начинался в половину седьмого, а заканчивался в девять вечера. И это все на солнцепеке, — дело было в Крыму. А работа была по укладке камней. Каждые двадцать секунд я поднимаю камень и передаю его вверх… Я специально как-то подсчитал: были дни, когда я поднимал по шестьдесят тонн камня. После этого ребята шли на ужин, а я шел заниматься йогой. Мешало все, но ничего не могло помешать. Я не пропускал ни дня. Даже был случай, когда я стоял на краю волнореза, а сзади шел какой-то рабочий и он поскользнулся, покатился на меня и сбил с ног. Я ударился лицом о бетонную балку. Все разбито, отовсюду хлещет кровь… Но на следующий день я снова занимался йогой. Голова раскалывалась, но я просто решил, что не буду определенные асаны делать, но основную практику выполнил.
В: А вот идея продвижения через расслабление появилась у вас почти сразу?
В.Б.: Нет. «Покувыркался» я через усилия лет восемь и только к концу семидесятых понял, как надо двигаться дальше.
В: Сейчас вы считаете свой подход какой-то завершенной, целостной системой?
В.Б.: Это не система. Скорее, можно сказать так: сейчас мне полностью понятно то, что в «Йога-сутре» писал Патанджали. Другое дело, что нужно было очень долгое время весь этот алгоритм разжевывать и переваривать.
В: Каково ваше мнение о темпах продвижения в Практике? Возможно ли где-то, в чем-то пройти быстрее?
В.Б.: Когда я работал в Центральном Конструкторском Бюро, мы проектировали уникальные здания: Театры, Цирки, Филармонии… Работа была достаточно сложная: архитекторы дают какую-нибудь «сказку», а нам нужно все конкретно рассчитать; часто мы им говорили: — «Ребята, это бред! Вы переделайте, потому что стоять это не будет!» И была у нас такая поговорка: «Никто не скажет, что мы сделали быстро, но все скажут, что мы сделали плохо». Так вот: существует естественный путь, и принцип движения по нему похож на принцип рычага, — ты можешь ускориться, но тогда возрастет цена. И растет риск. Чем больше скорость, тем больше и риск. Можно получить самадхи как: вот я возьму кирпич и кому-нибудь дам по башке. Таким путем сто тысяч человек я убью, а сто тысяч первый получит самадхи. Это будет очень быстро для него, почти мгновенно. Но я сторонник того, чтобы естественный путь был эволюционным, чтобы у каждого была своя скорость. Поэтому все экстремальные способы, это для нетерпеливых. Или для очень здоровых и для тех, кто ничего не боится. Есть такие люди, которым все равно, что с ними будет… Я, вообще-то сам люблю экстремальные ситуации. Я занимался и спелеологией и скалолазанием, и с парашютом прыгать люблю. Но йога, это другое. В йоге можно работать и со здоровыми, и с больными, и результат равно будет блестящим. Ускориться это соблазн. И еще очень большой соблазн — все эти идиотские чудеса. Многие люди не понимают того, что все это второстепенно, что сначала нужно что-то сделать с собой, а все, что тебе действительно нужно приложится, когда ты будешь другим. А получить что-то без работы над собой, — это бред.
В: В вашей жизни что-нибудь «чудесное» происходило?
В.Б.: Конечно, происходило и происходит. Первый раз, в семьдесят девятом году был случай. Иду я в свой НИИ, на проспекте Вернадского. Осталось метров триста, и я вдруг вижу весь окружающий пейзаж сверху, с большой высоты. От удивления я даже остановился. Это был не глюк, — я видел сверху четко все, что происходило, людей, машину, которая выезжала с перекрестка: когда через минуту ко мне вернулось обычное зрение, эта машина — красные «жигули» как раз проехала мимо меня.
Очень много было ситуаций, когда сами собой решались вопросы, которые были практически неразрешимы. Потом, когда я занимался с людьми, занимался йоготерапией, то удавалось вылечивать то, от чего официальная медицина отказывалась. Когда ты выходишь на уровень силы, то оказывается, что специально, так сказать, по заказу, применить ты эту силу не можешь. Помните, как у Стругацких в романе «Понедельник начинается в субботу» Киврин решил «уравнение совершенства» и стал великим магом? Он мог все, но в то же время, он не мог ничего, потому что граничным условием «уравнения совершенства» было требование, чтобы что-либо тобой сотворенное не причинило вреда ни одному живому существу. Так и здесь. Но после многих попыток воспользоваться силой сознательно, я понял, что только когда я обезличен, у меня нет каких-то желаний и я никуда с этой силой не тыкаюсь, тогда и происходит самое большое чудо — жизнь становится естественной и все, что необходимо приходит само, на людей эта сила дозируется сама. Короче говоря, все происходит наилучшим из возможных способов.
В: Был ли у вас некий качественный скачок осознания или все происходило постепенно?
В.Б.: Постепенно. Только оглядываясь назад, я понимаю, что поменялось. Когда ты в процессе, его отрефлексировать нельзя. Качественная трансформация сознания произошла, но это не было внезапно или скачком. Были какие-то дискретные точки, озарения, прозрения, которые меняли потом траекторию жизни. Они суммировались, набирались и так произошла трансформация.
Есть еще в практике одна хитрая ловушка. Она связана с верой. Вера полностью блокирует познание. Если я верю, я уже знаю заранее и свой опыт я буду подгонять под то, во что я верю.
Несколько цитат из новой книги Виктора Бойко «Йога — Искусство коммуникации» (в печати), дополняющих, на мой взгляд, нашу беседу:
«Идеалом становится не погруженный в самадхи аскет, но активная личность, которая способна переживать чужую боль как свою. Именно такая интерпретация сделала и саму «Гиту», и ее йогу необыкновенно популярными в индийском обществе того времени, и такое положение сохранилось до наших дней. Лишь бескорыстная деятельность, в том числе и йога, ведет к освобождению».
«Жизнь можно определить как процесс извлечения смысла или порядка из окружающей среды. Мыслители всех времен утверждали, что с философской точки зрения человека, как такового, изначально не существует, и его реальное появление в пространстве этого мира есть не факт, но акт. Человек есть, прежде всего, не что иное, как усилие стать человеком, оно непрерывно во времени пока длится жизнь. Существует множество способов «дочеловечивания», так называемого «второго рождения», когда существо рода «хомо сапиенс», произведенное на свет естественным биологическим актом становится уникальной личностью посредством разнообразной деятельности, основанной на работе интеллекта, обладания спектром наследственных возможностей, культурой и цивилизованностью. Леонардо да Винчи считал, что познание себя это ни что иное, как углубление духа.»
«Может быть, это и есть то, что называют просветленность, когда в результате прилагаемых к себе определенного рода длительных усилий постепенно рассеивается недоумение относительно факта твоего персонального присутствия на этой земле?»
«Таким образом, текст, посредством которого я собирался передать ход своих умозаключений и выводы, превратился в структуру автономного производства смысла. Получается так, что когда я изображаю что-то, — в данном случае словами, — то рисую не реально видимое, но для того, чтобы увидеть чем на самом деле является то, что я пытаюсь изобразить. В книге как бы звучит какой-то автономный голос существования, и он является тем, что обладатель жизни, — автор данной работы, — не вполне слышит или знает. И создание текста есть процесс построения определенного пространства взаимосвязей, в котором вращается это не вполне знаемое, обрастая все более полным смыслом, вплоть до завершения.»
«Когда речь идет об использовании принципа деяния не деянием, мало кому известна его подлинная суть, а заключена она в следующем: устройство реального мира таково, что к некоторым вещам, изменениям, результатам человек не в состоянии прийти путем произвольного выстраивания шагов последовательных действий. В тех же самых процессах самоусовершенствования мы рано или поздно упираемся в противоречие, когда если даже и ясно, что и в какую сторону надо бы изменить, однако остается непонятным кто и как будет это делать.»
«Каким образом прежняя структура психосоматики, составной частью которой является мое собственное Эго, может стать иной? Кто ее изменит? Кто знает, что и как в ней надо менять, быть может «Я»? Но ведь из-за неверных, ошибочных представлений «Я» и его ущербных действий, основанных на этих представлениях, моя жизнь как раз и пришла в такое плачевное состояние, когда надо менять ее курс либо основные ориентиры. Следовательно, необходимые изменения должна произвести во мне некая сила со стороны? Но что это за сила и откуда ее взять? Остается единственный выход: грамотно обеспечить условия для создания режима свободного функционирования психосоматики в своих собственных интересах, которые одновременно являются и моими интересами, только я об этом не могу ничего знать, — есть вещи, которые человеку невозможно знать в принципе.»
«Следовательно, действие не действием, то есть спонтанная саморегулирующаяся деятельность единства тела-психики и есть тот шаг изменения, который не в состоянии совершить «Я», которое может случиться только без его вмешательства. Создание необходимых и достаточных условий для того, чтобы некоторые события инициировались человеком, но были реализованы природными механизмами той среды, в которой они могут развиваться без человеческого вмешательства — это и есть действие не действием, к которому мы не раз будем возвращаться.»
«В процессе работы над книгой жизни стало окончательно ясным, что сутью йогической практики является создание возможности переключения естественных процессов в близкие типовым, но немного иные, эквивалентные, допускаемые пластичностью психосоматики, режимы функционирования. Что прямой регулировки работы внутренних органов и состояний психики не существует, и пресловутая волевая основа йоговских феноменов, — как мы это обычно понимаем (включая чудеса факиров), это легенды. Человеческая воля и ум в данном случае могут быть задействованы только косвенно, для создания условий, при которых начинает спонтанно осуществляться ожидаемая возможная перестройка процессов восприятия, дыхания, движения, работы внутренних органов, психики, короче говоря, — всей жизнедеятельности в целом. И такая косвенная регулировка, приводящая к желаемым результатам, и есть главное искусство йоги — «действие не действием», управление природной спонтанностью в допустимых самой же природой пределах.»
«Знание случается подобно удару молнии, но для этого нужно иметь темноту проблемы и долго, без всякой надежды и помощи работать в этом мраке, создавая и концентрируя такие условия, в которых только и может возникнуть ослепительный грозовой разряд, вспышка понимания, момент истины («Чтобы в тебя вошел свет, ты должен сильно утомиться и ничего не знать». — М.Мамардашвили). Понимание и смерть — вот две самые личные вещи у каждого человека.»
Глава 3. Владимир Степанов
В первом томе я рассказал одну небольшую историю, где два ученика одного российского мистика Гурам и Костя затащили некого Американского Гуру в российскую глубинку, где после нескольких дней совместного пребывания и «распития», Гуру попросился к ребятам в ученики… Так вот, Костя и Гурам — ученики Владимира Степанова…
Степанова упоминает в своей беседе и Аркадий Ровнер, как одного из своих учителей — В.С.
Вот несколько выдержек из рассказа Аркадия Ровнера «Главный суфий республики»:
«Что ж В.С.? Он весь щедрость и точность. Всех вместив, отозвавшись живым пониманием на все, воздавая с лихвой всем вместе и каждому порознь…»
«Общение было для него «делом», и он так и говорил: «пойдем на дело», или «как тот или иной покажет себя в деле». Я подсматривал со стороны, когда приходил он на встречу со мной в «фундаменталку» или когда он готовился к встрече еще с кем-то, а также в минуты неожиданных встреч, когда на настройку оставались секунды: он подтягивался, собирался, уходил глубоко в себя. И — выглядывал новый статист.»
«Многочисленные В.С. заслоняли «естественного», азиатского, «дикого», который скрывался, а иногда прорывался в неожиданно жестком оскале неровных продолговатых зубов — В.С. тут же спохватывался, и мгновенно являлись непроницаемые и полные обаяния ребята — каждый раз новые…»
«Обычно, выяснив с самого начала честолюбивые пунктики нужного ему человека, В.С. начинал лить елей, причем делал это так грубо, что, казалось, он испытывал степень падкости человека на лесть и отупения лестью. Вероятно, здесь не было даже иронии — просто он был уверен в неотразимости лести, коль скоро она попадет на пунктик, и не очень старался утончать свою технику.»
«С легкостью перекидывал он мостики меж собой и объектами интереса, как будто бы и не стараясь, — так танцует легко балерон: он лепил ожидаемый образ себя и шел как по лыжне. Помогало еще и значенье, которое он придавал разговору, и значительность, какою наделял собеседника. Отразившись, эта значительность возвращалась к нему же. Собеседник начинал видеть себя глазами В.С., воздавая ему благодарностью…»
«…всем он был интересен, сам же оставался иронически непривязанным и отстраненным. Он набрасывал легкую сеть на объект и затягивал узел… Сам В.С., дробясь, оставался ему недоступен.»
«Создав театр статистов, В.С. уходил с поля зрения, был принят за то, кем себя выдавал, был всегда человеком, в котором скрыто больше, чем видно снаружи. От него шло таинственное свечение, он нес с собой экзотический тонус, душу холодновато-сосредоточенную, по-восточному вкрадчивую, по-европейски сухую.»
«А статисты его — и приятели — воспринимались как-то очень уж сказочно — казалось, они представляют собою раешник, разыгранный на ходулях. Будто бы это развернутый веером В.С., а вот возьмет и соберет их в себя, и никого не останется, все исчезнут, спрятавшись за плотоядным оскалом улыбки. Иногда на глазах совершалось действо: серия превращений статистов друг в друга, после чего они растворялись, исчезая котами чеширскими, оставляя одной лишь улыбки оскал: за собой, из-за себя, вместо себя. С таким В.С. было молодо, беззаботно.»
«В театре своем был В.С. режиссером — веселым, но строгим. Он беспечно выглядывал сквозь полупрозрачные маски статистов, мелькал в щелях занавеса. Его разглядеть не нужно было большого труда. Но в спектаклях о нем забывалось — так гладко и убедительно он разыгрывал роли.»
«Если взглянуть на В.С. сквозь волшебную призму, то увидишь: рыбак, набросивший свою сеть на кварталы, квартиры, аудитории, библиотеки, протянувший свою паутину в провинции, зацепивший своею петлею юродивых, магов, знахарей, гипнотизеров, визионеров, астрологов и метафизиков — кого только не было в его неводе…»
Я хотел встретиться со Степановым еще когда готовил первый том, но так как Владимир большую часть года живет за границей и приезжает в Москву и Питер достаточно редко, тогда повидать его не удалось.
Нынешней же встречей с Владимиром Степановым я опять-таки обязан Наташе Н., которая познакомила меня и с Бахтияровым. Так что, — опять прокуренная кухня в ее квартире…
16 марта 2000 г.
Владимир Степанов: Я так рад, что Мамкин вас вдохновил. Как вам удалось до харизмы Мамкина достучаться? Он же ведь очень закрытый?
Влад: Вот уж не нахожу!
В.С.: Ну, я имею в виду его харизму. Так-то он открытый, конечно. Я помню, где-то в середине восьмидесятых, был я здесь в Петербурге в его квартирке, он тогда нас принял так хорошо, плов какой-то очень мощный сделал, трав каких-то заварил… Красиво было. Меня поразило в нем прежде всего то, что он исколесил всю империю, причем побывал в самых ее недоступных местах. И не просто исколесил, не туристом каким-нибудь, а с кайфом! Потом, когда я читал вашу книжку, меня еще поразило, как Петр про Пантелеича говорил. Очень приятные были слова. Меня это так тронуло, я просто прочувствовал Пантелеича…
Очень хорошо, что вы встречались со столькими интересными людьми. Откуда у вас произошла мотивация пройти через этих людей?
В: Во-первых, я много слышал от Петра разных историй, которые он вдохновенно так рассказывал…
В.С.: Во! Если вдохновенно, то это уже некая инспирация…
В: А вы-то как начали свой Путь? С чего все у вас пошло?
В.С.: Ну, как, — с детства!
В: Как это — с детства?
В.С.: Меня захватили сказки. Сказки и моя жизнь были чем-то идентичны. Я даже «коллекционировал» людей, которые знали сказки и могли мне их так рассказать, что я начинал как-то в них разбираться. С самого детства у меня был опыт сказочный. Все, что в сказках написано — я во всем этом участвовал и участвую до сих пор. И, наверное, всю жизнь буду участвовать. Так вот, разные сказки намекали на разные жизненные обстоятельства и мне очень всегда хотелось в этом разобраться.
В: Какие сказки были наиболее значимыми для вас?
В.С.: Когда я только научился читать, — в первом классе, — я стал ходить в библиотеку имени Ленина и читать все сказки народов мира. А потом даже это уже приелось, и я вдруг понял, что тут что-то не так, — либо я чего-то не понимаю, либо в сказках что-то не так. Ведь они все об одном и том же. Деталей и нюансов очень много, вариации бесконечны, но все об одном…
В: И все же, какие сказки оказали на вас наибольшее влияние?
В.С.: Конечно, русские народные. Это самые мощные сказки. Потом уже я выяснил, что многие русские народные сказки имеют родство с индийскими сказками, которые тоже когда-то были к нам занесены. Да любая сказка — это бесконечность. Я уж не помню точно, кто именно, — Петр Демьянович или Георгий Иванович[14], сказал, что высший эмоциональный центр человека говорит на языке сказок. Исходя из этого вся моя жизнь складывалась.
В: А в событийном ряду как это происходило?
В.С.: Некая особая жизнь…
В: Чем она особая?
В.С.: Вот к чему всякие книги призывают, типа по Дзен, Суфизму и тому подобное, — вся эта мотивация у меня уже с самого детства была. И я думал, что у всех это есть. Но со временем убедился, что большинству людей ничего такого не нужно, что это при общении нужно скрывать, дозировать или наукообразить. А я во всем этом жил, живу, но может быть, еще буду жить…
В: Осознание того, что в вас это уже есть, произошло как-то вдруг, внезапно?
В.С.: Нет, оно постепенно складывалось. Потом, когда я в юности уже целенаправленно искал в этом направлении, мне начали попадаться разные люди. Я изучал уже тогда йогу…
В: Если вы говорите о шестидесятых, то йогу тогда было не так-то легко изучать. Отсутствие информации, преследование властей…
В.С.: Да, тогда йога была, мягко говоря, не модной. Когда я стоял на голове, на меня смотрели, как на идиота.
В: К чему привели ваши поиски в йоге?
В.С.: Кроме того, что я практиковал, мне удалось тогда разыскать несколько древних текстов… Ну, древних, относительно Советской власти: тексты Вивекананды, Рамачараки и другие дореволюционные материалы. А чем дальше в лес…
В: Чем еще, помимо йоги, была отлична ваша жизнь от среднего обывателя?
В.С.: Весь стиль жизни был чем-то отличающимся… Если живешь в сказке и участвуешь в этом сказочном мире, то там совсем другая полнота, другое качество бытия. Это бытие целостное. Сколько я себя помню, так оно и было.
Ну, и потом все было закономерно и последовательно. Интересы мои развивались и плавно переходили к суфизму, Гурджиеву… Конечно, есть еще одна маленькая загвоздочка, — на ней можно подробнее остановиться.
Итак, все мои поиски и занятия привели к тому, что мной стали интересоваться какие-то очень странные люди. Они каким-то образом вычислили, что я очень много времени провожу в библиотеке, заинтересовались тем, каких авторов и в каком объеме я изучаю. Потому что они тоже этими же авторами интересовались. Так мы с ними и познакомились.
В: Что это были за люди и в чем их странность?
В.С.: Не приходилось вам изучать книжечку Никитина[15] про мистиков в России в двадцатые — тридцатые годы? Короче говоря, некоторая Традиция, которая существовала в России вышла на меня, поскольку я вел себя довольно странно.
В: Вы можете что-нибудь об этой Традиции рассказать?
В.С.: Ну, это русский эзотерический поток, который существовал еще и до революции, и отдельные представители которого дожили до шестидесятых — семидесятых годов. Кто-то из них во времена репрессий погиб или ушел «глубоко на дно», некоторые сидели в лагерях, но многие сохранились.
В: Как им удалось сохраниться и уцелеть в этих условиях?
В.С.: Для тех, кто сохранился и не было проблем сохраниться в любых условиях. Это даже смешно. Они жили на другом уровне бытия, где человек, если хочет — сохраняется, если не хочет — уходит…
Я очень долго штурмовал информацию о Традициях: начиная от йоги, христианства, суфизма, дзен, Гурджиева… И что-то этих людей во мне заинтересовало. Поначалу я их не видел. Потом они присылали ко мне своих учеников. Я тогда был человеком фанатичным, — это сейчас я более — менее милосердный, так вот мы с ними друг друга проверяли всячески: что человек знает, чего не знает, на что он тянет, отвечает ли за свои слова… Если человек за свои слова не отвечает — скатертью дорога. У меня была дача. Я этих ребят приглашал к себе на дачу и давал им лопату в руки, чтобы посмотреть как они с этим делом справятся.
Отвлекусь от этой темы, потому что мне вспомнилась одна забавная ситуация. Однажды, уже позже ко мне приехал Роберт Грейвз — Учитель Идрис Шаха. Это очень большой человек, который весь Запад вскормил своими переводами и текстами по суфизму. Я ему тоже дал в руку лопату…
В: Как он себя проявил с лопатой?
В.С.: Очень грамотно. Он нашел самое трудное место в саду и его вскопал, окучил, полил. Потом, правда, выяснилось, что у него есть мандариновая плантация и он это дело сечет!
В: А что побудило столь большого человека приехать к вам?
В.С.: Странные обстоятельства судьбы. Что-то он почувствовал, наверное… Ему уже и лет было много. И знал он и пережил очень многое, фактически все, что доступно человеку… Я просто стал бомбардировать таких людей разными странными посланиями, текстами и они, как это не странно, ответили и приехали сюда. Наверное, интуитивно что-то почувствовали.
В: Сильно, если это действительно так!
В.С.: Мое желание с ними встретиться было очень и очень мощным!
В: Давайте вернемся к тем людям, которые вышли на вас через библиотеку. Это была большая команда?
В.С.: Нет, не большая.
В: Ну, как, — человек пять? Десять?
В.С.: И пять и десять (смеется).
В: Чем они жили, в чем состояла их работа? Почему именно тамплиеры?
В.С.: Тамлиеры это только одно из направлений. Это направление на котором сам Никитин (автор книги — см. сноску) зафиксировался, поскольку его отец был так называемым московским тамплиером.
В: Как проходил их Путь? Какие были ключевые моменты, ситуации?
В.С.: Есть в этой книжечке Никитина замечательная глава, которая называется «Московский Сен-Жермен»[16]. Такой странный человек, который был известен в двадцатых — тридцатых годах, а потом сведения о нем исчезли, — он куда-то скрылся… Но он развертывался на материале группы Шмакова[17].
Так вот, этих людей, которые были продолжателями русской эзотерической Традиции тех далеких времен, привлекло во мне следующее: и я и они заказывали в Публичной библиотеке одну и ту же литературу, — причем, очень редкую. Это было весьма странным совпадением, причем не единичным, потому что продолжалось так достаточно долго. Мы с ними продвигались по одним и тем же материалам и авторам почти в одном ритме. Проявилась некая идентичность почерка… И вот, однажды я захожу в библиотеку: у меня было заказано около двадцати книг тогда, но вдруг мне говорят, что их нету. Почему? Никто ведь не имеет права пользоваться книгами, которые я уже заказал… Библиотекарь говорит, что какой-то джентльмен, очень вежливо извиняясь, попросил посмотреть эти книги, пока меня нет. Хотя это нарушение библиотечных правил, но поскольку он был человеком серьезным и пожилым, ему пошли навстречу. Я сначала вознегодовал, но потом решил, что если у какого-то человека такие же, как и у меня, причем очень редкие, интересы, то с ним стоит встретиться и поговорить. Так и произошла наша встреча с одним из этих людей. А до этого они уже около года за мной следили, проверяли по своим каналам, через своих учеников…
В: Но все-таки, кроме изучения книг, в чем состояла их практика, их работа?
В.С.: А вот тут-то оно и пошло. Книги — это была зацепка. А практика была очень простая, если смотреть с одной стороны, хотя, на самом деле, совсем не простая. Вот мы сидим, например, беседуем, и вдруг берется карта СССР и бросается камешек. Он где-то останавливается и тогда мне говорят: — «А вот поезжайте Владимир Егорович в этот городок и создайте там эзотерический центр». Все вроде бы просто. Но ведь надо было это как-то осуществлять. Сделать это реальностью. Как я буду это осуществлять, — где возьму средства, время, возможности, — это было мое дело. А ведь место могло выпасть любое: хоть Мурманск, хоть Хабаровск, хоть Средняя Азия…
В: Ну и что вы делали?
В.С.: А куда деваться-то? Ты ведь уже назвался, ты ведь — добрый молодец! Идешь и строишь…
В: Что было первым вашим заданием?
В.С.: Поехать на Кавказ, в Грузию и там создать центр.
В: Удалось вам это?
В.С.: Да, а уж потом пришлось работать и в Сибири, и на Урале, и в Прибалтике, и в Молдавии…
В: Эти центры возникали и рассыпались или продолжают работать до сих пор?
В.С.: Где-то возникли и рассыпались, а многие продолжают работать. Это сеть оазисов, которая как-то живет и пульсирует.
В: Что вы делали, когда приезжали на конкретное место? Что вы предлагали людям, как практику, как действие? Вокруг чего возникала кристаллизация?
В.С.: Сначала нужно было зажечь у людей интерес. Потом постепенно менялась атмосфера вокруг. Нужно же было построить некий духовный оазис. А что такое подобный оазис? Вот вы сейчас ведете группу — это ведь тоже что-то подобное, — тоже построение оазиса. Когда ты с самого начала нечто подобное сделал, запустил, отработал, то дальше уже люди могут без тебя работать, уже люди сами ищут, чем-то занимаются. Даже если они после этого встречаются, чтобы просто поговорить, то это уже не просто некий треп ради развлечения. Меняется атмосфера, ситуации, аура города… Есть проверка — действительно что-то изменилось или это просто собирается говорильня или некий салон.
В: Как это проверить и как вы делали так, чтобы были реальные изменения?
В.С.: Я делал так, чтобы мне и людям было интересно. Даже не просто интересно, а зажигало, захватывало дух, вдохновляло на поступки, которые до этого человек даже представить себе не мог.
В: Ну, привлечь людей на интересную беседу не так уж сложно. А как вы создавали ситуации для реальных изменений в жизни людей, в их мировоззрении, поведении, образе жизни, глубине восприятия?
В.С.: Да, нужно было запустить ситуацию так, чтобы потенции людей начинали развиваться и этот процесс уже было не остановить. Создавались сложные ситуации, через которые люди проходили. И в том случае, если деятельность сохранялась, несмотря на тысячи факторов, которые должны были их всех перессорить, остановить, если люди находили в этих ситуациях взаимопонимание — это была удача. Возникала другая реальность. Менялась атмосфера города. А способы… Да они все в сказках описаны. Я же с самого начала сказал, что я всегда сам жил в сказке и вокруг делал сказку…
В: Но это ведь надо было сразу найти хотя бы несколько зрелых людей, как ядро такого коллектива. А такие люди — везде и всегда редкость. Как вам это удавалось?
В.С.: И зрелых, и незрелых. А иногда даже наоборот — каких-то совершенно диких людей, которые и не подозревали о возможности какой-то другой жизни, о том, что они могут что-то там сделать… Вот возьмите образ — Иванушка — дурачок: незрелый ведь человек. Но кто из него вышел, в результате!
В: Так как же вы практически это осуществляли?
В.С.: Ну, зачем все это открывать. Это приоткрывается тому, кто действительно хочет и может с такими вещами работать.
В: Какие группы, созданные вами, работают до сих пор?
В.С.: Есть такие группы. В Сибири, например, в Академгородке, в Одессе, на Кавказе, в Душанбе, в Прибалтике. Там у них уже своя динамика, но они продолжают работать, развиваться.
В: Ну, хорошо, группы сохранились. Но удается ли им сохранить Идею, когда прервана связь с источником, когда они работают уже без вас? Ведь не могли же вы, работая с таким множеством групп везде осуществить передачу Традиции…
В.С.: Да, люди работают уже самостийно. Насчет первоисточника вы, действительно, очень правильно заметили, — не в бровь, а в глаз. Конечно, когда присутствует контакт с первоисточником, тогда и качество работы добротное, а если все идет самостийно, то это конечно не совсем то. Поэтому в этих группах много самостоятельных проявлений, многие из тех, кто тогда со мной начинал, стали сами уже крутые, пишут книги, создают целые Школы. Но ведь не будешь всех заставлять плясать под свою дудку… Это глупо. Люди сами должны до этого дорасти, если они этого хотят и могут. Но вот дать первый импульс, зажечь, вдохновить, создать ситуации — это была моя работа. Дальше они уже сами решали, в каком направлении идти.
В: Как возник «Корабль Дураков»?
В.С.: Это просто одна из форм. Существует она уже достаточно хорошо. Для ситуации андерграунда эта форма зарекомендовала себя очень удачно. Дурак — что с него взять? И как воплощение сказочной идеи: дурак вроде бы и действует как-то порой нелепо, по-дурацки, но, тем не менее, почему-то достигает своей цели; то, что у многих умных не получается. А когда еще целый корабль таких дураков, то это уже очень интересно.
В: А какая в этом ваша позиция?
В.С.: Чисто культуртрегерская. Моя задача — передавать это качество, — сказочной жизни по мудрым и не таким уж простым, как это на первый взгляд кажется, сказочным законам. Но такое качество можно развить только в каких-то оранжереях и оазисах, — так, само по себе оно редко встречается. Оно возникает в многочисленных пробах и исследованиях. Ну, вот как Георгий Иванович Гурджиев изучал различные типы индивидуальностей, типы взаимодействий, в самых разных условиях, местах, странах, этносах.
В: Вы себя можете назвать продолжателем Традиции московских тамплиеров?
В.С.: Да я могу назвать себя продолжателем этой Традиции. Может быть, она и уйдет вместе со мной, когда я помру. Так часто бывает. А может быть она где-то и вспыхнет, — в Москве ли, в Питере, может быть где-то в Азии или в Европе. Вот уже несколько лет мы основательно работаем в Польше и в Чехии. Вообще мы проникли во многие страны Европы, где тоже существуют наши оазисы.
В: Я так понял, что вам близки идеи и методы работы Гурджиева. Это так?
В.С.: Да, где-то лет в восемнадцать я познакомился с его идеями и они стали мне близки. Многие его книги я переводил. И не только его, но и многое, что с ним связано. Потом мои переводы ходили в Самиздате.
В: Я наслышан, что вы часто создавали для своих учеников неординарные ситуации.
В.С.: Так любое эффективное обучение происходит только через неординарные ситуации…
Ближе к концу встречи Владимир предложил мне поспрашивать о ситуациях, которые он создавал для своих учеников, их самих. Встретиться с некоторыми его учениками мне довелось уже позже. В августе я приехал к Наташе. Первый вопрос, который я задал ей, был о том, как бы она смогла описать: кто такой Владимир Степанов.
16 августа 2000 г.
Наташа: Я познакомилась с Володей в Питере в восемьдесят пятом году, когда он со своими учениками ездил с командой Козлова (рок-группа «Арсенал»).
Влад: Чем они занимались у Козлова?
Н: Они работали осветителями. Сам Степанов был идеологом всей группы. Ездили, конечно, по всем городам и весям и знакомились с разными интересными людьми. Таким образом, они как-то распространяли свои идеи. К моменту нашего знакомства они уже лет шесть ездили с Козловым. Чем занимался Володя до этого? Он имеет два образования: философское и языковое. Может еще что-то. В начале семидесятых он занимал в социуме какое-то высокое положение. Жил он в Москве. А потом резко ушел с работы и приехал в Питер. Он стал вольным человеком, и вокруг него стали собираться ученики.
В: Что привлекало людей в Степанове? Почему люди шли учиться у него?
Н: С ним было очень интересно. Он мог почувствовать и удовлетворить мотивацию человека, которая возникала на самом глубоком внутреннем плане.
В: Что он предлагал ученикам?
Н: Очень широкий спектр всего, что Володя предлагал. Человек он очень масштабный. Он сразу видел человека. Видел, что в нем есть, что необходимо развивать. Он отвечал на внутренние вопросы людей, многие из которых даже не назывались вслух. Причем отвечал не просто на словах, но и действиями, и на сущностном, бытийном плане. Проходя с ним какие-то километры жизни, человек начинал осознавать себя, становился зрелым, приобретал форму — ту форму, которая была ему как бы предназначена по судьбе, — Володя только все это точно выстраивал. Это он всегда умел делать.
В: Каков стиль его обучения? Как это происходит?
Н: По-разному для разных людей. В шестидесятых — начале семидесятых годов обучение было построено очень жестко. Как в монастыре — послушание. Ученики находились с ним в отношениях послушания и смирения. Они должны были делать все, что он требовал и сохранять абсолютное смирение. Володя давал задания, для выполнения которых приходилось преодолевать гордыню, чувство своей важности и тому подобные вещи. Сейчас это делается достаточно мягко: «А не хотел бы ты …», а тогда были жесткие беспрекословные инструкции, которые не обсуждались.
Было много всяческих поездок, встреч с замечательными людьми. Володя общался с огромным количеством людей из самых разных социальных миров. Это и старые мистики, и люди искусства, науки, по которым он водил своих учеников, которые через это получали очень полезный опыт. Каждый такой замечательный человек был как накопитель определенного знания, который мог передать некую свою «бараку».
Володя еще с юности был знаком со многими зарубежными мистиками. Многие из них приезжали к нему на дачу. В то время с выездами за рубеж было очень сложно. Сюда иностранцы могли приезжать, а наших туда не пускали. Так что многие замечательные иноземные Мастера побывали у Володи на огороде…
Ты ведь читал книгу Никитина про московских тамплиеров?
В: Да, ты ведь мне ее и давала.
Н: Помнишь там главу «Московский Сен-Жермен»? Так вот, Володя еще в юности вошел в круг людей, которые там описаны, — с теми, кто к тому времени еще был жив. Он продолжатель их дела. Он учился, в частности, у Марьи Вадимовны Дороговой, — это выдающаяся представительница ордена тамплиеров, который очень активно работал в тридцатые годы. Есть книга Сидорова «Знаки Христа», где рассказывается и о Марье Вадимовне.
Пора разбудить Гришу, который проходил с Володей множество разных ситуаций уже в восьмидесятые годы. Там было много достаточно жестких практик. Володя тогда еще не вел семинары, — все было по старой системе: Учитель — ученик. Все это было незаметно для окружающих, законспирировано, — это же был конец «застоя», когда всех преследовали.
Наташа уходит будить Григория. Через некоторое время появляется Григорий, — молодой человек лет тридцати пяти с заспанным добродушным лицом. В беседу он включается очень постепенно, как будто набирает обороты, зато через час его уже не остановить…
Григорий: Для меня началось все в середине восьмидесятых. Это была атмосфера маленьких московских кухонь, где собиралось много народу. Володя всех заводил, будоражил, пробуждал, вдохновлял…
В: Наташа говорила, что было довольно много жестких практик и ситуаций, через которые тебя Владимир проводил. Что это за случаи?
Г: Наиболее жесткие ситуации проходили Костя с Гурамом. Я-то попал уже в относительно мягкий период. А Костя — да, ему хорошо доставалось. Представь себе, Степанов приглашает его в одно место, где он будет «изучать мистику». И вот, приходит Костя в квартиру, где творятся совершенно непонятные для сознания вещи. Например, один человек все время выходит с балкона, — а квартира на шестом этаже, — потом входит в дверь и снова выходит с балкона. И так много раз подряд. Выпил водки, закусил стаканом, спрыгнул с балкона и снова пришел… Крыша начинает от такого потихоньку съезжать.
Или вот еще случай, где уже я участвовал. Пришли мы на день рождения Адмирала[18]. Сели за стол… и просидели пять месяцев подряд. Без перерыва, никуда не выходя из комнаты.
В: А на что жили?
Г: Непонятно. Как-то все подвозилось. Приходили новые люди. Каждый день стол ломился от разнообразных закусок и водки.
Был тогда в этой компании такой брат Сидор. Так вот этот Сидор сидел там вместе со всеми несколько месяцев, а потом вдруг обнаружил свое тело где-то в сугробе, в лесу вдалеке от всяческого жилья, как потом оказалось, где-то на окраине Московской области. Тоже представь состояние человека: сидел себе за столом, закусывал который месяц подряд, но вдруг оказывается непонятно где.
В: Все механизмы самоидентификации, наверное, затрещали по швам…
Г: Да. Тут уж точно задашься вопросом: Кто я? Где я? Но ничего, дошел-таки до Москвы.
Н: Расскажи, как ты нарды нес.
Г: А, это из серии упражнений на самовоспоминание. Доверил мне как-то Володя нести нарды. И пошли мы куда-то. Пришли в какой-то подвал. Не успели сесть, как Адмирал выставляет пять литров водки, но прежде чем ты что-либо скажешь, тебе наливают двести грамм и ты должен это выпить. И так много раз. А задание Володи было — не спускать внимание с нардов. Потом начинается разговор с дядей Адмиралом. Разговор-то на одну и ту же тему — Кто ты? Работали только в одной зоне — в зоне Я…
Вообще, с самой первой секунды знакомства с Володей, он пригласил меня во внутреннее пространство… В этом пространстве выживает только одно Я.
В: Когда выходишь из его пространства, это остается. Или это возможно только в его присутствии?
Г: Отчасти остается. Необходима настройка на Володю, на воспоминание ощущения пребывания с ним, иногда воспоминания конкретных событий — совместных путешествий…
Н: Гриша, может ты про Одессу расскажешь?
Г: Да, только помоги начать, а я постепенно включусь.
Н: Будучи еще совсем молодым аспирантом, живя в благополучной семье, Григорию случилось отправиться с Володей в путешествие. Кроме него было еще несколько учеников — Костя, Гурам и Тарасом. До этого Костя с Гурамом в Питере зарабатывали деньги на это путешествие. Была программа, и ее нужно было подпитать реальными деньгами. Заработав какую-то сумму, они все вместе отправились. Григорий здорово изменился в этом путешествии. Было много ломок, попыток найти взаимодействие, ужиться впятером. Володя всю эту ситуацию держал, создавал конфронтацию, налаживал ниточки какого-то нестандартного, неформального, искреннего взаимодействия.
Г: Да, это было непросто, — в ситуациях, которые задавал Володя, адаптироваться друг к другу. Володя часто говорит, что когда возникает настоящая адаптация одного Я к другому Я — уже возникает Традиция. Наш диалог в этом мире практически невозможен — слишком мы все разные и по-разному воспринимаем. То, что мы умудряемся как-то понимать друг друга, — это очень поверхностный уровень. Если же диалог возникает неформальный и сущностный, на уровне обнаженных Я, тогда возможно что-то настоящее.
Н: Вот в этом путешествии прорабатывались всевозможные острые углы и противоречия между вами. Это была одна сторона работы. Другая сторона — это ситуации различных взаимодействий вас, как команды, с другими людьми.
В: Все-таки, в чем специфика этого путешествия? Ну, поехали пять человек на Юг, к морю, — что тут такого необычного?
Н: Просто так поехать несложно. У них было много задач: во-первых, как я уже говорила, Володя обострял слабые места в их взаимодействии, — дело доходило чуть ли не до драк и полного разрыва. Пройдя через множество таких острых разборок, съев вместе пуд соли, они стали реальной командой. Во-вторых, им нужно было самим войти во взаимодействие с очень непростыми людьми. Володя специально направлял их к тем людям, которые проверяли бы их на прочность, — каждый с какой-то новой стороны. В третьих, было много случаев, где требовалось нестандартное поведение, отказ от образов себя, стереотипов, ломка внутренних барьеров.
Г: Вот пример: у нас были деньги примерно на неделю. Задача была сделать так, чтобы этих денег хватило на пять-шесть недель.
В: Для советского человека это не практика, — это привычная жизненная ситуация… Что еще было?
Н: От каждого человека, с которым они знакомились, исходили новые предложения. На них необходимо было адекватно реагировать.
Г: Когда мы жили на Кимбургской косе, мы как-то раз все вместе собрались и Володя обозначил программу. Открытым текстом: «Наша задача воссоздать Круглый Стол Короля Артура!». Он сказал это только один раз.
В: Что вы делали для этого?
Г: Для этого нам нужно было научиться дружить! Так дружить, чтобы быть единым целым. Именно поэтому Володя создавал для нас массу трений и трудностей, где нам приходилось стирать острые углы личности и становиться все более и более открытыми друг для друга. Чтобы стать идеальной командой. Как у Короля Артура.
В: Так или иначе, большинству людей в жизни приходится притираться друг к другу. В чем отличие той подготовки и той задачи, которую обозначил Володя?
Г: Нам нужно было не просто притереться друг к другу и вытеснить в подсознание какие-то свои несогласия, противоречия, чтобы просто ужиться вместе. Нужно было выйти на уровень предельной дружбы, предельной открытости, без вытеснений, без малейшего осадка внутри. Все выводилось на поверхность и очищалось. В принципе, нам нужно было делать все то, что делают нормальные люди, которые хотят подружиться в условиях тесного общения, но нужно было делать все это с некой идеей. Модель сборки команды была задана Володей. Мы ее добровольно приняли. Никто из нас не знал, как это делать, но мы приняли, что это будет происходить. Володя постоянно держал весь процесс во внимании. Понимаешь, — малейшее выпадение и любая ситуация может стать неуправляемой и бог знает к чему привести… Володя все это держит во внимании, но он же не может ни ускорить, ни улучшить ничего. И вот, люди, принявшие эту идею и не понимающие, как она работает и как все это будет выглядеть, постепенно сживаются друг с другом. Было много интересных внутренних открытий у каждого из нас. Однажды был день, когда что-то вдруг сработало: произошло живое вхождение в Традицию, то есть, нам удалось собрать «Чашу восприятия»…
В: Это не то ли, что называют «Чашей Грааля»?
Г: Да. К тому времени мы уже научились не говорить лишних слов и у нас сложилось интуитивная настройка друг на друга: приходили одинаковые мысли, действия… Возникла синхронность. И вот, при вхождении в пространство Круглого Стола, получилось так, что каждый из нас был одновременно всеми сразу… Словами это невыразимо… В одиночку это невозможно… А так получилась живая Чаша… Там не теряется Я, а образуется общее пространство единого Я, пространство Круглого Стола…
Глава 4. Геннадий Романов
О Геннадии Романове я много слышал еще несколько лет назад от Петра Мамкина. Петр и познакомил нас. Беседа, которую я привожу ниже, состоялась в Центре детской реабилитации, где и работает Геннадий…
Май 2000
Геннадий: Сам я родился и вырос на Алтае, а Питер оказался мне близок потому, что тут можно было получить Знания. Знания во всей глубине и серьезности. Это не просто, когда можно манипулировать необычной терминологией или какими-то понятиями, которые большинству людей ничего не объясняли, но вводили в заблуждение, что они слушают какого-то гуру. А Знания здесь можно было получить такие, что их можно было использовать для получения реального результата. В какой-то момент, поработав какое-то время со взрослыми, я сказал себе раз и навсегда, что посвящу себя работе только с детьми, потому что в России дети самый униженный и ущемленный класс общества. Почему — потому что они лишены нормального детства, их социальная среда такова, что ее даже ни с чем невозможно сравнить. Поэтому мы и пытаемся создать для больных детей, с которыми работаем, просто что-то невообразимое, создать для них то, чего у них никогда не было. Что мы реализовали? Мы создали небольшую Питерскую школу реабилитации. Мы берем ребенка, на котором официальной медициной поставлен крест и ставим такого ребенка на ноги. Сначала ребенок, страдающий, например детским церебральным параличом со спастикой, учится сидеть, стоять и ходить…
Петр: Интересно, что мы учим тому же самому здоровых людей…
Г: А это необходимо. Мы привыкли к таким элементарным вещам. Взять то же дыхание. Мы к нему привыкли и дышим неосознанно, но ведь за счет дыхания можно делать невероятные вещи. Но без Школы, на уровне литературы — ничего не получится, только навредить себе можно. Необходима Школа, необходима поэтапность… В этом смысле Питер — город раскрытый навстречу каждому.
Влад: В начале нашего разговора вы упомянули некие пять центров в России, среди которых был и Питер. Что вы имели в виду?
Г: Это история, уходящая своими корнями в двадцатые годы и даже раньше. Начнем с того, что одной из настольных книг Троцкого была «Небесная иерархия», где было подробно расписаны многие вещи, — что такое различные «силы», кто такие Серафимы и Херувимы и тому подобное. Весь чердак Казанского собора в свое время занимали книги, конфискованные у меньшевиков. Это была, в основном, оккультная и эзотерическая литература. У большевиков этой литературы было еще, соответственно, больше. В двадцатых годах началось интенсивное исследование вопросов управления сознанием людей. За счет чего удалось перелопатить огромную страну, перевернуть в ней все идеалы и ценности? Вопросы о том, что делать дальше, были насущными, — мало сделать революцию, необходимо было создать такое государство, которое смогло бы перевернуть весь мир. Ведь идея мировой революции была центральной для коммунистов, вплоть до времен Хрущева. Естественно, что для этого необходимы были огромные знания. И вот, создавались огромные экспедиции в Сибирь, на Алтай. Очень интенсивно изучался, в частности, шаманизм. Изучались методики, если говорить современным языком многих учений. В итоге этих исследований сложилось пять центров, среди которых наиболее сильные это Алма-Атинский, Харьковский и Питерский. Эти центры занимались подготовкой сотрудников, и всплеск оккультизма, если можно так выразиться, который произошел в конце восьмидесятых, — Кашпировский и тому подобное, это был уже открытый эксперимент: как изменить сознание толпы. Как это сделать через телевидение, видеопродукцию, радио… Кашпировский, в частности, был выходцем из Харьковского центра. Я встречался с представителями нескольких центров и видел, что и как они могли делать. В конце восьмидесятых их распустили, как чуму из пробирки. В итоге люди стали подвластны синдрому массового психоза. В Китае, Индии подобные вещи давным-давно знали и демонстрировали. А у нас это действительно превратилось в чуму. Управлять можно, в основном, истериками[20]. Истерики заводят толпу и куда они ее подвинут, то и будет. Подвинут, например, как во время недавнего футбольного матча, на разгром, — толпа и снесет полгорода… Подвинут на созидание, — толпа построит Комсомольск-на-Амуре. Все это имеет свои законы. Многим людям, стоящим у власти, эти законы были известны.
Некоторые люди, просочившиеся через эти пять центров, о которых я упомянул и умудрившиеся по разным причинам выскочить оттуда и не застрять, потихонечку начали создавать что-то свое и использовать это для помощи другим людям.
Россия очень долго была большим концлагерем, где жизнь управлялась по тем же законам, что и в лагере. А так как были люди, такие, как мы, стремящиеся к свободе и отделяющие себя от государства, то удалось многому научиться и многое понять.
Не так давно к нам приезжал кардинал Марко из Ватикана. Мы с ним встречались, и в своей речи этот молодой еще человек сказал очень мудрые слова: — «Не отчаивайтесь! Вы поймите, что доброты на Земле много, но она не может быть кусками. Она рассыпана песчинками, но в сумме своей ее достаточно, чтобы сдерживать весь напор хаоса и разрушения». Я с ним полностью согласен. Если бы не было отдельных людей, которые направляли свои знания на помощь людям, то давно уже наступил бы полный хаос и катастрофа. В тех условиях, которые в нашей стране целенаправленно создавались, давно возник бы массовый психоз. Возвращаясь к упомянутым ранее пяти центрам, можно сказать, что это было планомерное и систематическое зомбирование людей и постепенное превращение их в… я не могу сказать — в животных, потому что животные обладают и сопереживанием и любят своих детей…
В: Правильно я понял, что эти центры, созданные властными государственными структурами, возникли именно в результате экспедиций, где изучались древние Знания?
Г: Да, и на этой основе была создана целая система обучения и подготовки кадров. Этим занимались, естественно, и в других странах, в ФРГ, в Америке… Везде все это было строжайше засекречено. Вот пример темы одной диссертации, которая защищалась в Питерском центре: «Увеличение количества лейкоцитов в крови человека при воздействии на расстоянии». То есть, по сути, индукция лейкопении. Конечно, стабильных результатов и повторяемости данных в экспериментах не было, так как очень многое зависело от индуктора. Я знаком с результатами эксперимента, когда один индуктор находился в какой-то местности и передавал другому описание ландшафта, который он видел. Один в один получилось. Если такое входит в систему и идет работа с людьми ни о чем не подозревающими, — можете представить, что происходит? Результаты этого очень жестоки. Мелкие, небольшие вроде бы стечения обстоятельств, но, тем не менее, запланированные.
В: Эти центры до сих пор существуют?
Г: Я думаю, что через некоторое время произойдет их возрождение. Они позакрывались и были выброшены на улицу. Более того, те, кто имел доступ к основным работам этих центров, уничтожались физически. Я знаю примеры. Это были не те, кто был как-то известен в государственном аппарате, это были руководители самих центров и их ближайшие сотрудники. Такие люди всегда были засекречены, а после развала центров — уничтожены. А дальше, когда в России случилась вся эта послеперестроечная катавасия, никому до этого дела уже не было. Поэтому люди, которые прошли обучение в этих центрах пошли христарадничать, давать всяческие представления, концерты и тому подобное. Это было смешно и грустно. Люди верили в то, что пришел какой-то очередной пророк, который вылечит, осчастливит…
В: А где вы приобрели Знания?
Г: Не в этой системе. Дело в том, что во время «культурной революции» в Китае многие уйгуры и китайцы уничтожались, но в том числе те, кто из поколения в поколение занимались духовной практикой, целительством, боевыми искусствами… Многие из них бежали в Советский Союз. Естественно, через какое-то время здесь они нашли друг друга. Сложилась стройная система обучения, подготовки. Мне посчастливилось стать учеником такой системы. Школы.
Многие китайцы проводили поразительные эксперименты. Вот, например, доктор Дзянь в Хабаровске результатами своей работы доказал, что можно, допустим, у цыпленка вырастить утиные лапы без хирургического вмешательства, или у риса создать многолетнюю корневую систему. При повторе того, что он делал, у других людей ничего не вышло. А он, еще будучи студентом Пекинского Университета, руководил целой лабораторией, занимающейся биосистемами. Как раз тем, что нам известно, под такими обобщенными понятиями, как цигун, биоритмология, биотерапия. Европейцы всего этого, по большому счету, не понимают, потому что китайцами, в свое время, была запущена дезинформация по этим вопросам. Во всяком случае, те, кто меня учил, делали это по древним канонам, в течение длительного времени. Европейцы прекрасно умеют работать с информацией, передающейся вербально, с книгами, текстами. Там же этого нет. Ты должен постичь все только на своем собственном опыте. Получение какого-то результата, прохождение через какой-то внутренний опыт и было экзаменами у меня. Например, я сдавал такой экзамен по астме. Я доказал, что астма вылечивается. И гормонозависимая и гармононезависимая, без разницы. Я доказал, что это совсем не то заболевание, каким его принято считать. Астма излечима полностью, и в течение двух десятков лет мы это доказываем своими результатами. Но как мне потом стало ясно, это никому не нужно на уровне государства. Если существует мощная фармакология и на этой теме работают огромные концерны, то кому это нужно, чтобы человек стал здоровым и перестал бы есть таблетки?
С обучением дело обстоит очень сложно. Каждый из нас, кто этому обучался, да и те, кто обучал, занял свою маленькую нишу, чтобы эти Знания не растворились. Для того, чтобы сохранить тот комплекс Знаний, который приносит реальные результаты, не создавая шумных рекламных кампаний, и помочь конкретному ребенку, который погибает, поставить его на ноги. Чтобы он прожил долгую и счастливую жизнь, даже не вспоминая, что там у него в детстве произошло. Это не для того, чтобы тешить свою гордыню. От подобных вещей меня довольно быстро отучили. Очень легко. Когда меня в двадцать два года начали величать по имени-отчеству из-за того, что я эффективно работал, мне один мой наставник сказал так (у него был своеобразный акцент): — «Ти не должен никого учить. Ти — большой глупий человек. Ти должен вся зима ходить босиком!» Я так и сделал. И увидел, что мнение людей, которые ни с чем таким не работали и не сталкивались, зависимо от каких-то собственных отождествлений. Я ведь делал то же самое, что и они, но я приходил среди зимы в одной рубашке и босиком. Мне это было сложно, но я знал, что это было мне сказано для того, чтобы я что-то понял через свой опыт. Выяснилось, что первую неделю на меня все смотрели и уважали. Они считали, что я ушел из семьи и мне не в чем ходить. Когда это продолжилось и на второй неделе, окружающие решили, что я просто заболел — дозанимался. Конечно, уже никакого имени-отчества, стали уже не на вы, а на ты. На третьей неделе появилось бурное сомнение. Стало непонятно, что же такое происходит: если болезнь, то она должна как-то прогрессировать или в одну или в другую сторону. На четвертой неделе я понял, что я стою ровно столько, сколько я знаю и умею. Никакие имиджи и знаки — они ничего ровным счетом не значат. Все стало на свои места. Все это было расставлено очень тонко и умело. Это сыграло свою роль, когда выяснилось, что то, чему меня учили, к сожалению, правда…
В: Почему к сожалению?
Г: Потому что, если бы все было так, как учили в средней школе и институте, то все было бы проще и легче, все было бы разложено по полочкам: хорошее-плохое, красное-белое…
В: Зачем вам тогда, в юности, все это было нужно?
Г: Первый толчок — любопытство. Но любопытство это происходило из детства, когда я не мог поверить тому, что я часто видел своими глазами. Дело в том, что я сам с Алтая. А там результатов в помощи людям достигали, в первую очередь, не врачи, а бабушки различные, которые непонятно за счет чего убирали те состояния, которые необходимо было срочно убрать, а у врачей ничего не получалось. Если привести пример, то в детстве у меня было воспаление подмышечного лимфатического узла, которое бабушка сняла за два дня. Потом, через семь лет, когда я был спортсменом и у меня повторилось то же самое, я пошел в поликлинику. Врач мне объяснил, что если опухоль сама собой не будет проходить, то через неделю руку придется ампутировать: кровоснабжение-то было нарушено, сосуд пережат и рука уже не двигалась почти. Я до того испугался тогда, что опухоль, наверное, из-за самовнушения стала уходить. Таких примеров было много. В детстве у меня было представление о враче такое: мне казалось, что как только я приду на прием, врач сразу же, глядя на меня, скажет, чем я болею, как это вылечить, плюс ко всему он бы рассказал, что я бабушку не слушаюсь и перечислил бы разные мои шалости. Оказалось, что это далеко не так. Это я себе какого-то восточного врача представлял. Это у них есть. Действительно, уже только глядя на человека, о нем можно много чего рассказать.
С этим любопытством, с этим живым интересом я попал в армию, где меня научили очень многому из того, что нехорошо, и потом, выйдя уже из армии, я вдруг понял, что это нехорошо можно повернуть так, чтобы наоборот, всем было хорошо. Попытался это сделать, увидел первые результаты и начал уже планомерно и серьезно работать и искать Знания.
В: Что вы имели в виду, говоря: «в армии меня научили очень многому из того, что нехорошо»?
Г: Система подготовки.
В: Вы имеете в виду такие вещи, как армейская дисциплина?
Г: Нет. Это вещи, типа того, — как спать в снегу, как без всякой обуви бежать по заснеженной целине. Это понимание о системе выживания. О помощи и антипомощи, если так можно сказать. Армия направлена на противостояние и то, чему там учат, направлено кому-то во вред. А то же самое, но только со знаком плюс можно прилагать для помощи людям.
Потом я работал (небольшая часть текста пропущена на диктофоне). Некоторое время я у этих ребят вызывал интерес, как нечто среднее между шаманом и гуру. Им было непонятно, потому что их руководители относились ко мне с большим уважением. Я года три у них проработал, потому что знал, что это дает мне некоторую относительную свободу, что в Советское время было непросто. На долгий срок я нигде не задерживался, а всегда возвращался в маленькую больничку, где работал с детьми. Иногда меня опять кто-то упрашивал поработать где-то еще, да и наставники говорили, что необходимо там-то побыть, с тем-то поработать…
Одно время я считал, что те, кто работают в государственном аппарате, должны иметь ясные и светлые головы, потому что как же иначе управлять такой огромной страной. Когда я обмолвился об этом наставнику, на меня так прищурясь посмотрели и сказали: — «Знаешь, а ти ведь дурак! Ти должен обязательно там поработать!» И меня направили прямо в это гнездо. Это было нечто, но когда потом меня пригласили работать в четвертое управление, я наотрез отказался, потому что мне гораздо приятнее работать с детьми в грязной больнице с обшарпанными стенами, но я не буду лечить от ожирения мозги этакого нелюдя, который считает, что под его ногами народ — это пена, грязь, быдло, которое мешает ему жить, так что от этого нужно постепенно избавляться, — к чему они, собственно, и вели страну.
Так что меня быстро поставили с головы на ноги мои наставники.
В некоторых местах, где я работал, меня самого проверяли, создавали тесты, которые показали бы — не дурю ли я им головы. И под лед меня загоняли и много еще чего… Однажды был случай, когда я работал со спортсменами-баскетболистами. Должен был состояться матч между заведомо слабой и молодой командой и опытными игроками, в числе которых были и Олимпийские чемпионы. Перед матчем я работал с молодой командой. У меня было всего сорок минут. Но результат матча оказался потрясающим. Мои ребята выиграли с перевесом в двадцать очков. У них все получалось: они были быстрее, точнее, согласованнее. Это не случайный результат.
Каждая такая работа сопровождалась выполнением какого-то определенного условия, задания. Что-то я должен был сам прочувствовать, понять. Тоже пример: меня все время задевало, что многие презрительно относились, например, к рефлексотерапии. И вот, я составил рецепт рефлексотерапии и один из игроков, который был скептиком, ушел в коматозное состояние после того, как я просто несколько раз к нему прикоснулся. Я его, конечно, сразу же вывел. Ему стыдно стало за свой скепсис. А мне в свое время показывали, как сделать подобную вещь, вообще не прикасаясь к человеку. Можно все знания повернуть и в минус, и в плюс. Так что то, что я во время обучения записывал, я теперь зашифровал, разбросал и закамуфлировал, чтобы всю систему никто не смог собрать в единое целое. Когда ты видишь все, как единую систему, то становится не по себе. Ты начинаешь понимать, что то, что говорили и делали тысячелетиями, то происходит и сейчас. Человек удивительно сильное и в то же время беззащитное существо.
В: Я хотел бы вернуться к вопросу о вашем обучении и о вашем Пути.
Г: Отчасти, наверное, сыграла в моем жизненном выборе роль наследственности. По линии матери все родственники были религиозными. Дедушка по линии матери был главой баптистской общины целой области на Алтае. Бабушка была руководителем секты, которая отрицала всякое проявление зла и насилия, в том числе и службу в армии. Ее за это постоянно преследовали гэбэшники. Мне было интересно в детстве, в восьми-девятилетнем возрасте слушать разговоры проповедников, которые, переезжая из города в город, останавливались у нас в доме. Они беседовали с моим коммунистически настроенным отцом и очень мягкими и душевными голосами говорили такие вещи, от которых я приходил в недоумение. Я тогда был октябренком, и для меня такие речи были удивительны. Среди прочего я слышал и пророческие вещи, которые действительно впоследствии сбылись. В частности, о том, что коммунистическая власть, просуществовав семьдесят четыре года, сама себя развалит. Это была середина шестидесятых.
Во мне было много наивности. Только в двадцать лет я столкнулся с институтом прописки, и это было для меня неожиданностью. Вообще тогда не только во мне, но и во многих, кто искал Знания, было много наивности и бескорыстия. Один наш общий знакомый, который зарабатывал в Советское время шестьсот рублей, четыреста восемьдесят отдавал только за то, чтобы три раза в неделю посещать занятия у Мастера боевых искусств. Это было нормально. Через некоторое время я начал знакомиться с теми людьми, которые тоже где-то чего-то искали, что-то знали, говорили об одном и том же, только на разных языках. Было удивительно, что, например, поэт, не изучавший то, через что мы проходили, писал о том же самом, причем о глубинной сути того, что мы изучали на себе, на своем опыте. Это тоже наш современник. Когда мы с ним встретились, я сказал ему: — «Судя по этой вашей песне, вы изучали суфизм, судя по этой — были не прочь почитать Успенского», на что он мне ответил: — «Я ничего такого никогда не изучал. Я пишу о том, что я чувствую».
В: Кто этот поэт?
Г: Это московский поэт Лорес. Я считаю, что это наш величайший современник. Он малоизвестен, хотя он какое-то время вел факультет бардов в одном из московских ВУЗов. Его тоже постоянно преследовали в Советские времена. В своих песнях он очень точными и выразительными словами говорил о самом глубоком и сокровенном.
В: Вашими Учителями были китайцы?
Г: Уйгуры. Это были адепты сутры Белого Лотоса.
В: У вас были соученики? Это была какая-то группа?
Г: Нет, обучение проходило почти всегда индивидуально. Так как то, чем мы занимались, никак не афишировалось, то не было каких-то больших групп. Очень редко мы собирались по два-три человека. Но мы все, тем не менее, знали друг друга. Среди нас было больше восточных людей, так как более расположены к обучению и предварительное тестирование проходят легче, чем европейцы.
В обучении мне приходилось проходить через самые различные состояния, чтобы научиться различать, где добро, а где зло, а где эти категории вообще перестают существовать, как дуальность.
В: Что это за состояния и как вы проходили все это?
Г: Состояния самые различные, их все не перечислишь. Существовали уровни обучения, первый из которых, это подбор кандидата. Кандидат должен быть психологически готов. Прежде всего к тому, чтобы учиться не так, как это привычно европейцу. Обучение проходило через действие. Второй этап: ты должен был изучить, что такое инь и что такое ян. Давалось подробное объяснение, различные методы и технологии, чтобы пережить разные грани этих категорий, чтобы научиться соединять огромное множество закономерностей в одну монаду. Мы подробно изучали различные виды динамической гимнастики, хатха-йогу и еще многое.
В: Как вы нашли этих Учителей?
Г: Совершенно случайно. Тогда было принято преследовать различные виды единоборств. Тем не менее, еще в Мурманске я начал заниматься каратэ. А того человека, который инструктировал различные силовые ведомства, а подпольно тренировал нас, обучал как раз один из адептов. Посмотрев, как я занимаюсь, и увидев что мне свойственно отдаваться обучению полностью и всерьез, и что я готов всем пожертвовать — лишь бы работать над собой, этот инструктор сказал мне: — «Тебе нужно ехать в Питер и учиться у таких-то людей». Но для этого мне нужно было в Мурманске все бросить. Что я и сделал. И здесь я понял, что здесь мне не устроиться на работу, что моей семье здесь негде жить и я здесь бомж. В дворники меня не брали, хотя позже я и дворником работал. Тогда я пошел в пожарную охрану. Я им сказал, что я — один из великих спортсменов и очень могу им пригодиться на ближайших соревнованиях. И меня тут же зачислили. Для проверки поставили сразу в профессиональную команду. Там человек должен был доказать, что он может выпить водки столько, сколько налито. Я это испытание прошел. Потом был такой забавный эпизод, когда на нашу часть пришла жалоба от местных жителей о том, что одна половина пожарной части по вечерам напивается, а другая дерется между собой в одном исподнем. Это я приносил кимоно и ребят из части тренировал. На первом соревновании я им показал, что я действительно великий спортсмен. Нужно было пробежать, перепрыгнуть через щит, схватить два брезентовых рукава, перебежать через бум и вернуться. Я решил, что если я в прыжке очень сильно махну ногой, то я через бум просто перелечу, не хватаясь за него руками. Тем самым — сэкономлю время. Кончилось тем, что я за собой тащил еще и этот бум, так как шланги зацепились за него. А я чувствую, что бег тяжело дается. Но показал среднее время.
Это было жизнерадостный период, когда чувствовалась у молодых людей жажда к свободе и Питер щедро делился знаниями. У каждого был свой уровень обучения. Кто-то прикипал к одному наставнику, кто-то проходил через циклы обучения у разных людей. Технологии были у всех похожими.
Вот, недавно я слышу — один молодой человек говорит: — «Вчера я медитировал…» Я его и спрашиваю: «Для того, чтобы медитировать, необходимо владеть пятью уровнями концентрации. Ты мне объясни, пожалуйста, насчет второго уровня. Что ты там ощущаешь». Сейчас многие понятия перепутаны, все очень абстрактно и обтекаемо. А ведь, если быть точным, то в примере с той же медитацией: существует пять уровней концентрации, пять уровней медитации, пять уровней сосредоточения, но, наконец, пять уровней самадхи. И это не просто слова. Существуют точные определения, что происходит с человеком, когда он практикует на каком-либо из этих уровней. И как можно говорить о медитации, если человек не овладел основами концентрации внимания. Кстати, когда мы работаем с тяжелым пациентом, мы ведь его учим тому, чему нас учили — изменять и познавать самого себя. Обычно ведь человек не может остановить поток мыслей, не может контролировать эмоции, я не говорю уже о биохимии организма и других сложных вещах. Если рассматривать по элементарным тестам, что можешь, а что не можешь, то получается, что нормальный человек может только говорить, двигать руками и ногами, перебирать пальцами. Это делается автоматически. Даже такая вещь, как свести пальцы в кулак только силой воли получается через несколько месяцев. При упорных тренировках остановка мысли на несколько минут получается только через шесть — восемь месяцев.
В своей работе, для детей мы используем те же методики, только приспосабливаем их под детей. И дети обучаются всему быстрее. Ведь это мы только видим, что он инвалид или тяжелобольной ребенок. На самом-то деле его состояние это результат компенсаций, и отними что-нибудь из этого пациента — и он погибнет, потому что он на этих компенсациях держится, как на ниточках. Для того, чтобы привести его в нормальное состояние, нужно не выдергивать из него какие-то симптомы, а нужно полностью разрушить всю систему и тут же собрать ее заново в новом качестве, иначе он просто погибнет. Я не стремлюсь стать каким-то великим врачом, я просто делаю свое дело.
В: Какие изменения происходили в вашем внутреннем мире по мере обучения?
Г: Когда идет обучение, происходит разрушение картины мира. Происходили вещи, которые не укладывались в сознании, противоречащие всем убеждениям о себе и о мире, и одного этого было бы достаточно, чтобы остановиться и уйти от обучения. Но опыт, переживания были настолько реальными и захватывающими, что это удерживало. Разрушались, среди прочего, и все медицинские модели и устои. Когда разрушение устоев оканчивается, тогда начинается уже, собственно, внутренняя работа. Человек должен уже начать сам себя изменять. За счет чего? За счет того, что человек обладает многофункциональными системами. Одна и та же система может взять на себя много разных функций. Допустим, позвоночник. Нужно увеличить кровоснабжение позвоночника. Каким образом это сделать? Вся шведская гимнастика, на которой базируется лечебная физкультура, — ничто, по сравнению с тем, что дают восемь миллионов семьсот восемьдесят четыре тысячи шестьсот двадцать три упражнения хатха-йоги…, которые в свое время Брахма продемонстрировал, но забыл, к сожалению, сфотографировать. В хатха-йоге все очень точно разобрано. То, что к нам доходит через книги, это только суррогат. Вот, есть, к примеру, простейшее упражнение, которое называется «голова коровы». С его помощью мы можем заставить большую часть кровотока переместиться либо направо, либо налево. В зависимости от необходимости. Мы можем изменить кровоснабжение либо правой почки, либо левой почки… И так все можно регулировать.
Если говорить по порядку, то вначале идет овладение телом, потом дыханием, потом — осознание своего потенциала, своих внутренних возможностей, далее — йога ума, то есть тренировка возможности контролировать всплески эмоций, останавливать мысли, которые отнимают массу энергии. Далее уже более последовательная работа с концентрацией… Все это вещи известные, которые уже давно пропагандируются, но во всей своей полноте очень редко кем практикуются и применяются. Раньше эти методики изучались и практиковались в тех пяти центрах, о которых я уже говорил. А всех остальных за это преследовали.
Дальше, если продолжить отвечать на ваш вопрос, уже возрастает мотивация. Ты видишь, что у тебя что-то начинает получаться, и это создает стимул для дальнейшей работы. Когда мне удалось остановить течение мысли уже минут на двадцать, я почувствовал, что, работая с ребенком, я отдаю ему гораздо больше, чем если бы я работал с ним и о чем-то автоматически думал. Ощущение контакта с ребенком, знание того, что необходимо делать, становятся более полными, ясными.
Если человек в Школе, то идет постоянное подстегивание, постоянное акцентирование его внимания на том, что необходимо сделать. Причем последовательно. Без Школы, самостоятельно человек, как правило, либо где-то останавливался, либо уходил в другую крайность — экстремизм. У меня был знакомый, который голодал шестьдесят четыре дня. Как войти в голодание он выяснил, а вот как выйти забыл спросить. Взял трехмесячный отпуск и ушел в голодание. Потом ко мне приезжает его жена и говорит: — «Муж мой уже не хочет выходить из голодания». И от него все врачи отказались уже. Тогда я понял, что нужно мне его как-то вытаскивать. Были и другие примеры, когда люди начинали чем-то заниматься, получали какие-то результаты и на этом останавливались.
Но, все-таки, первое, что необходимо человеку, это чтобы рухнули какие-то его прежние каноны и догматы, в которых его воспитали родители и государство, и чтобы он поверил, что человек должен быть свободен, внутренне духовно свободен, раскрыт.
Как доказать, что совершенно возможна и реальна такая вещь, как просмотр своих собственных реинкарнаций? Причем еще в таких условиях, когда в коммунальной квартире с одной стороны холодильник завывает, с другой стороны телевизор показывает программу «Время»… И человек видит! Каждый человек может увидеть, если его тщательно к этому подготовить. Можно очень многое! При скрупулезной и тщательной работе. Можно сделать так, чтобы зашевелились лепестки чакр. Можно, не будучи жителем Непала, стать йогом-рэспом здесь, в России. Нет ничего невозможного! Только нужны конкретные знания. Необходимо самого себя познать, пройти через многие испытания и убедиться, что мир многомерен и изменчив, что он состоит из множества измерений, в которые можно входить и выходить.
Если говорить об изменении внутреннего состояния, то мне приходилось проходить через огромное множество переживаний. Например, входить в состояние, в котором ты переживаешь боль и мучения погибающего человека. Приходилось проходить через состояния знания задолго заранее того, что с моими близкими случиться огромная беда, я буду пытаться этому противостоять, но это все равно случиться. Около шести лет я пытался как-то изменить то, что было мной увидено когда-то. Но, несмотря на все, что я сделал, это все равно произошло.
В: Можете ли вы рассказать о каких-то сверхличностных переживаниях, например о соединении с какими-то «силами»?
Г: Дело в том, что существуют определенные ограничения. Если говорить о соединении с кем-то, то можно было допускать соединение только с тем, кого человек себе выбрал самостоятельно, а не впускать в себя никакие «силы». Это очень опасные упражнения. Если говорить о том уровне подготовки, где, наоборот, допускается психосоциальное разрушение, уничтожение эго, то там все немножко по-другому. А соединение с какими-то «силами» запрещалось, но если кто-то пытался делать такую практику на свой страх и риск, то заканчивалось это очень печально. Как, не отождествляясь с какими-то «силами», противостоять им, — этому нас обучали. Это другое дело. Я могу очень отчетливо чувствовать приближение какой-то агрессии. Например, дело было за границей, когда, увидев одно, ничем внешне не примечательное здание, я почувствовал, что оно окружено какой-то черной атмосферы, напитанной агрессией. Когда я спросил у полицейского, что это за здание, он ответил, что там как раз находятся курдские повстанцы. И внутри у меня есть глубокий опыт состояний, которые помогают противостоять различным эманациям зла. А вот с чем-то отождествляться — нет! Может быть, я вопрос неправильно понял?
В: Я имел в виду отождествление с различными стихиями.
Г: Стихии — это другое. Энергии стихий понятие абстрактное. Там нет личностного компонента. Конечно, такой опыт есть. Это даже было обязательным. Мы проходили через то, что сейчас называется системой Фэн шуй. Нас специально приводили на различные геопатогенные или, наоборот, биорезонансные зоны. Мы научались чувствовать и различать изменения, которые происходят с нами, замечать, какие изменения происходят с людьми. Нас учили управлять энергиями стихий внутри себя. Учили осознавать и создавать измененное пространство…
В: Что такое измененное пространство?
Г: Это запись информации в пространстве. Информацию вообще лучше всего записывать не на диске, а на шаре. Может ли человек создать такой шар в пространстве? — Конечно! Само пространство предрасположено к тому, чтобы вокруг нас витали не какие-то витиеватые плазмоиды, не кубы, не пирамиды… Форма шара идеальна. Тот же Карлос Кастанеда говорит о «силе наката», как о разрушающей силе, которая постепенно подталкивает человека к смерти. Но он говорит также, что некоторые люди научились этой силой овладевать. Если человек выполняет определенные движения, связанные с определенным дыханием, он создает в пространстве некую информационную форму. Это именно то, что позволяет использовать «силу наката». Чтобы не быть голословным, я предлагаю вам кое-что попробовать. Я не люблю жонглировать терминами и стараюсь говорить только о том, что можно почувствовать и пережить. Хотите попробовать?
В: Конечно!
Г: Проведите между моих рук ладонью.
Геннадий располагает свои ладони на расстоянии около пятнадцати сантиметров одна от другой и я медленно провожу рукой между ними. Ничего особенного не ощущаю.
Г: А теперь!
Он выполняет короткую серию движений, согласованных с дыханием и я снова провожу ладонью между его рук. На этот раз я чувствую отчетливые покалывания в пространстве между его руками.
Г: Таким образом можно создавать измененные пространства. При этом та информация, которая в это пространство закладывается, будет воспринята человеком, который в этом пространстве окажется. И такая информация, в принципе, есть везде. Какие-то информационные потоки и образования идут от земли, от различных стихий, от биологических объектов. Есть в Питере одно такое место, что даже все деревья в ближайшем окружении наклонены в его сторону.
В: Такие пространства имеют произвольную конфигурацию, или они всегда существуют в виде шара?
Г: В пространстве это будет чаще всего шар, в силу атмосферного давления. Это же, грубо говоря, сгустки холодной плазмы. Это на европейском языке. Если бы мы описывали эти явления в понятиях восточных учений, то мы говорили бы об одном из тридцати шести видов энергии ци или о каком-то из пяти видов газов: прана, вьяна, удана, самана, апана. Каждый газ вызывает свои заболевания. Из-за нарушения газодинамики организма возникает две трети заболеваний не вирусной этиологии. Около четырехсот заболеваний можно вылечить за счет медикаментозного вмешательства, а более тысячи заболеваний, часть из которых очень похожа на те четыреста, можно вылечить только при помощи специальных технологий, разработанных в восточных учениях. Например, есть такая детская болезнь — мукависцидоз. Детская, потому что до взрослого возраста еще никто не дожил. На восточном языке она называется болезнь кладбищенского духа. Для того, чтобы ее вылечить, есть только один путь — научиться гонять этого духа. Когда мы с этих позиций подошли к детям с мукависцидозом, то получили реальные результаты. Но скажи об этом академическому врачу и ясно, куда он тебя направит. То же самое, когда я утверждаю, что детский церебральный паралич и астма — это, в принципе, одно и то же, мне же не верят, но результаты наших работ подтверждают это.
В: Изгнание духов, о котором вы упомянули, это шаманский язык?
Г: Шаманы так не говорят. Но они знают, где искать то измененное состояние человека, которое было похищено. Бывают ведь и абстрактные состояния или сущности, с которыми человек, по неопытности вступает в противостояние. Иногда такая позиция не нужна. Но если это подготовленный адепт и он чувствует, что это реальное зло, то противостояние необходимо. Слишком много существует подтверждений тому, что человек для окружающей среды является враждебным существом. Сама среда жизни, тот воздух, которым мы дышим, носит враждебный характер. Потому что мы живем в азотистой атмосфере. Азот склонен к перенакоплению во всех тканях организма. При падении атмосферного давления микропузырьки азота поступают в сосудистое русло и разрушают на систему клапанов сосудов, на клетки головного мозга. А при этом два раза в год, весной и осенью, перенасыщение азотом с неизбежностью происходит…
В: Перенасыщение организма азотом это следствие экологических проблем или это присуще человеческому организму изначально?
Г: Изначально.
В: Почему?
Г: Для меня, в свое время, это тоже был непонятный вопрос. Как же так? Мы же должны были как-то приспособиться к окружающей среде. А не вышло. Но еще древние говорили, что прана дает жизнь, но она же и отнимает ее. Азот присутствует во всех аминокислотах, но он же и разрушает клетки.
Человек рожден для того, чтобы научиться быть воином. Как говориться — нет в жизни счастья. Наша планета это большой концлагерь, куда ты попал, с одной стороны, по своей воле, но с другой, ты это сделал потому, что был когда-то не там, не вовремя и делал что-то не то. Поэтому ты должен пройти все уровни обучения, чтобы понять, что за этим стоит, каким ты должен стать. Когда ты реализуешь это, тогда ты выйдешь из всей сети реинкарнаций. Это не вычитано из книг. Я все это прошел на собственном опыте. Когда я проходил после определенной подготовки просмотр своих реинкарнаций, это было для меня потрясением. Сначала я видел черную точку, которая затем с легким шелестом раскрылась в маленький экран, на котором начали разворачиваться картины далекого прошлого. И это было не просто кино. Я чувствовал все изнутри, я целиком переживал все, что там происходило. Это были мои жизни! Я полностью сопереживал происходящему. Первым ярким переживанием была для меня сцена расстрела белогвардейских офицеров, одним из которых был я. Это происходило в условиях коммунальной квартиры. За стеной шумели холодильник, телевизор, голоса соседей. Конечно, рядом со мной сидел мой наставник, он пел мантры, конечно, я делал предварительные упражнения, конечно, меня готовили к этому больше года, и это были тяжелейшие занятия… Но то, что я пережил, потрясло меня и полностью перевернуло все предыдущие представления. Я до того был противником идеи реинкарнации. Когда я увидел сцену с расстрелом белогвардейских офицеров, я запомнил в деталях вагон, из которого мы там вышли. Это был, как оказалось, так называемый столыпинский вагон. Я никогда раньше таких вагонов не видел. И я решил проверить достоверность своих переживаний. И нашел потом фотографии таких вагонов. Они были в точности такими, как я видел в своем переживании. Мне всегда говорили мои наставники: — «Ты должен все поднимать на смех. Ты должен все проверять, даже то, что мы тебе говорим. Потому что, когда ты проверишь, убедишься во всем на своем опыте, это будет твоя правда». В этом был один из основных принципов обучения.
В: Как далеко вы зашли в просмотре своих реинкарнаций?
Г: Где-то до варяжских времен. Хотя у меня были и нечеловеческие переживания. Например, переживание птенца, — я надеюсь, что это был петушок, а не курица. Переживания этого птенца тоже были удивительными. Когда ты видишь над собой огромную маму-курицу, чувствуешь ее тепло — мягкий всепроникающий жар. Перепросмотр идет ведь не как непрерывный фильм. Ты можешь прервать какой-то сюжет и перелистнуть. Перелистывая так сюжет за сюжетом, ты понимаешь то, как ты сам выбрал свою нынешнюю судьбу. Тебя перед ней развернули и все показали. Очень многое стало ясно. Появилось ощущение, через что и как я обязан пройти, потому что я сам это выбрал. Это переживание дало понимание того, что какие бы обстоятельства не случились, ты должен оставаться человеком и нести доброту, может быть, иногда жестокую. Добро в смысле не прибавления чего-то, а чтобы человек чувствовал себя более многогранным, объемным, начал изучать и познавать себя. Для того чтобы человек мог пробудиться…
Я хочу еще немного о восточной медицине рассказать. Пять лет в восточной медицине идет обучение таким вещам, как фитотерапия, различные прижигания, прогревания, рефлексотерапия, массаж — сто восемьдесят видов, звукотерапия, цветотерапия, запахотерапия и так далее. Потом идет еще двенадцать лет, когда идет работа с табличным материалом. Таблицы, таблицы, таблицы… Как составляется рецептура, биоритмология организма, растений, виды животных, различные виды и принципы сопоставлений, особенности географических регионов…
В: Можно ли сказать, что в процессе обучения все эти знания интегрировались в вас и теперь вы обладаете неким интегральным видением человека? Работая с конкретным человеком, вы ведь не вспоминаете табличные знания, а видите ситуацию в целом, — так?
Г: Да, почти так, но не совсем. Наши отдельные проявления дают всю информацию об организме. Поэтому, если ты хочешь помочь конкретному человеку, тебе необходимо понять, почувствовать его сущность. Всегда ищется первопричина его состояния. Необходимо сопереживать человеку, слиться со всеми его ощущениями.
Одна из легенд об Авиценне гласит, что он мог полностью определить состояние человека по шерстяной ниточке, которую этот человек держал в руке. Авиценна, когда был уже стар и не мог смотреть каждого в отдельности, натягивал ниточки из овечьей шерсти, а сам сидел и дергал за эти ниточки, каждую из которых держал в руке (не знаю — в правой или левой) пациент. Дергая за каждую ниточку, он говорил, что нужно этому пациенту делать. Одна бабушка устала сидеть (видимо ниточек было много), ушла и привязала ниточку к спящему котенку. Авиценна подергал эту ниточку (он не видел кто там) и сказал: — «А этот пациент устал и ему нужно срочно дать молока». Вот уровень сопереживания!
Когда мы работаем с ребенком… Ну, во-первых, что бы с ним не было, как бы от него официальная медицина не отказалась, однозначно ясно, что ему нужно помочь. Это уже неотъемлемое состояние, когда становишься профессионалом. Как этому маленькому человеку, этой сущности помочь? Он в будущем только станет человеком, а сейчас он — сущность, которая сама выбрала такую судьбу, и раз так случилось, что он попал к тебе, то ты можешь ему помочь. Но через некоторое время работы мы поняли, что можем помогать детям, которые находятся в очень тяжелых состояниях. У нас есть ребята с повреждением спинного мозга, есть ребята, у которых отсутствует большая часть головного мозга, и все равно они начинают сидеть, стоят, ходить, самообслуживаться… Потому что мы знаем как. За всем этим, конечно, стоит очень напряженный труд.
Мы, например, научились наращивать кости. Нашли законы, по которым это происходит, и даже сделали эти законы понятными для европейского сознания, не манипулируя восточными терминами. Можно вызвать процесс образования локального нароста на костях. Не заменять это трубочками и шарнирчиками, а именно создать нарост. Ведь кость это, по сути дела, пьезокристалл, где вырабатываются сигналы. И скелетные мышцы дополняет свою деятельность еще за счет этого импульса, идущего непосредственно на нервную систему мышцы. А сухожилие, оно гораздо крепче, чем мышца, потому что оно является накопителем той энергии, которая выдается костью. Эффект получается как у пьезозажигалки. И большинство заболеваний накладывает свой отпечаток как раз на косточки. Так что кости, на самом деле, являются дублирующей нервной системой… Можно, конечно, посмеяться до чего мы докатились, но с другой стороны мы начинаем работать с костями и получаем поразительные результаты. За счет работы именно с костной системой парализованные конечности начинают двигаться. Это невозможно, с точки зрения европейской медицины. И мы эти результаты никак не афишируем. Родителям не нужно знать, как и за счет чего мы получаем результат. Им достаточно знать, что их ребенок станет таким же, как и их сверстники.
В: Вы передаете кому-то свои Знания?
Г: Нет.
В: Почему? Нет желающих?
Г: Желающие-то есть. Но мне запретили передавать. Я практик. Есть люди, которым можно и нужно передавать Знание, а есть люди, которые должны давать лишь какие-то элементы, но не давать все в целом. Человек не может быть и постоянно работающим практиком и преподавателем одновременно
В: А почему вам запретили?
Г: По каким-то своим причинам. Все мои попытки такой деятельности не приносили пользу тем людям, кому я пытался что-то передать. Вообще, в этой Школе есть градация: одни должны работать, другие должны учить. Мне же все равно все, из чего состоит Школа, не передавалось. Я прошел все годы обучения без грубых ошибок и нашел то, что я действительно должен делать. Я на своем месте. Я сам выбрал эту судьбу. Ты должен быть там, где ты необходим, — именно это ощущение дается в Школе в конечном этапе обучения…
Глава 5. Сергей Неаполитанский
Впервые я познакомился с Сергеем Неаполитанским в восемьдесят девятом году. Тогда во Дворце Культуры Связи проходили лекции Неаполитанского, которые я посещал несколько месяцев. Это были одни из первых открытых лекций по вопросам духовного развития. То, о чем рассказывал Сергей, вдохновляло на работу над собой. Я во многом обязан Сергею и другим, с кем я тогда встречался и кто пробудил во мне желание к ежедневным многочасовым занятиям практикой. Тогда — в восемьдесят девятом — это была йога (по перепечаткам) и многочисленные упражнения, которые описывал на своих лекциях Неаполитанский.
Потом я нигде его не встречал и не знал его координат. Лишь недавно я узнал, что у нас есть общие знакомые, через которых я и связался с Сергеем…
Апрель 2000
Сергей: Мое детство прошло в Новгородской области. Где-то начиная с трех лет родители отвозили меня туда на шесть-семь месяцев в год. Это была деревня на берегу реки. Вокруг был лес. Я очень много бродил по лесу, и передо мной постепенно открывалась совершенно другая реальность. Реальность других существ. Я воспринимал деревья, воду, солнце, воздух, как живых существ. И эти живые существа мне помогали, поддерживали меня в трудные минуты. Это был колоссальный опыт, и до сих пор передо мной всплывают те картины масштабности и многомерности мира, в котором мы живем. Наверное, это было связано с каким-то прошлым опытом, потому что ни родители, ни кто-либо другой не обучал меня такому способу восприятия. Но природа для меня открылась, как живое существо, — как мать, как отец, как моя семья. И всегда, уже позже, в сложные минуты я обращался к природе, я уезжал из города, и лес, поля, море, горы давали мне огромную силу, давали энергию для самопостижения, для постижения Космоса… Это был первый опыт, и он был очень длительным. До четырнадцати лет я жил этими переживаниями.
А уже где-то лет с тринадцати началось философское постижение мира. Я перечитывал огромное количество книг, которые попадались мне в библиотеках. Помню, в возрасте четырнадцати лет, когда я пришел в Публичную библиотеку, куда я умудрился как-то записаться, произошел такой случай: я попросил, чтобы мне выдали Библию. И меня поразило то, что мне ответили, — что необходимо разрешение из комсомольской организации, еще какие-то допуски… Но зато очень много других книг были доступны: это и Гегель, и Кант… Я, например, очень много работал с книгой «Индийская философия» Радхакришнана. Где-то лет в семнадцать-восемнадцать я работал уже в Публичной библиотеке, и тогда для меня открылась вся глубина многих текстов. У меня были уже все доступы, и я читал огромное количество литературы — по восемь-десять часов. И такой способ познания мне сейчас напоминает то, что описывается в традиционной Джнана-йоге. Потому что там идет процесс самопостижения, который основан как на чувственной саморефлексии, так и на интеллектуальной саморефлексии. То есть, мы должны определить для себя с помощью слова, что происходит в этом мире, что происходит в нас, какова взаимосвязь моего «я» и окружающей реальности. До сих пор у меня осталось очень позитивное отношение к этой работе, то есть, к изучению текстов. Теперь для меня уже открыты всевозможные тексты в различных библиотеках мира, в Америке, в Индии.
Но, безусловно, это книжное знание — ничто, по сравнению с процессом самопостижения. И более активно, более методично я стал заниматься самопостижением лет в восемнадцать. Я уже имел тогда представление, что такое медитация в самых различных интерпретациях. Я овладевал различными ступенями аутотренинга. Тогда в закрытых библиотечных фондах были интереснейшие книги одного Алма-Атинского исследователя, — я сейчас уже не помню точно его фамилию. В его работах подробно разбирались различные ступени аутотренинга. Где-то восемь уровней было, вплоть до таких аутогенных процессов, когда человек, погружаясь в себя, может перемещаться по клеткам своего тела, может переходить через какую-то точку на теле в масштаб Галактики. Это я все практиковал. У меня было много сил, энергии, жажды заниматься и я часто уезжал за город и там по пять-семь часов занимался аутотренингом и медитацией.
Потом, когда мне было около двадцати лет, я познакомился вплотную, уже не теоретически, а практически, с некоторыми духовными Путями. Сначала это было христианство, и передо мной открылись различные конфессии: и протестантство, и католичество. Очень меня привлекал православный опыт. Я общался с некоторыми Старцами. Затем меня заинтересовали йогические дисциплины. Было тогда какое-то уже сообщество людей, вместе с которыми я этим занимался. В те же годы я познакомился с учением Айванхова, с учением вайшнавизма в интерпретации общества Сознание Кришны. И как-то тогда у меня постепенно сложилось мировоззрение, которое можно назвать Ведическим, основывающимся на древнеиндийских писаниях. Оно оказалось наиболее соответствующим моему уровню, моему духовному опыту. Тот опыт, который я получал самыми разными путями — через Откровение, через медитацию, через размышления, — этот опыт вдруг получал достаточно ясную и четкую форму в древних книгах и их современных интерпретациях. Это были Упанишады, Веды, пураническая литература, Махабхарата, тантрические тексты, различные направления Веданты. И я считаю, что Ведантическая философия и мировоззрение в изложении Шанкарачарьи, Матхвачарьи очень целостны, но в то же время, очень подробны. И это не пустое философствование, не какие-то умозрительные построения, а пережитый опыт. Недаром эти люди считаются воплощением Божественности. Это известнейшие святые, духовные авторитеты и их подход является для меня наиболее близким. Правда, я пытался найти отражение этого мировоззрения и в других Школах. И пришел к выводу, что существует единая метафизическая Традиция, проявляющаяся через самых разных Учителей и конфессии. Какие-то из них более открытые, другие — закрытые…
Вот это я описал некий свой внутренний Путь. А внешне происходили самые разные события. Это и посещения семинаров, но позже, проведение семинаров, распространение и перевод литературы. Всем этим я начал заниматься с восьмидесятого года. В восемьдесят первом году я сделал перевод Бхагават-Гиты с английского. Но этот перевод меня не устраивал, и я стал углубленно заниматься санскритом. Потом я начал переводить с санскрита. У меня были и учителя в санскрите, но, кроме того, огромное количество времени — часов по десять — я просиживал в библиотеке Восточной литературы, для того, чтобы погрузиться в санскритские тексты, так как их тогда еще нигде не было. Году в восемьдесят третьем мне довелось даже работать в библиотеке Духовной Академии и Семинарии. Я там работал два года. Меня это очень устраивало, так как мне удавалось работать по шесть-семь месяцев, а остальное время я проводил на Кавказе, в горах. Там я занимался медитацией, изучением текстов, а также просто гулял по горам и получал от этого всего огромное удовольствие и пользу. А потом приезжал и снова работал. Чуть раньше — году в семьдесят девятом — я оставил нормальную социальную жизнь: я был экономистом по образованию и работал на кафедре научной организации труда, но меня возмущало, что люди ничего не делают. Как проходил рабочий день: люди приходили и читали газеты, потом пили чай, потом снова читали газеты, потом шли на обед, курили, разговаривали, и так проходили все дни. Так как в таких условиях была относительная свобода действий, то я в рабочее время уходил на крышу и там занимался Джапа-дхьяной или медитацией на имя Бога и пением мантр. Я общался с солнцем, как раз тот год выдался очень солнечным… И главное, я мог уйти на пять часов, и никто этого не замечал. Но я был ограничен в возможностях перемещения по стране, и вообще мне надоела вся эта ситуация на работе, поэтому я ушел оттуда.
Было время каких-то репрессий. Я помню это, в основном, по восемьдесят второму — восемьдесят седьмому году, когда мне и многим моим знакомым приходилось скрывать свои духовные воззрения. А в восемьдесят пятом — восемьдесят шестом году многие мои друзья и знакомые попали в тюрьмы и психиатрические больницы… В восемьдесят седьмом уже наступило потепление и их начали отпускать. После перестройки я уже смог поехать в Индию, Америку, во Францию, где мне довелось плотно общаться с духовными лидерами, с людьми, имеющими большое духовное влияние на окружающих.
Влад: Можете ли вы рассказать подробнее об этом периоде, и, может быть, конкретно о каком-то общении?
С: На меня очень большое впечатление произвела поездка в Америку и посещение «города Бога», есть такое место в западной Вирджинии. Этим местом управлял американец из протестантской семьи, принявший индуистское посвящение. Его звали Баптипада или Киртанананда. Он одно время занимал очень видное место в международном обществе Сознание Кришны, был, фактически, лидером этого общества после ухода Шри Прабхупады. Но потом он понял, что некоторые методы, которые оставил Шри Прабхупада, перестают действовать. Он понял, что методы внутренней работы, проповедей, просветительской работы нужно изменять. И он вышел из общества Сознание Кришны. Общение с этим человеком очень много дало мне. Ведь у меня все время была склонность к просветительской деятельности, так как очень рано я понял, что большинство проблем у людей происходят из-за неведения. И если мы хотим себя избавить от страдания и помочь другим людям, мы должны распространять знания, — самыми различными способами. Для меня был важен опыт распространения знания. С восьмидесятого года я занимался распространением духовной литературы. Сначала это происходило подпольно, когда мы делали распечатки на ксероксах. Одно время я даже находился под наблюдением спецслужб… Но тем не менее, я этим все время активно занимался, а сейчас уже мы все это делаем на профессиональном уровне. Сейчас мы издаем в месяц две-три книги духовного содержания.
В: Что вы делали в Индии? С кем общались? Какой опыт приобрели там?
С: Первая поездка в Индию была после перестройки. Тогда еще сохранялся достаточно суровый контроль со стороны спецслужб. Нас тогда поехало около пятидесяти человек. Половина из них до того отсидела в тюрьмах и психиатрических больницах. Мы были в Бомбее, где посещали различные ашрамы, потом в одном из самых святых городов, который занимает первое место в мире по количеству паломников — Джиганадха Пури, городе храмов, на берегу Индийского Океана. Были в святых местах под Калькуттой, связанных с жизнью Шри Чайтаньи. Мы провели там три месяца. Было огромное количество встреч, общения…
В: А было ли какое-то глубокое личное общение с кем-то?
С: Да, мне посчастливилось общаться со святыми людьми. Но наиболее глубокое личное общение, практически наиболее сокровенное, которое определило далее путеводную нить моей жизни, как я уже потом это понял, это была встреча с… мне трудно даже назвать… с Учителем, с проявлением Абсолюта, с Ничто, Бездной… по-разному можно называть. Случилось это так: я пошел прогуляться в храмовом городе, расположенном на берегу Ганга. Неподалеку от Калькутты есть такой городок — Маяпур. Он состоит из огромного числа храмов и монастырей, в которых, в основном, поклоняются Вишну и Кришне. Это, в основном, вайшнавский центр, хотя там есть и тантрические храмы. Как раз в это время проходило очень яркое богослужение — киртан. Около пяти тысяч вайшнавов воспевали святые имена Бога. От этого содрогалась земля, вздымались воды Ганга, небо тоже как-то реагировало… Я стоял и смотрел, и чувствовал, как люди сливаясь с вибрациями святого имени Бога и, ничего не замечая, излучали божественный экстаз. Все были погружены в этот экстаз. И вдруг, в этой толпе я вижу одного человека. Это, знаете, такой арийский архетип: высокий, темно-русый, с очень большими глазами, — как изображают на иконах. Из этих глаз излучался совершенно потрясающий свет. И вот, посреди экстатической толпы стоял этот человек. Он тоже пел. И так получилось, что все как-то ходили вокруг него. Он не был никак проявлен по одежде, никто не оказывал ему знаков почтения, да и людям было не до того, но я понял, что он обладает какой-то очень мощной духовной силой. Это был молодой человек, он был намного выше остальных и его окружала какая-то очень плотная, но в то же время, очень нежная аура. Этот человек повернулся в мою сторону и посмотрел на меня. И у нас установился контакт… Я смотрел на него, а он смотрел на меня., но как только я почувствовал, что у нас установился контакт, я забыл обо всем, я потерял ориентацию, для меня не существовало того, что происходило вокруг. Все исчезло. Он смотрел на меня достаточно долго, и я почувствовал… как бы это объяснить… существует такой термин — Передача. Передавалось Знание. Он молчал, я молчал. Я не знаю, сколько времени прошло. Может быть даже несколько часов, — ориентация во времени у меня полностью сбилась. И произошла Передача. Потом он подошел ко мне и на английском языке (по крайней мере, мне казалось, что на английском, так как отрефлексировать тогда что-то было сложно) сказал: — «Мы встретимся в Америке». Потом уже я вспоминал его слова с недоумением: какая Америка? — Я не собирался тогда в Америку, у меня там не было знакомых, то есть, для меня это было совершенно непонятно. Но все равно, впечатление от этого контакта было колоссально. Это непередаваемо в словах. Тот опыт, который я получил через этот контакт, начал открываться и реализовываться потом, постепенно. Знаете, как в компьютере: с одного компьютера на другой передается заархивированный файл, который потом начинают разворачивать, расшифровывать… И так же в моем организме происходили подобные процессы. Знания, которые мне были переданы, стали разворачиваться, раскрываться постепенно. И очень многие вещи встали на свои места. Между всеми событиями моей жизни восстановилась определенная связь, и все соединилось в одно целое. Этот человек дал толчок ко всей моей дальнейшей деятельности. Если раньше моя работа над собой, мои поиски происходили стихийно, то теперь весь мой опыт превратился в ясное многомерное мировоззрение, и мне стало четко ясно, что делать дальше. Для меня мир стал целым. Сейчас часто употребляют выражение «холистическое миросозерцание». У меня действительно проявилось миросозерцание. Не умственная концепция, а видение. Это видение умножалось, раскрывалось, дополнялось какими-то знаниями извне. Я встречался с другими Учителями, которые производили на меня колоссальное впечатление, но все это вкладывалось уже в то, что открылось для меня при контакте с тем человеком.
В: Сколько времени происходил этот процесс Передачи и последующего разворачивания того, что было передано?
С: Он и сейчас происходит, продолжается. В первые дни и месяцы был очень мощный разворот, но сам процесс продолжается и до сих пор.
И вот в девяностом году я оказываюсь в Америке. Там я пробыл тоже достаточно долго, чтобы ознакомиться с духовной жизнью Америки. Я общался с представителями различных религиозных конфессий, мистических учений, — очень много встреч. Когда я уезжал из России, я взял с собой пленку, на которой были записаны индийские мантры, но в современном исполнении — с нью-эйджевской музыкой. Меня эта музыка почему-то привлекла. И вот, в Америке мы едем с моим другом в машине, слушаем эту кассету, и приезжаем в теософское общество Бостона. Входим в большой зал, который полностью заполнен американцами, и тут я вижу в углу женщину и рядом с ней еще несколько музыкантов, которые исполняют ту же самую мантру, которую мы только что слушали в машине. Я был поражен таким совпадением и принял его за какой-то знак. Через некоторое время в зал входит человек в оранжевой одежде, седой, на вид лет пятидесяти. Он сел и все в зале замолчали и сидели молча около часа. Человек этот не произнес ни слова за этот час. Воцарилась какая-то совершенно необычная атмосфера. Для меня за этот час происходило тоже нечто невероятное и чудесное. Это было похоже на тот опыт Передачи, который произошел в Индии. По прошествии часа этот седой человек так же молча встал и вышел из зала. Мы с моим другом вышли за ним и оказались с ним в другой комнате почти наедине. Мы сделали приветственный знак. Как-то получилось, что мой друг немного отошел в сторону, и тогда этот человек подошел ко мне и произнес: — «А в следующий раз мы встретимся на Кавказе». Это было поразительно. Несмотря на все внешние отличия, — тот человек в Индии был молод, очень высок, русоволос, — это был один и тот же человек! И я точно знал это!
После этой встречи для меня началась полоса очень активной деятельности. Я очень много писал и выступал с лекциями по всей стране. За четыре года я объехал почти всю страну. Удивительные знания, которые были переданы мне во время двух встреч с Учителем (больше им просто не откуда было появиться — это было за пределами того, что я переживал или читал до того) проявлялись совершенно неожиданно. Я даже проводил какие-то целительные сеансы, хотя до этого ничего подобного не мог и не знал. Делал я это не ради занятия целительской практикой, а для того, чтобы привлечь людей к духовной стороне жизни, продемонстрировать удивительные возможности, сокрытые в каждом человеке. Для меня неожиданно открылись какие-то мантры. У меня появилось огромное количество энергии. Я чувствовал тогда, что я могу практически все. Однажды в Минске мои друзья организовали фестиваль Ведической культуры. Но это был не фестиваль в обычном понимании этого слова. У меня там были восьмичасовые (!) лекции. Да-да, именно восьмичасовые. Я был удивлен тому, как люди все восемь часов очень внимательно слушали. Зал был огромный, более чем на тысячу человек и заполнен он был до отказа. Люди там собрались абсолютно разные. Но все сидели по восемь часов три дня подряд. Меня поражало то, что у меня тогда хватило сил и энергии для того, чтобы поддерживать внимание такой разнородной аудитории в течение столь длительного времени. Я думаю, что сила была передана мне тем самым человеком, даже не человеком, а некой сущностью, — я даже не знаю, как это назвать.
В: Как его звали?
С: Я не знал тогда имени. Потом уже мне открылось одно из его имен. Я это расскажу немного позже.
Так вот, возвращаясь к тем лекциям в Минске. Я знал, что мне необходимо передать собравшимся людям как можно больше знаний и энергии. Всего того, что через меня проходило. Это было не мое, потому что я часто записывал свои лекции, а потом слушал с удивлением, потому что по этим записям я сам открывал для себя очень много нового, того, что я прежде не знал. Люди, которые никогда ничем не занимались и даже не слышали до того о медитации, даже об аутотренинге, начинали выполнять достаточно сложные психотехники.
В: Как у них обстояло дело со вниманием? Ведь это были неподготовленные люди.
С: Как это ни странно, благодаря некой силе, которая возникала в нашем взаимодействии, внимание людей было столь устойчивым и непрерывным, что я был потрясен. Люди слушали часами, задавали очень глубокие вопросы. Я сам чувствовал потрясающую силу. Ее можно было трансформировать, можно было направлять на зал, и я начал экспериментировать. Был даже такой эксперимент, когда один человек на глазах у изумленного зала приподнялся над полом и некоторое время висел в воздухе без всякой опоры. Для меня тогда все было в порядке вещей, все происходило в неком потоке, когда и я и зал, — все находились в неком измененном состоянии сознания. Потом, когда люди начинают вспоминать подобные вещи, их уже одолевают сомнения — было что-то такое или не было, или это перепутался сон с явью… Я никогда не забуду, когда после проведения одной психотехники на сцену вышло человек двадцать, которые до того долго болели, например, были лишены зрения, заикались, были парализованы, еще что-то, и они оказались исцелены. Больше всего меня потрясло, когда на сцену вышел человек, кативший за собой коляску, в которой его привезли на мою лекцию.
В: А какова дальнейшая судьба этих исцеленных тогда людей?
С: Ну, вот тот человек, который встал с инвалидной коляски писал мне еще несколько лет. У него все было нормально. Он полностью восстановился. Хотя до того он был полностью обездвижен, после автокатастрофы.
В те же годы (начало девяностых) я читал огромное количество лекций в Питере. Были циклы в Философской Академии. Я проводил занятия в Доме Журналистов, в Университете. Как только мои лекции не назывались: начиная от лекций по священной магии и кончая лекциями по философии Сангхи.
Потом, уже году в девяносто пятом я отошел от широкой публичной деятельности и занялся тем, чем я и занимаюсь сейчас.
В: Мне кажется, что то время — конец восьмидесятых — начало девяностых — здорово отличается от того, что есть сейчас. Я имею в виду не внешнюю ситуацию в стране и в мире, а именно состояние сознания людей.
С: Да, несомненно! Сознание людей было очень подвижным. Поэтому именно в тот период происходили многие чудесные явления. Если говорить языком Кастанеды, то ситуация была такова, что «точка сборки» большинства людей была очень подвижной. Люди легко входили в измененные состояния сознания.
В: Как вы объясняете это?
С: Подобные явления всегда случаются, когда происходит большое высвобождение энергии в массовом масштабе. Ведь это были первые послезастойные годы, когда огромный груз страха, забитости, скованности был снят. Появилось предчувствие свободы. А это колоссальная энергия, но именно она позволила людям легче входить в измененные состояния сознания. Сейчас сознание большинства людей гораздо более зафиксировано, тяжеловесно…
В: Хорошо, давайте вернемся к вашим контактам с Учителем. Произошла ли следующая встреча на Кавказе?
С: Да. Недалеко от Апшеронска, рядом с Лагонакским нагорьем. До этого я видел еще одну потрясающую вещь. В районе того же Лагонакского нагорья по ночам что только не летало. Сначала мы думали, что рядом аэродром, но однажды ночью мы буквально на расстоянии нескольких метров от себя увидели танцующие светящиеся шары. Они прилетели, как стая и стали над нами летать. Это зрелище завораживало. Это было даже не каким-то случайным хаотическим движением шаров. Нет, в этом движении был определенный строй, порядок, рисунок. Это действительно был танец, и кто знает, может быть, в движениях этих шаров была заложена какая-то информация. Может быть, это был какой-то язык. Но для меня это было, прежде всего, незабываемое эмоциональное переживание. Потом, уже позже, я видел огромную летающую тарелку. Представляете, — летит огромное металлическое тело, но вдруг, становится совершенно тихо вокруг, хотя до этого шел дождь, каркали вороны, выл ветер. И тут все моментально прекращается: и ветер, и дождь. У нас не было никакого испуга — только восторг. Потом мы увидели живых существ, которые вышли из тарелки. Эти существа чем-то совершенно непохожи на человека, но в то же время, никаких внешних отличий от человека не было. Нечеловеческая у них аура, совершенно другая энергетическая структура, поэтому при внешней похожести, они воспринимаются, как совершенно отличные от человека существа. От них не было никаких негативных впечатлений, наоборот, состояние вдохновения и восторга…
В: Вы начали описывать третью встречу с Учителем, которая произошла в районе Лагонакского нагорья. Как это было?
С: Это было летом, году в девяносто втором. Я гулял по горам. И вдруг, неожиданно, обернувшись на Лагонакское ущелье, на горной тропе позади себя я увидел женщину. Место там совершенно удивительное и красивое. Говорят, что там находится один из входов в Шамбалу. Эти входы расположены в разных местах Земли, но, по сути, это как бы вход в одно и то же место, просто в другом пространстве. Ну, да я несколько отвлекся. Итак, я увидел женщину. У нее была очень гармоничная фигура. На вид она была лет двадцати пяти. И опять состоялась Передача. Но на этот раз не только бессловесная. Она напомнила мне о наших предыдущих встречах в Индии и в Америке. А потом мы попрощались, и она просто шагнула с тропы в ущелье… Я был настолько заворожен нашей встречей, что меня это нисколько не потрясло и не удивило. Это воспринималось тогда в порядке вещей. Как будто она просто вышла в другую комнату.
И уже позже я встретил эту сущность в облике Сатья Саи Бабы. После встречи на Кавказе я интуитивно знал уже, где мы встретимся снова. И мы с ним встретились в его ашраме. Он сразу узнал меня, и я понял, кто это…
В процессе дальнейшего общения с Саи Бабой для меня открылось очень многое. Я сознал и пережил, например, что тело, — оно длящееся, оно находится одновременно и в прошлом, и в будущем, и в настоящем. Когда для нас открывается момент здесь-и-сейчас, то мир полностью изменяется. Учитель дал мне это понимание и сам чудесным образом показал это за время всех наших встреч. Несмотря на многообразие обликов, это была одна и та же сущность. А тела абсолютно разные. Все, что я знал, все, что я читал, — все это было проявлено. И это было все естественно, в форме игры, так, чтобы это не парализовывало ужасом. Вот Сатья Саи Баба берет и материализовывает бриллиант. Я прихожу к одному ювелиру и спрашиваю, что это такое. Он отвечает, что это не бриллиант, а феонит. Я думаю: — «Ну, какая разница, все равно это материализованный предмет». Так же, как он материализовал мне четки. При большом стечении людей он мне говорит: — «Я знаю, тебе снилось, что я материализую тебе четки!» Я говорю: — «Да, три года назад мне действительно снилось, что ты мне материализуешь хрустальные четки». И он делает взмах рукой и из ниоткуда достает хрустальные четки и вешает мне на шею. Они были еще горячие. В другой раз он материализовал мне вот это кольцо.
Сергей показывает мне кольцо, которое носит на пальце. Действительно такое настоящее кольцо…
В: То есть это кольцо возникло из ниоткуда?
С: Да. Очень приятно и просто быть свидетелем такого уникального явления, а еще, к тому же, стать обладателем этой, взявшейся из ниоткуда, вещи. Одному моему знакомому Саи Баба материализовал кольцо с камнем, в котором видно, как Саи Баба ходит. Но он это все так делает, что не появляется ни страха, ни ажиотажа, ни какого-то там неестественного почитания. Он ведет себя очень естественно и нежно. Лично я рядом с ним чувствую себя предельно естественно, так, как будто он мой отец или мать, но в то же время это человек, к которому постоянно приезжают паломники. При мне к нему приезжали такие люди, как президент Аргентины, император Японии, православный митрополит, епархия которого находится во Франции… Люди попадают в ауру какого-то другого мира, чего-то неземного. У людей там появляется энергия, силы. Все эти материализации, — это не фокусы. Он таким образом все время готовит людей к осознанию того, что мы живем в мире чудес.
В последнюю нашу встречу мне были явлены просто потрясающие вещи. Прохождение через деревья, моментальное перемещение в пространстве, видоизменение тела… Причем, это было показано не так, что, мол, смотри, как я могу. Нет. Это было как игра. Я был приведен в такое состояние, что все эти вещи меня даже не поражали. Я поразился уже потом, осознав, как все истины священных текстов естественны и реальны. Я уже несколько лет не могу найти языка, как передать опыт общения с этой сущностью. Можно сказать, что мне было показано, что весь мир это энергия. Хотя я и до того знал, что это так, но это было знание на уровне ума. Хотя мы и читаем мистиков и даже современных физиков и знаем, что мир это энергия, но в повседневной жизни, всеми своими органами чувств мы сталкиваемся с материей. А в общении с Саи Бабой все интеллектуальные знания становятся явью. Общаясь с ним, ты и себя переживаешь не как материю, а как поток энергии.
Я называю эту Традицию Традицией Бессмертных. Тело может быть действительно бессмертно. Когда я спросил Саи Бабу: — «А сколько вы существуете?», он рассмеялся и ответил: — «Для нас не существует понятие времени». Пребывая там, я чувствовал, что и для меня этого понятия не существует. Мир раскрывался в единстве и множественности. Осознавались, как безусловная реальность, такие понятия, как «я один, но в то же время, я многое; я многое, но в то же время, я един; я внутри каждого атома, но в то же время, я вне всего»…
В Индии живут мудрецы, святые, которые обладают не обычным человеческим телом, а, так называемым, квантовым телом. Я выражаюсь сейчас европейским языком. Такое тело можно назвать также световым. Они живут очень открыто, например, в какой-нибудь деревне. Но даже их соседи могут не обращать на них внимания, но попросту, не замечать их существования. Они привлекают к себе только некоторых людей, которые к ним приезжают для обучения. А местные жители либо не обращают на таких существ внимания, либо для них это в порядке вещей и они говорят: — «Да, живет вот там святой, аватар, который бессмертен…». Точно такая же ситуация и с Саи Бабой. Со всего мира к нему приезжают люди, а для местных он совершенно обычное явление: — «Да, — говорят, — у нас тут рядом живет святой». Так вот, это квантовое тело — как огонь. До него невозможно дотронуться. Это как некий сгусток плазмы. Он ничего не ест… Такие люди принадлежат к Традиции Бессмертных. В том, с чем я столкнулся, мне кажется, что уровень совершенства таков, что это и плазменное тело, но оно может формировать материю, может само становиться материальным. Это тело, которое не подвержено никаким законам материального мира. Это как поток бытия, сознания, блаженства, который в любой момент может предстать перед нами в какой угодно форме, в каком угодно образе.
В: Вы рассказали довольно много вещей, не укладывающихся в обыденное сознание. Где критерий истинности того, что вы видели и переживали?
С: Существует три важных критерия истинности. Первый это священные писания. Второй — мой личный опыт. И третий — Традиция. Традиция просветленных Учителей. То, где идет линия преемственности.
А наш личный опыт складывается из нескольких вещей. Мы познаем мир с помощью чувств, но они несовершенны. Мы познаем мир с помощью ума, но он тоже не совершенным. Но, наконец, возможно познание мира через Откровение. Это уже совершенная форма познания. Проявляться Откровение может по-разному. Оно может быть воплощено в богооткровенных, то есть священных писаниях. Для человека, обладающего развитым сознанием, очевидно, что за священными писаниями стоит сущность, что они истинны. Поэтому, например, суфии относились к Корану, как к существу. В индуизме к священным текстам относятся, как к источнику самой возвышенной энергии…
В: В чем вы видите свое предназначение? Как вы реализуете его здесь, сейчас?
С: Здесь и сейчас очень важна просветительская деятельность. Этим я и занимаюсь. Это, прежде всего, распространение литературы. Сейчас я меньше занимаюсь публичной деятельностью, но у меня зато появилось больше времени, для того, чтобы писать. На самом деле я ищу язык. Язык, с помощью которого можно донести до людей то, что я видел, ощущал, переживал. Мне бы хотелось, чтобы этот язык передавал историю, события, сущность происходившего. Я подбираю какие-то новые термины, ищу стиль изложения…
При последней моей встрече с Учителем мне говорилось, что эти знания необходимо обязательно передавать. Потому что тот объем Знания, который был мне передан, колоссален. Но сейчас я еще не готов об этом говорить. Хотя, в принципе, ничего нового во всем этом нет. Об этом говориться во всех древних текстах: в Ведах, Упанишадах. Об этом говорят и современные авторы, например, Кастанеда. В работах многих святых все это есть. Но все время необходимо искать новые формы передачи, новое оформление и делать Знание доступным для все большего числа людей.
В: Сейчас много людей, которые читают большое количество такой литературы. Они как бы все знают. И это, в том числе, может тормозить их реальное духовное развитие. Ведь за интеллектуальным знанием не стоит глубокий личный опыт, тем не менее, создается иллюзия обладания этим знанием.
С: Это очень важная тема. Самое главное в моей деятельности это не просто сообщить какие-то факты, а именно подвигнуть людей на самореализацию, на самопознание. Это и то, что постоянно говорит Сатья Саи Баба. Если мы не знаем самих себя, то все остальные знания полностью теряют смысл. Можно сказать по-другому: все знания, которые мы получаем в жизни, основаны на желании познать самого себя. Это желание может быть скрытым, и тогда мы вынуждены идти каким-то опосредованным путем. Но существует прямой путь.
В: Мне кажется важным подчеркнуть то, о чем мы с вами говорили чуть раньше и что не записалось на пленку. Это то, что познание себя, это не просто приобретение неких знаний — пониманий о себе, о своем организме, психике, механизмах поведения, а именно переживание себя, как свидетеля, как того, кто стоит за ощущениями, чувствами, мыслями, рефлексиями…
С: Да, это переживание себя, как свидетеля. Это видение. Это осознание чистого «я». Действительно, есть тот, кто стоит даже за процессом саморефлексии. Но там начинается бездна. То, что неописуемо. Это очень страшно. Многие люди не доходят до вершин медитации, потому что там ты теряешь все, к чему привык, всего себя… Это страшно. В этой связи мне видится очень важная задача: избавить людей от страха, передать им смелость, дерзновение, помочь переставить шкалу ценностей. Хочет человек заниматься материальной деятельностью, — отлично, пускай занимается. Но если он будет осознавать кто этой деятельностью занимается, это будет совсем другая жизнь. Конечно, для этого нужна энергия. Энергия нужна для того, чтобы поддерживать тело. Еще больше энергии нужно для того, чтобы оттачивать чувства. Еще больше энергии нужно для того, чтобы заниматься активной интеллектуальной деятельностью. Огромнейшая энергия необходима для саморефлексии. И почти непостижимая энергия требуется для осознания той сути, которая стоит за всем этим. А ведь большинство людей не способны даже к осознанию своих действий. Смотреть на себя со стороны больше нескольких секунд это почти невыполнимая задача для подавляющего большинства людей. Поэтому основной вопрос духовной практики состоит в получении энергии — через упражнения, через контакт с природой, через контакт с Традицией.
В: Для этого необходима активнейшая позиция, огромное желание и фантастическая работоспособность. В начале нашей беседы вы говорили, что посвящали работе над собой по шесть-десять часов в день.
С: Да, это основное условие и основная проблема. Многие люди, к сожалению, отождествляются с книжным знанием. Они прочитали о самореализации и думают, что достигли самореализации. Они прочитали о том, как медитировать, и считают, что все уже знают. А некоторые даже начинают лекции читать или проводить занятия. Но самопознание это практика. Это годы и десятилетия упорнейшего труда. Об усилии вопрос спорный: многие говорят, что необходим даосский подход, то есть путь без усилий. Другие настаивают на необходимости постоянного напряжения. Для каждого Путь может сложиться и так и этак, а иногда то так, то этак. Здесь критерий правильности — это сохранение и накопление энергии. Если говорить о практике, то очень важно соблюдение принципов духовной этики и чистоты: яма и нияма, если говорить языком йоги. Они не являются самоцелью и могут рассматриваться в различных религиозных культурах как противоположные до обратного…
В: Чуть раньше вы говорили о человеке, как о потоке энергии. Вам удалось это непосредственно пережить?
С: Да, конечно. Понимал-то я это всегда. Понимает это любой человек, который читал эзотерическую литературу. Это можно увидеть, когда вам такое показывает другой человек. Но когда это переживается, изменяется все! Изменяется отношение к жизни. Изменяется отношение к смерти. Изменяется отношение к уму. Появляется ощущение своей божественности. Появляется ощущение того, что «я — Бог». Люди могут спросить: — «Ну, вот ты говоришь, что ты Бог, но ведь у тебя есть какие-то болезни и проблемы. Как это может быть?» Но это вопрос человека, который не пережил суть вещей. В переживании себя как потока энергии совмещается несовместимое. Нет никакой кармы, это программа ума. Все это я очень ярко пережил.
В: Что же тогда есть страдание?
С: Вы работали когда-нибудь с компьютером? Тогда вот такая аллегория: вы же можете запустить в компьютер какой-то сбой программы. Все зависит от того нашего изначального творческого состояния, которое мы называем Богом. И когда Бог запрограммировал сам себя, это же не значит, что Бог потерялся. Он отрабатывает какую-то созданную им же самим программу. Он может страдать психически, физически. Он захотел сыграть в такую игру и играет ее, будучи и режиссером, и актером, и зрителем. Это как запрограммированный сон. Он одновременно и реален и нереален. Мы обладаем таким могуществом, что можем создавать миры. Создавать реальные миры, иллюзорные миры, смешивать их, накладывать один на другой, привязываться к этому…
Глава 6. Альфат Макашев
Альфат Макашев — человек, открывший в Россию «канал» для восточных единоборств в начале шестидесятых… Мастеров восточных единоборств сейчас достаточно много, но Альфат Махмудович привлек меня не только тем, что был первым, кто принес на российскую землю каратэ… Вся его жизнь — пример духовного искательства и подвижничества.
Вот что рассказывает о Макашеве его ученик (в семидесятых-восьмидесятых годах) Владимир Савицкий:
Владимир Савицкий
Июнь 2000 г.
Владимир Юрьевич: Безусловно, основное, что можно сказать об Альфате Махмудовиче, это то, что он — первопроходец. Его можно назвать Питерским суфием. В суфизме ярчайшими представителями были дервиши, которые ходили по деревням, танцевали, молились, врачевали… Вот Альфата Махмудовича смело можно к таким людям причислить. Он как бы такой Питерский Насреддин. Если же говорить более конкретно, то основная его заслуга, в том подходе, который он культивировал в боевых искусствах. Он всегда показывал, что это не грубая сила и не желание стать самым сильным и всех побить, а наоборот, это искусство. Быть сильным это тоже искусство. Трудно, держа пистолет в руке, удержаться, чтобы он не выстрелил хотя бы по мишени. А отношение к боевым искусствам именно как к искусству, как раз подавляет это желание. Перед вами открытый человек. Он может быть глупым, агрессивным, он может не владеть теми знаниями, которыми обладаете вы. И тут можно воспользоваться своим превосходством, а можно и нет. И высшее проявление победы, это когда поединок не состоялся. И Альфат всю жизнь искал это и искать будет до конца дней своих. Он искал и ищет систему, Мастера, Учителя, сам одновременно являясь Учителем для многих… Он очень быстро вникает в любые системы. Он нигде не стал ни чемпионом, ни выдающимся Мастером, но это не его задача. Его задача — объяснять и направлять. Он очень тонко умеет чувствовать правильность или неправильность того или иного движения, того или иного действия.
Вообще он очень милый человек. Он лучше всех в городе заваривает чай. В его руках даже самый дешевый и простой сорт становится необычайно вкусным.
Альфат человек очень увлеченный. Бессребреник, — надо увидеть, как он живет, чтобы понять, что, несмотря на огромную работу, которую он делает, это не бизнес. У него нет цели зарабатывать этим деньги. Это просто дело его жизни. Его желание — докопаться до Истины.
Очень многие люди относятся к нему, как к великому Учителю, и иногда они переходят грань — рвутся к нему в друзья и так далее, причем подчас очень настырно. Альфат научился очень легко и ловко выходить из таких ситуаций. Но он не отталкивает от себя человека, и тот продолжает учиться у него. Это я считаю тоже очень важным искусством.
Много стрессов было у него в жизни. Много тяжелых ситуаций с родственниками. Он очень стойко все это перенес.
Я всегда поражаюсь его энергии. Ему уже около шестидесяти, а он подвижнее и активнее многих тридцатилетних. До сих пор интересуется молодыми девушками, — а это ярчайший показатель хорошего здоровья и прекрасной формы для мужчины его возраста.
Он никогда не останавливается, все время пребывает в поиске. Перебрал он очень многое, и не просто формально, а изучив все это детально, до механизмов, а не только внешние формы. И не только в области боевых искусств, а и во многих других вещах, с этим связанных. Он изучал восточные языки, восточную медицину, икебану, каллиграфию… Начинал он с каратэ, с банального сетокана, который он первым принес на российскую почву. Потом он начал понимать, что это довольно грубый стиль. Со временем Альфат понял, что центр восточной цивилизации находился в Китае и в Индии. Кстати, мало кто знает, что существуют очень сильные индийские Школы единоборств, но они очень замкнутые, эзотерические, и они сейчас проявляются даже не в самой Индии, а в Бирме… И вот Альфат постепенно вышел через все это на Китай, как на основной центр боевых искусств. Ведь и в Японию боевые искусства пришли из Китая. В Японии на первый план вышла эстетизация любого процесса. Это хорошо видно на примере чайной церемонии. Совсем другое дело в Китае: для даосского монаха, мешающего венчиком чай, совершенно не важно, куда он поставит чашку. Для него очень важно, чтобы через этот венчик энергия ци прошла к чаю. И Альфат это сумел понять. Он стал искать более мягкие стили, те, где сила нивелируется. Отсюда его приход сначала в Айкидо, а потом к китайским искусствам. Айкидо он занимался довольно долго и нашел Учителей. Опять же — был первым в Питере. Потом у него были Учителя и китайцы и уйгур. Затем — тай-цзи и сейчас он работает с Ван Сяном, китайским Учителем.
Честно говоря, я не знаю, к чему он дальше склонится, потому что он все время ищет. Но и не забывает старое. В отличии, например, от меня, он сохраняет верность всему, чем когда либо занимался. Я полностью отошел от каратэ, — все, для меня этого не существует, это давно пройденный этап. Альфат же все время вспоминает каратэ, пытается с чем-то его объединить, что-то ищет… Он не боится пробовать и ошибаться.
Влияние Альфата на все движение в области боевых искусств в Петербурге, да и во всей стране, огромно. Его ученики сейчас работают по всей стране. Многие стали чемпионами мира, прославленными тренерами.
Такие люди, как Альфат, подвижники, они примером всей своей жизни учат тому, что жизнь не просто не ограничивается материальным аспектом, но необычайно глубока в сфере духовной, которая и является основной частью жизни… Они все время будят окружающих: — «Посмотри вокруг, сними шоры… я всего не знаю, но мне кажется, что там очень интересно…».
Встретились мы с Альфатом Махмудовичем в клубе «Дзержинец» на Шпалерной, где Макашев работает уже много лет…
Апрель 2000 г.
Альфат Махмудович: Однажды один из моих учеников, первый чемпион Союза по карате, с которым мы, в свое время, вели группу для работников Смольнинского райкома партии, начал мне рассказывать про человека, приехавшего из Средней Азии, который вроде бы что-то очень интересное умел. Я вообще-то перевидал много всего, в том числе и в Средней Азии. Там, как правило, были ученики либо моего брата, который был президентом Федерации карате, либо ученики корейцев, которые были уровнем пониже, либо те, кто учился у моего ученика Риша, который жил в Самарканде. Поэтому, практически всех я знал, но были и люди, которые нигде не были засвечены. Это были Мастера из Китая, которые бежали оттуда во время Культурной революции. Но их обнаружить чрезвычайно трудно, хотя я и допускал, что кто-то из этих людей может оказаться даже здесь. Поэтому я предложил встретиться с тем человеком, о котором мне рассказал мой ученик.
И, в результате нашего знакомства, этот человек перевернул многие мои представления и о восточных единоборствах, и о человеке, и об этом мире… По-русски его звали Юра Манькоев, а настоящее его имя было Ю Мань Ко. На первый взгляд он показался мне похожим на таджика. Вначале я слушал его с недоверием. Он рассказал, что родом он из южного Китая. Его дед был настоятелем буддийского монастыря. Он же сам в юности был охранником этого монастыря. Во время Культурной революции, когда по приказу Мао Цзе-дуна уничтожили очень многих Мастеров, Юре удалось бежать.
Вы не слышали про Кадочникова? Это основатель русского рукопашного стиля. Так вот, Кадочников это ученик Юры, который, как это часто получается, не афиширует себя никак. То, что показал Юра, оказалось феноменально. Его техника впечатлила меня сразу. Было сразу понятно, что это настоящий Мастер. Во время первых тренировок я спросил у Юры: — «Правда ли, что в Китае были Мастера, которые могли драться с тигром? Для меня невероятно, за счет чего человек может победить такого зверя». Юра даже как-то обиделся: — «Почему, — говорит, — были? Есть и сейчас». И он объяснил, что у любого зверя есть слабые места. Слабое место у тигра есть возле затылка на шее, а кроме того у него одна и та же тактика нападения. Тигр всегда атакует линейно — прыжком сверху вниз. Поэтому необходимо очень быстро уйти с линии его прыжка и атаковать его в шею. Я говорю: — «Теоретически это понятно, но как это делается?» А мы стояли кружком, — рядом был Риш и другие мои ученики. Юра стоял в центре этого круга. И вдруг все мы перестали его видеть. Оглянулись, — а он сидит на шее одного из учеников верхом и смеется. До сих пор я вспоминаю эти кадры, как какую-то невероятную фантастическую картину. Скорость перемещения Юры была просто непостижимой — зрение не успело среагировать.
Хотя Юра и не любил подобные демонстрации, но иногда его удавалось попросить показать что-нибудь. Еще один случай произошел чуть позже того, о котором я уже рассказал. Юра поставил на стол спичечный коробок и говорит: — «Внимательно наблюдайте за коробком». Все смотрят — коробок вдруг пополз по столу. Все были ошарашены. Что это — сила взгляда, телекинез, гипноз? Юра засмеялся и говорит: — «Это моя рука двигала коробок». То есть скорость движения руки была такой, что глаз не успевал среагировать.
Сейчас Юра живет вместе со своими учениками на Кавказе, в районе Сочи, в горах. Был случай, когда на Кавказе Юра дрался с медведем. Получилось так, что на узкой горной тропе навстречу ему вышел медведь. Пришлось бой принять. Медведя он, конечно, не убил, но и медведь Юру не покалечил. Разошлись. Подрались и разошлись.
Однажды мы с Юрой были в Тихвине у одного моего приятеля. И туда же приехал один парень из Прибалтики, у которого был черный пояс по карате. По дороге с ним произошла такая ситуация: к нему пристали бандиты из одной кавказской группировки. Пятеро человек были с ножами и двое без ножей. Ну, и поиздевались над ним. Он пришел сильно потрепанный. Юра спросил, что случилось, и этот парень нехотя рассказал. После этого Юра ушел и вернулся где-то через час. А потом приезжает милиция: — «Кто зарезал пятерых бандитов?» Юра признался, что это он. Оказалось, что он тех семерых он разыскал. Произошла короткая драка, в результате которой те пятеро, что были с ножами, оказались своим же оружием и зарезаны. Двоих безоружных Юра пощадил. Тогда он за это дело отсидел полгода.
Еще один легендарный случай произошел до этого в ресторане. Случилось так, что местные мафиози решили покачать свои права. Их было человек тридцать. Было удивительно наблюдать, как эти люди сыпались, как горох, когда к ним Юра только подходил. Он их почти не касался.
То, что Юра показывал, это, конечно же, супервозможности. Так что живут у нас такие уникальные люди.
Влад: Альфат Махмудович, в чем, на ваш взгляд, соединяются боевые искусства и духовная практика? Ведь большинство людей воспринимают боевые искусства, как нечто прикладное: то, с помощью чего можно стать сильнее, ловчее, научиться драться… Как для вас раскрывается духовный аспект?
А.М.: Помните, был такой фильм Окивы Куросавы «Гений Дзюдо»? Когда Куросаву спросили, почему он выбрал такую тему для фильма, он ответил: — «Жизнь это борьба, а борьба это жизнь!» Я с ним полностью согласен, потому что в борьбе отражаются все жизненные ситуации: и гармония, и противоречия. Это модель жизни.
В: Вы можете этот тезис развернуть подробнее? Может быть на примере того, как у вас все происходило…
А.М.: Наверное, тогда вначале необходимо определить, что такое духовная практика, потому что это выражение можно понять по-разному. Для меня наиболее близок старинный образ, описывающий ситуацию, где есть повозка, конь, возница и ездок. Этот образ определяет ситуацию любого человека: кем он является, если говорить метафорически — конем, повозкой или ездоком? Следуя этому образу, смысл духовной практики состоит для меня в том, чтобы человек стал тем, кто решает — куда ехать, то есть, ездоком. Это даст возможность управлять и телом, и эмоциями, и мыслями, и знать, что и зачем делать… Я думаю, что в этом отношении очень интересны слова сэнсэя Кондо, одного из ведущих Мастеров Айки-джитсу. Ссылаясь на авторитеты, я вроде бы ухожу от своего прямого ответа, хотя, другой стороны, как раз к нему и подвожу. Так вот, сэнсэй Кондо сказал, что совершенствование духа может идти разными путями. Это может происходить посредством религиозного служения, может происходить путем мистической практики, может происходить путем погружения в красоту природы, живописи, оранжировки цветов — икебаны, чайной церемонии, воинского искусства. И все эти пути равнозначны. Ни один из них не лучше и не хуже другого. Но лично мы выбираем путь воинского искусства.
Вообще, Школа Дай-трю Айки-джитсу, которую представляет сэнсэй Кондо, это потрясающее явление по своей глубине и объему знаний. Взять хотя бы один аспект этих знаний о строении человеческого организма. Даже мои знакомые врачи, обладающие знаниями по восточной медицине, были поражены теми потрясающими фактами, которые раскрываются в этом учении. Это бездна нового и неизвестного. До сих пор многие из знаний этой Школы являются загадками. Школа их не открывает. Вот, к примеру, взять сухожильные рефлексы. Их возможности не до конца известны медицине. А в Дай-трю Айки-джитсу есть на этот счет сто принципов. Их можно изучить и даже вызубрить наизусть, но от этого ты ни на йоту не продвинешься в практическом постижении этого феномена. Есть человек, — Судзуки — ученик сэнсэя Харикавы, который приезжал к нам в Питер и который открыто преподает некоторые аспекты Айки. В старое время его приговорили бы к харакири за это. То, что он делает непостижимо, хотя я лично на себе все это испытал. А я человек недоверчивый.
В: А кто такой сэнэй Харикава?
А.М.: Это лучший ученик Токэды. Токэда же, в свою очередь, это учитель Уэсибы, который основал Школу Айкидо. Уэсиба в табеле о рангах Школы Айки был шестым. Харикава был первым.
Вот эти сто принципов, о которых я говорил. Вы можете их просмотреть, хотя это и большой секрет Школы Дай-трю Айки-джитсу. Можете смело читать, так как все равно ничего не поймете…
В: Здесь перечислены просто некие характеристики организма. И на первый взгляд, ничего принципиально нового здесь нет. Просто они приведены все вместе и в каком-то особом порядке. В чем их секретность?
А.М.: Это действительно некие физические параметры, большинство которых известно медицине. Когда Судзуки приезжал сюда, одна девушка, которая у меня занимается, спросила: — «Ну, наверное, это все связано с энергетическими явлениями?», на что Судзуки рассмеялся и сказал: — «Выбросите всю эту дурь об энергетике и мистике из головы. Нужно просто очень долго и упорно тренироваться!» Он, конечно, специально приземлил ее, предостерег от возведения человеческих возможностей в ранг чего-то неземного и мифологического, хотя, действительно, все эти чисто физические параметры, будучи освоены практически, становятся чудом.
Я спросил Судзуки: — «Правда ли, что Токэда брал, к примеру, бумажку, протягивал ее кому-либо из публики, — тот брался за нее, но когда Токэда дергал бумажку, этот человек падал? За счет чего это происходило? Неужели за счет скорости движения? Я не представляю себе такой скорости, чтобы я, например, не успел отпустить бумажку и упасть». Судзуки засмеялся в ответ, взял бумажку, свернул ее и подал мне. Когда я взялся за бумажку, Судзуки потянул ее. И я не мог отпустить ее! Скорость была небольшой. Я знал, что мне нужно отпустить бумажку, но не мог этого сделать. — «Что происходит?» — спросил я Судзуки. Тот снова рассмеялся и сказал: — «Это Айки. Правда, я еще очень несовершенен в Айки и до вершин мастерства мне еще далеко…»
Тот же Юра Манькоев говорил так: — «Есть свойства организма, которые медицине неизвестны. Хотя, здесь нет большого секрета, но овладеть ими можно только через практический опыт. Когда ты этим овладел, то все это очень легко». Но для этого всего необходимы упорнейшие тренировки. Это должно быть тем, что передается через непосредственный контакт с Учителем. Через непосредственные ощущения.
Как-то мы с Юрой заговорили о «третьем глазе». Он сказал, что, конечно, вокруг этой темы очень много мифологических измышлений, но есть вполне практические аспекты. Юра рассказал, что его обучали этим аспектам. Некоторые проявления этого феномена я видел. Мы были в девяносто четвертом году с одним китайским врачом в Дагестане, в районе Гунибского ущелья. Там была турбаза. И вот один мальчик лет четырнадцати вышел утром на невысокую скалу и стал на самом краю. Он встал на краю, некоторое время стоял и раскачивался, а потом вдруг упал. Почему? Потом Юра объяснил мне, как такие вещи происходят. Один из аспектов «третьего глаза» — это работа вестибулярного аппарата. Люди, которые не знают всех свойств этого аппарата, попадая в горы, становятся на край обрыва и происходит следующее: вестибулярный аппарат очень чуток к массе Земли, и то, что здесь (перед обрывом) чуть большее притяжение, чем здесь (за обрывом) он ощутит. Это очень небольшая разница, но не ощущается. Тогда, для сохранения равновесия, от вестибулярного аппарата идет сигнал, что необходимо стоять, чуть наклонившись в сторону обрыва. Но когда это происходит, обычный человек испытывает чувство страха. Он пугается и отдергивается от края. Вестибулярный аппарат дает еще больший сигнал о неравновесии: возникают колебания. В результате, если человек вовремя не выйдет из этого процесса усилием воли, то он начинает беспричинно качаться со все более увеличивающейся амплитудой и затем падает. У нас в Школе учат: «Если ты пошел по краю обрыва, то наклонись к обрыву, а не наоборот!» Это выглядит парадоксально, но это свойство организма.
Есть такая суфийская формула Знания: знать-уметь-быть. Так вот, наше знание о вестибулярном аппарате, да и еще о многих системах и функциях своего организма — оно на первой ступени. Мы об этом, в лучшем случае, знаем, — прочитали, услышали и так далее. А вот чтобы уметь этим знанием пользоваться, необходимы регулярные тренировки. До умения нам во многих аспектах очень далеко.
В: Я бы хотел конкретизировать вопрос о духовной практике. Вы говорили метафорически, что смысл практики, — стать не повозкой или лошадью, а ездоком. Так вот, кто такой этот ездок? То, что стоит за всем — телом, чувствами, ощущениями, мыслями, рефлексиями… Некое чистое «Я». Как боевые искусства помогают приблизиться к этому постижению?
А.М.: Ну, я думаю, то, что чаще всего внешне воспринимается, как боевые искусства, это результат американизации мышления и восприятия людей. Культ победителя, чемпиона… Такой взгляд формирует у практикующего идеалы человека сильного, лидера, супермена. А у настоящего Мастера, традиционно идущего по пути боевых искусств, практика формирует осознание слабости и несовершенства человеческого организма. Тогда, понимая, что ты слаб и ограничен, ты начинаешь искать нечто, что могло бы дать опору. А окончательная опора может появиться только тогда, когда сознание перестанет отождествлять себя с телом, мыслями и чувствами и укоренится в том самом чистом «Я». Это процесс, идущий параллельно с развитием всей той мощи тела и психики, которая появляется в результате упорных занятий. Эти два процесса никак друг другу не противоречат, а, наоборот, дополняют.
Я вспоминаю, как Герман Васильевич Попов первым привез в Советский Союз Айкидо из Бирмы. Его Учитель Уттандин — бирманец. И как-то речь у нас зашла о его духовных воззрениях. Интересно, что для бирманцев буддизм и наша тогдашняя идеология — коммунизм были чем-то очень непротиворечивым и похожим. Уттандин был буддистом и коммунистом, и в его сознании все это очень легко совмещалось. Герман Васильевич это так объяснял, что в представлении Уттандина буддизм через Майтрейя-будду принесет человечеству избавление от пороков и страдания. А по учению Карла Маркса должно произойти тоже самое, только вместо Майтрейя будды должен быть Центральный Комитет Компартии. Кто там конкретный носитель — не так важно, важна сама идея. У Уттандина были очень интересные воззрения на многие вещи. Взять, скажем, такую христианскую идею «Ударили по левой щеке — подставь правую». Уттандин говорил так: — «Для практического боя подобная идея может показаться идиотской. Вместо ненависти к противнику — сочувствие к нему. А на самом деле, это очень ценная идея. Если я вижу перед собой врага, которого ненавижу, то я ослеплен бешенством, и, значит, вижу его плохо. А если я чувствую к нему жалость, вижу, насколько он жалкий и беззащитный, то я легче увижу все его слабые места и смогу быть безупречен в бою. С помощью сочувствия я легче отражу его атаку. Здесь нет противоречия: позиция сочувствия практически выгодна, — я смогу управлять ситуацией. Если драться с такой позиции, то, может быть, противник даже некое вразумление получит в результате нашего с ним боя». Вот такую интересную сторону учения о непротивлении пояснил нам Уттандин. И тогда мы восприняли это как откровение.
Постепенно узнавая через практику боевых искусств, насколько человек слаб, уязвим, сколько у него слабых точек, сколько возможностей его легко лишить жизни — начинаешь больше ценить жизнь, бережнее к ней относиться. Уттандин на этот счет тоже говорил: — «Всевышний устроил человека очень мудро. Если у тебя и нет огромной силы, то все равно, в твоем организме заложены потрясающие знания». Есть много примеров того, как работать в боевых искусствах, почти совсем не прилагая силы. Вот такой классический пример. Я беру очень нежно и неагрессивно руку моего ученика и с легкостью попадаю в нужную мне точку. Именно благодаря тому, что я настроен неагрессивно, а сочувственно, я сразу же и без труда обнаруживаю эту точку. А дальше… Говоря это, Альфат Махмудович взял руку своего ученика и погладил ее. При последних словах, ученик с криком подпрыгнул чуть не до потолка, хотя Альфат Махмудович не делал сколько-нибудь заметных силовых движений. Это как ключ и замок — когда точно попал, то усилий никаких не нужно. Можно сказать, что тело устроено в пользу слабого. Слабый, зная нужные принципы, но будучи неагрессивен, побеждает.
В: Как вы считаете, произошла ли русификация боевых искусств, за то время, что они практикуются в России? Появилась ли своя специфика, может быть даже, своя Школа? Или они так и остаются восточными боевыми искусствами?
А.М.: Я думаю, что адаптация воспринятого учения к нашей национальной почве это нормальное явление. Если взять японское каратэ, так это тоже ведь результат прочтения окинавскими крестьянами китайских боевых Школ.
В: Что восточные искусства потеряли и что приобрели на русской почве?
А.М.: Конечно, потери большие. Это не только у нас, но и вообще, в европейской трактовке. Для большинства практикующих потерян основной — духовный аспект боевых искусств, а акценты смещены на прикладные задачи. Многое потерялось, когда все это стало одним из видов спорта: очки, секунды… А вот людей, которые сохранили основу, не так уж много у нас в стране, да и в Китае, кстати, тоже.
В: Как получилось, что вы стали одним из первых, кто начал практиковать в Советском Союзе восточные искусства? Как вообще сложилась ваша судьба в этом направлении?
А.М.: Наша судьба во многом определяется случаем, хотя, по большому счету, сам случай — явление не случайное. Мне нравится один момент из фильма Акиры Куросавы: там судят разбойника, который убил самурая и взял его жену, и спрашивают его, как это все произошло. И вот он ответил: — «Во всем виноват ветер!» И дальше показываются кадры, как это все происходило: летняя жара, лес и этот разбойник дремлет, разморенный жарой. Вдруг, порыв прохладного ветра заставляет его очнуться от сна и приоткрыть глаза. Он видит, как по лесной дороге идет самурай и ведет лошадь, а там паланкин. Что в паланкине — не видно. Но так жарко, так лень шевелиться, что разбойник продолжает лежать неподвижно. И тут второй, более сильный порыв ветра откидывает полог паланкина, и видно, что там очень красивая женщина. Разбойник еще неподвижен и ленив, — уж больно жарко. Третий порыв ветра пробуждает его окончательно, но когда он еще раз взглянул на эту ослепительную женщину, то лежать больше не мог. Дальше он вскакивает, бросается на самурая и потом уже овладевает этой женщиной. Так что, во всем виноват ветер. Если бы не он, всей этой истории не произошло бы.
Года два назад, когда я занимался икебаной у жены генерального консула Японии, я там же встретил очень давнюю свою знакомую, Валентину, которая в начале шестидесятых работала в Публичной библиотеке. И вот мы с ней вместе начали вспоминать, как тогда все начиналось. А дело было так: шел шестьдесят первый год и я защищал диплом по самбо (я тогда заканчивал Институт Физкультуры), но, чтобы мне не было совсем уж скучно читать только про самбо, я пошел и взял подборку литературы по дзюдо. Потом Валентина, которая работала как раз в этом отделе библиотеки, предложила мне посмотреть одну интересную книгу. Это была первая книга по каратэ, на английском языке. Я ее полистал и как-то скептически отнесся: — «Что за чушь собачья? На дзюдо совсем не похоже». Уже много лет спустя, когда каратэ стало известно, благодаря фильму «Гений дзюдо», в газете «Советский спорт» появилась фотография, где один Мастер каратэ стоит в стойке, а второй, в прыжке сверху наносит удар. Под этой фотографией был заголовок «Дзюдо непохожее на себя». И текст, что, мол, в странах гнилого капитализма и империализма, даже традиционное дзюдо выродилось до такой степени, что движения дзюдоистов стали похожи на какой-то замысловатый танец. Так вот, тогда, в шестьдесят первом, моя первая реакция на книгу по каратэ была похожая. Я закрыл книгу и не стал ее читать. Но в подсознании, что-то меня зацепило. Проходит неделя — другая, и я снова беру эту книгу. Начинаю ее уже более внимательно читать. Оказалось интересно. И я втянулся, стал переводить, калькировать. А потом, постепенно, начали пытаться работать с моими партнерами: Гошей Бахиревым, Амиром — моим братом, Шустовым Володей, который стал вторым после меня тренером…
В: Вы ведь были одним из первых, кто начал у нас заниматься каратэ.
А.М.: Самым первым. Потом, уже через десять лет пошли различные течения, отпочкования. Все это было неофициально. Состоялся первый неофициальный чемпионат Союза. Было три веса. Коля Карпов, мой ученик, был чемпионом в первом весе. Никонов Валера, ученик моего ученика Шустова, стал чемпионом во втором весе. А в легком весе Шура Куликов, — тоже учился у меня.
Помню, был чемпионат с финнами. И большинство побед одержали мои ребята. Финны были поражены нашим уровнем, тем более, что у нас не было постоянного японского учителя. Причину мы установили потом. Когда я спрашивал у чемпиона Европы по каратэ, в чем смысл того или иного движения, он в недоумении пожимал плечами: — «А черт его знает! Сэнсэй показал, вот мы и делаем, а в детали — зачем и почему — не вдаемся». А мы-то как раз шли наоборот, от исследования механизмов и смысла каждого движения и их общей взаимосвязи. Нам было интересно!
Потом уже была историческая встреча городов побратимов Осака — Ленинград. Приехали очень сильные японские Мастера, среди которых был второй призер чемпионата мира в полутяжелом весе. Они приехали нас учить. А получилось так, что в соревнованиях Коля Карпов победил этого второго призера чемпионата мира, а другие наши ребята тоже многих победили. Когда после соревнований я заглянул к японцам в гостиницу, то увидел, что они плакали! Они приехали нас учить, а их разбили.
Хотя я всегда понимал, что то, что мы можем, это далеко не предел.
В: И все-таки, какой основной мотив побудил вас посвятить этой практике всю свою жизнь?
А.М.: Один из главных мотивов человеческой деятельности это любопытство. Если бы его не было, человечество вообще бы не развивалось. Всевышний как-то смог людям передать это качество.
Мой дядя еще в двадцатых-тридцатых годах занимался дзюдо. И он рассказывал, как однажды на улице какой-то пьяный хулиган зарезал мастера спорта по самбо. Было непонятно, как же это могло случиться. Особенно потом, когда мы воочию познакомились с примерами того, как японские Мастера справлялись в одиночку с несколькими вооруженными противниками. И вот когда мы стали практиковать каратэ, — это была еще самая первая группа, то в соседнем с нами зале занимались самбисты. Они к нам присматривались где-то полгода, потом их тренер Сергей Клеверов говорит: — «Ну что вы какой-то ерундой занимаетесь? Зачем вам эти странные позы и так далее?» — Я ему отвечаю: — «Сережа, давай не будем голословны, а проведем эксперимент. Мой ученик возьмет нож и сделает десять попыток атаковать твоего ученика, а потом — наоборот. И посмотрим — сколько попыток будет реально отбито». Я не знал, что получится, но результат был таким: его ученики отбивали две атаки из десяти, а мои — восемь из десяти. Сергей тогда тоже стал изучать каратэ.
Потом, интересно, как людям удается выдерживать бой с медведем или с тигром. Все это любопытство, которое порождало множество экспериментов, поисков, неожиданных находок. Хотя, конечно, многие эксперименты были рискованны.
Кроме любопытства есть еще один существенный мотив для познания, для того, чтобы не останавливаться на месте. Это — необходимость выживать. Для этого надо постоянно ставить себя в сложные условия. Это и есть жизнь воина, практикующего боевые искусства, когда два параллельных мотива: выживание и любопытство приводят его к познанию себя и мира.
В: С тех пор, как вы начали свои поиски, прошло уже сорок лет. Если сейчас оглянуться на весь ваш Путь, то что в нем самое главное? Какой смысл раскрылся? К чему вы пришли?
А.М.: Как-то мы с Германом Васильевичем Поповым на эту тему рассуждали и честно друг другу признались, что если бы мы с этим миром не соприкоснулись, то и его и моя жизнь была бы неизмеримо беднее. Мы пропустили бы главное… Это стало для нас окном в мир и окном внутрь себя. Кстати, после занятий икебаной, я обнаружил, что это тоже может стать окном внутрь себя, через восприятие красоты и чувственной окраски мира. Начинаешь видеть и чувствовать то, что раньше не замечал.
На эту тему у Акутогавы есть замечательная новелла «Крестьянин и блоха». В сборниках ее нет. Она печаталась в журнале «Восток» в тридцатых годах. Суть такова: жаркий летний вечер; крестьянин утомлен работой в поле и засыпает. Рядом лежит его молодая жена. Последнее, что он видит, перед тем, как погрузиться в сон, это как по краю кровати ползет блоха. Затем он засыпает и ему снится, что он поднимается на вершину удивительно красивого холма, с которого открывается какой-то фантастически красивый вид. Он любуется этой горой и ее окрестностями, а потом просыпается. И внезапно он понимает, что во сне он превратился в блоху и поднимался по груди своей жены. Потрясенный, он видит, насколько красива его жена, к которой он уже привык, но фактически не замечал. И Акутогава резюмирует, что если даже простому крестьянину доступно озарение и наслаждение красотой, то мы — инженеры человеческих душ — тем более должны быть чутки к прекрасному, к тому, чтобы видеть красоту в привычном и обыденном. Я это рассказал как метафору к тому мировосприятию, которое раскрывается через икебану, через воинские искусства, через мистическую практику…
В: Были ли у вас глубокие озарения, постижения?
А.М.: Да, были. В Дагестане живет один суфийский Мастер, у которого я учился… Тогда много чего со мной происходило…
В: Можете про это рассказать подробнее?
А.М.: Началось с того, что ко мне как-то приехал один парень из Дагестана и попросил за три месяца его обучить всему. Мне это показалось слишком самонадеянным притязанием, абсолютно неправомерным. Но он — его зовут Зубайр — очень просил. Когда мы начали работать, он сразу опережал других учеников. Я помню, как я объяснял как зажечь ту или иную точку, а Зубайр, все торопил: — «Это я знаю, давайте вот про эти точки» — и он называет некоторые скрытые точки. Я спрашиваю — «Откуда ты это знаешь?» — Мы разговорились, и выяснилось, что он занимается у суфийского Мастера… Действительно обучался он у меня очень быстро и эффективно, и за три месяца я обучил его по максимуму. Он в благодарность за это познакомил меня со своим Мастером. Это произошло в Дагестане. Феномены, которые делали этот Мастер и его ученики, не уступали тому, что описывает в своих книгах Кастанеда.
Я не могу много рассказывать об этом. Там есть закон, что если ты продолжаешь практику, то подробные рассказы о ней могут помешать твоему дальнейшему продвижению. Но пару примеров могу привести.
Вот случай, который заставил меня крепко призадуматься. До отъезда в Дагестан я поссорился со своей женой, но, будучи уже в горах, решил помириться и стал писать ее письмо. Писал в тетрадке, в день по несколько строчек, — времени было очень мало… Я жил тогда у Зубайра. Когда мы поехали в горы, я оставил тетрадку в его доме. Туда никто не заходил, кроме его сестры, которая иногда наводила порядок. Женщина на Востоке не смеет что-либо трогать, тем более — вещи гостя. Это табу. Тетрадку я положил на подоконник. И вот, перед отъездом в горы, я открываю тетрадь, а текста там нет, как будто кто-то все вырвал, хотя листы были на месте. Листы на месте, а текста нет! И никто ведь не притрагивался к тетрадке. Спросить я не решился. Ну, ладно, уехали в горы, там общались с Учителем, было очень много всего, о чем я говорить не буду… И вот после этого мы снова вернулись в дом Зубайра. Тетрадка моя так и лежала на подоконнике, как я ее оставил. Открываю ее — письмо на месте! Как так? Я ничего не понял. До этого я не мог понять, как оно исчезло, а теперь еще больше удивился тому, как текст снова появился. Я был потрясен. На другой день утром приходит к нам один из первых учеников Мастера, а меня любопытство просто съедает. И я спросил его в завуалированной форме: — «Скажи пожалуйста, вот если такое-то явление с кем-то происходит, то как это расценить?» — Он посмотрел на меня и рассмеялся: — «Это не с кем-то, а с тобой произошло, — я знаю! Не удивляйся, с нами Учитель проделывал еще и не такие вещи. Он знал, что ты ему не до конца доверяешь, и, чтобы ты поверил, он это сделал». Такой маленький пример, но это непостижимая для ума ситуация.
Кстати, для предотвращения конфликтности в том регионе, такие Учителя играют очень большую роль. Без них война была бы куда более серьезной.
В: Много ли учеников у этого суфийского Мастера?
А.М.: В той горной деревне, где он живет, около трети жителей — его ученики, а остальные считают, что все это — какая-то ерунда.
В: Что он передал лично вам?
А.М.: Можно сказать, что основа всего того, что он мне передал, это некий энергетический луч, который проник в мое сердце и зажег в нем огонь постижения Бога. Можно сказать, что это тот же луч, который был передан Адамом первым ветхозаветным пророкам…
В: Как вы это переживали?
А.М.: Невыразимая сладость в сердце. Такая полнота и глубина, которую ни с чем ни сравнить. Все мирские наслаждения, например, от женщин, это ничто, по сравнению с той сердечной сладостью.
В: Это долго переживалось?
А.М.: Да, долго. И сейчас уже это возобновляется всякий раз, когда я приступаю к практике.
В начале нашего знакомства Учитель сказал очень интересные слова. Он спросил меня: — «Как ты думаешь, в чем разница между мной и тем муллой, который проповедует в мечети?» Здесь я отвлекусь, так как, вчера произошла очень похожая история. Мы ходили в музей этнографии, где замечательный специалист по шаманизму рассказывал нам о истории бани, но в числе прочего, заговорили о том, чем отличаются поп или епископ от шамана. Наш экскурсовод сказал так: — «И поп, и епископ, и мулла претендуют на то, чтобы связать вас с Богом через священное Писание. Но неизвестно, как он сам понимает эту книгу, неизвестно, в конце концов, насколько само священное Писание может искажать положение вещей… Это опосредованный путь. А шаман претендует на то, чтобы связать вас с Творцом напрямую. Конечно, шарлатаны есть везде, но я много раз убеждался, что шарлатанам эта миссия не удается, и в то же время встречал настоящих шаманов». Так вот вопрос суфийского Мастера был похожим, и вот что он сам на него ответил: — «Люди приходят в мечеть, в церковь, где поп и мулла говорят правильные слова. Но что в это время происходит в его сердце и уме — неизвестно. Его помыслы и вся его жизнь могут абсолютно не соответствовать тому, о чем он говорит. Это похоже на то, как если бы тебе показывали арбуз и рассказывали о том, какой он спелый и вкусный. Мы же просто отрезаем арбуз и даем его тебе, чтобы ты сам попробовал. Поэтому ты должен убедиться во всем сам. Бог должен войти в твое сердце, а не просто вертеться у тебя на языке!»
Еще одну интересную историю он мне рассказал, которую я могу пересказать вам. В бытность этого Мастера, как говорится, «в миру», он работал пожарником. И один электрик спросил его: — «Я в Бога не верю. И как ты сможешь убедить меня в том, что Бог есть? Я же его не видел и никто не видел. Вот ты его видел?» Тогда Мастер отвечал: — «Ты ведь электрик, — так вот объясни, почему горит лампочка!» — «Как почему? По проводам идет ток, раскаленная вольфрамовая нить начинает светиться…» — «А ты уверен, что это так?» — «Ну ты даешь! Я двадцать пять лет электриком работаю!» — «Точно веришь? Ты уверен, что ток идет по проводам?» — «Да, конечно!» — «Тогда покажи мне этот ток!» — И мужик крепко призадумался. Мастер потом сказал, что с каждым человеком нужно говорить на том языке, который ему понятен и близок.
Однажды к нему в дом вошли два кэгэбэшника, явно с нехорошими намерениями. Те, кто это видел, рассказывали, что эти два кэгэбэшника улепетывали из его дома с невероятной скоростью. Потом выяснилось, что они пришли к нему и начали что-то очень нагло говорить. Учитель отвернулся от них и стал лицом к окну. И тогда из-под стола выползли две огромные кобры и поползли на оперативников. Так что у тех только пятки засверкали.
А потом приходил еще один кэгэбэшник. Но нормальный такой человек. Он честно признался, что он атеист, но хотел бы поверить в Бога. Тогда Мастер задал ему вопрос: — «Слушай, ты зачем ко мне пришел? Наверное, твой начальник в районном отделе КГБ отдал тебе приказ, чтобы ты выяснил, что и как…» — «Да» — «А без этого приказа ты пришел бы ко мне?» — «Нет» — «Наверное, твоему районному начальнику, в свою очередь отдал приказ начальник из Махачкалы, а тому — начальник из Москвы… А если бы тот начальник в Москве не отдал бы приказ начальнику в Махачкале, а тот — твоему районному начальнику, — ты пришел бы ко мне?» — «Нет» — «Вот видишь, даже в вашей системе, если бы не было главного начальника в Москве, ты бы ко мне никогда не пришел. А как же ты хочешь, чтобы весь этот мир никем не управлялся?» Тот замолчал, призадумался и ушел. Уже неплохо — человек задумался…
Это очень важно, чтобы человек начал задумываться и проводить нить от своей бытовой ситуации до глобального масштаба. С этого обычно все и начинается…
Глава 7. Игорь Чебанов — 2
С Игорем Чебановым читатель знаком по первому тому. В марте двухтысячного года Игорь приехал в Питер и связался со мной. У Игоря возникло два замечания к тексту первого тома. Он зашел ко мне в гости и за чашкой чая у нас сложился интересный разговор, где помимо двух замечаний, Игорь затронул еще несколько вопросов, которые, на мой взгляд, дополняют нашу с ним прошлогоднюю беседу…
Март 2000
Игорь: Я хочу привести образ, связанный с духовными Путями. Вот есть например реки. Одна из них течет на север и впадает в Северный Ледовитый океан. Само слово океан предполагает нечто общее, некую единую стихию. Другая река начинает течь почти оттуда же, но на юг. Впадает в Индийский океан. Другой совсем ландшафт, климат… А есть большая река — Волга, которая впадает по сути дела в озеро, не связанное с океаном, с единой стихией. Хотя вроде бы, когда стоишь в районе дельты Волги, то видишь необозримое пространство воды. Но, это не океан и никак с ним не связано. Для того, чтобы связаться с общей единой океанической стихией, воде нужно еще раз испариться, опять где-то выпасть, куда-то течь и попасть в океан через другую реку. Все это очень непросто. Если от этой метафоры перейти к какой-то жизненной позиции, то я, например, склонен сосредоточить максимальное количество внимания и усилий на изначальной сути, на Истине. Это похоже вот на что: если представить, что наше сердце — как зеркало, а солнце на небосводе занимает очень маленький градус, — то нужно так повернуть зеркальце-сердце, чтобы оно попало на солнце. Это должна быть очень точная настройка. На один градус ошибся, и мимо… И вроде бы попадаешь в небо и высоко, и все, казалось бы, хорошо, но это не то, что затмевает своим светом все остальное. Отражение неба хотя и пронизано солнечным светом, хотя и высоко, но это не тот изначальный свет, а свет отраженный и рассеянный. Суть в том, что, попадая точно зеркалом на солнце, ты обретаешь всезатмевающее наполнение. Это то, когда Обращенность твоя очень точная и приводит к всепоглощающей наполненности. Сила и полнота этого света будет такова, что все мирские ценности в нем растворяться и обесценятся. Поэтому это ни с чем не спутать. Это не спутать с тем, когда вроде бы ты попал сердцем-зеркальцем на отраженный свет, но силы этого света не хватает, чтобы мирские ценности затмить, и жизнь твоя так ими и продолжает заполняться, хотя ты и говоришь, что вроде бы сердце твое заполнено светом. Но такое попадание будет не точным, не полным. Критерий полноты есть, и я его назвал: все-все обесценивается в свете Истины. В том числе и общечеловеческие ценности. Но ум у большинства людей не дорос еще до такого осознания. Он не устремляется туда, куда сердце и душа. Вот у многих и возникает вопрос: «А как отличить истинное от неистинного?» Подсознательно есть у человека представление о том, что та базисная реальность, с которой он столкнулся, в которой он живет, — она и есть опора и окончательная правда. Хотя для каждого ведь она своя. Для каждого базисная реальность своя: что есть черное, а что — белое… И это — реальность, в которой он живет, — для каждого является чем-то фундаментальным: ясно, что вот это так, а это — этак, это правильно, а то — нет… И если человек не подверг эту свою фундаментальную реальность трансформации, он так и будет сверять эталон с этой реальностью, а не наоборот. А по сути дела, если трансформация состоится и все ценности обесценятся, то окажется, что эталон находится в абсолютном месте, в одном для всех. И именно с эталоном необходимо сверять реальность. А получается-то чаще наоборот… Ум так работает. Он начинает задаваться множеством вопросов, типа: а как узнать, что это верно, а не продукт воображения, как узнать, что это не придумано и тому подобные…
Влад: Вопросы-то существенные!
И: Да, вопросы существенные. Но главное, что они свидетельствуют только лишь за личность спрашивающего. Они свидетельствуют о том, что личность эта не реализовала еще последнюю трансформацию, где все стирается и остается только Истина, а потому и вопросов-то не возникает.
В: Как и в результате чего эта трансформация может случиться? Можно ли и нужно ли этому как-то способствовать?
И: По-разному случается. У кого зов к Истине тотальный и полный, тот этим занимается всерьез. Он подвизается на Пути к Истине со всей полнотой себя. Можно сказать, что это зависит от качества изначальной мотивации, изначального позыва. Можно сказать и по-другому: при работе ума и склонности к анализу, ты, например, сталкиваешься с такими местами в Писании, которые ошарашивают и отпугивают. Всерьез к ним подойти и как-то впитать кажется невозможным. Вот, в прошлый раз[22] я говорил про ситуацию с Авраамом. Или вот, место про Моисея, когда он сошел с горы и увидел, что люди поклоняются золотому тельцу, то он провел черту и сказал: — «Кто с Богом, тот станет по эту сторону черты, а кто нет, — по ту». Из всех только левиты стали с Моисеем. Тогда он велел им: — «Возьмите по мечу и пройдите сквозь лагерь туда и обратно, убивая всех, — и женщин, и детей. Но, только один раз — туда и обратно». Когда человеку уже даже продвинутому говоришь про это место, он сразу приходит в замешательство: — «Нет, я еще к такому пониманию не готов». Он не может еще впрямую посмотреть на это. А ведь сказано, что тот, кто выкинет одно место из Писания, тот все выкинет. И вот в целокупности все в себя впитывать, — не просто так читать, а пропускать через себя и, при этом ничего не «заметать в уголки» в подобных местах кажется невозможным. Я имею в виду человека, для которого эта жизнь еще очень всерьез и, даже если на фоне реальной жизни духовное присутствует и, может быть, присутствует неслабо, но, все-таки, не полностью затмевает эту жизнь. И тогда как раз и не получается настройка сердца точно на Истину. Один градус мимо, — и все! Уже не то! А вот точно попасть… Я-то собственно только этим занимался и занимаюсь. И уже не нужно ни Пути, ни чего-то еще. Здесь первоначальная настройка, — чтобы случилось именно это, очень важна. А другие Пути идут через исчерпание разных этапов. И вообще-то они порочны, так как подсознательно существует надежда, что, мол, когда дойду до очередного этапа, то оттуда все будет ближе и яснее. А это совсем не так. Дается человеку всегда по устремлениям его. На весах Истины имеют вес подлинные намерения человека. Если человек настроен всерьез, но в силу ситуации или случившихся рядом людей сориентирован немножко не туда, то его очень легко переориентировать и подкорректировать. Он почувствует истинное направление, если ему подсказать, легче, чем человек, который настроен еще не очень серьезно.
Здесь уместен пример с грядкой. Вот есть на грядке росток, и есть сорняки, которые вредят его росту. Первый круг сорняков — самый близкий. Их не так много, но вредят они больше всего. Если говорить метафорически, то как раз ближайшие сорняки — то, что вредит человеку больше всего, ему самому-то и не видны, недоступны его вниманию. Это я уже говорил в прошлый раз, — необходимо обрезание крайней плоти сердца. Человек и сердцем-то живет отчасти, а тут еще и не все сердце устремлено к Истине, а лишь малый его кусочек — точка. Жить, ориентируясь на эту точку очень непросто, потому что тогда ты будешь настолько оторван от всего мирского расклада и мирского бытия, что никто не поймет тебя. Мир ведь, а особенно, ближайшее твое окружение ждет от тебя совсем иного и инициирует в тебе совсем не те структуры, которые сподобляли бы к Истине. Чтобы от этого отключиться нужно уединение и длительное сосредоточение на изначальном зове Истины. Когда случается подобное спонтанно, тогда, конечно, легче, но и спонтанно-то случиться такое может только с тем, кто очень сильно устремлен…
В: Для тебя-то все то, о чем ты говоришь, очевидно и прожито. Но, ты ведь не живешь в полном уединении и отключении от всего мирского. И нет вроде бы в твоей жизни и таких ситуаций критических, ситуаций выбора, типа как те примеры с Авраамом или Моисеем…
И: Помнишь, в нашем первом разговоре я рассказал, что в истории моей был период, который длился три года. Это был период совсем иной жизни. Я был выключен почти из всей мирской жизни.
В: Ты же тогда учился в Университете?
И: Это уже после того Университета было. Я был настолько отстранен от всего, что смог обрезать у себя крайнюю плоть сердца…
В: А на уровне событий. Что тогда происходило? Что ты делал? Ты ведь в пещере не сидел?
И: А событийно… Ходил, бывало, по улице с закрытыми глазами. Так, что, бывало, на столбы натыкался. Пост и молитва были почти единственным содержанием моей жизни. Я тогда работал сутки через трое. Работал сантехником, — работа это индивидуальная, — сделать какой-то заказ. Гайки крутишь, а сам в Обращенности пребываешь. Если говорить абсолютно честно, положа руку на сердце, то девяносто процентов бодрствующего времени я посвящал тогда молитвенному деланию. И только десять процентов — каким-то мирским обязанностям.
В: Тогда у тебя и общения ни с кем не было?
И: Не было. Только с Валей мы изредка общались, и то я ей сказал, что я буду откликаться только на ее инициативу, если она сама мне позвонит или придет, а от меня инициативы не будет. Она правильно все это поняла…
Три года все это заняло.
А еще было дело так, что родители меня в этот период хотели в «дурку» сдать. Для родителей это было непонятно и они очень переживали, волновались. Отец-то у меня врач. Он меня даже колол чем-то. Какие-то уколы, от которых я слабел, ноги делались, как ватные… У отца был знакомый психиатр, и он ему позвонил, что, мол, у сына религиозный психоз и надо что-то делать… И, чуть было меня не положили в «дурку». Но тут мама все-таки вступилась, и это на время отложили.
А потом еще четыре года я был уже более включен в мирскую жизнь. И, только потом я стал уже жить такой жизнью, как сейчас.
Это очень важно, но и опасно. Вот пример. У моей второй жены есть сын. Мы стали с ней вместе жить, когда ему было четырнадцать лет. И я уже был в таком состоянии, как и сейчас. Для него все оказалось очень непросто. Было много общения у нас с ним и, кроме того, ко мне приходило много людей, и он был свидетелем всего этого. В течение нескольких лет он был свидетелем и участником интенсивного духовного общения. И впитал он из этого, что главное — это любовь к Богу, а все остальное — неважно. Как сложится жизнь, так и пусть складывается… Так что, на свою жизнь ему стало, по большому счету, наплевать. А какого-то зрелого поддерживающего пласта у него не было сформировано. Его и мама в детстве не заложила. Он жил в детстве в хаотической, разрушительной и опустошенной атмосфере. И вот, понимаешь, он уверовал, что жить нужно только Богом, а воплотить-то это не может, — не хватает зрелости и фундамента поддерживающего. У него сложилась совершенно пассивная позиция: «будет Богу угодно — буду жить, не будет угодно — под машину попаду». Оно вроде и верно, что все по воле Божьей, но жизнь его совершенно безалаберная и, можно сказать, даже ужасная. Он много чего впитал, но со свойственным ему юношеским максимализмом, решил, что каждый, кого он видел и слышал, передергивает Писание под себя. Это тоже деструктивно подействовало и теперь ему в более здоровую ткань жизни не вписаться никак. Он мечется между крайностями. С одной стороны заявляет, что он хочет только одного — любви к Господу, а с другой, когда я указываю ему на безалаберность его жизни, говорит, что сейчас для него главное заработать денег и тогда все пойдет по иному. Тут я ему и говорю: — «Ты хоть либо придерживайся одних каких-то приоритетов, либо меняй акценты в своей жизни. Если ты деньги выводишь на первый план, а духовное на второй, то это одно дело. Но, если ты верен тому, что заявлял, как свою высшую ценность ранее, то просто Господу служи, а все остальное приложится. Если ты будешь в этом последователен, то и деньги и работа придут в том объеме, который необходим тебе». А он на это отвечает: — «Вот и ты под себя преломляешь Писание. Тебе нужно, чтобы что-то прилагалось. А мне не нужно никаких приложений, я просто хочу любить Его и все! Как будет, так и пусть!» — «Опять непоследовательность. А это ведь не я сказал, что приложится. Так в Писании сказано. И приложится-то не тебе конкретно, а вообще в жизнь через тебя. Не заостряй это на себе, тогда и не будет противоречий!» Так что он теперь от всего отстраняется, готов во всем видеть какую-то корысть и убеждения его, и жизнь его сплошь противоречивы. Надеюсь, что в нем все-таки еще все кристаллизуется, потому что чистое зерно в нем есть.
Такой вот крайний пример, демонстрирующий опасность того, когда человек как-то устремляется к духовности, а сам не достиг еще определенной зрелости. Это когда знание приходит раньше времени.
В: Из того, что ты сказал, получается, что для того, чтобы духовное постижение случилось, необходимы две составляющие. С одной стороны, это изначальный зов к Истине, а с другой, — жизненность, потенциальность и зрелость… То есть, получается, что существуют два условия?
И: Первое условие необходимо абсолютно. А что касается второго… Есть ведь разные натуры, разные люди. Случай, который я описал, это когда жизнь человека с самого детства была дестабилизирована. В ней с самого начала не было основы, позитивной жизненности. Так что второе условие не абсолютно, а, скорее, дополнительно. К пояснению я приведу пример того, как человека принимают в буддийский монастырь. Для меня это очень важный пример, он о многом говорит. Человек три дня сидит перед стенами монастыря, и его туда не пускают. Через три дня пустят, покормят, спать положат, а наутро опять выставят за стену. И так, постепенно, через какие-то барьеры, человека допускают в монастырь. Кто-то останется, а тот, кто не готов, кто не созрел еще, в ком мотивация еще не велика, — он уйдет. Да вот еще простейший пример: для того, чтобы среднее образование получить, человек десять лет подряд ходит в школу, по шесть часов в день занимается, а потом еще домашние задания выполняет. Он отдает этому время и силы. Так неужели высшее дано меньшей мерой усилий.
Возвращаясь к примеру с моим сыном, я хочу сказать, что и тут все не однозначно. Это очень жесткий вариант, но кто знает, может быть, это именно то, что нужно для него? Конечно, по-отцовски, мне хочется, чтобы у него все было более гладко. Но, кто знает, кто знает… Мягкий вариант приятнее, но он может оказаться худшим с точки зрения духовного постижения.
Вообще, как сказано в Писании: «Будьте либо холодными, либо горячими. Теплых изблюю».
Самое плохое, это когда человек стремится к духовности для наполнения себя чем-то. Если есть устремленность к Истине, то это одно, а когда человек стремиться к наполнению себя духовным содержанием, то это совсем другое. Такой человек не подобен пчеле, которая со всего собирает мед. Он собирает только оттуда, откуда ему нужно. И для себя, для своей какой-то наполненности. Вот, наверное, то, что я сегодня хотел сказать…
В: Ты когда позвонил мне, сказал, что в первом томе, в главе про тебя есть ошибка в тексте. Что это за ошибка?
И: Да, ошибка есть и она серьезная. Вот это место (читает):
«…суть эзотерического христианства можно выразить так: это живая жажда к живому Господу. И невозможность жить по-другому никак. Вот у Христа было вначале более семидесяти учеников. И он им сказал: «Не призванные отцом моим не войдут в царствие небесное». И многие отошли. Осталось двенадцать человек. Их Христос тоже спросил: «Может быть и вы отойдете?» На что те ответили: «Мы знаем, что мы призванные»…». Вот это неправильно. Они так не ответили. Это либо ты пропустил, либо запись получилась невнятная. Они ответили по-другому. Они как раз не ответили: «Мы знаем, что мы призванные». Они ответили так: «А куда нам еще пойти?» То есть, они поняли, что им по-другому невозможно жить.
В: Почему ты считаешь этот момент принципиальным? Ведь по смыслу тут все как раз можно понять так, как ты только что и сказал…
И: Потому что человек не знает, что он призванный. Он просто знает, что по-другому он не может жить. И целый кусок духовной жизни проходит так, что ты уже не здесь, но еще не там! Ты идешь через поток. Ты сошел с одного берега, но другого ты еще не достиг. И ты не знаешь, — дойдешь ты или нет. Но вернуться ты уже не можешь. Это очень важный момент.
Когда Христос спросил тех, что остались с ним: «А вы за кого меня считаете?» и Петр ответил: «За Иисуса Христа — сына Бога живого!», то Иисус произнес: «Блажен ты, Симон, ибо не ты говоришь, но Отец мой говорит через тебя!» Петр-то не был в таком общении с Отцом, как Христос, а вот это неведомое через сердце далось ему… Так что ясности, что они призванные, у них не было, и своим ответом они это свидетельствовали. И это у каждого, кто устремлен к Истине, случается, когда он вернуться уже не может, но еще не постиг, еще не там, молитва его еще безответна. Этот период может длиться достаточно долго. Когда молитва становится ответной и человек постоянно чувствует некий отзыв, некое руководство, то тут уже жизнь иная совершенно начинается. А пока этого еще нет, то это трудный и болезненный, как правило, период. Ты уже выглядишь и живешь не так, как привык, но по-другому не можешь.
И еще один момент про Авраама: «…и тем самым он явил предельную полноту служения и соответствия (тем, что по воле Божьей пошел закладывать в жертву сына — Исаака). Все это очень сложно. Так то, что высоко перед людьми, может быть мелочным перед Господом…» — Это ты перепутал. Я так не говорил. Есть такая фраза в Писании: «Что высоко среди людей — мерзость пред Богом». Я это сказал к тому, что трансцендентный переход — выход за человеческие границы, — он обусловлен подвигом Авраама. И после этого бесчеловечного или сверхчеловечного шага Господь и сказал, что семя Авраама будет выбрано перед народами и сам он благословен. И слова: «то, что высоко среди людей — мерзость перед Богом», — их хорошо бы не забывать. И еще слова в этот же ряд: «родственники ваши — первые враги». Это ряд фраз, осмысление и проживание которых приводит к осознанию, что есть место человеческое и что есть место истинное, и то, как они соединены и как разъединены. Это важно, потому что многие склонны соединять самое высокое человеческое с чертогами Божьими, считать, что то, что выглядит праведным, близко Богу. Нет, это не так просто. Здесь пропасть. И как один из пророков говорил: — «Мои пути отстоят от ваших дальше, чем небо от земли».
Вернемся еще к фразе «родственники ваши — первые враги, так как они особенно глубоко души нашей касаются». Поэтому, невольно, самим фактом своего существования они привязывают к себе наши сердца. Отлепить от них свое сердце и прилепить его к Богу — это большой труд. Это же должно быть еще правильно сделано. Родственники обитают в сердце, они такие родные, — как же от них отвязать сердце? Нельзя же отсечь их, прогнать, отстранить… Вот правильно прорасти сквозь эту привязанность, вырасти из нее, соблюдая принцип «золотой середины», и без отчуждения и отвержения двигаться в сторону Истины. Если воспринять эту фразу Писания так, будто с родственниками нужно враждовать, даже на самом внутреннем, незаметном уровне, — это будет не то. Это еще больше навредит, если ты будешь им противопоставляться. А вот прорасти сквозь их влияние, сквозь обитание родственников в твоем сердце, как горчичное зерно, — это и будет «золотой серединой».
Еще один момент из первого тома: «…Да благодать тоже не важна, понимаешь… Потому — что есть Благодать: вот есть я, ты, еще миллиарды существ. Ну какая разница, будет ли наполненность у некой единички, личности. Важна не благодать, а жажда, любовь и устремленность…». Я поясню это еще. Благодать это слово, которое свидетельствует само за себя: благо-дать, дать… Это хорошо, если что-то далось тебе. Но надо искать-то другого. А для многих благодать является целью. И это — момент останавливающий, тормозящий движение к Истине. Это успокаивает, удовлетворяет жажду, а потому и останавливает. Жажда должна оставаться и присутствовать всегда!
Затем мы пили чай и говорили о текущих делах и событиях. Игорь рассказал о том, что на днях он сходил на собрание какой-то Евангельской организации и очень тепло отозвался о проповеди, которую он там услышал. Его мнение показалось мне достойным внимания, так как многие люди (и я, в том числе) привыкли воспринимать такие Евангельские сборища ни чем иным, как зомберством и сектантством (в наиболее нелестном значении этого слова) и тому подобное. Сам Игорь ни к каким организациям непричастен и взгляд его беспристрастен. Как бы оно там ни было, я услышал в словах Игоря то, что в очередной раз может выбить устоявшиеся схемы и стереотипы восприятия. Поэтому я предложил Игорю повторить эту часть нашей беседы специально для записи.
И: Я тут купил младшему сыну две книжечки православного священника, который, к тому же, еще и врач-педиатр: «Что необходимо знать каждому мальчику» и «Что необходимо знать каждой девочке». Когда повествование в одной из этих книжек дошло до места, где отец объясняет отношение православной церкви к сектам, там был такой образ, который отец приводит: «Представь, сынок, большое здоровое двухтысячелетнее дерево. Оно питается от здорового большого корня. Это дерево живое, сильное и могучее. И что будет, если от этого дерева отрубить ветку? А секта это и есть отсечение. Отсечение части. Ветка неминуемо падает и высыхает. Большая ветка сохнет медленнее, маленькая быстрее». И под таким углом рассматриваются все секты. Мол, любая секта, это отсечение от кроны дерева. Это то, что существует отдельно от самого дерева и нежизненно, и вредно. Но, более реальный и по смыслу и по жизни образ, на мой взгляд, будет другой. Двухтысячелетнее дерево обязательно имеет сухие участки коры, сухие ветки, дупла. И от корня этого дерева всегда идет молодая поросль. То там, то здесь встречается живая поросль. И можно ситуацию с сектами рассматривать, исходя из этого образа. Есть секты, которые идут от живого корня. Но, есть сложность, которая состоит в том, что разобраться, что растет от какого корня, не каждый сможет. Разобраться сможет только тот, кто хорошо знает само дерево, его листья и среди чащи подлеска сможет узнать, — действительно ли это молодые побеги, растущие от корня, или это ростки каких-то других деревьев. Проблема существеннейшая состоит в том, что взгляд на секты, проповедуемый в православии, недостоин ни правды, ни Истины. Такого не бывает ни с деревом, ни с любым социальным организмом, ни с церковью, в той ее части, которая воплощена на Земле. Надо только знать, что есть что, — где живое, а где нет. Отсекая все, как секты, можно впасть в ограниченность. Вот православная церковь утверждает, что все иные Пути — от лукавого. Буддизм, мусульманство, восточные Школы, — все это бесовщина. Я спрашиваю батюшку: «Первыми пришли поклоняться Христу восточные мудрецы. Что их привело — бесы или дух святой?» И деваться некуда, — отвечает: «Духом святым руководствовались они». Нельзя же святой дух погружать только в тело православной церкви и все! Но, с другой стороны, если дать простор всему, тогда тоже может быть беда: полезет всякая ерунда. Чаща духовных побегов будет столь хаотична и беспорядочна…
В: Так оно и есть сейчас, хотим мы или не хотим. Как отличить живое от неживого, — вот вопрос.
И: Отличить можно, но для этого нужен опыт.
На мой взгляд, в православном богослужении не нужно ничего менять, кроме единственного момента, — каждую службу предварять короткой проповедью, которая понятным русским языком вводила бы в ткань богослужения сегодняшнего дня. Ведь получается как: приходит человек в церковь, а служба идет на непонятном языке, проповеди бывают редко, в конце службы, которая идет два-три часа. Мало кто достаивает до конца службы из вновь пришедших. Человек как пришел ни с чем, так и ушел почти ни с чем. Велика разделенность ткани жизни и церковного богослужения. При таком разрыве возникает плодородная почва и для коммунистических идей, и для чего угодно еще. Очень часто люди, пришедшие в церковь, присутствуют на службах без активного внутреннего участия, просто как на неком малопонятном церковном действии. Если у кого-то внутренняя молитва происходит, то он по ней и получает. Но для большинства совместного действия смыслового не происходит. Для этого необходима предваряющая проповедь, ибо подавляющее большинство прихожан не знают многого.
Меня на днях пригласили посетить собрание одной Евангельской организации. Проповедник был русский и говорил он очень глубоко и проникновенно. В его словах чувствовалась живая нить, и я видел, как люди, которые собрались там, проникались его речью. И та атмосфера, которая возникла в результате, была очень глубокой, сущностной и живой. Проповедник говорил о том, чем он сам живет, дышит, о чем заботится, о своей духовной жажде. И люди включались, оживали, духовная ткань становилась для них ближе и осязаемее. Вот так бывает…
Глава 8. Михаил Ельцин
О Михаиле Сергеевиче я узнал от Петра Мамкина. После его рассказов у меня возникло желание встретиться с Ельциным. В один из приездов в Москву я разыскал Михаила Сергеевича. Встреча с ним оказала на меня очень сильное впечатление. Я привожу далее полный текст нашей беседы…
Сентябрь 2000 г. Москва
Михаил Сергеевич: В свое время я закончил факультет Журналистики и сам брал интервью, а в роли интервьюируемого нахожусь впервые. Но, раз уж вы приехали, было бы неудобно вам отказать, хотя я очень не люблю рассказывать о себе. Так что, задавайте ваши вопросы.
Влад: Когда мы с вами пили чай, вы упомянули, что в шестидесятых занимались на семинаре у Стругацких. Можно поподробнее об этом?
М.С.: Когда я закончил факультет журналистики, я поступил работать в одну из многотиражных Ленинградских газет. Это была газета завода «Арсенал». При этой газете организовался литературный кружок. Вел его поэт Хаустов. Я должен был, как представитель редакции, присутствовать на заседаниях этого кружка, чтобы затем на газетной полосе отразить то, что там происходило, то есть печатать стихи и рассказы наших молодых авторов. И как-то раз Хаустов меня спрашивает: «А что вы сами, Михаил Сергеевич, активно не проявляетесь в работе кружка? Вы же, наверняка, что-то пишете?» — «Да, — отвечаю, — пишу, но для себя». — «Ну, так покажите!» Когда я принес ему свой маленький рассказ, он попросил разрешения прочитать его на заседании кружка вслух. И дал этому рассказу отличную оценку. После этого он стал просить меня вести этот кружок во время своего отсутствия. Затем уже он порекомендовал меня на семинар Стругацких. В течение года я посещал семинар Стругацких. Борис Натанович Стругацкий прочитал мое произведение, которое называлось «Парадокс безумной Геи», где шла речь об аномальных явлениях, которые ученые не могли разгадать (Гея — Земля) и его этот рассказ очень заинтересовал. В семинаре Стругацких участвовали такие известные Ленинградские писатели, как Щербаков, Ольга Ларионова, Андрей Балабуха… Каждое произведение, которое приносилось на семинар, тщательно разбиралось. Семинар сблизил меня со всеми этими людьми, прежде всего, с самими Стругацкими, с теми идеями, которыми они жили и вдохновляли…
Но основным моим хлебом оставалась журналистика. И я старался найти такие темы, которые были бы еще неизвестны людям. И это были, прежде всего, паранормальные явления.
В: Идея поиска паранормальных явлений, которая отразилась еще в вашем первом рассказе, — откуда она пошла? Почему вы стали этим интересоваться?
М.С.: У меня с детства, — сколько я себя помню, было стремление постигнуть то, что неизвестно. А на Земле очень много таких вещей. Например, можете ли вы ответить на такие, казалось бы, простые вопросы: почему небо голубое? почему вода в океане соленая?
В: Нет.
М.С.: Ответ на эти и на многие другие вопросы не лежит в плоскости тех трех измерений, в которых работает наша наука. Пять органов чувств и три измерения не позволяют ответить на эти и многие другие простые вопросы. Потом, в конце нашей беседы я вам отвечу на эти два вопроса… Ответы удивительно просты… Так вот, стремление постигнуть неизвестное было у меня еще с рождения. Я всегда смотрел на мир не только вот этими глазами, а старался проникнуть в суть, в самую глубину явлений. Не знаю, как это так получилось, но так оно есть… И вот, в сути явлений открывалось нечто неизмеримо большее, чем можно постигнуть органами чувств. Например, можно посмотреть на дерево, которое растет здесь под окном и досконально изучить его с точки зрения ботаники. А можно сказать о том, что дерево, которое мы видим, это только скелет гораздо более сложного и объемного явления. На этом скелете нанизано огромное количество всего, что не видно и не чувствуется, но, тем не менее, существует. Так же как на скелет человеческого тела «надеты» мышцы, органы, ткани, психика, разум… Точно также с любым предметом или явлением. Так с самого детства я воспринимал мир. Не знаю, был ли это какой-то дар или что-то еще…
Вернемся к тому, как развивались события после семинара Стругацких. Через несколько лет после этого (кстати, я тогда уже познакомился с вашим Учителем — Петром Мамкиным) меня пригласили в экспедицию, которая исследовала места обитания и образ жизни реликтового гуманоида, то есть, снежного человека. Я прошел массу всевозможных тестов, — и психологических, и на физическое здоровье. И мы отправились на Памир.
В: Это была закрытая экспедиция?
М.С.: Нет. Вернувшись осенью в Петербург, я сделал доклад в Публичной Библиотеке. Народу набилось столько, что зал библиотеки не смог вместить даже небольшой доли желающих. Люди толпились возле библиотеки… Я рассказывал не о себе, а о фактах. Показывал слайды, фотографии. Следы надкусов на консервных банках, которые снежный человек очень любил. Образцы его кала и исследования химиков и ботаников. Фотографии снежного человека, съемки на камеру…
В: Вы лично его видели?
М.С.: Если бы я один его видел, я бы не посмел выступить. У одного человека могут быть галлюцинации. Но я опирался на то, что наблюдала целая группа людей, серьезных исследователей, ученых, представителей разных наук… Ученые никогда не пойдут на подлог ради каких-то там дешевых сенсаций.
Но было то, что меня не устроило в этой экспедиции: с первых же недель работы на Памире я понял, что руководство экспедиции пытается подвести факт существования снежного человека под идею реликтового гуманоида. То есть, под биологическое существо. А мы — несколько человек из экспедиции неоднократно видели совершенно необъяснимые феномены. Например, как снежный человек возникал на наших глазах из ниоткуда, а потом, через какое-то время, растворялся. Для биологического существа это несвойственно. Дикарь это сделать не может. Подобная манифестация, — когда существо возникает из пустоты, сверкает глазами, вступает с вами в контакт, запечатлевается на пленке, а затем неожиданно исчезает, противоречит концепции реликтового гуманоида. Кстати, живет в Петербурге один очень интересный человек, который был очевидцем всего того, о чем я сейчас рассказываю. Это замечательный художник, который тогда делал выставку по результатам нашей экспедиции, — Николай Петрович Потапов.
Так вот, мы с начальством экспедиции разошлись во мнениях. Я сказал, что не поддерживаю идеи, под которые все это хотят подвести. На что мне ответили: «Миша, иначе работать на «Комсомольскую правду» нельзя. Мы должны дать версию реликтового гуманоида, а не какого-то сверхсущества. Нас тогда не только не напечатают, но и не дадут организовать следующую экспедицию. А так мы в течение многих лет сможем ездить на Памир». Я сказал, что я так спекулировать не могу и буду пытаться организовать собственную экспедицию, на свой страх и риск и буду называть вещи своими именами.
К тому времени я был хорошо знаком с такими Ленинградскими уфологами, как Ажажа, Зигель. Они рассказывали множество интереснейших случаев про НЛО. Таких фактов было много. Опираясь на них, мы сделали вывод, что снежный человек, которого мы наблюдали в экспедициях на Памире, является представителем иных сфер сознания. Существуют различные внечеловеческие сферы сознания, которые контролируют различные регионы Земли. В данном случае — Памир. Вообще, по статистике, каждые сутки на Земле и над Землей регистрируется более девятисот необычных объектов…
В: Обо всех этих вещах существует множество легенд. И, сформировалось, если можно так выразиться, некое «дилетантское» представление об этих вещах. Расскажите, пожалуйста, чем такое «дилетантское» представление отличается от мнения серьезного исследователя. И что вы называете иными сферами сознания?
М.С.: Я скажу так. Я не хочу очернить точку зрения, как вы выразились, дилетантов, которые опираются на данные науки. Потому что наука имеет те данные, которые она может получить. Но у науки нет таких приборов, которые выходили бы за пределы четырехмерного пространства-времени. Наука пока только может догадываться и строить гипотезы о существовании других измерений. С другой стороны, в Тибетском буддизме давным-давно известны способы взаимодействия с другими измерениями, законы, которые там работают. Это позволяет постигнуть, какие имеются сферы сознания, кроме человеческой. И тут же — законы связи с ними. Если так называемые летающие тарелки оказываются в сфере наблюдения, но мы никак не можем это объяснить, то это говорит о том, что мы не знаем законы связи. Наука наша не может выйти за пределы четырех измерений и, вслед за ней, все дилетанты, опирающиеся на последние научные данные, не могут перепрыгнуть сами себя…
В: То есть, для них эти объекты — это некие космические корабли с иных планет, только такая версия хоть как-то приемлема?
М.С.: Да, для них это космические аппараты, которые решили либо завоевать, либо исследовать Землю. Есть даже версии о том, что «пришельцы» намерены обратить население Земли в некую свою веру — на этой почве возникло даже множество сект.
Но это не так. Все значительно сложнее. В текстах Тибетского буддизма изложено очень много об иных формах сознания и их проявлениях.
В: Если использовать концепцию других измерений пространства, то можно ли сказать, что летающие тарелки и другие подобные феномены вы рассматриваете, как некую проекцию форм сознания, существующих в этих измерениях на наше четырехмерное пространство-время? Так же, как плоская тень на стене от моей руки является двумерной проекцией реальной руки, дающая о реальном объекте лишь очень приближенную информацию? То есть все паранормальные явления — манифестация в нашем пространстве иных форм жизни и сознания?
М.С.: Можно так сказать, хотя это тоже будет достаточно примитивным объяснением. Почему? Потому, что в словарном запасе человеческого языка нет тех наименований, которые выходили бы за пределы пяти органов чувств и четырех измерений. Я говорю слово «проявление», — а на самом деле во мне раскрывается весь огромный спектр того, что я не могу назвать, что неназываемо в принципе…
В: Вы имеете в виду, что это раскрывается в неком внутреннем переживании?
М.С.: Конечно. Хотя и это будет приближением. Вообще-то переживания и опыт базируется на некоторых знаниях. В любой системе обучения сначала даются знания, а потом уже человек получает практику. Так же, как, например, в альпинизме: сначала человеку даются инструкции, а потом вы согласно этим инструкциям идете в горы. Подобным образом и в системе эзотерического знания: вы доходите до вершины совершенства в исследовании законов связей с окружающими сферами сознания, которые буддизм давно уже знает… Но не посредством современной науки.
Многомерность пространства — это тоже не такое уж простое понятие, хотя мы им так вроде бы спокойно оперируем. Само слово «мера» это некое определение. А когда вы выходите из определяющих понятий, из пределов этой самой меры, то это уже не мера, это уже безмерность. Ни наука, ни ум человека не может оперировать с такой штукой, как безмерность. Там нет мер, там — совсем другие категории. И я об этом говорить не могу. И потому, что нет таких слов, и потому, что гораздо ценнее, когда человек постигает все это, как вы это говорите, путем собственного переживания. Тогда это ценно. А все слова — пустые, они ничего не говорят. Человек так или иначе начинает подставлять под новую информацию какой-то свой уже имеющийся опыт. И возникает порочный круг из которого уже не вырваться. Новые комбинации слов будут вызывать различные вариации старого опыта, никак к новому опыту не подвигая.
В: Мы с вами несколько отошли в сторону от рассказа о ваших исследованиях и экспедициях…
М.С.: Так вот, следующую экспедицию мы уже провели сами в восемьдесят втором году. Сами набрали группу для нее. В восемьдесят третьем году экспедиция повторилась. Затем я познакомился со своей будущей женой Мариной. Она была очень тонко чувствующим человеком и прекрасно ощущала окружающую среду, обладала «видением». И мы перебрались на Тянь-Шань. И я там прожил до девяносто первого года. К тому времени наши исследования стали известны достаточно широко, в том числе и за границей. У нас были контакты с Америкой. Потом меня пригласили в Болгарию — Болгарское уфологическое общество. Было много лекций о законах связи с окружающими сферами сознания. Выпустили мы несколько статей, брошюр…
Согласитесь, что если человек считает, что разумен только Homo Sapiens, то он очень ограничен. Но если исходить от того факта, что человек не изолирован от окружающих сфер сознания, а находится с ними в связи, — то это открывает громадные возможности. Если оставаться в представлениях изоляции — все изолированное загнивает и погибает. И, наоборот, все, что подпитывается связью, — живет.
В: Что в данном случае вы имеете в виду под словом «связь»?
М.С.: Если использовать известный людям физический термин, то можно провести аналог с радиосвязью. В той книге, которая выйдет[23], даны несколько техник связи. Первая техника элементарна. Возьмем группу людей. В группе находятся люди, обладающие самыми разными характерами. Характер скептика, который сопротивляется любым мнениям, в переводе на радиотехнический язык представляет из себя сопротивление. Характер ученика, накапливающего знания, представляет из себя емкость. И так далее, — я там привожу целый список. И когда такие люди в определенной пропорции собираются и среди них оказывается тот, кто может осуществить настройку всего этого «контура». Я когда-то в юности увлекался конструированием радиоаппаратуры, поэтому такие схемы мне хорошо знакомы. Но одно дело — настроить радиоприемник или передатчик, а совсем другое — настроить живых людей, так, чтобы они могли входить в определенные состояния и осознавать каждый свою задачу… Человек, который настраивает подобный «контур», становится как бы сердечником «контура». Мы начинали работать не на уровне радиочастот, а совсем на другом уровне. Я взял на себя функцию настройщика, то есть сердечника «контура». Нам удалось в своей экспедиции сложить эту схему. Каждый человек отчетливо осознавал свою функцию, отстраиваясь от своего эго и становясь членом команды… И когда мы в этой команде входили в состояние медитации и настраивались на некую сферу сознания, каждый раз в поле нашего внимания появлялось НЛО. Мы это фиксировали и на фотопленку, и на камеру. Это было подтверждением, пусть на самом простом уровне, что законы связи работают. Если такой аналог корректен, то его уже можно практически использовать. Хотя, повторюсь, это самая примитивная форма контакта. Есть уже более тонкие и совершенные формы. Я о них сейчас распространяться не буду. О некоторых из них можно будет прочитать в упоминавшейся уже книге «Визит несущего дракона».
Но, тут еще нужно разобраться, — с какими уровнями окружающего сознания вы вступаете в контакт. Тут уже возникают сложности более высокого порядка.
В: А что за уровни различных форм сознания существуют?
М.С.: Если взять нулевую черту за некую точку отсчета, то выше нуля работают, условно говоря, позитивные формы сознания, а ниже нуля — паразитирующие формы сознания.
В: До какого уровня простирается вся эта шкала? Есть ли какой-то предел?
М.С.: До бесконечности. До пустоты. До того, что в буддизме называют Шуньятой. То есть, практически, мы можем пройти через все описанные в буддизме уровни, с которыми я познакомился уже позднее наших первых экспериментов. Это подтвердило, что мы все это самостоятельно сумели понять, и это освободило меня от чувства ответственности, что мы это открыли. Оказалось, что все это известно уже более двух тысячелетий. Значит, это большая радость.
В: В моменты связи с этими уровнями, вплоть до Пустоты, вы лично переживали их, или исследовали, так сказать, извне?
М.С.: Вы знаете, если бы я сказал что «я переживал», то это было бы ошибкой. В данном случае «я» растворяется. Происходит переживание…
Понятие переживание опять-таки опирается на пять органов чувств. Когда пять органов чувств замолкают, переживание тоже замолкает. Вы становитесь над переживанием. Разум в какой-то степени (в существенно измененном режиме, чем в обычном состоянии сознания) работает, но он перестает быть якающим разумом, а становится контролирующим…
В: Контролирующим или, все-таки, созерцающим?
М.С.: Созерцание без контроля невозможно. Как вы можете выйти в процесс созерцания, если вы не будете контролировать поток мышления, который составляет обыденное сознание и картину мира? Поэтому сначала необходимо научиться дисциплине и контролю над своими мыслями. Ведь очень многие люди совершают какие-то неразумные поступки именно под влиянием какой-то идеи. Само слово идея приходит от греческого слова эйдос. Это то, что витает вокруг нас, они излучаются окружающими сферами сознания, а нами воспринимаются, как свои мысли. Поэтому для того, чтобы не навредить и не повлиять на эксперимент, необходимо очень хорошо и четко контролировать свои мысли…
Здесь мы уже вторгаемся в такую сферу, что, зацепив одну тему и начиная ее раскрывать, рискуем выйти на многие другие темы, и так получится цепная реакция, которая может увести нас от первоначальной темы разговора…
В: Давайте вернемся к вашим исследованиям.
М.С.: Давайте. Итак, основная задача, которую мы с моей женой Мариной Громовой поставили перед собой это расширение познания законов связи с окружающими сферами сознания. Для этого нужно было уехать из города. Почему? Потому, что «астральный смог» в городе это как глушилка, которая не дает воспринять тонкие излучения и сигналы. Нужно было выехать в чистую среду. И вот в Тянь-Шане я нанялся работать инструктором по горному туризму в альпинистский лагерь. То есть все сопутствовало тому, чтобы этот путь был пройден. Постепенно мы набрали группу единомышленников. Все это проходило под эгидой одной Киргизской научно-исследовательской организации. Мне удалось уговорить руководителя этой организации, что наша тема связана непосредственно с национальным вопросом, потому что мистика в Киргизии в свое время занимала преобладающее значение. Весь эпос Киргизии был основан на основании мистических верований. И наша задача была объяснить народу, что во всем этом нет никакой мистики, а есть Реальность, и эту Реальность можно постигнуть посредством экспериментов и исследований и описать определенными законами.
Нам удалось установить ряд любопытных закономерностей. В частности, то, что частые землетрясения в Киргизии сопровождаются появлением в определенных зонах сверкающими шарами, неопознанными летающими объектами, которые появляются в эпицентре землетрясения до или после него. Возникал вопрос: почему это происходит? Либо они как-то снижали интенсивность землетрясения, чтобы уменьшить количество жертв, либо они, наоборот, провоцировали эти землетрясения. Сила этих объектов потрясающая. Луч, направленный из одного такого неопознанного объекта на радиолокационную станцию в Корее, способен был превратить ее в груду расплавленного металла. Люди при этом не пострадали. У военных был приказ сбивать любой неопознанный объект. Естественно, НЛО никаких опознавательных сигналов не давало. Тогда военные несколько раз пальнули ракетами по этому объекту. Все ракеты, не доходя до объекта, разрывались или аннигилировались, что чрезвычайно удивило ракетчиков. Тогда они дали более мощный залп. Но, видимо, эти залпы представляли помехи для наблюдения тому объекту, который завис в этом месте. А наблюдение, контроль за тем, что происходит на Земле, эти объекты ведут постоянно со времен, когда наука приблизилась к опытам с расщеплением атома. Почему? Их стало это беспокоить, потому что при потере массы, в момент атомного взрыва, теряется общая масса Земли. Если потеряется эталон массы Земли, который находится в золотом сечении в соответствии со всеми массами остальных планет (об этом, кстати, очень хорошо написал астрофизик Кирилл Бутусов, который был тоже вхож в свое время в семинар Стругацких), то произойдет сбой космического порядка, который может привести к непредсказуемым последствиям. Вот почему все игры с атомным оружием так сильно беспокоят окружающие сферы сознания, что они вынуждены контролировать Землю в каждом регионе.
Но вернемся к ситуации в Корее. Я говорил, что все эти ракетные удары мешали наблюдениям, ведущимся с НЛО и те, по-видимому, решили одну из ракетных установок вместе с радиолокационной станцией убрать. И было видно несколько пучков лучей, которые и расплавили ракетную установку и радиолокационную станцию. Осталась груда металла. А биология не пострадала. Пучком лучей были затронуты только металлические конструкции.
Так вот, возвратимся к нашему проекту в Киргизии. Возник вопрос: если появление этих объектов несет такой колоссальный заряд, что вызывает колебания земной почвы, то это вопрос национальный. У нас была очень широкая сеть связи. Почти в каждом городе Киргизии был наш представитель. Я объездил почти всю Среднюю Азию. В то время наши исследования там были очень известны. Доходило до таких курьезов: в Бишкек приехала Джуна и обратилась с просьбой предоставить ей помещение для выступлений, а ей предлагают цирк, потому что огромный Дворец Спорта был как раз в те дни занят под наши лекции. Президент Киргизии Акаев был в то время очень к нам расположен, так как мы многим раскрыли глаза на потрясающие вещи и феномены. Так что приходилось мне выступать на аудиторию в пять тысяч человек… И потом уже, после всех наших прогнозов, мы убедили и Киргизских ученых и правительство, и нам разрешили зарегистрироваться как официальной организации, наладить международные связи и мы получили доступ в приграничные районы. Пограничники очень жаловались, что там появлялся и снежный человек и НЛО. И мы работали в приграничных районах. У нас к тому времени экспедиция насчитывала более пятидесяти человек. Это были люди самых разных профессий, начиная от врача и кончая астрофизиком. Только так мы смогли охарактеризовать многие явления достаточно компетентно.
Ну, а потом получилось так, что, увлекшись этой темой, я перестал уделять внимание своей жене. Это нас развело. Я с сожалением покинул Тянь-Шань, вернулся в Петербург и, после этого я уже прекратил участие в экспедициях. Меня вполне устраивал тот опыт, те знания и тот запас связей, с которыми мне удалось познакомиться.
В: Вы имеете в виду связи с представителями окружающих сфер сознания?
М.С.: Да.
В: Они представляются вам как некие персонифицированные формы или как-то иначе — как некие абстракции?
М.С.: Человеческий ум персонифицирует все это, а по сути это действительно некие абстракции. Вот, например, в упомянутой уже книге «Визит несущего дракона», основная мысль заключается в том, что Китайский Дракон, которого иногда видят в небе китайцы, — он же не просто выдумка. Это не мифология. Это реальность, которую видят даже дети. И змеев своих они в виде драконов делают. Другое дело, что это ум персонифицирует некую абстракцию, некое энергетическое явление в национальный архетип. На самом деле, Дракон или, например, Летучий Голландец — западный образ, это некая команда людей, объединенных одной идеей…
В: Людей?
М.С.: Назовем их условно «бывшими людьми», то есть людьми, прошедшими определенную монастырскую практику и ушедших в иное измерение. Они объединены общей идеей и способны свою энергетическую сущность довести до состояния оптической плотности, что воспринимается людьми и интерпретируется в их умах, как Дракон или Летучий Голландец. На самом деле это не Дракон и не Голландец, а большая хорошо организованная команда «бывших людей», которые в момент ухода, отбросив отслужившие «биоскафандры», объединились общей идеей и стали объектами, которые временами наблюдаются людьми, или остаются в мифе народа под тем обликом, который в архетипе этого народа существует. Почему? Я не берусь судить. Я могу только выдвинуть какие-то версии, которые могут быть ошибочными.
В буддийских сутрах и в работах Мастеров Тибетского буддизма все это описано. Я ничего нового не открыл, а лишь на собственном опыте все это пережил и наблюдал. Так что весь этот тысячелетиями длящийся процесс передачи просто в какой-то степени коснулся и этого приемника (показывает на себя).
В: Была ли у вас какая-то практика внутренней работы?
М.С.: Ну, а как же без этого?
В: На чем она была построена?
М.С.: Весь процесс йоги мною пройден. Петр Мамкин, кстати, знает об этом.
В: То есть, все восемь ступеней йоги?
М.С.: Я не знаю, сколько… В той или иной степени чистота восприятия была необходима в нашей работе. Если в каких-то уровнях восприятия — в астральном или ментальном теле — возникают блокировки, то они подобны сопротивлению, — они не дают пройти сигналам высокой частоты, восприятие будет неполным.
А если говорить по-другому, — процесс общения с высшим я или с Атманом, он происходит постоянно, ежесекундно. Вот мы сейчас с вами общаемся, и рождается какой-то текст. Я бы всего этого не смог сказать. Потому что, либо я бы все это выучил наизусть, и вам все это говорил, что очень трудно предположить, либо тут что-то другое. А на самом деле я прекрасно отдаю себе отчет, что нельзя полагаться на какое-то свое мнение, которое ничем не аргументировано. Потому что оно «мнение», то есть, от слова мне, мое, я. Самая большая иллюзия, которая хорошо описана в буддийских текстах. А, как вы, надеюсь, знаете, в буддизме существует четыре абсолютные истины. Истина о страдании, истина о возникновении страдания, истина о прекращении страдания и истина о Пути. Так вот, — истина о страдании распадается на три: страдание от страдания, то есть физическая боль и психические проблемы, второе — страдание от перемен и третье — страдание, обусловленное ложным представлением о себе. Обычно человек не знает, что его собственное я создано из скандх и клеш (это тибетские термины, описывающие структуру я). Если вы узнаете об этой структуре и переживете ее, переживете то что структура ваша имеет такие-то и такие последовательные и параллельные связи, — тогда от вашего я ничего не останется. Вы поймете, что ваше я — пустота, Шуньята. И опять же, когда человек употребляет слово пустота, он волей-неволей опирается на какие-то свои представления о пустоте, причем представления эти не выходят за привычные нам три измерения… То есть, будет образ некой геометрической пустоты. Сама пустота не имеет никакой связи с этими образами. Ее описать невозможно, это непостижимо. Хотя Нагарджуна пытался дать шестнадцать описаний пустоты. Но даже опираясь на эти описания представить пустоту нельзя. Ум на это неспособен. Он будет подтасовывать хоть и абстрактные, но уже имеющиеся в его архиве образы… А ведь сам ум возник из пустоты. А ведь ум или процесс мышления представляет для человека наибольшую ценность. Мысль заставляет человека эмоционально переживать. Переживания побуждают к действию, а действия создают карму. Так вот, когда вы к первопричине поднимитесь, то вы поймете, что мышление, — это не совершенство. Когда вы поймете природу мышления, тогда вам откроются такие тайны, которые обычному человеку и не снились. И вы будете руководствоваться этими открытиями, будете жить в согласии с Природой, с окружающими людьми и вы будете жить вечно. Почему? Потому что мы говорим не об этом «биоскафандре», а о чем-то непостижимо большем, — о таком состоянии сознания, которое Будда называл совершенным. А совершенное состояние может быть достигнуто через совершенство щедрости, совершенство этики, совершенство терпения, совершенство участия, совершенство медитативной сосредоточенности и совершенство трансцендентальной осведомленности, рожденной мудростью. Тогда вы — Бодхисаттва. Тогда вам не нужно уже читать книг, так как вы постигаете природу вещей через то самое состояние трансцендентальной осведомленности.
В: Вы можете сказать про себя, что вы прошли этот Путь?
М.С.: Нет, во-первых, про себя не могу этого сказать, потому что я не ощущаю себя как «я». Поэтому нельзя сказать «я прошел этот Путь». Я не отождествляюсь с личностью. Я как бы не существую. Во-вторых, если хоть на миг Бодхисаттва скажет про себя «я достиг», — это значит, что ему снова придется начинать с нуля. Потому что этим признанием будет спровоцирована гордость и многое другое. Бодхисаттва не замечает своего состояния. Для него это норма. Например, как можно хвалить дерево за то, что оно растет. Это норма. Надеюсь, я ответил на ваши вопросы?
В: И все-таки, что преобладало для вас, — тот внешний Путь через экспедиции, исследования паранормальных явлений и уфологию, или внутренний, — то, о чем мы говорили ближе к концу беседы?
М.С.: И то, и другое. Вы когда-нибудь видели внешнее без внутреннего или наоборот?
Вот, к примеру, когда вы задаете вопрос, а я на него отвечаю, я отдаю себе отчет, что любой ответ не может быть однозначным. Поэтому, я стараюсь по возможности показать обе стороны.
Вы можете представить себе лист бумаги с одной стороной. Так вот, люди, которые мыслят однозначно — они пока еще не существуют, как представители мысли, они пока еще как бы растения. Всегда есть альтернативы. И это не противоречия, а сосуществующие взаимодополнения. Кстати, у листа есть еще и третья плоскость. Она почти не заметна, особенно если лист тонкий, но она есть. Это уже третье измерение. Так что, когда идет беседа, я стараюсь показать не только две стороны явления или объекта, но и дальше я пытаюсь и это измерение расширить человеку, чтобы он понял, что в двумерной плоскости нет плодов. Поэтому нужно найти такой подход, чтобы человек увидел сам, — не вложить ему с ложечки, — а чтобы он сам увидел, что существуют еще измерения, где есть плоды, в которых заложены семена будущего. Вот откуда бессмертие возникает. Вы сами себе его создаете. Поэтому вопрос однозначности «я» теряет всякий смысл.
В: Что такое смерть?
М.С.: Это условное понятие, обозначающее окончание срока для биологического объекта.
В: Что остается потом?
М.С.: Вы хотите, чтобы я вам показал, где находится скелет вашего предыдущего воплощения?
В: А вы можете показать?
М.С.: Да не в этом дело! Дело в том, что вы никогда его не узнаете! Ваш ум отторгнет это. Вы скажете — «это был не я».
В: Так все-таки, когда умирает физическое тело, что остается?
М.С.: Ничто.
В: Пустота?
М.С.: Не совсем так.
В: Если я не успел постичь эту Пустоту, как свою истинную природу, — то я исчез, ушел в небытие?
М.С.: Ваше я связано с вашей личностью, а стало быть, с пятью органами чувств, составляющих эту личность. Если эти органы чувств пришли в негодность и исчезли, — куда девается ваше я? Оно исчезает полностью. Так ведь? Что же остается? Не для того ведь была создана жизнь, чтобы она не продлевалась. Весь процесс изменений для этого создан, — чтобы возникла вечность. Давайте вернемся к тем простым вопросам, которые я задавал вам вначале. Почему небо голубое?
В: Почему?
М.С.: Если смотреть из космоса, — атмосфера не голубая, а прозрачная. Так почему же небо голубое? Этот вопрос можно решить, только выйдя из рамок обыденных и научных представлений. Хотя этому тоже есть научное объяснение. Вспомните, — всегда ли небо бывает голубым? На закате, например, проявляются другие цвета. Мы имеем дело с оптическим обманом. Так, когда вы фотографируете, у вас все цвета на негативе получаются наоборот. Если мы имеем один единственный источник света, то все вокруг этого источника будет иметь контрцвет. Ярко-желтому контрастен голубой… Это оптический эффект…
Почему океан соленый? Ответ элементарен. Как вы думаете, если бы океан был пресным, то что бы произошло?
В: Загнивание…
М.С.: Да. Стоячая вода загнивает. А соль сохраняет. Кровь ваша соленая тоже… Реки пресные, но они текут. Так вот, исключительно для того, чтобы Гея была живой, океан соленый. Для ответа на эти простые вопросы нужна совсем другая логика. Не почему, а зачем!
Так вот, когда вы обращаетесь к своему высшему я, которое «я» условно, то вы уже все знаете и можете осознать ответ на любой, подчеркиваю — на любой(!) вопрос.
В: Часто, видимо, не в словах…
М.С.: Да…
…Последние десять лет я живу в Москве. Я стараюсь быть незаметным, — я устал от известности, которая была у меня в Средней Азии. Поэтому все эти последние годы я посвятил более глубоким исследованиям Тибетского буддизма. Я нахожу этому очень глубокое сопереживание.
Мы с вами коснулись вопроса о том, что же остается после смерти. Я вам скажу так, что на уровне простого человеческого мышления ответа на этот вопрос не будет. Человеческий ум не способен выйти за эти границы. Если говорить с точки зрения Тибетского буддизма, то там происходят очень простые вещи. Из чего составляется карма человека? Из его действий. Карма составляется из трех действий: действий тела, действий слова и действий ума. Так вот, когда человек вольно или невольно совершает какие-то действия, они создают свою корпускулу. Так, если вы отказались от лжи, у вас соответствующая корпускула сужается и исчезает. И в вашу будущую карму она не входит. И, наоборот, она раздувается, если вы продолжаете лгать. То же самое и с другими корпускулами. После смерти не остается никакого ума или сознания бывшего человека. Остается существо, которое называется гандхарва. Гандхарва не имеет ни пола, ни личности, ни памяти, ни сознания.
В: Для сознания — это полное и окончательное исчезновение?
М.С.: Скажем так: существуют определенные периоды, в течение которых угасают астральное тело, ментальное и так далее. Когда-то этот период заканчивается, и все энергии превращаются в гандхарву. Она согласно тому набору корпускул, который сложился во время жизни, ищет вход в новое воплощение. Этот вход должен иметь резонанс с дальнейшим развитием кармы.
У вас ничего не остается, никакого осознания.
В: А если я осознал при жизни свою истинную природу — Пустоту, что тогда?
М.С.: Я говорил об обычном человеке, который ничего такого не осознавал. Если вы говорите о Пустоте и переживаете это — ваше сознание уже более совершенно. Бодхисаттва не становится гандхарвой. Он помнит свое предыдущее воплощение.
В: Я так настойчиво спрашиваю об этом почему, — потому что вот это неописуемое переживание Пустоты знакомо мне, но не как постоянно длящееся осознание, а мимолетное, знакомое в предельных медитативных состояниях.
М.С.: Пустота может быть пережита в течение момента времени, который мы называем самадхи. Самадхи — это не процесс. Это мгновенное озарение. Мы можем потом еще некоторое время находиться под впечатлением этого озарения и говорить о том, что вы находились в самадхи какое-то время. Самадхи не подчиняется законам времени.
В: У меня есть впечатление, что это мгновение, но это и вечность.
М.С.: Да. Он вне времени. А то, что вне времени, — бессмертно…
Глава 9. Александр Воронов — 2
Где-то через полгода после выхода первого тома «Хроников», в гостевой страничке сайта (в интернете), посвященного книге и другим моим работам, развернулась дискуссия по поводу персонажей «Хроников». Александр Воронов тоже заглядывал на сайт и оставил пару записей. Я попросил его прокомментировать те противоречия, которые возникли у читателей. В ходе нашей встречи Александр не только дал развернутый комментарий к дискуссии, но и затронул несколько интересных, на мой взгляд, тем, которые я и предлагаю вниманию читателя…
Октябрь 2000 г.
Александр: Дело в том, что ребята, которые обсуждали «Хроников» у тебя на гостевой страничке[24], что-то осуждали, где-то высказывали свое мнение, но, в основном, они акцентировались на личностных характеристиках, — твоей и тех людей, которые описаны в книге. А дело-то не в этом. К сожалению, с личностью происходят не всегда удачные (с социальной точки зрения) изменения. Когда человек выходит за пределы стандартных восприятий и стандартных мироописаний, у него начинают, в большей или меньшей степени, рушиться те социальные правила и привычки, которые были сформированы и которые помогали более-менее удачно адаптироваться к окружению и вести себя так, как принято. Зачастую появлялось неадекватное или необычное, или какое-то такое поведение, за которое их можно было бы осуждать, но это не главное.
Можно привести такой пример: взять, с одной стороны, Гурджиева, а с другой, какого-нибудь пьяницу из подворотни. Понятно, что их нужно сравнивать не по количеству выпитой водки. Между ними есть существенное различие, и именно оно интересно. Этим различием является способность Гурджиева или кого-то еще выйти за пределы того описания мира и той личности, которые были сформированы. Такой выход всегда ценен сам по себе, независимо от каких-то других качеств, потому что человек начинает осознавать себя не столько индивидуумом, сколько частью той или иной группы, того или иного коллективного сознания. В предельном случае, человек начинает осознавать и переживать себя частью человечества, как целого. Именно это можно назвать духовным опытом.
К сожалению, когда мы сталкиваемся с такими людьми, у нас нет критериев, которые помогали бы нам оценить реальность духовного опыта у данного человека. Такого критерия нет. Единственное, что может помочь, это свои собственные переживания или хотя бы проблески таких состояний, которые помогают распознать что-то подобное у другого человека. Поэтому, читая твою книгу или какие-то другие интервью, важно не столько оценивать личность человека, сколько пытаться понять, произошел ли у данного человека выход за пределы индивидуального, личностного восприятия и, если таковой был, то задаться вопросом — каким образом это произошло и можно ли этим опытом так или иначе воспользоваться.
Влад: В процессе дискуссии мне приводили, как пример реализованного человека — академика Дмитрия Сергеевича Лихачева. Человек, прошедший сталинские лагеря, сохранив честь и достоинство, затем реализовался, как человек мира Культуры, стал примером служения науке и людям, образцом нравственности, гражданской и человеческой ответственности, мудрости. Не является ли и его судьба примером выхода за пределы обусловленности восприятия и описания мира? Не будучи изначально духовным искателем (хотя, кто знает?) он стал таковым в процессе реализации своего предназначения?
А: Я думаю, да.
В: Для большинства людей критерий духовности такого человека очевиден. При этом критерий этот — внешний. Не будем строить догадки относительно разных замечательных людей, но ведь, наверняка, в большинстве случаев, люди, внешне безупречные, социально признанные, мудрые и во всех отношениях нравственные, так и не выходят за пределы своего восприятия, то есть не имеют духовного опыта.
А: Да, очень вероятны и такие случаи.
В: Так вот, по поводу критериев… Мало у кого вызывает вопрос о наличии духовного опыта, например, у Патриарха дзен…
А: А Патриарху дзен гораздо легче в этом отношении. Точно также легче распознать святого в православии. Почему? Когда люди входят в Традицию, будь это буддизм, суфизм или православие, то там нет тех метаний, терзаний и поисков неизвестного, через которые приходилось проходить российским Искателям в шестидесятые-восьмидесятые годы. В Традициях всегда существуют системы, которые позволяют тебе сначала гармонизировать психику, подготовить тебя к тем переживаниям, которые могут возникнуть, и, только после этого, тебе предлагают доступ к следующим этапам. Поэтому в этом случае гораздо меньше несчастных случаев, когда люди сходят с ума или объявляют себя супер-гуру.
Все это особенно хорошо видно сейчас у буддийских монахов. Несмотря на то, что они реально владеют тем, что мы сейчас называем магическими практиками, многие из них обладают идеальным духовным и психическим здоровьем. Этот аспект (несокрушимого душевного здоровья) всегда легче распознать, и это всегда более очевидно. Такой человек производит, практически на всех, неизгладимое впечатление своей цельностью и полнотой личности, так что вопросов не возникает. А вот что дальше — это видно уже плохо.
Если вернуться к сути, то выход за пределы той картины мира и того способа восприятия, которые формируются через наши органы чувств, — этот выход позволяет более глубоко и цельно осознавать происходящее, а также реально оказывать воздействие на то, что происходит. При этом весь фокус здесь заключается в том, что чем больше человек открыт на мир, тем в большей степени его желания оказываются гармонизирующими окружающее пространство, а не возмущающими его.
В: Понятие гармонии каждый человек воспринимает по-своему. Вот, скажем, многие читатели споткнулись о Чебанова. В главе о Чебанове есть эпизод, где он побил жену. Его логика многим непонятна…
А: Я ни в коем случае не должен судить о Чебанове или о ком-либо другом на основании текстов, а не личного общения. Кроме того, я, конечно же, не судья никому из практиков. Если его жена терпит такое с ней обращение, то только бог им судья.
Но нужно сказать, что зачастую «практики» начинают вести себя распущенно, поскольку теряются общепринятые социальные нормы поведения а других критериев не появляется. Этим грешили и ребята, сделавшие кунта-йогу, и многие герои твоей книги. Это действительно та беда, которая часто происходит.
Если практик следует какому-то потоку, который для него является «Откровением» или чем-то еще таким, это не означает, что сам человек автоматически становится святым или просветленным, но всегда наступает момент, когда такая иллюзия возникает. В этом случае очень помогают православные или буддийские монастыри. Когда к монахам приходит человек и называет себя новым воплощением Христа или Будды или Новым Просветленным, то к нему, как правило, относятся вполне доброжелательно и приглашают погостить. В большинстве случаев хватает двух недель совместных практик, чтобы у гостя восстановилась реалистичная самооценка.
В: То есть все-таки есть разделение между тем, когда человек находится в потоке какого-то коллективного или общечеловеческого переживания, следует Откровению и тем, когда он свят? Как это различить?
А: Святость это не поток и не переживание. Это абсолютная душевная чистота. В Православии святость никогда не ассоциировалась с жестким поведением. Святой, как правило, не стремился кого-то учить, а делал это, уступая просьбам других.
В Индии, тем не менее, есть такое понятие: «безумный йог». Поступки такого человека перестают соответствовать правилам поведения, принятым в обществе. Такой человек следует тому знанию происходящего, которое для него очевидно и может принципиально отличаться оттого, что может воспринять обычный человек. Такой человек очень глубоко проникает в причинно-следственный ряд. Если он видит, что, например, женщина, которая сейчас проходит мимо него, через пять минут попадет под машину, то он может повести себя совершенно неадекватно: наорать на нее, испугать, заставить ее побежать в другую сторону. При этом его поведение будет правильным, потому что он ее спасет. То есть такой человек, если он поступает нетрадиционно, то всегда знает, зачем он это делает.
Распознать разницу между человеком, который просто ведет себя, например, нагло и проявляет свои комплексы на учениках и настоящим Учителем, который чист в помыслах и своим жестким поведением подталкивает учеников к реальным переживаниям очень сложно. Пожалуй, что вообще таких критериев нет. Именно из-за этого возникает масса проблем и разногласий, и часто непонятно, что же на самом деле происходит.
Но в наших условиях, как бы человек себя не называл, если он начинает унижать своих почитателей и жить за их счет, то к Просветлению это никакого отношения не имеет. Можно скорее говорить в этом случае о хорошей коммерческой жилке у нашего «Гуру».
Мне бы хотелось еще раз предостеречь всех от огульных оценок других людей, особенно «практиков». Ни в коем случае нельзя судить о людях на основании сплетен или чужих рассказов. Всегда есть такие аспекты происходящего, которые не учитываются в сплетнях, а восприятие любого человека заведомо субъективно. Мы не найдем сейчас вокруг нас идеальных безгрешных Учителей. И вместо того, чтобы, сидя у себя на кухне, осуждать других, гораздо лучше найти себе компанию по интересам, даже если люди в этой компании не идеальны.
Все равно мы сейчас в нашем разговоре уходим несколько в сторону, потому что сутью проблемы является не оценка кого-то из героев книги, а поиски механизмов, позволяющих выйти за пределы своей личностной структуры. Эти механизмы, к счастью, существуют и они не настолько сложны и экзотичны, чтобы не было шансов их найти и ими воспользоваться. Сутью этих методов всегда является выход за ограничения восприятия, обусловленного органами чувств. Если тебе удается хоть на секунду прервать внешний информационный поток и при этом оставаться в осознавании, то это и является самым существенным звеном в Практике. Такое самоосознавание и будет выходом за пределы сформированной у нас личностной структуры.
В: Что дает этот выход и зачем он нужен?
А: Если хотя бы на секунду происходит такой выход, я подчеркиваю, — когда сознание не прерывается и память остается, то затем мы переживаем, как запускаются наши сенсорные каналы, как через них начинает приходить информация и каким образом формируется то, что называется картиной мира.
В: То есть, осознается механизм восприятия…
А: Да. Это подобно тому, как если я осознаю свою одежду, то это дает мне возможность раздеться. То есть, если я осознал эти механизмы, я могу выходить за пределы стереотипов своего восприятия еще и еще раз. А это дает возможность переживать мир как целое. При этом исчезает граница между внутренним и внешним миром: внешний мир становится частью внутреннего, внутренний — частью внешнего, и все это переживается как Единое. Такой опыт, развиваясь, как раз и приводит к мудрости, к святости, к адекватности понимания происходящего. Человек начинает вести себя принципиально по-другому. Его поступки являются следствиями не каких-то комплексов или навязанных социумом желаний. Они отныне основываются на осознании происходящих в мире процессов. Именно такой результат и важен. Именно его мы и можем условно назвать Просветлением. Это и более глубокое понимание устройства мира, и гораздо более непосредственный контакт с миром, и принципиально большая возможность оказать то или иное воздействие на мир…
В: Зачем человеку, вышедшему за пределы своей личности, оказывать влияние на мир?
А: Дело в том, что мир сильно не гармоничен, а такой человек, как правило, стремится своей жизнью уравновесить эту дисгармонию, сделать мир вокруг себя более цельным. С другой стороны, мы можем говорить о том, что все человечество обладает неким коллективным сознанием, в котором существуют те желания и цели, которые в настоящий момент актуальны. Следование этим целям всегда крайне важно. Благодаря людям, вышедшим за пределы своей личности, эти цели могут быть осознаны и реализованы. Такие люди особенно важны в критические моменты истории, когда запускаются какие-то новые процессы или заканчиваются старые… Поступки, ими совершаемые, проистекают не из эгоизма, а в результате понимания того, что необходимо для общечеловеческого сознания.
В: Когда ты давал мне отзыв на первый том «Хроников», ты сказал, что в книге есть абзац, который стоит всего остального содержания, и это — предпоследний абзац книги[25]. Как ты можешь это прокомментировать?
А: В этом абзаце действительно очень похоже описан момент чистого осознавания, когда это осознавание не обусловлено теми или иными личностными структурами, желаниями, особенностями восприятия. Для человека, который переживает подобное состояние, оно всегда шокирующее. Человек чувствует себя голым, причем голым в абсолютном смысле этого слова.
В: Да, там не за что зацепиться. Ум ищет — за что бы зацепиться, а зацепиться-то и не за что. Если честно, — это страшно, хотя в то же время очевидно, что это-то и есть Реальность…
А: Да, это действительно страшно и, действительно, главное-то в том, что ты в этот момент понимаешь, что это переживание — правда, что все остальное шелуха. Такие переживания порождают сильные эмоциональные реакции. Эмоции могут быть разными, — человек может заплакать, засмеяться, затанцевать… Эти сильные эмоциональные реакции называются ньямсами. Также ньямсом может быть сильное переживание или яркого видения, или сильных энергетических встрясок, — там тоже есть свои признаки, по которым можно сделать вывод, что это действительно ньямс, но в данном случае ньямс был эмоциональный. И описание того, что происходило, и реакция — они хорошо описаны и очень похожи на то самое. Такое состояние является крайне важным. Его можно считать начальной точкой Пути. Когда человек осознает у себя отсутствие каких-либо атрибутов и одежд, он начинает понимать, что именно к этому нужно идти. Тогда все действия и поступки становятся оцеленными и начинают приближать человека к воспроизведению этого результата.
К сожалению, то, что часто превозносится как некие духовные переживания, чаще всего относится к коллекционированию различных более или менее измененных состояний сознания, которые наращивают все новые и новые картинки в описании мира. А реального выхода за пределы всех картинок и описаний не происходит. Можно бесконечно накапливать опыт различных ярких медитаций и состояний, но никакой трансформации личности при этом происходить не будет. Точно так же, как и при прочитывании все новых и новых книг…
В: По поводу техники деконцентрации…
А: При использовании этой техники достигается состояние, практически идентичное состоянию созерцания. А состояние созерцания является сутью, ключом и главным элементом любой буддийской практики. Занимаясь созерцанием, мы не концентрируемся на чем-то одном, не фокусируем свое внимание на описании того или иного элемента нашего восприятия, а, распределяя внимание на все сразу, попадаем в то состояние сознания, которое было у нас в детстве. А в детстве мы все открыты и обладаем способностью прямого контакта с миром. Техника созерцания является ключом к этому. Ключом, который, к сожалению, проходит мимо внимания многих практикующих. В этой технике нет ничего необычного, экзотического, никаких особенных переживаний, богов, искривлений пространства, магии, а есть просто переживание контакта с миром. А это и есть суть практики. Не надо ничего придумывать и искажать, нужно просто осознавать себя частью целого и самим целым…
Люди, которые достаточно долго и регулярно практикуют созерцание, со временем приобретают возможность осознавать то, что происходит на расстоянии многих километров от них, а также осознавать причинно-следственные ряды. То есть в какой-то степени приоткрывается прошлое и будущее. Это может быть одним из критериев достижения определенного этапа в практике. Всякие измененные состояния сознания, пусть самые удивительные, которые происходят по ходу дела, важны для человека только в том смысле, что являются частью его личного опыта, но никакого другого значения не имеют.
В: Как продвигаются твои идеи и эксперименты с Игрой в Арканы Таро[26]?
А: Я все лучше понимаю, как играть в эту Игру. Поскольку Игра прямо проецируется на жизненные события игроков, агитировать кого-то играть в нее и подбирать группу мне кажется преждевременным. Последствия для игроков могут быть очень неожиданными.
В: Но у тебя есть уверенность, что все-таки Игра состоится?
А: Да, механизм Игры придется описать. Как я говорил, он становится все более и более понятен. Когда все окончательно созреет, я опишу этот механизм и, может быть, кто-нибудь сыграет…
В: А ты сам не хочешь собрать группу по мере того, как все будет окончательно ясно?
А: Наверное, придется… Я сам все больше втягиваюсь в Игру…
В: Один или есть какая-то команда?
А: Есть друзья, с которыми я хожу в Арканы, но это не то же самое. Пока что я не знаю, зачем я это делаю… Скорее всего, через некоторое время будет понятно…
В: Что будет происходить с игроками?
А: Вероятно, при грамотной практике, по мере совершенствования Игры и игроков, им удастся, работая в коллективном сновидении, формировать проходящие через них жизненные потоки, как бы путешествовать по Отражениям, — нечто похожее на то, что описано у Роджера Желязны в «Хрониках Амбера»…
Глава 10. Александр Марьяненко
Об Александре Павловиче я писал в первом томе в главе «О тех, кто не знает, что они — маги». Когда я писал первый том, я не знал координат Александра Павловича и думал, что мы с ним окончательно потерялись. Но после выхода книги оказалось, что у нас есть несколько общих знакомых.
Встретившись и пообщавшись с Александром Павловичем в сентябре двухтысячного, я понял, что беседа с ним, несомненно, украсит второй том. И вот, в начале ноября я у него дома…
Ноябрь 2000 г.
Влад: Александр Павлович, расскажите, как правду-то искали…
Александр Павлович: Ты знаешь, как-то так: правду искал… — вопрос представляется абсолютно правомерным, но он почему-то неожиданный… Некоторое время я даже считал, что являюсь носителем этой самой правды. И на этом, собственно, обжегся. Потом страдал от отсутствия в себе если не правды, то некой оправданности, реализации. Вообще говорить, что правду искал, — это что, типа — правдоискатель? То есть, человек, который, скорее всего, занят не делом. С другой стороны, сам твой вопрос, наверное, имеет смысл для растравки… Благодаря ему мне придется как-то рефлексировать, что же я в этой жизни делал. Хотя, я считаю, что рефлексия это следствие какого-то неблагополучия. С одной стороны, это необходимая штука, например, когда ты занимаешься рефлексией после проведения деловой игры или чего-то еще. Другое дело — это когда ты задумался, — а где же в жизни правда… Можно сказать так: правда — это когда ты включен в некую деятельность и у тебя что-то получается. Ты делаешь великие дела, не замечая, что ты их делаешь. А вот, когда ты думаешь, что ты нашел правду или пошел ее искать, — это, как бы тебе сказать, — ну, это значит, что человек несколько не в себе.
И тем не менее, у меня был целый период жизни, который я воспринимал, как искупление то ли собственного, то ли еще чьего-то греха. Была такая фаза. Я об этом еще попозже расскажу. Давай сейчас для затравки чего попроще…
В: Вы что-то хотели сказать о главе в первом томе, куда я вас поместил…
А.П.: Да. Вот, несмотря на то, что изобразил ты нас с Георгием Владимировичем очень правдиво и узнаваемо, меня совершенно не устраивают намеки из названия главы, что мы этакие «маги, которые не знают, что они маги». Вот что такое маги? — Мне сразу вспоминается какой-нибудь чудило, типа Лонго или кто там еще, — этот, который мертвецов поднимал перед телекамерой. Наверное, ряженых… Но, дамы рядом в обмороки падали…
Так что любое такое самоопределение — будь оно профессиональное или человеческое, оно сильно зауживает. Если оно есть, тогда нет интереса — где правда. Если его нет, тогда — где правда?
А если все-таки о правде… Если говорить мировоззрении, то появилась у меня хоть и стройная, но сложновыражаемая в словах система, в которой я, собственно, и работаю. Сложновыражаемая она не потому, что в ней непонятков много, а потому, что в ней очень много аспектов. Это связано с целостным видением, которое включает очень много срезов, — начиная от простых физических и нейрофизиологических законов, и заканчивая, как говорил один мой коллега, — «верхними людьми», то есть, взаимодействием с Богом, высшими силами и тому подобными вещами. Как-то за последние лет десять у меня такое видение устаканилось. Если на момент первой встречи с тобой[28] я был махровым атеистом, то сейчас многое изменилось, причем это изменение не связано с возрастом, дескать — когда ближе к могиле, начинаешь про Бога вспоминать. Нет, тут дело в другом. Это последовательное развитие научного, — да, да, — именно научного мировоззрения. Я через это пришел. Мне часто доводилось еще в молодости видеть людей, которые были ничем не хуже, чем я, но имели религиозное чувство. У них все было, что и у меня, но, вдобавок, еще и вера. А у меня на месте веры долгое время была культя. Так появились первые зачатки осознания своей атеистической неполноценности. Ну, а потом, уже в последние десять лет, пришлось картину мира дописывать.
Но в магию я не лезу, не тороплюсь…
Я на сегодняшний день определяю себя либо консультантом, либо в неком амплуа, которое выше, чем консультирование.
В: Выше, это как?
А.П.: Режиссура, сотворчество… Как на Западе говорят ко-дизайн, но не в отношении компьютерных разработок, а применительно к человеческой жизни.
Я пурист в том смысле, что сознательно определяю свое амплуа, как консультант. Личность и профессиональное амплуа для меня почти равны. И я все-таки рассматриваю консультирование как профессию, а не как дар, не как эманацию и тому подобное. И я считаю, что это амплуа, — оно не научное, в том смысле, что наука касается искусства консультирования лишь в очень небольшой части. Я бы сказал так: консультант должен иметь научный базис, научное образование, — чтобы его не зашкаливало, — причем, именно естественнонаучные основы должны быть в этом базисе наиболее выражены. Или должна быть такая общая гуманитарная культура, которая включает в себя и естественнонаучную составляющую. С другой стороны, консультирование я рассматриваю наравне с такими обобщенными видами человеческой деятельности, как общение, познание, труд, игра, управление…
В: Чем вы объясните столь высокое обобщение?
А.П.: Сейчас мы все больше и больше начинаем жить в мире ноосферы, а это уже совсем другая ситуация, как когда некий одинокий человек живет в лесу со зверями и тому подобное, и творит свою судьбу сам от себя и до ближайшего медведя. Другое дело, когда мы живем в плотном человеческом окружении. Наши жизненные решения и судьбы, безусловно, сравнимы и сопоставимы друг с другом. И уникальность событий, решений, судьбы оказывается сейчас во все большей и большей степени ведущей потребностью. Грубо говоря, если у тебя судьба в среднем, то у тебя, в общем-то, нет никакой судьбы. У тебя нет никакого Пути. Если в твоей жизни присутствуют уникальные события, обстоятельства, переживания и поступки, то, в принципе, можно сказать, что ты Живешь, в высоком смысле этого слова. А, если ты проходишь через уникальные события, то весьма желательно иметь консультационное сопровождение. То есть человек через уникальные события ярче и глубже, на мой взгляд, будет проходить при некой поддержке. Иначе это может быть во многих случаях псевдоуникальность, нереализованная уникальность и так далее. Поэтому консультирование органично встраивается в общий ход человеческой жизни и выполняет очень серьезную опосредующую роль.
Вот тебе пример: мы один только раз женимся в первый раз. Если мы разводимся первый раз, то мы в первый раз первый раз разводимся. Если мы второй раз женимся, то второй раз женимся мы в первый раз… То есть, если мы просто в очередной раз женимся, то смысла в этом событии очень мало. Оно теряет свою уникальность. Имеют смысл, по большому счету, только те события, в которых мы формируем и реализуем уникальность. Так что потребность в уникальной жизни свойственна каждому человеку. Другое дело — какова эта уникальность. Допустим, один человек просто не может справиться с напором проблем и трудностей, для него обстоятельства, возвышающиеся над ним, представляются уникальными. Для другого уникальна, например, ситуация попадания в «десятку» в своих действиях, потребность самореализоваться в данный момент… Кстати, я не верю в некую самореализацию вообще, — это скорее состояние личности, чем тип личности.
В: И в чем же, на ваш взгляд, основа работы консультанта?
А.П.: А консультант помогает просеивать стандартные моменты и стандартные решения, тем самым, повышая уровень уникальности ситуации. Разумеется, при этом, человек становится человечнее. Он меньше просто функционирует и больше живет. Это очень общее соображение и оно носит мета-методологический характер. И я доволен тем, что поле работы здесь бесконечно.
Другую сторону работы составляют технологии. Это внимательный сбор и оттачивание отдельных приемов, схем, моделей.
И еще один момент: если ты сам механизируешься, автоматизируешься в своей работе, то есть, живешь только за счет уже наработанного опыта, то пропадает эффект воздействия. Несмотря на множество заготовок, которые у тебя есть в запасе, ты обязательно должен подвести человека к моменту истинного бытия, со-творчества. Если это не случиться, то не будет и кульминации, не будет продвижения и, соответственно, не будет консультационного эффекта.
Вот если я раньше работал с алкоголиками и в первых своих опытах добивался кульминации на втором или третьем сеансе, то потом методика отточилась, и я стал работать уже более автоматично. И вроде бы, с одной стороны, я стал работать эффективнее, но, с другой стороны, кульминация отползала аж до седьмого сеанса. Я работал квалифицированно, но на автомате. Так что, здесь тоже необходимо балансировать на какой-то грани… Как только остановился в собственном развитии, — стал неэффективен и как консультант. У меня были такие периоды. Я работал тогда в области организационного консультирования. И отдельные клиенты вдруг перестали быть интересны, как люди. Правда, я, все-таки, засек это, как собственный недостаток, а не махнул рукой, — дескать, ну их всех на фиг… И это была проблема, которую я изжил за два с половиной — три года…
В: Как вы взаимодействовали с Георгием Владимировичем и что почерпнули от него?
А.П.: Георгий Владимирович, — он, конечно, мастер схем. Я его за это очень уважаю, потому что умение начертить много квадратиков, которые имеют какой-то смысл, это очень серьезно. Мы с ним взаимодействовали очень интересно. Мы всегда друг с другом боролись. И, надо сказать, что в этой подчас мучительной борьбе мы почти все время держались в рамках профессиональных отношений, как бы не было тяжело. И произошел интересный эффект: когда мы уже немного разошлись с ним, то, с чем я в нем боролся, я стал сам применять. Я думаю, что и у него то же самое произошло. Мы друг у друга учились и, что самое смешное, научились.
Кроме того, за это время было много других учителей. В самых неожиданных ситуациях и в самых неожиданных местах. Вот, например, бывший вице-консул в Осаке — Юра Зинин, — очень симпатичный мужик. Он восхищается японцами, у него очень много друзей среди японцев и у него замечательный дар сценарного, этюдного подхода к анализу различных явлений. Именно у него я научился внимательности к явлениям жизни, — тому, что для консультанта является самым главным.
Но вернемся к Георгию Владимировичу. Большое количество его схем, против которых я протестовал, оказались потом очень полезными. Я значительно позже, где-то год назад, вывел такое понятие — инструментальная концепция. Дело в том, что психологи очень любят, чтобы все соответствовало действительности. Большинство из них — очень большие аккуратисты, в том смысле, что по любому поводу спрашивают: «а вот это доказано или нет, известно науке или нет?»… И это тем более смешно и удивительно, потому что, на самом деле, психика настолько изменчивое и историческое и обстоятельственное явление, что может быть как угодно. Возьми любую теорию и ты найдешь либо класс личности, либо класс обстоятельств, или класс задач, в которых эта теория справедлива. Поэтому такая аккуратность в теоретической обоснованности — она имеет мало смысла. И есть интересная вещь: бывают концепции, которые вызывающе неряшливы, неаккуратны и неправильны, с точки зрения классической психологии, но они эффективны. Так что задача описания и задача применения — это совершенно разные задачи. Я вспоминаю, как меня покоробило, когда однажды Георгий Владимирович работал с одним клиентом. Тот пришел, говорит, что у него там то да се, пятое-десятое… А Георгий Владимирович ему: «Но ведь вам лучше стало?». У клиента на морде написано, что лучше ему не стало. Он пытается что-то свое сказать, а Георгий Владимирович ему втюхивает: «Ну, вот — ведь лучше стало!». В конце концов, клиент, чтобы уже не спорить, соглашается: «Да, лучше». И я позже уже сообразил, что Георгий Владимирович очень изящно сработал именно в этом случае, именно с этим клиентом: он сказал, что тому стало лучше, что, собственно, являлось фигней, но тем самым он создал у клиента когнитивный диссонанс, и тот потихонечку к этому лучшему стал дрейфовать.
Вообще у Георгия Владимировича существует множество схем, которые, с точки зрения правильной психологии, могут быть хрень-хренью, это может быть его личная выдумка. Но, они даже из чувства противоречия будят мысль, заставляют работать, по крайней мере, вместо этой схемы хочется какую-то другую сделать. Конечно, если эта работа не самодовлеющая, то она имеет смысл.
Вот, к примеру, у меня есть куча наработанных текстов, которые являются вставками для определенных случаев. Часть этих текстов — это прямые выдержки из Георгия Владимировича, часть — собственные… Но, без контекста они не звучат. Если ты захочешь дать их в учебнике, то окажется, что это — сомнительные или наоборот, тривиальные истины. А именно они работают! Иногда даже удивляюсь, но десятью — пятнадцатью притчами перекрываются семьдесят — восемьдесят процентов проблем, например, невротических клиентов. Ну, назови их притчами, догмами, выдумками, — как хочешь…
В: Можете привести пример и контекст, где такая штука работает?
А.П.: Говоришь, например, людям, что отношения между мужчиной и женщиной бывают приятельские, дружеские, интимные, сексуальные, любовные, супружеские. И эта схема устроена, как пирамида… Георгий Владимирович тебе про это рассказывал?
В: Да, было дело…
А.П.: Вот, — простенькая схемка. И — поешь клиенту вокруг этой пирамиды. Для людей это откровение. Причем откровением является то, что это простенькое обобщение так много упорядочивает. Ведь одно из преимуществ хорошей теории — простота. Из этой пирамиды и вокруг ее можно много всяких простых истин начирикать, в зависимости от ситуации. Это будет правдой? — Честно говоря — неправда это все! Нету такой пирамиды! Если внимательно и тщательно задуматься — х…ня вся эта схема. Но она полезна. И человек-то воспринимает все это не с той точки зрения — правда это или нет, а с той точки зрения, что это полезно. А полезна подобная притча при решении проблем одиночества, выборе сексуального партнера… В этих случаях пирамида такая, — это не Истина, но правда.
Мне, честно говоря, в большинстве случаев наплевать — правда все эти схемы или неправда… Против них и возразить-то нельзя, но и реальность они не отражают. А вот людям помощь от них несомненная.
В связи с этим есть еще один интересный вопрос, о котором я бы хотел поговорить. Это вопрос о мудрости. Вот я не люблю называться психологом, хотя по образованию таковым являюсь. Дело в том, что у большинства психологов есть какая-то очень хитрая позиция. Заключается она в том, что у них есть некое технологическое знание, которое они накапливают, но которое освобождает их от компетентности в жизни. То есть, если ты что-то такое крутое изучил, то будет очень клево — будешь таким сильным, действующим, эффективным, в обход того, чтобы начать разбираться во всей этой поебени, называемой жизнью. Так сразу — в маги и все! И действительно, есть такие пути, когда человек начинает проявлять какие-то удивительные способности, типа видеть без глаз, входить в информационное поле и так далее. Но мне, понимаешь, кажется, что это превращение людей в каких-то проводников, вместо субъектов. Ведь если ты считываешь информацию и не можешь объяснить — как, то ты проводник, а не субъект. Есть такое понятие — жизненная мудрость. И есть понятие феномен. Так вот, мы, на мой взгляд, спущены в этот мир, потому что он богат на феноменологию. Причем, феноменологию именно этого мира… Кстати, насчет правды, — есть у Пушкина замечательная фраза: «Нет правды на Земле, но правды нет и выше…» То есть там, — выше, — свои феномены, свои мучения, свои искания и, естественно, свои ошибки. А не так, что они там все с белыми крыльями летают в благости. Так вот, феномен — это самое интересное и самое бесконечное. И умение увидеть конкретный феномен, углубиться в него, — это вопрос — вижу ли я? И еще один вопрос: а что я вижу? Вот в далеком-далеком детстве, где-то классе в третьем мы проходили естествознание и там нам говорили, что все вещества от холода сжимаются, а от тепла расширяются. Все вещества по-разному, а вот все газы — одинаково. Тогда я впервые сделал стойку на феномен. Душа сказала: «О! В этом что-то есть. Это какая-то тайна». Через несколько лет мне эту тайну в соответствующем курсе раскрыли, — концепция идеального газа и так далее… Так вот, в нашем бытии есть очень простые и жесткие законы. Мы их не осознаем, в большинстве случаев, то есть, либо мы их принимаем по умолчанию, либо вообще не считаем, что есть какие-то законы. Вот, допустим, в семейной жизни: мужик разводится только тогда, когда у него есть ради кого. Женщина разводится только тогда, когда она разводится вообще. То есть если она пытается развестись ради кого-то, — у нее ни хрена не получается…
В: В том смысле, что она попадает, по существу, в такую же ситуацию?
А.П.: Нет. Сюжет такой: она поднимает всех на уши, потом осрамится: тот мужик, ради которого она разводится, поджимает хвост, и она, с некоторым позором, возвращается обратно в семью. Мужик, если пробует разводиться наоборот, — без ради кого, — он устраивает бучу, а потом смиряется.
Я за долгую свою жизнь и работу убедился, что это — правило. И те исключения, которые изредка попадались, только подтверждали это правило. Вот у меня один знакомый сделал предложение замужней женщине, они поженились и сейчас хорошо живут. Вроде бы она, в данном случае, нарушила правило. Но на деле-то произошло следующее: она не разводилась! Она просто в собственной семье поменяла мужа. Произвела смену и все. Семья не рушилась. Она и детям объявила, что папа теперь будет тот, а не этот. И дети это приняли. Не было развода, по существу-то…
Дело в том, что в жизни полно таких простых истин и законов, если внимательно наблюдать. Я считаю, что знание этих законов и применение их, это компоненты мудрости.
В: Вы можете определить, что такое жизненная мудрость?
А.П.: Ну, знаешь, это как с термином «справедливость». Все могут определить, какой поступок справедливый, а какой несправедливый, но что такое сама справедливость не знает никто. Хорошо, попробую сказать о мудрости так, как я ее понимаю: мудрость — это очень внимательное отношение к феноменологии и разбирательство в ней. Не в том смысле, как говорят психологи, — здесь и сейчас, — вот, мол, я настроился, почти медитирую, значит я здесь и сейчас. Причем и здесь и сейчас и еще хрен знает где, — мол, мудрый я! То есть для них мудрость, это что-то типа позы Будды. На самом деле, мудрость это внимательное и уважительное отношение к тому, что происходит. И внутри, и вовне. И это еще внимательное отношение также к тому, что до того происходило. Это, безусловно, смирение. То есть отсутствие возмущающих движений внутри тебя самого и отсутствие страха перед внешними движениями. Но, прежде всего, внимательность. Внимательность в самом широком смысле. Компонентами мудрости могут быть и чувство меры и применение опыта, но все это вытекает из той же самой внимательности. Да, вот еще такой важный компонент: сила, но та сила, которая не до того, а после.
В: Это как?
А.П.: Ну, вот если я исхожу из представления о том, что я сильный, то наверняка я какую-нибудь херню сделаю. Если же я готов быть слабым, то оказывается, что я сильный потом. Очень часто глядишь на то, что ты в жизни сделал, и думаешь: «О, бля, какой хитрый!» Задним числом твои действия кажутся такими прямолинейными, мощными и так далее. В общем, оглядываешься назад, — шел почти без зигзагов. Ты там предупредил, здесь что надо сказал, там подставил, тут приспособил… Вот прямо сволочь какая-то! Все правильно сделал! А ведь если ты вспоминаешь, как все это делалось… Это же были моменты максимальных сомнений, смятений, напряжений. Вот если бы ты все эти смятения и напряжения через себя не пропустил, а защитился бы от них, то не было бы этого прямолинейного хода…
Ну, вот о том, что такое мудрость… Я постарался тебе не концепцию выдать, а собственные ощущения.
И, знаешь, есть, все-таки, еще один момент. Быть мудрым, это значит… Ну, вот как в анекдоте: Сократ говорил, что, чем больше я узнаю, тем больше я понимаю, что ничего не знаю. А его ученики говорят: «А мы не знаем и этого!»… То есть мудрость связана с таким серьезным качеством, как понимание того, чего ты не набрался, чего ты не умеешь. Понимание, что все твои знания и умения, это бесконечно малая величина по отношению к тому, что существует в мире. А, с другой стороны, если в тебе есть смирение, то ты часть этого мира и часть его силы у тебя. И части этой силы хватает выше головы.
И еще: мудрость, — это понимание того, насколько ты малая частица этого мира, а, с другой стороны, понимание того, что ничего случайного в этом мире, в человеческой жизни не бывает. Я говорю не о предопределенности, — это блуждание не в тех терминах… А дело в том, что в том «плоском» мире, в котором мы живем, у нас есть представление о нем, как об очень стохастичном и непредсказуемом. А реальный «объемный» мир не таков. В нем сюжетности, — не детерминированности, а именно сюжетности, — гораздо больше. Я не хочу влезать в область эзотерики и рассуждений о «высшем». Почему? Это предмет особого разговора. На мой взгляд, весь так называемый «высший» мир — это ни в коем случае не предмет для исследования, овладения, технологии. Я не сторонник всех этих близких к оккультным процедур, то есть, превращение общения с «высшим» в некоторую технологию. Я встречал многих людей, которые говорили, что мол, все это тоже нормально, — есть технологии и все такое… Но у меня для всех таких процедур есть такая метафора: это как воровать яблоки. Я этого сада не сажал и не мне с него урожай собирать. Так что когда рядом со мной появляется человек, который говорит, что мы вот тут научились «яблочки извлекать», это, мол, такой технологический процесс, тут у нас фомка и лестница, — я тогда спрашиваю: «Ребята, а нет ли у вас ощущения, что вы немножко не то делаете?», — «А что, — отвечают, — раз мы это можем, значит нам это дано…» А для меня это выглядит даже не как бандитская, а как воровская позиция.
Я в своей работе зачастую вижу сразу: вот с этим клиентом я могу работать здесь и сейчас, то есть мне совсем не надо обращаться к Господу Богу и иже с ним. Причем иногда в процессе работы я обращаюсь к Богу, к религиозным понятиям, но это только в интересах клиента и исходя из обыденных представлений о роли религии, «высшего» и так далее. Это технологично, но технологично в рамках нормального, объемного существования здорового человека, который должен быть и религиозным тоже. Конкретный пример: с одним парнишкой мы обсуждали его умершего отца. У паренька была на отца серьезная обида, — тот в чем-то его затоптал, в чем-то не дал самостоятельности… Собрали мы на него целый психологический кондуит: и то он не так сделал и это… Я чувствую, что этим сеанс кончать нельзя. И я прошу этого паренька: «Ты сходи в церковь и поставь свечку за упокой души батьки». Если бы я этого не сделал, я бы способствовал, скорее, невротизации личности, чем ее гармонизации. Человек, подвергая отца критике, отторгал свое собственное. Я не считаю, что я тут вмешался в «высшие» сферы. Есть, наоборот, ситуации, когда я вижу, что мне с клиентом одному не отработать. Недавно был такой случай. Работал я с одним молодым человеком. И вот как-то попросил я его написать родословную. Почему попросил? Вижу, — у него «темное» лицо. Я не могу сказать, что я, мол, — видящий. Хотя, говорят про меня такое, ну да хрен с ним… Я понятие «вижу» использую, как некий аналог интуиции. И вот я вижу, что с этим молодым человеком мне не справиться. Попросил его родословную расписать. А там по обоим линиям все женщины умерли достаточно рано, причем не своей смертью… Попросил я этого парня посидеть ночью и посмотреть на свечку, пока она не сгорит. Я посмотрел на то, что осталось от свечки. А там — очень похоже на сердце, а над ним сидит паук, причем паук намного больше, чем сердце. И чувствую я, что мне в это дело лезть не следует. И не потому не следует, что там что-то «высшее», а потому что «не уверен — не обгоняй»! Тогда я парня послал к знакомой ясновидящей. Она его поводила по святым местам и все такое, тогда уже у него вся эта «темнота» снялась. Можно было дальше работать уже по конкретному поводу.
Тут нет единого правила. Нельзя получить некий «чин» и, вместе с ним лицензию на соответствующую практику. Этим меня отверзает вся православная иерархия. Все эти разодетые чиновники от церкви не очень мне приятны.
Я немного отвлекся, а если возвратиться к теме, то я тебе скажу так: в любом случае я вижу общие технологические элементы. Мне что здесь работать, что в объемном мире, — приблизительно одно и тоже. Там тоже есть понятие «заказа», прямого, косвенного, неадекватного и так далее. Но если я буду работать в объемном мире, я понимаю, что я буду работать в чужом саду. Если яблоко падает само — его можно подобрать, а трясти яблоню без разрешения хозяина, это как-то неприлично. Если ввести это в обиход, что у меня теперь яблоки есть, потому что мне когда-то разрешили сорвать парочку, так я теперь этим и пользуюсь… Или еще сделать бизнес на чужом саду. В конце концов — шлепнут… Скажут: «Ну, чего же ты, милай…». То есть, в этих делах нужно чувство меры и порядочности иметь. У большинства людей, которые как бы маги, психология хакеров: «Я открыл, я стащил, у меня получилось, — вот какой я молодец!» Да не молодец ты, если стащил! То есть, успех тут не в том, чтобы яблоко взять, а в том, чтобы войти в правильные отношения с владельцем этого сада. Тем более, что ты — часть этого сада сам. Если лазаешь, то тебе там дустом посыплют!
Другой момент: у меня есть достаточно стройная система представлений о закономерностях этого самого объемного мира… «Достаточно стройная» — это звучит, как похвала, но, по крайней мере, она достаточно закрытая и на понятных основаниях. Я ей пользуюсь, но не очень склонен ее пропагандировать. Я не пропагандист, а консультант: кому это надо, я это когда-то скажу. Вообще, я сейчас готовлю ряд публикаций, но не тороплюсь. В этом смысле я такой же трус, как и Дарвин. Проблема вот в чем: из двух точек зрения на мир одна — это то, что мы на газовых пузырьках как-то сами потихонечку зародились из первозданного супчика, другая — это концепция о том, что мир — это хорошо организованное явление и мы не высшие там создания, — так вот вторая мне кажется более убедительной по совокупности факторов. Из нее вытекают многочисленные следствия. Этот мир не сам по себе организовался и мы тут не самые клевые, и не можем просто так яблоки взять от природы и даже от «высших» сил. А мы встроены, как часть более мощного процесса, причем в этом процессе не одни мы субъекты. И вообще, представление о том, что Господь Бог — он один и всезнающ и всесилен, — это тоже какая-то натяжка. Есть, очевидно, некая иерархия сил, субъектов и так далее. Тут есть одна интересная штука: для каких-то инстанций, для каких-то субъектов наше прошлое, настоящее и будущее может существовать, в каком-то смысле, одновременно. Аналогия здесь такая: когда в компьютерную игру играешь, можно начинать сначала, можно запомнить все ходы и конец еще раз проиграть… И можно совершенствовать сюжет… Так вот: для нас время не останавливается, а эти субъекты могут начать и закончить в любое время. И вот если есть одновременность прошлого, настоящего и будущего, то какая задача может быть у этих самых субъектов высшего порядка? На хрена они с нами трудятся? — Наиболее правдоподобная гипотеза такова: Творцу интересно, чтобы среда, которую он конструирует, была бы богаче на события, точнее сказать, — богата на уникальные события. Чтобы узор мироздания был максимально разнообразен. Чтобы там было как можно больше реализовано возможностей. Так каким же образом ему это устраивать? Если он будет самолично на каком-то уровне присутствовать, то он как бы и падает до этого уровня. То есть, если он стал человеком, — ну, там, — явление Христа народу… — вот он говорит всякие мудрые вещи и так далее. Но, это не будет способствовать, во-первых, обогащению бытия, а, скорее, наоборот, — его опрощению, а во-вторых, — Христос в этом случае какой-то х…ней занимается, а не делом… Очевидно, что вмешательство Творца, по смыслу всей его деятельности должно быть минимизировано и проявляться неявным образом. Сама энергия творчества — со-Творчества — может быть распределена скромными долями, иначе Он просто не выполнит свое предназначение. Во всяком случае, для Него залезать сюда и разбираться с каждым из нас, скорее всего, должно быть западло. Следовательно, Он ограничен в своем вмешательстве в нашу судьбу. Ограничен не желанием, не спесью, а самой сущностью того процесса, в котором он участвует. Поэтому всякие притаскивания его сюда в большей степени, чем это ему нужно, — они будут искажать общий процесс. Вместе с тем Его участие само по себе весьма существенно, хотя и дозировано. И привлекать его еще больше — очень некорректно. Для Него главенствующими являются, по-видимому, законы сюжетной композиции. Нужно не просто сотворить человека из ребра Адама, а сделать это неким естественным образом: сначала одноклеточные организмы, потом птеродактили и так далее. Все это — События…
Эти весьма общие соображения, как это ни смешно, управляют мною, в том числе, в конкретных работах, там, где я встречаюсь с объемными явлениями.
В: Поясните еще раз, что вы называете объемными явлениями.
А.П.: Ну, вот, например, изменения характера человека можно объяснить только особенностями его воспитания в его нынешней жизни, — это один вариант. А бывает, что я чувствую, что присутствует и не только это… Присутствует иная сюжетность, связанная с проявлением высших для меня сил, с которыми я могу только как-то координироваться, взаимодействовать, но решать что-то там я не могу. Вот если все деформации характера и поведения произошли здесь, что называется, в этой жизни, то мы и скорректировать это можем здесь и сами. А если, извини меня, когда-то, где-то, кто-то проклял род этого человека, — ну, как пример, — то я не могу точно сказать, — что там было, но я точно чувствую объемность этой ситуации. И, вместе с тем, я должен как-то отработать в рамках профессиональной задачи — ко мне клиент пришел! Если ко мне придет Господь Бог, то он все равно придет, как заказчик, ну, я имею в виду, — в данном амплуа… Если он мне послал клиента, он как бы тем самым и спрашивает: «Ну как? Справишься или нет?» Если я могу справиться — я обязан это сделать. То есть, когда земных, материальных концепций, без заимствования чего-то эзотерического, хватает, чтобы решить профессиональную задачу, — это работа в плоском мире. Иногда у меня получается достаточно грамотно отделаться от «высшего». В других, достаточно редких случаях я посылаю клиентов к тем людям, которые чувствуют свое призвание работать в высших сферах: ну, там — в церкви человека водить, святой водой прыскать или еще какой фигней заниматься. Таких людей, которые, по крайней мере, как я вижу, не вредят, — немного, но они есть.
Иногда руками перед клиентом помахаешь — ему и легче. Пожалуйста! Чего только не сделаешь ради клиента! Только не нужно мне при этом верить, что это махание прочищает каналы там всякие энергетические, ауры. Не надо делать вид, что я тут действительно осмысляю все это дело. У меня есть предположение, что я осмысляю. Оно мешает? — Нет. Пусть тогда будет… Меня никто не уполномочивал заведовать «информационным каналом» и тому подобное.
Вот такой жест (показывает ладонь, с пальцами, направленными вверх). Видел у Апостолов? — Чего-то он значит! Я не обезьянничаю, но я заметил, что если я иногда, в каких-то случаях, клиенту так делаю, — он чего-то там ощущает и ему полезно. Проще говоря: я иногда сознательно ставлю себя в положение проводника, но, при этом я не делаю вид, что я причастен к этому процессу. Я к нему причастен точно так же, как вот эта лампочка причастна к электрификации всей России.
Вот тебе классический пример. Сказали мне однажды: возьми клиентку из Бехтеревки, с диагнозом — шизофрения. Ее скоро оттуда выписывают. Она предсказывает другим смерть, и они действительно в этот момент умирают. Уже несколько случаев было… Я сообразил, что все, кто ее лечат, они, прежде всего, сами пугаются. Возьмет она, посмотрит на тебя, если чем-то ей не понравишься, скажет: «Послезавтра тебя задавит машина!» И я понял, что если я испугаюсь, то тогда лучше не браться. То есть надо подготовиться к тому, что ты соглашаешься, открываешь дверь, а там стоит твоя смерть… Персонифицированная: с косой или без косы — не это важно, но вот во взгляде у нее есть то самое… Готов ты к этому или нет? Если ты испугался — то вот оно уже все и состоялось, — это она тебя вылечила… Подумал я, подумал и понял, что вроде готов, — пусть, — смерть, так смерть, — хули я буду бегать-то, как мальчик… Согласился. Звонит, — открываю, — симпатичная тридцатидвухлетняя хохлушка. Общаюсь с ней, говорю: «Мы не будем обсуждать — способность это у вас экстраординарная или просто бзик, — я готов допустить, что эта способность у вас есть. Давайте разберем другой вопрос — нужна вам эта способность или нет?» — Она говорит: «Нет, не нужна!» — Я ей: «Ну, вы подумайте хорошенько, потому что, если, все-таки нужна в какой-то степени, то давайте посоветуемся, как с ней жить» — «Не-не, не надо!» — «Ну, тогда давайте работать!»…
Я до сих пор не знаю — была ли это шизофрения или тетя обладала реальной способностью. И меня это не касается! Понятно? Если бы у меня был какой-то нездоровый интерес, — мы бы с ней образовали бы Общество с ограниченной ответственностью «Санкт-Петербургская Смерть»… Ну, а так я с ней дальше работал. Вылечил ее от этой способности или от этого бзика полностью. Потом она ко мне как-то пришла и рассказала, как живет. Водит к себе домой молодых людей, да вот проблема — соседка по квартире возражает против этого и говорит: «Только через мой труп!» Мы посмеялись, а я думаю, — вот ведь какой прекрасный сюжет, — сейчас она просто над этим смеется, а раньше бы сказала соседке: «Через ваш труп? — Пожалуйста!»… А сейчас у нее даже и мысли такой не возникло. Вот случай, который я считаю примером правильного обращения с объемным миром.
Однажды был случай, когда ко мне в один месяц обратилось сразу четыре одинаковых группы экстрасенсов, эзотериков, магов с одинаковыми предложениями: «Вот Александр Павлович, — вы бизнесмен хороший, а нам бизнес в руки не дается. Так давайте мы при вас будем химичить, а вы будете бабки считать! Да мы любого научим мозгами информацию читать и все такое…» — Я им говорю: «Нафиг-нафиг!»
Однажды было и такое: через одного проводника я попросил побольше денег себе в фирму. Ну, и получил, действительно, много денег и много всякого другого удовольствия, вплоть до того, что чуть в тюрьму не сел и все эти денежки, вплоть до последнего доллара отдал. Как взял, так и отдал. Причем, я причину ищу не там — «наверху», что неправильно попросил, а само то неправильно, что попросил! Тем самым я хочу сказать, что правду нужно тут искать, а не там, «наверху»… И потом, «они» же там тоже заняты. У них и без того делов-то есть. Так что, возвращаясь к твоему первому вопросу, скажу, что есть не поиски правды, а есть мучительные поиски правильного приложения сил. И восстановление после грехопадения. А под грехопадением я подразумеваю отступление от собственного предназначения. Причем, я не корю себя за то, что когда-то отошел. Это не Господь послал мне испытания, — испытания мы сами себе на собственную жопу ищем, — Господь только не мешает этому. Одно время у меня было желание восстановиться. Сейчас такого желания нет…
В: Восстановиться после чего?
А.П.: Понимаешь, у меня раньше был очень большой объем научно-исследовательской и консультативной деятельности, а я взял и свинтил в бизнес, предполагая, что, уже заработав много бабок, я вернусь к исследованиям и к консультированию… Это и было грехопадение. Через фирму, которую я возглавлял, шли очень крупные деньги, но закончилось все крупной бандитской разборкой. Это в том числе и потому, что был я не в своем амплуа. Зато теперь я очень хорошо понимаю многие законы этой жизни. Одно дело, консультировать, потому что много читал про это, или даже клиенты у тебя были такие, а другое дело, когда ты все пропустил через собственную шкуру. Опыт страданий, если угодно…. — трудно искренне сказать, что я благодарен Господу за то, что его получил, но в чем-то и да — благодарен… Пару лет я всерьез подумывал о самоубийстве, в связи с состоянием банкротства, — и не только материального, — был жесткий экзистенциальный кризис. Потом были жесткие обстоятельства в бизнесе. И был удивительный выход из всего этого, без всяких последствий… А можно было спокойно оставить голову и здоровье или до сих пор в тюрьме сидеть. Гордиться здесь абсолютно нечем. Но, как говориться, — мы славно бились!..
И еще об искании правды. Человек ведь, по сути, скорее бежит от правды, чем ищет ее. И чем больше он об этом думает, тем витиеватее его дорога. Я думаю, что человек «в поисках правды», скорее всего, мудрует… А на простую внимательность к этому миру, любовь и уважение к нему, такого «искателя правды» попросту не хватает.
Я в твоей первой книжке нахожусь в привилегированном положении: вроде как и при делах, но никуда «наверх» не лажу и камни в других не кидаю с помощью эзотерических фокусов. Надо сказать, что в жизни мне не всегда удавалось в этом амплуа стабильно держаться, но в книжке твоей мы с Георгием Владимировичем в особом положении… А все остальные — мудаки какие-то. Это я не к тому, что они действительно мудаки, но просто они все чего-то ищут, как-то там выябываются, матюгаются не по делу, в общем — идут крутыми тропами… Кстати, из книжки не ясно — всегда я матюгаюсь или нет. Ну, при тебе-то я всегда матюгался, так что у меня претензий нету — ты все как было написал. Обо всем остальном — общее впечатление, что все это правдоискательство — это, все-таки некое мудрование. Но, с другой стороны, найти простые и ясные истины не так уж и просто. Они простые и ясные в конце. И появляется все это с мудростью. А мудрость это и очарование и разочарование. Это — очарование миром и разочарование в себе прошлом. Один мой приятель написал про старость такие чудесные слова: «Старость — это когда ты все понимаешь, но тебя никто об этом не спросит». Меня, слава Богу, пока спрашивают. Я подумывал книжечку, которую я готовлю, назвать: «Мудрость как профессия». Причем это будет не научно-популярная брошюрка, а именно нормальное методическое руководство.
В: В начале разговора вы сказали о том, что когда работа становится слишком технологичной — падает драматическое напряжение процесса, ну, и, собственно, это уже не творчество, а некая автоматическая деятельность. Как вам удавалось себя «подбуживать», возвращать из автоматизма действий к творческому поиску? Ведь искушение автоматизации, особенно, когда все вроде бы получается, — очень велико… Что вы делали с собой?
А.П.: Ничего. Здесь нельзя ничего искусственно с собой поделать, ибо искусственность это очередной технологический прием. И ты, так сказать, из одного автоматизма попадаешь в другой. Здесь важно сохранять самокритику и отслеживать этот процесс. Надо понимать и все время помнить, что если ты схалтуришь, то не будет реального результата. Вот если у тебя этот внутренний сторож сохраняется и бдит, если ты не самоуспокаиваешься, то ты разбудишься. Вот и все! Если ты видишь, что ты делаешь, если ты начинаешь понимать, что ты изображаешь психотерапию или любой другой процесс, тогда придет и понимание того, что ты еще должен сделать, — как выйти из автоматизма, из изображения в реальное действие. Это вопрос честного ПРИСУТСТВИЯ. Здесь не может быть приемов.
Вообще-то есть определенная технология обращения с собой, как с инструментом. Консультант ведь является одновременно и субъектом и инструментом. Так же, как и актер… Ну, это определенная культура. Вот, Станиславский говорил: «Есть театр представления и есть театр переживания. Так вот мы делаем театр переживания». Так вот, когда ты работаешь технологично, у тебя все сводится к «театру представления». А «театр переживания» — это выход за рамки технологичности.
Ну, вот я приводил тебе пример, что когда я работал с алкоголиками, если работа становилась технологичной, то кульминация отодвигалась с третьего на седьмой сеанс. Ну и что? — Да ничего страшного, если кульминация все-таки есть! Даже она стала более подготовлена. Она происходит на более глубоком уровне. Но если у тебя теряется интерес к клиенту, к работе с этим клиентом, а ты работаешь и получаешь с него бабки, то это не работа, это тебе «театр представления»… И даже клиент тебя не лечит, и даже с этого удовольствия не получает. Если ты позволяешь себе так работать, то это повод произвести ревизию, с целью отыскать, — что с тобою-то происходит. И ты должен решать это за пределами работы с данным клиентом. Очень помогает рефлексия с коллегой. Собственно говоря, на этом баллинтовские сессии и построены. Я считаю их очень полезной штукой. Что касается меня, то мне кажется, что далеко не каждый коллега подходит для такого рода разговоров. Лично мне, чаще всего, либо не с кем советоваться, либо совет приходит с самой неожиданной стороны. Но если ты находишься в хорошей профессиональной форме и поддерживаешь ее, будучи внимательным и бдительным к себе, то необходимости такой может и не возникнуть. А когда у меня все же потребность такая появляется, я отношу это на счет профессиональной усталости. Что мы имеем: сплошной наплыв судеб, обстоятельств… И я понимаю тех психологов, которые занимаются технологиями, типа Нейро-лингвистического программирования и абстрагироваться от судеб клиентов их обстоятельств… Это один из выходов там, где это дает результаты, — то есть, в области некой частной симптоматики. Но если это даже очень эффективная техника, которая снимает какие-то симптомы, то все равно остается судьба, цепочка событий, навыки, мировоззрение, — весь тот контекст, который так просто не меняется. Я говорю о попытках подражательной работы — использования техник самих по себе, а не о тех Мастерах, которые работали очень и очень содержательно. Можно попросить человека: «Дай закурить…» и в этом будет все, — и «кончай херней заниматься», и «я тебя насквозь вижу», и «мы уже с тобой все сделали», и так далее. Мастера как раз обладают широтой души, так что на самом деле там в основе отнюдь не движения глаз, ушей и носов, а осознание очень широкого контекста происходящего. Там происходит исцеление, а не идет «психотерапевтический сеанс»…
Если ты профессионал-максималист, то для тебя жизненно необходимы и требовательность к себе и ПРИСУТСТВИЕ, но, с другой стороны, профессионализм-максимализм вовсе не означает, что ты клиенту даешь все — по максимуму. Если ты ему все сделал и он, придя к тебе невротиком, через три сеанса ушел здоровеньким, — спрашивается, — за что ему такая халява? Что-то тут неправильно… У меня с течением времени появилось умение давать клиенту не все, я это даже намеренно делаю — чтобы он до чего-то дошел сам. Я его толкнул и оставил ему самому дожевать, переварить, хотя мог бы до конца дожать и все объяснить… Но, если он не проделает свою часть работы, он не присвоит продукт. Одно дело, когда ты даешь совершенно прозрачную метафору и тому подобное, — ты даешь это как основу для его собственной работы. Хотя он может тоже схалявничать. Поэтому максимализм это отнюдь не мессианство, а это то, что ты должен работать с максимальной самоотдачей и на всех этажах работы с данным клиентом. Он к тебе пришел и с конкретным симптомом, и с проблемными отношениями, и с мировоззренческими вопросами, и с экзистенциальными.
Может быть, из моих речей показалось, что все очень громоздко, кусочно и лоскутно. Но я не считаю, что занимаюсь какими-то кусочками. Наоборот, особенно сейчас, у меня все это очень интересно сходится к немногим фундаментальным вещам. Во-первых, это общие законы консультирования, — то, чего в литературе я не встречал. Обычно консультирование объясняется с социальной позиции: сначала контракт, потом анализ, потом еще чего-то, а потом денежки получаешь… А есть некие общие законы, концепции консультирования, но их почему-то никто не приводит. А то, что происходит в отношении консультирования в нашей стране, выглядит так: большая часть психологов поглощает прозападные подходы или какие-то синтезы из не-пойми-чего, — сомнительная смесь восточных и западных моделей мира и технологий… Это одна сторона. А вторая сторона, — это очень близко к тому, о чем ты пишешь, — это серьезный и иногда очень продуктивный выпендреж одиночек. Это попытки формирования некоторой мощной системы. Но любая система, любая идеология реализует внесенный субъективный интерес. Это не Истина. Идеология это всегда следствие потерянного чувства меры, хотя иногда, в некоторых контекстах, она весьма эффективна и приносит хорошие результаты. Потом есть еще одна сторона в российской ситуации. Это сволочной академизм людей старой закалки, которые привыкли к констатирующему мышлению. И еще есть куча идиотов, которые овладевают отдельными методиками, заигрывают с техниками, типа НЛП, и, чаще всего здесь наблюдается либо некомпетентность, либо бесовство. Ты к подобному бесовству отчасти склонен был, по крайней мере, до середины девяностых годов, как это следует из твоего самоотчета. Я частично восхищен, а частично неудовлетворен результатами того, что ты делал. Я уважаю тебя за то, что ты расписал, как ты породил целую технику надувательства в маркетинге. Достойно уважения то, что ты в этом признаешься. Но жаль, что ты тратил на это время. Достаточно высокая квалификация и изощренный ум тратились на некое подленькое попрошайничество. Но ничего, ты этим как-то переболел, что называется, перебесился и за ум взялся…
И еще: вот я в одной из твоих брошюрок прочел: «…Я и Жизнь…»[29] Есть ты и есть Жизнь… А ты, бля, что — мертвый что ли? Ты находишься внутри Жизни, и ты вначале из нее невыделяем. И тебе надо нечто в этой жизни сначала выделить, чтобы осознать, что что-то есть. И тогда появляется «я». И вообще, что это за позиция «Я и Жизнь»? Ты что, Вельзевул, что ли? Вот, мол, они там живут, а вот — я? Даже Господь Бог, кажется, по-другому ко всему относится. У тебя какой-то блудняк в основах мировоззрения. Хотя живешь-то ты не так, живешь-то ты правильно, нет у тебя этой позиции «Я и Жизнь»! Зачем тогда фигню пишешь? Вот в «Хрониках» ты предельно феноменологичен. Ты ничего от себя не прибавляешь, ты пишешь как есть. Видны твои герои, видно, что ты их любишь, пропитан ими… Вот почему бы тебе такое отношение не сделать исходным и в своих философских посылках? И тогда у тебя все правильно станет. Ты вот ищешь в мотивации какие-то основы всего. А если это не так? Подумай над этим…
Так вот и о консультировании. Помню, когда я еще учился, нам читали лекции по психотерапии. И вот, в конце курса встает один студент и спрашивает: «Все это очень понятно и хорошо, но вот как психотерапию-то проводить?» Это как в жизни. Если у человека никогда член не привставал, если он «петушка» своего не теребил, он никогда не поймет, как трахать бабу… Так и в консультировании: надо найти в себе это напряжение, этот позыв и тогда уже все, что знаешь, — реализовывать…
И последний методологический момент: Мастерство начинается все-таки не с самоанализа. Начиная с себя и приходя к себе, Мастером ни хера не станешь. Онанистом — это да… А Мастерство начинается с восхищения перед феноменом и клятвой ему служить…
Глава 11. Александр Губин
С Александром Губиным мы познакомились в девяносто третьем году. Дело было на Петроградской стороне, где мы с Андреем Фоминцевым арендовали помещение одного подросткового клуба под «Психологический Центр», вели группу студентов и организовали обучение коммерческих и рекламных агентов. Как-то раз некто Михаил К. попросил у нас с Андреем на выходные зал для проведения тренинга по НЛП. Мы согласились и сами пришли на этот тренинг. Среди участников того тренинга Саша Губин сразу же стал мне симпатичен. Хотя ничего особенного он не делал, мне показалось, что он сильно выделяется из всех присутствующих по некому качеству состояния. Мы познакомились и даже обсуждали какие-то совместные планы. Еще тогда мне хотелось поучиться у Саши, но как-то не случилось.
Потом мы еще несколько раз пересекались где-то у общих знакомых.
И вот летом двухтысячного года появился повод для более глубокого знакомства. Это был период, когда у меня обострились внутренние противоречия со Школой, учеником которой я был. Я даже не перебирал людей, которым я мог бы довериться и обратиться за помощью в столь интимном вопросе — образ Саши Губина возник сразу же…
В августе мы встречались почти каждый день. Эти встречи не только помогли мне разрешить внутренний конфликт, но и были очень глубоким обучением. К концу августа я уже не сомневался, что попрошу Сашу дать интервью для книги. Это и произошло, хотя, по ряду причин, чуть позже…
10.11.2000 г.
Влад: Саша, ответь мне для начала, на один простой вопрос: считаешь ли ты себя психотерапевтом?
Александр: Да, я дипломированный психотерапевт и практически занимаюсь психотерапией. Но для меня сама психотерапия — нечто большее, чем просто некая область медицинских или психологических знаний. Для меня это скорее уровень Бытия, который и определяет мою жизнь. Ведь пришел я к практической психотерапии из того, что называется эзотеризмом, и психотерапия явилась той социальной деятельностью, которая в наибольшей степени опредметила то, что уже сформировалось во мне ранее.
В: Что ты называешь эзотеризмом?
А: Видимо, все, что связано с развитием сознания и самосознания человека. А как я пришел к эзотеризму, — это такая длинная история…
В: Что было твоим первым опытом в этом направлении?
А: Что было самым первым? — Знакомство с йогой. И произошло оно, когда я учился в пятом или шестом классе, — это конец шестидесятых — начало семидесятых. Тогда появились первые публикации о йоге Анатолия Зубкова. Причем, это были еще не журнальные варианты. Сколько помню, — это была статья в газете «Труд», которая, кажется, называлась «Правда о йогах». И было чего-то в этой статье, что меня глубоко затронуло, оказалось созвучным какому-то внутреннему мотиву. Кроме прочего, в этой статье описывалось такое упражнение — Пурна Сарпасана — комплексная поза змеи. А в то время у моего папы болела поясница. Я ему тогда и предложил вместе делать это упражнение. Он, естественно, не стал делать, а я собственным примером решил ему показать, что это реальное упражнение и от него может быть польза. Так я начал регулярно делать это упражнение. Потом у знакомых появились рукописи «Раджа-йога» (это все в то же время — пятый-шестой класс). Помню, как это было: один из моих новых знакомых принес мне за деньги почитать рукопись «Раджа-йоги» Рамачараки.
В: Насколько я понимаю, занялся ты не только потому, что у твоего папы болела поясница. Был, наверное, и другой мотив?
А: Вообще, — было очень интересно. Все это вдохновляло, причем, вдохновляло непонятно на что… Звучало из всей этой йоги что-то очень родное и близкое. А конкретное упражнение я стал делать и из интереса, и какое-то время делал его вместе с папой. Потом уже сам. Затем стали появляться рукописи. Например, «Раджа-йогу» я переписывал целиком. Чем дальше, тем интерес больше. Стал делать еще какие-то упражнения. Некоторое время я варился в собственном соку, — каких-то знакомств на эту тему не было. Так продолжалось до армии…
В: То есть, начиная с пятого класса и до армии ты что-то непрерывно практиковал?
А: Да. Я занимался хатха-йогой. Были разные комплексы, которые я брал из самиздатовской литературы и из доступных в то время журналов. Для меня тогда все это было достаточно серьезно. Были периоды, когда я доводил время занятий йогой до четырех часов в день: по два часа утром и вечером. Результаты были интересными: время сна очень сильно сократилось, — мне хватало порой трех часов, чтобы выспаться и чувствовать себя великолепно.
Потом уже была армия…
В: А в армии был перерыв в практике?
А: Нет. Времени там было, конечно, меньше, но и там я позы какие-то делал, в «лотосе» сидел…
В: Как ребята-то к этому относились?
А: Да вполне адекватно. Некоторые даже с интересом. Я кому-то что-то показывал, объяснял…
После армии я работал на часовом заводе. Потом поступал в Медицинский институт, — с первого раза не поступил… И вот в этот период (это все семидесятые годы) начался бум по поводу парапсихологии. Были какие-то полулегальные лекции. Я много всего посещал, завел множество знакомств. Потом — разные подпольные собрания и лекции. Там я познакомился с Володей Маланичевым, который пригласил меня в свою группу. Помню, как я первый раз пришел к нему: зал в детском садике, все сидят на ковриках, — я вошел, расстелил газету и сел в «лотос». Включился я в группу Маланичева, — а занимались мы йогой, — очень активно. Через некоторое время Володя уже доверял мне вести отдельные занятия.
Затем, еще до поступления в институт, я самостоятельно вел группы по хатха-йоге. Пока эти занятия носили чисто оздоровительный характер.
Потом я поступил в Медицинский институт. В то время там была эпопея с «Ом-Рамом» — Айванховым. В это время в институте учились несколько негров, которые и распространяли книги Айванхова. Это преследовалось: этих ребят исключили из института и возбудили против них уголовные дела. Но, учение Айванхова сильно нас тогда захватывало…
В: А сам выбор Медицинского института чем был продиктован?
А: В то время знания о человеке сводились к предметному уровню, — к тому, как он устроен. Видимо, в то время для моего тогдашнего сознания это было именно то, что нужно. Хотя, институт, естественно никак эту мою потребность не удовлетворил.
Во время той же эпопеи с Айванховым было много интересных знакомств. Был такой Гарик Лейдекер, через которого я познакомился с Александром Григорьевым. Григорьев тогда окончил с красным дипломом Психологический факультет Университета. И он начал вести группу. Было несколько человек, которые объединились под его руководством в группу, направленную на развитие. Сам Григорьев — пассионарная личность, его присутствие в группе вдохновляло и зажигало. Работала эта группа довольно долго, — года четыре в очень активном режиме, — мы встречались чуть ли не через день, информации было много… Очень много появилось самиздатовской литературы.
В: Чем вы занимались с Григорьевым?
А: Это была работа над собой. Самоанализ, изучение… Все это было в духе Гурджиева. Чем-то напоминало… И основные мировоззренческие концепции тогда мы черпали из работ Гурджиева, Кришнамурти, Ауробиндо… Хотя, многое шло от самого Григорьева.
Вот это все то, чем я жил в годы учебы в институте…
В: Это ты описал внешнюю структуру. А что было по содержанию? Какие состояния, какие внутренние изменения?
А: Менялся я очень интенсивно. Само развитие было отнюдь не гладким. Подъемы сменялись депрессиями. Как я сейчас уже понимаю, некий глубокий жизненный кризис мне удалось путем такой вот несколько искусственной формы превзойти.
А сами колебания были существенными. Идет подъем, вдохновение, — затем, дойдя до какого-то уровня проработки, — видишь, что вся работа ничего не исчерпывает и — наступает депрессия. Но, несмотря на все эти неровности, подъемы и спады, к концу института я пережил много состояний, которые не были оформлены ни в словах, ни в книжках.
В: А сейчас ты можешь хотя бы обозначить как-то эти переживания?
А: Помню, как в то время мне попала книжка Морриса Никола «Психологические комментарии к учению Гурджиева». Я прочитал ее, что называется, на одном дыхании. И там все те вещи, которые были пережиты мною к тому времени, опредметились. Хотя были и такие переживания, которые, как я уже говорил, не описывались в книгах. Но, прочитав книгу Никола, я понял, что я не одинок, что есть люди, которые многое даже описали, и что, вообще, все это есть некое духовное развитие, некий Путь…
До этого была работа над собой. Мы никак не определяли, что это духовное развитие, Путь…
В: И все-таки, те наиболее сильные переживания и изменения, которые с тобой происходили, ты можешь как-то обозначить?
А: Ну, были разные выходы из тела, различные измененные состояния. Но, самыми основными я сейчас считаю те самые переживания, которые я назвал депрессивными. Это, конечно же, не клинические депрессивные состояния, — сейчас я попытаюсь найти слова, которые могли бы более адекватно эти переживания описать… Наверное, если говорить метафорически, то можно назвать это неким томлением духа, которое не находило ни в чем отклика. Не было отклика со стороны мира. Я понимал, что все вокруг — не то! И это не то, и то — не то, и вообще все — не то! И, одновременно, я чувствовал, что что-то есть за пределами всего этого, но мне никак туда не пробиться!
После того, как я прочитал работу Морриса Никола, все как-то встало на свои места. По крайней мере, я понял, что же со мной происходит.
Если двигаться дальше по сюжетной канве, то потом была работа в поликлинике, затем во врачебно-физкультурном диспансере, потом в Военно-Медицинской Академии…
Возвращаясь к вопросу о психотерапии: весь этот багаж, весь этот опыт органично вылился в такую социальную деятельность, как психотерапия. Можно сказать, что для меня психотерапия это образ жизни.
В: Как это?
А: Очень просто. Когда я работаю, я являюсь сам собой, как и дома, в быту и так далее. Нет грани.
В: То есть ты не входишь в некое специальное «рабочее состояние» и тому подобное…
А: Диапазон состояний широк и все они «рабочие», как в быту, так и на работе. Мне не нужно входить в какую-то специальную роль — психотерапевта или врача. Все происходит спонтанно. Я не пользуюсь какими-то психотехниками, чтобы войти в работу. Это происходит за счет интереса к тому, что я делаю. А, соответственно, я и делаю то, что интересно.
В: Были ли у тебя какие-то переломные моменты, после которых твой образ жизни стал таким, как ты описываешь?
А: Я понимаю, о чем ты говоришь. Вот, к примеру, те люди, с которыми я общаюсь на протяжении уже нескольких лет, с которыми работаю и как-то веду. Я вижу, что для них до сих пор осталось разграничение: вот обычная жизнь, а вот работа над собой, эзотеризм… У меня эти вещи соединились еще со школьных лет. Так что каких-то резких переломов не было, все оказалось достаточно органично. Все внешние события происходили в контексте внутренней работы, в контексте самоосознания.
В: Есть ли какая-то концепция, методология, философская основа в твоей работе над собой?
А: В данный момент это то, что синтезировалось во мне самом и из того общения, которое было за все эти годы, и из текстов, и из практики, и из опыта переживаний. Можно сказать — то, что является концептуальным выражением всей моей жизни. Неправильно будет говорить, что это, например, философия йоги или концепция Гурджиева, — нет, это мой собственный опыт, который можно, наверное, как-то отрефлексировать и описать в виде некой системы.
В: А вот та концепция, с которой ты меня знакомил в ходе нашей работы… То, что связано с ведущими ценностями…
А: Я могу попробовать изложить эти идеи, но, наверное, отдельно, или к концу этого разговора. Может быть, для кого-то это может оказаться полезным методическим материалом. Давай вернемся к этому позже. А сейчас я буквально в нескольких словах обозначу контуры этих идей: мы живем, ведомые своими ценностями, которые мало осознаем, которые чаще всего находятся либо в сверхсознании, либо в подсознании. На их (ценностей) место мы ставим какие-то значимости, как неосознанные отголоски ценностей. Когда человек поднимается через осознание своих негативных эмоций до уровня переживания тех ценностей, которые его ведут, — происходит некоторое смещение в восприятии себя и мира в целом. Человек начинает жить уже не своими эмоциями, не своим отношением к события, и не самими событиями, а вот теми понятиями, которые выражают его ценности, которые (понятия) очень емкие, которые его вдохновляют и ведут. Чем более человек согласован с ними, чем менее противоречиво, относительно них, он поступает, тем более осознанно он живет. Ну, а о методологии этих вещей давай все-таки поговорим позже.
В: Тогда вернемся к предпоследнему вопросу о тех идеях, которые повлияли на твое мировоззрение.
А: Я назову нескольких представителей таких идей. Это, безусловно, Моррис Никол, Успенский, Гурджиев, Кришнамурти, Ауробиндо.
В: Я заметил твой интерес к современным веяниям трансперсональной психологии. Или это было связано только конкретно с нашим взаимодействием? Принимаешь ли ты идеи трансперсональной психологии, используешь ли их?
А: Да, в профессиональной деятельности я широко использую эти идеи. Особенно это касается такой темы, как смерть. Те медитативные практики, которые подводят к переживанию околосмертного опыта, дают потрясающий эффект. Очень часто после такой работы происходит смещение системы ценностей, и всякая симптоматика уходит или растворяется в чем-то более масштабном, экзистенциальном…
В: Можно немного подробнее о смерти. Как ты вышел на эту тему, и какие переживания с этим связаны у тебя?
А: Вообще смерть сопоставима с неким предельным человеческим опытом, предельными ценностями. А вышел я к этой теме постепенно и только сейчас, через твой вопрос я осмысляю, что я собственно именно этим сейчас и занимаюсь…
Ну, вот, например, я много работал с наркоманами. Что их вдохновляет? — А ничего! Что для них имеет ценность? — Ничего! Сама жизнь для них не ценность. У них нет переживания смерти, они не знают, что это такое. Но, наркотик для них важнее всего остального. Остается попытаться подвести его к трансперсональному уровню, к уровню переживания смерти. В этих областях даже для наркомана происходит некий резонанс с внутренней сущностью, начинает звучать голос Бога внутри. Тогда что-то происходит.
В: Я понимаю, что любые слова бессильны, но можешь ли ты хоть как-то намекнуть, как переживается смерть? Хотя бы какой-то метафорой…
А: Что я могу сказать из своего опыта? Ну, во-первых, у нас есть некое самосознание, самоощущение, то есть, мы знаем, что я есть я. А вот на какой-то границе медитативного или психоделического состояния происходит потеря собственного я. Нет тебя, если можно так сказать. Остается некое пространство… Свет это или не свет — это как к этому относиться… Просто — ничто. И вот принять идею самосознания, которое является по отношению к чему-то рефлексирующим началом, но которое в себе мы не можем рефлексировать, потому что оно — абсолютное ничто. Принять эту пустоту, найти в этом ничто, образно говоря, свой дом, то пространство, где ты чувствуешь, что это — именно то… Когда к этому подходишь и теряешь себя, то переживается это очень тяжело и драматически.
В: Кстати, у меня сейчас оформилось одно психоделическое переживание, связанное с элементом нашей с тобой работы. Был момент, когда вся моя жизнь со всеми ее страхами, надеждами, ценностями, переживаниями, личной историей и всем-всем… она показалась песчинкой, на которую на миг упал чей-то — даже не мой — взгляд. Причем это переживалось не умозрительно, а как исчерпывающая на тот момент реальность… И осталось что-то, что неизмеримо больше, что ли, вернее действительно, — пустое пространство без опоры и без возможности убежать от этой пустоты в реальность обесцененной песчинки-жизни…
А: Ты проговорил сейчас элемент методологии работы и с пациентами и, в какой-то степени, с самим собой.
В: Поясни, что ты имеешь в виду.
А: Ну, вот есть какой-то опыт по жизни. Трансформация произойдет тогда, когда ты создашь условия для переживания более предельного опыта, в свете которого все предыдущее окажется просто песчинкой. Все предыдущее теряет смысл и человек ищет дальше. То есть это некое обессмысливание того, что происходит, для того, чтобы двигаться дальше.
У меня, сколько я себя помню, есть такая тенденция, что если появляется какой-то устойчивый смысл, во имя которого я живу, то это долго не продолжается. Мне нужно либо это кому-то передать, чтобы это было, но уже не моим смыслом, либо его превзойти. А превосхождение смысла это всегда серьезное изменение привычной картины мира. Сама картина мира — это ведь очень устойчивая штука. А при таком подходе она получается неустойчивой. Но я понимаю, что картины мира нужны, — без них — никак… Но они все время меняются. Расширяются, как правило, скачком…
В: А каковы примерно сроки, когда у тебя происходит обновление смысла и, соответственно, картины мира?
А: Ты знаешь, в течение полутора — двух лет происходит что-то радикальное. И у меня такое впечатление, что вот уже сейчас должно это снова произойти. Сейчас появилась группа…
В свое время я много занимался работой с группами. Вел различные семинары. Много семинаров было во время работы в Военно-Медицинской Академии. Кстати, там, в Академии у меня был очень интересный шеф — подполковник. Когда меня привели с ним знакомиться, у него ко мне был единственный вопрос: — «А третий том Блаватской у тебя есть?», — я говорю, — «Есть», — «Ну, что ж, — берем тебя!». Очень неординарный был человек, вдохновивший многих… Хлуновский Алексей Николаевич. Он объединил вокруг себя около двадцати человек и возглавлял в Академии лабораторию, которая занималась изучением психофизиологии паранормальных явлений. Так вот, в то время я очень часто выезжал на семинары.
В: Они как-то связаны с тем, о чем мы говорили чуть раньше, с предельным опытом?
А: Нет. Это, в основном, были психотренинги. Названия были самые разные и для разного контингента. Так продолжалось несколько лет. На одном из этих семинаров я познакомился с Игорем Геллером из Одессы. Он входил в экспертную группу, а сам семинар был для Чернобыльцев. Потом уже мы совместно с ним стали проводить ЭСТ-тренинги[31]. Сначала я просто присутствовал при его ведении, а потом включился, как ведущий. Игорь вел классно, просто изумительно. В то время еще не было никакой литературы по ЭСТу, а у Игоря был ксерокс с автографом Эрхарда из вторых рук.
Вели мы эти тренинги несколько лет, в основном, на Украине.
В: Чем тебя привлек ЭСТ?
А: В то время у меня было множество переживаний и личного характера и вообще — очередной жизненный кризис. Когда мне Игорь сказал, что моя жизнь не работает, я ответил: — «Да, моя жизнь не работает!». И не просто, чтобы отмазаться. Я действительно полностью осознавал, что все не работает, ничего не имеет смысла. Как-то я сходу это принял насчет своей жизни. На самом деле опыт трансформации всех этих ЭСТовских вещей через себя самого я получил уже когда сам провел два или три тренинга. Произошло это уже после очередного тренинга. Это было классическое сатори.
В: Ты можешь его описать?
А: Знаешь, описать его очень сложно.
В: А как оно произошло? Было ли это внезапно? Было ли что-то, что запустило переживание?
А: Я принял свои переживания, как свои переживания. Я перестал бороться с собой. Я перестал бороться с жизнью. Я понял, что то, что есть — есть, а то, чего нет — нет. Я понял, что все определяется моим выбором, который не определяется уже ничем. Даже моим выбором… Это просто приходит, и я говорю этому «Да». Я говорю «Да» тому, что происходит во мне. Это я сейчас говорю ментальную составляющую того, что происходило, а то, что при этом переживается, просто неописуемо… На фоне этого переживания все остальное меркнет…
В: Это было минутное озарение или длилось какое-то время?
А: Как переживание оно длилось примерно неделю.
В: А как ты при этом выполнял социальные функции?
А: А все было очень здорово и адекватно.
В: И не было никакой экзальтации и эйфории?
А: Не было. Экзальтация и эйфория у меня случилась еще где-то в конце института. Там было тоже сатори, которое длилось около месяца. И была эйфория. Хотя даже тогда не выходило за рамки социальной адекватности. Вообще, я достаточно критично воспринимаю то, что со мной происходит. Но тогда переживание было сильнейшим. Вся жизнь воспринималась, как любовь. Все вокруг было любовью. Во всех проявлениях жизни я видел любовь. Любовь ко всем. Это настолько захватывало, вдохновляло. И, конечно, была эйфория.
А вот сатори, которое произошло после ЭСТ-тренинга, длилось неделю. Кстати, после обоих этих переживаний я осознавал, что я изменился, что я в чем-то стал другим.
В: Обожди, ты говоришь, что через неделю переживание закончилось. То есть ты снова стал бороться с собой и миром?
А: Нет. Я принял себя и перестал бороться с тем, что есть.
В: Почему же ты говоришь, что это переживание кончилось? Какая веха обозначила его окончание?
А: Перешла в фон эмоциональная составляющая. Острота этого переживания стала обыденной. То, что было пиком, стало фоном, вот и все.
В: А само восприятие и ответственность за выбор? Это сохранилось, как след происшедшего тогда сатори?
А: Да, это длится до сих пор.
В: Что было потом, после ЭСТовских тренингов?
А: Фактически, я приезжал к Игорю Геллеру не столько проводить тренинги, сколько общаться. Мы взаимно дополняли друг друга.
Были тренинги, где, например, Игорь был в активной позиции, бегал по залу и всех будоражил, а я сидел неподвижно. Первые тренинги были с матом. Первые тренинги мы проводили целиком по Эрхардовскому сценарию. И этот сценарий, надо сказать, работал. Работал, вплоть до того, что вопросы, которые нам задавали, были буквально из сценария. Представь себе Одесский Университет, аудитория, где сидит человек сорок с лишним, причем все они доценты, кандидаты, бакалавры и так далее. И тут врываются два идиота и начинают гнать: — «Ребята, вы здесь потому, что вы — жопы, и ваша жизнь не работает. Других поводов тут у вас нету». И начиналась карусель…
Потом мы уже в чем-то превзошли ЭСТовские тренинги, и наши тренинги стали называться Эстет-тренинги. Там уже мат, как форма работы, сошел на нет, и мы стали работать не по Эрхардовскому сценарию, а уже от себя, от своих наработок.
Потом был период, когда мы с Женей Беляковым проводили совместные тренинги.
В: Это тот Женя, который движением занимается?
А: Да. Темы тренингов были, например: «Танец Зодиака», «Ритуал Пентаграммы»… Некоторые вещи приходили, как озарения…
Потом мы с Женей разошлись и каждый пошел своим путем. И два-три года я ничего не проводил.
А сейчас люди, с которыми я в разное время работал, решили создать группу. Два занятия уже прошло. И я чувствую, что начался какой-то новый этап моей жизни. Появляется новый смысл, меняется, в очередной раз, картина мира…
В: А суть этой группы?
А: Это не семинар, где заявляется тема, требующая проработки, а идет работа с конкретными людьми и с конкретными ситуациями. Реализуется практика развивающего общения. Я считаю это одной из наиболее серьезных форм обучения.
В: А вот как ты пришел к тому, что ты назвал сначала: к тому, что психотерапия стала тем, в чем наилучшим образом опредметился твой опыт самопознания и работы над собой?
А: Я не задумывался над этим. Так уж произошло…
В: Ну, вот есть такой канон, что ли, что эзотерический опыт — он и передается как эзотерический опыт, то есть, от Учителя к ученику, а отнюдь, не в процессе психотерапии, где структура отношений совершенно иная…
А: У меня есть тенденция в психотерапевтической практике не к решению каких-то конкретных задач и проблем, а к обращению к предельным для человека переживаниям и состояниям.
Давай сейчас посмотрим на этот вопрос вот с какой стороны: обычно любая психологическая или психосоматическая проблема, с которой обращаются пациенты, если рассмотреть ее с предельного уровня — это явная или скрытая форма страха смерти. То есть работа с какими-то психическими проблемами и комплексами, — это работа с психикой в целом. А если в целом — то это уже есть элемент духовного развития. В отличии от того мнения, которое я встретил в твоей книжке[32] и у нескольких героев первого тома «Хроников», ну, и где-то еще о том, что психотерапия и духовный поиск это разные вещи, я эти вещи не разделяю.
В: Я задам вопрос немного с другим оттенком. Психотерапия — это прикладная сфера, в которой опредмечивается твой опыт, или все-таки ты рассматриваешь психотерапию, которую ты проводишь, как возможность передачи эзотерического знания?
А: Все-таки это Передача, в большей степени… Среди пациентов, даже клинических, находятся люди, для которых возможно раскрытие предельных для человека вещей. Более того, я считаю, что в любом взаимодействии людей возможен такой уровень, когда высотой и предельностью общения поглощается любая проблематика и частности. Обесцениваются прежние бытовые смыслы, и человек начинает поиск нового смысла. Это и есть передача эзотерического опыта.
И, как правило, притягиваются как раз такие пациенты, которые с таким качеством работы резонируют и к ней готовы. Я уже давненько заметил, что тот смысл и те ценности, в которых я сам варюсь, притягивают пациентов, созревших для проработки этих ценностей и этого смысла. И это как раз не та ситуация, когда психотерапевт всех, кто к нему приходит, подгоняет под свой метод. Это другое. Потому что бывают исключения, и тогда я работаю совсем по-другому. Это именно ситуация, когда резонирует определенный класс пациентов, которые каким-то образом обращаются как раз ко мне. И это не идеологическая какая-то работа, — я же не говорю пациентам, как им нужно жить, а мы с ними ищем, откуда идет неудовлетворенность самой жизнью, как некий вызов, на который они вынуждены отвечать.
В: Вот мы как раз и подошли к теме выбора, вызова, ответственности, ценностей…
А: Ты знаешь, у меня есть предчувствие, что в ближайшее время я освобожусь от этого понимания, от этой концепции. Группа, которая сейчас собралась, — это как раз шанс передать свое понимание, освободиться от него, чтобы пойти дальше. Пока эта передача не состоится, это значительно труднее. Когда же передача происходит, освобождается внутри целый пласт сознания, и он заполняется новым смыслом. Это уже более чистый тонкий, рафинированный смысл.
В: Куда дальше? Ты ведь и так работаешь с предельными вещами…
А: Сейчас у меня есть такое чувство, что есть куда дальше…
В: Что предельнее может быть для человека, чем опыт переживания смерти?
А: Что предельнее? Это, наверное, не просто некие пиковые переживания, а состояние, как бы это сказать, — бытийности с этими вещами, когда они становятся фоном бытия. Выход на подлинность бытия, на то, что ведет по жизни, на то, что называется миссией человека.
В: Ты осознаешь свою миссию?
А: Да, и достаточно давно. В словах невозможно выразить, что это такое и как это переживается, но то, что я это осознаю, для меня очевидно. И в событиях это опредмечивается…
Вообще, выход на те большие смыслы, которые ведут по жизни, возможен, на мой взгляд, только после определенного возраста. До этого, работа с этими вещами не будет глубокой и полной.
В: Какой это возраст?
А: В основном, от тридцати лет. А наиболее реальна такая работа — годам к сорока. Ну, а возвращаясь к вопросу о том, что меня вдохновляет сейчас, — так это как раз работа с ценностями и смыслами. И то, что дальше: предельно не само понятие смерти, а уровень подлинности себя в этой жизни. Жизни, как явление недуального характера, где смерть не является противопоставлением. Дуальная пара это рождение — смерть, а жизнь — это некая данность… Безупречность в этой данности, — вот что еще предельнее. Безупречность, то есть жизнь без упрека к себе. Тут возникает вопрос: откуда может быть упрек к себе, из какой инстанции, — от эмоций, мыслей, событий, ценностей…? Так вот, поднять эту инстанцию до предела и жить безупречно оттуда, вот что может быть новым смыслом.
Более того, если идти дальше в систему ценностей, — там ведь идет выход за пределы ценностей, когда человек уже живет своими смыслами. Дальше может быть выход и за смыслы, — туда, где уже ничего нет. Но это «ничего нет» — это ведь наше отношение с того уровня, на котором мы находимся. Это отношение отсюда. А там-то как раз все есть… Там есть некое безупречное пребывание в этой реальности.
В: Можно расширить это еще какой-то метафорой?
А: Можно сказать еще и так, что за пределами всех смыслов пребывает «Лила» — Божественная игра… У меня есть только опыт соприкосновения с этим. И, соприкоснувшись с этим, я уже более отчетливо понимаю, куда иду сейчас и что является для меня предельным теперь… А что будет потом, очень сложно сказать.
В: Саша, вот когда мы с тобой работали, очень много времени отводилось ментальной работе, осмыслению и пониманию эмоций, событий, ценностей. Как это вписывается в традиционное понимание о внутренней работе, как о работе за пределами ума, или это, наоборот, противостоит такой точке зрения?
А: Это не противостоит. Если ты говоришь о том способе работы, который принят в вашей Школе, где эти вещи не считаются важными, а важен поиск некого эталонного состояния — Абстракции… Я же занимаюсь как раз остановкой внутреннего диалога, как это ни парадоксально звучит. Лично я большую часть времени внутри молчу. Там вообще ничего нет… Но если проявляется некая актуальная информация, она на фоне этой внутренней тишины воспринимается ярко и контрастно.
В: Я имею в виду то, что в процессе работы ты широко используешь ментальные методы. Фактически мы с тобой занимались, в основном, пониманием происходящего.
А: Да, использую. А без этого к внутренней тишине не придешь.
В: Тогда проговори, как это происходит.
А: Что человек не понимает, то его, как правило, не вдохновляет и не вызывает желания чем-то заниматься. Именно поэтому понимание необходимо. Как только оно достигнуто, все расстанавливается на свои места и внутренний диалог перестает тарахтеть. Само понимание — это не ментальный процесс, это состояние, — состояние ясности. Понимание — это внутреннее действо, которое преображает человека.
В: То есть сама ментальная работа — это подготовка к состоянию понимания, ясности, остановки ума?
А: Ментальная работа помогает, к тому же, отдалить человека от его проблематики, особенно, если это психосоматическая или эмоциональная проблематика, и вывести на новый уровень. Пациенты часто жалуются мне, что я заставляю их думать. Именно Думать, а не заниматься внутренней болтовней.
В: Не вызывает ли необходимость активно думать избыточного перевозбуждения центральной нервной системы, которая и так у «нормального» человека перевозбуждена.
А: Я могу сказать результат: после этого активного думания у человека наступает внутренняя тишина на очень долгий отрезок времени. Взять хотя бы тезис о человеческом выборе. Человеку, чтобы осознать, что его жизненная ситуация и вообще вся его жизнь есть свободный выбор, необходимо превзойти интеллектуальную активность и выйти на уровень ситуации, на уровень события, деятельности. Не думать об этом, а вести себя так. Это тот процесс, где создаются и подкрепляются мотивации. А деятельностью, по самому большому счету, является вся жизнь…
В: Здесь мне видится параллель с тем, что Кастанеда называл инвентаризацией. Инвентаризация, то есть ментальное осмысление мира необходима, чтобы расставить в своей картине мира все по полочкам, а затем отложить эту картину мира в сторону. Тогда мышление тоже будет остановлено — все расставлено по местам, противоречий не осталось, — ум, как инструмент молчит до появления действительно актуальной информации.
А: Совершенно верно. Когда во время работы с пациентом удается разложить по полочкам то, что было неясным, освобождается пространство сознания, где действительно возможны крупномасштабные изменения. Ведь чаще всего болезненные состояния бесструктурны. Там нет ясности, нет понимания, — вместо этого — некие ограничивающие убеждения. Или просто хаос. В такой ситуации работает даже такое простое понимание, что если тебе плохо, значит, твои отрицательные эмоции являются некой эволюционной плеточкой, которая дает тебе знать, что ты не так живешь, — даже не то, чтобы что-то не так делаешь, а именно вообще живешь не так. То есть мы ему отзеркаливаем его же самого. И если он принимает это, его доминанта нейтрализуется.
Многие пациенты переводят себя в дальнейшем в разряд учеников. Учительством я не занимаюсь, но есть те люди, которые считают себя моими учениками. Я эти вещи не подкрепляю и не отрицаю.
В: Ну, что ж, — может быть, теперь вернемся к твоей концепции?
А: К концепции? Это скорее уровень осмысления жизни. Причем, все эти вещи не новы. Даже в твоих брошюрках все эти вещи описаны. Но, как собственно работать с системой ценностей — этого я не встречал нигде. Я нигде не находил, как предметно работать с системой ценностей, как понимать свои ценности. У Калинаускаса, если ты помнишь, есть некая схема с плюс-минус ценностями[33]. Эта работа интересна, но она только подводит ко всем этим вещам. Она дает возможность осознать, что эти вещи существуют. Она дает возможность только осмыслить мотивы, которые у человека возникают. А вот что делать дальше, там этого нет. В других источниках реального руководства к работе с ценностями тоже нет. Что касается смыслов, то здесь вообще дальше каких-то философских и культурологических рассуждений дело не идет.
И вот у меня в процессе работы над этой темой случилось озарение, что если мы на что-то реагируем, то если то, как мы реагируем, поднять на более высокий уровень, это будет отражением чего-то большего. Осталось теперь выйти на этот уровень. С одних эмоций не выйти. Но эмоции — это индикатор. С одного только уровня понимания не выйти. С уровня событий не выйти на то, что за этим стоит. А вот если три этих плана — эмоции, мышление и события — взять вместе, то возможен выход на то большее, что стоит за ними всеми. Если есть какое-то событие, которое меня в чем-то не устраивает, — возникает негативная эмоция, как индикатор, что я живу не так. Эмоции — индикатор степени реализации своих ценностей. Но что это за ценности — пока непонятно. Дальше моя задача — выйти на понимание того, что стоит за этой эмоцией, то есть, как я объясняю эту эмоцию. Здесь я поднимаюсь до ментального плана. И я понимаю, что там не есть суть происходящего. Там есть объяснение в уме, почему со мной что-то происходит. Это — мотивировка. Это мое объяснение: — «Эта эмоция возникает потому что…». Я иду дальше. Я понимаю, что дальше, за этим объяснением содержится некий ключик, некая тенденция к чему-то еще. Если я в духе этой тенденции, то это плюс, а если не в духе ее, то — минус. И тогда интуитивно, из конкретного события с этой эмоцией и с этим объяснением я могу подняться на уровень ценностей. У девяноста процентов людей, с которыми я так работал, это получается. Даже если они до этого ничем таким не занимались. Они как-то чуют то или не то. Мы ведь от этих вещей очень близко находимся… Просто мы не привыкли к этому диапазону, так как центр тяжести у большинства людей все-таки в ментальном диапазоне находится. Редко кто за обыденными событиями жизни прозревает такие ценности, как Любовь, Сострадание… Так вот, в процессе такой работы, девяносто процентов людей интуитивно чувствуют ту ценность, которая их ведет. Или выявляют то ограничивающее убеждение, которое и подменяет эту ценность. А вот после этого ключевого выхода на то емкое слово, которое обозначает реальную ценность и за которым стоит многоточие или, иначе говоря, индивидуальная наполненность самого человека. А дальше идет уже основная работа, — трансперсональная. Выполняется она уже в медитативном состоянии, когда человек входит в событие, которое было для него негативным, проходит его умственно, в воображении до начала негативной эмоции, а дальше, вместо этой эмоции, как индикатора степени реализации ценности, вносит туда эту ценность, как уже реализованную в себе. И вот здесь начинают происходить самые интересные вещи. Обычно отношение к событию меняется. Человек видит и чувствует, что он по-другому стал реагировать, поступать, осознавать, переживать…
В: Если бы эта ценность была реализована.
А: Да, если бы эта ценность была реализована. И он получает позитивные эмоции, как новый индикатор. Мы, фактически, меняем свое прошлое…
В: Насколько эта процедура экологична? Не внесет ли изменение прошлого непредвиденных последствий?
А: Понимаешь, здесь имеется в виду, что человек призван идти в духе своей миссии. А за то, что он делал не так, не в духе своих ценностей, он и получал негативные эмоции. Но если он берет прошлое уже как позитивный опыт, он меняет свое к нему отношение и в этот именно момент, а не в прошлом, встает на путь реализации своих ценностей. Так что, работа эта, безусловно, экологична.
Был случай, когда ко мне пришел наркоман. Он ехал на прием на машине, — кто-то его обогнал и он кого-то «подсек», — ну, там свои какие-то разборки автомобилистов… Событие это заняло несколько минут. Мы его разбирали около двух часов. За эти два часа с человеком произошли такие трансформации, что он стал ценить свои негативные эмоции, в частности то самое раздражение, возникшее за рулем, как некий опыт, который он осмыслил в совершенно новом свете. И то, что раньше бы ушло просто так, перевернуло всю его жизнь. Человек стал жить более целостно, более органично. Ведь мы не меняем события каким-то ментальным образом, подгоняя их под свои мысли о том, как это должно было быть. Нет! Здесь событие изменяется не из ментальных представлений, а исходя из того, как оно могло быть, если человек реализовывал свои ценности. Идет выход на те сферы, где все происходит без участия ума и воображения. Так что все экологично. Изменяя прошлое, отношение к прошлому, мы в настоящем имеем уже какие-то иные предпосылки на будущее. Остается это закрепить на уровне понимания. И вот тогда уже включается его активное мышление и он осмысляет, что ему нужно в себе изменить, как относиться к жизни, чтобы в подобного рода ситуациях он реализовывал бы свои ценности, а не замещающие их ограничивающие убеждения. И чем больше уровень самоосознания того, что ему нужно, тем больше мотивация человека направленная на эти вещи. И тем менее, как ни странно, ему не нужно эти вещи воплощать в жизнь, потому что они воплощаются сами собой. Когда после такой работы человек делает вывод о том, чему научила его эта ситуация в духовном смысле, то он берет ее как инструмент для своего развития. Здесь мы получаем выход на тот уровень, когда Мастером в его жизни становится сама жизнь. Важно теперь только не пропускать эти вещи.
Здесь есть вот какая сложность: при выполнении такого рода работы бессознательное человека начинает всячески сопротивляться. Начинается забывание, игнорирование, всяческий уход. Поэтому поначалу человека необходимо вести, поддерживая его в развитии, помогая перерасти инерцию подсознания. Если мы вместе прорабатываем ситуаций двадцать, то у человека возникает интуитивное чувство того, как эта работа делается и в дальнейшем работа не требует уже описательной, структурированной части на бумаге, — она происходит в сам момент действия.
Вот простой пример из своего опыта: было какая-то банальная ситуация. Я мог поступить в ней привычным образом. Только вдруг я чувствую, что поступить привычным образом меня уже не удовлетворяет. А поступая по-другому, я вынужден очень сильно наступить на свое эго. Так здорово наступить, как раньше я бы не сделал. Но я чувствую правильность того, как мне нужно поступить по-новому. И даже энергетический подъем, хотя эго, повторяю, страдает при этом ой-ой-ой как.
Это пример того, как человек выходит на то самое интуитивное чувство, которое подсказывает, где то, а где не то, несмотря приятно это или неприятно для эго, противоречит или нет каким-то правилам и нормам, хочется или не хочется… Прислушиваясь к этому интуитивному чувству, человек начинает различать голос Бога в себе, вычленяя его среди множества других голосов.
В: Как это связано с выбором без выбора?
А: Что такое позиция выбора. Это, прежде всего, позиция принятия ответственности за то, что делает сам человек. Без этой позиции можно пожертвовать только тем, чего не имеешь. Ну, вот, я жертвую, к примеру, машиной, — забирайте, — у меня ее все равно нет. Это легко. Чаще всего люди не проживают свою жизнь осознанно, а просто вписываются в некие критерии, относительно своих поступков, своей деятельности, которые являются некой системой ограничений, неких клеток, в которые человек себя запирает от внутренней свободы. То есть в жизни как в данности есть потребность в свободе. И потребность эта проявляется в выборе. И реализуется в свободе воли. Когда человек становится Творцом своей жизни. Ведь обычно человек совершает выборы автоматически, находя для этого какие-то ментальные объяснения: что приятно или неприятно, что есть какие-то требования, система правильно — неправильно… Когда человек берет ответственность за то, что он делает, на самого себя, — в большинстве случаев происходят катарсические переживания. Человек вдруг обнаруживает, что он сам является источником своей жизни. Все, чтобы он ни делал — он этого хочет, хотя бы какой-то частью себя. Все, что он хочет, то он и делает. Притягиваются какие-то события, — значит такова его внутренняя сущность, таков его выбор без выбора. Это происходит в нем, и с этим остается только согласиться и принять это, как свой выбор. Сознательно выбрать то, что происходит. Не на кого списывать, — ни на жизнь, ни на обстоятельства, ни на других. Если человек занимает такую позицию и все время об этом помнит, то большинство всяких проблем невротического порядка достаточно быстро отпадает, обесцениваются. А в целом — человек начинает жить из самого себя, а подкрепляющее влияние среды ослабевает. Это сложно, но это и есть жизнетворчество.
В: Но ведь для того, чтобы все время помнить, что все, что происходит, есть твой собственный выбор, нужно постоянно пребывать в пробужденном состоянии — в высшем смысле этого слова. Ведь для этого необходимо, прежде всего, незаурядное внимание…
А: А вот это и есть уже реальная работа. Проблемы человека можно как-то утилизировать в эту идею, направить в эту идею: «Я выбираю. Мой выбор свободен и зависит только от меня самого. Я отвечаю за свой выбор. Отвечаю в том смысле, что признаю его своим собственным и абсолютно свободным. Я сам источник своего выбора. Я сам источник своей жизни»…
В: Внимание здесь подключится за счет мотивации? Или за счет чего? Ведь человеку все время необходимо помнить: «Я выбираю». И помнить не механически…
А: Происходит это за счет того, что в сознании человека создается, вернее сказать, обнаруживается некий разрыв между тем, кем он может быть, и тем, кто он есть.
В: Этот разрыв проявляется, как дискомфорт и позволяет все время помнить о выборе?
А: Да, разрыв этот, который возникает, когда человек освобождается от иллюзий кто он есть, — порождает дискомфорт. Это порождает первичную мотивацию. А затем идет некая деятельность, которая направлена в свете этой мотивации на то, каким он может, по большому счету, быть в этой жизни. Таким образом осуществляется переход от «тамасического» состояния, то есть от невежества, темноты, инерции, — в «раджасическое», — активность, деятельность, где он берет в свои руки бразды правления собой, своей судьбой и начинает учиться рулить. С ошибками, переборами, забываниями поначалу… На этот этап, если работа проводится достаточно интенсивно, уходит несколько месяцев. В течение этого времени человек начинает догадываться, что не все здесь так уж просто. Он сначала иногда, а потом все чаще начинает понимать, что то, что было его выбором вчера и чем он гордился, с сегодняшних позиций выглядит как лажа, — это он просто боялся чего-то. А в некоторые моменты, наоборот, он принимает свой выбор и ощущает при этом некую благодать. Все так, как надо — на самом тонком уровне…
В: При этом, как я понимаю, неважно, приятно или неприятно, правильно или неправильно, — есть другой критерий, — то или не то. Если не то, тогда начинаешь очень тонко чувствовать, что это — лажа, а если то, — тогда появляется некая удовлетворенность, — таковость. Верно?
А: Да. Это может быть даже неприятно, но ты чувствуешь, что это именно то, что единственно адекватно в данной ситуации. И вот если эта позиция «Я выбираю» сначала идет как центральная, то постепенно она становится инструментальной.
Что тогда фактически происходит: в этом внутреннем действии, в этом выборе начинает различаться такое чувство, как вопрошение, то есть, произнося «я выбираю», я, тем самым вопрошаю и жду ответа, а дальше начинаю понимать ответ и ему следовать. Таким образом, человек сначала берет ответственность за свой выбор на себя, а потом он отдает этот выбор — «Да будет воля Твоя!». В этом смысле происходит выход за пределы «я выбираю», и «Я выбираю» постепенно стирается. И человек теперь видит, что выбор-то здесь ничего не решает: то чего есть — и так есть, а то, чего нет — нет. И то, что приходит, — я говорю ему «Да».
Смотри, что получается: мы проходим от «тамасической» безответственности, через «раджасическую» ответственность, активность и выбор, к «саттвическому» принятию того, что есть, к внутреннему согласию и гармонии.
И если раньше степень моего незнания и безответственности давала многовариантность событий, то чем дальше я расту, тем меньше вариантов остается. Все суживается до лезвия бритвы. Остальное — не то. И не в том даже смысле не то, что это как-то наказывается, а получается, что я так не хочу. Я хочу идти по этому лезвию бритвы и это уже и есть моя свободная воля. Это — сопричастность тому надличностному, что и ведет меня по жизни. Это требует активного сознания во всей жизни…
В: Саша, ты еще сказал такую фразу (на диктофон она не попала), что возможен следующий этап эволюции — превзойти свою миссию. Что это такое?
А: Из миссии своей мы никуда не выходим. Она все равно существует. Пока есть некая проявленная монада — человек, — то, что его определяет по самому большому счету, — это и есть миссия. Мы из нее не выходим. Но, превзойти ее, чтобы она не была определителем поведения, в принципе, можно…
В: А что тогда будет являться определителем поведения?
А: Вот здесь уже уровень обычной логики теряет смысл. Мы опять будем говорить либо из ментальных конструкций, либо, в лучшем случае, из системы ценностей… Но очень мало тех людей, с которыми можно реально говорить о смыслах. Настолько мало, что я не могу найти даже адекватный язык. Ведь такие вещи сам начинаешь осознавать, когда проговариваешь их. А проговорить не с кем. Мало кто может отличить, чем ценности отличаются от идеалов. Ну, давай как-то попробуем сейчас это проговорить… Чем, по-твоему, отличаются ценности от смысла?
В: Ну, смысл, — это нечто предельное, а ценностей может быть много. Из ценностей можно что-то выбирать. Смысл выбрать нельзя. Он есть, либо его нет…
А: Смотри, смысл — это, действительно, некая предельная вещь, которую понять можно на уровне ценностей. О нем самом ничего не скажешь, — он слишком абстрактен. Он преломляется в отношении к чему-то. Любовь в отношении к чему? — К человеку, объекту, к жизни… Вот это уже ценность, то есть — опредмеченный смысл. О самом смысле можно только промычать. Так вот, превзойти смысл, превзойти миссию, — это означает тот уровень, где ты становишься со-Творцом смысла… Это уже вне логики, вне ума, я не знаю, что еще можно про это сказать…
«Дальше не понять тебе пока,Ибо здесь от слов не будет толку,Если только кисточкой по шелку,Если только птицей в облака…»Из песниГлава 12. Андрей Минченков
Впервые об Андрее я услышал в девяносто третьем году. Как я уже писал в начале предыдущей главы, тогда мы с Андреем Фоминцевым вели группу студентов-психологов. В этой группе были двое ребят — Андрей и Денис, которые параллельно занимались у Минченкова и много нам о нем рассказывали.
В марте двухтысячного я перенес операцию — удалили аппендицит. Как это часто бывает после операции на брюшной полости — возникли спайки и другие мелкие неприятности в области живота, что сказывалось на общем состоянии и мешало качеству ежедневной психофизической практики. От одной знакомой, которая занималась у Минченкова, я узнал, что Андрей, кроме прочего, очень качественно работает с животом в телесных техниках. Это и послужило поводом для знакомства.
Качественная проработка блокировок в моем животе стала вторичным эффектом нашего общения с Андреем. После первой же встречи я понял, что Андрей — еще один Хроник — самобытный российский Мастер. Потом Минченков дал мне почитать рукопись своей книги «Структурная психосоматика», после прочтения которой я окончательно утвердился в намерении включить беседу с Андреем в книгу.
В процессе нашего общения возникло множество общих интересов, появились планы совместных творческий действий…
Беседа с Андреем видится мне логическим завершением второго тома…
Эй вы — задние, — делай как я,
Это значит — не надо за мной,
Колея эта только моя,
Выбирайтесь своей колеей…
Из песни В. ВысоцкогоДекабрь 2000 г
Влад: Андрей, давай начнем с рассказа о тебе, о каких-то вехах твоего Пути, а затем уже перейдем к проблемам концептуальным. Традиционный первый вопрос: с чего у тебя все началось и как развивалось?
Андрей: Да, в принципе, все достаточно просто и вехи мои во многом формально похожи и на твои, да и на путь любого серьезного консультанта… Сначала одно высшее образование — техническое, которое я выбрал совершенно осознанно, — потом второе образование — психологическое. Но, это одна сторона вопроса. А если обратиться к какой-то отправной точке, то осмысленно и осознанно я впервые начал какими-то вещами заниматься лет с пяти-шести. Я увлекся живописью и, чуть позже, историей искусства, а дальше уже философией. Неизбежным был выход на структурный анализ жизни. В школьные и студенческие годы я очень серьезно занимался историей эпохи Возрождения. Естественно, при изучении этих предметов, передо мной встали вопросы подлинности, аутентичности. Почему Леонардо и Рафаэль стали гениальными творцами, а кто-то не стал? Это ведь не только вопрос личной одаренности, — на начальном этапе кто-то их опережал… Что же произошло, что сделало Рафаэля — Рафаэлем, а кто-то из не менее одаренных людей дошел лишь до какого-то невидимого барьера и не смог перешагнуть его? Подобные вопросы меня серьезно занимали лет с двенадцати… И это было толчком к идеям развития, к собиранию и структурированию собственной личности.
В: Кроме размышлений на эту тему, было ли какое-то внутреннее делание?
А: Этому сопутствовало внутреннее делание. И было оно таким: я ходил в Эрмитаж и мог часами стоять перед картинами. Перед одной картиной я мог стоять два-три часа, пока ко мне не подходил, например, служитель и не спрашивал: «Мальчик, — с тобой все в порядке?»
В: А что происходило внутри? Что ты делал?
А: Сначала я постепенно входил в картину, я начинал жить внутри нее, осознавать себя там… Этому предшествовала серьезная подготовка: я много читал о картине, художнике, старался как можно больше узнать о Мастере. Как я это сейчас понимаю — входил в очень глубокий резонанс. Так вот, — я начинал глубоко входить в картину. Я до сих пор сохранил эту способность, — я знаю, как это делать. Так войти в картину, чтобы одновременно оказаться и внутри нее и снаружи. Эту технику я со школьных лет отшлифовывал, добиваясь глубокого телесного резонанса. Охватывается все тело и возникают очень глубокие состояния. Кстати, находясь в этих состояниях, очень легко отличить любую подделку от оригинала. Было очень интересно: я одно время занимался в школе при Эрмитаже, ходил на лекции, нам демонстрировались редкие экспонаты, — так вот некоторые картины были не атрибутированы, то есть автор был под вопросом, или автор был определен неверно, — а я уже совершенно точно знал тогда, что данную картину писал другой художник, нежели считалось. Сейчас, через двадцать с лишним лет, многие мои тогдашние догадки специалисты подтвердили.
Это, в частности, дает понимание того, что Леонардо не просто отличается от учеников его Школы, которые внешне очень похоже писали, — это принципиально иное качество. Причем, — именно другое качество жизни, что и нашло отражение на полотне. Совершенно иное качество структуры и картины и художника и состояний, которые вызывает эта картина вне зависимости от моего базового состояния, — то есть то, что называется объективным…
В: Тебя никто этому не обучал?
А: Нет. Я как-то сам научился. В раннем детстве, по-видимому, не до конца осознавая, как это происходит, а позднее, уже поняв и механизмы и технологию вхождения в картину. Важно, что я этого не забыл и еще в достаточно раннем возрасте извлек выводы… И многим другим вещам, связанным с картинами, с проникновением в произведения искусства, архитектуры я научился сам и научился еще в детстве.
До сих пор для меня источником глубоких состояний служат живопись и поэзия. Погружением в этот мир, и внутренним деланием я занимаюсь каждый день по несколько часов…
В начале восьмидесятых меня все больше стало занимать все, что связано с психологией, целительством… Этот переход был для меня совершенно внутренне непротиворечив. Произошел он, в том числе и через знакомство с восточной философией. Мой дядя — врач-хирург много лет занимавшийся йогой, начал меня с этими вещами знакомить. И как-то у меня не было противоречия между Востоком и Западом… Новые знания и новый опыт, появившийся из знакомства с восточной философией, не отрицали, а только дополняли то, что я знал и умел до того. Тем не менее, после школы я специально пошел в технический ВУЗ, во-первых, чтобы не служить в армии и, во-вторых, иметь достаточно времени, чтобы спокойно заниматься тем, что меня интересовало.
С середины восьмидесятых я очень серьезно увлекся массажем. Возникла огромная потребность в этом. Сначала я записался на курсы и сразу же понял, что это — мое! Остановиться было уже невозможно. С тех пор это то, чем я активно занимаюсь, преобразовывая и преобразовываясь сам.
Потом был еще бум конца восьмидесятых, когда на российскую почву ворвалось огромное количество всевозможных направлений психологии. В начале девяностых я закончил ПсихФак и активно учился эриксоновской терапии, НЛП, телесно-ориентированным направлениям…
Где-то через пять лет занятий и активной практики наступил забавный период, когда я понял, что вроде бы я все уже знаю, — так остаются какие-то тучки на горизонте… Разные виды массажа — пожалуйста, — были хорошие учителя и восточные и китайцы и русские. Классический массаж — да, сегментарный — да, точечный — да… Точки и каналы знаю, чувствую… Было ощущение, что можно все это всю жизнь шлифовать и совершенствоваться, но, ничего принципиально нового я уже не узнаю. И вот тогда случилось знакомство с Евгением Иосифовичем Зуевым, которое перевернуло все мои представления. Я стал учиться у него… Надо сказать, что Зуев на очень многих людей оказал сильнейшее влияние и в этом, конечно, его колоссальная заслуга. А произошло знакомство так: я прочитал статью Зуева в «Спортивной жизни России» и подумал: «Как бы круто было учиться у этого человека!», а на следующий день мне звонит знакомый и говорит, что есть такой Зуев, он проводит семинар, — тогда это было полулегально, без всякой рекламы и очень дорого, — я без промедления нашел нужную сумму и попал на этот семинар. Это был трехмесячный курс, после которого я продолжал некоторое время постоянно общаться с Евгением Иосифовичем и учиться у него. Иногда, удавалось, вместе с другими учениками стал ему ассистировать, помогать работать с клиентами и тому подобное… Общение наше было не гладким: происходили иногда сильнейшие конфликты, хотя завершилось все через несколько лет обоюдным признанием, что каждый занимается своим делом и каждый по-своему прав…
Зуев оказал огромное влияние самим фактом, что он показал, что можно работать принципиально по-другому, чем это обычно принято. Сейчас, оглядываясь назад, я могу сказать, что эти подходы в чем-то уже архаичны и наивны, и несовершенны, но тогда они принесли переворот в мое сознание, да и не только в мое, — для очень многих людей Зуевский подход был откровением.
Для меня значение Зуева даже не в том, что он создал БЭСТ[34], а в том, что он вдохновил огромное количество учеников, многие из которых потом были с ним и не согласны, отходили от него, создавали на основе его системы что-то свое… Круг этих людей очень велик и многие из них достигли очень высокого уровня развития.
В: Многие герои первого тома «Хроников» ссылались на свои контакты с Зуевым…
А: Это было почти неизбежно. Обойти фигуру такого масштаба было трудно…
В: Расскажи, пожалуйста, подробнее о Зуеве. О нем ходят самые разные легенды…
А: У Евгения Иосифовича было одно огромное противоречие, которое для меня стало и предупреждением и уроком. Противоречие это следующее: громадный разрыв между уровнем личной одаренности и таланта, колоссальным потенциалом и силой с одной стороны и, к сожалению, совершенно неадекватным уровнем культуры и личностной проработки. Этот разрыв и породил очень большое количество конфликтов с учениками, которые (конфликты) явились проекцией его внутреннего конфликта. Это все привело к достаточно драматическому финалу: разбежались ученики, рядом остались не те, кого хотел бы видеть возле себя он сам, сильнейшее внутреннее одиночество, о котором он мне говорил, когда я приходил к нему в гости в его Центр. Все это показало мне — насколько важно не просто делать чудеса и обладать какой-то мощной силой, а постоянно соответствовать самому себе, своим действиям и своим способностям. Соответствовать во всех отношениях — и уровнем культуры, и уровнем поведения, своим состоянием. Если разрыва между твоими способностями и твоим поведением в жизни нет — это и говорит о том, что ты Мастер. Хотя какой-то разрыв, на мой взгляд, всегда неизбежен, потому что мы всегда закидываем морковку чуть вперед — как перед ослом и это правильно, — идеал тем и хорош, что он недостижим. Но если разрыв велик и подчеркнут, то это неизбежно приведет к слому всей структуры и к катастрофе. Поэтому, чем больше человеку дано, тем больше и требования, которые к нему предъявляются. В общении с Евгением Иосифовичем это открылось мне не просто как некие мысли, а как очень глубокое переживание… Это откровение привело уже к осознанию своего внутреннего конфликта, а затем к пониманию того, что я делаю свое дело, а он — свое. Я ни в коей мере не хочу заниматься его БЭСТом, хотя это многое мне дало и в творческом плане, и в личном…
Почти параллельно с учебой у Зуева, с конца восьмидесятых я стал серьезно заниматься Нейро-лингвистическим программированием, эриксонианской терапией, учился у многих западных Мастеров. Уже тогда мне стала понятна ограниченность того, чем занимался Зуев. Работая только телесно, даже в рамках самой эффективной телесной терапии, но вне содержания, очень быстро подходишь к своему потолку. И в личностном развитии, и в творческом. Для каждого дела должен быть свой инструментарий и можно сколь угодно тщательно прорабатывать тело или пытаться психологические проблемы решать на уровне метафор, но пока ты не добьешься совершенно ясного понимания этих вещей на уровне четких словесных конструкций и глубинного знания, то ты застрянешь и будешь вариться в собственном соку. Пока ты не выйдешь в более высокую позицию — метапозицию…
В: Насколько я понимаю, ты не долго задерживался на НЛП…
А: Да, я достаточно быстро осознал ограниченность НЛП. Году к девяносто четвертому, после того, как я съездил на семинар к Аткинсон и получил там квалификацию Мастера НЛП… Я осознал искусственность позиции НЛП. Для меня представляется ложной позиция, что мол, нам не важны никакие убеждения — мы можем смоделировать все, что угодно, а вопрос «Зачем?» как бы вторичен… Система, за которой не стоит никакая глубинная философия или которая постулирует отсутствие собственной позиции, — это большое лицемерие. Такого не бывает. В НЛП есть система логических уровней. Она очень проста: наше окружение зависит от нашего поведения; поведение диктуется уровнем навыков; навыки, в свою очередь, вытекают из убеждений. И вроде бы все хорошо. Только дальше в НЛП начинается чистой воды мифология… А что выше уровня убеждений? — НЛПисты отвечают, что дальше есть нечто — некое ядро личности, — этакое вместилище всего разумного, доброго, вечного… То есть — некая беллетристика… А как это и почему? НЛПисты утверждают, что могут не иметь никакой философии или менять философии, как перчатки… Вот, это то, что меня в НЛП смутило, а главное, показало невозможность серьезной работы с теми же убеждениями…
В: Хотя НЛПисты утверждают, что работают с верованиями и убеждениями, — стоит только поменять параметры соответствующих внутренних картинок…
А: Утверждать-то можно все, что угодно. Я-то смотрю, как это происходит на практике. А на практике это не происходит, да и никак не может произойти, — ведь для того, чтобы работать с убеждениями или верованиями, ты должен подняться еще на шаг выше, чтобы с более высокого уровня эти верования обозреть. В НЛП этого следующего хода принципиально нет. Там есть система аксиом, что существует позитивное мышление, принцип полезности, что, дескать, полезно мыслить так-то и так-то… Я естественно утрирую, понимая, что все неизмеримо сложнее и глубже и вообще, я великолепно к этой системе отношусь, но, так как я знаю ее изнутри, я могу себе позволить немного упростить объяснение. Важно то, что вот этого следующего за убеждениями этажа там нет…
В: Как ты вышел на этот следующий этаж?
А: Вышел я на это в девяносто четвертом году. Это произошло в совместной творческой работе с одним замечательным московским психотерапевтом Д. Мы были знакомы еще задолго до этого, но после того, как вместе побывали на семинаре Аткинсон, решили совместно исследовать многие вещи. Д. — человек очень неординарный и талантливый. Это изумительный практик. Так вот, когда мы с ним решили делать какие-то совместные проекты в Москве, мы вместе пришли к выводу, что НЛП — это ограниченная система. Мы поняли, что что-то надо делать по-другому, чтобы добраться до реальной работы с убеждениями. И в течение трех лет мы работали вместе и в очень тесном взаимодействии. Каждый из нас владел половиной системы. Были вещи, которые я классно делал, а Д. не владел этим, и были вещи, в которых я «плавал», а Д. был безупречен. Это касается таких вещей, как «третья позиция»…
В: Поясни, что такое «третья позиция»?
А: «Третья позиция» это метапозиция по отношению к тем вещам, которые для тебя сложны, проблемны…
В: То есть, к ситуациям, где есть противоречия, конфликт, ты занимаешь позицию свидетеля?
А: Можно назвать ее и позицией свидетеля. Это максимально отстраненная и безэмоциональная позиция. Позиция реального, непредвзятого взгляда со стороны, взгляда заинтересованного, но полностью отстраненного наблюдателя. Наблюдателя по отношению к себе самому и к своим внутренним конфликтам. Отсутствие «третьей позиции» в каких-то ситуациях, в каких-то контекстах говорит о дефектах в этой зоне личности. Понятно, что выработать «третью позицию» по отношению к каким-то посторонним вещам очень легко. Биолог, который изучает бактерии и смотрит на них в микроскоп — пример «третьей позиции». Или вот такой пример: допустим, ты член приемной комиссии в театральном институте. Ты когда-нибудь видел, как они сидят? — Сидят откинувшись назад, смотрят в потолок, переговариваются о чем-то незначительном друг с другом. А перед ними человек двадцать пятую за этот день басню читает… И преподаватель смотрит как бы рассеянно и даже вроде бы невнимательно, но, тем не менее, он очень много замечает и объективно анализирует: «Вот эта девочка, пожалуй, талантлива, а тот мальчик — не годится…». И все хорошо до тех пор, пока не входит твой сын или твоя дочь. И мало у кого в подобном случае «третья позиция» сохраняется.
Так вот, умение находиться в этой «третьей позиции» по отношению к собственной жене, маме, сыну, начальнику, к Школе, религии — это показатель зрелого человека…
В: Как в этом плане шла твоя внутренняя работа в этот период?
А: Она шла иногда очень мучительно. У нас с Д. была очень мощная связка, мы друг друга учили, провоцировали друг для друга ряд ситуаций… И все это было очень эффективно. Более сильных творческих импульсов я в жизни не испытывал. Мы сидели иногда по несколько ночей напролет, изучая стратегии друг друга, показывая слабые звенья. Мы прорабатывали все сферы жизни друг друга, все конфликты, отношения к разным вещам. И вся эта работа позволила мне сформировать у себя «третью позицию» в ряде тех ситуаций и отношений, где я не подозревал даже, что она возможна…
В: Например?
А: Это ситуации всевозможной терпимости, толерантности к самым разным явлениям. Например, в сексуальных вопросах. Я с удивлением обнаружил, что я не переношу гомосексуалистов. Я над этим не задумывался всерьез и на словах все вроде бы понимал и принимал, что такое явление в мире существует. Но, на чувственном уровне, оказалось, что я нетерпим к этому и у меня нет по отношению к гомосексуалистам «третьей позиции». Это вопрос внутренней терпимости. То же касается ряда вопросов религиозной и расовой терпимости. Пока это не касается конкретных ситуаций, — на словах все хорошо, — принимаю, а на деле — опять же «третьей позиции» нет. Опять же — отношение к разным Школам и направлениям развития…
Так вот, в процессе совместной работы с Д. происходила мучительная подчас проработка, связанная с пересборкой всей структуры личности. Что это такое? — Прямое ощущение переплавки. У Гурджиева описан процесс такой переплавки. Точнее, чем он я не могу сказать. Возникает некая сумма ощущений в теле, которая очень болезненна, но на выходе дает совсем иное качество. Была, скажем, просто сталь, а стала сталь закаленная. Совсем другая структура тела появлялась. Тебя трогаешь, а ты уже другой — более плотный. Другие оси симметрии тела… Вообще, это была очень напряженная работа. И второе, что мне приходилось делать — работать в экстремальных для себя ситуациях, в условиях сверхнагрузок. Огромное количество семинаров и пациентов… Я вспоминаю случай, который был для меня мощнейшим толчком: был девяносто четвертый год, когда я с бронхитом, только что проведя большой семинар в Москве, прилетел в Новокузнецк. Прилетел в Новокузнецк — горло никуда не годится, а там, в городе, — угольная пыль и температура воздуха — плюс сорок два. Это было что-то невероятное. Я провожу семинар, кашляю, но провожу нормально, — затем работаю еще с несколькими пациентами. Так — два дня подряд. Никакие лекарства не помогают… А я никогда не отказывался от работы, — лишь один случай в жизни был, когда я отказался от работы, по состоянию здоровья… Вечером измеряю температуру — сорок и три десятых! И когда наступила ночь, я совершенно четко понял, что я могу помереть, — не вообще, — абстрактно, — а сейчас. Это было не просто мыслью, — я понял это всей массой тела… Вот оно… Еще какое-то микродвижение — и все! Вот если я пойду в туалет, то я упаду и там умру… То есть нельзя мне сейчас идти в туалет, — надо лежать и не шевелиться. И я понял, что либо я этой ночью умру, либо поправлюсь. Утром я был здоров… В момент кризиса той ночью у меня было то, что у христиан называется «тонким сном», — в здравом уме и твердой памяти происходило масса мистических вещей, о которых я предпочту не говорить. Потом у меня в жизни еще много раз бывали такие «тонкие сны». Это моменты максимальнейшей отчетливости ощущений, состояний удивительной глубины и степени реальности…
Таким образом, через ряд подобных моментов в девяносто четвертом — девяносто шестом годах я прошел, получив внутренне совершенно новое качество жизни и восприятия. Внутренней работы было очень много, и была она очень плотная. Я не исключаю из понятия внутренней работы также и терапию, так как в этот момент идет очень мощная работа именно с собой… Очень много было, да и сейчас остается медитативной практики, работы со вниманием… Вообще, практикой может быть все. Любое действие…
Следующим этапом моего пути был тщательный анализ различных Школ. Я и раньше встречался с разного рода Школами, — в частности, то, что было у Зуева, было Школой.
Мне всегда режет слух, когда кто-то называет себя просветленным Мастером. Если кто-то о ком-то говорит, — это его частное дело, а вот если человек сам про себя такие вещи говорит, или в книжке пишет, то это, на мой взгляд, одно из глубоких проявлений неконгруэнтности. Я сразу вспоминаю слова Вересаева, который о Пушкине писал так: «Конечно, Александр Сергеевич понимал всю меру своей гениальности, но у него всегда хватало ума, такта и здравого смысла никому об этом не говорить». Такая позиция мне близка…
Потом, уже году в девяносто седьмом я оказался на распутье. Я понял, что что-то не так. Потому что все как-то очень уж нормально у меня. До подозрительного нормально. Дома все отлично. Отношения с женой и детьми прекрасные. На работе все в порядке: работы много, я могу сам все планировать и выбирать, денег достаточно… Чего еще? И вот появилась какая-то глубинная неудовлетворенность собой, чувство, что что-то не так, — уж больно гладко жизнь идет… И я стал метаться: решил найти Учителя. Стал ходить по разным Школам, общаться с разными Учителями. Искренне пытался что-то найти. Но видел я везде только одно: огромное количество всевозможных неконгруэнтностей среди учеников…
В: Поясни, пожалуйста, что такое неконгруэнтность.
А: Неконгруэнтность это несоответствие между тем, что человек говорит, делает и подразумевает. Это всегда имеет внешние проявления. Например, человек говорит о своих глубинных ценностях, но, почему-то очень быстро, почти крича, размахивая руками… Или произносит слово «любовь», а самого его при этом корежит, сжимает. Возникает ассиметрия лица. Несоответствия могут быть поведенческие, стилевые… По большому счету неконгруэнтность свидетельствует о неадекватности взаимодействия человека с миром.
Очень часты ситуации, когда человек может что-либо очень классно делать, неважно, — забивать гвозди или демонстрировать приемы восточных единоборств, а в других жизненных ситуациях он ведет себя, как малый ребенок, — он абсолютно неадекватен.
Так вот, у большинства учеников разных Школ я видел огромные психологические проблемы, которые они пришли в эти Школы решать или же утвердились в этих проблемах, видел множество проявлений инфантильности, непроработанных детских комплексов, которые в этих Школах не решаются, — потому что там просто нет инструмента для этого, — а наоборот, загоняются вглубь и усиливаются…
И так ходил я и искал Учителя, пока в течение нескольких дней со мной произошла опять внутренняя переплавка. И тогда я осознал, что мне все это не нужно, — мне хочется просто заниматься собой и своим делом. После этого я познакомился еще с несколькими замечательными людьми. И вот, совсем недавно мы с одним моим другом и коллегой решили описать ту концепцию, которая кристаллизовалась за эти годы. Так возникла книга «Структурная психосоматика»[35], которая скоро появиться в продаже. После этой последней «переплавки» я осознал, что появляется что-то мое, что-то настоящее, ни на что не похожее, с чем-то перекликающееся, от чего-то отличающееся… Произошло то, что в заглавии одной книжки по психологии звучит как «перестал беспокоиться и начал жить»… Жить своей жизнью… Снялась масса собственных амбиций и попыток кому-то что-то доказать…
В: Что касается твоих рассуждений о Школах. Тут может возникнуть вопрос, что ты входил в Школу на какое-то короткое время и не мог судить обо всем, что происходит, либо бы внешним наблюдателем…
А: Это не совсем так. Я приведу грубый пример: чтобы понять, что ты ешь дерьмо, тебе не нужно съесть всю сковородку.
В: А вот посылы о том, что эзотерическое знание раскрывается постепенно…
А: Я могу сказать только одно: это все правильно, но только в том случае, если ты не владеешь методологией, определенным видением ситуации, «третьей позицией» и решил полностью порвать со своим здравым смыслом.
Как правило, во всех Школах, с которыми я сталкивался, я видел лишь одну и ту же повторяющуюся картину: во главе стоит некая неординарная личность, — человек, который что-то реально умеет. И вот он — живой. Он — настоящий. Он живой во всех своих реакциях, суждениях, которые идут из самой глубины его структуры… Но он, будь он безупречно реализованной личностью, — выразитель определенного психотипа. Он такой — поэтому и Школа его — такая.
В: То есть ты не исключаешь, что этот человек адекватен и конгруэнтен в своих проявлениях.
А: Как правило, если это действительно серьезная Школа, такой человек полностью адекватен и конгруэнтен в подавляющем числе различных контекстов. Вся беда в том, что дальше, — за ним, — мы видим систему таких маленьких наполеончиков. То есть, людей, которые пытаются подражать каким-то внешним проявлениям этого человека. В рамках преподавания — это почти буквальная передача его слов, высказываний, выражений, техник и приемов. В плане поведения — это попытка следовать неким заведенным традициям, гласным или негласным, не вникая в их внутреннюю суть, — надо мне это или нет. Вот как у Калинаускаса — пить водку и пережигать ее, как одно из Школьных упражнений.
Или Учитель живет в образе такого одинокого схимника, пренебрежительно относящегося к материальному достатку и не заводящего семью. В Школе начинают равняться на этот поведенческий стереотип и, например, заработать неплохие деньги считается зазорным, хотя, конечно, никакого закона или указания на этот счет Учитель не давал. То есть, идет копирование неких периферических стратегий, а отнюдь не глубинных.
В: В чем ты видишь основной дефект Школ? И почему реализованные, конгруэнтные, осознающие все Мастера допускают существование Школ и варятся во всем этом?
А: Дело тут вот в чем. Ничто так не греет человека, который куда-то устремлен, как идея Школы. Подпитывается это определенной мифологией, значительную лепту в которую внесли Гурджиев и Успенский. Эта мифология выглядит примерно так: «Только в рамках Школы мы можем достигнуть просветления. Человек четвертого и далее уровней — это всегда продукт Школы. Люди должны постоянно друг друга будить…» И так далее. И, вроде бы, трудно с этим не согласиться… Но вся штука заключается вот в чем: представим Учителя, как некий резонатор, — тогда понятно, что если убрать Учителя, то все должно вроде бы рассыпаться. Чем являются тогда ученики ближайшего круга? Ведь это то, с чего начиналось НЛП. Давай сейчас вернемся к НЛП, как к достаточно показательному примеру. С чего начали Грегори Бейтсон, Джон Гриндер и Ричард Бэндлер? — С выяснения структуры эффективности. Вот есть Милтон Эриксон, Фриц Перлс, Вирджиния Сатир. И каждый из них, за исключением, пожалуй, Эриксона, говорил примерно так: понятно, почему у меня все классно получается, — потому что теория правильная. Но, очевидно, что если взять теорию Фрейда и теорию того же Перлса или Сатир, то они почти противоположны друг другу. Но почему-то и у хороших психоаналитиков пациенты выздоравливают и у хороших гешталтистов. Значит дело не только в теории. С этого вопроса и началось НЛП. Видимо есть некие навыки, некие способы работы, которые едины у всех эффективных людей. Естественно, тоже самое можно сказать и о Учителях Школ… Но, дальше идет ближайший круг учеников. Среди них есть эффективные специалисты, но не такие яркие, как сам Учитель. Дальше идут ученики учеников, — как правило, — более серая масса. И к пятому поколению все это вырождается в среднюю массу людей, которые обо всем этом любят говорить, делают какие-то упражнения, которые во все это верят, но сами делают все очень средне. То есть их эффективность в разных контекстах жизни ни чем не отличается от среднего человека, нигде не занимающегося, а то еще и ниже. То есть идет очень быстрое снижение качества трансляции. Я считаю, что если говорить о серьезной учебе, то учиться нужно только у конкретного живого носителя Знания. Опять же, — если ты умеешь учиться, если ты умеешь присоединяться к его состоянию. Не через техники и технологии, а по самой глубокой сути. Это возможно, если ты владеешь методологией исследования его убеждений, ценностей, сканирования его внутренней структуры…
В: Я абсолютно согласен, что просто повторение техник и технологий ни к чему особенному не приведет (в лучшем случае, к некому общему оздоровлению в разных контекстах жизни, — но ведь это далеко от того сущностного, что можно постигнуть). Вот твоя осознанность, пробужденность, уникальность в каждой технике, да и без них… Только этому никто не научит и не объяснит, как это делать. Это невозможно объяснить, — это вопрос твоих интимных отношений с Богом. Оно зависит как раз от того, что ты назвал умением учиться, умением присоединяться к сути…
А: Да, тогда можно научиться. Перенять суть и оставшись при этом собой. Частично методологию научения дает НЛП. В этом огромная заслуга людей, которые НЛП основали. Хотя даже Эриксон, — человек очень глубокий и мудрый, — написал в предисловии к работе Гриндера и Бэндлера «Гипнотические паттерны Милтона Эриксона»: «от этих двух молодых людей я узнал очень много нового и интересного о том, как я работаю…» Но, дальше он добавил фразу, которую редко цитируют: «но, мне кажется, что вместе с раковиной они выкинули и жемчужину…» Дело не только в каких-то паттернах, — поведенческих, терапевтических и так далее. Дело в том, что, даже исследовав все паттерны, все состояния, все ценности Учителя, ты все равно не станешь ни Эриксоном, ни Зуевым, ни Калинаускасом… По причине того, что твоя внутренняя структура совершенно другая. Я не знаю — понимают ли это Учителя или не понимают. У меня складывается впечатление, что не хотят понимать. В силу ряда причин, о которых мне ничего неизвестно. А ведь именно поэтому идти к просветлению строем или в рамках единой системы — дело почти безнадежное. Это возможно только в одном случае — если ты очень хорошо будешь понимать, какая система тебе подходит. Это возможно в том случае, если твой психотип совпадает с психотипом Учителя. И, как я уже говорил, научиться можно только у самого основателя… Находиться с ним в постоянном контакте. Эти рассуждения сразу же все ставят на место. Тогда мы приходим не к системе Школ в нынешнем их понимании, а к очень простой системе: цеховой, — той, которая была во времена Возрождения. Когда у Вероккио учились Леонардо, Боттичелли, и еще несколько замечательных художников, которые в течение десятка лет с этим человеком жили, готовили ему пищу, бегали на рынок, растирали краски… Короче говоря, присоединялись к нему на всех уровнях. А когда дело доходило до конкретного обучения живописи — все происходило само собой. Но всегда был организующий центр, — это первое. Очень небольшое число учеников, — это второе. Третье — ученики всегда выбирались Мастером, если он чувствовал в человеке глубинный резонанс своей собственной структуре. Если мы посмотрим историю живописи, что само по себе очень показательно, то увидим, что некоторые Мастера отказывались от обучения данного претендента, направляя его к другому Мастеру. Это о многом говорит, а вот в наше время подобных примеров я не встречал. А ведь это и было моделью настоящей Школы. Это смыкается и с восточным пониманием. Других естественных вариантов я не могу представить. Поэтому я и говорю, что современные Учителя больших Школ упорно не хотят понимать все эти важнейшие вещи. Те условия, когда только и можно говорить о передаче внутренней структуры. Но структура ученика должна быть близка структуре Учителя. Если этого нет, то происходит имплантация, то есть своего рода протезирование, когда учение становится протезом и вбивается в ученика искусственно, из-за чего вокруг этой имплантации формируется ложный центр. Личность становится еще более дефектной, хотя отдельные навыки могут и совершенствоваться. Примеров такого рода огромное количество. Особенно это то, что касается имплантации сектантского, тоталитарного сознания…
В: То есть, имплантация сектантского сознания происходит не только в жестких сектах, но и в Школах, где есть реальный адекватный Мастер?
А: Да, конечно.
В: Как это происходит?
А: Очень скоро между Учителем и учениками складывается определенная буферная зона. И она становится достаточно мощной. Из кого состоит эта зона? — Из Апостолов, Мастеров, первых учеников… Каждый претендует на максимально точное следование Заповедям… Открываются филиалы в других городах… Учитель может уйти или умереть, но когда буферная зона окрепла — ситуация начинает воспроизводить сама себя. Там уже и Учитель не нужен, а часто он даже и мешает. Поэтому неудивительны случаи отхода Учителя от дел: он начинает жить своей частной жизнью, с ним можно общаться, встречаться, советоваться, но Школа живет сама собой.
После смерти Учителя мы можем наблюдать то, что ярко проявилось на примере Гурджиевской традиции: несколько течений, выяснения — кто более правоверен, кто дольше находился подле Учителя… Еще при жизни Гурджиева все эти вещи начинались…
Любая вербальная или невербальная передача информации с неизбежностью несет искажения. Любая передача опыта приводит к неизбежному искажению этого опыта. Какой бы Учитель не был просветленный. Человек, который воспринимает информацию, воспримет ее со своего уровня: культурного, личностного, профессионального. Хочешь или не хочешь, — это всегда перевод на свой язык. А если идут попытки создать какой-то единый язык, — неважно — вербальный, телесный, «энергетический», — каждый все равно будет понимать и переживать по-своему. Как бы Учителю не хотелось верить, что найденный язык универсален, искажения неизбежны. Странно то, что Учителя не хотят это понимать. Создаются огромные Школы — по пятьдесят, сто, пятьсот человек… А таких Школ быть не может! Школа дробится после первого же уровня на массу подшкол, фракций…
Так что мне максимально близко именно понимание Школы с точки зрения того, как это было в эпоху Возрождения.
Однажды был случай, когда одна женщина, близкая к одному из Учителей, говорила мне: «Как вы не понимаете, что, говоря со мной, вы говорите с Учителем!» — Да нет, говорил я именно с этой женщиной, с ее интерпретациями и даже, если она читает по бумажке ответ Учителя, то мы получаем только голый текст, а это только пять процентов информации.
В любой Школе должны быть заложены механизмы, которые противодействуют ее перерастанию в секту. Это касается и эзотерических и психологических Школ. Но появление таких механизмов не дает создать саму Школу — вот в чем парадокс.
А многие люди хотят Школу. Они боятся самостоятельности, зрелости, боятся «третьей позиции». Нет ничего страшнее «третьей позиции», потому что она не даст уверовать в непогрешимость Школы! А большинство людей именно этого и хотят, — хотят уверовать, хотят чего-то сакрального… И, если кто-то на это намекнет, и скажет, что это возможно, длительно и сложно, но только в рамках какой-то более или менее жесткой идеологии, — вот, — это как раз то, что надо таким «искателям». Мало кто хочет брать на себя ответственность. Идея о том, что все ресурсы находятся в самом человеке, а не в Учителе, что его задача эти ресурсы раскрыть и пройти свой Путь, — идея эта остается пустым лозунгом на фоне Школьной «работы».
В: Ну, а если человек отважится выбрать свой Путь, — не из спеси или страха, — таких примеров тоже хоть пруд пруди, — а искренне и ответственно, осознавая потрясающую сложность этой задачи, — то что тогда? На что ему опираться? Он ведь сталкивается с огромным количеством препятствий, — не меньшим, чем в Школе…
А: Даже с большим. Но, это не значит, что он должен идти как слепой самостоятельно. На начальных этапах развития, наоборот, очень целесообразно присоединиться к Школе, которая находит в нем некий резонанс. Присоединиться, но пребывать в здравом сознании. С одним условием: с четким сохранением «третьей позиции» по отношению к Школе. Но Школа, к сожалению, таких людей отторгает.
В: Как тебе видится, какой могла бы быть идеальная модель Школы в наше время? Что бы там происходило?
А: Школы существуют, и от этого никуда не денешься. Мне видится необходимость создания своего рода доШкольного ликбеза. Это могло бы быть формирование с помощью Учителя или старшего товарища определенных глубинных навыков — метанавыков: умения отслеживать неконгруэнтности всевозможные, прежде всего, свои; умение входить в «третью позицию». Когда эти навыки будут доведены до высокого уровня компетентности, человек уже может спокойно идти в любую Школу и у любого человека учиться и брать то, что ему надо.
Другая трудность состоит в том, что в Школах никоим образом не проработаны вопросы развития личности. Не работают в большинстве Школ со всевозможными внутренними конфликтами, психотравмами, — Школа загоняет эти вещи вглубь или дает определенные подпорки. Именно поэтому в Школах такое большое количество неконгруэнтных людей.
Кстати, смешна сам вывеска «эзотерическая Школа». Это абсурд. Все равно, как если бы на каком-то доме написать вывеску «этот дом — невидимый». Я считаю, что первоначально человек должен пройти очень серьезную подготовку: личностную, психологическую. Нужно обладать высоким уровнем внутренней культуры. А это не обязательно информированность и образованность. Человек с восемью классами образования может быть в высшей степени культурным внутренне, зрелым. И вот тогда можно уже идти в Школу. Понятно ведь, что реализованные люди на пустом месте не возникают. Каждый из них прошел удивительный, уникальный во всех отношениях Путь, — вся предыдущая жизнь была серьезнейшей подготовкой. А встреча с каким-то человеком и обучение — это конечный этап очень серьезного процесса. Поэтому, если в Школу попадает человек неподготовленный и незрелый, Школа ему не помогать, а мешать будет. Она будет выполнять совсем иную функцию — протеза, подпорки, убежища от жизни. Если человек принципиально не готов, — какие уж там разговоры о развитии, серьезной работе над собой…
Вот мое отношение. Оно не плохое, — ни в коем случае. Я просто говорю о тех реалиях, которые я вижу. Я понимаю, что возможны другие варианты, но для этого принципиально важен отход от позиции Учителя, Гуру, просветленного Мастера… В наших условиях… Настоящие Школы могут существовать и быть действительно эзотерическими, но они могут скрываться под скромными вывесками психологических групп, исследовательских лабораторий и тому подобное.
Для меня очень важно, чтобы было формирование очень трезвого и ясного взгляда на жизнь. Только на этом основании и возможен настоящий мистицизм. Я сошлюсь на того же Гурджиева, который говорил о том, что невозможно стать настоящим духовным искателем, прежде чем ты не стал хорошим обывателем. Это умение ориентироваться и хорошо, грамотно жить в массе обычных бытовых контекстов. Для многих людей не Школа нужна, а настоящая глубокая психотерапия, а там уж ему решать… К духовному развитию логичнее будет идти не от проблем, а от хорошей жизни и здорового интереса. Хороша Школа, если у человека во время пребывания в ней развалилась семья, работа, усилилась невротизация. Что-то развалить просто. И получается, что человек вместо того, чтобы заняться наведением порядка в своей личной жизни, начинает давать направо и налево советы космического масштаба и космической же глупости.
Всегда встает вопрос: ответственен ли Учитель за такое состояние дел в Школе? Конечно же, и да и нет. По одной простой причине: не будь этой Школы, он не смог бы реализовываться сам. Этот большой или маленький эгрегор людей нужен ему самому. И нужен очень сильно. Это возможность преподавания, возможность творческого развития себя, шлифования своих навыков и инструментов… С пользой и для себя и для других людей.
В: Тут тебе можно было бы возразить: а как же все разговоры про миссию Учителя, как Боддхисаттвы?
А: Так у него же есть ПОТРЕБНОСТЬ свою миссию, свои ценности реализовывать. А не будь вокруг людей, Школы, — как он реализуется в этом отношении? Я не верю людям, которые говорят, что им ничего не нужно. В таких случаях мне кажется, что им нужно как раз очень многого. Это не значит, что я не верю в альтруизм. Вопрос остается: что нужно человеку, который провозглашает себя таким вот Боддхисаттвой или даже пусть не провозглашает, но сам так думает? Как правило, за людьми, которые так считают, стоит какая-то жесткая идеология, — чаще всего сектантская. Может ему лично ничего не нужно, — ни денег там, ни славы, ни власти, — но ему кажется, что он ведет людей туда, куда он считает нужным. Не туда, куда они хотят, а туда, куда он считает нужным для них. И он железным кнутом гонит к счастью. Учителю Школа нужна. Я рассуждаю об этом и как человек, который ведет семинары, группы. Как же это мне не нужно? — Это мне нужно и я в этом отношении не хочу обманывать ни себя, ни других. Другой вопрос, что моя деятельность, надеюсь, нужна и полезна другим людям. И я стараюсь это делать экологично. Это возможность совместного развития.
Другая оборотная сторона всего этого дела — псевдо-Школы. Это то, что называется популизмом. Их сейчас намного больше, чем настоящих Школ. Во главе таких псевдо-Школ стоят люди, которые не являются Мастерами, но которые с огромным удовольствием говорят то, что от них хотят слышать. И они находят свою аудиторию. И немалую.
Любой настоящий Мастер будет чаще всего говорить вещи, выбивающиеся из стереотипов и шаблонов массового сознания. Поэтому его учение не может быть массовым. А если это начинает быть массовым, становится вопрос о том, как обучение поставить на коммерческие рельсы, — неизбежно снижается качество трансляции. Это не хорошо и не плохо. Это вопрос тех целей и задач, которые человек ставит перед собой.
То, что касается Школ, — очень непростой вопрос. И я не хочу свои ответы абсолютизировать. Или обобщать на всех, всегда… Ни в коем случае. Даже. Если я и произносил слова «все» и «всегда», — это было неким утрированием и сгущением красок. Я стараюсь беспристрастно анализировать, а если этот анализ кому-то покажется неприятным, — что ж тут поделаешь… Но я разделяю разные вещи: Мастера, конкретного человека — это одно; то, как он объясняет свои умения — это совершенно другое; и люди, которые вокруг него находятся и составляют Школу — это третье. Мне интересны именно личности, индивидуальности.
Неужели все так плохо и безнадежно, как это следует из моего ответа на твой вопрос, если смотреть на него поверхностно? Нет, напротив, мне представляется, что нынешняя ситуация для развития сознания даже более благоприятна, чем семидесятые годы. Не из-за мистических рассуждений, что мы переходим в новое тысячелетие, в эпоху Водолея, а из других соображений. В семидесятые годы, как это видно и из первого тома «Хроников», у людей, которые что-то искали в себе, практически не было выбора. Все персонажи первого тома являются продуктами той эпохи. Ведь все они вышли из времени, когда внешне мы жили в тоталитарном обществе. И возникновение Школ было своеобразной попыткой создать в тоталитарном государстве тоталитарную же структуру, но с точностью до наоборот. Как бы наоборот… А ведь все то же самое. Со своей иерархией, жесткой системой. За этим стоял бунт. И возникала оборотная сторона тех же проблем, что и были в обществе. Когда я читал первый том «Хроников», я заметил, что у большинства его персонажей нет «третьей позиции» ко многим вещам, связанным с их развитием, Путем… Из текстов бесед такое впечатление складывается. Есть там и люди с очень проработанной «третьей позицией», но есть и те, кто этим явно не владеет.
Так вот, — продолжим о современной ситуации. Я думаю, что тот факт, что мы не совсем восточные и не совсем западные люди — очевиден. Это не значит, что у нас какой-то там срединный путь. Дело в другом: применение жестких восточных технологий, отработанных много веков назад, для нас неприемлемо. Все изменяется. Меняются и Школы. Куда все может повернуть, при благоприятном течении событий? — Мне кажется, — в сообщество ЛЮДЕЙ. Даже не в то, что Калинаускас называет «духовным сообществом», а именно в сообщество трезвых и зрелых людей. Владеющих и определенным мировоззрением и технологиями: телесными, психотерапевтическими, поведенческими. Людей, которые могут друг с другом взаимодействовать, организовывать группы, но без всякого насилия над личностью. Максимально расширяя контекст взаимодействия, вписываясь в глобальный культурно-исторический контекст. О таком развитии говорил Александр Мень. Церковь его выдавила… С большим надрывом церковь причислила священника, и, одновременно, замечательного хирурга и сталинского лауреата Луку Войно-Ясенецкого к лику святых, а ведь это был не просто православный священник, — он резко расширял контексты, говоря и о Франциске Ассизском, и о буддийских монахах и о мусульманских… Человек, который понимал, что дело не в том, как соблюдаются те или иные ритуалы или произносятся те или иные слова, а дело в состояниях, а также в том, что человек из себя представляет на деле…
В: Андрей, а какая задача тебе кажется наиболее актуальной сейчас?
А: Если говорить о тех задачах, которые прежде всего решаются в процессе моей работы на семинарах то, прежде всего, — это раззомбирование большого количества людей. Имплантация сектантского сознания происходит не только в Школах и псевдо-Школах, но и в большом количестве психологических групп и систем. Некоторые психологические Институты, которые сейчас процветают в Петербурге и в Москве — пример сектантских по духу своему заведений. На словах они приветствуют и другие взгляды и направления работы, но на деле я отмечал очень жесткую непримиримую позицию. Много ситуаций и таких, когда лидеры каких-то направлений преследуют совершенно определенные корыстные цели, хотя говорят совсем другие лозунги.
В: Список можно продолжать. Это не только Школы и психологические группы и Институты, но и научные кафедры, бизнес-структуры, политические партии…
А: Конечно! Вот пример нео-научной секты: Новая История Фоменко и Носовского. Конечно, анализировать это можно не в рамках нашей беседы, но Новая История — яркий пример квазинаучной секты. Естественно, что вокруг появляется масса людей, которые с пеной у рта и в совершенно неконгруэнтных состояниях это отстаивают. Они боролись против того, что история стала религией, и тут же создали новую религию. О чем это говорит: да опять же о том, что у людей нет «третьей позиции» по отношению к идеям, которые они сами же провозглашают. А это и есть сектантское сознание в очень широком смысле.
Вот если какая-то Школа сумеет из этой ситуации выйти, не на словах, а на деле, если будет реально взаимодействовать с другими подобными Школами — это и будет выход в сообщество ЛЮДЕЙ.
В: Что ты вкладываешь в слова «реально взаимодействовать»?
А: Это когда Школе становится по-настоящему интересен любой чужой опыт, и желательно максимально отличный от опыта этой Школы.
В: То есть, не просто на словах приветствуется, что, мол, есть другая Школа и она тоже правильная, но идет своим путем, а именно передача опыта, обмен опытом.
А: Да. На самом деле, все реальные Мастера это прошли, погружаясь хоть на какой-то срок в одну систему, с ее языком описания, с ее философией, потом в другую, отстраняясь при этом от всего, что они знали. И потом уже происходила переплавка, интеграция на новом уровне и того и другого опыта в нечто качественно иное. Не в какой-то винегрет и смесь, а именно в качественно новый синтез.
Интересно многообразие опыта. Не коктейль, а именно многообразие. Любую систему можно понять только изучив ее язык и метаязык, а не просто познакомившись на поверхностном уровне.
В: Ты говоришь о необходимости детально изучать язык системы, прежде чем ее понять. Тем не менее, ты достаточно однозначно рассуждаешь о Школах, не изучив в полной мере их язык. Это противоречие читатель может тебе предъявить.
А: Конечно, что-то я изучил довольно поверхностно, но что-то достаточно подробно. Я достаточно длительное время находился в одной из Школ, просто я не хочу называть конкретный адрес.
В: Опять же надо уточнить, что у тебя был и немалый предыдущий опыт, дающий возможность видеть, как опытному практику, что есть что; иногда сразу. То, что ты описал, действительно очень непросто и неоднозначно. Несмотря на всю сложность ситуации, я не стал бы призывать людей выходить из Школ и делать какие-то поспешные выводы. А вот с необходимостью «третьей позиции» я абсолютно согласен.
А: Да, делать поспешные выводы и давать деру я тоже никому не советую. Да это и в большинстве случаев будет неэкологично. Выход имеет смысл, когда ты созрел. Когда ты взял то, что тебе нужно и не чувствуешь дальнейшего резонанса со Школой. И, конечно же, по-доброму, оставаясь товарищем и не держа фиги в кармане.
Важно вот что: любая система должна быть максимально практична, то есть, человек должен чему-то реально научиться. Неважно, как это называется: Школа, Курсы, Движение… Если человек идет в сторону собственной сборки, то есть к построению собственной структуры, основывающейся на своих генетических основах, на базе природных данных, и на фоне этого у него нормализуется здоровье, личная жизнь, материальная обеспеченность, возрастает эффективность в разных контекстах жизни, — значит, он идет объективно в правильном направлении. Критерий очень четкий, однозначный и доступный проверке. Если же этого нет, то либо идет очень мощная сборка в одном направлении, а в другом такой же мощный распад, либо вообще идет развал личности. Это нисколько не противоречит Гурджиевской идее о необходимости трений в процессе работы над собой. Трения должны быть обязательно. Нет трений — нет мотивации. Но важно понимать, что уровень конфликта, порождаемого таким рабочим трением, не должен угрожать целостности человека и приводить к развалу его личности или даже отдельных сторон жизни.
Лично я сторонник эволюционного развития, а не революционного. Попытки просветлиться в кратчайший срок могут привести только к трагедии, что неоднократно происходило в среде «искателей». Кстати, я сам никогда не принимал наркотики, не пытался экспериментировать с Кастанедовскими практиками, с паранормальными явлениями, хотя многие вещи открылись сами в процессе последовательной внутренней работы. Я часто вспоминал про одного христианского святого, у которого открылся дар ясновидения и он долго молил Бога, чтобы этот дар исчез. И он исчез. Потому что человек предельно честен с собой. И был он неуверен, сможет ли он распоряжаться этим даром достойно и экологично, готов ли он к этому.
На каждом этапе пересборки мне приходили новые навыки и способности. И состояния и навыки диагностики и психотерапии, личностные изменения… Но, это было следствием пересборки, а никак не самоцелью. Поэтому когда я слышу о тренингах креативности, тренингах сенситивности и тому подобное, — для меня это непонятно.
Я прекрасно понимаю, что ряд Учителей и их приближенных будут недовольны, не соглашаться и игнорировать после того, что я сказал. Я этим людям могу напомнить замечательные слова Вольтера, который сказал одному человеку: «Я глубоко не согласен с тем, что вы говорите, но я готов жизнь отдать за то, чтобы вы могли иметь возможность это говорить».
Я высказываю сугубо личную точку зрения. Я не считаю возможным в интервью говорить ложь, — то, что я не думаю, и лгать самому себе. За моими словами стоит и глубокий опыт и собственная практика. Я меньше всего хочу навязывать свою точку зрения. Опять вспоминается Лука Войно-Ясенецкий, который в разгар споров по каким-то религиозным или мировоззренческим вопросам говорил следующую фразу: «Вы конечно правы, но и ваш собеседник прав тоже». Он понимал, что истина, во-первых, для каждого своя, а во-вторых, истина находится на разных логических уровнях: то, что на одном уровне истина, на другом может быть заблуждением.
В: Расскажи подробнее про логические уровни. Ведь, насколько я понимаю, полную развертку этих уровней дал именно ты в книге «Структурная психосоматика».
А: Понятие логических уровней сознания первоначально ввел НЛПист Дилтс в восемьдесят втором году. А понятие это очень простое. Оно базируется на том, что структура сознания иерархична. Логические уровни определяются, как некая пирамида. Каждому уровню соответствует свой ряд опознавательных вопросов. Я потом дополнил это тем, что каждому уровню соответствует определенный ряд психофизических состояний. Первый уровень — уровень окружения. Вопросы, соответствующие ему — что? где? когда? Это самая периферия сознания. Когда человек находится на этом уровне, он говорит о себе так, что за этим нет его личности. Его спрашивают: «Расскажите о себе», а он говорит такие вещи: «Живу я в двухкомнатной квартире. У меня есть жена и двое детей…» И тому подобное… В его рассказе о себе присутствует все, что угодно, кроме его личности. Это осознание себя через внешнее окружение.
Второй уровень — уровень поведения. Все почти то же самое, только появляются глаголы. Вопрос этого уровня — что делать? Если человека попросить рассказать о себе, он говорит примерно следующее: «Просыпаюсь я в семь утра, иду на работу, работаю у станка, потом обедаю, прихожу домой, смотрю телевизор и ложусь спать». Все дело в том, что на первых двух периферических уровней еще нет ощущений в теле. Нет осознания себя, как тела.
С третьего уровня собственно и начинается личность. Это уровень навыков, способностей, возможностей. Там и вопросы, соответственно: как? каким образом? Становится понятно, что одни и те же вещи можно делать абсолютно по-разному, а значит — в разных состояниях. Здесь появляются ощущения в теле, первые признаки транса…
Дальше для Дилтса стоял такой вопрос: «А что мешает человеку получать определенные навыки? Почему одним вещам он учится легко, а другим с большим трудом? И он пришел к выводу, что то, что мешает или способствует приобретению навыков — это убеждения. Четвертый логический уровень — уровень убеждений. Вопросы здесь — почему? зачем? Мне кажется, что здесь точнее говорить не просто об убеждениях, а об определенных картах реальности. Если реальность мы метафорически изобразим, как кроссворд, то поля кроссворда это определенные контекстуальные зоны. Их не так много: работа, воспитание детей, семья и брак, отношение к Богу и так далее. Эти зоны можно посчитать. Вопрос заключается в том, как в этих базовых вещах все расписано. Насколько данная карта соответствует реальности. Допустим, если взять карту Парижа и пытаться с ней пройти по Петербургу, то можно сильно заплутать. То же самое и в области сознания. У многих людей есть какие-то неадекватные карты. Это пример мифологий. Одни карты могут быть расписаны очень подробно, но это не значит, что они точны. Другие карты могут иметь большое количество белых пятен. И так далее. Какие-то позиции в картах вытекают из чистого опыта, а все остальное может быть просто идеологией. Здесь, на уровне карт может размещаться чуждый человеку опыт — некие имплантации, — протезы, не соответствующие ядру личности. Любое Школьное обучение неизбежно ведет к таким имплантациям. Это касается и нормальных средних школ, институтов и так далее, где тоже происходит имплантация чуждого опыта. Предположим, у тебя есть некая карта, касающаяся истории. Там отмечено, что Куликовская битва произошла в 1380 году, что Москва основана в 1149 году, Ледовое побоище было в 1242 году и так далее. Это вещи, которые ты никак проверить не можешь, — ты просто доверяешь учебникам и книгам по истории. Для серьезного историка эта же карта несравнимо более глубока и наполнена. Она вызывает целый комплекс состояний и ощущений в теле. Для тебя это всего лишь дата. А для него тома книг и архивных документов, статей и книг, которые он сам написал. Для него каждый бугорок на Бородинском поле что-нибудь да значит. Здесь стоял Багратион, а тут батарея Раевского… Карта наполняется такой же плотью, как и личная история самого человека. Это тоже чужой опыт, но он становится своим.
Далее встает вопрос — что эти карты сводит воедино? У Дилтса нет ответа на этот вопрос. Говорится о неком туманном ядре личности. Я же ввел понятие космограммы. Оно есть и в астрологии. Космограмма — это увязка всевозможных карт в базовую единую картину мира. Это мне представляется очень важным. Если у человека не проработана космограмма, то его картина мира раздроблена и нецелостна. Мировоззрение противоречиво и отдельные его элементы не состыкованы. Работе с космограммой я посвящаю очень много времени. И все мои практики, начиная с детства, были как раз направлены на формирование космограммы. Космограмма у каждого своя. Это штука уникальная. Индивидуальная космограмма может резонировать с какой-то внешней системой мировоззрения, а может и не соответствовать. Есть очень мощные и разработанные космограммы, например, христианская или мусульманская, тем не менее, конкретному человеку они могут очень подходить и соответствовать, а могут наоборот дико напрягать. В первом случае, действуя в рамках внешней системы, внешней космограммы, ты будешь очень целостным и эффективным человеком, а во втором — раздробленным и разваливающимся.
Что выше космограммы? — В традиции говориться — сущность. Мне кажется, что это не очень точно. На мой взгляд, есть смысл говорить о геноме, о сумме генетических потенций. О генотипе человека. По большому счету, не только об уровне ДНК, а о неком базовом резонансе: «Я хочу быть!» С этих позиций мы можем сказать, что в человеке всегда существуют как бы два человека, — в этом плане Гурджиев абсолютно прав, — есть фенотип, то есть то, что выросло, со всеми искажениями, со всеми дефектами структуры; и одновременно в неявной форме присутствует целостный геном. Всегда нормализующие импульсы генома существуют и продолжаются до самой смерти. Вот, к примеру, бросили семя под асфальт, и выросло кривое дерево. Но это дерево — дуб, со всеми потенциями и возможностями дуба, хотя и с искаженной внешней формой. Теперь смотри, что такое развитие: это приведение человека к более сущностному состоянию. То есть все ближе и ближе к своему генотипу. Задача — очистить себя от искажений и реализовать весь потенциал генома. Для этого недостаточно медицины, недостаточно Школы, это зона, где необходима очень серьезная психологическая работа. Это работа и с детскими психотравмами, и с формированием целостных карт, увязыванию их в космограмму… Только после этого возможно развитие, в плане реализации генома, — то есть просветление. Здесь проявляется различие между подлинной Традицией и псевдотрадициями, которые призывают сразу из феодализма прыгнуть в социализм. Сначала должна идти работа по возвращению назад, к истокам, к искажениям периферии, к выстраиванию системы навыков, системы убеждений, картины мира… Но соответствующей чему? — Твоему внутреннему устройству. Не устройству какой-то Школы или лидера Школы — он-то ведь реализовал свой собственный геном, — а только твоему внутреннему устройству. И только потом уже идет движение вперед.
В: Если взять традиционные восточные Школы, например дзен, то там ведь не делался акцент на проработку искажений. Там сразу шло движение вперед. Что же, получается, что дзен — псевдотрадиция?
А: Нет, конечно. Дело тут в другом. В те времена, когда формировались древние Традиции, типа йоги или дзен, у людей не стояли проблемы того уровня, которые есть сейчас. Вот, к примеру, мы же понимаем, что психоанализ возник не на пустом месте. Какой может быть психоанализ для древнего индуса? — Да он ему совсем не нужен! Он жил в совершенно другой картине мира и у него не было тех проблем, которые возникли в пуританских кругах Австрии на рубеже двадцатого века. Для этой культуральной среды, где существовали гигантские конфликты между «хочу» и «нельзя», психоанализ оказался необходим. В рамках нашей культуры попытка игнорировать серьезнейший пласт психологических проблем и строить учение по принципам древней Традиции — это самое большое заблуждение современных Учителей. И настоящий Мастер владеет богатым инструментарием для решения этих проблем, не будучи даже психологом по образованию. Гурджиев здесь является классическим примером: изумительный практический психолог, гипнолог, целитель… Но, несмотря на то, что обучение этим вещам необычайно важно, Гурджиев никого этому не учил.
Поэтому психологический инструментарий я считаю незаменимым на пути развития. Без него сейчас не пройти. Так же, как и без телесной работы. Так же, как и Школьной работы. Так что, я считаю, инструментарий, который сейчас используют современные Школы, должен быть дополнен и изменен в соответствии с изменившимися условиями и культуральной средой. Это, кстати, и может служить сильнейшим противовесом против превращения Школы в сектантскую структуру. Я возвращаюсь к созданию у людей навыков к «третьей позиции» как прививке от сектантства.
Я приведу пример человека, который сочетал в себе, казалось бы, несочетаемые, с точки зрения, например, традиционного христианства вещи. Это академик Ухтомский. Он же был священником и по благословению батюшки ушел заниматься физиологией высшей нервной деятельности. Казалось бы, как совместить религию и чистую физиологию? Оказалось, что это не только возможно, но это и единственно возможный путь, чтобы выйти на качественно новый уровень, где этого противоречия нет.
В: А что располагается дальше уровня космограммы?
А: Дальше идут два чисто сущностных структурных уровня. Это уровень Глобального взаимодействия человека и мира, и уровень проекции Абсолюта. Это собственно глубинный базовый резонанс. В Традиции этим уровням соответствуют такие глубокие состояния, которые обозначаются как самадхи без семени и самадхи с семенем. Там человек переживает ощущение всего и ничто. Полное слияние с миром при сохранении собственного я.
В: Каково различие между этими двумя верхними уровнями?
А: Различие есть, но я не стану здесь о нем говорить. Иначе мы можем зайти в дебри…
Я ограничусь тем, что скажу, что это зоны полного раскрытия генома.
В: Есть ли что-то дальше для человека?
А: Конечно. Только мы не можем об этом говорить. Для этого нет языка. Можно сказать, что дальше — трансцедентальный переход на новый качественный уровень бытия. Что там — я не знаю. Кроме того, что этот переход принципиально возможен, он мне представляется и целью развития человека в некое новое качество, которое уже нельзя назвать человеческим…
По мере того, как я печатал текст беседы с Андреем, у меня возникали новые вопросы, которые, как мне кажется, вполне могли возникнуть и у многих читателей. Поэтому через несколько дней мы снова встретились с Андреем и продолжили разговор:
Влад: Первый вопрос, который у меня возник, относится к концовке прошлой беседы. Ты затронул глобальную тему о реализации сущности человека, опираясь на понятие генома. Мне кажется, это понятие необходимо раскрыть более подробно.
Андрей: Я мог бы передать понятие генома через аналогию. Через китайское понятие Юань. Это сумма всей наследственной информации, полученной от мамы, папы, от предыдущих поколений. То, что можно назвать психотипом человека. Это сумма всех возможных потенций, которые могут раскрыться. Геном дает потенции для всего, что может проявиться в человеке. Возьмем простой физический пример. Вот мы встречаем человека с каким-нибудь дефектом, вызванным родовой травмой. И видим, что у него мощные руки, широкие плечи, мощная голова, крепкие кости, но в результате родовой травмы повреждены какие-то важные зоны, из-за чего у него слабые или атрофированные ноги, кривой позвоночник и так далее. Но ведь мы понимаем, что бы могло произойти, если бы развитие шло нормально и родовой травмы не было бы: такой человек вырос бы могучим атлетом. Самое интересное, что эта потенция в нераскрытом виде присутствует в данном человеке до самой его смерти.
В: Но он же уже не сможет эту потенцию реализовать?
А: Скажем так: на том уровне развития технологий это действительно невозможно. Но нельзя говорить о том, что это будет невозможно потом. Возможность ликвидации всех дефектов потенциально всегда сохраняется. Этот базовый резонанс никуда не уходит. Как мы узнаем, каким человек мог бы быть? — Методом аппроксимации. Так вот эта невидимая достройка всегда присутствует. Можно это назвать как угодно. В Традиции это иногда называется Человек и его Тень. Так что этот Юань, то есть изначальная данность, никуда не исчезает. Менее грубые дефекты, чем те, которые я привел как пример, поддаются коррекции. Я, как практик, могу сказать это с полной уверенностью. Вот был у меня один клиент. По всем признакам — человек визуального типа (если пользоваться терминологией НЛП): худощавый, тонкокостный, принимающий классические «визуальные» позы, быстро говорящий, интенсивно жестикулирующий и проявляющий еще многие другие особенности этого типа. Но, по каким-то определенным объективным признакам в его теле можно было понять, что на самом деле, настоящий, потенциальный его психотип — другой. Человек имеет такое сложение, а непроизвольное дыхание у него — брюшное, голова достаточно крупная и кости весьма толстые. И голос как будто задавлен. Так вот, после глубинной телесной и психотерапевтической работы, которая длилась не один день, а несколько месяцев, поменялся психотип человека. Он набрал дополнительно вес около двадцати килограмм, и в других показателях пришел к своему Юаню — к своему изначальному состоянию. И огромное количество неконгруэнтностей и психосоматических отклонений куда-то исчезли. Меняется поведение, позы, речь, система убеждений — он становится самим собой. Подобные случаи подробно описаны в уже упоминавшейся книге «Структурная психосаматика». Вернемся к геному. В китайской системе Чжун Юань Цигун говорилось о трех состояниях человека. Первое состояние — Инь, которое можно перевести в нашем контексте, как искаженное. Следующее состояние Юань, которое трактуется как изначальное. И только потом следует состояние Ян, которое можно трактовать, как просветленное.
Давай рассмотрим, как происходит весь процесс. Вот произошло оплодотворение яйцеклетки. Будем надеяться, что отец не пьян, мать не наркоманка, что у них здоровые гены. Сформировалась первоначальная пульсация — та сумма потенций, которая есть первоначальный генетический материал. Это и ДНК, но и не только ДНК. По результатам недавних биологических исследований можно сказать, что связующим элементом здесь является очень мощное акустическое поле. Это то, что можно назвать базовым резонансом. Вот геном это и есть индивидуальный базовый резонанс, который всю сумму наследственной информации связывает в единое целое. Происходит разворот этой маленькой клеточки в человека, а в другом случае в крокодила, а в третьем случае — в слона. Каким же образом получается состояние Инь? — Это неправильное питание и психотравмы матери, это всевозможные интоксикации… Уже на стадии пренатального развития происходит большое количество искажений. Что уж тут говорить о первых годах жизни… О воспитании и детских психотравмах сказано и написано очень много. В итоге к пяти годам получается совсем не то, что замыслила природа. Это уже состояние большого искажения — Инь, которое человек дальше может либо усугублять, либо сознательно преодолевать. Здесь необходимо стремиться к состоянию Юань — только тогда можно двигаться дальше. Большинство же современных псевдоШкольных представлений говорит о том, что можно из искаженного состояния сразу двигаться в просветленное. Как раз подлинная Традиция говорит о совсем других вещах. Сначала от искаженного состояния необходимо двигаться к изначальному, и лишь затем к просветленному. Даже в традиционном христианстве — далеко не каждого человека возьмут в монахи. Он сначала должен пройти достаточно непростой путь по преодолению массы личных деформаций.
В: Следующий вопрос связан с тем, что в современном обществе достаточно ярко проявлены две позиции, которые в крайнем проявлении можно назвать психотическими: с одной стороны любая Школа или вообще неформальное объединение людей — это секта (в каком-то уничижительном смысле этого слова — ярлыка), в связи с чем нагоняется параноидальный страх попасть во что-то такое, а вторая позиция прямо противоположна — это параноидальное залипание на чем-то. Между этими двумя психотическими позициями можно выделить некую промежуточную — невротическую: колебания между крайностями, когда человек никак не может определиться — то идет в обучение, то выходит, сомневается все время, мечется… Хотелось бы, чтобы из того, что ты говорил о Школах, у таких вот колеблющихся читателей не складывалось впечатление, что ты стоишь ближе к позиции метаний и сомнений — призываешь поставить Школы под сомнение и тому подобное…
А: Я прочитал текст первой беседы и мне кажется, что такое впечатление не должно складываться. Что касается и первой — опасающейся и второй — залипающей позиции — обе они являются сектантскими. Например, один сектант обвиняет другого в сектантстве или вообще, всех остальных обвиняет в сектантстве — это-то как раз и есть сектантская позиция. А вот то, что я назвал «третьей позицией» говорит о максимальном отличии одного и второго. Любой анализ конкретной структуры глубоко индивидуален. Существует огромное разнообразие не только в направлениях и в названиях тех или иных Школ, но и в манере преподавания и в целях и в результатах такой деятельности. Поэтому я и не за и не против. Я заинтересован лишь в том, чтобы человек любые вещи делал в здравом уме и твердой памяти. И выбирал эти вещи не только потому, что ему кто-то что-то сказал, — как масса людей принимает какое-то лекарство только потому, что оно помогло его соседу, а по принципу резонанса. Когда то, что человек видит, слышит и чувствует, он воспринимает как очень близкое ему, как то, чем хочется заниматься. И так как сейчас количество предложений очень большое, каждый может найти свое. И здесь никаких ограничений нет, кроме, естественно, социальных и правовых ограничений. Конечно, если есть какая-то Школа, где занимаются каннибализмом, это уже вопрос государственного вмешательства. Все остальное имеет право быть. А вот когда сектовед Дворкин охаивает все и вся, называя все, что не является исконным православием, сектами, — неважно Школа это или религиозное общество, общественное движение, — без разбора все они помещаются в разряд крайне опасных социальных явлений, — я думаю, что такое «сектоведение» и есть самая настоящая сектантская позиция. К этому направлению я точно не принадлежу. Не принадлежу и ко второй позиции. Я считаю, что у каждого человека — свой путь. Безусловно, есть много людей, чей путь — Школьный. Наверное, есть и такие люди, которые могут достичь какой-то своей реализации только в рамках, например, очень жесткой Школы. Есть, наверное, люди, которым занятия в Школах не только не нужны, но и противопоказаны. Но в любом случае понять это можно только с «третьей позиции», с точки зрения глубокого и непредвзятого рассмотрения конкретного человека в конкретной ситуации. У меня было много пациентов, патология которых явилась результатом имплантации чужеродных Школьных верований. Поэтому для меня самое важное в таких случаях знать, кто является лидером Школы — насколько он конгруэнтен или неконгруэнтен. Если я вижу большую степень неадекватности — когда человек говорит одно, а на деле происходит другое, подразумевается третье, то это четкий ориентир, что происходит что-то не то. И тут ссылки на любую эзотерику, на то что «вы же понимаете — это ведь Школа… это все не просто так», то есть когда любые несообразности оправдываются тем, что это происходит в эзотерической Школе, — это как раз к настоящей Школе никакого отношения не имеет. А имеет место высокая степень внутренней лжи, очень искусно прикрытой разными драпировочками — «эзотерикой», высокими идеалами, которые на деле не являются внутренним смыслом того, что происходит, а являются ширмой, за которой скрываются корыстные цели. И таких явлений очень много. Ну, если есть у тебя корыстные цели, так и заявляй о них открыто, не прячь за ширму высоких идеалов, — не будет несоответствия, да и народ, который с этими целями срезонирует, найдется.
Еще один момент, который мне представляется важным: возьмем случай идеальной Школы. В такой Школе обязательно появляется масса очень эффективных людей, которые великолепно взаимодействуют с социумом. Им и социум интересен и сами они производят на социальное окружение впечатление совершенно адекватных людей. Если же мы видим человека в чем-то странного, сдвинутого, который может говорить только об «этом» и только определенным языком, вызывает неприятие во внешнем мире, неадекватно себя ведет в социуме, это значит, что в Школе что-то не так. Это тоже очень четкий критерий — социально неприемлемое или странное поведение.
В: А как же, например, путь юродивого? И как быть с ситуацией подвижника, которого искушают бесы и он в ряде моментов, не имея, на каком-то отрезке пути достаточно сил, становится сильно неконгруэнтным? Ведь многие подвижники в моменты высокого накала своей «внутренней брани» проходят через мучения и ломки, которые сторонним наблюдателем могут быть оценены, как невроз, а то и психоз?
А: Такой путь — это путь единиц. Вот как конкретных людей мы их и можем рассматривать. Неважно — Серафим Саровский это или Симеон Столпник, — это предельно индивидуальная, исключительная ситуация. Для того чтобы понять то, что с ними происходило, нужно знать все подробности их жития. Но мы-то сейчас говорим о Школе. Такие вещи принципиально не могут приобретать массового характера. А любые другие формы духовной реализации всегда были социально адекватными. Любые случаи духовной реализации всегда происходили в рамках наличной культуры. Возьмем пример того же Серафима Саровского. Во-первых, это происходило в православной стране, где монашеские подвиги принимались, были социально приемлемыми и даже, в какой-то мере, приветствовались. А вот сейчас происходят нередко вещи, которые вызывают только смех. Вот тут недавно в одном православном монастыре несколько негров приняли схиму… Ну, вот что это может вызвать, если не смех? Странно… И, кстати, гигантское количество русских паломников в индийские ашрамы смотрится также дико. Если мы говорим о единичных случаях, то они все равно происходили в рамках, господствующих в обществе норм и культуры. Так в свое время социально приемлемо было юродство на Руси. Поэтому Василий Блаженный спокойно мог ходить голым по Москве и мочиться на церкви.
В: Получается, что возможности духовного пути ограничены социальными и культурным рамками?
А: Конечно, а как же? — Любая информация, касающаяся духовного развития, дается в рамках определенной культуры и системы понятий. В определенных знаковых системах, в которых ты живешь. Если ты православный подвижник, то тебе будет являться Богоматерь со святыми; если ты буддийский монах — тебе будет являться Будда. Другое дело, что в дальнейшем выход за эти рамки практически возможен и даже необходим.
В: Ты же говорил, кроме культурных рамок, еще и о рамках социальных. Не являются ли социальные рамки очень сильным искажением?
А: Мне тут больше всего близка суфийская позиция — быть в миру, но не от мира. Там как раз не просто приветствовалось, а требовалось, чтобы человек был социален. Необходимо было, чтобы он занимался духовным деланием, но те, кому об этом знать не надо, никогда об этом и догадаться не могли. Это и есть соответствие социальным рамкам. А иначе в разные времена люди, занимающиеся духовным деланием запросто попадали либо в дурдом, либо в сталинские лагеря. Таких примеров много. Очень важно, чтобы человек не создавал себе дополнительных сложностей там, где сложностей и без того хватает. Я считаю, что социальная адаптированость — очень серьезное требование к духовному искателю. Давай посмотрим двадцатый век: жили ли в это время известные духовные деятели, которые были бы социально дезадаптированы? — Пожалуй, такие люди жили разве что в Советской России. Это, например, такие люди, как Даниил Андреев, Дандарон… Это особая история. Но кто скажет, что они хотели попасть в сталинские лагеря и специально туда стремились? Гурджиев бежал из России и выводил отсюда свои группы для того, чтобы они могли нормально развиваться в тех социальных условиях, где есть ниша для духовных искателей.
В: Как же быть с огромным количеством случаев, когда духовный путь человека в силу социальной неприемлемости заканчивался на кресте, на кострах инквизиции?
А: Я не думаю, что эти люди осознанно стремились именно к тому, чтобы сгореть на костре. Да, так складывались их жизнь и обстоятельства. В большом количестве подобных случаев дело заканчивалось так из-за отсутствия поведенческой гибкости. Но были и ситуации, где у людей объективно не было выбора, но это совсем не значит, что они не хотели жить и специально шли на смерть. Когда кто-то специально шел на смерть, — в большинстве случаев это истерические реакции, которые к просветлению не имеют ни малейшего отношения. Хотя были и исключения. Когда мы говорим, например, о Христе и Апостолах, которые почти все закончили жизнь распятием, мы должны учитывать всю особенность той конкретной ситуации. Вырывать это из контекста невозможно. Это как раз то, о чем ты изначально спросил, — невозможно отрывать путь человека от того социального, исторического и культурного фона, в котором он проходит. Но это не значит, что Апостол Петр хотел, чтобы его распяли вниз головой. Никто этого не хотел. Но люди были поставлены в такие условия, когда мученический конец являлся единственным для них возможным. Любой другой исход был бы отрицанием всего их жизненного пути. Поэтому говорить о том, что подвижник — обязательно человек асоциальный или мученик, будет неверно.
В: У меня в свое время сложилась такая мифология, что нужно непременно страдать, мучаться и проходить искушения бесами, причем, не один год…
А: Не может быть никаких общих закономерностей. Все зависит от того, как сложилась начальная фаза твоей жизни, и от того, какие цели ты ставишь.
В: То есть ситуация, когда большинство Школьных людей болеют, разваливают личную жизнь, теряют работу и, вообще, невротизируются, — это нездоровая ситуация.
А: Это патологичная ситуация. Чаще всего такая ситуация не имеет ничего общего с духовным ростом. Не может быть перманентным хреновое состояние. Да, бывают моменты внутренних пересборок, переплавок внутренней структуры, которые переносятся болезненно и мучительно, но после этого восстанавливается новое качество внутренней структуры и состояние перестает быть мучительным.
В: А такие пересборки могут длиться годами?
А: Нет. Если это длится годами, значит что-то не так. Нормальное состояние человека, в том числе и духовного искателя, это состояние и физического, и душевного здоровья, и полнота ощущений, и любовь к жизни. Вот когда ты доходишь до какого-то нового барьера, тогда начинаются болезненные вещи, но и то они с каждым разом проходят легче. Мне кажется, что это очень важно. Состояние духовного искателя даже более здоровое и физически и душевно, чем состояние обычного человека.
В: Да. Я тоже начинаю понимать, что представления о необходимости мучений, болезненности и самоэкзекуций это мифология, родившаяся действительно в период Российской Саньясы — все эти надрывы, эксперименты над собой…
А: То, что я говорю, базируется только на моем опыте. Я могу анализировать опыт других людей, но в большинстве своем, этот опыт совпадает с моим. Возьмем того же Гурджиева: это же не больной человек. И физически и психологически — совершенно адекватный человек.
Если я вижу, что большинство женщин, которые занимаются в разнообразных Школах и ходят на психологические семинары — это истеричные психопатки. Так им говорить не совсем удобно, поэтому я просто говорю, что это проблемные люди. Большинство таких людей не хотят решать свои жизненные проблемы и задачи. Но при чем тут Школа? Если у человека что-то не в порядке на работе, в семье или в личной жизни, то не надо смещать эти проблемы в другую плоскость и говорить себе: «Да, жизнь моя не удалась, но, на самом деле, я этого и не хочу — у меня другие цели и задачи — я просветляться буду…». Это натуральный самообман. Насколько я знаю, в настоящих Школах таких людей на пушечный выстрел не подпускали. От насущных проблем не нужно бежать в Школу, монастырь, в политику, бизнес, — их надо решать, а потом уже идти дальше, к развитию.
Еще один момент. Школа это не место для проявления своих амбиций, — достижения крутизны или развития каких-то паранормальных способностей. Для этого есть специальные психологические или биоэнергетические тренинги. И крайне обидно, когда люди смешивают в своем сознании разные вещи. Цель Традиционных Школ — богоискательство, поиск Истины. Совершенно другое дело обучение вхождению в какие-то там состояния или развитию разных способностей — для этого существуют совсем другие Школы… Иногда такие задачи могут пересекаться, но чаще всего — нет.
Опять вернусь к тому, что понять, что ты хочешь, и отличить одно от другого можно только из «третьей позиции». Для того чтобы идти в серьезное обучение, человек должен отчетливо понимать, чего же он хочет по большому счету. А это то, чего большинство людей как раз не понимает. И в этом главная их проблема. Человек говорит о просветлении, а ему на самом деле не хватает общения или он хочет просто потусоваться, хочет показать себя, решить свои сексуальные и другие проблемы… А ведь это не Школьные задачи, — это задачи психологии, клубов общения, различных тренингов.
В: Получается такая штука: человек приходит в Школу, не очень осознавая свои цели, влекомый желанием пообщаться или решить проблемы, а в Школе ему предлагается методология, направленная на цели развития. И человек, вытеснив свои первоначальные потребности, движется, сам не зная куда, а через пару лет спохватывается и чертыхается, гневно обвиняя Школу, что его заманили совсем не туда, куда нужно.
А: Да, таким образом возникает двойственность. Если такие ситуации происходят в Школе, — зачем такую Школу называть эзотерической? На основании чего? Ведь если мы имеем дело с настоящей эзотерической Школой — одним из основных моментов в ней является тщательный отбор учеников. Это было всегда и в древности и в современности.
Я полностью согласен с Рене Геноном, — замечательным французским мистиком двадцатого века. Он писал о Традициях следующие вещи: «Хотите заниматься богоискательством — пожалуйста, но я глубоко убежден, что это возможно только в рамках проверенных столетиями мировых религий. Есть система монастырей в рамках каждой древней религии, где с древних времен и шла реальная работа, связанная с поиском Бога, со служением Богу…». Понятно, что прежде, чем просветляться, тебе предложат носить ведра и мести двор в монастыре, и еще не факт, что после этого ты будешь послушником. Ты должен созреть и сделать выбор. Это во всех традиционных системах так. Вспомнить, хотя бы Пифагорейскую Школу, где была, скажем, такая мелочь, как обет пятилетнего молчания… И выполнение этого обета еще не гарантировало, что ты будешь принят, но говорило хотя бы о серьезности твоих намерений.
В: Многие современные Учителя о таких вещах говорят, приводят их в пример, но на деле предлагают сразу двигаться к духовным дерзновениям…
А: Это их дело. Я не гуру и не Учитель, ни о какой Школе не помышляю. Да, я говорю о системе развития человека, с которой можно ознакомиться на семинарах. Естественно, в этой системе есть параллели с какими-то Школьными темами.
Школа это не некая замкнутая группа людей. Школа — это определенная система отношений. И если в рамках прежних времен были возможны закрытые тайные сообщества, подпольность, очень сложный собственный язык, то сейчас подобные формы архаичны и не адекватны.
В: Да, в рамках Российской Саньясы шестидесятых-восьмидесятых такая постановка вопроса была даже неизбежна. Отсюда и вся эта жесткая система отношений, специальный язык и многое другое…
А: Конечно, когда человек хотел чем-то заниматься в рамках тоталитарного режима, он должен был это делать тайно. Эти люди — они ведь были точно такими же инакомыслящими, как диссиденты. Многие герои первого тома «Хроников» обо всем этом говорили. Тем не менее, даже в тот период были люди, — и они тоже фигурируют в твоей книге, — которых никто не трогал и не преследовал. Это, как правило, люди с очень хорошо развитой «третьей позицией». Дело ведь не в содержании слов, которые ты говоришь, а в твоих внутренних действиях, в твоих состояниях, — к таким вещам никакое КГБ не придерется. А внешне ты мог быть вполне добропорядочным гражданином.
Для меня величайшим примером является Сократ. Не просто мыслитель, а реализованный Мастер, который был очень социальным человеком. Он говорил о том, что коль скоро ты живешь в этой стране, ты должен соответствовать ее законам. Ты должен быть гражданином в том числе. Одно не отрицает другого. О каком-то абстрактном просветлении вне контекста, вне социальной среды, культуры, даже такого понятия, как Отечество, говорить не имеет смысла. Любое серьезное развитие возможно, только если ты вышел на уровень «я и мой народ, этнос».
В: А разве не выше контекст «я и планета»?
А: Выше, но к этому контексту невозможно прийти, минуя «я и мой этнос», который, в свою очередь, включает и ряд малых контекстов «я и моя нация», «я и моя семья»…
Здесь я могу отослать тебя к статье замечательного христианского философа Владимира Лосского «Родное и Вселенское». То, что ты стал человеком Вселенной, совершенно не отменяет того, что ты связан со своей нацией, со своим этносом, — именно это и позволяет тебе понимать и принимать другие культуры. Если ты осознаешь себя русским человеком, это не означает, что ты шовинист или черносотенец, — это означает осознание и принятие своих корней. Это понимание того, что есть путь твоей нации, твоего народа… Давай с этих позиций посмотрим — какова функция Школы, если смотреть с этих позиций. Это всегда укрепление и оздоровление нации, этноса, государства… Ведь в свое время собирание русских земель было невозможно без православной церкви, без такой фигуры, как Сергий Радонежский… С другой стороны, это не противоречит тому, что говорил Апостол Павел: «Нет ни эллина, ни иудея для христианства». Мнимое противоречие снимается здесь с некой метапозиции.
А вот позиция узкого «духовного эгоиста» — моя хата с краю, лишь бы я просветлился — это абсолютно ложная и бездуховная позиция. Я перехожу к каким-то гуманитарным вопросам, потому что для меня очень важны аспекты космограммы — общей картины мира. Без ее целостности нет выхода на более высокие уровни. Поэтому вопросы экологичности картины мира требуют тщательного рассмотрения. Вот мы снова приходим к зонам раскрытия и реализации генома: обособленная особь осознает себя на уровне «я и больше никого», дальше идет «я и моя семья», «я и мой род», «я и мой народ, моя страна», «я и человечество»… Каждый следующий уровень реализации открывает доступ ко все более широким контекстам, возможностям, навыкам, состояниям. Именно поэтому «я и моя Школа» это узкий и достаточно эгоистический контекст, не дающий возможности для полноценной реализации, а вот позиция «моя Школа и этнос» дает выход на более объемное осознание. Это дает возможность, к тому же, задаться вопросом — а какая миссия Школы? Не только для тех людей, которые занимаются в группах, а для всего народа, общества. Ведь задача Школы может быть еще и в установлении какого-то «климата» в обществе. Я предлагаю об этом хотя бы задуматься…
Если существование той или иной Школы экологично для всей окружающей систем, то она не только имеет право на существование, но и может всячески поощряться. С другой стороны, если существование какой-то тоталитарной секты приводит к деструкции системы, то она, на мой взгляд, должна быть запрещена законодательно.
Я сейчас поясняю, что любой разговор может идти только в каком-то контексте. Вот, если бы мы с тобой жили в каком-нибудь государстве Майя, то нас бы могли принести в жертву и вырвали бы сердце, — это было бы социально приемлемо, — урожай бы стал лучше созревать и так далее… Но так как у нас в государстве другие законы, такие методы воздействия на урожай будут считаться деструктивными.
В: Ты говоришь о соответствии социуму. Но ведь в нашем социуме господствуют фальшивые идеалы и ценности. И что же — соответствовать фальши?
А: Конечно, нет! Дело не в соответствии ценностям, а в соответствии нормам жизни и законам. Уголовный кодекс, конечно, кореллируется с идеологией, но совсем не жестко…
В: То есть ты имеешь в виду не негласные нормы, а те, что прописаны в законодательстве?
А: Да, именно их.
В: То есть ты считаешь, что государство это достаточно трезвый аппарат?
А: Да. Другое дело, что любая Школа воспитывает у людей несколько иные нормы — подлинные, основанные на культуре, а не на внешних стереотипах.
В: Не противоречишь ли ты тому, что только что говорил?
А: Нет. Это противоречие мнимое. Оно снимается на высоких логических уровнях. Здесь мы приходим опять к индивидуальному рассмотрению каждой конкретной ситуации. Это относится к вопросам нелинейного мышления.
В: Можно подробнее о нелинейном мышлении?
А: Подавляющее большинство проблем не сводимо к «Да» и «Нет». Необходимо гибкое контекстуальное реагирование, которое для линейного сознания может показаться абсурдным. Я приведу простой Евангельский пример: фарисеи пришли к Христу и спросили — нужно ли платить подать кесарю. Они хотели его поймать на противоречии, потому что любой ответ «да» или «нет» здесь был бы неадекватен. Если он скажет, что кесарю платить не надо, а надо платить только Храму — значит он бунтовщик против кесаря. Если скажет что платить надо — тогда он религиозный отступник. Тогда Иисус сказал: «Почто искушаете меня? Что изображено на монете — кесарь. Значит кесарю — кесарево, а Богу — Богово…» Противоречие на более высоком уровне было снято. Это классический пример нелинейного мышления.
Весь ход нашей беседы — это упражнение в нелинейном мышлении, из которого нельзя сделать однозначные вывод — за кого я. В нелинейном мышлении невозможны вопросы, типа: «Вы за или против?», «Это хорошо или плохо?»…
Давай возьмем такой пример: очень талантливый писатель Алексей Николаевич Толстой, человек с очень мощными потенциями, или Валентин Петрович Катаев. Это писатели, которые могли бы быть действительно классиками нашей литературы, если бы писали то, что они действительно думали. Разве их произведения плохи? — Нет, но они конформистские. Обладая блестящим стилем, слогом, оба этих человека писали то, что от них ждала государственная система — очень жесткая в то время. Это позволило им обеспечить себя и свою семью, а не сгинуть в сталинских лагерях. Но это не значит, что они писали откровенно плохие вещи. Был выбор и этот выбор зависел от конкретного человека и от всей ситуации в целом. Можно сказать просто: «Они сволочи, так как приспосабливались к режиму». Но, вопрос то в том, какие цели эти люди ставили, что для них было важнее. Можем ли мы сказать, что они правы или не правы? — Нет. На социальном уровне их поведение абсолютно правильное. На уровне отношения к своему таланту — ложное. Но, с другой стороны, такие вопросы может решать только сам человек. Эти люди думали ведь не только о себе, но и о своих детях, родственниках, друзьях. Они понимали, что если бы писали то, что думали, они обрекли бы на смерть не только себя. В то время НКВД взяло бы по цепочке очень многих — друзей, родственников, просто знакомых. Много судеб было бы загублено. «Нужна ли нам такая йога?» — как говорил йог Иванов. Фигура бескомпромисного подвижника с этих позиций — очень и очень проблемная. Это один из самых простых путей. Даже если мы возьмем историю церкви, то там одинаково высоко ценятся и те люди, которые приняли смерть за убеждения, и те, кто смог в условиях римского преследования сохранить людей, сохранить общину, идя на компромисс. Вот пример нелинейности. Нет ничего однозначного. И для человека, который хочет заниматься развитием, очень важно задумываться над подобными вещами. Это вопросы экологии духовного целостного развития.
Если развитие экологично для человека, для его близких, для его окружения, то это точно так же, как в Евангелие сказано: «Спасешься сам и вокруг тебя спасутся тысячи». Вот она — цель Школ: если вокруг люди будут спасаться, а не покидать семью и проклинать папу или маму, которые ушли «духовно развиваться». Наоборот, человек, у которого «глаза открылись» посмотрит вокруг и скажет: «Блин, пока я просветлялся, у меня потолок протек и сломался сортир». В этот момент лучшим средством дальнейшего развития будет вбить гвоздь, починить туалет, заработать денег, чтобы накормить семью… Разве это чему-то противоречит? Это ведь и будет трезвая, здравая, нормальная позиция.
В: Еще один вопрос по теме прошлой беседы, касающийся «третьей позиции». Когда ты проходишь какой-то глубокий опыт, целесообразно ли находиться в «третьей позиции»? Ведь, будучи отстраненным, ты не переживешь опыт на полную глубину…
А: Ты знаешь, дело в том, что любая позиция всегда контекстуальна. Беда некоторых людей, которых я знаю, как раз и состоит в том, что они не могут уже выйти из «третьей позиции». Представь себе, что, занимаясь сексом, человек находится в «третьей позиции». Это ведь бред полный! То же самое можно сказать и о любом глубоком опыте. Маленькую оговорочку я все же сделаю: предположим, Учитель предлагает тебе некое упражнение. Здесь нужна не «третья позиция», а нужна метапозиция ко всему, которая не исключает мощнейших переживаний, но предполагает хотя бы малейшее разделение внимания, наблюдение. Это сложная позиция, но я могу себе ее представить: однажды я попал в ситуацию, близкую к авиакатастрофе. Самолет почти что падал. Тем не менее, глядя в иллюминатор, я помнил о том, что нужно разделять внимание, не впадать в крайнюю панику, а следить еще и за тем, что происходит со мной.
Естественно, любой глубокий опыт требует максимального проживания. А вот после его прохождения «третья позиция» очень уместна. Чтобы не застрять, а посмотреть, — что же с тобой произошло.
В: Я хотел бы еще раз подчеркнуть то, на чем мы не сделали в прошлый раз акцент, а мне кажется, что он необходим: «третья позиция» это ни в коем случае не сомнение или критика чего-то. Это просто заинтересованное наблюдение.
А: Совершенно верно. Что касается, например, применения «третьей позиции» к Школам и другим вещам: мы не выносим суждения — хороша Школа или плоха, правильна или нет, — мы можем себе позволить за всем этим наблюдать. В том числе, наблюдать и за собой в этой Школе или за процессом своего взаимодействия с ней. И когда ты видишь какие-то неконгруэнтности, неадекватности, несообразности, ты говоришь: «Ага! Наверное, мне нужно поменять поведение!» Мне поменять! Иногда поменять поведение, иногда уйти, — если ты видишь, что то, что происходит — не твое… Только с «третьей позиции» ты можешь осознать — что тебе нужно менять. Советы ты все равно будешь давать себе. А если будешь давать другим, то это, конечно, скрытая форма другой позиции…
Послесловие Там, где светит твоя звезда…
…И как повернуть туда,
Где светит твоя звезда?
Ты выбираешь раз и навсегда…
Перекресток семи дорог — вот и я
Перекресток семи дорог — жизнь моя…
из песни А. МакаревичаДекабрь 2000 г.
Ну вот, подходит к завершению второй том. Теперь можно, так сказать, «о времени и о себе»… Как я уже писал в предисловии, путешествие в мир Российской Саньясы привело к существенной структурной перестройке личности автора. То, что происходило и происходит со мной, — вопрос и личный и не совсем. Те вопросы и переживания, с которыми встречался я, наверное актуальны для многих, поэтому я позволю себе небольшое автоинтервью…
С момента выхода первого тома у меня завязалась достаточно обширная переписка с читателями. Что меня удивляет, так это то, как читатели воспринимают меня самого. Доходит подчас до диаметрально противоположных и даже смешных точек зрения: кто-то считает меня просветленным Учителем, кто-то — шарлатаном и жуликом, некоторые сектантом… Но те люди, с которыми у нас устанавливается живая переписка, надеюсь отходят от этих крайностей и видят просто человека. Как пел Остап Бендер: «Я не разбойник и не Апостол, и для меня на свете все не так уж просто…». Все действительно непросто, особенно сейчас, когда подходит к завершению и второй том «Хроников» и очень большой этап моей собственной жизни.
Пока трудно однозначно сказать, решу ли я вернуться к теме «Российской Саньясы» в будущем, но сейчас мне кажется, что выражено все, что хотелось. На мой взгляд, несмотря на то, что многие интересные явления Российской Саньясы остались, так сказать, за кадром, идея, воплощенная в двух томах, выглядит на данном этапе логически завершенной и цельной. Хотя какие-то отдаленные проекты по продолжению темы иногда грезятся. Но для продолжения работы нужно созреть, стать самому новым…
Итак, второй том я хочу закончить небольшим рассказом о себе. Конечно же, чего греха таить, с элементами саморекламы, — ну, а почему бы и нет? По крайней мере, постараюсь быть честным и непредвзятым.
Для меня самого (а даст Бог — и для кого-то из читателей) будет полезно сделать пересмотр того, что было связано с внутренней работой, с практикой, с поисками Истины. Это позволит честно взглянуть на ситуацию и поставить себя на то место, где я нахожусь, а не где хотелось бы себя видеть, или где хотелось бы меня видеть читателю…
Началось у меня все, как и у большинства персонажей этой книги, с детства. Пожалуй, одно из первых сознательных воспоминаний детства связано с осознанным сновидением. У многих детей, осознанное сновидение — отнюдь не редкое явление, хотя, вырастая, большинство забывает об этом. А у меня где-то в возрасте трех лет стали очень часто случаться сны, в которых я просыпался внутри сна и начинал понимать, что я сплю. Длилась такая ситуация достаточно долго: с трех до пяти лет я очень часто попадал в осознанное сновидение, потом это стало случаться все реже, хотя лет до двенадцати отдельные случаи происходили. Это потом уже, занимаясь практикой внутренней работы, годам к двадцати пяти — тридцати я стал сознательно обращаться к теме осознанного сновидения и, иногда что-то получалось, — некоторые эпизоды я описал в первом томе «Хроников». Так вот, если вернуться к периоду трех — пяти лет, то именно тогда впервые проявились два мотива, которые и стали движущей силой для внутренней работы. Это были, на первый взгляд, совершенно противоположные мотивы: страх и интерес. Страх перед Неизвестным и благоговейный, трепетный интерес к Неизвестному. Эти два состояния сопровождали меня очень долго, можно сказать, до сих пор. Интерес направлял меня к Неизвестному самым непосредственным образом. Но чем больше я входил в Неизвестное, тем сильнее становился страх. Страх, в свою очередь, послужил толчком для внутренней работы опосредованно — превратившись в проблему. Я стал искать пути избавления от страха или преодоления его, что привело к необходимости заниматься различными психотехниками, анализом своей личности. Через это я пришел к психологии.
Возвратимся к трехлетнему возрасту. Я стал просыпаться внутри сна. И мир, в который я попадал, был другим: загадочным и непривычным. Сейчас трудно вспомнить, что там конкретно происходило, но ощущение загадочности я помню точно. Мне становилось очень любопытно, как это я только что заснул в своей комнате и вдруг попал в незнакомое место. Я начинал щупать себя и не чувствовал тела. Это было подозрительно. Но рядом не было родителей и меня охватывало одиночество, ощущение того, что я потерялся и панический страх, что я так и не вернусь обратно к маме и папе. После нескольких таких просыпаний внутри сна я придумал «технологию», которая позволяла мне убегать из такого осознанного сна и реально просыпаться дома в своей кроватке. «Технология» эта была нехитрой и состояла в усилении страха до предела, что и приводило к реальному пробуждению. А использовал я для этого образ злого людоеда. Как раз в тот период мне читали сказку про людоеда. Так что, когда я попадал в осознанное сновидение и понимал, что я проснулся в другом мире, я кричал: «Съешь меня — людоед!» Тут же прибегал людоед, хватал меня и я просыпался или переходил в другой сон. Убедившись за несколько раз, что «технология» работает, я чуть осмелел и стал потихоньку осматриваться в том новом мире сна, где я стал себя осознавать. Я знал, что в любой нужный момент позову людоеда и, так как тот был безотказен, я вернусь домой к родителям. И так было если не каждую ночь, то, по крайней мере, очень и очень часто. Позже, лет в шесть — восемь, когда подобные просыпания во сне изредка случались, я уже, конечно, не прибегал к помощи людоедов, тем более, что чем старше я становился, тем короче были моменты осознания себя спящим и пугаться я не успевал.
Следующий фрагмент, который всплывает в памяти, тоже относится к возрасту трех — четырех лет. Дело было летом в Репино. Как-то я с дедушкой шел к морю и по улице проехала очень интересная машина: с разными шлангами, ведрами, приспособлениями какими-то. Я спросил, кто это поехал. Дед ответил, что это ассенизатор. Естественно, у меня, как у юного любителя техники, появилась навязчивая мечта стать ассенизатором, когда я вырасту. О чем я всем и говорил тогда. Взрослые удивлялись. А я вот вырос и эту самую мечту в метафорической форме осуществляю… Детской мечте я остался верен…
Среди воспоминаний раннего детства — частые эпизоды, связанные с небом. Я очень любил смотреть на небо, и почти растворялся в нем. И всякий раз, когда растворение вот-вот должно было произойти, я опять таки пугался исчезнуть в нем и даже упасть в небо. То есть возникало совершенно отчетливое ощущение, что все переворачивается вверх ногами и я вот-вот буквально упаду в небо. Я хватался за траву, вскакивал на ноги и пугался. Это опять проявление двух ведущих противоречивых мотивов — страха и захватывающего интереса… Опять «хочу и боюсь». Дальше вокруг этого «хочу и боюсь» складывались самые разнообразные сюжеты. Вот, например, такой. Я очень рано научился читать. А дома у нас была хорошая библиотека, в том числе с большим количеством старых огромных томов, энциклопедий, специальной литературы — научно-технической и медицинской… Так вот, кроме сказок и детских книжек повадился я в шесть лет читать энциклопедию. И особенно меня интересовали почему-то древние греки. Помню, был период, когда я выискивал именно их, читал о них и наполнялся каким-то чувством, которое сейчас можно обозначить, как нечто мистическое, сюрреалистичное, манящее и пугающее. Я читал про Гераклита, Демокрита, Пифагора, а они были изображены не в виде портретов, как, например, знаменитые деятели более поздних эпох, а в виде скульптурных бюстов с пустыми глазницами, — от них веяло какой-то магией времени, древности, вечности. Тем более, что и в статьях про них говорилось о взглядах на устройство мира, пространства, времени… Это влекло, как что-то грандиозное и непостижимое, но одновременно и страшило.
Через эти вещи я впервые стал задумываться об устройстве мира в самом широком смысле, стал пытаться проникнуть в такие категории, как Время, Вечность, Смерть… Сейчас я могу сказать, что это были стихийные попытки медитативно войти в эти категории. Я очень часто, буквально по несколько раз на дню, делал попытки постигнуть, охватить эти невероятные понятия. Я не мог успокоиться, — так сильно волновали меня эти темы. И, опять же, каждый раз, через несколько минут сосредоточения на этих вещах, меня охватывало ощущение чего-то столь грандиозного, чего-то такого, что мое сознание никак не могло вместить и возникал острый, леденящий страх, — я покрывался холодным потом. Тем не менее, я снова и снова возвращался к попыткам осознать эти категории и вместить их в себя, хоть это так и не удавалось…
Особенно сильный интерес и страх вызывала тема смерти. Помню эпизод, когда я впервые понял, что когда-нибудь умру, и, еще не осознавая глубины этого понимания — мне было четыре года, — забрался под стол и долго горько и безнадежно плакал…
В тот же период впервые возникли вопросы и попытки понять, что такое «я». Что это за «я», где оно размещается, как это так вообще — «я»? Почему именно я родился и вот сейчас живу? Я не в смысле что — Владик или там тело мое, а что-то неназываемое, неуловимое…
Все эти вопросы: о времени, о смерти, о бесконечности, о «я», были и остаются для меня ключевыми до сих пор. Ключевыми и открытыми, хотя ежедневно, — в детстве стихийно, а сейчас сознательно — я стараюсь проникнуть в их природу, — не построить теорию, а именно проникнуть в самую суть, в глубину чувственного постижения. Это являлось и является и источником страха и, одновременно, источником благоговейного трепета перед Неведомым, желания его постичь.
И так уж получилось, что страх привлек меня к познанию себя через психологию и психотерапию, а интерес и благоговейный трепет — к мистическому пути познания.
Страх, который был поначалу абстрактным и возникал только в моменты размышлений над понятиями бесконечности и смерти, воплотился в одиннадцать лет в сильное невротическое состояние. Стали возникать необъяснимые ощущения в теле, которых я панически боялся. Началось с банального сердцебиения, а потом возникли совершенно неописуемые состояния и ощущения. Первый такой невротический период был у меня с одиннадцати до двенадцати лет, а второй, более мощный, уже с семнадцати до двадцати трех. И вот, с семнадцати лет начал я изучать и теоретически, и практически психологию и психотерапию. Сначала с чисто прагматической целью — избавиться от мучавших психофизических состояний. Потом уже подключился исследовательский интерес. Опять же, я прочитал все, что мог достать по психологии и психотерапии, — а это происходило в самом начале восьмидесятых, и книг было не так уж много. Уже тогда просачивались какие-то перепечатки по отдельным йогическим техникам, которыми я постепенно начал заниматься, сначала эпизодически, а потом регулярно. Года четыре я занимался по какой-то перепечатке, где излагались идеи нидра-йоги, то есть методике релаксации и погружения в образные миры на грани сна и бодрствования. За время этих занятий я научился достаточно хорошо расслабляться, концентрировать внимание на предлагаемых в программке специальных образах, типа звездного неба, огня, природных ландшафтов, некоторых архетипических символах… Хорошо также получалось свободное путешествие сознания по мирам спонтанно возникающих образов на грани сна и яви. Даже сейчас мне не всегда удается то качество просоночного состояния, которое выработалось в юные годы.
Начиная с семнадцати лет я погрузился в мир подпольной советской психологии, куда просочился психоанализ и другие иноземные направления. Наиболее ярких людей из этого периода я описал в главе «О тех, кто не знают, что они маги» первого тома «Хроников». Дела мои постепенно шли на поправку, но психология, психотерапия, философия, восточные учения и занятия йогой уже всецело завладели мною.
Параллельно рос интерес к устройству мира. Если вначале я поступил в институт точной механики и оптики на специальность «оптико-электронные приборы», то на третьем курсе перевелся на кафедру квантовой электроники и очень всерьез занялся физикой. Причем, интересовали меня не прикладные задачи, а глобальные: теория элементарных частиц, квантовые поля, физический вакуум, астрофизика и космология, теория хаоса и самоорганизующихся систем… Основной направляющей силой являлся интерес к устройству мира, но и не только он: энергии прибавляли тщеславные помыслы — я мечтал построить единую теорию мироздания и получить Нобелевскую премию. Верил в возможность этого на полном серьезе. Огромное количество книг и статей поглощал я по этим вопросам. Презрев личную жизнь, я каждый день с утра и до позднего вечера, включая выходные, сидел то в институте, то в Публичной библиотеке… Превратился в какого-то фаната… Амбиции возрастали и возрастали, — еще будучи студентом я стал ездить на всевозможные научные конференции, завел знакомства с ведущими учеными Питера и Москвы, нагло предлагая господам профессорам и академикам написать совместные статьи… Вообще тщеславие и амбиции не один раз играли в моей жизни (как это часто происходит с самоуверенными дерзкими юношами) малоприятные шутки…
Я неверно сказал, что все дни напролет занимался физикой. Столь же значительное время поглощала психология, причем не только теоретическая, но и практическая. Я ходил на множество групп: психотерапевтических, личностного роста, посещал семинары по новым для России направлениям психологии, которые к концу восьмидесятых стали проходить все чаще и чаще, были какие-то лекции, кружки, приезжали психотерапевты из Франции, Англии, Германии и Штатов…
Потом была группа С.В., о которой я писал в первом томе «Хроников». Эта группа привела к резкому смещению акцентов в мировоззрении. Резко забросив написание диссертации по физике, продолжая появляться на работе в институте лишь формально раз в неделю (а я считался теоретиком и мог себе позволить такой режим, так что был разоблачен только через полтора года), я сделал выбор в сторону занятий психологией, йогой и собственно своей жизнью… Невротические явления постепенно прекратились, и я начал наслаждаться жизнью и уже систематически работать над собой. Свободного времени было предостаточно. Почти каждый день проявлялись какие-то возможности и открытия в себе, в изучении все новых и новых областей психологии, появлялось множество интересных знакомств. Я не смел еще мечтать, что буду психологом, но изучал предмет все более серьезно. Периодически я ходил все в ту же Публичку, но читал теперь уже не физическую литературу, а англоязычные журналы по современным видам психологии и психотерапии. Пытался даже переводить для себя «Психологию и Алхимию» Юнга, так как был увлечен идеями коллективного бессознательного. За всем этим стояли попытки все глубже и тщательнее разобраться в жизни. Те методы, приемы и упражнения, о которых я узнавал через литературу или на семинарах, я тут же применял к себе, а также и к некоторым знакомым, которые стали обращаться ко мне как к психологу, хотя образования я еще не имел.
Все более необычным становился мой режим дня: году к восемьдесят девятому я дошел до такой ситуации, что пять — шесть часов занимался практикой утром и два-три часа вечером. А днем читал литературу и посещал группы и семинары. Причем, никто меня не заставлял, никто не давал задания, меня не подгонял уже недуг: мне было просто интересно и радостно, жизнь раскрывалась через практику и общение все новыми и новыми гранями. Во всем этом не было надрыва и напряга — было очень интересно и чувствовался эффект — я становился все крепче и здоровее, устойчивее и спокойнее. В это время появились лекции по оккультизму и эзотерике, — это был новый аспект жизни. В таком ритме я жил года четыре. Это был очень яркий и счастливый период жизни, все, что происходило, сопровождалось порывом вдохновения и радости. Пробуждались все более тонкие и глубокие чувства. Мир, люди, с которыми я общался, открывались во все более ярких красках. Как будто я вышел из спячки, с глаз спала какая-то пелена. Появилось доверие к жизни и любовь…
Это было, наверное, общим настроением того времени — конца восьмидесятых — начала девяностых. Люди выходили из подполья и начинали дышать полной грудью. И все это еще не обрело пут коммерции, не стало элементом массовой культуры. Я могу привести метафору, как тогда воспринималась жизнь: ясное, солнечное, теплое и веселое весеннее утро, наполненное щебетом птиц, свежим воздухом, молодой зеленью и ароматом счастья…
Да, я забыл один интересный эпизод, который предшествовал тому развороту жизни, который я описал. Дело было так: однажды вечером, возвращаясь с группы С.В., я заглянул в почтовый ящик и обнаружил там забавнейший буклет. На первой странице была фотография, где на фоне финского домика был… я! Это был, конечно, не я, но молодой человек, похожий на меня, как две капли воды. Под фотографией была крупная надпись: «Твоя жизнь может измениться!» Ну, а на второй странице уже всякая лабуда, про наркомана, который уверовал в Бога, стал хаживать в баптистскую церковь и излечился. После этого случая жизнь моя действительно стремительно изменилась. Такие вот чудеса!
На фоне жизни, которую я сравнил с сочной метафорой весеннего утра, что называется, «поперли состояния». Первое сильнейшее переживание произошло через несколько дней после того, как я получил буклет про изменение жизни. Это переживание я уже описал в первом томе, как некий внутренний взрыв в безграничность, взрыв счастья, ощущение себя всем миром, самой любовью, причем, любовью экстатической, безумной…
Очень яркой страницей того времени была группа Димы Касьянова. Это была группа, где изучался Транзактный анализ, причем не в форме популярного изложения, а в очень глубоком ракурсе, основанном на последних достижениях этого направления психологии. Дима тогда был очень яркой личностью, он перевел фундаментальную, на мой взгляд, книгу: «Современный Транзактный Анализ» Стюарта и Джоинс, которая совсем недавно появилась в продаже. А тогда Дима раздавал нам ксерокопии своего перевода. Через Димины семинары в девяностом — девяносто первом году прошло, наверное, несколько сотен человек. Дима и его жена Света приглашали французов и американцев, которые вели профессиональные тренинги, но и то, что проводили Дима со Светой, было откровением. Огромное количество диагностических схем, эффективных и простых упражнений, — еще несколько лет потом я усваивал эту информацию…
Потом случился конфликт с С.В., в группе которого я занимался три года. С.В. казался мне тогда не просто психологом, а Учителем жизни, Мастером, человеком совершенно необыкновенным. Он действительно пробудил очень многих людей. Бывшие невротики из его группы становились жизнерадостными, творческими и успешными во многих сферах жизни людьми. Многие стали впоследствии психологами. Некоторые обратились к духовному поиску… Так вот, мы с С.В. поссорились, причем, как мне кажется, он очень искусно спровоцировал этот конфликт, потому что после этого я впервые почувствовал себя свободным. Мне не нужен был больше психотерапевт. Я впервые тогда вкусил чувство самостоятельности и ответственности за свою жизнь.
Вслед за разрывом с С.В. произошел еще один разрыв — я разошелся с женой. А потом еще один — я перестал работать в институте. Это было начало лета. Я остался совершенно один, без прошлого, без будущего, без страхов и без надежд. Было только настоящее и оно поглощало меня целиком. Я переживал это, как чувство необыкновенной свободы. Я не знал, что я буду делать осенью, и даже не хотел задумываться об этом.
И в это время одна моя знакомая предлагает мне поехать в Псковскую область, чтобы погостить в «доме магов», то есть среди команды кастанедовцев. Это были не те кастанедовцы, которых расплодилось сейчас хоть пруд-пруди под влиянием синдрома «сидо-стрекальского нагвализма». Это была очень маленькая, но очень реальная группа, руководил которой некто Степанов.
Итак, я приехал в «дом магов», как заинтересованный, но отстраненный наблюдатель. В то время из Кастанеды я читал только отдельные отрывки, которые ходили в виде ксерокопий (в печати Кастанеда появится года через два). А о Кастанеде и учении Дона Хуана я прочитал довольно внушительный труд Степанова (опять же, в рукописи). Со Степановым я познакомился за полгода до этого, на каких-то встречах в частных квартирах и тогда, при первом знакомстве он произвел на меня странное впечатление полупофигиста-полуневротика. За время, проведенное в «доме магов», это впечатление рассеялось. Я увидел очень сильного, внимательного и осознанного лидера, создающего для своей команды массу неординарных ситуаций. Правда, тогда я считал себя психологом, специалистом по межличностным отношениям и то, что делал Степанов, не укладывалось в мои представления о внутренней работе. Степанов все время провоцировал неожиданность и конфликт. Я же был настроен на мирное урегулирование любых трений и не понимал его действий.
Тем не менее, было очевидно, что Степанов являл образец энергичности, подтянутости и включенности в любую ситуацию. Провоцируя конфликт, сам он занимал нейтральную позицию наблюдателя.
Вот пара случаев, обычных для той команды. Однажды в полночь, когда все легли спать, Степанов объявил подъем и срочные сборы. Всем давалось десять минут, чтобы собраться. Никто не задал ни единого вопроса, — все мгновенно включились в сборы. А было полнолуние, затмение и вообще какой-то очень неблагоприятный день. Через десять минут вся команда была уже во дворе с рюкзаками и при велосипедах. Той ночью Степанов повел их в глухие болотистые места, где они и путешествовали три дня. На мой вопрос о том, что они там делали и что происходило, никто не ответил…
Другой подобный случай произошел за год до того, и я узнал о нем по рассказам. Однажды днем Степанов обзванивает всю группу и сообщает, что через пять часов — общий сбор на Московском вокзале, откуда они на «перекладных» отправляются в Среднюю Азию на два-три месяца. Как люди сумели решить в столь короткое время вопросы с работой и в семьях — неизвестно, но через пять часов вся команда была в сборе и двинулась в путь. По рассказам, в Средней Азии ребята прошли немало испытаний. Были экстремальные ситуации, были встречи с неожиданными и удивительными людьми в горах, были всевозможные измененные состояния сознания и «места силы».
Такая вот была группа. Сейчас она, по-видимому, распалась, но тогда дисциплина и решимость участников были замечательными.
После приезда из этой псковской деревни, я через несколько дней попал на конференцию по йоге и духовному развитию, которую проводил Владимир Антонов. Антонов — тоже очень яркая фигура в Российской Саньясе. С начала восьмидесятых в Питере и Москве работало множество, как их называли, Антоновских групп. Антонов разработал систему психофизической саморегуляции. Сам он считался Учителем очень высокого уровня. Большое число его последователей позднее сами разрабатывали свои концепции, в частности — Андрей Лапин, — довольно известный нынче московский тантрист, который тогда вел несколько семинаров на конференции и считался учеником Антонова. На конференции собралось несколько известных в то время мистиков, в числе которых был, например, йог Лев Тетерников. Каждый из них проводил свои лекции и семинары. Длилась конференция две недели. По утрам мы занимались медитативным бегом. Днем были лекции. Вечером проходили практические занятия. Среди прочего, были представлены разные подходы в йоге, Ошевские практики, холотропное дыхание, динамические комплексы упражнений. И вот на занятии, которое проводил Андрей Лапин, меня постигла Благодать. Это был как раз день, когда произошел так называемый «августовский путч», — попытка свергнуть Горбачева. А мы как раз проходили с Лапиным Ошевские практики. Я помню, там был «джибериш» — практика, когда надо говорить на тарабарском языке, а потом полностью отпустить себя и войти в катарсическое переживание. И я отпустил себя на полную катушку. Впервые сорвал все защитные механизмы, типа «как на меня посмотрят» и буквально катался по земле, ревел и рвал на себе волосы. А потом затих. И тут меня «накрыло». Причем очень неслабо. Сколько я потом не пробовал войти в это переживание через подобные практики — даже близко не получалось. Дело-то тут не в практиках… Так вот — я растворился, стал безмятежным и безграничным пространством, при полном присутствии трезвого сознания. Очень мягкая искрящаяся любовь и благодать, не нуждающаяся в экзальтации и эйфории, наполняла все окружающее. Я осознал — кто я и понял, что это то, чего я искал. Когда мы возвратились в корпус дома отдыха и узнали, что произошел путч, — кого-то это взбудоражило, а для меня было все едино и все любимо, в том числе и путчисты… Какой там путч, какая там политика, когда мир есть любовь, когда все есть Бог и это переживается настолько явно и реально, что повседневность и будни по сравнению с силой этого переживания кажутся бледными тенями и снами. Это состояние длилось несколько дней, а фон его продолжался еще два-три месяца.
Приехав с конференции, я стал искать, чем же я теперь займусь, и тут вдруг я слышу, что объявляется набор в специальную бесплатную группу для людей с высшим образованием для переподготовки на ПсихФаке. Единственный раз за всю историю спецфакультета переподготовки на ПсихФаке это было бесплатное обучение. Да еще и стипендию платили. Для поступления нужно было только пройти собеседование и тестирование. О таком ходе событий я и не смел мечтать, и вот оно случилось!
Я начал учиться. Волна откровения и благодати, на которой я въехал на ПсихФак, — она так и продолжалась. Я сразу развил активную деятельность: набрал группу из студентов, начал всех обучать Транзактному Анализу и другим методам, которые тогда не входили в курс.
Еще я упустил один момент: когда я только приехал с конференции по йоге, я тут же попал на маленький семинарчик по телесным практикам. Вел его молодой психолог из Владивостока Боря Кузнецов. То, что он показал — это были психофизические практики, релаксационные, работа с телом, дыханием, медитативные упражнения. Я остался очень доволен тем, что попал к Боре. Именно такую практику я и искал. После отъезда Бори, я стал искать что-то подобное в Питере, но некоторое время не находил. Кроме того, Боря заразил меня неким идеалом свободного бродячего психолога, который перемещается из города в город, ведет семинары, — нечто родственное бродячему монаху… Этот идеал я решил когда-нибудь воплотить в своей жизни и, если Бог даст, может быть и воплощу. Идеал бродячего мистика вдохновляет меня до сих пор.
Итак, я поступил на ПсихФак и начал там всех будоражить — вести разные группы, семинары. Потом, где-то уже в декабре я собрал группу по Транзактному Анализу и Гештальт-терапии. Это тогда было новым веянием и набралось более двадцати человек, со многими из которых мы потом подружились, ходили вместе в походы, организовывали какие-то совместные проекты…
В то время у меня сложилась довольно большая частная практика. И я очень тщательно поначалу подходил к индивидуальному консультированию. Во-первых, я вел большое количество всяких дневников, где отмечал свои погрешности и особенности состояния. Во-вторых, каждому сеансу в начале своей деятельности я уделял около десяти часов. Что это значит: два часа длился собственно сеанс с пациентом, который записывался на магнитофон. Потом я переписывал содержание сеанса в тетрадь и производил всесторонний анализ и своих действий и того, что происходило с пациентом. Потом я анализировал состояние пациента с точки зрения разных терапевтических подходов, языков и диагностических схем, добиваясь видения ситуации со всех сторон. И затем строил план возможной работы на следующем сеансе и далее, на перспективу и подбирал ряд домашних заданий для пациента. У меня до сих пор хранится большая тетрадь в девяносто шесть листов, полностью исписанная по результатам работы с одной пациенткой, с которой я провел пять сеансов, добившись хорошего эффекта.
Здесь уместно добавить, что, добиваясь в ряде случаев неплохих результатов, я стал заносчив, начал закрывать глаза на свои ошибки, уверовав в свою непогрешимость и совершенство — были такие периоды. Потом глаза открывались и я вынужден был признать, что я отнюдь не самый лучший из консультантов и очень многого не осознаю и не понимаю. Так что бывали периоды «крутости» и бывали периоды честности.
Следующей очень мощной вехой была поездка в Москву. В период обучения на ПсихФаке я ходил на всевозможные семинары и лекции по разным видам терапии. Тогда же впервые познакомился с Алексеем Вовком и попал на его семинар. Потом было что-то по НЛП, по групповому анализу, по гештальт-терапии… И еженедельно проводились лекции в ассоциации психологов-психотерапевтов, где обычно выступал кто-нибудь из ярких специалистов. И вот в середине января после одной из лекций в Ассоциации некто Жора П. пригласил желающих на конференцию по гештальт-терапии в Москве. Я, не раздумывая, поехал. Это оказалось как раз тем, что мне было нужно. Первое, что там произошло, был семинар Владимира Баскакова по телесной терапии. Это здорово смыкалось с тем, что я получил от Бори Кузнецова, так что я даже стал подумывать о том, чтобы еженедельно ездить в Москву и учиться у Баскакова (но до этого, по причинам, которые станут ясны далее, дело не дошло). А на следующий день был очень интересный семинар, который вел Борис Новодержкин, который учился гештальт-терапии в Германии. Семинар Бориса назывался «Маленькая группа исполнения желаний». Его работа меня поразила и вдохновила. Борис вел себя тогда совершенно неожиданным для меня образом и в необычном стиле. И этот образ ведения и его стиль оказались необычайно эффективны. Он нагнетал напряжение, потом кто-то из группы выходил на «горячий стул» и выражал свое желание, — Борис долго его мурыжил, делая вид, что никак не понимает о чем речь и когда возникал накал страстей, неожиданно производил точное действие и у человека происходило внезапное озарение.
То, что еще потрясло меня на конференции, — был видеофильм с записью работы Фрица Перлса — основателя гештальт-терапии. Его состояние вдохновило сразу же. На вид старый, постоянно курящий человек с хриплым голосом, — он делал чудеса. Небольшая группа сидела вокруг него, а он говорил каждому буквально несколько фраз. Но фразы были столь точны, что уже через несколько минут кто плакал, кто смеялся, кто сидел в состоянии безмолвного откровения. Все пришло в движение. Запустилась, зажглась, заиграла на разные лады Жизнь. Разом исчезли невротические маски и проявились живые человеческие лица…
Совершенно окрыленный, я приехал в Питер, осознавая, что я нашел свой стиль, отличающийся и от Новодержкина и от Перлза и от Баскакова, но каждый из них очень много мне дал, несмотря на короткое время конференции. Тут же качественно изменилась работа в группе, которую я вел. А еще появился семинар «Магический Театр Исполнения Желаний». Идея и замысел этого семинара родились, с одной стороны, после московской конференции, а с другой стороны, после прочтения романа Германа Гессе «Степной волк». Кроме того, что «Степной волк» потряс меня до глубины души, там была описана модель Магического Театра, которую я положил в основу семинара. Это, прежде всего, метафора личности, как набора шахматных фигурок — субличностей, из которых можно строить разные комбинации и композиции. «Умение строить из своих фигур разнообразные комбинации — это и есть Искусство Жить» — говорит герой Германа Гессе.
Магический Театр я провожу уже девять лет. За эти годы он неузнаваемо менялся, преображался, насыщался Духом и сейчас я воспринимаю его, как действительно Магический и действительно Театр — пространство, где участники могут стать режиссерами, актерами и зрителями мистерии своей судьбы…
А тогда, в феврале девяносто второго года на один из первых Магических Театров пришли двое ребят, со знакомства с которыми началась для меня совсем иная жизнь. Это были Раф и Женя. С Рафом получилась очень красивая и сильная работа, — он был потрясен, у него произошло какое-то озарение. Так мы познакомились, а потом и подружились. Появились какие-то совместные творческие планы. Раф рассказал мне, что есть группа психофизической регуляции, которую ведут очень интересные люди, и пригласил туда.
Так я попал в Школу, а потом познакомился со своим Учителем… Мне повезло в том, что я сразу стал общаться с Учителем, без посредников. Фактически все консультации я брал у него и все возникающие вопросы решал с ним. Общение с Учителем было очень плотным и насыщенным. Чем дальше, тем больше вопросов у меня появлялось…
Я не буду здесь описывать Школьный период. (Кто знает, может быть когда-нибудь я решусь его описать, ведь то, что пережито в Школе — грандиозно, я не встречал в мировой литературе ничего похожего). За эти девять лет я очень многому научился и, в то же время, все больше и больше сознавал, сколь мало я знаю и умею и какой масштаб остается неосвоенным.
Нет смысла рассказывать о том, что невозможно описать даже в многотомном труде. Поэтому скажу только общие слова. Девять лет в Школе были наполнены огромной гаммой событий, переживаний, откровений, метаний, конфликтов, пиковых переживаний самой разной окраски. Я не сожалею ни об одной минуте за эти годы, несмотря на то, что были тяжелейшие для меня минуты, дни и даже месяцы. Были удивительные взлеты, периоды колоссального вдохновения. Было прикосновение к Неописуемому. Было настоящее, глубокое, искреннее общение.
Я могу сказать о своем восхищении жизнью и работой Учителя. Я видел многих Мастеров и со многими общался. Но ни среди российских мистиков, ни среди приезжих я не встречал столь глубокого, светлого Мастера. Нигде не встречал я и методологии, подобной Школьной, даже близкой по масштабу и детализации.
Я очень хотел стать Мастером Школы. С самого начала я мечтал об этом. Это было продолжением моих амбиций, о которых я уже говорил. Я очень рвался в Мастера. Не только, конечно, по названию, но и по качеству работы и жизни. И я стал Мастером Школы, хотя считаю, что это аванс. Я действительно много знаю, умею и могу, я стал доверять Судьбе, начал слышать голос интуиции.
Но в Школе я все время оставался еретиком. Хотя во многом я впитал в себя методологию и идею Школы, а кое-что творчески переработал и внес некоторый вклад в Школьные технологии, язык и методы работы, — тем не менее, я чувствую, что мой путь отходит от Школы. Некоторое время я «сидел на двух стульях» и несколько месяцев назад понял, что невозможно дальше обманывать и себя и Школу. Проявился ряд глубоких внутренних конфликтов. Осознание природы этих конфликтов стало окончательным поводом к своему собственному рискованному шагу. Поводом признаться в том, что тот путь, которым я хочу идти к себе, уже не совпадает с тем, что предлагает Школа. Наши дороги расходятся, — фактически они уже разошлись. Сохраняя в сердце глубокую благодарность, я делаю шаг в сторону, шаг к себе настоящему… Хочу остаться другом, а не учеником.
Говоря об этом, я чувствую глубокую печаль. Это печаль расставания с людьми, которых я люблю. Люблю, но у нас разные дороги и расставание неизбежно…
Догадываюсь, что мне теперь будет очень сложно. Долго я был зависим от старших, в детстве и юности — от родителей и других авторитетов, последние годы — от Учителя. И именно осознание того, что Учитель стал заменять мне Бога, послужило окончательным мотивом ухода. Теперь у меня нет посредников, и моя задача самостоятельно откликаться на зов своей Судьбы и следовать ей. Я знаю, что хочу продолжать Искать и продолжать следовать своей Судьбе. Для этого мне придется максимально мобилизоваться и быть как никогда ранее осознанным, чтобы тот импульс, который я получил в детстве, юности и в Школе развить и реализовать…
На мой взгляд, Школа может стать необходимым этапом в жизни ищущего человека. Школа дает методологию, технологию и мощный импульс к дальнейшему движению, если человек очень интенсивно, и не на один год включится в Школьную работу. Что касается реализации… Я не стал бы делать однозначные выводы, что реализация возможна только в Школе или, наоборот, только вне ее. Это вообще тема крайне непростая. Возможны варианты…
Я не Учитель и не собираюсь организовывать какую-то свою Школу. Я — консультант и то, на чем я сейчас сосредоточен это создание лаборатории системного консультирования. Я буду проводить учебные семинары. Очень большое поле деятельности впереди — то, в чем я чувствую свое предназначение. Это интеграция того опыта, который я получил, взаимодействуя с Учителем, и опыта, который я приобрел, как психолог. Результатом такой интеграции будет новое качество работы с собой и с другими людьми. Это для меня один из аспектов Пути реализации…
Я привел какие-то маленькие сюжеты своей судьбы, как пример. Я думаю, что взлеты и падения, честность и амбиции, смирение и сомнения, моменты выбора и многое другое неизбежны в судьбе каждого человека, который посвящает себя поискам Истины. Выбор может быть сделан в разную сторону, но сама эта ситуация наступает неизбежно. Я уважаю людей — чей выбор действительно полностью сдаться Учителю, потерять себя. Я этого не сделал. Но я уважаю и свой выбор, а также выбор тех, кто решает идти сам. И то и другое непросто в равной степени. И то и другое не дает никаких гарантий. И еще мне кажется, что как раз сейчас, в период смены столетий, смены эпох, подобный выбор остро почувствуют многие. Именно поэтому я так подробно описал пример того, что происходило и происходит со мной…
Что вдохновляет меня теперь? Прежде всего, это поиск той системы отсчета, с которой можно соотносить свою жизнь и работу. Прежний этап жизни, кроме значительных изменений и роста, породил и свою мифологию. Очень много вещей, которые остались на уровне непрожитых верований и ограничивающих убеждений. Сейчас, когда выбор сделан, большие пласты этой мифологии, этих верований и убеждений стали отшелушиваться и осознаваться. Таким образом, в моем мировоззрении обнаружилось очень много белых пятен, незаполненных никаким опытом. Соответственно, задача, которая актуальна и первостепенна, — это обращение к реальному опыту, к тем сферам жизни, которых я ранее пугался или избегал, к тому, что казалось заведомо известно, но не прожито. Очень многому предстоит учиться и, самое главное, хочется учиться. Это то, что касается внутренней работы…
Если говорить о какой-то внешней реализации, то в этом отношении предстоит тоже внушительный масштаб работы и интересные перспективы. Я уже говорил, что собираюсь с коллегами и единомышленниками создать лабораторию системного консультирования. С каждым днем все происходящее буквально ведет меня к этому. Появляются новые интересные контакты, всплывают старые… А то, что задумано и что хочется воплотить… Сейчас в поле моего внимания возникает все больше очень трезвых, грамотных, неравнодушных людей — профессионалов и тех, кто хочет стать профессионалом. В творческих планах, над которыми мы вместе с ними сейчас работаем, появляются идеи создать не просто очередную коммерческую или психологическую структуру, а нечто более масштабное: это гибкие коллективы специалистов, которые могут материализовываться в виде отдельных фирм, муниципальных структур, временных творческих команд, — коллективы, которых сплачивает не какая-то идеология, а искреннее желание служить людям, объединив свои усилия и очень точно осознавая, где эти усилия необходимо приложить. Я несколько туманно выражаюсь, поэтому сошлюсь на фрагмент одной из моих статей, где эта идея выражена в наиболее кристаллизованном виде:
«…еще несколько слов, касающихся уже упоминавшегося в нашей статье трансперсонального взгляда на ситуацию. Трудно не увидеть, что мы живем в умирающем, пораженном метастазами фальшивых идеалов и ценностей социуме. Ситуация, если смотреть с этой точки зрения, — практически безнадежна. Но стоит появиться в нескольких местах (по территориальному и другим принципам) десятку-другому команд из очень крепких и трезвых людей, устойчиво-безупречно реализующих живые, по-настоящему человеческие идеалы и ценности, (это могут быть совсем немногочисленные команды — буквально из нескольких человек — такая маленькая команда может быть устойчивее от поражающего воздействия доминирующих в социуме фальшивых идеалов), как, согласно Принципу Доминанты, вокруг этих команд могут возникнуть новые «центры кристаллизации», способные оживить, наполнить жизнеутверждающими ценностями и умирающий социальный организм, и конкретных людей»[36].
А в завершении я хочу рассказать одну очень простую историю, которая мне вспомнилась:
Дело было в марте прошлого года. Я лежал в больнице, куда попал с острым гнойным аппендицитом. И вот, на следующий день после операции я проснулся достаточно рано — часов в семь утра. За окном палаты было чистое весеннее рассветное небо. Сильнейшая боль в животе обострялась до предела при малейшем движении. Накануне вечером умер сосед по палате. Рядом ворочался и хрипел в жару другой сосед. Старичок в углу не спал и, перебирая бледными руками одеяло, смотрел неподвижным взглядом в потолок — дела его были очень плохи и он знал это. С другой стороны громко стонал и плакал Миша — сорокалетний мужик, которому ночью отняли обе ноги… Я тихонько включил радиоприемник, откуда зазвучала песня: «Ты проснешься на рассвете, мы с тобою вместе встретим день рождения зари. Как прекрасен этот мир — посмотри!..» В окно заглянуло солнце. Вошла сестра и открыла форточку: вместе с потоком свежего воздуха в палату ворвалось пение птиц и звуки капели… «…Как прекрасен этот мир — посмотри!..» И он действительно прекрасен, что бы там ни было!..
Вот — это вместо пожелания…
Помолчим друзья, помолчим,
Здесь — у самого порога
Нас рассудит теперь дорога…
из песниЛирическое отступление
Билет в Неизвестность…
Осталось кое-что, о чем жалеть,
Осталось кое-что, за что держаться, —
Сложу все вместе и куплю на это
Билет в Неизвестность…
Крупицы сомнений и здравого смысла
Честно сдам на таможне.
Наверное, постою немного на пустынном перроне:
На привокзальной площади дождь,
Два десятка машин,
Да светофор, мигающий желтым…
Улыбнусь странной улыбкой перед входом в вагон:
Понял вроде бы все… Все, что мог…
Но вот что-то осталось, —
Может быть самое главное…
Только все — билет уже куплен.
Взгляд проводника:
— «Понимаю, но ты сам все решил»
— «Поехали…»
Оборачиваться не буду.
Мелькнет последний раз за вагонным стеклом
То, что было когда-то дорого,
Что, казалось, нельзя и нечестно забыть…
Но забыл же.
Вот и все.
Не знаю, что дальше…
Просто еду куда-то один.
В Неизвестность…
1
См. первый том: глава «Путь разгильдяя».
(обратно)2
См. первый том: глава «Петр Мамкин».
(обратно)3
См. в этом томе главу: «Владимир Степанов».
(обратно)4
О Попандопуло и Максимове см. в первом томе главы: «Мастер вычитания Р» и «Василий Максимов».
(обратно)5
О. Бахтияров. «Постинформационные технологии: Введение в Психонетику», Киев,1997.
(обратно)6
Владимир Данченко — № 20, — один из персонажей первого тома.
(обратно)7
Здесь Судьбу и Смерть я пишу с заглавной буквы, следуя контексту, заданному Олегом: ощущение их, как живых существ в экстремальных ситуациях.
(обратно)8
Страничка в Интернете В.С. Бойко — www.realyoga.ru/boyko
(обратно)9
Имеется в виду 1 Конференция по йоге в СССР, проходившая в1989 году с участием Айенгара.
(обратно)10
В.Бойко «Йога: скрытые аспекты практики», Минск, 1998
(обратно)11
См. в первом томе главу: «Петр Мамкин».
(обратно)12
См. в первом томе главу: «Аркадий Ровнер».
(обратно)13
Полный текст рассказа есть в сборнике А. Ровнера «Ход корлем», М., «Миф», 1998.
(обратно)14
Имеются в виду П.Д. Успенский и Г.И. Гурджиев.
(обратно)15
А.Л. Никитин «Мистики, розенкрейцеры и тамплиеры в Советской России». М. «Интерграф сервис» 1998.
(обратно)16
Честно говоря, прочитав, уже после беседы с Владимиром Степановым книгу А.Л. Никитина, я не обнаружил там почти ничего о практике и работе всех этих людей. Книга построена на архивных документах, — в основном, на материалах архивов НКВД, и основа ее — исторические очерки о группах русских мистиков (фамилии, некоторые биографические данные, некие вехи внешней деятельности, материалы допросов в НКВД и т. п.).
(обратно)17
В. Шмаков — Выдающийся Российский мистик начала двадцатого века, известный такими работами, как «Пневматология», «Арканы Таро» и др.
(обратно)18
Адмирал — Евгений Г. — один из выдающихся мистиков московского андеграунда.
(обратно)19
См. в первом томе главу «Петр Мамкин».
(обратно)20
Имеется в виду тип личности с выраженной истероидной акцентуацией.
(обратно)21
См в первом томе главу: «Игорь Чабанов». (В первом томе — опечатка в фамилии: Чабанов, вместо Чебанов)
(обратно)22
См. «Хроники Российской Саньясы» том 1. (Глава: «Игорь Чебанов»).
(обратно)23
Планируется выход книги М.С. Маха Эль Син «Визит несущего дракона».
(обратно)24
Имеется в виду дискуссия на гостевой страничке сайта http://sannyasa.chat.ru в интернете.
(обратно)25
Привожу этот абзац («Хроники Российской Саньясы», т 1. Глава «Путь Разгильдяя»):
«…там, в самой сути, в самом «центре я» — просто ничего нет… Абсолютно НИЧЕГО! Никакого такого особенного «Я»! Нуль без палочки… Этот нуль не обладает никакими качествами. Его просто нет, хотя каким-то непостижимым образом это то, чего нет, воспринимает все. Когда ты там, то это не смерть, в смысле полного уничтожения восприятия, но и не жизнь в привычном смысле. Проще ничего не бывает.
Пятнадцать лет поисков, чтобы прийти к тому, что проще всего в этом мире! Духовная Практика обернулась самым ловким и прекрасным надувательством, какое только может быть.
В поисках «сокровенного тайного Знания», приближаясь шаг за шагом к внутренней тишине и свету, я ждал, что вот-вот произойдет нечто ТАКОЕ!.. И вот, в сути всего оказался этот великолепный, вернее, просто никакой «нуль». Оказалось, что нет ничего, абсолютно ничего проще этого «тайного эзотерического Знания». Все безумно просто! Дальше, глубже этого «нуля» «копать» уже некуда, а главное, некому и незачем.
…Когда ты там — ты вне всего этого, вне «игры», вне всей жизненной суеты и забот, в том числе, забот о смерти и бессмертии…
(обратно)26
См. об этом в 1 томе (глава «Александр Воронов»)
(обратно)27
См. там рассказик «Александр Павлович и Георгий Владимирович».
(обратно)28
Первый период общения с Александром Павловичем, который я кратко описал в 1 томе, происходил в 1987 году.
(обратно)29
Имеется в виду брошюра: «Мотивация. Творчество. Предназначение.» С.Пб.1999.
(обратно)30
См. о нем несколько историй в первом томе в главе: «Путь разгильдяя».
(обратно)31
Имеется в виду система ЭСТ-тренингов, разработанных Вернером Эрхардом. См. об этом Люк Рейнхард «Трансформация» Минск 1995.
(обратно)32
Имеется в виду «Осознание. Мастерство. Психотерапия?» В. Агеева и В. Лебедько.
(обратно)33
Имеется в виду книга И. Калинаускаса «Наедине с миром», СПб., 1993.
(обратно)34
Система Зуева называлась Био-Энерго Стимуляцией.
(обратно)35
А. Минченков, Д. Елпидифоров «Структурная психосоматика». Монография. Готовится к изданию в начале 2001 г.
(обратно)36
Имеется в виду статья «Механизмы человеческих зависимостей и способы освобождения от них (на примере наркомании)» СПб. 1999 г. (Статья есть в интернете на сайте http://sannyasa.chat.ru)
(обратно)Оглавление
.Введение Предисловие Глава 1. Олег Бахтияров Глава 2. Виктор Бойко Глава 3. Владимир Степанов Глава 4. Геннадий Романов Глава 5. Сергей Неаполитанский Глава 6. Альфат Макашев Глава 7. Игорь Чебанов — 2 Глава 8. Михаил Ельцин Глава 9. Александр Воронов — 2 Глава 10. Александр Марьяненко Глава 11. Александр Губин Глава 12. Андрей Минченков Послесловие . Там, где светит твоя звезда… . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
