Электронная библиотека
Форум - Здоровый образ жизни
Саморазвитие, Поиск книг Обсуждение прочитанных книг и статей,
Консультации специалистов:
Рэйки; Космоэнергетика; Биоэнергетика; Йога; Практическая Философия и Психология; Здоровое питание; В гостях у астролога; Осознанное существование; Фэн-Шуй; Вредные привычки Эзотерика


Татьяна Веденская
Квартирный вопрос, или Байки черного маклера

Отдельные имена, названия и прочие детали моей черномаклерской жизни изменены, некоторые оставлены без изменений. И все это – во избежание неудобных ситуаций, которые, как мне подсказывает интуиция, все равно возникнут.

– Что для вас является абсолютной ценностью? Что вы цените выше всего? Ради чего готовы пойти на многое? Понимаете, о чем я?

– Кажется, понимаю. О квартире в Москве, верно? Да уж, ради этого я готов пойти на все!

Огни большого города манят многих, обещая больше, чем они реально в состоянии дать. Нерезиновая Москва притягивает к себе самых разных людей, закручивает их в тугие клубки связей, организует дела, заполняет дни бесполезным движением и важными встречами. О, моя Москва, сумасшедший, исковерканный город, главной ценностью которого стали камни! Или, по-нашему, по-риелторски, – квадратные метры. Рано или поздно любой человек, оказавшийся в этом городе волею судьбы или родившийся в нем, начинает грезить о недостижимом – о приобретении собственной квартиры. И совершенно неважно, кто этот человек – продавец супермаркета, глава большого представительства крупной западной фирмы, может быть, совсем юная девушка из хорошей семьи или алкоголик, состоящий на учете в ПНД. Может, это молодожены или разводящиеся супруги, одинокая старушка или многодетный отец.

Как вы уже догадались, перед вами далеко не полный список моих клиентов – длинной вереницей проходят мимо меня, и на короткий миг мы становимся одним целым, ибо всякий, кто сталкивался с нашим пресловутым Квартирным Вопросом, знает, что на те месяцы, пока разыгрывается это сложное и запутанное действо под названием «операция с недвижимостью», риелтор практически переселяется в семью. Сколько же их было – этих самых семей! Кто-то ругается, мирится, кто-то звонит в слезах или, наоборот, хохочет в истерике – каждая сделка неповторима. Это водоворот эмоций, круто замешенный на человеческих амбициях и самомнениях, на страстных желаниях и глухих многолетних обидах. А риелтор стоит посреди этого водоворота и разводит, как говорится, тучи руками. Получается по-разному. Честно. Не видела в жизни своей ни одного риелтора, за которым бы не тянулся шлейф своих историй – больших и маленьких, хороших и плохих. И в любой истории главным вопросом был чей-то ДОМ.

У каждого человека должен быть дом, это очевидно, но получить его совсем не просто. И за много лет работы я поняла, что каждый дом так или иначе становится отражением того, кто его выбирает. Все как у Кастанеды – у каждого человека свое, и только свое, место. И главная задача – это место найти, даже если клиент сам понятия не имеет о том, что ему надо. Однако здесь, в Москве, даже опыт Кастанеды не помог бы найти человеку свое место – без хорошего риелтора, конечно. Потому что у нас тут – не то что у них в Мексике. Мы живем в особенном городе. И тут не забалуешь. Да они бы даже до Бирюлева не добрались!


Немного предыстории

Всякая история имеет свое начало, и моя, как я теперь понимаю, началась гораздо раньше, чем я могла даже предположить. Можно было бы сказать, что стать риелтором мне было предначертано с самого рождения, что я родилась под какой-нибудь риелторской звездой, – но нет, так я говорить не буду. Все началось, когда я вышла из роддома с тихо спящим кулечком на руках. Я еще только оглядывалась по сторонам, выискивая в толпе лицо своего первого мужа, но таинственное превращение уже началось, и я уже стояла на своем маклерском пути. С этого момента, что бы я ни делала, к каким бы ухищрениям ни прибегала, я была уже обречена, и моя судьба уже была предопределена. Я должна была стать риелтором, у меня не было никаких шансов миновать сию участь.

Итак, двери роддома, на пороге год 1995-й, март месяц. Мне восемнадцать лет, я замужем, я – мать крошечного существа по имени Маргарита, что удивляет меня саму больше, чем кого бы то ни было. Мой муж – странного вида взлохмаченный субъект, рок-музыкант, к роли отца совершенно не приспособленный. Поселиться мы собираемся у моих родителей, точнее, у мамы, так как папа с мамой в разводе и теперь живет с моей бабушкой. Мама от перспективы жить со мной, новорожденной внучкой и моим сомнительным мужем не в восторге, но выбора у нее нет. Моя комната – в моем распоряжении.

На что мы собираемся жить? Ха-ха, вы еще скажите, что об этом стоило подумать раньше! Некогда мне было думать, я была занята. Слушала гениальную музыку моего гения (хоть и непризнанного) мужа. Так что жить нам совершенно не на что. И все это – вышеописанное – можно обозначить двумя словами: жизненные обстоятельства. О, как они меняют все наши планы и мечты. Как они способны поставить все с ног на голову, в одночасье перечеркнув то будущее, которое мы рисовали для себя. Я, например, хотела петь и писать песни. А оказалась дома перед тазиком с ползунками и пеленками. Памперсов у нас не было, как и денег. Ругались мы с мужем почти каждый день, моя мама принимала в этом активное участие, высказывая свое оправданное негодование по любому поводу. В общем, семейная жизнь оказалась совсем не тем, о чем я мечтала. И знаете, о чем еще я ни разу не мечтала?

О том, чтобы быть риелтором! Я не мечтала об этом никогда. Хотя бы потому, что ни сном ни духом не догадывалась о существовании такой профессии. И вообще, кстати, мои представления о мире были весьма условными. Когда я заканчивала школу, я вроде хотела стать врачом или юристом, что, впрочем, не сильно сподвигло меня к каким-то конкретным действиям. Напротив, вместо того чтобы засесть за учебники и зубрить химию или теорию государства и права, я выучила несколько простых аккордов и начала играть на гитаре. Играть – это громко сказано, скорее общаться с другими, такими же, как я, детьми, увлеченно изучающими аккорды шестиструнной гитары. Чем это кончилось, уже понятно. Я сделала три «не те» вещи и получила совершенно «не тот» результат. Первое – я влюбилась НЕ в ТОГО парня, второе – я НЕ СКАЗАЛА «НЕТ», и третье – ни о чем НЕ ПОДУМАЛА и родила. Результат? Ну конечно же, да. Я осталась одна. Правда, к чести моего супруга я должна сказать, что решение о том, что мы расстанемся, приняла я.

Год 1996-й, Рождество. Моей дочери девять месяцев. С момента ее рождения, признаюсь честно, жизнь моя была похожа на ад кромешный, отчасти по естественным причинам – я не могла выспаться, так как Маргарита бывала весьма требовательной по ночам, я не знала, что вообще делать с ребенком, так как в большой степени и сама еще была совершеннейшим дитем. Я хотела есть, пить, спать и гулять – но все это мне теперь было практически недоступно. И я просто не понимала, почему моему так называемому мужу можно продолжать вести весьма приятный богемный образ жизни, включающий в себя посиделки с друзьями ночи напролет, игнорирование меня и утаскивание из дома еды и других материальных ценностей. Иными словами, где-то к девятому месяцу жизни Маргариты я поняла, что слова мамы о том, что я об этом «еще пожалею», оказались верны. Я, как говорится, «пожалела». И еще я смогла осознать, насколько, именно в моем случае, «любовь оказалась зла».

Итак, Рождество. Я напугана, руки у меня дрожат, но я тверда в своем решении, которое приняла: лучше уж одной, чем с ним. Мой муж просто в шоке от того, что страстно обожавшая его, несмотря ни на что, жена все же настаивает на его уходе. Поверить в это не может ни он, ни я, но все же… он собирает вещи. В соседней комнате сидит мой сосед Ренат. Так, на всякий случай, чтобы, если мой муж, как это уже бывало, снова распустит руки, меня было кому защитить. Мера эта отнюдь не излишняя, так как инциденты были. Однажды, когда я плохо себя вела и дерзко требовала денег на еду ребенку, муж попытался меня задушить. И почти достиг цели, надо сказать. Мне потом еще долго снились кошмары. Так что теперь Ренат, крепкий коренастый мужик лет сорока, казался мне совсем нелишним. Мало ли. Мне еще дочь поднимать.

– Ты понимаешь, что я больше к тебе никогда не вернусь? – спросил меня муж. На моих руках дочь, в глазах слезы.

– Я буду рада, если ты больше никогда ко мне не вернешься. Пожалуйста, не возвращайся.

– Ты еще пожалеешь!

– Не думаю, – помотала я головой, но на всякий случай держалась к двери поближе. С моим мужем никогда ни в чем нельзя было быть уверенной. Но обошлось, не исключаю, что именно благодаря Ренату. Итак, мы с дочерью остались одни. Так сказать, один на один со своими Жизненными Обстоятельствами.

* * *

Девяностые годы – сложные и путаные, криминально окрашенные, поломали судьбы многих людей в нашей стране. И конечно, никто тогда не мог дать мне ответ на вопрос, как и особенно на что нам с Маргаритой жить. Ребенок на руках у девятнадцатилетней раздолбайки, которая может только бряцать на гитарке и курить около лифта. Впрочем, я была не одна такая. Тогда никто не понимал, как жить дальше. Образование совсем не гарантировало работы, на улицах стреляли, происходили какие-то перевороты. Мы с дочерью не были никому нужны, кроме разве что моего папы, благодаря которому, собственно, не пропали совсем и не померли с голоду. Хотелось бы сказать ему БОЛЬШОЕ-БОЛЬШОЕ, просто ОГРОМНОЕ спасибо за помощь в те самые сложные и невозможные годы моей жизни.

А ведь и ему было нелегко. Жернова перестройки перемололи и его. ЦКБ «Алмаз», где он проработал всю жизнь, пережевало весь свой персонал и выплюнуло на улицу. Он остался без работы, никому не нужный, пенсионного возраста, без накоплений и понимания, как жить дальше. Да уж, девяностые были «веселыми».

Таким образом, я быстро и без затруднений проскочила вопросы «кем быть», «чем заниматься» и какое у меня, собственно, призвание. Я была готова заниматься чем угодно. Интересовало меня только одно – деньги. Не подумайте плохого, не ДЕНЬГИ, о которых я и представление-то имела весьма смутное, а хоть что-нибудь, чтобы купить хлеба и овсянки. Или чтобы сварить суп из бульонного кубика. Да-да, я не шучу. Что может быть лучше кубика с кипяточком? Мечта!

Если бы я тогда взяла белый лист бумаги и, поделив его на две половины, записала в одну колонку «Дано», а в другую «Надо», получилось бы примерно следующее:

Дано: образование – ниже низшего, аттестат средней школы, специальные навыки – умею играть «Что такое осень» и «Таганку» на гитаре, опыт работы – ноль. В анамнезе – малолетняя дочь и отсутствие какой бы то ни было стабильности.

Надо: как-то выживать.

На повестке каждого из моих дней стоял только один вопрос: как его прожить? Чем кормить дочь, во что ее одевать, что делать с обувью и т. п. Есть такое выражение – в холодильнике мышь повесилась. Я очень хорошо помню ту мышь. Наш маленький старый холодильник «Север», пустая морозилка, на решетчатых металлических полках – макароны и несколько луковиц. Одно яйцо – ребенку, молоко и кефирчик – с молочной кухни, два, кажется, двухсотмиллилитровых пакетика в сутки, бесплатные. Конечно же, тоже ей, моей дочери. Моя самая большая мечта тех дней – купить килограммовую пачку креветок (не подумайте плохого, не королевских, а обычных, мелких), сварить их и съесть. В магазинах в те годы уже началась эра изобилия, появлялись продукты, о которых мы могли только мечтать, и продукты, о которых мы даже не мечтали. Кто-то из друзей как-то дал мне попробовать креветки, первый раз в жизни, и теперь я мечтала их купить… однажды. Денег не было совсем.

Я делала все, что только подворачивалось под руку. Ситуация моя осложнялась тем, что дочь было не с кем оставить. Как можно работать, имея девятимесячную дочь на руках? Хорошо, удалось уговорить маму сидеть с ребенком два раза в неделю, и я устроилась работать на полставки лаборанткой в РГМУ. Это медицинский институт на «Юго-Западной», куда я, предполагалось, буду поступать в отдаленном светлом будущем. Зарабатывала я какие-то три копейки, но я видела людей, могла дышать воздухом. Честно говоря, думаю, именно там, на кафедре микробиологии, стерилизуя чашки Петри, я снова обрела надежду, начала понемногу нащупывать себя. И потом, там у меня снова появились друзья. А конкретно, моя лучшая подруга Диляра. Лучшая подруга – это же очень важно, верно? В моем случае особенно, ибо влияние Диляры на мою жизнь трудно переоценить.

Конечно, помимо работы в РГМУ, я постоянно пыталась делать какой-нибудь маленький гешефт: то перепродавала какие-то коробки с сигаретами или конфетами, то пыталась выступить посредником в каких-то перепродажах, звонила по объявлениям и пыталась свести концы с концами. Уж такое это было время, все пытались выступить посредниками во всем. Результатов я никаких особенных не добилась, денег не заработала, зато, как говорится, согрелась.

Еще я продавала газеты в электричках, но была изгнана оттуда странной полуоборванной мафией. Газеты у меня брали хорошо, хоть и дело это было муторное – таскаться с тяжеленной пачкой свежеотпечатанных газет в руках по поездам, каждый раз боясь то мафии, то милиции. Кстати, о милиции – ее я боялась всегда. Уж не знаю, что это за парадокс психики: хорошее воспитание или природная трусливость – не знаю. Однако нарушать закон, даже по мелочи, было для меня мучительно.

Помню еще об одном моем неудачном опыте по организации собственного дела. Выглядело оно просто. У нас в РГМУ для сотрудников не составляло никакого труда достать студенческие проездные, по которым мы ездили практически бесплатно и практически везде. Нам они доставались за какие-то копейки, а в метро их можно было продать значительно дороже. В общем, я подсчитала потенциальный эффективный коэффициент моего бизнес-плана и решилась. Встала в переходе на «Проспекте Мира» и выставила перед собой проездной. Сначала торговля шла бойко. Конкуренции нет, да и у меня было конкурентное преимущество – я не была жадной.

– Пройдемте со мной! – раздался за моей спиной голос представителя закона. Не проторговав и часа, я оказалась на крючке у станционного милиционера. После непродолжительного пребывания в отделении милиции на станции я окончательно поняла, что на криминальный элемент я не тяну. Несмотря на то что со мной обращались вежливо, подозрительных методов проведения допроса не использовали и вообще хотели только одного – чтобы я призналась, кто я и какая у меня прописка, чтобы составить протокол, я все же впала в истерику. От мысли, что меня могут наказать, уволить, позвонить маме, я пришла в ужас и принялась рыдать.

– Ну что вы, девушка, в самом деле! – смутился представитель закона. – Нельзя же. Вы же заболеете.

– Я только один раз! Мне… мне деньги нужны. У меня дочь! – отвечала я, хлюпая носом и совершенно не представляя, сколь незначительно на самом деле совершенное мною правонарушение. Конечно, меня тут же отпустили, напоив перед этим чаем, чтобы я хоть как-то успокоилась. Думается мне, представитель закона десять раз перекрестился, избавившись от меня, но идея торговли льготным проездом меня, конечно, тоже оставила. Деньги в руки не давались.

Какая ирония – я дрожала при мысли о малейших проблемах с законом, хотя в будущем мне была уготована судьба пловца в гуще самых разных проблем, в том числе таких, по сравнению с которыми проблема с продажей проездных в метро просто меркла. Я ужасно боялась попасть в какую-нибудь историю – и не могла даже предположить, что вся моя жизнь, вся моя риелторская деятельность будет одной сплошной ИСТОРИЕЙ с продолжением.

Я ничего этого не знала, я только хотела немного заработать на хлеб. И на одну-единственную пачку креветок. У каждого человека должна быть мечта. Я шла к своей мечте, преодолевая все препятствия.

Я пробовала страховать жизнь и здоровье – всего пару месяцев, и неудачно: страховаться не хотел никто. Продавала огурцы на рынке – пару недель. Хуже этой работы, кажется, не было ничего. Там, несмотря на совершенно смехотворную зарплату, ко мне еще и приставали. Я продолжала также подрабатывать лаборанткой в РГМУ, словом, крутилась как белка в колесе и с тем же, кстати, эффектом, пока не произошло первое судьбоносное событие. Диляра однажды сказала:

– Я увольняюсь. И тебе бы надо со мной. Ну какой из тебя врач?

– Никакой, – согласилась я, уже убедившись, что, даже если бы и были у меня способности к этому делу, финансовые проблемы мне никак не позволили бы получать образование в течение ближайших десяти лет. Мне нужны были деньги и только они. Любым возможным способом из легальных. С нелегальными, как вы поняли, я не дружила.

– У тебя хорошо язык подвешен, – тебе надо к нам. Мы будем продавать экологические сертификаты, – сказала она. – Я буду в бухгалтерии, а тебе надо к менеджерам по продажам.

– Я бы и рада, – вздохнула я, – но у меня мама. Она с дочкой сидит только два дня в неделю, да и то сидит через пень-колоду. Иногда мне приходится ее умолять, чтобы она только меня отпустила работать. Я не знаю, что делать. И кто меня возьмет на два дня в неделю?

– Мама? – удивилась Диляра. – А зачем тебе мама?

– Брать ребенка с собой? На работу? – нахмурилась я.

Диляра буквально открыла мне глаза:

– А знаешь ли ты, наивная чукотская девушка, что на свете существуют такие волшебные места, куда ребенка можно сдать поутру и получить обратно вечером, причем примерно в том же виде и состоянии, в каком отдавала, плюс накормленными и выгулянными.

– Да? – вытаращила я глаза. Я (честно-честно) даже и понятия не имела, о чем она говорит. – И что это за место? Камера хранения на Курском вокзале?

– Что-то вроде того, – прыснула Диляра. – Ты когда-нибудь хоть что-нибудь слышала о детских садах? Или ты все же из старообрядцев и живешь в диком лесу?

– Практически! – согласилась я, еле справляясь с волнением.

Детский сад? Это звучало как музыка. Как поэма. Как мечта! Иметь все пять дней в неделю и ни одного так, чтобы тебе с утра сказали, что сегодня работы не будет – просто потому, что мама устала и с ребенком решила не сидеть. Потому что ребенок, как ни крути, это моя и только моя проблема.

– Ты могла бы тогда прийти на работу к нам. Сколько можно заниматься всей этой дикостью и ерундой?

– Садик? Детский? – озадаченно посмотрела я на Диляру. И в этом была вся Таня тех лет. Я была настолько мала и наивна, настолько неподготовлена к тому, во что влезла! Место, которое мне посоветовала подруга, было похоже на рай.

– Да, садик! – кивнула она, ухмыльнувшись. – Такой, знаешь, с песочницей и каруселью.

– Но… у меня дочери только полтора года, – заволновалась я.

– Значит, ясли-сад, – пожала плечами Диляра и этим фактически решила участь Маргариты. Не думаю, что дочь сказала бы ей за это спасибо. Скорее наоборот, так как с того дня Маргарита была связана с детскими садами одной цепью – все тех же наших с ней Жизненных Обстоятельств. Но, имея на самом деле ангельский характер, дочь перенесла это глобальное изменение своей жизни стойко. А у меня освободились руки.

Не знаю, что испытывал Колумб, открывая Америку, про которую он думал, что она – Индия, но я, открыв детский сад-ясли в десяти минутах от дома, почувствовала себя победителем. Характер у меня всегда был деятельный, я человек целеустремленный и весьма упертый. На устройство ребенка в садик у меня ушло пять дней. В первый день – посетить садик и упасть в ноги заведующей, предусмотрительно подтолкнув к ней коробку шоколадных конфет. Второй – еще раз навестить ее, но уже с перечисленными ею документами. Снова немного поваляться в ногах. Остальные три ушли на сбор справок и сдачу анализов в поликлинике, где я тоже старательно унижалась, пресмыкалась, умоляла и лезла без очереди, только чтобы закончить все к следующей неделе. Все эти навыки, особенно умение лезть без очереди, мне впоследствии сильно пригодились в моей риелторской практике. А пока – с ближайшего же понедельника моя дочь стала посещать садик. И теперь, учитывая, что моя драгоценная детка почти никогда не сопливила, не кашляла и не болела, я побежала устраиваться на работу. На реальную работу, о которой такая девчонка, как я, могла только мечтать. А именно – менеджером по продажам, конечно.

Вспоминая те дни, могу с полной искренностью сказать, что мне действительно было совершенно безразлично, чем заниматься. Я так запутала собственную жизнь, что теперь страстно мечтала лишь об одном – о нормальной жизни для нас с Маргаритой. Я была глупой маленькой самовлюбленной дурочкой, я оставила себя без юности, оказалась матерью-одиночкой без денег и без каких-либо счастливых перспектив. И, глядя на меня, многие знакомые, многие друзья нашей семьи говорили, отводя глаза:

– Надо же, так себя погубить!

И да, все они были правы. Во всем, кроме одного: когда утром я просыпалась и видела свою дочь, когда тащила ее в садик, зная, что передо мной лежит еще один день, в течение которого я смогу что-то сделать, я верила, что однажды мне удастся все исправить.

Несколько слов о той работе, на которой я увлекательно провела где-то… три месяца. Фирма, куда меня пристроили, занималась продажей экологических сертификатов. Уверена, что многие из вас спросят меня: а что это? Никто не знает ответа, за исключением автомобилистов с очень-очень большим стажем и водителей грузового транспорта. Но тем не менее была такая штука – бумажка, кусочек картона с какими-то цифрами, призванная подтверждать экологическую чистоту транспорта. Предвижу некоторые ваши вопросы.

– Что, в нашем городе есть какой-то контроль за экологической чистотой транспорта? Я вас умоляю! Вы в окно давно смотрели? Смог видите? Он же весь от машин.

– Вы совершенно правы, – отвечу я вам. – Но это же не значит, что не стоит бумажки продавать. Что-то же продавать надо всегда.

Теоретически, продавая бумажку, наша фирма должна была еще и действительно производить замеры реального выхлопа автомобиля. Но… каюсь, никто этого даже и не думал делать. Где-то по городу были разбросаны какие-то проверочные пункты, но были они как призраки или мифические существа. Легенда есть – а дракона никто не видел. Я как сумасшедшая целыми днями втюхивала каким-то людям эти странные экологические сертификаты, увещевая, уговаривая, объясняя, что им без них никуда. Задача моя была простая. Я брала толстый телефонный справочник с разными московскими фирмами и набирала все номера по списку. Далее я задавала три вопроса из бумажки, лежавшей у меня на столе.

Первый вопрос: «Здравствуйте, могу ли я поговорить с начальником автопарка?»

Второй вопрос: «А у вас вообще имеются какие-то транспортные средства на балансе?»

И третий, главный вопрос, который нужно было произносить строго, в духе представителей закона: «Вы знаете, что согласно такому-то постановлению Правительства Москвы весь автотранспорт предприятия должен быть сертифицирован, а иначе вы можете быть оштрафованы на большую сумму?»

И дальше, смотря по реакции, мы подслащивали пилюлю, поясняя, что все проблемы можно утрясти, если купить эти бумажки у нас. Причем уже с печатями о том, что все машины уважаемого господина N находятся в идеальном экологическом состоянии на год вперед. Обслуживание оплачивалось помесячно, выгодно было платить сразу. Мы – менеджеры – зарплаты не имели, получали только процент с торговли чистым московским воздухом. Я торговала им чуть ли не лучше всех. Именно тогда в этом месте и начали проявляться мои способности. Оказалось, я прекрасно умею толкать и втюхивать воздух.

Я флиртовала по телефону, была готова подъехать в любую точку города, чтобы только принять заказ. Я не была ленива, мне было несложно сделать за день три-четыре конца по нашей бескрайней столице, я не боялась пройти сорок минут пешком до нужного офиса. Впоследствии эта способность также мне сильно пригодилась для риелторской практики.

Были у меня и недостатки. Я не умела пользоваться компьютером до такой степени, что вообще даже не знала о его существовании на этой земле. О компании «Майкрософт» и процессорах IBM и прочей дребедени я тоже не подозревала. Также я не знала и слова такого: ксерокс или факс. Короче, я ничего не знала и ничего не умела. Но впервые я вдруг усекла правила игры. В моих руках были какие-то бумажки, которые кто-то теоретически мог и хотел купить. И моя задача заключалась в том, чтобы найти этих людей.

За первый же месяц работы в той конторе я заработала больше всех в своем отделе. Наверное, мне повезло. И во второй месяц тоже. Я полыхала таким энтузиазмом, что от этого огня постоянно разгорался пожар. Помню, один мой клиент, начальник автопарка одной крупной компании, производившей табачные изделия, сказал мне:

– Честно говоря, Таня, что бы вы ни говорили, мне эти ваши бумажки на фиг не нужны.

– Но… вы же их купили! – удивилась я, передавая ему подписанные акты.

– Да уж. Вам я просто не смог отказать.

– Почему?

– Черт его знает. Наверное, вы просто можете быть чрезвычайно убедительны, – сказал он, с удивлением глядя на меня.

Впоследствии я, кстати, наблюдала этот странный эффект часто. Люди просто не могли мне отказать. Наверное, я в те годы выглядела как маленький, худенький и голодный потерявшийся щенок с большими черными глазами на бледном лице, хотелось покормить и утешить.

– Что ж, спасибо! – улыбнулась я. Сумма моих комиссионных была внушительной. Мне удалось закончить контракт на весь автопарк табачной компании – двести автомобилей, каждый из которых был теперь оснащен бумажкой – экологическим сертификатом.

– Они мне помешают, что ли, эти ваши нелепые сертификаты? Деньги-то все равно не мои, а с вами очень приятно работать, – хмыкнул клиент.

И когда я, смеясь, рассказала об этом Диляре, та задумчиво прищурилась и спросила меня:

– Слушай, а почему бы тебе не заняться недвижимостью?

– Недвижимостью? – совсем растерялась я. В те времена, когда вокруг все мечтали смотаться на вьетнамский рынок за парой контрафактных джинсов, а я – о пачке креветок, само слово «недвижимость» казалось мне чем-то нереальным, из другого мира, зазеркалья какого-то. Я знала о его существовании. Мир серьезных денег и серьезных людей. Я не была слепа или глуха, я видела людей с цепями из золота на шеях, смотрела, как они выходят из глазастых «меринов», покупают дорогой коньяк VSOP, носят малиновые и темно-зеленые пиджаки из дорогой шерсти. Но они все для меня оставались как бы невидимыми, поскольку не имели ко мне никакого отношения. Где я и где пиджаки. И где, простите, недвижимость. В моих руках никогда не было больше ста пятидесяти рублей. Поэтому мир, где вещи измеряются в тысячах долларов США, для меня просто не существовал. И я не существовала для него. Девушек, выскочивших замуж за психованного рок-музыканта и оставшихся с ребенком на руках, туда не пускают.

– Да, недвижимостью. У меня муж работает в риелторском агентстве. Если хочешь, я с ним поговорю, – предложила Диляра и тем самым второй раз повернула колесо моей фортуны. Это и был мой Шанс. Так я оказалась в «Бауте».

Совет

Если вы в тупике и совершенно не знаете, куда деваться и как жить дальше, – идите в риелторы. Бесценный опыт этой совершенно сумасшедшей работы поможет вам ничего не бояться в жизни и ни перед чем не пасовать. И, кроме того, денег тоже теоретически можно заработать. С этим, правда, сложнее.


Язык птиц

Я очень хорошо помню свой первый рабочий день в элитном агентстве недвижимости «Баут». Элитным оно было потому, что занималось исключительно элитным жильем. Год тысяча девятьсот девяносто шестой, и никто толком не понимает, что это вообще такое – элитное жилье. В народе бытует мнение, что элитное – это когда из окна площадь Красная видна. И чтобы метров побольше. Также по вполне понятным причинам элитным местом считается Арбат. Квартиры на Арбате и тогда можно было продать за огромные деньги, хотя те цены с нынешними сравнить никак нельзя. Впрочем, умелые риелторы, а их можно пересчитать по пальцам, отлично зарабатывают на расселениях старых замшелых коммуналок в арбатских переулках. Их пожилое голодающее население, задавленное перестройкой, ради отдельной квартиры на окраине Москвы и некоторой доплаты с радостью готово расстаться со своими комнатами.

– Вы уверены, что хотите это купить? Имейте в виду, тут полы проваливаются, я не буду потом вам их чинить! – пугают риелторов жители коммуналок. Они боятся, что риелтор потом придет жаловаться. Некоторые вообще считают риелторов чудаками. Собственно, большинство из них вообще не понимает, что риелтор – это только посредник. И что жить в этой купленной квартире он не собирается.

– Вы, главное, выселяйтесь побыстрее, и все, – ласково улыбается риелтор. Он-то знает, что эти самые трущобы с проваливающимся полом и деревянными перекрытиями будут проданы как минимум втрое дороже, особенно если в них сделать так называемый евроремонт. Что это такое и как это понимать – вопрос сугубо индивидуальный. По моему опыту работы в Москве, евроремонт – это понятие крайне растяжимое. По первости, только начиная работать в недвижимости, я еще велась на эти термины, и, если в объявлении было написано что-то типа «сделана косметика» или, опять же, «евроремонт», я ехала туда в первую очередь. Очень часто евроремонтом называли оранжевые обои на стенах, прибитый к кухонной стенке диван и прокуренный серый потолок.

– Что же это за евро? – удивлялась я.

– А тут плитка испанская, – отводил глаза риелтор.

Евроремонтом могли назвать и очень дорогую инсталляцию на тему французского Прованса с бронзовыми канделябрами и каменными каминами. Однако Прованс был инсталлирован в рамках города Химки, в пятиэтажном кирпичном доме древнейшего года постройки, а цена за него была просто сумасшедшая.

К слову, об эксклюзивных дизайн-решениях. Воспроизводя их в рамках отдельно взятой квартиры в многоквартирном доме, надо понимать, что отбить такие решения при продаже невозможно. И даже если все так, как вы говорите – и дизайн авторский, и плитка испанская, и лепнина натуральная, и паркет из вымирающего вида дерева, – вы своих денег не получите. Есть такое понятие – избыточный ремонт. Понять, относится ли ваш райский уголок к таким «избыточникам», очень легко. Возьмите среднюю стоимость на аналогичную квартиру (только именно среднюю, а не самую высокую в списке) в аналогичном доме (лучше смотреть вообще в том же самом доме) и прибавьте к этой цене тридцать процентов. Это та стоимость, которую покупатель будет готов дать за хороший ремонт. Если же квартира будет идти дороже, покупатель предпочтет купить другую, без ремонта, и обустроить ее по своему вкусу. Если стоимость вашего ремонта выше, чем полученная цифра, – вы владелец квартиры с избыточным ремонтом. И если уж вам надо будет ее продавать, с некоторыми потерями придется смириться.

Но вернемся к элитному жилью. В тот год, когда я, усилиями моей лучшей подруги, оказалась в офисе маленького закрытого агентства недвижимости, оно было, кажется, единственным в Москве, специализировавшимся именно на этом самом элитном жилье. Так что оказаться сотрудником такой фирмы было для меня по-настоящему большой удачей. И, признаюсь честно, когда я шла туда в первый раз, руки у меня дрожали. И вообще я вся дрожала. От волнения, конечно. Мне казалось, что, как только они там, в этом офисе, меня увидят, сразу выгонят. По профнепригодности. Но этого не произошло.

– Вы Татьяна? – спросил меня тот самый муж моей подруги. Он оказался невысоким, худощавым мужчиной лет тридцати, страшно похожим на Юрия Шевчука, чьи песни я с переменным успехом исполняла в московских переходах еще до рождения дочери. Сходство было почти стопроцентным. Увидев перед собой своего любимого автора и исполнителя, я чуть не поперхнулась.

– Да…а! – с трудом выдавила я. И тут мой будущий босс просто убил меня наповал, представившись:

– А я – Юра. Садитесь сюда.

– А… ладно, – кивнула я, старательно удерживая себя от желания немедленно позвонить Диляре и уточнить, не забыла ли она упомянуть, что замужем за рок-звездой. И почему всеми нами любимый Юра Шевчук теперь торгует недвижимостью.

– Значит, так. Вы хотите стать риелтором?

– Да! – со страстью ответила я, хотя на самом деле я не знала точно, кем хочу стать. Кем угодно, лишь бы платили деньги.

– Зарплата в двести долларов вас не смущает? – зачем-то поинтересовался он. Зарплаты у меня еще вообще в жизни не было, если не считать то пособие на проезд и вегетарианское экономное питание в столовой, что я получала как лаборантка РГМУ. А уж двести долларов – это были деньги. Я тогда еще не умела переводить деньги туда и обратно в уме из одной валюты в другую, но даже без конвертирования понимала, двести долларов – это вещь.

– Нормально. Я же ведь только учусь. Надеюсь, что смогу заработать больше, – заявила я, ибо наглость, как известно, города берет. Я была от природы наделена даром брать города. И маленькие деревеньки. И, как я уже говорила, проходить без очереди.

– Отлично, – обрадовался Юра, так как для него, наверное, двести долларов были чем-то вроде разменной монеты в кошельке. И добавил: – Тогда учитесь.

– Спасибо вам огромное, – раскланялась я в реверансах, после чего приступила изучению риелторского дела. Учиться было непросто. Неделя ушла у меня только на то, чтобы понять, чем именно занят существующий в офисе народ. Потому что, если честно, первое впечатление было такое, что никто тут ну совершенно ничем не занят. Всего у нас в офисе было пять человек. Я, Юра – мой босс, как я его называла, но вообще-то не совсем босс, потому что являлся еще некто Дмитрий, который и был главным начальником конторы, но его я увидела впервые только через месяц после того, как устроилась на работу. Еще был Федор, симпатичный улыбчивый парень с весьма высоким уровнем коммуникабельности. Он все время бегал на перекур и за пивом для себя и для своего друга Юры и страшно любил поболтать. С ним первым я, можно сказать, как-то сблизилась. Кроме них, примерно раз в сутки в офисе появлялся странный персонаж по фамилии Лохович (признаюсь сразу, фамилия немного изменена). Когда он входил, а вернее, влетал в двери, казалось, что он заполнял собой все пространство маленькой комнатки на последнем этаже одного министерства на Китай-городе, где мы жили.

– Мне звонили?! – еще с порога кричал он, размахивая при этом огромной трубкой мобильного телефона.

Тут требуется маленькое отступление. Мобильные телефоны в те годы еще только появлялись и у простых граждан их отродясь не водилось. И только иногда особенно крутые мужчины в особенно малиновых пиджаках ходили с чемоданами, в которых лежали безразмерные трубки. Работали первые мобильники далеко не везде, в основном в пределах Садового кольца, зарядку жрали немерено и разговор по ним стоил целое состояние. Поэтому многие крутые, кстати, практиковали такую штуку – ходили по оживленным улицам с деловитым видом и кричали в свои трубки:

– Сколько? Они что там, с ума сошли? Скажи, что меньше вагона не возьмем! Все, я на мобиле! – И так до тех пор, пока тот (или те), для кого и был приготовлен этот спектакль, не приходили. Тогда он (тот, кто с телефоном) демонстративно нажимал на кнопку отбоя и вздыхал: – Достали уже. Нигде от них покоя нет, – и принимался за текущие дела.

Надо ли говорить, что разговаривал он с пустотой, и только для того, чтобы произвести впечатление. А я, наивная московская девушка, мобильный телефон впервые узрела именно в руках у Лоховича. Кроме телефона, он обладал и другими атрибутами крутизны: несколькими пиджаками разных ярких цветов, глазастым «мерином» и крайне представительной внешностью. И еще он, казалось, работал всегда.

– Мне кто-нибудь звонил?! – в истерике кричал он, подлетая к своему самому большому столу.

– Нет, не звонили, – пожимала я плечами, удивляясь его вопросу. Ведь его мобильный номер все знали, так что, если надо, ему бы на мобильный и позвонили. Но Лохович панически боялся пропустить какой-нибудь многообещающий звонок. Задав вопрос, Лохович бросался заряжать свой мобильник, который все время разряжался, и одновременно принимался куда-то звонить. И говорить на том самом птичьем языке, который знаком любому риелтору и который я осваивала весь первый год. Хотите провести тест? Ниже я приведу кусочек разговора Лоховича, один из множества тех, что я слышала в первые дни работы. А вы попробуете понять, о чем он. И если вы поймете его без перевода, значит, сто пудов, вы уже делали в жизни что-то с недвижимостью. В общем, из разговоров Лоховича по телефону, которые так меня поражали в первые недели работы в «Бауте»:

– Мосфильм интересует. Ваша?

Наша. Эксклюзив.

Там сус?

Сус. Зато чистая. Третьи руки: первичка, потом по закону и купля-продажа.

И это, по-вашему, чистая?

Это ЦК! Уникальный дом, панорамный вид на гору.

Цепочка?

Три колена. Но можем вообще-то попробовать разорвать.

Сколько?

Пятьсот!

Вы с ума сошли?

Это Мосфильм. Вы шутите? У нас и за единичку была.

Оформление чье?

– «Менатеп», Зимина, пополам.

Ускорение?

На зеленом, наш человек.

Освобождение?

Две, по ЖК.

Ну, это нереально. Мои не будут ждать. Моим надо быстрее.

Подумаем.

Смотрим как?

По созвону. Ключи.

Вот один из наших птичьих разговоров, которые ставили меня в тупик. В первое время я даже приставала к Федору, записывая вопросы, и требовала объяснений. Выяснялось, что Мосфильм – это вовсе не о киностудии, а о Мосфильмовской улице, которая считалась (и продолжает оставаться) одной из самых востребованных и элитных улиц в мире, а ЦК – это небольшой квартал ведомственных домов, из которых открывается вид на Университет. Конечно же, квартиры с таким видом шли дороже всего. Единичка – это, соответственно, миллион долларов. В приведенном выше разговоре речь шла о продаже за пятьсот тысяч долларов квартиры, которая была в свое время приватизирована, потом унаследована по закону, а затем перепродана, что, по-честному, никак нельзя считать «чистыми» документами. Сус (это, я думаю, многие знают) – это совмещенный сан-узел. Эти и прочие спецтермины и есть основная составляющая работы риелтора. И поскольку главное, чем любой риелтор занимается круглыми сутками, – это разговоры, то любой из нас со временем пытается свести эти разговоры к минимуму и ускорить обмен информацией. Иногда, стоя на квартире и общаясь с риелтором противоположной стороны, я искренне веселилась, глядя на лица наших клиентов, которые просто не понимали, о чем мы говорим. Что ж, такое ведь есть в любой профессии? Но вернусь-ка я к своему первому рабочему дню.

* * *

Про Лоховича я вам сказала, он был самым с виду крутым, хотя, разобравшись, я убедилась, что это не совсем так. Меня Лохович, кажется, так и не заметил за все то время, что я работала в «Бауте». Он вообще не замечал ничего, кроме денег и телефонов. Зато еще имелся у нас в фирме некто Виктор, мужчина лет сорока с небольшим, хотя, возможно, и меньше, потому что Виктор был потрепан жизнью и алкоголем и мог выглядеть старше своих лет. Неважно. Он тоже периодически приходил и уходил, а когда оставался в офисе, очень любил отдавать мне распоряжения и учить жизни. Он садился в кресло на колесиках, закидывал ногу на ногу и глубокомысленно заявлял:

– Чтобы стать настоящим риелтором, нужно иметь определенный склад характера. Далеко не каждый может им стать.

– А какой именно склад нужно иметь?

– Э… – Дать более подробный, развернутый ответ он не мог. Зато мог припахать меня (в порядке обучения исключительно) к обзвону газетных объявлений. В те времена еще не появилось удобных электронных баз данных, и Интернета, кстати, тоже еще в помине не было. У нас в офисе имелся компьютер, чудо современной технологии, с операционной системой Windows 3.1 для рабочих групп, но использовался он только опытными риелторами и всегда был занят. Как именно он использовался, я расскажу чуть позже. А вот подбор квартир осуществлялся путем обзвона объявлений из нашей мекки тех дней – единственной и неповторимой газеты «Из рук в руки», являвшейся монополистом этого направления. Виктор раскладывал передо мной свежую газету и давал инструкцию:

– Мне нужны однушки и двушки от Академической до Кропоткинской, 10 м. п., свободные, но можно и альт., если легкая. СУР, ИЗОЛ, кухня – от 10, К или МК, до трехсот штук.

– О’кей! – кивала я и погружалась в чтение газеты. Поначалу без перевода я просто выискивала объявления, где было написано слово ИЗОЛ (имеются в виду изолированные комнаты) и буква К или МК (кирпич или монолит-кирпич), а также альт, который оказался не музыкальным инструментом, а термином «альтернатива», говоря по-простому – обмен. В общем, обзвон сотен объявлений занимал часы, являлся довольно бесполезным, потому что Виктор на поверку ничего на самом деле не искал, но ему нравилось управлять мной. В то время как сам он работал за компьютером. Я обещала рассказать, как именно по-настоящему профессиональные риелторы использовали компьютер тех лет? Извольте. Значит, так. На нем печатали договоры – это раз. На нем готовили объявления для расклейки – и то и другое делалось редко. А ежедневно компьютер был занят нашими старыми морскими волками по полной. Виктор раскладывал пасьянс-косынку, Юра, кстати, тоже. У Юры был свой норматив, он должен был за сутки хотя бы один раз добиться, чтобы пасьянс сошелся. Не уходил домой, пока не достигнет поставленной цели. Я, кстати, Юру всегда уважала за эту последовательность и целеустремленность. А вот Виктор предпочитал шарики, которые, на мой взгляд, были совершенно бессмысленные и простые. Бьешь по цветам – и все. И какие-то тебе засчитывают очки. Лохович, когда ему все-таки никто не звонил и сам он не мог придумать, кому позвонить, играл в кинга и был в этом довольно хорош. Федор же менял игры с одной на другую. Он вообще, как я потом выяснила опытным путем, был таким во всем – непостоянным, ветреным и неверным. В общем, лучше всего риелторы нашего агентства умели… не делать совершенно ничего. Они убивали время самыми разными способами. Они его перекуривали, переигрывали в компьютер, пересиживали на гранитных лавочках в парке на Китай-городе, перекусывали в министерской столовой. Время сопротивлялось, но все-таки утекало.

– А почему мы ничего не делаем? – спросила я все-таки у Юры, дождавшись его полной победы в очередном пасьянсе.

– Мы ждем! – многозначительно ответил он.

– Чего? – удивилась я.

– У моря погоды, – бросил Федор, хихикнув.

– Клиента. – Юра произнес это с очень серьезным лицом. И с придыханием. Потому что клиент – это было очень серьезно. Весь офис, вся фирма ждала звонка по номеру, на который давалась реклама. Поскольку агентство наше было элитным, рекламы было много. Она была и в «Из рук в руки», и в журналах типа «Мир и Дом», «Элитная недвижимость» и во многих других. Звонки были. Когда они раздавались, риелтор, бравший трубку, преображался. Менялся его голос, поза, выражение лица. Жизнь вокруг замирала, только чтобы не помешать риелтору свершить это таинство – поймать клиента на крючок. Все начинали говорить шепотом, ходить на цыпочках, объясняться жестами. Никто не пил кофе, не шуршал газетой. Клиент – это звучит гордо. Что такое риелтор без клиента? Это как утро без росы, как пашня без посева. Как Президент Российской Федерации без Российской Федерации. Словом, думаю, вы уже поняли, насколько это серьезно – звонок клиента. Ради этого мы и жили. И называлось это «режим ожидания». Все мы находились в нем. Мне, конечно же, брать трубку и отвечать на звонки не дозволялось. Слишком велика была ценность клиента, чтобы переводить его на меня. Я была новичок, стажер и оставалась таковой весь первый месяц. Я научилась пить пиво с Юрой и Федором, часами резаться в косынку (это был мой выбор), перечитала все договоры и бумаги в компьютере. Я вообще относилась уважительно ко всякого рода документам. От работы с ними я получала почти физическое удовольствие. Я прочитала подсунутый Юрой Гражданский кодекс, чем несказанно его удивила, и постоянно задавала ему странные вопросы типа:

– А почему права «вещные» а не «вещевые»?

– А чем отличается владение, пользование и распоряжение?

– А что такое «особый режим владения»?

– Кто такие «сервитуты»?


Также я делала кофе, отвечала за микроклимат в офисе (а именно, проветривала его и убирала пивные банки), выслушивала истории из жизни риелторов, узнавала названия самых престижных улиц Москвы, восхищалась тем, что Юра знает столицу не только по улицам, но даже и по домам. Я называла ему номер, а он рассказывал, какой именно это дом, из чего построен, сколько ему лет, какие там квартиры и т. п. Это потрясало меня до глубины души, мне казалось, просто невозможно стать таким профессионалом, как он! Ему нравилось, что я им восхищаюсь, но от клиентов он меня держал подальше. По сути, я работала секретарем или массовиком-затейником. Офисной феей, если хотите. И как переломить этот барьер, отделявший меня от тех реальных настоящих дел, которыми занимались все вокруг, я не знала. Помогло, как всегда, чудо.


Дресс-код

Если вдуматься, для работы риелтором я совсем не подходила. Основной залог успеха здесь – правильный внешний вид. Как известно, встречают по одежке, а провожают по уму. В моем случае это правило создавало мне определенную проблему. Как представитель элитного агентства недвижимости, я обязана была выглядеть соответственно. А как ты будешь выглядеть соответственно, если у тебя в арсенале только две юбки с вьетнамского рынка и пара коричневых джинсов. Могу вспомнить, если постараться, весь мой гардероб тех лет. Бежевая водолазка, полиэстеровая блузка цвета слоновой кости и свитер под цвет джинсов – все. Как говорится, то, что нажито непосильным трудом. Сравнивая себя с Лоховичем, я понимала, как неубедительно буду выглядеть при разговоре с клиентом. Мало того, что у меня нет ни пиджака, ни «мерина», ни «мобилы», так еще и сама я – тоненькая, вечно голодная соплюшка двадцати лет. Даже мои собственные родные никак не могли взять в толк, что я затеяла.

– Какая, на фиг, недвижимость? – воскликнул мой брат. – Это все ерунда. Тебя кинут!

– Это мои хорошие друзья, – попыталась я вступиться за честь «Баута». – Там крутятся миллионы.

– Какие, я тебя умоляю, миллионы? – рассмеялся брат.

А его жена искренне посоветовала мне не заниматься дурью, а идти в продавцы на рынок, там мое место.

– Сама иди, – прошептала я, но так, чтоб она не слышала. Я боялась своего брата, я стеснялась его позитивной, уверенной в себе жены. Я была неудачницей, он – семейной гордостью и успешным человеком. В каждой семье должна быть своя паршивая овца, у нас это была я.

– Смотри, опять доиграешься, – предупредил меня брат, показав, что все они помнят, как я доигралась в прошлый раз.

Я вздохнула и постаралась выкинуть их ожидания в отношении меня из головы. В конце концов, я же его не трогала? Он жил своей жизнью, со мной не пересекался. Мой брат, еще когда я только родила, дал мне понять, что я за свои глупости должна отвечать сама, и самоустранился. Мы не пересекались ни физически, ни финансово, плыли на разных кораблях. Он – серьезный, хорошо обеспеченный женатый человек, я – разведенная дурочка без профессии и денег, с ребенком на руках. С того времени, как он стал жить, не замечая меня даже с расстояния двух метров, я решила, что имею полное право никаким образом не учитывать его мнение.

Мне нравилось работать риелтором, и я верила, что у меня рано или поздно обязательно что-то получится. Когда я отвечала на звонки по квартирам, которые мы продавали, я специально старалась говорить более низким голосом, чтобы выглядеть старше и солиднее.

– Да, квартира на бульваре Шевченко стоит триста тысяч. Торг – вряд ли. – Голос у меня, в принципе, был хороший, мог сойти за голос взрослого человека. Но стоило на меня посмотреть, как становилось ясно, что со мной каши не сваришь. Даже яичницы не пожаришь, чего уж там. Так что встречаться с клиентами лично я боялась ужасно. Когда клиенты приходили к нам в офис и Юра брал меня с собой в переговорную комнату, я пряталась за его худую спину и старалась не отсвечивать. Но волков бояться – в лес не ходить. Я все еще не понимала, как смогу обзавестись собственными клиентами, если мне никто не дает с ними даже поговорить. Помог случай. А также то, что я, будучи истинно романтичной натурой, искренне верила в то, что невозможное – возможно.

* * *

Дело было летом, погода стояла прекрасная, тягучие томные июльские дни. Воздух плавился от жары, полуголые загорелые люди лениво сидели, развалившись, на лавочках в парках и попивали освежающие напитки. Рабочего настроения не было ни у кого, включая риелторов, но мы все-таки были на посту. Мы с Виктором. Лохович где-то колесил на своем «мерине», Юра уехал показывать пустую квартиру на Бахрушина, Федор просто куда-то слился. Виктор был старшим по телефону. И он тоже скучал и мечтал примкнуть к Федору с баночкой освежающего алкогольного напитка. Как вдруг раздался звонок.

– Добрый день. Агентство «Баут», Виктор, чем могу помочь? – Он ласково и нежно ворковал, прижимая к уху «рекламную» трубку. Потом лицо его исказила гримаса недовольства. Он пробормотал: – Оставьте свой номер, я посмотрю, что можно сделать. – И повесил трубку.

– Что там? – поинтересовалась я, листая журнал «Мир и Дом». Фотографии квартир там меня просто завораживали. Все, что я видела в жизни, – это панельные шестнадцатиэтажки и хрущевку моей подруги. А тут – мраморные полы, лепнина на потолках… Сказочные дворцы, я до сих пор не верила в то, что они могут существовать в реальности. Я еще не видела ни одного такого в натуре.

– Они хотят разменять квартиру. – Виктор не горел энтузиазмом.

– Ну и?

– Бесполезняк. Тухляк, – пояснил он.

– Почему?

– Квартира на Белорусской, ничего особенного, старая ЦЕКОВКА, к тому же одно окно у них выходит на крышу подъезда. Кому такая «элитка» нужна? Воры могут залезть, и вообще, никакого вида. Говорю тебе, без шансов.

– Как это – на крышу? – удивилась я. – Такое бывает?

– А как же? Вылезаешь из окна одной квартиры и можешь заглянуть в другую. Грязища и вообще. И потом, они хотят за свою трешку три однушки, причем в том же районе. Не вариант.

– Да? – вдруг задумалась я. – Тебе он не интересен?

– Совершенно! – хмыкнул он, облизывая губы. Пива не было.

– Тогда, может, я на них попрактикуюсь? – осторожно предложила я.

Виктор на секундочку задумался. Перспектива отдать мне клиента, пусть даже и беспонтового, его не радовала, но хотелось культурного отдыха и плотских радостей, а работать настроения не было. К тому же на звонок полагалось ответить, ибо нельзя оставить клиента без ответа. Так что он решился и кивнул.

– Ну, просчитай им варианты, прикинь шансы. Но заниматься ими реально не советую – только время потеряешь.

– О, времени-то мне как раз и не жалко, – усмехнулась я.

Времени у меня было сколько угодно. Таким образом, у меня появился шанс поговорить с реальным живым клиентом, жаждущим что-то продать и купить. Я подготовилась серьезно. Я выписала и даже прозвонила все однокомнатные квартиры в районе, примерно оценила трехкомнатную квартиру на «Белорусской», написала и положила перед собой памятку всяких умных слов, чтобы не выглядеть совсем уж идиоткой, ибо птичий язык-то я еще не освоила, и… набрала номер.

Не хочу утомлять вас всякими сугубо техническими деталями, скажу только, что разговор по телефону удался и клиенты пригласили меня посмотреть квартиру и их самих, что было совершеннейшим чудом для меня в тот момент. Когда в офис приехал Юра, я в полнейшем экстазе сказала, что завтра с утра еду на переговоры к потенциальным клиентам.

– Да? Молодец. Потом приедешь в офис?

– Конечно.

– Там тупик! – вставил Виктор ревниво.

– Пусть девочка тренируется. – Юра пожал плечами, а я принялась сосредоточенно думать, как бы мне подать себя, чтобы меня не обсмеяли в первые же пять минут переговоров. Нечего и говорить, что весь этот вечер был потрачен на то, чтобы перерыть гардероб. Результаты меня расстроили, выбор был невелик. Пришлось надеть бежевую полиэстеровую блузку и черную офисную юбку, ничего другого, более солидного, не было. После долгих мучений я достала всю свою небольшую заначку, старательно отложенную после получения первой и пока что последней зарплаты, и поехала на ближайшую толкучку. Думаете, я купила себе там деловой костюм? Ну, нет. Деловой костюм вряд ли бы меня спас. Я купила себе портфель.

Я называла его про себя «Чемодан Солидности». Это был мой талисман, мой оберег, мой тотем, дававший мне уверенность в себе и внутреннюю свободу. О, как хорошо я его помню! Огромный, рыжий, из искусственной кожи, с массивным замком и длинным ремешком. Он застегивался с громким щелчком, имел пять отделений и пах настоящей кожей. Я набила его бумагами, договорами и файлами, которых натащила из офиса в избытке за этот месяц. Этого мне показалось мало, и я сунула в одно из отделений Гражданский кодекс, добавила чистые листы и заранее подготовленные бланки. У меня был готов целый сценарий того, как я буду себя вести.

Я собиралась с серьезным видом пройтись по всей квартире, старательно хмурясь, многозначительно кивая и задавая всякие каверзные вопросы типа «а какие у вас потолки» или «есть ли у вас экспликация». Всякие волшебные слова типа «экспликация», «правоустанавливающие документы», «действующее законодательство» и «конъюнктура рынка» тоже были мною выучены и отрепетированы перед зеркалом. Дальше предполагалось, что я буду долго копаться в чемодане и говорить о том, какое старое наше элитное агентство и как мы профессиональны и уникальны. И, наконец, я собиралась предложить услуги, используя слова «прогноз», «ценообразование» и (особенно важно!) «прямой эксклюзивный договор». В принципе, все так и прошло. Я и хмурилась, и говорила слова, и шуршала бумагами – но договор со мной подписали, как я потом узнала, по совершенно другой причине. Вернее, фактически вообще без причин.

– Таня, вам просто было невозможно отказать! – сказала мне клиентка – мама Софья Павловна. – Вы были… такая энергичная, полная надежд. Даже не знаю… конечно, я видела, что вы неопытны и слишком юны. Просто было в вас что-то такое… Мы решили дать вам шанс.

И в этом история моей жизни. Знаете, сколько раз я это слышала? Миллион раз. Люди доверяли мне даже тогда, когда делать этого не стоило. Даже тогда, когда я сама себе не верила. Мой муж (теперешний, второй) часто про меня говорит, усмехаясь:

– Ты умеешь говорить убедительно даже о вещах, в которых ни черта не смыслишь. – И это правда. Кстати, это отличительная особенность хороших риелторов. Такая уж специфическая работа. На девяносто процентов наш брат-акробат не имеет никакого юридического образования, осваивает все специфические тонкости на практике. Кто-то осваивает лучше, кто-то хуже. Не все же отличаются терпением, целеустремленностью и тягой к знаниям.

Зато «щеки надувать» должны уметь все. Если ты не сможешь быть убедительным и не сумеешь дать уверенный квалифицированный ответ на вопрос, который слышишь впервые в жизни, не быть тебе риелтором никогда. На том самом первом просмотре, у клиентов, мне задали вопрос, к которому я никак не была готова.

– Что будет включать ваша юридическая проверка? – спросила Софья Павловна.

О чуде таком я и не подозревала. Это могло оказаться все, что угодно. Так что я, вдохнув поглубже, выдала нечто такое:

– При необходимости мы подключим весь необходимый ресурс. Вы же понимаете, вы имеете дело с профессионалами. Так что (тут я чуть запнулась) в рамках действующего законодательства мы сможем предоставить весь пакет.

– Да? – оторопело посмотрела на меня клиентка.

– Даже не сомневайтесь. Полные гарантии. Эксклюзив! Давайте прочтем договор, – уверенно перевела я разговор на другую тему.

– Ну, давайте… – растерянно кивнула Софья Павловна.

Я зачитывала фразы, сияла оптимизмом и была переполнена верой в наше с ней общее совместное будущее.

Она мне поверила. Такая уж у меня планида. На следующий день я возвращалась в офис с большим и тяжеленным рыжим портфелем в руках и подписанным договором.

Совет

Если даже вам кажется, что вы имеете дело с профессионалом высокого класса, все же не поленитесь и уточните, какое образование он получил или хотя бы какой стаж работы имеет. Если, конечно, хотите, чтобы риелтор был вам не только психотерапевтом, но и разбирался в юридических тонкостях. Иначе есть шанс заключить договор с человеком, который имеет самое смутное представление о том, чем занимается. Как это случилось со мной и моими первыми клиентами ?.


Эксклюзивное предложение

У каждого риелтора свой клиент. Нет, не так. У каждого риелтора есть своя карма. Да, именно так – карма. Необъяснимая способность притягивать свой, сугубо определенный вид людей или, если хотите, квартир. Над кармой можно работать, можно пытаться ее очистить или улучшить – или ничего не делать. Но это – как феромоны. Кто-то испускает их, кто-то нет. Кто-то больше – кто-то меньше. Мы испускаем наши риелторские феромоны сквозь телефонную трубку. Тембр голоса, темпоритмика, еле уловимые интонации – все это работает либо на нас, либо против нас.

Я знала риелторов, которых все время норовили кинуть. Они бегали, месяцами подбирая квартиры, а клиенты потом демонстративно рвали на их глазах договоры и плевали на обязательства. В буквальном смысле. Бывали и такие, которым все время доставались покладистые люди, и уж тогда риелторы кидали их. Таких тоже много.

Мне все время доставались проблемы. Такая уж у меня карма. Клиенты мои были разными. Адекватными и не очень, веселыми и грустными, деловыми или наивными. Они могли любить меня или вечно выказывать недовольство. Бывали и веселые. Одна моя клиентка – налоговый инспектор – на новость о том, что квартира, которую она хочет купить, подорожала на тридцать тысяч долларов, вздохнула и бросила:

– Опять придется идти на сделку с совестью!

– В смысле? – не поняла я.

– Взятки придется брать с тех, кто работает по закону! – хмыкнула она. – Ладно, у меня подошли там экспортерчики одни, надо будет с ними поработать. Две недельки, думаю, хватит.


Клиенты всегда имели какую-то специфическую особенность. Они могли хотеть чего-то сложного или совершенно простых, легкоисполнимых вещей. Неважно. Так или иначе, в процессе моих сделок возникали какие-то не зависящие от кого-то проблемы и сложности. Впрочем, риелторский бизнес – вообще зона риска и стресса. Мы в этом живем, мы к этому привыкаем. Я ради денег в те годы была готова вообще на многое, даже сама не подозревала на что. Все мои способности и личные качества, такие, как авантюризм, стрессоустойчивость, наглость и умение пускать пыль в глаза, проявились именно тогда.

Мои первые клиенты были людьми адекватными. А ведь мечта любого риелтора – АДЕКВАТНЫЙ клиент! Итак, это была семья из трех человек: Софья Павловна, усталая, немного грустная женщина лет около пятидесяти пяти, ее муж – бывший военный, – наоборот, бодрый и полный сил, и дочь, которую звали Марфа. Марфе было лет двадцать, и она ужасно устала жить, слушая ругань из-за стены: Софья Павловна и ее супруг постоянно выясняли отношения, потому что за долгие годы счастливой совместной жизни у них возникли непреодолимые, так сказать, противоречия, хотя они не были в разводе, не ненавидели друг друга и у них не было других любовных связей.

– Мы просто не можем больше жить вместе, – пояснила София Павловна. – Нам необходимо разъехаться.

– Конечно, – согласилась я, ибо мне, по сути, было все равно, почему именно они хотят продать чудесную, уютную квартирку на «Белорусской». Главное, чтобы они сделали это с моей помощью.

– Вы уверены, что это возможно? – усомнилась она. – Нам нужны три отдельные квартиры!

– Мы все сделаем в лучшем виде, – заявила я, уверенная, что каким-то чудом мне это обязательно удастся.

Я же говорила, что верила в то, что невозможное – возможно. Тут именно это и требовалось. Потому что, как мой коллега Виктор говорил, вариант был тухлый. Правда, квартира была хорошего метража, в кирпичном доме, и все же… Два окна из четырех выходили на проезжую часть, а тогда в Москве еще очень сильно ценили окна во двор. Это сейчас уже всем на это наплевать. Город стал настолько шумным и грязным, что найти тихий ухоженный двор – задача невозможная.

Два других окна – и это было самое плохое – выходили на большой, покрытый рубероидом козырек подъезда. Я перелезла через подоконник и задумчиво постояла на козырьке, заглядывая в окна других квартир. На козырьке валялись пустые пачки из-под сигарет и горы окурков. Ворам, если бы они захотели залезть в квартиру, достаточно было бы по дереву забраться на козырек и выбить стекло.

– И как ты собираешься это продавать? – хмурился Юра, изучая привезенные мною документы.

– Только выкинешь бюджет на ветер, – кивал Виктор и довольно улыбался. Бюджет – это те средства, которые необходимы, чтобы длительное время держать выбранный объект в рекламе. В моем случае очень даже длительное время – три месяца. Особенно по тем временам. Это сейчас продажа объекта от полугода до девяти месяцев – норма. Тогда же, в девяносто шестом, мы редко тратили на продажу обычной квартиры больше месяца.

– В «Мир и Дом» ее не дам, – помотал головой Юра. – Это вообще не элитка, только разве что желтый кирпич. И все.

– Лажа, – поддакивал Виктор.

Но у меня дома сидела Маргарита, которая уже почти не влезала в свою маленькую детскую кроватку с решетками. Эту кроватку мне в свое время отдали добрые люди, и другой кроватки у меня не было. И вообще не было ничего. Мы жили в комнате, где имелась старая скрипучая софа с торчащими пружинами, громоздкий шкаф, перегораживающий комнату пополам, и детская кроватка. Я мечтала купить Ритке диван, я страстно хотела иметь маленький цветной телевизор. Мы с Маргаритой хотели многого, включая креветки, так что я приняла условия игры как должное. Я ежедневно покупала в офисе свежую газету «Из рук в руки», вырезала из нее бланк бесплатного объявления и писала такой текст:

Эксклюзивное предложение! Трехкомнатная квартира в тихом переулке старинного района Москвы. 90 кв. м, два санузла, уникальная возможность оборудовать свой собственный ЗИМНИЙ САД… м

– Что? – расхохотался Юра, впервые увидев мое объявление. – Какой, на хрен, сад?

– А что? – пожала я плечами. – Там же полно места. Кто наглее – откусит кусок козырька, остеклит, и все – готовый зимний сад.

– Какая-то фигня, – фыркнул он. – Таких дураков нет.

– Ну, посмотрим, – вздохнула я, понимая, что спорить с опытным и матерым Юрой – дело бесперспективное.

И все же я давала это объявление с упорством асфальтового катка. И каждый день, влетая в офис, я тоже, как и Лохович, первым делом кричала:

– Ну что, мне кто-нибудь звонил?

– Нет. Не звонил, – отвечали мне чаще всего.

Иногда звонки все же появлялись, люди интересовались, спрашивали, даже приезжали смотреть. Но на этом дело и кончалось. Я уже занималась чем-то другим, подписала еще пару договоров, была допущена нашими монархами (Юрой и Лоховичем) до рекламного телефона, в порядке живой очереди, конечно. Я крутилась как белка в колесе, не получая за это ничего, кроме зарплаты. Без нее я бы вообще не знаю что делала. Она помогла мне продержаться эти первые полгода. Когда в наших современных крупных риелторских агентствах набирают агентов, не давая им никакой зарплаты вообще, я искренне сочувствую им. Это жестоко и неправильно – обрекать человека на длительное безденежье только потому, что продолжительность сделок весьма растянута во времени. Ну, не об этом. Я, кажется, отступила немного. Вернусь к моим делам.

Месяца через три моих упорных и, увы, тщетных усилий неожиданно для всех и особенно для меня однажды, в один крайне прекрасный день, вдруг нашелся ДУРАК.

– Если вы сбросите пять штук – я ее возьму, – четко и без всяких штучек заявил мне весьма симпатичный высокий мужчина лет тридцати, в потертой кожаной куртке.

– Возьмете? – не поверила я своим ушам. И с огромным трудом подавила в себе желание броситься к нему на шею.

– Без торга – не возьму, – еще раз уточнил он. И зачем-то показал мне свою «корку». Он был из органов, уж не помню, из каких именно. Показал он ее мне, наверное, чтобы дать понять – шутить с ним нельзя. Ну что ж, я шутить и не собиралась. Пять штук из почти что двухсот тысяч баксов мы сбросили легко. И через сутки у нас в офисе – Юра поверить не мог своим глазам – живой натуральный покупатель, клюнувший именно на мое предложение о зимнем саде.

– Аванс – тридцать тысяч долларов, – сказал он, уверенный, что все происходящее – обман зрения и странный любитель козырьков сейчас развеется как мираж. Однако все прошло нормально, и вожделенные тридцать тысяч аванса были выданы нам в лучшем виде – пухлая пачка стодолларовых купюр. При виде ТАКИХ ДЕНЕГ я чуть не проглотила язык. Именно в тот момент я убедилась в том, что впоследствии многократно подтверждалось: любая квартира имеет своего покупателя. Даже если вам по каким-то причинам кажется, что ЭТО продать невозможно, имейте в виду – мир большой, и люди в нем все разные. Где-то ходят любители шумных запыленных улиц, первых и последних этажей, районов, удаленных от метро. Возможно, прямо рядом с вами сидит покупатель квартиры, которая располагается прямо над хлебопекарней, или тот, кто согласится приобрести комнату в коммуналке с восемью соседями.

У меня однажды за очень даже хорошие деньги купили трешку в панельной пятиэтажке с трещиной в наружной стене – хоть убейте, я не понимаю зачем. О сносе тогда еще и речи не шло. А я сама в один момент жизни стала покупателем квартиры после пожара. В ней не было ничего, кроме каких-то странных окон, не подходящих по размеру к проемам стен. Так что продать можно все. Нужно только придумать как.

К слову сказать, Виктор, с грустью-тоской взиравший на процесс принятия аванса, посмотрел на меня в конце дня глазами побитой собаки и сказал:

– Ты еще попробуй это разменять. На такие деньги купить три квартиры в центре нереально. Останешься без комиссии.

– И тебе всех благ, – сказала я, стараясь не обращать внимания на его злость, не терять позитива и держать лицо.

Однако в одном он был прав. Найти покупателя в моем случае – полдела. Найти квартиры и слепить все это в сделку – дело сложное и требующее опыта. У меня был только энтузиазм. Даже моему боссу и уже практически другу Юре этого было недостаточно.


Хотелки

Удовлетворение – процесс субъективный. Кому-то для этого достаточно, чтобы погода была хорошая и солнышко светило, а кто-то требует, чтобы завтрак подали на террасу французского отеля с видом на Монмартр и чтобы непременно кофе был с мороженым, круассаны – ванильные, масло сливочное – деревенское… и так далее. Я видела и то, и другое. Более того, и то, и другое я делала. Ведь с чем имеет дело риелтор? С человеческими мечтами? О, это да. Мечты о счастье, о свободе, о семейном гнездышке – все это нормальные человеческие мечты. Но ХОТЕЛКИ – это другое. Думаю, что все риелторы, читающие сейчас эти строки, с пониманием при-чмокнули и кивнули. Хотелки – это страшное зло, с которым тем не менее мы все имеем дело.

Условно все Хотелки можно разделить на две категории. Первая категория – Хотелки рабочие. К ним относятся желание жить с южной стороны, иметь прямой (не спаренный, в то время это еще было актуально) телефонный номер, изолированные комнаты при маленьком метраже, окна во двор или хорошее состояние, отсутствие рядом с домом ЛЭП. Рабочие Хотелки, как правило, удовлетворяются частично. То есть если речь идет о них, это означает, что клиент готов будет в чем-то двигаться тебе навстречу, а ты – навстречу к нему. К примеру, в итоге клиент получает западную сторону, но ЗАТО ближе к метро. Или смежные комнаты, но ЗАТО дешевле. Или дороже, но ЗАТО комнаты все же изолированные. Или, опять же, живем рядом с ЛЭП, ЗАТО квартира в прекрасном состоянии и со встроенной кухней. С рабочими Хотелками можно что-то делать, это вопрос переговоров, коммуникации, постепенного совмещения собственных представлений о жизни и существующей объективной действительности. Добро пожаловать в реальный мир, детка. Пей красную таблетку!

Но самые страшные Хотелки – Хотелки запредельные. С ними работать крайне сложно.

«Мне нужно, чтобы из окон была видна белая церковь». (А белая лошадь не подойдет?) Лечится Хотелка выявлением списков всех белых церквей Москвы и определением круга подходящих домов. Задача условно невыполнима, однако иногда и ее удается выполнить.

«Хочу малогабаритную квартиру, но с кухней не меньше девяти метров. Пусть комната будет маленькой и санузел тоже, но кухня – обязательно большой». (Вот сейчас пойду и выстрою новый дом специально по твоему требованию, с новым типом квартир.) Лечится долго, но весьма эффективно. После десяти– пятнадцати просмотров клиент начинает верить, что такого плана малогабаритных квартир в Москве действительно не существует. И что придется смириться с маленькой кухней, раз уж такие клетушки у нас понастроены везде и всюду.

Кстати, тут вообще требуется пометка: в Москве практически все жилье – типовое. Типов этого жилья не так и много, поэтому любому риелтору достаточно знать один-два параметра, чтобы нарисовать вам точную планировку квартиры. К примеру, если вы живете в девятиэтажном кирпичном доме, вероятнее всего, у вас будет маленькая кухня и смежные комнаты в трешках. Метраж трешек в таких домах вряд ли превысит шестьдесят четыре квадратных метра, а лифт будет один. Если же у вас дом в двенадцать этажей, а кухня – десять метров, то лоджия у вас будет растянута на две комнаты. Это не фокус, это – типичная московская архитектура. Так что любые попытки клиента найти что-то оригинальное, нестандартное моментально ставит весь процесс подбора квартиры под угрозу. Но это, конечно, не самые страшные запредельные Хотелки. Я видала и другие.

«Я буду измерять шумовой и радиационный фон, температуру и влажность воздуха, я не буду жить в аномальных зонах, черных дырах, в низинах, на высотах, с негативной аурой, с комнатами не по феншую и т. п.». (Хотите, я расскажу вам о негативной ауре? Зайдите в квартиру старой одинокой кошатницы!) Все эти Хотелки лечатся трудно, как правило, театрализованными представлениями. К примеру, таким:

Тут так легко дышится, правда? Мы, прежде чем заключать договор, с экстрасенсом все проверили и вычистили. Здесь такая была порча! Хотите, мы с вами зажжем свечи по кругу?

«Хочу на копейку пятаков. Можно ли поменять однушку на трешку в моем же районе без доплаты? А у меня тут соседи хорошие, дверь железная, надо добавить тридцать тысяч долларов. Я никуда не спешу, мне нужно только подольше подождать!» (Чего ждать? Что тебе кто-то придет и подарит свои кровные деньги просто потому, что ты такой хороший человек?) Хотелки халявщиков лечатся очень плохо, зачастую терапия уже невозможна. Требуется ампутация. Проводится она, как правило, риелторами криминального толка, которые очень часто оставляют клиента и без Хотелки, и без квартиры. Приличный риелтор обходит халявщика десятой дорогой.

У моих клиентов, в общем-то совершенно адекватных людей, тоже была запредельная Хотелка. В целом их вариант был нормальным, рабочим. Я имела дело с РАССЕЛЕНИЕМ, то есть одним из самых сложных и трудных в работе вариантом сделок с недвижимостью. Расселить кого-то даже на две квартиры – непросто. На три – значительно сложнее. Расселить людей, если денег в работе недостаточно, – еще сложнее. У меня же ко всему этому прибавлялась Хотелка.

– Мы с дочерью должны жить в соседних домах. Желательно тут же, на «Белорусской». Вот список улиц, – «обрадовала» меня Софья Павловна. Так оно обычно и бывает. Ждешь проблем от одних, а получаешь их от совершенно других людей. Муж моей клиентки, вздорный, тяжелый по характеру человек, изматывавший меня сотнями вопросов в день, в работе оказался самым покладистым. Хотелок у него не было вообще, он был согласен на любую квартиру, лишь бы подальше от своей любимой жены.

– Мы будем с ней видеться по выходным, – сообщил он мне. – Это самый лучший вид семейных отношений. Отдельных спален нам уже недостаточно для счастья.

– Что ж, – кивнула я, сознавая, что для меня это сложновато. Семейная жизнь моя хоть и была бурной, однако этого опыта было явно недостаточно для глубокого понимания ситуации. Мои клиенты вроде даже и не собирались разводиться. Они мирно пили чай за большим столом, вели совместное хозяйство, общий бюджет – и мечтали разъехаться. Высокие, высокие отношения! Однако запросы Софьи Павловны были невыполнимыми.

– Мы не можем дать аванс за одну квартиру, если не уверены в остальных двух. В твоем случае мы совершенно не уверены, – нахмурился Юра, услышав мой рассказ. – Шансы найти две квартиры в соседних домах минимальны. А у нас сроки.

– Да, конечно. Но я найду. Обещаю! – клялась я всем святым. И брала на себя всю ответственность, что на самом деле в высшей степени глупо, ибо какая может быть ответственность у девочки «голь перекатная». Если что-то не сложится – именно Юра потеряет деньги. Именно он отвечает за каждый мой шаг.

– Ты обещаешь? Я тебе верю, – сказал он, и только после нескольких лет работы я поняла, чем он на самом деле рисковал.

Аванс за квартиру, который мы взяли, в случае, если бы все развалилось, пришлось бы возвращать любителю зимних садов. Если бы к этому моменту я нашла квартиру для мужа, за нее мы бы отдали аванс в тысяч пять как минимум или даже десять. Если бы я нашла две квартиры и потом все бы развалилось – мы бы потеряли два аванса: до двадцати тысяч долларов в сумме. От таких перспектив Юру крючило, было видно, как ему хотелось запретить мне все это и покончить с риском. Однако он этого не сделал. Вся работа риелтора – это риск. Тогда, в девяносто шестом году, – особенно.

Фирма «Баут» курировалась бандитами, они приезжали раз в месяц, забирали деньги, подкидывали какие-то сомнительные варианты с алкоголиками. В новостях часто передавали сводки убитых за ночь, вовсю использовался термин «криминальные разборки». Риск был везде, даже ходить по улице было в каком-то смысле рискованно. Но рисковать тоже нужно уметь. Юра – умел. Это не значит, что он никогда не проигрывал, – еще как проигрывал. Но в моем случае риск оправдался.

Ситуация была так себе, но новичкам, как известно, везет. Как будто в ответ на мои молитвы, именно в тот момент, когда это было так нужно, в двух соседних домах на Малой Грузинской улице появились в продаже две альтернативные квартиры. Альтернативные – это значит, что они тоже не просто продавались, а хотели поменяться на что-то. Однако две квартиры рядом – это тоже своего рода маленькое чудо. Хотелки, которые удалось воплотить.

– Мы согласны, на сто процентов согласны, – радостно кивнула Софья Павловна, а Марфа просто подписала бумагу. Мы раздали авансы, и пока наши контрагенты искали варианты для своих клиентов, я подбирала квартиру для папы. Она тоже вскоре нашлась – в районе метро «Кунцевская», как он и хотел, достаточно далеко от любимой жены и все же не на другом конце города. Нормальный метраж, приличный вид из окна, хорошие документы и свободная продажа.

Проблема была только одна. Продавалась эта квартира за долги. Хозяин ее, печальный осунувшийся товарищ в хорошей одежде, кажется, занимался бизнесом. И бизнес его прогорел. Что он делал и каким боком оказался замазанным в криминале – не знаю и знать не хочу. Выглядел он очень приличным, только очень грустным человеком. Вместе с ним на принятие аванса приехали еще трое, строгие, коротко стриженные мужчины. Забрали наши деньги, дали нам две недели на сделку, что нас устраивало, и уехали. Мужчину мне было жалко. Смутно я догадывалась, что бизнес его прогорел не без помощи криминального элемента, иными словами, скорее всего, его банально развели на квартиру. Тогда это тоже практиковалось очень широко.

Мои клиенты несколько нервничали по поводу всей этой ситуации, но Юра сказал: его долги – не наше дело. Квартира чистая (тогда я еще не понимала, о чем он, так что просто приняла это на веру), один взрослый собственник, которому есть куда выписаться еще до сделки. Какая нам разница, что с ним станет потом? Не будем думать о нем, лучше подумаем о комиссии. А она у нас ожидалась большая, порядка тридцати тысяч долларов. Нереальные деньги для меня, да и для опытных бывалых риелторов огромная комиссия. Новичкам везет. И я с удовольствием выкинула из головы все сомнения, стала думать только о хорошем. А зря.


Беспредел

За годы работы под бескрайним московским смогом я видела много разного, в том числе и совершенно незаконного и теоретически уголовно наказуемого. У нас вообще эта грань крайне размыта – между законом. Порой доходит до идиотизма. Была у меня такая история: продавали квартиру на Онежской улице. И все с ней было хорошо, если, конечно, не обращать внимания на крайний к дороге подъезд. Нормальная двухкомнатная квартира на первом этаже пятиэтажки, три квартиры на площадке. Короче, квартира как квартира – усы, лапы, хвост – все при ней. Даже санузел раздельный, чего ты, по-честному, от пятиэтажки не ожидаешь. Состояние, правда, так себе. Зато квартира теплая, но ремонт последний раз делался еще при Хрущеве, строителями коммунизма. Видимо, основные стройматериалы тоже туда ушли – на постройку этого утопического идеологического сооружения. Во всяком случае, квартира отделалась легким испугом и дешевым линолеумом – клетчатым, светло-коричневым, лежащим на полу красивыми волнами. Обои тоже имелись, хотя и норовили переехать вместе с собственниками, для чего отходили от стен целиком огромными кусками. Ну да кто в Первопрестольной смотрит на состояние квартиры? Вы смотрите? Зря.

У нас тут, знаете ли, значение имеют только квадратные метры. Многих это удивляет и даже оскорбляет до глубины души, однако реальной разницы в цене квартиры с так называемым «евро» и стандартным «требует косметики» не будет. Потому что, во-первых, и «евро» может оказаться таким, что вы содрогнетесь, а «требует косметики» окажется вполне приличным чистеньким уголком со встроенной кухней. А во-вторых, такие факторы, как местоположение, размер кухни, изоляция комнат, чистота документов в своем общем сочетании все равно в итоге перевесят ваше отвращение к прокуренным серым стенам и замшелому, покрытому грибком кафелю в ванной. Так что есть ремонт или нет – без разницы. В нашем случае ремонта не было на корню, не было до такой степени, что штукатурка с потолка отпадала кусками с риском для жизни сидевшего внизу. Но мы вдохнули поглубже и написали в объявлении «требует косметики», тем самым взяв на душу грех беспардонного вранья. Ибо надо было писать, конечно же, «требует ремонта». Одно слово – а разница огромная. Все более-менее профессиональные риелторы знают, что если уж в объявлении честно признались, что требуется полный ремонт, это значит – квартира практически разваливается на куски. По такому объявлению лучше и не звонить.

Кстати, если уж вам нужно составить объявление, да еще так, чтобы по нему звонили, никогда не врите слишком сильно. Глупо писать «прекрасный вид из окна», если там реально только бетонная бойлерная и мусорный контейнер. Не стоит писать «десять минут пешком», если до квартиры три дня на оленях. Понятно, что вас никто не будет проверять с секундомером (хотя теоретически это не исключено), и все же если до вашей жилплощади за десять минут не доберется и чемпион мира по бегу – не врите. Будьте умеренны, попытайтесь найти золотую середину. Напишите «5 минут транспортом», это куда более обтекаемо. Мало ли каким транспортом. Может, на ракете! Опять же отличная формулировка – «уютный зеленый двор». К этому не придерешься, если около мусорки есть хоть один куст. Маленькая кухня? Пишите «прекрасная инфраструктура». Не фокусируйтесь на недостатках, они того не стоят. Стоит квартира в целом.

Совет

Если вам надо продать так называемую квартиру в руинах, то есть ту, про которую даже «требует ремонта» сказать недостаточно, действовать надо от обратного, ибо все равно на просмотре страшная правда вскроется и обрушится на вас. Пишите в объявлении «плохое состояние», а когда люди будут звонить, пугайте их, усугубляйте все детали. Рассказывайте, что там жили кошки, не скрывайте, что там был пожар. Заранее предупреждайте, что в квартире нет света и воды. Парадоксально, что после такого начала клиенты воспринимают реальность куда благожелательнее. Конечно, для таких квартир необходима соответствующая ценовая политика, иными словами, скидка. Однако практика показывает, что при правильном, самоуверенном поведении риелтора эта скидка может и не оказаться такой уж большой.

Так, продолжаю про двушку на Онежской. Торговля шла бойко. Обои мы «посадили» на ПВА, на полы наплевали. Покупатель нашелся быстро, а идиотизм начался, когда мы стали готовить документы к сделке. И крылся идиотизм в специфическом документе под названием «экспликация». Все остальное было вроде прекрасно. Выписка из домовой книги по квартире № 1 – чиста, как слеза. Все выписаны. До них в квартире никогда никто не жил. Что может быть лучше? Документы – первичные, то есть приватизация. Счастье было так близко, и только в экспликации, в чертеже квартиры, острый глаз риелтора, то есть мой глаз, усмотрел странные неточности. Не совпадала форма прихожей, но это я бы еще могла пережить. Подумаешь, буква Г превратилась в букву Т. Нехай будет. Дальше – больше, в одной из комнат окошко съехало где-то на метр влево. Ну, это я еще готова была списать на свой косой взгляд и геометрический кретинизм. Но мало того, в комнате появилось одно лишнее окно.

«Это уж совсем никуда», – подумала я и поехала к клиентам. А клиенты мои прожили в этой квартире долгие счастливые тридцать лет и о существовании еще одного окна ничего не знали.

– Квартиру получала еще бабуля, – развел руками глава семьи. – Может, забили?

– На что забили? – злилась я, копаясь в документах.

– Окно забили, – робко пробормотал глава семьи.

Я фыркнула и хлопнула папкой с документами по столу.

– Да? Возможно. Только тогда получается, что ваши строители изначально проложили окошко между вами и вашими соседями из следующего подъезда. Где же это видано – делать такие архитектурные проекты? И зачем? Чтобы легче было за соседями подглядывать?

– Как же это оно к соседям-то выходит? – ахнул глава семьи.

– Вот так! – Я воздела руки к небу. – Смотрите внимательно. Тут, где боковое окно, расположена квартира ваших соседей. Как я это могу показать покупателям?

– Может, как-то по-тихому? – робко предложил сынок. – Остальное же в порядке?

– Это да, – кивала я, чувствуя своей риелторской задницей приближающиеся проблемы. Все бумаги были действительно комар носа не подточит. И соблазн продать хатку «как есть», с окном-призраком, был велик. Однако это была та грань, которую переходить очень опасно. Можно получить в итоге приговор суда и условный, в лучшем случае, срок за мошенничество. Мне, при моих обстоятельствах, это было совсем неудобно – жить в тюрьме, пусть даже там и макароны дают. Так что я превозмогла собственную алчность и провела расследование.

Выяснилось, что мелкомошеннические наклонности проявились именно тридцать лет назад, у покойной бабули. Заселялась она в дом одной из первых, была уважаемым человеком, квартиру свою заслужила честным трудом, но с одним обстоятельством смириться бабуля так и не смогла. Не захотела ветеран труда и заслуженный работник торговли жить в угловой квартире, тем более с северной стороны. Вот и пришла ей в голову гениальная мысль – она перевесила таблички № 1 и № 3 местами. Немного неудобно и странно, когда нумерация начинается не слева, а справа, но жильцы реальной третьей квартиры списали это на глобальный совковый идиотизм, которого, как ни крути, в те годы было хоть отбавляй, и заселились в «угловую», тогда, тридцать лет назад. А бабуля продолжила наслаждаться тишиной и уютом квартиры, которая ей совершенно не принадлежала. И, кстати, надо отметить, что бабулин расчет оправдался полностью, относительно ее, по крайней мере. Ведь она так и дожила свой век на чужой жилплощади, оставив все проблемы дочери, которая, после того как бабуля почила с миром, приватизировала квартиру и решила ее продать.

– Вы понимаете, что, по сути, приватизировали не эту квартиру, а ваших соседей?

– Что же делать? – в полном шоке вытаращилось семейство.

– Ну, теща! – в сердцах воскликнул отец и выматерился.

Что тут сказать? Решение мы искали и воплощали в жизнь с ювелирной аккуратностью. Завели дружбу с соседями напротив, подарили бутылку дорогого коньяка, выпили его, а потом покаялись и упали им в ноги (я умела это делать высокохудожественно еще со времен контакта с заведующей детскоим садиком), пообещали некую денежную компенсацию в придачу к бесплатной приватизации их (то есть нашей квартиры), так как она у них была не приватизирована. После трех месяцев ожидания и потери имевшегося покупателя мы заключили договор мены двух квартир, чем завершили эту мелкоуголовную историю.


К тому моменту, когда со мной все это произошло, я была уже весьма тертым калачом, риелтором с большой буквы Р, и меня было уже не испугать такой ерундой. Тоже мне беспредел, бабуля хитрая попалась. Фигня. Однако во времена, когда я только начинала и взяла свой первый аванс за свое первое расселение, опыта у меня не было никакого. Поэтому, когда я столкнулась с беспределом, я оказалась к нему совершенно не готова.

Беспредел пришел ко мне с ожидаемой стороны – с квартиры, которую продавали за долги бандитам. Той, которую выбрал ПАПА из моей расползающейся по городу семьи. Однако, как ни странно, ситуацию создали не бандиты, не папа, ни тем более я. СИТУАЦИЮ создала паспортистка, а началось все с того, что дом наш на «Белорусской», с зимним садом на козырьке подъезда, был жилищно-строительным кооперативом.

Дома эти не отличаются от других домов ни расой, ни вероисповеданием, ни половой принадлежностью. Такие же, как все, снаружи и внутри, они только в одном другие – все документы жильцов лежат не в обычном ЖЭКе, а в правлении ЖСК. Так было в девяносто шестом году. Правление нашего ЖСК занимало комнату в общем ЖЭКе, и паспортный стол у нас был отдельный. Для совершения сделки века мне нужно было получить выписку из домовой книги и финансовый лицевой счет. У меня имелась доверенность от клиентов, инструкция от Юры и энтузиазм. Я пришла в ЖЭК, заняла какую-то очередь, а когда ее отстояла, выяснила, что паспортистка нашего дома на больничном.

– Что же мне делать? – озадачилась я.

– Приходите в следующий приемный день, – посоветовала мне девушка в окошке.

Я отошла, погрустила, списала расписание с двери (наша паспортистка принимала два раза в неделю) и отбыла восвояси несолоно хлебавши. Через день я снова была в ЖЭКе, но паспортистка здоровье не поправила, на двери заветной комнаты по-прежнему висела белая бумажка с надписью «Приема нет».

– Как же это? – удивилась я, так как у меня-то времени оставалось не так много. Сделка, которую я, невзирая на полное невежество и отсутствие опыта, слепила, состояла в итоге из семи квартир. Семь договоров, семь ситуаций, семь сроков – и все дело в одной этой бумажке.

– Ждите! – рявкнула тетка в окне, которая была вместо прошлой девушки.

– Сколько?

– Сколько надо! – рявкнула она.

– Но мне срочно надо, – пропищала я, однако эффекта не произвела. Я была худа (о, времена!), бледна и недокормлена, уважения не вызывала, страха – тоже. Поэтому и была проигнорирована.

– Всем надо. Пишите жалобу, может, дадут замену на той неделе, – бросила мне «на бедность» тетка.

Я ушла побежденной, впереди были выходные, до истечения сроков договоров оставалось дней пять. У меня начиналась паника.

Я сидела дома, было воскресенье. Маргарита покашливала, так что мы не ходили гулять. Смотрели наш черно-белый маленький телевизор «Юность». Мы обе обожали диснеевские мультики про Скруджа Макдака, мы обе были сущие дети. Так что, когда в разгар мультсеанса зазвонил телефон, я была недовольна. Мне теперь все время кто-то звонил. Но зачем же во время мультика?

– Алло? – спросила я недовольно.

– Татьяна? – послышался в трубке вкрадчивый мужской голос.

– Да, слушаю вас.

– Вы получили справку? – спросил мужчина после паузы.

– К сожалению, нет. Паспортистка болеет. А вы?..

– Михаил, – преставился он, не пояснив больше ничего. – И что, когда вы решите эту проблему?

– Надеюсь, в понедельник.

– Вы лучше уж ее решите, – странным тоном добавил он.

– Я буду стараться, – заверила я его.

– Не надо стараться. Надо решить. А то ведь их проблемы могут стать вашими!

– В смысле? – прошептала я, осев на кушетку. Только тут я вдруг осознала, что мне угрожают. Я помню, как адреналин тугой волной, как цунами, заполнил меня до краев, обострив все чувства. Я испугалась.

– Жданов должен нам денег, и он должен их отдать на этой неделе. Или вам придется отвечать за него. Вы же риелтор по этой сделке! Если вы не решите проблему, вам может стать мучительно больно за невыполненные обязательства, – продолжал он бесцветным голосом.

– Но я… но…

– Вы меня поняли? – оборвал меня мужчина, неожиданно громко и зло. – Вы лично поплатитесь за это, решайте ваши дурацкие проблемы!

– Я…

– Все, я сказал! – рявкнул он и бросил трубку.

Я сидела рядом с моим простым дисковым телефонным аппаратом и чувствовала, как волна паники накрывает меня с головой. В понедельник паспортистка не появилась, комната осталась закрытой. Ситуация была идиотической, но решить ее не было никакой возможности. По совету Юры я попыталась подкупить сначала бухгалтершу этого ЖЭКа, потом начальницу. Первая объяснила, что у нее нет даже ключа от комнаты нашего ЖСК. Компьютеров тогда не было. Начальница выгнала меня, грубо обругав. Вечером мне позвонили снова.

– Вы что, хотите реально проблем? – бычился так называемый Михаил.

– Нет, что вы! – всхлипывала я.

– Вы их уже заработали. Не надо было соваться в реальный бизнес, – товарищ криминальный элемент тоже нервничал, это было видно. Он боялся, что господин Жданов, владелец квартиры, куда-нибудь денется, пока я буду дурить.

– Но я не могу ничего сделать. Я завтра опять пойду, – клялась-божилась я, в ярости затыкая Маргарите рот. Она норовила разреветься, а я до ужаса боялась, что бандиты узнают о моей дочери. Черт их знает, на что они вообще способны.

– Ходите, ходите, – фыркал он. – Пока у вас ноги есть. Целые, не поломанные.

– Послушайте, хватит меня пугать! – в конце концов взбесилась я. Тут уж проявился мой характер. Когда меня припирают к стене, я способна на многое. Почти на все.

– А я не пугаю, – хмыкнул Михаил. – Я вас, Татьяна, информирую.

– Что, застрелите меня?

– Это не так и дорого, – заверил он меня. – Если эта квартира не будет продана….

– А знаете, Михаил, у меня есть идея, – вдруг выпалила я. Мне было нечего терять. Кроме своих цепей, конечно.

– Вот это дело, – отреагировал бандюга, выслушав мое рационализаторское предложение. – Сделаем.

– Вот спасибо, – искренне отблагодарила я его. И на следующий день, часам к пяти вечера, когда уже начало темнеть, я стояла около входа в ЖЭК и взволнованно вглядывалась в проезжающие мимо меня машины. Я ждала людей.

Хочу заранее оговориться, что все описанное здесь является чистой правдой. Не выдумано и не приукрашено. Все именно так и было, как изложено ниже. Я попросила Михаила, прежде чем ломать мне ноги, предоставить мне на безвозмездной основе на срок в один вечер пару бойцов.

– Мне нужны крепкие парни с пистолетами. Двое.

– Может, нужно больше?

– Двоих достаточно. И чтобы они делали то, что я скажу, – добавила я, стараясь не думать о том, чем рискую и что мне может за это быть.

– Будут делать, – заверил меня Михаил и не подвел.

В назначенное время у входа в ЖЭК остановилась сильно тонированная «девятка» с грязными номерам, и из нее вышли двое – именно такие, каких я заказывала. Бритые наголо головы, короткие черные болоньевые куртки, спортивные штаны, кроссовки. На бедре каждого, и это было видно, висело по кобуре. В салоне машине остался водитель – щуплый нервный парень кавказской национальности, с татуировкой на фалангах пальцев.

– Отлично, – заставила я себя улыбнуться. – Идемте.

– Ок, – в один голос сказали бойцы с отсутствующим выражением лица.

– Только без шуток, – добавила я.

– Ок, – добавили они.

Я выдохнула, сердце билось как сумасшедшее. Я старалась не думать о последствиях и вообще не думать. Я прошла сквозь коридоры ЖЭКа, мимо сидящих в очереди бабуль, мимо заветной запертой двери, а про себя я, кажется, что-то говорила своему ангелу-хранителю. Через секунду-другую я открыла дверь начальницы ЖЭКа, зашла в ее кабинет, подождала, пока мои бойцы встанут за моей спиной, закрыв дверь, и сказала:

– Нам нужна справка.

– Не получится, – сурово ответила начальница, бросая испуганные взгляды на моих сопровождающих.

– Получится. Не может не получиться, – заявила я, а «ребятки» расстегнули куртки, дав полюбоваться на свое атлетическое телосложение, на спортивные костюмчики и кобуру, конечно же.

– Что вы себе позволяете! – вскрикнула начальница, вцепившись в стол. – Я вызову милицию!

– Звонить мы никуда не будем, – меланхолично пропел тот «братишка», который стоял слева от меня.

– Вы понимаете, что это преступление? – взвизгнула начальница, однако трубку телефона положила на место.

Я видела, как лицо ее, до этого достаточно румяное, вдруг покрылось мертвенной бледностью. А руки начали дрожать. Мне даже стало ее немного жаль, но себя было все же жаль больше.

– Я все понимаю. Только дело в том, что это для меня – не самое страшное. Если вы не дадите мне эту дурацкую справку, меня завтра убьют. А у меня дочь. Ей два года. Ведь я не требую ничего незаконного. За мной сделка на полмиллиона долларов, я просто не уйду отсюда без этой чертовой справки.

– Это безумие! – прошептала она.

– Точно. Полнейшее, – согласилась я, стараясь унять дрожь во всем теле.

Я простояла в той комнате около часа, с двумя бойцами за спиной. Начальница говорила, что она к нашему ЖСК не имеет никакого отношения, я ей объясняла, что теперь это уже не имеет никакого значения, что ей придется придумать, как решить мою проблему здесь и сейчас. Она пыталась выйти, «мальчики» ее держали. Она пыталась кричать, но голос ее не слушался. Мы были две нормальные мирные женщины, попавшие между жерновами безумных девяностых. Мы с ней попали.

В конечном итоге она вызвонила председателя нашего кооператива, выяснила телефонный номер паспортистки, позвонила ей (за что ей на самом деле огромное спасибо).

– Немедленно приезжай! – прорычала в трубку начальница.

Я слышала, как паспортистка недовольным тоном ответила:

– Я на больничном. Мне нельзя на улицу.

– Я пришлю за ней машину! – крикнула я.

Начальница кивнула и сказала, чтобы паспортистка за горлышко свое не волновалась. Через минуту я имела в руке адрес, оставила одного «братишку» у начальницы, второго взяла с собой. Через десять минут в нашей «девятке» сидела холеная, сильно накрашенная девица лет двадцати пяти, в норковой шубе, с крайне недовольным лицом.

– Вы должны меня потом отвезти обратно! И вообще, я не обязана!

– Обязана, обязана, – буркнул мой боец, «помогая» ей сесть в машину.

Паспортистка надулась, молчала всю дорогу, а в ЖЭКе шла по коридорам, фыркая и передергивая плечами. Мы зашли к начальнице забрать бойца, и только тут до этой, к слову сказать совершенно здоровой, фифы дошло, что здесь было. Она узрела начальницу ЖЭКа, бледную, осунувшуюся и крайне напуганную, увидела кобуру, татуировки, увидела всю картину в целом.

– Ну, все? – начальница обратилась ко мне жутко усталым голосом.

Я кивнула. Мы вышли из кабинета, подошли к двери заветной комнаты, паспортистка теперь тоже молчала, была бледна (как и положено человеку на больничном) и подавлена. Я прикидывала, следует ли мне опасаться ареста. Склонялась к тому, что, пожалуй, все-таки нет. Что начальница потеряла? Час времени? Почему-то мне показалось, что она меня в итоге поняла. Впрочем, я могла и ошибаться. Но нервничать я уже устала.

– Какая квартира?

Тихий голос паспортистки выдернул меня из глубоких раздумий. Я назвала адрес и протянула ей паспорт с доверенностью. В паспорт было вложено сто долларов, чтобы как-то подсластить горечь пилюли. Паспортистка в полнейшей тишине выписала нужную справку, подождала, пока я ее проверю, не спросив ни одного документа. Справка была нормальная. Я проверила каждую букву трижды. На всякий случай взяла два экземпляра.

– Я пойду? – пискнула паспортистка и, больше не выступая, исчезла из ЖЭКа, даже не вспомнив о том, что обратно домой ее тоже должны отвезти мы.

Я вышла на свежий воздух, вдохнула поглубже, чувствуя, что ноги меня почти не слушаются. От ЖЭКа надо было убираться подальше, так что я погрузилась в «девятку» и поспешила домой. Даже не знаю, сколько нервных клеток было оставлено там, в ЖЭКе на «Белорусской». Наверное, много. Но работа риелтора – это сплошной стресс. Всякое случается. Вечером я позвонила Михаилу и доложила, что с утра жду его в «Менатепе», самом старом, самом известном депозитарном хранилище.

– Вы молодец, – теплым и очень добрым голосом похвалил меня тот, кто еще вчера обещал поломать мне ноги. Его одобрение было мне безразлично. Деньги могли помочь куда лучше. И теперь мне уже совсем не казалось, что сумма в тридцать тысяч долларов, общая комиссия по сделке, – такая уж огромная. После такого-то? И потом, мне-то досталось из этой тридцатки только шесть штук – оплата риелтора составляет примерно тридцать процентов. Однако нам с Маргаритой эти деньги нужны были позарез. На сделку господин Жданов ходил в сопровождении моих же вчерашних бойцов, но меня они уже не пугали. Главное – мои клиенты были счастливы, как дети. Софья Павловна и Марфа весь день щебетали о том, как обставят новые квартиры, как сделают ремонт. Покупатель – товарищ из органов – показывал мне эскиз зимнего сада. Юра, мой босс, смотрел на меня с одобрением и восхищением. Как он потом сам мне говорил, он вообще не верил, что это все срастется. Я была улыбчива и радостна. Мне всегда удавалось быстро забывать все плохое. Так завершился один из самых криминальных эпизодов в моей жизни. Так я сделала свою самую первую сделку.


Конечно, тот криминал, о котором говорят в новостях, о котором снимают передачи «Чрезвычайное происшествие» и «Дежурная часть», меня почти не коснулся. И я очень рада этому, честное слово. Однако в жизни любого риелтора полно того криминала, который остается почти незамеченным, бытовым. Постоять в ЖЭКе с двумя бойцами, купить квартиру у человека, которого сопровождают вооруженные бандиты, – нормальное дело в девяностые годы. Это никого не удивляло. Вскоре перестало удивлять и меня.

Следующий криминальный случай, который я, слава богу, только наблюдала, касался одного доброго дедушки. Мы продавали комнату в коммунальной квартире. В наличии у нас имелся набор неудобств: огромные тараканы на кухне, омерзительный вид из окна и старая гудящая газовая колонка в ванной комнате. В общем, мы ожидали, что в этом пристанище усталого путника найдет себе место какой-нибудь спившийся алкоголик или наркоман. Такие часто переезжали по спирали ниже и ниже, пока не доходили до такой вот комнаты. Далее поезд не идет, далее только барак в Орехове-Зуеве.

Еще коммуналку могли купить иногородние. У них жизнь как раз шла по возрастающей. Они покупали комнатку, а глаза сияли от счастья. Это было то, что в народе называется «зацепиться», первая точка на длинном пути к отдельной трехкомнатной квартире где-нибудь на «Юго-Западной». Все иногородние, приезжая в Москву, хотят поселиться на «Юго-Западной», уж не знаю почему. Там у них, наверное, гнездо. В итоге они селятся в Кузьминках или на улице Академика Янгеля. Но «Юго-Западная» всегда остается их путеводной звездой.

Короче, показываю я комнату. Обоев нет, стены стоят проводкой наружу, прямо неприлично. Для того чтобы хоть как-то сгладить неприятное впечатление, я рассказываю сказки об инфраструктуре и о том, что соседи в других комнатах почти что и не живут здесь. Правда это или нет – я и сама не знаю. За те несколько раз, что я тут была, я соседей не видела. Либо они тихие, либо в отъезде. Я размахиваю руками, чтобы загородить собой подтек на стене. И тут приходит дедушка.

– Сколько метров? – грустно спрашивает он. Лицо его передергивает гримаса отвращения, на мои рассказы о прекрасной булочной прямо на углу дома не реагирует. Грустный интеллигентный старец с благородной сединой. Очень прилично одет.

– Двенадцать.

– Мало, – вздыхает он. Я понимаю – не подойдет. Незачем и пытаться. Перестаю рассказывать про булочную и просто тихо стою. Протечку все же стараюсь заслонить.

– Тут северная сторона? – спрашивает он после долгой паузы.

– Да, – отвечаю я, не пытаясь подсластить пилюлю.

– Понятно, – огорчается он. – Перекрытия?

– Деревянные. Смешанные.

– Кошмар, – качает он головой, а потом говорит: – Все равно я беру!

– Берете? – хмурюсь я. Такие вот дедушки – это очень подозрительно.

– Беру, да. У меня уже и времени не осталось. Скажите, можно мне тут в прихожей разместить стеллажи с книгами?

– А много?

– У меня библиотека – тысяча триста восемьдесят томов, – гордо говорит он. Тут я теряюсь окончательно. В моей тараканьей дыре его тысячу томов просто невозможно оставить! Это совершенно неправильное жилье для книг. И для людей, по большому счету, тоже.

– Может, вам все же поискать квартиру? – спрашивают я, ибо, как бы я ни любила деньги, мне никого не хотелось сделать несчастным. Однако выяснилось, что это уже сделал до меня его родной сын, на которого дедушка пару лет назад переписал квартиру.

– Я же старый, думал, чего он будет с наследством возиться? Потом вдруг нотариус его обманет? Или он сам что-то перепутает, – рассказал мне дедушка, попивая чай на моей тараканьей кухне. – Вот я и оформил договор дарения.

– А он?

– Он глупый несчастный человек. Играет на автоматах.

– В смысле?

– В казино. Знаете, сейчас на каждом углу есть казино! – горько воскликнул он. – Он им оказался должен. Они отобрали у него мою квартиру. А меня вот, значит, сюда.

– Но вы же прописаны! – возмутилась я.

Дедушка на это только грустно вздохнул. И я поняла, что тут снова была применена сила, против которой законодательство оказалось бессильным. В мою таракашкину комнату дедушка не переехал, соседи ему не позволили размещать библиотеку в коридоре. Я не знаю, что случилось дальше с ним или с его играющим сыном. И, честно говоря, знать не хочу. Подозреваю, что ничего хорошего. Это, кстати, классическая криминальная история, выстроенная на доброте наших стариков. Отсюда совет:

Совет

Не спешите передавать свое имущество детям, даже если они вас об этом очень просят и клянутся носить вас после этого на руках. На практике такие подарки могут стоить вам крыши над головой.

Еще немного о беспределе. До того как деньги за сделки с квартирами стали передавать через депозитарные хранилища банков, их просто передавали наличными в день сделки. Однако сделать это было не так-то легко. Деньги-то большие. Как их передашь, особенно если учесть, что в начале девяностых почти в каждой сделке участвовали либо риелторы с криминальным уклоном, либо криминальный элемент с риелторским душком. До сделки? Ага, и останешься без денег и без квартиры. После сделки? Ага, а если деньги окажутся фальшивыми? Или покупатель придет и скажет, что деньги по дороге на сделку украли? И что он их обязательно отдаст на будущей неделе? Не позже четверга, сразу после дождя. А расписку попросит написать, приставив к голове ствол?

Деньги привозили с утра, как правило, в офис риелторской фирмы. Кто-то приезжал с инкассаторами, кто-то с мужем, кто-то сам по себе. Я видела однажды товарища, который приехал на сделку в кедах, растянутой майке и с авоськой в руках. В авоське лежал пакет, белый, полиэтиленовый. В пакете – триста тысяч долларов. Он приехал на метро, в таком виде, с такой авоськой.

– А если бы украли? В толпе? – ахала я.

– Кто может заподозрить, что у меня в авоське лежит? – рассмеялся он. – Нет, это куда более безопасный способ, чем на броневике. Ездил я на броневиках, ничего хорошего.

Деньги пересчитывались на столах в кабинете директора, упаковывались в бумагу, обклеивались скотчем, потом все участники сделки расписывались на валютном брикете и клали его в сейф. Сейф запирался, участники сделки уезжали, а около сейфа оставались представители. Как правило, они были вооружены и обычно не доверяли друг другу. Сделка шла весь день, представители сидели и смотрели на сейф. Самой большой проблемой было отлучаться в туалет. Также все боялись, что одна из сторон начнет БЕСПРЕДЕЛ, то есть перестрелку, и попытается захватить сейф. Иногда такое действительно происходило. Так что, когда банки («Менатеп» впервые) предложили использовать их депозитарии вместо доморощенных риелторских схем, все вздохнули с облегчением.


Еще я навсегда запомнила одну квартиру, которую смотрела, подбирая варианты для разъезда. Нормальная однокомнатная хатка, только слишком прокуренная. Но очень дешевая, что однозначно привлекало моих клиентов. Показывал мне ее браток, плотный, классический, в кожанке и спортивных штанах. Дело было в Отрадном.

– Почем жилплощадь? – спросила я, пока мои клиенты бродили по коридору. Этот вопрос необходим, так как цифры в газете далеко не всегда совпадали с тем, что озвучивали риелторы.

– Тебе понравится, – развязным тоном пообещал он.

– Документы?

– Приватизация. Вот, хочешь – смотри, – сказал он, протягивая мне пачку бумаг. – Все чисто.

– Отлично, – кивнула я, забирая бумаги. Из бумаг следовало, что хозяин квартиры, Иванов П.С., которому только что исполнилось восемнадцать лет, приватизировал эту самую хатку месяц назад, практически сразу после дня рождения. Получил эту квартиру он как сирота, это было видно из выписки. Также к делу была приложена нотариально заверенная доверенность, так называемая Генералка.

– А сам он где?

– А тебе зачем? – нахмурился посредник в кожанке.

Я тоже нахмурилась.

– Он у вас прописан. На сделке нужен лично. Вдруг его нет в живых.

– Он жив. Он выпишется. Хотите, сделаем скидку, – принялся вести переговоры браток.

Но я уже подмигнула клиентам. Браток расстроился и внес предложение:

– Можем его привезти, только он эпилептик. Мы выпишем его в Шатуру! – кричал он нам вслед, но мы с клиентами уже бежали, стараясь не встречаться с братком глазами. Даже несмотря на то, что мы эту квартиру не стали принимать во внимание как реальный вариант, у всех нас долго было такое ощущение, что мы испачкались. К сожалению, могу точно сказать, что такие квартиры всегда находят своего покупателя. А Иванов П.С. – место в бараке в лучшем случае. Социальная защита у нас пока, знаете ли… не очень.


Мечты

Получив первую в своей риелторской жизни комиссию, я поняла, ради чего все это затевалось. Я купила креветки. И не пачку, а две. Мы с Маргаритой лежали, сонные и сытые, на ее новеньком диванчике перед маленьким цветным телевизором, а перед нами стояла целая гора политых лимоном вареных креветок. Это было счастье.

В этом основная прелесть работы риелтора. Мы не разбиваем деньги на зарплату. Ее у нас нет, у нас только комиссия. А комиссия случается редко, но метко. Большинство риелторов, которых я знаю, в периоды между сделками живут достаточно по-спартански, экономно и даже бедно. В ожидании чуда, в ожидании сделки. Так может тянуться месяц, два, три. У риелторов есть своя периодичность, ведь сделки тоже имеют свою сезонность. Большинство крупных дел завершается два раза в год – перед Новым годом и в мае. Осень и весна тоже приносят урожай. Если взять и поделить годовой совокупный доход риелтора, выйдет, что он зарабатывает примерно среднюю зарплату менеджера в каком-нибудь банке. Две-три тысячи долларов в месяц, может, чуть больше, может, меньше. В зависимости от уровня личного везения и обаяния. Но, в отличие от менеджеров банков и других работников офисного фронта, риелторы получают деньги не чаще раза в квартал. Зато он получает сразу сумму, позволяющую ему исполнить какие-нибудь мечты. Не огромные, конечно. Для этого надо быть уже не риелтором, а девелопером. Но если загадывать, скромненько, без запросов, то мечты риелтора, такие, как машина, ремонт в кухне, поездка с детьми в Турцию, сбываются почти всегда. Со временем.

Моей первой мечтой была стиральная машина. Вернее, у меня была комплексная мечта, по возрастающей, – креветки, диван, телевизор и она, стиралка. Это чудо буржуйской техники притянуло меня к себе, как только я его узрела. Случилось это, когда мой брат купил себе такую. Я сидела на нашей общей кухне, смотрела в пластиковый иллюминатор его машины, на то, как этот чудо-прибор крутит его пожитки, и мечтала о дне, когда такая же прелесть придет и в мою жизнь. Только не спрашивайте меня, почему нельзя было пользоваться стиральной машиной собственного брата. Иногда у братьев такие жены, с которыми каши не сваришь. В нашем доме всего было по два, как «инь и ян»: холодильников – два, один пустой, один полный; хлебниц, с хлебом и без, тоже две; счетов по квартплате – оплаченных и просроченных… Часто такое соседство стимулирует на великие дела куда лучше, чем лекции и тренинги по мотивации. У меня с мотивацией был полный порядок.

Стирку я ненавидела лютой ненавистью, как и весь бытовой труд в целом. Весь младенческий период Маргариты прошел для меня без каких-то намеков на памперсы и прочие новомодные тогда штучки. Я все время что-то стирала огромными кучами. На фалангах моих пальцев постоянно имелись мозоли, от вида тазов меня мутило. Выжимать мокрые тряпки, особенно постельное белье, я ненавидела яростно. Силы в руках у меня не было никакой, так что я всегда была мокрой с головы до ног и все равно вешала на веревку практически неотжатые вещи. В общем, руки-крюки. Когда я влюбилась в гитариста, я не думала, что подписываюсь на роль Золушки, только без принца и балов, на веки вечные. Честно говоря, на роль Золушки я никогда не подходила, не тот типаж. Золушка – девушка приличная, без тараканов в голове, а я – одни сплошные тараканы. И если бы кто-то потребовал от меня рассадить сорок розовых кустов за один вечер, я бы этого человека просто послала подальше. Так что о принце я не мечтала, а вот о стиральной машине грезила и во сне, и наяву.

Но она в те годы стоила, как ни крути, куда больше, чем пачка креветок. Даже больше дивана с телевизором, вместе взятых. Однако та самая первая комиссия исполнила все мои мечты. Трудно забыть чувство невероятного, всепоглощающего восторга от своих собственных, таких больших, таких честно (и почти легально) заработанных денег. Я сидела в своей комнате на старенькой софе с пружинами, разложив перед собой все зеленые заморские купюры сразу, и смотрела на них. Было трудно поверить, что они все – мои. Если уж я когда и чувствовала себя победительницей, то именно тогда, в тот день, когда в нашей квартире появилась вторая стиральная машина. В тот день я по-настоящему поверила в себя.

Правда, победа обернулась для меня непредвиденной катастрофой. Все из-за моей дикой, ненормальной импульсивности. Помню, стоило только мастеру-установщику уехать из нашей квартиры, оставив меня наедине с моим личным бытовым чудом, я притащила в ванную целую кучу вещей – практически все, что было у нас с Маргаритой, и принялась стирать. Я запихнула в огромный (больше, чем у брата) барабан все, что смогла. И чистое, кстати, тоже. Мне было без разницы, что стирать. Мне просто хотелось увидеть, как кто-то (или, вернее, что-то) будет работать в то время, как я позволю себе отдыхать. Я утрамбовала вещи, засыпала порошок… Тут, покаюсь, я сперла стаканчик у брата, так как свой порошок я купить забыла. Может, в этом был большой грех, за который меня и покарали?

«И как она включается?» – на секунду задумалась я, но такая мелочь уже не могла меня отпугнуть. Я посмотрела на панель управления. На ней было написано: «Сильное загрязнение», «нормальное загрязнение», «быстрая стирка» и «полоскание и отжим». Я пожала плечами.

«У нас все – сильно загрязнено. Определенно», – решила я, помятуя о том, как Маргарита кушает.

Я нажала на первую программу и включила «пуск». Машина честно и порядочно зажужжала. В обоих моих «ухах». Через два часа чистого времени, за которые я с восторгом приняла ванну, выпила чаю и посмотрела мультик, в общем, славно отдохнула, машина закончила стирать. Она утерла пот со лба, пикнула и отключилась. С замирающим сердцем я открыла иллюминатор, готовясь насладиться чистыми и почти сухими вещами.

– Что это! – вскрикнула я, получив на руки плотно сдавленный, скрученный в одно целое тканевый комок грязно-розового цвета, с неприятными синеватыми разводами.

– Вау! – хмыкнула заглянувшая в ванную братова жена. – Классный цвет!

– Что это?! – прошептала я, чувствуя, как слезы наворачиваются на мои глаза.

– А ты какой режим выставила? – спросила она и опытным глазом окинула панель управления моей машины. – На девяносто градусов? Ну, ты даешь. Свихнулась?

– Что? – растерянно моргала я.

Большая часть вещей была утеряна безвозвратно. В основном это были Маргаритины вещи, но и моя бежевая блузка тоже пала смертью храбрых, погребенная под моим невежеством. Маргарита потом еще полгода ходила в детский сад в странных серо-розовых трусах и майках. Обновить ее гардероб полностью я позволить себе не могла. Так я узнала, что мечты иногда сбываются не совсем так, как нам хочется.

Совет

Всегда читайте инструкции и старайтесь думать головой, чтобы потом не было мучительно больно и накладно.


Отличительные признаки

К хорошему быстро привыкаешь, а кушать три раза в день, как ни крути, очень хорошо. И мы с Маргаритой к этому привыкли легко и без надрыва. А вот к тому, что деньги могут закончиться, привыкать не хотелось, поэтому я продолжала работать как вол. За первый год работы я выучилась не только убедительно нести чушь, оценивать квартиры на глазок и говорить часами по телефону, я также научилась играть в сапера и шарики. В сапера у меня получалось лучше всего, я словно умела обходить маленькие черные бомбочки даже там, где вычислить их было невозможно. Это признавали все, даже Юра.

– Интуиция – женская фишка, – пожимал он плечами. А Федор, который до этого считал, что я вообще ни на что не способна, и, кажется, немного ревновал к Юре, с которым мы теперь были довольно близки, теперь с удовольствием болтал со мной во время наших долгих перекуров. В нашем офисе, кстати, курили все. Поголовно. Еще один способ убить время. Теперь, когда я завершила одну настоящую крупную сделку и пару мелких, имела много клиентов и договоров и умела «сказать пару слов за общую и жилую площадь», я официально стала настоящим риелтором. То есть мне уже было позволено играть за компьютером, я никому не делала больше кофе и ходила вместе с Федором и Юрой стоять по вечерам к метро пить пиво. Это было почетно.

Это был своего рода отличительный знак нашего «Баута». Мы не бегали и не суетились, как Лохович, у нас не было потогонной бездушной системы, как в других фирмах. Мы были одна небольшая, но дружная, правда, сильно пьющая семья. Мы любили вдумчиво, с толком и с расстановкой постоять у метро, если, конечно, никому не надо было куда-то бежать, что тоже было не редкость, – показывать квартиру или квартиру смотреть. Ехать на переговоры или ждать переговоры у себя. Дел хватало, тем приятнее было провести случайно свободные летние вечера в хорошей компании единомышленников. Так что, если делать было нечего и дело было вечером, да еще если было тепло… тогда китайгородский парк или пятачок у метро рядом с церковью ждали нас.

Забавно, что в юности я тусовалась с уличными музыкантами и прочими отщепенцами в этом же самом парке, около этого же самого метро, только с другой стороны. И мы тоже так же открывали бутылки об заборчик, там, где стоит памятник героям Плевны. Сейчас там, кажется, собираются лица нетрадиционной ориентации, а в начале девяностых там сидели мы – лица с нестабильной психикой и шестиструнной гитарой. Теперь я стояла на семьсот метров ближе к реке, с чемоданом «солидности», в новом бежевом деловом костюме, и с умным видом вела взрослые разговоры. Мне исполнился двадцать один год. Лето девяносто седьмого года. Я улыбалась и почему-то чувствовала себя абсолютно счастливой и… очень деловой. С банкой… чего-нибудь в руках.

Не то чтобы я любила пиво, я предпочитала компот, но ради такой серьезной, взрослой компании я прекрасно приучилась к его употреблению. Еще был тогда популярен такой напиток – джин-тоник, это был компромисс между компотом и алкоголем. Чаще я выбирала его. С мая по октябрь мы проводили так все свободные вечера, опираясь спинами на бетонный парапет. Мы обсуждали текущие вопросы, необходимые действия, строили планы.

– Видела хату на Поварской? Думаешь, продастся? – спрашивал Юра, глубокомысленно откупоривая бутылку о железное парковое ограждение.

– А ты думаешь, нет? Дорого? – отвечала я Юре, открывая жестяную банку джин-тоника.

– Планировка странная. И три единички – это же сумасшедшие деньги.

– Ну… зато большая. И дизайн, – пыталась я его утешить, хотя дизайн на Поварской был каким-то странным.

Наш клиент, совсем-совсем новый русский, о рос-коши имел крайне сумбурное представление. И квартира его, бесконечная анфилада комнат, исполненных с царской роскошью, заставляла любого нормального человека остолбенеть. Голубые потолки, расписанные в церковном стиле библейскими сюжетами, позолоченная мебель, золотые арки и огромные натуралистические картины с перепелами и фруктовыми натюрмортами. Гобелены, венецианская штукатурка и даже статуи античных богов в коридорах – там было все, что в представлениях того времени являлось показателем настоящего вкуса.

– Там выкуплен целый этаж. Метраж большой, но дизайн? Это ты загнула. Ну, не знаю. – Юра пожал плечами и отхлебнул из бутылки.

Его мысли действительно были только о работе. Мне кажется, Юра был первым человеком, которого я встретила в своей жизни, который по-настоящему любил свое дело. Он занимался им даже во сне, наверное, и был готов говорить с клиентами часами. Юра вечно обсуждал дела, не интересуясь на самом деле моим мнением. Какое там мнение, чего я понимала в колбасных обрезках? Просто я всегда была готова его выслушать, была идеальными ушами. Обычно я сама люблю поболтать – кому угодно сяду на уши, но тут я благоговейно слушала.

– Обязательно продастся, – заверила я его. – После моего зимнего сада, знаешь ли, я поняла, что продать можно что угодно. Пиши: роскошные апартаменты для избранных мира сего – не ошибешься.

– Да, точно, – расхохотался он. – А придет партийный функционер с красной мордой.

– Деньги не пахнут, – хмыкнула я, допивая тоник.

Мы расходились по домам, только когда небо над головами темнело и становилось бархатным, а яркие огни домов разукрашивали Китай-город словно новогоднюю елку. Праздник каждый день. Не хватало только любви. Но на нее у меня почти не было времени. Я проводила в офисе или разъездах практически все свое время, наняла соседку забирать дочь из детского сада, так как по вечерам постоянно показывала квартиры. Металась из одного конца города в другой, а когда приезжала домой, сразу хваталась за телефон. И это тоже самый известный отличительный признак риелтора. Мы все со временем начинаем просто ненавидеть телефон.


Про телефон – это вообще отдельная песня. У плотника – молоток, у столяра – рубанок, у банковского служащего – золотое перо «Parker», а у нас, у риелторов, – телефон. Рабочий инструмент, который, как поводок-удавка, держит тебя всегда в позе низкого старта. Если вы видите на улице, в кафе или в метро человека, который смотрит на звонящий телефон, как на ядовитую змею, и за несколько секунд его лицо отчетливо передает гамму эмоций от нереального раздражения до тупой обреченности – знайте, на девяносто девять процентов перед вами он, риелтор. Наш брат (и сестра) ненавидит слова «будем на связи», и если ему (или ей) позвонить и предложить «просто поболтать», он (и особенно она) в ужасе скажет – только не это. Риелтор не любит болтать с подружками, риелтор любит молчать. Он не может надолго занимать телефон, потому что все время ждет звонка. Не может отключить телефон в кинотеатре, не может не подойти к трубке, даже если не ждет от нее ничего хорошего. Там же может быть КЛИЕНТ.

Мой первый телефон, на который я стала смотреть с раздражением, был наш простой домашний, спаренный с соседями рыжий аппарат, привязанный к стене длинным серым шнуром. У него был затертый круглый диск и, уж конечно, никакой функции тонового набора. Как только я начала набирать обороты на работе, наш «рыжик» стал перегреваться от звонков. Реклама всех моих квартир шла именно на этот, домашний, номер.

– Танька! Опять тебя! Задолбали! – орал братик, испытывающий массу негативных эмоций по поводу моей работы. Он с трудом пережил появление у нас в квартире второй стиральной машины, постоянно ждал, что меня либо кинут, либо посадят, либо убьют. Хорошего от меня никто никогда не ждал. Посадить не посадили, но проблемы я все равно подкидывала. Телефон теперь по вечерам был вечно занят.

– Есть двушка на «Молодежной»?

– Что у вас там за авторский дизайн?

– На Академика Пилюгина трешку продаете? Как посмотреть?

– Расскажите про документы?

– Вы готовы к цепочке?

Разговоры длились бесконечно, разжигая ненависть и классовую рознь в нашем доме. Я сидела с аппаратом в нашем домашнем холле, а мимо меня постоянно проходила и выразительно косилась жена брата.

– Мне надо позвонить!

– Сейчас.

– Мне срочно.

– Одну минуту.

– Я уже устала про твои метры слушать! Освободи телефон!!!

Да, работа риелтора требует большой выдержки и понимания со стороны близких. Если этого нет, то приготовьтесь постоянно подвергаться бытовым разборкам и упрекам. Я старалась как-то не отсвечивать, сливаться со стенами и разговаривать шепотом, но это не помогало. Тогда я обратилась к технологиям. В век стремительно ускоряющихся коммуникаций информационный бум проходил прямо на моих глазах, постоянно залезая мне в карман. Сначала был пейджер – и это было хорошо. Я стала давать в объявлениях номер этого чуда техники и перезванивала клиентам, закрываясь с телефоном в ванной и включая воду. Я делала вид, что принимаю душ, а сама работала, работала, работала… Пейджер был смешной. Иногда приходили такие сообщения:

…Это Сергей Анатольевич, сын Дмитрия Павловича. Вы его поменяли, он сказал, что можете поменять и меня…

…Вы опаздываете? Я тут, справа. Около забор с детьми…

…Приходите ногами. Поедем на Петровиче…

…Отбейте нам что-то, а то мы нервничать начнем…

…Если вы сможете вечером, я вас потом выброшу по дороге, только все-таки сегодня, ладно?…

Пейджер был реально прикольным. Моя самая любимая информашка была – «я жду вас у заднего прохода». Очень не хотелось идти на эту встречу, но человек ждал. Пришлось пойти…

Пейджер в сочетании с рабочим и домашним телефоном проблему решали наполовину. Жена брата все-таки умудрялась сверлить меня взглядом через двери, стучалась туда, а однажды, когда я реально принимала душ, в воспитательных целях перекрыла мне горячую воду. У нас в квартире санузел был СУР (то есть раздельный), и вентили все были в туалете, так что технически это было несложно. Практически, я орала минут десять, получив неожиданные лавины ледяной воды на голову.

– Ну что ты обижаешься? Я же пошутила, – смеялась она, жена брата.

Я еле сдерживалась, однако после получения очередной зарплаты пошла и, сцепив зубы и рыдая от жадности, купила черный японский радиотелефон. С ним я могла уйти вдаль, к лифтам или на лестничную клетку, подальше он «недобрых» людей. Долго, долго в нашем подъезде говорили о призраке риелтора, живущем на чердаке и ведущем по ночам разговоры о сделках. Мой громкий звучный голос разносился сквозь лестничные пролеты, смущая людей. А потом со мной случился мобильник. И он изменил всю мою жизнь. Конкретно – мою личную жизнь, но об этом – пока рано. Пока что мой босс и близкий друг Юра покупает себе мобилу, такую, знаете, крутую и классную – за бешеные бабки. И молодая, развивающаяся компания «Вымпелком» в благодарность за это дарит ему еще один телефон – как бонус.

– Зря ты купила пейджер, – говорит мне Юра. – У меня есть для тебя подарок.

– На Новый год? Он же еще через месяц! – удивляюсь я.

И тут мне дают аппарат. Как сейчас помню, чудо-юдо черного цвета, размером с кирпич, с выдвигающейся антенной, с откидной крышкой и зеленым микроскопическим цифровым экраном.

– Нравится? – улыбнулся Юра, глядя на то, как я с изумлением обозреваю модную риелторскую удавку.

– Очень! – прошептала я, с трудом веря, что это я стою тут в дубленке, с мобильным телефоном в руках и до ушей улыбаюсь.

– Теперь ты всегда со мной на связи.

– На связи? – хмыкнула я. – А как с него звонить?

– Ну… тут целая система. – Юра склонился ко мне и принялся пояснять.

Телефон, что он мне подарил, был специфическим. Номер, который он имел, состоял из огромного количества цифр, чтобы позвонить на него с городского телефона, нужно было сначала соединяться с коммуникатором и только потом набирать номер. Все нормальные человеческие мобильники тогда имели только городские номера, которые были жутко дороги, и их практически ни у кого не было, кроме Лоховича и еще нескольких деловых психопатов. Такого явления, как федеральные номера, еще не изобрели, и мой аппарат, мой номер, по сути, и был тем первым веянием в мобильной индустрии, первым шагом на пути к мобилизации всей страны. И очень скоро, буквально через полгода-год, начался телефонный бум. И начался он с меня.


Во имя любви

Ее звали Лена. Красивая, хоть и немного потрепанная жизнью. Зато ухоженная, с красивыми волосами. За рулем то собственной «шестерки» «Жигули», то какого-то умопомрачительного джипа. Лет тридцати – тридцати пяти, легкая в общении бизнес-леди. Первая настоящая деловая женщина, которую я увидела в своей жизни.

– У меня трешка на Оршанской, новая совершенно. Я на нее три года пахала, – коротко сказала она.

Она вообще все делала четко, быстро, взвешенно, не тратя ни одной лишней минуты. Решения принимала после нескольких минут раздумья, никогда их не меняла. Взгляд ее был острый, умные глаза. Машину водила уверенно, лихо встраивалась в любые «дырки» на дороге, курила дорогие сигареты. Я смотрела на нее с восхищением, близким к поклонению. От нее исходил невероятный аромат силы и женственности одновременно. Я думала: если бы я была не я, а кто-то стоящий, я была бы как она. Моя самооценка равнялась нулю или даже минус единице, так что я просто смотрела на нее и думала, как же, наверное, хорошо быть вот такой успешной и свободной.

– Продаем? Меняем?

– Вы уверены, что справитесь, Таня? Вы как-то слишком молоды. Нет? – спросила она, с недоверием поглядывая на меня, сидящую рядом в ее «шестерке».

– Я уверена, что лучше меня не справится никто. Я буду делать все возможное и намного больше. Вся реклама, обклейка подъездов в вашем районе, фото – портфолио сделаю.

– Ладно, ладно. Убедили. Пойдемте, – кивнула она и припарковала машину. Дом был – новостройка. Панельный, из тех, от которых наши балованные мужчины «Баута» воротили носы. Это уж определенно не элитка. Хотя место хорошее, почти Крылатское, депутатский район. Уже тогда вокруг Крылатского образовалась аура избранности. Люди соображают быстро, Рублевка всегда была и есть Рублевкой. Так что панельный дом на «Молодежной» был подан мной как элитный дом в Крылатском. Тем более что квартира имела авторский дизайн, что для элитки очень хорошо.

– Вот и моя берлога, – развела руками клиентка Лена, показывая на просторный холл с красивой и совершенно необычной мебелью.

– Как тут у вас… оригинально! – аккуратно высказалась я, так как мои познания в дизайне тогда были совсем незначительными. И то, что я увидела, было мне непонятно. Салатово-желтые стены, наборный бамбуковый паркет. Вместо двери в холл – пустой проем и барная стойка. Кухня – темно-зеленая, изумрудная, с хромом и сталью, с изогнутыми кранами и галогенными светильниками.

– Это – последняя коллекция, я привезла ее на заказ из Англии. Круто – круче некуда. Ни у кого в Москве такой нет. А вот тут – стеклянный стол с гравировкой. Авторская работа. Светильники изготовлены по эскизам дизайнера.

– О! – только и смогла сказать я.

Квартира, которую мне доверили продавать, была выполнена действительно по эксклюзивному проекту, что большая редкость. Обычно под авторским дизайнером тогда имели в виду какие-нибудь дикие изыски типа лепнины на потолках или зеркальных стен в ванных комнатах. Тогда ведь даже металлические двери и стеклопакеты являлись частью дизайна. Та квартира хоть и не была в моем вкусе (но кто бы еще на него ориентировался, на мой вкус), была совершенной – стильной, оригинальной и ультрасовременной.

– А это должна была быть комната моей дочери, – сказала Лена, открывая передо мной очередную дверь. Там стояла большая кровать с резными ручками, а по стенам были расставлены изготовленные на заказ в размеры комнаты стеллажи. В голосе моей клиентки мне почудилась грусть, но я решила не обращать на это внимания. Мало ли что мне приглючится.

– Красиво.

– Правда? – оживилась она. – Я делала проект с лучшими дизайнерами. Целый год возилась, тут все сделано идеально. Из лучших материалов, самые качественные и модные. Я тут знаю каждую деталь. Знаете, сколько я об этой квартире мечтала. Думала, что буду тут жить… счастливо.

– Мы все продадим в лучшем виде! – пообещала я, оптимистично улыбаясь. На прощание я поймала от нее странный, полный необъяснимой муки взгляд, но его я не поняла и списала на помехи в эфире. Квартира нашла покупателя довольно быстро. И на призывы купить эксклюзивную квартиру в депутатском квартале откликнулись многие. На салатовый хромированный дизайн реагировали по-разному, в основном негативно. Однако через некоторое время один суровый мужчина в возрасте, кривясь и демонстрируя недовольство, согласился ее купить.

– Скидку сделаете?

– Сделаем, – пообещала я со всей искренностью. – Малюсенькую, но сделаем. Обязательно. Можем еще подарить рамку для фотографий на новоселье.

– Да уж. Спасибо, – еще больше погрустнел он. Однако денег дал, аванс внес. Я позвонила Лене, которая в это время была в Лондоне.

– Нашли? – переспросила она после длинной паузы. – Понятно.

– Надо сбросить тысячу долларов, и все. Он наш.

– Да, вы действительно прекрасно работаете. А юридическая часть как?

– Все хорошо, – заверила ее я.

Лена долго молчала, а потом прислала нам юриста, который должен был все проверить. Вообще-то принято традиционно верить риелтору на слово, в том числе и в вопросах юридических. Потому что если нет – что же, нанимать еще и юриста? Два раза платить за одно и то же? Но Лена была девушкой просвещенной, много работала за границей. И работать с юной девицей без признаков высшего образования, даже неоконченного, ей было боязно. Могу ее понять. В общем, она прислала юриста. Сама осталась в Лондоне.

– Ну что тут, какие бумажки? – спросил юрист, шустрый худощавый парень лет тридцати, с бегающими глазками. Уж не знаю, где Лена его откопала, но юристом он был своеобразным.

– Бумажек – полно. Не хватит, можно в туалете еще набрать. Вы вообще чего хотите? – спросил Юра, крайне недовольный появлением этого сомнительного типа.

– Я пришел к вам с добром, – заверил нас он. – И уйду с ним же. Давайте будем делать юридическую экспертизу.

– Чего?

– Квартиры? – неуверенно переспросил юрист.

– Делайте, – расхохотался Юра. – Тем более что это квартира вашей клиентки. Вот будет сюрприз, если вы в ней что-то не то откопаете и развалите нам сделку.

– Н-да? – огорчился юрист. Он явно не мог придумать, что бы у нас такого проверить. Почитал договор принятого нами за квартиру аванса, покивал, подул щеки, потребовал себе зеленого чаю. Был послан подальше, после чего обиделся и сказал: – Давайте мне половину комиссии, и я скажу клиентке, что у вас все в порядке.

– Что? – ахнула я.

То, что я услышала, было выше моего понимания, так что я решила, что ослышалась. Кто он такой и что о себе возомнил? Я работала два месяца, бегала в дождь, холод и снег, показывала квартиру, висела на телефоне дома, просиживая около мусорки у лифтов часами, чтобы не мешать брату с женой жить счастливо. А половину моей комиссии – ему? За какие такие подвиги?

– Потому что я – юрист, – сказал он. – А ты – никто. И если я завтра скажу Лене, что ты темнишь и мутишь, ты просто останешься без ничего.

– Но ведь и она квартиру не продаст! – поразилась я.

– Это не моя проблема. Может, я ее потом и продам, – пожал плечами этот гад.

Как же мне хотелось его задушить. Именно тогда я поняла, что, как и Каштанка супротив человека все равно что плотник супротив столяра, риелтор супротив юриста – ничто. Одно недоумение.

– Придется с ним делиться, – вздохнул Юра.

– Ни за что! – замотала я головой, потому что всегда была упертой и несговорчивой, никогда не любила делиться кровно заработанными деньгами.

Я позвонила Лене в Лондон и принялась биться в истерике:

– Ваш юрист меня шантажирует. Пусть я лучше вообще останусь без комиссии, но я работала честно, могу все вам показать и доказать. Он пытается отобрать мои деньги, после того как работа уже выполнена. А сам ничего и не проверял, потому что проверять-то и нечего. Деньги вы в депозитарии и сами проверите. Лена, вам надо решать. Я с вашим юристом даже рядом стоять отказываюсь.

– Но… у вас нет выбора.

– Зато у вас он есть. Ваш юрист – мошенник. Я – нет.

– Я… мне надо подумать, – жестко сказала Лена. – У меня тут роуминг стоит дороже, чем авиа-билет. Странная у нас связь.

– Что такое роуминг?

– А? Ничего, Таня. Не берите в голову. Я вам перезвоню. – Она отключилась, оставив меня весь вечер нервничать. Только часам к двенадцати ночи мой домашний телефон зазвонил.

– Танька, это просто хамство! Немедленно вешай трубку! Я запрещаю! – кричал брат из-за стены, пока я сбегала с радиотелефоном к лифтам.

– Что у вас там? – удивилась Лена.

– Ничего. Все в порядке, – ответила я.

Действительно, звонить риелтору в двенадцать ночи – явление обычное и нормальное. Кажется, я об этом уже говорила. Считается, что риелтор – он никогда не спит, так же как и не ест, не проводит выходные с детьми, не имеет права на отпуск или больничный.

– Я прилетаю в понедельник. Мы можем назначить сделку на вторник? – спросила она.

Я выдохнула и улыбнулась:

– Как только вам будет удобно. Я все подготовлю.


О том, почему Лене пришлось продать квартиру, которую она просто обожала, я узнала после сделки. На встречу с покупателями Лена приехала на большом черном джипе с тонировкой, с блатными номерами. Мне она ласково улыбалась, а юриста на сделке не было. Он пропал, и больше я его не видела. Зато был Юра, который снова довольно улыбался и подсчитывал барыши.

– Вам всю мебель оставлять? – спросила Лена у покупателей.

– Нет, не надо. У нас своя, – фыркнул суровый мужчина, удивив Лену до глубины души.

Она отошла ко мне и спросила:

– То есть я все могу увезти?

– Кроме кухни, – кивнула я.

– Странно, – озадачилась Лена. – Но все стеллажи и мебель делались на заказ, специально под эти метражи. Весь проект разрушится, если заменить мебель.

– Ну… нам-то что? – пожала я плечами. – Хотите, мы поможем вам с переездом?

– Нет, ничего. У меня есть кому помочь. Просто… странно. – Она больше ничего не говорила, так как в остальном покупатели вели себя безукоризненно. То есть денег привезли достаточно и не устраивали «почемучку», самую неприятную забаву, которая может произойти на сделке. «Почемучка» – это такая форма стресса, выливающаяся в лавину неожиданных, зачастую бессмысленных вопросов, которые обрушиваются на голову риелтора в момент, когда смысла в этом уже никакого нет.

Представьте, все участники сделки, а иногда это человек до десяти, сидят в переговорной комнате депозитария, глубоко под землей, в бетонируемом склепе. Стол, стулья, проверочные и счетные машинки, ультрафиолетовая лампа. И, конечно, груда наличных денег на пустом столе. Все напряжены, лица сведены судорогой, все боятся, что что-то пойдет не так, сорвется. И тут находится один… редиска, нехороший человек, и начинает сеанс «почемучки».

– А почему деньги не опечатаны?

– А почему не все купюры по сто долларов?

– А где будет ключ от ячейки? А что, если мы его потеряем?

– А если деньги из ячейки пропадут?

– А если банк разорится?

– А если договор не зарегистрируют, что будет?

– А можно, я вот тут, в банковском договоре, фразу поменяю? Почему нет? Тогда я отказываюсь деньги сюда закладывать.

– А мне нужны расписки на расписки, что я их написал. Ну и что, что это ерунда. Я так хочу.

– А что, если вы – мошенники?

– А что будет, если завтра переворот, путч, смена власти? А если Земля сойдет с орбиты, кто мне деньги вернет?

«Почемучка» продлевает сделку на три-шесть дополнительных, никому не нужных часов, истончает нервы риелтора, доводит до белого каления нормальных участников сделки. Заткнуть «почемучку» невозможно, сократить время этой игры тоже крайне сложно, потому что ее затевают не для того, чтобы реально что-то узнать, а исключительно ради эротического удовольствия и выброса стрессовых волн. И, кстати, опыт показывает, что в любой сделке хоть один «почемучка», да найдется.

Ленина сделка шла безукоризненно. Видимо, я уже отработала свою «плохую карму», общаясь с ее юристом. Покупатели молча выкладывали на стол привезенные в полиэтиленовом пакете деньги, Лена распаковывала пачки, умело проверяла купюры под лампой, показывая высокую осведомленность в этом вопросе. Уютная тишина подземелья убаюкивала, прохлада оживляла. Красные ряды сейфовых хранилищ чем-то напоминали колумбарий, но это почему-то не пугало. Когда я шла между рядами бесконечных стенок с ящиками, я представляла, что в каждой стене, в каждом ящике хранится сокровище. Огромные кучи денег в одном и том же месте. И место это – депозитарий «Менатепа».

Кстати говоря, интересно, что в девяносто седьмом году этот депозитарий был чуть ли не единственным на весь наш активно торгующий собой город. Так что теоретически криминальному элементу было достаточно тогда засесть в правильных кустах напротив входа в депозитарий и отстреливать всех людей с черными закодированными «дипломатами», а также сумками, пакетами и авоськами. Улов мог бы оказаться огромным. Я знаю, что пару раз около депозитария действительно происходили ограбления, но в целом криминальный мир эту точку почему-то не трогал.


Последний раз я видела Лену, мою идеальную деловую женщину, при передаче ее квартиры нашему суровому, но богатому покупателю. Я подготовила акты и приехала по просьбе «сурового» 31 декабря девяносто седьмого года. Он был помешан на том, чтобы завершить дело в старом году, хотел даже поставить какую-то мебель, был напорист и настойчив, говорил руководящим тоном, так что я оставила своего ребенка у папы и поперлась через снега и сугробы выполнять риелторский долг. Лена уже сидела на квартире, «суровый» стоял у подъезда, охранял раскрытый настежь грузовик с мебелью. Я поднялась и прошла в квартиру, перешагнув через какие-то тюки. На месте стеклянного стола теперь стояла какая-то тумба, вместо стеллажей – огромные массивные темно-коричневые гробы с резными дверями и массивными зеркалами. Посреди этого громоздкого безумия сидела моя Лена и смотрела на меня потерянными глазами.

– Просто не понимаю, зачем они ее купили! – прошептала она мне на ухо, увидев мое оцепенение.

– Черт знает, – пожала я плечами, а из комнаты, в которой должна была жить Ленина дочь, вдруг выкатилась маленькая старушка, замотанная в пуховый платок.

– Нет, ну какая дурацкая квартира, – запричитала она. – Салатовые стены – глупость. Они же маркие. И кладовочки нет! Где я должна банки закатывать? И у нас тележка, куда ее ставить?

– Пойдем выпьем, – предложила Лена, быстро подписав все бумаги.

Я с готовностью кивнула. Я вообще в те времена была готова выпивать по любому поводу, если с хорошим человеком. Особенно под Новый год. Сидя в ближайшем кафе с рюмкой в руке, я спросила наконец о том, о чем не решалась спросить до этого, до получения комиссии.

– А зачем вообще вы ее продали?

– Все ради любви, мать ее, – ответила она, поразив меня этим ответом. И болезненно поморщилась. – Нет, ну не мог, что ли, купить эту квартиру человек, который хоть немного понимает в дизайне? Эти шкафы, эти комоды? Да им было проще купить и обклеить золотыми обоями любую другую квартиру!

– Да уж, логики никакой, – согласилась я. – А как это, из-за любви?

– Ты еще совсем маленькая, Таня. А я…. У меня дочери пятнадцать. Я уже думала: все, построю эту хату и буду там стареть, наслаждаясь покоем.

– Стареть? – хмыкнула я. – Только не вы.

– Ну… любить, во всяком случае, я не собиралась. Знаешь, я уже накушалась.

– Я знаю, – кивнула я.

Лена с удивлением на меня посмотрела, потом кивнула.

– А тут он – Владислав. Ты его видела. Он в джипе сидел.

– А-а-а, – протянула я, вспоминая красивого, подтянутого мужчину в дорогой одежде, сидевшего на заднем сиденье.

– Мы с ним три года уже вместе. Он хочет, чтобы я с ним жила в Лондоне. Там у него дом.

– Здорово! – порадовалась я.

– Да уж. Стоило столько лет биться за независимость, чтобы теперь вот… а, к черту. Он мужик классный, меня любит, дочку. Только… он мужик. Сказал, что на чужой территории никогда не появится, что ноги его там не будет. Сказал, чтоб делала с ней что хочу, но он даже слышать о ней не хочет. Хочет, чтобы я на его деньги жила. И не работала. А я не привыкла. Мне это сложно.

– Да уж! Дилемма.

– Я три года ждала, думала, может, разойдемся. А теперь вот решилась. Чего квартира будет стоять? Я в России-то почти не бываю. Но, ты знаешь, это как… продать свою мечту.

– Да уж, – усмехнулась я. – Чего только не сделаешь ради любви!


И что он в тебе нашел?

Любовь занимает в жизни людей большое-пребольшое место, ей покоряются не только все возрасты, но и все профессиональные сообщества. Риелторский мир – не исключение. Профессия риелтора – молодая, физически развитая, на здоровье не жалуется. В наш современный век гиподинамии риелтор имеет льготу. Ему не нужно крутить педали велотренажера, он может спокойно «забить» на фитнес-клуб и не ходить на утреннюю пробежку. Пробежек и бесплатной физической нагрузки в жизни риелтора – хоть отбавляй. Атеросклероз проходит мимо вечно бегущих людей с портфелями и рулетками в карманах. Холестерин не задерживается в их крови. Попробуй покажи пять квартир в разных районах, а заодно забеги к нотариусу, исправь ошибку в доверенности. А сколько калорий сгорит в очереди в управу ЮВАО? Не были там раньше? И не дай вам бог.

В общем, в перерывах между телефонными разговорами и лечением отита у ребенка, между беготней за бумажками и спорами с начальством риелторы тоже решаются любить. Я, став риелтором в крайне юном возрасте, довольно быстро начала замечать не совсем дружеские взгляды со стороны… с разных сторон. Поначалу меня это сильно-пресильно удивило. Я была… как бы это поточнее выразиться? Контуженная предыдущим официальным браком, причем на всю голову. Два года после судьбоносного приглашения соседа Рената ко мне домой и изгнания мужа восвояси я честно зализывала раны и мечтала только о том, чтобы больше никогда не влюбиться. Однако времена меняются, а природа берет свое. Тем более что у риелторов есть отягчающие обстоятельства.

У риелторов есть КЛЮЧИ. О, эта восхитительная работа. О, эти огни большого города, окна, в которые всегда можно заглянуть. Одновременно в кармане одного хорошего риелтора может оказаться до десятка ключей от квартир, где деньги лежат. Ну нет, шучу. Деньги в квартирах, ключи от которых нам доверяют, никогда не лежат. Там вообще редко что лежит. Повезет еще, если будет лежать хоть ковролин. А уж если стоит диван – это просто красота, райское гнездо. И все же это волшебное чувство, когда ты, как настоящий чародей, имеешь ключи от всех дверей.


Первый ключ в моей жизни мне достался от квартиры на «Белорусской». Большой серый дом, трехкомнатная квартира, совершенно пустая, с огромными окнами, из которых виден порядочный кусок Москвы. И ядовитая змея Ленинградского проспекта извивалась причудливо, обжигая светом фар и фонарей. Тогда еще на проспекте был бульвар с деревьями, по которому можно было гулять. Я показывала квартиру, а коллега Федор увязался за мной.

– Может, потом посидим поболтаем? – предложил он, а я, как сейчас помню, восприняла его предложение за чистую монету. Мы же с ним постоянно сидели и постоянно болтали. Как и с Юрой, кстати. Ну, подумаешь, поболтаем и посидим на «Белорусской». И только когда он приблизил свое лицо к моему и случился поцелуй, я предположила, что болтать мы будем не так интенсивно.

– Ты что? – удивилась я.

– Танька, ты такая классная девчонка! – пояснил он, продолжая эротический процесс.

Федор был симпатичным молодым человеком, крепким профессионалом, имел лихой вид, так что я возражать не стала. Хоть это и был первый мой сексуальный опыт после «семейной жизни». Ковролин, кстати, нам не понравился. Все-таки надо оставлять в квартире хоть какую-то мебель, учитывать возможные деловые переговоры. Риелтор – тоже человек.

Романа у нас с Федором не получилось, хотя мы были исключительно приятны друг другу. Прежде всего наши отношения не сложились потому, что мы были риелторами. А это значило, что графики нашей любви исключительно конфликтовали с рабочими графиками. Мы порывались встречаться, но то у него была сделка, то у меня показ квартиры или поход в ЖЭК, а рисковать потенциальной комиссией ради друг друга мы почему-то не стали. Позже у меня началась большая сделка по расселению, и мне было вообще ни до чего. Так прошло какое-то время, и потом, случайно столкнувшись в офисе, мы вдруг поняли, что возможность упущена.

Но именно после этого случайного, по сути, эпизода я вдруг обнаружила себя живой. Я вдруг осознала, что хоть я и сгорела без остатка в свое время, потеряв все, чего у меня никогда и не было, и похоронив себя заживо, теперь вдруг я, против даже собственной воли, возрождаюсь из пепла, как птица Феникс. Я, прошедшая через огонь, огонь и еще много огня, забитая, испуганная девочка, которую бьет муж, которую презирает брат, над которой насмехается его жена, которую считает неудачницей собственная мать, – я снова хотела кого-то любить. Что может быть более глупым? Что может быть более естественным?

Однако это желание любить меня испугало. Я не ждала от любви ничего хорошего. Я просто не могла справиться со своими гормонами.

Но я боролась с собой. С переменным успехом я улыбалась кому-то, кто улыбался мне, я пряталась от своих чувств или осторожно пыталась идти им навстречу. Только для того, чтобы снова убежать в надежное убежище нашей с Маргаритой комнаты.

– Кому ты нужна с ребенком? – говорила жена моего брата, и я была с ней согласна. Кому я вообще нужна? Я старалась никому не верить и не делать из любви большой проблемы. Но 18 января девяносто восьмого года, за пару месяцев до Маргаритиного трехлетия, я снова сошла с ума. А ведь я так рассчитывала, что после сумасшедшего брака и жуткого, болезненного развода буду умнее. Впрочем, чего возьмешь с пьяной женщины?

Этот день я не забуду никогда. Хотя выпила я столько, что, казалось бы, помнить что-то технически было невозможно. Был день рождения Диляры, моей лучшей, любимой подруги. Были все наши. Юра выпил много, пел под гитару «Глухари на токовище», его фирменный хит. Федор заехал на минуточку и исчез. Были какие-то еще люди, старые Дилины друзья. Было весело и здорово. Я тоже пела, отбивая ритм, в основном «Мохнатый шмель» и «Плот» Юрия Лозы. Маргарита отплясывала с Дилиным сыном, на ней было красное платье-шотландка, она налопалась салата и наслаждалась происходящим. И вдруг…

За этим «вдруг» наступило событие, изменившее всю мою жизнь. Я помню, как открылась входная дверь и в прихожую вошли двое мужчин. Откуда они взялись – сказать трудно. Один – старый Дилькин друг, случайно вспомнил о ее дне варенья, а второй просто так прибился к нему, за компанию. Оба они, и старый друг, и второй, прибившийся, были уже в изрядном подпитии. Старый друг стоял и прижимал к себе именинницу, обливаясь пьяной умильной слезой, и разглагольствовал о том, «сколько лет, сколько зим», и что «совсем потерялись». А второй стоял рядом, в зеленом пальто и черной шерстяной кепке, улыбался и смотрел на меня. Я же вцепилась вдруг в руку сидящей рядом Марины, еще одной Дилиной подруги, и произнесла:

– Какой мужчина! За таким бы я пошла на край света!

– Да ты что! – хмыкнула Марина и присмотрелась повнимательнее.

Мужчина был высок, очень высок, и строен. Серо-голубые глаза, добрая улыбка, широкие плечи, большие алые губы… Лет тридцать на вид, серьезный и взрослый, особенно в сравнении со мной, девчонкой.

– Он просто потрясающий. Таких не бывает, – прошептала я.

– Мне кажется, он похож на бандита, – сказала Марина.

Но мне так не казалось. Просто… он был слишком большой, слишком черноволосый и у него был слишком низкий голос. Мне он показался совершенно идеальным. Впрочем, Маринино мнение о том, что новый знакомый Диляры бандит, разделили и она сама, и ее муж. Короче, все, кроме меня. Я только и могла, что улыбаться и строить глазки.

– Игорь, – представился незнакомец, взяв курс из прихожей прямо на меня. Он обошел все препятствия, всех людей, протиснулся вокруг стола и оказался рядом.

– Татьяна, – пискнула я, с трудом напоминая себе, что надо дышать.

Мы молча сели рядом, он налил мне чего-то выпить, и больше мы с ним никогда не расставались. В буквальном смысле. В первый месяц нашей любви – абсолютно. Игорь весь вечер не отходил от меня ни на шаг, а потом поехал провожать нас с Маргаритой домой, но в конечном итоге мы доехали не ко мне, а к нему, да там и остались. Навсегда.

Помню, мы с ним однажды расстались на одну ночь, случайно, где-то на третий день знакомства, но зато проговорили ее всю по телефону, так что это не считается. Утром он уже ждал нас с Маргаритой около подъезда, отдал ключи от своей квартиры и сказал, что больше такой глупости, как расставание, не допустит.

Странно это все. Вся наша история – странная. И удивительно романтичная, совсем в духе моих книг. Получается, что я являюсь прямым подтверждением того, что любовь с первого взгляда существует. Возможно, это звучит как-то самонадеянно, или вообще как совершеннейшая чушь, но это – правда. В тот день я познакомилась со своим вторым мужем, с которым живу по сей день, вот уже пятнадцать лет. И все пятнадцать лет мы празднуем наши годовщины именно в этот день, 18 января. Во-первых, удобно помнить, я же никогда не забуду день рождения лучшей подруги. А во-вторых, это действительно был самый важный день в нашей жизни. Вернее, ночь.

Игорь оказался совершенно потрясающим человеком. Его нисколько не смутил тот факт, что у меня есть ребенок. Вообще весь мой дальнейший жизненный опыт, а также внимательное наблюдение за окружающим миром показали, что настоящий мужчина никогда не создаст проблемы из ребенка. Примет женщину – примет и ее прошлое, и будет относиться с уважением ко всему, что сделало ее такой, какая она есть. Я помню, как в тот самый первый день (вернее, ночь) знакомства, глядя на практически спящую на моих руках Маргариту, Игорь задумался на несколько минут, а потом кривой пьяной походкой завернул в ближайший супермаркет, откуда вышел с плюшевым кенгуру. Сунул его Рите в руки и улыбнулся. Так я нашла мужчину своей мечты, а Маргарита – своего отца. И когда мы с Игорем протрезвели, наше желание быть вместе только усилилось.

Забавный момент. Когда мы сидели в такси и ехали к нему домой, помню, как я достала из сумки свой, подаренный Юрой огромный мобильный телефон, чтобы позвонить маме. Надо было сказать, что мы с Маргаритой не приедем и что дверь можно запирать на все замки – меня можно вообще больше не ждать. Даже не представляете, что это значило для меня – возможность хотя бы в перспективе не жить больше в одном доме с мамочкой, с моим любимым братом и его «милейшей» женой. Да, в тот момент, в такси, я еще не могла знать, как все сложится. Но, глядя на улыбавшегося рядом мужчину, я почему-то чувствовала биение судьбы. Мы, женщины, такие вещи всегда чувствуем. У нас есть внутренний голос, спутать который ни с чем нельзя. Правда, частенько потом этот же внутренний голос жалобно пищит: «Ах, как я ошибался», ну да… не будем судить строго.

Короче, я достала мобильный агрегат, позвонила домой, коротко сообщила о намерении ночевать «черт знает где», не стала выслушивать мамино мнение по этому вопросу, а когда закончила разговор, увидела странный, полный восхищения взгляд Игоря.

– Что такое? – улыбнулась я.

– А вы, Татьяна, оказывается, крутая?! – хмыкнул он.

– Совсем нет, – возразила я, но Игорь только задумчиво смотрел на меня.

О том, что телефон не совсем мой и что я его не покупала, я из соображений престижа говорить не стала. А на следующий день бедняга Игорек, чтобы (по его собственным словам) соблюсти субординацию и продемонстрировать мощь своего мужского «я», пошел в салон и купил себе мобильник за какие-то сказочные деньги. Контракт с МТС в те дни стоил около тысячи долларов, а минута разговора равнялась чуть ли не ста рублям. Так что выложился он по полной. Когда он принес его домой и гордо сказал, что теперь он тоже может быть очень мобильным, не хуже некоторых, я долго хохотала. А потом все-таки открыла страшную тайну Буратино.

– Ну вот, кругом обман! – возмущался он. Но это, конечно, были какие-то мелочи. Мы были вместе, мы были влюблены друг в друга совершенно сумасшедшим образом. Если мне или ему нужно было уехать по работе на несколько часов, мы испытывали практически физические муки в разлуке друг с другом, даже самой короткой. Так что он ездил со мной на просмотры квартир, а я – на его переговоры. И бандитом он не был, а оказался вообще инженером, специалистом в IT-области. Что лишний раз подтверждает постулат о том, как внешность обманчива. Игорь поставлял в Россию всякое разное высокотехнологическое оборудование, оказался очень умным и образованным, выпускником Бауманки. Когда он говорил со своими клиентами о работе, я не понимала ни слова. До сих пор, кстати, половины не понимаю. Зато слушать его было одно удовольствие. Впервые в жизни я влюбилась не только в красивого мужчину, но в умного и порядочного. Это ли не чудо? Наверное, где-то по дороге жизни я сделала кому-то что-то хорошее. Может, кошку какую покормила вовремя или старушку через дорогу перевела. В общем, смилостивился Господь и благословил меня хорошим мужиком. Кто бы мог подумать!

Еще помню, как Игорь пытался на меня произвести впечатление. До этого может додуматься только мужчина. Он предложил мне посмотреть вместе на видеомагнитофоне… Кубок Вызова СССР – Канада, все годы. Раритетный выпуск, который он чудом достал у какого-то любителя за большие деньги. О, это было испытание чувств. Столько хоккея за один день! И все – с его комментариями, с его горящими от любви (к хоккею) глазами, с его рукой на моей руке. Огонь и пламя, я обожала его и ненавидела хоккей. Я хотела быть рядом с ним вечно, но смотреть на мечущихся по льду мужчин в мешковатых одеждах… это было очень трудно. Но я так его любила, я так хотела разделять с ним все. Целую жизнь, в горе и в радости. Я хотела родить ему детей, быть всегда рядом, стать для него самым близким человеком. Что я, хоккея не смогла бы посмотреть? Ну и что, что шесть часов. Я сделала это! Я отсидела все, от звонка до звонка. Все периоды. Помню до сих пор фамилии Харламова и Владислава Трятьяка. Остальные подробности милосердная память стерла из моей памяти. Чего не сделаешь ради любви! Кто-то квартиру продает, а я – смотрела хоккей и улыбалась. Любовь – страшная сила.

Через пару недель, когда стало окончательно ясно, что я домой не вернусь, я была атакована вопросами со стороны моих родственников. Все их вопросы слепили своим оптимизмом и верой в мое будущее.

– Ты что, свихнулась? Ну-ка, быстро домой! – кричал в трубку мой брат.

– Я не вернусь, у меня все хорошо. Я уже и Маргариту в садик в Медведково перевела.

– Ты ненормальная. Тебе нельзя иметь семью. Он тебя бросит, и правильно сделает!

– Хочешь, я дам ему трубку? Он хороший! – пыталась я убедить брата. Но на него мой дар убеждения не действовал.

– Я с этим твоим придурком говорить не желаю. Передай ему, найду – все кости переломаю.

– Зачем? – удивлялась я, прикидывая, как это он их переломает Игорю – огромному, под два метра кандидату в мастера спорта по плаванию. Брат не пояснил. Так же, как не сказал, почему он вообще ведет себя таким странным образом. Впрочем, его заверения не прошли мимо, я все учла. После нескольких ободряющих разговоров такого плана я решилась и вообще не стала знакомить своего новоявленного принца на белом такси с родней. От греха подальше. Пока не уляжется волнение, по крайней мере.

Сейчас я понимаю, что это было сделано правильно. Впервые мой брат увидел моего мужа только после года нашей совместной жизни. Мама – через два года. И эта пауза дала возможность нам с Игорем избежать мучительных некрасивых сцен. А по прошествии времени у брата желание переломать все кости моему мужу пропало. И вообще, они подружились, Володя даже был свидетелем на нашей свадьбе. Но тогда уже много воды утекло, многое изменилось. У нас с Игорем родился ребенок, наступил кризис, моим родственникам пришлось с удивлением признать, что мой муж – действительно хороший человек. Кто бы мог подумать. И главное, как спросила меня потом моя мама:

– Непонятно, что он в тебе нашел!

Совет

Не бойтесь отдавать риелтору ключи от квартиры, где… деньги не лежат. Ничего страшного с вашей квартирой на самом деле случиться не может. Карманы любого риелтора набиты такими ключами. Опытный риелтор даже будет отнекиваться и отговаривать вас от передачи ключей. Потому что на самом деле передача ключа – это сброс колоссальной нагрузки по показам квартир. Вечером и утром, в дождь и слякоть, по сугробам и через пургу – все это будет не вашей проблемой. Ну а если это поможет кому-то устроить свою личную жизнь, что ж? Горько!


Свадьба, или На что способна женщина

Любая девчонка хочет, чтобы ее свадьба была яркой и незабываемой. У меня в жизни было две свадьбы. Первая – обычная: белое платье, букет, пьяные друзья, ругающиеся родственники, чайные сервизы в подарок. Поверьте, если бы моя вторая свадьба была такой же, я даже не стала бы ее упоминать. Тем более что книга эта о риелторах, а не о свадьбах. Но поверьте мне на слово, такой свадьбы, как у нас с Игорем, не было ни у кого. Когда журналисты спрашивают меня, как организовать свадьбу, чтобы она запомнилась на всю жизнь, я каждый раз смеюсь и говорю: можно, например, выйти замуж так, как я. Вспомнить будет о чем, это точно. Только, единственное, хочу оговориться для тех, кто захочет (а вдруг?) повторить мой сценарий брачной церемонии, – не стоит и пробовать.


«Не повторять, опасно для жизни!»

Начать надо с того, что, хоть мы с Игорем и любили друг друга безумно, и жили вместе, женить на себе Игоря оказалось делом непростым. Ну познакомились, ну живем вместе – и что же, сразу все бросить и жениться? А жизненный опыт? Его так просто не сбросишь со счетов. Я уже была замужем и несколько лет с дрожью во всем теле вспоминала об этом. И уж лучше мирно жить гражданским браком с хорошим человеком, чем официально быть замужем за монстром. Это я уже понимала, поэтому, когда Игорь сказал мне, что жениться он пробовал, даже дважды, и ему не понравилось, я отнеслась к его словам спокойно.

– Я жениться тоже не люблю, – заверила я его, и мы мирно жили с ним больше года, периодически обмениваясь негативным опытом брака. Однако после некоторого времени совместного проживания я вдруг осознала, что Игорь – единственный человек на свете, за которым я действительно хочу быть замужем. И этот человек, к сожалению, решил больше не жениться никогда.

– Это не из-за тебя, пойми, – объяснил он мне.

– Я понимаю, – грустила я.

– Мы… нам же хорошо и так? – аккуратно спросил он, и мне ничего не оставалось делать, как кивнуть. Наверное, в этом и заключается вся подлость бытия – в законе бутерброда. Кому-то для счастья не хватает просто хорошего человека, а кому-то этот хороший человек оказывается на фиг не нужен. А расплачивалась за это я. Правда, я считаю, что вся история первых двух браков моего мужа – это только промежуточные остановки на пути к безоблачному семейному счастью со мной. Однако факт остается фактом. Игорь умудрился дважды жениться на женщинах, которые его подвели. И после этого жениться он не собирался совсем.

Первая его жена, однокурсница из Бауманского университета, согласилась стать его женой курсе на втором, кажется. И все было как у людей, включая свадьбу, фату и праздничное застолье. Как молодая семья, они получили комнату в коммуналке, бегали вместе на учебу, готовили макароны и овсянку. Игорь для обеспечения молодой жены подрабатывал где мог. Она ему переписывала рефераты и курсовые красивым каллиграфическим почерком. Игорь пишет как курица лапой. В общем, жили они, поживали и добра наживали. Игорь уже подумывал о том, что, возможно, готов стать отцом.

Но все кончилось неожиданно. Идеальные отношения продлились меньше года, и однажды Игорю было сообщено, что все это – брак, свадьба и любовь с каллиграфическим почерком – был обман. А настоящая любовь его жены только что вернулся из армии, а точнее, из Афгана. Вернулся с горячим сердцем, жаркими объятиями и больной головой. И, конечно же, она – Игорева жена – обязана к нему вернуться.

Развод был тяжелым. Игорь жену любил, быть брошенным для него оказалось очень и очень тяжело. Спасали только учеба и алкоголь. Иногда одно спасало больше другого. Игорь (по его же собственным рассказам) поклялся никогда больше не жениться, если только не случится что-то экстраординарное. Он окончил институт, поступил в аспирантуру, продавал ворованную фотопленку, устанавливал первые компьютеры в стране, ездил учиться в Европу – в общем, жил вполне обычной для высокообразованного специалиста тех лет жизнью. Высокообразованные специалисты – его специальность «телеметрия», он должен был работать на космос – внезапно оказались никому на фиг не нужны, в начале девяностых особенно. Вот и приходилось осваивать неизведанные просторы российского бизнеса.

Где-то в те годы он женился во второй раз. Вторая его жена была женщиной исключительно красивой, причем не просто красивой, но еще и умеющей этим пользоваться. Профессиональный визажист и стилист, она умела покорять мужчин и не ленилась проводить по два часа около правильно освещенного зеркала. В общем, умела наводить красоту.

– Не хочу жениться, – объяснял ей Игорь, чуть не рыдая. – С тобой здорово, конечно, но в ЗАГС – ни за что.

– Поговори у меня! – фыркнула она.

Его вторая жена оказалась человеком четким, последовательным и весьма жестким по характеру. Она не вняла его стенаниям, подловила его на одной из вечеринок, пьяного и веселого, и потребовала прилюдно поклясться, что он на ней женится. И после официальных клятв и росписей все-таки стала его женой. Зачем оно ей было надо – сказать трудно. Наверное, все-таки деньги. Вряд ли она его любила. Жили они плохо, она все время требовала то шуб, то машин, то путешествий. Он делал что мог. Влезал в авантюры, рисковал жизнью. Время было такое. Ну, и выпивал, конечно. Кто тогда не выпивал? Как тогда говорили:

– Бизнес в России делается печенью.

Она прожила с Игорем шесть лет, за которые умудрилась раз пять уходить от него к маме, потому что он, по ее мнению, плохо себя вел. Зарабатывал мало, олигархом никак не становился и не увешивал ее бриллиантами. На его просьбы хотя бы ребенка ему родить откликалась сурово:

– Какой ребенок? Сначала обеспечь меня нормально, а потом поговорим!

– А нормально – это как? – интересовался он.

Этого не знал никто. И однажды, когда она в очередной раз ушла к маме, Игорь все-таки мучительными усилиями принял решение, что возвращаться ей не стоит. Надо ли говорить, что после парочки таких браков жениться на ком-то еще у Игоря желания не было. И чем меньше желания жениться было у него, тем больше я понимала – что пожениться нам надо обязательно. Хорошие мужчины на дороге не валяются, а валяются на диване. Особенно в нашей стране, второго такого я уже найти не надеялась.

– Танюш, я уже все повидал. Я ничего не хочу, только спокойно жить, – вещал он, как старый больной волк или солдат, который не знает слов любви.

– А если ребенок? – аккуратно поинтересовалась я.

Игорь поменялся в лице, как будто я узнала его страшную тайну или нашла, где у него кнопка.

– Ради ребенка я сделаю все, что угодно, – печально сказал он и пошел за паспортом.

– Заметано, – улыбнулась я и от слов перешла к делу. Да, страшновато, конечно, было. Один ребенок у меня на руках уже был, и его отец, не к ночи будет помянут, ни копейкой нам не помогал, ни даже добрым словом. Ну, от него я, допустим, ничего и не ждала, но ведь и вся его родня – мама, бабушка, брат – тоже о нас с Маргаритой знать ничего не желала. Хотя когда-то моя свекровь клялась в нежной любви к внучке.

Конечно, я понимала, что шанс остаться одной с двумя детьми на руках есть. И словить этот шанс я совершенно не хотела. С другой стороны, было ясно, что для нашей будущей семьи совместный ребенок просто необходим. И что, как говорят в народе, мужик-то хороший, где еще я такого возьму? Так что через год после начала нашей совместной жизни я забеременела, и перспективы узаконить наши отношения приобрели определенные очертания.

Ситуация осложнялась тем, что это был двухтысячный год, зима, вокруг нас бушевал кризис, работы не было вообще. Но о кризисе я расскажу чуть позже. Главное – работы и денег не было почти совсем. А я – какое счастье – беременна, и это очень временно. Что я буду делать, если я ошиблась? Что, если мой принц меня все-таки бросит, предпочитая оставаться одиноким, несчастным и свободным?

– Поженимся, конечно, – заверял меня он, но нести заявление в ЗАГС не спешил. Говорил, что, мол, время тяжелое, деньги надо зарабатывать. Ни минутки свободной, буквально. Да и паспорт куда-то запропастился. Совсем от рук отбился, шатается неизвестно где.

– Ты его еще съешь перед ЗАГСом, – обиженно фыркала я. В конце концов, сколько можно? Оказалось – долго. Месяца до четвертого как минимум. И только на шестнадцатой неделе, сидя в кабинете врача и глядя на ультразвуковой прибор, Игорь побледнел и сказал:

– Давай подавать заявление.

– Правда? – улыбнулась я, думая, как же это удачно теперь пускают мужчин на процедуры такого рода. Пара ударов маленького сердца на мониторе прибора сделали больше, чем я за все четыре месяца, вместе взятых. Моя будущая дочка всегда имела влияние на своего отца. По сей день. Заявление мы подали еще через пару недель. Дату нам назначили на двенадцатое июля двухтысячного года, еще через полтора месяца.

– Но я же беременна! Может, можно побыстрее? – нервничала я.

Игорь же, моргнув, спросил:

– Зачем спешить? Нормальная дата. Никуда я от тебя не денусь уже.

– Кто тебя знает, – вздохнула я, но спорить не стала. Главное, все идет своим чередом. Как говорится, правильной дорогой идете, товарищи. Зачем создавать шум, если можно спугнуть дичь? Я согласилась подождать. Тем более что беременность оказалась очень непростой, я набирала вес со скоростью самолета, у меня скакало давление, периодически кружилась голова.

– Вам, девушка, надо вообще на сохранение, – сказала мне акушерка из консультации где-то в конце июня.

– Мне нельзя, у меня свадьба скоро.

– Ну, смотрите. Сдохнуть не боитесь? – поинтересовалась она, напугав меня до смерти. Она была у меня такая веселая и бесстрашная, моя акушерка. Беременных она ненавидела, работу свою презирала. Считала, что рожать – преступление.

– Сдохнуть – боюсь, – прошептала я и согласилась лечь на сохранение на пару недель, с условием, что за пять дней до свадьбы меня все-таки выпустят на поруки.

– Все будет хорошо, – заверял меня Игорь, нервничая и бледнея еще больше меня. Дальше были две недели роддома, длинный коридор, заполненный такими же, как я, роженицами. Постные лица, отечные ноги, бесконечные бабские разговоры. Свадьба приближалась, я волновалась.

– Все у тебя будет хорошо, – успокаивали меня соседки по счастью материнства. – Как будете отмечать?

– В ресторане. Платье еще даже не купила, не успела, – хлюпала я. – Белого мне не надо уже. Просто хочу красивое.

– Здорово.

– Главное – дожить и пережить, – хихикали остальные девчонки.

Я честно отлежала свой срок, приняла все требуемые капельницы, снизила давление до образцово-показательных показателей. Отеков почти не было, я честно пила отвар шиповника и ела курагу. Я готовилась к свадьбе. В назначенный день, без всяких сюрпризов, Игорь забрал меня из больницы и отвез домой. Оставалось всего ничего – четыре дня, на пятый. Я приехала в квартиру, счастливая и спокойная. Все шло по плану. Игорь уже явно смирился с предстоящим событием и был морально готов принести клятвы верности в третий раз.

– Бог любит троицу, – говорил он.

Я с ним соглашалась. Я что-то чувствовала себя усталой и немного разбитой после больницы. Вечером, когда все улеглись спать, я сидела и раздумывала о нашем совместном будущем и никак не могла уснуть. Четыре дня – и я выйду замуж за человека, которого люблю. И не просто люблю, а за человека, с которым я счастлива. С которым я смеюсь и могу болтать часами, с которым никогда не бывает скучно, который понимает меня как никто другой. За умного и интересного мужчину, с которым прожила уже больше года, которого знаю вдоль и поперек, которого люблю так же сильно, как и в первый день.

– Ты чего не спишь? – спросил он.

– Я уже почти сплю, – ответила я, прижимаясь к его плечу. Но сон не шел. Через какое-то время я поняла, что дело не только в том, что я нервничаю и волнуюсь. Дело в чем-то еще. Кажется, у меня как-то странно ноет под ложечкой. Несильно, но неприятно.

– Ерунда, – пожала я плечами, закрыла глаза и принялась считать овец. Потом овцы сменились квартирами, я считала квартиры, вспоминая все, что уже к тому моменту продавала, меняла, или покупала, или просто видела, сопровождая клиентов. Сон не приходил. Боль сместилась в область солнечного сплетения и стала совершенно постоянной, хоть и вполне переносимой.

«Может, сказать Игорю?» – подумала я и тут же пришла в ужас от этой мысли. Я только что вернулась из больницы. Еще даже пакет не успела разобрать, вещи постирать. У меня свадьба на носу. Мне нужно платье купить. А вдруг он испугается? Вдруг со мной что-то не так?

«Все будет хорошо! – говорила я себе, старательно внушая, что боли нет. Нет, ее просто нет. Мне показалось. Что это за боль, которую я еле замечаю? – Да? А чего ж ты не спишь-то? Уже три часа ночи!»

«Просто я слишком много спала в больнице», – отмахнулась я и пошла на кухню попить водички. В оставшиеся до рассвета часы я занималась тем, что убеждала себя, что сделать что-то все-таки придется. Боль не проходила. Она была совершенно постоянной, ноющей, как если бы у меня болел зуб. Беременности было – двадцать три недели, мне было страшно, за окном светало. К пяти утра боль неожиданно сместилась в правый бок и усилилась многократно. Тут уж я поняла все.

– Но… как же так? Ты же только что вернулась? – с трудом продрал глаза Игорь, когда я в пять утра растолкала его и грустно указала на телефон.

– Вызывай «Скорую». У меня аппендицит, – прошептала я и принялась рыдать. Так я оказалась на операционном столе за три дня до собственной свадьбы, беременная и незамужняя.


Свадьба. Часть вторая

Всем известно, что лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным. А уж быть бедным, больным и беременным риелтором, так нелепо пролетевшим мимо ЗАГСа, – это было куда хуже, чем мое воображение могло даже представить. Я оказалась в обычной московской больнице, в шесть утра в воскресенье, за три дня до собственного бракосочетания, а это – удовольствие не для слабонервных. Помню приемный покой, нетрезво шатающегося из угла в угол фельдшера, помню Игоря с белым лицом, поминутно спрашивающего, как у меня дела. Фельдшер с умным видом говорил о лейкоцитах и просил на опохмел. Звучало это так:

– Да вылечим мы твою бабу, не боись.

– Точно? Все будет в порядке? Она ждет ребенка!

– Вылечим. В лучшем виде! Так что… скажи мне спасибо.

– Спасибо огромное!

– Спасибо в карман не положишь, – сказал фельдшер и, хитро улыбаясь, отвел глаза. Игорь принялся совать ему деньги, хотя было маловероятно, что именно этот тощий пропитой субъект будет отвечать за наше с ребенком здоровье. Впрочем, мне, конечно, было не до того. Я в панике озиралась вокруг, хотела одновременно сбежать, умереть и марафету. Наркоза в смысле. Больно было непередаваемо. Резать, не дожидаясь перитонитов, не получилось. Перитонит, кажется, уже происходил. Впрочем, может, я преувеличиваю. Однако прошло еще несколько часов до того, как я попала на операционный стол. Точнее, часа два, это точно.

Есть такое волшебное слово «пересменок», когда одни врачи уходят, а другие еще не думают приходить. Кажется, в него, в этот заколдованный пересменок, попадают рано или поздно все. А уж пересменок в воскресенье, да еще ранним утром, – вообще волшебство. Магия! Легкий взмах волшебной палочкой – и врачи исчезают в лучах рассвета.

Уж колдовать – так колдовать. Меня с величайшей осторожностью подняли на специальном лифте в хирургическое отделение, не пустив под предлогом стерильности Игоря, потом очень нежно переложили на кровать, велев не шевелиться, чтобы «не началось чего плохого», и оставили одну. А потом, кажется, про меня просто забыли. Говорю же вам, пересменок.

Я лежала в какой-то палате с пузырем льда на животе и ожидала у моря погоды, пока не поняла, что надо брать дело в свои руки. Руки дрожали. Ребенок возмущенно пинался, так что я поторопилась. Спасение утопающих – дело рук самих утопающих. В больнице на «Бабушкинской» это оказалось верно вдвойне. Я вышла из палаты, с трудом переставляя онемевшие ноги, но больница была совершенно пуста. Просто не лечебное учреждение, а бермудский треугольник, поглотивший весь медперсонал и даже больных. Никто не стонал, никому не делали уколов. Все, как потом выяснилось, ушли на завтрак. И только одна медсестра, как случайный пришелец с небес, сидела в свете от настольной лампы на дальнем посту и шелестела бумагами.

– Извините, мне очень плохо, – побормотала я, буквально подползая к бортику ее постамента. Времени было уже часов восемь, я провалялась в палате почти два часа. Медсестра, ковырявшаяся в бумагах, оторвалась от этого важного дела и строго так на меня посмотрела. Потом немного нахмурилась и задала сакраментальный вопрос:

– А вы кто?

– Я? – еще больше удивилась я. – Ну… лежу тут. У меня аппендицит. Сейчас лопнет, наверное.

– Вас у меня нет, – «порадовала» меня она.

Я вздохнула, скрючилась пополам, так как аппендицит – не шутка, боль была страшная.

– Скоро меня, может, действительно не будет. Вас тогда посадят, хотя мне это не очень-то поможет. Вы любите жить в клетках? Клаустрофобии нет? – выдавила я сквозь боль. Все-таки не прошел даром опыт риелторской работы, я сумела найти верный аргумент в свою пользу. Что тут началось! Медсестра сначала на всякий случай на меня наорала, потом побежала искать мою карту. Она нашлась где-то на подоконнике, почему-то около лифтов.

– Вот су-у-у… нехорошие люди, – излагала медсестра, укладывая меня на хирургическую каталку. Выяснилось, что хирург еще не заступил на смену, а я практически кончалась у нее на глазах, отчего глаза ее становились все больше и в них плескался страх.

– Я сейчас! – крикнула она и куда-то умчалась. – Не шевелитесь.

– Я никуда не уйду, – заверила ее я и принялась плакать снова.

– Вы что же плачете? Вам же нельзя! У вас же может перитонит начаться, – кудахтала надо мной санитарка, присланная взамен утратившейся медсестры.

– Я умруу! – выла я, и тогда были немедленно вызваны какие-то еще люди в белых халатах, из других, наверное, отделений.

– Успокойтесь немедленно! Раздевайтесь совсем! – принялись командовать они. Поначалу они мне не понравились, зато потом, после того как кто-то притащил капельницу с анестезией, мне понравились все. Боль, хоть и не отступила, стала какой-то мягкой, ненавязчивой, словно шелковой. Я лежала под простыней в каком-то безымянном коридоре и грезила наяву.

– Я уже должен был быть дома. Моя смена закончилась. С ума все посходили! – отдаленно доносился до меня голос хирурга. Как потом выяснилось, медсестра выловила его с парковки и беспощадно вернула к трудовым будням.

– Она беременная. Мы все под суд пойдем! – визжал кто-то в ответ.

А потом наступила тишина и покой. Меня увезли на операцию.


Пришла в себя я в другой палате, ближе к вечеру, в окружении трех милых женщин разного возраста. По выражению их лиц и в особенности по их движениям и походке я поняла, что они тут тоже лежат с чем-то вырезанным. Игорь сидел рядом со мной и читал журнал «За рулем». Видимо, давно сидел.

– А-а-а! – простонала я, глядя на его любимое лицо. Стон мой был спровоцирован не столько тем, что мне было больно, сколько фактом, что я, вероятнее всего, так и не выйду теперь замуж.

– О, ты проснулась! – обрадовался он. – Как ты? Очень больно?

– Еще не поняла, – покачала я головой. Впрочем, больно было, но боль была другая. Шевелиться было трудно, мешали швы и вполне приличный живот. Но там, где-то глубоко внутри, справа исчез тот невыносимый, обжигающий жар, острая и ненормальная боль прошла. Я улыбнулась и начала думать. Первой мыслью после того, как я окончательно очухалась, была мысль о ребенке.

– Не волнуйся, доктор сказал – все в порядке. Она в порядке, – взволнованно прошептал Игорь, взяв меня за руку.

Я немного выдохнула, погладила пузо и позволила себе предаться стенаниям и стонам. Выздоравливала я быстро. В этом смысле я – как беспородная дворняжка. Медалей на выставках мне не видать, зато и заживает на мне все моментально. А засим, поняв, что помирать мы с дочерью не планируем, я решила вернуться к мирским заботам. И уже на следующее утро после операции, беседуя со своим лечащим врачом, чудесным армянским мужчиной с очень волосатыми руками, я озадачила его вопросом:

– Доктор, как вы думаете, а когда меня выпишут?

– Пока что вопрос преждевременный, – ответил он, внимательно ощупывая меня то тут, то там. – Вы у нас пациент специфический. Привезли поздно, беременность опять же. Хорошо, что так легко отделались. Уже начиналось воспаление. Так что лежите и не жужжите.

– Ну… примерно хоть? – взмолилась я. Что ни говори, а надежда умирает последней.

– Так, прикинем. Дней семь точно полежать придется. Завтра можно будет попробовать вставать, швы снимем на пятый-шестой день, а там уж поговорим. Не волнуйтесь, до родов все заживет.

– А до свадьбы? – взмолилась я.

– Ну, и до свадьбы тоже все заживет, – ласково улыбнулся доктор и похлопал меня по плечу.

Я вздохнула, зажмурилась и выпалила:

– Доктор, у меня свадьба послезавтра!

– Что?! – ахнул он. Потом помолчал и присел на краешек моей кровати.

– Вот так-то, доктор. Что же делать!

– Дилемма, – глубоко задумался он.

– Мне замуж, доктор, очень надо, – добавила я. – У меня дети.

– Ну, как же, матушка моя. Невозможно! Придется отменять, – пожал плечами он. Позже к его мнению присоединился и мой драгоценный жених. Он кричал, что женится на мне и потом, что уже все и так решено. И что у меня вообще-то нет никаких вариантов.

– Варианты есть всегда, – ответила я. А словам мужчин о том, что они обязательно женятся, но ПОТОМ, я как-то верить не спешила.

Когда потенциальный счастливый муж и отец отбыл, я подловила доктора в коридоре, доковыляв кое-как до ординаторской, и вызвала его на разговор. Разговор был примерно следующим:

– Надо же что-то делать, доктор! Надо меня как-то замуж выдавать.

– Что я могу сделать-то? – удивлялся он, не понимая, как я могу в такой ситуации чего-то от него хотеть. Но я хотела. А охота, как известно, пуще неволи.

– А вы, доктор, поймите. Я – мать-одиночка, беременная вторым ребенком и вот уже семь месяцев старательно устраивающая всем нам, мне и моим двум (потенциально) детям, счастливую полноценную жизнь в полной семье. Мама, дети и ПАПА. Вы хотите осиротить детей?

– Но вам же надо выздоравливать! – окончательно возмутился доктор. – И ваш папа же никуда не денется.

– А вы можете мне это обещать? Как мужчина, можете мне дать сто процентов гарантии, что город будет и саду цвесть? Возьмете ли вы, доктор, на себя такую ответственность?! – приперла я его к стенке.

Армянин остановился посреди больничного коридора и задумчиво смахнул невидимые соринки с рукава своего белоснежного халата. Как мужчина, я подозреваю, он никаких гарантий дать не мог. А как настоящий армянский мужчина, он прекрасно понимал, что, если мужчине дать не жениться один раз, на второй раз он может не прийти вообще.

– Ну… и как вы себе это представляете? Вы же не ходите!

– Замуж, доктор, я ПОПОЛЗУ! И потом, подумайте сами. Каково это будет мне выздоравливать, все такой же незамужней? А со штампом в паспорте я у вас тут же пойду на поправку.

– Хорошо, давайте посмотрим на это теоретически, – начал ломаться доктор.

– Давайте посмотрим, – согласилась я. От теории до практики уже совсем же рукой подать. – А то, доктор, если он на мне не женится, то я потом к вам приду со всеми своими детьми!

– Однако, – совсем загрустил он. И после долгой паузы спросил: – Еще раз, когда свадьба? – и заинтересованно прищурился, глядя на меня.

В итоге был разработан план. В день свадьбы, двенадцатого августа двухтысячного года, ко мне в больницу приехал мой брат, выполнявший функции, промежуточные между свидетелем, шафером и санитаром, и Игорь, конечно. Он сопротивлялся, как мог, оперируя здравым смыслом, моим здоровьем и общей политикой партии. Но при поддержке официальной медицины его протесты были сломлены, как соломинка на ветру. Больничный персонал был предупрежден, я была подготовлена, благословлена подругами по палате и несчастью и очень тщательно перебинтована средним медицинским персоналом. Соседки по палате, как могли, сделали мне прическу и макияж, замазали синеву под глазами, подрумянили бледность. Был подобран праздничный халатик, хорошо закрывающий бинты. Ходить мне надо было совсем немного, по больнице я каталась на коляске.

– А если у нее швы разойдутся? – возмущалась заведующая отделением.

– А если она останется без мужа? – возражал мой армянин.

Под грузом таких аргументов уступила даже заведующая. Провожали меня всей хирургией. Игорь, красивый, бледный, взволнованный и в костюме, вел меня под руку с одной стороны, брат Володя – с другой. Через полчаса езды мы оказались в ЗАГСе, где брат бежал впереди нас, расталкивая иных брачующихся. Тут стояли приятные пары средних лет в бежевых костюмах, юные девушки в красивых белоснежных платьях и с длинной фатой, были гости и друзья молодых. Но таких, как мы, больше не было.

– Пропустите женщину после операции. Пропустите! – кричал брат. – Осторожно, у нас могут разойтись швы.

– Вы… а вам можно тут? – спросила шокированная дама в кабинете, когда я приковыляла в зал регистрации брака в халате, с бинтами, прикусив губу от боли.

– Нам – нужно, – кивнули мы все.

Через пять минут меня уже выводили обратно, честную женщину, жену, мать и пр., пр., пр. Конечно, в больнице праздновали все.

Кроме меня, естественно, ибо мне ни пить, ни есть было еще нельзя. Зато врачам-то можно.

– Это вам, доктор. Вам всем! – радостно улыбался Игорь, раздавая бутылки коньяка, торты, конфеты и пакеты с соком.

– Спасибо вам, доктор, – сказала я, когда мой армянин зашел проверить, как я перенесла свое замужество. – За все!

– Не за что. Главное, будьте счастливы.

– Обязательно, – улыбалась я, глядя то на огромный букет красных роз, стоящий у меня на больничной тумбочке, то на тонкое золотое кольцо на моем безымянном пальце.

И пока, надо сказать, мы доктора не подвели. Живем счастливо, как можем, стараемся вовсю. Думаю, не зря он нас тогда поженил.

Совет

Хотите понять, насколько хорошим мужем станет тот, кто сейчас рядом с вами? Не всегда, но часто бывает так, что если мужчина спешит на вас жениться, совершенно не сопротивляется, да еще и вас уговаривает с этим поторопиться, – есть повод задуматься. Большинство действительно стоящих мужчин думают даже не дважды, а по семь раз перед тем, как пойти к венцу. И это – верный знак, что они действительно берут на себя ответственность за семью и хотят прожить вместе с вами всю жизнь.


Кризис. Рынок покупателя

Хорошее слово «паника». Этим словом можно многое объяснить, а также со многих снять всю ответственность. Представьте фразу: «Государство отказывается платить по своим обязательствам и оставляет свою страну без средств к существованию». Жестко, обидно, да? И до революции так недалеко. Поэтому вместо этой фразы придумали другую:

«На фондовой бирже возникла паника».

Очень умная фраза. Именно так, по словам «свободной» прессы, развивались события в августе девяносто восьмого. Паника. Как цунами. Мол, кто мог предсказать такое? И кто бы мог сделать хоть что-то. Паника! Мол, если бы они, брокеры на биржах, пили успокоительное, спали бы по восемь часов и кушали апельсины, паники бы не возникло. Все бы стройными рядами прошли к выходу, и все бы обошлось. Не возникло бы кризиса, если бы не паника. Однако все было не так. Тогда, в девяносто восьмом. Во всяком случае, я запомнила все иначе.

Мне кризис был до лампочки, я продавала элитные квартиры, жила с любимым человеком, имела перспективы. Раздумывала, как бы затащить любимого в ЗАГС. Как вы знаете, впоследствии это мне удалось. Если бы мне кто-то в тот момент сказал: «Таня, а ты знаешь, что есть такие волшебные бумаги, ГКО? Сто семьдесят два процента годовых?» – «И что с того?» – ответила бы я. Я вообще не знала, что это такое. И никак не могла предположить, что эти три бессмысленные буквы так сильно повлияют на мою малозначительную, незаметную жизнь.

ГКО – государственные казначейские обязательства – были чем-то вроде акций МММ. Приносишь рубль – получаешь два, приносишь два – уносишь четыре, а вот когда приносишь десять – не уносишь ничего. Только эту пирамиду замутило государство. Не давала, видать, покоя нашим властителям успешная карьера господина Мавроди. Вот и подумалось: а мы чем хуже? У нас вообще все в ажуре! Даже станок есть, на котором деньги печатают. Можем обещать все, что угодно. А кому не нравится – того мы веником.

Сразу оговорюсь, как тогда выглядел мир. Мир тогда измерялся в Условных Единицах. А они были долларами. Это – очень важно. Никто тогда не имел больших поводов верить свободно конвертируемому рублю. Поэтому ориентировались все на наши, на зеленые. Но самое главное, производство, промышленность и торговля у нас в те годы были экстремально ориентированными на импорт. Мы все завозили и мало чего делали сами. Сникерсы, кроссовки, зерно – ничего своего, все импортное, за все надо платить твердой зеленой денежкой. Так же и внутри страны. Хотите квартиру? Сто тысяч долларов. И это не была условность. Ты не мог принести на сделку рубли и пересчитать по курсу. За квартиры тогда было принято расплачиваться басурманским чистоганом. Им, и ничем другим.

Стоил чистоган по шести рублей за доллар, и купить его можно было свободно в одном из миллиона обменных пунктов нашей доброжелательной столицы. Можно было купить и в банке, со справкой и прочими атрибутами, но дороже. По шесть сорок, скажем. Так что предпочитали покупать в окошечке, без бумажек и заморочек. Большинство населения страны, у кого что было, старались держать чулки и матрасы тоже забитыми зеленью. Однако многие, усвоив принцип «деньги должны работать», но не придумав как, относили деньги в различные фонды и общества на паях. А общества и фонды покупали что? ГКО! Причем не только наши общества и фонды – весь мир играл тогда в эту русскую рулетку. Деньги текли зеленой рекой, а обратно выдавались обещания от президента Ельцина и правительства того времени, что, мол, «зуб даем, что не подведем» и что «дефолта не будет, век воли не видать».

Много я тогда повидала разных долларов. И подержала в руках. В те годы я наловчилась не хуже иного банковского работника проверять денежные банкноты США под ультрафиолетовой лампой и лихо пересчитывать, рассматривая по дороге водяные знаки и изменяющиеся цвета краски на купюрах. Уж не знаю, почему клиенты не хотели проверять деньги самостоятельно. То у них руки тряслись, то ноги подкашивались от волнения. То они просто признавались, что ничего в этом не понимают.

– Уж лучше вы, Таня, – говорили они.

Я вздыхала и, исключительно из соображений порядочности, говорила:

– Я же не профессионал. Я не могу вам дать гарантий. Я только покажу вам набор защитных знаков, как их проверять. Но если что…

– Ладно, ладно. Хорошо, – соглашались они, и мне приходилось сотнями тысяч пересчитывать чужие доллары. Испытание не для слабонервных, но со временем даже к куче долларов (или рублей) начинаешь относиться как к куче бумажек. Особенно если они чужие. Хорошо еще, что теперь за проверку денег чаще всего отвечают профессиональные кассиры, но в девяносто восьмом и далее это было еще невозможно. Так вот, про кризис. Начался он 17 августа 1998 года со слов господина Кириенко, уж никто не понял, откуда этот деятель вообще взялся. Этот милый и тогда еще совсем молодой человек вынырнул на голубых экранах всего мира и сказал фразу:

– Я не могу больше удерживать валютный коридор. – Выражение лица у него было такое, будто он сам, самолично, как атлант, держит в своих руках или на своих плечах этот пресловутый коридор.

– А как же «зуб даю»? – отреагировала мировая общественность. – И «век воли не ведать».

– Мы не отказываемся, – нервно добавил Кириенко. – Но денег нет. И не будет.

– Он просто пешка, крайний, – сказал мне Игорь, отвечая на мой немой вопрос.

– Но что происходит? – пыталась я разобраться.

– Происходит полная жопа, – коротко и лаконично пояснил Игорь.

Жопа наступила быстро и для всех. Кириенко не обманул. Все рухнуло, и денег не стало. Странное чувство – вот они были, и вдруг «хоп!» – нету. Ни у кого. Сначала обвалился курс доллара, и рубль превратился в «ничто».

Мы, как еще не зарегистрированная, но уже вполне сложившаяся ячейка общества, накопления держали в долларах, но накоплений этих было – кот наплакал, а текущие расходы производили в рублях. Жизнь была дорога. Помню, как Игорь бросился к обменным пунктам с остатками рублевой наличности, но подступы к баррикадам были уже заняты другими людьми. Очереди к закрытым обменным пунктам были громадные, все кричали и бились в истерике. Паника была на улицах. Ничего не знаю про валютную биржу, может, там было еще хуже, но на улицах стояла страшная беготня. Однако доллары вдруг перестали продавать повсеместно. Рубли стали никому не нужны.

– Все из-за ГКО, – шептались по кустам.

– Схлопнул пьяный Боря пирамидку! – добавляли самые смелые.

– Хорошего теперь не жди, – суммировали все. ГКО – обязательства государства, – выданные всему миру под гарантии нашей матушки-России, сгорели. Это и был тот самый дефолт, которого, как говорили, не будет. Соответственно, все, кто имел ГКО, – крупные предприятия, все банки, все фонды, и вообще ВСЕ, – потеряли всё. Денег не оказалось ни у кого. В процессе дефолта решили заморозить выплаты по иностранным инвестициям – в итоге паника только усилилась, и доллары мощной рекой или скорее прорвавшейся плотиной утекли с одной шестой части суши обратно к басурманам. К среде, когда дефолт вроде как кончился и обменные пункты открылись обратно, курс доллара к рублю значился тридцать рублей.

– Это катастрофа! – буквально кричал Игорь, пугая меня до ужаса. А потом, впервые за все время, что я с ним была знакома, страшно напился. До потери сознания. В чем катастрофа, я, маленькая дурочка, не понимала. Однако простая арифметика показывает, что для тех, кто зарабатывал деньги в рублях (а это на самом деле все мы), за несколько дней все доходы и накопления обесценились в пять раз. Хотите понять, что это? Представьте себе на секундочку вашу сегодняшнюю зарплату. Представили? Допустим, вы получаете 60 тысяч рублей. А теперь прикиньте, что завтра вам вместо них выдадут только 12 тысяч. И все.

«Цены растут!» – буквально кричали все СМИ. Это было так. Мало того, что обесценились деньги. Весь бизнес, пытаясь избежать быстрого и неминуемого банкротства, взвинтил цены на реальные товары в соответствии с курсом доллара и немножечко про запас. Опять же поясню, проведу аналогию. Представьте, что вы – бизнесмен, торгуете сникерсами по цене пять рублей за штуку. Покупаете вы эти сникерсы за границей, так как (уже сказано выше) в России никто ничего не производит, кроме проблем и нефти. И вдруг дефолт. И ваш сникерс теперь вам обойдется не в пять, а в двадцать пять рублей. Естественно, вы моментально поменяете ценник. И поставите вы цену сорок рублей за сникерс, чтобы компенсировать уже понесенные расходы, а также на будущее. Страшно? А все именно так и было. Только медленно и печально. Денег не стало, а цены взлетели. Жить стало не на что.

В следующие четыре месяца ситуация медленно ухудшалась. До Нового года у меня не было зарегистрировано больше ни одной сделки. Те квартиры, что были у меня в работе, вдруг резко потеряли спрос. Звонков стало так мало, как будто нас всех, риелторов элитного сектора, бросил любимый человек. Мы сидели и ждали его звонка, а он все не звонил и не звонил. Люди теряли работу. Кто-то кончал жизнь самоубийством. Остальные сжимали зубы и злобно выживали. К новому, 1999 году стало окончательно ясно, что элитный сектор недвижимости сдох. Все остальные сектора хрипели и корчились, а наш, предназначенный сугубо для богатых людей, умер и был отпет. Сделок не было никаких.


Кстати, все вышеописанное крайне сильно напоминает мне наш нынешний момент, наш 2012 год. Ультрасовременные процессы ничем не отличаются от той веселой заварушки с курсом доллара и ГКО. Только сегодня в качестве ГКО выступает тот самый зеленый змий, доллар США. Судьба не лишена иронии. Однако не будем забегать вперед, ибо предугадать, что случится дальше, мы не можем. А обсуждать теории – дело неблагодарное. Громить прошлое всегда интереснее.


Весь девяносто девятый год, да и двухтысячный, мы выживали. Из «Баута» мне пришлось уйти, так как ждать, когда в наш сектор вернутся первые олигархические ласточки, у меня не было ни денег, ни желания. В этом смысле элитный сегмент рынка всегда ведет себя одинаково – он умирает и тонет первым, но так и не сдается. К примеру, все остальные части рынка – комнаты в коммуналках, однушки в Люберцах и двушки в Бибиреве – дешевеют в страшных мучениях. Продавцы квартир, один за одним, месяц за месяцем, сдаются на милость победителя и проседают в цене до фантастических пределов. Элитная же квартира скорее решит остаться старой девой и вообще не выйти замуж, не быть проданной вовеки, чем опуститься на пятьдесят процентов. Элитная недвижимость – гордая дочь царя, она не терпит полумер. Так что как минимум на год, а по моим наблюдениям, на два, оборот элитной недвижимости сократился процентов на восемьдесят.

Вся остальная московская бетонно-кирпичная выставка невест продолжала функционировать, но где-то наполовину. Цены же просели вдвое. Та квартира, которую до кризиса можно было продать тысяч за сорок (наших, зеленых, конечно), после кризиса едва удавалось кому-то всучить за двадцать пять. Срок экспозиции (время, которое уходит на рекламу квартиры в базах и газетах) увеличился с месяца до трех. Настал РЫНОК ПОКУПАТЕЛЯ. Многие вспоминают это время с нежностью и ностальгией. Один мой знакомый купил примерно в это время четырехкомнатную квартиру за пятьдесят тысяч долларов. Я помню одну однушку в Кузьминках, которую я продала после двухмесячного ожидания за семнадцать тысяч.

Сейчас море покупателей просто залило бы широкой волной такие объекты, сейчас в такие цены даже трудно поверить. Но тогда денег не было ни у кого, и не было их долго-долго. Люди приходили в себя мучительно трудно. Огромное количество народу сидело без работы. Мы с Игорем относились к их числу. В начале двухтысячного года, когда я забеременела, ситуация дошла до своего пика. Мне за тот год едва ли удалось сделать несколько сделок, Игорь перебивался случайными заказами. Мы продали всю бытовую технику, что имели, через Интернет – видеокамеру, видеомагнитофон, телефон – все за копейки. Тогда так поступали почти все. Просто чтобы купить еду. Когда продавать уже было нечего, оставалась только машина – побитый со всех сторон «Москвич», – Игорь выезжал на ней «бомбить». Больше уже не оставалось ничего. Если ему удавалось что-то набомбить, мы покупали продукты на ужин. Если нет…

Как «бомбила», Игорь был не очень. Человек с высшим образованием и свободным английским, тем не менее в схватке за голосующего человека всегда проигрывал менее образованному, но более шустрому «копеечнику».

– Эти «Жигули» выскакивают из ниоткуда, прямо передо мной! – возмущался он. – Да они ездят на честном слове, им в обед сто лет. Но они у меня отбивают всех клиентов.

– Нужна сноровка, – вздыхала я.

– Они готовы даже задавить этого клиента, лишь бы он не достался мне. – Игорь разводил руками и ехал дальше. Из трех клиентов он умудрялся отхватывать одного. Таким образом, ужинали мы через раз. Месяца через три, хвала небесам, он получил крупный заказ на компьютерную сеть в одно промышленное предприятие и заниматься извозом прекратил. Потому что к этой деятельности тоже нужно иметь талант.


В черном-черном городе…

Итак, сказочка на ночь. Однажды в черном-черном городе (который никогда не спит), на черной-черной от плавящегося асфальта улице, а вернее, на Рождественском бульваре, завелся черный-черный маклер. Это была я. Да-да, это именно мной пугают детей на ночь, именно меня опасаются молодые семьи, покупая квартиры. Именно обо мне слагают предания и рассказывают страшные истории. Черный маклер – притча во языцех, самый криминальный талант нашего времени. Считается, что самое страшное, что может случиться с человеком, который хочет купить квартиру, – это если ему дорогу перебежит черный маклер. Однако давайте разбираться, кто же это такой.

Традиционное представление о нас, черных маклерах, пошло с тех лихих времен, когда рынок недвижимости только народился на свет. Он не мог стоять на собственных тоненьких ножках, не умел говорить, всему верил, всем доверял и как результат – часто попадал в нехорошие руки. Разные криминальные личности, входя в преступный сговор с милыми сотрудницами паспортных столов, производили уголовно наказуемые действия в области завладения чужим имуществом. Как правило, объектом этих преступных групп становились пенсионеры либо социально незащищенные слои населения. Особенно опасно было жить алкоголикам и наркоманам. Схема была проста.

Мошенники втирались в доверие к такому человеку, а сделать это проще простого – достаточно предложить вместе сообразить на троих. После совместных возлияний, возможно длительных, «клиенту» предлагалось бросить, к чертям собачьим, этот дрянной город и перебраться за город. Лес, речка, комарики, огородик. И деньги на вечную обеспеченную жизнь без таких обременительных мелочей, как неоплаченная квартплата, долги за свет или «залитые» снизу соседи.

Схема эта работала – с разными вариациями – и с пенсионерами, и с сиротами, и с инвалидами. А дальше – в зависимости от представлений о жизни – преступники либо выкидывали «клиентов» в какую-нибудь заранее приобретенную Тмутаракань, либо, что, безусловно, дешевле и проще, убивали и где-нибудь закапывали. Второй вариант практиковался чаще. И как-то повелось, что именно этих деятелей начали звать черными маклерами или черными риелторами. В то время как это совершенно не так.

И тут я хочу вступиться за честь всех черных риелторов, работающих на свой риск частным образом, ибо большинство из нас – специалисты высокого уровня, уставшие бороться с дикостью и произволом, творящимся в большинстве крупных риелторских агентств. А также осознавшие всю несправедливость разделения комиссии в этих самых агентствах. Отдавать семьдесят процентов всех заработанных средств агентству только за то, чтобы иметь возможность пользоваться столом, стулом и рекламным телефоном, – это невообразимо много. Ведь фактически работа частным образом или в агентстве отличается только тем, что тебе позволяют пользоваться громким именем. При этом частенько агентство навязывает маклерам стиль работы, никак не сочетающийся с представлениями о честности и заботе о клиенте. Часто крупные риелторские агентства, заботясь исключительно о своих интересах, вынуждают маклера откровенно действовать во вред клиенту, а то и требуют вести откровенно преступную практику. К примеру, обкрадывать собственных клиентов, завышая комиссию.

Неудивительно, что так много профессиональных маклеров становятся «черными», желая на самом деле просто честно и качественно отрабатывать свои деньги. В 2010 году на долю частных маклеров пришлось около двух третей всех сделок. И этот показатель, как говорится, показателен – такие специалисты старательно хранятся в памяти клиентов, передаются с рук на руки, переписываются в новые записные книжки. Фактически черный маклер – это риелтор, который имеет достаточный опыт и возможности, чтобы практиковать самостоятельно, без трудового контракта с каким-либо риелторским агентством.

Для риелтора, у которого хватает клиентов по рекомендациям, самостоятельная работа – отличный выход из положения. Ведь фактически риелтор – как врач, просто специалист. Если специалист хороший, его будут передавать из рук в руки. Со мной происходило именно так. Мои клиенты, расставаясь со мной, продолжали держать мой телефон на виду. И их родственники, знакомые и просто соседи или коллеги по работе шли ко мне. После того как настал кризис и из «Баута» пришлось уволиться, я, потыркавшись по агентствам, приняла решение работать самостоятельно.

В общем, где-то к весне девяносто девятого года, в муках и за положенное количество часов, на свет народился черный маклер Таня. Вес – не скажу, даже не спрашивайте. Рост – сто шестьдесят пять сантиметров. Офис на «Тургеневской» – маленькая комнатка в нежилой четырехкомнатной квартире, второй этаж, окна – на Рождественский бульвар. Я сняла эту комнатку за двести долларов в месяц, но в те годы, как показала практика, даже это надо было отрабатывать в поте лица.

О том периоде работы многого не расскажешь. Сделки шли тяжело, даже мучительно. Продать хотели многие – купить не мог никто. Я опустилась тогда даже до прямых обменов, что вообще-то нерентабельно в высшей мере. Купля-продажа всегда была волшебной палочкой, позволявшей переселить клиента именно туда, куда он хочет. Схема простая.

ДАНО: у вас двушка с окнами на улицу на проспекте Буденного. Шумно, зато близко к центру. И у вас, к примеру, есть доплата в размере пяти тысяч долларов.

НАДО: А вам нужна трешка в Перове. Но у вас маленький ребенок, и вам нужен рядом садик и окна чтобы во двор. И вообще, желательно, чтобы неподалеку был какой-то парк.

НАДО РИЕЛТОРУ: комиссию. Причем желательно не меньше трех тысяч долларов, так как работы с обменом – на полгода, и за меньшие деньги и возиться не хочется. Сейчас, кстати, вообще комиссии риелторов выросли в разы, но тогда же был Кризис. Так что трешка – и все. А лучше – все пять штук.

ОБМЕН: Это значит, что надо найти людей, живущих в именно такой трешке в Перове, какая подойдет клиентам, и уговорить их практически без доплаты поменять ее на нашу двушку. Спрашивается: а как вообще много трешек с окнами, двором и парком? Возможно, штук пять наберется максимум. Реально подойдут одна или две максимум. А теперь ВНИМАНИЕ! Как вы думаете, есть ли шанс, что именно этим одной или двум нужна двушка на проспекте Буденного? Хотите знать реальные шансы? Ноль! Шансов нет. Потому что им, скорее всего, нужны две однушки в Жулебине. Или однушка в Жулебине и двушка в Одинцове. Или… могу продолжать бесконечно. И что же, ничего не делать? Ну уж нет.

КУПЛЯ-ПРОДАЖА: Берем двушку на Буденного и находим покупателя. И не торопимся, не делаем большой скидки, а наоборот – накручиваем все по максимуму, добиваем покупателя аргументами: близость к центру и чистые документы или еще что-то. Короче, находим. И у нас в руках (потенциально) теперь есть некая сумма денег. Добавляем туда доплату. Постепенно доносим до сведения клиента, что пяти тысяч никак не хватит, что нужно десять. Затем находим для искомой трешки в Перове однушку в Жулебине и двушку в Одинцове. Все! Дело сделано. Мучительно, долго, кропотливо – но день сделки настанет. Шансов на это – восемьдесят процентов. А при правильной работе риелтора все девяносто.

Именно поэтому на совершение обменов напрямую в девяносто девятом году я решилась больше от отчаяния. Я поменяла группу товарищей с «Речного вокзала» на «Водный стадион». Однушка на однушку – это было еще нормально. Я махнула, не глядя, «Щелковскую» на «Кантемировскую» с доплатой. Это было уже почти чудо. В тот год я делала все, что могла. И если бы я не была Черным Маклером, комиссии за работу мне бы не хватило даже на еду. А так – я выживала.

К слову сказать, маклером я была условно не совсем черным. Скорее таким, сереньким. Существовала я вполне официально, что создавало мне кучу проблем. У нас в стране всегда так – хочешь быть белым и пушистым – плати. Я оформила себе предпринимательское свидетельство и моментально стала всем должна. По жизни. Я говорила подруге Диле:

– Я понимаю, что должна платить налоги. Я могу это понять, хотя никто, кажется, их не платит. Но почему я должна платить еще до того, как что-то заработаю!

– Это твоя родина, моя милая, – улыбалась Диляра. – Может, лучше было обойтись без свидетельства?

– Тогда бы люди боялись со мной работать, – вздыхала я.

На момент девяносто девятого года частный предприниматель, желающий вести риелторскую деятельность, был обязан: иметь трехлетний опыт работы в этой области; пройти специализированный экзамен при комитете муниципального жилья; получить статус брокера; получить лицензию.

И то, и другое, и третье с четвертым требовало денег. Второе же дополнительно требовало еще и знаний, причем каких именно – решали деятели из комитета. Я помню, как пришла узнать про этот экзамен, а мне выкатили список вопросов длиной в километр.

– Гражданское право? – кивнула я. С ГК РФ я давно уже дружила, знала его наизусть.

– Да.

– Административное? Трудовое? Зачем? – немного смутилась я.

– Надо, – пожали плечами в комиссии.

– Земельный кодекс? Градостроительный? Закон об инвестициях? Строительные нормативы? – Я вчитывалась в список и удивлялась. Большинство риелторов, с которыми я сталкивалась, даже о существовании Гражданского кодекса ничего не знали. – Зачем так много?

– Знаете, милая девушка, – ласково улыбнулся мне секретарь, – зачем в армии заставляют полы чистить зубными щетками?

– Чтобы… дрогнули, – пробормотала я и признала.

Пришлось купить книг, накачать файлов из Интернета, обложиться шпаргалками и зазубрить то, что никогда не могло мне пригодиться в реальной жизни. Однако экзамен я сдала. Причем с первого раза. Возможно, зря я в свое время не пошла учиться на юриста, а якшалась с рок-музыкантами. Но… чего уж теперь сожалеть.

Я заняла денег, оплатила лицензию, предоставила брокерскую карточку и рекомендации из «Баута». Спасибо Юре, еще раз он мне помог. Таким образом, я стала одной из первых работать черным маклером, и вместо того чтобы грабить людей на большой дороге, получила полностью легальные документы, разрешающие вести черную деятельность на законной основе. Как потом показала практика, мои усилия по легализации собственной деятельности были никому не нужны. Люди либо верят тебе, либо нет. В первом случае им вообще не нужны никакие бумажки. Во втором – они ничем не могут помочь. Таков уж наш российский менталитет. Правовой нигилизм цветет буйным цветом. Но… мне бумажки придавали тогда уверенности в себе, а это не так и мало для начинающего Черного Маклера. В черном-черном городе.


Лицо кавказской национальности

Я любила работать на Рождественском бульваре. Маленький уютный офис, соседи – туристическое агентство, девчонки, с которыми всегда можно было поболтать и выпить чайку. Кухня, на которой разрешали курить. Из окна на кухне открывался вид на милый московский двор. Я обзавелась компьютером, факсом, столом… правда, офис, несмотря на микроскопический размер, все равно казался пустоватым и бедным. Но – кризис. Никто ничего другого и не ждал. Я работала, то есть теперь могла играть в сапера или раскладывать пасьянс-косынку на правах босса хоть весь день. Телефон звонил редко, сделки тоже случались нечасто, так что брезговать не приходилось ничем. Однажды, где-то в середине августа девяносто девятого года, я подписала договор на продажу двушки на первом этаже панельной девятиэтажки на улице Шоссейная. Квартира была в ужасном состоянии, и мы, конечно, решили делать большой-большой демпинг. Но время было такое, что даже за небольшие деньги продать квартиру было не так уж просто. В общем, оптимизма было мало, реклама выходила, квартиру даже не смотрели. Пока однажды… мне не позвонили и не сказали, что ищут очень дешевую квартиру. В голосе звонившего мужчины отчетливо слышался сильный акцент. Да и вообще он изъяснялся с трудом, словно совсем не знал языка.

– Вы прадаете квартиру на Шассейной? – спросил мужчина, назову его условно «кавказец».

– Продаем, – без энтузиазма ответила я. Всем известно, что кавказцы, как и цыгане, таджики и т. д., квартиры покупают редко, все больше снимают. И от их звонков ждать чего-то хорошего не стоит. Скорее всего, будет включено какое-нибудь мошенничество или кидалово. Как all inclusive в турецких отелях. Тем не менее я продолжала. Зря, зря.

– А пасматрэть (пассматрэть) квартиру можна? – вкрадчиво, но неуверенно спросил мужчина.

– Даже не знаю, – ответила я, понимая, что попала в «безвыходное положение», как Винни-Пух. Отказать – расовая дискриминация на стадии разговора по телефону, между прочим, наказуемая вещь. Согласиться? Еще хуже. И что скажут клиенты.

– В смысле? – удивился кавказец.

Я вздохнула.

– Оставьте ваш телефон, я вам перезвоню, – сказала я и записала его номер.

Ситуация была неудобная. Хуже, как мне казалось, некуда. Сделать вид, что потеряла номер? Так кавказец не поленится перезвонить. Я уже решила было позвонить ему и сказать, что квартиры нет больше в продаже, но вовремя остановилась. Ведь такое вранье легко открывается: достаточно другому человеку набрать мой номер и задать вопрос – и все, у меня проблемы. С кавказцами. Зачем они мне нужны?

Я подумала и набрала своего клиента: так, мол и так, сказала я. Кавказцы.

– Ну… и что? – легкомысленно отреагировал клиент.

– Вы бы не возражали? – удивилась я. – Обычно все возражают.

– Я бы возражал, если бы они без денег пришли на сделку. А вы же говорили, что с этой точки зрения я защищен. Депозитарий, банк, все такое.

– Да, да. Все продумано, но… – сомневалась я.

– У нас же вообще нет других покупателей, – добавил клиент, развязывая мне руки.

Вечером того же дня кавказец был послан на просмотр квартиры, и она, видимо, его полностью устроила. Он, как предполагалось, именно такую и искал. С грибком на стене, с отваливающимися стенами и пьющими соседями. Такое чудо по цене хорошего джипа – что может быть лучше. Мечта! Через два дня кавказец сидел у меня в офисе на Рождественском бульваре со своей мамой, женщиной лет шестидесяти пяти, а также, на всякий случай, с двумя своими братьями.

– Можно ваш паспорт? – спросила я у мамы, так как именно она официально являлась моей покупательницей.

– Она па-русски не гаварыт, – пояснил кавказец. – Я буду ей пэрэвадить, – и добавил что-то сумбурное, после чего мама, Яза Джамилевна Багаева, протянула мне паспорт.

– Вы знаете условия сделки? – спросила я, приступая к заполнению авансового соглашения.

– Зинаем, – заверил меня кавказец.

Я же с ужасом изучала паспорт Язы Джамилевны. Судя по этому документу, она была гражданкой Российской Федерации, зарегистрирована по постоянному месту жительства была в Чечне. Замужем не состояла, но имела восьмерых детей, из которых трое сидели в моей тесной каморке.

– Мы принимаем аванс, но это еще ничего не значит, – сказала я угрожающим голосом. Мне было страшно, я прямо так и видела, что лезу во что-то несусветное. Однако клиент ничего против этой сделки не имел, и я просто не знала, как от этого всего отказаться. Да, чеченцы, да, уже тогда от этого слова многие приходили в ужас. Но ведь они же такие же граждане, что я могу им сказать? Я не придумала ничего и, таким образом, где-то третьего сентября девяносто девятого года приняла этот аванс. По бумагам, я могла его вернуть в любой момент. Так делали все и всегда, во всех риелторских агентствах. Риелтор не может отвечать за действия продавцов. Если клиенты передумают, мы обязаны вернуть деньги. В однократном размере. Да, это не совсем нормально. Ведь если передумают покупатели, они с авансом прощаются навсегда. Да, наш закон предусматривает двустороннюю ответственность, и если делать полностью по закону, то ЗАДАТОК должен принимать сам продавец и, в случае, если он передумает, возвращать его в двойном размере. Но на деле АВАНС принимает риелтор и возвращает его в том же объеме, что и принял. Это называется «обычай делового оборота».

И вот в соответствии с обычаем делового оборота я приняла аванс в размере, кажется, трех тысяч долларов. Как я уже сказала, где-то третьего сентября. А восьмого сентября в 23 часа 59 минут в жилом доме номер 19 по улице Гурьянова прогремел взрыв. Это был первый теракт, столь крупный и столь беспредельно шокирующий, что на несколько дней вся нормальная жизнь в Москве была полностью парализована. Вся страна припала к телевизору. Мы следили за раскопками так, словно это нас самих засыпало и раздавило обломками стен многострадального дома. Паника серой пылью от разрушенного бетона пропитала все умы, сердца и души, и ни один житель города больше не мог чувствовать себя в безопасности.

– Чеченский след, – раздавалось на улицах тут и там. Люди ходили хмурые и подавленные, никто не знал, как жить дальше. Как вообще можно такое пережить! А я, сидя в офисе, обхватив голову ладонями, с леденящим душу ужасом вдруг осознала, что прямо сейчас продаю квартиру в том же районе, практически в том же квадрате и кому – людям, которые, возможно, отвечают за то, что произошло со всеми нами. Возможно, что и нет, но сочетание обстоятельств пугало меня до невозможности. Ведь они покупали по дешевке квартиру в панельном доме, на первом этаже, в середине дома. А что, если! Эта мысль не давала мне уснуть.

– Таня, мы не можем продать им квартиру, – позвонил мне клиент. Голос его дрожал от возмущения и ужаса.

– Это правильно. Это правильно, – кивнула я, думая, что, по крайней мере, теперь принимать греха на душу мне не придется. Хорошие люди или нет были рождены Язой Багаевой – я выяснять на практике не собиралась. Мне хотелось одного: выйти из этого дела поскорее и забыть о нем. Я допускала, что моя покупательница – прекрасная женщина и дети ее – порядочные люди. И, возможно, что они просто хотели купить дешевую квартиру, чтобы закрепиться в большом городе. Откуда у простой чеченской семьи такие деньги, когда кругом кризис неплатежей, разорение и нищета, – я не знала. И не хотела думать. Я просто набрала номер кавказца и, когда он ответил, сказала:

– Мне очень неудобно перед вами, но клиенты – собственники квартиры на Шоссейной – по семейным обстоятельствам решили квартиру не продавать.

– А? Я нэ поняль? – услышала в ответ я.

– Сделка не состоится. Клиенты передумали. Приезжайте, забирайте деньги, которые вы внесли, – пояснила я. Последовала некоторая пауза, и дальше я услышала в ответ следующее.

– Ты мнэ ее продашь! – стихийно перешел на «ты» кавказец. – Думаешь, са мной можна играть в игры? Хочэшь жить – угавары хазаина!

– Что? – онемела я.

Тон моего кавказца совершенно изменился, он стал каким-то грубым, голос – низким и угрожающим. Он тяжело дышал, а я почувствовала, как спина покрывается маленькими капельками пота. До этого момента самая криминальная ситуация в моей практике завершилась в кабинете начальника ЖЭКа почти два года назад, и общаться с русскими бандитами, честно говоря, было не так страшно, как сейчас. Кавказец был другим. От него можно было ожидать чего угодно. Мысли в голове принялись скакать. Воображение бесконтрольно рисовало то ужасные картины кражи детей, то взрывы домов.

– Я тут сэрьезно гавару! Мнэ эта квартыра нужна. Ты мнэ ее продашь!

– Не продам, – с усилием выдавила я. – Это не в моих полномочиях.

– Я тэбэ пэрезвоню, – бросил кавказец зло и отключил связь.

Я сидела оторопевшая и напуганная и не знала, что вообще предпринять. Паника заполнила меня доверху, сердце ушло в пятки и осталось там же. Я долго еще тупо смотрела в одну точку, пытаясь собраться с мыслями, а потом вздохнула и позвонила Игорю. Кому же еще?

– У меня проблемы, – коротко сказала я и разрыдалась.


Сцилла и Харибда

Итак, лишь только в Первопрестольной чуть осела пыль от террористического взрыва в Печатниках, я сама стала объектом угроз и шантажа. Работая риелтором, вы можете в любую минуту оказаться втянутым в неприятности. Это – поправка на риск, коэффициент опасности для жизни. Все риелторы так или иначе напарывались на что-нибудь подобное. Я напоролась на кавказцев.

– Ты хоть понимаешь, что это такое? – кричал на меня Игорь.

– Ни черта не понимаю.

– Ты звонила ему или он тебе? – спросил он, присев на диван. – Только этого нам сейчас не хватает.

– Я ему звонила.

– Откуда? Отсюда? А ты слышала в трубке перед началом разговора какие-нибудь щелчки? Посторонний шум? Сколько ты с ним говорила по времени? – Игорь задавал мне вопросы, которые ставили меня в тупик.

– Я звонила из офиса.

– Только из офиса? Точно? – прищурился он.

– Точно. Совершенно точно, – заверила я его. Это было правдой, хотя обычно я совершенно беспечно относилась к собственным звонкам. Домашние телефоны риелтора указываются часто в рекламе, даются как вторые номера. Мобильность и телефонная доступность риелтора – залог его успешной работы. Но именно в этот раз, именно в тот момент вся реклама шла лишь на офисный телефон. Мой домашний номер тогда уже был «забанен» газетой «Из рук в руки», они блокировали рекламу на номера, которые появлялись в газете слишком часто. Так что в тот раз действительно мой домашний номер не появлялся в поле зрения моего кавказца.

– Хорошо, – чуть успокоился Игорь. – Это хорошо. Теперь ты звони ему только из уличных автоматов.

– Он сказал, что сам перезвонит, – нахмурилась я. – В офис. Я ждала два часа, он не перезвонил.

– Он играет. Он будет тебя выматывать. Ты не должна ему это позволить. Позвони, скажи, что тебя в офисе не будет и ты сама ему перезвонишь. Я дам тебе диктофон. Запишешь ваш разговор.

– Игорь! Откуда ты… все это знаешь, – вытаращилась я на него.

Игорь сидел на диване, напряженный и собранный, бормотал что-то, просчитывая ходы.

– Имел я дела с этим братом.

– С кавказцами?

– С чеченцами в моем случае. Как и в твоем, – кивнул он.

Выяснилось, что на заре девяностых, когда он был совсем еще юным молодым специалистом в крайне востребованной и редкой области современных технологий, одним из клиентов его фирмы также стало одно ООО – компания, которую возглавляли лица этой самой национальности. Игорь тогда был молод и не пуган (прям как я), и, когда ему и его партнеру предложили в обмен на поставку, наладку и установку крупного полиграфического комплекса на юге России расплатиться автомобилями «Жигули» в количестве двадцати штук, он согласился. Тогда, знаете, денег не было ни у кого, зато были ресурсы, так что бартер осуществлялся повсеместно. Вагон ртути меняли на две баржи металла, здание казино – на четыре фуры с пивом «Хайнекен». Махнемся не глядя? В общем, техника была оплачена деньгами, а остальные комиссионные, как и договаривались, были выплачены автомобилями. После оформления документов на транзит и доставку автомобилей на стоянку партнеры неожиданно потребовали мзду за «безопасность» в размере половины стоимости автомобилей.

– Вы спятили? – закричали в один голос Игорь и компаньон. – Мы уже выполнили ваш контракт.

– Вы не поняли, – пояснили партнеры. – Речь идет о безопасности груза и о вашей личной безопасности.

– Что-о? – ахнул Игорь, а компаньон просто послал заказчиков подальше.

В ту же ночь уже принадлежавшие им автомобили были взорваны на той самой «охраняемой стоянке». Преступление освещалось прессой, телевидением, тоже звучала фраза «кавказский след», но на этом дело и кончилось. В конце концов, никто же не погиб, верно? Чего ж рыдать и тратить правоохранительный ресурс.

– А ты пробовал с ними разобраться? – спросила я, открыв рот.

– Пробовал, – грустно кивнул Игорь, и я сразу поняла, откуда у него такой богатый опыт ведения переговоров.

– И как?

– Денег вернуть не смогли, но живы остались, – хмыкнул он. – Но это было давно и неправда. А в твоем случае мы будем действовать иначе.

– Как?

– Мы пойдем в РУБОП.


О том, что существуют такие органы правопорядка, как УБЭП, РУБОП и всякие прочие службы собственной безопасности, наивная чукотская риелторша Таня, конечно же, не знала. Не имела о них ни малейшего представления. До этого если мне и приходилось сталкиваться с представителями правоохранительных органов, то только в паспортных столах, где нужно было дать денег, чтобы побыстрее вернули-взяли паспорт с прописки. Когда-то вся ответственность за процедуру перерегистрации с места на место лежала на людях. Сейчас все проще – приходишь на новое место прописки, сдаешь документы в паспортный стол, и все, свободен. Все-таки что-то меняется к лучшему.

Так вот, когда Игорь сказал мне, что нужно идти в какой-то страшный РУБОП, я сначала хотела было отказаться. Возникло желание забраться под одеяло и никогда оттуда больше не вылезать. Однако, после некоторого размышления, я подумала, что, уподобляясь страусу, могу попасть в крайне затруднительное и уязвимое положение. Поэтому я, во-первых, согласилась идти на улицу и звонить кавказцу, а уже после этого, со всей душой, была готова идти куда угодно.

– Здравствуйте, это Татьяна, – сказала я кавказцу, включив диктофон. Это было ужасно неудобно, стоять под дождем возле метро «Медведково», в продуваемой ветрами телефонной будке, и придерживать трубку аппарата одной рукой, а диктофон – другой.

– Ты гдэ живешь? – тут же, без предисловий рявкнул кавказец. – Я к тэбэ приэду сейчас.

– Нет! – вскрикнула я. – Ко мне вы не приедете.

– Ты мнэ дэнэг должна, – заметил он.

– Я вам предложила отдать аванс, – напомнила я. – Ради этого и звоню.

– Нэ аванс. Дэнги! – пояснил кавказец. – Дэсять тысяч долларов ты мнэ должна.

– Что?! – воскликнула я и тут же покосилась на диктофон. Теперь мне уже не казалось такой плохой идеей записывать разговор на эту машинку. Холодок ужаса снова пополз по спине.

– Ты мэня кинула, ты мнэ дэнэг должна.

– Но договор. Вы читали договор? – пискнула я.

– Плэвать мнэ на договор. Жить хочэшь? Мама-папа жить хочэшь? Отдашь.

– Вы… вы…

– Дай адрэс, я приеду, мы все обсудэм. Поговорым, – снова настойчиво затребовал он адрес.

Тут уже я, посмотрев на бледного Игоря, стоявшего под дождем рядом со мной, выдала именно то, чему он меня настойчиво учил:

– Я отдам тебе только то, что должна по договору. – Я старалась говорить твердо. – Мы встретимся в офисе. Своего номера телефона я тебе не дам. Позвоню завтра и скажу, когда будет назначена встреча. У меня мало времени. Не ищи меня, я тебя сама найду.

– Ну? Как ты? – спросил Игорь после того, как я повесила трубку.

Сказать, как я себя чувствовала, – это ничего не сказать. Чувствовала я себя ужасно. Мне только что реально угрожали смертью, требовали денег, которых у меня не было и быть не могло. Десять тысяч долларов! Да моя комиссия за большую сделку по расселению не превышала тогда двух тысяч долларов, а зарабатывала я их за полгода. Десять тысяч – да даже если бы я захотела, таких денег не смогла бы достать. Сумма аванса, полученного мною от кавказцев, составляла полторы тысячи, всю мою потенциальную комиссию. Выбора у меня не было никакого, хоть я и была готова на все.

– Едем? – спросила я и жалобно улыбнулась.

– Ты пойми, Танюшка, если даже им начать платить, они прицепятся как пиявки и это все равно кончится плохо. Вспомни дом на Гурьянова. Эти люди реально способны на все. И на то, что ты мать-одиночка, – им плевать. Ты для них – неверная. Они тебя убьют, и еще за это им памятник поставят.

– Хватит! Ты меня пугаешь, – расстроилась я.

В РУБОП мы поехали с самого утра. На Шаболовке мы встретились с некоей Ольгой, адвокатом, которую к моему делу подключили клиенты. Они испытывали чувство вины – ведь я их предупреждала, что с такими покупателями лучше не связываться, – и попросили эту Ольгу помочь мне в РУБОПе.

– Вы, Таня, главное, успокойтесь. Все будет хорошо, – заверила меня она.

Я нервничала так, что это было видно невооруженным глазом. Дергалась, грызла ногти, крутила волосы и вращала глазами без остановки. Бабка-ёжка при Ватерлоо.

– Вам чего? – неприветливо встретил нас охранник на проходной, но, услышав, что мне угрожают, сменил гнев на милость, а выражение лица с каменного на оживленное. Он указал нам на кресла в холле и велел подождать. Тишина и покой здания приемной РУБОПа на Шаболовке обманчиво убаюкивали меня. Перейдя линию проходной, я расслабилась и попыталась привести мысли в порядок. В сумке у меня лежал договор аванса с гражданкой Багаевой, ксерокопии всех долларовых купюр, полученных мною от нее (мы практиковали тогда это во избежание вопросов при возврате зеленой наличности) и маленькая кассета с записью моего «милого» диалога с кавказцем. Слышимость на кассете была ужасная, но все же, хвала небесам, разобрать голос было можно.

– Пройдемте за мной, – подошел к нам с Ольгой приятного вида молодой человек лет двадцати пяти, у которого была холодная улыбка и крайне неприятный, острый, ощупывающий взгляд.

Мы встали и двинулись за ним. Он нахмурился и посмотрел на Ольгу:

– А вы кто?

– Я – адвокат, – сказала она и тоже нахмурилась и подобралась, словно принимая боевую позицию.

– Ну-у… – протянул он и, не закончив, пошел вперед.

Мы проследовали за ним по каким-то путаным коридорам и зашли в большой, разделенный несколькими столами кабинет. Метров сорок-пятьдесят, не меньше, где за столами сидели и что-то делали, уткнувшись в бумаги, какие-то люди.

– Татьяна Евгеньевна? – еще раз обратился ко мне тот, что нас привел.

– Да, – кивнула я, непроизвольно сглотнув.

– Вы что же, хотите написать заявление? – строго спросил он, присев за один из столов.

– Я? Не знаю. Да, наверное. Нет, не знаю. Мне угрожают, – путано забормотала я.

– Мы бы хотели сначала посоветоваться. Пока речи о заявлении нет, – подала спокойный голос Ольга.

Наш провожатый нахмурился и посмотрел на Ольгу так, словно она была надоевшим до ужаса комаром. Потом он повернулся ко мне и спросил:

– Вам нужна наша помощь?

– Да, да, – кивнула я с полной готовностью.

– Тогда зачем же вы пришли к нам с адвокатом? Это же ваш адвокат?

– Я… мы…

– У вас есть ордер? – еще злее спросил он Ольгу.

Та хмыкнула так, что, мол, все ясно, ребята. Опять за старое. И недобро процедила:

– Я тут присутствую в качестве сопровождающего.

– Ну, сопровождающие нам не нужны. Верно, Татьяна Евгеньевна?

– Но… я…

– Вы поймите, мы с вами так не договоримся, – обратился он напрямую ко мне. – Хотите – просите помощи у вашего адвоката. Хотите – у нас. Вы же сами к нам приехали. Решайте. У нас нет времени на разговоры.

– У вас, – прошептала я, после чего Ольгу, невзирая на ее бурные протесты и цитаты каких-то статей Конституции, выставили вон. Последнее, что она крикнула перед тем, как за ней закрылась дверь, было «ничего не пиши». И вот буквально через десять минут я делала ровно обратное – писала заявление. И вообще, я делала все, что было мне велено людьми, сидевшими в этом огромном кабинете. Было их там, как я потом подсчитала, пять человек. Тот, что меня привел, едва закрылась дверь, улыбнулся, подошел ко мне и представился:

– Павел Евгеньевич.

– Очень приятно, – кивнула я.

Оставшиеся четверо потихоньку оставили свои столы и подошли к нам.

– Андрей Евгеньевич.

– Татьяна.

– Алексей Евгеньевич.

– Татьяна.

– Олег Евгеньевич.

– Татьяна, – в панике продолжала я кивать.

Последний тоже оказался Евгеньевичем, только Петром, из чего я сделала вывод, что ни одного настоящего имени тут не прозвучало.

– Без заявления, Татьяна, у нас с вами ничего вообще не получится, – сказал мне Павел Евгеньевич (я буду продолжать его звать так, потому что другого его имени не знаю). – Вы, Татьяна, дайте-ка мне ваш паспорт. И пишите.

– Что писать?

– А все как есть, – пояснил он. – У вас что, фирма? ООО?

– ПБОЮЛ, – пробормотала я, меньше всего желая в РУБОПе разговаривать о своих делах. Все дела в те годы были, мягко говоря, законодательно несовершенны. Я нервничала.

– Как давно работаете? – продолжал спрашивать Павел Евгеньевич. За полчаса из меня были вытянуты все подробности моей личной, коммерческой и даже сексуальной жизни. Мое плачевное материальное положение, а также наличие маленькой дочери им тоже стало известно. На заявления об угрозах Евгеньевичи реагировали неохотно, больше интересуясь мной. Я то потела, то цепенела от ужаса. К концу часа я окончательно поняла, что эти люди – здесь, – облеченные еще и законом, страшнее и опаснее всех, кого я только когда-либо видела.

– У меня есть запись, – наконец-то смогла перевести я разговор в нужное мне русло.

– Запись? Ну, давайте послушаем, – неохотно согласились они. Так мы перешли на разговор о моих «террористах». И, как только кассета была включена, настроение моих Евгеньевичей моментально изменилось. Они переглянулись и даже, кажется, облизнулись.

– У них что, кавказский акцент? – спросил Павел Евгеньевич, оживившись.

– Они из Чечни, – пояснила я и услышала громкий вдох восторга.

– Вы уверены? – уточнил Павел.

– Абсолютно. Я же видела паспорт. Багаевы, город Грозный.

– Даже так? – заулыбались они. – Ну что же, что же вы сразу не сказали?!

– Я… вы не спрашивали, – растерялась я.

В следующие полчаса я рассказала все детали сорвавшейся сделки, отдала на экспертизу кассету, дала отксерокопировать аванс, а также максимально подробно поведала о том, на какой машине приезжали мои чеченцы, как они были одеты, что держали в руках. Тут уж, могу вам сказать, я действительно поняла, что нахожусь в руках профессионалов.

– Вы только теперь не волнуйтесь. Мы решим все-все ваши проблемы. Просто расслабьтесь и идите домой. И следуйте всем нашим инструкциям.

– А… это ничего мне не будет стоить? – задала я тупейший вопрос.

Но я должна была его задать. Эти Евгеньевичи… Час их времени, как мне кажется, стоил больше, чем год моей работы. Я боялась, что, как бы избавившись от одной проблемы, я не заработала другую, куда более страшную. И что, возможно, отдать этим Багаевым деньги было бы для меня дешевле.

Евгеньевичи переглянулись, потом вздохнули.

– Ну, что вы говорите. Разве мы позволим обижать честных российских граждан, коренных москвичей! – делано возмутился Павел Евгеньевич. – И где? В нашей многострадальной Москве. И когда? Еще не остыла земля под взорванным домом. Да вы просто молодец, что пришли к нам. Возможно, вы даже помогли предотвратить новый теракт. Но…. – тут он подмигнул мне и поднял вверх указательный палец, – пока что никому ни слова. Особенно этой вашей… адвокатше.

– Я с ней почти незнакома, – ответила я.

Через пятнадцать минут я вышла на улицу, к Игорю и Ольге. Я была задумчива и тиха.

– Ну, как?

– Не знаю, – пожала я плечами. – Они взялись за это дело. Это хорошо?

– Конечно, – кивнул Игорь. – Конечно, хорошо. Мы же сюда за этим и приехали, верно?

– Верно, – согласилась я, но меня не покидали сомнения. – Только я не уверена, что это так уж хорошо.

– Почему? – нахмурился Игорь.

– Они будто все это время вычисляли, кого им выгоднее крутануть. Я им там про себя все выложила, даже сама не заметила как. Знаешь, вот как цыгане. Подойдут, что-то там будут бормотать, и вроде все по мелочи, и ничего особенного – а выложишь все, что имеешь. И расскажешь все-все. И еще до дому довезешь и все деньги вынесешь, а потом думать будешь, что это было. Буйное помешательство. Тут то же самое.

– Да ладно тебе, – покачал он головой. – И потом, с тебя чего взять? Долги твои? Тушенку из холодильника? Сам холодильник?

– Вот это-то, я так подозреваю, нас и спасло. Взять с нас нечего. Даже в офисе – только компьютер с пасьянсом, и все. А чеченцы сейчас – особенно в контексте взрыва на Гурьянова – товар выгодный, как золотой самородок.

– Самовыродок, – хмыкнул Игорь. – Значит, они нам помогут?

– Да. Только я, честно говоря, даже не знаю, кто из них страшнее.

– Ну, это ты загнула.

– Не думаю. Мы просто оказались здесь в подходящий момент. В другой момент мы могли бы и пожалеть об этом. Кстати, они спрашивали и о тебе.

– Обо мне? – удивился Игорь.

– Да, о тебе. Помнишь, ты мне велел самой назначить место и время встречи и звонить только самой? Когда на пленке они услышали мою последнюю фразу, они переглянулись и спросили, кто меня этому научил. Я ответила, что мой гражданский муж. Тогда они сказали, что, когда разводят на деньги, взять на себя инициативу в переговорах – первое дело и что муж у меня, определенно, человек с головой.

– Так оно и есть, – усмехнулся довольный Игорь.


Операция «Ч»

Террористическая угроза, теперь постоянно нависающая над Москвой, в те дни, в девяносто девятом году, только появилась, и каждый человек, живущий в нашем городе, впервые испытал на себе этот невыносимый моральный груз необъявленной и невидимой войны. Такова участь современных мегаполисов – стоять беззащитными, залатывать дыры металлоискателями и смотреть по сторонам, не зная, откуда ждать следующего удара. Для меня взрыв жилого дома на улице Гурьянова не закончился теленовостями. Специально для меня был сыгран еще один, дополнительный акт, в придачу к ужасающей действительности. Впрочем, вся эта операция по «урегулированию» моих вопросов с семейством Багаевых была не так уж страшна. Для кого-то такие операции – вообще норма жизни. Но не для меня. Когда я начинала работать частным риелтором, я и в страшном сне не могла представить, что стану героем детективного сюжета. Но моя жизнь очень стала смахивать на детектив.

С утра следующего дня в моем офисе поселился РУБОП. Из пяти Евгеньевичей в маленьком помещении моего бедного, но уютного офиса сидели двое. Павел Евгеньевич и еще один. Остальных я по именам не запомнила, они так и остались для меня Евгеньевичами навсегда. Они о чем-то разговаривали, разматывали какие-то провода, лениво курили… В общем, для них это была рутина, для меня и для моих соседей – туристической фирмы – все выглядело довольно «живенько».

– У вас что, проблемы? – спросила меня девочка, с которой мы часто вместе курили на кухне.

– У нас тут вымогательство, – начала было я, но вспомнила, что говорить о деле мне запрещено.

– Вау! – удивленно вытаращила глаза в ответ она. – А это надолго?

– Надеюсь, нет. – Я посочувствовала ей, но что я могла сделать?

Мой риелторский уголок был слишком мал для Евгеньевичей, так что они, лениво махнув удостоверением перед носом хозяев турфирмы, вежливо «попросили» их на пару дней. Так что теперь турфирма ютилась в приемной, сидя на гостевых диванах.

– Стрелять-то не станут? – весело спросил меня их директор, подмигнул и ушел в отпуск на несколько дней. Оказав содействие следствию, он предпочел больше не мелькать. Люди из РУБОПа – не те, с которыми хочется познакомиться поближе.

– Стрелять? – замерла я с открытым ртом.

Да, к спецоперациям я была совершенно не готова. Однако все оказалось не так страшно.

– Давайте-ка будем звонить вашим чеченцам, – сказали мне Евгеньевичи после того, как в моей комнатенке были установлены какие-то проводки и устройства.

– А если они не согласятся? Если они будут угрожать? – сомневалась я.

Евгеньевичи переглянулись, заулыбались и даже, кажется, облизнулись, как коты перед миской сметаны.

– Дай-то бог, – сказал Павел Евгеньевич, пододвинув ко мне аппарат. – Говорите четко, их не перебивайте, задавайте наводящие вопросы.

– Хорошо. – Я кивнула и дрожащими руками набрала номер.

Кавказец подошел после третьего гудка, от звуков его грубого, чужого голоса я моментально похолодела и принялась мелко дрожать. Все-таки со стрессоустойчивостью у меня плохо. Низкая она у меня. Вообще почти нет. Однако я постаралась овладеть собой, глубоко вздохнула и сказала, что положено:

– Вы можете приезжать за деньгами ко мне в офис. Сегодня к пяти часам.

– Ты все сабрала? – после длинной паузы спросил кавказец.

Я замолчала и посмотрела на Евгеньевича. Тот ободряюще мне кивнул.

– Что вы имеете в виду?

– Ты мнэ далжна дэсят штук! – рявкнул он. – Не нада со мной в игры играть, слышишь, ты, риэлтар!

– Никаких игр. Все – только согласно условиям договора.

– Плэвать мне на… слюшай, ты. Давай, приезжай на «Кантемиравскаю» сейчас…

– Я никуда не поеду, – сквозь панику проговорила я. – Вы можете приехать ко мне с договором и забрать ваши деньги. Это все, на что вы имеете право. И не надо мне угрожать.

– Да? – вдруг неожиданно изменился голос кавказца. Потом, неожиданно для меня, связь оборвалась.

– Алло? Алло? – продолжала я, но в трубке уже никого не было. Я посмотрела на Евгеньевичей.

– Он врубился, – сказал мне Павел.

– Это плохо? – побледнела я.

– Это – нормально. Ожидаемо. Он же не первый раз замужем. – Евгеньевич говорил скорее не со мной, а со своим коллегой.

– Мне перезвонить?

– Конечно, – второй Евгеньевич.

Я набрала номер кавказца. На сей раз трубку никто не взял. И еще раз, и еще.

– Точно, просек, – согласились они друг с другом.

– Думаешь, заляжет?

– Они жлобы.

– Но… сумма-то смешная. – Не могу сказать, чтобы я полностью понимала их диалог, но в целом… им надо было выманить кавказца на встречу со мной, а тот, похоже, по моему разговору догадался, что я могу быть не одна. Или просто испугался. Кто его знает. Но, когда я до него все-таки дозвонилась, он действительно вел себя совершенно по-другому. Даже тембр голоса изменился.

– Татьяна Евгеньевна (смешно, что я тоже оказалась Евгеньевна, я странно реагировала на собственное отчество), мы падъедем. Мама бальна, не сможет, – сказал он настолько дружелюбно и ласково, словно бы его покрыли толстым слоем сахарной пудры и он теперь сам стал сладким, как карамель.

– Но… договор подписывала ваша мама.

– Сестра приедет. Дагавор привезет. Вы паймитэ, мы хатим харашо все сделать, – добавил он и пустил в голос максимум теплоты.

– Ладно, – согласилась я, посматривая на моих ангелов-правоохранителей. – Пусть она приезжает к пяти. Сегодня.

– Сестра будет с пяти до васьми. Дайте ваш мабильный, ана вам пазваныт, – снова заюлил он. Ну, просто неугомонный.

– Нет. Я в полшестого уйду. Или в пять – или я вам завтра снова буду звонить. Когда мне будет удобно. – Я максимально акцентировала слово «мне».

Кавказец помолчал, потом тяжело вздохнул.

– Харашо, в пять. – И отключился.

Я положила трубку на базу и посмотрела на Евгеньевичей.

– Что теперь?

– Теперь, Татьяна Евгеньевна (бр-р, Евгеньевна), надо успокоиться и вести себя максимально естественно. Мы будем сидеть в соседней комнате. Нам все будет видно и слышно. Вы вот только столик разверните к окну. А тут, на подоконнике, давайте мы поставим ваши сумки. Можете еще попросить пару сумок у вашей соседки. Она же не откажет, да?

– Конечно-конечно, – кисло согласилась девочка из турагентства, когда выяснилось, что мне нужна ее маленькая сумочка. Она вынула оттуда все вещи, бросила на меня острый взгляд и отдала ее с явным сожалением. В общем, на подоконнике была организована сумочная свалка, а между пакетами и кожаными ремешками вставили аккуратно коричневую пухлую борсетку.

– Видеокамера? – спросила я, присматриваясь к совершенно обычной по виду мужской небольшой сумочке. Ключи, документы, сто грамм и презервативы – вот и все, что могло в нее поместиться.

– Да. Старайтесь не дергаться и не смотреть на окно, ладно? Татьяна Евгеньевна, вы справитесь? – спросил меня Павел.

Я старалась, честно старалась. Это была странная встреча. Приехала совершенно незнакомая мне девушка лет двадцати пяти, обвешанная дешевой бижутерией, в джинсах и цветастой футболке. Она вела себя еще более дергано, чем я. Было видно, что ей это нужно еще меньше, чем мне, но ничего поделать она не могла. Так уж у них там было принято, на самые опасные встречи посылать просто какого-то наименее ценного человека.

– Можно ваши документы? – попросила я, но девушка, представившаяся Микалой, замотала головой.

– Мне брат ничего не сказал. Вот ваш договор.

– Но я должна составить акт, – нахмурилась я, всей кожей чувствуя глазок видеокамеры.

Микала, кажется, тоже понимала, что наша встреча проходит не без посторонних глаз. По крайней мере, она все время оборачивалась, теребила документы и зло сверлила меня взглядом.

– Ладно, дайте посмотрю договор, – вздохнула я. Бумаги были в порядке. Ни исправлений, ни подчисток, и это был, без сомнений, подлинник. – Еще была расписка.

– Расписка? – удивленно уставилась на меня Микала.

– Да, расписка. Без расписки денег не отдам, – обозлилась я.

Надо ж, какие люди. Ведь понимает, что что-то не так, а туда же. Пытается какие-то лазейки отвоевать. Микала вздохнула, полезла в сумку и вынула из совершенно другого кармана мою расписку. Я внимательно ее просмотрела. Потом достала ксерокопии купюр и сами деньги. Микала еще пыталась хитрить, стала говорить что-то про семью, потом рассыпала все деньги на пол и странно смела их обратно, явно пытаясь несколько купюр «заиграть». Мне стало смешно и стыдно, как если бы меня действительно одолели цыгане.

– Микала, вы закончили? Все пересчитали? Все в порядке? Сумма сошлась или еще поищем? – Я насмешливо посмотрела ей в глаза.

Она прищурилась, прошептала что-то на тему того, что у них такое не прощается, но я была уже слишком усталой, чтобы реагировать на угрозы. И, когда Микала ушла, просто опустилась на стул и положила лицо на ладони. Евгеньевичи зашли ко мне буквально через секунду после ее ухода.

– Вы в порядке? Мы камерку заберем? – суетился второй.

– А они меня точно оставят в покое? – спросила я напоследок у Павла Евгеньевича.

– О, не сомневайтесь. У них теперь совершенно другие проблемы. – Он ответил явно довольным тоном, ему было хорошо. Он поднес ко рту рацию и сказал: – Пусть наружка ее доведет до метро, там Вася примет, – и, повернувшись ко мне, добавил: – Ну, мы все сделали?

– Спасибо вам большое, – почти без сил кивнула я.

– Вы, если еще какие проблемы, сразу к нам, ладно? – Павел Евгеньевич широко улыбнулся, но тут ожила и зашипела его рация, так что он поспешил удалиться. Из окна своего офиса я увидела, как на улице он разговаривает еще с какими-то двумя личностями маловыразительной внешности. Я оторвалась от окна, отдала сумку своей соседке, уничтожила злосчастный договор и расписку и поехала домой. Офис я довольно скоро сменила, не могла заставить себя там работать. Все боялась, что кавказец нарисуется на моем пороге. Но он не нарисовался.

Как Евгеньевичи и обещали, мои проблемы на этом кончились.


Где-то через полгода после всей этой истории, когда я уже начала забывать о кавказце, произошло два маленьких события, напомнившие мне о нем. Во-первых, стоя в очереди в регистрационной палате на Зеленом проспекте, я встретила Павла Евгеньевича. Тогда сделки с квартирами регистрировались только в одном месте, в Перове, так что риелторы встречались чаще, знали друг друга, узнавали, улыбались, шли вместе обедать в столовую – она там, на Зеленом, была хорошей, дешевой, и готовили там вкусно.

Когда Павел Евгеньевич увидел меня, то вспомнил сразу и тут же заулыбался как старой знакомой. Я на всякий случай улыбнулась в ответ. Он подошел, спросил, как у меня дела, не обижал ли меня кто еще, не нужна ли мне помощь.

– Все в порядке.

– Работаете?

– Потихоньку, – осторожно ответила я, не распространяясь дальше.

– Ну что, Багаевы вас не беспокоили?

– Нет, совсем не беспокоили. А что?

– Ничего. Они и не смогли бы, – загадочно улыбнулся он. И бросил буквально следующее: – У них теперь денег нет даже на то, чтобы в Москве комнату снимать. Уехали они, не вернутся больше.

– Здорово! – искренне порадовалась я, подозревая, что примерно догадываюсь, куда подевались все багаевские деньги.

Павел Евгеньевич хищно облизнулся и спросил:

– Так у вас нет для меня никаких еще чеченцев?

– Больше нет и, надеюсь, не будет.

– Ну, живите счастливо, – сказал он мне на прощанье и ушел. И больше, слава богу, я ни его, ни других Евгеньевичей не видела. Через какое-то время мне по почте заказным письмом пришло уведомление от секретариата РУБОП об отказе в возбуждении уголовного дела в связи с отсутствием в действиях кавказца состава преступления. Этот вывод, как было написано в письме, был сделан «по результатам проведенной проверки». Мы с Игорем просто веселились, читая эти строки. По результатам проверки. Просто цирк!


Спокойствие, только спокойствие

Если принять на веру, что точность – это вежливость королей, можно сказать с уверенностью, что королей среди риелторов нет. Даже мало-мальски завалящего принца редко сыщешь, все больше попадаются колдуны, волшебники и черные макле… ой, простите, маги. Путь риелтора – это что-то вроде пути воина, его не выбирают, к нему приходят. И непростыми дорогами. После стольких лет работы в сфере московской недвижимости я пришла к выводу, что риелторами становятся исключительно те, кто плохо себя вел в прошлой жизни. Это такая негативная карма, наказание за мракобесие и джаз. Или за участие в каком-нибудь крестовом походе. Кара за предательство родины. Что лучше – реинкарнировать в черного кота, жужелицу или… в риелтора среднестатистического московского риелторского агентства? На вкус и цвет товарищей нет. Я лично выбрала последнее. А это что-то вроде проклятия черного камня или заговора ведьм. Звучит оно так:

И обрести тебе вечную муку ожидания комиссии, и быть тебе продуваемым всеми ветрами, да истоптать тебе все асфальтовые дорожки перед подъездами, и просыпаться тебе в ночи от дурацких звонков, и иметь тебе дело с такими же, как ты…

Московский двор, Центральный административный округ, зима, ночь, вьюга. Я продаю квартиру уже второй месяц и не могу рисковать ни одним клиентом. Так что на просьбу показать квартиру в девять вечера я отреагировала бодрым согласием. Мало ли, что я на самом деле об этом думаю. И кому какое дело, с кем будет сидеть до поздней ночи моя дочь. Она уже привыкла, что мама – это такой призрак, который говорит по телефону или обещает, что в следующие выходные непременно сходит с ней в цирк. Маме нужно работать.

Встретиться договорились у подъезда. Давать незнакомцам номера квартир как-то было не принято, да и сейчас такое тоже редкость. Так что оставалось только наслаждаться видом ночной Москвы, закутываясь в полы дубленки. Варежек и перчаток у меня нет, потому что я растяпа. И потому, что я верю людям. Когда люди говорят – «девять», я наивно полагаю, что они именно это и имеют в виду.

– Черт, уже полдесятого! – возмущаюсь я, глядя на часы. Руки окоченели, пальцев ног уже не чувствую вообще.

В тот миг, когда я все-таки решила послать все к черту вместе с квартирой и уехать, мой пейджер звонит, оповещая о том, что получено сообщение.

«Задерживаемся, но будем обязательно», – радует меня пейджер.

– На сколько? На сколько задерживаетесь, а? – возмущаюсь я, стараясь сжаться в максимально плотный комок. Их мобильного телефона у меня нет, так что мне остается только одно – наслаждаться вечной риелторской пунктуальностью. Мой личный рекорд, максимум, сколько я ждала, – два часа восемнадцать минут опоздания. Можно понять, насколько мы, риелторы, терпеливый народ. Есть даже такая формула: коэффициент риелторского терпения обратно пропорционален коэффициенту риелторской алчности. Мне деньги были очень, очень нужны, особенно в те кризисные годы.

– Простите, ради бога, – бросается ко мне риелтор потенциального покупателя, опоздав на сорок пять минут. Тон его – сочувствующий, но раскаяния в глазах нет и не будет. Мы все опаздываем. Никто никогда не может ничего просчитать. Это как снежный ком, ты назначаешь просмотры кучно, чтобы показать клиенту сразу несколько квартир. Ты строишь график так, чтобы с запасом успеть на все встречи, однако на первой же квартире другой риелтор опаздывает на пятнадцать минут. Он тоже извиняется, а на следующей точке уже извиняешься ты. Где-то ближе к вечеру общая масса задержек сбивается в полчаса, а к девяти часам – в час опозданий. Мы все привыкли к этому, это нормально. Главное – вежливость.

С этим тоже не всегда все в порядке. Большинство риелторов умеют улыбаться и извиняться профессионально. Такая работа – обязательно надо много улыбаться, и всегда найдется, за что извиниться. Так что этому учишься еще в первые месяцы. Но есть другие, такие, поведение которых вызывает оторопь и глухое раздражение.

– Что вы тут стоите? Я же сказала, что буду ждать вас у подъезда! – бросается на тебя одетая в мерзкий серый деловой костюм риелторша с лицом горгоны Медузы. Хочется тут же остолбенеть.

– А это что? Не подъезд? – аккуратно интересуешься ты, ибо стоишь ты вот уже битый час именно там, где и договаривались.

– Не у этого! У третьего.

– Вы сказали, у первого, – упрямо утверждаешь ты.

– Я не могла такого сказать, я со всеми встречаюсь у третьего подъезда! Что вы, не слушаете, что вам говорят? – еще более грубо бросается на тебя она. И неважно, кто из вас прав, а кто – нет. Важно, что клиенты стоят и слушают. У нас, по иронии судьбы, настоящим профессионалом выглядит тот, кто наиболее груб.

– Я замерзла, может, все-таки пойдем в квартиру? Тут, кстати, еще трое, которым вы назначили у первого подъезда. Они тоже не умеют слушать? – повышаю я голос. – Кстати, вы сказали, что у вас кухня – десять метров, а в этом типе домов больше шести не бывает. Вы что, не видели собственную квартиру?

– У меня нет времени на всякую ерунду, – уже совсем другим тоном отвечает риелтор, делая вид, что дико спешит. Сбить спесь можно с любого, просто… как же это все надоело.

– Так, у меня осталось десять минут, поэтому давайте быстро. Мне нужно на встречу, – добавляешь ты, чтобы уж окончательно расставить точки над «ять». Такие диалоги в риелторской практике – не редкость. Так же, как и взаимные оскорбления при клиентах. Вежливость риелтора – драгоценность, которую многие теряют. Вот еще пара примеров того, чего делать категорически не стоит. Если вы риелтор – вычеркните эти слова и фразы из своего лексикона. Я умоляю вас, вам же станет легче жить на свете.

– Как вы можете такое говорить? Вы же просто дилетант! – кричат риелторы друг на друга, стремясь осадить один другого громкостью голоса и уверенностью интонации.

– Вы что, в первый раз на сделке? Не говорите ерунды! Как можно не знать… (далее подставляй что хочешь) порядка регистрации, как заполнять соглашения, как писать расписки, как в носу ковырять и чесать затылок.


Иногда попадаются риелторы-рыбы. Как известно, рыбы говорить не умеют и ищут, где глубже. И где лучше. Рыбы – самый странный и нелепый тип риелтора. На вид это вполне нормальный молодой человек с плеером в руках. Однако он совершенно погружен в себя и на контакт с окружающей действительностью почти не выходит. На лице у него, как правило, нет никакого выражения. Он оживляется только при слове «комиссия», но ненадолго. Сделки он ведет кое-как и никогда не берется за мало-мальски сложные случаи. Он, знаете ли, может либо копать, либо не копать. Осмысленности – ноль. Если такой риелтор опаздывает – он вообще ничего не поясняет, не извиняется и никак не проявляет простого понимания того, что он опоздал. Он, кстати, и здоровается-то своеобразно.

– Вы – Татьяна? – бросает он, не утруждаясь даже улыбнуться.

– Да, я.

– А. Ну-ну, – кивает он, не переставая жевать жвачку.

Его клиент рядом с ним стоит такой же потерянный и лишенный понимания происходящего. Мы молча заходим в подъезд, поднимаемся на лифте. Клиенты могут задавать разные вопросы типа «а хорошие ли соседи?» или «южная ли сторона?». Риелтора же волнует только одно.

– О цене не говорим, – скажет он, избегая контакта с глазами. И эта простая фраза означает, что «рыбка» планирует кинуть своих собственных клиентов на деньги. Потому что риелтор не готов обсуждать цену объекта лишь в одном случае – если он врет о ней своим доверителям. Мы таких риелторов видим, знаем, но молчим, ибо не нашего ума дело, что он творит со своими клиентами. Нам бы с собственными проблемами разобраться. Поэтому мы просто киваем и отвечаем:

– Ладно. А соседи тут у нас замечательные!


Кэш

– Дорогой, а на нашей семье как-то отразится этот кризис?

Дорогая, ну что ты! Он отразится только на тех, у кого есть деньги. А нам вообще кранты!

Много ли вы видели в жизни денег? Видели ли вы когда-нибудь миллион? Держали ли вы его в руках? Как вообще вы относитесь к наличным деньгам? С нежностью? Со страхом? Ждете от них проблем? Хотите купить домик в деревне? Копите на машину?

Риелтор от денег устал. У риелтора от денег много проблем, риелтор денег не хочет. То есть чужих денег, конечно. Чужие деньги и пахнут, и пачкаются, и липнут. И вообще, что это за кайф – пересчитывать чужие деньги? Хуже профессии риелтора в этом смысле есть только профессия банковского кассира. И у них, и у нас со временем вырабатывается иммунитет к деньгам. И у нас, и у них – свой список историй, связанных с пачками чужих купюр.

Идею платить за квартиры кэшем породила сама жизнь. А вернее, наша российская действительность. Ни в одной цивилизованной стране мира в страшном сне не могут представить, чтобы полмиллиона долларов США передавались из рук в руки, в пакете с надписью «Арбат-Престиж» или «Рамстор». Однако тут, у нас, идея переводить ту же сумму безналично, через наши, русские, банки пугает еще больше. Как представишь, что транзакция между двумя банковскими счетами зависнет из-за какого-нибудь дефолта, так сразу побежишь за пакетиком «Ашан» и наличными. Тьфу, тьфу, тьфу – от греха подальше. Однако бывают и проблемы. Случаются, знаете ли.


Место действия: депозитарий «Фора-банка», подвал, клетушка с проверочным аппаратом и лампой.

Действующие лица: я, продавец Олег, покупатель Наташа, группа поддержки с обеих сторон – имен не помню.

Краткое содержание предыдущих серий: сделку эту мы склеивали полгода. Большая, почти сто метров, квартира на Ленинском проспекте долго не продавалась. Дорогая, почти элитная, стоила дорого. Требовался спецпокупатель, готовый платить за эти сто метров бешеные деньги, а также ждать, пока мы растащим грызущееся население квартиры по однокомнатным конурам. Альтернативных квартир – три штуки. Ругани и обвинений было выслушано – тыщи и дикие тонны. Такова уж судьба риелтора. Мало ему бесконечных объявлений, расчетов, работы с базами, разговоров с другими риелторами. Все клиенты воспринимают риелтора как свободные уши. Уж почему так – понятия не имею. Однако стоит подписать договор, и можно ожидать звонков, не имеющих никакого отношения к тому, ради чего риелтор был нанят.

В этом случае я выступала разделительной чертой между матерью и двумя выросшими детьми, уверенными, что им поочередно недодали радостей жизни. Не так воспитали, не так одевали, не так учили, не так лечили. Мама жаловалась тоже, ее жалобы были более обоснованными, а требования – более разумными. Мама согласилась на самые простые условия, хотела просто однушку в своем районе, хотя, по большому счету, квартира на Ленинском была ее и только ее. Но если уж прилетели падальщики… Разодрать по кусочкам родительское имущество еще до того, как родители отбыли в мир иной, – дело само собой разумеющееся. Ну, да ладно. Каждый сам решает свои вопросы с совестью.

Наша покупательница Наташа ждала этой сделки уже несколько месяцев, наши детки поочередно капризничали, требовали больший кусок пирога и вставляли палки в колеса. У меня разрывалась голова, телефон и бюджет. И вот наконец, хвала небесам, мы сидим в депозитарном хранилище. Все красные, злые и напуганные. Мама не хочет переезжать, но выбора у нее нет. Квартира на улице Бутлерова ждет. Детки дрожат в нетерпении, а при виде денежных средств теряют всякий контроль. Конечно же, деньги доверяют проверить мне.

– Может, закажем банковскую проверку? – умоляю я, не желая в очередной раз увязнуть в чужой наличности.

– А сколько это стоит? – интересуются детки.

– Двести долларов, – сообщаю я, после чего, естественно, вопрос с проверкой отпадает. Я сажусь к станку, включаю лампу, подношу купюры к свету, и тут… обнаруживается, что купюры какие-то не такие.

– Они фальшивые? – хмурятся детки.

Покупательница Наташа дергается и мрачнеет.

– Я их в банке получала. Они точно нормальные.

– Ну… я просто вижу тут пятна. И светиться они почти не светятся. Я же не банковский работник.

– Пусть нам заменят эти купюры, – требуют детки.

Требование их законное. И они мои клиенты, так что я по-любому на их стороне. Если бы не одно «но». «Этих» купюр – много. Около восьмидесяти тысяч долларов странных купюр. Замена купюр – нормальная практика, и перед сделкой мы предупреждаем покупателей иметь с собой купюры на замену. Но восемьдесят тысяч! Как вообще можно иметь восемьдесят тысяч долларов на замену, на всякий случай.

– У меня только тысяча долларов лишняя, – дрожащим голосом говорит Наташа. – Больше нет. Мне такие в банке дали. Может, пойдем к кассирам? Я заплачу!

– Это хорошо, – радуюсь я.

Идем к кассирам. Выясняется, что купюры масляные, но настоящие. Но масляные – это тоже плохо. С ними могут быть проблемы при дальнейшей реализации. Кто возьмет их, не будет ли сложностей? Однако других денег нет. И после часа препирательств мы все же соглашаемся принять деньги, но переписываем номера купюр и долго пишем друг другу сумбурные обязательства на замену денег в случае чего. Юридическая сила данных обязательств – сомнительная. Но… жизнь продолжается. Хотя, однозначно, было бы лучше, если бы деньги передавались безналом. Однако – не принято.

Другой случай произошел относительно недавно, после неоднократного разброда и шатания курса доллара. Риелторы и их клиенты, испытывая трудности в определении цен на любимые квартиры, а также паникуя из-за расчетов, какое-то время вообще требовали деньги в тройной гамме – треть в рублях, треть в долларах и треть в евро. Но, это ли не знак доверия населения к политике, в какой-то момент все расчеты стихийно перешли в рублевый сегмент. Было непросто переучиться оценивать квартиры в миллионах рублей, но риелтор – он живучий, он приспособился. Но поначалу у нас возникали комические ситуации, как в депозитарии «Газпрома».

Вообще-то мы обычно не пользуемся какими-то нестандартными депозитариями. Не любим и брезгуем, но иногда, по требованию клиентов, идем туда, сами не знаем куда. Так я оказалась в том депозитарном хранилище, где-то в Новых Черемушках. Квартиру мы продавали классную, в новостройке в том же районе, стоила она, кажется, миллионов десять. Дорогая была, просторная и комфортабельная. Не квартира, а мечта. И вот торжественный момент – мы сбились в кучу в переговорке этого жутко «понтового» депозитария, где даже офисный планктон смотрит на тебя, как на вошь, а ячейки – только для клиентов банка и только по какой-то элитной, предварительной и не для средних умов записи. А мы стоим в этом газовом раю, и у нас проблемы. У нас деньги не лезут в сейф.

– У нас сейфы – до девяти миллионов! – гордо вещает нам ресепшионистка.

– А у нас десять. Сдайте нам еще один сейф, – требуем мы, но сейфов больше нет, записи тоже. И по выражению лица девушки в форме понятно, насколько ей на нас наплевать.

– Ну, решайте, – говорит она и оставляет нас радостно прохлаждаться под кондиционерами. Делать нечего, и мы принимаемся, как бы это выразиться поточнее, утрамбовывать миллионы. Я заново перематываю все денежные пачки, ворчу, что покупатели умудрились часть материальных ценностей притащить в сторублевках.

– Могли бы уж хоть их не приносить.

– А что, не деньги? И вообще… я не настаивал на этом банке.

– Да уж, ситуация, – бормочу я себе под нос.

Никогда не пробовали утрамбовывать миллион рублей коленом? Не такая простая задача.

– Таня, поднажми! – кряхтит покупатель.

– Можно крышку не защелкивать, тогда влезет в сейф, – ободряет меня продавец.

В общем, впихнули мы миллионы. Умудрились, молодцы. С тех пор я всегда аккуратно интересуюсь, какими купюрами мне планируют осуществить расчет за сделку. И, уж конечно, если бы можно было этот расчет проводить безналом, я была бы счастлива. Но не принято.

Эта история случилась с моими клиентами, и только чудом мы избежали реальной катастрофы. Лишний раз я убедилась в том, что безопасность превыше всего и что правила придуманы для того, чтобы их соблюдать. А правила такие – не храните дома кэш.

Итак, история.

Мои клиенты, муж и жена, оба – авиаторы, хорошие знакомые моего мужа и крайне приятные люди. Я вообще клиентов своих люблю, независимо от того, насколько они мне нравятся или нет, далеки или близки по образу мысли, возрасту и семейному положению. Среди моих клиентов были старики и юноши, многодетные семьи, убежденные холостяки, старые девы и ловеласы… Независимо от этого мы находили общий язык, а со многими оставались друзьями и после сделок. Однако та семейная пара была по-настоящему милой, и мне хотелось еще больше сделать все как надо. А сделать это непросто, ибо от нас, риелторов, мало что зависит, особенно на последних стадиях сделки. И вот перед сделкой я объясняю моей паре, как и почему расчеты за их будущую квартиру будут производиться наличными в депозитарии и как с этим быть.

– Нам тогда надо будет подготовить деньги, – вздыхает пара. Для них все мои объяснения – темный лес.

– Конечно. И попросите, чтобы вам выдали деньги в крупных купюрах, – сразу же добавляю я.

Мы расстаемся, а к обеду супруги звонят мне и задают вопрос, что именно теперь делать с деньгами.

– Нам их могут выдать сейчас или к вечеру. В понедельник будет сложно получить такую сумму, но что с ними делать на выходных? Отвезти домой? – спрашивают они.

Я вздыхаю, ну как я могу давать такие советы. Это же риск. И я говорю:

– Не советую.

– Ну а куда же? – расстраиваются клиенты. Обычно я считаю, что до момента расчетов в депозитарии я к деньгам отношения не имею и за них не отвечаю. Каждый сам решает вопросы безопасности, разве нет? Но супруги имеют дело с кэшэм впервые, и я объясняю:

– Это большой риск. Решать, конечно, вам, но лучше не полениться и сегодня же отвезти деньги в депозитарий. Снимите ячейку на неделю, пусть вы лишние двадцать долларов потратите, зато будет безопасно.

– Хорошо, – обреченно вздохнули супруги и потопали в банк. «Сбербанк», к слову говоря, отделение на Преображенской площади. В ту же ночь моих клиентов обокрали. Им повезло, они уехали на дачу на все выходные, вернулись только в воскресенье. О том, что бы было, если бы они остались дома, я и думать не желаю.

– Они выломали дверь. Замок просто вывернут. Вандалы! – всхлипывала жена.

– А соседи ничего не слышали? – волновалась я.

– Соседи тоже уезжали, – ответил муж.

– Вы в порядке?

– Они взяли только пару сережек. Даже не вынесли телевизор и компьютер. Они точно искали деньги, – рассказали мне клиенты.

– Кошмар, – покачала я головой, и на сделке, конечно, вся наша толпа покупателей, продавцов и риелторов обсуждала эту кражу. Однако, если бы клиенты меня не послушались, махнули бы рукой и оставили деньги дома, сделка бы вообще не состоялась. А история очень простая. Кассир, выдававший денежную сумму в «Сбербанке», знал адрес моих клиентов, так как операции банк совершает только по паспортам. У моих клиентов адрес прописки и проживания совпадал. Ну, и сумму кассир тоже, естественно, знал, так как сам же ее и выдал. Оставалось лишь навести на квартиру, что он и сделал. Преступники искали только деньги. В отчаянии они, конечно, взяли сережки и пару тысяч рублей, что лежали на серванте просто так, на всякий семейный случай. Но денег не нашли. Обломашки. И уж конечно, было бы лучше рассчитаться безналично. Но не принято, блин!


И последняя история про кэш. Она – прекрасный показатель сумасшедшего фатализма русского человека. Начинается эта история у входа в офис какой-нибудь фирмы, продающей новостройки. К примеру, вполне подойдет офис СУ-155 или любого ООО «Рога и копыта», в ведении которого оказались квадратные метры в только что возведенном доме или вообще в доме, которому еще только суждено появиться на свет в муках, из песка и бетона.

Схемы продажи новостроек различны. Все они – результат правотворчества хозяев этих ООО, и скажу вам честно, частенько результаты этого правотворчества меня просто поражают до глубины души. Мне, профессиональному юристу с богатой практикой в этой области, просто страшно и смешно одновременно читать порой их документы: вексели, предварительные договоры, договоры займа и залога и прочие «серые» схемы, призванные только обезопасить ООО и свалить весь риск на конечного покупателя. Схемы эти, как правило, вообще ничего не гарантируют, за исключением схемы «долевого участия в строительстве», которая появилась не так давно. Однако договор на «долевое участие» могут себе позволить подписать только очень надежные и, как результат, дорогие застройщики. Такие, как ДСК-1, не сочтите за рекламу. Остальные предпочитают «схемы». Давайте остановимся на них подробнее. Кому неинтересно, пролистывайте главу и переходите сразу дальше, к АДВОКАТАМ. А те, кто думает о новостройках или уже покупает их, – вот вам основные подводные камни.

Схема первая. Вексель. Вы приходите к застройщику, он вам предлагает некий мутный договор о совместной инвестиционной деятельности на сумму вполовину или даже меньше от реальной стоимости квартиры, а на остальную часть предлагает вам взять вексель. Обещает он вам, конечно, все на свете и клянется, зуб дает, что все выстроит в срок и вообще. Реально слово «инвестиционный» в заголовке такого договора вообще ничего не значит. А вексель – это просто форма долгового обязательства. Иными словами, не думайте, что, подписав бумагу, вы купили квартиру. Вы дали деньги в долг. И у вас (теоретически) есть право их требовать назад. Но… только деньги. К метрам вы фактически не имеете никакого отношения. Готовы на такой риск – вперед.

Схема вторая. Страховая система. Тут все вообще сложно и плохо. По договору (каким бы он ни был) проходят только смехотворные деньги, остальные же вы, в доброй памяти и твердом уме, платите некоей страховой компании за некий полис. Страховой случай по этому полису не наступит никогда, и денег своих вы больше не увидите, но иногда это единственная схема покупки уже готовой новостройки. Идти на такую схему можно, только если вам прямо на сделке подписывают акт передачи квартиры и отдают ключи. И уж конечно, вы это понимаете, схема эта рождена, чтобы уводить ваши деньги из зоны налогообложения. То есть вы фактически становитесь соучастником налогового преступления. Но… кого в нашей стране это волнует? У меня был клиент, налоговый инспектор, который покупал квартиру именно по этой схеме. И ничего, никто не умер.

Схема третья. Предварительный договор. Штука более-менее легальная относительно других двух схем. Само понятие «предварительный договор» возникло в Гражданском кодексе и привлекло людей одной фразой. Цитирую:

«Если сторона, для которой в соответствии с настоящим Кодексом или иными законами заключение договора обязательно, уклоняется от его заключения, другая сторона вправе обратиться в суд с требованием о понуждении заключить договор».

А теперь перевод: теоретически, если наше разлюбезное ООО «Рога и копыта» откажется передать квартиру вам, честно отдавшему за нее денежку, вы можете пойти в суд и заключить договор передачи квартиры в судебном порядке. Это – хорошо. Плохо то, что это очень сложно сделать в реале. Потому что предварительный договор купли-продажи квартиры заключается на объект, которого нет в природе. Иными словами, нельзя пообещать продать то, чего еще нет. А то, что еще не построено, определенно не может существовать. Так что правовой статус предварительного договора несуществующей квартиры тоже довольно сомнителен. И, кроме того, непонятно, что делать, если, пока дом будет строиться, ООО «Рога и копыта» скопытится и исчезнет с лица земли, а квартиры после постройки дома окажутся в собственности каких-нибудь посторонних физических лиц.


Покупка новостройки – всегда риск. И по схеме, и по условиям, и по качеству, и, особенно, по срокам заселения – это вообще всегда тайна за семью печатями. С точки зрения же денежных проводок тут тоже есть свой определенный казус. Деньги фирмы-застройщики принимают безналично, так что все вроде бы отлично. Однако на практике оплаты производятся в каком-то определенном операционном окне определенного банка. И только в одном месте можно провести оплату без дополнительных банковских сборов и комиссий.

Представьте, вы выбрали квартиру, которую нужно срочно оплатить, чтобы она не «ушла». Ножек-ручек у нее нет, но вы все же нервничаете, так что берете деньги (кэш, конечно же), кладете их в пакет с надписью «Ашан» и едете в офис фирмы-застройщика. Там дожидаетесь своей очереди, так как не вы одни хотите дешевых метров, потом подписываете договор, получаете на руки счет и… идете в банк. Он, допустим, через пару кварталов от фирмы. А потом, после оплаты, вам надо вернуться обратно и получить акт о взаиморасчетах. Так вот, вы идете в банк. А перед вами еще десять человек уже ушло в банк. И после вас пойдут еще десять. И завтра – то же самое. И у всех пакетики «Ашан», или черные «дипломаты», или вместительные кожаные женские сумки, или мужские борсетки. А в них – деньги. От трех до десяти миллионов рублей. И все эти люди, эти пакеты, сумки и борсетки идут одними и теми же дорожками.

Вы спросите, почему они не едут на машинах? Что ж, законный вопрос. Кто-то едет. А кто-то проходит несколько десятков метров пешком. Но в любом случае около банка, от парковки и до автобусной остановки – люди с деньгами, деньги с людьми. Стоит засесть в правильных кустах – и все. Мимо вас гарантированно проплывет карасик с тремя-четырьмя миллионами рублей. Даже если рыбак неопытный, но уж одну-то рыбку можно выловить точно. Был бы только правильный топор (монтировка, лом, игрушечный пистолет или иной инструментарий современного Раскольникова). А отсюда совет:

Совет

Если вам предстоят расчеты наличными и эти расчеты – достаточно крупные, не поленитесь, продумайте вопросы безопасности. Возможно, надо заранее открыть счет в требуемом банке и перевести деньги. Или хотя бы будьте на сделке не одни, обязательно берите с собой парочку крепких родственников с сильными руками. Мало ли что? А еще лучше, не пожалейте комиссии и переведите деньги безналом. Это лучше всего.


Адвокаты

Вообще-то я адвокатов люблю. Я и сама не так давно мечтала стать адвокатом. Хотя нет. Уже довольно давно – лет десять назад. Но что такое десять лет в историческом контексте? Ерунда, мелочь. Россия привыкла листать историю столетиями, и для России адвокат – человек новый, почти незнакомый. Никто не знает, кто это такой. Никто не знает, с чем адвоката едят.

Если во всем мире адвокаты существуют необозримо долго, в России первые адвокаты в современном понимании этого слова появились незадолго до революции. Появились, побарахтались меньше сотни лет и вымерли, испепеленные вихрями враждебными. Оставшиеся случайно в живых мутировали в советского адвоката – существо, внешне отдаленно напоминающее своего предшественника, внутри же изменившееся совершенно.

В идеале задача адвоката – защищать закон (а вовсе не отдельного платежеспособного индивидуума), отстаивать законные права и интересы подзащитного и зарубать нечисть во всех ее проявлениях. Однако этот охотник на ведьм в советское время сам был укушен вампирами и стал питаться кровью невинных жертв. На осуществление кривосудия в то время хватало пары часов. Заслушивались показания свидетелей, которые видели все, что было нужно партии. Рассматривались улики, собранные где бог пошлет. Адвокат призывал высокий суд не мелочиться, не миндальничать и карать врагов народа и коммунизма. Дальше жертву разрывали на куски.

С приходом перестройки адвокаты вообще забились по дальним углам и заскулили. Время настало мутное, темное. Кого и во имя чего карать – стало непонятно. Самый гуманный суд в мире разваливался на части, люди в малиновых пиджаках подкармливали судей с рук. Царили анархия и мракобесие. И в этом хаосе из воды в ступе начали нарождаться новые адвокаты. Те, для которых адвокатская практика стала выгодным бизнесом. А какой бизнес, такой и ланч, как говорят в народе. Денежка к денежке. Многие из адвокатов нашего, нового времени усвоили это правило даже лучше, чем надо.

Мои ранние столкновения с адвокатами почти всегда кончались победой адвоката. Даже если я оказывалась права, адвокатская «корочка» слепила глаза клиентов ярче солнечного света. Округлые, умело подсвеченные фразы типа «в правовом аспекте рассматривать такую категорию дел можно, пользуясь только первоисточниками, а не вашими, непонятно откуда взявшимися представлениями и сомнительными комментариями». После такой фразы я столбенела, а удостоверение и слова про «высшее образование» вбивали последний гвоздь в крышку гроба. И неважно, какую муть на самом деле адвокат нес и к чему он реально склонял клиента, – ему верили больше, чем мне. Именно поэтому я после нескольких лет практики риелтором приняла решение впрыгнуть в последний вагон давно уже практически исчезнувшего поезда и пойти учиться на юриста. Теперь же, будучи дипломированным юристом, могу с уверенностью сказать, что получить юридическое образование стоит хотя бы для того, чтобы уметь разбираться в той ереси и ахинее, которую несут некоторые адвокаты. Не все, но некоторые. И гораздо лучше иметь знания, достаточные, чтобы отделить зерна от плевел и отличить хороших адвокатов и юристов от плохих. А то как бы не было худо…


Звонок по телефону. Бабушка. Бабушки – клиент особый. Они страшно любят консультироваться. Они могут говорить с тобой часами, периодически бросая фразы «но я буду продавать только через вас, Таня» или «именно вы обязательно поменяете мне квартиру», чтобы не утратить собеседника. В одном небольшом агентстве недвижимости, не буду говорить, в каком именно, я даже видела на стенке напротив рекламных телефонов такое объявление:

«ОСТОРОЖНО, БАБУШКИ! ПРАВИЛА ПОВЕДЕНИЯ»

Бросайте трубку и бегите, вам точно звонит БАБУШКА, если:

1. На вопрос о квартире она отвечает: «Ты мне объясни, милок, а то в ЖЭКЕ мне врут…»

2. При озвучивании комиссии она говорит: «Конечно, милок. Три тысячи рублей, да?»

3. На вопрос о состоянии квартиры она отвечает: «Прекрасная квартира, с ремонтом. Сама обои клеила, еще при Хрущеве».

4. Подъезжать отказывается, потому что у нее радикулит и ноги не ходят, а на предложение встретиться на квартире говорит, что перезвонит, когда пенсию получит.

5. Говорит: «Вы меня сначала поменяйте, а потом уж эти ваши договоры».

6. Говорит: «Вы уж меня простите, я ничего в этом не понимаю», хотя видно невооруженным глазом – понимает все!

Я никогда не умела говорить «нет» и до сих пор не умею, хотя даже ходила на психологический семинар по этой теме. Подруга уговорила, а я не смогла сказать ей «нет». И бабушки находят в моем лице бесконечно преданного слушателя. Я пыталась с этим бороться, но потом расслабилась и даже начала получать удовольствие. Многие истории даже пригодились в писательской практике. Никогда не знаешь, что как обернется. Так вот, звонит мне бабушка. Долго, мучительно долго рассказывает, что у нее двухкомнатная квартира на «Тимирязевской». Хорошее место, до метро близко – минут двадцать, не больше. На троллейбусе. На трамвае – тридцать.

– Улица какая? – задаю я наводящий вопрос. Я уже знаю город так, как когда-то даже не мечтала. Мне достаточно услышать улицу, чтобы сказать, где она расположена. Достаточно узнать количество этажей и материал стен, чтобы назвать площадь и обрисовать планировку квартиры. Когда я хожу по городу, мне улыбаются дома, с которыми я хорошо знакома. Тут, на Маршала Жукова, я продавала трешку с окнами на новый проспект, а там, на Островитянова, была отличная однушка. А здесь, на Кантемировской, я возводила потемкинскую деревню, специально привозила ковер, чтобы закрыть дыры в полу, и пекла плюшки в старой духовке, чтобы «забить» специфический запах от хозяйских кошек. Дома подмигивают мне, красуются, выставляют вперед бока – они меня знают, они любят меня.

В юности я часто бродила по улицам этого города и заглядывала в окна, где за прозрачным тюлем, в тусклом электрическом свете сидели люди. Они ужинали, ругались, поливали цветы, и мне всегда было интересно проникнуть чуть дальше – за занавеску. Мне хотелось увидеть их жизнь. Что может быть лучше, чем работа риелтора? Люди плывут мимо тебя огромным бурлящим ручьем, они разговаривают, кричат, стучат по столу или плачут, они радуются и боятся смотреть в будущее, разводятся и рожают новых людей, а ты стоишь в самой середине этого потока, и остается только подставлять ладони.

– У меня, милочка, улица Жданова, – радостно сообщила мне бабушка.

Я покачала головой:

– Вы что же, из Питера звоните?

– Что?

– Нет такой улицы в Москве, – зло пояснила я.

Было совершенно понятно, что со мной разговаривает очередная любительница бесплатных правовых консультаций. Бабушка замолчала, я было подумала, что она сконфузилась, но не тут-то было.

– Мне, деточка, не повезло! – лихо перестроилась бабуля. – У меня внук – настоящее бедствие.

– Ага, – хмыкнула я.

– Никакой от него помощи. Совсем не уважает, – продолжала она, не дожидаясь ответа.

Я отложила трубку в сторону, включила громкую связь и принялась делать свои дела, слушая бабушку даже не вполуха, а где-то одной пятой. Пока не услышала слово «адвокат».

– Что-что? – переспросила я. Если бабуля уже дошла до адвоката, то, возможно, ей действительно что-то нужно. А значит, она может стать потенциальным клиентом. Клиенты из бабушек – очень сложные, самые, пожалуй, тяжелые. Но риелтор работает с любым клиентом. Одно условие – чтобы клиент был готов платить.

– Не могу я с ним. Я его выпишу и продам квартиру. Только вот… адвокат-то денег требует больших, – строчила без передышки бабуля.

Я тряхнула головой и стала разбираться. Выяснилось, что конфликт бабушки и внука длился уже не первый год. И не второй, а третий. Внук в свое время был прописан к бабуле на всякий случай, жить там не собирался, проживал с родителями, а точнее, с матерью. Но мать потом вышла замуж, а сынок был сослан к бабушке, подавать ей стакан воды. Но бабушка с хулиганствующим внуком и, по ее словам, шалопаем не сошлась характерами, однако деточка имел полное право проживать в бабушкиной квартире.

– А как вы планируете его выписать? – поинтересовалась я, будучи уверенной, хоть у меня еще не было законченного высшего юридического, что выписать несовершеннолетнего, пусть и нестриженого шалопая нельзя.

– По суду, – заверила меня бабка. – Мой адвокат сказал, все сделает.

– Но… как? – поразилась я. И предположила, что выписывать дитятко будут после сделки, по новому Жилищному кодексу, а для продажи-то и нужна я.

– Он же собственник? – то ли спросила, то ли сказала бабуля.

Я нахмурилась.

– Как собственник?

– Да вот, – вздохнула бабка. – Он же участвовал в приватизации…

– Но тогда вы его никак не выпишете. Вам можно только разъехаться!

– Нет! – почти закричала бабуля. – Адвокат сказал, восемьдесят процентов, что мы можем вы-играть. Я уже за исковое заявление заплатила.

– Да вы что? – развеселилась я. – И какие же основания для иска?

– Ну, он же собственник?

– Определенно.

– И должен выполнять обязанности. Он за квартиру не платит. У меня все квитанции собраны. Он… в квартире не убирается. В подъезде курит, может устроить пожар.

– Значит, не платит? – окончательно восхитилась я. – А должен?

– Конечно! – возмутилась бабуля. Голос ее дрожал, уверенность читалась в каждом звуке. Вот только истины в ее словах не было ни на грош.

– И это вам адвокат сказал? – аккуратно поинтересовалась я. – А можно ваше исковое заявление почитать?

– Зачем это? – испугалась бабуля. Я собиралась отнять у нее мечту, она уже почувствовала это по моим словам и тону. Мечта у бабушки была такая – выселить внука и наслаждаться спокойной старостью. Шансов на это у нее было ноль. Несовершеннолетний собственник обязанностей по коммунальным платежам не несет и нести не может. Однако… если это прямо так бабушке и сказать, она же уйдет, верно? И денежек не будет. Адвокату это зачем? Адвокаты с бабушками умеют работать. У них бабушки ходят по струнке и пенсии носят. А потом, когда суд бабушка проиграет, что будет? Да ничего не будет. Восемьдесят процентов – не сто. Ответственности никакой.

– Вы, Мария Потаповна, лучше сразу с внуком разъезжайтесь по-хорошему. Предложите ему отдельную комнату в коммуналке – может, он согласится. Опека пропустит, – сказала я ей.

И потом еще долго, около пяти месяцев, мы решали их с внуком квартирный вопрос. А то исковое заявление я храню как память. В папочке под названием «Адвокаты», естественно.


Еще один случай, когда мне пришлось долго и старательно прибирать за адвокатами. В главной роли – Светлана, бизнесвумен тридцати восьми лет. Умная и даже, я бы сказала, ушлая женщина, все видевшая, все знающая и никогда не упускающая свое. Короче говоря, хитрюга. А хитрый человек хоть раз в жизни сам себя да перехитрит. Вот и Света.

Приехала Света в Москву из маленького городка. Слезам не верила, делала все своими руками. Поднимала семью, мужа, сына от предыдущего… нет, не брака. Просто, от предыдущего. И маленького сына от мужа текущего. Прописку Света имела в Московской области, но этого ей было мало. Самая большая мечта ее была – купить квартиру в Москве. И квартиру она нашла. Договорилась обо всем, деньги приготовила, в долги влезла. Вот только… делить заработанную жилплощадь с законным супругом Света не пожелала. Муж, как говорится, дело хорошее, но хлопотное и дорогое. Вот она и пошла к адвокату за добрым советом.

Добрый совет – штука такая, специфическая. С одной стороны, дается он устно и часто в весьма пространной и витиеватой форме, с другой стороны – денег стоит реальных. Но Света не стала жадничать, а поставила вопрос ребром. Как купить квартиру так, чтобы мужу она не досталась. Ответа на этот вопрос существует всего два, но оба они Светлане не подошли. Первый – подписать с мужем брачный контракт. Но как его подпишешь, если муж обо всем этом ни сном ни духом не знает. И не подпишет его ни за что, если узнает, для чего его подпись требуется. Второй вариант – радикальный. Развод и девичья фамилия. Ну, допустим, жить-то можно и дальше, но как мужу-то это все объяснишь?

Адвокат выслушал аргументы Светы с вниманием. Адвокат был свой, хороший, найденный по знакомым. И возможностей у адвоката было много, и хороших знакомых. В частности, нашлись хорошие знакомые у адвоката и в паспортном столе, где была зарегистрирована Светлана. Дальше все было просто. Светлана (якобы) потеряла паспорт и получила новый, в котором, стараниями и связями адвоката, подкрепленными Светиными денежками, страничка «Семейное положение» оказалась девственно чиста. Ну с кем не бывает? Потеряли в паспортном столе данные о Светином муже. Мелочь, а приятно.

Света пошла и купила квартиру, как честная и совершенно свободная женщина. Получив на руки свидетельство о собственности, Света прослезилась от радости. Она, одна она и только она собственница. В квартиру заселились. Мужу Света сказала, что эту квартиру ей удалость очень недорого снять у людей, уехавших на ПМЖ в Чехию. Адвокату она заплатила и за добрый совет, и за то, что помог очистить паспорт от ненужной записи. И зажили все долго и счастливо. И умерли… нет, не в один день. Сначала, от тоски и алкоголизма, умер муж Светы. Так ведь бывает, правда? Случается. А мама Светиного мужа, то есть Светина свекровь, не будь дура, пошла в регистрационную палату, запросила данные на квартиру и выяснила, что та была куплена Светой, и была куплена в браке. Света долго кричала и тыкала пальцем в свидетельство.

– Квартира моя!

– Нотариус другого мнения, – хмыкнула свекровь и подала на регистрацию свидетельство о праве на наследство. Так у меня появилась еще одна клиентка и еще одна квартира на расселение. Адвокат, как вы понимаете, ко всем этим последствиям никакого отношения не имел. Хотя услуги такого рода, разные поддельные согласия супругов, доверенности и заявления в адвокатской практике случаются весьма часто. И, получая деньги и подсовывая липовую бумажку, адвокаты никогда не предупреждают, чем может на самом деле обернуться такое мошенничество. Хорошо еще, если дело обойдется без уголовного преследования.


К слову, о брачном контракте

О такой хитрости, как брачный контракт, сейчас принято много говорить, но мало кто понимает, что это в действительности. Особенно в нашей. А ведь штука эта очень и очень специфическая.

Обычно люди руководствуются теми представлениями о брачном контракте, которые возникли после просмотров американских фильмов и скандальных хроник о жизни голливудских звезд. То тут, то там кто-то теряет миллионы долларов, потому что его поймали в постели с кем-то неузаконенным, а в брачном контракте прописано, что это ай-яй-яй. Кетрин Зета Джонс получает по брачному контракту по миллиону долларов за каждый прожитый со стариком Дугласом год. А умница Кидман вообще брачным контрактом застраховалась от последствий наркотической зависимости своего мужа-симпатяжки. И нам хочется так же, и нам хочется того же. А если уж очень хочется – то всегда найдется кто-то, кто поможет получить желаемое. Нотариусы и адвокаты.

Сейчас, конечно, уже прошло много лет с момента появления брачного контракта на российских нивах, и многие уважающие себя профессионалы дают к ним правильные и юридически грамотные разъяснения. А именно, что русский брачный контракт не может регулировать никакие вопросы, кроме имущественных. То есть как бы вам ни хотелось застраховаться, к примеру, от измен, это не получится. Нельзя написать, что в случае развратных действий супруга все имущество переходит к вам. Такой пункт будет лишен юридического смысла, будет ничтожным. Но если очень хочется, как я уже сказала… Я держала в руках брачные контракты, где было написано, что жена обязана не реже раза в неделю подавать к завтраку «выпечку собственного приготовления» и что муж обязуется не реже двух раз в год «вывозить жену на курорты». Так и написали – «курорты», даже не поясняя, что имеется в виду.

Другая сторона русского брачного контракта делает его еще более бесполезным в большинстве случаев. Наш контракт не должен ставить одну из сторон брака в заведомо уязвимое положение. А что это значит – не знает никто. Заведомо уязвимое положение – штука весьма условная. И, главное, каждый для себя сам решает, что его уязвляет, а что нет. К примеру, я легко признавала недопустимым брачный контракт, в котором значилось «в случае расторжения брака все движимое и недвижимое имущество, в чем бы оно ни выражалось, переходит в собственность супруга». Этот пункт был бы вполне уместен в американском брачном контракте. Там, у них, вообще однажды жена отсудила два миллиона долларов у секретарши мужа только за то, что та у нее мужа «увела». Что говорить – дикие люди.

У нас все не так. У нас «заведомо уязвимое положение» брачных контрактов делает их весьма спорным инструментом в правовой работе. Так для чего вообще они у нас нужны? Ответ очень прост. Они, контракты, призваны добавить удобств в оперировании собственностью в течение брака, а не при разводе. Чтобы супруг, ведущий, к примеру, бизнес, мог спокойно покупать и продавать собственность, не спрашивая каждые пять минут разрешения у жены-домохозяйки. Или чтобы при цивилизованном разводе не пришлось подписывать тонны бумаг и делить то, что уже добровольно и гармонично распределено. Вот и все, что может сделать русский контракт.

И, еще разок, чего НЕ СТОИТ и пытаться прописать в контракте:

Что после развода дети мужского пола остаются с отцом, женского – с матерью.

Что муж обязуется зарабатывать не меньше… (20 000, 30 000, кто больше?).

Что жена не имеет права ходить без макияжа.

Что жена обязуется в случае развода сняться с регистрационного учета и отказаться от совместной собственности в трехдневный срок.

Что при доказанной измене он… (тут вообще ничего не попишешь).

Что исполнять супружеский долг нужно… ? Тут уж как пойдет. А вообще, семья – дело непростое, и бумагой тут не обезопасишься. Лучше, если уж вы выходите замуж или женитесь, принять с полной ответственностью то, что вам действительно придется делить все друг с другом. И не только горе и радость, но и имущество. Причем в равных долях. Пятьдесят на пятьдесят. И если вы не готовы к этому, то с вами, вероятно, может произойти то, что случилось с некоторыми моими клиентами из следующей главы.


Жизнь после супружеской жизни

Говорят, что когда-нибудь будут существовать города без риелторов. В этом лучшем мире люди станут жить в таких домах, которые устроят их во всем. Отпадет всякая необходимость их менять, а если кому-то понадобится еще одна комната, этот человек просто нажмет кнопочку на пульте управления, и стены раздвинутся, как в свое время разошлись воды морские перед Моисеем. Говорят, что и зимы тогда не будет, а будет одна сплошная весна. Но пока что риелторы – это реальность, зеркало нашего грешного мира. И в этом зеркале отражается все, чем страдает наш народ. Все самые грязные идеи, противоречия и беззакония без зазрения совести вытряхиваются на риелтора, который только невозмутимо улыбается, выслушивая все это. И самые грязные беззакония творятся в отношении людей, которые когда-то были ближе всего.

«Она уйдет от меня босой и голой, какой я ее брал!»

«Он только и делал, что торчал в Интернете, пусть теперь жалеет!»

«Это все его мамаша, она всегда хотела нас развести. Теперь пусть забирает его себе, подавится, а машину я не отдам!»

Когда в трубку телефона кричит, захлебываясь от ярости, такой клиент, я вздыхаю, понимая, что это очередной разведенный супруг. Да уж, воистину, быть счастливыми хотят все, однако выдержать такое счастье дано не каждому. Груз супружеского наслаждения способен буквально раздавить людей, причем и психологически, и ментально, и физически, и финансово. И вот когда все оскорбления уже озвучены, все упреки брошены в лицо, все слезы пролились, а сковородки пущены в ход – тогда и настает время риелтора.

Молодая супружеская пара, полная мечтаний о вечном счастье, приехала в Москву из Краснодара. Для реализации планов о светлом будущем Она продала в Краснодаре квартиру, а Он одолжил у старого друга крупную сумму денег. Все финансовые возможности были объединены, на полученные средства пара приобрела двухкомнатную квартиру в Чертанове. После рождения ребенка и нескольких лет бытовых трудностей пара развалилась. Причем развалилась она, как я потом узнала, некрасиво. Мужчина ушел к другой, женщина прокляла его и поклялась, что ни пяди их общего, совместно нажитого метража не достанется «этой профурсетке». Тут, соответственно, и началось. Я, правда, при этом не присутствовала. Говорю же, время риелтора наступает, когда все начинает рушиться и смываться волнами цунами. До этого действуют адвокаты. В этом случае адвокаты подмывали основы этой разводящейся пары почти два года, прежде чем дело попало в мои руки.

Моим клиентом стал мужчина, назовем его Жорик, ладно? Он позвонил мне после того, как кто-то из бывших клиентов дал ему мой телефон.

– Они сказали, что вы обязательно сможете разобраться, – грустным голосом сказал он мне, позвонив в половине одиннадцатого ночи в воскресенье. А что, нормальное время. Вдруг мне тоже не спится, это же ведь не исключено, верно?

– А? Что? – с трудом собрала я мысли в кучу. Мне очень хотелось спать. Моей второй дочери было несколько месяцев, она тоже любила «зажигать» в темное время суток, так что я прикладывалась к подушке в любое возможное время.

– Дьячковы. Вы им помогли со свекровью разъехаться, – посыпались на меня подробности.

Я тряхнула головой, нацепила халат, на цыпочках выскользнула из спальни, чтобы не нарушить священный сон моего мужа и Анастасии. Сама же зашла на кухню и поплотнее закрыла дверь. Потому что уже успела сообразить, что звонит потенциальный клиент. А клиент, как я уже упомянула, это святое. Кто такие Дьячковы и чем я им там помогла, я не помнила. Однако какое это имело значение?

– И вам помогу, если смогу, – пообещала я, налив себе чаю. И дальше мне рассказали историю, похожую на миллион других. История, как создается то дело, которое кормит адвоката долгие годы. Помните анекдот? То-то же. Короче, Жорик рассказал, как вот уже два года он с супругой (назовем ее Жанночкой) судится из-за их квартиры.

– Она меня не пускает в квартиру. Сменила замки. Я вызывал милицию, выиграл суд. Полгода потратил. А она…

– Что – она?

– Завела на меня уголовное дело.

– Как это? – удивилась я.

Тогда у меня еще не было никакого юридического образования, так что все эти дебри были для меня непроходимыми.

– Обвинила меня, что я у нее какие-то бриллианты украл. Не было у нее никаких бриллиантов. Я ее содержал, с головы до ног одел, обул. Сидела на моей шее…

– У вас дети есть? – сразу спросила я.

Этот вопрос всегда следует задавать именно в этом месте. Все мужчины имеют в виду то, что, даже будучи дома с маленьким ребенком, женщина преступно предается безделью и сидит на его шее. Это такой хитрый трюк мужского сознания. Причем бесполезная праздная жизнь продолжается, если детей становится двое, трое или даже четверо. Правда, ни разу не встречала мужчину, готового поменяться с женщиной местами и «побездельничать» пару лет наедине с парочкой «ангелочков» детсадовского возраста. Но что это я? Отвлеклась, простите. Конечно, Жорик имел в виду то же самое. Жанночка бездельничала, сидя на его шее с его же пятилетним сыном.

– Она мне теперь с ним даже видеться не дает.

– А чего вы хотите? Судитесь-то чего? В вашем случае все просто, квартира пополам! – сказала я, зевнув. Хотелось спать дальше.

Жорик возмутился.

– Почему? – захлебнулся он. – Я же тогда платил больше, чем она. Квартира ее бабки стоила копейки. Основную сумму я выплатил. Пахал, как лошадь.

– Вы уже были женаты, когда купили квартиру? – на всякий случай уточнила я.

– Да, конечно.

– Ну, тогда все правильно. Пополам. Потому что так написано в нашем глупом Семейном кодексе!

– Но адвокат мне сказал… – пожаловался Жорик.

За этими словами и начинается самая главная сказка. Адвокаты много чего говорят. Что можно доказать что-то, отсудить не половину, а две трети. Или даже семь восьмых. Что можно вообще доказать, что все мое. Или твое. Взять и не делить. Уж как им, адвокатам, совесть позволяет такое говорить, не знаю. Кончается это всегда одинаково.

– Сколько лет вы судитесь?

– Почти два, – загрустил Жорик.

– И как? – Я подлила еще чайку.

– Ужас. Чтобы дело о бриллиантах закрыли, пришлось дать взятку следователю.

– А сколько ушло на адвоката? – поинтересовалась я, с тоской глядя на настенные часы. Двенадцатый час. Эх, на что только не идет риелтор из любви к деньгам.

Жорик «прикинул бабки». Кажется, я была первой, кто предложил ему проделать этот простой расчет. Жорик изумленно присвистнул.

– Двадцать штук! Баксов!

– Квартира ваша стоит примерно восемьдесят-девяносто? – Я продолжила калькулировать. – То есть предмет спора был тысяч на пятнадцать.

– Да-а! – Он ахнул. – Говорю, я теперь вообще не знаю, что делать.

– Я вам скажу. Только вам не понравится, – предупредила я на всякий случай. – Нужно идти на мировую. Договариваться с вашей женой.

– С бывшей женой. Нет, я ей не позволю!

– Тогда можете попрощаться с квартирой вообще, – строго предупредила я.

Скажу сразу, Жорик одумался. После двух лет судебной тяжбы, после уголовного преследования, после бесконечных часов выяснения отношений он был уже «готов». Я сказала, что с этого момента с его женой и ее адвокатом буду говорить только я. Подписала договор на сумасшедших условиях, а потом полгода аккуратно выслушивала версию его жены, которая тоже считала, что заслужила две трети. Она жаловалась, как он не помогал ей с ребенком, как от него пахло духами другой женщины, как он испортил ей всю жизнь. Я кивала, соглашалась, потихоньку организовывала просмотры… Мы даже отдали ей процентов на пять больше денег, чем оставили Жорику, – чтобы она все-таки чувствовала себя победительницей. Я помню, как они смотрели друг на друга на сделке. Когда-то они любили друг друга, теперь ненавидели. Однако, как только документы оказались подписаны, лица их просветлели. Гордиев узел был разрублен, и перед ними обоими теперь забрезжило хоть какое-то будущее. Я же тогда впервые подумала, что мне было бы неплохо пойти поучиться на юриста. Мысль промелькнула и скрылась. Учиться я пойду еще не скоро. Куда там учиться, когда надо пахать.


К слову сказать, когда мой муж покупал квартиру, я злорадно сказала ему, что теперь он по-любому десять раз подумает, прежде чем задумает со мной развестись.

– Я не собираюсь с тобой разводиться.

– Я знаю. Никто не собирается. Ты просто знай, что квартира твоя – теперь и моя тоже. И если ты к этому не готов, скажи мне об этом сейчас, потому что потом будет поздно.

– А почему ты об этом заговорила? – удивился он.

– Потому что я такого насмотрелась! И не хочу врать тебе ни сейчас, ни потом. Семейный кодекс без вариантов обяжет тебя разделить эту квартиру со мной, пусть даже ты платил за нее один. Потому что деньги, заработанные в браке, кем бы они ни были заработаны, считаются общими.

– Почему?

– Считается, что, пока ты их зарабатываешь, я обеспечиваю тебе тыл, рожаю детей.

– Что ж, это, по-моему, вполне честно. Так тому и быть! – согласился мой муж.

Совет

Если вы не согласны с моим мужем и не считаете, что разделение совместного имущества пополам справедливо, не приобретайте недвижимость в браке. Не заводите общих счетов, не пытайтесь подстраховаться брачными контрактами и какими-то расписками. Это не поможет. Не хотите делиться кровными – не женитесь. А что тут такого? Как у Гребенщикова поется: некоторые женятся, а некоторые – так.

Разводящиеся супруги – очень сложные клиенты. Представьте себе, несколько месяцев – одни сплошные скандалы, интриги и разборки. И все через вас, и все – на бедную, всеми ветрами овеваемую голову риелтора. И надо кивать, надо соглашаться. Надо всех понимать, всем сочувствовать и пытаться найти эту недостижимую, призрачную золотую середину, при которой все останутся если не счастливы, то хотя бы довольны. Потому что мы, риелторы, живем рекомендациями. И никогда нельзя исключать вероятность того, что даже изначально негативно настроенная и враждебная сторона, которая смотрит на вас волком и считает мошенником, работающим на мужа (жену), может тоже проникнуться уважением к вашему профессионализму и вернуться, чтобы уже добровольно стать вашим клиентом. И привести за собой толпу других клиентов.

Но и в практике развода бывают исключения. Я лично была участницей самого бескровного, позитивного и радостного, даже веселого развода в моей жизни.

Так уж получилось, что моим клиентам, чтобы продать квартиру и расселиться, для начала надо было развестись. Оба они уже давно не жили вместе, имели отношения с другими людьми и совместную собственность. Времени же свободного ни у мужа, ни у жены почти не было. А поскольку мы работаем для клиента, а клиент всегда прав, я предложила:

– Давайте, я разведусь за вас.

– За кого именно?

– За всех вас, – порадовала их я.

– А так можно? – удивились клиенты.

Я к тому времени уже много всего делала через суды и знала, что в них разные чудеса возможны. И развод по доверенности – одно из таких чудес. Если бы не эта мелочь, что обе стороны в нашем случае были представлены доверенными лицами. И в суд для процедуры расторжения брака вместо супругов явилась я и… моя давняя коллега и помощница, с которой я работаю уже много лет.

– Кто подает на развод? – спросила судья, вызвав нас с моей помощницей в зал заседаний.

– Я подаю, – сказала я.

– А где супруг? – нахмурилась судья.

– Я супруг, – подала голос помощница.

Судья с удивлением посмотрела на нас, видимо прикидывая, что, может, она пропустила момент, когда в нашей стране начали регистрировать однополые браки. Мы с помощницей переглянулись, потом подошли к судье и положили перед ней доверенности и справки с работ наших клиентов о том, что у них нет времени на развод, что претензий они друг к другу не имеют и настоятельно просят их развести.

– Значит, вы – супруг? – хмыкнула секретарь, переглянувшись с судьей. – Дайте паспорт.

– Ну и что мне с вами делать? – усмехнулась судья. Все явно начали наслаждаться происходящим.

– Разведите нас, мы больше не можем жить вместе, – не удержалась и ляпнула я.

Судья рассмеялась, помечая что-то в бумагах.

– Может, вам нужен срок для примирения?

– Ты хочешь примирения? – спросила я помощницу.

Она замотала головой.

– Ни за что. Только не с тобой. Ты плохо исполняешь супружеский долг.

– Ну, что ж. Счастья вам. Удовлетворяю иск, – улыбнулась судья и подписала документы.

Это был самый мирный и самый быстрый развод в моей жизни. Не всегда любовь уходит вот так безболезненно и заочно. А иногда любовь вообще больше похожа на катастрофу. Об этом в следующей главе.


Частные случаи любви с интересом

Эта история началась, когда перестройка еще только принесла ветер перемен в наш многострадальный и терпимый ко всему город. Страны распадались на части, менялись базовые человеческие ценности. Жить уже надо было не для совести, а для радости, что смущало многих. Разрешили все то, о чем советский человек вообще не знал, не имел понятия. В частности, секс. А вместе с ним и любовь. И однажды любовь, сдобренная доброй порцией секса, случилась с Марией Ивановной Сушко, знойной женщиной и мечтой поэта.

Было на тот момент знойной женщине и мечте поэта около шестидесяти лет. Ну, любви, как известно, все возрасты покорны, а потерять голову, когда дети выросли, пенсия назначена и полно свободного времени, – дело легкое и естественное. Особенно когда вокруг такие перемены.

Они гуляли по парку вокруг МГУ, любовались видами, открывающимися с Воробьевых гор. Мария Ивановна Сушко жила в одном из самых живописных районов нашего города, районе, о котором мечтают все приезжие и многие коренные москвичи. Вообще, если хотите научиться разбираться в московских районах, их рейтингах и крутизне, сделать это проще простого. Берем схему метро и пересекаем ее одной вертикальной чертой прямо посередине.


В итоге получаем идеальный «крутометр» районов Москвы. Для начала отбрасываем зону так называемого Кольца – все, что внутри Кольцевой линии метро. Это – центральная часть города, и вся она, с тем или иным преимуществом, является очень и очень крутой. И чем ближе к Красной площади, тем круче. Если же из вашей спальни видны купола храма Христа Спасителя, то вы – король мира. Поздравляем. А все остальные – те, кто по центру Москвы только гуляет. Идем дальше. Дальше от Центрального административного округа.

Внимательно смотрим на черную черту. Все, что проходит в непосредственном соседстве с нашей черной линией, – это районы нормальной крутизны, популярные, любимые в народе места обитания, вполне престижные, но не слишком. От Бунинской аллеи до Нахимовского проспекта – все хорошо. По цене – тоже в пределах так называемой нормы, если, конечно, можно цены в нашем городе вообще отнести к какой-нибудь норме.

Теперь переходим к левой части нашей схемы, той, которая условно считается более престижной и экологически чистой. Чем дальше вы отходите от линии, тем престижнее будет место вашего потенциального обитания. К примеру, верхняя часть серой ветки, такие станции, как «Отрадное», «Алтуфьево» и прочее «Бибирево», будут иметь коэффициент престижности к черной линии 1,1. А зеленая ветка (верх) и оранжевая (низ) – уже 1,5 в наших условных, придуманных мной единицах. «Планерная» будет уже 1,6, а красная ветка (низ) – 1,7. Тут есть некоторая неравномерность, потому что все-таки дома на проспекте Вернадского будут покруче «Октябрьского Поля». Это все – из-за близости университета. И, наконец, с коэффициентом 2 побеждает в конкурсе престижности Кутузовский проспект, «Парк Победы» и линия, удаленная от черной черты максимально. Это если брать в общих чертах, хотя, конечно, все равно надо разбираться на местах, которые могут зачастую делать «погоду» даже больше, чем район.

Теперь перебрасываем взгляд на противоположную часть круга. С другой стороны черты все не так радужно, но принцип остается тем же, только зависимость теперь будет обратная. Чем дальше от линии – тем хуже. Что значит хуже в нашем, московском понимании? Выше плотность заселения, народу полно. Настоящие спальные районы. Море низкокачественного жилья, всяких пяти-девятиэтажек, шестиметровых кухонь, запруженных пробками дорог. Как мы видим, низ зеленой ветки вполне тянет на 0,9. Хороший, достаточно популярный район. Ветка сверху – та же история. «Медведково» и иже с ней – хороша, 0,9 как пить дать. Далее следуют две самые непопулярные, считающиеся экологически неблагополучными ветки – те, что заканчиваются станциями «Марьино» и «Выхино». Когда-то там была свалка, где-то там до сих пор промзоны и нефтеперерабатывающий завод, но… зато! Всегда есть «зато», которое приводит в эти районы огромные толпы людей. И это «зато» – цена. Сразу оговорюсь, сейчас в нашем сумасшедшем городе и в этих районах квартиры стоят сумасшедших денег, но все-таки до сих пор в Капотне и Бирюлеве цены – одни из самых низких. Дальше – только за МКАД, в Подмосковье, но это отдельная история. Мы же тут говорим о Москве? И ни шагу назад. Все за московскую прописку, так что обозревать интересный и перспективный рынок заМКАДья я не буду.

Еще пара слов о «Щелковской» и «Перово» – эти районы всегда где-то между. Между плохой экологией и хорошим сервисом, между слишком плотной застройкой и парками, прудами. Там есть места похуже и получше, люди эти районы любят. И там тоже можно купить квартиру по приемлемой цене.

Итак, с крутизной мы разобрались, гребем дальше. Обратно к Марье Ивановне Сушко. Она, как вы теперь понимаете, занимала шестьдесят метров в крайне престижном районе Москвы. Получила она свои метры в свое время благодаря умелой и коммуникабельной дочери. Та выменяла им эти метры, а потом еще и выписалась из квартиры, чтобы не потерять какую-то еще очередь. Дочерью Мария Ивановна гордилась. Прекрасное образование, то самое, МГУ, карьера, поездки за границу. Правда, дочь была не замужем, но, сами понимаете, как у нас с мужиками трудно сейчас. Совсем их практически нет. Все повывелись.

Поэтому, когда около Марии Ивановны вдруг начал ошиваться вполне приятной наружности, правда, лысоватый, но зато веселый мужчина лет тридцати восьми, то сначала она на это и внимания не обратила. Подумаешь, трется. Мало ли, может, человеку скучно. Человеку, может, не с кем в театр сходить, на выставку.

А дальше выяснилось, что у Марии Ивановны и лысоватого мужчины приятной наружности масса общих интересов. И что они вообще на мир смотрят одними и теми же глазами, плевать на то, что одни глаза старше других на двадцать два года. Они могли говорить часами. Они пили чай на просторной кухне. Мария Ивановна хотела познакомить своего нового друга с дочерью и даже втайне надеялась, что дочь и… Петечка понравятся друг другу, а она, Мария Ивановна, таким образом убьет сразу двух зайцев. И дочкину личную жизнь устроит, и Петечка будет рядом. Можно будет и дальше с ним чай пить и говорить о театре.

Петечка дочери не понравился. Она даже высказалась в том духе, что от Петечки надо бы избавиться поскорее, пока не стало поздно.

– Но что, что с ним не так? – расстроилась Мария Ивановна.

– Да что у вас может быть общего? Ты посмотри на себя в зеркало! Чем ты можешь его привлекать? Мам, у тебя же гипертония, диабет! – увещевала ее дочь.

Мария Ивановна обижалась. В зеркало она смотреть не любила, а Петечка, услышав о словах дочери, возмутился всей душой:

– Да разве ж во внешности дело? Это же временная телесная оболочка. А душа человеческая для твоей дочери что – пустой звук? Она тебя не любит, ни во что не ставит. Она только и ждет, что твоего наследства, – вдруг подал идею Петечка.

А хорошая идея, положенная на правильную почву, всегда прорастет. Даже если идея эта пуста и нереальна. Дочка маму любила, и наследства ей не надо было. У нее и без маминого наследства в жизни было все, кроме счастья.

– Мама, он тобой пользуется. Он работает?

– Знаешь, как сейчас трудно найти работу? – хмурилась Мария Ивановна.

Она не понимала, как можно все измерять деньгами. Петечка был очень хорошим человеком. Он был заботливым, нежным. Всегда готов был сходить в магазин, готовил еду. Иногда, правда, мог выпить, но кто из русских мужчин не выпивает? Да что там мужчин. Мария Ивановна и сама могла выпить, если был хороший повод. А повод, кстати, был. С Петечкой она каждый день воспринимала как праздник.

Улица Строителей, кирпичный дом, приличные соседи, хорошая планировка – шестьдесят метров сплошного счастья. Петечка Марию Ивановну практически носил на руках, в переносном смысле, конечно. В буквальном смысле это было бы сложновато – Мария Ивановна была грузной женщиной, весила килограммов сто и имела, как правильно заметила дочь, гипертонию и диабет. Но молодость, любовь и ветер перемен окрыляют. Мария Ивановна сама не заметила, как полюбила Петечку всей душой, паспортом и квадратными метрами. У Петечки-то прописки не было. То есть какая-то была, конечно, но московской не было. Так что Мария Ивановна его прописала на улице Строителей, а дочке говорить на всякий случай не стала. Чтобы не расстраивать.

Семейная жизнь шла своим чередом, жизнь с Петечкой была вполне хорошей, если бы не усталость и сильная одышка. Здоровье было уже не то, а Петечка был очень активен. Хотел любви, хотел прогулок, хотел выпить и поговорить, в конце концов. И через полгода замужней жизни Мария Ивановна, не выдержав такого счастья, взяла да и умерла. Кто бы мог подумать? Петечка погоревал, организовал похороны, проигнорировал полный ненависти взгляд дочери, да и зажил спокойно дальше. Чем окончательно дочь возмутил. Та не могла простить этому Петечке маминой смерти, а уж оставить его жить в ее доме, в квартире, которую она выменяла в свое время на свои собственные деньги, – об этом не могло быть и речи.

– Выметайся, – коротко и ясно выразилась дочь. – До завтра.

– А ты кто такая? – удивленно посмотрел на нее Петечка. Потом достал паспорт, показал прописку, достал договор передачи (кто не знает – это такая бумажка, которую подписывают при приватизации) и показал дочери большой лысый кукиш.

– Да я тебя!.. – закричала дочь. – Мошенник! Многоженец! Аферист!

– Пошла вон, – мягко и ласково произнес Петечка и вытолкал дочь взашей.

Будучи собственником половины квартиры, он чувствовал себя совершенно спокойно. Хотя когда дочь его скоропостижно скончавшейся супруги начала писать в милицию и требовать уголовного дела, он немного занервничал. Но… только чуть-чуть. Умерла Мария Ивановна от разрыва сердца. Не выдержала душа знойной женщины с диабетом алкогольной нагрузки, получила инфаркт. Никакого умысла, никакого преступления. А что до того, что прожили они всего полгода… так это ж горе! Он-то, Петечка, надеялся прожить со своей любимой женой всю долгую и счастливую жизнь. А получилось только полгода – чего ж тут поделать. И в чем тут его вина?


Ко мне на прием, как это ни странно, пришел именно этот Петечка. Скандал с дочерью Марии Ивановны в тот момент был в полном разгаре. Он принес мне документы на три четвертые пресловутой квартиры на улице Строителей. И долго клеймил позором и предавал анафеме жадную и бессовестную дочку покойной жены, отсудившую одну четвертую часть жилплощади. Теперь дочь норовила заселиться в квартиру, всячески портила Петечке жизнь и не давала водить в дом новых женщин непростой судьбы, с которыми бойкий ловелас мог бы соединить судьбу и кошелек.

– Нам надо разъехаться! – кричал он.

Я кивала, делая копии с документов. Не мое собачье, вернее, риелторское дело судить людей. Я просто слушала, как он рассказывал, какая ловчила и шельма эта дочь.

– У вас есть ее телефон?

– Да, конечно, – кивнул он и передал мне ее контакты.

И снова, в какой же? В тысячный раз? Да, пожалуй, я оказалась перед увлекательной задачей – убедить незнакомого мне человека найти выход из безвыходного положения, и найти этот выход именно через меня. Почему она должна мне верить? Почему бы ей не работать со мной? Кто я вообще такая? Меня что, этот козел прислал? Тогда со мной вообще не о чем говорить!

– Уважаемая Елена Олеговна, я понимаю, что вы меня не знаете и не должны мне верить… – устало пыталась вставить я хоть слово.

– Да, не должна. Я, может, вообще найму своего собственного риелтора. Вы меня кинете, вы же работаете на него…

– Я работаю на задачу. Мне нужно, чтобы вы оба оказались в выигрыше.

– А если это невозможно? – зло фыркнула она.

Я вздохнула.

– Ситуация сложилась ужасная.

– Да уж, – смягчилась она.

– Она сложилась еще до моего появления. И ва-ша мама, отчасти добровольно, эту ситуацию создала. И теперь нам с вами надо сделать все, чтобы максимально защитить ваши интересы.

– Да что вы! – возмутилась дочка. – А вам-то какой интерес за меня выступать?

– Сказать вам честно? – совершенно искренне спросила я.

– Уж пожалуйста, если можно, – хмыкнула она.

– Ваша квартира – очень хорошая. В правильном месте, отличный дом, метраж. Я могу заработать хорошую комиссию. Это – моя цель. И все, никаких других целей. Я – риелтор. Какие у меня могут быть задачи?

– Ну что ж… – продолжила она после паузы. – По крайней мере, честно.

– И, раз уж вы станете моей клиенткой, подпишите со мной договор, я стану защищать ваши интересы так же, как и его. Поймите, я обязана защищать интересы вас обоих.

– Почему бы это? – ехидно бросила она.

– Да потому, что, если кто-то из вас окажется недоволен или обманут, вы расторгнете сделку и подадите на меня в суд.

– Это даже не сомневайтесь.

– Я не сомневаюсь. Но работать со мной вам будет легче, чем без меня. Потому что… Что вы ненавидите больше всего?

– Ну… Петечку этого.

– Да! И, работая через меня, вы сможете с ним вообще никогда больше не контактировать. Я буду вашим переводчиком. Я буду вашим буфером. Впрочем, если вы совсем не верите мне, не хотите подписывать договор, вы можете нанять еще одного риелтора – для себя. Только это будет дороже.

– Ну, давайте уж попробуем с вами, – вздохнула она после некоторых раздумий. – Вы не выглядите совсем уж безмозглой стервой.

– И на том спасибо, – улыбнулась я.

Мы потом с Еленой Олеговной еще долго работали. И много разных задач решали вместе. Я покупала ей новостройку, расселяла ее подругу, сопровождала сделку ее дочери. Так бывает в жизни, особенно в жизни риелтора, что для решения проблемы нужно превратить своего врага в друга. Или если не в друга, то хотя бы в партнера. И любой опытный риелтор сумеет общаться с любыми людьми и находить с ними общий язык.

А с Петечкой я после той сделки больше не встречалась. Впрочем, что-то подсказывает мне, что с ним все будет хорошо. Такие не пропадают и не тонут. Выплывут всегда, если только не сопьются. Да и карьера донжуана имеет возрастные ограничения. Может, через какое-то время он уже не будет таким уж привлекательным для пожилых Джульетт. Хотя… кто знает. Использовать чувства, чтобы заполучить материальные ценности, – как же часто это случается! И как часто нам, риелторам, приходится устранять последствия такого вот доверия.

Еще одна история из этой же серии, только на сей раз героиня – совершенно адекватная и разумная молодая девушка, у которой был (надеюсь, что и есть) очень хороший папа.

Такое ведь бывает, и не так уж редко, чтобы папа очень сильно любил свою взрослую дочь. Папа моей клиентки Иветты был настоящий мужчина в лучшем смысле этого слова. С Иветтиной мамой, правда, он расстался, но… с кем не бывает. Оставил при разводе квартиру и дом, обеспечив жене достойные условия, в которых она могла бы предавать его анафеме. Дочери же пообещал к свадьбе подарить квартиру. А настоящий мужчина если уж сказал – обязательно сделает.

Иветта пришла ко мне по рекомендации. Она, в принципе, уже выбрала квартиру. Ну если не квартиру, то хотя бы дом. Новостройка в Зеленограде стояла и ждала Иветту, чтобы моментально принять ее в свои объятия. Дом был уже сдан госкомиссии, так что ключи можно было получить в день сделки. И у Иветты, весьма разумной (как я уже сказала) девушки, осталось только два вопроса. Первый касался сопровождения сделки. Могу ли я проверить новостройку и все бумажки? Да, конечно, насколько вообще возможно что-то проверить в новостройке. Впрочем, когда дом уже сдан и выдаются ключи, это не так страшно. Со вторым вопросом все было несколько сложнее. И то, что Иветта его мне задала, как раз и характеризует ее как девушку крайне разумную.

– Скажите, Татьяна, а не может мой жених в будущем претендовать на мою квартиру? Деньги мне дает папа… он беспокоится. Как можно обезопасить себя? Может быть, брачный контракт?

– О, Иветта, какая вы молодец! – восхитилась я, так как это был первый случай в моей практике, когда ко мне пришли не «после», а «до» проблемы. – Конечно же, выход есть. Вы же еще не замужем?

– Нет, пока что нет, – кивнула она. – Мы завтра собираемся подавать заявление.

– Вот и не спешите, – взмахнула я руками. – Пусть сначала папа и вы квартиру оплатите. И потом, даже если в будущем возникнут вопросы, вы сможете показать в суде, что квартира оплачена до брака, то есть вашими личными средствами.

– Ну… мой жених мне поклялся, что никогда не будет претендовать на квартиру! – заверила меня Иветта.

Мне хотелось спросить, что в таком случае она делает у меня, однако я сдержалась.

– Очень хорошо. Но с точки зрения закона надежнее всего купить квартиру до брака.

– Это непросто. А какие еще варианты?

– Вы сказали – брачный контракт. Можно, конечно, его подписать. Только если ваш жених окажется непорядочным человеком, то по суду он может его и обжаловать. Впрочем, хоть какая-то гарантия. Еще можно оформить квартиру на папу. А вас туда просто прописать.

– А он не подумает, что я ему не доверяю? – задумчиво спросила Иветта, подразумевая, как я поняла, не папу, а жениха.

– Других вариантов нет. Когда вы хотите купить квартиру?

– У папы деньги будут через два месяца, – сообщила Иветта.

– Подождите. Правда подождите. Подайте заявление, а дату свадьбы назначьте через три месяца, – увещевала я, но… Иветта почему-то этот вариант отмела. В итоге мы с ней договорились, что хотя бы попробуем поговорить с папой и, возможно, потребуем составления брачного контракта. Потом Иветта пропала на четыре с половиной года. Как я поняла, квартиру она решила не покупать. О, как я ошибалась! Она просто купила ее сама, без меня. Новостройка, чего там проверять? Тем более когда папа рядом. И… купила. А встретились мы уже после ее развода, она наняла меня, чтобы расселить ее и ее мужа. Он, как вы понимаете, очень даже претендовал на квартиру. И даже ухом не повел, когда Иветта на сделке пыталась напомнить о данном ей обещании. А у меня был другой вопрос:

– Зачем же ты, Иветта, консультировалась со мной, чтобы потом пойти и сделать все наоборот?

Зачем же мы, бабы, так боимся хоть слово сказать до свадьбы, хотя сейчас, во времена Интернета и всяческого прогресса, каждая знает, что потом, после свадьбы, это слово уже и не дадут произнести? В любом случае совет:

Совет

Никогда не думайте, что эта история не про вас. Что вы слишком стары или слишком молоды, что вы достаточно умны или осмотрительны, чтобы не попасть в ловушку спекуляции человеческими отношениями. Потому что эта ловушка многогранна и безгранична, она имеет тысячу вариантов и сотню лиц. Она пронизывает отношения между любовниками и друзьями, родителями и детьми, бабушками и внуками. И если где-то найдется человек, способный создать такую ловушку, значит, где-то будет и тот, кто обязательно в нее попадет. Так что спросите себя: кто вы? И если вы сами на такую подлость не способны, значит… в какой-то момент силки могут быть расставлены для вас. Не бойтесь и не стесняйтесь защищать свои интересы. Настоящая любовь и реальные отношения еще ни разу от этого не пострадали. Только фальшивые страдают, а такие ведь никому и не нужны.


Двадцать лет с конфискацией, или Как построить рынок продавца

Двадцать лет с конфискацией…

В Советском Союзе не было не только секса, но и кредитов. Советскому человеку было зазорно жить в долг. Ну, разве что двадцатку до зарплаты занять – это можно. Существовали еще кассы взаимопомощи, сберкнижки родителей, матрасы и чулки, наконец. Но что это за новый зверь такой – кредит, – русскому человеку, внезапно переставшему быть советским, было непонятно. Как это так – дают деньги? Да еще на двадцать лет! А что, если что? А если я не отдам? А если на меня кирпич упадет?

Кредитовать население страны начали вовсе не банкиры. Мальчики с бритыми головами и татуированными фалангами пальцев и были первыми нашими ростовщиками постсоветского пространства. На все вопросы из серии «не отдам» и «кирпич» у них были короткие, девятимиллиметровые ответы. Также в ход шли утюги, щипцы для волос и комплект «Подарочный» из батареи и наручников. Многим, кстати, тогда брать кредиты не понравилось. Условия не прописаны, проценты скачут, превращаясь в качели. В случае чего долг покойного автоматически перекидывается на членов его семьи, независимо от их желания или нежелания его отдавать. В общем, к кредитованию у народа сложилось некоторое предубеждение.

Поэтому, когда на рынок Москвы пришли банкиры, народ, вместо того чтобы радостно нырнуть в мутную жижу цивилизованной финансовой зависимости, топтался на месте и присматривался. Долго и терпеливо. Бесплатный сыр уже никого не привлекал, а банкиры, с их чистенькими офисами и отутюженными костюмами, казались народом еще более подозрительным, чем бандиты. Те-то хоть были свои, привычные. А эти чего хотели, зачем улыбались, почему так быстро бросались к тебе со словами «Могу я чем-нибудь помочь?».

Однако именно появление кредитов завершило трагические годы, за которые из нас все выжали до капли. По крайней мере, на рынке недвижимости. Ведь ситуация-то у нас была какая? Квартиры в Москве были. Людей тоже хватало. Одни хотели других, первые жаждали встречи со вторыми, но встретиться они не могли никак. Лихие девяностые накрылись медным тазом, вместе с легкими и большими деньгами. У всех теперь деньги были трудными и маленькими. Приходилось, страшно сказать, РАБОТАТЬ! Крутиться и мутить уже не помогало. Продавать баварское пиво вагонами уже тоже было совсем не так выгодно. Короче, бизнес-среда изменилась безвозвратно, и у людей теперь были зарплаты, а не деньги. Но ведь люди-то – все равно люди и хотят где-то жить. Хотят разъехаться со свекровью, которая забила всю квартиру банками для варенья. Хотят купить квартиру побольше, чтоб ребенок жил в отдельной комнате.

Все это подталкивало людей вперед. Недоставало только ответа на их извечный вопрос: где взять квартиру? Он было прост и известен всему миру, и имя ему было – ИПОТЕКА. Как у нас, у риелторов, говорят, двадцать лет с конфискацией – это не статья Уголовного кодекса, это условия ипотечного кредитования. Конечно, в нашем, российском варианте, ипотека больше напоминала (да и сейчас напоминает) западню. Но где-то года после две тысячи первого многие решились сигануть в эту пропасть, как в Клязьму, с обрыва. Так квартиры начали продаваться снова, так начали расти цены, так начался рынок покупателя. Хотя поначалу ипотека действительно была ответом на молитвы многих.

Я помню это чудесное время. Квартиры стоили примерно как сейчас дорогие машины. Однушка в Москве могла быть куплена за сорок тысяч долларов. Банки хотели, чтобы первоначальный взнос составлял процентов тридцать-сорок, кредит давался на двадцать-тридцать лет. Под процентов двадцать годовых. В других странах это бы шокировало население, Россию такой мелочью не испугать. Тем более что в итоге ежемесячные выплаты за упомянутую однушку составляли долларов триста-четыреста, максимум пятьсот при минимальном первоначальном взносе. И, соответственно, получалось, что снимать квартиру даже дороже, чем покупать ее в собственность по ипотеке. Естественно, это привлекало толпы желающих.

Бурные реки заемщиков еще не превращались в поток только потому, что в первые годы банки предъявляли высокие требования как к приобретаемым квартирам, так и к личностям заемщиков. К примеру, нельзя было купить по ипотеке квартиру, если она оформлялась по заниженной цене. Или если белая зарплата будущего должника была маленькой. Или если документы на квартиру были не совсем идеальными. Или – и это самый, пожалуй, важный пункт – нельзя, вообще никак нельзя было купить по ипотеке новостройку. А это, как ни крути, самый дешевый и привлекательный для покупателей сегмент. О том, чем чреват этот сегмент, я уже немного говорила. В главе «Кэш» были упомянуты разнообразные схемы оформления новостроек, за которыми стоят самые разнообразные риски. А чуть позже я еще буду упоминать об этом в главе «Попадалово», не пропустите. Особенно если вам взбредала в голову идея купить новостройку. Но пока мы продолжим об ипотеке. Процесс шел взаимообразно. Люди бежали к банкам, банкиры шли навстречу клиентам. Цены, соответственно, полезли вверх.

Сейчас часто спорят о том, кто же был тогда виноват в истерическом подорожании московских квартир – риелторы, правительство или банки – и что надо было делать. Любимый русский спор, и я не поленюсь добавить в него свое веское слово. На мой взгляд, в вечном московском ценовом сумраке были виноваты сами люди. И я лично видела, как это происходило.

Представьте, продаете вы квартиру. Вашу любимую, от дедушки унаследованную, на которую у вас большие планы. И чем больше вы за нее выручите, тем больше планов сбудется, тем ярче станет сказка. Для начала вы выставляете квартиру за пятьдесят тысяч долларов. И к вам начинают ходить люди. Одним не нравятся низкие потолки, другим вид на помойку (вам и самому он не нравился никогда, но за дедушку-то обидно!). Третьи хотят купить ее за сорок пять. И так проходит неделя, другая… Вы уже подумываете и действительно отдать ее за сорок пять, хоть эта мысль вам и не нравится. А потом к вам приходит он, ИПОТЕЧНИК. Глаза у него больные, ему уже отказали в паре мест, у него сроки – банк выдает разрешение на покупку на месяц, ему надо быстрее. Ему плевать на потолки, в окна он вообще не смотрит. Он сразу соглашается на пятьдесят, просит только документы для банка – целую тонну – и терпения, пока он все это согласует. Вы, в принципе, не возражаете, но тут к вам возвращается условно «нормальный» покупатель, с «живыми» деньгами, и соглашается (так уж и быть) взять квартиру. Тоже за пятьдесят, раз уж вы такой жадный. Естественно, вы принимаете решение работать с «живыми» денежками. Звоните ипотечнику, а он рыдает в трубку и дает вам сразу, не глядя, пятьдесят пять. Или даже шестьдесят! Вот тут-то вы, не-ожиданно для себя, начинаете его все больше и больше любить.

На моей памяти самым большим «подъемом» при первом же просмотре было тридцать тысяч долларов. Ипотечники были «проблемными» клиентами, и за эти проблемы они были готовы платить. А поскольку платили они не собственными деньгами, а будущими своими долгами, с деньгами они расставались легче и веселей. В итоге работать с ипотечниками стремились все: и продавцы, и риелторы. Потому что риелторам тоже перепадало. Ипотечники, чтобы «застолбить» квартиру, давали риелторам крупные бонусы, иными словами, подкупали их.


Снежный ком

Спрос рождает предложение. А спрос на ипотечный кредит рос с каждым месяцем. И все больше и больше банков стремились осчастливить простого человека. Причем человек этот становился все проще и проще, а требования к нему становились все ниже и ниже. Не можешь сделать первый взнос в пятьдесят процентов, сделай в двадцать. Нет белой зарплаты? Покажи черную. Нет и черной? Заплати процент повыше – и черт с тобой, дадим кредит все равно.

С другой стороны, снижались требования к квартирам. Если крупные банки еще держали планку, стремились проверить юридическую чистоту квартир, которые оказывались у них в залоге, избегали спорных юридических ситуаций, то банки поменьше и пошустрее начали забивать и на это. Первый переломный момент произошел, когда появились банки, согласовывавшие квартиры по миллиону. Поясню, что это такое. Для тех, кто не знает, потому что, уверена, многие знают. Это – квартиры по миллиону – настоящее московское чудо света. Ну, не восьмое, конечно, не сады Семирамиды. А все ж настоящее волшебство.

Если так случится, что вам попадут в руки архивы всех московских сделок за долгие годы и вы станете анализировать их, то поймете, что москвичи вовсе не такие жадные, как кажется. Многие и вовсе альтруисты и просто не хотят брать дорого за свои квартиры. Ну, вот просто не позволяет им совесть брать с людей больше, чем один миллион рублей. Точнее, девятьсот девяносто девять тысяч рублей ноль-ноль копеек.

Люди эти (возможно, секта) ищут покупателей и продают им квартиры во всех частях Москвы, квартиры всех размеров и всех типов домов. Большие и маленькие, трехкомнатные и однокомнатные, кирпичные и панельные – все по миллиону рублей. Что это такое, задумаетесь вы. Может, это такая специальная круглогодичная московская распродажа? А что, почему нет? Ведь стоят же у метро ларьки с книгами «Все по десять рублей». Может, и квартиры тоже уценяют до миллиона?

Если так, задумаетесь вы, то как бы попасть на эту распродажу! Я бы взял сразу десяточек, раз уж москвичи оказались настолько щедрыми людьми! Даже стометровые апартаменты на Кутузовском проспекте продают за эту смехотворную цену. Просто альтруисты! Если вы покопаетесь в договорах получше, можно за миллион рублей прикупить даже что-нибудь вблизи Красной площади. Что ж это? Такой жилищный секонд-хенд, где квартиры развешивают по живому весу, на килограмм строительного материала?

Как вы уже наверняка поняли, конечно же, нет. Просто у нас тут, в Москве (не осмеливаюсь сказать, в России), как-то, знаете ли, не принято платить налоги. С чего бы? Чего они-то нам хорошего сделали, чтобы мы им еще и налоги платили? И вообще, один раз заплатишь – они тебе потом руки по локти откусят. Нечего баловать. Тринадцать процентов – за что? За то, что у нас дороги такие, что на них в пробке родить можно, пока до роддома доедешь? А пока ты рожаешь, мимо тебя будут весело лететь по встречке машины-членовозы с мигалками. Или за то, что у нас пособие по материнству составляет сумму меньшую, чем надо на месячный проездной по Москве? Или, может быть, за то, что чиновники живут в особняках, держат во дворе лебедей в пруду и позорят Россию в Куршавеле?

Налоги платить у нас как-то даже неприлично. Если уж с нас их сдерут, к примеру, при перерегистрации автомобиля или в качестве НДС отберут – мы отдаем, хоть и безо всякого удовольствия. А уж если можно как-то уклониться – это мы завсегда. И потом, нам налоги платить никак нельзя, нам потом может на взятки не хватить. А взятки у нас – те же налоги, только действительно эффективные.

В общем… квартиры по миллиону рублей – это классический уход от налогов со стороны продавца, исполняемый на бис продавцом и покупателем в сговоре. А почему миллион? Потому что это та сумма, которая может быть по нашему законодательству получена без начисления подоходного налога. Такая своего рода налоговая льгота всем и вся.

Как это происходит? Допустим, хатка стоит на самом деле десять миллионов. Их, аккуратно пересчитав и проверив, закладывают в депозитарий, в ячейку. А в договоре пишется «миллион». Расписки по окончании сделки пишутся в количестве двух штук, одна на миллион, другая – на разницу. Я видела миллион (простите за каламбур) вариантов второй расписки. Кто-то пишет, что получил девять миллионов за дополнительный ремонт в квартире, в которой на самом деле последний ремонт делался при царе Горохе. Кто-то делает соглашение о доплате. У кого-то это не расписка, а гарантийное обязательство. Самые смелые подписывают расписку, фактически являющуюся признанием в налоговом преступлении. Все это делается для того, чтобы, если вдруг покупателю придет в голову опротестовать сделку и вернуть миллион, зажав полученные вчерную девять (а где-то ведь и пятнадцать), чтобы он за все ответил и все деньги вернул.

На практике суды эти вторые расписки за документы не считают и всячески презирают. Сокрытие цены является существенным нарушением формы договора и может повлечь за собой все, что угодно, от потери денег и квартиры до уголовного преследования обеих сторон. Но… кого это волнует в Москве? Мы же доверяем друг другу? А если что – я тебя закопаю. И убью. Вот так у нас делаются дела между вполне приличными людьми.

Легальная или нет эта «миллионная» схема? Да нет, конечно. И все же, сильно пораскинув коммерческими мозгами, банкиры приняли решение выдавать ипотечные кредиты под такие вот серые квартиры. А почему? Да потому, что, если сильно постараться, весь риск для банка по такого рода сделкам можно снизить до минимума. Заставить заемщика оплатить специальную страховку на сумму реальной стоимости квартиры, взять какие-нибудь специальные заявления с обеих сторон, подписать гарантийное обязательство. Поднять, наконец, процент за кредит. И все в выигрыше, а если что – в долгах, в проблемах и на улице останется только заемщик. Банк же не потеряет ничего.

После того как ипотечный кредит стал настолько доступен людям, за ним ломанулись толпы. И выдача его была настолько выгодна банкам, что они дополнительно еще снижали первоначальный взнос. Все для народа, который не привык считать деньги и потому готов был выплачивать их тридцать лет. И в какой-то момент стало абсолютно возможно купить любую помойку за «якобы миллион», не внеся никакого вообще первоначального взноса и не имея легальной белой зарплаты. Правда, впоследствии это оборачивалось длительным долговым рабством, с тридцатью пятью процентами годовых. Но кто об этом будет думать, когда прямо перед тобой на банковском столе лежит ХАЛЯВА.

Я помню глаза одного моего клиента, молодого парня на гоночном «Мерседесе», такого, знаете ли, везунчика по жизни. Красивый мальчик в хорошей одежде, женат, детей нет. Квартиру купить решил, потому что жена запилила. Машина осталась с хороших времен, с девяностых. Уж не знаю, чем он занимался в те годы, но после них у него всего и осталось, что гоночная тачка, черная зарплата в каком-то сомнительном фонде и огромное самомнение. Он не реагировал на меня всю дорогу, потому что я была: А – женщина, Б – меня нашла его жена, которая тоже была женщиной. Когда я пыталась что-то ему пояснять, он говорил:

– Татьяна, делайте свое дело, а я уж как-нибудь все свои вопросы решу сам.

– Конечно, конечно, – наконец кивнула я, и таким образом мы оказались в офисе банка, с согласованной квартирой за шесть миллионов, трешкой в панельной девятиэтажке, и с ипотечным договором на пятнадцать лет, без первоначального взноса вообще, с повышенной до тридцати процентов ставкой из-за «миллионной цены». По этому договору мальчику на «Мерседесе» предстояло в ближайшие пятнадцать лет выплачивать по сто тысяч рублей в месяц за квартиру, которая в итоге обходилась ему чуть ли не втрое дороже, чем стоила номинально.

– Татьяна, это же сумасшествие! – прошептал он, сидя за круглым столом в прекрасно отремонтированном, кондиционированном помещении банка.

– Это точно, – кивнула я.

– Подписывай, – жена нежно пододвинула к нему документы и улыбнулась. – Мы же уже все решили.

– А что будет, если я потеряю работу? И на что мы будем жить, это же почти все, что я зарабатываю! – вскричал он, а лицо его побелело.

Я сидела и злилась, так как все это время пыталась сказать ему, что ипотека на таких условиях – это безумие. И что надо хоть как-то постараться и найти первый взнос. И перейти в другой банк. И найти поручителей, чтобы снизить ставку. Но – я женщина, он мужчина. И он все подписал, что делает ему честь. Выплатил он свой кредит или нет – я не знаю. Честно. Это уже не мои проблемы. Мы, риелторы, – только зрители, мы сидим на высоком утесе и смотрим на штормящее море. Максимум – до нас могут долететь брызги. Но горе кораблям, построенным из непрочной древесины, горе тем, у кого пробоина в бюджете. Они будут тонуть, и никто из тех, кто остался на берегу, не сможет им помочь. Включая банки. Помню, рассказывали мне о таком звонке в отдел кредитов:

– Здравствуйте, у мена задержка три месяца, можно обойтись малой кровью или уже поздно?!


Это, как вы понимаете, не о беременности, а о просрочке платежей. Да, ипотека – веселая вещь. И все же эта программа дала многим возможность обрести дом. Вот только по ходу пьесы наш город сошел с ума. Кажется, мы не вылечились до сих пор.


Окончательно все свихнулись, когда банки открыли ипотеку для покупки новостроек. Вот тут покупателей стало гораздо больше, чем продавцов. Цены начали расти так, что, если утром я публиковала объявление о квартире за шесть миллионов, к вечеру она могла дойти уже до шести с половиной. То есть двадцать-тридцать тысяч вверх были нормой жизни. Самым сложным стало делать расселения и размены. Пока ты ищешь вариант, квартиры дорожают, тебе приходится тоже поднимать цену, но, если задержаться хоть на пару дней, могут прийти еще покупатели и перебить твои цены, развалив весь твой каркас сделки. Придется начинать все по новой.

Ценность договоров аванса в те годы была утрачена и больше не восстановилась никогда. Я помню, как впервые в году две тысячи третьем я имела такой вот приятный разговор с риелтором.

– Двушку продаете? – спрашиваю я.

– Да.

– Почем?

– Даже не знаю. Пока сто пять тысяч долларов.

– А если мы сегодня же, прямо на квартире, дадим аванс?

– У меня трое ипотечников готовы давать аванс, не глядя на квартиру.

– У нас чистые деньги, – вру я. У меня обмен, это «почти» чистые деньги. Все равно у меня нет выбора.

– Чистые деньги – это хорошо. Но большие деньги – лучше.

– Давайте я дам сто десять тысяч.

– Давайте, – флегматично соглашается риелтор. – Только мы все равно по договору ничего не обещаем. Дадут больше – вернем вам аванс, и все. Идет?

– Идет, – вздыхала я, надеясь только на то, что у меня документы готовы и на сделку мы выйдем максимум дня через три. И потом, чтобы уж быть совсем уверенной, я по-тихому гарантирую риелтору пять штук сверху, ему лично, чтобы, так сказать, для него было важно и выгодно от меня не свинтить. Этот метод работает лучше всего. Только так и срастались все сделки. Надо ли говорить, что и я поступала точно так же, когда продавала квартиры?


Цены на недвижимость в Москве росли сказочными темпами, поражая воображение. В какой-то момент клопастые и тараканистые трущобы Капотни стали стоить дороже апартаментов в Испании. Мир сходил с ума, и причина этому была – большая лужковская пирамида. А может, и не лужковская, я не уверена. Я не сильна в политических интригах, но факт заключался в том, что из Москвы-города была сделана Москва – инвестиционная зона. И любой, кто не был совсем уж идиотом, от простых людей до крупных интернациональных инвестиционных фондов, бросились вкладывать в московские метры. Люди брали ипотеку, занимали деньги, только чтобы сегодня купить, а завтра продать. Банки писали об инвестиционных программах, пакетах, котировках и прочих умных вещах, а сами так же точно покупали и продавали метры, наживаясь на них и разгоняя цены вверх.

Сложилась дикая ситуация. Дома, особенно новостройки, стояли пустыми, в них никто не жил и не собирался жить, но все метры были распроданы. Возможно, что для поддержания темпов роста цен на недвижимость были введены ограничения на выбрасывание на рынок новых квартир. Об этом мне доподлинно неизвестно, но факт в том, что объемы продаж в городе Москве превышали вдвое, а то и втрое количество людей, которые покупали тут жилье, чтобы жить. Было понятно, что рынок рухнет. Но рухнул он весьма странно. Цены, конечно, упали. Но упали не сильно. Когда цены на обычные панельки в обычных районах (смотри схемы определения крутизны выше) начали приближаться к сумме семь тысяч долларов за метр, толпы покупателей стали редеть. Брать ипотеку на таких условиях за такие деньги было уже не просто безумием – самоубийством.

На некоторое время ситуация стала очень забавной. Реальные покупатели, те, кому нужно было где-то жить, массово покинули Москву и осели в более дешевых городах-спутниках: Видное, Королев, Химки, Одинцово. Кто-то открыл для себя новейший вид жилья – таунхаусы, кто-то вообще продал квартиру в Москве и переехал в особнячок в ближайшем пригороде. А деловая активность в самом нашем городе греха велась за счет спекулянтов, инвесторов и фондов. То есть все перепродавали метры друг другу, надеясь на еще большее подорожание. А потом случился кризис, рецессия и… тут мы входим в наш с вами сегодняшний актуальный момент. Цены в Москве упали до четырех-пяти тысяч за метр, местами в новостройках даже дешевле, но они же застопорились на вторичном рынке. Инвесторы не готовы расставаться с перспективными метрами. Квартиры продаются долго, мучительно, сделок мало, цены все же сильно высоки. И большие обороты во всех смыслах набирает самое ближнее Подмосковье. А ипотека… ипотека по-прежнему продолжает оставаться идеальной смазкой, позволяющей крутить этот заржавевший механизм. Вот только люди, как я замечаю, уже потихоньку учатся считать. И бьются за каждый процент. Многие задают сакраментальный вопрос: «Почему у нас ипотека такая дорогая?» В США процент на тридцатилетнюю ипотеку даже сейчас держится на отметке в три процента. У нас, при всей нашей нефти и прочих «бла-бла-бла» развивающих нас факторах, ипотека никак не может упасть в стоимости ниже (эффективная ставка) двенадцать процентов годовых. Что, при учете наших цен на недвижимость и сроков кредита, в итоге выливается в огромные деньги. Впрочем, кто я такая, чтобы судить ипотечную политику и нашу банковскую систему вообще? У нас же всегда все делается для народа. Так что… наслаждаемся дальше.


Попадалово

Итак, готовы? Усаживайтесь поудобнее, закутывайтесь в одеяло, выключайте свет, зажигайте свечи – сейчас будем рассказывать страшилки. Начинаем? В черном-черном городе, на черной-черной улице (как обычно, то есть в Москве) жила была девочка, которая очень любила дружить с бабушками. Любила она их всей своей невинной девичьей душой, заботилась о них, носила им молоко и валокордин. Только вот была эта девочка… проклята. Как только складывалась у нее настоящая дружба с бабушкой, та тут же умирала. Никто не знал, кто же наложил на нее это страшное проклятие. Может, ее собственная родная бабушка или прабабушка нагрешила с водолазом или еще с кем? Или, к примеру, может, была эта девочка обещана старой злой ведьме, но родители ее не отдали, вот та ее и прокляла. Мол, не будет тебе покоя, будешь ты, девочка, метаться по черному городу в муках и бессилии, а все бабушки рядом с тобой будут умираааать!!!

Девочка каждый раз горько плакала. И зарекалась девочка не водиться больше с бабушками. Обещала дружить теперь только со своими ровесниками, и вообще, лучше, чтоб с мальчиками. Но только… рано или поздно новая роковая случайность происходила с девочкой. И шла она, скажем, по улице в хорошем настроении, с плеером в ушах, с учебником и сэндвичем в рюкзаке и пакетиком со сменкой под мышкой. Бежала вприпрыжку, ни о чем не догадывалась, как вдруг – бац! Бабушка. На дороге! Совсем одна. Такая милая, в чепце, в шерстяной серой шали, улыбается беззубым ртом. Ну как такую не перевести через дорогу?

И снова-здорово. Дружба, однопроцентный кефир в пакете, валокордин… Похороны, завещание или, что еще более вероятно, – договор ренты. Чтобы родственники не докопались. И сидит наша девочка, горько плачет, размазывая тушь по лицу. Ну куда ей столько квартир? Солить их, что ли? Бабушку-то очередную не вернуть. В общем, приходится звонить риелтору.

Пожизненная рента с иждивением – достаточно популярный сейчас договор. Суть его проста: если есть на примете подходящий божий одуванчик, надо с ним подружиться. Условия этой дружбы фиксируются в договоре. К примеру, вы будете по-дружески пару раз в неделю убирать квартиру, привозить продукты и лекарства, а также деньги, а бабушка, из дружеских чувств, перепишет на вас квартиру. Вы становитесь собственником, но бабушку (дедушку) не выселяете, пока они сами, по доброй воле, богу душу не отдадут. А как только отдадут – становитесь правомочным обладателем недвижимости.

На деле договор пожизненного содержания с иждивением имеет много подводных камней. Как с той девочкой, а она на самом деле была моей клиенткой несколько лет. И за эти несколько лет я ей продала что-то около пяти разных квартир. И все, так или иначе, по разным документам, достались ей от престарелых родственников разной степени родства. Вы хотите спросить, убивала ли она стариканов? О, тут я вас разочарую. Не знаю я этого и знать не хочу. Впрочем, не думаю, что убивала. Думаю, что просто умела выбирать бабусь, в которых не совсем крепко живой дух держится. Но бизнес этот, неторопливый, не требующий визитов в офис, работы за экраном компьютера, был весьма прибыльным. Однако если говорить по правде, то от договора ренты чаще всего страдают не бабули, а их более здоровые и молодые рентоплательщики.

Что, удивились? Ну и зря, это вы совершенно напрасно. Знаете, почему так происходит? Да потому, что у нас самое заботливое, гиперопекающее стариков государство, готовое ради них на все. Не смейтесь, я не о размере пенсий. Наше государство готово биться за права пенсионеров до тех пор только, пока речь не идет о живых деньгах. Но в договорах пожизненного содержания государство стоит на стороне пенсионеров. Оно им позволяет эти договоры с условной легкостью и простотой расторгать. Особенно когда в качестве условий выступают не только денежные платежи, но и нематериальные условия. Типа квартирку убирать – а ее же можно убирать хорошо, а можно и плохо. Попробуй докажи. Или навещать и осуществлять «поддержку» в виде экстренных приездов «по необходимости». А опытные рентодатели, к слову, очень в этом всем хорошо разбираются. Так что посидят на ренте годик-другой, заскучают – и в суд. Мол, обманули их. Денег мало дали, обещали больше. Кефир несвежий, а полы пыльные, как в аду. В общем, расторгайте договор, дорогой судья. А денег мы не вернем, их и нет уже. И вообще, надо было добросовестно соблюдать условия договора ренты.

А бывает и так, что хочет-то бабуля как лучше, а получается как всегда. А всегда – оно как? Старики живут одни, в изоляции и заброшенности. Поговорить им не с кем, а дети-внуки плевать на них хотели, у них своих забот хватает. У них экзамены, отпуск, Турция. Не до двоюродной бабки. А потом вдруг становится известно, что к бабке соседка-змея все ходит, ходит со своим кефиром. Полы, подлая, трет, деньги сует, улыбается. Разговоры разговаривает. Заманивает, в общем. Договор заключила, уж года три-четыре как. А как же родные наследники? А как же квартирку потом оставить любимому внучатому племяннику, который всегда бабушку так любил? В глубине души. В общем, под грузом аргументов бабуля ломается, начинает рыдать. Племянничка ж она и в самом деле любит. Он же кровинушка. Вот и бежит бабуля в суд расторгать договор, хоть и стыдно ей, да и претензий к соседке никаких. Кроме разве того, что та ей не родственница, а просто хороший человек.

Всякое бывает. Переходим дальше. Кредиты. Нижеизложенное попадалово хоть и не имеет прямого отношения к моей риелтерской практике, а все ж показательно. Уж очень по-нашему то дело выглядит, по-родному. То есть совсем глупо и как-то даже жалковато. Но, по порядку. Клиентку мою звали… м-м-м… скажем, Юлия. Молодая девчонка, лет двадцати пяти, не больше. Хочет замуж, и жених есть. Жених – немчура проклятая, кажется Крис, – хочет вывезти невесту из России навсегда. Самое забавное, что он у нее был коммунист. Немецкий коммунист. Денег – ни копейки, но говорил громко. Думал, что по-русски, но это был скорее такой русско-немецкий суржик.

Счастье их было хоть и бедненьким, но полным. Почти. Брак они не зарегистрировали и из отечества не свинтили по одной простой причине. Юлия находилась под судом. Не уголовным, а гражданским, и выезд за рубеж ей был заказан. Она взяла в банке кредит и не вернула его. Банк возражал и требовал сатисфакции.

– Ты у меня по миру пойдешь, но отдашь все до копейки! – кричал кредитный инспектор вслед удаляющейся Юлии.

– Я на тебе не могу жениться, на меня твои долги перейдут, а я коммунист, у меня денег нету, – огорчался немчик.

Юлия же замуж хотела, а платить – нет. Вот и пришла ко мне. Как водится, поздно. К юристам, как и к врачам, всегда приходят, когда уже нарывает. Ко мне она явилась, когда у нее в руке был зажат уже десятый вызов от коллекторской компании и повторный вызов в Одинцовский суд.

– Как же так вышло? – удивилась я. – Сколько вы не отдали?

– Двадцать пять тысяч или тридцать, – задумчиво пробормотала она. – Но теперь уже сто.

– Что вы имеете в виду? – удивленно посмотрела я на нее.

Оказалось, что кредита этого она вообще не брала.

– Мне подружка позвонила, сказала, что ее отцу нужны деньги срочно на бизнес. Что ему надо партию товара выкупить для спортивного магазина. Нет у папы достаточно денег на ласты и маски. И нужен человек, который только… ТОЛЬКО! Подпишется формально в банке под бумажками.

– В банке? – вытаращилась я на нее. – Вы не начали соображать, что к чему?

– Она сказала, что в банке у папы все схвачено, за все заплачено. Что там свой человечек, который все уже пробил. И что надо только показаться на секундочку, и облапошенный банк понесет баксы в чемодане как миленький.

– Понес?

– Понес, – понурила голову Юля. – Пятьдесят тысяч долларов. – Немчик Крис держал ее за руку и преданно смотрел на меня.

– Вы же сказали – тридцать.

– Ну, папа моей подружки же платил поначалу. Я об этом деле вообще думать забыла. Они мне пятьсот долларов заплатили, ласты купили с масками, а потом разорились. Папа ее уехал за границу вместе с остатками ласт. Оказалось, что и подруга тоже все знала. Было еще где-то пять кредитов, все на кого-то записаны. А потом начали звонить, сначала из банка, а потом уж из злой и нехорошей коллекторской конторы.

– Реально? – сидела я совершенно потрясенная.

Когда-то, в 2005 году, я написала книгу «Основы женского шарма», где описывалась очень похожая ситуация. Мне хотелось тогда создать героиню глупую и непрактичную настолько, чтобы она вообще ни о чем не задумывалась. Моя героиня – образ совершенно нереальный, вымышленный и фантастический – осталась с крупным долгом по чистой глупости, но я и представить не могла, что такое может произойти в действительности. И пожалуйста – передо мной Ольга Петрова собственной персоной, с немчиком и долгами. Вот и не верь после этого, что мысль материальна! В общем, я была в шоке.

– Я сначала от них бегала. К телефону не подходила, даже квартиру сняла…

– Зачем? – опешила я.

– Чтобы не платить, – развела руками она.

Я помолчала, потом кашлянула и спросила:

– А проценты-то вы остановили?

– Нет, – вздохнула Юля. Крис тоже загрустил.

В итоге оказалось, что по иску от банка с нее пытаются взыскать не только двадцать пять тысяч долларов основного долга, но и семьдесят пять тысяч (!!!) процентов за просрочку платежа. Вот уж действительно политика страуса, прячущего голову в песок, дала весьма ощутимые результаты. В общем, опять попали. С коллекторами договориться не удалось. Когда я пыталась с ними вступить в контакт, они стояли с красными лицами и орали на меня безостановочно. Пришлось судиться, хотя они, коллекторы, от безысходности уже проплатили судью. Тот хотел на первом же заседании повесить на Юлю все и даже больше, но… испугался вороха ходатайств, которые мы притаранили, а также свидетелей и заявления о возбуждении уголовного дела.

Добиться в итоге удалось немногого. Проплаченный судья как ни хотел полностью отработать гонорар, а испугался и треть процентов Юле все-таки скостил. Только чтобы лишить нас шансов на кассацию. Ведь если судья лютует и вешает на молодую обманутую (по собственной глупости) девушку страшный долг – он сволочь продажная, и надо бегом бежать, все обжаловать. А вот если он снизил сумму долга на двадцать пять тысяч – он молодец и «наш советский суд – самый гуманный суд в мире». Ни одного шанса на выигрыш кассации. Ну, еще, правда, удалось договориться о рассрочке выплаты долга. Вот и все, что удалось сделать для Юли и ее немецкого коммуниста. Счастья им!


А теперь – по заявкам телезрителей – попадалово в новострой. О, как же дым отечества нам сладок, как хочется нам, грешным, сэкономить, купить на копейку пятаков и долларов на центы. Хочется так – аж искры из глаз летят. Особенно с момента окончания великой… ой, нет, не великой, так – даже мелкой в масштабах мировой революции российской депрессии, где-то года с две тысячи третьего. Народ побежал вкладываться. В «МММ» уже не хотелось, в ГКО – тем более. Только недвижимость, только земля. Но в недвижимость особенно. А раз есть спрос – он породил и предложение. Народ начал строить. Разный народ, скажем прямо. Местами даже и не очень хороший.

С виду все может выглядеть замечательно. Разве не прелесть – вложить восемьдесят тысяч долларов в новостройку на Кутузовском проспекте, в четырехкомнатную – заметьте – квартиру? Можно ее потом сдавать, чтобы обеспечить себя до смерти и дальше жить припеваючи. Или… можно ждать ее, эту квартиру-мечту, десятилетиями и так и не дождаться. Мой хороший знакомый вложился как раз году в девяносто девятом, сразу после кризиса, на мизере, как говорится, вошел в рынок. Въехал он в свои апартаменты только в две тысячи одиннадцатом, пару месяцев назад. Потому что такие вот хеппи-энды у нас практически не случаются. А ему удалось квартиру отсудить, правда, обошлась она в итоге все равно значительно дороже, нервов потрепала, а все десять лет квартиру пришлось снимать. Но он хотя бы в конечном счете ее получил. А мог и пролететь, потому что покупка новостройки на котловане – это лотерея, где шансы на выигрыш – три к одному. Да и крупье в этом казино все время шельмует, метит карты, блефует и все подтасовывает.

Если новостройку продает на котлованной стадии неизвестно кто, да еще сильно задешево, можете быть уверены – достраивать он ее не собирается. Особенно если схема продажи какая-нибудь вексельная или «предварительный договор». Эти люди продают вам мечты – вы будете мечтать еще лет десять. А потом, когда дом будет построен, если такое чудо вообще случится, вам предложат либо весомо доплатить, либо забрать свои жалкие восемьдесят тысяч по векселю. И адье!


Народная мудрость гласит – если суждено «попасть» на новостройке, попадешь обязательно. И не нужно для этого покупать «котлован». Одна моя хорошая клиентка, милейшая женщина, но совершенно непрактичная, купила квартиру в уже готовом доме-новостройке в Люберцах. Причем милейшая женщина, к слову говоря, была еще и умной. Зная за собой эту непрактичность, она спросила меня, что делать, чтобы не пролететь.

– Покупайте квартиру во вторичном секторе, там хоть что-то можно предсказать, – честно объяснила ей я.

– Нереально, – вздохнула девушка. – Только новострой.

– Тогда готовый, причем на сто процентов, – потребовала я.

И мы купили именно такую квартиру, готовую, красивую, чистую, с ключами на руки в день сделки и улыбками менеджеров солидной строительной компании. И что, думаете вы, она таки стала собственницей этой квартиры? Как бы не так! Есть хорошая риелторская шутка: «Не подведу!» – сказал прораб народу. И не подвел – ни свет, ни газ, ни воду». А, как известно, в каждой шутке есть доля… А уж в такой шутке, как долевое строительство, все вообще очень смешно. Ну, разве не забавно, что дом, готовый на сто процентов и уже даже заселенный людьми, которые вовсю делали ремонты, оказался построенным на муниципальной земле, не предназначенной для возведения многоквартирных домов вообще? Обхохочешься.

Людей, правда, не выселили. И электричество, хоть и по временной схеме, не отключили – оставили. Пусть люди живут, по двойному тарифу платят. Кому мешают? Но собственность – ни-ни. Не оформим, пока… что уж там должно сложиться, чтобы дело сдвинулось, – не знаю. Может, какой рак должен на горе свистнуть? На какой только горе? Но люди не растерялись, наняли адвокатов, дали денег кому надо и начали потихоньку отсуживать себе собственные же квартиры, в которых живут уже лет по пять-шесть. По суду собственность все-таки стали регистрировать. Парадокс.


Не могу еще раз не рассказать о ценах. Помню случай, потрясший меня до глубины души. Я уже рассказывала, что с года примерно две тысячи четвертого рынок московского жилья неумолимо рос и тянулся вверх, как сорняк на заброшенной грядке. Риелторы стали брать взятки, откатывать и накатывать деньги в два конца. Поясню: откат-накат – это такая веселая забава. Чтобы закрепить за собой квартиру, надо же давать взятку риелтору с другой стороны, чтобы его «замотивировать» на сотрудничество именно с нами. Чтобы он цену не поднял. Так вот, говорится, к примеру, клиенту, что надо пообещать риелтору десять штук, чтобы он работал только с нами. А ему сказать, что, если он этот откат хочет, надо обратно три-пять тысяч откатить. В итоге один риелтор получает пять-семь тысяч сверху, в левую, а другой – три-пять. Все счастливы, клиенты при квартире, вот только схема эта порочна и тоже косвенно приводит к постоянному подорожанию жилья, ведь в цену квартиры закладываются и откатно-накатные деньги тоже.

В общем, схем много, но все они левые и нелегальные. А вот при покупке одной новостройки, возведенной около МКАД, недалеко от Горьковского шоссе, нам предложили договор, в котором пункта «Цена» вообще не было.

– Как так? – удивилась и даже оскорбилась я.

– У нас тут приложение, – не моргнув глазом ответила девушка – клерк этой строительной конторы.

– И что? – Я взяла в руки листок. Он назывался «Соглашение о нефиксированной цене» и подразумевал следующее: за эту вообще еще не-построенную новостройку клиенту по обещанию фирмы должна была предоставляться годовая рассрочка. Но на деле вышло, что рассрочка-то есть, но на время ее выплаты цена на квартиру может расти в одностороннем порядке, по решению продавца.

– Но… если меня не устроит ваша новая цена? Я же беру новостройку именно из-за низкой цены, рискую. Если вы ее взвинтите до небес, то хотя бы вернете уже уплаченные деньги?

– Нет, – так же бесстрастно сообщила девушка. – Они будут зачтены как штрафная санкция. Лучше платите всю сумму сразу.

– За котлован? Сразу? Понятно, – восхитилась я. – А зачем же вы вообще рассрочку предлагаете?

– Ну… если кого-то устроит…

– Или если кто не удосужится перечитать внимательно все ваши дополнительные соглашения, – добавила я на ходу, потому что мы с моей клиенткой, естественно, решили покинуть этот офис.


А теперь смертельный номер – аттракцион «Соседи», который тоже, как выяснилось, может оставить вас без воды, света и мусоропровода, и это после того, как вы отстояли все очереди, выстояли битву за урожай, зарегистрировали свою законную собственность и «убили» на это жуткую уйму лет. Вы уже не так и счастливы, ибо мечтать за эти годы вам надоело, а ждать вообще уже устали до озверения. То вам не подводили свет, то канализация оказывалась кругом устаревшей и дом стоял готовый и ждал, пока поменяют все трубы и коллекторы на десятки километров вокруг. Потом гос-комиссия не принимала дом, потому что хотела взяток и вообще красиво жить и тусоваться, и вот, наконец, счастье. Бетонные пятьдесят пять метров, с щелями и кривыми стенами, со стяжкой «волнами», с неработающими или вечно кем-то занятыми лифтами, – ваши.

Но проходит месяц, два, три, полгода, год – а большая часть дверей, за которыми должны бы уже начать работать дрели, все так же стоят закрытыми строительными дешевыми, как будто у этих квартир и вовсе нет собственников. Но они есть – и имя им Инвесторы. Это те самые люди, которые плотно и массированно вкладывались в московскую недвижимость все последние десять лет. Они не собираются в этих квартирах жить. Они их даже сдавать не собираются, потому что тогда надо делать ремонт, отделку, а это дорого и сложно. Они даже не приезжают посмотреть на долгожданные метры, ведь они зачастую живут далеко – в суровых северных регионах России – и просто не могут отлучиться с работы ради такой мелочи. И уж конечно, такие соседи совершенно не собираются за квартиру платить. Зачем, если они не будут в ней жить? Было бы глупо, да?

В Павшинской пойме ситуация с такими инвесторами привела к тому, что обслуживающая компания – хоть это тоже не совсем законно – вообще отключила какую бы то ни было воду в одном доме и частенько стала выключать отопление и свет – за массовую неуплату коммунальных платежей. И получалось, что одни – добропорядочные владельцы квартир – платили за все, но ничего не получали, кроме холода и необходимости таскать воду ведрами на коромысле, как на Руси в старые добрые дореволюционные времена, а другие беззаботно кружились в празднике жизни и плевали на все. И, как ни прискорбно, от такого развития событий не застрахован никто. Особенно в домах, возведенных в районах массовой застройки, а следовательно, дешевых. Там «инвесторов» будет выше крыши. Поди заставь их квартплату платить. Конечно, по закону те владельцы недвижимости, что платят квартплату, должны получать все и даже больше, потому как за других они не в ответе… Но попробуй что-то докажи, когда управляющая компания в буквальном смысле брызжет ядом и обещает порвать всех на части и самостоятельно пройти по всем возможным судам, вплоть до Страсбургского. И выгоняет из офиса поганой метлой. Остается только радоваться, что такие проблемы – временные в любом случае. Правда, в нашей стране нет ничего более постоянного, чем временные явления. Но… не будем думать о плохом. Будем покупать и менять квартиры, ибо нет на московской земле более увлекательного и воодушевляющего занятия.


И еще одно маленькое, я бы даже сказала, малогабаритное ПОПАДАЛОВО, которое я оставила на закуску. Оно как бы не совсем в общем-то и попадалово, и все же многие люди испытывают проблемы, вляпавшись в подобную ситуацию. Представьте себе, что вы хотите сдать в аренду квартиру. Ну вот такой вы нереальный счастливец, есть у вас и своя квартира, и еще одна, оставшаяся в наследство от бабушки, светлая ей память. И вы не хотите связываться с агентством и платить ему комиссию – за что, действительно? За ваши родные метры? Вы просто решаете обзвонить все агентства и оставить там заявку, чтоб они просто были в курсе. И еще вы даете самостоятельно объявление в газете и на разных сайтах. И расчет ваш вполне оправдан, вы действительно скорее всего квартиру сдадите, возможно, даже очень удачно. Но, внимание, будьте бдительны! Не давайте в рекламу ни вашего домашнего номера телефона, ни мобильного. Для такой рекламы желательно купить отдельную SIM-карту, которую потом, при необходимости, вы сможете уничтожить.

Вы думаете, все это необходимо, чтобы люди с нечестными намерениями не проникли к вам в дом, чтобы не совершилось какого-то злонамеренного преступления? Вовсе нет. Просто в тот момент, как вы оставили свой телефонный номер в газете или в крупном агентстве недвижимости, есть весьма высокий шанс, что вас занесут в базу данных аренды московских квартир, которые распространяются среди всех риелторов Москвы. И тогда уж на те телефоны, которые вы оставили в качестве контактных, будут звонить всегда. Годами, в любое время года, в любое время суток. Разные риелторы, разные агентства. Они будут просто делать свою работу и, подбирая квартиры, обзванивать все списки подряд. На всякий случай. Так что, если вы хотите спать спокойно, в буквальном смысле этого слова, давайте рекламу об аренде только на тот номер телефона, который потом, впоследствии, сможете выбросить без сожалений. Спокойный сон дороже.


Нотариат

Кто у нотариуса не бывал – красоты не видал. Вот где настоящая мощь делопроизводства, вот где четкость и лаконичность исполнения закона, серьезность тяжелых дорогих книг в твердых переплетах. Моим первым нотариусом, с которым я имела дело, была Римма Ивановна, царствие ей небесное. Классная была старушка, сидела в живописном желтеньком особнячке на проспекте Мира, смотрела на всех прибегающих в мыле риелторов глазами доброй королевы-матери и с легкостью решала любые проблемы. Нас, риелторов, тогда было еще не так много, и она знала всех по именам, спрашивала, как дела у дочери, не женился ли сын и как сдал вступительные экзамены племянничек. Она всегда была готова к сотрудничеству, даже если иногда надо было аккуратно… не то чтобы закрыть на что-то глаза, а так, немного посмотреть в противоположную сторону в нужный момент. К примеру, если на сделку приезжала целая толпа людей – на оформление цепочки из семи квартир, к примеру, и все суетились, и волновались, и нервничали, и публично устраивали сцены, задавали вопросы по кругу:

– А что, если договор не зарегистрируют?

– Обязательно зарегистрируют.

– А что, если наш зарегистрируют, а другие – нет? Мы что же, квартиру продадим, но не купим?

– Все вы купите, у нас знакомый регистратор, он все зарегистрирует, только пакетом, – вздыхала я.

Вопросы были одни и те же, а люди разные. И вот, к примеру, в такой толпе один из деятелей возьми да и приди на сделку, как бы это выразиться, в весьма приподнятом настроении. И приподнятом, заметьте, искусственно, с помощью горячительных напитков.

– Что ж это он у вас? – возмущаюсь я, глядя на нетвердо стоящего продавца головной квартиры. – Вы что же за ним не следили?

– Мы следили! – чуть не плачут подавленные произошедшим члены семьи шатающегося продавца. – Он в гараже! Сами не знаем когда.

– Вы хоть понимаете, что он документы в таком состоянии не может подписывать?

Римма сейчас унюхает «амбре», а это, поверьте, далеко не Hugo Boss, так что… дисквалификация и вывод за пределы поля.

– Он совсем чуть-чуть! – отчаянно жестикулируют родственники.

Остальные тридцать пять человек, участники сделки и их болельщики, смотрят на нас волками и клянутся, что второй раз в таком составе они на поле уже не выйдут. А платить за техническое поражение придется нам.

– Римма Ивановна! Заводить? – спрашиваю я, чувствуя, как краснею и потею одновременно. Эх, не умею я толком врать, не умею. Надо в мафию больше играть.

И вот тут моя Римма Ивановна, лаская меня взглядом мудрой королевы-матери, говорит:

– Заводи, конечно. Ты мне давай все паспорта, я пока пойду реестры заполню, а вы подписывайте. Ты же знаешь как?

– О, конечно, – радостно улыбаюсь я.

И пока Римма Ивановна выписывает своим каллиграфическим почерком наши общие данные в реестрах, мы успеваем затащить «преступника» в приемную, ткнуть ему, куда подписать, и выгнать обратно – в коридор, дальше подпирать уже ставший родным уголок. И вот, когда «проштрафившийся» выведен из комнаты арбитра, только после того, как за ним закрылась дверь, Римма Ивановна возвращается обратно. Договор заверяется, и в его нижней части появляется интересная запись: «Личность продавца и покупателя установлена, дееспособность проверена».

– Как же это она? – удивилась я тихонько.

Но даже за это я была наказана полным ярости взглядом со стороны моего босса и ядовитым замечанием:

– А ты хочешь, чтоб она тебе тут медосмотр проводила? Раздевала всех до трусов?

– Нет-нет, – замотала я головой. Но феномен возникновения такой вот фразы в договоре меня все-таки заинтересовал. Хотя я и была рада, что договор мой прошел и я не пролетела мимо комиссии, все же…

Больше всего я всегда боялась, что какой-нибудь из моих договоров будет расторгнут в судебном порядке и меня привлекут к какому-нибудь суду, обвинят в халатности или вообще, чего доброго, в каком-нибудь мошенничестве. Как я уже говорила, жить в клетке – это не для меня. И к тому же у меня дочь. Теперь уже две и еще сын. Какие клетки? Поэтому я всегда стремилась разобраться в сути вещей. Итак, что же означает эта фраза в договоре нотариуса «дееспособность проверена»? А самое интересное, что ничего она вообще не значит. Просто красивая, но пустая фраза. Ибо нотариус – он не медик, не эксперт, чтобы устанавливать дееспособность. Налицо чистой воды юридический казус, из которого проистекали многочисленные ПОПАДАЛОВА и суды. К примеру, в нашем случае нашему пьянчужке было бы достаточно пойти после сделки в медпункт, пройти освидетельствование на наличие алкоголя в крови, затем написать заявление в милиции о том, что он, будучи в состоянии алкогольного опьянения, не осознавал значения своих действий, и сделка была бы расторгнута. При том, что большинство сделок у нас до сих пор совершается по заниженной цене, до миллиона рублей, расторжение сделки могло бы повлечь за собой еще и финансовые проблемы.

Также проверка дееспособности нотариусами крайне сомнительна, если к ним приходят люди, официально состоящие на учете в психоневрологических и наркологических диспансерах. Ведь по закону справки из этих мест не требуются для заключения договора, поэтому вопрос о том, запрашивать их или нет, остается почти всегда на усмотрение риелтора. Часто риелторы отказываются их предоставлять из чистой лени, говоря, что, мол, у меня клиент нормальный, разуйте глаза. А потом выясняется, что он эпилептик и что заключение сделки с ним, по-хорошему, возможно только в присутствии специалиста, который подтвердит, что именно в момент подписания договора приступа эпилепсии не наблюдалось.

Удостоверение дееспособности – вопрос крайне сложный, многосторонний. Тут не только медицинские причины могут лежать в основе проблем, тут и всякие махинации, в том числе со стороны пенсионеров, которые частенько под предлогом старости расторгают договоры, пользуясь справками о давлении, о головокружении и пр., а также клятвенно божатся в суде, что даже не понимали, что же за договор подписывают. А разрешать проблемы вы будете только в суде. Хорошо ли, плохо ли, тут уж как пойдет, решение – на усмотрение суда. И наличие или отсутствие нотариального заверения в таких делах – вопрос вторичный, малозначительный. Скорее тут самым важным будет вопрос о том, насколько правильно и полно ваш договор отражает вашу ситуацию. Прописана ли полная сумма денежных средств, написана ли на все деньги правильная рукописная расписка, нет ли каких-то еще хитростей. Если все составлено правильно, то, скорее всего, решение будет в вашу пользу. Но не потому, что ваш договор нотариальный. Это совершенно для суда неважно.

Именно поэтому в какой-то момент и появилась у нас, у риелторов, возможность регистрировать договора ППФ, составленные в простой письменной форме. Форма эта ничем, по сути, от нотариальной не отличается, кроме того, что заверяется она только самими участниками сделки, личности которых удостоверяются по паспортам при подаче договора на государственную регистрацию. А стоят такие договора ППФ в разы дешевле. Нотариусы берут за свои бесполезные, по сути, удостоверения процент от сделки, и иногда очень большой. Я помню, как за один договор мы заплатили Римме Ивановне сразу две с половиной тысячи долларов. Ох, как она нас после этого любила! А договор ППФ стоил бы двести долларов, составлен бы был юристами специальной службы регистрации и гарантий давал столько же. В общем, я голосую только за ППФ, как и абсолютное большинство московских риелторов.


Еще один момент, связанный с нотариальной практикой, на который я обязательно должна обратить внимание. ДОВЕРЕННОСТИ. О, я прямо вижу, как многие, только прочитав это слово, уже кивают головами, понимают, о чем я говорю. И знают, как много проблем может возникать у людей, которые решились в своих делах использовать доверенности.

Я буду говорить не о доверенностях вообще, потому что они – вещь необходимая и логичная, очень помогающая, к примеру, не тратить время на сбор документов или оформление свидетельства на наследство. Доверенность может помочь при переоформлении автомобиля, особенно если переоформляешь его на хорошего знакомого или подружку. Доверенность в банке тоже поможет вам облегчить свою ежедневную рутину, но… никогда не покупайте квартиру, если вам предлагают ее приобрести по ГЕНЕРАЛКЕ.

Генеральная доверенность – бумага, обязательно удостоверяемая нотариусом, которая дает право буквально на все. Продавать, покупать, определять цену и условия, решать любые вопросы, подписывать договоры, регистрировать их и пр. В целом генеральная доверенность – вещь абсолютно законная и нормальная. Но, в частности, нельзя забывать, что мы живем в России, а тут все абсолютно законное вполне может превратиться во что-то категорически противозаконное. Как вино в уксус.

Во-первых, доверенность, которую вам предоставят, может оказаться фальшивой. Ой, я сказала что-то совершенно криминальное? Ай-яй-яй, какая я нехорошая, навожу поклеп на наших доблестных честнейших нотариусов, которые никогда-никогда бы такого подлога не совершили?! Ну, как сказать. В своей практике я неоднократно сталкивалась с фальшивыми нотариальными документами – согласиями на продажу от жен, которые об этих бумагах понятия не имели, разрешения на вывоз детей за границу, притом что родители, якобы выдавшие разрешения, ни сном ни духом об этом не знают и вообще-то очень даже против. И уж конечно, поддельные генеральные доверенности, генералки. Помню, мне совал в руки такую вот генералку бритоголовый, опухший от злоупотребления «риелтор», объясняя что-то попутно про длительную заграничную командировку собственника. На мои просьбы предоставить по Интернету копии загранпаспорта с указанием настоящего местопребывания глаз у «риелтора» начал дергаться, а его интерес ко мне, как к потенциальному покупателю, сразу пропал. В другой раз мне предоставили генеральную доверенность, которая была выдана только потому, что человеку якобы сильно некогда заниматься продажей квартиры. Когда же я сказала, что готова подъехать в любую точку города и ближнего Подмосковья, чтобы зафиксировать личность продавца, меня тоже, что называется, послали тут же, да еще и в грубой форме. Короче говоря, доверенность может оказаться фальшивой, и как бы вам ни «заливали» о том, что все будет хорошо, – все может быть и очень плохо.

Во-вторых, доверенность может не быть фальшивой, но может оказаться отозванной. К примеру, выдал человек такую доверенность по глупости и малолетству, под воздействием сильнодействующих препаратов, а потом пожалел об этом. Но выдал доверенность у одного нотариуса, в одном городе, а пожалел об этом совершенно в другом. А вы с вашим продавцом по доверенности сделку отправились оформлять в офис третьего нотариуса. И вот что получится: доверенность отозвана, но пока информация об этом дойдет до вашего нотариуса, сделка может уже быть и зарегистрирована, а денежки – получены и потрачены. Теоретически, в случае такого казуса, сделка будет расторгнута, но вам должны будут вернуть деньги. Однако если вы еще при этом и занизили стоимость квартиры в договоре – пиши пропало. Потерь не избежать.

В-третьих, даже если никто реально не хочет ничего плохого и доверенность выдана по уважительным причинам, а не из мошеннических соображений, может случиться же и непредвиденное. Доверитель, как это ни прискорбно, может и помереть – все же мы смертны. И тогда, в тот день и час, когда доверитель отправится в мир иной, выданная им доверенность становится ничтожной. И все сделки, совершенные по ней, – тоже. Соответственно, даже если вы об этом не узнаете, даже если с виду все пройдет как надо, окажется, что вы сидите на мине замедленного действия. Вы уже заселитесь в квартиру, сделаете ремонт, даже пропишетесь, а потом к вам придут наследники и выселят вас. Будете потом бегать за тем, с кем подписывали договор, требовать обратно денег. Если вы вообще найдете этого человека. И если, опять же, в договоре вашем будут полностью указаны и сумма, и прочие обстоятельства сделки.

Совет

В общем, главный и непреложный вывод: не связывайтесь с квартирами, которые продают по генеральным доверенностям. Дороже выйдет, как бы на первый взгляд ни было привлекательно такое предложение.


Чудеса и фокусы

Что ни говори, а в жизни всегда есть место чуду. Не большому, так маленькому. Можно одно чудо на двоих, но все же чудеса происходят. Особенно часто они происходят там, где их ждут. Например, в риелторском агентстве.

Есть у нас в Москве одно риелторское агентство, не буду называть какое, ибо я трусишка зайка серенький. Скажу только, что начинается их название на М и их рекомендуют друзьям. Хотя я лично таких бы друзей – в музей, в музей. Нечего мне всяких М рекомендовать. Вы спросите, чего это я так лютую? Нет, отвечу, ничего. Эти М – еще куда ни шло в сравнении с другими, которые на И – и их все-все знают, потому что когда-то они были вообще банк. Но об этих И я все, что хотела, сказала в книге «Основы женского шарма». Сказала и до сих пор удивляюсь, как это они на меня в суд не подали до сих пор. А впрочем, они там люди умные, понимают, что суд этот могут проиграть и попутно вызвать массу лишних вопросов к их весьма успешной деятельности.

Так что здесь я буду говорить только об М – они реально большие мастера на чудеса. К примеру, они первыми добились невероятных чудес в деле юридической проверки квартир. Они, по их же собственным заверениям, дают стопроцентную гарантию на эту самую чистоту. Как они это делают – ума не приложу. Может, у них есть какой-то особый вакуумный юридический пылесос – высасывать всю юридическую пыль, которой покрыты практически все московские квартиры? Даже не знаю, но ребята, видать, дело говорят. Ведь зря-то гарантии давать не будут? А они еще и ГАРАНТИЙНЫЕ СЕРТИФИКАТЫ дают вдобавок к устным заверениям из серии «Зуб даю, все чисто!».

Когда я впервые услышала об этом самом изобретении юристов компании, которую рекомендуют друзьям, то была просто потрясена. Я тогда закончила уже свою Юридическую академию, имела богатый опыт юридических проверок, вела массу гражданских судов в качестве представителя по доверенности – словом, была девушкой образованной, начитанной и насмотревшейся всякого. И такого, чтобы дать стопроцентную гарантию, да еще и сертификат… Это мне казалось крайне рискованным. Но потом, когда я стала разбираться, чудеса начали бледнеть, и за эффектным распиливанием ассистентки на две половины начали проглядывать обыкновенные трюки фокусника.

Во-первых, комиссия в компании, которую рекомендуют, видимо, самым нелюбимым друзьям, одна из самых высоких на рынке. Там ничего не стоит заплатить десять-пятнадцать тысяч долларов за чистую продажу принадлежащей вам квартиры. Хорошо еще, и это делает честь вышеуказанной компании, что деньги они берут вбелую, официально, что, согласитесь, редкость. И все же, обратившись в не менее порядочные, относительно небольшие агентства, можно получить абсолютно тот же набор услуг и гарантий за сумму втрое, а то и в четверо меньше. Но это ладно. Все мы понимаем, что за бренд надо платить.

Во-вторых, чтобы получить вышеупомянутый гарантийный сертификат, необходимо сверх комиссии доплатить еще тысяч десять долларов. За юридические гарантии, так сказать. Чтобы уж спать совершенно спокойно, без денег, но зато с полными заверениями в безоблачном будущем. Однако мне таких обещаний хорошего сна показалось недостаточно, и я попросила предоставить мне информацию о том, что же конкретно гарантирует этот самый сертификат. Я задала вопрос сотруднику компании, которую рекомендуют друзьям. И получила несколько обезоруживающих ответов.

– Вы получаете полные, стопроцентные гарантии на все! – гордо сказал мне риелтор.

Я задумалась:

– А конкретнее?

– Ну, это будет ваша страховка, – добавил он.

Тут я окончательно опешила.

– То есть вы продаете страховку на квартиру?

– Ну… да, – немного растерялся он.

– Но вы же не являетесь страховым обществом. Вы не имеете права торговать страховками, у вас нет соответствующей лицензии. Вы уверены, что это именно страховка? И какова страховая сумма? Какие страховые случаи вы страхуете?

– Мы продаем… мы даем гарантии. Гарантийный сертификат, – нервно заблеял он.

– Так, мы вернулись туда, откуда начинали. А вы можете дать мне почитать этот сертификат?

– Он есть на сайте, – уже совсем злобно бросил мне риелтор.

Я повесила трубку и зашла на сайт вышеупомянутой компании. Тогда действительно у них на сайте была кнопка «Гарантийный сертификат». Там, при нажатии этой кнопки, выплывала красивая, усыпанная вензелями и какими-то печатями бумага, крупными буквами озаглавленная, естественно, «Гарантийный сертификат». Дальше шли какие-то слова о том, что настоящий сертификат выдан клиенту компании и т. д. и т. п., однако когда мой взгляд спустился чуть ниже, к описанию сути сертификата, оказалось, что размещенная на сайте копия дана в слишком маленьком разрешении и прочесть текст невозможно, сколько его ни увеличивай. Я тут же перезвонила своему маленькому другу в компании. Он встретил меня безрадостно.

– Что вы хотите?

– Я хочу понять юридический смысл бумаги, за которую вы берете дополнительно такие большие деньги.

– Послушайте, Татьяна, – в отчаянии бросил он мне. – Я не могу вам предоставить бумагу. Вы не являетесь клиентом компании.

– Да? – обрадовалась я. – Вы мне отказываете?

– Ну… а что? – смутился он.

– А то, что я сейчас же обращусь в правоохранительные органы с обвинением в мошенничестве. Вы продаете услуги, суть которых отказываетесь разъяснить до их приобретения. Почитайте-ка ГК РФ, молодой человек. И дайте-ка мне лучше ознакомиться с сертификатом. Обещаю, что в этом случае вы меня больше не увидите. Я, понимаете ли, не хочу вам создавать никаких проблем. Я просто хочу все знать, как киножурнал. Понимаете меня?

– Ладно, – выдохнул риелтор после длительного совещания с менеджером. Менеджеров в этой компании – море. И один старше другого, чтобы никто сам не мог принять никакого решения. – Держите.

– Вот спасибо, хорошо. Посылайте на е-мейл, – приговаривала я.

Получив документ, я восхитилась. Нет, правда. С такой легкостью и изяществом зарабатывать такие деньги ни на чем – я уважаю таких людей. Реально эта бумага под названием «Гарантийный сертификат» удостоверяла, что держатель сего действительно приобрел квартиру в вышеупомянутой компании и что, в случае чего, раз уж он такой хороший клиент, компания обязуется предоставить ему в помощь адвоката. На случай, если их сделка будет расторгаться по суду. И все! Никаких денег, никаких компенсаций, никакой финансовой ответственности. Помощь адвоката? Я вас умоляю! За десять штук можно будет консультироваться месяц. А учитывая, что расторжение сделки – вещь у нормальных риелторов редкая, у меня, к примеру, не случилась ни разу, десять штук эти не будут потрачены на адвоката никогда. Это ли не чудо?! О да. Только не для клиента, а для агентства, конечно, но кого это волнует? Главное, что в жизни есть чудеса.


Еще одно маленькое чудо ежедневно сотворяют риелторы из некоторых маленьких подмосковных деревенек и даже городков типа Орехова-Зуева или Шатуры. Они мужественно борются за то, чтобы у каждого российского гражданина, несмотря ни на что, все-таки был дом. Дом же, он нужен всем, верно? А что делать, если у кого-то нет денег? Совсем нет? Вот для таких людей и работают эти риелторы. И они умудряются дать приют неограниченному количеству людей. В отдельно взятых домах в Шатурской области, к примеру, обрели пристанище до двухсот человек кряду. Причем никому из них не помешало, что дом этот уже давно завалился и на фундаменте не держится. И что даже подойти к дому иногда не представляется возможным. Живут там они, все двести человек, в мире и согласии. И спросят, к примеру, у них паспорт – покажут и расскажут, где живут и как счастливо. Большая дружная семья.

А пошло это все оттого, что все мы в нашей прекрасной стране – как и в стародавние времена на Руси – обязаны приписываться к месту. Такая уж у нас традиция. Мало нам быть гражданами, мало нам просто паспортов, счетов в банке, водительских прав и налоговых номеров ИНН. Мы должны, обязательно должны быть приписаны к месту, иными словами, зарегистрированы. Уж как это сочетается с правом на свободу передвижения, с правом на проживание в любой точке нашей страны – не знаю. Не моего ума дело. Что могу в этом понимать я, простой рядовой юрист? Я и вопросы такие, наверное, задаю напрасно. Приписаны – и приписаны. Проблемы начинаются только тогда, когда приписаться некуда. А приписаться надо. Вот тогда-то на помощь и приходят волшебники из Шатурской или Владимирской области. Приписывают к каким-то сараям, и сразу можно жить дальше. Дышать спокойно, искать работу, писать заявления в банк. В общем, сразу чувствуешь себя человеком – с регистрацией-то.

Когда уже отомрет этот неконституционный рудимент – прописка, – неизвестно. А пока регистрация вот в таких домах – вполне нормальный выход из положения. Самое смешное, что при всей его дикости этот выход очень даже законный и легальный. Прямо на загляденье. Покупаешь метр жилой площади в таком развалившемся, но комфортно существующем на бумаге сарае, прописываешься туда всей семьей – пятеро на один метр, и все. Дело сделано. Будьте счастливы, господа отдыхающие!


На посошок, или Риелтором может стать каждый

Дописываю книгу, и становится как-то грустно – неужели все? Закончилась целая повесть, история моей жизни, запечатленная в каждой проданной или обмененной мной квартире. Иногда я иду по городу и вижу знакомые окна – я тут была, что-то я тут продавала. Тут я сидела целый час и ждала покупателей. А вот тут моя клиентка, уезжая за границу, отдала мне ключи от квартиры, а сама, забывшись, заперла дверь еще и на верхний, дополнительный замок. От которого, естественно, у меня ключа не было. И я вызывала, помню, слесаря из специальной фирмы.

– Вы собственник? – спросил он.

– Нет.

– Прописаны?

– Нет, – еще радостнее ответила я.

– Но… как же так?

– У меня есть ключ от нижней двери, и я знаю соседку. Хотите, позвоню ей.

– Звоните, – кивнул слесарь, и после того, как я поздоровалась с соседкой, милой старушкой, он вскрыл квартиру, к которой я фактически не имела никакого юридического отношения. Вскрыл, кстати, за три секунды, хотя дверь была антивандальная и все такое, бла-бла-бла. С тех пор я замкам и дверям как-то не доверяю.


Я многое помню, со многими общалась, дружила, смеялась и плакала, выпивала в тех же продаваемых нами квартирах коньячок. Это было хорошее время, честное слово. Я была совсем юной, ничего не боялась, улыбалась ветру и солнцу, мечтала залезть на вершину горы и плевать оттуда на проезжающие внизу машины. Было так много смеха, так много разговоров, так много историй. Один мой хороший знакомый, девелопер загородных поселков класса люкс, скажем, Вадик, поведал, как он однажды продавал участок в коттеджном поселке по Пятницкому шоссе. Поселок еще только строился, везде была грязь, «КамАЗы», бульдозеры, экскаваторы – родная наша риелторская романтика. Клиент, перепрыгивая через буераки, морщился и задавал кучу вопросов. Клиент был серьезный и дотошный, спросил про все-все и последним задал вопрос:

– А что, комары тут есть?

– Нет, конечно, – улыбаясь, отвечает Вадик.

Вопрос был смешной сам по себе, так как поселок располагался у небольшого озерца, такого, знаете, живописного, с камышами и заболоченными бережками. В общем, ожидать, что в начале июня в таком подболоченном месте не будет комаров, – просто глупо. Однако клиент кивнул. Нет комаров – и хорошо, и славно. Но тут, как назло, на руку потенциальному покупателю садится откормленный на болотах комар и вонзает в его руку толстый комариный хобот.

– А это что? – возмущенно спрашивает покупатель.

Вадик опускает глаза и видит, как прямо на его глазах комар пьет покупательскую кровушку, а вместе с ней отсасывает шансы впарить ему домишко его мечты на Пятницком шоссе, на элитном болотце.

– А это не наш! – тут же выдает Вадик «на голубом глазу», с лихим и придурковатым видом, какой только и должен быть у настоящего риелтора. – У нас комаров нет, это какой-то чужой залетел. Нарушает, подлец!

– Что? – расхохотался покупатель, смахнул комара и, естественно, тут же подписал договор.

Поселок стал отличным местом для жизни, болотце осушили, озерцо почистили, и теперь в нем купаются вовсю. А комары? Комаров там по-прежнему нет, только залетные.


Даже жалко расставаться. Целый мир прошел перед моими глазами за пятнадцать лет. Многое меня возмущало, многое пугало, что-то озадачивало, но в целом это были увлекательные годы. Как катание на американских горках – страшно, аж дух захватывает, но, когда получается добраться до финиша целой и невредимой, наступает ощущение счастья. У меня и тех людей, которые смогли получить комнатку для ребенка, отселиться от свекрови или съехаться с мамой, купить новостройку в Жулебине, продать дачу, обзавестись землей.

Риелтор – он как новый член семьи, как племянник, или свояченица, или золовка. Только он входит в семью на время. Не навсегда и как бы понарошку. Но это ничего не меняет. С риелтором делятся самым сокровенным, ему рассказывают все, почище, чем исповеднику. Ему показывают чертежи будущих планировок, для него нет запретных тем. Он всегда поймет, всегда выслушает и не перебьет. И не станет судить вас, по крайней мере, вслух, при вас. Даже если он очень сильно не согласен с тем, что вы делаете в своей жизни. Потому что он – только случайный прохожий в вашей жизни. И все же встреча с ним не случайна. И каждому риелтору – свой клиент, а вам – свой риелтор, именно такой, какого вы выберете.

Некоторые вовсе обходятся без риелтора. Это не так сложно, как кажется. Требуется время и терпение, но ведь не боги горшки обжигают. И риелтором, хотя бы на время, как калифом на час, может стать каждый. Я хочу завершить эту книгу несколькими советами тем, кто решился на то, чтобы стать риелтором для самого себя. Итак, советы:


1. Когда будете оценивать свою квартиру, постарайтесь быть объективными. Не руководствуйтесь только вашими представлениями о том, какая это прекрасная квартира. Если вы оцените квартиру слишком дорого, вы обречены продавать ее годами и, скорее всего, так и не продадите. Посмотрите внимательно все объявления вблизи вашего дома. Особенно внимательно вчитывайтесь в те объявления, которые публикуются уже долго. Посмотрите, как менялась их цена. Они уже прошли путь, который вы только собираетесь начать. Можно сразу же использовать их опыт. Если же все-таки это сложно, обзвоните несколько разных агентств недвижимости и попросите их оценить вашу квартиру. Они все делают это по телефону и совершенно бесплатно. Возьмите полученные цифры, сравните. Имейте в виду, правдивая цена – не та, которая самая высокая, а некое среднее арифметическое.

2. Если вы хотите квартиру подобрать и купить, читайте объявления еще внимательнее, но не верьте написанной информации, пока реально не позвоните по объявлениям и не выясните все детали. Позвонив, спросите обязательно вот о чем:

Какова цена на сегодня?

Свободная ли продажа или альтернатива?

Больше ли трех лет в собственности? Это необходимо, чтобы в договоре была указана полная стоимость квартиры.

Нет ли среди собственников детей?

Какие документы на квартиру? Сколько всего собственников? Нет ли кого-то по доверенности?

Сверьте данные объявления – метражи, площади комнат, номера домов, этажи. Только после всех этих вопросов квартиру действительно можно рассматривать как потенциальный вариант.

3. Давая объявление о продаже, обязательно указывайте цену. Вы, может быть, думаете, что без цены вы заинтересуете больше людей и они позвонят, чтобы эту самую цену узнать? Ничего подобного. Большинство покупателей и риелторов решат, что раз в объявлении нет цены, значит, цена завышена, и не позвонят вам вообще.

4. Не скрывайте в объявлении недостатков, которые все равно вскроются при просмотре. Я о состоянии квартиры прежде всего. Не играйте, это не поможет. Помните, риелторам приходится прозванивать миллион объявлений, им просто некогда выявлять ваши неточности. Они ищут в объявлениях только объективную информацию.

5. НИКОГДА НЕ ПОЛАГАЙТЕСЬ НА СЛОВА РИЕЛТОРОВ ПРОТИВОПОЛОЖНОЙ СТОРОНЫ. Я выделила это крупным шрифтом, потому что миллион раз сталкивалась с этим феноменом. Люди не наняли себе риелтора, сами покупают квартиру, а я, к примеру, представляю интересы продавца, продаю ее. И они меня спрашивают, чистая ли квартира юридически, просят помочь им составить договор. Я, конечно, в любом случае заинтересована в совершении законной сделки, так что в откровенное мошенничество их, самостоятельных горе-риелторов, не втяну. Но! Там, где это только возможно, я буду действовать в интересах моих клиентов. Буду повышать цену, замазывать юридические шероховатости, настаивать на удобных мне сроках и т. д. Хотите, чтобы риелтор работал на вас, – наймите его, платите ему деньги, и будет он ваш с головы до ног.

6. Если дело дошло до дела – до аванса, договора, переговоров об условиях и обстоятельствах сделки, – а вы все еще без риелтора, то знайте: это плохо. Есть вещи, которые вы можете делать сами, – реклама, показы, подборы, звонки, – а есть то, что под силу только юристу. Это как с врачом. Вы можете самостоятельно залепить рану пластырем или выпить отвар ромашки, но сами себе аппендицит вы не вырежете, верно? Перед тем как подписывать бумаги, наймите юриста. Это дешевле, чем нанимать специалиста на весь срок сделки, но это даст вам хоть какие-то гарантии, что вас не обманут и не кинут на деньги. В противном случае принимайте на себя все риски. И еще раз: риелтору противоположной стороны, каким бы хорошим парнем (девчонкой) он ни казался, на вас наплевать. См. пункт 5.


А в остальном, прекрасная маркиза, в работе риелтора нет ничего невозможного. Не зря же я, будучи совсем еще дремучей девчонкой, смогла работать, и весьма успешно работать, риелтором. Все под силу человеку с интеллектом. Я хочу пожелать вам удачи во всех ваших начинаниях, красивых вам домов, уютных квартир, хороших соседей (без большого количества кошек), работающих лифтов, вежливых вахтеров, честных председателей кооперативов, по-настоящему тихих, уютных и зеленых дворов, удобных парковок около подъездов, пяти минут пешком до метро, изолированных комнат, больших кухонь, стеклопакетов и теплых полов. Хочу пожелать свободных квартир, первичных документов, новостроек, сданных госкомиссии, передачи ключей, низкой квартирной платы и высоких потолков. В общем, всего-всего вам самого хорошего. А если у вас появились и не исчезли после всего прочитанного какие-то вопросы, пишите мне на сайт www.vedenska.ru и помните: ничто риелторское нам не чуждо!


Оглавление

  • Немного предыстории
  • Язык птиц
  • Дресс-код
  • Эксклюзивное предложение
  • Хотелки
  • Беспредел
  • Мечты
  • Отличительные признаки
  • Во имя любви
  • И что он в тебе нашел?
  • Свадьба, или На что способна женщина
  • «Не повторять, опасно для жизни!»
  • Свадьба. Часть вторая
  • Кризис. Рынок покупателя
  • В черном-черном городе…
  • Лицо кавказской национальности
  • Сцилла и Харибда
  • Операция «Ч»
  • Спокойствие, только спокойствие
  • Кэш
  • Адвокаты
  • К слову, о брачном контракте
  • Жизнь после супружеской жизни
  • Частные случаи любви с интересом
  • Двадцать лет с конфискацией, или Как построить рынок продавца
  • Снежный ком
  • Попадалово
  • Нотариат
  • Чудеса и фокусы
  • На посошок, или Риелтором может стать каждый
  • Наш сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных на данной библиотеке категорически запрешен. Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.

    Copyright © UniversalInternetLibrary.ru - электронные книги бесплатно