Основы русской филологии

Владимир Аннушкин
Основы русской филологии. Курс лекций
2-е издание, стереотипное

Рекомендовано к изданию Ученым советом Государственного института русского языка им. А. С. Пушкина

Рецензенты: канд. филол. наук, доц. Б. И. Фоминых; д-р филол. наук, проф. А. К. Михальская

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

©Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)

Лекция 1
Предмет филологии как научной теории и педагогической дисциплины

§ 1. Филология—словесность—языкознание в классической традиции и современной науке

Термины филология – словесность – языкознание осмысляются прежде всего этимологически. Филология – учение о Слове (несомненно, в сакральном смысле, т. е. учение о слове как божественном даре, способности говорить и писать, вступать в общение с себе подобными и творить мир «словом»), языкознание – учение о языке (прежде всего о его устройстве, системе знаков, выражающих определенные смыслы, средстве общения). Очевидна историческая последовательность в появлении наук: филология возникает в древности, языкознание – наука относительно нового времени. Если объяснять развитие науки в связи с «техническим прогрессом в создании текстов» [Рождественский 1996: 19], то филология – наука, появление которой обосновано созданием письма или письменной речи (текстов), необходимостью комментировать их, систематизировать и предложить правила пользования ими; языкознание – наука, развитие которой инициировано возможностями печатной речи, прогрессом в языковых контактах различных народов, необходимостью исследовать множество языков и их устройство. Последнее оказывается возможным именно в конце XVIII – начале XIX столетий, поэтому говорить об «истории русского языкознания» в Древней Руси терминологически неточно. Более точно говорить об истории филологии, словесных наук, искусств речи, т. е. об истории тех реально существовавших научно-педагогических предметов, в которых представала научная картина мира. В современный век информационных технологий и массового характера научной продукции имеется с трудом исчислимое количество речевых наук, которые будут описаны ниже.

Философия слова, или (если можно так выразиться) философия филологии, предполагала понимание человеческого слова как божественного дара, инструмента организации и творения мира, общества, Вселенной – и это отношение к слову вполне сохранено в духовной литературе и этике речи. Философия современного языкознания предполагает прежде всего позитивистский взгляд на устройство языка, отражающего материалистическую природу вещей. Философия слова в его сакральном понимании в некотором смысле была под запретом в советское время, а сегодня имеет лишь ряд блестящих предвосхищений в трудах отдельных авторов (как классических, так и современных, как ученых-философов, так и богословов), но не имеет более или менее полного описания.

Термин словесность был создан в России в конце XVIII в. и получил интенсивное развитие в первой половине XIX в., когда все филологические науки объединялись этим термином (см. подробный разбор ниже), став, безусловно, аналогом филологии; но еще до него существовали словесные науки (термин введен М. В. Ломоносовым) – аналог филологических наук в «доязыковедческий» период истории русской филолого-языковедческой науки. Поскольку история русского языкознания в ее наиболее авторитетных учебниках слабо касается именно «словесных наук» вследствие накладывания схемы современного научного языкознания на классическую русскую схему филологических = «словесных» наук, требуется выяснить последовательное развитие как словесных = филологических = языковедческих наук в России, так и коснуться истории и современного понимания самих терминов слово – речь – язык. Этому и посвящена данная часть курса «Основы русской филологии».

О термине филология следует сказать отдельно. В современном филологическом образовании сложилась парадоксальная ситуация: на филологических факультетах до недавнего времени не читался курс филологии – ср. с другими факультетами, где невозможно не найти разных курсов по факультетской классификации, например, на историческом факультете – различных курсов истории (общей истории, истории России, истории других стран), на философском – философии (разных времен и авторов); то же самое обнаружится относительно химии, физики, биологии и др. Пожалуй, только в филологическом образовании отсутствовали курсы введения в филологию. Их заменяли пропедевтические курсы введения в языкознание и литературоведение. Однако эти курсы никак не могли заместить отличного от них предмета под названием «филология».

Попытки ясного понимания предмета филологии в современной науке предпринимались, правда, как увидим ниже, результаты этих попыток либо преуменьшались, либо замалчивались.

Так, в 1978 г. научной общественности была предложена книга Ю. В. Рождественского «Введение в общую филологию», где был представлен ясный и исторически обоснованный взгляд на предмет филологии. «Филологическое знание, – начинает книгу автор, – состоит в проникновении не только в содержание того или иного текста, но и в его истолкование» [Рождественский 1996: 19]. Ступени в истолковании текста позволяют последовательно выстроить понимание предметов частной и общей филологий: в частной филологии анализируется конкретный текст (его возникновение, авторство, вхождение в данную область культуры), в общей филологии – «общие исторические закономерности понимания и истолкования текстов на фоне развития культуры, прогресса в знаниях и речевом общении, технического прогресса в создании текстов» [Там же].

Предмет филологии в научной теории и педагогической практике недостаточно ясно отличен от предмета языкознания. Несовершенство понимания филологии как конгломерата языкознания (лингвистики) и литературоведения либо как совокупности дисциплин – вне точной определенности научного предмета – очевидно для многих и требует ясного ответа: каков предмет филологии? Ю. В. Рождественским убедительно показано, что одной из главных задач общей филологии является классификация существующих видов текстов и до 70-х годов XIX в. общая филология стремилась систематизировать все виды текстов, классифицируя их по родам, видам и формам словесности. После того как «предмет филологии был сведен к литературоведению и языкознанию», а «филологи занялись исключительно поэтическими формами речи», из науки ушло «исследование разных риторических форм устной речи, языка и стиля документов, языка и стиля научной литературы и многое другое» [Там же: 20]. К написанному Ю. В. Рождественским добавим, что предмет, о котором идет речь применительно к русской науке до середины XIX в., назывался словесностью и именно роды, виды и жанры словесности (теперь уже нового информационного общества) будут исследоваться в общей филологии.

Укажем и на замечание автора о том, что «лингвистика никогда не была общим знанием о языке. Методы лингвистики специально приспособлены к нормированию и описанию лишь одной из сторон языка, именно – звуков речи, слов и предложений. Лингвистика не включает и не может включать в себя учения о языковых текстах – основе общественно-языковой практики» [Рождественский 1996: 20].

Обосновывается и историческая последовательность филологии и языкознания, а не просто вхождение языкознания в филологию как одной из ее составляющих: «…первоначальное и отправное представление о языке дает именно филология. От того, как филология определит состав языковых текстов и правила их формирования, зависит направление и содержание лингвистического исследования» [Там же: 20]. Конечно, Ю. В. Рождественским отмечены и рождение теории текста, пытающейся лингвистическими методами описывать текст, и, главное, существенный прогресс в языке, характеризующийся созданием средств массовой информации. Сегодня происходит то, что прогнозировалось Ю. В. Рождественским: огромная потребность в изучении языка деловой прозы, развитие риторики и в связи с этим коммуникативных технологий, перенесение интересов в сферу устной речи, особенно в связи с развитием средств массовой информации, формирующих идеологию и стиль жизни в современной России. Решение новых задач, поставленных новыми языковыми отношениями людей (а мы видим сегодня, как эти отношения властно вторгаются и в сферу духа), возможно только на основе «учета всего исторического опыта филологии, который сопрягает культурное наследие языков с развитием материалов и орудий речи» [Там же: 20].

§ 2. Критический обзор научных концепций и взглядов на предмет филологии

Рассмотрим, как определяются филологическое знание и сам предмет филологии в современных популярных и профессиональных словарях, которыми пользуется филологическая общественность и учащиеся. В «Словаре русского языка» С. И. Ожегова и Н. Ю. Шведовой филология объясняется как «совокупность наук, изучающих культуру народа, выраженную в языке и литературном творчестве» [Ожегов, Шведова 2005: 852]. Понятно, что самостоятельность предмета филологии в данном определении отсутствует, а филология ограничена «языком и литературой». Ю. С. Степанов называет филологией «область гуманитарного знания, имеющую своим непосредственным объектом главное воплощение человеческого слова и духа – текст. Ф. характеризуется совокупностью научных дисциплин и их взаимодействием – как общих: языкознание (гл. обр. стилистика), литературоведение, история, семиотика, культурология, так и частных, вспомогательных: палеография, текстология, лингвистическая теория текста, теория дискурса, поэтика, риторика и др.» [Степанов 1997: 592]. Хотя определен главный объект филологии – текст, филология вновь объясняется как «совокупность дисциплин», куда входят странным образом и история, и семиотика, и культурология – научные дисциплины, предметы которых хотя и могут соединяться, но достаточно самостоятельны.

Характерно, что Ю. С. Степанов переходит от М. В. Ломоносова сразу к «определяющему для русской филологии лексикографическому подходу» со ссылкой на работы Я. Грота «Филологические разыскания» (1873), цикл исследований М. М. Покровского на материале греч. и лат. языков (1891). Русская школа словесных наук, словесности, ставшая аналогом филологии и рассматривавшая теорию языка, теорию речи и теорию изящного слога в единой системе (согласно И. И. Давыдову) в первой половине XIX в., оказалась обойденной, опущенной, умолченной.

Когда Ю. С. Степанов пишет об основных направлениях в современной филологии, представленными оказываются только частные филологии: а) «традиционное толкование художественных текстов» (на ограничение предмета филологии художественными текстами указал Ю. В. Рождественский на первых страницах «Общей филологии»: «Филологи занялись исключительно поэтическими формами речи» [Рождественский 1996: 19]; б) семиотический подход (от А. Белого до Тартуской школы, представленной работами Ю. М. Лотмана); в) лингвистика текста (С. И. Гиндин, Т. М. Николаева и др.); г) концептуальный анализ терминов духовной культуры (Н. И. Толстой, Ю. С. Степанов, В. Н. Топоров, Н. Д. Арутюнова – группа «Логический анализ языка»); д) герменевтика с историко-философским уклоном (А. Ф. Лосев, С. С. Аверинцев); е) сопоставительная стилистика (И. Р. Гальперин, А. Д. Швейцер); ж) оригинальное направление, основанное на понятии «языковая личность», представленное работами Ю. Н. Караулова [Степанов 1997: 595]. Из перечисленных направлений, пожалуй, лишь Г. О. Винокур, с одной стороны, и школа А. Ф. Лосева – с другой, обсуждают непосредственно термин филология.

Характерен вывод Ю. С. Степанова: «Современная филология стремится к «партикуляризму», основанному на принципе "каждый язык – как никакой другой"; т. о., в отличие от языкознания, нет "универсальной, или общей, Ф.", но есть единство разных Ф.» [Там же: 595]. Таким образом, в заключение статьи о филологии ученый приходит к выводу о том, что и предмета-то общей филологии, собственно говоря, никакого нет.

По-видимому, с учетом мнения Ю. С. Степанова предлагает свое толкование Т. В. Матвеева, в словаре которой филология определена как «общее название дисциплин, изучающих духовную культуру народа на основе текстов» [Матвеева 2003: 379]. Затем, в сущности, автор повторила перечень дисциплин, имеющихся у Ю. С. Степанова: «…языкознание, литературоведение, семиотика, культурология, текстология, палеография и др.» [Там же: 379]. С историческим толкованием филологии нельзя не согласиться («Ф. складывается первоначально как изучение и комментирование древних культурных памятников, затем развивает различные направления, до некоторой степени утрачивая свою целостность и превращаясь в совокупность родственных наук»). Итак, предмет филологии размыт между многими дисциплинами, целостность его «утрачена», это – совокупность родственных наук, а сейчас Ф. существует как совокупная форма гуманитарного знания, сосредоточенная на тексте и извлекающая из него массу сведений о «физическом и духовном бытии человека» [Там же: 379].

В наиболее авторитетном и популярном на сегодняшний день словаре «Культура русской речи» статья «Филология» отсутствует вовсе, зато есть краткая статья «Словесность» (автор В. Н. Шапошников), в которой автор называет вторым значением термина «словесность» «филологические науки: лингвистика, литературоведение, стилистика и т. д.» [Культура русской речи 2003: 652]. Как видим, здесь также присутствует «совокупность родственных наук», а термины словесность и филология воспринимаются как синонимы.

Сходство филологии и словесности особенно наглядно подчеркнуто у Т. В. Матвеевой в статье «Словесность»: «Долгое время термин С. как синоним термина филология был отодвинут и употреблялся очень редко. В настоящее время понятие С. возрождается как олицетворение необходимости сближения сильно разошедшегося преподавания языка и литературы, возвращение филологического подхода, в соответствии с которым язык рассматривается как материал, из которого создаются речевые произведения, а эти произведения – тексты, в свою очередь, рассматриваются как произведения словесного творчества» [Матвеева 2003: 310].

Одним из наиболее удачных опытов выяснения того, что есть предмет и история филологии, является статья С. С. Аверинцева «Филология», напечатанная еще в БСЭ и перепечатанная посмертно в собрании сочинений, названном «София – Логос. Словарь» [Аверинцев 2006: 452–462]. Филология определяется как «содружество гуманитарных дисциплин, изучающих сущность духовной культуры человечества через языковый и стилистический анализ письменных текстов» [Аверинцев 2006: 452].

Обратим внимание в данном определении на следующие положения, которые весьма точно показывают позицию автора, справедливо считающегося одним из выдающихся филологов-классиков:

1) вновь не дается определение филологии как науке, но она рассмотрена как совокупность дисциплин; 2) филология соотнесена только с письменными текстами – на наш взгляд, филология имеет отношение ко всем видам словесных произведений, поэтому духовную историю человечества, выраженную в слове, следует начать рассматривать с устной речи, продолжать письменной и печатной, а завершать (она еще не завершена!) текстами СМИ, сколь бы «плоскими» они нам ни казались; 3) филология имеет отношение не только к духовной, но и к материальной культуре, поскольку как словесное творчество она связана с технологией создания речи, которая также есть культурное совершенствование – ср. новые электронные средства речевой коммуникации, которые также имеют право на то, чтобы быть рассмотренными как объект филологии.

В статье С. С. Аверинцева содержатся замечательные наблюдения над «строгостью» филологического метода, которая состоит «не в искусственной точности математизированного мыслительного аппарата, но в постоянном нравственно-интеллектуальном усилии, преодолевающем произвол и высвобождающем возможности человеческого понимания». Филология и определяется как «служба понимания» [Аверинцев 2006: 456]. Несмотря на справедливость и этическую заостренность этого тезиса, здесь вновь дается скорее метафорическое, нежели точное научное определение предмета филологии.

Исторический очерк развития филологии полон фактов и наблюдений, которые показывают эволюционный процесс становления филологии от Античности до середины XIX столетия. Он начат с тезиса о том, что «филология сопровождала культурного человека не везде и не всегда». Само рождение филологии «запаздывает сравнительно с рождением письменной цивилизации», а ее возникновение есть «показатель не только уровня культуры, но и также ее типа и склада» [Аверинцев 2006: 452–462]. При точности данного наблюдения над различными культурами и цивилизациями, важно заметить, что сама фактура речи способствует возникновению определенных видов текста, в частности текстов науки и самой филологии, которая названа С. С. Аверинцевым «службой при тексте».

Очевидно, что попытки ответить на вопрос «что есть филология?» были бы более успешны, если бы авторы учли опыт не только недавних предшественников, но и классиков русской филологии и словесности, тем более что такие попытки существовали. Среди классиков несомненно должен быть назван профессор Ришельевского лицея К. П. Зеленецкий, написавший в конце жизни после четырех учебников риторики и словесности, опубликованных в Одессе в 1849 году и ставших основными учебниками Российской империи в 50-е годы XIX в., книгу «Введение в общую филологию» [Зеленецкий 1853]. В этой книге представлена история античной филологии и сделано описание филологии в Средние века, в частности описано известное сочинение Боэция «О браке Филологии и Меркурия» [Зеленецкий 1853]. Этот замечательный труд, предшественник одноименному труду Ю. В. Рождественского, в некотором смысле уникален, поскольку не имеет аналогов ни по широте исследования историко-филологических наук, ни по количеству упомянутых литературных источников филологического знания. Кроме того, очевидна попытка автора на фоне существовавшей критики риторики как словесной науки создать «науку о Слове», знамя которой, по мысли К. П. Зеленецкого, в трудах о «словесности» водрузил его учитель, профессор Московского университета И. И. Давыдов [Зеленецкий 1846: 18; Давыдов 1837].

Книга Ю. В. Рождественского во втором издании названа «Общая филология». Заслугой Ю. В. Рождественского является ясное отделение предмета филологии от предмета языкознания и литературоведения. Предмет филологии – «словесность, или языковые тексты. Задачей филологии является, прежде всего, отделение произведений словесности, имеющих культурное значение, от таких, которые его не имеют. Для решения этой задачи необходимо сначала обозреть весь массив произведений словесности. Это можно сделать только путем классификации этих произведений» [Рождественский 1990: 112].

Классификация произведений словесности по родам, видам и жанрам в их историческом развитии и современном состоянии выполнена Ю. В. Рождественским в «Общей филологии» [Рождественский 1996], а позднее развита и расширена в «Теории риторики» [Рождественский 2004]. Очевидно, что исторически языкознание как научный предмет следует за филологией. Эта историческая последовательность отражена в таком суждении Ю. В. Рождественского: «После разбора и классификации произведений словесности их необходимо прочитать и оценить. Для правильного прочтения текстов филология выделяет языкознание и науки о речи» [Рождественский 1990: 113].

У языкознания имеется свой предмет – система языка и объяснение фактов языка на разных его уровнях (фонетическом, лексическом, словообразовательном, морфологическом, синтаксическом). Хотя языкознание включает различение понятий язык и речь, оно не обращается к анализу речевой реальности. Отсюда стремление многих языковедов создавать новые области изучения практического приложения языка. Рождаются юридическая лингвистика, лингвистика общения и проч.

Классический учебник А. А. Реформатского начинается словами: «Язык есть важнейшее средство человеческого общения» [Реформатский 1996: 15]. Парадокс состоит в том, что «Введение в языкознание» А. А. Реформатского более обращено к анализу системы языка и его устройству, нежели к применению его как средства общения. Тем более следует сказать о том, что вопросы общественно-языковой практики, жизни языка в процессе создания, передачи, сохранения текстов никак не рассматриваются в языкознании. Поскольку лингвистика XX в. мало затрагивала проблемы общения, рождаются такие терминологические новообразования как «лингвистика общения» или «грамматика общения». Объясняя строение языка, языкознание, в сущности, не занимается и не занималось применением языка. Применяется же язык, конечно, в речи как реализации языка, текст же является конечным продуктом речевой деятельности.

Поскольку недостатки соотнесения языкознания с языковой реальностью становились все очевиднее, требовалось создание новых наук, каковыми и становились, например, прагматика (согласно определению В. Г. Гака, «раздел языкознания, изучающий функционирование языковых образований в речи» [Русский язык 1997: 360]) или лингвистика текста, т. е. анализ существования и функционирования текста. Данные новообразования были бы гораздо более эффективны, если бы рождались с опорой на знание традиции русской филологии, в частности существовавших учений о речи.

В «Письмах о добром и прекрасном» Д. С. Лихачева имеется статья «Об искусстве слова и филологии», перепечатанная затем в сборнике «О филологии» [Лихачев 1989: 204–207]. Д. С. Лихачев пишет о том, что в настоящее время количество наук возрастает не только за счет появления новых или их дифференциации, но и за счет возникновения связующих дисциплин. «Роль филологии именно связующая, а потому и особенно важная. Она связывает историческое источниковедение с языкознанием и литературоведением. Она придает широкий аспект изучению истории текста. Она соединяет литературоведение и языкознание в области изучения стиля произведения – наиболее сложной области литературоведения» [Там же: 204]. Точное определение выдающимся академиком связующей роли филологии тем не менее не предполагало точного определения самой науки. Возможно, в таком осторожном отношении есть рациональное зерно, ибо всякое определение ограничено – не в этом ли секрет дальнейшего пространного и вдохновенного рассуждения Д. С. Лихачева, где природа филологии открывается во всей ее широте?

Будучи «высшей формой гуманитарного знания, соединительной для всех гуманитарных наук» (вновь идея связи), филология необходима, например, историкам для правильного истолкования текста. Но и «лингвистическое понимание текста» недостаточно: «…понимание текста есть понимание всей стоящей за текстом жизни своей эпохи» [Лихачев 1989: 206]. Филология определяется как «связь всех связей. Она нужна текстологам, источниковедам, историкам литературы и историкам науки, она нужна историкам искусства, ибо в основе каждого из искусств, в самых его "глубинных глубинах" лежат слово и связь слов. Она нужна всем, кто пользуется языком, словом; слово связано с любыми формами бытия, с любым познанием бытия: слово, а еще точнее, сочетания слов. Отсюда ясно, что филология лежит не только в основе науки, но и всей человеческой культуры. Знание и творчество оформляются через слово, и через преодоление косности слова рождается культура» [Там же: 206].

Конечно, в этом рассуждении. Д. С. Лихачева прослеживается классическая философско-религиозная мысль о «начальности Слова», пронизывающего все элементы бытия. Но это скорее, то божественное Слово, которое во всем «видимом и невидимом», которое знаково выражает божественную природу всего сущего. В каких «глубинных глубинах» может быть выражена сущность таких несловесных искусств, как живопись, танец или музыка? Природа всякого явления может быть объяснена через язык, или (не есть ли это стилистически более возвышенное выражение) «словом». Всякое искусство знаково и лишь потому «словесно», что мы языком можем описать то, что выражено звуками музыки, кистью художника, движением танцора.

Несомненна связь филологии с культурой – этой мыслью заканчивается научно-популярная статья Д. С. Лихачева, своеобразный гимн-похвала филологии. «Филология – наука глубоко личная и глубоко национальная, нужная для отдельной личности и нужная для развития национальных культур» [Там же: 207].

В связи с освоением ценностей современного информационно-культурного пространства находится и обращение к «иным культурам». Заключительный аккорд статьи столь же поэтичен и возвышен, сколь и неопределенен: «Филология оправдывает свое название ("филология" – любовь к слову), так как в основе своей опирается на любовь к словесной культуре всех языков, на полную терпимость, уважение и интерес ко всем словесным культурам» [Лихачев 1989: 204]. Возникает вопрос: что такое словесная культура?

При всей глубине и стилистическом изяществе письма Д. С. Лихачева о филологии приходится сказать, что точного определения филологии в нем не содержится, что, возможно, и не входило в задачу автора, поскольку он предварил свой анализ рассуждением о том, что «ответ на вопрос, что такое филология, может быть дан только путем кропотливого исторического исследования этого понятия, начиная с эпохи Ренессанса, по крайней мере, когда филология заняла очень существенное место в культуре гуманистов (возникла она значительно раньше)» [Там же: 204].

Впрочем, в истории науки была книга, которую слабо анализируют современные исследователи, пытающиеся уточнить сущность филологии как науки и искусства. Это фундаментальное исследование, выполненное Г. О. Винокуром в курсе «Введение в изучение филологических наук», прочитанном им в 1943–1944 и 1945–1946 учебных годах в МГУ им. М. В. Ломоносова и МПГУ им. В. П. Потемкина [Винокур 2000]. Он как раз ставил задачу проследить историю филологии, сопоставить филологию с языкознанием и другими науками, и надо сказать, что его монография насыщена таким «кропотливым историческим исследованием», об отсутствии которого в современных работах позднее писал Д. С. Лихачев. На сегодняшний день это основная книга, где последовательно изложено историческое исследование филологии как явления науки и искусства. Впрочем, один из выводов Г. О. Винокура: «…филология не есть и никогда не была наукой в собственном смысле этого слова, хотя в ее задачи и входит применение научных данных» [Винокур 2000: 72]. При всей широте привлеченного материала это исследование более рассматривает фигуру филолога как «человека читающего», правильно понимающего и объясняющего текст, и менее касается человека как творца словесной культуры, осуществляющего создание, воспроизведение, хранение и передачу последующим поколениям лучших произведений словесности. В связи со сказанным вызревают постановка и решение двух насущных задач:

1. Необходимо изучение истории русской филологии, или филологических словесных наук в России, которое в настоящее время подменено историей русского языкознания с наложением схемы и содержания современного языкознания на реальную историю и содержание тех наук, которые изучались в университетах, гимназиях, лицеях XVIII—XIX столетий. Изучение истории русской филологии должно вестись как исследование состава «словесных наук», заявленных впервые М. В. Ломоносовым и затем развитых в курсах выдающихся русских ученых-филологов А. А. Барсова, А. Н. Никольского, Н. И. Греча, И. С. Рижского, А. Ф. Мерзлякова, Я. В. Толмачева, Н. Ф. Кошанского, Н. И. Давыдова, К. П. Зеленецкого, Ф. И. Буслаева и др.

2. Притом что филология может рассматриваться как совокупность «филологических дисциплин», филология имеет собственный предмет, который должен быть ясно отличен от лингвистики, литературоведения и др. Состав терминов филологии существенно отличается от состава терминов «лингвистического словаря», каким мы видим последний в современных изданиях словарей языковедческих терминов (ср. энциклопедический словарь «Русский язык» под ред. Ю. Н. Караулова или «Лингвистический энциклопедический словарь» под ред. В. Н. Ярцевой). В данных словарях, кстати, отсутствуют такие филологические термины, как словесность, фактура речи, орудие, материал речи, правила речи, терминология большинства видов и жанров словесности, составляющих «жизнь языка» – реальные языковые тексты (например, ораторская речь, документ, эпистолярная письменность и мн. др.). Данная филологическая терминология говорит о языковой / речевой реальности современного постинформационного общества, и если она не описывается грамотно и эффективно, то не в этом ли наша языковая, а затем и общественная отсталость?

Современная филология обращена к насущным проблемам сегодняшней общественно-речевой практики. Целью филологии является описание всех видов современной словесности с выявлением целей, задач, содержания, форм общения, выражения этих форм в различных жанрах речи, стилистического своеобразия текстов.

§ 3. Определения филологии и объекты филологического творчества

Филологическое творчество соединено с анализом текста, принципами его порождения, восприятия, бытования в культуре. Неслучайно культура рассматривается Ю. В. Рождественским как «форма коммуникации, принятая в данном обществе или общественной группе» [Рождественский 1999: 3]. Форма коммуникации, характерная для данного состояния общества и отражающая определенный этап развития технического прогресса в создании текстов, диктует развитие всех остальных форм культуры. Методология, предложенная Ю. В. Рождественским, позволяет рассматривать культурную историю человечества как отражение форм словесности, а именно определенных фактур речи, способов создания, передачи, хранения и воспроизведения текста. Эти культурнозначимые тексты отражают все «совокупности достижений людей» (второе определение культуры), проявленные в развитии общественной морали, экономическом прогрессе, разных видах семиотической деятельности (например, в развитии видов искусства), т. е. являются отражением форм коммуникаций, в которых существует общество. Материя и дух при этом таинственным образом переплетены: на духе «почиет материя» (технология речи), но реальное воплощение материи в конкретном тексте диктуется духом и идеологией, стилем общества в целом, философско-идеологическими устремлениями конкретных создателей текстов. Филология, таким образом, становится основанием общественных и экономических движений, вполне отражая основополагающий тезис европейской духовной культуры о Слове как инструменте творения мира и окружающей нас действительности.

Обратим внимание на то, как филологические принципы анализа текста соединяются с принципами культуры: текст может войти или не войти в данную область культуры – филолог не только отслеживает этот процесс, но и активно влияет на него собственными оценками. В общей филологии систематизируются все виды текстов – и эта систематизация может иметь вполне определенные приоритеты. Так, в русской филологии с 50–70-х годов XIX столетия произошло смещение интересов от систематизации всех имеющихся видов текстов (называвшихся родами и видами словесности) к преимущественной классификации форм изящной художественной литературы.

На ограниченность данного подхода, его исторические причины и опасность для будущего практического существования общества неоднократно указывал Ю. В. Рождественский, призывая заниматься всеми видами прозаической словесности (особенно деловым общением, риторикой СМИ), честно анализируя истоки советской социалистической риторики. Результатом пренебрежительного отношения к прозаическим формам речи должен был стать проигрыш в психологической войне, что имплицитно предрекалось в суждениях многих филологов-аналитиков 80-х годов и что в конце концов и произошло. Следствием нынешнего унылого состояния умов и общественного сознания в целом (что проявлено в деятельности наиболее авторитетных органов речи – СМИ) является также прежнее риторически пассивное состояние духа и настроения, не способное к энергичному творческому изобретению идей и честному, риторически эффективному воплощению их в словесной реальности. Впрочем, можно не сомневаться в возможностях применения эффективных приемов филологического анализа для современной общественно-речевой практики с приложением критериев культуры как национальной традиции и творческого развития лучших образцов применения достижений классических и современных наук о речи.

Подводя итоги рассмотрению взглядов ведущих русских ученых на предмет филологии, следует отметить, что филология как наука имеет вполне определенный предмет, но определение его сталкивается с большими трудностями вследствие едва поддающейся обозрению истории филологии и разнообразия взглядов на нее. Тем не менее можно с уверенностью утверждать, что предмет филологии существует и задача исследователей состоит в том обобщении этих взглядов и выдвижении новых идей в связи с развитием новой информационно-речевой цивилизации.

Большинство ученых полагают, что исходным объектом исследования для филолога является текст. Сам текст есть не что иное, как старинное и классическое слово, если понимать последнее не как единицу языка, а как «реализованный» текст, инструмент общения, орудие мысли и взаимодействия, совокупность осмысленных знаков, передаваемых от одного лица к другому. Сегодня многие классические термины принимают новый облик, что обыкновенно случается, когда человечество начинает жить в новых видах речевого взаимодействия. Именно в этом видится нам причина создания нового термина дискурс, которому приписываются новые свойства и смыслы по сравнению с «устаревшим» текстом, однако очевидно, что это есть развитие прежних смыслов культуры в новой информационно-речевой ситуации.

Полагаем, что в определениях филологии как науки следует учесть следующие компоненты:

1. Филология – учение о правилах и закономерностях создания, передачи, хранения, воспроизведения и функционирования словесных произведений. Современная филология должна быть адресована ко всем существующим родам и видам словесности развитого информационного общества – от семейно-бытовой речи до речи на электронных носителях (массовая информация, информатика, Интернет, мобильная связь и т. д.).

2. Филология – наука о культурном прогрессе человечества, выраженном в способах, принципах и правилах создания текстов (речи, словесных произведений). Филологическое знание показывает, как технологическое развитие фактуры речи влияет на смысл речи, позволяя развиваться всем формам общественной культуры, различным видам семиозиса. Сложность современной общественно-речевой ситуации состоит в том, что человечество впервые столкнулось с такими сложными формами словесности, как массовая информация, чье появление рождает совершенно новый облик человека, кардинально меняет стиль жизни, формируемый стилем речи. Оптимальное развитие человеческого общества возможно только в том случае, если оно будет опираться на культуру как совокупность нравственных и интеллектуальных достижений человечества.

3. Филология – наука о классификации всех словесных произведений данной национально-речевой культуры. Предмет филологии – тексты всех существующих родов и видов словесности. Было бы недостаточно представлять ее задачи только в сфере изучения стиля преимущественно художественного текста.

Предмет филологии, согласно Ю. В. Рождественскому, – «словесность, или языковые тексты. Задачей филологии является, прежде всего, отделение произведений словесности, имеющих культурное значение, от таких, которые его не имеют. Для решения этой задачи необходимо сначала обозреть весь массив произведений словесности. Это можно сделать только путем классификации этих произведений» [Рождественский 1990:113].

4. Отношения филологии и языкознания не являются отношениями целого и части. «Для правильного прочтения текстов филология выделяет языкознание и науки о речи» [Там же: 113]. Если предмет филологии – текст, то предмет языкознания – система языка и объяснение фактов языка на разных его уровнях (фонетическом, лексическом, словообразовательном, морфологическом, синтаксическом). Филология не «шире» языкознания, а имеет свой собственный предмет изучения, состоящий в обращении к сфере функционирования словесных произведений (текстов) в культуре, к правилам их создания, передачи, воспроизведения и хранения в культуре.

5. Поскольку «в произведениях слова выражается весь состав культуры общества, теоретическая задача филологии – построение научной картины культуры, взятой сквозь призму слова» (выделено нами. – В. А.). Если речь является «инструментом общественной организации», то филологическое знание становится «основой компетентного управления обществом» [Волков 2006: 7].

Исторически оптимистичный характер современной общественно-языковой ситуации состоит в возможностях приложения языка в речевой действительности. Основой такого приложения может быть только критерий культуры как творческого сохранения национальной культурной традиции, опоры на прецеденты деятельности, понятия правильности и нормы, возможности риторически эффективного изобретения и воплощения мысли в языковых (словесных) текстах.

Именно в контексте филологии следует говорить о русском языке, который, по всеобщему согласию, должен объединять общество и вдохновлять на служение истине, добру, подлинной красоте и на совершенствование жизни – все это может быть выражено в реальных текстах, или, как говорили традиционно, в слове. Русский язык объединяет нас не через языковую систему, а через осмысленные языковые тексты. Иначе говоря, нас объединяет филология как учение о культуре, проявленной в текстах. Культура же несет в себе нравственное начало, идеи добра, истины, красоты. Знаком культуры является та форма коммуникации, в которой проявлена культура. Сложность современной ситуации состоит в том, что мы живем в новом информационном обществе с принципиально новыми формами и видами коммуникации, которых человечество не знало ранее. Наша задача – освоить эти новые формы речи с опорой на творческое применение филологического знания.

Вопросы для обсуждения

1. Что такое филология? Что такое общая (частная) филология?

2. В чем различие предметов наук: филологии – языкознания – литературоведения? В какой исторической последовательности возникли эти дисциплины?

3. Что пишут о филологии современные ученые:

– Ю. С. Степанов – о предмете филологии? О дисциплинах, составляющих филологию как науку?

– Д. С. Лихачев – о филологии, слове и культуре?

– С. С. Аверинцев – об истории и предмете филологии?

– Ю. В. Рождественский – об общей и частной филологии? О связи филологии и культуры? О систематизации родов, видов и жанров словесности?

– Г. О. Винокур – о задачах филологии?

Лекция 2
Слово-логос и язык—речь в русской филологической традиции

§ 1. Логосическая теория происхождения мира и слова-языка

Приступая к изучению филологии – науки о Слове, о его проявлении в культуре, необходимо обратиться к истории термина слово в русской историко-научной и философской традиции, сопоставляя этот термин с соседствующими синонимическими понятиями язык и речь, а также адресуясь к иноязычным культурам, где имеются схожие понятия.

Русский термин слово имеет фундаментальное начало в духовной традиции европейской культуры как Слово-Логос, т. е. божественная благодатная сила, с помощью которой Господь творит мир. Эта идея лежит в основе европейской философской и филологической книжности как феномена духовной культуры европейских народов. Само слово Слово является синонимом слову Бог в соответствии с началом Евангелия от Иоанна: «В начале было Слово. И Слово было у Бога. И Слово было Бог». Господь своим Божественным Словом творит мир (см. Книгу Бытия) – и эта функция божественного Логоса, как показывает история духовных текстов, свойственна большинству представлений о сотворении мира и о происхождении языка в других духовных цивилизациях.

Идея сотворения мира соответствует логосической, т. е. словесной теории происхождения языка, как пишет об этом Ю. В. Рождественский. Логосическая теория происхождения мира и языка возникла на ранних этапах развития цивилизации и существует в нескольких традициях: библейской, ведической, конфуцианской. Различие состоит в том, что европейская традиция освящает эту идею авторитетом теологии и идея сотворения мира Словом становится краеугольным камнем европейского богословия, в то время как в китайской традиции «логосическая теория, являясь влиятельной, не имеет богословского характера в силу отказа китайской философии от теистической идеи» [Рождественский 1990: 6].

Обратим внимание профессионалов-филологов на то, что данные теории зарождения мира и языка могут возникнуть только с рождением письменности и появлением письменной культуры, в рамках и посредством которой оформляются данные философские идеи. В основе зарождения мира, согласно доктринам основных письменных культур человечества, лежит духовное начало, которое древние обозначают разными терминами: Бог, Логос, Дао, Слово и т. д. Слово существовало до создания человека и непосредственно управляло инертной материей. Творение мира, согласно европейской библейской традиции, «совершалось не руками Бога, а Его Словом» [Рождественский 1990: 6]. Эти энергия и орудие, воплощенные в Слове, в основном так же, хотя и в других терминах, толкуются в конфуцианстве и индуизме. Таким образом, слово становится единой мерой создания и закономерного строения мира.

Следующее деяние, которое приписывается духовным началам во всех цивилизациях, – сотворение человека и наделение его словом. Согласно акту божественного творения человек создается по образу и подобию Божию. Это значит, что Бог «передает человеку дар слова» и человек получает способность нарекать именами животных, приводимых к нему Богом. Человек является единственным творением Божиим, которое наделено словом. Как пишет об этом Ю. В. Рождественский, «божественное слово, сотворившее человека, становится достоянием человека: человек начинает сам создавать слова» [Рождественский 1990:7].

Сходную картину мы обнаруживаем в конфуцианской традиции Древнего Китая. В книге о сотворении мира «Цзян Цзи Вэнь» («Тысяча иероглифов») последовательно говорится о том, что вначале появились небо и земля, вода и суша, верх и низ, стороны света, деревья и растения, а затем появился человек, которому дается дар слова. При отсутствии монотеистического (т. е. божественного) начала в китайской традиции существует принципиально та же последовательность сотворения мира из небытия неким духовным началом, которое в европейской традиции названо Богом, а в китайской традиции объясняется как дао – правильный путь.

В китайской литературе функция Слова-Логоса будет дана в двух понятиях дао и вэнь: дао означает правильный путь, а вэнь – литература, или Слово, пронизывающее и проявленное во всех явлениях бытия. Сопоставляя европейское понятие литература и китайское понятие вэнь, выдающийся русский китаист В. М. Алексеев пишет о «книге-вэнь как выразительнице древней правды-Дао» и приводит отрывок из трактата Лю Се (V–VI вв.) «Вэнь синь дяо лун» из главы «Собственно о Дао»:

«"Велико обаяние и сила вэни! Она ведь родилась вместе с небом-землей! В самом деле, и солнце, и луна, и горы, и реки – все эти линии и формы природы суть (проявление) Великого Дао! Когда родились два начала, мужское и женское, небо и земля, то человек, благодаря свойствам своей духовной природы, стал с ними в троицу. Ведь его душа есть пресуществление души неба-земли! Родилась эта душа – и появилось слово. Появилось слово – и воссияла вэнь как проявление самобытно-произвольного Дао. Во всем, во всем есть вэнь! И в узоре туч, превосходящем всякое искусство, и в красе природы, не нуждающейся в художнике… Прислушайся к мелодии леса, звучащего как лютня, к ритму струящегося по камням ручья, который поет как нежная яшма или колокольчик, и увидишь ты, что каждая форма мира рождает себе особое выражение и, значит, каждый звук родит себе вэнь. Итак, раз бездушная природа сияет внешней красотой, неужели же ее одухотворенный сосуд (т. е. человек) останется без вэни? Нет, вэнь человека проявилась еще в тайниках его бытия. Фу Си (древнейший государь) дал ей первые черты, а Чжун-ни (Конфуций) окончательно окрылил ее формы. И тогда небо и земля нашли свое выражение в слове, которому сообщилась вэнь, и эта вэнь слова есть душа неба и земли… Дао через посредство совершенно мудрого человека (Конфуция) показывает нам свою вэнь, а совершенно мудрый человек вэнью слова являет людям Дао!" Читаю в древней книге «Перемен»: "Волнующее мира движение заключено в письменном слове» и понимаю, что причиною этого является вэнь как выражение Дао"» [Алексеев 1978: 51–52].

Подводя итоги этим культуротворческим идеям сотворения мира и человека посредством слова, сделаем вывод о том, что именно слово господствует во всей общественной жизни древности и Средневековья. Как отмечает Ю. В. Рождественский со ссылкой на Д. Фразера, «не какая-либо вещь, общественно необходимая, не строй семьи или рода, не государственность или какой-либо иной созданный обществом институт, а именно слово, речь воспринимаются как основа господства социальных сил над человеком, его разумом и общественным сознанием» [Рождественский 1990: 9].

Очевидно, что в соответствии с движением культуры именно эти идеи не умирали, а развивались в последующей традиции. Слово стало основным термином русской филологической и философской культуры в Древней Руси, а затем проявилось в классических учебниках словесности и риторики на русской почве. Духовная традиция толкования слова (Слова как Логоса) сохраняется, конечно, и поныне, однако вследствие разделения теологического и гуманитарно-светского знания слово только в нынешней современной науке начинает приобретать единство богословской и научно-гуманитарной мысли. Приведем пример такого духовного осмысления слова в духовной литературе.

«Что есть слово?» – спрашивает в начале главы «Слово Божие – культура духа» румынский иеромонах Рафаил (Нойка) и отвечает: «Мы привыкли понимать его как способ установления контакта с другими с целью осуществления обмена информацией. Но мы видим, что Писание говорит о слове другое: "В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог" (Ин. 1, 1). "И сказал Бог: да будет свет. И стал свет" (Быт. 1.3.). И все, что назвал Бог словом, – стало. И я снова обращаюсь к словам Спасителя, сказавшего: "Слова, которые говорю Я вам, суть дух и жизнь" (Ин. 6, 63)» [Нойка 2006: 11].

По словам Нойки, дух и жизнь зависят от Слова Божия. Слово Божие как основа европейской культуры выражено в главном тексте европейской цивилизации – Священном Писании. Слово «слово» иеромонах Рафаил Нойка предлагает связать с понятием «культура, Культура Духа» (с прописной буквы у Нойки. – В. А.). Творя мир, Бог творит его одним единственным словом: «Да будет!», но человека он творит по-иному: «…сотворим человека по образу Нашему и по подобию Нашему…» (Быт. 1, 26). И человек отличается от других творений Божиих «по слову, которое Бог нам дал». Бог «словом наставлял Адама».

В Ветхом Завете посредством слова Бог обратился к человеку и дал ему закон через пророка Моисея, но более значимо Слово Божие, которое было воплощено в Сыне Божием. Как сказано в Послании к евреям Св. Павла, «Бог… говорил нам в Сыне, Которого поставил наследником всего…» (Евр. 1, 1–2). Таким образом, «Сам Сын Его – Слово Божие: Слово Божие ныне возвращается, чтобы продолжить Свое дело посредством «диалога» с человеком, снова после отчуждения, произошедшего в раю. Мы можем понимать слово как энергию – энергию созидательную» [Нойка 2006:12].

Современные лингвисты часто рассуждают об энергии, заключенной в речевой деятельности. Будем иметь в виду, что эта идея восходит к теологической трактовке божественной энергии, которой Господь напитывает человека: «Слово Божие пребывает и обитает в человеке. Бог энергией слова старается быть в контакте с человеком. Человек через слово молитвы старается отвечать Богу… Мы понимаем слово в его самом глубоком смысле как энергию» [Нойка 2006:13].

Характерно, что данные логосические концепции могли появиться только после того, как человечество вступило в письменный период своего существования. Письменная культура принципиальным образом меняет и оценку анализируемых нами терминов слово—язык—речь по сравнению с предшествующим этапом дописьменного развития человечества.

§ 2. Язык—речь—слово в фольклоре

Чтобы представить историческую эволюцию термина слово, необходимо обратиться к предшествующему письменности «устному» периоду жизни человечества. Фольклорная традиция, фиксирующая существование человека вне письменной культуры, предлагает, как выяснилось, принципиально иную оценку термина слово, особенно если сопоставить его с терминами язык и речь. Доказательством тому может быть квантитативный анализ использования слов язык—речь—слово в разделе «Язык—речь» «Пословиц русского народа» В. И. Даля, позволивший получить следующие данные: термин язык употребляется в 83 пословичных текстах, термин речь – только в 13, термин слово – в 55. Из других синонимов выявляется лишь слово глаголание, употребленное однажды и, очевидно, попавшее в пословицы из книжных текстов. Последнее замечание важно, поскольку анализ соответствующих терминов в книжных текстах позволяет наблюдать принципиально другую картину: так, в «Книге притчей Соломоновых», построенных также по пословичному принципу, одним из наиболее частотных терминов-слов является слово уста, отсутствующее в фольклорных текстах [Аннушкин 20076: 208–212].

Термин язык является основным в метафорике фольклорных текстов. Исходное значение слова язык как телесного органа, в сущности, не используется, лишь дается намек на первоначальные свойства языка, для того чтобы построить на этом свойстве смысловыразительную метафору. Например: «Язык мал, великим человеком ворочает», «Держи язык за зубами», «Верти языком, что корова хвостом» [Даль 1982: 256 – далее указываем страницы по этому изданию]. Главным в пословицах становится значение языка как орудия общения, инструмента, организующего всю человеческую жизнь. Язык в народном сознании приобретает своеобразную философскую оценку и подчас настолько глубокомысленную, что приходится задумываться и гадать над толкованием приведенных пословиц. Вот первая из пословиц раздела:

Язык телу якорь. Язык с Богом беседует.

Что значит метафора язык = якорь? Если якорь позволяет останавливать и удерживать корабль на одном месте, то, по-видимому, язык обладает теми же свойствами и человеку также рекомендуется держать язык «на привязи». Эти значения сдерживания или обуздания языка неоднократно встречаются не только в духовной литературе, где чаще всего звучит совет «обуздывать» язык (см. например, в Послании Иакова: [1, 26]), но и в поэзии (ср. у А. С. Пушкина в «Борисе Годунове»: «…блажен, кто словом твердо правит и держит мысль на привязи свою»).

Поскольку назначение фольклорных текстов – не просто развлечение, а научение определенным правилам житейского поведения, пословицы как нельзя лучше выполняют и частную функцию регламентации правил речевого поведения или практического пользования (владения) языком. Правила поведения вообще имеют первоначальное описание именно в фольклоре, и каждый человек с детства в игровой форме осваивает эти чрезвычайно серьезные и полезные для будущей жизни советы и рекомендации. Из этих правил немалая часть (по некоторым данным, треть) касается именно речевого поведения.

Уточним же по данным пословиц семантику слова-термина язык. Уже первый ряд пословиц фиксирует главное переносное значение термина язык: орудие общения и взаимодействия, инструмент управления. Он утверждает силу языка, который руководит как самим человеком и его поступками, так и другими людьми и обстоятельствами. Ср.:

Мал язык великим человеком (вариант: да и всем телом) владеет.

Мал язык – горами качает. Языком – что рогачом (т. е. язык – инструмент).

Язык – стяг, дружину водит. Язык царствами ворочает (т. е. язык управляет).

Язык языку весть подает (так в народном сознании зафиксирована мысль о том, что язык есть средство общения, выполняющее коммуникативную функцию) [256].

Однако уже в первых пословицах ярко выражена мысль об антиномичности, противоречивости свойств языка, когда в одних случаях язык становится благим помощником, а в других – приносит зло и вред. Ср.:

Язык поит и кормит, и спину порет.

Язык хлебом кормит, и дело портит.

Язык до Киева доведет (и до кия, т. е. до побоев) [256–257].

Отличие термина язык от синонимичных терминов речь и слово можно зафиксировать в следующем: язык понимается как общее понятие, способ выражения мыслей (наряду с указанными выше значениями инструмента общения, способа связи); речь понимается как реализация языка в распространенном тексте:

Недолгая речь хороша, а долгая – поволока.

Короткую речь слушать хорошо, под долгую – думать хорошо.

Речист, да на руку нечист.

Каковы свойства, таковы и речи [256–258].

Слово понимается чаще всего как минимальный отрезок текста, минимальная смысловая единица языка / речи, конкретный выразитель мыслестилевого намерения. Например:

От одного слова – да навек ссора.

Лишнее слово – в досаду (в грех, в стыд) вводит.

Ради красного словца не пожалеет (не пощадит) ни мать, ни отца.

Сказал бы словечко, да волк недалечко [256, 258].

Очень важно иметь в виду, что в ряду пословиц слова-термины язык, речь, слово синонимичны, т. е. взаимозаменяемы по смыслу. Это происходит тогда, когда речь идет об употреблении этих слов в значении орудия общения. Ср. возможные замены в пословицах:

Хорошее слово (язык, речь) – половина счастья.

Что на уме, то и на языке (возможна замена: то и в речи, то и на словах).

Каковы свойства, таковы и речи (таковы и слова, таков и язык).

Знать сороку по язычку (по словам, по речам).

Эта синонимика сохранилась до сегодняшнего дня, когда описываются свойства языка—слова—речи и при популяризации языка как средства общения и убеждения мы используем следующие идеи: Хорошая речь – путь к успеху; Слово политика – орудие его победы; Владеешь языком – владеешь миром.

Развитие литературного и научного языков приводит к обогащению смыслов, но процесс этого обогащения – явление историческое, которое и любопытно отслеживать в его последовательной эволюции.

Работы советского времени в целом повторяют данные «Пословиц русского народа» В. И. Даля, однако наблюдаются и некоторые своеобразные нюансы. Так, анализ интересующих нас терминов язык—речь—слово в сборнике А. M. Жигулёва «Русские пословицы и поговорки» [1965] показал, что наиболее обширным оказался раздел Слово (56 пословиц). Термин слово концентрирует идею емкости и краткости выражения мысли вплоть до единого слова, поэтому, хотя и возможно провести некоторые синонимические замены, но в основном слово выражает идею краткого эффективного поступка:

Аркан ценится длиной, а слово – краткостью.

В зубах слово не завязнет.

Доброе слово окрыляет.

Каждому слову свое место.

Есть словко – как мед сладко; есть словко – как мед горько.

Конечно, слово имеет значение рождения мысли и речи – ср.: Нет мук страшнее мук слова.

Термин речь, как это было выведено и выше, продолжает иметь прежде всего значение распространенного текста, причем на первое место выходит оценка совершенного речевого поступка:

В долгих речах и короткого толка нет (осуждаются речевые длинноты).

Глупые речи что пыль на ветру (осуждается глупость).

Денег ни гроша, да речь хороша (одобряются содержательность и эстетичность речи).

И речисто, да не чисто (при внешней красивости отмечается нечистоплотность говорящего).

Людских речей не переслушаешь (дается совет не увлекаться излишним общением с людьми).

Во всех этих контекстах термин речь невозможно заменить термином язык и лишь в отдельных случаях можно употребить термин слово.

Термин язык в сборнике А. M. Жигулёва прежде всего реализует метафоры или переносные смыслы, связанные с языком:

Без языка и колокол нем (намек на человека, который оказывается немым и бездеятельным, если не владеет языком).

Дай волю языку – скажет то, чего и не знает (язык выступает как орудие человека, который им управляет и может либо сознательно сдерживать, либо распускать свой язык).

Лучше ногою запнуться, чем языком (выбран именно язык, поскольку пословица построена на обыгрывании частей тела).

Самое сладкое – язык, самое горькое – язык (изречение, восходящее к известному мифу об Эзопе, который принес своему хозяину и его гостям то, что одновременно и сладко, и горько).

Как видим, почти во всех пословицах обыгрывается в переносном (метафорическом смысле) язык как часть тела, с помощью которой человек осуществляет свою важнейшую функцию как существа словесного – функцию говорения, общения, взаимодействия. Тот факт, что термин язык в большинстве пословиц не может быть заменен на синонимичные термины слово и речь, говорит о том, что в фольклоре не только не сформировалось научное представление о языке как системе знаков, но отсутствует и представление о языке как едином «наречии», на котором говорит весь народ. Действительно, в фольклоре не встречаются значения языка как системы знаков, которыми пользуется определенный народ. Нет в фольклорных текстах и значения языка как «народа» – оно появится только в письменных текстах, а именно в текстах Священного Писания как основного культурного текста европейской цивилизации. Именно последнее значение станет, как покажем ниже, одним из переходов к осознанию языка как феномена, создающего нацию.

Если же проводить межкультурное исследование нашего материала, то, с одной стороны, можно сделать вывод об «общем наднациональном характере правил ведения речи», т. е. об универсальности правил для всех народов, а с другой стороны, о сугубо национальном характере способов словесно-образного выражения смыслов. Вот некоторые примеры сопоставления идентичных по смыслу пословиц, построенных на основе специфически национальных образов:

Таким образом, анализ фольклорных терминов язык—речь—слово позволяет сделать следующие выводы:

1. Термины язык—речь—слово могут употребляться в фольклорных текстах как синонимы при обозначении главной коммуникативной функции языка как орудия общения и взаимодействия людей.

2. Основная задача фольклорных текстов о языке – дать правила речевого поведения, предупреждая об опасностях и возможностях языка, речи, слова. Каждая пословица описывает конкретную ситуацию использования языка и имеет дидактические и эстетические функции.

3. Различие трех названных терминов состоит в том, что язык метонимически обозначает главное свойство человека как существа словесного, поэтому именно язык употребляется в текстах пословиц чаще всего. Речь имеет тенденцию к обозначению распространенных текстов, реализующих возможности языка, а слово чаще всего используется, чтобы обозначить минимальную единицу языка, реализованную в отрезке текста.

4. Существуют наднациональные правила ведения и построения речи, которые реализованы в фольклорных текстах (и наиболее систематически в пословицах). При этом каждый национальный фольклор имеет свою образно-словесную систему.

5. В фольклорных текстах еще не встречаются значения термина язык как, во-первых, наречия, на котором говорит весь народ, и во-вторых, собственно нации, народа (язык = народ). Также отсутствует и значение слова как Логоса, т. е. единства Мысли-Слова, сакрального феномена, инструмента творения мира, синонима Создателя мира, жизни и природы. Все эти значения обнаружатся только в письменных текстах, причем эта логосическая функция творения мира словом своеобразно проявится как в русской философии слова, так и в китайской трактовке понятий Дао и Вэнь (правило и литература).

§ 3. Язык—речь—слово в древнерусской словесности

Поиски нашего материала целесообразно вести по двум направлениям: 1) через анализ имеющихся научных обобщений относительно данных слов в словарях древнерусского языка; 2) непосредственно адресуясь к текстам древнерусской словесности (прежде всего к текстам духовной литературы, которая была основой для формирования русской словесности).

Обратимся к классическим статьям «Словаря древнерусского языка» И. И. Срезневского, где впервые обобщены многочисленные сведения и толкования слов язык—речь—слово [Срезневский 1989]. И. И. Срезневский предлагает большой эмпирический материал, взятый из письменных памятников Древней Руси. Основными значениями концепта язык являются следующие:

– язык, член, часть тела: Прильни язык мои грътани моемь. Псалтырь 1280 г., псалом 86, 6;

– народ, племя: И будете ненавидимы всеми языки имене Моего ради. Лук. XXIV.47. Остромирово Евангелие;

– иноплеменники, язычники (во множ. ч.);

– люди, народ;

– переводчик, проводник: Невозможно бо без вожжа ходжити и без языка добре испытати и видети всех тех святых мест. Дан. Иг.;

– язык, пленник, туземец, который может сообщить сведения о неприятеле: Яша половци языкъ и приведоша к Гюргеви. Ипатьевская летопись. 1152 г.

Эти сведения говорят о существенном развитии значения слова язык в письменной культуре, причем именно в Священном Писании термин язык получил значение «народ, племя» и также «люди, народ». Характерно, что, видимо, именно из этого значения впоследствии развилось именование каждого национального языка: русский язык, английский язык, китайский язык и т. д., но в письменных памятниках мы не обнаружили подобных словосочетаний. Следовательно, обозначение языка того или иного народа по именованию народа, говорящего на этом языке, является более поздним достижением филологической культуры.

Характерно и развитие в письменной культуре таких новообразований, как сложные слова типа доброязычие и языкоболезние, часто являющиеся калькой с греческого. Эти значения блага и зла, исходящих от пользования языком, конечно, представлены и в фольклорных текстах, однако здесь они и более сложны, и более разнообразны: очевидно, что сама фактура письменной речи позволяла осуществлять такие «неологические» эксперименты. Данные слова показывали ошибки, которые допускает говорящий во время употребления языка в процессе общения:

– языкоболезние (вариант: языкоболезньствие) – несдержанность языка, речи;

– языковредие – нанесение вреда посредством языка (речи).

Данные слова, как показывает комментарий И. И. Срезневского, восходят к греческому слову glossalgia [Срезневский 1989: III, 1646].

Исследование подобных слов показало, что они имеют яркую оценочную окраску т. е. бывают либо положительными, либо отрицательными. Например, к положительным относятся такие слова: благоязычие, доброязычие, остроязычьство; к отрицательным: злоязычие, безъязычие (в значении «немота, неумение говорить»), косноязычие, поздноязычный – см. подробнее: [Аннушкин 2003: 35–63].

И все-таки, как показывают источники, термин язык значительно уступает в количестве употреблений термину слово, который является значительно более популярным и употребительным. Материалы Словаря И. И. Срезневского предлагают 28 значений термина слово против 11 значений у термина язык. Основные из них следующие:

– слово;

– дар слова;

– выражение, возможность говорить;

– склад речи, способ выражения;

– значение, смысл;

– речь, слова;

– письменная речь, письмо, грамота;

– слово (как литературное произведение);

– поучение;

– беседа;

– спор;

– совет;

– поручение;

– причина, повод;

– попрек;

– показание, свидетельство;

– ответ (дати слово в день суда);

– согласие, разрешение и т. д. [Срезневский 1989: III, 415–420].

Подобный приоритет слова над языком видим в употреблении сложных слов по модели «доброязычие / добрословие»: существуют 46 сложных слов по типу «добрословие / злословие» против всего лишь 6-и по типу «доброязычие / злоязычие». Вот какие слова выделены по данным словарей древнерусского языка (нами были просмотрены не только Словарь И. И. Срезневского, но и Словарь русского языка XI–XVII вв., Словарь древнерусского языка (XI–XIV вв.):

а) положительные по смыслу – благословие, добрословие, красословие, хитрословие, златословие, истиннословие, единословие, велесловие, громословие, краткословие, любословие, малословие, народословие, священнословие, славословие, хвалословие, чудословие;

б) отрицательные по смыслу и оценке – баснословие, блудословие, блядословие, буесловие, вредословие, глубокословие, гнилословие, горькословие, грубословие, двусловие, долгословие, жестокословие, злословие, коснословие, кощунословие, лжесловие, мудрословие, неблагословие, несловие, осквернословие, плетословие, празднословие, прекословие, смехословие, срамословие, суесловие, супротивословие, тщесловие, худословие [Аннушкин 2003: 37–42].

Нет сомнения в том, что все эти слова выстраивали правила пользования словом и служили практической риторике, которая одинаково относилась к правилам и «языка», и «слова», и «речи». Чтобы обеспечить корректность нашего исследования, необходимо также проанализировать термин речь, который имеет множество аналогичных и своеобразных значений по сравнению с предыдущими. В упоминаемом Словаре И. И. Срезневского термин речь имеет 16 значений, т. е. занимает срединное положение по сравнению с терминами слово и язык. Те значения, которые повторяются в сравнении с термином слово, выделяем полужирным шрифтом:

звук, речь;

слово;

речь, слова (во мн. ч.);

– язык, наречие;

беседа, разговор;

переговоры;

– решение;

– вопрос, дело;

– обвинение;

– донос, наговор;

спор, несогласие;

свидетельство, свидетельское показание;

– способ;

– предмет, вещь;

– имущество (во мн. ч.);

– глагол (грамматический термин) [Срезневский 1989: III, 223–225].

Итак, основным термином для филологии (языкознания) Древней Руси в формулировании взглядов древнерусского книжника на пользование языком—речью—словом является термин слово. Это связано, на наш взгляд, прежде всего с тем глубоким философским смыслом, который вложила в термин слово европейская христианская культура. Конечно, мы рассматриваем этот термин только на материале русской культуры, не обращаясь к другим европейским языкам, хотя очевидно, что русское Слово в начале Евангелия от Иоанна имеет те же соответствия в разных европейских языках: ср. английское Word, французское le Mot, немецкое Wort и т. д.

Таким образом, для письменной культуры, которая в русской традиции начала реализовываться в древнерусской книжности, характерны следующие особенности в развитии терминов язык—речь—слово:

1. Термин язык в ранней письменной культуре получает развитие в приобретении нового значения: «народ, племя», а также «люди, народ». Это связано с тем, что язык начинает ассоциироваться с нацией, он осмысляется как главное средство создания и образования национального языка.

2. Основным термином в письменной культуре является термин слово – это доказывается количеством словоупотреблений и богатством значений, имеющихся у данного термина. Слово обозначает не только единицу языка, речи, но и дар слова, различные жанры речи, главное же, имеет сакральный смысл, будучи синонимом Слова Божия как Сына Божия.

3. Концепты язык—речь—слово получают развитие в связи с возможностями, которые позволяет дать сама письменная речь. Так, создаются сложные слова по типу «качество речи» (добро-, благо-, зло-) + вторая часть (-язычие, – словие, – речие).

* * *

Множество суждений о языке и слове находим в конкретных текстах древнерусской литературы, например в «Цветнике духовном» или «Пчеле», где собраны назидательные мысли и добрые советы, извлеченные из трудов писателей, философов, ораторов древности, преимущественно творений святых отцов и учителей церкви. «Цветник» восходит к древнерусским рукописям, содержавшим подробные выписки о правилах христианской жизни. Наш анализ проведен по более позднему изданию 1903 г., но и это позднее издание показывает для потомков выразительность назидательных правил ведения речи, которые сгруппированы в главы «Слово и дар его», «Слово и дело» [Цветник 1903: 141–154]. Изречения «Цветника» не только повторяют смысл и содержание ряда общефольклорных суждений, но и выстраивают новые принципы духовной морали и речевой этики:

• Язык есть самый благодетельный и самый вредный орган у человека.

Одно уступчивое слово может утолить гнев, а грубое – привести в бешенство.

Худое слово и добрых делает худыми, а слово доброе и худых делает добрыми (Св. Макар. Велик.).

Одна речь, одно слово, безрассудно произнесенные, достаточны иногда бывают, чтобы решить наше несчастие.

Наблюдай за собою строго в произносимых тобою словах, чтобы после не раскаяться.

Сказанное слово назад не воротишь: пока не произнес его, ты ему господин; а когда произнес, оно твой господин.

Только тот вполне обладает даром слова, кто не проронит ни одного слова даром.

Много не говори: мудрые много не говорят. Говоря много, нельзя не согрешить. Надобно стараться, чтобы говорить немного и вовремя, именно тогда, когда видим, что молчание бесполезно. Впрочем, и тогда не говори, чего не знаешь.

Не медли слушать добрый совет и полезное наставление, но не спеши сам давать советы и наставления. Будь скор для слушания и медлен на ответ (Сир. 5:13).

• Не тот мудр, кто много говорит, но тот, кто знает время, когда должно говорить. С разумом молчи, с разумом и говори.

По крайней мере, Христианин, не скор буди усты твоими (Еккл. 5:1); давай себе размыслить, во благо ли тебе и другим будет слово, которое ты рождаешь в мир и которое, как бы ни казалось малым и ничтожным, будет жить до последнего суда и предстанет на нем во свидетельство или о тебе, или против тебя (Он же).

• Когда умный человек хочет что-либо сказать, то сперва подумает и размыслит сам в себе и потом уже думает, что он сказал.

Мудрый передумывает многое, прежде чем он говорит, именно: что, кому, где и когда он должен говорить! (Св. Амвр. Медиолан).

Некто сказал о себе: девять помышлений ублажих в сердце моем, а десятое изреку языком (Сир. 25:9). Так берегут слово знающие цену его! (Филар. М. Москов.)

Слово есть образ мысли и выражение наших чувств: следовательно, из слов легко может познаваться внутреннее, душевное состояние человека говорящего.

• Безрассудный болтун как барабан: гремит из всех сил, а внутри пуст.

Слова неразумного человека – шумный плеск моря, которое бьет в берега, но не напоят береговых растений (Св. Григор. Богосл.).

• Не отверзай уст твоих для смеха: это признак рассеянной и нерадивой души, чуждой страха Божия (Авва Исаия).

Облака закрывают солнце; а многоглаголание потемняет душу, которая начала просвещаться молитвенным созерцанием (Св. Исаак Сирин).

• Как пчелы не терпят дыма, так и Ангелов Хранителей празднословцы кощунники отгоняют от себя.

Равно худы – и негодная жизнь, и негодное слово. Если имеешь одно, будешь иметь и другое (Св. Григор. Богосл.).

Блюдись, человек, возьми власть над языком своим и не умножай слов, чтобы не умножить грехов (Св. Антон. Велик.).

• Будь внимателен к себе до того, чтобы ни одного праздного слова из уст твоих никогда не выходило. И за одно праздное слово суд будет (Мф. 12:23) (Прот. Авр. Некрасов).

Люби более молчать, нежели говорить: ибо молчание собирает, а многословие расточает (Авва Исайя).

• Как вода, заключенная со сторон, устремляется вверх, а предоставляемая самой себе разливается во все стороны и устремляется в места низменные, так и душа, огражденная благоразумным молчанием, собирается в самой себе и стремится горе, тогда как, предаваясь многословию, она, так сказать, разливается по внешним дальним предметам (Св. Григорий Двоеслов).

Хорошо благовременное молчание – оно нечто иное есть, как мать мудрейших мыслей (Ава Диадох).

Безмолвие есть начало очищения души (Св. Васил. Велик.).

Брам спросил Аееу Сисоя: «Намереваюсь хранить мое сердце». Старец отвечал ему: «Как возможем охранять наше сердце, когда язык наш подобен отверстым дверям?»

Кто не умеет молчать, тот не умеет говорить.

Учись говорить немного с людьми, а много с собою и с Богом.

Прежде нежели пойдешь в какое-либо общество, молись Господу, чтобы Он положил хранение устам твоим, и в продолжение твоей беседы помышляй, что Бог вездеприсущ и слышит тебя. От времени до времени беседуй с Ним в своем сердце.

Иной человек, кажется, молчит, но в сердце своем осуждает других; такой непрестанно говорит. А другой с утра до вечера говорит, и между тем соблюдает молчание, потому что он ничего без пользы не говорит (Авва Пимен).

Хорошим умам свойственно в рассуждениях других любить истину, а не слова (Блаж. Августин).

Лгать значит представлять свидетельство безумного презрения в отношении к Богу и малодушного страха со стороны людей (Монтень).

• Когда тебе необходимо должно говорить, говори о всем правду открыто, без всякой двусмысленности, а ложь есть целый и прямой путь к геенне.

• Приучай сердце твое соблюдать то, чему учит язык твой (Авва Пимен).

Лучше мудрость, не словом блистающая, но свидетельствуемая делами (Св. Григор. Богосл.).

• Лучше красно жить, нежели красно говорить (Св. Тихон Задон.).

Конечно, из каждого подобного текста выводятся положительные правила речи или, напротив, запреты на дурное употребление языка. Систематизация этих правил затруднена их многозначностью и разнообразием. Тем не менее можно сделать следующие выводы:

1. Язык оценивается антиномично, т. е. он может быть и орудием для достижения блага, и привести человека к несчастью.

2. Оценка словам дается по этико-моральным принципам: слово – либо худое и злое, либо доброе и благое.

3. В речи выражаются все чувства человека, которые оцениваются либо с положительной стороны (уступчивость, кротость, милосердие и т. д.), либо с отрицательной (гнев, бешенство, грубость и т. д.).

4. Речь оценивается положительно на основании следующих принципов: когда язык сдерживается; связывается с мудростью, разумом; речь говорится вовремя; речь готовится; экономится и т. д.

5. Речь оценивается отрицательно на основании следующих принципов: когда человек несдержан на язык; речь не соединяется с мудрыми мыслями, разумом; речь говорится не вовремя; плохо подготовлена; говорится с пустыми словами и смехом и т. д.

Переход к письменной истории человечества заставляет по-иному взглянуть на данные термины, ставя на первое место в европейской традиции термин слово. Это утверждение иллюстрируется не только самим фактом называния главной науки, занимающейся языком – речью – словом, филологией, предметом которой становится слово, но и наблюдениями над функционированием данных терминов в текстах классических русских филологических сочинений, где именно слово в многообразии его проявлений является основным термином «словесных наук».

Высказанный тезис подтверждается анализом классических русских филологических сочинений, где употребляются термины слово—язык—речь.

В первом русском научном сочинении, описывающем филологические дисциплины, «Сказании о седми свободных мудростех» (по нашему предположению, оно написано в 1613–1620 гг.), термин слово употребляется в двух значениях: 1) Слово Божие, Божественное Откровение («во плоти учением Слова») [Спафарий 1978: 141]; 2) слово как речь – ср. у Николая Спафария в 1672 г. при объяснении науки грамматики: «Из речения же состоится слово… И есть слово речений сложение» [Спафарий 1978: 30], т. е. из слов-«речений» составляется речь-«слово», а речь-«слово» есть «сложение» слов-«речений».

Подобное объяснение слова как речи находим и в определениях риторики: «Риторика есть художество, яже учит слово украшати и увещевати» [Там же: 31]. Поэтому неслучайно М. В. Ломоносов, формируя основной состав филологических дисциплин (а великий ученый, как известно, написал «Краткое руководство к красноречию» и «Российскую грамматику»), назовет эти науки не «языковыми» или «речевыми», а именно «словесными» (см. ниже параграф о языке—слове—речи у М. В. Ломоносова).

§ 4. Российско-китайские аналогии в именовании Слова и основных словесных наук

Итак, основным термином в русской письменной культуре становится слово – это доказывается количеством словоупотреблений и богатством значений, имеющихся у данного термина. Слово обозначает не только единицу языка, речи, но и дар слова, различные жанры речи, получает множество дополнительных смыслов. Основное значение слова зафиксировано в главном культурно значимом тексте европейской культуры – Священном Писании, откуда оно начинает распространяться в другие тексты, хранимые в культуре.

Что же обнаруживается в китайской философско-филологической традиции? Как было показано выше (см. § 1), в одной из канонических древнекитайских книг о сотворении мира «Цзян Цзи Вэнь» («Тысяча иероглифов») последовательно говорится о том, что вначале появились небо и земля, тьма и свет, вода и суша, верх и низ, стороны света, деревья и растения, а затем – человек, который наделяется даром слова. Таким образом, при отсутствии монотеистического (т. е. божественного) начала мы видим в китайской традиции принципиально одинаковую последовательность сотворения мира из небытия неким духовным началом, которое в европейской традиции названо Богом, а в китайской традиции объясняется как дао – правильный путь. Вот как пишет об этом выдающийся китаист академик В. М. Алексеев: «Это прави

Владимир Аннушкин Основы русской филологии. Курс лекций 2-е издание, стереотипное

Лекция 1 Предмет филологии как научной теории и педагогической дисциплины