Психоз и стигма. Преодоление стигмы — отношение к предубеждениям и обвинениям

ПСИХОЗ И СТИГМА
Преодоление стигмы — отношение к предубеждениям и обвинениям

Предисловие

В 1963 году американский социолог Ирвинг Гоффман опубликовал книгу под названием «Стигма. Об особенностях искалеченной личности». В предлагаемой читателю книге речь пойдет о последствиях расстройств личности, искалеченной не болезнью — шизофренией, а общественными предубеждениями, обвинениями и диффамацией, т. е. о последствиях стигматизации болезни, больных и их близких родственников. При подготовке книги о лечении шизофрении (которую я так долго не мог завершить) меня все время преследовало чувство, что что-то мешает моей работе. Прошло довольно много времени, пока я, наконец, понял, что же это такое: болезнь шизофрению нельзя лечить, по крайней мере успешно, если одновременно не учитывать последствий отношения к ней со стороны общества. Болезнь невозможно понять, если не рассматривать ее глазами больных, их родственников и общества здоровых людей. Нужно помнить и о ее мифах и метафорах.

Я попытался это сделать. Эта книга не учебник, а приглашение к дискуссии. Это книга о деликатном подходе — общественном, индивидуальном, профессиональном — к болезни, носители которой вынуждены считаться не только с ее медицинскими последствиями, но и с социальной дискриминацией и ее губительным влиянием на их личность. Это книга о стигме, которая отягощает психические расстройства, особенно из круга шизофрении, о причинах, поводах и последствиях стигматизации. Я попытаюсь показать, как и почему в отношении к стигматизации (Goffman) уделяется столько внимания дестигматизации, при том что эта задача не только долгосрочная, но и утопическая.

В первой части книги я обращаюсь к основным проблемам, которые составляют стигматизацию и принуждают больных и их близких занимать оборонительную позицию — по отношению к тем факторам, которые превращают шизофрению в «болезнь с плохой репутацией», как писала Сьюзен Сонтаг, к употреблению в разговорной речи слова «шизофрения» в качестве метафоры и к влиянию, которое заболевание одного члена семьи оказывает на близких родственников. Речь идет как о реальных последствиях болезни, так и о последствиях стигматизации, которая — особенно в том, что касается родственников, но не только их, — и состоит в несправедливых обвинениях. Я пытаюсь показать, почему заболевание шизофренией одного члена семьи становится катастрофой для всей семьи и как этой катастрофе можно противостоять. Отдельные главы посвящены соответственно обвинениям и возможным действиям. Делается попытка понять положение семьи. Указывается на ограниченность возможностей психиатрической оценки в области этих проблем вне клиники и врачебного приема. Проблема, которой часто пренебрегают, освещается в конце второй части: это страдание детей. Дети психически больных находятся в особенно трудном положении — между детской зависимостью от родителей, чрезмерной ранней ответственностью и долгом соблюдения лояльности, которые нередко сопровождают их и во взрослой жизни.

В первых двух частях я стараюсь разъяснить, каким образом социальные механизмы обвинения, предубеждений и диффамации оказывают воздействие на заинтересованных лиц, т. е. на больных, их родственников, их непосредственное социальное окружение, и как они — больные и их близкие — не могут смириться с этой горькой несправедливостью. Только осознав это, они будут в состоянии отклонить и побороть стигматизацию.

Третья часть книги посвящена влиянию стигматизации и реакции больных, родственников и медицинского персонала на лечение. На примере медикаментозной терапии я пытаюсь показать, как постепенно меняются представления общества о болезни, которые до известной степени разделяют больные и их родственники — в противоположность научным суждениям и терапевтическим концепциям в психиатрии и их практическим последствиям. На примере психотерапии я хочу объяснить, каким образом определенные психодинамические концепции заболевания постоянно рискуют вольно или невольно приписать кому-то вину и тем самым вызвать трудности в реальных взаимоотношениях с больным. В заключительной главе я делаю попытку обобщить мои соображения о необходимости осторожного отношения к шизофрении, стигматизации, предубеждениям, диффамации, стыду, вине и обвинению и показать, какие последствия это должно иметь для конструктивного противостояния болезни. В этой главе я показываю, какие геркулесовы задачи берешь на себя, когда ставишь перед собой цель дестигматизировать психические расстройства. Делается попытка не больше не меньше как изменить общество.

Не могу умолчать о том, что концентрация внимания на стигме (и дестигматизации) не является бесспорной (Sayce) в первую очередь с позиции объединений родственников больных и самих больных. Они указывают на то, что при этом внимание обращается на стигматизированных, а не на тех, кто так несправедливо преследует их обвинениями, предубеждениями и оскорблениями. Это, конечно, правильно, однако не лишено налета фундаментализма. Мы призваны оказывать помощь там, где эта помощь возможна. Мы поступаем правильно, не выпуская из поля зрения ту несправедливость, которая совершается в отношении психически больных.

Асмус Финзен

Базель, лето 2000

1
Шизофрения — болезнь с плохой репутацией?

Болезнь

Шизофрения — непонятное психическое расстройство. Шизофрения — болезнь, внушающая страх. Шизофрения — вопреки широко распространенному предубеждению — это серьезная, но хорошо поддающаяся лечению болезнь. Она является, в то же время, наиболее впечатляющим из всех психических расстройств. Она может быть легкой или тяжелой. Она может протекать остро и драматически или вяло и почти незаметно для окружающих. Она может продолжаться в течение короткого срока или на протяжении всей жизни. Она может выразиться в однократном эпизоде, а может повторяться через короткие или длительные промежутки времени. Она может быть излечена или приводит к инвалидности. Она поражает молодых в процессе взросления и профессионального совершенствования. Она поражает мужчин и женщин в зрелом возрасте и тех, кто уже приближается к старости. Шизофрения — отнюдь не редкость. Ее частота близка к частоте диабета. Каждый сотый из нас заболевает шизофренией. В окружении каждого есть кто-то, кто страдает ею.

В связи с тем, что формы выражения шизофрении так многолики, она трудно постижима даже для опытных людей. Неопытные же — это больные в дебюте своего заболевания, родственники, лица из числа близких друзей, коллеги по работе и широкая общественность. Они встречают заболевание в растерянности и сомнениях. Там, где так много неясного, остается много места для предубеждений и предрассудков. С одной стороны, до сказочных размеров разрастаются представления о неизлечимости болезни, с другой — ее отрицание: шизофрении-де не существует.

Наблюдения за проявлениями болезни, формирующими «центральный шизофренный синдром», подтверждают, что она встречается у больных во всех уголках земного шара и выражается в переживании внедрения чужих мыслей, передаче мыслей, их отнятии, в голосах, которые больной слышит: эти голоса говорят о нем в третьем лице, обсуждают его действия и мысли или обращаются к нему; формируется измененное восприятие окружающего мира. Так, например, весь мир для больного может приобрести особое отношение лично к нему, и тогда каждое свершение предназначено именно ему и содержит именно ему адресованную информацию.

Легко понять, что заболевший привлекает для объяснения этих явлений весь запас своих знаний о гипнозе, телепатии, радиоволнах или одержимости. Обладая известной долей фантазии, можно представить себе, что же происходит с человеком в начале заболевания шизофренией, и понять, почему так часты страх, паника, подавленность и почему так нарушается способность оценки происходящего. Люди, которые непоколебимо уверены в реальности того, что они видят и слышат, страдают, с точки зрения других, «бредовыми идеями». Они переживают чувство, что другие вмешиваются в их жизнь, угрожают им; они чувствуют себя преследуемыми. А окружающие оценивают это как «бред преследования». Некоторые больные уединяются. Они обрывают свои социальные контакты. Они теряют побуждения. Они не встают с постели, запускают себя. Одновременно они перестают желать чего-либо. Они теряют способность выполнять свои личные и социальные обязанности. Они оказываются в плену разнообразных трудностей.

Переживания и особенно поведение больного часто становятся для других непонятными и непоследовательными. Бросается в глаза, что взаимопонимание между больными и здоровыми вследствие различного способа восприятия достигается только с большим трудом, а иногда и вовсе невозможно. Это особенно относится к тому периоду, когда болезнь как таковая еще не распознана и окружающие больного реагируют на его поведение и высказывания непониманием. Они ожидают, что он будет придерживаться принятых норм, будет вести себя «нормально». Им и в голову не приходит, что они имеют дело с психически больным человеком. Они не понимают его страхов и боязни и реагируют раздражением, когда их желание поддерживать прежние близкие отношения, не нарушать социальные и эмоциональные связи наталкиваются на отпор. Чувственная жизнь больного также часто нарушена, хотя окружающие об этом не догадываются.

В повседневной жизни осмыслению того, что речь идет о болезни, предшествуют продолжительные и мучительные фазы: бурные конфликты между больным и его близкими, разрыв с друзьями, понижение социального положения, исключение из сообществ и групп, в которые заболевший входил в течение длительного времени, потеря профессии и жилья и, наконец, заброшенность. Вслед за попытками преодолеть трудности посредством нормальных психологических объяснений нередко следует обострение в форме криза, психическая катастрофа, которая позволяет, наконец, установить диагноз и назначить психиатрическое лечение.

Однако, с лечением дело обстоит совсем не так, как это принято… потому что шизофрения — это не только название болезни. Шизофрения, как рак, СПИД, а прежде — туберкулез, одновременно является метафорой. Это понятие может означать все что угодно, но ничего хорошего. Таким образом, слово «шизофрения» становится метафорой диффамации. Его употребление в качестве метафоры является решающей составной частью стигматизации, ударом для личности заболевшего (Goffman 1963).

Вторая болезнь: шизофрения как метафора

«Разве это не сродни шизофрении?» Журналист Андрэ Мюллер задает этот вопрос журналисту Рудольфу Аугстину в одном интервью для газеты Zeit (42.1993). При этом он спрашивает отнюдь не о состоянии, которое является выражением болезни, называемой шизофренией. Он спрашивает об образе мыслей, который представляется ему противоречивым, бессмысленным. Мюллер употребляет медицинский термин и произвольно изменяет его значение. При этом он находится в весьма обширной компании. Немалое число представителей и представительниц пишущей и вещающей братии широко употребляют слово «шизофрения» и злоупотребляют им. Действительно, созданное Ойгеном Блойлером новое слово давно заняло в разговорной речи особое место. Подтверждение этому мы находим в Этимологическом словаре немецкого языка (1995):

«Это выражение распространилось в 20-е годы в психиатрии и психологии в качестве профессионального термина, а с начала 50-х годов стало употребляться как образное выражение для обозначения раздвоенности, бессмысленности, абсурдного поведения, бреда. Производное — „шизофренный“, прилагательное: раздвоенный, страдающий раздвоенным сознанием, симптомы которого, появившись, становятся в дальнейшем противоречивыми, раздвоенными, бессмысленными, абсурдными».

Итак, употребление слова «шизофрения» в качестве метафоры является фактом, который невозможно отрицать. Тем не менее, частое употребление «шизофрении» в качестве метафоры вызывает ряд «шизофренных» вопросов. Оно не может не оказать влияния на понимание болезни общественностью и самим больным.

Американская эссеистка Сьюзен Сонтаг посвятила этой проблеме две книги. В предисловии к первой из них, «Болезнь как метафора» (1977), которую она написала в связи с собственным заболеванием раком, она всесторонне анализирует эту дилемму. Она утверждает, что, с одной стороны, «болезнь не является метафорой и наиболее достойный способ противостоять ей и наиболее здоровый способ быть больным состоит в том, чтобы как можно более полно отмежеваться от метафорического мышления, оказать ему самое упорное сопротивление». С другой стороны, она признаёт: «Пожалуй, вряд ли возможно превратить свое жилье в царство болезни без того, чтобы окружить себя суровыми метафорами, которые заполнят весь его ландшафт».

В заключении своей второй книги — «СПИД и его метафоры» (1988) — она пишет:

«В конечном счете, все зависит от личного восприятия и социальной политики, от результатов борьбы за правильное обозначение болезни в нашей речи, т. е. от того, как она ассимилируется в аргументации и привычных клише. Древний, казалось бы непререкаемый процесс, согласно которому значение болезни возрастает (в зависимости от того, как она поддерживает глубоко запрятанные страхи), приобретает характер стигмы и заслуживает того, чтобы быть побежденным. В современном же мире его значение исчезает… При этом заболевании, которое пробуждает чувство вины и стыда, предпринимается попытка отделить само заболевание от заслоняющих его метафор, освободить от них. И это вселяет надежду».

Это тем более необходимо, что при стигматизации отдельных групп больных речь идет, по-видимому, не о производственной травме, а, как утверждает С. Сонтаг (1988), об удовлетворении некой общественной потребности:

«Кажется, что любому обществу необходима болезнь, которую можно было бы отождествить со злом, а ее жертв воспринимать как позор».

Для этой цели шизофрения бесспорно подходит — так же как рак и СПИД. Это непонятная болезнь. Она воспринимается многими как нечто ужасное. И это влечет за собой определенные последствия:

«Каждая болезнь, которая воспринимается как тайна, внушает выраженный страх. Даже упоминание ее названия вызывает представление о возможности заразиться. Так, многие больные, страдающие шизофренией, с удивлением обнаруживают, что родственники и друзья чуждаются их, рассматривая как объект, после контакта с которым требуется обязательная дезинфекция, как будто шизофрения так же заразна, как туберкулез. Контакт с лицом, страдающим этим мистическим заболеванием, оценивается как нарушение правил или даже как игнорирование табу. Уже самим названиям этих болезней приписывается магическая сила» (Sontag 1977).

В этой цитате словом «шизофрения» я заменил слово «рак». Оно также прекрасно сюда подходит.

Ужас, внушаемый словом

«Каждый, кто соприкасается с психотическими больными и их родственниками, знает, какой ужас внушает даже простое упоминание слова „шизофрения“, и поэтому научился употреблять это слово очень осторожно или вовсе избегать его», — так пишет венский психиатр Хайнц Катчинг (1989) и полагает, что этот «термин приобрел самостоятельное значение, не соответствующее современному представлению о болезни „шизофрения“».

Это не результат поражения психиатрии в подходе к заболеванию, занимающему центральное место в ее деятельности, а, скорее, прямое последствие «инструментализации» понятия как метафоры, которая приобрела признаки диффамации. Шизофрения как метафора не имеет ничего общего с носящей то же название болезнью, особое проявление которой заключается в том, что «здоровое ядро личности остается у больного шизофренией сохранным» (М. Bleuler 1975). Шизофрения как метафора обесценивает его, она питает представления о непредсказуемости и насилии, о непонятном, странном или алогичном поведении и мышлении. Находят ли тинэйджеры в ком-то «шизо», или политические деятели клеймят словом «шизо» своих противников — разницы никакой. Само слово удивительным образом подходит в качестве оскорбительной абревиатуры.

Поэтому не случайно, что журналисты, вынужденные в силу своей профессии выражаться кратко, особенно привержены употреблению слова «шизофрения» в качестве метафоры. Если они хотят представить чьи-то мысли и действия как особенно противоречащие здравому смыслу или являющиеся пустой болтовней, то называют их шизофреническими. Они полагают, что выражаются правильно, что образованный читатель газеты знает, что они имеют в виду, и судя по всему, они не ошибаются. Для читателя «шизофрения» — это заблуждение ума и души, ведущее к полному безумию, ужасу, непредсказуемости, неспособности руководить своими поступками, безответственности. Шизофрения для них — сигнал опасности. Таким образом, слово «шизофрения», если оно употребляется в его первоначальном смысле как обозначение болезни, ведет прямым путем через метафору к стигме.

От «Шизогорска» к «культуральному СПИДу»

Я хочу попытаться продемонстрировать это на некоторых примерах. Начну с цитаты, взятой у швейцарского писателя и психиатра Вальтера Фогта, которому в его романе «Шизогорск» (1977) первому удалось искусно объединить обозначение болезни и метафору:

«Термин „шизофрения“ был введен Ойгеном Блойлером в 1908–1911 годах в Цюрихе. Тот факт, что термин родился в Швейцарии, и именно в Цюрихе, не было случайностью. Расщепление сознания между пуританизмом с одной стороны и деловым и собственническим мышлением, преданным проклятию еще в Ветхом Завете, — с другой, имело, по крайней мере, хорошую протестантскую традицию. В Берне в ответ на подобные мудрствования с сомнением качали головой и тотчас переходили к обсуждению реальных государственных проблем. Базель также не принимался в расчет, так как противоречие между неповоротливым бюргерством и величайшим ядовитым зельем раздумий представляло собой противоречие большее, чем шизофрения…»

Если учитывать, что Фогт не чувствовал себя дома ни в Цюрихе, ни в Берне, ни в Базеле, то не доставляла ли ему эта скромная ирония своеобразную разрушительную радость? Но если он не сумел избежать искушения применить слово «шизофрения» как уничижительную метафору, то должны ли мы удивляться тому, что это делают и другие, при этом часто и охотно. Так, обозреватели Виланд Бакес и Альфред Биолек задают вопрос Меллеманну: «Не кажется ли Вам, что в этом вопросе вы шизофренны?» Министр Норберт Блюм восклицает: «О, святая шизофрения!» в своей статье для журнала «Шпигель» о проблемах развития социальной системы. Многие другие журналисты и журналистки то и дело употребляют подобные выражения в печати и на телевидении. Особенно выделяется на общем фоне ARD со своей программой-кабаре «Безумец человечен» и программой «Шизофриц». Безумно смешно!

В газете Frankfurter Allgemeine Zeitung употребление слова «шизофрения» в качестве метафоры особенно часто встречается в фельетонах. «Воспитание шизофрении» — так была определена сущность народного образования в ГДР, изложенная в дискуссии с Фреей Клир. В качестве примера она приводит передачу Musika universalis, которая якобы «продуцирует собственную шизофрению». В сообщении о театральной политике во Франкфурте Герхард Штадельмайер диагносцирует «одну из шизофрений нашей системы дотаций». Но и редакция экономики не хочет оставаться в стороне от этой терминологии. Она поместила сообщение о волнующем общем собрании членов одного акционерного общества под заголовком: «Акционеры Lonrho: Наше правление шизофренно!».

Neue Zuricher Zeitung употребляет этот инкриминируемый средствам массовой информации термин с особым удовольствием. Быть может, Вальтер Фогт не так уж неправ в своих нападках на цюрихский менталитет. Четыре раза в течение одного месяца на страницах этого издания мы обнаружили слово «шизофрения», примененное в качестве метафоры. Так была озаглавлена статья «Шизофренная лекарственная политика», в которой сообщалось, что швейцарская народная партия оценила современную лекарственную стратегию в Цюрихе как противоречивую и шизофренную. В тот же день в опубликованном письме одного читателя по поводу кантональных мер по экономии средств было использовано выражение «шизофрения без границ». Редакция выбрала для этого материала заголовок «Шизофрения финансовой политики». По меньшей мере еще два раза в том же месяце читатель натыкался на определение такого типа: «одного священника осудили после того, как он охарактеризовал безбрачие как „коллективную шизофрению“». В одном газетном сообщении союз налогоплательщиков высказался об экологической мотивации повышения цен на нефтепродукты как о «неубедительной до шизофренного». Газета по обязанности цитирует определения, употребляемые авторами. Но очевидно, что при приведении цитат употреблению слова «шизофрения» в качестве метафоры отдается предпочтение.

Редакторы и авторы Zeit, кажется, разделяют это предпочтение с коллективом NZZ. Так, например, Ганс Шюлер знает «клиническую картину политической шизофрении». Когда же его внимание обратили на сомнительность этой метафоры, он сообщил в письме в редакцию, что раскаивается, и пообещал исправиться, но, кажется, это было только исключение. Ульрих Грайнер в одном из своих репортажей о «наркотике безнадежности» говорит, что «эта жизненно необходимая шизофрения находится в интеллектуально неудовлетворительном состоянии». Но на совершенно недостижимую высоту поднялся его коллега Клеменс Полачек, чей репортаж о берлинской TAZ так и пестрит метафорами. «Она планировала самоубийство, но при этом не хотела умирать», — читаем мы в подзаголовке статьи, носящей название «Угроза безумия». В заключение он пишет: «Да, это маленькая, неприметная деталь в политической дискуссии, ведущейся в стране. Ни один орган не может чрезмерно развиться, не затронув весь организм. Но вот один орган в ультимативной форме угрожает самоубийством. Как же относиться к самоубийце, который просит вас схватить его за руку? Правильно: у него есть склонность к шизофрении». Полачек завершает свой репортаж следующим утверждением: «Эта газета совершенно сумасшедшая. Ее следует защитить от нее самой». Кого же удивит, если газета Zeit считает возможным, рассказывая о книжной ярмарке, предостеречь читателя от «культурального СПИДа»?

Болезни, пользующиеся дурной славой

Трудно представить себе более убедительный пример, чем оскорбительное употребление в качестве метафоры названия тяжелого, изнуряющего заболевания без оглядки на людей, страдающих этим заболеванием. Стоит еще раз процитировать Сьюзен Сонтаг, которая в своем эссе «СПИД и его метафоры» пишет, учитывая свой личный опыт, связанный с тяжелым заболеванием:

«Что меня больше всего огорчило, когда я двенадцать лет тому назад заболела раком, так это осознание того, насколько „кличка“ этой болезни увеличивает страдания больного. Многие из моих товарищей по несчастью были подавлены своей болезнью и, казалось, стыдились ее. Они явно находились в плену фантазий, касающихся их болезни. Мне же эти фантазии были чужды. Позднее я поняла, что такое отношение к болезни сродни ныне окончательно дискредитированным бредовым представлениям, которые существовали в прежние времена в отношении туберкулеза».

Ныне туберкулез утратил свою устрашающую легенду. Как метафора зла он более не пригоден. Мы научились обходиться более осторожно и со словом «рак». Их место заняла «шизофрения» как оскорбительная и унизительная метафора. А с недавнего времени к ней присоединился СПИД. Поможет ли нам то, что утверждает известный английский психиатр, специалист в области социальной психиатрии Джон Уинг (Wing 1980): «Шизофрения не причастна к бесчинствам футбольных фанатов, не виновна в том, что касается поведения политиков, находящихся в состоянии стресса, зависимости от наркотиков или преступности, творчества художников или непостижимых метаний хозяйственных руководителей и военных: не раз можно убедиться в том, что далеко не все люди, страдающие шизофренией, безумны. С точки зрения обывателей, многие из них совершенно здоровы»?

Определение того, кто здоров, а кто безумен, как утверждает Вальтер Фогт (Vogt 1977), — это сегодня вопрос общественного мнения, и решают его по своему усмотрению не врач-психиатр — Блойлер в Цюрихе или Кискер в Ганновере, а средства массовой информации, т. е. «Шпрингер» в Гамбурге или «Рингир» в Цюрихе. «А это означает, что и они не решают его „сами“, а скорее склонны использовать бытующее представление о том, что они называют здоровым самочувствием народа. Оставим это на их совести: ведь они кое-что в этом понимают». Охота на больных шизофренией, начавшаяся после покушений на нескольких политических деятелей в 1990 году, заставляет опасаться, что Фогт прав. Итак, круг замкнулся.

Шизофрения как метафора берет свое начало от безоговорочных, предвзятых представлений о болезни с тем же названием. Употребление слова «шизофрения» в качестве метафоры, в свою очередь, формирует общественное мнение о болезни и о больных шизофренией. Кого же удивит, что диагноз превращается во «вторую болезнь», которую во что бы то ни стало следует скрывать.

Тот, кто попытается понять больных шизофренией, с болью констатирует, в какой степени представление общественности об этом заболевании усиливает страдание больного. Оно ранит само восприятие больных, подавляет их самосознание и фатальным образом изменяет отношение к ним здоровых людей. Больные и их близкие могут из этого сделать вывод, что им следует быть очень осторожными при сообщении сведений о заболевшем другим родственникам, знакомым, сослуживцам, а в случае неуверенности — скрыть факт заболевания.

Мучительные наблюдения

Но мы не имеем права бездействовать. Мы обязаны не только обезвредить метафору болезни и разобраться в ее сути, но и поддержать больных и их близких. Как сказал Ницше в «Утренней заре» (I,54):

«Мы призваны успокоить фантазию больного, чтобы он, по крайней мере, не страдал, как прежде, от мысли о своей болезни, — я думаю, это уже кое-что! и это немало!»

Я завершаю эту главу последней цитатой из Сьюзен Сонтаг о цели ее призвания, которая много говорит моему сердцу:

«Успокоить фантазию, а не возбуждать ее; не поощрять стремления разобраться в понятии, а развенчать его, уменьшить его значение. Хотелось бы применить спорную стратегию Дон Кихота — „противо-интерпретацию к реальному миру“ — ко всему организму. Я сделала весьма болезненное наблюдение: употребление в качестве метафоры названия болезни имеет реальные последствия. Они мешают больному своевременно начать лечение или проявить инициативу в обращении за компетентным советом по поводу лечения. То, что когда-либо производило впечатление и запомнилось навсегда, так это нянюшкины сказки и метафоры, относящиеся к болезням, — они закладывают в человека иррациоальные страхи перед действенными мерами… и требуют слепого доверия к совершенно бесполезным приемам… Я хотела бы дать в руки людям — больным и их близким — инструмент, который позволил бы им развенчать эти метафоры и разрушить эти преграды. Я надеюсь, что смогу расшевелить запуганных больных, убедить их либо обратиться к врачу, либо разыскать опытного консультанта, который мог бы оказать им существенную помощь. Они должны относиться к своему страданию как к болезни, серьезной болезни, но все же просто болезни, а не проклятью или наказанию за самонадеянность и гордыню, как к „болезни без значения“… Заболевание как метафора — это не только предмет для полемики, это и предостережение. Я говорю: вынудите врача сказать вам правду. Будьте образованным, осведомленным и активным пациентом; найдите правильное лечение (потому что оно существует, наряду с разными спекуляциями)» (Sontag 1988).

К сожалению, не только метафора опорочивает шизофрению и страдающих ею людей. В средствах массовой информации болезнь всегда рисуется в черных красках, будь то в фильме, газетах или журналах. Они усиливают господствующий в обществе образ ужасных, непредсказуемых и особо опасных больных. Это особенно отчетливо наблюдается в тех местностях, где наиболее часто читают соответствующие рубрики ежедневных газет. В них больные шизофренией представляются как прототипы непредсказуемых и опасных уголовных преступников (Hoffmann — Richter 2000). Это также не может не сказаться на понимании психозов из круга шизофрении.

Поэтому шизофрения является не такой болезнью, как другие. Она — болезнь «с дурной славой». К страданию от болезни, ее симптомов и их социальных последствий присоединяется страдание от предубеждений, диффамации и обвинений, то есть от стигмы болезни под названием «шизофрения».

2
Вторая болезнь. Стигма

В течение последнего десятилетия общественное сознание поднялось до осознания того факта, что стигматизация является тяжким грузом для больных, страдающих психозами, и их близких. Страдания под воздействием стигмы, предубеждений, диффамации и обвинений становятся второй болезнью. Поэтому психиатрия, если только она стремится успешно лечить больных, должна разобраться со стигматизацией своих пациентов. Временами она делает это не только на индивидуальном уровне. Под покровительством Всемирной организации здравоохранения многие национальные профессиональные общества, объединения родственников и организации самопомощи лиц, имеющих собственный опыт болезни, пытаются оказывать положительное влияние на представления общества о психически больных и о психиатрии. Иногда это происходит во время проведения больших кампаний. При этом используется обобщенный термин «дестигматизация». «Дестигматизация» является искусственным словом. Оно не встречается ни в одном словаре. Подобно «дегоспитализации», оно внушает одновременно надежду и двойственное отношение. Если мы хотим проверить, обещает ли нам успех опыт «дестигматизации», то нам необходимо, прежде всего, разобраться с малоупотребительным социологическим термином — «стигма». При этом мы установим, что наряду с дестигматизацией существует другой термин, который обещает конструктивное решение в борьбе со стигматизацией: Stigma-Management, т. е. преодоление стигмы. Его притязания скромнее: оно сосредоточено на том, что придать стигматизированным людям способность преодолеть их личную стигму и излечить их пораженную тождественность (Goffman 1963).

Стигма в словаре

Все говорят о дестигматизации. Но что же такое стигма? Если мы хотим дестигматизировать, мы должны это знать. Само по себе это слово уже вызывает сомнение. В словаре психиатрии и медицинской психологии Петерса (5-е издание, 1999) этого слова нет. Даже обращение к популярному словарю не вносит ясности. В словаре немецкого языка 1992 г. читаем:

«Стигма (греч), мн. ч. стигматы, стигмы

1. Рыльце (пестика).

2. В христианской теологии: в послании Павла (Гал. 6:17) говорится, что на его теле были видны отпечатки ран там, где были раны, нанесенные Иисусу его врагами (см. Стигматизация).

3. Дыхательные отверстия у насекомых и сороконожек; а также светочувствительный глазок, или глазное пятно, у окрашенных одноклеточных организмов.»

Ссылка на «стигматизацию» также ничем нам не помогает. В объяснении этого слова упоминается вегетативная стигматизация — «особая готовность вегетативной нервной системы к реагированию вследствие предрасположения». С другой стороны, в соответствии с христианской традицией и верой, во всех подробностях описываются отпечатки ран, появляющиеся у людей «без воздействия внешних факторов» на тех участках тела, на которых они были у Христа во время казни…

Наиболее полезным оказывается Этимологический словарь немецкого языка (1995). Там под термином «Стигма» значится:

«Стигма. Признак, клеймо позора, открытая рана. По латыни stigma. Происходит от греч.