Саморазвитие, Поиск книг Обсуждение прочитанных книг и статей, Консультации специалистов: Рэйки; Космоэнергетика; Биоэнергетика; Йога; Практическая Философия и Психология; Здоровое питание; В гостях у астролога; Осознанное существование; Фэн-Шуй; Вредные привычки Эзотерика

Мэри Роуч
ОБРАТНАЯ СТОРОНА КОСМОНАВТИКИ

С космической благодарностью

Джею Манделу и Джил Бялоски

Обратный отсчет

Для ученого, занимающегося разработкой ракет, Вы — настоящая проблема. Вы самый проблематичный механизм из всех, с которыми только можно иметь дело. Вы и ваш флуктуирующий метаболизм, ваша слабая память, ваша сложнейшая структура. Вы непредсказуемы. Непостоянны. Вам нужны недели на приведение в форму. Приходится волноваться о достаточном количестве воды, кислорода, еды, что понадобится вам в космосе, о том, сколько дополнительного топлива уйдет на приготовление креветок к ужину или на разогрев блинчиков с говядиной. Тогда как фотоэлемент или сопло двигателя постоянны и непритязательны. Они не выделяют отходов, не паникуют и не влюбляются в командира экипажа. У них нет эго. Им не мешает отсутствие гравитации, и они прекрасно обходятся без сна.

Но, на мой взгляд, Вы — самое лучшее, что только могло произойти с ракетной инженерией. Человек — это механизм, делающий весь процесс покорения космоса бесконечно интригующим. Найти организм, каждая клетка которого стремится к выживанию и процветанию в мире кислорода, гравитации и воды, чтобы поместить этот организм в пустоту космоса на месяц или год — что может быть абсурднее и в то же время более захватывающим? Все, что считается само собой разумеющимся на Земле, должно быть пересмотрено, еще раз изучено, проверено — взрослые мужчины, воспитанные женщины, выпущенный на орбиту шимпанзе в скафандре. Здесь, на Земле, были созданы странные модели открытого космического пространства: капсулы, которые никогда не полетят; больничные палаты, где месяцами лежат здоровые люди, симулирующие отсутствие силы тяжести; краш-лаборатории, где на Землю бросают трупы, имитируя приводнение.

Пару лет назад один мой друг из НАСА работал в 9-м корпусе Центра космических исследований им. Джонсона. Это здание с макетами шлюзовых камер, люков и капсул. На протяжении нескольких дней Рене то и дело слышал прерывистый скрипучий звук. В конце концов он решил узнать, в чем дело. И вот что он увидел: «Какой-то несчастный малый в скафандре движется по бегущей дорожке, подвешенный на здоровенном приспособлении, имитирующем гравитацию на Марсе. А вокруг — огромное количество компьютеров, таймеров, средств связи и толпы взволнованных лиц». Читая его письмо, я подумала, что в космосе можно побывать, и не покидая Землю. Ну, если и не в настоящем космосе, то в дешевом аттракционе из серии «фантазии наяву». Что-то вроде того, где я и провела последние два года.

Из всех миллионов страниц документов и докладов о первой высадке на Луне ни одна не говорит больше (мне, по крайней мере), чем небольшой доклад, представленный на Двадцать шестой ежегодной конференции Североамериканской вексиллогической ассоциации (вексиллогия — наука о флагах). Доклад назывался «Где флага раньше не бывало: политические и технические аспекты водружения американского флага на Луне».

Все началось еще за пять месяцев до запуска «Аполлон-11». Недавно созданный Комитет по символам и их использованию в первой высадке на Луне собрался, чтобы обсудить правомерность водружения там американского флага. Согласно подписанному Соединенными Штатами «Договору по космосу», существует запрет на притязания на суверенитет над небесными телами. Возможно ли было водружение флага без заявления «прав собственности на Луну»? Предложенный позднее план об использовании миниатюрных флажков всех стран был отвергнут после рассмотрения. Флаг все же будет поднят.

Но не без помощи Отдела технических служб НАСА, как оказалось. Дело в том, что флаг не может развеваться без ветра, а на Луне нет атмосферы как таковой, а следовательно, нет и ветра. И хотя сила тяжести на Луне в шесть раз слабее земной, ее достаточно для того, чтобы приспустить флаг. Для надежности к шесту флага была приделана поперечная балка, а к верхнему краю самого флага пришита панель. Теперь уже будет казаться, что «звездно-полосатый» действительно развевается на свежем ветерке (созданная иллюзия была до того убедительна, что стала причиной десятилетних споров и пересудов о реальности самой высадки на Луне). Хотя в действительности флаг напоминал скорее занавеску с патриотическими мотивами, нежели настоящий символ государства.

Но на этом трудности не заканчивались. Где найти место для флагштока в тесном, переполненном отсеке лунного модуля? Инженерам было поручено создание складных флагштока и опорной панели. Но места все равно не хватало. Уже начали думать о том, чтобы разместить всю установку лунного флага (как «почтительно» стали называли теперь флаг, флагшток и опорную панель) снаружи посадочного модуля. Но это бы значило, что ему придется выдержать температуру в 1100 °C от расположенного рядом двигателя посадочной ступени, а тест показал, что флаг плавится уже при 150 градусах. Тогда в Отделе конструкций и механики из алюминия, стали и термофлекса был создан специальный защитный футляр.

И только все начали думать, что флаг наконец-таки готов, как кто-то заметил, что астронавты из-за герметических скафандров будут сильно стеснены в движениях, в том числе и в возможности взять что-либо рукой. Смогут ли они извлечь составные части флага из футляра? Или же они будут тщетно хватать воздух руками на глазах у миллионов? И смогут ли они раскрыть раздвижные сегменты? Был только один способ ответить на эти вопросы: собрать экипаж и провести серию испытаний по сборке флага.

И вот тот день настал. Флаг был тщательно упакован, еще более аккуратно водружен на лунный модуль и отправлен на Луну. А там, как уже известно, складная панель не раскрылась на необходимую длину, а почва оказалась настолько твердой, что Нилу Армстронгу едва удалось воткнуть флагшток больше, чем на 15–20 см, так что создавалось впечатление, что двигатель взлетной ступени просто сдувает этот флаг.

Добро пожаловать в космос! Не то ограниченное пространство, что можно увидеть по телевизору, с его триумфами и трагедиями, но что-то среднее — небольшие забавные случаи и каждодневные достижения. Именно эта поистине человеческая и порою просто абсурдная борьба, а совсем не героические, полные приключений истории привлекли мое внимание. Астронавт «Аполлона», который боялся, что именно из-за его тошноты во время утренней «прогулки» будет проиграна гонка покорения Луны, и поэтому старался говорить как можно больше, чтобы сдержаться. Или воспоминания первого в мире космонавта Юрия Гагарина о том, как он шел по красной дорожке перед Президиумом ЦК КПСС, приветствуя тысячную толпу, и вдруг заметил, что шнурок на его ботинке развязан, и ни о чем другом больше думать не мог.

По завершении программы «Аполлон» астронавты дали интервью, ответив на широкий круг вопросов. Вот один из них: если во время «прогулки» один из астронавтов умрет, что вы сделаете? «Бросим его», — ответили астронавты. И это был правильный ответ: любая попытка вернуть тело погибшего товарища может поставить под угрозу жизни других членов экипажа. Только человек, на личном опыте познавший всю опасность вступления на борт космического корабля в скафандре, мог так недвусмысленно произнести эти слова. Только тот, кто почувствовал свое ничтожество в бескрайней Вселенной, может понять, что быть похороненным в космосе для астронавта значит то же, что для моряка смерть в море — это не неуважение, это великая честь. На орбите все по-другому: метеоры мелькают где-то внизу, а солнце восходит посреди ночи. Исследования космоса — это в какой-то мере и исследование того, что значит быть человеком. От чего именно и на какой срок мы можем отказаться? И чего нам это будет стоить?

Однажды я нашла тот самый момент — 40-я минута 88-го часа полета «Джемини-7», — который стал для меня сосредоточием всей жизни астронавта и объяснил, почему меня так сильно привлекает эта тема. Джим Ловелл, астронавт этого самого корабля, докладывает Центру управления полетом о том, что ему удалось заснять на пленку: «Прекрасный кадр с полной Луной на фоне черного неба и слоистых облаков, окутавших покоящуюся где-то внизу Землю». Через несколько секунд его товарищ по экипажу Фрэнк Борман сообщает: «Борман выбрасывает урину. Урина примерно через минуту».

А через две строки находим у Ловелла: «Вот это зрелище!» Мы не знаем, о чем именно говорил Ловелл, но, скорее всего, не о Луне. По воспоминаниям нескольких астронавтов, одну из самых красивых картин в космосе можно увидеть, когда Солнце освещает замороженные капли жидких отходов. Космос не просто сосредотачивает в себе все великое и смешное. Он размывает границы этих двух понятий.

1. ОН УМЕН, НО ЕГО ПТИЧКИ НЕБРЕЖНЫ
Япония выбирает астронавтов

Прежде всего нужно снять обувь, будто при входе в дом в Японии. Взамен вам предложат пару специальных голубых виниловых тапочек с логотипом компании Японского агентства по космическим исследованиям (JAXA). Большие буквы логотипа компании наклонены вперед, словно вот-вот оторвутся от земли и на огромной скорости вырвутся в открытый космос. Изоляционная камера, где вас попросят надеть такие тапочки, — это автономная структурная единица в корпусе С-5 штаб-квартиры JAXA в городе науки Цукуба. Это здание на неделю должно стать родным домом для десяти финалистов конкурса на должность одного из двух астронавтов Японского корпуса. Еще месяц назад там не было ничего примечательного — помещение со спальными местами, отделенными друг от друга занавесками, и еще одна обыкновенная комната с длинным обеденным столом и стульями. Но это было раньше. Сегодня там размещены пять скрытых камер, позволяющих психиатрам, психологам и менеджерам компании наблюдать за претендентами. И решение о том, кто получит право носить логотип JAXA на скафандре, а не на тапочках, во многом будет зависеть от произведенного на этих наблюдателей впечатления.

Главная задача данных испытаний — понять, кем на самом деле являются эти мужчины и женщины и подходят ли они для жизни в космосе. Образованный, целеустремленный человек может легко скрыть отрицательные стороны своего характера в интервью^[1] или анкете, которые помогают отсеять только кандидатов с очевидными расстройствами личности, а вот продолжать что-то скрывать на протяжении недели под пристальными взглядами профессионалов далеко не так просто. Как сказал один из психологов компании JAXA Нацушико Инои, «сложно быть белым и пушистым все время». Изолирующая камера позволяет, ко всему прочему, оценить способность человека к работе в команде, его лидерские качества и поведение в конфликтных ситуациях — качества, которым невозможно дать оценку исключительно по результатам интервью. (НАСА изолирующих камер не использует.)

Наблюдение ведется из комнаты этажом выше. Сегодня среда, третий день «заточения». Наблюдатели сидят за длинными столами с блокнотами и чашками кофе перед рядом мониторов системы видеонаблюдения. Сейчас их трое: университетские психиатры и психологи пристально смотрят на экраны, словно покупатели в супермаркете, а по одному из телевизоров идет какое-то ток-шоу.

Инои сидит отдельно, за пультом управления камерами и звуком перед еще одним рядом уже, правда, небольших мониторов. В свои сорок лет он является высококвалифицированным и ценным специалистом в сфере космической психологии, хотя во всей его внешности и манерах есть что-то, отчего непроизвольно хочется протянуть руку и ущипнуть его за щечку. Как и большинство мужской части сотрудников компании, он носит тапочки с открытыми носами поверх носков. Как американке, мне сложно понять весь этот «тапочный этикет» японской культуры, но думаю, это говорит о том, что JAXA стал еще одним домом для своих сотрудников. На эту неделю уж точно: смена Инои начинается в 6 утра и заканчивается только после 10 вечера.

Сейчас на мониторе видно одного из испытуемых. Он вынимает из картонной коробки пачку довольно больших конвертов. На каждом конверте стоит буква от «А» до «J», являющаяся идентификационной буквой испытуемого. В конверте — инструкции и плоская, прямоугольная, завернутая в целлофан посылка. По словам Инои, это материалы для теста на терпеливость и точность под давлением. Участники разрывают конверты и достают листы цветной бумаги. «Это тест на… Простите, не знаю точного слова по-английски. Что-то вроде бумажного искусства».

«Оригами?»

«Да, точно! Оригами». За пару часов до этого я заходила в туалет для людей с ограниченными возможностями в коридоре здания. На стене там висела странная панель с рычагами, переключателями и цепями. Прямо как в кабине настоящего шаттла. Я дернула за цепь, ожидая, что польется вода, а оказалось, что вызвала медсестру. Думаю, еще не скоро приду в себя. У меня на лице так и написано: Ага. Ну, а следующие полтора часа мужчины и женщины, сражающиеся за право стать японскими астронавтами, героями нации, будут делать бумажных журавликов!

«Тысячу журавликов», — добавляет подошедший к нам главный врач-специалист JAXA Шоичи Тачибана. Все это время он молча стоял позади. Он и предложил этот тест. По японскому поверью, человек, сделавший тысячу бумажных журавликов, обретет крепкое здоровье и долголетие. (И этим даром, очевидно, можно поделиться: в палатах больных обычно подвешивают таких журавликов на длинной нитке к потолку.) Позднее Тачибана положит одного такого журавлика размером с кузнечика мне на стол, а на подлокотнике дивана в углу появится крошечный динозаврик. Он как один из тех жутких киношных злодеев, которые проникают в дом героя, оставляя за собою крошечных зверьков-оригами, чтобы дать понять, что он здесь был. Или, знаете, просто парень, увлекающийся оригами.

Испытуемые должны закончить журавликов до воскресенья. По всему столу разбросаны листы бумаги, их яркие цвета кажутся еще выразительнее на сером фоне комнаты. Кроме планировки здания и лежащих повсюду ракет, JAXA удалось воспроизвести уникальный серо-зеленый цвет, который использует НАСА для покраски стен с внутренней стороны. Нигде больше я не встречала даже мазка такого цвета. И вот пожалуйста!

Уникальной особенностью теста тысячи журавликов является хронологическая запись работы каждого испытуемого. Как только журавлики готовы, участники должны нанизывать их на одну длинную нить. В конце всего срока «заключения» у испытуемых заберут их цепочки журавликов и проанализируют. Это оригами многое расскажет о своем создателе: сказываются ли на качестве его журавликов временное давление и возрастающее напряжение? И насколько первые десять журавликов отличаются от десяти последних? «Ухудшение качества говорит о неспособности сохранять спокойствие в стрессовой ситуации», — говорит Инои.

Как мне объяснили, 90 % работы на Международной космической станции (МКС) связано со сборкой, ремонтом или обслуживанием самого космического дома. А это рутина, зачастую выполняемая в скафандре при ограниченном количестве кислорода. Астронавт Ли Морин так описывал свою работу при установке среднего отсека фермы МКС, которая соединяется с различными лабораториями: «Там было 30 болтов. Я лично вкрутил 12». И, не сдержавшись, добавил: «Так что получается два года образования на каждый болт». В системной лаборатории по разработке летных костюмов Центра космических исследований им. Джонсона есть специальный перчаточный бокс, в котором имитирует космический вакуум, отчего всунутые туда перчатки раздуваются. В этом боксе с перчатками лежит один из тех мощных карабинов, которые используют астронавты для крепления себя и инструментов к станции при работе снаружи. Застегнуть в перчатках такой карабин подобно попытке раздать карты с надетыми на руки варежками для духовки. От простого сжатия кулака ваша рука устает уже через минуту. И здесь нечего делать человеку, который легко сдается и начинает действовать бессистемно.

Проходит час. Один наблюдатель переключает свое внимание на ток-шоу, в котором какой-то молодой актер рассказывает о своей свадьбе и о том, каким прекрасным отцом он собирается стать. А испытуемые сидят в это время за столом и тихо работают. Пока лидирует участник А, ортопед и любитель айкидо. У него уже сорок журавликов, в то время как большинству оставшихся удалось сделать лишь семь-восемь. Инструкции занимают две страницы. Мой переводчик Саюри тоже складывает тетрадный лист. Она уже на пункте 21, где нужно надуть журавлика воздухом. В инструкциях нарисовано крошечное облачко, а рядом — стрелочка, указывающая место на птичке. Все это имеет смысл, только если вы уже знаете, что делать. В противном же случае это нечто поистине сюрреалистичное, мол, «поместите облачко внутрь птички».

Главными принципами отбора первых американских астронавтов являлись смелость и харизма. Все семь астронавтов проекта «Меркурий» должны были вести активный образ жизни или некогда работать летчиками-испытателями. Это были мужчины, кому по долгу службы приходилось иметь дело с рекордной высотой и почти запредельными сверхзвуковыми скоростями и которые не понаслышке знали, о состоянии, когда в полубеспамятстве рискуешь разбиться на реактивном самолете. Вплоть до «Аполлона-11» каждый следующий шаг НАСА включал в себя много нового: первый космический полет, первый выход на орбиту, первая «космическая прогулка» астронавтов, первая стыковка, первая высадка на Луне. Постоянно приходилось преодолевать серьезные проблемы.

Но каждый следующий полет делал космические исследования чуть более шаблонными. Можно даже сказать, скучными. «Забавные случаи по пути на Луну: немного, — писал астронавт „Аполлона 17“ Юджин Сернан. — Надо было захватить пару кроссвордов». Свертывание программы «Аполлон» означало переход от исследований к экспериментам. Собирая орбитальные лаборатории — «Скайлэб», «Спейслэб», «Мир», МКС, — астронавты не выходили за границу земной атмосферы. Они проводили эксперименты в невесомости, налаживали связь, запускали спутники Министерства обороны США, устанавливали новые туалеты. «Жизнь на „Мире“ была очень земной, — делился своими воспоминаниями астронавт Норман Тагард в журнале об истории покорения космоса „Квест“. — Самой большой моей проблемой была скука». Майк Муллейн описывает весь свой первый полет в нескольких словах: «переключил несколько тумблеров, чтобы выпустить пару спутников связи».

Но первопроходцы есть всегда, и НАСА гордится всеми ими, пусть о них и не пишут на первых полосах газет. Так, например, члены экипажа STS-110 «впервые все выходы в открытый космос проделали через шлюзовой отсек станции». Согласно документам времени эры спейс-шаттлов, составленным рабочей группой психологического отбора астронавтов НАСА, «способность переносить скуку и недостаток стимуляции» является одной из непременных характеристик кандидата.

На сегодняшний день существует две разновидности астронавтов (можно даже сказать — три, если считать специалистов по полезной нагрузке, под категорию которых подпадают учителя, недалекие сенаторы^[2] и арабские принцы — любители приключений). Летчики отвечают за управление полетом, астронавты-исследователи проводят научные эксперименты, осуществляют починку корабля и запускают спутники. Они, конечно же, лучшие из лучших, но совсем не обязательно храбрейшие. Это врачи, биологи, инженеры. Сегодняшние астронавты в одинаковой мере герои и «ботаники» (работающие на МКС астронавты JAXA больше похожи на астронавтов-исследователей НАСА; на МКС у них имеется лабораторный модуль под названием «Кибо»). По словам Тачибана, самым тяжелым для астронавта является не его работа, а тягостное ожидание — неуверенность, получишь ли вообще разрешение на полет.

Когда я впервые познакомилась с астронавтом, я еще не знала о делении на пилотов и исследователей. Для меня все астронавты были подобны тем, что я видела на фотографии экипажа «Аполлона»: безликими иконами за золотыми шлемами, прыгающими как антилопы в поле слабой гравитации Луны. Астронавта звали Ли Морин. Исследователь Морин, крупный, любезный мужчина, при ходьбе слегка заворачивал одну ногу внутрь. На нем были хлопчатобумажные брюки и коричневые туфли, на его рубашке пестрели кораблики и китайские розы. Он рассказал мне историю о том, как участвовал в проверке смазочного вещества для аварийного трапа на стартовом комплексе шаттла: «Нас обвязали и намазали попы этой смазкой. А затем мы прыгнули на этот трап, и все получилось. Так что полет шел дальше по плану, и космическая станция все же была построена. Я гордился самим собой», — серьезно заключил он.

Помню, как смотрела Морину вслед — милая походка и выпачканный в целях науки маслом зад — и думала: «Боже мой, они ведь просто люди».

Образование НАСА во многом было обязано сказочной мифологии. Образы, зародившиеся еще во время первых полетов, остались практически неизменными до сегодняшнего дня. В официальных глянцевых журналах НАСА многие до сих пор носят скафандры и держат шлемы у себя на коленях, словно давление в фотостудии Центра космических исследований им. Джонсона может упасть в любой момент. Хотя в действительности астронавт проводит в космосе лишь около одного процента всей своей службы и только один процент этого времени должен носить скафандр. Когда мы познакомились, Морин входил в состав рабочей группы кабины космической капсулы «Орион». Он отвечал за обзорность и размещение компьютерных мониторов. А между полетами астронавты проводят время на конференциях, собраниях различных комитетов, выступают перед школьниками, работают в центре управления полетами или же, как они сами говорят, управляют столами и кафедрами.

Но это не значит, что отваге там нет места. Среди тех же обязательных качеств астронавта значится «способность действовать, несмотря на неизбежность катастрофы». Необходимо, чтобы все члены экипажа сохраняли ясность мысли, даже если что-то пойдет не так. Некоторые отборочные комитеты (например, Канадское космическое агентство — ККА) уделяют особое внимание умению находить выход из любой ситуации. Некоторые яркие моменты процедуры отбора астронавтов ККА за 2009 год были размещены на сайте компании. Это оказалось настоящее реалити-шоу. Участников отбора отправили в специальную лабораторию, где они учились спасаться из горящих космических капсул и тонущих вертолетов. Они прыгали с огромной высоты в бассейн вниз ногами, в то время как искусственные волны достигали 1,5 метров. Звучащий на заднем фоне саундтрек из какого-то боевика только усиливал напряжение (похоже, что ролик все же больше стал похож на развлекательное шоу, нежели на документальный фильм).

Как-то я спросила Тачибану, планирует ли он устроить участникам отбора какой-нибудь сюрприз, чтобы проверить их способность справляться с непредвиденными ситуациями в стрессовой обстановке. Он ответил, что у него была идея сломать туалет в изоляционной комнате. Опять же, далеко не то, что я ожидала услышать, но по-своему гениально. Здесь уже видео не будет сопровождаться литаврами (хотя лучше не зарекаться), но это уже более реальная ситуация. Сломанный туалет — это не просто куда более показательно для космических путешествий, но, как вы увидите в главе 14, уже само по себе стрессовая ситуация.

«Вчера, пока вас не было, мы задержали обед на час», — добавил Тачибана. Маленькие вещи могут рассказать о многом.

Никак не предполагающие, что поздний обед или нерабочий унитаз являются частью проверки, испытуемые вели себя естественно. Когда я только начинала писать эту книгу, я пыталась стать участником имитации полета на Марс. Я прошла первый круг отбора, и тут мне позвонили, кто-то из Европейского космического агентства. Было уже полпятого утра, и я не посчитала нужным сдержать свое недовольство столь поздним звонком. Только впоследствии я поняла, что, скорее всего, это была проверка. И я ее не прошла.

НАСА использует похожую тактику. Они звонят претенденту и сообщают о необходимости еще раз провести некоторые тесты на физическую выносливость и о том, что сделать это нужно уже завтра. «На самом деле это просто проверка. Проверка на то, готовы ли они расстроить все свои планы, чтобы стать одним из нас», — говорит планетолог Ральф Харви. Участники программы поиска метеоритов в Антарктике ANSMET время от времени подают заявки на должность астронавта. (Антарктида — очень близкий аналог космоса, и считается, что те, кто может приспособиться к ее условиям, психологически готовы к изоляции и ограничениям космического полета.) И не так давно Харви позвонили по поводу одного из его подопечных. «Сказали, что завтра у него первый полет на Т-38 и они хотели бы, чтобы я там присутствовал как наблюдатель и давал оценку его действиям. Я, конечно, согласился, но знал, что мое присутствие им не понадобится: они просто хотели проверить уровень моей уверенности в кандидате».

Еще одной причиной проверки поведения астронавтов в стрессовой ситуации является ограниченный выбор занятий на борту корабля. «Скажем, поход в магазин, — говорит Тачибана, — вы себе позволить не можете». Или спиртное. «Или понежиться в ванной», — добавляет Кумико Танабле. Он специалист по связям с общественностью, так что, думаю, в ванной поваляться он любит.

Принесли обед, и все десять испытуемых встали, чтобы открыть контейнеры и расставить тарелки. Затем они снова сели за стол, но никто не взял в руки палочки. Можно подумать, они чего-то боятся: если я начну есть первым, будет это означать, что я лидер по натуре или что я просто нетерпелив и избалован? Участник А, врач, находит идеальное решение. «Bon appetit», — говорит он всем присутствующим и берет палочки. Так же поступают и остальные, но положить еду в рот не спешит никто. Хитрецы! Я все же поставлю на участника под буквой А.

Со времени расцвета эпохи исследования космоса изменилось еще что-то. Экипажи шаттлов и орбитальных лабораторий в два или три раза больше команд «Меркурия», «Джемини» и «Аполлона», а полеты исчисляются не днями, а неделями и месяцами. Это ведет к тому, что список необходимых астронавту качеств тоже изменился. Теперь это должны быть люди, умеющие ладить с окружающими. Все в том же списке необходимых, по мнению НАСА, астронавту качеств находим «умение относиться к окружающим с пониманием, уважением и сочувствием; адаптивность, гибкость, справедливость; чувство юмора; умение строить прочные и доверительные межличностные отношения». Современному космическому агентству не нужны отчаянная смелость или бравада. Им требуется Ричард Гир из фильма «Ночь в Роданте».^[3] Следует обладать умеренной уверенностью в себе и «здоровым» азартом. Как справедливо отметила один из первых психиатров НАСА Патрисия Санти, «кто захочет работать рядом с самовлюбленным, заносчивым и бесчувственным человеком?».

Японцы идеально подходят для жизни на космической станции. Им не привыкать к тесноте и отсутствию личной свободы. Они легче и компактнее, нежели среднестатистический американец. И что, возможно, еще важнее, они воспитаны быть вежливыми и держать свои эмоции при себе. Моя переводчица Саюри, например, настолько тактична, что никогда не сдаст в кафетерии кружку, не стерев с нее предварительно следы помады, объясняя это советом своих родителей: не надо волновать спокойную гладь пруда. «Быть астронавтом — значит ежедневно быть в напряжении», — заметила она. «Да, из них получатся отличные астронавты», — согласился со мной Роджер Крауч, член экипажа космического шаттла, с которым я переписывалась во время моего пребывания в Японии.

Я продолжила развивать свою теорию с Тачибаной. Мы спустились в фойе, чтобы поговорить, и присели на низкие скамеечки. На стенах над нами висели портреты астронавтов корпуса JAXA. «Все, что вы говорите, верно, — ответил он мне, а его коленка подпрыгивала то вверх, то вниз. (Его начальник как-то рассказал мне, что дергающаяся нога Тачибаны — нечто вроде сигнала опасности во время интервью с будущими астронавтами. Впрочем, как и неудачная попытка наладить зрительный контакт. Так что до конца разговора мы с его начальником смотрели исключительно друг на друга.) — Мы, японцы, склонны подавлять эмоции и изо всех сил стремимся к сотрудничеству, адаптации. Мне даже кажется, что некоторые из наших астронавтов ведут себя слишком уж хорошо». Нельзя в течение долгого времени совершенно подавлять свои эмоции. Рано или поздно все равно взорвешься, пусть и где-то в глубине души. По словам Тачибаны, «большинство японцев склонны скорее к депрессиям, нежели истерикам». К счастью, астронавты JAXA уже несколько лет тренируются вместе с астронавтами НАСА, и за это время они стали куда решительнее и больше похожими на американцев.

В предыдущей группе претендентов был человек, которого удалили за то, что он выказал чересчур много раздражения. А еще другого — за то, что он, наоборот, был слишком спокоен, а значит, пассивен. Тачибана и Инои ищут ту самую «золотую середину». Прекрасным примером этого идеала мне показалась астронавт НАСА Пегги Уитсон. Недавно я слышала, как кто-то из НАСА сказал ей, что не может найти фотографии, которые недавно сделали члены ее команды. Если бы я потратила все утро на то, чтобы сделать пару снимков, а некто их просто засунул куда-то, я бы сказала: глаза разуй и поищи получше. А Уитсон ответила: «Не проблема. Сделаем новые».

Что еще должно отсутствовать у хорошего астронавта?

«Храп, — говорит Тачибана. — Если он слишком сильный, вас удалят из списка претендентов. Это мешает спать другим».

По данным ежедневной газеты «Янцзы ивнинг пост», медицинское обследование китайских астронавтов исключает кандидатов с неприятным запахом изо рта. И не из-за опасности возникновения заболевания десен, но, как сказал один из медицинских сотрудников, проводящих осмотр, Ши Бинг Бинг, «в стесненном пространстве неприятный запах изо рта будет беспокоить других членов команды».

Обед закончился, и теперь два — уже три, подождите, четверо! — испытуемых вытирают стол. Мне все это напоминает одну из тех ручных моек машин, где небольшая армия работников с салфетками в руках, двигаясь по кругу, протирают ваше авто до блеска. А вот посуду мыть не надо. По инструкции, грязные тарелки и прочая утварь помещаются обратно в пластиковый контейнер с идентификационными буквами каждого претендента, а сам контейнер — в «шлюзовую камеру». Чего испытуемые не знают, так это того, что грязная посуда ставится затем на тележку и едет на «фотосессию». В конце эти фотографии, так же как и оригами, будут изучать психиатры и психологи. Я видела снимок посуды, оставшейся после вчерашнего ужина. Ассистент фотографа открывал каждый контейнер и держал карточку с буквой претендента и датой так, словно он находился на месте преступления, и полиция делала его фото анфас.

Инои не уверен в действенности такой проверки: «И что нам это даст?» G отбросил морские водоросли из супа мисо, а С не съел кожицу цыпленка. Е съел только половину порции супа и все маринованные овощи. Мой любимчик А съел все и поставил посуду в контейнер точно в таком виде, в котором и получил ее.

«Посмотрите на G-сан! — воскликнул фотограф (японское „сан“ — нечто вроде американского „мистер“) и поднял тарелку от маринованных огурцов, которая стояла поверх обеденной. — Он спрятал кожицу!»

Не уверена, что до конца понимаю необходимость съедать все и составлять грязную посуду. Чистота в ограниченном пространстве, конечно, важна, но мне кажется, здесь все не так просто.

Если я покажу какому-нибудь незнакомцу список мероприятий, за которыми я наблюдала на протяжении этих нескольких дней, и попрошу догадаться, где я была, сомневаюсь, что «космическое агентство» будет вообще названо. Скорее всего, он ответит «начальная школа»: кроме оригами, на этой неделе проводились тесты с конструктором ЛЕГО (нужно было собрать робота) и цветными карандашами (претендентам следовало сделать рисунок на тему «Я и мои коллеги») — все для определения психического состояния участников отбора.

Прямо сейчас на мониторе виден конкурсант Н. Он обращается к своим коллегам и камерам. Это называется «презентацией своих достоинств». Я ожидала чего-то вроде рассказа о себе, перечисления сильных сторон характера и профессиональных умений. Но эта «презентация» больше похожа на шоу талантов: С пел песни на четырех языках, а D сделал 40 отжиманий за тридцать секунд.

В довершение всей этой атмосферы пришкольного участка на всех соревнующихся были надеты передники, которые носят дети во время физкультуры, чтобы не потерять своей команды. Ну а у участников соревнования на передничках нашиты их идентификационные буквы (для наблюдателей, конечно же).

Освещение было плохим, и камера редко наезжала, чтобы зафиксировать лица, так что оказалось довольно сложно определить, кто выступает в данный момент. Перед каждым выходом человека в передничке все наклонялись над мониторами и перешептывались с соседями: «Кто это? Е-сан?» — «Я думаю, это J-сан». — «Нет, J-сан там, в полосатом».

Н заявил, что может ездить на велосипеде без рук. Он сложил руки и прижался губами к сомкнутым большим пальцам рук. После нескольких неудачных попыток ему все же удалось воспроизвести тихий, банальный и немузыкальный свист. «Ну, да. Я не такой талантливый, как ты», — угрюмо сказал он В, который рассказывал нам о чемпионате по бадминтону, который недавно выиграла его команда, а затем снял шорты, чтобы похвастаться мускулистыми ногами.

Н сел на место, а F вышел вперед. Он один из трех пилотов в группе. «Пилот должен быть общительным», — заявил он. И тут презентация приняла совсем уж неожиданный поворот. F рассказал нам, что часто выпивает с друзьями: «Мы ходим в места, где можно развлечься в обществе девушек. Это помогает нам в общении и ломает лед официальных отношений». F широко раскрыл рот. Кажется, он делает что-то со своим языком…

Психиатры еще сильнее потянулись к мониторам. Брови Саюри поползли вверх. «Я делаю это для девушек», — говорит F. Инои увеличивает изображение камеры: язык F закручен дважды и теперь напоминает пару блинчиков. «Я считаю, это растопит любой лед», — заключает F.

А вот и мой любимчик А. Он говорит, что собирается продемонстрировать технику айкидо, и просит добровольца помочь ему. Встает D. Его передничек слегка сполз с плеча, прямо как лямка бюстгальтера. А рассказывает, что, когда он учился в колледже, студенты младших курсов напивались до такой степени, что не могли пошевелиться, так что ему приходилось выкручивать им руки, чтобы помочь подняться. Он хватает D за запястье, D взвизгивает, и все смеются.

«Они прямо как мальчишки из одного студенческого братства», — говорю я Саюри, а ей приходится объяснять сидящему рядом Тачибана, что такое «студенческое братство».

«Честно говоря, астронавты действительно похожи на студентов колледжа, — замечает Тачибана. — Им ставят оценки, они сами принимают решения. А выйти в космос — это как поступить в очень небольшую, очень элитную закрытую военную школу. Правда, вместо сержантов и декана здесь менеджеры. Это нелегкий труд, и лучше неукоснительно следовать правилам: не обсуждать других астронавтов, не сквернословить^[4] и никогда не жаловаться. Как и в армии, непокорным объясняют, что к чему, или просто отсылают прочь».

Идеальным астронавтом всегда был исключительно целеустремленный взрослый человек, который выбирает направление и следует правилам как исключительно воспитанный ребенок. Япония — просто кладезь таких людей. Здесь никто не переходит дорогу в неположенном месте и не разбрасывает мусор. Здесь принято повиноваться старшим и вышестоящим. Когда я летела в Японию, моя соседка в самолете рассказала мне, что мать запрещала ей прокалывать уши вплоть до 37 лет, когда она наконец-таки набралась смелости сделать это несмотря ни на что. «Я еще только учусь отстаивать свое мнение», — сказала она. Моей соседке было на тот момент 47 лет, ее матери — 86.

«Исследование Марса будет совершенно особенным, — говорит Тачибана. — Понадобятся смелые и креативные люди, ведь многое им придется делать самостоятельно». С двадцатиминутной задержкой времени передачи радиосигнала сложно полагаться только на подсказки с Земли. «Нам вновь нужны храбрецы».

Через пару недель после отъезда из Токио я получила письмо из Отдела по связям с общественностью компании JAXA с извещением о том, что они отобрали участников под буквами E и G. Е был пилотом авиакомпании «All Nippon Airways» и поклонником японских мюзиклов. В презентации он показывал сцену из любимого мюзикла. По сценарию ему следовало плакать и обнимать невидимую мать. Это было очень показательно, но не для астронавта. G также служил пилотом войск воздушной самообороны Японии. Военные пилоты всегда были сильными претендентами на астронавтов, и не только благодаря своей связи с авиацией и навыкам. Они привыкли рисковать и действовать в стрессовых ситуациях, привыкли к стесненным условиям и невозможности побыть наедине с собой, привыкли исполнять приказы и выдерживать долгие разлуки с семьей. Кроме того, как отметил один из сотрудников JAXA, занимающихся набором астронавтов, политика здесь также важна. А воздушные силы всегда тесно сотрудничали с космическими агентствами.

Через неделю после моего отъезда все десять кандидатов отправились в Центр космических исследований им. Джонсона для интервью с астронавтами НАСА и членами отборочной коллегии. Тачибана и Инои признают, что знание английского языка (а я думаю, и личное впечатление) сыграли при принятии решения не последнюю роль. По мнению Ральфа Харви, «самой тяжелой частью такого интервью, сердцем всего процесса, является момент, когда ты сидишь перед астронавтами и просто говоришь. Они могут отправить вас в место вроде Антарктиды и не на шесть недель или шесть месяцев на космической станции, но, может, и на целых десять лет просто ожидать своего полета, а пока работать в центре управления или где-то еще в этом же роде. Они выбирают не просто сотрудников, они выбирают товарищей». У японского пилота всегда есть преимущество над врачом. В этом принципы отбора JAXA и НАСА совпадают. Армия и авиация всегда были связаны, и выбор пал на кандидатов E и G.

Во время моего первого визита в JAXA меня сопровождала другая переводчица. По дороге с вокзала Манами переводила мне надписи на некоторых дорожных знаках и вывесках. Одна из них приветствовала нас в «Цукуба, городе науки и природы». Мне и раньше доводилось слышать о наукограде Цукуба. Здесь находится не только JAXA, но и Сельскохозяйственный исследовательский институт, Национальный институт материаловедения, здание Исследовательского института, Института лесоводства и продукции лесного хозяйства, Национальный институт сельской техники и Центральный исследовательский институт кормов и животноводства. Кроме того, здесь расположено множество исследовательских институтов, при которых существуют еще институты: Центр институтов в Цукуба. Ну, а как насчет обещанной «природы»? Манами объяснила мне, что раньше в Цукуба не было ни деревьев, ни парков, ничего кроме работы. Через город не проходили сколь-нибудь значительные дороги или экспресс-поезда. Здесь люди только работали и работали. Часто совершались суициды, большое количество людей прыгало прямо с крыш исследовательских институтов. Поэтому правительство построило тут супермаркет, разбило несколько парков, посадило деревья и траву, а город переименовали в Цукуба, город науки и природы. Кажется, помогло.

Это история заставила меня по-новому задуматься о путешествии на Марс. На что будут похожи два года в стерильном, искусственном сооружении без единой возможности убежать от работы и коллег, без цветов, деревьев, без секса, без возможности выглянуть в окно и увидеть что-то кроме пустоты космоса или, в лучшем случае, рыжеватой грязи. Профессия астронавта очень тяжелая по многим причинам — переутомление, недостаток сна, беспокойство, человеческий фактор, — но есть две вещи, которые и являются обычно причинами стресса: отсутствие привычной обстановки и невозможность убежать. Изоляция и ограничение астронавтов волнуют все космические агентства. Канада, Россия, Европа и Соединенные Штаты тратят $15 миллионов на сложнейшие психологические эксперименты, чтобы найти ту самую шестерку людей для выполнения миссии на Марсе. Шлюз откроется уже завтра.

2. ЖИЗНЬ ВЗАПЕРТИ
Психология изоляции и заточения

Марс — этажом выше, слева. Имитатор поверхности Марса находится в одном из пяти закрытых, соединенных друг с другом модулей, которые составляют имитатор экспедиции к Красной планете, известный под названием «Марс-500». Число 500 обозначает количество дней, планируемых на дорогу туда и обратно, а также четырехмесячную высадку на планете. Имитатор расположен на первом этаже здания Московского института медико-биологических проблем РАН (ИМБП), главного российского исследовательского центра по аэрокосмической медицине. Всем членам группы испытуемых заплатили по 15 тысяч евро за участие в психологических экспериментах, целью которых является понимание и преодоление пагубного влияния нахождения в тесном, искусственно созданном пространстве с малознакомыми людьми.

Сегодня они «приземляются». Телевизионная команда бегает вверх и вниз по лестнице, чтобы найти наиболее выгодное для штатива камеры место. «Вначале они все спустятся туда, — говорит смущенный сотрудник ИМБП, стоя на надстройке жилого модуля. — А сейчас вы видите небольшой муравейник вот здесь».

Запись военных фанфар и толчки немного припозднившихся репортеров извещают о начале действа. Шестеро мужчин выходят наружу и улыбаются в камеры. Они уже привыкли к тому, что их постоянно снимают. На протяжении последних трех месяцев за ними наблюдали днем и ночью. Этот сокращенный срок заточения является чем-то вроде пробного пробега перед большим 500-дневным марафоном, который стартует в 2010 году. «Члены экипажа» махали до тех пор, пока это не стало казаться несколько глупым, тогда они друг за другом опустили руки вниз. Одеты они были в синие «летные костюмы». Чуть позднее, проходя мимо нелетного состава соседнего комплекса, я обратила внимание, что на них надеты точно такие же синие комбинезоны, что создавало такое впечатление, будто в свободное от полетов время космонавты подрабатывают садоводами и разнорабочими.

Эксперименты с изоляционной камерой десятилетиями были прибыльным кустарным промыслом ИМБП. Я как-то наткнулась на документ за 1969 год, в котором детально описывалась годичная тренировка для полета с неопределенным местом назначения. Установка была во многом схожа с «Марс-500», за исключением небольших, довольно милых нововведений вроде возможности «самомассажа» в конце рабочего дня. Статья была опубликована в научном журнале, но при ее чтении меня не покидало впечатление, что я листаю нечто вроде журнала «Леди» для гомосексуалистов. На фотографиях трое мужчин готовили ужин, ухаживали за растениями в теплице, слушали радио в облегающих свитерах и безрукавках и наматывали себе на пальчик волосы соседа. В статье ничего не говорилось о ссорах, плохой адаптивности или о Божко, бегающем за Улыбышевым с парикмахерскими ножницами. В газетах об этом писать не любят. Не говорят об этом и на пресс-конференциях. Пресс-конференция — это время заранее приготовленных речей и оптимистичных обобщений. Как, например, такое: «У нас не было никаких проблем, никаких конфликтов», — говорит «командир» экипажа «Марса-500» Сергей Рязанский. Пресс-конференция проходит на втором этаже, а это значит, что съемочной группе опять нужно складывать все свои приспособления и бежать по лестнице, доставляя тем самым еще одну порцию веселья сотрудникам института. Стульев, естественно, всем не хватит.

«Мы всегда поддерживали друг друга», — продолжал лить сладкий сироп Рязанский. Но уже через пару минут кто-то из репортеров не выдерживает: «Прессе нужны слухи. Вы можете привести какие-нибудь примеры натянутых межличностных отношений?»

Конечно же, они не могут. Мнимые астронавты должны быть тактичными, ведь многие из них мечтают стать настоящими космонавтами. В составе команды «Марс-500» — один начинающий астронавт из Европы, один начинающий космонавт и два космонавта, ожидающих разрешения на полет. Стать добровольцем в пробном полете — это возможность показать космическим агентствам, что в тебе есть по крайней мере некоторые из необходимых качеств: готовность адаптироваться к ситуации, а не старание изменить ее; терпимость к неудобствам, ограничения и минимальным жизненным условиям; эмоциональная стабильность и понимающая семья.

Еще одной причиной отказа Рязанского дать прессе пищу для пересудов является то, что, как и большинство добровольцев, он подписал договор о неразглашении. Космические агентства очень интересует, что произойдет с людьми в закрытом помещении в отсутствие частной жизни, при недостатке сна и однообразной пище, но распространяться о результатах своих исследований они не намерены. «Если агентства выйдут и скажут, что да, все эти проблемы существуют, люди закричат: „Зачем нам этот космос? Это ведь так опасно!“» — замечает врач исследовательского института НАСА в Эймсе, штат Калифорния, Норберт Крафт. Сейчас Крафт занимается исследованиями в сфере групповой психологии и продуктивности во время длительных полетов. «Агентства должны стараться любой ценой сохранить лицо. В противном же случае финансирование прекратится». Все, что происходит в жилом модуле, там же и остается. Если только кто-нибудь не сболтнет лишнего, как это случилось во время прошлой серии испытаний ИМБП. МПМККС (Моделируемый полет международной команды на космическую станцию) 1999 года не сильно интересовал прессу до истории с пьяной дракой и посягательством сексуального характера, которая просочилась в печать. Очевидно, что нынешний состав участников эксперимента получил уже куда более четкий инструктаж.

«Тренинги позволяют нам избегать каких бы то ни было конфликтов, — продолжает Рязанский. — Мы с пониманием и уважением относимся к эмоциям других». Все присутствующие начинают осознавать, что им просто вешают лапшу на уши. Через некоторое время мест в аудитории хватает всем и каждому.

«Инцидент» при МПМККС случился через три месяца с начала испытания после состыковки отдельных модулей. В составе одной части экипажа находилось четверо русских. Вторая часть представляла собой куда более пеструю смесь: там была канадка, японец, русский и их командир, урожденный австриец, Норберт Крафт. 1 января 2000 года в 2:30 ночи командир русского экипажа Василий Лукьянюк оттолкнул канадку Джудит Лапьер в зону недосягаемости камер и, несмотря на сопротивление, дважды поцеловал ее. А еще чуть ранее двое других русских подрались и даже забрызгали кровью стены. В результате всего этого шлюз между модулями был закрыт, японец решил уйти, а Лапьер доложила о произошедшем в ИМБП и Канадское космическое агентство. По ее мнению, психологи ИМБП не оказали ей должной поддержки и даже наоборот, сказали, что она просто слишком близко принимает все к сердцу. Несмотря на подписанный договор о неразглашении и желание стать астронавтом, Лапьер рассказала прессе обо всем случившемся. Как выразился психолог ИМБП Валерий Гущин, она «переполоскала все свое грязное белье на публике». Но к тому времени, когда я познакомилась с Лапьер, она уже устала, как говорится, «полоскать белье» и просто подтвердила основные факты, а затем направила меня к командиру экипажа Норберту Крафту. Крафт успел побывать по обе стороны экрана скрытой камеры: как консультант по эксперименту с изоляцией в JAKA и как участник эксперимента МПМККС. По его словам, он добровольно принимал участие в исследовании, не горя особым желанием узнать, каково это — быть под наблюдением, хотя и не без доли здорового любопытства. Как указано в его биографии, Крафту нравится танцевать вальс, нырять с аквалангом, готовить вишневый пирог и работать в японском саду камней. Он с радостью приехал поговорить ко мне в Окленд из Маунтин-Вью, сказав, что «это нечто новенькое».

Версия событий Крафта несколько отличалась от газетной. По его мнению, Лапьер была жертвой не столько насилия, сколько гендерной дискриминации. Перефразировав Гущина, можно сказать, что русские мужчины никогда не видят в женщине равную себе, даже если эта женщина астронавт. По заметкам советского, а затем и российского историка Петра Песавенто, коллеги критиковали поведение американского астронавта Хелен Шарман за чрезмерно официальные манеры, то есть за то, что она не флиртовала с другими членами экипажа на станции «Мир». В течение несколько десятилетий после того, как в 1963 году Валентина Терешкова получила титул «первой женщины-космонавтки», только две женщины вышли в космос. Одной из них, Светлане Савицкой, при выходе через шлюз передали передник в цветочек.

Сотрудники ИМБП никогда не принимали Лапьер всерьез: ни как ученого, поскольку она была женщиной, ни как помощника — мешал языковой барьер. Лапьер плохо говорила по-русски, а сотрудники наземного центра управления с трудом объяснялись по-английски.^[5] Из всего экипажа «русского» модуля только командир достаточно неплохо владел английским языком. Он был довольно мил с Лапьер, и Крафту казалось, что та старалась использовать это для того, чтобы добиться уважения со стороны русских коллег. По словам Крафта, она была очень дружелюбна, но вела себя не так, как это делают русские женщины: садилась к нему на колени, целовала в щеку. Но, как сказал Крафт, «она даже не замечала, что ее действия истолковываются неверно».

Кроме того, Лапьер совсем необоснованно винила себя в уходе участника из Японии. Говорили, что Масатака Умеда заступился за Лапьер, хотя, по словам Крафта, Умеда закрыл шлюз просто потому, что ему надоело, что русские постоянно смотрели порнофильмы, и он только искал предлога.

Думаю, я бы тоже искала. Кроме сильного стресса из-за ограниченного пространства, расстройства сна, языковых и культурных пропастей, отсутствия частной жизни, людей изводят еще какими-то утонченными пытками. В душе живут тараканы, а воды нет. На ужин неизменная каша. «В полу водились мыши, а все трубы были покрыты плесенью», — пишет Крафт в e-mail и прилагает к письму шесть фотографий. Одна из них даже подписана: «Вши». Крафта вши не слишком беспокоили («Это что-то новенькое»), русские же спокойно вычесывали свои головы. Лапьер пришлось справляться не только со стрессом от вшей, но и с реакцией сотрудников ИМБП на это. Они сказали, что вши прибыли с посылкой для Джуди из Канады.

Всем продюсерам реалити-шоу хорошо известно правило: для того чтобы разжечь угасающее пламя интереса, нужно добавить капельку алкоголя. На пленке видно только одну бутылку шампанского, которую предоставил ИМБП по случаю преддверия нового тысячелетия. В действительности же бутылок было гораздо больше, и не только с шампанским, но и с водкой, и с коньяком. Крафт пояснил, что за деньги можно было достать все. Ну а если вы хотите, чтобы русские добровольцы хорошо сделали работу, не забудьте положить в коробку с материалами водку и салями.

Очевидно, таков был принцип работы советских и российских космических лабораторий. Джерри Линенджер, астронавт, трудившийся на станции «Мир», вспоминал в своих мемуарах, как он был удивлен, найдя бутылку коньяка в одном рукаве своего скафандра и бутылку виски в другом. (Линенджер был слишком уж правильным на людях, мол, «я безоговорочно следую политике НАСА о запрете на употребление алкоголя во время службы».) «Если полет русского экипажа длится достаточно долго, лучше спрятать подальше свои дезинфицирующие средства, — говорит Крафт. И добавляет: — Когда я был в России, один из космонавтов, пожелавший остаться неизвестным, показал мне сделанную в космосе фотографию. На ней два космонавта потягивают коньяк из пятилитровой канистры, словно подростки, пьющие пиво из одной бутылки».

Хотя весь этот скандал и доставил немало хлопот космическим агентствам, исследователи получили, как отметил психолог JAXA Нацуико Инои, «просто бесценный материал». В конечном счете это было исследование на способность к продуктивному межкультурному взаимодействию. «Этот инцидент, — писал мне Инои, — оказался для нас очень полезным при формировании и тренировке следующих команд». У членов экипажа должно быть много общего. Необходимо убедиться, что существует по крайней мере один язык, которым владеют все члены экипажа на достаточном для коммуникации уровне. Нужно проверить, насколько хорошо они работают как команда. Затем выбрать людей с хорошим чувством юмора. Ознакомить каждого астронавта с особенностями этикета и культуры других членов экипажа. Кто-то должен был, к примеру, предупредить Лапьер, что это «совсем ничего не значит» (по словам Гущина), если русский мужчина поцелует женщину на новогодней вечеринке, а если хотите его остановить, то просто дайте ему пощечину, ведь «нет» значит для него «возможно». Ну а если русские парни разбивают друг другу носы в кровь, это всего лишь «дружеская потасовка». (Крафт подтвердил этот занимательный факт: «Именно так они решают конфликты. По крайней мере, так было на „Мире“».)

Не важно, насколько сильно вы стараетесь предупредить межкультурное столкновение — все предугадать нельзя. Ральф Харви, куратор удаленных групп по наблюдению за метеоритами в Антарктиде, рассказал как-то мне об одном испанце, работавшем в его команде. У этого испанца была привычка выдергивать из головы волосы и держать их над огнем в лагерной печи. Он объяснял это тем, что в Испании парикмахеры сжигают обрезанные волосы, и ему просто нравится этот запах. Неделю это еще казалось забавным, но потом начались ссоры. И сегодня в анкете участника стоит вопрос: «Нравится ли вам поджигать свои волосы?»

По мнению Крафта, безусловно положительным моментом освещения конфликта с МПМККС стала четкая картина отношений, которые складываются между мужчинами и женщинами, запертыми вместе в закрытом пространстве. Он не согласен с позицией космических агентств, рисующих портрет астронавта-супергероя как человека без гормонов и без чувств. Это опять возвращает нас к страху огласки и сокращению финансирования. Все дело в том, что инвестор, вложивший деньги в проект, в ходе которого выявляются некоторые психологические проблемы, вряд ли будет тратить деньги на поиск их решения. «Они поверят в то, что астронавты тоже люди, только когда один из них пройдет по Штатам в памперсах»,^[6] — добавляет Крафт. (Через два дня после позорного скандала между астронавтом Лайзой Новак и ее соперницей в частной жизни Колин Шипман НАСА распорядилось пересмотреть данные о ее психологическом состоянии и годности к полетам.)

Хуже того, астронавты сами стараются скрывать, что их что-то беспокоит, из-за страха, что им запретят летать. Во время полета любой астронавт может обратиться к психологу, но делает это очень неохотно. «Каждая такая беседа заносится в летную книгу астронавта, — пояснил мне космонавт Александр Лавейкин, — поэтому мы избегаем такой помощи». Имена Лавейкина и его коллеги Юрия Романенко упоминались в журнале «Квест» в статье Петра Песавенто о психологическом воздействии космических полетов. Песавенто пишет, что Лавейкин вернулся со станции «Мир» раньше срока по причине «межличностных отношений и сердечной аритмии». (Я договорилась о встрече с Лавейкиным и Романенко на следующий же день.)

Все это очень опасно. Если кто-то достигает крайней границы дозволенного, необходимо, чтобы в центре управления полетами знали о сложившейся ситуации, ведь от этого зависят людские жизни. Этим, наверное, и объясняется то, почему такое большое количество психологических экспериментов посвящено вопросам выявления состояния стресса или депрессии у человека, не расположенного к разговору об имеющихся у него проблемах. Если тестируемые на «Марс-500» технологии дадут положительные результаты, то космические корабли и другие места работы, связанные с повышенным напряжением и уровнем опасности, как, например, башни управления воздушным движением, будут снабжены микрофонами и камерами, которые, в свою очередь, будут подключены к устройствам оптического и звукового наблюдения. Роботы смогут распознавать значимые изменения в выражении лица или речи и, возможно, помогут некоторым людям избежать кризиса.

Мешают изучению психологических проблем и связанные с ними предрассудки. Астронавты неохотно дают согласие на участие в психологических экспериментах, опасаясь, что в результате раскроется какая-нибудь неприглядная черта их характера. Когда я в последний раз разговаривала с Пэм Баскинс, психологом-консультантом НАСА, она собиралась начать эксперимент по сравнению различных снотворных препаратов и их дозировок. Астронавтов должны были будить посреди ночи, чтобы определить степень влияния лекарств на способность действовать в случае полуночной тревоги. Мне это показалось довольно забавным, и я спросила, можно ли мне тоже посмотреть. «Ни в коем случае! — воскликнула Баскинс. — Я потратила год на то, чтобы уговорить их».

Космическая станция — это огромное уродливое строение, созданное, наверное, каким-то сумасшедшим. Но жилая часть центрального модуля станции «Мир», где космонавты Александр Лавейкин и Юрий Романенко провели бок о бок шесть месяцев, больше походит на салон мягкого автобуса. Спальные кабины напоминают скорее телефонные будки, нежели нормальные комнаты. Там даже дверей нет. Мы с моей переводчицей Леной находимся сейчас в копии того самого модуля в Московском мемориальном музее космонавтики. Рядом с нами стоит Лавейкин. Теперь он управляет этим музеем. Юрий Романенко скоро тоже должен подойти. Я подумала, что будет интересно поговорить с ними в обстановке, которая некогда чуть не свела их с ума.

Лавейкин не совсем похож на человека с того официального портрета, где он производит впечатление простого веселого парня. Он целует нам руки, как будто мы из королевской семьи. Он это делает не для того, чтобы порисоваться или пофлиртовать, а просто потому, что так воспитан. Выглядит он довольно обыкновенно: бежевые в полоску брюки, легкий запах одеколона и летние кремовые ботинки, какие то и дело попадались на мужчинах вокруг меня в метро.

Лавейкин машет рукой стройному загорелому мужчине в джинсах и солнечных очках, висящих в V-образном вырезе его футболки. Это Романенко. Он, конечно, любезный мужчина, но руки целовать не привык. От сильного курения у него слегка охрипший голос. Мужчины обнимаются. Я считаю про себя секунды: раз ромашка, два ромашка, три. Что бы ни произошло между ними раньше, это уже в прошлом.

Сидя внутри этой модели отсека, легко можно представить, как такая крошечная комнатка за немаленький промежуток времени смогла настроить двух мужчин друг против друга. Романенко отмечает, что для того, чтобы почувствовать себя в западне, закрытое помещение совсем не обязательно. «Сибирь очень, очень большая, но охотники, отправляясь в тайгу на полгода, стараются обойтись собственным силами, полагаясь разве что только на собаку. — Романенко садится в некогда привычное ему кресло у пульта управления, без спинки и с подставкой для ног. (Позднее на космических станциях перестали устанавливать кресла, поскольку сидеть в невесомости все равно невозможно.) — Если вас будет двое или трое, конфликт почти неизбежен». «И к тому же под конец собаку можно съесть», — ухмыляется Лавейкин.

Для описания отношений между заточенными на срок более 6 недель вместе людьми психологи придумали специальный термин — «иррациональный антагонизм». В одном из выпусков журнала «Аэрокосмическая медицина» за 1961 год был приведен интересный пример из дневника французского антрополога, который провел четыре месяца в Арктике с торговцем мехом с Гудзонского залива. Вот что там было написано:

«Гибсон мне понравился сразу… Это был человек самообладания и порядка, он относился к жизни спокойно и по-философски.

Но с приближением зимы мы могли все реже и реже выходить наружу, пока не оказались совсем запертыми в этой ловушке. Внутри меня все чаще случались вспышки гнева, и все… чем я некогда так восхищался в моем спутнике, начинало меня раздражать. И вот настал момент, когда я уже не мог выдерживать взгляд этого неизменно доброго по отношению ко мне человека. В его спокойствии я видел только лень, философская невозмутимость стала казаться мне простой бесчувственностью, а педантичная организованность его дня отдавала маниакальной мужественностью предков. Мне казалось, что я действительно мог однажды убить его».

Точно так же адмирал Ричард Бёрд предпочитал в одиночку проводить свои длинные зимние наблюдения в Антарктиде в опаснейших условиях 24-часовой темноты. В моменты, когда собственные мысли выходят из-под контроля, некогда дорогое кажется бессмысленным, и все, что ни делаешь — задуваешь лампу или просто снимаешь сапоги, — раздражает с ужасной силой, лучше быть одному, чем гадать, что в этот самый момент делается в голове твоего напарника.

Окружающие люди — это лишь один источник психологических проблем, возникающих в космосе. Об этом хорошо сказал Норберт Крафт. Когда я спросила его, как он думает, профессия астронавта — лучшая или худшая в мире, он ответил: «Вы не высыпаетесь, задания должны выполнять неизменно прекрасно, или вас лишат возможности летать; за одним заданием сразу же следует другое; туалет воняет, а в ушах постоянно стоит шум; вы не можете открыть окно, побыть с семьей, не можете расслабиться, и платят вам совсем немного. Разве есть работа хуже этой?»

По словам Лавейкина, ограничения на «Мире» в 1987 году оказались куда серьезнее, нежели он ожидал: «Это тяжелая, грязная работа. Всегда очень шумно и жарко». Его тошнило больше недели, а таблеток, чтобы помочь ему, не было. Лавейкин вспоминает, как уже через пару дней после начала полета, не выдержав, сказал своему командиру: «И мы должны оставаться здесь целых полгода?» На что Романенко ответил: «Саша, люди в тюрьмах по десять лет сидят».

Подводя итог, можно сказать, что космос — это депрессивная, равнодушная ко всему обстановка, а ты в ней как в ловушке. И если находишься в этой ловушке достаточно долго, фрустрация превращается в гнев, а гнев ищет выхода и жертвы. У астронавта выбор небольшой — другие члены экипажа, сотрудники центра управления полетом или же он сам. Ты стараешься не изливать свой гнев на коллег, чтобы не усугублять ситуацию. Ты даже не можешь просто хлопнуть дверью или умчаться на машине куда подальше. Тебя затягивает все сильнее и сильнее. «Кроме того, — поясняет Джим Ловелл, который провел две недели бок о бок с Фрэнком Борманом на „Джемини-7“, — ты понимаешь, что все очень серьезно, и ты зависишь от других членов команды, их жизней, так что стараешься не восстанавливать других против себя».

Лавейкин и Романенко полагают, что разногласий им удалось избежать главным образом благодаря разнице в возрасте и звании. «Юрий был старше и имел уже кое-какой опыт в полетах, — говорит Лавейкин. — Так что он был безусловным лидером с психологической точки зрения, а я следовал за ним, и меня это устраивало. Вот поэтому наш полет проходил достаточно спокойно».

В это сложно поверить, и я спрашиваю: «Неужели вы ни разу не выходили из себя?»

«Конечно, бывало, — отвечает Романенко. — Но виноваты в этом в основном были сотрудники центра управления полетом». Романенко выбирает вариант номер два. Срывать свою злость на сотрудниках центра управления полетом — старая традиция астронавтов, известная в психологии как «переключение». По утверждению космического психиатра Ника Кейноса (Калифорнийский университет, Сан-Франциско), примерно на шестой неделе полета астронавт начинает отдаляться от своих товарищей по команде, искать «свое» место и переключать свой гнев с непосредственных коллег на сотрудников центра управления.

Джим Ловелл, по всей видимости, выбрал своей жертвой диетолога: «Замечание доктору Ченсу, — записано в центре управления. — Кажется, будто я попал в снежную бурю, и у меня нет ничего, кроме крошек от сэндвича с говядиной. И это за 300 долларов! Думаю, можно было придумать что-нибудь получше». А через семь часов следующая запись: «Еще одно сообщение доктору Ченсу: цыпленок с овощами, серийный номер FC680, отверстие почти совсем запечатано. Выдавить невозможно… Продолжая предыдущее обращение к доктору Ченсу: только что удалось распечатать тюбик; теперь осталось только отмыть иллюминатор от цыпленка и овощей».

А ведь Ловелл провел в космосе только две недели. Интересно, есть ли какая-нибудь связь между размером помещения и силой раздражения. Кейнас говорит, что не припоминает каких-либо исследований по этому вопросу, но в целом может подтвердить, что такая связь существует.

Пожалуй, именно «переключением» можно объяснить тот факт, что Джудит Лапьер больше злилась на ИМБП и Канадское космическое агентство, нежели на русского командира, чьи действия и привели к межкультурному столкновению и естественной ситуации «мальчик-девочка». Хотя не исключено, что сотрудники ИМБП действительно вели себя не лучшим образом.

Романенко все еще не может спокойно вспоминать то время: «Люди, готовящие для нас задания, понятия не имеют, что такое жизнь на борту. Тебе говорят бежать к пульту управления, а потом кто-то приказывает переключиться на что-то другое. Но они не понимают там, что я не могу быть в двух местах одновременно». (Именно поэтому космические агентства стараются использовать настоящих астронавтов в качестве «переговорщиков».) В истории советских космических станций Роберта Зиммермана написано, что под конец полета (уже после того как Лавейкин покинул станцию) «Романенко становился настолько вспыльчив в разговорах с центром управления, что переговоры с Землей всегда вел какой-нибудь другой член экипажа».

Александр Лавейкин выбрал вариант номер три — обратил весь гнев на самого себя. И в результате — депрессия. Позднее, после ухода Романенко, Лавейкин признался, что были моменты, когда он даже подумывал о самоубийстве: «Хотел повеситься. Но ведь это в невесомости невозможно».

Романенко видит наперед все трудности путешествия на Марс. «Целых пятьсот дней», — говорит он с нескрываемым ужасом. После приземления Лавейкина Романенко провел на корабле еще четыре месяца. Зиммерман пишет, что состояние Романенко стало намного нестабильнее, и работать с ним было все труднее, мол, он все время «писал поэмы и песни» и делал физические упражнения — и только. Я прошу Лену узнать у Юрия об этой фазе его жизни и говорю, что мне очень хотелось бы услышать какую-нибудь из написанных им в космосе песен.

«Хотите, чтобы мы спели? — смеется Романенко своим прерывистым смехом. — Ну, тогда нам нужно пятьдесят грамм виски!» Я извинилась, сказав, что с собой не захватила.

«Ничего, — говорит Лавейкин. — У меня есть. В кабинете». Еще только 11 утра, но я не могу отказаться.

Лавейкин проводит нас по музею, рассказывая при этом о его экспонатах. На каждом экране изображен какой-нибудь гигант советской космонавтики. Чуть ранее в тот же день я ходила в Московский Политехнический музей и обратила внимание, что секции там организованы по такому же, как и здесь, принципу — не таксономия и не биологический подход лежали в их основе, а вещи: дневники экспедиций, ценные экземпляры, почетные награды. Ракетных инженеров представляли их ручки, фляжки, очки и наручные часы.

Зайдя в кабинет, Лавейкин решает поискать в компьютере запись песни, созданной Романенко на борту станции «Мир». На столе практически ничего нет, а на его передней части выдается некое подобие трапа. Лавейкин встает, чтобы открыть мини-бар, достает оттуда бутылку виски «Грант» и четыре хрустальных стакана и ставит их на эту выступающую часть стола. Настоящий бар! В России, оказывается, можно купить стол прямо со встроенной барной стойкой.

Лавейкин поднимает стакан: «За, — он пытается подобрать подходящее слово. — За приятную психологическую обстановку!»

Мы чокаемся и выпиваем содержимое до дна. Лавейкин снова наполняет стаканы. Играет песня Романенко, и Лена переводит: «Прости Земля, мы говорим тебе „прощай“, наш корабль стремится ввысь. Но придет время, и мы окунемся в синь рассвета, подобно утренней звезде». Сидя на стуле, я пританцовываю под легко запоминающийся поп-мотив, пока не замечаю, что Лена погрустнела: «Я поцелую землю, я обниму друзей». В конце песни Лена вытирает слезы со своего лица.

Люди даже не могут себе представить, насколько сильно они будут скучать по природе, пока на самом деле не лишатся ее. Я как-то читала о членах экипажа одной подводной лодки, которые буквально поселились в гидроакустической рубке. Там они слушали песни китов и стрекот креветок. Капитан субмарины распределил между командой время «перископной привилегии» — возможности наблюдать за облаками, птицами и сушей, как бы напоминая себе о том, что мир природы все еще существует.^[7] А однажды я познакомилась с человеком, который рассказал мне, как он и его друзья после зимы в Антарктиде приземлились в Новой Зеландии, в Крайстчерче, и несколько дней не могли отвести благоговейного взгляда от цветов и деревьев. А потом один из них увидел женщину с детской коляской и закричал: «Ребенок!» И все побежали навстречу этой женщине, чтобы взглянуть на малютку, а женщина, испугавшись, быстро развернула коляску и поспешила в обратную сторону.

Космос — это настоящая безжизненная пустошь. Астронавты, которые никогда прежде не интересовались садоводством, проводят часы в экспериментальных теплицах. «Мы их очень любим», — говорил космонавт Владислав Волков о крошечных побегах льна,^[8] которые были заперты вместе с космонавтами на первой советской космической станции «Салют». Работая на орбите, можно, по крайней мере, выглянуть в окно и увидеть жизнь где-то внизу. В полете же на Марс, как только Земля исчезнет из поля зрения, за окном смотреть окажется не на что. «Космонавты будут буквально купаться в постоянном солнечном свете, так что они не увидят даже звезд, — поясняет астронавт Энди Томас. — Все, что их будет окружать, — это сплошная тьма».

Люди не созданы для космоса. Мы целиком и полностью адаптированы к жизни на Земле. Невесомость притягивает нас своей новизной, но те, кто ее достигает, очень скоро начинают мечтать о ходьбе. Как-то Лавейкин сказал нам: «Только в космосе понимаешь всю невероятную прелесть возможности ходить. Ходить по Земле».

А Романенко скучал по запаху Земли. «Вы можете себя представить замкнутыми в машине хотя бы только на неделю? Все начинает пахнуть металлом, краской и резиной. Когда девушки писали нам письма, они сбрызгивали их французскими духами. И мы обожали те письма. Даже верили, что если понюхать письмо от девушки перед тем, как ложиться спать, то непременно увидишь хорошие сны». Романенко выпивает свой виски и просит извинить. На прощание он вновь обнимает Лавейкина и пожимает нам руки.

Я пытаюсь представить, как сотрудники НАСА наполняют грузовой корабль мешками любовных писем. Лавейкин говорит, что это правда и девушки со всего Советского Союза писали космонавтам письма.

«За девушек!» — восклицаю я, и стаканы вновь поднимаются.

«Женщин действительно не хватает, — говорит Лавейкин. В отсутствие Романенко он куда откровеннее. — Вместо этого ты видишь только эротические сны. И так на протяжении всего полета. Мы как-то даже обсуждали с ИМБП, нельзя ли нам взять на борт что-нибудь из секс-шопа».

Я поворачиваюсь к Лене. Что это значит? «Искусственную вагину?»

Лена уточняет: «Имитатор».

Лавейкин на всякий случай повторяет по-английски: «Резиновую женщину». Надувную куклу. Наземное управление, правда, отклонило такую идею. «Они сказали, что если мы собираемся этим заниматься, то это должно быть отражено в нашем расписании».

«У нас даже есть одна шутка. Вы ведь знаете, что мы получаем всю еду в тюбиках?» Да, я знаю. В магазине сувениров при музее можно даже купить такой тюбик с борщом. «Есть белые и черные тюбики. На белых написано „Блондинка“, а на черных — „Брюнетка“. Но, пожалуйста, не подумайте, что в космосе все только и делают, что думают о сексе. Это будет стоять в списке проблем где-то во-от здесь, — он проводит пальцем по воздуху сверху вниз и останавливается на уровне колена. — Это, скорее, как приятное приложение к списку. Но вы правы, 500 дней полета поднимут этот пункт гораздо выше». Он твердо верит, что экипаж «Марса-500» должен состоять из пар, чтобы снижать уровень напряжения, которое неизбежно в таком длинном полете. Норберт Крафт говорил о том, что НАСА рассматривала возможность отправить в космос супругов, но, когда спросили его мнение, он высказался против такой идеи и объяснил это тем, что в такой ситуации перед астронавтом может стать выбор: подвергнуть риску супругу или супруга или же рисковать исследованиями. А астронавт Эндрю Томас, супруга которого Шеннон Уолкер тоже является астронавтом, сообщил мне еще одну причину, по которой НАСА отказалось от идеи с женатыми парами: в случае крушения или взрыва они не хотят, чтобы какая-нибудь семья страдала от двойной потери, особенно если в этой семье есть дети.

Лавейкин выслушал меня, а затем добавил: «Совсем не обязательно, чтобы они были женаты».

«Да, это ведь совсем другое дело, — говорит Лена. — Вы вернетесь на Землю, и ваша жена должна будет понять, что там была другая ситуация, другие правила, другой вы».

Лавейкин смеется: «Моя жена — очень мудрая женщина. Она поймет и скажет, мол, ты ведь и на Земле не святоша, чего же ожидать от тебя в космосе?»

Думаю, с этим Крафт бы согласился. Он говорит, что поддерживает идею об отправке на Марс немоногамные пары — не важно, геев или людей с традиционной ориентацией. «[Космические агентства] стараются быть достаточно либеральными в своем отношении к сексуальной ориентации астронавтов», — отмечает он. Эндрю Томас полагает, что во время полета на Марс может произойти что-то похожее на происходящее во время экспедиций в Антарктиде: «Очень часто участники таких экспедиций разбиваются на пары и вступают в отношения сексуального характера, которые длятся в течение всей экспедиции. Они это делают для того, чтобы найти некоторую „точку опоры“, поддержку, что поможет им пройти сквозь все трудности и лишения. Но с окончанием работы экспедиции все отношения заканчиваются».

На протяжении семнадцати лет в Антарктиде работали только мужчины. С женщинами, прошу прощения, ассоциировали только проблемы: рассеянное мужское внимание, распущенность и ревность. Так было вплоть до 1974 года, когда в составе зимней экспедиции станции «Мак-Мёрдо» наконец-то появились женщины. Одна из них, правда, была 50-летней незамужней биологиней, изображенной на фотографии с золотым крестиком поверх гольфа, а другая — монахиней.

Сегодня около трети американских исследователей на Антарктиде — женщины. Они очень работоспособны и эмоционально стабильны. Смешанные группы, как говорит Ральф Харви, — это золотая середина. В таких группах меньше драк и грубых шуток и «никто не надрывает спину слишком тяжелыми коробками». Норберт Крафт рассказывает мне об одном исследовании, в котором принимали участие группы, состоящие только из мужчин, исключительно женские группы и смешанные. Последние проявили себя лучше всех. Ну а хуже всех выступили чисто женские команды. «Нельзя же только и делать, что болтать», — говорит, расхрабрившись, Крафт.

«Вы можете себе представить, что случится с шестью мужчинами по дороге на Марс?» — продолжает Лавейкин.

«Знаю», — говорю я, хотя не уверена, что нам нарисовалась одна и та же картина.

«Посмотрите на заключенных в тюрьме. И на подводных лодках, и геологов на задании», — говорит Лавейкин.

Я решаю спросить потом Ральфа Харви, что он думает обо всем этом. Лавейкин говорит, что не может вспомнить, чтобы ему доводилось слышать об «однополой любви» между русскими космонавтами.^[9] В конечном счете, на Марс можно отправить, как в шутку предложил астронавт «Аполлона» Майкл Коллинз, группу евнухов.

В первой космической изоляционной камере содержался лишь один человек. Психиатры «Меркурия» и «Востока» не думали о межличностных отношениях членов экипажа, ведь полеты длились пару часов или дней и астронавты летали в одиночку.

О чем психиатры действительно волновались, так это о космосе как таковом. Что может произойти с человеком в полнейшей тишине и непроглядной тьме бесконечного вакуума? Чтобы выяснить это, они попытались создать некоторое подобие космоса здесь, на Земле. Ученые Воздушно-медицинской исследовательской лаборатории на военно-воздушной базе «Райт-Паттерсон» поместили человека в звуконепроницаемую морозильную камеру размером 2 на 3 метра, поставили туда раскладушку и эмалированный горшок, положили немного еды и выключили свет. Вскоре трехчасовое заточение в этой изоляционной камере стало одним из квалификационных тестов для астронавтов «Меркурия». Один из кандидатов, Рут Николс, назвала это самым сложным испытанием из всех. По ее словам, некоторые мужчины-пилоты выходили из себя уже через пару часов.

Полковник Дэн Фалгэм был ответственным за эксперименты на авиабазе «Райт-Паттерсон», и он не помнит случаев, чтобы кто-то из кандидатов буянил или просто прерывал испытание. Насколько он помнит, все они просто спали.

Но скоро ученые поняли, что чувственная депривация не отражает всей реальной ситуации. В космосе, конечно, темно, но на корабле света достаточно, а радиосвязью можно будет пользоваться большую часть времени. Куда более серьезными заботами были клаустрофобия и чувство одиночества, особенно при длительных полетах. Именно поэтому в 1958 году летчик Дональд Фаррэлл совершил «полет» на Луну в одноместной кабине имитатора космического корабля в Школе авиационной медицин авиабазы «Брукс», штат Техас. В журнале «Таймс» вышла статья, в которой было сказано о дневнике Фаррелла, к сожалению давно утерянном, как о полном непристойных слов и выражений. Хотя в интервью Фаррелл говорил только о том, что скучал по сигаретам и забытой расческе. Но мне почему-то кажется, что самым большим испытанием для Фаррелла были сентиментальные песенки о любви, постоянно звучавшие в имитаторе.

Оглядываясь назад, можно сказать, что было глупо полагать, будто большой холодильник сможет заменить настоящий опыт астронавта. А для того чтобы узнать, что произойдет с человеком в космосе, может, нужно было просто его туда отправить?

3. ЗВЕЗДНАЯ БОЛЕЗНЬ
Может ли космос лишить рассудка?

На одной из шумных улиц Москвы, посреди небольшого газона стоит пьедестал высотою с семиэтажное здание, а на пьедестале — Юрий Гагарин. Уже издалека видно, что это он: высоко поднятые руки, сомкнутые пальцы — настоящий супергерой. Стоя у подножья памятника и глядя вверх, видишь только мужественную грудь да кончик выступающего над ней носа. Я обратила внимание на мужчину в темной футболке и с бутылкой «пепси» в руке. Его голова была опущена, что я приняла за знак уважения великому человеку, но потом заметила, что он просто грыз ногти.

Кроме безусловной славы народа, полет Гагарина в 1961 стал и невероятным психологическим достижением. Его задание было простым, но ни в коем случае не легким: залезть в капсулу, позволить выстрелить ею и в одиночку, в условиях огромной опасности пересечь границу с космосом. Просто позволить выбросить себя в бескислородную, смертельно опасную пустоту, где прежде не ступала нога человека. Пролететь разок вокруг Земли, а затем спуститься и рассказать остальным о своих ощущениях.

В то время ученые и советского космического агентства, и НАСА строили всевозможные предположения о том, какими должны быть психологические условия выхода в космос. Не помутится ли рассудок астронавта при столкновении с «чернотой», как называли космос пилоты? Вот что говорил по этому поводу психиатр Евгений Броды, выступая на Симпозиуме по космической психиатрии в 1959 году: «Отделение от Земли со всей его бессознательно символичной значимостью для человека. теоретически может привести — даже в случае очень серьезного подхода к отбору и тренировке пилотов — к чему-то вроде приступа шизофрении».

Были даже опасения, что Гагарин, лишившись рассудка, саботирует исторически значимый полет. Опасения были настолько серьезны, что до взлета капсулы «Восток» все ручное управление в ней было заблокировано. А что если что-то пойдет не так, связь оборвется, и пилоту придется взять управление в свои руки? Ученые подумали и об этом: перед отлетом Гагарину передали запечатанный конверт с секретной комбинацией разблокировки панели управления.

Но ученых беспокоила не только опасность потери космонавтом рассудка. Согласно опубликованным в журнале «Авиационная медицина» (апрель 1957 г.) исследованиям, 35 % из 137 опрошенных пилотов признались, что испытывают странные чувства в момент отрыва от земли, что почти всегда это происходит во время одиночных полетов. «Мне тогда кажется, что я теряю всякую связь с землей», — признался один из опрошенных. Ввиду распространенности явления решено было дать ему название: эффект отрыва. Большинство подверженных этому феномену пилотов испытывали не панику, а эйфорию. Только 18 из 137 опрошенных описали свои чувства как страх или волнение. «Все кажется таким спокойным, будто ты оказался в каком-то другом мире»; «Я чувствовал себя гигантом», «королем», — говорили большинство из них. А трое даже заявили, что почувствовали себя ближе к богу. Пилот по имени Мэл Росс, которому удалось установить несколько высотных рекордов на экспериментальном самолете в конце 1950-х годов, дважды говорил о пугающем чувстве «восторга, когда хотелось летать еще и еще».

В том же году, когда вышла в свет эта статья, полковник Джо Киттингер поднялся на 29-километровую высоту в закрытой капсуле размером с телефонную будку, подвешенной к баллону с гелием. Как только уровень кислорода упал до критически малого, начальник Киттингера Дэвид Симонс приказал начинать снижение, на что Киттингер ответил на азбуке Морзе: «Поднимись и забери меня сам». Позднее Киттингер говорил, что это была просто шутка, но Симонс так не думал: на морзянке шутить не очень-то легко. Позднее в своих мемуарах «Человек в высоте» Симонс написал, как в тот самый момент решил, что «с Киттингером случилось что-то странное и непонятное. что его охватило странное и необъяснимое чувство потери реальности и что он упрямо готов лететь дальше и дальше, совсем не задумываясь о последствиях».

Симонс сравнивал этот феномен со смертельно опасным «глубинным опьянением». «Глубинное опьянение» — это физиологическое состояние, при котором дайвера охватывает ощущение умиротворения и неуязвимости. Обычно оно случается на глубине больше 30 метров. У этого состояния есть и другие названия вроде прозаического «азотного отравления» или так называемого эффекта мартини (степень опьянения можно выразить через соотношение: один бокал мартини на каждые 10 метров, начиная с двадцатого). Симонс даже сделал предположение, что скоро в медицине появится еще один термин — «высотное опьянение» для описания чувства эйфории, испытываемого пилотами.^[10]

И его предположение сбылось, правда, НАСА выбрало название попроще — «космическая эйфория». В своих мемуарах Юджин Сернан писал: «Психиатры НАСА предупреждали, чтобы я не смотрел на вращающуюся внизу Землю, дабы не впасть в состояние эйфории». Сернан должен был совершить третью в истории «космическую прогулку», и у психиатров имелся повод для беспокойства. Дело в том, что во время двух первых «прогулок» космонавты не просто впадали в состояние странной эйфории, но и напрочь отказывались возвращаться обратно в капсулу. «Я чувствовал себя просто прекрасно, и мне совсем не хотелось уходить оттуда, — вспоминал Алексей Леонов, первый человек, который вышел в вакуум космоса, будучи привязанным к капсуле „Восход“ в 1965 году. — Из-за так называемого психологического барьера человеку должно быть невероятно сложно противостоять космической бездне. А что касается меня, то я не только не чувствовал никакого барьера, я вообще забыл, что такой существует».

На четвертой минуте первой «космической прогулки» НАСА астронавт «Джемини-4» Эд Уайт начал говорить о том, что «чувствует себя на миллион долларов». Он все старался подобрать слова, чтобы описать свои ощущения: «Я только что… это потрясающе». Иногда записи переговоров астронавтов напоминают разговоры больных на групповой встрече у психиатра. Вот отрывок из беседы между Уайтом и его командиром Джеймсом Макдивиттом, двух военных пилотов, после возвращения Уайта с «прогулки»:

«УАЙТ: Джим, это самое естественное ощущение в мире.

МАКДИВИТТ: …Да уж, ты выглядишь так, будто вновь побывал в животе у мамочки».

НАСА волновало не то, что его астронавты слегка «покайфуют», а то, что эйфория может взять верх над здравым рассудком. На протяжении двадцати минут центр управления полетом безуспешно пытался прорваться сквозь охватившую Уайта пелену блаженства. Наконец Гасу Гриссому из ЦУПа удалось связаться с Макдивиттом.

«ГРИССОМ: „Джемини-4“, возвращайтесь на борт!

МАКДИВИТТ: Они хотят, чтобы ты сейчас же возвращался назад.

УАЙТ: Назад?

МАКДИВИТТ: Да.

ГРИССОМ: Подтверждаю приказ. Мы уже давно пытаемся связаться с тобой.

УАЙТ: Понял, Земля. Позвольте только сделать еще несколько снимков.

МАКДИВИТТ: Нет, назад. Давай уже.

УАЙТ: …Послушайте, вы ведь меня все равно затащить внутрь не можете, ну ладно, уже иду».

Но он так и не приблизился к кораблю. Прошло две минуты. Макдивитт уже начал умолять:

«МАКДИВИТТ: Забирайся же внутрь…

УАЙТ: Вообще-то сейчас я собираюсь сделать отличный снимок.

МАКДИВИТТ: Не надо, возвращайся.

УАЙТ: Я фотографирую наш корабль.

МАКДИВИТТ: Эд, иди сюда!»

Прошла еще минута, прежде чем Уайт двинулся к шлюзу со словами: «Это худший момент в моей жизни».

Космическим агентствам, по правде говоря, следовало беспокоиться не столько о нежелании астронавтов возвращаться на корабль, сколько о том, чтобы облегчить это возвращение. У Уайта ушло двадцать пять минут на то, чтобы безопасно пройти на борт через шлюз. Не легче ему становилось и от осознания того, что в случае утечки кислорода или потери сознания Макдивитт должен будет перерезать фал, а не, рискуя собственной жизнью, стараться втащить его на борт.

Говорят, что Алексей Леонов во время своего возвращения сбросил пять килограмм. Скафандр Леонова так раздулся, что он не мог даже колени согнуть, поэтому вынужден был заходить вперед головой, а не ногами, как он делал это на тренировках. Пытаясь закрыть за собою люк, он застрял, и ему пришлось ослабить давление в скафандре, чтобы попасть внутрь, а это практически равно попытке самоубийства, почти то же самое, что быстрый подъем для дайвера.

В архиве НАСА есть одна очень интересная запись времен холодной войны, мол, перед полетом Леонову дали таблетку с ядом на случай, если ему так и не удастся попасть на борт корабля, а его коллега Павел Беляев в случае опасности должен был «оставить Леонова на орбите». Смерть от цианида (самого распространенного яда в таблетках) гораздо мучительнее, чем смерть от недостатка кислорода (когда клетки мозга гибнут от кислородного голодания, наступает эйфория, и все заканчивается довольно быстро), так что второй вариант кажется предпочтительнее. Но эксперт по космической психологии Джон Кларк не верит в эту историю с таблеткой. Я написала Кларку в его офис в Национальном институте космических биомедицинских исследований относительно сомнительной возможности найти в костюме астронавта место для таблетки,^[11] и он поспрашивал мнения своих коллег. Его русские знакомые также опровергают слух о том, что Беляеву было поручено застрелить Леонова, если тому не удастся попасть на борт. Все дело в том, что Леонову и Беляеву следовало совершить посадку на территории, где обитало множество волков, так что пистолет прилагался к экипировке космонавтов как необходимое средство выживания.

После истории с Эдом Уайтом случаи эйфории повторялись довольно редко, и психиатры вскоре перестали волноваться по этому поводу. У них появилась новая забота: головокружение при РОК (работе в открытом космосе, «космической прогулке»). Некоторых космонавтов буквально парализовало от страха при взгляде на вертящуюся внизу Землю. Джерри Линенджер, астронавт станции «Мир», писал в своих мемуарах об «ужасном, не отпускающем» ощущении того, что ты «стремительно падаешь на Землю, в десять или сто раз быстрее», чем прыгая с парашютом. (С разницей, естественно, в том, что астронавт, в отличие от парашютиста, падает на Землю по гигантской окружности и никогда на нее не упадет.)

«Я сжал перила так сильно, что костяшки пальцев побелели, — писал Линенджер об охватившей его агонии страха на 15-метровой выдвижной панели станции „Мир“. — Я изо всех сил старался удержаться, чтобы не закрыть глаза и не закричать. А однажды я даже слышал историю о том, как один астронавт, уже выйдя из люка, неожиданно вернулся обратно и, не снимая костюма, схватился за ноги своего товарища».

Чарльз Оуман, специалист в области космической морской болезни и головокружения из Национального института космических биомедицинских исследований, отмечает, что головокружение при работе в открытом космосе совсем не фобия, а естественная реакция сознания на новую и пугающую реальность опасности падения на огромной скорости в никуда. Но астронавты делиться своими страхами не любят, а это только усугубляет проблему.

Перед тем как выйти на работу в открытый космос, астронавты надевают свои костюмы и тщательно отрабатывают все движения в огромном закрытом бассейне. Плавать в воде и в космосе далеко не одно и то же, но для тренировок вполне годится. (На дне этого бассейна даже лежат модели частей МКС, словно останки затонувшего корабля.) Но никакие тренировки не научат избавляться от головокружения. Они могут помочь лишь немного, ведь в конечном счете нельзя искусственно создать ощущение космического полета. Но если вам захочется хоть отдаленно понять, на что это похоже, можете забраться на телеграфный столб (обвязавшись предварительно чем-нибудь для страховки, естественно) и попытаться удержать равновесие на кро-о-шечной площадочке вверху, как это иногда вынуждены делать посетители курсов по самосовершенствованию или стажеры телефонных компаний. По словам Оумана, «последние теряют около трети своих стажеров уже в течение первых недель».

Но сегодня все внимание психологов сосредоточено на Марсе. Под «эффектом отрыва» понимают теперь не чувство эйфории, а состояние, возникающее при потере Земли из поля зрения.

«За всю историю человечества людям не приходилось видеть Мать-Землю и все, что с ней связано. бесследно исчезающими в небесной бесконечности. Вполне вероятно, что все это может породить ощущение необратимости потери всякой связи с Землей. Такое состояние может сопровождаться различными формами недостаточной адаптации индивида, включая беспокойство, депрессии, суицидальные намеренья и даже такие психотические симптомы, как галлюцинации и иллюзии. В довершение ко всему, возможна полная или частичная утрата обычных для жизни на Земле системы ценностей и поведенческих норм».

Этот отрывок взят из книги «Космическая психология и психиатрия». Я прочитала его вслух космонавту Сергею Крикалёву. Крикалёв некогда совершил шесть полетов, а сейчас руководителю Центра подготовки космонавтов им. Юрия Гагарина в Звездном городке (поселении в окрестностях Москвы, где живут и работают сотрудники космических агентств и их семьи).

Крикалёв совсем не скептик, но слова его говорят об обратном: «Психологи всегда что-то пишут». И в доказательство он рассказал мне о том, что на заре эпохи поездов и железных дорог возникло опасение, что люди, глядя на мелькающие мимо поля и деревья, могут просто потерять рассудок. «И тогда психологи, а не кто-либо другой, настаивали на том, чтобы обнести железную дорогу высокой оградой с обеих сторон, иначе пассажиры, мол, будут сходить с ума».

Опасения, связанные с космосом, были всегда. И это не просто страх (хотя астрофобия,^[12] боязнь космоса и звезд, действительно существует). Это, скорее, некое возбуждение, когнитивная перегрузка. «Одна мысль о том, что в мире сто триллионов галактик, настолько невыносима, — писал астронавт Джерри Лайненджер, — что я стараюсь не думать об этом перед сном, иначе просто не смогу заснуть с мыслью о существовании такого величия». Похоже, он был взволнован, даже когда писал эти строки.

Космонавт Виталий Жолобов рассказывал, как однажды, наблюдая за звездой с борта космической станции «Салют-5», неожиданно для себя отметил, что космос — это «бездонная пропасть» и что понадобится не одна тысяча лет, чтобы добраться до той звезды. «И это будет все еще не конец мира. Можно идти дальше и дальше, и путешествию этому не будет конца. Думая об этом, я ощутил, как по моей спине пробежала легкая дрожь». Полет 1967 года, в котором он принимал участие, закончился раньше запланированного срока по причине, как было написано в одном из журналов по истории космонавтики, «психологических и межличностных осложнений».

Жолобов живет на Украине, но моей предприимчивой переводчице Лене удалось найти одного из его бывших товарищей по команде Бориса Волынова. Волынову уже семьдесят пять, и живет он в Звездном городке. Лена позвонила ему, чтобы договориться о встрече. Разговор был недолгим. Вот и налицо «психологические и межличностные осложнения».

«И зачем мне с ней разговаривать? — спросил Волынов. — Чтобы она продала побольше книг и заработала кучу денег? Она же просто использует меня как дойную корову».

«Ну, тогда прошу прощения за беспокойство», — ответила Лена.

После минуты раздумий Волынов сказал: «Позвоните мне, когда доберетесь».

Наш космонавт ходил за покупками, и мы договорились встретиться с ним в ресторане, расположенном как раз над продовольственным магазином Звездного городка, где он выбирал гостинцы для внуков. Сидя за столиком на веранде ресторана, можно увидеть ряд высоко вздымающихся жилых домов и учебных помещений. Звездный городок сам по себе очень небольшой. Здесь есть больница, школы, банк, но нет никаких дорог. Здания соединяют тротуары из разбитого асфальта и вытоптанные посреди цветущих полей и сосново-березовых лесов дорожки. На пункте паспортного контроля пахнет супом. В фойе и двориках можно увидеть прекрасные, возведенные еще в советские времена скульптуры, мозаики на космическую тему и фрески на стенах. Мне все это кажется очень милым, хотя многие американские астронавты, которые тренируются здесь перед возвращением с МКС в капсуле «Союз», со мной не согласны. Ведь то, что некогда было просто милым, находится сегодня уже в сильно обветшалом состоянии. Ступени лестниц местами стерты и обиты. От стен магазина кусками, словно скорлупа, отваливается штукатурка. Еще в музее, когда я вышла в туалет, за мной неожиданно побежала одна сотрудница, размахивая рулоном розовой туалетной бумаги. В туалете, как оказалось, даже было некуда ее повесить.

За оградой дворика ресторана я заметила Волынова. Это был широкоплечий мужчина с удивительно густыми волосами. Он двигался совсем не как семидесятипятилетний старик, а широкими шагами, слегка наклонившись вперед (возможно, из-за сумки). На нем были надеты медали (по завершении полета космонавтам давали звание Героя Советского Союза). Позднее я узнала, что Волынова сняли с его первого задания, когда выяснилось, что его мать была еврейкой. И хотя он тренировался бок о бок с Гагариным, летать ему до 1969 года не разрешали.

Волынов заказал чай с лимоном. Лена сообщила ему о том, что я интересуюсь событиями, произошедшими некогда на «Салюте-5», и тем, почему он и Желобов вернулись на Землю раньше срока.

«Произошла авария, — начал рассказ Волынов. — Пропало все электричество. Не было света, ничего не работало: ни моторы, ни насосы. Мы на темной стороне орбиты, из иллюминатора тоже света не поступало. Невесомость. Даже не знали, где пол, а где потолок, а может, это вообще была стена. Свежего кислорода не приходило, так что мы могли рассчитывать только на имеющийся в корабле воздух. С Землей мы связаться не могли. От ужаса просто волосы на голове стояли. Мы понятия не имели, что делать. Наконец мы добрались до радиопередатчика и связались с Землей, а они нам сказали. — Волынов засмеялся, — они нам посоветовали открыть книгу с инструкциями на такой-то и такой-то странице. Естественно, толку от этого было мало. Нам все же удалось устранить поломку, но не при помощи книги, а работая собственными головами и руками. Понадобилось на это полтора часа. После этого случая Виталий с трудом мог заснуть. Его постоянно мучили ужасные головные боли, стресс. Мы съели все таблетки, что у нас только были. На Земле очень волновались за Жолобова и приказали нам спускаться». Волынов говорил, что он и сам проработал 36 часов без сна, готовя посадочный модуль к отправке. Можно сказать, что для Жолобова это был своего рода «отрыв».

Чуть позднее в тот же день мы прогуливались в сосновом бору с Ростиславом Богдашевским, который работает психологом в Звездном городке вот уже 47 лет. Многое из того, что он говорил, было чересчур абстрактно и туманно. Мои записи пестрят фразами вроде «самоорганизация динамических структур межличностных отношений в человеческом социуме». Но в том, что касалось ситуации с Волыновым и Жолобовым, Богдашевский довольно конкретен: «Они были просто вымотаны работой. Человеческий организм устроен таким образом, что ему необходимы и напряжение и отдых, и работа и сон. Этот ритм и является условием жизни. Кто из нас может работать 72 часа без остановки? Вот поэтому они и чувствовали себя так плохо».

Ни Волынов, ни Богдашевский не сказали и слова о межличностных осложнениях на борту «Салюта-5». Даже если что-то и произошло, опасность близкой смерти сплотила этих мужчин навеки. Волынов вспоминает момент со спасательным вертолетом: «Виталий услышал его первым. Он сказал мне: „Знаешь, Боря, есть родственники по крови, а есть люди, которые становятся родными тебе из-за вещей, которые вы делаете вместе. Теперь ты ближе мне, чем брат или сестра. Приземлились. Мы живы. Наша награда — это жизнь“».

Когда Волынов узнал, что мы были в музее Звездного городка, он сказал, что со своего последнего задания возвращался на корабле «Союз», практически идентичном тому, что можно увидеть в музее. «Думаю, я бы еще мог полететь», — сказал он. Я попыталась представить себе Волынова в деловом костюме, старающегося устроиться в корабле поудобнее.

Спускаемый аппарат космического корабля «Союз-5», на котором он летал, из-за сильных повреждений в музее не выставлен. В свое время он не отделился от остального «Союза» правильно, начала вертеться, выскочил из атмосферы и вновь вошел в нее. Волынов говорит, что прыгал там, как шарик от пинг-понга. Дело в том, что только одна часть капсулы была покрыта огнеупорным материалом, так что снаружи она вся обуглилась, и внутри жарило, как в печке. Резина вокруг люка тоже начала плавиться. «Можно даже было видеть шарики», — добавил Волынов.

«Шарики?» — удивленно спросила я.

Лена уточнила и перевела дальше: «Это как когда запекаешь картошку на открытом огне». — «Пена?» — «Пузырьки». — «А, волдыри!» — «Да, да. Волдыри».

Волынов подождал, пока мы разберемся. «Вот мой корабль и выглядел как эта самая картошка. Шумело, как в поезде, — продолжал он рассказ. — Я думал, что пол вот-вот провалится под моими ногами, а у меня даже не было скафандра (он бы там не поместился). И тогда я подумал: „Вот он. Конец“». Если бы капсула чудесным образом не отделилась и ее положение не стабилизировалось, Волынов бы наверняка погиб.

«Когда прибыл вертолет, я спросил, не поседел ли я». Первые космонавты понимали, что сами отвечают за свои жизни, и здоровая психика отнюдь не была главной их заботой. Слишком уж много имелось других.

Герой Советского Союза достал из кармана расческу, поднял, словно дирижер, руки и провел расческой по великолепным волосам, которые теперь уже действительно белые. Затем он наклонился, чтобы взять пакет с продуктами, и сказал: «Ну, мне пора. Меня ждут».

4. ТЫ БУДЕШЬ ПЕРВЫМ
Пугающие перспективы жизни без гравитации

Первые ракеты строили нацисты, чтобы иметь возможность сбрасывать бомбы, не покидая дома. Главная роль в этом плане отводилась оружию, а ракеты рассматривались просто как прекрасная возможность его доставки — очень быстро и на любое расстояние. Их ракеты назывались V-2.^[13] Первыми «пассажирами» этой ракеты были боеголовки, которые сбрасывались во время Второй мировой войны на Лондон и другие города стран-союзников. Вторым был Альберт.

Альберт — это макак-резус в марлевых штанишках. В 1948 году, на несколько лет раньше, чем мир услышал о Гагарине, Гленне или шимпанзе-астронавте Хэме, Альберт стал первым живым существом, запущенным на ракете в космос. В качестве трофеев после Второй мировой войны Соединенные Штаты получили в собственность триста вагонов с частями ракет V-2, которые, по сути, были игрушками взрослых дядей-генералов. Но, к счастью, эти ракеты привлекли внимание горстки ученых и мечтателей, людей, стремящихся к восхождению, а не падению.

Одним из них был Дэвид Симонс. Как-то Симонс рассказал о разговоре со своим начальником Джеймсом Генри, с которым они работали в лаборатории аэромедицинских исследований при военной базе «Холломан», что рядом с испытательным полигоном «Уайт-Сандс», штат Нью-Мексико. Разговор построен в обычной для 40-х годов манере, то есть с множеством «зачем» и «приятель».

Доктор Генри говорил первым: «Как ты думаешь, Гейв, полетит ли когда-нибудь человек на Луну?» Я так и представляю его себе в лабораторном халате и с карандашом в руке, ластиком которого он то и дело постукивает себе по подбородку.

Симонс отвечал без раздумий: «Ну как же. Полетят, конечно. Нужно лишь время, чтобы разработать проект и воплотить его».

Генри, горя от нетерпения, продолжал: «Хорошо, а что ты думаешь о том, чтобы помочь нам посадить обезьяну в одну из трофейных ракет V-2, подержать ее пару минут в невесомости, а затем исследовать физиологическую реакцию ее организма на этот полет?»

«Отличная идея! И когда начнем?»

Мне кажется, что именно этот момент и можно считать рождением американской космонавтики. Всё: и нездоровый интерес и отчаянная неуверенность — смешалось в стремлении узнать, что может произойти с человеческим организмом, заброшенным за границу познанного мира. Космос считался средой, в которой не существовал ни один земной организм и в котором, как предполагали ученые, ни один из этих организмов не сможет выжить.

Генри назначил Симонса ответственным за проект «Альберт». Я листаю книгу с фотографиями моментов этого проекта. Здесь можно увидеть более чем 15-метровую ракету V-2 перед стартом, Альберта с его бакенбардами и опущенными, как у куклы, веками. На фотографии снизу опять Альберт — тут он уже привязан к носилкам, на которых его несут в самодельную алюминиевую капсулу, а затем поместят в переднюю часть ракеты, ту, где по задумке должны были располагаться боеголовки. На фотографии не видно лица солдата, держащего обезьянку; видна только ширинка его брюк цвета хаки и обшлаг слишком короткого рукава рубашки. У него грязные ногти и на пальце обручальное кольцо. Интересно, что думает его жена обо всем этом? А он сам? Есть ли что-то ненормальное во всей этой затее: запустить огромную, первую в мире баллистическую ракету с накачанной наркотиками обезьянкой?

По всей видимости, нет. В то время практически все люди, работавшие в аэрокосмической сфере, ожидали, что отсутствие силы тяжести окажется невыносимым для человеческого организма. Что если сила тяжести необходима для нормального функционирования жизненно важных органов человека? Что если сила давления сердечной мышцы упадет, она не сможет выбросить кровь в вены и венозная кровь перемешается с артериальной? Что если форма глазных яблок изменится и зрение резко ухудшится? А если порезаться, будет ли кровь свертываться? Ученых волновала возможность наступления пневмонии, сердечной недостаточности и ослабления силы мышечных спазмов. Некоторые даже беспокоились о том, что без силы тяжести сигналы организма, помогающие ему в ориентации, будут утеряны или станут давать противоречивую информацию. Это в свою очередь может породить сильную тревогу, которая, как отметили пионеры аэрокосмической медицины Отто Гауер и Хайнц Хабер, «может оказать сильное влияние на функционирование вегетативной нервной системы и спровоцировать сильнейшее ощущение бесполезности дальнейшей борьбы ввиду полной потери дееспособности». Единственным способом ответить на все эти вопросы было послать «пилота» прямо наверх, то есть запустить животное на носу гремящей ракеты V-2. Нечто подобное уже делали в 1783 году Джозеф и Этьен Монгольфье, изобретатели воздушного шара. То, что они предлагали, казалось просто детской фантазией. Поэтому в один прекрасный летний день они посадили в корзину утку, овцу и петуха, которые и пролетели на этом самом шаре над Версалем. И когда шар взмыл в воздух, весь королевский дворец и его внутренний двор заполнились толпами людей. Мужчины и женщины махали ему руками и смеялись. В действительности же это было своеобразное, хорошо продуманное исследование влияния «большой» (450 метров) высоты на живой организм. Утка была ключевым животным. Поскольку утки уже приспособлены к такой высоте, то в случае, если что-то с ней произойдет, нужно будет искать какие-то особые тому причины. Шар спокойно приземлился на расстоянии двух миль.

«С животными все было в порядке, — написано в отчете о полете. — Только овца написала в корзину».

Но гравитация беспокоила Альбертов меньше всего. Дело в том, что всего было шесть Альбертов (как королей или сиквелов фильма). Но именно Альберт II вошел в историю. (Альберт I задохнулся еще на старте ракеты). В книге «Животные в космосе» прекрасно отображены записи наблюдений за Альбертом II: ритм его сердцебиений, частота дыхания при отсутствии гравитации на высоте 134 километра. Все эти показатели не отклонялись сколь-нибудь значительно от нормы (как и все остальные Альберты, он находился под наркозом). Надо сказать, эти показатели отражали последние минуты жизни Альберта II. Произошла авария, парашют оборвался, и носовая часть ракеты, в которой находился Альберт, упала в пустыне. С одной стороны, «пилот» погиб. С другой — достижение науки было налицо. В Национальном архиве Америки есть серия фотографий Альберта II на взлете ракеты и во время полета, но мне почему-то сделать себе пару копий не захотелось. Достаточно было и их описаний.

«КП (крупный план): Несколько фотографий, на которых маленькую обезьянку готовят в полету в ракете V-2. Ее сажают в коробку, голова при этом остается снаружи, и делают подкожную инъекцию.

Ночной снимок. Запуск ракеты.

КП: Парашют опускается на землю.

КП: Разбитые вдребезги приборы и оборудование в головной части.

КП: Остатки отсека, в котором находилась обезьянка».

На первый взгляд, проект «Альберт» довольно неоднозначен. Люди, которые спокойно посылают в космос живое существо в ракете, полной взрывоопасных веществ, вдруг начинают беспокоиться о том, что ему может повредить отсутствие гравитации.

Чтобы понять смысл и цели этого проекта, нужно вникнуть в суть сил гравитации. Для людей вроде меня гравитация — просто небольшое неудобство: вечно разбитые стаканы и свисающие книзу руки и ноги. До недавнего времени я не понимала всей значимости этого явления. Наряду с электромагнетизмом и ядерными силами, гравитация является одной из фундаментальных сил природы. И поэтому было вполне разумным предполагать, что человечеству известна далеко не вся ее мощь и значимость.

Легкое напоминание: гравитация — это исчисляемая^[14] и прогнозируемая сила тяготения, оказываемая одним телом на другое. Чем больше массы двух тел и чем короче расстояние между ними, тем сильнее тяготение. Луна находится на расстоянии примерно в 400000 километров от Земли, но ее массы достаточно, чтобы без каких-либо видимых усилий вызвать на Земле приливы и отливы и даже немного сдвигать тектонические плиты. (Подобное влияние оказывает и Земля на Луну.)

Именно гравитацией объясняется, почему Солнце и планеты всегда находятся на своих орбитах. Это своего рода бог природы. В самом начале космос представлял собой пустоту с плававшими в ней газовыми облаками. Постепенно температура газов опустилась до такого уровня, что в них образовались мельчайшие частички, которые, наверное, целую вечность хаотично двигались в пространстве космоса, ведь не было силы, которая могла бы объединить их. Гравитация — это космическая страсть. И чем больше частиц вступало в эту оргию притяжения, тем больше становилось небесное скопление, тем более «притягательным» становилось оно для других частиц. Скоро (в космическом смысле этого слова) скопления мелких частиц смогли уже притягивать в водоворот своего гравитационного влияния куда более крупные и далекие частицы. Так постепенно образовались звезды, которые были достаточно сильны, чтобы удержать возле себя проплывающие мимо планеты и астероиды. С рождением тебя, Солнечная система!

Именно благодаря гравитации стало возможным зарождение жизни на Земле. Нам, например, нужна вода. Но без гравитации вода бы не текла по рекам и океанам. Не было бы и воздуха, ведь именно гравитация удерживает его молекулы в атмосфере, которая нужна нам не только для дыхания, но и для защиты от солнечной радиации. Без гравитации все эти молекулы воды и воздуха, машины, люди, даже контейнеры для мусора просто разлетелись бы по бескрайнему космосу.

Иногда термин «отсутствие гравитации» не совсем корректно употребляется по отношению к полетам большинства ракет. На астронавтов, работающих на орбите Земли, по-прежнему воздействует сила гравитации. Космические корабли, как, например, Международная космическая станция, находятся на высоте примерно в 400 километров, где сила притяжения лишь на 10 % слабее, чем на поверхности планеты. И «летают» астронавты по очень простой причине. Чтобы запустить что-нибудь на орбиту, будь то космический корабль, спутник связи или останки Тимоти Лири, необходима ракета, которая сможет быстро и высоко оторваться от Земли, пока планета не замедлит ее полета и не начнет притягивать к себе обратно. Но это «падение» будет идти по кругу, а не просто вниз. Земля будет как бы притягивать и отталкивать ракету одновременно, заставляя ее двигаться по орбите своего вращения. Хотя это движение и не бесконечно: на околоземной орбите есть участки, где она пересекается с атмосферой планеты. На таких участках воздуха достаточно, чтобы создать легкую сопротивление и опустить корабль^[15] даже без помощи ракет. А для того чтобы вообще вырваться из зоны действия земного притяжения, скорость полета должна быть не менее 40 тысяч километров в час. Чем массивнее небесное тело, тем труднее преодолеть силу его притяжения. А для того чтобы вырваться из черной дыры (большой коллапсирующей звезды), нужно лететь со скоростью света (около 300 тысяч км/с). Другими словами, даже свет не может спастись из черной дыры. Именно поэтому она такая черная.

Вернемся к невесомости. С весом не все так просто. Я всегда относилась к своему весу как некоей данности, физической характеристике своего тела, такой же, как рост или цвет глаз. Но это не совсем верно. На Земле я вешу 58 килограммов, но на Луне, где гравитация в шесть раз слабее, я буду весить не больше средней собаки. Получается, что мой вес не совсем мой. Настоящего веса не существует, есть только настоящая масса, вес же зависит от гравитации. Другими словами, вес — это показатель того, как быстро вы упадете на землю, если вас сбросить вниз, как Ньютоново яблоко. (На Земле, если нет сопротивления воздуха, которое будет сдерживать ваше падение, из-за гравитации каждую секунду скорость будет увеличиваться примерно на 35 км/ч.) Даже когда вы просто стоите, вы находитесь под влиянием силы гравитации Земли. Вы не падаете, вы просто не отрываетесь от нее. Ускорение как напольные весы: если ничего на них не давит, они показывают ноль. Если нет сопротивления, как в случае свободного падения по орбите, тогда вы ощущаете невесомость.

А если появится дополнительный к силе гравитации Земли источник ускорения, увеличится и вес тела. Подобное явление можно наблюдать, если стать на весы в поднимающемся лифте: цифры на весах будут постепенно расти (но будьте осторожны: окружающие могут подумать, что вы раздуваетесь прямо на глазах). Ведь ускорение лифта усиливает гравитацию Земли. И наоборот, если ехать сверху вниз, вес будет уменьшаться.

Но откуда берется эта сила, это притяжение между объектами? Я искала ответ в Интернете и наткнулась на Фонд гравитационных исследований, который был основан бизнесменом-мультимиллионером Роджером Бабсоном, сделавшим состояние на пожарной сигнализации. После того как из-за силы тяжести его сестра утонула в реке, Бабсон стал самым многоречивым активистом в истории антигравитационного движения. Он писал длинные скучные статьи вроде «Гравитация: наш враг № 1». На месте Бабсона я винила бы, пожалуй, воду или течение, но он был непоколебим в своем гневе.^[16]

Бабсон уже давно умер, но фонд по-прежнему существует, правда, они больше не говорят об антигравитации, термине, который сегодня ассоциируется, скорее, с нездоровой психикой. «Мы не выступаем ни за гравитацию, ни против нее», — говорил директор фонда Джордж Ридо-мл. в интервью журналисту, который писал об этой организации в 2001 году. Сегодня целью фонда является познание. Я связалась с Ридо, чтобы спросить, почему гравитация существует, а он отправил меня к физикам.

Я последовала его совету. Это даже стало чем-то вроде хобби для меня. Я у всех спрашивала: почему две массы притягивают друг друга? «Эх, Мэри, Мэри», — отвечали мне одни. «Потому, что существует пространственно-временной континуум», — говорили другие. Третьи вообще спрашивали: «Что значит „почему“?» Похоже, природа гравитации остается загадкой даже для тех, кто понимает ее суть. И, кажется, я могу теперь догадаться, почему пионеры аэрокосмической медицины были так обеспокоены в 1948-м.

Обескураженные, но по-прежнему непоколебимые в своих идеях Симонс и его команда запустили еще четыре ракеты с Альбертами. Ракета с Альбертом III взорвалась. Альберт IV и Альберт V стали, подобно Альберту II, жертвами неисправности парашютов. И только Альберту VI удалось благополучно приземлиться. За время полета его биологические показатели изменились совсем незначительно. И все же обезьяна погибла — в пустыне от теплового удара, ожидая, пока ученые найдут ее. Спустя некоторое время воздушные войска все же обнаружили этого злосчастного Альберта (хотя непонятно, почему у них ушло на это так много времени). Но что гораздо важнее, ученые решили отказаться от V-2 в пользу меньшей и не столь проблематичной ракеты «Аэроби».^[17]

В 1952 году Патрисия и Майкл стали первыми обезьянами, вернувшимися после путешествия в невесомость целыми и невредимыми. В течение всего полета ученые отслеживали сердечный и дыхательный ритм макак. Все оставалось в норме. Похоже, что все биомедицинские исследования того времени были сосредоточены вокруг пульса и дыхания. Медика же можно было себе представить не иначе как в образе коротко остриженного человека в белом халате и со стетоскопом, приставленным к узкой груди обезьяны. Именно так изображали их в хрониках исследований. Но от такого «пациента» многого не выяснишь. Дышит — значит, жив пока — вот и вся информация, которую получали ученые 1950-х годов в результате полетов на 30, или 50, или 80 километров в высоту. Но, чтобы с уверенностью вычеркнуть тот или иной пункт из списка возможных последствий отсутствия гравитации, ученым требовался субъект, способный отвечать на вопросы: человек. А для этого нужно было поискать более безопасный способ путешествия.

Сделали это братья Фриц и Хайнц Хабер, основоположники аэрокосмической медицины в Люфтваффе. Именно они в 1950 году изобрели технику, известную сегодня как полет по параболической траектории. Братья Хабер подсчитали, что, если самолет пролетит по параболе, как это делает суборбитальная ракета или бейсбольный мяч, пущенный «свечой», то при движении по восходящей и нисходящей ветвям параболы пассажиры примерно на 25–30 секунд испытают то самое ощущение невесомости. А если пилот повторит этот маневр несколько раз, ученые получат достаточно материала для работы — как для подсчета убытков за разрушенные здания, так и для запуска ракет. Предложенная братьями Хабер техника резких взлетов и падений до сих пор используется космическими агентствами для проверки снаряжения или тренировки астронавтов или для надоедливых шутников (чуть позднее расскажу об этом поподробнее).

Переместимся на время в Южную Америку. У Хаберов был коллега по имени Хэральд фон Бекх, который после войны поселился в Буэнос-Айресе. Фон Бекх уже знал, что невесомость не представляет смертельной опасности для живого существа, и его интересовало другое: может ли состояние невесомости дезориентировать пилота или подвергнуть риску его способность управлять кораблем. Найти ответ на этот вопрос фон Бекх решил с помощью змеиношейных черепашек.

Hydromedusatectifera чем-то даже напоминали послевоенных фашистов, правда, не из Германии, а из Аргентины, Парагвая и Бразилии. Эти черепахи охотятся как змеи: выгибают свою длинную шею в S-образной манере и затем с молниеносной скоростью выпрямляют ее в направлении жертвы. Промахиваются они крайне редко. Бекх собрался проверить, смогут ли они повторить этот маневр в невесомости. И у них ничего не получилось. Черепахи двигались очень «медленно и неуверенно» и не набрасывались на приманку, даже если она находилась прямо перед ними. Ко всему прочему, вода, в которой находились черепахи, постоянно волновалась и переливалась через край.

Ну кто может есть в такой обстановке?

Фон Бекх быстро переключился с черепах на аргентинских пилотов. В серии исследований под названием «Эксперименты над человеческими субъектами» (честно говоря, если бы я в прошлом работала на нацистов, я бы выбрала несколько иное название) фон Бекх проверял, смогут ли пилоты во время обычного полета в невесомости поставить крестики в маленьких клеточках.

Результаты показали, что, большинство крестиков выходило за границы клеточек, а это означало, что в невесомости пилоты могут испытывать определенные трудности с управлением самолетом или разгадыванием кроссвордов.

Весь следующий год фон Бекх проработал в лаборатории аэромедицинских исследований при военной базе «Холломан» — той самой, где работал Дэйв Симонс и где осуществлялся проект «Альберт». Симонс хотел продолжить исследования невесомости, используя новомодную технику параболического полета. Все, что ему было нужно, — это пилот-доброволец. Нашелся только один — Джо Киттингер, который буквально построил свою карьеру на волонтерстве. «Только волонтеры получают по-настоящему интересные задания», — сказал Киттингер, выступая в музее истории космонавтики в Нью-Мексико. (Надо сказать, что у Киттенгера свое понимание «интересного». В 1960 году он сам вызвался совершить прыжок с парашютом в практически безвоздушную пустоту с высоты 30 тысяч метров над землей, чтобы проверить качество снаряжения для экстремально высоких аварийных прыжков с парашютом. Более подробно об этом я расскажу в главе 13.)

На этот раз Киттингер должен был поднять нос самолета под углом 45 градусов по отношению к земле и описать параболическую дугу вверх и вниз, наблюдая при этом за подвешенным к потолку кабины мячиком для гольфа. «Это и было нашим оборудованием!» — говорил мне Киттингер. Когда гравитация в самолете падала до нуля, мячик начинал парить. То же делал и Киттингер, естественно, но он был пристегнут ремнями к сиденью. Тем временем за пределами кабины оживали фантазии Сальвадора Дали. Фон Бекх и Симонс, помимо всего прочего, занимались тогда и изучением способности кошек выпрямляться в отсутствие гравитации. «Они просто хотели взять этих кошек и заставить их парить в невесомости, — вспоминает Киттингер. — Если какая-нибудь из них приближалась, я должен был оттолкнуть ее. Пару раз мы даже использовали обезьян вместо кошек. Их мне тоже приходилось швырять».

Когда стало понятно, что несколько секунд невесомости — это не столько опасно, сколько забавно, ученые направили всю свою неугасаемую энергию на разработку сценариев с более длинными полетами. Теперь они искали ответы уже на совсем другие вопросы. Если отправить астронавта в трех- или четырехдневный полет на орбиту вокруг Земли или вообще на Луну, сможет ли он есть, или без гравитации пища не будет спускаться по пищеводу? Как он будет пить? Можно ли использовать в невесомости трубочки для напитков? В конце 1958 года три капитана Военно-воздушной медицинской академии США при авиабазе «Рэндольф», штат Техас, при помощи истребителя F-94C и пятнадцати добровольцев попытались ответить на эти простые вопросы. Представленные ими результаты были изложены, правда, в довольно примитивной манере, так как предназначались для печати в журнале. Статья вышла под названием: «Физиология в условиях пониженной гравитации: механика поедания и глотания твердой и жидкой пищи».

Капитаны не были удовлетворены результатами своих исследований. Новые и совсем не предвиденные ранее сложности были налицо. Вода в кружке превращалась в «амебовидную массу», которая буквально выплывалась из кружки и «приземлялась» на лицо. «Жидкость попадала в пазухи носа. Дыхательные пути часто забивались, человек практически захлебывался». Поесть было не менее опасно. Испытуемые говорили о том, как еда буквально зависала у них в глотке, а некоторые даже рассказывали, что «пища поднималась в носовую полость, минуя мягкое нёбо». Пережеванная пища поднималась по пищеводу обратно в рот, создавая ощущение рвоты и недомогания. В принципе, причиной рвоты могла быть и поистине жуткая траектория полета или даже влияние невесомости на вестибулярный аппарат, но исследователи крепко ухватились за полученные ими результаты и в красках описали новый, не известный ранее феномен — отрыгивание в условиях невесомости.

Прошло пять месяцев. Наши капитаны уже стали майорами. В их распоряжении находился новый F-94C, и они начали новую серию исследований: «Физиология в условиях пониженной гравитации: процесс мочеиспускания». Интерес был вполне оправданным: где гарантия того, что в условиях отсутствия гравитации мочевой пузырь будет испражняться так же, как и на Земле? Уже имея кое-какой опыт со стаканами воды, исследователи знали, что открытые контейнеры здесь не годятся. Поэтому с помощью частей кислородной маски и небольшого метеозонда они смастерили специальный закрытый резервуар для урины. Для того чтобы эксперимент действительно удался, все испытуемые должны были дружно выпить восемь стаканов воды за два часа до начала полета. Из-за сильного дискомфорта некоторые испытуемые вынуждены были заглянуть в гальюн еще до старта. Но в целом эксперимент прошел успешно, и с удовлетворением естественной потребности больших проблем не возникло.

Киттингер часто сравнивает исследователей с детьми, мол, они такие же простодушные и доверчивые. «Одно время часто публиковались научные статьи о том, что невесомость станет препятствием для дальнейшего продвижения человека в космос, — вспоминал Киттингер. — А я слушал все это и просто умирал от смеха. Мне нравятся эти парни! Честное слово».

Но, прежде чем судить ученых, вспомните, что их опасения и идеи были зачастую продиктованы временем. Космос и невесомость являлись белым пятном в тогдашней науке, и ни один из хорошо известных законов не годился для его описания. В истории такие моменты случались каждый раз, когда появлялся новый, намного более быстрый вид транспорта. «Когда техническое превосходство парового двигателя привело к развитию железнодорожного транспорта, ученые опасались, что скорость поездов будет негативно сказываться на здоровье человека», — написано в статье по авиационной медицине за 1943 год. (К слову сказать, скорость поездов тогда не превышала 25 км/ч.) А в начале 50-х, когда появились коммерческие авиарейсы, врачи выказывали опасения, что полеты на самолетах могут неблагоприятно сказываться на сердечной деятельности и циркуляции крови. А когда доктор Джон Марбаргер доказал, что все это неправда, благодарная авиакомпания «Юнайтед эрлайнс» даже присудила ему премию имени Арнольда Татла.

Космические агентства до сих пор используют технику параболических полетов, правда, для проверки не людей, а снаряжения. НАСА все время изобретает новые приспособления, будь то насос, нагревательный элемент или туалет, и кто-то должен проверить их работу в условиях невесомости на расположенном недалеко от Хьюстона поле аэропорта Эллингтон. А дважды в год здесь появляются и объекты куда более проблематичные: студенты и журналисты.

5. НЕЗАКРЕПЛЕННЫЕ
Полет в невесомости на самолете НАСА С-9

Если вы случайно наткнетесь на корпус № 993 Эллингтонского аэропорта, обязательно загляните внутрь. Табличка на фасаде этого здания настолько нелепая и легко запоминающаяся, что ее использовали даже актеры труппы «Монти Пайтон» в скетче «Министерство глупых походок». Надпись на табличке гласит: «Офис пониженной гравитации». И хотя я знаю, что находится внутри, но не могу отказать себе в удовольствии закрыть на мгновение глаза и вообразить плавающие по воздуху кофеварки и разлетающихся, словно бумажные самолетики, секретарей. Или, что еще лучше, организацию, которая не занимается ничем серьезным.

В действительности же офис пониженной гравитации курирует программы, в которых студенты и школьники соревнуются за право поучаствовать в исследовательском проекте НАСА в невесомости во время параболического полета на транспортном реактивном самолете C-9^[18] корпорации «Макдоннел-Дуглас».

Я немного опоздала, и инструктаж по технике безопасности уже начался. В списке я значусь как журналист от команды Университета науки и технологии штата Миссури, занимающейся изучением сварки в условиях невесомости и пониженной гравитации. (Термин «пониженная гравитация» употребляется для описания, скажем, притяжения на Луне, где эта сила составляет лишь шестую часть земной, или на Марсе — там гравитация в три раза слабее. НАСА, к слову сказать, уже давно мечтает о возможности сварки на Луне и на Марсе.)

Инструктор по технике безопасности, высокая женщина с прямыми каштановыми волосами и в блузке для беременных, указывает пальцем на крыло самолета «С-9», который стоит в центре ангара, где мы и должны были встретиться. Она говорит об официально зафиксированных случаях того, как взрослых мужчин затягивало в пусковой механизм двигателя с расстояния почти в два метра.^[19] Это же написано и в справочнике, правда, там авторы используют слово «заглотил», будто самолет сыграл в этих несчастных случаях свою зловещую роль.

На стене позади инструктора висит какой-то инструмент с длинной ручкой, странно напоминающий багор китобоя, использовавшийся для разгона скоплений медуз вокруг корабля. На табличке написано, что это «крюк для тел». Этот инструмент, который применяется для спасения людей, попавших под воздействие электрического тока. Из-за напряжения в мышцах рук человек не может сам отцепиться от источника убивающего его электричества. Если попытаться оторвать его руками, можно и самому стать жертвой несчастного случая, ведь ваши руки тоже уже не разомкнутся. А данное приспособление сделано из материалов, которые не проводят электричество, и с его помощью вы сможете спасти несчастного, не прикасаясь к нему руками. На той же стене висит список вещей, которые могут заставить сработать автоматические разбрызгиватели противопожарной пены. (Однажды я видела видеозапись чего-то подобного: было похоже на пенную ванну для великанов.) Процесс сварки тоже значится в этом списке.

Правил много. На полигон без средств защиты органов слуха выходить нельзя. Нельзя носить шлепанцы или сандалии. Запрещено галдеть.

После экскурсии у меня сохранилась фотография С-9, движущегося вверх по параболической траектории. Угол полета был настолько невероятным, что казалось, будто это ребенок играет в «самолетики». В тот момент все эти разговоры о противопожарной пене и закрытой обуви казались просто детским лепетом по сравнению с реальной опасностью полета на лайнере, который каким-то чудом выныривал из самоубийственного пике только затем, чтобы снова взмыть в воздух, взмыть так резко, что мотор просто затрясет от перенапряжения.

Это сочетание крайностей — будничной паранойи на земле и лихого удальства в воздухе, — кажется, наилучшим образом отражает характер наших космических полетов. Здания НАСА буквально испещрены предупреждениями о «серьезных» опасностях. Везде только и видишь: не поскользнитесь, не оступитесь, не упадите. И когда я говорю «везде», поверьте мне, так оно и есть. Даже на бумаге в кабинках туалета рядом с кафетерием Центра космических исследований им. Джонсона можно прочитать: «Дамы, не бросайте меня на пол. Из-за меня вы можете поскользнуться, оступиться и упасть!» У входов в здание отдел безопасности установил специальные автоматы, раздающие пакеты для мокрых зонтов, чтобы пол всегда был сухим. Можно подумать, что НАСА буквально атакуют легионы безнадежно неуклюжих людей вроде мистера Бина, которые непременно поскользнутся и упадут там, где капнула вода с зонта. А в местах, где коридор поворачивает под прямым углом, печатными буквами написано: «Осторожно: резкий поворот».

Хотя, возможно, именно такое пристальное внимание к маленьким неприятностям и помогает космическим агентствам справляться с поистине нешуточными угрозами взрыва, столкновения, пожара, разгерметизации. Как и война, космос подобен страшному монстру: он все равно возьмет свои жертвы, как бы хорошо вы ни подготовились ко встрече с ним. И если нам неподвластны погода или гравитация, мы можем хотя бы взять под контроль обувь наших посетителей или количество воды, которая упадет с их зонтов на наши полы.

К чести НАСА надо сказать, что параболический полет всегда проходил у них без накладок. Предшественником С-9 был самолет КС-135, который красуется сегодня на постаменте перед зданием: три метра в высоту, похожая на С-9 конструкция. Он совершил 58 тысяч полетов по параболической траектории без единого происшествия.^[20] К слову сказать, в НАСА все принято было называть «происшествиями», правда, до тех пор, пока в один прекрасный день шаттл «Челленджер» не взорвался на высоте около 15 км над Атлантикой, что уже просто «происшествием» назвать никак нельзя.

Уже шесть вечера. Студенты-инженеры ушли в ресторан без меня. Я купила немного еды на вынос и засела перед телевизором. Смотрела я канал НАСА. Дело в том, что я остановилась в отеле, расположенном буквально через дорогу от одного из зданий НАСА (где служащие с неподдельной гордостью произносили: «место для длительного пребывания при американском космодроме им. Джонсона»), и НАСА-ТВ был под первым номером. Я обожаю этот канал. Очень часто здесь показывают, что называется, «сырой» материал, только что отснятый на какой-нибудь космической станции и выпущенный в эфир. Просматривая подобные записи, можно на десять минут задуматься о солнечных батареях, послушать тишину космоса, побывать в Африке, на Атлантическом океане и Амазонке. Меня это расслабляет. Я слышала, что некоторые в НАСА считают канал скучноватым и даже были попытки сделать более яркую графику и программы, куда приходили бы знаменитые люди, но правды от этого, к счастью, меньше не стало.

Сегодня завершилось строительство нового экспериментального лабораторного модуля Японии «Кибо». Вот кадры, сделанные уже после разреза ленточек и пресс-конференций: астронавты впервые входят в новый модуль. Они, как быки, выпущенные на арену, которые мечутся от неожиданно увеличившегося пространства. Я видела уже немало документальных репортажей НАСА, но такую импульсивность встретить можно крайне редко. Там был, к примеру, парень, который перевесился через перила и, держась только одной ногой, качался, словно лодка на якоре. Или можно было видеть, как вся команда выстроилась перед камерой в два ровных ряда и стала кое-как отвечать на вопросы прессы. И если бы не плавающий шнур микрофона да парящее на уровне подбородка колье одной астронавтки, можно было и забыть, что они находились в невесомости.

Пока я смотрела, не отрываясь, телевизор, мои макароны окончательно остыли. Какой-то астронавт вытворяет такое, что можно подумать, будто на канале НАСА уже работают каскадеры. Карен Найберг отскакивает, как бильярдный шар на столе: стена, пол, стена, потолок. Ни на ком из астронавтов нет обуви — по полу ведь все равно ходить не приходится, а даже если и стать на пол, ничего страшного: он ведь чистый. Астронавт из Японии Акихико Хосиде кланяется в сторону открытого модуля и пропускает всех вперед. Когда же проход освобождается, он отталкивается и взлетает вверх с распростертыми в стороны руками, как настоящий супергерой. Я так делала только в мечтах. Сейчас я нахожусь в очень старом здании с высокими потолками и причудливой декоративной лепниной. И вот я отталкиваюсь от этой самой лепнины, скольжу по воздуху до противоположной стены, отталкиваюсь снова. Действительно, предвкушение радости, ощущение свободы от гравитации стоят любых опасностей параболического полета. Я заснула с ощущением, будто мне шесть лет и сегодня канун Рождества.

Когда я на следующий день прибыла на полигон, моя команда уже вовсю готовилась к началу эксперимента по сварке на «С-9». Снаружи он выглядит как обычный реактивный лайнер, но только снаружи. Внутри он буквально выпотрошен: остались только шесть рядов сидений в хвостовой части. Аппарат для сварки представляет собой автоматическое приспособление в прозрачном ящике, который установили в контейнер с дверцами. Контейнер же поставили на тележку, которая напоминает «вагончик чудес» с арены цирка. Два студента и руководитель их проекта, стоя на коленях, пытаются закрепить тележку на полу. Если сделать это недостаточно хорошо, все измерения будут нарушены.

Студентка Мишель Рэйдер объясняет суть проекта. Дело в том, что астронавтам нередко приходится проводить починки на космических станциях в условиях невесомости, но пока они вынуждены обходиться болтами и гайками, ведь искры и расплавленный металл сварки выглядят весьма небезопасно: одна капля такого металла при попадании на костюм астронавта вызовет его разгерметизацию. Использование робототехнологий могло бы стать решением проблемы, но прежде необходимо убедиться, что невесомость не повлияет на прочность сварки. Это студенты и пытаются выяснить.

Неожиданно раздается хруст: один из студентов, пытаясь зафиксировать ножку тележки, сломал ее. Менеджер программы пониженной гравитации Доминик Дель Россо пристально смотрит на потасовку студентов. Голова его гладко выбрита, руки скрещены. Помните Юла Бринна в роли короля Сиама? А теперь представьте его в костюме для полетов, и получите Дель Россо, раздраженного и безучастного. «Что произошло?» — холодно спрашивает он.

Тоненький голосок отвечает: «Мы э-э…»

Кто-то подхватывает: «Прибор сломался».

Члены команды отмечают, что ножки тележки делали не они, а человек из мастерской при их университете. Кто-то набирает его номер. Мужчина отвечает, что ничем помочь не может и сожалеет о случившемся. Да, вот именно сочувствия и ждали от него студенты. Дель Россо абсолютно все равно, кто виноват, а кто нет, и он просто указывает на выход: «Уберите все это».

Ничего себе! Значит, я впустую два дня выслушивала этот «краткий инструктаж по технике безопасности»? Может, еще не поздно присоединиться к другой команде? Может, подлизаться к команде по определению веществ методом протеиновых наноспор? Вернувшись в ангар, я разговариваю с одним из студентов Университета Миссури. Он из тех людей, которые легко выходят из себя, но внешне сохраняют неприступный вид мизантропа, как бы заявляя всем вокруг, что сдержатся любой ценой. Я спрашиваю его, разрешат ли им еще полететь, если удастся починить ножку.

Он не знает. Он все равно должен был наблюдать за всем с земли. На его лице появляется натянутая улыбка: «Да ничего страшного, — говорит он. А затем, видимо, вспомнив слова, которые сам не раз слышал, добавляет: — Честь уже только побывать здесь».

В середине дня ребятам все же дают второй шанс. На этот раз установка проходит без осложнений. Команда готова к полету.

Мне кажется, редкий человек задумывался о том, сколько весят его внутренние органы. Сердце — это двухсотграммовая мышца, свисающая с конца аорты. Руки тянут плечи вниз, как коромысло с полными ведрами. Толстая кишка лежит на матке, как на диванной подушке. Даже вес волос дает о себе знать скальпу головы. Но в невесомости ничего этого нет. Органы спокойно плавают внутри тела^[21], в результате чего ощущаешь легкую физическую эйфорию, невероятное чувство свободы от ранее неосознаваемого давления.

Если вы заглянете на сайт лаборатории микрогравитации НАСА, то найдете там множество фотографий с сосредоточенными на своих проектах студентами. А где-то на заднем фоне большинства из них видны парочка дурачков, которые налетают друг на друга, как футболки в сушилке. Это я и Джойс — сотрудница образовательного отдела при штаб-квартире НАСА в Вашингтоне. Она помогает студентам, но сама никогда не летает. Я же должна была присутствовать на борту самолета, чтобы описать все происходящее, что сделать мне, правда, не удалось, так как блокнот все время парил где-то у меня перед носом, а страницы разлетались настоящим веером. Он не падал и не взмывал вверх, а просто парил, как забытый после вечеринки воздушный шарик. Вернувшись в комнату, я убедилась, что ничего толкового действительно не написала. Такое ощущение, что я делала не заметки, а просто расписывала новую ручку. Блокнот пестрел только словами «вау» и «круто».

Прошлой ночью по НАСА-ТВ показывали астронавта, который отвечал на вопросы группы школьников. Говоря о невесомости, он сказал, что это похоже на плаванье в воде. Я не совсем с ним согласна. Плавая, ты чувствуешь, как вода тебя поддерживает, а двигаясь, ощущаешь ее сопротивление. Ты плаваешь, но не теряешь при этом своей тяжести. А на «С-9» ты паришь без каких-либо усилий, без помощи и без сопротивления. Гравитация на время отступает в сторону.

Единственным, что нас тяготило, было присутствие Дель Россо. Он говорил нам все время держаться за ремни. То есть получалось, что даже во время полета я не могла насладиться полной свободой, а могла только вертеться по кругу, отлетая не дальше, чем мне позволяла это длина ремня. Поэтому я решила присоединиться и к команде Канзасского университета, которая исследовала электромагнитную стыковочную установку. Чтобы двинуться, я вынуждена была вытянуть ногу вниз и со всей силы оттолкнуться от конструкции. «Не пинайте оборудование!» — зарычал Дель Россо. Будто я специально, мол, «я ненавижу тебя, глупая электромагнитная стыковочная установка! Вот тебе, получай!» Это, наоборот, говорило о том, что я уже начала привыкать к такой обстановке. Можете сами спросить у Ли Морган, специалиста по космическим полетам. Она рассказала мне, что для адаптации к невесомости человеку требуется что-то около недели: «Тогда уже это воспринимается как вполне естественный процесс. Не знаю, есть ли что-то общее между полетами и ощущением, будто ты снова находишься в животе у матери, как утверждают некоторые, но ощущения действительно естественные, даже прогулки в обуви кажутся уже чем-то несусветно странным».

«Ноги вниз!» — командует один из летчиков. Это знак того, что нужно опускаться, так как сила гравитации возвращается. Она наступает медленно — резко на пол никто не падает, — но и на голову никто приземлиться тоже не хочет. Некоторые даже ложились на спину, потому что кто-то сказал, что так будет меньше укачивать.

Гравитация снова исчезает, и мы медленно поднимаемся, словно привидения из могил. Кажется, будто каждые тридцать секунд всех охватывает настоящий восторг. Невесомость, наверное, как героин (насколько я могу себе представить его воздействие): пробуешь один раз — и все, о чем можешь думать после, это как получить еще. Но неожиданно весь восторг заканчивается. «Вначале, — писал в своей книге для молодежи астронавт Майкл Коллинз, — получаешь удовольствие только от того, что кружишь на месте, потом это начинает надоедать, и ты хочешь остановиться. Но руки продолжают плавать вокруг меня, и я жалею, что на мне нет карманов, чтобы их туда засунуть». Другой астронавт, Эндрю Томас, рассказывал мне, как его раздражала невозможность опустить что бы то ни было: «На всем должны быть липучки, иначе ты просто растеряешь все, что нужно. У меня на „Мире“ имелась с собою пилка для ногтей, с которой я был, естественно, очень осторожен. Но примерно за месяц до конца полета она случайно выскользнула у меня из руки. Я обернулся, чтобы схватить ее, но ее уже не было. На Землю она вернулась уже со всей станцией. А однажды мы даже потеряли контейнер с конфетами, а ведь он был немаленький. Он просто пропал, и мы его больше никогда не видели».

Сегодня не все получалось. Компьютер одной из команд все время выключался. Это был как раз один из тех прочных лэптопов, которые по идее не должны прерывать работу даже в случае обнаружения неожиданного препятствия при движении. На Земле это значит — в случае падения, а здесь наверху — момент, когда пилот выходит из пике.

В невесомости все работает совсем не так, как этого ожидают на Земле. «Даже процесс плавления проходит по-другому», — сказал мне как-то астронавт Крис Хэдфилд, видимо, перепутав меня с кем-то, кому известно, как этот процесс протекает обычно. Но теперь я уже знаю: берутся металлические опилки, которые плавятся под воздействием электрического тока. Расплавленное вещество стекает вниз, оставляя пространство, которое не дает току течь дальше. Но в невесомости капли не стекают вниз, так что электричество бежит дальше, пока металл не вскипит, а оборудование не сгорит. Именно поэтому в НАСА все стоит так дорого. Любая новая деталь оборудования — насос, вентилятор, дроссель или что-то еще — должна быть проверена на «С-9», будет ли она работать в условиях отсутствия гравитации.

В невесомости оборудование часто перегревается, поскольку теплообмена воздуха не происходит. В обычных условиях теплый воздух, как более легкий, поднимается; в теплом воздухе молекулы двигаются и распространяются быстрее, а когда они поднимаются, молекулы холодного опускаются, чтобы заполнить опустевшее пространство. Но в невесомости понятия «легче» не существует, и теплый воздух остается там, где он и вырабатывается, становясь со временем все горячее и в итоге ломая оборудование.

То же могло бы произойти и с человеком. Если бы не было вентиляторов, тепло, излучаемое человеком, превратилось бы в ядовитые пары, так же как и выдыхаемый бескислородный воздух. Астронавты, которые засыпают в плохо вентилируемых местах, страдают от головных болей из-за недостатка кислорода.

В случае с командой юных исследователей космической сварки проблема заключалась именно в людях, а этого с помощью простого фена не исправишь.

6. ВВЕРХ И ВНИЗ
Тайные мучения астронавтов

На потолке С-9 есть красное цифровое табло, вроде того, что используется в ресторанах фастфуда, чтобы обозначать номера клиентов. Но это табло считает параболы. Уже идет двадцать седьмая. Еще три, и все закончится. Нас заранее попросили не строить из себя суперменов, но я не могла удержаться. Вот уже в двадцать восьмой раз гравитация начинает ослабевать. Только почувствовав это, я подтягиваю ноги, скручиваюсь калачиком у окна, а затем мягко вытягиваюсь и лечу через всю кабину самолета. Это словно ты отталкиваешься от стенки бассейна, но плывешь не по воде, а по воздуху. Пожалуй, это был самый потрясающий момент в моей жизни. Но не в жизни Пата Зеркеля, студента из группы Миссурийского университета. Несмотря на невесомость, он не взлетал, как все, потому что оставался пристегнутым ремнями к сиденью. А перед лицом его развевался белый пакет, который мальчик держал обеими руками, словно шляпу для сбора мелочи на площади.

Пата начало тошнить уже на четвертой параболе. На седьмой врач сказал, что, возможно, парню станет лучше, если он не будет двигаться (а еще это не позволит ему забрызгать все вокруг, как признался мне доктор позднее). На двенадцатой параболе члены экипажа дали Пату немного выпить и пересадили его в самый хвост самолета, где он и оставался до конца полета.

Самое обидное в том, что тебя укачивает, заключается вот в чем: наступает это в момент, когда ты буквально «на высоте» — плаваешь под парусом во время заката над Сан-Франциско, впервые катаешься на американских горках или совершаешь свое первое в жизни путешествие в космос.^[22] И вдруг из счастливейшего человека в мире ты превращаешься в самого несчастного.

В космосе тошнота означает гораздо больше, нежели просто неприятную ситуацию. Недееспособный член космического экипажа обходится компании дороже, чем какой бы то ни было другой больничный лист в мире. Именно из-за тошноты сорвалась вся работа экипажа «Союз-10». Может показаться, что ученые уже давно справились бы с такой проблемой, но все дело в том, что они даже не пытались как следует.

Для того чтобы понять, как лучше всего справиться с морской болезнью, нужно прежде всего разобраться, как ее легче всего вызвать. В последнем исследователи даже преуспели, и лучше всех, пожалуй, именно американцы. В Военно-морском институте авиационной и космической медицины города Пенсакола, штат Флорида, был создан первый в мире механизм для дезориентации человека.

В 1962 году двадцать кадетов согласились принять участие в исследованиях, которые проводились при поддержке НАСА. Суть эксперимента заключалась в том, что испытуемых привязывали к стулу, спинка которого крепилась к горизонтальной оси. В таком положении испытуемые крутились вокруг оси, как мясо на шомполе, со скоростью 30 оборотов в минуту. Только восемь из двадцати кадетов продержались до конца испытания.

Именно это вращающееся кресло^[23] является современным возбудителем искусственной болезни движения, разновидностями которой и являются морская и воздушная болезни. Человек садится на стул, прямо, будто школьник за парту перед началом диктанта. Затем небольшой моторчик начинает вращать стул вокруг оси, что на первый взгляд создает впечатление, будто это подвыпивший стенограф сам решил покружиться, чтобы развеселить своих коллег на рождественском корпоративе. Испытуемые закрывали по команде глаза и, пока шло вращение, вертели головами вправо-влево. Я тоже решила прокатиться разок на этом стуле, принадлежащем исследователю лаборатории болезни движения НАСА в городе Эймсе Пат Кауингс. Когда моя голова дернулась в первый раз, внутри меня уже что-то заурчало. «Здесь даже камень укачать может», — говорила Кауингс, и я ей верю.

Что дали ученым эти издевательства над испытуемыми? Во-первых, теперь уже стало понятно, что вызывает болезнь движений сенсорный конфликт. Как оказалось, глаза и вестибулярный аппарат могут сообщить мозгу противоречивую информацию. Скажем, вы сидите в каюте корабля, который то и дело подбрасывают волны. Поскольку вы двигаетесь вместе со стенами и полом каюты, ваши глаза сообщают мозгу, что вы спокойно сидите в комнате. Но ваше внутреннее ухо говорит об обратном. Когда корабль подбрасывает то вверх, то вниз, то в стороны, отолиты — маленькие кристаллы кальция, которые располагаются на волосковых рецепторных клетках внутреннего уха, — улавливают эти изменения. Если корабль, к примеру, потянет вниз, отолиты поднимаются вверх, а когда корабль подхватывает волна, они тянутся вниз. Но поскольку вы движетесь вместе с каютой, ваши глаза никаких изменений не фиксируют. Мозг, испытывая затруднения из-за поступившей в него противоречивой информации, по не совсем понятным причинам вызывает тошноту. Теперь уже швыряет не только корабль. (Именно поэтому лучше проводить больше времени на палубе, где глаза могут фиксировать движения корабля относительно линии горизонта.)

Невесомость же вызывает чрезвычайно сложный сенсорный конфликт. На Земле, если вы стоите прямо, гравитация заставляет ваши отолиты опускаться, если вы ляжете на бок, отолиты опять опустятся. Но в невесомости в обеих ситуациях отолиты останутся плавать где-то посредине. И если вы резко повернете голову, они ударятся о стенку уха и отпрыгнут обратно. «И ваше внутреннее ухо будет сообщать о том, что вы то легли, то встали, то легли, то снова встали», — говорит Кауингс. А пока мозг проинтерпретирует поступившую в него информацию, человека будет мучить тошнота.

Понимая всю значимость отолитов в ориентации человека, ученые уже совсем не удивляются, что резкие движения головы чрезвычайно, — говоря языком экспертов по болезням движения, — «провокационны».

В старых выпусках журнала «Аэрокосмическая медицина» можно найти фотографии угрюмых лиц солдат времен Второй мировой войны. Их головы привязаны между двумя пластинами, закрепленными на стенках транспортного самолета: видимо, кто-то пытался предупредить таким образом приступы тошноты у солдат. (Еще одним «провокационным», или, как любит выражаться Кауингс, «вдохновляющим» фактором, способствующим началу болезни, может стать запах рвотной массы других членов команды.) Воздушная и морская болезнь была настолько серьезной проблемой армии во время войны, что в 1944 году правительство США созвало целый Подкомитет Соединенных Штатов по вопросам болезни движения. (Кроме этого подкомитета, были созданы еще два — подкомитеты Соединенных Штатов по питанию домашней птицей и по выделению отходов.) Чарльз Оуман, постоянный эксперт Национального института космических биомедицинских исследований, после серии исследований с прикрепленными на затылок астронавтов акселерометрами подтвердил опасность резких движений головой.

Люди, которые просто привыкли много вертеть головой, больше остальных подвержены болезни движений в космосе. И это правило действует не только для космоса. Если вы едете по извилистой дороге в машине, не надо постоянно поворачивать голову, чтобы взглянуть на водителя. Согласно наблюдениям одного из самых известных ученых в области болезни движений Эштона Грэйбила, у очень чувствительных людей даже одно резкое движение головой может вызвать значительное повышение уровня потоотделения, что является признаком приближающейся тошноты.^[24]

«Мы даже предлагали сделать специальные пикающие шапочки», — говорит Оуман. Если астронавт поворачивал голову слишком резко или слишком далеко, шапочка бы издавала звук, извещающий его об этом. У Оумана нет каких-либо документальных подтверждений реакции астронавтов на идею с такими шапочками, но я думаю, что это было действительно «провокационным». Оуману все же удалось уговорить одну группу астронавтов надеть на время полета воротники с подобными сигнальными устройствами, которые испытуемые сняли при первой же возможности. «Слишком уж они раздражали астронавтов», — уныло сказал Оуман.

Астронавтам приходится иметь дело с матерью всех сенсорных конфликтов — визуальной иллюзией переориентации. Это когда верх ни с того ни с сего начинает казаться низом и наоборот. «Ты выполняешь какое-нибудь задание. и вдруг понимаешь, что не знаешь, где находится низ, а потом поворачиваешься и обнаруживаешь, что вся комната выглядит совсем не так, как должна», — вспоминал астронавт, принимавший участие в лабораторных исследованиях Оумана. (Возможно, именно с такой проблемой столкнулся и Пат Зеркель, который рассказал мне, как тоже «потерял точное представление о том, где верх, а где низ».) Чаще всего подобное состояние наступает в местах, где нет каких-либо визуальных подсказок, отличающих пол от потолка или стены. И космической лаборатории не было в этом равных. Один астронавт считал, что нахождение в ней так легко вызывает тошноту, что, как он признался Оуману, даже иногда заходил в нее, чтобы «улучшить свое самочувствие путем радикального очищения желудка». Иногда, чтобы вызвать приступ тошноты, хватало одного взгляда на астронавта, сориентированого отличным от тебя образом. «Некоторые испытуемые говорили о начинающихся приступах при виде другого астронавта, переворачивающегося сверху вниз».^[25] Ничего личного.

Некоторые ученые даже начинают менять свое мнение насчет использования лекарственных препаратов. В космосе, так же как и в море, облегчение наступает с адаптацией. Если свернуться калачиком и чем-нибудь накрыться, сенсорного конфликта не наступит. Но если перестараться, можно пересечь черту и потом почувствовать себя еще хуже. Лекарства же помогут астронавту обойтись без необходимости проводить столько времени в постели и позволят выполнять работу. Но в то же время они создадут ложное ощущение невосприимчивости к болезни, что может вызвать желание принять препарат еще. Проблема в том, что лекарства не избавляют от болезни движений, а только уменьшают восприимчивость к ней.

Но для тех, кто собирается совершить морское путешествие или полет на С-9, подобное лекарство — действительно хорошее решение. Сотрудники НАСА дали нам препарат «Скоп-Декс» (декстроамфетамин, нейтрализующий успокоительный эффект скополомина). Но даже несмотря на таблетки в большинстве полетов появлялся хотя бы один «добитый», как называл экипаж самолета всех страдающих от воздушной болезни. Однако Пат выглядел нехорошо еще до начала полета. Возможно, он как раз один из тех людей, у кого вырабатывается условный рефлекс уже при одном взгляде на транспортное средство — в данном случае на самолет — и кто заранее уверен, что ему обязательно станет плохо во время полета. Люди, которые говорят, что «им становится нехорошо от одного взгляда на лодку», совсем не обязательно преувеличивают. (В таких случаях помочь могут только техники релаксации и замены нежелательной реакции на желательную.) Существуют также условные рефлексы на запах рвотных масс. «Именно поэтому можно сказать, что болезнь движения даже заразна», — говорит Оуман.

Одним из достижений исследований в Пенсаколе стало подтверждение того, что концентрация на постороннем предмете действительно может помочь справиться с тошнотой. Все восемь испытуемых, которым удалось сдержаться во время испытания на вращающемся стуле, все время делали вычисления в уме или равномерно нажимали на специальную кнопку. И концентрация должна производиться на каком-то мысленном объекте или действии, а не на печатном издании, ведь последнее, что вам захочется сделать, сражаясь с приступами тошноты, это что-нибудь почитать. И кстати, лучше избегать изданий, где можно встретить фразы вроде «анализ рвотных масс и содержимого желудочно-кишечного тракта».

Расти Швейкарт делал все наоборот. Швейкарт был астронавтом «Аполлона-9», задачей экипажа которого было испытать ранцы жизнеобеспечения, которые будут на спинах команды «Аполлона-11» во время их исторической прогулки по Луне. Швейкарту следовало надеть этот ранец, заполнить всем необходимым и перейти в герметизированный лунный модуль. А так как во время параболических полетов ему стало очень нехорошо, он был чрезвычайно осторожен на протяжении первых трех дней. «Весь мой modus operandi, — говорил он НАСА, — был направлен на то, чтобы случайно не дернуть головой и не двигаться слишком много». В этом и заключалась его первая проблема: не двигаясь, он только отсрочивал адаптацию. На третий день Швейкарт должен был выйти в открытый космос. Надеть скафандр оказалось для него настоящим «акробатическим номером» со множеством приседаний и наклонов. Вторая проблема: головой все же пошевелить пришлось. «Неожиданно началась рвота. и, думаю, вы понимаете, что ощущение это не из приятных. Но все же потом, чувствуешь себя лучше». Вдохнув поглубже, Швейкарт продолжил приготовления и двинулся к лунному модулю. Проблема номер три: он боялся визуальной иллюзии переориентации. «Ты привык стоять прямо, а когда попадаешь сюда, вдруг ни с того ни с сего переворачиваешься вверх ногами». Добравшись до модуля, он подождал других членов команды, чтобы проверить по списку, что конкретно он должен делать. «Для меня заданий практически не было», — разочарованно отметил Швейкарт. Проблема номер четыре. «Когда твой мозг ничем не занят, тогда. недомогание становится его первой заботой. Вот и меня снова стало тошнить».

Человека, страдающего космической болезнью движения, начать тошнить может абсолютно неожиданно. Один из испытуемых лаборатории Оумэна вспоминал, как сидел рядом со своим коллегой, который ел яблоко: «Тот съел уже половину, когда неожиданно отбросил яблоко в сторону, и его начало рвать». Люди, работающие на стартовых площадках, перед запуском кладут в ракеты с новичками дополнительные пакеты на случай недомогания, но и их бывает недостаточно.^[26] Политика НАСА в таких ситуациях одна — с такими проблемами каждый справляется сам. Как отвечал Оуману один из опрашиваемых, «никто не будет делать твою работу за тебя, да и сам ты этого уж точно не хочешь». Хотя товарищей Швейкарта в отсутствии сострадания никак упрекнуть нельзя. Вот один из самых трогательных моментов записи полета «Аполлона-9»:

«ПИЛОТ КОМАНДНОГО МОДУЛЯ ДЭЙВ СКОТТ: Может, мы распределим твою часть между остальными ребятами, а ты просто снимешь свой костюм, вычистишь его, попытаешься поесть и ляжешь отдохнуть?

ШВЕЙКАРТ: О’кей, идея с чисткой мне нравится.

СКОТТ: Возьми одно из тех полотенец и вымой… все это. Тебе правда станет лучше.

ШВЕЙКАРТ: Хорошо. Ты сам хочешь следить за радио?

СКОТТ: Да, я этим займусь».

Именно из-за неожиданности приступов рвоты НАСА старается планировать «космические прогулки» так, чтобы астронавтам не становилось плохо прямо со шлемом на голове. Швейкарт и Скотт очень долго обсуждали возможность не выполнить некоторые из заданий РОК и просто сообщить, будто они сделаны. «Аполлон-9» был шагом проверки в гонке высадки на Луне. Систему жизнеобеспечения при РОК, которую должны были использовать Нил Армстронг и Базз Олдрин на Луне, следовало проверить, так же как и стыковочные снаряжение и действия. «Был уже март 1969 года, — вспоминал Швейкарт. — Приближался конец десятилетия. Неужели весь полет должен сорваться из-за моего недомогания?.. Я хочу сказать, что я действительно думал, что могу стать причиной, по которой не сбудется обещание Кеннеди, что американцы слетают до Луны и обратно еще до конца десятилетия».

Что случится, если тебя стошнит прямо в скафандре? «Ты умрешь, — отвечает Швейкарт. — Липкая масса, оставаясь во рту и носовой полости, не дает дышать, а убрать ее невозможно, так что ты умираешь». Или нет. В американских космических шлемах, включая те, что использовались и на «Аполлоне», есть специальная воздушная трубка, которая подводит к лицу 0,2 м³ воздуха в минуту, что вполне может помочь сдуть рвотные массы с области лица ниже в скафандр. Противно? Да. Смертельно? Нет. Я решила обсудить весь этот смертоносный сценарий со старшим инженером отдела создания скафандров компании «Гамильтон-Сандстранд» Томом Чейзом. «Существует мизерная вероятность того, что рвотная масса попадет в кислородную трубку, которая проходит в ранец астронавта, — начал он. — Вообще-то в костюме всего пять трубок — эта и еще четыре запасные, так что если даже одну и забьет, маловероятно, что заблокирована будет вся система. Но даже если предположить, что такое случилось, астронавт всегда может выключить систему, продуть скафандр через клапан очистки и продолжить получать кислород из специального аварийного бачка». Чейз показывает, как отключается система: «Видите, мы подумали и об этом тоже».

Но даже если рвотные массы задержатся у вашего носа и рта, неужели вы умрете от этого? Маловероятно. Даже если в нос или рот человека попадет своя (или чужая, что тоже может случиться) рвотная масса, его воздухоносные пути отреагируют естественным образом: он начнет кашлять. И если все пройдет так, как это и было предусмотрено природой, организм сам очистится от всего ненужного. Причиной, по которой умер Джимми Хендрикс, захлебнувшись в собственной рвоте, содержавшей большое количество красного вина, стало то, что он был настолько пьян, что, вероятно, потерял сознание, и его рефлексы находились просто в нерабочем состоянии.

И все же захлебнуться рвотными массами куда опаснее, чем захлебнуться, скажем, водою из пруда. Четверти объема рвоты, которая может поместиться во рту, достаточно, чтобы серьезно навредить человеку. Желудочный сок, который всегда присутствует в рвотной массе, может легко переварить тонкие стенки легких. Кроме того, рвота, в отличие от (будем надеяться) воды из пруда, часто содержит кусочки недавно съеденной пищи, которые могут забить трахею и перекрыть доступ кислорода.

А если желудочный сок может переварить легкие, представьте, что он сделает, попав на глаза? «Если рвотная масса отскочит от стенки шлема и попадет астронавту на глаза, это будет действительно серьезно», — говорит Чейз. Пожалуй, это самая реальная угроза в случае приступа рвоты в надетом скафандре. Эта и еще, пожалуй, потеря обзорности из-за грязного шлема.

Грязный шлем — одна из самых неприятных для астронавтов вещей. Как сказал об этом пилот лунного модуля «Аполлона-16» Чарльз Дьюк, «довольно сложно разглядеть что-либо через шлем, полный апельсинового сока». (Вообще-то это был «Танг» — напиток с апельсиновым ароматизатором и витаминными добавками.^[27]) У Дьюка еще во время проверки на борту лунного модуля начал протекать^[28] один из пакетов с соком, которые НАСА придумало помещать внутри скафандров. (Пакетики с соком — это своего рода верблюжьи горбы для астронавтов.) Центр управления полетом сделал предположение, что это может создать проблему только в невесомости, а на Луне весь сок «осядет». Но он не осел, совсем. «Я вижу „Развалины“, „Ловушку“ и апельсиновый сок», — вот и все, что смог сказать Чарли Дьюк, стоя перед лунными кратерами со странными названиями. А ведь это было одно из самых значительных событий в его жизни.

По иронии судьбы, людьми, которым впервые пришлось переживать о том, как бы не захлебнуться в собственных рвотных массах, были не астронавты, а пациенты первых хирургов. Анестезия в виде четырех литров красного вина могла легко вызвать рвоту и одновременно с этим заблокировать кашлевые рефлексы. Это одна из причин, по которым сегодня пациентов фиксируют на операционном столе. На тот редкий случай, если желудок пациента оказывается полным перед операцией и может извергнуть свое содержимое прямо в операционной, у врачей есть специальный аспиратор. В случае с Хендриксом спасателям пришлось использовать «полуметровый отсос».

Но вам, конечно же, хочется узнать, каков самый большой диаметр аспиратора. В 1996 году четыре врача из Медицинского центра армии им. Мадигана, что в Форт-Левисе, штат Вашингтон, сравнили время, необходимое на то, чтобы очистить ротовую полость среднестатистического человека (90 миллилитров) от искусственных рвотных масс с помощью первого стандартного аспиратора и новой улучшенной модели с большим диаметром трубки. Последний, как сообщал «Американский журнал экстренной медицинской помощи», оказался в десять раз быстрее и менее вреден для легких.

Возможно, вам интересно, что ученые использовали вместо заменителя рвотной массы. Простой овощной суп компании «Прогрессо». На веб-сайте «Прогрессо» есть список медиа-источников, в которых упоминается их продукция. Среди прочих в списке упомянуты «Фуд энд Вайн», «Кукс иллюстрейтед» и «Консьюмер репортс», но по вполне понятным причинам «Американский журнал экстренной медицинской помощи» там не значится. Судя по веб-сайту компании, люди были бы шокированы, если бы узнали об экспериментах с супом. Ведь компания настолько высокого мнения о своей консервированной еде, что даже дает рекомендации относительно вин, наиболее выгодно подчеркивающих вкус ее продукции.

И вообще, был ли в действительности случай, когда астронавту стало плохо прямо в скафандре? Мне сообщили, что такое произошло со Швейкартом, но позднее мой источник отказался от своего утверждения. Чарльз Оуман сказал, что слышал только об одном таком случае, да и было все совсем несерьезно. Это случилось в переходном шлюзе Международной космической станции, когда астронавт готовился к «прогулке». Оуман не назвал имени несчастного, что не удивительно: астронавту до сих пор, наверное, неловко.

Хотя, пожалуй, не так сильно, как некогда Швейкарту. Как он потом вспоминал, все на «Аполлоне» считали, что «космическая болезнь — удел чайников». Сернан полностью с этим согласен: «Признать, что ты болен, — значит признать свою слабость. Признать не только перед публикой, другими астронавтами, но и перед врачами.» А они могут запретить тебе полеты вовсе. В своих мемуарах Сернан описывает, как его сильно укачивало на борту «Джемини-9», но как он изо всех сил старался, чтобы другие астронавты не относиться к нему как к «принцессе во время круиза».

Командир «Аполлона-8» Фрэнк Борман тоже скрывал свое недомогание. Пожалуй, первый камень бросил сам Швейкарт: «В корпусе астронавтов все знали, что Фрэнка тошнило и не раз, но. по некоторым своим соображениям он никогда бы в этом не признался». Так что шапочка с надписью «единственный американский астронавт, которого стошнило в космосе», по праву остается у Швейкарта. (Во время космических программ «Меркурий» и «Джемини» болезнь движения была не так распространена среди астронавтов; возможно, все оттого, что их капсулы были слишком уж тесными и подвигаться как следует в них не удавалось.) Намного позже Борман признался, что «на протяжении всего пути к Луне был болен как собака».^[29]

Вернувшись на Землю, Швейкарт посвятил всего себя изучению космической болезни. «Я обратился в Пенсакола и. стал у них там морской свинкой, подушечкой для булавок, куда люди обычно втыкают иголки и бог знает что еще. В течение шести месяцев. мы занимались по возможности доскональным изучением болезни движений. И, честно говоря, далеко так и не продвинулись. Даже сегодня мы мало что знаем о ней». По крайней мере, после проведенных исследований о проблеме заговорили в открытую. «Расти заплатил за нас всех, — писал Сернан. — Никто ни разу и слова про него на публике не сказал, но полетать ему больше так и не удалось».

Зато на публике говорили о Джейке Гарне, астронавте и сенаторе от штата Юта. И делали это посредством комиксов. Автор серии комиксов «Дунсбери» Гарри Трюдо высмеивал совершенный в 1985 году полет Гарна, говоря о нем как о большой сумме выброшенных на ветер денег. Затем до Трюдо дошли слухи, что большую часть полета Гарн был болен, и тогда в комиксе один из персонажей предложил ввести специальную единицу измерения космической болезни — один гарн. (В действительности никакой единицы нет, но существует шкала, нижней границей которой является «легкое недомогание», а верхней — «открытая рвота».)

Пат Кауингс смеялась над комиксами, наверное, громче всех. Когда Гарн проходил подготовку, Кауингс предложила научить его технике обратной биоэлектронной связи, которую она разработала для предотвращения космической болезни движения. Но Гарн отмахнулся от нее и сказал: «Я уже слышал обо всех этих штуках с медитациями, которые вы здесь разрабатываете. Но разве могут они заставить мои волосы снова вырасти у меня на голове?» (Несмотря на то, что техника могла бы дать по-настоящему впечатляющие результаты, Кауингс до сих пор вынуждена бороться с неправильным ее толкованием. Этот метод отказываются использовать даже работники Кауингс: «Я сказала НАСА: это и есть ваша великая компания? Это вас называют ВМФ? Только после этого они и стали использовать мой метод».)

Никто: ни Джейк Гарн, ни Расти Швейкарт — не должен испытывать чувство стыда за недомогание в космосе, ведь от болезни движений страдают от 50 до 75 % астронавтов. «Именно поэтому так редко показывают репортажи в первые дни космических полетов, когда тошнит чуть ли не всех и не везде», — говорит куратор отдела НАСА по космической пыли Майк Золенский. Он на себе испытал тяжелое состояние воздушной болезни во время параболического полета. Единственным пассажиром, которому было хуже, чем Золенскому, оказался врач, учивший астронавтов брать анализ крови в невесомости. Ему было так плохо, что он даже не мог держать пакет у себя перед лицом, так что кому-то пришлось помочь ему с этим.

По своей сути болезнь движения — вообще не болезнь. Это нормальная реакция организма на ненормальную ситуацию. У некоторых людей она наступает быстрее и протекает сложнее, чем у остальных, но теоретически к ней склонны все без исключения. Укачать может даже рыбу. Один канадский исследователь припоминал как-то историю, услышанную им от владельца трескового питомника. Торговец рыбой захотел переправить пару контейнеров с товаром по морю. «Через некоторое время после отправки мы заглянули в контейнер и увидели на его дне все, что рыбы недавно съели», — рассказал он канадцу. Позднее этот исследователь составил список видов животных, подверженных болезни движения: обезьяны, шимпанзе, тюлени, овцы, кошки. Лошадей и коров тоже укачивает, но по анатомическим причинам стошнить не может. С птицами^[30] все оказалось гораздо сложнее. Автор сам приводит пример виденного им попугая, которого укачало после того, как он долго не слезал с качелек. «А ведь это не совсем обычно», — добавляет исследователь.

Существует только одна категория людей, которые в принципе не подвержены болезни движения, — это люди с нефункционирующим внутренним ухом. В 1896 году во время одного мучительного морского путешествия на корабле находилось пять глухонемых, которые были единственными пассажирами, кого не сразила морская болезнь. Именно тогда ученые впервые задумались о связи вестибулярного аппарата и болезни движений. Но борту того злосчастного корабля был врач по имени Майнор. В своей первой работе он упоминал о двух других группах глухонемых пассажиров (первая из них состояла из 22, а вторая — из 31 человека), которые регулярно совершали длительные морские круизы и при этом никто из них никогда не страдал от морской болезни. До Майнора наука винила в болезни движения урчание в животе и перепады воздушного давления в пищеварительном тракте. В медицинском журнале «Лансет» то и дело предлагались новые ремни и пояса, которые должны были помочь несчастным, а читатели делились собственными методами и стратегиями стабилизации желудка. Они предлагали петь, задерживать дыхание, когда корабль взмывал на волне, и даже «есть побольше маринованного лука». Относительно последнего совета надо сказать, что в нем была доля рациональности: маринованный лук способствует газообразованию, а газы, наполняя желудок, стабилизирует брюшное давление. Ну, а в целом, думаю, пение и повышенное газообразование пассажиров только еще сильнее подчеркивали преимущественное положение глухонемых.

По иронии судьбы, у одного из исследователей болезни движений института НАСА в Эймсе Била Тоскано тоже выявились проблемы с вестибулярным аппаратом. Он не знал о них, пока не прокатился на вращающемся кресле. «Вначале мы даже подумали, что что-то не так с прибором», — вспоминает Пат Кауингс. Я даже решила поговорить с Тоскано, пока он вертелся в кресле. Мужчина спокойно отвечал на мои вопросы, только его голос с каждым поворотом становился то громче, то тише. Вот это суперсила!

Поскольку болезнь движения — это естественная реакция организма на новое, непонятное ему движение или измененную силу гравитации, то астронавтам приходится проходить адаптацию после каждого очередного длительного полета. После недели или месяца нахождения в том месте, где нет гравитации, мозг начинает интерпретировать информацию отолитов через их ускорение относительно друг друга. Поэтому, когда астронавт поворачивает голову, мозг тоже интерпретирует это как движение. Астронавт Пегги Уитсон так описывала свои первые минуты на Земле после 191 дня на Международной космической станции: «Я стояла прямо, а вокруг меня все вертелось со скоростью почти 30 000 км/ч, как бы в ответ на то, что недавно я сама с такой же скорость летала вокруг всего этого». Это называется вертиго после посадки, или земной болезнью. (Среди прочих малоизвестных болезней движения можно назвать болезни, возникающие в парках аттракционов, на спектаклях, в кинотеатрах с большим экраном, в случае езды верхом на верблюде, полете на симуляторе самолета и катании на качелях.)

Каким бы отвратительным ни был процесс рвоты, мы ему многим обязаны. Пищеварительный тракт — это сложнейшим образом устроенный механизм, в котором «поступивший в легкие воздух давит на диафрагму, в результате чего сжимаются мышцы брюшного пресса и сокращается двенадцатиперстная кишка, кардиальное отверстие и пищевод расслабляются, голосовая щель смыкается, гортань подается вперед, мягкое нёбо приподнимается, и открывается рот». За весь этот процесс отвечает один маленький участок мозга, так называемый рвотный центр. Я помню, как когда-то читала о том, что у бронтозавров был специальный участок мозга где-то у основания хвоста, который отвечал за движения нижней части тела. Мое живое воображение тут же нарисовало мне динозавра с маленьким серым органом где-то на уровне таза. Но теперь мне кажется, что я могла ошибаться. Ведь тот же «рвотный центр» — всего лишь крошечный участок в четвертом желудочке мозга, состоящий из пучка клеток, извилинка диаметром не более миллиметра.

По вполне очевидным причинам рвота — достаточно серьезный источник беспокойства. Она кажется оправданной, если человек, скажем, отравился и организм пытается избавиться от вредных веществ как можно скорее. Но при чем здесь сенсорный конфликт? «Непонятно», — соглашается Оуман. Он считает, что это просто эволюционное совпадение, что рвотный центр располагается как раз рядом с участком мозга, отвечающим за равновесие. И, скорее всего, болезнь движения — это просто результат взаимного влияния этих двух центров. «Просто одна из шуток Творца», — заключает Пат Кауингс.

По лондонской версии спектакля «Человек-слон» 1980-х годов, Джозеф Меррик заканчивает жизнь самоубийством:^[31] он ложится на кровать и свешивает свою огромную голову через ее спинку; голова оказывается настолько тяжелой, что ее тянет вниз, и шея Меррика ломается. Это суицид, совершенный с помощью гравитации. И я даже имела возможность представить себе, на что это похоже. Помню, когда С-9 вышел из пике и стал вновь подниматься, нас всех с невероятной силой потянуло вниз. Земное притяжение из-за маневра самолета было в два раза сильнее обычного. Моя голова весила десять килограммов вместо обычных пяти. Подобно Меррику, я легла на пол (не для того, чтобы умереть, а потому, что так нам советовали специалисты, мол, так тошнить будет меньше) и вдруг поняла, что совершенно не могу поднять голову, настолько сильно она была прижата к полу.

Однажды я читала о том, что выброшенные на берег киты погибают от непривычно сильной для них гравитации. Поскольку их постоянно поддерживает вода, их легкие и все тело могут достигать таких размеров, с которыми на суше им бы просто не удалось справиться. Диафрагма и межреберная мускулатура кита не настолько сильны, чтобы помочь легким расшириться, а жир и кости настолько тяжелы, что просто давят на них, так что животное задыхается.

Аэрокосмические исследователи 1940-х годов научились моделировать избыток гравитации прямо на Земле. Крысу, кролика, шимпанзе или, возможно, даже астронавта «Меркурия» сажали на конец длинного плеча вращающейся центрифуги. Центробежная сила ускоряет части тела и жидкости организма наружу, от центра вращения. Как мы уже узнали из главы 4 (и, скорее всего, уже успели забыть), гравитация — это мера ускорения. Поэтому, чтобы смоделировать усиление гравитации, ученые клали испытуемого вдоль плеча центрифуги ногами наружу и запускали механизм. Чем выше была скорость вращения, тем тяжелее становились все органы испытуемого, его кости и жидкости в организме.

Если вам интересно, то можете посмотреть в февральском выпуске журнала «Авиационная медицина» за 1953 год, как могли бы выглядеть внутренние органы крысы, если бы гравитация Земли была в 10 или 19 раз больше настоящей (страница 54), но, честно говоря, не советую этого делать. Группа военно-морских исследователей создала в Лаборатории авиационной медицины по изучению ускорений оригинальную и поистине приводящую в ужас «технику быстрого замораживания». Для этого они брали накачанных наркотиками крыс и опускали их в жидкий азот, находящийся внутри вертящейся центрифуги. В 19 раз утяжеленная кровь опускалась на дно сердца и тянула вниз, растягивая его при этом, словно кусок пластилина. Органы брюшной полости падали в область таза, как мешки с песком; голова западала в плечи, а о яичках я и говорить не хочу. На следующей фотографии крысу сажали уже на центрифугу головой наружу. Теперь уже отяжелевшие органы забивались под грудную клетку, разрывая при этом легкие, а остальная часть тела становилась неестественно пустой.

Офицеры не просто забавлялись таким диким образом. Первые представители аэромедицины исследовали пределы человеческой выносливости в условиях повышенной гравитации, чтобы защитить летчиков-истребителей, а чуть позднее и астронавтов. Выходя из крутого пике или выполняя другие опасные маневры, летчики-истребители подвергаются силе гравитации, которая в 8-10 раз больше нормальной. Астронавты испытывают удвоенную или утроенную силу гравитации в течение первых нескольких секунд после старта ракеты и как минимум в четыре раза более сильную, когда входят обратно в атмосферу Земли. Во время перехода из вакуума космоса в воздушную атмосферу нашей планеты космический корабль сбрасывает скорость с 30 000 км/ч до пары сотен. При резком торможении любого транспортного средства находящиеся в нем пассажиры подаются вперед, в направлении движения. Главная опасность торможения космического корабля в условиях усиленной в несколько раз гравитации — это то, что длится оно около минуты (для сравнения: при автомобильной аварии это занимает всего доли секунды).

То, насколько сильную гравитацию может выдержать человек без серьезных для себя последствий, зависит от времени ее воздействия. В течение 1/10 секунды человек может перенести гравитацию в 15–45 раз более сильную, чем обычная (все будет зависеть от положения тела человека). Если же говорить о минутном воздействии, то здесь уже цифры будут куда меньше. Отяжелевшая кровь опускается, оставляя мозг на мгновение без кислорода, и человек на какое-то время «отключается». Но если эта «отключка» продлится достаточно долго, человек умрет. Джон Гленн так описывал свой опыт тренировок на центрифуге НАСА: «Когда гравитация усиливается в 16 раз, приходится собирать всю силу и умение, чтобы удержаться в сознании». Именно поэтому, возвращаясь в атмосферу Земли, астронавты ложатся на пол, чтобы кровь не отливала к ногам, а равномерно распределялась по организму. Но лежа на спине, вы как тот кит на берегу: в груди все болит, и каждый вдох дается с трудом. Во время одного из возвращений «Союза» командиру 16-й экспедиции МКС Пегги Уитсон пришлось пережить как раз такой чрезмерно резкий, чрезмерно быстрый вход в атмосферу. Тогда ей пришлось на протяжении целой минуты находиться под действием гравитации в восемь раз более сильной, чем земная, что вдвое превышает допустимую норму.

Во время тренировок на центрифуге астронавты учатся, как вести себя в подобных ситуациях — быстро и часто дышать, что-бы в легких всегда оставался воздух, используя при этом сильные мышцы диафрагмы, а не слабые межреберные. Но даже выполняя все эти рекомендации, Уитсон буквально сражалась за свою жизнь.

Рука взрослого человека в среднем весит около четырех килограмм. А это значит, что рука Пегги Уитсон весила тогда 32 килограмма. Как сказал один из основоположников аэрокосмической медицины Отто Гауэр, «при восьмикратной гравитации пошевелить можно разве что запястьем да пальцем руки». Другими словами, астронавт может легко погибнуть в таких условиях, ведь он будет просто не в состоянии дотянуться даже до панели управления. Однако Уитсон рассказывала обо всей этой ситуации довольно легко. Правда, через пару недель после нашего с ней разговора я встретилась с авиационным врачом, который показал мне фотографии, сделанные сразу после случившегося. Уитсон была просто «выжата», как выразился врач. А на еще одной фотографии я увидела кратер, который образовался после приземления «Союза»: казалось, будто кто-то решил построить бассейн посреди казахской степи.

Приземляться, оказывается, так же страшно, как и взлетать.

7. ТРУП В КАПСУЛЕ
Визит НАСА в краш-лабораторию

Установка имитационного моделирования аварийных ситуаций — это настоящий мир, мир людей и металла.

Моделирующее устройство Исследовательского центра транспортировки штата Огайо расположено в относительно небольшом, размером с ангар помещении, где постоянно что-то шумит и есть всего лишь пара ничем не обитых стульев. Посреди комнаты можно увидеть только большую установку разгона автомобиля да пару инженеров в защитных очках, которые ходят туда-сюда с кружками кофе в руках. Кругом все пестрит красными и оранжевыми цветами, которые, пожалуй, самые выразительные из всех, что только можно было придумать для предупредительных табличек и сигнализации.

Выбранный для испытаний труп выглядит совсем по-домашнему. На субъекте F надеты голубые трусы, рубашки нет — такое ощущение, что он просто отдыхает у себя в гостиной. Выглядит он тоже довольно расслабленно, в принципе, как все трупы. Сидит F, слегка развалившись в кресле, руки на коленях. Но если бы он оставался жив, не думаю, что он был бы сейчас так спокоен. Буквально через пару часов поршень размером с красное дерево запустит струю сжатого воздуха в его сторону. Сила давления поршня и положение сиденья регулируются в зависимости от запрашиваемого сценария событий: врезаться в стену со скоростью 100 км/ч или, скажем, въехать в бок другого автомобиля со скоростью 65 км/ч. Но сегодня сюжет другой: новая капсула НАСА «Орион» падает из космоса в море. Мистер F будет за астронавта.

Приземление капсулы — это всегда небольшая авария. В отличие от самолета или космического шаттла, у нее нет крыльев или каких-либо других посадочных приспособлений. Она не прилетает из космоса, она оттуда падает. У «Ориона» есть маневровый реактивный двигатель, который позволяет корректировать курс движения капсулы и замедлять его до скорости, необходимой, чтобы выпасть с орбиты, но нет ничего, что помогло бы смягчить само приземление. Когда капсула возвращается в атмосферу, ее дно буквально рассекает плотный воздух, сопротивление которого и снижает скорость падения до уровня, когда парашюты могут раскрыться без опасности быть разорванными. Капсула опускается на воду, и, если все пойдет хорошо, ощущение от приземления будет почти такое же, как при небольшой автомобильной аварии — силой этак в 2–3 (в крайнем случае 7) g.

Посадка на воду проходит гораздо мягче, чем на землю. Проблема только в том, что океан непредсказуем и капсулу может просто захлестнуть водой. Астронавтам понадобятся приспособления, которые будут их удерживать не только при падении, но и от швыряния из стороны в сторону уже на воде.

Именно для того, чтобы быть уверенными, что астронавты останутся целы и невредимы при любом раскладе, и проводятся все пробные краш-тесты. А сейчас наступает кульминационный момент испытаний: труп посадят в модель «Ориона» и сбросят в «океан». Исследования идут при сотрудничестве Центра транспортировки, НАСА и исследовательской лаборатории Университета биомеханики повреждений штата Огайо.

Мистер F сидит на высоком металлическом кресле рядом с поршневой установкой. Аспирант Юн-Сеок Канг стоит за его спиной и с помощью гаечного ключа прикрепляет к его позвоночнику небольшой, размером с наручные часы, набор датчиков. Как и другие измерительные приборы, присоединенные к костям передней части его тела, эти датчики должны фиксировать силу внешнего воздействия. Потом посредством сканирования и аутопсии будут выявлены и сами повреждения.

Вчера Канг до позднего вечера провозился с другим трупом и даже заканчивал работу сегодня рано утром, но он все еще полон сил и энтузиазма. Для меня Канг один из тех жизнерадостных и успешных людей, которых так часто обещают сделать из нас на курсах из серии «помоги себе сам». Он носит очки прямоугольной формы и длинную челку, которая свисает с обеих сторон головы. Перчатки на его руках блестят от жира. Из-за того что жира так много, задача Канга усложняется: ему понадобилось больше тридцати минут, чтобы закрепить датчики на спине трупа, который все это время оставался бесконечно терпелив.

Сегодня он должен получить удар по боковой оси. Чтобы понять, как это все произойдет, представьте себе маленькую деревянную фигурку из настольного футбола, через все тело которой проходит металлический опорный стержень. Можно сказать, это и есть та самая центральная ось человеческого тела. Допустим, этот «футболист» едет за рулем и на перекрестке в бок его машины под прямым углом врезается другая. Все его тело и внутренние органы устремятся направо (или налево) по линии опорного стержня. Если же машины столкнутся бамперами или одна из них врежется в зад другой, тела водителей двинутся по поперечной оси — вперед или назад. Третий из возможных вариантов — это продольная ось — движение вдоль позвоночника. Эта ситуация может возникнуть, если наш футболист будет лететь, скажем, на вертолете, а тот неожиданно заглохнет и начнет резко вертикально падать. Сердце футболиста тоже потянется на аорте вниз, как человек на эластичном тросе при прыжке с моста. (Видимо, спортом заниматься все-таки надо.)

Поскольку во время приземления астронавты лежат на спине, сила столкновения космической капсулы со спокойной поверхностью океана получит самое безопасное направление поперечной оси — спереди назад. (Лежа на спине, когда есть опора для всего тела и подвижность ограничена, астронавты могут выдержать силу тяжести в 3–4 g, а в течение десятой доли секунды — до 45 g, больше, чем в сидячем или стоячем положении, когда сила направлена по продольной оси.)^[32]

Но зачастую сила действует сразу в нескольких направлениях. (Моделирование, правда, происходит только по некоему одному возможному.) Стоит только учесть параметры открытого моря, как уравнение сразу же станет сложнее и придется вычислять направления сил, действующих под разными углами. Одной из самых удачных моделей столкновения, когда-либо разработанных при участии НАСА, является многоосная и вероятностная модель столкновения гоночных автомобилей. На той же неделе, когда я приехала в Огайо, участник автогонок Карл Эдвардс врезался на скорости почти в 320 км/ч в автомобиль, при этом его собственный высоко перевернулся в воздухе, словно мячик перед тем, как удариться о стену. Каким-то непонятным образом Эдвардс оказался снаружи и даже смог убежать с места аварии. Как такое могло произойти? Как ответила на это газета «Стэп Кар Краш Джорнал», все оказалось возможным благодаря «очень надежной и идеально подогнанной упаковке спортсмена в кресле». Обратите внимание на выбранное слово «упаковка». Я думаю, спасение человеческой жизни при сложном столкновении все же отличается от упаковки вазы перед ее посылкой. Вы стараетесь тщательно обернуть ее со всех сторон, потому что не знаете, как и куда ее могут уронить работники службы доставки.

Гонщики же садятся на плотно подогнанное сиденье, к которому их прикрепляют различные ремни: один проходит по линии талии, два — через плечо, и один — V-образный — помогает спортсмену не сползти вниз во время гонки. Специальное устройство для поддержки головы и шеи предохраняет голову от резких рывков вперед, а расположенные вдоль сидения валики не позволяют голове и позвоночнику дергаться в стороны.

Дастин Гоумерт, член группы экспертов НАСА по выживанию, провел много времени, общаясь с людьми, занимающимися созданием систем безопасности для гоночных машин. Он и двое других его коллег прибыли из Центра космических исследований им. Джонсона, чтобы понаблюдать за экспериментами, которые будут проводиться на этой неделе. Гоумерт согласился ответить на некоторые вопросы, пока Канг и другие студенты занимались подготовкой мистера F. У Гоумерта голубые глаза, темные волосы и настоящее техасское чувство юмора, которое он, однако, старается сдерживать в официальных речах. Все время, пока я брала у него интервью, он сидел прямо и почти не двигаясь, словно сами разговоры о ремнях безопасности лишали его возможности сделать то или иное движение.

НАСА почти сразу отказалась от идеи использования для «Ориона» сидений, подобных тем, что устанавливают в гоночных машинах. Во-первых, спортсмены сидят прямо, не облокачиваясь на сиденье, что не очень хорошо для астронавтов, которые уже и так провели достаточно времени в космосе. Лежать на полу не только безопаснее (если вам, конечно, не нужно править рулем), но это к тому же не дает упасть в обморок. Дело в том, что, когда мы стоим, вены ног сжимаются и не позволяют большому количеству крови опуститься. Но после недель жизни в невесомости работа этого рефлекса может быть нарушена. Хуже того, сенсоры, отвечающие за регулирование объема крови в организме, расположены в верхней части тела, где при отсутствии тяжести как раз и скапливается большая ее часть; сенсоры же определяют это как переизбыток крови в организме и дают команду снизить уровень кровообращения. В космосе объем циркулирующей крови астронавта на 10–15 % меньше ее объема на Земле. Сочетание же пониженного объема крови и слабо работающих вен ног приводит к тому, что, возвращаясь на Землю, астронавты страдают от недостатка крови в мозге и испытывают головокружение. Это состояние носит название ортостатической гипотонии. Были даже случаи, когда астронавты падали в обморок уже после приземления, прямо во время пресс-конференции.

Еще одна проблема может возникнуть, если положить человека в скафандре в очень безопасное кресло. «Мы проводили такой эксперимент: клали кресло от гоночного автомобиля на спинку, помещали туда астронавта и просили его встать, — вспоминает Гоумерт. — Но он просто барахтался, как перевернутая на спину черепаха». Буквально через пару месяцев после этого я присутствовала на другом эксперименте, где проверялась возможность одного из способов выхода из капсулы, и слово «черепашиться» слышала там не один раз.

Если что-то идет не так (капсула, к примеру, начнет тонуть или загорится), главное — знать, как побыстрее выбраться наружу. Последний случай с аварией на борту произошел в сентябре 2008 года на капсуле «Союз», когда та возвращалась на Землю с членами 16-й и 17-й экспедиций МКС.

(Когда нет свободных шаттлов, НАСА арендует у Космического агентства Российской Федерации капсулы для возвращения астронавтов домой с МКС.) «Союз» неправильно вошел в атмосферу Земли (так же, как это было в 1969 году с капсулой Бориса Волынова), в результате чего произошел конфликт с аэродинамической подъемной силой, которая по идее должна способствовать выравниванию курса движения и смягчению приземления. В итоге во время спуска перегрузка на борту достигла восьмикратного значения (при норме 4 д) и продержалась на таком уровне целую минуту, а в момент соприкосновения с землей достигла 10 д. Капсула приземлилась далеко от намеченного места, прямо посреди казахской степи, трава которой просто загорелась от искр, вызванных ударом аппарата о землю.

Сиденья на капсуле «Союз», так же как и сиденья гоночных автомобилей, сделаны таким образом, чтобы сдерживать тело от лишних движений, что, безусловно, очень удобно, но только не в том случае, когда нужно быстро встать. «Я все продумала заранее, — рассказала мне в телефонном интервью командир 16 экспедиции Пегги Уитсон. — Думала: „сначала отстегну вот эту руку, затем опущу ногу.“ Но, естественно, ничего не получилось. Я просто вывалилась из своего кресла и упала головой на соседнее, а ноги оказались вообще где-то возле люка». И от гравитации только хуже: «После шести месяцев в невесомости просто забываешь, сколько что весит. Даже ты сам», — говорит астронавт. Ну, и к тому же через шесть месяцев можно забыть, как вообще люди ходят, ведь «мышцы просто не помнят, что и как нужно делать». И ведь рядом нет никаких других астронавтов, чтобы прибежать тебе на помощь и извлечь из-под завалов.^[33] К счастью, ветер дул в противоположную от капсулы сторону, и пожар вскоре прекратился.

Понимая, что валики для плеч могут сильно затруднить выход астронавта из капсулы, Гоумерт и его коллеги разработали специальное кресло с валиками только для головы и протестировали его с помощью макетов человеческих тел (или манекенов, как их называет Гоумерт). Мое живое воображение опять рисует картину, как они выбирали своих «ассистентов» в каком-нибудь местном магазинчике. Но идея оказалась не очень хорошей. Гоумер так описал мне видеозапись теста: «Голова оставалась на месте, а тело продолжало двигаться. Мы даже стали переживать за манекен». В результате валики для плеч все же были оставлены, но просто сделаны чуть поменьше.

Сиденья НАСКАР подстраиваются под каждого отдельного участника, но если бы НАСА стало делать это для каждого астронавта, это обошлось бы ему в копеечку. Конструкторы «Союза» нашли оптимальное решение: рельефные кресла с возможностью подгонки под тело космонавта. Но те же валики по-прежнему сильно сковывают космонавтов в движениях. «Русские делают намного меньше кресел разных размеров», — отмечает Гоумерт. В то время, когда мы обсуждали эту тему, НАСА требовало изготавливать кресла (и костюмы) для людей, чьи размеры подпадали под диапазон с 1-го процентиля женского до 99-го мужского. А это значит, что их нужно было делать для людей ростом от 145 до 198 см, но и это не самая большая проблема. Система безопасности кресла должна охватывать тело сидячего человека и учитывать длину середины бедра, грудной клетки, длину ног, ширину бедер и семнадцать других параметров^[34] для все тех же процентилей.

Но это не всегда было так важно. Всем астронавтам «Аполлона», к примеру, следовало быть ростом от 165 до 178 см.

Это было простое и непременное требование, своего рода правительственное ограничение вроде таблички в парке развлечений «для детей ростом не ниже указанной метки». В результате множество по-настоящему хороших кандидатов было отсеяно просто из-за одного биологического параметра. Сегодня, в век компьютеров, это отдает, мягко говоря, дискриминацией.

А вот Дастину Гоумерту все это кажется вполне разумным. Оказывается, на создание регулируемых кресел для астронавтов НАСА вынуждено тратить миллионы долларов и рабочих часов. И в целом чем лучше с точки зрения регулируемости сделано кресло, тем оно тяжелее.

Еще одним фактором «минус» при сравнении астронавтов с гонщиками является то, что к костюму первых присоединяются части вакуумных отсасывающих устройств^[35] — всевозможные трубки, насадки, крепления и переключатели. Поэтому необходимо убедиться, что твердые части костюма не повредят мягкие. Для этого мистера F облачат в заменитель скафандра: на него наденут специальные кольца вокруг шеи, плечевых суставов и бедер. Благодаря этим кольцам тело сможет двигаться так же, как оно могло бы делать это в настоящем скафандре. (Завтрашний труп, который пока оттаивает,^[36] будет одет в жилет со специальными «пупочками» — трубками и зажимами, обеспечивающими жизнедеятельность астронавта.) Один из самых важных вопросов на сегодня — это сможет ли допускаемая подвижность руки стать причиной ее перелома^[37] в случае бокового удара.

Гоумерт объясняет мне, как работают суставные кольца и почему они не позволяют астронавту поднять руку. Оказывается, герметичный скафандр — это просто огромный шар в форме тела человека, больше похожий на небольшой надутый сосуд, нежели на часть одежды. И, когда он надет и наполнен воздухом, согнуть его почти невозможно, вот для этого и придумали кольцевые перемычки в местах суставов человека. Заменитель скафандра, который будет надет на мистера F, состоит из металлических колец, закрепленных на плечевом суставе. Эти кольца позволяют двигать руками вперед-назад, но по кругу их повернуть не получится — точно как у старинной куклы. Это мое сравнение, не Гоумерта. Еще до нашего с ним разговора я провела аналогию между тем, как НАСА разрабатывает и подбирает детали для своих скафандров с учетом размера и индивидуальных особенностей астронавтов, и принципом «смешивания и подгонки» при выборе купальника, когда верх и низ могут быть разных размеров и моделей.

Джон Боулт, конечно, не пример того самого 99-го процентиля, но мужчина он довольно крупный. Когда он сел за руль моей маленькой машинки, которую я взяла напрокат, клянусь, ему пришлось скрючиться, чтобы поместиться в нее. По дороге он умудрялся еще что-то читать и не переставая следил за счетом игры в бейсбол своего старшего сына.

Мне уже начинало казаться, что, даже если вдруг машина съедет с дороги и перевернется пару раз, Боулт спокойно выберется из груды обломков и так же сосредоточенно продолжит вести счет.

Боулт только что прибыл из Университета штата Огайо, где он заведует исследовательской лабораторией биомеханических повреждений. Он приехал, чтобы проверить, как работают его студенты, и, если необходимо, помочь завершить все приготовления вовремя. На нем медицинская форма и бейсболка козырьком назад. Боулт помогает одеть мистера F, просовывая первым делом руки в скрутившиеся рукава рубашки. Говорит, это похоже на то, как ему приходится одевать своего пятилетнего ребенка.

Сейчас самое сложное — это поместить мистера F в разгоночную установку. Чтобы легче понять, на что это похоже, представьте себе, что вам нужно усадить пьяного до беспамятства друга в такси. Два студента берут мистера F за бедра, а Боулт держит его руки сзади. F падает на спину, в то время как его связанные ноги поднимаются вверх — теперь он похож на человека, из-под которого резко выдернули стул.

Поршень толкнет мистера F справа; удар должен пройти по фронтальной оси. «Аварии, проходящие по фронтальной оси столкновения, очень опасны, потому что. — Гоумерт на секунду замолкает. — Мне не следовало говорить „аварии“. НАСА предпочитает говорить в таких ситуациях об „импульсе приземления“, а в серии НАСКАР неравнодушны к термину „контакт“». «НАСА должно бы поднатаскать своих парней, — заметил как-то Боулт. — А то задаешь им вопрос, а они молчат, продумывают ответ». Да, Боулт совсем на них не похож, а его выражения могли бы смело издаваться в сборнике афоризмов.

Что такого смертельного в боковом импульсе? Возможность получения диффузной аксональной травмы. Если ничем не защищенная голова будет болтаться из стороны в сторону, мозг начнет ударяться о лобовую и затылочную кости. А ведь это очень хрупкий орган, который легко может сжиматься и растягиваться. В случае бокового удара, в отличие от лобового, мозг будет растягиваться за счет аксонов (длинных концов нервных клеток), которые связывают полушария мозга. Аксоны набухают, и если отек окажется слишком сильным, человек может впасть в кому и умереть.

Нечто подобное происходит и с сердцем. Когда сердце переполнено кровью, оно может весить до 340 граммов. В случае бокового удара (опять же в отличие от фронтального) у сердца есть больше возможности для «размаха» вперед-назад, вися на аорте.^[38] Если в какой-то момент аорта сильно растянется, а сердце окажется переполненным кровью, они могут просто оторваться друг от друга. Гоумерт называет это «разрывом аорты». При фронтальном ударе вероятность такого исхода гораздо меньше. А все потому, что грудная клетка в спинно-брюшном направлении приплюснута и сердце не может раскачиваться вперед-назад так сильно, как из стороны в сторону. Опасно в этом случае и воздействие по продольной оси (как в примере с вертолетом), ведь сердце будет тянуть главным образом вниз, и аорта опять же может не выдержать.

Мистер F наконец-то готов! Мы поднимаемся наверх, чтобы наблюдать за происходящим из аппаратной. Свет зажигается под театральное «фамф». Сам удар даже немного меня разочаровывает. Поскольку толчок создается струей воздуха,^[39] все проходит на удивление тихо. И быстро. Слишком быстро, чтобы уловить все невооруженным глазом. К счастью, запись обычно проводится в ультрабыстром режиме, так что затем все можно рассмотреть в деталях.

Мы все тянемся к экрану. Рука мистера F загибается вверх под валиком у плеча, в месте, где удалили валик, поддерживающий ребра. На руке откуда-то появилось дополнительное кольцо, и она сгибается в месте, где сгибаться вообще не должна. «Да, нехорошо», — говорит кто-то. Проблема эта повторяется еще не раз. Как говорит Гоумерт, «пустоты в кресле сами заполняются частями человеческого тела». (Хотя рука, как оказалось, все же сломана не была.)

В момент столкновения максимальное ускорение F составляло от 12 до 15 g. Гоумерт поясняет мне, что количество повреждений, получаемых в результате аварии, зависит не только от силы столкновения, но и от того, как скоро произойдет полная остановка транспортного средства. Если автомобиль остановится практически мгновенно, как, скажем, при столкновении со стеной, водитель на долю секунды может испытать стократную перегрузку. Но если у машины будет сминаемый капот (что сегодня не такая уж и редкость), вся эта энергия распределится более равномерно и в ключевой момент не превысит 10 g — ускорения, при котором выжить очень даже реально.

Чем длиннее путь торможения автомобиля, тем лучше. За одним маленьким исключением. Но, чтобы понять его, нужно увидеть, что случается с телом в момент аварии. Различные ткани нашего организма, в зависимости от своей жесткости, получают ускорение разной величины. Кость всегда движется быстрее мышц; если удар будет боковой, кость черепа двинется вперед по траектории движения, оставляя позади мягкие ткани щек и носа. Это легко можно увидеть на замедленной пленке записи боксерского матча,^[40] когда один из боксеров получает боковой удар по голове. При фронтальном ударе первым двинется скелет. Он будет перемещаться вперед до тех пор, пока что-нибудь его не остановит, будь то ремень безопасности или руль автомобиля, а затем его отдернет назад. Буквально через долю секунды после скелета свое движение начинают сердце и другие внутренние органы. В результате этой разницы в доли секунды сердце натыкается на кости грудной клетки, которые уже движутся обратно. То же случается и с другими органами. Все происходит в течение каких-то миллисекунд, так быстро, что здесь даже не совсем уместно говорить о движении вперед или назад, это не движение, это вибрация.

Опасность состоит в том, что один или несколько органов могут начать вибрировать с собственной частотой, а это в свою очередь усилит амплитуду колебаний всего организма. Когда Элла Фитцджеральд берет ноту, которая по частоте совпадает с резонансной частотой бокала, тот начинает вибрировать сильнее и сильнее. А если звук будет достаточно сильным и большой длительности, стакан просто лопнет. Нечто подобное может произойти и с нашими внутренними органами во время аварии, когда в результате сильной вибрации они просто оторвутся от положенного им места. Или и того хуже. «По сути, — говорит Гоумерт после очередной попытки выбрать подходящее выражение, — вас может сотрясти до смерти».

Вам, наверное, интересно, может ли тот самый оперный певец заставить взорваться, как стакан, и вашу печень. Нет, не может. Стекло обладает очень высокой резонансной частотой, вплоть до слышимой человеком. Частота же колебаний наших частей тела гораздо ниже диапазона человеческого слуха и относится к инфразвукам. С другой стороны, запуск ракеты также сопровождается инфразвуком, поэтому возникает вопрос, могут ли органы человеческого тела оторваться во время старта. Эту возможность НАСА исключило уже 1960-х, когда ученым нужно было убедиться, что ракеты, как выразился один эксперт, «не доставят на Луну кашу вместо астронавтов».

Студенты Боулта кладут мистера F на носилки и ставят их в кузов белого фургона. Сейчас его отправят в медицинский центр Университета штата Огайо, где исследуют с помощью ультразвука и рентгена. Вся процедура будет проходить так же, как если бы пациент был жив, вплоть до 45-минутного ожидания и оплаты по счетам.

Гоумерт пристально смотрит на то, что осталось от мистера F, хотя о чем он думает — понять сложно. Интересно, что он чувствует, проводя эксперименты с настоящим человеческим телом? Тут Гоумерт поворачивается к Боулту и задает вопрос, которого я никак не ожидала: «А вы когда-нибудь сажали их на переднее сидение автомобиля, рядом с водителем?»

Я сразу вспомнила ситуацию, свидетелем которой стала в то утро. Два студента Боулта, Ханна и Майк, стоят возле мистера F и, смеясь и громко разговаривая, разматывают длинную тонкую проволоку тензометров, прикрепленных к его костям. Вместо ожидаемого чувства отвращения вся картина создает впечатление уютной, семейной атмосферы, будто это супруги разматывают гирлянду для новогодней елки. Я была просто в шоке, как спокойно относятся ко всему этому студенты. Для них труп — это некая промежуточная категория существования: уже и не человек, но и не комок тканей. О мистере F все еще говорили «он», но не беспокоились о его удобстве или безопасности. Ханна вообще была с ним довольно мила. Когда мистеру F делали томографию, компьютерный голос говорил «Задержите дыхание», а Ханна отвечала: «Да, это у него лучше всего получается». Это было смешно, смешно и грустно: как-никак это еще раз говорило нам о том, что перед нами уже неживой человек.

Представители НАСА были куда сдержаннее. Кроме самого эксперимента и эпизода с вопросом о пассажирском месте в кабине для трупа, они старались по возможности редко обращаться к мистеру F и, говоря о нем, употребляли местоимение «оно». Получение разрешения присутствовать на таком эксперименте означало еще и то, что мне придется целый месяц общаться с представителями отдела НАСА по связям с общественностью. В день моего приезда звонков было больше, чем когда-либо. Дело в том, что НАСА не нравится, когда упоминают о том, что они проводят эксперименты с трупами. Даже в своих документах они заменяют слово «труп» эвфемизмом «посмертный человеческий субъект» (или даже еще более осторожно аббревиатурой ПЧС). Отчасти, я думаю, это связано с желанием избежать ненужных ассоциаций. Трупы в кораблях напоминают им о трагических событиях, случившихся с экипажами шаттлов «Челленджер» и «Колумбия», а также с пилотами «Аполлона-1». Ну и отчасти они просто не привыкли к этому. За последние двадцать пять лет мне приходит на ум только один эксперимент, в котором использовался человеческий труп. Случилось это в 1990 году, когда на борт шаттла «Атлантис» ученые поместили обвешенный датчиками человеческий череп, чтобы исследовать уровень радиации, проникающей в голову астронавта на низкой околоземной орбите. Боясь, что астронавты будут чувствовать себя неуютно рядом с «головой без пилота», ученые покрыли кости черепа розоватым пластиком в форме лица, что, по словам Майка Маллейна, «испугало астронавтов куда больше, чем это мог сделать простой череп».^[41]

При подготовке программы «Аполлон» дискомфорт ученых по поводу использования трупов в исследованиях, связанных со столкновениями, был сильнее дискомфорта, связанного с участием в таких экспериментах живых людей. В 1965 году НАСА совместно с ВВС провело серию испытаний, очень похожих на те, что происходят сегодня, но за небольшим исключением — испытуемыми были живые добровольцы. Двадцать семь работников военно-воздушной базы «Холлоуман», сидя в копиях кресел из кабины «Аполлона» в полном облачении астронавтов, испытали 288 приводнений: вниз головой, спиной, лицом, боком и даже под углом в 45 градусов. Максимальное ускорение составило 36 g, а удары в 12–15 g, вроде того, которому был подвержен сегодня мистер F, зарегистрировались даже несколько раз.

Полковник Джон Пол Стэпп, пионер в исследования человеческой выносливости при ударе, кратко охарактеризовал этот проект следующим образом: «Можно сказать, что ценою в несколько вывихнутых шей, потянутых спин, ушибленных локтей и случайно оброненных ругательств была достигнута безопасность кабины „Аполлон“ для трех астронавтов, которых ждет еще немало других, неизвестных нам опасностей во время первого полета на Луну».

Я встретилась с одним из добровольцев, принимавших некогда участие в этом эксперименте. Эрл Клайн падал тогда шестью различными способами. Во время его последнего «заезда» в 1966 году сила столкновения составила 25 g. Я спросила Клайна, не было ли у него каких-либо серьезных травм после этих экспериментов, на что он мне ответил, что такого не случалось. Но чем дольше мы разговаривали, тем более неправдоподобным казалось его заверение. До сегодняшнего дня (а ему уже 66) Клайна мучают боли в плече, а перед пенсией у него обнаружился разорванный сердечный клапан и «небольшие проблемы» со слухом.

Однако Клайн жалеет больше не себя, а того парня, у которого однажды лопнула барабанная перепонка, или другого, который при падении приземлился на живот и разорвал себе желудок.

В голосе Клайна не слышно ни недовольства, ни сожаления, ни даже жалоб на здоровье. «Я очень горжусь тем, что я сделал в жизни, — говорит он. — Мне нравится думать о том, что, когда астронавты летели на „Аполлоне“, у них не ломались шлемы и все такое именно благодаря тому, что мы их проверили». Человек по имени Тоурвиль говорил о чем-то подобном в интервью той же газете, в которой вышел пресс-релиз Стэппа о «вывихнутых шеях»: «Если это спасет астронавтов „Аполлона“ от травм во время приземления, я не имею ничего против того, чтобы провести пару ночей без сна из-за вывихнутой шеи». Сам Тоурвиль перенес удар силою в 25 g и страдал от травмы в результате сдавливания мягких тканей вокруг трех позвонков.

Дополнительным стимулом для подобных подвигов было повышенное жалование за работу в опасных условиях. Один из ветеранов военно-воздушной базы «Холлоуман» Бил Бритц вспоминал, что ежемесячно ему доплачивали за это $100, Клайд получал в месяц $60–65 за не более чем три испытания в неделю. А если учесть, что зарплата на базе составляла в то время около $72, можно легко себе представить, насколько существенной была надбавка. «Я жил как офицер», — говорит Клайн, добавляя, что была даже очередь из желающих принять участие в экспериментах. Но не все тесты осуществлялись на этой базе. На время одного проекта НАСА заключило договор со «Стэнли Авиэйнш» из Денвера на проведение серии испытаний с приземлениями. Макеты капсул поднимали вверх и сбрасывали на поверхности разной плотности, чтобы определить возможные повреждения астронавтов в случае, если капсула собьется с курса и приземлится, скажем, не на воду, а на грязь или гравий или даже на заасфальтированную парковку. Там, по словам Бритца, платили только по $25. «Ведь они взяли для этой работы обычных бомжей и нищих», — говорит он. Может показаться, что скандал о недоплатах мог как-то навредить НАСА, но тогда были другие времена. Нищие и бомжи жили на улице, в то время как трупы покоились на сатиновых подушках.

При возвращении на Землю первого американского космического корабля перегрузка составила на 3 g больше, чем планировали ученые. Капсула взлетела на 68 километров выше предполагаемого и приземлилась на 711 километров дальше запланированной точки. Когда через два с половиной часа до места приводнения добрались спасатели, капсула уже наполовину погрузилась в воду (внутри было уже около 360 литров воды). Спасатели открывали люк с большим волнением. Астронавт все же оказался жив! По дороге на базу он не отпускал руку старшего сержанта Эда Дитмера.

Этим астронавтом был трехлетний шимпанзе Хэм (а Дитмер — его дрессировщик). Конечно же, Хэм был не просто пассажиром при первом неудачном приземлении. Он был первым американцем, побывавшим в космосе и вернувшимся оттуда живым. Кроме того, Хэм бросил немного тени на светлый ореол славы астронавтов «Меркурия». Ведь теперь всем стало понятно, что не астронавты управляют кораблем, а корабль астронавтами. Вместе с другим шимпанзе Энос, который вышел на орбиту за три месяца до Джона Гленна, Хэм стал поводом для споров, которые длятся по сегодняшний день, о том, нужны ли астронавты вообще.

8. ОДИН МОХНАТЫЙ ШАГ ДЛЯ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА
Малоизвестные факты из жизни Хэма и Эноса

В аэрокосмическом парке им. Джона П. Стэппа можно пораниться обо что угодно. Одиннадцать исторических ракет расположены тут прямо между зарослями колючих пустынных суккулентов. Здесь можно пройтись по усыпанным гравием дорожкам и прочитать на маленьких табличках: «Опунция», «Маленький Джо», «Малиновый Еж». По названиям иногда сложно понять, кто есть кто. Вот, например, «Турецкая головка» — что это: вид кактуса или взрывоопасное оружие? Подобное замешательство можно испытать и в двухстах метрах ниже по склону, у флагштока, который обозначает вход в парк и одновременно в находящийся рядом Музей истории освоения космоса и Зал Славы штата Нью-Мексико. Там рядом с тротуаром есть бронзовая надгробная табличка, на которой написано: «Хэм, первый в мире шимпанзе-астронавт».^[42]

Шимпанзе-астронавты долгое время оставались некоей химерой. Люди никак не могли определиться, кто же они в первую очередь — обезьяны или астронавты, подопытные животные или герои нации? Единого мнения не существует до сих пор. Даже на могилку Хэма один поставил корзинку с цветами, а кто-то другой положил пластиковый банан.

И людей нельзя винить в отсутствии единодушия. Заслуги Хэма и Эноса — шимпанзе, который в 1961 году совершил первые в истории Америки пробные суборбитальный (в январе) и орбитальный (в ноябре) полеты, — были не менее славными, чем карьеры Алана Шепарда и Джона Гленна. Шимпанзе и двое астронавтов, которые отправились в космос сразу после них, никогда не тренировались вместе, хотя это было вполне возможно. Ведь они проводили время в одних и тех же барокамерах, испытывали невесомость на борту того же самолета во время параболического полета, тренировались в одной и той же центрифуге и вибростендах, чтобы привыкнуть к шуму, тряске и силе гравитации при запуске ракеты, а в славный день своей жизни прощались с Землей на той же пусковой платформе.

Обязанности по управлению ракетой были одинаково минимальны как для человека, так и для обезьяны. Капсулы «Меркурий», как выразился ветеринар Хэма Бил Бритц, «были не летательными аппаратами, а пулями»: запусти их вверх, дай знак открыть парашюты и проследи, чтобы они спокойно опустились.^[43] И о человеке, и о шимпанзе Бритц говорил как об «организме, помещенном на борт». Вся программа «Меркурий» была естественным продолжением исследований на ракетах V-2, «Аэробе» и баллистических полетов. К этому времени ученые уже установили, что в течение пары секунд человек может выжить и без гравитации. Но как насчет часа, дня или недели? «Люди то и дело спрашивают: почему да как? — говорит Бритц о программе с шимпанзе. — Поверьте, мы правда ничего не знали».

Какими могли быть последствия, связанные с полетами в космос? Речь идет не только о невесомости, но и о космическом излучении. (С момента образования Вселенной в ней с огромной скоростью летают высокоэнергичные атомные частицы. Магнитное поле Земли защищает нас от космических лучей, но на орбите эти невидимые частицы могут беспрепятственно проникать в клетки человеческого организма, вызывая их мутацию. Все это настолько серьезно, что астронавтов даже сравнивают с работниками АЭС.)

Точно так же, как Альберты подготовили почву для плодотворной работы астронавтов «Меркурия», Хэм и Шепард сыграли свою незаменимую роль для программы «Джемини». И так было всегда: «Джемини» проложила дорогу для «Аполлона», а шестимесячная работа на космической станции — для невероятно долгого путешествия на Марс. Каждая космическая программа так или иначе вносила свой вклад в развитие науки, но с каждым новым, еще более грандиозным планом освоения космического пространства предыдущие полеты рассматривались главным образом как подготовка к следующему, более долгому и сложному путешествию.

Невесомость, однако, все еще не давала НАСА спокойно спать по ночам. «Это был наш собственный кошмар, — говорил Джон Гленн в 1967 году в интервью „Ассошиэйтед Пресс“. — Офтальмологи боялись, что в невесомости глазные яблоки могут изменить свою форму, а это скажется на нашем зрении. Были даже предположения, что мы вообще не сможем ничего видеть». Поэтому в капсуле Гленна на панели управления всегда можно было увидеть уменьшенную копию таблицы для проверки остроты зрения. Гленна заставляли читать строчки с буквами каждые двадцать минут. Кроме таблицы Снелла, на борту имелись также приборы для определения развития астигматизма и способности различать цвета. Раньше, когда я слышала об историческом полете Гленна, я думала: «Интересно, на что был похож первый выход астронавта на орбиту Земли?» Теперь я знаю. На прием у офтальмолога.

Еще одной заботой НАСА было большое ускорение при старте ракеты и при ее возвращении. Если что-то пойдет не так, астронавты должны быть в состоянии дотянуться до панели управления. Но если из-за возросшей в несколько раз тяжести рука весит 30 килограммов вместо обычных 4, сможет ли астронавт просто поднять ее? Именно поэтому Хэм (а позднее и Энос) неделями учились дотягиваться до рычагов управления и нажимать на них в случае надобности. Эта способность также давала ученым возможность проследить динамику когнитивных способностей шимпанзе во время полета. Исследователи хотели убедиться, что отсутствие тяжести и уже открытое радиационное излучение космоса не окажут негативного влияния на время реакции астронавтов.

Но если учесть, что астронавтами «Меркурия» были лучшие военные пилоты, которые уже привыкли к колебаниям и воздушной тряске, то такие опасения не совсем понятны. Конечно, эти мужчины никогда прежде не были в космосе, но они провели достаточно времени у его порога, чтобы мы могли быть спокойны за них. Будучи летчиками-испытателями, они уже не понаслышке знали, какой силы может достигать перегрузка при резком подъеме (во время некоторых полетов они испытывали куда большие перегрузки, чем те, что возникали при запуске «Меркурия»). НАСА было уверено в людях, но не в том, что весь полет пройдет гладко. За два месяца до запуска «Меркурия» система управления ракеты «Редстоун», которая должна была запустить капсулу Шепарда в космос, вдруг начала давать сбои. В последние минуты в аппаратное устройство внесли семь изменений, которые на практике проверить, естественно, не успели. (Впоследствии НАСА, видимо, очень сожалело обо всех этих предосторожностях, ведь в итоге русским удалось опередить американцев и отправить Юрия Гагарина в космос на три недели раньше Алана Шепарда.)

Тот факт, что Хэм первым вышел в космос и вернулся оттуда целым и невредимым, дало повод для сравнения астронавтов, героев нации, с прославленными шимпанзе. «Да, быть вторым после обезьяны — сильный удар по эго», — говорил Бил Бритц. Астронавты наверняка предпочли бы иметь какого-нибудь другого предшественника. Еще до полета Хэма, чтобы проверить сенсоры кабины, в космос была запущена ракета с «манекеном члена экипажа»,^[44] который мог «дышать», поглощая кислород и выдыхая углекислый газ. Так что те же оскорбительные намеки могли быть сделаны и относительно чучела, макета настоящего человека, который тоже «вышел в космос». Но прессу эта история не интересовала, они предпочитали сравнение с шимпанзе. Когда летали Шепард и Гленн, на корабле уже не висел дозатор с банановыми шариками, но видно было, где он находился раньше. Как сказал Чак Эгер, спортсмен-культурист, «я бы не хотел лететь в ракете, где, прежде чем сесть на стул, нужно смести обезьяньи какашки».

Хотя астронавты жили и тренировались бок о бок с Хэмом, Эносом и их дублерами в знаменитом Ангаре S космического центра им. Кеннеди, Бритц может вспомнить только один-два случая, когда ему удалось переброситься несколькими словами с Шепардом. «Мы не часто пересекались, — говорит и ветеринар Эноса Джерри Файнег. — Они как могли отрицали факт нашего присутствия». Шутки об обезьянах тоже особой популярностью там не пользовались. Бритц рассказал мне историю о том, как возле здания показался фургон с изображением астронавта и шимпанзе, направляющихся к готовой к запуску ракете: «На фургоне были нарисованы траектории полета Алана Шепарда и Хэма. Траектория полета шимпанзе — выше и длиннее». (Из-за сбоев в управлении Хэм действительно взлетел на 68 километров выше положенной траектории.) «Поверьте, многих это действительно взбесило. Через минуту фургон как сквозь землю провалился», — вспоминает Бритц. А директор пусковой платформы «Меркурия» Гвентер Уэндт однажды даже угрожал Шепарду заменить его одним из тех парней, которые готовы работать за бананы. Шепард, как гласит история, бросил за это в Уэндта пепельницей.

Джона Гленна шутки с обезьянами задевали не так сильно, как Алана Шепарда, поскольку Энос был не такой сенсационной новостью для прессы, как шимпанзе Хэм. Еще перед полетом Хэма советским ученым удалось отправить в космос двух собак Белку и Стрелку, которые вернулись с орбиты живыми, и теперь Америка ждала ответного шага от своего правительства. Когда же Хэм живым и невредимым вернулся Землю, пресса говорила о нем не как о подопытном животном, а как о коротконогом волосатом астронавте. Журнал «Лайф» даже поместил его фотографию в костюмчике для полетов^[45] на обложке одного из своих номеров под заглавием «Бравый Хэм. Возвращение из космоса». Публика была взбудоражена. На адрес военно-воздушной базы «Холлоуман», где проживал тогда Хэм, начали приходить письма, цветы, сувениры для маленького героя. Люди даже присылали копии страниц из журнала «Лайф» с просьбой, чтобы Хэм поставил на них свой «автограф». Работники базы даже жаловались, что «автографов» было сделано так много, что на аукционе они стоили уже не больше $4. (Хотя и это, скорее всего, была цена подделки. Сотрудники не хотели «переутомлять» обезьянку частым обмакиванием лапки в чернила, так что, по словам Бритца, часто заменяли его каким-нибудь другим волосатым сородичем.)

В целом в газетах статей о Хэме вышло, наверное, раз в пять больше, чем об Эносе. «Энос был не столь харизматичен, и он не был первым», — заключает Файнег. Так что ореол Джона Гленна действительно не так сильно мерк в лучах славы его обезьяноподобного предшественника. Гленн даже пытался как-то смягчить нелестные сравнения собственными шутками. Однажды перед аудиторией он рассказал историю, как маленькая дочка Кеннеди спросила его при президенте, где сейчас обезьянка.^[46]

Насколько публика обожала Хэма, настолько же она не любила Эноса. В новостных сюжетах часто создавалось впечатление, что Файнег то и дело подыскивал способы описать Эноса с положительной стороны. Вместо того чтобы назвать его «упрямым» и «раздражительным», ветеринар старался говорить о своем подопечном как о «тихом, молчаливом члене сообщества с твердой жизненной позицией».

«Он был довольно злобным шимпанзе, — вспоминает Файнег, — настоящим паршивцем». Сотрудники даже называли его не Эносом, а Пенисом, что еще раз говорило о том, насколько непопулярен он был даже среди своих.

Прозвище Эноса также упоминается в книге «Животные в космосе», но ее авторы считают, что эта кличка обязана своим происхождением совсем не дурному характеру шимпанзе. Они утверждают, что прозвище «Энос-пенис» появилось из-за большой любви обезьянки к мастурбации и что НАСА даже установило шимпанзе балонный катетер, чтобы он не отвлекался во время полета. (И Хэма и Эноса снимали все время, пока они находились на борту.) А когда произошел сбой системы и вместо банановых шариков обезьяна получила удар током, разочарованный Энос вырвал катетер и начал «ласкать себя прямо перед камерой». По крайней мере, так пишут авторы книги.

Несколько дней, не переставая, я искала в правительственных архивах кадры порнографического характера с Эносом в главной роли. Я нашла записи, сделанные во время полета Хэма, во время подготовки Эноса к полету, но ни одной, где бы Энос нажимал на рычажки — свои или сделанные НАСА. Тогда я решила еще раз поговорить с Файнегом.

«Не знаю, откуда пошли такие слухи, — ответил мне Файнег. — Я работал с Эносом много лет и ни разу не видел, чтобы он занимался чем-нибудь подобным. А прозвище ему досталось из-за его же поведения».

«Так катетер был поставлен не для того, чтобы шимпанзе себя поменьше трогал?» — уточнила я. Обычно я не особенно пытаюсь смягчать выражения, но Файнег — это человек, который настолько старательно избегает «неправильных» слов, что не употребляет их даже в фразах вроде «у меня есть фотография, где он кусает меня сзади», хотя всем понятно, что это «сзади» находится чуть пониже спины. А насчет катетера Файнег ответил, что тот был поставлен шимпанзе не в мочеиспускательный канал, а в бедренную артерию для наблюдения за кровяным давлением.

С оставшейся каплей сомнения в душе я все же решила позвонить коллеге Файнега Билу Бритцу, который был ветеринаром Хэма, но иногда работал и с Эносом.

«Нет, — ответил мне Бритц, — то есть я хочу сказать, что многие самцы шимпанзе любят поиграть с собой, но Энос просто физически не смог бы сделать этого». Бритц пояснил мне: чтобы Энос не вырвал артериальный катетер, кушетка в капсуле была сделана таким образом, что шимпанзе мог дотянуться только до уровня своей талии. И Бритц поддержал Файнега: подобной репутации за Эносом не водилось.

Тогда я связалась с Крисом Дабсом, одним из авторов книги «Животные в космосе», чтобы выяснить, откуда эта история вообще берет свое начало. Дабс тут же указал мне на статью, которую нашел другой соавтор книги на сайте доктора Мохаммеда Аль-Убайдии. В версии событий Аль-Убайдии обнаружилась и еще одна очень любопытная деталь: «Во время пресс-конференции Энос ни с того ни с сего начал стягивать с себя подгузник. Сотрудники НАСА в ужасе предвидели, что может за этим последовать. Но, к счастью, Энос оказался достаточно воспитанным, чтобы сдержаться на публике».

На мое письмо доктор Аль-Убайдии ответил, что за основу взял книгу «Космическая гонка», изданную в 2007 году. По версии этой книги, Энос был еще несдержаннее, чем писали о том предыдущие авторы: «Как только шимпанзе снял штанишки, вспышки камер ослепили всех присутствующих, как бы уверяя нас, что имя Эноса будет жить в веках, и не только благодаря его космическим подвигам». С автором мне связаться не удалось, но поиск в Google дал мне еще одну ссылку: книга «Темная сторона Луны», год выпуска 2006. Там было написано следующее: «На следующий после приземления день состоялась пресс-конференция. Как же испугались представители НАСА, когда Энос сорвал с себя подгузник и начал ласкать себя на виду у всех». Авторы «Темной стороны Луны» дают ссылку на другую книгу о программе «Аполлон», написанную Джеймсом Шефтером в 1999 году, — «Гонка».

«Энос неоднократно во время тренировок стягивал с себя подгузник и принимался мастурбировать. Дрессировщики и врачи решили, что он прекратит это делать, только если вместо мочеиспускальной трубки, которая надевается сверху, установить ему специальный катетер. Но и это не помогло. В итоге ему был поставлен катетер с надувным приспособлением, достать который было уже гораздо сложнее». Позднее за подобную манеру изложения событий один из критиков назвал Шефтера автором, которому «факты мешают написать по-настоящему хорошую книгу». Описанное им приспособление кажется похожим на те коллекторы урины, которые использовали астронавты, но доподлинно известно, что данные коллекторы для обезьян никогда не применялись. Да и сложно представить, что ученые готовы были пойти на определенный риск, вставляя катетер обезьяне, только чтобы не позволять ей баловаться во время тренировок. Ну, а что касается балонного катетера, то он был запатентован только в 1963 году (через два года после полета Эноса) и использовался не для того, чтобы мешать шимпанзе мастурбировать, а для удаления тромбов. По всей видимости, книга «Гонка» была не самым надежным источником. Сам же Шефтер умер в 2001 году.

Интересно же то, что Шефтер никогда не упоминал о том, что Энос мастурбировал во время полета. Он пишет только, что шимпанзе вырвал вставленный ему катетер. Также у Шефтера нет ни слова о ситуации, якобы произошедшей во время той самой пресс-конференции (которая на самом деле прошла довольно спокойно на военно-воздушной базе «Киндли», что на Бермудах, в месте, расположенном недалеко от точки приземления капсулы Эноса). У Шефтера есть упоминание о подобной ситуации, но не на пресс-конференции, а после нее, в космическом центре им. Кеннеди. И, по его версии, шимпанзе просто снял подгузник в присутствии нескольких репортеров и представителей НАСА.

Как это обычно и происходит, история обрастала слухами и преувеличениями, вплоть до утверждения, что Энос был первым существом, испытавшим оргазм в космосе, а затем, уже после приземления, без малейшего стеснения продемонстрировал это же перед сотнями камер.

Вот, к примеру, начало репортажа информационного агентства «Ассошиэйтед Пресс», сделанного сразу после той конференции на Бермудах: «Во вторник, на своей первой после возвращения из открытого космоса конференции, шимпанавт Энос, воспитанник военно-воздушной базы Холлоуман, вел себя очень спокойно и не согласился продемонстрировать даже свой фирменный кувырок. „Он довольно милый парень, но совсем не цирковой актер“, — прокомментировал капитан Джерри Файнег».

Энос, теперь ты чист в глазах народа.

От дуновения сухого ветра цветы на могиле Хэма заколыхались. Я стою рядом, жмурясь от полуденного солнца, ем свой бутерброд и отогреваюсь после утра, проведенного в охлажденных мощными кондиционерами архивах музея. Теперь я знаю историю могильной таблички. Даже после смерти Хэма продолжают преследовать двойственность отношения и понимания. По утверждению руководства Зала славы Международного музея освоения космоса, их буквально атаковали письма и звонки от СМИ и простых людей с вопросом о том, что случилось с останками знаменитой обезьянки. Всем было интересно, что положено делать с мертвым шимпанзе-астронавтом по протоколу: провести поминальную службу или сжечь в крематории.

Позиция военно-воздушных сил относительно этого вопроса была четко обозначена в письме полковника Уильяма Коуана. По их мнению, Хэм — это историческая ценность. Коуан нередко говорил об останках Хэма как о «туше» и предлагал провести некропсию (аутопсию для животного), удалить скелет, очистить кости от остатков плоти с помощью специальных жуков, а затем передать его в архив Военного института патологии.

Останки Хэма были перевезены в другое место, на случай, если ученым все же захочется взять несколько образцов его тканей. По мне так все это было не очень хорошей идеей. Я видела фотографию Хэма, сделанную через десять лет после его полета. Он был килограммов на пятьдесят толще, зубов у него уже стало поменьше, да и в остальном он выглядел не очень. В нем уже сложно было узнать того молодого шимпанзе с розовой мордочкой и в костюмчике для полетов с обложки «Лайф». Теперь Хэм походил, скорее, на актера Эрнста Боргнайна в старости.

Но моего мнения, естественно, никто не спрашивал. В Смитсоновском институте уже предложили план таксидермии Хэма и выставки его фотографии в качестве «экспоната» Зала славы Международного музея освоения космоса. Услышав это заявление, публика просто взбесилась. В архивах до сих пор сохранилась пара писем следующего содержания: «Уважаемые. Хэм является национальным героем, а не вещью. Может, вы предложите сделать чучело и из Джона Гленна?»; «Этот шимпанзе не перец, который можно нафаршировать.» и т. д. Следующим шагом общественного негодования стала опубликованная в «Вашингтон пост» статья под названием «Плохое решение», в которой автор обвинял сотрудников Смитсоновского института в склонности к коммунистическим взглядам, ведь «Ленин и Мао Цзэдун были единственными национальными героями, из которых сделали мумии». (К слову о коммунистической традиции, в Советском Союзе решено было сделать чучела собак-космонавтов Белки и Стрелки. Сегодня они стоят в стеклянных ящиках московского Мемориального музея космонавтики с поднятыми вверх головами, будто глядя в бездонную высь неба или просто ожидая угощения.)

В результате прежнее решение было отменено, и Хэма постановили похоронить как героя, как раз напротив флагштока у входа в Зал славы (в чем-то подобной чести был удостоен и медвежонок Смоки, национальный американский символ борьбы за предотвращение лесных пожаров^[47]). Сложно представить, что осталось от прославленного шимпанзе после некропсии, извлечения скелета и переноса останков, но что бы это ни было, покоится оно сейчас здесь, под цветами.

Теперь руководству музея осталось только позаботиться о соответствующей церемонии. Они вынуждены были с уважением отнестись к желанию народа сказать несколько слов о вкладе Хэма в развитие космонавтики Соединенных Штатов. Испытывая сильнейшее давление со стороны, представитель музея по связям с общественностью послал письмо извечному сопернику Хэма Алану Шепарду. В письме говорилось о том, что Шепарду должна понравиться возможность провести немного времени в кругу внимания «национальных средств массовой информации», будто ему, первому американскому астронавту, этого внимания недоставало, особенно на мероприятии, где главной фигурой будет не он, а все тот же шимпанзе. Позднее автор признал, что письмо было написано «с неподходящей для ситуации долей плоского юмора». Хотя здесь кавычки, по всей видимости, излишни, и самому автору письмо показалось достаточно остроумным.

Ответ пришел на фирменном бланке регионального отдела компании «Куэрс» в штате Техас, директором которого и работал в то время Шепард. Бывший астронавт поблагодарил руководство музея за «интересное предложение» и выразил сожаление по поводу невозможности принять его. Письмо напечатал секретарь Шепарда, подписи астронавта на нем также не стояло.

Разочарованные сотрудники Зала славы решили пригласить тогда Джона Гленна, который в то время был уже сенатором и кандидатом в президенты США. Гленн также вежливо отклонил приглашение музея, ссылаясь на обстоятельства.

В ежедневной газете «Альбукерке Джорнал» вышла статья с коротким описанием всей церемонии. На фотографии можно было увидеть человек сорок, спокойно стоящих возле могилки Хэма. «Полковник Стэпп произнес небольшую речь, после чего девочки-скауты из отряда 34 города Аламогордо возложили на место захоронения венок», — писала газета. Некогда Стэпп проводил эксперименты в краш-лабораториях на военно-воздушной базе Холлоуман, где ученые нередко использовали в своих экспериментах шимпанзе, если казалось, что их условия слишком опасны для человека. Так что Стэпп был не совсем подходящим для данной церемонии человеком. С одной стороны, он как никто другой был хорошо знаком с героизмом этих сородичей человека, но только потому, что сам же и подписывал большинство бумаг, предписывающих им совершать эти самые героические поступки. Вся его речь была исполнена уважения, но не сентиментальности,^[48] получился один из тех редких панегириков, в которых сочетаются лирика и физика.

Эносу памятников никто не ставил. В регистрационной книге базы Холлоуман^[49] значится, что его «останки находятся в Смитсоновском институте», но где конкретно, похоже, никто уже и не знает. Крису Даббсу, автору книги «Животные в космосе», удалось как-то познакомиться с человеком, чья мать некогда препарировала глаза Эноса, чтобы провести исследование воздействия на них космического излучения, но мужчина понятия не имел, что случилось с остальным телом шимпанзе. Из этого можно заключить, что его останки были разделены на части и отданы ученым на исследование, что вполне обычная судьба для подопытного животного.

Как бы там ни было, Хэм и Энос — наша история. Они сыграли немалую роль в попытках страны покорить космическое пространство, но я бы не спешила называть их «героями». Хотя бы уже даже потому, что в их действиях не было и капли храбрости и отваги. Подвиг всегда предполагает некое осознание опасности и действие, несмотря на это осознание. А для Хэма 31 января 1961 года был просто еще одним необыкновенным днем в маленькой металлической коробке. Алану Шепарду во время полета, возможно, и не пришлось использовать свои навыки летчика-испытателя, но ему наверняка понадобилось все его мужество, чтобы совершить этот подвиг. Он позволил поместить себя в герметичный контейнер на носу ракеты и запустить в космос, что было безумно опасным поступком, на который решился самый обыкновенный человек.

Решение отправить вначале в космос шимпанзе, а не астронавта было совсем не простым. НАСА пришлось учесть не только всю обеспокоенность за команду «Меркурия» и отсутствие уверенности в технике, но и давление со стороны Советского Союза. Та же смесь неуверенности и желания стать первыми царила и в первые дни работы программы «Аполлон». Видя, что СССР все время удается быть первым — запустить первый искусственный спутник, первое живое существо на орбиту (собаку Лайку), добиться возвращения с орбиты живых существ (собак Белки и Стрелки), отправить человека в космос и совершить первую космическую прогулку, — Соединенные Штаты стремились во что бы то ни стало первыми добраться до Луны. НАСА, не жалея сил, работало над воплощением в жизнь заявления Кеннеди о том, что к концу 1960-х американцы высадятся на Луне. Ну, или хотя бы окажутся довольно близки к этой цели.

Первый американский флаг на Луне мог быть поднят шимпанзе

Между маем 1962 и ноябрем 1963 года опытный репортер «Ассошиэйтед Пресс» Гарольд Р. Уильямс написал четыре очерка о своих визитах в новое здание для шимпанзе, построенное при исследовательской аэромедицинской лаборатории базы Холлоуман. «Школа шимпанзе», как Уильямс называл это учреждение, состояла из множества безобразных на вид корпусов, где жили и тренировались для программы «Меркурий» Хэм, Энос и другие шимпанзе. Двадцать шесть сотрудников в белых халатах работали в здании с кухней и новым спальным корпусом, куда выходили двери всех клеток. Обучение же в «школе» проходило по «новой, сложной и секретной» программе. Очерки Уильямса печатались не в одном десятке американских газет и под разными названиями, которые по-своему освещали возможный исход программы: «Первые американцы на Луне. Шимпанавты^[50] усердно готовятся к секретной космической операции»; «Обезьяны с базы Холлоуман могут стать первыми землянами на Луне»; «Выпускники школы для шимпанзе побывают на Луне».

Уильям писал об «отличнике» школы, шимпанзе Бобби Джо, о том, как он сидел за макетом панели управления и без усилий двигал джойстиком, направляя крестик внутрь круга. «Мы вполне уверены, что Бобби действительно мог бы полететь в космос и посадить корабль обратно на Землю», — говорил гид Уильямса майор Герберт Рейнолдс, который впоследствии возглавил Медицинский колледж Бэйлора. В следующий свой визит Уильямс познакомился с шимпанзе по имени Гленда, которая провела в макете космического корабля уже три дня и все это время выполняла все те действия, которые должен делать астронавт во время полета. Гленде оставалось провести взаперти еще два дня.

А ведь именно пять дней понадобилось астронавтам, чтобы добраться до Луны и водрузить на ней американский флаг. Так неужели это правда? Неужели НАСА и ВВС действительно планировали обойти советских ученых, отправив на Луну шимпанзе? О том, что животные могли бы вернуться назад, не было и речи. Оторваться от Луны и состыковаться с орбитальным модулем стало бы запредельным требованием для любой обезьяны. А вот направить ракету прямо на Луну и совершить посадку корабля можно было, и управляя прямо с Земли, точно так же, как это делают сегодня с беспилотными вездеходами. Самая сложная задача во всем этом плане возлагалась на отдел связей с общественностью, которым пришлось бы найти способ оправдать НАСА в глазах публики за смерть героя-шимпанзе.

В ноябре 1957 года милая и спокойная дворняжка^[51] по кличке Лайка стала первым живым существом, вышедшим на орбиту вокруг планеты. К сожалению, ученые не могли обеспечить ей безопасное приземление. Около недели советские власти не сообщали о том, жива ли Лайка вовсе. Они игнорировали все запросы, поступающие от СМИ и групп по защите прав животных, пока всеобщее возмущение и негодование полностью не свели на нет славу от научного достижения. Так что через девять дней после запуска ракеты радио Москвы все же подтвердило слухи о смерти собаки. Никаких подробностей за этим, однако, не последовало. Только в 1993 году Олег Газенко, руководивший экспериментом с Лайкой, рассказал одному из авторов книги «Животные в космосе» о том, что собака погибла из-за перегрева капсулы буквально через четыре часа после запуска ракеты.

Возможно, если бы вместо собаки на борту находился человек-доброволец, история получилась бы менее скандальной. В 1962 году — в том самом, когда Уильямс писал свои очерки о школе для шимпанзе, — в воскресном приложении одной газеты под названием «На неделе» появилось предположение, что Советский Союз рассматривает возможность высадки на Луне космонавта, который заранее будет знать, что это дорога в один конец. В тот же год, как отмечал историк Дейв Дулинг, в изданиях «Ракеты», «Неделя авиации и Космические технологии» и «Аэрокосмическая инженерия» появились детальные описания подобного проекта, который мог бы быть осуществлен НАСА. Как оказалось, идея лунной экспедиции с одним человеком на борту и с билетом в одну сторону в руках исходила от двух инженеров компании «Белл Аэросистемс» Джона М. Корда и Леонарда М. Сила. «Это был бы более дешевый, более быстрый и, возможно, вообще единственный способ обойти русских», — говорил Корд. Как отмечал Дулинг, имевшиеся на тот момент данные действительно свидетельствовали о том, что советские ученые готовы были произвести высадку на Луне уже в 1965 году. (Американцам удалось это сделать только в 1969-м.)

В действительности же ни у Советского Союза, ни у Соединенных Штатов не было плана оставить бедного и несчастного астронавта умирать на Луне. Его непременно бы забрали оттуда, через год или три — так скоро, как только ученым бы удалось придумать, как это сделать, и было бы построено необходимое оборудование. За астронавтом отправили бы еще девять ракет с жилым модулем, модулем связи, всевозможным снаряжением, в том числе и тем, что могло быть использовано для постройки нового модуля. Плюс ко всему у астронавта было бы 4,5 тонны еды и достаточное количество воды и воздуха, которых бы ему хватило на все это время.

Спрашиваете, кто бы на это согласился? «Мы искренне верим, — писали Корд и Сил, — что найдутся смелые и подходящие нам люди, которые добровольно согласятся принять участие в программе, даже если будут знать, что шансов на возвращение почти нет». И я им верю. Даже сегодня есть астронавты, которые с радостью согласятся полететь на Марс без малейшей надежды на возможность вернуться домой. Ведь пока такой и не предвидится. Предполагается, что члены экипажа до конца своих дней будут жить за счет доставки дополнительных запасов на автопилотируемых ракетах. «Всю свою жизнь я готовилась к полетам в космос, — сказала астронавт Бонни Данбар журналисту „Нью-Йоркер“ Джероми Групман. — И если дорога на Марс станет последним событием в моей жизни, думаю, это будет не худшим ее завершением». В 2007 году Валентина Терешкова, первая женщина-космонавт, рассказала в интервью, что полет на Марс был мечтой всех первых космонавтов и даже сейчас в свои 72 она мечтает о ее осуществлении: «Я готова полететь, даже зная, что никогда не вернусь назад». И все же годы доставок дополнительных запасов обойдутся, скорее всего, не дешевле, чем разработка двигателя взлетной ступени для Марса. Ну, или в крайнем случае на тех же ракетах дополнительных доставок можно привезти, например, топливо и оборудование, необходимые для обратной дороги, а не только продукты для выживания.

Однако Дулинг сомневается, что НАСА могло всерьез заняться подготовкой плана Корда и Сила. Хотя он считает вполне вероятным, что аэрокосмические сообщества, пусть и ненадолго, но все же задумывались над возможностью осуществления данного проекта с помощью шимпанзе.

Я решила еще раз перечитать статьи Уильямса. Кроме заголовков, в них практически не было и слова о высадке на Луну. Так неужели редакторы газет^[52] просто привлекали такими провокационными заголовками интерес публики? Мне нужен был другой источник информации. Майор Рейнолдс умер, а Джерри Файнег покинул базу Холлоуман уже в 1962 году. Ни он, ни Бритц не припоминают ничего подобного, хотя Бритц и упомянул, что на базе «Брукс», расположенной недалеко от Сан-Франциско, действительно учили какого-то макак-резуса управлять джойстиком. «Это была попытка проверить, могут ли обезьяны в принципе летать, — отвечал мне Бритц в письме. — А справлялись они действительно хорошо». Но какова была конечная цель проекта, Бритц тоже не знает. Я тоже слышала о том, что на базе «Брукс» дрессировали обезьян году этак в 1964. Однажды мне попалась газета, в которой говорилось о шимпанзе, который поранился там в симуляторе космического корабля, когда из-за неисправности педаль для ног «не сильно, но неприятно» ударила его электрическим током.

Затем я узнала о другом историке, Руди Пьюрификато, который работает сейчас над историей авиабазы Райт-Паттерсон, другого центра развития аэрокосмической медицины шестидесятых. Я решила связаться и с ним. «Они действительно могли планировать полет шимпанзе на Луну», — написал он мне в ответ. И добавил, что большинство исследований, касавшихся приматов, до сих пор считаются строго секретными, и именно поэтому ни Файнег, ни Бритц (ни даже Пьюрификато) не могут говорить о том, что именно им известно. Так как же тогда репортеру «Ассошиэйтед Пресс» удалось получить информацию? Пьюрификато считает, что кто-то просто сболтнул лишнего во время интервью.

Авиабаза Холлоуман находится в десяти минутах езды от Музея истории освоения космоса штата Нью-Мексико, и я понадеялась, что найду ответы на свои вопросы в ее архиве. Смотритель музея Джордж Хаус даже дал мне какой-то номер телефона — вдруг что и получится. Однако все оказалось гораздо сложнее. Служащие как могли обходили щекотливую тему, пока наконец-то кто-то не отправил меня к представителю авиабазы по связям с прессой. Представитель заявил, что отдел с архивами документов закрыт, а ключ есть только у хранителя, но в данный момент на базе Холлоуман должность смотрителя, к сожалению, свободна (кто бы в этом сомневался, ведь новый смотритель должен будет открыть архивы). Так что теперь я была твердо уверена, что все документы по подготовке высадки шимпанзе на Луне заперты именно здесь, так же как и пленки с играми Эноса и фотографии полковника Стэппа в балетной пачке. Здесь, в Аламогордо, где состоялись первые испытания атомной бомбы, недалеко от Розуэлла и Зоны 51, секретной авиабазы, где был создан центр межгалактических контактов, паранойя стала просто стилем жизни. Хаус сказал мне, что все электронные письма, в которых хотя бы раз встречается слово «примат», в том числе и мое, непонятным образом исчезают, так и не доходя до его компьютера. И все же Хаус думал, что причиной тому являются не сами документы о секретном задании, а файлы с исками от организаций, выступающих за этическое обращение с животными. И хотя иски были поданы не на руководство авиабазы, по контракту они все же обязаны проявлять тактичность (по-моему, слово «тактичность» здесь не совсем уместно) относительно существовавшей здесь в 70-х годах колонии шимпанзе. Вот и все.

Так что я вернулась опять в садик с ракетами и решила еще раз пересмотреть фотокопии имеющихся у меня документов. И вдруг я заметила нечто, на что не обращала внимания раньше. В одной статье говорилось, что, прежде чем выйти из капсулы, шимпанзе Глена «должна была испытать сильные вибрации, вызываемые при входе в земную атмосферу». Это значит, что «полет» Глены проходил в обе стороны, а не в одну.

Сейчас мне кажется, что Глена была как бы условным астронавтом «Джемини». (Космическая программа «Джемини» 1965–1966 годов предшествовала программе «Аполлон» и высадке на Луне.) И очень даже возможно, что с 1964 до начала 1966 года «школа для шимпанзе» была призвана давать ответы на вопросы вроде того, «что произойдет с астронавтом, если его скафандр порвется в открытом космосе». Как рассказывает репортер «Ассошиэйтед Пресс», который наблюдал за этим экспериментом, ранее ученые полагали, что в случае разгерметизации скафандра в открытом космосе наступит неминуемая смерть астронавта. Причиной тому будет закипание крови и отсутствие атмосферного давления, которое, возможно, приведет к тому, что тело начнет раздуваться и в итоге просто лопнет^[53]. Однако по каким-то причинам архивы Холлоуман по-прежнему находятся под замком.

Так что идея запуска на Луну шимпанзе была вовсе не шуткой, и это только в очередной раз говорит о том, насколько политизированной являлась программа «Аполлон». Цель? Очень просто: быть на Луне первыми, пусть и с помощью обезьян. Наука здесь была чем-то второстепенным. «Захвати пару камешков перед отлетом, хорошо?» — говорили астронавту перед отправлением. А первый геолог ступил на Луну только с «Аполлоном-17», то есть только через шесть других экспедиций.

Холодная война закончилась, намеченные цели покорения космического пространства вроде как достигнуты. Те, кто утверждал, что будущее (в том числе и денежное) за наукой, принялись разрабатывать модули, управляемые роботами. Так что теперь единственной главной причиной того, что космические агентства по-прежнему нанимают астронавтов, является поддержание общественного интереса и, естественно, финансирования. Как говорится, «никаких баксов без Бака Роджера».

Но не все с этим согласны. «Если нужно ответить на вопросы о специфике камней на Марсе, робот с этим превосходно справится. Но если вопрос будет сложнее, относительно, к примеру, истории планеты, здесь уже и сотня роботов не справится, — говорит геолог Ральф Харви, который участвовал некогда в разработке лунной экспедиции. — А вот человек или два смогут, потому что у людей есть та удивительная способность, которую мы называем интуицией. С помощью ее мы уже создали немало картин жизни и истории и всегда готовы сотворить еще одну. Дайте нам одну минуту, чтобы вглядеться в происходящее на Марсе или месте преступления, и мы уже можем рассказать вам, что здесь было ранее».

На протяжении вот уже двадцати трех лет Харви курирует поиски метеоритов в Антарктиде, так что он как никто другой знает, что значит проводить геологические исследования в экстремальных условиях. Когда мы встретились, Харви только возвращался из Центра космических полетов Годдарда, где он участвовал в разработке нового полета на Луну, который должен состояться примерно в 2025^[54] году.

Почему нужно целых пятнадцать лет на подготовку очередной высадки на Луне? Сейчас узнаете.

9. ДО БЛИЖАЙШЕЙ АЗС 380 ТЫСЯЧ КИЛОМЕТРОВ
Планирование экспедиции на Луну — задача не из легких, но все же проще, чем планирование ее репетиции

Жили-были астронавты, которые однажды объехали Луну на двухместном электрическом багги. Их машинка была похожа на те, что ездят по полю для гольфа или что используются в больших закусочных Майами, чтобы подвозить пожилых посетителей до стоянки. Из-за немного странного вида этих автомобильчиков экспедиции на Луну 70-х невольно стали ассоциироваться со спокойной и размеренной прогулкой пенсионеров. Но сейчас уже этого нет. Новые роверы НАСА напоминают уже больше футуристические трейлеры для туристов, чем прогулочные коляски для стариков. Они полностью герметизированы, что очень хорошо для астронавтов, которые могут спокойно снять там свои тяжелые и неудобные скафандры с громоздкими шлемами. НАСА условно говорит о внутренней экипировке таких роверов как о позволяющих работать в обычной одежде, так что я не смогла удержаться, чтобы не представить себе астронавтов, разгуливающих по модулю в обтягивающих маечках и без штанов. Если НАСА построит когда-нибудь базу на Луне,^[55] астронавты смогут совершать очень длинные и сложные путешествия. Группы исследователей будут ежедневно встречаться и спокойно возвращаться на базу после двухнедельных экспедиций. В новых вездеходах есть где поспать и разогреть еду, для стеснительных в туалете имеется шторка, в ровере есть даже два держателя для стаканчиков.

Прежде чем протестировать настоящие герметические вездеходы на аналогичных поверхностях (участках Земли по структуре похожих на поверхность Луны), НАСА делает несколько черновых проходов. Это своего рода двухдневная репетиция 14-дневного путешествия по поверхности Земли на макетах данных приспособлений. Этот эксперимент помогает НАСА получить реальное представление о «технических характеристиках и производительности» вездеходов — сколько времени необходимо на выполнение того или иного задания, насколько успешно проходит их выполнение и что в принципе работает, а что нет. В этот раз в качестве модели герметического мини-ровера^[56] будет использован оранжевый «Хаммер», принадлежащий ХМП исследовательской станции канадского острова Девон, что расположен в Северном Ледовитом океане. (ХМП — аббревиатура для названия проекта «Хотон-Марс Проджект»; география острова Девон похожа также на некоторые участки поверхности Марса, так что эксперименты с высадкой роверов на Красной планете здесь тоже проводятся.)

Девон действительно похож на поверхность Луны, так что узнать, как выглядит спутник нашей планеты вблизи, можно, и не покидая ее. Двадцатикилометровый в диаметре кратер Хотон является точной копией лунного кратера Шеклтон, на краю которого НАСА уже с 2004 года планирует построить свою базу. Кратеры образуются от метеороидов,^[57] падающих на планету или любое другое крупное космическое тело со скоростью около 160 000 км/ч. И если у этого космического тела нет такой же плотной атмосферы, как у Земли, которая замедляет падение метеороидов, а некоторые просто сжигает, то даже самый крошечный из них, падая, образует углубление на поверхности той же Луны. Камешек гравия, летящий с такой скоростью, при ударе может образовать кратер диаметром в несколько метров. Ученые так усердно занимаются изучением метеоритов, потому что те, словно природные экскаваторы, дают им возможность исследовать геологические породы, которым тысячи или даже миллионы лет, а такие материалы очень дорогостоящи и, как правило, редки.

Так же как поверхность Марса или Луны, ландшафт острова Девон очень неудобен для жизни и работы. Тысячи миль отделяют вас от предметов первой необходимости, на острове нет ни электричества, ни сотовой связи, ни причала, ни посадочной полосы для самолетов — одним словом, там нет ничего. Но именно это и привлекает ученых. Работая там, исследователи на практике узнают, что такое планирование в экстремальных ситуациях. Именно этот остров — лучшее место для экспериментов, помогающих выяснить, к примеру, оптимальное число астронавтов в команде, или реальное время прохождения вездеходом каменной россыпи, или даже то, сколько кислорода понадобится, чтобы выбраться из кратера по усыпанному щебнем склону. Как сказал кто-то из присутствовавших на вчерашнем собрании, посвященном подготовке пробега, «это место для совершения ошибок».

Как и Луна, остров Девон кажется пустынным и ничем не интересным местом, но только до тех пор, пока вы не познакомитесь с ним поближе. Из окна летящего низко над землей самолета «Твин-Оттер» все выглядит совсем иначе. Земля, которая со спутника похожа на простую лужу грязи, оказалась сочетанием изгибов коричневого, серого, золотистого, кремового и рыжеватого цветов. Холодная вода океана придала берегу удивительную форму и окрасила его таким образом, что кажется, будто внизу кто-то разостлал листы итальянской мраморной бумаги.

Придите сами, и вы поймете, почему планетологи добираются сюда, на край света, только чтобы увидеть это место. На нашей планете немало кратеров такого же, как и Хотон, размера, но большинство из них уже заросли лесом или же стали площадкой для больших торговых центров. Ландшафт далекой Арктики намного проще и удобнее. Все, что там есть, это земля и небо. От центра кратера Хотон расходится так называемый шлейф закратерных выбросов вроде того, что есть вокруг всех лунных кратеров. Когда метеороид сталкивается с другим небесным телом похожего типа, энергия их удара одновременно разбивает и плавит находящуюся внизу твердую породу. Образовавшаяся в результате этого магмоподобная масса разбрызгивается наружу, оседает и, остывая, превращается в некую нугу под названием брекчия (звучит, будто это некий итальянский деликатес). А затем ждет еще 39 миллионов лет, пока какой-то человек в туристических ботинках и со шлемом на голове не придет, чтобы собрать ее.

Сегодня этих парней в шлемах двое. За рулем герметического мини-ровера сидит ученый-планетолог и по совместительству руководитель проекта «Хотон-Марс» Паскаль Ли. Именно он в 1997 году при поддержке НАСА, Института поиска внеземных цивилизаций, Института Марса и нескольких других организаций создал на базе кратера Хотон исследовательский центр ХМП. Другой пассажир на переднем сиденье вездехода — это Эндрю Аберкромби, представитель проекта НАСА по исследованию психологических систем и поведения человека при РОК. Аберкромби — симпатичный веснушчатый блондин, которому каким-то чудесным образом удается сочетать в себе весь прославленный «американизм», вплоть до клочка выгоревших волос и немного шепелявого акцента. Между Ли и Аберкромби сидят, сжавшись, практикант программы ХМП Джонатан Нельсон и неизменный товарищ по кабине Ли собачка Пинг-Понг. Три автомобиля повышенной проходимости (АПП) послушно следуют за «Хаммером», в котором едут механик Джесс Уивер, инженер-разработчик скафандров Том Чейз и я. Мы вшестером составляем команду «Альфа» герметического мини-ровера (или, как называли нас в Центре управления, ГМР-Альфа). К концу дня мы должны «состыковаться» с еще одной группой, ГМР-Браво.

Мы едем медленно, со скоростью 10 км/час, как и настоящий вездеход. Невысокие, усыпанные гравием холмы кажутся здесь просто однообразно серыми. Пейзаж за окном удивительно похож на лунную долину Тавр-Литтров, где в 1972 году астронавты совершили поездку на вездеходе. Проезжая по такой пустынной местности в похожем на луковицу шлеме на голове, я могла легко (и не без доли смущения) вообразить, что еду по настоящей Луне. Ли определенно испытывал удовольствие от поездки («Можете себе представить, что я организовал все это»?), и я легко могла его понять. Мы все просто влюбились в это место.

Все, кроме нашего механика Уивера, которого совсем не интересовал пейзаж за окном, я же только им и любовалась. Вчера я даже чуть не ударилась об АПП, стоящий прямо напротив меня, настолько сильно я была поглощена созерцанием. Во время первых высадок на Луне ученые беспокоились, что красоты местного пейзажа будут сильно отвлекать астронавтов, поэтому полеты были распланированы буквально по минутам. «За все время мы только раза два выглянули в окно», — вспоминает Юджин Сернан в разговоре с Харрисоном Шмиттом во время подготовки к полету «Аполлона-17».

Ли останавливает «Хаммер» и сверяется с GPS-навигатором. Мы достигли первой точки нашего маршрута. Это своего рода пит-стоп для геологов: надеть скафандр, залезть по крутому склону и собрать пару образцов почвы. В это время Ли и Аберкромби стоят возле машины и играются со своими наушниками, после этого, правда, они уже не могут больше общаться ни друг с другом, ни с «центром управления». За «Хаммером» Чейз раскладывает на матах части фальшивых скафандров. Если бы вездеход был настоящим, скафандры можно было бы просто снять с его задней панели. Астронавты залезли бы в них прямо из вездехода, повернулись бы, чтобы отстегнуться от ровера, и спокойно бы ушли на задание. А затем обратная процедура по возвращении: снять скафандр, оставить его висеть, как обмякший скелет, и попасть внутрь вездехода. Благодаря этой идее скафандры не загромождают и так стесненное пространство вездехода и не приносят внутрь космическую пыль.

Пыль — это настоящее бедствие для астронавтов. В отсутствие воды и ветра, которые могли бы помочь от нее избавиться, эти крошечные осколки кажутся раздражающе колкими. Они царапают фронтальные стекла и линзы камер, портят опорные панели и забивают шарниры оборудования. И бороться с этой пылью бессмысленно. В отличие от Земли, на Луне нет магнитного поля, которое могло бы защитить ее от постоянного потока солнечного ветра, чьи заряженные частички буквально бомбардируют ее поверхность, сообщая той электростатический заряд.

Лунная пыль застревает буквально как носки в сушильной машине. Астронавты, которые выходят наружу чистенькими и блестящими, уже через пару часов возвращаются в модуль не чище шахтеров. Костюмы и кальсоны астронавтов с «Аполлона-12» были к концу полета настолько грязными, что половина экипажа, по словам Джима Ловелла, «предпочла возвращаться домой вообще без нижнего белья».

Еще одной причиной, почему следует не допускать космическую пыль в модуль, является тот факт, что в условиях низкой гравитации ее частички будут оседать очень медленно, а значит, смогут легче попасть в легкие и накопиться в мягких тканях организма. НАСА проводило уже так много исследований по космической пыли и способам борьбы с нею, что существует целая индустрия заменителя лунной пыли.^[58] (Лунные камни и их осколки считаются «национальным достоянием», и поэтому их нельзя продавать. А вот запрета на продажу лунной пыли — настоящей или искусственной — не существует, и в 1999 году на аукционе «Кристи» покрытый пылью кусок «Аполлона-15» был продан за $300 тысяч.)

Ли тоже хочет подвесить пару имитаторов скафандра к «Хаммеру», но Уивер против. «Я так и сказал ему: я не дам вам испортить „Хаммер“», — вспоминает Уивер. Наш механик Уивер — это высокий, худощавый студент из Теннесси с гладко выбритым лицом и невозмутимым видом. Ли, который был знаком с его матерью, увидел как-то Уивера, разбиравшего мотор грязного мотоцикла, и предложил ему эту, наверное, самую лучшую в мире работу на лето.

Ли становится на колени на один из матов, чтобы Чейзу было удобнее отрегулировать на его спине ПСЖО (переносную систему жизнеобеспечения), которая внешне похожа на громоздкий белый рюкзак. Руки Ли в этот момент вытянуты вперед, словно он обращается к кому-то с мольбой или выступает в бродвейском мюзикле. Компания «Гамильтон Сандстрэнд», в которой и работает Чейз, производит как настоящие скафандры, так и их копии для экспериментов, но и те и другие нельзя надеть самостоятельно. (Это еще один совсем не героический аспект космической прогулки — кто-то обязательно поможет вам надеть штанишки.^[59]) Пока Ли и Чейз воюют с имитатором ПСЖО, Уивер достает из кармана пачку сигарет. Для него РОК — просто перекур. Он тоже думает связать свою жизнь с авиацией, но, скорее всего, в качестве пилота небольшого самолета, а не астронавта.

Вам, наверное, интересно узнать, что находится в макете ПСЖО, ведь кислорода в Канаде хоть отбавляй. Туда помещен специальный вентилятор, который нужен, чтобы шлем не запотевал. А вообще не суть важно, что там внутри. Главное, сделать рюкзак достаточно тяжелым и сковать с его помощью движения и обзорность «астронавта», как это делает настоящая система жизнеобеспечения. Теперь уже можно давать испытуемым задания и смотреть, как они с ними справляются в таком обмундировании.

На «Аполлоне» задания писали обычно на специальных планшетах, которые на липучках крепились к манжету скафандра. В открытом космосе все делается по спискам: списки на манжетах, списки работ на лунной поверхности, списки правил полета и первоочередных задач. Каждое утро на борту шаттла начинается с факса или e-mail с расписанием дня, перечня заданий и последних изменений. О любом отклонении от инструкций нужно докладывать в Центр управления полетом. В расписании астронавта распланировано буквально все, за исключением одного-двух часов «подготовки ко сну». Это как путешествие, в котором расписано буквально все, вплоть до того, на каких заправках покупать бензин.

Аберкромби бегло просматривает планшет с заданиями. Он заламинировал его, потому что на Девоне часто идут дожди, а список немаленький, так что все запомнить сложно. Я мало знаю об Аберкромби или отделе НАСА, в котором он работает, но из того, что я видела, могу точно сказать, что он действительно подходит на эту должность. Он очень серьезно относится ко всему происходящему, а 66 страниц его «Плана полевых испытаний» включают расчеты времени, описание объектов, четыре страницы по технике безопасности, древо решений в ситуациях отличных от номинальных условий, альтернативные и перспективные цели, первоочередные задачи и правила выполнения заданий. Документ распечатан в нескольких экземплярах и вручен каждому участнику эксперимента, хотя я и сомневаюсь, что кто-либо прочитал его целиком.

Аберкромби надевает белый комбинезон фирмы «Тайвек», который используется здесь вместо скафандра. Пинг-Понг крутится у наших ног с перчаткой Ли в зубах. «Может, Пинг-Понг тоже хочет поучаствовать?» — говорит Ли тем особым писклявым голоском, который так похож на лай его собаки. Но Аберкромби перебивает его: «Мы должны обсудить первоочередные задачи и перспективные цели».

«Вы выглядите прямо как отряд маляров», — ухмыляется сквозь облако табачного дыма Уивер.

Когда все надевают шлемы и макеты системы жизнеобеспе-ченья, Чейз делает пару фотографий. Аберкромби чувствует себя при этом довольно неудобно. А вот Ли, наоборот, не видит ничего дурного в том, чтобы сфотографироваться в таком облике. Поверьте, даже в ненастоящем скафандре мужчина выглядит очень привлекательным, и сорокапятилетний холостяк Ли не исключение.

С киркой в руках Ли поднимается по склону холма. За ним следует Аберкромби с сумкой для образцов. Нашим командам дали задания подобные тем, что некогда выполняли астронавты «Аполлона», — собрать и упаковать образцы камней и почв, сделать пару фотографий, проделать гравиметрические измерения и определить уровень радиации.

Харрисон Шмитт был единственным астронавтом «Аполлона» с геологическим образованием. Остальные — обыкновенные пилоты, которые прошли краткий курс введения в геологию, чтобы иметь хотя бы общее представление о том, что и как они должны искать. Обучение предполагало занятия в геологической лаборатории НАСА, где астронавты могли познакомиться с базальтами и брекчиями Земли, посмотреть на пенопластовую модель Луны и потрогать образцы настоящих лунных пород, которые доставили астронавты «Аполлона-11». Практические же занятия проходили у них на испытательном полигоне в пустыне Невада, примерно в ста километрах северо-западнее Лас-Вегаса, где в 1950-х годах проводились испытания атомных бомб и как результат осталось множество кратеров. Поскольку камни все еще сохраняли радиоактивность, астронавтам не нужно было их собирать или исследовать. И казалось, что никого это не беспокоило, но, как сказал астронавт «Аполлона-15» Джим Ирвин в интервью газете «Лунар серфис джорнал», «вернуться туда тоже никто не мечтал».

Нашей первоочередной задачей на сегодня является расчет времени. Насколько точно роверы могут соблюдать предусмотренный план передвижений? Как часто им следует выходить на связь с Центром управления? И как нужно вносить изменения в план действий, если одна из групп отстает от графика? Вот на какие вопросы мы должны помочь найти ответы. Чтобы узнать, насколько предлагаемые планы соответствуют реальным возможностям их выполнения и что этому может помешать, обе команды должны передвигаться строго по намеченному маршруту и засекать время на каждом его промежутке. В какой-то момент практикант Джонатан Нельсон сделает доклад о «продуктивности контрольных показателей», и менеджеры НАСА с облегчением вздохнут: $200 тысяч не были выброшены на ветер. Но пока это только куча разговоров вроде этого:

«НЕЛЬСОН: Вам нужно время, что мы потратили, чтобы одеться?

ЛИ: Нет. Одеваться мы вообще-то начали в…

НЕЛЬСОН: Так значит, вам и нужно время, за которое мы оделись.

ЛИ: Думаете, это и есть запрашиваемое время?

НЕЛЬСОН: Ну, существует разница между временем, которое мы потратили на подготовку и сам процесс одевания.

АБЕРКРОМБИ: Короче, сколько времени у нас ушло, чтобы одеться, обуться и выйти на задание?»

Расчет времени очень важен для астронавтов, работающих в открытом космосе. Если не знать, сколько времени придется провести вне корабля, не будешь знать, сколько понадобится кислорода тебе или заряда батареи твоему автомобилю. Астронавты «Аполлона» должны были действовать строго по плану с учетом «ограничивающих условий возвращения». Высчитывались (и высчитываются) эти самые ограничивающие условия очень просто: берется человек, на него надевают скафандр и систему жизнеобеспечения, его выгружают на аналогичной территории, этак километрах в пяти от базы НАСА, и засекают время, которое ему понадобится, чтобы прийти назад. В целях безопасности астронавтам «Аполлона» не разрешалось отходить от модуля на расстояние больше того, что они могли пройти пешком, ведь всегда надо было учитывать возможность неисправности ровера. (Именно поэтому желательно иметь на борту два ровера: если с одним из них что-нибудь случится, всегда будет второй, чтобы доставить астронавтов на борт.)

Обратная дорога всегда была источником беспокойства для людей, планировавших задания, и поводом для огорчений астронавтов. На местности, где нет ни деревьев, ни зданий, которые могли бы помочь сориентироваться, довольно сложно понять, какая часть пути уже пройдена, а сколько еще предстоит пройти. Поэтому в целях той же безопасности действовать приходилось строго по плану, вплоть до мельчайших подробностей. Вот астронавты и придумывали, что могли. Во время одного из возвращений на борт «Аполлона-15» астронавт Дэйв Скотт заметил необычный черный камень, которого до этого не видел. Скотт знал, что, если он спросит Центр управления о возможности остановиться и подобрать этот камень, ему прикажут не останавливаться и двигаться дальше. А зная, что в Центре слышат все разговоры астронавтов, Скотт решил сделать вид, что у них возникла проблема с ремнем безопасности. Впоследствии камень так и назвали — «базальтом ремня безопасности».

«СКОТТ: Смотри, там пористый базальт. Слушай, может, я… Подожди секунду, нам нужно…

ИРВИН: Хорошо, сейчас остановимся.

СКОТТ: Дай-ка застегну ремень… Опять он порвался.

ИРВИН [продумывает план]: Может, ты дашь мне свой?

СКОТТ: Сейчас… Вот только найду его. [пауза]Вот он. [пауза] Подержи-ка вот здесь…

ИРВИН: Все. Готово. [долгая пауза]».

Приближается вечер. Мы уже добрались до назначенного места. Ли и Аберкромби будут ночевать прямо здесь, на сиденьях «Хаммера», остальные же вернутся в лагерь и присоединятся к ним утром. Но команды «Браво» пока не видно, так что мы решаем побродить немного вокруг и сделать пару фотографий на фоне оврага. Позднее, когда я увижу эти фотографии, то подумаю, что мы похожи там на стоящих у шахт рудокопов. Мне как-то сложно объяснить, чем меня так привлекал пейзаж острова. Но иногда бывали моменты, когда ты из последних сил тащишься куда-то вдаль, и вдруг порыв ветра заставляет тебя нагнуть голову вниз, а там — маленькая зеленая кочка мха, усыпанная, как пирог карамелью, крошечными красными цветками. Глядя на все это, невольно задумаешься, сколько сил должно быть у этого слабого и хрупкого растеньица, чтобы выжить в таких невероятно сложных условиях. А может, это просто удивление из-за контрастности цветов. Вчера, когда мы шли по склону неизменно серо-бежевого каньона, мимо нас неожиданно пролетел шмель. Желтый цвет его окраса казался просто какой-то галлюцинацией, словно цветной предмет на черно-белой фотографии. «Надо же, — сказал кто-то, — похоже, мы свернули где-то не туда».

Начинается дождь, и мы поворачиваем обратно к «Хаммеру». Ли и Аберкромби просто летают. И не удивительно, ведь только что закончился первый день первого эксперимента НАСА с вездеходами. «Просто потрясающе, — говорит Аберкромби. — На Земле не так уж много мест, которые бы были настолько похожи на лунный ландшафт.»

«Земля, это команда „Браво“», — неожиданно раздается по рации. Это голос Брайана Гласса, геофизика НАСА, а по совместительству и лидера команды «Браво». Он сообщает GPS-координаты и погодные условия того места, где они сейчас находятся. Хотя слово «сообщает» не передает той дикой смеси крика и фырканья, что раздается из радиоприемника. Они попали под сильный дождь, видимость сократилась до 90 метров, а свечи их «ровера» Кавасаки-мул (большой АПП с маленькой вместимостью) отсырели. Дело в том, что они должны были пересечь речной поток, который в действительности оказался гораздо глубже, чем можно было предположить по спутниковым снимкам. Кроме того, одна из свечей вообще оказалась неправильного размера. В общем, они отстали от графика часа этак на два.

«Похоже, не всем так весело, как нам», — заключает Уивер, набрасывая на голову капюшон.

Утро в лагере начинается со звука расстегивающегося замка палатки. Да, все наши спальные удобства ограничиваются тридцатью палатками на склоне холма, которые чудовищно контрастируют со всем остальным пейзажем. Все встают примерно в одно и то же время, ведь каждое утро проходит собрание. Сегодня оно состоится в главной палатке-«штабе». Кроме традиции проводить собрания, НАСА привнесло на остров и телефонную связь. Сотрудники НАСА в Эймсе, штат Калифорния, могут связаться с Ли, который находится буквально в нескольких десятках километров от северного магнитного полюса, набрав простой четырехзначный номер, даже без кода страны. (Остров Девон — одно из тех странных, но нередких мест, где нет унитазов со смывом,^[60] но зато работает голосовая интернет-почта.)

Веб-камера установлена в лагере на обычной треноге в углу, так что весь мир может наблюдать за отчаянными попытками Эндрю Аберкромби поддержать порядок и дисциплину на собрании, посвященном обзору результатов эксперимента. Еще одной дополнительной целью данных исследований является изучение «динамики человека в условиях длительного нахождения в ограниченном пространстве». Надеюсь, хоть кто-то делал записи в то утро, потому что я уж точно не могла.

«После первого задания мы даже опережали график на десять минут», — жалуется Гласс. Что-то в его редеющих рыжих волосах и форме бороды напоминает мне сэра Уолтера Роли, которого мое воображение так и рисует в елизаветинском жабо поверх теплого сюртука из овечьей шерсти. Гласс утверждает, что это Центр управления заставил их прождать почти два часа, пока они переделывали маршрут. «У меня. — еле сдерживая эмоции, говорит Гласс, — у меня создалось впечатление, что нам просто морочили голову, только чтобы группа „Альфа“ могла успеть к ужину».

Ли доказывает ему, что наша команда понятия не имела, что происходило с «Браво».

«Ну, — говорит Гласс, — может, это потому что. — тут он поворачивается к Аберкромби, — наш Паскаль игнорировал телефонные звонки».

«Он у меня на вибрации стоял!»

«Может, подведем все-таки итоги»? — спрашивает наконец Аберкромби.

Но Гласс начинает говорить уже о «непрекращающихся» звонках из Центра управления с вопросами о том, чем они занимаются. «И каждый раз я должен был останавливаться, искать место, где бы не так сильно мешал шум ветра и мотора, снимать шлем.» — продолжает он жаловаться.

Мораль: исследователям нужно хоть немного свободы. Жесткое соблюдение графика, которое так характерно для всех РОК-заданий астронавтов, будет практически невозможным во время всей двухнедельной высадки на Марсе. Психологи уже давно обсуждают необходимость предоставления некоторой свободы действий астронавтам, которые все чаще жалуются врачам на то, что им не разрешают самим планировать день и принимать решения относительно выполнения того или иного задания. Как и Гласс, многие из них считают, что постоянное вмешательство Центра управления очень сильно мешает и буквально деморализует. Космический психиатр из Калифорнийского университета Сан-Франциско Ник Канас занимался изучением влияния степени свободы действий на астронавтов в трех различных ситуациях. И мужчины и женщины были значительно более счастливы в группе с наибольшей свободой. Единственным исключением во всем экипаже был парень из Центра управления, который «не совсем понимал, какова теперь его роль во всем этом проекте».

Собрание все не заканчивается. Уивер уже начинает дремать. Наш проводник, известный своими принципами невмешательства, словно гризли, трется спиной о косяк двери. А Гласс все никак не может успокоиться: «У нас даже еды нормальной не было, только шоколадные батончики, а у „Альфы“ выбор был куда лучше.»

«Неправда, — возражает ему Ли. — У нас было только два бутерброда».

«Хорошо, — уныло говорит Аберкромби, — значит, надо заказывать больше хлеба».

Тут выступает Майк, повар: «Кто-то украл хлеб еще в Резолюте». (Все рейсы на остров Девон проходят с пересадкой в эскимосском поселении Резолют.) У Майка было три дня, чтобы самостоятельно закупить продовольствие на тридцать с лишним человек на шесть недель.

НАСА, пожалуй, следовало нанять Майка поваром для нашего исследования. Одной из проблем современных экспедиций НАСА является то, что в их планировании задействовано очень большое количество людей. Слишком уж много нянек приглядывает за одним дитятей. Как сказал однажды идейный вдохновитель программы «Аполлон» Вернер фон Браун, «если бы нас было больше, ничего бы у нас не получилось».

Юджин Сернан, астронавт «Аполлона-17», тоже жаловался на бесконечные приготовления и нескончаемые «что если». «Я не знаю, нужна ли нам уже вся та сообразительность — не хочу говорить „мужество“, — которые требовались от астронавтов, совершивших первую высадку на Луне. И от этой мысли становится очень грустно», — говорил Джернан. Да, и в конечном счете, всех проблем не избежать. Как справедливо отметил менеджер безопасности одного из шаттлов НАСА, «Аполлон-8» состоял из 5 600 000 частей; даже если бы все они работали с надежностью 99,9 %, ожидаемое количество ошибок составило бы 5600 сбоев.

Но, с другой стороны, как говорится, плохое планирование — это планирование неудачи.

Пару лет назад я брала интервью у астронавта Криса Хэдфилда о том, как у них проходят подготовки к РОК (как правило, это работы, связанные с починкой старого или установкой нового оборудования). Я спросила, не считает ли он, что НАСА излишне усердствует с постоянными тренировками и планами. Хэдфилд ответил, что ему пришлось провести 250 часов в лаборатории гидроневесомости, перед тем как выполнить шестичасовое задание в открытом космосе. (Лаборатория гидроневесомости представляет собой просто большой бассейн с макетами частей МКС. Считается, что, когда астронавт в скафандре плавает в таком бассейне, он максимально приближается к состоянию невесомости космоса.) «Конечно, выбор есть всегда, — говорит Хэдфилд. — Можно ничего не делать и только надеяться на лучшее, а можно потратить миллиарды долларов на каждый полет, чтобы предусмотреть любую случайность». По его словам, НАСА пытается найти золотую середину между двумя этими крайностями. «Приготовления действительно важны, — продолжает он. — Именно за них нам и платят. Не за полеты, а за собрания, планирование, подготовку и тренировки. Я стал астронавтом шесть лет назад и за все это время провел в космосе только восемь дней».

Хэдфилд также сказал мне, что авария, произошедшая с «Аполлоном-13» (по дороге на Луну на борту произошел взрыв кислородного баллона), на самом деле была как минимум однажды «прорепетирована» НАСА, и все, что сделал в тот момент Ловелл, было продиктовано ему Центром управления. Даже указание не мыться две недели.

10. ХЬЮСТОН, У НАС ГРИБОК
Космическая гигиена и мужчины, которые перестали мыться ради науки

Джим Ловелл известен прежде всего как командир экипажа «Аполлона-13» или как астронавт с проблемами. Любой, кто видел фильм с Томом Хэнксом, знает, что, когда «Аполлон-13» двигался к Луне, на его борту произошел взрыв кислородного баллона, в результате чего вырубился командный модуль, а Ловелл и двое других членов экипажа вынуждены были на четыре дня переместиться в лунный модуль с ограниченным количеством кислорода, воды и тепла. Вот уже сорок лет люди повторяют вслед за Ловеллом: «О Господи, за что такие испытания?» То же самое я сказала как-то и самому Ловеллу, но имела при этом в виду не аварию «Аполлона». Я говорила о полете на «Джемини-7», где двое мужчин оказались вынуждены провести две недели в скафандре без ванны и чистого нижнего белья, а сама капсула была настолько тесной, что даже ноги вытянуть невозможно.

Старт «Джемини-7» состоялся 4 декабря 1965 года и являлся своего рода медицинской репетицией лунной программы «Аполлона». Полет на Луну должен был занять две недели, но прежде никто из астронавтов не проводил в невесомости столько времени. («Рекорд» НАСА на тот момент составлял восемь дней.) Так что если возникнут какие-либо непредвиденные осложнения медицинского характера день этак на тринадцатый, врачи предпочли бы, чтобы астронавты находились в этот момент на расстоянии 380 километров от Земли, а не 380 000.

Ученые опасались, что мужчины просто не выдержат двух недель в скафандрах на сиденьях, похожих на те, что стоят в автомобиле «фольксваген-жук». Бесконечно заботливые сотрудники НАСА предложили Ловеллу и его напарнику Фрэнку Борману провести две недели в макете капсулы «Джемини-7» — этакую репетицию репетиции. «Четырнадцать дней в катапультирующем кресле на Земле? — говорил Борман в устной истории НАСА. — Да мы их просто послать были готовы за такое абсурдное предложение».^[61]

В действительности же ничего абсурдного во всем этом не было, ведь подобные испытания уже проводились на авиабазе Райт-Паттерсон в Огайо. С января 1964-го по ноябрь 1965 года в исследовательской аэромедицинской лаборатории здания 824 проводилась серия из девяти экспериментов по вычислению условий «минимальной личностной гигиены», включая и двухнедельные испытания в макете «Джемини-7». Сотрудники лаборатории подошли к этому вопросу очень конкретно. Под «минимальными условиями» они определили «невозможность принять душ или протереть тело влажной губкой, побриться, привести в порядок волосы и ногти. сменить одежду и постельное белье, почистить зубы и вытереть пыль в помещении». Эти условия были обязательными на период от двух до шести недель — в зависимости от эксперимента. К примеру, одна группа испытуемых должна была целый месяц не снимать скафандра, даже спать им следовало в шлемах и костюмах. В конечном итоге их нижнее белье износилось настолько, что его все же пришлось заменить. «Испытуемого С так сильно тошнило от запаха немытого тела, что он вынужден был сорвать шлем примерно через десять часов после начала испытания. Испытуемые А и В к этому времени уже были без шлемов», — написано в отчете. Но и это не помогло. Когда шлемы оказались сняты, запах вышел через окологорловое отверстие и распространился по всему помещению, так что на четвертый день ситуация, по словам В, стала уже «хуже некуда». Именно поэтому на второй день полета «Джемини-7», перед тем как расстегнуть скафандр, Борман спросил Ловелла, есть ли у того прищепка, и пояснил озадаченному напарнику: «Это для твоего носа».

Температура внутри помещения тоже варьировалась (в зависимости от группы) вплоть до 33 °C. Участники эксперимента с капсулой «Джемини» провели в скафандрах только 14 дней и ночей, но и им пришлось испытать все неудобства коллекторов для отходов, которые вскоре должны были надеть Ловелл и Борман.

Чтобы как-то измерить степень загрязнения тела, ученые брали мужчин — в основном студентов близлежащего Дейтонского университета, — отводили их по одному в душ, а затем исследовали стекшую после душа воду. Руководителем эксперимента с капсулой, официальное название которой было «устройство оценки системы жизнеобеспечения», а в повседневной жизни просто «камера», был Джон Браун. Как это ни странно, но на души мужчины тоже жаловались. «Они боялись обжечься горячей водой», — нечленораздельно поясняет Браун.

Каким бы неприятным ни было исследование для испытуемых, ученые в это время тоже не купались в ванной с розовыми лепестками. Ведь именно они должны были делать выводы: «Самый сильный запах исходит из подмышечной, паховой области и от ног».

Подмышки и пах вошли в двойку лидеров, потому что именно здесь находятся апокринные потовые железы нашего тела. В отличие от потовых желез внешней секреции, которые выделяют главным образом воду, апокринные железы производят мутную вязкую жидкость, которая под влиянием бактерий и приобретает такой специфический запах. Хотя я, честно говоря, как-то не замечала у себя прежде пота в лобковой области. Запах, естественно, был, но не пот. Я решила расспросить о том, как протекает весь этот процесс, дерматолога Пенсильванского университета и ученого, занимающегося исследованием запахов тела человека, Джима Лейдена. Он подтвердил, что в паховой области действительно есть апокринные железы и выделяемый ими запах в точности соответствует тому, что мы слышим из подмышечной области, «просто обонятельные рецепторы находятся слишком далеко, чтобы ощутить исходящий оттуда запах». В общем, я решила пока оставить этот вопрос.

Апокринные железы связаны с вегетативной нервной системой, поэтому страх, гнев и беспокойство способствуют усилению секреции. (Компании, занимающиеся тестированием дезодорантов, говорят в таких случаях об «эмоциональном поте», противопоставляя его таким образом потоотделению, вызванному повышенной температурой тела.)^[62] Кто-то может подумать, что человек, сидящий в запускаемой ракете, как выразился Лейден, уж наверняка «выдоит из этих желез все до последней капли». В телефонном разговоре с Джимом Ловеллом, я спросила, не припомнит ли он, что сказал спасатель, когда открыл люк «Джемини-7» после их приводнения. «Вас интересуют довольно необычные стороны нашей работы», — ответил он мне. Ловелл так и не смог припомнить, что сказал именно тот спасатель, но он помнил, что говорили люди, открывавшие люки «Аполлонов». «Даже слабой струи воздуха из капсулы было достаточно, чтобы почувствовать, что внутри пахнет. — Ловелл инстинктивно делает паузу, — далеко не свежим океанским бризом».

Подмышечный пот обеспечивает бактерии необходимым питанием и жильем. Экзокринный пот состоит в основном из воды и способствует росту и размножению влаголюбивых бактерий. Богатые протеином выделения апокринных желез — это двадцатичетырехчасовой ресторан для этих бактерий. (Хотя выделения экзокринных желез тоже содержат питательные элементы, чьи продукты распада, как говорит Лейден, «не последнее блюдо на всеобщем банкете». А пахнет этот пот как мужская раздевалка, правда, не так резко.)

И все же наши подмышки совсем не рай для бактерий. Пот сам по себе обладает антибактериальными свойствами. Хотя он никоим образом и не очищает кожу от бактерий, но все же сдерживает их рост. Возможно, именно этим объясняется тот факт, что с течение времени запах тел астронавтов не становится сильнее, а держится примерно на том же уровне. Согласно результатам исследования, запах мужского тела достигает своего максимума через 7-10 дней после прекращения гигиенических процедур, а затем начинает ослабевать. Сила запаха, возможно, и не самый удачный его параметр, но позволяет таким образом описать его динамику и плотность распределения.

В 1969 году советский космический биолог В. Н. Черниговский провел эксперимент с подсчетом зависимости количества бактериальных колоний от частоты принятия душа. Как оказалось, бактериям достаточно двух-трех недель, чтобы полностью покрыть поверхность подмышечной впадины или лобка. То есть к этому времени количество бактериальных колоний по сравнению с только что вымытой кожей увеличивается раза в три (за исключением разве что ног^[63] и ягодиц, где увеличение колоний происходит в 7-12 раз). Подобные результаты были получены и в ходе исследований, проводимых ВМФ США. По их наблюдениям, число бактерий после двухнедельного срока даже начинало сокращаться.

С другой стороны, вполне возможно, что через такой промежуток времени запах немытых мужских тел стал настолько сильным, что никто уже просто не мог определить, усиливается он еще или уже нет. Объяснение этому дает закон Вебера: граница определяемости изменения запаха, звука или некоего ощущения зависит от интенсивности фонового запаха, звука или ощущения. Представьте, что вы сидите в шумном ресторане. Если стоящий там гул усилится на несколько децибел, вы вряд ли это заметите, но если в комнате, где вы находитесь, будет тихо, вы сразу уловите малейшие изменения. Так же и с обонянием. Если кто-то не мылся пару дней, то особенной разницы после еще одного дня «воздержания» мы не уловим. Джим Лейден приводил пример со своим сыном, который занимался в колледже греблей. Однажды их команда решила до конца сезона выступать в одних и тех же футболках, не меняя их. «Да, удачу это им все же принесло: они стали чемпионами в тот год. Но к их лодке просто подойти нельзя было. Может, запах и усиливался от игры к игре, но как по мне, так он все время был одинаково ужасным».

Кроме того, со временем наш мозг просто перестает сообщать о неприятном запахе. «Он вроде как решает, мол, хватит уже повторять одно и то же, надоело», — говорит Лейден. К сожалению, мозг участников эксперимента с 20-дневным воздержанием от элементарных гигиенических процедур сделал такой вывод только на восьмой день.

Наверное, НАСА следовало бы добавить в список рекомендуемых для астронавта качеств и аносмию (потерю обоняния). Есть люди,^[64] которые по каким-то своим генетическим особенностям не различают одного из двух (или сразу оба) специфических запаха человеческого тела. В таких случаях говорят об аносмии к 3-метил-2-капроевой кислоте или к андростерону. «Случалось ли вам когда-нибудь ехать в лифте с человеком, от которого бы исходил очень неприятный запах? И вы еще удивлялись, как он мог выйти в таком виде на улицу. А ведь он, возможно, даже не чувствует этого, — говорит Лейден. — И те из нас, кто ни разу не ощущал ничего подобного, вполне могут оказаться в числе таких же, как и наш незадачливый персонаж».

Кроме самого запаха тела, существуют и другие источники того, что мы воспринимаем как результат несоблюдения личностной гигиены. Речь идет о кожных выделениях вроде жира, пота и перхоти.^[65] Дело в том, что в человеческом теле, где есть волосы, есть и сальные железы. Другими словами, они везде. Но на ладонях и стопах ног, где жирность может стать причиной известной ситуации «поскользнулся, упал, очнулся — гипс», их отсутствие — это еще и гарантия безопасности.

В 1969 году советские ученые, занимавшиеся изучением условий ограниченной гигиены, проводили наблюдения над процессом образования кожного сала у мужчин. (Во время этого исследования испытуемым не только запрещалось мыться, но и «большую часть времени они должны были проводить в кресле». В общем, это была группа плохо пахнущих мужчин в грязном белье, которые только и делали, что смотрели телевизор.) На протяжении первой недели жирность кожи испытуемых оставалась практически неизменной. Почему? Потому что наша одежда — удивительно хороший впитывающий материал для жира и пота. Советские ученые собрали впоследствии воду, которая осталась после умывания испытуемых, и ту, в которой постирали их одежду. Когда они сравнили количество жира, пота и перхоти в обоих контейнерах, оказалось, что от 86 до 93 % кожных выделений было в воде, оставшейся после стирки. Другими словами, практически всю (за исключением несчастных 7-14 %) грязь с тел мужчин впитала в себя их одежда. Такие выводы были справедливы для хлопковых, хлопково-вискозных и немного в меньшей степени для шерстяных тканей.

Выводы советских ученых помогают объяснить, почему в XVI и XVII веках личная гигиена не пользовалась особой популярностью. Врачи эпохи Ренессанса советовали своим пациентам мыться как можно реже. Они полагали, что, удаляя защитный жировой слой кожи, человек сам увеличивает риск заболеть чумой, туберкулезом и рядом других болезней, которые, по существовавшим в то время представлениям, передавались проникающими через поры «миазмами». Английская королева Елизавета I, которая по меркам своего времени считалась буквально помешанной на чистоте, писала: «Я принимаю ванну каждый месяц, независимо от того, нужно это или нет». А ведь многим в то время было достаточно и одного раза в год.

Но и здесь имелась своя хитрость: вместо того чтобы принимать душ каждый день, мужчины и женщины эпохи Ренессанса меняли свои сорочки. А вот астронавты «Джемини-7» и участники нашего лабораторного эксперимента этого делать не могли. В наблюдениях даже записано, что иногда одежда испытуемых просто-напросто «приставала к… паху или другим областям сгиба тела, очень сильно пахла и начинала разлагаться», а вся ситуация характеризовалась как «очень непростая». Ловелл рассказал мне, что к концу полета кальсоны экипажа «Джемини-7» находились просто в ужасном состоянии. «В районе промежности, — признался Ловелл, — было сплошное грязное пятно». То есть их нижнее белье стало куда грязнее, чем белье обычного человека, который не меняет его по две недели. Но и этому есть объяснение: обычный человек не испытывает на себе новую систему сбора урины, которая «иногда хорошенько протекает». На второй день полета Ловелл, к примеру, докладывая центру управления о выбросе урины, добавил: «Немного, правда; большая часть сейчас у меня в трусах».

Но наступает определенный момент, когда одежда больше не может впитывать в себя выделения нашей кожи. Советские ученые, наблюдавшие за изменением уровня жирности кожи на груди и спине, отметили, что для хлопка такой момент наступает через 5–7 дней. Естественно, нельзя назвать точный день, когда астронавты «Джемини-7» заметили изменения, происходящие с их кожей, но известно, что уже на десятый день у них появился зуд и неприятные ощущения в области головы и паха. А вот что случилось на двенадцатый день:

«ЦЕНТР УПРАВЛЕНИЯ ПОЛЕТОМ: „Джемини-7“, это врач. Фрэнк, у вас еще остался лосьон?

БОРМАН: Лосьон?

ЦЕНТР УПРАВЛЕНИЯ ПОЛЕТОМ: Да.

БОРМАН: У нас есть еще немного, но не думаю, что он нам поможет, Джек: столько грязи, сколько на нас, им все равно не смоешь».

Да, слово лосьон нечасто можно услышать в разговорах астронавтов и центра управления. И Бормана, по всей видимости, раздражал интерес НАСА к состоянию его кожи, словно это каким-то образом могло скомпрометировать весь его мужественный облик астронавта. Время от времени военный врач подходил к микрофону и спрашивал Бормана, в каком состоянии находится его кожа. А однажды он обратился к астронавту с совсем неожиданным вопросом: не трескаются ли у того губы. «Что вы сказали?» — только и ответил Борман. Думаю, всем понятно, что со связью проблем не было. На четвертый день полета Центр управления особенно интересовался тем, как сильно Борман потеет. Так же, как и его кожа, Борман достиг точки пресыщения. Он отказывался отвечать на вопросы, и Центру управления пришлось прибегнуть к помощи Ловелла.

«ЦЕНТР УПРАВЛЕНИЯ ПОЛЕТОМ: Его кожа не выглядит влажной?

ЛОВЕЛЛ: Пусть он сам ответит.

БОРМАН: [тишина].

ЦЕНТР УПРАВЛЕНИЯ ПОЛЕТОМ: Фрэнк, ты вообще потеешь?

БОРМАН: [тишина].

ЦЕНТР УПРАВЛЕНИЯ ПОЛЕТОМ: „Джемини-7“, это Карнарвон. Вы слышали вопрос?

БОРМАН: О потоотделении? Я бы сказал, что пот есть, но совсем немного.

ЦЕНТР УПРАВЛЕНИЯ ПОЛЕТОМ: Очень хорошо. Спасибо».

Но что происходит, когда уже одежда не может больше впитывать сальные выделения кожи и они оседают прямо на теле человека? И становится ли тогда кожа грязнее день ото дня? Оказывается, что нет. По мнению советских ученых, кожа начинает приостанавливать секрецию сальных желез^[66] уже через 5–7 дней после прекращения гигиенических процедур и смены белья. Но стоит только сменить рубашку или принять душ, как железы вновь возобновляют свою работу. А вот пятидневный слой жира, по всей видимости, даже благоприятен для кожи. Посмотрим, что говорит об эпидерме, верхнем слое кожи человека, редактор еженедельника «Американская газета о контроле инфекционных заболеваний» профессор Элэйн Ларсон: «Роговой слой эпидермиса можно сравнить с кирпичной стеной, где корнеоциты — кирпичики, а липиды — скрепляющий их раствор. Этот слой обеспечивает влажность, гибкость и защитную функцию кожи».

Так неужели мы вредим своему организму, убирая с его поверхности этот самый «раствор»? Нравится ли нашей коже регулярное очищение? Сложно сказать. Но доподлинно известно, что люди, которые очень часто моют руки, — особенно сотрудники медицинских учреждений и люди с определенными психическими фобиями, — нередко страдают от раздражения кожи или экземы. По результатам исследований, у 25 % медсестер сухая, поврежденная кожа. Как это ни странно, но частое мытье рук может усугубить проблемы, от которых, по сути, должно защищать. Речь идет о распространении инфекционных бактерий. По словам Ларсон, здоровая кожа сбрасывает до 10 миллионов частичек в день, 10 % которых составляют бактерии. Сухая, поврежденная кожа шелушится гораздо сильнее, нежели здоровая и гладкая, а значит, рассеивает больше бактерий. Кроме того, поврежденная кожа содержит большое количество болезнетворных микроорганизмов. Как говорит в таких случаях Ларсон, «чистое излишне чисто». Большинство американцев пусть и не доходят до такой крайности, но моются все же чаще, чем это действительно нужно. Как сказал один ученый (к сожалению, не могу назвать его имени, так как потеряла первую страницу его работы), «сегодня в Соединенных Штатах личная гигиена — это своего рода культурный фетиш, который обязан своей популярностью главным образом коммерческим интересам».

В космонавтике, так же как и в армии, личная гигиена — вопрос, касающийся больше морали, нежели заботы о здоровье. Космические агентства, принимая во внимание так называемую психологическую неадекватность обтирания губкой, выделяют много времени и денег на развитие душей, которые могут работать даже в отсутствие гравитации. Один из первых его вариантов назывался «душевым костюмом». Технический отчет по этому устройству содержал, мягко говоря, совсем не лестные выводы: «Процессы мытья, ополаскивания и сушки оставляют желать лучшего». Привычные нам принципы работы душа здесь не действуют; вода разбрызгивается из душевой головки с расстояния в несколько сантиметров, но крошечные капельки быстро собираются в более крупные, что делает процесс мытья, безусловно, увлекательным, но не очень эффективным. Если же держать душевую головку близко к телу, чтобы не дать капелькам стекаться так быстро, струйки воды будут просто отскакивать от вашего тела и разлетаться по сторонам, а вам придется еще минут десять ловить их, чтобы не дать им разлететься по всей станции. «Оказалось, что проще сделать вид, что душа вообще нет», — сказал астронавт Алан Бин о душевой кабинке, существовавшей когда-то на злополучной станции «Скайлэб».

Душевые кабинки советской космической станции «Салют» были оборудованы специальными приспособлениями, которые струей воздуха направляли воду вниз, к ногам астронавта. Это был уже хоть какой-то шаг вперед. Капли, правда, по-прежнему собирались в более крупные и неизменно устремлялись во впадины тела, в том числе нос и рот. Чтобы как-то избежать этого, космонавты Валентин Лебедев и Анатолий Березовой надевали в душ маски для подводного плаванья. «Вот это была настоящая экзотика, — писал Лебедев в своем дневнике. — Голый мужчина плавает по космической станции с трубкой в зубах, маской на глазах и защелкой на носу». Думаю, никого не удивляет, что экипаж «Салюта-7», как и английская королева Елизавета I, мылся только раз в месяц. А вот сегодня души на космических станциях вообще не используются. Астронавты просто протирают тело влажными полотенцами с шампунем, который смывать не нужно.

Но вопросу личной гигиены при работе на космической станции уделяется сегодня как никогда много внимания, ведь полеты становятся все длиннее, а задания требуют все больше физических усилий, что неизменно способствует усилению потообразования. В дополнение к обтиранию японские астронавты на МКС, например, носят специальную одежду, сделанную из материала, разработанного Женским университетом Токио. Этот материал «призван очищать тело от загрязнений и неприятных запахов посредством фотокатализаторов и подавлять запах пота с помощью антибактериальной наноматричной технологии». Астронавт Коичи Ваката на протяжении двадцати восьми дней носил белье из такого материала и остался им вполне доволен.

А вот астронавты «Джемини-7» могли только мечтать об «удобной ежедневной одежде для жизни на космическом корабле» (так в одном из пресс-релизов назвали изобретение японских ученых). Даже спать им приходилось в душных, тяжелых и неудобных скафандрах.

Участники же эксперимента с макетом «Джемини-7» жаловались на «зуд и сильное раздражение в паховой области». Если вы хоть раз задавались вопросом, зачем так тщательно следить за собой и регулярно менять белье, то вот вам и ответ. У людей, которые не отличаются чистоплотностью, так же как и у испытуемых во время данных экспериментов, фекальные бактерии мигрируют по организму. Исследователи авиабазы Райт-Паттерсон взяли анализы из тринадцати различных участков человеческого тела и проверили их на наличие бактерии E. coli, то есть кишечной палочки. Полученные результаты действительно поражают: фекальная бактерия была обнаружена в глазах, ушах, а дважды даже в пальцах ног. Из шести участников советского эксперимента, в котором испытуемые должны были провести тридцать дней в кресле, у пятерых развился фолликулит (воспаление фолликула волоса, вызванное бактериальной инфекцией), а у троих появились чирьи — крайне болезненные воспаления кожных волосяных мешочков. (Советские ученые использовали для названия таких воспалений более традиционный термин — «фурункул»; иногда даже хочется, чтобы, говоря о таких неприятных вещах, люди употребляли загадочные и не всегда понятные слова вроде «фурункула».)

А вот Ловелл не припомнит, чтобы у него были хоть какие-то проблемы с кожей. «Разница в том, — говорит он, — что в космосе нет гравитации, и этим все объясняется». Если человек не сидит на стуле, а его руки тянутся в стороны, подальше от тела, то на его немытую кожу не так раздражающе действуют влага и грязная, пропитавшаяся потом одежда. К ягодицам астронавта не пристает поношенное белье, и какие бы бактерии ни содержались в его поту, они не будут так легко распространяться по телу и попадать во все фолликулы. В медицине существует так называемый душевой фолликулит, который вызывается влаго-и теплолюбивыми бактериями, которые часто живут в душе, и проявляется, как правило, на ягодицах и задней части бедра — в местах наибольшего трения и давления. (Вода в душе или джакузи действительно горячая, но не настолько, чтобы убить бактерии. Не вылеченный же до конца фолликулит в ванной, как выразился микробиолог Университете Аризоны Чак Джерба, — просто «суп из бактерий E. coli».)

Шестой день полета «Джемини-7». У микрофона Фрэнк Борман. Разговор с Землей проходит в непринужденной и даже несколько фривольной форме. Но только до этого момента:

«ЦЕНТР УПРАВЛЕНИЯ ПОЛЕТОМ: „Джемини-7“, подождите, еще с вами должен поговорить врач.

БОРМАН: [тишина].

ЦЕНТР УПРАВЛЕНИЯ ПОЛЕТОМ: „Джемини-7“, это доктор. Фрэнк, у вас еще нет перхоти?

БОРМАН: Нет.

ЦЕНТР УПРАВЛЕНИЯ ПОЛЕТОМ: Повторите.

БОРМАН: Н-Е-Т. Нет, ответ отрицательный!»

Астронавт-командир корабля Борман категорически отказывался обсуждать состояние своей кожи. Но позднее, в своих мемуарах, он напишет о «коже головы» и «временной перхоти», которая у него действительно появилась. Хотя, возможно, это и не была настоящая перхоть. Перхоть — это воспалительная реакция кожи головы на олеиновую кислоту, которую выделяет живущий на ней грибок Malasseziaglobosa после того, как «съест» находящиеся на ее поверхности жировые выделения. И все будет зависеть от того, есть у вас аллергия на олеиновую кислоту или нет. «Если у Бормана до этого не было перхоти, значит, у него ее не было и в космосе», — утверждает дерматолог Джим Лейден. Лейден однажды даже платил заключенным, чтобы они не мыли голову в течение месяца, а он мог бы наблюдать за тем, появляется у них перхоть или нет. Перхоти так и не появилось. Так что и «перхоть» Бормана была, скорее всего, просто результатом накопления большого количества отмерших клеток кожи, которые мы обычно смываем, принимая душ, и их смеси с кожным салом.

Воздух в полевом лагере Антарктиды такой же сухой, как и в космической капсуле, а приспособления для умывания или практически отсутствуют, или настолько неудобны, что шестинедельная экспедиция на шестом материке по поиску метеоритов в плане гигиены действительно становится похожей на полет в космос. «За шесть недель отмершие клетки могут дважды покрыть кожу равномерным слоем», — говорил руководитель группы исследователей Ральф Харви. Иногда все это удается смыть с первой же попытки. Харви даже признался, что был удивлен, когда смог сделать это впервые: «Я помню, как вернулся домой, принял душ и увидел, что вся грязь с моих пальцев буквально исчезла».

Однако все проблемы с перхотью компенсируются неоспоримым преимуществом геологов перед астронавтами: первые всегда могут зайти в свою палатку и вытряхнуть одежду и спальный мешок. А вот в космосе или кабине-симуляторе космического корабля этого не сделаешь. Описание одной из таких кабин по завершении испытания сильно напоминало репортаж с места проведения лыжных гонок: «Тонкий слой белых хлопьев покрывал пол камеры.»

Но ведь в невесомости эти чешуйки никогда не падают. Мне стало интересно, на что похожа капсула дней этак через десять после начала полета, и я обратилась к Ловеллу. Кажется, я спросила, не чувствовал ли он себя как в снежном шаре. Он ответил, что ничего подобного не припомнит. По крайней мере, «не в таком количестве, чтобы это навсегда врезалось в память». (О том, что ему все же врезалось в память, я расскажу в главе 14.)

Голова сама по себе достаточно проблематичная часть нашего организма. Большинство сальных желез связаны с волосяными фолликулами, так что не вымытая вовремя голова быстро становится грязной. Настолько грязной, что все эти страдающие фобией умывания люди из XVI века на ночь нещадно втирали себе в голову порошок или отруби. Как и пот, кожное сало под воздействием бактерий приобретает специфический запах. Как отметил в своем докладе о пребывании астронавтов на станции «Скайлэб» космический психолог Джек Стастер, «по меньшей мере двое астронавтов сообщили о невыносимой вони, исходившей от их волос».

Борман и Ловелл вовсе не оставались в скафандрах на протяжении всего полета, как это изначально планировало НАСА. Уже на второй день врач Чарльз Берри начал заступаться за астронавтов. После долгих дискуссий решение все же было найдено: хотя бы один из астронавтов должен быть всегда в скафандре (на случай аварийной разгерметизации). Борман вытянул короткую соломинку, и Ловелл смог с облегчением стянуть свой костюм. А через пару лет Ловелл случайно услышал, как его сын рассказывал друзьям, что его папа летал вокруг Земли в одном белье.

Через 54 часа полета Борман все же расстегнул свой скафандр и наполовину снял его, а на сотом часу уже просил НАСА разрешить ему снять его вовсе. Прошло пять часов. Хаустон вернулся на связь и сказал, что Борман может снять костюм, но только если его тут же наденет Ловелл.

Ловелл пытался поначалу сопротивляться. «Я бы предпочел оставить все как есть», — говорил он, но НАСА было непреклонно. На 163 часу Ловелл все же надел скафандр, и Борман смог снять свой. Но тут Берри удалось доказать свою позицию, и оба астронавта могли продолжать полет уже без костюмов. Как вспоминал в своей устной истории доктор Берри, «если бы они не сделали этого, не думаю, что нам бы удалось завершить 14-дневный эксперимент. Представьте себе двух мужчин, которые вынуждены класть друг на друга ноги, чтобы присесть. Это действительно сложно».

Но бывают ситуации и похуже. Попробуйте, к примеру, не вставая, провести в постели три месяца.

11. ЖИЗНЬ ПО ГОРИЗОНТАЛИ
А что если никогда не вставать с постели?

Леон М. совсем не производит впечатления «важного» человека. У него довольно смутное прошлое и немало долгов. Его последней работой было место охранника, а сегодня он целыми неделями валяется в постели, смотрит телевизор и играет в видеоигры. Однако у покрытого татуировками мужчины в мягких тренировочных штанах есть нечто общее с астронавтами: сейчас его скелет разрушается так же быстро, как у астронавта на орбите.

Леон — участник очередного эксперимента НАСА, проводимого в исследовательском отделе моделирования полета (ИОМП) Галвестонского медицинского университета штата Техас. Уже не одно десятилетие космические агентства всего мира платят немалые суммы денег людям, согласившимся провести некоторое время в предоставляемых им пижамах. По крайней мере, именно так понял это Леон, который услышал об этой работе по телевизору в одном из эксцентричных экспресс-объявлений: «НАСА заплатит вам за время, проведенное в постели».

На протяжении трех месяцев, двадцать четыре часа в сутки, Леон неизменно лежал кровати; он даже не садился на ней, не принимал душ, не вставал поесть или сходить в туалет. Такой строгий постельный режим является аналогом космического полета, ведь, если долго не вставать на ноги, это может привести к ослаблению организма, подобному тому, что ощущает астронавт в невесомости. Если говорить более конкретно, то все сводится к утончению костей и мышечной атрофии. Поэтому космические агентства и проводят подобные исследования, чтобы разобраться в происходящих изменениях и научиться управлять ими.

Эксперименты такого рода помогают оценить положительное (или не совсем) воздействие лекарственных препаратов или тренажеров (так называемых контрмер) на человеческое тело в условиях ограниченной подвижности. Но задачи эксперимента, в котором принимал участие Леон, были гораздо проще: ученые хотели просто сравнить изменения, происходящие в мужском и женском организме. Леон отрывается от просмотра криминального сериала на смартфоне, который он приобрел на первый же выданный ему НАСА чек, и говорит: «Ну, по сути, да, мой организм немного изнашивается, а они просто за этим наблюдают». Он рассказывает об этом с такой радостью, словно ему только что дали повышение или в блэкджек ему всю ночь шла карта, а на его продолговатом, высокоскулом лице играет при этом обаятельная улыбка.

Человеческий организм — очень экономное устройство, его мышцы и скелет будут настолько крепкими, насколько это нужно — не больше и не меньше. «Используй, или потеряешь» — вот главная мантра человеческого организма. Если вы начнете бегать по утрам или прибавите в весе килограмм пятнадцать, ваши кости и мышцы сразу станут крепче, ровно настолько, насколько это будет нужно. А как только вы перестанете бегать по утрам или сбросите вес — уменьшится и прочность вашей опорно-двигательной системы. Уже через несколько недель после возвращения на Землю мышечная масса астронавтов восстанавливается (у наших испытуемых это происходит после того, как они снова встают с постели и начинают вести свой обычный образ жизни), а вот скелету потребуется на это от трех до шести месяцев. А некоторые исследователи даже утверждают, что после длительных полетов кости астронавтов так до конца и не восстанавливаются. Именно поэтому в подобных экспериментах ученые уделяют изучению костей особое внимание.

Прорабами на стройке нашего организма являются клетки под названием остеоциты, которые равномерно распределены по матриксу, межклеточному материалу костей. Каждый раз, когда вы бежите или поднимаете что-то тяжелое, вы повреждаете свои кости. Но эти повреждения, как правило, незначительны и быстро корректируемы. Когда остеоцит чувствует, что случилось такое повреждение, он направляет на место «аварии» бригаду «ремонтников» — остеокластов, — чтобы они разрушили поврежденные клетки, а остеобласты могли их заменить. Такой «ремонт» даже укрепляет кости. Именно поэтому в Северной Европе женщинам постклимактерического возраста советуют выполнять упражнения, которые, по сути, вредны для скелета (к примеру, бег по утрам), но они помогают быстрее восстановить тонкие и рыхлые кости естественным путем, а не хирургическим.

И наоборот, если перестать бегать и «сотрясать» свои кости (как это делают астронавты в космосе, инвалиды в колясках или участники эксперимента с постельным режимом), тензочувствительные остеокласты воспримут это, как если бы кости вообще пропали из организма. Человеческий организм всегда стремится к максимальной адаптации к существующим условиям. Организм пытается не расходовать свои ресурсы без определенной цели.

Том Лэнг, эксперт по костям из Калифорнийского университета в Сан-Франциско, некогда занимался изучением астронавтов, именно он и объяснил мне принципы работы нашего организма. Лэнг рассказал мне о немецком враче по имени Вольф, который в конце XIX века изучал рентгеновские снимки бедренных суставов маленьких детей в период, когда они переставали ползать и начинали ходить. «В это время происходит настоящая перестройка кости, которая теперь уже должна выполнять опорную функцию для всей верхней части организма. Из всего этого Вольф сделал очень важный вывод: функциональность определяет форму, а не наоборот», — заключил Лэнг. К сожалению, Вольф не сделал другого важного вывода: частое использование рентгеновского излучения (особенно если учесть уровень развития техники в XIX веке) способствует развитию раковых опухолей.

А что если очень долго не вставать на ноги? Неужели весь скелет просто разрушится? Может ли человек превратиться в бесхребетное желе, если он никогда не будет ходить? Конечно же, нет. Люди, страдающие параличом нижних конечностей, теряют от 1/3 до 1/2 костной массы нижней части тела. Компьютерные модели, построенные профессором Стэнфордского университета Деннисом Картером и его студентами, показывают, что примерно таким же будет эффект и двухмесячного пребывания на Марсе. Так неужели есть вероятность того, что, вернувшись с Марса и ступив на Землю, астронавты рискуют просто сломать ногу? Картер думает, что да. Теперь понятно, почему были случаи, когда у страдающих остеопорозом женщин ломалась шейка бедренной кости, когда те спокойно стояли, просто под весом всего тела. Не падение приводило к перелому кости, а перелом становился причиной падения. А ведь у этих женщин потеря костной массы не достигала и половины.

Компьютерная модель Картера стала продолжением исследований НАСА. «Но, похоже, никто не принял наши прогнозы всерьез, — говорит Картер. — Они до сих пор думают, что могут послать людей в космос и через пару месяцев после возвращения их кости сами восстановятся. Но факты говорят обратное. Так что перспективы жизни после двухгодичного путешествия на Марс могут быть довольно печальными».

Иногда участников экспериментов с постельным режимом называют «терранавтами». Вначале я подумала, что этот термин был введен с целью привнесения некоторой статусности в работу испытуемых, как происходит, например, с должностями вахтера или санитарного инженера, который просто водит мусоровоз. Но надо признать, что тридцатидневные испытания терранавтов действительно подобны тем, которым подвергаются работающие на орбите астронавты. Каждый день терранавтов начинался с «побудки» — бодрой музыки из динамика (к слову сказать, в то утро была песня группы «Металлика»,^[67] этакая классика в исследовательской лаборатории). На настоящем корабле люди заточены в маленьких, соединенных друг с другом комнатках, выбраться из которых, мягко говоря, проблематично. О частной жизни здесь и говорить не приходится. В лаборатории же вместо закрытых, стесненных камер используются кровати, так что исследователи могут беспрепятственно следить за тем, чтобы испытуемые все время оставались в лежачем положении. (Участникам эксперимента разрешается задергивать шторки только тогда, когда они справляют свои биологические потребности.) Нытикам здесь не место. Леон говорит, что труднее всего было примерно на середине испытания, но даже в этот момент его раздражение и недовольство были столь незначительны, что «никто этого и не заметил». За все те полчаса, что я провела с Леоном, я услышала только одну жалобу, и то по поводу курицы. «Мне нужна курица с кожей и костьми, а не порубленная на кусочки мякоть.» — посетовал он.

Леон извинился, так как пришел его массажист. В отличие от астронавтов, участники эксперимента с постельным режимом могут каждый день наслаждаться массажем, призванным помогать им ослабить боль в нижней части спины, которая является обычным результатом долгого лежания в постели. Как утверждает медицинский журнал «Джойнт Боун Спайн»,^[68] неважно, какая болезнь заставила вас лечь в постель, главное — встать из нее как можно скорее.

Когда вес тела не давит на позвоночник, его изгибы становятся меньше, а межпозвоночные диски начинают поглощать больше воды и набухать. После недели в космосе астронавты становятся примерно на 10 сантиметров выше (в среднем рост увеличивается на 3 %) и буквально, как дети, «вырастают» из своих костюмов.

Аарон Ф. провел вниз головой восемь недель: головная часть его кровати была опущена вниз на шесть градусов, чтобы смоделировать ситуацию, подобную той, которая возникает в настоящем космосе, когда большая часть жидкостей организма приливает в верхнюю часть тела. У изголовья кровати Аарона висит огромный вентилятор, который работает на полную мощь. Хотя, на мой взгляд, вентилятор не столько освежает, сколько вызывает головную боль своим жужжанием. Да и вообще, рядом нет ничего, чтобы могло облегчить участь испытуемого. Другой доброволец, Тим, находится пока на стадии амбулаторной подготовки. Через пару дней ему тоже придется лежать на постели вниз головой, но пока он еще может ходить по палате или сидеть на кровати, скрестив ноги, что, собственно говоря, он сейчас и делает. В комнату закатывают тележку с едой.

«Мое любимое время дня!» — говорит Тим. Похоже, ему действительно нравится больничная еда. Аарон берет свой поднос молча, без комментариев. Он приподнимается, опираясь на локоть. Довольно странно смотреть на человека, который откидывается назад, чтобы поесть. Такое ощущение, что пересматриваешь серые, скучные кадры «Арабских ночей», где люди, откинувшись на подушки, берут руками еду и, запрокинув голову, кладут ее себе в рот.

Тим устраивает мне короткий экскурс по своей тарелке: «У нас сегодня курица.»

«Кубиками?» — спрашиваю я, вспомнив жалобы Леона.

«Да, кубиками. Но их можно и размять. А вот здесь кружочки моркови. — Тим говорит о них с таким восхищением, словно перед ним не нарезанный овощ, а старинные золотые монеты, — кусочки яблок, молоко, две булочки и желе. Да, кормят нас здесь очень вкусно».

Аарон тоже пытается найти какой-нибудь положительный момент: «Выбор неплохой, — что для меня, честно говоря, сомнительно, — но каждый день одно и то же. Нам часто дают рыбу.»

«Боже мой, — снова вступает Тим, — да рыба здесь просто изумительная!»

Тим здесь уже во второй раз. На стене возле его кровати висит табличка: «9290, Добро пожаловать назад!» Надпись сделана яркими красками, которые одолжили в детском онкологическом отделении, которое находится тут же по соседству.

Прежде чем я успеваю что-либо сказать, Тим соскальзывает со своей постели и бежит на кухню спросить, не осталось ли у них немного еды еще и для меня.

Аарон пытается в это время размять немного ноги, вытягивая их то в стороны, то сводя снова вместе. Как и большинство других испытуемых, он согласился на эксперимент из-за денег. Пожалуй, эти палаты — своего рода тюремные камеры для нынешних должников, которые приходят сюда добровольно, ведь здесь можно не только заработать $17 тысяч, но и сэкономить на ежедневных расходах. На протяжении трех месяцев можно не тратить деньги на квартиру, еду, бензин и прочие нужды. Также это хорошая возможность избавиться от плохих привычек. (Правда, не от всех: почтовые службы постоянно доставляют к зданию лаборатории горы коробок с интернет-покупками испытуемых.)

Тим получил экономическое образование, но у него не было денег, чтобы начать собственное дело. Тогда он отправился буддийский монастырь Випассана, чтобы обдумать свое будущее, и еще потому, что там бесплатно кормили. Глубоко покопавшись в себе и съев достаточно риса, он решил стать актером. Следующие четыре года он был действительно «голодным художником», а затем узнал о том, что проходит набор добровольцев для серии исследований при ИОМП. После монастыря Тим присоединился к труппе Нового хэмпширского театра, которая ставила детскую версию «Макбета» (от одной мысли о которой меня тут же бросило в дрожь). Ну, а сейчас он решил принять участие в новой серии исследований и вновь поразмышлять над своей жизнью. Теперь он выбирает между карьерой в полиции Хьюстона, открытием прачечной, академией подготовки офицеров ВМФ, ландшафтным бизнесом или тем, чтобы стать лектором-мотиватором, ведь сейчас он находится, по его собственным словам, на стадии «кризиса четверти жизни».

По утверждению менеджера ИОМП Джо Нейгута, 30 % людей, желающих принять участие в подобных экспериментах, заявляют, что делают это не столько из-за денег, сколько из-за желания приобщиться к космическим исследованиям. Как сказал Леон, «часто я представляю, что прохожу подготовку и скоро стану настоящим астронавтом». И главное, это действительно помогает справляться со всеми неудобствами эксперимента. Зная это, организаторы исследований просят астронавтов раздать участникам экспериментов несколько своих фотографий с написанными на них словами благодарности. Время от времени астронавты заходят в эти палаты и лично вручают им свои фото. Аарона тоже навещал один из них, но его имени он, к сожалению, не запомнил. А Тим получил фотографию Пегги Уитсон с автографом (настоящего БАМФ-астронавта,^[69] как он говорит о ней).

Тим возвращается из кухни. Еды для меня не осталось, но я успокаиваю его, говоря, что не сильно из-за этого расстроилась.

«Я ничего не пропустил?» — с интересом спрашивает он.

«Ну, я слегка подвинулся влево», — отвечает ему Аарон.

Самым высоким человеком в Центре космических исследований им. Джонсона является Джон Чарльз. Его рост — ровно два метра. Уже в десять лет он знал, что хочет быть астронавтом. Но его скелет, словно догадываясь, что его ждет в космосе, свел на нет мечты мальчика, когда перерос допустимую норму. Тогда Чарльз получил докторскую степень по физиологии и начал работать в НАСА. Сейчас его задача — сделать все возможное, чтобы защитить тела и кости астронавтов от всевозможных негативных последствий пребывания в космосе.

Как-то мы с Чарльзом разговаривали в зале для встреч здания службы по связям с общественностью при Центре космических исследований им. Джонсона. В углу зала тихо сидела «дуэнья», словно наблюдая за тем, чтобы мы с Чарльзом не бросились друг другу в объятья, несмотря на действующие здесь строгие ограничения. Присутствие Чарльза, по всей видимости, взбудоражило служащих офиса. Все знают, что он говорит прямо все, что думает, и занимает довольно значительную должность, чтобы не волноваться о последствиях того, что было сказано.

На Земле, выполняя те или иные физические упражнения, мы опираемся на скелет. В невесомости же человек должен сам создавать для себя опору. Один из самых сложных и дорогостоящих способов сделать это — оборудовать на космической станции крутящуюся камеру, огромную, пригодную для жилья центрифугу, которая, вращаясь, отталкивает астронавтов от центра и создает таким образом искусственную тяжесть. (В фильме «Космическая одиссея» Кир Далли бегает по кругу, имитируя центрифугу.) Довольно интересной и не столь дорогостоящей альтернативой первому способу может быть использование беговой дорожки, к которой астронавт механически притянут. Широкий ремень, упругие шнуры, много ругательств и растертая кожа — вот и все атрибуты этой имитации, которая, как оказывается, не так уж и эффективна. Физиолог Том Лэнг утверждает, что сила тяги ремня у этого приспособления составляет лишь около 70 % веса астронавта, что незначительно уменьшает потерю костной массы — и при этом может повредить космическую станцию. Шаги астронавта, — если темп его бега входит в резонанс с собственными колебаниями станции, — создают в некоторых местах большое напряжение и могут сократить жизнь всей конструкции. Поэтому астронавтов учат бегать с определенным числом шагов в минуту.

До сих пор, правда, так и не понятно, насколько эффективны все эти упражнения. «Пожалуй, в космосе физические упражнения все же нужны, — говорит Чарльз, — но насколько, мы не знаем. Просто мы никогда не проводили экспериментов по этому поводу». Никто не хочет подвергать контрольную группу риску потери костной массы, которая может последовать в случае полного отказа от выполнения физических упражнений в космосе. «Конечно, если бы у нас были сотни астронавтов, которые выполняли бы всевозможные упражнения с различной интенсивностью, мы смогли бы разбить их на группы и сделать необходимые выводы. Но суть в том, что у нас нет такого количества астронавтов. К примеру, у нас есть человек, который тренируется на велосипеде, но не бегает по дорожке, а другой использует и велосипед, и дорожку; потом оказывается что первый из них — это сорокалетняя женщина, а другой — шестидесятилетний мужчина. Так что все, что мы можем пока предложить, — это усреднение по группе. Но это усреднение, опять же, не предоставляет нам всей необходимой информации, а значит, мы не можем защитить астронавтов так, как нам бы того хотелось». По данным Лэнга, после шестимесячного полета астронавты возвращаются на Землю с потерей костной массы в 15–20 %.

А недавно Галвестонский медицинский университет проводил исследования вибрации как средства предотвращения данной проблемы. Испытуемых эластичными веревками прикрепляли к кровати с вибрирующей пластиной. Подобный механизм часто можно увидеть в рекламе, где вам предлагают крепкие кости и мышцы, избавление от лишнего жира и плоский животик «по очень скромной цене». Я была очень удивлена, когда увидела, что медики тоже используют его в своих исследованиях. Не меньше моего был удивлен и Джон Чарльз. Когда я спросила его, могут ли вибраторы помочь избежать потери костной массы, он ответил мне, что они эту затею уже давно оставили. В документе с разрешением на использование вибромашины значится, что у исследователя есть с нею «связь»: как-никак он участвовал в ее разработке.

Картер тоже был удивлен, когда услышал об исследованиях с вибрационной установкой. Он сказал, что, когда подобные эксперименты проводились с участием животных, ученые получили один-единственный положительный результат: вибрации ускоряют сращивание переломов. «Но даже у животных с небольшим скелетом значительных изменений в костной массе так и не произошло», — добавляет он.

Вибрирование, как оказалось, имеет давние псевдолечебные традиции. Медицинские издания 1905–1915 годов просто пестрели рассказами о чудесных свойствах вибромассажа. Слабое сердце, блуждающие почки, спазмы желудка, катаральное воспаление внутреннего уха, глухота, рак, плохое зрение и всевозможные заболевания простаты — от всего обещали излечить все тем же вибромассажем. В 1912 году доктор Кортни В. Шропшир с энтузиазмом писал о том, что «если взять особый, хорошо увлажненный аппликатор для предстательной железы, присоединить его к вибратору и ввести в прямую кишку, можно очистить семенные мешочки от их содержимого». Более того, пациенты Шропшира сами приходили на процедуру по нескольку раз, чтобы закрепить эффект. Вот здесь уже, кажется, как раз и налицо «связь» с вибратором.

Ни Тим, ни Аарон в исследованиях с физическими упражнениями участия не принимали. «То, что я добровольно соглашаюсь на атрофирование своего организма, — пожалуй, самое сложное решение в моей жизни», — говорит Тим. До начала исследований Тим трижды в неделю бегал по 5–8 километров, а сегодня у него есть свой собственный план, как не допустить потери костной массы. «Однажды я слышал историю об одном военнопленном во Вьетнаме, — Тим останавливается, чтобы проглотить немного желе, а его ложка звонко ударяется о стенки стеклянной чашки. — Каждый день он мысленно играл в гольф и даже отточил за это время свои навыки! Так что я могу начать мысленно бегать», — делает вывод Тим, откидываясь на по душку.

На протяжении всего рассказа Аарон молча ел свою обеденную булочку. Но тут он неожиданно поворачивается к нам и добавляет: «А я мысленно выполняю физические упражнения». Еще он говорит, что уже подумывает над тем, чтобы предложить НАСА включить в подготовку к полетам занятия с мастерами йоги или буддийскими монахами, которые помогут астронавтам настроить свой разум на борьбу с последствиями пребывания в невесомости. Я вновь наслаждаюсь картинами, которые рисует мое воображение.

Тут в палату заходит все та же женщина с тележкой и забирает подносы. На стол Тима она ставит стакан. «Вы не допили молоко», — говорит она. Принятие пищи здесь — неотъемлемая часть эксперимента.

Студенты Галвестонского университета тоже принимали участие в исследовании. Их задачей было следить за тем, чтобы испытуемые не прятали еду под матрасы или за потолочные панели (оба варианта случались не раз).

«Нужно съедать все, — говорит Аарон. — Даже если кто-то оставит немного кленового сиропа, его принесут назад и заставят допить».

Пегги Уитсон пришлось пережить худший из сценариев Денниса Картера и Джона Чарльза. По этому сценарию астронавты после нескольких недель, месяцев или даже лет в космосе возвращаются на Землю. В результате длительного пребывания в невесомости их скелету и мышцам нанесены тяжелейшие повреждения. В довершение ко всему им приходится выдержать сильную силу гравитации, сотрясение от аварийного столкновения с землей и попытки вытащить друг друга из-под обломков капсулы. Как мы уже знаем, для Уитсон этот сценарий воплотился в жизнь в 2008 году, когда она с двумя другими астронавтами возвращалась с Международной космической станции. Тогда им пришлось выдержать баллистический спуск в атмосфере и десятикратную перегрузку при приземлении. Искры, выбитые при падении капсулы на землю, стали причиной возгорания травы, а астронавт Ли Со Ён повредила себе спину.

Я разговаривала о том случае с самой Уитсон.^[70] В день, когда должно было состояться интервью, на линии возникли некоторые проблемы с телефонной связью, и когда я наконец-таки услышала голос Пегги, шесть из моих драгоценных пятнадцати минут уже убежали. Так что практически сразу после нескольких формальных любезностей я перешла к вопросам о пожаре и сломанных костях: «Коммандер, я ваша большая поклонница. Скажите, были ли у вас опасения, что ваши ноги могут просто сломаться, когда вы вынуждены были бежать прочь от разбившейся капсулы»?

«Не-а», — отвечает Уитсон. У нее действительно было о чем волноваться, кроме опасности сломать ноги. Например, как после вынужденной необходимости дышать при восьмикратной силе гравитации удержаться от рвоты в присутствии казахских крестьян, которые работали в поле, куда упала капсула.

Во время своего первого полета на МКС Уитсон делала так много физических упражнений, что ее кости стали даже крепче, чем перед полетом. В целом потери ее костной массы не составили и одного процента. «Я делала так много приседаний, что к концу полета даже заметила, что прибавила в бедрах»,^[71] — вспоминает Уитсон. Том Лэнг, который занимался изучением астронавтов, работавших на МКС, однако, не столь уверен в эффективности физически упражнений. По его мнению, костная масса астронавтов по возвращении может не сильно отличаться от той, что была у них перед отлетом, но это не значит, что изменений практически не произошло. Все дело в распределении этой самой костной массы. Большинство восстановлений тканей будет проходить в тех частях скелета, которые служат прежде всего для передвижения, а вот другие его части могут остаться достаточно уязвимыми, что и станет причиной серьезных переломов в пенсионном возрасте.

При падении верхняя часть бедра человека — а если быть более точным, шейка и большой вертел бедренной кости — принимают на себя основную силу удара от столкновения. И здесь уже механизм с мгновенным восстановлением не сработает. Те части тела, которые то и дело подвергались нагрузке во время ходьбы или любой другой физической активности, сохраняются лучше всего. Организм старается восстанавливать их в первую очередь и делает это нередко в ущерб другим своим частям, в том числе и тем, на которые мы падаем. Именно поэтому некоторые специалисты считают, что лучший способ избегания сложных переломов и их последствий — это предотвращение падений, а не подготовка к ним с помощью физических упражнений.

Я спросила Тома Лэнга, предпринимались ли когда-нибудь попытки научиться предотвращать переломы бедренных костей посредством каждодневных их ударов. Естественно, не так сильно, чтобы сломать кости пожилых людей, а так, чтобы стимулировать работу остеоцитов в ударяемой области. Как я и ожидала, положительного ответа я не получила, но Лэнг посоветовал мне обратиться к Деннису Картеру из Стэнфордского университета.

«Идея такая была, — ответил мне Картер, — но идеей все и закончилось». Повреждения, правда, предлагалось наносить в виде не ударов, а сдавливания. «Пациента должны были посадить на кушетку, а к бедрам прикрепить приспособления, которые сдавливали бы большой вертел бедренной кости — участок, который наиболее часто страдает при падении». Сама идея кажется неплохой, но никто из знакомых врачей Картера не решился применить ее на практике. Неужели они просто боялись, что во время процедуры бедренная кость какой-нибудь пациентки может сломаться, и женщины начнут подавать иски? «И это тоже. Но вообще, мне кажется, все дело в новизне и необычности самой идеи».

Тогда мне стало интересно, есть ли способ научиться смягчать падения с помощью контролируемых тренировок. Здесь опять же на положительный ответ я сильных надежд не возлагала. Однако Картер рассказал, что одна аспирантка, работавшая некогда при исследовательской лаборатории Орегонского государственного университета, уже пыталась ответить на этот вопрос. В своей диссертации Джейн Ларивьер описывала эксперимент, в котором испытуемых клали на один бок, поднимали на 10 сантиметров и бросали на деревянный пол. Эксперимент проводился трижды в неделю по тридцать раз подряд. В конце испытаний анализы показали небольшое, но статистически важное увеличение плотности бедренной кости ноги, подвергавшейся ударам, по сравнению с той, что оставалась все это время нетронутой. Один из преподавателей Ларивьер Тоби Хэйес считает, что если бы удары были сильнее, а сам эксперимент длился дольше, то данные могли бы быть очень даже впечатляющими.

А вообще в этой области много вопросов и пробелов. Все сводится к недостатку кальция и в какой-то мере физических упражнений, а постоянный контроль бисфосфонатов призван не допустить некроза челюсти. «За последние сорок лет наука так и не придумала ничего нового, чтобы решить эту проблему», — заключает Джон Чарльз.

Но астронавтов, по всей видимости, это не сильно тревожит. «Они хотят полететь на Марс. Во что бы то ни стало, — говорит Чарльз. — Именно поэтому они и принимают участие в этой программе».

Уитсон уверена, что к тому времени, когда полет на Марс станет реальностью, кто-то обязательно изобретет эффективное и безопасное лекарство, чтобы разрешить и эту проблему. Но куда более вероятно, что со временем при отборе астронавтов будут учитываться и их генетические данные, которые играют далеко не последнюю роль в развитии костных тканей. Чарльз так и представляет себе сотрудников НАСА, занимающихся поиском «практически пуленепробиваемых людей — тех, у кого никогда не было камней в почках, у кого невероятно плотные кости, хороший уровень холестерина и высокая сопротивляемость радиации…».

По статистике, кости женщин негроидной расы на 7-24 % плотнее, чем у женщин с белой кожей или азиаток. (У меня нет данных по мужчинам, но я думаю, их кости не менее прочны.) Я спросила Чарльза, не следует ли в таком случае НАСА отправить на Марс команду астронавтов исключительно с темным цветом кожи. «Может быть, — ответил он. — Мы ведь отправляли на протяжении нескольких десятилетий в космос экипажи, состоящие из одних голубоглазых блондинов».

Еще одной загадкой природы являются барибалы, черные североамериканские медведи. Их кости не страдают даже после 4–7 месяцев спячки и остаются такими же крепкими, как и до нее. Некоторые исследователи даже полагают, что именно изучение зимующих медведей поможет им найти способ предотвращения потери костной массы. Я встретилась с одним из этих энтузиастов, Сетом Донау, адъюнкт-профессором биомедицинской инженерии при Мичиганском технологическом университете. Донау полагает, что во время зимней спячки кости медведей изнашиваются точно так же, как и у людей, принимающих участие в экспериментах с постельным режимом. Но разница в том, что их организм извлекает из крови кальций и другие содержащиеся в ней минералы и перераспределяет их в костной ткани. Другими словами, они могут уменьшать уровень кальция в крови до практически смертельной концентрации. В течение всего времени, что медведь находится в спячке, он не ходит в туалет, и все те минералы, что попадают в кровь в результате саморазрушения кости, не выводятся из организма, а просто накапливаются в нем. Таким же образом поддерживается и уровень содержания кальция в организме, и жизнь самого медведя. Так что сохранение плотности кости — это результат удачных совпадений.

Сегодня Донау и его коллеги изучают гормоны, которые контролируют метаболизм медведя, чтобы попытаться найти компоненты, которые помогут женщинам постклимактерического возраста (а заодно и астронавтам) нарастить новую костную ткань. Пока ученые полагают, что нужный им гормон вырабатывается паращитовидной железой. Команда Донау занимается созданием синтетической версии этого гормона, которая уже испытывается на крысах и, если хорошо себя зарекомендует, в скором времени будет опробована на женщинах постклимактерического возраста. Как оказалось, даже человеческие гормоны паращитовидной железы способствуют увеличению костной массы, и на сегодняшний день это один из самых эффективных способов борьбы с возрастным недугом. Но, к сожалению, у некоторых крыс после больших доз данного гормона начал развиваться рак, в результате чего Администрация по контролю за продуктами питания и лекарствами ввела ограничение на употребление препарата сроком не более одного года и только для женщин, у которых уже были случаи переломов. Однако Донау утверждает, что сам медвежий гормон никаких побочных эффектов не вызывает. Что ж, будем держать кулачки, чтобы у ученых все получилось.

Зимующие медведи интересуют НАСА и еще по одной причине. Если бы люди могли «впадать в спячку», дышать, потребляя в четыре раза меньше кислорода, и ничего не есть и не пить на протяжении шести месяцев, 2-3-годичный полет на Марс и его подготовка прошли бы намного проще и дешевле. (Чем меньше багажа — той же еды, воды и кислорода — находится на борту корабля, тем дешевле осуществить его запуск. Как только капсула достигнет скорости, необходимой для того, чтобы вырваться из поля действия гравитации Земли, можно будет сказать, что самое трудное осталось позади.) Каждый лишний килограмм на борту ракеты стоит НАСА тысячи долларов. Писатели-фантасты уже давно уловили эту идею и оборудовали свои вымышленные космические корабли высокотехнологичными, климаторегули-рующими местами для «спячки» их героев.

Думали ли когда-либо космические агентства о том, чтобы погружать астронавтов в сон? Да, и до сих пор думают. «Эта идея будет жить вечно, — говорит Джон Чарльз. — Просто пока она дремлет». Хотя сам Чарльз не очень верит в ее осуществление: «Даже если бы это действительно сработало, неужели мы сократили бы объем необходимого для путешествия на Марс продовольствия? Что, если бы что-то пошло не так и все неожиданно проснулись? Сколько еды и кислорода надо предусмотреть для такой случайности? И если этого „запасного“ провианта окажется достаточно много, то зачем тогда вовсе погружать астронавтов в сон?»

Другой причиной того, почему эта идея никогда не будет использована, кроется в самой природе медведей. Животные, впадая в спячку, живут за счет жира, который они накапливают прежде, чем затаиться в берлоге на несколько месяцев. По данным Медвежьего центра Университета штата Вашингтон, перед спячкой маленький (размером с астронавта) медведь каждый день съедает столько яблок и ягод, сколько составляет 40 % его веса, то есть ежедневно он поглощает около 30 килограммов еды. А жить в течение шести месяцев на жире (пусть и своем собственном) кажется не очень хорошей затеей для организма, по крайней мере, не приспособленного к этому. Маленький факт: зимующие медведи страдают от повышенного содержания «вредного» холестерина в крови. (Но и «хорошего» холестерина у них также немало; возможно, именно поэтому случаи болезней сердца у медведей зарегистрированы пока не были.)

Люди, которые принимают участие в экспериментах с постельным режимом, конечно же, не медведи. Им нужно и есть, и пить, и, конечно, ходить в туалет (что так не нравилось Тиму). Использование уток, на мой взгляд, — чудовищно неестественный способ «оправляться», как любила говорить моя мачеха. Вот и Тим думал так же. Однажды его так и засняли сидящим на этой самой утке, как на горшке. Дело в том, что соседа Тима Аарона в палате в тот момент не было, и Тим решил, что шторкой можно не завешиваться, но он не заметил направленной со стороны кровати соседа камеры. «Я не думал, что это как-то может повлиять на общие результаты, — пояснил он мне. — Но ученые решили иначе».^[72] После этого случая Тима попросили уйти.

А вот у Леона особых проблем с этой частностью эксперимента не возникало. «Через несколько дней это становится вполне привычным, да и хожу я. часто: в несколько раз чаще, чем другие испытуемые. К концу этих трех месяцев я буду весить, наверное, килограмм 120.» Вот и еще одно отличие участников этого эксперимента от астронавтов: для первых запретных тем не существует. Обсуждать можно все, даже секс. Однажды Джо Нейгут показывал мне, где они обычно моются. Это была облицованная плиткой комната, размером не больше конского стойла и с водонепроницаемой каталкой. «Получается, что время, которое вы проводите в душе, — единственная возможность для частной жизни? Вы понимаете, что именно я имею в виду».

«Да.» — только и ответил мне Джо, а затем начал говорить о новой душевой головке, которой заменили предыдущую, вроде той, что используют в ресторанах для мытья посуды. Я не до конца была уверена, что Джо понял меня правильно, и решила спросить о том же Леона. Леон тут же мне ответил, что именно в душе «этим чаще всего и занимаются». Так же, как и в отношении настоящих астронавтов, исследователи не включали в список правил или рекомендаций для испытуемых ничего, касающегося мастурбации. Но Леон (не был бы он Леоном, если бы этого не сделал) решил все же уточнить интересующее его у психолога отделения, мол, не скажется ли как-то на результатах исследований, если он будет этим заниматься. Психолог густо покраснел и дал Леону вольную.

В своих мемуарах Майкл Коллинз упоминает врача, который даже советовал астронавтам мастурбировать во время длительных полетов, иначе они могли подцепить инфекцию простаты. Военный врач, работавший с экипажем Коллинза во время их полета на Луну, «решил проигнорировать этот совет», и по сей день НАСА просто игнорирует эту тему. Точно так же поступает и Российское космическое агентство. Космонавт Александр Лавейкин рассказывал мне, что тоже слышал о том, будто длительное воздержание может привести к развитию инфекции простаты, но космические агентства делают вид, что такой проблемы просто не существует. «В этом плане каждый сам себе хозяин. Но этим занимаются все, и все это знают. И ничего в этом странного нет. Когда мои друзья спрашивают меня, как я занимаюсь в космосе сексом, я так отвечаю: рукой. А что касается возможностей, то здесь есть варианты. Иногда это случается автоматически, просто во сне. Что естественно, то не безобразно». Джон Чарльз тоже говорил, что слышал о связи воздержания и заболеваний простаты, но не припомнит ни одного случая обсуждения этой проблемы на врачебном уровне.

А вот вопрос традиционного секса здесь, в институте, обговорен, пусть и не совсем прямо. Посетителям, к примеру, разрешается садиться или даже ложиться в постели испытуемых. «Моя жена не возражает, — смеется Леон. — Иначе я, возможно, и не пришел бы сюда». Я в последний раз заглядываю к нему в палату, чтобы попрощаться, и он показывает мне свои семейные фотографии.

«Пожалуй, мне уже пора. Я знаю, у вас.»

«Что ж тут поделаешь», — ухмыляется мне Леон.

12. КЛУБ «ТРИ ДЕЛЬФИНА»
Любовь в невесомости

Когда я позвонила, Шон Хейес только снимал с себя мокрую одежду. Хейес — морской биолог, который защитил диссертацию о спаривании тюленей обыкновенных. А так как перемещение в воде очень схоже с перемещением в невесомости (схоже настолько, что астронавты даже тренируются, готовясь к космическим прогулкам, в огромных бассейнах), и поскольку эксперта по тюленям гораздо проще разговорить о сексе в невесомости, чем сотрудников НАСА, я и решила обратиться к морскому биологу.

«Они очень скромные»,^[73] — говорит Хейес о безухих тюленях в целом (как бы противопоставляя их ушастым сородичам, которые запросто могут совокупляться на берегу или с гордостью крутить мяч на цирковой арене). Хейес придумал специальное оборудование, с помощью которого можно наблюдать за дикими тюленями, но так ни разу и не застал блаженных ластоногих. Заснять в такой момент пятнистого тюленя в его естественной среде, так же как и астронавта в космосе, практически невозможно. И чтобы увидеть, как они это делают, парочку помещают в бассейн. Хейес прислал мне работу, написанную двумя исследователями из университета Джона Хопкинса, которые как раз и проводили подобные эксперименты.

Наблюдения биологов во многом совпали с моими ожиданиями: когда речь идет о сексуальном контакте, гравитация — вернейший друг. «Большую часть времени самец пытался как можно плотнее прижаться к самке в удобной для соития позиции», — пишут исследователи. Словно третьей рукой, хватался он зубами за спину самки, чтобы крепче удержаться вблизи ее.^[74] На фотографии можно увидеть, как на дне бассейна упитанная парочка пытается преодолеть третий закон Ньютона, который гласит, что у каждого действия есть равное ему по силе противодействие. Ведь стоит уменьшить или вообще убрать силу гравитации, как после первого же толчка тазом ваш предмет страсти отлетит от вас на неопределенное расстояние.^[75]

В отличие от пятнистых тюленей, астронавтов, конечно же, в бассейн никто в таких целях не сажает. Хотя вот написал в своей книге «Жизнь в космосе» Г. Гарри Стайн:

«В 1980-х поздно ночью в гидролаборатории моделирования невесомости Центра космических полетов К. Маршалла (Хантсвиль, штат Алабама) ученые НАСА провели несколько скрытых экспериментов. Результаты показали, что люди действительно могут совокупляться в невесомости. Правда, оставаться рядом довольно проблематично. Исследователи выяснили, что не лишним тут может оказаться и третий участник, который в нужный момент подтолкнет куда следует. Ученые, чьи имена окутаны тайной, обнаружили, что именно так и поступают дельфины: при спаривании самца и самки обязательно присутствует второй самец. Эти открытия привели к созданию клуба „Три дельфина“, своего рода версии авиационного сообщества „Майл Хай Клаб“».

В литературном мире Стайн известен прежде всего как писатель-фантаст, и, похоже, ему сложно отказаться от старых привычек отображения событий, даже если очередное произведение далеко от фантастики. А может, кто-то из сотрудников Центра Маршалла просто пустил слухи? Чтобы пролить хоть какой-то свет на всю эту историю, я связалась с представителем Центра по связям с общественностью. Опять все ходили вокруг да около: «Здравствуйте, Мэри. В данном письме мы предлагаем вам помощь нашего историка Майка Райта, который, надеемся, предоставит вам информацию о лаборатории гидроневесомости, некогда существовавшей при Центре им. Маршалла. Лаборатория была закрыта (Майк может предоставить необходимые данные и по этому вопросу), а ее исследования продолжены в Центре космических исследований им. Джонсона в городе Хьюстон». В общем, они сделали вид, будто не заметили в моем письме вопросов о сексе и Г. Гарри Стайне.

Судя по истории с дельфинами, Стайн — не самый надежный источник информации. Как сказал выдающийся американский дельфинолог Рэндл Уэлс, «для спаривания необходимы лишь два дельфина», и поясняет, что второй самец иногда действительно помогает загонять самку, но никак не подталкивать ее, по крайней мере, таких случаев учеными не наблюдалось. Одним из возможных подтверждений тому, что третий дельфин здесь вообще не нужен, является тот факт, что пенис дельфина достаточно цепкий.^[76] Дельфинолог Джорджтаунского университета Жанет Манн рассказала мне, что самец буквально «цепляет самку на крючок» и держит ее так на протяжении этих нескольких секунд. Однако Манн полагает, что самцу необходимо такое преимущество не из-за среды, в которой происходит размножение, а потому, что самки очень изворотливы и постоянно норовят ускользнуть. Но то, что я слышала о мужчинах-астронавтах, говорит, что проблема не в этом.

Ну, а что касается описанного Стайном эксперимента, то большого смысла в нем не было. Зачем сотрудникам НАСА рисковать работой и проводить свои «исследования» подпольно, если то же самое можно сделать в обычном бассейне какого-нибудь особняка? Да и зачем вовсе были нужны все эти формальности? Как сказал астронавт Роджер Крауч, парочка, которая захочет заняться сексом в космосе, поступит так же, как если бы они были на Земле: «начнут, а со временем отработают и технику».

На замечание же Стайна о том, что в невесомости двоим довольно сложно удержаться рядом, Крауч вообще ответил с явным пренебрежением: «Ничего ведь не мешает им использовать свои руки или ноги, чтобы покрепче уцепиться друг за друга. Все, что требуется, это привязать ноги одного партнера к телу другого, — здесь он имеет в виду использование клейкой ленты или чего-то еще в этом же роде. — И тут уж можно смело давать волю воображению, ведь Камасутра — далеко не исчерпывающий источник вдохновения».

Однажды я написала Краучу о различных интернет-мистификациях на тему «секс в космосе», вроде как опубликованных НАСА под номером 14-307-1792. Сфабрикованный обзор результатов исследований, якобы имевших место где-то в 1989 году на шаттле STS-75, освещал «основные подходы к осуществлению непрерывных супружеских отношений в условиях невесомости орбитальной среды». Это была первая в моей жизни мистификация, которая ссылалась на другую мистификацию — «подобные эксперименты в бассейне гидроневесомости» Стайна.

«За звуконепроницаемой пневматической перегородкой», установленной между отсеками для создания некоторой уединенности, пара астронавтов предположительно опробовала десять позиций, четыре из которых были «естественными», а шесть предполагали использование механических удерживающих устройств. Позиция № 10, в которой оба партнера бедрами зажимают головы друг друга, стала одной из двух наиболее удовлетворительных. Отчет заканчивался рекомендациями проверять потенциальных астронавтов на «принятие и способность адаптироваться к позициям 3 и 10» и ссылкой на последующие видео с секс-тренировками астронавтов. Как ни странно, но авторы еще двух книг о космосе попались на крючок и представили документ 14-307-1792 как реальный факт. Но на веб-сайте НАСА отмечено, что полет шаттла STS-75 состоялся в 1996 году, то есть через семь лет после публикации этого «документа», и, к слову сказать, экипаж его состоял исключительно из мужчин.

Большое количество астронавтов летало в составе смешанных команд. Экипаж одного шаттла включал мужчину и женщину, которые влюбились друг в друга еще во время подготовки и перед самым полетом поженились, не сообщив об этом руководству НАСА. Сложно представить, что все эти мужчины и женщины вынуждены постоянно подавлять свои желания. Возможно, на борту обычного шаттла уединения действительно недостаточно, но не на таких мультимодульных станциях, как, скажем, «Мир» или МКС. Валерий Поляков и очаровательная Елена Кондакова вместе провели на станции «Мир» пять месяцев. «Мы просто извели Валеру вопросом, занимались ли они там сексом, — говорит космонавт Александр Лавейкин. — Но он сказал, что не будет отвечать на эти вопросы. Кондакова замужем за космонавтом Валерием Рюминым, что, пожалуй, и объясняет, почему Поляков вынужден был держать все это время свой скафандр (да и рот) на замке. Как говорится в русской поговорке, „загадка — это то, где любовь прячет свои стрелы“». Или, как выразился фанат космических исследований Джеймс Оберг (перефразировав старый военный афоризм), «тот, кто знает, не говорит, а кто говорит — не знает».

НАСА не прописывает в уставе отдельно свои положения относительно секса. Лишь Кодекс астронавта о профессиональной ответственности включает неясное и чем-то отдаленно смахивающее на клятву бойскаута обещание: «Мы будем стараться избегать проявления непристойного». По мне, так это значит просто «не дай себя поймать». Командный кодекс поведения МКС, который, по сути, лишь часть Свода федеральных нормативных актов США, не менее осторожен: «Никто из членов экипажа не должен. вести себя так, чтобы вызвать: (1) чрезмерно сильное выражение симпатии к любому человеку или живому существу, выполняющему задание на МКС». Вот как, оказывается, это называется: чрезмерно сильное выражение симпатии.

В действительности же необходимости прописывать каждую букву правил подобного поведения просто нет. НАСА финансируется за счет налогоплательщиков. Подобно сенаторам и президентам, астронавты — государственные служащие, которые всегда на глазах у публики. Для них порочные сексуальные связи или любые другие бреши в образе высокоморального человека могут положить конец карьере. Крупные заголовки газет, возмущение общественности, сокращение финансирования — вот что за этим последует, и астронавты хорошо это знают. Даже если до ушей руководства НАСА дойдет только слух о якобы состоявшей связи между астронавтами, оба наверняка распрощаются с полетами до конца своей жизни.

И все же довольно сложно представить, что никто из астронавтов ни разу не занимался во время полета сексом, хотя и представить обратное совсем не легче. Я попыталась объяснить это своему агенту Джею: годы тренировок, неуверенность в том, что вообще полетишь еще когда-нибудь в космос; необычайная увлеченность и полная самоотдача тому, что делаешь, — на кону стоит так много, что страшно все это потерять в одночасье. Джей выслушал меня и добавил: «Что ж, возможно, это того стоит».^[77]

В основе всех новых проектов лежали идеи людей, подобных моему агенту. Воображение президента Сообщества космического туризма Джон Спенсер нарисовало ему «высококлассные яхты» с «комфортабельными коридорчиками» и джакузи, которые можно принять в невесомости. Роберт Бигелоу, основатель гостиничной сети «Баджет Сутс Америка», а сегодня глава лос-анджелесской компании «Бигелоу аэроспейс», начал разработку и запуск линии надувных элементов для «коммерческих космических станций», которые можно брать в аренду для проведения научных и промышленных экспериментов, а также каникул или медового месяца в космосе.^[78] Бигелоу планирует начать их производство уже в 2015 году.

Но теоретически, зачем ждать, пока будут созданы отельные номера Бигелоу или супер-яхты Спенсера? Ведь секс в космосе привлекает людей прежде всего не тем, на какой высоте они при этом находятся, а то, что в этот момент они невесомы. Однако возможностей одних параболических полетов здесь тоже недостаточно: двадцатисекундные интервалы невесомости в перерывах между неблагоприятными с медицинской точки зрения промежутками времени, когда оба партнера весят вдвое больше, чем обычно, — не самая лучшая альтернатива космосу.

С 1993 года Корпорация невесомости проводит параболические полеты на «Боинге-727». Интересно, а терял ли кто-нибудь свои штанишки на борту этого самолета? Человек, с которым я разговаривала, уже давно не работает на компанию и здесь пожелал остаться неизвестным. Он объяснил мне, что ничего подобного на борту самолета произойти не могло. Дело в том, что корпорация уже давно сотрудничает с НАСА в программах поощрения интереса студентов к космосу и предлагает самим учащимся и их преподавателям возможность поучаствовать в параболическом полете. Но если бы компания позволила произойти чему-то подобному, НАСА тут же расторгло бы контракт. Исключение могло бы быть сделано разве что только для парочки, арендовавшей весь самолет, однако это обошлось бы им в $95 тысяч.

Как оказалось, я не первая, кого заинтересовал этот вопрос. Кто-то из «Майл Хай Клаб» уже разговаривал с сотрудниками компании о возможности многоразовой аренды самолета. «Майл Хай Клаб» славится не своими замысловатыми уставами и непомерными денежными взносами, а веб-сайтом, на котором «члены клуба», вступившие в него после того, как занимались сексом в самолете, могут поделиться своими историями. И если бы кто-то хоть раз делал это во время параболического полета, данная организация уж точно знала бы об этом.

«Мы понятия не имеем, совершал ли уже кто-нибудь этот подвиг, — говорит Фил, человек, который отвечает на сообщения, приходящие на адрес сайта клуба. — Но если вам удастся найти кого-нибудь из них, пожалуйста, дайте нам знать. Мы свяжемся с этим человеком и разместим его историю на нашем сайте». К ответному письму были прикреплены две фотографии с несколькими безымянными парашютистами, которые занимались любовью прямо во время прыжка. Делали они это вполне традиционным способом (для секса, а не для парашютного спорта): мужчина сидел, женщина была сверху. Единственное, что говорило о не совсем обычных обстоятельствах, были распростертые за спиной мужчины руки, что помогало удерживаться ему в одном положении. Занимательно, но далеко не то же самое, что космическая невесомость. Воздушный поток в любом случае создавал ощущение некоторой поддержки, да и вообще, куда интереснее мне было, не продуло ли мужчину во время всего этого, нежели то, как протекал сам процесс.

Пожалуй, только создатели порнографических фильмов могут заинтересоваться возможностью арендовать весь самолет, чтобы поэкспериментировать с сексом в невесомости. С Корпорацией невесомости уже связывались «Плейбой» и продюсер проекта «GirlsGoneWild». «Если я вам скажу, насколько они были настойчивы и сколько предлагали, вы мне ни за что не поверите», — говорит мой информатор от дирекции «GirlsGoneWild». В конце концов продюсеру пришлось арендовать самолет в России, хотя никакого секса на борту не было. Это были в основном фотографии девушек с ничем не стесненными прелестями, а в данном случае — свободные даже от силы гравитации.

Пару месяцев спустя я пролистывала европейский журнал «Colors» и вдруг увидела ссылку на снятый в 1999 году порнофильм под названием «Урановый эксперимент», продюсер которого, как оказалось, арендовал самолет для параболического полета. «За то время, пока самолет летит вниз, вполне можно снять сцену с копуляцией», — писалось в статье. В главной роли там снималась чешская актриса по имени Сильвия Сэйнт. Так, может, госпожа Сейнт и была как раз первым человеком, вступившим в сексуальный контакт в невесомости?

Хотя в Интернете и немало информации о Сильвии Сэйнт, указанный там электронный адрес оказался вымышленным. Один мой знакомый, который ведет популярную онлайн-рубрику о сексе, посоветовал мне связаться с известным пиарщиком «для взрослых» по имени Брайан Гросс. (Поскольку я не совсем «взрослая» в этом смысле, меня заинтересовала не только фамилия пиар-менеджера, которая в переводе означает «вульгарный, грубый», но и то, как он позиционирует свою профессию. Мне тут же захотелось, чтобы существовали пиарщики для детей и чтобы несколько из них непременно работало в НАСА.) Все клиенты мистера Гросса отзывались о нем как о разностороннем человеке со связями как на ABC News, так и на Booble: этакий неутомимый поисковик информации «для взрослых». Мистер Гросс сказал, куда мне следует обратиться, там мне дали еще один адрес, где уже и сообщили, что Сэйнт ушла на покой пять лет назад,^[79] «вернулась в Чехию и для всего мира буквально исчезла с лица земли».

Следующим по списку был Берт Милтон, чья барселонская компания «Прайвит медиа групп» занималась продюсированием фильма «Урановый эксперимент». Милтон оказался очень милым, приветливым семьянином со странным акцентом. Он прислал мне ссылки на сайты, где я могла бы скачать этот фильм (оказалось, это вообще трилогия!), и пообещал связать меня с Сэйнт. Самолет, на котором происходило все действо, принадлежал корпоративному парку реактивных лайнеров, на которые у мистера Милтона был тайм-шер.

«То есть вы попросили корпоративного пилота совершить параболический полет?» — спрашиваю я.

«Да».

«А пилот делал это когда-нибудь прежде?»

«Нет».

Вот этого я уж никак не ожидала. Но Милтон продолжал мне рассказывать об износе реактивных двигателей и о том, как через два дня после полета самолет был поставлен в ангар для осмотра и технического обслуживания, так что мне пришлось ему поверить.

На самой съемке Милтон не присутствовал и поэтому подробностей интересующей меня сцены рассказать не мог. Но хотя фильм снимался десять лет назад, а «Прайвит медиа» выпускала по десятку картин в месяц, Милтон вспомнил, что оператором там был мужчина, известный тем, что некогда снимал для самого Ингмара Бергмана.

Милтон добавил, что Бергман его вообще не интересует. «Он получил много наград, но фильмы его никто не смотрел, и сейчас он в депрессии. А радости в этом мало».

Тогда я упомянула Фанни и Александра.

«Ну, хорошо. Это единственная стоящая вещь во всем фильме. В остальном же он просто ужасен».

Мне пришлось признаться, что от «Уранового эксперимента 1» я получила больше удовольствия, нежели от просмотра фильма «Седьмая печать». Все начинается с того, что в кадре появляется голый космонавт, который сидит на столе для обследований в Российском космическом агентстве. К его груди, словно никотиновый пластырь, прилеплен белый электрод для ЭКГ. Создается такое впечатление, что он пришел сюда, чтобы сдать образец спермы. А в соседней комнате толстые сотрудники агентства обсуждают сверхсекретный эксперимент по «выявлению влияния невесомости на процесс выработки спермы». Затем в кадре появляется блондинка в облегающем белом халатике и с пробиркой, зажатой в тонких, с хорошим маникюром пальчиках. «Привет, — говорит она. — А ты симпатичный, особенно в некоторых местах».

Я проматываю последующую сцену, где-то за кадром слышу, как коверкают слово «НАСА», когда решают, какими именно качествами должна обладать женщина-интерн для работы здесь (как оказалось, специального образования совсем не требуется). Я остановила перемотку на моменте, где речь зашла о невесомости. Два орбитальных шаттла, один российский и один американский, «животиком к животику» делают состыковку, словно космические корабли тоже могут вступать в интимные отношения.

Шлюз между шаттлами только открывается, как экипажи обоих кораблей снимают свои скафандры. Сильвия Сэйнт висит прямо и только слегка покачивается сверху вниз, словно постоянно обо что-то спотыкается. Подождите-ка. Ее завязанные хвостиком волосы свисают вниз, так же как и несколько волосинок у лба. Но в невесомости ничего вниз не свисает. Это было снято не в невесомости! Нижней части ног актеров не видно. Конечно, ведь они просто качаются на носочках и размахивают в стороны руками.

В пресс-релизе трилогии говорится только об одной сцене в «полной невесомости», которая есть в «Урановом эксперименте 3». Я встаю, чтобы переключиться на фантазию № 2, но что-то меня останавливает. Всю эту оргию астронавтов, произошедшую под руководством командора Уилсона, должны были транслировать на большой экран в Центре управления полетом. Но о скандал и хаос! Ее в прямом эфире увидел весь мир. НАСА закрыли. У телефона какого-то дешевого мотеля сидит президент Соединенных Штатов в непомерно большом костюме и кричит: «Это все проделки КГБ! Я нюхом чую это».

В третьей части коммандер Уилсон и Сильвия вновь демонстрируют свое пренебрежение Кодексом командного поведения НАСА. Возможно, это только мое воображение, но здесь коммандер Уилсон кажется куда более «одаренным» природой мужчиной, нежели то было в первых двух частях трилогии. Может, это тоже результат пребывания в невесомости? Когда гравитация не вызывает прилив жидкостей в нижнюю часть тела, большая их часть скапливается вверху. Грудная клетка кажется тогда больше, и, по некоторым данным, то же происходит и с половыми органами. «У меня была настолько сильная эрекция, что я даже почувствовал боль в известной области, — писал в своих мемуарах Майк Мьюллан. — Кажется, даже криптонит не стал бы мне помехой в тот момент».

«А я слышал как раз обратное», — говорит астронавт Роджер Крауч, ловко уходя от необходимости говорить о себе. Тогда я решила проконсультироваться у специалиста и обратилась к физиологу НАСА Джону Чарльзу. Чарльз рассказал мне, что, по словам Базза Олдрина, астронавты «Меркурия» и «Джемини» докладывали о снижении активности в указанной области тела. «Они даже устроили нечто вроде соревнования, у кого рефлекс сработает раньше. Хотя как это проверишь?» — Чарльз задумался, но вообще он больше склонен верить Олдрину и Краучу. К тому же этому есть некоторые медицинские объяснения. Границей верхней части тела, как области наибольшего скопления жидкостей в условиях невесомости, является диафрагма. Эту границу называют также пунктом гидростатистической неоднородности. «А мужские побрякушки находятся ниже этой границы, — говорит Чарльз, — так что они должны, наоборот, ослабевать».

По всей видимости, законы физики и биологии должны были сильно ужесточить критерии кастинга на главную мужскую роль в «Урановом эксперименте». Но ничего подобного, естественно, не произошло, ведь в невесомости никаких съемок не было. Оператор просто заснял эякуляцию коммандера, а затем, уже на пленке, создал иллюзию движения. Случилось так, что мне известно, на что похоже семяизвержение в невесомости. Я знаю это из отчетов по исследованиям НАСА за 1972 год под названием «Некоторые летательные свойства пищевых продуктов в условиях невесомости». В частности, речь шла об рисовом пудинге и картофельном супе. Отчет также содержал информацию о диетологической версии семяизвержения: демонстрацию того, как струя молока «быстро сворачивается в каплю сферической формы». А вот рисовый пудинг командора Уилсона в шарик не свернулся.

На мое обличающее теплое письмо Берт Милтон ответа так и не прислал.

Хотя специалисты в сфере космической биологии вряд ли получают образцы спермы вручную — или предварив этот процесс фразой «привет, какой ты симпатичный», — интерес ученых к влиянию невесомости на сперму вполне понятен. Если смыслом всех космических исследований является подготовка людей к длительному пребыванию где-нибудь за границами земной атмосферы, тогда космическим агентствам нужно будет провести еще одно исследование на изучение влияния невесомости на репродуктивную функцию человека — не на сам процесс, а на его последствия. Единственной разумной причиной того, почему космические агентства пока избегают этих вопросов, является невозможность предсказать опасности биологического характера, поджидающие эмбрион, зачатый в космосе. В отсутствие защищающей нас атмосферы уровень космической и солнечной радиации значительно возрастает. Находящиеся же на стадии деления клетки очень чувствительны к излучению, так что риск мутаций и выкидышей также увеличивается.

Но радиация может доставить немало проблем еще и до начала деления клеток. В НАСА долго велись дискуссии по поводу того, нужно ли проводить криоконсервацию яйцеклеток у женщин-астронавтов перед длительными полетами. А в одной работе предлагалось встроить в костюмы мужчин-астронавтов специальные «защитные пластины для яичек». (По словам Джона Чарльза, НАСА все же не воспользовалось идеей «космических гульфиков», по крайней мере, не сделало этого до сих пор.) Наблюдения за жертвами радиоактивных осадков, выпавших после сброса атомных бомб в Японии во время Второй мировой войны, все же говорят о том, что кратковременное пребывание в космосе не должно приводить к развитию бесплодия. Астронавты, которые проводили в космосе по шесть месяцев, также не обнаруживали у себя подобных проблем. Но радиация имеет свойство накапливаться в организме: чем дольше человек находится под ее воздействием, тем сильнее становится риск возникновения заболеваний. Именно поэтому астронавты, которые примут участие в 2-3-годичном полете на Марс, окажутся, скорее всего, отобраны из старой гвардии. «Это будут астронавты, у которых уже есть дети и которые умрут естественной смертью раньше, чем у них разовьется рак», — говорит Джон Чарльз.

А вообще возможно ли зачатие млекопитающего в невесомости? Никто не знает. В 1988 году Европейское космическое агентство запустило на орбиту ракету с пробиркой бычьей спермы, чтобы проверить влияние невесомости на ее подвижность. Как оказалось, в космосе сперматозоиды движутся быстрее и легче, чем на Земле, что заставило ученых подумать, что отсутствие гравитации как раз таки повышает фертильность организма. Но тут появился Джозеф Таш со своими заключениями о сперме морских ежей. Таш обнаружил, что один из ферментов, влияющих на подвижность сперматозоидов — тот, что говорит им, когда надо перестать вилять хвостиками, — активируется необычайно медленно, что само по себе большой проблемы не представляет. Но если невесомость может замедлять действие одного фермента, возможно, она будет оказывать такое же влияние и на другие, включая, например, энзим, отвечающий за хранение ДНК. Яйцеклетки тоже могут сбиться с пути. Британский сексолог Рой Левин сделал предположение, что в невесомости движение яйцеклетки по фаллопиевым трубам может стать очень затруднительным или вообще невозможным.

Так почему же тогда не послать в космос, к примеру, крыс и посмотреть, что с ними случится? Как оказалось, Советское космическое агентство уже сделало это в 1979 году, когда запустило на биоспутник группу крыс. После запуска разделители отсеков автоматически опустились, позволяя тем самым самцам найти себе пару. Ни одна из самок не вернулась на Землю беременной, хотя были все признаки того, что совокупление имело место. «Мы предполагаем, что что-то пошло не так уже на ранних стадиях эксперимента, — говорит акушер-гинеколог Эйприл Ронка, которая некогда занималась изучением беременности и родов у млекопитающих в условиях невесомости при Эймсовском центре НАСА, а сейчас работает на медицинском факультете Уэйк-Форестского университета. — Возможно, плацента не могла сформироваться. Возможно, что-то не то было с имплантацией. Невесомость могла нарушить абсолютно любой момент процесса беременности. Другими словами, мы не знаем абсолютно ничего».

Если же забыть на мгновение об опасности радиационного облучения, то беременность в невесомости больших проблем, по всей видимости, вызывать не должна. Возьмем, к примеру, ситуацию, когда беременным предписывают постельный режим — невесомость, как мы уже убедились, прекрасный ему аналог. Или развитие зародыша — оно и так происходит в жидкости, которая является еще одним аналогом невесомости, так что и здесь, как видно, никакой угрозы нет. Ронка посылала в космос крыс,^[80] находящихся на последних двух неделях беременности. Через два дня после возвращения на Землю крысы благополучно окотились. (НАСА сократило программу полета и не допустило рождения малышей в космосе главным образом из-за материально-технической базы. Ведь кому-то обязательно понадобилось бы обеспечить будущих «мам» всем необходимым и создать специальные приспособления, не позволяющие малышам оторваться от соска.) За исключением небольших проблем с вестибулярным аппаратом, крысята родились абсолютно нормальными.

Что было действительно ненормальным, так это сам процесс родов, даже несмотря на то, что к этому времени крысы уже находились на Земле. После двух недель в космосе маточные схватки проходили у них реже и слабее. А по мнению Ронка, это может быть действительно опасно. Схватки играют очень важную роль в адаптации новорожденного к жизни вне матки. Сжатие, происходящее во время вагинальных родов, способствует выделению у плода большого количества гормонов стресса; это те же гормоны, которые заставляют уже взрослых людей совершать героические поступки в экстремальных ситуациях. «Как оказалось, всплеск этих гормонов очень важен для запуска работы всей физиологической системы. Новорожденный должен вмиг понять, как нужно дышать и как сосать грудь. Если же схватки недостаточно сильны, выброс гормонов также становится меньше, и у плода могут возникнуть проблемы с адаптацией». Исследования показали, что у младенцев, родившихся в результате запланированного кесаревого сечения (которое, в отличие от вагинальных родов, протекает без схваток), выше риск наступления дыхательной недостаточности и повышенного артериального давления, процесс отторжения легочной жидкости происходит сложнее, и возможна задержка нейропсихического развития. Другими словами, новорожденные должны испытывать стресс, как то и предусмотрено природой. (По этой же причине Ронка выступает и против родов в воде.)

Меня очень удивляет, что за более чем тридцать лет существования орбитальных лабораторий в них было проведено так мало экспериментов. Неужели все дело в казенном консерватизме? Или в мужском отвращении к вопросам родов? Ронка полагает, что дело скорее в приоритетности, нежели притворной стыдливости: «Мы не знаем, какова сила влияния невесомости даже на какую-то одну систему человеческого организма, будь то опорно-двигательная или сердечно-сосудистая. И еще меньше мы знаем о мозге. Так что репродукционная функция далеко не первая в этом списке».

А теперь еще возникли и проблемы с финансированием. Научные проекты НАСА по исследованию условий жизни в космосе были сильно урезаны. (Я чуть было не написала «отложены в долгий ящик», но решила сдержаться.) Последний крупный проект НАСА с исследованием млекопитающих проводился в 2003 году на борту шаттла «Колумбия». Подопытные крысы погибли тогда вместе с экипажем. Спасти их было невозможно, чего нельзя сказать об астронавтах.

13. УБИЙСТВЕННАЯ ВЫСОТА
Прыжок из космоса с парашютом

Вертикальный воздушный туннель в Скай-Венчер города Перрис — это настоящий ураган в жестяном контейнере. Скорость воздуха в нем достигает более 150 км/ч, а сам цилиндр напоминает вышку командно-диспетчерского пункта для самолетов. Возможно, это и не самое высокое здание в городке Перрис, который представляет собой не больше чем беспорядочную застройку магазинов и типовых домов в нескольких часах езды от Лос-Анджелеса, но уж точно не самое маленькое. Почти на самом верху вышки, где обычно сидят диспетчеры, расположен ряд дверей, которые и ведут в воздушный туннель. Посетители просто ложатся на воздух и парят в воздухе с распростертыми в стороны руками и ногами. В спортивном мире это настоящая сенсация: свободное падение без малейшей опасности, своего рода прыжок с парашютом, но без самого парашюта. Каждому, кто приходит сюда впервые, работники базы помогают удержаться в правильном положении, не запаниковать и остаться посередине, а не отскакивать от стенок, как теннисный мячик.

Сегодня Феликс Баумгартнер впервые посетит Скай-Венчер, но помощь сотрудников центра ему совсем не потребуется. 41-летний фотогеничный австриец является высококлассным скайдайвером и бейс-джампером.^[81] В YouTube можно просмотреть видеозаписи его полета с правой руки огромной статуи Христа в Рио-де-Жанейро или, например, более прозаичного прыжка с крыши варшавского отеля «Марриотт». Практически все свои прыжки он совершал в костюме скайдайвера, но с крыши «Марриотт» он прыгнул в деловом костюме. Ему пришлось сделать это, чтобы пройти мимо сотрудников отеля, не возбудив при этом ненужных подозрений. В итоге от того, как он идет по краю крыши в галстуке и аккуратной рубашке, а затем просто спрыгивает в таком виде с крыши, создается впечатление, что именно так и проходят рабочие будни Феликса Баумгартнера.

А сегодня вечером Баумгартнер одет как настоящий астронавт. Его приезд в Перрис — часть программы «Стратос», финансируемой компанией RedBull. У этой поездки двойная цель. Но меня интересует главным образом ее аэромедицинская сторона. Баумгартнер должен протестировать усовершенствованный костюм аварийного покидания корабля, созданный фирмой «Дэвид Кларк Компани», которая занимается разработкой скафандров еще со времен «Меркурия».^[82] После того как в 1986 году космический шаттл «Челленджер» взорвался через 72 секунды после своего запуска, астронавтам предписано носить герметизированные костюмы не только при работе в открытом космосе, но и во время запуска шаттла, его входа в атмосферу и приземления как в самых непредсказуемых частях полета. Баумгартнер должен будет совершить «космический прыжок» с высоты в 36 километров как раз в таком костюме. (Технически это, конечно же, не космос — космос начинается на высоте в 100 километров, — но вполне подходящая для эксперимента высота; атмосферное давление уже на этой высоте составляет менее одного процента обычного для уровня моря давления.) Сам прыжок (который запланирован на лето или осень 2010 года и состоится в секретном месте) предоставит инженерам по системам безопасности бесценную информацию о поведении падающего тела в герметизированном костюме в условиях чрезмерно разреженного воздуха и реакции организма на около-и сверхзвуковую скорость. Ввиду практически полного отсутствия сопротивления воздуха ученые предполагают, что предельная скорость Баумгартнер при падении достигнет 1000 км/ч вместо обычных 190. Прежде астронавты не пользовались аварийным выходом при возвращении на Землю, и поэтому никто не знает, насколько это безопасно на разных стадиях полета.

Баумгартнер говорит, что он очень горд тем, какой вклад может сделать в развитие систем безопасности космических полетов, но главный интерес для него все же заключается в постановке нового рекорда. На сегодняшний день самый длинный прыжок был сделан с высоты в 31 километр. Этот рекорд поставил человек, который тестировал снаряжение для высотных полетов. В 1960 году в рамках проекта «Эксельсиор» капитан ВВС Джо Киттингер спрыгнул с парашютом с края открытой корзины для воздушного шара в частично герметизированном костюме. Так он проверял многоступенчатую систему раскрытия парашюта. В своем рассказе, записанном Музеем истории освоения космоса в Нью-Мексико, Киттингер говорил, что во время этого прыжка он преодолел звуковой барьер, но на нем не было соответствующего оборудования, чтобы официально зафиксировать этот рекорд. Так что Баумгартнер, по всей видимости, войдет в книги рекордов как первый человек, преодолевший звуковой барьер без истребителя или любого другого транспортного средства.

Программа «Стратос» финансируется главным образом корпоративным спонсором Баумгартнера, компанией Red Bull. Посредством такой спонсорской поддержки спортсменов компания заявляет во всеуслышание, что бренд пропагандирует не только популяризацию кофеинсодержащего напитка, но и, как говорится в их пресс-релизах, «расширение границ возможного» и «осуществимость нереального». Ну а подростки, у которых мало шансов стать знаменитыми скейтбордерами или джамперами-рекордсменами, могут пить этот напиток и чувствовать то же, что и настоящие спортсмены. Пожалуй, НАСА тоже следовало бы применить подход компании Red Bull к популяризации астронавтики. Только представьте: вместо государственного служащего в скафандре и с низкой зарплатой появляется спортсмен-суперэкстремал. Да, Red Bull знает, как раскрутить космическую индустрию.

Я пытаюсь понять, на кого так похож Баумгартнер. Как было сказано в рекламе режущих предметов, которая недавно попалась мне на глаза в каком-то журнале, «у него очень удобная ручка и несгибаемый острый край». Он действительно выглядит как Марк Уолберг и разговаривает как Арнольд Шварценеггер, но он определенно круче, чем любой из них. Сейчас он летает в воздушном туннеле: лицом вниз, с распростертыми в стороны руками и ногами — в так называемой позиции свободного падения. Логотипы на его костюме приняли вертикальное положение, отчего кажется, что некоторые из красных быков тоже выполняют элемент под названием сит-флай. Баумгартнер дотягивается рукой до лба, чтобы нащупать вытяжной трос парашюта (видеть его он не может, потому что костюм не позволяет поворачивать голову). Затем он выпрямляет ноги, чтобы проверить эластичность костюма. В результате этого площадь сопротивления увеличивается, и Баумгартнера поднимает метра на три вверх. Здесь он уже останавливается и некоторое время парит над группой зрителей, словно воздушный шар над площадью в День благодарения.

После того как Джо Киттингер испытал на себе костюм для аварийного покидания корабля и парашюты для высотных прыжков, подобных экспериментов больше не проводилось. (Дело в том, что все эти исследования обходятся очень недешево. Баумгартнер, к примеру, будет подниматься в герметичной капсуле, подвешенной к огромному — в 700 миллионов литров — гелиевому шару.) Хотя, возможно, делать это следовало бы почаще. В условиях столь низкого сопротивления воздуха контролировать положение тела достаточно сложно. Попробуйте хотя бы подержать свои руки за окном мчащейся со скоростью 90 км/ч машины. Наклоняя руку под различным углом и изменяя площадь поверхности сопротивления, вы почувствуете изменения и в направлении ветра, и в силе его давления. Но если машина будет ехать со скоростью не больше 40 км/ч, ничего подобного вы не ощутите. При прыжке с такой большой высоты скайдай-веру или астронавту будет очень сложно перестать вертеться, а плохо сделанный костюм может даже усложнить ситуацию. Баумгартнер должен будет продержаться около 30 секунд прежде, чем ему удастся набрать достаточную скорость, чтобы ощутить силу ветра, необходимую для получения контроля над положением своего тела — или чтобы раскрыть запасной парашют, который замедлит падение.

В чем конкретно заключается опасность вращения при падении с такой высоты, объяснил мне отставной полковник ВВС и мастер-парашютист Дэн Фулгам. Некогда Фулгам был дублером Джо Киттингера в проекте «Эксельсиор» и тестировщиком старой системы аварийного покидания корабля для ВВС и НАСА. Во время проверки системы катапультирования на космическом самолете X-20 Фулгама начало крутить в плоском штопоре. Сила вращения была настолько мощной, что он не мог даже дотянуться до своей груди и дернуть за кольцо. «Ощущение было, словно меня заковали в железо», — говорит он. И хотя парашют открылся автоматически, смерть по-прежнему дышала ему в затылок. Датчики зафиксировали, что Фулгам вертелся со скоростью 177 оборотов в минуту. «Мы проводили похожие эксперименты с обезьянами на центрифуге базы Райт-Паттерсон, — говорит он дальше. — Частота оборотов достигла тогда 144 в минуту. Во время этого вращения головной мозг обезьян настолько сильно впивался в верхнюю часть черепа, что даже отделялся от спинного. Это же происходило, по всей видимости, и со мной». Смерть также могла наступить и от «красной пелены», состояния, при котором к голове приливает такое количество крови, что разрывает сосуды. Вы видели, как у фигуристки Мирай Нагасу к концу тренировки на Олимпийских играх 2010 пошла носом кровь? Это то же самое. Центробежная сила заставляет кровь стремиться наружу, прямо как воду в центрифуге для обсушки салатных листьев.

С помощью сегодняшнего эксперимента Баумгартнер и команда «Стратос» хотят проверить, можно ли в этом костюме пролететь как Супермен: слегка наклонившись вперед и с вытянутыми вперед руками. «В такой позе „преследования“ скай-дайвер буквально падает вниз», — объясняет мне Арт Томпсон, технический директор программы Red Bull «Стратос», который и наблюдает за течением этой тренировки. Для наглядности он использует пару складных очков. Смещая центр вращения, в позиции «преследования» можно перейти от тугих оборотов вокруг своей оси к более спокойному движению по трехмерной спирали. Томпсон очерчивает очками траекторию движения: сверху вниз до уровня груди и дугообразный поворот налево. Если это не сработает, центробежная сила инициирует раскрытие вспомогательного тормозного парашюта. Он поднимет голову Баумгартнера вверх и предотвратит, таким образом, опасность прилива большого количества крови к голове, а значит, спасет ему жизнь. (Если он, конечно же, не раскроется преждевременно, не обовьется вокруг шеи парашютиста и не задушит его прежде, чем тот сумеет освободиться, что уже случалось с Джо Киттингером во время пробного прыжка с высоты в 23 километра.)

На Земле смоделировать свободное падение в вакууме невозможно. Поэтому команда проекта «Эксельсиор» вынуждена была сбрасывать для этого с воздушного шара человеческие манекены. И результаты оказались очень тревожными. К слову, простые люди, проходя по зоне испытания, поднимали иногда головы и видели, что там происходит. Поскольку сам проект был строго засекречен, а поисковая команда действовала очень быстро и осторожно (а еще потому, что макеты возвращались на землю с обожженными пальцами, без носов и ушей), поползли слухи, будто где-то в лесной чащи, недалеко от Розуэлла разбилось НЛО^[83] и военные пытаются как-то замять это происшествие.

Тем самым «инопланетянином», которого якобы видели люди, был Дэн Фулгам. Фулгам и Киттингер потерпели крушение одним субботним утром, когда их воздушный шар неудачно приземлился недалеко от Розуэлла. 350-килограммовая корзина оторвалась от шара слишком рано, и ее начало швырять из стороны в сторону, так же как и голову Фулгама. Когда Фулгам снял шлем, его голова выглядела настолько раздутой, что Киттингер, говоря о лице напарника, упомянул только «большой пузырь». После аварии Фулгама тут же отвезли в госпиталь при военно-воздушной базе Уолкер, где находились и гражданские пациенты. Я спросила Фулгама, не смотрели ли на него как на настоящего пришельца. «Понятия не имею, — отвечал он мне. — Чтобы хоть что-то увидеть, мне надо было раздвинуть веки пальцами».

Когда Киттингер выходил из самолета с Фулгамом на руках, «к самолету подбежала его жена и спросила, где ее муж. „Вот же он“, — ответил я. Она вскрикнула и начала плакать», — свидетельствовал в «Розуэльском отчете» Киттингер. Я тоже видела фотографии Фулгама, сделанные после аварии. Говорят, ему понадобилась не одна неделя, чтобы снова приобрести человеческий вид.

Однако Томпсон не очень-то склонен доверять результатам эксперимента с манекенами и уверен, что у Баумгартнера особых проблем с вращением не возникнет. Тогда я упомянула чуть не приведший к смерти случай с Фулгамом и историю, когда Киттингера чуть не задушил его собственный парашют, и Томпсон мне ответил, что в то время люди еще не вытворяли с парашютами такого, что они делают сейчас. «Они не знали о преимуществах контроля положения тела в процессе полета, да и возможности были не те», — говорит он. И с этим согласится каждый, кто хотя бы раз был в Скай-Венчер и видел парящих здесь, как колибри, спортсменов.

Проблема только в том, что астронавты, в отличие от этих ребят, совсем не профессиональные скайдайверы. И если Баумгартнер, выпрыгивая из спокойно парящего по небу шара, начнет спуск с нулевой скорости, то начальная скорость при прыжке с космического корабля уже будет около 20 000 км/ч. А это далеко не одно и то же.

Начальник медицинского отдела программы «Стратос» — высококвалифицированный специалист. Джон Кларк был некогда парашютистом американских войск особого назначения, а также военным хирургом НАСА и принимал участие в расследовании катастрофы с шаттлом «Колумбия». (Космический корабль «Колумбия» погиб при посадке в феврале 2003 года. Отколовшийся еще на старте от внешнего топливного бака кусок изоляционной пены повредил внешнюю теплоизоляцию на левом крыле шаттла, и корабль разрушился при входе в атмосферу.) Команда Кларка исследовала останки членов экипажа, чтобы выявить, когда именно они погибли и как это произошло, а также узнать, возможно ли было сделать что-нибудь для их спасения.

Но сегодня Кларка в Перрис нет. Я познакомилась с ним лично около года назад на острове Девон, где принимала участие в пробной «лунной» экспедиции исследовательской станции ХМП, но слышала о нем еще раньше. Его палатка стояла как раз возле моей, и каждый вечер, часов этак около одиннадцати, рядом со мной раздавались недовольные вздохи мужчины средних лет, который то и дело пытался поудобнее устроиться на промерзшей земле. В тот вечер, когда я наконец-то познакомилась с Кларком, он показал мне выполненную в PowerPoint презентацию технологий, которые уже используют ВВС, космические агентства и, конечно же, частные компании, чтобы сохранить жизнь пилотам и астронавтам в случае, если что-то пойдет не так. Там же были и приспособления, которые могли помочь, если не сработают уже эти новомодные технологии. В общем, как выразился Кларк, «хай-тек да и только».

Мы сидели за столом в его палатке. Кругом никого не было. Установленный снаружи ветряк издавал гулкий, завывающий звук. Тут он мне молча протянул нашивку ТКС-177, вроде той, что носили на своих костюмах астронавты «Колумбии». Я поблагодарила его и села на стол. Похоже, это и был самый подходящий момент, чтобы начать разговор о расследовании катастрофы с шаттлом «Колумбия».

Из официального отчета о катастрофе я знала, что в момент, когда в отсеке упало давление, на астронавтах не было шлемов, и мне стало интересно, могли ли бы они выжить, если бы оказались в тот момент в скафандрах и с самораскрывающимися парашютами за спиной. Пожалуй, самой похожей на этот прецедент аварией было крушение самолета летчика-испытателя ВВС США Била Уивера. 25 января 1966 года его «Блэкберд SR-71» буквально развалился на части, когда число Маха при полете достигло 3,2, то есть более чем в три раза превысило скорость звука. В этот момент он находился на высоте почти 25 километров, где плотность воздуха составляет лишь 3 % плотности атмосферы на поверхности земли, и только герметизированный костюм защитил его от фрикционного нагрева и воздушных потоков, которые наверняка убили бы его, если бы полет проходил на более низкой высоте. При падении «Колумбии» число Маха составляло 17, но если учесть очень низкую плотность воздуха на высоте в 65 километров, то тамошний порыв ветра по силе можно сравнить со скоростью ветра в 650 км/ч над уровнем моря. А это и есть то, что Арт Томпсон называет управляемым риском. «Выжить при этом было возможно», — утверждал Кларк.

Но астронавтам «Колумбии» угрожало нечто большее, чем просто термические ожоги и порывы ветра. «Мы обнаружили очень странные повреждения, природу которых никак не могли объяснить», — рассказывал Кларк. Говоря «мы», он имел в виду военных врачей, людей, которые привыкли к виду вытекшего мозга или раздробленных конечностей.

«Мы знаем, как обычно разрывает людей, — продолжал Кларк. — Это происходит в местах суставов». То есть так же, как расчленение курицы или любого другого существа с костями. «Но здесь было что-то другое. Выглядело так, словно их разрубили на части, но не какими-то упавшими на них деталями корабля». Он говорил обо всем этом ровным и спокойным голосом, что напомнило мне агента Малдера из «Секретных материалов». «Эти повреждения не могли быть результатом взрыва, ведь для распространения огня нужен кислород».

Я смотрела на нашивку, которую мне дал Кларк. По ее периметру были вышиты имена семи астронавтов: Маккул, Рамон, Андерсон, Хазбэнд, Браун, Кларк, Чавла. «Кларк», — щелкнуло что-то у меня в голове. Когда я только приехала на остров Девон, то услышала, что супруг или супруга одного из астронавтов «Колумбии» тоже будет здесь. И только сейчас я поняла, что Лорел Кларк была женой Джона Кларка. Я не знала, надо ли мне что-то говорить, а если да, то что и как. Но пока я думала, момент ушел, и Кларк продолжил свой рассказ.

На 65-километровой высоте атмосфера слишком разрежена, чтобы там могла пройти взрывная волна, а вот возникновение ударной волны очень даже вероятно. Следственная группа, в основном путем исключений, пришла к выводу, что именно это и убило астронавтов. Кларк пояснил, что, если разрушение проходит на скорости, превышающей 5 Махов (то есть в пять раз выше скорости звука, что составляет около 5500 км/ч), в игру вступает пока слабоизученный феномен ударной волны под названием перекрестный удар. Он наступает, когда части разваливающегося при возвращении в атмосферу корабля начинают непредсказуемым образом двигаться со сверхзвуковой скоростью и создавать сеть ударных волн. Кларк сравнил их с волнами, возникающими в результате движения катера для водных лыж. В точках пересечения этих волн силы каждой из них удваиваются, приобретая дикую, сверхъестественную мощь.

«По сути, эти волны просто разорвали корабль на кусочки, — говорил Кларк, — но не целиком. Мы находили и абсолютно целые предметы». Он рассказал об исследователе, который осматривал обломки корабля в Техасе и нашел тонометр, прибор для измерения внутриглазного давления, и тот оказался исправным.

Ветер снаружи палатки усиливался, скрип ветряка становился просто невыносимым. Весь вечер был какой-то необычный. Мы сидели плечом к плечу, уставившись в ноутбук Кларка. Он говорил, а я слушала. И тут я неожиданно прервала его рассказ вопросом, далеко не единственным из тех, что мне все это время хотелось ему задать. Мне хотелось спросить, как он справлялся со всем этим, узнавая новые и новые детали смерти своей жены. Почему он вообще решил присоединиться к следственной группе? Но было бы нетактичным с моей стороны задавать подобные вопросы. Поэтому я решила для себя, что причины были теми же, что побудили его принять участие и в программе «Стратос»: ему просто хочется знать как можно больше о том, что может произойти с человеческим телом, когда транспортное средство, в котором оно движется, разваливается на части, находясь при этом на большой высоте; а полученные знания он хочет применить для создания технологий, которые помогут защитить эти самые человеческие тела, спасти жизни астронавтам и космическим туристам и сохранить их семьи.

Но все это очень сложная задача. Любая система аварийного покидания корабля рассчитана на определенную скорость и высоту. Катапультирующие кресла, к примеру, сработают лишь на первых 8-10 секундах после запуска корабля или самолета, то есть пока сила динамического давления — результат взаимодействия плотности воздуха и создающей скорость силы ветра — не достигнет смертельного для человека уровня. Система катапультирования должна быстро выбросить астронавта на достаточное от корабля расстояние, чтобы не допустить удара о какую-нибудь его выступающую часть или избежать опасности быть затянутым в огненный шар, возникающий в момент взрыва ракеты. Новейшие аварийные системы покидания космического корабля предусматривают использование длинной штанги, к которой астронавты могут прицепиться крюком, выбираясь наружу, чтобы выскользнуть, не ударившись о крыло шаттла. Вышедший на пенсию инженер и историк космонавтики Терри Сандей отмечает, однако, что это сработает только в том случае, если шаттл будет лететь спокойно и ровно. «А в таком случае крюки и вовсе не нужны», — заключает он.

И все же выжить в условиях колоссальной скорости и высокой температуры по-прежнему очень сложно. Российское космическое агентство провело недавно испытание прототипа системы спасение экипажа путем торможения надувным баллоном и парашютом (ее называют ballute — от balloon и parachute). Теплозащитный экран на передней поверхности устройства защищает терпящего бедствие астронавта и своей широкой поверхностью тормозит его до такой скорости, чтобы в действие могла вступить многоступенчатая парашютная система, позволяющая совершить безопасное приземление. Но никто не испытывал это приспособление в реальной ситуации — при прыжке прямо из космоса. Подобным же образом на парашютах можно опустить на землю и всю капсулу или какую-то ее часть. (Сегодня в качестве аварийной спасательной капсулы для МКС НАСА планирует использовать «Орион»). Но парашюты достаточно тяжелые, а значит, и их использование обойдется недешево для запуска ракеты, а в случае с космическими капсулами процесс отделения отсека с экипажем от остальной части корабля может сопровождаться серьезными техническими осложнениями. Кроме того, парашюту понадобится его собственная теплоизоляция, чтобы предотвратить плавление при входе в атмосферу, что опять же доставит некоторые трудности.

Ну а что насчет пассажиров самолетов? Можно ли в случае необходимости выпрыгнуть из истребителя с парашютом за плечами и остаться живым? Если не принимать в расчет вопросы перевеса и стоимости, почему авиалайнеры не снабжены переносными кислородными баллонами и сложенными под сидениями парашютами? Причин тому много. Пожалуй, настало самое время поговорить о воздушных потоках и гипоксии.

В середине шкалы Бофорта скорость ветра равняется 40–50 км/ч. «При таком ветре сложно держать зонтик открытым», — с небольшим налетом театральности говорится у Бофорта. Верхняя граница шкалы — ураган — приравнивается к скорости ветра в 120–300 км/ч. Вот и все, на что способна эта природная стихия. Но именно там, где кончается шкала Бофорта, и начинаются исследования воздушных потоков. Воздушный поток — это не погодное состояние. Это когда не ветер дует на вас, а вы врезаетесь в его течение, будь то при прыжке с парашютом или катапультировании с космического корабля.

При движении на обычной для частного самолета скорости в 220–300 км/ч эффект от воздействия воздушного потока будет в основном косметическим: щеки покрепче прижмутся к скулам и станут выглядеть молодо и подтянуто, а все лицо будет говорить о том, что вы только что сделали подтяжку кожи. Я знаю это из собственных отвратительных фотографий, которые были сделаны в Скай-Венчер, а также из статьи газеты «Авиационная медицина» за 1949 год. В последней была помещена фотография некоего Дж. Л., довольно симпатичного мужчины. На другом снимке этому же мужчине в лицо направляют воздушный поток со скоростью 440 км/ч, отчего его губы растягиваются, а десны выставляются на всеобщее обозрение, и в целом он смахивает на возбужденного и готового закричать верблюда.

На скорости в 560 км/ч происходит деформация носового хряща и подергивание кожи. «Многочисленные волны начинаются у уголка рта и расходятся дальше по лицу, пока наконец не обрываются на подергивающемся ухе». Да, зонтиком при таком ветерке уж точно не воспользуешься. А на еще более высокой скорости сила динамического давления может стать причиной, как было осторожно сказано в том номере «Авиационной медицины», «перенатяжения тканей организма».

Средняя эксплуатационная скорость трансконтинентального лайнера составляет от 800 до 1000 км/ч. Тут уж с парашютом лучше не прыгать. Как сказал Дэн Фулгам, «слишком большой риск». Воздушный поток, движущийся со скоростью 400 км/ч, легко может сдуть кислородную маску с вашего лица, а со скоростью 600 км/ч — даже сорвать шлем, как это и случилось с Билом Уивером, вторым пилотом «SR-71». Щиток его шлема поднялся и встал, словно парус, отчего голову сильно задрало назад, и шея просто сломалась о горловое кольцо. Набегающий же напор воздуха со скоростью как минимум в 800 км/ч при попадании в трахею легко нарушит целостность вашей дыхательной системы. В работе Джона Пола Стэппа есть упоминание о неком пилоте, которого катапультировало из истребителя, двигавшегося со скоростью почти 1000 км/ч. Воздушный поток поднял его надгортанник и надул его желудок воздухом, словно резиновый мячик для плаванья. (Что в какой-то степени дало ему преимущество при приземлении на воду. «Почти три литра воздуха в желудке создали своеобразный спасательный жилет, который он был просто не в состоянии надуть самостоятельно», — писал Стэпп.)

При движении на сверхзвуковой скорости вашему организму придется испытать такую силу динамического давления, от которой буквально сотрясаются экспериментальные самолеты. Дэн Фулгам тоже слышал о пилоте, которому пришлось покинуть самолет при движении со скоростью в 1000 км/ч. «Катапультируемые кресла, помимо всего прочего, снабжены еще и металлическими крылышками с обеих сторон спинки, которые должны удерживать голову от болтания из стороны в сторону, — рассказал он мне. — Но при аутопсии медики обнаруживали, что мозг пилотов превращался просто в кашу в результате чудовищных ударов об эти самые пластинки». Поэтому летчики-истребители до последнего не покидают самолет, стараясь по возможности снизить его скорость, силу динамического давления и увеличить тем самым свои шансы на спасение. У компании Red Bull действительно есть причины для волнения за Баумгартнера: когда он приблизится к сверхзвуковой скорости или превысит ее, спортсмена может просто до смерти затрясти в костюме.

Мгновенным и страшным последствием погружения в разреженный воздух является недостаток кислорода. Уже на высоте 10 километров человек сохраняет «активное сознание» лишь 30–60 секунд. И в таком состоянии хочется как можно скорее добраться до аварийного выхода. Я даже могу вам рассказать, на что похожи последние мгновения активного сознания. Перед параболическим полетом, о котором я говорила в пятой главе, мы со студентами посетили семинар НАСА по аэрокосмической психологии, в котором упоминалась и гипоксия (кислородная недостаточность), а также проводилась демонстрация этого явления в высотной камере Центра космических исследований им. Джонсона. Выкачивая воздух их барокамеры, можно создать подобие атмосферы любой высоты вплоть до полного вакуума — этакую коробку с мини-космосом внутри. Сотрудники космического агентства используют эти камеры для проверки скафандров и прочего оборудования, которое предназначено для использования в открытом космосе.

Буквально через минуту после дыхания без кислородной маски на высоте семи с половиной километров — где у человека есть от двух до пяти минут, прежде чем он потеряет сознание, — нас попросили выполнить несколько задач на проверку мышления. Одна из задач гласила: «Отнимите 20 от года своего рождения». Я чувствовала себя прекрасно, но помню, как задумалась над этим вопросом, не знала, что ответить, и просто перешла к следующему. Одним из последних был вопрос о том, что пропагандирует НАСА. Ну, тут уж я точно знала, что сказать, хотя, как оказалось, в графе ответа у меня стояла просто буква «Н».

Но куда больше вам понадобится удача, чем простая способность сохранять активное сознание, ведь в случае аварии 400 других объятых паникой пассажиров прыгнут с парашютом вместе с вами, а значит, создадут серьезную опасность их спутывания. Так что, если есть такая возможность, нужно как можно дольше оставаться на борту самолета, пока тот не сбросит скорость до уровня, прыгая при котором, вы действительно имеете шансы выжить. При прыжке возможно ощущение боли, но ничего серьезного в этом нет. Когда человек находится на большой высоте, где атмосферное давление намного ниже привычного, находящийся внутри тела воздух расширяется и требует больше пространства. Если в зубе есть незапломбированная дырка, то воздух в ней может создавать довольно сильное болевое ощущение, надавливая на зубной нерв. Нечто подобно можно ощутить и в пазушной полости — особенно если она переполнена. Даже находящийся в спинномозговой жидкости газ расширяется из-за низкого давления. А если бы у меня в черепе оказалась дырка, то ребята, которые были вместе со мной в той высотной камере, увидели бы, как мой мозг просто выплывает у меня из головы.^[84] Проще всего разрежение газов наблюдать на примере желудочно-кишечного тракта. Так, на высоте 7500 метров содержащийся в желудке воздух увеличивается в объеме втрое. «Давайте, палите», — говорил нам инструктор, будто одиннадцать студентов только и ждали его разрешения.

У Баумгартнера сейчас перерыв. Сняв шлем, он откидывается на кресло и берет стакан воды. (Скай-Венчер не закупает RedBull.) Арт Томпсон, технический директор проекта, находится в очень хорошем настроении. Костюм зарекомендовал себя неплохо, и Баумгартен чувствовал себя в нем достаточно удобно. (Для скафандра, разумеется. Как отметил историк Гарольд МакМанн, говоря о костюме для полетов, «это не самое удобное место для существования, даже для относительно недолгого».)

В момент, когда вы читаете эту книгу, Феликс Баумгартнер, скорее всего, уже совершил свой исторический прыжок. Но пока я пишу ее, никто еще не знает, чем все это закончится. Я настроена сдержанно оптимистично. Прыжок с парашютом с экстремально большой высоты — затея рискованная, но, возможно, не более рискованная, чем другие прыжки Баумгартнера, совершаемые с экстремально малой высоты. Если во время полета что-то пойдет не так, у спортсмена будет пять минут, чтобы понять, как исправить ситуацию. А ведь в бейс-джампинге у него нет и пяти секунд! У бейс-джамперов нет даже запасных парашютов, ведь времени на их раскрытие все равно не хватит. «Именно поэтому у них обычно не очень длинная.» — Томпсон подыскивает подходящее слово.

«Жизнь?» — подсказываю я.

«Карьера».

Томпсон утверждает, что в целом он спокоен. «Так уж получается, что у большинства бейс-джамперов появляется звездная болезнь, но Феликс очень основательно подходит ко всему, что делает. Именно поэтому он и не теряет себя».

Отважный и въедливый: просто идеальный астронавт. Однако НАСА никогда не укажет в списке рекомендуемых для астронавта качеств слова вроде «въедливый». Хотя если их разозлить, то могут обозвать и более крепким словцом.

14. ЗАБОТЫ О СЕПАРАЦИИ
Сага об очищении в невесомости

Думаю, это был не первый случай, когда группа энтузиастов решила установить в туалете правительственной организации камеру скрытого видеонаблюдения. Но уж точно впервые это делалось с легкой руки и широкого кармана самой организации. В этот раз камеру поместили прямо в кабинке, так, чтобы ничего не мешало вести подробнейшее наблюдение.

На стене слева от унитаза висит маленькая пластиковая табличка:

Позиционный тренажер.

Сядьте на сиденье и раздвиньте ягодицы.

В Центре космических исследований им. Джонсона посещение «камеры с горшочками» — тоже часть обязательной тренировки. Оно дает яркую и четкую картину того, с чем у всех людей установлена очень интимная связь, но чего большинство из нас до сих пор по-настоящему не видело. Хотя, возможно, это и не совсем то же, что впервые смотреть на свою родную планету из космоса. Правильное положение играет здесь очень важную роль, поскольку на космическом шаттле туалеты имеют лишь 10 сантиметров в диаметре, в то время как привычные нам земные — 46 сантиметров. Джим Бройан, инженер по очистке сточных вод, который и создавал для НАСА туалеты и прочие сооружения, устраивает мне экскурсию. Бройан — мужчина довольно хрупкого телосложения, с угловатыми чертами лица. У него есть привычка смотреть на собеседников поверх очков в проволочной оправе, а когда он шутит, то сохраняет серьезное выражение лица. Да и вообще, я думаю, работать с ним безумно интересно.

«С помощью камеры можно увидеть, находится ли ваш. — Бройан подыскивает более культурное слово, — анус как раз над отверстием». В невесомости довольно сложно определить положение своего тела, опираясь только на ощущения. Ведь человек даже не сидит на сиденье, а просто парит на очень близком от него расстоянии. В основном, по словам Бройана, люди стараются сесть как можно дальше, в результате чего угол падения экскрементов искажается, задние стенки трубы вымазываются и забиваются находящиеся рядом вентиляционные отверстия. Космические туалеты работают по принципу пылесоса; «поступления», как называет их Бройан, спускаются под воздействием воздуха, а не воды или гравитации, которых на космическом корабле практически нет. Забитые же вентиляционные отверстия могут стать причиной поломки туалета. Кроме того, на борту космического корабля существует правило: кто засорил отверстия, тот их и прочищает. А это, по мнению Бройана, задача «не из легких».

Комната с горшочками оборудована как настоящий туалет — раковинами и держателями для туалетной бумаги, но используется она главным образом как класс для занятий. Каждый астронавт должен пройти обучение у Скотта Вайнштайна, который как раз идет сейчас нам навстречу. Вайнштайн обучает астронавтов не только ходить на горшок, но и правилам авиационной кухни — тому, как нужно есть в космосе. Работа у Вайнштайна действительно необычная: учить самых опытных, квалифицированных и успешных людей в мире тому, чему учат детей в яслях. Эти мужчины и женщины учатся здесь всему заново: как пересечь комнату, как есть ложкой, как садиться на унитаз — все, что надо знать для жизни в космосе.

Скотт — довольно крупный мужчина, ростом 196 сантиметра и спортивного телосложения. У него маленькие дети, в окружении которых его так легко себе представить: вот они сидят у него на коленях, а вот один из них взбирается ему на спину, словно карабкаясь по турникету, стоящему на детской площадке. Хотя по образованию Скотт — специалист по управлению отходами, но семь лет он разрабатывал в НАСА траектории полета ракет. Однако в один прекрасный день Вайнштайн вдруг понял, что хочет работать с людьми. И думаю, педагог он действительно хороший. Благодаря его доброжелательной и открытой манере общения, с ним, как ни с кем другим, легко заговорить на тему, о которой обычно принято молчать.

И это значит гораздо больше, чем может показаться на первый взгляд. Экскреция в условиях невесомости — совсем нешуточное дело. Без гравитации простой процесс мочеиспускания может стать настоящим экстренным случаем, требующим введения катетера и унизительной радиоконсультации с авиационным врачом. «Когда находишься в космосе, сигналы тела воспринимаются совершенно по-другому», — говорит Вайнштайн. Там человек не чувствует привычной тяжести в мочевом пузыре, которая и служит ему сигналом. На Земле, когда мочевой пузырь наполняется, рецепторы растяжения сообщают об этом его хозяину, передавая сигнал все более настойчиво по мере наполнения полости. Но в невесомости урина не собирается на дне мочевого пузыря. Поверхностное натяжение заставляет ее растягиваться вдоль всей внутренней стенки органа. И человек получает сигнальный импульс только тогда, когда пузырь переполнен и его оболочка сильно натянута. А к этому времени жидкости может накопиться так много, что она перекроет клапан мочеиспускательного канала. Поэтому Вайнштайн советует астронавтам ходить в туалет по расписанию, даже если они и не слышат «зова природы». «То же самое можно сказать и о дефекации, — добавляет он, — при которой человек тоже не ощущает сигналов, к которым он привык на Земле».

Бройан и Вайнштайн предложили мне самой испробовать тренажер. Вайнштайн подошел к стене и нажал на выключатель, отчего тут же зажегся свет в раковине. Ведь, когда приседаешь, верхний свет заслоняется. «Итак, — говорит Вайнштайн, — вы попробуете сейчас сесть прямо и включить свет, смотрите, как это нужно делать».

Я спросила, когда именно нужно быть особенно внимательным — во время процесса или после. Бройан, по всей видимости, был немного шокирован: «Сюда нельзя испражняться». Он посмотрел на Вайнштайна, и в его брошенных мельком взглядах отчетливо читалось: «Боже мой! Она собиралась сделать это прямо на камеру!»

Клянусь, я даже и не думала об этом!

Вайнштайн же с неизменной вежливостью добавил: «Теоретически это можно сделать, но работникам лаборатории придется прийти сюда и все убрать».

«Мэри, это не рабочий туалет», — на всякий случай, для надежности, добавляет Бройан.

Случилось подобное лишь однажды, да и виновник тут же скрылся. «Меня еще тогда здесь не было, — говорит Вайнштайн. — Но если бы такое произошло при мне, я бы тут же вызвал охрану». На прощание он пожелал удачи, после чего они с Бройаном вышли и прикрыли за собою дверь.

Представьте, что вы нечаянно нажали на канал с порнофильмами и неожиданно увидели на экране себя любимых. Мой мозг пытается как-то проинтерпретировать поступающую в него информацию: Видите эту забавную куколку? Вот где у нее ротик… Что она говорит? Она говорит «ооооо-аааа-оооооо».

Когда Вайнштайн и Бройан вернулись, Вайнштайн признался, что сомневается, будто эти приспособления пользуются у астронавтов популярностью. «Насколько я понимаю, им просто не хочется видеть себя в этот момент и с этой стороны». Поэтому Вайнштайн предлагает другой метод «прицела»: расстояние между анусом и передней частью сидения должно равняться расстоянию от кончика среднего пальца до его большой костяшки.

Рядом с этим тренажером стоит хорошо оснащенный и рабочий стульчак, также предназначенный для использования на космическом шаттле. С виду он похож не на унитаз, а на навороченную стиральную машину с верхней загрузкой. И хотя это приспособление является точной копией того, что уже используется на борту шаттла, тренироваться на нем бесполезно. А все потому, что здесь, в Центре космических исследований имени Джонсона, действует сила гравитации, которая способствует так называемой сепарации. В невесомости же фекальные выделения никогда не становятся достаточно тяжелыми, чтобы оторваться и упасть вниз. В космическом туалете поток воздуха — это не просто заменитель воды в унитазе, это своего рода святой Грааль устранения отходов в невесомости, обеспечивающий хорошую сепарацию. Поток воздуха просто вытягивает вещество из организма астронавта.

Золотое правило сепарации Вайнштайна гласит: раздвиньте ягодицы. Если выполнить это условие, то контакт между телом и «остаточным комком» (еще один эвфемизм из арсенала инженеров по очистке от отходов) уменьшится, а значит, снизится и уровень напряжения, который нужно преодолеть при выделении. Последние модели стульчаков и призваны способствовать «раздвижению ягодиц».

Разумнее всего, возможно, было бы принять позу, предпочитаемую всем миром, да и самой выделительной системой человека. «Когда человек приседает, его ягодицы раздвигаются в стороны», — говорит Дон Ритке, старший инженер «Гамильтон Сандстранд», который принимал участие в нескольких проектах НАСА по созданию систем сбора отходов за последние несколько лет. Ритке предложил НАСА установить подъемник держателей для ног для тех, кому потребуется отрегулировать положение своего тела в невесомости. Но идея не прижилась. Когда речь заходит о благах цивилизации для астронавтов, привычность всегда берет верх над практичностью. Пользы от кухонных столов в невесомости тоже мало, но на всех кораблях длительных полетов они есть. Астронавтам нравится собираться вокруг них по вечерам, чтобы поесть, поговорить, почувствовать себя нормальными и забыть на миг о том, что сейчас они в одиночестве мчатся через черноту безжизненного вакуума. После программы «Аполлон», во время которой использовались мешочки, а не туалеты, задача создания приспособлений для сбора отходов стала актуальной как никогда. «Когда астронавты возвращались на Землю, их тела и умы просто требовали нормальных унитазов», — говорит Ритке.

И их нетрудно понять. Мешочек для фекалий — это обычный пластиковый пакет, который своими размерами, прочностью и способностью вызывать ужас и отвращение очень напоминает гигиенический пакет, которыми используются в случае приступа тошноты^[85]. Липкий, рельефный ободок по краю мешочка был создан по размерам ягодиц среднестатистического астронавта, так что отдельным людям впору он оказывался очень редко, а расположенная по краю клейкая часть приставала к волосам на ягодицах и больно их вырывала. Хуже того, в отсутствие гравитации или воздушного потока, которые помогают процессу сепарации, астронавты нередко вынуждены были пользоваться в этих целях собственными пальцами. Для этого в верхней части каждого пакета был сделан специальный кармашек, который называли «чехлом для пальцев».

И на этом веселье не заканчивалось. Прежде чем завязать пакет и запереть таким образом отвратительного, дурно пахнущего монстра в ловушке, астронавт должен был взять порцию дезинфицирующего средства, выдавить его в фекалии и вручную перемешать все содержимое пакета. Если этого не сделать, то фекальные бактерии начнут переваривать человеческие отходы и выделять неприятный запах, который обычно накапливается в кишечнике человека. А поскольку завязанный пакет газы выпустить не может, то он просто лопается. «Это было своего рода тестом на то, настоящий тебе друг товарищ по команде или нет. Надо было только передать ему свой пакет и попросить добавить туда гермицид, — рассказывает астронавт „Джемини“ и „Аполлона“ Джим Ловелл. — Типа, „Фрэнк, дружище, не поможешь? А то я тут немного занят“».

Из-за всех этих сложностей «беглецы», как называют между собой протекающие фекалии астронавты, буквально изводили членов экипажа. Вот выдержки из записи разговоров звездной команды «Аполлона-10» — командира Томаса Стаффорда, пилота лунного модуля Юджина Сернана и пилота командного модуля Джона Янга, где-то в 320 тысячах километров от ближайшего туалета.

«СЕРНАН: Знаешь, когда мы вернемся с орбиты, то сможем многое делать. Например, нормально ходить в туалет, потому что то, что происходит здесь, просто.

СТАФФОРД: Ого, и кто это сделал?

ЯНГ: Что сделал?

СЕРНАН: Что?

СТАФФОРД: Кто это сделал? [смеется]

СЕРНАН: Откуда это?

СТАФФОРД: Дай-ка мне салфетку. Тут дерьмо летает.

ЯНГ: Это не мое.

СЕРНАН: Да и не мое, похоже.

СТАФФОРД: А мое было более липким, чем это. Да выбросьте его и все.

ЯНГ: Боже мой».

[Через восемь минут, обсуждая время слива сточных вод.]

«ЯНГ: Они сказали, что это можно делать в любое время?

СЕРНАН: Сказали на 135. Они сказали, что. Еще одна чертова какашка. Да что с вами, мужики? Дай сюда.

ЯНГ/СТАФФОРД: [смеются].

СТАФФОРД: Оно что, просто летало тут?

СЕРНАН: Да.

СТАФФОРД: [смеется] Мое было пожиже этого.

ЯНГ: И мое. Кажется, это из того мешка.

СЕРНАН: [смеется] Я не знаю, чье это, поэтому не буду никого ни обвинять, ни защищать. [смеется]

ЯНГ: Да что здесь, в конце концов, происходит?»

Бройан показал мне фотографию, сделанную в году этак 1970-м, на которой астронавт НАСА демонстрирует мешочки для фекалий. На мужчине надеты штаны в клеточку и горчичного цвета рубашка, рукава которой застегиваются запонками. Как и большинство фотографий 70-х, эта, безусловно, заставила изображенного на ней человека долго еще краснеть. На фотографии мужчина стоит обернувшись, выставляя мягкую часть своего тела на обозрение фотографа. К задней части его брюк прикреплен мешок для фекалий. Указательный и безымянный пальцы его правой руки засунуты в чехол для пальцев и расставлены в стороны, наподобие ножниц. А на мизинце у него красуется широкое серебряное кольцо. И хотя лица мужчины не видно, догадаться, кто это, по словам Бройана, все же можно. Бройан даже поместил эту фотографию в качестве иллюстрации к своей последней статье, однако позднее его вежливо попросили убрать это изображение, так как оно создавало «не самое выигрышное представление о НАСА».

В той же статье Бройан привел и статистику отзывов астронавтов программ «Аполлон» и «Джемини» на использование мешочков для фекалий. Конечно, не всем астронавтам было так весело, как некогда Янгу, Стаффорду и Сернану.

Мешками для фекалий астронавты пользовались достаточно редко и характеризовали их как «противные». Пакет было сложно приклеить правильно, а сходить в туалет и не выпачкаться — практически невозможно; кроме того, пакеты совсем не спасали от распространения неприятного запаха по всей маленькой капсуле. Из-за сложности в использовании мешка процесс дефекации занимал у каждого члена экипажа^[86] до 45 минут, в результате чего запах фекалий стоял в кабине большую часть дня. Ненависть к мешкам для фекалий была настолько сильной, что некоторые астронавты продолжали применять. медицинские препараты, чтобы минимизировать объем выделений за время полета.

Пакеты для урины, которые использовались во время тех же программ «Джемини» и «Аполлона», вызывали у астронавтов не столь сильное отвращение, хотя и они особой популярностью не пользовались. Особенно когда лопались, как это случилось с Джимом Ловеллом во время полета на «Джемини-7». В мемуарах другого астронавта, Юджина Сернана, Ловелл описывает тот полет как «две недели в отхожем месте». Том Чейз, инженер «Гамильтон Сандстранд», занимающийся разработкой костюмов и туалетов, очень точно подвел итог общих оценок инженеров и руководства НАСА всей программы «Аполлон»: «Нужно было больше стараться».

Первые туалеты НАСА предполагали полное самообслуживание: сам наполнил — сам убрал свой пакет. Это встроенное в стену приспособление использовалось во время полетов на «Скайлэб», целью которых был сбор медицинских данных, в том числе и для анализа человеческих отходов.^[87] А в течение последующих лет, чтобы облегчить физиологические и вестибулярные потребности членов команды, инженеры НАСА начали разработку комнат и лабораторий с «земной» обстановкой: столами на «полу» и люстрами на «потолках».

Туалеты в космических шаттлах всегда размещались на полах, но даже это не было достаточным основанием, чтобы назвать их нормальными. Первые космические унитазы очень напоминали блендер Уоринга, крутящийся со скоростью 1200 оборотов в минуту где-то в 15 см ниже известного участка тела человека. Прибор размельчал экскременты и прочие ткани — я имею в виду, скажем, бумагу, а не мошонку — и выбрасывал все это в контейнер. «Машина производила своего рода папье-маше», — говорит Ритке. Проблемы возникали только тогда, когда контейнер выставляли в холодный и сухой вакуум космоса (делать это было необходимо для стерилизации содержимого контейнера). Здесь уже масса разваливалась на «папье» и «маше». Когда следующий астронавт включал прибор, лопасти блендера начинали размалывать маленькие кусочки осиного гнезда фекалий, которые остались на стенках контейнера, и те уже в виде пыли разлетались по кабине.

Вот что было написано о последствиях этого в отчете подрядчика НАСА № 3943: «Докладываю, что астронавты нынешней экспедиции шаттла начали использовать мешки для фекалий типа программы „Аполлон“. Во время предыдущего полета вырабатываемые новыми туалетами облака фекальной пыли стали причиной отказа астронавтов от еды, чтобы снизить частоту использования данной установки». В этом же отчете отмечалось, что фекальная пыль была не просто отвратительной, но и приводила к «разрастанию во рту бактерий E. coli», как уже случалось прежде на борту подводной лодки, когда помещение переполнили испарения сточных вод.

После этого блендеры надолго исчезли из употребления, но утечки на борту корабля случаются по-прежнему. Сегодня все обвинения сыплются в сторону явления, упоминание о котором можно встретить разве что только в официальных документах НАСА, — так называемый фекальный попкорн. Бройан смело развивает эту тему: «Поскольку все замерзает, поступающий материал, в зависимости от своей плотности, имеет тенденцию к отскакиванию от стенок контейнера. Вам приходилось видеть старые машины для приготовления попкорна? В них поступающая в сосуд струя воздуха заставляла кукурузные зерна вертеться. Так и здесь: фекалии просто крутятся в контейнере и при первой же возможности норовят вырваться наружу». Да, сравнение то еще.

Фекальный попкорн и стал причиной использования в унитазах «зеркал заднего вида». «Мы просим астронавтов смотреть на все это, — говорит Бройан, — чтобы быть уверенными, что из трубы тоже ничего не выскочит». Фекальный попкорн является на сегодняшний день одной из причин поломки унитазов. А ведь никому не хочется, чтобы это случилось на его собственном корабле. Если астронавт закроет крышку трубы туалета как раз перед выходом из нее «попкорнового кусочка», она может преградить путь его собственному «ползунку». А это нежелательно по двум причинам. Во-первых, от всего, что упадет на крышку трубы, пострадает вся команда, ведь, как сказал Бройан, «понюхать это придется всем». А во-вторых, это может привести к тому, что труба засорится и туалет выйдет из строя, так что всей команде придется вернуться к старому доброму приспособлению «Аполлона» — фекальным мешкам. И если виной всему этому будете именно вы, то косых взглядов от товарищей по команде будет не избежать.

Предупредить явление фекального попкорна невозможно, а некоторые вещи можно понять, только побывав на орбите. Именно поэтому туалеты и прочие приспособления, предназначенные для использования в космосе, должны пройти уникальную проверку во время параболического полета.

Здесь я бы хотела сделать небольшое отступление. Дело в том, что вчера вечером я вдруг поняла, что мне непременно хочется опробовать один из туалетов, которые используются на космическом шаттле. У меня была назначена встреча с Бройаном, Вайнштайном и представителем отдела по связям с общественностью уже на следующий день, но моя толстая кишка говорила мне, что сможет потерпеть только до девяти утра. Поэтому я решила позвонить Гейл Фрир, специалисту по связям с общественностью, которая и должна была меня завтра сопровождать, чтобы объяснить всю ситуацию и попросить о переносе встречи на первую половину дня. Я застала ее на празднике по поводу окончания ее внуком школы, где она изо всех сил старалась перекричать стоящий в доме шум. Я так и видела, как ее муж, отворачиваясь от гостей, спрашивает, в чем дело, а Гейл кричит ему в ухо: «Это писательница. Она хочет сходить в туалет шаттла!» Так что я извинилась и повесила трубку.

Вспоминая все это, я хотела сказать, что отложить такое срочное дело на несколько часов может быть очень затруднительным. А представьте, что совершить его нужно вмиг за 20 секунд невесомости. Бывший диетолог НАСА Чарльз Борланд однажды участвовал в параболическом полете вместе с группой инженеров, тестировавших туалеты для использования в космосе. Туалет был снабжен камерами, но Борланд мог видеть и самого человека.

«Помню испытуемого под номером два, — говорит Борланд. — Он вполне был готов принять участие в нашем эксперименте, но никак не мог сориентироваться по времени. Кругом тогда много шутили, пытаясь подбодрить его». Сам Борланд в этой группе поддержки не участвовал, так как изо всех сил пытался побороть приступ тошноты, пробуя двадцать две новинки космической кухни, среди которых были гороховая паста и говяжья нарезка, которые уже сами по себе служили достаточным стимулятором для плохого самочувствия.

А некоторые из проводимых в невесомости экспериментов были еще более смелыми. «Как бы странно это ни звучало, но, чтобы совладать с тем, что выходит из нашего организма, нужно понять, как это все работает», — говорит Том Чейз, инженер «Гамильтон Сандстранд», с которым мы вместе принимали участие в «лунном» эксперименте в Арктике. На той неделе Чейз носил шлем от скафандра гораздо чаще, чем туалетную шапочку, но его так и тянуло говорить всякую ерунду. «В невесомости, к примеру, — начинает Чейз рисовать в блокноте миллиметровой бумаги, разложенной у него на коленях, — если потянуть что-то прямо на себя, оно начнет скручиваться».^[88] Это уже было научно доказано учеными НАСА и «Гамильтон Сандстранд» благодаря серии съемок на 16-миллиметровой пленке. Благодаря этой работе инженеры по созданию систем сбора отходов не только узнали о существовании искривления траектории движения, но и о том, как именно оно происходит (в обратном направлении). Также они узнали, что мягкие предметы искривляются сильнее всего. «И что им все это дало?» — спросите вы. Они узнали, что подобные искривления траектории могут стать причиной засоров в верхней части сточной трубы и помешать, таким образом, прохождению потока воздуха.

На пленке есть кадры как с мужчинами, так и с женщинами (или, как сказал о последних Чейз, «медсестричками в белых халатах»). Отснятый материал определили в категорию ограниченного доступа, но, по ходящим в «Гамильтон Сандстранд» слухам, он нередко выходил за рамки этих самых ограничений. Как сказал один из коллег Чейза, практически все, «у кого были знакомые среди инженеров из отдела систем очистки», видели эти снимки. «Они были очень, очень популярны», — добавил он.

Но вдруг кто-то усмотрел в этих кадрах настоящую угрозу для компании. «Нетрудно догадаться, что это было нечто вроде: А что если кто-то решит прибегнуть к Закону о свободе информации!» — говорил Чейз. (Согласно этому документу журналисты и общественность могут запросить копии любых документов, кроме тех, что признаны государственно важными.) Поэтому все пленки были уничтожены. Говоря об этой утрате, Чейз явно испытывал некоторую грусть. В свое время он был членом команды, которая занималась разработкой туалетов для полетов на Луну. «Жаль этих материалов, ведь сейчас мы заняты тем же, и они были бы нам очень полезны», — глубокомысленно заключил он.

Дон Ритке сказал, что куда более сложной инженерной проблемой является процесс мочеиспускания (в подтверждение чему тоже прилагается достаточно большое количество пленок). Прежде всего, в космосе жидкость старается задержаться в организме на как можно более длительный срок. «Когда перестает действовать гравитация, — говорит Ритке, — поверхностное натяжение становится главной действующей силой». Из-за поверхностного натяжения даже волосы человека наполняются влагой. (Ритке утверждает, что в невесомости достаточно длинные волосы человека могут содержать до 2–3 литров воды.) И НАСА нужно было знать, какой объем влаги в лобковых волосах негативно скажется на женском «потенциале скорости» выделения. (Скотт Вайнштайн услужливо переиначил это в «сможет ли она написать свое имя на снегу».)

Чейз снова что-то рисует. «В космосе не так уж и просто выпустить ровную струйку жидкости, как это обычно делается на Земле. И у женщин с этим проблем гораздо больше». Здесь Чейз имел в виду анатомические особенности строения и лобковые волосы. А ослабленная струя часто прерывается и разлетается в виде отдельных капель. И тут Чейз рассказал мне нечто совсем уж шокирующее. Он поведал о женщине, которая во время походов могла «спустить свои штаны до щиколоток и, прислонившись спиной к дереву, прямехонько выпалить вперед». Пока я переваривала эту новую для себя информацию, кругом стояла полнейшая тишина. Чейз продолжал. «Я хочу сказать, что женщины могут писать даже более сильной струей, чем мужчины. Все, что им требуется, это желание научиться управлять своим телом. И всегда есть женщины, которые более охотно исследуют свои возможности, чем другие».

Но уж точно могу уверить его, что ни одна женщина, независимо от своих анатомических способностей, не захочет демонстрировать их в присутствии группы инженеров и их товарищей. Случайно медсестры догадались о том, что их ждет, и отказались принять участие в очередной «фотосессии». Так что инженерам «Гамильтон Сандстранд» пришлось призвать на помощь всю свою фантазию, чтобы не сорвать эксперимент. «У одного из наших парней был очень волосатый живот, — говорит Чейз, откидываясь на спинку кресла и выставляя наружу свой собственный. — Если сделать так. — он кладет ладонь себе сбоку на живот и, надавливая, проводит ею в сторону пупка, так что под рубашкой хорошо видна складка тела, — .то получалось как раз то, что нужно. Можно было только поместить этого малого в невесомость, спрыснуть его живот заменителем [мочи] и посмотреть, как жидкость будет свертываться в капли». Чейз расслабляет свой живот и добавляет: «Да, хорошая была идея».

Существуют и другие способы проверки туалетов, созданных для использования в невесомости. «В Эймсовском исследовательском центре НАСА мы предприняли попытку создать заменители человеческих фекалий», — писал в 2006 году в техническом отчете Канапатипиллай Вигнарайя («Вигги»). Безусловно, «Вигги» — самый креативный разработчик в этой сфере, но далеко не первый. Его предшественники — к примеру, сотрудники компаний по производству подгузников — используют в таких целях тесто для шоколадного пирожного, ореховую пасту, начинку для тыквенного пирога или картофельное пюре. Но Вигнарайя только посмеивается, глядя на их жалкие попытки, ведь ни одна из этих субстанций даже близко «не ведет себя так, как настоящие человеческие фекалии»: слишком уж разная у них водоудерживающая способность и реология. В пищевой промышленности под термином «реология» понимают изучение состава субстанции. Состав зависит от таких характеристик, как тягучесть и эластичность. У технологов пищевой промышленности есть специальное оборудование для измерения этих величин, и если они достаточно умны, то не покажут их никому из сотрудников Эймсовского центра.

А вот заменители, созданные из прожаренных бобов, получили у Вигнарайя довольно высокую оценку. И хотя в них содержится довольно много протеинов, а значит, и водоудерживающая способность их сведена на нет, утверждается, что поведение бобов наиболее близко к поведению стула, скажем, посетителей мексиканского ресторанчика — по крайней мере, мне так кажется. Первый бобовый заменитель его создатели окрестили «ампква». Полагаю, что при этом они имели в виду местный колледж «Ампква», а не банк «Ампква» или индейцев племени ампква.

В предложенный НАСА аналог вода не входит. Рецепт ампква состоит из восьми ингредиентов, среди которых есть мисо, арахисовое масло, подорожник, целлюлоза и «сухие, грубо размолотые овощи». Возможно, на вкус этот заменитель не совсем такой, как оригинал, но по всем другим показателям он определенно лучше. Главным же ингредиентом здесь служит бактерия E. coli, которая составляет около 30 % веса всей смеси (примерно столько же, сколько и в настоящих фекалиях). Я так и не узнала, держат ли сотрудники Эймсовского центра колонии бактерий у себя — кроме тех, что живут в кишечниках самих работников лабораторий, — или они заказывали их по почте. На этот мой вопрос Вигнарайя ответа не прислал.

Единственное, чего не хватало заменителю для полного подобия оригиналу, это запаха. Чтобы убедиться, что система контроля запаха в новых туалетах действительно справится со своей задачей, Вигнарайя планирует добавить в заменитель и соответствующий «ароматизатор». У меня, честно говоря, тут уже возникает вопрос: зачем тогда заморачиваться созданием заменителя? Если тебе нужно что-то, что пахнет как оригинал, то почему бы этот самый оригинал и не использовать? Ученые планируют сделать и это, но только в самом конце: «Для полноты эксперимента в конце испытаний, возможно, будут использованы настоящие фекалии». А всему причиной строгий запрет НАСА на работу с настоящими человеческими экскрементами, ведь в исследованиях с участием обезьян и собак также использовались не настоящие фекалии.

На спортивной рубашке Бройана есть нашивка с монтажного полета ULF2 на Международную космическую станцию. На нашивке изображены различные детали туалета МКС в обрамлении стульчака и слоган: «Будь горд своей службой».

И Бройану действительно есть чем гордиться, так же как Вайнштайну, Чейзу, Ритке, Вигнарайяну и всем тем, кто работает с ними. Удачный вариант унитаза для космической станции — это тонкое сочетание достижений инженерии, материаловеденья, физиологии, психологии и этики. Если, как в случае с заменителями Вигги, пропустить хотя бы один элемент, успеха не будет. А на космическом корабле существует не так уж много предметов, от чьей работы так сильно зависит благополучие экипажа.

Возможно даже, что решение этого вопроса имело куда более серьезные последствия, чем это кажется на первый взгляд. Однажды я брала интервью у отставного полковника ВВС Дэна Фулгама, который принимал участие в отборе астронавтов для первого полета программы «Меркурий». По словам полковника Фулгама, проблема выделений была основной причиной того, что женщины-астронавты вообще не рассматривались в качестве возможных кандидатов.^[89] «Мы знали, что женщины ничем не хуже мужчин. Немало женщин-пилотов было у нас и во время Второй мировой войны. Они летали на истребителях и бомбардировщиках», — говорил он. Но женщины не могли пользоваться коллекторами для урины, которые надевались поверх органа выделения. «Вопрос сбора отходов человеческого организма был вопросом технического характера» (а памперсы для взрослых были тогда еще не в моде^[90]). «Время нас поджимало, — вспоминает Фулгам, — так что мы просто решили: „сделаем одной проблемой меньше“».

Если вы прочитаете книгу «Меркурий 13: Неизвестная история 13 американских женщин и Мечта о космосе», то увидите, что это было далеко не единственным препятствием, стоявшим на пути у женщин-астронавтов. Так, вице-президент США Линдон Джонсон, который вместо того, чтобы подписать письмо директору НАСА с приказом разрешить женщинам подавать заявки на участие в полетах, написал внизу листа: «Давайте уже остановим это!»

Когда полеты стали достаточно длительными, чтобы способствовать развитию стратегий сбора фекалий и когда экипажи комплектовали уже из двух астронавтов, перед женщинами встали новые проблемы.

«Одним из важнейших факторов нежелания НАСА выпускать в космос женщин был вопрос морали», — пишет Патриция Санти, психиатр НАСА программ «Аполлон» и «Джемини». В одной из своих книг Санти говорит о создании на кораблях закрытых душевых кабинок как об одной — «и, возможно, самой главной» — причине разрешения НАСА на участие в полетах женщин-астронавтов.

Интересно, а были ли туалеты действительной причиной для этих отказов или же только поводом для них? Кто-то может подумать, что для официального запрета можно было бы найти причину и повесомее, нежели незакрытая дверь в ванную. Но вся ирония в том, что женщины гораздо больше подходят для полетов в космос, чем мужчины: как правило, они легче, кислорода потребляют меньше, даже еды и питья им нужно не так много, как мужчинам. То есть если бы астронавтами были только женщины, то на ракеты пришлось бы загружать гораздо меньше кислорода, воды и еды.

Но вместо того, чтобы запустить в космос более маленьких и компактных людей, НАСА предпочло поместить на борт компактные порции тушеного мяса, бутербродов и пирогов. Редко когда из такой прелести можно сделать нечто столь отвратительное на вкус, но им, похоже, это удалось.

15. ТЮБИК ЗА МАМУ, КУБИК ЗА ПАПУ…
Ветеринары готовят ужин и другие небылицы из жизни на лабораторной космической кухне

Двадцать третьего марта 1965 года в космос было запущено фирменное блюдо популярной в Америке сети баров и ресторанов «Вулфи» — бутерброд с солониной. Ресторан, из которого взяли именно этот бутерброд, расположен в городке Коукоу-Бич, штат Флорида, недалеко от Космического центра им. Кеннеди. Астронавт Уолтер Ширра заказал его навынос и привез в Космический центр, где и уговорил астронавта Джона Янга тайно протащить бутерброд на борт капсулы «Джемини-3» и сделать таким образом сюрприз товарищу по команде Гасу Гриссому. Через два часа после начала пятичасового полета Янг и решил показать «фокус», однако все пошло немного не так, как он того ожидал.

«ГРИССОМ: Откуда это?

ЯНГ: Я принес. Давай попробуем. Пахнет, правда?

ГРИССОМ: Да, и сейчас перестанет. Давай сюда, я спрячу его в карман.

ЯНГ: Попытаться стоило.

ГРИССОМ: М-мг».

Этот «бутербродный инцидент» стал основным аргументом для сокращения финансирования НАСА до конца года. В отчете Конгресса США за 12 июля 1965 года сказано, что некий сенатор Морз настаивал на сокращении пятимиллиардного бюджета НАСА вдвое, говоря, что астронавт Янг «посмеялся» над всей программой «Джемини» со всеми ее тщательно рассчитанными доходами и расходами. Кто-то еще спросил администратора НАСА Джеймса Уэбба о том, как он собирается контролировать мультимиллиардный бюджет, если он не может контролировать даже астронавтов. Янгу был сделан официальный выговор.

Контрабандный «Вулфи»-сэндвич нарушил как минимум шестнадцать официальных технических требований к «бутерброду с солониной, обезвоженному (порционному)». Данные требования занимают шесть страниц, а по форме изложения напоминают страшные библейские проклятия. («Вместо дождя. пыль и прах с неба будут падать», «Вместо эластичной оболочки. крошки и песчинки будут засорять капсулу»). Кроме того, в сэндвиче «Вулфи» обнаружили дефект № 102 («несвойственный продукту запах, например, запах протухлости»), дефект № 153 («потеря целостности при перемещении») и десятки других, но, будем надеяться, дефект № 151, «видимые кости, шелуха или жесткие жилистые образования», там не присутствовал.

Пища, которую едят во время полета астронавты, должна радикально отличаться от бутербродов из закусочной «Вулфи». Она должна быть легкой. Каждый лишний килограмм на шаттле обходится НАСА в тысячи долларов на дополнительное топливо, необходимое для его запуска в космос. К тому же все должно быть компактным: капсула «Джемини-3», например, была не больше салона спортивного автомобиля. Из-за таких строгих ограничений размера и веса ученые, занимавшиеся разработкой еды для астронавтов, старались поместить максимально калорийную еду в минимальные по объему контейнеры. (Исследователи-полярники, которые также сталкиваются с подобными ограничениями веса и объема и в то же время требованиями к питательности еды, но не получают такой финансовой поддержки от правительства, как астронавты, запасаются кусками простого сливочного масла.) Даже бекон проходит обработку под гидравлическим прессом, чтобы занимать как можно меньше места (из него делают так называемые беконные кубики).

Спрессованная еда не только более компактна, но и меньше подвергается риску быть раздавленной, то есть крошек от нее далеко не так много. Для космических инженеров крошки — не просто забота домохозяек. В условиях невесомости кусочек еды не упадет на пол, где останется просто незамеченным, пока его кто-нибудь не уберет. Он повиснет в воздухе и, летая, сможет попасть в приборную доску или глаз. Именно поэтому Гриссом спрятал бутерброд в карман, когда увидел, что тот крошится.

В отличие от обычного сэндвича, спрессованный в кубик бутерброд можно проглотить целиком. Даже кусочек тоста не оставит после себя крошек, если вы его сразу забросите в рот. А это можно сделать только в том случае, если хлеб примет форму спрессованного кубика. Для дополнительной надежности, еду покрывают специальной съедобной оболочной. («Охлаждайте покрытые толстой оболочкой кусочки тоста, пока они не замерзнут», — написано в рецепте.)

Команда по обеспечению космического питания (которая относится в какой-то степени к ВВС, в какой-то — к армии и в какой-то является просто коммерческой организацией) прилагает много усилий для улучшения оболочки этих пищевых кубиков. В одном из технических отчетов дается общая характеристика длительных исследований по созданию оптимальной формулы оболочки. Формула 5 была слишком тягучей. Формула 8 распадалась в вакууме. А вот формула 11 (в состав которой входили плавленый жир, молочные протеины, желатин «Нокс», кукурузная мука мелкого помола и сахароза), казалось, была именно тем, к чему и стремились ученые. Но уж точно не те, кому приходилось это есть. «Во рту остается неприятный привкус, а сама оболочка просто прилипает к нёбу», — жаловался центру управления Джим Ловелл во время полета на «Джемини-7».

Стоявшая перед учеными задача была не из легких. С одной стороны, нужно было изготовить лакированный бутербродный кубик, который весит не более 3,1 грамма и не распадется на части, если его «уронить с полуметровой высоты на твердую поверхность». А с другой, требовалось сделать такую еду, которая понравилась бы человеку и была бы в то же время полезна, даже если придется питаться ею на протяжении нескольких недель. Практически все полеты по программам «Меркурий» и «Джемини» были краткосрочными, а один день или неделю можно прожить на чем угодно. Но НАСА уже всерьез задумывалась о полетах на Луну, которые длятся как минимум две недели. И им нужно было знать, как повлияет на здоровье человека регулярное потребление жировых пленок и желеобразной, покрытой восковой пленкой кукурузной муки. Как долго сможет продержаться человек на пище, выдуманной в военных пищевых лабораториях? И если уж говорить прямо, как долго он захочет есть эту пищу? Как такое питание отразится на боевом духе астронавтов?

На протяжении 1960-х годов НАСА выделяла большие суммы денег, чтобы найти ответы на эти вопросы. Контракты на исследование и производство еды для космонавтов были заключены с Медицинской лабораторией аэрокосмических исследований (МЛАЭ) авиабазы Райт-Паттерсон, а позднее с Университетом аэрокосмической медицины (УАМ) при авиабазе Брукс. В Натикских лабораториях Армии США был составлен список требований к производству продуктов, коммерческие предприятия предоставили саму продукцию, а МЛАЭ и УАМ провели ее испытания на Земле. Обе авиабазы создали сложнейшие космические кабины-симуляторы, куда были помещены группы добровольцев для совершения короткого или длительного (до семидесяти двух дней) «космического полета». Зачастую тестирование еды проводилось одновременно с проверкой космических костюмов, режимом гигиены и различных условий атмосферы капсулы — включая и очаровательные варианты с 70 %-ным содержанием гелия.

Трижды в день диетологи передавали экспериментальную пищу через условный шлюз. На протяжении нескольких лет добровольцы перепробовали еду всех возможных способов приготовления: в кубиках, палочках, смесях, плитках, порошках и в обезвоженной форме. Диетологи взвешивали, измеряли и приводили анализы того, что подавалось «астронавтам», и того, что выходило из них. «Пробы фекалий. разделяли, замораживали и дважды проверяли», — писал лейтенант Кит Смит в отчете об оценке питательности аэрокосмической диеты, которая включала в себя тушеную говядину и шоколадный пудинг. Остается только надеяться, что ни одного контейнера лейтенант Смит не опрокинул по неосторожности.

На одной из фотографий, сделанных как раз во время этой программы, изображены двое мужчин в ужаснейшем состоянии. На них надета больничная одежда, и к различным частям тела прикреплены датчики, передающие информацию о работе основных жизненно важных функций. Один из мужчин сидит, согнувшись, на нижней полке двухъярусной постели. Кровать настолько узкая, что напоминает скорее двойную гладильную доску, нежели предмет мебели. В руке у мужчины зажаты какие-то маленькие предметы, которые, как оказалось, и есть те самые пищевые кубики. На коленях у него лежит пластиковый пакет с еще четырьмя многослойными кубиками — вот и весь обед. В довершение ко всему, к носу мужчины прикреплена дыхательная трубка. На его товарище надеты наушники и очки, вроде тех, что носил знаменитый персонаж комиксов Кларк Кент. Этот второй мужчина сидит за пультом управления, который в 1965 году казался настоящим чудом техники, а сегодня напоминает приборчик из фантастического сериала о космических завоеваниях. Под фотографией стоит ничего не значащая надпись: «Персонал по обеспеченью космического питания 1965–1969 годов». Возможно, автор надписи и пытался привнести некую информативность в заглавие фото — написав, к примеру, «проверяя влияние миниатюрных сэндвичей на сердечную и дыхательную функции организма», — но не смог найти фразы, которая бы не задевала при этом гордость НАСА.

Многие из этих фотографий можно отнести к рубрике «до», как, например, эту с безрадостно улыбающимися военными, стоящими на пороге тестовой камеры УАМ, и диетологом Мей О’Хара, которая через несколько секунд и закроет люк их камеры. О’Хара выглядит точно так, как только и можно себе представить диетолога НАСА — не худая и не полная, с аккуратной прической, довольно милая, но не настолько, чтобы ее присутствие сказалось каким-либо образом на частоте сердечных сокращений и объеме поглощаемого кислорода молодых новобранцев. Однако О’Хара не такая уж и простушка, как может показаться на первый взгляд. В статье службы военных новостей упоминалось, что она ставит под вопрос приемлемость употребления некоторых продуктов для астронавтов «на протяжении месяца или более длительного времени». Но, по всей видимости, этот голос разума так и остался неуслышанным. И хотя еда в кубиках не вызывала восторженных откликов «потребителей», ее разработчики продолжали свою работу с завидным рвением и энтузиазмом. Они не понимали, что еда, которая должна размокать под воздействием слюны только после того, как подержишь ее во рту секунд десять, за неделю употребления могла испортить настроение кому угодно. Что она, собственно говоря, и делала. Из полета в полет, как сказал диетолог НАСА Чарльз Борланд, бутербродные кубики «неизменно возвращались назад». (Он имел в виду, что их не съедали, а не то, что они не усваивались организмом. По крайней мере, я так думаю.)

Я позвонила уже семидесятилетней О’Хара домой в Техас где-то во второй половине дня. Я спросила, что она ела на обед. Еда была диетическая, и ответ я получила в строго диетологической форме: «Жареную говядину и бутерброд с сыром, виноград и фруктовый пунш». Затем я спросила Мэй, часто ли испытуемые в УАМ покидали эксперимент раньше срока или взламывали замки, чтобы сбегать посреди ночи в ближайшую закусочную. Оказывается, таких случаев не было. «Все они следовали правилам по мере своих возможностей», — говорит Мэй. Иногда, правда, потенциальные участники уходили еще на стадии общей подготовки. Перспектива провести месяц без возможности удовлетворить основные физиологические потребности требовала от них куда больше усилий, нежели простое пережевывание пищи. Зато после участия в подобном эксперименте военный мог получить назначение ВВС в место на свой выбор, а не просто быть посланным невесть куда.

А вот МЛАЭ набирало добровольцев главным образом среди студентов близлежащего Дейтонского университета. Возможно, отчасти потому что добровольцам платили за работу, а отчасти потому что университет являлся католическим учебным заведением, и все юноши были неизменно послушными и вежливыми. Единственную проблему для них создавал пропуск мессы^[91]. Один из участников эксперимента был настолько взволнован, что ученым пришлось нарушить протокол и вызвать священника, который провел исповедь и причастие тут же при выключенных видеокамерах и микрофонах. В закрытую камеру были переданы небольшое количество вина и одна облатка, чья аппетитность, безусловно, порадовала вкусовые рецепторы участников эксперимента.

Среди предложенных к проверке диет была и такая, что оказалась гораздо хуже еды в кубиках. «Она состояла из молочных коктейлей на завтрак, обед и ужин. И изо дня в день испытуемые получали все те же коктейли на завтрак, обед и ужин», — говорит офицер Джон Браун, который руководил этим экспериментом. Прожив на данной диете тридцать дней, добровольцы дали ей 3 балла из 9 возможных, что определяло ее как «умеренно неприятную». Но, по словам Брауна, 3 балла значили, вероятнее всего, 1. «Испытуемые просто написали то, что от них хотели услышать», — полагает он. Один из участников эксперимента признался Брауну, что под конец эксперимента он и его товарищ зачастую просто выливали свои порции на пол. Но, несмотря на непопулярность диеты среди «потребителей», исследователи вывели не менее двадцати четырех коммерческих и экспериментальных формул подобного состава. Однажды в техническом отчете ВВС мне попались списки требований к качествам съедобной бумаги: «безвкусная, легко сгибаемая и цепкая». Именно такими я представляю себе всех людей, что изобретают подобные диеты.

Тем временем в УАМ Норман Хайдельбог проверял жидкую диету собственного изобретения. В пресс-релизе авиабазы она вышла под названием «эгног-диеты».^[92] Мей О’Хара назвала эту диету «чем-то вроде припудренной подстраховки». «Это было совершенно неприемлемо», — говорит она с нехарактерной для себя экспрессией. Так что Хайдельбог и сам, по всей видимости, пришелся некоторым коллегам не совсем по вкусу.

Хотя оказалось, что в науке о рациональном питании не все силы были задействованы в лабораториях. В стране появилось целое племя этаких вкусовых садистов. Середина 60-х. Американцы с восхищением следят за развитием современных технологий и, в частности, тех, что предлагают космические инженеры. Женщины уделяют все больше внимания работе, и у них остается так мало времени на приготовление пищи и работу по дому! Еда в палочках и пакетиках привлекает их и своей новизной и прекрасной возможностью сэкономить время.

Именно эти соображения и способствовали росту популярности одного из последних продуктов МЛАЭ, известного как «Растворимый завтрак Карнейшн». Космические съедобные палочки тоже начали свою историю как неудачная попытка военных лабораторий. То, что ВВС назвали «палочкообразной едой для питания на большой высоте», задумывалось как пища, которую можно было бы передавать через отверстие в шлеме скафандра. «Но нам не удалось сделать их достаточно упругими», — говорит О’Хара. Так что компания «Пиллсбери» забрала свои палочки у ВВС и стала продавать их простым людям. По словам Борланда, иногда они всплывали в качестве новых завтраков для астронавтов под названием «Питательные пищевые палочки» или «Карамельные палочки», но диетологов провести им так и не удалось.

Даже компании, занимающиеся производством пищевых палочек или питательных напитков, не ожидали, что американские семьи начнут есть только их продукцию. Существует разумная вероятность того, что популярностью диетологи оказались во многом обязаны НАСА. Это были люди, которые в даже простом кофе видели «угольные элементы», которые писали целые книги на тему «стратегии совершенства». Вот что сказал в 1964 году в защиту жидких диет врач Массачусетского технологического института Невин С. Скримшоу на Конференции по вопросам космического питания и сопутствующих проблем отходов: «Людям, перед которыми стоят важные и трудные цели, совсем не обязательно кусать и жевать пищу, чтобы ощущать свою производящую силу и подпитывать тем самым моральный дух». Скримшоу даже похвастался, что кормил своих испытуемых в МТИ жидкой пищей на протяжении двух месяцев и за все это время не получил ни одной жалобы. Так что астронавтам «Джемини» с трудом удалось избежать участи худшей, чем просто еда в кубиках. «Мы надеемся, что во время программы „Джемини“, — говорил на той же конференции представитель НАСА Эдвард Майкл, — будет использована подобная диета… Мы применим ее во время подготовки к полету, во время самого полета и на протяжении двух недель после приземления экипажа».

И все же Скримшоу ошибался. Людям просто необходимо «кусать и жевать». Стоит только посадить их на жидкую диету, как они начнут умолять о твердой пище. Чтобы лично убедиться в этом, мне хватило и одного дня на еде из тюбиков, которая использовалась во время программы «Меркурий». Астронавты, правда, сегодня уже едой из тюбиков не питаются, зато это делают пилоты во время полетов, когда у них нет возможности остановиться и достать бутерброд. Вики Лаверидж, технолог полезной и здоровой пищи при Управлении походного питания Натикской лаборатории, утверждает, что формулы и технологии изготовления пищи для военных со времен программы «Меркурий» изменились не сильно. Она даже пригласила меня в Натик, чтобы наглядно продемонстрировать это («21-го числа Дэн Натрис приготовит яблочный пирог в тюбиках»). К сожалению, я не смогла приехать, но Вики оказалась настолько мила, что прислала мне образец этого кулинарного чуда в посылке. Внешне все напоминало обычный тюбик с масляными красками, которыми так любит рисовать моя падчерица Лили. Однако есть из тюбика — далеко не самое приятное занятие. Во время этого процесса две важнейшие системы оценки качества человеческого организма — зрение и обоняние — просто игнорируются. Борланд рассказал мне, что астронавты ненавидят еду в тюбиках именно по этой причине: «Просто они не слышат запаха и не видят то, что едят». Еще одной проблемой является сама текстура смеси, ее «привкус», который появляется при приготовлении. Если на тюбике написано, «бутерброд с говяжьим фаршем и острым соусом», то не удивляйтесь, если мясо будет напоминать далеко не чистую говядину. Еда, которую производят в Натикской лаборатории, на вкус практически не отличается от обычной, вот только сделана она в виде пюре. Необходимо это потому, что, как отметил Чарльз Борланд, «у тюбиков очень маленькие отверстия». Первая еда для астронавтов очень напоминала детское питание. Но даже дети едят с ложечки, а астронавты вынуждены были высасывать свое пюре через алюминиевое отверстие тюбика. И в этом не было ничего героического. Или, как оказалось позднее, необходимого. В невесомости вполне можно есть ложками из открытых контейнеров до тех пор, пока, как выразилась неподражаемая О’Хара, пища «не покажет своего характера». В целом, если еда достаточно густая и влажная, поверхностное натяжение просто не даст ей улететь прочь от вас.

Бутерброд с говяжьим фаршем и острым соусом по вкусу напоминал застывший мексиканский соус. Изготовляемые в Натике вегетарианские закуски (на которых, как ни удивительно, так и было написано «вегетарианские») тоже напоминали обычное, немного островатое томатное пюре. Астронавты «Меркурия», должно быть, ощущали себя все это время запертыми в отделе соусов небольшого продуктового магазинчика. Но вот яблочное пюре Натикской лаборатории, изготовленное по той же формуле, что и попавшее благодаря Джону Гленну в историю яблочное пюре из тюбика,^[93] было выше всяких похвал.

Частично, думаю, это из-за схожести продуктов, ведь, говоря о яблочном пюре, все и представляют его себе в виде кашки. Одной из основных проблем первой еды для астронавтов была ее необычность. Когда человек вертится где-то высоко в холодной, ужасно тесной и запертой жестянке, ему очень хочется иметь рядом что-то родное и знакомое. Для всего простого американского народа космическая еда была новинкой, но у астронавтов новинок и без этого имелось предостаточно.

Иногда от астронавтов можно услышать, что недурно, мол, было бы выпить немного во время ужина. Пиво в космосе категорически запрещено, потому что в отсутствие гравитации насыщенные углекислым газом пузырьки не будут подниматься на поверхность. «И в итоге вы получите просто гору пены», — говорит Борланд. (По его словам, компания «Кока-Кола» потратила $450 тысяч на разработку торгового автомата, который работал бы в невесомости, только чтобы хоть как-то продемонстрировать силу науки над биологией.) Поскольку пузырьки не поднимаются на поверхность, у астронавтов будут проблемы и с отрыжкой. «Очень часто она сопровождается выбросом из желудка части выпитой жидкости», — поясняет Борланд.

Борланд в свое время возглавлял краткосрочный эксперимент с подачей астронавтам вина к еде на борту космической станции «Скайлэб». Энологи из Калифорнийского университета посоветовали ему херес как вино, которое проходит термическую обработку, а значит, лучше сохраняет свои свойства. Это своего рода пастеризованный апельсиновый сок в винном королевстве. В целях безопасности сливочный херес «Пол Массон» был отправлен в космос не в бутылках, а в пластиковых мешочках, помещенных в контейнеры для пудингов, ограничивая тем самым и так небольшое количество вина.

Как и любое технологическое ноу-хау для космоса, жестяные контейнеры с хересом предстояло испытать сначала во время параболического полета. И хотя упаковка зарекомендовала себя прекрасно, никто из присутствовавших в тот день на борту большого энтузиазма опробовать продукт не выказал. Сильный запах хереса просто переполнял кабину самолета, вызывая тем самым еще большую, чем обычно, тошноту. «Стоило только открыть контейнер, — вспоминает Борланд, — как все тут же тянулись за гигиеническими пакетами».

И все же Борланд оформил официальный заказ на несколько ящиков «Пол Массон». Но как раз перед погрузкой хереса на борт кто-то упомянул в интервью о готовящемся эксперименте, и в НАСА посыпались письма от возмущенных налогоплательщиков-трезвенников. В результате после бог весть скольких потраченных денег на разработку упаковки и проведение исследований НАСА вынуждено было закрыть проект.

Но даже если бы херес и доставили тогда на «Скайлэб», он не был бы первым алкогольным напитком, определенным правительством как часть рациона при выполнении задания государственной важности. В рацион служащих Британского военно-морского флота до 1970 года входил ром. С 1802 по 1832 год военные США, кроме обычной порции говядины и хлеба, ежедневно получали 250 граммов рома, бренди или виски. К каждой сотой порции прилагался кусок мыла и килограмм свечей. Последние можно было использовать для освещения, обмена на что-то еще, или же чистюля мог их растопить и употребить вместо целлофана для обертки бутербродов.

Однако не стоит винить в бесчеловечности первой космической еды исключительно диетологов. Чарльз Борланд обратил мое внимание на один факт, который я вначале пропустила: стоящую после имени пропагандиста жидких диет Нормана Хайдельбога аббревиатуру «USAFVC». Значит, Хайдельберг был членом Ветеринарной корпорации ВВС США (англ. United States Air Force Veterinary Corps)? К этой же корпорации принадлежал и Роберт Флентдж, один из редакторов «Требований к производству аэрокосмической пищи», 229 страниц подробнейшего руководства по приготовлению еды для астронавтов. «Большинство ученых, задействованных в этой сфере, были военными ветеринарами», — говорит Борланд. Начиная с запуска в космос обезьян и опытов полковника Стэппа с системой торможения, ВВС содержали целые колонии подопытных животных и, как необходимое следствие, ветеринаров (или, как их называли те, кому было недостаточно просто девятибуквенного слова, «ветеринаров по обеспечению биоастронавтической поддержки»). Согласно статье 1962 года «Небо — потолок карьеры военного ветеринара», в обязанности этих медиков входили «проверка и определение состава продовольственных продуктов» — для животных и, возможно, первых астронавтов. Вот и ответ.

Ветеринары, которые назначались ответственными за те или иные исследования продовольствия для диких животных или домашнего скота, обращали особое внимание на три вещи: стоимость, простота в использовании и безопасность для здоровья. А нравилась еда обезьянам и коровам или нет, волновало их мало. Именно отсюда и берут свое начало традиции ирисковых диет, спресованных кукурузных хлопьев и кубиков из арахисового крема. Вот что получается, когда ужин готовят ветеринары. «Ветеринар скажет: когда мне надо накормить животное, я просто смешиваю все необходимые питательные ингредиенты и даю ему это съесть. Так почему нельзя сделать то же самое и для астронавта?» — прокомментировал Борланд.

И иногда они так и поступали. Технический свидетельский отчет Нормана Хайдельбога за 1967 год называется «Метод производства гранулированной еды в небольших количествах». Хайдельбог делал еду для астронавтов! Главными (по принципу веса) ингредиентами в ней были сухое молоко «Кофе-мейт» и декстроза (или мальтоза), так что в утверждение ветеринаров, будто пищевые шарики для людей были «приятными на вкус», верится с трудом. И опять же, вкус еды являлся не главной заботой ее изготовителей. А вот вес и объем — да. И по этим критериям Хайдельбогу равных не было: «Калорийность еды должна составлять не менее 2600 ккал на 600 см³», — писал он в своих работах.

Представленный Хайдельбогом метод экономии пространства кажется пределом дикости, но это только до тех пор, пока вы не ознакомитесь с решением, предложенным в 1964 году Самюэлем Лепковским, профессором птицеводства из Калифорнийского университета в городе Беркли. «Если бы удалось найти астронавта, страдающего ожирением, — пишет Лепковский, очевидно, даже не подозревая насколько нелепо^[94] звучат его слова, — мы бы заметили, что тучный человек с массовой долей жира 20 килограммов. уже имеет в своем теле резерв 184 000 ккал, которых ему хватит на 90 дней из расчета ежедневного потребления 2900 ккал». Другими словами: только представьте себе, сколько топлива можно сэкономить, если вообще не кормить астронавтов!

Если бы можно было оставить астронавтов голодать на время всего полета, то разрешилась бы и еще одна задача НАСА: сбор и удаление отходов. И проблема здесь не только в нежелании астронавтов пользоваться пакетами для фекалий, но и в том, что конечные продукты жизнедеятельности человека издают неприятный запах и занимают бесценное место в кабине корабля. «Все время астронавты только и говорили о том, как хорошо было бы не есть, а просто употреблять какие-нибудь таблетки», — говорит Борланд. Ученые попытались реализовать это желание астронавтов, но у них ничего не получилось. Все, что могли сделать в такой ситуации астронавты, это есть как можно реже. Голод переносился легче от осознания того, что последует за приемом пищи.

Джим Ловелл и Фрэнк Борман были заперты в капсуле «Джемини-7» на четырнадцать дней, и здесь уже политика соблюдения поста не действовала. (Почти не действовала. «Первые девять дней Фрэнк ходил в туалет гораздо чаще, чем это на самом деле было нужно», — говорил в устной истории НАСА Ловелл. «Это не так, Джим», — возражал Борман. А Ловелл отвечал: «Тебе-то и нужно было подождать всего пять дней до приземления!») Новой директивой НАСА стала разработка еды, которая была бы не только легкой и компактной, но и «бесшлаковой». «Во время краткосрочных полетов „Меркурия“ или „Джемини“ в туалет практически никто не ходил», — писал в своих мемуарах Борман.

И тут на помощь ученым вновь пришли добровольные участники их лабораторных исследований. В техническом отчете МЛАЭ 66-147 «Результаты влияния экспериментальной диеты и искусственно созданных условий космической капсулы на природу отходов жизнедеятельности человеческого организма» давалось детальное описание четырнадцатидневного эксперимента, в котором при помощи мужчин-добровольцев ученые могли смоделировать пищеварительный процесс Ловелла и Бормана. Первой из опробованных диет была печально известная еда в кубиках: маленькие квадратные бутербродики, мясные кусочки и миниатюрные десерты. Все очень напоминало кухню кукольного домика.

В общем, кубики потерпели полное гастрономическое фиаско. В состав их оболочки вместо свиного жира решено было добавить косточковое пальмовое масло. Однако последнее не переваривалось, проходя через пищеварительный тракт, и в результате вызывало стеаторею, думаю, такое же неизвестное для вас слово, как и для меня. (Стеаторея — это жирный стул, в отличие от диареи, при которой стул жидкий.) Как было сказано в газете «Сан-Антонио Экспресс»,^[95] «стеаторея вызывает желудочно-кишечное расстройство, которое мешает находящемуся на орбите астронавту четко исполнять задания». Отчет составлен довольно туманно, но технические документы четко поясняют всю картину. Жировые испражнения очень зловонные и вязкие. Официальное описание испытуемого номер 3 — «кашеобразные, но не жидкие» — наилучшим образом отражало состояние стула всех участников эксперимента (чьи пытки увенчивала обязанность ежедневно проверять продукты жизнедеятельности собственного организма).

В отчете нет упоминаний о заднепроходных «утечках», но я хотела бы написать пару слов и об этом. Если стул человека действительно жирный — будь это из-за употребления синтетического масла для приготовления пищи или после еды в кубиках, — какое-то его количество легко может просочиться наружу. И если у несчастного одна-единственная пара белья на две недели, то любая такая протечка вряд ли его обрадует.

Кроме еды в кубиках, была протестирована и одна из жидких диет: сорок два дня на молочных коктейлях. Ученые предполагали, что данная диета поспособствует как уменьшению объема твердых отходов человека, так и «частоте дефекаций». Разумно предположить, что то, что человек пьет, выходит у него вместе с мочой. Но, как оказалось, это не всегда так. Из-за большого количества растворенной в напитках клетчатки объем «ежедневных масс» (прости меня, Господи) увеличивается порою чуть ли не в два раза.

Как это ни странно, но если нужно минимизировать «побочные продукты» жизнедеятельности человека, то нужно давать ему есть то, что он хочет: стейк. Протеины и жиры животного происхождения обладают наивысшей усваиваемостью из всех известных нам продуктов. Чем лучше мясо, тем быстрее оно усваивается — вплоть до минимального уровня экскреции. «Усваиваемость превосходной говядины, свинины, курицы или рыбы составляет около 90 %», — утверждает Джордж Фейхи, профессор по животным и питанию Иллинойского университета в Урбана-Шампейн. Жиры усваиваются на 94 %, а экскреты^[96] после съедения трехсотграммового бифштекса составят, по данным лаборатории Джорджа Фейхи, не более 30 граммов. Но лучше всего усваиваются яйца. «Мало какие продукты питания, — писал участник Конференции по космическому питанию и сопутствующих проблемах отходов 1964 года Франц Дж. Ингельфингер, — усваиваются и поглощаются так хорошо, как сваренные вкрутую яйца». Это одна из причин, почему традиционный «предполетный» завтрак астронавтов НАСА состоит из стейка и яиц.^[97] После такой плотной еды астронавт может спокойно пролежать на спине восемь часов или даже дольше. (В Советском космическом агентстве традиции с подобным завтраком перед запуском не было, космонавтам просто делали литровую клизму.)

Фейхи, мой эксперт по продуктам жизнедеятельности, является консультантом по кормам для животных. По-моему, именно с такими людьми, а не военными ветеринарами НАСА и следовало бы сотрудничать. На что обычно обращают внимание производители кормов для животных? На вкусовые качества и характеристики усваиваемости: чистую миску и чистый ковер в доме. Во-первых, все владельцы собак предпочитают кормить своих питомцев чем-то вкусным (хочется надеяться, что того же хочет для своих астронавтов и НАСА). «Ну, а вторая задача, — говорит Фейхи, совсем и не думая шутить, но невольно делая это, — это консистенция стула. Мы хотим, чтобы фекалии животных были достаточно густыми и их легко можно было бы убрать, чего не сделаешь с обильной жидкой массой». Да уж, астронавтам «Джемини» и «Аполлона» рассказывать об этом не надо.

Одна цель производителей еды для домашних питомцев все же совпадает со стремлением первых ученых, занимавшихся разработкой еды для астронавтов, — желание «минимизировать частоту дефекаций». У собаки, живущей в квартире многоэтажного дома, есть только две возможности справить свою естественную нужду: с утра, пока хозяин не уйдет на работу, и вечером, когда тот вернется домой. «Они должны уметь сдерживаться на протяжении восьми часов», — говорит Фейхи. То же не помешало бы и астронавтам, которые мечтают слышать зов природы как можно реже.

Еще один возможный способ снижения объема выделений — это выведение породы меланхоличных астронавтов. Гиперактивые собаки обладают быстрым метаболизмом; пища проходит через их организм достаточно быстро и не успевает как следует усваиваться. У охотничьих собак, которые легко возбудимы по своей природе, стул обычно жидкий. И поскольку в них с рождения заложен инстинкт зависимости от добычи, они с жадностью съедают все при любой возможности, как бы гарантируя тем самым себе запас на ближайшее будущее. И в этом есть некоторая проблема: чем меньше жуется еда, тем слабее она усваивается.

Интересно, а чем бы предложил накормить первых астронавтов Фейхи? Для придания энергии он рекомендует рис из-за его максимальной усваиваемости среди всех известных углеводов. (Именно поэтому известный в США производитель кормов для собак и кошек «Пурина» выпускает серию «Говядина и рис», а не «Говядина и картошка с рыбой»). Свежие фрукты и овощи Фейхи не рекомендовал бы, поскольку они способствуют частым и большим каловым выделениям. С другой стороны, если кормить человека только переработанными продуктами без клетчатки из расчета производства минимальных отходов, у него разовьется запор. Хотя с учетом длины полета это может стать идеальным вариантом. «При определенных условиях, — писал Франц Ингельфингер, — имея в виду главным образом краткосрочные полеты, я уверен, что запор был бы наиболее практичным разрешением проблемы отходов астронавтов».

Через двенадцать лет после истории с бутербродным инцидентом астронавт Джон Янг вновь представил своего работодателя в самом невыгодном свете. На следующий после работы за бортом день Янг и его товарищ по команде Чарльз Дьюк сидели в лунном модуле «Орион». Во время радиоотчета Янг неожиданно заявил: «Меня опять сегодня пучит. Опять, слышишь, Чарли? Чего это ко мне пристало? Наверное, это из-за кислоты в желудке». Во время предыдущего полета «Аполлона-15» поступали жалобы на низкое содержание калия в пище как провокатора сердечной аритмии команды, поэтому в рацион «Аполлона-16», на котором и летели Янг и Дьюк, были включены калиесодержащие апельсины, грейпфруты и прочие цитрусы.

Янг не останавливался, а все, что он говорил, записывалось. «Понимаешь, я и за двадцать лет своей жизни не съедал столько цитрусовых. И знаешь что? За следующие двенадцать дней я не съем ни одного чертового цитруса. Вот увидишь. Потому что иначе меня просто стошнит. Да, я могу съесть иногда апельсин, но черт меня побери, если я собираюсь питаться ими все это время». Через пару секунд на связь вышел Центр управления полетом и добавил еще один повод для несварения желудка Янга.

«СОТРУДНИК НАЗЕМНОЙ СЛУЖБЫ: Орион, это Хьюстон.

ЯНГ: Да, сэр.

СОТРУДНИК НАЗЕМНОЙ СЛУЖБЫ: Вы ведь знаете, что в модуле ведется непрерывная запись разговоров?

ЯНГ: Да, и как давно она ведется?

СОТРУДНИК НАЗЕМНОЙ СЛУЖБЫ: С начала отчетного времени».

На этот раз воду замутил не Конгресс. На следующий день после того, как в прессу проникли жалобы Янга, губернатор Флориды выступил с заявлением в защиту апельсинов как основной культуры сельского хозяйства штата. В мемуарах Чарльза Дьюка фрагмент этого заявления звучал так: «Проблема не в нашем апельсиновом соке. Тот сок был произведен синтетическим способом, и апельсины были не из Флориды».

В действительности же проблема была не в апельсиновом соке, а содержащемся в нем кальции. «Коэффициент концентрации» самого апельсинового сока — именно таким официальным языком говорил исследователь Министерства сельского хозяйства США Эдвин Мерфи, еще один участник Конференции 1964 года, — достаточно низок.

Мерфи делал доклад о проведенном им исследовании на скопление газов в организме. По условиям эксперимента добровольцев кормили «специальной бобовой едой» и посредством прямокишечных катетеров отслеживали образование в их организмах газов.

Мерфи интересовали прежде всего индивидуальные особенности организмов испытуемых — не только общий объем выделяемых газов, но и процентная консистенция их составов. Из-за индивидуальных особенностей кишечных бактерий в организмах половины испытуемых метана не вырабатывалось. А это хорошее качество для астронавта. Не потому, что метан воняет (он без запаха), а из-за его высокой воспламеняемости. (Метан — это то, что коммунальные службы называют «природным газом».)^[98]

Мерфи дал уникальный совет по возможным принципам отбора астронавтов для НАСА. «Астронавтов можно выбирать из той части населения, которая почти или совсем не производит метана и водорода, — водород тоже взрывоопасен, — и минимальное количество сероводорода или других обладающих неприятным запахом, но пока не идентифицированных газов… Далее, с учетом того, что уровень газообразования в зависимости от объема съеденной пищи также не постоянен, астронавтов можно выбирать в зависимости от степени сопротивляемости организма кишечным расстройствам и газообразованию».

В своей работе Мерфи даже приводит пример идеального кандидата в астронавты. «Особый интерес для дальнейших исследований представил испытуемый, у которого после употребления 100 грамм сухих бобов вообще не произошло вздутия». Для сравнения Мерфи говорит о том, что во время пика метеоризма, который наступает где-то через 5–6 часов после съедения бобов, за час в организме человека вырабатывается от 200 до 400 см³ газов. А под конец фазы общее количество выделенных газов может заполнить две бутылки из-под «Кока-Колы». Только представьте себе такую ситуацию в тесном помещении, где никак нельзя открыть окно и выветрить этот запах.

В качестве альтернативы набору не склонных к метеоризму астронавтов Мерфи предлагает НАСА обеспечить эту несклонность у уже имеющихся астронавтов, просто простерилизовав их желудочно-кишечные тракты. Он давал все те же бобы испытуемому, который до начала приема пищи выпил антибактериальную таблетку. В результате объем газов этого испытуемого сократился вдвое. Но, пожалуй, самым безопасным способом решения этой проблемы (к которому, в общем-то, и прибегает НАСА) — это не употребление еды, которая обладает высоким коэффициентом провокации газообразования.

Уже во времена программы «Аполлон» бобы, брокколи, белокочанная и брюссельская капуста^[99] были занесены в черный список. «Бобы начали использовать только на шаттлах», — говорит Борланд.

Среди астронавтов были и те, кого очень обрадовало это пополнение рациона. И дело было не только во вкусовых качествах бобов. Пуканье во время орбитальных полетов было довольно популярным занятием среди членов исключительно мужских экипажей. Иногда можно услышать, что астронавты используют свои кишечные газы в качестве движущей силы, чтобы, как говорил Роджер Крауч, «пролететь, как ракета, до середины отсека». Но сам Крауч сомневается, что это возможно. «Масса и скорость выпускаемых газов, — писал он мне в ответном и-мейле, который навечно покорил мое сердце, — недостаточно велики в сравнении с массой человеческого тела». Так что сложно представить, что такая сила может заставить двигаться 80-килограммового астронавта. Крауч также замечает, что от обычного выдоха астронавта не бросает в сторону, а ведь в легких помещается до шести литров воздуха — в отличие от газовых образований, чей объем, согласно исследованиям доктора Мерфи, составляет не больше 750 мл.

По крайней мере, эти цифры верны для большинства людей. «Мои гены даровали мне необычную способность выделять немалое количество некоторых побочных продуктов пищеварения, — писал Крауч. — Так что я решил лично проверить, правда ли то, что рассказывают. Однако мне так и не удалось сдвинуться с места ни на дюйм». Тогда Крауч предположил, что эксперимент мог быть нарушен из-за штанов, которые были на нем все это время. К сожалению, оба раза он летал в составе смешанных экипажей, так что «снять штанишки и провести более чистый эксперимент» ему не удалось. В итоге он решил просто поспрашивать других астронавтов об их личном опыте, но пока ни один из них ничего конкретного рассказать не смог.

За последние десятилетия еда для астронавтов стала гораздо полезнее и приятнее на вкус. На Международной космической станции места достаточно, и нет уже никакой необходимости спрессовывать и обезвоживать пищу. Все упаковывается в герметизированные пакеты с термозащитным покрытием, содержимое которых можно разогреть в маленьких приборчиках, чем-то напоминающих портфели для документов. А после того как в 2010 году в свет вышла неподражаемая «Кулинарная книга для астронавтов» Чарльза Борланда, люди получили возможность приготовить 85 высококачественных космических закусок и гарниров прямо у себя на кухне. Так что даже в вашем холодильнике может появиться «Национальная энергетическая добавка № 150 от Национальной компании по производству крахмала и химических реактивов» или, например, «карамелизированный чеснок № 99-404 от компании „Итем-Фудс“».

Но подготовка к полету на Марс может привнести в космонавтику и новые кулинарные «изыски».

16. СЪЕШЬ СВОИ ШТАНЫ
Неужели Марс того стоит?

Могу сказать вам честно и без преувеличений, что лучшей частью сегодняшнего обеда в столовой Эймсовского центра НАСА была моча. Она прозрачная и сладкая, хотя и не в том смысле, как если бы речь шла о родниковой воде. Скорее, она напоминала патоку каро. Урину очистили от солей с помощью осмотического давления. По сути, ее просто заменили на молекулы с концентрированным раствором сахара. Сама по себе урина — соленая субстанция (хотя и не до такой степени, как предлагаемое в этой столовой чили), и если выпить ее для утоления жажды, то получится как раз противоположный эффект. Но стоит только убрать соль и отвратительные на вкус органические молекулы с помощью древесно-угольного фильтра, как моча превращается в тонизирующий и на удивление приятный на вкус напиток. Я уже собиралась написать «обычный», но поняла, что это будет не совсем правильно. Думаю, не так уж много в мире людей, которым пить урину покажется вполне обычным делом.

«Мне плохо от одной мысли о том, что у нас в холодильнике стоит моча», — заявил мой муж Эд. Я только закончила очистку вчерашних «излияний» с помощью древесного угля, перелила все это в стеклянную бутылку и поставила на дверцу холодильника в предвкушении повторения того знаменательного обеда. Я ответила, что все вредное и неприятное на вкус уже отфильтровано и что астронавты пьют этот напиток довольно охотно. Эд только вдохнул побольше воздуха и сказал, что не знает, как там насчет астронавтов, но он бы сделал это только в «постапокалиптических» обстоятельствах.

Обедала я тогда в Эймсе с Шенвином Гормли, инженером по сточным водам, который непосредственно участвовал в создании очистителя урины для Международной космической станции. В прессе о нем писали как об «уриновом короле». Но самого Гормли это прозвище нисколько не задевает. Что его действительно задевает, так это его слава человека, сказавшего, что Луна — прекрасное место для хранения плутониевого оружия, которое будет находиться там вне досягаемости страдающих манией величия деспотов. Сказал он такое, разумеется, не всерьез, это было просто размышлением вслух, но в Эймсе этого не поняли. Вообще отдел Эймсовский центр сильно отличается от Центра космических исследований им. Джонсона. «Именно здесь, в Эймсе, и сосредоточен мозговой центр НАСА, — говорит Гормли. — Мы своего рода реакционисты». Сейчас на Гормли надеты широкие штаны с большими карманами и майка цвета лаванды. Во всей его одежде нет ничего особенного, но ни в один из моих четырех визитов в Центр Джонсона мне не попадался там сотрудник, одетый подобным образом. Гормли — загорелый и хорошо сложенный мужчина, и надо хорошенько присмотреться, чтобы понять, сколько ему на самом дел лет: в его коротко остриженных волосах нет-нет да и промелькнет седой волос, а у глаз можно заметить небольшие морщинки.

Никто не планирует произвести высадку на Марс ранее 2030-х, но все мысли НАСА постоянно возвращаются к этой теме. Все, что создавалось для лунных баз, делалось с перспективой будущего использования и на Красной планете. И большинство изобретений было совершено здесь, в Эймсе, хотя и не все из них будут использованы в реальности. «Любая новая разработка, — говорит Гормли, — должна пройти некоторые уровни проверки, так сказать, профильтроваться, двигаясь по вниз по течению». И мне почему-то кажется, что на месте НАСА вам тоже захотелось бы пропустить через фильтр все, что предложит вам Шервин Гормли.

Посадка корабля на Марс больше не проблема. Космические агентства запускают ракеты на Марс вот уже три десятилетия.

(На всякий случай напоминаю, что, как только корабль выходит в открытый космос, его движение уже ничего не сдерживает; он спокойно летит через пустоту открытого пространства, и лишь небольшие корректировки курса требуют воздействия на ракету. Обычно космические корабли спокойно приземляются на Марс. Расчет же топлива производится с учетом производства силы, необходимой, чтобы оторвать ракету от поверхности планеты и направить обратно.) Ракеты, достаточно мощные, чтобы поднять 350-килограммовый посадочный модуль на Марсе, все же сильно отличаются от ракеты, которая сможет доставить на Красную планету 5–6 человек и продовольствие, которого им хватит на два с лишним года полета.

60-е годы прошлого века, когда ученые полагали, что за высадками на Луну тут же последуют полеты людей на Марс, стали временем зарождения многих креативных идей, вроде тех, что можно наблюдать сегодня в Эймсе. Очевидной альтернативой запуска трех с половиной тонн еды были попытки выращивания ее прямо в бортовой теплице. Но в начале 60-х главным блюдом космического меню было мясо. Диетологи НАСА на очень непродолжительное, но удивительно интересное время зажглись идеей создания этакого ранчо в невесомости. «Каких животных лучше всего брать с собой на борт корабля, отправляясь на Марс или Венеру?» — спрашивал в 1964 году на Конференции по вопросам космического питания и сопутствующих проблем отходов профессор животноводства Макс Кляейбер. У профессора были довольно нестандартные взгляды на животноводство в целом, и в ряд с крупным рогатым скотом и овцами он смело ставил крыс и мышей. Большинству присутствующих явно пришлось не по вкусу его отношение к организации убоя животных и утилизации их навоза. Единственным сторонником Кляйбера был человеческий метаболизм. Все, что хотел знать ученый, это какие животные обладают минимальным соотношением массы при запуске ракеты и потребностью в питании. Для того чтобы обеспечить на время полета двух или трех астронавтов говядиной, «потребуется запустить в космос 500-килограммового вола». Хотя те же калории можно получить из каких-то 42 килограмм мышей (это примерно 1700 зверьков). Доклад заканчивался утверждением, что «астронавтов нужно кормить не говяжьими стейками, а тушеными мышами».

На той же конференции присутствовал и Д. Л. Уорф из авиамоторостроительной компании «Мартин-Мариетта». Уорф мыслил, выходя за рамки предложенного, и знал, как придать своим идеям материальную форму. «При производстве еды можно использовать большинство технологий, которые применяются для создания пластиковых изделий», — говорил Уорф, имея в виду не только контейнеры для еды, но и элементы космических кораблей, которые обычно оставляются на месте работы перед возвращением домой. Другими словами, вместо того чтобы оставить лунный модуль на поверхности спутника Земли, команда «Аполлона-11» могла разобрать его на кусочки и использовать в качестве пищи во время обратного пути. Таким образом, количество необходимой астронавтам еды автоматически сокращалось. Воображение Уорфа рисовало ему астронавтов, жующих наборы инструментов и части мотора и запивающих это содержимым топливного бака. Так и хочется сказать: не забудьте оставить место для десерта! Предложенные Уорфом «прозрачные стекла из сахара» пришлись бы здесь очень кстати.

И, знаете, вы бы не жаловались на завтрак из офисной бумаги с добавлением яичного альбумина, которую предлагает Уорф, если бы попробовали хотя бы одно из бумажных блюд доктора Карла Кларка. В 1958 году в журнале «Тайм» имя военного биохимика Кларка упоминалось в связи с его рекомендациями включить в меню длительных полетов нарезанную бумагу — своего рода древесную массу — в качестве загустителя для главного источника витаминов и минералов астронавтов — сладкой воды. Мне, честно говоря, сложно понять, чем именно руководствовался Кларк, предлагая есть бумагу, — желанием улучшить вкусовые качества сиропа, обеспокоенностью регулярной работой пищеварительной системы астронавтов или просто такой своеобразной гарантией сохранения секретности данных на бумажных носителях.

«Если вы позволите поразить ваше воображение, — а с доктором Д. Л. Уорфом только так и получается, — то астронавтов, оказывается, можно накормить даже собственной грязной одеждой». Уорф подсчитал, что «космическая команда из четырех мужчин за 90 дней полета оставляет около 54 килограмм одежды». (К счастью, теперь — и во многом благодаря Шервину Гормли — одежду уже можно стирать прямо на корабле.) Получается, что за три года полета на Марс количество такой грязной одежды-еды составит 650 килограммов. По словам Уорфа, некоторые компании уже производят волокна из сои и протеинов молока, и Министерство сельского хозяйства США делает то же самое из «яичных белков и куриных перьев, которые также можно употреблять в пищу в условиях контролируемой среды космического корабля». То есть, насколько я понимаю, человек, который согласен съесть собственную одежду, вряд ли уже будет сильно сопротивляться закусить и куриным пером.

Но зачем, собственно говоря, увеличивать затраты на подготовку полета, покупая продукцию Министерства сельского хозяйства? «Кератиновые и протеиновые волокна, вроде тех, что содержатся в шерсти и шелке, — с умным видом поясняет Уорф, — могут быть превращены в еду путем частичного гидролиза.»

Но именно гидролиз так и раздражает астронавтов. Гидролиз — это процесс, во время которого далеко не всегда приятные протеины распадаются на еще более отвратительные на вкус, которые тем не менее по-прежнему можно есть. К примеру, из овощных протеинов путем гидролиза можно изготовить глютамат натрия. Еще чаще таким образом получают аминокислоты, включая и те, в основе которых лежат продукты жизнедеятельности человека и чьи названия даже произносить неудобно. За три года команда из четырех человек произведет около нескольких тонн фекалий. И, как зловеще предсказывал диетолог 60-х Эмиль Мрак, «придется пересмотреть и необходимость их повторного использования».

Где-то в начале 1990-х принять участие в разработке стратегии полета на Марс пригласили микробиолога Аризонского университета Чака Герба, который занимался в том числе и вопросами удаления твердых отходов. Герба помнит, как один химик сказал тогда: «Да ладно! Все, что мы можем сделать, это гидролизовать все это обратно в углерод и напечь из него пирожков». На что присутствующие астронавты решительно заявили, что не намерены есть «бургеры из какашек».

В общем, вся эта затея с повторным использованием ненужных вещей — не самая лучшая идея ученых. Пока же они склоняются к возможности заранее сформировать на Марсе склады еды, доставив ее на беспилотных ракетах. (Тема продуктовых складов, по-ангийски cache, всплыла во время интервью с русскими космонавтами. Моя переводчица Лена помолчала минутку и спросила: «Мэри, а что ты сказала насчет каши на Марсе»?)

Ну, а побочные продукты жизнедеятельности астронавтов можно поместить в герметизированные пластиковые пакеты и использовать их в таком виде для защиты от радиации. При этом содержащиеся в них углеводороды придутся очень даже кстати. Ведь металлическая обшивка космического корабля совсем не защищает от радиации: проходя через нее, высокоэнергичнные частицы порождают поток вторичных частиц, которые могут быть даже опаснее первичных. Так что выбор между, как выразился Герба, «полетом в фекалиях» и лейкемией, по-моему, очевиден.

Мы с Гормли разговаривали и о психологических барьерах, стоящих на пути прогресса. Как оказалось, мы не были единственными калифорнийцами, попивающими в тот день урину. (В знак солидарности Гормли лично очистил партию мочи.) Жители южно-калифорнийского округа Ориндж пили ее прямо рядом с нами. Разница только в том, что в округе Ориндж урину держат некоторое время под землей, а затем снова называют питьевой водой. «С технической точки зрения разницы здесь абсолютно никакой. Все дело в политике и психологии», — говорит Гормли. Просто люди пока не готовы пить воду из туалета.

Даже здесь, в Эймсе. Пока Гормли ждал своей очереди, чтобы заплатить за сэндвич, стоящий впереди нас мужчина спросил, что было налито в его бутылке. «Очищенная урина», — прямо и не без удовольствия заявил Гормли. Мужчина посмотрел на него, отчаянно пытаясь найти хоть какой-то признак того, что это была шутка. «Да ладно», — все же не поверив, ответил мужчина и ушел прочь.

Кассир была настроена не столь благодушно. «Что, вы сказали, в бутылке?» — строго спросила она с таким видом, будто вот-вот позовет охранника. Гормли ей ответил: «Результат эксперимента по поддержке жизнеобеспеченья». Не выдержав напора науки, женщина отступила.

Что мне нравится в освоении человеком космоса, так это то, что в результате всех изысканий люди становятся проще в понятиях приемлемости/неприемлемости. И возможности. Просто поразительно, к чему может привести немного странное, но совершенно безвредное изменение строя мысли. Вырезать органы у мертвых и приживлять их в тела других — что это: варварство и отсутствие малейшего уважения или прогрессивный шаг вперед в науке, благодаря которому стало возможным спасение многих жизней? А справлять естественную нужду в мешочек, сидя в двадцати сантиметрах от товарища по команде, означает потерю человеческого достоинства или особую и немного смешную форму интимности отношений? По мнению Джима Ловелла, последнее. «Все знают друг друга настолько хорошо, что уже просто не обращают внимания на такие мелочи». Жена и дети наверняка не раз видели вас в туалете. Ну, а здесь на вас посмотрит Фрэнк Борман. Какая разница? Результат ведь все тот же.

Если кто-то скажет астронавтам, что им придется пить очищенную мочу, причем не только свою, но и товарищей по команде, то знающие историю о 1700 мышах только пожмут плечами и скажут: «Ничего страшного, переживем». Возможно, астронавты — не просто дорогостоящие герои фильмов. Возможно, они лица с постеров, пропагандирующих новую систему взглядов на проблемы окружающей среды. Как сказал Гормли, «Инженерия разумного использования ресурсов и инженерия полетов человека в космос — разные стороны одной и той же технологии».

Куда более серьезный вопрос, это возможно ли вообще добраться до Марса. По общим подсчетам, стоимость полета человека на Марс составит примерно столько же, сколько стоила США война с Ираком, — $500 миллиардов. Интересно, а оправдать этот полет будет так же сложно, как и войну? Что получит человечество из того, что пошлет несколько людей на Марс, особенно если учесть, что современные роботы могут сделать большинство научных исследований не хуже человека, если не быстрее? Можно вслед за НАСА с пеной у рта начать перечислять научные достижения^[100] за последние десятилетия развития аэро-космических технологий, но лучше я процитирую Бенджамина Франклина. После первого в мире полета на воздушном шаре, совершенного в 1780-х братьями Монгольфье, кто-то спросил Франклина, какую пользу он видит в этом изобретении, на что Франклин ответил: «А какая польза от новорожденного ребенка?»

Увеличение бюджета тоже может оказаться не такой уж неразрешимой задачей, как кажется сегодня. Если бы граждане стран, в которых ведется разработка космических технологий, активно проявили свою заинтересованность в развитии этого научного направления, тут же появились бы и деньги. Ведь чем больше мы читаем о полете на Марс и его подготовке, тем яснее понимаем, что это настоящее реалити-шоу.

В день, когда производилась посадка на Марс автоматического зонда «Феникс», я была на вечеринке. Я спросила устроителя мероприятия Криса, не может ли он дать мне компьютер, чтобы я посмотрела телевизионный репортаж НАСА о посадке модуля. Вначале у монитора сидели только мы с Крисом. Но к моменту, когда «Феникс» прошел через марсианскую атмосферу и уже собирался раскрыть парашют и идти на посадку, вокруг компьютера толпилось уже не меньше половины гостей. Мы даже не видели «Феникс», потому что фотографий еще не было (сигналу требуется около двадцати минут, чтобы преодолеть расстояние от Марса до Земли). На экране показывали события, происходящие в Центре управления полетом, который располагался в Лаборатории реактивного движения. В комнате сидели инженеры и менеджеры, люди, которые не один год работали над созданием теплозащитных экранов, парашютных систем и реактивных двигателей — всего того, что в этот решающий момент могло просто повести себя не так, и на случай каждого из этих «не так» ученые имели запасной вариант. Один мужчина все время держал пальцы обеих рук скрещенными. И вот долгожданный сигнал приземления! Все разом вскочили со своих мест, комнату наполнили крики радости и ликования. Инженеры с такой силой принялись обнимать друг друга, что у некоторых даже погнулись очки. Кто-то начал раздавать сигары. У нас кричали не меньше, некоторых даже слегка придавило. То, что сделали эти люди, было поистине вдохновляющим. Они запустили сложный, невероятно хрупкий механизм в космос, провели его через более чем 600 миллионов километров вакуума до Марса и нежно, словно дитя, опустили на поверхность Красной планеты. Все получилось так, как они того и хотели.

В нашем мире люди все больше и больше полагаются на тренажеры и имитаторы. Мы общаемся через компьютеры, путешествуем через спутники. Google может устроить вам тур на лунное Море Спокойствия, а «Стритвью» организует для вас экскурсию по Тадж-Махалу. В Японии поклонники аниме подали в правительство официальное прошение о разрешении сочетаться браком с двумерными персонажами. А в Америке ведется сбор денег на строительство парка на краю искусственно созданного марсианского кратера где-то в пустыне в окрестностях Лас-Вегаса (в парке собираются сымитировать марсианскую гравитацию, так что посетителям сапоги костюма покажутся немного более пружинистыми, чем обычно). Это уже не игра. Имитация становится реальностью.

Но у имитации мало общего с реальностью. Спросите доктора медицины, который провел год, разбирая тело человека на железы и нервы, удалось бы ему так же хорошо изучить анатомию, если бы вместо настоящего трупа у него был только его макет. Спросите астронавта, очень ли похожи тренировки в симуляторах на работу в настоящем космосе. В чем разница? В поте, риске, неуверенности, неудобствах. А еще в страхе. Гордости. В чем-то необъяснимо завораживающем и волнующем. В один из моих визитов в Центр космических исследований им. Джонсона я встретилась с Майком Золенски, руководителем исследовательской группы по космической пыли и одним из смотрителей коллекции метеоритов НАСА. Время от времени осколки астероидов падают на поверхность Марса. Сила удара при этом достаточно велика, чтобы выбросить лежащие на поверхности планеты глыбы обратно в космос, где они будут путешествовать, пока их не притянет сила гравитации какой-нибудь другой планеты. Иногда этой планетой оказывается Земля. Золенский открыл ящик, достал оттуда метеорит с Марса, который весил не меньше шара для боулинга, и передал его мне. Я стояла там, ощущая своими руками, какой он тяжелый и прочный, какой реальный и ни на что не похожий. Тот метеорит нельзя было назвать красивым или экзотичным с виду. Дайте мне кусок асфальта и немного крема для обуви, и я легко изготовлю вам его макет. Но чего я уж точно не смогу сделать для вас, так это вложить в него ощущение того, что у тебя в руках находится кусочек другой планеты.

С течением истории мне все сложнее верить в рост величия человеческого духа. Кругом войны, фанатизм, жадность и самолюбование. Но я вижу и искреннее благородство в неумеренных и абсолютно непрактичных тратах денег в ответ на простое «держу пари, мы сможем сделать это». Да, деньги лучше тратить на Земле. Но разве это правило без исключений? Как давно правительства стали выделять деньги на образование и исследования по изобретению лекарства от рака? Расточительство есть всегда. Так почему бы не потратить немного лишних денег на исследование Марса? Чтобы узнать, стоит ли игра свеч, нужно их сначала купить.

Благодарности

Когда я впервые пришла в Центр космических исследований им. Джонсона, то увидела на двери здания службы по связям с общественностью табличку: «Вход только в касках». И по дороге мне попадалось еще немало надписей с «нельзя» и «запрещено». Космические агентства очень дорожат своим имиджем, и поэтому временным и постоянным работникам намного проще сказать «нет» человеку вроде меня, нежели рискнуть узнать, что я могу написать обо всех них. Но, к счастью, мне встретилось и немало людей, которые заинтересовались ролью человеческого фактора в процессе освоения космоса и смогли понять ценность нетрадиционного подхода к его освещению (а может, просто оказались настолько милы, что не смогли сказать «нет»). За их откровенность, остроумие, готовность уделить время и поделиться своим мастерством приношу мегагалактическую благодарность Джону Боулту, Чарльзу Борланду, Джеймсу Бройану, Джону Чарльзу, Тому Чейзу, Джону Кларку, Шервину Гормли, Ральфу Нарви, Норберту Крафту, Рене Мартинесу, Джо Найгуту, Дону Ретке и Скотту Вайнштайну; астронавтам Роджеру Краучу, Джиму Ловеллу, Ли Морин, Майку Маллейну, Эндрю Томасу и Пегги Уитсон; а также русским космонавтам Сергею Крикалёву, Александру Лавейкину, Юрию Романенко и Борису Волынову.

Когда я только начинала писать эту книгу, то совсем не могла похвастаться глубокими познаниями в космической или аэромедицинской сфере, и многие из тех, к кому я обращалась за помощью, стали для меня настоящими учителями. Я говорю о Деннис Картер, Пат Коуингс, Сете Донахью, Джордже Фейхе, Брайане Глассе, Дастине Доумерте, Шейне Хайас, Тоби Найас, Нацуико Инои, Нике Кейнасе, Томе Лэнге, Паскале Ли, Джиме Лейлене, Марсело Васкес, Эйприл Ронка, Чарльзе Оумане, Бретт Рингере, Шоичи Тачибана, Арте Томпсоне, Нике Уилкинсоне и Майке Золенски. Все они уделили мне гораздо больше времени, чем я могла того ожидать, и за это я им искренне благодарна.

Незаменимую помощь оказали мне и потрясающая компетентность и всесторонний содержательный обзор рукописей Терри Сандея и знания архивов Конгресса Линды Ванг. За их понимание сути событий, произошедших давным-давно, я выражаю благодарность Билу Бритцу, Эрлу Клайну, Джерри Файнегу, Дэну Фалгаму, Уэйну Мэттсону, Джо Макманну, Мэй О’Хара, Руди Пьюрификато и Майклу Смиту. Я также благодарна Пэм Баскинс, Симон Гарно, Дженни Голтье, Эми Росс, Энди Тернейдж и Вайолет Блу за предоставленные ими ценные контакты и всестороннюю помощь.

Хотя представители отделов по связям с общественностью далеко не всегда могли помочь мне так, как я на это рассчитывала, все они оказались очень компетентными людьми и профессионалами в своей сфере. Аиша Али, Гейл Фрир, Джеймс Хартсфилд и Линнетт Мэдисон из Центра космических исследований им. Джонсона оказались со своей стороны особенно внимательны, так же как Кэтрин Мейджор из Национального института космических биомедицинских исследований и Триш Медален из компании Red Bull. А Кумико Танабе из Японского агентства аэромедицинских исследований сделала для меня просто невозможное. Я также хотела бы принести благодарности всем тем, кто работал над устной историей НАСА, проектом «Лунар-серфис-джорнал» и программой устных историй Музея освоения космоса штата Нью-Мексико, а также сотрудникам отдела межбиблиотечного обмена публичной библиотеки Сан-Франциско. Их помощь была поистине бесценна.

Лена Яковлева, Саюри Канамори и Маннами Тамаоки были не просто прекрасными переводчицами, но и лучшими спутницами в моих путешествиях. Я безумно рада, что именно Фред Вимер был редактором этой и предыдущей моей книги. Хочу поблагодарить и дизайнера Джеми Кинан за создание еще одной прекрасной и немного забавной обложки; управляющего Дейрдру О’Дуайер — за часы, потраченные на подбор фотографий и придание этой книге привлекательной формы; потрясающую Кристен Энглехардт — за помощь в переводах; участников эксперимента с постельным режимом за их безграничное чувство юмора; Джефа Гринвальда — за его книги, джин и энтузиазм; и наконец, Дэна Менакера — за лучшие строки этой книги.

Как и все мои прочие произведения, это во многом обязано своим успехом коллективу издательства У.У. Нортона.

И в конце я бы хотела сказать слова благодарности, используя несколько глуповатые метафоры, в адрес еще некоторых людей, чьи имена я хотела бы упомянуть отдельно. Мой несравненный редактор Джил Бялоски умело управляла ракетой рукописи этой книги на протяжении всего пути необходимых поправок и изменений, а Ребекка Карлайл, Эрин Синески Ловетт и Стив Колка просто мастерски провели запуск и расчет траектории движения готовой книги.

Мои муж Эд Рейчлз и литературный агент Джей Мандел всегда искусным образом разгоняли тучи страха и неуверенности, которые являются неизбежными спутниками всех моих начинаний. Думаю, только благодаря поддержке этих превосходных людей книга и получилась такой, какая она есть.

Хронология событий

Таблица

Примечания

1

Однажды какой-то психиатр НАСА спросил у астронавта Майка Муллейна, какую эпитафию тот хотел бы видеть на своей могиле. Муллейн ответил: «Любящий супруг и преданный отец», хотя в действительности, как он в шутку признался в своей книге «На орбите», «я готов продать жену и детей в рабство за один полет в космос».

(обратно)

2

Среди астронавтов, использующих свое положение для получения места в Сенате, и сенаторов, применяющих свое влияние для поднятия рейтинга за счет миссии НАСА, наберется практически сенатский кворум (Джон Гленн даже умудрился поработать в двух направлениях — вернувшись в космос в качестве 77-летнего сенатора). Но однажды такая уловка привела к совершенно неожиданным результатам, когда Джеф Бингаман победил бывшего астронавта, а позднее сенатора штата Нью-Мексико Харрисона Шмитта лозунгом: «А что он сделал для вас на Земле?»

(обратно)

3

Это был десятичасовой перелет в Токио.

(обратно)

4

Неделю назад я прочла неизданный черновой вариант устной истории, в которой слова типа «черт» были стерты, подобно данным досье ЦРУ. После того как Юджин Сернан, докладывая о чрезвычайной ситуации на «Аполлоне-10», несколько раз употребил бранную лексику, ректор Библейского колледжа в Майами написал письмо президенту Никсону с требованием публичного извинения. НАСА заставило Сернана поступить соответствующим образом. Последнее, что сказал Сернан, было: «Что за хрень собачья».

(обратно)

5

Что является довольно частой проблемой американо-русского сотрудничества. Психолог НАСА Эл Холланд рассказал однажды историю о том, как ехал по Москве в набитом русскими автомобиле во время работы над программой станции «Мир». Когда машина стала сбрасывать скорость и остановилась, кто-то из сидящих сзади спросил, что там происходит. Холланд решил воспользоваться случаем и употребить недавно выученное слово пробка, но немного ошибся и сказал попка.

(обратно)

6

Неужели она так и делала? Производивший арест офицер Уильям Бектон написал в рапорте, что обнаружил в машине Лайзы Новак мешок для мусора с двумя подгузниками. «Я спросил миссис Новак, зачем ей нужны подгузники. Она ответила, что не любит останавливаться по дороге и искать туалет, поэтому писает прямо в подгузники». Примерно то же самое приходится делать и астронавтам: нельзя просто так взять и вернуться с космической «прогулки», вот и приходится носить памперсы под скафандром.

Позднее Новак отказалась от своих прежних показаний. Теперь она утверждает, что в ее семье начали пользоваться подгузниками два года назад после эвакуации из Хьюстона из-за урагана «Рита». На месте Новак я бы беспокоилась не столько о подгузниках, сколько о ноже, стальной клюшке, пневматическом ружье, перчатках, резиновых трубах и большом пластиковом мешке для мусора, которые также были обнаружены в машине. Вот тут бы я, наверное, описалась.

(обратно)

7

А еще чтобы сохранить хорошее зрение. Если вы видите не дальше чем на пару метров, причиной тому может быть так называемый аккомодативный спазм мускулов, которые сжимают линзу для ближнего зрения. Подводная миопия является достаточным основанием для запрета на дальнейшие погружения в течение 1–3 дней после выхода на сушу — и тому есть ряд причин.

(обратно)

8

Если растения окажутся съедобными, конфликта практически не избежать. Астронавты скучают по свежей еде так же сильно, как и по природе. В дневнике космонавта Валентина Лебедева есть запись о том, как в качестве эксперимента на борту станции «Салют-7» был взят пучок луковиц — нужно было проверить возможность роста растений в невесомости.

«Разгружая корабль, мы нашли немного ржаного хлеба и нож. Съели чуток хлеба. Затем заметили луковицы, которые должны были посадить, и съели их в один присест, с хлебом и солью. Было о-очень вкусно. Через некоторое время биологи спросили нас о тех луковицах. „Растут потихоньку“, — ответили мы… „Они уже пустили ростки?“ — „Конечно“, — без малейшего колебания ответили мы снова. В Центре управления все очень оживились: никогда прежде лук в космосе не рос! Тогда мы попросили лично переговорить с руководителем биологической группы. „Ради всего святого, — сказали мы, — не расстраивайтесь, но мы съели тот лук“».

(обратно)

9

Юрий Гагарин восхищался ракетным гением Сергея Коралева, хотя и не в том, что касалось еды в тюбиках. После крушения боевого реактивного самолета, когда и погиб Гагарин, был найден его бумажник с единственной фотографией внутри (сегодня и фотография и бумажник выставлены в музее Звездного городка). На этом фото был изображен Королев, а не жена, не ребенок Гагарина и не мать, которую он так обожал. И даже не Джина Лоллобриджида. «Однажды она даже поцеловала его!» — воскликнула наша чересчур эмоциональная гид Елена, обмахиваясь пластиковым веером, словно отгоняя охватившие ее переживания.

(обратно)

10

Каждый вид перемещения имеет свои особые психические отклонения. Эскимоса-охотника, плавающего в одиночестве по тихой прозрачной воде, например, может охватить «страх каяка» — иллюзия, будто его лодка тонет, или что ее передняя часть погружается в воду, или же наоборот — поднимается над водой. В «Предварительном отчете о распространении страха каяка среди эскимосов Западной Гренландии» говорилось и о причинах суицидов эскимосов, а также отмечался тот факт, что четверо из 50 покончивших жизнь самоубийством эскимосов были пожилыми людьми и они просто «лишили себя жизни из-за ощущения своей бесполезности и никчемности». Но в отчете ничего не говорилось о том, выбрасывались ли они сами на плывущие льдины, как нам иногда рассказывают, и можно ли как-то предугадать такое поведение.

(обратно)

11

Единственным возможным способом было прикрепить ее к шлему, как поступают со съестными батончиками. Эти батончики сделаны из мякоти вяленых фруктов и прикреплены к шлему таким образом, что астронавт может просто наклонить голову вниз и откусить. Или, как сказал Крис Хэдфилд, наклонить голову и выдавить себе все на лицо. Фруктовые батончики расположены рядом с тюбиками для напитков, которые, как правило, протекают и превращают «фрукты» в липкую массу. «Так что мы просто перестали есть их», — сказал Хэдфилд.

(обратно)

12

На одном веб-сайте, посвященном советам, как справиться с той или иной фобией, есть очень обнадеживающая фраза: «Если вы не собираетесь лететь в космос, астрофобия, скорее всего, не доставит вам каких бы то ни было серьезных неудобств в жизни».

(обратно)

13

В нашей стране принято обозначение «Фау-2».

(обратно)

14

Сделать это можно при помощи гравиметра. Если пройти с таким гравиметром по участку земли с плотными породами, можно воочию убедиться, что сила гравитации там увеличивается. (Колебания плотности Земли изменяют силу ее гравитации до степени, позволяющей отклонить ракету от намеченной траектории примерно на полтора километра; гравитационная карта нашей планеты даже считалась одним из самых засекреченных документов времен холодной войны.) Однако данный эффект не действует, если плотной породой является гора и вы находитесь на высоте в 6–8 километров над средней поверхностью Земли. Если хотите, можете сами в этом убедиться: возьмите свои обычные напольные весы, поднимитесь на вершину Эвереста и встаньте на них. Вы увидите, что вес ваш остался практически неизменным, за исключением, пожалуй, мозгов, которые вы, по всей видимости, захватить не догадались.

(обратно)

15

Или мешок для мусора с космической станции, или даже фирменный шпатель НАСА. Когда астронавты выбрасывают что бы то ни было в космос, они превращают это в спутник Земли, и у того уходят недели и даже месяцы на то, чтобы затормозиться и упасть с орбиты. Термин «спутник» применяется к любому объекту, движущемуся по орбите вокруг планеты. Тот самый шпатель используется для ремонта наружной части шаттла в случае повреждений, наносимых космическим мусором, который также движется по орбите Земли. Однако волноваться по поводу смерти от нечаянно упавшего с неба шпателя или останков ЛСД-гуру доктора Лири не нужно: подобные вещи сгорают сразу, как только возвращаются в атмосферу. (Доктор Лири был рекремирован в 2003 году.)

(обратно)

16

Чтобы вдохновить будущие поколения на продолжение борьбы с гравитацией, Бабсон распорядился установить специальные монументы в тринадцати крупнейших вузах страны. Один из так называемых антигравитационных камней поставили в колледже Коулби. Надпись на нем гласила: «В напоминание студентам о приближении благословенного дня, когда будет изобретен полуизолятор и гравитация покорится человеку, а самолеты перестанут падать». Эта надпись действительно вдохновила студентов, но совсем не так, как рассчитывал на это Бабсон: защитники гравитации начали пинать «антигравитационный камень» так часто, что руководство колледжа вынуждено было переставить его в другое место. Кроме камней, Бабсон оставил колледжам и определенные суммы денег, но не уточнил, что пойти они должны на исследования в области антигравитации. Не горя желанием тратить деньги невесть на что, руководство колледжа Коулби построило за их счет эстакаду, соединяющую два корпуса научного центра. «По крайней мере, деньги ушли на нечто неземное», — прокомментировал представитель колледжа.

(обратно)

17

Система управления ракетами V-2 была крайне ненадежна. В мае 1947 года одна из этих ракет была запущена с испытательного полигона Уайт-Сандс, но вместо севера полетела на юг. В итоге она приземлилась в 5 километрах от мексиканского города Хуарес. Мексиканское правительство довольно спокойно отреагировало на это событие. Генерал Энрике Диас Гонсалес и генеральный консул Рауль Михель встретились с представителями Соединенных Штатов Америки, которые принесли извинения за произошедшее и пригласили генерала и генерального консула лично присутствовать при следующем запуске ракеты с полигона Уайт-Сандс. Гражданское население Мексики также не выразило какого бы то ни было серьезного недовольства по этому поводу. Заголовок газеты «Эль Пасо Таймс» гласил: «Ракетный взрыв сорвал праздник весны», а ниже отмечалось, что «многие даже подумали, будто взрыв был пушечный и возвещал о начале праздника».

(обратно)

18

Буквально несколько месяцев спустя я посетила одно из таких мероприятий. Полеты проходили под эгидой корпорации «Зиро Джи» («Нулевая тяжесть»), которая использует самолеты «Боинг-727». Многие называют эту марку «рвотной кометой», что НАСА очень не нравится. Поэтому нас вежливо попросили называть ее «чудом невесомости» (отчего тошнить стало еще сильнее).

(обратно)

19

Как-то я упомянула об этом в разговоре с охранником авиакомпании «Oregon Air». Он ответил, что такая же история приключилась с одним его знакомым: «Я видел фотографии, — сказал он мне, наклонившись вперед на стуле, — парень просто вытек с другой стороны». Если вы наберете в Google «повреждения, причиненные человеку посторонними предметами», то найдете видео, на котором какого-то молодого пилота буквально затягивает в истребитель А-6 и по всему самолету разлетается поток искр, которые летчика, однако, не задевают. А потом появляется этот же парень, живой, но, правда, с перевязанной головой. Один авиационный врач объяснил мне, что единственный способ выжить в такой ситуации состоит в том, чтобы бросить вперед себя что-нибудь вроде фонарика или гаечного ключа. Что бы это ни было, оно будет раздроблено на мелкие кусочки, но остановит мотор прежде, чем в него попадет ваша голова. Один сайт даже советует приобрести специальный ремешок для очков, чтобы их тоже не засосало. Еще на сайте говорится о том, что сила тяги мотора настолько велика, что он даже может вырвать глаза. Правда, здесь они уже никаких защитных средств не предлагают.

(обратно)

20

Если бы такое «происшествие» и случилось бы, его обозначили бы типом А, поскольку оно, скорее всего, оказалось бы сопряжено с «повреждениями или болезнями с последующим летальным исходом». А происшествие в обычном значении этого слова, вроде мокрого пола, на котором может кто-нибудь поскользнуться, вообще происшествием не считается. Это — опасная ситуация. У НАСА даже есть особый бланк отчетности по таким ситуациям: форма JSC1257.

(обратно)

21

Они приподнимаются вверх, в область грудной клетки, отчего талия становится такой тонкой, какой ее не сделает ни одна диета. Один из исследователей НАСА даже назвал это «косметической процедурой космоса». В невесомости волосы кажутся пышнее, грудь подтянутой. Большая доля жидкостей организма перетекает в голову или ноги. Это объясняется тем, что большая часть сенсоров уровня циркулирующей крови находится в верхней части тела, а в невесомости система определяет объем жидкости как превышающий норму и «выкачивает» от 10 до 15 ее процентов. У этого эффекта тоже есть свое «название»: «пухлые щечки — куриные ножки».

(обратно)

22

Или летишь как журналист в двухместном биплане Тома Круза. Актер демонстрировал всевозможные фигуры высшего пилотажа, последняя из которых сразила меня наповал. Самолет был с открытым верхом, и я сидела на переднем сиденье, а это означало, что случайный результат естественной реакции моего организма на очередной зигзаг благодаря ветру мог легко оказаться на красивом загорелом лице мистера Круза, мужчины очень чистоплотного. Опасность приближалась. Не без труда, но мне все же удалось удержать свой обед внутри.

(обратно)

23

Но идея эта принадлежит не только аэрокосмической медицине. В психиатрических лечебницах XIX века буйным пациентам часто назначали вращения в кресле Кокса. В 1834 году какой-то врач в отчете по использованию новой психиатрической техники писал: «В случае совершения нескольких нерациональных и злоумышленных поступков пациента незамедлительно сажали на кресло и вращали. до тех пор, пока он не успокаивался, извинялся и обещал исправиться или же пока его не начинало тошнить». Да, это были тяжелые времена для сумасшедших. Альтернативным вращающемуся креслу лечением было «неожиданное погружение в ледяную воду».

(обратно)

24

Еще одним тревожным сигналом начала болезни считалась кишечная активность. Один астронавт в течение всего полета должен был носить на животе устройство «контроля кишечных звуков». Но прежде чем жалеть его, подумайте о представителе группы безопасности ВВС, которому на протяжении двух недель приходилось прослушивать все эти звуки, чтобы убедиться в том, что в запись нечаянно не попадут разговоры, касающиеся обсуждения секретной информации.

(обратно)

25

Переворачиваться вверх ногами к товарищам по команде нехорошо и еще по одной причине. Дело в том, что довольно сложно понять, что говорит человек, когда его рот перевернут. Мы читаем по губам гораздо чаще, чем это нам кажется. Астронавт Ли Морин сказал мне как-то, что читать по губам человека, который наклонен по отношению к тебе в 45 градусов, невероятно сложно. «Плюс ко всему, — добавил он, — подбородок кажется очень узким, как нос». А это очень смущает.

(обратно)

26

Во время параболического полета сложные маневры также не приветствуются. Бывший глава офиса управления РОК НАСА Джо Макманн рассказал мне, как однажды летал с пилотом, который взмывал вверх очень резко: «Уже через три секунды я понял, что когда самолет начнет выравниваться и сила гравитации удвоится, то просто не сдержусь. Я делал все возможное, чтобы этого не случилось». А один из работников НАСА буквально клялся мне, что при удвоенной гравитации вырвать человека в принципе не может.

(обратно)

27

«Танг» не был изобретением НАСА, но известность прибрел именно благодаря астронавтам «Джемини» и «Аполлон». (Изобрела его компания «Крафт» в 1957 году.) НАСА до сих пор использует «Танг» несмотря на преследующую его дурную славу. В 2006 году террористы смешали «Танг» с жидким взрывчатым веществом собственного производства, чтобы совершить теракт во время трансатлантического перелета. А в 1970-х «Танг» смешивали с метадоном, чтобы отбить желание у героинозависимых наркоманов, находящихся на реабилитации, уколоться еще раз. Но это не помогало. Введенный внутривенно «Танг» вызывал боль и желтуху, правда, от кариеса употреблявшие его страдали реже.

(обратно)

28

Возможно, это и раздражало, но не так сильно, как если перед самым отлетом с Луны у астронавта выскакивала пробка из приспособления для хранения урины. Хотя Дьюк вообще не придал этому особого внимания: «Просто чувствуешь, как по левой ноге течет что-то теплое. а потом в ботинке хлюпает моча».

(обратно)

29

Насколько сильно это значит? Все зависит от собаки и от того, как она путешествует. Согласно исследованиям, проведенным в Университете Макгилла в 1940-х годах, 19 % собак не может укачать вообще. В одном эксперименте шестнадцать собак выгнали к озеру в очень плохую погоду. Только двух из них укачало в грузовике по дороге к озеру. Семерых стошнило в лодке, и только одну и в грузовике, и в лодке. Хотя в результате плаванья на лодке собаки и выглядели «грустными и откровенно несчастными» — возможно, не более несчастными, чем владельцы лодки и грузовика, — последующий эксперимент с большими качелями выявил гораздо больше склонных к болезни движения собак и «легкое впечатление того, что собакам это понравилось». Эксперимент проводился именно на собаках, потому что их уровень восприятия наиболее близок к человеческому. В целом в мире существует только два вида млекопитающих, не подверженных болезни движений, — это кролики и морские свинки.

(обратно)

30

По странному стечению обстоятельств, я попала на лекцию, посвященную как раз этому вопросу («Граф-индейка: факт или фикция?»). Лектор принес своего питомца граф-индейку Френдли, запах от которого был хуже, чем я могла себе представить. Профессор объяснил, что это оттого, что Френдли стало плохо в машине. А еще он рассказал нам, что граф-индейку может стошнить прямо на вас, если вы будете ему сильно досаждать. Я сидела во втором ряду и поэтому искренне верила, что этим можно отпугнуть кого угодно. За исключением разве что койота. Это факт: для койотов индюшачья блевотина — настоящее лакомство, они иногда даже специально раздражают птиц, чтобы полакомиться ею.

(обратно)

31

Биографы Меррика так и не пришли к единому мнению, было ли это самоубийство или несчастный случай, но все они единодушно сходятся на том, что его звали не Джон, а Джозеф. «Ландон-Продакшн», насколько я помню, использовало более популярное имя «Джон», вероятно, чтобы не добавлять сносок, как я это люблю делать. И, раз уж есть такая возможность, скажу, что Дэвиду Боуи Меррик действительно удался. На нем не было ни грима, ни протезов, даже одежды почти не было. Он даже горбился, как это делал настоящий Меррик, а в конце фильма разбивал зрительские сердца.

(обратно)

32

Поэтому лучший способ выжить в оборвавшемся лифте — это лечь на спину. Сидеть не очень хорошо, но все же это лучше, чем просто стоять, потому что ягодицы — это наш природный пенопласт, защищающий от ударов. Мышцы и жир могут сжиматься, они как бы поглощают силу удара. Подпрыгивать перед самым приземлением лифта тоже бессмысленно: это только отсрочка неизбежного. К тому же при столкновении вы можете не очень удачно упасть. Согласно исследованиям, проведенным в 1960 году Гражданским исследовательским аэромедицинским институтом, в результате падения многие испытуемые повреждали колени, хотя перегрузка была относительно низкой. «По всей видимости, сгибающие мышцы. действовали как точка опоры для рычагов, открывающих коленные суставы», — с интересом и без доли угрызений совести отметили ученые.

(обратно)

33

Уитсон и ее коллеги, к большому своему удивлению, все же дождались помощи. Вскоре после столкновения с Землей она почувствовала, как ее вытягивают из капсулы. «Я подумала: круто, спасатели уже здесь, — вспоминает Уитсон. — Они положили меня на землю рядом с альтиметром цезия, что было очень странно, ведь нам всегда говорили держаться от него подальше. Так что я просто смотрела на спасателей. Один из них был одет во что-то вроде мешка, пришитого к штанам. Как оказалось, это были местные казахи». Один говорил немного по-русски и спросил космонавта Юрия Маленченко, откуда приплыла эта лодка. (Парашюты все уже давно сгорели.) «Юрий говорит: „Нет, это не лодка, это космический корабль. Мы из космоса“. А местные отвечают: „Да, ладно“, мол, так уж мы вам и поверили».

(обратно)

34

В НАСА дискриминации по размеру полового члена, конечно же, нет. Всего существует три размера коллекторов для урины, которые надеваются поверх полового члена. А для того чтобы избежать неприятных ситуаций, когда астронавт просто по личным соображениям выбирает размер L вместо положенного ему S, размера S вообще нет. «У нас есть только L, XL и XXL», — говорит Том Чейз, инженер-разработчик скафандров компании «Гамильтон Сандстранд». Но на «Аполлоне» все было по-другому. Среди 160 предметов, оставленных астронавтами на Луне, было четыре коллектора для урины — два большого и два маленького размера. Остается только гадать, какие из них принадлежат Нейлу Армстронгу, а какие — Баззу Олдрину.

(обратно)

35

Плюс подгузник. Хотя отсутствие подгузников совсем не означает, что гонщики не ходят по-маленькому прямо в костюмах. «Все люди делают это», — говорит Даника Патрик в интервью журналу «Женское здоровье». Но не Даника. «Я пробовала, в прошлом году», — говорит она и поясняет, что случилось это, когда был показан желтый флаг (знак снизить скорость и следовать за пейс-кар, как правило, в случае аварии). Это было как. «просто сделай это!». Нет спонсорской помощи Данике от «Nike»!

(обратно)

36

Как узнать, что труп разморожен? Боулт опускает для этого температурный датчик поглубже в трахею. Когда температура тела внутри составляет 15 градусов — все готово. Ну, или можно поместить термометр в прямую кишку и проверить подвижность суставов рук и ног. Два-три дня в холодильнике (желательно!) так или иначе сделают свое дело.

(обратно)

37

Будьте осторожны с твердыми вещами, которые могут застрять между вашим телом и предметом столкновения во время аварии. В апрельском номере «Журнала о травмах» за 1995 год была напечатана статья о человеке, чья курительная трубка оказалась зажата между его лицом и подушкой безопасности, когда та раскрылась. Кончик трубки попал мужчине в глаз, в результате чего «глазное яблоко было разорвано». Врач из Швейцарии, автор статьи, очень подробно описал все детали (вплоть до «разбросанного по дну машины табака») и даже сравнил повреждение водителя с полученным от «укола рогом коровы». Статья заканчивалась призывом «вести себя подобающим образом»: не «пить из кружек. читая газету, и не водить машину в очках». Хотя мне кажется, что надетые очки все же являются скорее залогом безопасности, а не угрозы за рулем.

(обратно)

38

Насколько сильно оно раскачивается? Достаточно, чтобы ощутить это. Во время работы над проектом «Аполлон» проводилось одно исследование декселерации (быстроты торможения), пять из двадцати четырех испытуемых впоследствии жаловались на так называемое ощущение смещения абдоминально-висцеральной зоны.

(обратно)

39

Вам это кажется довольно гуманным? Я так не думаю. Вспомните Хавьера Вардема из «Нет страны для стариков». Если же вы не видели этот фильм, подумайте о работниках свинофермы, описанных в «Med Page Today»: они выбивают мозг животных потоком сжатого воздуха, который, как было сказано в статье, «превращает мозг в эмульсию».

(обратно)

40

Или в статье «Добровольное исследование ускорения движения головы человека при ударе». Одиннадцать человек (по крайней мере один из них был даже в костюме и галстуке) получили удары по лицу грушей весом в 4–6 килограммов. Как отмечает автор, «наблюдаемые значительные искривления формы лица объясняются ускорением движения кости относительно мягких тканей». Мы должны отдать дань уважения и благодарности этим людям. Ведь на ранних стадиях исследования ушибов головы трупы были не очень полезны: их нельзя было попросить посчитать от семи до нуля или назвать имя президента страны, они ведь даже не могли описать характер головной боли.

(обратно)

41

Астронавты являются еще одной из возможных причин, по которым НАСА избегает экспериментов с человеческими трупами. «Я доплыл до спального места, просунул руки в специальные отверстия и откинулся на подушку, — пишет Мьюллан. — И тут вдруг вижу череп, который Пепе и Дейв привязали сверху. Они тихонько перетащили пакет в кабину и заставили меня стать за Джоном Каспером, который работал за панелью управления. Когда он обернулся назад и увидел у своего лица некое существо с развевающимися руками, то испугался до полусмерти. Потом мы просто бросили эту черепушку где-то у туалета». Если вы решите прочитать только одну книгу с воспоминаниями астронавта, возьмите Мьюллана, не пожалеете.

(обратно)

42

Запятая здесь действительно не лишняя. «Хэм» в переводе с английского означает «окорок, ветчина», так что кто-то может подумать, что речь идет о мясе погибшего подопытного животного. А надо сказать, что такие случаи морального падения уже были. В 1952 году имел место так называемый «Проект барбекю», когда погибших в результате краш-теста с ремнями безопасности свиней в тот же вечер подали в столовой военно-воздушной базы.

(обратно)

43

Управление, конечно же, могло осуществляться астронавтами посредством реактивного двигателя ориентации, но в этом не было никакой необходимости. Капсула могла просто управляться автопилотом либо оператором с Земли, как выразился астронавт Майк Коллинз, «в обезьяньем режиме».

(обратно)

44

Макеты астронавтов активно использовались даже во время спутниковой программы, когда советские ученые проводили испытания с манекеном по имени Иван Иванович, а иногда проверяли с помощью песен качество связи. Вначале было предложено поместить на борт ракеты звукозапись какой-нибудь песни, чтобы западные службы не подумали, что на борту находится шпион. Но затем кто-то заметил, что те же спецслужбы могут подумать, что советский космонавт-шпион просто сошел с ума. Тогда на пленку решено было записать целый хор, чтобы теперь даже самый легковерный западный умник понимал, что это запись, ведь хор на корабле-спутнике никак не поместится. Запись же голоса, читающего рецепт супа, была заменена впоследствии на нечто более оригинальное. На орбиту запустили макет астронавта по имени Энос, который произносил следующие слова: «Центру управления полетом, это астронавт. Я нахожусь у окна, вид замечательный.» Эта запись была своего рода пародией на сделанное ранее заявление президента Кеннеди: «Шимпанзе взлетел в 10:08. Он доложил, что все пока идет замечательно, оборудование работает исправно». Видимо, КГБ распускал таким образом слухи о помешательстве президента Соединенных Штатов.

(обратно)

45

Хэм и Энос путешествовали в герметических отсеках и поэтому не нуждались в скафандрах. Но все-таки некие прототипы космических костюмов для шимпанзе разрабатывались. Одним из них был так называемый ОНЖОЖ-костюм — сертифицированный продукт Организации по недопущению жестокого обращения с животными. «Чтобы убедиться, что костюм безопасен для человека, мы решили протестировать его на шимпанзе, но чтобы убедиться, что костюм безопасен для шимпанзе, мы были вынуждены протестировать его на человеке, — написал мне в электронном письме соавтор книги „Американские скафандры“ Джо Макманн. — Это просто сводило с ума».

(обратно)

46

О которой юная Кэролайн только и мечтала все последнее время. Тремя месяцами ранее, примерно в то же время, когда в космос полетел Энос, Джеки Кеннеди взяла напрокат обезьянку, чтобы сделать сюрприз на день рождения своей дочери. Праздник должен был проходить в Белом доме и привлечь информационные агентства. Кроме живой обезьяны, на празднике были бутерброды с джемом, свистки, трехколесные велосипеды, то и дело мелькавшие вокруг Белого дома, и, надо надеяться, успокоительные для Джеки. Кэролайн, безусловно, хотелось иметь своего собственного шимпанзе-астронавта. Ведь ранее Никита Хрущев подарил ее маме одного из щенков собаки-космонавта Стрелки. Подарок был сделан не без намека, ведь Стрелка почти на год опередила Эноса. Авторы «Животных в космосе» пишут, что Белый дом обследовал щенка даже при помощи рентгена, «чтобы проверить его на наличие жучков или смертоносного оружия».

(обратно)

47

Его могила, как ни удивительно, тоже расположена в штате Нью-Мексико. Правда, там покоится не настоящий символ Службы леса США, который был, естественно, выдуманным персонажем, а маленький медвежонок, который родился во время одного из пожаров в Нью-Мексико и был назван в честь известного героя (разница только в том, что в имени настоящего медвежонка нет артикля, в отличие от имени его прототипа). Да и официальным прозвищем штата как-никак является «Земля чудес», а не «Земля памятников животным в штанишках».

(обратно)

48

Хотя сам Стэпп был довольно сентиментальным человеком. Полковник сочинял сонеты и поэмы о любви для своей жены Лиллиан, которая была балериной Американского театра балета. Его стихи и сегодня можно купить за $5 в магазине сувениров Музея истории освоения космоса штата Нью-Мексико. Но во время церемонии Стэпп не читал ничего из своих произведений, хотя кое-что из написанного им могло бы быть очень даже к месту: «Если б шимпанзе умел говорить, мы стали бы просить его молчать».

(обратно)

49

Хэм встречается в этой книге под двумя разными именами: вначале его звали Чанг, а затем переименовали в Хэма (сокращенное от «Холлоуман аэромедикал»). Когда шимпанзе отобрали для полета, наверху было решено дать ему другое имя из-за опасения, что «Чанг» звучит немного по-китайски. Чтобы перестраховаться, новые клички получили еще некоторые шимпанзе. Имена же обезьянкам давали такие же, какие были у работников базы или, как в случае с Большим Уродцем, Мисс Жеманство, Большим Злюкой и Большими Ушами, за их собственные поведение и внешность.

(обратно)

50

Служащим Холлоуман пришлось отказаться от использования этого термина, после того как на них посыпались письма от разъяренных этимологов. Оказывается, суффикс «навт» пришел из греческого и латинского языков, где обозначал «корабль» и «плавать». Слово астронавт обозначает человека, который плавает в космосе, в то время как шимпанавт — просто шимпанзе в штанишках моряка.

(обратно)

51

По мнению историка Азифа Сиддики, советские ученые предпочитали использовать собак, потому что обезьяны — животные очень нервные, легко простывают и их «сложнее одевать». Ну, и еще потому, что Сергей Королев просто любил собак. И в Соединенных Штатах, и в СССР стоят памятники Неизвестному солдату, но только в России недалеко от Санкт-Петербурга есть памятник Неизвестной собаке как дань уважения подопытным четвероногим за их вклад в советскую науку.

(обратно)

52

Это были далеко не самые авторитетные издания страны. Заголовки говорили об абсурдных вещах вроде «Черная этикетка — символ качественного пива» или «Наука вылечит все!», которые по сути были рекламой, замаскированной под новости. Я уже не говорю о совсем сбивающем с толку заголовке статьи «Воры добрались до Хэма», которую я поначалу приняла за рассказ о похищении знаменитого шимпанзе. Но, как оказалось, автор описывал всего лишь банальную историю о том, как двое мужчин взломали дверь супермаркета и унесли оттуда несколько килограмм ветчины «Рат блэкхоук хэм» и пару консервов.

(обратно)

53

То, что кровь астронавтов закипает, если рвется костюм или происходит разгерметизация корабля, просто популярное заблуждение. И хотя астронавт действительно опухнет, но лопнуть он не лопнет. Наше тело само по себе является чем-то вроде герметичного костюма для крови, которая разбавлена газами. Закипеть же могут только жидкости, которые непосредственно соприкоснутся с вакуумом. (Что и случилось в 1965 году во время очередного эксперимента НАСА, когда в барокамеру поместили астронавта в скафандре с трещиной. Последнее, что помнил испытуемый, перед тем, как потерять сознание, было ощущение закипающей на языке слюны). Кроме того, современные скафандры более прочны и выдерживают достаточно сильное давление даже в случае наружного повреждения, а если к тому же осуществляется постоянное поступление кислорода, у астронавта будет около двух минут, чтобы разобраться, в чем проблема, и устранить ее. Если же он этого не сделает, результат будет очень плачевным, и от больших познаний в том, что может произойти дальше, кажется, что кровь действительно закипает.

(обратно)

54

Или вообще не произойдет, если финансирование НАСА не увеличится.

(обратно)

55

Пока в феврале 2010 года Барак Обама не повысил бюджет НАСА, станцию на Луне планировалось построить где-то в 2020-х. Сама программа постройки базы («Созвездие») была приостановлена, и сейчас речь идет об околоземных астероидах и Марсе. Но, опять же, Конгресс еще не утвердил бюджетный план, и поэтому сложно говорить наверняка, по крайней мере в момент написания этой книги, куда еще НАСА отправит свои вездеходы.

(обратно)

56

Через шесть месяцев после этого пробега НАСА, пользуясь возможностями службы информации, изменила название вездехода, отказавшись от «Герметического мини-ровера» в пользу «Лунного электрического ровера». А вообще первым названием вездехода было «Многофункциональная машина для экспедиций», или ММЭ, но затем НАСА решило изменить его. Сделало оно это по той же причине, по которой из названия «Лунный экскурсионный модуль „Аполлона“» было вычеркнуто слово «экскурсионный» — слишком уж фривольно он звучало. А вот прототип крупной мобильной лунной лаборатории назвали «Шестиногий внеземной исследовательский вездеход» — ШВИВ (All-Terrain Hex-Legged Extra-Terrestrial Explorer — ATHLETE), видимо, удалось обойти строгого цензора смеха НАСА. Кем бы он ни был, этот человек, к своей работе он относится очень серьезно: я просмотрела 53 страницы списка отвергнутых НАСА названий и не нашла ни одного сколько-нибудь забавного (все это время за мной пристально наблюдали).

(обратно)

57

Метеороиды — это своего рода мусор, который просто летает по Солнечной системе. Если метеороид достигает размера валуна — это уже астероид. Когда метеороид долетает до Земли и не сгорает, проходя через ее атмосферу, тогда его называют метеоритом. Видимый след метеороида в атмосфере — это метеор. Ну, а столкнувшийся с метеороидом астронавт — почти наверняка покойник, ведь метеоритное тело размером с помидорное семечко может легко проколоть скафандр и нарушить его герметичность.

(обратно)

58

НАСА покупает ее тоннами, но вы можете купить и килограмм (стоит это $28). Если вы не брезгливы, то можете даже зайти на страницу сайта eNasco «Научные достижения», где есть много чего интересного помимо лунной пыли. «Не теряйте лабораторное время!» — гласит реклама бескожих котят. eNasco предлагает десять различных видов освежеванных кошек, утверждая, что есть даже несколько способов их производства.

(обратно)

59

И подгузник, который сегодня принято называть одеждой максимального всасывания. ОМВ используется теперь вместо ОВГК (одноразового впитывающего герметичного контейнера), который обладал меньшей (и недостаточной) вместимостью. Астронавты программы «Аполлон» носили два контейнера: подвесной герметичный аппарат для фекалий (ГАФ) и аппарат для сбора урины. Пусть об этой системе расскажет сам астронавт «Аполлона-16» Чарлз Дьюк: «[ГАФ] крепится на талии, как женский ремень, но оставляет пенис свободным, чтобы к нему можно было присоединить коллектор урины. Думаю, это было нечто вроде суспензория, который используют спортсмены, но с дыркой для пениса, плюс коллектор урины, который надевался прямо на него и прикреплялся к этому суспензорию».

(обратно)

60

И это сделано тоже, чтобы сохранить подобие региона с поверхностями Луны и Марса, ведь биологические отходы будут способствовать росту растений. Ежегодно с острова увозят четырнадцать двухсотлитровых цистерн с мочой. Мужчины могут писать прямо в них через специальные воронки, а вот женщины используют для этого особые пластиковые кувшины (точно такие, из которых пьют в лагере пиво). Ну, а в случае, если кому-то нужно облегчиться серьезнее, берется пластиковый пакет и надевается на сиденье унитаза, а затем завязывается и выбрасывается вон. В общем, ухаживаешь за собой, как за домашней собачкой.

(обратно)

61

Борман действительно был иногда грубоват. Как сказал Ловелл, «две недели с Фрэнком Борманом — это испытание на прочность».

(обратно)

62

Именно поэтому проверки на действенность некоторых дезодорантов и антиперсперантов включают и тест на «стойкость в возбужденном эмоциональном состоянии». Во время этого теста группа испытуемых сидит со специальной салфеткой под мышкой, которая впитывает выделяемый пот, пока участники эксперимента поют караоке или выступают с речью перед аудиторией. Затем салфетки взвешиваются, а специалисты нюхают подмышки испытуемых. Однажды, когда я писала статью о запахах человеческого тела, меня тоже пригласили побыть одним из тех «судей». «Надо будет только пару раз втянуть носом воздух, как кролик», — сказали мне.

(обратно)

63

Пот и клетки отмершей кожи (мозоли) делают стопы и участки кожи между пальцами ног настоящей Меккой для бактерий, которые накапливаются там в большом количестве и разнообразии. Выделения одной из бактерий, которые питаются клетками отмершей кожи, L. brevis, пахнут как выдержанный сыр. Хотя, может, будет более правильно сказать, что некоторые сыры пахнут как ноги, ведь изготовители действительно нередко используют этот вид бактерий при производстве своих сыров.

(обратно)

64

И еще, возможно, олени. В выпуске журнала «Защита урожая» за 1994 год были описаны неудачные, но достаточно интересные попытки ботаников Пенсильванского университета отпугнуть белохвостых оленей от декоративных кустарников, сбрызгивая их 3-метил-2-капроевой кислотой. Невольно возникает вопрос, а не отпугнут ли эти кусты своим запахом самого владельца?

(обратно)

65

Которую также называют отшелушившейся кожей. Медицинский словарь Дорланда говорит о перхоти как о «чешуйчатой субстанции эпидермального происхождения». Честно говоря, по такому определению сложно понять, о чем именно идет речь.

(обратно)

66

Если верить данным работы Маттони и Салливана «Краткий обзор массы и объема всевозможных продуктов жизнедеятельности, вырабатываемых в закрытом помещении высокотехнологичного управляемого космического корабля», ежедневно человеческий организм выделяет 4,2 мл сального жира. То есть меньше, чем чайную ложку. Перевод единиц измерения выполнен с помощью таблицы мер в поваренной книге. Так что с помощью этих двух таблиц какой-нибудь ненормальный или географически изолированный пекарь сможет на досуге подсчитать, сколько кожного сала человека будет достаточно, чтобы разрыхлить тесто, или сколько слущенного эпителия вместо муки понадобится для приготовления одного пирога.

(обратно)

67

Сегодня экипажи космических кораблей выбирают музыку по очереди, но во время программы «Джемини» это было привилегией Центра управления полетом. Однако их выбор далеко не всегда нравился самим астронавтам:

«СОТРУДНИК НАЗЕМНОЙ СЛУЖБЫ: Вам нравится музыка?

КОМАНДИР КОРАБЛЯ ФРЭНК БОРМАН: Мы ее выключили. Мы тут немного заняты и решили ее выключить на время. Чтобы не мешала.

СОТРУДНИК НАЗЕМНОЙ СЛУЖБЫ: Хорошо. Скоро мы поставим вам кое-что из гавайской музыки».

(обратно)

68

Необычайно короткое название для американского научно-популярного журнала (лаконичнее были, пожалуй, только авторы журнала «Гат»). Вот один для сравнения: «Американский журнал ортодонтии и челюстно-лицевой ортопедии, официальных публикаций Американской ассоциации ортодонтов, входящих в нее сообществ и Американского совета ортодонтии».

(обратно)

69

Мне пришлось заглянуть в Интернет, чтобы узнать, что значит «БАМФ». Google предложил мне варианты довольно неприличной аббревиатуры и ни одного со словом «ассоциация» или «товарищество».

(обратно)

70

Как и все, что делают астронавты, интервью проходит строго по расписанию. Это своего рода маленькие задания, которые тоже нужно выполнять неукоснительно. Мое интервью с Уитсон отменялось и переносилось дважды. И когда долгожданный момент настал, оператор наконец-то связал меня с кабинкой, в которой и должна была сидеть Уитсон. Время шло. «Ответа нет, — ответила мне оператор. — На какое время у вас назначено интервью»? Я ответила: на 00:30. «Значит, вы пришли чуть раньше, — ответили мне снова. — Сейчас только 00:28». В НАСА все делается с такой точностью. По телевизору, например, можно услышать комментарии очередного полета: «Отбой начнется в 1:59 по центральному времени. Пробуждение команды — в 9:58 по центральному времени». Готова поспорить, что здесь без снотворного не обойтись.

(обратно)

71

Часто можно услышать, что за время полета кости черепа астронавта уплотняются. Я думала, что это результат скопления большого количества жидкостей в верхней части тела и реакции организма на возросшее давление в виде уплотнения окружающих мозг костей (по аналогии с тем, как происходит уплотнение стенок артерий при повышении кровяного давления). «Интересная гипотеза», — ответил мне физиолог НАСА Джон Чарльз, а затем уверенно заявил, что никакого уплотнения черепа в результате пребывания в невесомости не происходит вовсе. Во всяком случае, в буквальном смысле. А вот ухудшение мышления — нередкий результат длительных полетов. Так называемое космическое отупление является прямым результатом «недосыпания, сверхурочных работ и прочих издержек работы астронавтов».

(обратно)

72

Как часто испытуемые жульничают? Если учесть и наблюдение за постами дежурных, я бы сказала, что даже очень часто. «У нас все постоянно вскрывают капсулы с лекарством, чтобы убедиться, что внутри не кукурузная мука», — поделился один участник эксперимента с лекарственными препаратами из группы слепых.

(обратно)

73

Как были бы, наверное, и вы, если бы во время прелюдии неожиданно заскрипела дверь, и вы обнаружили, что все это время кто-то пристально наблюдает за тем, как вы «тяжело дышите друг другу в лицо».

(обратно)

74

Трудности при размножении в среде со сниженной гравитацией можно наблюдать и у морских выдр. Чтобы удержать самку на месте, самец выдры запрокидывает ее голову назад и хватает зубами ее за нос. «Наши ветеринары даже зафиксировали у некоторых самок случаи восстановления хрящевой ткани носа после перелома», — рассказывает Мишель Стедлер, координатор исследовательской группы по морским выдрам в Аквариуме залива Монтерей. (Хотя не менее травматичным может быть секс и для самцов выдр, которым приходится выдерживать удары клювом от чаек, которые иногда принимают его половой орган за неизвестный морской деликатес.)

(обратно)

75

Что, без сомнения, и является причиной того, что Стив Хант по прозвищу «Охотник», человек, чьи фотографии и видео можно найти на сайте underwatersex.net, решил побороть гидроневесомость и «упасть с 9-метровой высоты на песчаное дно» во время обнаженного плаванья с неизвестной, «скучающей в одиночестве домохозяйкой». «Можете ли вы себе представить, сколько позиций можно занять, если находишься в невесомости?» — спрашивает Стив. И вам придется это сделать, поскольку Стив разбирает все хорошо известные позы, разве что действо происходит здесь с малопривлекательными масками для подводного плаванья на лице.

(обратно)

76

Дельфины могут буквально захватывать им предметы, включая и людей, которые заплатили, чтобы поплавать с ними в бассейне. «Были случаи, когда самцы дельфинов. хватали своим половым органом людей за лодыжки», — рассказывает специалист по дельфинам Жанет Манн. Манн утверждает, что именно по этой причине дельфины были исключены из многих программ. А если верить веб-сайту «Секс с дельфинами», то же самое могут делать и самки. «Она просто ни с того ни с сего решила зажать мою ступню в своей генитальной щели», — пишет автор статьи, в которой дальше говорится о том, что самки дельфинов обладают очень развитой мускулатурой вагинального отверстия, с помощью которой они могут «двигать и даже перемещать предметы». Вот это компенсация за отсутствие рук и ног! Я хотела спросить у Манн о том, что известно науке о предметах, которые дельфины переносили с помощью своих гениталий, но после этого вопроса она перестала отвечать на мои и-мейлы.

(обратно)

77

Этот же человек, когда я показала ему зачаровывающие своей красотой панорамные фотографии ландшафта Марса, просто заметил: «Похоже на окраины Лас-Вегаса». Хотя немного странно, что он сказал это. Ведь прямо сейчас, пока я пишу эту книгу, идет сбор средств на строительство мирового курорта «Марс» стоимостью в $1,6 миллиарда как раз на окраине Лас-Вегаса.

(обратно)

78

Надеюсь, принципы работы, будут отличаться от тех, на которых держится его земной бизнес. Вот что написано об отелях «Баджет Сутс Америка» в рекомендациях для туристов: «Отвратительный запах плесени. Кровати без рамы и напоминают больше пружинные матрацы, брошенные прямо поверх старомодных ковров. В бассейне пахнет мочой, вода очень мутная. Кондиционеры не работают, не работает и телевизор. Охранники ведут себя как агенты гестапо».

(обратно)

79

За всю свою карьеру Сэйнт снялась более чем в двухстах порнографических фильмах. И хотя лишь один или два из них можно назвать сколь-нибудь значимыми (например, снятый в стиле Кубрика «Широко открытый рот»), само количество фильмов (например, «Горячие штучки и выхлопная труба № 14», «Приключения писающего мальчика») говорит о том, что тридцатитрехлетняя Сильвия Сэйнт потрудилась на славу и ушла на заслуженный отдых.

(обратно)

80

Ронка и ее коллеги разработали специальные нашивки для участников полета с изображением беременного космического корабля в окружении маленьких корабликов. (Как и астронавты, ученые, участвующие в подготовке полета, носят на своих костюмах памятные нашивки.) Однако НАСА запретило их использование, хотя в свое время разрешило нечто подобное Гомеру Симпсону в серии «Сперма в космосе». (На нашивке был изображен сперматозоид с головой Гомера. Как оказалось, жена исследователя была родственницей создателя «Симпсонов» Мэтта Грейенга.) Может, секса в космосе и нет, но сексизм уж есть наверняка.

(обратно)

81

Бейс — аббревиатура четырех английских слов, обозначающих здания, радиобашни, мосты и скалы — четыре невысокие и поэтому чрезвычайно опасные точки, с которых прыгают парашютисты. Согласно проведенным в 2007 году «Журналом о травмах» данным, травматизм и уровень смертности при бейс-джампинге в 5–8 раз выше, чем при прыжках с самолета. И все же цифры не настолько впечатляющие, как можно поначалу подумать: только 9 из 20 850 прыжков, совершенных за более чем десять лет с норвежской горы Кьераг, привели к смерти парашютистов.

(обратно)

82

НАСА обратилось к Дэвиду Кларку из-за опыта его компании в работе с прорезиненной тканью. «По сути, скафандр — это прорезиненный мешок в форме человеческого тела», — говорит вышедший на пенсию мастер-парашютист ВВС и тестировшик систем безопасности Дэн Фулгам. «Ну, у нас не было опыта работы с резиновыми мешками, вот мы и обратились к компании Дэвида Кларка в Вустере, штат Массачусетс. А они уже давно и активно сотрудничали с „Сирз“ и „Робак“». Фулгам хорошо помнит, как ехал в Вустер, чтобы отобрать подходящие модели, которые они и тут же забрали и повезли на заднем сиденье своего автомобиля. А контракт на поставку резины для скафандров программы «Аполлон» заключили с компанией «Интернешнл Латекс», которая сегодня называется «Плейтекс». В то время все было гораздо проще и прозрачнее.

(обратно)

83

Манекены были настолько похожи на настоящих людей, что сбили с толку даже жен офицеров, которые собрались на чай в доме генерала ВВС Эдвина Роулинга. Когда никто этого не ожидал, один такой манекен с глухим стуком упал на землю буквально в нескольких сотнях метров от дома Роулинга. К месту падения тут же подъехал Джо Киттингер, подобрал несчастного, затащил его в грузовик и умчался прочь. Женщины и не думали, что это инопланетянин; им показалось, что это был пилот. Уже через несколько часов Киттингеру позвонили и доложили о том, что гостьи миссис Роулинг жаловались на то, как неаккуратно он обращался с телом погибшего «парашютиста».

(обратно)

84

А это, между прочим, научно доказанный факт. В 1941 году исследователи из учрежденной при фонде графства Мейо лаборатории аэромедицинских исследований уговорили женщину с постхирургической дырой в черепе посидеть в их барокамере, где создали атмосферу, соответствующую восьмикилометровой высоте. Наша терпеливейшая в мире пациентка сидела перед сантиметровой шкалой, в то время как ученые, словно мальчики, работающие в гольф-клубе, втыкали в черепное отверстие маленькие треугольные флажки, делая таким образом свои пометки. На восьмикилометровой высоте мозг испытуемой поднялся на целый сантиметр.

(обратно)

85

Однако все могло быть намного хуже. Как альтернативу мешочкам, ученые предлагали «дефекационные перчатки», для использования которых астронавтам пришлось бы протягивать руку назад и собирать все выделения в ладонь, а затем очищать и эти перчатки. Нечто подобное делают владельцы собак, когда с помощью изогнутых совков подбирают экскременты своих питомцев. Еще кто-то предлагал «китайские пальчики» — мешок, который нужно было бы надевать на выходящий из организма комок экскрементов. Название приспособления «китайские пальчики» возникло по ассоциации с дешевой игрушкой с аналогичным названием и, возможно, как ответ астронавтов его создателям.

(обратно)

86

Поскольку время астронавтов распланировано до минуты, а «зов природы» этому режиму редко подчиняется, члены экипажей вынуждены были вступать в разговоры вроде этого, который состоялся на борту «Аполлона-15» между командиром Дэйвом Скоттом и пилотом лунного модуля Джеймсом Ирвином:

«СКОТТ: Слушай, может, выключим пока.

ИРВИН: Дэйв, мне тут надо отлучиться.

СКОТТ: Ладно.

ИРВИН: Скажешь, когда можно».

(обратно)

87

Образцы отходов астронавтов программ «Аполлон» и «Скайлэб» до сих пор хранятся в охраняемой комнате без окон на верхнем этаже Центра космических исследований им. Джонсона в Хьюстоне, как раз рядом с коллекцией лунных камней НАСА. «Не знаю, что нам сегодня могут нам дать эти экскременты с „Аполлона“, — говорит Джон Чарльз. — Сорок лет хранения в замороженном состоянии со случайными оттаиваниями из-за отсутствия электричества во время ураганов уничтожили уже, скорее всего, их былую славу и значимость». Эта коллекция хранилась здесь и в 1996 году, когда планетолог Ральф Харви наткнулся на нее, заблудившись в здании во время экскурсии с группой VIP-посетителей. «В то время все двери открывались одним и тем же кодом, — вспоминает Харви. — Я отпер очередную дверь, и моим глазам открылась просто сцена из фильма про Индиану Джонса „В поисках утраченного ковчега“. Там рядами стояли длинные невысокие контейнеры с чем-то замороженным внутри. Каждый контейнер подсвечивался и показывал уровень температуры, а на приклеенных к ним листках бумаги стояли имена астронавтов. „Вот дерьмо, они тут астронавтов хранят!“ — подумал я тогда и быстро вывел людей наружу. И только позднее я понял, какие именно останки астронавтов хранились в тех контейнерах». К сожалению, номера помещения Харви не помнит. «Оно не открывается всем подряд, на него нужно просто наткнуться. Это как вход в Нарнию», — шутит он.

(обратно)

88

Ритке назвал это «эффектом апельсиновой корки». Этот термин относится также и к дефекту лакокрасочного покрытия машины. Тут уж сотрудник автосалона просто должен будет извиниться перед владельцем авто.

(обратно)

89

А у русских это было одной из причин выбора для полетов в космос именно самок животных. Натренировать самцов писать в приспособление для сбора урины оказалось чрезвычайно сложно, потому что тугая повязка мешала им занять естественную для себя позу с поднятой ногой.

(обратно)

90

Согласно предложенной на сайте disposablediaper.net истории эволюции подгузников, памперсы для взрослых появились только в 1987 году в Японии, хотя сама идея одноразовых подгузников возникла уже в 1942-м. Предложение исходило от одной шведской компании, а не от НАСА, как можно иногда услышать. И все же, пробегая глазами временную линию, некоторые параллели с НАСА провести можно. Время от времени появлялись сухие безвоздушные подгузники, нескатывающиеся подгузники, подгузники с регулируемой системой застежки и «с укороченными бочками и эластичными ушками». Само же НАСА качестве подгузников для взрослых использует обычный коммерческий продукт, который можно купить в любом магазине. Сегодня они предпочитают марку «Абсорбенси». Хуже этого названия, которое в переводе с английского обозначает «впитывающие», было, пожалуй, только предыдущее «Риджойс» — «радость».

(обратно)

91

На борту настоящего шаттла религиозные обряды и традиции соблюдаются еще более рьяно. Из-за весовых ограничений Базз Олдрин вынужден был взять лишь «крошечную облатку» и не больше наперстка вина для собственноручного проведения причастия на Луне. А отсутствие гравитации и день, который длится лишь девяносто минут, породили так много вопросов у астронавтов-мусульман, что планировалось даже «дать им указание провести обряд Ибада прямо на Международной космической станции». Но вместо того, чтобы заставить мусульман молиться на протяжении пяти минут каждого 90-минутного дня, им разрешалось соблюдать 24-часовой цикл, начиная с момента запуска ракеты. Для очистки помещения перед молитвой можно было использовать салфетки (но не более трех штук). А поскольку находящимся на орбите мусульманам сложно определить, где именно в данный момент находится Мекка (указатель того, лицом в какую сторону нужно произносить молитвы), астронавтам было дано разрешение молиться просто по направлению к Земле или «куда-либо еще». И наконец, вместо обычных поклонов к земле — что не так уж и просто сделать в невесомости — позу смирения решено было обозначить «притягиванием подбородка как можно ближе к коленям». Индикатором смены позы могли служить и опущенные веки или — в духе «куда-либо еще» — просто «мысленное» перемещение.

(обратно)

92

Эгног (eggnog) — горячий или холодный напиток из взбитых яиц, молока и коньяка. (Примеч. пер).

(обратно)

93

Это было первое, что попробовали астронавты НАСА, но далеко не первая еда в космосе вообще. В этой гонке Советский Союз опять оказался первым. Яблочное пюре Гленна уступило порошкообразному мясу и заливному из хлебных крошек Лайки и неизвестному блюду Юрия Гагарина (как сказала Елена, заведующая архивом в музее Гагарина, «некоторые говорят, что это был суп, другие — пюре, но одно известно точно: это была еда в тюбике»).

(обратно)

94

Простите, я хотела сказать «новаторски». Именно так говорилось в университетском некрологе Лепковского, написанном в 1985 году. Здесь же сказано, что Лепковский был соавтором первого атласа куриного мозга и что ему удалось выделить рибофлавин из «нескольких сотен тысяч галлонов молока». А в редкие минуты свободного времени он любил танцевать и проводить любительские исследования фондовой биржи, рассчитывая, по всей видимости, будущие доходы от молочного бизнеса.

(обратно)

95

Эксперименты с космическими диетами были в новинку для Сан-Антонио, родного города авиабазы Брукс. Кроме вышеупомянутой статьи из «Экспресс», газета «Сан-АнтониоЛайт» опубликовала еще одну занимательную историю. Рядом со статьей последней была расположена реклама медицинской ассоциации «Голубой крест и Голубой щит», популярнейшей в то время страховой компании. Заглавие (если вы мне не верите, могу прислать копию газеты) гласило: «Вперед, Сан-Антонио! Давай станем первыми!»

(обратно)

96

Теперь слово экскреты — мой любимый эвфемизм для слова «кал». По-моему, его даже можно использовать в качестве названия марки туалетных принадлежностей. В любом случае, это будет звучать лучше, чем «Тото». Ведь кто назовет туалет кличкой комнатной собачки? Хотя унитаз марки «Кака-Цзу» я бы, пожалуй, купила.

(обратно)

97

А могут ли астронавты питаться исключительно стейками и яйцами? Не самая лучшая идея. Даже если отложить в сторону проблему холестерина, придется отметить низкое содержание витаминов в этих продуктах. Фейхи отмечает, что даже дикие собаки не могут жить на одних протеинах. «Когда они ловят добычу, то устраивают себе настоящий шведский стол». И это не тот шведский стол, что можно увидеть в каком-нибудь доме в Стокгольме. «Вначале собаки, как правило, съедают желудок жертвы», ведь охотятся они обычно на травоядных, а значит, в их желудке всегда можно найти немного овощей.

(обратно)

98

Если же вы относитесь к той половине населения, что выделяет метан, то вы можете стать своеобразным человеком-горелкой: вашим друзьям нужно будет только подставить в «подходящий» момент спичку, и вы всем продемонстрируете прекрасное голубое свечение горящего метана.

(обратно)

99

Корейская кимчи (аналог русской квашеной капусты, но с большим количеством красного перца и других приправ) появилась на борту Международной космической станции вместе с первыми корейскими астронавтами. Производитель этого национального блюда Ли Джувун работает в Корейском исследовательском институте атомной энергии, где ученые занимаются вопросом выработки полезной энергии из кишечных расщеплений кимчи. Шутка. Конечно же, они этого не делают, хотя, может, им и следовало бы.

(обратно)

100

Если это что-то беспроводное, огнеупорное, легкое и прочное, маленьких размеров и работает автоматически, то есть большая вероятность того, что НАСА каким-то образом приложило руку к этому изобретению. Речь идет о пресс-компакторе мусора, бронежилетах, скоростных беспроводных передатчиках данных, имплантируемых кардиомониторах, механических инструментах, которые работают без электричества, протезах для рук и ног, мини-пылесосах, спортивных бюстгальтерах, солнечных панелях, невидимых скобках, компьютеризированных инсулиновых помпах и противопожарных масках. Во все времена человеческие изобретения приводили к самым неожиданным последствиям: цифровые анализаторы изображений лунной поверхности позволили косметической компании «Эсти Лаудер» измерить «неопределяемые прежде утончения» кожи женщин, которые пользовались их продукцией и, наоборот, способствовали таким образом развитию у себя морщин. А миниатюрный обогреватель для «Аполлона» привел к созданию робота-свиньи. «Во время кормления автоматически включается нагревательная лампа, которая имитирует тепло тела свиньи, и машина начинает издавать ритмичные похрюкивания, вроде тех, которыми самка подзывает своих поросят. Когда поросята подбегают к механической матери, открывается панель с рядом сосков», — писал неизвестный сотрудник НАСА, явно определяя, кто есть кто в их отделе по связям с общественностью.

(обратно)

Оглавление

Обратный отсчет

1. ОН УМЕН, НО ЕГО ПТИЧКИ НЕБРЕЖНЫ Япония выбирает астронавтов

2. ЖИЗНЬ ВЗАПЕРТИ Психология изоляции и заточения

3. ЗВЕЗДНАЯ БОЛЕЗНЬ Может ли космос лишить рассудка?

4. ТЫ БУДЕШЬ ПЕРВЫМ Пугающие перспективы жизни без гравитации

5. НЕЗАКРЕПЛЕННЫЕ Полет в невесомости на самолете НАСА С-9

6. ВВЕРХ И ВНИЗ Тайные мучения астронавтов

7. ТРУП В КАПСУЛЕ Визит НАСА в краш-лабораторию

8. ОДИН МОХНАТЫЙ ШАГ ДЛЯ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА Малоизвестные факты из жизни Хэма и Эноса

9. ДО БЛИЖАЙШЕЙ АЗС 380 ТЫСЯЧ КИЛОМЕТРОВ Планирование экспедиции на Луну — задача не из легких, но все же проще, чем планирование ее репетиции

10. ХЬЮСТОН, У НАС ГРИБОК Космическая гигиена и мужчины, которые перестали мыться ради науки

11. ЖИЗНЬ ПО ГОРИЗОНТАЛИ А что если никогда не вставать с постели?

12. КЛУБ «ТРИ ДЕЛЬФИНА» Любовь в невесомости

13. УБИЙСТВЕННАЯ ВЫСОТА Прыжок из космоса с парашютом

14. ЗАБОТЫ О СЕПАРАЦИИ Сага об очищении в невесомости

15. ТЮБИК ЗА МАМУ, КУБИК ЗА ПАПУ… Ветеринары готовят ужин и другие небылицы из жизни на лабораторной космической кухне

16. СЪЕШЬ СВОИ ШТАНЫ Неужели Марс того стоит?

Благодарности

Хронология событий

• Реклама на сайте

Наш сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных на данной библиотеке категорически запрешен. Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.

Copyright © UniversalInternetLibrary.ru - электронные книги бесплатно