Саморазвитие, Поиск книг Обсуждение прочитанных книг и статей, Консультации специалистов: Рэйки; Космоэнергетика; Биоэнергетика; Йога; Практическая Философия и Психология; Здоровое питание; В гостях у астролога; Осознанное существование; Фэн-Шуй; Вредные привычки Эзотерика

Крез

Я — аферист. Признания банкира

ПРОЛОГ

Вы меня не знаете и никогда обо мне не слышали. Я вырос в тени, в самом сердце наглухо изолированного секретного мира больших денег. Я — паразит из финансовой элиты, топ-менеджер одного из крупнейших банков Франции. Если мне и переплачивали, то совсем немного, но за какие-нибудь пятнадцать лет я скопил несколько миллионов евро. Мелочь по сравнению с зарплатами и премиями трейдеров, которыми я руковожу. Точнее, руководил. Вот уже пять месяцев, как президент, внезапно озабоченный соблюдением регламента и строгим контролем рисков, отстранил меня от дел. Предполагалось, что я проявил недостаточную твердость. И даже примиренчество. Что я подставил Банк. Иными словами, меня заставили заплатить за все безобразия, допущенные в последние два десятилетия, и вместо президента огреб именно я.

Спору нет, я долго закрывал глаза на то, что можно назвать нашей мафиозной практикой, однако вовсе не был единственным слепцом в руководстве. У нас не упускали ни одной возможности, хватались за все, что подвернется: американские горки деривативов, переоцененная недвижимость, сомнительные методы диверсификации инвестиций, продажа ценных бумаг без покрытия и т. п. В общем, не гнушались ничем. Ну, или почти ничем.

Я несу за это ответственность? Несомненно. Но не один, а в отличной компании. Банкиры, инвесторы, контролирующие органы (так они это называют) — все мы умудрились уговорить себя, что процветание продлится еще добрую сотню лет. А что до рейтинговых агентств и министров финансов, то у них есть бесспорное оправдание — на самом-то деле они ничего в этом не понимают.

Праздник продлился почти двадцать лет. Двадцать лет пиршества и пренебрежения любыми правилами — на фоне нравоучений, адресованных нашим клиентам.

Сразу уточняю: не собираюсь корчить из себя благородного рыцаря на белом коне. Разоблачать ограбление клиентов? Клеймить получение ошеломляющей маржи на обычных кредитах? Возмущаться по поводу комиссионных, взимаемых где можно и где нельзя? Слишком мелко для меня.

Да и в любом случае сегодня уже слишком поздно. Наступил хаос, и кризис продлится долго, невзирая на лукавые комментарии, сразу зазвучавшие в прошлом сентябре: не волнуйтесь, биржи вот-вот оживут, а свет в конце туннеля уже виден. Оживление? Поговорим о нем через год. А то и через два. САС-40^[1], долго пребывавший в свободном падении, никак не выправится. Рецессия сделает бедными всех. Но за нас можете не волноваться: банкиры выберутся из этой ситуации без особых потерь.

Я намерен рассказать обо всем. Чтобы отомстить? Может быть. Но главным образом затем, чтобы разоблачить самодовольство этого мирка, в котором так долго вращался. И если бы только самодовольство! А как умолчать о некомпетентности всех этих председателей советов директоров и генеральных менеджеров, об их коррумпированности — в определенном смысле слова. Даже если это такая коррумпированность, которая не подпадает под действие закона. Ведь все, что делалось, нельзя не признать, как раз балансировало на грани законности…

Поэтому я и решил заговорить. Конечно, выложить все я не смогу, но даже в то, что будет здесь рассказано, многие поверят с трудом. Хотя я обнародую лишь увиденное собственными глазами и постараюсь везде, где возможно, назвать имена — подлинные имена виновников всего этого хаоса. И продемонстрировать, как и почему наступил кризис. Потому что несчастное стечение обстоятельств или злой рок в нем почти не повинны.

Эта исповедь, несомненно, не понравится ни таким же, как я, топ-менеджерам, ни моим бывшим коллегам по Банку. Я — развращенный банкир? Да, не спорю. Развращенный духом наживы, бонусами, безнаказанностью, блаженным оптимизмом, чувством полной безответственности. Избалованный и развращенный! И к тому же аферист.

Вы наверняка захотите узнать, собираюсь ли я вернуть деньги, уворованные у вас за все эти годы? Так вот, предпочитаю сразу внести ясность: мой ответ — нет!

1. ПОСЛЕДНИЕ ИЛЛЮЗИИ

Все началось в конце отпуска. Я подарил себе три недели блаженного безделья в Кавалере, недалеко от Сен-Тропе, в новом доме, купленном прошлой весной за три миллиона евро наличными. Он сиял белоснежными фасадами после циклопического ремонта, который придирчиво контролировала Изабель (Изабель — это моя жена). Десять комнат, шесть спален с террасой, восемь ванных, переливной бассейн, прямой выход к морю, прислуга, постоянно проживающая в доме. Настоящая жемчужина. "Давно пора! — воскликнула моя супруга, никогда не отказывающая себе в удовольствии сказать какую-нибудь гадость. — После всех жертв, которые я принесла…"

Жертвы? Я работал в Банке уже пятнадцать лет, перемещаясь из Парижа в Нью-Йорк и обратно по мере новых назначений, карабкаясь по ступенькам карьерной лестницы. Благодаря своему упорству я стал в 2007 году номером два (некоторые злопыхатели утверждают, что номером три), и определенную роль тут сыграл счастливый случай, связанный с борьбой руководства за освободившееся кресло. Да, Изабель пришлось в пожарном порядке организовать переезд в Париж, но какие уж тут жертвы… Все дело в том, что она никогда в меня по-на-стоящему не верила. Я не энарх^[2] и даже не выпускник какой-нибудь известной бизнес-школы. Плюс отягчающие обстоятельства: мои родители не входят в элиту, а экзамен на бакалавра я сдавал в Лиможе. Мадемуазель Б., дочери одного из боссов фармацевтической индустрии, было не так-то легко проглотить эту пилюлю. Я соблазнил ее благодаря костюмам от Сен-Лорана и навороченным часам. Когда мы познакомились, я жил не по средствам, однако моя зарплата регулярно удваивалась. Я верил, что так будет всегда. Она поначалу тоже. И потому последовала за мной. А потом, увидев после свадьбы домишко моих родителей в Паназоле, испытала неприятное ощущение, будто ее провели. Но она была тогда беременна Хлоей. А я купил подержанный "ягуар". И Изабель осталась со мной.

Пятнадцать лет спустя у нее имелись в наличии все атрибуты удавшейся жизни: драгоценности, сумочки самых известных марок, двухуровневая квартира в восьмом округе, абонемент в фитнес-клуб "Ритц" — "потому что он ближе к дому". А теперь еще и дом в Кавалере. И для этого ей и пальцем не пришлось пошевелить. Или почти. Моя жена, которая когда-то была весьма соблазнительной, к сорока с лишним превратилась в суховатую, сдержанно вежливую даму. Что касается супружеских обязанностей, то я имел право на фиксированный профсоюзный минимум, а то и меньше. Рацион скудноватый, но я приспособился.

Август получился великолепным. Изабель изо всех сил пыталась испортить настроение, нудно перечисляя хамские выходки Хлои, достигшей переходного возраста, но мне было наплевать. В свои тринадцать моя дочь стала красавицей и умницей. Она похожа на меня, и я готов ей все прощать. Конфликты я гасил в зародыше, пачками рассылая приглашения. В конце концов, вовсе не трудно притворяться счастливой парой в компании десятка гостей. Время от времени я возил Хлою в Сен-Тропе, где мы встречались со знакомыми, бросившими якорь в "Сенекье".

Именно там в начале августа я выпивал с Нуриэлем Рубини, приятелем-экономистом из Нью-Йорка. Прекрасно помню разговор, состоявшийся У нас на этой культовой террасе с видом на яхты, гордо позирующие в порту. Нуриэль с трудом приходил в себя после сна и, похоже, серьезной попойки. Этот парень, получивший за свои мрачные прогнозы прозвище Кассандра с Уолл-стрит, обладает множеством достоинств и всего лишь двумя мелкими недостатками: страстью к выпивке и полным отсутствием почтения к финансовому истеблишменту. У него время от времени случаются неприятности — по всей видимости, именно из-за этих недостатков, — но они же и сблизили нас. В Соединенных Штатах французские банкиры пользуются репутацией прекрасных сотрапезников, умеющих выбирать вина и развлекать дам. Поэтому, живя в Нью-Йорке, я всюду оказывался в числе приглашенных. Нуриэль был из тех людей, которых я ценил и чьим упорством восхищался. В последние месяцы Mister Doom (Господин Безнадега), как его окрестили журналисты, пророчил самое худшее в атмосфере всеобщего равнодушия: он утверждал, что ипотечный кризис повлечет за собой кризис системный, банкротство целого ряда банков и длительную рецессию американской экономики, которая распространится и за ее пределы, словно лесной пожар. Именно так, и никак иначе. Мне его теории были известны, однако в тот день меня больше интересовали последние успехи коллеги на любовном фронте:

— Ну, и как оно, этим летом?

— Знаешь, здесь появились знатные телки. Из стран Балтии, из Венгрии… И даже из Румынии.

— Из Румынии? А на какие шиши они сюда добираются?

— По всей видимости, кто-то в них вкладывается…

Обменявшись со мной мнениями о слетевшихся на курорт красотках, Нуриэль перешел к своей любимой теме — падению американской империи.

Я не мог поверить, что состояние американских банков соответствует его описанию, что Комиссия по ценным бумагам и биржам — жандарм Нью-йоркской биржи — не выполняет свою работу и что правительство Буша ничего не понимает в происходящем. Я старался не подталкивать его к развитию этой темы и предпочел перевести взгляд и разговор на ножки дефилирующих мимо нас девушек. Вот уже два года подряд Нуриэль упорно пророчил закат капитализма, а все внимали ему с полным безразличием. Он мне очень нравился, но я совершенно не верил в его россказни. Мои французские собратья величали Нуриэля авгуром в насмешку над его сумрачным и многозначительным видом. Окружающее нас благополучие ежесекундно противоречило его предсказаниям. Да, конечно, ипотечный кризис, неожиданно разразившийся в прошлом году, вроде бы подтверждал его правоту, но уверенность в себе нас не покидала. С нами ничего не могло случиться.

Это было летом. Мы сохраняли полное спокойствие. Разве не нам принадлежит мир?

2. МАЛЕНЬКИЕ СЕКРЕТЫ БАНКИРОВ

Вообще-то я с удовольствием вернулся в свой офис. Сколько ни критикуй Банк, он все равно остается моей вселенной, моим средством к существованию и главным развлечением. Это было двадцать третьего августа. Изабель предпочла бы еще позагорать, но Хлоя торопилась в Париж, чтобы побегать по магазинам за всякими модными канцелярскими штучками к началу занятий. На обратном пути мы сделали небольшой крюк — заехали в Швейцарию. Мне нужно было уладить в Женеве несколько дел. Я назначил две важные встречи. Первую — на улице Роны, в знаменитом бутике Jaeger-LeCoultre. Два года я мечтал о покупке одной из самых потрясающих в мире моделей с турбийоном — Reverse с тремя циферблатами. Культовые часы. Восемнадцать дополнительных функций и три циферблата — для текущего времени, времени восхода и захода солнца и для вечного календаря. Шедевр, выпущенный всего в нескольких сотнях экземпляров, заказанный и оплаченный наличными всеми миллиардерами планеты задолго до его появления в бутиках. Я умею ждать, и в конце концов получил вожделенные часы. Перед тем как направиться к кассе, немного постоял у прилавка в благоговейном молчании. Один на один с моими Reverse. Они обошлись мне в 335 тысяч евро. Понятно, что большинству цена покажется высокой. Однако она вполне вписывалась в мои возможности. К тому же эти часы не похожи ни на какие другие. Квинтэссенция роскоши.

Вторая назначенная мной встреча выглядела более ординарно. Мне предстоял ужин с моим другом Конрадом Хуммлером.

Бывший топ-менеджер UBS^[3], он в 1990 году сбросил с плеч этот тяжелый финансовый груз, чтобы заняться Wegelin & Со, самым старым частным банком Швейцарии, который в то время был и одним из самых скромных. Менее чем за двадцать лет Wegelin вошел в число главных центров управления крупными состояниями. Это достижение привело Конрада на пост главы ABPS, Ассоциации частных банков Швейцарии. За границей Конрад абсолютно неизвестен, а на родине его считают банкиром-оригиналом, анархистом и нахалом. Неожиданная характеристика для одного из самых мощных финансистов Женевы, умеющего разговаривать жестко и бить сильно.

Выйдя из лифта отеля "Нога-Хилтон" на набережной Монблан и сделав несколько шагов, попадаешь в роскошный и одновременно сомнительный бар. Здесь можно встретить и бандитов, одетых, с их точки зрения, как деловые люди, и высокопоставленных функционеров ФАО^[4], чья обязанность — бороться с голодом в мире, и пару-тройку изысканных созданий в поисках возможности с выгодой завершить вечер. Любопытно, что местные банкиры тоже жалуют это странное заведение — вероятно, из-за его экзотической атмосферы. И аромата смутной опасности, приглушенной и едва ощутимой, в женевском стиле.

Зато ресторан — место более спокойное и солидное. В тот вечер мы с Изабель пришли чуть раньше. У супругов со стажем не так много тем для разговора, но потрясающий вид на Женевское озеро скрасил ожидание. Конрад с женой должны были присоединиться к нам в восемь. Стоит заметить, что в Швейцарии это час ужина. И вот теперь ресторан постепенно пустел, потому что швейцарцы самым трепетным образом относятся ко времени, отведенному на сон. Странно было, что такой пунктуальный человек опаздывает. Причем сильно опаздывает. Больше чем на полчаса, пробормотала Изабель, которую эта неожиданная задержка начинала раздражать.

— На него не похоже. Ты уверен, что вы договорились на сегодня? Позвони ему, Дамьен, тут что-то не так.

Наши отношения с Конрадом основывались на глубоком взаимном доверии. Иногда он рассказывал мне крайне важные и в то же время весьма пикантные истории из жизни финансового рынка. Его доверие объяснялось свойственной нам обоим любовью к скрытности. Этот принцип, естественно, распространялся и на наших жен, что даже не требовало обсуждения. Я всегда придерживался мнения, что Изабель не нужно знать о том, что происходит в Банке. Непубличная сторона моей профессиональной жизни, будь она почтенной или не очень, ее не касается.

— Почему он не звонит? А она? Могли бы предупредить. Очень странно, такие воспитанные люди…

Изабель, чистейший продукт супершикарной частной школы Нотр-Дам-дез-Уазо, весьма чувствительна к такого рода вещам. Я промолчал. В подобных ситуациях обмен мнениями лучше свести к минимуму, чтобы не обострять разногласия в семье. Но вообще что-то, несомненно, произошло. Несчастный случай? Пробка? Оставалось еще одно предположение: их опоздание могло быть связано с секретным совещанием, которое планировалось на вторую половину дня. Конрад упомянул о нем по телефону, подтверждая время нашего ужина. "Мы начнем в четырнадцать часов и закончим не позже восемнадцати", — бросил он небрежным тоном, К которому обожал прибегать в разговорах на деликатные темы.

В центре обсуждения в очередной раз была банковская тайна.

Все наши неприятности возникли в начале двухтысячных из-за Соединенных Штатов. Вопреки сложившимся в Европе представлениям, налоговые правонарушения всегда считались у них едва ли не самым страшным злом. Буш-отец и Клинтон первыми погнали волну, требуя от Internal Revenue Service, американской налоговой службы, приструнить Швейцарию. Буш-сын продолжил начатое с еще большим рвением. Решающий поворот пришелся на 2001 год. Именно тогда Штаты вынудили Швейцарию подписать совершенно противозаконный текст: речь шла о сотрудничестве в фискальной сфере — использовалась именно такая формулировка, — и, согласно этим документам, банки, имеющие счета американских резидентов, обязаны были сообщать о них налоговым органам США. Иными словами, сдавать своих клиентов. Техасцы из Белого дома весьма напористо занялись проверкой исполнения Женевой этих требований. Помимо ЦРУ, в их распоряжении имеется еще и тщательно замаскированное Агентство национальной безопасности, NSA. На эту машину работает 80 000 человек, еженедельно регистрирующих сотни миллионов контактов во всем мире. Изначально NSA было создано для борьбы с коммунистами, а теперь стало инструментом, направленным против швейцарских банков. А заодно и против некоторых европейских структур. В результате Франция, страна не слишком популярная у администрации Буша 2001 года, оказалась под пристальным присмотром — в процессе наблюдения за учреждениями, подобными нашему, то есть имеющими филиалы в налоговых оазисах.

После и сентября дополнительный повод для усиления надзора весьма кстати предоставила борьба с безумцами из Аль-Каиды.

Но самое скверное свалилось на нас, когда вечно запаздывающая Европейская комиссия начала копировать генеральную линию американцев.

Много лет подряд Брюссель пытался сломать барьеры, окружающие офшорные зоны. Нарушить знаменитый "закон молчания", как его называют журналисты, которым недостает воображения. В Европе усилилось давление на карликовые государства, отлично устроившиеся со своей банковской тайной. Столкновения начались в 2000 году, когда ОЭСР^[5] составила два списка налоговых оазисов. В первый черный список должны были войти три европейские страны: Люксембург, Австрия и Бельгия. Однако ОЭСР проявила делающую ей честь дипломатичность и квалифицировала их как "страны с излишней конфиденциальностью в банковском деле". Второй список, составленный ОЭСР, был более жестким: в нем речь шла именно о налоговых оазисах, "отказывающихся сотрудничать". Здесь обращали на себя внимание три европейские страны — Андорра, Лихтенштейн и… Швейцария, над которыми неожиданно нависла угроза серьезных санкций, если они не откажутся от банковской тайны применительно к налоговым нарушениям.

Давление неуклонно росло, и в 2003 году Европейская комиссия открыто потребовала от швейцарцев доносить на своих клиентов. Ни больше ни меньше! Тогда в игру вступил Конрад. В качестве ответственного функционера весьма элитарной Ассоциации частных банков Швейцарии, в которую входит всего лишь четырнадцать членов, он повел переговоры, вцепившись в еврократов бульдожьей хваткой.

Отлично помню его рассказ летом 2005 года. Тогда, в ходе одной исторической встречи, он железной рукой закрыл тему. Как он объяснял, обсуждение топталось на месте, а парни из Еврокомиссии не желали идти даже на мельчайшие уступки. Хуже того, они снова угрожали заморозить все финансовые потоки между Европой и Швейцарией. Швейцарцы устали сопротивляться, и тогда Конрад решил выложить на стол припасенный джокер: "Вам действительно нужна прозрачность, господа? Отлично. Тогда можно будет проявить интерес к трем еврокомиссарам, имеющим у нас счета, которые они по рассеянности не задекларировали. Боюсь, правда, что это вызовет некоторое замешательство у ваших коллег в Брюсселе… Все данные здесь, вот в этом досье передо мной".

Козырь, предъявленный точно в нужный момент, блистательный игроцкий ход, о котором никто никогда не узнал. Конрад со смехом рассказал мне, как побелели представители департамента Еврокомиссии по координации денежно-кредитной и валютной политики. Эти аппаратчики просто не знали, что им делать.

Молчание затянулось. Немец, глава европейской делегации, не осмеливался даже взглянуть на своих сотрудников. Конрад продолжил: "Конечно, существует и другое решение. Вероятно, можно отказаться от доносительства. Ведь эта практика серьезно нарушает наши традиции и закон о банковской тайне. Выходом может стать введение налогообложения таких счетов: наши учреждения будут собирать налоги, чтобы затем передавать их заинтересованным государствам. Тогда и права наших клиентов не будут нарушены, и фиксированные налоги на суммы, которые незаконно, как вы считаете, уводятся от налогов, будут выплачиваться. Как вам эта идея?"

Партия была выиграна. Тогда швейцарцы и европейцы меньше чем за час пришли к согласию по поводу размера принудительно изымаемых выплат. Было решено, что налогом будут облагаться только дивиденды, правда — в значительных размерах: 25 % в настоящее время и 30 % начиная с 2011 года. К концу обсуждения швейцарцы сумели вывести за рамки переговоров юридических лиц, на долю которых приходилось не так уж мало счетов. Как раз ими я и занимался, приезжая в Женеву.

О Комиссии ничего не было слышно три года, а потом она снова заставила заговорить о себе, в очередной раз объявив войну банковской тайне. В начале 2008 года Ласло Ковач, еврокомиссар по налогообложению, опять инициировал кампанию в средствах массовой информации. Он привык высказываться предельно жестко. Утверждал, что люди, выплачивающие фиксированный 30-процентный налог, служат живым доказательством того, что в налоговом раю укрываются "незаконные Деньги". На полном серьезе!

Что еще ухитрился придумать сегодня днем он рад, чтобы заставить Еврокомиссию отступить?

3. В КРУГУ ДРУЗЕЙ

Помимо прочих преимуществ "Нога-Хилтон", его гости пользуются редкой привилегией — тишиной. Официанты разговаривают полушепотом, как и клиенты, никакая музыка присутствующим не мешает. Наших друзей я заметил только в последнюю минуту, когда они уже подошли к столику.

Конрад Хуммлер, которого в ресторане хорошо знали, о чем свидетельствовало возбуждение, охватившее метрдотелей, остановился возле нас вместе со своей супругой-блондинкой. У моего пятидесятипятилетнего друга жизнерадостное лицо со щеточкой седоватых усов, редеющие волосы и круглые очки, которые придают ему слегка шаловливый вид. С присущей ему флегматичностью Конрад поздоровался с несколькими засидевшимися посетителями. Потом направился к Изабель и стал извиняться столь бурно, что ей пришлось его успокаивать, при этом отчаянно жеманничая. Я же сдержанно поцеловался с его женой.

Супруги сели за стол, и Конрад тут же заказал самое изысканное шампанское.

— Разве мы что-то празднуем, дорогой друг?

— Сейчас не время для праздников, Дамьен, нам нужно набраться сил, уверяю вас…

Я попытался скрыть нетерпение. Эти переговоры, о которых нигде официально не сообщалось, касались и Банка. Ведь в женевском филиале хранятся деньги наших самых лояльных клиентов. Поэтому нам регулярно приходится отказывать Верен в информации, которую они от нас требуют, не брезгуя угрозами.

Верен так называют Министерство финансов Франции (по названию парижского квартала, где оно находится).

— Обратили внимание, — спросил я у Конрада ровным, лишенным эмоций голосом, — пюре из гусиной печени с артишоками и лавандовым медом они из меню не убрали.

Конрад оставался мрачным. Похоже, он только что выдержал тяжелую битву.

— Вы удивитесь, но я, кажется, совсем не хочу есть.

— У вас это обычно дурной знак.

— Сейчас я вам все расскажу, — сказал он, поднимая только что наполненный официантом бокал "марго". — Но сначала выпьем за наших дам. Думал, умру сегодня от жажды!

— Как дела у девочек? — вступила в разговор Изабель. — Они провели лето с вами?

— Мы были в Штатах, туда наша старшая переберется осенью на два года.

У Хуммлеров четыре дочки, младшая — ровесница нашей Хлои. Я знал, что мой друг очень привязан к семье и что младшая девочка вьет из него веревки. Еще одна точка соприкосновения между нами.

— Не буду вас больше мучить. Пришлось прибегнуть к тяжелой артиллерии — они просто распоясались! Не подозревал, что Баррозу так давит на них.

— Глава Комиссии?

— Ну да. Во всяком случае, мы им ясно дали понять, что готовы приостановить все дела с Европой, если они не прекратят показывать зубы.

Я не мог в себя прийти: швейцарцы угрожают Еврокомиссии замораживанием европейских счетов! Иными словами: "Если не перестанете доставать нас с банковской тайной, мы перекроем вам кислород, закроем ваши филиалы и вы пойдете ко дну". Радикальная позиция.

— И они вам поверили?

— Похоже, да!

Я знал, что Конрад больше ничего не скажет.

Браво, вы неплохо вышли из положения…

Не совсем так. Настоящие неприятности только начинаются. Учитывая то, что случилось летом…

— То есть?

— Я говорю о мастодонтах, которые вот-вот потопят систему. Citigroup, UBS, да и ваш банк, если не ошибаюсь… Заметили, что произошло в конце июля?

— АФЕРИСТ

— Lehman^[6] приполз, обливаясь слезами, к Федеральной резервной системе за статусом коммерческого банка и, соответственно, деньгами налогоплательщиков. Вы об этом?

— Именно. А идиот Полсон^[7] отказал. Дело в том, что центральные банки захотели напугать всех этих монстров. Да только слишком поздно. Все развалилось, игра проиграна!

По сути, Конрад был скорее всего прав. Мы так усердно старались обойти правила нашей профессии, что подвергали свои банки смертельным рискам. Оставалось лишь поменьше думать об этом.

Я наблюдал за приятелем, который увлеченно набросился на содержимое своей тарелки. Конрад не меняется: стоит ему выложить все, что наболело, и облегчить душу, как он тут же начнет набивать желудок.

— То есть все эти накапливающиеся риски — это и есть ваш синдром колбасы?

Изабель изумилась:

— Синдром чего?

— Это одна из самых моих красивых метафор, дорогая Изабель. Вы же слышали об ипотечном кризисе?

— О, теперь в Париже, куда ни придешь, все тут же набрасываются на Дамьена с этим кризисом. Мне это стало действовать на нервы!

— Так вот, когда меня о нем спрашивают, я сравниваю банкиров с не слишком добросовестными колбасниками. Мы ведь прячем высокорисковые кредиты, от которых хотели бы избавиться, смешивая их с качественными долговыми обязательствами. Производство этого нового сорта сервелата называется секьюритизацией. Затем мы выпускаем новые ценные бумаги траншами, то есть ломтями, и продаем, подгребая заодно отличные комиссионные!

А что в этом незаконного? — спросила Изабель с прилежным видом.

Ничего. Проблема совсем в другом. Когда кус-

и испорченного мяса — в данном случае ипотечные кредиты — гниют и становятся ядовитыми, °ни заражают всю колбасу, и покупатели болеют.

— И ЧТО теперь будет?

— Никто не знает. Думаю, те, кто съел слишком много, не выживут. Что же до остальных, то они теперь считают мошенниками и отравителями всех колбасников.

— Кто ж их осудит?

— Только не я! Полагаю, кризис доверия, который затронет банкиров в Швейцарии и в других странах, будет куда болезненней покушений на банковскую тайну. В тысячу раз болезненней!

Было десять вечера. Все равно что два часа ночи в Париже. Жена Конрада подавила легкий зевок. Это послужило сигналом: мы встали из-за стола.

Среди банкиров царило мнение, будто ипотечный кризис является кульминацией кризиса как такового. Конрад пошел гораздо дальше, сказав, по сути, то же, что Нуриэль Рубини: худшее впереди.

4. КРАСНЫЙ КОД

Понедельник, 25 августа. Париж еще оставался отпускным. Как ни странно, парижанки улыбались, а таксист поблагодарил меня за чаевые. Долго это не продлится.

Я вернулся в свой угловой офис на этаже дирекции. Президент должен вернуться только в среду, хорошая новость. У меня оставалось еще два дня, чтобы втянуться в работу, не подвергаясь бессмысленным нападкам. Помощница ожидала меня со одержанным энтузиазмом, разглядывая гору накопившихся за лето писем.

— Здравствуйте, месье. Срочные дела есть? Если нет, то я прочту почту. На это уйдет не меньше часа.

— Не беспокойтесь, работайте с письмами.

Я просмотрел все мейлы и только после этого позволил себе первый утренний кофе. В мое отсутствие ничего серьезного не случилось. Бездействие — закон августа в банках, возможно, еще в большей степени, чем в других структурах. Я помешивал свой эспрессо, когда в приоткрывшуюся дверь заглянул Этьен:

— Можно войти?

— Пожалуйста, заходите.

Этьен отвечал за бэк-офис, службу, которая физически осуществляет все трансакции, контролируя строгое следование правилам. Он попросил меня о встрече сразу по возвращении. Для разогрева мы поговорили об отпусках и о регби. Среди прочего я отвечал за финансовое управление и риски, то есть в мои задачи входил контроль всех процедур, связанных с теми структурированными продуктами, успех которых многие годы активно способствовал взлету показателей Банка.

— Ну, и как там наши парни?

Этьен — я не называю настоящего имени, чтобы сохранить ему шанс найти когда-нибудь работу — откашлялся, причем настолько смущенно, что я ощутил неизбежное приближение дурных вестей.

— В целом — хорошо. В пятницу мы высвободили восемнадцать миллионов, и моральный дух у ребят на высоте…

Он не окончил фразу.

— Но…

Он старательно уводил взгляд в сторону. Мне это не понравилось.

— Похоже, кое-кто из дельты напортачил.

Я ощутил жгучий выброс адреналина. "Дельта форс уан" — одно из ведущих наших подразделений, где собраны элитарные трейдеры Банка. Своего рода витрина, которую мы любим демонстрировать пишущим на финансовые темы журналистам, чтобы произвести на них впечатление. Этот накокаиненный молодняк — большинство со временем даже забывает о камерах наблюдения и вдыхает свой порошок на глазах у охраны, — эти асы обеспечивают до 60 % показателей Банка. Поэтому они находятся непосредственно под покровительством президента, прощающего им немало глупостей. Я же просто закрываю глаза, не забывая при этом… получать копии видеозаписей, которые храню в надежном месте. Никогда не знаешь, что когда пригодится.

— И что это значит?

— На самом деле их вроде бы двое…

— Хорошо, я все понял, рассказывайте дальше.

— Они превысили свой кредитный лимит.

— На сколько?

— Изрядно. Мы вошли в зону красного кода. Красный код означает, что Банк в опасности, так как размеры взятых сверх лимита обязательств велики.

— Когда это началось?

— Трудно сказать, но, похоже, с прошлой среды. Во мне поднималось беспокойство, смешанное с недоверием.

— Четыре дня красного кода в бэк-офисе — и никто не поднял тревогу? За все это время?!

— Дело в том… Эти отпуска… И потом, мы попросили о встрече с вами, как только нас известили. Сегодня утром, Филипп…

— Это кто?

— Шеф секретариата.

— Понятно. А кто виновники?

— Жюльен и Шарль-Анри.

Я был в шоке. Оба считались хорошими работниками, а Шарль-Анри к тому же входил в мою американскую "команду-мечту", привезенную из Нью-Йорка, когда я получил должность в Париже.

— Что будем делать?

Вопрос был одновременно и сложным и неприятным. Этот трус, совершенно очевидно, пытался затащить меня в большую, как я догадывался, кучу дерьма.

Ну и вопрос! Выполняйте свою работу, старина…

Молчание.

— Но… Вы ведь знаете Шарля-Анри, и я подумал, возможно, вам захочется поговорить с ним об этом…

Каков порядок потерь?

Потерь нет. На данный момент.

Объясните.

— Открытых позиций на лишних девятьсот миллионов… — почти неслышным голосом ответил руководитель бэк-офиса.

По опыту мне было известно, что может означать подобное заявление.

— А окончательные результаты?

— Еще нет. Пока не закрыты все позиции…

Я сделал бешеное усилие, чтобы не взорваться.

— И вы ничего не предприняли? Кто об этом знает?

— Никто, кроме вас и Марж из бэк-офиса. Она настояла… Вообще-то и я был согласен, конечно, но… Короче, мы решили, что лучше вас предупредить, сразу же, не медля.

Услышав последнюю фразу, я подскочил.

— Вовсе не сразу же, Этьен, — произнес я вкрадчиво. — Со среды прошло уже… пять дней! Но кто считает, правда?

— Вы правы, но… В общем, в среду у нас появилась уверенность, а подозрения возникли чуть раньше.

— Так, мы продвигаемся! Медленно, но все же продвигаемся, Этьен. "Чуть раньше" — это когда?..

— На самом деле, я полагаю, первые тревожные звоночки прозвучали в позапрошлый четверг… Но вы же были в отпуске, поэтому…

Как мне удалось сохранить спокойствие? Загадка!

— Ладно. Значит, вам двоим уже десять дней известно, что эти придурки нарушили все наши правила безопасности.

— В общем, да. Однако если судить по результатам, то все хорошо. Разве не так?

— Секундочку. Кто поднял тревогу?

Ну… немцы. Вы же знаете, наш основной контрагент по сделкам, Eugex. Но мы не могли…

А эти когда прорезались?

— Вообще-то…

— Когда?

Примерно месяц назад. Но вы же понимаете, ели предупреждать вас всякий раз, как поступает тревожный сигнал такого рода, вам некогда будет Работать…

— Что вы сказали, не понял?

— Во всяком случае, так мне объяснил ваш предшественник.

— Вы не правы. Нужно было сообщить мне немедленно. Сегодня результат положительный, а завтра они потеряют у нас за спиной десять миллиардов. И кто будет отвечать? Вы? Конечно нет!

Я примерно понял ситуацию. Встал из-за стола, и Этьену тоже пришлось подняться.

— Я вас скоро вызову, а пока — больше не задерживаю, — сухо сказал я.

Его лицо из белого стало желтым. Он пробормотал что-то насчет процедур, проверок, ценных кадров, безупречных trade records (перевожу: послужных списков двух юных козлов) и вышел пятясь, словно опасался получить пулю в затылок на пороге моего офиса. Я открыл свою электронную почту и начал печатать: "Уважаемый Этьен, только что Вы с непростительным опозданием сообщили мне информацию, способную поставить Банк под угрозу…"

5. ЯДОВИТАЯ ЭКЗОТИКА

Похоже, возвращение из отпуска оказалось не таким удачным, как я предполагал. Потому что контроль процедур — моя прерогатива. И неприятности будут именно у меня, если в ближайшие дни из шкафа вывалятся очередные скелеты.

И дело не столько в ошибках шефа бэк-офиса или в двух безответственных сотрудниках, сколько в самой организации работы Банка, на которую моя реальная власть почти не распространялась. Непрерывно множащиеся новые этажи иерархии экранировали поднимающуюся снизу формацию и попросту мешали правильной оценке рисков. Пора реагировать, причем незамедлительно.

Прежде всего — информация. Перед тем как вызвать провинившихся и заставить их признаться, мне нужно получить в руки инструмент давления. Связавшись с группой информационного наблюдения, я потребовал, чтобы они переслали на мой адрес копии всех мейлов обоих трейдеров. Непосредственно в мой почтовый ящик, минуя Этьена и его коллег. Как ни странно, мою просьбу восприняли без удивления. Мне даже показалась, что подобные не вполне законные действия привычны для службы безопасности.

Затем я попытался получить сведения обо всех контролируемых или неконтролируемых сбоях. С этим оказалось сложнее. На первый взгляд прецедентов не было. Чуть позже я подверг допросу Этьена. В конце концов он признался, что раз или два… Но ничего определенного. Однако, принимая во внимание риски, которые брал на себя Банк в последние десять с лишним лет, инцидентов, по всей видимости, хватало с избытком. Серьезных в том числе.

Я распечатал клиринги, подводящие итог операциям за последние годы, и постарался восстановить историю экзотических продуктов, с которыми работали проштрафившиеся трейдеры. Эти весьма специфические финансовые инструменты, созданные в "лабораториях" Банка, были как две капли воды похожи на все международные финансовые продукты, которые отныне стали токсичными: максимум рисков и минимум предосторожностей. При этом до последнего времени с более чем позитивными результатами для баланса Банка. Настоящий фокус, исполняемый с размахом. Как долго удастся его показывать?

Наши элитарные трейдеры работали рука об руку с командой специалистов по структурированию, с этими маленькими гениями, которые на всех парах конструировали один за другим экзотические финансовые инструменты. Комиссионные, которые они приносили, превратили эти продукты в новые бриллианты нашей короны. Но в таких камушках вполне могли прятаться и "колбасы", по теории Конрада Хуммлера. Тем не менее уже несколько лет эти сложные конструкции с варварскими названиями СDО^[8] (Collateralized Debt Obligations) и ABS^[9] (Asset Backed Securities) разлетались как горячие пирожки.

Юные гении, которых обхаживали банки всего мира, почитали себя алхимиками, способными превратить в золото содержимое наших мусорных ящиков. Магия, насыщенная математикой. Трансформация долговых требований в ценные бумаги, или секьюритизация, с помощью формул и уравнений камуфлировала опаснейшие риски и превращала их в конечном счете в… прибыль.

Технология была довольно простой. Сначала специалистам по структурированию сбрасывали непогашенные или рискованные кредиты. Затем парни, занимавшиеся продажей нашего барахла, зашивали эти негодные продукты в разнообразный ликвидный товар, преследуя сразу две цели. Во-первых, перевести риски с Банка на биржу, словно сбагривая надоевшую кошку. Во-вторых, почистить наши балансы: в результате таких манипуляций непродаваемые задолженности исчезали из пассива, чтобы чудесным образом появиться в колонке активов.

Этот бухгалтерский фокус породил естественное желание пойти еще дальше: если можно избавляться от рисков, замаскировав их в хитросплетении невидимых для простых смертных конструкций, к чему стесняться? Поэтому мы как одержимые использовали то, что у нас называлось эффектом кредитного плеча. У меня есть восемь евро? Значит, я имею право дать взаймы сто. Таков принцип, соблюдаемый в Европе: он лежит в основе мер предосторожности и позволяет строжайшим образом контролировать пропорциональность собственных средств, блокируемых банками, рискам, которые последние берут на себя.

К счастью, пресловутая секьюритизация дала нам возможность обойти все эти устаревшие установки. Поскольку благодаря экзотическим продуктам предоставляемые кредиты исчезали из балансов, наши собственные средства не затрагивались, и тем самым получали законную возможность давать в долг больше. До пятисот и даже больше евро на каждые восемь, хранящихся в наших кассах! "Эффект плеча" работал слишком хорошо, и его задействовали по полной программе. До того самого момента, пока плечо не превратилось в дубинку. И небо не обрушилось нам на голову.

Когда весной 2007 года в Соединенных Штатах разразился ипотечный кризис, нам не пришло в голову, что он затронет и нас. Кредиты на недвижимость, выдаваемые неплатежеспособным семьям для покупки жилья по заоблачным ценам, — не наш стиль. Наблюдая за миллиардами долларов, вовлеченными в эту историю, мы ощущали себя в безопасности в наших сверхсолидных и суперэтичных банках. Пока не поняли, что все гораздо серьезнее, чем предполагалось. Так как одно и то же подгнившее мясо постоянно переправлялось из одной колбасы в другую, никто уже не мог определить точный состав наших портфелей ценных бумаг, находящихся в обороте. Сколько в нем рискованных ипотечных кредитов? Немного? Много? Все, что мы знали, — так это то, что запахло жареным.

По возвращении из отпуска осенью 2007 года наш дорогой президент разразился на правлении пафосным заявлением: "Мы все несем ответственность…" Но не виновны! Чувствуете разницу? Дело о зараженной крови. Вся эта шумиха вокруг ипотечных кредитов напоминала знаменитый скандал с кровью, которую еще долго переливали пациентам после того, как выяснилось, что она инфицирована вирусом СПИДа. И полная безнаказанность в обоих случаях.

Я еще раз просмотрел историю вопроса. Получалось, что Банк вполне может оказаться в самом центре скандала, потому что именно мы стояли у истоков внедрения всех этих новшеств во Франции. Остальные являлись последователями, которые просто копировали наши методы, однако зачинщики — это мы! И аферисты — тоже мы. Тем не менее и речи не могло быть о том, чтобы выключить эту потрясающую машину по спасению плохих долгов. Слишком безотказно она работала. Без нее появятся убытки. И это затронет наших клиентов. В тот момент я еще полагал, что нам удастся найти какое-нибудь решение.

А что мы за все это время сделали, чтобы их хотя бы предупредить? Не говоря уж о том, чтобы защитить? Ничего. Впрочем, не так: кое-что мы сделали. Видя, как наши клиенты тонут, Банк хорошенько надавил им на макушку.

К тому же мы предлагали и другие продукты, ничуть не менее опасные, чем ипотечные кредиты: например, займы по сниженным ставкам, скроенные по индивидуальной мерке специально для лохов из местных органов власти. Одна из наших самых любимых целевых аудиторий — муниципалитеты, которые ищут возможность срочно разблокировать фонды, чтобы профинансировать впечатляющие мероприятия накануне выборов. Для работы с этими клиентами — представителями официальных структур, нуждающимися в значительных суммах и не слишком разбирающимися в нашем ремесле, — хватало простого трюка в виде займов с переменными ставками, которые индексировались в соответствии с довольно загадочным отношением доллара к евро. Пока все в порядке. Евро себя отлично чувствует, и это обнадеживает. Кроме того, главная фишка в том, что местные органы начинают возвращать кредит только через двадцать лет. А кто будет тогда руководить ими?! Те, что подписались на заем, к моменту расплаты давно уже будут не у дел. И тут за них можно только порадоваться! Потому что проценты по таким займам, сконструированным по принципу снежного кома, рассчитываются по кумулятивной схеме. И индексируются согласно обменному курсу, но не только: еще и в соответствии со стоимостью сырья и с различными, более или менее "левыми", показателями. Благодаря этому впечатление, будто они заключили выгодную сделку, складывается у наших клиентов ровно в тот миг, когда они предоставляют нам возможность… обобрать их до нитки!

Помимо мэрий, мы легко убедили воспользоваться этими волшебными займами немало организаций, отвечающих за предоставление социального жилья, и государственные лечебные учреждения. Как нам это удалось? Помогли сильные козыри, имеющиеся у нас на руках. Во-первых, само имя Банка, весьма уважаемое. Даже, можно сказать, почтенное. Затем профессионализм наших команд, навострившихся достойно обводить вокруг пальца любого дилетанта. Престижные имена наших предыдущих клиентов убеждали и успокаивали последующих. И наконец, кое-какие небольшие привилегии, предоставляемые лицам, принимающим решение во всех этих структурах. Поднимите руку те, кому никогда не был нужен личный кредит на приобретение жилья! В Банке "дружественные жесты" — мы предпочитаем эту формулировку слишком уродливому определению "подкуп" — являются одной из наших профессиональных технологий. Так, в свое время мы решили сделать более простыми условия получения кредитов под нулевые проценты для некоторых самых лучших клиентов, в частности для тех, кто поддерживал наши предложения в ходе их обсуждения со своим начальством. Мы имели на это право, и клиенты с удовольствием воспользовались открывшейся возможностью. Между собой мы окрестили эти личные займы ББВ — "Бери бабки и вали". Чем не полноценная программа действий?!

6. УТЕЧКА ИНФОРМАЦИИ

Со вчерашнего дня я метался по кабинету, как лев по клетке. Вот практически и все, что было в моих силах. Мне оставалось лишь ждать, пока западня сработает, и стараться не привлекать внимание двух идиотов. Если в ближайшие дни их позиции провалятся, это будет катастрофой. Тогда меня ожидает проблема, которую не утаить. И оправдаться не удастся. Что будет в худшем варианте? Сгорю, как примитивный предохранитель. Я уже мысленно слышал поучения, которыми меня одарит наш президент. Я его проинформирую, и он просюсюкает в ответ елейным голосом, всегда прорезающимся у него, как только подходит время рубить головы: "Дорогой Да-мьен, есть же причины, по которым я сижу в этом кресле!" Подтекст: "Вы ничтожество, по недоразумению занявшее место генерального директора, и я жду первой вашей ошибки, чтобы тут же вас вышвырнуть".

Я вернулся из отпуска всего лишь сутки назад, но уже испытывал потребность в разрядке. Срочно покинуть эту удушающую атмосферу, где люди с улыбкой вонзают друг в друга кинжалы. Конечно, за то, что позже будет квалифицировано как "технический инцидент", я непосредственно не отвечал, однако именно я олицетворял собой генеральную дирекцию. Мне явно требовался хороший допинг. Какое-нибудь средство, столь же возбуждающее, как закрытие позиции в последнюю минуту… Мэнди! Виртуозная мастерица игр в горизонтальном положении. Я встретился с ней в Нью-Йорке через несколько месяцев после рождения дочки. Ей тогда было двадцать лет, она обладала роскошными ногами и подлинным призванием. Веселая и раскованная, она спасла мое либидо от крушения. Ну, и заодно мой брак, естественно. Вот уже десять лет Изабель собачится со мной шесть дней в неделю, чтобы под этим предлогом избежать постели. Что же до седьмого дня…

Спустя тринадцать лет Мэнди по-прежнему оставалась в обойме. Она была француженка, но проводила время за границей, причем исключительно в нужных местах. Ее цены зашкаливали. Любознательная, заводная, она знала несколько языков, чаще читала The Financial Times, чем Femme actuelle^[10], и представляла собой живое воплощение греха. Она многих знала и нередко без всякой утайки рассказывала мне о разных людях.

Постоянно базируясь вроде бы в Лондоне, Мэнди вела профессиональную жизнь, сообразуясь с собственным настроением и перемещаясь на частных самолетах от клиента к клиенту и на званые вечера. Я отправил ей эсэмэску. Чистое везение: она тут же мне ответила, прислав смайлик, Дополненный словом "Аннабел" и цифрой II. Это означало, что она предлагает встретиться в культовом английском клубе около полуночи. Я перезвонил ей, чтобы подтвердить договоренность, однако она сразу перебила меня, выдав следующий текст:

— Знаешь мое второе имя? Золушка. Так что в твоих интересах прийти вовремя, иначе есть опасность провести ночь с тыквой.

Я обожал эту девушку, которая обладала блистательным чувством юмора, причем пользовалась им умело, как мужчины. К тому же ее оптимизм был заразителен. Я отменил несколько встреч. Потом оставил на работе лаконичное сообщение, сославшись на экстренную командировку, связанную со срочной покупкой одного банка, который, по имеющейся информации, находится на пороге банкротства. Затем помчался на Северный вокзал, чтобы успеть на "Евростар". Заказывать номер не требовалось, все обеспечит Мэнди.

Ровно в двадцать три часа такси подвезло меня к синей деревянной двери единственного ночного клуба, посещаемого членами королевской семьи. Членская карточка была при мне. Я вошел в помещение с приглушенным освещением и обволакивающей атмосферой, со стенами, обитыми довольно яркой полосатой тканью — хаки, золото и пурпур. Официант вышел за мной в холл, чтобы проводить в зал. Мэнди ждала в баре, оживленно обсуждая что-то со стройным мужчиной, обладателем матовой кожи и вкрадчивых манер. Мне показалось, что я узнал в нем одного из ближневосточных топ-менеджеров, ворочавшего, по слухам, колоссальными суммами. Заметив меня, Мэнди сделала приглашающий жест, одновременно прервав собеседника:

— Привет, Дамьен! Я уж заждалась тебя!

— Добрый вечер, красавица! Можно тебя поцеловать?

Только в щеку, мой ангел. Ты знаешь правила…

По-прежнему в Лондоне?

— Да ты что! Я прямо из Вашингтона. С ног валюсь от усталости.

Многообещающе!

— Позволь представить тебе… Э, да вы знакомы?

— Добрый вечер, Талал! Мы уже встречались. Как раньше, в Citigroup!

Он изобразил поклон, приветствуя меня.

— Мы пересекались, кажется, прошлым февралем в Давосе. С тех пор я сменил место работы, сами знаете, как это бывает…

— Понимаю.

— Стоп! Здесь не говорят о работе! — жизнерадостно заявила Мэнди. — Я голодная как волк. Съедим что-нибудь?

Она что-то сказала саудовцу, увлекая меня в ресторан. Как обычно, Мэнди была великолепна. Черноволосая, пухленькая, как персик, с красивыми светло-коричневыми глазами, в которых плясали золотые искорки, с шикарной манерой носить самые простые вещи. Всегда огромное декольте и никогда никакой вульгарности. Ни единого украшения, кроме амулета-бриллианта, скромной слезки, посверкивающей в ложбинке груди. На запястье — Reverse в стальном корпусе со вторым часовым поясом. Часы подлинного знатока.

В ресторане Мэнди выбрала столик в стороне с видом на танцпол. Она заказала паюсную икру, картошку на пару и блины. Я добавил графинчик водки, но она сухо отказалась:

— На работе не пью. Могу сразу уснуть. Я очень устала.

— Кутила?

— Вообще-то нет. Три межконтинентальных перелета за двое суток — гораздо тяжелее, чем хорошая пьянка. К тому же у меня был ужасный вечер. Я проторчала четыре часа в гостиничном номере. В полном одиночестве. А я ненавижу ждать…

— Наверное, ему это дорого обошлось.

— Плевать он хотел на цену. Это кузен… м-м-м… кузен того типа, которого ты сейчас как раз видел…

— Да, серьезная публика!..

Мэнди расхохоталась и положила руку мне на бедро.

— Ты прав. Знаешь что? Как-то я мучилась бессонницей и, чтобы уснуть, пересчитывала членов этой династии. Тогда-то я и надумала учить арабский. Представь, у основателя Саудовской Аравии Ибн-Сауда было сорок восемь законных сыновей и полсотни дочерей, все от девяти разных жен, выбранных в девяти разных племенах. Большой ловкач этот Ибн-Сауд! Если предположить, Что у каждого сына было в среднем по пять сыновей, то через два поколения к сегодняшнему дню образовалась целая армия в несколько тысяч их высочеств мужского пола, достигших возраста блуда и при этом невероятно богатых! Ты понимаешь, о чем я?

Эта девушка не только весьма остроумна. Она к тому же знает больше, чем я предполагал. Я хотел ее. Пора ускорить события.

— Пойдем?

— Дай мне еще минутку, Дамьен. Мне нужно поздороваться кое с кем на танцполе.

— Завтра поздороваешься.

— Не могу, это номер три.

— Кто такой?

— Гарри, третий наследник английского престола.

— Да наплюй ты на него. Он же просто малолетний придурок, забавляющийся свастиками, а ты выше этого! И потом, я хочу тебе кое-что показать.

Она вздохнула, но все же наплевала на сына принца Чарльза. Я оплатил счет, она ждала меня в холле. Несмотря на теплую ночь, моя гетера накинула роскошную норковую шубу. Поймав мой ироничный взгляд, она засмеялась:

— Знаешь, это моя спецодежда. Она отпугивает

деревенщину. Я интересуюсь только знатоками, теми, кто способен определить происхождение и качество этих мехов. И готов подарить мне такие же…

— Я бы сказал, что это норка махагони.

— Но это еще и шкурки самок, ты забыл уточнить. Впрочем, ответ принимается, не буду мелочиться! А как ты догадался?

Мне потребовались годы инвестиций, чтобы приобрести такой опыт. Когда Изабель захотела норку, то затеяла расследование, достойное ван Рюимбека^[11], у всех парижских меховщиков, так как хотела быть уверенной, что я подарю ей самую лучшую шубу. Похоже, между потаскухами и законными женами есть нечто общее!

Наше такси дожидалось на Беркли-сквер. Я слепо подчинялся Мэнди, твердо намереваясь не принимать никаких самостоятельных решений в ближайшие несколько часов. Еще одно преимущество общения с этой девушкой.

Мы остановились на Парк-Лейн. Она заказала номер в гостинице "Дорчестер", как обычно. Мне всегда было комфортно в этом немного старомодном, очень чопорном, но уютном отеле класса люкс с видом на Гайд-парк.

Грум закрыл за нами дверь лифта. Наконец-то одни! Я прижал ее к зеркалу, полный решимости сразу приступить к делу. Но она призвала меня к порядку. Я еле сдерживался.

— Мы договорились, что решаю я. Так что сохраняй спокойствие, малыш…

О том, что было потом, у меня сохранились смутные воспоминания. Огромный номер, салон, о котором я тут же забыл, гигантская кровать под балдахином, украшенным кистями в розовых узорах. Обе ванные отделаны каррарским мрамором. Я больше ни о чем не думал, погрузившись в глубокую горячую ванну, а она взяла дело в свои руки. Помимо прочего, мне нравилось и то, что она любит командовать. Чуть позже, уже в тепле постели, Мэнди снова проявила инициативу:

— Я голодная. А ты?

— Который час?

Три утра. Ты спишь? _Во всяком случае, пытаюсь, представь себе. С тобой, естественно, это не так просто. Так что поступай, как хочешь!

— Отлично! Я закажу булочки, мармелад и горячий шоколад… Сосиски съедим завтра утром, ладно?

— Отличная идея.

Так стартовала вторая половина нашей встречи. Между двумя сеансами практических занятий мы начали разговор. Мэнди явно собиралась поделиться со мной какой-то информацией. А может, ей хотелось что-то прояснить? Или она пыталась побольше узнать? Самая приятная гипотеза — она стремилась помочь мне. Трогательно, но маловероятно. Во всяком случае, руководство банком предполагает также сбор информации о том, что происходит на рынках. Причем всеми способами, даже самыми нетрадиционными!

Вчера в Вашингтоне случилась странная штука…

Голос ничего не выражал, словно она намеревалась рассказать какую-то сплетню. Я пробурчал нечто нечленораздельное, поощряя ее продолжать.

— Когда человек, с которым я встречалась, пришел, он был в том еще состоянии.

— Он?

— Я точно не знаю, кто он такой. Так, приблизительно. Все называют его Султан. Наверняка он принц, как и все саудовцы.

— Посредник?

— Нет, бери выше. Член королевской семьи. Бывший посол, который теперь руководит у них министерством. Шишка. Как тебе объяснить? Он вел себя так, будто меня там нет. Обычно он набрасывается на меня без лишних слов, и я должна срочно им заниматься, но в этот раз… Он ничего не хотел… Или не мог… Во всяком случае, он добрый час провисел на телефоне. Не желал даже, чтобы я его трогала… И это в два ночи!

— Ну и?.. Ты, что ли, расстроилась?

— Шутишь? На меня свалились нежданные каникулы. Нет, если серьезно, то удивили меня именно его телефонные звонки…

— Ты подслушивала?

— Он сидел напротив меня. Я же не могла заткнуть уши! Он говорил по-арабски и был уверен, что я не понимаю…

— Ты действительно знаешь арабский? А я думал, что ты просто выпендриваешься!

— Не строй из себя мачо, пожалуйста. Я понимаю арабский, и очень даже хорошо, представь себе.

— И что же он говорил, этот твой прекрасный принц?

— Что он только что встречался с неким Полсоном. И что нужно все ликвидировать.

— Полсон? Все ликвидировать?

— Все позиции Brothers^[12]… Ты понимаешь, о чем речь?

— Brooks Brothers — марка моих костюмов.

— Братья Маркс^[13] — давняя история. Большой Брат — это из литературы. Нет, где уж мне понять.

— Прекрати валять дурака, я о деньгах.

— Тогда Lehman Brothers!

— Вот-вот, думаю, именно это. Он сказал, что Brothers под пристальным наблюдением, вместе с Мерил как ее там^[14], и что-то про страховщиков. Еще я слышала, будто все накрылось, совершенно прогнило и обязательно кто-то слетит…

— Ну-ка расскажи! Пожалуй, это интересно.

— Ну вот. Вообще-то я почти ничего больше не знаю. Повесив трубку, он спросил меня, что я делаю с деньгами. Я сделала вид, будто ничего не понимаю, но он настаивал, сказал, что если я держу деньги в фондах или в каких-то бумагах, торгующихся на бирже, то лучше все продать.

— И что ты сделала?

— Все продала сегодня утром, естественно.

Мэнди хохотала так, словно только что рассказала отличный анекдот. Я не настаивал на развитии темы. Ее груди с нацеленными на меня сосками вновь возбудили мой интерес. Мы занялись делом. И все это на деньги акционеров Банка, что особенно приятно. Я собирался еще организовать несколько фальшивых ресторанных счетов, которые проскочат как по маслу.

Мэнди убежала рано утром. В качестве бонуса я съел ее завтрак. И жареные сосиски тоже.

Идея забрезжила на обратном пути в Париж. Я повторил про себя все, что она мне сообщила, сопоставив с тем, что мне было уже известно. Саудовцы, в чем нет никакой тайны, жизненно необходимы Соединенным Штатам. Во-первых, потому, что Саудовская Аравия владеет четвертью мировых запасов сырой нефти. В конце года цены на нее как раз резко подскочили. Поэтому еще важнее, чем всегда, расстелить перед ними красную ковровую дорожку, чтобы они сдержали экстремистов из ОПЕК. Во-вторых, если король Абдалла свернет себе шею, это будет катастрофой: семье Саудов в частном порядке принадлежит 7 % американских активов. Вполне достаточно, чтобы всю экономическую систему мгновенно залихорадило. И наконец, последнее, но отнюдь не самое мелкое обстоятельство. В Соединенных Штатах первое полугодие 2008 года было отвратительным. За пять лет размер национального долга буквально взлетел до небес. Для обеспечения финансирования казначейство выпускало облигации, гарантированные государством. А кто их покупал? Саудовцы! На втором месте после китайцев. Это финансирование, составляющее несколько миллиардов долларов в месяц, необходимо как воздух. Без него Америка рухнет. Ни больше ни меньше. Поэтому для Полсона, как и для администрации Буша, небольшая инсайдерская утечка — сущая ерунда. Мелкое прегрешение в государственных интересах.

А что если Полсон, вдруг осознав, что на горизонте замаячил кризис, сам его сейчас и организует? Предположение казалось невероятным, и тем не менее…

Буря нарастала, накрывая банк за банком. Может, он рискнул чуть-чуть сдвинуть снежный пласт, рассчитывая проконтролировать надвигающуюся лавину? Невероятно высокая ставка!

В этот момент я начал понимать, что происходит, и попытался реконструировать ситуацию.

Полсон ужинал с Султаном несколько дней назад и передал тому важнейшую информацию: Lehman должен рухнуть. Быть может, он отсоветовал ему помогать Фулду^[15]. А в остальном позволил саудовцам использовать взрывоопасную информацию по собственному усмотрению.

Я потихоньку дремал в кресле поезда "Евростар", а в голове у меня безостановочно крутилось: надвигается что-то ужасное… Но что, черт подери, мне делать со своими догадками?!

7. БЕЗ СУДА И СЛЕДСТВИЯ

Когда назавтра, 27 августа, я вернулся на работу, меня ждала хорошая новость. Капкан сработал. Оба трейдера выдали себя, обменявшись более чем недвусмысленными мейлами. "Что будем делать? Скоро все это просочится, и в лавке поднимется шум", — писал один. "Не дергайся, старичок, найдем по-быстрому выход и свалим", — успокаивал его второй. У меня перед глазами лежало больше пятнадцати такого рода мейлов. Ничего себе, двое наглых сопляков с астрономической зарплатой решили, что им удастся утащить еще и часть своей гигантской добычи. Вот что собой представляют, оказывается, наши выпускники Политехнической школы. Дешевые трюкачи, сильные в математике, кто бы спорил, но без признаков здравого смысла. Я был в шоке от того, как легко их можно прижучить. И выкинуть на улицу.

Я тут же их вызвал. Лучше сразу со всем покончить.

Тот, которого я знал лучше, Шарль-Анри, первым вошел в мой кабинет. Я сократил привычную вежливую болтовню и перешел к сути. Юный выпендрежник пытался оправдываться. Жалкое зрелище! Я был тем более разъярен, что он унизил именно меня. Ведь кто, как не я, заметил его в Нью-Йорке. Если об этой истории прознают, я буду выглядеть полным идиотом. А это неприятно. Я так и слышал, как Номер Один выступает перед правлением: "Дамьену предстоит еще поработать над собой. Ничего удивительного, посмотрите, с чего он начинал… Все логично. Но вот увидите: подставив нас, он непременно потребует выплатить ему премию по итогам года. А потом с него станется обратиться ко мне: Успокойте нас: вы же не собирались этого делать, правда, господин генеральный директор?"

Истинная подоплека сложившейся ситуации такова: год назад, в момент моего назначения, у Номера Один был другой протеже. Такой же самонадеянный энарх, как и он сам, сбежавший в последний момент в Сингапур. Меня использовали в качестве затычки для образовавшейся дыры. Но с этого момента президент Банка постоянно заставлял меня расплачиваться за то, что счел личным оскорблением. Впрочем, стойкости мне не занимать. И пусть мои звания и регалии не столь пафосны, как его, память у меня тоже хорошая. Даже излишне хорошая.

Ну а пока на мне висели два кандидата на увольнение и серьезная ошибка. Пора с этим покончить. Я повысил голос, угрожая подачей иска в суд. Шарль-Анри понял, что я не шучу. Затем я его битый час допрашивал по поводу использованных ими технологий обмана систем безопасности. Если он признается, я прекращу преследование. А поскольку человек я неплохой, то готов даже написать ему рекомендательное письмо для приятеля, который руководит хедж-фондом в Лондоне. Эта бумаженция могла принести сразу две выгоды.

Во-первых, она не позволит двум легкомысленным, но все же блистательным парням оказаться назавтра после увольнения у не слишком щепетильных конкурентов. А во-вторых, она даст возможность следить за их развитием. Все же они проявили креативность, так что кто его знает — глядишь, со временем, когда они поднаберутся опыта, имело бы смысл вернуть их в Банк. И наконец, в качестве жеста доброй воли, я предложил им небольшую премию. Чтобы смягчить удар и оплатить переезд.

Прочитав цифру — по сто тысяч евро каждому, — Шарль-Анри завизжал, как свинья, которую режут. Какая бестактность! Он продолжал утверждать, что Банк вот-вот огребет несколько сотен миллионов евро, которые тут же утекут в черные кассы… Чуть что, сразу громкие слова! Эти деньги послужат всего-навсего для разруливания других подобных инцидентов, вот и все. А что еще с ними можно сделать? Отдать ресторанам, организующим благотворительные обеды? Реальность ведь проще некуда: они превысили разрешенный кредитный лимит и обманули систему, чтобы выманить незаслуженные бонусы. Серьезное прегрешение, требующее наказания. Но, главное, они попались. Не пойман — не вор, вот девиз трейдеров. Плюс небольшой нюанс: пойман — уволен. Точнее, принесен в жертву, повешен, четвертован, зарезан — во имя священной репутации Банка.

Парень в конце концов понял, что все пропало. Сделав последнюю попытку поторговаться, он сдал мне все, словно избавляясь ото лжи, повисшей на шее слишком тяжким камнем. Совсем как ребенок. Чем дальше он углублялся в детали своей методики обмана системы, тем больше распрямлялся. Казалось, юнец едва ли не гордится собой. На самом деле ребята выстроили довольно хитроумную схему, начав с создания фальшивых клиентов. Для этого они просто взломали нашу информационную систему Murex. Чтобы спрятаться от проверок, они прибегали к арбитражным сделкам между двумя портфелями — реальным и фиктивным. Ежедневно, как и положено, осуществлялся контроль реального портфеля, чтобы проверить полученные или удовлетворенные требования о внесении дополнительного обеспечения… Открытие каждого фьючерсного контракта на фондовые индексы требует наличия гарантийных залоговых средств на счете, и каждый вечер после закрытия сессии позиции анализируются клиринговой палатой, которая в случае необходимости требует пополнить залоговые средства. В этот момент возникает сразу несколько потенциальных наблюдателей, способных выявить нарушения: сам Банк, естественно, но еще и структура, отвечающая за клиринг, — в данном случае ею стала немецкая биржа деривативов Eurex и ее клиринговая палата. Эта система работает по образу и подобию челюстей крокодила. Тревога объявляется в момент отсутствия на счетах свободных средств, срабатывая как рефлекторная реакция этих славных хищников, вся сила которых — в способности сжимать челюсти и дробить все, что в них попадает. Зато крокодил не в состоянии раскрыть пасть, если просто перевязать ее обыкновенной веревочкой. Так и система Eurex: в случае убытков зубы тут же смыкаются. Однако если благодаря ошибке Банк зарабатывает деньги, крокодил не шевелится: нарушения как будто и не было.

В какой-то момент Шарль-Анри даже начал записывать для меня слабые места нашей системы безопасности. Я его об этом не просил, но почему бы и нет?! Коротко резюмирую его пояснения: с момента введения в действие системы Murex число ежедневных сделок увеличилось в восемь раз. Наши хранилища информации переполнились. Поэтому пришлось установить производные системы, призванные поглощать информацию и защищать все трансакции. Каждая из них автономна и непрозрачна. Оба трейдера собирались уводить совсем маленькие, не доходящие до порога тревоги суммы, переводя их на внутренний счет, что позволило бы им за несколько месяцев сорвать настоящий джекпот. Как маленькая утечка воды, заполняющая в конце концов большое ведро. Достаточно набраться терпения. И не болтать…

Я похвалил его за изобретательность и неумение хранить тайну, попросив оставить нацарапанную им схему в качестве вещественного доказательства его признания. В мои планы входило использование полученной информации для укрепления безопасности Банка. Потом он подписал документ, в котором обязался никогда и ничего не рассказывать об этом за пределами Банка.

Я намеревался принять в конце дня его сообщника, чтобы потопить его таким же способом. Маловероятно, что он окажется более стойким, чем Шарль-Анри. А пока нужно было срочно менять систему безопасности. Секретарша только что предупредила меня о приходе Этьена, который дожидался в приемной. Он вошел в мой кабинет с побитым видом. Я решил обойтись без перчаток:

— Вы понимаете, что нужно менять всю конструкцию?

— Смеетесь?

— Разве похоже?

— Но это же огромная работа. Как минимум на полгода!

— Что ж, придется приступить прямо сейчас, поменяв для начала, скажем, все коды доступа.

Шеф бэк-офиса принял оскорбленный вид:

— Зачем? У нас никогда не было проблем с переводом средств!

— Всех средств?

— Конечно! Да и кто станет подменять адресата валютного свопа или любой другой трансакции?

Тут мне стало ясно, что у Этьена плоховато с воображением. Его реакция меня обеспокоила. Я интуитивно чувствовал, что смена кодов — отличная идея.

Распрощавшись с ним, я дал ему сутки на решение проблемы. Подожду несколько месяцев, а потом уволю. В декабре, что ли. К Рождеству?

Назавтра я получил от него электронное письмо. Новые коды доступа активированы. Я уже был в курсе. Незадолго до этого у меня появилась, наверняка по ошибке (у высоких технологий тоже есть свои пределы), копия мейла с перечислением всех произведенных изменений, в том числе и новые коды. В конце сообщения я наткнулся на очаровательную фразочку, явно про меня: "Этот придурок намерен сделать меня козлом отпущения. Не выйдет!" Этьен мог не ставить свою подпись, я и так узнал его стиль. И сохранил мейл в архиве. Может, вовсе не обязательно ждать Рождества…

8. САМООБМАН

Уже в пятницу, последовавшую за моим возвращением из отпуска, на директорском этаже меня ожидал маленький сюрприз. Наш гениальный президент, движимый безошибочным инстинктом, решил вновь приступить к своим обязанностям на Два дня раньше намеченного. Вот невезуха. Мало того что придется в спешном порядке собирать абсолютно бессмысленные совещания, теперь еще нужно как-то спасти мой заранее запланированный обед с высокопоставленной персоной из парижского финансового мира. Я имею в виду Патрика Артюса, директора по исследованиям банка Natixis, считавшегося в то время весьма солидным учреждением, несмотря на изрядные потери, о которых сообщалось в начале лета. Если в повестке дня Номера Один ничего не значится, легендарное любопытство непременно приведет его за наш столик. Можно и не говорить, что подобная перспектива меня не воодушевляла. Дело в том, что я рассчитывал в полной мере насладиться одним из редких развлечений, которые предоставляет моя должность: с проникновенным видом выслушать пророчества Артюса, зачастую столь же абсурдные, сколь безапелляционные.

Я спустился в холл, чтобы встретить своего гостя. Артюс уже ждал меня, спокойно беседуя с Номером Один. Чуть поодаль стояла незнакомая женщина. Интуиция подсказала мне, что она пришла на обед с моим президентом, причем их трапеза наверняка призвана утолить не голод, а совсем иные желания…

— А, Дамьен! Как хорошо, что я оказался здесь и смог встретить вашего гостя!

— Вам отлично известно, дорогой Патрик, насколько незаменим наш президент…

Номер Один повернулся ко мне с легкой гримаской:

— Похоже, отпуск ничуть не смягчил вашу язвительность. Ладно, господа, я вас покидаю, — добавил без паузы президент, нежно улыбнувшись молодой женщине.

Я был в восторге. Нашему обеду никто не помешает.

Войдя в лифт, ведущий экономист Natixis тут же приступил к своей любимой забаве:

— Вы вроде бы отлично справляетесь с кризисом…

Многообещающее начало!

— Вы слишком снисходительны. Еще год назад, дорогой Патрик, вы наверняка придерживались диаметрально противоположного мнения.

— Ну что вы! Когда Банк закрыл — временно, естественно, — свои три фонда, рынок все правильно понял. Да и я сам, всякий раз как меня спрашивали, воздерживался от какой бы то ни было критики в ваш адрес. Даже наоборот…

— Да, конечно. И мы оценили ваше отношение.

Он намекал на впечатляющее решение, принятое Банком в начале августа 2007 года: оно, по моему мнению, сыграло свою роль (недооцененную) в зарождающемся падении биржевых рынков. Три из наших спекулятивных фондов, до этого момента процветающих, неожиданно столкнулись с кризисом ликвидности. Иными словами, инвесторов, желавших забрать свои деньги, оказалось больше, чем новых вкладчиков. Наш финансовый директор тогда отправил мне панический мейл — с целью проинформировать меня, что похвально, и одновременно желая на всякий случай прикрыться, что уже менее благородно. На своем (а заодно и на моем) жаргоне он писал: "Требования изъятия достигают непредусмотренных размеров. Возможный провал в конце недели". Перевожу: "У нас вот-вот кончатся наличные". Безусловно, можно было отдать деньги всем желающим, позаимствовав их из оборотных средств Банка. Но фонды представляют собой самостоятельные учетные единицы, живущие собственной жизнью. Дополнительная проблема: некоторые из их активов, как оказалось, не котируются, то есть не имеют рыночной оценки. Казалось бы, нужно санировать эти фонды, поскольку именно на них мы сознательно ориентировали многочисленных клиентов. Юридически мы не были обязаны это делать. Да, впрочем, и не собирались. Даже если их банкротство и имело бы самые скверные последствия, что очевидно. Чтобы справиться с проблемой, мой президент отнесся к ней позитивно: "Без паники, старина, закроем их на время, пока все не успокоится. Этого будет вполне достаточно!"

Сия абракадабра означала, что мы приостановим выплату наличных. На время, естественно. Мы собирались просто-напросто заморозить средства наших идиотов клиентов, пока курсы не выправятся. Помню даже, как тогда все правление поздравляло себя с этой идеей.

К несчастью, рынки быстро поняли, что суперакции наших фондов sicav^[16] немногого стоят. Да вообще ничего не стоят! Слухи распространились, и требования возврата стали множиться, достигнув вскоре катастрофических размеров. И тем не менее приостановление выдачи наличных в этих фондах прошло как по маслу: Берси, а заодно и АМF^[17] — верховные власти финансовых рынков — все проглотили и не поперхнулись. А ведь прерывание сделок, блокирование ликвидности — стопроцентное преступление, согласно нормам капитализма! Проявление страха. Даже паники! За нами, по идее, должны были следить конкуренты, средства массовой информации, власти — вообще все! Но ничего не случилось. Чудесным образом наше немыслимое решение прошло почти не замеченным. Нашлись, конечно, какие-то мелкие газетенки, которые удивились, кто-то нас слегка пожурил, но по сути никто ничего не понял. Одна ежедневная газета даже написала о "ловком решении" в период всеобщей истерии. Ловкое решение… Куда уж ловчее. Помню комментарий Номера Один, весьма довольного собой, как всегда, когда совершает очередную глупость: "Вот видите, Дамьен, достаточно сохранить хладнокровие, и рынки тут же образумятся, почувствовав, что мы не уступим".

Увы, двумя месяцами позже, когда мы снова открыли эти фонды, повеяло паникой. Поколебавшись, мы решили сделать "дружественный жест", как выражаются сотрудники пресс-служб, — возместить убытки клиентам! Нет-нет, не волнуйтесь, отнюдь не всем, только самым крупным, и к тому же не полностью. И все же это решение обошлось нам в такую мелочь, как два миллиарда. На эту цифру было сразу наложено табу, и мы ее так никогда и не признали. Тем более что в дальнейшем мы окончательно закрыли два из трех упомянутых фондов.

Удобно устроившись в столовой дирекции и заказав закуски, я захотел протестировать шута из Natixis на предмет моего нового увлечения:

— Читали? У Lehman по-прежнему отличный рейтинг. И Standard & Poor's, и Moody's сохраняют за ним А А +.

— Правда? Меня это не удивляет. О нем сейчас болтают невесть что. Но Ричард Фулд — великий банкир, вне всяких сомнений.

Слушая этого самоуверенного краснобая, я вспоминал его досье, которое мне подготовила секретарша- В папке имелась выдержка из датированного 22 марта 2007 года годового отчета Natixis, за содержание которого отвечал мой гость. Что же он говорил, этот гуру, к чьему мнению многие прислушиваются? Что он ни минуты не верит в кризис ликвидности, о котором болтают на рынках. Еще больший бред, по его словам, — возможная рецессия в Соединенных Штатах. Дурацкая шутка! И — вишенка на торте! — он подвергал сомнению идею, будто "ипотечный кризис в Штатах способен спровоцировать банковский и финансовый кризис". До чего же глупы и легковерны люди…

Праздник продолжался в том же духе до самого десерта. Артюса понесло: конечно, экономические перспективы "неопределенны", а ситуация на биржах "волатильная". Что же касается игроков рынка, они, по его мнению, травмированы "периодом спада". Но конец туннеля близок, его просто нельзя не видеть. Тем более что прибыль крупных предприятий "правильно ориентирована", а правительства в скором времени "стимулируют покупательную способность", чтобы облегчить оживление деловой активности.

Хуже всего, что эти его экстравагантные предсказания показались мне тогда почти разумными.

9. ДРАГОЦЕННЫЙ ШАНС

Я проводил Артюса до лифта. Время было расписано по минутам. Сегодня вечером, как обычно в конце августа, моего присутствия требовало важное событие в Довиле. Знаменитые продажи годовиков — эксклюзивных жеребцов от самых лучших чистокровок — ежегодно давали главе нашего департамента управления состояниями возможность половить крупную рыбу в течение двух аукционных дней. Я должен с ним встретиться в 18.30, чтобы обсудить результаты проведенной разведки. Затем последует торжественный ужин, в ходе которого я буду играть роль нажив-к-> стараясь заключить крупный контракт.

Я был скорее доволен небольшой ударной группой, которую создал пять лет назад. Эта команда, состоящая из трех бойцов, отобранных по критерию хороших манер, содержимого записных книжек или фамилии с дворянской приставкой, объезжала места культовых тусовок с участием миллиардеров всего мира: Бал роз в Монако, Международный салон антиквариата в Маастрихте, Базельская ярмарка современного искусства или встреча Нового года в Гштааде. Там у нас появлялась драгоценная возможность приблизиться к потенциальным клиентам, которые обычно недоступны.

Перед тем как умчаться, мне нужно было еще сделать несколько звонков. Почему такая спешка? Чтобы успеть до вечерней пробки на шоссе, ведущем в Нормандию.

— Не помешал?

В дверях моего кабинета возник президент. Всякий раз, когда ему нужно было затронуть ка-кую-либо щекотливую тему, он вдохновенно гладил лысину. Загар ему шел. Он не выглядел на свои шестьдесят два года.

— Я собирался уйти, но заходите, пожалуйста.

— Так рано?

— Тороплюсь в Довиль. Годовалые жеребцы, помните?

— Да-да. Ваши маленькие фантазии… Я просто хотел вам кое-что сказать по поводу одного досье, пока еще предельно конфиденциального…

Я молча кивнул, потому что уже привык к его преамбулам, которые обычно предваряли даже самый безобидный разговор.

— Один друг дал мне весьма интересную наводку.

Тут пришло время понять, в какой тональности мы беседуем.

— Друг?..

— В общем, да… Близкий человек. Вице-президент крупной американской структуры.

— Ну и?..

Это дело довольно деликатное… О'кей, ну, вы уже поняли, — пробормотал он, неожиданно разозлившись. — Я имею в виду Citigroup.

Они знавали и лучшие времена!

— Послушайте, старина, когда выстроите банк, подобный этому, тогда и будете иронизировать. Одним словом, я встречался с ними на прошлой— неделе в Париже, и в какой-то момент мы заговорили о Восточной Европе.

— Понятно.

— Точнее, речь зашла об Украине. Представляете, третий банк этой страны собираются продать. Золотой шанс! У этих бывших коммунистических протекторатов огромный потенциал. Они гораздо динамичнее нас, и в них все можно придумывать заново.

— Да, конечно. Но я не…

— Citigroup решил снова сконцентрироваться на Соединенных Штатах. Они готовы отдать часть своих долей в этом банке при условии, что все будет сделано быстро.

— Насколько я помню, на одном из наших последних совещаний вы радовались, что мы не вложились в восточноевропейские страны.

— Это было в прошлом году. С тех пор там произошли некоторые перемены… Возможно, вы заметили?

— И о чем идет речь? Каков порядок инвестиций?

Президент встал. Через пару секунд он сделал вид, будто собирается уйти, и уже на пороге обернулся ко мне:

— Да ничего особенного. Возможно, миллиарда два. Или два с половиной…

— За что?

— За двадцать три процента капитала.

— Получается, его оценивают минимум в восемь миллиардов евро. Восемь миллиардов за отнюдь не лидирующий банк страны, которая находится в скверном положении и имеет огромные долги? Не такая уж ничтожная сумма, если все это учесть!

— Послушайте, Дамьен! Проанализируйте цифры и представьте мне полное досье к концу сентября. Тогда и вернемся к разговору.

— Скажите, просто чтобы мне знать, — спросил я, подумав: "Кончится тем, что я опоздаю в До-виль", — вы уже что-нибудь подписали?

— Нет, ничего. А даже если бы и подписал, не вижу никакой проблемы.

Не буду торопиться с проработкой этого мутного Досье. И так очевидно, что инвестировать в данный момент в Украину — плохая идея. Тлеющий кризис в отношениях главы государства и его премьер-министра тянет экономику вниз. Перспектива инфляции в 2008 году превышает 20 %, и мне известно о поданной в МВФ заявке на получение займа в шестнадцать миллиардов. Судя по всему, нашего президента ловко водят за нос! Разве что… А если эта сделка сопровождается "дружественным жестом", как у нас говорят?!

10. КРЮЧОК С НАЖИВКОЙ

Все прошло удачно. Я приехал почти вовремя, и Пьер-Жан, директор нашего департамента управления состояниями, ждал меня, удобно устроившись на банкетке, обтянутой красной тканью, в довильском ресторане для happy few^[18] "Chez Miocque". Этот высокий парень в великолепном костюме с черно-белым рисунком "пье-де-пуль", в забавной розовой сорочке и темно-коричневых лакированных ботинках Weston, весело приветствовал меня: — Выпьете мохито, Дамьен? Я начал без вас.

— Правильно сделали. Итак, на каком мы этапе?

— Сегодня удачный день. Ставки поднялись до семисот семидесяти тысяч евро за великолепного будущего чемпиона.

— А как там наши престижные друзья? Все собрались?

— Почти все. К тому же объявилась совершенно особая гостья, Саманта. Догадываетесь, кто это?

— Ну конечно. Шикарная посредница, которая обделывает разные делишки с кланом Мактубов из Дубая.

— Так вот, эта дама, похоже, здесь не для пополнения своего табуна. Вы знали, что она любит скакунов?

— Нет. Впрочем, я в этом не слишком разбираюсь.

— Я видел ее сегодня, и она ни на шаг не отходила от одного типа из Barclays. Если не ошибаюсь, это один из его вице-президентов.

— И что вы об этом думаете?

— Говорят, готовится какая-то сделка.

Это могло означать, что англичане оказались в затруднительном положении. И что они намерены из него выбраться, не прибегая к помощи государства. Вполне эффективный способ сохранить независимость и… свои бонусы заодно! Работа с подобным посредником могла представлять интерес. Нужно будет ею заняться. Лично.

— Вы сможете представить меня?

— Почему бы и нет? Приезжайте в Лондон, попробуем вместе пообедать в ее любимом ресторане недалеко от конных заводов Ньюмаркета. Она там часто появляется.

В ресторан вошел Эрве Морен^[19]. Пьер-Жан с заговорщическим видом наклонился ко мне:

— Он только что купил ногу.

— Что-о-о?

— Сегодня днем он вместе с друзьями участвовал в торгах. Они отхватили чистокровного красавца, которого поделят на четверых или пятерых. Ему достанется нога.

Министр обороны присоединился к шумной компании, которая, по всей вероятности, отмечала это событие. Пришло время разобраться с повесткой дня.

— Итак, что нам удалось с Эдуардом де Ротшильдом?

— Вы знаете, у меня впечатление, что можно попробовать. После того как он оставил семейный банк, его состояние свободно.

— То есть?

— Точно неизвестно, что произошло между ним и его сводным братом Давидом, но, похоже, какие-то распри имеют место. Покупка газеты Liberation ситуацию, естественно, не упростила.

— Вот уж действительно, теперь он скорее большая шишка в СМИ, чем банкир!

— Можете сколько угодно иронизировать, Дамьен, но, учитывая размер его личного состояния, я бы предпочел поскорее загнать этого клиента в нашу конюшню.

— О какой цифре идет речь?

— Даже с учетом того, что он ежедневно теряет из-за своей газеты, они вместе с братом владеют, по оценкам, тремястами миллионами евро.

Вот уже два года, как мы нацелились на Эдуарда де Ротшильда. Пьер-Жану, ведущему специалисту Банка по лошадкам и состояниям, которые их сопровождают, удалось приблизиться к наследнику Ротшильдов на вечере, организованном ассоциацией France-Galop, чьим президентом, впрочем, Эдуард и был. Эта структура, в которой состоят весьма уважаемые лица, организует розыгрыши главных призов и управляет во Франции шестью крупными ипподромами, в том числе довильским. Эдуард де Ротшильд, одетый с иголочки пятидесятилетний мужчина, наездник международного класса и специалист по скачкам с препятствиями, успешно защищался от охотников за прибылью вроде нас. Однако Пьер-Жану удалось заинтересовать его, сказав, что он страстный поклонник конюшни и цветов Эдуарда — желтая куртка и голубая кепка (те же цвета, что у жокеев его отца, только наоборот).

После длительной подготовительной работы пришло время переходить к заключительной фазе. И именно на этом этапе в игру надлежало вступить мне. Наш управляющий состояниями сумел раздобыть нам приглашения на прием по случаю закрытия аукциона. Празднество должно было состояться этим же вечером в поместье Мотри, нормандской вотчине Эдуарда де Ротшильда.

Нужно будет приложить все усилия, чтобы добиться полномочий на управление состоянием барона. Я задумался о темах, которые смогу обсудить в ходе короткого разговора с ним, если все пройдет удачно и сам разговор состоится: Нью-Йорк, его тамошний MB А, очаровательная супруга Ариэль, с которой Изабель время от времени пересекалась в фитнес-клубе "Ритц", часы его славы в семейном банке, трудности в управлении собственным состоянием, если владеешь более или менее приличными деньгами…

Задача состояла в том, чтобы привлечь к нам эту ветвь знаменитой династии. Мы бы удовольствовались и малой частью его богатства.

Прекрасный трофей, а заодно и отличный шанс заткнуть рот президенту. К тому же достойное украшение витрины Банка, способное привлечь в него толпу простофиль.

11. РАЗДАЧА ПРИЗОВ

На этой неделе праздники следовали за праздниками. Довиль с его миллионерами завершился полупровалом: Эдуард де Ротшильд не сказал мне и пары слов, однако на этом приеме нам удалось локализовать и другие богатейшие объекты, которые теперь будет мониторить Пьер-Жан. Чтобы достойно завершить торжества, я отправился на уикэнд в Лондон для участия в последнем крупном мероприятии счастливой глобализации. Полный восторг! Волшебная столица и рай для спекулянтов последние два десятилетия… Сити оставался, пожалуй, главным местом, где в Европе можно сделать деньги. Много денег. На самом деле Лондон — это последний налоговый рай, к которому относятся терпимо. Швейцарское правосудие в конце концов согласилось сотрудничать с налоговыми органами. Мы в Банке очень внимательно наблюдали за судьбой различных следственных поручений, которые множились в Европе и опасно усиливали юридическую взаимопомощь между европейскими государствами.

С другой стороны, Англия — остров, о чем частенько забывают. Здесь запросы французского или итальянского правосудия часто воспринимают без всякого энтузиазма. То же относится и к налоговым органам. Британская администрация до-, вольно обидчива, она во всем видит попытки вмешательства в ее компетенцию. И ограничивается в таких случаях подтверждением получения почты, за которым следует молчание. Причем длительное. Через какое-то время уже никто не рискует заговорить на эту тему, опасаясь потерять лицо. В результате одним из главных мест Великобритании, где международное сотрудничество осуществляется эффективнее всего и при этом с безупречным сервисом, остается "Аннабел". В уютной атмосфере этого элитарного английского клуба тот факт, что ты француз, далеко не всегда — недостаток.

Сегодняшнее мероприятие проводилось в отеле "Дорчестер", где я обычно встречался с Мэнди. По традиции, весьма респектабельный английский журнал The Banker вручал свои ежегодные премии особо выдающимся финансистам. Войдя в салон почтенного заведения, расположившегося практически на опушке Гайд-парка, я подумал, что на сей раз у нас нет особых причин поздравлять друг друга с профессиональными успехами. Мы, банкиры всего мира, здоровались и, как собачки, обнюхивали друг друга, словно пытаясь убедить себя в том, что бонусы будут жить вечно. Трогательное и нелепое зрелище.

Посреди ужина, который подавался при свечах в огромном гостиничном зале приемов, директор издания поднялся на трибуну, чтобы произнести приличествующую случаю речь, из которой следовало, что представители профессии проявили в последние месяцы безупречную честность и выполняли свои обязанности с несравненным мужеством. Я ущипнул себя, пытаясь понять, что я здесь делаю.

Вручение наград началось еще до того, как подали говяжье жаркое под мятным соусом: премия "За самый successful hedge fund"^[20], премия "Самому рентабельному финансовому учреждению", премия "За лучший биржевой курс"… Недоставало только премии за честную и преданную дружбу! Вот Generate^[21] поздравляют с достижениями его российского филиала. Эту премию, безусловно, нужно было присуждать в номинации "За черный юмор". Затем пришло время армянского филиала Credit Agricole — еще один прикол. Что же касается нашего Банка, который, как обычно, красовался на вершине, то он в результате собрал четыре премии, в том числе "За финансовые инновации". В высшем финансовом свете все поставлено с ног на голову, не сомневайтесь. Собственно, как я понимаю, именно в этом и заключается его истинная сущность. Тем не менее казалось, что эйфория будет длиться вечно.

По-хорошему, этим вечером The Banker должен был вручить главную премию: "За надувательство". Номинантов на нее хватало с избытком. Можно было бы присудить, скажем, "Оскара" за секьюритизацию: сколько же мелких акционеров отправилось в путешествие, из которого нет возврата?! Во всяком случае, для их накоплений. Что они купили, сами о том не догадываясь? Тухлые задолженности, состоящие из траншей долгов, сделанных живущими в Соединенных Штатах мексиканскими семьями, которые назанимали до 130 % стоимости своих домов, к тому же под плавающие проценты?! Когда проценты начали резко расти, несчастные оказались не в состоянии выплачивать свои долги, и их славные хижины конфисковали. Никакого риска? Именно так когда-то и полагали. А потом цены на дома упали. Клиенты отказывались возвращать займы, и зараза распространилась на все банки.

Сосед справа прервал мои размышления. Это был один из директоров лондонского отделения НSВС^[22], с которым я часто пересекался в последние годы. С начала ужина он пытался убедить меня в том, что оживление на рынке неизбежно: знаешь, достаточно еще немного увеличить волатильность акций sicav — и они ничего не заметят! Я мог лишь печально улыбаться в ответ. К этому моменту я уже понял: определение "волатильные", которое мы все употребляли применительно к нашим восхитительным sicav — теоретически самым безопасным вложениям, — теперь стали использовать и для остальных пакетов гнилых займов, которые циркулируют по всему миру. В результате и вдова из Карпантра, и служащий из Ле-Мана упорно запихивают свои сбережения в эти дырявые чулки. Так что Банк тоже по праву заслужил премию за жульничество, введя в заблуждение стольких доверчивых вкладчиков.

А заодно стоило бы наградить призами и финансовые учреждения, которые зашили в счета своих клиентов убитые бумаги вроде акций Dexia^[23]. Эта банда уже получила, считая с начала года, пять миллиардов евро, щедро влитых французским государством, чтобы избежать ее банкротства. При том, что ее оборот — 7,3 миллиарда, эти квазидотации составили 70 % от него — неоспоримый мировой рекорд!

Последнюю премию можно было вручить в номинации "За интеллектуальную бесчестность". Конкуренция была бы самой ожесточенной. Вот уже двадцать лет мы с огромной помпой требуем большей свободы и независимости, ослабления регулирования и бюрократизма, снижения налогов. Самое смешное, что всего этого удалось добиться! Сначала от социалистов — Фабиусов, Стросс-Канов, Береговуа, Делоров^[24], которые снова стали более снисходительными — после кратковременного приступа безумия летом 1981 года. Спасибо вам, крупные чины из соцпартии, банкиры вам стольким обязаны! Но, обратите внимание, и правые деятели проявили не меньше доброжелательности. После того как Ширака избрали президентом, надзор со стороны Банка Франции практически прекратился. Что же касается его карающей десницы, Банковской комиссии, о ней никто не вспоминал в течение всего десятилетия. Ни одного серьезного расследования, ни одного публичного внушения, ни одного доклада: функционеры вели себя едва ли не идеально!

Только что подали десерт. Мне надоела эта вакханалия взаимных поздравлений в атмосфере показухи, характерной для заката империй. Я потихоньку скрылся под тем предлогом, что завтра мне нужно успеть на самолет, рано утром вылетающий в Будапешт. Правда заключалась в том, что я предпочитал насладиться десертом в своем номере. Десертом в шелковом белье… Но Мэнди в Лондоне не было. Вероятно, она отправилась развлекаться в Нью-Йорк. Я скучал по ней несколько больше, чем хотел бы. Меня это даже начало раздражать.

12. ЛАНЧ В БУДАПЕШТЕ

Генри Кравис руководит одним из черных ящиков мирового капитализма, гигантским хедж-фондом KKR, славящимся как своими показателями, так и непрозрачностью. Иными словами, речь идет об одном из инвестиционных фондов, который всегда, когда можно, покупает по самым низким ценам и перепродает по самым высоким. Схема кажется очень простой, но на самом деле таковой не является: чтобы так быстро заработать столько денег, недостаточно профессионализма, нужно иметь особый дар, даже что-то вроде священного призвания. Этот коротышка с неприметной внешностью — своего рода легенда финансовой элиты, хотя бы потому, что стоит три миллиарда евро.

С ним-то я и должен был встретиться в Будапеште. Мы назначили свидание "за ланчем", как говорит Генри, в его любимом ресторане Four Seasons. Президент Банка отправил меня туда, чтобы присмотреться к покупке Raiffeisen, одного из крупнейших австрийских банков, который пустил глубокие корни в странах Восточной Европы, но начал проявлять признаки слабости.

— Знаете, дела плохи…

Этот коренастый шестидесятилетний мужчина с челюстью питбуля говорил на ужасающем французском с густым техасским акцентом. Он очень хорошо ко мне относился, потому что несколько лет назад я убедил исполнительный комитет Банка сыграть вместе с К К R из расчета пятьдесят на пятьдесят в одной довольно хитрой комбинации. Если я правильно помню, речь шла о покупке пакета акций фирмы Legrand, производителя электрооборудования из Лиможа. Мое лиможское происхождение подвигло меня на организацию сделки в оптимальных условиях. Впрочем, мы очень быстро продали свой пакет и… заработали на этом двести миллионов евро. История наделала шума, но мне удалось помешать упоминанию моего имени в прессе во избежание неприятностей для родителей. Эта маленькая, но достаточно удачная операция способствовала установлению хороших дружеских отношений между мной и Генри.

Был понедельник, первое сентября. Пока я слушал Крависа, мне на ум пришли волнующие признания Мэнди. Похоже, моя охотница за трейдерами, не забывающая мимоходом подбирать свои бонусы, имеет дело с настоящей властью — властью нефтедолларов и, соответственно, саудитов, ее лучших клиентов. Могло ли действительно такое случиться, чтобы американский министр преступил черту, сообщив саудовскому принцу о близком падении Lehman Brothers} Этот Султан не похож на первого встречного, но тем не менее ситуация казалась чудовищной. Опыт приучил меня внимательно относиться к любой информации, неправдоподобной на первый взгляд. Кто бы поверил, что какой-то бедуин направит и сентября два самолета регулярных рейсов на башни-близнецы Всемирного торгового центра? Никто.

Кравис продолжал:

— Вы в курсе насчет Lehman?

Ну вот, опять! Да что они, с ума посходили с этим банком?! Будто весь мир вращается вокруг него. Я подумал было, что он намекает на историю, рассказанную Мэнди. Мне тут же захотелось продемонстрировать свою информированность.

— Вы имеете в виду арабского принца? — спросил я с понимающим видом.

У Крависа округлились глаза:

— Какого арабского принца? Да нет же, я говорю о банке этого зажравшегося Фулда. Еще неделю назад он объяснял каждому попавшемуся под руку журналисту, что у Lehman нет никаких, ну совсем никаких проблем с ликвидностью! И мне к тому же звонил их chief of finance^[25], который подтвердил, что источник всех распускаемых слухов — Goldman^[26]. А в результате мы в К К R остались с ничего не стоящей бумажкой в сто двадцать миллионов долларов на руках, и…

— Все в курсе, что вы пролетели. Впрочем, вы оказались в хорошей компании…

— Да послушайте же, Дамьен!.. Я вовсе не о том. Это просто деталь, ну, зафиксируем убытки, ничего страшного. Нет, серьезно совсем другое…

Хотя он и не выглядел моложе своего возраста — его выдавало лицо, прорезанное глубокими морщинами, — от Крависа исходило ощущение мощи. Этот не очень симпатичный, скорее хищный человек буквально излучал жизненную энергию, дополненную глубоким умом и изрядной дозой магнетизма. С примесью едва замаскированной брутальности. Чего с избытком хватало, чтобы внушать уважение в причудливом мире международных финансов. Когда он улыбался, то смахивал на удава, готового проглотить жертву.

— Все дело в швейцарцах, Дамьен, в них вся проблема…

Во взгляде его промелькнула тень, нечто среднее между усталостью и беспокойством.

— Ну и…

Его подавленный вид начал меня тревожить.

— Они их сдали!

Все слова были уже сказаны, но я пока отказывался понимать:

— Вы же не хотите сказать, что…

— Да, именно это я и хочу сказать. Полсон позвонил Паскалю Кушпену, президенту…

— Швейцарии?

— Да. Он сказал, что в ближайшие сутки им нужны номера счетов шести владельцев Lehman. До этого он говорил по телефону с президентом Ассоциации частных банков, которому заявил то же самое…

— Он ему угрожал?

— Думаю, можно и так сказать. Полсон объяснил: "Послушайте, мне не нравится то, что я сейчас делаю — я сам восемь лет стоял во главе Goldman Sachs, — но у меня нет выбора. Иначе я слечу… Что, впрочем, не имеет никакого значения, но тогда кризис превратится в катастрофу, размеры которой вы даже не можете себе представить!"

— Что тот ему ответил?

— Он молча слушал. Что можно ответить гиганту, который сам по себе весит миллиард долларов и при этом является секретарем казначейства Соединенных Штатов? А дальше Полсон сказал швейцарскому президенту: "Все очень просто. Если вы не пожертвуете банковской тайной в данном конкретном случае, на следующей неделе Конгресс примет чрезвычайный закон, который запретит на срок шесть месяцев любые финансовые сделки между Швейцарией и США". Понятно?

— Но ведь у них нарушение банковской тайны — почти что преступление! Да еще по приказу правительства! И в отношении сразу шести человек?! Невероятно!

— Да, невероятно. Но именно это и произошло четыре дня назад, а поскольку их главный банк уже потерял сорок миллиардов швейцарских франков и находится на грани банкротства… В общем, им было сложно отказаться от сотрудничества.

— Но такое случилось… в первый раз?

Затронутый за живое, Кравис резко выпрямился:

— Насколько мне известно, в первый раз. К счастью. Но этот раз был явно лишним!

— И что теперь?

— Ну, что… Швейцарский министр и тип, стоящий во главе Ассоциации частных банков Швейцарии, отправились на рыбалку. Женева — не такой уж большой город! Потом они взяли шишек из UBS за яйца, а те быстренько утерлись и без задержек сдали счета хозяев Lehman американскому правительству. Вот так вот! И кто-то теперь осмелится утверждать, будто Швейцария — налоговый рай?! Это было бы смешно, когда бы не было так грустно. Вообще-то, Дамьен, кому рассказать — не поверят. А ведь все это — чистая правда!..

Я задумался. Кравис — серьезная фигура. И новость подлинная — с большой долей вероятности. У меня в мозгу загорелся красный сигнал опасности. Я занимаюсь европейской зоной, и Швейцария, соответственно, входит в сферу моей ответственности. Кто даст гарантии, что в такой ситуации наш филиал GBN Asset Management сумеет выстоять? Я сам организовал отток из Франции некоторого числа налоговых эмигрантов. По-прежнему ли они в безопасности? Не скрывает ли от меня наш директор филиала, что на него давят? Достаточно ли он мотивирован, чтобы оказать сопротивление? При этом некоторые клиенты — близкие люди, и я не имею права бросить их на произвол судьбы. Если французские налоговики узнают об их счетах, штрафы могут достичь 80 % выявленных сумм. Такие деньги не изымает даже Медельинский картель! И если французское правительство начнет прибегать к бандитским методам, к чему мы придем? Как я должен реагировать на все это?

Мне вспомнилась одна шутка. Как обзавестись маленьким состоянием? Ответ: скопить большое и доверить его швейцарскому банку. В любом случае в море явно собирается шторм. Нужно срочно проанализировать нашу ситуацию. Очевидно только одно: перспектива краха вдруг перестала казаться абсурдом, как это было еще совсем недавно.

— О чем вы задумались, Дамьен?

На память пришла давняя история.

— Знаете, Генри, у нас был великий министр, который служил при всех режимах, от абсолютной монархии до террора, его звали Талейран…

Слышал о нем.

Я сдержал улыбку:

— Так вот, однажды он сказал: "Кто не жил при старом режиме, тот не знает всей сладости жизни". Дорогой Генри, я полагаю, что в последние двадцать лет мы тоже наслаждались сладостью жизни в мире финансов, а…

Я не окончил фразу.

— А…

— А сейчас… нужно прежде всего думать о том, как спасти свою шкуру.

13. ОГРАБЛЕНИЕ ВЕКА

Двадцать лет непрерывного роста и регулярных бонусов лишили нас в конце концов всякого здравого смысла. В последние несколько месяцев при каждой своей попытке притормозить наши фантастические проекты я ощущал себя дежурным брюзгой и занудой, жалким счетоводом, случайно затесавшимся в компанию крупных игроков. И одновременно я казался себе вторым пилотом летящего самолета, панель управления которого перестала реагировать на команды. При том что первый пилот деморализован и не в состоянии посадить машину.

Мы сменили профессию, никого не оповестив об этом. Ни министров, ни наших клиентов. Лавка оставалась открытой и продажи продолжались, тогда как на самом деле мы намеревались все просадить в ближайшем казино. При каждом проигрыше мы удваивали ставку. И сохраняли уверенность в том, что отыграемся. Отсрочка момента, когда придется предъявить окончательный результат, превратилась для нас в навязчивую идею. Принцип не менялся: мы старались отодвинуть момент истины на будущий год, используя для этого требования амортизации и резервирования. Трейдеры моложе тридцати делали ставки, следуя математическим моделям, в которых ни президент, ни я сам ничего не понимали. Разумеется, руководитель подразделения производных продуктов на каждом собрании брал на себя труд успокоить нас. На все эти рискованные операции накладывалась бешеная жажда приобретательства во всех видах, как если бы наличные жгли нам руки. Впрочем, именно так оно, по сути, и было: мы беспрестанно инвестировали, словно хотели во что бы то ни стало избавиться от избыточных оборотных средств. Покупали целые проспекты, высотные дома, гостиницы, самолеты… Затем реставрировали их за огромные деньги и снова выставляли на рынок. Год спустя эти продуманные инвестиции оказывались провальными. Ничего страшного: выделим в этом году средства на покрытие непредвиденных убытков. А рынок обязательно выровняется!

Но жемчужиной стал наш деловой банк. Мы объединяли самые несочетающиеся друг с другом предприятия, заключали самые невероятные браки: торговая сеть и телевизионная, металлургия и производство упаковки, предметы роскоши и диваны Roche-Bobois, гостиничный бизнес и обувь, усыпанная бриллиантами, — чего мы только не делали. Комиссионные по этим сделкам достигали астрономических цифр. Тридцать миллионов евро, иногда восемьдесят — если удавалось достаточно запутать дело, чтобы оправдать бесконечные демарши для обработки нужных людей и многочисленные кругосветные путешествия. Но в начале 2008 года голубки встрепенулись. Корпоративные клиенты стали протестовать, спорить, вести нескончаемую торговлю. Интересные браки получались все реже.

Чтобы спасти итоговые показатели, нам оставалось только обратиться к своей основной профессии: заняться нашими самыми скромными клиентами, всеми этими славными людьми, которые еле-еле сводили концы с концами. На них-то мы и навалились. Впрочем, в текущем году прибыль от наших кредитных вложений должна была вырасти с 20 % до 21 %. Будь то потребительские кредиты, буферные кредиты или займы без покрытия, все эти ниши были невероятно рентабельными, несмотря на наши официальные заявления. Весьма удовлетворительные результаты показывали и кредиты на приобретение недвижимости, обеспечивающие маржу порядка 16 %, что совсем не так уж плохо. Убытки ожидались на всех направлениях, за исключением розницы, как это называется на нашем жаргоне. В данной сфере у нас даже имелись некоторые идеи относительно дополнительного совершенствования. Увеличивая ассортимент предложений клиентам, мы смогли резко вздернуть объемы банковских услуг: переводы, банковские чеки, снятие наличных, открытие счетов, выдача кредитных карт, онлайновые консультации по счетам, — все эти действия позволяли взимать плату, на первый взгляд совсем незначительную. Однако в сумме набегало больше половины нашей годовой прибыли!

А как же санкции? Но разве мы должны отчитываться? И перед кем, кстати? Перед нашими административными советами? Смешно! Перед государством? Сплошной балаган! "Товарищи" из инспекции Министерства финансов нам не мешали, и это самая мягкая из возможных формулировок. Перед СМИ? Они не задавали лишних вопросов и принимали самые наглые наши коммюнике за чистую монету. Банкиры всего мира абсолютно безнаказанно совершали ограбление века. И кто хоть раз попытался их — то есть нас! — остановить? Да никто!

На огромных пространствах от Парижа до Нью-Йорка банда финансистов накапливала невероятные богатства. Вот Ричард Фулд, босс Lehman. От Генри Крависа мне известно, что он живет как современный Король-Солнце. У Lehman имеется шесть частных реактивных самолетов стоимостью каких-то сто шестьдесят четыре миллиона долларов, еще семь самолетов, в том числе один "боинг-767", и навороченный "сикорски", самое шикарное средство передвижения по городу для бонз, страдающих манией величия. Банку Фулда принадлежит и часть авиакомпании VIР-уровня Net Jets, оцениваемой в пятьдесят три миллиона долларов, а также фантастическая коллекция произведений искусства, где есть полотна южно-африканки Марлен Дюма и фотографии очень высоко котирующегося немца Андреаса Гурски. Но и это не все! В личной собственности Фулда два огромных имения, одно из которых во Флориде, площадью около тридцати гектаров, а также квартира в Нью-Йорке и симпатичный портфель акций. Его личное состояние оценивается более чем в восемьсот миллионов долларов.

Но отнюдь не он один сумел попользоваться открывшимися возможностями. Марсель Оспель^[27], например, располагает, по оценкам, состоянием примерно в семьдесят миллионов евро. Настоящий подвиг со стороны почтенного гражданина Швейцарии, поспособствовавшего доведению UBS, самого богатого банка страны, практически до полного разорения. Совсем недавно, всего несколько месяцев назад, он наконец оттуда уволился. Двумя годами раньше этот человек с неприметной внешностью объявил о "разочаровывающих" результатах. Но беспокоиться не о чем: по его словам, это просто "переходный период". С тех пор акционеры банка потеряли 65 % своего капитала.

Этих хозяев-мафиози — а как еще их назвать?! — я встречал и на торжественных приемах, и на деловых конференциях. Одного из самых надменных среди них зовут Чак Принс. Этот бандит возглавлял крупнейший американский банк Citigroup, который сегодня находится на пороге банкротства примерно с сорока миллиардами долларов убытков. Естественно, под угрозой скандала его вынудили подать в отставку девять месяцев назад. Жестокая судьба? Не совсем. В качестве утешительного приза у него остались сто семьдесят миллионов долларов. Что же касается главы страховой компании AIG, о которой ходили слухи, будто она вот-вот на полном ходу врежется в стену, то и его состояние ошеломляет своими размерами. Имя? Хэнк Гринберг. Его заначка? Около семидесяти миллионов долларов. С такой по-Душкой безопасности он спокойно переживет катастрофу. Какую? Ту самую, которую он сам спровоцировал. Если американскому государству придется накачивать AIG деньгами, то, говорят, это обойдется налогоплательщикам в сто миллиардов долларов.

Гринберг утопил свою компанию, зато его большой друг, гениальный Уоррен Баффет, прославился в Соединенных Штатах тем, что дал первым акционерам своего холдинга за тридцать лет заработать в тысячу раз больше их первоначальной ставки. Если верить простакам, радостно несущим свои денежки, получается, что достаточно одного Уоррена, чтобы компенсировать все выходки жуликов-капиталистов.

Та же песня и у нас, хоть суммы и поскромнее. Дуэт комиков, управлявших Dexia (разве "управление" — правильный термин в данном случае?), выпутался из ситуации лучше некуда. Убытки несчастных акционеров? В начале сентября акции уже провалились примерно на 65 %. И все еще впереди. Волшебный тандем — Пьер Ришар и Аксель Миллер^[28], — уходит, унося добычу в размере около тридцати миллионов евро. Недурно!

Думая о Natixis, партнере нашего Банка, я не мог не восхищаться еще одним фокусником. Кем именно? Неким Домиником Ферреро, генеральным директором этого стоящего на грани банкротства заведения, которое сталкивала в пропасть невероятная парочка — Caisse d'Epargne и Banque Populaire. Он сохранил за собой пост, несмотря на удручающие результаты: акции упали вообще на 80 %. Любит его фортуна! К тому же — вишенка на торте — он ухитрился сэкономить каких-нибудь десять миллионов евро. Просто гений воздушной акробатики!

В том же стиле выступили два танцора с кастаньетами, пытавшиеся удержать на плаву адмиральское судно Caisse d'Epargne и более чем легко отделавшиеся. Их президент, изворотливый Шарль Мило с физиономией хитрого крестьянина, словчил, обеспечив себе годовой доход в три миллиона евро. Почти столько же, сколько и у его генерального директора Николя Мерендоля, обладателя более изысканной внешности, но отнюдь не большей проницательности.

Сколько же бездарей среди так называемых лидеров! Эти люди — бараны в обличье акул — основали в Париже, как и в Нью-Йорке, Лондоне или Милане, особую касту, которая и умудрилась совершить известный нам подвиг. Никогда до сего дня ни одно групповое ограбление не проводилось с подобным хладнокровием и не увенчивалось столь неслыханным успехом. Никогда раньше руководители не были до такой степени избавлены от необходимости отчитываться перед кем бы то ни было. Никогда за всю историю ни одна группа людей не обогащалась так быстро, оставляя за собой выжженное поле. Аналогичная ситуация до сих пор наблюдалась лишь в одной-единственной стране — в той, что раньше называлась Советским Союзом.

Кризис все изменит, и я об этом догадывался. Конечно, нельзя игнорировать череду катастроф, которые он неминуемо обрушит на многих, но ситуация, честно говоря, все равно представлялась мне более чем возбуждающей.

14. ЗВАНЫЙ УЖИН

Помню, в тот вечер Изабель появилась перекрашенная в новый цвет, нечто среднее между венецианской блондинкой и рыжей. Получилось довольно удачно и даже освежило ее. Я представлял себе, как начну флиртовать с ней, раздувая затухающий огонь нашего супружества… Дурацкая идея! На самом деле Изабель всегда планировала визиты к парикмахеру в соответствии с вечерними выходами в свет. И это был как раз такой случай: нас пригласили друзья. Или, скорее, знакомые. Они устроили то, что принято называть званым ужином, собрав традиционный и типично парижский коктейль из ультрабогатых представителей крупной буржуазии или ведущих биржевых игроков, разбавленных некоторым количеством известных лиц из СМИ или адвокатуры, плюс небольшая квота гомосексуалистов-снобов и вышедших в тираж звезд. Высший пилотаж в искусстве светской беседы. На таких вечеринках обязательно говорят о том, что дворцы Маврикия (имеется в виду остров Маврикий) уже не стоит посещать, о ближайших президентских выборах в США и, конечно же, о ситуации на рынках.

На этот раз хозяином был один из вице-президентов HSBC, крупной банковской группы со штаб-квартирой в Гонконге. Декорации? Двухуровневая квартира с видом на площадь Звезды, приобретенная благодаря удачной продаже пакета опционов — этих призов, вручаемых в награду самым достойным. Они позволили нам разбогатеть в девяностые.

Изабель обожала такие вечеринки с большим количеством занятных историй, которые на них рассказывают, и нарядами от известных модельеров.

Я был addicted^[29] меньше, хотя и получал удовольствие, накачиваясь изысканными винами. В этот раз, кстати, хорошее вино лилось рекой: и Cheval Blanc (спасибо, Бернар Арно^[30]), и Chassagne-Montrachet (благодарю вас, господин герцог^[31])!

Беседа текла плавно и без помех. Нас было человек пятнадцать, в том числе важный чиновник из AMF — Управления по финансовым рынкам Франции, занятный оксюморон! — еще два банкира, один из которых, выпускник Политехнической школы и представитель Societe Generale по фамилии Мюстье, курировал Кервьеля^[32], но при этом ухитрился выкрутиться. Присутствовали также темпераментный директор крупного еженедельника и итальянский адвокат из Рима в сопровождении очаровательного создания, вяло пытавшегося выдать себя за его жену. Меня эта трогательная ложь восхищала, тогда как присутствовавшие на ужине старухи скрипели зубами. Еще там было несколько гостей, чей послужной список я не запомнил.

В разгар ужина дежурная тема, естественно, не заставила себя ждать. Как водится, именно журналист с хорошо подвешенным языком попал пальцем в небо. С привычным для него лукавым выражением лица он повернулся к хозяину, стенавшему по поводу трудных времен, и, кося под дурачка, заявил: — Ну, нас-то, по крайней мере, все это не слишком затронуло… От французской исключительности иногда есть толк, согласны?

Как и мои коллеги, собравшиеся сегодня за столом, я не грешил особым оптимизмом по поводу рыночной ситуации, однако в голове, словно средство для промывки мозгов, крутилась декларация о позиции Банка, решительно заявленная Номером Один: "Нам предстоит пережить сильный шторм, однако этот абсолютно иррациональный кризис доверия долго не продлится". Подчиняясь павловскому рефлексу, я без колебаний поддержал журналиста:

— Конечно, ведь Франция — не Уолл-стрит, банки и страховщики вели себя разумно, и скелетов в шкафах у нас нет.

В этот момент слово взял Жан-Пьер Мюстье. Произнесенные им слова навечно врезались в мою память, настолько провидческими они оказались.

— Послушайте, — произнес он тихо и так спокойно, что даже стало страшно, — не надо морочить друг другу голову. Нет никакой французской исключительности, как нет бюджетного профицита. Мы вот-вот врежемся в стену и отчаянно жмем на клаксон…

Одна из дам, недавно побывавшая под ножом пластического хирурга, вспомнила, вероятно, подвиги Мюстье в Societe Generate и перебила его:

— Извините, месье. Вы, безусловно, очень компетентный человек, но далеко не все так думают. Наши финансовые круги гораздо осторожнее американских….

Он взорвался:

— Да что вы об этом знаете, мадам? Вы работаете в Дилинговом зале? Вы аудитор? Нет? Так вот, имейте в виду, правда заключается в том, что затронута половина французских банков! Если не больше. Dexia!

На грани банкротства. Natixis! Шарль Мило все проглядел! Как и Дюпон^[33]! Если бы не государство, они бы уже рухнули! BNP Paribas! Посмотрим, как они выкарабкаются из своих китайских авантюр…

— Ну, а вы? Societe Generate! — приняла вызов дерзкая спорщица.

— А мы, мадам, — совсем другое дело! Наши инвестиции были абсолютно оправданными. "Росбанк" — это вам о чем-нибудь говорит? Нет, конечно. Однако если взять аналитиков, то все они поняли нашу стратегию…

— Ну уж теперь, после аферы Кервьеля, всем известно, как у вас обстоят дела с контролем!

По непонятным мне причинам эта дама твердо намеревалась добить несчастного. Может, она была мелким акционером его учреждения?

— Вообще-то страховые компании меньше пострадали от нынешней неустойчивой ситуации, правда же? — тонким голоском пробормотал президент AMF, некий Прада, которого долгие годы водили за нос все кому не лень, так что, похоже, сейчас он пытался воспользоваться случаем и подсобрать информацию.

Мюстье было уже не остановить:

— Вы шутите, полагаю? Кастри^[34] собственной персоной ездил в Россию, но управился там гораздо хуже нас, что бы ни думала мадам. Некоторые полагают, что за свою новую русскую страховую компанию "Ресо" они явно переплатили… В любом случае уже несколько месяцев подряд АХА рассказывает на рынках невесть что. Вот они-то как раз очень сильно затронуты ипотечными делами…

Бросив взгляд на журналиста, хозяин вечера встал на защиту страховщика:

— Никак не могу согласиться с вами. Анри — выдающийся руководитель, и было бы безумием утверждать…

— Утверждать — что? Что АХА вложилась под залог собственных средств? Что в случае краха — впрочем, эта гипотеза действительно выглядит абсурдной — компания будет в опасности?..

Тогда я впервые услышал, как это запретное слово прозвучало на званом ужине. Мне вдруг тоже захотелось внести свою маленькую лепту. Впрочем, я не испытывал излишней нежности к главе АХ А, который ни разу не снизошел до разговора со мной.

— Но ведь, насколько мне известно, дело не только в этом. Похоже, сам Кастри не был в курсе рисков, взятых на себя его американским филиалом. Правда, после этого он мог проявить побольше твердости и разрубить узел одним махом…

— А другие компании? — с трудом выдавил из себя итальянский адвокат, у которого, скорее всего, имелись акции Generali^[35].

— Что я могу вам сказать? Aviva потеряла за один день двадцать процентов из-за дурных слухов, циркулировавших на ее счет. Zurich Financial Service за три года лишилась семидесяти процентов своей стоимости и никак не может выплыть, несмотря на шоковую терапию, которой подверг компанию ее американский президент. Что же касается Allianz, ее положение немногим лучше. Они тоже испили чашу в Штатах, причем не только в связи со злоупотреблением ипотечным кредитованием. Единственная хорошая новость: им удалось спихнуть огромные долги банка Dresdner, продав его банку Commerz. Чьи акции я вам, впрочем, советую немедленно продавать, если они у вас есть…

— Все настолько плохо? — спросило создание, сопровождавшее адвоката.

— Знаете что? Если вы играете на бирже и пока потеряли не более двадцати пяти процентов вашей ставки, вам остается одно: продавайте! Причем немедленно! Потому что, поверьте, американские горки на финансовых рынках еще не закончились! Стоит каким-нибудь ценным бумагам подняться, и сразу же банк — или хедж-фонд, какая разница, — начинает их продавать, чтобы поправить свое положение. Вот почему эти забавы продлятся еще некоторое время…

Итальянский адвокат помолчал, отхлебнув Montrachet. Он был в ужасном состоянии, по налившемуся кровью лицу градом катил пот.

Эта маленькая реприза в конце концов стала меня забавлять. Я решил воспользоваться передышкой для новой атаки. Раз атмосфера сгущается, почему бы и мне не подлить немножко масла в огонь? Изабель бросила на меня испепеляющий взгляд, едва я открыл рот:

— Знаете, даже в Нью-Йорке акулы Blackstone^[36] вот-вот будут вынуждены ликвидировать свои позиции. Однако поскольку они не до такой степени загнаны в угол, как остальные, то растянут процесс на несколько месяцев, и это подтолкнет рынки к падению… И в результате окончательно подорвет дух инвесторов.

Очаровательная девица при побагровевшем итальянце казалась искренне обеспокоенной. Она обратилась ко мне с надеждой в голосе:

— Но вы же только что говорили, что Франция не Уолл-стрит, разве не так?

— Я просто пытался проявить учтивость, дорог; мадам. Реалии рынка не всегда совместимы с хорошим пищеварением!

— Что же тогда делать?

— Ничего, мадам. Мы находимся на борту "Титаника", и айсберг уже на горизонте. Поэтому предлагаю вам спокойно насладиться ужином и проследить за своей экипировкой, когда будете садиться в спасательную шлюпку…

15. СТЕЧЕНИЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВ

По сути дела, уже весной 2008 года все понимали, что произойдет. Но борьбе с опасностью предпочитали страусиную политику. Долгое время любимой фразой моего президента было: "Надо затаиться и переждать". В то время никто в мире не слышал о Fannie Мае и Freddie Mac^[37]. Благословенная эпоха, когда они пытались успокоить рынки своими усыпляющими коммюнике. И им это удавалось! В декабре 2007 года, когда еще можно было развернуть ход истории на сто восемьдесят градусов, эти две структуры — по сути своей агентства, упрощающие доступ к кредитам на покупку жилья, когда-то созданные государством и впоследствии приватизированные, — имели максимальный кредитный рейтинг, который присваивают Standard & Poor's, Moody's и Fitch. Самый высокий из возможных — AAA. С таким рейтингом деньги можно получать без проблем, за право предоставить вам средства даже дерутся! Но тучи уже начали сгущаться. 29 ноября 2007 года Freddie потерял за один день 29 % своей стоимости, a Fannie — 25 %. Однако ни SEC^[38], которой на Уолл-стрит поручено контролировать достоверность отчетов предприятий, ни ФРС, Федеральная резервная система, — американский Центробанк, отвечающий за валюту, — ни секретарь казначейства не среагировали. Разве рынок не умеет самостоятельно исправлять свои ошибки? Саморегулирование, как говаривал бывший руководитель ФРС Алан Гринспен, — это магическая формула капитализма. Понемногу рост процентных ставок увеличивал долги американских семей, превращая их в просроченную задолженность. О чем банки с извращенным удовольствием оповестили широкую публику, которая продолжала им доверять. И в этот же момент загнанные в угол семьи были поставлены перед фактом ареста их жилья. Отнятые дома выставили на продажу, но их оказалось слишком много, и цены рухнули, увлекая за собой специализированные организации, а потом и крупные финансовые структуры, которые носили известные имена и играли с огнем.

В Париже большие французские банки долгое время полагали, что они переживут бурю, никак от нее не пострадав. Моего президента, как всякого генерального инспектора финансов^[39], неудержимо притягивали задачи, с которыми он не мог справиться. Поэтому трюк под названием "ипотечное кредитование" увлек его с самого начала. Глава нашего нью-йоркского филиала Тони Кассано с истеричными нотками в голосе описывал нам fantastic opportunities^[40], открывающиеся перед этими довольно загадочными инструментами. Он писал записку за запиской, каждый божий день осаждая нашего президента. Одним из главных совещаний в Банке был директорат, на который раз в месяц собирались happy few и авантюристы, руководившие нашими крупными филиалами. По окончании пламенного выступления Тони, из которого следовало, что заокеанские прибыли Банка просто взлетят вверх стрелой, президент, человек, обладающий, между прочим, осторожностью змеи, все же ввязался в авантюру. Конечно, оставались обязательные для выполнения "процедуры". Оценка рисков и прочее. Что же произошло в действительности? Наш франко-итальянец бросился на приманку, потом заразил нас своим энтузиазмом. И соответственно, своим ослеплением. В 2007 ГОДУ обязательства Банка по деривативам и продуктам секьюритизации достигли значительных размеров.

Когда на директорате я попытался привлечь внимание к тому, что мы берем на себя излишние риски, Номер Один публично отчитал меня: "Проблема Дамьена в том, что он рассуждает как бухгалтер. Бухгалтеры — люди полезные, однако они не умеют мечтать!" Присутствующие раболепно захихикали. А я заткнулся. Зря. Однако, проработав столько лет в одной конторе, постепенно утрачиваешь желание геройствовать.

Следует заметить, что, начиная с определенного момента своей карьеры, сталкиваешься с немалым количеством трупов. Среди них — фавориты, впавшие в немилость: это, пожалуй, самая распространенная категория. Сколько раз я имел дело с заместителями, которые предположительно должны были мне помогать, но на деле, как оказывалось, рассчитывали меня заменить. Таких было трое. Или четверо? Уже не помню. Знаю лишь, что я в этих случаях затаивался, подсадные утки начинали верить в свою счастливую звезду и в конце концов непременно делали какую-нибудь глупость. Часто они общались с журналистами. Ссылка в Les Ecbos или Investir могла проскочить, но следующее интервью в Le Monde или Le Figaro уже оказывалось фатальным. Такая тактика всякий раз доказывала свою успешность.

Еще один распространенный случай — когда менеджер принимает слишком близко к сердцу доверенное ему досье. Амбиции быстро перерастают в манию величия, пресловутое досье превращается в смысл жизни, и менеджер теряет ориентиры. Благородная ветвь Банка — я имею в виду, естественно, департамент слияний и поглощений — часто притягивала подобных персонажей. И вот они уже приходят в экстаз от идеи слияния ЕDF^[41] и Veolia^[42], Peugeot и Renault. Ну просто потрясающая идея! Понадобилось унизительное вето правительства, чтобы нейтрализовать их энтузиазм. Тем не менее в течение полугода или более их услуги оплачивались по высшим ставкам. К тому же они еще и сеяли смуту, критикуя на директорате наше прохладное отношение к гениальной идее. К настоящему моменту они тоже ушли в прошлое.

Впрочем, среди жертв, павших на поле боя за честь Банка, были и достойные люди. До сих пор вспоминаю одного такого, встреченного в 1980 году на стажировке. Его звали Эрик Б., и он оказал на меня большое влияние. Эрик Б. руководил департаментом управления состояниями и лично знал большинство богатых клиентов Банка. Этот человек, отличавшийся примерной добросовестностью и педантичностью, наилучшим образом защищал их интересы в Париже, Люксембурге и Швейцарии. Наш тамошний филиал, связанный с парижской штаб-квартирой, подчинялся тем не менее швейцарским законам, в частности в таком важном аспекте, как банковская тайна. Годы спустя одна из бывших секретарей Эрика Б. рассказала мне, как действовал ее начальник. И я постепенно понял, на чем основывалась его система, превратившая это подразделение в подлинную крепость. Суть в том, что Эрик Б. никогда не отчитывался ни перед кем, кроме президента.

А потом, в один прекрасный день ближе к концу правления Жискара, случилось немыслимое. Часть истеблишмента уже осторожно переходила под знамена Миттерана, стопроцентного оппозиционера, человека левого блока, как тогда говорили. На самом деле оказываемая ему поддержка сводилась к организации нескольких ужинов и выписке чеков. Однако у Жискар д'Эстена, персонажа мстительного и озабоченного развитием ситуации, а может, у кого-то из его приближенных родилась блистательная идея: устроить таможенную облаву. Где именно? В святая святых Банка — кабинете Эрика Б. Решение было принято, и акцию осуществили с редкостной эффективностью. В конце 1980 года рано утром (эти люди были отлично информированы) около двадцати проверяющих ворвались в Банк. У Эрика Б. был на втором этаже маленький, облицованный панелями кабинет, из окна был виден сад с лимонными деревьями — восхитительный внутренний дворик под огромной стеклянной крышей, что позволяло ему следить из кабинета за перемещениями сотрудников.

Это был первый случай прямого вторжения французского государства в такое крупное учреждение. С руководителями нашего Банка обошлись как с главами наркокартеля! Вскоре один из проверяющих нашел в ящике стола черную записную книжку. Согласно рассказу бывшей сотрудницы Б., в этом блокноте было все: имена клиентов, суммы, депонированные в Банке, цифры снятых наличных на протяжении многих лет, коды клиентов, иногда их псевдонимы, имена близких людей, не являющихся членами семьи и получающих регулярные выплаты, и, наконец, тайные маршруты всех этих невидимых денег. Тогдашний президент Банка, напуганный до смерти, повел себя абсолютно бесчестно, едва протестуя и изображая фальшивое негодование. До прессы дошли лишь приглушенные отзвуки этого события. А те журналисты, которые обо всем знали, не проронили ни слова. Потому что брат Эрика Б., Жан Б., был вполне влиятельным человеком — директором самого серьезного финансового еженедельника того времени. Будучи человеком компетентным и честным, он располагал немалым капиталом симпатии среди собратьев по профессии. И журналистское сообщество предпочло промолчать, чтобы не добивать коллегу, попавшего в трудное положение.

Тем не менее история закончилась плохо. Эрик Б., раздавленный чувством вины за нарушение профессионального долга — по крайней мере, так он это воспринимал, — покончил жизнь самоубийством, не в силах снести косые взгляды клиентов и немые упреки дирекции, которая, по сути дела, предала его.

Его смерть окончательно раскрыла мне глаза на правила игры: да, я должен служить, причем как можно лучше, делая все, что в моих силах. Но никогда не жертвовать собственными интересами ради интересов Банка.

Постепенно, за годы работы, моя личная философия становилась все более отточенной: да, конечно, служить — но при случае не забывать и себя обслужить.

16. ПРИЕМ В ЕЛИСЕЙСКОМ ДВОРЦЕ

Все напоминало праздничный детский утренник. Но не какой попало: здесь собрались детки из шикарных кварталов, весьма обрадованные встречей в Елисейском дворце. В этот день я согласился прогулять абсолютно бесполезное совещание с директорами наших филиалов — будто я не знаю, что там происходит! — чтобы подменить президента на вручении ордена Почетного легиона нашему товарищу из финансовой инспекции. Торжество стартовало уже на крыльце. Гостей встречали четыре жандарма в парадной форме. Контроль был самым серьезным, с предъявлением удостоверений, рамкой металлодетектора и деликатным ощупыванием, если возникали сомнения. Затем один из военных при параде проводил меня вверх по лестнице, передав с рук на руки дежурному привратнику, который повел меня дальше. Чем ближе я подходил к парадному залу, тем отчетливее выделялись из общего шума отдельные голоса, причем некоторые были мне знакомы.

— Ах, и ты здесь, сколько же мы с тобой не виделись?..

— Да уж не меньше, чем полгода, ты прав… Как там Мари-Лор?

— Хорошо, спасибо.

— А вы вроде бы переживаете шторм без особых потерь?

— Четыреста миллионов? Правда? Не больше?

— Да, вы на удивление хорошо справляетесь…

Меня уже приглашали на прием в саду Елисейского Дворца. Но на вручение ордена Почетного легиона — впервые. Робел ли я? Не слишком. И все-таки место впечатляло: разряженные военные, во дворе — балетная сюита автомобилей с официальными номерами, ритуальные поклоны привратников…

Сегодняшний награжденный был очень популярен в двух парижских округах. "Милый друг" — здесь, "дорогой мой" — там, он мелькал повсюду, только о нем и говорили. Осенним днем 2008 года здесь собрались все его друзья, чтобы поприветствовать человека, которого журналисты часто называли крестным отцом банков.

Это была не осенняя ярмарка в Булонском лесу и не народные гулянья Четырнадцатого июля, нет, здесь собрались болваны-финансисты, чтобы совместно отпраздновать общие тридцать миллиардов-убытков! И при этом все время повторяли друг другу, что уж они-то ничего плохого не сделали. Да и что такого особенного у нас происходит? Никаких банкротств, никакого срочного накачивания средствами учреждений, попавших в переплет, никаких Bear Stearns^[43] по-французски. Официально, во всяком случае. Пресса была в первых рядах тех, кто нахваливал их изобретательность и дар провидения, ну и осторожность, конечно. Dexia} Абсолютно здоров (несмотря на падение котировок на 70 %). Fortis} Свеж, как утренняя роса (хотя и почти полностью национализирован голландцами). Caisse d'Epargne} Просто триумф (а ожидаемые три миллиарда убытков — впервые после 1848 года — пустяки). Страховщики? Спите спокойно, бравые граждане! У нас, в стране французской исключительности, нет ненадежных компаний вроде американской AIG^[44]!

В толпе мужчин с серебрящимися висками особенно внушительно выглядели шишки из инспекции, толпящиеся вокруг своего награжденного коллеги. Перешептывались с заговорщическими минами Госсе-Гренвиль, заместитель директора канцелярии в Матиньоне, Ришар, директор канцелярии в Министерстве финансов, несчастная Кристин Лагард^[45], Мариани, новый начальник, которому было поручено спасти Dexia от объявленной катастрофы, и Пероль, пока еще заместитель руководителя администрации президента, — ему все прочили в скором времени пересадку на грандиозную синекуру. Когда я приблизился к их кружку, беседа стала почти неслышной, а один из них, Ален Минк, генеральный финансовый инспектор в прошлой жизни, одарил меня злым взглядом. Чуть насмешливый голос, который я тут же узнал, явственно доминировал в этой маленькой ассамблее:

— И тогда он мне сказал: "Саакашвили? Я его повешу, как ваш друг Буш повесил Саддама Хусейна". А я ему: "Владимир, ты хочешь кончить как Буш?"

Светочи Берси расхохотались все, как один, после этой тирады президента, который, похоже, был в своей лучшей форме. На мгновение я испытал шок. В действительности же здесь все это в порядке вещей. Один из членов финансового братства, с которым я иногда пересекался в Кавалере, наклонился ко мне и прошептал:

— Если нужно приструнить Путина на словах, ему это удается. А вот когда надо заставить того покинуть Грузию, все не так гладко…

Филипп Виллен, некогда крупный функционер, в последние несколько лет перешедший в банковскую сферу, по-прежнему отличался острым языком, даже если речь шла о президенте Республики.

Я размышлял о прекрасной устойчивости нашего двора к любым перестановкам и выборам, когда меня чуть не сшиб с ног некто, напоминавший быка. Огромный, почти одинаковый в высоту и в ширину, коренастый, этот мужчина перемещался как-то странно, боком, словно парусная яхта, поворачивающаяся то правым, то левым бортом, чтобы поймать в паруса ветер. Я тут же узнал Антуана Бернхайма, живую легенду верхушки мировых финансов. Мы никогда не пересекались, но я многое знал о нем. Сын коммерсантов, еврей и в свое время практикующий иудей, он начал сколачивать капитал, занимаясь недвижимостью, пока в 60-е годы его не пригласил в банк Lazard сам хозяин, весьма неоднозначный Мишель Давид-Вейл. И там Бернхайм начал множить сделки, записывая в свой актив все новые слияния, осуществляемые банком, причем всегда достигал удовлетворительных результатов, по крайней мере для себя. В 2006 году его состояние оценивалось в 600 миллионов евро, что совсем не стыдно для честного служащего на окладе.

Заметивший его кружок, в центре которого находился президент Республики, стал менее тесным. Бернхайм, финансовый самоучка, чужой в среде инспекторов, тем не менее действовал завораживающе на большинство высших должностных лиц, собравшихся сегодня в парадном зале. Я воспользовался возможностью приблизиться к сонму посвященных, следуя в фарватере этого восьмидесятилетнего президента итальянской страховой империи Generali, которой он уже лет шесть руководил с неизменным успехом. Саркози отделился от группы, чтобы приветствовать его, протянув обе руки. Тот ухватился за них почти агрессивно и потряс правую руку президента с неожиданной для человека его возраста энергией. Присутствующие жадно ждали его слов.

— Николя, ты — лучший, ты — самый лучший! — прокричал он зычным голосом, полный решимости перекрыть окружающий шум. И после секундного молчания добавил: — Ты превзошел все наши ожидания. Все наши ожидания!

Бернхайм высказал вслух тайные мысли присутствующих. Наконец-то все эти крупные предприниматели, банкиры, финансовые инспектора получили в Елисейском дворце своего человека, который будет защищать их интересы и их богатство, реформирует налог на состояние, выделит дотации их компаниям, поменяет законы, которые их больше не устраивают… В общем, очень ценного человека. От ТFі до группы Bouygues, от империи Пино^[46] до империи Бернара Арно, от L'Oreal до Vivendi, от Сержа Дассо до Анри де Кастри, — все они были здесь и излучали восхищение, готовые слагать оды своему кумиру и заставлять принадлежащие им издания распевать эти оды хором. Пометавшись между восторгом и раздражением, они нашли себе нового хозяина. И, несмотря на все их заявления о независимости, вопреки громогласным интервью, провозглашающим приоритет частного перед общественным и акционеров перед государством, все они пришли и выстроились в очередь, чтобы сложить к его ногам свое почтение и благоговение.

Я тоже принадлежал к этому сообществу (не правильнее ли будет сказать — к преступному сообществу?), где действовали лишь два закона: право денег и право сильнейшего. И мне придется вспомнить об этом гораздо раньше, чем я мог тогда предположить.

17. АНТИКРИЗИСНОЕ СОВЕЩАНИЕ

Я, конечно, не собираюсь утверждать, что профессия банкира мучительно тяжела. Или что она рискованна — если не иметь в виду риски клиентов, естественно. Но есть у нее и неприятные стороны. Одна из них — обязательное собрание, посвященное представлению квартальных отчетов. Наступил четверг 4 сентября, и нужно было выдержать это, мелкое впрочем, испытание.

Совещание всегда начиналось ровно в десять утра. Президент снисходил до нас, покидая на короткое время свой кабинет, чтобы вместе с нами сесть за большой стол в зале заседаний, расположенном на том же этаже, прямо над садом лимонных деревьев, который в этот час заливало красивое естественное освещение. Здесь к нам присоединялся финансовый директор, очень шикарный глава розничного банка, начальник отдела деривативов и новых рынков, каждый в сопровождении одного из сотрудников, а также директор департамента контроля рисков и директор по международным отношениям. В тот день присутствовала и молодая женщина, только что покинувшая службу отношений с инвесторами и вступившая в новую должность директора по коммуникациям.

Все банки достаточно хорошо владеют этим инструментом: как правило, выбираются такие финансовые решения, которые будут выглядеть приемлемыми с точки зрения СМИ. Между собой мы это называли "совещанием по форматированию". Самая элементарная честность должна бы нам подсказать: такие мероприятия правильнее окрестить "совещаниями по маскараду". Или "по камуфляжу". Но в тот момент мы еще обладали идеально чистой совестью, и употреби я столь грубое выражение, меня бы тут же выгнали из зала, предварительно вымазав дегтем и обваляв в перьях… Словно жуликов из "Лаки Люка"^[47]!

Любопытно было посмотреть, как королева дня справится с задачей. Ее назначение стало результатом личного выбора Номера Один, который высоко оценивал харизму этой дамы. Новую гуру коммуникаций предпочли специалистке по аналитике рисков, так как она показалась шефу излишне компетентной плюс — отягчающее обстоятельство — была моей кандидаткой. На самом деле под личиной сдержанного католика, практически безразличного к светским слухам и сплетням, аскета из финансовой элиты, презирающего современное общество, наш великий человек скрывал свой пристальный интерес ко всему, что затрагивало его имидж, формирующийся в СМИ. Ну и заодно имидж Банка.

Как вспомню это совещание, всякий раз краснею от стыда. Какими легкомысленными мы все были! Да, год хорошим не станет, это мы знали. У меня к тому времени уже возникло предчувствие, что на нас что-то свалится. Вот только что именно? Во всяком случае, в тот день наше войско воспринимало накапливающиеся на бирже инциденты только как очередную черную полосу, которую придется пересечь. Счастье глобализации не обсуждалось, оно было само собой разумеющимся. Впрочем, первые звоночки прозвенели, когда финансовый директор затронул чувствительную тему резервирования средств. Какие суммы следует вычесть из квартальных результатов, чтобы учесть риски, взятые на себя Банком?

Избегая раздражающей темы диверсификации, опытный аппаратчик подступил к вопросу с его солнечной стороны. Что было не так уж трудно. Ведь единственная не подлежащая сомнению реальность заключалась в том, что пропасть, образовавшаяся этим летом, продолжает углубляться. Как грамотный финансовый инспектор, озабоченный необходимостью разделить груз ответственности, президент выразил свое удивление в форме упрека: — Ну что вы, Фредерик, мы же закрыли их, эти фонды!

— Не совсем, господин президент, — возразил финансовый директор. — Так дело было представлено уже после того, как все случилось, но вы наверняка помните, потому что мы с вами это обсуждали…

— Ну и что?..

В голосе проскользнуло явное раздражение.

— А то, что мы решили возместить нашим клиентам убытки, превышающие миллион евро, и таких было не мало…

— Ничего не понимаю! Что вы тут плетете?

Можно было легко догадаться, от каких слов удерживался наш финансовый гений. Ему так и хотелось заорать: "Да ведь ежу понятно! Мы очень быстро достигли суммы порядка шестисот миллионов. При этом за бортом осталось множество недовольных инвесторов. Мы уже получили извещения об обращении в суд. От тридцати семи адвокатов, если быть точным!"

— Ну и?..

— Ну и наше юридическое управление порекомендовало, как вам опять же известно, выплатить всем клиентам одинаковые компенсации, иначе мы рискуем проиграть в суде.

— И сколько это дает в сумме?

— Примерно два миллиарда четыреста.

Президент любил, чтобы последнее слово оставалось за ним.

— И к какому же решению мы пришли?

— Вы сочли предпочтительным распределить резервы между 2007 и 2008 годами. Тогда еще все верили в благоприятные перспективы. На 2007 год был переведен только один миллиард, так что еще один остался. Или, если быть точным, один миллиард четыреста. Однако, поскольку мы не включили эти деньги в первые два квартала, я рекомендую распределить их на оставшиеся, что составит семьсот миллионов в третьем квартале… а остаток придется на конец года.

Президент повернулся к нам, чтобы узнать нашу реакцию. Молчание. Он уже собирался сменить тему, когда новенькая решила проявить себя:

— Может, это абсурдная идея… Но если есть еще плохие новости, возможно, именно сейчас имело бы смысл их объединить…

Откуда она могла узнать? Мы серьезно вложились в главную страховую компанию США AIG, которая считалась надежной семейной гаванью. Однако в результате двухлетнего падения сектора биржевые котировки посыпались. Полгода назад, когда я ему посоветовал зафиксировать наши убытки, Номер Один резко оборвал меня: "Дорогой Дамьен, у вас никогда не будет размаха, необходимого Номеру Один!" Ну да, Номеру Один в номинации "идиотизм"!.. К несчастью, факты не подтвердили его блистательный прогноз. Да нет, девушка наверняка продвигалась вслепую, на ощупь, пытаясь узнать побольше.

— Что вы имеете в виду? — сухо поинтересовался великий человек.

Она изобразила гримаску, напоминающую сочувствующую улыбку:

— Я просто так сказала… Но если есть проблемы… В общем, их, возможно, лучше объединить в "подарочный набор" и в таком виде, одним махом, представить СМИ. Вот и все, что я сказала…

Собрание становилось забавным. Привычка постоянно камуфлировать убытки и провальные диверсификации постепенно приобретала у нас патологический масштаб. Мы хватались за любую возможность фальсификации отчетов. Мне вспомнились слухи об ужасающих результатах Dexia, а также одного из филиалов Credit Agricole или Royal Bank of Scotland (RBS). Я подумал и о том, что в нашей среде говорили о катастрофическом положении UBS: называли годовые убытки порядка 13–14 миллиардов швейцарских франков! Никогда специально об этом не задумываясь, я в глубине души был уверен, что все они поступают так же, как мы. Все свои провалы они ровно тем же манером заметают под ковер. Не обращая внимания ни на AMF, ни на Комиссию по страхованию, ни на Банковскую комиссию. Ни на все остальные регулирующие органы — столь же мягкие на деле, сколь жесткие на словах.

— Идея Мари-Сесиль не так уж абсурдна, — раздался в этот момент чуть слащавый голос нашего крайне амбициозного директора по деривативам. В нем звучало особое воодушевление, потому что на сей раз — редкий случай! — все эти провалы не имели к нему отношения.

Появился шанс, и нужно было за него ухватиться.

— Можно, например, воспользоваться ситуацией и объявить об убытках в результате продажи акций АІG по более низкой цене. Сколько там?

Сейчас нашего президента-мечтателя ошарашат реальной цифрой. Тем хуже для него.

— В настоящее время это должно составить два миллиарда шестьсот тысяч, — сухо ответил финансовый директор.

— Так много? — изумился Номер Один, ерзая в кресле.

— Перед летом курс настолько провалился, что в какой-то момент мы опасались перешагнуть за четыре миллиарда. Но он должен подняться. Похоже, все плохие новости уже отразились на нем… Учитывая это, можно было бы указать в 2008 году треть этой суммы, то есть восемьсот миллионов, а остаток перенести на 2009-й. Следующий год не может оказаться хуже нынешнего!

Я почувствовал, что обязан снова вмешаться:

— Рискованная ставка! В сегодняшнем положении АІG ничего не…

— Послушайте, Дамьен, — раздраженно прервал меня старый тиран, — если вы снова намерены изображать из себя дежурную Кассандру, то лучше помолчите!

Пора было затормозить сползание в пропасть, которое со дня на день ускорялось.

— Господин президент! В этом году мы копили неудачи, и результат в любом случае будет отвратительным. Поэтому я лично считаю, что нужно максимально зафиксировать убытки. Наши акции упадут на тридцать процентов, ну и что?

Гробовое молчание. Такая мощная концентрация отваги на нескольких квадратных метрах впечатляла!

— Дамьен обратил внимание на вопрос, требующий обсуждения, — вступил финансовый директор. — Есть еще долги нашего общего с Банком Китая филиала…

Президент подпрыгнул:

— Сколько?

— Шесть миллиардов двести миллионов евро. Сюда входят убытки 2007 года, которые мы не полностью учли.

Топ-менеджеры за столом хранили подавленное молчание.

— Это всё?

— Честно говоря, — пробормотала новая руководительница службы коммуникаций, — самое время во всем сознаться…

Президент закатил глаза:

— Спасибо за совет, Мари-Сесиль. Действительно отличная идея. На данный момент у нас больше нет, надеюсь, скелетов в шкафу?

Директор юридической службы задергался:

— Напоминаю вам, господин президент, что у нас имеется недвижимость на набережной Корниш в Марселе…

— А это еще что за дрянь? — завопил человек, настоявший в свое время на ведении дел с Omega фондом, не отличающимся особой щепетильностью в выборе методов управления.

— В общем, мы приобрели вместе с одной американской инвестиционной компанией около тридцати зданий в хорошем месте, к востоку от старого порта. Тогда это казалось многообещающей сделкой…

— Ну и?.. — пролаял Номер Один.

— Реставрация некоторых домов немного запоздала, а другие удалось продать не совсем за те деньги, в которые они оценивались. В реальности нам бы нужно по-хорошему зарезервировать где-то девятьсот миллионов евро.

— Ну, это уже ни в какие ворота не лезет! — воскликнул президент с непривычной для нас развязностью.

Обмен мнениями в ходе этого устрашающего совещания раскрыл мне глаза на многое. Наш Банк, как и его конкуренты, делал ставки, словно в покере. И когда он проигрывал, что случалось все чаще и чаще, то пытался выправить положение, удваивая их. Система слетала с катушек и полностью ускользала из-под какого бы то ни было контроля. Сложив цифры, которые мне полагалось знать наизусть, я получил сумму, показавшуюся мне поначалу нелепой.

— А есть еще сырье…

Это глава департамента деривативов и новых рынков воспользовался возможностью подсунуть нам очередную бяку. На этот раз потрясение испытал, похоже, финансовый директор.

— Вот так новость!

— Ну да, я тебе уже намекал пару дней назад. В начале года мы поднялись на какао…

— И?..

— И мы сыграли на понижение. Мы думали, что на рынке еще остались излишки, в частности по поставкам из Кот-д'Ивуара, страны, которую наш трейдер хорошо знает… Но, к сожалению, произошла ошибка. Сейчас цены повысились на сорок процентов, и даже если рынок успокоится, 2008 год закончится на росте в двадцать — двадцать пять процентов…

— И во сколько нам обошлась эта маленькая забава?

— Четыре миллиарда триста, господин президент, как я вам сообщил на прошлой неделе в вашем кабинете…

Финансовый директор решил прояснить ситуацию на собственный лад, не утруждаясь излишней деликатностью.

— Что до меня, то я впервые слышу об этой истории с какао. Но цифра мне представляется достаточно большой… Если сложить цены всех разнообразных бедствий, о которых здесь упоминалось… так, сейчас… ого, мой калькулятор не справляется… и это плохой знак! Ладно-ладно, я просто хотел немного разрядить атмосферу… Есть… Сумма составила пятнадцать миллиардов сто миллионов!

Присутствующие окаменели

— Пятнадцать миллиардов! — потрясенно повторил Номер Один. — Но это же практически Credit Lyonnais во времена несчастного Аберера^[48].

Сравнение не слишком лестное для штаба Банка.

— Если мы включим это в годовую отчетность, наше отношение оборотных активов к задолженности свалится ниже семи процентов, — промямлил финансовый директор. — Возникнет опасность вхождения в зону риска. Похоже, Берси составляет план поддержки: значит, надо побыстрее занять очередь в кассу…

Президент прервал его:

— Никогда! Слышите, вы все?! Пока я жив, ни сантима из денег налогоплательщиков не попадет в кассу нашего учреждения, даю вам слово! И поверьте, нашему правительству так называемых несгибаемых не удастся в ближайшее время заставить меня поменять точку зрения!

Он малость припоздал со столь мужественным заявлением. Неожиданно мне пришло в голову, что за несколько лет эйфории мы подвели Банк к краю пропасти. И заодно, возможно, всю страну.

18. КОНСПИРАЦИЯ

Пятница — хороший день. Начиная с половины пятого кабинеты постепенно пустеют. В здании остаются только директора да иногда несколько сотрудников, желающих проявить усердие или воспользоваться наступившим спокойствием, чтобы наверстать упущенное за неделю.

Мне нужно было срочно рассортировать мейлы, накопившиеся за два дня. Подготовка к квартальному отчетному собранию потребовала больше усилий, чем я рассчитывал. Моя задача — отбор и изощренная гримировка наших убытков для предъявления сведений журналистам и финансовым аналитикам, которые не преминут наброситься на нас. Да и внутри Банка нужно добавить уверенности и руководящему составу, и рядовым сотрудникам, в особенности если конъюнктура будет по-прежнему ухудшаться. Однако самая серьезная проблема заключалась в том, что мои отношения с президентом продолжали портиться и причин я до конца не понимал. Может, стоит поговорить с ним и прояснить ситуацию? Честно говоря, мне не хватало ни желания, ни смелости.

Впрочем, я также подумывал о доводке деталей своей поездки в очаровательное княжество Андорра. Было 5 сентября. В ближайший понедельник мне предстояло открыть для себя это гостеприимное место, которое впишется — возможно, быстрее, чем я думал, — в мой собственный план выживания. Но для начала следовало проконтролировать выполнение мер предосторожности, которые я обычно принимал в случае подобных поездок.

Роль Номера Два в Банке вынудила меня составить четкий свод правил безопасности. Я имею в виду те, которые регулировали наши отношения с внешним миром — с нашими экзотическими филиалами, чьи названия умолчу. Опыт приучил меня к бдительности индейца на тропе войны. Воспоминания об Эрике Б., добросовестном управляющем частными счетами, который покончил с собой еще до моего прихода в Банк, убедили меня в том, что никакая предусмотрительность не бывает излишней. Я тщательно выложил все содержимое своего бумажника на стол, как обычно пустой: ни одной папки или компрометирующей визитной карточки, ни одного внутреннего документа или черновика устава доверительного собственника (такие компании-ширмы мы предоставляем в распоряжение наших лучших клиентов). Ничего нельзя оставлять на столе. Совсем ничего. Для очистки совести я извлек ежедневник, где фиксировались мои встречи. Инструкции, которые я обобщил во внутрибанковском пособии по конфиденциальности, недвусмысленно гласили: категорически запрещается выезжать за границу со служебным компьютером, в котором могут быть компрометирующие данные. Старые добрые ежедневники обретали в этом контексте новую жизнь. Тот, что сегодня был у меня с собой, я называл "специальный таможенный". Иными словами, это была очищенная версия оригинала. Значительная часть клиентов в нем вообще не фигурировала: те, кто держал незадекларированные счета в нашем швейцарском филиале. Другие клиенты, также решившие бежать от налогов, имели при этом вполне официальный счет в одном из наших брюссельских или лондонских филиалов, однако их тоже следовало защитить. Наконец, я общался напрямую с рядом нерезидентов Франции — с иностранцами, которые доверяли нам слепо или почти слепо и для которых Банк был своего рода святилищем.

В нашей среде известны имена коллег из других финансовых учреждений, у которых конфисковали ежедневник, и в результате им пришлось выдержать многочасовые допросы на границе. Поэтому мы дисциплинированно придерживались жесткого правила: путешествовать только с зашифрованными документами или с фальшивыми записными книжками. Лично я использовал следующую систему: дубликат моего парижского ежедневника хранился в кабинете директора наших зарубежных филиалов, в сейфе, к которому только он имел доступ; свои встречи я, конечно, назначал из Парижа, но по особой телефонной линии, зарегистрированной в France-Telecom на имя посреднической конторы по торговле сырьем, — уловка, квалифицированная нашим главой юридической службы как довольно невинная.

С самого начала девяностых мы находились под пристальным наблюдением правительства. И следовательно, Берси. Расцвет офшорных финансовых потоков, обмен финансовыми счетами между крупными мультинациональными компаниями и их бесчисленными филиалами, растущий масштаб перемещения капиталов, — все это породило тайную партизанскую войну. Налоговые службы проводили секретные расследования в крупных финансовых учреждениях всего мира. А у нас — особенно. Поэтому время от времени Банк становился объектом телефонной прослушки — более или менее разрешенной, то есть в реальности абсолютно незаконной. Однако, по логике, всем было невыгодно возмущаться подобной практикой: и правительству, и министерству финансов, и прокуратуре. Что же до нас, главных жертв этих аморальных действий, то нам, естественно, не было никакого резона волновать клиентов. К тому же обнародование информации об используемых скандальных методах привело бы заодно и к ухудшению наших отношений с бесформенной бюрократической массой, известной под именем французского государства, где все воевали со всеми. А это вовсе не входило в наши намерения!

Я собрал вещи. Вроде все в порядке. Даже при личном досмотре таможенники ничего не найдут. Если вдуматься, банкиры определенного уровня ведут жизнь, очень похожую на жизнь сотрудников спецслужб: предосторожности, навязчивые страхи, сбор информации, тайная передача разного рода сведений и страсть к секретам, — совпадает все.

Окончательное расписание было у меня перед глазами. Вылет в понедельник утром первым рейсом, тем, что в 7.15, из Руасси.

Я погасил свет. План приведен в действие.

19. ПОЧТИ ИДЕАЛЬНЫЙ БАНК

Маленький праздник в Елисейском дворце раскрыл мне глаза: информированные люди готовятся к худшему. И в ожидании рассыпаются в успокаивающих заявлениях, которые если и обязывают к чему-нибудь, то только тех, кто в них верит.

В конторе тоже ощущалось приближение катастрофы. Сразу после "совещания по камуфляжу" меня начала терзать мысль: а что, если руководящая нами некомпетентная личность, страдающая манией величия, намерена меня ликвидировать? Подобную агрессивность нельзя было объяснить ничем, кроме его личной прихоти. А заодно желанием добровольно предъявить рынку козла отпущения, когда масштаб неприятностей станет очевиден всем. И чем больше я размышлял, тем более правдоподобной мне представлялась эта, абсурдная на первый взгляд гипотеза.

К констатации данного факта добавлялось желание избавиться от тягомотины семейной жизни, очарование которой рассеялось давным-давно. Почему бы не начать все заново? В новой жизни наверняка найдется место Мэнди, гейше, прекрасно владеющей искусством увлекательной беседы, и к тому же престижному и крайне необходимому сексуальному объекту. И многим — о, сколь многим — другим!

Но, чтобы позволить себе это блаженство, требовались наличные. Причем в большом количестве. Моя зарплата питала наш с Изабель совместный счет, однако за эти годы я сумел создать себе скромную заначку, о которой жене ничего не было известно. Эта "черная касса" появилась благодаря бонусам, получаемым из года в год, и была спрятана в Natixis, банке, который в те времена внушал мне доверие благодаря наличию двух крупных акционеров — Caisse d'Epargne и Banque Populaire. Этот маленький запас на черный день обеспечивал мне в перспективе, пусть и отдаленной, вполне пристойный уход от дел.

Увы, увы, за прошедшие годы содержимое заветного сундучка растаяло по причине прожорливости налоговиков. Из пяти миллионов собранных евро всего лишь три несчастных миллиончика пережили мои веселые шалости и многочисленные изъятия, которых с каяедым годом делалось все больше: взносы на социальное страхование (ведь это были не опционы, защищенные от данного вида рэкета), CSG^[49], налог на прибыль, разовые отчисления для накачки той или иной обанкротившейся системы… Надоело составлять список.

Этих трех миллионов решительно не хватало Для реализации моих проектов. Я ежедневно наблюдал своих коллег из других банков, абсолютно безнаказанно обжирающихся премиями, бонусами, привилегиями в натуральном выражении и опционами. А у нас мой щедрый президент выстроил очень сложную систему, в которой большая часть добычи доставалась ему и никому другому. Скрепя сердце он позволял мне попользоваться крохами с его стола. Я слишком долго добровольно терпел это. И вот терпение лопнуло. Все последнее время мы морочили голову нашим клиентам, ссылаясь на банковские начисления и высокие затраты. В этом смысле наши отчеты — подлинные шедевры: столь же невнятные, сколь сложные для восприятия, они не дают возможности в чем-либо разобраться. Что же до акционеров, они из месяца в месяц наблюдали за тем, как тают их накопления. Наши котировки уже потеряли 38 % с начала года, и этот тренд явно развивался.

Может, по призванию я — единственный рыцарь на белом коне среди темных сил международного банковского мира? Рыцарь, который сознательно обирает клиентов, но при этом и не думает, как бы самому немного нажиться? Конечно же нет! Впрочем, подобных рыцарей всегда быстро обезглавливают, не давая подняться до чуть более ответственной должности.

Я был погружен в мрачные мысли, когда ко мне склонилась женская фигурка: "Чай или кофе?" Маленькая испанка-стюардесса мило улыбалась. Взглянув на нее, я сказал себе, что Андорра не лишена очарования. А может, и какого-нибудь непредвиденного бонуса…

На что бы мне могло хватить трех миллионов? Если я решу изменить жизнь, то буду вынужден уйти с пустыми руками. Кавалер, парижская квартира, мебель, все эти вещи — дорожил ли я ими, не знаю — придется отдать Изабель. И моей дочке Хлое. И что мне останется? Что я смогу себе позволить? Ничего особенного, по правде говоря. Если я действительно хочу все это бросить, нужно срочно обеспечить себе тылы. Пора применить на практике мой новый девиз: служить (всегда, когда можно) и заодно обслуживать себя (всегда). Как? Проще всего было поискать источник в Банке. Однажды я собирался осторожно пощипать так называемые "счета переходящих остатков", где время от времени трейдеры ненадолго оставляли прибыли, не те, позабыв на время о своей профессиональной принадлежности. Сначала я нашел пять здешних учреждений. Все они характеризовали себя в качестве совершенно независимых структур и ярых приверженцев банковской тайны, с акционерами — резидентами княжества. Упоминание банковской тайны показалось мне очень важным в нашу эпоху поощряемого доносительства и полуофициального сотрудничества между государствами.

Недавнее дело LGT изрядно подействовало на меня. Этот весьма закрытый банк был известен только посвященным и владельцам крупных состояний. Ничего удивительного: Банк Лихтенштейна находится в личной собственности правящей семьи. Человека, управляющего местным бизнесом, шестнадцатого монарха династии, зовут Ханс-Адам II. В феврале, то есть полугодом раньше, все с ужасом узнали, что некий нелояльный сотрудник продал налоговым органам Германии список клиентов. Так он одним махом сдал восемьсот несчастных вкладчиков со всего мира, доверивших этому банку свои сбережения. Имена были названы в Германии, но не у нас, что любопытно. Раз в жизни в Берси проявили стыдливость. Удивительно! Потому что вот уже почти двадцать лет налоговые власти пытались подкупить сотрудников какого-нибудь банка в Швейцарии или в Люксембурге, чаще всего безуспешно. На моей памяти им это удалось лишь дважды, причем тогда пришлось удовольствоваться всего несколькими десятками имен, включая усопших клиентов. На этот раз немцы поставили Лихтенштейн в затруднительное положение: мы в Банке явственно ощутили, что мир меняется. Эта маленькая спокойная страна, зажатая между Швейцарией и Австрией, до сих пор считалась недоступной: она возглавляла второй список подлинных налоговых оазисов, составленный ОЭСР. Тех самых оазисов, чью неминуемую смерть долгие годы предрекали министерства финансов всех стран. Эти прибежища крупных состояний, страдающих манией преследования, продолжали успешно сопротивляться усиливающимся атакам различных правительств планеты. На сколько времени их еще хватит?

Впрочем, другие крепости уже зашатались, даже если это не было широко известно. Так, Швейцария больше не считалась подлинным налоговым раем, после того как в девяностые годы женевскую прокуратуру возглавил безумец. Бернар Бертоссй — так его звали — был избран в какой-то степени случайно: у них там некоторые административные должности занимают в результате всеобщего голосования. Таким образом женевские банки оказались под присмотром прокурора-социалиста! Социалиста на местный лад, конечно, то есть скорее леворадикала, чем большевика, но ведь все же социалиста! Мой друг Конрад (Конрад Хуммлер, президент Ассоциации частных банков Швейцарии) как-то представил мне этого мечтателя на одном из коктейлей. Бертосса, который на первый взгляд казался довольно симпатичным, сумел весьма сильно потрясти местные устои, потому что ему удалось переизбраться дважды! Этот прокурор отдал на растерзание общественному мнению нескольких диктаторов с мерзкими рожами и терроризировал банки, хранящие их денежки. Федеральному правительству пришлось последовать его примеру. Были приняты новые законы, более этичные. Увы, это не помогло! В 1990 году отмывание денег, полученных от продажи наркотиков и мафиозных операций, стало рассматриваться как нарушение федерального законодательства, обязательного к исполнению в кантонах. В таких случаях их статья 47, защищающая банковскую тайну, больше не действовала. Ее нарушение по-прежнему считалось преступлением, однако исключения из правила множились, к нашему несчастью! 1998 год стал началом нового этапа: отныне закон обязывал банкиров сообщать о любой подозрительной операции, иными словами, они должны были доносить на клиентов, которые приходили с полным чемоданом кэша. Банкир становился помощником правосудия, к тому же добровольным! Безумие! Такой же закон прошел и у нас. Заодно возникла тайная следственная структура Tracfin, которой было поручено выслеживать потенциальных преступников. Отныне жертвы — от UIММ^[50] до депутата Жюльена Дрея — валились, как кегли, причем с большим грохотом.

— Вы собираетесь в ближайшее время делать вложения? — почтительно спросил меня ответственный сотрудник офиса, возвращая паспорт. — Тогда нам нужно уточнить некоторые технические детали.

Этот ключевой вопрос неожиданно вернул меня с небес на землю. Я, конечно, знал, о чем он мне скажет: кодовое слово, переговоры только с защищенных от прослушки телефонов или из телефонных кабин, обязательный звонок перед каждой операцией, теоретический потолок для вложений наличными, возможность создания компании-ширмы… Все эти технологии были мне хорошо известны, однако я притворился, что прилежно слушаю его. Воспоминание об Эрике В., легендарной фигуре Банка, снова посетило меня. Его самоубийство было почтенным, достойным, заслуживающим всяческого уважения, хотя сам по себе поступок представлялся абсурдным. Какое профессиональное прегрешение заслуживает подобной кары? Скольких известных клиентов или глав государства сдали с тех пор банки, охваченные неудержимым стремлением сотрудничать с властями?

Как мне помнится, первой жертвой банковской благонамеренности пало семейство Маркоса, зловещего филиппинского диктатора. Чуть позже банк, где имеется счет у президента Казахстана, напуганный угрозами Бертосса, слил швейцарскому правосудию «коррупционера Назарбаева». Забавный парадокс состоит в том, что сначала именно Назарбаев донес на своего главного оппонента бельгийским властям, и один высокомотивированный бельгийский судья обратился в прокуратуру Женевы с просьбой о юридической помощи. Тогда-то и открылось, что владельцем счета в том швейцарском банке, которым заинтересовалось следствие, является сам казахский президент! С тех пор список пострадавших рос с каждым днем: Салинас, брат мексиканского президента, затем Али Зардари, супруг госпожи Бхутто, — этот ловкий господин, который положил двенадцать миллионов долларов в банк Панамы, а овдовев, сумел пробиться на пост президента Пакистана и занял, таким образом, место супруги, убитой меньше чем за год до этого!

Несмотря на свои красивые заявления, европейцы, похоже, не слишком торопились возвращать деньги, украденные диктаторами. На этот счет у меня было немало сведений. Когда наш президент, всегда готовый увильнуть от щекотливого дела, поручил мне досье бывшего президента Нигерии Абачи, я столкнулся с множеством неразрешимых проблем. Нам уже давно удалось отследить одну из схем увода средств, которую использовал этот диктатор. Только в нашем Банке набралось сорок три миллиона долларов. Капля в море по сравнению с шестьюстами миллионами,

0 которых шла речь, однако весьма показательная капля — с точки зрения закона и условий перечисления всей этой налички, прокачанной через наш лондонский филиал. После того как FSA^[51], британский аналог АМF, обвинил нас в отмывании денег, мы отказались давать прессе какие бы то ни было комментарии по этому делу. С другой стороны, мы предоставили весьма скупую информацию французскому правительству, спрятавшись за Criminal Justice Act, британский закон, направленный против отмывания денег, который мы ни в коей мере не нарушили. По крайней мере, так мы утверждали. А что происходило в это время во Франции? Знаменитый доблестный отряд Tracfin заморозил тридцать миллионов евро, размещенных диктатором на одном из счетов в Банке. И деньги не возвращены Нигерии по сей день.

Вопреки причитаниям праведников, в реальности все довольно справедливо: половина отмытых на планете денег вкладывается в развивающиеся страны и на свой лад участвует в процветании местных сообществ. Если резко приостановить эти инвестиции, выживание таких стран окажется под угрозой. Все просто. Однако кто возьмет на себя смелость защищать эту точку зрения?

Что же касается Мобуту, большого друга Ширака и Миттерана, то на сегодня ни один парижский следователь так и не сумел отыскать его заначку. За все это время Женеве удалось арестовать — в весьма шикарном учреждении города — лишь один из тридцати двух счетов диктатора, преодолев отчаянное сопротивление его адвоката Доминика Понсе, вхожего в высшее женевское общество.

Подобным образом разрешилось и знаменитое "дело фрегатов"^[52]. Ролан Дюма^[53] собственной персоной оценил размер комиссионных, фигурирующих в этом скандале, в восемьсот миллионов евро. И чьи же головы слетели, если не считать Альфреда Сирвена, экс Номера Два ELFAquitaine, и Андре Таралло, бывшего шефа ELF-Afrique! Да почти ничьи. Впрочем, нет! Пострадала одна не слишком ловкая неудачница. Бывшая любовница нашего пылкого министра иностранных дел, прислушавшись только — или не только — к своему сердцу, приняла самое идиотское в банковских анналах решение: Кристина Девье-Жонкур вернула французскому государству все два миллиона евро комиссионных, переведенных на ее швейцарский счет. Ну позволительно ли быть такой дурехой? Этот поступок не избавил ее ни от тюрьмы, ни от жесточайшей налоговой проверки, ни от бесконечного процесса, закончившегося приговором. Как видите, возврат денег — всегда неправильное решение.

Парень из банка протягивал мне бланк для открытия счета, а я размышлял об аргументах, изложенных на их интернет-сайте. Они сразу раскрывали карты: "Наше учреждение делает ставку на сохранение тайны как на средство обеспечения лояльности клиентов". Такой подход не мог мне не понравиться. Тем более что мое парижское изучение проверок, которым подвергались эти пять маленьких банков, принесло весьма удовлетворительные результаты: все они довольно талантливо ухитрились добиться того, чтобы о них забыли. Впрочем, тут имелось и темное пятно. Дело в том, что у Андорры вообще-то два соправителя. Об одном из них известно меньше, хотя его имя — Николя Саркози. Будучи президентом Французской Республики, согласно традиции, восходящей к XIII веку, он стоит во главе этого славного княжества, осуществляя над ним вроде бы строгую опеку. Но только в теории. А практика приберегла приятные сюрпризы. От кого зависит мой новый Ваша d'Andorra! Отнюдь не от французских налоговых властей, никаких сомнений на этот счет. И не от Банковской комиссии, потому что Андорра является воплощением государства в миниатюре и ее независимость гарантируется конституцией. Возможно, в какой-то момент будет задействован ЕЦБ, Европейский центральный банк: ведь здесь имеет хождение евро. Однако в текстах документов отсутствуют указания на право ЕЦБ контролировать какой-либо конкретный банк, так как эта роль отводится центральным банкам соответствующих государств. Так что, похоже, княжество смогло поднять принцип независимости на неслыханную высоту, обеспечив себе свободу жить в правовой прорехе и не зависеть ни от одного из известных законодательств. Я еще мог себе представить, что однажды какого нибудь французский министр позвонит президентам каждого из пяти чудом спасшихся банков. Но найдется ли на месте прокурор, готовый выполнить его угрозы? Если же такое случится, кто помешает мне перевести счет в другое место? Именно так я и поступлю, если внесу сумму, достаточную для возбуждения интереса французских налоговиков. Однако моего мелкого трюкачества с бонусами было явно недостаточно, и, для того чтобы привлечь их внимание, следовало совершить хотя бы небольшое ограбление!

Итак, я подписал заявление. В самолете мне пришла в голову мысль дать счету название Marx Brothers. Откуда взялось это бредовое имя? Просто я вспомнил об авторе "Капитала" и о недавнем разговоре с Мэнди, в котором она упомянула "братьев как-то там". Во всяком случае, идея оказалась замечательной.

Но я об этом тогда еще не знал.

20. УРОКИ ИСТОРИИ

В тот вечер я решил вернуться рано. Меня уже тошнило и от Банка, и от всех гроз, грохотавших над нашими головами. Крах или не крах? У нас только об этом и говорили, словно пытаясь убедить себя, что ничего такого с нами случиться не может.

К тому же я хотел увидеть дочь, которой в последнее время уделял совсем мало внимания… Изабель отсутствовала, а Хлоя чатилась в интернете. Все как всегда.

— Ты одна?

— Сегодня понедельник, папа, ты не заметил?

— Ну, и?..

— В понедельник вечером мама ходит на свои театральные курсы!

— Да ты что!

— Думаю, она готовит нам сюрприз. Спектакль. Правда же прикольно будет увидеть маму в спектакле?

Прикольно? Это словечко вообще-то не входило в наш обычный словарь. Я с трудом представлял себе мою супругу, богатую буржуазную даму, играющую на сцене: интересно, как она будет произносить текст — монотонно или с пафосом? У нас с Изабель и впрямь не осталось ничего общего. Кроме дочери.

— Хочешь, где-нибудь поужинаем сегодня?

— Пап, мне завтра в школу. И у меня первая контрольная по истории…

— Давай повторим вместе, пойдет?

Тогда-то у меня в голове и щелкнуло. Пока Хлоя пересказывала мне задание.

— В 1685 году отмена Нантского эдикта Людовиком Четырнадцатым привела к исчезновению протестантских церквей во Франции и вынудила… протестантов… уйти в подполье… или… Нет, не помню!

— Покинуть страну. Ты знаешь, считается, что отмена Нантского эдикта — самая большая ошибка

Людовика Четырнадцатого. Бежать протестантам запрещалось, но поскольку им грозила гибель… Триста тысяч нашли в себе смелость уехать из Франции. Это были люди энергичные, решительные. Они эмигрировали в самые разные уголки земного шара, некоторые даже оказались в Южной Африке или в Америке, где разбогатели.

— Так написано в книге?

— Нет, дорогая, просто я тебе объясняю, откуда взялись лучшие банкиры в мире.

— Знаешь, это было так давно… Меня уже все достало. Получить бы хорошую оценку — и пропади оно пропадом!

Хлоя продолжила слово в слово пересказывать урок, и я в конце концов понял, что в этой истории не стыкуется.

Мои школьные познания были несколько шире. Они всплывали в памяти, пока я рассеянно слушал дочку. Учитель истории объяснил нам, как беглые протестанты в результате преуспели, согласившись заниматься чужими деньгами, за что раньше никто не хотел браться. Они-то и заложили фундамент современного банковского дела. Евреи, со своей стороны, сделали то же самое. Но на собственный лад. Сосредоточившись на небольших магазинчиках, они постепенно набирали обороты, предоставляя клиентам кредиты. В конце концов они сменили профессию, превратив свои лавки в банки.

Соперничество между протестантскими и еврейскими банками десятилетиями шло по нарастающей и, как в капле воды, отразилось в знаменитой фразе Джона Пирпонта Моргана, основателя J.P. Morgan: "Оставим мелкую торговлю финансами евреям". Этим все сказано об отношениях, установившихся между финансистами на долгие годы. В Америке битва всегда была самой жестокой, тут не поспоришь. На одной стороне — протестантская элита, так называемые WASP^[54], которым принадлежала промышленность, железные дороги, нефть и сталь. Из-за своей заносчивости они в результате прошли мимо нового, очень прибыльного рынка — разнообразных финансовых конструкций, включая слияния-приобретения. Первые евреи, которые извлекли из этого выгоду, — братья Лазар: они дали свое имя банковскому дому, ставшему со временем легендарным. В течение пятидесяти лет им руководила семья Давид-Вейл. Рядом с ними резко поднялись семейные бизнесы Goldman Sachs и Lehman Brothers, одновременно сообщники и конкуренты первопроходцев.

Битва гремела и в Женеве. Там тоже долго лидировали протестанты, составлявшие большинство: семьи Ломбар-Одье, Бордье или Мирабо аккумулировали у себя крупные состояния со всего мира. Несколько стойких еврейских семейств сопротивлялись, используя для этого не афиширующие себя заведения вроде весьма процветающего банка LCF Rothschild, которым руководил на расстоянии сын барона Эдмонда, или, к примеру, Julius Baer, специализирующегося на управлении состояниями частных лиц.

После Женевы, где отношения были хоть и конфликтными по сути, но достаточно вежливыми по форме, меня потряс Нью-Йорк, где, как я узнал, в некоторых абсолютно закрытых клубах богатых пригородов существует особая форма жесточайшей сегрегации: в них категорически не допускаются "чужаки", как их там называют, — будь то "негры, азиаты или евреи".

В этом беспощадном мире, под лицемерным прикрытием хороших манер, любят пакостить друг другу. Мне понадобилось время, чтобы понять сущность делового банка. Полная противоположность банкам, подобным нашему, то есть депозитным. Кишащий интригами микрокосм, который обычно притягивает не совсем адекватных личностей, беспрерывно соперничающих друг с другом. Задача заключается в том, чтобы любой ценой объединить разные предприятия и спекулировать на чем угодно: на акциях, облигациях, недвижимости, золоте, сырьевых материалах и т. д. Однако эти ужасные американские частные банки имеют одно явное преимущество перед нашим Банком: поскольку они не котируются на бирже, им удается ни перед кем не отчитываться. Ловко!

По сути, большинство этих людей ненавидят Друг друга. Уровень тестостерона зашкаливает, и противостояние амбиций не прекращается ни на мгновение, достигая невероятного накала. Так, я знал, что министр финансов, знаменитый нынче Генри Полсон, бывший председатель совета директоров и генеральный директор Goldman Sachs и первый в истории гой на посту главы банка с момента его основания, не в состоянии даже находиться в одной комнате с Ричардом Фулдом. В общем, никто не собирается закапывать топор войны. Войны между протестантами и евреями. Между деловыми банками-конкурентами. И между их президентами, одержимыми манией величия.

И именно в этот момент, глядя, как Хлоя захлопывает учебник истории, я вдруг отчетливо осознал, что час пробил: в ближайшее время Goldman Sachs начнет избавляться от акций Lehman, используя продажи без покрытия, а как только этот банк затронет дефицит ликвидности, министр финансов разнесет его в пух и прах! Полсон, по всей вероятности, действительно думает, что, вызвав кризис, сумеет его контролировать. С рациональной точки зрения, это решение дает ему сразу два преимущества: во-первых, он может покончить раз и навсегда со своим смертельным врагом, а во-вторых, подобная стратегия позволит ограничить ущерб доя остальных банков. Он рассчитывает остановить распространение пожара на всю систему.

Этот парень хочет избежать краха, но сам же его провоцирует…

У меня было небольшое временное преимущество перед остальными. Как им распорядиться?

21. УНИЖЕНИЕ

Я возвращался в Банк в состоянии эйфории. Кусочки пазла заняли свои места. Благодаря Хуммлеру, Мэнди, Кравису и Хлое все стало очевидным. Полсон точно принесет Lehman в жертву, и это вопрос нескольких дней. Время, чтобы минимизировать ущерб, еще есть. Я вытащу Банк из ямы, в которую он валится. То есть возьмусь таскать каштаны из огня. За это мне, по-хорошему, причитается небольшое вознаграждение. Почему же небольшое? То, что я намеревался сделать, заслуживает большего, чем просто вознаграждение, — полноценной награды. И даже продвижения по службе!

Не успел я сесть за стол в своем кабинете, как зазвонил телефон. Мартина, секретарь Номера Один. Президент хочет меня видеть. Причем немедленно.

Я мог бы догадаться. У него наверняка есть доступ к той же информации. Он так любит похваляться, что знает всех и вся. "Вчера я видел Эрнест — Антуана — он отвратительно выглядит! Франсуа — мой друг… Бедняжка Даниэль, нужно было заранее перечитать свой текст, чтобы потом не заикаться в вечерней программе…" Вот так за секунду парижский истеблишмент выстраивается по ранжиру: Сейер^[55], Пероль, Бутон^[56]… Номер Один — чемпион по name dropping^[57] безжалостный к любому, кто споткнулся, и подобострастный с преуспевающими. Я был раздосадован. Только и остается, что дать ему понять: ничего нового он мне не сообщает. Если повезет, это подействует ему на нервы.

Когда я подошел к кабинету, он срывал зло на своей помощнице:

— Мартина, я вам уже говорил, что плоские экраны не работают! Вызовите мне этого придурка айтишника, я ничего не понимаю в подключениях!

Заметив меня, он резко оборвал свои сетования, но сохранил мрачный вид.

— Заходите, Дамьен! Вокруг меня — одни бездари, — разгневанно заявил он, пристально глядя на меня. — Новые устройства обошлись в огромную сумму, а толку от них никакого. Подумать только: в последний раз этот болван приходил ко мне, чтобы просить премию!

— Добрый день, месье, я как раз хотел с вами поговорить.

— Вы читали газеты?

— Что именно?

— Не важно, он — всюду.

— Кто?

— Пейрелевад, кто ж еще! Вот увидите, он теперь будет учить нас экономике! Вы пролистали его книжицу?

Конечно нет. Как и Номер Один, впрочем. Книга Пейрелевада вышла в конце августа, встреченная всеобщим равнодушием. "Саркози, историческая ошибка" — все это слишком напоминало привычную мелочную полемику. Бывший глава Credit Lyonnais пустился в политику, сначала в компании соцпартии, теперь — вместе с MoDem^[58]. Накануне его книга подверглась в Le Monde довольно жесткой критике. Готов поспорить: сейчас Номер Один начнет менторским тоном пересказывать рецензию… Я выиграл!

— Нет, вопрос на самом деле в том, кто конкретно должен заплатить, чтобы выбраться из этого бардака. Пейрелевад, не рассуждая, набросился на Саркози. Теперь он у нас любит всех поучать! Впрочем, еще в пору Credit Lyonnais…

— Вы хотели меня видеть?

— Да, я обеспокоен, Дамьен. Честно говоря, я волнуюсь за вас.

— Простите?

— После прошлого собрания я выяснил, что проблемы гораздо серьезнее, чем вы удосужились мне сообщить. Меня это настораживает.

— Не понял, на что вы намекаете.

— Марсель, например. Вся эта история с инвестициями в недвижимость — это же настоящая черная дыра. Еще немного — и американский фонд расшибет себе башку. Видели, что произошло в эти выходные? Freddie и Fannie перешли под опеку государства — вы понимаете, о чем я? Дело плохо, Дамьен. А вы не берете ситуацию под контроль.

— Мне кажется, именно вы отправились на выходные в Марсель, когда принималось решение о нашем участии. Вас тогда пригласили на празднование третьей звезды этого шеф-повара, как его там — Жеральд… Пасседа?

— Вот-вот! Я вам — о стратегии, а вы мне — о кулинарии! Сразу видно, как высоко вы себе установили планку. Это вас не украшает, милый Дамьен. Значит, если я заговорю о Китае, вы нам предъявите чашку риса?

Тут я не сдержался:

— Очень смешно! Что касается Китая, то мы обсуждали эту тему на совещании. Припоминаете?

— Последите, прошу вас, за своим тоном. Очень скоро он может перестать мне нравиться.

Пора заткнуться. Старикан сегодня вспыльчив как порох. К чему бы это, спросил я себя.

— Я хотел с вами встретиться в связи с Lehman. Полагаю, вас проинформировали о том, что должно произойти?

— Что за сюрприз у вас в рукаве на этот раз? Новый крах?

— Что ж, именно так. Похоже, Полсон собирается отдать Дика Фулда на растерзание.

— Дика Фулда! Чуть не забыл, что у нас в дирекции имеется большой специалист по Штатам! То есть Lehman Brothers вот-вот пойдет ко дну, вы это хотите сказать?

— Боюсь, что да.

— Тогда выслушайте меня внимательно, Дамьен. Здесь уже все сыты по горло вашими дерьмовыми предсказаниями. Вы лишаете команды мотивации, пугаете директорат… Да плевать мы хотели на ваши бредовые идеи насчет мирового кризиса. У нас полно работы, и, может, пора засучить рукава, вместо того чтобы изображать из себя оракула…

— Не уверен, что я единственный, кто…

— Единственный, кто — что? Ни хрена не делает или пророчит конец света?

Номер Один пошел в разнос. Я начал догадываться, что произошло. По всей видимости, наш дорогой президент имел неприятный телефонный разговор и теперь срывает раздражение на первом встречном, готовом, как последний олух, давать ему отпор. То есть на мне. Я решил переместить дискуссию в другую плоскость:

— Видели последние предложения в нашем коммюнике для прессы?

— Приходится все перечитывать из-за этой новой директорши по коммуникациям, которая ничего не смыслит в корпоративном духе.

— Она в этой должности всего две недели. Может, стоит дать ей шанс?

— Делайте как хотите. Проблема не в этом. Не понимаю, как вы могли до такой степени утратить контроль над ситуацией за последние несколько месяцев.

— Я вообще не знаю, что вы имеете в виду.

— А я думаю, прекрасно знаете.

— Вопрос был поставлен. Было подчеркнуто, что вы обо всем проинформированы.

— И AIG — это тоже, вероятно, я?

— Полагаю, да.

— Хорошо устроились! Красивая должность, заоблачная зарплата, образцовое семейство… Ничего не скажешь, точно по мерке ваших амбиций!

— Что вы хотите доказать?

— Знаете, мой дорогой, наверняка существуют причины, по которым я занимаю это кресло… И по которым вы, скажу по секрету, никогда не окажетесь в нем! Мне известно, что богатые люди всегда вас завораживали, но их круг на самом деле невероятно далек от вас.

— Думаю, на этом можно остановиться, если не возражаете.

— Вы правы, Дамьен. Думаю, на этом вы в конце концов и остановитесь!

22. ПРОГРАММА МЕНЯЕТСЯ

Я покинул кабинет этого козла с единственным желанием: громить все, что попадется под руку. Рванул в туалет, чтобы освежить мысли. Подставил голову под струю холодной воды и постепенно успокоился. Глубоко вздохнул и вышел. О том, чтобы вернуться домой, как я обещал дочери, не могло быть и речи. Придется Хлое обойтись маминой компанией. Тем более что она уже давно не особо нуждалась в обществе родителей. Безумно хотелось как следует надраться. Или лучше?..

Я позвонил Мэнди, надеясь, что она поднимет мне настроение. Чудо! Ее мобильный включен.

Второе чудо: она приехала в Париж на два дня. Единственная неприятность: ее вечер уже занят. Я расстроился. Она это почувствовала и предложила прямо сейчас встретиться в "Бристоле", роскошном отеле на улице Фобур-Сент-Оноре. Чтобы выпить или чтобы трахнуться?

Судя по всему, Мэнди собиралась обойтись совместным распитием мохито. Я впервые встречался с ней в этом месте. Моя платная красотка ждала в салоне, примыкающем к входному холлу, усевшись нога на ногу в глубине огромного мягкого кресла. Она выглядела веселой и, здороваясь, обняла и крепко поцеловала меня. Непривычная реакция для этой заядлой путешественницы, которая "никогда не целуется в губы". Может, почувствовала, что я не в своей тарелке?

Мэнди сразу заговорила, давая мне время собраться с мыслями:

— Обожаю это место. Тебе известно, что здесь самая высокая в столице концентрация девушек? Но обрати внимание: только высший сорт! Самые сливки! Никакой "крыши", никаких "хозяев", никакого ботокса! Мы дорого платим за свои люксы. Взамен персонал оставляет нас в покое.

— Хочешь сказать, что здесь все знают, чем вы занимаетесь, да?

— Ну конечно. Вспоминаю Жан-Луи, директора… Пятнадцать лет назад он рвал на себе волосы. Начали появляться русские с их деревенскими манерами и чемоданами, набитыми долларами и водкой. Девушки — вульгарные, они целыми днями визжали и капризничали. Мне было стыдно, и я боялась, что меня спутают с этими дешевками. Впрочем, завсегдатаи "Бристоля" тоже были шокированы и грозились съехать… А потом случился две тысячи первый.

— То есть?

— Да ты сам знаешь! Американцы покинули Париж. Дорогие отели склонили головы перед всеми нуворишами планеты, засыпав их рекламными предложениями. Выживание роскошных гостиниц зависело только от них. "Бристоль" смирился, как и все остальные.

Самое интересное, что и мы тогда в Банке, зажмурившись, рванули на запах денег. И мы тоже разбрасывали направо и налево разнообразные подарки и рекламные предложения. Другое дело, что банкиры, в отличие от владельцев шикарных отелей, всегда готовы с восторгом жрать из любой кормушки.

— И как ты приспособилась? Перешла на русских?

— Конечно нет! Для них я — недостаточно блондинка, поэтому продолжила завлекать саудовцев, постепенно удаляясь от Парижа. Как оказалось, я была права. Русские не соблюдают правил. Они плохо обращаются с девушками и вечно торгуются.

Когда Мэнди рассуждает об этике своей профессии, впору засомневаться в том, чем она занимается. В глубине души красавица обожает свое ремесло. С ее точки зрения, это труд, который не терпит посредственности и где нужно показывать только отличные результаты. Никакой расхлябанности, никакой работы "вполноги". Стремясь всегда удовлетворять клиентов, она делает ставку на свои таланты и шелковое белье. Похоже, барышня гордо несет знамя девушек по вызову всего мира! United Colors of Sex^[59]! Ну вот, у меня уже и стоит…

— И ты приводишь сюда своих… подопечных?

— Издеваешься? Здесь я сплю и отдыхаю. Знаешь, в моей работе никого не "приводят". Просто перемещаешься с места на место, улыбаешься и следишь за тем, чтобы не спровоцировать скандал. Чаще всего я вкалываю, как и все, в "Ритце" или в "Крийоне".

— Тогда я, получается, клиент… не такой, как все?

— Конечно! Тем более что, применяй я для всех тариф, который объявляю тебе, мне бы уже давно пришлось прикрыть лавочку!

Я чуть не подавился своим мохито. Ну и нахалка! Каждая встреча с ней обходится мне не меньше чем в два минимальных оклада. Я даже не решилс представить себе, сколько она берет с других.

— Пойдем, я хочу кое-что тебе показать.

— Мы идем к тебе в номер?

— Не заводись! Просто совершим маленькую экскурсию.

Мэнди увлекла меня к лифту. Выйдя на послед нем этаже, мы увидели перед собой двустворчатую дверь, которую она открыла универсальным ключом, чудесным образом извлеченным из кармана. Мы оказались в жарком и влажном помещении, как бы существующем вне времени. В гигантской корабельной каюте, облицованной лакированным деревом, с красивыми иллюминаторами и медными поручнями. Из огромных окон открывался вид на огни Парижа, а заднюю стену занимала гигантская фреска: путешественники на носу корабля указывают на заросший соснами мыс. В центре этого пространства под открытым небом в бассейне плескалась вода. Я был потрясен.

— Ты что, никогда не видел swimming space^[60] в "Бристоле"? Обрати внимание на картину: это Антиб. Знаешь почему она здесь?

Я не смог ответить и слушал ее, наслаждаясь моментом, словно подросток — запретной ситуацией.

— Владелец "Бристоля" — очень богатый и влюбленный во Францию немец. Сначала он инвестировал в два роскошных отеля — "Бристоль" в Париже и "Эден Рок" на Кап д'Антиб. Фреска — словно намек путешественникам, приглашение отправиться тратить деньги на юг!

Я устроился возле бассейна. Мэнди задумчиво вглядывалась в Париж.

— Знаешь, Дамьен, think I will retire^[61]. С делами, mean^[62].

Мэнди употребила английское слово retire, которое в ее устах скорее наводило на мысль о половом акте, чем об уходе из бизнеса.

— Что с тобой? Пала духом?

— Вовсе нет. Я об этом уже несколько дней думаю. С тех пор как закрыла все свои счета, если быть точнее. Что мне делать с деньгами? Еще раз разместить их где-то, рискуя все потерять, если мои клиенты окажутся правы и биржа разлетится вдребезги? Тем более что безошибочные признаки этого уже наблюдаются. Вы все сейчас такие нервные, витаете мыслями где-то далеко, и потенция страдает… Я-то уж в этом разбираюсь! Честно говоря, мне тридцать три года, я хорошо развлеклась, и пора переключаться на серьезные вещи…

Она определенно мне нравилась. Какая другая девушка по вызову способна говорить о своей профессии с такой легкостью и вместе с тем так серьезно? Мне не верилось, что встречи по заказу с клиентами один другого требовательнее доставляли ей особое удовольствие.

— Я знаю, о чем ты думаешь. Но ты заблуждаешься. Когда деньги сваливаются на тебя с неба целыми пачками, жить гораздо легче. Ты летаешь на крыльях и пользуешься всем, что попадается под руку. И еще знаешь что? Чем больше мужчина платит, тем бережнее он относится к товару. Со мной всегда обращались как с принцессой.

— Не верю!

— Тех, кто поступал иначе, я уже забыла. Разве не в этом секрет счастья?

Философствующая проститутка — пожалуй, это перебор! Под убаюкивающую болтовню Мэнди я выпил еще один коктейль. По правде, я ей завидовал. Моя жизнь тоже должна была быть легкой. Помню, как, покидая свою жалкую коммерческую школу, поклялся себе, что до сорока лет покончу с этими тараканьими бегами. Но клятву не одержал. Почему?

— Если вдуматься, всегда хочется чего-то большего. Пока не выясняется, что уже слишком поздно. Понимаешь, о чем я?

Я отлично понимал. После сцены в кабинете Номера Один я знал, что отныне мой корабль ждет сильная качка. И в то же время испытывал головокружение при мысли о том, чтобы его покинуть…

— Я переберусь в Южную Америку.

— И выйдешь замуж на миллиардера, как твои подружки, которые резко меняют образ жизни, чтобы навсегда порвать с прошлым?

— Да нет же, Дамьен, что за ерунда! Я вложусь в драгоценные камни, куплю красивый дом, буду приглашать toy boys^[63] и отплясывать с ними bachata^[64]. И так до того дня, когда влюблюсь по-настоящему.

— Ты никогда не была влюблена?

— Никогда. Это несовместимо с профессией, ты же понимаешь?

— С трудом. Что до меня, то я вечно влюбляюсь.

— Правда?

— Шучу…

Мэнди права: лучше уйти с гордо поднятой головой, чем дожидаться, пока тебя выкинут из обоймы. Этот вывод годился и для меня.

— Но тебе есть на что жить?

— Знаешь, с моими принцами я все время как будто находилась под водопадом. Достаточно было подставить ведро, чтобы в него хлынули доллары. Капля в океане наличных. Немного кэша на шопинг, несколько банкнот на игру в казино, оплата полетов к ним на край света… Все это позволило мне утроить зарплату. Ну… вознаграждение за услуги, точнее.

Все так просто! Как же я об этом раньше не подумал! Вот идиот! Водопад! Подставить ведро туда, откуда течет: прямо к источнику… Совсем просто!

— Мэнди, ты гений!

23. ОЗАРЕНИЕ

Наши с Мэнди отношения явно подходили к критической точке. Я подумал, что они скорее всего вот-вот оборвутся. Она собиралась бросить работу… а заодно и меня. Сложно охарактеризовать чувства, которые я в тот момент испытал.

Она отправилась в номер переодеться — клиент не станет долго ждать, — а я снова спустился в бар.

Вдруг мой телефон завибрировал. Звонок из Швейцарии. Мне показалось, что Конрад Хуммлер торопится:

— Дамьен, я только что от Ковача. Скажите своему президенту, что ему придется сесть на диету.

Опять история с директивой. Из-за этого полоумного налоговика мы еще наплачемся! Ковач превратил борьбу с утаиванием накоплений в высшую цель всей своей жизни. Три года назад некоторые страны, заботясь о сохранении банковской тайны, перешли на принцип фиксированного налогообложения, по которому налоги уплачивались непосредственно при открытии счета, но без декларирования личности держателя. Франция и Германия упорно стремились разрушить эту систему, и Ангела Меркель заработала в битве много очков, когда в начале 2008 года указала пальцем на своих соотечественников, спрятавших состояние в Лихтенштейне.

— Ковачу удалось отменить тайну вкладов?

— Нет, вроде бы мы сможем продержаться еще несколько лет. Но проблема в том, что необходимо бросить Брюсселю какую-нибудь кость. Ласло вот-вот объявит об этом. Они заполнят пробелы в регулирующих документах, чтобы под действие обновленной директивы подпадали и юридические лица. Проще говоря, все, включая фонды и компании — доверительные управляющие, должны будут платить по полной, чтобы иметь право по-прежнему обращаться к нам.

— Понимаю. Есть смысл срочно перебираться в другое место. Я прав?

— В Сингапур, старина. В ближайшее время все будет происходить в Сингапуре.

— А Андорра? Как вы к ней относитесь?

— Слишком маленькие банки. Это никого не интересует. Впрочем, возможно, не такая плохая идея, если задуматься. Хотя я слышал, будто Саркози намерен сунуть туда нос…

— Запомню, Конрад. Спасибо, что позвонили.

— Оставляю вас. Антракт закончился, пора возвращаться в ложу.

— Что за пьеса?

— Вы полагаете, я в театре? Шутите? Вечером стоит выходить из дому только ради двух вещей: Иоганна Себастьяна Баха и бутылки Mouton Rothschild 1961 года. Согласны?

— Почти. Передайте всем привет. И удачного вечера, Конрад!

Я отключил телефон и решил, что мне повезло. Все, что составляло очарование нашей профессии, рухнет как раз в тот момент, когда я покину сцену. Полный восторг!

Мэнди помахала мне. Она собралась уходить и стояла в холле гостиницы, закутавшись в серо-голубой мех.

— Мне пора, Дамьен. Но если хочешь, можешь остаться в моем номере. Не знаю, вернусь ли, но там тебя никто не побеспокоит.

— Не знаю, мне нужно посидеть в интернете…

— Мой компьютер на столе. Код — "Икар 34". Wi-Fi работает отлично. Ни в чем себе не отказывай!

Я еще пару минут покрутился в холле, колеблясь. Не возвращаться домой? Соблазнительно… Я поднялся в номер. И, открыв дверь, остолбенел. Люкс Мэнди, состоящий из просторной спальни с двумя ванными, дополненный большим салоном, кабинетом и кухонькой, выходил на террасу. Как она ухитряется все это оплачивать? Возможно, заключила бартерный договор с гостиницей? Эта мысль развеселила меня. Атмосфера "Бристоля" не отличается эротичностью. Классический, безупречный, даже, пожалуй, чопорный — такие определения больше подходят этому отелю.

Я устроился за письменным столом, посреди которого возвышался "Макинтош" последней модели. Мне нужно было покопаться в своей почте в поисках одного сообщения. Оно было отправлено из бэк-офиса и на прошлой неделе сброшено мне службой безопасности. Вот, нашел. На экране высветились новые коды доступа, те, что изменили по моему приказу после ухода двух незадачливых трейдеров. Есть! Благодаря этим кодам я мог беспрепятственно путешествовать по засекреченным службам Банка. И в частности по бэк-офису.

У меня постепенно вырисовывался лихой план ограбления конторы. Я собирался воспользоваться валютными свопами, то есть контрактами из двух частей, которые позволяют кредитовать в одной валюте и получать долг в другой, делая ставку на колебания курса валют. Благодаря этому инструменту Банк обменивает деньги в оговоренном заранее размере, в заданной валюте, с фиксированной ставкой и на фиксированный срок. Эта маленькая игра между банками продолжается до бесконечности и позволяет заработать — или потерять — крупные суммы. Ежедневно десятки, даже сотни миллиардов долларов, евро или иен обмениваются на разных концах планеты. Гигантское казино, доступное любому трейдеру с базовыми навыками.

Воспользовавшись волшебными кодами, я вошел в нашу информационную систему, чтобы изучить список текущих валютных свопов. Каждый вечер компьютеры сообщают нам, по каким из них вот-вот наступит срок погашения. В сумме — добрая сотня тысяч трансакций в день, осуществляемых с тремя десятками банков по всему миру. Можно реально свихнуться, если система вдруг откажет.

К счастью, все наши основные действия дублируются, и не по одному разу, на случай сбоя в сети или атаки на нее. И все это прекрасно работает — вплоть до дня, когда террористический акт в очередной раз продемонстрирует нашу уязвимость. Я быстро просматривал списки, 10 сентября, и сентября, 12 сентября… Потом решил рассортировать свопы по размеру. Я собирался выбрать один из тех, что больше 200 миллионов евро. Правильно спланированное ограбление сможет обеспечить достойную жизнь мне, моим детям и внукам. Я нацелился на большую, но не выходящую за рамки разумного сумму, чтобы Банк не был вынужден предать дело гласности. После пяти миллиардов, растворившихся в воздухе благодаря Кервьелю, на кого произведут впечатление двести миллионов евро? Точно не на СМИ, в этом я уверен. Интерес публики возбуждали только сверхвысокие ставки.

Моя идея была достаточно незамысловатой: в ближайшие дни один из банков лопнет. Математически доказано. Упорные слухи указывали на Merrill Lynch, но мне повезло: я знал, что это будет Lehman Brothers. Теперь оставалось угадать точную дату банкротства. Вероятно, все произойдет между 12 и 18 сентября, если исходить из кривых падения курса акций и закулисных слухов. Ну а дальше — как в рулетку. Чтобы сорвать крупный куш, требуется угадать единственный выигрышный номер. Значит, нужно все поставить на правильную дату и увести своп, направляемый Банком в Lehman. Виртуальные деньги благополучно уйдут от нас, но в процессе перевода поменяют маршрут и упадут в мой кошелек вместо изначального места назначения.

В момент краха Фулдова банка вся его система безопасности мгновенно забуксует. И до того, как изменение адресата вскроется, может пройти несколько недель, а то и месяцев. А этого времени мне вполне хватит, чтобы исчезнуть.

Трудность в том, чтобы в момент смены адресата обмануть системы наблюдения Банка. Ведь все автоматизировано, защищено, контролируется каждый час и подтверждается из бэк-офиса командой Этьена, которая обязана отчитываться перед топ-менеджером, отвечающим за безопасность. То есть передо мной.

Так что я просто не могу не найти решение.

Я сделал несколько кодированных записей в своей записной книжке, чтобы зафиксировать связь между датами свопов и искомыми суммами. Задачка увлекла меня всерьез.

Я выключил компьютер. Голова кружилась. Слишком много денег, слишком много адреналина и удовольствия при мысли о возможности выставить их всех на посмешище.

24. В СЕРДЦЕ БЕPCИ

Из окон столовой Берси открывался вид на вереницу речных трамвайчиков. Их прожектора ярко освещали стеклянный фасад министерского здания, возведенного двадцать лет назад по воле Миттерана, вопреки всем протестам общественности, чтобы разгрузить Лувр.

В ожидании человека, который меня пригласил, я занялся доводкой отдельных деталей своей стратегии. Придумывал способ обмануть бдительность бэк-офиса в момент переадресации свопа. Потому что имелась одна загвоздка, причем капитальная: в дополнение к автоматизированному машинному контролю осуществлялась и визуальная проверка адресатов переводов. Название моего андоррского счета не должно привлечь внимание проверяющих. Я обязан решить эту проблему. Причем быстро!

Я пришел в Берси, чтобы увидеться с директором курирующего нас казначейства, но он опаздывал. Изначально наш ужин был назначен на 20.30, затем перенесен в первый раз — из-за неурочного приезда одного из сотрудников Полсона — на 21 час. Потом во второй — на 22 часа. Эти задержки, следующие одна за другой, доводили меня до белого каления, но таковы правила игры, и, не приняв их, нечего даже рассчитывать на встречу с человеком подобного уровня. Была среда, ю сентября, и крах представлялся неизбежным. Напряжение вокруг Фулда нарастало с каждым днем. Кроме того, имелся безошибочный показатель: спрэд — разница между ставкой, по которой Федеральная резервная система одалживает деньги банкам, и той, которую применяют банки в своих взаиморасчетах, — буквально взмывал вверх. Иными словами, между лучшими домами Уолл-стрит усиливалось недоверие.

Все предсказывали: грянет гром и будет как минимум один покойник. Но не знали, кто именно.

Ксавье Мюска, заставлявший себя ждать, был одним из бонз министерства. Он входил в сегодняшний магический круг, команду финансовых инспекторов, которые держали в руках государство: Пероль в Елисейском дворце, Ришар в Берси, Госсе-Гренвиль в Матиньоне. Я инициировал встречу с ним, так как знал, что наш президент, тоже член этого сообщества, уже давно действует Мюска на нервы. Что оставляло надежду на неразглашение моего недружественного демарша. Я намеревался информировать Мюска о реальном положении Банка, которое вырисовывалось для меня все более четко, в особенности после нашего "совещания по камуфляжу отчетов". Предостерегая Мюска, я тем самым усиливал его позицию по отношению к министру Кристин Лагард, сильному юристу, но слабому политику. И при небольшом везении мог сам перейти в разряд людей с будущим. Пусть я и принадлежу к низшей касте, но, кто знает, возможно, однажды сочтут полезным повысить какого-нибудь аутсайдера вроде меня.

— Мне очень жаль, но неожиданные обстоятельства…

Я кивнул с понимающим видом. Не время привередничать. Вошли два официанта: один с бутылкой Leoville-Barton, которая выглядела многообещающе, другой — с паштетом из лосося, запеченным в слоеном тесте. Мюска поблагодарил их, вежливо кивнув, и молча подождал, пока они выйдут из зала. Только после этого он решил удовлетворить свое любопытство:

— Итак? Что вы думаете о ситуации?

По моим наблюдениям, важные слуги государства не терпят преамбул.

— Полагаю, она серьезная.

— А…

— Мой президент? Считает меня пессимистом.

— Он всегда предпочитал страусиную политику, — едко заметил Мюска. — Уже в эпоху Credit Lyonnais он отчаянно защищал Аберера. Это, конечно, по-товарищески, но всему есть предел…

Я едва не ляпнул нечто нелицеприятное по поводу священной финансовой инспекции, но в последний момент удержался.

— Ну, и как у вас?

Момент истины приближался гораздо быстрее, чем предполагалось.

— Как вам сказать… Мы переживаем некоторые затруднения.

— Дорогой Дамьен, мы встретились, чтобы поговорить откровенно!

— Приходится признать, что в последние недели мы столкнулись с неприятными сюрпризами.

— Где?..

— В Китае. Понадобится рекапитализация нашего тамошнего филиала.

— В каком размере?

Внимание, опасность. Я не нахожусь на службе у французского государства, и стукачества от меня не ждут.

— Пока трудно оценить.

— Что еще?

— У нас остаются значительные задолженности по трем фондам, закрытым летом 2007 года…

На сей раз он не стал задавать излишне конкретных вопросов.

— И мы сделали ставку, в данный момент неудачную, на AIG, этого страховщика…

— Знаю, — прервал меня директор казначейства. — Странная затея, не правда ли?

— Президенту она очень нравилась.

Роль лицемера мне явно удавалась.

— И… много еще у вас подобных замечательных сделок?

Тон изменился. Стал менее дружеским, более резким.

— Мы также немного инвестировали в провинции вместе с одним американским фондом, Omega 34.

Ксавье Мюска ухмыльнулся:

— Немного?

— Ну, можно и так сказать.

— И вы намерены объявить рынку обо всех этих убытках?

— Именно в том-то и вопрос, — бесцветным тоном ответил я. — На прошлой неделе мы совещались по этому поводу. Я лично — за.

Точнее указать на виновника готовящейся подтасовки невозможно.

— Тем более что я опасаюсь потрясений в ближайшие недели.

— Каких именно?

Пришло время броситься в воду.

— Мне сказали, что Lehman может лопнуть.

Мой собеседник отшатнулся:

— Абсурд!

— Знаю, но, похоже, несколько дней назад Полсон предупредил одного саудита, весьма близкого к королевской семье…

Директор казначейства уставился на меня как на человека, которого внезапно поразило буйное помешательство. Сама мысль о том, что я могу обладать подобной информацией, явно казалась ему чем-то вроде эпизода из "Секретных материалов".

— Вы действительно в это верите? — Вежливый тон не мог замаскировать его отношения к услышанному. — Давайте вернемся к вашей ситуации: как обстоят дела со сведением отчетности?

Восхитительная формулировка. Все равно что спросить меня о внебалансовом счете Банка и о нашей системе учета.

— Это деликатный момент, — сказал я, чтобы потянуть время. К обсуждению такой темы я не был готов, что свидетельствовало о недостаточной предусмотрительности. — В отличие от американских коллег, мы не злоупотребляли этими инструментами… — Формулировка соответствовала утверждению, что мы не располагаем Special Investment Vehicleэтими SIV^[65], которые позволили Lehman, Goldman Sachs и прочим Merrill Lynch накапливать параллельно с официальными балансами более рискованные сделки. В последние дни ходили слухи, что проблемы возникнут как раз из-за внебалансовых счетов. — Следовательно, нам нечего скрывать. По крайней мере, в этом направлении.

Не похоже, чтобы директор казначейства по достоинству оценил мою иронию.

— Ну а, скажем так, экзотические филиалы? Мне бы хотелось услышать искренний ответ, Дамьен.

А вот это не предусматривалось.

— Полагаю, у вас есть все данные для достоверной оценки, — ответил я, не скрывая улыбки. — По-моему, ваше ведомство знает все о наших филиалах по всему миру.

— Я не это имею в виду. — Он наклонился ко мне с угрожающим видом. — Сформулирую более четко: у вас есть скрытые убытки в налоговых оазисах? Это не преступление, но нам необходимо об этом знать, вот и все.

Я позволил себе секундное колебание. Как далеко я могу зайти?

— Ну, ладно… послушайте… Это щекотливый вопрос, сами знаете…

— Дамьен!

Я подождал еще немного, а потом бросил ему кость:

— Ответ будет "да", естественно.

— Где?

— Честно говоря, по этим вопросам наш финансовый директор общается с президентом напрямую.

— Вы хотите сказать, что, будучи генеральным директором, не знаете цифры?

Его упорство начало меня раздражать. В конце концов, я пришел сюда по собственной доброй воле.

— Хотите правду?

— Мечтать не вредно…

Он явно со мной не церемонился.

— Да.

— Не знаете?

— Нет.

— Невероятно! — покачал он головой.

— Ксавье, такова практика, и вам это прекрасно известно.

— А в Швейцарии?

— Туда мы наши убытки не прячем. Швейцарские счета — это главным образом способ повышения лояльности нескольких наших клиентов…

— Нескольких! — с явным сарказмом повторил Мюска.

— Все это для вас не ново, полагаю. Вы уже давно следите за нами.

— Пытаемся.

— У вас нет своего Биркенфелда? — спросил я, глядя на него в упор.

Брэдли Биркенфелд был одним из руководителей UBS, которого год назад прижала и вынудила к сотрудничеству IRS, американская налоговая служба. Именно он сообщил властям число американцев, владеющих тайными счетами в его банке. Пятьдесят две тысячи. Несколько тысяч вроде бы уже идентифицировали. Решением суда, состоявшегося в июле во Флориде, швейцарский банк обязали сообщить их имена под угрозой судебного преследования его топ-менеджеров. По словам нашего финансового директора, который рассказал мне эту историю, они чувствовали себя препаршиво.

— Мы не прибегаем к подобным методам, — с полуулыбкой возразил Мюска.

Оборот, принимаемый нашей беседой, неожиданно подсказал мне идею.

— В любом случае мы очень осторожны. К тому же мы не размещаем средства в других интересующих вас местах.

— Например? — Функционер вернулся к более дружелюбному тону.

— В Андорре.

Стоило воспользоваться случаем, чтобы разузнать о ситуации вокруг моей новой территории базирования.

— Ну и зря, — бросил он с ироничной ухмылкой.

— То есть?

— То есть это подлинный налоговый рай. По крайней мере… в настоящее время.

— До такой степени?

— Да. Соглашение о сотрудничестве не включает в явном виде налоговые нарушения. Правила применения размыты. К тому же у нас нет доверенных лиц на месте, потому что глава правительства княжества, некий Пента, очень щепетилен в данном вопросе. Несколько лет назад он даже выслал одного из наших агентов под тем предлогом, что его задание выходило за рамки нашего соглашения.

— Понятно.

— Но скоро все может измениться. Как известно, они у нас в черном списке.

Похоже, я правильно выбрал убежище. И это — хорошая новость: деньги окажутся в надежном месте. А плохая заключалась в том, что такая ситуация не продлится вечно.

Впрочем, еще нужно, чтобы было что прятать. Отныне — единственная цель: успешно ограбить Банк.

25. ПЕРЕВОД

— Через сколько закрытие?

— Примерно через тридцать пять минут, Дамьен.

— Тогда жду всех у себя в кабинете сразу, как освободитесь. Рассчитываю на вас.

Я со вздохом положил трубку. Нужно походить по коридору, размять ноги, сбросить напряжение. Что за мерзкий день! И все только начинается.

Я наблюдал за катастрофой, не реагируя. После всех опасений, предупреждений, даже ожиданий я теперь просто присутствовал — изумленно, не веря собственным глазам, — при начале нашего падения. И ничего не ощущал, стоя перед пультом управления, ни одна из кнопок которого не реагировала на команды. Была пятница, 12 сентября 2008 года, канун катаклизма, который сломает сотни тысяч жизней. Крах, если называть вещи своими именами. Lehman Brothers, пятый по величине банк Америки, корчился в агонии, но никто в моем окружении, похоже, не понимал, какая трагедия разыгрывается у нас на глазах. А ведь последствия будут невообразимыми. В лучшем случае — цепная реакция, которая затронет все западные финансовые учреждения. В худшем — всемирная паника. В коридорах Банка шептались и ходили на цыпочках с соответствующими лицами. Отважный как всегда, наш президент решил ускользнуть — под предлогом кризисного совещания в AMF. Я воздержался от комментариев. Биржевые жандармы — слишком ленивая публика, чтобы задергаться во второй половине дня в пятницу. А как же уик-энд в Довиле?

— Скоро увидимся?

— Я точно вернусь очень поздно. Удивлюсь, если вы еще будете здесь, мой дорогой. Да не переживайте, мне звонили и подтвердили мою правоту: существованию Lehman ничто не грозит. Покупателя ждут в ближайшие часы, а если нет…

— То что?

— Полсон национализирует. Вы видите другое решение?

Дверь лифта скрыла высокомерную усмешку Номера Один. Не знаю, что меня больше раздражало: его снисходительный тон, привычка в моменты стресса ласково поглаживать лысину или старомодный перстень с печаткой на мизинце. Ему кто-то звонил? Врет, наверняка врет.

К этому моменту никто во Франции не знал, что вот-вот произойдет. Кроме меня.

Я больше не сомневался насчет того, как развернуть деньги в нужную мне сторону, заставив их отклониться от маршрута на пути между Банком и Lehman. Чтобы не привлекать внимание парней из бэк-офиса, нужно было перекинуть на мой новый офшорный счет не один и не сто, а все свопы, закрытые в одно и то же время. Я позвонил в Андорру и убедился, что смена названия моего счета, о которой я попросил накануне по электронной почте, прошла без помех. "Добрый день, мадам, да, я за подтверждением… У вас уже никого? Да нет, все очень просто, уверен, вы легко это сделаете… Вот мой кодовый номер, вот пароль… Вы перезвоните? У вас есть мой защищенный телефон? Жду".

Через тридцать секунд мой личный сотовый завибрировал. Все в порядке. Счет теперь назывался не Marx Brothers, a… Brothers Lehman. Сотрудница никак не отреагировала на новое название. Тем более что крупный клиент всегда прав.

Потом супервайзеры из операционных залов вошли в мой кабинет. Все расселись с мрачным видом. Следовало действовать крайне осмотрительно. Не слишком обнадеживать их, но при этом не деморализовать. Никогда не угадаешь заранее: а вдруг моим ребяткам захочется проявить рвение. И нарушить по неосторожности хорошо смазанный механизм, который я уже запустил. Механизм довольно сложный, такой, как я люблю, способный надолго избавить меня от забот… Я сразу перешел к сути дела:

— Какой курс у Lehman?

— Четыре доллара ноль два, но он пошел вниз с момента открытия в Нью-Йорке. Может опуститься до три и шесть — три и семь к закрытию.

— Ровно год назад, день в день, он составлял…

— Более семидесяти долларов.

— А что с курсом за неделю?

— К данному моменту минус семьдесят процентов.

— О'кей. Что у вас говорят?

— Все в панике. Пока ничего не понятно… Делаются самые разные ставки: мелкие придурки с Уолл-стрит провели все утро на dealbreaker.com. ставя на падение Merrill Lynch, а не Lehman.

— Ай да инфа, Марк! Так и вижу сообщение с пометкой "молния": "По данным американских букмекеров, падение Lehman и помолвка принца Уильяма уже неактуальны!"

— Эти парни вообще ставят на что угодно. Ладно, Кати, а что у тебя?

— Вы видели сообщение агентства Рейтер по позиции Федеральной службы? В нем ссылаются на анонимный источник, но держу пари, что это утечка, организованная самим Полсоном. Поясняется, что если Lehman Brothers не сумел решить свои проблемы за год, то американское казначейство не обязано делать это за него. Грубо говоря, "учитывая обстоятельства, общественных денег на разруливание ситуации нет". Что это может означать, как вам кажется?

Я отлично знал, что это означает. Мерзавец подготавливает почву, чтобы оправдать позицию, которую займет в ближайшие дни. Я решил продолжить игру, не притворяясь излишне наивным. Все заговорили одновременно:

— Скорее всего, он собирает козыри, чтобы вынудить Lehman согласиться на жалкие условия покупки.

— Или пытается напугать другие банки.

— Вполне возможно. Есть еще идеи?

— Может, он не нашел покупателя на Lehman и теперь укрепляет тылы, добавляя металла в голос?

Ну-ка, ну-ка. В моей команде, оказывается, есть и догадливые бойцы. Реплику подала Марта. Добросовестная голландка, которая отвечала в Банке за департамент риск-менеджмента. Ее никто не принимал всерьез. Даже я. Марта не из тех девушек, кого сразу замечаешь. Слишком полная. Но вообще-то аппетитная. Нужно будет как-нибудь пригласить ее на обед.

Если верить мониторам в моем кабинете и курсам, которые на них передаются в режиме реального времени, рынок продолжал валиться. Пора было срочно вернуться к обсуждению по существу, чтобы не потерять слишком много времени.

— Хорошо. Как я вижу, у всех примерно одинаковый диагноз: ситуация запутанная. Каковы наши риски в связи с Lehman к концу дня?

— Минутку… У нас с ними более десяти тысяч операций с деривативами… Причем по всем направлениям. Какие вас интересуют?

— С номиналом свыше двухсот миллионов, включая свопы, по которым Lehman не расплатился. Я хочу, чтобы с этой минуты все такие операции закрывались вручную. Кроме того, прекращаем автоматические выплаты сумм свыше двухсот миллионов. Мы обязаны ограничить ущерб.

— Ого! Ну и работка!.. А кто будет контролировать эти трансакции?

— Я. У меня создалось впечатление, будто вы все еще не понимаете, что происходит. Если так будет продолжаться, Lehman может лопнуть уже на следующей неделе. Да вообще в любой момент!

— Ну что вы! Один из старейших американских банков… У них наверняка огромные резервы!

— Надеюсь, что ошибаюсь. Но не могу подвергать Банк такому риску. Вам что, мало ипотечного кризиса?

— Распечатать вам листинг?

— Прямо сейчас. Он мне понадобится уже сегодня вечером. Этьен, предупредите бэк-офис. Пусть кто-нибудь подежурит до закрытия Уоллстрит.

— Дамьен, сейчас вечер пятницы, это не…

— Уверен, вы найдете решение, правда же?

Этьен закатил глаза, молча проклиная мой легендарный пессимизм. Я заработал очко. Моя репутация обеспечена: я стану тем, кто спас несколько сотен миллионов евро. Информация никогда не просочится наружу, но я позабочусь, чтобы директорат об этом узнал. Тем хуже для Номера Один. Слишком он высокомерный… и слишком оторван от реальности, чтобы здраво проанализировать ситуацию.

В течение сорока минут я добросовестно выслушивал подчиненных, внешне сохраняя полное спокойствие. Внутри у меня все клокотало. До сих пор ситуация развивалась по плану. Может, стоит наконец-то поверить в свою счастливую звезду? Пора заняться этими перечислениями. Но пока я уйти не мог — приходилось терпеть их разглагольствования. Merrill Lynch, AIG, UBS, Freddie Mac и Fannie Мае… Безапелляционным тоном мои сотрудники говорили обо всех этих тяжелобольных и о тех, кто покинул нас с прошлой весны. Им это нравилось, а я едва сдерживался. Мне хотелось поскорее уйти с распечаткой, чтобы спокойно изучить ее дома, а потом вернуться в бэк-офис и проверить платежи. Будем надеяться, Изабель оставит меня в покое. Моя жена в ярости, что неудивительно. Ужасно расстроена из-за сорвавшихся выходных в Сен-Тропе. Я так и слышал, как она возмущается: "Это же бархатный сезон, Дамьен. Я обещала Дажвилям пригласить их до начала осени. Зачем нужен дом на Средиземном море, если мы все равно торчим в Париже?"

Бедняжка… Знала бы ты, как я уже далеко отсюда!

26. ПУСК!

"Понедельник, 15 сентября: к закрытию — 2157 свопов суммой менее 200 миллионов каждый.

Вторник, 16: 5037 возможных свопов.

Среда, 17:39:22 свопа…"

Распечатка не кончалась — бумажная гармошка, покрытая цифрами, все разворачивалась и разворачивалась на полу. Тем временем воображение влекло меня дальше. Суммы казались мне нереальными — чистый сюр. Два часа назад я вернулся домой и теперь старался собраться с мыслями, чтобы определить "правильный" день, взвешивая все "за" и "против", неуверенно проверяя действие парочки математических формул, словно нерешительный игрок в казино: рулетка уже завертелась, а он все еще колеблется.

Банк Lehman Brothers, безусловно, в критическом состоянии. Но кто станет утверждать, что мы имеем дело с безнадежным случаем? И сколько может продлиться агония?

Чем больше я размышлял, тем меньше оставалось ясности. Я представил себе, как выбираю число наугад, используя для этого одну из считалочек, которые распевала маленькая Хлоя: "На златом крыльце сидели царь, царевич, король, королевич, сапожник, портной: кто ты будешь такой?"

Зазвонил мой личный мобильник:

— Конрад? Как там у вас?

— Вы уверены? Прямо сейчас?

— Но это невозможно! Слишком невероятно…

— Может, вы и правы?! Ведь все уже решено, верно?

— Спасибо, Конрад. Попробую застопорить машину с нашей стороны.

Новость смахивала на чудо. Меньше часа назад банк J.P. Morgan заморозил размещенные в нем активы Lehman Brothers в размере семнадцати миллиардов долларов. Что это означало? Что J.P. Morgan просто закрыл Lehman доступ к своей кассе. Почему? Тайна. Официальная причина звучала на нашем жаргоне так: Morgan хочет защититься от "потенциальных взаимозачетов". На самом деле они посылали абсолютно однозначный сигнал Ричарду Фулду: "С вами покончено, и вы наверняка нам что-то должны. Поэтому в ожидании точной информации мы подержим ваши деньги в заложниках. Это незаконно? Попробуйте доказать! А пока… катитесь куда подальше!"

Невероятно! В понедельник с утра Lehman столкнется с кризисом ликвидности, который повлечет за собой обвал его курса. И падение банка.

Я благословил J.P. Morgan. А заодно и неизменное любопытство Конрада, который всегда в курсе всего раньше, чем кто бы то ни было!

Правильный ответ найден.

Крах состоится в понедельник утром.

Я заказал такси, чтобы ехать на север Парижа, в бэк-офис Банка. Не хотелось рисковать и вести машину самому. Лучше сосредоточиться на тех действиях, которые мне предстояло совершить в центральной информационной системе. Придется двигаться напрямую к цели, чтобы перекинуть на мой офшорный счет платежи, предназначенные для Lehman. И проделать это менее чем за сорок секунд, иначе аварийная сигнализация сорвется с цепи. Я рассчитывал воспользоваться перерывом на перекур. Время от времени специалисты покидают свой пост на четыре-пять минут, чтобы подымить в специально отведенном для этого помещении, в стороне от посторонних глаз.

Перекур превратился в священный ритуал — в нем участвуют как курящие, так и некурящие. Так что никто меня не побеспокоит. Теоретически. Свои действия я раз двадцать повторил в уме шаг за шагом и теперь ощущал полную готовность. Адреналин вздергивал, вызывая невероятную эйфорию. Ощущение, будто мне двадцать лет и на меня вот-вот свалится огромное богатство.

На самом деле все пошло не так, как я планировал.

27. ТРЕТИЙ КЛЮЧ

В это воскресенье 14 сентября штаб-квартира Банка была, естественно, пуста. Только в зале заседаний наблюдались признаки оживления. Президент распорядился вызвать нас всех по телефону к 15 часам. Всех в данном случае означало: начальника бэк-офиса Этьена, нескольких руководителей, отвечающих за информационную безопасность, двоих-троих топ-менеджеров из департамента розницы и нескольких ответственных лиц из департамента ресурсов. Вначале мне подумалось, что собрание странным образом напоминает трибунал, однако потом я прогнал эту мысль. Слишком рано.

Номер Один пока не мог быть в курсе. Не в воскресенье. Не сейчас.

В зале заседаний нас собралось двенадцать. Словно двенадцать апостолов. Или двенадцать мерзавцев. Себя я ощущал скорее одним из персонажей фильма Роберта Олдрича^[66], членом команды преступников, которым предлагают самоубийственное задание в обмен на амнистию.

В тот момент я не представлял, что меня ждет в ближайшие минуты.

Великий человек пристально посмотрел на нас, на секунду остановив суровый взор на каждом. Как обычно, он стремился продемонстрировать свою власть, указав присутствующим их место за столом, раздуваясь от чувства собственной значимости.

— Где Марк?

Этьен взглянул на него виновато, как нашкодивший пес:

— К сожалению, господин президент, он на неделю улетел на Антилы. Марк берет отпуск по частям… Он приносит свои извинения, ему так неловко…

— Потрясающе! Есть еще отпускники среди собравшихся?

Глядя на Этьена, я еле сдерживал смех. Он сидел багровый, чувствуя вину за отсутствие одного из выдающихся членов своей бэк-офисной команды. Это попахивало инквизицией. Впрочем, президенту в данный момент было не до его жалкого лепета.

— Ладно. Вынужден вам сообщить, что ситуация складывается щекотливая. Все, что будет здесь сказано, является строго конфиденциальной информацией. Сейчас, когда я выступаю перед вами, американцы мобилизуют силы для оказания помощи Lehman…

Что он несет! Операция по спасению знаменитого банка свернута. Фулд капут! Двадцать три тысячи сотрудников — за борт! Инвесторы раздеты догола, уже завтра утром они лишатся своих семидесяти трех миллиардов долларов!

Бред! Президент Банка не мог не знать, что произошло в Нью-Йорке в последние двое суток. В пятницу вечером несколько посвященных во всем мире, благодаря телефонным звонкам и электронным сообщениям, присутствовали, как и я, при самом ошеломляющем потрясении во всей истории Уоллстрит.

Была разыграна драма в двух актах.

Часть действия разворачивалась в огромном кабинете Ричарда Фулда на тридцать первом этаже башни Lehman на Седьмой авеню. Вцепившись в телефон, глава Lehman Brothers сражался до последнего, пытаясь найти покупателя, способного спасти его империю. "Дик" непрерывно звонил своим "контактам" во всех финансовых учреждениях и миллиардерам всей планеты. Инвесторы с Ближнего Востока первыми повесили трубки без всяких разговоров. За ними последовали китайцы, русские, американцы. Вообще-то Фулд уже несколько месяцев находился в поисках решения. Начиная с июля, если быть точнее. С того момента, как Полсон и Федеральная резервная система США отказали ему в изменении статуса, то есть в превращении в ком

мерческий банк, что позволило бы получить доступ к различным вариантам госпомощи. Двумя часами раньше Barclays объявил, что отзывает свое предложение о покупке вследствие категорического отказа Полсона гарантировать активы Lehman.

Кто был последней надеждой Фулда? Вапк of America. Фулд непрерывно пытался поймать президента BofA Кена Льюиса, чтобы сделать ему фантастическое предложение. Но Кеннет не отвечал.

Что вполне логично: в ту самую минуту он находился вместе с министром финансов, в нескольких кварталах от своего кабинета.

Потому что вторым местом действия драмы был нью-йоркский офис Федеральной резервной системы, на юге Манхэттена. Генри Полсон собрал элиту Уолл-стрит. В программе — самый дорогой мозговой штурм года. Присутствовали: Кен Льюис, а также Тимоти Гейтнер, глава Федерального банка Нью-Йорка, Кристофер Кокс^[67], жандарм Уолл-стрит, и руководители самых крупных американских банков. Речь, в принципе, шла об отыскании возможности выделить в течение этих выходных какую-нибудь сотню миллиардов долларов, чтобы поддержать оборотные средства Lehman и спасти банк от падения. Задача не из легких. Не потому, что собеседники Полсона были не в состоянии собрать такую сумму, вовсе нет. Всего лишь из-за нежелания собравшихся протянуть руку помощи этой змее Фулду. Его высокомерие, пренебрежение правилами и условностями, которые свято блюдутся на Уолл-стрит, стали причиной образовавшегося вокруг него вакуума.

Проблему уладили меньше чем за два часа. Спасти Lehman невозможно. Такой будет официальная версия, лишенная каких бы то ни было объяснений. После чего участники тайного собрания набросились на кусок, который давал им гораздо более высокую мотивацию: покупка Merrill Lynch. В первых рядах тех, кто готовился растерзать добычу, стоял Bank of America, которому Полсон пообещал эксклюзивные условия для упрощения операции.

Дик Фулд может звонить на сотовый Кена Льюиса сколько влезет: последний даже не возьмет на себя труд ответить.

Всего через несколько часов после этой драматичной встречи на высшем уровне наш президент разглагольствовал в зале заседаний главного офиса, оборудованном кондиционерами:

— Вынужден вам сообщить, что ситуация складывается щекотливая…

Слушая деревянный язык, к которому никак не мог привыкнуть, я не удержался от грошовой философии: информация распределяется по принципу слоеного пирога, и каждая группа людей имеет доступ к единственному слою. Данные, которыми группа располагает, вовсе не обязательно ложные, они просто неполные; нам всегда не хватает маленького кусочка правды, чтобы понять, что же происходит на самом деле…

— Дамьен! Вы еще с нами?

Так-так-так, мне вдруг перестал нравиться тот оборот, который в последние минуты принимал разговор. Требовалось срочно сбить накал, но так, чтобы при этом не сложилось впечатление, будто серьезность ситуации недооценивается.

— А? Ответ будет: да, Банк очевидным образом подвержен рискам, связанным с Lehman. Между прочим, я уже в пятницу вечером запросил список текущих свопов и принял все необходимые меры.

— Вас не затруднит проинформировать нас о "необходимых мерах", которые вы приняли, не поставив нас в известность?

— В понедельник утром мы должны закрыть более пяти тысяч валютных операций, по которым истекают сроки. У меня возникла догадка, и я отправился в пятницу вечером в бэк-офис. Потребовал переведения в ручной режим всех свопов, не оплаченных Lehman и превышающих двести миллионов евро. Мы хорошо защищены.

— Полагаю, нам следует удовлетвориться этим утверждением?

— Не совсем. Нужно будет более внимательно все проанализировать.

— Давайте короче. Раз вы, судя по всему, держите ситуацию под контролем, значит, сможете просветить нас насчет поведения, которого следует придерживаться. Мы вас слушаем.

Правда заключалась в том, что я попал в тупик. Номер Один бесился от ярости, потому что я взял на себя инициативу, не проинформировав его. Тем более что эта инициатива вроде бы дала чудесным образом положительные результаты. Но хуже всего то, что теперь он потребует ручного закрытия всех свопов. Всех без исключения! И мое отклонение денежного потока будет аннулировано, не успев принести плоды. Кошмар…

— Ладно, вижу, божественное вдохновение покинуло Дамьена. Сколько еще свопов осталось сегодня вечером на автоматическом закрытии?

Все, приплыли. Я не ответил. Не мог решиться на добровольное харакири. Что до Этьена, то он молча рассматривал мыски своих туфель. Странно. Обычно этот подлиза не упускает случая проявить себя примерным учеником.

— Никто не в состоянии дать мне эти чертовы данные? Невероятно!

Этьен в конце концов бросился, зажмурившись, в воду. Перед ним лежала распечатка, которую я оставил ему в пятницу вечером, уходя из бэк-офиса.

— У нас имеется две тысячи сто пятьдесят семь свопов, которые завтра будут автоматически закрыты.

— В котором часу? — рявкнул президент.

— В шесть сорок пять.

— Хорошо. Отправляйтесь в бэк-офис и переведите их в ручной режим.

— Дело в том, что… — Да?

— Есть маленькая проблема…

Я вцепился в столешницу. Маленькая проблема? Затаив дыхание, я ждал продолжения. Этьен заговорил слабым, едва слышным голосом:

— Дело в том, что для перехода в ручной режим нам нужно три кода, и…

— Очень мило с вашей стороны объяснить нам, как работает система безопасности, однако… Так в чем проблема?

Я закусил губу, чтобы не закричать от радости. Мне стало ясно, что Этьен пытается нам сказать: по решению директората в свое время ввели довольно сложную систему изменения процедуры обработки свопов, призванную защитить нас от хакеров. Чтобы перенаправить на мой офшорный счет средства, автоматически посылаемые в Lehman, мне хватило комбинации кодов. Однако для перевода свопов из автоматического в ручной режим нужно использовать одновременно три магнитные карточки. Одна была у Этьена. Вторую по праву доверили мне как генеральному директору, отвечающему за безопасность.

— А третья… Марк только что сообщил, что он, к сожалению, увез ее на Антилы.

Присутствующим понадобилось время, чтобы переварить это сообщение. Меня охватило ликование. Запасных карт у нас нет, так что придется делать дубликат, но мы отдали этот заказ сторонним исполнителям. И никто не знает, естественно, личные телефоны менеджеров из компьютерных компаний, занимающихся нашими системами безопасности. Назавтра можно будет срочно связаться с ними, однако не раньше девяти или десяти утра. Конечно, это займет всего несколько минут… Но эти самые минуты наступят гораздо позже первых переводов в Lehman. Ну или, точнее, на мой счет.

На радостях мне захотелось поиздеваться над президентом. Удовольствие, в котором я совершенно зря себе отказывал на протяжении почти двух десятилетий.

— Может, стоит сделать ставку на то, что американцы найдут решение? Вы же говорили о покупке…

Номер Один притворился, что не слышит моего замечания. Он повернулся к главе бэк-офиса:

— Какова сумма свопов, которые улетят завтра утром в Lehman!

— Точно не знаю, господин президент. Если хотите, пойду и проверю.

— Вот-вот, Этьен, идите и проверьте. Тем более что ваше присутствие больше не требуется.

Президент быстро довел совещание до конца. Все втайне надеялись, что ночью будет достигнуто какое-нибудь соглашение и Lehman спасут.

Все, кроме меня!

28. КРАХ

Пятнадцатое сентября, понедельник. Для капитализма приближался момент истины. Я это предчувствовал, хотя боялся себе признаться. В 7.15 я первый — и единственный — поднялся на этаж дирекции Банка. Тем лучше. Легко представить, в каком настроении явится президент. Я воспользовался свободным временем, чтобы связаться с бэк-офисом. Мне подтвердили, что свопы были автоматически направлены в Lehman ровно в 6.44. Все свопы? Да, все. Нет, никакой тревоги не было, с чего бы?! Да так. Похоже, мой замысел удался. Все шло почти слишком гладко. Тем не менее у меня оставались некоторые сомнения: я хотел узнать, где приземлились деньги. Офисы Вапса d'Andorra откроются не раньше девяти. Следовало чем-то занять себя до этого момента.

Мои сотрудники уже к восьми собрались на morning meeting^[68] посвященное анализу того, что случилось за уик-энд. Накануне поздно вечером представитель Lehman Brothers сообщил, что банк обращается с просьбой о переходе под охрану закона о банкротстве "с целью защиты активов и максимизации своей стоимости". Чудесный эвфемизм! Банкиры — словно врачи: и те и другие скрывают свои провалы за профессиональным жаргоном, столь же заумным, сколь и претенциозным. Послушать их, так мы все умрем окончательно исцеленными. Как будто Lehman в состоянии "максимизировать свою стоимость". Заявление о признании банкротства выявило многочисленные дыры и подозрительные задолженности, которыми была буквально нашпигована отчетность. Фулд и его подручные осмелились представить оценку своих активов, сделанную в мае 2008 года, то есть полугодом раньше. Б данной ситуации это равнялось вечности! Гордо предъявленные 639 миллиардов долларов в реальности составляли — и это в лучшем случае! — жалкие полсотни миллиардов, к которым можно было добавить еще тридцать миллиардов собственных средств банка — при условии, что те не растрачены. Восемьдесят миллиардов! Головокружительное падение, если учесть к тому же, что параллельно в колонке пассивов Lehman Brothers официально объявлял о шестистах тринадцати миллиардах долгов. Действительно, имелась, похоже, маленькая проблемка…

По сути, Lehman погибал из-за жадности Фулда. Слишком много ненадежных активов и недостаточно капитала. Простой и убийственный диагноз. "Горилла Дик" был приговорен, но сегодня никто и не думал упрекать его. Почему? Да потому, что большинство деловых банков отлично знали, что находятся ровно в таком же положении. На краю пропасти.

Наши трейдеры не могли в это поверить. Lehman — банкрот? Это казалось им невозможным. После всеобщего потрясения и решения срочных, чисто технических, но не слишком многочисленных вопросов все рванулись на рабочие места, не тратя времени на обмен мнениями. Было 8.25 утра» и мы знали, что в ближайшие часы рынок полностью провалится… Приоритеты были очевидны: сначала выявить риски и попытаться спрятать активы, отмеченные клеймом Lehman, в каких-то малозаметных инструментах. Позднее, повинуясь сигналам подсознания, мы неминуемо расширим маскировочные операции на все продукты, в которые входят ипотечные кредиты. Наконец, нужно будет приступить к разделке туши, пока крупные американские охотники еще спят. Специальной команде было поручено предупредить самых привлекательных клиентов Lehman о том, что их ожидает. Цель — переманить их и организовать тайное бегство на наши счета. Задача нелегкая, но весьма рентабельная. АХА откликнулась сразу же, а со всякими инвестиционными фондами было труднее. Их положение усложнялось с каждым часом. Я узнал непосредственно от самого управляющего американского инвестиционного фонда Amber Capital Джозефа Огурлиана, что лондонский филиал Lehman Brothers в тот же день заморозил большую часть его активов. Банкротство довольно быстро превращалось в мышеловку, в которую на этот раз могли попасться самые богатые.

Девять часов. Париж открылся на падении 2,48 %, а затем быстро провалился более чем на 4 %. Рыночные показатели пошли вразнос. А Нью-Йорк все еще спал.

Я закрылся у себя в кабинете, чтобы связаться с Андоррой.

Стандартная процедура: мне перезвонят на мой личный сотовый. Сообщение было предельно лаконичным: 317+ в 6.45 сегодня утром. Я спрятал эту закодированную информацию в дальний уголок мозга, решив насладиться ею позже.

Тревогу подняли в одиннадцать утра по парижскому времени. Один из начинающих тружеников бэк-офиса случайно заметил аномалию. Lehman Brothers, Brothers Lehman… Неточность высекла искру в его мозгу. Он предположил: компьютер заглючил, и это, возможно, означает, что свопы не переведены. Его охватила безумная надежда, и он начал усердствовать. Пробил час славы, он это нюхом чуял!

Проверив цифры и команды, он скис. Что-то не стыковалось. Во всяком случае, дело было не в компьютерных глюках, и деньги из кассы Банка ушли. Вопрос — куда? Он попытался их найти, пройдя по следам трансфера. Конечный пункт назначения отыскался легко: какой-то неведомый банк, о котором он никогда не слышал. В ответ на запрос о личности клиента, посланный по электронной почте, Banca d'Andorra сообщил, что не может предоставить такую информацию. Триста семнадцать миллионов евро улетучились за несколько минут. Парень перестал что-либо понимать, но чувствовал, что это дурно пахнет. Лучше сообщить начальству, не особо напирая на то, о чем он догадался.

Меня предупредил Этьен. Наши триста семнадцать миллионов испарились на виртуальном пути в Соединенные Штаты. По всей видимости, в систему проникли хакеры. После прокола с магнитной карточкой, которая улетела по недосмотру на Антилы, тем самым лишив нас возможности перейти на ручное управление, Этьен чувствовал себя весьма неуверенно. Он жаждал доказать, что увод денег тщательно спланировали и осуществили террористы-суперпрофи, поэтому с карточкой или без карточки, но исход дела был предрешен. Или ему это удастся, или его выкинут на улицу за серьезное служебное упущение.

Я, конечно, не сомневался, что Этьена уволят все равно, однако высоко оценил его умение бороться. И даже горячо поддержал попытки убедить нас, будто мы имеем дело с грандиозным заговором. Президент был слегка ошарашен. Как же это? Выходит, банковский терроризм, о котором регулярно вопит горстка журналистов, существует на самом деле? Вот уж действительно, мы живем в подлое время, люди перестали делать как следует работу, за которую им платят, и отныне можно ожидать чего угодно. Вплоть до самых чудовищных мерзостей.

Итак, налет на наши счета прошел как по маслу. Очаровательный финальный штрих этого великолепного дня: в миг внезапного просветления старый ловелас потребовал, чтобы информация о случившемся никуда не просочилась. Обсудим это позже. А пока директор по коммуникациям должна составить коммюнике, задача которого — похоронить новость. Необходимо упомянуть о "технических инцидентах", послуживших причиной "ошибки в выполнении некоторого количества трансферов". На какую сумму? Ее назовут через несколько дней, упрятав внутрь вороха данных, относящихся к обычным операциям, которые осуществляет Банк. В разгар кризиса есть все шансы, что коммюнике проскочит незамеченным.

А пока Lehman продолжил свое падение и остановился на котировке в 21 цент, провалившись, иными словами, на 94 %. Некоторые журналисты потом припомнят, что годом раньше журнал Fortune ввел это почтенное учреждение в сонм "Лучших компаний США".

К вечеру понедельника 15 сентября 2008 года саван для Фулда был готов. И трейдеры всего мира рыдали, уронив головы на свои компьютеры, оплакивая наступивший конец света.

Мне с трудом удавалось думать о чем-либо, кроме дожидавшихся меня трехсот семнадцати миллионов. Возможно, это меньше, чем у Фулда, но чуть больше, чем у Эдуарда и Давида Ротшильдов вместе взятых. В конце концов, я это заслужил, как любой другой. Чем я хуже бандитов топ-менеджеров, уволенных за грубую ошибку и убегающих с деньгами своих акционеров и клиентов. Взглянем на вещи реально. В момент моего назначения я плохо согласовал условия контракта, и понадобились все эти неслыханные события, чтобы получить то, на что я имел законное право: золотой парашют. Чтобы приземлиться в новой жизни.

И теперь я смогу совершить прыжок.

ЭПИЛОГ

Прошло восемь месяцев. Восемь с момента краха и пять с тех пор, как я покинул Банк. Формулировка: "с благодарностью за весомый вклад". В мою честь даже устроили небольшой коктейль, на котором в присутствии всех моих коллег только что назначенный новый президент произнес яркую речь по поводу лепты, внесенной мною в процветание нашего учреждения. Очень трогательно! Некоторые из присутствующих выглядели слегка удивленными. В особенности когда новый президент высказался в том смысле, что хотел бы продолжить наше сотрудничество — пусть в новом формате, но в прежнем прекрасном духе взаимопомощи и дружбы. Заодно он также предсказал "вполне возможное" отныне оздоровление рынков, подчеркнул, что отчетность Банка была "проверена под микроскопом" и что недооценка курса долго не продлится. Хорошее начало.

Всюду пишут, что у нынешнего кризиса есть и положительные стороны. Что он положит конец излишествам, заоблачным вознаграждениям, премиям за провалы. Что капитализм будет реконструирован. Что председатели советов директоров и другие топ-менеджеры будут (наконец-то!) нести ответственность. Что трейдеры (да-да!) успокоятся. И что время безумных спекуляций позади.

Но что на самом деле произошло за истекшие восемь месяцев?

Разве банкиры — ладно, руководители банков — отныне отвечают собственным имуществом, как это было раньше в крупных деловых домах? Нет.

Как там налоговые оазисы? До сих пор живы? По-прежнему принимают денежные средства большинства мультинациональных компаний и крупнейшие личные состояния? Даже если офшоры вынуждены отныне делать небольшие уступки, все равно ответ будет: да, да и да!

Отказались ли от чудесных тайников, каковыми являются джунгли внебалансовых счетов? Или эти пещеры с сокровищами, недоступные простым смертным — вкладчикам, журналистам и даже финансовым аналитикам, — по-прежнему существуют." Конечно же да.

Вернули ли банкиры деньги, соблюдая приличия? Отказались ли от заоблачных бонусов? От своих парашютов из цельного золота? Нет, нет и еще раз нет.

А прозрачность отчетов — она что, действительно повысилась? Были ли приняты новые, более жесткие правила, регламентирующие финансовые коммуникации? Ни в коем случае.

Что сделали министры финансов и главы государств, которые, чтобы скрыть свою беспомощность, собираются все чаще и чаще (как недавно в Лондоне)? Да ничего. Или совсем мало.

Нужно смотреть в лицо реальности: да, этот тип банкиров, к которым я принадлежал, — полностью развращенные люди, прожженные аферисты. Да, они без зазрения совести обжирались в течение двадцати лет и по-прежнему уверены, что праздник вот-вот продолжится. Никто не стремится отказаться от саморегулирования. Впрочем, непрозрачность для них — и безусловный рефлекс, и стиль жизни одновременно.

Ситуация остается крайне серьезной: с рынков ушло доверие. Правила ведения финансового бизнеса подлежат изменению. Но они не хотят и слышать об этом. Поэтому кризис продолжится. И продлится не восемь месяцев, как представляли себе поначалу некоторые магнаты, но скорее год, а может, и два. Как минимум.

А потом, в один прекрасный день, биржи упадут так низко, что вероятность новых больших заработков повысится. И желание воспользоваться этим станет неудержимым. Акции вырастут, экономика поднимется, и мы выберемся из кризиса. Единственный вопрос: когда?

Конечно, на горизонте появились тучки. Андорра вроде бы перестала быть идеальным убежищем. Не страшно, моя добыча переместится в другое место, подальше. В Сингапур. А может — в Китай, кто знает?

А пока я наслаждаюсь новой жизнью. Никто никогда не узнает, что это я написал книгу: некоторые детали изменены, о подробностях, которые помогли бы меня вычислить, я умолчал.

Сейчас семь вечера. Два часа ночи, по-вашему. Впрочем, я должен вас покинуть: у меня назначено свидание. Держу пари, она дожидается меня в черном шелковом белье.

Разве жизнь не прекрасна?

ОТ АВТОРА

Само собой разумеется, слова, вложенные мною в уста персонажей, продиктованы исключительно моей памятью, которая далеко не всегда безупречна.

К.

Примечания

1

САС-40 — ведущий французский биржевой индекс. (Здесь и далее — прим. перев.)

(обратно)

2

Энарх — так во Франции называют выпускников Национальной школы у правления ЕNA (Ecole nationale d'administration), одного из самых престижных вузов страны, где готовят высшие административные кадры.

(обратно)

3

UBS AG — один из самых престижных швейцарских банков, предоставляющий финансовые услуги по всему миру.

(обратно)

4

ФАО — Food and Agriculture Organization, FAO) — Продовольственная и сельскохозяйственная организация Объединенных Наций.

(обратно)

5

ОЭСР — Организация экономического сотрудничества и развития.

(обратно)

6

Имеется в виду американский банк Lehman Brothers.

(обратно)

7

Генри Полсон — в то время министр финансов (секретарь казначейства) США.

(обратно)

8

CDO — облигации, обеспеченные долговыми обязательствами.

(обратно)

9

ABS — ценные бумаги, которые дают их владельцам право на получение денежных поступлений от определенного пула (набора) активов.

(обратно)

10

Femme actuelle — популярный во Франции женский еженедельный журнал.

(обратно)

11

Рено ван Рюимбек — следователь, занимавшийся делом об обнародовании секретных документов, имевших отношение к коррупционному скандалу в высших эшелонах французской власти.

(обратно)

12

Братья (англ.) Подразумевается банк Lehman Brothers.

(обратно)

13

Братья Маркс — знаменитые американские комики, звезды кинематографа 30—40-х гг.

(обратно)

14

Имеется в виду страховая компания Merrill Lynch.

(обратно)

15

Ричард Фулд — тогдашний руководитель Lehman Brothers.

(обратно)

16

Инвестиционный фонд с переменным капиталом.

(обратно)

17

АМF — (Autoriti des marches financiers) — Управление по финансовым рынкам Франции.

(обратно)

18

Избранные (англ.).

(обратно)

19

Эрве Морен — министр обороны Франции.

(обратно)

20

Успешный хедж-фонд (англ.).

(обратно)

21

Имеется в виду банк Societe Generate.

(обратно)

22

HSBC— крупный международный банк.

(обратно)

23

Dexia SA — франко-бельгийская финансовая компания; в конце сентября 2008 г. пережила рекордное падение котировок своих акций.

(обратно)

24

Лоран Фабиус — человек номер два в Социалистической партии и бывший премьер-министр Франции; Доминик Стросс-Кан — французский политик-социалист, директор-распорядитель Международного валютного фонда; Пьер Береговуа — бывший премьер-министр Франции; Жак Делор — бывший министр финансов Франции.

(обратно)

25

Финансовый директор (англ.).

(обратно)

26

Имеется в виду американский банк Goldman Sachs

(обратно)

27

Марсель Оспель — председатель совета директоров швейцарского банка UBS.

(обратно)

28

Пьер Ришар и Аксель Миллер были, соответственно, председателем Совета директоров и исполнительным директором Dexia.

(обратно)

29

Здесь: подвержен этой пагубной страсти (англ.).

(обратно)

30

Бернар Арно — французский миллиардер, президент группы LVMH (Луи Вюиттон-Моэт-Хеннесси). Виноградник, на котором производится Chateau Cheval Blanc, является его собственностью.

(обратно)

31

Герцог — имеется в виду, вероятно, Филипп Смелый (1342–1404), запретивший разводить на севере Бургундии виноград сорта гамэ. С той поры основными там стали сорта шардоне и пино нуар, из которого и делается Chassagne-Montrachet.

(обратно)

32

Жером Кереъелъ — трейдер французского банка Societe Generale, обвиненный в 2008 г. в не авторизованных начальством операциях, приведших к потере примерно пяти миллиардов евро.

(обратно)

33

Филипп Дюпон — президент Natixis.

(обратно)

34

Анри де Кастри — председатель Правления и генеральный директор французского страхового концерна АХА.

(обратно)

35

Generali— международная страховая группа со штаб-квартирой в Италии.

(обратно)

36

Blackstone — американская частная инвестиционная компания.

(обратно)

37

Fannie Мае, Freddie Mac — крупные ипотечные агентства США. Оказавшись на грани банкротства, были повторно национализированы.

(обратно)

38

SEC— Комиссия США по ценным бумагам и биржам.

(обратно)

39

Генеральная инспекция финансов Франции — служба, находящаяся в подчинении министров финансов и бюджета. Ее члены пользуются репутацией высоких профессионалов и получают пожизненное звание генерального инспектора финансов.

(обратно)

40

Фантастические возможности (англ.).

(обратно)

41

EDF (Electricite de France) — электроэнергетическая компания Франции.

(обратно)

42

Veolia — французская компания, считающаяся мировым лидером в сфере услуг по охране окружающей среды.

(обратно)

43

Bear Steams — один из крупных инвестиционных банков и ведущих игроков на финансовых рынках мира. В августе 2007 г- оказался в центре кризиса ипотечного кредитования. В результате два хедж-фонда под его управлением потеряли на инвестициях в ипотечные облигации почти все деньги клиентов, что вызвало панику на фондовом рынке.

(обратно)

44

Страховая компания AIG, разорившись, была национализирована правительством США в 2008 г.

(обратно)

45

Кристин Лагард— с 2007 г. министр экономики, промышленности и занятости; ныне министр финансов Франции.

(обратно)

46

Империя Пино — имеется в виду группа PPR.

(обратно)

47

"Лаки Люк" (Lucky Luke) — франко-бельгийская популярная серия комиксов, созданная художником Моррисом.

(обратно)

48

Жан-Ив Аберер — бывший председатель правления Credit Lyonnais, обвиненный, среди прочего, в обмане общественности путем подделки бухгалтерской отчетности.

(обратно)

49

CSG (от франц. Contribution sociale generalisee) — общий социальный взнос.

(обратно)

50

UIMM (от франц. Union des industries et metiers de la metallurgie) — Объединение предприятий металлургической и горной промышленности, один из крупнейших профсоюзов Франции.

(обратно)

51

FSA (от англ. Financial Services Authority) — Управление по финансовому регулированию и надзору Великобритании.

(обратно)

52

Дело фрегатов — дело о покупке Тайванем во Франции военных кораблей. Не желая портить отношения с Китайской Народной Республикой, Париж осуществлял сделку через посредников. В ней была крайне заинтересована французская военная промышленность. Утверждалось, что ряд политиков и руководителей государственных компаний, причастных к военному бизнесу, заработали на ней миллионы долларов.

(обратно)

53

Ролан Дюма— бывший министр иностранных дел Франции.

(обратно)

54

WASP (от англ. White Anglo-Saxon Protestant) — белые протестанты англосаксонского происхождения.

(обратно)

55

Эрнест-Антуан Сейер — президент Европейской ассоциации работодателей UNICE (ныне BUSINESS EURO РЕ).

(обратно)

56

Даниэль Бутон — председатель совета директоров и генеральный директор Societe Generate.

(обратно)

57

Здесь: фамильярное жонглирование известными именами (англ.).

(обратно)

58

MoDem (от франц. Mouvement Ddmocrate) — Демократическое движение, центристская партия Франции.

(обратно)

59

Перифраз известного слогана компании Benetton "United Colors of Benetton". Можно перевести как "Единые знамена секса".

(обратно)

60

Купальни (англ.).

(обратно)

61

Здесь: я думаю, мне пора кончать (англ.).

(обратно)

62

Я имею в виду (англ.).

(обратно)

63

Здесь: юные красавчики (англ.).

(обратно)

64

Бачата (исп.), музыкальный стиль и танец Доминиканской Республики.

(обратно)

65

Special Investment Vehicle (SIV) — специальная инвестиционная компания, юридически не связанная с организатором секьюрити-зации, на баланс которой передаются секьюритизируемые активы.

(обратно)

66

Имеется в виду известный фильм Роберта Олдрича "Грязная дюжина" (1967).

(обратно)

67

Кристофер Кокс — в тот момент глава Комиссии по ценным бумагам и биржам США.

(обратно)

68

Утреннее совещание (англ.).

(обратно)

Оглавление

ПРОЛОГ

1. ПОСЛЕДНИЕ ИЛЛЮЗИИ

2. МАЛЕНЬКИЕ СЕКРЕТЫ БАНКИРОВ

3. В КРУГУ ДРУЗЕЙ

4. КРАСНЫЙ КОД

5. ЯДОВИТАЯ ЭКЗОТИКА

6. УТЕЧКА ИНФОРМАЦИИ

7. БЕЗ СУДА И СЛЕДСТВИЯ

8. САМООБМАН

9. ДРАГОЦЕННЫЙ ШАНС

10. КРЮЧОК С НАЖИВКОЙ

11. РАЗДАЧА ПРИЗОВ

12. ЛАНЧ В БУДАПЕШТЕ

13. ОГРАБЛЕНИЕ ВЕКА

14. ЗВАНЫЙ УЖИН

15. СТЕЧЕНИЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВ

16. ПРИЕМ В ЕЛИСЕЙСКОМ ДВОРЦЕ

17. АНТИКРИЗИСНОЕ СОВЕЩАНИЕ

18. КОНСПИРАЦИЯ

19. ПОЧТИ ИДЕАЛЬНЫЙ БАНК

20. УРОКИ ИСТОРИИ

21. УНИЖЕНИЕ

22. ПРОГРАММА МЕНЯЕТСЯ

23. ОЗАРЕНИЕ

24. В СЕРДЦЕ БЕPCИ

25. ПЕРЕВОД

26. ПУСК!

27. ТРЕТИЙ КЛЮЧ

28. КРАХ

ЭПИЛОГ

ОТ АВТОРА . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

• Реклама на сайте

Наш сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных на данной библиотеке категорически запрешен. Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.

Copyright © UniversalInternetLibrary.ru - электронные книги бесплатно