Акупунктура, Аюрведа Ароматерапия и эфирные масла, Консультации специалистов: Рэйки; Гомеопатия; Народная медицина; Лекарственные травы; Нетрадиционная медицина; Дыхательные практики; Гороскоп; Цигун и Йога Эзотерика

Алекс Ликерман
Непобедимый разум. Наука о том, как противостоять трудностям и невзгодам

* * *

Моим родителям

Введение

На втором курсе медицинского института моя первая любимая девушка порвала со мной отношения, длившиеся полтора года. Я тут же впал в депрессию. В результате моя способность учиться упала до нуля – через полгода я провалил первую часть национального квалификационного экзамена для будущих врачей (National Board Exam).

Это был сокрушительный удар не только для моего самомнения, но и для моего будущего. Не сдав экзамен, я не смог бы получить диплом по окончании учебы. Ректор сообщил, что я могу снова пройти экзамен, но ближе к концу третьего года учебы. Это было, мягко говоря, проблематично. В начале третьего года студенты начинают работать с пациентами в больницах. Это занимает у них все время, ни на что другое сил практически не остается. Некогда заново учить то, что я уже должен был знать после первых двух лет в университете.

Я не представлял себе, что делать. Мои мысли вращались по кругу. Я безуспешно пытался придумать решение. Оно никак не находилось, я все сильнее погружался в депрессию и вскоре практически впал в отчаяние.

Выносливость

Случается ли вам чувствовать себя совершенно обескураженным? Пытаетесь ли вы найти работу, когда вокруг сотни соискателей? Вынуждены ли оплачивать ипотеку, на которую нет денег? Приходится ли вам сражаться с болезнью, невзирая на мрачные прогнозы, или готовиться к смерти любимого человека? Бывает ли, что какофония страданий, несправедливости и жесткости кажется вам невыносимой?

Вы не одиноки. Еще до того как мировая экономика оказалась в 2008 году в состоянии коллапса, данные Национального опроса США на тему сопутствующих заболеваний показывали: очень много людей (около 50 %) сообщали, что страдали на том или ином этапе своей жизни от психиатрических недугов (чаще всего депрессии), алкогольной зависимости, социальных или других фобий^{1}. Еще удивительнее то, что только 35 % людей в возрасте ближе к 90 могут назвать себя «очень счастливыми»^{2}. То же исследование демонстрирует, что уровень счастья обычно повышается к старости. Получается, для большинства из нас радость жизни – практически несбыточная мечта.

На самом деле все не так плохо, как кажется. Точнее, жизнь только кажется нам мрачной, поскольку мы воспринимаем происходящее через призму своего внутреннего состояния, и оно для нас важнее, чем события сами по себе^{3}. Собрать внутренние силы, надежду и доверие перед лицом невзгод непросто. Виктор Франкл^[1] в книге «Человек в поисках смысла» был прав только наполовину, когда утверждал, что мы контролируем свою реакцию на события^{4}. На деле это часто не получается. Как минимум потому, что мы реагируем эмоционально. Эмоции обычно побеждают интеллект и активно влияют на наше поведение (если только мы не имеем редкого дара – невероятной силы воли). В результате контролировать нашу реакцию на события так же сложно, как и сами события.

Однако нельзя сказать, что Франкл был совсем неправ. Часто мы не можем полностью контролировать свою реакцию на невзгоды, но в силах на нее повлиять. Если мы не способны изменить ее усилием воли, то можем хотя бы повысить вероятность того, что она будет конструктивной. В этом нам помогает то, что психологи называют выносливостью: способность выживать и даже процветать в сложных условиях. В буддизме ее называют жизненной силой.

Я расскажу вам, как развить эту силу. Вопреки устоявшемуся мнению, выносливость – не то, с чем рождаются немногие счастливцы, а скорее свойство характера, которое может развить в себе каждый. Я называю выносливость такого рода непобедимым разумом.

Буддизм школы Нитирэн

Я практикую не дзен и не тибетский буддизм (два самых популярных вида буддизма в США), а нитирэн^[2], получивший свое название в честь создателя Нитирэна Дайсёнина. В наши дни к этой школе принадлежит 12 миллионов человек из 192 стран и регионов. Большинство из них (как и я) – члены большой организации «Сока Гаккай»^[3] («Общество созидания ценности»). Практика нитирэн-буддизма не предполагает медитации, поиска внутреннего центра или обучения жизни «здесь и сейчас» (как в других школах). Она основана на странной и иногда дискомфортной для западных людей традиции: повторениях мантр. По утрам и вечерам я произношу фразу Nam-myoho-renge-kyo^[4] и пытаюсь с ее помощью изменить свои негативные качества в попытках обрести мудрость.

И после многих лет буддийских практик я действительно начал обретать мудрость – иногда в необычных ситуациях. После того как я несколько месяцев повторял мантры, чтобы унять тоску из-за потери подруги, я внезапно осознал, что корень моих страданий не в самом событии, а в ошибочном убеждении в том, что я смогу обрести счастье только с ней. Умом я понимал это всегда. И даже говорил об этом друзьям, страдавшим из-за собственных сложных личных отношений. Но только сейчас, стоя перед своим Гохонзоном (священным для буддистов школы Нитирэн свитком с мантрами), я это почувствовал, и знание превратилось в мудрость. Я наконец пережил таинственный опыт, при котором знание укореняется в человеческой душе, меняя ее убеждения, а следовательно, и поведение (представьте себе, например: алкоголик вдруг понимает, что ему пора бросить пить, и бросает). В этот момент просветления пришло не понимание того, что для счастья мне не нужна любовь моей подруги, а скорее эмоциональная вера. Знание оказалось настолько убедительным, что от него невозможно было отмахнуться. Мне больше не нужно было постоянно напоминать себе, что для счастья мне не нужна эта девушка. Теперь я не мог об этом забыть. И постепенно принимая эту мысль (постепенность важна: если мы будем слишком долго смотреть на солнце, то ослепнем), я избавился от страданий.

Я был искренне изумлен. Как это случилось? Что именно произошло? Сильная эмоциональная реакция на травматичные события чаще всего исчезает постепенно. Через некоторое время я начал осознавать, что освободился от страданий, потому что мое знание переросло в мудрость. Но меня искренне поразило, как это произошло. И я никогда не думал, что многократное чтение мантр может стать для меня лекарством, даст мне новую веру и прекратит страдания (возможно, дело не в том, что новая вера действительно избавляет от них, а в том, что повторение мантр убеждает меня в этом). Мне казалось одинаково невероятным и то, что это произошло случайно, и то, что для этого достаточно было сосредоточиться на проблеме. Поскольку я не мог разделиться пополам (одна половина продолжала бы читать мантры, а вторая нет) и выяснить, какая половина будет более счастливой, я решил продолжать читать мантры и ожидать просветления.

К моему огромному удивлению, просветление действительно приходило, причем по несколько раз в месяц. Я скептик, и тем не менее понял, что несколько откровений, способных изменить мою жизнь, уже нельзя считать совпадением. Появлялось все больше свидетельств того, что мантра Nam-myoho-renge-kyo действительно помогает мне извлечь пользу из негативного опыта или разрушить иллюзии, о которых я и не подозревал, но которые ограничивали мою способность быть счастливым. До сих пор не знаю, было ли это вызвано общим медитативным эффектом (что подтверждается исследованиями) или проявлением присущей мне внутренней силы, которую я даже не осознавал.

Я повторял мантры, напоминая себе, что субъективный опыт вполне может стать предметом исследования, даже когда экспериментатор изучает себя. Например, когда пациенты говорят мне, что после пиццы у них всегда возникает боль в животе, тот факт, что только они способны заметить ее (зависимую переменную), никоим образом не отменяет факта, что ее причиной стала независимая переменная (пицца).

Однако я был вынужден признать, что просветление, обусловленное буддийскими практиками школы Нитирэн, приходит ко мне не так регулярно, как боль в животе после пиццы – к моим пациентам. Иногда прорыв наступает после нескольких лет чтения мантр с сосредоточением на конкретной проблеме. В других случаях – буквально через несколько минут. Мои не исповедующие буддизм друзья и родные спрашивают, почему я так уверен, что именно повторение мантр привело меня ко всем важным откровениям. На это я отвечаю, что с момента первого просветления, случившегося двадцать лет назад, я получил достаточно свидетельств того, что мне стоит и дальше продолжать поиски доказательств.

Мой эксперимент продолжается: внутренний ученый спорит с буддистом. Ученый не только требует убедительных подтверждений тому, что чтение мантр дает мне мудрость, но и пытается понять механизм происходящего с точки зрения законов физики, химии и биологии (а не сверхъестественного). Буддист же напоминает о том, что я не вполне понимаю, как именно работает мой автомобиль, но это не мешает мне каждое утро садиться за руль и ехать на работу.

Проблемы как источник силы

Ницше говорил: то, что нас не убивает, делает нас сильнее. Однако мало кто способен объяснить, как именно невзгоды могут стать источником силы. Большинство людей, как и Ницше, считают, что это происходит автоматически, как неотъемлемая часть человеческого бытия. Однако они ошибаются^{5}. Почти каждый работник сферы здравоохранения в наши дни может подтвердить, что страдания и несчастья редко заканчиваются. Чтобы обрести силу из испытаний, нам нужен катализатор.

Согласно постулатам нитирэн-буддизма, таким катализатором становится мудрость. Внутренняя сила возникает не из-за невзгод, а из мудрости, которую дает этот опыт. По нитирэн-буддизму, развитие силы путем обретения мудрости – процесс, называемый человеческой революцией, – единственный способ обретения счастья. Именно для этого мы все появляемся на свет.

В этой книге, основанной как на принципах нитирэн-буддизма, так и на данных новых научных открытий, я выделяю девять принципов мудрости, которые может использовать каждый, независимо от того, хочет он измениться или нет. В первой главе я объясню основы стойкости и выносливости и дам определение базовому понятию «непобедимый разум». Далее я детально опишу девять принципов, рассказав истории девяти пациентов. Каждый из этих людей использовал один из принципов для преодоления своих страданий из-за отсутствия работы, нежелательного набора веса, зависимости, отверженности, хронической боли, выхода на пенсию, заболевания, утраты и даже смерти.

Я предлагаю набор рекомендаций, которые направлены не на решение отдельных проблем, а на обретение способности справляться с любыми невзгодами. Не надейтесь на легкую жизнь и сосредоточьтесь на развитии внутренней силы, благодаря которой можно получать удовольствие от всех сложностей жизни. Наша способность контролировать происходящее ограничена, но нам вполне по силам приобрести навыки, с помощью которых мы сможем легче преодолевать жизненные страдания.

Знание и мудрость

Несколько дней поразмыслив над тем, не стоит ли мне уйти из медицинского института, я решил не только пересдать экзамен, но и получить оценку выше средней (что мне никогда не удавалось раньше). Я сказал себе: независимо от того, сколько времени мне потребуется на подготовку к экзамену, другие стороны моей жизни не пострадают. Напротив, я сделаю все на «отлично». Я не просто хотел преодолеть препятствие – я желал достичь триумфа. Мне было важно не только пройти экзамен и выучить весь материал. Я хотел превратить опыт падения в преимущество, чтобы когда-нибудь потом с чистой совестью сказать: «Рад, что это со мной случилось».

Я совершенно не представлял себе, как этого добиться и возможно ли это в принципе. Но я начал читать мантры, призывая мудрость для достижения успеха. Затем перешел к реальным действиям: учился каждую свободную минуту, иногда засиживаясь за книгами до глубокой ночи или вставая с рассветом. Я постоянно читал за едой. Перестал смотреть телевизор, читать для удовольствия и даже проводить время с друзьями. В течение всего года я был дисциплинированным, сосредоточенным и беспощадным к себе.

Как ни смешно, но на экзамен я чуть не опоздал (и тогда не смог бы его сдать). На дороге произошла авария, машины ползли как черепахи. Мы постоянно смотрели на часы, а отец даже проскочил два раза на красный свет (мы с мамой горячо приветствовали это решение), чтобы я успел вовремя.

По плану экзамен должен был занять два дня, и его общая продолжительность составляла 12 часов. Я завершил работу в первый день с ощущением, что сделал все хорошо. Однако потом возникло непредвиденное затруднение: на следующее утро, прямо перед началом второго этапа, мы узнали, что кто-то украл список вопросов из центра тестирования в Мичигане. Рассматривался вопрос об аннулировании результатов первого этапа по всей стране. Глядя на испуганные лица других студентов, я почувствовал, что мое желание с честью пройти испытание начинает улетучиваться. Однако вместо того чтобы уйти под влиянием мгновенного импульса, я решил сделать то же, что делал весь прошедший год: сознательно игнорировать все шансы на неудачу и изо всех сил бороться с желанием сдаться.

Моя решимость принесла свои плоды. В итоге чиновники решили не аннулировать результаты, и я не только сдал экзамен, но и получил оценку выше средней. Я завершил учебу в медицинском институте, а затем поступил на работу в клинику Университета штата Айова.

Однако истинная победа пришла через несколько лет, когда я начал работать врачом в службе неотложной помощи Чикагского университета. Как-то раз ко мне пришла студентка, расстроенная неудачами на практике в отделении терапии на третьем году обучения. Желая ее подбодрить, я поделился с ней историей моей собственной неудачи. Я наблюдал, как выражение ее лица из унылого сделалось задумчивым, а затем решительным. Я почувствовал, что стыд, который я испытывал из-за провала, наконец-то исчез. Я понял, что благодаря этой неудаче теперь смог дать человеку, столкнувшемуся со схожей проблемой, самый важный из всех видов психологической поддержки – надежду. Более того, впервые поделившись своей историей с другим, я понял, что необходимость заново изучать весь материал первого и второго года обучения в медицинском институте помогла мне стать лучше в профессиональном смысле. Я не только расширил базу знаний, но и улучшил навыки критического мышления. В результате я смог ставить диагнозы, которые иначе поставить был бы не в состоянии. Также это наглядно показало мне важность сосредоточенности не только на диагнозе и лечении, но и на облегчении эмоциональных страданий. Я действительно смог превратить опыт провала на экзамене в преимущество, причем двоякое.

Когда студентка ушла из моего кабинета, я отметил, как быстро мы выносим окончательные суждения. Мы мгновенно решаем, благо с нами произошло или зло, тут же сдаемся и отказываемся верить, что у нас есть сила, позволяющая придать новый смысл происходящему. Я всегда верил, что у нас есть такая сила (и даже убеждал в этом других), но не чувствовал ее в себе, пока не убедился в этом на примере собственной неудачи.

Герман Гессе как-то написал, что мудрость, высказанная вслух, всегда звучит глуповато^{6}. Возможно, дело в том, что если мы слышим что-то осмысленное, то решаем, будто уже знаем это. Но зачастую это не так. По крайней мере не так, как нам кажется. Мы знаем это умом, но не сердцем. Как говорят сторонники нитирэн-буддизма, мы не знаем этого «своей жизнью». Мы можем уверенно сказать, что понимаем принцип, только если живем в соответствии с ним.

Я не спорю с тем, что обретение стойкости – процесс непростой. Чтение книги вряд ли может стать хорошей заменой жизненному опыту со всеми его сложностями и возможностями обучения. Поэтому предлагаю использовать ее в качестве общего плана. Если мы будем следовать ему, то обретем самое ценное – стойкость, необходимую для победы.

Глава 1
Смысл победы

Мы все ищем смысл. Сначала нам нужны постоянное удовольствие и отсутствие боли. Потом наш мозг развивается, мы овладеваем речью и постепенно начинаем интересоваться причинами происходящего (задавая вопрос «почему?»). Это может подтвердить любой родитель, дети которого постоянно спрашивают, почему светит солнце или почему небо голубое. И если родители обращаются к науке и рассказывают о термоядерном синтезе или о том, как земная атмосфера рассеивает свет, то возникает главная проблема. Они тут же слышат следующий вопрос: «А почему с атомами водорода происходит такая реакция?» – «Из-за температуры и давления», – отвечает родитель. «А почему там возникает давление?» – спрашивает ребенок. Каждый новый его вопрос звучит как наказание за дурацкие ответы «как» на вопрос «почему?». Запомните: когда дети спрашивают «почему?», они на самом деле хотят знать цель происходящего.

На первый взгляд это кажется невинным желанием, даже очаровательным. И мы хотим объяснить. Однако если подробно отвечать каждый раз, то скоро всплывет неприятный момент: мы не в состоянии дать удовлетворяющие нас самих ответы даже на самые простые вопросы. Мы не знаем, почему светит солнце или почему небо синее. Мы не знаем истинной причины многих явлений, а главное – самих себя.

Однако это не значит, что размышлять не нужно. По мере взросления наше мышление становится все более саморефлексивным. В какой-то момент мы сужаем сферу наших вопросов до одного важнейшего: «Для чего мы живем?» Некоторых интересует простой вопрос: «Как жить?» Другие же ищут смысл жизни. Они пытаются найти не просто ответ, а главную и единственную причину своего появления на свет. Не боясь того, что такой причины нет и они просто живут, они прибегают к сочетанию интуиции, разума, самоанализа, философии и религии в попытке раскрыть цель, ради которой пришли в этот мир. Но даже вера во всемогущего Создателя ничуть не помогает нам понять эту цель (что бы ни говорили противники этой точки зрения, сама по себе вера в Создателя не помогает понять, в чем состоит его намерение).

Но если мы готовы признать, что наша жизнь не имеет заранее заданной цели, а представляет собой только хорошо развитую функцию, то можем начать поиски нужного ответа с изучения любого из своих желаний и поиска его корней. То мы встаем с утра, чтобы подготовиться к экзамену, то чтобы помочь другу, оказавшемуся в беде, то чтобы заняться каким-то второстепенными делами. Но в каждом из этих случаев наша мотивация основывается на какой-то иной, глубинной причине. А если мы задумаемся, в чем она состоит, то найдем ответ в другой, еще более глубинной причине, и т. д. Мы хотим учиться, чтобы сдать экзамены. Мы хотим сдать экзамены, чтобы получить хорошие оценки. Мы хотим получать хорошие оценки в школе, чтобы попасть в хороший вуз. Мы хотим попасть в хороший вуз, чтобы найти хорошую работу. А если мы продолжим задавать вопросы (как ребенок) и попытаемся выявить свое основное стремление, то обнаружим, что все ведет к единственной основополагающей причине, о которой мы подспудно думаем и с точки зрения которой оцениваем все происходящее, – желанию быть счастливым.

Желание быть счастливым

И здесь мне могут возразить специалисты по эволюционной биологии, считающие, что главная цель всех живых организмов и их деятельности – выживание и воспроизводство. Это вполне справедливо для большинства живых обитателей планеты Земля, но не гомо сапиенс. У нас есть способность размышлять и испытывать эмоции по поводу своих мыслей и чувств (например, понимать, что футбол нам нравится больше хоккея). Мы способны формировать суждения о своем опыте и делать выбор, основанный, как показывают многие наблюдения, на желании не выжить и произвести на свет потомство, а стать счастливыми (хотя оно и возникло для помощи в выживании и воспроизводстве, но с развитием самосознания мотивация к счастью стала сильнее). Например, некоторые вообще не хотят заводить детей, чтобы не снижать уровень удовольствия от жизни^{7}. А когда стремление к выживанию противоречит желанию быть счастливым, когда нужно выбрать одно из двух, желание стать счастливым (как минимум избежать страданий) обычно сильнее. Это заметно у пациентов, испытывающих невыносимую боль. Они вынуждены принимать взвешенное решение о прекращении жизни (при отсутствии клинической депрессии или психотических заблуждений). Может возникнуть соблазн поверить, что пациенты с хронической болью, предпочитающие страдать от нее, а не убивать себя, хотят выжить даже ценой собственного счастья. Но скорее их болевой порог высок и они могут чувствовать себя счастливыми, несмотря на дискомфорт. Либо их надежда на избавление от боли достаточно сильна, чтобы переносить ее и верить, что они когда-нибудь станут счастливыми.

Бесконечная погоня

У нас нет выбора того, хотеть быть счастливыми или нет, – так же, как у сердца нет выбора, качать кровь через тело или нет. Мы просто не можем этого не хотеть. Поиски счастья – не просто наше неотъемлемое право или деятельность, зависящая от нашего желания. Это психологический закон, который мы обязаны соблюдать. Даже люди, которые вроде бы к счастью не стремятся и настолько ненавидят себя, что их основной целью становится самоистязание, скажут, что утратили не желание быть счастливым, а веру в то, что они заслуживают счастья. Люди, страдающие от сильной депрессии и склонные к саморазрушению, обычно стремятся избежать боли. Но нельзя сказать, что они больше не хотят быть счастливыми. Они не верят в свою способность быть счастливыми и начинают вести себя соответственно. Депрессия часто приводит к состоянию навязанной беспомощности (как только мы убеждаем себя, что счастье невозможно, мы больше не предпринимаем попыток достичь его). Как сердце продолжает качать кровь даже в случае отказа каких-то его составляющих, так и наше мышление стремится к счастью, даже когда нам кажется, что это не так. При этом неважно, хотим ли мы, чтобы это стало правдой, и даже осознаем ли мы это. Наш мозг создал механизм для выполнения заданной функции, который мы не можем изменить и за которым можем только наблюдать в рамках самоанализа.

Но если счастье – действительно наша основная функция, то почему его так сложно достичь? Этому есть минимум две причины. Само по себе желание достичь счастья не учит нас тому, как это делать. А поскольку мы все способны верить во что-то без подтверждений, многие наши убеждения могут оказаться неправильными. Кто считает, что счастье связано с постоянным поиском удовольствия? Разумеется, удовольствие вносит вклад в счастье. Но посмотрите на людей, живущих исключительно удовольствиями (секс, азартные игры, наркотики и т. д.). Они все равно чувствуют себя несчастными. И их несчастье, заметное даже на расстоянии, может вызвать крах жизни, которая им так нравится. Более того, как ни парадоксально, чрезмерное удовольствие может стать неприятным (пара конфет доставляет приятные эмоции, а слишком много – вызывают тошноту). Счастье не может давать такой эффект по определению.

Избегание потери

Есть и другая причина, по которой нам так сложно добиваться счастья. Оно требует не только радости (позитивного эмоционального состояния), но и отсутствия страданий. К сожалению, мы часто воспринимаем эти явления как самостоятельные и стремимся обрести радость, а не готовиться к решению проблем. Мы думаем, будто все, что приносит радость (хорошая работа, деньги, любящая супруга и т. д.), дает иммунитет от страданий. Но на самом деле оно делает нас еще более уязвимыми к страданию: нам есть что терять.

Избегание боли от потерь важнее, чем радость от приобретения. Многие из нас, вынужденные выбирать одно из двух, склоняются к тому, что психологи называют избеганием потери. Например, большинство экспертов соглашаются, что в сфере дневного трейдинга лучший способ зарабатывать – быстро продавать акции, падающие в цене, и придерживать растущие. Но одно исследование показало, что около 62 % трейдеров поступают с точностью до наоборот: продают растущие акции и сохраняют падающие^{8}. Почему? Хотят избежать потерь. Желание хранить теряющие в цене акции достаточно долго, пока они не станут расти, и продавать растущие, пока цены на них не начнут падать, было сильнее желания испытать радость от выигрыша (придерживать растущие акции, пока те не достигнут пика цены).

Чувство бессилия

Говорят, что даже Будда искал просветления, стремясь решить проблему страдания. Знаменитая буддийская притча рассказывает о Шуддходане, главе племени шакья^[5], который не позволял своему сыну, принцу Сиддхартхе (впоследствии ставшему Буддой Шакьямуни), покидать пределы королевского дворца, пока тот рос, чтобы оградить его от бед окружающего мира. Но Сиддхартхе четыре раза удалось покинуть дворец, каждый раз через разные ворота. В первое утро, выйдя из дворца через западную стену, он увидел мать, кормящую грудью младенца. На второе утро, выйдя за северную стену, он увидел старика, сидящего у дороги. На третье утро, выйдя за восточную стену, он встретил прокаженного, просившего милостыню. А на четвертое утро, выйдя за южную стену, он натолкнулся на труп.

Эти четыре встречи олицетворяют четыре неизбежных страдания: рождение, старость, болезнь и смерть. Первое возникает в результате самого факта рождения: несбывшиеся желания; люди и события, которые нам не нравятся; отдаление от приятных людей и событий. Страдание старости связано с тем, что мы чувствуем вследствие потери психологической и физической гибкости. Страдание болезни – то, что мы испытываем в нездоровом состоянии. А страдание смерти – понимание, что когда-нибудь мы умрем. Вместе все это описывает почти любой вид человеческого страдания.

После этих встреч Сиддхартха задался вопросом, который актуален сейчас ничуть не меньше, чем 2500 лет назад: как может человек достичь счастья в жизни, когда она постоянно приносит ему страдания? В попытке найти ответ он принял жизнь аскета, лишив себя земных благ, привязанность к которым считалась в то время корнем всех страданий. Однако после нескольких лет нищенства он пришел к выводу, что это бесполезно. Разочаровавшись, но не потеряв решимости, он постепенно погрузился в глубокую медитацию под ветвями фикусового дерева и обрел ответ в просветлении.

Но найденный принцем ответ был не в том, что страдание возникает из-за разочарования в желаниях (как утверждают многие школы буддизма). Скорее его корни в заблуждениях относительно природы жизни – особенно обманчивой веры в то, что нам не хватает сил для преодоления препятствий. Согласно принципам нитирэн-буддизма, не в самих препятствиях причина наших бед. Мы страдаем из-за того, что сталкиваемся с препятствиями и не верим, что можем их преодолеть. Даже постоянное страдание – клиническая депрессия – считается результатом действия чувства бессилия.

Утверждение, что не все проблемы разрешимы (в том числе три из четырех неизбежных страданий – старость, болезнь и смерть), звучит разумно. Но нитирэн-буддизм утверждает, что не все проблемы можно решить исключительно желательным способом. И это не уловка, а скорее новое определение понятия, позволяющее сделать первый шаг к устранению проблемы.

Преимущества невзгод

Жизнь, как учит основной принцип нитирэн-буддизма, – победа или поражение. Истинное и ложное, успех и неудача, приобретения и потери, конечно, очень важны. Но, согласно принципам нитирэн-буддизма, ничто не дает нам больше счастья, чем победа, и ничто не заставляет страдать так сильно, как поражение.

Однако в нитирэн-буддизме победа не означает поражения другого. Это скорее преодоление препятствий и связано не с освобождением от невзгод, а с получением максимальных преимуществ от наличия препятствий. Вы не просто сдаете экзамены, а становитесь хорошим врачом. И не просто лечите разбитое сердце, а учитесь любить себя.

Как узнать, когда же возникает подлинная победа? Когда получаемое нами преимущество приносит радость или хотя бы удовлетворение. Иногда это предполагает решение проблем не тем способом, каким хотелось бы. Исполнение желаний – далеко не всегда главное преимущество, которое мы можем получить при преодолении препятствия. Например, если бы мне удалось воссоединиться с бросившей меня подругой, то я бы не смог понять, что не она приносит мне счастье, а любовь к себе гораздо важнее, чем любовь другого человека. Кроме того, наши желания зачастую не в полной мере отражают наши ожидания. Новые отношения, новая работа и даже отпуск – примеры того, что теоретически может помочь нам справиться с одиночеством, скукой и напряжением, но часто не помогает^{9}.

Это не значит, что нам не стоит бороться за желаемый результат. Но не нужно забывать, что главное преимущество препятствия может отличаться от ожидаемого. Иногда оно возникает вследствие неудачи: именно она заставляет нас искать другой путь, который мы прежде не рассматривали, но который оказывается лучшим (если не единственным) для решения проблемы. Порой неудача, ведущая к благу, позволяет достичь большего, чем мы хотели, и победа оказывается еще величественнее. Провалив экзамен, я смог в итоге стать более профессиональным врачом, поскольку мне пришлось изучить все учебники по два раза.

Иногда истинное препятствие внутри нас. Это могут быть недостаточная гибкость или страхи. Но когда вы преодолеваете и внешние, и внутренние барьеры, вы получаете главное преимущество – мудрость.

Невзгоды как катализатор

Именно так произошло с моим пациентом по имени Рик, пожаловавшимся на уплотнение в шее. Это был человек ростом под 190 см. Казалось, ширина его плеч ничуть не меньше роста. Диаметр уплотнения составлял всего пару сантиметров.

Однако этого было достаточно. Новообразование было плотным, стабильным и безболезненным – в общем, со всеми признаками злокачественной опухоли. Рик заметил его всего за месяц до визита ко мне. Я предположил, что уплотнение растет быстро – еще один плохой знак. Рик не страдал ни от каких инфекционных заболеваний.

Я порекомендовал провести биопсию (на которую он согласился) и договорился о визите к хирургу. Через неделю Рик перезвонил мне, чтобы задать еще несколько вопросов. Наше общение началось миролюбиво. Он рассказал мне, что пошел к хирургу, тот немедленно дал ему направление на биопсию… И вдруг Рик завопил. Ему пришлось ждать тридцать минут в коридоре, а затем еще пятнадцать минут в смотровой! Он ожидал, что биопсию сделают в кабинете, а его потащили в операционную! Он хотел получить общий наркоз, а ему предложили местный! Что это, черт возьми?

Я слушал его в полном оцепенении – не только потому, что он застал меня врасплох, но и потому, что во время своей пламенной речи (длившейся почти десять минут) он не сделал ни одной паузы, чтобы я смог ответить. Однако к тому времени, когда он закончил, ко мне уже вернулось самообладание, и я предложил ему прийти ко мне и обсудить случившееся.

Он зашел после обеда с подругой и был гораздо спокойнее. Он даже посмеялся над тем, что после телефонного разговора со мной кто-то вызывал полицию. Оказывается, во время произнесения своей тирады он стоял в книжном магазине, и его крики напугали окружающих. Мне показалось, что он совершенно не понимает, почему окружающие повели себя так, и думает, что это недопустимая ответная реакция на его попытку «выпустить пар». При этом он, правда, извинился за то, что был «немного резок» в общении со мной.

Я принял его извинения и сказал, как мне жаль, что ему пришлось испытать неприятные чувства при общении с хирургом. А затем я сообщил ему (так мягко, как только мог), что получил результаты биопсии и они совсем не радуют: диагностирована лимфома Ходжкина.

Он удивленно посмотрел на меня, а затем, после длинной паузы, неуверенно спросил:

– Это же лечится, правда?

Я кивнул.

– Химиотерапия? – спросил он.

– Да.

Он сделал паузу и задумался. Затем взял свою подругу за руку и сказал:

– Хорошо, я согласен.

Однако его подруга убрала свою руку и сказала с дрожью в голосе:

– Я так устала от того, что ты постоянно на меня злишься… Тебе нужна помощь, чтобы исправиться, иначе дальше будешь справляться со всеми проблемами один.

Он моргнул. Казалось, он был ошеломлен сильнее, чем когда я сообщил ему о раковом заболевании. Я ожидал агрессии, однако через несколько секунд он только кивнул и сказал: «Хорошо».

Через пять месяцев, после окончания курса занятий по управлению гневом, он вернулся ко мне и заявил, что лимфома (которая теперь была в ремиссии) – лучшее событие за всю его жизнь. По его словам, теперь он понял, что иначе его склонность к гневу привела бы к расставанию с подругой. Но если бы у него не развилась лимфома, он вряд ли бы почувствовал, насколько сильно ему нужна ее поддержка, и не услышал бы ее слов о том, что ему нужна помощь. Тогда он смог бы сохранить жизнь, но потерял бы то, ради чего стоило жить, – любовь хорошей женщины. По его словам, он победил не только потому, что исцелился от лимфомы, но и потому, что смог измениться и сохранить отношения с подругой.

Мудрость и конец страданиям

На самом деле мудрость может положить конец любому страданию, не меняя вызвавших его обстоятельств. Так произошло со мной, когда я перестал страдать из-за разрыва с подругой. Мне понадобилось не возобновить отношения, а понять, что этого не нужно. Большинство из нас считают проблему решенной, когда она больше не мешает. Однако с точки зрения нитирэн-буддизма проблема решена, когда она больше не заставляет нас страдать, избегать или преодолевать неприятные обстоятельства, вызванные движением к нашей цели. Разумеется, иногда мы предпочитаем вполне определенный путь, и зачастую именно он необходим нам, чтобы заявить о победе. Однако нужно помнить, что путь к ней не один. Виктор Франкл писал, что когда мы не можем изменить ситуацию, то вынуждены менять себя. И человек способен превратить в победу даже безвыходную ситуацию – неизлечимую болезнь или неоперабельную раковую опухоль^{10}.

С точки зрения буддиста это не означает отрицания ни существующих у нас проблем, ни страданий от них. Скорее мы используем страдание как основу для создания чего-то полезного. При возникновении сложных обстоятельств, которые мы не в силах контролировать, единственное решение – понять, как создавать с их помощью важную для нас ценность (как понял это Франкл – психиатр, ставший узником Освенцима). Он не только сострадал товарищам по несчастью, но и мечтал о дне, когда сможет рассказать об уроках, полученных в нацистском концлагере.

В сущности, пример Франкла учит нас тому, что суть победы – в отказе признать поражение. Проблемы бывают мелкими и глобальными, мирскими и экзистенциальными; какие-то можно решить удобным способом, другие – нет. Но победа не только требует, чтобы мы постоянно боролись с проблемой со всей силой. Именно в этом состоит ее суть. Иными словами, способность победить зависит не только от результата, но и от того, что мы чувствуем на пути к победе. Разве можно сказать, что мы достигли лучшего результата, если на пути к нему мы страдаем, не веря в то, что победа будет за нами? Достижение победы требует времени. Наслаждение ею – краткий миг. Поэтому наши чувства во время борьбы не менее важны, чем в момент ее завершения.

Исследования показывают, что большинство людей, когда они сталкиваются с серьезной потерей (например смертью супруга или родителя), некоторое время страдают, а потом обычно приходят в себя («застревание» в горе или явная депрессия после таких событий встречаются крайне редко)^{11}. Но знание того, что нам суждено вернуться в норму, не уменьшает глубины страдания от этих травм в момент, когда мы с ними сталкиваемся. Поэтому непобедимый разум, благодаря которому надежда сохраняется всегда, не просто необходим для победы. Это и есть победа. Отказываясь сдаться, мы не подчиняемся не только обстоятельствам, но и ежеминутному страданию. Стойкость состоит не только в том, чтобы возвращаться к обычному уровню жизнедеятельности после потери, но и в том, чтобы прежде всего не опускаться ниже этого уровня.

Что значит непобедимый разум

Это не только способность быстро восстановиться после проблем или встречать их спокойно и даже уверенно, без депрессии и беспокойства, но и умение ежедневно бороться с препятствиями, пока мы их не преодолеем (или не проиграем окончательно). Непобедимый разум – не отсутствие уныния или отчаяния. Это разум, который работает несмотря ни на что. Даже когда нас никто не поддерживает, когда мы устали до полусмерти, непобедимый разум помогает не забывать о том, что поражение возникает не тогда, когда мы терпим фиаско, а когда мы сдаемся. Он не питается ложными надеждами – он надеется, что рано или поздно найдет решение (даже если оно нам не понравится). И как только он поймет, что это решение может сработать, то примет его. Именно непобедимый разум дает творческие способности, силу и смелость, необходимые для поиска реальных решений и отношения к препятствиям не как к преградам, а как к средствам достижения желаемого. Никто не гарантирует победу, но непобедимый разум означает стремление к победе, готовность бороться и работать упорнее остальных, пробовать множество решений и понимать, что никто, кроме нас, не обеспечит желанную победу. Мы понимаем, что перед нами попросту нет препятствий, не позволяющих нам создавать ценность. Любое сомнение нужно воспринимать как заблуждение. У всех есть возможность выработать непобедимый разум, позволяющий не просто выживать в условиях личных трагедий, экономических кризисов и вооруженных конфликтов, но и решать подобные проблемы.

Кажется, обычному человеку невозможно достичь такого состояния. Этой способностью были наделены уникальные люди вроде Виктора Франкла или великого защитника свободы Нельсона Манделы. Однако инструменты, которыми они пользовались для достижения целей, доступны каждому. В своей автобиографии «Долгая дорога к свободе» Мандела описывает, как одержал победу в условиях двадцатисемилетнего тюремного заключения с помощью именно тех принципов, о которых пишу я^{12}.

Люди могут не только рождаться, но и становиться особенными. Достаточно оглянуться по сторонам и найти в своем окружении таких же стойких людей, как Франкл или Мандела. Ниже я расскажу несколько историй, которые наглядно показывают, что непобедимый разум встречается не так уж редко.

Глава 2
Найдите свою миссию

Ницше писал, что если у человека есть зачем жить, он может выдержать любое как. Однако, согласно принципам нитирэн-буддизма, не каждое «зачем» или «почему» так же важно, как и остальные. Чтобы обрести жизненную силу (позволяющую выдержать все невзгоды), необходимо «почему», которое предполагает участие в жизни других.

То, что у моего пациента Стива есть проблема, связанная с отсутствием нужного «почему», было заметно по целому ряду признаков. Сразу после того, как мы познакомились и обменялись рукопожатиями, он судорожно выдохнул, как будто его ударили под дых, глубоко вдохнул через нос, сделал второй, еще более сильный вдох, как будто ему не хватало воздуха, и наконец шумно выдохнул через рот. Через несколько секунд, когда я принялся изучать записи о нем на своем компьютере, он проделал это еще раз.

Изучив данные Стива, я отвернулся от экрана, сложил руки на коленях и спросил у него, почему он решил ко мне прийти.

– У меня проблемы со сном, – ответил Стив.

Я изучал его несколько секунд. Даже когда он не склонялся надо мной, а сидел напротив, он все равно казался великаном. Его тело было почти таким же длинным, как и ноги. Одет в дорогой костюм, но небрежно. Ремень затянут слишком туго, брюки сморщены, как будто он сильно похудел, причем недавно, а галстук ослаблен и немного сдвинут влево.

Я спросил, в чем проблема: в засыпании, в чуткости сна или чем-то еще.

– Я ложусь в постель в десять вечера и не могу заснуть до двух-трех утра, – ответил он. По его словам, в последние три-четыре месяца он спал всего по несколько часов за ночь.

– Во сколько вы встаете?

– В шесть утра, хотя в этом больше нет необходимости, – сказал он с сожалением. – Старые привычки умирают медленно.

– А почему в этом больше нет необходимости?

Он сделал еще один глубокий вдох и медленно выдохнул:

– Я потерял работу.

Стив был вторым пациентом, которого я принял в это утро.

– Очень жаль, – сказал я.

В ответ он только махнул рукой.

– Когда это случилось? – спросил я.

– В январе.

Четыре с половиной месяца назад – чуть раньше, чем начались проблемы со сном. Я подумал, что в этом почти наверняка и кроется причина его бессонницы. Однако, зная о своей склонности к преждевременным выводам, я заставил себя заняться деталями.

– Хорошо ли вы спали четыре-пять месяцев назад? – спросил я.

– Как младенец.

Затем я спросил, удается ли ему нормально спать хотя бы иногда, хоть одну ночь в неделю. Он ответил отрицательно. Пару-тройку ночей в неделю он вообще не засыпал по ночам. Пытался ли он вздремнуть днем? Да. Помогало ли это восстанавливаться? Снова «да». Насколько часто он употреблял алкоголь? Не больше пары кружек пива на выходных. Использовал ли он алкоголь, чтобы заснуть? Пару раз, но это не сработало. Употреблял ли он для расслабления какие-нибудь препараты? Нет. У него не было никаких серьезных заболеваний, аллергий на лекарства, и он не принимал их регулярно.

– Снизился ли в последнее время ваш вес? – спросил я.

Он признался, что да.

– Вы не голодны? – поинтересовался я.

Он покачал головой.

– Оцените ваш уровень беспокойства по шкале от 1 до 10 с момента, когда потеряли работу.

Его глаза слегка расширились. А затем, к моему и, видимо, своему удивлению, он заплакал.

Можно ли стать более счастливым?

В теории заданного значения счастья предполагается, что наш субъективный уровень благополучия определяется прежде всего наследственностью и чертами характера, сформировавшимися в ранние годы. Он почти не меняется в течение жизни^{13}. Я сказал Стиву, что уровень счастья может временно меняться в связи с жизненными событиями, но почти всегда возвращается к базовому, когда мы привыкаем к их последствиям^{14}.

– Сколько времени это обычно занимает? – спросил он, вытирая глаза.

– Сложно сказать, – ответил я. – У всех по-разному.

Он вздохнул и тряхнул головой.

– Я просто не понимаю. У меня более чем достаточно денег, отличный дом, две машины и яхта, которую я просто обожаю. Все отлично в браке и никаких проблем с ребенком. Здоровье тоже хорошее, – он выглядел совершенно обескураженным.

Я кивнул. Все больше исследований подтверждает, что привыкнуть можно даже к успешной карьере, деньгам и браку. Именно поэтому ничто из упомянутого Стивом не помогает преодолеть кризис^{15}. Все это уже давно не приносит ему счастья и не может защитить от значительных потерь.

А потеря Стива была очень серьезной. Многие исследования подтверждают теорию заданного значения, но другие показывают, что некоторые события – например, неожиданная смерть ребенка или повторяющиеся увольнения – способны снизить уровень счастья^{16}. Почти любой поймет, почему смерть ребенка лишает родителя радости надолго. Однако с увольнениями ситуация несколько сложнее: исследования показали, что чрезмерная сосредоточенность на материальном, например на карьерном росте, обычно приводит к небольшому снижению уровня счастья^{17}. Почему же тогда нас так пугает, когда мы несколько раз подряд остаемся без работы?

Разумеется, деньги – не единственная причина для работы. И это хорошо знают большинство миллионеров и миллиардеров, которые начинают трудиться с раннего утра. Мы работаем и для того, чтобы создать ценность. Если верить Цунэсабуро Макигучи, японскому педагогу начала XX века, основателю и президенту «Сока Гаккай», создание ценности для других – ключ к достижению личного счастья. Возможно, мы более заинтересованы в мирских удовольствиях вроде романтической любви, секса, еды или чтения. Однако результаты исследований все чаще показывают, что качество или количество ценности, создаваемой для других, серьезнее всего влияет на наше состояние счастья^{18}.

Недавние исследования показывают, что теория заданного значения нуждается в модификации (мы больше влияем на уровень своего счастья в долгосрочной перспективе, чем принято считать), и это нужно именно потому, что Макигучи прав. Мы действительно можем стать счастливее, помогая другим. Согласно одному исследованию, в котором изучались данные немецкого опроса SOEP^[6] (представляющего результаты одного из самых давних и масштабных наблюдений за уровнем счастья в мире), сильнее всего с удовлетворенностью жизнью в долгосрочной перспективе коррелировал альтруизм^{19}.

Согласно другому исследованию, альтруизм не просто коррелирует с уровнем счастья; он вызывает счастье – по крайней мере в краткосрочной перспективе. Психолог Соня Любомирски попросила студентов совершать по пять добрых дел в неделю на выбор на протяжении шести недель, и те сообщили о значительном повышении уровня счастья в сравнении с контрольной группой, которая ничего не делала^{20}.

Почему же создание ценности для других повышает заданный уровень счастья, а карьерный рост, деньги и брак – нет? В разговоре со Стивом я предположил: это может быть связано с тем, что чем больше ценности мы создаем для других, тем более ценными считаем самих себя. Иными словами, помощь другим повышает нашу самооценку^{21}.

– Я всегда знал, что работа важна для моей самооценки, – сказал Стив. – Но я просто не задумывался об этом глубоко.

– Стоит рассмотреть и другую возможность, – сказал я. – Если создание ценности повышает уровень счастья в долгосрочной перспективе, потому что улучшает самооценку, то же должны делать успехи в карьере и богатство. Но нет. Возможно, создание ценности для других увеличивает уровень счастья не потому, что повышает самооценку, а потому, что усиливает ощущение цели^{22}.

Если наша самооценка определяет ценность, которую мы приписываем себе (насколько мы себе нравимся), то ощущение цели определяет уровень воспринимаемой ценности нашей жизни (насколько важной мы ее считаем). Известно, что адекватная самооценка – необходимое условие для счастья, но завышенная не обусловливает повышение уровня счастья (возможно, из-за того, что любой уровень любви к себе выше нормы почти гарантированно приводит к нарциссизму). А чем сильнее ощущение цели, тем более мы счастливы^{23}.

– А когда мы теряем ощущение цели – способность создавать ценность с помощью самых важных действий, – подытожил я, – то нам крайне сложно не стать несчастными.

Стив кивнул. По его словам, он мог думать только о потере любимой работы. Он не знал, что делать дальше и кем себя считать. Будучи партнером в компании, работавшей на рынке прямых инвестиций, он отвечал за выкуп компаний, находившихся в сложной ситуации, реорганизацию и управление их деятельностью или прибыльную перепродажу. Но когда в 2008 году грянул экономический кризис, финансирование за счет прямых инвестиций иссякло, а банки не только отказывались давать новые кредиты, но и начали отзывать уже выданные. Стало практически невозможно найти хорошие объекты для инвестиций, которые позволили бы обеспечить инвесторам нужную прибыль. Портфель компании начал постепенно сокращаться, поскольку она была вынуждена отдавать инвесторам все больше денег. В итоге она закрылась. В возрасте 56 лет Стив остался безработным – впервые в жизни.

– Мне кажется, что я просто тону, – сказал он под конец, еще раз глубоко вздохнув.

– Вы постоянно вздыхаете, – отметил я.

– Да, это еще одна проблема, – ответил он. – Иногда кажется, что мне не хватает воздуха, – и он снова глубоко вздохнул.

С помощью стандартного набора вопросов о том, что усугубляет или облегчает его одышку, я выяснил, что проблема не связана ни с болезнью легких, ни с болезнью сердца. Я мог бы провести исследование легких или сделать эхокардиограмму, однако чувствовал, что в этом нет необходимости. Я послушал сердце и легкие, пальпировал живот, после чего уселся на место.

Затем я сделал паузу, чтобы собраться с мыслями.

– Обычно я называю такой вид одышки воздушным голодом.

– Да! – энергично согласился Стив. – Именно это я и чувствую.

Я кивнул.

– Думаю, в вашем случае проблема вызвана беспокойством.

Я предположил, что метафорическое для него превратилось в буквальное: его мозг превращал образ «тонущего» в физическое ощущение удушья.

– Думаю, что именно это вызывает у вас бессонницу и потерю аппетита. Возможно, для вас неважны деньги. Но, очевидно, вам важно понимать, кто вы. Я думаю, что такое же беспокойство испытал бы любой человек, потерявший ощущение цели и не понимающий, как его вернуть.

Взгляд Стива забегал, как будто он ушел в себя.

– Звучит… вполне правдоподобно…

– Главное, Стив, что вы можете вернуть это ощущение, – сказал я. – Вам нужно просто найти что-то еще, что кажется вам важным.

Стив пожал плечами.

– Я не знаю, чем еще мог бы заняться.

– Что ж, – сказал я деловито, – именно это вам теперь и надо выяснить.

– Пока что я даже не могу понять, как заснуть, – угрюмо ответил он.

Я кивнул.

– Беспокойство – обоюдоострый меч. В небольших дозах оно мотивирует, а в больших – парализует. Поэтому для начала научитесь контролировать его. Не нужно его устранять, достаточно снизить уровень, чтобы оно вас мотивировало. Думаю, нам помогут лекарства, по крайней мере в первое время. Вы должны успокоиться настолько, чтобы вновь обрести способность ясно мыслить, и понять, что хотите делать дальше. И если вы сможете обрести новое ощущение цели, думаю, велик шанс решить проблему беспокойства.

Стив молча сидел, погрузившись в размышления. Затем, едва заметно пожав плечами, он согласился.

– Я назначу вам лекарство, – сказал я, потянувшись за бланком рецепта. Я договорился со Стивом, что позвоню ему через две недели, чтобы узнать, как идут дела. И если проблема с беспокойством к тому времени не решится, можно увеличить дозу.

– Подумайте, что вам больше всего нравилось в предыдущей работе, – сказал я на прощание. – Что было самым значимым и приятным? Подумайте о чем-то еще, что приводит вас в похожее состояние.

Когда я перезвонил ему две недели спустя, он сказал, что чувствует себя еще хуже. «Я сломал себе голову, пытаясь понять, чем еще хотел бы заняться», – сообщил он. Стиву казалось, что мне удалось нащупать корень его проблемы, однако две недели попыток подтвердили: он не может понять себя. Беспокойство усилилось. Он плохо спал и потерял аппетит.

Я сказал, что мне очень жаль это слышать, но это меня не удивляет. Я размышлял над своим советом и понял, что не до конца прояснил контекст. Я предложил ему поискать новую стратегию создания ценности. Однако ему нужно было прежде всего определиться с миссией.

Определение личной миссии

Слово «миссия» происходит от латинского mittere («отправлять») и впервые было использовано в 1598 году испанскими иезуитами для описания отправки членов ордена за границу. Позже, в начале XX века, вооруженные силы начали использовать этот термин для описания отправки самолетов на боевые операции. А к концу XX века компании начали создавать миссии для описания цели своего существования.

– Да, у нас тоже была миссия, – кивнул Стив на второй встрече.

– И вы знаете, что миссия компании считается ее самой масштабной целью, определяющей причину ее существования.

– Разумеется.

– Лично мне кажется, что люди ничем не отличаются от компаний. Наша цель – или функция – в том, чтобы стать счастливыми.

– Наша функция в том, чтобы стать счастливыми? – неуверенно повторил Стив.

Я кивнул.

– Не знаю, – сказал он, нахмурившись. – Я, конечно, хочу быть счастливым, как и все, но это… звучит несколько… эгоистично.

– Ничего эгоистичного, – возразил я, покачав головой. – Может, вы и не более достойны счастья, чем другие, но и не менее. Похоже, во многом наше счастье зависит от нашего вклада в счастье других. И желание быть счастливым предполагает, что вы хотите счастья и другим. Как вы думаете, почему нас просят в случае разгерметизации салона самолета сначала надеть кислородную маску на себя и только потом помогать другим? Мы можем заботиться об окружающих только тогда, когда позаботимся о себе. Да, мы можем дарить счастье другим, когда сами несчастны. Но это куда лучше получается, когда мы счастливы.

Исследования показывают, что наш уровень счастья влияет на счастье не только людей, близких нам по духу, но и тех, кто физически недалеко от нас^{24}. Еще интереснее то, что наше счастье может влиять на счастье других, отделенных от нас тремя уровнями отношений (не только друзей наших друзей, но и их друзей)^{25}. Судя по всему, эмоции заразны ничуть не меньше инфекционных заболеваний.

Лицо Стива стало задумчивым.

– Даже если моя функция в том, чтобы стать счастливым, – сказал он, – то как знание этого поможет мне понять, что делать дальше?

– Перестаньте думать о том, что хотите делать дальше. Начните рассматривать каждый следующий шаг как способ достижения, как стратегию.

– Стратегию того, как стать счастливым?

– Стратегию выполнения миссии, которая сделает вас счастливым.

Я сказал, что Стиву нужно наметить максимально общую ценность, которую ему было бы интересно создать, а затем выявить конечную цель, на которую должны быть направлены все стратегии создания ценности (например работа). «Это должно быть нечто, определяющее основную причину, по которой вы хотите действовать».

Нитирэн-буддизм утверждает, что функция всех людей одинакова: стать счастливыми. А миссия каждого индивидуальна: ценность, которой человек решает посвятить жизнь, зависит от личных предпочтений. Таким образом, миссия – не то, чем нас наделяет внешняя сила или высшее существо. Это то, что мы поручаем себе.

– Определив свою миссию, – сказал я, – мы можем превратить интересные для нас действия по созданию ценности в стратегии, благодаря которым можем ее достичь.

Например, создание скульптур может стать стратегией, позволяющей сделать мир красивее. А преподавание – стратегия, побуждающая детей к великим свершениям.

Разумеется, Стиву было не обязательно определять для себя миссию. Удовольствия от жизни могут и так оставаться удовольствиями. Он мог бы воспринимать свою работу, хобби и другие занятия по-прежнему. Он мог считать это простыми наслаждениями или необходимым злом, способом достижения другой цели (например зарабатывания денег). Но если бы он принял миссию – например, стать своего рода бодхисатвой (в буддизме – человек, посвящающий себя счастью других), – то смог бы получать не только больше удовлетворения, но и (если верить недавним исследованиям) нечто важное, чего не дает радость от обычных приятных занятий, чего не удается достичь большинству людей, не имеющих ощущения цели. Речь о росте личностной силы.

– А почему миссия даст мне силу? – спросил Стив.

Я сказал: прежде всего потому, что стратегии часто оказываются провальными. Компании остаются банкротами. Скульптуры не находят покупателя. Учителя теряют работу. Но миссия выживает всегда. Когда наша любимая стратегия проваливается, нам может быть грустно. Но если мы привержены миссии, то со временем сможем собраться, отряхнуться от пыли и найти другую стратегию, которая понравится нам ничуть не меньше. Не скажу, что восстановиться после утраты стратегии, которая нам нравится, легко. Возможно, она позволяла нам делать то, для чего мы идеально подходили (например, выкуп компаний, находящихся в сложном положении, и наведение в них порядка) или что могли создать только мы (например, прекрасная скульптура, потрясающая книга или запоминающаяся песня). Но уникальность ценности, создаваемой в рамках конкретной стратегии, связана скорее не с ощущением цели, а с удовлетворением нашего эго. А это хоть и приятно, но чаще всего не приводит к повышению уровня счастья в долгосрочной перспективе.

Ощущение цели

– Поэтому, – сказал я, – если скульптор думает не только о творчестве, но и о том, как сделать мир красивее, ему проще справиться с препятствиями вроде невозможности продать скульптуру или случайного ее разрушения. Даже утрата способности заниматься скульптурой (например в результате заболевания) может стать преодолимым препятствием.

– Это как? – скептически спросил Стив.

– Создание букетов? – предложил я. – Веб-дизайн? Не знаю. Просто хочу сказать, что скульптура – не единственный способ сделать мир прекраснее.

Работа, которую мы считаем важной, а не просто приятной, повышает нашу способность справляться с напряжением. Уход за пациентами со смертельными заболеваниями считается в здравоохранении чуть ли не самой нервной работой, но у людей, которые ею занимаются, чуть ли не самый низкий уровень выгорания^{26}. Почему? В исследовании медсестер, оказывавших паллиативную помощь, выяснилось, что они очень часто испытывали вдохновляющее ощущение цели – облегчить жизнь смертельно больных^{27}.

Возможно, еще более примечательно то, что ощущение цели повышает нашу способность выносить физическую боль. В своем исследовании психолог Филип Зимбардо наносил удары электрическим током группе студентов, чтобы выявить их порог восприимчивости к боли. Затем он предложил некоторым из них (экспериментальной группе) продолжить, то есть получить еще несколько ударов током, сообщив, что это будет иметь огромное значение для науки. Другой же группе (контрольной) он не дал выбора, а также ничего не сказал о научном значении работы. Сравнив результаты этого этапа эксперимента, он обнаружил не только то, что экспериментальная группа сообщила о меньшем уровне боли, но и то, что физиологическая реакция на нее (по результатам измерения гальванического сопротивления кожи) оказалась значительно слабее^{28}.

Формулировка и принятие миссии способны усилить наше ощущение самоценности^{29}, замещая наш образ как одного из миллиардов людей другим, героическим. Вооружившись верой в важность нашей миссии для других, мы найдем в себе силы бороться даже тогда, когда другие (не имеющие никакой цели, кроме удовлетворения собственных желаний) сдаются^{30}. Внутренняя сила, поддерживающая миссию, бывает так огромна, что порой мы даже готовы рискнуть собственной жизнью: например, пожертвовать почку или первым броситься на тушение пожара.

Принятие миссии также помогает нам не испытывать скуки при выполнении повседневных дел. Повышение воспринимаемого уровня жизни (снижение уровня скуки) значительно улучшает настроение^{31}. Не исключено, что именно это объясняет, почему даже самая скромная миссия – например, стимулирование других к успеху – помогает повысить интерес даже к занудным действиям.

Именно поэтому, как сказал Мартин Лютер Кинг, «даже если человек подметает улицы, он должен делать это так, как рисовал Микеланджело, как сочинял Бетховен, как писал Шекспир. Он должен подметать улицы так хорошо, чтобы все хозяева небес и земли остановились и сказали: „Здесь жил великий подметальщик улиц, который отлично проделал свою работу”».

Выражая в миссии конкретную ценность, которую мы хотим создать, мы можем улучшить свою способность к определению границ. Когда нас просят выполнить задачу или помочь, а мы предпочли бы отказаться, наличие четкой миссии поможет сопротивляться потребности делать благо другим и выбрать то, что лучше для нас.

Миссия дает решимость, силы и смелость, необходимые для преодоления препятствий, которые могут свести с ума. Как ярко продемонстрировал Виктор Франкл, способность создавать ценность даже в самых ужасающих условиях часто помогает нам их пережить. В момент обретения смысла страдание перестает быть страданием. В сущности, Франкл заявлял, что смог выжить в тяжелых условиях только за счет того, что решил превратить свое заключение в нацистском концлагере в способ улучшить мир благодаря пониманию важности и смысла происходящего.

Отсутствие миссии

Если мы уже счастливы и успешны, то вряд ли будем страдать из-за отсутствия миссии. По крайней мере, пока не подойдем к концу жизни и не увидим, что, хотя какие-то ее моменты и были приятными, события просто следовали одно за другим, без четкой траектории или цели, без кульминации или достижения долгожданных результатов, и чувство неудовлетворенности конечным результатом нашей жизни не овладеет нами. Но если мы можем сопоставить свою миссию не только с особенными событиями, но и с обычными, то обнаружим, что она стала организующим принципом. Когда мы принимаем решения с оглядкой на нее, то все, что прежде казалось нам последовательностью отдельных элементов, превращается в части единого целого, придающего вес даже вроде бы непоследовательным действиям (вечерника на день рождения супруга, визит к заболевшему другу или даже ситуация, когда мы пропускаем вперед другую машину в пробке). Иными словами, миссия помогает почувствовать, что наша жизнь важна в каждый момент.

Кроме того, она помогает нам не сломаться в случае серьезной потери, легче переносить стресс, повысить чувство собственной ценности, обуздать склонность сдаваться, получать больше удовольствия от повседневных дел, легче говорить «нет», защититься от отчаяния и придать больше важности событиям нашей жизни. На мой взгляд, мало что может дать такую же стойкость.

Стив внимательно посмотрел на меня.

– Хотите верьте, хотите нет, но для меня эту роль играла работа в секторе прямых инвестиций…

– …пока ее у вас не отняли, – заметил я.

На это он ничего не ответил.

– Вот что, – сказал я. – Не буду утверждать, что работа в секторе прямых инвестиций, создание скульптур или преподавание неважны или не стоит к ним слишком привязываться. Но если это все, к чему мы привязаны, то у нас нет никаких эффективных способов защититься от страданий.

Я предположил, что Стив просто шел по накатанному пути: ждал, что обретет полноту жизни в выполнении конкретной стратегии, работе в секторе прямых инвестиций, а не четко определенной миссии. Он был скорее привязан к тому, что делал, чем к тому, почему он это делал.

– Но я знаю почему, – заявил он. – Я любил это.

– И именно поэтому, – сказал я, – потеряв то, что вы любили, вы и пришли ко мне.

Приверженность миссии

Чтобы внести максимально важный вклад в создание непобедимого разума, мы должны влюбиться в свою миссию так же, как и в стратегии, которые мы используем для ее выполнения. Мы должны полюбить ее, как родитель ребенка. Нужно не забывать о ней, поддерживать и развивать ее и всегда быть готовым чем-то ради нее пожертвовать.

Макигучи считал, что такой уровень приверженности миссии возможен только тогда, когда стратегии, помогающие ее реализовать, сами по себе дают нам какие-то преимущества. Если мы воспринимаем то, что делаем, не как жертву, а как способ получения личной выгоды (даже если сама работа неприятна), то сможем надолго сохранить и интерес, и приверженность. Например, работа в Корпусе мира^[7] может показаться отличной стратегией создания ценности для других, но мы вряд ли могли бы заниматься ею всю жизнь, не имея других источников дохода.

К сожалению, некоторые подходят к поиску миссии не совсем правильно. Сначала они решают, как она должна выглядеть (и на выбор часто влияют ожидания родителей или желание казаться другим хорошим), а затем пытаются увлечься ею. Однако вы не сможете заставить себя испытать нужные чувства усилием воли. Необходим другой подход: думать о создании ценности в том, что вас уже воодушевляет. Поняв, где вы хотите создавать новую ценность, вы (осознанно или нет) уже определяете миссию, которой готовы себя посвятить. Представьте себе, что в вашу одежду без вашего ведома был зашит драгоценный камень. Чтобы воспользоваться им, достаточно понять, что он у вас есть.

Это непросто, но понятно. Достаточно внимательно изучить стратегию, к которой мы уже привязаны (это может быть хобби, работа, которая у нас есть или которую мы хотим иметь), а затем сформулировать миссию, лежащую в ее основе. Не стоит придумывать, что могло бы нас воодушевить. Изучите имеющийся опыт и найдите источник вдохновения в прошлом и настоящем. Либо попробуйте что-то новое и посмотрите, привлекает ли оно вас.

– Еще сложнее, – сказал я, – найти способ выразить словами, почему этот опыт нас воодушевляет, и определить, почему это может стать нашей миссией.

Стив кивнул.

– Поэтому скажите мне, – произнес я, сложив руки на коленях, – что казалось вам самым значимым при работе в секторе прямых инвестиций?

– Много чего, – ответил он. – Искать компании, находящиеся в сложном положении. Оценивать их сильные и слабые стороны. Определять, как мы могли бы их спасти. А если это невозможно – как их разделить и продать по частям…

– Узковато, на мой взгляд. Что казалось вам самым значимым в вашей работе в широком смысле? Что заставляло вас петь от радости?

– Петь? – тревожно переспросил Стив. – Ну, например, когда я видел, что приобретенная нами компания начинает приносить прибыль.

– Еще шире, – попросил я.

– Когда я видел, что компания реализует свой потенциал.

– А это обязательно должна быть компания?

Стив сделал паузу.

– Нет… это могли быть и ее сотрудники. Да, мне очень нравилось, когда они достигали совершенства в своем деле.

– Вот, – сказал я, – это уже полезно для нашей цели. Вы говорите о помощи другим в реализации своего потенциала.

Стив несколько секунд внимательно смотрел на меня.

– Звучит отлично, но… я не знаю, может ли такая цель вдохновить меня так же, как прямые инвестиции…

– Сейчас вы ищете не то, что вас вдохновляет, – напомнил я. – Вы ищете то, что придает вашей жизни смысл, и можете найти это, только разобравшись в том, что вас воодушевляет. Я не уверен, что какой-нибудь скульптор испытывает воодушевление от того, что делает мир прекраснее. Скорее, его вдохновляет сам процесс создания скульптуры. Но ведь именно благодаря этому он украшает мир, и такая работа наиболее значима в его жизни.

После паузы Стив сказал, что я заставил его задуматься о многом и эти мысли не особенно помогли ему справиться с беспокойством. Я предложил ему подумать еще немного и дал рецепт на двойную дозу лекарства. На случай, если оно не подействует, я предложил подумать о психотерапии, надеясь, что наше обсуждение и размышления помогут Стиву добиться прорыва.

Миссия найдена

Первые признаки прорыва я увидел уже на следующей встрече со Стивом, через месяц. Он был в джинсах и футболке, с улыбкой на лице (вместо прежнего обеспокоенного выражения и неуклюжего костюма). Он встал и крепко пожал мне руку. Мы обменялись приветствиями, сели, и я спросил, как у него дела.

– Гораздо лучше, – ответил он. – Настолько лучше, что и не передать словами.

– Что же случилось?

– После нашей последней встречи я постоянно думал о нашем разговоре. Честно говоря, никак не мог отделаться от мыслей о нем. Поначалу даже не спал. Все, что вы сказали, казалось правильным. Но я никак не мог понять, как же сформулировать вдохновляющую меня миссию. Я подумал, что уделяю этому вопросу мало внимания, и постоянно задавал себе вопрос: «В чем моя миссия? В чем моя миссия?» И я все время возвращался к тому, о чем мы с вами говорили: миссия должна состоять в том, чтобы помогать другим реализовать свой потенциал. Я никак не мог двинуться дальше. А потом – не знаю как – я начал привыкать к мысли о том, что мне не обязательно оставаться в секторе прямых инвестиций. И как-то я проснулся утром и понял: моя миссия в том, чтобы помогать людям реализовывать свой потенциал в бизнесе. Это у меня хорошо получается. Это я хорошо знаю. Я знаю, что это прозвучит глупо, но когда я сопоставил это с тем, что вы говорили, – он улыбнулся еще шире, – я почувствовал настоящее вдохновение.

Тут вдохновение испытал и я.

– Это очень серьезный и важный шаг вперед.

– Возможно, но это так странно, – ответил он с неловким смешком. – Мне до сих пор немного не по себе, когда я произношу эти слова вслух.

– Да, так бывает и у меня, – сказал я. – Но это не должно вас останавливать.

– Все случилось пару недель назад, и я до сих пор возбужден, – заметил Стив. – Но мне было интересно понять, считаете ли вы это достаточно широким. Я искренне хочу убедиться, что именно это мне и нужно.

– Думаю, это то что надо.

Стив улыбнулся еще раз.

– Да, я тоже.

Ни следа пассивности, которая часто заметна у людей с хроническим беспокойством.

– Не забывайте этого чувства, – сказал я. – Сейчас оно кажется вам приятным, потому что в новинку. Однако оно может исчезнуть, если вы не будете напоминать себе о нем каждый день. Иногда сложно постоянно думать о своей миссии, но дело того стоит. Попытайтесь сопоставить с ней все свои действия и превратить их в стратегии поддержки, пусть и косвенной. Попытайтесь понять, как делать каждый день хотя бы один шаг вперед. Только так вы сможете сохранить это ощущение. В сложные времена оно придаст вам сил.

– А могли бы вы сказать, в чем состоит ваша миссия? – нетерпеливо спросил Стив, полностью поглощенный своими чувствами и страстно желающий об этом поговорить.

– Помогать людям становиться здоровее, – сказал я.

Он кивнул.

– И поэтому вы работаете врачом.

– Да, и поэтому я пишу книги, – ответил я. – Я начал заниматься этим по другим причинам, но продолжаю именно потому, что у меня такая миссия.

– А как насчет тех, у кого нет страсти ни к чему? – внезапно спросил он. – Мой сын скоро закончит колледж, но совершенно не представляет себе, чем хочет заниматься дальше. Кажется, он вообще ничем не интересуется.

– У каждого есть свои мечты, – ответил я. – Хотя бы одна. Возможно, она появилась еще во времена детства и он не может ее вспомнить. Или она кажется ему слишком незрелой, чтобы стремиться к ней сейчас. Возможно, когда-то она казалась ему слишком сложной и он давным-давно ее похоронил. Возможно, он видит слишком много рисков и боится попробовать. Но интерес к какому-то занятию есть (или хотя бы был) у каждого. Поэтому я бы сказал вашему сыну и любому, кто пытается изменить свою жизнь: даже если вы не готовы реализовывать свою мечту прямо сейчас, можно использовать ее для того, чтобы понять, в чем состояла идея, связанная с созданием ценности, и сформулировать свою миссию. Все могут сделать то же, что делали вы, размышляя о своей работе в секторе прямых инвестиций. Затем стоит выяснить, какие стратегии он готов использовать для достижения этой миссии. И кто знает? Может быть, в процессе поиска миссии он найдет смелость и решимость для исполнения мечты, от которой давным-давно отказался.

– Не могу сказать, что моего сына ничто не воодушевляет, – добавил Стив. – Его возбуждают деньги. Много денег, – он ухмыльнулся. – Думаю, родителю глупо беспокоиться о том, что его ребенок думает, как заработать на достойную жизнь.

– В желании заработать нет ничего плохого, – сказал я. – Люди редко делают что-то только по одной причине, а зарабатывать на жизнь – важная задача. Но если основная цель не состоит в создании ценности для других, то, как бы банально это ни звучало, в какой-то момент увеличение доходов не приведет к повышению уровня счастья^{32}. А непобедимый разум купить невозможно.

Стив согласился.

– Определение миссии может занять годы, – сказал я. – И для этого нужно обращать пристальное внимание на то, как вы реагируете на происходящее.

– Обучение через действие, – кивнул Стив.

– В моем случае это сработало. Во время учебы в колледже я обнаружил, что постоянные размышления о том, чего я хочу, никуда меня не приводят. Но когда я начал спрашивать себя, какую ценность хотел бы создавать, тут же появились идеи. Вот, кстати, еще одна: попросите сына описать 50 случаев, в которых он испытывал истинную радость, а затем определить, какие из них были связаны с улучшением жизни других, и сформулировать связанную с ними миссию. Затем пусть он представит, как ему вручают в старости награду за то, что он посвятил свою жизнь миссии, которая кажется ему самой разумной. И именно та награда, которая вызовет наибольшую гордость (и удовлетворение), определит миссию, на реализацию которой ему стоит потратить свою жизнь.

– Хм-м-м, – задумчиво произнес Стив. – Возможно, так и стоит сделать.

– Очень важно помнить, что не каждая стратегия создания ценности масштабна. Порой ценность создает даже простая улыбка. Человек, которому кажется, что ни одно из его действий не улучшает жизнь других, должен помнить, что иногда у людей улучшается настроение даже тогда, когда они проходят мимо ухоженного сада. Миссия по воспитанию счастливых детей важна ничуть не меньше других, пусть это и кажется банальным.

Стив улыбнулся.

– А как насчет преподавания основ экономики детям из неблагополучных районов? – И, прежде чем я успел ответить, он продолжил: – Я узнал об этом в интернете. Никто из этих ребят не умеет сводить баланс по чековой книжке. Я уже не говорю о составлении бюджета или понимании ценности денег. Но эта идея мне очень по душе.

– Стив, – сказал я, – думаю, что это прекрасно.

Его улыбка стала еще шире.

– Вы явно выглядите сейчас гораздо лучше, чем на предыдущей встрече, – заметил я.

– Так и есть. Потрясающе! Как вы и говорили, достаточно было сформулировать свою миссию.

– И принимать лекарство, – напомнил я ему с улыбкой. – Возможно, потом мы сможем от него отказаться – судя по всему, вы в нем уже почти не нуждаетесь.

– Честно говоря, – застенчиво признался Стив, – я так и не начал его принимать.

Я удивленно распахнул глаза:

– Почему?

В ответ он пожал плечами.

– Когда вы сказали, что беспокойство мотивирует, я задумался: не слишком ли я сгущаю краски, описывая свое состояние. Я боялся, что если начну принимать лекарства, то потом не смогу от них отказаться. А я очень не люблю иметь дело с таблетками.

– И что с вашим беспокойством сейчас?

– Оно исчезло, – ответил Стив.

– Вы хорошо спите? У вас нет проблем с дыханием?

– Да, все в порядке, как в те времена, когда у меня была работа.

– И когда все восстановилось?

– Сразу после того, как я провел первое занятие для детей, – сказал он. – В тот же вечер.

Я откинулся в кресле и скрестил руки на груди, удивляясь силе человеческого разума. Он способен перестроиться с помощью простого изменения точки зрения, и этот процесс когда-то казался мне настоящим чудом. Однако передо мной стоял человек, наглядно показавший, что это возможно. Стив смог преодолеть свое беспокойство, найдя ответ на вопрос «почему?». И хотя миссия не была панацеей, но в результате его жизнь могла бы, подобно микроскопическому человеческому эмбриону, превратиться в нечто великолепное.

Глава 3
Дайте себе клятву

Многие знают историю Хелен Келлер – слепоглухой девочки, научившейся общаться с другими после того, как ее учительница Энни Салливан начала использовать для общения знаки руками, напоминавшие буквы. Однако мало кто в курсе, как родители Хелен нашли Энни Салливан. Мать девочки прочла об успешном обучении другой слепоглухой девочки, Лоры Бриджмен, в книге Чарльза Диккенса «Американские заметки». В 1886 году Хелен и ее отец отправились из Алабамы в Балтимор на консультацию к отоларингологу Джулиану Чизхолму. Тот осмотрел Хелен и подтвердил, что она никогда не сможет видеть и слышать (она утратила эти способности в возрасте 19 месяцев, после заболевания, описанного докторами как «острый запор в желудке и мозге»). Но Чизхолм верил, что она способна к обучению. Поэтому он направил ее к Александру Беллу (изобретателю телефона), который обучал глухих учеников в своей Школе вокальной физиологии и механики речи. Тот, в свою очередь, посоветовал посетить Институт Перкинса для незрячих (первую школу для слепых, открытую в США), где училась и Лора Бриджмен. Хелен с отцом отправились в Бостон, чтобы встретиться с директором школы Майклом Анаганосом. Он по их просьбе пообщался со своей бывшей ученицей Энни Салливан (двадцатилетней незрячей девушкой) и предложил ей стать учительницей Хелен^{33}.

Представьте себе все препятствия, которые пришлось преодолеть родителям Хелен, чтобы добраться до Энни Салливан. Дело не только в огромных расстояниях или сложностях, связанных с поиском в конце 1800-х людей, способных дать адекватный совет по обучению слепоглухих детей. Считалось, что такие дети не способны обучаться. Но родители Хелен преодолевали препятствия без жалоб и мыслей о том, чтобы сдаться. Судя по всему, им была присуща особая сила – та же, которая позволила их дочери не только научиться общению, но и стать первым слепым человеком, получившим степень бакалавра искусств в США (в колледже Рэдклифф). Она смогла читать книги, написанные шрифтом Брайля (не только на английском, но и на французском, немецком, греческом и латыни); написала и опубликовала несколько книг; участвовала в ряде политических кампаний за права женщин, рабочих и социальную защиту. Она даже помогла основать Американский союз защиты гражданских свобод.

Способность не отступать

Словарь Oxford Dictionaries Online определяет решительность как «твердую решимость сделать что-то», но еще лучше звучит «твердое решение совершить действие». Иными словами, решительность – решение действовать. Лучший ее индикатор – способность постоянно и последовательно действовать для достижения выбранной цели, невзирая на препятствия.

Если мы подумаем о миссии как об автомобиле, способном перенести нас в более приятное место, то решительность или приверженность может считаться двигателем. Мы должны воспринимать свою способность не сдаваться, когда наш путь к цели (как важной, так и обыденной) блокируется препятствиями, как важный элемент стойкости – способности выживать и преуспевать даже в сложных обстоятельствах.

Однако многие из нас не могут до конца понять, насколько решительность определяет способность решать проблемы. В результате при достижении цели нам недостает именно решительности. Например, когда нас просят оценить вероятность того, что некто освободится от той или иной зависимости, мы часто забываем о решительности и считаем, что лучший индикатор поведения в будущем – поведение в прошлом (если человек не мог бросить курить раньше, то, скорее всего, не сможет сделать это и сейчас)^{34}. А если решительность и принимается во внимание, то чаще всего отрицается («Он хотел недостаточно сильно»). Однако люди, борющиеся с никотиновой, наркотической и игровой зависимостью, часто страдают в случае неудачи – значит, они очень хотели добиться успеха. Возникает важный вопрос: почему немногим из нас удается сохранить решительность, сталкиваясь с серьезными препятствиями и искушениями, а остальные сдаются даже в случае незначительных неудач?

Барьеры на пути решительности

К стыду своему, я понял, что когда-то даже не задумывался об обсуждении вопроса решительности с моей пациенткой Таней, двадцатидевятилетней латиноамериканкой из Индианы. Я решил поговорить с ней об этом, когда она пришла в мою клинику для очередной проверки на диабет (проходившей каждые три месяца) и оказалось, что она весит на 10 кг меньше, чем обычно. Таня была тучной с детства, и ей никогда не удавалось похудеть даже на 5–6 кг. Сброшенное быстро возвращалось, причем с довеском. Но теперь я с удивлением видел, что она снизила вес со 125 до 115 кг всего за три месяца.

Я спросил Таню, как ей это удалось. В ответ она уставилась в пол и равнодушно пожала плечами, как будто не знала причины или не считала нужным ее объяснять.

– Почему вы грустите? – поинтересовался я.

Она вздохнула, а ее идеально круглое лицо омрачилось хмурой гримасой.

– Меня пригласили на свидание, – наконец пробормотала она.

– Это же прекрасно! – сказал я.

В ответ она молча посмотрела на меня.

– Разве нет? – спросил я.

Она улыбнулась, но покачала головой.

– Нет, сеньор, это совсем не прекрасно.

По ее словам, проблема была связана с ее успехом. Она почти не надеялась сохранить вес, не говоря уже о его снижении. И когда ей наконец удалось привлечь чье-то внимание, она стала бояться утратить его, как только ее вес вернется к прежнему уровню. Она сказала, что лучше бы все оставалось как раньше.

Исследования в области снижения веса

Многие доктора убеждены, что в долгосрочной перспективе практически никому не удается сбросить вес. Они верят, что подавляющее большинство людей, которым удается похудеть, не только снова набирают вес, но и становятся тучнее, чем были. Однако недавние исследования заставляют усомниться в правильности этого предположения.

Большая часть наших знаний о контроле веса определяется исследованиями участников экспериментов, которые не смогли самостоятельно контролировать свой вес (те, кто добился успеха, имеют мало стимулов к участию в исследовании). Эксперименты проводятся на людях, нацеленных на неудачу. Именно поэтому исследователи Рена Уинг и Джеймс Хилл захотели выяснить, не встречается ли у населения в целом снижение веса в долгосрочной перспективе чаще, чем принято считать. В 1994 году они создали онлайн-базу данных под названием «Национальный реестр контроля веса» (National Weight Control Registry), чтобы найти и изучить людей, которые уже достигли успеха. Чтобы данные участников были включены в базу, им нужно было сбросить минимум 13 кг и держать вес в течение хотя бы года.

Однако, изучив данные шесть лет спустя, Рена Уинг и Сьюзан Фелан (еще одна исследовательница) обнаружили, что участники исследования – число которых к тому времени превысило 4000 человек – потеряли в среднем по 27 кг (разброс составлял от 13,5 до 135 кг) и удерживали вес (опять же в среднем) в течение 5,5 лет^{35}. 89 % изменили диету и занимались физическими упражнениями, 10 % не занимались спортом и обращали внимание только на диету, а еще 1 % похудевших ограничились спортом. С точки зрения результата не было выявлено никаких различий между участниками, которые снизили вес самостоятельно, и теми, кто использовал специальную программу. Участники также были склонны регулярно измерять свой вес и не отказываться от завтрака^{36}.

Чтобы оценить, какая доля населения может рассчитывать на такой же успех, что и участники исследования, Уинг и Хилл провели телефонный опрос случайных абонентов: попросили 474 взрослых респондентов дать информацию об их текущем весе и максимальном за всю жизнь. Если текущий вес опрошенного в течение года оставался на 10 % меньше максимального, его результат считался успешным. В противовес традиционным исследованиям, согласно которым вероятность сохранения сниженного веса в долгосрочной перспективе составляет всего 3 %^{37}, опрос Уинг и Хилла показал, что доля людей, способных сохранять вес, равна 20%^{38}. Более того, средняя продолжительность времени, в течение которого людям удавалось сохранять вес, составляла не один год, а восемь лет^{39}.

– Это правда? – недоверчиво спросила Таня. Казалось, она никак не может решить, стоит ли мне верить.

– Я не утверждаю, что попасть в число этих 20 % легко, – сказал я, думая о том, может ли повлиять снижение веса в случае Тани на уровень сахара в крови. – И не буду говорить, что у всех равные шансы на успех. Мы знаем, что свою роль в этом процессе играет и генетика. Но вероятность успеха гораздо выше, чем думает большинство.

Она посмотрела на свои колени и пожала плечами.

– Да, я вижу, что ставки выше, чем мне казалось.

Я мягко заметил, что иногда, думая о том, чего мы хотим, мы сосредоточиваемся на сложностях. Поэтому мы часто начинаем думать, как обойти проблему.

– Попытайтесь сосредоточиться на успехе, – призвал я Таню.

Она отстраненно кивнула, продолжая смотреть на свои колени, а потом слабо улыбнулась.

– Я бы хотела встречаться с этим человеком и через полгода.

Это признание было душераздирающим. То, что ею заинтересовался молодой человек, заставило Таню обратить внимание на лишний вес. Она говорила себе, что пока еще недостаточно привлекательна, и это заставляло ее думать не о своем достижении, а о тщетности будущих попыток. Я откинулся в кресле, пытаясь найти слова поддержки, чтобы Таня снова поверила в себя.

– Вот что еще, – добавил я, – перед тем как снизить свой вес настолько, чтобы попасть в реестр, более 90 % участников безуспешно пытались сделать это на протяжении многих лет.

– Это правда? – вновь спросила она. На этот раз она казалась удивленной.

Я кивнул.

– Это похоже на попытки бросить курить. Вы должны пробовать и пробовать. Никогда не знаешь, когда именно придет успех.

– Я пыталась уже столько раз, что потеряла счет своим неудачам.

– Таня, – твердо сказал я, – они тоже.

Утрата уверенности в себе

Ничто не снижает решительность так быстро и резко, как потеря уверенности в себе. Мы должны воспринимать неуверенность не как черту характера, а как смертельного врага. В сущности, уверенность в себе – самая важная и сложная характеристика на пути к цели. Это постоянная и ежеминутная борьба, требующая избавления от негативных убеждений.

Когда возникают препятствия и способ их преодоления неизвестен, даже самые решительные люди часто приходят к выводу, что уже ничего не поделаешь. Как только эта вера укореняется, они начинают сомневаться в себе. Поэтому когда мы убеждаем себя, что победа невозможна, не стоит избегать сомнений в себе. Как и беспокойство, сомнение усиливается при попытках его подавить^{40}. Нужно принять потерю уверенности как ответную реакцию организма, которую мы не можем контролировать, и сосредоточиться на максимально быстром восстановлении.

Однако до того, как обрести уверенность в себе, мы должны признать, что потеряли ее. Многим кажется, что не признать свои чувства невозможно, но исследования показывают: около 10 % людей борются как раз с этой проблемой^{41}. Неспособность четко определить свои чувства, называемая алекситимией, особенно часто встречается у людей, страдающих от депрессии (многие из них не могут даже признать сам факт депрессии)^{42}. Для многих из нас главная опасность заключается в неправильной оценке происходящего: вместо того чтобы признать уныние, мы считаем, что утратили интерес к цели (причем по необъяснимым причинам). И когда пропадает решительность, стоит взять паузу и задать себе вопрос: действительно ли наши интересы изменились, или мы утратили веру в себя?

Нам сложно признать, что мы впадаем в уныние, а еще сложнее понять, почему мы в отчаянии. Иногда это происходит из-за накопившихся проблем: нам кажется, что мы должны одновременно жонглировать огромным количеством предметов, а жизнь подбрасывает нам новые. Иногда мы впадаем в уныние из-за того, что возникает единственная проблема, настолько серьезная, что нам не хватает сил, чтобы ее преодолеть. И как только какое-то препятствие лишает нас уверенности, мы начинаем сомневаться даже в самых простых случаях, а это снижает вероятность решения проблемы, из-за которой мы утратили веру в себя.

Мы очень часто ошибаемся насчет причин своих чувств. Мы способны постоянно создавать правдоподобные объяснения для них и даже считать их справедливыми (мы оправдываем и свой гнев в ответ на критику, и смущение, когда нас хвалят), но на деле это всего-навсего логичные предположения^{43}. В результате постоянного и часто непредсказуемого действия подсознания мы не можем разобраться в своих ощущениях^{44}. Более того, в попытках определить причины тех или иных чувств мы часто сталкиваемся с удивительным временным разрывом между эмоцией и мыслью. Исследования показывают, что даже случайная мысль (например «за стипендию в вузе нужно будет побороться») вызывает неприятные остаточные эмоции (уныние, подавленность и т. п.), причем и тогда, когда мы забываем о ней^{45}.

Определение препятствий

Мы должны занять активную позицию и понять, какие именно препятствия приводят нас в уныние. К счастью, это просто: информация близко, и, чтобы ее уловить, достаточно обратить на нее внимание. Это требует определенных усилий, но мы можем, например, создать список всех возможных препятствий. Часто мы не можем уловить свои мысли, пока не перенесем их на бумагу. Мы не всегда можем точно сказать, почему вешаем нос, пока не увидим ответ, написанный на бумаге^{46}. Мы можем прочесть этот текст вслух другому человеку, обращая внимание не на его реакцию, а на свою. Если мы знаем, из-за каких препятствий впадаем в уныние, то можем отделить их в уме от всех остальных. Это улучшает настроение, поскольку помогает увидеть, что масштаб и число поводов для уныния ограничены, а следовательно, ими можно управлять. Кроме того, мы можем наглядно увидеть, что препятствий, которые мы способны преодолеть, больше, чем тех, что нам не по зубам.

Но основная причина, по которой нам следует выявлять препятствия, кажущиеся непреодолимыми, другая. Мы можем унывать из-за проблем, решения которых не знаем (в моем случае – поиск времени для изучения материала на третьем курсе вуза), или тех, которые можем решить, но не знаем, хватит ли нам на это сил или знаний (например маркетинг и продвижение написанной нами книги), или тех, которые кажутся нам неразрешимыми (например преодоление страха смерти). В любом случае размышления о них вряд ли помогут нам избавиться от сомнений в себе, а скорее ухудшат ситуацию^{47}. Конечно, постоянные размышления о препятствии могут помочь увидеть новые точки зрения, составить план и обрести уверенность в себе (эта возможность как раз и заставляет нас постоянно думать о своих проблемах). Но при этом нужно понимать: если бы мы уже не истощили запас хороших идей, то не стали бы унывать.

Восстановление уверенности в себе

Как ни странно, лучший способ восстановить уверенность в себе при столкновении с проблемой, для которой у нас нет решения, – начать действовать, пусть и слепо, делать все, что мы считаем нужным. Я не утверждаю, что нам не стоит использовать при планировании своих действий здравые суждения и даже догадки или обращать внимание на новые решения. Скорее хочу подчеркнуть, что момент, когда размышления уже идут во вред, наступает быстрее, чем нам кажется. Первые попытки могут оказаться неудачными (в конце концов, у нас уже нет хороших идей). Но, как знает каждый изобретатель или художник, пытающийся создать что-то новое, лучший способ найти идеальное решение – попробовать все возможные, пусть и неудачные. И об этом стоит помнить, особенно тогда, когда мы настроены пессимистически^{48}. Нельзя считать, что ничего не выйдет, пока мы не проведем эксперимент и не изучим его результаты. Даже если нас постигнет неудача, метод проб и ошибок (или поражений) позволяет увидеть ситуацию по-новому. Осмысление происходящего под новым углом помогает сломать устоявшиеся представления и повысить вероятность того, что мы откроем – а не изобретем – новый практичный подход^{49}.

Действие определяет чувства

К сожалению, из-за уныния мы часто теряем желание действовать. Иногда неудачи на личном фронте лишают нас желания ходить на свидания, а неудача в бизнес-проекте – любви к предпринимательству. В подобных случаях люди часто предполагают, что им следует прежде всего сосредоточиться на возрождении прежних чувств и только потом действовать. Однако исследования показывают, что действие создает чувства почти так же часто, как чувства приводят к действию. Например, заставляя себя улыбаться (а еще лучше смеяться), мы действительно чувствуем себя более счастливыми^{50}. А принимая позу, подчеркивающую наши власть и силу (например, раскидываясь в кресле и широко расставляя руки), мы действительно как будто становимся сильнее^{51}. Действие не только приводит нас к новым решениям. Оно также помогает нам вновь обрести желание их искать.

К сожалению, действия еще сильнее снижают уверенность, чем размышления. Поражение повергает нас в более глубокое уныние, чем ситуация, когда мы просто не знаем, что делать. Нам кажется, что неудачные действия еще раз подтверждают нашу неспособность преуспеть. Когда мы не знаем, что делать, мы можем хотя бы надеяться на то, что когда-нибудь и как-нибудь преуспеем.

Но ведь мы научились ходить в раннем детстве именно благодаря неудачам. По мнению психолога Дина Симонтона, некоторые хорошо помнят это. Он считает, что «изобретательность – вероятностное следствие производительности». Иными словами, чем больше у нас идей, тем выше шансы, что среди них окажутся хорошие. Симонтон утверждает, что чем больше попыток решить проблему мы предпримем, тем выше шансы на успех. А люди, добивающиеся успеха, отличаются от остальных тем, что чаще действуют и готовы к поражениям. Они успешны не потому, что более умные или изобретательные, чем остальные (их процент успеха по сравнению с неудачами точно такой же). Они более терпимы к неудачам, хотя сталкиваются с ними чаще, чем те, кто не добивается успеха.

Стойкость и успех

Я сказал Тане, что стойкость не обязательно важнее таланта. Никакое упорство при отсутствии таланта не приведет к успеху. Однако он обычно приходит только к настойчивым людям^{52}.

– Именно поэтому меня и преследуют неудачи, – сказала Таня самоуничижительным тоном. – Я постоянно сдаюсь, – она покачала головой с явным отвращением к себе.

– Но вы пытаетесь снова и снова, – напомнил я. – Даже сейчас.

– И опять сдаюсь, – ответила она. – Даже сейчас хочу все бросить.

Я кивнул в знак понимания. С этим аргументом было сложно спорить, да я и не хотел этого делать. Моя цель состояла в том, чтобы поднять ее дух, а не спорить с ее мыслями.

– Мне жаль, что вы отчаялись, – сказал я. – Мне казалось, что рассказ о Национальном реестре мог бы вас подбодрить.

– С чего бы? – ответила она насмешливо. – Из-за того, что все они смогли сделать то, чего не могу я?

– Нет, – возразил я. – Из-за того, что они такие же, как вы.

Социальное сравнение

Многие утверждают, что нам не стоит сравнивать свои результаты с результатами других, но большинство все равно занимаются этим. Мы не только существа, ищущие смысла, но и социальные животные, постоянно сравнивающие себя с другими для повышения самооценки и определения своего положения. Однако проблема социального сравнения в том, что оно часто имеет неприятные последствия. При сравнении себя с человеком, в чем-то нас превосходящим, мы часто ощущаем себя неуютно. Это приводит к тому, что психологи называют злокачественной завистью: пожеланию несчастья другому человеку («Я бы хотел, чтобы он не имел того, что у него есть»). А сравнение с человеком, дела которого обстоят хуже, чем у нас, может привести к презрению («Он отвратителен и не заслуживает моего внимания»)^{53}. Сравнение с другими иногда приводит и к добросовестной зависти, желанию повторить достижения другого, не желая ему зла («Я бы хотел иметь то, что есть у него»). В определенных условиях это может вдохновить и мотивировать к труду, даже если недавно мы столкнулись с неудачей^{54}.

Как социальное сравнение может стимулировать? Согласно недавним исследованиям, полезно сравнивать себя с людьми, с которыми мы отождествляем себя и которые уже прошли путь к успеху^{55}. Не менее важно убеждение в том, что люди, с которыми мы сравниваем себя, достигли успеха не благодаря особенным способностям, положению или удаче, а своими усилиями^{56}. Оно настолько важно, что вдохновлять и мотивировать нас могут даже негативные ролевые модели, пока мы верим, что другие потерпели поражение только потому, что не трудились достаточно упорно. Источником мотивации и энтузиазма может стать не только человек, строго придерживающийся диеты, упражнявшийся по три раза в неделю и потерявший 45 кг, но и любитель дивана, не делавший ровным счетом ничего и сохранявший избыточный вес в течение нескольких лет^{57}.

Если мы выберем позитивный пример человека, дорогу которого к успеху вряд ли можем повторить сами, или если люди, с которыми мы сравниваем себя, обладают особыми способностями (которых нет у нас), то сравнение с ними не просто не сработает, а приведет к еще большему унынию. Если вместо того, чтобы сравнивать себя с теми, перед чьими достижениями мы преклоняемся, мы сравним свои результаты с чужими (сосредоточимся не на том, что они сбросили вес, опубликовали книгу или заслужили повышение, а обратим внимание на количество килограммов сброшенного веса, качество книги или сумму прибавки к зарплате), эффект будет обратным. Вместо того чтобы стимулировать нас, это приведет нас в уныние, а наша работа покажется ненужной («Его книга так хороша, что мне даже не стоит писать свою»), а сравнение с неудачниками простимулирует нас, но в этом будет доля самообмана («Разумеется, я могу писать лучше, чем он»).

Я сказал Тане, что каждый раз, впадая в уныние, мы можем поощрять себя, изучая примеры успешной работы, которую сами считаем средней (какой бы коварной ни казалась эта стратегия). Или мы можем найти пример человека, нашедшего путь к успеху, подходящий и нам.

– Именно поэтому я и начал разговор о реестре, – заключил я. – В нем нет спортсменов. Это домохозяйки и учителя. Ну, и жительницы штата Индиана.

Несколько секунд Таня просто смотрела на меня.

– Но что если у меня и правда не выйдет? – наконец сказала она. – Ведь успех все же зависит и от способностей, и от положения, и от удачи.

– Возможно, вы и не снизите вес так же, как кто-то другой, – сказал я. – Но хотя бы ненамного? Разумеется, вы это можете. Вам нужно просто поверить в это.

Она глубоко вздохнула.

– А у вас есть для этого таблетка?

Вера в свои способности

В 1999 году Дэвид Даннинг и Джастин Крюгер опубликовали результаты исследования, в ходе которого они просили 65 учащихся Корнелльского университета оценить качество нескольких шуток. Когда они сравнили результаты с оценками профессиональных комиков (своеобразного «золотого стандарта»), то обнаружили, что некоторые студенты могли лучше других оценивать действительно смешные шутки (что неудивительно). Однако когда они затем попросили учащихся оценить, насколько хороши они сами в оценке шуток, то обнаружили, что студенты, которые не могли оценить качество объективно хороших шуток, не могли также адекватно оценить уровень своего чувства юмора. Юмор очень субъективен (о чем свидетельствовал большой разброс оценок даже среди профессиональных комиков). Исследователи проверили правильность своих выводов в двух других, более объективных областях: логике и грамматике. Но и здесь студенты, показавшие худшие результаты, чаще всего переоценивали свои способности. «Люди, которым не хватает знания или мудрости, чтобы показывать хорошие результаты, часто не в курсе этого», – сделали вывод Даннинг и Крюгер. Как они это объяснили? Та же некомпетентность, которая заставляет показывать низкие результаты, не дает заметить свою некомпетентность^{58}.

Интересно, что в результате этого когнитивного искажения некомпетентные люди более оптимистичны. Их ожидания раздуваются не только потому, что они считают себя лучше, чем на самом деле, но и потому, что из-за этого повышена степень их восприимчивости к искажению. При поиске примеров для вдохновения мы ориентируемся не на успехи других, а на их неудачи. А поскольку люди не склонны много рассказывать о своих провалах, нам кажется, что успех встречается чаще, чем есть на самом деле. И те, кто его пока не добился, считают, что его достичь несложно.

– Что ж, вы меня очень подбодрили, – сказала Таня.

– Не смейтесь, – ответил я, – это действительно хорошо.

Природный оптимизм имеет свои недостатки. Порой он заставляет нас отказаться от важных мер предосторожности вроде покупки полиса медицинского страхования или проверки благонадежности потенциальных сотрудников у прежнего работодателя. Однако исследования показывают, что чем сильнее наша вера в способность что-то сделать, тем выше вероятность того, что мы справимся. Например, в одном исследовании курильщиков участники, оценивавшие свою способность бросить курить даже на среднем уровне, добивались успеха в 10 раз чаще, чем те, кто не верил в свои силы^{59}.

Оптимизм рождает стойкость

Почему оптимизм приносит результаты? Не потому, что мы упорнее стараемся, когда считаем цель достижимой. Скорее мы стараемся чаще. Оптимизм рождает стойкость: мы всегда ведем себя так, будто успех возможен^{60}. И нашей вере в возможность успеха, даже в случае неудач, не может помешать ничто, даже переоценка собственных способностей.

Как ни странно, это дает людям с низкими результатами преимущество. Если Дин Симонтон прав и успех в первую очередь зависит от количества попыток, то они вдруг заметят, что у них все получается. Иногда у таких людей показатель успешности оказывается даже выше, чем у высокорезультативных, которые в рамках исследования Даннинга и Крюгера всегда недооценивали свои способности в сравнении с другими (видимо, они предполагали, что если могут они, то могут и остальные). Они менее оптимистичны, и поэтому у них меньше стимулов для продолжения попыток в случае неудачи.

Но если изучить реальные показатели группы с низкой результативностью, можно заметить, что они ничуть не выше. У этих людей есть преимущество (оптимизм), но эффект Даннинга – Крюгера обусловливает их сильный недостаток: плохо понимая причины неудач, они не считают нужным работать над собой и не стремятся к этому. Это не значит, что Симонтон был неправ. Но успех – «вероятностная функция продуктивности», если производительность высока. Оптимизм может рождать стойкость, но одной ее недостаточно, когда оптимизм слеп. Группа с низкой результативностью может упорно трудиться, но будет терпеть поражения чаще, чем группа с высокой результативностью.

Важно отметить выводы, полученные в ряде исследований: когда высокие ожидания успеха гарантированы (основаны на точной оценке способностей и обстоятельств), оптимизм становится «самосбывающимся пророчеством», повышающим вероятность успеха^{61}. Он помогает нам преуспеть, но только когда он обоснован.

– Как же этого добиться? – спросила Таня.

– Для начала не стоит дурачить себя и думать, что вы лучше, чем есть, – ответил я. – Вы должны увидеть настоящую себя.

Как вести кампанию

Как-то вечером в 2002 году мой брат и его жена объявили за ужином, что у них будет ребенок. Эта новость привела меня в восторг. Они были бы первыми представителями моего поколения в нашей семье, ставшими родителями, и это было важно для всех. Однако позже я испытал странные и неоднозначные чувства. Контраст между их жизнью и моей казался мне невыносимым. Вернувшись домой, я ощутил сильное беспокойство. На следующее утро, не в силах избавиться от мыслей о стадиях жизни и переменах, я решил, что мне пора жениться.

Сторонники нитирэн-буддизма используют мантру Nam-myoho-renge-kyo, чтобы обрести мудрость, позволяющую им достигать целей. Поэтому я решил повторить ее миллион раз (назвав это «кампанией одного миллиона даймоку^[8]»), чтобы найти мудрость, необходимую для поисков супруги. Раньше я уже так делал, поэтому знал, что у меня уйдет на это около 300 часов, то есть (с учетом уровня нагрузки) примерно девять месяцев.

Тем же вечером я получил электронное письмо от женщины, с которой раньше познакомился на сайте Match.com. Ее звали Рея. Ее профиль на сайте показался мне интересным, а фотография – просто прекрасной. Мы переписывались, а как-то вечером проговорили по телефону несколько часов. Общаться было легко, и в конце разговора мы договорились встретиться за ужином на выходных.

Наше свидание было ошеломительным. Вскоре мы провели вместе целую неделю, а затем начали встречаться всерьез. Через пять месяцев, в канун Рождества, она переехала ко мне.

Однако потом у меня стало появляться сильное беспокойство, чаще всего сразу же после пробуждения. Я предположил, что это связано с моей неуверенностью в будущем наших отношений, поэтому продолжил читать даймоку, не понимая, хочу ли жениться на Рее. Умом я понимал, что препятствий нет. Рея была не идеальной, но отличной – умной, красивой, эмоционально здоровой, счастливой и интересной. Я не просто наслаждался ее обществом, но мог чему-то у нее научиться. Однако мне казалось, что я жду какого-то толчка, подтверждения того, что именно она – тот человек, кто мне нужен. Отчасти мои сомнения объяснялись тем, что выбор ее в качестве партнера означал отказ от всех других потенциальных кандидатур. Но я понимал, что большинство из 3,5 миллиардов женщин в мире не смогут стать для меня потенциальными кандидатками. Хотя среди них и мог найтись человек, подходящий мне еще больше (как и для нее мог бы найтись кто-то лучше меня), я считал Рею прекрасной.

Через некоторое время у моего брата и его жены родился ребенок, мальчик. Утром того же дня мы с Реей сильно поругались и к моменту, когда добрались до дома моего брата, почти не разговаривали друг с другом. А когда мы вернулись домой, она ушла в спальню, чтобы побыть в одиночестве, я же направился в другую комнату для медитации.

Я до сих пор точно не знаю, хотел ли я жениться на ней. В ярости из-за спора я решил, что с меня хватит. Я провел пару часов в чтении даймоку и решил, что мне пора дать ответ. Поначалу во время чтения мантры я испытывал только гнев. Однако постепенно он начал уходить, и я задумался о другом. Например, я начал размышлять, почему в 34 года все еще не женат. Я не думал, что брак так уж необходим для счастливой жизни, но часто представлял себе семейную жизнь. Почему же я не женился? Не нашел подходящего человека? Или стоило что-то изменить в себе?

Внезапно воспоминания сместились к моменту, когда я только начал учиться в университете. Впервые я жил сам по себе и только позже понял, что это был один из самых счастливых периодов моей жизни. Возвращаясь домой по вечерам, я входил в пустое королевство, где мог творить что хотел. Никто не просил меня о помощи, не высказывал мнение, отличное от моего. Я внезапно понял, что больше всего на свете хотел именно такой свободы. И в этот самый момент, в самом конце своей кампании «миллион даймоку», я выяснил, к своему удивлению, что причина моего одиночества очень проста: я хотел быть холостым.

Несмотря на удивление, я почти сразу понял причину. Я использовал одиночество как стратегию для защиты от требований других. Из истории своих отношений с первой подругой я понял, что для счастья мне не нужна женщина, которая меня бы любила, однако конфликт с ней все равно приносит неудобство и беспокойство. Как же я справлялся с этим? Просто не допускал. Я выделял личное время и пространство, в котором никто ничего не мог от меня требовать.

Потом я понял, что именно это было основной причиной моего беспокойства в начале совместной жизни с Реей. Она не стеснялась выражать свои желания («Пойдем в торговый центр», «Поедем кататься на велосипедах», «Давай посмотрим кино»). И хотя все это было мне по душе, я не всегда хотел этого именно тогда, когда и она. Однако я не мог сказать ей об этом. Поэтому я беспокоился из-за своей беспомощности. Я не мог понять, куда двигаться, когда она рядом со мной. До сих пор моя единственная стратегия состояла в сохранении автономии. Поэтому я и оставался холостяком.

Однако именно тогда я решил, что не хочу оставаться прежним. Мне нужно было научиться заботиться о себе, о своих потребностях с учетом новых отношений, чтобы наслаждаться жизнью мог не только я сам, но и Рея. Я понял, что это не просто женщина, которую я люблю. Она олицетворяла для меня возможность стать более сильным и счастливым. Я ощутил, что моя кампания «миллиона даймоку» была на самом деле связана не с поисками жены, а с превращением в человека, у которого могла бы быть жена.

Через неделю я сделал Рее предложение.

Преобразование себя

Я рассказал Тане, что в соответствии с принципами нитирэн-буддизма при столкновении с проблемой, которую мы не можем решить, ключ к победе – преобразование себя. Если мы не знаем, как решить проблему, это еще не значит, что она нерешаема. Это лишь значит, что мы не можем ее решить, пока остаемся теми, кто мы есть.

Преобразование себя не должно быть глобальным, хотя и приводит к серьезным последствиям. Часто оно означает открытость чему-то, что было прежде от нас скрыто: освоение нового навыка или усиление старого; обращение за помощью к профессионалам; преодоление сомнений в себе, страха неудачи или боязни успеха; развитие нового отношения к происходящему, применение нового метода работы или обретение веры. Даже если мы не знаем, как нам надо меняться, сам факт того, что мы смотрим в себя и готовы отвечать за исправление любых внутренних слабостей и заблуждений, способно привести к поразительным результатам.

– Предположим, у вас есть проблемы в браке, – сказал я Тане. – Значит, вы должны научиться контролировать свой гнев. А если ваш брак оказывается неудачным, возможно, вам необходимо отказаться от прежней веры в то, что для счастья вам необходим супруг. А если вы не можете сбросить вес, то вам нужно понять, нет ли тут какой-то выгоды для вас.

Она вопросительно посмотрела на меня.

– Выгоды?

– Тайной причины, по которой вы хотите остаться полной, – пояснил я.

– С чего вдруг кто-то хотел бы остаться полным?

– Бывают причины.

Я рассказал, что, согласно некоторым исследованиям, женщины с избыточным весом, пережившие сексуальное насилие, могут сопротивляться похудению, потому что полнота дает защиту от нежелательного внимания^{62}.

Она резко покачала головой.

– Это не мой случай!

Я поднял руку в умиротворяющем жесте.

– Иногда люди не понимают, что пытаются исполнить противоречащие друг другу желания.

– Я убеждена, что мое единственное желание – похудеть.

– Хорошо, – согласился я. – Тогда вы должны выяснить, что именно мешает вам снизить свой вес настолько, насколько вы хотите.

– Все просто, – сказала она. – Переедание.

Обещание самому себе

Молитва в нитирэн-буддизме – не торжественное обращение к высшему существу с просьбой, а скорее обет или обещание самим себе. Не к внешней силе, а к внутренней мудрости. Мы собираем все внутренние ресурсы, помогающие нам, подобно спринтеру на старте, нацелиться вперед.

В иудео-христианской традиции молитва (вне зависимости от целей и результата) с психологической точки зрения напоминает скорее пожелание. Большинство из нас считают пожелания безвредными, но на практике это может оказаться иначе. В рамках одного исследования у участников, которым напомнили о Боге, наблюдалось явное снижение мотивации к достижению целей, даже если они не были особенно религиозными^{63}. Другое исследование показало, что стремление выдавать желаемое за действительное положительно коррелировало с неспособностью выполнить обещания, данные себе на Новый год^{64}. В третьем было доказано, что увлечение фантазиями о желаемом будущем фактически высасывает у человека энергию, не давая ему поработать над их реализацией^{65}. Я не хочу сказать, что нам не стоит представлять себе, как мы достигаем цели (иногда это даже полезно). Но если мы позволим фантазиям взять над нами верх, то утратим желание действовать. Пожелание предполагает передачу минимум части ответственности за достижение наших целей какой-то внешней силе, поэтому оно усиливает веру, но подсознательно настраивает нас на то, что мы не способны справиться самостоятельно. В итоге оно приводит к возникновению важного непреднамеренного последствия – пассивности. Она может быть недостаточно значимой для того, чтобы изменить наши изначальные устремления и снизить энтузиазм, но способна изменить наше представление о происходящем в моменты, когда ситуация кажется безнадежной. В результате мы перестаем обдумывать различные варианты решения и сдаемся.

Принятие обета или решимость дают противоположный эффект: защищают нас как от мыслей о том, что в наших интересах будет действовать кто-то другой, так и от оправданий собственного бездействия. Оно снижает степень терпимости и готовности ждать благоприятных обстоятельств – мы начинаем более активно участвовать в происходящем. А когда возникают непредвиденные препятствия, подрывающие нашу решимость, преодолеть их помогает мысль о том, что у нас всегда достаточно сил (разумеется, решимость не безгранична, однако определить ее границы непросто. Мы всегда можем найти способ их расширить). Когда обстоятельства меняются, не исключено, что мы не сможем двигаться с той же скоростью или по тому же пути, но продолжить нам никто не запретит. А когда наша ответная реакция на неудачу – еще большее стремление добиться успеха, готовность продолжить путь после перенесенного удара, то мы обретаем сокровище более ценное, чем любой продуманный план достижения цели. Это решимость, необходимая для постоянного поиска лучшего варианта действий, атаки на препятствие «подобно королю-льву, с одинаковой силой охотящемуся за крошечным муравьем или атакующему свирепое животное», как писал Нитирэн Дайсёнин^{66}. Когда мы демонстрируем себе, что всегда способны на большее, решимость – наш добрый друг. Ее постоянное присутствие и наша вера в ее силу дают уверенность в том, что вне зависимости от количества неудач, от того, насколько сильно они нам мешают, победа все равно остается за нами.

«Когда вы обретаете решимость, – пишет Дайсаку Икэда, третий президент „Сока Гаккай”, – все начинает двигаться в желательном направлении. Когда вы принимаете решение добиться победы, каждый нерв и каждая клетка вашего существа тут же настраиваются на ваш успех. Но если вы опускаете руки, то ваш дух отказывается от борьбы. А это путь к поражению»^{67}.

– Именно это и происходит сейчас со мной, – сказала Таня.

Я кивнул.

– Но независимо от того, сколько раз вы терпели неудачу в прошлом, вы всегда можете возродить решимость к тому, чтобы попробовать еще раз.

– А что если меня снова ждет поражение?

– Тогда попробуете что-то другое.

Она хмуро посмотрела на меня.

– Например?

– Пересмотрите свои цели, – предложил я. – Давайте поговорим об этом. Чего именно вы хотите достичь? Сколько килограммов вы хотите сбросить?

Она сделала паузу, как будто никогда раньше не задумывалась над этим.

– Не хочу быть моделью для демонстрации купальников, – сказала она. – Просто хочу хорошо выглядеть. Так хорошо, как могу.

– Звучит разумно, – ответил я, кивнув. – Но вы должны быть более конкретны.

Я рассказал, что, судя по данным исследований, чем более конкретны наши цели, тем выше вероятность их достижения^{68}. Поэтому не стоит ставить себе цель «тренироваться больше». Нужно запланировать три занятия по поднятию тяжестей в неделю или пробегать по 10 км в день. Стоит не просто стремиться «выглядеть хорошо», а выбрать конкретный вес.

Таня пожала плечами.

– Не выйдет. Меня снова ждет провал.

– Да, с серьезными целями связан риск большего разочарования, – признал я. – Но мечты должны быть большими. Мы достигаем немногого из того, что могли бы. И если ваши ожидания будут изначально низкими, вы не сможете достичь ничего значительного.

Я обратил внимание Тани на то, что, согласно исследованиям, люди гораздо чаще сожалеют о том, чего не сделали (или не попробовали), чем о том, что сделали^{69}.

Более того, нереалистичные цели заставляют нас прилагать больше усилий, чем прагматичные^{70}. Например, в ходе одного эксперимента, когда женщинам показывали рекламные объявления, содержавшие нереалистичную информацию о последствиях диеты, они сильнее ограничивали прием еды^{71}. Исследования также показывают, что люди, ставящие перед собой непростые цели, достигают большего, чем те, кто стремится к меньшему. Как ни парадоксально, но реализовать сложную задачу порой вероятнее, чем простую^{72}.

– Не хочу сказать, что вам не следует идти к серьезной цели небольшими и управляемыми шагами, – отметил я. – Скорее дело в том, что вы с большей вероятностью бросите все силы на то, чтобы скинуть 22 килограмма, а не три.

В глазах Тани появилась паника.

– Сейчас я не уверена, что могу сбросить хотя бы один.

– Вы уже потеряли шесть. Вы знаете, что вам нужно делать. Просто вы не уверены в том, что можете успешно двигаться и дальше.

– Меня все время что-то отвлекает, – сказала она.

– Не стоит думать, что все вдруг перестанет работать, раз кто-то пригласил вас на свидание. Нужно просто понять, как вам убедить себя, что вы можете двигаться дальше с тем же успехом. Почему бы вам для начала не рассказать о том, какие шаги оказались успешными, а потом мы подумаем, что делать дальше?

Таня на минуту замолчала.

– Я перестала есть макароны и хлеб. И ходить в McDonald’s, – она закатила глаза, с болью представив себе все жертвы. – Ай, карамба!

– Да, фаст-фуд – штука опасная, – сказал я.

– Даже и не напоминайте.

– Как вам удалось от него отказаться?

Она пожала плечами.

– Я просто себя заставила.

– А как насчет макарон и хлеба? Они полны углеводов.

Она опять закатила глаза.

– Да уж.

– И вы смогли так же просто от них отказаться?

– Почти.

– А что же вы едите, когда их подают на стол?

Таня пожала плечами.

– Салат.

Я быстро посмотрел на экран компьютера, чтобы свериться с данными недавних лабораторных исследований. Они показали, что уровень холестерина у Тани был все еще высок.

– Я рад, что это сработало, но кое-что стоит изменить, – сказал я, вновь повернувшись к ней. – Сила воли не всегда помогает сопротивляться искушению. Люди постоянно ругают себя за ее нехватку, однако по сравнению с другими ментальными силами сила воли объективно слаба.

Исследования показывают, что чем активнее мы хотим избежать мыслей об искушении, тем выше вероятность того, что мы ему поддадимся (например, попытки подавить мысли о еде приводят к росту аппетита и постоянному перееданию)^{73}. Эффективность использования силы воли для сопротивления искушению во многом зависит от степени так называемой висцеральной, или внутренностной активации: силы голода, усталости, жажды, наркотической ломки, физического дискомфорта или сексуального возбуждения при столкновении с искушением. Чем она выше, тем ниже сила воли^{74}.

Чем более мы голодны, когда видим аппетитный кусок торта, тем сложнее нам противиться искушению его съесть.

Чем активнее мы используем силу воли, тем слабее она становится. В рамках одного исследования участников попросили съесть тарелку редиса, не давая им съесть столько же свежего шоколадного печенья. После этого их попросили решить головоломку (при этом участники не знали, что она нерешаема, – соответственно, экспериментаторы могли использовать продолжительность их попыток в качестве индекса силы воли). В сравнении с контрольной группой, которую просто попросили решить головоломку (ей не нужно было тратить силу воли на отказ от печенья перед началом испытания), исследуемая группа сдалась почти в два раза быстрее^{75}. Другие исследования показали, что сила воли исчезает, когда она расходуется на подавление стереотипов, контроль предубеждений, преодоление неприятных моментов в романтических отношениях, управление впечатлениями других людей и воздержание от еды^{76}. Причины происходящего не вполне понятны. Некоторые исследователи полагают, что сила воли основана на единственном источнике энергии – глюкозе – и по мере снижения уровня глюкозы падает, но это не всегда подтверждается данными (кроме того, наша сила воли не уменьшается в случаях, когда в промежутках между заданиями, требующими самоконтроля, у нас улучшается настроение или повышается мотивация^{77}) ^{78}. Сила воли для немногих счастливчиков становится эффективным инструментом борьбы с искушением, но у большинства из нас она невелика.

– Что же мне с этим делать? – уныло спросила Таня.

Отвлечение и избегание

В 1970 году психолог Вальтер Мишель^[9] провел знаменитый эксперимент. Он положил перед группой детей кусочки зефира и предложил им выбор: съесть сладость сразу или подождать, пока он не вернется после короткого перерыва и не вручит им второй. Если ребенок не удерживался от соблазна, то не получал второго куска. Неудивительно, что как только он выходил из комнаты, многие дети тут же съедали зефир. Но некоторые смогли продержаться достаточно долго, для того чтобы получить второй кусок. Мишель назвал таких детей способными к отсрочке вознаграждения. Как им удалось добиться успеха? «Вместо того чтобы сосредоточиться на объекте своего желания, – пишет он, – они старались вообще не смотреть на него. Кто-то закрывал глаза руками, другие находили иные способы отвлечься от награды». Иными словами, отвлечение помогает значительно лучше, чем сила воли^{79}.

– Сила воли, – сказал я Тане, – только один из инструментов решимости, причем не лучший. И когда вам безумно хочется съесть больше, чем нужно, покурить, заняться сексом или сделать что-то еще, не стоит использовать для противостояния силу воли. Постарайтесь отвлечься.

Таня беспомощно посмотрела на меня.

– На что?

– Лучше всего – на другое удовольствие, – ответил я.

Во втором исследовании Мишель клал два кусочка зефира перед группой детей и, как и прежде, объяснял, что если кто-то из детей съест один кусок зефира до его возвращения, то не сможет взять второй. Затем он попросил одну группу вообразить, что зефир похож на облака – круглые, белые и пушистые. Контрольную группу он попросил представить сладость и мягкость. А третью группу он попросил представить себе хрустящие соленые крендельки. Пожалуй, не стоит удивляться, что дети, которые смогли представить себе качества зефира, не связанные со вкусом (сходство с облаками), смогли ждать почти в три раза дольше, чем те, кого попросили представить приятный вкус. Однако еще более занимательным было то, что дольше всего ждали вознаграждения дети, представлявшие себе крендельки. Видимо, мысли о недоступном удовольствии отвлекали детей сильнее, чем попытки представить себе по-другому объект перед ними^{80}.

– Когда вы хотите избежать искушения, – предложил я, – пойдите в магазин за покупками. Или посмотрите фильм. Или послушайте музыку. Нужно представить себе что-то очень приятное. Если вы не можете отвлечься на другие удовольствия, подумайте о них. Например, когда вы видите пиццу, подумайте о мороженом. Или сосредоточьтесь на какой-то проблеме, которую пытаетесь решить. Решение проблемы способно завладеть нашими мыслями целиком, а в этом и кроется ключ к отвлечению.

– Надо же… – задумчиво произнесла Таня.

– Более того, если вы хотите воспользоваться этим методом, – продолжил я, – то спланируйте все заранее.

Исследования показывают, что принятие решений – даже самых простых – также приводит к истощению силы воли^{81}.

– Если вы каждый раз, сталкиваясь с искушением, будете думать, на что бы отвлечься, то вам будет сложнее применять эту стратегию. Чрезмерная рационализация в этот момент заставляет думать, что в том, чтобы следовать своим желаниям, нет ничего плохого. Поэтому очень важно знать, на что вы будете отвлекаться от соблазна. Вам нужно что-то, не требующее сознательных раздумий.

Таня могла бы, например, подумать, что она будет есть на обед, еще до того, как зайдет в кафе. Тогда процесс заказа стал бы автоматическим.

Исследования показывают, что если мы не задумываемся, то нам намного проще вести себя по-новому^{82}. Однако превратить это в привычку не всегда просто. У людей значительно варьируется время формирования новой привычки – оно может составлять (судя по данным одного исследования) от 18 до 254 дней^{83}. Другая проблема (которой вряд ли стоит удивляться) в том, что чем сложнее желательное поведение, тем больше времени требуется на его превращение в привычку, а значит, тем ниже вероятность успеха^{84}. Наконец, когда мы вынуждены выбирать между разными моделями поведения, мы идем по пути наименьшего сопротивления – иначе говоря, действуем привычными методами.

Однако здесь может помочь творческое использование силы воли – не для сопротивления искушению, а для снижения уровня энергии, требующегося для желаемого поведения (например занятий спортом), и одновременного повышения уровня энергии, необходимого для нежелаемого, конкурентного поведения (сидение перед телевизором). Тем самым мы снижаем усилия, направленные на желательные действия, и повышаем усилия, требующиеся для поведения, которое считаем нежелательным. Мы можем перенести тренажер из подвала в гостиную, где проводим больше времени, вытащить батарейки из пульта дистанционного управления и положить их в труднодоступное место. Направляя желаемое поведение на путь наименьшего сопротивления, мы постепенно привыкаем к нему. И чем чаще мы повторяем его, тем больше шансов на то, что оно войдет в привычку и нам придется реже выбирать путь наименьшего сопротивления. Главное – понять, что часто для старта нужно значительно меньше энергии, чем кажется.

– Именно поэтому сам факт переноса тренажера из подвала в гостиную определяет, будете вы его использовать или нет. Иногда кажется, что это неважно. Но чтобы дойти до подвала, нужна дополнительная энергия, которой не требуют другие привычки (тот же телевизор)^{85}.

– Хм-м-м, – сказала Таня.

– А еще вам нужно подумать, как применять свои привычки, – заметил я.

Доказано, что привычки во многом зависят от контекста – они нарушаются в случае изменения условий. Так, в одном исследовании студентов, переезжавших в другое здание, самым сильным фактором, повлиявшим на отказ от продолжения регулярных занятий спортом, стало то, что теперь они проходили не там, где раньше (например в общей спальне вместо спортивного зала)^{86}.

– Сохраняйте символические знаки. Ими могут быть место занятий, время начала, состав участников.

– Поняла, – сказала Таня.

– А еще вам нужно попробовать избегание.

В другой части своего исследования Мишель вновь соблазнял детей зефиром, но, выходя из комнаты, в половине случаев забирал сладость (и просил детей, чтобы они звонили в колокольчик, если хотят получить лакомство). Он обнаружил, что эффект исключения был еще сильнее, чем визуализации недоступного удовольствия. Шесть из восьми детей, которые не могли видеть зефир, ждали чуть ли не пятнадцать минут. Те же, кто видел лакомство, ждали в среднем меньше минуты^{87}.

Я понял, что эта стратегия эффективна и для меня (а потом рассказал об этом Тане). При написании текстов я постоянно терпел неудачу из-за своего стремления достигать совершенства. Что бы я ни создавал (сообщения для блога, статьи в журналы или рукописи книг и сценариев), я стремился к идеалу. Это можно считать главным препятствием для завершения почти любой творческой работы. Иногда я несколько часов подряд бился над одним предложением. Это продолжалось до тех пор, пока я не осознал, что переписывать для меня стало просто благодаря текстовым редакторам (исправлять легко, и я не мог противиться искушению). Поэтому я решил проблему, избегая ее причины: выключил компьютер и начал создавать черновики на бумаге.

Стратегия работает даже в случае наркотической зависимости. Некоторые исследования показали: когда наркоманы избегают ситуаций, подстегивающих их к употреблению наркотиков, это повышает вероятность удержаться^{88}.

– Если вы действительно не хотите больше есть в McDonald’s, – резюмировал я, – вам нужно перестать туда ходить. Вам даже не стоит ездить по улицам, где находятся рестораны этой сети. Если вы хотите не есть бублики перед телевизором, вы перестаете их покупать. Если вы хотите бросить курить, то перестаете ходить в бары и на вечеринки, где есть курящие. Вы не разрешаете другим курить у вас дома. Вы просите кого-то другого сходить вместо вас в магазин, чтобы не видеть сигарет на кассе. Вы перестаете общаться с курящими.

– Ух ты, – сказала Таня. – Правда?

Я кивнул.

– Может, это слишком сурово?

Я пожал плечами.

– Все зависит от того, как сильно вы хотите бросить.

Приверженность

Герой рассказа Стивена Кинга «Корпорация „Бросайте курить”» сталкивается в баре аэропорта со старым другом, который рассказывает ему о компании, гарантирующей 98 %-ный успех для желающих бросить курить. Заинтригованный герой приходит в офис компании, слушает рассказы торговых представителей, а затем подписывает контракт. После этого он узнает секрет компании. Начиная с момента подписания он находится под круглосуточным наблюдением. Если он закурит, его жена будет привезена в офис и там, без жалости и предубеждения, подвергнется пытке электрическим током. С каждой следующей сигаретой процедура будет повторяться, при этом сила удара увеличится. В итоге либо он бросит курить, либо его жена умрет. Стоит ли говорить, что после первого срыва (который действительно привел к тому, что его жену пытали током) герой бросает курить. Более того, в какой-то момент сотрудники компании говорят ему, что он слишком толстый, и заставляют его заниматься по программе снижения веса. И теперь он должен худеть до определенной отметки, если только не хочет видеть, как его жена лишается одного пальца за другим^{89}.

Очевидно, что люди не всегда полностью вовлечены в процесс. Но если нам не хватает приверженности своим целям, то нам недостает не только желания, но и важнейшей составляющей успеха: готовности работать.

Особенно это справедливо в отношении главной цели. Мы добиваемся счастья не потому, что его желаем, а потому, что готовы посвятить себя его достижению. Счастье не возникает случайно или без усилий, хотя многие верят, что оно – побочный продукт наслаждения. Кто-то может подумать, что активное стремление к счастью может отодвинуть его (так же, как вы отталкиваете любимого человека навязчивым вниманием), но это очень далеко от истины.

Для достижения великой цели нужна большая решимость. Однако она требует сильной мотивации. При отсутствии желания даже самая могучая сила в мире не сможет ничего достичь. Как писал Нитирэн Дайсёнин: «Меч бесполезен, если он в руках труса»^{90}.

Поиск мотивации

Как же мы можем обрести решительность, чтобы достичь своих целей? Точно так же, как вырабатываем новые привычки, сопротивляемся искушениям и продолжаем бороться даже тогда, когда победа кажется невозможной.

– Если мечты для нас так важны, – сказал я Тане, – то все, что мы должны делать для их воплощения, кажется не такой уж большой ценой.

Таня промолчала, но кивнула в знак согласия. Я оперся подбородком на руку и спросил ее:

– Скажите мне, почему именно вы хотите сбросить вес?

– Я слишком толстая, – ответила она с напряженной улыбкой. – Хочу лучше выглядеть.

– Что ж, вполне честно, – сказал я. – Но когда возникают препятствия, мы можем принять решение: продолжать или сдаться. И тут крайне важно знать о самой убедительной причине, по которой нам нужно и дальше идти к своей цели. Не хочу показаться слишком грубым, но правда ли для вас желание выглядеть лучше – самая убедительная причина?

– Не знаю, – сказала она раздраженно. – Я хочу стать здоровее.

Она напомнила мне, что в прошлом мы неоднократно обсуждали, как позитивно может сказаться снижение веса на ее диабете.

– Да, хорошая причина, – сказал я. Но по ее тону я понял, что это не очень ее вдохновляет. – Что-нибудь еще?

Она вздохнула.

– Доктор Ликерман, что же еще? Я не могу летать на самолете. Не могу кататься на велосипеде. Не могу даже комфортно устроиться в кресле кинотеатра. Мой вес определяет все в моей жизни.

Она говорила равнодушно, как будто уже привыкла ко всем этим проблемам и они больше ее не беспокоили. Несмотря на ощущение неприятной легкости в желудке, я продолжал давить.

– А как насчет свиданий?

Таня покраснела и, отведя глаза в сторону, ответила:

– Наверняка. Когда-нибудь со временем.

– А может ли это быть убедительной причиной?

– Возможно.

– Но не самой убедительной?

Она в замешательстве посмотрела в сторону, как будто решала, стоит ли отвечать на этот вопрос.

– Нет, – наконец сказала она.

– Нет? – удивленно переспросил я.

Она еще раз посмотрела в сторону, а затем, повернувшись ко мне, сказала:

– Есть кое-что еще. Все, что я здесь говорю, остается между нами, правда?

Я мрачно кивнул. С одной стороны, мне было любопытно, но с другой – я боялся, что причина, по которой она хотела сбросить вес, окажется слишком интимной, раз уж Таня просит о конфиденциальности.

Она глубоко вздохнула.

– Я хочу стать мамой.

Я задумался.

– Вы считаете, что для этого вам нужно быть худой?

Она вздохнула.

– Не знаю.

Таня призналась, что много лет старалась забыть об этом желании. Все ее безуспешные попытки снизить вес постепенно привели к одному: она перестала верить в то, что кто-то захочет на ней жениться.

– Хотя вы знаете… – я на мгновение остановился. – Вы знаете, что и люди с избыточным весом женятся и заводят детей.

Она рассеянно кивнула и вдруг спросила:

– Знаете, что самое сложное? Одновременно принимать свое тело таким, как оно есть, и пытаться его изменить. Как можно мотивировать себя к снижению веса и радоваться тому, какая ты сейчас?

Я сочувственно поморщился и согласился с ней. Слушая Таню, я вспомнил, что, согласно целому ряду исследований, пища способна вызывать в мозгу тучных людей зависимость, схожую с наркотической^{91}. Она может отвлекать от отрицательных эмоций не только через удовольствие, но и через механизмы, которые не зависят от него^{92}.

– Снижение веса – очень и очень непростая задача, – сказал я.

– Думаю, поэтому-то я и не в ладах с собой, – пробормотала Таня.

Причины, по которым что-то становится важным

Я сказал Тане: главное – понять, что питает ее решимость. Нам не всегда понятно, почему мы унываем, и мы можем не знать о том, что нас мотивирует. Иногда возникает смятение чувств, смущение или даже нежелание думать. Поэтому мы просто игнорируем причины или даже лжем себе. Но это неправильно. Даже если мы думаем, что нам не нужна внешняя мотивация, она может быть объективно необходима. Тогда нам не стоит отказываться от нее, когда наша решимость испарится.

Я сказал Тане: не стоит верить, что для того, чтобы стать матерью, ей обязательно надо похудеть. Один из способов сформировать решимость – оказаться в ситуации, которая требует срочного решения, подразумевающего достижение нашей цели. Иными словами, мы сами сознательно загоняем себя в угол. Например, соглашаемся с жесткими сроками выполнения работы, навязанными другим человеком. Он хочет этого не для нашего, а для своего успеха (как уже обсуждалось в главе 1, наша склонность к избеганию потерь – в данном случае потери уважения или расположения другого человека, которого мы не хотим разочаровать, – гораздо более сильный мотиватор, чем обещание награды). В других же случаях, признал я, мотивация загоняет нас в ловушку.

– Вот вы считаете, что не сможете стать матерью, пока не снизите вес.

– Так что вы хотите сказать? – спросила Таня.

– Думайте о своем желании завести ребенка как можно чаще и во всем, что вы делаете.

Я объяснил Тане, что каждый раз, когда она станет впадать в уныние в попытках сбросить вес и захочет сдаться, ей стоит представить себе (так живо, как только можно), что из-за этого желанный ребенок никогда не родится. Разумеется, ее желание выглядеть лучше, быть здоровой и найти себе партнера – достаточно сильные стимулы для того, чтобы сбросить вес. Но если желание иметь ребенка сильнее всех, то и мотивирует оно больше.

Поначалу Таня явно не хотела следовать моему совету. Не потому, что ставить материнство в зависимость от снижения веса неправильно с психологической точки зрения (с этим согласились мы оба). Просто ей показалось, что для нее слишком тяжело одновременно бороться за снижение веса и мечтать о материнстве.

– Я хорошо вас понимаю, – сказал я, сам чувствуя неоднозначность своего предложения. – Это просто идея.

Я тут же добавил, что не считаю, будто эта идея гарантирует успех или Тане нужно обязательно следовать моему совету. Но если рождение и воспитание ребенка – ее главная мечта, то она может использовать эту мечту, чтобы успешно завершить свою самую важную личную трансформацию.

Сила обратной связи

Через три месяца Таня вернулась ко мне, потеряв еще 7 кг. Теперь она весила 109 кг и нацелилась на еще более смелую задачу – 80 кг. На это она отвела себе два года. Кроме того, она решила снижать вес постепенно, а после каждых 5 кг делать паузу, чтобы «убедиться, что она по-прежнему счастлива». И если будет чувствовать, что все идет как надо, она продолжит свои попытки.

Таня рассказала, что полезнее всего в моменты, когда ее одолевали искушения, было думать о ребенке. Она перестала покупать вредную еду, отказывалась от участия в вечеринках, где могла бы столкнуться с ней, и стала каждый день ходить в бассейн после работы.

Кроме того, она начала эффективно использовать обратную связь. До этого я уже рассказал ей, что, по мнению некоторых исследователей, позитивная обратная связь повышает нашу уверенность, а негативная – подрывает. Но другие утверждали, что, создавая ощущение успешности, позитивная обратная связь дает нам сигнал о том, что теперь нужно меньше усилий. В результате наше желание упорно работать снижается. А негативная обратная связь показывает, что нужно больше усилий, и повышает нашу решимость работать упорнее.

– Кто же из них прав? – поинтересовалась Таня.

– И те, и другие, – ответил я.

Исследования показывают, что негативная обратная связь помогает, когда сигнализирует о недостаточном продвижении (а не о недостаточной приверженности). Если женщина, сидящая на диете, наказывает себя за недостаточный прогресс, когда ей не удается сдержаться за завтраком, то, скорее всего, будет следовать плану за обедом. Но если она наказывает себя за отсутствие приверженности при несоблюдении диеты за завтраком, ей будет значительно сложнее следовать диете за обедом. Позитивная обратная связь полезна, когда сигнализирует о сильной приверженности (а не прогрессе). Если женщина поздравляет себя за сильную приверженность диете за завтраком, то, скорее всего, будет соблюдать ее и за обедом. Но если она поздравит себя с прогрессом, то ей будет значительно сложнее соблюдать диету за обедом^{93}.

– Подождите, – растерялась Таня. – Позитивная обратная связь не всегда… Что-то я запуталась.

– Запомните вот что, – сказал я. – Будем считать успехом то, что вы приложили определенные усилия, а неудачей – только то, что вы пока не достигли достаточного прогресса.

Тут Таня сообщила мне, что в течение последних трех месяцев ее прогресс практически затормозился.

– Я делаю все то же, что и раньше, – сказала она. – Но ничего не получается.

Я сказал ей, что так часто бывает с людьми, пытающимися сбросить вес. Их тело готово отказываться от лишних килограммов при одних условиях, но не при других. Удвоив усилия, она могла бы найти новый способ. Я также предложил ей изменить цель: не сбросить вес, а продолжать над этим работать.

– И когда все будет казаться безнадежным, у вас все равно останется причина для радости. Ваш успех будет зависеть от способности продолжать движение. Даже когда ваша цель кажется недостижимой, вы всегда можете не сдаваться. А если вы сможете не сдаваться достаточно долго, то достигнете своей цели.

Не сдавайтесь

Каждый раз, когда я видел Таню в течение следующих девяти месяцев, она весила меньше, чем на предыдущей встрече. 104 кг. 100 кг. 98 кг. Она напоминала медленно сдувающийся воздушный шар. Каждый раз казалось, что она носит одежду на размер больше. Вскоре у нее нормализовался уровень сахара в крови, отпала необходимость принимать лекарства от диабета.

Однако как-то раз она пришла в слезах.

– Мы расстались, – сказала она, имея в виду себя и Тома – человека, который позвал ее на свидание, когда она только начала сбрасывать вес, и с которым она регулярно после этого встречалась.

– Таня, мне очень жаль.

Вытирая глаза, она сказала, что тут нет ничего страшного. Том не хотел заводить детей. И хотя поначалу она это приняла, по мере снижения веса ее желание стать матерью становилось все сильнее. В конце разговора она сообщила, что сама приняла решение окончательно расстаться с Томом.

– И еще – я уезжаю в Техас.

Она нашла работу преподавателя в школе Монтессори в Хьюстоне. Таня сказала, что решила переехать в другой штат, поскольку хотела жить там, где никто не помнил ее толстой. Я посмотрел на записи ее параметров в медицинской карте и увидел, что медсестра обвела кружком ее нынешний вес: 90 кг. Я поднял глаза на Таню и улыбнулся.

– Вам нужно одновременно справляться с большим количеством изменений, – сказал я. – Как вам это удается?

– Все в порядке, – сказала она. – Сейчас я чувствую в себе огромные силы.

Я кивнул.

– Это и есть самая важная черта сильной приверженности. Она не просто позволяет вам добиться поставленной цели, а повышает общую выносливость^{94}.

– Так и есть, – согласилась она.

Я сказал ей, что мои сотрудники смогут сделать копии ее медицинской истории и отправить их на ее новый адрес.

– Не бросайте то, что вы делаете, – сказал я на прощание. Она поблагодарила меня за помощь и сочувствие, а затем ушла.

Через год Таня прислала мне письмо. Она услышала от другого моего пациента о рождении моего сына и решила меня поздравить. Таня сообщила, что у нее все хорошо и ей очень нравится Техас («если не считать жары»).

Кроме письма в конверте лежала фотография мужчины в черном смокинге и галстуке-бабочке. Рядом с ним стояла улыбающаяся женщина в белом свадебном платье без бретелей – это была Таня, но я едва ее узнал. И как только мой взгляд упал на нижнюю часть фотографии, я сразу понял причину. Таня несколько раз обвела черными чернилами надпись, свидетельствовавшую о ее невероятной решимости и наконец-то одержанной победе: «76 кг!»

Глава 4
Ждите препятствий

Решив реализовать миссию или исполнить какое-то простое желание, мы обычно начинаем действовать. И в этот момент, как писал Нитирэн Дайсёнин, «перед нами неминуемо возникнут три препятствия и четыре дьявола, и мудрый возрадуется, а глупец отступит»^{95}. Действие почти всегда вызывает сопротивление: люди, места и объекты действуют по инерции и рефлекторно сопротивляются изменениям. Однако мудрый человек не только знает, как предвидеть такие препятствия, но и приветствует их. Он не только понимает, что барьеры неизбежны, но и считает их предшественниками успеха.

Согласно принципам нитирэн-буддизма, препятствия после принятия решения – не просто индикатор прогресса. Зачастую это необходимая составляющая победы. Процесс достижения цели можно сравнить с самолетом, разгоняющимся на взлетной полосе. Как только он начинает движение, быстро растет сопротивление воздуха, и самолету все сложнее набрать скорость, необходимую для отрыва от земли. Однако форма крыльев помогает ему использовать это сопротивление для создания подъемной силы, которая и позволяет ему взлететь. Нитирэн-буддизм полагает, что неминуемые препятствия – благо. Мы обладаем врожденной способностью учиться и использовать их для выработки того, что помогает их преодолеть, – внутренней силы. Как ни парадоксально, в нитирэн-буддизме преодоление препятствий – самый верный путь к комфортной и простой жизни. Только столкнувшись лицом к лицу с сильным врагом, мы способны стать сильнее. И только развитие внутренней силы помогает решать все проблемы с ощущением спокойствия и веры в себя.

Но само по себе столкновение с препятствиями еще не гарантирует, что мы станем сильнее. Мудрый человек может понимать, что они дают возможности для личностного роста, но ему сложно искренне радоваться им. Как я уже упоминал в главе 3, часто, не зная, как именно превратить препятствие в преимущество, мы отказываемся его преодолевать.

Именно так случилось с моим пациентом Полом, сорокаоднолетним преподавателем американской истории в младших классах средней школы из Южного Чикаго. Он пришел ко мне после того, как его впервые арестовали за вождение в нетрезвом виде. Этот бледный и худой веснушчатый человек с рыжими волосами поведал мне при первой встрече (тремя месяцами раньше), что регулярно рассказывает ученикам об опасностях наркотиков. Он читал для них лекции на эту тему по несколько раз в год. Поэтому когда я спросил его о том, употребляет ли наркотики он сам, то сделал это только по привычке.

– Если честно, – признался он, – я иногда нюхаю кокаин.

Я удивленно посмотрел на него.

– Вы учите детей не употреблять наркотики, а сами употребляете?

– Иногда, – ответил он.

– Как долго?

– Не знаю… – он задумался. – Может… десять лет? Двенадцать? Но нечасто же. И пока ничего плохого не случилось, – бодро добавил он.

– Пока, – подчеркнул я.

– Знаю, – ответил он. – Возможно, пора бросить. Проблема в том, что мне это нравится.

– Да, это проблема, – задумчиво сказал я.

– Все в порядке, – попытался успокоить меня Пол.

Я был поражен, насколько равнодушно он относится к этому.

– Задумывались ли вы когда-нибудь, что могло бы случиться, если бы об этом узнал кто-то из ваших учеников?

Он удивленно поднял брови. Затем смущенно уставился в пол, а в уголках его рта появилась почти болезненная улыбка. Через несколько секунд он снова посмотрел на меня.

– Ну, – сказал он тихо, – это была бы катастрофа.

Пол сказал мне, что теперь его страхи стали явью и он начал паниковать. Обыскав его автомобиль, полицейские нашли грамм кокаина в бардачке. Хуже того: родитель одного из его учеников прочел об аресте в газете и рассказал об этом директору. Среди родителей пошли слухи, и теперь они требуют его увольнения.

– А что говорит директор? – спросил я с опаской.

– Он считает, что я должен отправиться в реабилитационную клинику.

– Но он не хочет вас увольнять.

Пол покачал головой.

– На самом деле он очень меня поддерживает.

– И что вы думаете? Я о клинике.

Мы уже несколько раз обсуждали этот вопрос в связи с его злоупотреблением алкоголем, однако, несмотря на рост ферментов в печени (что свидетельствовало о развитии алкогольного гепатита), а также положительные ответы на вопросы CAGE^[10], он отказывался от госпитализации.

Пол покачал головой.

– Я могу бросить в любой момент. Это не проблема.

Я кивнул.

– Ваши ученики.

– Мои ученики. – Пол поддернул штаны трясущейся рукой. – Доктор Ликерман, не хочу, чтобы мои слова звучали… слишком драматично… но это… худшее событие в моей жизни. Я знаю, что это звучит смешно, но я бы попросил Бога… – он покачал головой, как будто ругая себя. – Тем не менее, – продолжил он с дрожью в голосе, – думаю, что по зрелом размышлении все окажется очевидным.

– Часто так и бывает, – сказал я. – И не стоит думать, что вы четко представляете себе, чем все это закончится.

Он улыбнулся.

– Я ценю вашу поддержку, но уверен, что вполне представляю себе свое будущее.

Однако я не отступил.

– Мысль о том, что сейчас самое трудное время в вашей жизни, – только мысль. Это история, которую вы рассказываете себе, и ничего больше.

Я объяснил, что наш мозг напоминает машину, производящую истории и постоянно создающую прогнозы важности всего, что происходит с нами. Но она действует настолько быстро и бессознательно, что мы не успеваем понять: наши прогнозы – только теории, а не объективные факты.

Он пожал плечами.

– Я просто объяснил, как себя чувствую.

– А я говорю вам, что будущее еще не написано, – мягко возразил я. – Сейчас вам может казаться, что это худшее время в вашей жизни, но вы можете превратить его в благо.

Его глаза немного расширились.

– При всем уважении, доктор Ликерман, вы не знаете, о чем говорите.

– Мы меняемся не потому, что просто этого хотим, – сказал я спокойно. – Мы меняемся, потому что вынуждены. Для изменения нужна боль.

Я сообщил Полу об исследованиях, согласно которым негативное подкрепление вносит свой вклад в рост, даже на неврологическом уровне. Согласно данным исследований, обучение (и даже мышление) приводит к своеобразному воспалению. А если мы в течение долгого времени не получаем подкрепления (отдыха), повышается сопротивляемость целому ряду неврологических проблем, в том числе мигрени, судорогам и даже слабоумию^{96}. Пока у нас нет однозначных данных, связывающих выводы исследователей с психологической устойчивостью. Но мы уже можем предполагать, что получаем реальную пользу от боли.

– Но, доктор Ликерман, – сказал Пол с вымученной улыбкой, – я не хочу меняться.

– Понимаю, – ответил я. – А еще вижу, что понимание того, какое влияние оказало ваше поведение на учеников, выбило вас из колеи.

Пол вздрогнул, будто я уколол его. Он судорожно сглотнул и уставился в пол.

– Да, и больше, чем вы думаете.

– Тогда вам нужно не просто извлечь из этой истории какую-то пользу, – сказал я. – Пусть она станет лучшим событием в вашей жизни.

Как воспользоваться проблемами

Я рассказал Полу, что с точки зрения буддизма мы можем использовать для создания ценности любые ситуации, даже самые ужасные. Эта способность «превращать яд в лекарство» (термин, принятый в нитирэн-буддизме) помогает даже в трагедии найти то, что позволит нам стать счастливее (или хотя бы обрести счастье в чем-то неожиданном). Например, исследования показывают, что даже после худшей из утрат, которую можно себе представить, – смерти ребенка – у людей часто проявляются положительные черты характера. Так, в одном исследовании 81 % родителей, потерявших ребенка, сообщили, что в результате стали более сильными, 61 % – более смелыми, а 38 % сказали, что у них улучшились отношения с другими детьми^{97}. Да, это трагедия. И я не считаю, что какие-то преимущества стоят этого. И все-таки даже у самой печальной истории есть свои позитивные последствия.

Пол изумленно покачал головой.

– Даже не представляю себе, как…

– Большинство из того, что мы считаем невозможным, на самом деле либо маловероятно, либо слишком сложно, – сказал я. – Обычно мы считаем проблему неразрешимой вовсе не потому, что решения действительно нет. Просто это совсем не то решение, которое нас устраивает. Оно кажется либо слишком сложным, либо слишком затратным с точки зрения времени, или мы не желаем рисковать ради него чем-то, что у нас уже есть. Или мы смотрим на ситуацию с точки зрения сегодняшнего дня, видим некий набор решений, и нам кажется, что ни одно из них не сработает. – Я покачал головой. – Мы не видим решения, и нам кажется, что его нет. И мы верим в это, утрачивая решимость. Но выход из любой ситуации возможен лишь при наличии сильной решимости – готовности извлечь пользу из невзгод, а не избегать их.

Пол слушал молча и внимательно.

– Я не говорю, что с вами не случилось ничего страшного, – продолжил я. – Но это не значит, что вы не сможете извлечь из ситуации выгоду. Мы всегда думаем, что способны моментально увидеть свою жизнь от начала до конца и оценить важность каждого события тогда, когда оно происходит. Но на самом деле нам это не под силу. В сущности, иллюзорна даже идея важности события. Смысл событий постоянно меняется в результате других событий, следующих за ними. Представьте себе игрока в футбол, который должен оставить карьеру после серьезной травмы. Хуже быть не может, правда? Но только до тех пор, пока самолет, на котором он должен был лететь вместе со своими товарищами по команде, не терпит аварию и все пассажиры не погибают.

Мирские желания – ключ к просветлению

Однако пассивное ожидание блага – не выход. Мы сами должны изменить степень важности событий. И не путем переосмысления («сердечный приступ – все-таки не рак»), а путем преодоления. Мы не занимаемся рационализацией поражения («Мне все равно не нужна эта работа»), а превращаем его в победу. Разумеется, чтобы победа стала победой, она должна восприниматься как победа. Утешительные призы неуместны. А иногда реальная победа может оказаться совсем не такой, какой мы себе ее представляли. Поражение может стать причиной еще большего успеха – как намеренного, когда мы хотим получить на экзамене оценку выше средней, так и непреднамеренного, когда мы в итоге становимся отличными специалистами. И иногда победа может быть менее заметной, но гораздо более важной. Речь о ситуации, когда изменяется образ мышления.

В отличие от других форм буддизма, считающих отказ от мирских желаний ключом к счастью, нитирэн-буддизм учит, что такие желания – ключ к просветлению. У любого вида нашей решимости есть двойственная задача: она не только позволяет достичь целей, но и обеспечивает личностный рост. Мы способны обрести мудрость, повысив стойкость, а следовательно, и способность наслаждаться жизнью лишь в результате борьбы за исполнение своих желаний и преодоления препятствий. Мудрость постепенно позволяет нам полностью отказаться от деления на «хорошее» и «плохое». Мы начинаем понимать, что любой опыт дает возможность стать более счастливым.

Эта мудрость может проявляться в форме инсайтов, позволяющих увидеть новый смысл в событиях из прошлого. Например, один пациент Виктора Франкла понял, что, пережив смерть жены (и впав в глубокую депрессию), он справился со страданием по поводу собственной будущей смерти. В этом смысле смерть жены стала для него сострадательной жертвой, а понимание этого позволило ему преодолеть депрессию^{98}. Возможно и понимание, освобождающее нас от заблуждения. Например, когда я понял: чтобы быть счастливым, мне совершенно не нужна любовь конкретной девушки.

Согласно учению нитирэн-буддизма, мы испытываем боль не потому, что лишаемся того, к чему привязаны. Просто мы ошибочно верим, что не можем быть счастливы без этого. Но поскольку мы часто не осознаем степени привязанности, боль часто необходима для предотвращения еще большей боли. Она не только сигнализирует об ошибочной привязанности (как физическая боль – о травме), но и создает сильный стимул для отказа от них (например, мне нужно было испытать боль от потери любви, чтобы найти в себе силы и понять: для счастья женская любовь мне не нужна).

Это не оправдывает причинение боли другим. Да и эта боль сама по себе не гарантирует, что мы сможем понять, какие обманчивые привязанности к ней привели. Например, многие алкоголики допиваются до полного краха и смерти, даже не понимая, что все их несчастья вызваны пристрастием к спиртному. Боль иногда необходима, но ее недостаточно. Для обретения мудрости во время невзгод нам нужно что-то другое.

К сожалению, именно это другое – понимание того, почему просветление влияет не на всех и как именно влияет, – остается тайной. Ясно одно: люди, которым удается успешно превратить боль и страдания в катализатор преобразования себя, способны на это только потому, что всегда ставят такое преобразование во главу угла^{99}.

Единственное, что мы можем сделать, – решить измениться. Например, мы не можем знать, что нужно, чтобы отказаться от ошибочных убеждений. Они могут быть настолько сильными, что расшатать их можно, только ударившись о них с разбега всем телом, как о каменную стену. Мы не знаем, какое именно поражение позволит нам в итоге преуспеть. В самом начале мы почти никогда не понимаем, как выглядит истинный путь, по которому мы начинаем идти, превращая поражения в успех или невзгоды в мудрость. Нам может казаться, что мы способны легко увидеть его от начала и до конца, но мы никогда не представляем себе, как скажутся на нем неизбежные препятствия. Очень редко мы легко преодолеваем невзгоды или достигаем целей именно так, как планировали.

И это, как ни странно, превращает нашу неспособность предсказать правильный путь в преимущество. На практике многое оказывается гораздо сложнее, чем нам кажется поначалу. А если бы мы могли точно спрогнозировать степень сложности, необходимую для достижения желаемого состояния, то наверняка захотели бы сдаться.

– Звучит отлично, доктор Ликерман, – сказал Пол. – Но я пока не вижу вообще никакого пути.

– Это не значит, что его нет.

– Откуда вы знаете?

– Пол, – сказал я, – неужели вы думаете, что вы первый человек, которого поймали на лжи о наркотиках? Или первый, кому за это стыдно?

Он стыдливо улыбнулся.

– Далеко не первый.

– Неважно, насколько особенным вы считаете себя или насколько уникальной вам кажется ситуация. Подумайте, сколько людей жило и живет в мире. Сложно представить, что ни у кого другого не было таких же проблем или никто не смог найти разумного решения. Оно есть практически всегда. Просто надо его найти. Да, человеку трудно поверить, что он может превратить яд в лекарство. Но именно это вам и нужно, это даст вам защиту от уныния.

– Что вы предлагаете? – спросил Пол. – Естественно, кроме реабилитационной клиники.

Разумеется, я не мог не обсудить с ним идею клиники. Именно она, на мой взгляд, давала ему главный шанс решить самую серьезную проблему. Но я верил в то, что говорил ему: в то, что путь к победе невозможно ни спланировать, ни предсказать, только открыть в процессе движения; в то, что мы превращаем яд в лекарство, принимая решение сделать очередной шаг вперед; и в то, что нужно заставить себя действовать разумно. И дело не в том, что у нас не может или не должно быть плана. Главное – не привязываться к нему настолько сильно, чтобы отказываться от новых путей, которые окажутся еще лучше. Как слепец, смутно представляющий себе, как добраться домой, и руководимый лишь собственной смелостью, мы идем, спотыкаясь, по дороге проб и ошибок, и верим, что путь к победе есть всегда (пусть мы не всегда его видим).

– Предлагаю вам пересмотреть свою жизнь, – сказал я. – Как только вы начнете воспринимать невзгоды как сырье для развития и личного роста, они им и станут. Что еще? Проверьте свои убеждения на прочность. Бросьте вызов своим слабостям. Хороший совет режет слух. И если вам не нравится то, что вы слышите, то, может быть, стоит прислушаться.

– Разумно, – сказал он неуверенно.

– Вы не сможете превратить яд в лекарство, если в попытке разрешить проблему будете делать то же, что и большинство из нас, – сказал я. – Если будете возвращаться к тому, что уже один раз испытывали. Потому что, как и раньше, результата это не даст. Но это не остановит вас пробовать это снова и снова. Кстати, что бы ни говорил Эйнштейн, это свидетельствует не о безумии^[11], а о трусости.

Пол немного помолчал, а потом покачал головой.

– Даже если вы правы и мои ученики смогут меня простить, я никогда не смогу исправить все, что уже сломал.

Вдруг я представил себе собственного сына (тогда ему было всего два года). Я подумал о том, как он испытывает такое же разочарование, что и ученики Пола. Я представил себе, что будет чувствовать мой сын, когда его любимый наставник, которому он так верил, окажется лицемером, нарушающим именно те правила, о которых рассказывал другим. В моем горле возник комок.

Я пожал плечами и сказал Полу:

– Вы считаете, что можете позволить себе не попробовать?

Истории, которые мы рассказываем себе

Судя по всему, оптимизм – не только склонность ожидать, что будущее окажется более приятным, чем предсказывает теория вероятности, а пессимизм – не только склонность ждать, что события в будущем окажутся хуже прогнозируемых. Оба термина также используются для описания наших мыслей о причинах проблем. В частности, пессимизм понимается как склонность считать себя бессильными. Пессимистичный стиль объяснений описывает склонность возлагать причины невзгод на внутренние («Это моя вина»), универсальные («Это влияет абсолютно на все») и неизменные («Изменить ничего нельзя») силы^{100}.

Неудивительно, что многие исследования показывают: пессимистичный стиль объяснений ставит нас в крайне неудобное положение, прежде всего не давая возможности действовать и преодолевать проблемы. Например, если мы говорим себе, что провалили экзамен, потому что нам недоставало навыков (врожденной способности), то это может помешать подготовиться к пересдаче и приведет к новому поражению. А если мы считаем, что не сдали, потому что мало учились (не прилагали достаточных усилий, которые в состоянии контролировать), то мы можем удвоить усилия и пересдать. Если мы тратим энергию на поиск оправданий, то почти гарантированно не сможем добиться успеха при очередной попытке. Как пишет в своей книге «Иллюзии» Ричард Бах: «Утверждая, что ты чего-то там не можешь, ты лишаешь себя Всемогущества»^{101}.

Пессимисты более склонны к посттравматическому стрессу^{102} и депрессии^{103} в случае проблем, а также к потере мотивации при неудаче. В своем исследовании психолог Мартин Селигман попросил пловцов преодолеть дистанцию с максимально возможной скоростью, а затем сообщил им, что их время было чуть хуже, чем на самом деле. При повторном заплыве оптимисты плыли примерно с той же скоростью, а пессимисты – гораздо медленнее^{104}. Когда дела идут хорошо (например, выигрывает наша команда), между оптимистами и пессимистами нет большой разницы с точки зрения мотивации или результативности. Однако когда что-то идет не так (например, команда проигрывает), пессимисты часто сдаются^{105}.

Может, и не все, но многие. Не все пессимисты одинаковы. Исследования показывают, что депрессивные пессимисты верят, будто им не хватает способностей, а следовательно, их усилия неважны. Защищающиеся пессимисты не только беспокоятся о негативных последствиях, но и используют свое беспокойство как мотивацию. Защитный пессимизм (признание возможности неудачи, не мешающее прилагать усилия) – самый адаптивный из всех стилей объяснения происходящего. В рамках одного исследования женщин-баскетболисток результаты участниц, отнесенных к защищающимся пессимистам, оказались выше, чем даже у оптимистов^{106}.

Чем же объясняется такой противоречивый результат? Во-первых, слепой и избыточный оптимизм может приводить к чрезмерному доверию, а следовательно, и безрассудности. Это подтвердили результаты описанного выше исследования: оптимисты чаще ошибались, чем пессимисты. Во-вторых, слепой оптимизм приводит к снижению усилий – мы просто перестаем работать упорно. И наконец, он заставляет игнорировать истинные причины плохих результатов (например слабую физическую форму) и не позволяет улучшать показатели в том же темпе, что и у защищающихся и пессимистичных соперников^{107}.

С учетом всех этих потенциальных ловушек мы могли бы разработать более конструктивный подход и развить то, что психологи называют гибкостью объяснений: готовность переформулировать причины негативных событий, избегая чрезмерного оптимизма, когда оснований для него нет^{108}. Как же сформировать такую гибкость – реалистичный оптимизм – и сохранять баланс в оценке причин негативных жизненных событий, не утрачивая ощущения силы и контроля над ними?

Если мы склонны к слепому оптимизму, то слишком часто искажаем картину. Нужно научиться признавать ситуации, когда причины негативных событий нам неподконтрольны (при этом помня о принятии, о ценности которого мы поговорим в главе 7). Если же нам близок депрессивный пессимизм, то нужно искоренить склонность к поражению. И это возможно. В исследовании, призванном оценить успешность самоуправляемого обучения оптимизму, Дэвид Фреско с коллегами попросили участников определить самые хорошие и самые плохие события за последние тридцать дней и сформулировать причины произошедшего. Затем половине участников предложили дать другие объяснения (чтобы максимально упростить обучение, исследователи отметили, что не обязательно давать оптимистичное объяснение. Они предположили, что в результате размышлений оптимизм возникнет как естественное следствие). Как ни странно, поначалу участники предложили скорректированные объяснения, которые оказались еще более пессимистичными, чем изначальные. Однако к концу исследования, видимо, вследствие повторений, и изначальные, и скорректированные объяснения стали менее пессимистичными, чем у контрольной группы^{109}.

Но действительно ли изменение стиля объяснений влияет на исход? Иногда на этот вопрос можно ответить утвердительно. В одном исследовании было выявлено, что обучение баскетболистов тому, чтобы объяснять положительные результаты (например удачный свободный бросок) своими способностями, а отрицательные – недостатком усилий, позволило значительно улучшить результативность их игры^{110}. Другое исследование показало, что тренировка оптимизма повышает уровень стойкости у новичков-гольфистов, стремящихся улучшить навыки^{111}. Объяснение причин наших проблем (например неспособности загнать мячик в лунку в гольфе) почти всегда играет важную роль в определении ответной реакции на них. Иными словами, истории о причинах неприятностей, которые мы рассказываем себе, объективно влияют на дальнейшие события.

Негативные мысли

Самый интересный вывод из исследования игроков в гольф заключался, однако, не в том, что тренировки оптимизма положительно влияли на уровень стойкости. Оказалось, что в контрольной группе стимулирование пессимизма повлияло на уровень стойкости еще более негативно. Судя по всему, вред депрессивных пессимистичных объяснений значительно выше, чем польза оптимизма^{112}.

Возможно, это отчасти связано с тем, что негативные мысли – самый коварный враг (даже тогда, когда они возникают не сразу после того, как мы принимаем решение добиться определенной цели). А поскольку мы часто неспособны их распознать, они тормозят прогресс. Спор с нашей негативной частью сущности – дьяволами (как их называют в нитирэн-буддизме) – сродни использованию силы воли для сопротивления искушению. Иными словами, это срабатывает крайне редко. Оказавшись лицом к лицу с «внутренними демонами», мы не должны ни поддаваться им, ни бояться их. Нужно реагировать на них так же, как мы реагируем на неприятных людей: держаться от них как можно дальше.

Поскольку поверить в негативные мысли просто, можно использовать для противодействия им те же инструменты, что и для борьбы с искушением: отвлечение и избегание. Вместо того чтобы расходовать энергию на сопротивление негативным мыслям, мы можем сосредоточиться на их игнорировании. Наша главная задача в том, чтобы относиться к ним так же, как пациенты, склонные к паническим атакам, относятся к беспокойству: они не отрицают наличия оснований для паники, а принимают их, наблюдают за ними и терпеливо ждут, пока эти мысли покинут их голову.

– Поэтому цель не в том, чтобы убедить себя, будто вы не потерпите поражения, – сказал я Полу. – Главное – не обращать на это внимание.

Он посмотрел на меня неуверенно.

– Как же?

– Смещая фокус.

– С помощью более оптимистичных мыслей? – спросил он с сомнением.

Я покачал головой.

– Нет, с помощью более приятных мыслей. Тех, которые сами привлекают ваше внимание, помогают вам лучше себя чувствовать. Вы можете подумать о чем-то приятном, совершенно не связанном с вашей проблемой. Это отвлечет вас от негатива. Если же негативная мысль слишком сильна для того, чтобы ее игнорировать, вы можете выбрать связанную с ней, но немного иную, чуть-чуть перенаправив свое мышление. Даже если вы не можете игнорировать эту мысль, она не обретет над вами полный контроль. Поэтому не стоит говорить себе, что вы не можете исправить тот ущерб, который уже нанесли, – предложил я. – Скажите себе, что справитесь, но это будет крайне сложно.

Он рассмеялся.

– Да, это куда приятнее.

– Игнорирование негативных мыслей – такой же навык, как и любой другой, – сказал я. – Ему можно научиться, просто нужна практика.

Когда пессимистичная часть нашей натуры выходит из-под контроля и мы хотим заставить ее замолчать, нам нужно найти реальное доказательство ее ошибок. Зачастую для этого мы должны достичь именно того успеха, в невозможности которого уверены. И тут возникает еще одна причина для разделения крупной задачи на несколько мелких. Это позволит нам скоро заявить о первых победах и тем самым стать невосприимчивыми к утрате мотивации из-за мрачных перспектив^{113}. Если мы побеждаем быстро, то, несмотря на «внутренних демонов», мы всегда можем показать им (и себе) свидетельства их неправоты.

Наконец, иногда наш импульс к негативу – только привычка, рефлекс, возникший из-за разочарования или беспомощности. Сами эти ощущения давно исчезли, но оставили свой след. В отличие от негатива, возникающего из-за неуверенности в себе, негативизм, не связанный с конкретными мыслями, лучше всего преодолевать с помощью не избегания или отвлечения, а их противоположности – бдительного самоконтроля. Исследования показывают, что лучший способ избавления от плохой привычки – замечать, когда она возникает, и сознательно ее подавлять^{114}. Если, например, мы часто останавливаем желание погрызть ногти, то постепенно наши пальцы сами перестанут подниматься ко рту. Когда негативные мысли становятся негативными словами, автоматически вылетающими из наших уст, следует обращать на это внимание и останавливаться – хоть на середине предложения. Со временем у нас снизится склонность произносить их вслух.

Однако поскольку мы постоянно сталкиваемся с проблемами, для достижения долгосрочного успеха нам придется постоянно следить за собой. А это требует огромной концентрации сил. Поэтому иногда полезно заменять привычку, от которой мы хотим избавиться, другой^{115}. Вместо того чтобы просто стараться не кусать ногти в напряженные моменты, мы можем приучить себя гладить подбородок. Вместо того чтобы прерывать негативные мысли, мы можем заменять их позитивными. Тем самым мы не только освобождаемся от плохой привычки, но и программируем себя на хорошую, которая при постоянном повторении сможет стать такой же автоматической^{116}.

– Вы думаете, что никак не можете компенсировать ущерб, нанесенный ученикам вашими действиями, – отметил я. – Но это только очередная история, которую вы рассказываете себе. И именно на нее вам не стоит обращать внимание. А если не получается, то нужно спросить себя, почему вы в нее верите. Связано ли это с привычным пессимизмом или же есть конкретная причина, по которой вам кажется, что у вас нет сил влиять на будущее?

Он беспомощно посмотрел на меня и пожал плечами.

– Если бы я мог это понять…

Беспокойство из-за неуверенности

Я не слышал новостей от Пола в течение трех недель. Я подумал, что все мои попытки помочь ему не только потерпели крах, но и заставили его отвергнуть точку зрения, которую я хотел до него донести. Однако, к моему немалому удивлению, он оставил для меня сообщение на автоответчике, в котором рассказал, что начал посещать встречи общества анонимных алкоголиков, нашел себе наставника и даже начал работать по программе «12 шагов»^[12]. Ему не особенно нравились люди, с которыми он встречался (ему казалось, что у него с ними нет ничего общего), но с момента последней нашей встречи он ни разу не пил спиртного и не нюхал кокаин. Теперь же случилось нечто особенное, и он хотел обсудить это со мной. Он спросил, может ли зайти на неделе.

Я перезвонил ему, чтобы обсудить детали, и через пару дней мы уже сидели в моем кабинете.

– Ничего не выйдет, – сказал он и покачал головой.

– Как? Почему? – спросил я, стараясь оставаться спокойным (и пытаясь справиться с внезапно охватившей меня паникой). Из прежнего опыта общения с наркоманами я знал, что серьезные попытки воздержания почти всегда вызывают беспокойство. – Что случилось?

В ответ он удивленно покачал головой. Он рассказал, что в прошлые выходные занимался покупками в торговом центре на Мичиган-авеню. Перебирая рубашки в магазине, он увидел одну из своих учениц. Она стояла неподалеку и смотрела на него с выражением крайнего изумления. Они молча и не шевелясь изучали друг друга несколько секунд.

– А потом она просто отвернулась.

Я откинулся в кресле.

– Черт!

– Да уж, – ответил он.

Я задумался.

– Что ж, – наконец произнес я, пытаясь изобразить улыбку поддержки, – вы же не думали, что это будет легко, правда?

– Я не думал, что это будет так тяжело, – сказал он. – Подумываю уехать.

– Уехать?

– Да, в другой город. Найти какую-то другую работу. Все равно мы с женой ненавидим местные зимы.

Я сделал глубокий выдох.

– Разумеется, можно и так, – сказал я осторожно.

– Я просто не уверен в том, что достаточно силен.

Я побарабанил пальцами по столу.

– Вот в чем дело, Пол, – сказал я. – Вы сильны ровно настолько, насколько можете себя в этом убедить. Возможно, вы не хотите проходить эти испытания, представляя себе весь ужас, с которым вам придется столкнуться. Но это не значит, что вы не можете этого сделать. «Не могу» – снова история, которую мы рассказываем себе, а потом принимаем решение.

Я сказал ему, что у решения уехать будет одно важное последствие: фокус сместится с желания решить проблему на желание убежать от нее. А как только мы пытаемся убежать от проблем, они становятся, как ни странно, еще сложнее. Последствия отказа оказываются еще более ужасными, а наше ощущение беспомощности – еще более сильным. Мы страдаем от убеждения в неспособности решить проблему еще больше, чем в процессе ее преодоления.

Почему же мы часто верим, что не можем решить проблему? Это вызывает у нас меньше беспокойства (разумеется, мы беспокоимся сильнее, занимаясь решением проблемы и не будучи уверенными в том, что у нас что-то получится). В рамках одного исследования пациенты, нуждавшиеся во временной колостомии (перенаправлении движения потока фекалий из прямой кишки в отверстие в брюшной полости), через шесть месяцев после операции были менее счастливы, чем пациенты с постоянной колостомией^{117}. Почему? Неуверенность не позволила им адаптироваться к изменениям. Они продолжали постоянно думать о том, что могут потерять, и сохраняли привязанность к своему прежнему состоянию.

Неуверенность ослепляет, не давая увидеть истину: жизнь продолжается, несмотря на потери, и к тому же (в свете теории заданного значения счастья) возвращается к прежнему позитивному уровню.

– Вы не можете прямо сейчас представить себе, как вернуть жизнь в нормальное русло, – сказал я Полу, – из-за навязчивых мыслей о том, что все может стать хуже. Поэтому вы не планируете восстановление. В результате вам кажется, что это невозможно.

Я сказал Полу, что единственное противоядие против неуверенности – прямая атака на препятствие (пусть даже мы и сомневаемся в возможности его преодолеть). Как писал Нитирэн Дайсёнин, «человек осознает свою истинную силу, только побеждая сильного врага»^{118}. Иными словами, мы ощущаем себя сильными лишь тогда, когда нам нужно проявить свою силу: например, для поднятия тяжестей (преодоления препятствий). В одном исследовании пациентов с онкологическими заболеваниями, активно занимавшихся лечением (решавших свою проблему), уровень оптимизма и самооценки участников оказался даже выше, чем у контрольной группы, не страдавшей от рака^{119}.

Мы ощущаем себя сильными и при столкновении с препятствием, которое, как нам кажется, мы не можем преодолеть. Я помню одну свою одноклассницу, которая была парализована беспокойством, когда пришла ее очередь выступать на публике. Беспокойство продолжалось до тех пор, пока учитель не сказал, что у нее нет выбора. Тут она успокоилась и произнесла речь без заминок. Одна из причин этого поведения такова: признание и принятие того, что другого пути у нас нет, активирует ответную реакцию «бей или беги». Мы сосредоточиваемся на решении единственной задачи и воспринимаем ее как борьбу не на жизнь, а на смерть. Другая причина может быть в том, что сознательный выбор неприятного опыта снижает степень его болезненности^{120}. Иногда даже кажется, что этот эффект проявляется, когда мы понимаем, что у нас нет выбора. Готовность к неизбежному помогает легче переносить боль.

– Соответственно, на ваше ощущение неспособности что-то сделать, – сказал я Полу, – влияет и вера в то, что это не обязательно. Как только вы решаете, что вам нужно что-то сделать, вся энергия, которую вы тратили на то, чтобы избежать ситуации, начинает направляться на ее решение.

– Но у меня есть выбор, – возразил Пол.

– Теоретически да, – согласился я. – Вы можете уехать. Но действительно ли вы хотите внушить ребятам, что врать нормально? И не просто врать, а еще и убегать, когда вас поймали с поличным?

Пол смотрел на меня с отчаянием.

– Нет, – ответил он.

– Я понимаю, что вам стыдно и вы хотите справиться со стыдом: убежать и спрятаться от всех, кто знает, что с вами происходит. Но неужели вы искренне думаете, что так сможете избавиться от угрызений совести?

Пол несколько раз моргнул, как будто я его ударил.

– Семя этого бедствия внутри вас, Пол. Вы говорите, что не хотите меняться, но я не думаю, что вы хотите повторения прошлого опыта. И как же вы собираетесь его предотвратить? Куда бы вы ни пошли, все останется по-прежнему. И через какое-то время старое поведение приведет к точно таким же результатам. – Я покачал головой. – Не делайте этого. Это не будет благом ни для вас, ни для детей, которые захотят вашей любви и внимания.

Наступила долгая пауза, а затем Пол сказал:

– Я просто не думал, что это будет настолько сложно.

– Дело не в том, что это сложно, – поправил его я. – Это сложнее, чем вы ожидали.

Влияние ожиданий на ответную реакцию

Мы с женой по сей день помним слова женщины-анестезиолога: «Возможно, вы почувствуете небольшое давление». Она произнесла это мягко, и мы ей поверили. По словам анестезиолога, эпидуральная блокировка не приводит к онемению основных нервных окончаний, передающих ощущения из тазового дна. Моя жена могла бы испытать определенный дискомфорт на последней стадии родов, когда наш ребенок начал бы движение через родовые пути. Нам казалось, что небольшое давление не представляет угрозы. Мы считали, что это лучше, чем произошедшее с моей невесткой при первых родах. Она ничего не чувствовала, и врачи были вынуждены говорить ей, когда нужно тужиться.

Эпидуральная анестезия не привела к полному онемению левой половины тела моей жены. Если моя невестка не чувствовала обеих ног и не могла ими пошевелить, то жена могла стоять на левой ноге. Но мы не беспокоились: нам сказали, что действие препарата, стимулирующего схватки, будет проявляться в форме легких и почти незаметных спазмов.

Однако после 36 часов мирных и даже немного скучных родов жена ощутила значительный дискомфорт в левой половине тела. Еще через час он стал настолько сильным, что начал серьезно нас беспокоить. В палату снова позвали анестезиолога. Врач поменяла положение катетера и повысила дозу лекарства до допустимого максимума. Однако боли у жены усиливались. Наконец анестезиолог сказала извиняющимся тоном: «Я больше ничем не могу помочь».

Последние пять часов родов были настоящей агонией. Я стоял рядом с кроватью, не уходя ни на минуту и не имея возможности сделать ровным счетом ничего. Я был травмирован случившимся ничуть не меньше, чем жена.

И хотя у нашего анестезиолога были благие намерения, она допустила одну важную ошибку: описала лучший из возможных исходов, а не худший. Она не смогла подготовить нас к тому, что случилось. В результате мы пережили совершенно иной опыт. Физические ощущения были бы одинаковыми в любом случае, но у жены было бы совершенно иное отношение к ним. Поскольку она оказалась не готова, ее боль превратилась из чего-то неминуемого, но терпимого, в нечто, внушавшее искренний ужас.

Все больше исследований показывает, что наши ожидания во многих случаях активно влияют на ответную реакцию. Иногда даже больше, чем реальный опыт. Например, в одном исследовании участники, которым говорили о том, что комикс очень смешной, а затем показывали его, действительно находили его более смешным, чем участники, которым этого не говорили^{121}. (Но это правило не универсально. Другое исследование показало, что пессимисты, которые чаще замечают, когда их ожидания отклоняются от опыта, склонны меньше верить им, чем оптимисты^{122}.)

Судя по всему, особенно сильно на нас влияет неприятный опыт. В свое время было проведено более двадцати исследований того, как воздействует на пациентов заблаговременное предупреждение о медицинских процедурах и их болезненности. Сводный анализ показал, что такие предупреждения значительно снижали дискомфорт во время процедуры^{123}. Судя по всему, когда мы предупреждены о том, что будущий опыт окажется неприятным, нам проще его переносить.

Различия между ожиданиями и опытом влияют не только на сам опыт, но и на нашу реакцию. Например, когда мы ожидаем, что задача будет простой, но не можем с ней справиться, мы тратим меньше сил на следующие задания и, соответственно, получаем более низкие результаты^{124}. Но если мы ожидаем, что задание будет трудным, и не справляемся, то это почти никак не влияет на наши усилия при решении следующих задач^{125}. Отчасти это напоминает ситуацию, когда небольшая победа на раннем этапе выполнения сложного задания создает «иммунитет» против склонности сдаваться при возникновении проблем. Тем самым мы повышаем вероятность успеха в долгосрочной перспективе. Незнание, что нас ждет впереди, побуждает попробовать что-то, чего мы не делали прежде. Но при этом возникает риск преждевременного отказа от действий при возникновении непредвиденных препятствий.

– Вы можете считать, что достижение цели займет некоторое время, – сказал я Полу, – или предположить, сколько вам нужно сделать и сколько раз вы допустите ошибки, пока что-то начнет получаться. Умножьте свои ожидания на 10 или даже 100. Если вы представите себе, что перед вами стоит невероятно сложная задача, то по сравнению с этим каждый небольшой шаг в нужном направлении будет казаться простым. Даже когда мы не можем контролировать сложность задачи, мы способны контролировать свои ожидания.

Однако отказаться от ожиданий, к которым мы уже привязались, непросто даже после того, как мы осознаем их нереалистичность. Дело в том, что мы относимся к ним как к ценному имуществу, а не как к обычным идеям. Иногда даже чувствуем, что нам не стоит от них отстраняться, особенно когда препятствия вызваны нашей собственной ленью или некомпетентностью. И хотя мы хотим изменять свои ожидания, чтобы лучше управлять ответной реакцией, мы не делаем этого до тех пор, пока они не станут совсем нереалистичными и мы не начнем испытывать из-за них разочарование. То же разочарование, которое заставляет нас бросать начатое, необходимо для формирования новых ожиданий, помогающих нам двигаться дальше.

Перезагрузка ожиданий

Для эффективной перезагрузки ожиданий нужно четко их сформулировать. Однако предсказать непредсказуемое невероятно сложно. Возможно, лучший подход таков: спросить других людей, уже имеющих схожий опыт, насколько сложно это было для них. Очень важно не забыть о конкретных неожиданных сложностях, с которыми они столкнулись. Например, если бы мой отец спросил кого-то из людей, освоивших игру на саксофоне, насколько это сложно, то, возможно, и не оставил бы свои попытки научиться после первых двух дней («Я знал, что поначалу не смогу хорошо играть, – сказал он, – но не ожидал, что не смогу издать ни единого звука!»).

Удержаться от чрезмерной привязанности к конкретным инструментам достижения цели помогут и тщательные размышления, и попытки предсказать, с какими именно препятствиями мы столкнемся на пути к цели. Размышления помогут нам создать различные планы действий в непредвиденных ситуациях, и мы будем более уверены в том, что преуспеем. Такую подготовку можно считать своего рода страховым полисом против уныния: даже если первый план провалится, мы сможем обратиться ко второму.

– Поэтому не беспокойтесь, что ученики не захотят вас простить, – сказал я Полу. – Не ждите этого от них. Ожидайте, что они будут вас избегать. Затем спросите кого-нибудь из «Анонимных алкоголиков», как им удалось вернуть доверие тех, кого они предали. Поинтересуйтесь, сколько времени это заняло у них.

– Вы считаете, что я могу что-то сделать.

– Да, но вы должны понимать, что это будет невероятно сложно. И даже если вы не достигнете своей цели и они вас не простят, сам факт вашего падения будет для них куда более серьезным уроком, чем все прежние.

Он вопросительно посмотрел на меня.

– Что вы имеете в виду?

– Вы покажете им, как можно подняться после падения.

Сочувствие и прощение

Прошло два месяца, в школе начались занятия. Пол сказал мне, что перезвонит после первой недели, но пошла вторая, а от него не было ни слуху ни духу. Поэтому я позвонил ему и оставил сообщение. Прошла еще неделя. Пол молчал, поэтому я позвонил ему снова. Затем внезапно, когда я уже оставил все надежды пообщаться с ним, он пришел ко мне в клинику.

Меня сразу же поразило, как хорошо он выглядел. Он немного поправился и сверкал широкой улыбкой, которой я раньше у него не видел. Как только я показался на пороге кабинета, он встал и пожал мне руку.

– Вы отлично выглядите, – осторожно сказал я.

– Так и есть.

Мы сели и начали беседу.

– Я беспокоился из-за того, что вы мне не перезвонили, как обещали, – сказал я. – Что случилось? Что вы сказали своим ученикам?

Улыбка Пола стала еще шире.

– Я сказал им правду.

Правда, по его словам, была в том, что он периодически употреблял кокаин в течение последних десяти лет, а алкоголь – еще дольше. Ему было стыдно, что он лгал своим ученикам. Но именно так ведут себя наркоманы, не желающие расставаться со своей зависимостью. Он признался им, что он наркоман. Он употреблял кокаин периодически, поэтому ни он сам, ни его ученики не замечали, как его жизнь катится под откос. Однако это происходило, причем куда более болезненно, чем Пол только мог себе представить.

Он рассказал ученикам, что самым тяжким ощущением для него был не стыд, когда его поймали, а скорее стыд от того, что ученики получили от него совсем не тот урок, который он хотел преподать. Именно поэтому он решил рассказать им о своем падении. Пол хотел, чтобы они знали всю правду о наркотиках: в частности, что они в итоге забирают у человека все, что он считает важным.

Еще он рассказал детям, что самое драгоценное, что отняли у него наркотики, – доверие ребят. Именно об этом он скорбел сильнее всего. Даже если бы ученики захотели поверить ему, то они вряд ли смогли бы это сделать. Доверие определялось не их выбором, а фактами. А те показывали, что он не заслуживает веры.

Поэтому он не просил о благородстве. Он только хотел сочувствия: чтобы ученики представили себе ту боль, которую он испытывал. Для него было важно не прощение – он не хотел, чтобы они повторили его ошибку. На протяжении всей своей карьеры он рассказывал ученикам о вреде наркотиков. Теперь он сам стал для них примером, которому никто из них не захотел бы последовать.

Я пораженно уставился на него и тихо спросил:

– Что произошло потом?

С неловким смешком он ответил сдавленным голосом:

– Они простили меня. Они все… меня простили.

Сначала один, а затем еще и еще. А потом они еще целый час разговаривали о природе прощения и о том, как можно избежать наркотической зависимости.

Мы немного помолчали.

– Пол, – сказал я наконец, – поздравляю.

Он кивнул и вытер глаза.

– Я пришел, чтобы рассказать вам об этом. И еще кое о чем, – Пол глубоко вздохнул. – Я лгал вам, говоря, что летом завязал с наркотиками. Я употреблял их, когда начался учебный год. Доктор Ликерман, я был под кокаином даже тогда, когда признавался ученикам в своей зависимости.

Мои глаза становились все шире.

– Я даже не мог представить себе, что они меня простят. А потом…

Мысль о том, что он продолжал лгать им даже в момент признания и прощения, оказалась для Пола настолько невыносимой и болезненной, что он чуть не упал в обморок. Но он смог сдержаться. И решил не уходить с работы.

– Мне очень жаль, что я лгал вам. И хочу сказать, что я отказался от наркотиков. Уже несколько недель… Из-за этих детей…

Пол замолк, его голос сел.

Я было задумался, не лжет ли он и сейчас, но почти сразу же отбросил эту мысль. У него не было причин говорить мне то, что он сказал, кроме одной: компенсировать моральный ущерб – и мне, и своим ученикам.

В следующие месяцы не было признаков того, что Пол вернулся к наркотикам. Он продолжал работать, у него были отличные отношения в семье, никаких проблем со здоровьем. Судя по всему, он действительно смог превратить яд в лекарство. И решение не было вначале очевидно ни ему, ни мне. Он поставил интересы других людей выше собственных. Он думал не о своем будущем, а о будущем учеников. И он получил то, что было не только его величайшим желанием, но и ключом к его трезвости: прощение.

Глава 5
Автономный дух

Мало что вызывает так много разногласий, как понятие кармы. Как и любовь, и счастье, она значит что-то свое для разных людей. Но большинство людей думают, что она как-то связана с судьбой и реинкарнацией. Многие считают карму силой, определяющей события нашей жизни, и однозначно относят к ее последствиям болезни, встречу с любовью всей жизни, автомобильные аварии и даже возможность найти свободное место на парковке.

Но если карма – сила, которая задает порядок событий, то наше будущее уже предопределено и мы только наблюдаем за своей жизнью. И хотя мы иногда чувствуем, что все именно так, даже самые упрямые из нас наверняка совершали действия, противоречащие этому: нацеливались на победу, преодолевали препятствия и достигали успеха благодаря собственным усилиям. Иногда мы ошибочно верим, что полностью контролируем происходящее, а иногда неверно считаем, что ни на что не влияем (и даже если влияем, то настолько слабо, насколько ничтожно гравитационное воздействие нашего тела на все другие тела во Вселенной). Уроки нашей повседневной жизни дают основания считать, что если карма и существует, то она должна быть изменяемой.

Именно это и утверждает нитирэн-буддизм: карму можно изменить, но только собственными действиями. Как объяснял Будда Шакьямуни: «Совершая доброе или злое дело, человек становится его наследником». А Нитирэн Дайсёнин писал: «Если вы хотите понять причины, существовавшие в прошлом, взгляните на результаты в настоящем. А если хотите понять, какие результаты увидите в будущем, посмотрите на причины в настоящем»^{126}. Можно сказать, что все происходящее определяется причинами, зависящими от наших мыслей, слов и поступков (в порядке роста влияния). Однако (и это важно) это не значит, что нас нужно обвинять в происходящем или (того хуже) считать, что мы заслуживаем именно этого. Важно понимать, что в каждый момент мы можем влиять на ситуацию. Мы способны действовать и тем самым менять траекторию своего будущего.

К сожалению, этот закон причинно-следственной связи в нитирэн-буддизме невозможно проверить научными методами (нельзя провести эксперимент, чтобы оценить его правильность). Но чтобы принять на себя полную ответственность за решение проблем, совсем не обязательно считать, что мы выступаем их авторами. Проблема становится «нашей» не из-за того, что мы ее создали, а из-за того, что она влияет на нас (точнее, либо на нас самих, либо на важных для нас людей). «Если вы страдаете, – сказал мне товарищ-буддист, – то такова ваша карма». Если проблема вызывает неприятные эмоции, то именно с ними нужно бороться.

Это не значит, что мы должны решать проблемы в одиночку. Общество других людей – не затронутых нашим несчастьем, но готовых нас поддержать – всегда приветствуется и полезно. Например, исследования показывают, что активное обсуждение с другими нашего травматичного опыта создает психологическую дистанцию, приводящую к более объективному восприятию^{127}, а поощрение других, как знают многие по собственному опыту, способно повысить вероятность достижения намеченных целей^{128}.

Однако другие исследования показывают, что чрезмерная поддержка мешает достичь целей. Как-то раз, совершая пробежку в районе озера Мичиган, я увидел толпу, стоявшую над человеком средних лет, который неподвижно лежал на земле. Двое, склонившиеся над ним, пытались привести его в чувство. Я остановился и спросил одну из женщин, что случилось.

– Он упал, – сказала она.

– Это кто-нибудь видел?

– Да, я, – ответила другая женщина. – Он шел и вдруг свалился.

Сказав, что я врач, я протолкнулся сквозь толпу и проверил дыхание мужчины. Он не дышал. «Позвонил ли кто-нибудь в службу спасения?» – спросил я. Как ни странно, этого не сделал никто.

Отчасти причина этой ситуации связана с силой социального доказательства: люди предполагают, что действия окружающих правильны (и если никто другой ничего не делает, они считают это нормой). Однако, как мне кажется, еще более правдоподобной причиной было явление, называемое размыванием ответственности. Почему никто не позвонил в службу спасения? Не потому, что никто об этом не подумал. Нет, об этом подумали почти все, но тут же предположили, что кто-то другой уже наверняка позвонил. Судя по всему, чем больше группа, которой нужно выполнить задачу, тем меньше каждый из ее участников ощущает личную ответственность и тем меньше шансов, что без дополнительного ее распределения между конкретными людьми задача будет выполнена^{129}. Дело не в том, что присутствие других делает нас равнодушными. Скорее оно меняет нашу убежденность в необходимости действовать.

Самое удивительное здесь то, что присутствие «стада» уменьшает желание помочь не только другим, но и себе. Исследования показывают: когда мы много думаем о тех, кто помогает, то наша мотивация снижается. Это явление носит название саморегулируемого аутсорсинга: зависимость от поддержки других заставляет нас бессознательно передавать свои задачи им^{130}. Это объясняет, например, почему мы с удовольствием перекладываем на своих супругов ответственность за заполнение налоговых форм или запись детей в спортивный кружок: нам сложно захотеть сделать что-то самим, когда рядом есть тот, кто сможет сделать это за нас.

Принятие полной ответственности за самостоятельное решение задач заставляет нас полагаться на внутренние резервы (которых в других условиях у нас просто нет). Именно это позволило моей жене успешно пройти последние этапы родов. Когда анестезиолог сказала, что не может больше ничего для нее сделать, она поняла: «Никто не может мне помочь – ни анестезиолог, ни гинеколог, ни муж. Вокруг меня полно людей, но я одна». Поэтому она стала разговаривать сама с собой. При каждой схватке она бормотала: «Хорошо, еще одна схватка, ничего страшного, просто дыши…» Ей не мог помочь никто из окружающих, и она обратилась к единственному возможному помощнику – себе.

Причина принятия ответственности за решение наших проблем не только в том, что они наши и никто, кроме нас, не будет заниматься ими. Дело еще и в том, что (как показывает все больше исследований) это делает нас более стойкими.

Это (как в случае моей жены) похоже на принятие миссии и повышает нашу способность выносить боль. В исследовании воздействия электрического тока на организм испытатели Джеральд Дэвисон и Стюарт Валенс сначала подвергли участников ударам тока с нарастающей силой, чтобы определить уровень, при котором они становятся слишком болезненными или неприятными. Затем они заставили половину испытуемых поверить в то, что те могут выдерживать и более сильные удары. Вторую половину они убедили в том, что те могут выносить удары током в результате применения болезненной медицинской процедуры (в обоих случаях исследователи заставляли участников верить в то, что их невосприимчивость к боли повысилась, тайком уменьшая силу удара вдвое). На последнем этапе испытания участники, верившие, что контроль боли связан с их действиями, а не с таблеткой, смогли выдержать гораздо более высокое напряжение, чем те, кто верил, что способность выносить действие тока вызвана таблеткой^{131}.

Принятие личной ответственности также связывается с психологической корректировкой после травмы. В исследовании пациентов с ожогами те из них, кто взял на себя ответственность за причинение себе повреждений, имели впоследствии самый низкий риск развития острого стрессового расстройства и долгосрочного посттравматического стресса^{132}. (Некоторые исследователи полагают, будто это связано с тем, что обвинение самого себя в неудачах может создать ощущение контроля над будущими угрозами. Признавая, что мы сами стали причиной сегодняшнего несчастья, мы можем избежать завтрашних. А вот обвинение других людей (или судьбы) снижает веру в свои силы^{133}.)

Ряд исследований показал, что чувство ответственности у пожилых людей не только улучшает их самочувствие, но и повышает продолжительность жизни. В исследовании пациентов дома престарелых, проведенном Эллен Лангер и Джудит Родин, жителям одного этажа (экспериментальной группе) вручили растение, за которым они должны были ухаживать, а жители другого (контрольная группа) получили растение, за которым ухаживал медицинский персонал. Через три недели у 93 % участников экспериментальной группы повысился уровень социализации, бдительности и общего состояния здоровья. А у 71 % представителей контрольной группы параметры жизнедеятельности снизились^{134}. Через 18 месяцев исследователи выявили, что смертность в экспериментальной группе в два раза ниже, чем в контрольной^{135}.

Пожалуй, сильнее всего личная ответственность влияет на мотивацию к действию (стойкость, помимо прочего, определяется нашей способностью упорно двигаться к цели, невзирая на препятствия). В сущности, ответственность за результат может мотивировать даже сильнее, чем желание достичь цели. Она часто заставляет нас делать то, что мы не хотим. Возможно, сильнее всего это проявляется у людей с обсессивно-компульсивным расстройством. Они постоянно борются с навязчивыми мыслями о вреде для себя или других, иногда тратят все силы на нейтрализацию таких черт поведения, как компульсивные проверки, постоянное мытье и уборка, а также другие ритуалы. Подобные навязчивые мысли о возможном вреде приходят в голову всем нам^{136}. Почему же далеко не все страдают от обсессивно-компульсивного расстройства? Если верить некоторым исследованиям, дело в том, что некоторые люди с этим заболеванием испытывают также повышенное чувство ответственности за предотвращение вреда, который они себе воображают. Именно поэтому, даже понимая, что вероятность негативных последствий невысока, они постоянно пытаются как-то исключить возможность неприятного события. И чем выше степень ответственности, тем сильнее им хочется действовать^{137}.

Многие воспринимают ответственность как бремя, а в нитирэн-буддизме она считается благом, к которому стоит активно стремиться. И дело не только в том, что принятие личной ответственности за решение проблемы дает решимость сделать все необходимое (в том числе изменить себя – см. главу 3), но и в том, что она развивает у нас способность выносить невзгоды (иногда очень заметно).

Присутствие автономного духа (еще один термин из нитирэн-буддизма) не означает отказа от помощи. Скорее он (как и все, что нужно нам для достижения победы) означает, что мы принимаем на себя личную ответственность за поддержку. Кроме того, автономный дух означает отказ от любой поддержки, которая способна ослабить нашу решимость или ответственность за результат. Он предполагает, что мы способны не перекладывать личную ответственность за решение проблем на других, даже если у них есть для этого силы и власть.

И наконец, автономия означает не только принятие полной ответственности за преодоление препятствий, достижение целей и сопротивление желанию переложить на плечи других ту работу, которую мы можем сделать сами. В нитирэн-буддизме это также означает борьбу за то, что мы считаем правильным, даже если другие смеются над нами или пытаются нам помешать. Автономный дух – наша способность бороться с несправедливостью.

В течение 15 из 16 лет моей практики в Чикагском университете я следил за состоянием одного из пациентов, пятидесятипятилетнего Сэма. Можно сказать, он был моим любимчиком. Этот руководитель крупной юридической компании всегда улыбался и говорил мягким голосом, успокаивавшим собеседника. Именно поэтому я очень удивился, когда однажды он обратился ко мне в расстроенных чувствах. Когда я спросил его, знает ли он сам, в чем дело, он ответил, что это связано с проблемами и депрессией его четырнадцатилетней дочери.

– Почему она в депрессии? – спросил я.

– О, все очень серьезно, – ответил Сэм.

Он хотел, чтобы я поговорил с его дочерью. Я возразил, что я не педиатр и не психиатр, однако он настаивал.

– Ей не нужен психиатр, – сказал он. – Ей просто нужно новое видение.

Поскольку сам Сэм обладал отличным здоровьем, то обычно во время его визитов мы общались на другие темы. В частности, обсуждали некоторые буддийские принципы, которые он считал интересными и пытался применять в своей жизни.

– Думаю, разговор с вами пошел бы ей на пользу, – сказал он.

– Хорошо, – согласился я.

Через неделю Сэм привел девушку ко мне. Увидев его, я заметил, что его самочувствие значительно улучшилось. На лице вновь появилась привычная улыбка. Я подумал, что это как-то связано с ожиданием той помощи, которую я мог бы оказать его дочери.

– Доктор Ликерман, это моя дочь Одри.

– Приятно познакомиться, Одри, – сказал я, пожимая ее руку.

Она была одета в кремовые брюки, красную блузу и красные туфли на каблуках, поэтому казалась почти такой же высокой, как и ее отец. На лице была косметика – в стиле, типичном для молодой девушки в поисках себя. Но даже она не могла скрыть угрюмого выражения лица.

– Ваш папа сказал мне, что вы в депрессии, – сказал я, как только мы уселись.

– Ага, – ответила она.

– Из-за чего?

Она тяжело вздохнула.

– Я кое-что украла.

Я удивленно поднял голову.

– Что?

– Кожаную куртку.

– Зачем?

– Она не принадлежала тому, у кого была.

– А кому же она принадлежала?

– Neiman Marcus^[13].

– Магазину одежды?

Она кивнула.

– Не очень понимаю, – сказал я.

По словам Одри, одна из ее подруг украла куртку в магазине. Узнав об этом, девушка начала давить на нее, чтобы она вернула куртку. Та отказалась. Поэтому Одри украла куртку у подруги и вернула ее в Neiman Marcus. Когда подруга узнала об этом (от самой Одри), то рассказала о случившемся всем остальным, а те устроили Одри настолько жесткий бойкот, что она больше не хотела ходить в школу.

Я недоверчиво уставился на Одри, удивляясь той странной и прекрасной комбинации генетики и воспитания, которая заставила ее беспокоиться о справедливости больше, чем о своем социальном положении (которое, безусловно, было для нее важным).

– Мало кто из моих взрослых знакомых смог бы так поступить, – сказал я. – Не уверен, что и я мог бы.

– Если бы я знала, что стану изгоем, – ответила Одри, – то тоже не стала бы этого делать.

Моральная трансформация

Несмотря на образ, часто формируемый СМИ, большинство людей обладают моральным сознанием^{138}. Но далеко не всегда понимание, что правильно, а что нет, останавливает нас от неверных шагов, которые повышают уровень нашего благополучия. Дурные поступки не всегда делают нас несчастными: силу рационализации нельзя недооценить. Совершая небольшие проступки, мы быстро о них забываем. Но недавние исследования показывают, что борьба за справедливость дает преимущество, о котором раньше мало кто задумывался. Она делает нас сильнее.

В ходе исследования, проведенного под руководством психолога Курта Грея, сначала была оценена способность участников определенное время держать на весу полуторакилограммовую гантель. Затем экспериментаторы дали каждому по доллару. Половина участников (экспериментальная группа) могла пожертвовать его на благотворительность (и это сделали все), а другим такой возможности не дали. Когда участников снова попросили удержать на весу гантель, те, кто отдал деньги на благотворительность, держали ее в среднем на 7 секунд дольше, чем те, кто этого не сделал^{139}. Почему? Согласно Грею, причина в том, что благое дело повышает уровень так называемой моральной трансформации (и этот эффект проявляется в действиях, направленных не только на благо, но и на вред^{140}).

Если мы хотим понять, почему хорошие или плохие поступки делают нас сильнее, прежде всего стоит выяснить, что есть добро и зло. Философы и религиозные деятели обсуждали этот вопрос много столетий, а нитирэн-буддизм дает прямолинейный ответ. Добро, или благо, – то, что повышает у сознательных существ ощущение радости или снижает страдания. Это естественные действия, которые совершает такое существо. И оно должно воздерживаться от дурных поступков, приводящих к обратному эффекту. Иными словами, добро – то, что позволяет сознательным существам избежать вреда, а зло притягивает вред. Добро – то, что справедливо и честно, а зло – несправедливо и нечестно.

Моральные дилеммы

Ряд исследований уже подтверждает, что вера в добро и зло в понимании нитирэн-буддизма может оказаться более универсальной, чем считалось ранее. В одном интернет-опросе, проведенном психологом Марком Хаузером и его коллегами, 5000 участникам из 120 стран были предложены три моральных сценария и один контрольный. Они должны были дать им обоснованную оценку. Например, один сценарий выглядел так: Дениз едет на поезде и вдруг слышит, как один из проводников кричит, что отказали тормоза. Машинист теряет сознание от шока. Впереди на путях стоят пять человек, не имеющих возможности сойти с них вовремя и неминуемо попадающих под поезд, который идет на высокой скорости. Дениз видит, что от основного пути отходит другой, по которому она может направить поезд. Но там стоит один человек, также не имеющий возможности сойти. Она может направить поезд на боковую ветку, убив одного человека, или ничего не делать – тогда погибнут пятеро. Хаузер и его коллеги хотели выяснить, считают ли участники морально допустимым, если Дениз направит поезд на боковую ветку.

Результаты показали: не менее 89 % согласились с тем, что Дениз стоит направить поезд на боковую ветку. Участники одинаково оценили, какие действия могут считаться моральными, а какие нет, в большинстве случаев. Во время обсуждения они выработали моральные принципы, единые для представителей разных культур. Например, они решили, что сознательное причинение вреда другому менее правильно с моральной точки зрения, чем бездействие. Они сочли, что вред, связанный с уже существующей угрозой, менее опасен, чем сознательное изобретение способов его причинения. Также они решили, что прямое причинение вреда менее допустимо, чем косвенное. Тем не менее подавляющее большинство участников не указывали эти принципы как причину принятия решения в каждом случае^{141}.

Другие исследования свидетельствуют, что такое поведение вполне нормально для человека. Делая шаг, связанный с моральными соображениями, мы, видимо, полагаемся не на размышления, а скорее на интуицию, а потом рационализируем свои суждения и решения^{142} (это не значит, что она не может и не должна направляться разумом; она остается основной движущей силой в принятии решений). Откуда возникает моральная интуиция? Ответа пока нет. Мы только знаем, что ее проявления уже есть у людей в раннем возрасте. Исследования показывают, что дети в возрасте трех лет (когда еще не выработалась способность выражать или даже понимать суть истины, лжи или справедливости) реагируют негативно, когда им дают меньше небольших подарков, чем их товарищам, если все они внесли равный вклад в уборку комнаты^{143}.

Можно предположить, что корни принятой в нитирэн-буддизме концепции добра как любого действия, направленного на предотвращение вреда или оказание помощи (например, то, что мы делаем, чтобы остановить страдания или принести радость), кроются не в авторитете бога, религии или философии, а в психологических и, возможно, неврологических процессах человеческого мозга. Даже если мы не считаем, что они могли бы стать твердой основой для формирования объективной и сдерживающей морали, или если посчитаем неприменимой для себя концепцию добра и зла в нитирэн-буддизме, мы не можем отрицать, что именно она побудила участников исследования Грея стать сильнее^{144}.

Что такое вред?

Если верить исследованию Хаузера, то мы все считаем, что причинение вреда – зло. При этом часто мы не можем твердо сказать, что такое вред. Это порой приводит к серьезным и даже трагическим последствиям. В сущности, представление о вреде варьируется не только в разных культурах, но и в рамках одной культуры с течением времени и даже в мышлении человека, принадлежащего к ней. Вспомните разногласия по поводу вреда добрачных сексуальных отношений. И даже если люди соглашаются с тем, что такое вред, они часто не соглашаются с тем, что хуже. Это легко заметить в спорах о том, что хуже: аборт или рождение нежеланного ребенка.

Как же понять, что правильно, а что нет, сталкиваясь с множеством сложных моральных головоломок реального мира? Вера в моральный релятивизм (определение «правильного» и «неправильного» с точки зрения местных норм и привычек) не дает понять, что люди могут не иметь единого мнения по поводу вреда и при этом верить, что он вызывает зло. А моральный абсолютизм – убеждение в том, что некоторые действия всегда считаются правильными или неправильными во всех ситуациях и контекст происходящего не важен, – не учитывает, что часто мы вынуждены отдавать предпочтение одному из двух зол. Мы редко выбираем между правильным и неправильным. Гораздо чаще приходится выбирать между неправильным и менее неправильным (то есть между вредоносным и менее вредоносным). И понятие неправильного может меняться в зависимости от контекста. Например, убийство считается злом в нитирэн-буддизме. Однако убийство одного человека «менее неправильно», если оно помогает предотвратить смерть пяти других или он страдает от мучительной боли из-за смертельного заболевания.

К сожалению, наша способность просчитать все возможные последствия причинения или предотвращения вреда (сделать моральный выбор) истощается по мере того, как мы оказываемся все дальше от ситуации, в которой делаем выбор. Можем ли мы знать, что наше действие, предотвращающее вред сегодня, не приведет к еще большему вреду завтра или предотвращение проблем здесь не приведет к возникновению вреда где-то еще? Разумеется, ответа нет. Учитывая нашу склонность принимать решения интуитивно, а также неспособность предсказать последствия наших решений в момент их принятия, приходится признать: нам стоит всегда стремиться к минимизации страданий и максимизации радости (это очевидно), а наши лучшие суждения всегда отчасти ошибочны.

Баланс

Возможно, нам поможет логика, которая, помимо прочего, утверждает, что мы должны наделять большим весом доказанный вред (например воровство), чем недоказанный (например проклятия в адрес другого человека). И если мы считаем какое-то свое действие правильным, хорошим и справедливым, то, вероятно, слишком упрощаем и контекст, в котором его совершаем, и правила, в соответствии с которыми делаем выбор. Если выбор кажется нам простым и не вызывает сожалений, то, возможно, мы недостаточно задумываемся о нем. И наконец, если мы не можем определить, кто пострадает от нашего выбора, или не хотим этого делать (не переживаем из-за того, что вынуждены совершать один вред, пытаясь избежать другого), то рискуем превратиться в монстров. И дело не в вере в то, что цель всегда должна оправдывать средства. Люди становятся чудовищами, потому что не мучаются из-за того, какие средства вынуждены использовать для достижения целей.

Некоторые считают, что обманчивость наших суждений может служить основанием для того, чтобы вообще не делать выбор. Но нитирэн-буддизм утверждает, что отказ от выбора хуже, чем выбор «меньшего зла». Эдмунд Берк^[14] уже давно сказал, что для победы зла достаточно бездействия приличных людей. С точки зрения нитирэн-буддизма ситуация, при которой мы, обладая достаточной силой для предотвращения зла, допускаем его, ничем не отличается от ситуации, при которой мы творим его сами. Справедливость существует только потому, что люди борются с несправедливостью.

Любые моральные действия, как благие, так и дурные, делают нас сильнее. Мы в это верим (исследования показывают, что мы предвзято считаем людей, принимающих решения в области морали, более стойкими^{145}), и это, видимо, влияет на восприятие не только других, но и себя^{146}. Когда мы находим в себе определенные качества, то действуем соответственно^{147}. А значит, совершение морального действия или даже попытка его совершения может повысить нашу стойкость, поскольку мы считаем себя более стойкими. Это заставляет нас действовать, а следовательно, и чувствовать себя определенным образом^{148}.

– Я не пыталась защитить какие-то высокие идеалы, – сказала Одри, когда я поделился с ней этими мыслями. – Я просто не хотела, чтобы моя подруга и дальше считала, будто в воровстве нет ничего плохого. Возможно, это было глупо и она сама бы это переросла.

– Борьба с несправедливостью никогда не бывает глупой, – сказал я. – Каждый наш шаг важен. Мир становится лучше только тогда, когда люди пытаются сделать его лучше.

Одри закатила глаза.

– Ну она же никого не убила. Это была всего лишь кожаная куртка.

– Мы делаем мир лучше не только потому, что боремся с несправедливостью, – сказал я. – Он становится лучше из-за того, что мы влияем на мировоззрение других. А сила этого влияния связана скорее не с масштабом несправедливости, а с тем, что мы защищаем свои взгляды.

Она задумалась.

– Но ведь и я несовершенна.

– Так сказала вам подруга, когда вы сообщили, что вернули куртку в магазин?

Она снова закатила глаза.

– Да, что-то вроде того.

– Уверен, что так и было, – сказал я и добавил, что ей не стоит серьезно относиться к подобным аргументам, которые часто высказывают люди, знающие о том, что сами ведут себя плохо. Тот факт, что мы не идеальны во всем, не лишает нас права бороться против несправедливости. В сущности, мы несем ответственность за борьбу с несправедливостью, даже если сами делаем что-то неправильно. Если бы моральное право на такую борьбу существовало только у идеальных людей, то справедливость была бы невозможна. И борьба с несправедливостью не делает неидеальных людей лицемерами. Ведь они пытаются исправиться.

– Вы хотите меня успокоить, – спросила Одри, – или действительно верите в это?

– И то, и другое, – ответил я. – Вы говорили с ней о том, почему так поступили?

– Я ни о чем с ней не говорила. В этом и заключается проблема изгоя. Со мной никто не разговаривает.

Сила авторитета

Выступая против несправедливости в стремлении сделать мир лучше, мы можем повысить свою стойкость до такого же уровня, что и при принятии личной миссии. Однако чтобы сохранить приверженность к правильным действиям (а следовательно, считать себя стойкими), мы должны бороться с теми силами, которые нам мешают. А для этого нужно прежде всего понять их истоки.

В 1963 году психолог Стенли Милгрэм задумался, что позволило нацистам уничтожить шесть миллионов евреев: желание совершить геноцид или то, что небольшая группа людей, действительно хотевших уничтожить евреев, смогла воспользоваться подчинением авторитету и переманить на свою сторону тех, кто стал исполнителями. Милгрэм не пытался оправдать людей, заявлявших, что они «только выполняли приказы». Скорее его интересовало, что сильнее: власть авторитета или желание действовать в соответствии со своими личными ценностями.

Он провел исследования по следующему сценарию. Экспериментатор просил испытуемых наносить удары электрическим током с нарастающим напряжением «жертве», которую участники могли слышать, но не видеть (на самом деле «жертвы» только имитировали в нужные моменты отчаянные крики). Результаты оказались потрясающими: хотя «жертв» инструктировали молчать после повышения силы ударов до определенного уровня (имитируя потерю сознания), 65 % участников продолжали повышать силу ударов вплоть до 450 вольт. Оказалось, большинство будут следовать приказам, даже если те не согласуются с их принципами^{149}.

Что объясняют эти результаты? Согласно Милгрэму, признавая власть авторитета, мы склонны принимать смысл, который он придает своим и нашим действиям, даже когда он противоречит нашим ощущениям^{150}. В ходе экспериментов исследователь говорил участникам, что цель, или смысл эксперимента в том, чтобы проверить, как влияет наказание на обучаемость. Смысл ударов электрическим током казался конструктивным. Когда авторитет приказывает нам что-то сделать, мы склонны забыть о своих принципах. Говоря словами Милгрэма, «чувствуя себя ответственными перед авторитетом, мы отказываемся от ответственности за содержание своих действий»^{151}.

Но почему мы так быстро отказываемся от собственных суждений, когда авторитет отдает нам приказ? Возможно, в эти моменты нам кажется, что авторитет обладает специальными знаниями или опытом, которых нет у нас. Или, возможно, дело в том, что мы осознаем свое несовершенство, вероятную неправоту наших суждений и при этом не понимаем несовершенства суждений других. В результате их мнение становится для нас важнее, чем собственное. Возможно, наше суждение обусловлено нашим «я», а следовательно, внутренней неуверенностью. Мы уверены в любом ответе ровно настолько, насколько уверены в себе. А поскольку мы понимаем, что не знаем абсолютной истины, нам просто убедить себя, что ее знают другие. Иными словами, доверие к другим становится для нас стратегией для устранения беспокойства и неуверенности.

Не исключено, что у нашей склонности ставить суждения других людей выше собственных имеются и более глубокие корни. Есть как минимум одно основание предполагать, что мы верим и подчиняемся авторитету из-за влияния естественного отбора. Иначе дети не признавали бы власть родителей, ограничивающих их порой бездумное поведение, и столкнулись бы со значительно большим риском травмы или смерти.

Склонность подчиняться авторитету, заложенная в нас естественным отбором или возникшая в результате обучения, неизбежна для большинства людей, даже когда они осознают ее. В надежде доказать обратное психолог Джорджия Шелтон провела исследование, в котором рассказывала участникам о результатах работы Милгрэма, затем задавала вопросы с целью понять степень усвоения материала, а после этого просила их выступить в качестве инструкторов в аналогичном эксперименте. Она сказала, что они станут контролировать «учителя», который будет наказывать «ученика» ударами тока за допущенные ошибки. Шелтон проинформировала участников, что «ученики» знают истинную цель эксперимента, но не сообщила, что об этом знали и «учителя». В ходе эксперимента «учителя» проявляли все большее беспокойство и в какой-то момент стали умолять участников остановиться. Как и в исследованиях Милгрэма, на самом деле ударов током не было, однако участники эксперимента думали, будто «учителя» верят в то, что причиняют настоящую боль «ученикам». Однако, несмотря на просьбы учителей, 22 из 24 участников эксперимента довели его до конца (приказав учителям повысить силу удара до предельного значения 450 вольт). Видимо, даже понимание того, почему люди слепо верят авторитетам, не позволило участникам эксперимента провести параллель между своим подчинением доктору Шелтон и подчинением «учителей» им самим^{152}.

Авторитеты могут значительно снизить нашу стойкость. Именно они обладают уникальной силой, позволяющей нарушить нашу автономию. Не факт, что наши родители захотят отговорить нас от того, чтобы вернуть найденные деньги, или работодатель убедит нас, что не стоит сообщать государственным органам о фактах нарушения закона в компании. Но это возможно. Как показывает исследование Шелтон, наша способность сопротивляться указаниям авторитетов может оказаться гораздо слабее, чем мы думаем.

Как же мы можем повысить вероятность правильных действий в каждом случае и тем самым обрести дополнительную силу? Возможно, не нужно сопротивляться негативному влиянию авторитета, лучше избегать его (так же как при противостоянии искушению и негативному мышлению). При столкновении с моральной дилеммой лучше принять сознательное решение не обращаться за советом к тому, кого мы считаем авторитетом.

Это не так рискованно, как кажется. Нет оснований считать, что, обращаясь за советом к авторитету (или кому-то еще), мы повышаем вероятность того, что будем действовать правильно. Есть поводы утверждать обратное: мы склонны спрашивать совета у тех, кто к нам неравнодушен (членов семьи и близких друзей). А они будут скорее заниматься вместе с нами рационализацией желаемого, а не выбором должного. Любой авторитет будет, скорее всего, подталкивать нас к решению, которое нравится ему. Может, нам и повезет и мы обратимся за советом к человеку именно в тот момент, когда он хочет действовать правильно и помогать другим (это снизит вероятность того, что мы будем заниматься рационализацией неправильных поступков). Однако заранее предсказать такие моменты крайне сложно. Поэтому не стоит рисковать и полагаться на мнение человека, который в лучшем случае высказывает моральное суждение ничем не лучше нашего, а в худшем – активно отговаривает нас от правильного выбора. Лучше сосредоточиться на выявлении и противостоянии своей склонности к рационализации того, что мы хотим делать, а не того, что правильно.

Разумеется, сила авторитета не влияет на всех в равной степени (вспомните: не менее 45 % участников эксперимента Милгрэма хотя бы частично ему сопротивлялись). Некоторые презирают авторитеты – по сути, любую силу, пытающуюся влиять на наши суждения. Такие люди находят силы в том, чтобы восстать против других, и наслаждаются любой возможностью двигаться не туда, куда идет толпа. Интересно, как же они смогли проигнорировать изначальное импульсивное желание поддаться влиянию авторитета или давлению ровесников? Возможно, они научились противостоять второй силе, противодействующей нам в процессе выбора, – желанию угодить другим.

Самооценка и потребность угодить другим

Как часто бывает, мой разрыв с первой подругой происходил постепенно. Но даже когда мы оба признали, что наши отношения закончились, она продолжала просить меня об одолжениях: встретить ее в аэропорту, поделиться конспектами, помочь сменить масло в автомобиле. И я почему-то соглашался.

Как-то утром во время медитации я понял: мне не нравится, что она всегда рассчитывает на меня. Когда я закончил упражнения и направился в душ, раздражение переросло в гнев. Закончив мыть голову и наблюдая за тем, как последние струйки мыльной воды утекают из ванной, я принял жесткое решение: отказать, когда она о чем-то меня попросит.

Тут зазвонил телефон. Сосед по квартире сообщил, что мне звонила бывшая подруга и попросила перезвонить ей до того, как я уйду на учебу. Я сказал себе: когда она попросит меня об одолжении (а других причин звонить у нее не было), я отвечу «нет». Конечно же, она попросила меня записать для нее телешоу. Но хотя я собирался сказать «нет», я пролепетал «да».

Я повесил трубку и громко рассмеялся. Отказать ей было для меня так же невозможно, как поднять автомобиль руками. Но даже понимание этого меня не расстроило. Наоборот, это меня возбудило: я подумал, что если смогу признать этот факт, то найду способ изменить ситуацию.

Я тут же решил начать читать мантры, чтобы избавиться от неспособности сказать «нет». Несколькими месяцами позже, во время повторения мантр, я внезапно понял, почему не мог ей отказать. Я подписал с ней «контракт хорошего парня» (именно так она позже охарактеризовала наши отношения). До того я совершенно не понимал, что представляет собой этот «контракт» и что я по сути подписываю его почти со всеми знакомыми. Но теперь я понял не только его суть, но и причины. Моя самооценка строилась не на внутреннем ощущении, как я считал раньше, а на внешнем – на мнении других. Суть «контракта хорошего парня» была проста: я соглашаюсь вести себя с вами хорошо, давать вам советы, заботиться о вас и даже чем-то жертвовать, а вы всегда и при любых условиях будете считать меня мудрым, любящим и идеальным. А главное, вы согласитесь хорошо ко мне относиться.

Однако от подруги я ожидал не только хорошего отношения, но и любви. И как только я почувствовал ее первые признаки, тут же попал в зависимость от нее. Именно поэтому у меня началась депрессия, когда подруга меня бросила. Дело было не в том, что меня бросил человек, которого я считал любовью всей своей жизни, а в том, что я искренне верил: без этой любви я не буду счастлив. Почему же я продолжал помогать ей даже после того, как наши отношения прекратились? Я никак не мог отказаться от привычек хорошего парня. Какая-то часть меня продолжала верить, что если я буду дальше исполнять свои контрактные обязательства, то она снова начнет выполнять свои.

И когда я осознал свою склонность к подписанию такого рода контрактов, я перестал это делать. Я понял суть произошедшего только через несколько месяцев, когда мой лучший друг спросил, почему я перестал общаться со многими из наших общих друзей. Я тут же захотел уйти в оборону и отрицание. Но потом понял, что он прав. Поначалу я не мог понять, почему стал проявлять пренебрежение ко многим друзьям, а потом осознал, что теперь мне не нужно было их одобрение для поддержания моей самооценки. Как только у меня исчезла потребность в их расположении, я увидел, что у меня с ними мало общего, и поэтому бессознательно утратил к ним интерес. Я не только понял, кто я, но и стал тем, кем хотел быть: человеком, способным любить и ценить себя без потребности в любви других.

– Я не утверждаю, что желание быть любимым – это плохо, – сказал я Одри. – Или что мне стало все равно, нравлюсь я людям или нет. Но освободившись от потребности быть приятным другим и научившись оценивать себя самостоятельно, я смог легче справляться с внутренним диссонансом, когда веду себя неприятно.

Я отметил, что быть приятным для других все равно важно. Но если основная задача нашего хорошего поведения – вызвать теплые чувства к себе, то людям покажется, что мы более альтруистичны, чем есть на самом деле. Если вы даете людям все, чего они хотят, они будут счастливы в краткосрочной перспективе, но не в отдаленном будущем (это напоминает счастье ребенка, который хочет смотреть телевизор вместо того, чтобы делать уроки; счастье азартного игрока, ставящего все сбережения на единственный поворот колеса рулетки; или алкоголика, получившего заветную бутылку). Если наша основная цель в том, чтобы быть сострадательным, помогать людям стать счастливыми надолго, то нельзя им во всем угождать.

Если мы расстраиваемся, когда разочаровываем других, вызываем у них гнев или неприязнь, если нам сложно вынести даже незначительный конфликт или мы постоянно беспокоимся о том, что думают о нас другие, а наши действия определяются их отношением к нам, то вряд ли мы сделаем что-то действительно хорошее для себя или для них. Но и это не все: мы будем всегда чувствовать себя вымотанными, ублажая других, и у нас не останется энергии для управления собственным напряжением.

Желание угодить иногда ослабевает с возрастом, но у многих оно сохраняется. Оно осталось бы и у меня, если бы я не страдал после разрыва с подругой. Для многих из нас контроль над желанием угодить означает серьезные согласованные усилия.

К счастью, озарение – не единственный путь к управлению собой. Результата можно добиться и постепенно, с помощью повтора простых действий. Если мы, сталкиваясь с необходимостью кого-то разочаровать, будем видеть в этой ситуации возможность для развития сострадания (разумеется, если вообще уместно говорить об этом), то мы сможем спокойно отказать, не считая себя неудачниками и не впадая в гнев. Потерпев поражение (что вполне вероятно), мы скажем себе, что в следующий раз все выйдет лучше, и вспомним, что четкое определение границ обычно вызывает не неодобрение, а уважение.

А поскольку мы будем постоянно использовать свою моральную интуицию против желания ублажать других, постепенно этот процесс перестанет вызывать у нас дискомфорт и отнимать много энергии, превратившись в привычку. Учась противостоять этой потребности, мы не всегда достигаем успеха, но постепенно избавляемся от привычки всем угождать.

– Разочарование других меня не беспокоит, – сказала Одри, покачав головой. – Проблема в другом: у меня нет друзей.

Я тяжело вздохнул.

– Не думаю, что смогу дать ценный совет. Попробуйте еще раз поговорить с подругой. Люди реагируют на честность даже тогда, когда не хотят, и даже когда этого не показывают. Просто попытайтесь с ней пообщаться и описать реальные причины ваших действий.

– Так я и сделала, – сказала она глухо.

– И что вы сказали?

– Не хочу, чтобы она думала, будто воровать нормально.

– А почему это для вас так важно?

– Потому что… – она помахала в воздухе рукой, будто пытаясь поймать ответ. – Потому что я дура… Не знаю…

– Нет, потому что вы заботитесь о ней, – сказал я. – И она должна это понять. Достучаться до сердец других людей можно смелыми действиями и честной демонстрацией сострадания и сочувствия. Вам нужно найти ключ к ее сердцу.

Одри немного помолчала, а потом неловко пожала плечами.

Я посмотрел на Сэма.

– Мне бы очень хотелось дать вам совет получше…

– Нет, – ответил он, собирая вещи, – все в порядке. Спасибо, что нашли время с нами поговорить. Мы очень благодарны.

Одри смотрела в пол.

– Спасибо, – тихо повторила она.

Через месяц Сэм вернулся в клинику и попросил о встрече.

– Как дела у вашей дочери? – спросил я, как только мы устроились в кабинете.

– Гораздо лучше. Она последовала вашему совету.

– Неужели?

– Да, – ответил он со смешком. – Потрясающий ребенок.

Сэм рассказал мне, что его дочь никак не могла дозвониться до подруги, поэтому отправилась к ней домой и отказалась уходить, пока та не вышла из дома и не поговорила с ней.

– Не знаю, что именно она сказала, но, думаю, это было как-то связано с вашими советами. А теперь они снова подружились.

– И она больше не изгой?

Он кивнул. Я был вновь поражен смелостью Одри. Я спросил Сэма, считает ли он возврат куртки в магазин сострадательным жестом, который помог его дочери поговорить с подругой.

– Думаю, да, – сказал он. – Хочу рассказать вам занимательную историю.

Вскоре после восстановления социального положения Одри увидела, как другая ее подруга защищает новенькую девочку, над которой насмехались остальные.

– Когда Одри спросила ее, почему она это делает, то знаете, что та ответила? Она не хотела, чтобы ее друзья считали, что быть вредным хорошо. – Он потряс головой. – Представляете себе?

– Просто поразительно, – ответил и задумался, как часто люди просят других бороться за справедливость и как редко это срабатывает. Я вспомнил и о том, как Милгрэм немного изменил эксперимент. Он подговорил одного из коллег выступить в роли «участника» и отказаться бить током испытуемых. Появление нового человека со смелой и решительной позицией снизило долю участников, слепо подчинявшихся авторитету, аж до 10 %^{153}. Другие люди, желающие бороться за правду, вдохновляются именно нашей приверженностью, смелостью и готовностью, как говорил Ганди, «быть тем изменением, которое мы хотим видеть». Именно тогда, когда мы сами боремся, другие хотят встать рядом с нами. И неважно, кто мы: мировой лидер вроде Ганди или четырнадцатилетняя школьница.

Глава 6
Принятие боли

Независимо от того, сколько сил дает нам готовность к автономии, жизнь иногда приносит боль (как физическую, так и эмоциональную), от которой мы становимся совсем слабыми. Поэтому стойкость – способность переносить не только проблемы, но и боль, которую они вызывают.

Боль – очень интересное явление. Например, наш мозг воспринимает физическую боль не только сложно, но и противоречиво. Боль в ушибленном пальце или голове может казаться единой, но на самом деле представляет собой сумму двух разных ощущений, вызванных двумя не связанными между собой зонами мозга. Первая – задняя островковая доля (posterior insula) – отвечает за регистрацию ощущения боли (ее качества, интенсивности и т. д.). Вторая – передняя поясная кора (anterior cingulate cortex) – фиксирует неприятный характер боли. Мозг обрабатывает боль именно так – об этом говорят и результаты многочисленных экспериментов со сканированием, и пациенты с повреждениями передней поясной коры, которые чувствуют боль, но не считают ее неприятной^{154}. Она их не беспокоит (интересно, что такой же эффект иногда дают наркотики^{155}). Когда передняя поясная кора не функционирует нормально, человек испытывает боль, однако не испытывает эмоций. Следовательно, боль теряет мотивирующую силу.

Заключение о том, что боль и неприятные ощущения, вызываемые ею, связаны с понятными неврологическими процессами в разных участках мозга, объясняет, как один и тот же стимул может вызвать разные ощущения. Даже если физическое ощущение боли остается неизменным, аффективная реакция на нее – страдания – разнится в зависимости от нескольких факторов.

Исследования показывают, что на нашу способность переносить боль существенно влияет то, как мы интерпретируем ее смысл. Участники одного исследования сообщили, что боль, ассоциировавшаяся у них с видоизменением тканей тела, кажется им более сильной, чем другие ее виды^{156}. Возможно, именно поэтому женщины оценивают боль при раковых заболеваниях как более неприятную, чем при родах, даже если интенсивность одинакова^{157}. Сосредоточиваясь на пользе боли (бывает и так), мы можем снизить степень ее неприятности. Еще одно исследование показало, что женщины в процессе родов, сосредоточившиеся на необходимых для успеха действиях, считали боль в два раза менее неприятной, чем те, кто не думал, что надо делать^{158}. Это справедливо даже для случаев, когда боль связана одновременно и с пользой, и с вредом. В ходе исследования, проведенного во время Второй мировой войны анестезиологом Генри Бичером, выяснилось, что 75 % солдат с серьезными ранениями – переломами и отрывом конечностей – сообщали об относительной слабости боли (даже без учета влияния лекарств), поскольку это гарантировало скорое возвращение домой^{159}.

Ожидание того, что боль будет сильной, снижает ее переносимость. Но если мы ожидаем, что боль будет умеренной, то выносим ее гораздо легче^{160}. Кроме того, неприятные ощущения ослабляются при психологической подготовке. Это справедливо и для полезных медицинских процедур, и для пыток^{161} (однако доказано, что боль, причиняемая с целью вреда, более неприятна, чем вызванная случайными событиями^{162}).

Мы можем легче управлять болью, если перескажем себе истории предыдущего болезненного опыта с другой точки зрения: сосредоточиваясь не на интенсивности боли, а на том, что нам удалось ее пережить. Если мы пережили ужасный эпизод тогда, то сможем сделать это и сейчас. (Однако важно сопоставлять одинаковые типы болезненного опыта. Воспоминания о том, как мы смогли успешно пройти марафонскую дистанцию, полезны, когда мы карабкаемся в гору, однако вряд ли помогут, когда мы оплакиваем смерть супруги. Здесь уместнее вспомнить, как мы пережили, например, болезненный развод.) Бессознательные сравнения такого рода объясняют, почему многие женщины утверждают, что вторые роды проходили легче, чем первые: не потому, что им было не так больно, а потому, что знание об удачном опыте усиливает их веру в способность справиться и на этот раз. Так же, как вера в собственные силы помогает стать сильнее^{163}, вера в способность выносить боль повышает терпимость к ней^{164}. Знание о том, какую боль нам нужно вытерпеть, снижает беспокойство. Ряд исследований уже показал, что чем ниже беспокойство, тем слабее и неприятные ощущения^{165}.

Чем лучше мы знакомы с неприятными ситуациями в целом (чем чаще мы с ними сталкиваемся), тем меньше боли они нам причиняют. В ходе исследования представителей элиты велосипедного спорта физиолог Джероен Сварт обнаружил, что чем лучше испытуемые знакомы с трассой, тем легче переносят боль, связанную с ее прохождением^{166}. Еще интереснее то, что знание, сколько остается до финиша, позволяет им переносить еще большую боль, а значит, активнее стараться. По мнению Сварта, мозг постоянно рассчитывает, какие усилия ему нужно предпринять (сколько еще боли он может вынести), на основании ожидаемой продолжительности упражнения, степени уверенности в его длительности и вероятности неожиданных событий.

Отношение велосипедистов к гонкам – не просто метафора для управления болью. Это применимая на практике модель. И в спортивном состязании, и при написании книги или рождении ребенка мы часто делаем то же, что и велосипедисты, за которыми наблюдал Сварт: корректируем усилия (а следовательно, и переносимость боли) на основе ежеминутных расчетов потребности и знания о том, когда боль уйдет.

Головоломка боли

– Не знаю, как это мне поможет, – засомневался Дэн, один из моих пациентов, страдавших от хронических болей, когда я рассказал ему во время одного из визитов об исследовании Сварта.

Дэн, банковский менеджер и отец двоих детей, впервые пришел ко мне примерно годом раньше, жалуясь на не проходящий уже несколько месяцев насморк. Я подумал, что у него либо аллергия, либо вазомоторный ринит (когда блуждающий нерв по неизвестным причинам стимулирует чрезмерное производство слизи), поэтому прописал ему противовоспалительное. Но лекарство не помогло. Потом начались головные боли. Поначалу его ответы на вопросы о характере боли натолкнули меня на мысль, что она связана с напряжением (неприятна, но не опасна), пока я не спросил, когда она усиливается.

– Когда я стою, – ответил он.

Я занервничал. Головные боли, усиливающиеся при правильном положении тела, – признак низкого давления спинномозговой жидкости. Я понял, что противовоспалительное не действовало, потому что из его носа текла не слизь.

Через несколько дней нейрохирург подтвердил мои опасения: это была спинномозговая жидкость. Когда же у Дэна текло из носа? На этот вопрос он не мог ответить однозначно.

– Иногда во время чихания, – сказал он. – Иногда – во время секса или даже занятий спортом.

Когда чуть позже сканирование показало, что у Дэна произошло отделение правой височной кости от черепа, я вспомнил, что он был бодибилдером-любителем. Может, дело в чрезмерной физической нагрузке?

Узнать это было невозможно. Оказалось, что и не нужно. В любом случае проблему нужно было исправлять, что и было сделано через четыре дня. Операция прошла хорошо, через неделю Дэна выписали домой.

Но головные боли не исчезли. Они становились сильнее, когда он лежал, и ослабевали, когда он садился. Происходило прямо противоположное тому, что было до операции. Когда нейрохирург провел пункцию, чтобы измерить давление спинномозговой жидкости, оказалось, что теперь оно очень высокое. Хирург не понимал, почему так произошло, но откачка части жидкости и стабилизация давления временно улучшили состояние Дэна. Хирург решил провести еще одну операцию. Он планировал установить вентрикуло-перитонеальный шунт, чтобы постоянно откачивать спинномозговую жидкость в направлении от мозга к животу и тем самым сохранять давление в норме.

Шунт начал выкачивать жидкость, как и было задумано. Это решило проблему с головными болями на пару недель, а потом они вернулись (причем сильные). Я прописал Дэну болеутоляющее, потом еще одно, и еще. Ничего не помогало.

Боль как болезнь

Управление работой с болью как узкая медицинская специальность возникло, по некоторым данным, в 1965 году после публикации статьи Рональда Мелзака и Патрика Уолла «Механизмы боли: новая теория»^[15]. Она впервые привлекла внимание медицинского сообщества к боли как важной проблеме^{167}. В прежние времена она воспринималась только как следствие болезни. Считалось, что боль исчезает, когда человек справляется с ее причинами. Однако после публикации статьи Мелзака и Уолла, а также создания Международной ассоциации по изучению боли медицинское сообщество признало, что боль – иногда сама по себе болезнь. Сегодня мы уже знаем, что примерно 25 % взрослых людей страдают от нее (от умеренной до сильной и хронической), а у 10 % хроническая боль настолько сильна, что влияет на их способность работать и взаимодействовать с окружающими^{168}. Тогда она уже не сигнализирует об опасности, а скорее показывает, что работа нервной системы пошла наперекосяк.

Именно к такому выводу пришла специалист по боли, к которой я направил Дэна. По ее мнению, у него, как и у многих других пациентов с хронической болью, проблема вызвана нарушениями работы центральной нервной системы. Дэн воспринимал нормальное давление спинномозговой жидкости как болезненное. Коллега указала мне на ряд недавних исследований, согласно которым хроническая боль, вызываемая многими причинами (фантомные боли в ампутированных конечностях, общая боль тела при фибромиалгии, боли в суставах при остеоартрите, а иногда и непрекращающиеся головные боли), связана с хроническим повышением чувствительности болевых центров в мозге^{169}.

При этом непонятно, постоянно ли это повышение. Известно, что хроническую боль крайне сложно лечить. Некоторые противоэпилептические средства помогают справиться с этой проблемой, но далеко не всегда. Да и врачи неохотно прописывают пациентам такие средства из-за побочных эффектов, неоднозначности эффективности в долгосрочной перспективе, а также возможности привыкания и передозировки^{170}.

Однако пациенты с хронической болью очень страдают, и иногда специалисты решают рискнуть. Врач, обследовавшая Дэна, прописала ему противоэпилептические средства и наркотические вещества и даже начала делать ему периодические внутривенные инъекции успокоительного.

Головные боли у Дэна так и не исчезли.

– Мы не знаем, когда пройдет ваша боль и пройдет ли вообще, – сказал я ему. – Но я думал о немедикаментозном лечении. Думаю, даже если оно не сможет значительно снизить вашу боль, то поможет вам лучше ею управлять.

Я посоветовал Дэну поговорить с когнитивно-поведенческим терапевтом, помогающим пациентам справляться с хронической болью с помощью психологических методов (и у меня как раз была коллега – специалист в этой области). Дэн уже практически не мог работать из-за своего состояния и отчаянно нуждался хоть в каком-то облегчении. Поэтому он охотно согласился.

Отвлечение

Увидев Дэна в своей клинике двумя месяцами позже, я с удовольствием узнал, что он вернулся к работе. Когда я спросил его, как ему это удалось, он ответил, что терапевт, к которой я его отправил, заставила его поверить в свои силы: «Вы будете испытывать боль в любом случае, поэтому если вы хотите работать, вам надо работать».

– Честно говоря, – признался мне Дэн со смущенной улыбкой, – мне и в голову не приходило, что можно относиться к происходящему именно так.

Терапевт высказала эту идею после того, как предложила Дэну ряд когнитивных техник для повышения терпимости к боли. Для начала она порекомендовала отвлекаться с помощью юмора^{171}. Последовав ее совету и начав смотреть комедии, он обнаружил, что они помогали совсем немного и только тогда, когда он их смотрел. Вдобавок он не желал провести остаток жизни перед телевизором. Дэну очень нравилась его работа, и он хотел к ней вернуться.

Поэтому терапевт и предложила ему выйти на работу. Она особо подчеркнула, что его боль не сигнализирует о травме или повреждении тканей и что работа для него безопасна. А если Дэн действительно любил свою работу так сильно, как говорил об этом мне, это могло бы отвлечь его от боли. Терапевт предупредила Дэна еще об одном. Чтобы все прошло как надо, работа должна стать для него не просто интересной^{172}. Отвлечение от боли сработает, если Дэн будет делать не просто что-нибудь, а что-то, способное улучшить его эмоциональное состояние^{173}. Механизм, с помощью которого отвлечение снижает боль, предполагает не только переключение, но и повышение тонуса^{174}.

Но терапевт предупредила Дэна, что боль заставляет обращать на нее внимание (например, боль, свидетельствующая о травме или ее возможности, помогает нам выжить^{175}). Так, человек может отвлечься от слабой боли во время пробежки с помощью юмора, размышлений или разговора (разумеется, не мешающего набирать хорошую физическую форму). Однако терапевтический опыт показывает, что в какой-то момент отвлечение начинает давать пациентам с хронической болью незначительное облегчение.

А с учетом силы боли Дэна возвращение к работе как средство проверить работу механизмов отвлечения стало бы физически тяжелым. Поэтому терапевт предложила ему дополнительно заняться терапией принятия и ответственности, цель которой – не уменьшение боли, а улучшение способности действовать несмотря на нее.

Терапия принятия и ответственности

Терапия принятия и ответственности предполагает, что человек, полностью подчинившийся боли, не позволяет себе потерпеть связанное с ней поражение. По словам терапевта, принятие боли при невозможности снизить ее уровень помогает уменьшить связанные с ней страдания. Это помогло бы Дэну не тратить силы на ее избегание и начать исполнять свои желания (например вернуться к работе). Если человек цепляется за возможность избегания боли, то у него может сохраняться сильный страх (что он не сможет ее избежать), который усилит неприятные ощущения. По словам врача, несколько исследований уже продемонстрировали, что терапия принятия и ответственности способна улучшить жизнедеятельность людей, страдающих от хронической боли^{176}. Она предложила Дэну попробовать. Тот согласился.

Прежде всего терапевт научила Дэна технике медитации. Исследования уже показали, что простое осмысление эмоциональной ответной реакции на боль снижает степень ее неприятности и улучшает функционирование организма^{177}. Было доказано, что медитация снижает неприятные ощущения от острой боли почти на 60 %^{178} (поэтому она более эффективна, чем обезболивающие препараты^{179}). Врач попросила Дэна сосредоточиться на правильном дыхании и принятии всех негативных внутренних реакций без раздумий (это, по ее мнению, помогло бы ему научиться принимать боль). Она сообщила Дэну интересный факт: оказывается, медитация приводит к снижению активности нескольких центров боли в нашем мозге. Расстройства восприятия, возникающие при хронических болях, вполне исправимы^{180}. Исследования показали, что после того как пациентам с хронической болью удавалось снизить активность передней поясной коры (за счет обратной связи из МРТ-сканера в режиме реального времени), их болевые ощущения снижались почти наполовину. При этом испытуемые даже не ставили перед собой такой цели. Можно считать, что сознательный контроль бессознательной мозговой деятельности не только возможен, но и представляет собой совершенно новый инструмент^{181}.

Также терапевт рассказала Дэну, чем отличается хроническая боль от острой. Она не свидетельствует о немедленной угрозе. Дэну необходимо отказаться от прежних стратегий, мешавших ему работать (например, он не двигался и не выходил на улицу). Терапевт разработала для него программу постепенного включения в работу, которой он раньше избегал, чтобы минимизировать боль. Например, он начал ездить на общественном транспорте и проводить перед компьютером по несколько часов. Наконец, терапевт подчеркнула, что ему нужно ясно и конкретно сформулировать свои цели и стремиться к ним.

Хотя Дэн и решил, что медитация почти не помогает ему, он сказал, что идея принятия – того, что он может все, несмотря на боль – показалась ему «освобождающей». По крайней мере, он смог вернуться к работе.

Принятие эмоциональной боли

Физическая и эмоциональная боль явно различны, но исследования в области сканирования мозга показывают, что они активируют одни и те же участки мозга (за редкими исключениями)^{182}: не только те, что отвечают за неприятные ощущения, но и те, что обеспечивают регулирование их интенсивности, местоположения и силы (отчасти это объясняет неожиданный эффект от применения обезболивающих общего действия: они снижают боль и от ушиба пальца, и от оскорбленных чувств^{183}). Неудивительно, что физическая боль и эмоциональная приводят к одной реакции – сильному желанию избежать их причин. «Страдайте, когда есть над чем страдать. Радуйтесь, когда есть чему радоваться. Воспринимайте страдание и радость как факты жизни», – писал Нитирэн Дайсёнин^{184}. Но большинство людей не следуют этому совету.

К сожалению, стратегии избегания эмоциональной боли часто вреднее, чем сама боль. Злоупотребление алкоголем или наркотиками губительнее беспокойства, которое они призваны заглушить. А вред отказа от отношений значительно выше, чем страх чрезмерной близости^{185}.

Этим дело не ограничивается. Попытки подавить эмоциональную боль способны, как ни странно, усилить ее^{186}. А умение принимать эмоциональную боль, готовность испытать ее без попыток контроля приводят к ее ослаблению. Например, в одном исследовании пациентов с генерализованным тревожным расстройством те из них, кто научился принимать свое беспокойство, говорили о значительном снижении его уровня, причем даже в течение длительного времени после завершения эксперимента^{187}.

Однако это только приятный «побочный эффект». Истинная цель принятия – не уменьшение эмоциональной боли, а скорее превращение ее в более комфортное ощущение. С функциональной точки зрения осознанная попытка уменьшить эмоциональную боль путем ее принятия не отличается от попыток ее подавить. В результате возникают негативные и нежелательные последствия. Суть принятия не в том, что вы начинаете лучше себя чувствовать, а в том, что вы начинаете действовать правильно. Вы не голодаете, а выясняете, почему переедаете. Вы не перестаете беспокоиться из-за общения с другими людьми, а пытаетесь понять, что приводит к добровольной изоляции. А если вы испытываете хронические головные боли, то не снижаете уровня активности. Принимая болезненный опыт, мы воздерживаемся от нежелательного поведения, к которому он часто приводит.

Если мы научимся замечать ситуации, когда мы пытаемся избежать эмоциональной боли (как ни странно, это требует долгой практики), нам будет проще выносить эмоциональную боль без лишних размышлений. Например, мы можем перейти от мысли «беспокоиться плохо» к мысли «я обеспокоен». Когда у нас возникают болезненные мысли (например о своей никчемности), мы можем использовать специальное упражнение, в ходе которого снова и снова повторяем слова «я никчемен», пока они не утратят смысл. Это помогает нам признать, что мысли – только трактовка событий, а не истина, которая обязательно отражает объективную реальность^{188}. Таким образом, научившись отказу от размышлений о болезненных чувствах и лишению неприятных мыслей смысла, мы обретаем новую способность – отказаться от желания избежать боли.

В этом нам помогает целый ряд техник. Так, мы можем представить свои болезненные мысли как письма, которые отправляют нам другие – возможно, те, с кем мы часто не соглашаемся. Тем самым мы настраиваемся на скепсис в отношении любых негативных идей. Мы можем научиться благодарить свой разум за болезненные мысли, как благодарим маленького ребенка за причудливые, но бессмысленные идеи. Или можно представить себе болезненное ощущение в виде посылки определенного размера или веса, которую нам нужно какое-то время подержать в руках, а потом поставить на пол. Здесь подойдет любой метод, показывающий, что мысли и чувства – не тираны, которым мы должны подчиняться, а только плод нашего мышления. И тогда мы можем перейти к основной цели принятия – предотвращению влияния этих явлений на достижение целей. Принятие не означает, что мы забываем о проблемах. Наоборот, мы принимаем болезненные мысли и чувства, неминуемо возникающие вместе с проблемой, но они не мешают воплощению нашего решения.

Исследования показывают, что принятие отлично работает в разных условиях. Например, принятие (а не отторжение) навязчивых мыслей значительно снижает возбуждение у людей с обсессивно-компульсивным расстройством^{189}. Принятие тяги к еде снижает аппетит и помогает сбросить вес^{190}. Принятие никотиновой зависимости помогает бросить курить^{191}. А принятие сигналов о надвигающемся эпилептическом приступе снижает тяжесть и частоту таких приступов^{192}.

Возможно, вам кажется, что при столкновении с проблемами нужно контролировать свои эмоции – проявлять смелость в борьбе с раком или стоически переносить потерю любимого человека. На деле будет куда лучше, если мы позволим себе чувствовать то, что чувствуем. Если же мы попытаемся стать кем-то, кем мы не являемся, то будем страдать не только из-за боли, но и из-за неспособности жить в соответствии с ожиданиями. Преодоление болезненного внутреннего опыта путем принятия – признания того, что мы можем быть слабыми, – делает нас сильнее.

Возвращение на работу обошлось Дэну дорого. Его боль не только не прекратилась, но и усилилась. Приходя ко мне, он жаловался, что болеутоляющие, которые он принимал, уже не давали облегчения.

Я сообщил, что у нас заканчиваются возможные варианты действий, и признался, что не представляю других выходов. При этом я не сказал ему главного, о чем очень беспокоился. Меня взволновали его слова о том, что лекарства больше не помогают. Возможно, он что-то почувствовал в моем тоне, потому что, как только я сделал паузу, он внезапно сказал: «Я очень ценю то, что вы продолжаете мной заниматься, хотя эта ситуация, похоже, изрядно вас напрягает».

Смутившись, я вспомнил еще одного своего пациента, женщину по имени Селия, которая страдала от хронической боли из-за неудачной операции на спине. При нашей первой встрече она четко, но безэмоционально описала не только качество и силу своей боли, но и все остальное, что заставляло ее страдать. Прогулы лишили ее возможности работать, и она не могла, несмотря на отчаянное желание, играть с детьми во дворе. Возникло напряжение в отношениях с мужем, в итоге брак распался. Я пообещал сделать все, что в моих силах, и не бросать ее. Она разрыдалась, хотя и пыталась сдержаться.

Она объяснила свою реакцию только через несколько месяцев. Когда другие врачи, к которым она обращалась, пытались помочь ей и терпели поражение (хотя и не по своей вине), они теряли к ней интерес: не перезванивали, отказывались выписывать рецепты и даже раздражались, когда она говорила им, что боль усиливается (а это иногда происходило по непонятным причинам). По ее словам, поначалу все они казались заботливыми, однако не могли заботиться о ней в течение долгого времени. Она знала, что медицина не может ей помочь, и нуждалась даже не в облегчении, а в человеке, готовом остаться с ней, когда больше ничего нельзя сделать.

Я никогда этого не говорил, но отлично понимал то, чего не понимал никто из ее предыдущих врачей. Они не были безразличны и умели заботиться о пациентах, но не могли справиться с ощущением тщетности своих усилий. Доктора (возможно, из-за определенных защитных психологических механизмов) игнорируют то, что не могут исправить.

Я и сам игнорировал пациентов, которым не мог помочь. А после того как и мои усилия при общении с Селией не увенчались успехом, я очень хотел бросить ее лечение. Но она с самого начала сделала кое-что очень важное. Рассказав, как плохо обошлись с ней другие врачи, она заставила меня задуматься о собственном поведении. И как только я почувствовал, что мне хочется повернуться к ней спиной, я начал с этим бороться.

Похожий импульс возник у меня и при общении с Дэном. Однако я уже не мог не понимать, что раздражение – только реакция на ощущение беспомощности. Поэтому, последовав примеру Дэна, я решил не подавлять свои чувства, не отрицать их, а полностью принять их и двигаться дальше. И это помогло мне сказать Дэну то, что я уже говорил Селии: я его не брошу.

Несмотря на мой скепсис по поводу эффективности в долгосрочной перспективе, я прописал ему повышенную дозу лекарств. Неделей позже он сказал мне, что это действительно помогло. К сожалению, это также привело к большей усталости. Шэрил, жена Дэна, начала замечать долгие паузы в его дыхании во время сна. Обеспокоившись тем, что у него может развиться дыхательная недостаточность, я решил провести исследование его сна. Через две недели пришли результаты. У Дэна действительно развилось апноэ.

Теперь пришлось делать мучительный выбор: снизить дозу, чтобы улучшить сон (и уровень энергии), или оставаться на той же дозе и страдать не только от усталости, но и из-за снижения уровня кислорода в организме во время сна.

По большому счету, выбора у него не было. Надеясь, что навык принятия боли позволит ему работать и дальше, Дэн решил снизить дозу. Тогда же я начал применять для лечения его апноэ СИПАП-терапию^[16]. К сожалению, как и большинству пациентов, Дэну такое лечение доставляло серьезный дискомфорт, и он попросил меня прекратить его. Я порекомендовал ему привыкнуть, сказав, что СИПАП-терапия поможет ему при необходимости вернуться к большей дозе препарата. Несмотря на неудобство, Дэн согласился продолжить.

Затем он заметил нечто странное. После того как мы добавили в его СИПАП-маску больше кислорода, он полностью избавился от головной боли по утрам после пробуждения. Это показалось мне интересным. Как известно, с помощью кислорода можно легче справляться с кластерными головными болями (особенно с самыми неприятными – сосудистыми). Я подумал, что его головные боли могли быть своеобразной ответной реакцией на недостаток кислорода.

Мы решили провести эксперимент. В дни, когда головные боли Дэна настолько усиливались, что он не мог ходить на работу, он должен был постоянно носить кислородную маску. Оказалось, что в половине случаев это помогало ему полностью избавиться от болей. Поэтому он стал регулярно носить с собой маску. К нашему немалому изумлению, вскоре он смог не только нормально себя чувствовать с меньшей дозой лекарства, но и лучше контролировать головную боль (впервые со времени первой операции).

Через несколько месяцев, во время очередного посещения, Дэн снова меня удивил.

– Я начал опять ходить в спортивный зал, – сказал он и быстро добавил: – Никаких чрезмерных нагрузок. Работа с небольшим весом и немного бега.

– А боли не усиливаются? – спросил я.

Он кивнул.

– Я занимаюсь спортом только в хорошие дни, – и добавил, пожав плечами: – А если боль начинается, то я с ней справляюсь.

Этот жест вызвал у меня улыбку. Хотя нам неожиданно повезло и кислородная терапия помогла ему добиться облегчения, еще больше на его жизнь повлияло признание того факта, что он будет и дальше испытывать боль и что с этим надо как-то уживаться. Проверив его кровяное давление и заметив повышение тонуса в бицепсах, я понял, что сила принятия имеет еще один важный эффект. Мы все хотим справиться с проблемой быстрее, чем надо. Вот почему, научившись принимать любую боль (как Дэн), мы обретаем контроль над ситуацией и можем достичь куда большего, чем нам казалось.

Глава 7
Учитесь забывать

Независимо от нашей решимости и готовности встретить ожидаемые или непредвиденные препятствия, степени личной ответственности или способности принимать боль, неприятная правда в том, что некоторые проблемы невозможно решить, некоторых целей нельзя достичь. Вот почему иногда ваша стойкость повышается, даже когда вы решаете смириться с ситуацией.

На протяжении всей карьеры мне приходилось часто работать с онкобольными, но один случай запомнился особо. Это был сорокаоднолетний журналист, пришедший ко мне с мультиформной глиобластомой – злокачественной опухолью мозга с почти гарантированным летальным исходом. Почему я так хорошо его помню? Мы были почти ровесниками, у него, как и у меня, были жена и трехлетний ребенок, и он обожал писательский труд. А еще он сказал мне при нашей второй встрече: «Надежда – единственное, что стоит между мной и миром».

Он рассказал мне, что десятки, даже сотни раз в день метался между двумя крайностями: не переставал надеяться, что сможет излечиться, но понимал, что выздоровление если и возможно, то крайне маловероятно. Однако, как ни странно, оказалось, что наибольший комфорт он испытывает, понимая, что не может вылечиться. Он просто переставал беспокоиться и не спать по ночам в тщетных надеждах.

Обычно люди считают надежду чудесным даром. Она помогает нам двигаться, когда мы хотим остановиться, и позволяет добиваться того, что кажется недостижимым. Надежда как эмоция, присущая только человеку (лишь люди способны представить себе будущее), часто помогала нам проявлять лучшие свои черты. Главная же ее ценность в том, что мы считаем возможным достичь того, на что надеемся. И, к счастью, поскольку мы часто считаем невозможным то, что на самом деле возможно, обычно надежда оказывается хорошим помощником. Однако когда дело касается того, чему не суждено случиться, надежда встает между нами и остальным миром, блокируя нашу способность почувствовать единственное, что даст нам спокойствие, – принятие неминуемого.

Главная проблема, связанная с надеждой на недостижимое, в том, что она пробуждает желания. А желание невозможного приводит к ужасным последствиям: наш вечно мечущийся мозг навязчиво изобретает нереалистичные схемы. Он одновременно бушует и трепещет при мысли о неудаче. Надежда не позволяет нам просто отказаться от того, чего у нас точно не будет. В результате мы страдаем сильнее и дольше.

Мой пациент понимал, что его болезнь неизлечима, но желание жить не позволяло ему отказаться от надежды. В результате он не только увлекался бесполезными мерами вроде макробиотических диет, употребления огромного количества витаминных добавок и даже поста, но и постоянно сосредоточивался на желании того, чего у него не могло быть, – нормальной и долгой жизни. Через несколько месяцев после нашей первой встречи он рассказал мне, как сильно хочет перестать тосковать по жизни. Он был настоящим борцом и хотел сражаться, но только в тех схватках, в которых у него был хоть какой-то шанс на победу.

– Вы не знаете наверняка, сможете победить или нет, – сказал я.

В тот момент мое желание затуманило разум. Я никак не мог перестать думать о его жене и дочери – особенно дочери – и о своих жене и сыне.

– В этом и проблема, – сказал он. – Умом я понимаю, что моя жизнь заканчивается. Но я не могу этого почувствовать. Я не могу перестать надеяться на то, что выживу.

Однако через несколько недель после нашего разговора, поскольку опухоль в его мозге росла, мой пациент утратил способность писать. И хотя это было самым тяжелым ударом на тот момент, как ни странно, это одновременно оказалось лучшим подарком для него.

– Я наконец-то перестал надеяться, – сказал он мне на последней встрече. К тому времени его речь была уже настолько искажена, что его жене приходилось переводить то, что он пытался сказать. Когда я услышал это, в горле у меня защекотало, а глаза наполнились слезами (не знаю, от грусти или от облегчения). Он умер через несколько дней – по словам жены, в мире и спокойствии.

Неотвратимость потери

С момента рождения мы сталкиваемся с тревожным парадоксом. Нашу жизнь украшают привязанности, но они же становятся причиной худшей боли, когда мы их теряем. Мы ужасно страдаем, даже когда сталкиваемся с угрозой потери привязанности (к человеку или вещи). Как же мы можем обеспечить себе продолжительное счастье, если со временем гарантированно теряем массу важных для себя вещей (в том числе и жизнь)?

Ответ (по крайней мере частично) состоит в принятии неотвратимости потери. Мы можем освободиться от страдания из-за своей неспособности что-то удержать, вытесняя из сердца то, что мы уже потеряли или можем скоро потерять. Если мы горюем, то самая эффективная стратегия – отпустить свои чувства.

Разумеется, есть и другие. Например, мы можем попытаться ограничить количество привязанностей, чтобы снизить вероятность потери того, от чего зависит наше счастье. Однако здесь есть три проблемы. Первая – мы не всегда способны сознательно контролировать объект и силу привязанности. Вторая – мы все равно уязвимы к потере всего, к чему привязаны (в том числе того, без чего не сможем быть счастливыми). И третья – если даже, потеряв что-то, к чему мы испытываем умеренную привязанность, мы начинаем утешать себя тем, что не потеряли что-то другое, гораздо более важное (например детей или здоровье), это почти не помогает снизить боль от утраты.

Кто-то пытается отказаться от каких-либо привязанностей вообще. Эта стратегия часто используется в буддизме, но в нитирэн-буддизме считается безрассудной. У всех живых существ есть стремление к выживанию. Как, например, мы могли бы жить, не испытывая привязанности к еде или дыханию? Как мы можем создавать что-то ценное, если отказываемся от привязанности к целям? И какая польза будет нашим друзьям, супругам или детям, если мы ограничим свою заботу о них до минимума, стремясь заранее избавиться от боли, которую принесет расставание?

Мы часто формируем привязанности, но при этом не признаемся (даже себе), что потеря их объекта заставит нас страдать. К сожалению, часто это приводит к неправильному поведению (например злоупотреблению алкоголем или наркотиками), вызывающему еще больший вред, чем боль от потери^{193}. Хуже того, отказ признать или почувствовать боль утраты зачастую превращает острую реакцию в хроническую^{194}.

Похоже, именно это произошло с моим пациентом Рави, шестидесятипятилетним преподавателем английского языка, уроженцем Вест-Индии. Он обратился ко мне, жалуясь на упадок сил. Первые симптомы он начал замечать за месяц до своего шестидесятипятилетия. Рави объяснил, что каждое воскресенье, начиная с сорокового дня рождения, он делает отжимания в количестве раз, равном его возрасту. Однако на этот раз, вместо того чтобы увеличить количество отжиманий всего на одно (до 65), он обнаружил, что с огромным трудом делает всего 60.

– Мне кажется, что 60 отжиманий – неплохо, – сказал я. Мне было сложно представить себе, что неспособность сделать 65 отжиманий свидетельствует о серьезных проблемах.

– Я должен делать 65 отжиманий, – настаивал на своем Рави с обеспокоенным выражением лица.

Быстрое неврологическое исследование показало, что уровень его силы в пределах нормы, поэтому я перестал изучать состояние его бицепсов и обратился к беспокойству.

– Рави, вы один из немногих известных мне людей в возрасте за 60, которые занимаются отжиманиями, – сказал я, надеясь, что ему будет этого достаточно. – Мне кажется, ваша проблема – скорее следствие возраста.

Он покачал головой и закрыл глаза.

– Я слабею быстрее, чем должен. – Рави рассказал, каким усталым себя чувствует, хотя каждую ночь спит по восемь часов.

– Мешает ли вам усталость заниматься чем-то еще, кроме физических упражнений?

– Дело не в том, что я не могу заниматься другими делами, – ответил он. – Скорее, не хочу.

Рави не мог испытывать удовольствия ни от каких занятий. Не так давно он вышел на пенсию и не мог справиться с ощущением потери общения с бывшими учениками. Кроме того, он всегда считал себя патриархом в семье с четырьмя детьми. Но они повзрослели и обзавелись собственными семьями, и он чувствовал себя все более отстраненным от их жизни. По его собственному признанию, он ощущал себя менее сильным (в физическом и психологическом смысле) и менее ценным. Ему казалось, что он никому не нужен.

– Как у вас с аппетитом?

Казалось, что вопрос его удивил.

– Вообще-то так себе.

Я спросил, есть ли у него сложности с концентрацией, и он ответил положительно. Пребывал ли он в плохом настроении? Да. Как долго? Около месяца. Доводилось ли ему чувствовать себя так раньше? В такой степени – никогда.

– Рави, думаю, у вас депрессия, – сказал я ему. Именно это объясняло снижение мотивации, в частности неспособность сделать нужное число отжиманий. Однако чтобы убедиться в том, что причина его депрессии была не физической, я предложил провести полный анализ крови, тест щитовидной железы, а также проверить скорость оседания эритроцитов.

Когда я сообщил ему на следующий день, что анализы в норме, он показался мне еще более унылым. Рави попросил, чтобы мы провели дополнительные исследования: он никак не мог поверить, что причиной его симптомов была депрессия.

– Депрессия часто встречается у пенсионеров, – сказал я ему неделей позже, – особенно у тех, кто стремится жить полной жизнью. Даже когда вы добровольно уходите на пенсию, это все равно оказывается для вас серьезным ударом.

Плечи Рави опустились, он поник головой.

– Вы так долго и с нетерпением ждете этого момента, – начал рассуждать он, – а потом, когда он наступает, какая-то часть вас начинает этому противиться. – Он тряхнул головой. – Я думал, что это будет переход к новому уровню свободы, а оказалось, что это путь к упадку.

– Любой переходный этап имеет свои сложности, – сказал я. – Но сам факт потери еще не значит, что вы не приобретаете чего-то другого.

Я предложил Рави подумать, как использовать свои профессиональные навыки для создания ценности в новых условиях. Единственное, что пришло ему на ум, – преподавание, то есть то, что он делал всегда.

– Подумайте немного, – предложил я. – Всегда сложно двигаться к чему-то новому, оплакивая утраченное.

– Оплакивая? – озадаченно переспросил он. Затем задумался. – Возможно, так и есть.

– Потерять и отпустить – совершенно разные вещи.

Рави вяло улыбнулся.

– А как выбрать из этих двух вариантов второй?

Я пожал плечами.

– Просто скажите себе, что вы выбираете его.

Поиск смысла в потере

Когда мы теряем или скоро потеряем объект привязанности (любимого человека, желательный исход, имущество, распорядок дня, обманчивое убеждение или смысл жизни), то начинаем навязчиво о нем думать, сердиться на то, что у нас его отнимает, как будто наш отказ принять потерю может ее предотвратить. Однако сохранение привязанности к тому, чего у нас уже нет, ведет в тупик. Если привязанность, от которой мы не хотим отказаться, связана с решением, которое не пойдет нам на пользу (например, если мы хотим осудить кого-то за клевету в надежде восстановить свою репутацию), то мы можем ошибочно счесть проблему нерешаемой, когда решение нас попросту не устраивает. А если привязанность, от которой мы не хотим отказаться, связана с любимым человеком, то мы зачастую цепляемся за боль от потери, потому что только она связывает нас с ним.

Отказываясь забыть о боли, мы теряем способность не только переносить неприятности, но и находить силы для атаки на препятствия. И мы сможем обрести стойкость, только когда нам удастся отпустить привязанность, как бы ни хотелось ее сохранить. Именно так происходило с Дэном и его головными болями: принятие происходящего помогло ему вернуться к работе и даже начать заниматься спортом, однако стало возможным только после того, как он «отпустил» свое отношение к боли (отказался от привязанности к жизни без нее). Если цель принятия неприятных чувств в том, чтобы получить возможность и дальше достигать нужного результата, то цель принятия болезненных потерь – способность прекратить сражаться за то, чего у нас точно не будет.

Когда мы отпускаем свои привязанности, мы не перестаем заботиться о них. И это не значит, что они никогда не были по-настоящему важными для нас или мы больше не будем по ним скучать. Скорее, мы находим способ не только принять, что не можем их вернуть, но и поверить, что наше счастье не зависит от способности их удержать. И хотя никто не может точно предсказать, что мы должны пережить, чтобы признать потерю даже самых дорогих привязанностей, большинство людей рано или поздно находят верный путь^{195}.

Это не значит, что все пути одинаково хороши или позволяют добиться цели с одинаковой скоростью. Например, попытки избавиться от горя путем поиска причины потери (психологи называют это осмыслением) довольно распространены^{196}, однако они могут оказаться не только неэффективными, но и вредными. Исследования показывают, что нам удается найти объяснение своих потерь менее чем в половине случаев. Например, при опросе родителей, дети которых умерли от синдрома внезапной смерти, выяснилось, что только 41 % из тех, кто искал объяснение своей потери, смогли его найти^{197}. Но даже если людям и удается найти объяснение, это не уменьшает печаль, беспокойство и гнев. Более того, они не выглядят более счастливыми по сравнению с людьми, которые никогда не занимались подобными поисками^{198}. И хотя мы не можем исключить возможность того, что последняя группа воздерживается от поиска объяснений, поскольку обладает большей стойкостью, исследования показывают, что попытки осмыслить потерю усугубляют страдания человека, не принося никакой пользы (в сравнении с чувствами тех, кто не пытается заниматься осмыслением)^{199}.

Еще более удивительным выглядит исследование, показывающее, что даже когда мы находим одно объяснение для своего несчастья, мы продолжаем заниматься поисками других. В рамках исследования жертв инцеста 80 % женщин, которым удалось найти удовлетворительное объяснение случившемуся, сообщили, что продолжают размышлять об этом^{200}. Иными словами, попытки найти смысл не помогают нам двигаться вперед так, как нам бы хотелось. Возможно, это связано с тем, что причины несчастья часто неисповедимы, поэтому любые объяснения, которые мы найдем, либо неполны, либо неправдоподобны.

К сожалению, желанию осмыслить несчастье иногда сложно противостоять. Особенно это справедливо в случаях, когда оно случается неожиданно или кажется несправедливым – например, ребенок умирает раньше родителей. Подобные беды показывают нам неверность нашего убеждения в предсказуемости и контролируемости мира. В результате у нас часто возникает сильный когнитивный диссонанс^{201}. Однако вместо того чтобы пытаться справиться с ним, найдя смысл в произошедшем, стоит пересмотреть свое видение мира. Разумеется, мы все хотим контролировать свою жизнь. Однако во Вселенной, все элементы которой взаимосвязаны – все появляется и исчезает только в связи с остальным (в нитирэн-буддизме этот принцип называется формулой бытия), – никто не имеет полного контроля ни над чем. По зрелом размышлении можно понять, что мы не можем полностью контролировать даже себя. Однако мы обретаем влияние (иногда огромное) – не силу, в любых обстоятельствах гарантирующую желаемый результат, а возможность повысить вероятность результата. Например, я могу написать предложение, идеально описывающее мою идею, но не могу контролировать реакцию читателей или их желание купить книгу, в которой оно встречается.

Влияние может казаться плохим заменителем контроля, но признание того, что большего у нас нет, помогает бороться с лишними раздумьями о потерях, а значит, легче их отпустить. Признав, что в основе событий, кажущихся случайными, лежит ряд влияний, многие из которых мы попросту не можем увидеть, мы объясним любую потерю тем, что наше влияние оказалось слабее, чем чье-то еще.

Осмысление подвергает нас риску, связанному с удлинением периода страданий или даже его усилением. Поэтому мы можем взять на вооружение другой тип поиска смысла, который психологи называют поиском преимуществ. Это поможет ускорить восстановление. Исследования показывают, что попытки вынести пользу из потери (превратить яд в лекарство) действительно снижают уровень горя (в отличие от осмысления).

В исследовании влияния горя на студентов ученые Венди Лихтенталь и Дин Крусс поделили участников на три группы. Первая писала о своих сокровенных мыслях и чувствах, связанных с недавней потерей (группа «эмоционального раскрытия»), вторая сосредоточивалась на поиске объяснения случившегося (группа «осмысления»), а третья обращала внимание на все положительные изменения в результате произошедшего (группа «поиска преимуществ»). Участники четвертой (контрольной) группы писали о нейтральных темах, не связанных с потерей. Результаты, измеренные через три месяца, показали, что уровень горя снизился у всех трех групп по сравнению с контрольной, и больше всего у той, которая занималась поиском преимуществ. В ней также отмечалось максимальное снижение симптомов посттравматического стресса и депрессии^{202}.

Ценность наших привязанностей

Хотя поиск пользы от потери ценен и помогает нам восстановиться, часто этого недостаточно. Для эффективной работы необходимы еще четыре фактора. Прежде всего нужно понять, что потеря привязанности была неизбежной, хотя мы и сделали все, чтобы спасти любимого человека; а если она была внезапной и непредсказуемой, то у нас не было возможности ее предотвратить^{203}. Во-вторых, мы должны отстраниться от бестактных и расстраивающих нас вопросов («Воспользовалась ли она ремнем безопасности?») или бесполезных советов «во благо». Советы, не стимулирующие выражение чувств («Слезы его не вернут»), минимизирующие влияние потери («Вы провели вместе так много чудесных лет») или направленные на ускорение восстановления («Тебе следует чаще выходить на люди»), могут заставить еще сильнее и дольше сосредоточиваться на утрате и тем самым помешать ее отпустить^{204}. В-третьих, потеряв что-то, способное изменить нашу самооценку (например способность заниматься спортом), мы должны либо найти другой способ восстановления, либо принять случившееся и найти новый путь. Этого мы можем добиться с помощью четвертого и самого важного фактора – признания, что наше счастье никогда не зависит полностью от того, к чему мы привязаны^{205}.

Однако поверить, что наше счастье от этого не зависит, крайне сложно. Даже если мы понимаем, что могли бы отказаться от некоторых привязанностей и все равно быть счастливыми, большинство из нас считает, что без определенных людей или объектов (супругов, ребенка, конечности или зрения) наше счастье невозможно. Поэтому, оставаясь заложниками мысли о том, что для счастья нам нужны привязанности, мы продолжаем цепляться за них, даже если безвозвратно их утратили. В результате мы страдаем дольше. Мы забываем или не можем понять, что счастье связано не с владением какими-то объектами, а с жизненной силой, сформированной неудачами, которая позволяет нам наслаждаться жизнью. Иными словами, мы забываем о важнейшей разнице между созданием счастья на основе привязанностей и жизненной силы, позволяющей нам наслаждаться ими. Стремясь к избеганию потерь, мы не можем понять, что многие из нас, даже сразу потеряв все важное, сохраняют способность к восстановлению и даже обретению нового счастья.

– Что-то мне так не кажется, – сказал Рави с грустной улыбкой.

– Да, иногда я тоже не могу в это поверить, – ответил я, и мы оба рассмеялись.

Ошибочные предпосылки сожаления

Рави признался, что долго думал о некоторых ошибках прошлого, особенно о принятом им 30 лет назад решении развестись с женой. Он чувствовал вину за распад семьи и за то, как это повлияло на его детей. Рави даже думал о том, не связана ли его депрессия хотя бы частично с грузом прошлого.

– Когда вы теряете то, к чему сильно привязаны, сложно не испытывать сожаления по поводу чего-то, что вы сделали или не сделали, – признался я.

Но я считаю, что это сожаление вызвано верой в ошибочную предпосылку: если бы мы выбрали иной путь, то наша жизнь обязательно стала бы лучше. Мы идеализируем дороги, которые не выбрали, представляя только хорошее и избегая мыслей о том, что в каждой из этих альтернативных жизней наверняка возникли бы и проблемы (в том числе неожиданные)^{206}.

Значит, нам не стоит верить в то, что иной выбор значит меньше страданий. Это безосновательно. И об этом нужно помнить, даже когда наши действия причинили нам огромные страдания. Откуда мы можем знать, что другой выбор не заставил бы нас страдать больше? Конечно, можно тосковать о непрожитой жизни, но она почти наверняка не была бы такой, какой мы ее себе представляем. Она могла бы быть и лучше, и хуже.

– Не утверждаю, что наш выбор не важен, – сказал я. – Скорее он не настолько значим, как нам кажется. Как ни парадоксально, счастье – производное не того, как наша жизнь выглядит на поверхности, а того, что мы думаем о ней. Поэтому не стоит страдать из-за того, что могло бы быть. Лучше почаще напоминать себе, что вымышленная трава иногда только кажется зеленее и в любых обстоятельствах у нас будут поводы и для страданий, и для радости. Стоит сосредоточиваться не на том, что могло бы быть, а на том, чтобы сделать то, что есть, ничуть не хуже, а то и лучше.

Однако пожелать избавиться от дум о возможном прошлом куда проще, чем сделать это. Исследования показывают, что попытки «отменить» события (размышления о том, что мы могли бы сделать иначе, особенно чтобы избежать потери) встречаются очень часто. В одном исследовании 58 % участников, потерявших ребенка или супруга в дорожно-транспортном происшествии, говорили, что в какой-то момент хотели «все отменить», а не менее половины сообщали, что мысли об этом возникали у них даже через несколько лет^{207}. Некоторые часто хотят понять, почему произошла утрата, а другие представляют себе, как можно было сделать так, чтобы она не возникла. Это не только не приносит пользы (как и безуспешные попытки понять, из-за чего произошла потеря). «Отмена» травматических событий обусловливает более сильное и длительное страдание^{208}.

– То, что невозможно исправить, не стоит внимания. Что сделано, то сделано, – ответил Рави. – Если бы отпускать ошибки прошлого было так же просто…

– Если вы не можете отпустить их, – сказал я, – то попытайтесь изменить их смысл.

Переписывание прошлого

Когда я учился в седьмом классе, шайка одноклассников преследовала меня из-за национальности, причем настолько жестоко, что мои родители были вынуждены в течение полугода выплачивать средства по двум ипотекам, пока не смогли продать наш дом и вернуться в пригород, где жили раньше. Я был недоверчив, труслив и одинок. Позже я время от времени оглядывался на прошлое и поражался, как сильно повлиял на меня этот опыт. Я понимал: то, что меня не убивает, делает меня сильнее. Но я никогда не пытался глубоко проанализировать страх, проявлявшийся, когда я оказывался в гуще незнакомых людей.

Примерно через десять лет, когда я уже познакомился с нитирэн-буддизмом, мне сказали, что эта духовная практика позволит изменить прошлое, настоящее и будущее. Насчет настоящего и будущего все было ясно – но прошлое? Как же можно изменить то, что уже произошло?

Однако как-то раз во время чтения мантр и размышлений о прошлом на меня снизошло озарение. Надо мной издевались из-за того, что я не мог за себя постоять. Каждый раз, когда я боялся стать объектом антисемитской агрессии, я пытался расположить к себе противника любым способом. Я позволял ему дразнить, презирать и унижать меня – в общем, делал все, что помогло бы избежать драки. Я никогда не противостоял нападавшим.

Я почти сразу понял, что такой тип поведения проявлялся и в моих неудачных отношениях с первой подругой. Я вспомнил, что случилось со мной в седьмом классе, а потом самое раннее детство. Я понял, что использую стратегию жертвы по многим причинам: хочу привлечь внимание, убедить других в том, что я испуган и нуждаюсь в защите. Иногда мне просто хотелось стать невидимым для жестоких ровесников.

Я осознал это позже, однако когда понял, что у меня есть склонность к демонстрации беспомощности, я тут же прекратил это. И по мере того, как изменение в моем отношении к жизни начало влиять на связи с другими, я смог избавиться от отношений, в которых была важна моя прежняя роль.

Это был прорыв, за который я очень благодарен судьбе. Но постепенно я понял и еще более важную вещь: мне удалось изменить восприятие случившегося в седьмом классе. Теперь это уже была не рана, которую я не хотел бередить, а затянувшийся и едва заметный шрам. Я действительно смог изменить прошлое – не то, что произошло, а его важность. Вернувшись туда и поняв, какой тип поведения повлиял на травму, я смог избавиться от него. Тем самым я не только изменил степень важности травмы, но и освободился от боли, связанной с моими воспоминаниями о ней^{209}.

– И если какое-то событие из прошлого вызывает у вас болезненные воспоминания, – сказал я Рави, – то вы должны понять, что эта боль символизирует незаконченное дело – не с другими людьми или объектами, а с самим собой.

Возможно, кто-то нас обидел или мы обидели другого. Может, мы когда-то сделали выбор, руководствуясь слабостью, страхом или гневом. Но нам не стоит тратить время на взаимные обвинения или пытаться вернуться назад и изменить ход событий. Мы можем превратить травму или сожаление в катализатор личного роста, мотивацию к изучению причин, по которым мы сделали выбор, и понять, что мы могли бы изменить, чтобы избежать той же ошибки. Мы достигаем победы над прошлым, когда учимся делать выбор, о котором не будем сожалеть, сталкиваясь с подобными обстоятельствами. Разумеется, нет ничего плохого в упреждающем сожалении, часто мотивирующем нас делать то, что мы не хотим, но должны делать (например выразить соболезнования или готовиться к экзамену). Однако я сказал Рави, что сожаление о прошлом не дает нам наслаждаться жизнью, ставшей результатом наших действий, – единственной, доступной нам.

– Все это очень разумно, Алекс, – ответил Рави. – Но я все равно продолжаю корить себя за то, что сделал в прошлом.

– Тогда вам нужно сделать кое-что еще, – сказал я. – Научиться относиться к себе более сострадательно.

Сострадание к себе

Я рассказал Рави о своем пациенте по имени Терри, который, как мне казалось, слишком жестко осуждал и постоянно критиковал себя за то, что сам называл «ошеломляющей нуждой». Ему казалось, что это связано с травмой из раннего детства. Когда ему было шесть лет, его трехлетняя сестра погибла в автокатастрофе. По его словам, он не помнил деталей, но не забыл, как провел целый год с нянькой и чувствовал себя брошенным.

По словам Терри, это ощущение не так давно снова появилось у него после того, как серьезно заболел его сын. К сожалению, как и в прошлом, Терри стал «нуждающимся». Его желание найти утешение отталкивало от него всех, к кому он обращался за поддержкой. И он чувствовал себя обиженным. В результате он тратил много времени и сил не только на переживания, но и на наказание самого себя за них.

Я предложил поискать покой в себе. Я предложил ему попробовать практику сострадательного мышления, цель которой – превратить «интернализированный доминирующий и атакующий стиль в заботливый и сострадательный способ справляться с бедой»^{210}. Практика учит, что нам не стоит винить себя за автоматические реакции – наши эмоции. Мы не имеем прямого контроля над своими чувствами, нас нельзя за них ругать^{211}. Также она учит людей не подчиняться атакам на себя. Человек должен не игнорировать такие атаки, а спрашивать себя, почему они возникают. Наконец, практика помогает сочувствовать собственному несчастью. Сначала люди учатся тепло относиться к окружающим, а потом и к себе.

Я предупредил Терри, что главное препятствие на пути к успокоению не в том, что нам сложно его добиться, а в том, что мы слишком часто думаем, будто не заслуживаем его. Даже если в детстве родители нас не критиковали («Почему ты так глуп?») или мы не запоминали их замечаний, мы часто сами жестко критикуем себя. Склонность соблюдать высокие стандарты поведения имеет массу преимуществ, но за нее приходится платить: мы теряем способность обратиться к себе за словами утешения, когда нам плохо.

Разумеется, сказал я Терри, положительное влияние утешительных слов связано скорее не с их содержанием, а с тем, что их говорит тот, чья забота нам нужна. Даже если слова кажутся пустыми, мы ощущаем себя лучше от желания другого человека успокоить нас. Вывод: чтобы эффективно успокаивать себя, мы должны уметь добиваться любви и заботы.

Природа личности

К счастью, продолжил я, наше мышление склоняется именно к этому: несмотря на ощущение внутренней целостности, в нас живет множество личностей. И это не просто метафора. У некоторых пациентов с эпилепсией, для лечения которых применялось хирургическое рассечение полушарий головного мозга, развилось состояние, известное как «синдром чужой руки»: одна рука иногда начинает действовать «по своему усмотрению» – например, расстегивать рубашку, которую больной только что застегнул^{212}. В нитирэн-буддизме считается, что люди состоят из двух личностей: меньшей и большей. Меньшая иногда связывается с эго, его заботами и нашей бесконечной способностью верить в разные заблуждения. Большая же личность – лучшее, что в нас есть, наша самая мудрая и самая бескорыстная часть – в общем, самая просвещенная.

Такое восприятие себя не только помогает нам увидеть, кем мы пытаемся стать; оно также помогает одной нашей части успокоить другую, выступая в роли самостоятельного человека. Представляя себе свою большую личность как любящего родителя, мы можем сказать себе те же слова, которые могли бы сказать страдающему другу или любимому. А если мы не можем испытать любовь и доброту к себе, мы способны адресовать те же самые слова кому-то еще, кто, как нам кажется, может сказать их и нам. Тем самым мы используем косвенный путь к успокоению.

Разумеется, если мы чувствуем отвращение к себе, нам сложно себе сострадать. Однако навыку успокоения себя можно научиться, даже тем, кто считает, что они его не заслуживают. Тогда мы можем снизить остроту ощущений депрессии, беспокойства, неполноценности и стыда^{213}. В одном исследовании недавно разведенных пар выяснилось, что у участников, показывавших более высокий уровень сострадания к себе, значительно ниже уровень расстройства по поводу развода, причем не только сразу после него, но и девять месяцев спустя^{214}. Более того, высокий уровень сострадания к себе, видимо, коррелирует с более низким уровнем беспокойства в ситуациях, когда люди склонны критически оценивать свои результаты (во время свиданий, собеседований при приеме на работу или выступлений на публике)^{215}.

К немалому удивлению Терри, выяснилось, что сама возможность успокоения себя оказалась настолько мощной, что у него как по волшебству появились новые силы. Как-то утром после нашего разговора он сел, представил себе образ своей большей личности – прощающей, сострадательной и мудрой – и обратился от ее имени к другой части себя, которая боялась за сына и нуждалась в подтверждении того, что все будет в порядке. Он говорил сам с собой вслух, нежно и с любовью, о том, что происходящее с его сыном ужасно, но что он как родитель все сделал верно и сам очень страдает. Он даже начал гладить и сжимать свою левую руку правой. По его словам, это казалось ему глупым, но помогло достичь нужного эффекта. Он не только почувствовал себя лучше, но и смог избавиться от обиды на других за то, что они не успокаивали его.

– Раз он смог это сделать, то можете и вы, – сказал я Рави. – Простите себя за ошибки прошлого. Посочувствуйте себе за все потери, которые вам пришлось пережить: работа, физическая сила, профессиональный статус, роль отца семейства… – Я сделал паузу. – Потерять все сразу очень тяжело.

– Так и есть, – тихо признался он.

Стадии изменений

Рави сказал, что ему понравилась идея стать более сострадательным к себе. Но ему было сложно понять, как это помогло бы ему отпустить свои привязанности. И я предложил ему воспользоваться транстеоретической моделью стадий изменения.

Я рассказал Рави, что эта модель, изначально помогавшая людям бросить курить, может быть адаптирована для помощи в борьбе с потерями^{216}. Есть пять последовательных стадий, которые проходят люди на пути к сложным поведенческим изменениям или адаптации к новым обстоятельствам. Первая называется предварительным размышлением. Человек еще не признает потребность в изменениях (например, необходимость бросить курить или принять потерю). Он знает о ней, но пока не понимает, что нужно ее отпустить или для этого необходимо приложить усилия. На этом этапе можно говорить о своеобразной немоте: человек переполнен эмоциями, которые не может ни определить, ни выразить.

Переход ко второй стадии – созерцанию – происходит, когда постепенно затихает эмоциональное буйство предварительного размышления. Человек, как правило, начинает понимать, что все еще привязан к своей потере и нужно что-то предпринять, чтобы отпустить ее. Но при этом у него сохраняется двойственное отношение к происходящему. Отказ от этого и переход к следующей стадии отмечается, когда мысль о том, чтобы отпустить утрату, превращается в веру в то, что это необходимо. Однако пути, ведущие к этому изменению, различны для всех и во многом непредсказуемы.

На третьей стадии – стадии подготовки – человек наконец признает, что должен двигаться вперед, и ищет в себе силы. Здесь помогают действия, символизирующие намерения: ритуалы (например, размышления о том, кому отдать одежду покойного супруга) или новые привычки, позволяющие жить без объекта утраты (если артрит в колене мешает пробежкам, лучше ходить в бассейн). Поскольку переход от созерцания к подготовке означает переход от равнодушия к решимости, на этом этапе часто возникают болезненные эмоции. Человек нередко ощущает смущение, страх и сильнейшие переживания по поводу будущего.

На четвертой стадии – стадии действия – человек сознательно соглашается распрощаться с привязанностью: не забывая о ней, жить без нее. Решение может проявляться в конкретном действии (например, поиск новой работы, хобби, комплекс упражнений для занятий спортом или новый брак), но не обязательно.

Последняя стадия – стадия поддержания – означает признание, что горе может вновь возникнуть в любой момент. Чтобы успешно пройти эту стадию, нужно отказаться от размышлений и признать (особенно в случае неожиданных и травматичных потерь), что возврат к горю нормален и тоска по утраченному допустима, если не вгоняет нас в ступор.

Я сказал Рави, что ценность транстеоретической модели в контексте утраты выглядит двоякой. Помогая человеку определить степень прогресса, она не только поощряет движение вперед, но и предлагает хорошие пути, если он застревает на каком-то этапе. Эффективность стратегии зависит от стадии.

Когда у человека умирает супруга и он застревает в размышлениях о том, как жить дальше, нужно перейти к этапу подготовки, а не пытаться совершить скачок к действию. Например, можно зарегистрироваться на интернет-сайте знакомств, но не приглашать понравившегося участника на свидание. Скачок возможен, но совершить его обычно сложнее, чем постепенно двигаться от одной стадии к другой. Продолжительность каждой стадии может быть короткой – иногда всего несколько секунд. Но когда нужно отпустить переживание, то действие, а затем и поддержание состояния работают лучше всего, если вы последовательно пройдете стадии предварительного размышления, созерцания и подготовки.

Рави спросил, на какой стадии он сейчас находится.

– Предварительное размышление, – ответил я. – Поэтому я думаю, что вам стоит начать размышлять о том, как использовать прежние навыки, чтобы создавать новую ценность.

– Хм-м-м, – задумался он. – Возможно, я так и поступлю.

Рави поблагодарил меня за все предложения, в том числе последнее (я порекомендовал ему принимать антидепрессанты).

– Хотя бы какое-то время, – сказал я. – Просто посмотрим, как они подействуют.

Мы условились встретиться через шесть недель.

К моему большому удовольствию, при следующем визите он сказал, что чувствует себя значительно лучше. С непривычным для него возбуждением Рави поведал, что ему пришла в голову идея отредактировать книгу рассказов писателей XX века. После начала работы над ней у него не только улучшилось настроение и к нему вернулась прежняя энергия. Он смог восстановить отношения с сыновьями, которые также занимались преподаванием английского языка и захотели редактировать книгу вместе с ним. К немалой радости Рави, их заинтересованность в работе с ним помогла ему простить себя за развод с их матерью. Наконец, во время одного разговора с ними он понял, что причина, по которой семья отстранилась от него и заставляла его чувствовать себя отчужденным, состояла в том, что его депрессия началась задолго до того, как он решил уйти на пенсию. И именно она заставила его дистанцироваться от них.

– Но я простил себе и это, – сказал он.

Глава 8
Учитесь ценить хорошее

Когда мы теряем привязанность, сам факт напоминания о том, что мы не утратили что-то еще, не всегда уменьшает боль, зато чаще всего помогает нам почувствовать себя лучше. По опыту мы знаем, что совершенно не обязательно прекращать испытывать одну эмоцию, чтобы начать испытывать другую. Наше настроение не контролируется единственным переключателем, способным задействовать в каждый момент только одну эмоцию. Скорее мы одновременно испытаем несколько эмоций, иногда диаметрально противоположных. Мало у каких эмоций есть сила, препятствующая другим. Иногда создается такое впечатление, но только потому, что некоторые события заставляют определенные эмоции включаться и выключаться одновременно. Например, страх уходит и приходит облегчение, когда мы узнаем, что наш ребенок излечился от онкозаболевания. Но не потому, что облегчение останавливает страх, а потому, что одно-единственное событие оказывает обратный эффект на две разные эмоции одновременно. А это объясняет, как нам помогает благодарность за то, что у нас остается после потери. Она не облегчает боль, а усиливает радость.

Исследования показывают, что позитивные эмоции в целом играют ключевую роль в повышении стойкости^{217}. Они облегчают физиологическое напряжение путем снижения частоты пульса и кровяного давления^{218}, а также расширения масштаба, креативности и гибкости нашего мышления (что улучшает способность психологически справляться с проблемами)^{219}. Фактически, если верить теории расширяющего и улучшающего воздействия положительных эмоций, предложенной психологом Барбарой Фредриксон, преимущества положительной эмоции (способность увидеть незначительность текущей проблемы в долгосрочной перспективе) склонны «жить дольше, чем переходные состояния, ведущие к их приобретению»^{220}. Иными словами, если есть способ, позволяющий нам чувствовать себя хорошо сейчас, он поможет нам выжить и процветать и в будущем^{221}. В нитирэн-буддизме принята схожая точка зрения и используется понятие «условия жизни» – «температуры» нашего внутреннего состояния, меняющейся из-за действия разных внутренних и внешних сил. Именно оно определяет, как мы ощущаем все: от событий в жизни до жизнедеятельности нашего организма. Чем выше этот показатель, тем больше наша радость (согласно принципам нитирэн-буддизма), и, следовательно, тем меньше страданий, вызванных неприятным событием^{222}.

Редкая внутренняя сила способна повысить наше «условие жизни» так, как благодарность. Она не только дает радость, но и повышает удовлетворенность жизнью, причем гораздо сильнее, чем удовольствие, смысл или вовлечение^{223}. Фактически с точки зрения удовольствия благодарность уступает только любви^{224}. Вдобавок она повышает частоту других положительных эмоций, таких как теплота, альтруизм и нежность^{225}.

Однако благодарность повышает стойкость не только за счет улучшения настроения (как и другие положительные эмоции). Она также устраняет плохое самочувствие, снижая уровень беспокойства, гнева, депрессии, застенчивости и уязвимости^{226}. Благодарность может использоваться для улучшения сна (создание перед сном списка вещей, за которые мы благодарны, вызывает позитивные мысли и устраняет негативные, а следовательно, снижает уровень беспокойства и напряжения)^{227}. Она может снизить беспокойство по поводу смерти. Это происходит само по себе, когда мы составляем список того, за что мы благодарны^{228}.

В общем, благодарность – мощный инструмент, помогающий нам вырабатывать и поддерживать непобедимый разум. Она повышает степень благополучия и создает защиту от недугов, в том числе сильной депрессии, генерализованного тревожного расстройства, фобий, никотиновой зависимости, злоупотребления наркотиками, посттравматического стрессового расстройства и даже булимии^{229}. Есть только одна проблема: благодарность сложно почувствовать.

Как почувствовать благодарность

На первой же встрече Энн, статная сорокасемилетняя женщина, консультант по менеджменту, сказала мне, что считает свою жизнь чудесной. По ее словам, она любила свою работу, имела отличные отношения с мужем и двумя детьми и не болела «ни единого дня в жизни».

До тех пор, пока не обратилась ко мне, жалуясь на небольшое дрожание в левой руке. По ее словам, оно возникало только во время отдыха. Этот факт, вместе с невероятной жесткостью в руках, проявившейся во время обследования, означал печальный диагноз: болезнь Паркинсона.

Я предложил ей сходить к неврологу, чтобы тот проверил мой диагноз, но сказал, что почти уверен в его правильности. Она отказалась идти к другому врачу, приняв известие спокойно. Симптомы были умеренными. Но потом, дома, она прочла о болезни в интернете. После этого она оставила на моем автоответчике паническое сообщение, а когда я ей перезвонил, закричала в трубку: «Это ужасно!» Как и большинство людей, она считала, что болезнь Паркинсона – по сути, расстройство двигательных функций. Она даже не представляла себе, что к этому прилагаются усталость, депрессия, беспокойство, слабоумие и многое другое. Внезапно Энн поняла, что оказалась в очень рискованном положении. Я постарался успокоить ее, объяснив, как мала вероятность каждого из этих последствий. Она мне поверила и пришла в себя. Но, к сожалению, мне тут же пришлось сообщить ей еще более печальную новость: маммологическое обследование выявило подозрительное уплотнение в ее левой груди, и ей требовалась биопсия.

Теперь страдания Энн от болезни Паркинсона сменились страхом от того, что у нее может быть рак груди. Она постоянно вспоминала, как от этой болезни умирала ее мать. Энн прожила большую часть недели в смертельном ужасе, ожидая то биопсии, то ее результатов.

Когда я позвонил ей и сказал, что результаты отрицательные, она расплакалась. «Я так счастлива!» – сказала она. По ее словам, ее ранила одна пуля, но миновала другая, последствия от которой могли быть куда хуже.

Несколько лет ее дела шли отлично. С каждым отрицательным результатом маммографии она вновь думала о том, как хорошо, что у нее нет рака. А болезнь Паркинсона казалась ей небольшим неудобством.

Но только до тех пор, пока симптомы не стали прогрессировать. Все началось почти незаметно: сначала усилилось дрожание, затем ей стало сложнее подниматься из сидячего положения. Как-то она пришла ко мне с тростью. «Я начала падать», – объяснила она. После одного из таких падений она сломала руку. Я сказал ей, что пора повидаться с неврологом.

Невролог специализировался на лечении болезни Паркинсона и сразу же повысил дозу нескольких лекарств. Это помогло ей восстановить координацию движений и снизить дрожание, но повысилась сонливость и ухудшилась способность сосредоточиться, причем настолько, что она начала беспокоиться, сможет ли работать дальше. К тому времени у нее также начала проявляться мимика, типичная для людей с болезнью Паркинсона. Я понял, что благодарности за то, что у нее нет рака груди, уже было недостаточно для поддержания ее сил.

– Честно говоря, – призналась Энн, когда я решил поговорить с ней об этом, – в последнее время мне сложно испытывать благодарность в принципе.

Сохранение благодарности

Исследования показывают, что сравнение негативного события с худшей альтернативой («У меня может быть болезнь Паркинсона, но это хотя бы не рак груди»^{230}), как и сравнение нашего опыта с опытом других, менее удачливых («Мне удалили только часть груди, а другой девушке – всю целиком»)^{231}, дает возможность чувствовать себя лучше, но ненадолго. К сожалению, мы усваиваем не только опыт, но и мысли. Чем больше мы думаем о чем-то, тем меньше эмоций по этому поводу испытываем^{232}. Это не так важно, если мы пытаемся минимизировать негативное влияние событий, последствия которых ограничены и после которых мы можем быстро восстановиться (например, провал на экзамене). Но если последствия сохраняются надолго, наши сравнения с альтернативами или другими людьми уже не улучшают настроение.

Дело этим не ограничивается. Когда негативное влияние события со временем усиливается (например, при ухудшении симптомов болезни Паркинсона), нам приходится все больше работать над тем, чтобы найти для сравнения что-то худшее. И даже когда мы можем это придумать, для пробуждения ощущения благодарности нам необходимо почувствовать, что мы почти пережили этот опыт. Исследования показывают, что чем ближе мы к желаемому исходу, тем проще нам его представить. Поэтому нам так тяжело принять его недостижение. Нам куда неприятнее, когда номер нашего лотерейного билета отличается от выигрышного всего на одну цифру, а не на восемь^{233}. Чем ниже вероятность нежелаемого события, тем сложнее нам поверить в его реальность; следовательно, тем меньше благодарности мы можем испытывать за то, что оно не произошло.

К сожалению, наша способность улучшать самочувствие с помощью благодарности за хорошие события, случившиеся с нами (в отличие от благодарности за плохие и неслучившиеся), ограничивается склонностью к привыканию. Постепенно оно превращает все принадлежащее нам – брак, здоровье, руки и ноги и т. д. – в данность. Мы почти не думаем о том, что можем это потерять. Соответственно, нам сложнее его ценить. Например, способность радоваться новому автомобилю и ценить его достигает пика в момент покупки, потому что мы еще не считаем его частью себя. Однако чем больше времени проходит, тем больше мы привыкаем к нему и тем сильнее начинаем сосредоточиваться на другом. Со временем мы почти перестаем думать о своей машине, в результате снижается и наша способность ценить ее^{234}.

Часто достаточно простой паузы, чтобы напоминать себе о том, что у нас есть и машина, и здоровье, и брак, и руки. И этого достаточно, чтобы почувствовать благодарность. Однако это удается не всегда. Результаты исследований, измерявших долгосрочный эффект влияния списка вещей, за которые мы благодарны, оказались неоднозначными^{235}. Некоторые из них показывают, что ежедневное составление таких списков может снизить уровень беспокойства, улучшить состояние здоровья и повысить оптимизм, а другие продемонстрировали незначительный эффект (а то и его отсутствие)^{236}.

Психолог Минкен Ку задумалась, не вызвано ли преодоление эффекта привыкания тем, что мы думаем не о наличии у нас каких-то приятных объектов (а именно это просили делать участников большинство других исследователей), а о том, что произойдет, если их у нас не будет. «Брак с прекрасной супругой, победа вашей команды в чемпионате мира или принятие вашей статьи к публикации в известном журнале – приятные события, и одно воспоминание о них вызывает улыбку, – пишет Ку. – Однако эта улыбка с каждым днем будет все слабее и непродолжительнее: какими бы прекрасными ни были эти события, они быстро становятся знакомыми и привычными»^{237}. Ку и ее коллеги вдохновились классическим фильмом Фрэнка Капры «Эта прекрасная жизнь»^[17], в котором обычный человек Джордж Бейли учится замечать хорошее в своей жизни после того, как посланный с небес ангел показывает ему, как выглядел бы мир, если бы он никогда не родился. Исследователи решили посмотреть, заставит ли людей мысленное вычитание приятных эпизодов жизни испытывать больше благодарности, чем вспоминание всего хорошего. Ку и ее коллеги задались вопросом: возможно ли деадаптироваться к позитивным событиям?

Чтобы найти ответ, они сначала попросили контрольную группу испытуемых описать событие, за которое те были благодарны, а затем измерили уровень положительных эмоций. Потом они попросили экспериментальную группу сначала представить себе, что событие, вызвавшее их благодарность, почему-то не произошло, и оценить, насколько хорошо было то, что оно случилось. Сравнив уровень положительных эмоций обеих групп, исследователи пришли к однозначному выводу: участники экспериментальной группы испытали значительно больше положительных эмоций по сравнению с контрольной^{238}. Ку с коллегами решили, что «отмена» положительных событий действительно повышает чувство благодарности сильнее, чем простое воспоминание о них.

Но чтобы эта «отмена» действительно вызывала благодарность и, как следствие, стойкость, необходима последовательность. В случае острой боли от утраты нам нужно больше энергии, чем у нас есть, чтобы спокойно сесть и подумать (или записать свои мысли) о том, как сложилась бы наша жизнь, если бы какие-то случившиеся с нами приятные события не произошли. Так же мы можем заняться физическими упражнениями на тренажере, если он стоит в гостиной, но не находим на это сил, если для этого надо спуститься в подвал.

– Мне нравится эта идея, – сказала Энн.

Обрадовавшись такой реакции, я сказал, что если ей сложно представить себе отсутствие некоторых приятных событий в своей жизни, она могла бы пойти по более простому пути: представить себе, как теряет что-то, к чему может привязаться в будущем. Мы склоны ценить нашу привязанность больше, когда есть угроза ее потерять.

Исследования показывают, что у людей, столкнувшихся с серьезной болезнью, часто повышается уровень благодарности за жизнь^{239}. Психолог Арасели Фриас задумался: могут ли люди ценить жизнь больше, просто представив себе собственную смерть? Если мы представляем себе, что некое позитивное событие из прошлого не произошло, и это повышает наш уровень благодарности, то может ли привести к такому же эффекту размышление о возможной потере? Чтобы найти ответ, он провел эксперимент, в ходе которого разделил 116 учащихся на 3 группы. Участников первой он попросил представить, что они погибают во время пожара («Вы просыпаетесь посреди ночи на двадцатом этаже старого здания в центре города, в квартире своего друга, от криков и удушающего дыма. Вы заперты в ловушке и не можете дышать»); вторую – представить себе смерть абстрактно («Какие мысли и чувства возникают у вас, когда вы думаете о своей смерти?»); а участники третьей группы должны были представить себе пробуждение в начале типичного дня (приготовление завтрака, стирка, уборка). Сравнив показатели благодарности у разных групп, он обнаружил, что участники, которых он попросил представить себе свою смерть конкретно, более благодарны, чем те, кто представлял ее абстрактно, и те, кто думал о типичном дне^{240}.

Фриас изучал только эффект, связанный с представлением о смерти человека. Исследование Ку дает основания считать, что аналогичного повышения уровня благодарности можно ожидать и при мыслях о будущих потерях другого рода^{241}. По мнению Фриас, главное – представлять себе потерю живо, чтобы почувствовать ее реальность. Способность накапливать благодарность зависит в основном от силы нашего воображения – возможности представить себе альтернативную жизнь в деталях, позволяющих ощутить отсутствие чего-то, что мы на самом деле не потеряли.

– Представьте себе актрису, которая использует реальные эмоции, чтобы максимально убедительно сыграть роль, – сказал я Энн. – Как и она, вы должны убедить себя, что какой-то объект вашей любви – очень важный – может скоро исчезнуть.

Я объяснил ей, что лучше всего это получается, если мы представляем себе конкретные ситуации, когда мы лишаемся привязанности. Мы должны продумывать максимально реалистичные сценарии возможного неприятного будущего.

– Попробуйте создать список того, что вы любите, – сказал я Энн, – и каждое утро хотя бы на несколько минут представляйте себе, как можете это потерять. Еще лучше будет, если вы представите себе, что точно это потеряете.

Я сказал ей, что если она будет заниматься этим регулярно, то это войдет в привычку. Правдоподобный страх утраты кажется чуждым человеку, но он может превратиться в привычку. И тогда человек будет благодарен за жизнь так долго, как захочет.

Я предположил, что у Энн проявится более сильная эмоциональная реакция на фантазии, если она представит себе отсутствие привязанности с максимальной степенью визуализации^{242}. Например, если бы она захотела представить себе жизнь без мужа, то могла бы увидеть то пустое пространство, которое создало его отсутствие в ее жизни, увидеть свою кровать, в которой он не лежит рядом с ней, стол, за которым она ест свой обед в одиночку, и т. д. Думая о том, как мог бы измениться привычный распорядок дня после потери мужа, Энн могла бы представлять себе, как одна идет в кино, едет в отпуск, посещает родительские собрания.

– Звучит немного пугающе.

Я кивнул и признался, что, представляя себе потерю главных привязанностей, мы можем (при развитом воображении) испытывать не благодарность, а беспокойство. Энн была больна, и я решил, что ей не стоит представлять себе собственную смерть, а предложил выбрать что-то другое, шансы на потерю чего в ближайшее время невелики. Я также предложил ей отправить мужа и детей в отпуск, а самой остаться дома.

– В конце концов, – сказал я, – лучший способ по достоинству оценить то, что у нас есть, – попробовать пожить без этого.

Благодарность за препятствия

К своему большому огорчению, увидев Энн через три месяца, я понял, что ее симптомы прогрессируют. Теперь ей было сложно говорить в нормальном темпе, начинать движение и застегивать или расстегивать одежду. Но она казалась спокойной и почти безмятежной. Когда я спросил ее, действительно ли ей хорошо, она ответила утвердительно. А когда я спросил ее, почему так, она ответила, что причиной были слова, сказанные ее мужу их семилетним сыном.

Поскольку Энн уже не была способна общаться с клиентами (ее лицо не могло адекватно отражать эмоции), она решила сменить род деятельности. Она перестала консультировать клиентов и занялась руководством консультантами в компании. Ей больше не нужно было ездить в командировки в другие города, и она проводила всю рабочую неделю в Чикаго. Через несколько недель после этой перемены ее сын как-то утром отвел отца в сторону и сказал: «Пойми меня правильно, но мне даже приятно, что мама заболела». Отец, шокированный этими словами, спросил почему. «Теперь мы видимся с ней куда чаще», – ответил ребенок.

– Ого! – сказал я.

– Да-да.

Однако слова сына не ранили Энн, а помогли ей понять, насколько сбалансированной стала ее жизнь.

– Я искренне верила, что могу работать полный день, быть женой, матерью, дочерью и членом правления компании, заниматься спортом, читать, ходить в кино, устраивать вечеринки и при этом находить время для отдыха! Но теперь, когда мой сын счастлив, потому что у меня болезнь Паркинсона и я могу проводить с ним больше времени… – Энн печально покачала головой. – Я поняла, насколько переоценивала свои силы.

– Устами младенца…

Она кивнула.

– Сын действительно заставил меня пересмотреть свой взгляд на многое. Раньше я спрашивала себя: «Почему я?» Но теперь думаю: «Почему бы и не я? Что во мне особенного и почему я считала, что со мной будет происходить только хорошее?» Теперь я не обижаюсь на жизнь.

Энн решительно взялась за реализацию моих предложений. Она хотела быть благодарной за то, что имела. Для начала она поняла, что испытывает ничуть не меньшее удовлетворение от руководства сотрудниками, чем от общения с клиентами. Например, она рассказала мне, что начала помогать своим подчиненным, неудовлетворенным жизнью. Она просила их провести мысленный эксперимент и создать реалистичный план по избавлению от всех неприятностей. Затем она просила их составить список всего хорошего, что они могли утратить в процессе изменений, и подумать, как снова обрести это каким-то другим путем (и стоит ли это вообще делать). За немногими исключениями, большинство сотрудников понимали: все, что они считали неприятным, не заслуживало того, чтобы ради этого отказываться от хорошего. Энн рассказала мне, как новые отношения побудили чувствовать признательность даже к болезни Паркинсона.

– Конечно, я бы предпочла, чтобы ее у меня не было, – подчеркнула она. – Но это не значит, что у болезни не может быть хороших последствий.

– Совершенно верно, – согласился я и отметил: способность Энн признать, что даже такая ужасная вещь, как болезнь Паркинсона, может иметь и свои хорошие стороны, действительно свидетельствует о ее искренней безмятежности.

Главное для Энн было научиться ценить препятствия не постфактум, а перед тем, как она поймет, какое благо они могут принести. Для этого было необходимо поверить в свою способность извлекать пользу из любых невзгод и всего, что на первый взгляд кажется препятствием. Важно научиться испытывать в таких ситуациях не страх и страдание, а благодарность за представившуюся возможность. Я сказал Энн, что это идеал, к которому всем стоит стремиться.

Исследования показывают: вера в то, что мы всегда можем превратить яд в лекарство, не всегда так наивно оптимистична, как кажется. Даже при столкновении с препятствиями, с которыми мы не можем связать никаких преимуществ (например смертельно опасной болезнью), в нашей жизни все равно возникает некое благо (например, сочувствие к другим, изменение приоритетов и целей, улучшение личных отношений)^{243}. Благо может и не перевесить негатива, но нам стоит быть благодарными за него. Нужно сознательно стремиться к тому, чтобы испытывать такую благодарность.

– Забавно, что вы это сказали, – ответила Энн и рассказала мне, что после первого испуга по поводу рака груди она внимательно изучила свою жизнь и составила «картотеку» прошлых испытаний, над которыми начинала размышлять всякий раз, когда чувствовала себя неспособной справиться с возникающей проблемой, будь то болезнь Паркинсона или что-то еще. Испытывая испуг или обескураженность, она живо представляла себе, какой беспомощной и испуганной ощущала себя, столкнувшись с этими проблемами, а затем о том, как ей удалось справиться. И это помогало ей поверить, что раз она уже пережила такое, то переживет и остальное.

– Да, – сказал я. – Именно так и надо!

Превращение яда в лекарство означает получение не только явного преимущества (например времени на общение с семьей), но и косвенного – в форме повышения веры в свою способность все преодолеть. Такая вера возникает, только когда нам действительно удается это сделать. Наши победы – не просто прошлые достижения. Они свидетельствуют о нашей способности побеждать. Наши воспоминания о них помогают бороться с отчаянием при столкновении с препятствиями. И чем сильнее мы верим в свою способность побеждать, тем больше благодарны за препятствия.

– Именно это и имел в виду мой сын, – сказала Энн.

Я кивнул.

– И мне кажется, он помог вам по-новому осознать происходящее.

На ее глазах выступили слезы.

– Я очень благодарна ему за это, – тихо сказала она.

Я сказал Энн, что благодарен за все отношения с людьми: как положительные – за радость, так и негативные – за возможность узнать новое о себе.

Она скептически взглянула на меня.

– Конечно, справляться с негативными отношениями непросто, – добавил я.

Мы начали разговаривать как два старых друга, которым есть что вспомнить. Я рассказал ей о своих взаимоотношениях с товарищем-буддистом, который, независимо от предмета обсуждения, почти всегда считал мои идеи спорными и часто выступал с критикой, на мой взгляд, нелогичной, а то и слишком суровой. Разговаривать с ним было так неприятно, что я часто отказывался отвечать на его звонки. А когда я не мог избежать разговора, то занимал в нем пассивную позицию, отказываясь комментировать высказывания приятеля.

Когда другой буддист спросил меня, чему может научить эта ситуация, я поначалу посмеялся. Но как-то раз во время повторения мантр я понял, что в рефлекторном отказе слушать товарища я, по сути, отрицал его как человека. Встревожившись от того, что вижу в нем только раздражитель, я решил, что перестану его избегать, а буду мягко, но убедительно опровергать его заявления, которые считаю возмутительными.

Я ожидал, что наши отношения осложнятся, однако, как ни странно, общение стало гораздо более дружелюбным. И позже я понял, что это связано не с изменением его манеры общения, а с тем, что изменился я. Он продолжал давать неприятные комментарии, но они больше не вызывали у меня дискомфорта. Спросив себя, в чем дело, я понял, что моя проблема при общении с ним состояла не в его заявлениях, а в ощущении неадекватности, которую они во мне вызывали. К своему огромному удивлению, я понял, что моя точка зрения заслуживает защиты (причем в общении не только с ним, но и с другими людьми). А когда я заметил, что изменения во мне произошли благодаря решительному желанию признать моего собеседника как человека и позволили мне превратить яд (неприятные отношения) в лекарство (веру в важность моей точки зрения), то сразу же ощутил благодарность.

– Не столько к собеседнику, – сказал я Энн, – сколько к жизни. Я был благодарен за влияние, которое она оказала на меня.

– Я тоже не особо общаюсь с людьми, которые меня напрягают, – сказала Энн с улыбкой.

Я кивнул.

– Чем активнее вы пытаетесь их избежать, тем сильнее раздражаетесь, когда вам это не удается. Затем вы начинаете относиться к ним серьезнее, чем они того заслуживают. А потом вы видите их как черно-белые карикатуры и думаете о них как о совершенно зацикленных на себе, совершенно бесчувственных или совершенно недисциплинированных. Вы не обращаете внимания на их достоинства. А это плохо.

Однако благодаря моему другу-буддисту теперь я старался находить в других людях то, что мог бы ценить, и вспоминать об этом каждый раз, когда я слишком зацикливался на их недостатках. Я заметил, что это особенно полезно в отношении людей, которых я вижу каждый день или с которыми особенно близок, – увы, именно они чаще всего меня раздражали.

– Забавно, но у меня все с точностью до наоборот, – сказала Энн. – Мне всегда было сложнее ценить людей, о которых я не забочусь.

Я улыбнулся, а Энн сказала:

– Знаете, что мне больше всего нравится в благодарности? Она помогает мне понять, как много внимания я уделяла банальностям.

Болезнь Энн прогрессировала (ей даже пришлось уйти с работы), и она обдумывала этот вопрос все чаще.

– Когда у вас забирают так много, – сказала она мне, сидя в инвалидном кресле (в какой-то момент оно стало для нее необходимым), – вы быстро понимаете, что для вас действительно важно.

Даже когда Энн ослабела настолько, что не могла покинуть дом без посторонней помощи, она все равно продолжала находить то, за что была благодарна. Ее дети были здоровы и хорошо учились, а муж самоотверженно ухаживал за ней. Периодически навещавшие ее бывшие коллеги, для которых она была наставником, постоянно выражали свою благодарность ей за советы и внимание, которые помогли им вырасти как в профессиональном, так и в личном плане.

– Чем-то это похоже на то, как ученики приходят проведать своего старого учителя, – сказала мне Энн во время одной из наших встреч. – Я так счастлива, что мне представился шанс изменить их жизнь к лучшему! Мне грустно думать о своей болезни, но я благодарна за то, что смогла сделать несколько хороших дел.

Глава 9
Поощрение других

Благодарность делает нас сильными, улучшая настроение, но еще сильнее нас может сделать любовь, существенно влияющая на удовлетворенность жизнью^{244}. Самое удивительное здесь то, что она не зависит от ответной реакции. Любовь даже к совершенно незнакомому человеку может улучшить наше настроение почти так же, как и любовь к близкому^{245}.

Похоже, любовь повышает настроение не из-за романтического налета или даже симпатии, а оттого, что она заставляет нас лучше относиться к окружающим. Она формирует не сочувствие (согласно словарю Oxford Dictionaries Online – «понимание и разделение чувств другого человека») и не сожаление («переживание из-за несчастья другого»), а сострадание: отношение к их счастью с такой же заботой, как и к нашему.

В нитирэн-буддизме есть термин «джихи», обозначающий глубокое милосердие или сострадание. Будда, как принято считать, испытывал его ко всем живым существам. Не связанное с человеческим эго или какими-либо условиями джихи не требует ни награды за добрые дела, ни похвалы. Радость от него – главная награда за общение с человеком, о котором вы заботитесь. Романтическая любовь способна дать первую искру для зарождения джихи, но это не одно и то же. Если мы испытываем джихи к человеку, в которого к тому же влюблены, и в какой-то момент наша любовь к нему проходит, джихи (в отличие от романтических чувств) не исчезает. Даже если наши дети почему-то отказываются с нами общаться, разве мы перестаем заботиться об их счастье – любить их? Нет, наша любовь к детям наиболее близка к джихи, возникающему в непросветленном уме. В каком-то смысле оно означает то же сострадание к дальним, что и к ближним.

Измерение сострадания

В целом сострадание заставляет нас сосредоточиваться только на хороших чертах других. Не обязательно верить, что все хорошие. Речь о том, что способность быть хорошим не может быть разрушена даже тысячей плохих поступков и ее всегда можно найти под маской эгоизма и алчности. Даже когда люди, к которым мы испытываем сострадание, ужасно переживают, начинают нападать на нас и относиться к нам хуже, чем те, кому все равно, подлинное сострадание в том, чтобы не отворачиваться от них и не расстраиваться из-за их упрямства или других неприятных черт.

Сострадание может сделать нас сильнее, но иногда оно опасно – если мы не умерим его мудростью. Иначе мы можем ошибочно заключить, что его суть – всегда давать людям то, чего они хотят. И хотя (как уже упоминалось в главе 5) тем самым мы делаем этих людей счастливыми, счастье оказывается временным. Более того, оно мешает им реализовать важные возможности личностного роста и получить больше счастья в долгосрочной перспективе. А еще люди часто хотят получить то, что не принесет им блага. Поэтому, если наша цель в том, чтобы делать других счастливыми, мы должны всегда задумываться, перед тем как действовать.

Часто у нас возникает искушение измерить глубину своего сострадания тем, от чего мы готовы отказаться ради других. Но оно не всегда связано с жертвами. Счастье одного человека не важнее счастья другого. По-настоящему сострадательный и мудрый человек заботится о собственном счастье точно так же, как о счастье других. Не больше и не меньше. Это не значит, что жертвы всегда неоправданны. Скорее речь о том, что мы должны задумываться, на какие из них стоит идти. Иногда мы заботимся о счастье другого, но нам опасно находиться рядом с ним. Например, алкоголики, поставившие крест на своей жизни, разрушают не только ее, но и жизнь своих супругов и детей. В таких случаях лучшее сострадание – уйти, вырваться из привычной среды, сохранив в глубине души желание проявлять заботу о страдающем человеке.

Сострадательное поведение не требует пассивной роли и выражения в любых ситуациях только нежности и доброты. Оно может быть нежным, но иногда требуются резкость, сила и даже гнев. Нельзя оценивать качество действий только по первому впечатлению. Да, мы стремимся сделать человека счастливее, но иногда нам приходится делать то, что совсем не похоже на сострадание. Например, родитель наказывает ребенка, чтобы научить его не бить других детей.

Наконец, сострадание не требует, чтобы нам нравились люди, к которым мы его испытываем. Быть сострадательным – значит доброжелательно относиться к людям, несмотря на их недостатки, а не действовать так, будто этих недостатков нет. Это не значит, что мы не можем предпочитать одного человека другому. Нам не нужно притворяться, что какие-то люди нас не раздражают, или полностью открываться и сближаться с ними (даже если мы желаем им счастья).

Наши представления о других

Понятно, что наша способность испытывать сострадание к другим требует не только осмысления самого слова. Как-то раз, когда я гулял со своим полуторагодовалым сыном, ко мне подошла бездомная женщина и попросила денег. Я уже несколько раз встречал ее, в частности в аллее за нашим домом, где она покупала наркотики. Я притворился, что не услышал ее, и пошел дальше. Как будто порыв ветра прилепил к моей ноге газету, а я стряхнул ее, даже не задумываясь.

Почти сразу я пожалел об этом. Разумеется, я не собирался давать ей денег. Это было бы неумно и не сострадательно (ведь она наверняка потратила бы их на наркотики). Однако я не просто проигнорировал ее просьбу – я проигнорировал ее как человека. Я не отказался от общения с ней, а просто не обратил на нее внимания. Я не смог даже посмотреть на нее, четко и однозначно дав понять, что она даже не заслуживает ответа. Было бы куда лучше, если бы я хотя бы сказал ей «нет». Я съежился, подумав, что кто-то когда-нибудь может отнестись с таким же безразличием и черствостью к моему сыну.

Внезапно я вспомнил, как однажды в школе, пока я переодевался перед уроком физкультуры, некоторые мои одноклассники начали издеваться над мальчиком по имени Пино, у которого во время летних каникул выросла грудь (такое состояние называется гинекомастией, оно иногда возникает у мальчиков в подростковом возрасте и исчезает само по себе). Я не смог ему помочь: просто испугался, что они переключатся на меня. Однако мне было очень жаль этого мальчика, и я никак не мог понять, как люди могут так легко становиться жестокими.

Теперь, торопливо уходя от бездомной женщины, я понял, что мои соученики издевались над Пино по той же причине, по которой я отказался ей отвечать. Все мы в какой-то мере воспринимаем других как функции или ярлыки, а не живых существ. Эта неприятная склонность, которую французский философ Габриэль Марсель^[18] назвал «духом абстракции»^{246}, объясняет, помимо прочего, как в Америке перед Гражданской войной жители Юга смогли ужать человеческие черты всей афроамериканской расы до единственного слова – раб, – позволив тем самым одним людям относиться к другим как к собственности. Это также объясняет, как Гитлеру удалось убедить жителей Германии воспринимать часть населения своей страны как нечто настолько жалкое, что немцы не чувствовали угрызений совести от убийства шести миллионов евреев. Это же объясняет, как примерно в то же время Америке удалось превратить всех японцев в «джапов», лишив их статуса человеческих существ со своими надеждами, любовью, семьями и страхами и превратив во врага, на которого было можно сбросить две атомные бомбы. В наши дни дух абстракции объясняет, почему мы огрызаемся на специалистов по телефонному маркетингу, которые звонят нам во время ужина; продавцов, упрямо настаивающих на своей политике «нет чека – нет возврата»; или водителей, которые не дают нам перестроиться в плотном потоке (это часто случается и со мной).

Даже если мы не реагируем на других с жестокостью, ее место занимает безразличие. Например, как часто, видя у двери почтальона, мы начинаем думать о нем как о личности с матерью, детьми, проблемами со здоровьем или мечтами? Как часто мы думаем о своих супругах за пределами функции, которую они выполняют в нашей жизни, и воспринимаем их как независимые человеческие существа, желания и потребности которых отдельны от наших? Как часто мы думаем так о собственных детях, не воспринимая их только как дополнение к нам? Задавая себе вопросы такого рода и обращая внимание на то, насколько часто я воспринимаю окружающих как людей, а не абстракции, я с огорчением отмечаю, что ответ – нечасто.

Вот почему я продолжаю использовать мантры. Стать более сострадательным всегда непросто. Однако опыт показывает, что как минимум одна форма медитации способна помочь нам в этом.

Любовь и доброта

Медитация о любви и доброте – сознательные попытки испытать сострадание к другим. Согласно некоторым исследованиям, это улучшает нашу способность к состраданию в целом. Исследователь Стефан Хофманн с коллегами попросил участников закрыть глаза и представить себе, что рядом с ними стоит по два человека, с которыми у них есть тесные личные отношения (участники должны были отправить соседям импульсы любви). Через четыре минуты исследователи попросили участников открыть глаза и направить «полученную» от своих соседей любовь на фотографию незнакомого человека. Контрольную группу просили представить себе, что рядом с ними стоят по двое знакомых, к которым они относятся нейтрально, а через четыре минуты сосредоточиться на фотографии незнакомца. У участников экспериментальной группы было замечено более позитивное отношение к фотографиям незнакомцев. Можно считать, что любовь к близким способна распространяться и на посторонних^{247}.

Сторонников нитирэн-буддизма учат делать еще один шаг вперед: молиться за счастье людей, которые им совершенно не нравятся.

Главное, что мешает нам признать человеческие черты в других, – обманчивая вера в то, какие именно характеристики делают (или не делают) людей достойными нашего внимания. Нитирэн-буддизм утверждает, что лишь систематически пересматривая эту веру – а легче всего это получается в отношениях с людьми, заботиться о которых нам сложно, – мы учимся сострадать не только любимым, друзьям и знакомым, но и всему человечеству. Лишь бросая вызов своему эгоизму, мы можем понемногу меняться и становиться более сострадательными (и полноценными). Пока никто не проводил исследований, доказывающих, что повторение мантр способно разрушать заблуждения, но я заметил этот эффект и у себя, и у других знакомых нитирэн-буддистов.

Некоторые поняли, что люди, не согласные с ними, имеют право на счастье. Другие осознали, что победа другого – не всегда проигрыш для них. А третьим удалось выявить одну из самых противоречивых идей в мире: люди, которых мы считаем сознательно злонамеренными, сильно заблуждаются. Им почему-то кажется, что для их счастья необходимы страдания других. И женщина, которая считает, что должна изменить другу, чтобы защитить свой статус, и мужчина, считающий возможным убить соперника, чтобы защитить территорию своей банды, могут привести массу объяснений, но всегда их действия будут объясняться стремлением к счастью. И хотя справедливо считать, что для борьбы с несправедливостью иногда необходим гнев, мы все-таки можем сострадать и тем, кто действует непорядочно.

Разумеется, мы бы предпочли наклеить на людей, совершающих подобные проступки, нелицеприятный ярлык, а не считать их заблуждающимися. Но если мы не ненавидим трехлетнего ребенка, который направляет отцовское ружье на брата и случайно убивает его, то почему нужно ненавидеть взрослых, которые лгут, мошенничают, крадут или даже убивают? Нам кажется, что они взрослые и все понимают, но мудрость не всегда приходит с годами. Почему же тогда мы не можем испытывать ко взрослым то же сострадание, что и к детям? Да, они не были нашими детьми. Но когда-то и им было по три года, и у них были родители.

Судить других… или понимать их

Поняв, что мы больше всего хотим быть счастливыми, но чаще всего не знаем, как этого добиться, мы можем учиться понимать людей и определять причины их действий, а не оценивать и судить их. Если мы будем смотреть на них не с осуждением, а с любопытством, то сделаем важный шаг к состраданию, а значит, и к непобедимому разуму.

Автоматически реагировать на все с любопытством (а не вести себя глупо или иррационально) сложно. У меня был пациент по имени Кларк, обратившийся ко мне с жалобами на боли в груди. Поначалу боль возникала только при физических упражнениях, однако через пару недель начала появляться и в состоянии покоя. Она распространилась на челюсть и сопровождалась тошнотой и потливостью. Кларк на протяжении 35 лет выкуривал по пачке сигарет в день, страдал гипертонией и диабетом, и в его семье часто отмечались ранние сердечные заболевания.

Я встревоженно сказал ему, что у него явно есть симптомы нестабильной стенокардии, вызванной плохой проходимостью одной или двух коронарных артерий, и необходимо немедленно отправиться в больницу для катетеризации сердца. Когда он спросил, что это значит, я объяснил: кардиолог вставляет катетер в артерию пациента в его паху, а затем направляет катетер вверх по аорте, чтобы тот оказался прямо перед коронарными артериями. После этого кардиолог может впрыснуть в сосуды светящуюся жидкость, которая поможет понять, где именно возникла закупорка и насколько она серьезна. Затем можно провести ангиопластику и установить стент. А если ситуация окажется слишком серьезной, пациента отправят к хирургу, который установит байпас^[19]. Все зависит от того, что обнаружится в ходе исследования. После этого пациенту придется пролежать на спине шесть часов с тяжелым мешком в области паха, чтобы место прокола заросло. Я сказал Кларку, что в медицине редко встречаются такие однозначные ситуации: если операцию не проводить, почти гарантированно грозит сердечный приступ, возможно, даже с летальным исходом.

Однако, к моему огромному удивлению, Кларк отказался. Я спросил еще раз, понимает ли он, что может умереть. Он ответил, что да. И хотя мне сразу же захотелось раскритиковать его иррациональное поведение, я понял, что просто не хочу разбираться в глубинных причинах его отказа, а он не хотел ими делиться. Поэтому я спросил его, почему, несмотря на мой рассказ, он отказывается от процедуры.

Кларк застенчиво взглянул на меня. Затем, после паузы, он выпалил:

– Не хочу, чтобы кто-то смотрел на мой пах.

Широко раскрыв глаза от удивления, я спросил:

– Почему?

– Можно я не буду отвечать на этот вопрос?

Я подумал, а потом осторожно сказал:

– Я уважаю ваше право на такое решение, хотя и нахожу его ошибочным. Но мне не все равно, что случится с вами. Поэтому я бы хотел знать, почему вам так важно, чтобы никто не видел вашего паха.

Кларк вздохнул.

– У меня только одно яичко.

Так я и думал. У Кларка был монорхизм: одно из его яичек не развилось до нормального размера.

– Это сильно вас смущает?

На его лице появилось болезненное выражение. Он кивнул.

– Вам, наверное, кажется очень странным, что я беспокоюсь о таком в моем возрасте.

– Вовсе нет, – ответил я. – Мы не отвечаем за свои чувства. – Я сделал небольшую паузу, а потом многозначительно добавил: – Я только хочу сказать, что настоящим мужчиной вас делает не анатомия, а характер. Именно он позволяет вам делать то, что вы делать не хотите, если это правильно или в ваших интересах.

В тот день Кларк не согласился на катетеризацию. Однако назавтра он изменил свое решение. И это было как нельзя кстати: оказалось, что его левая главная коронарная артерия заблокирована на 90 %. На следующий день ему установили байпас.

Понимание способствует состраданию, даже если мы уже заботимся о человеке, к которому стараемся его почувствовать. Только когда я понял, насколько сложно было Кларку метаться между страхом смерти от сердечного приступа и смущением, я смог забыть свою первую реакцию и проявить сострадание. Хотя, если честно, поначалу я хотел предоставить его собственной судьбе.

Усталость от сострадания

Даже если нам удастся вызвать в себе чувство сострадания к другим, сохранить его сложно. Часто нужно одновременно сдерживать досаду, разочарование и даже гнев. Вот почему, как поняла моя пациентка Бренда, даже в самых страшных ситуациях тяжело избежать усталости от сострадания.

Бренда и Натан поженились за 35 лет до того, как ему был поставлен диагноз «боковой амиотрофический склероз» (болезнь Лу Герига). Поначалу казалось, что заболевание почти не проявляется (он мог уронить чашку с кофе), но через полгода он уже не мог нормально вставать, поднимать руки выше уровня плеч и даже четко говорить. Шокированная тем, насколько быстро угасают силы Натана, Бренда решила помогать ему во всем, что он сам уже не в состоянии делать.

Во время очередного ежегодного осмотра я заметил, какой изможденной и постаревшей она выглядит. Я спросил, как она себя чувствует, и она призналась, что не очень хорошо. По ее словам, забота о муже занимала все ее время. Теперь она должна была помогать ему одеваться, купаться, есть и даже ходить в туалет. Вытирая слезы, она сказала, что ей было сложно найти силы для заботы: она хотела, но уже не могла.

Я предложил ей найти кого-то, кто мог бы помочь ей.

– В таких ситуациях люди часто ставят на первое место заботу о других, – сказал я, – но забывают о себе. А если вы не дадите себе времени и пространства для восстановления от этой тяжелой работы, то рано или поздно начнете сожалеть о том, что вам приходится ею заниматься.

– Уже сожалею, – тихо сказала Бренда.

Я засомневался в том, что она больше не заботится о муже, и предположил, что она просто перегружена. Люди редко проецируют свое разочарование на тех, о ком заботятся. При этом оно бывает серьезным, им может казаться, что они больше не хотят этим заниматься или не могут позаботиться о себе. Я особо подчеркнул, что забота о себе – не эгоизм, а необходимое условие заботы о других.

– Но у меня просто нет времени заботиться о себе, – запротестовала она.

– Именно поэтому, – сказал я, – вам нужна помощь. Большинство членов семьи, заботящихся о больном, начинают думать, что им самим нужна помощь, значительно позже, чем у них возникает такая потребность. Но чтобы и дальше чувствовать сострадание к мужу, вы должны прежде всего справиться со своим напряжением.

Мне показалось, что Бренда будто ждала от кого-то другого разрешения признать, насколько она вымотана. Со вздохом облегчения она согласилась нанять и сиделку, и помощницу по дому. Мы посчитали, что если она сможет проводить вне дома хотя бы по несколько часов в день, то будет и дальше эффективно заботиться о Натане.

– Совсем другое дело, – сказала мне Бренда всего через неделю. Она эмоционально рассказала о том, что освободилась от тяжелых чувств. Теперь ей казалось, что у нее снова есть силы двигаться дальше.

Однако, как ни печально, этих сил не хватило. Натан умер через полгода, и Бренда пришла ко мне страдающей, истощенной и виноватой. В ответ на мой вопрос, за что именно она винит себя, она сказала, что почему-то почти не испытывала ужаса перед смертью мужа. И она постоянно задавалась вопросом, можно ли считать ее хорошей женой.

Я попытался утешить Бренду, указав, что отсутствие беспокойства по поводу смерти Натана была связано не с тем, что она не заботилась о нем. Скорее наоборот: ее решимость была настолько сильной, что у нее не оставалось места для слабости, а готовность посвятить себя мужу сделала ее сильнее. Я сказал, что такие чувства могут возникнуть только от глубокой и всеобъемлющей любви. В доказательство я указал на то, что хотя приверженность заботе о муже лишила ее чувства беспокойства до его смерти, но не защитила от скорби после нее.

Однако Бренда горевала все сильнее. В какой-то момент она рассказала мне о сильной бессоннице, потере аппетита и сосредоточенности, нехватке энергии и депрессии. Я поставил ей диагноз «депрессия», прописал лекарства и порекомендовал начать терапию. Через шесть недель она сказала, что это не помогает. Когда я предложил ей найти группу поддержки для скорбящих супругов, она отказалась, сказав, что советы о том, как правильно горевать, от других вдов – последнее, что ей хочется слышать. Их истории могли бы вогнать ее в еще большую депрессию. Отчаявшись, я предложил ей заняться волонтерской работой в домашних хосписах.

Помогая другим, мы помогаем себе

Современные исследования доказывают то, что мы знаем по опыту: облегчение страданий других помогает лучше справляться с собственными. Исследователи Кэролайн Шварц и Мейер Сендор просили пациентов с рассеянным склерозом звонить другим пациентам с той же болезнью каждый месяц в течение года и поддерживать их. В результате у них отмечались более высокие уровни адаптивности, доверия, терпимости и самооценки, чем у пациентов, которым они звонили^{248}. По их словам, попытки помочь другим давали им силы для решения собственных проблем.

В чем причина? Шварц и Сендор предположили, что сосредоточенность на проблемах других меняет наше видение себя^{249}. Размышляя о проблеме в контексте жизни другого и не думая о том, как она влияет на нас, мы открываем новые пути для собственного творческого мышления и формулируем новые решения проблем (даже когда наши эмоциональные шоры не позволяют увидеть их). Чем лучше мы себя чувствуем, тем больше у нас внутренних ресурсов и, следовательно, тем более стойкими мы становимся (если верить теории расширяющего и улучшающего воздействия положительных эмоций). Было многократно доказано, что помощь другим улучшает наше самочувствие. Судя по данным Шварц и Сендора, у пациентов, звонивших другим, уровень положительных эмоций оказывался чуть ли не в семь раз выше, чем у тех, кому они звонили.

Этим дело не ограничивается. Помощь другим позволяет нам чувствовать себя лучше. В исследовании 180 женщин и 25 мужчин, страдавших из-за ухода супругов, даже простые действия в интересах других (помощь в уборке дома, мелкий ремонт и совместные поездки в магазин) значительно ускоряли восстановление после депрессии^{250}. А вот у людей, получавших поддержку, этого не наблюдалось^{251}.

Иными словами, если вы переживаете из-за потери, то лучшее решение – помогать другим.

Однако помощь другим повышает уровень нашего благополучия, только когда мы занимаемся этим добровольно. Если к этому нас подталкивает что-то еще (другой человек или внутреннее давление вроде гордыни или стыда), то результата нет^{252}. Ощущение благополучия может повыситься пропорционально помощи, которую мы оказываем, когда мы сами решаем этим заняться^{253}.

Что же формирует желание помогать другим? Как ни парадоксально, именно то, что вызывает такая помощь, – добрые чувства. В одном исследовании студентам сначала вручалось печенье для улучшения настроения, а затем их просили помочь в проведении эксперимента. Они откликались гораздо охотнее, чем контрольная группа^{254}. В другом исследовании участники сначала находили якобы забытые деньги в таксофоне (и их настроение улучшалось), а потом помогали незнакомцу собрать упавшие бумаги. И опять же они делали это значительно чаще, чем представители контрольной группы^{255}. Ряд других исследований показывает: чем хуже наше настроение, тем меньше нам хочется помогать другим, даже если мы считаем, что должны это делать^{256}.

Это подводит нас к ироничной истине. Мы меньше всего готовы помогать другим, когда это полезно нам, – когда мы ощущаем груз проблем или трагедии. В такие моменты поиск эмоциональной энергии и желания сосредоточиться на проблемах других кажутся не только невозможными, но и нелогичными. В конце концов, разве нам не нужна эта энергия для себя?

На первый взгляд это странно, но подобные мысли чаще всего возникают из-за нашей слабости, сопутствующей печали и горю, а не от трезвой оценки того, что нужно сделать для восстановления счастья и деятельного отношения к жизни. Физические упражнения дают энергию, даже когда мы чувствуем усталость^{257}, а помощь другим – энтузиазм, воодушевление и даже радость, когда мы в печали. «Если человек зажигает огонь для других, – писал Нитирэн Дайсёнин, – то сможет осветить и свой путь»^{258}.

Причины альтруизма

К счастью, добрые чувства – не единственное, что стимулирует альтруизм. Ряд исследований показывает, что он может рождаться из страдания. К тому, что говорят люди о себе, стоит всегда относиться скептически, но не менее 82 из 100 человек, переживших холокост, сказали, что помогали другим узникам в концентрационных лагерях, делясь с ними едой и одеждой, а также поддерживая их эмоционально^{259}. Страдания могут вызвать не только желание мести, но и сочувствие к мучениям других. Более того, помощь другим позволяет нам почувствовать, что наша жизнь осмысленна, и избавиться от страданий^{260}. В сущности, проявление альтруизма позволяет превратить яд трагедии в лекарство, необходимое нам, чтобы оправиться и двинуться вперед.

Привычка сострадать

Как же тогда мы можем превратить помощь другим в инструмент для повышения нашего ощущения благополучия и, соответственно, стойкости (особенно когда нам меньше всего хочется думать о других)? Действовать нужно сознательно. Если наша жизнь наполнена делами, обязанностями и страстями и у нас просто нет возможности или времени для сострадания, то нам стоит подумать об изменении своих приоритетов.

Я сказал Бренде, что тут помогут новые привычки. Мы должны заставить себя думать, что самое плохое в нашей жизни на деле не так уж и плохо. Это индикатор того, что стоит задуматься о помощи другим. Нужно превратить сострадательное мышление в привычку, которая активируется при возникновении у нас чувства уныния. Сострадание помогает нам почувствовать себя лучше даже без активных действий, а альтруизм – даже когда мы не испытываем сострадания. Может, когда нам плохо, мы совсем не хотим помогать другим. Но на практике это иногда лучший вариант. Представьте себе горькое или неприятное лекарство, которое нужно выпить, чтобы выздороветь.

– Не думайте, почему вы не хотите стать добровольцем в хосписе, – сказал я. – Просто станьте им.

– Думаю… думаю, что могла бы попробовать, – ответила Бренда.

Примерно через месяц, к моему удивлению и радости, она так и сделала. Воодушевившись прочитанным об одном хосписе в интернете, она позвонила в местное отделение организации и вскоре начала навещать женщину по имени Рэйчел в последней стадии рака легких. Та уже не могла обходиться без сильных наркотиков, была прикована к постели и нуждалась в помощи в самых простых делах. По словам Бренды, это было очень похоже на то, что она делала для Натана. Глядя на то, как Рэйчел и ее муж Чарльз сражаются с теми же проблемами, что и она с Натаном, и переживают то же, что и она, Бренда чувствовала одновременно и сильное расстройство, и облегчение от того, что она не одинока. Также она была благодарна за возможность обменяться с этими людьми словами поддержки. По ее словам, возможность забыть о собственном страдании, хотя бы ненадолго, была настоящим облегчением.

Но когда Рэйчел умерла, Чарльз погрузился в депрессию, а Бренда запаниковала. Она хотела облегчить его боль (и это помогало ей освободиться от собственной боли), но совершенно не представляла себе, как ему помочь. Бренда видела, что Чарльз (как и она сама в прошлом) отказывался принимать поддержку и предпочитал купаться в своем горе, как в приятной теплой ванне. Она задумалась, как с этим бороться. Поначалу она пыталась давать советы, считая, что Чарльз прислушается к ним. Но он сопротивлялся, как и сама Бренда в свое время.

Как встать на место другого человека

Несколько лет назад мой друг сказал мне, что собирается разводиться. По его словам, брак был несчастливым вот уже несколько лет. Его жена была очень ревнива, часто ее действия оказывались неуместными, оскорбительными и раздражающими.

По крайней мере, он так говорил. Хотя он нарисовал довольно четкую картину, я не мог ни подтвердить, ни опровергнуть ее, поскольку никогда не встречался с его супругой. Однако я тут же принял его точку зрения, решив, что ему нужно бежать подальше от нее, и как можно быстрее.

Но я не поделился этими мыслями со своим другом. Не то чтобы я не хотел помочь ему. Скорее я не верил, что достаточно мудр, чтобы давать ему хорошие советы. Даже если его жена так ужасна, как он описывал, как я мог быть уверен, что мой совет пойдет ему на пользу? Я понял, что знаю о его ситуации слишком мало. Поэтому и не имел права что-то ему рекомендовать.

В других обстоятельствах и при общении с другими людьми – например с некоторыми пациентами – я бы одобрил и поддержал их. Иногда у людей возникают нарушения мыслительного процесса. Они зацикливаются на каких-то вопросах или деталях взаимоотношений, что негативно влияет на их способность принимать хорошие решения.

Но даже при общении с такими людьми нужно быть осторожными. Возможно, мы действительно лучше видим ситуацию, чем те, кто спросил у нас совета, но мы никогда не поймем другого человека так, как он сам. Поэтому, даже когда у нас есть отличное суждение по тому или иному вопросу, мы основываемся на недостаточных данных. И даже когда у нас есть определенное мнение о выборе другого, нам стоит держать его при себе и серьезно думать о том, когда им делиться (и делиться ли вообще).

Я помню, какие сильные чувства испытали многие жители США, когда О. Джей Симпсону^[20] был вынесен оправдательный приговор. Я гневался, поскольку, как и все, был убежден в его виновности. Однако, в отличие от присяжных на суде, я не знал всех деталей доказательств, представленных стороной обвинения. Более того, никакой судья не уполномочивал меня выносить суждение на основании услышанной мной информации. Я не отвечал и за то, чтобы найти виновного. Поэтому мой гнев, как и у многих других, был вызван очевидной несправедливостью оправдания. Мое мнение не имело веса, оно не отправило другого человека в тюремную камеру или на смертную казнь. И хотя мое сознание заставляет меня считать, что О. Джей был виновен, я отказываюсь осуждать присяжных, принявших другое решение. Я не слышал того, что слышали они. Мне не нужно было принимать окончательное решение.

Я не присутствовал в жизни своего друга и его многолетних отношениях с женой. В ходе нашего разговора возникла пауза, и он спросил мое мнение о том, что ему делать. Я очень хотел высказаться, но сдержался и просто посочувствовал ему. «Это ужасно для вас обоих, – сказал я. – Думаю, тебя очень тяготят сами мысли о разводе». Он с тяжелым вздохом согласился. Я сказал ему, что верю в его способность выбрать лучшее решение, и заверил, что поддержу его в любом случае.

Его выражение лица смягчилось, поза расслабилась, а разочарование заметно уменьшилось. Он кивнул, поблагодарил меня за то, что я его выслушал, и ушел. А через несколько месяцев они с женой воссоединились.

Сила поддержки

Нам может казаться, что страдающие нуждаются в нашем совете. Но любой совет меркнет в сравнении с силой поддержки. Это попытка помочь другим почувствовать, что у них есть сила, мудрость, смелость и способность решить свои проблемы самостоятельно. Она направлена не на то, чтобы дать готовое решение, а на то, чтобы они поверили в себя и смогли найти решение сами. С помощью поддержки мы выражаем свою убежденность в силе человеческого духа, делающей невозможное возможным и позволяющей пробудить это же ощущение в других.

Но поддержка – сложное дело. С одной стороны, люди сами часто не знают, что именно способно их поддержать. С другой – они часто не замечают наших действий (которые, как кажется нам самим, могут помочь лучше всего). Обычно надежда на лучшее возникает благодаря каким-то другим нашим словам, суть которых мы даже можем не вспомнить по прошествии времени. Их даже не обязательно произносить вслух.

Иногда у всех бывает так, что друг или любимый человек говорит нам ужасные слова и мы даже не знаем, как на них реагировать. Это может быть диагноз об онкологическом заболевании. Смерть любимого родителя или ребенка. Внезапное предложение развестись. Слушая подобные истории, мы и сами погружаемся в страдания рассказчика и часто начинаем лепетать в ответ что-то невнятное или, хуже того, наивно утверждать, что все не так плохо, как кажется.

Люди, тонущие в боли, редко любят слушать причитания, и часто после разговоров с ними мы чувствуем, насколько неуместно звучали наши слова. Но это еще не неудача нас как личностей. У нас есть и другое средство, которым мы можем воспользоваться, – сила прикосновения.

Сила прикосновения

Когда я был студентом-медиком и учился на четвертом курсе, мы проводили некоторое время в отделении неотложной помощи. Как-то ночью там оказалась женщина, у которой, по распоряжению дежурного терапевта, нужно было взять анализы для лабораторного исследования. Когда я сказал ей, что нам нужно взять анализ крови, она затряслась и прошептала: «Я боюсь иголок».

Она закрыла глаза, как только рядом с ней села медсестра и приготовилась взять анализ. «Вы даже не заметите, как все закончится», – попытался утешить ее я, однако она даже не услышала меня.

Сестра взглянула на меня, беспокоясь, что пациентка может вскочить или потерять сознание от страха, а затем обратилась к ней: «Вы почувствуете только легкий укол».

Пациентка напряглась еще сильнее, в уголках ее закрытых глаз появились слезы. Отчаявшись ее успокоить и не зная, что еще можно сделать, я сжал ее руку, при этом чувствуя себя очень неловко. Она стиснула мои пальцы настолько сильно, что мне стало больно. Когда игла вошла внутрь, пациентка сжала мою руку еще сильнее. Я испытывал странное, но теплое чувство связи с ней, страстно желая, чтобы сестра закончила свою работу побыстрее.

Когда процедура завершилась, пациентка осталась лежать с закрытыми глазами, держа меня за руку. Я видел, как она пытается успокоиться, а потом открыть глаза. Она вытерла слезы свободной рукой, посмотрела прямо на меня и облегченно сказала: «Спасибо». Затем она еще раз, но уже нежнее сжала мою руку и тут же отпустила ее. Моя рука тряслась от напряжения, но я почти этого не чувствовал.

Возможно, из-за того, что рано или поздно всем нам приходится сталкиваться с испытаниями (болью, страхом, сомнением и потерей доверия к своим телу и мыслям), при возникновении препятствий нам очень важно получать подтверждение того, что другие заботятся о наших чувствах и о происходящем с нами. В физическом присутствии других в моменты, когда нам больно или мы боимся, есть что-то помогающее и успокаивающее. Мы можем счесть слова другого человека неуместными или даже не обратить на них внимания, но прикосновение в знак поддержки – касание руки, плеча или даже объятие – помогают почти всегда (пусть и слабо). Для вторжения в личное пространство без приглашения нужна смелость. Но у нас есть отличная врожденная особенность: даже такое простое действие, как прикосновение, может передать доброту и любовь, поднимающие наш боевой дух.

Как показывать заботу

Я стараюсь по возможности запоминать уроки, которые мне дают пациенты. Это помогает, когда я не в состоянии найти слова поддержки, сталкиваясь с чужой болью. Я постоянно убеждаюсь, что сами слова поддержки, которые я могу найти, не так важны, как сообщение, которое они доносят до другого человека: мне не все равно и я забочусь о нем. Когда я – искренне гордящийся своей способностью находить не просто правильные, а волшебные слова, которые могут успокоить человека и привести к его просветлению, – все же не нахожу ничего подходящего, то тут же напоминаю себе, что поддержка проявляется не только в словах, но и в желании отнестись к проблемам других людей как к собственным. Главное – найти способ помочь другим поверить в то, что проблемы действительно можно решить.

Я сказал Бренде, что Чарльз, вероятнее всего, лучше отнесется к поддержке, чем к совету. Причем именно ее поддержке.

– А что во мне такого особенного? – спросила она.

– Никто не может поддержать нас так, как человек, прошедший через то же, что и мы.

Последний способ превращения яда в лекарство

Даже если мы не можем превратить поражение в победу, не растем как личность в результате проблем, мы можем всегда – всегда! – использовать свой опыт, чтобы поддержать других (особенно когда они сталкиваются именно с теми препятствиями, которые преодолели мы сами).

Например, если бы я удачно прошел экзамен в медицинском институте с первого раза, то у меня не было бы опыта, с помощью которого я мог бы поддержать других студентов, провалившихся на экзамене. Моя неудача и последующая победа стали тем ядом, который я мог раз за разом превращать в лекарство, чтобы подбодрить других. И моя победа поднималась на новые высоты.

В разговоре с Брендой я подчеркнул, что даже потеря мужа в прошлом способна ее поддержать. Она сама уже прошла то, с чем столкнулся Чарльз сейчас, и именно ее поддержка (показывающая, что пережить потерю супруга возможно) дала бы значительно больший эффект, чем поддержка других. Поэтому если бы она выразила Чарльзу сочувствие, сказала ему, что со временем все будет лучше, поговорила с ним о жизни после потери и рассказала, что сталкивалась с теми же проблемами, а потом легонько сжала его руку, то он принял бы ее слова без тени сомнения и получил от Бренды то главное и уникальное, что способна дать поддержка, – доверие.

– Это все равно что вы с другим человеком бежите по одной дороге, но вы далеко впереди и рассказываете ему о том, что видите сами и что увидит он, – сказал я. – Просто пройдите этот путь вместе с Чарльзом.

Когда я вновь увидел Бренду через полгода, она рассказала, что последовала моему совету. Чарльзу удалось постепенно преодолеть свои тяжелые чувства, связанные с уходом Рэйчел (точно так же, как это удалось Бренде после ухода Натана). А затем она с нескрываемой гордостью сообщила, что посоветовала Чарльзу то же, что когда-то предложил ей я. Она спросила его, не хочет ли и он стать волонтером в хосписе.

Я удивленно распахнул глаза.

– И что же он на это ответил?

Бренда сказала, что Чарльзу потребовалось время, чтобы принять эту идею. Однако в итоге он согласился, и они стали вместе посещать одного из ее смертельно больных пациентов (к тому моменту Бренда посещала уже трех человек). Через несколько недель после начала этой работы Чарльз, выходя вместе с Брендой из дома пациента, повернулся к ней и тихо сказал: «Спасибо, что спасли мою жизнь».

Глава 10
Соберите в кулак свою смелость

Мало что заставляет нас страдать так сильно, как страх. Это не просто препятствие на пути к обретению силы. Его можно считать настоящей противоположностью силе: ничто не ослабляет так, как он. Мы часто хотим жить без страха, но он все равно остается с нами, как и все эмоции, от которых никто и никогда не может освободиться полностью. Как и все эмоции, он сам по себе не хорош и не плох, однако он обретает черты блага или зла в зависимости от обстоятельств, в которых возникает, и действий, которые он заставляет нас совершать (или избегать). Например, страх может как повысить вероятность выживания (заставляя нас бежать из горящего дома), так и снизить вероятность успеха (мешая нашим попыткам освоить новый навык).

Преимущества страха

В идеале нам бы хотелось испытывать страх, только когда он для нас полезен. К сожалению, большинству пока не удалось освоить это искусство. Мы часто боимся, когда выбираем из двух зол. Мы не всегда можем понять, чего стоит бояться, а чего нет, но эволюция дала нам умение реагировать на любой страх так же, как на боль: избегать всего, что его вызывает.

Более того, поскольку страх кажется нам злом, когда мы не можем избежать вызывающих его событий, то мы часто его подавляем. Однако это редко приводит к нужному результату. Зачастую, как было описано в главе 6, в результате возникают еще большие проблемы, чем те, которые вызваны страхом^{261}. А вот признание страха часто, как ни странно, ослабляет его^{262}. К тому же оно снижает его влияние^{263}, тем самым давая нам возможность обрести смелость и способность что-то сделать, невзирая на страх. Таким образом, стремление стать смелым, а не бесстрашным, – не только более безопасно, но и более реалистично.

Как себя отвлекать

Это не значит, что обрести смелость легко. Как и все, что достойно внимания, это требует усилий, а также жизнеспособной стратегии. Например, вместо принятия страха мы можем попытаться отвлечься от него. Так, если мы боимся, что девушка откажет нам в свидании, мы можем представить себе удовольствие от какого-нибудь вкусного блюда. Если мы боимся мысли о том, что провалили экзамен, то можем подумать об отдыхе, запланированном на следующую неделю. Ожидая результатов биопсии, мы можем сосредоточиться на каком-нибудь интересном занятии. Именно эта стратегия как-то помогла одному моему пациенту, у которого я диагностировал рак легких.

Проверка на метастазы обнаружила в его печени небольшое уплотнение, напоминавшее при радиографическом исследовании доброкачественную кисту. Однако мы не были полностью уверены, что это не метастатическое поражение, поэтому решили провести биопсию. Из-за сильной загрузки лаборатории мы получили результаты только через неделю.

Через два дня после того, как были взяты пробы, пациент позвонил мне в панике: он боялся, что это уплотнение могло действительно оказаться новой опухолью. Он понимал, что если это действительно так, то его шансы на выздоровление равны нулю. Я предложил ему успокоительное (на что он с благодарностью согласился). Однако потом мы заговорили о том, как справиться с его беспокойством с помощью отвлечения.

– Отрицание происходящего имеет плохую и совершенно незаслуженную репутацию, – сказал я ему. Я отметил, что, согласившись на биопсию, он уже предпринял действия, необходимые для достижения положительного исхода. Поэтому мысли о раке не могут повысить его шансы на выживание.

Чтобы отрицание стало эффективным, я предложил ему сосредоточиться необычным способом. Вместо того чтобы абстрагироваться от того, что вызывало у него беспокойство, ему стоило активно задуматься над чем-то притягательным. В общем, действовать решительно. Мой пациент решил в следующие пять дней в ожидании результатов биопсии посмотреть три кинофильма, прочесть две книги и навестить любимую племянницу. И действительно, как рассказал он позже, он перестал думать о раке и смог управлять своим беспокойством (оказалось, что уплотнение – доброкачественная аденома печени, а через неделю после получения результатов ему удалили опухоль из легкого. И даже через три года после этого у него не наблюдалось рецидивов).

Исследования показывают, что 80 % страдающих от беспокойства не получают профессиональной помощи^{264}. Но, похоже, помощь им и не нужна – во многих случаях достаточно самостоятельно управлять проблемой^{265} (это не значит, что люди, страдающие от беспокойства, с которым они не могут справиться самостоятельно, должны отказываться от профессиональной помощи). Исследования показали, что даже такие простые действия, как дыхание через диафрагму, представление расслабляющих образов и медитация при прогулке способны снизить напряжение примерно на 45 % у некоторых из самых напряженных людей на планете – студентов-медиков третьего курса – при условии регулярных занятий^{266}.

Управлять страхом помогает и то, что мы часто забываем большинство событий нашей жизни. Можно просто остановиться и напомнить себе, что мы, скорее всего, забудем о проблемах в будущем (а значит, наверняка найдем способ преодолеть их или ужиться с ними).

Наконец, как показывают исследования, уровень беспокойства можно уменьшить с помощью снижения воспаления в мозгу. Давно известно, что беспокойство повышает производство воспалительных цитокинов^{267}, а эпидемиологические исследования показали связь низкого уровня в крови таких компонентов, как омега-3 полиненасыщенные жирные кислоты (обладающие противовоспалительным эффектом), с повышением риска социального расстройства^{268}. Однако главное подтверждение того, что снижение воспалительных процессов в мозге помогает снизить уровень беспокойства, – рандомизированный контролируемый тест, в ходе которого студентам-медикам давали примерно по 2,5 г эйкозапентаеновой кислоты и 0,03 г докозагексаеновой кислоты – ингредиентов, входящих в состав рыбьего жира. В результате уровень воспалительных цитокинов снизился у них на 14 %, а уровень беспокойства – на 20 %^{269}.

Панические атаки

Серьезная паническая атака отличается от беспокойства так же, как стакан воды от океана. Адреналин управляет телом человека, готовя его к ответной реакции «бей или беги» и создавая ряд физических последствий: потливость, сердцебиение, головокружение и тремор. В результате сосредоточенность и даже рациональное мышление становятся практически невозможными. В сущности, люди, регулярно страдающие от панических атак, часто говорят: в эти минуты им кажется, что они вот-вот умрут.

Именно так чувствовал себя и я во время единственной своей панической атаки. Тогда я был студентом-первокурсником и сдавал первый семестровый экзамен по биохимии. Я помню, как открыл материалы для теста, прочел первый вопрос и подумал, что вообще не понимаю, о чем речь. Поэтому я перевернул страницу, прочел второй вопрос – и снова ничего не понял. Я прочел все семь вопросов, каждый раз надеясь, что найду ответ, пока не дошел до последнего и не понял, что вообще ничего не знаю.

Раньше такого со мной никогда не случалось. Я понял, что впервые в жизни могу провалить экзамен. Я вспотел, сердце колотилось. Я оглядел комнату в панике, тяжело дыша. Голова сильно кружилась.

Мой лучший друг, сидевший рядом, заметил мое состояние и прошептал:

– Что случилось?

– Я не могу ответить ни на один вопрос, – ответил я.

– А ты попробуй, – настаивал он.

Мне показалось, что я в смертельной опасности, и я начал бороться с желанием выскочить из комнаты.

– Успокойся, – сказал он. Но его слова не помогли.

Практически всегда панике предшествует мысль (хотя мы часто о ней не помним). Например, о том, что боль в груди отдается и в левой руке, или что самолеты иногда падают, или что мы не можем ответить ни на один вопрос на экзамене по биохимии. Но когда в итоге мы убеждаем себя в том, что оказались в опасной ситуации, из которой нет выхода, возникает множество физических симптомов, характеризующих состояние паники. В результате мы убеждаем себя, что с нами что-то не так и мы умрем. Такой страх только усиливает физические симптомы, а они, в свою очередь, укрепляют страх и убеждение, что мы в смертельной опасности. Как итог – жуткая паника.

Мы могли бы попытаться сосредоточиться не на физических симптомах, а на возможных последствиях неспособности выкарабкаться из затруднительного положения. Запаниковав во время экзамена, я не думал, что нахожусь в физической опасности. Скорее я считал, что если провалю экзамен, то не смогу сдать сессию и вылечу из университета. Тогда я не смогу стать врачом, а если так – что мне делать? Несмотря на всю свою иррациональность, эта последняя мысль – об отсутствии будущего – тут же преобразовалась в высокую вероятность провала и никак меня не отпускала. Она парализовала мой мозг, наполнив меня ужасом и разбудив во мне панику.

Для купирования панической атаки часто необходимо медикаментозное вмешательство. Но при сильном беспокойстве полезен ряд нефармакологических техник. Пациенты, страдающие от постоянных панических атак, рассказывают, что сам факт наличия медикаментов часто устраняет потребность в их использовании. Они в курсе, что таблетка не поможет им решить проблему, но сможет смягчить ужасные чувства, стимулирующие дальнейшее развитие негативных эмоций. И все благодаря знанию о том, что человек способен контролировать свои чувства.

Вторая техника подавления беспокойства включает оценку его тяжести в каждый момент. Мало что способно навести порядок в нашем состоянии быстрее, чем пауза и оценка реакции на происходящее. Иными словами, мы не только испытываем какие-то чувства, но и наблюдаем за тем, как их испытываем^{270}. (Представьте себе, насколько сильный эффект произведут во время занятий сексом слова партнера: «Ну и как тебе происходящее по шкале от 1 до 10?») При должном уровне самоконтроля мы быстрее поймем, что испытываем беспокойство, и сможем отреагировать на это до того, как утратим контроль над ситуацией^{271}.

Третья техника предполагает изучение и корректировку ошибочных мыслей, вызывающих панику. Например, большинство мыслят образами, а не статистическими данными^{272}. Мы воспринимаем частоту возникновения событий на основании не статистики, а легкости, с которой можем вспомнить примеры их возникновения. Узнав из новостей об авиакатастрофе, мы поверим, что вероятность падения самолета, в котором нам предстоит лететь, выше, чем на самом деле. А если наш друг рассказывает об осложнениях после хирургической операции, то решим, что частота их возникновения выше, чем показывает статистика. Научившись использовать статистическое мышление для более точной оценки истинной вероятности несчастий (и поверив в это мышление), мы не будем паниковать из-за маловероятных событий.

И наконец, мы можем ужиться с тем, чего боимся, путем осознанного и многократного повторения опыта, связанного с ним. Удовольствие от самых приятных вещей снижается от частого повторения, а пугающие нас стимулы становятся менее страшными, если мы сталкиваемся с ними часто^{273}. Например, если мы боимся ездить в лифте, то можем смотреть на фотографии лифтов, пока не перестанем бояться. Затем можно постоять в нескольких метрах от закрытого лифта. Потом – встать прямо перед лифтом. Дальше – встать перед лифтом с открытыми дверями. После этого можно войти в лифт в сопровождении другого человека или даже прокатиться вместе с ним. Затем проехать с ним с первого до последнего этажа. Потом в одиночку. Такая десенсибилизация позволяет контролировать не только простые фобии, но и более сложные вроде социального беспокойства (вот почему, когда мы заставляем себя приглашать девушек на свидания, у нас постепенно снижается страх, связанный с этим)^{274}.

В итоге я провалил экзамен по биохимии, но не вылетел из университета. Я пересдал его, получив высокую оценку. Этот опыт дал мне ценные уроки, и главный из них – мозгу нельзя доверять. Даже в отсутствие поводов и при незначительных угрозах он боится худшего из возможных исходов.

Последний вариант требует (как ни парадоксально) представить себе худший из возможных исходов. Задавая себе детальные вопросы о том, как может выглядеть наше бедствие в будущем, мы часто понимаем, как с ним справиться. И страх отступает. Предчувствуя проблемы, мы склонны представлять свое будущее только как череду негативных последствий^{275}, не учитывая, что в нем будет и хорошее^{276}. Мы не можем признать, что никакие бедствия не будут влиять на нас так сильно или так долго, как мы предсказываем^{277}. Проиграв в голове худший сценарий (максимально детально), мы можем представить себе и другие события, которые будут занимать наши мысли в будущем. Как показывают исследования, мы постепенно начинаем верить в то, что наше будущее окажется не таким плохим, как мы думаем^{278}.

Страх смерти

Страх смерти – основа всех страхов. Он легко лишает нас сил и делает бесполезными все наши стратегии по борьбе с другими страхами. Знание о будущей смерти настолько болезненно, что большинство из нас используют для его отрицания (сознательно или не совсем) все возможные когнитивные уловки. Некоторые навыки лучше подходят для борьбы с неотвратимостью смерти. В результате у людей возникают разные реакции на факт их будущего ухода. Например, многие не верят, что они когда-нибудь исчезнут, что их уникальная личность никогда не вернется в этот мир, и в результате избавляются от страха смерти. На другом краю спектра находятся люди, живущие в постоянном ужасе от того, что каждый день может стать последним. Они не могут нормально жить, зная, что когда-нибудь умрут.

Третьи колеблются между крайностями. Как и многие другие, я почти всю жизнь не оценивал смерть эмоционально, пока не столкнулся с ее угрозой. Как-то раз во время обеда воскресным днем в январе 2007 года у меня появились умеренная боль в животе и общее недомогание. Поначалу боль возникла в центре живота чуть выше пупка, однако в течение дня постепенно сместилась вниз и вправо. Я даже подумал, что у меня приступ аппендицита. К вечеру боль утихла, и я забыл об этой проблеме: раньше я не слышал, чтобы приступ аппендицита проходил сам собой, без хирургического вмешательства. Но, помня, что врач хорош, только когда лечит других, а не самого себя, утром следующего дня я попросил одного из коллег-терапевтов осмотреть меня. Тот обнаружил неприятное уплотнение в правой нижней части живота и назначил КТ-сканирование. К нашему общему удивлению, оказалось, что у меня действительно развивается острый аппендицит. В тот же день я повидался с хирургом, который дал мне антибиотики и сказал, что через два дня проведет лапароскопическую аппендэктомию. Операция прошла хорошо, и я вернулся домой в тот же день – с раздутым животом, но минимумом дискомфорта.

Однако в три утра я проснулся с сильной рвотой и в какой-то момент даже ненадолго потерял сознание. Запаниковав, моя жена вызвала скорую помощь. Меня отвезли в больницу, где мне диагностировали анемию. Хирург обнаружил у меня внутрибрюшное кровотечение и начал отслеживать состояние эритроцитов каждые несколько часов, надеясь, что кровотечение прекратится само собой. После полудня стало ясно, что надеяться на это не стоит. Меня снова перевезли в операционную, где из моего живота было выкачано примерно полтора литра крови. Я потерял за 16 часов почти половину своей крови.

Через несколько дней состояние стабилизировалось, силы вернулись, и меня отправили домой – несколько похудевшего, но получившего изрядную долю чужой крови. Тремя неделями позже мы с женой отправились в Мексику в короткий отпуск (мы запланировали съездить в Кабо-Сан-Лукас еще до того, как я заболел), провели три дня на пляже, а затем я полетел домой.

Через два дня после возвращения у меня началась диарея. Поскольку во время пребывания в Мексике я пил только бутилированную воду, то подумал, что у меня вирусный гастроэнтерит, который обычно проходит сам через несколько дней. Однако как-то вечером я испытал внезапную боль в правой половине груди. Я позвонил врачу, тот попросил меня немедленно вернуться в больницу для сканирования. Оказалось, что в одном из моих легких возник большой сгусток крови (эмболия). Меня тут же отвезли в реанимацию и подключили к капельнице с внутривенным антикоагулянтом, не позволявшим еще одному сгустку начать путешествие по легким и убить меня. К счастью, на этот раз мое пребывание в больнице не было связано с новыми эксцессами, лечение ограничилось оральным коагулянтом.

Диарея не прошла и через неделю, поэтому образец моего стула была направлен в лабораторию для анализа на clostridium difficile (бактериальный организм, вызывающий инфекционный колит при принятии определенных антибиотиков). Результат оказался положительным (вследствие действия антибиотиков, которые мне давали перед первой операцией), поэтому я начал принимать другой антибиотик. У меня возникла аллергическая реакция на этот препарат, и я переключился на другое лекарство. В течение недели диарея прекратилась.

Однако вернулась тошнота, а вместе с ней – ужасное беспокойство. Я никак не мог понять, что же со мной происходит. Я проклинал свой ум медика, подбрасывавший названия ужасных болезней, которые могли возникнуть в моем организме. Я позвонил терапевту, тот выслушал рассказ о моих симптомах и предположил, что тошнота может быть вызвана беспокойством. Эта идея не приходила мне в голову: я считал, что беспокойство возникало в результате тошноты, а не было ее причиной, однако был готов признать, что мой коллега прав. На следующий день я поговорил с психиатром, который диагностировал у меня умеренный посттравматический стресс.

Вера в свою смертность

Меня удивляют люди, утверждающие, что не боятся умирать. Большинство из них уточняют, что боятся умереть болезненно, но их не пугает то, что в какой-то момент они уйдут. Я могу представить себе, что кто-то в силу юного возраста или религиозных убеждений искренне думает так, но мне всегда казалось, что они просто прячут свой страх и не готовы его обдумать.

Разумеется, я и сам часто думаю о смерти. Мне нравится жить, я не хочу уходить. Я открыто разговаривал о своем страхе смерти с любым, кому была интересна эта тема, но редко по-настоящему чувствовал страх. Каждый раз, когда я пытался задуматься о собственном уходе и представить себе мир, где меня нет, я испытывал страх – настолько сильный, что мозг просто отключался. Мое воображение и идея смерти казались мне двумя магнитами одинаковой полярности, отталкивающимися друг от друга, невзирая ни на что.

Однако истинная важность моего отрицания не была для меня очевидной, пока мне не поставили диагноз посттравматического стрессового расстройства. Беспокойство, возникшее у меня после этого, отличалось от того, что я испытывал прежде. Оно мешало мне жить. Мне стало понятно, что два столкновения с реальной возможностью умереть лишили меня способности верить в то, что я никогда не умру. Одно дело – осознавать неминуемость смерти, и совсем другое – поверить в это. Чем-то это похоже на то, что вы, с одной стороны, знаете, как работают законы гравитации, а с другой – теряете сознание от страха, стоя у края крыши высотного здания. Болезнь заставила меня понять, что во мне нет ничего уникального (хотя в глубине души я всегда верил в свою особость). Я, как и остальные, – просто кусок мяса, который рано или поздно протухнет.

Я почувствовал себя как одна из моих давних пациенток, Рита, которая на протяжении всего нашего знакомства панически боялась смерти и требовала (как маленький ребенок) постоянных подтверждений того, что все будет хорошо. Каждая простуда казалась ей онкозаболеванием, каждый приступ боли в груди – сердечным приступом, а бессонница означала, что она умирает. Несмотря на постоянное употребление антидепрессантов и препаратов, снижавших беспокойство, она продолжала испытывать страх, настолько сильный, что иногда не могла выйти из дома. В общем, беспокойство делало ее безутешной и превращало ее жизнь в безрадостный кошмар.

И теперь я понял ее, как никогда раньше. Как и у нее, страх смерти просыпался во мне при малейших реакциях организма. Небольшое напряжение в груди, сыпь на руках или тремор пальцев – и я ощущал ужас. И хотя я понимал, что такая реакция избыточна, каждый новый симптом заставлял мой мозг доктора судорожно делать ужасающие выводы. Теперь я, как никогда раньше, знал, что со мной действительно может случиться плохое.

Я всегда считал, что разрушение иллюзий дает счастье, а не отнимает. Однако теперь появилось исключение: я страдал от своего знания так же сильно, как и после разрыва отношений со своей первой подругой. Честно говоря, когда я отрицал смерть, то был счастливее. К счастью, мое беспокойство постепенно сошло на нет, я снова научился обманывать себя и верить в свою исключительность. Я решил, что благодаря комбинации удачи и правильного поведения смогу отсрочить смерть надолго. Мои мысли (и беспокойство) по этому поводу исчезли, как голова черепахи под панцирем.

Однако я счел этот результат неудовлетворительным. Теперь у меня вызывали волнение даже незначительные травмы или симптомы, которых я раньше просто не замечал. И хотя казалось, что мое эмоциональное восприятие своей смертности скрылось глубоко, я помнил, как зависим от него.

Я хотел чем-то помочь и Рите, которая боролась со своим беспокойством с 1996 года, когда у нее случился сердечный приступ. Поначалу кардиолог прописал ей успокоительное, однако лекарство не помогло, и он направил ее ко мне. Поразившись тому, насколько силен у Риты страх смерти и насколько ужасной стала ее жизнь, я увеличил дозу препаратов, добавил еще один и направил ее к психиатру. Тот прописал ей антидепрессанты и сеансы психотерапии.

Однако ни лекарства, ни терапия не помогали. Психиатр начал экспериментировать с разными видами медикаментозного вмешательства, и мы все надеялись, что благодаря новым лекарствам состояние Риты улучшится. Увы. Каждый раз, когда я видел ее и спрашивал, как у нее дела, ее ответ был одним и тем же: «Я постоянно боюсь. И я не знаю, как смогу это вынести».

Я использовал все известные мне нефармакологические стратегии. Когда мне показалось, что сочувствие ухудшает положение, я сменил тактику и начал давить на нее, чтобы она начала бороться с причинами и проявлениями своего страха. Я предложил ей оценивать степень своего страха в каждый момент, чтобы хотя бы немного вывести ее из состояния полной включенности. Но через некоторое время она сказала, что ей сложно делать такое в одиночку и это не дает ей облегчения. Когда я предложил ей заняться чем-нибудь интересным для нее, чтобы отвлечься, она сказала, что у нее нет никаких увлечений. Я даже начал демонстративно выражать нетерпимость к ее нытью (фразам вроде «Я буду жить?»). Я делал это не для того, чтобы справиться с разочарованием (довольно сильным), а чтобы исключить любое потакание ее поведению. Но и это не помогло, что было совсем неудивительно.

Муж Риты начал угрожать ей разводом. Разумеется, это повысило уровень ее беспокойства и со временем привело к серьезной агорафобии^[21]. Вскоре она отказалась вообще выходить из квартиры, даже для встреч со мной. Она, плача, рассказала мне по телефону, что одиночество пугало ее еще сильнее, чем смерть (она понимала, что пребывание дома усиливает ее изоляцию, однако не осмеливалась выйти наружу). Не зная, что делать, я предложил звонить ей каждый день до тех пор, пока у нее не найдутся силы для визита в клинику. Однако ни один из наших разговоров и ни одно из моих предложений – в том числе практики нитирэн-буддизма, которыми она пыталась заниматься в течение нескольких месяцев, а затем бросила – так и не привели к заметному эффекту.

Я звонил ей каждый день на протяжении года. А потом у нее случился удар.

Идея смерти

Наша привязанность к жизни настолько сильна, что мы сосредоточиваемся исключительно на ее защите, когда возникает угроза. Но жизнь не может защитить от смерти. Мы можем только думать о своей смерти или отрицать ее, либо игнорируя факты, либо веря в то, что доказать невозможно, в том числе реинкарнацию – жизнь после смерти. Стратегия отрицания в принципе эффективна, но не помогает устранить страх смерти (особенно в наши дни). Развитие медицинских технологий существенно снизило вероятность внезапной гибели. Поэтому мало кто умеет самостоятельно и эффективно противостоять страху смерти.

Ирвин Ялом в книге «Вглядываясь в солнце» описывает третью возможность. С помощью сознательного и прямого противостояния страху смерти мы можем повысить степень решимости жить хорошо. Четкое осознание смерти помогает отказаться от напрасной траты времени на дела, для которых мы не подходим или в которых не заинтересованы, но участвуем из чувства долга или вины. Помня, что наша жизнь конечна, мы можем сосредоточиться на том, что даст нам подлинное счастье, – на отношениях и помощи другим. По мнению Ялома, хотя сама смерть нас разрушает, идея смерти может нас спасти^{279}.

Возможно, он прав. Многие люди, побывавшие на пороге смерти, очень изменились. У них появились новые ценности и новая манера поведения, делающая более полной и счастливой жизнь их самих и окружающих. Но у других, оказавшихся в аналогичной ситуации, отмечались неприятные последствия: посттравматическое стрессовое расстройство, беспокойство и депрессия.

С чем же связана такая разница в результатах? Возможно, с действием тех же факторов, что определяют изменения в человеке в ответ на другие, менее жесткие травмы. В одном исследовании родителей, воспитывавших детей с синдромом дефицита внимания и гиперактивности (СДВГ), родители с максимальным значением параметра «эмоциональный интеллект», настроенные оптимистично и воспринимавшие проблемы как задачи, а не угрозы, чаще всего демонстрировали высокий личностный рост в ответ на напряжение^{280}. В исследовании жительниц Китая, страдавших от рака груди, участники, верившие, что в их заболевании есть нечто положительное (яд может быть превращен в лекарство), демонстрировали высокий личностный рост после постановки диагноза^{281}.

Проблемы воспитания детей с СДВГ можно преодолеть. Рак груди можно вылечить. Но помогает ли эмоциональный интеллект и оптимизм в борьбе с проблемой, которая не может быть решена, – такой как смерть?

Лекарство для других

Согласно Ялому, ответ может заключаться в применении эмоционального интеллекта и оптимизма для превращения яда в лекарство, но не для нас, а для других. Несколько лет назад выпускники медицинского университета пригласили меня на торжественный ужин, посвященный окончанию учебы. Туда также была приглашена одна моя бывшая коллега, которой поручили прочесть речь. Она начала с рассказа о своем бывшем наставнике, который как-то сказал ей: «На тебя всегда кто-то смотрит». Поначалу это показалось ей странной шуткой, однако позже она поняла эту мудрость и объяснила ее собравшимся. Мы все – примеры друг для друга, и наше поведение может сильно повлиять на поведение окружающих, особенно тех, кто обращается к нам за новым знанием. «Поэтому, двигаясь вперед по своему пути, – сказала она, – помните, что время от времени нужно оглядываться и понимать, что кто-то идет за вами».

Внезапно я понял, что она описывает концепцию волнового эффекта Ялома. Сам он пишет о ней так: «Каждый, сам того не осознавая, распространяет вокруг себя концентрические круги влияния, которое может затрагивать других на протяжении многих лет, из поколения в поколение. Оно, в свою очередь, передается от одних людей к другим, как рябь на поверхности пруда. Колебания продолжаются, и даже когда мы уже не можем их видеть, они идут на наноуровне»^{282}. Ялом проводит важное различие между надеждой на сохранение нашего «я» после ухода из жизни (которую считает бесполезной попыткой, обреченной на поражение) и уходом, позволяющим «оставить что-то из нашего жизненного опыта»^{283}.

У каждого есть конкретное, но парадоксальное самоощущение, чувство «я»: ядро, находящееся в голове на фоне периферийных сущностей, замкнутых в небольшом пространстве. Именно к нему мы привязаны, и поэтому боимся исчезнуть после смерти. К сожалению, именно эту сущность нам всем суждено потерять.

Ялом утверждает, что мы можем получить многое, задавая себе вопрос о том, что еще мы можем считать уникальным «мы», помимо внутреннего ощущения сущности. Например, наша личность может проявляться и в мудрости, накопленной нами и выражающейся в нашем поведении (причем еще глубже, чем наше субъективное восприятие себя). В конце концов, разве не определяемся мы в мышлении других людей – да и в своем собственном – тем, что мы делаем? Разве не проявляются в нашем поведении самые глубокие убеждения, делающие нас еще более неповторимыми, чем внутреннее ощущение уникальности?

Наше поведение по отношению к окружающим не просто делает их объектами наших действий. Они получают от нас уроки, иногда сами того не осознавая. Почему мир, как утверждает Стивен Пинкер в своей книге «Лучшее в нас», становится все менее жестоким^{284}? Только потому, что моральный прогресс отдельных личностей смог повлиять на людей и целые поколения.

Возможно, нам предстоит еще долгий путь, прежде чем мы скажем, что смогли создать по-настоящему справедливое и мирное общество. А значит, части нашей личности, с которыми мы вынуждены расставаться, еще важнее. Не стоит думать, что, сосредоточившись на воспитании своих детей или общении с близкими, мы влияем только на них. Мы нечасто получаем от окружающих обратную связь о том, насколько осмысленно мы влияли на их жизнь, и еще реже – о том, как в результате они начали воздействовать на жизнь других. Но этот эффект реален и довольно значителен. Доброе слово, сказанное незнакомцу, может не просто распространиться, подобно кругам по воде, но и создать силу океанского прилива. Однако мы этого не знаем. Иногда сообщение о нашем поведении может дойти до какого-то человека в тот момент, когда он больше всего готов его воспринять. А благодаря тому, что влияние людей может распространяться на всех, с кем они взаимодействуют, мы все способны внести свой вклад в изменение будущего нашего мира. Как однажды сказал мне приятель-буддист: «Движение за мир во всем мире будет продолжаться с твоим участием или без него. Вопрос только в том, какой вклад хочешь внести ты».

Я подумал, что моя бывшая коллега хочет донести до выпускников одну важную мысль: влияя на других, мы делимся с ними частичкой своей личности. Когда она закончила выступление и сошла с подиума, ее муж, сидевший рядом со мной, наклонился ко мне и сказал с улыбкой: «А знаете, кто сказал ей о том, что на нее всегда кто-то смотрит? Вы».

Наше ощущение себя

Утверждение о том, что мы живем и после смерти благодаря влиянию наших действий на других, справедливо. Но это не помогло Рите избавиться от беспокойства. Она оправилась от удара, но из-за необходимости задуматься о своей смерти еще больше привязалась к ощущению себя как личности.

И я не могу ее винить. Когда я сам заболел, а мое беспокойство по поводу смерти достигло пика, я тоже не стремился жить более полной жизнью; это был своего рода паралич. И хотя я смог объяснить Рите ценность волнового эффекта, вера в его важность не могла успокоить даже меня самого. По сути, мой страх смерти (хотя и гораздо менее выраженный, чем у нее) так никуда и не исчез, несмотря на все старания. И именно он подтолкнул меня к нитирэн-буддизму.

Поначалу он привлекал меня, поскольку убеждал в реальности просветления. Там была истина, помогавшая объяснить природу действительности и моих связей с ней. Я мог бы построить новую жизнь, полную нерушимого счастья. Однако поначалу я решил заняться этой практикой, поскольку считал, что она поможет мне освободиться от страха смерти.

Как-то раз я почувствовал, как это может выглядеть на практике. Вернувшись домой после первого года в колледже, я сидел в спальне и смотрел в окно на деревья, качавшиеся от ветра. И вдруг я понял, внезапно и необъяснимо, что ощущаю тесную связь со всем, что меня окружает. Я захотел творить благо и дарить всем любовь. Мне казалось, что я – не просто физическая оболочка, а то, что я считал собой, было всего лишь личностью, заключенной внутри другой личности. Чем-то я напоминал себе героя повести Альфреда Элтона Ван Вогта^[22] «Жизненная сила», который, к своему немалому изумлению, обнаруживает, что он – не человек с коэффициентом умственного развития (IQ) на уровне 110, а только оболочка для инопланетянина с IQ 1200, «актер, полностью слившийся с исполняемой ролью, но спектакль окончен: ты теперь один в своей артистической уборной смываешь грим с лица; твое настроение, навеянное игрою в этом спектакле, все дальше уходит, уходит, уходит…»^{285}. В тот момент я воспринимал смерть как что-то естественное, как закат солнца. А затем, как описывали многие другие люди, испытавшие схожий опыт, это ощущение исчезло.

Память об этом не смогла полностью защитить меня от сильного страха, с которым я столкнулся через двадцать лет. Но недавние исследования показывают, что иногда это возможно. Исследователь Чарльз Гроуб с коллегами давал галлюциноген двенадцати пациентам с онкологическим заболеванием в серьезной стадии. Цель эксперимента состояла в пробуждении у них впечатлений, схожих с теми, что я испытал в юности. В результате их беспокойство снизилось почти на 30 % (по данным психометрического тестирования), и этот эффект длился почти полгода после принятия препарата^{286}. И хотя нельзя исключать и влияния иных лекарств, в ходе еще одного исследования 94 % участников, получавших этот галлюциноген и испытавших (опять же по данным психометрического тестирования) «полноценный» мистический опыт, оценили его как самое важное событие в их жизни. Позже почти все они говорили об этом опыте как об основной причине их постоянно повышавшегося ощущения благополучия^{287}.

Главный вывод исследования не в том, что лекарства такого рода могут обеспечить путь к просветлению, а в том, что жизнь с постоянным и непростым восприятием глубоких внутренних взаимосвязей может потребовать регулярной практики и способности взаимодействовать с миром без галлюциногенных искажений. Исследование показывает, что даже краткие мистические ощущения могут влиять на наш уровень страха в долгосрочной перспективе. Даже при краткосрочном отключении от привязанности к собственной личности взгляд на себя как часть целого оказывает сильное успокаивающее воздействие.

Не всегда ясно, в чем причины такого спокойствия: в самом мистическом опыте или в вере в жизнь после смерти, возникающей из-за него. Многие люди, столкнувшиеся с этим (в частности после употребления наркотиков), решили, что жизнь бесконечна, поэтому больше не боятся смерти. Те, у которых нет подобной веры, часто говорят мне, что боятся смерти. Остался этот страх и у меня.

Реальность или состояние мыслей?

Но даже если у нас и есть вера, снижающая страх смерти, можно ли на нее полагаться? Разумеется, наш мозг может сформировать любое ощущение, в том числе просветление. Нет никаких объективных и однозначных оснований полагать, что новое восприятие адекватно отражает реальность. Оно может возникать из-за того, что наш мозг просто хотел оказаться в оптимальном для себя состоянии. Мы этого не знаем наверняка.

Однако все это не имело для Риты никакого значения. Она уже попробовала нитирэн-буддизм – безуспешно. Я не был готов предложить ей лечение с помощью галлюциногенов (или контролировать его ход) и понял, что вряд ли смогу помочь ей справиться с беспокойством. Тем не менее я решил сделать все возможное, чтобы решить ее проблему.

Однако при ее следующем визите я был приятно удивлен, обнаружив, что впервые за все время нашего знакомства беспокойство Риты немного снизилось. Ушли и обычные трагичные рассказы о том, что она может скоро умереть или что ее муж не хочет быть рядом с ней. Обсудив несколько незначительных жалоб, я заметил, что она менее обеспокоена, чем обычно, и спросил, в чем причина.

Она ответила, что ее сын потерял работу и вернулся к ней с мужем. Когда же я спросил, почему несчастье сына снизило ее волнение, она ответила, что рада не тому, что сын стал безработным, а тому, что он может проводить с ней больше времени. Я отнесся к ее объяснениям скептически, но не мог не отметить, как полезна радость для подавления страха. Я беспокоился, что такое освобождение от страданий не продлится долго, однако был рад тому, что оно все же наступило.

Через неделю произошло еще одно неоднозначное событие: Рита переходила дорогу рядом с домом, и ее сбил автомобиль. Врач отделения неотложной помощи, куда она поступила, сказал мне, что ее привезли без сознания, со сломанной ногой и поврежденным легким. Ее поместили в реанимацию и подключили к аппарату искусственной вентиляции легких.

Придя к Рите в больницу на следующий день, я увидел, что она уже в сознании, не пользуется аппаратом и активно общается с мужчиной, сидящим на стуле рядом с ее кроватью.

– Доктор Ликерман! – воскликнула она, когда я заглянул в палату. – Заходите! Это мой сын Джереми. Джереми, это доктор Ликерман.

Мы поздоровались, и Джереми сказал:

– Мы как раз говорили с мамой, как бы побыстрее забрать ее отсюда.

Я покачал головой.

– Придется спросить об этом ее лечащего врача. Я просто посетитель и хотел убедиться, что с Ритой все в порядке.

– Да, все хорошо, – сказала Рита и махнула рукой. – Не беспокойтесь. Я совсем скоро отсюда выйду.

Я ошеломленно взглянул на нее. Куда делась боязнь медицинских процедур, страдания от возможных фатальных осложнений и смерти в одиночестве на стерильной больничной койке? Я попытался найти следы беспокойства, прячущегося за безмятежностью, но так и не нашел их. Я ожидал, что Рита будет ждать от меня привычных утешений, но она вообще на меня не смотрела. Все ее внимание было приковано к сыну.

Согласно теории самосбывающихся пророчеств в области социального взаимодействия, ожидания определенного поведения от других изменяют и наше поведение, причем так, что оно заставляет этих людей соответствовать нашим ожиданиям. Это было наглядно продемонстрировано в исследовании Марка Снайдера и его коллег. Они выбрали случайным образом 51 студента мужского пола, а затем показали каждому одну из восьми фотографий девушек (ранее другие мужчины оценили четырех из них как привлекательных и еще четырех как непривлекательных). Исследователи попросили участников поделиться первыми впечатлениями. Подтвердив результаты предыдущих исследований, согласно которым мужчины ожидали, что привлекательные женщины будут приятнее в общении, чем непривлекательные, исследователи попросили мужчин поговорить по телефону (чтобы они не могли видеть, с кем говорят) с теми, фотографии кого они видели. Участникам эксперимента было неизвестно, что никого из тех, с кем они беседовали, не было на фотографиях. Когда наблюдатели в рамках слепого теста оценивали записи разговоров, то оказалось, что мужчины, говорившие с женщинами, которых считали привлекательными (и, соответственно, более приятными в общении), сами проявляли большую теплоту, чем те, кто общался с женщинами, которых они считали непривлекательными (и от которых не ждали теплоты). Это наглядно показало, что ожидания мужчин повлияли на их поведение. А главное, даже наблюдатели считали (в рамках слепого теста) более приятным стиль женщин, которых участники эксперимента назвали привлекательными. Иными словами, ожидания мужчин в отношении женщин определили их поведение в беседе с ними, а это, в свою очередь, определяло и отношение женщин^{288}.

Другие исследования показывают, что когда мы ведем себя в соответствии с ожиданиями других, мы усваиваем эти ожидания и чаще повторяем аналогичное поведение в будущем^{289}. Но этим дело не ограничивается. Мы также склонны приписывать такое подведение не предыдущим ожиданиям других, а нашему собственному желанию, особенно если многие подтверждают это в разных ситуациях^{290}. Иными словами, если наши родители, учителя и друзья считают нас безнадежными или беспомощными, мы сами начинаем в это верить и становимся именно такими.

Можно сказать, что на наше поведение влияет не только наша личность, но и окружение. Замечали ли вы, что ведете себя по-разному с родителями, детьми и руководителем? Мы состоим из множества личностей, и то, какую из них мы выбираем в каждый момент, определяется не только нами, но и окружающими (причем в неменьшей степени).

Это показывает, что мы реагируем на разных людей по-разному. И поскольку большинство из нас проводят большую часть времени в компании других, реакция играет определяющую роль в нашем поведении. Я не утверждаю, что здесь неважно, какими мы хотим быть. Но факт присутствия других часто вынуждает нас подавлять эти желания. Как часто, например, мы хотим быть любящими и добрыми к супруге, но испытываем неприятные ощущения из-за отсутствия благодарности с ее стороны? А как часто мы хотим быть веселыми и дурашливыми в общении с детьми, но раздражаемся и злимся из-за их истерик?

Наше окружение влияет на нас куда сильнее, чем нам кажется. И это результат не их сознательных действий, а следствие того, что они такие, какие есть. Однако и мы сами на них воздействуем: влияем на себя, действуя на окружающих. По сути, в результате взаимодействия двух людей возникает третий – совместная личность, результат рекурсивного влияния каждого из них друг на друга.

Разумеется, эта личность очень гибка. При первой встрече двух людей происходит общение их личностей, типичных для определенной ситуации. Руководитель и подчиненный выступают в ролях «дальновидного лидера» и «ответственного работника», а мужчина и женщина общаются, например, как «харизматичный соблазнитель» и «обольстительница», и т. д. Однако отношения постепенно развиваются. В какой-то момент руководитель может понять, что пытается противостоять личности работника, разочарованной собой. Мужчина может проявить большую заинтересованность, а женщина – скромность (или ответный интерес). Еще через некоторое время у мужчины могут проявиться отстраненность, а у женщины – апатия.

Таким образом, личности, которые другие проявляют в общении с нами, а мы – во взаимодействии с ними, со временем меняются. Иногда для этого требуется лишь незначительное изменение в связке «действие-реакция»: например, мужчина перестает говорить женщине, что любит ее, а она решает, что он ее разлюбил. А затем, через месяцы или даже годы, личности, которые проявляются в общении, ни в чем не совпадают с изначальными и часто оказываются совсем не такими, какими бы мы хотели.

Поскольку окружение больше контролирует наши чувства, чем мы сами (и мы лучше контролируем то, что чувствуют они), нам нужно взять на себя ответственность за те личности, которые проявляются в них при общении с нами (если только мы сами хотим наслаждаться теми личностями, которые проявляем во взаимодействии). Если, например, мы хотим проявлять доброту к другим, то нам нужно понять, как они вызывают у нас эту реакцию и как воздействовать на них, чтобы они стали это делать. А если мы хотим быть смелыми, то должны определить, какие действия других вызывают у нас смелость и как стимулировать их к таким действиям. Если мы хотим стать лучше (той личностью, которая нравится нам больше остальных), стоит прежде всего нацелиться на то, чтобы помогать окружающим проявлять их лучшие черты.

Глядя на Джереми, выходящего из палаты матери, я размышлял о том, что нам следует окружать себя людьми, само присутствие которых делает нас лучше. Я вспомнил фильм «Лучше не бывает»^[23], в котором героиня в исполнении Хелен Хант помогла персонажу Джека Николсона (а тот сделал ей комплимент: «Вы заставляете меня стать лучше»).

Я задумался о том, как мое присутствие воздействовало на Риту. Она могла адресовать мне все свои жалобы и ждала от меня помощи. Неудивительно, что ее взаимодействие со мной пробуждало слабейшую и испуганную часть ее личности.

– Как у вас дела на самом деле? – спросил я.

– Я в порядке, – ответила она.

Было понятно, что она хочет убедить меня в этом. Но я видел, что она пытается подавить страх, что, с учетом ее поведения в прошлом, можно было считать поистине героическим поступком. Я взял ее за руку.

– Рита, вы выйдете отсюда совсем скоро.

Она сжала мою руку.

– Я все понимаю, – улыбнулся я.

– Так кто же кого здесь подбадривает? – она улыбнулась в ответ, но потом нахмурилась. – Вы думаете, он беспокоится? – спросила она и уставилась на дверь.

Я с любопытством взглянул на нее.

– Какой бы сын не беспокоился?

– Я не хочу, чтобы он беспокоился, – ответила она. Ее подбородок задрожал, а голос осекся из-за нахлынувших эмоций. – Я бы не хотела… чтобы он жил так же, как я.

Я снова сжал ее руку и сел поближе. А потом спросил:

– Как вам кажется, сколько лет сейчас Джереми?

– Три, – ответила она, и мы оба засмеялись.

И только тут я понял, почему у Риты исчезло беспокойство. Другие никогда не стимулируют нас быть смелыми и активными, прося нас об этом напрямую. Они сознательно ждут. По сути, только потому, что нуждаются в этом. Точнее, они дают нашему восприятию понять, что нуждаются в этом, – именно так, как сделал сын Риты. Она наконец-то нашла способ управлять своим беспокойством, делая то, чего не предложил бы никто из докторов: нашла человека, для которого ей нужно быть сильной. Она не просто подавила свой страх, когда Джереми переехал в ее дом. Она действительно перестала его испытывать. Либо же она обрела смелость, которая делала ее страх несущественным.

И хотя с точки зрения самой Риты это было бессознательно (и повторить такое непросто), я подумал, что она проделала великолепную работу. Главное – найти кого-то, ради кого мы не просто хотим быть сильными, а должны ими быть. И держаться к нему поближе.

– Вы показываете ему, что значит быть сильным, – сказал я Рите.

Она снова засмеялась, а затем закашлялась. Когда она сделала резкий вдох, я услышал небольшой хрип. Рита удивленно посмотрела на меня, как будто ее что-то толкнуло изнутри. И вдруг у нее начали закатываться глаза.

– Рита? – спросил я. Она не ответила. Я потряс ее. – Рита! – Она не шевелилась. Раздался неприятный звук сирены. – Не может быть…

Я попытался прощупать ее пульс, но не сумел. Я тут же нажал кнопку вызова медсестры и принялся делать Рите непрямой массаж сердца.

Через некоторое время я вышел из палаты, чтобы найти Джереми и его отца. Увидев меня, они поднялись со стульев, а взглянув на меня, все поняли. Я сказал им, что мы сделали все возможное, использовали все свои навыки, но этого оказалось недостаточно. Мы не смогли снова запустить ее сердце.

– Она умерла, – сказал я и покачал головой. – Мне очень жаль.

– Что случилось? – спросил Джереми. – У нее ведь все было хорошо. Мы только что разговаривали.

Я сказал ему, что точно неизвестно, но мы подозреваем массивную тромбоэмболию легочной артерии (этот диагноз подтвердился при вскрытии).

– Серьезная травма иногда приводит к образованию тромбов в венах ног, – сказал я, – и они могут дойти до легкого. Она принимала препараты, противодействующие этому, однако ничего нельзя гарантировать.

– Но все же было хорошо, – беспомощно повторил Джереми.

– Знаю, – согласился я.

Они посмотрели на меня с тоской.

– Я просто не могу в это поверить, – сказал Джереми, качая головой и пытаясь осмыслить произошедшее. – После сердечного приступа она боялась всего. Особенно больниц. И докторов. Она ненавидит врачей – за исключением вас, доктор Ликерман. Она любила вас. Но клянусь, что когда разговаривал с ней, она казалась совершенно спокойной.

Он еще раз покачал головой.

– Совершенно спокойной…

Я взглянул на него, тут же вспомнил своего сына, и у меня перехватило дыхание. Я спросил себя, смогу ли защитить его, когда мне придет время умирать, так же, как Рита, преодолев собственные страхи? Смогу ли я показать ему, как смело и мужественно смотреть в лицо своей болезни? Есть ли лучший подарок, который ребенок может дать родителю, а родитель – ребенку? Есть ли лучший подарок для любых человеческих отношений между всеми нами?

Никто не смог показать мне, что стойкости можно научиться, так же убедительно, как Рита. Предел нашей силы чаще всего определяется генами, но ее уровень, который мы демонстрируем в любых обстоятельствах и в любой момент, выбираем мы сами. Я убежден, что наша стойкость напоминает мускул: мы сами можем ее увеличить.

Мы можем бороться с унынием, выражая свою жизненную миссию и реализуя ее. Мы должны преодолевать препятствия, возникающие, когда мы хотим превратить яд в лекарство; находить в себе силы, беря на себя ответственность и выступая против несправедливости; выносить боль, принимая ее и связанные с ней потери и выбрасывая из головы то, что не в силах удержать; наслаждаться тем, что у нас есть, научившись ценить это; преодолевать любые травмы, при этом помогая другим; бороться со страхами, используя связи с любимыми людьми. И наконец, я понял, что нам крайне важно вдохновение от других людей, которым удалось создать непобедимый разум. И для меня таким человеком стала Рита.

– Все дело в вас, Джереми, – напоследок сказал я ему. – Она преодолела свой страх именно благодаря вам.

Заключение

За последние двадцать лет мне довелось видеть тысячи пациентов, боровшихся с теми же проблемами, что и те, о ком я рассказал в книге. И хотя большинство из них со временем нашли облегчение, от происходившего с ними у меня порой перехватывало дыхание. Были и пилот, испытывавший настолько сильное головокружение, что в течение двух лет страдал от постоянной рвоты; и мать, умиравшая от редкой формы рака сердца и знавшая, что оставляет трех маленьких детей, позаботиться о которых не мог бы никто из родственников; и старик, пожертвовавший почку сыну, а затем наблюдавший за тем, как тот умирает от СПИДа.

От этих пациентов я узнал, что страдания бывают безграничными, но мы можем вынести все. Иногда приходится делать то, что мы считаем сложным. Иногда это совсем не то, что мы хотели бы делать. Иногда все наши действия не приводят к значительным результатам. Но пока мы способны мыслить, мы можем победить.

Порой нам нужно единственное, но очень серьезное вмешательство, связанное с риском. В других случаях речь может идти о нескольких небольших вмешательствах. Каждое из них почти незаметно, но в совокупности они оказывают огромное воздействие. Я убедился, что именно так чаще всего происходит, когда мы совершаем те же действия, что и пациенты, о которых я рассказал выше. Например, принятие помогает легче выносить боль, хотя иногда и ненамного. Но когда к принятию присоединяется решимость выполнить важную миссию, а также ожидание того, что ее реализация потребует вынести еще большую боль, в нас часто пробуждается сила, благодаря которой даже масштабные проблемы начинают казаться небольшими. Хотя необходимые усилия часто кажутся огромными, на деле нужно всего лишь вести себя мудро. Помните, как беспокойство Стива исчезло в тот момент, когда он нашел новую ценность? Как и ему, нам иногда нужно подвинуть рычаг всего на несколько градусов, чтобы направить жизнь в совершенно иное русло.

Иногда кажется, что, как бы мы ни старались, ничего не происходит. Некоторые бои, в которых мы хотим одержать победу, отнимают у нас годы или даже десятилетия (неслучайно одним из титулов Будды был «Тот, кто способен быть терпеливым»). Но пока мы не отчаиваемся и действуем, победа возможна. И даже когда все кажется безнадежным и вы хотите сдаться, если вы сами или кто-то другой начинает сомневаться в вас, храните это знание в своем сердце и верьте в главный призыв к действию: никогда не сдавайтесь.

Благодарности

Спасибо моему агенту, Стефани Эванс, которая согласилась представлять эту книгу через два дня после прочтения краткого описания, а потом не только нашла потрясающего издателя, но и объяснила суть издательского мира в принципе. Благодарю также моего редактора Кэндис Джонсон, чьи опыт, позитивный настрой и готовность смириться с моим властным характером превратили работу над книгой в настоящее удовольствие.

Спасибо Джерри Койну, Эш Эль-Дифрави, Джону Коллиджиану, Дженет Ликерман, Майклу Никсу и Скотту Стерну, изучившим первые варианты рукописи и давшим ряд ценных замечаний. Спасибо Лори Корбетт за помощь в создании сайта и блога, а также Полу Вударду, который исправил технические ошибки.

Спасибо всем пациентам, о которых я заботился многие годы и истории которых появились на страницах этой книги. Для меня было большой честью как лечить их, так и учиться у них новому.

А главное, спасибо моей жене, Рее Кэмпбелл. Мало кто из писателей может тратить на работу много времени, в которое должен был бы заниматься домашними делами. Спасибо, Рея, за то, что часто ходила гулять с нашим сыном Крузом по выходным, пока я работал дома. Спасибо за эмоциональную поддержку и оптимизм, за то, что ты постоянно стимулировала меня заниматься самым сложным этапом создания книги – маркетингом и продвижением, и за веру в мои идеи. В общем, спасибо тебе за то, что мои мечты для тебя так же важны, как и для меня. Без тебя ничего бы не получилось.

Об авторе

Доктор Алекс Ликерман – медик, в прошлом доцент медицинского института, специалист по первой помощи. Сейчас – ассистент вице-президента по вопросам здоровья студентов и медицинских консультаций в одном из самых престижных университетов мира – Чикагском. Он исповедует нитирэн-буддизм и возглавляет одно из отделений организации нитирэн-буддистов Soka Gakkai International, USA (SGI-USA). Доктор Ликерман – плодовитый писатель, автор медицинских учебников, статей для национальных профессиональных журналов и даже сценариев для Голливуда (адаптация «Потерянного рая» Мильтона). Частый участник многих общественных мероприятий. Читает лекции в университетах, колледжах и на медицинских конференциях. Не так давно организация Consumers’ Research Council of America включила его в свой «Список ведущих врачей США». Блог доктора Ликермана под названием «Счастье в этом мире» (Happiness in this World) синдицирован с сайтом PsychologyToday, и на него заходит свыше ста тысяч уникальных посетителей в месяц. Его сайт находится по адресу: www.alexlickerman.com.

Примечания редактора и переводчика

1

Виктор Франкл (1905–1997) – австрийский психолог, невролог, психиатр, побывавший в нацистских концлагерях. Создатель логотерапии – метода психоанализа, легшего в основу Третьей Венской школы психотерапии. Прим. ред.

(обратно)

2

Нитирэн – одна из главных буддийских школ Японии, направление махаяны. Основана на вере в то, что люди обладают природой Будды и могут достичь просветления в земной жизни.

(обратно)

3

«Сока Гаккай» – крупнейшая японская организация светских буддистов. Ее зарубежные филиалы есть в 115 странах мира, наиболее крупные из них – в США, Юго-Восточной Азии и Латинской Америке.

(обратно)

4

Наму-Мё-Хо-Рэн-Гэ-Кё – главная мантра, используемая во всех формах буддизма нитирэн с целью полного пробуждения. Интерпретация в разных школах отличается, самый распространенный вариант – «Я беру прибежище в удивительном законе Сутры цветка лотоса». Прим. ред.

(обратно)

5

Шакья (Сакья) – в Древней Индии племя и государство в районе современной границы Индии и Непала. Из племени шакья вышел основатель буддизма Сиддхартха Гаутама. Прим. ред.

(обратно)

6

Корпус мира – независимое федеральное агентство правительства США, основанное в 1961 году и занимающееся отправкой добровольцев для оказания помощи в бедствующие регионы. Прим. ред.

(обратно)

8

Этим словом в нитирэн-буддизме называется приведенная выше мантра. Прим. перев.

(обратно)

9

Вальтер Мишель (род. 1930) – американский психолог австрийского происхождения, специалист по теории личности и социальной психологии. Прим. ред.

(обратно)

10

CAGE – широко используемый метод скрининга на алкоголизм. Аббревиатура составлена из букв, входящих в четыре вопроса опросника. // 1. Have you ever felt you needed to Cut down on your drinking? (Вы когда-либо чувствовали, что вам стоит сократить употребление алкоголя?) // 2. Have people Annoyed you by criticizing your drinking? (Вас когда-либо раздражала критика других по поводу злоупотребления алкоголем?) // 3. Have you ever felt Guilty about drinking? (Вы когда-либо чувствовали вину за то, что употребляете алкоголь?) // 4. Have you ever felt you needed a drink first thing in the morning (Eye-opener) to steady your nerves or to get rid of a hangover? (Вы когда-либо чувствовали, что для того, чтобы проснуться утром («разлепить глаза») или избавиться от похмелья, вам нужен алкоголь?) Прим. ред.

(обратно)

11

Отсылка к известному высказыванию Альберта Эйнштейна: «Безумие – делать одно и то же и каждый раз ожидать иного результата». Прим. ред.

(обратно)

12

«12 шагов» – программа переориентирования для зависимых от алкоголя: от признания своей зависимости до просвещения других о вреде спиртных напитков. Прим. ред.

(обратно)

13

Neiman Marcus – частная сеть магазинов одежды класса люкс в США, основана в 1907 году. Прим. ред.

(обратно)

14

Эдмунд Берк (1729–1797) – английский политический деятель, публицист, родоначальник британского консерватизма. Прим. ред.

(обратно)

15

Melzack R., Wall P. D. Pain Mechanisms: a New Theory // Science, New Series, 1965. Vol. 150. No. 3699. P. 971–979.

(обратно)

16

СИПАП-терапия (Constant Positive Airway Pressure, CPAP) – искусственная вентиляция легких постоянным положительным давлением с помощью небольшого компрессора. Метод введен в практику Колином Салливаном в 1981 году. Прим. ред.

(обратно)

17

«Эта прекрасная жизнь» (It’s a Wonderful Life) – американская фантастическая драма по рассказу Филипа Ван Дорен Стерна «Величайший подарок», вышедшая на экраны в 1946 году. Роль главного героя исполнил Джеймс Стюарт. Прим. ред.

(обратно)

18

Габриэль Марсель (1889–1973) – писатель, первый французский философ-экзистенциалист. Прим. ред.

(обратно)

19

Байпас обеспечивает коммутацию входного сигнала непосредственно на выход, в обход всех функциональных блоков. В подобном контексте слово bypass может также переводиться как «шунт». Прим. ред.

(обратно)

20

О. Джей Симпсон (род. 1947) – профессиональный игрок в американский футбол, неоднократный рекордсмен. Его подозревали в убийстве жены и ее любовника, но в 1995 году оправдали и приговорили к штрафу вместо смертной казни. В 2008 году Симпсона признали виновным в вооруженном ограблении и похищении людей. На данный момент он отбывает заключение. Прим. ред.

(обратно)

21

Агорафобия – боязнь открытых пространств. Прим. ред.

(обратно)

22

Альфред Элтон Ван Вогт (1912–2000) – американский писатель-фантаст. Прим. ред.

(обратно)

23

«Лучше не бывает» (As Good as It Gets) – американская романтическая комедия Джеймса Брукса, вышедшая на экраны в 1997 году. Прим. ред.

(обратно) (обратно)

Комментарии

1

Kessler R. et al. Lifetime and 12-Month Prevalence of DSM-III-R Psychiatric Disorders in the United States – Results from the National Comorbidity Survey // Archives of General Psychiatry, 1994. Vol. 51. P. 8–19.

(обратно)

2

Yang Yang. Social Inequalities in Happiness in the United States, 1972 to 2004: An Age-Period-Cohort Analysis // American Sociological Review, 2008. Vol. 73. P. 204–226.

(обратно)

3

Beck J. Cognitive Therapy: Basics and Beyond. New York: Guilford Press, 1995. P. 1–2.

(обратно)

4

Франкл В. Человек в поисках смысла. М.: Прогресс, 1990.

(обратно)

5

Seery M., Holman A., Silver R. Whatever Does Not Kill Us: Cumulative Lifetime Adversity, Vulnerability, and Resilience // Journal of Personality and Social Psychology, 2010. Vol. 99. P. 1025–1041.

(обратно)

6

Гессе Г. Сиддхартха. Путешествие к земле Востока. М.: АСТ, 2011.

(обратно)

7

Somers M. A Comparison of Voluntarily Childfree Adults and Parents // Journal of Marriage and Family, 1993. Vol. 55. P. 643–650.

(обратно)

8

Jordan D., Diltz J. D. Day Traders and the Disposition Effect // Journal of Behavioral Finance, 2004. Vol. 5. P. 192–200.

(обратно)

9

Гилберт Д. Спотыкаясь о счастье. Думаешь, ты знаешь, что делает тебя счастливым? СПб.: Питер Пресс, 2008.

(обратно)

10

Франкл В. Человек в поисках смысла. М.: Прогресс, 1990.

(обратно)

11

Bonanno G. et al. Resilience to Loss and Chronic Grief: a Prospective Study from Pre-Loss to 18-Months Post-Loss // Journal of Personality and Social Psychology, 2002. Vol. 83. P. 1150–1164.

(обратно)

12

Mandela N. Long Walk to Freedom. New York: Hachette Book Group, 1994.

(обратно)

13

Lyyken D., Tellegen A. Happiness Is a Stochastic Phenomenon // Psychology Science, 1996. Vol. 7. P. 186–189.

(обратно)

14

Diener E., Lucas R., Scollon C. Beyond the Hedonic Treadmill: Revising the Adaptation Theory of Well-Being // American Psychologist, 2006. Vol. 61. P. 305–314.

(обратно)

15

Lucas R. et al. Reexamining Adaptation and the Set Point Model of Happiness: Reactions to Change in Marital Status // Journal of Personality and Social Psychology, 2004. Vol. 84. P. 527–539.

(обратно)

16

Headey B. The Set-Point Theory of Well-Being Has Serious Flaws: On the Eve of a Scientific Revolution? // Social Indicators Research, 2010. Vol. 97. P. 7–21.

(обратно)

17

Headey B. The Set-Point Theory of Well-Being Has Serious Flaws: On the Eve of a Scientific Revolution? // Social Indicators Research, 2010. Vol. 97. P. 7–21.

(обратно)

18

Vella-Broderick D., Park N., Peterson C. Three Ways to Be Happy: Pleasure, Engagement, and Meaning – Findings from Australian and U.S. Samples // Social Indicators Research, 2009. Vol. 90. P. 165–179.

(обратно)

19

Headey B. The Set-Point Theory of Well-Being Has Serious Flaws: On the Eve of a Scientific Revolution? // Social Indicators Research, 2010. Vol. 97. P. 7–21.

(обратно)

20

Lyubomirsky S., Sheldon K., Schkade D. Pursuing Happiness: The Architecture of Sustainable Change // Review of General Psychology, 2005. Vol. 9. P. 111–131.

(обратно)

21

Switzer G. The Effect of a School-Based Helper Program on Adolescent Self-Image, Attitudes, and Behavior // Journal of Early Adolescence, 1995. Vol. 15. P. 429–455.

(обратно)

22

Sappington A. A., Bryant J., Oden C. An Experimental Investigation of Viktor Frankl’s Theory of Meaningfulness in Life // International Forum for Logotherapy, 1990. Vol. 13. P. 125–130.

(обратно)

23

Robak R., Griffin P. Purpose in Life: What Is Its Relationship to Happiness, Depression, and Grieving? // North American Journal of Psychology, 2000. Vol. 2. P. 113–120.

(обратно)

24

Fowler J., Christakis N. Dynamic Spread of Happiness in a Large Social Network: Longitudinal Analysis over 20 Years in the Framingham Heart Study // British Medical Journal, 2008. Vol. 337. P. 2338–2347.

(обратно)

25

Fowler J., Christakis N. Dynamic Spread of Happiness in a Large Social Network: Longitudinal Analysis over 20 Years in the Framingham Heart Study // British Medical Journal, 2008. Vol. 337. P. 2338–2347.

(обратно)

26

Vachon M. Staff Stress in Hospice/Palliative Care: a Review // Palliative Medicine, 1995. Vol. 9. P. 91–122.

(обратно)

27

Ablett J., Jones R. S. P. Resilience and Well-Being in Palliative Care Staff: a Qualitative Study of Hospice Nurses’ Experience of Work // Psycho-Oncology, 2007. Vol. 16. 733–740.

(обратно)

28

Zimbardo P. et al. Control of Pain Motivation by Cognitive Dissonance // Science, 1966. Vol. 151. P. 217–219.

(обратно)

29

Switzer G. The Effect of a School-Based Helper Program on Adolescent Self-Image, Attitudes, and Behavior // The Journal of Early Adolescence, 1995. Vol. 15. P. 429–455.

(обратно)

30

Gray K. Moral Transformation: Good and Evil Turn the Weak into the Mighty // Social Psychology and Personality Science, 2010. Vol. 1. P. 253–258.

(обратно)

31

Fahlman S. et al. Does a Lack of Life Meaning Cause Boredom? Results from Psychometric, Longitudinal, and Experimental Analyses // Journal of Social and Clinical Psychology, 2009. Vol. 28. P. 307–340.

(обратно)

32

Kahneman D., Deaton A. High Income Improves Evaluation of Life but Not Emotional Well-Being // Proceedings of the National Academy of Sciences, 2010. Vol. 107. P. 16489–16493.

(обратно)

33

Келлер Е. История моей жизни. М.: Захаров, 2003.

(обратно)

34

Wood W., Neal D. The Habitual Consumer // Journal of Consumer Psychology, 2009. Vol. 19. P. 579–592.

(обратно)

35

Wing R., Phelan S. Long-Term Weight Loss Maintenance // American Journal of Clinical Nutrition, 2005. Vol. 82. P. 222S–225S.

(обратно)

36

Wing R., Phelan S. Long-Term Weight Loss Maintenance // American Journal of Clinical Nutrition, 2005. Vol. 82. P. 222S–225S.

(обратно)

37

Kramer M. et al. Long-Term Follow-Up of Behavioral Treatment for Obesity: Patterns of Weight Regain Among Men and Women // International Journal of Obesity, 1989. Vol. 13. P. 123–136.

(обратно)

38

McGuire M., Wing R., Hill J. The Prevalence of Weight Loss Maintenance Among American Adults // International Journal of Obesity, 1999. Vol. 23. P. 1314–1319.

(обратно)

39

McGuire M., Wing R., Hill J. The Prevalence of Weight Loss Maintenance Among American Adults // International Journal of Obesity, 1999. Vol. 23. P. 1314–1319.

(обратно)

40

Wegner D. Ironic Processes of Mental Control // Psychological Review, 1994. Vol. 1. P. 34–52.

(обратно)

41

Salminen J. et al. Prevalence of Alexithymia and Its Association with Sociodemographic Variables in the General Population of Finland // Journal of Psychosomatic Research, 1999. Vol. 46. P. 75–82.

(обратно)

42

Katon W. The Epidemiology of Depression in Medical Care // International Journal of Psychiatry in Medicine, 1987. Vol. 17. P. 93–112.

(обратно)

43

Bargh J., Chartrand T. The Unbearable Automaticity of Being // American Psychologist, 1999. Vol. 54. P. 462–479.

(обратно)

44

Bargh J., Chen M., Burrows L. Automaticity of Social Behavior: Direct Effects of Trait Construct and Stereotype Activation on Action // Journal of Personality and Social Psychology, 1996. Vol. 71. P. 230–244.

(обратно)

45

Feinstein J., Duff M., Tranel D. Sustained Experience of Emotion After Loss of Memory in Patients with Amnesia // Proceedings of the National Academy of Sciences of the United States of America, 2010. Vol. 107. P. 7674–7679.

(обратно)

46

Zamel V. Writing: The Process of Discovering Meaning // TESOL Quarterly, 1982. Vol. 16. P. 195–209.

(обратно)

47

Lyubomirsky S., Caldwell N., Nolen-Hoeksema S. Effects of Ruminative and Distracting Responses to Depressed Mood on Retrieval of Autobiographical Memories // Journal of Personality and Social Psychology, 1998. Vol. 75. P. 166–177.

(обратно)

48

Nielsen B. Pickett C., Simonton D. Conceptual Versus Experimental Creativity: Which Works Best on Convergent and Divergent Thinking Tasks? // Psychology of Aesthetics, Creativity, and the Arts, 2008. Vol. 2. P. 131–138.

(обратно)

49

Nielsen B. Pickett C., Simonton D. Conceptual Versus Experimental Creativity: Which Works Best on Convergent and Divergent Thinking Tasks? // Psychology of Aesthetics, Creativity, and the Arts, 2008. Vol. 2. P. 131–138.

(обратно)

50

Neuhoff C., Schaefer C. Effects of Laughing, Smiling, and Howling on Mood // Psychological Reports, 2002. Vol. 91. P. 1079–1080.

(обратно)

51

Carney D., Cuddy A., Yap A. Power Posing: Brief Nonverbal Displays Affect Neuroendocrine Levels and Risk Tolerance // Psychological Science, 2010. Vol. 21. P. 1363–1368.

(обратно)

52

Simonton D. Age and Outstanding Achievement: What Do We Know After a Century of Research? // Psychological Bulletin, 1988. Vol. 104. P. 251–267.

(обратно)

53

Fiske S. Envy Up, Scorn Down: How Comparison Divides Us // American Psychologist, 2010. Vol. 65. P. 698–706.

(обратно)

54

Van Yperen N., Brenninkmeijer V., Buunk A. People’s Responses to Upward and Downward Social Comparisons: The Role of the Individual’s Effort-Performance Expectancy // British Journal of Social Psychology, 2006. Vol. 45. P. 519–533; Van de Ven N., Zeelenberg M., Pieters R. Leveling Up and Down: The Experiences of Benign and Malicious Envy // Emotion, 2009. Vol. 9. P. 419–429.

(обратно)

55

Lockwood P., Kunda Z. Superstars and Me: Predicting the Impact of Role Models on the Self // Journal of Personality and Social Psychology, 1997. Vol. 73. P. 91–103.

(обратно)

56

Van Yperen N., Brenninkmeijer V., Buunk A. People’s Responses to Upward and Downward Social Comparisons: The Role of the Individual’s Effort-Performance Expectancy // British Journal of Social Psychology, 2006. Vol. 45. P. 519–533.

(обратно)

57

Van Yperen N., Brenninkmeijer V., Buunk A. People’s Responses to Upward and Downward Social Comparisons: The Role of the Individual’s Effort-Performance Expectancy // British Journal of Social Psychology, 2006. Vol. 45. P. 519–533.

(обратно)

58

Kruger J., Dunning D. Unskilled and Unaware of It: How Difficulties in Recognizing One’s Own Incompetence Lead to Inflated Self-Assessments // Journal of Personality and Social Psychology, 1999. Vol. 17. P. 1121–1134.

(обратно)

59

MacKenzie T., Pereira R., Mehler P. Smoking Abstinence After Hospitalization: Predictors of Success // Preventive Medicine, 2004. Vol. 39. P. 1087–1092.

(обратно)

60

Polivy J., Herman C. P. If at First You Don’t Succeed: False Hopes of Self-Change // American Psychologist, 2002. Vol. 57. P. 677–689.

(обратно)

61

Polivy J., Herman C. P. If at First You Don’t Succeed: False Hopes of Self-Change // American Psychologist, 2002. Vol. 57. P. 677–689.

(обратно)

62

Wiederman M., Sansone R., Sansone L. Obesity Among Sexually Abused Women: An Adaptive Function for Some? // Women & Health, 1999. Vol. 29. P. 89–100.

(обратно)

63

Laurin K., Kay A., Fitzsimons G. Divergent Effects of Activating Thoughts of God and Self-Regulation // Journal of Personality and Social Psychology, 2012. Vol. 102. P. 4–21.

(обратно)

64

Norcross J., Ratz A., Payne D. Ringing in the New Year: The Change Process and Reported Outcomes of Resolutions // Addictive Behavior, 1989. Vol. 14. P. 205–212.

(обратно)

65

Kappes H., Oettingen G. Positive Fantasies About Idealized Futures Sap Energy // Journal of Experimental Social Psychology, 2011. Vol. 47. P. 719–729.

(обратно)

66

Daishonin N. Reply to Kyo’o // The Writings of Nichiren Daishonin, Vol. 1. Japan: SokaGakkai, 1999. P. 412.

(обратно)

67

Ikeda D. Faith into Action. Los Angeles: World Tribune Press, 1999. P. 108.

(обратно)

68

Locke E. et al. Goal Setting and Task Performance: 1969–1980 // Psychological Bulletin, 1981. Vol. 90. P. 125–152.

(обратно)

69

Newall N. et al. Regret in Later Life: Exploring Relationships Between Regret Frequency, Secondary Interpretive Control Beliefs, and Health in Older Individuals // The International Journal of Aging and Human Development, 2009. Vol. 68. P. 261–288.

(обратно)

70

Trottier K., Polivy J., Herman C. P. Effects of Exposure to Unrealistic Promises About Dieting: Are Unrealistic Expectations About Dieting Inspirational? // International Journal of Eating Disorders, 2005. Vol. 37. P. 142–149.

(обратно)

71

Trottier K., Polivy J., Herman C. P. Effects of Exposure to Unrealistic Promises About Dieting: Are Unrealistic Expectations About Dieting Inspirational? // International Journal of Eating Disorders, 2005. Vol. 37. P. 142–149.

(обратно)

72

Locke E. et al. Goal Setting and Task Performance: 1969–1980 // Psychological Bulletin, 1981. Vol. 90. P. 125–152.

(обратно)

73

Barnes R., Tantleff-Dunn S. Food for Thought: Examining the Relationship Between Food Thought Suppression and Weight-Related Outcomes // Eating Behaviors, 2010. Vol. 11. P. 175–179.

(обратно)

74

Nordgren L., Chou E. The Push and Pull of Temptation: The Bidirectional Influence of Temptation on Self-Control // Psychological Science, 2011. P. 20. Vol. 1–5.

(обратно)

75

Baumeister R. et al. Ego Depletion: Is the Active Self a Limited Resource? // Journal of Personality and Social Psychology, 1998. Vol. 74. P. 1252–1265.

(обратно)

76

Gailliot M. Self-Control Relies on Glucose as a Limited Energy Source: Willpower Is More Than a Metaphor // Journal of Personality and Social Psychology, 2007. Vol. 92. P. 325–336.

(обратно)

77

Tice D. et al. Restoring the Self: Positive Affect Helps Improve Self-Regulation Following Ego Depletion // Journal of Experimental Social Psychology, 2007. Vol. 43. P. 379–384; Muraven M., Slessareva E. Mechanisms of Self-Control Failure: Motivation and Limited Resources // Personality and Social Psychology Bulletin, 2003. Vol. 29. P. 894–906.

(обратно)

78

Kurzban R. Does the Brain Consume Additional Glucose During Self-Control Tasks? // Evolutionary Psychology, 2011. Vol. 2. P. 244–259.

(обратно)

79

Mischel W., Ebbesen E. Attention in Delay of Gratification // Journal of Personality and Social Psychology, 1970. Vol. 16. P. 329–337.

(обратно)

80

Mischel W., Baker N. Cognitive Appraisals and Transformations in Notes 257 Delay Behavior // Journal of Personality and Social Psychology, 1975. Vol. 31. P. 254–261.

(обратно)

81

Vohs K. et al. Making Choices Impairs Subsequent Self-Control: a Limited-Resource Account of Decision Making, Self-Regulation, and Active Initiative // Journal of Personality and Social Psychology, 2008. Vol. 94. P. 883–898.

(обратно)

82

Дахигг Ч. Сила привычки. Почему мы живем и работаем именно так, а не иначе. М.: Карьера Пресс, 2012.

(обратно)

83

Lally P. et al. How Are Habits Formed: Modelling Habit Formation in the Real World // European Journal of Social Psychology, 2010. Vol. 40. P. 998–1009.

(обратно)

84

Lally P. et al. How Are Habits Formed: Modelling Habit Formation in the Real World // European Journal of Social Psychology, 2010. Vol. 40. P. 998–1009.

(обратно)

85

Achor S. The Happiness Advantage. New York: Crown Business, 2010. P. 154–156.

(обратно)

86

Wood W., Tam L., Witt M. Changing Circumstances, Disrupting Habits // Journal of Personality and Social Psychology, 2005. Vol. 88. P. 918–933.

(обратно)

87

Mischel W., Ebbesen E. Attention in Delay of Gratification // Journal of Personality and Social Psychology, 1970. Vol. 16. P. 329–337.

(обратно)

88

Kirby K. et al. Situations Occasioning Cocaine Use and Cocaine Abstinence Strategies // Addiction 1995. Vol. 90. P. 1241–1252.

(обратно)

89

Кинг С. Корпорация «Бросайте курить» // Корпорация «Бросайте курить»: сборник. М.: АСТ, 2000.

(обратно)

90

Daishonin N. Reply to Kyo’o // The Writings of Nichiren Daishonin, Vol. 1. Japan: SokaGakkai, 1999. P. 412.

(обратно)

91

Pelchat M. Food Addiction in Humans // The Journal of Nutrition, 2009. Vol. 139. P. 620–622.

(обратно)

92

Oudenhove L. et al. Fatty Acid-Induced Gut-Brain Signaling Attenuates Neural and Behavioral Effects of Sad Emotion in Humans // Journal of Clinical Investigation, 2011. Vol. 121. P. 3094–3099.

(обратно)

93

Fishbach A., Eyal T., Finklestein S. How Positive and Negative Feedback Motivate Goal Pursuit // Social and Personality Psychology Compass, 2010. Vol. 4. P. 517–530.

(обратно)

94

Punamaki R.-L. Can Ideological Commitment Protect Children’s Psychosocial Well-Being in Situations of Political Violence? // Child Development, 1996. Vol. 67. P. 55–69.

(обратно)

95

Daishonin N. The Three Obstacles and the Four Devils // The Writings of Nichiren Daishonin, Vol. 1. Japan: Soka Gakkai, 1999. P. 637.

(обратно)

96

Kraig R. et al. TNF-alpha and Microglial Hormetic Involvement in Neurological Health and Migraine // Dose-Response, 2010. Vol. 8. P. 389–413.

(обратно)

97

Arnold J. et al. Exploring Parental Grief: Combing Quantitative and Qualitative Measures // Archives of Psychiatric Nursing, 2005. Vol. 19. P. 245–255.

(обратно)

98

Франкл В. Человек в поисках смысла. М.: Прогресс, 1990.

(обратно)

99

McDonald M. The Nature of Epiphanic Experience // Journal of Humanistic Psychology, 2008. Vol. 48. P. 89–115.

(обратно)

100

Hirsch J. et al. Optimistic Explanatory Style as a Moderator of the Association Between Negative Life Events and Suicidal Ideation // Crisis, 2009. Vol. 30. P. 48–53.

(обратно)

101

Бах Р. Иллюзии. Киев: София, 2008.

(обратно)

102

Ho S. et al. Relationships Between Explanatory Styles, Posttraumatic Growth and Posttraumatic Stress Disorder Symptoms among Chinese Breast Cancer Patients // Psychology and Health, 2011. Vol. 26. P. 269–285.

(обратно)

103

Hirsch J. et al. Optimistic Explanatory Style as a Moderator of the Association Between Negative Life Events and Suicidal Ideation // Crisis, 2009. Vol. 30. P. 48–53.

(обратно)

104

Seligman M. et al. Explanatory Style as a Mechanism of Disappointing Athletic Performance // Psychological Science, 1990. Vol. 1. P. 143–146.

(обратно)

105

Gordon R. Attributional Style and Athletic Performance: Strategic Optimism and Defensive Pessimism // Psychology of Sport and Exercise, 2008. Vol. 9. P. 336–350.

(обратно)

106

Gordon R. Attributional Style and Athletic Performance: Strategic Optimism and Defensive Pessimism // Psychology of Sport and Exercise, 2008. Vol. 9. P. 336–350.

(обратно)

107

Moore M., Fresco D. The Relationship of Explanatory Flexibility to Explanatory Style // Behavior Therapy, 2007. Vol. 38. P. 325–332.

(обратно)

108

Fresco D., Rytwinski N., Craighead L. Explanatory Flexibility and Negative Life Events Interact to Predict Depression Symptoms // Journal of Social and Clinical Psychology, 2007. Vol. 26. P. 595–608.

(обратно)

109

Fresco D. et al. Self-Administered Optimism Training: Mechanisms of Change in a Minimally Supervised Psychoeducational Intervention // Journal of Cognitive Psychotherapy, 2009. Vol. 23. P. 350–367.

(обратно)

110

Miserandino M. Attributional Retraining as a Method of Improving Athletic Performance // Journal of Sport Behavior, 1998. Vol. 21. P. 286–297.

(обратно)

111

Le Foll D., Rascle O., Higgens N. C. Attributional Feedback-Induced Changes in Functional and Dysfunctional Attributions, Expectations of Success, Hopefulness, and Short-Term Persistence in a Novel Sport // Psychology of Sport and Exercise, 2008. Vol. 9. P. 77–101.

(обратно)

112

Le Foll D., Rascle O., Higgens N. C. Attributional Feedback-Induced Changes in Functional and Dysfunctional Attributions, Expectations of Success, Hopefulness, and Short-Term Persistence in a Novel Sport // Psychology of Sport and Exercise, 2008. Vol. 9. P. 77–101.

(обратно)

113

Douglas D., Anisman H. Helplessness or Expectation Incongruency: Effects of Aversive Stimulation on Subsequent Performance // Journal of Experimental Psychology, 1975. Vol. 1. P. 411–417.

(обратно)

114

Quinn J. M. et al. Can’t Control Yourself? Monitor Those Bad Habits // Personality and Social Psychology Bulletin, 2010. Vol. 36. P. 499–511.

(обратно)

115

Дахигг Ч. Сила привычки. Почему мы живем и работаем именно так, а не иначе. М.: Карьера Пресс, 2012.

(обратно)

116

Дахигг Ч. Сила привычки. Почему мы живем и работаем именно так, а не иначе. М.: Карьера Пресс, 2012.

(обратно)

117

Smith D. et al. Happily Hopeless: Adaptation to a Permanent, but Not to a Temporary, Disability // Health Psychology, 2009. Vol. 28. P. 787–791.

(обратно)

118

Daishonin N. Letter from Sado // The Writings of Nichiren Daishonin, Vol. 1. Japan: Soka Gakkai, 1999. P. 302.

(обратно)

119

Stiegelis H. et al. Cognitive Adaptation: a Comparison of Cancer Patients and Healthy References // British Journal of Health Psychology, 2003. Vol. 8. P. 303–318.

(обратно)

120

Sharot T., Shiner T., Dolan R. Experience and Choice Shape Expected Aversive Outcomes // The Journal of Neuroscience, 2010. Vol. 30. P. 9209–9215.

(обратно)

121

Wilson T. et al. Preferences as Expectation-Driven Inferences: Effects of Affective Expectations on Affective Experiences // Journal of Personality and Social Psychology, 1989. Vol. 56. P. 519–530.

(обратно)

122

Geers A., Lassiter G. D. Effects of Affective Expectations on Affective Experience: The Moderating Role of Optimism-Pessimism // Personality and Social Psychology Bulletin, 2002. Vol. 28. P. 1026–1039.

(обратно)

123

Suls J., Wan C. Effects of Sensory and Procedural on Coping with Stressful Medical Procedures and Pain: a Meta-Analysis // Journal of Consulting and Clinical Psychology, 1989. Vol. 57. P. 372–379.

(обратно)

124

Douglas D., Anisman H. Helplessness or Expectation Incongruency: Effects of Aversive Stimulation on Subsequent Performance // Journal of Experimental Psychology, 1975. Vol. 1. P. 411–417.

(обратно)

125

Douglas D., Anisman H. Helplessness or Expectation Incongruency: Effects of Aversive Stimulation on Subsequent Performance // Journal of Experimental Psychology, 1975. Vol. 1. P. 411–417.

(обратно)

126

Daishonin N. The Opening of the Eyes, Part I // The Writings of Nichiren Daishonin, Vol. 1. Japan: Soka Gakkai, 1999. P. 279.

(обратно)

127

Kowalski R. Whining, Griping, and Complaining: Positivity in the Negativity // Journal of Clinical Psychology, 2002. Vol. 58. P. 1023–1035.

(обратно)

128

Brunstein J., Dangelmayer G., Schultheiss O. Personal Goals and Social Support in Close Relationships: Effects on Relationship Mood and Marital Satisfaction // Journal of Personality and Social Psychology, 1996. Vol. 71. P. 1006–1019.

(обратно)

129

Darley J., Latane B. Bystander Intervention in Emergencies: Diffusion of Responsibility // Journal of Personality and Social Psychology, 1968. Vol. 8. P. 377–383.

(обратно)

130

Fitzsimons G., Finkel E. Outsourcing Self-Regulation // Psychological Science, 2011. Vol. 22. P. 369–375.

(обратно)

131

Davison G., Valens S. Maintenance of Self-Attributed and Drug-Attributed Behavior Change // Journal of Personality and Social Psychology, 1969. Vol. 11. P. 25–33.

(обратно)

132

Lambert J., Difede J., Contrada R. The Relationship of Attribution of Responsibility to Acute Stress Disorder Among Hospitalized Burn Patients // The Journal of Nervous and Mental Disease, 2004. Vol. 192. P. 304–312.

(обратно)

133

Tennen H., Affleck G. Blaming Others for Threatening Events // Psychological Bulletin, 1990. Vol. 108. P. 209–232.

(обратно)

134

Langer E., Rodin J. The Effects of Choice and Enhanced Personal Responsibility for the Aged: a Field Experiment in an Institutional Setting // Journal of Personality and Social Psychology, 1976. Vol. 34. P. 191–198.

(обратно)

135

Rodin J., Langer E. Long-Term Effects of a Control-Relevant Intervention with the Institutionalized Aged // Journal of Personality and Social Psychology, 1977. Vol. 35. P. 897–902.

(обратно)

136

Rachman S., De Silva P. Abnormal and Normal Obsessions // Behaviour Research and Therapy, 1978. Vol. 16. P. 233–248.

(обратно)

137

Salkovskis P. et al. Responsibility Attitudes and Interpretations Are Characteristic of Obsessive Compulsive Disorder // Behaviour Research and Therapy, 2000. Vol. 38. P. 347–372.

(обратно)

138

Hauser M. et al. a Dissociation Between Moral Judgments and Justifications // Mind and Language, 2007. Vol. 22. P. 1–21.

(обратно)

139

Gray K. Moral Transformation: Good and Evil Turn the Weak into the Mighty // Social Psychology and Personality Science, 2010. Vol. 1. P. 253–258.

(обратно)

140

Gray K. Moral Transformation: Good and Evil Turn the Weak into the Mighty // Social Psychology and Personality Science, 2010. Vol. 1. P. 253–258.

(обратно)

141

Hauser M. et al. a Dissociation Between Moral Judgments and Justifications // Mind and Language, 2007. Vol. 22. P. 1–21.

(обратно)

142

Haidt J. The Emotional Dog and Its Rational Tail: a Social Intuitionist Approach to Moral Judgment // Psychological Review, 2001. P. 108. P. 814–834.

(обратно)

143

LoBue V. et al. When Getting Something Good Is Bad: Even Three-Year-Olds React to Inequality // Social Development, 2011. Vol. 20. P. 154–170.

(обратно)

144

Gray K. Moral Transformation: Good and Evil Turn the Weak into the Mighty // Social Psychology and Personality Science, 2010. Vol. 1. P. 253–258.

(обратно)

145

Gray K., Wegner D. Moral Typecasting: Divergent Perceptions of Moral Agents and Moral Patients // Journal of Personality and Social Psychology, 2009. Vol. 96. P. 505–520.

(обратно)

146

Gray K. Moral Transformation: Good and Evil Turn the Weak into the Mighty // Social Psychology and Personality Science, 2010. Vol. 1. P. 253–258.

(обратно)

147

Fazio R., Effrein E., Falender V. Self-Perceptions Following Social Interaction // Journal of Personality and Social Psychology, 1981. Vol. 41. P. 232–242.

(обратно)

148

Gray K. Moral Transformation: Good and Evil Turn the Weak into the Mighty // Social Psychology and Personality Science, 2010. Vol. 1. P. 253–258.

(обратно)

149

Milgram S. Behavioral Study of Obedience // Journal of Abnormal Social Psychology, 1963. Vol. 67. P. 371–378.

(обратно)

150

Milgram S. Obedience to Authority: An Experimental View. New York: Harper & Row, 1974. P. 145–146.

(обратно)

151

Milgram S. Obedience to Authority: An Experimental View. New York: Harper & Row, 1974. P. 145–146.

(обратно)

152

Blass T. The Milgram Paradigm After 35 Years: Some Things We Now Know About Obedience to Authority // Journal of Applied Social Psychology, 1999. Vol. 29. P. 955–978.

(обратно)

153

Milgram S. Obedience to Authority: An Experimental View. New York: Harper & Row, 1974. P. 145–146.

(обратно)

154

Rolls E. et al. Representations of Pleasant and Painful Touch in the Human Orbitofrontal and Cingulate Cortices // Cerebral Cortex, 2003. Vol. 13. P. 308–317.

(обратно)

155

Wang J.-Y. et al. Morphine Modulation of Pain Processing in Medial and Lateral Pain Pathways // Molecular Pain, 2009. Vol. 5. Article 60.

(обратно)

156

Arntz A., Claassens L. The Meaning of Pain Influences Its Experienced Intensity // Pain, 2004. Vol. 109. P. 20–25.

(обратно)

157

Price D., Harkins S., Baker C. Sensory-Affective Relationships Among Different Types of Clinical and Experimental Pain // Pain, 1987. Vol. 28. P. 297–307.

(обратно)

158

Price D., Harkins S., Baker C. Sensory-Affective Relationships Among Different Types of Clinical and Experimental Pain // Pain, 1987. Vol. 28. P. 297–307.

(обратно)

159

Beecher H. Relationship of Significance of Wound to Pain Experienced // Journal of the American Medical Association, 1956. Vol. 161. P. 1609–1613.

(обратно)

160

Brown C. et al. Modulation of Pain Ratings by Expectation and Uncertainty: Behavioral Characteristics and Anticipatory Neural Correlates // Pain, 2008. Vol. 135. P. 240–250.

(обратно)

161

Basoglu M. et al. Psychological Preparedness for Trauma as a Protective Factor in Survivors of Torture // Psychological Medicine, 1997. Vol. 27. P. 1421–1433.

(обратно)

162

Gray K., Wegner D. The Sting of Intentional Pain // Psychological Science, 2008. Vol. 19. P. 1260–1262.

(обратно)

163

Fazio R., Effrein E., Falender V. Self-Perceptions Following Social Interaction // Journal of Personality and Social Psychology, 1981. Vol. 41. P. 232–242.

(обратно)

164

Litt M. Self-Efficacy and Perceived Control: Cognitive Mediators of Pain Tolerance // Journal of Personality and Social Psychology, 1988. Vol. 54. P. 149–160.

(обратно)

165

Thompson T. et al. Anxiety Sensitivity and Pain: Generalisability Across Noxious Stimuli // Pain, 2008. Vol. 134. P. 187–196.

(обратно)

166

Swart J. et al. Exercising with Reserve: Exercise Regulation by Perceived Exertion in Relation to Duration of Exercise and Knowledge of Endpoint // British Journal of Sports Medicine, 2009. Vol. 43. P. 775–781.

(обратно)

167

Meldrum M. a Capsule History of Pain Management // JAMA, 2003. Vol. 290. P. 2470–2475.

(обратно)

168

Croft P., Blyth F., van der Windt D. The Global Occurrence of Chronic Pain: An Introduction. New York: Oxford University Press, 2010. P. 9–18.

(обратно)

169

Henry D., Chiodo A., Yang W. Central Nervous System Reorganization in a Variety of Chronic Pain States: a Review // Physical Medicine and Rehabilitation, 2011. Vol. 3. P. 1116–1125.

(обратно)

170

Von Korff M. et al. Long-Term Opioid Therapy Reconsidered // Annals of Internal Medicine, 2011. Vol. 155. P. 325–328.

(обратно)

171

Weisenberg M., Tepper I., Schwarzwald J. Humor as a Cognitive Technique for Increasing Pain Tolerance // Pain, 1995. Vol. 63. P. 207–212.

(обратно)

172

Weisenberg M., Tepper I., Schwarzwald J. Humor as a Cognitive Technique for Increasing Pain Tolerance // Pain, 1995. Vol. 63. P. 207–212.

(обратно)

173

Weisenberg M., Tepper I., Schwarzwald J. Humor as a Cognitive Technique for Increasing Pain Tolerance // Pain, 1995. Vol. 63. P. 207–212.

(обратно)

174

Loggia M., Mogil J., Bushnell M. C. Experimentally Induced Mood Changes Preferentially Affect Pain Unpleasantness // The Journal of Pain, 2008. Vol. 9. P. 784–791.

(обратно)

175

Nagasako E., Oaklander A., Dworkin R. Congenital Insensitivity to Pain: An Update // Pain, 2003. Vol. 101. P. 213–219.

(обратно)

176

Wicksell R. et al. Can Exposure and Acceptance Strategies Improve Functioning and Life Satisfaction in People with Chronic Pain and Whiplash-Associated Disorders (WAD)? a Randomized Controlled Trial // Cognitive Behaviour Therapy, 2008. Vol. 37. P. 169–182; Vowles K. et al. Effects of Pain Acceptance and Pain Control Strategies on Physical Impairment in Individuals with Chronic Low Back Pain // Behavior Therapy, 2007. Vol. 38. P. 412–425; Dahl J., Wilson K., Nilsson A. Acceptance and Commitment Therapy and the Treatment of Persons at Risk for Long-Term Disability from Stress and Pain Syndromes: a Preliminary Randomized Trial // Behavior Therapy, 2004. Vol. 35. P. 785–801.

(обратно)

177

Hsu M. et al. Sustained Pain Reduction Through Affective Self-Awareness in Fibromyalgia: a Randomized Controlled Trial // Journal of General Internal Medicine, 2010. Vol. 25. P. 1064–1070.

(обратно)

178

Zeidan F. et al. Brain Mechanisms Supporting the Modulation of Pain by Mindfulness Meditation // The Journal of Neuroscience, 2011. Vol. 31. P. 5540–5548.

(обратно)

179

Brown J. et al. Effectiveness and Safety of Morphine Sulphate Extended Release Capsules in Patients with Chronic Moderate-to-Severe Pain in a Primary Care Setting // Journal of Pain Research, 2011. Vol. 4. P. 373–384.

(обратно)

180

Zeidan F. et al. Brain Mechanisms Supporting the Modulation of Pain by Mindfulness Meditation // The Journal of Neuroscience, 2011. Vol. 31. P. 5540–5548.

(обратно)

181

deCharms R. C. et al. Control over Brain Activation and Pain Learned by Using Real-Time Functional MRI // Proceedings of the National Academy of Sciences, 2005. Vol. 102. P. 18626–18631.

(обратно)

182

Kross E. et al. Social Rejection Shares Somatosensory Representations with Physical Pain // Proceedings of the National Academy of Sciences, 2011. Vol. 108. P. 6270–6275.

(обратно)

183

DeWall C. N. et al. Acetaminophen Reduces Social Pain: Behavioral and Neural Evidence // Psychological Science, 2010. Vol. 21. P. 931–937.

(обратно)

184

Daishonin N. Happiness in This World // The Writings of Nichiren Daishonin, Vol. 1. Japan: Soka Gakkai, 1999. P. 681.

(обратно)

185

Blackledge J., Hayes S. Emotion Regulation in Acceptance and Commitment Therapy // Psychotherapy in Practice, 2001. Vol. 57. P. 243–255.

(обратно)

186

Flynn J., Hollenstein T., Mackey A. The Effect of Suppressing and Not Accepting Emotions on Depressive Symptoms: Is Suppression Different for Men and Women? // Personality and Individual Differences, 2010. Vol. 49. P. 582–586.

(обратно)

187

Roemer L., Orsillo S., Salters-Pedneault K. Efficacy of an Acceptance-Based Behavior Therapy for Generalized Anxiety Disorder: Evaluation in a Randomized Controlled Trial // Journal of Consulting and Clinical Psychology, 2008. Vol. 76. P. 1083–1089.

(обратно)

188

Blackledge J., Hayes S. Emotion Regulation in Acceptance and Commitment Therapy // Psychotherapy in Practice, 2001. Vol. 57. P. 243–255.

(обратно)

189

Twohig M., Hayes S., Masuda A. Increasing Willingness to Experience Obsessions: Acceptance and Commitment Therapy as a Treatment for Obsessive-Compulsive Disorder // Behavior Therapy, 2006. Vol. 37. P. 3–13.

(обратно)

190

Forman E. et al. An Open Trial of an Acceptance-Based Behavioral Intervention for Weight Loss // Cognitive and Behavioral Practice, 2009. Vol. 16. P. 223–235.

(обратно)

191

Gifford E. et al. Acceptance-Based Treatment for Smoking Cessation // Behavior Therapy, 2004. Vol. 35. P. 689–705.

(обратно)

192

Lundgren T., Dahl J., Hayes S. Evaluation of Mediators of Change in the Treatment of Epilepsy with Acceptance and Commitment Therapy // Journal of Behavioral Medicine, 2008. Vol. 31. P. 225–235.

(обратно)

193

Blackledge J., Hayes S. Emotion Regulation in Acceptance and Commitment Therapy // Psychotherapy in Practice, 2001. Vol. 57. P. 243–255.

(обратно)

194

Berkowitz D. On the Reclaiming of Denied Affects in Family Therapy // Family Process, 1977. Vol. 16. P. 495–501; Mawson D. et al. Guided Mourning for Morbid Grief: a Controlled Study // British Journal of Psychiatry, 1981. Vol. 138. P. 185–193.

(обратно)

195

Jordan J., Neimeyer R. Does Grief Counseling Work? // Death Studies, 2003. Vol. 27. P. 765–786.

(обратно)

196

Davis C. et al. Searching for Meaning in Loss: Are Clinical Assumptions Correct? // Death Studies, 2000. Vol. 24. P. 497–540.

(обратно)

197

Davis C. et al. Searching for Meaning in Loss: Are Clinical Assumptions Correct? // Death Studies, 2000. Vol. 24. P. 497–540.

(обратно)

198

Davis C. et al. Searching for Meaning in Loss: Are Clinical Assumptions Correct? // Death Studies, 2000. Vol. 24. P. 497–540.

(обратно)

199

Davis C. et al. Searching for Meaning in Loss: Are Clinical Assumptions Correct? // Death Studies, 2000. Vol. 24. P. 497–540.

(обратно)

200

Silver R., Boon C., Stones M. Searching for Meaning in Misfortune: Making Sense of Incest // Journal of Social Issues, 1983. Vol. 39. P. 81–102.

(обратно)

201

Davis C. et al. Searching for Meaning in Loss: Are Clinical Assumptions Correct? // Death Studies, 2000. Vol. 24. P. 497–540.

(обратно)

202

Lichtenthal W., Cruess D. Effects of Directed Written Disclosure on Grief and Distress Symptoms Among Bereaved Individuals // Death Studies, 2010. Vol. 34. P. 475–499.

(обратно)

203

Lowey S. Letting Go Before a Death: a Concept Analysis // Journal of Advanced Nursing, 2008. Vol. 63. P. 208–215.

(обратно)

204

Davis C. et al. Searching for Meaning in Loss: Are Clinical Assumptions Correct? // Death Studies, 2000. Vol. 24. P. 497–540.

(обратно)

205

Diener E., Lucas R., Scollon C. Beyond the Hedonic Treadmill: Revising the Adaptation Theory of Well-Being // American Psychologist, 2006. Vol. 61. P. 305–314.

(обратно)

206

Гилберт Д. Спотыкаясь о счастье. Думаешь, ты знаешь, что делает тебя счастливым? СПб.: Питер Пресс, 2008.

(обратно)

207

Davis C. et al. The Undoing of Traumatic Life Events // Personality and Social Psychology Bulletin, 1995. Vol. 21. P. 109–124.

(обратно)

208

Davis C. et al. The Undoing of Traumatic Life Events // Personality and Social Psychology Bulletin, 1995. Vol. 21. P. 109–124.

(обратно)

209

Watkins P. et al. Taking Care of Business? Grateful Processing of Unpleasant Memories // The Journal of Positive Psychology, 2008. Vol. 3. P. 87–99.

(обратно)

210

Gilbert P., Procter S. Compassionate Mind Training for People with High Shame and Self-Criticism: Overview and Pilot Study of a Group Therapy Approach // Clinical Psychology and Psychotherapy, 2006. Vol. 13. P. 353–379.

(обратно)

211

Gilbert P., Procter S. Compassionate Mind Training for People with High Shame and Self-Criticism: Overview and Pilot Study of a Group Therapy Approach // Clinical Psychology and Psychotherapy, 2006. Vol. 13. P. 353–379.

(обратно)

212

Akelaitis A. Studies on the Corpus Callosum: IV. Diagnostic Dyspraxia in Epileptics Following Partial and Complete Section of the Corpus Callosum // The American Journal of Psychiatry, 1945. Vol. 101. P. 594–599.

(обратно)

213

Gilbert P., Procter S. Compassionate Mind Training for People with High Shame and Self-Criticism: Overview and Pilot Study of a Group Therapy Approach // Clinical Psychology and Psychotherapy, 2006. Vol. 13. P. 353–379.

(обратно)

214

Sbarra D., Smith H., Mehl M. When Leaving Your Ex, Love Yourself: Observational Ratings of Self-Compassion Predict the Course of Emotional Recovery Following Marital Separation // Psychological Science, 2012. P. 261–269.

(обратно)

215

Neff K., Kirkpatrick K., Rude S. Self-Compassion and Adaptive Psychological Functioning // Journal of Research in Personality, 2007. Vol. 41. P. 139–154.

(обратно)

216

Calderwood K. Adapting the Transtheoretical Model of Change to the Bereavement Process // Social Work, 2011. Vol. 56. P. 107–118.

(обратно)

217

Fredrickson B. et al. What Good Are Positive Emotions in Crises? a Prospective Study of Resilience and Emotions Following the Terrorist Attacks on the United States on September 11th, 2001 // Journal of Personality and Social Psychology, 2003. Vol. 84. P. 365–376.

(обратно)

218

Fredrickson B., Levenson R. Positive Emotions Speed Recovery from the Cardiovascular Sequelae of Negative Emotions // Cognition and Emotion, 1998. Vol. 12. P. 191–220.

(обратно)

219

Fredrickson B. et al. What Good Are Positive Emotions in Crises? a Prospective Study of Resilience and Emotions Following the Terrorist Attacks on the United States on September 11th, 2001 // Journal of Personality and Social Psychology, 2003. Vol. 84. P. 365–376.

(обратно)

220

Fredrickson B. et al. What Good Are Positive Emotions in Crises? a Prospective Study of Resilience and Emotions Following the Terrorist Attacks on the United States on September 11th, 2001 // Journal of Personality and Social Psychology, 2003. Vol. 84. P. 365–376.

(обратно)

221

Fredrickson B. et al. What Good Are Positive Emotions in Crises? a Prospective Study of Resilience and Emotions Following the Terrorist Attacks on the United States on September 11th, 2001 // Journal of Personality and Social Psychology, 2003. Vol. 84. P. 365–376.

(обратно)

222

Tugade M., Fredrickson B. Regulation of Positive Emotions: Emotion Regulation Strategies That Promote Resilience // Journal of Happiness Studies, 2007. Vol. 8. P. 311–333.

(обратно)

223

Peterson C. et al. Strengths of Character, Orientations to Happiness, and Life Satisfaction // The Journal of Positive Psychology, 2007. Vol. 2. P. 149–156.

(обратно)

224

Peterson C. et al. Strengths of Character, Orientations to Happiness, and Life Satisfaction // The Journal of Positive Psychology, 2007. Vol. 2. P. 149–156.

(обратно)

225

Wood A., Froh J., Geraghty A. Gratitude and Well-Being: a Review and Theoretical Integration // Clinical Psychology Review, 2010. Vol. 30. P. 890–905.

(обратно)

226

Wood A., Froh J., Geraghty A. Gratitude and Well-Being: a Review and Theoretical Integration // Clinical Psychology Review, 2010. Vol. 30. P. 890–905.

(обратно)

227

Wood A. et al. Gratitude Influences Sleep Through the Mechanism of Pre-Sleep Cognitions // Journal of Psychosomatic Research, 2009. Vol. 66. P. 43–48.

(обратно)

228

Lau R., Cheng S.-T. Gratitude Lessens Death Anxiety // European Journal of Ageing, 2011. Vol. 8. P. 169–175.

(обратно)

229

Wood A., Froh J., Geraghty A. Gratitude and Well-Being: a Review and Theoretical Integration // Clinical Psychology Review, 2010. Vol. 30. P. 890–905.

(обратно)

230

Roese N. The Functional Basis of Counterfactual Thinking // Journal of Personality and Social Psychology, 1994. Vol. 66. P. 805–818.

(обратно)

231

Taylor S. Adjustment to Threatening Events: a Theory of Cognitive Adaptation // American Psychologist, 1983. Vol. 38. P. 1161–1173.

(обратно)

232

Roemer L., Borkovec T. Effect of Suppressing Thoughts About Emotional Material // Journal of Abnormal Psychology, 1994. Vol. 103. P. 467–474.

(обратно)

233

Davis C. et al. The Undoing of Traumatic Life Events // Personality and Social Psychology Bulletin, 1995. Vol. 21. P. 109–124.

(обратно)

234

Канеман Д. Думай медленно… решай быстро. М.: АСТ, 2013.

(обратно)

235

Koo M. et al. It’s a Wonderful Life: Mentally Subtracting Positive Events Improves People’s Affective States, Contrary to Their Affective Forecasts // Journal of Personality and Social Psychology, 2008. Vol. 95. P. 1217–1224.

(обратно)

236

Wood A., Froh J., Geraghty A. Gratitude and Well-Being: a Review and Theoretical Integration // Clinical Psychology Review, 2010. Vol. 30. P. 890–905.

(обратно)

237

Koo M. et al. It’s a Wonderful Life: Mentally Subtracting Positive Events Improves People’s Affective States, Contrary to Their Affective Forecasts // Journal of Personality and Social Psychology, 2008. Vol. 95. P. 1217–1224.

(обратно)

238

Koo M. et al. It’s a Wonderful Life: Mentally Subtracting Positive Events Improves People’s Affective States, Contrary to Their Affective Forecasts // Journal of Personality and Social Psychology, 2008. Vol. 95. P. 1217–1224.

(обратно)

239

Taylor S. Adjustment to Threatening Events: a Theory of Cognitive Adaptation // American Psychologist, 1983. Vol. 38. P. 1161–1173.

(обратно)

240

Frias A. et al. Death and Gratitude: Death Reflection Enhances Gratitude // The Journal of Positive Psychology, 2011. Vol. 6. P. 154–162.

(обратно)

241

Frias A. et al. Death and Gratitude: Death Reflection Enhances Gratitude // The Journal of Positive Psychology, 2011. Vol. 6. P. 154–162.

(обратно)

242

D’Argembeau A., van der Linden M. Individual Differences in the Phenomenology of Mental Time Travel: The Effect of Vivid Visual Imagery and Emotion Regulation Strategies // Consciousness and Cognition, 2006. Vol. 15. P. 342–350.

(обратно)

243

Schroevers M., Kraaij V., Garnefski N. Cancer Patients’ Experience of Positive and Negative Changes Due to the Illness: Relationships with Psychological Well-Being, Coping, and Goal Reengagement // Psycho-Oncology, 2011. Vol. 20. P. 165–172.

(обратно)

244

Peterson C. et al. Strengths of Character, Orientations to Happiness, and Life Satisfaction // The Journal of Positive Psychology, 2007. Vol. 2. P. 149–156.

(обратно)

245

Sprecher S., Fehr B. Enhancement of Mood and Self-Esteem as a Result of Giving and Receiving Compassionate Love // Current Research in Social Psychology, 2006. Vol. 11. P. 227–242.

(обратно)

246

Marcel G. Man Against Mass Society. South Bend, IN: St. Augustine’s Press, 2008. P. 117.

(обратно)

247

Hofmann S., Grossman P., Hinton D. Loving-Kindness and Compassion Meditation: Potential for Psychological Interventions // Clinical Psychology Review, 2011. Vol. 31. P. 1126–1132.

(обратно)

248

Schwartz C., Sendor M. Helping Others Helps Oneself: Response Shift Effects in Peer Support // Social Science and Medicine, 1999. Vol. 48. P. 1563–1575.

(обратно)

249

Schwartz C., Sendor M. Helping Others Helps Oneself: Response Shift Effects in Peer Support // Social Science and Medicine, 1999. Vol. 48. P. 1563–1575.

(обратно)

250

Brown S. et al. Coping with Spousal Loss: Potential Buffering Effects of Self-Reported Helping Behavior // Personality and Social Psychology Bulletin, 2008. Vol. 34. P. 849–861.

(обратно)

251

Brown S. et al. Coping with Spousal Loss: Potential Buffering Effects of Self-Reported Helping Behavior // Personality and Social Psychology Bulletin, 2008. Vol. 34. P. 849–861.

(обратно)

252

Weinstein N., Ryan R. When Helping Helps: Autonomous Motivation for Pro-Social Behavior and Its Influence on Well-Being for the Helper and Recipient // Journal of Personality and Social Psychology, 2010. Vol. 98. P. 222–244.

(обратно)

253

Weinstein N., Ryan R. When Helping Helps: Autonomous Motivation for Pro-Social Behavior and Its Influence on Well-Being for the Helper and Recipient // Journal of Personality and Social Psychology, 2010. Vol. 98. P. 222–244.

(обратно)

254

Isen A., Levin P. Effect of Feeling Good on Helping: Cookies and Kindness // Journal of Personality and Social Psychology, 1972. Vol. 21. P. 384–388.

(обратно)

255

Isen A., Levin P. Effect of Feeling Good on Helping: Cookies and Kindness // Journal of Personality and Social Psychology, 1972. Vol. 21. P. 384–388.

(обратно)

256

Toegel G., Anand N., Kilduff M. Emotion Helpers: The Role of High Positive Affectivity and High Self-Monitoring Managers // Personnel Psychology, 2007. Vol. 60. P. 337–365.

(обратно)

257

Thayer R. Energy, Tiredness, and Tension Effects of a Sugar Snack Versus Moderate Exercise // Journal of Personality and Social Psychology, 1987. Vol. 52. P. 119–125.

(обратно)

258

Daishonin N. On the Three Virtues of Food // The Writings of Nichiren Daishonin, Vol. 2. Japan: Soka Gakkai, 2006. P. 1060.

(обратно)

259

Straub E., Vollhardt J. Altruism Born of Suffering: The Roots of Caring and Helping After Victimization and Other Trauma // American Journal of Orthopsychiatry, 2008. Vol. 78. P. 267–280.

(обратно)

260

Straub E., Vollhardt J. Altruism Born of Suffering: The Roots of Caring and Helping After Victimization and Other Trauma // American Journal of Orthopsychiatry, 2008. Vol. 78. P. 267–280.

(обратно)

261

Blackledge J., Hayes S. Emotion Regulation in Acceptance and Commitment Therapy // Psychotherapy in Practice, 2001. Vol. 57. P. 243–255.

(обратно)

262

Hooper N. Comparing Thought Suppression and Mindfulness as Coping Techniques for Spider Fear // Consciousness and Cognition, 2011. Vol. 20. P. 1824–1830.

(обратно)

263

Hooper N. Comparing Thought Suppression and Mindfulness as Coping Techniques for Spider Fear // Consciousness and Cognition, 2011. Vol. 20. P. 1824–1830.

(обратно)

264

Reeves T., Stace J. M. Improving Patient Access and Choice: Assisted Bibliotherapy for Mild to Moderate Stress/Anxiety in Primary Care // Journal of Psychiatric and Mental Health Nursing, 2005. Vol. 12. P. 341–346.

(обратно)

265

Reeves T., Stace J. M. Improving Patient Access and Choice: Assisted Bibliotherapy for Mild to Moderate Stress/Anxiety in Primary Care // Journal of Psychiatric and Mental Health Nursing, 2005. Vol. 12. P. 341–346.

(обратно)

266

Bughi S., Semcad J., Bughi S. Effect of Brief Behavioral Intervention Program in Medical Students from Two Southern California Universities // Medical Education Online, 2006. Vol. 11. P. 1–8.

(обратно)

267

Kiecolt-Glaser J. et al. Omega3-Supplementation Lowers Inflammation and Anxiety in Medical Students: a Randomized Controlled Trial // Brain, Behavior, and Immunity, 2011. Vol. 25. P. 1725–1734.

(обратно)

268

Kiecolt-Glaser J. et al. Omega3-Supplementation Lowers Inflammation and Anxiety in Medical Students: a Randomized Controlled Trial // Brain, Behavior, and Immunity, 2011. Vol. 25. P. 1725–1734.

(обратно)

269

Kiecolt-Glaser J. et al. Omega3-Supplementation Lowers Inflammation and Anxiety in Medical Students: a Randomized Controlled Trial // Brain, Behavior, and Immunity, 2011. Vol. 25. P. 1725–1734.

(обратно)

270

Hiebert B., Fox E. E. Reactive Effects of Self-Monitoring Anxiety // Journal of Counseling Psychology, 1981. Vol. 28. P. 187–193.

(обратно)

271

Hiebert B., Fox E. E. Reactive Effects of Self-Monitoring Anxiety // Journal of Counseling Psychology, 1981. Vol. 28. P. 187–193.

(обратно)

272

Канеман Д. Думай медленно… Решай быстро. М.: АСТ, 2013.

(обратно)

273

Ost L.-G. One-Session Group Treatment for Spider Phobia // Behaviour Research and Therapy, 1996. Vol. 34. P. 707–715.

(обратно)

274

Ost L.-G. One-Session Group Treatment for Spider Phobia // Behaviour Research and Therapy, 1996. Vol. 34. P. 707–715.

(обратно)

275

Гилберт Д. Спотыкаясь о счастье. Думаешь, ты знаешь, что делает тебя счастливым? СПб.: Питер Пресс, 2008.

(обратно)

276

Wilson T. et al. Focalism: a Source of Durability Bias in Affective Forecasting // Journal of Personality and Social Psychology, 2000. Vol. 78. P. 821–836.

(обратно)

277

Wilson T. et al. Focalism: a Source of Durability Bias in Affective Forecasting // Journal of Personality and Social Psychology, 2000. Vol. 78. P. 821–836.

(обратно)

278

Wilson T. et al. Focalism: a Source of Durability Bias in Affective Forecasting // Journal of Personality and Social Psychology, 2000. Vol. 78. P. 821–836.

(обратно)

279

Ялом И. Вглядываясь в солнце. Жизнь без страха смерти. М.: Эксмо, 2009.

(обратно)

280

Finzi-Dottan R., Triwitz Y. S., Golubchik P. Predictors of Stress-Related Growth in Parents of Children with ADHD // Research in Developmental Disabilities, 2011. Vol. 32. P. 510–519.

(обратно)

281

Ho S. et al. Relationships Between Explanatory Style, Posttraumatic Growth, and Posttraumatic Stress Disorder Symptoms Among Chinese Breast Cancer Patients // Psychology and Health, 2011. Vol. 26. P. 269–285.

(обратно)

282

Ялом И. Вглядываясь в солнце. Жизнь без страха смерти. М.: Эксмо, 2009.

(обратно)

283

Ялом И. Вглядываясь в солнце. Жизнь без страха смерти. М.: Эксмо, 2009.

(обратно)

284

Pinker S. The Better Angels of Our Nature. New York: Viking, 2011.

(обратно)

285

На русском языке повесть издавалась несколько раз, в том числе в сборнике «Рейд к звездам» (М.: АСТ, 2001).

(обратно)

286

Grob C. et al. Pilot Study of Psilocybin Treatment for Anxiety with Advanced-Stage Cancer // Archives of General Psychiatry, 2011. Vol. 68. P. 71–78.

(обратно)

287

Griffiths R. et al. Psilocybin Occasioned Mystical-Type Experiences: Immediate and Persisting Dose-Related Effects // Psychopharmacology, 2011. Vol. 218. P. 649–665.

(обратно)

288

Snyder M., Tanke E., Berscheid E. Social Perception and Interpersonal Behavior: On the Self-Fulfilling Nature of Social Stereotypes // Journal of Personality and Social Psychology, 1977. Vol. 35. P. 656–666.

(обратно)

289

Fazio R., Effrein E., Falender V. Self-Perceptions Following Social Interaction // Journal of Personality and Social Psychology, 1981. Vol. 41. P. 232–242.

(обратно)

290

Fazio R., Effrein E., Falender V. Self-Perceptions Following Social Interaction // Journal of Personality and Social Psychology, 1981. Vol. 41. P. 232–242.

(обратно) (обратно)

Оглавление

Введение

  Выносливость

  Буддизм школы Нитирэн

  Проблемы как источник силы

  Знание и мудрость

Глава 1 Смысл победы

  Желание быть счастливым

    Бесконечная погоня

    Избегание потери

    Чувство бессилия

  Преимущества невзгод

    Невзгоды как катализатор

  Мудрость и конец страданиям

  Что значит непобедимый разум

Глава 2 Найдите свою миссию

  Можно ли стать более счастливым?

  Определение личной миссии

    Ощущение цели

    Отсутствие миссии

    Приверженность миссии

    Миссия найдена

Глава 3 Дайте себе клятву

  Способность не отступать

  Барьеры на пути решительности

  Исследования в области снижения веса

  Утрата уверенности в себе

    Определение препятствий

    Восстановление уверенности в себе

    Действие определяет чувства

    Стойкость и успех

  Социальное сравнение

    Вера в свои способности

    Оптимизм рождает стойкость

    Как вести кампанию

  Преобразование себя

    Обещание самому себе

  Отвлечение и избегание

  Приверженность

  Поиск мотивации

    Причины, по которым что-то становится важным

    Сила обратной связи

    Не сдавайтесь

Глава 4 Ждите препятствий

  Как воспользоваться проблемами

  Мирские желания – ключ к просветлению

  Истории, которые мы рассказываем себе

    Негативные мысли

    Беспокойство из-за неуверенности

  Влияние ожиданий на ответную реакцию

  Перезагрузка ожиданий

  Сочувствие и прощение

Глава 5 Автономный дух

  Моральная трансформация

    Моральные дилеммы

    Что такое вред?

    Баланс

  Сила авторитета

  Самооценка и потребность угодить другим

Глава 6 Принятие боли

  Головоломка боли

    Боль как болезнь

    Отвлечение

  Терапия принятия и ответственности

  Принятие эмоциональной боли

Глава 7 Учитесь забывать

  Неотвратимость потери

  Поиск смысла в потере

    Ценность наших привязанностей

    Ошибочные предпосылки сожаления

    Переписывание прошлого

  Сострадание к себе

    Природа личности

    Стадии изменений

Глава 8 Учитесь ценить хорошее

  Как почувствовать благодарность

    Сохранение благодарности

    Благодарность за препятствия

Глава 9 Поощрение других

  Измерение сострадания

    Наши представления о других

  Любовь и доброта

    Судить других… или понимать их

  Усталость от сострадания

  Помогая другим, мы помогаем себе

    Причины альтруизма

    Привычка сострадать

    Как встать на место другого человека

  Сила поддержки

    Сила прикосновения

    Как показывать заботу

  Последний способ превращения яда в лекарство

Глава 10 Соберите в кулак свою смелость

  Преимущества страха

    Как себя отвлекать

  Панические атаки

  Страх смерти

    Вера в свою смертность

  Идея смерти

    Лекарство для других

  Наше ощущение себя

    Реальность или состояние мыслей?

Заключение

Благодарности

Об авторе

Наш сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных на данной библиотеке категорически запрешен. Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.

Copyright © UniversalInternetLibrary.ru - читать книги бесплатно