|
|
Робин Шарма
9 тайных посланий от монаха, который продал свой «феррари»Книги Робина Шармы помогают людям во всем мире проживать жизнь, достойную великих.
Пауло Коэльо,автор бестселлера «Алхимик»Робин Шарма обладает редким даром писать книги, которые в самом деле меняют жизнь.
Ричард Карлсон,автор книги «Не переживайте по пустякам»,бестселлера № 1 по версии «Нью-Йорк Таймс»Сенсация, ни больше и ни меньше! Эта книга станет для вас даром небес.
Марк Виктор Хансен,соавтор серии книг «Лекарство для души»С точки зрения умения вдохновлять, это великая книга!
Карлос Дельгадо,звезда Главной лиги бейсболаПроливает свет на главнейшие вопросы бытия.
The Edmonton JournalПростые правила, позволяющие развить свой потенциал.
The Halifax Daily NewsЭто веселое и увлекательное путешествие в царство личностного роста, развития личностного потенциала и стремления к личному счастью. Подлинная сокровищница мудрости, способная обогатить и расцветить жизнь каждого из нас.
Брайан Трейси,автор книги «Достижение максимума»Робину Шарме есть что сказать нам всем, и его слова изменят нашу жизнь. Он написал уникальную книгу – учебник по развитию личностного потенциала в наш беспокойный век.
Скотт Дегармо,в прошлом – издатель «Саксесс Мэгезин»Настоящее сокровище, красивая и действенная формула подлинного счастья и успеха. Робин Шарма впитал мудрость тысячелетий и приспособил ее к нашим бурным временам. Я бы так не смог.
Джо Тай,автор книги «Never Fear, Never Quit»Эта книга – цельная, полезная и всецело достойная прочтения… Она и в самом деле способна помочь читателям выжить в крысиной гонке.
The Kingston Whig-StandardЭта книга – о том, как понять, что в самом деле важно для твоей духовности, вместо того чтобы тонуть в болоте материальных приобретений.
Мишель Йео,актриса, исполнительница главной ролив фильме «Крадущийся тигр,затаившийся дракон»Робин Шарма создал чарующую историю, в которой содержатся классические инструменты перехода к философии простой жизни. Прекрасная книга, которая изменит вашу жизнь.
Элейн Сент-Джеймс,автор книги «Будьте проще! 100 способовизменить свою жизнь к лучшему»Простая мудрость, которая придется кстати каждому.
The Calgary HeraldРобин Шарма предлагает торный духовный путь, а вместе с ним и реализацию личностного потенциала.
Ottawa CitizenЭту книгу можно назвать «Богатым брадобреем» личностного роста… В ней вы найдете полезные советы и умные мысли о важнейших понятиях, которые помогут нам привнести в свою повседневную жизнь равновесие, контроль и продуктивность.
Investment ExecutiveШарма ведет читателей к просветлению.
The Chronicle-HeraldИзумительная притча, таящая в себе набор простых, но на удивление действенных идей, призванных улучшить жизнь читателя. Рекомендую эту жемчужину среди книг всем своим клиентам.
Джордж Уильямс,президент «Карат Консалтинг Интернешнл»Дойди до горизонта! И когда ты дойдешь, перед тобой откроются новые дали.
Томас Карлайн
ПрологМой молчаливый проводник поспешно шел впереди меня, казалось, ему тоже здесь не нравилось. Тоннель был сырым и темным. Кости шести миллионов парижан покоились тут…
Внезапно он остановился у входа в следующий тоннель, отгороженный ржавой железной решеткой. Ничего не было видно. Мой проводник отодвинул решетку и пошел дальше. Притормозив, он обернулся, чтобы убедиться, что я не отстаю. Неуверенным шагом я двинулся за ним, от тусклого света во тьму, в которой только что скрылась его спина. Сделав несколько шагов, я вдруг споткнулся. Послышался глухой стук, и я замер как вкопанный. Вдруг все озарилось ярким светом. Это мой проводник включил фонарик. Лучше бы он этого не делал! Ужасный порядок был нарушен. Кости были повсюду – разбросанные по земле у наших ног, свисающие со стен. Луч фонаря осветил залежи пыли и рваную паутину.
– Ca c’est pour vous, – сказал он, сунул мне в руки фонарь и побежал прочь.
– Что? – попытался выкрикнуть я в ответ.
Но не успел я закончить своего короткого вопроса, как мой проводник огрызнулся: «Il vous rencontrer ici». И вот он уже исчез, оставив меня одного, в полусотне футов под землей, единственное живое существо в океане смерти.
Глава IЭто был один из тех дней, когда, не успев еще толком проснуться, уже ждешь не дождешься, когда же он наконец закончится. Открыв глаза, я обнаружил, что сквозь шторы в моей спальне пробивается подозрительно много света. Ну, то есть было часов восемь – никак не семь. Мой будильник не сработал. Последовали двадцать минут проклятий, криков и плача (плакал мой шестилетний сын), пока я носился по дому, от ванной до кухни и входной двери, пытаясь собрать всю ту ерунду, которая понадобится мне и Адаму в течение дня. Высаживая его около школы сорок пять минут спустя, я получил на прощание укоризненный взгляд:
– Мама говорит, что если ты будешь продолжать привозить меня с опозданием по понедельникам, она больше не разрешит мне ночевать у тебя в воскресенье.
Вот черт!
– Последний раз, – отвечаю, – такого больше не повторится, я обещаю.
Адам выбирается из машины, не очень-то успокоенный моими заверениями.
– Вот, держи! – протягиваю ему мятый пластиковый пакет. – Не забудь свой ланч!
– Оставь себе, – отвечает Адам, не глядя на меня. – Мне нельзя приносить с собой арахисовое масло.
И вот он уже разворачивается на пятках и бежит в сторону школы. «Бедняга», – думаю я, глядя, как он спешит к входной двери. Нет ничего хуже приходить с опозданием, когда все уже в классе и национальный гимн звучит в пустых коридорах. Да еще ланча у него не будет!
Вздохнув, бросаю пластиковый пакет на пассажирское сиденье. Очередные выходные подошли к своему позорному завершению. Я уже давно с треском провалился как муж. По всему выходит, что теперь я с тем же успехом провалился и как отец, живущий отдельно. С того самого момента, как я забрал Адама на выходные, следовала сплошная череда неудач. Несмотря на то что на неделе мне всегда ужасно не хватает сына, словно у меня отбирают ногу или руку, я неизбежно опаздываю к нему по пятницам. Обещанный обед в пиццерии и поход в кино оказываются пропущенными, и в итоге Адаму ничего не остается, как съесть на ужин сэндвич с тунцом, который ему предусмотрительно готовит Анниша. И кроме этого мой телефон звонит без перерыва, словно страдая от неизлечимой икоты. Он звонил во время фильма и пока я укладывал Адама спать. Звонил за завтраком, пока мы ели слегка подгоревшие блины, и когда гуляли в парке. Телефон не замолкал, пока мы выбирали бургеры, чтобы съесть их дома, и даже когда пришло время сказок на ночь. Конечно, проблема была вовсе не в том, что он звонил, а в том, что я не мог не ответить. Я читал сообщения, набирал ответы, разговаривал по телефону. И с каждым таким звонком Адам становился все тише, все дальше от меня. Мое сердце разрывалось, но от одной мысли, что телефон можно игнорировать или просто выключить, мне становилось не по себе.
Мчась на работу, я размышлял об испорченных выходных. В тот день, когда Анниша сказала, что хочет попробовать пожить отдельно, меня словно обухом по голове ударили. Она годами жаловалась, что я не уделяю ей и Адаму достаточно времени, что я всегда настолько увлечен работой, что для них в моей жизни места уже не остается.
– Но, – пытался возразить я, – как же расставание поможет исправить это? Если ты хочешь чаще видеть меня, зачем ты делаешь все, чтобы встречаться реже?
В конце концов она сказала, что все еще любит меня и хочет, чтобы у меня были хорошие отношения с сыном.
Я был подавлен и разбит. Я пообещал себе больше бывать дома. Я даже отпросился с турнира по гольфу с коллегами и отменил обед с клиентом. Но Анниша сказала, что я это не всерьез и что я не обязан ничего менять. Я стискиваю зубы каждый раз, когда вспоминаю эти слова. Неужели она не видит, насколько трудная у меня работа? Неужели не понимает, как важно для меня двигаться вперед? Работай я меньше, у нас не было бы такого шикарного дома, наших машин, больших телевизоров. Ну хорошо, признаю, Аннише плевать на телевизоры. Но все равно.
Тогда я пообещал себе: стану прекрасным отцом, пусть и живущим отдельно. Я окружу Адама заботой; буду ходить на все его праздники в школе; подвозить его в бассейн и на карате; я буду читать ему книги. Если он позвонит мне ночью, я не пожалею времени и буду говорить с ним столько, сколько он захочет. Я выслушаю все его проблемы и помогу советом, и мы будем смеяться над общими шутками. Я стану помогать ему с домашними заданиями и даже научусь играть в эти дурацкие видеоигры, которые ему так нравятся. У меня будут прекрасные отношения с сыном, пусть даже я и не смог сохранить их с женой. И я докажу Аннише всю серьезность моих намерений.
В первые несколько недель жизни порознь я неплохо справлялся. Можно даже сказать, что это было не так уж и трудно. Но я был поражен, как сильно мне не хватало их обоих. Просыпаясь в своей квартире, я прислушивался в надежде услышать их голоса, хотя и знал, что их нет рядом. Ночью я бродил по дому в раздумьях: «В это время я мог бы читать сыну книгу на ночь, а сейчас я бы укладывал его в постель, а вот сейчас, в этот самый момент, я мог бы ложиться спать рядом с Аннишей, держать ее в своих объятиях…» Я жил от выходных до выходных.
Но шли месяцы, и подобные мысли все реже мучили меня. Или правильнее будет сказать, что их вытесняли другие заботы. Каждый день я брал работу домой или задерживался допоздна. Когда звонил Адам, я чаще всего работал за компьютером и слушал его вполуха. Неделями я не задумывался о том, как у них дела и как они провели день. Когда наступили каникулы, я понял, что не могу выделить время, чтобы провести его с сыном. Как-то раз я запланировал обед с клиентом на тот вечер, когда у Адама был весенний концерт в школе. Я забыл в очередной раз отвезти его к стоматологу, которого надо было посещать раз в полгода, хоть Анниша и напоминала мне об этом всего неделю назад. И вот я начал опаздывать по пятницам. Так прошедшие выходные были не более чем данью идее хорошо проводить время с сыном.
Махнув Дэнни, нашему охраннику, заезжаю на парковку. Хоть я и мчался сюда как угорелый, стараясь успеть вовремя, я вовсе не хотел тут оказаться. Ставлю машину на свое парковочное место, но двигатель выключаю не сразу.
В свою защиту скажу, что моя одержимость работой абсолютно оправданна. Сейчас ситуация в компании очень напряженная. Уже давно ходят слухи о том, что нас могут продать. Последние двенадцать недель я только и делал, что ворошил наши отчеты: о продажах, об инвентаризации, о персонале, о прибылях и убытках. Ночью, закрывая глаза, я видел пеструю сетку электронных таблиц. Именно они ждали меня на рабочем месте, и дальше откладывать было уже нельзя. Выключаю мотор, беру сумку с ноутбуком и выхожу из машины.
Здороваюсь с Дэвином, он работает секретарем у нас в приемной. И, хотя он сидит, прилежно уставившись в монитор, я-то знаю, что он просто играет в «солитер». Повернув направо, краем глаза замечаю, как Дэвин ухмыльнулся, хотя, может, мне это просто померещилось. Кратчайший путь к моему офису проходит с левой стороны, но я там больше не хожу. Дэвин, очевидно, думает, что причиной тому Тесса, чье рабочее место расположено справа. Но она – лишь приятный бонус. Ведь, когда я иду по правому коридору, мне не надо проходить мимо офиса Джуана. Джуан. Проклятие! Не понимаю, почему он до сих пор так меня тревожит. Ведь теперь это не более чем пустой офис. Шторы подняты, на столе ничего нет, стул свободен. На полках уже не стоят фотографии его жены и детей, нет ни чашек на журнальном столике, ни табличек на стене. Но тени всего этого так и кружат в пустом пространстве.
Сбавляю шаг, проходя мимо стола Тессы. Мы с ней годами работали вместе. И всегда хорошо ладили – у нас словно одно чувство юмора на двоих. Я не был уверен в том, что меня ждет с Аннишей, но признаю, после нашего расставания я много думал о Тессе.
Ее темные волосы мелькнули вдалеке, она разговаривала по телефону, так что я иду дальше.
Едва успев подойти к дверям своего кабинета, передумываю и разворачиваюсь, чтобы сначала заглянуть в лабораторию, проверить новый прототип перед тем, как приступать к более тяжелой работе. Я знал, что команда разработчиков известит меня о любых изменениях, но мысль о том, что можно оттянуть начало дня еще на несколько минут, оказывается уж очень соблазнительной.
Так что я иду в лабораторию. В самом начале своей карьеры я работал именно там, в отделе разработки для производства запасных частей. Это была работа моей мечты. Джуан, технический директор, взял меня под свою опеку. Он был моим наставником.
Но со временем всегда что-то меняется, и, даже если вы любите свою работу, невозможно остаться навсегда на одном и том же месте. Это тупик для карьеры. Мне не нужно было это доказывать! Я крутился, словно белка в колесе, и начальство это оценило. Я смог подняться на следующую ступень карьерной лестницы, и Джуан пригласил меня в свой офис.
– Знаешь, – сказал он, – согласившись на эту позицию, ты променяешь исследования и разработки на административную работу и продажи. Это действительно то, чего ты хочешь?
– Я хочу двигаться вперед, – отвечаю, посмеиваясь, – и не собираюсь для этого дожидаться твоего выхода на пенсию!
Он только грустно улыбнулся, но больше ничего не сказал.
Дальше все пошло как по маслу. Я довольно быстро продвигался по карьерной лестнице. И вот я уже отвечал за все проекты и продукты для одного из наших крупных клиентов.
Глава IIВзяв чашку кофе, я хотел было отправиться вниз, в лабораторию, но остановился на полдороге. Не было никакого смысла идти туда. Я поставил чашку на стол и плюхнулся в кресло. Включив компьютер, я открыл нужные файлы и погрузился в лабиринты цифр, застилавших экран.
Несколько часов спустя, разделавшись с очередным отчетом, только я собрался вернуться к разбору нескончаемого потока входящих сообщений, как зазвонил телефон. Это была моя мама, хоть я и не сразу узнал ее голос. Кажется, она была расстроена. «Бог мой! – подумал я, – ну что опять?» Последнее время она слишком часто лезет не в свои дела. Это начинает меня раздражать.
– Извини, что отвлекаю тебя от работы, Джонатан, но это очень важно, – сказала она. – Я только что разговаривала с дядей Джулианом, и он говорит, что ему срочно нужно встретиться с тобой.
«Со мной? – думаю. – С какой стати Джулиану приспичило меня увидеть?» Если говорить начистоту, я плохо знаком с ним. Он вообще мне не дядя, а просто кузен моей матери. Она была с ним очень дружна в детстве, с ним, да еще с его сестрой Кэтрин. Я же вырос вообще в другой части страны. Дальними родственниками я интересовался не больше, чем прошлогодним выпуском новостей.
Правда, один раз я все-таки встречался с Джулианом, мне тогда было лет десять. Мы гостили у тети Кэтрин, она позвала всех к себе на ужин. Не помню, был ли Джулиан вместе с женой или к тому времени они уже развелись. Сказать по правде, я вообще ничего не запомнил о том вечере, кроме одного: великолепного красного «феррари» Джулиана. Кэтрин как-то упоминала о нем, так что я ждал его приезда на крыльце.
Машина оказалась еще роскошней, чем я ее себе представлял. Увидев выражение моего лица (мой подбородок, наверное, почти касался ботинок), Джулиан позвал меня прокатиться. Никогда еще я не ездил так быстро. Мне казалось, что колеса почти не касаются земли. За всю поездку я не смог вымолвить ни слова. Когда мы вернулись, Джулиан вышел из машины, а я так и остался сидеть неподвижно.
– Ты хочешь еще немного посидеть в машине? – спросил он.
Я кивнул. Он уже повернулся в сторону дома, когда я окликнул его:
– Дядя Джулиан!
– Да? – Он обернулся.
– Как вы смогли получить такую машину? Ну, то есть она ведь, наверное, стоит кучу денег?
– Это уж точно, – ответил он, – так что если ты тоже хочешь такую, Джонатан, когда вырастешь, тебе придется очень упорно трудиться.
Я никогда этого не забывал.
Насколько я помню, Джулиан не смог задержаться после ужина – кажется, мама и Кэтрин были немного разочарованы или даже раздражены. И, хотя мне было всего десять, я был уверен, что у Джулиана найдутся дела поинтересней. Он определенно жил именно так, как я хотел бы жить, когда вырасту. Я с завистью проводил взглядом его фантастическую спортивную машину, умчавшуюся вдаль по улице.
Годами о нем ничего не было слышно, но в последнее время мама начала упоминать его имя при каждой нашей встрече. Недавно она сказала, что «феррари» больше нет. Насколько я понял, Джулиан решил вроде как полностью изменить свою жизнь. Он уволился с высокооплачиваемой работы из адвокатской конторы, продал свой «феррари» и стал жить, что называется, «простой» жизнью. Мама говорит, что он учился у малоизвестных монахов, живущих высоко в Гималаях, и дошло до того, что теперь он часто носит малиновое монашеское одеяние. Мама говорит, что он стал совсем другим человеком. Вот только непонятно, что хорошего она находит в этом?
И вот в последнее время она все пытается поближе нас познакомить. Она предлагала мне заехать к нему, когда я был рядом по делам. Но, в самом деле, если мне не хватает времени даже на Аннишу и Адама, с какой стати мне отпрашиваться с работы, чтобы провести время с человеком, которого я едва знаю? Кроме того, если бы он все еще оставался невероятно успешным юристом, живущим в роскоши и разъезжающим по округе на шикарных спортивных машинах, я бы мог увидеть в этом хоть какой-то смысл. Но зачем мне тратить свое время на безработного старика без «феррари»? Я могу найти сотню таких бездельников в ближайшем баре.
– Мам, – воскликнул я, – о чем ты говоришь? Зачем Джулиану нужно встретиться со мной?
Она не знала подробностей, но, видимо, он хотел поговорить со мной. Ему зачем-то понадобилась моя помощь.
– Но это безумие, я не видел его столько лет. Я его почти не знаю. Должен же у него быть кто-то еще, кто сможет помочь ему!
Мама ничего не ответила, но я услышал, как она заплакала. Последние несколько лет, с тех пор как умер мой отец, были для нее очень тяжелыми.
– Мам, – сказал я, – с тобой все в порядке?
Она всхлипнула еще пару раз, и в ее голосе прозвучали металлические нотки:
– Джонатан, если ты любишь меня, ты сделаешь это. Ты сделаешь все, что скажет тебе Джулиан.
– Но что… – Я даже не успел закончить свой вопрос.
– Вернувшись сегодня домой, ты найдешь билет на самолет. – Она хотела было сказать что-то еще, но голос ее сорвался, и она лишь произнесла: – Джонатан, мне пора, – и повесила трубку.
Остаток дня я уже не мог ни на чем сосредоточиться. Это было совсем не похоже на маму – такой напор и ее отчаяние тревожили меня. И вся эта таинственность. Что же Джулиану от меня нужно? Я задумался обо всех этих его жизненных переменах. Интересно, он совсем с катушек слетел? Встречу ли я безумного старика, бранящего тайные правительственные заговоры? Чудака с растрепанными волосами, шлепающего по улице в халате и домашних тапочках? (Я понимал, что это не то, что моя мама могла бы назвать малиновым монашеским одеянием, но я не мог выкинуть эту картинку из головы.) Я шел с работы и был слишком занят всеми этими мыслями и не заметил, как свернул к офису Джуана. Я осознал это только в вестибюле, что показалось мне плохим знаком.
Вернувшись домой, я чуть не забыл проверить почтовый ящик. Пару минут я возился с ключом, и вот, небольшая металлическая дверца открылась и на меня посыпались рекламные флаеры по доставке пиццы, предложения купить страховку и другой хлам. Я подобрал их и заметил толстый конверт. Это было письмо от мамы. Я вздохнул, сунул его в карман и стал подниматься по лестнице к своей квартире.
Пока замороженная лазанья готовилась в микроволновке, я открыл конверт. Внутри была небольшая записка от мамы, в которой говорилось, что Джулиан сейчас живет в Аргентине, а также билет туда и обратно до Буэнос-Айреса. «Еще чего не хватало», – подумал я. Они хотят, чтобы я потратил двенадцать часов на перелет, ради того чтобы час или два провести с троюродным кузеном? Так угробить выходные? Прекрасно. Всю субботу и воскресенье я буду болтаться в летающей жестянке, вместо того чтобы встретиться с сыном. Либо расстрою маму еще больше.
Я съел едва теплую лазанью, пялясь в телевизор, в надежде, что большой стакан скотча поможет мне исправить скудность моего ужина и плохое настроение.
Я откладывал звонок Аннише до того времени, пока Адам не ляжет спать. Анниша всегда строго следует расписанию, так что было несложно угадать со временем. Ее голос показался мне усталым, но вовсе не расстроенным. Я был готов к тому, что она не одобрит мои возможные планы на ближайшие выходные, но, оказывается, она уже знала о них:
– Я говорила с твоей мамой, Джонатан, мне кажется, тебе следует поехать. Адам поймет.
Так все и решилось.
Глава IIIДжулиан не сказал мне, куда ехать и с кем встретиться. В Буэнос-Айресе из него удалось вытрясти только, что мне предстоит отправиться «много куда»:
– Европа, Азия, Северная Америка. Я еще не со всеми успел связаться, – однако начать мне предстояло в Стамбуле, где меня ждал его старый приятель Ахмед Демир. – Ахмед встретит тебя в аэропорту. Он наверняка захочет показать тебе город, но, боюсь, у тебя не будет много времени на развлечения. Я забронирую тебе билет на самолет до Парижа на следующий день.
Развлечения! Вот уж насмешил. Я хочу как можно быстрее собрать эти талисманы и вернуться к работе. Даже спускаясь по трапу самолета в аэропорту Ататюрк, я проверял, нет ли на телефоне пропущенных сообщений от Наванг, волнуясь, что могло произойти в мое отсутствие.
Несколько человек интересовались, как долго меня не будет. Сообщение от мамы было бодрым, но очень расплывчатым. В ответ на мой вопрос она уверяла, что не знает, кому пытается помочь Джулиан, хотя я не поверил ей – по голосу было похоже, что она что-то скрывает.
Я был так занят телефоном, пока проходил паспортный контроль и забирал свой багаж, что только выходя в зону прибытия с чемоданом в руке, впервые задумался, как я узнаю этого Ахмеда и как мы сможем найти друг друга в толпе.
Обведя глазами зал прибытия, среди водителей, больших семей и других встречающих я заметил высокого человека, держащего табличку с моим именем в руках. У него были серебряные волосы, короткая седая борода и теплая улыбка. Я махнул ему и стал пробираться в его сторону.
Когда я подошел ближе, Ахмед убрал табличку и решительно пожал мою протянутую руку.
– Hoю geldiniz, hoю geldiniz, – сказал он, – мне очень приятно познакомиться с родственником Джулиана. Я очень польщен.
Я промямлил что-то невразумительное в ответ, пораженный его энтузиазмом.
– Вы уже получили багаж, – спросил Ахмед, – готовы ехать?
Я кивнул, и он, прихватив табличку и взяв меня за локоть, направился к выходу.
Мы прошли через переполненную парковку и остановились около блестящего серебряного «рено».
– Вот мы и пришли, – объявил Ахмед, забирая у меня чемодан и укладывая его в багажник. Не успел я открыть дверь и плюхнуться на пассажирское сиденье, как мой телефон начал гудеть.
– Прошу прощения, – сказал я Ахмеду. Я пристегнулся и принялся читать сообщения.
Наванг писала, что ей звонил один из моих клиентов. Он говорил, что получил очень много жалоб по поводу новой детали, которую мы разработали специально для их самой популярной модели «седана». У меня сердце ушло в пятки. В такой ситуации они могут отозвать продукт или даже выдвинуть против нас финансовые претензии. Наванг придется обратиться к отделу контроля качества, чтобы те провели нужные испытания и выявили источник проблемы.
– Извините, – сказал я Ахмеду, пока мы выворачивали с парковки, – мне нужно отправить несколько срочных сообщений по работе.
Он благосклонно кивнул:
– Делайте все, что нужно, и не переживайте, мы скоро подружимся.
Машина мчалась вперед, но я не замечал ничего вокруг. Мой взгляд был прикован к экрану телефона. Я почти не заметил, как мы ехали по перегруженному шоссе, а потом – через мост над водой. Но к тому времени как я наконец оторвался от телефона, машина уже петляла по узким улочкам, проворно поднимаясь по склону.
Кажется, Ахмед заметил, что я закончил работу.
– Я подумал, что после долгого перелета вам захочется немного отдохнуть перед тем, как мы двинемся дальше. Так что мы направляемся в мою квартиру в районе Бейоглу.
Теперь мы ехали гораздо медленнее, и я видел мелькающие за окном кафе и магазины, пешеходов, спешащих куда-то по узким переулкам, низкие здания из серого и желтого камня и кирпича. Впереди, на вершине холма, возвышалась башня: серо-синий шпиль устремлен в небо, внизу два ряда окон. Над верхним люди прогуливались по террасе.
– Это Галатская башня, – сказал Ахмед, – с нее открывается прекрасный вид на город.
Он притормозил и поставил машину у обочины.
– Вот мы и приехали, – указал он на трехэтажное здание напротив. Мы вышли на тротуар, и, открыв массивную деревянную дверь, Ахмед пригласил меня внутрь. Перед нами была широкая мраморная лестница.
– Вы не против подняться? – спросил Ахмед.
– Вовсе нет, – ответил я.
Квартира Ахмеда была оформлена со вкусом, на полах красовались узорчатые ковры, парчовый диван был украшен разноцветными яркими подушками, а на стенах висели картины с изображениями чаек и лодок, растений и животных. Но все казалось удивительно безличным. Джулиан говорил мне, что Ахмед работает капитаном парома. Я думал, что его жилище будет гораздо более скромным.
– Вы, наверно, догадываетесь, что я не очень много времени провожу здесь, – сказал Ахмед, – я купил эту квартиру несколько лет назад в качестве инвестиции и обычно сдаю ее иностранцам, которые работают в консульстве или приезжают по делам. Но несколько лет назад умерла моя жена, и я продал наш дом в Бешикташе. Так что теперь я пользуюсь этой квартирой, когда оказываюсь здесь, плавая на пароме, или когда показываю людям Старый город. Остальное время я провожу в деревне, в которой я вырос, совсем рядом с Босфором. Идите сюда, – сказал Ахмед, подойдя к окну, – позвольте показать вам город.
Я и не представлял, как высоко мы успели подняться на машине, и не сориентировался, где расположен дом Ахмеда, но, посмотрев в окно, я подумал, как удачно он вложил свои деньги. Передо мной открывался один из самых удивительных городских пейзажей, которые я когда-либо видел.
– Вон там, – сказал Ахмед, указывая на залив внизу, – Халич, или Золотой Рог. Вдали виднеются мост Ататюрка и Галатский мост. Недалеко от него, в гавани, стоит моя лодочка. Вот там, слева от вас, видите? Это пролив Босфор. Город продолжается и на другом берегу. Стоя здесь, вы еще находитесь в Европе, но на другой стороне Босфора вы будете уже в Азии.
Я посмотрел вдаль на Азию, а затем на линию горизонта прямо передо мной.
– Ах, – сказал Ахмед, – красота, правда? Старый город. Султанахмет. Большой базар. Мыс Сарайбурну.
Вдалеке я увидел два огромных строения с куполами и минаретами, садами и высокими стенами:
– Храм Святой Софии?
Это было единственное, что я знал о Стамбуле. Огромный собор с куполом, построенный императором Юстинианом, когда это место еще было Константинополем, центром Римской империи и прибежищем христианской церкви. Позже его переделали в мечеть, достроили минареты и изменили интерьер, но мозаика осталась неизменной. Все такая же великолепная, как я слышал.
– Да, это та, что слева, – ответил Ахмед, указывая вдаль, – а за ней находится Голубая мечеть. А также ипподром, дворец Топкапы, Цистерна Базилика, музеи – столько всего можно посмотреть! – Ахмед обвел рукой вид, открывающийся перед нами. – Но сегодня вечером, перед тем как отправляться к лодке, я отведу вас на Египетский базар и Большой базар.
– К лодке?
– Извините, – ответил Ахмед, отходя от окна, – я не храню свой талисман здесь. Он в моей родной деревне, в районе Анадолукавагы.
А я-то совсем забыл о цели моего визита.
– Мы, конечно, можем поехать на машине, но зачем? – продолжал Ахмед. – Туда лучше всего добираться по воде. Сегодня утром мой сын забрал лодку, чтобы провести индивидуальную экскурсию для туристов, так что мы сможем поехать вечером и вернуться обратно завтра к утру. – Ахмед жестом пригласил меня последовать за ним. – Теперь я покажу вам, где вы сможете освежиться, а потом мы выпьем чая и перекусим, перед тем как отправляться на базар.
Первое, на что я обратил внимание, когда мы оказались на Египетском базаре, было разнообразие ароматов. Мы шли сквозь водоворот запахов, меняющихся с каждым шагом, смешивающихся и перебивающих друг друга.
Ларьки стояли вплотную друг к другу. Кругом лежали груды фиников и других сушеных фруктов, всевозможные виды орехов, пирамиды халвы. Мы проходили мимо прилавков с нугой, мимо немыслимого разнообразия лукума – турецкого удовольствия, как его называют здесь, переливающегося словно драгоценные камни.
Прилавки ломились от коробочек с чаем, молотых пряностей, ларек за ларьком – куркума, тмин, кардамон, паприка, мускатный орех, корица.
Ахмед купил немного сушеных абрикосов, фиников и инжира, после чего мы направились в сторону огромного каменного комплекса, скрывавшего тысячи лавочек Большого базара.
Египетский базар завораживал, ошеломляя экзотическими ароматами. Я шел, полностью погрузившись в свои ощущения, забыв обо всем на свете. Но вдруг мои мысли переключились на тех людей, которых я потерял. Проходя по бесконечным сводчатым коридорам, я замечал, сколько кругом вещей, которые могли бы приглянуться Аннише, – мозаичные лампы, тонкие шелковые шарфы, керамическая посуда со сложными переплетениями узоров. И все это буйство цвета. Именно это больше всего поразило меня при нашей первой встрече с ней. Что бы она ни надевала, всегда какая-то яркая деталь бросалась в глаза – зеленые сережки, фиолетовый шарф зимой, великолепный оранжевый берет. И ее квартира тоже была такой – полная самых разнообразных вещей всех цветов и оттенков, которые на удивление сочетались между собой. Разумеется, я понимал, что впереди еще несколько недель путешествий и я не могу позволить себе крупных покупок. Вокруг было столько всего, что глаза разбегались, но я все-таки купил назар для Анниши – существует поверье, что этот стеклянный амулет защищает от сглаза, и для Адама – небольшой вышитый жилет, который, я был уверен, ему очень понравится.
Больше всего мое внимание привлекали продавцы ковров, громкими криками зазывавшие покупателей. Каждый раз, проходя мимо них, я ловил себя на мысли, что невольно останавливаюсь полюбоваться их великолепным товаром.
Ахмед заметил, что привлекает мое внимание:
– Вам стоит вернуться сюда, когда у вас будет больше времени, и тогда вы сможете от души поторговаться. Выбрать ковер – дело непростое, нужно разбираться в искусстве, ткацком мастерстве, типах плетения, знать все о волокне, из которого сделан ковер, и о том, как он был окрашен. Но помимо всего этого, вам придется научиться оценивать ковры и торговаться. Я был бы рад помочь вам разобраться со всем этим.
Готовность Ахмеда научить меня всему напомнила мне о родителях. Они были очень энергичными людьми и с радостью учились всю свою жизнь. Мама залпом прочитывала книги и, пока мы с сестрой ходили в младшие классы, устроилась подрабатывать в небольшой книжный магазин. Она приносила домой столько книг, что я уверен, ее взяли на работу, только чтобы не упустить самого активного покупателя. Себе она покупала фэнтези, отцу – публицистику, а нам с Кирой – детские книжки с картинками.
Отец поддерживал ее инициативу и всегда с удовольствием принимался за новую книгу. Но его энтузиазм этим не ограничивался. Ничто не доставляло Нику Лондри большего удовольствия, чем делиться своими знаниями. Он работал учителем в начальной школе, но для него это было больше, чем просто работа, – это была его страсть. Куда бы мы ни шли с родителями, мы чувствовали себя словно на уроке.
Каждый год во время летних каникул мы всей семьей отправлялись в путешествие. Это не было чем-то экзотическим, однако родителя всегда готовились к поездке. Если мы гуляли в лесу, мама доставала из рюкзака небольшой справочник и рассказывала нам, что черным соснам необходима сильная жара от лесных пожаров, чтобы их шишки раскрылись и семена смогли упасть на землю. После этого отец начинал объяснять, как бобры строят свои дамбы или как возникли холмы там, где раньше были берега древних озер. Про любой исторический памятник родители знали больше, чем наши экскурсоводы. И даже поход в парк аттракционов превращался в занятие о центробежной силе или массовой культуре.
Казалось, родители просто помешаны на новой информации и идеях, и наши путешествия всегда прерывались восторженными замечаниями. «Ну не замечательно ли!?» – говорила мама каждый раз, когда мы обнаруживали что-то новенькое. А отец любил, когда мы с сестрой проявляли любопытство. Стоило нам о чем-то спросить, как он восклицал: «Отличный вопрос!» – светясь радостью и гордостью, словно мы только что изобрели лекарство от рака.
Сейчас я вспоминаю этот энтузиазм с нежностью, но, когда я был ребенком, он часто меня утомлял. Что уж говорить о том времени, когда я был подростком. Тогда наши небольшие экскурсии, постоянные нравоучения, бесконечные викторины меня страшно раздражали. Летним вечером, повалившись на задние сиденья разгоряченной машины, пока отец с искренним энтузиазмом рассказывал нам о канале Эри, я и Кира закатывали глаза, подносили пальцы к висками и делали вид, что готовы застрелиться из воображаемого пистолета.
Это место и этот город, печально подумал я, привели бы родителей в восторг. Это было бы для них той самой поездкой, о которой они всегда мечтали, местом, которое надеялись посетить. Путешествия были их грандиозным планом на пенсию.
Когда отец выходил на пенсию, коллеги подарили ему чемодан. В течение следующих месяцев путеводители, словно грибы после дождя, заполонили весь дом. Горы книг скопились рядом с папиным любимым креслом в гостиной, они сваливались с тумбы рядом с кроватью, туристические брошюры и карты выглядывали с журнальной стойки в ванной – Ирландия, Тоскана, Таиланд, Новая Зеландия.
Отец печатал маршруты и вешал их над своим рабочим столом. Они с мамой планировали путешествовать чуть ли не полгода.
Затем однажды, за несколько месяцев до их отъезда, мама вдруг услышала грохот в гараже. Отец убирал на зиму мебель с веранды, когда у него случился инфаркт. Он умер еще до того, как упал.
Многие месяцы после похорон мама двигалась словно лунатик. Один за другим маршруты исчезли со стен, путеводители были убраны в шкафы в подвале, а мама вернулась к своей работе в книжном магазине. Кира думала, что когда-нибудь она снова захочет путешествовать, но сейчас ей было слишком тяжело думать о том, чтобы ехать куда-либо без отца.
Громкие возгласы торговца коврами отвлекли меня от мыслей о родителях. Мы направились к выходу с базара, освещенному вечерними лучами солнца.
– Время ужина, – сказал Ахмед, сворачивая за угол. Мы прошли по аллее, потом свернули еще и еще раз, петляя по узким улочками старого города. В конце концов Ахмед остановился рядом с ярко-красным навесом, натянутым над входом в низкое каменное здание.
– Вот мы и пришли, – сказал он.
Я последовал за ним внутрь. В кафе было прохладно, но даже в полумраке, царившем внутри, глаза различали разнообразие цветов и оттенков. Стены были увешаны красными и золотыми коврами, внизу на низких скамьях красовались огромные синие и оранжевые подушки. Небольшие квадратные столики, покрытые яркими скатертями в красную полоску, стояли перед скамейками, и каждый из них украшала медная лампа.
За ужином, на который подавали перец, фаршированный рисом и кедровыми орешками, ягненка с пюре из баклажанов и хлеб с кунжутом, мы с Ахмедом разговаривали о работе и о жизни. Несколько раз мы замолкали, словно старые приятели, слышался только тихий голос Ахмеда: «Попробуйте это» или мои замечания «Как вкусно!». Временами же мы просто сидели молча, позволяя потоку доносившихся с улицы звуков поглотить нас. Я чувствовал себя бесконечно далеким от моей жизни и всего, к чему я привык.
Солнце только-только стало опускаться, когда мы подъехали к причалу. Аромат соленой воды наполнил воздух. Гавань была битком набита большими и маленькими лодками и огромными торговыми паромами. Насколько я понял, Ахмед был не просто капитаном парома. Он был владельцем одной из крупных перевозочных компаний, но продал ее несколько лет назад. Сейчас он работал неполный день. Из всего флота он оставил себе только одну лодку – судно, которое изначально было рыболовецким, одним из первых, с которых начался его бизнес.
– Не могу с ним расстаться, – признался он мне. – Сейчас я использую его для частных туров по Босфору. Когда Джулиан позвонил, у меня уже был забронировал один тур, так что я попросил сына съездить вместо меня.
Мы прошли вдоль причала, где покачивались большие пассажирские паромы, и мимо туристических лодок. Рядом с одним из помостов стояло длинное невысокое судно с витиевато украшенным носом, отделкой на корме, с искусно сделанным навесом и планширом, переливающимся позолотой.
– Копия императорского каика, – сказал Ахмед, – для туристов.
В конце концов мы добрались до места, где канатами были привязаны более мелкие суденышки. Ахмед подошел к скромной белой лодочке с синей полосой.
– Вот она, – сказал он, смеясь, – моя гордость и отрада.
Это была крепкая лодочка, похожая на буксир. На носу располагалась открытая рулевая рубка, а за небольшой перегородкой из дерева и стекла виднелись панель управления и рулевое колесо. За колесом стоял обитый кожей табурет. Деревянные скамейки выстроились на корме, до самой рулевой рубки. Белая и синяя краска на сиденьях и на полу слегка потрескалась, но выглядела опрятно. О старой лодке хорошо заботились.
– Кажется, мы разминулись с Юсуфом. Ну ничего. Возможно, когда вы приедете в следующий раз, я смогу познакомить вас с моей семьей, – сказал Ахмед, отвязывая лодку.
Нам не понадобилось много времени, чтобы выйти из гавани в пролив. Мы плыли медленно, но казалось, что в это время все работает в неторопливом режиме. Огромный паром, мерцая огнями, плыл в сторону азиатского берега, вспенивая ровную гладь воды, а вдалеке виднелись небольшие лодочки. Вода казалась неестественно спокойной. В сумерках я видел Стамбул, раскинувшийся вдоль обоих берегов, – лоскутное одеяло из мечетей, дворцов и других прекрасных зданий, с вкраплениями черепичных крыш, жилых домой, пальм, магазинов и кафе. Мы прошли под Босфорским мостом и двинулись на север. Я смог разглядеть замысловатые деревянные дома, Ахмед сказал, что они называются яли — летние усадьбы богачей, нависающие над кромкой воды, словно плывущие по ней.
С каждой минутой небо становилось все темнее, пока полная луна, словно гигантская жемчужина, не поднялась на чернильный небосвод. Ее свет отражался в воде, и мы еще больше замедлились. Я чувствовал, как лодка покачивается на волнах.
– Это особенное место, не правда ли? – сказал Ахмед.
Я кивнул:
– Оно кажется нереальным.
– Но ведь так сложно определить, что реально, а что нет, – продолжал Ахмед.
– Наверное.
Я обычно о таких вещах не задумывался.
Я прошелся по корме лодки и обернулся на город, которого уже почти не было видно.
– А вы знали, – спросил Ахмед, – что пролив не похож на реку? Вода течет здесь не только в одном направлении.
Я оглянулся и покачал головой.
– Нет-нет, – сказал Ахмед, – совсем не похож на реку. Вода приходит и уходит вместе с океаническими течениями. Так же, как Европа встречается здесь с Азией, на этом самом месте смешиваются воды двух морей: Мраморного и Черного. И даже это еще не все.
– Что вы имеете в виду? – спросил я.
– Океанографы из Англии, Канады и Турции изучали этот пролив несколько лет назад, – пояснил Ахмед. – И знаете, что они обнаружили? – Он смотрел вперед, держась за штурвал, но сейчас обернулся через плечо и взглянул на меня.
Я пожал плечами и покачал головой.
– На самом дне этого пролива протекает подводная река. Вода, ил и осадки, будучи тяжелее, чем соленая вода над ними, текут из Мраморного моря в Черное.
– Подводная река?! – воскликнул я. – Как странно!
– Это помогает понять, – сказал Ахмед, – насколько все может быть непросто. Редко что-то оказывается таким простым, каким кажется на первый взгляд.
Я прошел по палубе и присел рядом с Ахмедом на скамейку около штурвала. Несколько минут мы оба молчали. Потом Ахмед откинулся назад.
– Большую часть дня мы провели с вами вместе, – сказал он задумчиво, – но мы практически ничего не знаем друг о друге. Разве что от моего дорогого друга Джулиана я знаю, что вы его родственник, инженер, женаты и что у вас есть шестилетний сын. Но кто вы на самом деле?
У меня не было ответа на такой вопрос. Ахмед понял мое замешательство и улыбнулся.
– Да со мной то же самое, – сказал он, – за ужином я рассказал вам, что мне шестьдесят лет и что я частный предприниматель. Вдовец, и у меня четыре взрослых сына. Можете ли вы сказать, что действительно меня знаете?
– Мне есть с чего начать, – ответил я. – То есть я могу расспросить вас о вашей компании или сыновьях…
– Но на то, чтобы действительно узнать что-то друг о друге, у нас может уйти очень много времени, ведь правда?
– Да, я думаю, да…
– Именно так обычно и происходит. Но представьте, если бы мы начали наш разговор совсем с других вопросов. Что, если бы я сказал вам, что большую часть жизни провожу на воде. С тех пор как я был ребенком, все, к чему я стремился, это жить и работать на воде или рядом с ней. Моя мама часто говорила, что, когда я был совсем маленьким, я успокаивался, только когда она купала меня. Вода, рыбалка, плавание. И лодки, лодки, лодки. У меня не было ни малейших сомнений в том, чем я хочу заниматься. Находясь далеко от воды, я всегда ощущал смутное беспокойство. Иногда моей жене и сыновьям было непросто с этим примириться. Но лучше всего мы проводили время, собираясь всей семьей на берегу моря или катаясь на лодке. Словно, находясь там, мы становились самими собой. Мне обязательно нужно было оказаться на воде, чтобы подумать и чтобы по-настоящему понять этот мир и свою жизнь. Плавая на этой самой лодке, я понял, что Каниз – та женщина, на которой я хочу жениться. Именно тут я строил все свои планы и принимал важнейшие решения. – Ахмед немного повернул руль. – Возможно, услышав это обо мне, вы сможете действительно начать меня понимать.
– Мне кажется, что большая часть того, что люди знают друг о друге, – это нечто поверхностное, – сказал я.
– Да, – кивнул Ахмед, – и это печально. – Он помолчал с минуту. – Но не это самое печальное, – продолжил он задумчиво. – Самое печальное то, что во многих случаях то же можно сказать и про наши собственные жизни: часто мы проживаем чужую жизнь вместо своей.
Сложно сказать, сколько времени мы плыли по Босфору. Блестящая водная гладь, мерцание луны и тихий гул двигателя сделали наше путешествие похожим на сон. Но потом Ахмед повернул руль и указал на далекие огни на побережье со стороны Азии.
– Анадолукавагы, – сказал он, указывая вперед. – Отсюда не видно, но там далеко, на холме, находятся руины генуэзской крепости четырнадцатого века. Мой дом расположен с другой стороны, на южной окраине поселка, прямо на берегу.
Не потребовалось много времени, чтобы привязать лодку, а затем на машине, которую Ахмед припарковал у пристани, добраться до его дома в поселке.
Небольшое каменное здание было совсем не похоже на квартиру, которую он показывал мне в городе. Пол, покрытый керамической плиткой, неровные стены. А темные грубые балки, подпиравшие потолок, выглядели пережитками далекого прошлого. На полках на кухне стояла тяжелая глиняная посуда и латунные сковородки. То там, то тут виднелись небольшие кусочки мозаики и ярких цветных стекол, но плетеные занавески приглушали свет, падающий на мебель, на которой видны были следы прошлого. Ахмед отнес мой багаж в крошечную комнатку. Он указал на небольшую одноместную кровать, ее вырезанная вручную спинка была придвинута к стене.
– Тут я спал вместе с двумя братьями, – рассмеялся он.
Потом проводил меня обратно в гостиную.
– Давайте хоть немного посидим снаружи? – предложил он.
Мы надели свитера и переместились на небольшую веранду, выходящую на залитый лунным светом залив Халич – Золотой Рог. Ахмед продолжил рассказ про свою любимую воду:
– Говорят, что раньше Черное море было пресным озером. Тысячи тысяч лет назад в результате масштабного наводнения Средиземное море перелилось в пролив Босфор и наполнило Черное море соленой водой.
– А подводная река? Вы думаете, она может быть отголоском тех событий? – спросил я.
– Похоже на то, не правда ли? – сказал Ахмед. – Знаете, некоторые люди думают, что как раз о таком наводнении и говорится в Библии – в притче о Ное.
– Ничего себе! – вырвалось у меня.
– Босфор упоминается и в греческой мифологии. Слышали историю о Ясоне и Золотом руне?
Я покачал головой.
– Ну что ж, в греческой мифологии Босфор был домом Симплегад – блуждающих скал, которые, сталкиваясь, уничтожали корабли, осмелившиеся проплывать меж ними. Пересекая Босфор, Ясон послал голубя пролететь между скалами. Они столкнулись, но голубь потерял лишь пару перьев из хвоста. Ясон и аргонавты поплыли следом. Корму их корабля зажало, но судно не пошло ко дну. После этого скалы перестали двигаться, и грекам, наконец, открылся проход к Черному морю.
Я улыбнулся и кивнул. Маме бы понравились истории Ахмеда.
– Боже мой! – воскликнул он. – Я и забыл, зачем вы здесь. Талисман Джулиана! Я сейчас же его принесу.
Ахмед быстро поднялся и поспешил в дом. Он вернулся спустя несколько минут с крошечным узелком из красного шелка и сложенным листом пергамента. И то и другое он протянул мне:
– Теперь у вас есть то, за чем вы приехали, и настало время ложиться спать. Завтра рано вставать. Поедем обратно в Стамбул, и перед тем, как отправиться в аэропорт, я отведу вас в Айя-София – храм Святой Софии. Но обещайте мне вернуться сюда еще хоть раз, чтобы я смог показать вам остальную часть моего дома.
Я радостно согласился, неохотно поднимаясь из кресла.
Вернувшись в комнату, я положил узелок на круглый столик рядом с кроватью. С минуту я сидел на краю кровати, прежде чем снова взял сверток и медленно развернул его. Там была небольшая медная монета. Ну хорошо – не совсем монета. Это был диск размером с пятицентовик. На одной стороне было выгравировано изображение солнца с расходящимися во все стороны лучами. С другой стороны – полумесяц. Положив монету на стол, я взял сложенный пергамент, развернул его на коленях, принялся читать:
Сила подлинности
Самый драгоценный подарок, который мы можем подарить себе сами, – это обещание прожить нашу подлинную жизнь. Однако очень непросто оставаться честным с самим собой. Мы должны отречься от соблазнов, которые навязывает нам общество, и жить согласно нашим собственным условиям, в рамках которых наши ценности определяются нашими истинными желаниями. Мы должны разбудить свое скрытое «Я», разобраться с надеждами, желаниями, сильными сторонами и слабостями, спрятанными глубоко внутри, чтобы понять, кто мы на самом деле. Мы должны понять, где мы были до этого и куда стремимся. Каждое принятое нами решение, каждый шаг должны исходить из нашего решения прожить жизнь, которая была бы правильной и честной для нас самих, и только для нас. И, следуя по этому пути, мы обязательно достигнем того, о чем не смели даже мечтать.
Я поднял свой рюкзак и вытащил с самого дна тот блокнот, который Джулиан дал мне, вложил в него пергамент и убрал обратно. Снова достав талисман, я повертел его в руках. После чего, вынув из кармана небольшой кожаный мешочек, я положил монетку внутрь и, забравшись под одеяло, уютно свернулся на кровати и заснул.
Проснувшись следующим утром, я понял, что так и проспал всю ночь неподвижно. Так я спал только во время отпуска. Когда я зашел на кухню, восхитительный аромат турецкого кофе, резкий и тяжелый, наполнил мои ноздри. На завтрак Ахмед угостил меня йогуртом с фруктами и кофе. Обратно ехали на машине по мощеным деревенским улочкам и вновь по воде.
После того как мы забрались в лодку, Ахмед запустил мотор и аккуратно отчалил от пристани. Выйдя в открытую воду, мы разогнались. Мы ехали гораздо быстрее, чем прошлой ночью, но изменилась не только скорость.
Несмотря на ранний час, солнце ярко светило в небе. Деревни, зеленые холмы, вода – все казалось чистым и ярким, пронзительным и звонким. Это ошеломляло, но ощущения мифов и тайн предыдущей ночи рассеялись.
– Все выглядит совсем по-другому, – сказал я Ахмеду. – Красиво, но по-другому.
– Да, – ответил он задумчиво. – Я и сам часто это замечаю. Ночь скрывает одно и открывает нам другое.
– В городах тоже так бывает, – сказал я, – то, что ночью кажется волшебным, утром может показаться серым и однообразным.
– Но в то же время обе версии одинаково реальны, – Ахмед задумался, а затем продолжил: – Именно поэтому никогда не стоит полагаться на скорые суждения. Требуется очень много времени, чтобы по-настоящему узнать места, людей, даже самого себя.
Лодка гудела, рассекая воду, а птицы кружились вокруг нас. Далеко впереди я заметил, как два человека забросили сеть с небольшого рыболовецкого судна. Молодой парнишка отделился от группы людей, собравшихся на причале, и стал энергично махать нам. На какое-то мгновение мне показалось, что раньше я уже бывал около этих берегов, но только сейчас смог по-настоящему увидеть их.
– Да, – сказал я своему новому другу. – Я действительно начинаю это понимать.
Глава IVВременами, пока был в Стамбуле, я чувствовал себя как герой кино. Я смотрел на мир, будто с экрана, и каждое слово, что я произносил, словно было написано кем-то другим. Это сбивало с толку, но в то же время бодрило, даря ощущение, что мир полон новых возможностей. В ту ночь, когда я плыл по Босфору, по темноте водной глади, освещенной луной, я испытывал почти детский восторг. Джулиан говорил, что смысл жизни в том, кем ты станешь, и я начинал понимать это.
Но здесь, сидя в аэропорту Ататюрка, я чувствовал, что тот Стамбул уже промелькнул в зеркале заднего вида. Прошлым вечером я выключил телефон и, спохватившись, только сейчас включил его снова. Он сразу зажужжал, переполненный сообщениям с полуистеричными заголовками: «Срочный заказ на поставку»; «Вопрос по контролю качества»; «Сбой XD95»; «Ежемесячные счета к оплате!»; «Где тебя черти носят?!» Я заметил несколько писем от Наванг и начал с них. Кажется, первый этап испытаний качества прошел хорошо. Потом я взялся за письма от Дэвида. Всего лишь запросы отчетов, которые я уже отдал ему, информации, которую уже предоставил. Сколько времени я тратил на то, чтобы высылать все заново, повторять то, что я уже говорил, отправляя сотни сообщений, которые никто все равно не удосужится прочитать (составляя их столь же скрупулезно и точно в срок каждый месяц, каждую неделю)?
И только спустя сорок минут я добрался до сообщений от Анниши и Адама. Анниша спрашивала, все ли со мной хорошо и как я добрался до Стамбула. Черт. Мне следовало написать ей, как только я приземлился. Адам рассказывал про спектакль в школе. Я наскоро ответил им и стал звонить в офис, надеясь застать Наванг.
К тому времени, как я водрузился на свое место в самолете, моя жизнь вернулась в привычное русло. Я не мог игнорировать ни ее, ни свою работу, каждый раз приземляясь в новом месте. Что, если в следующий раз, включив телефон, я не увижу там кучи новых сообщений? Что это будет означать? Уж точно ничего хорошего. Я вытащил несколько вещей из ручной клади и запихнул оставшиеся на полку над головой. Я слышал, как сзади кто-то рвал и метал, недовольный чем-то. Ребенок в хвосте самолета орал на весь салон. Я стиснул зубы и глубоко вздохнул. Втискиваясь в кресло, больше похожее на детское, которое авиакомпания пытается выдать за современное и комфортабельное, я почувствовал, как у меня вздуваются вены шее. Кожаный мешочек, который Джулиан дал мне для талисманов, висел на длинном ремешке. Я надел его на шею в надежде, что так его сложнее будет потерять. Но теперь я чувствовал, как он впивается мне в кожу. Он казался неестественно тяжелым. Слишком тяжелым, с учетом того, что в нем был только один крошечный амулет. Я пристегнул ремень безопасности и вынул мешочек из-под рубашки. Достав монетку, я повертел ее в руках. Солнце и Луна. Инь и ян. Сердце и голова. Небо и Земля. Скрытое и понятное. И я снова спрятал ее.
Затем я вынул блокнот из кармана пиджака. Заметка Джулиана о подлинности лежала внутри. Я и забыл о ней, после того как прочитал. В Стамбуле я чувствовал себя так, словно живу не своей жизнью. Или, лучше сказать, словно я отступил в сторону и гляжу на нее со стороны. Теперь я начал сомневаться, было ли реальным то, что я видел. Что такое мое подлинное «Я»? Кто я на самом деле? Я вспомнил наш с Ахмедом разговор на лодке. Я сказал ему, что я инженер, женат, что у меня есть сын. Все это правда, но она верна и для тысяч других мужчин. Как бы я мог описать себя, не прибегая к этим трем шаблонам?
Я опустил откидной столик и раскрыл блокнот. Повторюсь, я не тот человек, который может часами копаться в себе. Обычно я не вижу в этом никакого смысла.
Так что, достав из кармана ручку и написав «Кто я?» на первой странице, я почувствовал себя очень глупо.
Я пялился в пустую страницу, пока вопрос стюардессы, не желаю ли я что-нибудь выпить, не вернул меня к реальности. Девушка улыбнулась мне и пошла дальше по проходу. Я пригубил кофе и хотел было закрыть блокнот, но сдержался. Это смешно. Неужели я не смогу ответить на поставленный вопрос?
Но, даже допив кофе, я все еще видел перед собой пустую страницу. Перелет длился почти четыре часа. И я пообещал себе написать хоть что-нибудь до того, как мы приземлимся. Возможно, мне удастся осознать свое подлинное «Я», если вспомнить о тех моментах в жизни, когда я чувствовал, что действительно знаю, кто я и зачем живу, и когда я понимал, что живу именно так, как хочу сам, а не так, как диктуют мне другие.
Я написал заголовок: «Время историй». Странно было писать именно об этом, поскольку это был не какой-то определенный момент, и даже не отдельное событие. Очень-очень давно, когда я был маленьким, у нас в семье был ритуал. После ужина и ванны мама отводила меня с сестрой в одну из наших спален и, когда мы все втроем забирались в постель, начинала читать. Пока я был совсем маленький, это были книжки с картинками. Позже – небольшие рассказы и, в конце концов, огромные тома, типа «Похищенный» или «Путешествия Гулливера». Такие посиделки продолжались дольше, чем я мог бы признаться своим друзьям. Однако было в этом нечто особенное. Вне зависимости от того, что происходило днем, какие проблемы меня подстерегали, как бы мы с Кирой ни ссорились или какие бы беды ни обрушивались на меня в школе, – ночью, уже лежа в кровати, когда я слушал нежный мамин голос, шум снизу, пока отец наводил порядок на кухне, и спокойное дыхание сестры, – все становилось на свои места. Я знал, кто я и зачем живу.
Потом я вспомнил про более определенное событие. «Прогулка с Аннишей по Скалистым горам», – написал я. Это было как раз перед нашей свадьбой. Бредя по маршруту к озеру Грасси, рядом с Кэнмор, крошечным городком на западе Канады, мы наткнулись на небольшой ручеек. Анниша шла позади меня, и, перейдя через ручей, я обернулся, чтобы помочь ей. Потом мы добрались наконец до верхней точки маршрута и взглянули на окружающий пейзаж. Горы обступали нас со всех сторон. Я посмотрел на Аннишу. Я очень четко помню переполнявшее меня ощущение, что я именно там, где и хочу быть, где должен быть.
Конечно, тогда я еще не представлял, что почувствую, когда родится Адам. Это мое третье воспоминание. Помню, что в больнице, держа его на руках, пока Анниша дремала, я думал, что отныне и впредь мое место в мире определено этим малышом. Я стал отцом. И навсегда им останусь. В этом была определенность, отрезвляющая и в то же время умиротворяющая.
И в конце я написал: «Пробное испытание системы впрыскивания топлива». После предыдущей записи о рождении сына это событие казалось чересчур и сугубо приземленным, но все равно. Это был мой первый независимый проект, над которым я работал самостоятельно. Джуан попросил меня попробовать придумать новую систему впрыскивания топлива. «Даже не пытайся переделать предыдущие проекты, – сказал он, – ты говорил мне о том, что нужно делать вещи по-другому. Так делай! Начни с наброска. Придумай абсолютно новый проект».
Несколько месяцев я работал над этим проектом. Я забыл про время. Я садился за стол рано утром и с трудом отрывался от него в восемнадцать часов. Выходя из машины вечером, я вдруг останавливался, не понимая, куда я попал. Настолько я был поглощен идеями и переполнен энергией. Утром я вскакивал с кровати, спеша скорее отправиться на работу.
Когда в конце концов я показал свои разработки и схемы Джуану, он сказал задумчиво:
– Хм, существует только один способ проверить, как это будет работать. Давай построим твою систему.
Так мы и сделали. И потом мы ее запустили. В конце концов, встроив ее в машину, мы решили провести испытания. Я не спал всю ночь. Наблюдая за скоростью машины в процессе тестирования, я слышал каждый удар моего сердца.
Четыре воспоминания. Достаточно для одного дня. Я закрыл блокнот и засунул его обратно в карман. Откинувшись на сиденье насколько возможно, я закрыл глаза и попытался уснуть.
В аэропорту «Шарль де Голль» сразу после приземления мой пульс начал ускоряться, как сумасшедший. Очереди на таможне, казалось, не будет конца, да и своего багажа я дожидался целую вечность. Выскочив, наконец, через стеклянные двери аэропорта на улицу, я бросился к первому же такси, как ребенок бежит к ларьку с мороженым. Я любил Париж и очень хотел поскорее прогуляться по его улочкам.
Но добирались мы до города очень медленно. Около шести вечера скоростная трасса оказалась забита машинами. В отличие от времени, проведенного в Стамбуле, прозябание в пробках было для меня делом привычным. Я был окружен людьми, для которых пробки на дорогах тоже стали частью ежедневной рутины: водители смотрели вперед без энтузиазма, отягощенные тысячами мыслей о прошедшем дне – что они успели сделать и что им предстоит завтра. Таким был и я, только на другой стороне земного шара. Вместо этого здесь я был пассажиром, пожирающим глазами пейзаж, такой знакомый и в то же время чужой, со стеной серых пригородных многоэтажек, возвышавшихся вдоль дороги, напоминавших мне о том, что в этом многомиллионном городе я не знаю ни одной живой души.
Джулиан забронировал мне отель на Елисейских Полях, но, когда такси остановилось перед входом, я не захотел выходить. Я чуть было не попросил водителя ехать дальше. Ничто не казалось мне более соблазнительным в тот момент, чем возможность покататься по парижским улицам, пока не сядет солнце и не зажгутся огни Эйфелевой башни, которые видно из любой точки города.
Однако, по словам Джулиана, мне предстояло увидеться с человеком по имени Антуан Гоше, но пока было непонятно, когда именно. Антуан должен был оставить для меня записку на стойке в гостинице, уточнив, где и когда мы сможем встретиться, – и я подумал, мало ли, может быть он уже сейчас ждет меня. В конце концов, Джулиан говорил:
– Антуан – очень интересный человек. Это может быть необычная встреча.
Такси покатило дальше вдоль Елисейских Полей, а я зашел в отель. Холл был переполнен. Десятки людей в деловых костюмах, с бейджиками на груди, выстроились перед стойкой регистрации, а еще больше собиралось в холле небольшими группами. Рядом со стойкой консьержа маленькая девочка плакала, сидя на чемодане. Унылая женщина стояла рядом с ней, пытаясь найти что-то в кошельке. Отовсюду слышались выкрики, смех, разговоры и слезы.
Полагаю, перелет, поездка из аэропорта и шум совсем вымотали меня, поскольку, добравшись наконец до регистрации, я думал уже не о ярких огнях ночного Парижа, а о стуле в кафе и напитке покрепче. Когда портье протянул мне ключ со словами: «Комната 1132», – не выдержал, даже не пытаясь разговаривать на французском:
– Нет, это совершенно невозможно. Не выше пятого этажа.
Портье взглянул на меня вопросительно.
– Я не могу… – начал было я, но остановился. Я не хотел ничего объяснять.
Подлинный «Я»? Ну что ж, вот еще часть подлинного «Меня». Я страдаю клаустрофобией; боюсь небольших замкнутых пространств. И отсюда проблема с лифтами. Немногие знают это обо мне – я делаю вид, что моя любовь к лестницам – дань приверженности здоровому образу жизни. Джуан даже прозвал меня «любитель лестниц», после того как я поднимался на восемнадцатый этаж в офис для приема гостей во время конференции. На самом деле мне было легче предстать вспотевшим и запыхавшимся перед своими коллегами, чем перенести несколько минут паники.
Портье понадобилось время, чтобы найти мне комнату на пятом этаже. Вместе с ключом он передал мне небольшой конверт. Должно быть, это от Антуана, подумал я и положил его в карман. Я оставил багаж посыльному и направился к лестнице.
Оказавшись в номере, я наконец скинул ботинки и, повалившись на кровать, достал конверт. В нем был один листок бумаги с короткой запиской: «Антуан Гоше, хранитель архива. Катакомбы Парижа, 1, avenue du Colonel Henri Rol-Tanguy. Давайте встретимся у меня на работе, s’il vous plait. В среду, в 17:30, после того, как музей закроется».
Определенно Антуан был не особенно разговорчив.
Среда – означало завтра. То есть у меня оставался целый день в Париже. Первой моей реакцией был восторг. Целый день, чтобы бродить по одному из самых фантастических городов мира. Куда же пойти? Нотр-Дам? Маре? Монмартр? Лувр? Но затем другая мысль начала зудеть в голове. Целый день. Я достал из кармана телефон. Уже два дня меня не было на работе, а мне все еще оставалось собрать восемь талисманов. Если продолжать с той же скоростью, сколько еще я буду отсутствовать? Три недели казались реальной, но довольно оптимистичной оценкой – а что, если что-то пойдет не так? Я попытался дышать медленнее, расслабил мышцы. Сейчас я ничего не могу поделать со временем, так зачем же беспокоиться о нем, сказал я себе. Расслабься. Успокойся. Воспользуйся открывшейся тебе возможностью. Я глубоко вздохнул и пошел в ванную, чтобы освежиться.
Прогуливаясь по Елисейским Полям, освещенным лучами заходящего солнца, я чувствовал себя тоскливо. Париж – город, который требует пары. Я смотрел на держащиеся за руки парочки, мужчин и женщин, сидящих рядом за небольшими столиками уличных кафе. Если б Анниша была здесь… Мы бы смогли поговорить о наших отношениях. Что пошло не так, как я обидел ее и чем разочаровал Адама. Черт. Магия Парижа испарилась. Изменю курс. Что было бы, если бы я приехал сюда с Тессой? Так-то лучше. Романтика неизведанного.
Я прогулялся до парка, прежде чем повернуть обратно по широкому проспекту. Вдали виднелся великолепный силуэт Триумфальной арки. Я остановился у крошечного бистро, чтобы поужинать. Я был очень голоден, так что заказал графин красного вина и салат, потом утку и сыры на закуску. Традиционный французский ужин.
Бистро было переполнено людьми. Я пытался прислушаться к разговорам вокруг. Мама и дочка определенно приехали отдохнуть. Чем они займутся завтра? Пойдут по магазинам или отправятся на поезде в Версаль? Какой-то бизнесмен говорил о презентации, которую они собираются провести в конце недели. Парочка обсуждала назойливую соседскую собаку.
Я, не торопясь, доел сыр, оплатил счет и пошел дальше навстречу ночи. Солнце уже село, но город вокруг был полон света. Я дошел до Триумфальной арки и поднялся по трем сотням ступенек на смотровую площадку на крыше. Я не собирался на Эйфелеву башню (из-за лифтов), так что это был для меня лучший шанс взглянуть на город. Наверху я прошелся по кругу смотровой площадки. Эйфелева башня сияла на западе. Огни машин и такси освещали улицы от площади Шарля де Голля. Крошечные фигурки ходили по тротуарам, скрываясь в магазинах и появляясь вновь. Так много людей и так много жизней, все разные, все движутся и меняются. Все ли они проживают свою «подлинную» жизнь? И, если нет, осознают ли они это?
Я все еще не представлял, что же такое моя «подлинная» жизнь, но подозревал, что это не та жизнь, которой я жил. Вряд ли в ней могло быть так много того, о чем я старался даже не думать. Анниша? Мой отец? Джуан? Если бы я жил «подлинной» жизнью, наверно, я чувствовал бы себя более счастливым. Я направился обратно к лестницам. Вниз и вниз по ступенькам, вокруг холодные и молчаливые каменные стены. С каждым поворотом я чувствовал, как энергия уходит. Это был долгий день. Долгие несколько дней. С того момента, как я встретил Джулиана, моя жизнь закрутилась в сплошном урагане. Мой дом, моя работа казались мне сейчас такими далекими. А предстоящие недели маячили впереди, как огромный вопросительный знак. Время отправляться в постель; время забыться сном.
Следующим утром я добрался на метро до района Маре и отыскал крошечное кафе, которое помню со времен прошлой поездки. Заказал сaf'e au lait и pain au chocolat. Расположившись за небольшим столиком, я достал телефон. Ответил на несколько сообщений, а затем вошел в Интернет и набрал «Катакомбы Парижа». Я и раньше слышал о катакомбах, но никогда в них не бывал. Теперь, прочитав о них, я понял, как это было мудро с моей стороны. Как и все христиане, парижане закапывали умерших на священных землях кладбищ. Проблема, видимо, была в том, что со временем кладбища начали переполняться. Время шло, и число людей, живших вокруг них, росло. К концу семнадцатого века кладбищенская земля была переполнена жертвами чумы, эпидемий, голода и войн. Десятки лет трупы складывали один на другой, и на землях для захоронения кости и разлагающаяся плоть смешивались с грязью. Воздух вокруг кладбищ смердел; растекающаяся грязь загрязняла воду и еду. Разносящие заразу крысы наводнили дома и общественные строения, и дошло до того, что однажды стены в основании одного ресторана рухнули под давлением гниющего содержимого кладбища Невинных. Трупы и кости оказались в кладовых ресторана. Я прочитал, что каменщик, осматривавший место происшествия, подхватил гангрену, только дотронувшись до рухнувшей стены.
Все те годы общественность, должно быть, протестовала, но именно эта рухнувшая стена по соседству с кладбищем Невинных дала толчок решению властей закрыть кладбища и привело к тому, что лейтенант Александр Ленуар изобрел решение проблемы. Пять лет спустя после происшествия представители правительства действовали согласно предложению Ленуара. Было решено перенести тела с городских кладбищ в подземные средневековые каменоломни. Выбрали тоннели, расположенные к югу от городских ворот, и процессией перенесли кости с парижских кладбищ в новый освященный склеп. Не было никакой возможности оставить скелеты целыми, поэтому кости были отсортированы по типу и сложены вдоль стен тоннеля, вместе с отметками с могил, взятыми с кладбищ. В катакомбах, как мне стало известно, хранились останки шести миллионов человек.
Продолжая чтение, я посмотрел несколько фотографий и был рад, что Антуан пригласил меня встретиться уже после закрытия катакомб. Я бы ни за что не согласился отправиться туда на экскурсию. Мало того что пришлось бы проводить время среди груд костей, так еще узкие, темные тоннели… У меня кружилась голова, стоило мне только подумать об этом.
После завтрака я решил побродить по улицам. К полудню солнце стало припекать нещадно. Его яркость и тепло напомнили мне о талисмане «подлинности» – об этой крошечной монетке с солнцем и луной. Предполагалось, что он должен обладать некой восстанавливающей силой. Как именно это работает? Может ли он помочь человеку обрести его подлинное «Я»? И если да, как это может помочь кому-то исцелиться? Я шел, вглядываясь в лица прохожих. Я решил поиграть, отгадывая, кто из встречавшихся мне людей живет своей подлинной жизнью, а кто нет. Молодой высокий мужчина, уткнувшийся носом в путеводитель по Парижу, – нет. Малыш, крепко ухватившийся за мягкую игрушку, – да. Немолодой хмурый официант, стоящий у дверей в небольшое бистро, достающий из кармана сигарету, – нет. Женщина, раскладывающая яркие шарфы на витрине магазина, – да. Еще несколько кварталов я продолжал гадать, а потом призадумался о том, что определяет мой выбор. Я решил, что определенное выражение наполненности во взгляде заставляет меня думать, что они живут «реальной» жизнью, а не по какому-то шаблону, который навязывает им общество. Взгляд, который говорит, что они знают, кто они на самом деле, что для них важно и чему они посвящают отведенное им время. У кого еще был такой взгляд? У мамы и папы. Возможно, это только детское восприятие, но, даже когда они ворчали из-за нашего покосившегося дома или по поводу старого автомобиля, они казались мне невозмутимыми, более того – даже довольными жизнью. Это сводило меня с ума. Я подумал о нескольких своих друзьях и вдруг вспомнил про Джуана. Не того Джуана, которым он был в последние годы, а того человека, которого я встретил, когда впервые перешагнул порог нашей компании.
Должно быть, ему только-только перевалило за сорок, когда мы впервые встретились, но он обладал мудростью и энтузиазмом ученого старца. Во время собеседования он казался отвлеченным, даже безразличным; я удивился, когда он в итоге позвонил мне и предложил работу. Позже я понял, что мне просто довелось застать его погруженным в свои мысли. Вероятно, ему так понравились мои тесты по профпригодности, мой предыдущий опыт работы и мои вводные замечания, что он просто размышлял, работу над какими проектами он мог бы мне доверить. Однако в мой первый рабочий день Джуан казался уже вполне заинтересованным.
– А вот и он, – объявил он, когда я вошел. – Идите все сюда! – обратился он ко всем в лаборатории. – Встречайте нового члена нашей команды – юного, но впечатляющего Джонатана Лондри.
Потом нас всех представили друг другу, провели для меня экскурсию по лаборатории и накормили обедом в местной забегаловке. Джуан велел мне сразу приступать к работе по новому проекту. Я до вечера засиделся у компьютера, ни на секунду не забывая о своем страстном желании преуспеть. Около пяти часов я почувствовал, как мне на плечо легла чья-то рука. Я обернулся и увидел улыбающегося Джуана.
– Кажется, у тебя был довольно насыщенный первый день, – сказал он. – Я останусь разобраться с бумагами, а ты иди домой. Ты и так хорошо поработал.
Не думаю, что я сделал хоть что-то полезное, но уверенность Джуана приободрила меня. Я глубоко вздохнул, сохранил файлы и выключил компьютер.
Так продолжалось всю неделю. Я сидел за компьютером, предельно сосредоточившись на работе, и, как только мои плечи затекали или в висках начинала стучать головная боль, Джуан заходил поинтересоваться, как у меня дела, предложить что-нибудь или даже временами посоветовать мне отправиться передохнуть. Но, несмотря на всю его поддержку, я умудрился напортачить еще в первый месяц работы – глупая ошибка в расчетах, из-за которой наши образцы отклонили. Босс Джуана ворвался в лабораторию, швырнув пачку листов на один из столов.
– Чьих это рук дело? – выпалил он.
Тут же появился Джуан, поднял бумаги и, взглянув на них, сказал:
– Извини, Карл, кажется, мы допустили здесь ошибку. Я прослежу, чтобы исправленные планы были у тебя к концу дня.
Карл не спешил уходить, подозрительно посматривая в мою сторону.
– Это моя ошибка, – сказал Джуан, продвигаясь к двери, явно пытаясь поскорее выпроводить Карла из лаборатории, – но ее легко исправить, мы сейчас же этим займемся!
Как только Карл скрылся в коридоре, Джуан подошел к моему столу:
– Никто не застрахован от ошибок, не стоит их бояться. – И добавил: – Ведь мы учимся на ошибках.
Таким был Джуан, словно в броне. Он вовсе не винил ни меня, ни того человека, который проверял мой отчет перед тем, как отправлять его дальше. Спокойный и философски смотрящий на жизнь. Неизменно оптимистично настроенный. Готовый поддержать каждого, кто с ним работает. Он мог достучаться до лучшего, что было в нас. Я искренне верю в это.
Тогда я даже не догадывался, что спустя восемь лет Джуана не станет, и что в конце останется только его жалкое подобие, вечно спешащее куда-то, тревожное и беспокойное. Его плечи опустятся, лицо осунется, а волосы покроет седина. Я больше не буду с ним работать, и хуже того, даже не буду с ним разговаривать.
За окном показалась Сена, и это прервало мои мысли о Джуане. Я приехал к мосту Нотр-Дам. Перешел мост, побродил по улицам, вышел к собору. Я долго стоял перед его великолепными дверями с фигурами святых и гаргульями на каменных стенах, витражными окнами, сияющими в лучах солнца. Захватывающая работа. Какое великолепное творение! Сделал пару фотографий на телефон, чтобы показать Адаму, когда вернусь домой. Потом вошел внутрь.
Остаток дня я провел, гуляя по городу, добираясь на метро до очередной достопримечательности, исследуя улочки Латинского квартала, и в конце концов, ближе к вечеру устроился отдохнуть в бистро под названием «Les Deux Magots» рядом с бульваром Сен-Жермен. Небо затягивало тучами, но я все равно выбрал столик на улице. Заказал citron presse и откинулся на спинку плетеного стула. Я положил руку на заветный мешочек, который висел у меня под рубашкой, и посматривал на прохожих. Был погожий день, но я чувствовал, как сердце сжимается в груди. Я был предоставлен самому себе – и даже не представлял, насколько это может затянуться. Мне хотелось обратно домой. Провести выходные с Адамом. Поработать вместе с коллегами. И может быть даже, набравшись храбрости, пригласить Тессу на обед. Или на ужин. Это был бы неплохой способ избежать одиночества в пустой квартире. Мысли о ее темных волосах заставили меня улыбнуться.
Я мог бы сидеть так до захода солнца, но мой телефон звякнул, напоминая, что мне пора отправляться в катакомбы. Я расплатился по счету и неохотно направился к метро.
Проехав несколько станций, я вышел на остановке Денфер-Рошеро и поднялся по лестнице. На площади я наткнулся на указатель и сразу же отправился к каменному зданию, которое, как я прочитал, было частью бывших городских ворот Barri`ere d’Enfer. Небольшая серая каморка, примыкавшая к воротам, оказалась билетной кассой катакомб. Но маленькая дверь была плотно закрыта, и вокруг никого не было.
Я постучал, но никто мне не ответил. Я постучал снова, в этот раз сильнее колотя по темному дереву. Мне показалось, что я услышал шаги с другой стороны, а потом дверь медленно открылась внутрь. Прыщавый юнец лет восемнадцати стоял передо мной.
– Антуан? – неуверенно спросил я.
– Нет, – ответил он по-французски, закатывая глаза. – Антуан работает. Следуйте за мной.
Он повернулся и пошел, а у меня не оставалось иного выбора, кроме как последовать за ним. Он шел быстро, так что мне пришлось поторопиться, чтобы не отставать.
– Куда мы… – начал было я на ломаном французском, но мой проводник только пренебрежительно махнул рукой и повторил:
– Следуйте за мной.
Пройдя еще немного, он скрылся за дверью. Оказавшись на пороге, я с ужасом увидел, что проход ведет к крутой каменной винтовой лестнице, уходящей вниз. Катакомбы. Мы направлялись в тоннели. Мое сердце бешено заколотилось в груди, воротничок рубашки показался слишком тесным, казалось, воздух больше не поступает в легкие. Но, несмотря на поднимающуюся панику, ноги сами понесли меня вниз по узким каменным ступеням, хотя стук метавшегося в груди сердца едва ли не заглушил звуки шагов. Мы спускались все ниже и ниже. Голова кружилась, и от постоянных поворотов начинало тошнить. Я не представлял, как долго мы шли, но к тому моменту, как лестница закончилась, мне показалось, что мы спустились уже на несколько этажей под землю.
Мой молчаливый проводник поспешно шел впереди меня, похоже было, что ему тоже здесь не нравилось. Тоннель был сырым и темным. Кости шести миллионов парижан покоились в этом месте. Скелетов пока видно не было, но меня пугали вовсе не они. А вот тоннель, с его низкими потолками и узкими стенами… Я спешил позади моего проводника, чувствуя, что начинаю дышать быстрее и чаще. На лбу выступили капли пота, хотя самого меня пробирала дрожь. Накатывали волны головокружения, и я с трудом переставлял ноги. Я не был уверен, что смогу продержаться долго, но страх потерять из виду моего проводника заставлял меня двигаться вперед. Нужно было попытаться отвлечься.
И как раз тогда мы прошли мимо небольшой ниши, закрытой оргстеклом. За ограждением виднелся потрепанный деревянный стул и небольшая табличка с текстом, освещенная свечой. В ней говорилось о Второй мировой войне. Я вспомнил еще кое-что, что успел прочитать о катакомбах. Во время войны партизаны прятались в этой извилистой сети тоннелей. Годами жили тут.
Каково им было бороться против господства фашистов? Жили ли они в постоянном страхе и с ощущением нависшей над ними угрозы? Или же их преданность своей цели, справедливости и стремление к свободе наделяли их отвагой? Я подумал, что, наверное, в их душе смешивались все эти чувства. Настоящая отвага может быть только перед лицом страха – если ты ничего не боишься, то как твои поступки можно назвать храбрыми?
Но какова ирония! Задумывались ли они, живя в стесненных условиях, окруженные останками умерших, но верные своим принципам, глядя на кости, о том, что в любом случае все, кого они пытаются спасти, так или иначе окажутся здесь же? Пусть даже им удастся сократить страдания и смерти, будет ли в этом какой-то смысл? Вселяло ли это в них сомнения? Кости в тоннелях принадлежали людям, они прожили свою жизнь и умерли – кто-то со смыслом и значением, кто-то нет. Важно ли это, по большому счету, как они жили?
Мой проводник продолжал петлять по коридорам. Я ускорил шаг, как раз когда мы повернули за угол и наткнулись на кучу костей.
Я остановился. Моя паника прошла. Длинные скошенные стены были облеплены костями – аккуратно уложенные бедренные кости, кости голени. Сложные витиеватые узоры сложены из ключиц и ребер. Прямо передо мной была колонна из оскалившихся черепов. Я подумал о тех, кто прятался в катакомбах. Конечно, важно, как мы проживаем свою жизнь. Партизаны понимали это. Должно быть, они смотрели на эти кости и думали, что ужас этих тоннелей – ничто в сравнении с тем, что совершается над ними, на улицах оккупированных Парижа, Лодзи, Берлина, Амстердама. Все партизаны, где бы они ни жили, должно быть, понимали, что лучше встретиться со страхом лицом к лицу, чем игнорировать его.
Внезапно мой проводник остановился на входе в следующий тоннель, отгороженный от того, по которому мы только что шли, ржавой железной решеткой. Впереди ничего не было видно. Он отодвинул решетку и пошел дальше. Он обернулся, чтобы убедиться, что я не отстаю. Неуверенным шагом я двинулся за ним, от тусклого света во тьму, в которой только что скрылась его спина. Сделав несколько шагов, я вдруг споткнулся. Послышался глухой стук, и я замер как вкопанный. Неожиданно все озарилось ярким светом. Это мой проводник включил фонарик. Лучше бы он этого не делал! Ужасный порядок был нарушен. Кости были повсюду – разбросанные по земле у наших ног, свисающие со стен. Луч фонаря осветил залежи пыли и рваную паутину.
– Ca c’est pour vous, – сказал юноша, сунул мне в руки фонарь и побежал прочь.
– Что?! – попытался выкрикнуть я в ответ.
Но не успел я закончить своего вопроса, как мой проводник огрызнулся:
– Il vous rencontrer ici.
И вот он уже исчез, оставив меня одного, в полусотне футов под землей, единственное живое существо в океане смерти.
Теперь уже ничто не могло меня отвлечь. Все вокруг замерло, но стены тоннеля словно давили на меня со всех сторон. Казалось, потолок начал дрожать, и мне почудилось что он вот-вот рухнет. «Это нереально, – пытался внушить себе я. – Это приступ страха». Но волны паники накатывали на меня, грозя разорвать части. Я хотел опереться на что-нибудь, чтобы собраться с силами, но боялся даже пошевелиться, окруженный всеми этими костями.
Мне показалось, что прошла целая вечность, хотя на самом деле прошло всего несколько секунд, и я услышал шаги.
Из тени вышел невысокий мужчина.
– Это я, Антуан, – сказал он по-французски. И тут я пошатнулся.
– О, боже! – воскликнул Антуан. Он подхватил меня под руку и помог удержаться на ногах. Затем он прошел вперед, мимо груд костей, сваленных у стены, принес два маленьких складных стула и поставил их посреди тоннеля. – Садитесь, пожалуйста.
Ему, похоже, было за пятьдесят. Седые вьющиеся волосы обрамляли бледное морщинистое лицо. Он был в круглых очках и в чем-то, похожем на темный лабораторный халат. Как и у Ахмеда, у него было очень доброе лицо, но в то же время в его поведении было что-то напускное.
– Простите, что вам пришлось дожидаться меня здесь, – извинился Антуан, – у меня работа сегодня вечером – я реставратор. Кости ведь постепенно оседают или просто падают. А иногда их крушат вандалы. Приходится постоянно что-то поправлять.
Мое дыхание постепенно приходило в норму. Хорошо, что мои панические атаки обычно не затягиваются. Словно мое тело не может подпитывать их необходимым количеством энергии. Я вытер лоб и промямлил:
– Ничего страшного.
Антуан кивнул и мягко улыбнулся:
– Я не удивлен, что вам тут не по себе. Большинство людей чувствуют себя нормально, пока кто-то рядом. Но вот оставаться тут один на один со своими мыслями, как это делаю я каждый день, вряд ли кто-то согласится. Но, знаете, делая то, чего мы боимся, мы становимся бесстрашными.
Он пошарил в карманах и вытащил небольшую баночку. Сняв крышку, он предложил мне леденец. Я покачал головой, а он взял один себе.
– Когда я был еще очень молод, я потерял отца, – сказал он. – Все, что я знал о нем, оставалось в прошлом, возможно, поэтому я так заинтересовался историей, архивами. Но воспоминание о нем, лежащем в гробу, преследовало меня годами. Не давало мне покоя. Когда открылась эта вакансия, я подумал: «Ну уж нет, работать с костями, со смертью – это то, чем я меньше всего хотел бы заниматься». Но потом я понял, что именно потому, что я так боюсь смерти, мне стоит согласиться на эту работу. Это освободило меня. – Он обвел руками вокруг и засмеялся. Затем подался вперед и внимательно посмотрел на меня: – Вам лучше?
Я кивнул.
– Ох! – Он словно вспомнил что-то: – Вот, держите! – И он протянул мне небольшой сверток и сложенный лист пергамента, похожий на тот, что Ахмед давал мне в Турции. – А мне нужно возвращаться к работе. Но, думаю, вы не станете возражать против того, чтобы уйти отсюда побыстрее.
Я кивнул и попытался улыбнуться, немного удивившись, что встреча, ради которой я проделал столь долгий путь, оказалась такой короткой. Мы оба встали.
– Думаю, вы сможете выбраться самостоятельно, – сказал Антуан. Он подошел к железной решетке и указал на тускло освещенный тоннель: – Вам туда. Просто идите по тоннелю и не сворачивайте ни в какие ответвления. Я попросил Жана оставить дверь открытой, чтобы вы могли выйти.
Я спрятал сверток и пергамент в карман.
– Спасибо вам, – сказал я. – Спасибо!
Уходя, я услышал, как Антуан крикнул мне:
– Храбрость, Джонатан! Только так можно жить. Помните, это не что-то, что можно почувствовать, это то, что можно продемонстрировать.
Я шел вперед по тоннелям. Симметрия, аккуратность и сложность узоров, в которые были сложены кости, вызвали у меня облегчение в сравнении с тем беспорядком, что царил в тоннеле Антуана. И я уже не так стремился поскорее выбраться из этой тесноты, я бы даже мог задержаться, чтобы оценить искусность работы. Но вместо этого я глубоко вздохнул и напомнил себе, что выход совсем рядом, может, даже за ближайшим поворотом или за следующим. В конце концов я добрался до основания каменной лестницы. Я поднялся наверх так быстро, как только мог, хотя мои ноги еще немного ныли после вчерашнего подъема на Триумфальную арку. И с облегчением вышел на улицу. Свежий вечерний воздух был великолепен. Я сделал несколько жадных вдохов и только после этого направился по тротуару к ближайшей скамейке.
Присев, я достал небольшой сверток, который дал мне Антуан. Снял несколько слоев пожелтевшей оберточной бумаги. Внутри был крошечный металлический череп. Его челюсти были открыты, словно он улыбался мне. Или смеялся. Это заставило меня улыбнуться. Я повертел миниатюрный череп в руках. Антикварная бронза, возможно. Или какой-то сплав железа. Я вынул кожаный мешочек, висящий у меня на шее, и положил в него талисман. Затем я аккуратно развернул пергамент.
«Примите свои страхи» — гласил заголовок. Смешно. Я уже догадался, что талисман должен быть связан со страхами. Я продолжил читать:
Примите свои страхи
То, что более всего сдерживает нас в жизни, – это невидимая стена страха. Она заставляет нас оставаться в зоне комфорта, которая, по правде говоря, самое небезопасное место для жизни. На самом деле рискованней всего – вообще не рисковать. Но каждый раз, делая что-то, чего мы боимся, мы получаем обратно ту энергию, которую отнимал у нас страх, – ведь по ту сторону от наших страхов находится наша сила. С каждым шагом в сторону дискомфорта роста и развития, мы становимся свободнее. Чем больше страхов мы преодолеем, тем больше энергии приобретем. В таком случае мы станем не только бесстрашными, но и сильными и сможем прожить ту жизнь, о которой мечтаем.
Достав блокнот, я положил пергамент внутрь. Повесил мешочек с талисманами на шею и направился в метро.
Еще даже не было половины седьмого. Все мои приключения в катакомбах заняли меньше часа. Вечером я получил сообщение от Джулиана, что завтра утром в аэропорту я смогу забрать свой следующий билет на самолет. Так что в моем распоряжении оставался еще целый вечер. Я решил сначала вернуться в отель и немного освежиться, а потом отправиться на площадь Трокадеро, напротив Эйфелевой башни. Я поужинаю там в ресторане и, перед тем как отправиться спать, полюбуюсь на огни башни.
Я вышел из метро на станции «Шарль де Голль – Этуаль» и пошел по Елисейским Полям. Я глубоко задумался, вспоминая все мучительные переживания в тоннеле, мою панику и спасение. Войдя в отель, я направился к лифту. Когда двери открылись, я зашел внутрь и нажал кнопку «4». Я обернулся на холл, но не шевельнулся. Двери медленно закрылись, и лифт начал подниматься. Впервые за последние двадцать лет я воспользовался лифтом. Несмотря на панику, я чувствовал, что все просто замечательно.
Глава VЕще из Парижа я несколько раз пытался дозвониться до Джулиана, но его телефон все время был выключен. Никаких объяснений о том, куда мне предстоит поехать, с кем встретиться или как долго это будет продолжаться. Я стиснул зубы. Вообще-то я имел право знать подробности. Я позвонил ему еще раз, но безуспешно.
Так что следующим утром я чувствовал себя полнейшим идиотом, стоя перед растерянным работником авиакомпании «Air France», который регистрировал меня на рейс. Я не верил своим глазам, а в моем голосе проскакивали визгливые нотки:
– Осака? – воскликнул я. – Япония? Вы, должно быть, шутите!
Я не знал, почему именно этот пункт назначения вызвал у меня такое замешательство. Видимо, идея провести ближайшие двенадцать часов в самолете не очень-то понравилась моему и так уже измученному перелетами телу. Голова начинала болеть от одной мысли о том, что опять придется лететь в неизвестный мне город, в страну, где я никого не знаю и на языке которой совсем ничего не могу сказать.
С трудом пробираясь по проходу самолета, я с ужасом обнаружил, что мне досталось место посередине. С одной стороны расположился огромный мужчина, уже успевший захватить контроль над подлокотниками. С другой – стройная женщина, положившая книгу на откидной столик перед собой, ясно давая понять, что ни с кем не хочет разговаривать. Я не возражал. Я и сам не испытывал желания беседовать.
Наверно, можно было бы почитать или посмотреть фильм, но мысли о том, что произошло со мной за последние несколько дней, не давали покоя. И проблема была не в том, что мой сосед занимал чуть больше места, чем ему было положено, и не в том, что поток холодного воздуха дул мне прямо в правое ухо (спасибо моей соседке с другой стороны, пытавшейся настроить кондиционер). Одежда казалась мне тесной и колючей, в горле пересохло, а ремешок от кожаного мешочка с талисманами снова впивался в шею. С некоторым трудом я вытащил его из-под рубашки и положил в карман брюк, но он продолжал мешать мне, впиваясь в бедро. Ручная кладь была убрана на полку, а в сетку на кресле передо мной я не хотел ее класть. Я был уверен, что могу случайно забыть ее там, выходя из самолета. Я шарил по карманам, вертелся в кресле, и женщина рядом со мной громко вздохнула.
Это было неприятно, но она была права. Я, безусловно, был нарушителем спокойствия. Я повесил мешочек обратно на шею и спрятал его под рубашку.
Через шесть часов полета я начал беспокоиться о том, что ждет меня впереди. Мы прилетаем в Осаку рано утром, а по парижскому времени это поздний вечер. Мне предстоит ночь без сна. Да еще впереди шесть часов полета, шесть часов в этом тесном, замкнутом пространстве. Мне ничего не оставалось, кроме как попытаться вздремнуть, надеясь на то, что несколько часов сна помогут мне скоротать время и дадут возможность продержаться целый день в Японии. Мои соседи, похоже, рассуждали так же: мужчина уже храпел, а женщина, дочитав свою книгу, откинула спинку кресла и закрыла глаза. Все вокруг притихли. Все, кроме двух молодых барышень позади меня.
Они болтали по-английски. В самом начале полета я случайно услышал, как одна из них сказала, что направляется в Осаку преподавать английский. Вторая девушка ответила на английском с французским акцентом, что у нее в Осаке живут родственники. Она собиралась остановиться у них в начале своего трехмесячного путешествия по Азии. Сначала они просто перебрасывались короткими фразами, но в середине полета вышли на новый уровень знакомства. Их разговор, теперь гораздо более громкий, стал энергичней и эмоциональней, что, скорее, было уместней в ночном клубе, чем в самолете. Я пытался не обращать на них внимания, но не мог. Достав наушники, я надел их и стал переключать радиостанции, пытаясь найти какую-нибудь спокойную музыку, но ничто не могло заглушить голоса позади меня. Я не представлял, как моему соседу удалось заснуть в такой обстановке.
Время тянулось бесконечно. Я слушал про вероломных парней и надежных друзей. Про фантастические занятия йогой и классные татуировки. Про наращивание волос и глубокое очищение организма. К тому времени, как они добрались до планов на будущее, я готов был их убить. В конце концов я решил посмотреть комедию, но второсортные шутки не улучшили моего настроения.
Когда я наконец вышел из самолета, проведя последние двенадцать часов в духоте и с затекшими ногами, я был измучен до предела. Не зная, куда идти, я решил следовать за толпой, пока не доберусь до места выдачи багажа.
Было понятно, что рано еще толкаться около ленты конвейера. Иногда багаж доставляют так медленно, словно он прибывает отдельно, на лайнер «Куин Мэри», а не вместе с вами на том же самолете. Прислонившись к стене, я сполз по ней и присел на корточки.
Стоило мне включить телефон, как пришло сообщение от Джулиана:
Дорогой Джонатан!
Извини, что мой телефон был отключен, когда ты звонил, и что я не предоставил тебе больше информации. Я оставлял сообщение о следующем хранителе талисмана и инструкции в отеле на твое имя, но, видимо, в их системе что-то сбилось и ты его не получил. Как бы там ни было, ты остановишься в Киото у прекрасной женщины по имени Сато Аямэ (Сато – это фамилия), в гостинице, принадлежащей ее семье. Она встретит тебя в аэропорту. Наслаждайся Японией.
Удачи, ДжулианЯ отправил Аннише и Адаму сообщение, что приземлился в Осаке, и положил телефон обратно в карман. И тут вдруг я услышал знакомый голос:
– Мне было так приятно познакомиться!
Голос принадлежал одной из девушек, стоящих плечом к плечу у ленты выдачи багажа. Мои соседки продолжали трещать без умолку. Голова заболела еще сильнее. Багажа все не было, так что я встал и скрылся в туалете. К тому времени как я вернулся, чемоданы уже катались на ленте конвейера. Темноволосая девушка наклонилась взять розовую клетчатую сумку. Я подошел поближе. Когда конвейер сделал полный поворот, я понял, что моего чемодана еще нет, и стал смотреть туда, откуда он мог появиться. Но и двадцать минут спустя я все еще надеялся увидеть свой багаж. Однако, похоже, ждать было нечего. Я обернулся на те несколько чемоданов, что все еще болтались на конвейере. Но как бы мне этого ни хотелось, моего среди них не было.
В ручной клади у меня лежала зубная щетка и пара чистого белья, но все мои туалетные принадлежности и бо
Наш
сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального
закона Российской федерации
"Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995
N 110-ФЗ, от 20.07.2004
N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения
произведений
размещенных на данной библиотеке категорически запрешен.
Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.
 |
|
Copyright © UniversalInternetLibrary.ru - читать книги бесплатно
