Акупунктура, Аюрведа Ароматерапия и эфирные масла, Консультации специалистов: Рэйки; Гомеопатия; Народная медицина; Йога; Лекарственные травы; Нетрадиционная медицина; В гостях у астролога; Дыхательные практики; Гороскоп; Цигун и Йога Эзотерика

В.В. Галин
КАПИТАЛ РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ.
Практика политической экономии

Вместо предисловия.
РОССИЯ, КОТОРУЮ МЫ ПОТЕРЯЛИ

«Господи! Какое же это было время!.. Россия развивалась невиданными темпами… Впервые за всю свою тысячелетнюю историю быстро становилась процветающей страной… Везде и всюду открывались школы… Страна была завалена продуктами питания, товарами потребления…, — восклицал один из главных «архитекторов перестройки» А. Яковлев. — Россия имела практический шанс уберечься от разрушительной смуты октября 1917 года… Первая мировая война и большевистский контрреволюционный мятеж определили трагический характер развития России на все XX столетие»^{1}.

В ставшем культовом фильме «Россия, которую мы потеряли», вышедшем на экраны в 1992 г., его режиссер С. Говорухин с тоской говорил о России до 1917 г.: «Как можно было разграбить и уничтожить такую богатую страну… История России, которую мы учили в школе, была написана услужливыми лакеями, как раз теми, кто растоптал и разграбил эту страну, ее убийцами… Россия кормила хлебом всю Европу… Ее называли житницей Европы…»^{2}. «Фильм имел большой общественный резонанс и сыграл значительную роль в переломе массового сознания советских людей на рубеже 1980–1990-х годов. Фраза “Россия, которую мы потеряли” стала нарицательной для обозначения дореволюционной России»^{3}.

Группа исследователей, возглавляемая одним из гуру либеральной экономической мысли России — ректором Российской экономической школы С. Гуриевым, в 2013 г. провела сравнительное моделирование экономик царской и советской России: «мы собрали все имеющиеся на сегодня данные об экономическом развитии России и Советского Союза и использовали только недавно появившиеся методы макроэкономического моделирования структурных трансформаций.

Именно сочетание новых данных и новых методов исследования позволило нам количественно оценить различные сценарии «альтернативной истории» и сравнить их с тем, что произошло на самом деле». С. Гуриев со своими коллегами пришел к однозначному выводу: если бы не Октябрьская революция 1917 г., то «российская экономика существенно превзошла бы сталинскую»^{4}.

Действительно динамика основных валовых показателей Российской империи накануне Первой мировой войны убедительно свидетельствовала о ее уверенном и стремительном экономическом росте. Наиболее наглядным показателем для аграрной страны являлся сбор всех хлебов, который только для европейской части страны за 50 лет вырос почти в 2 раза. Рост обеспечивался не только за счет увеличения посевных площадей, но также и более широкого применения современных сельскохозяйственных орудий, машин и улучшения приемов агротехники^[1] и т.п.^{5} 

Валовый сбор зерновых хлебов в Европейской России, млн. пуд.^{6}

Редактор французского журнала “Economist Europeen” Э. Тэри, получивший в 1913 г. от французского правительства задание изучить результаты русских реформ, отмечал, что «это повышение сельскохозяйственной продукции, — достигнутое без содействия дорогостоящей иностранной рабочей силы, как это имеет место в Аргентине, Бразилии, Соединенных Штатах и Канаде, — не только удовлетворяет растущие потребности населения, численность которого увеличивается каждый год на 2,27%, причем оно питается лучше, чем в прошлом, так как доходы его выше, но и позволило России значительно расширить экспорт и сбалансировать путем вывоза излишков продуктов все новые трудности внешнего порядка»^{7}.

В 1913 г. по сбору основных зерновых Россия занимала второе, после США, место в мире и обеспечивала треть мирового экспорта хлебов^{8}. Россия являлась мировым лидером в экспорте масла, вывоз которого из Сибири вырос с 400 пудов в 1894 г. до 6 млн. пудов в 1913 г. П. Столыпин по этому поводу замечал: «весь наш экспорт масла на внешние рынки целиком основан на росте сибирского маслоделия <…>, которое дает золота вдвое больше, чем вся наша золотопромышленность»^{9}. 

Сбор основных хлебов и промышленное производство в % к 1913 г.^{10}

Но главное — развитие аграрного сектора сопровождалось опережающим ростом промышленного производства объемы, которого за 15 лет с 1899 по 1914 г. выросли в 2 раза, в то время как сбор хлебов ~ в 1,5 раза.

То есть, несмотря на преобладание аграрной модели, она обеспечила опережающие темпы развития промышленности.

По темпам роста промышленного производства в 1870–1913 гг. Россия занимала первое место в мире. За 20 лет (1893–1913 гг.) производительность труда в промышленности выросла почти в 4 раза, производство инвестиционных товаров увеличилось в 7 раз, чугуна — в 5, стали — в 13, добыча угля — в 5 раз, переработка хлопка — в 7, производство сахара — в 4 раза, и т.д. Если в 1860 г. механическое оборудование в целом по стране оценивалось в 100 млн. руб., то в 1913 г. — 2 млрд. руб.

Россия имела самые высокие темпы строительства железных дорог^[2], быстро обогнав по протяженности железнодорожную сеть Франции, Англии, Германии. «Теперь же наша сеть уступает только американской» — отмечал известный экономист М. Туган-Барановский^{11}.

Всего за 4 года (1909–1913 гг.) капиталы действовавших в России электротехнических фирм выросли с 35 до 60,5 млн. руб., или на 73%, а электроэнергетических — с 70,8 до 139,1 млн. руб., т.е. на 98%^{12}.

Известный издатель А. Суворин накануне смерти в 1911 г. отмечал: «за мою жизнь… Россия до такой степени страшно выросла… во всем, что едва веришь. Россия — страшно растет»^{13}. Об этом росте наглядно свидетельствовали показатели роста промышленного производства в России: 

Индексы промышленного производства, по П. Грегори^{14}

Доли ведущих стран в мировом промышленном производстве, в %^{15}

	1881–1885 гг.	1896–1900 гг.	1913 г.
Россия	3,4	5,0	5,3
США	28,6	30,1	35,8
Великобритания	26,6	19,5	14,0
Германия	13,9	16,6	15,7
Франция	8,6	7,1	6,4

С 1900 по 1913 гг. чистый национальный продукт России почти удвоился, а ее доля в мировом хозяйстве в 1913 г. достигла 7%. При этом, сообщал Э. Тэри своим читателям, «Русские… сами производят свои паровозы, железнодорожное оборудование, военные и торговые суда, все свое вооружение и большое количество скобяных изделий: хозяйственных предметов, земледельческих орудий, труб и т.д.»^{16}.

Чистый национальный продукт (ЧНП) России, в млн. руб. и ЧНП на душу населения в руб., в ценах 1913 г.^{17}

Э. Тэри поразил и стремительный прирост численности населения Российской империи в 1892–1902 гг. (за 10 лет) на 18,6 млн. человек (15,4%), а за следующее десятилетие (1902–1912 гг.) уже на 31,7 млн. человек (22,7%)!^{18}

В результате Э. Тэри пришел к выводу, что через 35 лет по численности населения России обгонит все страны Европы вместе взятые^[3]. Среди факторов, обуславливающих возрастание государственной мощи, Э. Тэри отводил приросту населения первую роль^{19}.

Для расселения и прокормления этого стремительно растущего населения у России есть все возможности, утверждал Э. Тэри: «Территория Европейской России, включая Польшу и Финляндию, достигает 5 390 000 кв. км, что представляет 54% общей территории Европы 9 963 000 кв. км.

На этой территории, среднее плодородие которой, несомненно, равно, — если не выше, — среднего плодородия других европейских стран, а кроме этого нужно прибавить Азиатскую Россию: Кавказ, Центральную Азию, Сибирь — 16 352 00 кв. км, добрая половина которых <…> представляет первоклассные сельхозугодья, которые, чтобы сделаться центром крупного производства, ожидают лишь путей сообщения… и обитателей»^{20}.

Общая сумма налогов на одного жителя России была в два раза ниже, чем в Австро-Венгрии, Франции, Германии, и в четыре раза меньше, чем в Англии^{21}. По размерам золотого запаса Россия занимала второе место в мире, уступая только США (соответственно 1,2 тыс. т и 1,5 тыс. т). С 1885 г. Россия имела устойчивый профицит торгового баланса, а к 1913 г. ее экспорт вырос в 3,2 раза.

Одни эти данные, отмечал Э. Тэри, объясняют «стабильность обмена и постоянное улучшение внешнего кредита России, ибо средний излишек годового экспорта, который она показывает, достаточно велик, чтобы покрыть тяготы иностранного долга и промышленного дефицита»^{22}.

Доходы государственного бюджета за этот период увеличились почти в 5 раз, а растущее с 1885 г. отрицательное сальдо государственного бюджета сменилось с 1907 г. на положительное^{23}.

Финансовое положение России, несмотря на то, что она была крупнейшим должником Европы, неуклонно улучшалось, о чем говорит снижение доли платежей по государственному долгу в доходах госбюджета.

На российских фабриках и заводах активно внедрялись самые передовые достижения науки и техники, российские фабриканты и промышленники строили школы, библиотеки и больницы:

Отношение выплат по общему и внешнему государственному долгу к доходам госбюджета, в%^{24}

В 1912 г. новая ткацкая фабрика П. Рябушинского была оснащена сплошным остекленением крыши для лучшего освещения рабочих мест, принудительной вентиляцией воздуха, системой автоматического пожаротушения и т.п.^{25} В 1870 г. Т. Морозов начал строительство гинекологической больницы на Девичьем поле, затем Алексеевской больницы. Больница Морозова была оснащена двумя хирургическими и терапевтическими отделениями, гинекологией и родильным отделением. Механическая прачечная с паровой дезинфекционной камерой, биологическим фильтром для сточных вод, пароводяное отопление и приточно-вытяжной вентиляции. Для престарелых работников была построена богадельня. Для детей 3–8 лет были построены три фабричных училища, после окончания, которых подростки отправлялись в учебные механические мастерские, а дальше курсы повышения квалификации, за посещение которых администрация приплачивала рабочим. В дальнейшем наиболее способные за счет мануфактуры отправлялись в Германию и Англию на практику. За счет мануфактуры была открыты детская и общественная библиотеки, парк народных гуляний и т.д.

О стабильности политической ситуации в России свидетельствует факт, поразивший Д. Менделеева: в 1906 г. полицейских в Лондоне на душу населения было в 10 раз больше, чем в Петербурге^{26}. Накануне Первой мировой в России было в 7 раз меньше полицейских на душу населения, чем в Англии, в 5 раз меньше, чем во Франции^{27}. В 1872 г. царская цензура разрешила издать перевод «Капитала» К. Маркса.

Ассигнования на народное образование с 1894 по 1914 гг. по одному только министерству народного просвещения выросли в 6,3 раза^{28}. В 1908 г. было введено бесплатное начальное обучение. К 1913 г. почти 70% деревенских мужчин в возрасте 20–30 лет были грамотными, а в городах грамотные составляли в этом возрасте 87,4%^{29}. Почти половина высших учебных заведений содержалась на деньги российских предпринимателей, а плата за обучение была в 30–100 раз ниже, чем, например, в США, причем 70% студентов не платили за учебу вообще. Студентов в России в 1913 г. было около 127 тыс. человек, что было больше, чем в Германии (79,6 тыс.) и Франции (42 тыс.) вместе взятых^[4].^{30} Книг в 1913 г. было издано 34 006 общим тиражом в 133 млн. экземпляров^[5], почти столько же, сколько в США (12 230), Великобритании (12 379) и Франции (10 758) вместе взятых. С Россией в этом отношении соперничала одна только Германия (35 078)^{31}.

Профессор Эдинбургского университета Ч. Саролеа в этой связи писал в работе «Правда о царизме»: «Одним из наиболее частых выпадов против русской монархии было утверждение, что она реакционна и обскурантна, что она враг просвещения и прогресса. На самом деле она была, по всей вероятности, самым прогрессивным правительством в Европе…»

Одним из «чудес света» назвал французский поэт П. Валери русскую культуру конца XIX — начала XX веков. О. Шпенглер утверждал, что «на Западе нет никого, кто хотя бы отдаленно мог сравниться с искусством “Анны Карениной”»^{32}. Английский критик М. Марри: «В одной лишь русской литературе можно услышать трубный глас нового слова. Писатели прочих наций всего лишь играют у ног этих титанов — Толстого и Достоевского…»^{33} Немецкий литературовед Ю. Мейер-Трефе: «любая книга Достоевского имеет большую ценность, чем вся литература европейского романа…»^{34} Авторитетнейший критик того времени М. Арнольд отмечал, что с конца XIX в области мировой литературы «французы и англичане потеряли первенство», оно перешло к «стране, демонстрирующей новое в литературе… Русский роман ныне определяет литературную моду. Мы все должны учить русский язык»^{35}.

Во всем мире славилась русская музыка: Чайковский, Мусоргский, Римский-Корсаков, Рахманинов, Гречанинов, Стравинский и связанные с нею сценические искусства: Шаляпин, Собинов, Павлова, Кшесинская, труппа Дягилева; русские художники: Нестеров, Васнецов, Кустодиев. Жанр русского «толстого журнала» был уникальным в Европе и по объему, и по разнообразию тематики, по сути это были периодические энциклопедии (в 1914 г. выходило 916 газет и 1351 журнал на 35 языках народов Империи)…

В те годы Д. Менделеев создает таблицу химических элементов, А. Попов — радио, К. Циолковский и Н. Жуковский строят первые в мире аэродинамические трубы, П. Яблочков и А. Лодыгин еще до Т. Эдисона зажгли электрический свет на улицах и в домах, Н. Пирогов составил первый в мире атлас «Топографической анатомии», И. Павлов готовился к получению нобелевской премии по физиологии, а американец У. Бартон успешно внедрял русские патенты В. Шухова и С. Гаврилова по крекингу нефти. С. Лебедев впервые в мире получил искусственный каучук, в 1907 г. профессор Петербургского технологического института Б. Розинг подал заявку на патентование «Способа электрической передачи изображения», явившись вместе со В. Зворыкиным создателем телевидения. И. Сикорский и Д. Григорович строили передовые конструкции самолетов, В. Ипатьев (высокооктановый бензин), П. Сорокин (социология), Н. Дубинин (делимость гена), Г. Петров (первое в мире синтетическое моющее средство), Е. Федоров (основоположник кристаллографии)… В те годы золотого начала XX века в России творили ученые с мировыми именами А. Бутлеров, Д. Вернадский, И. Германн, П. Лебедев, Н. Лобачевский, И. Мечников, В. Докучаев, Д. Журавский, Н. Зелинский, Н. Кибальчич, А. Северцев, А. Слесарев, И. Сеченов, А. Столетов, К. Тимирязев, А. Фридмен и многие другие… Даже Большая советская энциклопедия признает: «Для дальнейшего развития науки в стране огромное значение имело то, что за последнее десятилетие перед Великой Октябрьской социалистической революцией уровень науки был очень высок…»^{36}

По словам Э. Тэри, «возрастание государственной мощи создается тремя факторами экономического порядка: 1) приростом коренного населения, 2) увеличением промышленной и сельскохозяйственной продукции, 3) средствами, которые государство может вложить в народное образование и национальную оборону»^{37}. И здесь России не было равных. Потрясенный увиденным, Э. Тэри писал: «Ни один из европейских народов не достигал подобных результатов»^{38}. Главный вывод отчета Э. Тэри: «Если у больших европейских народов дела пойдут таким же образом между 1912 и 1950 годами, как они шли между 1900 и 1912, то к середине настоящего столетия Россия будет доминировать в Европе, как в политическом, так и в экономическом и финансовом отношении»^{39}.

К аналогичным выводам приходил и английский историк Дж. Сили, который в 1913 г. утверждал, что: «Если Соединенные Штаты и Россия продержатся еще полстолетия, то совершенно затмят такие старые государства, как Франция и Германия, и оттеснят их на задний план. То же самое случится с Англией, если она будет считаться только европейскою державою…»^{40}.

В Германии стремительно растущая экономическая мощь России вызывала все более нарастающее чувство страха. Его наглядным выражением были слова немецкого философа М. Шелера: единственной подлинной целью Германии является объединение всего континента против России. Запад должен понять, что только могущественная Германия, вставшая между Балтикой и Черным морем, может защитить его от растущей мощи России^{41}. Появившаяся в это время книга Э. Тэри превозносила достижения России до такой степени, что у Германии уже просто не оставалось выбора: «Единственным фактором, толкнувшим Верховное командование немецкой армии на войну, — утверждает Дж. Макдоно, — была их ”зацикленность” на идее, что рейху грозит упадок и гибель, если он не одержит победу в тотальной войне»^{42}. Именно об этой войне накануне ее, говорил канцлер Германии Т. Бетман-Гольвег: «Акция против Сербии приведет к мировой войне. Кайзер ожидает войну, думает, она все перевернет. Пока все говорит о том, что будущее принадлежит России, она становится больше и сильнее, нависает над нами как тяжелая туча»^{43}.

КОЛОСС НА ГЛИНЯНЫХ НОГАХ

Почему же такая могучая и уверенно, быстро растущая Россия вдруг так неожиданно рухнула? Что скрывалось за блестящим внешним фасадом Российской империи?

Недоедим, но вывезем

Свою славу главного мирового экспортера зерна в начале века Россия завоевала за счет недоедания собственного населения. Экономист П. Пудовиков уже в 1879 г. «на основании статистических данных доказывал, что мы продаем хлеб не от избытка, что мы продаем за границу наш насущный хлеб, необходимый для собственного нашего пропитания…»^{44} Спустя 20 с лишним лет другой известный экономист А. Кауфман указывал: «вывоз наш растет быстрее, нежели производство хлеба, которое, между тем, должно, прежде всего, обеспечить продовольственные потребности быстро растущего населения страны. Ясно, что вывоз растет в ущерб внутреннему потреблению, иначе сказать — в ущерб питанию населения… И это при том, что для населения Германии, вообще западноевропейских стран, хлеб (вместе с картофелем) в гораздо меньшей мере является основой питания, чем для населения нашего отечества»^{45}. Прошло еще почти 10 лет, и журнал «Русская мысль» вновь отмечал: «Усиление вывоза происходит у нас при помощи расхищения естественных сил почвы и отнятия у населения буквально изо рта куска хлеба, а у детей молока и пары яиц. Состав нашей внешней торговли способен привести в ужас каждого действительного патриота, задумывающегося над судьбами своего народа»^{46}.

Общая проблема недостатка хлебов резко осложнялась сильными колебаниями урожайности зерновых в России. Это периодически приводило к тому, что урожай на душу населения, с учетом экспорта, опускался до прожиточного минимума 15 пудов на человека и ниже, что было за гранью обычного голода: 

Урожай основных хлебов на душу населения, за вычетом на посев, в Европейской России без и с учетом экспорта 4 главных хлебов, пуд/чел.^{47}

Для того чтобы более наглядно представлять себе уровень пищевого потребления, необходимо учесть, что доля 4 главных хлебов в экспорте всех хлебов составляла в среднем 80–90%. Кроме этого, из общего урожая необходимо вычесть расходы зерна на корм скоту и на производство спирта^[6]. Всего по нормам Министерства продовольствия на корм скоту тратилось 6,5–7,5 пудов зерна на душу населения^[7]. В СССР в 1925/29 гг. эта норма составляла 9,4 пудов зерна и 1,0 пудов картофеля в пересчете на зерно^{48}.

От голодной смерти Россию спасал картофель, но даже с его учетом чистый урожай на душу населения в 1891 г. был ниже прожиточного минимума и составлял 14,7 пуд./чел.^[8].^{49}

График наглядно демонстрирует ставшей крылатой фразу министра финансов И. Вышнеградского (1880–1892 гг.): «Недоедим, а вывезем». Эта практика вошла в историю под названием «голодный экспорт»^{50}. Министр земледелия тех лет А. Наумов писал: «Россия фактически не вылезает из состояния голода, то в одной губернии, то в другой»^{51}. Министр иностранных дел России В. Ламзодф: «От просящих хлеба нет прохода. Окружают всюду толпой. Картина душераздирающая. На почве голода тиф и цинга». Известный публицист начала века М. Меньшиков приходил к печальным выводам: «Народ наш хронически недоедает и клонится к вырождению…»^{52}.

Наиболее масштабным в современной истории стал голод 1891 г., увенчавший целую череду голодных лет. Голод 1891—1892 гг. охватил более 40 млн. человек. В историю вошел так же самарский голод 1897–1898 гг. «В 1905 г. в Петербурге ожидали неурожая в 138 уездах 21 губернии и опасались, что число пострадавших может дойти до 18 млн.»^{53}. Официально установленный «физиологический минимум» равнялся 12 пудам хлеба с картофелем в год на человека. В 1906 г. этот уровень потребления был зарегистрирован в 235 уездах с населением 44,4 млн. человек^{54}. В 1911 г., когда почти половина всего товарного хлеба шла на экспорт, вновь разразился голод, охвативший до 30 млн. крестьян и правительство опять оказывало помощь голодающим»^{55}.

Распространение информации о голоде ограничивалось, так, например, А. Панкратов, в своей книжке «Без хлеба» в 1913 г. писал: газетам «не дозволялось сгруппировывать под общей рубрикой известiя о неурожаях и явленiяхъ, происходящихъ отъ онаго», «воспрещалось печатать какiя-либо воззванiя въ пользу голодающихъ». А въ 1892 году даже было предписано «воздерживаться относительно необходимости устроить пышную встречу американскими судами, везущими хлебъ для голодающих»^{56}.

Избыточная смертность от самого сильного голода 1892 г., на фоне последующих событий, была относительно невелика: она превысила среднюю за 1890–1894 г. всего на 13% или менее чем на 0,5 млн. чел.^{57} Однако прямые статистические подсчеты в данном случае не дают реальной картины. Косвенно о размерах проблемы может свидетельствовать крайне низкая средняя продолжительности жизни в России. Для мальчиков в 1900 г. она составляла 27,25 лет, для девочек — 29,38 года; местами она спускалась до 19,95 (Пермская губ.), между тем как во Франции она доходила до 43 лет 6 мес., в Англии — до 45 л. 3 мес., в Швеции — до 50 лет^{58}. Н. Рубакин в этой связи замечал в 1912 г., что «Россия — не только страна высокой плодовитости, но и огромной смертности, — такой, какая не наблюдается ни в какой другой мало-мальски цивилизованной стране Европы»^{59}. Основной причиной низкой продолжительности жизни в России был высокий уровень детской смертности (до 1 года). По этому показателю Россия превосходила Англию и Францию в 2 раза, а Швецию в 3,2 раза^{60}.

«Всякое народное бедствие <…>, — добавлял Н. Рубакин, — прежде всего, отражается на детской смертности, которая немедленно возрастает. Так, например, в 1905 г. из каждой тысячи умерших обоего пола в 50 губерниях Европ. России приходилось на детей до 5 лет 606,5 покойников, т.е. почти две трети… Такова, так сказать, нормальная смертность детей в России. Но в годы неблагополучные она становится еще больше…»^{61}

Зависимость уровня детской смертности от достаточности питания была установлена еще Т. Мальтусом, который отмечал, что чем больше была нехватка питания, тем меньше детей доживало в аграрную эпоху до взрослого возраста^{62}. Эти выводы подтверждала и статистика смертности по регионам России: в начале XX в. она была выше в перенаселенных центральных и центрально-черноземных губерниях, ниже — в западных и еще ниже в (хлебных) северочерноморских, новороссийских и украинских губерниях. В общем же, при существовавшей до 1913 г. пропорции в среднем в России ежегодно умирало на 1,5–2 млн. человек больше, чем в развитых европейских странах, США или Японии.

Описания голода остались в наблюдениях русских писателей, например, таких как Л. Толстой, который, после посещения четырех голодающих черноземных уездов Тульской губернии, сообщал: «Употребляемый почти всеми хлеб с лебедой, — с 1/3 и у некоторых с 1/2 лебеды, — хлеб черный, чернильной черноты, тяжелый и горький; хлеб этот едят все, — и дети, и беременные, и кормящие женщины, и больные… Лебеда здесь невызревшая, зеленая. Того белого ядрышка, которое обыкновенно бывает в ней, нет совсем, и потому она несъедобна. Хлеб с лебедой нельзя есть один. Если наесться натощак одного хлеба, то вырвет. От кваса же, сделанного на муке с лебедой, люди шалеют. Здесь бедные дворы доедали уже последнее в сентябре. Но и это не худшие деревни. Вот большая деревня Ефремовского уезда. Из 70-ти дворов есть 10, которые кормятся еще своим»… «Всегда и в урожайные годы бабы ходили и ходят по лесам украдкой, под угрозами побоев или острога, таскать топливо, чтобы согреть своих холодных детей, и собирали и собирают от бедняков кусочки, чтобы прокормить своих заброшенных, умирающих без пищи детей. Всегда это было! И причиной этого не один нынешний неурожайный год, только нынешний год все это ярче выступает перед нами, как старая картина, покрытая лаком. Мы среди этого живем!»^{63}.

Другой выдающийся современник эпохи — смоленский помещик А. Энгельгардт отмечал в своих письмах: русскому интеллигенту «просто не верится, как это так люди живут, не евши. А между тем это действительно так. Не то чтобы совсем не евши были, а недоедают, живут впроголодь, питаются всякой дрянью. Пшеницу, хорошую чистую рожь мы отправляем за границу, к немцам, которые не будут есть всякую дрянь. Лучшую чистую рожь мы пережигаем на вино, а самую что ни на есть плохую рожь, с пухом, костерем, сивцом и всяким отбоем, получаемым при очистке ржи для винокурен — вот это ест уж мужик. Но мало того, что мужик ест самый худший хлеб, он еще недоедает…»^{64} «Американец продает избыток, а мы продаем необходимый насущный хлеб. Американец-земледелец сам ест отличный пшеничный хлеб, жирную ветчину и баранину, пьет чай, заедает обед сладким яблочным пирогом или папушником с патокой. Наш же мужик-земледелец есть самый плохой ржаной хлеб с костерем, сивцом, пушниной, хлебает пустые серые щи, считает роскошью гречневую кашу с конопляным маслом, об яблочных пирогах и понятия не имеет, да еще смеяться будет, что есть такие страны, где неженки-мужики яблочные пироги едят, да и батраков тем же кормят…»^{65}

Экспортирующая зерно и сахар Россия по уровню среднедушевого потребления этих продуктов отставала от развитых стран мира нередко в разы: 

Среднедушевой остаток хлеба в 1913 г. (год максимального урожая)^{66} и сахара в 1903 г., кг^{67}

(Хлеб … Сахар)

США … 1000 … 30

Дания … 900 … 23

Франция … 550 … 16

Великобритания … 450 … 44

Нидерланды … 400 … 20

Норвегия/Швеция … 400 … 18

Евр. Россия (50 губ.) … 320 … 5

В 1895 г. был принят закон, по которому министерство финансов совместно с сахарозаводчиками определяло заранее на год вперед норму потребления сахара в стране — по 10,5 фунтов в год, в то время как в Англии душевое потребление составляло 92 фунта в год. Сахар, произведенный сверх этой нормы, следовало вывозить за границу и продавать там по демпинговым ценам, т.е. ниже цен российского рынка. Так, если внутри страны цена на сахар-рафинад равнялась б руб. 15 коп. за пуд, то в Лондоне он продавался по цене 2 руб. 38 коп. За 1890–1900-е годы вывоз сахара из России увеличился в четыре раза с 3,3 до 12,5 млн. пуд^{68}. Потребление сахара в России вырастет к 1910 г. всего до 8 кг/на человека.

Основным питанием русского мужика, отмечает современный исследователь быта русского крестьянина Л. Милов, были ржаной хлеб, щи из капусты и каша. Мясо ели только по праздникам даже в богатых семьях. В простых семьях мясо берегли для «свальной работы», т.е. наиболее тяжелой, например сенокоса^{69}. На севере России хлеба хватало только до марта-апреля, и «хлеб» делали из смеси ржаной муки и сосновой коры. Крестьяне и из других регионов России спасались, делая «хлеб» из лебеды. Последствия принятия такой пищи, употребляемой в России более или менее регулярно, однозначны: «крестьяне бывают малосильны и к работе неспособны»^{70}.

Лишние руки

Демография — это судьба.

Огюст Конт^{71}

Демографические приливы и отливы есть символ жизни минувших времен, это следующие друг за другом спады и подъемы… В сравнении с этими фундаментальными реальностями все (или почти все) может показаться второстепенным.

Ф. Бродель^{72}

Характеризуя демографическую ситуацию в России накануне Первой мировой войны, Дж. М. Кейнс в 1919 г. отмечал: «Население европейской России увеличилось еще в большей степени, чем население Германии. В 1890 году оно было меньше 100 миллионов, а накануне войны оно дошло почти до 150 миллионов; в годы, непосредственно предшествующие 1914 году, ежегодный прирост достигал чудовищной цифры в 2 миллиона… Великие исторические события часто бывают следствием вековых перемен в численности населения, а также прочих фундаментальных экономических причин; благодаря своему постепенному характеру эти причины ускользают от внимания современных наблюдателей… Таким образом, необычайные происшествия последних двух лет в России, колоссальное потрясение общества, которое опрокинуло все, что казалось наиболее прочным… являются, быть может, гораздо более следствием роста населения, нежели деятельности Ленина или заблуждений Николая…»^{73}

Прирост населения России был сопоставим с показателями Германии, Англии и Франции вместе взятых:

Среднегодовые темпы прироста населения, в%, за 1900–1912 гг.^{74}

Впервые избыток населения в России грозно проявил себя во время голода 1891 г. С этого времени общины ввели самый уравнительный принцип землепользования — по едокам, т.е. приоритетом ставилась обеспечение физического выживания людей^[9]. Причина этого голода была предсказана еще Т. Мальтусом, который отмечал, что численность населения в аграрном обществе растет быстрее, чем производство продовольствия. Развязка наступает тогда, когда оказываются исчерпанными все доступные источники сельскохозяйственных земель.

Первые признаки нехватки земли стали проявляться в России еще в середине 1870-х гг. «В настоящее время, — писал в те годы А. Энгельгард, — вопрос о крестьянской земле, о крестьянских наделах сделался вопросом дня»^{75}. «Мужики ждут только милости насчет земли. И платить готов, и начальство, и самоуправство терпеть и ублажать готовы, только бы землицы прибавили… насчет земли толков, слухов, разговоров не оберешься. Все ждут милости, все уверены — весь мужик уверен, что милость насчет земли будет. Любой мальчишка стройно, систематично, «опрятно» и порядочно изложит вам всю суть понятий мужика насчет земли, так как эти понятия он всосал с молоком матери»^{76}.

«Толковали не о том, что у одних отберут и отдадут другим, — дополнял А. Энгельгардт, — а о том, что равнять землю. И заметьте, что во всех этих толках дело шло только о земле и никогда не говорилось о равнении капиталов или другого какого имущества»^{77}. Равнять землю — «каждому отрежут столько, сколько, кто сможет обработать. Царь никого не выкинет, каждому даст соответствующую долю в общей земле…»^{78} При этом если земля должна принадлежать обществу, «то другие предметы, скот, лошади, деньги, принадлежат дворам, семьям…»^{79}

Слухи усилились с 1878 г. «После взятия Плевны о «милости» говорили открыто на сельских сходах… Все ожидали, что тогда в 1879 г. выйдет «новое положение» насчет земли… мысль о «милости» присуща каждому — и деревенскому ребенку, и мужику, и деревенскому начальнику, и солдату, и жандарму, и уряднику из простых, мещанину, купцу, попу… Толки об этом никогда не прекращаются… До войны слухов было меньше. Сильно толковать стали после взятия Плевны и как-то вдруг, сразу, повсеместно…»^{80} «Министр внутренних дел Маков, желая убедить народ, что никаких равнений не будет, так как правительство и закон ограждают собственность, издал в 1879 г. известное «объявление»… «Объявление» однако, не достигло цели…»^{81}. Между тем, из-за стремительного роста населения, площадь крестьянских наделов становилась все меньше:

При отмене крепостного права большинство крестьян уже было наделено землей в размерах, не обеспечивавших даже прожиточного минимума. В 1877 г. 78% крестьянских дворов (6,2 млн.) имели наделы ниже этой нормы и находились на грани полуголодного существования. Несмотря на то, что площадь пашни с момента освобождения крестьян выросла почти на 50%, реальный возможный надел на мужскую душу, по данным Министерства сельского хозяйства, снизился с 4,7 десятины в 1861-м — до 3,96 в 1906 г.^{82} На практике ситуация была еще хуже: 

Средний надел, дес. на 1 душу мужского пола крестьян без разрядов^{83}

По 50 губ. Европейской России

1860 г. … 4,8

1880 г. … 3,5

1900 г. … 2,6

В губерниях Центрального Черноземья среднедушевой надел был еще ниже, достигая в Курской и Орловской губерниях 1,7–1,8 дес. на душу мужского пола^{84}. «Истинный смысл малоземелья остается фактом <…>, — констатировал А. Кауфман, — притом не только у наименее, но даже у изобильно обеспеченных землею групп крестьянства, и не открывает достаточного простора для приложения крестьянского труда… у многочисленных групп населения она не обеспечивает даже продовольствия»^{85}.

Все это время «крестьяне безропотно переносили ужасы голода, не поддерживали революционные партии», — отмечает В. Кондрашин^{86}. Переломным стал катастрофический голод 1891 г., он похоронил надежды крестьян на «милость» дарованную сверху. Не случайно, по словам М. Покровского, «начало поворота современники, почти единогласно, связывают с неурожаем 1891 года»^{87}. Впервые о «ряде крестьянских беспорядков» циркуляр министерства внутренних дел сообщит в 1898 г.^{88}, с 1901 г. крестьянские волнения стали вспыхивать по всей стране.

Кульминацией станет Первая русская революция 1905 г. движущей силой, которой, по словам С. Витте, являлось именно крестьянство: «Самая серьезная часть русской революции 1905 года, конечно, заключалась не в фабричных, железнодорожных забастовках, а в крестьянском лозунге: «Дайте нам землю, она должна быть нашей, ибо мы ее работники» — лозунги, осуществления, которого стали добиваться силою»^{89}. Журнал Вольного экономического общества в 1908 г. сообщал: «Крестьяне старались, прежде всего, добыть землю своего помещика», «О претензиях крестьян на землю своих прежних помещиков пишут корреспонденты всех губерний». «Этого барина земля наша, и мы не дадим ее никому ни арендовать, ни покупать» гласят анкеты Вольного экономического общества»^{90}. «У нас в воздухе висит что-то зловещее, — свидетельствовали в том же году из Воронежской губернии, — Каждый день на горизонте зарево пожаров, дышится и живется трудно точно перед грозой»^{91}. П. Столыпин в те годы приходил к выводу, «что близко уже то время, когда нам придется стать перед вопросом экспроприации частновладельческих земель»^{92}.

Однако и это было уже паллиативом, перед лицом стремительно растущего населения. Сам П. Столыпин, выступая в Думе, указывал на полную безрассудность передела: «поголовное разделение всех земель едва ли может удовлетворить земельную нужду на местах…, придется отказаться от мысли наделить землей весь трудовой народ и не выделять из него известной части населения в другие области труда. Это подтверждается из цифр прироста населения… Россия, господа, не вымирает; прирост ее населения превосходит прирост всех остальных государств всего мира, достигая на 1000 человек 15 в год… Так что для удовлетворения землей одного только прирастающего населения, считая по 10 дес. на один двор, потребно было бы ежегодно 3 500 000 дес.»^{93}. Таких запасов свободной пахотной земли не было даже в огромной России. «Эта цель в России недостижима, — подтверждал немецкий исследователь М. Вебер, — статистика не оставляет на этот счет никаких сомнений. Нужного количества земли попросту нет»^{94}.

Но даже нехватка земли была еще половиной беды, настоящая проблема заключалась в том, что перед П. Столыпиным стояла задача резкого повышения эффективности сельскохозяйственного производства^{95}. Ее решение, утверждал П. Столыпин, возможно только на базе перехода к частному землевладению. Кроме этого «крепкий личный собственник», по мысли П. Столыпина, являлся бы «преградой для развития революционного движения»^{96}. Идея была реализована в законе от 9 ноября 1906 г. «В основе этого проекта положен принцип индивидуального пользования… весь проект основан на том лозунге, который с цинизмом был высказан Столыпиным в Государственной думе, что этот крестьянский закон создается не для слабых, — т. е. не для заурядного крестьянства — а для сильных… мне мнится, — писал С. Витте, — что… последуют большие смуты и беспорядки, вызванные именно близорукостью и полицейским духом этого нового крестьянского закона. Я чую, что закон этот послужит одной из причин пролития еще много невинной крови»^{97}. Замечание С. Витте оказалось буквально пророческим:

За время столыпинских реформ в руки 2,5 млн. сильных семейств, перешло более половины общинной земли России. А около 15 млн. крестьян (по данным Мосальского), оказались вынуждены искать приработок на стороне^[10]. «Куда денет г. Столыпин эту страшную армию все растущего пролетариата? — восклицал князь Михаил Андроников. — Какой работою он ее обеспечит и где даст приют?». Ответом на этот вопрос может служить замечание генерала Ю. Данилова: «… те, кто остался на обочине бесспорного социально-экономического прогресса, инициированного реформами, сотни тысяч безземельных озлобленных крестьян, скитающихся на просторах империи, поставляли рекрутов в “армию нового социального взрыва”»^{98}.

Попытка переселения крестьян в Сибирь, закончилась тем, что из 3,7 млн. человек переселенных за 1906–1914 гг., лишь половина основала там хозяйство, а треть вообще вернулась в европейскую Россию^{99}. Мало того, по словам А. Кауфмана, «оказалось, что Сибирь не так уже многоземельна, чтобы утолить земельный голод все беднеющего и все размножающегося крестьянства, и не в силах не только питать, но даже и приютить миллионы переселенцев, которым нечем жить и в России»^{100}. Подводя итоги, А. Кауфман в 1915 г. писал: «Переселение должно быть вычеркнуто из числа средств разумного воздействия на крестьянское землепользование и хозяйство… И, во всяком случае, следует твердо помнить, что переселение не может ни на йоту ослабить переживаемый нашим крестьянством кризис»^{101}.

Переселение не только не смягчило проблемы, а наоборот породило новую: о царящих среди «обратных переселенцев» настроениях свидетельствовал в своей брошюре сибирский чиновник А. Комаров в 1913 г.: «Возвращается элемент такого пошиба, которому в будущей революции, если таковая будет, предстоит сыграть страшную роль… Возвращается не тот, что всю жизнь был батраком, возвращается недавний хозяин, тот, кто никогда и помыслить не мог о том, что он и земля могут существовать раздельно, и этот человек, справедливо объятый кровной обидой за то, что его не сумели устроить, а сумели лишь разорить, — этот человек ужасен для всякого государственного строя»^[11].

Видный экономист А. Мануйлов, член ЦК либеральной партии кадетов, на Аграрном съезде в мае 1905 г. указывал на главную причину растущего напряжения: в «России есть место только для полутора миллионов хозяйств… 32 млн. работников избыточны. Как бы ни была приблизительна эта цифра, — отмечал М. Вебер, — вполне очевидно, чем грозит деревне последовательное внедрение капитализма в сельское хозяйство»^{102}. Но это было только началом, предупреждал М. Вебер: «технически оптимальные размеры хозяйства намного превышают среднюю площадь крестьянского надела; на обширных пространствах с производственно-технической точки зрения значительный избыток рабочей силы обнаружится именно тогда, когда произойдет переход к «капиталоемкому» ведению хозяйства»^{103}. М. Вебер считал, что «на обширных пространствах России в деревне лишь одна пятая рабочей силы может себе найти применение, даже для нормативного обеспечения продовольствием собственных нужд^{104}. «При данном уровне техники экономически целесообразно использовать 21–23% наличной рабочей силы, — отмечал немецкий экономист, — остальные 4/5, кое-где и больше, остаются невостребованными»^{105}.

П. Столыпин не смог переломить тенденции роста количества «лишних рук»^[12]. Во время столыпинских реформ абсолютная численность населения росла даже быстрее, чем в предшествующее время^[13]. И все это растущее избыточное население было в основном молодым: в 1910 г. в России на долю молодежи до 19 лет приходилось 48,4% всего населения (во Франции 34,6%, Швеции 41,9%, Англии 42,4%)^{106}. Уже только одно сочетание огромной избыточности и молодости населения само по себе превращало Россию в гремучую смесь, для взрыва которой было достаточно лишь малой искры… На эту данность указывал и Дж. Кейнс, по словам которого, накануне Первой мировой войны, на экономику России давила «растущая масса людей, оккупировавшая седьмую часть земной поверхности»… «Россия нестабильна снизу из-за разбухания населения…»^{107}.

Поиск путей выхода из демографического тупика, в котором оказалась Россия в начале XX века, отражает обращение к зарубежному и историческому опыту выдающегося политэкономиста того времени С. Булгакова:

«Платон, в целях уничтожения раздоров и борьбы за свое и чужое в качестве одной из главных мер требовал радикального насильственного регулирования численности населения достигаемого за счет тотального регламентирования процесса воспроизводства. Не желавших подчиняться этим законам оставалось одно — умереть»^{108}. Аристотель только констатировал проблему, но не предлагал путей для ее решения: «Можно думать, что скорее следует определить деторождение, чем имущество, так чтобы рождений было не более определенного числа… Если оставить вопрос без внимания, то результатом такой неопределенности, как действительно во многих государствах и бывает, должна быть бедность граждан, а бедность производит беспорядки и злодейства»^{109}.

Не случайно «Утопия», утверждал Т. Мор, может существовать только при строго определенном количестве ее жителей, излишек должен был принудительно выселяться в колонии расположенные за пределами «Утопии»^{110}. Англия хоть и не была «Утопией», но строго следовала этой рекомендации на протяжении почти двух столетий. Ф. Кенэ прокладывая дорогу Т. Мальтусу, отмечал, что население в своем стремлении к увеличению упирается в барьер достигнутого уровня развития производительных сил^{111}.

А. Смит указывал, что если бы спрос на труд сократился бы, «то заработная плата упала бы до такой дешевизны, при которой рабочие впали бы в самое несчастное существование. Многие из них не могли найти бы себе работу даже при самых тяжких условиях, они принуждены были бы умереть с голоду или искать себе пропитание в нищенстве, а то, пожалуй, и в преступлении. Скоро нищета, голод и смертность опустошили бы рабочий класс, а от него перешли бы и на другие классы, пока количество населения не достигло бы опять такого размера, при котором оно могло бы как-нибудь существовать…»^{112}. «Все породы животных, — констатировал А. Смит, — размножаются в зависимости от имеющихся налицо средств пропитания, и нет такой породы, которая размножалась бы выше этих средств. В развитых же обществах недостаток средств существования может положить предел размножению людей только самых низших классов народа, и такое явление возможно лишь при одном условии — истреблении большей части детей, рождающихся от плодовитых браков в этих самых классах»^{113}.

Практически все экономические авторитеты того времени утверждали, что обнищание неизбежно, оно является платой за цивилизацию. Д. Рикардо. Т. Мальтус, Г. Спенсер… и т.д. биологически обосновывали социальное неравенство, трудности существования и вымирание нижних слоев населения. Т. Мальтус в своем «Опыте закона о народонаселении» постулировал эту жестокую данность: «Человек появившийся на свет уже занятый другими людьми, если он не получил от родителей средств для существования, на которые он вправе рассчитывать, и если общество не нуждается в его труде, не имеет никакого права требовать для себя какого-нибудь пропитания, ибо он совершенно лишний на этом свете…»^{114}

В итоге С. Булгаков констатировал: «перенаселение, вымирание лишнего населения от голодовок, войн и эпидемий, за которыми следует приведение населения в соответствие с емкостью территории, далее опять перенаселение и т.д. — такова нехитрая, но ужасающая в своей простоте логика натурального крестьянского хозяйства в течение длинного ряда веков… борьба за существование, таким образом, на первых стадиях культуры крайне простой, почти зоологический характер; оно напоминает размножение животных, где природа достигает сохранения вида, не щадя его отдельных экземпляров, и даже больше того, где погибель многочисленных экземпляров является условием благополучия вида, т.е. уцелевших»^{115}.

На основании этих рассуждений будущий отец «Сергий» приходил к выводу, что «Люди, имеющие чрезмерно большое потомство, в особенности одержимые наследственными болезнями, будут, по известному выражению Дж. С. Милля, рассматриваться, как пьяницы или преданные каким-либо излишествам. Быть может, человечеству предстоит немало испытаний, прежде чем оно изменит свое теперешнее отношение к этому вопросу»^{116}.

В то же время избыточный человеческий ресурс является основой для последующего экономического прогресса и перехода к капиталистическим формам хозяйствования. Тот же С. Булгаков в этой связи замечал: «С одной стороны, несомненно, что то увеличение народонаселения, которое имеется в русском крестьянстве, является одной из причин величайшей бедности этого населения, а с другой создается базис для… экономического и национального прогресса в будущем…»^{117}. На эту данность указывал и проф. М. Ковалевский: «весь капитализм, вся наша теперешняя промышленность, все богатство нашей эпохи связано с тем состоянием перенаселения, которое человечество испытало накануне капитализма…»^{118}.

«Необходимость свободных рук, как условие развития капитализма, была выяснена Марксом…, — отмечал С. Булгаков, — Основным пунктом развития капитализма является, во всяком случае, перенаселение, все равно ЕСТЕСТВЕННОЕ или искусственное усиленное экспроприацией, является, поэтому неизбежно нищета и бедность… отсюда следует, что первоначальное предкапиталистическое перенаселение, с сопровождающими его горем, нуждой и бедствиями, было необходимым условием создания теперешней цивилизации, ценой прогресса: перенаселение это было экономически прогрессивным, как необходимое условие перехода к высшей форме производства… Человек ценится дешево в эту тяжелую эпоху, и еще дешевле ценится человеческая личность»^{119}.

К аналогичным выводам приходил С. Витте, который обращал внимание на эту особенность российской действительности: «быт (русского крестьянина) в некоторой степени похож на быт домашнего животного с той разницей, что в жизни домашнего животного заинтересован владелец, ибо это его имущество, а Российское государство этого имущества имеет при данной стадии развития государственности в излишке, а то, что имеется в излишке, или мало, или совсем не ценится…»^{120}

На селе избыток «лишних» рук, отмечал С. Булгаков, вызывает «Поднятие цен на землю или аренд, (что) ведет к задолженности, к зависимости беднейшей части населения от спекулянтов на народную бедность. При этом развивается с особой силой паразитизм, который не имеет никакого отношения к производительному процессу, эксплуатирует обнищавшее крестьянство: таковы земельные спекулянты… кулаки, ростовщики… — все это паразиты, которые заводятся в тканях больного организма, как черви… Дело ясное, что улучшить положение вещей в такой перенаселенной деревне можно одним только способом: разрежением населения, эмиграцией»^{121}. А если эмиграция невозможна?^[14] С. Булгаков не смог найти ответов на эти вопросы и ушел от политэкономии к догматическому богословию, став известным отцом Сергием^[15].

Революционное разрешение проблемы становилось неизбежным. Подтверждая эту закономерность, историк Д. Голдстоун в своей книге «Революция и бунт в начале современного мира» обращает внимание, что великие европейские революции — Английская и Французская — имеют нечто общее с великими азиатскими бунтами, которые разрушили Оттоманскую империю и отстранили от власти правящие династии Японии и Китая. Все эти кризисы возникали, когда политические, экономические и социальные институты сталкивались с одновременным давлением роста населения и сокращением доступных ресурсов^{122}. К подобным выводам пришли многие западные исследователи России начала XX в.^{123}

Какие же альтернативы крестьянской революции предлагала ведущая либеральная мысль того времени, воплощенная в партии конституционных демократов — кадетов?

По словам М. Вебера: «программа кадетов при всем ее радикализме ограничилась одной целью: обеспечить землей нижние слои крестьянства, наиболее страдающие от ее нехватки… Если же будет осуществлена хотя бы частично реформа в духе кадетов, то вполне возможен мощный подъем замешанного на “коммунистических” дрожжах “естественно-правового” духа. Это способно привести к чему-то совершенно “небывалому”, но к чему именно — предвидеть невозможно. Во всяком случае, неизбежен глубокий экономический упадок на 10–20 лет, — предупреждал М. Вебер, — пока “новая” мелкобуржуазная Россия проникнется духом капитализма: и тут придется выбирать между “материальными” и “этическими” целями»^{124}.

«Из исторического опыта, — продолжал М. Вебер, — следует, что проведение самой реформы и затем установление новых арендных отношений на такой территории и при таком количестве заинтересованных участников возможно только при условии деспотического правительства и стабильной экономики. Миллионы крестьян, арендующих землю у государства, образуют класс колонов таких масштабов, которые знали разве что Древний Египет и Римская империя. Бюрократическое правительство не может решить эту проблему, потому что неспособно выступать против аристократии и класса земельных собственников. А демократическому правительству будет не хватать «железной» авторитарности и беспощадности в отношении крестьянства»^{125} …

* * *

Основным естественным инструментом сокращения избыточного населения была не эмиграция, а индустриализация. Переход к капиталистическому (индустриальному) производству в Европе являлся, отмечал в этой связи С. Булгаков, «в известном смысле, вынужденной необходимостью дальнейшего уплотнения населения… закон убывающей плодородности почвы, этот бич человечества, а вместе с тем и самый надежный его руководитель по пути прогресса, стоит у колыбели капитализма, повелительно требуя перехода к новой, высшей форме производства. Нищета и перенаселение характеризует общественное состояние в начале капиталистического развития»^{126}.

Переход к индустриальному обществу изменял сам демографический закон, На эту данность одним из первых обратил внимание Т. Мальтус, который еще в 1798 г. опубликовал памфлет «Опыт о законе народонаселения» в котором отметил, что в аграрном обществе плодородие почв увеличивается в арифметической прогрессии, а населения в геометрической. Как следствие указывал Мальтус, нищета вызвана не структурой общества или политическими институтами, а постоянной тенденцией к уменьшению средств к существованию народонаселения, которая сдерживается только нищетой, ведущей к повышению смертности, и единственным путем к разрешению этой проблемы является принуждение бедноты к сокращению ее численности^{127}.

Однако теория, описывающая тенденции аграрного общества не подошла для индустриального. Т. Мальтус усовершенствовал свою теорию и опубликовал ее в «Принципах политической экономии», вышедших в 1820 г. Теперь численность населения лимитировалась уже не столько наличием доступного продовольствия, сколько возможностью обеспечения его работой, при сохранении определенного социального статуса и уровня эффективности производства. Другими словами, утверждал Т. Мальтус, необходим баланс между потреблением и производством^{128}. В случае нарушения баланса предупреждал Мальтус: «гибель в той или иной форме просто неизбежна. Человеческие пороки — это очень активные и умелые пособники уничтожения людей. Они передовой отряд великой армии, сеющей смерть и разрушение, и часто сами завершают эту зловещую работу»^{129}.

Проблема индустриализации становилась вопросом жизни и смерти самой цивилизации. Переход к индустриальному обществу решал сразу два вопроса: увеличения производства и одновременно снижения темпов прироста населения! Города ненасытно поглощали избыточное крестьянское население. Немецкий экономист Ганзен даже «высказал мнение, которое пытался утвердить разбором данных статистики населения г. Мюнхена, что городское население, предоставленное само себе, вымерло бы, так как смертность здесь превышает рождаемость»^{130}. До Ганзена еще в середине XVIII в. Ж. Руссо назвал большие города «могилами человеческого рода», в то время смертность в больших городах превышала рождаемость. Дж. Лондон, назвал столицу самой богатой страны мира начала XX в. — Великобритании «Бездной» и отмечал, что: «Бездна — это поистине колоссальная человекоубойная машина»^{131}. По словам С. Вигге: «Во всех государствах Западной Европы <…> теснота жилища, плохое питание, чрезмерное отягощение работой ведут к вырождению (фабричного рабочего) населения»^{132}. По этому показателю Россия шла вслед за Францией и Англией с опозданием на полвека…^{133} Данный факт наглядно подтверждала статистика, количества детей в центральных российских городах, приводимая С. Прокоповичем. 

Размер семьи с.-петербургского рабочего (чел.) в зависимости от его годового заработка (руб.)^{134}

«При заработке менее 400 р. число женатых рабочих ничтожно <…>, — комментировал результаты своих исследований С. Прокопович в 1909 г. — При бюджете в 600 р. петербургский рабочий только в исключительных случаях может воспитывать детей, а так как средняя заработная плата петербургского рабочего равняется 300–350 руб., то только незначительная часть всего числа рабочих может иметь в городе семью и детей. Петербург не был исключением, так по данным переписи 1897 г. в Москве из 288 169 рабочих одинокими были 268 325 человек»^{135}.

«Средний размер семьи петербургского рабочего 1,27 человека. Положение провинциальных рабочих только немногим лучше. Средний размер рабочей семьи в 50 губ. Европейской России — 1,98 чел., показывает, что ряды пролетариата пополняются у нас не пролетарскими детьми, а пришельцами со стороны крестьянства». «В то же время средняя семья всех классов по России состоит из 5,63 человек… Заработок русского рабочего недостаточен для воспитания детей; о содержании же потерявших трудоспособность стариков не может быть и речи», — заключал С. Прокопович^{136}.

Несмотря на общие закономерности перехода от аграрного к индустриальному обществу, Россия значительно отставала в этом вопросе от стран Запада. Величину этого отставания наглядно демонстрирует ключевой для переходного периода показатель — доли городского населения. По этому показателю даже Европейская часть России уступала основным конкурентам, например, таким как Англия или Германия в 4–5 раз.

Россия уступала развитым странам и в динамике увеличения доли городского населения. В конечном счете, отставание стало столь велико, что предопределило невозможность движения России по европейскому пути развития. Понимание причин этого отставания лежит в основе понимания всей последующей истории России. И здесь мы вынуждены обратиться к теории, для того, что бы выявить различия в развитии России и Европы: 

Доля городского населения в общей численности населения в 1910 г., в %^{137}.

Объемы производства, о которых говорил Т. Мальтус, определяются в экономике производственной функцией — Q, которая, согласно модели экономического роста Р. Соллоу, состоит из труда — L, капитала — К, природных ресурсов — R и технического прогресса — Т.

Q = (L,K,R,T);

Другими словами выпуск продукции, при прочих равных условиях, определяется вкладом труда, капитала, природных ресурсов и применением достижений научно-технического прогресса. При этом общий выпуск определяется объемом лимитирующего фактора.

С другой стороны объем выпуска ограничен емкостью платежеспособного рынка сбыта:

Q = (P,V); где:

Р — цена товара; V — объем товара.

Анализ этой зависимости имеет смысл начать с природных ресурсов, поскольку именно они являются той точкой опоры всей системы, к которой затем прикладывается и труд, и капитал. В аграрном обществе основным и определяющим, первичным природным ресурсом является Земля.

ВСЕ НАЧИНАЕТСЯ С ЗЕМЛИ

Результаты накопления капитала будут различны в разных странах в зависимости главным образом от плодородия земли.

Д. Рикардо^{138}

Если взглянуть на климатическую карту мира, то в первом приближении бросается в глаза тот факт, что практически вся современная индустриальная цивилизация получила свое наиболее полное воплощение в весьма узких границах: 0°С — изотермы января ± 4°С. Это буквально «индустриальный климатический пояс» современной эпохи. В нем находятся все ведущие регионы и центры мира, включая Лондон, Париж, Берлин, юг Скандинавии, Нью-Йорк, Чикаго, Токио, промышленные районы Китая и Южной Кореи^{139}. Другими словами благоприятный климат имеет ключевое значение для возникновения и развития цивилизации. Но не всё…

Второе приближение демонстрирует, что практически все центры мировой цивилизации имеют непосредственный выход к океанам, которые обеспечивают их не только живительной влагой, но и возможностью наиболее дешевого и массового транспортного сообщения. Значение этого фактора, подчеркивает та данность, что именно дешевизна и удобство путей сообщения создают условия для перехода от натурального хозяйства к меновому, которое и приводит к появлению первого типа капитализма — торгового.

Но кроме этого, выход к океанам дал возможность европейским странам осуществлять колониальную экспансию, обеспечившую приток капитала в метрополии почти со всего мира. Само зарождение современной цивилизации непосредственно связано с колониализмом, и даже более того является его прямым следствием: колониализм дал цивилизации первоначальные накопления — стартовые капиталы. 

Карта январских изотерм^{140}

 Приток капитала из колоний понизил процентные ставки, что сыграло переломную роль в европейской истории. Так, например, Т. Эштон указывает, что «историки никогда не уделяли должного внимания важности снижения процентных ставок в течение пятидесяти предшествовавших промышленной революции лет. Если бы мы искали единственную причину (хотя это было бы неправильным) повышения темпов экономического развития в середине восемнадцатого века, то надо было бы обратить свой взгляд именно на это. Построенные во время промышленной революции многочисленные шахты, фабрики, каналы и дома были порождением относительно дешевого капитала»^{141}. А с конца XVIII в., следует добавить, и дешевого сырья «Кто говорит “индустриальная революция”, тот говорит “хлопок”», — замечал Э. Хобсбом; «хлопок», выращиваемый трудом рабов в Америке, добавляет Г. Кларк^{142}.

Третье приближение отсылает нас к ключевому возобновляемому и непрерывному источнику капитала — к земле. Отдача последней в первую очередь зависит от природно-климатических условий и большинство стран лидеров современной цивилизации здесь так же находятся в чрезвычайно благоприятных условиях. Оптимальные соотношения температуры, влажности, солнечной радиации, дают им возможность получать высокий уровень урожаев. В период зарождения капитализма сельское хозяйство стало для этих стран одним из основных источников накопления капитала.

Климат и география предопределяют практически все стороны жизнедеятельности народов: уровень их экономического и научно-технического развития, их обычаи и привычки, политический строй и даже религиозные верования… Для того, что бы развить эту тему потребуется отдельная книга. В данном же случае нас интересует, прежде всего, Россия, и ее пример может быть весьма показательным для понимания объективных природных условий задающих судьбы народов. Но главное, данная глава может служить надежным компасом, по. настоящей книге, позволяющим сверять направление развития страны с курсом заданным природой.

Суть России

География

Есть один факт, который властно господствует над нашим многовековым историческим движением, который проходит через всю нашу историю, который содержит в себе, так сказать всю ее философию, который проявляется во всех эпохах нашей общественной жизни и определяет ее характер, который является в одно и то же время и существенным элементом нашего политического величия, и истинной причиной нашего умственного бессилия: это — факт географический.

П. Чаадаев, 1837 г.^{143}

История России есть история преодоления географии России.

И. Солоневич^{144}

«Американская свобода, как и американское богатство, определяются американской географией — наша свобода и наше богатство ограничены русской географией», — утверждал И. Солоневич. Бедность России не имеет никакого отношения к политическому строю, «она обусловлена тем фактором, для которого евразийцы нашли очень яркое определение: географическая ОБЕЗДОЛЕННОСТЬ России»^{145}. Используя классификацию Ф. Броделя, Россию можно отнести к тем периферийным зонам, в которых, по словам известного французского историка, «жизнь людей напоминает Чистилище или даже Ад. Достаточным условием для этого является просто их географическое положение»^{146}.

На одну из главных причин этой обездоленности периферийных зон указывал еще в XIX в. немецкий политэкономист Е. Дюринг: «Страна слишком слаба и бедна, чтобы быть в состоянии покупать в значительном количестве произведения далеких промышленных областей. То, что она может предложить взамен, хотя на отдаленном рынке имеет высокую цену, но на месте производства — низкую, потому что главная составляющая часть цены поглощается транспортом и торговым посредничеством. Примените к чисто земледельческому государству закон расстояния и транспорта и вы увидите, что оно не в силах при помощи своей торговли выйти из своего состояния…»^{147}

Это определяющее отличие России от ее конкурентов проявлялось, прежде всего, в огромных масштабах страны и крайне ограниченной длине ее береговой линии, что фактически отрезало Россию от использования самого дешевого и масштабного вида транспортного сообщения того времени. Например, в США в начале XIX в. сенатор Д. Уэбстер отмечал, что перевозка железа в Филадельфию из Швеции (за 4000 миль), обходится в $8 за тонну, что не больше стоимости его транспортировки по суше на расстояние всего в 50 миль^{148}. В России XVIII в. путь от Москвы до Иркутска занимал 6 месяцев; для сравнения — из Европы в США по морю — 1 месяц. Торговые караваны Москва — Пекин и обратно преодолевали маршрут за три года.

При расчете длины экономически эффективной береговой линии России следует принимать во внимание, что северные порты России слишком удалены от основных обитаемых и производящих территорий страны — от Москвы и Петербурга, например, Архангельск — более чем на 1000 км, к тому же его порт замерзает на полгода; незамерзающий за Полярным кругом Мурманск — почти на 1500 км, железная дорога к нему будет проложена только во время Первой мировой войны. Поэтому при расчетах для начала XX века их можно не учитывать. 

Отношение длины береговой линии к площади страны, км/тыс. км²,^{149}

Англия … 16,4

Турция … 8,8

Швеция … 7,2

Германия … 6,7

Франция … 6,3

Финляндия … 3,3

Болгария … 3,2

Польша … 2,5

Европ. Россия^[16] … 1,4

Европейская Россия обладала самой короткой эффективной береговой линией, но и она была еще больше ограничена тем, что на Балтийском побережье Россия обладала только одним незамерзающим портом — Либава. В свою очередь, от Черноморских портов до выхода в океан дистанция около 4 тыс. км, через не всегда дружелюбные проливы, а до центров современной цивилизации Германии и Англии почти 6 тыс., что сопоставимо с расстоянием от Европы до Америки.

Не случайно морской торговый флот России к Первой мировой войне, по сравнению с конкурентами, находился еще в зачаточном состоянии и 95% русского экспорта из портов Черного моря осуществлялось на иностранных судах. 

Рост торгового флота, млн. бр. рег. т.^{150}

(1904 г. … 1914 г.)

Великобритания … 15 … 21

Германия … 3 … 5,7

Россия … 0,4 (1898) … 0,877

Спасением могли бы стать реки, которые в Европе и других странах мира являлись естественными путями сообщения. Л. Мечников посвятил роли рек в историческом развитии человека целую книгу: «Цивилизация и великие исторические реки. Географическая теория развития современных обществ» (1924). Однако и здесь положение России было несопоставимо хуже по сравнению с европейскими соседями. Как замечал М. Салтыков Щедрин: «Россия страна земледельческая, и уж как-то чересчур континентальная. Растянулась она неуклюже, натуральных границ не имеет; рек мало, да и те текут в какие-то сомнительные моря».

Действительно 17% бассейна рек Европейской России относится к Белому морю и Северному океану, 14% — к Балтийскому, 25% — к Черному и Азовскому морям и 44% — к «Каспийскому тупику»^{151}. Мало того: гидрологический режим Европейской России отличается ярко выраженной спецификой.

У гидрологов имеется даже особое выражение — «реки русского типа», подразумевающее смешанный характер питания (дождевое и снеговое) с преобладанием снегового. В связи с этим в весенний сезон расход воды резко усиливается, наступает половодье, часто приводящее к драматическим последствиям, — 2/3 стока приходится на 2–3 месяца весеннего половодья, в конце лета реки заметно мелеют, затрудняя судоходство, многоводными могут быть 2–3 года подряд, а маловодье может отмечаться на протяжении 6–7, иногда 15–20 лет подряд^{152}.

Иная картина наблюдается в странах Западной Европы, где цельный вес снегового питания минимален, в связи с чем весенние половодья там — явление чрезвычайно редкое. К тому же реки на Западе (за исключением Скандинавии) практически не замерзают, в то время как речные артерии Европейской России длительное время (от 3 до 7 месяцев) скованы льдом.

Только способность воды расширяться при приближении ее температуры к 0°С ежегодно спасает Россию от промерзания ее рек до дна^{153}. Даже впадающие в Черное море — Дунай, Днестр, Дон и все Азовское море до Керчи, а Каспийское море к северу от Брянской косы в начале XX в., по словам С. Витте, неизменно замерзали каждый год^{154}. О месте речного транспорта в транспортной инфраструктуре России говорит тот факт, что к 1913 г. грузооборот железных дорог превысил речной в 6 раз.

Появление железных дорог действительно кардинально изменило ситуацию. Вот как описывал свой путь в 1898 г. из Петербурга во Владивосток один из первосторителей транссибирской магистрали Н. Гарин: «[Мы] ехали эти 72 версты ровно сутки, без сна, на отвратительных перекладных, платя за каждую тройку по 45 рублей… На эти деньги, по железной дороге в первом классе, мы сделали бы свыше трех тысяч верст… За перегон в двадцать верст [плата] — 5–10 рублей, т.е. в 50 раз дороже, чем по железной дороге. А сколько времени пропадает: два часа ищут, два запрягают, два едут, и опять такая же история. В результате скорость 3 версты в час, а на сутки и того меньше, потому, что дни и недели в дороге нельзя же проводить совсем без сна…»^{155}

Железные дороги буквально вдохнули жизнь в центральные и отдаленные регионы страны. Например, вследствие подвоза хлеба по железной дороге цена на степную рожь в Смоленской губернии в конце XIX в. не поднималась выше 7 рублей. Не будь железной дороги, писал А. Энгельгардт, рожь достигла бы, как в прежние годы, 12 рублей^{156}. Рис, производимый между Семипалатинском и Томском, из-за отсутствия железной дороги стоил всего 45 коп. за пуд, в то время как в центральной России доходил до 4—6 руб. за пуд^{157}. Именно благодаря железным дорогам стало возможно промышленное развитие России.

Однако и железные дороги не всегда были панацеей: Например, заводы Петербурга и Риги, несмотря на наличие железных дорог, были вынуждены вплоть до Первой мировой войны потреблять иностранный уголь, поставляемый большей частью из Германии и Англии за 2000–3000 км, но морем^[17]. Высота транспортных расходов была одной из основных причин того, что, например, стоимость угля, при производстве хлопчатобумажного текстиля около 1910 г., согласно Г. Кларку, в России была почти в 3 раза выше, чем в Англии, и в 2 раза — чем в США^[18].

Но главное, несмотря на то, что Россия, к Первой мировой войне, по протяженности железных дорог вышла на первое место в Европе, обеспеченность ее рельсовым путем даже в европейской части была в среднем в 20 раз ниже, чем в европейских странах. 

Обслуженность рельсовым путем различных государств в 1914 г.^{158}

	Плотность рельсовых путей на 100 кв. км	Плотность населения, чел./кв.км	Коэффициент обслуженности рельсовыми путями
Германия	10,6	112	100
Австро-Венгрия	6,7	73	61
Франция	8,7	73	103
Великобритания	11,7	139	98
Бельгия	15,6	243	100
Европейская Россия[19]	1	24	4

Крайне низкая плотность населения являлась критическим параметром, предопределявшим экономическую отсталость России. Российская империя, парадоксальным образом, обладая огромным избытком «лишних рук», даже в европейской своей части имела в 4–6 раз более низкую плотность населения, чем большинство европейских стран. Не говоря уже о Средней Азии, где она составляла 3 чел/кв.км. и Сибири 0,7 чел/кв.км.^{159} «Один этот факт покажет нам, — писал в 1918 г. П. Милюков, — как далеко Россия должна была отстать от западных государств по всему экономическому развитию»^{160}.

Низкая плотность населения повышала временные и транспортные издержки, препятствовала более эффективному разделению труда, не позволяла сформироваться достаточно емким рынкам сбыта и т.п. Наглядное представление о влиянии низкой плотности населения на экономическую эффективность дает, например, и срок оборачиваемости краткосрочного капитала, который в России, по словам С. Витте, «вследствие большей продолжительности торговых оборотов» был выше, чем на Западе в 3 и более раз^{161}.

И наоборот высокая плотность населения создает условия для накопления капитала и экономического роста. Эту зависимость, по словам А. Кауфмана, «с поразительной ясностью (отражал) параллелизм между густотою населения, с одной стороны и интенсивностью хозяйства, и обуславливаемым ею уровнем доходности, с другой…», «Производительность и доходность земли…, обнаруживает, как нельзя более отчетливую зависимость от густоты населения»^{162}.

Плотность населения в 1914 г., чел./кв. версту^[20],^{163}

Распыленность на огромных пространствах не столь многочисленного населения, почти лишенного удобных и дешевых транспортных путей сообщения предопределяла крайнюю географическую ОБЕЗДОЛЕННОСТЬ России. Русская география задавала настолько высокие издержки и низкие темпы накопления капитала, по сравнению с основными экономическими конкурентами, что не только изначально предопределяла отставание России, но и вообще ставила под вопрос возможность появления в ней капитализма. Но география была здесь только началом…

Плотность населения Европейской России в 1913 г. в зависимости от январских и июльских изотерм, чел./кв.км, а также численность населения по областям январских изотерм, млн. чел.^[21],^{164}

Ведь плотность населения сама по себе является лишь производной от близости к дешевым транспортным путям, исторической наследственности, уровня индустриализации, и прежде всего от климата, от которого зависит само появление жизни. Наглядно эту зависимость передает приводимый график, из которого видно, что наибольшая плотность населения Европейской России, за исключением столиц, благодаря континентальному характеру, находилась в весьма узких температурных пределах. Причем чем выше была температура января и мягче сезонные колебания, тем выше, при прочих равных условиях, была плотность населения. Особенностью России, заданной историей, в данном случае, являлось то, что более 70% населения ее европейской части (более 80 млн. человек) жило в интервале изотерм января от -8 до -14° С. В Канаде и Скандинавии в этой области в 1913 г. уже почти не было людей, их совокупное количество не превышало 1–2 млн. человек или 5–10% общего населения (см. график на стр. 52).

Климат

Британия получила свое процветание и политическую стабильность благодаря своему климату.

Д. Сэндбрук, английский историк^{165}

Роковая страна, ледяная,

Проклятая железной судьбой, —

Мать Россия, о родина злая,

Кто же так подшутил над тобой?

А. Белый

То, что российский климат самым коренным образом отличается от европейского, отмечал уже в 1553 г. Р. Чанселлор, первый англичанин, прибывший в Россию: «По моему мнению, нет другого такого народа под солнцем, у которого были бы такие же трудные жизненные условия… Я не знаю такого края вокруг нас, где человек и животное выдержали бы все это»^{166}. Спустя почти триста лет в 1839 г. появится одна из лучших книг о России, написанная А. де Кюстином: «Климат здесь угнетает животных, как деспотизм угнетает человека. Природа и общество словно бы объединили свои усилия, чтобы сделать жизнь как можно более трудной. Когда задумываешься о том, каковы исходные данные, послужившие для образования такого общества, то удивляешься только одному: каким образом народ, так жестоко обделенный природой, сумел так далеко уйти по пути цивилизации»^{167}. У. Буллит, первый американский посол в СССР в 1930 г. напишет: «За климат…(русские) выплачивают немыслимый ростовщический процент, в виде издержек за зимние погодные условия»^{168}.

Климат обуславливает и предопределяет практически все аспекты человеческой деятельности. Но нас, прежде всего, интересуют темпы и объемы накопления капитала, какую же роль играл климат в этом вопросе?

В аграрной стране основным источником капитала является прибавочный продукт, который дает выращивание биомассы. Естественная продуктивность последней определяется, главным образом, сочетанием в определенных пропорциях и последовательности солнца, тепла и воды.

Для наглядного представления воздействия климатических факторов на урожайность, русско-немецкий ученый В. Коппен в конце XIX — начале XX вв. создал карту классификации климата, которая, несмотря на появление более точных современных агроклиматических моделей, пользуется популярностью и сегодня. Основное ее достоинство заключается в том, что она дает комплексную наглядную характеристику климатических зон, сочетающих в себе показатели среднегодовых и месячных температур, и осадков, с учетом сезонности.

Согласно классификации В. Коплена основная часть Средней Европы, Японии, востока США и Китая, южная оконечность Скандинавии относятся к категории Cf — теплого умеренного климата (-3° < Tmin < +18°). Россия целиком находится в зоне Df — снежного климата (Tmin < -3°)^[22]. На территории Российской империи к климату Средней Европы в какой-то мере приближался только Крым и узкая полоса в районе Предкавказья, относящиеся к категории Dfa. 

Карта классификации климата В. Коплена (Северное полушарие)^{169}

Граница между Россией и Европой была задана жестко, но не столько естественными препятствиями, сколько климатом и проходила почти точно по западной границе европейской зоны Dfb или по изотерме января — 4°.

Карта январских изотерм и годовых осадков Европейской России 1900 г.^{170}

Карта и классификация В. Коппена конечно дают лишь общее наглядное представление о проблеме, что при переходе к конкретике требует существенных уточнений, например:

Для устойчивого урожая необходимо не менее 700 мм осадков, в России таких фрагментарных территорий было около 1%. В основных сельхозрегионах, таких например, как Ставрополь или Белгород всего порядка 470 мм. Для сравнения: в США земель со средним увлажнением 700 мм осадков около 60% территории. Кроме этого осадки должны выпадать в строго определенных пропорциях и последовательности. В России это редкость. Например, в Подмосковье при среднегодовом общем количестве осадков до 600 мм, количество наиболее значимых для сельского хозяйства летних осадков составляет всего 180–240 мм.

Р. Пайпс в связи с этим замечает, что «…особенность осадков в России состоит в том, что дожди обыкновенно льют сильнее всего во второй половине лета», из-за чего часто бывает засуха «весной и ранним летом, за которой следуют катастрофические ливни в уборочную. В Западной Европе дожди на протяжении всего года распределяются куда более равномерно». Следствие всего этого — предельно «низкая урожайность в России»^{171}. Засуха так же не редкость, что относит большую часть России к зоне рискованного земледелия. Говоря о частых засухах, М. Салтыков-Щедрин в 1881 г. приводил, поговорку русских крестьян: «в случае ежели бог дожжичка не пошлет, так нам, братцы, и помирать не в диковинку!»^{172}

Что касается сходной по климатическим условиям с Россией Канады, то там отмечает Р. Пайпс, «подавляющее большинство канадского населения всегда жило в самых южных районах страны, по Великим Озерам и реке Св. Лаврентия, то есть на 45 параллели, что в России соответствует широте Крыма… К северу от 52 параллели в Канаде (широта Курска и Воронежа) мало населения и почти нет сельского хозяйства»^{173}. Кроме этого, климат Канады более морской, т.е. значительно мягче и количество осадков там существенно выше, чем в континентальной части России, в результате земледельческие районы Канады, хотя и соответствуют широте центрально-черноземных областей, тем не менее, не относятся к зоне рискованного земледелия.

Количество безморозных дней в России в зоне Dfb составляет 125–155 дней в году, в зоне Dfa — до 180 в Европе — 230–325. В результате на одном и том же участке земли европейцы имеют возможность собирать два урожая в год, например, один зерновой и один овощной, вносящий одновременно естественные азотные удобрения, либо дополнительно получать выход кормовых трав. В Западной Европе всегда пахали поле 4–6 раз подряд, а в Нечерноземье — максимум 2–3 раза, затем пускали под пары, иначе земля переставала рожать. Не случайно «в Западной Европе средний земельный участок в 5 гектаров столетиями кормил одну крестьянскую семью. В русском Нечерноземье и 20 Га не в прокорм, хлеба еле-еле хватало до Покрова (ноября). Во Франции и Германии сено косили с апреля по июль, в России всего 20 дней в июне и все»^{174}. М. Шницлер в 1835 г. в своей статистике так описывал земли Московской губернии: «Почти везде почва тощая, болотистая и неплодородная, и хотя почти половина земель обработана, этого совершенно недостаточно для населяющих ее жителей; урожай в здешних краях очень скудный и голодный…»^{175}

Наглядным примером влияния природных условий на эффективность сельхозпроизводства являлась урожайность зерновых, которая в начале века в России была в среднем 2–3 раза ниже, чем в ведущих европейских странах. 

Урожайность пшеницы и ржи, средняя за 1906–1910 гг. (Россия за 100)^{176}

Если в Западной Европе скот пасется почти круглый год, то в России период стойлового содержания 180–272 дней. В то же время из-за краткости периода сельхозработ крестьянское хозяйство было способно заготовить не более 300 пудов сена (для лошади норма 180–200 пудов, для коровы 100–120, для овцы около 60). «Острый дефицит сена приводил к тому, — отмечает Л. Милов, — что основой кормовой базы скота у крестьянина и у барина была солома»^{177}. Даже дворцовые племенные жеребцы в неурожайные годы находились на голодном пайке — 9 месяцев в году они получали в сутки 6 кг сена. «Норма, — по словам Л. Милова, — рассчитанная, пожалуй, только на выживание животного»^{178}.

Но сеном и соломой производительный скот не прокормишь, нужен белок, который в то время поступал в основном с зерном. Наглядную картину, в данном случае, дает сравнение, приведенное агроном конца XVIII в. М. Ливановым: в Англии рабочая лошадь получает 5,13–5,8 кг овса в сутки. Примерно такая же норма была и во Франции. В России эта норма в монастырях составляла 2,1–2,15 кг. И только за 8 недель до сева лошадь начинали откармливать, увеличивая норму до 4,3 кг.^{179} В крестьянских хозяйствах норма была еще в 2 раза меньше (около 1 кг)^{180}, поэтому там лошадь на зиму привязывали к стропилам крыши, чтобы не упала с голода. Как писал, по этому поводу Н. Некрасов:

В крови у русской у клячи есть

Привычка золотая:

«Работать много, мало есть» —

Основа вековая!^{181}

Но даже такую клячу мог позволить себе далеко не каждый крестьянин. Так, по конской переписи 1888 г. в 41 губернии безлошадными было 28% крестьянских хозяйств, имеющих одну лошадь — 40,1%, две — 31,3%. Причем это были настоящие клячи: ниже 133 см. оказалось 58,8% лошадей, а до 142 см — 28,5%^{182}. Продуктивность крупного рогатого скота из-за недостатка кормов и прежде всего белка в России была ниже, чем в Европе в 2–3 раза. Что же касается свиней, сообщал справочник 1900 г., то «у них сильно развиваются морда и ноги, потому, что им приходится отыскивать пищу где попало»^{183}.

В среднем по России естественная продуктивность аграрного сектора, по мнению исследователей, была в 3–5 раз ниже, чем в Западной Европе или США^{184}. И эта заданная природой данность так же предопределяла неизбежное отставание России от Запада. Но и это было только началом…

Производительность труда

Только избыточный продукт деревни… доставляет городу средства существования, а потому последний может расти и развиваться только по мере увеличения этого избыточного Продукта.

Адам Смит. «Исследование о причинах богатства народов»^{185}

…За трапезой земной печально место ваше!

Вас горько обошли пирующею чашей.

На жертвы, на борьбу судьбы вас обрекли:

В пустыне снеговой вы — схимники Земли.

Бог помощь! Свят ваш труд, на вечный бой похожий…

П. Вяземский

Низкая эффективность работы крестьянина в России предопределялась не только низкой урожайностью агрокультур, но и другими напрямую зависящими от климата и географии факторами. М. Вебер по этому поводу замечал: «Чтобы сравнить ситуацию в России и в Германии, нужно поставить вопрос так: на какой земельной площади (с учетом местного плодородия) способна выжить (в преимущественно аграрных районах) немецкая и русская семья без дополнительного источника доходов? В Германии на «песчаных почвах среднего качества» в областях к востоку от Эльбы для этого достаточно 5 га… При такой же обеспеченности землей (следует заметить, что средняя цифра включает также и безземельных крестьян) даже в Черноземье русские крестьяне голодают, бунтуют и вздувают цены за каждый клочок земли. Причина — огромная разница в производительности труда. Это видно хотя бы из того, что в Германии семейное хозяйство использует свою рабочую силу полностью, а в России — только на 20%»^{186}.

В поисках причин этого явления, исследователи обращали свое внимание, прежде всего, на более короткий период сельхозработ в России. Например, американский историк Р. Пайпс указывал, что: «важнейшим следствием местоположения России является чрезвычайная краткость периода, пригодного для сева и уборки урожая» — всего в разных климатических зонах — от 4 до 6 месяцев. «В Западной Европе, для сравнения, этот период длится 8–9 месяцев. Иными словами, у западноевропейского крестьянина на 50–100% больше времени на полевые работы»^{187}. М. Вебер в начале XX в. также отмечал: «На севере московской области, где все сельскохозяйственные работы должны быть сделаны в течение трех месяцев, один полностью занятый работник обеспечивает 4 десятины, а на юге Черноземья (при «обычной» технике) — уже 9 десятин»^{188}. В Англии, Германии и США, например, на уборку урожая уходит два месяца, тогда как в России — 10–15 дней.

Эту особенность русского крестьянского быта, отметил и командующий войсками интервентов на Севере России английский генерал Э. Айронсайд, который вспоминал о начале лета на юге Архангельской области: «Жизнь в лесу пробудилась и шла бешеным темпом. Можно было физически ощутить, увидеть буйный рост растительности. Если зимой крестьяне словно впадали в спячку, то сейчас, похоже, они вообще не ложились… Крестьяне спешили подготовиться к следующей зиме, вывозя на поля навоз, сея хлеб, выкашивая луга и собирая урожай. Работали без остановки»^{189}. Смоленский помещик А. Энгельгардт по этому поводу замечал, что: «городской житель может подумать, что в страдное время в деревне все сошли с ума»^{190}.

Краткая продолжительность земледельческого периода предопределяла более низкую производительность крестьянского труда. Но главное, что и само применение крестьянского труда в России было ограничено. Именно на эту данность обращал внимание С. Витте: «Труд русского народа крайне слабый и непроизводительный. Этому во многом содействуют климатические условия. Десятки миллионов населения по этой причине в течение нескольких месяцев в году бездействуют»^{191}. На эту же данность указывал и известный экономист славянофил С. Шарапов: «наш стомиллионный народ полгода сидит без дела»^{192}.

Видный экономист В. Воронцов, посвятивший этому вопросу отдельное исследование, в 1882 г. приходил к выводу, что: «Растрата производительных сил общества тем больше, чем больше нация сохраняет земледельческий характер»^{193}. В подтверждение своих слов В. Воронцов приводил сравнительный расчет растраты производительных сил общества для ведущих стран мира, его итог сведен в представленную таблицу: 

Растрата производительных сил по В. Воронцову, в % от общего рабочего времени^{194}

	Продолжительность земледельческого периода, мес.	Доля с/х населения, в %	Растрата производительных сил, в %
Англия	8	25	8,3
Германия{195}	8–10	50	16,6–8,3
США	10	66	11
Россия	4–6 — 8	90	66,7–45–30

Таким образом, огромные трудовые ресурсы России в конце XIX в. использовались менее, чем наполовину, в то время, как в развитых странах мира почти на 90%. Эта ситуация сохранилась и в начале XX в., отмечал С. Витте: «Несмотря на огромные успехи, сделанные за последние 20 лет… естественные богатства страны мало разработаны, и массы народа остаются в вынужденном безделье»^{196}. Но и это было еще только началом…

Природные условия влияли на производительность труда еще с одной неожиданной стороны: они предопределяли нехватку земли в самой большой стране мира. Общий фонд пахотных земель по 50 европейским губерниям России с отмены крепостного права увеличился в 1,5 раза и в начале XX в. составлял около 120 млн. десятин, из них площадь посевов примерно 76 млн. десятин^{197}. Больше распахивать было нечего, земельные ресурсы России оказались практически исчерпаны. Причина этого явления заключалась в тех же природных условиях, которые резко ограничивали долю культивируемых земель России. Даже в ее Европейской части она была в среднем в 2–3 раза меньше, чем в европейских странах, а по количеству культивируемой земли на душу населения Россия уступала США более чем в 2 раза.

Культивируемые земли в 1914 г.: в % от общей площади страны и в десятинах/на душу населения^[23]

Причем даже внутри страны культивируемые земли располагались крайне неравномерно и существенно различались по продуктивности. В результате производство товарной сельхозпродукции в России обеспечивали всего лишь несколько регионов: так в 1909–1913 гг. 89,5% товарной пшеницы производилось всего в 11 (из 87) губерний, половину всей ржи в стране отправляли 8 губерний, пшеницы — 5, ячменя — 2, овса — 7 губерний^{198}. Остальные губернии не производили даже прожиточного минимума — 15 пудов всех хлебов на человека. Обследование, проведенное в те годы, показало, что «из 64 млн. крестьян-земледельцев Европейской России 34 млн. хлеб покупают, 20 млн. потребляют все, что производят, и только 10 млн. имеют избыток для продажи»^{199}.

Остаток основных хлебов, за вычетом на посев, пуд/на душу населения, в среднем за 1908–1912 гг. (в масштабе серого)^{200}

Наглядное представление о производительности регионов дает погубернская карта среднедушевого остатка хлебов. При росте урожайности от центра к Причерноморью на 20–40% различия в производительности определялись, прежде всего, размерами посевной площади, приходящейся на душу населения, которая увеличивалась в том же направлении в 3–5 раз.

Распределение сельхозпроизводства наглядно отражалась и в различиях в режиме питания, который так же менялся с севера на юг. Вот как описывал его П. Грегори: «Российский народ обыкновенно ест три раза, но большая часть два раза. В Малой России же случается, что до пяти раз в день едят»^{201}. Два раза ели в нечерноземной зоне, три — в черноземной, до пяти — на Украине и Предкавказье.

Питание в свою очередь так же оказывало самое непосредственное влияние на производительность труда. Указывая на эту сторону проблемы, С. Булгаков приводил «чрезвычайно выразительное свидетельство Дуэ относительно интенсивности американского труда: «От рабочего требуется здесь вдвое или втрое большее количество труда, чем в Европе. Машины на фабриках идут почти вдвое скорее, чем в Англии, и втрое скорее, чем в Германии. При прядении хлопка рабочий делает до 20 английских (4 немецких) миль; ткач, который не может присматривать, по крайней мере, за двумя станками, едва ли проживет своей заработной платой. Каменщик, который кладет в день менее 2500–3000 кирпичей, найдет работу только в случае большой нужды, потому что четырехэтажные дома в 25 футов ширины должны быть готовы в 4 месяца. Сельский рабочий должен быть в состоянии один наблюдать за 40 акрами, и при этом его рабочий день даже летом продолжается не более 10 часов. Здесь в Америке никто не располагает временем, чтобы курить во время работы. На фабриках нельзя болтать, и вообще делать какой-либо перерыв; это запрещено или же становится запрещенным само собою»…

Естественно, что такая напряженная работа, отмечал С. Булгаков, требует и соответствующего питания. «Одним картофелем, хлебом и вообще мучнистыми продуктами не может прожить ни один американский работник. Даже итальянцы, словаки и ирландцы, привыкшие дома к исключительно растительной пище, скоро усваивают привычку получать больше трех раз в день мясо или вместо него яйца, масло и сыр, молоко, рыбу и питательные напитки. Растительные блюда служат не больше как приправой и употребляются в малом количестве»^{202}.

В России же рацион крестьянина и рабочего состоял в основном из мучнистых продуктов и картофеля. По словам А. Энгельгардта, крестьяне земледельцы питаются «исключительно хлебом». «Вдоволь мяса могут есть только люди, на которых работают другие, и потому, только могут, что эти работающие на них питаются растительной пищей. Если вы имеете ежедневно бифштекс за завтраком, бульон и ростбиф за обедом, то это только потому, что есть тысячи людей, которые почти никогда не едят мяса, дети которых на имеют достаточно молока»^{203}. По данным генерала В. Гурко, из призванных в 1871–1901 гг. крестьянских парней 40% впервые в жизни пробовали мясо в армии^{204}. Не случайно средний размер одежды русского крестьянина в начале XX в. едва достигал 44 размера. В городах у рабочих качество питания было не намного лучше: М. Давидович на основе анализа рациона Петербургских рабочих приходил к выводу: «бесполезный излишек углеводов, жировое недоедание и белковое голодание — вот сжатая характеристика питания нашего ткача и с ним и среднего петербургского рабочего…»^{205}

Комплексную и наглядную оценку производительности труда сельского жителя дает сопоставление площади пашни и средней урожайности, отнесенных к численности сельского населения. По этому показателю производительности, Россия, как видно из приводимой таблицы, отставала от своих основных конкурентов в 2–4 раза. При этом под пашню в Европейской России к 1913 г., только под основные хлеба, было распахано более 72% всей культивируемой земли, в то время как в Германии, Франции, США только 40–45%, остальное находилось под лугами и пастбищами^{206}.

Производительность труда сельского жителя в зависимости от приходящейся на него площади зернового клина, пуд. в 1913 г.^{207}

	Урожай хлебов, пуд./с дес.	Посевные земли, дес./сел. жит.	Производительность труда, пуд. /на чел.
Евр. Россия	53	0,71	37,7
Швеция	114	0,34	38,8
Германия	146	0,45	65,7
Франция	89	1,05	93,4
США	84	1,30	109,3
Канада	126	1,50	185,0

Благодаря высоким темпам роста населения доля культивируемых земель на каждую крестьянскую душу постепенно сокращалась, что соответственно еще больше снижало естественную производительность сельского труда, и приводило к все большему обнищанию крестьянства. С другой стороны исчерпание земельных ресурсов делало дальнейшее развитие сельского хозяйства России экстенсивными методами уже просто невозможным. Это был тупик и с появлением каждого следующего расширенного поколения, петля на шее русской цивилизации стягивалась все туже.

Надежда оставалась только на интенсификацию сельхозпроизводства. И здесь вроде бы существовала позитивная динамика, урожайность в России росла^{208}, правда не постепенно, а скачкообразно. Можно выделить три относительно стабильных этапа: первый — с 1868 г. до голода 1891 г., после которого средняя урожайность скачкообразно выросла на 16–24%, второй — до голода и революции 1905 гг., тогда скачок составил 5–8%, и затем третий с 1907 по 1915 гг.

Урожайность зерновых в Европейской России, со средними трендами по периодам, ц/га^{209}

Но даже эта динамика не дает всей полноты картины, поскольку рост урожайности обеспечивали, прежде всего, южно-степные промышленные сельхозпредприятия. На остальной территории Европейской России урожайность не только не росла, а наоборот снижалась, поскольку крестьяне из-за недостатка земли распахивали пастбища. В результате, как сообщал справочник «Россия, ее настоящее и прошедшее» (1900 г.) «В центральной и южной России скот зимой кормится почти исключительно соломой, а так как урожаи хлебов в последние 10–15 лет очень понизились и все чаще стали повторяться недороды, то скотоводство еще более стало ухудшаться и сокращаться из-за недостатка корма»^{210}.

Начиная со второй половины 1880-х годов, конские переписи дают чрезвычайно быстро растущую абсолютную убыль крестьянского рабочего скота. М. Покровский приводит пример Орловской губернии, где количество лошадей всего за 11 лет (трети жизни одного поколения) снизилось почти на 20%^{211}. С 1896 по 1913 гг. общее количество скота (в переводе на крупный) на 100 жителей европейской России сократилось почти на 20%^{212}.^[24]

Возникшая проблема фиксировалась даже в одном из официальных внешнеторговых отчетов 1913 г.: «Неблагоприятное положение животноводства отражается и на внешней торговле. Ввоз из-за границы живого скота и продуктов животноводства — сала и шерсти — достиг значительных размеров и преобладает над вывозом». В частности сала в 1911–1913 гг. ввозили около 2,5 млн. пудов ежегодно, а вывозили меньше 1% от этого количества^{213}.

И здесь русский крестьянин сталкивался с еще одной неразрешимой проблемой: Одной из особенностей России является крайняя неравномерность распределения угодий по двум ярко выраженным полосам — черноземной и нечерноземной. Причем каждая из этих полос имеет свои критические особенности.

Распределение угодий по полосам^{214}:

(черноземная … нечерноземная)

Пашня … 48 … 12

Луга и пастбища … 26 … 9

Лес … 16 … 53

Неудобья … 10 … 25

В центрально-черноземных областях, поданным А. Кауфмана, под пашню было распахано до 70–85% всех угодий^{215}. Согласно М. Веберу, «в областях земельного голода в Черноземье под плугом находится 9/10 земли, засеянных почти исключительно зерновыми. Скот здесь пасут по жнивью и применяют недостаточно удобрений. В результате растет залежь и падает плодородие. Средний валовой доход крестьянина по 34 губернским земствам составляет 11 руб. 78 коп. с десятины, а чистый доход — минус 7 руб., т.е. хозяйство убыточно»^{216}, «б областях с нехваткой земли (крестьяне) именно по причине нехватки земли не имеют никакой возможности, вообще говоря, сделать какие бы то ни было накопления», — констатировал М. Вебер^{217}.

Казалось, в нечерноземной полосе дело с землей обстояло лучше. Однако, ввиду крайне низкой плодородности почв и жесткости климатических условий, Нечерноземье, по словам Л. Милова, «характеризовалось безнадежно нерентабельным земледельческим производством»^{218}. Для русского крестьянина в условиях Нечерноземья «оставался один выход — резко снижать свое потребление», соблюдая «суровый режим очень скудного питания, жесткий режим экономии и т.д.»^{219}.

В Нечерноземье очень «дурного качества земля, которая не родит без удобрения»^{220}. Именно поэтому, отмечал А. Кауфман, «в нечерноземной полосе решающее значение имеет отношении площади покоса к пашне, последняя требует определенного количества навоза, следовательно скота, следовательно дальше определенной площади сенокоса»^{221}. «В нечерноземной полосе количество посева обуславливается количеством навоза, — вторил А. Энгельгардт, — «Необходимость удобрения так вошла в сознание каждого, что хозяин все свое внимание обращает на то, чтобы назапасить как можно больше навоза»^{222}.

Запасы последнего определялись количеством наличного скота, численность которого в свою очередь задается размерами доступных пастбищ. Оптимальным для трехполья считается соотношение пастбища и пашни 1:2, однако увеличение численности населения приводило крестьян к необходимости распашки пастбищ под пашню. В результате возможности интенсификации производства за счет увеличения поголовья скота и соответственно навоза уже к концу XIX в. были практически исчерпаны^{223}. В то же время быстрый рост населения требовал все больших объемов производства сельхозпродукции. Получался замкнутый и все более сжимавшийся круг…

* * *

Прямое влияние холодного климата на экономику, не исчерпываются приведенными примерами, это влияние гораздо шире и глубже, оно в разы увеличивает затраты на отопление и теплую одежду, на строительство домов с толстыми стенами, на фундаменты и коммуникации опускающиеся ниже глубины промерзания, и т.п., что станет особенно актуальным с началом индустриализации и ростом урбанизации. Климат и география представляют собой реальный ресурс определяющий ценность ключевых исходных факторов производства таких, как земля и труд, доходность и рынок сбыта. То есть климат и география изначально предопределяют величину и темпы накопления капитала.

Указывая на эту данность, А. Вандам в начале XX в. писал: «Страшные зимние холода и свойственные только северному климату распутицы накладывают на его деятельность такие оковы, тяжесть которых совершенно незнакома жителям умеренного Запада. Затем, не имея доступа к теплым наружным морям, служащим продолжением внутренних дорог, он испытывает серьезные затруднения в вывозе за границу своих изделий, что сильно тормозит развитие его промышленности и внешней торговли и, таким образом, отнимает у него главнейший источник народного богатства. Короче говоря, своим географическим положением Русский народ обречен на замкнутое, бедное, а вследствие этого и неудовлетворенное существование»^{224}.

Именно климат и география предопределили тот результат, о котором пишет Л. Милов, завершая свой труд, посвященный русскому пахарю: «все сводится к тому, что объем совокупного прибавочного продукта общества в Восточной Европе был всегда значительно меньше, а условия его создания значительно хуже, чем в Западной Европе. Это объективная закономерность, отменить, которую человечество пока не в силах»^{225}.

Но в России условия накопления прибавочного продукта были еще хуже, чем в Восточной Европе, вообще Россия находится в самой холодной и жесткой климатическо-географической зоне на планете, где живет такое количество людей. Для нашего же исследования важно то, что естественное накопление капитала в России только по ее климатическим и географическим условиям происходило, по крайней мере, на порядок более низкими темпами, чем например, в Германии.

Однако нарастающая отсталость от европейских соседей угрожала существованию русской цивилизации еще в большей мере, чем даже суровый климат. И Россия была вынуждена встать на путь догоняющего развития. Необходимые для этого ресурсы добывались, прежде всего, за счет кратного снижения уровня и качества жизни русского народа. А это в свою очередь требовало крайнего напряжения, мобилизации не только экономики, но и всей государственной машины:

Самодержавие

Природа всегда сильнее принципов.

Давид Юм

Различия народов предопределены климатом их стран.

Ш. Монтескье^{226}

Эти нищие селенья,

Эта бедная природа!

Край ты мой долготерпенья,

Край ты русского народа!

Ф. Тютчев

«Жизнь этого народа занятна — если не для него самого, то, по крайней мере, для наблюдателя; изобретательный ум человека сумел победить климат и преодолеть все преграды, которые природа воздвигла в пустыне, начисто лишенной поэзии, дабы сделать ее непригодной для общественной жизни. Противоположность слепого повиновения крепостного народа в политике и решительной и последовательной борьбы того же самого народа против тирании пагубного климата, его дикое непокорство перед лицом природы, всякий миг проглядывающее из-под ярма деспотизма, — неиссякаемые источники занимательные картин и серьезных размышлений», — писал А. де Кюстин в своей книге о России в 1839 г.^{227}

Сохранение «ярма деспотизма» было свойственно даже таким просвещенным правителям России, как Екатерина II, которая находила в себе «отменно республиканскую душу» и дискутировала на эти темы с Вольтером. Вместе с тем, Екатерина II считала единственно возможным для России лишь самодержавное правление. Причины неизбежности абсолютизма Екатерина II обосновала в своем «Наказе по составлению нового Уложения»: «8. Российского государства владения простираются на 32 степени широты, и на 165 степеней долготы по земному шару. 9. Государь есть самодержавный; ибо никакая другая, как только соединенная в его особе, власть не может действовати сходно с пространством толь великаго государства…11. Всякое другое правление не только было бы России вредно, но и в конец разорительно…»^{228}

Великие пространства России были обусловлены не ее иррациональной страстью к завоеваниям, а вполне объективными законами развития, которые гласят, что чем ниже плотность источников капитала, тем большую территорию должно занимать государство, для того, чтобы иметь возможность сконцентрировать необходимое его количество для обеспечения своей независимости и развития^[25]. Как писал Н. Данилевский 1871 г.: «Не надо, говоря о пространстве России, забывать, что она находится в менее благоприятных почвенных и климатических условиях, чем все великие государства Европы, Азии и Америки, что, следовательно, она должна собирать элементы своего богатства с большего пространства, чем они»^{229}.

Да, путь централизации имеет свои издержки, но он в данном случае являлся единственно возможным: «когда части народонаселения, разбросанные на огромных пространствах, живут особною жизнью, не связаны разделением занятий, когда нет больших городов <…> когда сообщения затруднительны, сознания общих интересов нет: то раздробленные таким образом части приводятся в связь, стягиваются правительственной централизацией, которая тем сильнее, чем слабее внутренняя связь. Централизация <…> разумеется, благодеятельна и необходима, ибо без нее все бы распалось и разбрелось», — добавлял известный историк С. Соловьев^{230}.

«Национальная экономика, — как определяет ее Ф. Бродель, — представляет собой политическое пространство, превращенное государством… в связное и унифицированное экономическое пространство, деятельность различных частей которого может быть объединена в рамках одного общего направления. Одной лишь Англии удалось в достаточно короткий срок реализовать такое свершение. Применительно к этой стране нередко употребляют слово “революция”: сельскохозяйственная революция, политическая революция, финансовая революция, промышленная революция. К этому списку следует добавить еще одну революцию… приведшую к созданию в стране национального рынка»^{231}.

В России не было другого способа для создания национального рынка, кроме самодержавия, являвшегося единственной скрепой многонационального общества разбросанного и распыленного на огромных пространствах.

Эта централизация, по мнению Н. Бердяева, оказала непосредственное влияние на формирование не только всего русского общества, но и русского менталитета: «Государственное овладевание необъятными русскими пространствами сопровождалось страшной централизацией, подчинением всей жизни государственному интересу и подавлением свободных личностных и общественных сил. Всегда было слабо развито у русских сознание личных прав и не развита была самостоятельность классов и групп», «русская душа ушиблена ширью»^{232}. «Русской душе» утверждал Н. Бердяев присущ «сильный природный элемент, связанный с необъятностью русской земли, безграничностью русской равнины»^{233}. Современные исследователи указывают на эту данность как общую закономерность: «…пространство из географического фактора переходит в психологию, превращаясь из чисто внешнего фактора в судьбу народа»^{234}.

Но даже география играла лишь второстепенную роль в определении свойств русского народа по сравнению с климатом. Екатерина II определила эту зависимость от климата в своем «Наказе…» следующим образом: «297. Земледелие есть самый больший труд для человека; чем больше климат приводит человека к избежанию сего труда, тем больше законы к оному возбуждать должны… 303. Есть народы ленивые: чтоб истребить леность в жителях, от климата рождающуюся; надлежит тамо сделать такие законы, которые отнимали бы все способы к пропитанию у тех, кои не будут трудиться…»^{235}

Современный историк Л. Милов в своем фундаментальном труде, посвященном исследованию истории аграрного развития России, наглядно указывал на причины этой «лени»: «Российские крестьяне-земледельцы веками оставались своего рода заложниками природы, ибо она в первую очередь создавала для крестьянина трагическую ситуацию, когда он не мог ни существенно расширить посев, ни выбрать альтернативу и интенсифицировать обработку земли вложив в нее труд и капитал. Даже при условии тяжкого, надрывного труда в весенне-летний период он чаще всего не мог создать почти никаких гарантий хорошего урожая. Многовековой опыт российского земледелия… убедительно показал практическое отсутствие сколько-нибудь существенной корреляции между степенью трудовых усилий крестьянина и мерой получаемого им урожая»^{236}.

Отсутствие этой зависимости, в том числе, наглядно отражали колебания в урожайности основных хлебов в России. Так, например, за 30 лет с 1883 по 1913 гг. она отклонялась на + 20–30% по отношению к предыдущему году 11 раз^{237}. Но это в среднем. Основные же колебания урожайности приходились на черноземную зону, где отклонения и на 40% были не редкостью^{238}. Наглядную картину, в данном случае, дает и амплитуда отклонений годовых урожаев от среднегодового тренда, которая видна на приведенном графике. Особенностью России являлось то, что средний уровень урожаев проходил по границе элементарного выживания и поэтому отрицательное отклонение всего на 15%, было равносильно наступлению голода для десятков миллионов крестьян. Примечательно, что сумма отрицательных отклонений за последнее десятилетие перед Первой мировой войной, была на треть выше, чем за предшествующие. То есть, несмотря на общий рост производства зерновых, нестабильность сельскохозяйственного производства также возрастала.

Колебания урожаев основных хлебов Европейской России относительно среднегодового тренда, в %^{239}

Другой показатель размаха колебаний: отношение низшего урожая к высшему в конце XIX в. по расчетам Ф. Череванина достигал 270%^{240}, а П. Лохтина — свыше 300%, что было почти в 2 раза больше, чем для ведущих стран Запада^{241}. Существующую данность подтверждал и доклад последнего VIII съезда представителей промышленности и торговли (июль 1914 г.), в котором отмечалось, что урожай хлебов и технических культур в России «дает картину постоянных колебаний вверх и вниз, совершенно неизвестных в других странах»^{242}. В результате крестьянин, по словам князя М. Шербатова: «худым урожаем пуще огорчается и труд (свой)… в ненависть приемлет»^{243}.

Принуждение к труду достигалось за счёт политического и экономического закрепощения русского крестьянина, путем установления над ним полной власти помещика. В российских условиях эта абсолютная власть привела к вырождению помещичьего сословия и превращению его в неспособную к практической деятельности, но правящую, элитарную социальную группу. Классический образ русского помещика наглядно запёчатлён великими русскими писателями в Обломове, Манилове, Плюшкине и т.п. И даже приводя пример Евгения Онегина^[26], Ф. Достоевский приходил к выводу, что над ним довлело: «все тоже вечно роковое “нечего делать”»^{244}.

Чуть позже Ф. Достоевский более подробно раскроет свою мысль: «Эта тоска по делу, это вечное искание дела, происходящее единственно от нашего двухвекового безделья, дошедшего до того, что мы теперь не умеем даже подойти к делу, мало того — даже узнать, где дело и в чем оно состоит…»^{245}. Кроме этого, добавлял В. Ключевский, «это дворянское безделье, политическое и хозяйственное… послужило урожайной почвой, из которой выросло… уродливое общежитие со странными понятиями, вкусами и отношениями…»^{246}

Но главное — глубокая зависимость от постоянных и непредсказуемых природных катаклизмов подрывала любые возможности накопления капитала в России. Деловой успех промышленников и торговцев определялся, прежде всего, покупательной способностью основного потребителя — крестьянства. Большие колебания годовых урожаев вызывали аналогичные колебания и в крестьянском спросе, что не позволяло создать устойчивого, последовательно развивающегося дела. На эту данность прямо указывали представители делового мира России в начале XX в.: «не может быть и речи о здоровом развитии промышленности и торговли там, где нет устойчивого сельского хозяйства»^{247}. Непрерывные и глубокие колебания урожаев создавали постоянную угрозу полного разорения не только крестьян, но и промышленников, что с одной стороны подрывало в них развитие деловой инициативы и рационального мышления, а с другой формировало рваческие настроения — использовать подвернувшуюся удачу или случайность по максимуму, не думая о будущем.

Как позже отмечал Н. Тургенев: «Великий двигатель национального процветания, а именно капиталы, накопленные целыми поколениями торговцев, в России совершенно отсутствуют; купцы там кажется, имеют только одну цель — собрать побольше денег, чтобы при первой же возможности бросить свое занятие»^{248}. Об этом же свидетельствовал последний Московский городской голова: «Среди московского купечества было очень мало фамилий, которые насчитывали бы более ста лет существования… Редко в каком деле было три или четыре поколения. Или выходили из дела, или сходили на нет»^{249}.

Именно низкая норма прибыли от сельского хозяйства являлась причиной и крайне незначительной доли высших сословий в России. В. Ключевский в этой связи замечал, что все «высшие сословия <…>, в России представляли в численном отношении (лишь) маленькие неровности, чуть заметные нарывы на народном теле»^{250}. Например, на одного дворянина в Европе приходилось в среднем 5 крестьян, в России в пять раз больше — 25. Всего доля дворянства в Российской империи составляла около 1,5% населения. Причем большинство этого дворянства, по европейским меркам, трудно было отнести даже к среднему классу. Например, по данным В. Ключевского «более трех четвертей землевладельцев состояло из дворян мелкопоместных». Об уровне социальной дифференциации землевладельцев говорит и тот факт, что 13% богатейших помещиков принадлежало 76% всех крепостных, 42% — беднейшим, только — 3%^{251}. К цензовым дворянам относилось всего 10–15% высшего сословия, но даже в этой элите для дворян, находящихся на нижнем пороге доходов, в конце XIX в. было затруднительно дать самостоятельно всем своим детям необходимое воспитание^{252}.

Не случайно значительная часть дворянства и всей российской элиты со времен варягов и особенно Петра I формировалась из иностранцев. Н. Тургенев по этому поводу замечал: «Бросив взгляд на официальную родословную и гербы дворянских родов России, можно заметить, что почти все знатные люди стараются отыскать среди своих предков какого-нибудь иностранца и возвести свою фамилию к нему»^{253}. Например, князь М. Щербатов при обсуждении екатерининского «Наказа» 1776 г. обосновывал исключительные права дворян на привилегии тем, что все дворяне происходят «либо от Рюрика и заграничных коронованных глав, либо от весьма знатных иноземцев, въехавших на службу к русским великим князьям»^{254}.

Но именно эта «заимствованная элита» принесла в Россию основы европейской цивилизации. Особенно наглядно это выражалось в армии, где первоначально почти весь офицерский корпус состоял из иностранцев. Подобное заимствование было вынужденным, поскольку из-за крайне низких темпов накопления капиталов Россия просто не могла самостоятельно осуществить переход на новую ступень развития. Примером в данном случае может являться история создания первых университетов: в Западной Европе они начали появляться в Италии, Англии, Франции еще в XI–XII веках, их количество начнет резко увеличиваться в XIV–XV вв. В России первый указ об основании Академии (университета) появится лишь в 1724 г., а первый Московский университет откроется только в 1755 г. Причем почти весь первоначальный преподавательский состав Академии и Университета будет сформирован из приглашенных специально для этого иностранцев. За рубежом заимствовались чиновники и предприниматели, торговцы и даже крестьяне. Но прежде всего, конечно, заимствовались знания и идеи.

Наглядный пример результатов этого заимствования давал П. Чаадаев в 1837 г.: «Присмотритесь хорошенько, и вы увидите, что каждый факт нашей истории был нам навязан, каждая новая идея почти всегда была заимствована»^{255}. «…Из западных книг мы научились произносить по складам имена вещей. Нашей собственной истории научила нас одна из западных стран; мы целиком перевели западную литературу, выучили ее наизусть, нарядились в ее лоскутья и наконец, стали счастливы, что походим на Запад, и горды, когда он снисходительно согласился причислить нас к своим»^{256}.

Но не только дворян, и купцов было в России меньше, чем в Европе. Меньше было и чиновников: на 1000 жителей — в 2 раза, чем в большинстве стран Западной Европы и США, а по сравнению с такими странами, как Франция или Бельгия в 3–4 раза. Относительное количество российских чиновников в XIX веке, по данным Р. Пайпса, было в три-четыре раза меньше, чем в странах Западной Европы^{257}. Д. Менделеев приводит подобные цифры: во Франции на государственном бюджете было 500 000 чиновников (не считая выборных), тогда как в 4 раза большей, по численности населения России — только 340 000 (с выборными)^{258}.

Но большего количества чиновников Россия просто не могла себе позволить: удельные расходы на госуправление в России и так в среднем в 2 раза превышали среднеевропейские показатели^{259}.

Число чиновников на 1000 жителей и доля расходов госбюджета на управление, в % 1910 г.^{260}

И эти расходы обеспечивали лишь элементарное выживание большинства чиновников, не относящихся к чиновничьей аристократии.

По словам Н. Тургенева: «Назначаемое правительством жалование почти всегда недостаточно, чтобы не сказать смешно… те, кто посвящают себя государственной службе, а потому забрасывают свои собственные дела, большей частью умирают обедневшими, обремененными долгами…»^{261} От разорения в большинстве случаев могло спасти только взяточничество — не случайно оно получило такое широкое распространение на Руси, где назначение на должность многие чиновники практически воспринимали как «назначение на кормление». В совокупности же с тем абсолютным доминированием государства в общественной и экономической жизни страны коррупция в России приобретала системообразующий характер.

В. Ключевский, описывая ее особенности, приводил следующий пример: «у Петра было два врага казны и общего блага, которым не было дела ни до какой правды и равенства, но которые были посильнее царской тяжеловесной и беспощадной руки: это — дворянин и чиновник… для увеличения собственных доходов они не брезгают никакими средствами»^{262}. На этих чиновников, утверждал Вебер, «нельзя иначе смотреть, как на хищных птиц, которые смотрят на свои должности как на право высасывать крестьян до костей и на их разорении строить свое благополучие»^{263}. «Крестьянскую лень» Вебер объяснял именно гнетом чиновников и дворян, «отбивавших у простонародья всякую охоту приложить к чему-нибудь руки»^{264}.

Сверхцентрализация управления приводила к еще одной проблеме, а именно — встроенный в вертикаль чиновник отдалялся от реальной жизни и начинал служить «креслу», а не обществу. Как замечает в этой связи В. Ключевский, «общество и его интересы отодвинулись перед чиновником далеко на задний план»^{265}.

Издержки российского абсолютизма подрывали любые перспективы развития русского общества, однако вместе с тем они позволяли ему выживать в условиях, в которых нормальная, по западным меркам, экономическая и общественная деятельность была вообще невозможна. Получался замкнутый круг: развитие без выживания невозможно, но отставание не оставляло шансов на выживание. Его можно было разорвать только за счет длительного накопления ресурсов и последующего рывка, поэтому развитие в России происходило не эволюционно, как в Европе, а скачкообразно, и всегда носило мобилизационный и искусственный характер. И именно эти особенности предопределяли формы российского самодержавия.

Самодержавие в России, в отличие от европейского, было абсолютным, в том смысле, что даже дворянство в нем играло второстепенную подчиненную роль. Как отмечал Н. Тургенев: «Состояние не дает русским дворянам тех преимуществ, с коими оно обычно сопряжено в иных краях… В России человека определяет его чин… Именно поэтому русские более чем кто либо равнодушны к состоянию и даже заслугам. Ежедневный опыт убеждает, что милости государя важнее того и другого»^{266}. В России нет «сильной и влиятельной аристократии» и «изобрести ее нельзя»^{267}. По словам В. Ключевского: «В Московском государстве дворянство не правило, а было лишь орудием управления»^{268}.^[27] Французский посол в России М. Палеолог в феврале 1917 г. замечал: «вне царского строя, то есть вне его административной олигархии, (в России) ничего нет: ни контролирующего механизма, ни автономных ячеек, ни прочно установленных партий, ни социальных группировок…». Французский посол видел в этом кардинальное отличие России от Запада^{269}.

Предельно низкая эффективность российской экономики в совокупности с обостренной борьбой за выживание народа, отброшенного монголо-татарским нашествием с Востока и непрерывной агрессией с Запада почти на 1000 км на север, оттесненного от естественных путей сообщения — морей, изначально обусловила аномально высокую значимость роли государства в жизни страны. Только на уровне государства можно было сконцентрировать ресурсы в необходимые для обороны и развития общества. Сами эти ресурсы невозможно было получить без превращения элит в орудие самодержавного правления и принудительного труда десятков миллионов русских крестьян. Как следствие, по словам П. Милюкова, «в России государство имело огромное влияние на общественную организацию, тогда как на Западе общественная организация обусловила государственный строй»^{270}.

Отличия народов, порождаемые климатом и географией, далеко не исчерпываются приведенными примерами. Например, Н. Лесков видел главную причину пьянства в невозможности для русского человека «капитализировать свой заработок», в результате чего он «делается равнодушным к сохранению своих добытков, а все остающееся за удовлетворением первых своих потребностей употребляет на удовлетворение своим порочным желаниям»^{271}. Особенности существования русского народа оказывали самое прямое и непосредственное влияние на его ментальность. Указывая на ее истоки, редактор журнала «Форбс» П. Хлебников отмечал: «Умереть с голода и замерзнуть от холода, вот два великих фантома российского воображения»^{272}. П. Вяземский еще в конце XIX века запечатлел эту данность в своем знаменитом стихотворении «Русский бог»:

Бог голодных, бог холодных,

Нищих вдоль и поперек,

Бог имений бездоходных,

Вот он, вот он, русский бог.

Для своего выживания русский был вынужден пожертвовать многим тем, без чего западный человек вообще не представляет своей жизни. П. Чаадаев в этой связи замечал, что «одна из самых поразительных особенностей нашей своеобразной цивилизации заключается в пренебрежении удобствами и радостями жизни. Мы лишь с грехом пополам боремся с ненастьями разных времен года, и это при климате, о котором можно не в шутку спросить себя, был ли он предназначен для жизни разумных существ»^{273}. В русском народе суровость климата выковала, с одной стороны, чрезвычайно терпеливую, выносливую и неприхотливую породу людей, склонную одновременно к фатализму и пассионарности, а с другой — породила некую абстрагированность от холодного и делового, западнопрагматичного, мещанского мира, не способного в данных условиях принести материального удовлетворения жизни.

Эту зависимость ментальности народа от климата наглядно отражают религиозные отличия народов, которые за некоторыми объяснимыми исключениями, четко коррелируют с соответствующими климатически зонами. Кальвинизм, лютеранство, протестантизм в Европе получили распространение лишь в регионах находящихся в крайне благоприятных климатических условиях, например в классе Cfa или около 0° изотермы января. В свою очередь Испании и Италии (за исключением севера), находящимся в более жестких климатических условиях: в классе Csa или в районе изотерм января +8 — +10°, свойственны ортодоксальные течения католицизма, как и Польше, которая находится в районе изотермы -4° и на границе класса Dfb, но благодаря активности иезуитов не попавшей в зону православия, которое распространяется дальше на северо-восток.

Эту зависимость можно продолжить и дальше на Юг, и Восток в сторону ислама, буддизма и конфуцианства. И везде мы будем сталкиваться с жесткой зависимостью не только политического устройства, религиозных верований, но и с ментальными особенностями народов, которые обеспечили их выживание и развитие в заданных климатическо-географических условиях. В частности на Западе благоприятный климат и география оказали, гораздо большее влияние на появление капитализма, чем веберовский протестантизм, вернее можно даже утверждать, что последний был их следствием.

Условия существования в России кардинальным образом отличаются от западных. Как следствие, образ жизни русских является прямо противоположным европейскому. Европеец копит капитал, улучшает и развивает условия своей жизни, русский же вынужден постоянно бороться за свое выживание. Поверхностный наблюдатель навряд ли заметит эти различия, на самом же деле они встречаются практически ежедневно, на каждом шагу, в любой области деятельности, властно диктуя свои законы и формируя свои тенденции.

Вместе с тем, как только какая-либо тенденция проявляет себя, сразу же проявляются силы, стремящиеся использовать ее в своих целях, и они порой сопособны многократно усилить эффект от ее действия. И здесь наступает пора перейти к следующей главе нашей книги…

ВЕЛИКОЕ ОСВОБОЖДЕНИЕ

Труд есть отец производства, а земля его мать.

У. Петти^{274}

Стремление к преодолению фатализма жесткой зависимости русской цивилизации от сурового климата, резко обострилось с появлением в России первых признаков капитализма. Это стремление подталкивало прогрессивных деятелей того времени обратиться к трансформации другого фактора экономического роста — труда.

Так, популярный в те годы К. Кавелин находил причины бедственного положения России именно в крепостном праве — «несвободном труде»^{275}.

Наглядные подтверждения тому давал М. Покровский, который, в частности, приводил пример помещика, которому работники на барщине обходились в 1,7 раза дороже, чем вольнонаемные^{276}. «Барщинное хозяйство — одна из невыгоднейших форм сельскохозяйственного производства, в один голос твердили едва ли не все «сознательные» помещики конца николаевского царствования»^{277}.

Массовой убыточности помещичьих хозяйств противопоставлялись буржуазные, которые в конце 1830 г. в среднем уже давали 15–20% прибыли, а некоторые — до 57% на оборотный капитал.

При этом производительность труда в последнем хозяйстве была почти в 2 раза выше, чем «при самой усиленной барщине»^{278}. К. Кавелин попытался даже определить, что теряет русское народное хозяйство от крепостной зависимости, и «по самому умеренному исчислению» он определил ежегодный убыток «по крайней мере, в 96¹/₂ млн. руб. сер.»^{279}

Патриархальная идиллия

Центральным пунктом русской жизни является спор труда, капитала и земельной ренты в землевладении.

Н. Рубакин, 1910 г.^{280}

Проблемы у помещичьего хозяйства стали появляться с самого начала его возникновения в 1730–1760 гг., когда после смерти Петра I основной акцент деятельности дворянства стал смещаться с военной к хозяйственной — «дабы земля праздна не лежала»^[28]. Служивый дворянин постепенно превращался в помещика-крепостника, добивавшегося и получавшего все больше привилегий и прав, а крепостной — в полного раба. В. Ключевский говорит об этом факте, как об установлении «третьего крепостного права»^{281}. О его характерных особенностях говорят следующие примеры:

Новгородский губернатор Сивере находил установившиеся помещичьи поборы с крестьян «превосходящими всякое вероятие». По мнению графа П. Панина, «господские поборы и барщинные работы в России не только превосходят примеры ближайших заграничных жителей, но частенько выступают и из сносности человеческой» и обращался к императрице с предложением ограничить беспредел помещиков^{282}. Однако произошло прямо наоборот казенный оброк подтянулся к помещичьему: если в 1760 г. с казенного крестьянина он составлял 1 руб., а помещичьего — 2 руб., то в 1780-х гг. уже 3 и 4 рубля соответственно^{283}. Некоторые помещики, по словам В. Ключевского, вообще «превратили свои деревни в рабовладельческие плантации»^{284}.

Граф П. Румянцев установил следующие наказания для своих крестьян штраф, цепь, палка, плеть. Пример наказания: 10 коп. за непосещение церкви (это при том, что годовой оборок с крестьянина составлял 2 рубля). Согласно правилам другого помещика, если крепостной говел но не приобщался то наказывался 5 тысячами розг^{285}. И эти наказания за «идеологические» проступки, можно считать минимальными. Не случайно В. Ключевский приходил к выводу, что помещик XVIII в. сумел быть строже «Русской правды» XII в.»^{286} От негодных к труду, помещик мог избавиться простым и доходным образом: «перед каждым (рекрутским) набором помещики ссылали в Сибирь неисправных или слабосильных крестьян», на «освоение Сибири», помещику их засчитывали как рекрутов. Правда, по мнению Сиверса, вряд ли хотя бы четвертая часть сосланных доходила до места^{287}.

Со становлением «нового крепостного права» у новообращенных помещиков возникла потребность в капиталах для поднятия хозяйств. Такая же потребность возникла и у той их части, которая устремилась не в деревню, а к светской жизни. Проблемы с деньгами были даже у высшего дворянства, входившего в придворный круг, где поддержание своего статуса требовало соответствия царившей там безудержной роскоши. И с конца первой половины XVIII в. помещики начали активно закладывать свои имения ростовщикам под неоплатные проценты.

Для того чтобы избежать полного разорения высшего сословия, в 1754 г. наряду с купеческим был создан дворянский банк, предназначенный для кредитования помещиков под низкий процент. Капиталы банка формировались от доходов государственной винной монополии. Массовая просрочка кредитов и постоянные махинации с ними привели к фактическому банкротству обоих банков. В результате Петр III приказал взыскать долги и закрыть банки. Но был убит гвардейцами, и с благословления Екатерины II и ее наследников кредиты частью пролонгировали, частью списали, частью они были съедены инфляцией (с 1786 по 1813 гг. курс рубля в серебре упал почти в 5 раз^{288}), а банки, пройдя череду преобразований, продолжили свою работу.

Особенно быстро долг помещиков начал расти после 1812 г., основной причиной тому были убытки нанесенные войной. Очередной виток роста долгов произошел во время кризиса 1833 г., тогда было заложено (в государственный заемный банк, опекунские советы и приказы общественного призрения) около 4 млн. душ крепостных крестьян: под эти души было выдано казною до 270 млн. руб. серебром. Однако, несмотря на последующий рост цен на зерно и хлебных оборотов, задолженность помещиков продолжала расти. Н. Чернышевский в 1858 г. отмечал, что «бывают случаи, когда наследник отказывается от получения огромного количества десятин…, потому что долговые обязательства… равны всей сумме доходов, доставляемых поместьем»^{289}. К 1859 г. уже 65% всех душ, принадлежавших помещикам, были в залоге. А в черноземных губерниях, превращавшихся в «хлебную фабрику», было заложено 70–80% и более душ…^{290}

Закладывать больше уже было нечего. В свою очередь, попытка усиления эксплуатации крепостных (например, в виде расширения применения месячины) привела к тому, что, с одной стороны, «перед самым освобождением размножение крепостного народа не только шло медленно, но одно время приостановилось и даже пошло на убыль»^{291}.^[29]. А с другой — к росту крестьянских волнений: по словам А. де Кюстина, Россия стала напоминать «плотно закупоренный котел с кипящей водой, причем стоит он на огне, который разгорается все жарче; я боюсь, как бы он не взорвался»^{292}. В результате «главное опасение» Александра Николаевича, по его собственноручному признанию, состояло в том, чтобы освобождение крестьян «не началось само собою снизу»^{293}. 

Задолженность помещиков, млн. серебряных рублей; среднегодовое количество крестьянских восстаний и доля крепостных в общей численности населения, в %^{294},[30]

Но главное — «кредит был почти исчерпан… Вопрос, откуда достать денег, стал вопросом классового самосохранения русского дворянства. На такой почве возник первый практический план крестьянской реформы, исходившей не от юридических или моральных соображений, а от чисто экономического расчета… Продать крестьянам их свободу и вместе те наделы, которыми они пользовались при крепостном праве — и, этим путем расквитавшись со старым долгом, получить новый такой же капитал, уже не в долг, а без возврата — такова, по словам М. Покровского, была основная идея этого гениального плана, под пером дворянских и буржуазных публицистов получившего красивое название — «освобождения крестьян с землей». «По расчетам Кошелева, несколько даже преувеличивавшего задолженность помещичьего землевладения, это последнее, переведя весь свой долг на освобожденных крестьян, могло приобрести еще до 450 миллионов рублей серебром, сохранив при этом в неприкосновенности совершенно очищенную от всяких долгов барскую запашку… проекты Кошелева немногим отличались от того, что действительно реализовано <…>, — притом отличались в сторону большей скромности, помещикам удалось получить больше, нежели надеялся самый расчетливый и предприимчивый из их представителей»^{295}.

103 тыс. помещиков должны были получить за 49,5 лет 897 млн. руб., выкупных платежей, выданных им в виде ценных бумаг под 5% годовых. Кроме этого помещикам причиталось еще 500 млн. руб. оброка, которые крепостные должны были выплатить им до выхода на откуп. Плюс в сам момент выхода — особую доплату по соглашению с помещиками^{296}. В Западных губерниях выкупная цена примерно соответствовала рыночной стоимости земли, в черноземных — она превышала рыночную почти на 60%, а в нечерноземных — в 2,2 раза!^{297}

Видный русский экономист В. Берви-Флеровский в своих статьях призывал правительство Александра II хотя бы уменьшить выкупные платежи, детально разъясняя, что вскоре, за счет роста потребления и активизации деловой жизни, задавленных ныне налогами крестьян, казна получит много больше того, что первоначально потеряет^{298}. Властям, однако, такое предложение показалось настолько диким, что его автор был объявлен душевнобольным. Впоследствии В. Берви-Флеровский навсегда покинул Россию.

Выкупу подлежали не только земли помещиков, но так же с 1863 г. удельные и с 1866 г., через оброк, казенные. Дороже всех были оценены помещичьи земли — примерно в два раза выше, чем удельные или казенные^{299}. При этом наделы помещичьих крестьян (3,2 дес), по европейским губерниям, были в среднем в 2 раза меньше, чем у государственных (6,7 дес), и в 1,5 раза, чем у удельных (4,8 дес.)^{300}.

Помимо выкупных платежей, как и предполагалось проектом Кошелева, помещики получили и «очищенную от всяких долгов барскую запашку». Была лишь одна проблема — кто ее будет обрабатывать, ведь с отменой крепостного права помещики лишились прежних крепостных. Для того, что бы вернуть крестьян на помещичьи поля, необходимо было снова закрепостить их. «Существование помещичьих хозяйств <…> — пояснял А. Энгельгардт, — возможно только при существовании подневольных так или иначе — будут ли крепостные по «Положению», или крепостные по экономическим причинам, — обязанных работать на помещичьих полях»^{301}. «Следовательно, чтобы было кому работать в помещичьих хозяйствах, нужно, чтобы были нуждающиеся, бедные… суть, основа, система остается все та же, как и до 1861 г. <… > только разница что работают не крепостные, а задолженные»^{302}.

Соответственно система закрепощения крестьян после отмены крепостного права, — отмечал А. Энгельгардт, — строилась на том предположении, что «крестьяне получат небольшой земельный надел, который при этом будет обложен высокой платой, так, что крестьянин не в состоянии будет с надела прокормиться и уплатить налоги…»^{303} «Редакционные комиссии, которые вполне сознательно…, шли на эту операцию, — отмечал М. Покровский, — прекрасно предвидели, что выплатить эту сумму из доходов с земли крестьянин, особенно в нечерноземной полосе, будет не в состоянии»^{304}.

Размер выкупных платежей даже в черноземной полосе, где земля была оценена все-таки ближе к ее действительной стоимости, составил более половины всех крестьянских платежей (в Курской губернии, например, 56%).,.^{305} Совокупные же платежи, согласно правительственной сельскохозяйственной комиссии 1872 г., государственных и удельных крестьян в 37 губерниях (не считая западных) составляли ~ 93% чистого дохода с земли, а «платежи бывших помещичьих крестьян по отношению к чистому доходу с их земли, — согласно «Трудам податной комиссии», — выразились в размере 198%, т.е. они не только отдавали весь свой доход с земли, но и должны были еще приплачивать столько же…»^{306} Для некоторых губерний дело обстояло еще хуже! Например, в Новороссийской губ. платежи для крестьян-собственников достигали 275%, для временно обязанных — 565%^{307}.

Чтобы крестьянин не сбежал от такого «освобождения» «Положение» об отмене крепостного права устанавливало, что крестьянин не мог отказаться от надельной земли, не мог продать или заложить ее и если даже забрасывал ее, то все равно должен был платить выкупные платежи и прочие подати за доставшуюся ему землю. Новая система напоминала, как по В. Ключевскому, крепостное право времен Уложения царя Алексея: «восстановлялось поземельное прикрепление крестьян с осовобождением их от крепостной зависимости...»^{308}

«Крестьянский надел, — отмечает М. Покровский, — действительно являлся диковинным образчиком принудительной собственности: и чтобы “собственник” от нее не убежал <…> — пришлось поставить “освобождаемого” в такие юридические условия, которые очень напоминают состояние если не арестанта, то малолетнего или слабоумного, находящегося под опекой. Главнейшим из этих условий было пресловутое “мирское самоуправление” — красивое название, под которым скрывалась старая, как само русское государство, круговая порука… Устроители крестьянского благополучия вполне сознательно относились к этому вопросу. “Общинное устройство теперь, в настоящую минуту, для России необходимо, — писал Александру II председатель редакционных комиссий Ростовцев, — народу нужна еще сильная власть, которая заменила бы власть помещика. Без мира помещик не собрал бы своих доходов ни оброком, ни трудом, а правительство — своих податей и повинностей”. В силу этого принципа крестьянин был лишен права без согласия «мира» не только выходить из общины, но даже уходить из деревни на время»^{309}.

Дополнительным средством, «чтобы ввести крестьян в оглобли», являлись отрезки и выгоны^{310}. «Вся лишняя за указанным наделом земля была отрезана во владение помещика…, этот отрезок, — пояснял А. Энгельгардт, — <…> стеснил крестьян уже по одному своему положению, так как он обыкновенно охватывает их землю узкой полосой и <…> поэтому, куда скотина не выскочит, непременно попадет на принадлежащую пану землю». «У нас повсеместно за отрезки крестьяне обрабатывают помещикам землю… Оцениваются эти отрезки — часто, в сущности, просто ничего не стоящие, не по качеству земли <…>, а лишь по тому, насколько они… затесняют» крестьян^{311}.

Однако, несмотря на все ухищрения, «несмотря на громадные суммы выкупных платежей, доставшихся в руки помещиков эти последние разоряются и сбывают землю кулакам и торговцам», — отмечал И. Каблиц^{312}. Небогатые помещики «побросали свое хозяйство и убежали на службу», подтверждал А. Энгельгардт в 1878 г.: «после “Положения” запашки в помещичьих имениях значительно — полагаю, на две трети — сократились, и все еще сокращаются… Проезжая по уезду и видя всюду запустение и разрушение, можно подумать, что тут была война, нашествие неприятеля, если бы не было видно, что это разрушение не насильственное, но постепенное, что все рушится само собой, пропадает измором»^{313}.

Отмена крепостного права оказалась выгодна только крупным помещикам, у которых крестьяне и до отмены работали на оброке, а также тем хозяйствам, где природные условия позволяли использовать батрацкий труд. Для абсолютного же большинства мелких и средних помещиков отмена барщины, дармового крепостного труда означала разорение. К. Кавелин уже в 70-х гг. приходил к выводу, что «вольный труд» — для помещиков — не удался. По его мнению, вся проблема заключалась в работниках: «Рабочие у нас, как, вероятно, и везде в России, очень дороги и из рук вон плохи как в нравственном, так и в техническом отношении»^{314}. К. Кавелин доказывал необходимость в интересах крестьянства изъять из оборота надельную землю.

Князь В. Мещерский для спасения помещиков от разорения предлагал национализировать землю и отдать ее помещикам обратно в аренду: «всех заёмщиков обратить в вечных арендаторов казны, признав их земли казёнными»^{315}. Кроме этого, утверждал князь, для борьбы с голодом и пауперизмом «Россия до зареза нуждается в общественных работах», ибо «только в этом обязательном труде… спасение России»^{316}. «Общественные работы» В. Мещерский дополнял элементами централизованного планирования и развёрстки^{317}.

Реставрация крепостничества начнется с 1886 г. с закона о найме на сельхозработы, для борьбы с «нравственною недоброкачественностью» сельского батрака. В том же году его дополнил «ультракрепостнический закон о семейных разделах» среди крестьян. Закрепощение продолжилось в 1889 г. с принятием закона о земских начальниках, устанавливавшего «опеку» над крестьянином и в 1893 г. — о неотчуждаемости крестьянских наделов^{318}. И целым рядом других законов, которые вплоть до 1917 г. давали различные политические и экономические привилегии дворянству^{319}.

В результате, например, в 1897 г., со 128 млн. дес. крестьянской земли, крестьянин с десятины платил всех государственных налогов и местных сборов 0,63 руб., а с учетом выкупных платежей — 1,35 руб. В то же время, со 102 млн. дес. частновладельческой земли, все налоги и сборы составляли лишь 20 коп. с дес, т.е. в 6,5 раз меньше, чем платило за свои земли крестьянство. В 1899 г. крестьянин платил уже 1,51 руб., в то время как землевладелец — те же 20 коп.^{320}

Причину, по которой «нынешние помещичьи хозяйства уничтожаются», в отличие от К. Кавелина, А. Энгельгардт находил не в «плохом и дорогом работнике, а в том, что «Они (помещичьи хозяйства) нелепы, и такое нелепое положение не может существовать вечно. Крепостное право уничтожено, а хотят, чтобы существовали такие же помещичьи хозяйства, какие были при крепостном праве! <…> разве это не нелепица»^{321}.

По мнению А. Энгельгардта основная причина разорения скрывалась в самом помещике: «Точно так же, как и прежде земледелец не только не работает сам, не умеет работать, но и не распоряжается даже работой потому, что большей частью ничего по хозяйству не смыслит, хозяйством не интересуется, своего хозяйства не знает… Говорить с помещиком о хозяйстве совершенно бесполезно, потому, что они большей частью очень мало в этом деле смыслят. Не говорю уже о теоретических познаниях, — до сих пор я еще не встретил здесь ни одного хозяина…, который бы обладал хотя бы самыми элементарными познаниями в естественных науках и сознательно понимал, что совершается у него в хозяйстве, — но и практических знаний, что удивительно нет»^{322}.

«Землевладельцев же, которые, подобно американцам — фермерам, работали бы со своим семейством, я <…> не знаю <…>, — писал А. Энгельгардт, — Не знаю и таких землевладельцев из интеллигентных, которые, имея батраков, работали бы сами наряду с батраками, у которых бы батраки, подобно тому, как у американских фермеров, жили бы, ели и пили вместе с хозяином. Не знаю и таких хозяйств, в которых бы все работы производились батраками с помощью машин, а сам хозяин — землевладелец, умеющий работать, понимающий работу и хозяйство, все распоряжался, смотрел за работой, подобно тому, как в больших американских хозяйствах. Ничего подобного у нас нет. И, прежде всего, землевладелец есть барин, работать не умеет, с батраками ничего общего не имеет, и они для него не люди, а только работающие машины»^{323}.

«Американский мужик и работать умеет, и научен всему, образован. Он интеллигентный человек, учился в школе, понимает около хозяйства, около машин. Пришел с работы — газету читает, свободен — в клуб идет. Ему все вольно. А наш мужик только работать и умеет, но ни об чем никакого понятия, ни знаний, ни образования у него нет. Образованный же интеллигентный человек только разговоры говорить может, а работать не умеет, не может, да если бы и захотел, так боится, позволит ли начальство. У американца труд в почете, а у нас в презрении: это, мол, черняди приличествует»^{324}. Н. Некрасов обращал внимание на эту данность словами одного из своих литературных героев:

Россия — не неметчина…

Сословья благородные

У нас труду не учатся^{325}.

«Помещичье хозяйство в настоящее время <…> только потому еще держится, — отмечал А. Энгельгардт, — что цены на труд баснословно низки». Все помещичье хозяйство держится только на «необыкновенной, ненормальной дешевизне труда». «Крестьянин получает за день работы, на своих харчах, со своими орудиями, не более 15 копеек»^{326}.

«В сущности, — указывал А. Энгельгардт, — хозяйства эти дают содержание только приказчикам, которые, в особенности их жены, барствуют в этих имениях, представляют самый ненавистный тип лакеев-паразитов, ушедших от народа, презирающих мужика и его труд, мерсикающих ножкой перед своими господами, которые в свою очередь, мерсикают в столицах, не имеющих ни образования, ни занятий, ни даже простого хозяйственного смысла и готовящие своих детей в такие же лакеи-паразиты»^{327}. «За отсутствием служащих владельцев, эти ничего в хозяйстве не понимающие услуживающие приказчики суть настоящие хозяева имений…»^{328}

Помещики выжимали из своих имений все до последнего: земли выпахивались, леса вырубались, окрестные крестьяне разорялись, находясь в долговой кабале у помещика. «Помещики в наших местах всегда вели и теперь ведут истощающую землю хозяйство», — писал А. Энгельгардт^{329}. И это при том, что уже за первые 10 лет (1863–1872) помещики получили около 800 млн. рублей выкупных и оброчных платежей, но они, отмечал М. Покровский, «были пущены, в основном на непроизводственные расходы»^[31]. И действительно, свидетельствовал А. Энгельгардт, «ни в одном хозяйстве нет оборотного капитала. Усадьбы, в которых никто не живет, разрушились…, все лежит в запустении… Большая часть земли пустует под плохим лесом, зарослями, лозняком в виде пустырей, на которых нет ни хлеба, ни травы, ни лесу, а так растет мерзость всякая»^{330}.

Что касается крестьян, то «работа летом в страду, в помещичьем хозяйстве разоряет мужика, и поэтому на такую работу он идет лишь из крайности…». Для крестьян «сдельные работы в страду в помещичьих хозяйствах — беда, разорение»^{331}. «Поистине, нелепое положение вещей. Что же тут удивительного, что при всех наших естественных богатствах мы бедствуем. Работает мужик без устали, а все-таки ничего нет»^{332}.

Когда помещики доводили дело до того, что из останков собственных имений и окрестных крестьян уже выжать было больше нечего, они вновь, как и при крепостном праве, закладывали свои имения под кредиты (в 1870 г. ими было заложено 2,1 млн. дес, в 1880 уже — 12,5 млн.). Отличие от времен крепостного права заключалось в том, что теперь закладывались десятины земли, а не души крестьян. 

Задолженность землевладельцев, млн. руб.^{333}

Задолженность стала особенно быстро расти после учреждения, для содействия в получении кредитов дворянским сословием, Дворянского банка в 1885 г. Уже к 1886 г. он выдал своим клиентам, составлявшим 1,2% населения страны^[32], кредитов на сумму 69 млн. руб., что было в шесть раз больше объема кредитов выданных Крестьянским банком^[33] (11 млн. руб.) для сельских сословий составлявших — 81,5% населения. Пять лет спустя после открытия Дворянского банка «сумма выданных им ссуд превышала то, что до этого времени было выдано банками, вместе взятыми, за 20 лет»^{334}. При этом цели кредитов двух банков также были различны. Крестьяне брали кредиты в основном для покупки земли^{335}. Средства же, выданные Дворянским банком, отмечал М. Покровский, «были отвлечены от производительного употребления, (но) — это, конечно, озабочивало меньше всего»^{336}.

Второй скачкообразный рост задолженности землевладельцев произошел после введения в 1897 г. золотого стандарта, когда процентные бумаги стали приносить больший доход, чем ведение собственного хозяйства. Всего на 1903 г. в залоге у всех банков находилось почти 59 млн. дес, т.е. более половины всей частновладельческой земли, в том числе большей части помещичьей^{337}.

Помимо залога земли, для привлечения кредитов помещики нередко использовали земства. М. Вебер в 1906 г. приводил пример с Новоархангельском, где «крестьяне одобрили заем в 8 тыс. руб., но помещики добились займа в 102 тыс.», в то же время «недоимки помещиков по земским налогам составляли здесь 160 тыс. руб. (!). Некоторые помещики не уплатили ни копейки (налогов) за все время существования земств»^{338}. М. Вебер указывал на «колоссальные недоимки с крупных (особенно принадлежащих знати) частных владений (2–3 тыс. десятин)»^{339}.

Возможность использовать земства дал дворянам Закон о земских начальниках 1889 г., который устранил выборность этой должности, и не оставил «от «гражданских прав» сельского обывателя… почти ничего. Статья 61 положения… предоставила земским начальникам право арестовывать крестьян без суда и без объяснения причин… В одной Тульской губернии с 1891 по 1899 год статья 61 была применена 24 103 раза… А между тем статья 61, в сущности, — роскошь. Земские начальники имели полную возможность подвергать не только аресту, но и телесному наказанию, не вмешиваясь в дело непосредственно, через волостной суд, прямо им подчиненный»^[34]. В уездных земских управах дворян и чиновников было 55,7%, в числе гласных губернских и земских собраний — 81,5%, в составе губернских управ — 89,5%^{340}.

Не случайно один из крупнейших промышленников России П. Рябушинский призывал: «Нужно стремиться ускорить процесс разложения дворянского сословия, нужно всеми силами содействовать его обезземеливанию, — и всякий купец, работающий в этом направлении, несомненно, содействует прогрессу России»^{341}. Помещичье землевладение начнет исчезать только в результате революции 1905 г., когда «за короткий срок помещиками будет продано около 10,5 млн. десятин земли»^{342}. П. Столыпин сделал это простым, но весьма дорогостоящим способом: «Крестьянский банк так поднял цены на землю, что помещики стали предпочитать продажу имений риску самостоятельного хозяйствования»^{343}. П. Милюков по этому поводу замечал, что П. Столыпин «“экспроприирует” казну в интересах 130 000 владельцев»^{344}. «Бережное отношение к интересам крупных землевладельцев, — добавлял М. Вебер в 1906 г., — этим не ограничивалось. Министр сельского хозяйства выступил против введения подоходного налога на том основании, что имущим классам «предстоит пережить тяжелые времена»»^{345}.

Казалось бы, выкуп помещичьей земли, установление капиталистических отношений, даст, наконец-то возможность перейти к экономически эффективным формам землепользования. Новых владельцев земли М. Салтыков-Щедрин уже в 1880 г. изобразил в образе купца Колупаева: «…с упразднением крепостного права… около каждого “обеспеченного наделом” выскочил Колупаев…»^{346} В отличие от помещиков купцы не страдали барскими замашками и относились к делу с предельным прагматизмом. Наглядным примером тому являются методы, которые они использовали для получения прибыли:

Первым — была аренда помещичьей земли. Характеризуя ее, А. Энгельгардт отмечал, что: «обыкновенно частные арендаторы вовсе не хозяева, а маклаки, кулаки, народные пиявицы, люди хозяйства не понимающие, искры божьей не имеющие <…> арендатор <…> стремится вытянуть из имения все, что можно, а затем удрать куда-нибудь, для новой эксплуатации, или уйти на покой, сделавшись рантьером»^{347}. «Труды податной комиссии» бесстрастно свидетельствовали: «Земли, переходящие из рук помещиков к купцам для этих последних служат только средством эксплуатации крестьян. Купец, пользуясь их малоземельем, доводит арендную плату за землю до крайних размеров…»^{348}

Годовые арендные расходы крестьян в начале 1880-х гг. достигали 130 млн. руб. (в 1,5–2 раза больше выкупных платежей!)^{349} «Только исключительно ненормальные отношения между договаривающимися сторонами, — отмечали исследователи того времени, — могут объяснить тот почти невероятный факт, что за 25 лет после освобождения, при полном отсутствии увеличения интенсивности хозяйства, цены упятерились и удесятерились»^{350}. 

Динамика прироста арендных цен в Сычевском уезде Смоленской губернии, в %^{351}

А. Чаянов по этому поводу замечал: «В России в период, начиная с освобождения крестьян (1861 г.) <…> крестьяне платили за землю больше, чем давала рента капиталистического сельского хозяйства… Арендные цены, уплачиваемые крестьянами за снимаемую у владельцев пашню, значительно выше той чистой прибыли, которую с этих земель можно получить при капиталистической их эксплуатации»^{352}. В подтверждение своих слов А. Чаянов приводил сравнительные расчеты доходов крестьянина и арендной платы. Согласно этим расчетам арендная плата в 3 с лишним раза превышала чистый доход крестьянина. С. Булгаков назвал это явление «голодные аренды»^{353}.

Соотношение арендных платежей и чистого дохода в начале XX века, руб.^{354}

	Доход	Аренда	Чистый доход	Аренда/чистый доход, раз
В среднем по России. А. Ермолов. 1900 г.	7,65	5,9	1,75	3,4
Воронежская губ. 1904 г. А. Чаянов	22,1	16,8	5,3	3,2
Коротоякский уезд 1904 г. А. Чаянов	22,1	19,4	2,7	7,2

Судить о масштабах аренд можно на основании исследований Н. Карышева, согласно которому крестьяне арендовали не менее 1/3 к размеру своих земель, или примерно 45 млн. дес. только в 47 губерниях Европейской России. Более 2/3 земли крестьяне арендовали у частных владельцев, остальное — у казны и удела^{355}.

Рост арендных цен был отражением еще более значительного явления — роста цен на землю. С 1863 по 1903 гг. было продано землевладельцами-дворянами 34 млн. дес. земли, в результате главная масса дворянских земель перешла в руки крестьянства и купечества, констатировал отчет Дворянского банка^{356}. За эти 40 лет цена на землю выросла почти в 5 раз. Одна из причин стремительного роста цен заключалась в широкомасштабной спекуляции землей: у самих крестьян не хватало средств, что бы купить имение помещика, поэтому они прибегали к услугам посредника. Например, «своего» Крестьянского банка, который оптом скупал дворянскую землю и продавал ее в розницу мелкими участками крестьянам по повышенной цене в кредит, тем самым, по мнению современников, он также «оказал бесспорное влияние на рост земельных цен»^{357}.

«Банк покупал землю в среднем по 45 руб. за десятину, а продавал землю из своего имения по цене до 150 руб., а землю помещиков еще дороже». Такая щена земли, безусловно, исключает эффективное использование купленной или арендованной земли <…>, — отмечал М. Вебер, — неслыханная конкуренция между покупателями и арендаторами подымает цену намного выше капитализированной продуктивности даже поместной земли — можно сказать, что верхнего предела цены нет…»^{358} При этом, «Продавая земельные участки по невероятно вздутой цене и в то же время беспощадно взыскивая платежи, банк, в конце концов, приводил к разорению своих наименее имущих покупателей…»^{359}

Цена земли в 45 губерниях Европейской России, руб./дес.^{360}

Массовая распродажа дворянских земель началась в 1905–1906 г., во время Первой русской революции. В эти годы, указывает В. Святловский, «на рынок поступило колоссальное количество частновладельческих имений». Только за 1906 г. было ими же продано и заявлено для продажи через крестьянский Банк сразу 7,6 млн. десятин^{361}. За 1907–1908 гг. было предложено к продаже 6 млн. дес. земли^{362}, т.е. в среднем в 6 раз больше, чем за любой год до Первой русской революции.

Такое внеэкономическое поведение крестьян, покупавших и арендовавших землю, по заведомо убыточным ценам ставило в тупик многих исследователей. Между тем еще М. Сперанский задолго до отмены крепостного права отмечал, что «по мере роста населения возвышается цена на землю»^{363}. Именно огромная перенаселенность сельской России создавала то невероятное давление, которое повышало цены на землю. «По крайней мере часть земли крестьяне покупают из нужды, — добавлял М. Вебер: — они, кажется, покупают землю именно потому, что неурожаи заставляют увеличивать земельные участки»^{364}. Ситуация многократно катализировалась тем, что с одной стороны крестьянин был привязан к земле, необходимостью платить выкупные платежи; к общине, необходимостью платить налоги, а с другой у него не было альтернатив для приложения своего труда. Даже, в голодные годы, по словам А. Энгельгардта, у крестьянина «хлеба нет, работы нет, каждый и рад бы работать, просто из-за хлеба работать, рад бы, да нет работы»^{365}.

Другим могущественным инструментом разорения и закабаления крестьян стало ростовщичество: с падением крепостного права, отмечал в 1892 г. будущий министр земледелия Е. Ермолов, «развилась страшная язва нашей сельской жизни, вконец её растлевающая и уносящая народное благосостояние, — это так называемые кулачество и ростовщичество… Однажды задолжав такому ростовщику, крестьянин уже почти никогда не может выбраться из той петли, которою тот его опутывает и которая его большею частью доводит до полного разорения <…> суд <…> стоявший на почве формальных доказательств, обыкновенно являлся на помощь сельскому ростовщику в его хищнической деятельности разорения крестьянства»^{366}.

«Кредит крестьянам банки и кулаки-ростовщики, — по словам С. Короленко (1903 г.), — предоставляли под 50–60, а иногда и 100% годовых, при взыскании этой ссуды, цена хлеба принимавшегося за долг назначалась в 2–3 раза ниже себестоимости, в результате кредит сельскому населению обходится в 200–300% годовых на полученную ссуду и таким кредитом вынуждены пользоваться почти все крестьяне, занимающиеся земледелием на своих наделах»^{367}. «Посредники, комиссионеры, маклера и при покупке хлеба осенью, с поставкой к назначенному сроку, как правило… кредитовали крестьян в размере 125% годовых под готовый хлеб»^{368}.

А. Энгельгардт приводил аналогичные данные: крестьянину взять осенью кредит под 120% годовых считалось большой удачей^{369}. По данным В. Благовещенского, при краткосрочных, на 1–2 месяца, займах крестьянскому населению приходится платить, в среднем, по 9,7% в месяц, т.е. 116,4% в год. По данным департамента окладных сборов, крестьяне Касимовского уезда (Рязанской губ.) платят по месячным займам от 120 до 180% в год. При займах, чтобы «перевернуться», под давлением крайней необходимости, они платят в среднем по 5,7% в неделю, т. е. 296,4% годовых. В Уфимской губ. выяснилось на суде, что при нужде платились и по 30% в неделю, т.е. 1560% в год^{370}.

«Центр тяжести доходов <…> кулацкого хозяйства, — подтверждал А. Чаянов, — лежит в торговых оборотах, ростовщическом кредите, в том числе сдаче в аренду инвентаря на кабальных условиях»^{371}. А. Энгельгардт дополнял, что кулаку, сельскому богачу выгоднее не устраивать ферму, а отдать землю общине и тянуть с нее проценты за кредит: «настоящий кулак» — «ростовщик-процентщик»… Кулак «ни земли, ни хозяйства, ни труда не любит, этот любит только деньги… добытые неизвестно какими, но какими-то нечистыми средствами… для него важно, чтобы крестьяне были бедны, нуждались, должны были обращаться к нему за ссудами»^{372}.

Со сменой помещика на купца (кулака) поменялась лишь форма эксплуатации, а суть ее осталась прежней. Характеризуя ее, А. Энгельгардт проводил прямую параллель между помещиками и кулаками: «Вся система нынешнего помещичьего хозяйства держится, собственно говоря на кабале, на кулачестве»^{373}. Известный публицист и экономист того времени С Шарапов дал классическое определение происходившим событиям: «за последнюю четверть века, вместо старого крепостного права юридического создалось новое, в тысячу раз тягчайшее, — крепостное право экономическое»^{374}. Подобным образом отзывался о «новых временах» и Л. Толстой: «Теперь тоже крепостное право, — за деньги вы можете также давить людей, как и до освобождения крестьян»^{375}.

Но, может быть, новые, экономические формы крепостничества (буржуазные), несмотря на все издержки, дали толчок развитию хозяйств? Отвечая на этот вопрос еще в конце XIX в., А. Энгельгардт отмечал: «Старая помещичья система после «Положения» заменилась кулаческой, но эта система может существовать только временно, прочности не имеет… С каждым годом все более и более закрывается хозяйство, скот уничтожается, и земли сдаются в краткосрочную аренду, на выпашку… Пало помещичье хозяйство, не явилось и фермерства, а просто-напросто происходит беспутное расхищение — леса вырубаются, земли выпахиваются, каждый выхватывает, что можно, и бежит»^{376}. «По всей территории ведется неправильное хищническое хозяйство»^{377}.

Даже урожайные годы приносили деревне не облегчение, а лишь новое разорение. «В то время как в позапрошлом году (зиму 1885/86 гг.) журналы толковали о перепроизводстве и ныли о дешевизне хлеба, у нас крестьяне просто голодали… Таких голодных, с таким особенным выражением лица, я давно уже не видел», — писал А. Энгельгардт^{378}. В то же самое время степные хозяйства задыхались от перепроизводства: «Хлеба на станциях и пристанях скапливалось столько, что его некуда было девать, и его хранили под открытым небом, на голой земле. Миллионы пудов хлеба гибли таким образом»^{379}. Пользуясь этим, в урожайные годы скупщики опускали цены покупки зерна ниже себестоимости. По данным С. Короленко, продажные цены в урожайном 1888 г. были в 2–3 раза ниже себестоимости.

Цены в урожайном 1888 г. на юге России на основные зерновые в руб. за пуд^{380}

(Цена продажи … Себестоимость)

Ячмень … 8 … 25–30

Рожь … 10 … 35–40

Пшеница … 15–20 … 40–50

По мнению С. Короленко, «Только полное отсутствие оборотных средств у сельского населения вынуждает его ежегодно продавать хлеб в таком количестве… при таких ничтожных ценах. То же положение складывалось и у хлебных торговцев поставлявших хлеб на экспорт, дорогие кредитные деньги приводили к тому, что 50% хлеба вывозилось в течение осени, по бросовым ценам за границу, перекупщики не имели собственных оборотных средств, а кредитные были слишком дороги…»^{381}

«Подобные цены на хлеб явление обычное, — писал С. Короленко в 1903 г., — Теперь положение еще больше ухудшилось… Крестьяне продают не только семенное зерно, но и зерно, идущее на свое пропитание. При этом на бирже в портовых городах хлеб продавался в 3–4 раза дороже»^{382}. В то же время, отмечали Биржевые ведомости в 1903 г., «Хлебные залежи на юго-западных жел. дорогах в настоящее время достигли 12 000 вагонов… Все пакгаузы и, вообще, помещения для склада грузов переполнены хлебом… если запасы вырастут до 20 000 вагонов, то придется закрыть некоторые станции»^{383}. «В общем, — констатировал С. Короленко, — вся наша хлебная торговля представляет из себя самую беззастенчивую стачку немногих покупателей против массы продавцов и вся эта операция является наглым грабежом продавцов хлеба среди бела дня, впрочем, на законном основании. Таким варварским способом скупается свыше 75% всего поступающего на рынок хлеба»^{384}.

Характеризуя возникший после отмены крепостного права тип новых купцов — Колупаевых, М. Салтыков-Щедрин замечал: «Приурочиваемое каким-то образом к обычаям культурного человека свойство пользоваться трудом мужика, не пытаясь обсчитать его, должно предполагаться равносильным ниспровержению основ. А у нас, к несчастию, именно этот взгляд и пользуется авторитетом, так что всякий протест против обсчитывания приравнивается к социализму. И что все удивительнее, благодаря Колупаевым и споспешествующим им покровителям, сам мужик почти убежден, что только вредный и преисполненный превратных толкований человек может не обсчитать его. Поистине это самая ужаснейшая из всех пропаганд… она держит народ в невежестве и убивает в нем чувство самой простой справедливости к самому себе…»^{385}

30-летний юбилей «Великого освобождения» Российское государство встречало полным разорением «освобожденных». «К 90-м годам <…>, — отмечает М. Покровский, — этот результат и обнаружился со всею ясностью^{386}. Наиболее наглядным свидетельством этого факта стал голод 1891 г.Этот голод, по словам М. Покровского, «перед всеми обнаружил то, что раньше замечали только профессиональные ученые <…>, он показал, что крестьянство разорено…»^{387}

Вот только один из наглядных итогов последнего 30-летия: «В условиях быстрой капитализации самыми ценными угодьями являются леса. Промышленники покупали у помещиков огромные лесные массивы и полностью вырубали их», так же поступали крестьяне пытавшиеся компенсировать сокращение подушевого пахотного клина. «Из-за сведения лесов выполнявших климаторегулирующие функции, участились и стали более жесткими засухи в центральных областях России». Следствием стала катастрофическая засуха 1891 г. приведшая к страшному голоду. Исследования, проведенные по заказу правительства В. Докучаевым, показали, что основной причиной уменьшения экономической стабильности является экологическая деградация ландшафта^[35].^{388}.

«Деревня является в большинстве случаев, — отмечал С. Булгаков в 1900 г., — болотом пауперизма, причем чем далее, тем становится хуже. Относительное благосостояние, выработанное в условиях крепостного быта, постепенно утрачивается под давлением непосильной борьбы и растущего перенаселения, которое не имеет еще достаточного отлива. На этой почве вырастают все ядовитые злаки, какие свойственны перенаселению: кулачество, голодные аренды и пр. Голодовки не только не исчезают, но как будто даже усиливаются…»^{389}. Сборник 1900 г. «Россия ее настоящее и прошедшее» свидетельствовал: «Положение крестьянского населения во многих местностях значительно ухудшилось», в подтверждение приводились данные Н. Брежскаго, согласно которым к 1895 г. по сравнению с 1871–1875 гг. при снижении окладных сборов с сельских обывателей на ~ 30%, недоимки увеличились с 22% до 95%, «несмотря на строгие меры, принимаемые для взымания податей»^{390}. В 1896 г. поземельный налог был снижен в 2 раза, а с 1899 г. правительство было вынуждено внести дополнительные изменения в порядок взимания окладных сборов, чтобы не доводить крестьян до разорения. В 1903 г. была отменена круговая порука по уплате окладных сборов, которая угрожала разорением уже целым деревням^[36].

Комплексную оценку состояния сельской России сделала «Комиссия об оскудении центра 1901–1903 гг.». Ее общее заключение свидетельствовало «о крайне неудовлетворительном состоянии земледельческого промысла в большинстве земледельческих районов, обнимающих весь центр, весь восток и даже часть юга и… даже об упадке благосостояния в этой обширной области»^{391}. Причина разорения крестьянства, по мнению А. Кауфмана, крылась в том, что: «государство, вытягивавшее все соки из деревни, <…> находило деньги на все что угодно: на войско, и флот, и на железные дороги, и на разные воспособления дворянам и дворянству, — но не находило денег, когда они были нужны для крестьян»^{392}.

О результатах работы другой комиссии, «Особого совещания о нуждах сельскохозяйственной промышленности», С. Витте писал следующее: «…Из материалов этого сельскохозяйственного совещания всякий исследователь увидит, что в умах всех деятелей провинции того времени, т.е. 1903–1904 гг. бродила мысль о необходимости для предотвращения бедствий революции сделать некоторые реформы…»^{393} В препроводительной записке к журналам «Особого совещания» С. Витте сообщал царю, что сложившийся порядок держится только на долготерпении крестьянства и оно слишком долго подвергается перенапряжению^{394}.

С этими выводами соглашался и П. Столыпин. В отчете о волнениях в Саратовской губернии он утверждал, что «все крестьянские беспорядки, агитация среди крестьян и самовольные захваты возможны только на почве земельного неустройства и крайнего обеднения сельского люда. Грубое насилие наблюдается там, где крестьянин не может выбиться из нищеты»^{395}. Описывая состояние, к которому пришла Россия к началу XX века, известный экономист славянофил С. Шарапов отмечал: «Едва ли в сорок лет успели мы расточить накопленное дедами, да и то после бешеной оргии. Теперь мы действительно обеднели, мы убили, закабалили труд, а главное, мы беспощадно опустошили землю хищническим хозяйством»^{396}. Что дальше? — отвечая на этот вопрос, С. Шарапов писал: «В будущем не видно ничего, кроме взрыва стихийной ненависти, которая накопляется все больше и больше»^{397}.

Свои выводы С. Шарапов подкреплял следующими рассуждениями:

«Какую силу может возыметь социальное движение у нас в России, где, словно нарочно, все условия соединились в самой счастливой комбинации, чтобы дать торжество учению ненависти и разрушения. Сопоставьте только.

Население разорено. Класс обездоленных, спивающихся голодающих, мерзнущих, обираемых и всякими способами угнетаемых — да ведь это же чуть ли не все наше многомиллионное крестьянство.

Правительство представляет собой образец отсутствия инициативы и бесплодия, и не по личному составу даже, а по тому бюрократическому болоту, в котором господа правящие безнадежно барахтаются и вязнут, в котором гибнет всякое достоинство, ум, честь и талант.

Высшие классы — образованное общество — на редкость неспособны у нас к живому делу, тунеядцы, невежественны и духовно ничтожны.

Церковь в лице духовенства давно уже омертвела, сложила с себя всякое духовное водительство, утратила всякую нравственную власть…

И поистине, не успехам социальной доктрины надо удивляться, а тому, как еще слаба она, как крепко держится русский народ за свои верования, как стойко переносит свои истинно каторжные условия.

Прибавьте сюда еще, что наша молодежь развращена тупоумнейшей школой, озлоблена мертвичиной, формализмом и нуждой, и совершенно не способна к научной критике, ни к самостоятельности мышления, но зато воспламенима, как порох…

И еще прибавьте для полноты картины, что сил, способных не то, чтобы остановить, а даже оказать серьезное противодействие политической заразе, почти вовсе нет»^{398}.

Русский бунт

Оттуда, из этих низов, выходят погромы и аграрные пожары… Туда надо идти, чтобы иметь право пророчествовать о будущем русской революции.

П. Милюков^{399}

Как относились крестьяне к своему положению? Этим вопросом задавался еще М. Салтыков-Щедрин в 1880-м г., словами героя одной из своих книг — немецкого мальчика в штанах, обращенных к русскому без штанов: «Вот уже двадцать лет, как вы хвастаетесь, что идете исполинскими шагами вперед, а некоторые из вас даже и о каком-то «новом слове» поговаривают — и что же оказывается? — что вы беднее, нежели когда-нибудь, что сквернословие более, нежели когда-либо, регулирует ваши отношения к правящим классам, что Колупаевы держат в плену ваши души, что никто не доверяет вашей солидности, никто не рассчитывает ни на вашу дружбу, ни на вашу неприязнь…»

Мальчик без штанов отвечал: «С Колупаевыми мы сочтемся». «Надоело нам. С души прет, когда-нибудь перестать надо. Только как с этим быть? Коли ему сдачи дать, так тебя же засудят, а ему, ругателю, ничего…

Мальчик в штанах: Ах, как мне вас жаль, как мне вас жаль!

Мальчик без штанов: Чего нас жалеть! Сами себя не жалеем — стало быть, так и надо!»^{400}

В те же годы А. Энгельгардт отмечал: «Все исследования, как известно, приводят к тому, что крестьянские наделы слишком малы и обременены слишком большими налогами. Огромные недоимки, частые голодовки, быстрое увеличение числа безземельных, которые, бросив землю, уничтож(ают) хозяйство <…> ясно доказывают, что дело не совсем ладно… Вопрос видимо назревает»^{401}. Первые признаки созревания появятся 20 лет спустя в 1898 г., когда, по сообщению циркуляра министерства внутренних дел, целые деревни начнут совершать «вооруженные нападения на экономии и усадьбы землевладельцев»^{402}.

С 1901 г. крестьянские выступления начнут приобретать массовый характер. Реакцией правительства стало создание специального сельскохозяйственного совещания, которое на практике не сделало ничего. С этого времени, отмечал М. Вебер: «Все острее осознаваемая классовая враждебность крестьян, страх перед ними проходят красной нитью через дебаты во многих земствах»^{403}. Из самых разных губерний поступают сообщения об обструкции налогам со стороны крестьян»^{404}. «В июне (1905 г.) участились сообщения, что крестьяне прекращают работу на поместных землях, что помещики требуют в помощь армию, что идут аресты. Но сопротивление крестьян сломить не удается»^{405}.

В результате, как отмечал С. Витте, «когда началась революция (1905 г.), то само правительство по крестьянскому вопросу уже хотело пойти дальше того, что проектировало сельскохозяйственное совещание. Но этого уже оказалось мало. Несытое существо можно успокоить, давая ему пищу вовремя, но озверевшего от голода одной порцией пищи уже не успокоишь. Он хочет отомстить тем, кого правильно или неправильно, но считает своими мучителями. Все революции происходят оттого, что правительства вовремя не удовлетворяют назревшие народные потребности. Они происходят оттого, что правительства остаются глухими к народным нуждам. Правительства могут игнорировать средства, которые предлагают для удовлетворения этих потребностей, но не могут безнаказанно не обращать внимания и издеваться над этими потребностями. Между тем мы десятки лет все высокопарно манифестовали: “Наша главная забота — это народные нужды, все наши помыслы стремятся, чтобы осчастливить крестьянство” — и проч. и проч. Все это были и до сего времени представляют одни слова»^{406}.

Народ «для этих близоруких деятелей вдруг только в сентябре 1905 г. появился во всей своей стихийной силе, — продолжал С. Витте. — Сила (его) основана и на численности и на малокультурности, а в особенности на том, что ему терять нечего. Он, как только подошел к пирогу, начал реветь, как зверь, который не остановится, чтобы проглотить все, что не его породы…»^{407}

Главным требованием крестьян был раздел помещичьих земель. Претензии крестьян на землю находились в полном соответствии с их традиционными представлениями о «естественно-трудовом праве». Согласно этим представлениям, отмечали еще А. Герцен и Н. Чернышевский, право на землю, «представляло собой право на труд или право на существование»^{408}. Это был совершенно особый вид права, указывали все, кто сталкивался с ним, от К. Кавелина до К. Победоносцева, совершенно неизвестный «римскому праву»^{409}. Крестьяне считали захват помещичьих земель полностью законным, находящимся в рамках их традиционного права. «Стоит этим крестьянам увидеть, что землю продают отдельно, что ее сдают внаем и обрабатывают без них, как они начинают бунтовать все разом, крича, что у них отбирают их добро», — подтверждал А. де Кюстин еще в 1839 г.

Требования русских крестьян имели еще одну отличительную особенность, прямо противоположную общепринятым на Западе идеям индивидуализма: русские крестьяне добивались земли не для себя лично, а только через общину. М. Бакунин еще в 1873 г. обращал внимание на эту особенность: «В русском народе существуют в самых широких размерах те два первых элемента, на которые мы можем указать как на необходимые условия социальной революции… Первая и главная черта — это всенародное убеждение, что земля принадлежит народу… Вторая, столь же крупная черта, что право на пользование ею принадлежит не лицу, а целой общине…»^{410}. М. Вебер в свою очередь отмечал, что «в сознании крестьян до сих пор сохранился своего рода “сельский коммунизм”, т.е. такой правовой порядок, согласно которому земля принадлежит совместно всей деревне»^{411}. «Коммунистический характер крестьянского движения проявляется все яснее, поскольку он, — пояснял в 1905 г. М. Вебер, — коренится в характере аграрного строя… Со своей стороны власть делала все возможное, в течение столетий и в последнее время, чтобы еще больше укрепить коммунистические настроения. Представление, что земельная собственность подлежит суверенному распоряжению государственной власти <…> было глубоко укоренено еще в московском государстве…»^{412}

Разгоравшийся «Русский бунт» был подавлен карательными мерами армией и казаками. Пример подавления приводил С. Витте: «Князь И. Оболенский, харьковский губернатор, лихо выдрал крестьян вверенной его попечению губернии. Тогда был лозунг: “Нужно драть, и все успокоится”, как впоследствии явился лозунг: “Нужно расстреливать, и все успокоится”. Одно из главных обвинений, до сих пор мне предъявляемых, это то, что я, будучи председателем совета, после 17 октября мало расстреливал и другим мешал этим заниматься. “Витте смутился, даже перепугался, мало расстреливал, вешал; кто не умеет проливать кровь, не должен занимать такие высокие посты”»^{413}.

Но силовое подавление революции не решало проблемы продолжающегося разорения села, для предотвращения новой революции необходимы были реформы. О их необходимости и формах говорили уже давно. Например, Министр императорского двора И. Воронцов-Дашков писал еще Александру III: «Вот до чего дошла большая житница Европы. Оскудела она, бедная… Можно ли безнаказанно в течение столетия вкривь и вкось вспахивать землю, выжимая из нее все соки и ничего ей не возвращая; а это делается на всей надельной русской земле… Это будет продолжаться, пока не введется подворный земельный надел… не подлежащий отчуждению. Земля увидит, наконец, хозяина, благосостояние которого связано с ее обогащением…»^{414} А. Энгельгардт в 1881 г. отмечал: «Никакие технические улучшения не могут в настоящее время помочь нашему хозяйству. Заводите, какие угодно сельскохозяйственные школы, выписывайте какой угодно иностранный скот, какие угодно машины, ничто не поможет, потому что нет фундамента. По крайней мере, я, как хозяин, не вижу никакой возможности поднять наше хозяйство, пока земли не перейдут в руки земледельцев»^{415}. В том же году Ф. Достоевский напишет, что развитие и успокоение крестьянства начнется только тогда, когда решится вопрос о «единичном, частном землевладении»^{416}.

Земельная реформа, по мнению министра земледелия А. Кривошеина, отставала почти на полстолетия: «Трагедия России в том, что к землеустройству не приступили сразу после освобождения. Русская революция потому и приняла анархический характер, что крестьяне жили земельным укладом царя Берендея. Если Западная Европа, треща и разваливаясь, еще обошлась без большевизма (и обойдется), то потому, что земельный быт французского, немецкого, английского, итальянского фермера давно устроен»^{417}. Реформы П. Столыпина были направлены на решение именно этой проблемы.

Свое видение решения крестьянского вопроса П. Столыпин изложил в докладе Николаю II в 1904 г.: «В настоящее время более сильный крестьянин превращается обыкновенно в кулака, эксплуататора своих однообщинников, по образному выражению — мироеда. Вот единственный почти выход крестьянину из бедности и темноты, видная, по сельским воззрениям, мужицкая карьера». И предлагал: «Если бы дать другой выход энергии, инициативе лучших сил деревни <…>, то наряду с общиной, где она жизненна, появился бы самостоятельный, зажиточный поселянин, устойчивый представитель земли»^{418}.

Однако никакие доводы не действовали. Крестьянская реформа будет вызвана к жизни только революцией 1905 г., когда напуганное правительство будет вынуждено пойти на целый ряд мер направленных на оздоровление ситуации в деревне. Эти меры касались, прежде всего, отмены выкупных платежей, списания части недоимок, оказания государственной поддержки крестьянству. Но главной была непосредственно сама земельная реформа, оценивая необходимость которой П. Столыпин заявлял: «Настолько нужен для переустройства нашего царства, переустройства его на крепких монархических устоях, крепкий личный собственник, насколько он является преградой для развития революционного движения, видно из трудов последнего съезда социалистов-революционеров, бывшего в Лондоне в сентябре настоящего (1908) года: «Правительство, подавив попытку открытого восстания и захвата земель в деревне, поставило себе целью распылить крестьянство усиленным насаждением личной частной собственности или хуторским хозяйством. Всякий успех правительства в этом направлении наносит серьезный ущерб делу революции…»^{419}

Однако далеко не все оценивали столыпинскую реформу так однозначно, например, по мнению М. Вебера (1905 г.), «Появление множества новых земельных собственников-крестьян само по себе не решит аграрную проблему. Более того, если это будет единственная мера, то это лишь замелит”технический прогресс”»^{420}. В свою очередь видный экономист того времени А. Чупров утверждал, что экономическая революция, начатая Столыпиным в 1906 г., через 10 лет неизбежно приведет к революции социальной; и что «мысль о распространении отрубной (хуторской) собственности на пространстве обширной страны представляет собой чистейшую утопию, включение которой в практическую программу неотложных реформ может быть объяснено только малым знанием дела»^{421}.

Главная проблема реформ заключалась в малоземелье и недостатке капитала. По этой причине, став хуторянами, большинство столыпинских фермеров просто не могло организовать эффективного рыночного хозяйства. Средняя площадь укрепленной, в рамках реформы, на одно хозяйство в личную собственность земли по Европейской России к концу 1913 г. составила всего 7 десятин^{422}. Притом, что для более-менее сносного существования хозяйству, расположенному, например, в центрально-черноземном районе, требовалось не менее 10 десятин^{423}. Оптимальным же, по мнению В. Постникова, с точки зрения использования техники, являлся крестьянский двор средним размером 60 десятин, по примеру хозяйств немецких колонистов^{424}.

О наличии капитала свидетельствует пример 60,9% тамбовских хуторов и отрубов, где по данным на 1912 г. имелось всего по одной лошади, а 3% были вовсе безлошадными… Именно по этим причинам «крестьяне, отделившие от общины, — констатирует В. Безгин, — не стали классом “крепких собственников” и не могли обеспечить устойчивый прогресс сельского хозяйства»^{425}. Эту данность признавал и сам В. Гурко — один из вдохновителей аграрной реформы: «Для меня было очевидно, что сразу перейти от общинного владения к хуторскому крестьяне не были в состоянии за отсутствием ряда других необходимых условий…»^{426}.

Реальным результатом столыпинских реформ стало перераспределение земли в пользу «сильных» и как следствие резкая социальная поляризация крестьянства, а так же высвобождение из общин более 15 миллионов «лишних рук», не могущих найти себе применения. С. Витте в этой связи, критикуя программу П. Столыпина, буквально пророчествовал: «Не подлежит… сомнению, что на почве землевладения, так тесно связанного с жизнью всего нашего крестьянства, т.е., в сущности, России, ибо Россия есть страна преимущественно крестьянская, и будут разыгрываться дальнейшие революционные пертурбации в империи, особливо при том направлении крестьянского вопроса, которое ему хотят дать в последние столыпинские годы…»^{427}.

Эти пророчества начнут сбываться со свершением либерально-буржуазной революции февраля 1917 г. Уже в мае 1917 г. обреченный фатализм слышался в словах Верховного главнокомандующего русской армии генерала М. Алексеева: «Россия кончит прахом, оглянется, встанет на все свои четыре медвежьи лапы и пойдет ломать… Вот тогда мы узнаем ее, поймем, какого зверя держали в клетке. Все полетит, все будет разрушено, все самое дорогое и ценное признается вздором и тряпками…»^{428}

По данным советских источников, в первый же месяц после либерально-буржуазной революции число крестьянских выступлений составило 20% по сравнению со всем 1916 г. За апрель их число выросло в 7,5 раз. Военные отказались участвовать в усмирении, а милиция даже способствовала выступлениям крестьян. К концу апреля крестьянские волнения охватили 42 из 49 губерний европейской части России^{429}. «Подобный вывод делает и большая часть эмигрантской исторической литературы», — отмечает С. Мельгунов. Он приводит «свидетельство одного из тех, кому пришлось играть роль “миротворца” в деревне в то время, — эсера Климушкина». Канун большевицкого переворота, по характеристике последнего, был периодом «погромного хаоса»^{430}. Другой известный эмигрант В. Шульгин вспоминал о народной стихии, высвобожденной февральской революцией, как о «взбунтовавшемся море…»^{431}

О том же разрастании хаоса говорили и документы Временного правительства. Так, управляющий Министерством внутренних дел И. Церетели в одном из циркуляров констатировал: «Захваты, запашки чужих полей, снятие рабочих и предъявление непосильных для сельских хозяев экономических требований; племенной скот уничтожается, инвентарь расхищается; культурные хозяйства погибают… Одновременно частные хозяйства оставляют поля незасеянными, а посевы и сенокосы неубранными». Министр приходил к выводу, что создавшиеся условия «грозят неисчислимыми бедствиями армии, стране и существованию самого государства»^{432}.

Временное правительство оказалось неспособным ни осуществить, ни даже предложить какую-либо внятную аграрную реформу или программу. Его половинчатые и противоречивые решения и действия лишь подливали масла в огонь. И «деревня, прекратившая внесение податей и арендной платы, насыщенная бумажными деньгами и не получавшая за них никакого товарного эквивалента, задерживала подвоз хлеба. Агитация и воззвания не действовали, приходилось местами применять силу», — отмечал генерал А. Деникин^{433}.

Хлебную монополию Временное правительство ввело еще 29 марта: весь излишек запаса хлеба после исключения норм на продовольствие, на обсеменение и на корм скота поступал государству. Но введение монополии не помогло. Об этом свидетельствовала динамика хлебозаготовок: если кампания 1916 г. (1 августа 1916-го — 1 июля 1917 г.) дала 39,7%, то июль 1917 г. — 74%, а август — 60–90% невыполнения продовольственных заготовок^{434}. Крестьяне отказывались отдавать хлеб, и на его сбор стали отправлять войска, которые получали самые жесткие инструкции. В то же время в самой деревне (!) по словам С. Мельгунова, в начале осени (!!) пошли «голодные бунты», «когда население за полным истощением своих запасов хлеба переходит к потреблению «суррогатов», начинает расхищать общественные магазины и т.д.»^{435}

28 июня постановлением Временного правительства о ликвидации землеустроительных комиссий, была прекращена столыпинская реформа. Это постановление лишь констатировало уже свершившийся факт: в ходе «черного передела» община восстановила статус-кво, вернув обратно вчерашних «беглецов»^{436}. «К октябрю 1917 г. в деревнях земля давно была взята и поделена. Догорали помещичьи усадьбы и экономии, дорезали племенной скот и доламывали инвентарь. Иронией поэтому звучали слова правительственной декларации, — отмечал А. Деникин, — возлагавшей на земельные комитеты упорядочение земельных отношений и передавшей им земли «в порядке, имеющем быть установленным законом и без нарушения существующих норм землевладения»^{437}.

Однако земля была лишь первой целью крестьянского бунта, второй была — «Воля»! Ее определение дал в «Живом трупе» Л. Толстой: «свобода» — это нечто имеющее пределы, установленные законом; воля не имеет пределов…»^{438} Н. Бердяев в этой связи отмечал, что: «в стихии русской революции действуют такие же старые, реакционные силы, в ней шевелится древний хаос, лежавший под тонкими пластами русской цивилизации…»^{439} По мнению религиозного философа С. Франка: «Русская революция по своему основному, подземному социальному существу есть восстание крестьянства, победоносная и до конца осуществленная всероссийская пугачевщина начала XX века»^{440}. По словам известного публициста М. Гаккебуш-Торелова в 1917 г. «мужик снял маску… “Богоносец”^[37] выявил свои политические идеалы: он не признает никакой власти, не желает платить податей и не согласен давать рекрутов. Остальное его не касается»^{441}.

А. Грациози назвал этот первый — либерально-буржуазный этап русской революции, начавшийся с февраля 1917 г., «плебейской» революцией: «Когда государство вступило в последнюю стадию своего распада, крестьяне тут же взяли инициативу в собственные руки. Программа их была проста: минимальный гнет со стороны государства и минимальное его присутствие в деревне, мир и земля, черный передел о котором грезили поколения крестьян… Они почти совершенно перестали платить налоги и сдавать поставки государственным уполномоченным. Все больше молодых людей не являлись на призывные пункты, многие солдаты стали дезертировать. Сверх того, за несколько месяцев крестьяне разрушили еще остававшиеся помещичьи имения, уничтожали владения буржуазии, а также большинство ферм, созданных в ходе столыпинских реформ»^{442}.

Однако помимо инстинктивных требований «земли и воли», пугачевщины русский бунт двигался, и еще нечто большим, что придавало ему силу и моральное оправдание. Это большее заключалось в той неутоленной жажде правды, о которой писал ф. Достоевский: «Ищет народ правды и выхода к ней беспрерывно и все не находит… С самого освобождения от крепостной зависимости явилась в народе потребность и жажда чего-то нового, уже не прежнего, жажда правды, но уже полной правды, полного гражданского воскрешения своего…»^{443} Однако жажду эту утолить высшие классы и сословия не спешили…

Не случайным в этой связи, было мнение лидера крупнейшей партии России того времени — крестьянской партии эсеров, В. Чернова, по словам которого, «Атмосфера революции была создана не столько пониманием материальных и экономических классовых интересов, сколько иррациональным ощущением, что дальше так жить нельзя. Революция казалась массам карающей рукой беспристрастного языческого божества мести и справедливости, метнувшей гром и молнию в головы земных врагов человечества; теперь это божество поведет униженных и оскорбленных в рай, а угнетателей и насильников отправит в геенну огненную»^{444}.^[38].

БУМАЖНЫЙ РУБЛЬ

Рынок является следствием по отношению к капиталистическому хозяйству, но капитал является его причиной. Без накопления капитала все дальнейшее, если брать процесс изнутри, оказывается загадкой.

М. Покровский^{445}

Мы рассмотрели состояние двух факторов, определяющих производительность сельскохозяйственного производства, — землю и труд. Настало время перейти к третьему — капиталу. Но сначала нам нужно ответить на вопрос — откуда вообще на Руси взялся капитал, необходимый для перехода к капитализму?

Хлебные цены

Для любой реформы решающее значение имеет, в какой мере крестьяне будут располагать «капиталом».

М. Вебер^{446}

Чудо русского капитализма, утверждал М. Покровский, брало свое начало в росте цен на хлеб: «Накопление туземного капитала в России прямо пропорционально хлебным ценам … великий чародей новейшей русской истории — хлебные цены — делали свое: поднимались они — раздувалась и мошна русского капитализма»^{447}. Чудо началось в 1836–1838 гг., когда за три года стоимость русского хлебного вывоза выросла в 2 с лишним раза, при этом цены на пшеницу выросли в среднем в 1,5 раза^{448}. Но настоящую революцию на хлебном рынке произвела отмена хлебных пошлин в Англии, а затем в Голландии, Бельгии, Франции и других странах, а так же знаменитый неурожай в Западной Европе 1846–1847 гг.^{449} В результате вывоз хлеба из России всего за три года увеличился почти в 3 раза (с 33 млн. пудов до 96 млн. в 1847 г.)^{450}. «Быстро вздувшийся в конце 40-х годов спрос на хлеб за границей произвел настоящий ураган на внутреннем хлебном рынке. Потрясение испытал даже такой национальный хлеб, как рожь^[39], в один год с 1846 по 1847 гг. поднявшаяся в Тамбове (мы [Покровский] нарочно выбрали этот медвежий угол) в два с половиною раза… и лишь постепенно дошедшая снова до нормального уровня»^{451}.

Рост экспорта оказал влияние на весь хлебный рынок России. И это притом, что доля товарного хлеба в России в 1840-х гг., по Кеппену, составляла не многим более 5% общего сбора хлебов^{452}. Мало того, отмечал С. Булгаков, «…уровень цен отражается на всем состоянии хозяйства, даже на фоне натурального потребления крестьянина. Понижение цен, если оно не сопровождается удешевлением элементов земледельческого капитала, ведет к общему понижению всего хозяйства…, тогда как повышение — к общему его поднятию»^{453}.

В начале 1850-х г. «Заграница продолжала революционизировать нашу хлебную торговлю, а за нею и наше сельское хозяйство. Русский хлебный вывоз рос со сказочной быстротой… И, как это было и в области цен, движение масс хлеба заграницу сдвигало с места еще больше массы внутри России…». За три года (1851–1853) обороты с хлебом увеличились в два с половиной раза^{454}. Революция в сельском хозяйстве, по словам М. Покровского, привела к революции и политической системы: «Крестьянская «свобода», была прямым ответом на высокие хлебные цены, установившиеся в Западной Европе с 40-х годов, а международный хлебный рынок уже тогда командовал более тесным и узким русским рынком»^{455}.

 Индекс цен на пшеницу в Мюнхене и Англии в % к 1847 г., и стоимость экспорта пшеницы из России, млн. руб.^{456} (со средним трендом экспортных цен)^[40]

Отмена крепостного права привела к взрывному росту хлебного экспорта, который поощряла полная отмена в 1865 г. вывозных пошлин на хлеб. Однако пора расцвета была недолгой. Причиной тому, по мнению М. Покровского, стал «случайно забредший на европейскую хлебную биржу чужестранец, янки, начал на этой бирже самодержавно царствовать, диктуя цены русскому помещику, как и прусскому юнкеру», «со второй половины 80-х годов и ржаные цены стали падать так же неудержимо, как раньше падали пшеничные: наступило “оскудение” всей земледельческой России»^{457}. Падение европейских цен зерно стало одной из причин того, что с конца 1880-х гг. Россия начала даже откатываться назад к реставрации крепостничества. Лишь с конца 1890 г. с повышением европейских цен на хлеб возобновился рост накопления капитала в России. 

Накопление местного капитала по М. Покровскому, стоимость вывоза, млн. руб. и цены на рожь на Берлинском рынке, марок за т.^{458}

И хотя объемы экспорта хлебов сохраняли свою сильную зависимость от европейских цен, вывоз зерна из России с начала XX века начал опережать рост цен и играть свою самостоятельную роль в накоплении российского капитала. Так, например, средняя цена пшеницы за 1908–1913 гг. по сравнению с 1899–1904 гг. выросла на ~30%, а экспорт в рублях на ~65%. Еще более впечатляющим был рост экспорта ячменя: за тот же период в 2,7 раза, в то время как цены на него — на те же 30%^{459}.

Помимо внешнего, с начала 1890-х гг., все большую роль в накоплении начинает играть внутренний рынок. Об этом наглядно свидетельствует следующая прогрессия: общее количество товарного хлеба с 1889–1890 гг. по 1912–1913 гг. выросло в 2,6 раза, при этом хлебный экспорт — в 1,7 раза, а внутреннее потребление — в 3,9 раза. Внутреннее потребление и экспорт «поменялись местами» с точки зрения значимости их в структуре железнодорожных перевозок. Если в 1889–1890 гг. три пятых хлебных грузов шло в вывозные пункты, а две пятых — во внутренние, то в 1912–1913 гг. картина изменилась зеркально^{460}. 

Доля экспорта в общем отправлении ж/д транспортом всех хлебных грузов, в %^{461}

«Растущие города и промышленность, с одной стороны, — отмечает П. Лященко, — требовали увеличения товарного зернового производства, с другой стороны — стали направлять его в новое русло. Рост товарности опережал рост самого производства»^{462}. По словам С. Булгакова, Россия в данном случае повторяла путь Пруссии, для которой «рынком первоначально явилась Англия, относительно которой Пруссия долгое время играет роль сельскохозяйственной колонии или аграрного округа. С течением времени такой рынок стал создаваться внутри страны с ростом неземледельческого и городского населения»^{463}.

Но экспорт хлебов продолжал сохранять свое жизненно важное значение: в среднем за 1903–1913 гг. доля экспорта всех хлебов от общей стоимости экспорта России составляла ~ 47%, достигая в урожайные годы, например, такие как 1909 г., почти 58%^{464}. Хлебный экспорт оставался одним из основных источников накопления капитала в России вплоть до начала Первой мировой войны.

Рост хлебных цен на европейском рынке дал толчок к переходу России на капиталистический, индустриальный путь развития. Однако, в отличие от Германии, низкопродуктивное сельское хозяйство не позволяло России накопить ту массу капитала, которая была необходима для свершения промышленной революции и становления капитализма…

Капитал

Многие убеждены, что Россия по своим естественным условиям — одна из самых богатых стран в мире, а между тем едва ли можно найти другое государство, где бы благосостояние было на такой низкой ступени, где бы меньше было капиталов в обращении и бедность была так равномерно распространена между всеми классами народа…

К. Кавелин^{465}

Главная проблема России, «весь аграрный вопрос», о котором писали практически все экономисты того времени, заключался, по словам одного из лидеров славянофилов С. Шарапова (1907 г.), «в том, что голыми руками нельзя вести современного хозяйства, а вы заставляете это делать и барина, и мужика. Чтобы иметь высокую земледельческую культуру, необходимо, чтобы на каждую единицу площади обращался значительный оборотный капитал. У нас его нет…»^{466} «Недостаток капитала, — вторил западник М. Вебер, — является одной из главных причин низкой продуктивности крупных хозяйств»^{467}. «Во мне укоренилось определенное убеждение, — писал министр финансов России С. Витте, — что при современном устройстве крестьянского быта машина, от которой ежегодно требуется все большая и большая работа, не будет в состоянии удовлетворить предъявляемые к ней требования, потому что не будет хватать топлива (капиталов)»^{468} «Деревня все более и более разоряется и постепенно нищает, и никакая агрономия ей не поможет, пока не будет упрочено ее финансовое положение», — отмечал в 1903 г. С. Короленко^{469}.

Наглядным примером здесь может являться объем вносимых искусственных удобрений: в России он с 1907 по 1913 гг. увеличился более чем в 2,5 раза. Тем не менее, Россия продолжала отставать по данному показателю от своих западноевропейских и североамериканских конкурентов в 5–10 раз^{470}. Как следствие, по словам С. Витте, «при недостатке капиталов и при слабом развитии промышленности <…> в нашем земледелии все еще господствует хищническая экстенсивная система…»^{471} А ведь кроме сельского хозяйства деньги были нужны еще и на развитие промышленности…

Нехватка капитала впервые наиболее остро дала себя знать после Крымской войны, поставившей Россию перед необходимостью либеральных реформ и полностью расстроившей государственные финансы. Указ Александра II 1859 г. гласил: «устройство наших главных банковских установлений <…> более не соответствует современным обстоятельствам и требует коренного преобразования»^{472}. В 1860 г. казенные банки были ликвидированы и вместо них был создан Государственный банк^[41].

Однако с самого начала радикальная либерализация финансовой сферы пошла неудачно: «Для ликвидации казенных банков были отвлечены из бюджета громадные суммы; кроме этого, ликвидация привела к уничтожению накануне крестьянской реформы системы поземельного кредита»^{473}. «Правительство, — пояснял современник событий М. Степанов, — отказалось от права распоряжаться <…> финансовым кредитом, и прекратило свое посредничество по взаимным <…> кредитным сделкам», что породило «у нас и всеобщий кризис, и всеобщий застой в делах, и всеобщее безденежье», повергло «в летаргию тот внутренний государственный кредит, который Россия создавала себе веками»^{474}.

Даже английский журнал Economist в 1863 г. откликнулся на преобразования в России недоуменной статьей: «Мы решительно не можем объяснить себе, по каким особенным причинам и соображениям русское правительство с необыкновенной быстротой и энергией разрушило свою превосходную и практичную государственноземельную кредитную систему, составлявшую прочный фундамент всей финансовой системы и обладавшую неоцененным свойством всегда регулировать количество менового средства в обращении по потребности в нем промышленности и торговли. Ликвидация этой государственной кредитной системы, как нельзя более соответствовавшей земледельческой стране, уже произвела расстройство в русском денежном обращении, поставила Россию на широкий, но скользкий наклонный путь займов и биржевых спекуляций»^{475}.

Министр финансов с 1862 г. М. Рейтерн сам признавал, что для пореформенной России было характерно «безденежье». Он объяснял его тем, что «ежегодное образование капиталов уменьшилось: неизбежные убытки помещичьего класса от крестьянской реформы, смуты в 9 западных губерниях и Царстве Польском, торговый и промышленный кризисы, огромные потери капиталов от неуспешности акционерных предприятий — все это не смогло не сказаться на сбережениях достаточных классов. Наоборот потребности возросли: железные дороги, пароходство, горные и сахарные заводы, действующие прежде крепостным трудом, а ныне наемным, потребовали и продолжают поглощать огромные капиталы <…>, а правительство тоже увеличивает свои расходы. Ко всему этому присоединилась еще эмиграция капиталов из России»^{476}. «Золото из России ушло, приплачивать иностранцам стали мы, а потому залезли в долги и обесценили наши бумажки», — подводил итог С. Шарапов^{477}.

Кроме этого, дополнял М. Рейтерн: «в течение многих лет как правительство, так и высшие классы жили сверх средств: расходовали более своего дохода… Между 1831 и 1865 гг. правительство израсходовало сверх своего дохода 1600 млн. руб., в то же время помещикам роздано в ссуду не менее 400 млн. руб., не считая сумм, которые они позаимствовали у частных лиц»^{478}. В совокупности этот долг превышал доходы пореформенного государственного бюджета за 6 лет^{479}! При этом государство и помещики кредитовались в основном за счет капиталов, которые передавались в Заемный банк с депозитов Коммерческого банка, созданного для развития промышленности и торговли! Таким образом, по словам И. Кауфмана, система екатерининских банков, усовершенствованная Канкриным, привела к тому, что «закрепощен был в пользу казны и помещиков не только труд, но и капитал». Великое Освобождение началось именно с поспешного раскрепощения капитала, отягощенного огромной его нехваткой…

Реформы правительства подверглись сокрушительной критике со стороны славянофилов. Наибольшую популярность среди них приобрел С. Шарапов, который так описывал результаты реформ: «Накануне освобождения крестьян, когда предстояла вопиющая необходимость обновить нашу старую финансовую систему, оживить и расширить кредит, удвоить или утроить количество денежных знаков соответственно ожидаемому увеличению сделок и потребности в деньгах при вольнонаемном труде, пришла группа “молодых финансистов”… в качестве дельфийских оракулов и главных инициаторов реформ во главе, захватила руководство российскими финансами, в несколько лет изломала и исковеркала все и, после тридцатилетнего владычества сдала Россию в том ужасном виде, в котором она теперь находится»^{480}.

После отмены крепостного права, указывал С. Шарапов, «выкупные свидетельства заменили собой те бумажки, которые было необходимо выпустить ради удержания на надлежащей норме денежного обращения после 1861 г., вместо этого: осталась земля и на ней барин и мужик с голыми руками, с обесцененным трудом, без оборотных средств, а кругом них, словно вампиры, денежные спекулянты, для которых 8% в виде купонов было мало, ибо около изнемогавших в агонии землевладельцев и земледельцев можно было погреть руки, можно было заработать не 8, а сто на сто. И зарабатывали! Этот мартиролог изложен не газетными репортерами, а правительственной комиссией по исследованию упадка сельского хозяйства, работавшей еще в 1873 г.»^{481}.

В результате реформы, продолжал С. Шарапов, оказалось «Четыре миллиарда бесполезного долга, в том числе около половины на золото. Огромные бюджетные назначения на уплату процентов. Широко развитая за наш счет германская железная промышленность и машиностроение. Огромный ввоз иностранных товаров в Россию. Сеть железных дорог, обремененная неоплатным почти долгом иностранцам и не вырабатывающая процентов. Разорение поместного и земледельческого классов. Биржевая игра русскими фондами. Ограбление и истощение земли, и сведение лесов по нужде, ради сохранения. Уничтожение труда, торжество всякой наживы, спекуляции и хищничества. Понижение нравственного уровня. Отчаяние безысходности, бесплодие честности и высоких нравственных доблестей. Нигилизм. Анархисты… Вот что дало нам тридцатилетнее господство чужих финансовых доктрин»^{482}.

В противовес российскому опыту С. Шарапов приводил пример Америки: «Америка развилась только при помощи своих гринбеков… При помощи гринбеков Америка оплодотворила свой народный труд»^{483}. «Историю и обстоятельный анализ финансового положения Северной Америки читатель найдет в любопытнейшей книге А. Красильникова «Объяснение причин успеха Америки и неуспеха России в восстановлении металлического обращения»^{484}. Альтернативную правительственной теорию «бумажного рубля» разрабатывали в то время такие известные славянофилы, как Н. Данилевский, С. Шипов и В. Кокорев, Г. Бутми, В. Белинский, Н. Гиляровский в «Основах экономики», В. Фролов, такие популярные журналы, как «Гражданин» В. Мещерского, «Московские ведомости» М. Каткова и многие другие^{485}. Против золотого стандарта за бумажный рубль ратовал и известный генерал А. Нечволодов в своей книге «От разорения к достатку», вышедшей в 1906 г.

Идеи славянофилов сводились к развитию российской экономики за свой счет, а именно: внутренних накоплений от сельского хозяйства, что требовало гибкого курса рубля и целевой эмиссии необеспеченных «бумажных денег». Основные положения теории «бумажного рубля» опережали свое время почти на век, но в конце XIX в. в России стабилизации финансового рынка и цен на основе данной теории можно было достичь только диктаторскими мерами. Не случайно С. Шарапов, автор теории и одноименной книги «Бумажный рубль», был автором и другой, получившую широкую популярность в славянофильских кругах книги — «Диктатор».

Ответ на идеи и критику славянофилов наиболее четко прозвучал в «Лекциях…» министра финансов России С. Витте: «никакое правительственное распоряжении не в состоянии создать из ничего реальную экономическую ценность, и бумажные деньги, несмотря на принудительный курс, остаются лишь плохим суррогатом настоящих денег»^{486}. «При бумажно-денежной системе, — продолжал С. Витте, — должны иметь место постоянные и резкие колебания товарных цен… твердый коммерческий расчет, основанный на соображениях экономического и технического характера, становится здесь невозможен», «преимущество металлической системы перед бумажно-денежной заключается в ее эластичности, т.е. в способности ее естественным путем уравновешивать спрос и предложение денег в стране», «банковые билеты выпускаются банками в обращение по учетно-ссудным операциям, т.е. по сделкам срочным, обуславливающим своевременный возврат полученных сумм…, что обеспечивает равновесие между спросом и предложением банковских билетов»^{487}. «Прочная валюта в стране, ограждающая производителя от неожиданных колебаний, является, поэтому весьма существенным условием, обеспечивающим возможность правильной в стране капитализации»^{488}.

Переход к твердой национальной валюте станет главной задачей министерства финансов. Одновременно начнется постепенный отход от политики либерализма, которая проводилась со времен М. Рейтерна. Причина этого, по словам современного исследователя Т. Семенковой, заключалась в том, что: «экономическая реформа Рейтерна, направленная на развертывание в России рыночных отношений, привела к финансовым нарушениям и многим мошенничествам в экономике, и заставила министра финансов развернуть свою деятельность в сторону государственного регулирования и контроля». Сам М. Рейтерн писал о спекуляциях, «часто весьма бессовестных»^{489}.

Н. Некрасов в своей поэме «Современники» в 1875 г. описывал ту трансформацию, которая произошла с российским обществом после начала раскрепощения капитала и осуществления либеральных финансовых реформ:

Тернисты пути совершенства,

И Русь помешалась на том:

Нельзя ли земного блаженства

Достигнуть обратным путем?

Бредит Америкой Русь,

К ней тяготея сердечно…

Что ни попало — тащат,

«Наш идеал, — говорят, —

Заатлантический брат…

Правда! Но разница в том:

Бог его доллар — добытый трудом…

...

Нынче тоскует лишь тот,

Кто не украл миллион^{490}.

О наиболее известных спекуляциях упомянул и М. Салтыков-Щедрин: «Железнодорожными концессиями воспользовались немногие шустрые, которые украли и удрали в Петербург»^{491}.^[42] С конца 1880-х гг. государство будет вынуждено пойти на частичную национализацию железных дорог, доля государства в них увеличится с 23,5% в 1889 г. до 60,5% в 1900 г. В результате железные дороги не только перестали быть убыточными, но и начали приносить существенную прибыль^{492}. В 1912 г. казенные железные дороги давали 24% доходов государственного бюджета^{493}! Строительство новых железных дорог также стало вестись преимущественно государством, во избежание злоупотреблений.

В то же время начнут предприниматься меры, направленные на привлечение иностранных инвестиций, для чего с 1877 г. постепенно повышаются протекционистские тарифы и вводятся льготы для иностранных инвесторов. Однако одного протекционизма окажется недостаточно, и с 1884 г. параллельно начнет осуществляться подготовка к укреплению рубля за счет: ограничения Денежной базы; установления с 1890–1893 гг. твердого курса кредитного рубля по отношению к золотому; привлечения иностранных займов, которые использовались для формирования государственных резервов. Государство занимало за границей около 49 млн. руб. в год… из которых 33 млн. шли на приобретение золота и конвертируемой валюты, а оставшиеся 16 млн. использовались для строительства железных дорог и покрытия общих расходов правительства. Между 1885-м и 1897 г. российские государственные резервы выросли на 860 млн. руб. Из них почти половина (425 млн.) была получена за счет иностранных займов^{494}. 

Денежная база (к ЧНП) и уровень золотого покрытия кредитных билетов Российской империи, в %^{495}

Уровень золотого покрытия рубля в 1900 г. был почти в 2 раза выше норматива, принятого в Англии и Франции, и почти в 4 раза, чем в Германии^{496}. То есть Государственный банк держал непроизводительно более чем миллиардный запас золота для обеспечения сравнительно небольшого количества кредитных билетов, что увеличивало издержки обращения, в то время как в стране не хватало капиталов, — недоумевали исследователи^{497}. Но это была вполне осознанная жертва, пояснял С. Витте: «Россия не есть такая страна, в которой во всякое время можно найти деньги, это не Франция, не Англия, не Германия, где внутренний заем может дать сотни миллионов. Россия есть государство, в котором должен быть денежный запас для разных непредвиденных и неотложных потребностей»^{498}. И действительно, запасной золотой резерв спас экономику России во время русско-японской войны и Первой русской революции от банкротства.

Введенный в 1897 г. «золотой рубль», почти на 17 лет станет одной из самых «твердых» валют мира, а Россия — одним из крупнейших импортеров капитала в мире.

С яростной критикой золотого стандарта выступили славянофилы, которые утверждали, что укрепление рубля осуществляется исключительно в интересах международных финансовых спекулянтов.

В подтверждение своих обвинений они приводили слова А. Кауфмана: «богатство, принявшее форму золота и серебра <…>, может всего более сохраняться, всего менее бояться разрушительного влияния времени, всего менее ему подчиняться и, напротив, всего более над ним господствовать… Золотое и серебряное тело представляет, таким образом, наилучшую крепость, за стенами которой имущество чувствует себя всего безопаснее… Драгоценные металлы освобождают (их владельца) от прикрепленности к данному месту и повсюду дают ему свободу, пропорциональную их собственному количеству»^{499}.

Получение твердого, гарантированного золотом дохода в свою очередь отвечало и интересам землевладельцев, получавшим выкупные платежи и фиксированные выплаты по государственным облигациям.

При этом, отмечал Н. Рубакин, «все высшие государственные должности в империи, за немногими исключениями, заняты представителями земельного дворянства, земельной аристократией»^{500}.

Подозрения славянофилов подтверждал и тот факт, что по сумме процентных денег, выплачиваемых собственникам процентных бумаг, Россия занимала первое место в мире^{501}. 

Суммы процентных денег, выплачиваемых собственникам процентных бумаг, начало XX в., в млн. руб.^{502}

Если соотнести абсолютные выплаты с плотностью капитала, приходящегося на душу населения, то отрыв России даже от Франции вырастает в разы! Подобная рантьерская система вызывала справедливую реакцию славянофилов: «зло, угнетающее нашу народную жизнь и парализующее наш народный труд, — утверждал С. Шарапов, — состоит в том, что введенная у нас тридцать лет назад финансовая политика систематически заменяла деньги — орудие обращения, деньги — прежний капитал производства, государственными процентными бумагами, являющимися не чем иным, как свидетельствами на получение от государства некоторого постоянного содержания без всякого труда… Главное зло современных государств, процентные займы»^{503}.

В среде критиков введения золотого рубля ходили и туманные намеки на коварство Англии, где золотая монета вытеснила серебряную в 1816–1821 гг. Сторонники этой версии приводили слова Гладстоуна: «Англия среди народов является как бы главным кредитором, поэтому ей должно быть приятно получать от должников в уплату процентов и погашения металл, покупная сила которого увеличилась»^{504}. Поскольку Россия была должником, то усиление валюты должно было привести к фактическому увеличению ее расходов на погашение долга.

Защитники золотого стандарта отвечали, что его введение необходимо для развития отечественной промышленности, и приводили пример передовых стран того времени. В 1867 г. Парижская конференции признала золото единственной формой мировых денег. Золотой стандарт будет введен в Англии в 1821 г., в Германии — в 1871–1873 гг., Швеции, Норвегии и Дании — в 1873 г., во Франции, Бельгии, Швейцарии, Италии и Греции — в 1873–1879 гг., Голландии — в 1875 г., Австрии — в 1892 г., США — в 1873–1900 гг. Для России золотой стандарт имел особое значение, он должен был способствовать притоку иностранных инвестиций:

Наиболее наглядным примером здесь является история «экономического чуда» Англии — первой страны совершившей промышленную революцию и вставшей во главе мирового промышленного прогресса. В поисках истоков этого «чуда» внимание многих исследователей привлекает «финансовая система Англии». По их мнению, отмечает Ю. Менцин, именно создание этой, обладавшей поразительной гибкостью и надежностью, системы позволило английским банкам в течение многих десятилетий оперировать средствами, объем которых намного превышал реальные возможности национальной экономики, и, благодаря этому, предоставлять отечественным предпринимателям значительные кредиты под весьма умеренные проценты. В свою очередь, именно это щедрое кредитование производства сделало возможной его радикальную модернизацию, включая массовое внедрение дорогостоящих паровых машин»^{505}.

Преобразование финансовой системы Англии прошло под руководством Исаака Ньютона, назначенного в 1696 г. смотрителем Королевского монетного двора, и заключалось в изъятии у населения и безвозмездном обмене всех испорченных и фальшивых серебряных монет на новые высококачественные и полноценные^{506}. Таким образом, английская валюта приобрела необходимую твердость и надежность. Это позволило Англии успешно продолжить политику долгосрочных займов, в которую она втянулась почти сразу после победы «славной революции» 1688 г. К середине XVIII в. Англия стала обладательницей самого большого в Европе государственного долга^{507}.

«Современников величина этого долга просто ужасала»^{508}, однако кредиторы продолжали кредитовать Англию. По мнению Ю. Менцина, «Столь высокая степень доверия базировалась, во-первых, на стабильности политического режима Англии; во-вторых, на тех гарантиях по обслуживанию долга, которые брало на себя государство^{509}. «В результате, продавая свои облигации, Англия могла привлекать для развития национальной экономики свободные капиталы всей Европы, что, в конечном счете, и послужило финансовой основой промышленной революции. Естественно, при этом быстро рос государственный долг, однако еще быстрее росло могущество страны. Поэтому к концу XVIII в., когда экономические успехи Англии стали просто очевидными, даже самые отъявленные скептики начали признавать, что государственный долг является величайшим богатством страны, гарантом ее стабильности и величия»^{510}.

По стопам Англии во второй половине XIX в. пойдут Соединенные Штаты и к концу века станут крупнейшими должниками в мире. В начале XX в. одним из крупнейших должников в мире станет Россия. Для нее займы за рубежом обходились дешевле внутренних накоплений. Само введение золотого стандарта в России пришлось на время, когда «капитал никогда еще не был так дешев на Западе… В 1895–1897 годах учетный процент в Париже и Лондоне был не выше 2–2¹/₂, в Берлине — 3 с небольшим»^{511}. А ведь как замечал один из ранних меркантилистов, Дж. Чайлд: «сегодня все страны богаты или бедны прямо пропорционально тому, сколько они платят и обычно платили за деньги»^{512}.

Именно дешевизна капиталов на зарубежных рынках позволила министру финансов И. Вышнеградскому провести свои знаменитые конверсии 1887–1889 гг. Фактически они сводились к переводу русских долговых обязательств за границу. «Такой перевод долгов за границу, — по словам С. Прокоповича, — освободил не менее полутора миллиарда рублей, которые и были затрачены, преимущественно, в промышленность: только в одно четырехлетие — 1897–1900 годы — поступило из этого источника в русские промышленные предприятия 915,6 млн. руб. — более 43% всего капитала, вложенного за этот период времени в русскую промышленность»^{513}.

Введение золотого стандарта в 1897 г., по мнению П. Грегори, увеличило ввоз иностранного капитала в Россию: «Средний ежегодный приток иностранных инвестиций до введения золотого стандарта (1885–1897 гг.) составлял 43 млн. руб. При действии золотого стандарта (1897–1913 гг.) он составлял 191 млн. руб. в год, т.е. вырос в 4,4 раза^{514}. «Доходы российских фабрикантов доходили до 30–40%, т. е. были в 2–3 раза выше, чем за границей. Барыши русских предприятий повысились в соответствующей прогрессии, и западноевропейские капиталы, — подтверждал М. Покровский, — обильно потекли в русскую промышленность: за четырехлетие 1897–1900 годов из этого источника перешло 762,4 млн. р. — 35,9% всей затраченной суммы. Рядом с этим роль туземного накопления, давшего 447,2 млн. р. — 21,1%, представляется очень скромной»^{515}.

«Завоевание России иностранным капиталом, — отмечал М. Покровский, — имело громадные экономические последствия. Только этим фактом объясняется, например, колоссальный взлет железнодорожного строительства в России в конце XIX века. Железнодорожная горячка 90-х годов была гораздо интенсивнее той, которую переживала Россия в 1860–70-х»^{516}. Иностранные капиталы играли ключевую роль в строительстве железных дорог (70% всех инвестиций в железные дороги), правда их приток стимулировал не столько золотой стандарт, сколько государственные гарантии 5% годового дохода инвесторам^{517}.

Против снова выступили славянофилы. Они считали, что иностранные инвестиции не только не нужны, но и наоборот вредны. В подтверждение этих выводов С. Шарапов приводил следующий пример: «железная дорога — новый кровеносный сосуд в организме. Прибавилось сосудов и стало быстрее кровообращение, ясно, что крови должно быть больше. Вместо этого кровь выпускали. Для постройки железных дорог выпускали не новые знаки <…>, а наоборот привлекали готовые капиталы <…> иностранные. Этими же капиталами уплачивалось не за русский, а за иностранный труд. Получилось создание за границей огромного класса русских кредиторов; возрождение за границей народного труда. В России: расширенная система кровеносных сосудов при выпущенной крови: пустая, а потому бездоходная сеть дорог среди нищего населения сел, сеть обремененная неоплатным долгом, проценты за который приходится взыскивать все с того же обнищавшего населения»^{518}. Результатом введения золотого стандарта, утверждали славянофилы устами В. Мещерского, станет закабаление России иностранным капиталом^{519}.

Действительно, к 1913 г. иностранному капиталу будет принадлежать до 40% всех акций российских коммерческих банков и в той или иной мере все основные отрасли промышленности. Инвестиции в Россию окажутся чрезвычайно выгодными для него, например, дивиденды и прибыли, переводимые им за границу, составили за 1881–1897 гг. — 2,9 млрд. руб., за 1898–1913–5 млрд^{520}, что было в полтора раза больше инвестированного в страну. 

Вывоз капитала по статьям и накопительным итогом, млн. руб.^{521}

Накануне Первой мировой войны внешний долг России определялся в размере 5,3 млрд. золотых рублей^[43], плюс 970 млн. железнодорожных займов, 340 млн. займов городов и 180 млн. займов земельных банков. Итого около 5,7 млрд. И кроме этого, 3 млрд. иностранных капиталовложений в акционерные и неакционерные предприятия^{522}.

Введение золотого стандарта, стимулируя приток иностранного капитала, подавляло накопление отечественного, но другого пути не было, поскольку темпы накопления и уровень использования российских капиталов были многократно ниже того, что давал иностранный. Создание привилегированных условий для иностранного капитала было платой за техническую и деловую отсталость России, которой иностранные инвестиции вместе с капиталами несли передовые технологии и опыт работы, что многократно увеличивало их ценность и перекрывало все недостатки от установления золотого стандарта. Именно иностранные капиталы лежали в основе индустриальной революции в России начала XX века. Или, говоря словами М. Вебера, «нынешний зрелый капитализм» этими капиталами был буквально «импортирован в Россию»^{523}.

Где же в это время были туземные, российские капиталы, ведь с 1862 г. по 1905 г., крестьяне уплатили помещикам только выкупных и оброчных платежей 2 млрд. руб.^{524} По данным М. Вебера, «дворяне получили в виде выкупа и других платежей около 3 млрд. руб.^{525} По оценке Н. Рубакина, всего с учетом продажи земли, закладных и аренд «в руки первенствующего сословия после 1861 г. перешло не менее 10 млрд. рублей, не считая того, что получили, закладывая свои имения, другие частные землевладельцы»^{526}. На эти капиталы можно было построить не только все железные дороги России без привлечения иностранных займов, но еще и удвоить, утроить ее промышленный потенциал.

Но эти капиталы исчезли. По словам М. Салтыкова-Щедрина, «выкупные ссуды проедены или прожиты так, что почти, можно сказать, спущены в ватерклозет»^{527}. «Судя по всему, эти деньги были выброшены на ветер», — вторил М. Вебер^{528}. А. Энгельгардт в свою очередь отмечал, что «ни выкупные свидетельства, ни проведение железных дорог, ни вздорожание лесов, за которые владельцы последнее время выбрали огромные деньги, ни возможности получать из банков деньги под залог имений, ни столь выгодное для земледельцев падение рубля (во время войны 1877–1878 гг.) — ничто не помогло… Деньги прошли для хозяйства бесследно»^{529}. Дж. М. Кейнс полагал, что даже «большая часть (иностранных инвестиций) была истрачена попусту либо направлена на поддержку экстравагантности старого режима»^{530}. Куда же они делись?

Направление поиска указывал Д. Менделеев, который отмечал: «Эти миллиарды рублей, ушедшие за иностранные товары, и этот русский хлеб кормили не свой народ, а чужие»^{531}.

Ф. Достоевский, описывая наиболее яркие черты своего времени, обращал внимание на то, что многие помещики просто проживали за границей свои выкупные и имения: «Наши бывшие помещики гуляют за границей, по всем городам и водам Европы, набивая цены в ресторанах, таская за собой, как богачи, гувернанток и бонн при своих детях… А Европа смотрит на все это и дивится: “Вот ведь сколько там богатых людей и главное, столь образованных, столь жаждущих европейского просвещения. Это ведь только из-за деспотизма им до сих пор не выдавали заграничных паспортов, и вдруг столько у них оказалось замлевладетелей и капиталистов и удалившихся от дел рантьеров. — да больше, чем даже во Франции, где столько рантьеров!” И расскажите Европе, растолкуйте ей, что это чисто русское явление, что никакого тут нет рантьерства, а напротив пожирание основных фондов, сжигание свечки с обоих концов, то Европа, конечно, не поверит этому, невозможному у ней явлению, да и не поймет его вовсе»^{532}.

«Русские дворяне, как правило, очень расточительны и живут в большой роскоши <…>, — вторил Н. Тургенев. — Мало кто знает, какое зло приносит сие легкомыслие, поощряющее роскошь и расточительство вместо разумной экономии»^{533}. В. Ключевский приводил в этой связи следующий пример: «В русских помещичьих домах вообще втрое, даже впятеро более слуг, чем в домах немецких владельцев одинаковой зажиточности» О дворнях вельмож, по замечанию Шторха, и говорить нечего; «в других странах и представить себе не могут такого количества дворни»^{534}. Но еще большую ценность представляла роскошь иноземная. Говоря об этой особенности высших слоев русского общества, П. Чаадаев отмечал: «из всего, что создано воображением других, мы заимствовали одну лишь обманчивую внешность и бесполезную роскошь»^{535}.

По словам Ю. Крижанича, сказанным еще в XVII в.: чужеземная «роскошная жизнь и роскошные товары, словно некие сводники, лишают нас ума»^{536}. Н. Тургенев считал, что именно стремление помещиков к роскоши стало одной из главных причин обеднения и волнения крестьян: «господской власти, как она не чрезмерна, недостаточно для того, чтобы рабы могли удовлетворить те бесчисленные требования помещиков, о которых их отцы не имели понятия»^{537}.^[44]

Нет, стремление к роскоши у российских дворян было не выше, чем у европейских, но условия России слишком отличались от западных^[45]. Именно на эту данность обращал внимание А. де Кюстин: «Всякому обществу, где не существует среднего класса, следовало бы запретить роскошь», в России «страсть к роскоши перестает быть невинной забавой», здесь «все кругом кажется мне политым кровью»^{538}.

Новое русское купеческое сословие, по мнению М. Салтыкова-Щедрина, не слишком отличалось в своих пристрастиях от помещичьего, в подтверждение он приводил сравнение отношения к делу российского и немецкого хозяина: «Пусть читатель не думает <…>, что я считаю прусские порядки совершенными и прусского человека счастливейшим из смертных. Я очень хорошо понимаю, что среди этих отлично возделанных полей речь идет совсем не о распределении богатств, а исключительно о накоплении их». Что же касается России, то «я убежден, что если бы Колупаеву даже во сне приснилось распределение, то он скорее сам на себя донес бы исправнику, нежели допустил бы подобную пропаганду на практике. Стало быть, никакого “распределения богатств” у нас нет, да, сверх того, нет и накопления богатств. А есть простое и наглое расхищение»^{539}. «Нечего нам у немцев заимствоваться, — саркастически замечал Салтыков-Щедрин, — покуда-де они над “накоплением” корпят, мы, того гляди, и политическуюто экономию совсем упраздним. Так и упразднили…»^{540}.^[46]

Все перспективы развития России, особенно на начальном этапе индустриализации, были связаны с накоплением капитала, — это буквально был вопрос жизни и смерти не только для страны, но и десятков миллионов русских крестьян, для всей русской цивилизации. Но именно в этом вопросе отставание России было катастрофическим. Все говорит о «бедности России капиталами, — писал С. Витте, — Недостаток капиталов в России свидетельствуется совершенно отчетливо всеми данными». Всего общий итог русских движимых ценностей^[47] на 1.01.1898, по словам С. Витте, составлял «11 с лишком млрд. руб., из коих около половины находится за границей». «Если принять в расчет помещения только в акционерное торговое и промышленное дело <…>, то получится цифра в 2 млрд. руб., из которых едва ли половина русского происхождения»^{541}.

Наличие капитала на 1898 г. по С. Витте: движимые ценности; акционерный и постоянные капиталы, на примере ж/д и производства чугуна^{542}

	Движимые ценности		Акционерный капитал	Постоянные капиталы
	млрд. руб.	руб. на душу населения	руб. на душу населения	Ж/д, км на 10 000 жителей	Чугун, пуд на душу населения
США	н/д	н/д	н/д	40	10
Англия	60	1700	300	9	13
Франция	30	750	н/д	10	н/д
Германия	30	540	90	9,5	8
Россия	5	38	8	4	1

По темпам накопления капитала с начала XX века вплоть до Первой мировой войны Россия опережала Великобританию почти в 3 раза, немного — Францию, и на 20–30% отставала от США и Германии^{543}. Но из-за более высокого уровня естественного прироста Россия, по темпам накопления на душу населения, уже лишь совсем немного опережала Англию, отставала от Германии и США уже на 50–60%, а Франции уступала в разы^{544}. Представление о темпах накопления капитала в России дают данные, приводимые И. Гиндиным, согласно которым с 1899 по 1913 гг. сумма акционерных капиталов выросла в 2,2 раза^{545} (среднегодовой рост 5,8%), а на душу населения — в 1,6 раза (среднегодовой — 3,4%)^[48].

Даже эти ориентировочные расчеты дают представление о конкурентных перспективах развития России. Увеличение капиталоемкости производств, вызванных усложнением техники и продукции, требовало привлечения еще гораздо более значительных капиталов, которых у России небыло, что неизбежно вело ее к еще большему, нарастающему отставанию, от стран Запада…

Бедность России капиталами была предопределена изначально ее жесткими климатическо-географическими условиями, резко, на порядок и более снижавших эффективность первичных источников капитала — сельского хозяйства и торговли, кратно увеличивавших издержки в промышленности и быту, по сравнению со странами Запада. Эта бедность отягощалась зачастую крайне неэффективным, паразитарным использованием даже тех скромных капиталов, которые концентрировались в колупаевско-грюндерских и высших кругах общества.

КТО ОТСТАНЕТ, ТОГО НЕ СТАНЕТ

Для блага России, отсталой сравнительно с Западом, прежде всего, необходим подъем ее производительных сил. Для этого всего больше нужно развитие ее обрабатывающей промышленности и транспорта… Создание своей собственной промышленности — это есть коренная не только экономическая, но и политическая задача.

Премьер-министр С. Витте^{546} 

Индустриализация, первая попытка

Если же Англия лет 50 фритредерствует в наше время, то нельзя забыть, что лет 200 в ней действовал усиленный протекционизм, начало которому положено навигационным актом (1651), что она и поныне превосходит другие страны промышленно-торговым развитием, выросшим на почве протекционизма.

Д. Менделеев, 1891 г.

Отличительной особенностью индустриализации России являлась ее огромная зависимость от государства. Можно даже утверждать, что своим появлением российская промышленность была обязана не столько частной инициативе, сколько целенаправленной государственной политике. Российские и зарубежные исследователи практически единодушны во мнении, что в России, говоря словами Р. Мантинга, «государство было исключительно важным фактором экономической жизни, по европейским или североамериканским стандартам — прямо-таки чрезвычайным»^{547}. Российское «государство в значительной мере узурпировало ту роль, которую в Англии играли предприниматели», — вторит Т. МакДэниел^{548}. И даже по сравнению с Германией, по словам В. May и И. Стародубровской, российская промышленность находилась в значительно большей зависимости от государства^{549}.

Петр I объяснял необходимость сильной государственной опеки тем, что «понеже всем известно, что наши люди ни во что сами не пойдут, ежели не приневолены будут»^{550}. И действительно, «43% промышленных предприятий, основанных во времена Петра I, были построены на средства казны… Для строительства новых мануфактур промышленникам предоставлялись ссуды, различные льготы и монополии. В частные руки на льготных условиях передавались казенные мануфактуры. Поощрялось создание промышленных компаний, причем нередко это происходило под прямым нажимом государства. Так, в 1712 г. Петр I направил следующее указание Сенату: «завод суконной размножать не в одном месте, так чтоб в пять лет не покупать мундиру заморскова, а именно, чтоб не в одном месте завесть и, заведчи, дать торговым людям, собрав кумпанию, буде волею не похотят, хотя в неволю, а за завод деньги брать погодно с легкостью, дабы ласковей им в том деле промышлять было»^{551}.

Для ослабления внешней конкуренции правительством устанавливались повышенные тарифы на товары, ввозимые из-за границы. Покровительственная политика Петра I, по словам исследователей, дала ощутимые результаты. Если в конце XVII в. в России насчитывалось лишь два-три десятка мануфактур, то к 1725 г. их число возросло до двухсот. «Таким образом, первая попытка форсированной индустриализации страны была делом государственным. Это дало основание В. Ключевскому определить политику Петра I в отношении мануфактур как ”казенно-парниковое воспитание промышленности”»^{552}.

Очередной этап развития российской промышленности начнется на следующий год после подписания Тильзитского мира с Наполеоном, когда Россия будет вынуждена присоединиться к континентальной блокаде Англии. В результате ввоз английских товаров в Россию практически прекратится. И уже в 1808 г. в России будет основана первая прядильная фабрика, а в 1812 г. их только в Москве будет одиннадцать. Общее количество всех фабрик к 1814 г. увеличится почти на треть, с 2332 до 3253.^{553} Этот рост прервется в 1815 г., когда на Венском конгрессе, по настоянию Англии, Александр I согласится ослабить суровость таможенного тарифа России.

Уже в 1816 г. были отменены многие из прежних запрещений, а в 1819 г. издан новый чрезвычайно льготный тариф, которым не замедлили воспользоваться иностранцы, навезшие массу товаров в Россию. Для российских промышленников и торговцев, по словам современников событий, отмена таможенных пошлин оказалась более роковой, чем нашествие Наполеона^{554}. «В результате, — отмечал С. Витте, — получилось в короткое время полное крушение юной русской промышленности, выросшей под влиянием покровительственной системы»; «многие из существовавших фабрик и заводов принуждены были закрыться. Одновременно с этим выяснилось, что иностранные правительства вовсе не намерены ввести у себя свободу торговли, о которой говорилось на Венском конгрессе. Все эти обстоятельства побудили правительство издать в 1822 г. новый тариф строго запретительного характера»^{555}.

Результат не замедлит сказаться — количество фабрик и занятых на них рабочих к 1828 г. по сравнению с 1812 г. практически удвоится^{556}. М. Покровский, не являвшийся сторонником протекционизма, объяснял это явление падением европейских цен на зерно в начале 1820-х гг., что вызвало переток капитала из сельского хозяйства в промышленность: «Это почти общее направление нынешнего времени», — отмечал современник событий^{557}. Но именно протекционизм, создавший возможности для такого перетока, обеспечил скачкообразный рост ткацкой промышленности России. Всего за пять лет 1820–25 гг. производство разных видов сукна в России увеличилось в среднем в 4 раза^{558}.

«Не далее как в 1823 г. введена была в Москве первая жаккардовая машина и приобретена за 10 000 руб., — говорит отчет «О состоянии российских мануфактур»… в 1828 г. — Ныне таковых станков считается в Московской губернии до 2500, и оные обходятся уже и с установкою не более 75 или 85 руб. Ленты, газовые и узорчатые материи ткутся ныне у нас столь превосходно, что равняются во всех отношениях с лучшими иностранными, отмечал отчет, в то же время «российские сукна до сих пор не могут выдержать соперничества с иностранными. Дешевые наши сукна не хороши, а хорошие дороги»^{559}.

Успехи промышленников привели к тому, что в 1826 г. в проекте «закона о состояниях» Николай I сделал «попытку создать из крупного купечества нечто вроде промежуточного сословия между дворянством и податными классами, притом ближе к первому, чем к последним»^{560}. Кроме этого, был предпринят ряд дополнительных «покровительственных» мер: организация мануфактурных выставок (первая в 1829 г. в Петербурге), учреждение Технологического института, а позже — реальных гимназий для образования купеческих детей^{561}. Российская текстильная продукция начала вытеснять английскую не только с отечественного рынка, но и конкурировать с нею на азиатских.

А в 1837 г. была построена первая в России железная дорога между Петербургом и Царским Селом. Посетивший Россию в 1839 г. А. Кюстин проводил параллель между Петром I и Николаем I, и она, по мнению М. Покровского, была не случайна: «Николаевская эпоха, как и петровская, представляет собою крупный этап в развитии русского капитализма… Отдав российское дворянство под надзор полиции, Николай ласкал купечество и — кажется, первый из русских царей — посетил нижегородскую ярмарку»^{562}.

Промышленный рост был поддержан ростом зернового вывоза, который с 1836 по 1838 г. более чем удвоился^{563}. Однако дальнейшее накопление русских капиталов было остановлено обвальным, почти 4-кратным спадом экспорта в 1840-х гг. Выходом могло бы стать привлечение иностранных инвестиций, однако, по словам М. Покровского, «Страх перед вторжением в Россию европейских капиталов, с точки зрения тех, кто правил страною при Николае, имел хорошие основания: вся “система” Николая Павловича могла держаться, как консерв, только в герметически закупоренной коробке. Стоило снять крышку — и разложение началось бы с молниеносной быстротой»^{564}.

Крымская война окончательно добила русскую промышленность. Из-за войны торговая жизнь в портах Черного и Балтийского морей практически замерла. «Едва уменьшилась наша вывозная торговля, — писал в апреле 1855 г. Кошелев в записке, представленной им Александру II, — и она, составляющая менее чем двадцатую часть наших денежных оборотов, так подавила всю внутреннюю торговлю, что чувствуется тяжкий застой везде и во всем. При неурожае, почти повсеместном, цены на хлеб во всех хлебородных губерниях низки, крестьяне и помещики едва в состоянии уплатить подать и внести проценты в кредитные установления. Мануфактуристы уменьшили свои производства, а торговцы не могут сбыть на деньги свои товары»^{565}. За годы войны в 13 раз сократился вывоз хлеба и в 8 раз — льна. Война ограничила импорт машин, объем его уменьшился в 10 раз, хлопка — в 2,5 раза. Это привело к резкому сокращению производства. В 1854 г. в России наблюдалось банкротство многих фабрикантов и торговцев. Одновременно в центральных губерниях значительно повысились продовольственные цены. Так, цена ржаной муки выросла на 50%, пшеницы — на 75%, гречневой крупы — на 97%, картофеля — на 92%^{566}.

Экономический кризис, вызванный Крымской войной и падением европейских цен на хлеб, побудил правительство к поиску новых путей развития. И взгляд его остановился на примере Англии, самой передовой страны того времени и победительнице в войне. Великобритания к этому времени уже полностью перешла к свободе торговли: таможенный тариф там был впервые понижен еще в 1823 г., а в 1846 г. были отменены знаменитые хлебные законы. Россия ввела фритрейдерский тариф в 1857 г., что нашло горячую поддержку внутри страны: «Финансово-экономическая литература 60-х годов, — отмечает М. Покровский, — дает почти сплошной хор фритредеров, — голоса протекционистов почти не были слышны»^{567}. В 1868 г. фритрейдовский тариф 1857 г. был еще более снижен.

И Россия здесь также не была исключением, а скорее следовала общим тенденциям того времени. Фритрейдерский тариф в те годы ввело большинство стран Европы: Италия — в 1861 г., Германия — в 1862 г., Франция — в 1864 г., Австро-Венгрия — в 1866 г. До этого, в 1838 г., Великобритания подписала договор о свободной торговле с Турцией^{568}. Китаю режим свободной торговли был навязан в результате первой опиумной войны в 1842 г.^{569}

Привлекательность фритрейда, по словам «Экономического указателя» Вернадского, самого популярного журнала этого рода в те дни, заключалась в том, что «при свободе торговли положение государств земледельческих — самое выгодное, и, следовательно, Россия как представительница этих государств при осуществлении идеи о свободе торговли имела бы если не первенство, то по крайней мере огромный вес в системе мировой промышленности и торговли… Две крайние точки в системе современной производительности Европы составляют два государства — Россия и Англия, первая — в полном смысле слова земледельческая держава, вторая — мануфактурная. Обширность России, качество ее земли делает ее обильным, можно сказать, неисчерпаемым источником сельских произведений <…> обрабатывание этих самых произведений, сообщение им первой, необходимой для употребления формы должно быть естественным занятием России»^{570}.

При этом, в отличие от 1816 г., «фритредерский тариф 1868 г., — отмечал А. Финн-Енотаевский, — не убил русского предпринимательства; напротив, если судить по цифрам вновь открывавшихся крупных предприятий (акционерные компании), он даже дал ему весьма сильный толчок к поступательному движению»^{571}. Выплавка чугуна — верный показатель положения металлургического производства — за 10 лет, с 1862 по 1872 гг., поднялась с 15 до 24 млн. пудов^{572}, а протяженность железнодорожных путей за 6 лет, с 1867-го по 1873 г., выросла в 3,4 раза^{573}. Правда, этот рост обеспечивал не столько фритрейд, сколько доходы от постоянно увеличивавшегося вывоза хлеба: более чем в 5 раз, по сравнению с 1840-ми гг. и в — 2, по сравнению с 1862–63 гг., на фоне относительно постоянных средних европейских цен на хлеб.

Реальным же следствием введения фритрейда стал быстрый рост импорта, по данным П. Байроха, в течение 1869—1879 гг. в среднем на 9% ежегодно. Например, английский ввоз в Россию за те же 6 лет с 1867 по 1873 гг. вырос в 2,3 раза^{574}. Но главное — период процветания окажется очень недолгим и уже с 1873 г. страна начнет погружаться в глубочайший экономический кризис:

Крах следовал за крахом: в округе одного московского коммерческого суда за 1876 г. было 113 дел о несостоятельности с общим пассивом в 317₂ млн. р.^{575} «С середины 70-х годов до середины 80-х, — пишет М. Покровский, — мы видим кризис, денежный и промышленный, прервавшийся только на два-три года, непосредственно после русско-турецкой войны, когда российскому капитализму было впрыснуто возбуждающее в виде подрядов и поставок, связанных с войною, и обусловленных ею же выпусков новых кредитных билетов не на одну сотню млн. руб. Но очень скоро возбуждающее перестало действовать, — и российское предпринимательство вновь сникло»^{576}.

По мнению М. Покровского, основные причины кризиса 1870–1880-х гг. носили внешний характер и заключались в наступлении мирового кризиса в 1873 г. и снижении европейских цен на зерно, что привело к снижению темпов накопления капитала.

В отличие от М. Покровского, Ф. Достоевский в 1881 г. находил причины кризиса внутри России: «у нас последние 15–16 тысяч верст железных дорог в десять лет выстроились, да еще при нашей-то нищете и в такое потрясенное экономически время, сейчас после отмены крепостного права! И уже конечно, все капиталы перетянули к себе именно тогда, когда земля их жаждала наиболее. На разрушенное землевладение и создались железные дороги»^{577}. Подобное мнение высказывал и князь В. Мещерский: «В эти 40 лет мы отняли от земли все почти деньги, все почти умственные силы, изнурив землю и разрушив все виды земельного хозяйства, и получили взамен к началу нового столетия в придачу к разорённому земледелию — висящие на нитке банки и постепенно суживающие своё производство фабрики и заводы»^{578}. Именно истощение деревни и стало причиной промышленного кризиса, капиталов на развитие брать больше было неоткуда.

С. Витте в свою очередь считал, что основные причины кризиса крылись в господствовавшей тогда в России политике фритрейда: «мы, русские, в области политической экономии, конечно, шли на буксире Запада, а потому при царствовавшем в России в последние десятилетия беспочвенном космополитизме нет ничего удивительного, что у нас значение законов политической экономии и житейское их понимание приняли самое нелепое направление. Наши экономисты возымели мысль кроить экономическую жизнь Российской империи по рецептам космополитической экономии. Результаты этой кройки налицо»^{579}.

Экономический кризис привел к тому, что с конца 1880-х гг. в России началась «реставрация крепостничества». Та реставрация, которая, по словам М. Покровского, «казалось, отнимала у России всякую надежду стать когда-нибудь «буржуазной» страной»^{580}.

«И вдруг, — отмечает М. Покровский, — … произошло нечто чудесное: сухая история народного хозяйства явно начинает принимать романтический оттенок. «До 1887 года на юге России работало только два железоделательных завода — Юза и Пастухова. С этого года заводы начинают расти, как грибы. За короткое время возник целый ряд чудовищных чугуноплавильных заводов — Александровский, Каменский, Гданцевский, Дружковский, Петровский, Мариупольский, Донецко-Юрьевский, Таганрогский и пр. Количество рабочих на чугуноплавильном заводе Юза — около 10 тысяч человек, на прочих — немногим меньше. В 1899 году на юге было 17 больших чугуноплавильных заводов с 29 действующими доменными печами и 12 вновь строящимися»^{581}. Производительность российской промышленности «оценивавшаяся в 1887 г. в один миллиард триста миллионов, в 1900 г. оценивалась в три миллиарда двести миллионов рублей золотом»^{582}.

Источником этого чуда стал постепенный отход от фритрейда начавшийся с русско-турецкой войны, когда для покрытия военных расходов с 1877 г. пошлины стали взиматься золотом, что сразу подняло их на 40% и более. В 1881 г. была сделана 10% надбавка почти ко всем пошлинам, а в 1885 они были увеличены еще на 20%, в 1887 г. были повышены пошлины на металлы, в 1890 г. еще на 20%^{583}. Примечательно, что пошлины росли почти пропорционально падению цен на хлеб на европейском рынке. Протекционистский таможенный тариф 1891 г. поднял среднюю ставку с 14% в 1870-х гг. до 33%, а часть импорта обложил запретительными пошлинами^{584}. Например, по сравнению с 1868 г. таможенные пошлины на чугун и листовое железо выросли в 10 раз, на косы и серпы — в 3,2, рельсы — в 4,5, бумажную пряжу в 1,5 и т.д. В то же время экспортные пошлины были весьма незначительны^{585}.

Необходимость введения протекционизма С. Витте обосновывал следующим образом: «Достаточно самого поверхностного наблюдения, чтобы убедиться, что различные страны мира находятся на разной степени экономического развития. Одни успели достигнуть высшей степени развития — обосновать прочно свою промышленность, выработать высокую технику торговли, накопить капиталы, которые уже не находят применения дома и ищут выгодного помещения за границей; другие только развивают у себя промышленную деятельность, но не имеют еще достаточных капиталов, чтобы разрабатывать в потребной мере свои природные богатства и поднять до настоящей высоты свою торговую технику; третьи, наконец, вырабатывают почти одно сырье, следовательно, очень бедны еще капиталами и находятся вообще на весьма низкой степени культурного развития.

Если допустить, что повсюду одновременно установлено господство полной свободы торговли, как это желали бы ее сторонники, то каждой стране пришлось бы оставаться почти в том же положении, в каком ее застало возникновение подобного режима. Действительно, страны с высокой торговой техникой, с развитой промышленностью и крупными капиталами имели бы в странах бедными капиталами — земледельческих или со слабо развитой промышленностью — свой естественный рынок сбыта и своих постоянных поставщиков сырья. Стоило бы стране со слабо развитой промышленностью сделать попытку для развития какой-нибудь отрасли промышленности, уже хорошо поставленной в стране с развитой промышленностью, как эта последняя страна, что бы не потерять рынка, немедленно выбросила бы туда массу товара по убыточной даже для себя временно ценам и убила бы новое дело.

Бороться с этим стране, бедной капиталами, было бы невозможно, ибо на первых порах, без подготовленного рабочего персонала, без налаженной организации дела, без капиталов, которые можно привлечь к делу в этих условиях лишь большими барышами, конкуренция оказалась бы совершенно непосильной. Не было бы возможно и накопление капиталов, потому что накопление это шло бы только за счет производства сырья, которое предназначалось бы исключительно для стран с развитой промышленностью, а эти последние, являясь единственными покупателями и хозяевами положения, приобретали бы сырье, которое в самой стране имело бы незначительный спрос, лишь по самой низкой расценке, продавая, наоборот, выделанный продукт дорого и беря сверх того в свою пользу за доставку. Другими словами, страна с развитой промышленностью и высокой торговой техникой выгадывала бы и на покупке сырья, и на продаже изделий, и на провозе того и другого, а бедная страна на всем этом неизбежно теряла»^{586}.

Против идей С. Витте выступали аграрии, которые утверждали, что протекционизм приведет к разорению сельского хозяйства. И в этом была своя логика: протекционизм служил не только привлечению иностранных инвестиций, но и создавал тот насос, который перекачивал капиталы из сельского хозяйства в промышленность, путем повышения цен на промышленные товары относительно сельскохозяйственных. Жесткая эксплуатация деревни становилась источником капитала для индустриализации, для введения «золотого рубля», для содержания высших сословий и государства. И. Каблиц в этой связи замечал, что: «государство великодушно истощает платежную силу крестьянина»^{587}.

Князь В. Мещерский утверждал, что протекционизм даст лишь временный положительный, а в конечном итоге приведет к кризису: «Будь эти миллионы добыты от избытка доходов с земли, можно было бы мириться с этим прогрессом мануфактуры, но ужасно то, что они отняты у нуждающейся земли… И что же выходит? Земледелие умирает, земледельцы разорены, и, вследствие этого, мануфактура, раздутая на счёт земледелия, начинает падать и разоряться за неимением заказчиков и покупателей»^{588}. «А завтра отмените протекционизм, и три четверти наших фабрик закроются»^{589}. Аграрии выступали за сохранение фритрейда, превращение России в хлебную фабрику Европы и постепенное естественное накопление капитала.

Но продолжение движения по аграрно-фритрейдовскому пути неизбежно вело Россию только в колониальный тупик. «Страны земледельческие и со слабо развитой промышленностью, — замечал в этой связи С. Витте, — при всеобщей свободе торговли осуждены быть данницами стран с развитой промышленностью»^{590}. За протекционизм был всего один, но решающий аргумент — производительность труда, которая в российской промышленности была в 5—6 раз выше, чем в сельском хозяйстве^{591}. И именно эта высокая производительность труда обеспечивала пропорционально более высокие темпы развития и накопления капитала. Сохранение же экспортно-сырьевой, аграрной модели привело бы к тому, что уровня экономического развития европейских стран начала XX века Россия достигла бы лет через сто, т.е. к XXI в., если бы, конечно, к этому времени она еще оставалась существовать. М. Вебер в этой связи замечал: «При экспортном зерновом хозяйстве рабочая сила расходуется на eemep»^{592}.

Соединенные Штаты ввели протекционизм на 30 лет раньше России, его необходимость четко определил президент Дж. Вашингтон: обладая такими огромными природными богатствами, мы навсегда останемся колонией Англии, если не сможем защитить нашу промышленность. В Америке введение протекционизма привело к гражданской войне между протекционистски настроенным промышленным Севером и фритрейдовским аграрным Югом. Но другого пути не было утверждал президент А. Линкольн: «Отмените налоги, поддержите свободную торговлю, и тогда наши рабочие во всех сферах производства будут низведены, как в Европе, до уровня крепостных и нищих»^{593}. Что стояло на кону говорит американский экономический историк М. Биле: «без протекционизма промышленность [США] была бы практически уничтожена».^{594}

Как только Соединенные Штаты в 1860-х гг. ввели протекционистские тарифы, в Америку хлынул поток иностранных капиталов (см. график) и технологий, и прежде всего английских, заложивших основы индустриальной экономики США.

С середины 1870-х гг. переход к протекционизму набрал силу: Австро-Венгрия ввела его в 1874–75 гг., Германия — в 1879 г., Испания — в 1886 г., Италия — в 1887 г., Швеция — в 1888 г., Франция — в 1892 г.^{595} 

Внешние нетто-обязательства США, 1789–1914, млн. долл.^{596}

«Цель покровительственной политики, — пояснял С. Витте, — не допускать притока благ потребительских, вырабатываемых странами с развитой уже промышленностью, а привлечь производительные капиталы предоставлением им преимущественных выгод… Чтобы усилить производительность обильного у нас труда, не находящего применения, и тем ускорить процесс накопления богатства и народного благосостояния в стране, наиболее действенное средство — привлечь иностранные капиталы»^{597}.

За 20 лет протекционизма до 1913 г. объем накопленного иностранного капитала вырос более чем в 10 раз. По отношению к отечественным частным инвестициям их доля за то же время выросла в 3 раза с 7 до 22%^{598}. 

Частные инвестиции в Россию, млн. руб.^{599} (облигации городских займов, закладные листы акционерных земельных банков, акции и облигации российских акционерных компаний)

Относительно незначительная, на первый взгляд, доля иностранного капитала на деле оказала ключевое влияние на развитие всей российской промышленности. Причина этого заключалась в том, что иностранный инвестиции шли главным образом в индустриальный сектор. В результате из 1554 млн. рублей, вложенных в русскую промышленность за 1893–1900 гг., до 900 млн. принадлежало иностранцам^{600}. Причем концентрировался иностранный капитал, прежде всего, в высокопроизводительных, тяжелых и добывающих отраслях. Например, в 1910–1912 гг. в нефтяной промышленности 80% капитала было в собственности у групп «Ойл», «Шелл» и «Нобель». В руках этих корпораций было 60% всей добычи нефти в России и 3/4 ее торговли. Иностранцам принадлежало 70% добычи угля в Донбассе, 90% добычи всей платины. В металлургии банки владели 88% акций, 67% из этой доли принадлежало парижскому консорциуму из трех банков. В паровозостроении 100% акций находилось в собственности двух банковских групп — парижской и немецкой. В судостроении 96% капитала принадлежало банкам, в том числе 77% — парижским. Иностранный капитал контролировал почти 90% акций электрических и электротехнических предприятий, все трамвайные компании и т.д.^{601} До революции в России было только две компании, специализировавшиеся на производстве резиновых изделий: «Проводник» принадлежала французам, другая, «Треугольник» — немцам^{602}. Аналогично складывалась ситуация в банковском секторе из 8 крупных российских банков лишь один «Волго-Вятский» мог считаться чисто русским. 40% акций 18 российских банков, контролировавших 75% всего капитала, принадлежало иностранцам^{603}.

Например, из 18 южнорусских промышленных акционерных обществ (владевших механическими, сталелитейными, трубопрокатными заводами) 12 полностью принадлежали иностранному капиталу (так завод Новороссийского общества принадлежал англичанам, Гданцевский и Дружковский — французам, Днепропетровский — бельгийцам и тд.), из оставшихся шести чисто русскими можно назвать только два. «Иностранные» предприятия производили 67% южнорусского чугуна, 58% готовых металлоизделий.

Другой вид зависимости демонстрировали все 1,5 тысячи кооперативных маслодельных заводов, которых англичане обеспечивали кредитами, оборудованием и высокоплатежеспособным английским рынком сбыта.

Результаты введения в России протекционистского тарифа С. Витте демонстрировал, сравнивая выпуск с 1877 г. по 1897 гг. За эти 20 лет производство чугуна выросло ~ в 8,5 раз, стали — в 25 раз, машин — в 3 раза, хлопковых тканей ~ в 3,5 раза, химическое производство и добыча угля — в 6 раз, нефти — в 24 раза, и т.п. Объем внешней торговли России за это время вырос с 983 млн. руб. до 1369 млн. руб. При этом отрицательный торговый баланс, составлявший до введения протекционизма 80 млн. руб., сменился в 1895–1897 гг. на положительный в 139 млн. руб. (в среднем за год)^{604}. Темпы железнодорожного строительства с 1891-го по 1900 г. выросли почти в 10 раз!^{605} «В то время, как Франция увеличила свою выплавку чугуна за 1890–1900 годы на 58%, Великобритания на 13%, С. Штаты на 76%, Германия на 61%, в России она возросла на 220%»^{606}. «Прилив иностранных капиталов и иностранной предприимчивости явился могучим стимулом нашего промышленного развития последнего времени», — отмечал известный экономист того времени М.Туган-Барановский^{607}.

За эти достижения Россия платила дорогой ценой: прибыли иностранных компаний, переводимые за границу, к Первой мировой войне составляли 150 млн. руб. ежегодно. Кроме этого, правительство выплачивало только в виде процентов по государственным займам ежегодно до 220 млн. руб. О масштабах прибылей, уходивших за границу, говорит, например, тот факт, что «на заграничных рынках акции этих (южнорусских) заводов, приносивших огромные дивиденды, от которых давно отвыкли иностранные капиталисты, стояли так высоко, что достаточно было прибавить к названию фирмы слова “днепропетровский” или “донецкий”, чтобы рассчитывать на легкий сбыт акций за границей… Барыши крупных капиталистов промышленных предприятий достигают иногда 100% в год (как это имеет место по отношению к некоторым металлургическим заводам Донецкого бассейна), 20% дивиденда не представляют ничего исключительного для акционерных предприятий»^{608}.

Но это было закономерным явлением, утверждал М. Ту-ган-Барановский: «Эта высокая норма прибыли всегда сопутствует первым шагам капиталистического производства и зависит, главным образом, от того, что пока капиталистическое производство не становится господствующей формой промышленности, до тех пор прибыль капиталистического производителя заключает в себе долю ценности, извлекаемой не только из производственного процесса <…>, но также и из процесса продажи»^{609}.

М. Туган-Барановский призывал к более активному привлечению иностранного капитала: «…велико различие между русским и западноевропейским капиталистом в отношении предприимчивости, знания дела и готовности стать выше рутины. Дороговизна капитала в России есть также одно из следствий некультурности русской жизни, ибо иностранные капиталы быстро восполнили бы недостаток капиталов на русском рынке, если бы иностранных капиталистов не отпугивали многие особенности наших внутренних порядков. Административная регламентация и мелочные стеснения, на которые наша промышленность наталкивается на каждом шагу, вызывают огромное трение, которое существенно тормозит поступательный ход нашей промышленности»^{610}.

Российские же промышленники, из-за ограниченности капиталов, отмечает М. Туган-Барановский, как правило, не вкладывали средств в долгосрочные, капиталоемкие проекты. Не случайно русский капитализм XVIII–XIX века называли «ситцевым»: все наиболее известные предприниматели тех лет, такие как Морозовы, Мамонтовы, Щукины, Рябушинские, вышли из текстильных заводчиков^{611}. Но даже «ситцевый» капитализм был создан при непосредственном участии Запада. Так, например, представитель английской фирмы «Де Джерси» Л. Кнопп оснастил платтовским оборудованием фабрики С. Морозова и в течение долгого времени оставался главным кредитором Морозовской мануфактуры, снабжая ее не только оборудованием, но и сырьем^{612}.

Недостаток капитала и практического опыта, предопределял и большую зависимость российской буржуазии от государства, что, по мнению экономистов, препятствовало ее более быстрому развитию. Например, С. Витте отмечал: «Наше купечество далеко не отличается той предприимчивостью, какая необходима для современной торговли. Ему мешает в этом и недостаток знаний, и привычка ждать от правительства указаний и поддержки»^{613}. С. Булгаков выражался еще резче: «Своеобразие русского капитализма заключается не только в особенной, не повторяющейся в других странах комбинации экономических условий его развития, но в присутствии совершенно специального фактора, могущественно влиявшего на его развитие и представляющее исключительное явление русской жизни, — самодержавная бюрократия. Русский капитализм, до настоящего времени может характеризоваться не как экспортирующий, не как колониальный, но как бюрократический. Он выкормлен, а вместе с тем и извращен бюрократической опекой»^{614}.

Однако, с другой стороны, без государственной поддержки русского капитализма вообще бы не существовало. Его и на самом деле не было, за теми границами, куда распространялась прямая государственная поддержка, а именно в области малого промышленного предпринимательства. На это указывали почти все ведущие экономисты того времени. Так, по словам М. Туган-Барановского, в западном понимании «у нас не было буржуазии вообще». «Крупный торговый капитал у нас имелся налицо — но не было ничего похожего на мелкокапиталистическую промышленную культуру Запада», мелкая буржуазия у нас просто отсутствовала^{615}. Причина этого, по мнению М. Покровского, заключалась в том, что крупная буржуазия, растущая за счет чужих сбережений, вытесняла мелкую и среднюю буржуазию, не успевшую «даже образоваться как следует»^{616}. Об этой данности свидетельствуют и статистические данные, где об уровне концентрации капитала может говорить распределение доходов: в торгово-промышленной сфере доход свыше 50 000 рублей имели 42% лиц с доходом свыше 1 000 руб., во всех остальных сферах — не более 14–18%^{617}.

Вся русская промышленность держалась на трех китах: прямой государственной опеке крупного бизнеса, привилегиях для иностранного капитала и жесткой эксплуатации деревни, по сути, превращенной во внутреннюю колонию, что в совокупности предопределяло характер и перспективы всего российского капитализма.

Бурный рост российской промышленности был прерван экономическим кризисом, начавшимся в 1898 г. Тогда правительство на поддержку бирж и промышленных предприятий затратило до 170 млн. рублей^{618}. Но это лишь смягчило удар. Наглядное представление о его глубине, а также о цикличности развития российской промышленности дает динамика строительства железных дорог. 

Протяженность железнодорожных линий общая и введенная в эксплуатацию в течение трехлетних периодов, верст^{619}

Реакцией промышленности на кризис стало усиление ее монополизации в виде создания различного рода трестов и синдикатов, контролировавшихся в основном иностранным капиталом. Примерами могут являться такие синдикаты, как «Продпаровоз» (1901); «Гвоздь» (1903); «Продвагон» (1904) — 90% всех заказов на железнодорожные вагоны; «Продуголь» (1904) — до 60% добычи угля в Донбассе, контролировался франко-бельгийским капиталом, правление находилось в Париже; «Продамет» (1902) — председателем синдиката был представитель французских банков; «Дрожжи»; «Океан»; «Табачный трест» (1913); «Ропит» и т.д. В 1908–1913 гг. происходит быстрая монополизация банковского рынка в руках 7–8 крупнейших петербургских банков, «остальные провинциальные банки сошли почти на нет»^{620}.

Монополизация промышленности привела к углублению кризиса, поскольку повышение нормы прибыли на монополистическом рынке достигается в основном за счет сокращения объемов производства. Так, «Продуголь» ограничил добычу угля, стараясь создать дефицит топлива, и цены на уголь выросли на 60%. В 1911 г. заводы Юга, входившие в «Продамет», сократили производство рельсов на 20%, подняв при этом цены на 40%. Деятельность международных нефтяных трестов привела к тому, что доля России в мировой добыче нефти упала с 51% в 1901 г. до 16% в 1913 г. и Россия утратила свое лидерство в добыче нефти. Цены на нефтепродукты на внутреннем рынке выросли в 3–4 раза. До начала нефтяного голода в России началось производство двигателей внутреннего сгорания, но из-за дороговизны нефтепродуктов оно стало сворачиваться. Под давлением общественности правительство в 1910 г. было вынуждено создать комиссию по выработке закона по ограничению монополий, подобного «антитрестовскому закону» Шермана в США. Но оказалось, что эта комиссия в основном состояла из представителей тех же монополий и никаких существенных мер по ограничению монополий она не предложила.

Для России мировой кризис отягощался разорением основного покупателя промышленной продукции — крестьянства, а завоеванию внешних рынков препятствовал сильный рубль, который завышал стоимость российских промышленных товаров. Мало того: иностранные рынки, так же как и русский, были ограждены высокими протекционистскими барьерами. И это была проблема не только России, но и всех развитых стран того времени. Колониальный рынок был уже поделен, и попытка захватить их силой неизбежно вела к войнам. Мир вступал в эпоху империализма.

Новый рост русской промышленности после русско-японской войны и революции 1905 г. обеспечит, прежде всего, резкое увеличение товарности сельскохозяйственного производства, последовавшее за отменой выкупных платежей, достигавших 80 млн. руб. ежегодно, и снижения таможенных барьеров после подписания в 1904 г. русско-германского торгового договора, что понизило цены на промышленные товары. Одновременно с этого времени государство, по словам С. Рыбаса, начнет поворачиваться лицом к деревне^[49]: «перед государством стояла задача подтянуть развитие деревни к городу <…>, а это требовало, прежде всего, средств и времени. По сути это должен был быть возврат долга, который на протяжении последних десятилетий город выкачивал из деревни, обеспечивая свой быстрый прогресс. Именно к этому сводились реформы Столыпина… Перераспределение ресурсов из промышленности в деревню встретило резкое сопротивление либеральной буржуазии и ее попутчиков из интеллигенции»^{621}.

Ситуация резко осложнялась тем, что основное товарное сельхозпроизводство концентрировалось, на территории Европейской России, в южных регионах страны, а промышленность в центре и на северо-западе (почти 50% всего индустриального производства, а без Украины и Прибалтики — более 80%). Интересы этих двух частей империи, разделенных более чем на 600 км, в области твердого рубля, протекционизма, и даже политического устройства были полностью противоположны, напоминая противостояние промышленного Севера и аграрного Юга накануне гражданской войны в США. И чем дальше Россия продвигалась по пути капитализма, тем более обострялись эти противоречия^[50].

Но пока ничего не предвещало грозы: благодаря хорошим урожаям экспорт основных хлебов из России в 1909–1911 гг. увеличился в 2–2,5 раза по сравнению с кризисными 1907–1908 гг., это был вообще максимальный вывоз за всю российскую историю до Первой Мировой войны. Рост экспорта стимулировался почти 20% ростом европейских цен на зерно. Сохранение этой динамики остановил только голод 1911 г. и начавшееся снижение цен на европейском хлебном рынке — уже на следующий год, несмотря на рекордные за всю предшествующую историю урожаи, объемы экспорта упали до среднегодовых значений 1893–1905 гг. Государственный контроль бесстрастно отмечал: «скачкообразный — в 3,3 раза рост положительного сальдо торгового баланса с 1908 по 1909 гг., и потом постепенное снижение к 1913 г. до прежнего уровня»^{622}.

В свою очередь реформы П. Столыпина оказали революционизирующее влияние не только на деревню, но и на город, они привели к разрушению остатков крепостных, общинных скреп и вытеснению крестьян в города. Говоря словами современников событий, они разрушили «крестьянское гетто, препятствующее свободному и естественному движению населения между областями, между городом и деревней»^{623}. Следствием стало взрывное увеличение темпов роста городского населения: всего за 7 лет после начала реформ доля городского населения выросла примерно на 20%. Для сравнения: за 15 лет до Первой русской революции — всего на 0,1%^{624}. 

Доля городского населения, в % от общей численности населения^{625}

Создание рабочих мест в городах требовало значительных средств.

Одним из их источников стали начавшиеся после 1907 г. громадные правительственные ассигновки «на флот, на военные потребности, на портостроительство, на шлюзование некоторых рек, постройку элеваторов и на усиление железнодорожного строительства»^{626}. 

Другим источником выступили иностранные инвестиции, приток которых резко увеличился в постреволюционные годы: за 1908–1913 гг. — почти в 2,5 раза, по сравнению с 1900–1905 гг. В основе столь значительного роста лежали либерально-демократические преобразования, произошедшие в России во время революции 1905 г. Говоря о них, М. Вебер замечал: «Без угрозы со стороны иностранного финансового капитала — не прямой и буквальной, но угрозы по существу — Манифест 17 октября никогда не был бы обнародован или, во всяком случае, был бы отменен». Не случайно социал-демократические издания называли С. Витте, настоявшего на введении парламентаризма в России, «агентом биржи»^{627}. И в этом не было ничего случайного, либеральная демократизация открывает двери капиталу, поскольку является прямым выражением его власти.

Увеличение притока иностранного капитала в Россию отразилось на всем ее экономическом развитии.

Например, А. Гершенкрон замечал, что «…после 1905–1906 годов процесс вестернизации России в экономической области действительно протекал последовательно и гладко, как никогда прежде»^{628}. По словам С. Булгакова (1911 г.): «происходит медленное, но верное и неизбежное (если все останется без изменений) экономическое завоевание России иностранцами»^{629}.

Еще одним источником капитала стал стремительный рост кредитного финансирования российской промышленности, например, «рост вексельного и подтоварного кредита акционерными банками в три раза превышал увеличение товарооборота в 1908–1913 гг.», — отмечает Ф. Гиндин. Он также указывает на «громадное развитие операций по финансированию промышленности», развернутое банками в этот период^{630}. Всего за четыре года (1909–1913 гг.) активы акционерной банковской системы скачкообразно выросли в 2,5 раза!^{631}

Однако капиталов все равно не хватало, и города не успевали поглотить всю высвобождаемую реформами крестьянскую массу. Эту данность констатировал в 1913 г. I Всероссийский сельскохозяйственный съезд: «развитие обрабатывающей промышленности не дает надежды на безболезненное поглощение обезземеливающегося населения»^{632}.

Учет векселей российскими коммерческими банками, млн. руб.^{633}

С другой стороны, бурный рост подтоварного кредитования угрожал перегревом рынка и кризисом перепроизводства. Для того чтобы оценить дальнейшие перспективы развития российской промышленности, необходимо, прежде всего, иметь представление о предельной емкости российского товарного рынка. Ведь именно емкость рынка предопределяет в индустриальную эпоху, при прочих равных условиях, темпы и пределы экономического роста. К этой теме С. Витте обращался на совещании министров еще в 1899 г.: «Если сравнивать потребление у нас и в Европе, то средний размер его на душу составит в России четвертую или пятую часть того, что в других странах признается необходимым для обычного существования»^{634}. Спустя десять лет С. Прокопович отметит: «петербургский рабочий зарабатывает меньше берлинского, а жизнь обходится ему дороже»^{635}. Главный вопрос — на сколько?

Для ответа можно использовать имеющиеся сравнительные оценки стоимости товаров и размеров доходов по разным странам, можно — данные по Национальному продукту и его распределению. Но они не дадут реальной картины, поскольку не охватывают ее полностью. Например, остатки средств населения на сберкнижках выросли с 300 млн. рублей в 1894 г. до 2 млрд. золотых рублей в 1913 г., но это вовсе не означает пропорционального увеличения емкости рынка. С. Витте в данном случае говорил совсем по-марксистски: «Основная причина общего кризиса лежит в условиях распределения народного дохода между отдельными классами населения и в несоответствии этого дохода с потребностями каждого отдельного хозяйства. Поэтому чем значительней излишки доходов у одних и недостатки у других, тем сильнее будут хозяйственные кризисы, и тем чаще они будут повторяться»^{636}. Но доход может распределяться не только между отдельными классами, но и сферами деятельности, и факторами производства, причем весьма неравномерно, что также не дает возможности прямым путем рассчитать предельную емкость рынка.

Наиболее показательной и достоверной в данном случае будет сравнительная оценка потенциальной емкости рынка, которую можно сделать с некоторыми упрощениями на основании сравнения эффективности труда и уровня зарплаты работника в разных странах: 

Показатели эффективности труда и зарплаты рабочего, по оценке американского экономиста К. Райта, конец XIX в.^{637}

^{(Ежегодное производство на одного рабочего, $ … Зарплата рабочего, $)}

Россия … 381 … 120

США … 1888 … 347

Превышение … 5 раз … 2,9 раза

Подобные расчеты приводил и М. Туган-Барановский: по данным Шульце-Геверница, в Англии на 1000 веретен приходилось 3 рабочих, в России же, по расчету Менделеева, 16,6 рабочих. Поэтому, получая в 4 раза высшую плату, английский рабочий обходился дешевле фабриканту, чем русский рабочий^{638}.

В масштабе же экономики страны в целом эти различия приобретают новое содержание. Американский или английский рабочий благодаря более высокой зарплате имел в 3—4 раза большую потенциальную покупательную способность. При этом относительная стоимость его продукции, за счет в

5 раз более высокой производительности труда, для экономики в целом была почти в 5 раз ниже. Таким образом, потенциальная удельная емкость американского или английского рынка, при прочих равных условиях, была в 15–20 раз больше российского.

Для полноты картины необходимо распространить эти расчеты на весь рынок: ведь рабочие являлись представителями только городского населения, доля которого в России не превышала 15%. Остальное занимало крестьянство, доходы которого в среднем не превышали 1/3 зарплаты рабочего; а производительность труда — 1/5. В то же время в США доля городского населения составляла почти 40%, а в Англии — более 70%. При этом доходы и производительность сельских работников в этих странах не слишком сильно уступали городским, так доход английского агрария в 1913 г. превышал доход российского в среднем в 4,5 раза^{639}. Поэтому, несмотря на то, что население России было в 1,7 раза больше американского и почти в 4 раза английского, по совокупной потенциальной емкости рынка Россия уступала своим конкурентам примерно в те же 20 раз^[51]. Конечно, это очень общая оценка, но она дает представление о масштабе проблемы.

Исходя из подобных рассуждений, известный экономист В. Воронцов в своей нашумевшей книге «Судьбы капитализма в России» еще в 1882 г. обосновал «невозможность развития капитализма в России»^{640}. Он не видел альтернативы и в марксистском пути развития. По его словам, марксисты лишь «повторяют старую буржуазную историко-экономическую теорию, лишь прикрасив ее гипотезой о молочных реках и кисельных берегах в отдаленном будущем, требуя за эту прикрасу экспроприации крестьянства и порабощение труда в настоящем и ближайшем будущем»^{641}. В 1907 г. В. Воронцов, вновь вернувшись к теме отсутствия перспектив у капитализма в России, добавлял: «задача нашей общественной мысли заключается, поэтому, в устранении этого посредствующего звена (рынка спроса) в процессе удовлетворения народных нужд и в изыскании форм планомерной организации производства в прямой связи с потреблением»^[52].^{642} Однако сам В. Воронцов, стоявший на народнических позициях, не смог предложить никаких реальных, прогрессивных идей для решения поднятой им проблемы.

Вопросы низкой эффективности труда русского рабочего приковывали к себе в то время внимание ведущих экономистов. Конкретизируя проблему, Шульце-Геверниц отмечал: «Все компетентные люди считают главной причиной медленной эксплуатации выдающихся естественных богатств России невысокое качество русского труда». Огромный разрыв в производительности труда с развитыми странами, по мнению И. Янжула, объяснялся, прежде всего, безграмотностью русского народа: в рассматриваемый период число взрослых лиц, умеющих писать, составляло в США 92%, а в России — всего 16%^{643}. М. Туган-Барановский в свою очередь полагал, что «низкая заработная плата, длинный рабочий день и безгласность рабочего составляют отличительную черту строя русской промышленности сравнительно с Западом. Именно в этом и заключается одна из важнейших причин технической отсталости русской промышленности»^{644}.

Конечно, эти причины играли существенную роль, но — главная заключалась в крайней бедности России капиталами. Весьма показательным в данном случае является анализ причин кратно более низкой эффективности индийского текстильного рабочего по сравнению с английским, сделанный Г. Кларком. По мнению Г. Кларка, основными причинами этого явления были: крайне низкий уровень дисциплины индийского рабочего (обходившегося нанимателю в 6 раз дешевле английского) и стремление индийских промышленников к максимализации использования капитала, воплощенного в станке (поэтому индийский предприниматель не шел на увеличение количества обслуживаемых одним человеком станков, как английский, поскольку это вело к снижению на 3/8 выработки на каждом из них)^{645}. Это говорит о том, насколько капитал для индийских производителей обходился дороже рабочей силы.

Аналогичные причины играли ведущую роль в низкой производительности труда и русского рабочего: с одной стороны огромный избыток рабочей силы снижал цену труда, подрывая эффективность применения машин, а с другой — существовал катастрофический недостаток капитала, необходимого для интенсификации этого труда. В этой связи еще более показательным являлся пример, приводившийся С. Булгаковым: «Дороговизна рабочей силы составляет одну из сильнейших причин, двигающих в Америку по пути промышленного прогресса и совершенно исключительного здесь развития машинного производства. Естественно, экономия в средствах производства, прежде всего, направляется на самый дорогой его фактор — именно, заработную плату. Насколько невозможно ее понизить, стараются по возможности совсем ее не платить, замещая труд капиталом»^{646}. В России огромный дефицит капитала делал подобное замещение невозможным.

Ограниченность капиталов вынуждала российских предпринимателей, компенсировать их недостаток усилением эксплуатации труда. Ответная реакция рабочих выражалась, главным образом, в стачках и забастовках. Особенно они усиливались во время кризисов, когда сохранение конкурентных преимуществ на рынке достигалось предпринимателями, прежде всего, за счет снижения издержек на рабочую силу. Массовость стачек поэтому является одним из достаточно надежных индикаторов состояния экономики на определенных исторических периодах. Рост стачечного движения в 1912–1913 гг. свидетельствует о росте напряжения в экономике, которое объяснялось, прежде всего, ее перегревом и приближением экономического кризиса: 

Число участников стачек, в тыс.^{647}

* 1914 г. (первая половина), 1917 г. (январь—февраль).

При этом протестное рабочее и крестьянское движение в России имело свои особенности. Оно выражалось в глубокой социальной дифференциации русского общества, которая приобретала даже не экономический, а расовый характер. Как замечал А. Кюстин еще в 1839 г., в России «богатые не соотечественники бедным»^{648}. И в подобных оценках наблюдательный француз был не одинок. Например, А. Грибоедов в своей «Загородной поездке» писал: «Если бы каким-нибудь случаем сюда занесен был иностранец, который бы не знал русской истории за целое столетие, он, конечно, заключил бы из резкой противоположности нравов, что у нас господа и крестьяне происходят от двух различных племен, которые еще не успели перемешаться обычаями и нравами». По словам же Н. Тургенева: «Нигде нет столь прочной и непреодолимой границы, установленной законом или обычаями между высшими классами и классами средними и низшими, как в России… русское дворянство уподобилось племени завоевателей, которое силой навязало себя нации…»^{649}.

Социальный капитал в России расходовался, «выбрасывался на ветер», с еще большей щедростью, чем капитал материальный. Причина этого заключается в том, что социальный капитал является не частным, а общественным достоянием, поэтому он и тратится легче… С наступлением капитализма, с уходом от патриархальной старины, нищета России в социальном капитале не уменьшилась, а наоборот обозначилась еще более контрастно: и прежде всего в крайней малочисленности в России среднего класса. Но именно доля среднего класса, при прочих равных условиях, определяет уровень накопления социального капитала. Состояние этой сферы России описывал еще А. Кюстин. По его словам, «торговцы, из которых составится когда-нибудь средний класс, столь немногочисленны, что не могут заявить о себе в этом государстве; к тому же почти все они чужестранцы»^{650}.

К началу XX века ситуация почти не изменилась: Годовой доход свыше 1000 рублей в 1910 г. по всей империи, согласно налоговым данным, получало всего порядка 700 тыс. человек, т.е. около 1% экономически активного населения^{651}. Подобный результат дает и оценка по жилищному налогу, который в России платили всего 640 тыс. человек. И именно эту группу можно отнести к условно всему среднему и высшим классам России! 

Распределение лиц с годовым доходом свыше 1000 рублей^{652}

(1905 г. … 1909–1910 гг.)

Лиц с доходом свыше 1 тыс. руб. (чел.) … 404 713 … 696 700

Лиц с доходом свыше 50 тыс. руб. (чел.) … 2845 … 3500

Общая сумма доходов (млрд. руб.) … 1,85 … 2,64

Конечно, это лишь приблизительные цифры, но тем не менее они дают представление о социальной структуре российского общества того времени. Подобная структура могла сохранять устойчивость только в случае существования ее в некой полуфеодально-полуолигархической форме, опирающейся на военную силу и монархическо-теократическое правление. Стоило этим основам хотя бы ослабнуть, крах всего общественного устройства становился неотвратимым.

С развитием капитализма численность средних и высших классов постепенно увеличивалась, но, с одной стороны, она была еще слишком ничтожной, а с другой — сопровождалась еще более быстрым обнищанием, пролетаризацией беднейших слоев, особенно усилившейся с началом столыпинских реформ. В результате социальная дифференциация не сокращалась, а наоборот увеличивалась. Концентрация капитала быстрее всего происходила именно в наиболее буржуазной торгово-промышленной сфере, в результате она опережала другие области деятельности по данному показателю в 2–3 раза. Социальный разрыв усиливала регрессивная система налогообложения, основанная на пятикратном преобладании доходов бюджета от косвенных налогов и винной регалии, над прямыми налогами.

Князь В. Мещерский в этой связи замечал: «Наша финансовая система всегда основывалась на несоразмерном взимании налогов и податей с наименее имущих плательщиков», привилегированные же классы продолжают «пользоваться полным безучастием в несении тягостей государственных платежей»^{653}.^[53]

О состоянии социального капитала России накануне 1917 г. красноречиво говорят наблюдения французского посла в России М. Палеолога: «Социальный строй России проявляет симптомы грозного расстройства и распада. Один из самых грозных симптомов — это глубокий ров, та пропасть, которая отделяет высшие классы русского общества от масс. Никакой связи между этими двумя группами, их разделяют столетия»^{654}.

* * *

Начиная с отмены крепостного права, Россия отчаянно боролась над преодолением своей экономической отсталости, она была вынуждена постоянно балансировать между жесткой необходимостью и объективной невозможностью. Однако, несмотря на все усилия и все жертвы, первый этап русской индустриализации не позволил России даже приблизиться к экономическому и техническому уровню развитых стран мира. Об этом достаточно наглядно свидетельствуют расчеты А. Мэддисона, согласно которым ВВП России на душу населения с 1870-го по 1913 г. вырос всего в 1,5 раза, что было почти на четверть хуже, чем у основных конкурентов. При этом ВВП на душу населения в России был меньше, чем в странах Западной Европы, в 2–3 раза. 

ВВП на душу населения по А. Мэддисону в 1913 г. (в долларах США 1990 г.) и его рост в 1913 г. по отношению к 1870 г., в разах^{655}

Единственное, что удалось России, — это не отстать совсем и не превратиться из полуколонии, т.е. страны экспортирующей сырье и импортирующей готовую продукцию, но сохраняющей свою политическую независимость, в полную колонию Запада.

Несмотря на внешнее могущество и богатство, на деле к началу XX века Россия оставалась одной из самых бедных стран Европы. Мало того, по мнению М. Корта, со времен отмены крепостного права до Первой мировой войны разрыв в доходах на душу населения в России по сравнению с европейскими конкурентами только увеличивался^{656}. Применение различных методологий оценки дохода не меняет картины в принципе. Например, исходя из расчетов П. Грегори, в 1913 г. на душу населения в России приходилось всего 125 руб. чистого национального продукта^{657}, т.е. находилось в том же сравнительном диапазоне, что и у А. Мэддисона, и у Прокоповича — Мелгалла в 1900 г. 

Народный доход на душу населения в 1900 г. по Прокоповичу — Мелгаллу, руб.^{658}

На грядущие перспективы развития России многие ведущие современники событий смотрели без оптимизма. Например, член Государственного совета, один из авторов «столыпинской» аграрной реформы, ярый монархист В. Гурко, в работе «Наше государственное и народное хозяйство» уже в 1909 г. пессимистически констатировал, что Россия начинает проигрывать во всемирном соревновании, что она и до революции 1905 г. «занимала последнее место среди других мировых держав». После же революции «ее экономическое положение проявляет грозные признаки ухудшения; количество многих производимых страной ценностей уменьшается, удовлетворение главнейших народных потребностей понижается, государственные финансы приходят во все большее расстройство»^{659}.

Подтверждением этих слов выступало замедление темпов роста промышленного производства. Данные, приводимые Л. Кафенгаузом и П. Грегори, в данном случае почти совпадают: если за последние 13 лет XIX столетия индекс промышленного производства в России вырос в 3,14 раза, то за первые 13 лет XX столетия всего в 1,75.^{660} При этом среднегодовой вывоз хлебов в 1900–1913 гг. наоборот вырос по отношению к среднегодовому за предшествующее десятилетие на 30%. Одной из основных причин смены траекторий развития с промышленной на аграрно-сырьевую, наряду с ростом европейских цен на хлеб, стал разворот, перераспределение ресурсов в сторону деревни, начавшийся с наступлением XX века и усилившийся после революции 1905–1907 гг. (См. график на стр. 182)

О перспективах России говорила и динамика основных статистических показателей. Так, на душу населения Россия производила чугуна и стали в 5–10 раз меньше, чем ключевые конкуренты. При этом темпы роста производства России не позволяли ей рассчитывать на то, что в обозримой перспективе она сможет достичь уровня развитых европейских стран. (См. график на стр. 183) Согласно методике У. Льюса, по уровню промышленного производства на душу населения Россия в 2–3 раза уступала Польше и Финляндии, и даже таким странам, как Чили и Аргентина^{661}.

Темпы роста индекса промышленного производства и экспорт основных хлебов, в млн. пуд.^{662} (с линейными трендами)

Но народный доход, объемы производства — это количественные показатели, с качественными, для того времени, дело обстояло гораздо хуже, например, в 1913 г. в США имелось 3035 млн. абонентов телефонной сети, в Германии — 797 тыс., в Англии — 536 тыс., во Франции — 185 тыс., в Австро-Венгрии — 110 тыс., в Швеции — 102 тыс., в Дании — 98 тыс., в России — 97 тыс. абонентов. Годовое производство автомобилей в 1913–1914 гг. в США — 569 тыс., в Англии — 34 тыс., в Германии — 20 тыс., во Франции — 45 тыс., в России — 70, и т.п. Переход на качественный уровень, отвечающий за развитие, по сравнению с простым количественным ростом требует еще больших капиталов. И здесь отставание России становилось прогрессирующим. 

Объемы производства чугуна и стали на душу населения (в пудах) и среднегодовые темпы роста соответствующих производств за 1909–1913 гг. (в %)^{663}

Не случайно накануне Первой мировой в мае 1914 г. на VIII съезде представителей промышленности и торговли в Петербурге один из крупнейших промышленников России П. Рябушинский призывал «к скорейшей индустриализации народной жизни, ибо иначе Россия отстанет от мировых держав»^{664}. Первая мировая в полной мере продемонстрирует, что довоенные темпы развития не давали России шансов обеспечить даже свое выживание. Об этом П. Рябушинский вновь будет говорить осенью 1916 г.: «Обстоятельства войны, думаю, бесповоротно утвердили во всей стране, начиная от бывшей фритредерской интеллигенции и кончая необразованными массами, сознание необходимости собственной промышленности»^{665}.

М. Горький приходил к выводу, что Германия била Россию своей «культурой и прекрасной организацией». Летом 1917 г. он писал: «Велика и обильна Россия, но ее промышленность находится в зачаточном состоянии. Несмотря на неисчислимое количество даров природы… мы не можем жить продуктами своей страны, своего труда. Промышленноразвитые страны смотрят на Россию, как на Африку, на колонию, куда можно дорого сбывать разный товар и откуда дешево можно вывозить сырые продукты, которые мы, по невежеству и лени нашей, не умеем обрабатывать сами. Вот почему в глазах Европы мы — дикари, бестолковые люди, грабить которых <…> не считается зазорным»^{666}. Непримиримый оппонент М. Горького философ И. Ильин приходил, тем не менее, к аналогичным выводам: «Запад бил нас нашею отсталостью, а мы считали, что наша отсталость — есть нечто правоверное, православное и священно-обязательное»^{667}.

Для выживания России были необходимы еще более высокие темпы развития, чем были прежде. С. Витте в период российского промышленного бума начала XX в. приходил к выводу, что «вообще вопрос о значении промышленности в России еще не оценен и не понят». «Для России необходимо, прежде всего, ускорить темпы «индустриализации» <…> В мире ничего не дается даром, и, чтобы создать свою промышленность, страна должна нести известные жертвы, но эти жертвы временные и, во всяком случае, ниже… выгод»^{668}.

Время и судьба

Нынешнему времени выпала нелегкая задача нагонять запущенное в течение двухсотлетнего хозяйственного сна России.

С. Витте^{669}

Как правило, среди привычных ресурсов, определяющих экономическое развитие, время встречается довольно редко. Оно чаще фигурирует в военной области. Вспомнить, например, хотя бы А. Суворова: «Деньги дороги, жизнь человеческая еще дороже, а время дороже всего», или А. Веллингтона (1800): «Для военной операции время — это все»^{670}, или Д. Ллойд Джорджа (1915) «Выиграть время — значит победить»^{671}.

Однако в экономике время имеет не менее важное значение: «Потеря времени отличается от потери материала тем, что его нельзя возвратить. Потеря времени совершается легче всего, а возмещается труднее всего… В нашей промышленности время расценивается нами совершенно так же, как человеческая энергия», — утверждал Г. Форд^{672}. «Задержать темпы — значит отстать. А отсталых бьют», — И. Сталин.

В практических расчетах время является таким же ресурсом, как земля, климат, труд или капитал. Выигрыш во времени дает выигрыш в накоплении капиталов, в уровне развития производительных сил, в захвате рынков сбыта… Для отставших может просто уже не оказаться места на планете. Мало того — они сами могут стать жертвой опередивших их в развитии. Не случайно редактор русского журнала «Экономист» С. Губанов замечает: «Кто отстанет, того не станет — такова суровая и непреложная истина».

Более ранний старт России с осуществлением либеральных реформ, с отменой крепостного права, мог бы дать ей дополнительно по крайней два-три-четыре десятилетия для накопления столь ценного для нее капитала, для развития ее производительных сил. С. Витте по этому поводу замечал: «Крепостное право существенно тормозило такую постановку труда, которая является необходимым условием современного строя народного хозяйства. Отсутствие свободы труда в корне уничтожало возможность качественного повышения его а, следовательно, сколько-нибудь широкой разработки естественных богатств страны»^{673}.

Наглядную картину, отражавшую это торможение, давала динамика объемов промышленного производства: за 1812–1856 гг. они выросли в России всего в 2 раза, в то время как во Франции — в 5, в Англии — в 50 раз. Другой пример приводил А. Шторх. Согласно его расчетам, в конце XVIII в. Россия и Англия выплавляли по 8 млн. т чугуна, а к концу 1850-х гг. Россия — только 16 млн., а Англия — 234 млн. т. Причину отставания орган промышленников «Журнал мануфактур и торговли» в 1832 г. находил в том, что: «всякая работа, в которой принуждение есть единственная пружина, никогда не будет производиться успешно». И приводил пример нового помещика, который, «несмотря на то, что производил жалованье своим рабочим — крепостным своим людям, чего прежде никогда не было, — увеличил свои доходы втрое и более, а вместе с тем и состояние рабочих приметно улучшилось. Теперь он открыл настоящую пружину деятельности человеческой — собственную пользу каждого»^{674}.

Постепенная отмена крепостного права началась в Англии еще в XV в. с освобождения крестьян из личной крепостной зависимости и замены её поземельной, и закончилась XVI в., когда путем огораживаний пастбищ крестьяне были лишены земли и превратились в батраков или мигрировали в города. О судьбе этих несчастных наглядно говорит быстрое падение естественного прироста населения Англии с 10%о в середине XVI в., до минус «-» 1%о к середине XVII гг., а с учетом эмиграции — до минус 3%о. В континентальной Европе отмена крепостного права начнется с конца XVIII в., например, в Саксонии и Чехии первые попытки — в 1771-м, Дании — в 1788 г. Однако реальное раскрепощение Европы начнется только с Французской революции — 1789 г. (Швейцария — 1798 г.). Наполеон своими победами разнесет его уже по всей Европе: Шлезвиг-Гольштейн — 1804 г., Варшавское герцогство (Польша) и Пруссия — 1807 г. (окончательно в 1823 г.), Бавария — 1808 г., Вюртемберг — 1817 г. Второе дыхание раскрепощение получит с европейских революций 1830–1840-х гг.: Ганновер — 1831 г., Саксония — 1832 г., Австрия и Чехия окончательно в 1832–1848 гг., рабство в США будет отменено только в 1863 г.

И здесь Россия вроде бы не слишком отставала от европейцев, отменив крепостное право в 1861 г. Однако это была лишь политическая отмена, окончательно, экономически, крепостное право будет отменено в России только в 1905 г., в результате Первой русской революции, когда крестьяне силой добьются отмены выкупных платежей, введения всеобщего начального образования, начала отделения церкви от государства и пр. Все эти требования содержались в петиции рабочих и жителей Петербурга, предназначенной для подачи Николаю II в «кровавое воскресенье» 9 января 1905 г.^{675} Последующие реформы Столыпина дадут не только право, но и побуждение к выходу из общины.

Почему же Россия так долго медлила с отменой крепостного права?

Первые заметные антикрепостнические идеи стали появляться в России еще в конце 1770-х гг. Одним из ярких представителей этого течения был издатель и просветитель Н. Новиков. По его словам «Бедность и рабство повсюду встречалися со мной в образе крестьян». Они как «младенцы», которые «спокойно взирают на оковы свои» и требуют только «пропитания… чтобы не отнимали у них жизнь, чтобы не мучили». Помещики же, по мнению автора, «больны мнением, что крестьяне не суть человеки»^{676}.

В 1762 г. в Манифест о воцарении Екатерины II, по настоянию графа Н. Панина и Д. Фонвизина будет включено положение, представлявшее собой некоторый проект конституции, ограничивающей власть монарха^[54]. Проект освобождения крестьян представит князь Д. Голицын, который обосновывал свое предложение тем, что «Несколько землевладельцев до некоторой степени освободили своихъ крестьян из крепостного состояния и получили очень хорошие результаты». Но Екатерина II отклонила проект, поскольку, по ее мнению, «богатые землевладельцы, у которых крестьян многия тысячи», будут против^{677}.

Мало того: Екатерина II сама раздала в крепость почти 2 млн. крестьян^{678}. Екатерина запретила крестьянам жаловаться на помещиков: челобитчики и составители челобитных будут наказаны кнутом и сосланы в Нерчинск на вечные каторжные работы^{679}. Екатерина выполняла практически все требования и запросы помещиков, не обращая внимания на их злоупотребления. Последние вели к усилению эксплуатации крепостных, о чем наглядно говорит сравнение роста подушной подати и оброка за время ее правления: если подать за этот период выросла на 30%, то оброк — в 2–3 раза^{680}. По словам В. Ключевского, в это время «крепостное русское село превращалось в негритянскую североамериканскую плантацию времен дяди Тома»^{681}.

Первым на это превращение обратил внимание М. Сперанский, который отмечал, что первоначально крепостное право в России было только крепостью к земле (Servage), но благодаря позднейшему злоупотреблению помещичьей властью оно превратилось в крепость личности, иначе говоря, в рабство (Esclavage)^{682}. «Из дворянского землевладения, — вторил В. Ключевский, — оно превратилось в душевладение; сам помещик — из агронома в полицейского управителя крестьян. При таком влиянии сельское хозяйство <…> получило «неправильное направление <…> и воспитывало недобрые экономические привычки»^{683}.

Нелогичная крепостническая политика просвещенной императрицы очевидно объяснялась, прежде всего, настроениями, царившими в то время в обществе. О их характере наглядное представление дает замечание В. Ключевского, относящееся к Комиссии собранной со всей страны для обсуждения екатерининского «Наказа»: «В Комиссии на крепостное право смотрели не как на правовой вопрос, а как на добычу, в которой, как в пойманном медведе все классы общества: и купечество, и приказнослужащие, и казаки, и даже черносошные крестьяне — спешили урвать свою долю. И духовенство не преминуло очутиться при дележе»^{684}. И Екатерина II в данном случае не выходила из общего русла, однако именно при ней было положено начало распространению просветительских идей в России: в ее царствование довольно большими тиражами издавались работы Вольтера, Дидро, Монтескье, Руссо и других французских философов, в оригинале и переводе, приобретших широкую популярность в студенческих и молодежных дворянских кругах центральных городов.

И уже сын Екатерины II Павел I предпримет первые попытки ограничить привилегии дворянства и помещичий беспредел, в частности установлением пределов барщины и оброка, запрещением обезземеливания крестьян и т.п. Однако, как отмечает В. Ключевский, «мысль, что власть досталась ему слишком поздно, когда уже не успеешь исправить всего зла, наделанного предшествующим царствованием, заставляла Павла торопиться во всем, недостаточно обдумывая предпринимаемые меры»^{685}. Павел I, как и его отец, был убит.

На престол взошел его сын, любимый внук «великой бабки», воспитанный ею на идеях французских просветителей. При воцарении Александра I в 1801 г. ему будет представлено сразу несколько вариантов конституционных Манифестов и проектов отмены крепостного права^[55]. Но Александр отклонит их. Мало того, он даже восстановит жалованные грамоты дворянству и купечеству, отмененные его отцом Павлом I.

Однако в первый же год его правления в правительственных периодических изданиях было запрещено печатать публикации о продаже крестьян без земли, запрещена раздача населенных имений в частную собственность, в день рождения императора был опубликован указ о свободном обращении земли для всех свободных сословий, что разрушало исключительную монополию дворянства на землю. А в 1803 г. вышел указ Александра I о «вольных хлебопашцах», предусматривавший выкуп крестьян с разрешения помещика. Но даже этот весьма невинный указ встретил яростное сопротивление землевладельцев, считавших его началом отмены крепостного права, и применялся лишь единично.

В 1805 г. в результате крестьянских волнений в Лифляндской губернии будет смягчено крепостное право для лифляндских крестьян^{686}. Александр I не забудет и о конституции и в 1809 г. М. Сперанский, по его поручению, подготовит ее прообраз в виде «Плана государственного образования». На следующий год в соответствии с «планом» будет открыт Государственный совет. «План» не затрагивал ни одной привилегии высшего сословия, однако даже потенциальная угроза, которую он нес, вызвала столь жесткую его ответную реакцию, что царь был вынужден выслать М. Сперанского из Петербурга.

В 1809 г. Александр I дарует Конституцию Финляндии, а в 1815 г. — Польше. И здесь Россия находилась в числе европейских лидеров: конституция во Франции будет принята в 1814 г., в Баварии — в 1816-м, в Вюртемберге в 1819-м. В 1816–1819 гг. Александр I отменит крепостное право в Эстонии, Курляндии, Ливонии по просьбе остзейского дворянства. Правда, отменил в том смысле, что помещики полностью освобождались от ответственности за крестьян, сохраняя при этом над ними полную власть. В 1817–1820 гг. по поручению Александра I был разработан проект Конституции и сразу несколько проектов освобождения крестьян^{687}. Однако ни один из них не получил развития. Почему?

Одной из причин, очевидно, могло было быть нарастающее после войны 1812 г. давление «к освобождению» снизу. В противном случае совершенно непонятным является сохранение Александром I в условиях тяжелейшего послевоенного финансового кризиса огромной миллионной армии, которая выросла за время войны, по сравнению с довоенным периодом, в 3 раза и составляла почти 2% населения разоренной страны. Кроме этого, еще несколько сот тысяч крестьян вместе с семьями было загнано в «военные поселения», которые, по мнению декабристов Трубецкого и Якушкина, должны были составить «особую касту, которая, не имея с народом почти ничего общего, может сделаться орудием его угнетения»^{688}.

Крестьяне брались в армию на 25 лет, т.е. практически пожизненно. Кроме этого, система муштры, сохранившаяся в армии со времен Павла I, была еще более усилена, превращая солдата в бездумную «живую машину со штыком»^[56]. Зато на войне, отмечал Р. Фадеев, неприятель мог осилить русскую армию, «если ему удавалось, но никогда не мог ее рассеять, как не раз случалось с другими европейскими войсками; наши полки, на три четверти истребленные, все-таки не рассыпались»^{689}.

Внутри страны «социальный эффект был (так же) налицо, — отмечает историк О. Соколов, — рекрут, оказавшийся в армии, отныне не чувствовал никакой связи с крестьянской массой, из которой он только что вышел». Вот что писал по этому поводу в 1809 г. И. Долгорукий, владимирский генерал-губернатор: «Мужик ничего так не боится, как солдата… Рекрут, вчера взятый в службу, уже назавтра обходится со своим братом мужиком как со злодеем»^{690}. Французский офицер Польтр указывал на ту же закономерность: «Рекрут, видя, что у него нет способа избежать перехода в новое состояние, внезапно меняет свои чувства. Он забывает своих родителей, все, что связывает его с местом рождения. Если офицер, командующий отрядом, прикажет рекруту поджечь собственную деревню, он сделает это»^{691}.

Другая причина отказа от реформ, по-видимому, могла крыться в том, что с противоположной стороны против либеральных проектов Александра I активно выступали влиятельные представители консервативных кругов высшего дворянства, которые уже неоднократно демонстрировали свои интересы и силу. Если учесть, что инструментом «прямой демократии» в то время была гвардия, чьей жертвой стали отец (Павел I) и дед (Петр III), Александра I, то последний не мог не считаться с нею.

Вместе с тем война 1812 г. привела к распространению и либеральных идей среди молодежи из того же высшего дворянства, ободренного успешными конституционными революциями 1820–1821 гг. в Испании, Неаполе, Португалии, Пьемонте, Греции. По словам Ф. Достоевского, в этот период «цивилизация в первый раз ощутилась нами как жизнь, а не как прихотливый прививок… мы только что начали чувствовать себя европейцами и поняли, что тоже должны войти в общечеловеческую жизнь»^{692}. Именно эта молодежь создаст многочисленные тайные общества. И с этой стороны ощущалась еще одна вполне реальная угроза планомерному осуществлению реформ.

События не заставят себя ждать. Восстание начнется в декабре 1825 г. сразу после неожиданной смерти Александра I: войска выйдут на площадь и будут стоять, пока их не расстреляют картечью. Причиной этого «стоицизма» явилась толпа возбужденной черни в десятки тысяч человек, окружившая площадь: декабристам их выступление виделось как конституционно-дворцовый переворот, но ни в коем случае — как народная революция^[57].

Эхо этого восстания отразится на всем правлении следующего императора. О восшедшем на престол Николае I историк С. Соловьев писал: «Это была воплощенная реакция всему, что шевелилось в Европе… Деспот по природе, имевший инстинктивное отвращение от всякого движения»^{693}. Тем не менее, во времена Николая I работа над проектами отмены крепостного права не прекращалась, для этого был создан даже целый ряд секретных комиссий. Наибольшую известность и частичную реализацию получили проекты П. Киселева^[58]. Однако даже эти робкие попытки смягчения крепостного права встречали жесткое и непримиримое сопротивление помещиков^{694}.

Сам Николай I объяснял свое отношение к проблеме на заседании Государственного Совета в 1842 г.: «Нет сомнения, что крепостное право в нынешнем его у нас положении есть зло для всех ощутительное и очевидное; но прикасаться к оному теперь было бы злом, конечно, еще более гибельным»^{695}. Проблема, считал М. Погодин, заключалась в том, что «вопрос о крепостном праве тесно связан с вопросом о самодержавии… Это две параллельные силы, кои развивались вместе. У того и другого одно историческое начало; законность их одинакова… Крепостное право существует, каково бы ни было, а нарушение его повлечет за собою неудовольствие дворянского сословия, которое будет искать себе вознаграждения где-нибудь, а искать негде, кроме области самодержавия…»^{696}

По мнению А. де Кюстина, Николая I от отмены крепостного права сдерживал страх не перед дворянством, а перед опасностью погружения России в анархию «крестьянской революции»: «Дать этим людям (крестьянам) свободу внезапно — все равно что разжечь костер, пламя которого немедля охватит всю страну», — предупреждал Кюстин^{697}. Очевидно, французский писатель исходил из недавнего опыта своей собственной страны. Ведь «крестьянские революции» были неотъемлемым атрибутом всех буржуазных революций в Европе, на многие годы, а то и десятилетия погружая их страны в кровавый хаос.

Но главная проблема заключалась в отсутствии в России в достаточном количестве того класса нарождающейся буржуазии, которая вела за собой реформы на Западе. И это делало невозможным осуществление буржуазной революции в России по европейскому образцу. Что ожидало Россию в случае отхода от феодализма в этих условиях, предупреждал А. Герцен: «Освобождение крестьян сопряжено с освобождением земли; что <…> в свою очередь является началом социальной революции»^{698}.

Но в России в то время не было и достаточного количества образованных, организованных левых сил, которые смогли бы направить эту социальную революцию в какое-то созидательное русло. Поэтому ее итог, пожалуй, наиболее точно предсказывал Б. Чичерин: «расшатайте здание во всех его концах под предлогом последовательного развития начал, тогда исчезнет последняя возможность справиться с бродячими стихиями и установить какой-нибудь порядок: тогда нет предела произволу и случайностям…»^{699} И это была уже угроза не самодержавию, а всей русской цивилизации. Не случайно Николай I, по словам А. Тютчевой, «считал себя призванным подавить революцию. Ее он преследовал всегда и во всех видах»^{700}.

Отмену крепостного права, помимо страхов самодержавного государя и воли всемогущего высшего дворянства, сдерживали и еще гораздо более могущественные силы, существовавшие в России. Именно о них говорил М. Сперанский, указывая, что крепостное право в России могло быть отменено лишь постепенно и только тогда, когда «по мере роста населения возвышается цена на землю, умножается количество рук, умеряется цена вольных работ и принуждение теряет свое преимущество»^{701}.

В 1830 г. Н. Муравьев, в своем примечании к русскому изданию книги А. Тэра «Основания рационального сельского хозяйства», добавит: «Работа наемными людьми в России, будет самым неосновательным и разорительным предприятием, доколе цена хлеба не возвысится, цена наемных работников не уменьшится и число их не увеличится… В России нет другого средства производить полевые работы, как оседлыми крестьянами»^{702}. Низкая цена хлеба и высокая цена труда не давали той нормы прибыли, прибавочной стоимости, которая обеспечила бы возможность организации капиталистического хозяйства.

Рабство, крепостное право и вообще принудительный труд экономически неизбежны до тех пор, пока стоимость рабочей силы выше стоимости обслуживаемого ею совокупного капитала. Чем выше стоимость труда относительно капитала, тем выше будет степень принуждения.

Именно низкая рентабельность сельскохозяйственного производства в России и как следствие невозможность осуществить первоначальное накопление капиталов для становления капитализма, предопределяли объективную невозможность отмены крепостного права. Для такой крестьянской страны, как Россия источником первоначального капитала, утверждал М. Покровский, могли быть только цены на хлеб: «Низкие хлебные цены были лучшим оплотом крепостного права, нежели всяческие “крепостнические вожделения” людей, власть имеющих»^{703}. Сельское хозяйство, пояснял М. Покровский, «при данном уровне хлебных цен давало слишком мало денег, чтобы помещик имел какое-нибудь побуждение перейти от барщины к найму — от дарового труда к покупному»^{704}. Отсутствие спроса на продукцию сельского хозяйства консервировало его архаичную, пребывавшую почти в первобытном виде, организацию^{705}. Отмена крепостного права России, по мнению М. Покровского, стала возможной только с ростом цен на хлеб на европейских рынках.

Выходом из тупика могло бы стать усиление эксплуатации крестьянина за счет превращения его в наемного батрака, как в Европе. Действительно, «если бы крестьяне в этой борьбе пали, обезземелились, превратились в кнехтов, то могла бы создаться какая-нибудь прочная форма батрацкого хозяйства, но, — отмечал А. Энгельгардт, — этого не произошло — падают, напротив, помещичьи хозяйства»^{706}. Причина этого, по словам А. Энгельгардта заключалась в том, что «организация капиталистического хозяйства в деревне, когда работы проводят безземельные батраки невозможна из-за низких цен на хлеб и сильных колебаний урожайности год от года, а так же из-за высокой сезонности работ. Хозяин каждый год просто не может заработать достаточно, что бы оплатить годовой труд батрака»^{707}.

С началом индустриальной революции на Западе у России появился еще один шанс опередить время — за счет снижения транспортных издержек: первая железная дорога в России будет построена в 1837 г. С развитием железных дорог, писал Кеппен в 1840 г., «мы будем иметь средства с удобностью перевозить наши произведения, тогда сбыт их облегчится, и цены произведений лучше будут держаться на степени, выгодной для поселянина»^{708}. Действительно, «тогдашняя публицистика, — отмечает М. Покровский, — видела в паровом транспорте единственный выход из аграрного кризиса… Но все это моментально затуманилось, как только возник вопрос; на какие деньги будет строиться русская железнодорожная сеть? Оказывалось, что без проклятой буржуазной Европы не обойдешься: окружающие, с министром финансов Канкриным во главе, немедленно указали на это Николаю»^{709}.

«Решились строить пока одну дорогу, — по словам М. Покровского, — экономически наименее важную <…>, — из Петербурга в Москву, — которую можно было соорудить средствами казны.

Канкрин, правда, был и против нее: по его мнению, Николаевская железная дорога «не составляла предмета естественной необходимости, а только искусственную надобность и роскошь», усиливавшую «наклонность к ненужному передвижению с места на место, выманивая притом излишние со стороны публики издержки». Но Николай настоял»^{710}.

На самом деле денег было в избытке и внутри страны, но они шли не на развитие, а на содержание помещичьего сословия и огромной армии, на войны на Кавказе, с Турцией и т.п. Только сверх бюджета на эти цели за время правления Николая I, по данным министра финансов М. Рейтерна, было израсходовано почти 2 млрд. руб.^{711} На эти деньги в те годы можно было построить порядка 20 тыс. км. железных дорог, оснащенных подвижным составом^{712}, т.е. в 20 раз больше, чем было построено за все время правления Николая I^[59]. При том уровне доходности, которые давали казенные железные дороги, в случае ее капитализации, иностранных кредитов для строительства дорог империи могло бы не понадобиться вовсе. Но главное они бы дали громадный толчок развитию всех производительных сил России, но этого не произошло…

Отмена крепостного права в России станет следствием стечения сразу нескольких обстоятельств: поражения в Крымской войне, продемонстрировавшей, что отсталость России становится угрозой ее существованию^[60]; вызывающей до сих пор вопросы смерти Николая I в 1855 г.; полного финансового банкротства помещичьего дворянства; роста европейских цен на зерно и удвоения с начала века численности населения России^{713}. Это Освобождение действительно было Великим, но вместе с тем на практике, из-за упорного сопротивления помещиков, оно оказалось лишь дорогостоящей уступкой, а не реальной реформой. Производительные силы русского общества оставались скованны экономически. «Поперек дороги (полному) освобождению крестьян, — по словам С. Витте, — стояла теперь только косность наиболее отсталых слоев дворянства: сила их инерции была настолько велика, что вынудила ввести в реформу ряд оговорок, позволявших местами свести «освобождение» на нет, — но все же не настолько, чтобы остановить реформу в принципе. Последняя была бы мыслима в 1854 году совершенно так же, как и в 1861-м»^{714}.

Задержка с окончательной отменой крепостного права почти на полвека, до революции 1905 г., привела к тому, что к началу XX века объем накопленного капитала оказался в несколько раз меньше потенциально возможного в случае его полной отмены в 1850-х гг. Следствием этого стало не только огромное отставание России от развитых стран, но и резкое обострение проблемы чрезмерного увеличения «лишних рук» — т.е. работоспособного населения, лишенного возможности быть обеспеченным средствами производства. Этот «демографический навес» избыточного по отношению к земле и капиталу населения, по оценкам исследователей тех лет, достигал почти 30 млн. человек. Именно он и составил основу социального взрыва обоих русских революций. Не случайно М. Вебер после революции 1905 г. констатирует, что для свершения буржуазной революции уже «слишком поздно».

Консерваторы же наоборот считали, что для свершения буржуазной революции в России еще «слишком рано»: «бессмысленно создавать институты до того, как социально-экономические условия созреют для них», — утверждал министр внутренних дел П. Дурново^{715}. Позицию консерваторов весьма наглядно отразил в 1909 г. в своей книге член Государственного совета В. Гурко: «Сторонники конституционного образа правления должны бы, наконец, понять, что и самая конституция может быть осуществлена только при наличности многочисленного зажиточного, вполне независимого класса населения. Ограничить силу может только сила. Толпа, конечно, тоже сила, но сила дикая, неорганизованная, и поэтому она может расшатать власть, низвергнуть ее, но прочно взять ее в свои руки она не в состоянии. В стране нищих не только не может установиться конституции, но даже не может удержаться самодержавный строй… В стране нищих может водвориться только деспотия, безразлично, византийского ли типа деспот, опирающийся на преторьянскую гвардию, или народоправство худшего пошиба, фактически выражающееся в деспотическом господстве сменяющейся кучки властителей наверху и множества бессменных мелких властей полицейского типа — внизу»^{716}.

Однако дворянство упустило свой исторический шанс. В новых условиях оно вырождалось и становилось все более консервативным, не способным к созидательной деятельности. Отмечая эти тенденции, С. Булгаков писал: «Ах, это сословие! Было оно в оные времена очагом русской культуры, не понимать этого значения русского дворянства значило бы совершать акт исторической неблагодарности, но теперь это — политический труп, своим разложением отравляющий атмосферу, и между тем он усиленно гальванизируется, и этот класс оказывается у самого источника власти и влияния. И когда видишь воочию это вырождение, соединенное с надменностью, претензиями и, вместе с тем, цинизмом, не брезгающим сомнительными услугами, — становится страшно за власть, которая упорно хочет базироваться на этом элементе»^{717}.

По словам С. Витте, большинство дворян в современной России, «в смысле государственном представляет кучку дегенератов, которые кроме своих личных интересов и удовлетворения своих похотей ничего не признают, а потому и направляют все свои усилия относительно получения тех или других милостей за счет народных денег, взыскиваемых с обедневшего русского народа для государственного блага»^{718}.

Подобная трансформация происходила и с чиновничеством, которое, вслед за дворянством, превратилось в отдельную бюрократическую касту, сословие, имеющее свои привилегии и интересы. Абсолютная власть и безответственность развратили его не меньше, чем помещичье-дворянское сословие. На эту тенденцию обращала внимание в своих дневниках А. Богданович (1902): «… петербургские чиновники производят <…> тяжелое впечатление — все заняты балами, вечерами, а не видят и не замечают, что кругом делается, что в России все из рук вон плохо: крахи банков, полное безденежье, беспорядки среди учащейся молодежи, среди рабочих, масса прокламаций наводняет фабрики и учебные заведения». (19.11.1904): член Государственного совета Б. Штюрмер, будущий премьер, «мрачен, расстроен всем, что у нас творится, говорит, что мы прямо идем к революции…»^[61]

Между тем в России уже появилась новая сила, которая с каждым днем все больше определяла ход и перспективы ее развития. Для реализации своих устремлений этой силе была нужна власть, находившаяся в руках высшего дворянства. Взять ее крупная буржуазия могла только за счет перехода к конституционному правлению. Борьба за конституцию из благих пожеланий прогрессивного дворянства, превратилась в жизненную борьбу капиталистических классов против полуфеодальных высших сословий. До революции 1905 г. их пути иногда шли вместе, но революция развела их по разные стороны баррикад: поскольку, утверждал А. Изгоев (1907): «Среди двух правящих наших классов, бюрократии и поместного дворянства, мы напрасно стали бы искать конституционных сил… Эти классы неспособны осуществить конституции даже в формальном ее смысле». Этим «классам» противостояла сила крупного капитала, чей печатный орган Газета «Утро России» писала в 1910 г.: «Дворянину и буржуа нельзя уже стало вместе оставаться на плечах народа: одному из них приходится уходить». «Жизнь перешагнет труп тормозившего ее сословия с тем же равнодушием, с каким вешняя вода переливает через плотину, размывая ее и прокладывая новое русло»^{719}.

И в этом не было ничего необычного, тем же самым путем шли и все буржуазные революции в Европе. Однако Россия обладала ключевой особенностью, коренным образом отличавшей ее от Запада. Эта особенность заключалась в крайне ничтожной доле в России третьего сословия. Еще в 1766 г. Екатерина II писала своей парижской корреспондентке: «обещаю третье сословие ввести; но как же трудно его будет создать»^{720}. О достигнутых успехах к началу XX века в 1910 г. сообщал один из лидеров эсеров Л. Шишко: «во всей новейшей истории преобразующую роль играл тот самый элемент третьего сословия, которого у нас имеются до сих пор лишь очень незаметные следы»^{721}. И особенно буржуазии в ее западном понимании, как качественном, так и количественном. Указывая на эту данность, М. Туган-Барановский писал: «Конечно, у нас был свой старинный капиталистический класс в виде торговцев. Но это было нечто совершенно особое и отнюдь не похожее на промышленную буржуазию Запада… Особенное значение имело отсутствие у нас мелкой буржуазии <…> (На Западе) Мелкая буржуазия играла промежуточную роль между высшими классами и народными массами и соединяла все слои населения в одно целое национальной культуры»^{722}.

И если в Европе буржуазные революции вызрели в процессе внутреннего, естественного развития, то в России либеральные идеи носили заимствованный характер. Их проводниками стала прогрессивная русская интеллигенция — с 1825 г. из высшего дворянства, а после реформ 1860-х гг. — из разночинцев и широких слоев мелкого и среднего дворянства. Еще одной особенностью России, подчеркивающей ее отличие от Запада, являлся то факт, что первыми представителями интеллигентского либерализма в России стали легальные марксисты, проповедовавшие некий идеалистический вариант либерализма, который должен был решить не только политические, экономические, но и социальные проблемы России. Это о них писал Н. Некрасов:

Диалектик обаятельный,

Честен мыслью, сердцем чист!

Помню я твой взор мечтательный,

Либерал-идеалист!^{723}

Как представляли себе идеалисты либеральные реформы? Наглядный пример здесь давал Н. Тургенев, который еще в 1840-х гг. призывал: «Преобразуйте, преобразуйте радикально, не бойтесь — со стороны этих людей (крепостных) вы не увидите ни неблагодарности, ни дерзости вольноотпущенников: они будут только благословлять вас»^{724}. Кризис русского идеализма наступит с революцией 1905 г. Наиболее ярко он отразится в сборнике «Вехи», авторами которого стали выдающиеся философы Н. Бердяев и С. Франк, историк М. Гершензон, политэкономисты С. Булгаков и П. Струве и т.д. Революционная стихия перешагнула и отбросила в сторону русскую интеллигенцию, которая, по мнению веховцев, являлась ее интеллектуальным источником.

Вину за взрыв народной стихии веховцы возлагали на себя: это она, русская интеллигенция, утверждал М. Гершезон, привела общество «в безвыходный тупик». Все «современное положение» сводится к тому, что перед нами, по словам С. Франка, «крушение многообещающего общественного движения, руководимого интеллигентским сознанием»^{725}. Если так дальше пойдет, писал Н. Бердяев, то «интеллигенция в союзе с татарщиной, которой еще много в нашей государственности и общественности, погубит Россию»^{726}. Подводя итог, С. Булгаков замечал: «русская революция развила огромную разрушительную энергию, но ее созидательные силы оказались далеко слабее разрушительных»^{727}. С этого начался откат идеалистов к консерватизму.

Насколько сильным было потрясение идеалистов, свидетельствует тот факт, что С. Булгаков еще до О. Шпенглера приходил к идее трагического прогресса. «Согласно этой идее, история есть созревание трагедии и последний ее акт, последняя страница знаменуется крайней, далее уже непереносимой напряженностью, есть агония, за которой следует смерть, одинаково подстерегающая и отдельных людей и человечество»^{728}.

На смену идеалистам пришли практики политической борьбы и прежде всего в лице крупнейшей либеральной партии того времени — конституционных демократов (кадетов), Партии народной свободы^[62]. Кадеты отрицали ответственность интеллигенции перед народом, скорее наоборот, они считали себя его жертвой: «везде «интеллигенция» исторически «забегает» вперед, везде для нее «старые» формы жизни более тягостны, чем для масс, везде она предвосхищает новые формы и борется за их осуществление, оставаясь в этой борьбе не всегда хорошо понятой и нередко одинокой»^{729}.

Отношение новой волны либеральной интеллигенции к революции наиболее наглядно прозвучало в словах члена ЦК партии кадетов Н. Гредескула, по мнению которого, революция «всегда вскрывает старый раздор, выводит его наружу, она есть хирургический нож, срезающий старые язвы и причиняющий острую и резкую боль. По этой же причине она, прежде всего, “разрушительна” — и в этом ее великое “благо”»^{730}.

Методы партийной борьбы лидер партии кадетов П. Милюков передавал словами немецкого философа Ф. Паульсена: политика есть состояние войны: «Партии стремятся уничтожить друг друга всеми средствами… партии ничем не пренебрегают, что бы добиться победы. Партийное красноречие основывает свою силу убеждения не на истине, а на вероятности. При этом практикуется искусственный подбор фактов <…>, бесцеремонное подсовывание противнику мотивов, которые способны предоставить его дело и его личные побуждения в дурном свете <…>, приписывание его взглядам, как основной причине и источнику, — всех явлений, вызывающих безусловное общественное осуждение; прямое измышление фактов <…> способных уничтожить врага <…>, провокация; наконец, изображение себя в роли защитника прав и справедливости»^{731}.

Главным лозунгом партии провозглашалась: «Борьба за политическое освобождение России на началах демократизма»^{732}. Цель партийной борьбы, по словам П. Милюкова, — это «стремление к победе и власти. В этом “душа партии”»^{733}. Но что будет после победы? На этот вопрос Н. Гредескул отвечал полностью в духе либеральной доктрины: «оставим в стороне «будущее»; предположим, что оно для нас, как и для них совершенно закрыто. Предоставим этому «будущему» самому произнести свой окончательный приговор… Обратимся всецело к настоящему…»^{734} В целом же кадеты полагали, что «русское освободительное движение даст России то же, что дали государствам Западной Европы их “великие” революции, т.е. “обновление” всей жизни, и “укрепление государственности”, и “подъем народного хозяйства”, — в этом мы глубоко убеждены»^{735}.

Что же представляла собой эта новая политическая сила России?

На ее истоки указал еще А. де Кюстин в 1839 г.: «Полуобразованные, соединяющие либерализм честолюбца с деспотичностью рабов, напичканные дурно согласованными между собой философскими идеями, совершенно неприменимыми в стране, которую называют они своим отечеством (все чувства и свою полупросвещенность они взяли на стороне), — люди эти подталкивают Россию к цели, которой они, быть может, и сами не ведают…и к которой вовсе не должны стремиться истинно русские, истинные друзья человечества»^[63].^{736}

Подобные мысли почти одновременно с А. де Кюстином высказывал и П. Чаадаев, предупреждая российскую либеральную интеллигенцию об опасности прямого заимствования идей у Запада: «Наши воспоминания не идут далее вчерашнего дня; мы как бы чужие для себя самих. Мы так удивительно шествуем во времени, что, по мере движения вперед, пережитое пропадает для нас безвозвратно. Это естественное последствие культуры, всецело заимствованной и подражательной. У нас совсем нет внутреннего развития, естественного прогресса; прежние идеи выметаются новыми, потому что последние не происходят из первых, а появляются у нас неизвестно откуда. Мы воспринимаем только совершенно готовые идеи, поэтому те неизгладимые следы, которые отлагаются в умах последовательным развитием мысли и создают умственную силу, не бороздят наших сознаний. Мы растем, но не созреваем, мы подвигаемся вперед по кривой, т.е. по линии, не приводящей к цели. Мы подобны тем детям, которых не заставили самих рассуждать, так что, когда они вырастают, своего в них нет ничего; все их знание поверхностно, вся их душа вне их. Таковы же и мы»^{737}.

В. Ключевский в этой связи замечал: «Чужой западноевропейский ум призван был нами, чтобы научить нас жить своим умом, но мы попытались заменить им свой ум»^{738}.

Именно европейское образование дворянства, по мнению Ф. Достоевского, привело к расколу русского общества: «Для вас преобразователь оставил народ крепостным, что бы он, служа вам трудом своим, дал вам средство к европейскому просвещению примкнуть. Вы и просветились в два столетия, а народ от вас отдалился, а вы от него»^{739}. Новое «образованное» российское общество теперь взирало на русский народ с высоты своего просвещенного «западного» ума. Особенности этого взгляда наглядно передавал А. Пушкин:

Ты просвещением свой разум осветил,

Ты правды чистый свет увидел,

И нежно чуждые народы возлюбил,

И мудро свой возненавидел.

Но решающее влияние на формирование нового либерального сословия в России оказала отмена крепостного права. Именно недовольные потерей своего помещичьего привилегированного положения и скептические отцы, равнодушные ко всему насущному, прожившие последние выкупные, по словам Ф. Достоевского, и воспитали следующие поколения: «Юные люди наших интеллигентных сословий, развитые в семействах своих, в которых всего чаще встречайте теперь недовольство, нетерпение грубость невежества (несмотря на интеллигентность классов) и где почти повсеместно настоящее образование заменяется лишь нахальным отрицанием с чужого голоса, где материальные побуждения господствуют над всякой другой высшей идеей; где дети воспитываются без почвы, вне естественной правды, в неуважении или равнодушии к отечеству и в насмешливом презрении к народу, так особенно распространяющемуся в последнее время… Вот где начало зла»^{740}. Ф. Достоевский констатировал, что уже тогда «произошел окончательный, нравственный разрыв» интеллигенции с народом^{741}.

В. Ключевский называл российских либералов межеумками — барами, впитавшими идеи передовых французских мыслителей, но при этом так и оставшихся русскими барами, оторванными «от действительности, от жизни, которой живет окружающее их общество, (и) они создают себе искусственное общежитие, наполненное призрачными интересами, игнорируют действительные интересы, как чужие сны, а собственные грезы принимают за действительность»^{742}. П. Вяземский замечал, что либералы «… верить в сны свои готовы. С слепым доверьем детских лет». Характеристика Ф. Достоевского, данная отдельным представителям этого нового поколения, дополняла общую картину: это был «межеумок, с коротенькими, недоконченными идейками, с тупой прямолинейностью суждений, для него история наций слагается как-то по-шутовски. Он не видит, даже не подозревает того, чем живут нации и народы»^{743}.

Именно эта образованная либеральная интеллигенция и сформировала в 1905 г. партию кадетов. Ее сущность, пожалуй, наиболее точно была отражена в меморандуме, составленном кружком сенатора Римского-Корсакова: «Демократическая по названию, она по составу является чисто буржуазной, не имеет собственной платформы, а потому вынуждена поддерживать лозунги левых… Без союза с левыми, без козырей, вынутых из чужой колоды, кадеты представляют собой всего-навсего большое сборище либеральных юристов, профессоров, министерских чиновников и ничего более»^{744}.

Подобное мнение высказывал и министр внутренних дел России П. Дурново: «За нашей оппозицией (имелись в виду думские либералы. — В. К.) нет никого, у нее нет поддержки в народе… наша оппозиция не хочет считаться с тем, что никакой реальной силы она не представляет»^{745}. По словам Н. Бердяева: «Либеральное движение было связано с Государственной Думой и кадетской партией. Но оно не имело опоры в народных массах, и лишено было вдохновляющих идей»^{746}. По меткому замечанию лидера эсеров В. Чернова, кадеты представляли собой лишь «штаб без армии»^{747}.

Либералам действительно не на кого было опереться, поэтому им оставался только вынужденный союз с левыми, идейно же либералы его полностью отвергали. Сам лидер кадетов П. Милюков в этой связи с гордостью говорил в 1905 г.: «Я организовал в России первую политическую партию, которая совершенно чиста от социализма»^{748}. «Этой “чистотой от социализма” — отмечал М. Горький, — кадеты и… гордятся, а так как демократия не может быть не социалистична, то естественно, что кадетизм и демократия — органически враждебны»^{749}. Кадеты называли себя приверженцами демократии, в смысле политической принадлежности идеалам Запада, но в реальных условиях России они становились ее врагами.

На истоки российского либерального антидемократизма указывал Н. Чернышевский, который еще в 1858 г. писал: «Либералов совершенно несправедливо смешивают с демократами… Демократ из всех политических учреждений непримиримо враждебен только аристократии, либерал почти всегда находит, что при известной степени аристократизма общество может достичь либерального устройства. Поэтому либералы обыкновенно питают к демократам смертельную неприязнь… Либерализм может казаться привлекательным для человека, избавленного счастливою судьбою от материальной нужды <…> либерал понимает свободу формально — в разрешении, в отсутствии юридического запрещения, он не хочет понять, что юридическое разрешение для человека имеет цену только тогда, когда у человека есть материальные средства пользоваться этим разрешением»^{750}.

Наглядный пример либеральной демократии давала французская революция 1848 г., о которой А. Герцен в работе «С того берега» писал: «Либералы долго играли, шутили с идеей революции и дошутились до 24 февраля. Народный ураган поставил их на вершину колокольни и указал им, куда они идут и куда ведут других; посмотревши на пропасть, открывшуюся перед их глазами, они побледнели; они увидели, что не только то падает, что они считали за предрассудок, но и все остальное, что они считали за вечное истинное; они до того перепугались, что одни уцепились за падающие стены, другие остановились кающимися на полдороге и стали клясться всем прохожим, что они этого не хотели. Вот отчего люди, провозгласившие республику, сделались палачами свободы, вот отчего либеральные имена, звучавшие в ушах наших двадцать лет, являются ретроградными депутатами, изменниками, инквизиторами.

Они хотят свободы, даже республики в известном круге, литературно образованном. За пределами своего круга они становятся консерваторами… Либералы всех стран, со времени Реставрации, звали народы на низвержение монархически-феодального устройства во имя равенства, во имя слез несчастного, во имя голода неимущего; они радовались, гоняя до упаду министров, от которых требовали неудобоисполнимого, они радовались, когда одна феодальная подставка падала за другой, и до того увлеклись наконец, что перешли собственные желания. Они опомнились, когда из-за полуразрушенных стен явился не в книгах, не в парламентской болтовне, не в филантропических разглагольствованиях, а на самом деле пролетарий, работник с топором и черными руками, голодный и едва одетый рубищем… Либералы удивились дерзости и неблагодарности работника, взяли приступом улицы Парижа, покрыли их трупами и спрятались от брата за штыками осадного положения, спасая цивилизацию и порядок!»

В России во время Первой русской революции ситуация повторилась почти в точности: «…Аристократический либерализм улетучился сейчас, как только встретился с либерализмом голодного желудка русского народа. Вообще, — отмечал С. Витте, — после демократического освобождения в 60-х годах русского народа <…> между высшим сословием Российской империи появился в большой дозе западный либерализм. Этот либерализм выражался в мечтах о конституции, т.е. ограничении прав самодержавного государя императора, но в ограничении для кого? для нас, господ дворян. Когда же увидели, что в России, кроме монарха и дворян, есть еще народ, который также мечтает об ограничении, но не столько монарха, как правящего класса, то дворянский либерализм сразу испарился»^{751}.

Об одном из лидеров праволиберальной партии октябристов С. Витте писал: «г. Гучков… исповедовал те же идеи, был обуян теми же страстями <…>, а как только он увидал народного “зверя”, как только почуял, что, мол, игру, затеянную в “свободы”, народ поймет по-своему, и именно, прежде всего, пожелает свободы не умирать с голода, не быть битым плетьми и иметь равную для всех справедливость, то в нем, Гучкове, сейчас же заговорила “аршинная” душа, и он сейчас же начал проповедовать: государя ограничить надо не для народа, а для нас, ничтожной кучки русских дворян и буржуа-аршинников определенного колера»^{752}.

Не имея естественных источников развития и поддержки, либералы могли существовать только за счет догматизации своего учения, не обращая при этом внимания на окружавшую их действительность. Не случайно Н. Бердяев указывал, что интеллигенция «была у нас идеологической, а не профессиональной и экономической»^{753}. А. Керенский в этой связи замечал, что П. Милюков, «твердо веря в мудрость своих суждений <…>, не учитывал событий сегодняшнего и, что во многих случаях еще важнее, завтрашнего дня»^{754}. Подобного мнения был и В. Чернов: «Милюков был кабинетным ученым, то есть доктринером»^{755}. О последствиях подобного клерикального западничества М. Сперанский предупреждал еще в 1802 г.: «всякая страна имеет свою физиономию, природою и веками ей данную, что хотеть все переделать есть не знать человеческой природы, ни свойства привычки, ни местных положений; что часто и самые лучшие преобразования, не быв приспособлены к народному характеру, производят только насилие и сами собою сокрушаются; что, во всяком случае, не народ правлению, но правление к народу прилагать должно»^{756}. Однако это насилие как раз и происходило, поскольку, по словам М. Туган-Барановского, «русский интеллигент оторван от своей исторической почвы»^{757}.

Отличительной чертой кадетов являлась их крайняя агрессивность в преследовании своих целей. На это обращали внимание практически все современники. Используя определение С. Франка, это была: «Кучка чуждых миру и презирающих мир монахов, (которая) объявляет миру войну, чтобы насильственно облагодетельствовать его…»^{758} Генерал-прокурор в правительстве Колчака Г. Гинс отмечал, что «интеллигенты, оторванные от народа, не понимающие его души», всегда навязывали ему то, «что самим больше нравится…»^{759}. П. Вяземский еще в I860 г. дал либералам следующее определение:

...

…Свободных мыслей коноводы

Восточным деспотам сродни.

У них два веса, два мерила,

Двоякий взгляд, двоякий суд:

Себе дается власть и сила,

Своих наверх, других под спуд.

У них на все есть лозунг строгой

Под либеральным их клеймом:

Не смей идти своей дорогой,

Не смей ты жить своим умом.

Скажу с сознанием печальным:

Не вижу разницы большой

Между холопством либеральным

И всякой барщиной другой.

Задолго до революции М. Бакунин писал: «Особенно страшен деспотизм интеллигентного и потому привилегированного меньшинства, будто бы лучше разумеющего настоящие интересы народа, чем сам народ». М. Сперанский в этой связи предупреждал: «Одно из главных правил лиц управляющих, должно быть знать свой народ, знать время… Теории редко полезны для практики. Они объемлют одну часть и невычисляют трения всей системы, а после жалуются на род человеческий»^{760}. Однако народ для либералов, как и для крепостников, был понятием отвлеченным — «чернью» призванной обеспечивать только их собственные интересы и представления. Такое отношение либералов к народу С. Булгаков связывал с крайним индивидуализмом, эгоизмом российской интеллигенции, либеральную часть которой он называл «интеллигентщиной», отмечая при этом, что сосредоточена она только на самой себе^[64].

Не случайно российские либералы не только не знали, не понимали народ, но и презирали его, «чувство к мужику в них доходило зачастую до гадливости», — отмечал Ф. Достоевский^{761}. Но даже при этом недоумевал Ф. Достоевский: «Почему наш европейский либерал так часто враг народа русского? Почему в Европе называющие себя демократами всегда стоят за народ, по крайней мере, на него опираются, а наш демократ зачастую аристократ и в конце концов всегда почти служит в руку всему тому, что подавляет народную силу, и кончает господчиной?»^{762} Поиску ответа на этот вопрос посвящены последние дневниковые записи Ф. Достоевского. Он находил причину этого явления и в наследии крепостничества, и тем, что для либерала «пусть всякая перемена, только чтоб без труда и готовая… все-таки лучше мне будет с внешней-то переменой, с какой бы там ни было, чем теперь, потому, что наверное найду, чем поживиться на первых порах». Ф. Достоевский называл в этой связи российского либерала «лжелибералом», у которого «неутомимо развит аппетит, а поэтому он опасен»^{763}.^[65]

Всю свою деятельность кадеты концентрировали на борьбе за власть, на свержении самодержавия, при этом, по словам М. Горького, «Оппозиция Его Величества» не брезговала ничем для того, чтобы пробраться к власти»^{764}. С. Витте в 1905 г. описывая методы действия союзов, организованных Тучковыми, Львовыми, Милюковыми и т.д., отмечал: «Все эти союзы различных оттенков, различных стремлений, были единодушны в поставленной задаче — свалить существующий режим во что бы то ни стало, и для этого многие из этих союзов признали в своей тактике, что цель оправдывает средства, а потому для достижения поставленной цели не брезговали никакими приемами, в особенности же заведомой ложью, распускаемой в прессе»^{765}. Позже С. Витте в письме министру юстиции подчеркивал «тот огромный государственный вред, который порождается наблюдаемым ныне в современной печати непрестанным извращением фактов, распространением самых разнообразных слухов — можно сказать, целой системой воспитания общественной мысли в дебрях, частью — преднамеренной, частью — бессознательной лжи»^{766}.

Подобные методы, может быть, и могли бы получить оправдание в борьбе против глухой стены самодержавия, консервировавшего развитие российского общества, если бы за ними стояли какие-то созидательные идеи. Но вся проблема заключалась в том, что этих идей, которые были бы направлены на решение самых жгучих проблем страны: аграрной, национальной, экономической, социальной и т.п., либералы как раз и не имели. Предвыборные программы кадетов основывались на демагогии, в использовании которой признавался сам лидер партии П. Милюков: «в самом деле — грешны»^{767}, и на популистских обещаниях, которые кадеты были «не в состоянии осуществить», — отмечали современники^{768}.

Например, аграрные программы для кадетов писали такие бывшие легальные марксисты и известные экономисты, как А. Кауфман, М. Туган-Барановский, П.Струве… Их отношение к решению аграрной проблемы давал пример М. Туган-Барановского: «Наш крестьянин требует земли. Землю ему нужно дать», за счет национализации земли путем принудительного выкупа земли сверх нормы», а затем через «создание национального земельного фонда» передать земли «малоземельным крестьянам, на началах вечно-наследственного арендного пользования»^{769}.

М. Вебер приходил к выводу, что предложенная кадетами аграрная реформа «по всей вероятности мощно усилит в экономической практике, как и в экономическом сознании масс, архаический, по своей сущности, коммунизм крестьян». П. Столыпин в 1907 г. с трибуны Думы заявлял: «…с этой кафедры, господа, была брошена фраза: “Мы пришли сюда не покупать землю, а ее взять”. (Голоса: “верно, правильно”.) <…> Насилия допущены не будут. Национализация земли представляется правительству гибельною для страны, а проект партии народной свободы (кадетов), то есть полуэкспроприация, полунационализация, в конечном выводе, по нашему мнению, приведет к тем же результатам, как и предложения левых партий»^{770}.

Выполнить такую «левую» аграрную программу кадеты не могли и сами, поскольку она вступала в непримиримый конфликт с их собственными либеральными убеждениями и интересами. Не случайно, придя к власти в феврале 1917 г., кадеты не смогли представить вообще никакой реальной аграрной программы для крестьянской страны!

Не менее показательным было отношение либералов к национальному вопросу, который, по словам кадета М. Славинского (1910), приобретал все большую остроту: «мы живем под знаком чрезвычайного оживления национальных и националистических чувств у всех народов, населяющих Российскую империю… бродят, наливаются и зреют все оттенки, и разновидности национальных движений… Ближайшее будущее явит картину перехода этого движения из экстенсивности в стадию интенсивного напряжения»^{771}. Что же предлагали кадеты для решения национального вопроса в многонациональном государстве? По их мнению, решение лежало на поверхности: сменить принудительное единство свободным самоопределением национальностей ибо «у личности нет более ценных и дорогих прав, чем права национальные»^{772}. Государственное единство кадеты собирались сохранить, за счет «общих политических идеалов, созданных творческой мыслью первенствующей (русской) национальности»^{773}. В качестве образцового примера они приводили Австро-Венгрию. Однако как подтвердит опыт, подобное решение национального вопроса было чистейшей утопией.

Принцип индивидуализма, лежащий в основе либерализма, возведенный в абсолют, неизбежно приводит к национализму, как к своему высшему выражению. А это в свою очередь ведет к появлению национальных государств, примером тому может служить Европа, и та же Австро-Венгрия, которая рассыпалась на национальные государства, едва столкнувшись с потерей возможности осуществлять «принудительное единство». Либерализация России по кадетскому образцу неизбежно вела к распаду страны на мелкие экономически несамодостаточные, завистливые национальные и территориальные государства, обреченные на ведение непрерывной войны друг с другом.

Этот результат подтвердит итог и краткого нахождения самих российских либералов у власти в 1917 г, приведший к национальному развалу страны: «Окончательно самоопределялись окраины. — вспоминал о результатах деятельности Временного правительства А. Деникин, — Туркестан пребывал в состоянии постоянной дикой анархии. В Гельсингфорсе открывался явочным порядком финляндский сейм… Украинская центральная рада приступила к организации суверенного учредительного собрания, требовала отдельного представительства на международной конференции <…>, формировала «вольное казачество» (не то опричнину, не то просто разбойные банды), угрожавшее окончательно затопить Юго-западный край»^{774}.

На отсутствие каких-либо созидательных идей у российских либералов указывал и К. Победоносцев: «интеллигенция — часть русского общества, восторженно воспринимающая всякую идею, всякий факт, даже слух, направленный к дискредитированию государственной власти; ко всему же остальному в жизни страны она равнодушна»^{775}. Подобное мнение, говоря о либералах, высказывал и М. Салтыков-Щедрин: «Они не презирают в будущее, а преследуют лишь ближайшие и непосредственные цели! Поэтому их даже не пугает мысль, что “тогда” они должны будут очутиться лицом к лицу с пустотой и бессилием»^{776}. С. Булгаков объяснял эту особенность российских либералов их «.примитивной некультурностью, отсутствием воспитания в культуре понимаемой, как трудовой созидательный процесс»^{777}. В свою очередь И. Бунин, хорошо знавший своего брата либерала, находил причины данной их особенности в какой-то старой русской болезни «это томление, эта скука, эта разбалованность — вечная надежда, что придет какая-то лягушка с волшебным кольцом и все за тебя сделает»^{778}.

«Длительным будничным трудом мы брезговали, белоручки были, в сущности страшные, — дополнял И. Бунин. — А отсюда, между прочим, и идеализм наш, в сущности, очень барский, наша вечная оппозиционность, критика всего и всех: критиковать-то гораздо легче, чем работать»^{779}. Действительно, отмечал В. Розанов, «весь тон “господ Родичевых” (имеется в виду один из главных кадетских лидеров. — В.К.) вышел в “господа России”… Так в этом тоне всегда и говорили… У них не было России-Матери… а была — служанка Россия, обязанная бегать у них на побегушках, а когда она не торопилась, они выходили из себя и даже вредительствовали ей»^{780}.

Единственную реальную несоциалистическую альтернативу либералам представляли правоконсервативные силы, озабоченные только и исключительно сохранением любой ценой своего привилегированного положения. Они еще со времен Первой русской революции все больше связывали свои надежды с появлением «сильной руки». Они обвиняли С. Витте, что «мало расстреливал», а П. Столыпин, по словам М. Меньшикова, обладал явным недостатком «тех грозных свойств, которые необходимы для победы… Он был слишком культурен и мягок для металлических импульсов сильной власти». «Нужен сильный человек», — писал в 1911 г. М. Меньшиков^{781}. Но самый корень зла, с точки зрения правых, — по словам А. Бородина, — заключался в царе^{782}. Для правых, замечал Д. Ливен, «Николай II был основной частью проблемы»^{783}. П. Дурново надеялся, что, в конце концов, «потребность в мощной руке» все же «выведет сильного человека из мрака неизвестности»^{784}.

При этом правые так же, как и либералы, не имели никаких созидательных идей для решения ключевых задач. Вся их «творческая мысль» сводилась к консервации существующего порядка любыми средствами. Не случайно в аграрной проблеме мужик ими «воспринимался как враг», с которым, по словам П. Дурново, «любые политические уступки бессмысленны, компромисс невозможен, а удовлетворение требований — немыслимо, остается одно “усмирение”»^{785}. В национальном вопросе тот же П. Дурново лишь констатировал факт «растущего сепаратизма», но опять же не выдвигал никаких практических идей по сохранению государственного единства. Вся надежда консерваторов была только на силу: «Землевладельцы требовали устранить всякие сомнения относительно (их) дальнейшей судьбы… и настаивали на бескомпромиссных репрессиях»^{786}.

Первая русская революция была ими успешно подавлена, однако, отмечал М. Вебер, «русское самодержавие, в том виде, в каком оно сохранялось до сих пор, т.е. в виде централизованной полицейской бюрократии, как раз теперь, когда оно побеждает ненавистного врага, по всем очевидным признакам не имеет никакого другого выбора, кроме как рыть самому себе могилу. Так называемый ”просвещенный” деспотизм противоречил бы интересам своего же самосохранения… Самодержавие при этом смертельно ранит само себя»^{787}. Тем не менее, полагал М. Вебер в 1905 г.: «Только неудачная война могла бы окончательно покончить с самодержавием»^{788}. Пока же у «Думы нет права утверждать бюджет, что должен иметь в виду германский рынок капиталов», — предупреждал своих немецких читателей М. Вебер^{789}.

Вместе с тем М. Вебер полагал, что Россия еще «не созрела для настоящей конституционной реформы»^{790}. Несмотря на это, «для либерализма вопрос жизни — бороться с бюрократическим и якобинским централизмом, насаждать в массах старую индивидуалистическую идею “неотъемлемых прав человека” <…>, — утверждал М. Вебер, — «хотя борьба за “индивидуалистические”жизненные ценности должна учитывать «материальные» условия и следовать по пятам за их изменениями, “реализация” этих ценностей никак не гарантирована “экономическим развитием”. Шансы на “демократию” и “индивидуализм” были бы невелики, если бы мы положились на “закономерное” действие материальных интересов. Потому что материальные интересы явно ведут общество в противоположном направлении». «Мы — “индивидуалисты” и партийные сторонники “демократических” институтов, идем “против течения”, против материальных обстоятельств»^{791}.

Первая мировая война действительно приведет к падению самодержавия и дворцово-конституционному перевороту кадетов в феврале 1917 г. Однако победа идей и институтов, не обеспеченных соответствующими материальными возможностями общества, неизбежно ведет не к их торжеству, а к насилию и к разрушению, к уничтожению всего общественного организма, к хаосу и анархии. Именно к этому результату и привела «либеральная революция» Россию всего за 7 месяцев. Эту данность подчеркивали слова одного из видных кадетов, участника создания в 1918 г. Добровольческой (белой) армии, П. Струве: «Русская революция оказалась национальным банкротством и мировым позором — таков непререкаемый морально-политический итог пережитых нами с февраля 1917 г. событий».^{792}

Либералы тупым тараном пробили глухую стену самодержавия, и тем самым высвободили народную стихию, которая легко перешагнула через них и уже была готова перешагнуть вообще через всю русскую цивилизацию. И российские либералы, объединившись с правыми, спрятались за штыки военных диктатур белых генералов, взывая к Западу о помощи и интервенции^[66]. И именно Запад стал их единственной опорой. Гражданская война была, по сути, навязана России иностранной интервенцией, без нее масштабной Гражданской войны в России не было бы^[67].

Белые генералы, столкнувшись с либеральными идеологами поближе, быстро разочаровались в них: например, командующей Белой армией Юга России А. Деникин заявил об «особенно ярко обнаружившемся явлении: о кризисе русского либерализма»^{793}. Другой генерал, военный министр правительства Колчака А. Будберг, объяснит, в чем заключался этот «кризис»: «Для чего нужны эти бредни и вопли…, не то кадетов, не то катетоидов с самыми сумбурными марсианскими воззрениями на русскую действительность и русский народ. Много трескучих фраз, но отовсюду торчит хвостик острого желания вернуть старые удобства и привилегии; хвостик этот прикрыт, однако, каким-нибудь демократическим чехольчиком»^{794}.

При той структуре общества, при тех естественных, природных ограничениях для накопления капитала, которые существовали в России, ее развитие по западному, либерально-буржуазному пути было невозможно, но она не могла оставаться и в том архаично-полуфеодальном состоянии, в котором она пребывала. Россия должна была открыть для себя какой-то новый путь, который бы обеспечил ее выживание и развитие, но ни одна из легальных политических сил не смогла предложить его….

Война и капитал

Чтобы государство превратилось из крайне примитивного в предельно богатое, нужно совсем немного — мир, необременительные налоги и сносное оправление правосудия, все остальное появится в результате естественного хода вещей.

А. Смит^{795}

Как заметил внимательный читатель из эпиграфа к данной главе, один из родоначальников современной экономической теории А. Смит, в качестве первого условия процветания государства ставил мир. Не будет мира — все остальные постулаты рыночной экономики теряют смысл, поскольку они становятся физически невыполнимы. Войны разоряют государство, уничтожают накопленные богатства и подрывают основы общественной самоорганизации, требуя жесткой мобилизации экономики и власти.

И. Солоневич в этой связи замечал: русский народ никогда не будет иметь такие свободы и богатства, какие имеют Англия и США, потому что безопасность последних гарантированна океанами и проливами^{796}. Эту зависимость подтверждал и С. Витте, по словам которого: «Причины нашей бедности капиталами исторические. Русское государство развивалось и крепло в непрестанной борьбе. Покончив с восточными и южными кочевниками и пришельцами, Россия должна была отражать наседающих с запада соседей — своих учителей, с завистью и беспокойством следивших за ее необыкновенным политическим ростом. Строительство страны поглощало все усилия, сюда неслись все жертвы народа — было не до экономического устройства»^{797}.

Тяжесть этого строительства обуславливалась, прежде всего, тем, что Россия находилась на границе с одной стороны кочевых народов Востока, совершавших непрерывные набеги на русские земли, а с другой — более развитых стран Запада, пытавшихся поставить Россию в зависимое от себя положение. Отношение Запада к России определялось, по словам Р. Фадеева, тем, что «мы все-таки чужие в Европе, она признает и будет признавать наши права настолько лишь, насколько мы действительно сильны»^{798}.^[68]

В результате Россия была вынуждена постоянно содержать огромную армию. Уже Р. Чанселлор, первый англичанин, прибывший в Россию, в 1553 г. потрясенно писал, что царь держит на границе с Лифляндией 40 000 человек, с Литвой — 60 000 человек, а кроме этого, ногаев и крымских татар сдерживают еще 60 000 человек^{799}. Всего, по словам Р. Чанселлора, российская постоянная армия состояла из 200 тыс. всадников (т.е. более 2% населения страны) и еще 300 тыс. рабочих артиллеристов.

Для того чтобы представлять себе, для чего нужна была такая огромная армия, достаточно привести пример крымских татар, которые совершали набеги вплоть до конца XVII в. В XVI веке в среднем на один мирный год приходилось два военных. Главной целью этих набегов был захват русских крестьян, которых продавали рабство по всей Азии и Европе. По подсчётам А. Фишера, количество угнанных крымскими татарами в рабство людей из русских земель составило на протяжении XIV–XVII веков около 3 млн. человек^{800}, или около 10 тыс. ежегодно, при всем населении России того времени менее 10 млн. чел. Неудивительно, что в начале века XVII персидский шах Аббас, принимая русских послов, выражал искреннее удивление тем, что в государстве Российском еще оставались люди.

Из-за набегов крымских татар лучшие в агроклиматическом плане земли России на протяжении веков оставались полупустынными. Не случайно эти огромные пространства, по площади сопоставимые с территорией Франции, получили название «Дикого поля». Они охватывали большую часть современной Украины, а в России доходили до Белгорода, Тулы, Орла, Воронежа. Мало того, из-за крымских татар Черное море вплоть до Екатерины II оставалось для русских практически недоступным для торговли.

Но татары были не единственным кочевым народом. Например, казанский губернатор А. Волынский в своём донесении в Сенат в 1719 г. сообщал: «От Саратова до Астрахани, между городов по двести и по триста верст жила никакого нет, того ради, как купецким людям, так и прочим проезжим и рыбным ловцам от калмыков и от кубанцев чинится великое разорение и работных людей берут в плен»^{801}. Войны с кочевниками длились столетиями и требовали огромных затрат, как людских, так и материальных.

Подавление кочевников к XIX в. не снизило остроты проблемы, а лишь породило новые. «Положение России в Средней Азии, — отмечал князь Горчаков в 1864 г., — одинаково с положением всех образованных государств, которые приходят в соприкосновение с народами полудикими… Оно начинает, прежде всего, с обуздания набегов и грабительств»^{802}. Страны Средней Азии, в том числе Бухара, в середине XIX в. были центрами работорговли. Близость заселенной земледельцами России превращало ее в поле охоты на рабов. Пример обращения с рабами приводил русский офицер Е. Мейендорф: «участь рабов в Бухаре внушает ужас… я видел одного раба, которому его хозяин отрезал уши, проткнул руки гвоздями, облил его кипящим маслом и вырезал кожу на спине, чтобы заставить его признаться, каким путем бежал его товарищ»^{803}. Завоевав Кокандское ханство, Россия прекратила набеги и запретила работорговлю^{804}.

В том же XIX веке Россия была вынуждена вести изнурительные и кровопролитные кавказские войны. На причину особого характера подобных войн указывал еще К. Клаузевиц: «Дух народа, отражающийся в войсках (энтузиазм, фанатизм, вера, убеждения), ярче всего проявляется в горной местности, где каждый предоставлен самому себе вплоть до единичного солдата. Уже по одной этой причине горы являются наиболее выгодной ареной борьбы для народного ополчения»^{805}.

Кавказская война началась в 1804 г., когда «русские войска впервые ответили набегом на чеченский набег. Не ответить на набеги горцев, — отмечает историк А. Буровский, — российская армия не могла, потому что никогда и ни одно государство не могло и не может допустить, чтобы его подданных грабили и превращали в рабов»^{806}. Земли Предкавказья — одного из лучших агроклиматических районов России из-за набегов оставались дикими и неосвоенными. Исследователи почти единодушны во мнении, что «кавказская война выросла из набеговой системы»^{807}. Истоки причин этих набегов слышны в стихах М. Лермонтова: «Бесплодного Кавказа племена Питаются разбоем и обманом…»^{808}.

За время войны Россией были использованы различные стратегии: ответных набегов, силового сдерживания, создания специальных военизированных казачьих поселений вдоль границы с горцами, голодной блокады, беспощадного завоевания, убеждения («русские офицеры долгое время были искренне убеждены: горцев можно убедить не набегать… И Николай I, и его царедворцы, и вообще многие образованные русские люди были убеждены: стоит рассказать диким людям о цивилизации — и они встанут на сторону цивилизаторов»^{809}. Русские офицеры считали набеговую систему отчасти «дитятей бедности», отчасти следствием дикости и варварства^[69]. Но полумеры не помогали. В данном случае русские столкнулись с народом среди, которого, по словам А. Буровского, на протяжении веков и поколений «необходимость участвовать в вечной борьбе всех против всех отсеивала в жизнь людей невероятно агрессивных, крайне жестоких, очень равнодушных и к собственным страданиям, и к страданиям других людей»^{810}.

Вынужденная вести бесконечные войны на Востоке и отбиваться от непрерывной агрессии с Запада, Россия одновременно настойчиво боролась за возвращение к морю. И здесь действовал объективный закон, который в свое время послужил объединению феодальной Европы в единые государства: «Не имеет значения, правы мы или нет, здесь проходит дорога». И эта дорога к морю, прежде всего, Балтийскому, была для России блокирована совместными усилиями Польши, Швеции, Ливонского ордена и т.п. И Россия просто вынуждена была воевать по этой причине. В. Потто отмечал, что русский народ «по историческому закону, о котором говорит основатель научной географии Риттер, естественно и неизбежно, хотя бы бессознательно, инстинктивно, должен был стремиться “к мировому морю”, вообще на простор сношений с другими народами»^{811}. К. Маркс в этой связи отмечал, что «ни одна великая нация никогда не жила и не могла прожить в таком отдалении от моря, в каком вначале находилась империя Петра Великого»^{812}.

Примером, наглядно демонстрирующим жизненную важность дороги и моря для развития и существования страны, может быть поражение Ивана Грозного в войне с Ливонией и Польшей, которое отрезало Россию от балтийских портов (Нарвской пристани) и европейского рынка (сухопутный путь через Польшу). Это привело к резкому падению внешней торговли в 3–5 раз, а в некоторых случаях до 20 раз. И это несмотря на то, что во времена И. Грозного был основан новый порт для внешних сношений — Архангельск. Вот, например, данные, которые приводил по отдельным позициям Дж. Флетчер в 1589 г. 

Экспорт во времена Ивана Грозного^{813}

(В начале правления … В конце правления)

Воск, пудов … 50 000 … 10 000

Кожи, шт. … 100 000 … 30 000

Сало, пудов … 100 000 … 30 000

Лен и пенька, судов … 100 … 5

Еще большее значение для России имели незамерзающие порты Черного моря, что выразилось, по словам А. Вандама, в «никогда не ослабевавшем в народных массах инстинктивном стремлении “к солнцу и теплой воде”, а последнее в свою очередь совершенно ясно определило положение русского государства на театре борьбы за жизнь»^{814}. Для завоевания выхода в Черное море Россия вела бесконечные войны с причерноморскими полудикими племенами, наследниками татаро-монгольских орд и наконец, с Турцией. «До первой турецкой войны, по выражению Екатерины II, ни одной русской лодки не было на Черном море; договор 1774 г. открыл русским купеческим кораблям свободное плавание по тому морю, и оборот русской черноморской торговли, в 1776 г. не достигавший 400 р., к 1796 г. возрос почти до 2 млн»^{815}, а меньше, чем через сто лет, достигнет уже сотен миллионов рублей. Через черноморские порты будет вывозиться почти весь экспортный хлеб России, давший ей шанс на выживание и развитие со второй половины XIX в.

Непрерывные войны привели к тому, что даже в мирное время Россия была вынуждена содержать регулярную армию громадной численности 1–2% населения, расходы на ее содержание вплоть до начала XIX в. составляли почти половину государственного бюджета России. 

Расходы на армию и флот, в % от расходов государственного бюджета^{816}

Военные расходы ложились тяжким бременем на экономику не только России, но и всех стран Европы, отмечал С. Витте: «Повторяющиеся беспрерывно из года в год жертвы, налагаемые милитаризмом на народное хозяйство европейских государств, подобно хронической болезни, медленно подтачивают экономическую жизнь современных государственных организмов Европы, не позволяют свободно развиваться их производительным силам… Необычайно быстрое развитие народного богатства в Северо-Американских Соединенных Штатах, между прочим, обуславливается отсутствием здесь сильной постоянной армии: Северная Америка содержит в мирное время войска всего около 25 000 человек»^{817}.

Но военные расходы были лишь частью той ноши, которую несла Россия. Едва ли не больших затрат требовали освоение и цивилизация присоединенных территорий. Как замечал в этой связи В. Мещерский, Россия «расширялась путём своих завоеваний, а народ в своей роли чернорабочего плательщика всё нищал и хирел, ибо на него налагала политика новой no-Петровской России всё бремя и ведения войн, и расходов на завоевание и содержание новых земельных приобретений». В итоге В. Мещерский приходил к печальному парадоксу: «Создалась в размерах полмира громадная Россия, до сего времени оплачивающая все свои приобретённые владения, под именем окраин, выколачиванием последних грошей с русского центра, то есть с русского народа, так как по среднему расчёту оказывается, что всякое земельное приобретение Россиею за эти двести лет представляет увеличение дохода на 3 рубля, а увеличение расходов для центральной России на 30 рублей»^{818}. Однако именно эти завоевания обеспечили выход к морям, освоение плодородных земель, безопасность торговли и в конечном итоге выживание России.

Необходимость ведения почти непрерывных войн требовала жесткой мобилизации, что наложило отпечаток на весь общественно-политический строй России: Новгородское вече существовало в России тогда, когда Америка еще не была даже открыта, и возникло почти за 4 века до появления первых признаков парламента в Британии. Но почему же в России восторжествовала монархия? Потому, отвечал генерал Н. Головин, что «в каждом сильном народе в периоды, когда он вступает в борьбу со своими соседями, развиваются внутренние процессы, ведущие его к сильной центральной власти. Так, Римская республика во время войны объявила диктатуру; так, Московская Русь, боровшаяся за свержение татарского ига, рождает самодержавие русского царя…»^{819}

«Великих результатов нельзя достичь, — отмечал А. Кюстин в своей книге о России 1839 г., — не пойдя на жертвы; единоначалие, могущество, власть, военная мощь — здесь все это покупается ценою свободы»^{820}. «Повсюду царил унылый порядок казармы или военного лагеря; обстановка напоминала армейскую…, продолжал А. де Кюстин, — В России все подчинено военной дисциплине… Российская империя — это лагерная дисциплина вместо государственного устройства, это осадное положение, возведенное в ранг нормального состояния общества». «Русский человек думает и живет как солдат…»^[70].^{821}

Для того чтобы более наглядно представлять, какое разорение наносили непосредственно сами войны, стоит привести пример наиболее крупных из них хотя бы за XIX и начало XX столетий. При этом стоит помнить, что поскольку накопление капитала в России шло медленнее, чем в странах Запада, сходные военные потери обходились ей пропорционально дороже. Так же как северная природа дольше восстанавливается после бедствий по сравнению с южной.

Война 1806–1814 гг.

Победоносная война с Наполеоном закончилась полным расстройством российских финансов: Денежная эмиссия, за счет которой покрывалась большая часть военных расходов, привела к трехкратному обвалу курса серебряного рубля с 1806 по 1814 гг. с 67,5 до 20 коп.^{822} Только за 1812–1815 гг. было выпущено бумажных денег почти на 245 млн. руб.; кроме этого, в 1810 и 1812 гг. было произведено повышение и введение новых налогов; были в 2–4 раза урезаны реальные (в серебре) бюджеты всех невоенных ведомств^[71].^{823}

Совокупный государственный долг к концу правления Александра I, по отношению к 1806 г., вырастет почти в 4 раза и достигнет 1,345 млрд. рублей^[72], в то же время государственный доход (бюджета) в начале 1820-х гг. составлял всего порядка 400 млн. руб.^{824} Нормализация денежного обращения займет более 20 лет и наступит только в 1843 г. с реформами Канкрина и введением серебряного рубля.

Крымская война 1853–1856 гг.

Крымская война была вызвана борьбой за «османское наследство» катящейся к распаду Турции, по словам Николая I, «больного человека Европы»^{825}, между ведущими европейскими державами. Развал Турции мог привести к тому, что ключи от Босфора и Дарданелл окажутся в английских или французских руках. Но именно через эти проливы прирастала экономическая мощь России: через них шел основной экспорт российского зерна. Указывая на значение проливов для России, Э. Диллон, корреспондент Contemporary Review, писал: «Иностранцам даже трудно понять бедствие России, вызванное прекращением ее вывоза. Хороший урожай, вывоз зерна поддерживают платежеспособность России. Вывоз земледельческих продуктов — источник не только русского благосостояния, но и ее культурного развития…»^{826}

Упреждение конкурентов становилось для России вопросом жизни и смерти. Ситуация вокруг Турции постепенно нагнеталась обострением торговых противоречий между растущей и проводящей протекционистскую политику Россией и Англией. Непосредственным поводом к войне (Casus belli) стал религиозный спор с Францией, отстаивающей свою главенствующую европейскую роль. В этом споре славянофилы, по словам Ф. Достоевского, нашли «вызов, сделанный России, не принять которого не позволяли честь и достоинство». С практической стороны победа Франции в этом споре означала усиление ее влияния в Турции, чего Россия допустить не могла.

В результате Крымской войны государственный долг России вырос в три раза, Колоссальный рост госдолга привёл к тому, что даже спустя три года после войны выплаты по нему составляли порядка 20% доходов госбюджета и практически не снижались до 1880-х годов^{827}. За время войны было выпущено дополнительно кредитных билетов на сумму 424 млн. руб., что более чем вдвое (до 734 млн. руб.) увеличило их объем^{828}. Уже в 1854 г. был прекращен свободный размен бумажных денег на золото, серебряное покрытие кредитных билетов упало в два с лишним раза с 45,1% в 1853 г. до 19,2% в 1858 г. В результате их обмен на серебро был прекращен. Побороть инфляцию поднятую войной удастся только к 1870 г., а полноценный металлический стандарт так и не восстановится до следующей войны. Война, в связи с блокированием внешней торговли, привела к глубокому экономическому кризису ставшего причиной падения производства и разорения многих не только сельских, но и промышленных хозяйств России.

Русско-турецкая война 1877–78 гг.

Поводом к войне стало жестокое, граничащее с геноцидом, подавление турецкими войсками восстания в Болгарии, что вызвало протест в европейских странах, и особенно в России, считавшей себя покровительницей славян. Война началась сразу после того, как Турция отклонила Лондонский протокол, подписанный всеми великими державами Европы, предусматривающий демобилизацию турецкой армии и начало реформ в балканских провинциях.

Накануне русско-турецкой войны министр финансов России М. Рейтерн категорически высказался против нее, в своей записке на имя Государя он показал, что война сразу перечеркнет результаты 20-ти лет реформ. Когда война все же началась, М. Рейтерн подаст прошения об отставке^{829}.

Войну с Турцией поддержали славянофилы, один из лидеров которых Н. Данилевский еще в 1871 г. писал: 1. «Недавний горький опыт показал, где ахиллесова пята России <…> Овладения морскими берегами или одним даже Крымом было бы достаточно, чтобы нанести России существенный вред, парализующий ее силы. Обладание Константинополем и проливами устраняет эту опасность…» 2. «Приобретение Константинополя доставило бы <…> выгоду тем, что сконцентрировало бы «две с половиной тысячи верст пограничной линии вдоль побережий Черного и Азовского морей в одну точку». 3. Дало бы свободу прохода через черноморские проливы русского флота». 4. И наконец Константинополь — «Царьград должен быть не столицею России, а Всеславянского союза»^{830}. К войне с турками, активно в многочисленных статьях призывал и Ф. Достоевский, утверждая, что «такой высокий организм, как Россия, должен сиять и огромным духовным значением», которое должно привести к «воссоединению славянского мира»^{831}. За войну, но уже с прагматичной точки зрения, выступали и западники, такие, например, как Н. Тургенев: «России для широкого развития будущей цивилизации нужно больше пространств, выходящих к морю». Эти завоевания «могли бы обогатить Россию и открыть русскому народу новые важные средства прогресса… эти завоевания станут победами цивилизации над варварством»^{832}.

Против войны выступили многие общественные деятели. Например, известный журналист В. Полетика писал: «Мы предпочли донкихотствовать на последние гроши русского мужика. Сами лишенные всяческих признаков гражданской свободы, мы не уставали лить русскую кровь за освобождение других; сами погрязшие в расколах и безверии, разорялись для водружения креста на Софийском храме»^{833}. По мнению финансиста В. Кокорева: «Историк России будет удивлен тем, что мы растеряли свою финансовую силу на самое, так сказать, ничтожное дело, отправляясь в течение XIXстолетия, по два раза в каждое царствование, воевать с какими-то турками, как будто эти турки могли прийти к нам в виде наполеоновского нашествия. Покойное и правильное развитие русской силы, в смысле экономическом и финансовом, без всяких походов под турку, говоря солдатским языком, порождавших на театре войны человекоубийство, а дома обеднение в денежных средствах, произвели бы гораздо больше давления на Порту, чем напряженные военные действия»^{834}.

О. Бисмарк утверждал, что «[сырая непереваренная масса Россия] — слишком тяжеловесна, чтобы легко отзываться на каждое проявление политического инстинкта. Продолжали освобождать, — и с румынами, сербами и болгарами повторялось то же, что и с греками… Если в Петербурге хотят сделать практический вывод из всех испытанных до сих пор неудач, то было бы естественно ограничиться менее фантастическими успехами, которые можно достичь мощью полков и пушек… Освобожденные народы не благодарны, а требовательны, и я думаю, что в нынешних условиях более правильным будет в восточных вопросах руководствоваться соображениями более технического, нежели фантастического свойства»^{835}.

По мнению Е. Тарле: «Крымская война, русско-турецкая война 1877–1878 годов и балканская политика России 1908–1914 годов — единая цепь актов, ни малейшего смысла не имевших с точки зрения экономических или иных повелительных интересов русского народа». М. Покровский считал, что русско-турецкая война была растратой «средств и сил, для народного хозяйства совершенно бесплодной и вредной»^{836}. Скобелев утверждал, что Россия — единственная страна в мире, позволяющая себе роскошь воевать из чувства сострадания^{837}. Кн. П. Вяземский отмечал: «Русская кровь у нас на заднем плане, а впереди — славянолюбие. Религиозная война хуже всякой войны и есть аномалия, анахронизм в настоящее время»^{838}.

Война обошлась России в 1 млрд. руб., что почти в 1,5 раза превысило доходы госбюджета 1880 г. Кроме этого, согласно Сан-Стефанскому договору, помимо чисто военных расходов Россия понесла еще 400 млн. руб. «убытков, причиненных южному побережью государства, отпускной торговле, промышленности и железным дорогам»^{839}. «Биржевые ведомости» уже в конце 1877 г. в этой связи писали: «Неужели несчастия, переживаемые теперь Россией, недостаточны для того, чтобы выбить дурь из головы наших заскорузлых панславянистов… вы (панславянисты) должны помнить, что камни, Вами бросаемые, приходится вытаскивать всеми народными силами, добывать ценою кровавых жертв и народного истощения»^{840}.

За время войны 1877–1878 гг. денежная масса увеличилось в 1,7 раза, металлическое обеспечение бумажных денег уменьшилось с 28,8 до 12,4%. Нормализация денежного обращения в России наступит только через 20 лет, благодаря внешним займам и «голодному экспорту», — в 1897 г. введением золотого рубля^{841}.

Эпоха империалистических войн

С приближением к XX веку индустриальное развитие России приведет ее в новую эпоху, в которой уже давно находились развитые страны мира, — в эпоху империалистических войн. О приближении этой эпохе еще в 1839 г. провидчески писал А. де Кюстин: «Я… предвижу серьезные политические следствия, какие может иметь для Европы желание русского народа перестать зависеть от промышленности других стран».^{842}

До этого Россию от участи колонии Запада защищали суровый климат и необъятные пространства надежнее, чем Атлантический океан индейскую Америку. О. Бисмарк, предупреждая от войны с Россией, говорил: «Это неразрушимое государство русской нации, сильное своим климатом, своими пространствами и ограниченностью потребностей…». Кроме этого, русские достаточно быстро перенимали опыт европейцев, имеющийся разрыв между ними не позволял получить абсолютного превосходства. Период начала колониальной экспансии в Европе, в России вызвал реформы Петра I: «Петр <…> понял, что народ, отставший в цивилизации, технике и в культуре знания и сознания, — будет завоеван и порабощен», — отмечал по этому поводу И. Ильин^{843}.

Поэтому, несмотря на то, что Россия была слаба и отстала, война против нее с одной стороны была слишком затратной, а с другой не могла принести ощутимой выгоды. Эксплуатация России и без того осуществлялась экономическим путем. Так, в период индустриализации Германии «экспорт из России в Пруссию возрос с 1861 по 1875 гг. в 5 раз, из Германии в Россию поступало 2/5 всего русского импорта. До 1884 г. 4/5 всех русских займов находилось в руках немцев. Германии до 90-х гг. XIX в. принадлежало до 60–65% ввоза в Россию чугунных отливок, до 50% — железа, 50% — инструментов, до 70% — сельскохозяйственных машин и т.п. Германия снабжала русское железнодорожное и промышленное строительство капиталом, реализуя и размещая на своих биржах облигации русских железнодорожных обществ, акции промышленных компаний, организовывала в России акционерные общества. Облигации первых русских частных железных дорог были почти полностью реализованы на берлинском рынке. Первые русские акционерные коммерческие банки в значительной своей части были основаны при поддержке немецких банков». Исходя из этих фактов, Н. Обухов приходит к выводу, что «на Россию в Германии смотрели как на ближайшую, наиболее удобную полуколонию, на источник сырья, продовольствия, сбыта промышленной продукции»^{844}.

Западные наблюдатели высказывались гораздо жестче. Так, например, Э. Диллон называл немецкую экономическую политику «германском игом», превратившим Россию в «германскую колонию»^{845}. По словам Дж. Спарго: «Хладнокровная, безжалостная манера, с которой Германия осаждала Россию со всех сторон, как в Азии, так и в Европе, систематические усилия по ослаблению своей жертвы, его экономическая эксплуатация вызывает в памяти удушение Лаокоона и его сыновей»^{846}.

Основные противоречия между Россией и Германией касались экспорта русского хлеба^[73]. Генерал А. Игнатьев, характеризуя сложившуюся обстановку, писал: «Российская империя Николая I и Александра II систематически онемечивалась, и немцы имели основания смотреть на нашу страну как на собственный “хинтерланд”, выжимая из нас все с большей и большей наглостью необходимые для себя материальные ресурсы. Навязанный России и вечно возобновлявшийся хлебный договор, кормивший немцев дешевым русским хлебом, как нельзя лучше характеризовал надетое на царскую Россию германское ярмо»^{847}.

Экономическое противостояние России и Германии началось с 1877 г., когда Россия для покрытия военных расходов на войну с Турцией стала брать пошлины золотом, что сразу повысило их почти на треть. В 1879 г. германский рейхстаг также пошел на повышение таможенных ставок, почти закрыв германский рынок для иностранной конкуренции во всех главных отраслях промышленности. Правда, эта мера была направлена не столько против России, сколько против Англии, с которой Германия вступала в непримиримую экономическую борьбу.

Обострение отношений началось в 1880-х гг., в результате последовательного повышения Россией таможенных тарифов. Доля Германии в русском импорте постепенно снизилась с 46% в 1877 г. до 27%. В ответ в 1886 г. О. Бисмарк, под предлогом недовольства конверсиями И. Вышнеградского, начал компанию против русских ценных бумаг, что привело к их уходу из Германии, и России пришлось искать новые финансовые рынки. Пик российской протекционистской политики пришелся на 1891 г., когда был введен Общий таможенный тариф, который еще более повысил цены на индустриальные товары, являющиеся основным предметом ввоза из Германии^{848}. О. Бисмарк ответил установлением высоких ввозных пошлин на хлеб и другую сельхозпродукцию. «Пошлины эти, — по словам С. Витте, — были направлены главным образом против России»^{849}.

Вместе с тем время О. Бисмарка подходило к концу. Период внутреннего созревания германской промышленности заканчивался, и экономика ставила Германию перед выбором, о котором писал новый канцлер Л. Каприви: «перед Германией стоит дилемма — либо экспортировать товары, либо избавляться от лишних подданных»^{850}. Первым шагом на этом пути стал отход Германии от протекционизма, который выразился в заключении в 1892 г. конвенционных договоров, которые привели к созданию некого прообраза среднеевропейского таможенного союза. Поскольку Россия не имела конвенционального договора с Германией, предметы ее ввоза оказались обложены значительно выше, чем однородные из Соединенных Штатов и южно-американских государств: хлеб — на 30%, лес — на 33% и т.д. Доля поставок хлеба из России в хлебном импорте Германии упала в 1891–1893 гг. с 54,5 до 13,9%. Россия ответила установлением двойного таможенного тарифа в 1893 г., предоставив режим наибольшего благоприятствования для стран, пошедших на подписание конвенциональных договоров с Россией (Великобритания, Франция, Голландия, Бельгия, Скандинавские государства и др.) и оставила обычные для стран отказавших России в этом^{851}.

В ответ Германия, по словам С. Витте, перешла к «открытой таможенной войне с Россией, увеличив на 50% пошлину с российских товаров. Русское правительство ответило на это увеличением со своей стороны на 50% пошлин с товаров германского ввоза…»^{852}. Разгоравшийся конфликт, прекратил Вильгельм II, который в начале 1894 г. заявил: «Я не желаю быть втянутым в войну с Россией из-за сотни глупых юнкеров». Под давлением кайзера рейхстаг проголосовал за торговый договор с Россией сроком на 10 лет^{853}. После этого Россия быстро урегулировала отношения с другими странами.

А с 1895 г. Вильгельм II начал обрабатывать Николая II в новом направлении. Он предложил кузену взять на себя роль защитника Европы от «желтой опасности» — азиатских орд, которые, по мнению кайзера, несли с собой угрозу миру и безопасности… Он писал: «Я, конечно же, сделаю все, что в моих силах, чтобы в Европе было тихо; я буду охранять Россию с тыла, дабы никто не помешал Вашим действиям на Дальнем Востоке»^{854}. События подтолкнуло совместное выступление в 1895 г. России, Германии и Франции против колониального продвижения Японии в Китае. В результате обострения отношений с Японией в 1897 г. русский военный флот был вынужден покинуть порт Нанкин, куда он приходил на зимовку, поскольку порт Владивостока зимой замерзал, и искать новый. Россия нашла его у Китая, взяв в аренду на 25 лет военный порт Порт-Артур и прилежащий торговый порт.

Россия оказалась в Китае не первой и не последней, в 1842 г. Англия уже захватила Гонконг и прилежащие провинции; Португалия еще в XVI в. — Макао, с 1887 г. «постоянная оккупация и управление»; Германия в 1897 г. взяла в аренду на 99 лет Циндао; США в 1898 г. захватили Филиппины, Франция — Гуанчжоувань в 1898 г.

Дальнейшее обострение отношений с Японией началось с оккупации русскими войсками Маньчжурии и Ляодунского полуострова, на которые претендовала Япония. Россия, оккупируя эти территории, стремилась обеспечить гарантированный круглогодичный подход к вновь обретенным незамерзающим портам по строящейся к ним железной дороге. Одновременно Петербург стремился предупредить усиление позиций Японии на континенте; обозначение Россией своего присутствия в Корее служило именно последней цели. Однако появление русских в Корее и окончание строительства железной дороги к Порт-Артуру в 1903 г. стали рубиконом для Японии, которая рассматривала Корею и Маньчжурию как неотъемлемые объекты своей собственной колониальной экспансии^[74].

В активизации деятельности России в Китае и Корее очевидно далеко не последнюю роль сыграл Вильгельм II. Как вспоминал Великий князь Александр Михайлович: «В дипломатическом мире не было секретом, что государь император дал свое согласие на ряд авантюр на Дальнем Востоке, потому что слушался вероломных советов Вильгельма II. Ни у кого также не вызвало сомнений, что если Россия будет продолжать настаивать на своих притязаниях на Маньчжурию, то война между Россией и Японией неизбежна»^{855}. Поощряя активность России на Дальнем Востоке, Вильгельм II особо не скрывал своих конечных целей: «Мы должны привязать Россию к Восточной Азии так, чтобы она обращала меньше внимания на Европу и Ближний Восток». Иначе, по словам кайзера, «вся Европа должна будет объединиться, и объединиться в Соединенные Штаты Европы под предводительством Германии для защиты своих священных достояний».

Русско-японская 1904–1905 гг.

Против провоцирования угрозы войны с Японией — оккупации Маньчжурии, резко выступил С. Витте, в знак протеста он даже подал прошение об отставке. В обоснование своего протеста С. Витте приводил следующий довод: «Черноморский берег представляет собой такие природные богатства, которым нет сравнения в Европе. В наших руках это все в запустении. Если бы это было в руках иностранцев, то уже давно местность эта давала бы большие доходы… Но куда там! Для этого нужны капиталы, нам же назначение капиталов — война. Мы не можем просидеть и 25 лет без войны, все народные сбережения идут в жертву войнам. Мы оставляем в запустении богатейшие края, завоеванные нашими предками, в душе все стремимся к новым и новым завоеваниям оружием и хитростью. О каком благосостоянии можно при таком состоянии вещей говорить!» С. Витте приходил к выводу, что «у нас в России в высших сферах существует страсть к завоеваниям или, вернее, к захватам того, что, по мнению правительства, плохо лежит»^{856}. Однако настойчивые призывы Витте, министров финансов и иностранных дел к царю вывести войска из Китая и Маньчжурии не привели к успеху.

После начала русско-японской войны Вильгельм II снова поднял тему «желтой опасности», которая несет «величайшую угрозу христианству и европейской цивилизации», «если русские будут продолжать отступление, желтая раса через двадцать лет овладеет Москвой и Позеном»^{857}. На активность германского кайзера, по мнению С. Витте, оказывал влияние тот факт, что «в 1904 г. истекал срок торгового договора между Россией и Германией. В преддверии этого рейхстаг принимает новый таможенный тариф, значительно повышающий таможенные пошлины, в особенности на сырье, по сравнению с и без того весьма высоким тарифом 1894 г. Предлагая этот тариф России, Вильгельм прозрачно намекал на обеспечение сохранности западных границ России во время войны России с Японией»^{858}.

«Новый тариф был крайне невыгоден для России, — отмечал С. Витте, — но Вильгельм правильно рассчитал удар, кроме того, России, обескровленной войной, нужны были новые займы, которые она рассчитывала найти, в том числе, в Германии»^{859}.^[75] В результате подписания нового торгового договора с 1904 по 1913 гг. экспорт из России в Германию вырос с 235 до 453 млн. рублей, а импорт — с 228 до 652 млн. Доля Германии в российском импорте возросла в среднем с 24% в 1904–1906 гг. до 36% в 1911–1913 гг.^{860}, при этом доля Германии в экспорте из России почти не изменилась.

Однако настоящие потери ожидали Россию на Востоке: русско-японская война поставила экономику страны на грань банкротства. Прямые затраты на войну по подсчетам министра финансов В. Коковцева составили 2,3 млрд. руб. золотом, а с учетом и косвенных потерь народное хозяйство России недосчиталось уже 4–5 млрд. руб.^{861}, что составляло почти 2 дохода госбюджета 1905 г. Денежная масса в 1905 г. по отношению к 1904 г. выросла на 60%, а рост оптовых цен составил почти 40%, что стало одной из искр, воспламенивших Первую русскую революцию.

Самодержавие и Россию от полного банкротства спасли французские кредиты. По словам С. Витте, по итогам войны «Кредитный рейтинг России упал так низко, что никто не хотел давать ей кредитов… Франция же была готова даже заплатить контрибуцию, которую могла потребовать Япония с России в обмен на мир»^{862}. Франция смотрела сквозь пальцы и на различные финансовые махинации, сопровождавшие получение Россией частных французских займов. Кредитами Франция «покупала себе союзника» в войне с Германией, которую считала неизбежной. Во французском меморандуме говорилось: «Считать мирное развитие мощи России главным залогом нашей национальной независимости»^{863}.

Первая мировая

В 1914 г. истекал срок российско-германского торгового договора 1904 г. Накануне съезд российских экспортеров, состоявшийся в Киеве, обратился к правительству: «Россия должна освободить себя от экономической зависимости от Германии, которая унижает ее как великую державу»^[76]. Предлагалось ввести тарифы для компенсации привилегий германским трестам, развивать торговлю с другими государствами — с которыми выгода будет обоюдной… А министр финансов П. Барк приходил к заключению, что «именно за счет своей торговли с Россией Германия смогла создать свои пушки, построить свои цеппелины и дредноуты! Наши рынки должны быть для Германии закрыты»^{864}.

Русские промышленники требовали отмены российско-германского торгового договора для того, что бы иметь возможность «путем развития индустрии создать внутренний рынок» для отечественной промышленности^{865}. «Необходимо дать возможность развернуть дремлющие силы. Хочется теперь верить, что наше отечество без потрясений, закономерным путем совершит мирную революцию, благодаря которой станет легче жить, и мы избавимся от иноземной экономической кабалы», — призывал начальник канцелярии министерства императорского двора В. Кривенко^{866}. В июле 1914 г. в Докладной записке Совета Съезда Промышленности и Торговли указывалось, что: «задержка в принятии мер к твердой охране таможенного тарифа и развития внутреннего производства уже оказали неблагоприятное влияние на торговый баланс и на финансы государства. Атак как в дальнейшем потребление продуктов промышленности будет неизбежно возрастать, то теперь, как и тогда, “следует принять все меры к развитию производительных сил, не останавливаясь ни перед какими затруднениями и неудобствами”»^{867}. Военный министр России В. Сухомлинов утверждал, что противоречия между немцами и русскими находятся только в области торговли: «Между Германией и Россией стоял… стеной русско-германский торговый договор…»^{868}

Против отказа от продления торгового договора выступали государственники, которые, от либерала С. Витте до правого консерватора П. Дурново, в один голос предупреждали, что отказ неизбежно приведет к русско-германской войне^{869}. По их мнению, торговый договор с Германией мог быть урегулирован без ущерба «для наших государственных интересов». В случае же войны, по словам П. Дурново, «в побежденной стране неминуемо разразится социальная революция, которая силою вещей перекинется и в страну-победительницу»^{870}. С. Витте еще во время подписания портсмутского мира 1905 г. предсказывал: «следующая война для России — ее политическая катастрофа»^{871}. П. Столыпин в 1911 г. утверждал: «нам нужен мир: война в ближайшие годы, особенно по непонятному для народа поводу, будет гибельна для России и династии»^{872}. Но у российских деловых элит не оставалось выбора, и вопрос здесь стоял не столько в угрозе превращения России в немецкую колонию, сколько в растущем внутреннем напряжении, которое оставляло только две альтернативы либо война, либо революция: стремительно растущие производительные силы требовали рынков сбыта, и первым на очереди стоял возврат собственного рынка. Развитие России уперлось в формулу Дж. Оруэлла: «Безработица страшнее войны»^{873}. И шлагбаум таможенных пошлин на пути немецких товаров был опущен.

Что такое безработица, российские предприниматели узнали на примере революции 1905 г., описывая которую Н. Рубакин в 1912 г. отмечал: «самый ужас пролетарского существования особенно ярко иллюстрируется, несомненно, той безработицей, при которой человек работоспособный, бодрый, крепкий и сильный оказывается и чувствует себя ненужным никому и ничему и словно теряет свое право на существование»^{874}. Свой ужас во время революции рабочие дали ощутить и промышленникам…

Те же силы растущего внутреннего напряжения в еще гораздо большей степени толкали к войне и Германию. А. Гитлер совершенно четко определял причины Первой мировой: «В Германии перед войной самым широким образом была распространена вера в то, что именно через торговую и колониальную политику удастся открыть Германии путь во все страны мира или даже просто завоевать весь мир…» Но в 1914 г. в России теория «мирного экономического проникновения» потерпела поражение, и для Германии оставался только один выход — «приобрести новые земли на Востоке Европы, люди знали, что этого нельзя сделать без борьбы»^{875}.

Конечно, Россия была всего лишь одним из препятствий на пути растущего германского могущества, но отказ России от продолжения торгового договора, очевидно, стал последней каплей, переполнившей «кипящий котел». Европейская война, о которой говорили и к которой готовились, с самого момента появления объединенной Германии все ведущие европейские державы, стала неизбежной^[77].

Прямые расходы России на Первую мировую войну в ценах начала 1914 г. к 09.1917 г. составили ~26,7 млрд. руб. Они были покрыты за счет: внутреннего долга ~19,2 млрд. руб. (включая эмиссионный — 8,6 млрд.^[78]) и внешнего — 7,5 млрд.^{876} В результате совокупный государственный долг Российской империи (с учетом довоенного долга) в ценах начала 1914 г. вырос до 36 млрд. руб., что равнялось 10 годовым бюджетам Российской империи 1913 г. Первая мировая война обошлась России в разы дороже, чем все войны предыдущего столетия вместе взятые, как в абсолютных, так и в относительных цифрах.

Государственный долг Российской империи и стоимость войн в текущих ценах, млн. руб.^{877}

	Стоимость войны	Государственный долг
1906	2 370к	8 557	Русско-японская война{878}
1.1917	29 600к	16 400к + 10 000з	Первая мировая война до 1 января 1917 г.
9.1917	41 400	22 000 + 12 000з[79]	Первая мировая война до 1 сентября 1917 г. (без довоенного долга Германии 1,1 млрд. з)

к — кредитными рублями; з — золотыми рублями

За три года войны Россия заняла за границей почти в 1,5 раза больше, чем за 20 предшествующих лет интенсивной, догоняющей индустриализации. В обеспечение кредитов во время войны в «союзную» Англию была вывезена почти треть всех золотых резервов России^[80]. Внешний долг России к 09.1917 составлял примерно 3 млрд. ф.ст. по курсу (1913 г.), что было в 1,5 раза больше предельных репараций с побежденной Германии, которые она, по мнению Дж. Кейнса, физически могла выплатить (2 млрд. ф.ст.)^{879}. Даже с чисто технической точки зрения вернуть этот долг было невозможно: отношение внешнего долга к экспорту из России в 1913 г. превышало соответствующее отношение предельных германских репараций (по Кейнсу) к экспорту из Германии в 1913 г. почти в 5,5 раз!^{880}

И этот долг никто не собирался списывать: требования полного и безусловного погашения всех внешних обязательств царской России неизменно предъявлялись ко всем правительствам Белых армий, получавшим помощь интервентов. Признание долга было первым условием предоставления помощи и признания. Правительство Колчака, уже на третий день с момента своего появления, приняло «к непременному исполнению» все денежные обязательства по внутренним и внешним государственным займам всех прежних правительств России^{881}. Принципиальную важность вопроса подчеркивала и статья из The New York Times (1920 г.), где отмечалось: «Прежде всего, Врангель признает действующими обязательства царей перед другими странами»^{882}.

Совокупный внутренний и внешний долг России и Германии более чем в 1,5 раза превышали их национальный доход в 1913 г. Немецкие кредиторы потребовали от своего государства полного погашения внутреннего долга, что к 1922 г. вместе с требованием союзников о выплате первого транша репараций привело Германию к банкротству и обрушило курс марки в петлю гиперинфляции^[81].

Отношение госдолга и предельных репараций с Германии (по Кейнсу) к национальному доходу в 1913 г.^{883}

Аналогичная судьба ожидала и Россию, если бы она только попыталась сделать первый платеж по своим обязательствам^[82]. Тем не менее, «союзники» после интервенции требовали от советского правительства полного погашения всех внешних долгов^[83].

Русский представитель во Франции граф А. Игнатьев в связи с этим приходил к выводу, что союзники, видимо, рассматривали Россию не иначе «как будущую колонию»^{884}. Большевики отказались выплачивать долги прежних правительств, по поводу чего Великий князь Александр Михайлович заметил: «Никто не спорит, они убили трех моих родных братьев, но они также спасли Россию от участи вассала союзников»^{885}. Другой представитель прежней русской элиты А. Бобрищев-Пушкин писал: «Россия, обремененная многомиллиардным долгом союзникам, бывшая накануне совершенно невероятных комбинаций чужих и своих капиталистов, которые все запустили бы в ее тело свои когти после войны, после ее же победы, Россия, заведенная до Октябрьской революции в безысходный международный и внутренний тупик, от этой революции только выиграла… Теперь же тяжело, но выход есть…»^{886}

Даже если бы Россия имела внутренние ресурсы для мирного эволюционного развития довоенными темпами, ей просто не дали бы этого сделать. Мировой рынок был уже занят гораздо более сильными и агрессивными конкурентами, которые не оставляли России шансов на мирное развитие. Сама Россия уже превратилась для них в объект колониальной экспансии.

Поражение же России в мировой войне было предрешено еще до ее начала: констатируя эту данность после начала войны, П. Струве отмечал, что «при прочих равных условиях неэкономического свойства (техническое оборудование армии <…>, качество “солдата”, подготовка руководителей, “дух” армии, цельность национально-морального сознания всего народа) практически важным для войны экономическим моментом является только богатство страны, т.е. степень накопления в ней капитала в вещественной и денежной форме»^{887}.

Война расходует, уничтожает накопленный капитал, тем самым она приводит к резкому и глубокому нарушению баланса между капиталом и численностью населения (между потреблением и производством), и когда этот дисбаланс достигает критического уровня, поддержание внутренней стабильности обычными мерами становится невозможно. Это объективный закон, но «даже сегодня люди, особенно государственные деятели, не совсем понимают, что в действительности означает “война на истощение”», — отмечал А. Керенский уже в эмиграции^{888}.

Совокупная мобилизационная нагрузка за время участия в войне^{889}

Отражением величины данного дисбаланса является совокупная мобилизационная нагрузка, которая за 3,3 года участия России в Первой мировой превысила данный показатель для всех стран, участвовавших в войне^[84]. Это был порог, за которым начиналась революция, и не только в России, но и в Германии.

Революции стояли на пороге и у ведущих европейских демократий. У. Черчилль в этой связи отмечал: «Чем ближе мы знакомимся с условиями борьбы, тем отчетливее сознаем, на каком маленьком, тонком и опасном волоске висел наш успех»^{890}.

По словам Г. Уэллса: «Если бы мировая война продолжалась еще год или больше, Германия, а затем и державы Антанты, вероятно, пережили бы свой национальный вариант русской катастрофы. То, что мы застали в России, — это то, к чему шла Англия в 1918 г., но в обостренном и завершенном виде…»^{891}[85]

Критичным параметром в методике расчета «совокупной мобилизационной нагрузки» является удельный уровень экономического развития страны.

Достаточно наглядно, в данном случае, его отражает уровень развития промышленности, отнесенный к численности населения.

Как видно из графика, по этому показателю, несмотря на высокие темпы роста, Россия отставала от своих основных конкурентов в разы.

Доля в совокупном промышленном производстве (пяти стран — лидеров), к численности населения в 1913 г.^{892}

Итог подводил известный монархист, депутат Государственный Думы В. Шульгин: это «приговор всем нам, всему правящему и неправящему классу, всей интеллигенции, которая жила беспечно, не обращая внимания на то, как безнадежно в смысле материальной культуры Россия отстала от соседей. То, что мы умели только петь, танцевать, писать стихи в нашей стране, теперь окупалось миллионами русских жизней. Мы не хотели и не могли быть «Эдисонами», мы презирали материальную культуру. Гораздо веселее было создавать мировую литературу, трансцендентальный балет и анархические теории. Но за это пришла расплата…»^{893}

ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ

Динамит образования

Получив образование, они еще острее ощутят несправедливость своего положения! Не поколеблет ли это безопасность государства? Ибо рабы, получив образование, вряд ли захотят и далее быть рабами!

Н.Тургенев^{894}

Мы рассмотрели основные факторы, определяющие экономический рост: землю, труд, капитал, рынок сбыта, время, затронули возможности влияния на них. Нерассмотренным остался только один фактор, которого мы коснулись лишь вскользь, — это технический прогресс. В основе технического прогресса лежит образование. Как же обстояло дело с ним в Российской империи?

Первые шаги в направлении бесплатного общего государственного образования сделает Екатерина II, которая выпустит Национальный статут образования, устанавливающий преемственную двухуровневую систему школ, единую для всех сословий, кроме крепостных. Однако эти начинания популярностью не пользовались, и власти были вынуждены вербовать учеников в школы принудительно^{895}. Тем не менее, именно за время правления Екатерины II доля расходов на образование в российском бюджете выросла на порядок, а в рублях — более чем в 20 раз. В эпоху Александра I развитие просвещения продолжилось, в 1801 г. Александр I упраздняет тайную экспедицию и отменяет цензуру, «запрещения на выпуск всякого рода книг и музыки», введенные его отцом Павлом I.

В 1802 г. учреждается Министерство народного просвещения. В 1803 г. было издано новое положение об устройстве учебных заведений, включавшее: бессословность и бесплатность обучения на низших его ступенях, преемственность учебных программ. Всей системой образования ведало Главное управление училищ, созданное в 1803 г. Появилось 6 университетов, а в 1804 г. вышел Университетский устав, предоставлявший университетам значительную автономию: выборность ректора и профессуры, собственный суд, невмешательство высшей администрации в дела университетов, право университетов назначать учителей в гимназии и училища своего округа.

Однако с приближением войны начинается постепенный отход от либеральных реформ: создается особый комитет «по сохранению всеобщего спокойствия и тишины», который в 1807 г. преобразуется в «комитет общей безопасности» с более широкими полномочиями, в том числе и цензурными. К 1811 г. в стране установился новый цензурный режим, характер которого во многом зависел от Министерства полиции.

С окончанием войны 1812 г. консервативная политика получит развитие в новом направлении, о чем говорит создание в 1817 г. сводного ведомства — Министерства духовных дел и народного просвещения. Характер новой эпохи в образовании наиболее наглядно передает «Инструкция директору Казанского университета» М. Магницкого 1820 г.: «Душа воспитания и первая добродетель гражданина есть — покорность. Посему послушание есть важнейшая добродетель юности… Посему обязанность директора есть непременно наблюдать, что бы уроки религии о любви и покорности были исполняемы на самом деле»^{896}.

То есть осознанно в этих целях Александр I впервые начал издавать Новый Завет и Библию на русском языке и языках других народов, входивших в Российскую империю. До этого службы велись на непонятном для народа церковнославянском языке. Для продвижения своих реформаторских идей Александр I создал даже специальное Императорское Библейское общество. Против просветительско-религиозных инициатив царя выступило духовенство, которое в конечном итоге добилось их отмены. Первая религиозная литература на русском языке появится только после Крымской войны и отмены крепостного права.

Инструкции профессорам астрономии и геологии, изданные в последние годы царствования Александра I, уже предписывали преподавать только те истины, которые в точности соответствовали изложенному в книге Бытия. А директору Казанского университета в частности предписывалось, чтобы он «входил в сношение с полициею для узнания: куда, к кому ходят в город учителя, и что они делают»^{897}. Тем не менее, как вспоминал Н. Пирогов, до 1826 г. «болтать, даже и в самих стенах университета, можно было вдоволь, о чем угодно, вкривь и вкось. Шпионов и наушников не водилось…»^{898}

Ситуация кардинально изменится с восшествием на престол Николая I. Прежде всего, будет разорвана преемственность в образовании, и оно станет сословным. В 1827 г. был издан указ, запрещавший принимать крепостных в гимназии и университеты, в 1828 г. введен школьный устав, по которому образование делилось на три категории: для детей низших сословий — одноклассные приходские училища; для средних (мещан и купцов) — 3-классные; для детей дворян и чиновников — 7-классные гимназии.

В 1835 г. издаётся новый Университетский устав, ограничивавший автономию университетов, создается университетская полиция^{899}. О характере образовательной политики Николая I наглядно говорит следующая динамика: с начала по середину XIX в. количество православных семинарий выросло с 35 до 48, архиерейских школ — с 76 до 223, кадетских корпусов — с 5 до 20. Но основные изменения произошли внутри самих этих учебных заведений. Представление о них давал Н. Лесков в своей книге «Кадетский монастырь», в которой он, рассказывая о своем обучении в Первом Петербургском кадетском корпусе во времена Николая I, вспоминал, что не только прежняя кадетская библиотека, но и музей были закрыты, а за обнаружение у кадета книги ему полагалось 25 розг. Весь курс русской истории умещался едва ли не на 20 страницах.

Не случайно именно во времена Николая I А. де Кюстин приводил исторический анекдот, в котором Екатерина II писала: «Дорогой князь, не надо жаловаться, что у русских нет желания учиться; школы и учреждения не для нас, а для Европы, ВО МНЕНИИ КОТОРОЙ НАМ НАДОБНО ВЫГЛЯДЕТЬ ПРИСТОЙНО; в тот день, когда крестьяне наши возжаждут просвещения, ни вы, ни я не удержимся на своих местах»… «За точность слов я не ручаюсь, — писал А. де Кюстин, — но могу утверждать, что в них выражена подлинная мысль государыни»^{900}. Николай I на 30 лет намертво закупорил Россию, оберегая ее от всяких дуновений слов и мыслей, способных поколебать существующий порядок вещей^[86].

В 1826–1828 гг. принимается новый цензурный устав, который был еще дополнительно усилен в 1837 г. установлением контроля над цензорами. В случае «недосмотра» цензора могли отправить в ссылку. Издателей отправляли и до этого, например, в ссылку был отправлен Надеждин за издание писем П. Чаадаева. В 1849 г. Ф. Достоевский был осужден к смертной казни (заменена каторгой) только за недонесение о чтении письма Белинского к Гоголю^{901}. Цензурных ведомств расплодилось столько, что их количество стало едва ли не превышать количество выходящих в России журналов. Не случайно период 1848–1855 гг. историки называют «эпохой цензурного террора».

Смерть Николая I и отмена крепостного права, казалось, открыли плотину, за которой долгие годы копились и сдерживались жизненные силы. Вот как описывал настроения прогрессивных современников той эпохи Ф. Достоевский: «в обществе постигалась, наконец, полная необходимость всенародного образования… Грамотность — прежде всего, грамотность и образование усиленные — вот единственное спасение… задыхаемся от недостатка его и похожи на рыбу, вытащенную из воды на песок»^{902}. Именно с этого времени начнется стремительный рост государственных расходов на образование.

Однако противники просвещения не исчезнут: отношение к образованию российской дворянской элиты Н. Некрасов передавал в своей поэме «Медвежья охота» в 1866 г.:

Барон фон дер Гребен

Когда природа отвечать не может

Потребностям, которые родит

Развитие, — оно беды умножит

И только даром распалит.

Князь Воехотский

Вы угадали мысль мою: нелепо

В таких условьях просвещать народ.

На почве, где с трудом родится репа,

С развитием банан не расцветет.

Нам не указ Европа: там избыток

Во всех дарах по милости судеб;

А здесь один суровый русский хлеб

Да из него же гибельный напиток!

И средства нет прибавить что-нибудь!

Болото, мох, песок — куда не взглянешь!

Не проведешь сюда железный путь,

К путям железным весь народ не стянешь…

Здесь мужику, что вышел за ворота,

Кровавый труд, кровавая борьба:

За крошку хлеба капля пота —

Вот в двух словах его судьба!

Его сама природа осудила

На грубый труд, неблагодарный бой

И от отчаянья разумно оградила

Невежества спасительной броней…^{903}

Не случайно с восшествием на престол Александра III начатая в его эпоху реставрация крепостничества коснется и просвещения. Были введены новые ограничения для печати и библиотек. Были закрыты многие издания, упразднена автономия университетов, начальные школы были переданы Святейшему Синоду. Образование вновь стало сословным. Государство тем самым стремилось, по словам А. Грациози: «изолировать или сегрегировать российское крестьянство, как от гражданского общества, так и от политического ядра… ради гарантии политической стабильности»^{904}.

Пример подобной сегрегации давал циркуляр Министра народного просвещения, 1887 г.: «Озабочиваясь улучшением состава учеников гимназий и прогимназий, я нахожу необходимым допускать в, эти заведения только таких детей, которые находятся на попечении лиц, представляющих достаточное ручательство в правильном над ними домашнем надзоре и в предоставлении им необходимого для учебных занятий удобства. Таким образом, при неуклонном соблюдении этого правила гимназии и прогимназии освободятся от поступления в них детей кучеров, лакеев, поваров, прачек, мелких лавочников и тому подобных людей, детей коих, за исключением разве одаренных необыкновенными способностями, вовсе не следует выводить из среды, к коей они принадлежат, и через то, как доказывает многолетний опыт, приводить их к пренебрежению своих родителей, к недовольству своим бытом, к озлоблению против существующего и неизбежного, по самой природе вещей, неравенства имущественных положений»^{905}.

По словам лидера партии эсеров В. Чернова, «понимание того, что на отсталой деревне лежит тяжелое бремя не только государственной надстройки, но и лихорадочно развивавшейся капиталистической промышленности, финансируемой правительством, а также страх, что крестьянство поймет это и сделает опасные политические выводы, заставляло власть намеренно сохранять невежество, безграмотность и культурную отсталость села, где единственной отдушиной для трудящегося крестьянина был кабак, который благодаря государственной монополии на спиртные напитки являлся еще одним способом опустошения мужицкого кармана»^{906}.

Однако консервация массового образования неизбежно вела к все большему отставанию России от конкурентов. Именно на этот факт обращал внимание С. Витте в своем письме Николаю II в 1898 г.: «А просвещение? О том, что оно находится в зачатке, это всем известно, как и то, что мы в этом отношении отстали не только от европейских, но и от многих азиатских и заатлантических стран… Наш народ с православной душой невежествен и темен. А темный народ не может совершенствоваться. Не идя вперед, он по тому самому будет идти назад, сравнительно с народами, двигающимися вперед»^{907}. С Витте констатировал: «Главный недостаток России заключается в отсутствии народного образования — в таком отсутствии, какое не существует ни в одной стране, имеющей хоть какое-нибудь притязание быть цивилизованным государством. Нигде в цивилизованных странах нет такого количества безграмотных, как у нас в России»^{908}.

Реальная реформа образования начнется только с революцией 1905 г., когда крестьяне и рабочие в ряду своих первоочередных требований, озвученных в коллективной петиции к царю о рабочих нуждах от 9 января, выдвинут введение всеобщего бесплатного начального обучения. Это было сигналом того, по словам М. Вебера, что «крестьяне политически “проснулись”»^{909}. Примером тому может служить решение одного из крестьянских сходов в Курской губернии: «одною из главных причин нашего бесправия служит наша темнота и необразованность, которые зависят от недостатка школ и плохой постановки в них обучения»^{910}.

Требования всеобщего образования встретили яростное сопротивление правых. Так, предложенный в 1906 г. министром народного просвещения П. Кауфманом закон о всеобщем начальном обучении К. Победоносцев обозвал «бредом сумасшедшего»^{911}. Другой видный представитель промонархической партии С. Шарапов заявлял, что народ не хочет «казенной школы», ибо она стала «школой ненависти и политического разврата, школой безверия и борьбы, а объектом последней явилась сама христианская душа народа, его вера, его быт…»^{912}. Предводитель правых в Думе Н. Марков обращался к помещикам: «Ваши имения, ваша жизнь будет висеть на волоске, когда воспитанные в ваших безбожных школах ученики придут вас жечь, и никто вас защищать не будет»^{913}.

Закон о всеобщем начальном образовании будет принят в 1908 г., и в 1911 г. уже около 43% всех детей посещало начальную школу^{914}. Однако соглашение о введении всеобщего обучения будет подписано к 1913 г. только с 33% городов^{915}. А закон о начальных училищах и введении всеобщего бесплатного обязательного начального образования, представленный Госсовету в 1912 г., так и не будет принят^{916}.

Тем не менее, начальное образование получит широкое распространение. Государственные расходы на образование за годы правления Николая II выросли в 6 раз, еще больше выросли расходы земств, которые покрывали более половины всех расходов на начальное образование. Но было уже слишком, слишком поздно… европейские рабочие к этому времени имели опыт образования уже 3–4-х и более поколений. Поколенческая преемственность образования, особенно на начальных этапах, определяет качество общественной среды и как следствие во многом качество самого человеческого капитала.

Законы о всеобщем обязательном бесплатном начальном образовании были приняты: в Пруссии в 1717–1763 гг., в Австрии в 1774, в Дании в 1814, в Швеции в 1842, в Норвегии в 1848-м, в США — в 1852–1900 гг., в Японии в 1872-м, в Италии — в 1877-м, в Великобритании и Франции в 1833–1880/1882 гг. В то же время многие из этих стран были гораздо богаче России и обладали на порядок большей долей средних классов, которые имели возможность задолго до введения бесплатного образования получить платное. В России же, по словам Р. Фадеева, потратившей «все свои силы без остатка на создание образованного русского общества»^{917}, его доля, по оценке С. Волкова, составляла всего 2–3% населения страны^{918}.

Причем в большинстве оно было замкнуто в своем «образованном» круге и с реальной жизнью не соприкасалось^[87]. Как замечал в этой связи С. Булгаков: «Развитие производительных сил и вообще успешности производительного труда… в сущности находит далеко недостаточную оценку в нашем общественном сознании, встречает в себе высокомерное пренебрежительное отношение», в среде интеллигентских профессий, которые «обыкновенно оцениваются <…>, как нечто высшее, идейное, достойнейшее»^{919}. 

Государственные расходы на образование, в млн. руб. и в % от расходов бюджета^{920}

Всеобщее образование было вопросом выживания России, однако с другой стороны оно же несло и смертельную угрозу. Ту угрозу, о которой предупреждала Екатерина II, которой боялись Николай I и Александр III, о которой писали Н. Тургенев и А. Кюстин, о которой твердили правые в Государственной Думе. Которую предрекал в 1810 г. Ж. де Местр: «Дайте свободу мысли тридцати шести миллионам людей такого закала, каковы русские, и я не устану повторять — в то же самое мгновение во всей России вспыхнет пожар, который сожжет ее дотла»^{921}.

Ф. Достоевский по этому поводу в 1877 г. замечал: «Да великий народ наш был взращен как зверь, претерпел мучения еще с самого начала своего, за всю свою историю тысячу лет, такие, каких ни один народ в мире не вытерпел… Не корите же его за “зверство и невежество”, господа мудрецы, потому, что вы, именно вы-то для него ничего и не сделали. Напротив вы ушли от него, двести лет назад, покинули его и разъединили с собой, обратили его в податную единицу и в оброчную для себя статью, вами же забытый и забитый, вами же загнанный как зверь в берлогу свою»^{922}.

«Реформы, а главное грамотность (хотя бы даже самое малое соприкосновение с нею), — продолжал Ф. Достоевский, — все это бесспорно родит и родило уже вопросы, потом пожалуй сформирует их, объединит, даст им устойчивость и… кто ответит на эти вопросы?… Духовенство наше не отвечает на вопросы народа уже давно… О ответов конечно, будет множество, пожалуй еще больше чем вопросов… но ответ родит еще по три новых вопроса, и пойдет это все нарастая, crescendo. В результате хаос»^[88].

Распространение образования в низших классах вызвало тот же нигилистический эффект, что и в высших слоях русского общества веком ранее. И точно также пробудившиеся низшие сословия потребовали своих прав, которые также нечем было материально обеспечить. Их было нечем даже сдемпфировать из-за крайне ничтожной прослойки в России амортизирующего третьего элемента — образованных средних классов. Ситуация многократно осложнялась тем, что светское образование в России распространялось не постепенно, эволюционно, что позволило бы сформировать определенную культурную среду, а взрывообразно в последний момент.

Не случайно с началом революции 1917 г. В. Вернадский придет к выводу, что «в значительной мере все переживаемое находится в теснейшей связи с той легкомысленной небрежностью, с какой русское общество поколениями относилось к вопросам народного образования»^{923}. А. Деникин, подводя итоги, в свою очередь констатирует: «долгие годы крестьянского бесправия, нищеты, а главное — той страшной духовной темноты, в которой власть и правящие классы держали крестьянскую массу, ничего не делая для ее просвещения, не могли не вызвать исторического отмщения»^{924}.

Но главное, образование в российских условиях, порождало такие вопросы, на которые не могли ответить не только наследники феодализма, но и протагонисты капитализма. Для преодоления хаоса России требовались какие-то новые идеи…

Сталин и демография

До сих пор сущность и действие закона народонаселения не были поняты. Когда политическое неудовольствие присоединяется к воплям, вызванным голодом, когда революция производится народом из-за нужды и недостатка пропитания, то следует ожидать постоянных кровопролитий и насилий, которые могут быть остановлены лишь безусловным деспотизмом.

Т. Мальтус^{925}.

Совокупные демографические потери России от Первой мировой, интервенции и гражданской войны с 1914 по 1922 гг. составили ~16 млн. человек^{926}. Таким образом «демографический навес» угрожавший России до Первой мировой войны, уменьшился почти в два раза. Однако уже на следующий год после окончания интервенции в Советской России начался бурный восстановительный рост. Темпы прироста населения в 1923–1929 гг. превышали даже показатели начала XX в. и составляли в среднем более 2,5 млн. человек ежегодно^{927}.

И уже в 1925 г. Дж. М. Кейнс, выступая на Пленуме ВСНХ СССР, предупредит: «Я полагаю, что бедность России до войны вызывалась в значительной мере чрезмерным увеличением населения, чем какой-либо другой причиной. Война и Революция вызвали уменьшение населения. Но теперь, как мне известно, опять наблюдается значительное превышение рождаемости над смертностью. Для экономического будущего России — это большая опасность. Одним из важнейших вопросов государственной политики является соответствие между приростом населения и развитием производительных сил страны»^{928}.

Однако Россия двигалась в прямо противоположном направлении: стремительный рост населения сопровождался деградацией производительных сил. Последнее являлось закономерным следствием традиционных, естественных мер борьбы крестьянства, с нарастающим давлением избыточного населения. Например, один из способов заключался в повышении трудоемкости работ за счет снижения их эффективности. А. Чаянов по этому поводу замечал, что для русских крестьян была важна не выработка (заработок), а занятость всех членов семьи. Так производство овса на одной десятине в 1924 г. в Волоколамском уезде занимает 22 рабочих дня и дает 46 рублей дохода. Лен требует 83 дня, дает доход 91 рубль. Тем не менее, крестьяне заменяют овес льном, что позволяет занять всех работников, хотя эффективность труда при этом снижается в два раза^{929}.

Но основная проблема состояла в том, что революция, «черный передел» и рост населения привели к быстрому увеличению количества крестьянских дворов, по сравнению с довоенным периодом более чем на 30% к 1926 г., и соответственно сокращению их размеров. Последнее стало одной из основных причин резкого снижения эффективности товарного сельхозпроизводства. Данная закономерность, по словам исследователя деревни 1920-х гг. А. Хрящевой, заключалась в том, что: «благодаря особенностям мелкого хозяйства он (хлеб) при неблагоприятных условиях утилизируется в своем хозяйстве в порядке повышения норм потребления, накопления и откорма скота»^{930}. Так и происходило. В связи с ростом населения среднедушевые посевы зерновых сократились на 9% и составили в 1928 г. всего 0,75 га. За счет некоторого роста урожайности производство зерна на душу сельского населения выросло до 570 кг. При этом заметно возросло поголовье скота — до 60 голов крупного рогатого скота на 100 га пашни в 1928 г. против 55 в 1913 г. Больше стало и птицы. На их прокорм в 1928 г. расходовалось почти 32% зерна. Конечно, питание крестьян заметно улучшилось, но товарное производство зерна сократилось более чем вдвое и составило 48,4% от уровня 1913 г.^{931}

В этот же период начался и исход крестьян в города, что сразу отразилось на уровне регистрируемой безработицы. 

Количество безработных, зарегистрированных на бирже труда, тыс. человек^{932}

Относительно скромные цифры зарегистрированной безработицы в СССР являлись лишь вершиной айсберга страны, в которой более 80% населения жило в деревне. С. Булгаков в этой связи замечал: «Резервуар избыточного населения помещается, прежде всего, в деревне… и является по своему непосредственному выражению аграрным перенаселением»^{933}. Именно там скрывалась основная масса «лишних рук». О их количестве дает представление тот факт, что в большинстве сельхозпроизводящих районов в 1925/26 гг. всего на 11% хозяйств приходилось 76% всех товарных излишков^{934}. Производительность труда в мелких хозяйствах была в среднем в 4 раза ниже, чем в крупных^[89]. Мелкие едва выживали за счет своего полунатурального хозяйства.

Л. Лубны — Герцык уже в 1923 г. только по 4 районам СССР определял избыточность аграрного населения в 7–10 млн. чел. По данным Госплана УССР численность избыточного населения только одной Украины в 1925 г. составляла 6–7 млн. чел^{935}. Н. Ограновский исчислял размер аграрного перенаселения СССР в 19,9 млн. чел. По данным А. Чаянова общее количество «лишних рук» в России уже в 1924 г. достигло предвоенного уровня в 20–30 млн. человек^{936}. При этом по расчетам Дж. Кейнса в 1925 г. безработными в России были только 20–25% всех промышленных рабочих, т.е. 1,5 млн. человек. Однако предупреждал Дж. Кейнс в 1925 г., в скором времени из-за массовой миграции крестьян в города «безработица достигнет невиданного уровня»^{937}.

Среднегодовые темпы прироста населения СССР в межвоенный период превышали аналогичные показатели Германии, Англии и Франции вместе взятых! Т.е. по отношению к этим странам были выше, чем до революции! При этом прирост в СССР обеспечивался не столько за счет высокой рождаемости, которая снизилась к середине 1930-х гг. по сравнению с 1913 г. почти на 35%^{938} сколько из-за снижения с 1934 г. естественной смертности почти на 30% по сравнению с началом XX века^[90]. 

Среднегодовые темпы естественного прироста населения в 1923–1939 гг., в %^{939}

Очередной и очевидно последний для русской истории социально-демографический взрыв предотвратило… начало ускоренной индустриализации. После принятия в 1929 г. пятилетнего плана, уже к концу 1930 г. был достигнут фоновый уровень безработицы. В октябре 1930 г. ЦК ВКП(б) принял постановление «О мерах по плановому обеспечению народного хозяйства рабочей силой». И в сентябре следующего года биржи труда уже не смогли удовлетворить более 1 млн. заявок предприятий^{940}.

Но ключевое значение в данный период имело решение проблемы безработицы и повышения эффективности товарного производства непосредственно в самой деревне. Именно эти задачи должна была решить коллективизация. Представитель Госдепа США Р. Келли в 1935 г. отмечал, в этой связи: «выбрав колхозный путь вместо столыпинского» большевики «отсрочили переселение деревни». Однако через некоторое время, по его мнению, «улучшение организации колхозов создаст в колхозах огромные излишки рабочей силы, которую некуда будет девать. Рост производительности труда в промышленности должен создать туже проблему в городах». На возражение советского дипломата, что Р. Келли «забывает о возможностях, которые заложены в плановое хозяйство, Келли ответил, что с подобными проблемами нашему планированию еще не приходилось иметь дела, что это проблемы огромной сложности и что, даже если мы решим их в принципе, практическое осуществление решений поставит административные задачи такой трудности, с которыми нелегко будет справиться»^{941}.

На направление переселения указывал в 1934 г. первый американский посол в России У. Буллит: «у Советского Союза имеется выход, так как излишних людей можно будет миллионами переселять на незаселенные пространства в Сибири»^{942}. Проблема была лишь в том, что добровольно осваивать незаселенные пространства холодной и далекой Сибири никто не стремился. Например, директор Кузнецкстроя писал о присылаемых к нему специалистах: «в Москве, в Ленинграде, в Харькове они расценивали свой «добровольно принудительный выезд в Сибирь, на Кузнецкстрой, почти как на ссылку»^{943}. С. Герасимов в своем фильме «Комсомольск» (1932 г.), отмечает С. Шаттенберг, показывает массовое «дезертирство» — «корабль у пристани буквально трещит по швам от натиска желающих покинуть стройку»^{944}. Президиум ВСНХ еще в октябре 1929 г. указывал на то, что «ожесточенное сопротивление» отправке в провинцию стало «массовым явлением» и угрожает планам индустриализации периферийных регионов^{945}…

Но переселение даже миллионов человек не решало проблемы, необходимо было обеспечить производительным трудом десятки миллионов, в условиях острой нехватки капитала и низкого естественного плодородия. Это проблему, ключевую проблему российской деревни еще до революции пытались разрешить несколько поколений мыслителей, и как ни странно все они с разных сторон приходили к одним и тем же выводам. Даже авторы кадетской (либеральной) аграрной программы видели будущее российского сельского хозяйства не в крупных частных, капиталистических сельхозпредприятиях или фермерских хозяйствах, а в кооперативах.

М. Туган-Барановский делал ставку на: «кооперативное хозяйственное предприятие нескольких добровольно соединившихся лиц, которое имеет своей целью не получение наибольшего барыша на затраченный капитал, но доставление его сочленам, благодаря общему ведению хозяйства, каких-либо выгод иного рода»^{946}. По словам А. Кауфмана, кооперация — «одно из важнейших и необходимейших условий прогресса нашего крестьянского земледелия, а вместе с тем и коренного разрешения нашего земельного вопроса»^{947}. «Социализм — это строй цивилизованных кооператоров», — повторял В.Ленин, при этом «лишь те объединения ценны, которые проведены самими крестьянами по их собственному почину и выгоды коих проверены ими на практике»^{948}.

Однако добровольная кооперация возможна только в условиях эквивалентного обмена между городом и деревней. Но в 1930-х гг. его не только не существовало, а наоборот, деревня должна была снова стать источником капитала для ускоренной индустриализации, т.е. из деревни должен был изыматься даже необходимый продукт. Без принуждения изъять его было невозможно. Но в этом не было ничего необычного…

Советская коллективизация была лишь сильно смягченным вариантом «раскрестьянивания», через который в гораздо более жестких формах проходили все развитые страны того времени при переходе от аграрного к индустриальному обществу. Капитализм появился на свет отнюдь не в результате непорочного зачатия, как пытаются убедить мир его пастыри. Безусловно, капитализм обеспечил невиданный прогресс человечества, но рожден он был земным путем в муках и крови. Процесс раскрестьянивания: жестких форм накопления первоначального капитала и создания индустриального класса — становился своеобразным «чистилищем» при входе в новый мир.

Первой на этот путь встала Англия, где процесс начался еще в XVI в., когда король Генрих VIII повесил 72 тысячи человек, «виновных» лишь в том, что они стали бродягами в результате «огораживаний»^{949}. Основной этап «чистилища» пришелся на английские революции второй половины XVII в., именно тогда в Англии произошел демографический переход. В этот период средний прирост населения Англии из-за гражданских войн и эмиграции на протяжении почти 30 лет был отрицательным. Процесс продолжался и в XIX в., правда, был уже вынесен за пределы Англии. Наиболее известной жертвой стала Ирландия: как только Англии вместо ирландской пшеницы понадобился скот, 5 млн. ирландцев стали «лишними»^{950}. К. Маркс мрачно подсчитывал: только «в течение 1855–1866 гг. 1 032 694 ирландца были вытеснены 996 877 головами скота»^{951}. С 1841 по 1901 гг. население Ирландии сократилось почти в 2 раза.

Вынесение кризиса за границу, в колонии, стало к тому времени нормой для великих европейских демократий. Там жертв, насчитывавших миллионы и десятки миллионов туземцев на всех континентах земли, уже никто не считал. Как замечал по этому поводу С. Булгаков: «Уплотнение населения в капиталистическом производстве совершается в значительной степени за чужой счет; если есть страны промышленные с густым населением, то должны быть и страны земледельческие, с редким населением. Плотность населения капиталистического хозяйства в известном смысле паразитарная, чужеядная»^{952}.

Франция прошла «чистилище» в период буржуазной революции начала XIX в. и наполеоновских войн. За это время 3–5% населения Франции ободрали страну «как липку», перераспределив в свою пользу почти половину национального богатства Франции. Оставшееся богатство досталось примерно 10–15% французов — среднему классу. «Чистилище» не прошло более 10% населения страны, погибшего от голода, восстаний, гражданской и наполеоновских войн. С. Рише пишет, например, о 3 млн. французских солдат и офицеров, которые стали «жертвой ненасытной гордости Наполеона»^{953}, и это всего при 5 млн. взрослого мужского населения страны того времени.

Именно разоренные крестьяне и те, кто не успел «отрезать» свой кусок от «национального пирога», и составили армию Наполеона. Они были лишними членами своего общества. В то же время они видели живой пример, как другие легко делали состояние, а остальные так же быстро опускались на дно. Именно их отчаянная борьба за шанс обеспечить свое будущее (выжить) обеспечили победы армии Наполеона в гораздо большей мере, чем его талант полководца. Наполеон направил маховик насилия, раскрученный революцией, вне страны, в захватнические войны, точно так же, как до него сделал Кромвель в Ирландии. Для их оправдания подводилась моральная база во Франции в виде доктрины о ее праве на «естественные границы», а в Англии — о «расовой неполноценности» ирландцев.

В Америке «раскрестьянивание» происходило гораздо прагматичнее, новые поселенцы просто истребили почти все коренное население континента, обеспечив тем самым себе невиданные в Европе просторы плодородных земель. По расчетам Д. Стэннарда, новыми американцами за 400 лет было уничтожено около 100 млн. коренных жителей Америки^{954}. И даже в начале XX века доля культивируемых земель на душу населения в Северной Америке в 3–4 раза превосходила данный показатель для большинства ведущих европейских стран.

В Германии раскрестьянивание началось почти одновременно с Англией во время Тридцатилетней войны, первой половины XVII в., тогда было выбито до 80% немецких мужчин. Следующий этап демографического перехода, вызванного техническим прогрессом, начнется в Германии с конца XIX в. И спустя сто лет после наполеоновских войн, в XX веке Германия пойдет по тому же пути в поисках «жизненного пространства» среди «расово неполноценных» народов. При этом темпы рождаемости в Германии были почти в два раза ниже, чем в России. 

Коэффициент рождаемости по 50 губерниям Евр. России (в среднем по 4-летним периодам) и ведущим европейским странам, в ‰^{955}

Россия отставала от европейских конкурентов на десятилетия и даже века, и для нее темпы означали вопрос жизни и смерти. Какими они были в 1930-е годы? Приведем лишь одно свидетельство — немецкой исследовательницы С. Шаттенберг, которая в своей книге о сталинской индустриализации пишет: «Гидроэлектростанции, металлургические комбинаты, химические и тракторные заводы надлежало построить за время, немыслимое даже для развитых западных стран»^{956}. Как воспринимали или хотели воспринимать свою эпоху современники тех событий, передавал В. Катаев в своем романе «Время, вперед!», где он дает образ инженера, героя романа: «Время не было для него понятием отвлеченным. Время было числом оборотов барабана и шкива; подъемом ковша; концом и началом смены; прочностью бетона… Между ним и временем уже не было существенной разницы»^{957}.

О темпах и методах разрешения демографической проблемы в Советской России наглядно говорит динамика образования новых городов и увеличения доли городского населения, которое к 1940 г. выросло в два раза по отношению к дореволюционному уровню. 

Образование новых городов в Европейской России^{958}

Периоды	Число образованных городов, всего	Темпы градообразования в среднем за год	Доля городского населения, на конец периода, %
1901–1916	7	0,5	15
1917–1926	65	7	18
1927–1940	116	9	31

А как же капитал? Ведь даже во времена царской России, несмотря на «голодный экспорт», жесткую эксплуатацию деревни, иностранные займы и мощный приток иностранных инвестиций, его все равно не хватало? Откуда же он взялся в разоренной мировой и гражданскими войнами, интервенцией, окруженной «железным занавесом» стране? Мало того, с началом Великой депрессии сами внешние источники финансирования почти исчезли: мировой рынок капитала обвалился ~ в 10 раз, а товарный ~ в 2,5–3 раза, и стал на 40% меньше даже уровня 1913 г.^[91].^{959}

Мировой экспорт капитала и товаров, в % к 1925–1928 гг.^{960}

(Капитала … Товаров)

1925–1928 … 100 … 100

1932 … 12 … 40

1934–1936 … 11 … 36

В основе финансирования экономики Советской России лежала идея того самого «Бумажного рубля», которую развивали славянофилы второй половины XIX в., и использование которой было возможно только в условиях директивной экономики. Источником капитала, как и в царское время, была жесткая эксплуатация деревни и фактически рабский труд (законы развития отменить невозможно: если относительная стоимость рабочей силы, при прочих равных условиях, выше стоимости обслуживаемого ею капитала, принудительный труд неизбежен).

Было чудовищное сжатие потребления, но именно за его счет удалось повысить норму накопления капитала до 26–29%^{961},^[92] т.е. в 2,5–3 раза^[93] по сравнению с дореволюционным периодом, что и стало финансовым источником индустриализации. Законы развития не удавалось обмануть еще никому. «Масло, пушки или инвестиции», на все денег не хватает, даже у самых богатых стран мира. Была трагедия репрессий и ГУЛАГа, но в условиях отсутствия достаточного капитала и крайнего напряжения сил, давящего огромного «демографического навеса» поддержание политической стабильности другими средствами было невозможно.

Было плановое хозяйство: чрезмерное напряжение сил требует их мобилизации, свои экономики и политические системы мобилизовали во время обеих мировых войн, в борьбе за выживание, самые демократические страны такие, например, как Англия и Франция. Экономическое обоснование мобилизационной политике Дж. М. Кейнс приводил в своей книге “How to pay to the war”, на практике правительство У. Черчилля пошло гораздо дальше даже рекомендаций Кейнса.

Кроме этого, в Советской России недостаток капитала возмещался еще одним фактором, которого не было в царской России, именно на него указывал один из строителей Автостроя: у нас «были безграничная вера в правильность того, что делается, великие энтузиазм и дерзание»^{962}. Тем самым Советской России в период индустриализации удалось максимально использовать тот единственный ресурс развития, который был у нее в изобилии, — массовую дешевую рабочую силу. Конечно, в этом огромную роль сыграла идеологическая пропаганда, которая пришла на смену религиозным проповедям…

Большевистская революция в России носила характер русского варианта протестантской реформации. Реформация в западноевропейском духе в российских условиях была невозможна. На эту данность обращал внимание еще В. Ключевский в конце XIX в.: «русские нравственные обычаи и понятия» не «были бы приспособлены к тем идеям, на которые должен стать созидаемый порядок русской жизни»^{963}. Но и дальнейшее развитие в рамках религиозных постулатов эпохи феодализма было также невозможно. «Россия не выйдет из нынешней духовной апатии без изменения существующего в церкви порядка», утверждал в конце XIX в. даже такой ярый консерватор, как Р. Фадеев^{964}. Капитализм же для своего развития требовал своей морали, своего идеологического обоснования, прямо противоположного принципам православия. Он требовал спасения и вознаграждения не после смерти на небесах, а при жизни, на земле и тем самым давал стимул к созидательной деятельности^[94].

Однако подобная трансформация не может произойти вне исторических корней общества и в этом, в данном случае, заключалось ключевое отличие Запада от России: в основе католичества и протестантства лежит идея о спасении избранных, а в основе православия — о коллективном спасении. Реформацией православия в этих условиях мог стать только большевизм, который объединял в себе его нравственные идеи и материализм капитализма. Гражданская война в России в этом смысле была одновременно и религиозной войной, подобной тем, которые несколько веков назад пережила Европа^[95].

Классический марксизм, ставивший условием свершения коммунистической революции достижение максимального, наивысшего развития производительных сил, был невозможен в России — одной из самых отсталых стран Европы. В российских условиях марксизм видоизменялся и приобретал свою метафизическую сущность, берущую начало в традициях русской жизни. Ее очень точно ощутил и передал немецкий философ В. Шубарт: «Большевизм — это борьба против религии и, следовательно, борьба за религию. Он не опровергает, а как раз подтверждает то, что Россия призвана к всемирной христианской миссии. Православная Церковь в ее дореволюционном виде была для этого уже непригодна… Недостаток религиозности, даже в религиозных системах — отличительный признак современной Европы. Религиозность, даже в материалистических системах — отличительный признак Советской России. У русских религиозно все — даже атеизм»^{965}. По словам Дж. Кейнса: «Русский коммунизм представляет собой первый, хотя и очень запутанный, вариант великой религии». С появлением Советской России, отмечал выдающийся английский экономист, «мы не можем больше разводить бизнес и религию по разным уголкам своей души»^{966}.

Пропаганду подкрепляли те невероятные экономические, социальные, технические достижения, которые не могли даже присниться в прежние времена. Именно они создавали то внутреннее ощущение доверия, доходившего порой до самопожертвования, о котором ни в царской, ни в Белой России и не мечтали. Того чувства доверия, о котором писал Ф. Достоевский: «Только тогда и будем уверены, что святые эти денежки действительно на настоящее дело пошли, когда вступим, например, на окончательную, на суровую, на угрюмую экономию, на экономию в духе и силе Петра»^{967}. Экономию ради создания нового будущего. «В России о будущем думают всегда <…>, — отмечал Дж. Стейнбек во время посещения Советской России — Если какой-либо народ и может из надежды извлекать энергию, то это именно русский народ»^{968}.

Реализация подобной экономической политики была невозможна без установления новых общественно-социальных отношений, которые в равной мере брали свои основы в европейских социальных идеях и традициях русской жизни. Это был первый в человеческой истории опыт построения бесклассового общества. Правда, выступал он скорее антитезой господства дикого капитализма и тупика, в который зашло российское общество в 1917 г., чем какой-то до конца продуманной идеей. Да советская эпоха имела свои фатальные издержки, она была ни идеалом, ни нормой, а скорее единственно возможным выходом, обеспечив прогресс и развитие России в таких условиях, когда казалось что шансов даже на ее выживание уже не оставалось. Это был подвиг народа, аналогов которому мало найдется в человеческой истории^[96].

Урок либерализма

Но так ли верен был путь советской индустриализации, не слишком ли велики были жертвы?

На этот вопрос в начале XXI века попытался ответить один из наиболее видных представителей либеральной экономической мысли России, ректор Российской экономической школы С. Гуриев, который под эгидой авторитетной организации The National Bureau of Economic Research (США) совместно со своими коллегами в 2013 г. провел исследование на тему: «Был ли нужен Сталин для экономического развития России?»^{969}.

В этом исследовании С. Гуриев моделирует сценарии альтернативной истории, сравнивая период советской индустриализации с предвоенным периодом развития царской России и Японии в 1930-е годы.

Что касается России, то читатель после прочтения настоящей книги сможет сделать выводы сам. Но, может, японский пример будет более показательным?

Анализируя экономику Японии, пишет С. Гуриев, «мы не нашли никаких доказательств того, что сталинская экономика опережает альтернативные сценарии с экономикой Японии. До Первой мировой войны японская экономика находилась примерно на том же уровне и развивалась примерно теми же темпами, что и российская. В отличие от Советского Союза, Японии, впрочем, удалось провести индустриализацию без репрессий и без разрушения сельского хозяйства — и добиться при этом более высокого уровня производительности и благосостояния граждан»^{970}.

Для того, что бы понять прав С. Гуриев или нет, для начала стоит привести краткое сравнение условий, в которых находились Япония и Россия: главным и основным недостатком Японии, по сравнению с Россией, является почти полное отсутствие полезных ископаемых, но преимущества Японии с лихвой компенсировали этот недостаток:

(Европ. Россия … Япония)

Преобладающ. Климатическая зона по Коппену … Dfb-Dfc … Cfa-Dfa

Эффективная длина береговой линии, м/км²,^{971} … 1,4 … 81,6

Доля занятых в 1913 г. в с/х, % … 85 … 55

Плотность населения в 1913 г., чел./км² … 26 … 153

Всеобщее обязательн. б. нач. образ. … с 1920 г.^[97] … с 1872 г. 

Япония по своим параметрам это практически аналог Германии в Азии. Основная ее часть лежит в зоне «индустриального климатического пояса» в районе 0° изотермы января. Согласно классификации В. Коплена, большая часть Японии без Хоккайдо находится в климатической зоне Cfa соответствующей самым лучшим областям Центральной Европы и США, только Север острова Хонсю находится в зоне Dfa — для России это Крым и Предкавказье. Почти 90% Европейской России находится в зоне Dfb и Dfc.

В Японии в зоне Dfb лежит остров Хоккайдо. Что он из себя представлял? Вот как описывал этот остров в 1933 г. немецкий дипломат Г. фон Дирксен: «На Хоккайдо климат континентальный, с долгими и холодными зимами и огромными массами выпавшего снега, <…> холодный климат обеспечивал непреодолимое препятствие для любых японских планов населить эту страну людьми 13 перенаселенных южных провинций. Так что Хоккайдо оставался колониальным по своей природе и, несмотря на свои размеры — а он равен по площади Баварии и Вюртембергу вместе взятым, — имел всего три миллиона населения. Эти три миллиона влачили довольно нищенское существование, живя в деревянных домах с тонкими стенами, которые они были не в состоянии заменить на каменные. Они обменивали картофель, который выращивали, на рис, несмотря на убытки от подобных сделок»^{972}.

Индустриализация в Японии началась почти одновременно с Россией, в эпоху Мэйдзи, с 1869 г. О ее успехах может свидетельствовать изменение доли земельного налога в общих налоговых поступлениях. Как видно из графика, Япония с 1880-го по 1910 г. быстро теряла свой сельскохозяйственный статус. Основой экономического роста японской экономики стал экспорт текстильной промышленности из собственного шелка и передела из импортируемых хлопка и шерсти. Основным потребителем японской продукции являлись Соединенные Штаты. За 30 лет с 1877 по 1907 гг. объем внешней торговли Японии вырос почти в 20 раз, с 50 млн. до 927 млн. йен. 

Доля земельного налога в общих налоговых поступлениях Японии, в %

Одновременно Япония развивала свою колониальную экспансию, главными направлениями которой были Корея и Китай. Уже в 1874 г. Япония заставляет Китай уступить островах Риу-Киу, в 1895 г. завоевывает Формозу и Пескадорские острова. На территорию материкового Китая Япония входит в «концерт» иностранных держав при подавлении боксерского восстания в 1900 г. После войны 1905 г. Япония расширяет свое присутствие в Китае. В 1910 г. Япония захватывает Корею.

«В 1911 г. в Китае произошла революция, свергнувшая императорскую власть и… не приведшая к установлению прочной и единой государственной власти, — описывал события Н. Головин, — Гражданская война со всеми ее последствиями приводит Китай к полному бессилию… Япония широко этим пользуется. Подкупая выдвигающихся к власти авантюристов, она добивается экономических уступок и влияния в политической и административной области. За бесценок, в виде залогов под даваемые ее банками займы, она приобретает монопольные права на железные дороги и на другого рода концессии… В своей книге “Russia as an American Problem” Дж. Спарго пишет: «Япония захватывает экономически Китай и подготавливает будущему полную опеку и контроль над китайским национальным хозяйством»^{973}. «Большое количество предметов японской промышленности проходит, минуя китайские таможни». Япония организует контрабандную доставку опиума, — продолжал Н. Головин, — предоставляет займы и вооружения различным китайским генералам, выросшим как грибы на нездоровой почве затянувшейся внутренней смуты, Япония не дает возможности установить единое прочное китайское правительство. Она раздувает вражду, возникшую с начала революции между Югом и Севером Китая»^{974}.

Первая мировая война стала для Японии манной небесной. Общий объем ее внешней торговли более чем удвоился по сравнению с 1914 г. и достиг в 1919 г. 4,3 млрд. йен. ВНП Японии вырос в 5 раз с 13 до 65 млрд. йен, (металлургия — в 2 раза, машиностроение — в 7 раз). Золотая наличность казначейства с 1914 по 1918 гг. выросла более чем в 5 раз с 300 млн. до 1 600 млн. йен. Капитал, вложенный в развитие промышленности, за 1914–1918 гг. достиг 3 млрд. йен. Годовые дивиденды в промышленности и на транспорте достигают 60%. Японские миллионеры раньше считались единицами, к концу войны их количество подходит к десятку тысяч^{975}. Однако, как отмечал Н. Головин, «богатеют казна и капиталисты <…>, народные массы не только не разбогатели, но обеднели».

Прилив золота в страну удорожил стоимость жизни, цены на предметы первой необходимости выросли на 250–300%, месячная стоимость жизни с 1914 по 1920 гг. выросла более чем в 3 раза. «Между тем зарплата выросла незначительно»^{976}.

Но мировая война закончилась, и Соединенные Штаты вернулись в Азию вытесняя Японию с Китайского рынка: ее доля в импорте Китая с 1918 по 1920 гг. сократилась почти в 2 раза: с 52% до 30%. Одновременно Европа и США вводят протекционистские таможенные пошлины против дешевых и некачественных «едва терпимого уровня» японских товаров^{977}. Резкое сокращение экспорта и послевоенный кризис 1921 г., привели к тому, что «число потребных для промышленности рабочих сократилось с 1919 по 1921 гг. на 40%». Резко повысилось напряжение в обществе, начались рабочие беспорядки, «чего ранее Япония не знала»^{978}. В 1920-х гг. был ужесточен «Закон об опасных мыслях» усилением меры наказания с 10 лет заключения до смертной казни.

Экономический бум 1920-х гг. в США несколько оживил и экономику Японии. Но это оживление закончилось с началом в Америке Великой депрессии: экспорт из Японии упал в 3 раза: с 3,7 млрд. йен в 1929 г. до 1,2 млрд. в 1932 г. Япония, как и европейские страны, попыталась поддержать его за счет ослабления национальной валюты, на фоне сохранения золотого стандарта. За счет этого Япония достигла некоторых успехов на рынках Китая, Индии и Австралии. Однако ослабление валюты вызвало резкий рост инфляции в стране, цены выросли почти в 2 раза, что на фоне полного отсутствия трудового законодательства, стало причиной активизации левых и ультраправых движений.

В 1930–1932 гг. «молодые офицеры» совершили несколько путчей и политических убийств. Под их давлением был создан надпартийный кабинет. Одновременно произошло усиление милитаристских настроений, что выразилось в частности в захвате Маньчжурии в 1931 г. и в начавшейся милитаризации японской экономики.

Именно милитаризация экономики стала основным двигателем индустриализации Японии в этот период: с начала по конец 1930-х годов ее военные расходы выросли почти в 17 раз, в то время как бюджет — в 8 раз. 

Военные расходы Японии, в % от бюджета^{979}

Милитаризацией Японии двигали те же самые мотивы, что и Германии на другом краю света. А. Гитлер начал программу перевооружения с апреля 1934 г. По мнению Г. Геринга, только она могла спасти Германию: нужно финансировать, прежде всего, предприятия, производящие военную продукцию, поскольку «это поможет скорее ликвидировать безработицу»^{980}. В. Шубарт писал в те годы: «Вооружаются, чтобы избавиться от безработицы. Нужно и дальше вооружаться, чтобы избавиться от безработицы. Благодаря этому экономика становится “здоровой”. Однако не следует путать лихорадочный румянец чахоточного больного, обреченного на смерть, с розовощекостью здорового юноши. Прометеевская Европа стоит перед дилеммой: или вооружаться до зубов, что ведет к войне, или разоружаться, что ведет к массовому увольнению рабочих — и к большевизму. То есть у Европы есть выбор только между разными формами своего крушения. Она решилась на вооружение и войну; она пытается сохранить себе жизнь тем, что готовит почву для своего окончательного самоуничтожения. Правда, этим она отодвигает развязку, но тем страшнее это произойдет. Европа напоминает того должника, который, чтобы выйти из затруднений данного момента, берет у ростовщика деньги под такие проценты, которые разорят его уже окончательно и бесповоротно»^{981}. Американский посол в Германии У. Додд, непосредственно наблюдавший за ходом событий в 1936 г., отмечал: «сокращение безработицы произошло почти исключительно за счет гонки вооружений»^{982}.

Аналогичная ситуация складывалась и в Японии, говоря о перенаселении которой, Н. Головин еще в 1924 г. уподоблял ее «котлу, в котором возрастает внутреннее давление и в котором неминуемо произойдет взрыв»^{983}. Н. Головин отмечал и особенности политической системы, и черт характера японского народа, и то, что они сильно напоминают германские. К аналогичным выводам приходил немецкий дипломат Г. Дирксен, который находил общность черт, прежде всего, в их общей зависимости от внешней торговли: для Японии «… любой сбой в регулярном потоке импорта/экспорта неизменно угрожал самому существованию государства. Сходные причины привели и германский рейх на путь индустриализации и роста экспорта… Пока в мировой экономике господствовали свободная торговля и безудержная конкуренция, у новичков был шанс заработать себе на жизнь. Но как только для защиты внутренних рынков были воздвигнуты таможенные барьеры, трудности неизмеримо возросли. В результате ограничений на мировых рынках эти нации почувствовали неудержимое стремление создавать собственные экономические сферы влияния, в пределах которых они могли бы без помех покупать сырье и продавать конечную продукцию»^{984}.

После Первой мировой все страны быстро восстановили свои довоенные протекционистские барьеры, например США в 1922 г. принимают закон Фордни — Маккумбера, по которому доля облагаемого пошлинами импорта выросла в 7 раз (с б до 42%)^{985}. Эта мера привела почти к двукратному падению японского экспорта в Америку. И уже в 1925 г. английский журналист Г. Байуотер напишет фантастическую повесть «Великая Тихоокеанская война. История японо-американской кампании 1931–1933 гг.». Причиной войны, по его мнению, должны стать экономические противоречия между державами, а непосредственным толчком к боевым действиям — «нарастающее недовольство народных масс, из-за чего Япония вынуждена объявить войну Америке, чтобы направить это недовольство на внешнего врага»^{986}.

Но главный удар мировой торговле был нанесен после начала Великой депрессии, когда в 1930 г. США ввели новый протекционистский тариф Смута — Хоули, который поднял таможенные пошлины еще почти в полтора раза. (Таможенные сборы в % от объема облагаемого пошлинами импорта выросли с 40 до 65%)^{987}. Большинство стран ввело ответные меры, и мировой экспорт рухнет, сократившись почти в 3 раза^[98]. Милитаризация Японии начнется с 1931 г.

Помимо внешних условий Г. Дирксен отмечал наличие и «в характерах обоих народов многих сходных черт. Так, в фундаментальных проблемах отношений личности и государства и немцы, и японцы по разным причинам, но пришли к одному и тому же выводу. Согласно их философии, государство должно быть институтом высшим и первичным, которому подчинены все личные интересы и желания индивидуума. Лишь работая на благо общества и граждан, объединенных в государство, индивидуум может выполнить высочайшую обязанность, возложенную на него богом, а именно: способствовать дальнейшему повышению благосостояния соотечественников. Этот спартанский образ мыслей был принят как в Пруссии, так и в Японии, и привел к возникновению авторитарного государства с очень эффективной исполнительной властью… Когда эти две страны почувствовали, что самому их существованию угрожают растущие барьеры, воздвигнутые, чтобы воспрепятствовать экономической экспансии или эмиграции излишнего населения, тогда и возникла опасная философия «жизненного пространства», которая, будучи насильственно применена на практике, и привела к всемирной катастрофе. Склонность к применению силы также была характерной чертой, общей для обоих народов. Они оба дисциплинированны; сознательное повиновение сильному и эффективному руководству — одно из их выдающихся качеств»^{988}. 

Дефицит бюджета Японии, в %^{989}

Правда, Япония находилась в значительно лучших условиях, чем Германия, она не была разорена Первой мировой, не платила репараций, не брала кабальных кредитов. Наоборот, она озолотилась на Первой мировой. Но и у Японии средства скоро закончились, и с 1936 г. милитаризация экономики покрывалась только за счет денежной эмиссии: всего за 1936–1941 гг. было напечатано 21,2 млрд. иен, при величине бюджета в 1936/1937 гг. всего в 1,7 млрд. йен. Как подсчитал В. Толстой, за 5 лет 1936–1941 гг., сумма необеспеченных денег вброшенных в японскую экономику равнялась условно нормальному доходу за 12,5 лет^{990}. Средний дефицит бюджета в 1937–1941 гг., составлял 150%.

И здесь Япония шла в ногу с Германией, где ас самого начала военные усилия, предпринятые нацистским режимом, — утверждал крупнейший стальной магнат Ф. Тиссен, — казались абсолютно несоразмерными с ресурсами страны. Даже на ранних стадиях я предчувствовал, что это неизбежно приведет к катастрофе»^{991}. В 1936 г. американский посол в Германии У. Додд приходил к выводу, что: «результатом безудержной гонки вооружений в условиях громадной задолженности и значительной безработицы в течение года или двух может быть только война»^{992}. У. Черчилль забил тревогу в том же 1936 г.: «На первом месте стоит проблема ускоренного и широкомасштабного перевооружения Германии, которое не прекращается ни днем, ни ночью и последовательно превращает почти семьдесят миллионов представителей самого производительного народа в Европе в одну гигантскую голодную военную машину»^{993}.13 декабря 1938 г. Й. Геббельс записывал в дневник: «финансовое положение рейха <…> катастрофическое. Мы должны искать новые пути. Дальше так не пойдет»^{994}. В апреле 1939 г. Ф. Рузвельт заявит, что «для немцев отсрочка большой войны немыслима экономически»^{995}. Историк Э. Нольте лишь констатировал закономерную данность: «Гитлер в 1939 г. был вынужден вести войну, и притом войну завоевательную, с целью захвата добычи»^{996}.

К концу 1930-х гг. Япония была таким же банкротом, как и Германия, и война для нее становилась единственным средством избежать экономического и политического краха. Япония начнет войну с Китаем в 1937 г., сделает ряд попыток «проверить» СССР, но это будет лишь прологом, так же, как для Германии прологом Второй мировой стало присоединение Судет и аншлюс Австрии. О той войне, к которой готовилась Япония, еще в 1924 г. предупредят генерал Н. Головин и адмирал А. Бубнов: согласно их расчетам, война Японии против США неизбежна, а объектом первой атаки будет “Pearl Harbour”^{997}.

Индустриализации СССР и Японии 1930-х гг. носили полностью противоположный характер: в Советском Союзе проводилась социально-экономическая индустриализация, где военные расходы были лишь издержками, вызванными ростом внешней угрозы. В Японии индустриализация целиком и полностью носила милитаристский характер, ее целью была только и исключительно война, причем война завоевательная^[99]. И именно эту японскую милитаристскую индустриализацию 1930-х гг., этот «лихорадочный румянец чахоточного больного, обреченного на смерть», С. Гуриев подает в виде примера индустриализации «без репрессий и без разрушения сельского хозяйства» с более высоким уровнем «производительности и благосостояния граждан»^{998}.

Конечно, очевидно С. Гуриев не имел в виду милитаристский характер индустриализации Японии. Однако из этого следует, что его выводы, построенные на абстрактных экономических моделях, не имеют ничего общего с реальностью. В общем-то, это беда многих кабинетных ученых, склонных к доктринерству, но кроме этого, акцентирование исследования на форме институтов, т.е. на идее, при полном игнорировании материальных обстоятельств выдает в нем явную попытку не столько научного, сколько идеологического «осмысления» истории. Вал подобных попыток последних лет, основанный на крайней односторонности суждений — полуправде, превратил их в часть массовой идеологической пропаганды, в которой «либералы» уже далеко превзошли своих предшественников, как справа^[100], так и слева.

Истоки этого явления, очевидно, следует искать в исторических корнях современных российских либералов, которые по своему характеру являются полноценными наследниками своих предшественников столетней давности. Хотя некоторые исследователи находят и другие причины. Например, С. Нефедов считает, что подобные попытки являются частью процесса, начавшегося еще в 1970-х гг., когда один из апостолов холодной войны Дж. Кеннан в 1967 г. призвал западных историков показать позитивные черты и достижения царского самодержавия^{999}. Появившиеся затем работы П. Грегори, П. Гатрелла, Дж. Симмса, С. Хока делали акцент на этих достижениях; их авторы старались доказать, что российская аграрная экономика находилась на пути поступательного развития^{1000}.

Действительно многие даже серьезные научные труды прошедшего века зачастую страдали явной односторонностью выводов, и тем самым внесли свой разрушительный вклад в события последних десятилетий… Однако «конца истории» так и не наступило, и поэтому работа многочисленных последователей заветов Дж. Кеннана остается востребованной до сих пор.

P.P.S. 

Настоящая книга — лишь набросок к той работе, которая должна быть сделана для системного естественно-научного познания истории России. Современные технические достижения позволяют осуществить эту работу, вдохнув жизнь в огромный труд многих поколений пытливых исследователей русской жизни. России нужна та история, о которой писал английский историк Дж. Сили: «История — не конституциональное законодательство, не парламентские поединки, не биография великих мужей; она даже не нравственная философия. Она имеет дело с государствами, она исследует их возникновение, развитие и взаимное влияние, обсуждает причины, ведущие к их благоденствию или падению»^{1001}. Эту историю необходимо знать хотя бы из чувства самосохранения, чтобы не повторить судьбу цивилизаций Древнего Рима и Византии, или собственный опыт 1917 и 1990-х гг., но уже в последний раз.

В начале XX в. Россия обладала огромным количеством «лишних рук», но для того, чтобы обеспечить их производительным трудом нужен был капитал; Россия была богата талантами мирового уровня, но для их реализации, нужен был капитал; Россия обладала огромными природными богатствами, но для того, чтобы их добыть, превратить в товар был нужен капитал; Россия быстро развивалась, осуществляя переход от феодализма к капитализму, но в новых условиях сохранение политической стабильности, в отличие от эпохи феодализма, где она держалась на невежестве населения, опять же требовало капитала. И как раз этого капитала в России катастрофически не хватало, а тот который был, зачастую «проедался» или просто «выбрасывался на ветер». В такой бедной капиталами стране, как Россия, это не могло пройти бесследно.

Первая мировая война стала для России и российских элит экзаменом на зрелось, и они его не сдали… Для того, чтобы история русской цивилизации на этом не завершилась, должны были появиться новые силы, которые обеспечили бы ее выживнаие и развитие…

Накопленный в советское время капитал дал шанс на вторую попытку построения капитализма в России в 1990-х гг. — почти по Ф. Броделю, который отмечал, что «капитализм — это вечерний час, который приходит, когда все готово»^{1002}. С начала XXI века эта попытка была поддержана стремительным ростом цен на нефть, обрушившим на Россию такой водопад капитала, который в разы превышал все, что она знала даже в самые лучшие периоды своей истории….^[101]

СОКРАЩЕНИЯ

Александр М… — Александр Михайлович. Воспоминания великого князя. М.: Захаров, 2004. 524 с.

Анти-Вехи… — Анти-Вехи (Интеллигенция в России (1910) и «Вехи» как знамение времени (1910). — М.: Астрель, 2007.640 с.

Антология… — Антология социально-экономической мысли в России. Дореволюционный период / под. ред. А.И. Кравченко. СПб.; РХГИ, 2000.832 с.

Безгин В… — Безгин В. Крестьянская повседневность (традиции конца XIX — начала XX века). Тамбов: ТГТУ, 2004. URL: http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/History/Bezg/01.php

Белый Север… — Белый Север. 1918–1920гг.: Мемуары и документы: в 2 т. / сост. В.И. Голдин. Архангельск: Правда Севера, 1993.

Бисмарк О. Мемуары… — БисмаркО. Воспоминания, мемуары: в 2 т. М.: ACT; Мн.: Харвест, 2002.

Бовыкин В.И… — Бовыкин В.И. Финансовый капитал в России накануне Первой мировой войны. М.: РОССПЭН, 2001. 320 с.

Бородин А.П… — Бородин АЛ. Реформы во имя России. М.: Вече, 2004. 384 с.

Бородин А.П… — Бородин А.П. Петр Николаевич Дурново. Русский Нострадамус. М.: Алгоритм, 2013.448 с.

Бородкин Л.И… — Бородкин Л.И. Динамические ряды. Проект кафедры исторической информатики исторического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова и РГНФ. URL: http://www.hist.msu. ru/Dynamics/index.html

Боннер У, Уиггин Э. — Боннер У, Уиггин Э. Судный день американских финансов: мягкая депрессия XXI в. Челябинск: Социум, 2005/402 с.

Бродель Ф… — Бродель Ф. Динамика капитализма. — Смоленск; Полиграмма, 1993. — 128 с.

Будберг А… — Будберг А. Дневник белогвардейца. Мн.: Харвест;М.: ACT, 2001. 336.

Булгаков С.Н… — Булгаков С.Н. История экономических и социальных учений. М.: Астрель, 2007. 988 с.

Булгаков С.Н. Два града… — Булгаков С.Н. Два града: исследование о природе общественных идеалов. М.: Астрель, 2008, — 784 с.

Бунин И., Горький М…, — Бунин И. Окаянные дни; Горький М. Несвоевременные мысли. М.: Айрис- пресс, 2004.416 с.

Буровский А.М — Буровский А.МИ. Крах империи. Курс неизвестной истории. М.: ACT; Красноярск: КИ «Издательские проекты», 2004.462 с.

Валянский С., Калюжный Д. — Валянский С, Калюжный Д. Русские горки. Конец Российского государства. М.: ACT; Астрель; Транзиткнига, 2004. 506 с.

Вандам А. Наше положение…, — Вандам А. Наше положение. СПб, 1912. (Неуслышанные пророки грядущих войн / авт. предисл., сост. И. Образцов. М.: ACT; Астрель, 2004.)

Ванштейн А.Л…, — Ванштейн А.Л. Народное богатство и народохозяйственное накопление предреволюционной России. — М.: ГОСТАТИЗДАТ ЦСУ СССР, 1960. URL: http://istmat.info/ node/20324

Вебер М. К состоянию буржуазной демократии… — Вебер М. К состоянию буржуазной демократии в России / пер. А.С. Дон-де // Русский исторический журнал. М.: Ин-т русской истории РГГУ. 1998.T.I, N1–2.

Вебер М… — Вебер М. Переход России к псевдоконституционализму // Русский исторический журнал. М.: Ин-т русской истории РГГУ, 2000. Т. Ill, N 1–4.

Витте С.Ю… — Витте С.Ю. Воспоминания, мемуары: в 3 т. Мн.: Харвест; М.: ACT, 2001.

Витте С.Ю. Конспект… — Витте С.Ю. Конспект лекций о народном и государственном хозяйстве, читанных его императорскому высочеству великому князю Михаилу Александровичу в 1900–1902 гг. М.: Юрайт, 2011.629 с.

Волков С.В… — Волков СВ. Почему РФ — еще не Россия. Невостребованное наследие империи. М.: Вече, 2010.

Гереке Г…, — Гереке Г. Я был королевско-прусским советником. М.: Прогресс, 1977. 868 с.

Гинс Г.К… — Гинс ПК. Сибирь, союзники и Колчак. Поворотный момент русской истории. 1918–1920 (перв. изд. Харбин, 1921). М.: Крафт+, 2007.704 с.

Грациози А… — Грациози А. Великая крестьянская война в СССР. Большевики и крестьяне. 1917–1933 / пер. с англ. М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2001.96 с.

Грегори П… — Грегори П. Экономический рост Российской империи (конец XIX — начало XX в.): Новые подсчеты и оценки. М.: РОССПЭН, 2003.

Гринспен А… — ГринспенА. Эпоха потрясений. М.: Альпина Бизнес Букс, 2008.469 с.

Гришин Л…, — Гришин Л. Мы как участники рыночных отношений. Вопросы экономики. 2000. №8, с. 31–37.

Головин Н.Н… — Головин Н.Н. Военные усилия России в Мировой войне. М.: Кучково поле, 2001.440 с.

Головин Н. Бубнов А. Тихоокеанская проблема в XX столетии…, — Головин И., Бубнов A. The Problem of the Pacific in the Twentieth Century. Лондон; Нью-Йорк, 1922 г.; Стратегия американо-японской войны. — М.: Военный вестник, 1925. (Неуслышанные пророки грядущих войн. Пред., сост. И. Образцов. М.: ACT; Астрель, 2004.363 с.)

Город и деревня… — Город и деревня в Европейской России: сто лет перемен: монограф. сб. — М.: ОГИ, 2001 (Серия ОГИ/ Полит.ру). — 560 с, с. 39–40

Данилевский Н.Я…, — Данилевский Н.Я. Россия и Европа (1871). М.: КНИГА, 1991.574 с.

Данн Д…, — Данн Д. Между Рузвельтом и Сталиным. Американские послы в Москве. М.: Три квадрата, 2004.472 с.

Деникин А. И… — Деникин AM. Очерки русской смуты: в4т. Мн.:Харвест, 2002.

Дирксен фон Г…, — Дирксен фон Г. Москва, Токио, Лондон. Двадцать лет германской внешней политики / пер. с англ. Н.Ю. Лихачевой. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2001.445 с.

Добровольский С… — Добровольский С. Борьба за возрождение России в Северной Области. (Белый Север, т. 2…)

Додд У…, — Додд У. Дневник посла Додда. 1933–1938 / пер. с англ. В. Мачавариани и В. Хинкиса. М.: Грифон, 2005.480 с.

Достоевский Ф.М… — Достоевский Ф.М. Дневник, статьи, записные книжки: в 3 т. М.: Захаров, 2005.

Дронов И… — Дронов И. Барин и мужик, http://ruskline.ru/ monitoring_smi/2007/10/23/barin_i_muzhik/

Зайончковский П.А… — Зайончковский П.А. Правительственный аппарат самодержавной России в XIX в. М., 1978. (Цит. по Соколов О.В….)

Игнатьев В. И… — Игнатьев В.И. Некоторые факты и итоги 4 лет Гражданской войны (1917–1921 гг.). (Белый Север…)

Исторические материалы — Одна из лучших на сегодняшний день баз данных по истории России: Исторические материалы. URL: http://istmat.info/about

Кара-Мурза А., Поляков Л… — Кара-Мурза А.А., Поляков Л.В. Русские о большевизме. Опыт аналитической антологии. СПб.: РХГИ61999.440С.

Кара-Мурза С… — Кара-Мурза С. Советская цивилизация. Книга первая. От начала до великой победы. М.: Алгоритм, 2002.

Кафенгауз Л.Б… — КафенгаузЛ.Б. Эволюция промышленного производства России. — М.: Эпифания, 994. — 848 с.

Кейнс Дж.М… — Кейнс Дж. М. Общая теория занятости процента и денег. Избранное. М.: Эксмо, 2007.960 с.

Керенский А… — Керенский А.Ф. Прелюдия к большевизму/ пер.с англ. Т. Логачевой. М.: Центрполиграф, 2006. 319 с.

Керсновский А.А… — Керсновский А.А. История русской армии. Т. 2. М.: Голос. 1999. 336 с.

Киган Д… Киган Д. Первая мировая война / пер. с англ. Т. Горшковой, А. Николаева. М.: ACT, 2002. 576.

Клаузевиц К…, Клаузевиц К. О войне. М.: Логос; Наука. 1994. 448 с.

Ключевский В.О…, — Ключевский В.О. Курс русской истории. М.: АЛЬФА-КНИГА, 2011.1197 с.

Кожинов В. В… Кожинов В.В. Россия. Век ХХ-й (1901–1939). М.: ЭКСМО-Пресс, 2002.448 с.

Кожинов В. В. О русском… — Кожинов В.В. О русском национальном сознании. М.: Эксмо; Алгоритм, 2004.416 с.

Кюстин А… Кюстин А. Россия в 1839 году: в 2.т. М.: изд-во им. Сабашниковых, 1996. 528 с.

Лемке М.К… — Лемке М.К. 250 дней в царской ставке: в 2 т. 1914–1915,1916. Мн.: Харвест, 2003.

Людендорф Э. — Людендорф Э. Мои воспоминания о войне 1914–1918 гг. М.: ACT; Мн.: Харвест, 2005. 800 с.

Макдоно Дж… — Макдоно Дж. Последний кайзер: Вильгельм Неистовый / пер. А.Филиппова. М.: ACT; ЛЮКС, 2004. 746 с.

Макконнелл… — Макконнелл Кэмпбелл Р., Брю Стэнли Л. Экономикс: в 2 т. М.: Республика, 1995.400 с.

Мартин Г., Шуманн X… — Мартин Г.-П., Шуманн X. Западня глобализации: атака на процветание и демократию / пер. с нем. Г.Р. Контарева. М.: ИД «Альпина», 2001. 335 с. [Hans-Peter Martin, Herald Schumann. DIE GLOBALISI ERUNGSFALLE. Der Angriff auf Demokratien und Wohlstand (1996). URL: http://marsexxx.com/lit/ zapad nya-g loba I izacii.htm

Мельгунов С. Как большевики… — Мельгунов СП. Как большевики захватили власть. М.: Айрис-пресс, 2005.640 с.

Мельтюхов М.И…, — Мельтюхов М.И. Упущенный шанс Сталина. Советский Союз и борьба за Европу: 1939–1941 (Документы, факты, суждения). М.: Вече, 2000.

Менцин Ю.Л… — Менцин Ю.Л. Монетный двор и вселенная. М.:ВИЕТ№4,1997.

Милов Л.В… — Милов Л.В. Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса. М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 1998. 573 с.

Милюков П. Н… — Милюков П.Н. Воспоминания. М.: Вагриус, 2001.

Население России в XX веке…, — Население России в XX веке: в 3 т. М.: РОССПЭН, 2000.463 с.

Некрасов Н.А… — Некрасов Н.А. Поли. собр. соч. и писем: в 15т.Л.: Наука, 1981.

Нефедов С.А…, — Нефедов С. Уровень потребления в России начала XX века и причины Русской революции //Общественные науки и современность. 2010. №5. С. 126–137. URL: http:// www.histl.narod.ru/Science/Russia/Mironov/12.htm

Нольте Э…, — Нольте Э. Европейская гражданская война (1917–1945). Национал-социализм и большевизм / пер. с нем.; послесл. С. Земляного. М.: Логос, 2003.528 с.

Обухов В.М…, — Обухов В.М. Движение урожаев зерновых культур в Европейской России в период 1883–1915 г.г. — М.: 1927. http://istmat.info/node/21586

Оруэлл Дж… — Оруэлл Дж. Эссе. Статьи. Рецензии. Пермь: Капик, 1992.320 с.

Отечественная война…, — Отечественная война 1812 года. Материалы ВУА…, т. 1, ч. 1, с. 53. (Цит. по Соколов О.В….)

Палеолог М… — Палеолог М. Дневник посла. (1922, Paris). M.: Захаров, 2003.830 с.

Папен Ф…, — Папен Ф. Вице-канцлер Третьего рейха. 1933–1947 / пер. с англ. М. Барышникова. М.: Центрполиграф, 2005.590 с.

Платонов Д.Н…, — Платонов Д.Н. Историко-экономический альманах. М.: Академический проект, 2004.464 с.

Платонов С.Ф…., — Платонов С.Ф. Сочинения по русской истории. Т. 1. СПб.: Стройлеспечать, 1993. 736 с.

Платонов О.А… — Экономика русской цивилизации / сост. О.А. Платонов. М.: Родник, 1995.

Покровский М.Н… — Покровский М.Н. Русская история: в 3 т. СПб.: Полигон, 2002.

Россия 1913… — Российская академия наук; Ин-т российской истории. Россия, 1913 год: Статистико-документальный справочник. СПб.: Русско-Балтийский информационный центр «БЛИЦ»,1995.

Растянников В.Г, Дерюгина И.В… — Растянников В.Г., Дерюгина И.В. Урожайность хлебов в России. Российская академия наук. Ин-т востоковедения. М.: ИВ РАН, 2009. URL: http://statehistory.ru/ books/Rastyannikov-V-G — Deryugina-l-V-_Urozhaynost-khlebov-v-Rossii/

Рикардо Д… — Рикардо Д. Начало политической экономии и налогового обложения. Избранное. М.: Эксмо, 2007. 960 с.

Россия на рубеже XIX–XX веков… — Россия на рубеже XIX–XX веков. Материалы науч. чтений памяти В.И. Бовыкина. М.:РОССПЭН, 1999.352 с.

Российский либерализм…, — Российский либерализм: идеи и люди: 2-е изд., испр. и доп. / под общ. ред. А.А. Кара-Мурзы. М.: Новое Издательство, 2007.904 с. URL: http://www.rusliberal.ru/ books/Ros_liberaly_v.pdf

Рубакин Н.А… — Рубакин Н.А. Россия в цифрах. Изд-во «Вестника знания» (В.В. Битнера). Санкт-Петербург, 1912 г. URL: http:// istmat.info/node/24767

Русские экономисты… — Русские экономисты (XIX — начало XX века) / ред.-сост. Л.А. Зубченко, Л.И. Зайцев, предисл. Л.И. Абалкина. М.: Ин-т экономики РАН, 1998.275 с.

Рыбас С.Ю… — Рыбас С.Ю. Столыпин. М.: Молодая гвардия, 2003.421 с.

Салтыков-Щедрин М.Е… — Салтыков-Щедрин М.Е. За рубежом. 1881. М.: Худож. лит., 1973. 288 с.

Сили Дж.Р., Крэмб Дж. А… — Сили Дж. Р., Крэмб Дж. А. Британская империя. М.: Алгоритм-книга; Эксмо, 2004.448 с.

Скальковский К… — Мнения русских о самих себе: Маленькая хрестоматия для взрослых / сост. К. Скальковский, 1904 г. М.: ТЕРРА-Книжный клуб, 2001. 304 с.

Советско-американские отношения 1934–1939…, — Советско-американские отношения. 1934–1939. М.: МФД, 2003. 800 с.

Соколов О.В… — Соколов О.В. Битва двух империй. 1805–1812. М.: Астрель, 2012. URL: http://historylib.org/historybooks/ Oleg-Valerevich-Sokolov_Bitva-dvukh-imperiy-1805–1812/12

Судьбы… — Судьбы реформ и реформаторов в России. М.: РАГС, 1999.374 с.

Сухомлинов В.А…, — Сухомлинов В.А. Воспоминания. Мн.: Харвест, 2005.624 с.

Такман Б… — Такман Б. Первый блицкриг, август 1914/предисл. и пер. О. Касимова. М.: ACT; СПб.: Terra Fantastica, 2002. 635 с.

Татищев С… — Татищеве Император Александр Второй., в 2 т. — М.: Алгоритм, 1996.

Тиссен Ф… — Тиссен Ф. Я заплатил Гитлеру. Исповедь немецкого магната 1939–1945 / пер. с англ. Л.А. Игоревского. М.: Центрполиграф, 2008.225 с.

Тойнби А.Дж…, — Тойнби А.Дж. Цивилизация перед судом истории. М.: Айрис-пресс, 2006. 592 с.

Туган-Барановский М.И… — Туган-Барановский М.И. Избранное. М.: РОССПЭН, 2010. 720 с.

Тургенев Н… — Тургенев Н. Россия и русские. М.: ОГИ, 2001. 744 с.

Тэри Э… — Тэри Э. Россия в 1914г. Экономический обзор. Paris, 1986.

Уткин А.И… — Уткин А.И. Забытая трагедия. Россия в Первой мировой войне. Смоленск: Русич, 2000.640 с.

Федоров Б.Г. Петр Столыпин… — Федоров Б.Г. Петр Столыпин: «Я верю в Россию». Биография П.А. Столыпина: в 2 т. Т. 1. СПб.: Лимбус Пресс, 2002. С. 391.

Федоров В.А. История России 1861–1917. М.: Высшая школа, 2000.384 с.

Хауз… — Архив полковника Хауза: в 2 т. М.: ACT: Астрель, 2004.

Хрестоматия… — Хрестоматия по истории России. М.: Проспект, 2000. 592 с.

Чаадаев П… — Чаадаев П. Апология сумасшедшего. СПб.: Азбука-классика, 2004. 224 с.

Чернов В… — ЧерновВ. Великая русская революция. 1905–1920. М.: Центрполиграф, 2007.430 с.

Черчилль У…, — Черчилль У. Мировой кризис. Автобиография. Речи. М.: ЭКСМО, 2003. 768 с.

Шамбаров В.Е… — Шамбаров В.Е. За веру, царя и Отечество! М.: Алгоритм, 2003.656 с.

Шаттенберг С… — Шаттенберг С. Инженеры Сталина / пер. с нем. В.А. Брун-Цеховского, Л.Ю. Пантиной. М.: РОССПЭН; Фонд «Президентский центр Б. Ельцина», 2011.478 с.

Шарапов С.Ф…, — Шарапов С.Ф. После победы славянофилов / под. ред. О. Платонова. (И.: Алгоритм, 2005.624 с.

Шацилло К. Ф… — Шацилло К.Ф. От Портсмутского мира к Первой мировой войне. М.: РОССПЭН, 2000. 399 с.

Шубарт В… — Шубарт В. Европа и душа Востока. М.: ЭКСМО; Алгоритм, 2003.480 с.

Шубин А…, — Шубин А.В. Мир на краю бездны: От глобального кризиса к мировой войне. 1929–1941 годы. М.: Вече, 2004. 576 с.

Шульгин В.В… — Шульгин В.В. Дни. 1920. Записки / сост. Д.А. Жуков. М.: Современник, 1989. 559 с.

Экономика русской цивилизации… — Экономика русской цивилизации / сост. О.А. Платонов. М.: Родник, 1995.

Экономическая история. 1999… — Экономическая история России. Ежегодник. 1999. М.: РОССПЭН, 1999.502 с.

Экономическая история. 2000… — Экономическая история России. Ежегодник. 2000. М.: РОССПЭН, 2001.712 с.

Энгельгардт А.Н…, — Энгельгардт А.Н. Письма из Деревни. М.: Алгоритм, 2010.510 с.

Якушкин Е.Е… — Якушкин Е.Е. Французская интервенция на Юг. 1918–1919. М., 1929.

Keynes J.M… — Keynes J.M. How to Pay for the War, in Collected Writings of John Maynard Keynes, vol. IX. New York: Cambridge University Press, 1972.

Остальные источники приводятся без сокращений.

* * * 

  

Примечания

1

Например, в 1906 г. была введена должность участкового агронома, в 1912 г. их уже насчитывалось в Полтавской губернии — 72, в Самарской — 70, в Харьковской — 66, во Владимирской — 56, в Екатеринославской — 55, в Пермской — 52, в Московской — 49, в Симбирской — 31 и т.д. Кроме этого, так же росла численность губернских и уездных агрономов.

(обратно)

2

В начале XX в. средняя длина ежегодно открываемых железных дорог в России составляла 2812 верст, а в Германии, в период железнодорожной горячки 1870–1880 гг., открывалось в среднем 1496 км, во Франции за то же время — 873 км, в Англии за 1840–1850 гг. — 931 км, и т.д.

(обратно)

3

К 1948 г., по расчетам Э. Тэри, население России должно составить почти 344 млн. чел., в то время как всей Европы — 336 млн.

(обратно)

4

В то же время в России в 1912 г. было 10 университетов, в Великобритании — 18, Франции — 27, Германии — 28.

(обратно)

5

В 1893 г. в России было издано 7 783 наименований книг, общим тиражом 27,2 млн. экз.

(обратно)

6

Казенные винные регалии накануне Первой мировой занимали первую строку государственного бюджета России давая в 1912 г. 27% его доходов, что было сопоставимо с доходом бюджета от всех прямых и косвенных налогов вместе взятых.

(обратно)

7

Нормы для расчетов потребления на фураж 6,5–7,5 пудов на душу населения установлены Статистико-экономическим отделением Министерства продовольствия, сентябрь 1917 г. Лосицкий А.Е. (ред.) Урожай хлебов в России в 1917 г. М., 1918. С. 26, 78–79. (Нефедове.)

(обратно)

8

Пуд картофеля принимался эквивалентным ¹/₄ пуда зернового хлеба.

(обратно)

9

В общине существовало два основных принципа надела землей: по «трудовой норме» и по «потребительной норме» (по едокам). «Принцип “трудовой нормы” исходит из ”права на труд”, принцип “потребительной нормы” — из “права на существование”» (Вебер М…, с. 581–582))

(обратно)

10

То есть почти половина деревенского взрослого мужского населения страны; из них в южно-русские земли уходили батрачить свыше 3 млн. чел., еще 0,63 млн. ездили по плакатным паспотрам на заработки в Германию и Австро-Венгрию, плюс за 1851–1914 гг. из России эмигрировало 4,5 млн. человек. (Город и деревня…, с. 39–40).

(обратно)

11

Это место процитировал Ленин в речи «К вопросу об аграрной политике современного правительства», которую должен был зачитать в Думе большевик-депутат. (Комаров А.И. Правда о переселенческом деле. С.-Пб., 1913. Комаров А.И. — статский советник, прослуживший 27 лет в Сибири в лесном ведомстве, противник революции, социал-демократов и эсеров. Вышел в отставку, потому что не вынес «такого государственного расхищения или, вернее, разгрома сибирских земель и лесов, пред которым бывшее когда-то расхищение башкирских земель — сущие пустяки». (Кара-Мурза С., с. 199–200)).

(обратно)

12

Естественный прирост населения продолжал снижаться прежними темпами: так, в 1897–1901 гг. они составили 1,7%, в 1902–1906 гг. — 1,68%, в 1907–1911 гг. — 1,65%.

(обратно)

13

За шесть лет, с 1899 по 1905 гг., естественный прирост составил 13,7 млн. чел., а за следующие шесть — с 1906 по 1912 гг. 21,5 млн. (Россия 1913 год…).

(обратно)

14

Так, например, по мнению Б. Федорова, «Несмотря на рост бюджетного финансирования переселения (4,8 млн. руб. в 1906 г., 20 млн. руб. в 1910 г. и 30,2 млн. руб. в 1914 г.), проблему малоземелья само по себе переселенчество не могло решить. В частности, оно не могло даже в полной мере компенсировать естественный прирост населения в европейской части России». (Федоров Б. Г. Петр Столыпин, с. 391.)

(обратно)

15

Подобная трансформация произошла и с Ф. Достоевским, который в молодости начинал, как петрашевец, а после каторги, стал ревностным сторонником «всесветного объединения во имя Христово». Такая перемена, очевидно, объяснялась тем, что в реальной жизни эти выдающиеся умы не могли найти решения тем проблемам, которые поднимали…

(обратно)

16

По 49 губерниям Европейской России 1913 г., без Архангельской обл. плотность населения 0,7 чел./км², (Олонецкая 4,1 чел./км², Вологодская 5 чел./км²). Без Северных морей.

(обратно)

17

Для сравнения каменноугольный Донецкий район удален от главных промышленных центров России (губернии Московская и Владимирская) почти 900 км. по прямой, а в Англии от знамен итого угольного Кардифа до не менее знаменитого промышленного Манчестера расстояние в 3 раза меньше или почти в половину если по морю и каналу; а до Лондона — путь по суше короче в 4 с лишним раза.

(обратно)

18

В США 3,8 долл. за т., в Англии — 2,5 долл. за т., в России — 7,8 долл. за т. См: Clark G. The Spread of the Industrial Revolution // University of California, Davis, ECN 110B. Spring 2002. Chapter 5, p. 40.

(обратно)

19

без Финляндии и Кавказа

(обратно)

20

Без Северных полупустынных территорий.

(обратно)

21

Без Польши, Кавказа и Финляндии

(обратно)

22

Вторая буква в классификации В. Коппена — f — полностью влажный. Третья буква: a — горячее лето, b — теплое лето, c — холодное лето и холодная зима.

(обратно)

23

Культивируемые земли = обрабатываемые + пастбища и луга. Построено на основании: Сборник статистико-экономических сведений по сельскому хозяйству России и иностранных государств 1911–1915 — Петроград. 1917, с. 2–3. URL: http://istmat. info/node/31260

(обратно)

24

Расчет наш. К расчетной штуке крупного скота приравнены 1 лошадь, 1 корова, 3 свиньи, 10 овец и коз (А.М. Анфимов). (Россия 1913…)

(обратно)

25

И это помимо других побудительных мотивов к расширению, обусловленных необходимостью получения выхода к морям и усмирения агрессивных соседей, государства, не имеющего естественных природных границ, предохраняющих его от разорительных вторжений.

(обратно)

26

Я молод, жизнь во мне крепка,

Чего мне ждать, тоска, тоска!

(обратно)

27

Российское дворянство смотрело на себя как на «единственное орудие в руках правительства для развития общегосударственной жизни» (Фадеев Р.А. Русское общество в настоящем и будущем. Собрание Сочинений. СПб.: Издание В.В. Комарова, 1889. Т. 3. (РИЖ, т. III, 2000, № 1–4, с. 157))

(обратно)

28

Окончательную черту под этим переходом подвел указ 1762 г. о вольности дворянству Петра III, освобождавший дворян от государственной службы. Новый статус дворянина был утвержден Екатериной II в 1785 г. предоставлением жалованной грамоты дворянству.

(обратно)

29

Снижение естественного прироста у крепостных крестьян, на фоне высокого у вольных, было одной из основных причин сокращения доли крепостных. Таким образом, крепостное право начало постепенно «отменяться» само собой. Продолжение этой тенденции угрожало оставить помещиков вообще без крепостных и средств к существованию.

(обратно)

30

Восстания средние по Федорову В.А…: «за первую четверть XIX в. было зарегистрировано 651 крестьянское волнение (в среднем по 26 волнений за год), за вторую четверть этого столетия — уже 1089 волнений (43 волнения за год), а за последнее десятилетие (1851–1860) — 1010 волнений (101 волнение за год)». (Задолженность землевладельцев… Лист 1)

(обратно)

31

772 млн. руб. по данным: Лященко П.И. История народного хозяйства СССР. Изд. 3-е. Т. 2. М., 1952. Т. 2, с. 600; т.1, с. 109; 867 млн. руб., по данным: Лосицкий. Выкупная операция, с. 16 (Покровский М…, с. 142)

(обратно)

32

Потомственное дворянство — 0,8%, служивое — 0,4% населения страны. (Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. Т. 54. СПб., 1899. С. 86).

(обратно)

33

Учрежден в 1882 г.

(обратно)

34

Статья 62 предоставляла земскому начальнику право налагать на волостной суд дисциплинарные взыскания — не исполнить требования земского волостной суд никогда не посмел бы. (Покровский М…, с. 255–256).

(обратно)

35

Полосные леса были частично восстановлены по сталинскому «плану преобразования природы». До 1953 г. по нему было создано около 2 млн. га лесных полос тянущихся на сотни километров.

(обратно)

36

Окончательно круговая порука будет отменена в 1906 г.

(обратно)

37

Русский народ по Достоевскому

(обратно)

38

Подробнее о революции и «Русском бунте» 1917–1922 гг. см.: Галин В. Красное и белое. М.: Алгоритм. Глава «Русский бунт».

(обратно)

39

Объем экспорта ржи в 1893–1913 гг. занимал всего около 4% от общего ее сбора, овса — 8%, пшеницы 25–30%, ячменя — 35%. При этом экспорт пшеницы с 1900 г. в среднем снижался, а ячменя — рос.

(обратно)

40

Экспортные цены — цены без ввозных таможенных пошлин. Рост цен на пшеницу в Мюнхене с конца 1870-х гг. являлся главным образом следствием поэтапного установления высоких ввозных таможенных пошлин. В Англии высокие пошлины на импорт пшеницы действовали до отмены хлебных законов в 1846 г. (в действии с 1849 г.), окончательно отменен в 1869 г.

(обратно)

41

В отличие от Англии и Франции, где главные банки были частными акционерными.

(обратно)

42

Л. Толстой на примере строительства железных дорог (в романе «Анна Каренина») также исследовал новый тип сознания, появившийся в то время в России. И очевидно не случайно его героиня погибает под колесами поезда на станции «Обдираловка», вместе с ней погибает под колесами нового и весь прошлый мир.

(обратно)

43

Российские внешние займы брались под 3–5% годовых, по состоянию на 1 января 1913 г. средняя ставка по ним составляла 4,25% (Ежегодник Министерства финансов. Вып. 1914 г. Пг., 1914. С. 74–75.)

(обратно)

44

Граф Г. Строганов в этой связи полушутя предлагал: «Стоит лишь издать указ: сидеть всем дома пять лет и есть щи с кашей, запивая квасом, и тогда финансы правительства и наши придут в цветущее состояние». (Кокорев В.А. Экономические провалы. С. 179. (Дронов И.)

(обратно)

45

Роскошь на Западе была следствием излишка богатства, в России роскошь — преступление.

(обратно)

46

Может быть, именно с более строгими правилами и самоограничениями связан тот феномен успеха промышленников, вышедших из среды старообрядства: Морозовых, Рябушинских, Солдатенковых и т.д.

(обратно)

47

Движимые ценности, по С. Витте, это сумма государственной, городской, земельной задолженности и денежных капиталов, привлеченных в промышленное и торговое акционерное дело.

(обратно)

48

Высокий уровень естественного прироста населения влиял на эффективность накопления капитала еще одним образом: по данным Д. Менделеева, в 1897 г. доля кормильцев (мужчин рабочих возрастов) в России составляла 26,5% населения (Менделеев Д. К познанию России. СПб., 1907), в то же время во Франции и Германии — 38–40%. В результате эффективность семейного хозяйства только по одному этому показателю в России была ниже, чем в Германии или Франции, почти в 1,5 раза, поскольку рабочая сила расходовалась не на накопление капитала, а на расширенное воспроизводство населения.

(обратно)

49

Например, только прямые затраты государства на помощь сельскому хозяйству за 1908–1912 гг. составили 310,9 млн. р. (Кауфман А. Агрономическая помощь в России. Самара, 1915. С. 7. (Безгин В…))

(обратно)

50

О глубине этого противостояния дает представление Гражданская война: в середине 1918 г. линии фронтов проходили именно по границам аграрного, полуфеодального (белого) и промышленного (красного) центров Европейской России. А на локальном уровне — между промышленным городом и полуфеодальной деревней.

(обратно)

51

И это не считая британских колоний, где на каждого жителя метрополии приходилось по нескольку десятков туземцев. Соединенные Штаты, в свою очередь, под прикрытием доктрины Монро, контролировали значительную часть Латинской и Южной Америки. Россия же наоборот являлась чистым импортером промышленной продукции.

(обратно)

52

1914 г. (первая половина), 1917 г. (январь — февраль).

(обратно)

53

В частности дворяне и священники личных налогов не платили. В России подоходный налог будет введен лишь в январе 1917 г. (в Великобритании, прогрессивный — в 1842 г., Японии — в 1887 г., Германии — в 1891 г., США — в 1913 г., Франции — в 1914 г.). В данном случае является весьма символичным, что на следующий месяц после введения подоходного налога, т.е. с потерей дворянством своей последней существенной привилегии, в России произойдет либерально-буржуазная революция. Временное правительство примет закон о введении прогрессивного подоходного налога и продержится после этого всего несколько месяцев.

(обратно)

54

В 1773 г. Н. Панин даже организует заговор для свержения Екатерины II в пользу Павла, который, по мысли Н. Панина, должен был принять составленную им «Конституцию».

(обратно)

55

Свои проекты представят князь А. Чарторыйский и будущий канцлер граф А. Воронцов, Г. Державин, Н. Мордвинов, Д. Трощинский, Н. Панин и т.д.

(обратно)

56

Применяемые методы «воспитания» солдат приводили к тому, что, по данным Н. Тургенева, в послевоенное время даже в столичной гвардии смертность солдат достигала 7–8% ежегодно, а на Кавказе — 14–15%. (Тургенев Н…. С. 335–36), т.е. была в 5–7 раз выше, чем для крестьян данного возраста. Если отнести эту смертность к численности всей русской армии, то всего за 10 лет, до смерти Александра I, в мирное время в ней умерло в 3 раза больше солдат, чем их погибло за всю наполеоновскую компанию с 1805 по 1814 гг. В эпоху правления Николая I потери учитывались педантично: за 1825–1850 гг. русская армия потеряла убитыми 30 233 солдата, а от лишений — 1 062 839 человек. (Зайончковский П.А…, с. 114.). От каких лишений умирали солдаты, сообщал военный министр М. Барклай де Толли в 1810 г.: «По моему мнению, нет другой причины к умножению больных и даже смертности, как неумеренность в наказании, изнурение в учениях сил человеческих и непопечение о сытной пище» (Отечественная война…, С. 53. (Цит. по: Соколов О.В…)). Не случайны были строки Н. Некрасова (ПСС, т.5, с. 230) о «рекрутском наборе» того времени:

И ужас народа при слове «набор»

Подобен был ужасу казни.

В английской армии телесные наказания в мирное время будут запрещены только в 1867 г. До этого, например, в 1856 г. смертность в пехотных частях составляла 2%, в 2,5 раза превышая смертность гражданского населения (0,8%) сопоставимого возраста (Трубецкой А. Крымская война).

(обратно)

57

«Вызвав бурю, заговорщики, конечно, уже не смогли бы совладать с нею. Волна 25 млн. взбунтовавшихся рабов крепостных и миллиона вышедших из повиновения солдат смела бы всех и все», — замечает А. Керсновский. (Керсновский А.А…., С. 39.)

(обратно)

58

Реформы касались, прежде всего, государственных крестьян, но в 1840-х гг. было также запрещено продавать крепостных в розницу, приобретать крестьян без земли, начался выкуп крепостных за счет казны и т.д.

(обратно)

59

Как раз в тоже самое время в Америке произошла «железнодорожная революция», с которой, собственно говоря, и началась промышленная революция в США: с 1830 г. по 1850 г. протяженность железнодорожных путей увеличилась там с 40 до 14 тыс. км, а к 1860 г. — до 48 тыс. км.

(обратно)

60

Как отмечал Н. Тургенев: «У России нет выбора: она должна или открыто примкнуть к цивилизации, или примириться с поражением». (Тургенев Н…, С. 359).

(обратно)

61

Богданович А.В. — жена генерала Е.В. Богдановича, хозяйка светского салона, в котором доверительно и откровенно представители «высшего общества» высказывали свои суждения по многим вопросам общественно-политической жизни России. Информация ее дневника охватывает период с 1879 г. по 1912 г. Штюрмер Б.В. (1838–1917) — крупный помещик и известный своей твердостью администратор. С 1904 г. Член Государственного совета. Председатель Совета министров, министр внутренних и иностранных дел России в январе-ноябре 1916 г. Арестован после Февральской революции, умер в Петропавловской крепости. Три последних самодержца. Дневник А.В. Богданович. М. — Л.. 1924. С. 276, 299, 321. Хрестоматия по истории России. М.: Проспект, 2000. С. 342.)

(обратно)

62

Представители крупной промышленности и торговли, помещиков и чиновников создали свою право-либеральную партию — Союз 17 Октября, которая отличалась большим консерватизмом.

(обратно)

63

А. де Кюстин: «Говорят, что их многолетний заговор восходит ко временам Наполеона… он заслал в Петербург, якобы для помощи императору (Александру I в осуществлении либеральных преобразований), множество политических агентов — целую армию, призванную тайно проложить путь нашим солдатам». (Кюстин А…, т.2, с. 216).

(обратно)

64

С. Булгаков: «Я определил бы «интеллигентщину», как крайнее человекобожие, сосредотачиваемое притом лишь на интеллигенции, т.е. на самих себе» (Булгаков С. Два Града М. 1911. М.: Астрель, 2008. С. 64.)

(обратно)

65

А были ли настоящие либералы в России? Конечно, и именно они проводили реформы. Самыми известными из них в начале XX в. были С. Витте и П. Столыпин.

(обратно)

66

На выборах в Учредительное собрание кадеты набрали всего 5% голосов, а все несоциалистические партии вместе — 15%. И еще до созыва Учредительного собрания лидер кадетов П. Милюков в «Донской речи» призвал к началу Гражданской войны.

(обратно)

67

См. подробнее: Галин В. Красное и белое. М.: Алгоритм, 2006; Он же. Как Америка стала мировым лидером. М.: Алгоритм, 2012.

(обратно)

68

См. так же Ф. Достоевский: «Но почему эта ненависть к нам, почему они все не могут никак в нас увериться раз навсегда поверить в безвредность нашу, поверить, что мы их друзья… Главная причина именно в том состоит, что они не могут никак нас своими признать» (Достоевский Ф.М…, т. 3, 1881 г., с. 553).

(обратно)

69

Этому способствовал непропорционально высокий уровень рождаемости, по отношению к возможностям развития хозяйственной системы горцев. Перенаселенность же неизбежно вела к войне.

(обратно)

70

«…как солдат- завоеватель», добавляет А. де Кюстин. Это широко распространенное на Западе мнение не подтверждает история, отмечал А. Тойнби: «Русские считают себя жертвой непрекращающейся агрессии Запада, и, пожалуй, в длительной исторической перспективе для такого взгляда есть больше оснований, чем нам бы хотелось… Хроники вековой борьбы <…> действительно отражают, что русские оказывались жертвами агрессии, а люди Запада — агрессорами значительно чаще, чем наоборот». (Тойнби А. Дж…, С. 371–372.)

(обратно)

71

Например, бюджет Министерства народного просвещения с 1804 по 1816 гг. уменьшился с 3,2 до 2,5 млн. руб. (в переводе на серебро — в 4,2 раза); бюджет Министерства юстиции наоборот вырос — с 2,6 до 3,2 млн. рублей (но в серебре также уменьшился — в 2,5 раза) и т. д.

(обратно)

72

Подавляющую часть госдолга (% внутреннего долга) составлял эмиссионный долг, указом от 13.04.1810 официально признанный «действительным государственным долгом».

(обратно)

73

К началу Первой мировой по объему накопленных инвестиций, согласно книге И. Левина «Германские капиталы в России», немцы занимали лишь 4-е место, уступая французским, бельгийским и английским. И эта динамика с начала XX в. только усиливалась. Преимущество немецких инвестиций заключалось в том, что они были в основном прямыми, в то время как французские, как правило, финансовыми.

(обратно)

74

Корея будет оккупирована Японией в 1910 г., Маньчжурия — в 1932 г.

(обратно)

75

Были повышены пошлины на русский хлеб и масло, снижены на русский лес и смазочное масло. Россия отказалась также от права использовать репрессивные пошлины против германских экспортёров, широко применявших демпинг на внешнем рынке.

(обратно)

76

Еще раньше Д. Менделеев взывал: «Вы не можете пахать всю русскую землю германскими плугами». В. Тимирязев, министр торговли в правительстве П. Столыпина: «Мы не можем позволить, чтобы русская промышленность была полностью сокрушена германской индустрией».

(обратно)

77

О причинах Первой мировой см. подробнее: Галин В. Революция по-русски. М.: Алгоритм, 2006.

(обратно)

78

Имеется в виду стоимость денежной эмиссии с 06.1914 по 09.1917 г. в ценах начала 1914 г. Денежная масса за этот период увеличилась в текущих ценах в 6,2 раза, а в ценах 1914 г. — в 4,5 раза.

(обратно)

79

Государственный внешний долг без 970 млн. железнодорожных займов, 340 млн. займов городов и 180 млн. займов земельных банков.

(обратно)

80

Во время войны в качестве залога в Английский банк было отправлено из России золота на общую стоимость 68 млн. ф. ст… (примерно 490 т.) (Сироткин В.Г…, с. 23–24)

(обратно)

81

Репарационный платеж 1922 г. составлял менее 3% от суммы репарационых требований (от 17 млрд. ф.ст.).

(обратно)

82

Германию от полного финансового краха спасли американские кредиты, выделенные по планам Дауэса и Юнга. России союзники вместо кредитов дали интервенцию, что привело к еще 5 годам Гражданской войны, окончательно разорившим и радикализовавшим страну. Согласно данным советской делегации, представленным на экономической конференции в Генуе в 1922 г., ущерб от интервенции и экономической блокады Советской России составил 39 млрд. золотых руб. (и это без ущерба непосредственно от самой Гражданской войны). В итоге всего только от Первой мировой войны и интеревенции потери России составили порядка 65 млрд. золотых рублей, т.е. почти 20 госбюджетов или более 3-х национальных доходов России 1913 г.

(обратно)

83

США неизменно требовали погашения военных долгов с процентами от всех своих союзников по Первой мировой. См. подробнее: Галин В. Как Америка стала мировым лидером. М.: Алгоритм. 2013.

(обратно)

84

И это без того, что климатическо-географические условия России значительно поднимали стоимость содержания армии и мобилизации экономики по сравнению с другими европейскими странами. Так, например, только расстояние, на которое приходилось перебрасывать солдат и продовольствие в России, в 3–4 раза превосходили германские. (Такман Б… С. 105)

(обратно)

85

После Первой мировой военные или профашистсике диктатуры были установлении почти во всех европейских странах, принимавших участие в войне, за исключением тех, которые получали репарации от Германии.

(обратно)

86

Из всего наследства, оставленного Николаем I, прогрессивным явлением в данном случае можно считать, пожалуй, только Новый свод законов М. Сперанского и учреждение Императорской школы юриспунденции, заложивших основы светского государства и реформ Александра II.

(обратно)

87

См. например: Р. Фадеев: «Мы настроили множество университетов для классической науки и толкаем всю Россию в университет, выписывая в то же время машиниста железной дороги из-за границы по неимению своих… — мы начали с перехватывания верхов, а не низов» (Фадеев Р.А…, с. 159))

(обратно)

88

«… но хаос бы еще хорошо: скороспелые решения задач хуже хаоса» Достоевский Ф.М…, т. 3, Дневник писателя 1877 год. Июль — август, с. 221–222.

(обратно)

89

Трудозатраты на обработку десятины составляли в хозяйствах до 5 десятин — 22,5 дней, а в хозяйствах свыше 25 десятин — 6,1 день.

(обратно)

90

Несмотря на голод 1932–1933 г. и репрессии, средний коэффициент естественной смертности в России за 1930–1939 гг. был ниже, чем в начале XX века. (Данные на начало XX в. см.: Рубакин Н… §6; данные за 1930-е гг. см.: Население России…, т. 1, с. 339–340.)

(обратно)

91

Для России из-за потери внешних рынков, вследствие Гражданской войны и интервенции, а также внеэкономических внешних ограничений советского экспорта, к 1936 г. — на 80% (до уровня 1870 г.).

(обратно)

92

При этом норма накопления в индустриальных отраслях была значительно выше среднего, за счет внеэкономического перераспределения в их пользу ресурсов из сельскохозяйственного и потребительского секторов экономики.

(обратно)

93

Примерно в 2–3 раза выше мировых аналогов начала XX века, за исключением периода Великой депрессии 1930-х годов, когда норма накопления, например, в США падала до 2–5%.

(обратно)

94

Не случайно «излюбленной книгой пуритан стала поэтому книга Иова <…> где указывается и конечная награда праведника, еще здесь, на земле» (Булгаков С. Два града… С. 221).

(обратно)

95

В данном случае понятие «Реформации» использовано в обобщенном виде, символизирующем растянувшийся на несколько веков процесс эмансипации западного общества, который Россия должна была преодолеть всего за пару десятков лет. Эпоха «Реформации», продолжавшаяся на Западе от Ренесанса до буржуазных революций и зрелого капитализма начала XX в., для России была спрессована почти в одно мгновение.

(обратно)

96

Модель социализма или государственного капитализма осуществленная в Советском Союзе была слишком искажена исторической наследственностью и необходимостью вести постоянную ожесточенную борьбу за выживание, по сути это была модель жесткого мобилизационного типа — «осажденной крепости». Чем дольше длится период борьбы, чем глубже мобилизация, тем тяжелей, потом осуществить демобилизацию, иногда эволюционными мерами уже просто невозможно.

(обратно)

97

В 1920 г. в РСФСР была создана ВЧК по ликвидации неграмотности, законы о всеобщем бесплатном начальном образовании: в 1924 г. — в УССР, 1926 г. — в БССР и т.д.

(обратно)

98

С 33 млрд. долл. в 1929 г. до 11,3 млрд. в 1934 г. Закон о взаимных торговых соглашениях 1934 г. снизил таможенные пошлины до прежнего уровня (1930 г.), но мировая торговля фактически не отреагировала на этот шаг. Тариф 1934 г. действовал вплоть до 1947 г., когда 23 страны, включая США, подписали Генеральное соглашение о тарифах и торговле.

(обратно)

99

Данное различие наглядно видно из источников финансирования индустриализации: в СССР оно осуществлялось главным образом из текущих доходов; в Японии — из будущих (военных) доходов, отнесенных в настоящее за счет государственных кредитов, в размерах превышающих возможность их погашения обычными средствами.

(обратно)

100

Хотя бывают и исключения, например, депутат Государственной Думы от правящей парии С. Говорухин в своем фильме «Россия, которую мы потеряли», описывая прелести дореволюционной жизни, говорит о том, что до революции «ученик рабочего получал 30 рублей в месяц, профессиональный рабочий до 100 и выше». По данным же Свода отчетов фабричных инспекторов за 1913 г. средняя годовая зарплата рабочих по Европейской России составляла всего 264 руб. в год. (Россия 1913…). Зарплату свыше 30 рублей в месяц, например, в Московской губернии в 1908 г. получало всего 12% рабочих (Козьминых-Ланин И. М. Заработки фабрично-заводских рабочих Московской губернии. М., 1911. С. 3, 4. URL: http://istmat.info/node/51). Максимальную зарплату в среднем до 50 руб. в месяц в 1913 г. получали рабочие петербургских машиностроительных заводов — рабочая элита России, составлявшая менее 1% всех промышленных рабочих страны.

(обратно)

101

Продолжение см.: Галин В. Последняя цивилизация. Политэкономия XXI в. — M.: Алгоритм, 2013.

(обратно)

Ссылки

1

Яковлев А. Омут памяти. М., 2001. С. 67, 69, 71. (Цит. по: Ерофеев Н.Д. Уровень жизни населения России в конце XIX — начале XX в. // Вестник Московского ун-та. Сер. 8. История. 2003. № 1. URL: http:// scepsis.net/library/id_2163.html#_ftnref9

(обратно)

2

Говорухин С. Россия, которую мы потеряли. 1992 г.

(обратно)

3

http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%EE%F1%F1%E8%FF,_%EA%EE% F2%EE%F0%F3%FE_%EC%FB_%EF%EE%F2%E5%F0%FF%EB%E8

(обратно)

4

Гуриев С. Был ли нужен Сталин для экономического развития России? 2013. NBER. URL: http://slon.ru/economics/byl_li_nuzhen_ stalin_dlya_ekonomicheskogo_razvitiya_rossii-1006101.xhtml

Оригинал: http://www.nber.org/papers/w19425

(обратно)

5

См. статистические данные по оснащению с/х производства плугами, жатками и т.д., росте количества агрономов и т.п. См: Краткие сведения о сельскохозяйственной деятельности земств в 1912 г. Пг., 1915. С. 19.

(обратно)

6

Обухов В.М. Движение урожаев зерновых культур в Европейской России в период 1883–1915 гг. М., 1927. Цит. по: Влияние неурожаев на народное хозяйство России, под общ. ред. В.Г. Громана. М., 1927. URL: http://istmat.info/node/21586 (Урожай_Экспорт_хлебов…, Лист 3)

(обратно)

7

Тэри Э…, с. 8.

(обратно)

8

По 5 основным хлебам. (Россия 1913… § 5.3) См. точнее: Сборник статистико-экономических сведений по сельскому хозяйству России и иностранных государств. Пг., 1917. С. 114–116. URL: http:// istmat.info/files/uploads/31260/sbornik_statistiko-ekonomicheskih_ svedeniy_po_selskomu_hozyaystvu_rossii_i_inostrannyh_gosudarstv. pdf (Сбор хлебов по основным странам мира 1913….Лист 1).

(обратно)

9

Федоров Б.Г. Петр Столыпин: «Я верю в Россию». Биография П.А. Столыпина: в 2 т. Т. 1. СПб.: Лимбус Пресс, 2002. С. 390–391.

(обратно)

10

Расчеты автора на базе: Материалы к пересмотру торгового договора с Германией. Вып. V. Россия. Привоз, вывоз и направление вывоза главнейших сельскохозяйственных продуктов за 1884–1910 гг. Пг., 1915; Прегер Р.И. Производство главнейших хлебов России за двадцатипятилетие 1888–1912 гг. Пг., 1915; Сельское хозяйство России в XX веке. М., 1922. (Россия на рубеже XIX–XX веков…, с.199) (УрожайЭкспортхлеба… Лист 3)

(обратно)

11

Туган-Барановский М.И. Русская фабрика, с. 344–346 (по Брандту. Иностранные капиталы) (Покровский М…, с. 296)

(обратно)

12

См.: Дякин B.C. Германские капталы в России. Электроиндустрия и электрический транспорт. Л., 1971. С. 268–269. (Россия на рубеже XIX–XX веков…, с.126).

(обратно)

13

Розанов В.В. Из припоминаний и мыслей об А.С. Суворине. М., 1992. С. 18. (Кожинов В.В…, с. 48.)

(обратно)

14

По стоимости валовой продукции. Грегори П. Поиск истины в исторических данных. (Экономическая история. 1999… Приложение 3) (Промышленные индексы стран мира. Лист 2).

(обратно)

15

Folke H. Industrialization and Foreign Trade. Geneva, 1945. H. 13; Rather S., Soltow J.H., Sylla R. The Evolution of the American Economy. New York, 1979. P. 385. (Бовыкин В.И…, с. 89).

(обратно)

16

Тэри Э…, с. 10.

(обратно)

17

Грегори П. Экономическая история России. Оценка экономиста (Экономическая история. 2000…, с. 83–95.)

(обратно)

18

Тэри Э…, с. 5.

(обратно)

19

Тэри Э…, с.5.

(обратно)

20

Тэри Э…, с. 14.

(обратно)

21

Черкасов П.П., Чернышевский Д.В. История императорской России. От Петра Великого до Николая II. М., 1994. С. 395. См. также: Налоги и налогоплательщики в России на рубеже XIX–XX веков. URL: http://www.vep.ru/bbl/history/cbr-124.html

(обратно)

22

Тэри Э…, с.9.

(обратно)

23

Данные: Министерства финансов и Обзор внешней торговли России по европейской и азиатской границам за соответствующие годы (Бородкин Л.И… Государственный бюджет, доходы и расходы и Валетов Т.Я.) (Экспорт-импорт до 1913…, Лист 1) См. также: Покровский В.И. Сборник сведений по истории и статистике внешней торговли России. Т. I–II. СПб 1902. [105, 117, 141]; Покровский С.А. Внешняя торговля и внешняя торговая политика России. М., 1947. С. 348–349. Петров Ю.Л. Денежное обращение, долговые обязательства и международный расчетный баланс России в 1880–1914 гг. (Экономическая история. 1999…, с. 186–188. (Торговый баланс… Лист 1)

(обратно)

24

На основании данных: Грегори П. Экономический рост Российской империи (конец XIX — начало XX в.): Новые подсчеты и оценки. М., 2003. С. 223–224, и данных Министерства финансов за соответствующие годы (Бородкин Л.И… Государственный бюджет, доходы и расходы) (Платежи по госдолгу. Лист 2)

(обратно)

25

Петров Ю.Л. Династия Рябушинских. М.: Русская книга, 1997. С. 38.

(обратно)

26

Менделеев Д.К. познанию России. Мюнхен, 1924. С. 67.

(обратно)

27

По данным Британской энциклопедии за 1911 г. (См.: Посев. 1983. №6. С. 54)

(обратно)

28

Воейков В.Н. С царем и без царя. М.:ТЕРРА, 1995. С. 270–271.

(обратно)

29

Миронов Б.Н. История в цифрах. Л., 1992. С. 82,83. (Кожинов В.В…, с. 54.)

(обратно)

30

Миронов Б.Н. История в цифрах. Л., 1992. С. 136. (Кожинов В.В…, с. 154.)

(обратно)

31

Назаров А.И. Книга в советском обществе. М., 1964, с. 28. (Кожинов В.В…, с. 49–50.)

(обратно)

32

Spengler Osw. Der Untergang des Abendlandes. M"unchen, 1924. S. 236 (Кожинов В.В. О русском…, с. 199–200)

(обратно)

33

Murry M. Fyodor Dostoevsky. A Critical Study. Z., 1923. P. 263 (Кожинов B.B. О русском…, с. 200)

(обратно)

34

Meier-Graefe J. Dostoevsky der Dichter. В., 1926. S. 39 (Кожинов В.В. О русском…, с. 200).

(обратно)

35

Берковский Н.Я. Мировое значение русской литературы, 1945: (Кожинов В.В. О русском…, с. 201)

(обратно)

36

БСЭ. 2-е изд. 1957. Т. 50. С. 434.

(обратно)

37

Тэри Э…, с. 13.

(обратно)

38

Тэри Э…, с.8.

(обратно)

39

Тэри Э…, с. 13.

(обратно)

40

Сили Дж. Р., Крэмб Дж.А…, с. 88.

(обратно)

41

Уткин А.И… с. 79.

(обратно)

42

МакдоноДж…, с. 541.

(обратно)

43

Макдоно Дж…, с. 545.

(обратно)

44

Речь идет о статье П.Е. Пудовикова Хлебные избытки и народное продовольствие». См.: Отечественные записки. 1879. №10. С 477–496. (Энгельгардт А.Н. «Письмо 9-е». Письма из деревни. 1882.)

(обратно)

45

Кауфман А.А. Вопросы экономики и статистики крестьянского хозяйства. (Антология…, с. 611.)

(обратно)

46

Русская мысль. 1908. Кн. 3. С. 157.

(обратно)

47

Составлено на основании: Экспорт 4-х главнейших хлебов в пудах с 1893 по 1913 гг.: Материалы к пересмотру торгового договора с Германией. Вып. V. Россия. Привоз, вывоз и направление вывоза главнейших сельскохозяйственных продуктов за 1884–1910 гг. Пг., 1915. (Материалы научных чтений памяти В.И. Бовыкина. Москва, МГУ им. Ломоносова, 20.01.1999. — М.: (РОССПЭН), 1999. С. 199); Урожай на душу населения: Обухов В.М. Движение урожаев зерновых культур в Европейской России в период 1883–1915 гг. — М., 1927. URL: http://istmat.info/node/21586; Расход зерна на посев в 1913 г. принимался из 13,4% общего сбора. Источник: Сбор и потребление четырех главных хлебов в России и иностранных государствах в 1913 г. (в тыс. пудов) сост. Д.М. Анфимовым (по ист.: Сборник статистико-экономических сведений по сельскому хозяйству России и иностранных государств. Пг., 1917. Разд. II, VII. (Россия 1913…)); Экспорт зерновых в рублях: Сборник сведений по истории и статистике внешней торговли России (под ред. В.И. Покровского). T.I. СПб., 1902. С.188–191. (Бородкин Л.И… URL: http://www.hist.msu. ru/Dynamics/10_ftr.htm) и Экспорт основных зерновых: Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона (Россия, ее настоящее и прошедшее (1900 г.)) URL: http://dlib.rsl.ru/viewer/01003556715#?раде=3 80 (Урожаи на душу Европ. Россия… Лист 3)

(обратно)

48

Нормы ЦСУ СССР в 1925/26–1928/29 гг. (Нефедов С.А. Аграрные и демографические итоги русской революции. Екатеринбург, 2009. С. 114. (Нефедове…))

(обратно)

49

Дмитриев В.К. Критические исследования о потреблении алкоголя в России. М.: SPSL, Русская панорама 2001. С. 192.

(обратно)

50

Экономическая история. 1999…, с. 180.

(обратно)

51

Бушков А.А. Россия, которой не было. М.: ОЛМА-ПРЕСС; СПб.: Нева; Красноярск: Бонус, 1997. С. 501.

(обратно)

52

Меньшиков М…

(обратно)

53

Милюков П.Н…, с. 493–494.

(обратно)

54

Кара-Мурза С…, с. 197.

(обратно)

55

Онищук С.В. Исторические типы общественного воспроизводства (политэкономия мирового исторического процесса). Восток. 1995, 1,2,4.

(обратно)

56

Панкратов А.С. Без хлеба. М.: Издание Португалова. 1913, с.9. URL: http://istmat.info/node/35902

(обратно)

57

«Россия, ее настоящее и прошедшее», 1900, с. 130, URL: http:// dlib.rsl.ru/viewer/01003556715#?page=130

(обратно)

58

«Россия, ее настоящее и прошедшее», 1900. URL: http://dlib.rsl. ru/viewer/01003556715#?page=2

http://boris.bikbov.ru/2014/04/06/meditsina-i-narodnoe-zdravie-vrossii-glava-iz-izdaniya-rossiya-ee-nastoyashhee-iproshedshee/#more-2437

(обратно)

59

Рубакин H…§6. URL: http://istmat.info/node/24422

(обратно)

60

Рубакин H…§6. URL: http://istmat.info/node/24422

(обратно)

61

РубакинН… §6. URL: http://istmat.info/node/24422

(обратно)

62

Мальтус Т. Опыт законов народонаселения.

(обратно)

63

Кара-Мурза С…, с. 149–150.

(обратно)

64

Энгельгардт А.Н…, с. 409–410.

(обратно)

65

Энгельгардт А.Н…, с. 40–407.

(обратно)

66

Данные В.Э. Дена (известного русского экономиста-географа и статистика начала XX в.) (Гладкий Ю.Н., Доброскок В.А., Семенов С.П. Социально-экономическая география России. М.: Гардарики, 2001. 752 с, с. 375. Поскольку в разных источниках данные разнятся, см. дополнительно по теме: данные А. Кауфмана и А. Морриса (Кауфман А.А. Вопросы экономики и статистики крестьянского хозяйства. (Антология…, с. 611.); См. также: Сбор и потребление четырех главных хлебов в России и иностранных государствах в 1913 г. (в тыс. пудов) Д.М. Анфимовым по ист.: Сборник статистико-экономических сведений по сельскому хозяйству России и иностранных государств. Пг., 1917. Разд. II, VII. (Россия 1913…)

(обратно)

67

Русский Вестник. — СПб. Тип. Комарова. Ноябрь. 1903 г., с. 335. См. также: Статистический ежегодник 1913 г. (Совета съездов представителей промышленности и торговли). Санкт-Петербург, 1913, с. 270–271. URL: http://istmat.info/files/uploads/15971/stat.eg_1913_cx.pdf

(обратно)

68

Лященко П.И. История народного хозяйства СССР. Изд. 3-е. Т. 2. М.:1952 г.

(обратно)

69

Милов Л.В…, с. 362–263, 372.

(обратно)

70

Милов Л.В…, с. 359.

(обратно)

71

Боннер У., Уиггин Э…, с. 232.

(обратно)

72

Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм в XV–XVIII веках. Т. 1. Структуры повседневности. М., 1986. С. 42–44.

(обратно)

73

Кейнс Дж. Экономические последствия Версальского договора. М.—Л., 1924. С. 6, 104. (Keynes J.M. The Economic cosequences of the Peace. Printed by R. & R. Clare, Limited, Edinburg, p. 13.)

(обратно)

74

Построено на основании данных: Тэри Э…, с. 14. (Естественный прирост…)

(обратно)

75

Энгельгардт АН.., с. 331–332.

(обратно)

76

Энгельгардт А.Н.., с. 459.

(обратно)

77

Энгельгардт А.Н.., с. 466.

(обратно)

78

Энгельгардт А.Н.., с. 467.

(обратно)

79

Энгельгардт А.Н.., с. 468.

(обратно)

80

Энгельгардт А.Н.., с. 461.

(обратно)

81

Энгельгардт А.Н.., с. 462.

(обратно)

82

Вебер М…, с. 627.

(обратно)

83

Кн. Д.И. Шаховской. Выкупные платежи. Великая реформа, т. VI, стр. 105 и след (См. подробнее: Рубакин Н.А…)

(обратно)

84

Зырянов П.Н. Указ. соч. С. 49. (Безгин В…)

(обратно)

85

Кауфман А.А. «Вопросы экономики и статистики крестьянского хозяйства. 1915». (Антология…, с. 582).

(обратно)

86

В.В. Кондрашин. 1995 г. (Кара-Мурза С…, с. 63.)

(обратно)

87

Александров М.С. Группа народовольцев (1891–1894), т. 5 // Былое, 1906, ноябрь (Покровский М…, с. 291–292)

(обратно)

88

Циркуляр министерства внутренних дел от 17 июля 1898 г., Горн В. Общественное движение в России в начале XIX века, т.1, с. 241–242. (Покровский М…, т.З, с. 324.)

(обратно)

89

Витте С.Ю…, т. 2…, с. 251.

(обратно)

90

Труды Вольного экономического общества, 1908, №3, с. 95–96. (Покровский М…, с. 326.)

(обратно)

91

Маслов П. Аграрный вопрос в России. Т. 2. СПб., 1908. [260]. (Судьбы…, с. 143).

(обратно)

92

Цеклшский А.В. Мои воспоминания (П.А. Столыпин — семь встреч с ним). Рукопись. Белград, 1937 // ГА РФ.Ф. 5881. Оп. 1. Д. 753. Л. 8 об.-9 (Бородин А.П…, с. 182)

(обратно)

93

Столыпин. Речь об устройстве быта крестьян и о праве собственности. Госдума 10.05.1907. (Рыбас С.Ю…, с. 287)

(обратно)

94

Вебер М…, с. 581–582.

(обратно)

95

О столыпинской аграрной реформе можно больше узнать из: Карпов И. Аграрная политика Столыпина. Л., 1925; Дубровский С.М. Столыпинская реформа, капитализация сельского хозяйства в XX веке. М., 1925; Ефремов П.И. Столыпинская аграрная политика. М., 1941; Першин П.Н. Аграрная революция в России. Кн. I. M., 1966; Сидельников С.М. Аграрная политика самодержавия в период империализма. М., 1980, и др. Батуринскчй Д.А. Аграрная политика царского правительства и Крестьянский поземельный банк. М., 1925; Мещеряков П.В. Переселенцы. Челябинск, 1941; Симонова М.С. Экономические итоги столыпинской аграрной политики в центрально-черноземных губерниях // Исторические записки. 1958. № 63; Анфимов А.М. Крупное помещичье хозяйство Европейской России. М., 1969; Кризис самодержавия в России. 1895–1917. Л., 1984, и др. Иерусалимский А.Ф. Некоторые вопросы развития крестьянского движения 1910–1914 гг.//История СССР. 1959. №4; АнфимовA.M. Российская деревня в годы Первой мировой войны (1914 — февраль 1917 г.). М., 1962; Дубровский С.М. Сельское хозяйство и крестьянство России в период империализма. М., 1975; Герасименко Г.А. Борьба крестьян против столыпинской аграрной политики. Саратов, 1985.

(обратно)

96

Речь в Государственной думе 5.12.1908. (Рыбас С. Ю…, с. 335.)

(обратно)

97

Витте С.Ю…, т. 2, с. 499–501.

(обратно)

98

Грациози А. Великая крестьянская война в СССР. Большевики и крестьяне. 1917–1933/ пер. с англ. М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2001.9бс. С. 11.

(обратно)

99

Статистический ежегодник России. 1914 г. Пг., 1915. Отд. II (Сост. A.M. Анфимов) (Россия 1913…)

(обратно)

100

А. Кауфман. Переселение. (См. подробнее: Рубакин Н.А…)

(обратно)

101

Кауфман А.А. Сборник статей. 1915. С. 169. (Русские экономисты…, с. 164.)

(обратно)

102

Вебер М. К состоянию буржуазной демократии в России, примечание 8 (РИЖ. Весна 1998, с. 302–303)

(обратно)

103

Вебер М., с. 579–580.

(обратно)

104

Вебер М. К состоянию буржуазной демократии в России, примечание 7 (РИЖ. Весна 1998, с. 302)

(обратно)

105

Вебер М…, с. 579–580.

(обратно)

106

Рубакин H.A…S3.

(обратно)

107

Кейнс Дж. М. Россия. 1922 г. // Кейнс Дж. М. Общая теория занятости, процента и денег. Избранное. М.: Эксмо, 2007. С. 909–910.

(обратно)

108

Платон. Государство. Собрание сочинений в 4 т. М., 1994. (Булгаков С.Н…, с. 81).

(обратно)

109

Аристотель. Сочинения в 4 т. М., 1984. Т. 4, с. 416–417. (Булгаков С.Н…, с. 99).

(обратно)

110

Мор Т. Утопия. М., 1978. С. 186–211. (Булгаков С.Н…, с. 198).

(обратно)

111

Булгаков С.Н…, с. 278.

(обратно)

112

Смит А. Исследование о природе и причинах богатства народов. М — Л., 1935,т. 1, с. 67. (Булгаков С.Н…, с. 299).

(обратно)

113

Смит А. Исследование о природе и причинах богатства народов. М.—Л., 1935, т. 1, с. 73. (Булгаков С.Н…, с. 299).

(обратно)

114

Мальтус Т. Опыт закона о народонаселении. С. Петербург 1868, М., 1895. (Булгаков С.Н…, с. 306).

(обратно)

115

Булгаков С.Н. Капитализм и земледелие. Т. 2. СПб., 1900 (Антология…, с. 513–514).

(обратно)

116

Булгаков С.Н. Капитализм и земледелие. Т. 2. СПб., 1900 (Антология…, с. 504).

(обратно)

117

Булгаков С.Н…, с. 326.

(обратно)

118

Булгаков С.Н…, с. 323.

(обратно)

119

Булгаков С.Н. Капитализм и земледелие. Т.2. СПб. 1900. (Антология…, с. 507–508).

(обратно)

120

Витте С.Ю…, т. 1.

(обратно)

121

Булгаков С.Н. Капитализм и земледелие. Т.2. СПб., 1900 (Антология…, с. 518).

(обратно)

122

Revolution and Rebellion in the Early Modern World (Боннер У., Уиггин Э…, с. 233).

(обратно)

123

См. Например: Robinson G.T. Rural Russia Under the Old Regime. N. Y. — L, 1967. Gerschenkron A. Agrarian Policies and Industrialization: Russia 1861–1917 // Cambridge Economic History of Europe. Vol. 4, part 2. Cambridge, 1965; Volin L A Century of Russian Agriculture: From Alexander II to Khrushchev. Cambridge, Mass., 1970.

(обратно)

124

Вебер М…, с.583,589.

(обратно)

125

Вебер…, с.588.

(обратно)

126

Булгаков С.Н. Капитализм и земледелие. Т.2. СПб., 1900 (Антология…, с. 526).

(обратно)

127

Clark G. The Problem of the Poor in the Nineteenth Century Europe // University of California, Davis, ECN 110B. Spring 2002. Chapter 7, p. 6.

(обратно)

128

H. John Thorkelson. University of Connecticut // Encyclopedia Americana, Grolier Incorporated, 1992. First printing: 1829.

(обратно)

129

Мальтус Т. First Essay on Population. 1798; Сакс Д., Ларрен Ф. Макроэкономика. Глобальный подход. М.: Дело, 1996.

(обратно)

130

Булгаков С.Н. Капитализм и земледелие. Т. 2. СПб., 1900 (Антология…, с. 510).

(обратно)

131

Лондон Дж…, с. 377

(обратно)

132

Витте С.Ю. Конспект лекций…, с. 123.

(обратно)

133

Прокопович С.Н. Бюджеты петербургских рабочих. Оттиск из «Записок ИРТО. Февраль, март, апрель, 1909 г.» СПб., 1909. (Антология… 832 с.)

(обратно)

134

Прокопович С.Н. Бюджеты петербургских рабочих. Оттиск из «Записок ИРТО. Февраль, март, апрель, 1909 г.» СПб., 1909. (Антология… 832 с.) (Размер семьи…, Лист 1).

(обратно)

135

Прокопович С.Н. Бюджеты петербургских рабочих. Оттиск из «Записок ИРТО. Февраль, март, апрель, 1909 г.» СПб., 1909. (Антология… 832 с.)

(обратно)

136

Прокопович С.Н. Бюджеты петербургских рабочих. Оттиск из «Записок ИРТО. Февраль, март, апрель, 1909 г.» СПб., 1909. (Антология… 832 с.)

(обратно)

137

Рубакин Н.А…,§5.

(обратно)

138

Рикардо Д…, с. 152.

(обратно)

139

См. например изотермы: http://www.ecosystema.ru/08nature/ world/geoworld/06–3.htm; http://ru.wikisource..org/wiki/ЭСБЕ/Температура_воздуха

(обратно)

140

Карта построена на основе схематичной компиляции доступных карт изотерм, при участии О. Ковалевой.

(обратно)

141

Ashton T.S. 1948.The Industrial Revolution, 1760–1830. Oxford: Oxford University Press. P. 11; Clark G. The British Industrial Revolution, 1760–1860 // University of California, Davis, ECN 110B. Spring 2002. Chapter 2, p. 53–54.

(обратно)

142

Clark G. Who Gained from Technological Advance? // University of California, Davis, ECN 110B. Spring 2002. Chapter 8, p. 13.

(обратно)

143

Чаадаев П.Я. Апология сумасшедшего. СПб.: Азбука- классика, 2004. С. 207.

(обратно)

144

Солоневич И.Л. Народная монархия. Сан-Франциско, 1978.

(обратно)

145

Солоневич И.Л. Народная монархия. Сан-Франциско, 1978.,

(обратно)

146

Бродель Ф…, с. 87.

(обратно)

147

Булгаков С.Н. Капитализм и земледелие. СПб., 1900. Т. 2 (Антология…, с. 505).

(обратно)

148

The Great Speeches and Orations of Daniel Webster June 13,2004 [eBook #12606] URL: http://www.gutenberg.org/files/12606/12606.txt

(обратно)

149

Данные по странам, за исключением России, даны на начало XXI в. Расчеты автора

(обратно)

150

Ю. Кузнецов и В. Никольский. Введение в теорию национальной безопасности — А.А. Верный, 1999. 808 с, с.643.

(обратно)

151

«Россия, ее настоящее и прошедшее», 1900, с. 393. URL: http:// dlib.rsl.ru/viewer/01003556715#?page=393

(обратно)

152

Гладкий Ю.Н., Доброскок В.А., Семенов С.П. Социально-экономическая география России. М.: Гардарики, 2001. С. 97.

(обратно)

153

Гладкий Ю.Н., Доброскок В.А., Семенов С.П. Социально-экономическая география России. М.: Гардарики, 2001. С. 97.

(обратно)

154

Витте С.Ю. Конспект лекций…, с. 97.

(обратно)

155

Гарин Н. Через Сибирь на Океан. 1898 г. Цит. по Позднеева A.M. Россия и Восток. М.: Арабески истории. С. 386.

(обратно)

156

Энгельгардт А.Н.., с. 83.

(обратно)

157

Гарин Н. Через Сибирь на Океан. 1898 г. Цит. по: Позднеева A.M. Россия и Восток. М.: Арабески истории, С. 383. (Гарин Н. Указ. соч. С. 283)

(обратно)

158

Зайончковский A.M. Первая мировая война. СПб.: Полигон, 2000.880 с. [849]; См. подробнее: (по Струве) Головин Н.Н. Военные усилия России в Мировой войне. М.: Кучково поле, 2001. С. 57.

(обратно)

159

Тэри Э…, с.6.

(обратно)

160

Милюков П.Н. Очерки по истории русской культуры. М.: Изд. М. и С. Сабашниковых, 1918. С. 322.

(обратно)

161

Витте С.Ю. Конспект лекций…, с. 294.

(обратно)

162

Кауфман А.А. Вопросы экономики и статистики крестьянского хозяйства. 1915. (Антология…, с. 550).

(обратно)

163

Расчеты автора на базе данных: Кауфман А.А. «Вопросы экономики и статистики крестьянского хозяйства. 1915». (Антология…, с. 549); Россия 1913…

(обратно)

164

Построено на основании данных: плотность населения по губерниям (Россия 1913…) и «Россия, ее настоящее и прошедшее», 1900, с. 33,34. URL: http://dlib.rsl.ru/viewer/01003556715#?page=33 (Плотность, температура… Лист 1)

(обратно)

165

Sandbrook D. White Heat: A History of Britain in the Swinging Sixties. Little, Brown, 2006. (BBC History October 2007, p. 41)

(обратно)

166

Записки Чанселлора. Открытие России Ричардом Чанселлором при поиске северного пути в Китай 1553. — Архангельск. Правда Севера. 1998. 126 с, с. 54.

(обратно)

167

Кюстин А…,Т.11, с.ЗЗ.

(обратно)

168

Bullitt to Hull, March 4,1936, FRUS: Soviet Union, pp. 289–290 (Данн Д…, с. 94–95)

(обратно)

169

V. Кбрреп. Подробнее см. например: http://en.wikipedia.org/ wiki/K%C3%B6ppen_climate_classiflcation В динамике по 25 летиям с 1901 г. см: http://www.arcgis.corn/home/webrnap/viewer.htrnI7webrna P=0b9f1f90f4f745daacbc35599609b59a

(обратно)

170

См. в цвете и подробнее: «Россия, ее настоящее и прошедшее», 1900, с. 33,34 http://dlib.rsl.ru/viewer/01003556715#?page=33

(обратно)

171

Пайпс Р. Россия при старом режиме. М., 1993. С. 17,15,18. (Кожинов В.В…, с. 422–423).

(обратно)

172

Салтыков-Щедрин М.Е. За рубежом… с. 42.

(обратно)

173

Пайпс Р. Россия при старом режиме. М., 1993, с. 17. (Кожинов В.В…, с. 423).

(обратно)

174

Сироткин В. Демократия по-русски. М.: МИК, 1999. С. 16–17.

(обратно)

175

Шницлер М.Ж.Г. Россия, Польша и Финляндия. Париж: изд-во Ж. Ренуара, 1835. С. 37. (Кюстин А…,Т. И, с. 62).

(обратно)

176

Построено на основании данных: Статистический ежегодник 1913 г. (Совета съездов представителей промышленности и торговли) — Санкт-Петербург, 1913, с. 19. URL: istmat.info/files/ uploads/15971 /stat.eg_1913_cx.pdf; См. так же: Юбилейный статистический сборник Российского Красного Креста «Россия 1913 год» (покровитель императрица Мария Федоровна); См. так же: Труды совещания 20–22 мая 1915 г. с участием представителей науки, земских и общественных учреждений. Пг., 1915. С. 422–425. (Урожайность по странам…, Лист 1)

(обратно)

177

Милов Л.В…, с.233.

(обратно)

178

Милов Л.В…, с. 233.

(обратно)

179

Милов Л.В…, с. 232.

(обратно)

180

Осьминский Т.И. Бюджет пошехонской вотчины П.М. Бестужева-Рюмина (1731 г.) — Вопросы аграрной истории (Материалы научной конференции). — Вологда, 1968, с. 362. (Милов Л.В…, с. 237.)

(обратно)

181

Некрасов НА…., Современники, 1875, т.4, с. 194.

(обратно)

182

Россия ее настоящее и прошедшее (1900 г.) с. 242. URL: http:// dlib.rsl.ru/viewer/01003556715#?page=242

(обратно)

183

Россия ее настоящее и прошедшее (1900 г.), с. 244. URL: http:// dlib.rsl.ru/viewer/01003556715#?page=244

(обратно)

184

Юбилейный статистический сборник Российского Красного Креста «Россия 1913 год» (покровитель императрица Мария Федоровна); См. так же Ушачев И. — директор ВНИЭСХа, чл-корр. РАСХН. Экономист № 3.2000.

(обратно)

185

Смит А. Исследование о причинах богатства народов — М. Эксмо, 2007. -960 с, с. 382.

(обратно)

186

Вебер М…, с. 624–625.

(обратно)

187

Пайпс Р. Россия при старом режиме. М., 1993, с. 17,15,18. (Кожинов В.В…, с. 422–423).

(обратно)

188

Вебер М…, с. 579–580.

(обратно)

189

Айронсайд Э. Архангельск. 1918–1919. В кн.: Заброшенные в небытие. Интервенция на русском Севере (1918–1919) глазами ее участников. Составитель В.И. Голдин. — Архангельск.: Правда Севера, 1997, с. 336.

(обратно)

190

Энгельгардт А.Н… с. 309.

(обратно)

191

Витте С.Ю…, т. 1, с. 696.

(обратно)

192

Шарапов С.Ф. «Деревенские мысли о нашем государственном хозяйстве».

(обратно)

193

Сост. на основании данных: Воронцов В.П. Судьбы капитализма в России. — СПб. 1882. (Экономика русской цивилизации…, с. 199–200)

(обратно)

194

Сост. на основании данных: Воронцов В.П. Судьбы капитализма в России. — СПб. 1882. (Экономика русской цивилизации…, с. 199–200)

(обратно)

195

Милов Л.В…, с. 212.

(обратно)

196

Витте С.Ю. Конспект лекций…, с. 123.

(обратно)

197

Кауфман А.А. Вопросы экономики и статистики крестьянского хозяйства. 1915. (Антология…, с. 606.)

(обратно)

198

Россия на рубеже XIX–XX веков…, с. 209.

(обратно)

199

Влияние урожая и хлебных цен на некоторые стороны русского народного хозяйства. — под. Ред. Профф. Чупрова и Постникова, т.1, с. 35. (Фролов В. Деньги земледельческой страны. (Экономика русской цивилизации…, с. 336))

(обратно)

200

Сбор продовольственных хлебов и овса в среднем за 1908–1912, пуд. Статистический ежегодник России 1913 г. (Год десятый) 1908–1913- СПб.: ЦСК. 1914.URL: http://istmat.info/files/uploads/7683/ stat._ezhegod._ri_1913_razdel_7.pdf (Урожай по губерниям…)

(обратно)

201

Грегори И.Г. Описание… народов. Ч. IV. С. 181–182. (Милов Л.В…, с.357).

(обратно)

202

Булгаков С.Н. Капитализм и земледелие. (Антология… 832 с.)

(обратно)

203

Энгельгардт АН.., с. 283.

(обратно)

204

Тарханов. Нужды народного питания. Литературный медицинский журнал, март 1906., цит. по Нечволодов А.Д. генерал «От разорения к достатку» (1906) (Кара-Мурза С…, с. 66–67).

(обратно)

205

Давидович. М. Петербургский текстильный рабочий. Исследования 1907/1908 гг. (Антология… 832 с.)

(обратно)

206

Рассчитано на основе: Сборник статистико-экономических сведений по сельскому хозяйству России и иностранных государств. Год десятый. Пг., 1917, с. 2–3,117–118.

(обратно)

207

Для основных 5 хлебов. Рассчитано на основе: Сборник статистико-экономических сведений по сельскому хозяйству России и иностранных государств. Год десятый. Пг., 1917, с. 117–118; Россия 1913…§5.3

(обратно)

208

По данным А. Финн-Енотаевского, с 1896 г. по 1910 г. среднее отклонение ряда значений урожайности всех хлебов, производившихся в 50 губерниях Европейской России, от ряда значений их урожайности в 72 губерниях России, составляло лишь 2,2%.

(обратно)

209

Растянников В.Г., Дерюгина И.В. Урожайность хлебов в России. Российская академия наук. Институт востоковедения. М.: ИВ РАН, 2009 (На базе: Михайловский В.Г. Тезисы доклада «Урожаи в России 1801–1914 гг.», в: Бюллетень ЦСУ. 1921, №50. С. 4, табл. 1.). URL: http:// statehistory.ru/books/Rastyannikov-V-G — Deryugina-l-V-_Urozhaynostkhlebov-v-Rossii/5; Обухов В.М. Движение урожаев в Европейской России в период 1883–1915 гг. // Влияние неурожаев на народное хозяйство России. М., 1927. 4.1. С.56. (Урожайность… Лист 2)

(обратно)

210

Россия ее настоящее и прошедшее (1900 г.), с. 242. URL: http:// dlib.rsl.ru/viewer/01003556715#?page=242

(обратно)

211

Ст. Анненского в сб. «Нужды деревни», т. 2, с. 564 (Покровский М…, с. 249)

(обратно)

212

Сборник статистико-экономических сведений по сельскому хозяйству России и некоторых иностранных государств. Пг., 1917. С. 240–241.

(обратно)

213

Из «Объяснительной записки к отчету государственного контроля по исполнению государственной росписи и финансовых смет за 1913 г.» (Пг., 1914. С.234–247). (Россия в 1913…)

(обратно)

214

Кауфман А.Л. Вопросы экономики и статистики крестьянского хозяйства. 1915 (Антология…, с. 575).

(обратно)

215

Там же.

(обратно)

216

Вебер М…, с. 620.

(обратно)

217

Вебер М…, с. 580–581.

(обратно)

218

Милов Л.В…, с. 401.

(обратно)

219

Там же, с. 389, 390.

(обратно)

220

Энгельгардт А.Н.., с. 433.

(обратно)

221

Кауфман А.А. Вопросы экономики и статистики крестьянского хозяйства. 1915 (Антология…, с. 577.) (Кауфман. Указ. соч.)

(обратно)

222

Энгельгардт А.Н.., с. 308,429.

(обратно)

223

Скот количество… Лист 3.)

(обратно)

224

Вандам А. Наше положение…, с. 43.

(обратно)

225

Милов Л.В…, с. 572.

(обратно)

226

The Spirit of the Laws. Sandbrook D. White Heat: A History of Britain in the Swinging Sixties. Little, Brown, 2006. (BBC History October 2007, p. 41)

(обратно)

227

Кюстин А…, с 45.

(обратно)

228

Полное собрание законов Российской империи. Т. XVIII № 12949.

(обратно)

229

Данилевский Н.Я… с. 377.

(обратно)

230

Соловьев С.М. История России с древнейших времен. Кн. 3. — Т. XIII. — СПб. “Общественная польза” б.г., с. 625, 628, 644, 645. (Милов Л.В… с. 4).

(обратно)

231

Бродель Ф. Динамика капитализма. Смоленск, 1993. С. 105. (Менцин ЮЛ…)

(обратно)

232

Бердяев Н.А. О власти пространств над русской душой. Судьба России.

(обратно)

233

Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма. М.: Наука 1990, с. 8.

(обратно)

234

Всемирная история: Эпоха английской революции/ А.Н. Бадак, И.Е. Войнич, Н.М. Волчек и др. — Мн.: Харвест, М.: ACT, 2000. С. 418.

(обратно)

235

Полное собрание законов Российской империи. Т. XVIII. № 12949.

(обратно)

236

Милов Л.В…, с. 568.

(обратно)

237

Рассчитанно на основании данных: Обухов В.М. Движение урожаев зерновых культур в Европейской России в период 1883–1915 гг. М.: 1927. URL: http://istmat.info/node/21586 (УрожайЭкспортхлебов… Лист 4)

(обратно)

238

Череванин Ф.А. Влияние колебаний урожаев на сельское хозяйство в течение 40 лет — 1883–1923 гг. М., 1927. URL: http:// istmat.info/node/21591

(обратно)

239

Рассчитано по 3-х летним циклам, на основании данных: Обухов В.М… (УрожайЭкспортхлебов… Лист 4)

(обратно)

240

Череванин Ф.А. Влияние колебаний урожаев на сельское хозяйство в течение 40 лет — 1883–1923 г.г. — Москва, 1927. URL: http://istmat.info/node/21591

(обратно)

241

Данные П. Лохтина приводит Кауфман А.А. (Вопросы экономики и статистики крестьянского хозяйства, Антология…, с. 609).

(обратно)

242

Карелии А.Л. Экономическая конъюнктура в стране. Из «Докладной записки Совета Съездов Представителей Промышленности и Торговли о мерах к развитию производительных сил России и улучшению торгового баланса» Пг., 1914 (Представлена правительству 12 июля 1914 г., с. 9). (Россия 1913…)

(обратно)

243

Щербатов М.М. Сочинения. М., 1896. Т.1, с. 135.

(обратно)

244

Выделение Ф. Достоевского, Достоевский Ф.М. Статьи о русской литературе…, т.1, с. 103. Цитата из Онегина: Достоевский Ф.М…, т. 3, Дневник писателя 1880 год Август, с. 471.

(обратно)

245

Достоевский Ф.М. Дневник писателя. 1876 г…, т.2, с. 252.

(обратно)

246

Ключевский В.О…, Лекция LXXXI, с. 1085.

(обратно)

247

Шепелев Л. Царизм и буржуазия в 1904–1914 гг. (Рыбас С…, с. 156)

(обратно)

248

Тургенев Н…, с. 195.

(обратно)

249

Бурышкин П. Москва купеческая: мемуары. М.: Высшая школа, 1991.

(обратно)

250

Ключевский В…, с. 1156.

(обратно)

251

Рассчитано на данных Ключевский В…. Лекция LXXXVI, с. 1164–1165.

(обратно)

252

Фадеев Р.А. Русское общество в настоящем и будущем. Собрание Сочинений. СПб.: Издание В.В. Комарова, 1889. Т. 3. (РИЖ, т. III, 2000, N1–4, с. 158).

(обратно)

253

Тургенев Н…с. 183.

(обратно)

254

Ключевский В.О… Лекция LXXVIII, с. 1042.

(обратно)

255

Чаадаев П.Я…, с. 193.

(обратно)

256

Чаадаев П.Я. Апология сумасшедшего (Чаадаев…., с. 190)

(обратно)

257

Пайпс Р. Россия при старом режиме. Кембридж, 1981. С. 419, 419,392.

(обратно)

258

Менделеев Д.К. познанию России. Мюнхен, 1924. С. 67.

(обратно)

259

Данные: Градовский А. Русское государственное право. Т. 1, с. 50–51;”Revue Politique et parlementaire”, 10 mai 1910. Ст. проф. Ф. Фора; Л. Ходский. Государственное хозяйство. 1-е изд. С. 516. (Рубакин Н.А…§ 10)

(обратно)

260

Построено на основании данных: Градовский А. Русское Государственное Право. Т. 1, стр. 50–51; ”Revue Politique et parlementaire”, 10 mai 1910. Ст. проф. Ф. Фора. Таблицу свою автор составил по официальным данным. Нами (Н. Рубакиным) приводимая цифра русских чиновников ниже той, которую приводит французский ученый; Л. Ходский. Государственное хозяйство. Изд. 1-е, с. 516. (Рубакин Н.А…§ 10) (Чиновников по странам…, Лист 1)

(обратно)

261

Тургенев Н…, с. 188–189.

(обратно)

262

Ключевский В.О…, Лекция LXV, с. 840.

(обратно)

263

Ключевский В.О…, Лекция LXV, с. 840.

(обратно)

264

Ключевский В.О…, Лекция LXV, с. 840.

(обратно)

265

Ключевский В.О…. Лекция LXXXV, с. 1154.

(обратно)

266

Тургенев Н…, с. 188–189.

(обратно)

267

Тургенев Н…, с. 461.

(обратно)

268

Ключевский В.О… Лекция LXXIX, с. 1063.

(обратно)

269

Палеолог М…, 28 февраля, 2 марта 1917 г., с. 722–725.

(обратно)

270

Очерки по истории русской культуры, ч. I, стр. 138.. (Рубакин НА…,§18).

(обратно)

271

Лесков Н. Собрание сочинений, т. 3, с. 201. (Гришин Л…, с. 35–36)

(обратно)

272

Хлебников П. Крестный отец Кремля Борис Березовский или История разграбления России. М.: Детектив-Пресс, 2001. С. 80.

(обратно)

273

Чаадаев П.Я. Философские письма (Чаадаев…., с. 51–52)

(обратно)

274

Булгаков С.Н. О рынках при капиталистическом производстве — М.: Астрель., 2006. — 528 с, О земледелии, с. 287.

(обратно)

275

Цит. по: Покровский М…, с. 115–116.

(обратно)

276

Подробнее см: Заболоцкий-Десятовский, 1840 (Покровский М…, с. 88)

(обратно)

277

Земледельческая газета, 1847 (Покровский М…, с. 87)

(обратно)

278

Журнал мануфактур и торговли, 1837, № 11–12 (Покровский М…, с. 88)

(обратно)

279

Покровский М…, с. 115–116.

(обратно)

280

Рубакин Н.А…, §15.

(обратно)

281

Ключевский В.О…., Лекция LXXII, с. 959.

(обратно)

282

Ключевский В.О… Лекция LXXX, с. 1075,1077.

(обратно)

283

Ключевский В.О… Лекция LXXX, с. 1078,1082.

(обратно)

284

Ключевский В.О… Лекция LXXX, с. 1077.

(обратно)

285

Ключевский В.О… Лекция LXXX, с. 1078.

(обратно)

286

Ключевский В.О… Лекция LXXX, с. 1078.

(обратно)

287

Ключевский В.О… Лекция LXXX, с. 1079.

(обратно)

288

Витте С.Ю. Конспект лекций…, с. 366–367, 597–603.

(обратно)

289

Из «Критики философских предубеждений против общинного землевладения», напечатанной в 1858 году. Цит. по ст. Г.В. Плеханова «Освобождение крестьян» (Современный мир, 1911, февраль) (см. в: Покровский М…, с. 144)

(обратно)

290

Покровский М…, с. 94–95. См. так же: Ключевский В…, с. 1165.

(обратно)

291

См. подробнее: Рубакин Н.А…; см. так же: Ключевский В…, Лекция LXXXVI, с 1164.

(обратно)

292

Кюстин А…,т. 1, с. 247.

(обратно)

293

См. Попельницкий, Секретный комитет в деле освобождения крестьян от крепостной зависимости // Вестник Европы, 1911, февраль, с. 63–64 (Покровский М…, с. 103).

(обратно)

294

Построено на основании данных: Задолженность на начало XIX в. по: Покровский М..., т. 3, с. 93–95. Задолженность на конец XVIII в. рассчитано по Федоров В.А…; Доля крепостных: с 54–53% в 1743–1796 гг. (Ю. Готье по 2–5 ревизиям), до 45% в 1830-х гг. (Ключевский В…, Лекция LXXXVI, с. 1164), и до 34% в 1859 г. («Крепостное население в России, по 10-й народной переписи», 1861 г. URL: http://www.demoscope.ru/weekly/2007/0293/nauka02.php).

(обратно)

295

Покровский М…, с. 94–95

(обратно)

296

Кн. Д.И. Шаховской. Выкупные платежи. Великая реформа, т. VI, стр. 105 и след (См. подробнее: Рубакин Н.А…)

(обратно)

297

Рубакин Н.А…

(обратно)

298

Берви-Флеровский В.В. Избр. эконом, произведения. М., 1958. Т. 1. (Менцин Ю.Л…)

(обратно)

299

См. подробнее: Рубакин Н.А…

(обратно)

300

См. подробнее: Рубакин Н.А…

(обратно)

301

Энгельгардт А.Н.., с. 395.

(обратно)

302

Энгельгардт А.Н.., с. 396.

(обратно)

303

Энгельгардт А.Н.., с. 508.

(обратно)

304

Покровский М…, с. 142–143

(обратно)

305

Покровский М…, с. 142–143

(обратно)

306

Каблиц И.И. Основы народничества. СПб. 1872–1873 (Платонов О.А…, с. 221).

(обратно)

307

См. подробнее: Рубакин Н.А…

(обратно)

308

Ключевский В.О. Лекция LXXXVI, с. 1174.

(обратно)

309

Цит. по: Покровский М…, с. 144–145

(обратно)

310

Энгельгардт А.Н., с. 398.

(обратно)

311

Энгельгардт А.Н.., с. 332–334.

(обратно)

312

Каблиц И.М. Основы народничества. СПб. 1872–1873. (Платонов О.А…, с. 221.)

(обратно)

313

Энгельгардт А.Н., с. 10, 31,116,432.

(обратно)

314

Кавелин. Из деревенской записной книжки. 1873 (Покровский М…, с. 250)

(обратно)

315

Дневник Мещерского для Александра III «О нашем земельном дворянстве», [1893 г.] // ГА РФ.Ф. 677. Оп. 1. Ед. хр. 105. Л. 157–157,158 об. (Дронов И…)

(обратно)

316

Мещерский В.П. Дневник, 10 апреля // Гражданин. 1898. 12 апреля. N 28. С. 20. Ср.: Мещерский В.П. Дневник, 10 июня // Гражданин. 1906. 11 июня. № 43. С. 7; Мещерский В.П. Дневник, 13 февраля // Гражданин. 1892.14 февраля. N 45. С. 3. (Дронов И…)

(обратно)

317

Мещерский В.П. Дневник, 11 октября // Гражданин. 1895. 12 октября. N 281. С. 3. (Дронов И…)

(обратно)

318

См. подробнее: Покровский М…, с. 25; См. дополнительно: http://reformshistory.ru/reformy/132-reformy/kontrreformy-aleksandra-iii

(обратно)

319

См. например: Очерки по истории русской культуры, ч. I, с. 238. §19.

(обратно)

320

См. подробнее: Рубакин Н.А…

(обратно)

321

Энгельгардт А.Н.., с. 445.

(обратно)

322

Энгельгардт А.Н.., с. 396,49.

(обратно)

323

Энгельгардт А.Н.., с. 397.

(обратно)

324

Энгельгардт А.Н.., с. 407.

(обратно)

325

Некрасов Н. Кому на Руси жить хорошо. (Некрасов Н…., т. 5 с. 82 (3050, 3080))

(обратно)

326

Энгельгардт А.Н.., с. 16,339,422.

(обратно)

327

Энгельгардт А.Н.., с. 338.

(обратно)

328

Энгельгардт А.Н.., с. 337–338.

(обратно)

329

Энгельгардт А.Н.., с. 431.

(обратно)

330

Энгельгардт А.Н.., с. 337–338.

(обратно)

331

Энгельгардт А.Н.., с. 394.

(обратно)

332

Энгельгардт А.Н.., с. 401.

(обратно)

333

С 1892 по «Статистика долгосрочного кредита». (Рубакин Н.А…, §23.)

(обратно)

334

Рубакин Н.А… § 23

(обратно)

335

Энгельгардт А.Н.., с. 514.

(обратно)

336

Покровский М…, с. 252.

(обратно)

337

Статистика долгосрочного кредита”. (Рубакин Н.А… § 23)

(обратно)

338

См.: Русские ведомости, 10 января 1906; (Вебер М…, с. 645)

(обратно)

339

См.: Новое время. N 10764, с. 5; (Вебер М…, с. 645)

(обратно)

340

Цейтлин С.Я. Земское самоуправление и реформа 1890 года // История России в XIX в. — Гранат, т. 5, (Покровский М.“, с. 254, примечание)

(обратно)

341

Рябушинский, сентябрь 1912 г. (Петров Ю.А. Династия Рябушинских. М.: Русская книга, 1997. С. 92).

(обратно)

342

Судьбы…, с. 165–166; Бородин А.П…, с. 178.

(обратно)

343

Бородин А.П…, с. 182

(обратно)

344

Речь. 1907.15 мая (Бородин А.П…, с. 184)

(обратно)

345

Русские ведомости». N8 165. С. 1; (Вебер М…, с. 643)

(обратно)

346

Салтыков-Щедрин М.Е. За рубежом… с.46

(обратно)

347

Энгельгардт А.Н.., с. 349–350.

(обратно)

348

Каблиц И.И. Основы народничества. СПб., 1872–1873. (Платонов О.А…, с. 221.)

(обратно)

349

Карышев. Крестьянские земельные наделы // Итоги экономического исследования России по данным земской статистики, т. 2 — Дерпт, 1892, с. 332 (Покровский М…, с. 248)

(обратно)

350

Л. Чермак и А. Дядиченко. Арендные отношения. (См. подробнее: Рубакин Н.А…)

(обратно)

351

Карышев. Крестьянские земельные наделы // Итоги экономического исследования России по данным земской статистики, т. 2 — Дерпт, 1892, (Покровский М…, с. 247–248) (Арендные цены… Лист 1)

(обратно)

352

Кара-Мурза С. Первый глоток капитализма в России: крах буржуазной революции, как исторический урок. Наш Современник.

(обратно)

353

Булгаков С.Н. Капитализм и земледелие. Т. 2. СПб., 1900. (Антология…, с. 521.)

(обратно)

354

Рассчитано автором на базе: Ермолов А.С. Наш земельный вопрос. СПб., 1906. Цит. по Патов Ю.В. Экономика вне закона. (Очерки по теории и истории теневой экономики). М.: Московский общественный научный фонд, 2001; Чаянов А.В. Основные идеи и формы сельскохозяйственной кооперации. М.: Наука, 1991 [237, 263–282]; Чаянов А.В. Организация крестьянского хозяйства. 1924.

(обратно)

355

См. подробнее: Карышев. Крестьянские земельные наделы // Итоги экономического исследования России по данным земской статистики,т. 2. Дерпт, 1892. (Рубакин Н.А…)

(обратно)

356

отчет Государственного дворянского земельного банка. 1906. С. 45. // Святловский. Мобилизация земельной собственности, с. 124. (Рубакин Н.А.., §20).

(обратно)

357

Зак А. Крестьянский поземельный банк. 1883–1910. М., 1911. С. 90. Вольский А. Производительные силы и экономическая финансовая политика России. Изд.2-е. СПб., 1905.С. 33… (Рубакин Н.А…, § 22).

(обратно)

358

Вебер М…, с. 581–582.

(обратно)

359

Вебер М…, с. 581–582.

(обратно)

360

Построено на основании: Рубакин Н.А. Россия в цифрах. Издательство Вестника знания» (В.В. Битнера). Санкт-Петербург, 1912). URL: http://istmat.info/node/24444 (Цена земли. Лист 2)

(обратно)

361

Святловский. К вопросу о судьбах землевладения в России. Его же. Мобилизация земельной собственности. 2-е изд. С. 95 и др. (Рубакин Н.А…,§ 20).

(обратно)

362

Отчет Государственного дворянского земельного банка. 1906. С. 45. Святловский. Мобилизация земельной собственности, стр. 124. (Рубакин Н.А…, § 20).

(обратно)

363

Сперанский М.О. крепостных крестьянах. (Русские экономисты…, с. 40)

(обратно)

364

Вебер М…, с. 623.

(обратно)

365

Энгельгардт А.Н…, с. 20.

(обратно)

366

Ермолов А.С. Неурожай и народное бедствие. СПб., 1892. С. 179–190. URL: http://pyhalov.livejournal.com/4331.html

(обратно)

367

Короленко С.А. Письма о деревне. Русский Вестник. СПб.: Тип. Комарова. Ноябрь. 1903, Гл. VII. [278–279].

(обратно)

368

Короленко С.А. Письма о деревне. Русский Вестник. СПб.: Тип. Комарова. Ноябрь. 1903. Гл. VII. [281].

(обратно)

369

Энгельгардт А.Н.., с. 202.

(обратно)

370

Мелкий кредит в деревне. Изд. «Вестника сельского хозяйства» журнала Московского общества сельского хозяйства. М. 1906 г.; Финн-Енотаевский. Современное хозяйство России, — стр. 449 (на основании данных управления по делам мелкого кредита). (См. подробнее: Рубакин Н.А…)

(обратно)

371

Каблиц И.И. Основы народничества. СПб., 1872–1873. (Платонов О.А…, с. 221.)

(обратно)

372

Энгельгардт А.Н.., с. 448–449,450.

(обратно)

373

Энгельгардт А.Н.., с. 509.

(обратно)

374

Шарапов С.Ф. После победы славянофилов. М.: Алгоритм, 2005. Экономика в самодержавном государстве. С. 404.

(обратно)

375

Столыпин — Л. Толстому, 23 октября 1907 г. (Федоров Б.Г. Петр Столыпин: «Я верю в Россию». Биография П.А. Столыпина: в 2 т. Т. 1. СПб.: Лимбус Пресс, 2002. С. 442)

(обратно)

376

Энгельгардт А.Н… Письмо одиннадцатое, декабрь 1881 г, с. 512–513.

(обратно)

377

Энгельгардт А.Н.., с. 490, 506.

(обратно)

378

Энгельгардт А.Н.., с. 549–550.

(обратно)

379

Короленко С.А. Письма о деревне. Русский Вестник. СПб.: Тип. Комарова. Ноябрь. 1903 г., гл. VII, с. 292.

(обратно)

380

Короленко С.А. Письма о деревне. Русский Вестник. СПб.: Тип. Комарова. Ноябрь. 1903 г., гл. VII, с. 280.

(обратно)

381

Короленко С.А. Письма о деревне. Русский Вестник. СПб.: Тип. Комарова. Ноябрь. 1903 г., гл. VII, с. 292.

(обратно)

382

Короленко С.А. Письма о деревне. Русский Вестник. СПб.: Тип. Комарова. Ноябрь. 1903 г., гл. VII, с. 280–281.

(обратно)

383

Биржевые ведомости 11 сентября 1903 г. (Короленко С.А. Письма о деревне. Русский Вестник. СПб.: Тип. Комарова. Ноябрь. 1903 г., гл. VII., с. 292).

(обратно)

384

Короленко С.А. Письма о деревне. Русский Вестник. СПб.: Тип. Комарова. Ноябрь. 1903 г., гл. VII, с. 282.

(обратно)

385

Салтыков-Щедрин М.Е. За рубежом. Собр. соч. в 20 т. М.: Художественная литература, т. 14, с. 45.

(обратно)

386

Покровский М…, с. 145

(обратно)

387

Александров М.С. Группа народовольцев (1891–1894), т. 5 // Былое, 1906, ноябрь (Покровский М…, с. 291–292)

(обратно)

388

Пономаренко Е.В., Пономаренко С.В. Хавкин В.П., Юфман Г.Ю. Земельная реформа в России. М.: Лаборатория экологического проектирования, 1996.

(обратно)

389

Булгаков С.Н. Капитализм и земледелие. Т.2. СПб. 1900. (Антология…, с. 521).

(обратно)

390

Россия, ее настоящее и прошедшее», 1900, с. 233. URL: http:// dlib.rsl.ru/viewer/01003556715#?page=233

(обратно)

391

Материалы Высочайше утвержденной 16 ноября 1901 года Комиссии по исследованию вопроса о движении с 1861 г. по 1900 г. благосостояния сельского населения среднеземледельческих губерний сравнительно с другими местностями Европейской России. В 3 ч. СПб., 1903. Т. 3, с. 280. (Нефедов С…); Материалы комиссии об оскудении центра, ч. III., стр. 207–209, СПб. 1903 г. (См. подробнее: Рубакин Н.А..)

(обратно)

392

Кауфман А.А. Аграрный вопрос в России 1918 г., с. 149 (Русские экономисты…, с. 166.).

(обратно)

393

Витте С.Ю. Воспоминания. Т. 2. М., 1960. С. 538. (Нефедов С…)

(обратно)

394

Милов Л.В. (ред.) История России. XX — начало XXI века. М., 2008. С. 92. (Нефедов С.)

(обратно)

395

Кабытов П.С. Русское крестьянство в начале XX века. Куйбышев, 1990. С. 52. (Нефедов С.)

(обратно)

396

Шарапов С.Ф…, Славянофилы в экономике., с. 421.

(обратно)

397

Шарапов С.Ф. После победы славянофилов. М.: Алгоритм, 2005; Его же. Социализм как религия ненависти. С. 328.

(обратно)

398

Шарапов С. Социализм как религия ненависти // После победы славянофилов: сб. М.: Алгоритм, 2005. С. 326–327.

(обратно)

399

Милюков П. Н… с. 286.

(обратно)

400

Салтыков-Щедрин М.Е. За рубежом. Собр. соч.: в 20 т. М.: Художественная литература, т. 14, с. 38, с. 41–42.

(обратно)

401

Энгельгардт А.Н.., с. 331–332.

(обратно)

402

Циркуляр министерства внутренних дел от 17 июля 1898 г., Горн В. Общественное движение в России в начале XIX века, т.1, с. 241–242. (Покровский М..., т. 3, с. 324.)

(обратно)

403

Вебер М…, с. 609.

(обратно)

404

См.: Русские ведомости, N 56, с. 3; Русские ведомости, 11 февраля 1906, с. 2; (Вебер М…, с. 644–645).

(обратно)

405

Вебер М…, с. 643.

(обратно)

406

Витте С.Ю…T. 1, c. 745.

(обратно)

407

Витте С.Ю…, т. 1, с. 677–678.

(обратно)

408

Вечев Я. Правовые идеи в русской литературе. (Анти-Вехи…, с. 431).

(обратно)

409

Вечев Я. Правовые идеи в русской литературе. (Анти-Вехи…, с. 432).

(обратно)

410

Бакунин М.А. «Государственность и анархия» 1873 г.

(обратно)

411

Вебер М. К состоянию буржуазной демократии…, с. 276.

(обратно)

412

Вебер М. К состоянию буржуазной демократии…, с. 276.

(обратно)

413

Витте С.Ю…т. 2, с. 348.

(обратно)

414

Исмаил-Заде Д.И. Илларион Иванович Воронцов-Дашков // Исторические силуэты. М., 1991, с. 43.

(обратно)

415

Энгельгардт А.Н… Письмо одиннадцатое, декабрь 1881 г, с. 512–513.

(обратно)

416

Достоевский Ф.М…, т. 3,1881 год. Январь, с. 523.

(обратно)

417

Опубликовано в крымских газетах в сентябре 1920 г. (Рыбас С. Ю…, с. 17–18)

(обратно)

418

Столыпин П.А. Нам нужна Великая Россия: Полн. собр. речей в Государственной думе и Государственном совете. 1906–1911 гг. М., 1991 (Бородин А.П…, с. 188)

(обратно)

419

П. Столыпин Речь в Государственной думе 5.12.1908. (Рыбас С. Ю…, с. 335.)

(обратно)

420

Вебер М. К состоянию буржуазной демократии…, с. 287.

(обратно)

421

Егоров Ю. Чупров против Столыпина // Былое: Ежемесячное приложение к журналу «Родина». 1996. № 5, с. 3. (Кожинов В.В…, с. 174).

(обратно)

422

Статистический ежегодник России 1913 г. (Год десятый) — ЦСК, С. Петербург, 1914с. 16. URL: http://istmat.info/node/7683

(обратно)

423

Для Тамбовской губернии (Безгин В…)

(обратно)

424

Вебер М. К состоянию буржуазной демократии…, с. 302.

(обратно)

425

Вилков А.А. Менталитет крестьян и российский политический процесс. Саратов, 1997. С. 81. (Безгин В…)

(обратно)

426

Гурко В.И. Черты и силуэты прошлого: Правительство и общественность в царствование Николая II в изображении современника. — М., 2000. С. 200. (Безгин В…)

(обратно)

427

Витте С.Ю…т. 2, с. 251.

(обратно)

428

Лемке М. 250 дней в Царской Ставке, с. 648–650. (Головин Н.Н…, с. 326–327.)

(обратно)

429

Минц И.И. История Великого Октября. Т.2. — М.: 1979 с. 134.

(обратно)

430

Аграрное движение в 1917 г./Воля России, 1925, кн.VI (Мельгунов С.П. Как большевики захватили власть… с. 204).

(обратно)

431

Шульгин В.В. Дни (Шульгин В. В…, с. 193)

(обратно)

432

Деникин АИ… т. 1, с. 149.

(обратно)

433

Деникин АИ… т. 1, с. 153–154.

(обратно)

434

Головин Н.Н…, с. 255. См. так же Деникин А. И… т. 1, с. 154.

(обратно)

435

Мельгунов С.П. Как большевики захватили власть… с. 207.

(обратно)

436

Безгин В…

(обратно)

437

Деникин А.И… т. 1, с. 159–161.

(обратно)

438

Кожинов В.В. О русском…, с. 115, прим.

(обратно)

439

Бердяев Н.А. Класс и человек // Бердяев Н.А. Собрание сочинений. Париж, 1990.Т.4, с. 56–57 (Кара-Мурза А., Поляков Л…, с. 13–14).

(обратно)

440

Франк С.П. Из размышлений о русской революции // Франк С. По ту сторону «правого» и «левого». Париж, 1972. С. 8; п.п.: Русская мысль. Прага; Берлин, 1923. Кн. VI–VII (Кара-Мурза А., Поляков Л…, с. 65).

(обратно)

441

Горелов М. На реках Вавилонских: заметки беженца. Берлин, 1921. («Согласие», 1993, № 2, с. 213–214. (Кожинов В.В…, с. 152.))

(обратно)

442

ГрациозиА…, с. 14.

(обратно)

443

Достоевский Ф.М…, т. 3, Дневник писателя 1881 год. Январь, с. 531.

(обратно)

444

Чернов В.., с. 416.

(обратно)

445

Покровский М…, с. 293–294.

(обратно)

446

Вебер М.., с. 580.

(обратно)

447

Туган-Барановский. Русская фабрика, с. 337–338 (по Брандту. Иностранные капиталы) (Покровский М…, с. 295)

(обратно)

448

По Кеппену; О внешней торговле России 1838 года // журнал мануфактур и торговли, 1839, № 8 (Покровский М…, т. 3, с. 90)

(обратно)

449

См. Покровский М..., т. 3, с. 90

(обратно)

450

Сборник сведений по истории и статистике внешней торговли России. Т.1. СПб., 1902, с. 4–5.

(обратно)

451

Покровский М…, с. 91

(обратно)

452

Цит. по: Покровский М…, с. 90–91

(обратно)

453

Булгаков С.Н. Капитализм и земледелие. Т.2, СПб. 1900. (Антология…, с. 516).

(обратно)

454

Покровский М…, с. 92–93

(обратно)

455

Покровский М…, с. 100.

(обратно)

456

Построено на основании данных: Allen Robert С. Prices in Munich, 1400–1913. Silver Prices per Metric Units. URL: http://gpih. ucdavis.edu/Datafilelist.htm; Цены в Англии: KirklandJ. Three Centuries of Prices of Wheat, Flour and Bread. L“ 1917. (Кондрантьев Н.Д. Проблемы экономической динамики. М.: Экономика, 1989. С. 390–392). Экспорт товаров из Российской империи. 1802–1915: Сборник сведений по истории и статистике внешней торговли России (под ред. В.И. Покровского). Т. I. СПб., 1902 и Обзор внешней торговли России по европейской и азиатской границам, за соответствующие годы (Бородкин Л.И… Внешняя торговля. URL: http://www.hist.msu.ru/ Dynamics/10_ftr.htm) (Хлебные цены… Лист 4)

(обратно)

457

Покровский М…, с. 89 и Ст. Анненского в сб. «Нужды деревни», т. 2, с. 564 (Покровский М…, с. 249)

(обратно)

458

Прокопович С.Н. Задачи таможенной политики // Современник, 1912, июль (Покровский М…, с. 294).

(обратно)

459

Экспорт до 1914 г…. Лист 2,3)

(обратно)

460

Россия на рубеже XIX–XX веков…, с. 211.

(обратно)

461

Материалы для пересмотра тарифов на перевозку хлебных грузов. СПб., 1896; Материалы к пересмотру торгового договора с Германией и другими иностранными государствами. СПб., 1914. (Россия на рубеже XIX–XX веков…, с. 210). (Отправление хлебных грузов… Лист 1)

(обратно)

462

Лященко П.И. История русского народного хозяйства М.—Л., 1927, с. 291. (Россия на рубеже XIX–XX веков…, с. 220).

(обратно)

463

Булгаков С.Н. Капитализм и земледелие. Т. 2. СПб., 1900 (Антология…, с. 497).

(обратно)

464

Общий вывоз: Обзор внешней торговли России по Европейским и Азиатским границам за 1914 г. Пг., 1915. С. II; Ежегодник Министерства финансов. Вып. 1913 г., СПб., 1914. С. 638; Вывоз хлебов: Статистический ежегодник России 1914 — Петроград. Типография Штаба Петроградского военного округа. 1915. URL: http://istmat.info/ files/uploads/25514/stat._ezh._ri_1914-_10.pdf

(обратно)

465

Цит. по: Покровский М…, с. 115–116.

(обратно)

466

Шарапов С.Ф. Диктатор. 1907 г. М.: Бобок — Новая книга, 1998. С. 19–20.

(обратно)

467

Вебер М…, с.628.

(обратно)

468

Витте С.Ю…, т. 1, с. 692.

(обратно)

469

Короленко С.А. Письма о деревне. Русский Вестник. СПб. Тип. Комарова. Ноябрь. 1903 г., гл. VII., с. 285.

(обратно)

470

См. подробнее: Средняя урожайность главнейших хлебов и внесение искусственных удобрений (пудов на дес.) и Производство и ввоз искусственных удобрений в России (тыс. пудов) (Труды совещания 20–22 мая 1915 г. с участием представителей науки, земских и общественных учреждений. Пг., 1915. С. 415, 416, 422–425. (Россия 1913…))

(обратно)

471

Витте С.Ю. Конспект лекций…, с. 171.

(обратно)

472

Яснопольский А.Н. Банковская энциклопедия. Харьков, 1914. Т.1., с. 275. (Витвицкая Т.П. Государственные кредитные установления Российской империи XVIII–XIX вв. (Платонов Д.Н…, с. 218))

(обратно)

473

Витвицкая Т.П. Государственные кредитные установления Российской империи XVIII–XIX вв. (Платонов Д.Н…, с. 218)

(обратно)

474

Степанов М. Внутренний кредит. СПб., 1866. С. 20. (Витвицкая Т.П. Государственные кредитные установления Российской империи XVIII–XIX вв. (Платонов Д.Н…, с. 219))

(обратно)

475

Озеров ИХ Финансовое право. М., 1905. С. 227. (Витвицкая Т.П. Государственные кредитные установления Российской империи XVIII–XIX вв. (Платонов Д.Н…, с. 219))

(обратно)

476

Золотарева В.П. Об особенностях экономической модернизации России в пореформенный период. (Платонов Д.Н…, с. 302.)

(обратно)

477

Шарапов С.Ф…, Славянофилы в экономике, с. 376–377.

(обратно)

478

Золотарева В.П. Об особенностях экономической модернизации России в пореформенный период. (Платонов Д.Н…, с. 302.)

(обратно)

479

С 1859 по 1865 гг. Рассчитано по данным: Министерство финансов. 1802–1902. 4.I. СПб., 1902. С.632–635, 640. (Бородкин Л.И… Государственные доходы России. 1855–1880). URL: http://www.hist. msu.ru/Dynamics/13_stt.htm

(обратно)

480

Более подробно о финансовой реформе см. Шарапов С.Ф. «Деревенские мысли о нашем государственном хозяйстве» гл. «Как государства разоряются».

(обратно)

481

Шарапов С.Ф…, Славянофилы в экономике., с. 439.

(обратно)

482

Шарапов С.Ф…, Славянофилы в экономике., с. 421,423.

(обратно)

483

Шарапов С.Ф…, Славянофилы в экономике., с. 413.

(обратно)

484

Шарапов С.Ф…, Славянофилы в экономике., с. 400–415.

(обратно)

485

См.: Шарапов С.Ф…, Славянофилы в экономике., с. 400–415, 429; См. также: М.В. Мельников. Судьба золотого рубля: споры между сторонниками и противниками денежной реформы С.Ю. Витте (1895–1897 гг.). URL: http://www.nivestnik.ru/2010_1/06_melnikov_ 6.shtml

(обратно)

486

Витте С.Ю. Конспект лекций…, с. 351.

(обратно)

487

Витте С.Ю. Конспект лекций…, с. 354–358.

(обратно)

488

Витте С.Ю. Конспект лекций…, с. 161–162.

(обратно)

489

Семенкова Т.Г. (проф. Финансовой академии при Правительстве РФ.) Экономическая платформа либерализма: исторический опыт России середины XIX века (Платонов Д.Н…, с. 255.)

(обратно)

490

Некрасов НА…., Современники, 1875, т.4, с. 241.

(обратно)

491

Салтыков-Щедрин. За рубежом.

(обратно)

492

Зайончковский П.А. Российское самодержавие в конце XIX столетия (политическая реакция 80-х — начала 90-х годов). — М., 1970., с. 145.

(обратно)

493

Обыкновенные доходы госбюджета: Статистический ежегодник России 1913 г. XII-ый отдел. Финансы и кредит — Издание ЦСК, С. Петербург, 1914, с. 2. URL: http://istmat.info/files/uploads/7683/ stat._ezhegod._ri_1913_razdel_12.pdf

(обратно)

494

Энгеев Т.К. О платежном балансе довоенной России.// Вестник финансов. 1928. №5. С. 72–84. (Грегори П. Экономическая история России. Оценка экономиста. (Экономическая история. 2000…., с 42)).

(обратно)

495

Денежная база/ЧНП рассчитана как отношение Кредитных билетов в обращении к Чистому Национальному продукту. Рассчитано на основании данных: История Банка России. 1860–2010: в 2 т. М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2010. Т. 1. С. 310. Государственный банк. Отчет … за 1895–1916. СПб. — Пг., 1896–1917. Грегори П. Экономический рост Российской империи (конец XIX — начало XX в.): Новые подсчеты и оценки. М., 2003. С. 232–242. (Бородкин Л.И… Финансовые рынки и институты Саломатина С.А. URL: http://www.hist.msu.ru/Dynamics/12_fin.htm);) (Баланс Госбанка 1861–1917…, Лист 2)

(обратно)

496

Исходя из: Уровень золотого покрытия денежных знаков в России в 1905–1913 гг. примерно соответствовало уровню Англии и Франции, но было почти в 2 раза выше, чем у Германии. Бернацкий М.В. Русский Государственный банк как учреждение эмиссионное. Пг., 1913. С. 24–25 (Россия 1913…).

(обратно)

497

См.: Гусаков A.M. Очерки по денежному обращению России). М., 1946. С. 7–8

(обратно)

498

Бородин А…, с. 264.

(обратно)

499

Шарапов С.Ф…, Славянофилы в экономике., с. 366–367.

(обратно)

500

Рубакин Н.А…, § 20.

(обратно)

501

Мигулин П. Наше законодательство о бюджете, стр. 63. (Рубакин Н.А…, §16). (Процентные выплаты… Лист 1.)

(обратно)

502

Мигулин П. Наше законодательство о бюджете, стр. 63. (Рубакин Н.А…, §16). (Процентные выплаты… Лист 1.)

(обратно)

503

Шарапов С.Ф…, Славянофилы в экономике., с. 436,440.

(обратно)

504

Рафалович Л.А. что говорят против биметаллизма. С.-Петербург. Типография Князя В.П. Мещерского. Спасская ул., д. № 27.1896. URL: http://rudocs.exdat.com/docs/index-367722.html

(обратно)

505

Dickson P. The Financial Revolution in England: A Study in the Development of Public Credit in England, 1688–1756. L, 1967; Cortell P. Industrial Finance: The Finance and the Organization of English Manufacturing Industry. L, 1980. (См. подробнее: Менцин Ю.Л…)

(обратно)

506

Antony H.D. Sir Isaac Newton. L, 1984; Christianson G.E. In the Presence of the Creator. Isaac Newton & His Times. L, 1984. (См. подробнее: Менцин Ю.Л…)

(обратно)

507

Бродель Ф. Время мира. Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV–XVIII вв. Т. 3. М., 1992. С. 388. (Менцин Ю.Л…)

(обратно)

508

Бродель Ф. Время мира. Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV–XVIII вв. Т. 3. М., 1992. С. 388. (Менцин Ю.Л….)

(обратно)

509

Antony H.D. Sir Isaac Newton. L, 1984. Christianson G. E. In the Presence of the Creator. Isaac Newton & His Times. L, 1984. (См. подробнее: Менцин Ю.Л…)

(обратно)

510

Dickson P. The Financial Revolution in England: A Study in the Development of Public Credit in England, 1688–1756. L, 1967.; Cortell P. Industrial Finance: The Finance and the Organization of English Manufacturing Industry. L, 1980. Бродель Ф. Время мира. Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV–XVIII вв. Т. 3. М., 1992. С. 384–388. (См. подробнее: Менцин Ю.Л..)

(обратно)

511

Финн-Енотаевский А. Промышленный капитализм в России за последнее десятилетие (Покровский М…, с. 295–296).

(обратно)

512

Clarc G. The British Industrial Revolution, 1760–18607/University of California, Davis, ECN 110B. Spring 2002. Chapter 2, p. 53–54.

(обратно)

513

Прокопович С.Н. Задачи таможенной политики // Современник, 1912, июль (Покровский М…, с. 295).

(обратно)

514

Грегори П. Экономическая история России. Оценка экономиста. (Экономическая история. 2000…., с. 41).

(обратно)

515

См: Покровский М…, т. 3, с. 270; Наше отечество. Опыт политической истории т.1. М.: 1991 [220]; Лященко П.И. История народного хозяйства СССР. 3-е изд.. Т..2. М.: 1952. Т. 2 [192]; Финн-Енотаевский А. Промышленный капитализм в России за последнее десятилетие (Покровский М…, т. 3, с. 295–296).

(обратно)

516

Покровский М…, с. 296.

(обратно)

517

Покровский М…, с. 296.

(обратно)

518

Шарапов С.Ф…, Славянофилы в экономике., с. 439–440.

(обратно)

519

Мещерский — С.Ю. Витте, б/д // РГИА.Ф. 1622. Оп. 1. Ед. хр. 448. Л. 1 об., 3 об. (Дронов И…)

(обратно)

520

Энгеев Т.О. платежном балансе довоенной России// Вестник финансов. 1928. № 5, с. 82. (Петров Ю.А. Денежное обращение, долговые обязательства и международный расчетный баланс России, 1880–1914 гг. (Экономическая история. 1999…, с.189)).

(обратно)

521

Грегори П. Экономический рост Российской империи (конец XIX — начало XX в.): Новые подсчеты и оценки. -М., 2003, с. 223–224, 225–226, 227. (Вывоз капитала, Лист 2)

(обратно)

522

Данные П.Н. Апостол — помощника финансового атташе во Франции. Russian Public Finance During the War, p. 235–326; Павловский Ю.А. Русский государственный долг, The Russian Economist, 1920, N 1, p. 174–184 (Сидоров А. Л…, с. 520); Сборник Наркомфина «Социальная революция и финансы». — М., 1921, с. 67 (Сидоров А. Л…, с. 518); Ривкин Б. Финансовая политика в период Великой Октябрьской социалистической революции. — М., 1957, с. 105. (Сидоров А. Л…, с. 518); Чубаков И. Внутренние и заграничные кредитные операции России, Вестник финансов, 1926, N 5–6, с. 131–138. Сводная таблица по внешнему долгу по странам мира и по авторам см.: Галин В. Красное и белое. — М. Алгоритм. 2006.

(обратно)

523

Вебер М. К состоянию буржуазной демократии…, с. 296.

(обратно)

524

См. подробнее: Рубакин Н.А…

(обратно)

525

Вебер М…, с. 628.

(обратно)

526

Рубакин Н.А… §23.

(обратно)

527

Салтыков-Щедрин, «За рубежом».

(обратно)

528

Вебер М…, с. 628)

(обратно)

529

Энгельгардт А.Н…, с. 337.

(обратно)

530

Кейнс Дж. М. Россия. 1922 г. /Кейнс Дж. М. Общая теория занятости, процента и денег. Избранное. — М.: Эксмо, 2007. — 960 с, с. 909.

(обратно)

531

Менделеев Д.И. Соч. Т. XIX. М., 1960. С. 337–338.

(обратно)

532

Достоевский Ф.М…, т. 3, с. 175,176.

(обратно)

533

Тургенев И…, с. 189.

(обратно)

534

Ключевский В.О… Лекция LXXX, с. 1078.

(обратно)

535

Чаадаев П…, с. 37.

(обратно)

536

Крижанич Ю. — славянский просветитель XVII в. Цит. по: Крижанич Ю. Политика. М.: Новый свет, 1997, с. 194–195 (Гришин Н…, с. 34)

(обратно)

537

Тургенев И…, с. 363.

(обратно)

538

Кюстин А…, т. 1, с. 154,153.

(обратно)

539

Салтыков-Щедрин М.Е. За рубежом… с. 45–46.

(обратно)

540

Салтыков-Щедрин М.Е. За рубежом… с. 47.

(обратно)

541

Витте С.Ю. Конспект лекций…, с. 170.

(обратно)

542

Витте С.Ю. Конспект лекций…, с. 170.

(обратно)

543

Расчеты автора на базе: доли накопления инвестиций в ЧНП по П. Грегори и темпов роста ЧНП. (Грегори П. Экономический подъем в России накануне Первой мировой войны. (Бовыкин В.И…, с. 92)).

(обратно)

544

Расчеты автора на базе: доли накопления инвестиций в ЧНП по П. Грегори и темпов роста ЧНП. (Грегори П. Экономический подъем в России накануне Первой мировой войны. (Бовыкин В.И…, с. 92)). (СОР040…Лист1)

(обратно)

545

Сумма акционерного капитала, с учетом банковского, с 1899 по 1913 гг. выросла с 2 до 4,3 млрд. руб. [т.е. на душу населения с 15 до 24руб.). Гиндин И.Ф. Русские коммерческие банки: Из истории финансового капитала в России. М., 1948. Статистические приложения. Таблица 41. С. 448. (Бородкин Л.И…, Финансовые рынки и институты, к.и.н. С.А. Саломатина. URL: http://www.hist.msu.ru/Dynamics/12_ fin.htm)

(обратно)

546

Витте С.Ю…, т. 1, с. 699.

(обратно)

547

Munting R. Industrial Revolution in Russia //Teich M., Porter R. The Industrial Revolution in National Context. Cambridge: Cambridge University Press, 1996. P. 334.

(обратно)

548

McDaniel T. Autocracy, Modernization, and Revolution in Russia and Iran. — Princeton, N.J.: Princeton University Press, 1991. P. 73.

(обратно)

549

May B.A., Стародубровская И.В. Великие революции: От Кромвеля до Путина. М.: Вагриус, 2001. С. 88–89.

(обратно)

550

Витте С.Ю. Конспект лекций…, с. 243.

(обратно)

551

Письма и бумаги Петра Великого. Т. XVII. Вып. I. [18–19]. (Судьбы…, с. 62–63)

(обратно)

552

Ключевский В.О. Соч. Т. IV, с. 108; (Судьбы…, с. 63).

(обратно)

553

Покровский М…, с. 63.

(обратно)

554

«Патриотические рассуждения русского коммерсанта о русской внешней торговле» (1824). См. также: известный историк А. В. Семенов в книге «Изучение исторических сведений о русской внешней торговле и промышленности с половины XVII столетия по 1858 год» (1859). (Йосифова Б. ДЕКАБРИСТЫ — М. Прогресс, 1983).

(обратно)

555

Витте С.Ю. Конспект лекций…, с. 244.

(обратно)

556

См. подробнее: Покровский М…, с. 63.

(обратно)

557

Заблоцкий-Десятовский. Гр. П.Д. Киселев и его время, т. 4, приложения, с. 281–283 (Покровский М…, с. 86–87)

(обратно)

558

Пчелинский В. Мануфактурная Россия, или Состояние российских мануфактур в 1827 году // Журнал мануфактур и торговли. 1827. № 10 (Покровский М…, с. 62–63)

(обратно)

559

Отчет «О состоянии российских мануфактур», 1828 (Покровский М…, с. 63, примечание)

(обратно)

560

Покровский М…, с. 64

(обратно)

561

Покровский М…, с. 65–66

(обратно)

562

Покровский М…, с. 66–67

(обратно)

563

Покровский М…, т. 3, с. 90.

(обратно)

564

Покровский М…, с. 98.

(обратно)

565

Покровский М…, с. 100.

(обратно)

566

http://www.banki-delo.ru/2010/03 крымская-война-и-конецфинансового-бл/

(обратно)

567

Покровский М…, т. 3, с. 259

(обратно)

568

Wallerstein i. The Modern World-System III. The Second Era of Great Expansion of the Capitalist World-Economy, 1730–1840s. San Diego, 1989, pp.151,176.

(обратно)

569

Woodruff W. Impact of Western Man. A study of Europe's role in the World Economy, 1750–1960. New York, 1967, pp.28–31.

(обратно)

570

Вернадский. Экономический указатель (Туган-Барановский. Русская фабрика, 2-е изд., с. 523) (см. в: Покровский М…, т. 3, с. 259)

(обратно)

571

Финн-Енотаевский А. Промышленный капитализм в России за последнее десятилетие (Покровский М..., т. 3, с. 292–293)

(обратно)

572

Туган-Барановский. Русская фабрика, с. 328 (Покровский М…, т. 3, с. 306)

(обратно)

573

Тэри Э. Экономическое преобразование России. Глава IV. Нынешнее состояние железных дорог в России

(обратно)

574

Покровский М…, т. 3, с. 271

(обратно)

575

Туган-Барановский. Русская фабрика, с. 328 (Покровский М…, т. 3, с. 306)

(обратно)

576

Покровский М…, т. 3, с. 294.

(обратно)

577

Достоевский Ф.М…, т.3,1881 год. Январь, с. 523.

(обратно)

578

Мещерский В.П. Дневник, 9 июля // Гражданин. 1901.12 июля. N52. С. 21. (Дронов И…)

(обратно)

579

Витте С.Ю., Национальная экономика и Фридрих Лист 1889., с П. (Русские экономисты…, с. 120)

(обратно)

580

Покровский М…, т. 3, с. 291.

(обратно)

581

Туган-Барановский. Русская фабрика, с. 337–338 (по Брандту. Иностранные капиталы) (Покровский М…, т. 3, с. 295).

(обратно)

582

Финн-Енотаевский А. Промышленный капитализм в России за последнее десятилетие (Покровский М…, т. 3, с. 295–296).

(обратно)

583

Витте С.Ю. Конспект лекций…, с. 246.

(обратно)

584

Русские экономисты…, с. 66.

(обратно)

585

Финн-Енотаевский А. Промышленный капитализм в России за последнее десятилетие (Покровский М…, с. 295–296).

(обратно)

586

Витте С.Ю. Конспект лекций…, с. 167–176.

(обратно)

587

Каблиц И.И. Основы народничества- СПб. 1872–1873. (Платонов О.А…, с. 221.)

(обратно)

588

Мещерский В.П. Дневник, 11 июля // Гражданин. 1901. 15 июля. № 53. С. 16. (Дронов И…)

(обратно)

589

Мещерский В.П. Дневник, 27 ноября // Гражданин. 1892. 28 ноября. N 329. С. 3; Мещерский В.П. Дневник, 16 сентября // Гражданин. 1912. 23 сентября. N 38. С. 13. (Дронов И…)

(обратно)

590

Витте С.Ю. Конспект лекций…, с. 224.

(обратно)

591

Рассчитано автором на основании данных: А.Л. Вайнштейн Народное богатство и народнохозяйственное накопление предреволюционной России ГОСТАТИЗДАТ ЦСУ СССР, Москва, 1960. URL: http://istmat.info/files/uploads/20324/nar_bogatstvo_3–3.pdf; Ежегодник России. Изд. ЦСК.МВД; данные Прокоповича Н.Д. 1910–1913 гг. (Производительность труда…, Лист 1 и 2)

(обратно)

592

Вебер М…, с.621.

(обратно)

593

Мартин Г., Шуманн Х…

(обратно)

594

Bils M. Tariff Protection and Production in the Early US Cotton Textile Industry. Journal of Economic History, Vol. 44,1984,4, p.1044.

(обратно)

595

Cambridge Economic History of Europe, Cambridge, 1965, Volume VI, Parts 1–2,1, p.472, Cambridge Economic History of Europe, Cambridge, 1989, Vol. VII, p. 90.

(обратно)

596

Lewis, Cleona (1938), America's Stake in International Investments, Washington, D.C, The Brookings Institution. P. 445, 560. U.S. Bureau of the Census (1975), Historical Statistics of the United States, Colonial Times to 1970, Bicentennial Edition, Washington, D.C. Series U40. North, Douglass С (1960), The United States Balance of Payments, 1790–1860, in NBER Conference on Research in Income and Wealth, Trends in the American Economy, in the Nineteenth Century, Studies in Income and Wealth,, Vol. 24, Princeton, Princeton University Press for the NBER. Simon, Matthew (1960), The United States Balance of Payments, 1861–1900, in NBER Conference on Research in Income and Wealth, Vol. 24, Princeton, Princeton University Press for the NBER. Wilkins, Mira (1989), The History of Foreign Investment in the United states to 1914, Cambridge, MA, Harvard University Press. Table 3.1 (p. 50–51), Table 5.4 (p. 147–150).

(обратно)

597

Витте С.Ю. Конспект лекций…, с. 174.

(обратно)

598

Расчеты автора на основании данных: Бовыкин В.И. Российские ценные бумаги в России и за границей; Россия 1913…, с. 179–181; Шебалдин Ю.Н. Государственный бюджет царской России в начале XX века. Исторические записки т. 65 М., 1959, с. 159. (цитируется по Петрову Ю.А. Денежное обращение, долговые обязательства и международный расчетный баланс России, 1880–1914 г. (Экономическая история. 1999…, с. 181)

(обратно)

599

Бовыкин В.И. Российские ценные бумаги в России и за границей. Россия 1913. Статистико-документальный справочник. СПб., 1995, с. 179–181; Шебалдин Ю.Н. Государственный бюджет царской России в начале XX века. Исторические записки т. 65 М., 1959, с. 159 (цит. по: Петров Ю.А. Денежное обращение, долговые обязательства и международный расчетный баланс России, 1880–1914 г. (Экономическая история. 1999…, с. 181) (Инвестиции в Россиию…, Лист 1)

(обратно)

600

Рубакин Н.А…, §17.

(обратно)

601

Галицкий М. «Иностранные капиталы в русской промышленности перед войной» (М., 1922) (Кара-Мурза С, с. 181–183) См. так же: Дякин B.C. Германские капталы в России. Электроиндустрия и электрический транспорт. Л.,1971. С.268–369. (Россия на рубеже XIX–XX веков.., с. 126).

(обратно)

602

Бушков А. Красный монарх. С. 70.

(обратно)

603

Об иностранных инвестициях в Россию, см. например: Е. Агада. Крупные банки и всемирный рынок. СПб, 1914; Хромов П.А. Экономическая история СССР. М., 1982. С. 181; Г. Гольц: «…доля иностранного капитала в русских банках выросла с 7,5% в 1870 г. до 43% в 1914 г.». Гольц Г. (Институт народнохозяйственного прогнозирования РАН) Известия, 16.10.1993; Эвентов Л.Я. Иностранные капиталы в русской промышленности. М.—Л., 1931; Оль П.В. Иностранные капиталы в России. Пг., 1922…

(обратно)

604

Витте С.Ю. Конспект…, с. 247.

(обратно)

605

Тэри Э. Экономическое преобразование России. Глава IV. Нынешнее состояние железных дорог в России

(обратно)

606

Финн-Енотаевский А. Промышленный капитализм в России за последнее десятилетие (Покровский М…, с. 292–293)

(обратно)

607

Туган-Барановский М. Русская фабрика в прошлом и настоящем. М.: 1907. (Антология… 832 с.)

(обратно)

608

Туган-Барановский М. Русская фабрика в прошлом и настоящем. М.: 1907. (Антология… 832 с.)

(обратно)

609

Туган-Барановский М. Русская фабрика в прошлом и настоящем. М.: 1907. (Антология… 832 с.)

(обратно)

610

Туган-Барановский М. Русская фабрика в прошлом и настоящем. М.: 1907. (Антология… 832 с.)

(обратно)

611

М. Туган-Барановский. «Русская фабрика».

(обратно)

612

Морозова Т.П., Поткина И.В. Савва Морозов. М.: Русская книга, 1998. С. 178.

(обратно)

613

Витте С.Ю. Конспект лекций о народном и государственном хозяйстве, читанных Его Императорскому Высочеству Великому Князю Михаилу Александровичу в 1900–1902 гг. СПб, 1912., 568 с. (Русские экономисты…, с. 126.)

(обратно)

614

Булгаков С.Н. Краткий очерк политической экономии. Основные черты современного хозяйственного строя. М., 1906. С. 118. (Русские экономисты…, с. 241.)

(обратно)

615

Туган-Барановский М.И. Интеллигенция и социализм. (АнтиВехи…, с. 216.)

(обратно)

616

Покровский М…, т. 3, с. 302.

(обратно)

617

См: Рубакин Н.А. Россия в цифрах. СПб.: Издательство «Вестника знания» (В.В. Битнера). 1912 г. URL: http://istmat.info/node/24561

(обратно)

618

Милюков. Оч., ч. I. стр. 130..§17.

(обратно)

619

Тэри Э. Экономическое преобразование России. Глава IV. Нынешнее состояние железных дорог в России.

(обратно)

620

Гиндин И.Ф. Русские коммерческие банки. (Бовыкин В.И…, с.164.)

(обратно)

621

РыбасС Ю…, с. 199.

(обратно)

622

Из «Объяснительной записки к отчету государственного контроля по исполнению государственной росписи и финансовых смет за 1913 г.» (Пг., 1914. С.97–101) (Россия 1913…)

(обратно)

623

Вебер М. К состоянию буржуазной демократии…, с. 267.

(обратно)

624

Данные 1890–1910, См.: (Рубакин Н.А.., § 5).

(обратно)

625

Литейное И. Столыпинщина. Харьков. 1931. С. 59.

(обратно)

626

Корелин А.Л. Экономическая конъюнктура в стране. Из «Докладной записки Совета Съездов Представителей Промышленности и Торговли о мерах к развитию производительных сил России и улучшению торгового баланса». Пг., 1914 (Представлена правительству 12 июля 1914 г.). (Россия 1913…)

(обратно)

627

Вебер М. К состоянию буржуазной демократии…, с. 288.

(обратно)

628

Gerschenkron A. Continuity in History and other Essays. Cambridge, Mass: The Belknap Press, 1968. P. 277. (May B.A., Стародубровская И.В. Великие революции: От Кромвеля до Путина. М.: Вагриус, 2001. С. 88–89.)

(обратно)

629

Булгаков С.Н. Народное хозяйство и религиозная личность. М., 1911. Т. 1.С. 178–205. (Русские экономисты…, с. 243.)

(обратно)

630

Гиндин И.Ф. Русские коммерческие банки. (Бовыкин В.И…, с. 164.)

(обратно)

631

Бородкин Л.И…. Сводный баланс банков — членов Съездов представителей акционерных коммерческих банков. 1865–1917 Финансовые рынки и институты Саломатина С.А. URL: http://www. hist.msu.ru/Dynamics/12_fin.htm

(обратно)

632

Труды 1-го Всероссийского сельскохозяйственного съезда в Киеве 1–10 сентября 1913 г. Постановления съезда. Киев, 1913. Вып. 1. С. 4–5 (Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание 1927–1939. Документы и материалы. В 5-ти тт. /Т. 1. Май 1927 — ноябрь 1929 / под ред. В. Данилова, Р. Маннинг, Л. Виолы. М.: РОССПЭН, 1999. С. 14).

(обратно)

633

На основе: Активы: Саломатина С.А. Формирование системы акционерных банков коммерческого кредита в 60-е — первой половине 70-х годов XIX века. (Экономическая история. 1999…, с. 383, 390); Векселя: Саломатина С.А. Российские коммерческие банки их клиентура по учету векселей. (Экономическая история. 2000…, с. 540) (Активы комбанков… Лист 1)

(обратно)

634

С. Витте выступление на совещании министров 17 марта 1899 г., проходившем под председательством Николая II и обсуждавшем вопрос об основаниях действующей в России торгово-промышленной политики // Материалы по истории СССР, М., 1959. т. VI. с. 200. (Ерофеев Н. Уровень жизни населения в России в конце XIX — начале XX века) URL: http://scepsis.net/library/id_2163.html#_ftnref9

(обратно)

635

Прокопович С.Н. Бюджеты петербургских рабочих. Оттиск из «Записок ИРТО. Февраль, март, апрель, 1909 г.» СПб., 1909. (Антология… 832 с.)

(обратно)

636

Витте С.Ю. Конспект лекций…, с. 460.

(обратно)

637

Янжул И. Значение образования для успехов экономического развития 1899 г. (Русские экономисты…, с. 106)

(обратно)

638

Туган-Барановский М. Русская фабрика в прошлом и настоящем. М.: 1907. (Антология… 832 с.)

(обратно)

639

Прокопович С.Н. Опыт исчисления народного дохода. СПб, 1918; Рыбников А.А. Основные вопросы плана сельского хозяйства. М., 1928. С. бо; Город и деревня в Европейской России: сто лет перемен: монограф. сб. М.: ОГИ, 2001 (Сер. ОГИ/ Полит.ру). С. 290. (Годовой доход аграриев… Лист 1)

(обратно)

640

Воронцов В. Судьбы капитализма в России. 1882. (Русские экономисты…, с. 108.)

(обратно)

641

Воронцов В. Наши направления. 1893. С. 137. (Русские экономисты…, с. 112.)

(обратно)

642

Воронцов В. Судьба капиталистической России: Экономические очерки России. 1907, с. 210–212 (Русские экономисты…, с. 114).

(обратно)

643

Янжул И. Значение образования для успехов экономического развития 1899 г. (Русские экономисты…, с. 106)

(обратно)

644

Туган-Барановский М. Русская фабрика в прошлом и настоящем. М., 1907. (Антология… 832 с.)

(обратно)

645

Clark G. The Spread of the Industrial Revolution // University of California, Davis, ECN 110B. Spring 2002. Chapter 5, p. 71–72.

(обратно)

646

Булгаков С.Н. Капитализм и земледелие. (Антология… 832 с.)

(обратно)

647

Троцкий Л.Д. История Русской революции. Том первый. Февральская революция. Предисловие к русскому изданию; См. также: Россия 1913…, XVIII. (Стачки количество участников… Лист 1)

(обратно)

648

Кюстин А…, т. 1., с. 289.

(обратно)

649

Тургенев Н…, с. 190.

(обратно)

650

Кюстин А…, т. 1., с.250.

(обратно)

651

Рубакин Н.А…

(обратно)

652

См. подробнее: 1905 г. Финн-Енотаевский «Современное хозяйство в России» и «Опыт исчисления народного дохода». Изд. Министерства финансов; 1909–1910 г. Подоходный налог. Ожидаемое число плательщиков, по исследованию, произведенному податными инспекторами и казенными палатами в 1909–1910 г. (Рубакин Н.А…. §42) URL: http://istmat.info/node/24561

(обратно)

653

Мещерский В.П. Дневник, 28 марта // Гражданин. 1887. 4 апреля. N 27–28. С. 17. (Дронов И…)

(обратно)

654

Палеолог М. Царская Россия во время мировой войны. М., 1990. С. 31.

(обратно)

655

Maddison A. Monitoring the World Economy 1820–1992. OECD, Paris, 1995. (ВВП на душу населения стран Европы… Лист 2)

(обратно)

656

Michael Kort. The Soviet Colossus, p. 79.

(обратно)

657

Бовыкин В.И…, с. 91.

(обратно)

658

Рубакин Н.А…. §42. URL: http://istmat.info/node/24767; См. также: Опыт исчисления народного дохода в 50 губ. Европейской России в 1900–1913 гг. М., 1918. С. 66; Миронов Б.Н. Социальная история России. СПб., 1999. Т. 2. С. 397. URL: http://scepsis.net/library/id_ 2163.html#_ftnref9 (Народный доход. Лист 1)

(обратно)

659

Гурко В.И. Наше государственное и народное хозяйство. СПб., 1909. С. 1. URL: http://www.hrono.ru/biograf/bio_g/gurko-vi.php

(обратно)

660

Расчеты баз данных: Индекс промышленного производства по производительности труда — Грегори П. Поиск истины в исторических данных. (Экономическая история. Ежегодник, 1999. М.: РОССПЭН, 1999. Приложение 3); Индекс по стоимости валовой продукции; Кафенгауз Л.Б. Эволюция промышленного производства России. М.: Эпифания. С. 292, столбец 17. (Промышленные индексы стран мира. Лист 2–4)

(обратно)

661

Kenwood A.G., Lougheed A.L. The Growth of International Economy 1820–1990, p. 128.

(обратно)

662

Темпы роста промышленного индекса, Расчеты по стоимости валовой продукции — Кафенгауз Л.Б. Эволюция промышленного производства России. М.: Эпифания. С. 292, столбец 17. Экспорт: Материалы к пересмотру торгового договора с Германией. Вып. V. Россия. Привоз, вывоз и направление вывоза главнейших сельскохозяйственных продуктов за 1884–1910 гг. Пг., 1915 (Россия на рубеже XIX–XX веков. Материалы научных чтений памяти В.И. Бовыкина. Москва, МГУ им. Ломоносова, 20.01.1999 — М.: РОССПЭН, 1999. — 352 с, с.199. (Хлебные цены… Лист 8)

(обратно)

663

Построено на базе данных: Статистический ежегодник на 1914 год / под ред. В.И. Шараго. СПб., 1914. С. 817. (Россия 1913…) (Сталь и Чугун…, Лист 1)

(обратно)

664

Петров Ю.Л. Династия Рябушинских. М.: Русская книга, 1997. 197 с. [99].

(обратно)

665

Петров Ю.Л. Династия Рябушинских. М.: Русская книга, 1997. 197 с. с. 99.

(обратно)

666

Горький М. Несвоевременные мысли. («Новая Жизнь» № 35, 30 мая (12) июня 1917 г.) М.: Айрис-пресс, 2004. С. 214.

(обратно)

667

Ильин И.Л. О национальном призвании России (в кн.: Шубарт В. Европа…, с. 428–429)

(обратно)

668

Витте С.Ю…, т. 1, с. 699.

(обратно)

669

Витте С.Ю. Конспект лекций…, с.87.

(обратно)

670

Киган Д. Первая мировая война. М.: ACT, 2002. С. 168.

(обратно)

671

Ллойд Джордж Д. Священная война (Речь 28 февраля 1915 г. в Бангоре) // Ллойд Джордж Д. Речи, произнесенные во время войны: Воспоминания. Мемуары. Мн.: Харвест, 2003. С. 93.

(обратно)

672

Форд Г. Моя жизнь, мои достижения. С. 155.

(обратно)

673

Витте С.Ю. Конспект лекций…, с. 171.

(обратно)

674

О состоянии рабочих в России // Журнал мануфактур и торговли, кн. б, 1832 (Покровский М…, с. 67)

(обратно)

675

Начало первой русской революции. Январь-март 1905 года. Документы и материалы. М., 1955. С. 28–31; Хрестоматия по истории России. М.: Проспект, 2000. С. 351–352.

(обратно)

676

Российский либерализм…, с. 31.

(обратно)

677

См. подробнее: Семевский В.И. Крестьянский вопрос в России. Т. 1. Крестьянский вопрос в XVIII и первой четверти XIX века. 1888. URL: http://sbiblio.com/biblio/archive/semevskiy_krest/01.aspx

(обратно)

678

Ключевский В.О… Лекция LXXX, с. 1072.

(обратно)

679

Ключевский В.О… Лекция LXXX, с. 1073.

(обратно)

680

Расчеты на базе данных Ключевский В.О… Лекция LXXX, с. 1076,1082.

(обратно)

681

Ключевский В.О… Лекция LXXVIII, с. 1104.

(обратно)

682

Туган-Барановский М.И…, с. 609.

(обратно)

683

Ключесвский В.О… Лекция LXXX, с. 1080.

(обратно)

684

Ключевский В.О… Лекция LXXVIII, с. 1045.

(обратно)

685

Ключевский В.О… Лекция LXXXII, с. 1104.

(обратно)

686

См. например: Николенко Н.Д. Роль Министерства внутренних дел России в реализации Указа от 20 февраля 1803 г. «О вольных хлебопашцах»: замыслы и итоги» // Мир экономики и права, №4, апр. 2012 г., с. 59.

(обратно)

687

См. например: Ключевский В…, с. 1130–1131.

(обратно)

688

Покровский М.Н…, т. 3, с. 16.

(обратно)

689

Фадеев Р.А. Русское общество в настоящем и будущем. Собрание сочинений. СПб.: Издание В.В. Комарова, 1889. Т. 3. (РИЖ, т. III, 2000, N 1–4, с. 169).

(обратно)

690

Рукописный отдел РНБ, Фонд 568, 3; Долгорукий И.М. Воспоминания, 1809, с. 15–16. (Цит. по: Соколов О.В. Битва двух империй. 1805–1812. М.: Астрель, 2012)

(обратно)

691

Archive Nationale, 31 АР 9 dossier 39, Notes sur l’Armee Russe et sur sa formation…(Цит. по: Соколов О.В. Битва двух империй. 1805–1812. М.: Астрель, 2012)

(обратно)

692

Достоевский Ф.М. Статьи о русской литературе…, т. 1, с. 100, 101.

(обратно)

693

Соловьев С.М. Мои записки для детей моих, а если можно, и для других // Соловьев С.М. Избранные труды. Записки. М., 1983. С. 309–310. (Хрестоматия по истории России с древнейших времен до наших дней. М.: ПБОЮЛ Л.В. Рожников, 2000. С. 227.

(обратно)

694

См. подробнее: Ключевский В.О…, с. 1161.

(обратно)

695

Платонов С.Ф…, с. 680

(обратно)

696

Барсуков. Жизнь и труды М.П. Погодина, т. 9, с. 305–308 (Покровский М…, с. 100–101).

(обратно)

697

Кюстин А…, т. 1., с. 153.

(обратно)

698

Герцен. Русский народ и социализм, письмо к Мишле, 1851. (Покровский М…, с. 171–172)

(обратно)

699

Вечев Я. Правовые идеи в русской литературе. Анти-Вехи…, с. 413.

(обратно)

700

Тютчева А.Ф. При дворе двух императоров. 1855–1882. М., 1929. С. 67–68 // Хрестоматия по истории России с древнейших времен до наших дней. М.: ПБОЮЛ Л.В. Рожников, 2000. С. 229.

(обратно)

701

Сперанский М.О. крепостных крестьянах. (Русские экономисты…, с. 40)

(обратно)

702

Примечание Н. Муравьева к переводу книги А. Тэра 1830 г. // Семевский В.И. Крестьянский вопрос в России. Т. 2. Крестьянский вопрос в XVIII и первой четверти XIX века. СПб.: 1888. С. 342. URL: http://sbiblio.com/biblio/archive/semevskiy_krest/01.aspx

(обратно)

703

Покровский М…, с. 62.

(обратно)

704

Покровский М…, с. 61–62

(обратно)

705

Общее обозрение тверской губернии // Журнал Министерства внутренних дел, ч. 27, с. 449 (Покровский М..., с. 61)

(обратно)

706

Энгельгардт А.Н… Письмо одиннадцатое, декабрь 1881 г, с. 512–513.

(обратно)

707

Энгельгардт А.Н.., с. 396.

(обратно)

708

Цит. по: Покровский М…, с. 97

(обратно)

709

Покровский М…, с. 97–98.

(обратно)

710

Покровский М…, с. 97–98

(обратно)

711

Золотарева В.П. Об особенностях экономической модернизации России в пореформенный период. (Платонов Д.Н…, с. 302.)

(обратно)

712

Стоимость км. железной дороги на примере дороги СПб — Москва 1843–1851 г. URL: http://statehistory.ru/1286/ZHeleznye-dorogi-v-dorevolyutsionnoy-Rossii/

(обратно)

713

См. например: Россия/Население/Статистика населения // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона: в 86 т. (82 т. и 4 доп.). СПб., 1890–1907; или Лященко П.И. История народного хозяйства СССР. Госполитиздат, 1952. С. 403,481. URL: http://economicarggu. ru/2008_2/21.shtml

(обратно)

714

Покровский М…, с. 95

(обратно)

715

Бородин А…., с. 242.

(обратно)

716

Гурко В.И. Наше государственное и народное хозяйство. 1909. С. 29. URL: http://www.hrono.ru/biograf/bio_g/gurko-vi.php

(обратно)

717

Булгаков С.Н. Выступление на выборах во II Государственную Думу в 1907 г. (Кара-Мурза С…, с. 82–83.)

(обратно)

718

Витте С.Ю…, т. 1, с. 719.

(обратно)

719

«Утро России», 19 мая 1910 г. (Кара-Мурза С…, с. 82.)

(обратно)

720

Ключевский В.О… Лекция LXXX, с. 1081.

(обратно)

721

Шишко Л. Роль интеллигенции в освободительном движении. (Анти-Вехи…, с. 476)

(обратно)

722

Туган-Барановский М.И. Интеллигенция и социализм. (АнтиВехи…, с. 215.)

(обратно)

723

Некрасов Н.А. Медвежья охота. (Некрасов Н.А…, т. 3, с. 17)

(обратно)

724

Тургенев Н…, с.387.

(обратно)

725

Гредескул Н.А. Перелом русской интеллигенции. (Анти-Вехи…, с. 42.)

(обратно)

726

Гредескул Н.А. Перелом русской интеллигенции. (Анти-Вехи…, с. 43.)

(обратно)

727

Гредескул Н.А. Перелом русской интеллигенции. (Анти-Вехи…, с. 53.)

(обратно)

728

Булгаков С.Н. Апокалиптика и социализм в сборнике: Два града…, с. 400.

(обратно)

729

Гредескул Н.А. Перелом русской интеллигенции. (Анти-Вехи…, с. 34.)

(обратно)

730

Гредескул Н.А. Перелом русской интеллигенции. (Анти-Вехи…, с. 53.)

(обратно)

731

Милюков П.Н. Интеллигенция и историческая традиция. (Анти-Вехи…, с. 163.)

(обратно)

732

Милюков П. Н… с. 243.

(обратно)

733

Милюков П.Н. Интеллигенция и историческая традиция. (Анти-Вехи…, с. 164.)

(обратно)

734

Гредескул Н.А. Перелом русской интеллигенции. (Анти-Вехи…, с. 56.)

(обратно)

735

Гредескул Н.А. Перелом русской интеллигенции. (Анти-Вехи…, с. 55.)

(обратно)

736

Кюстин А. т.2, с.216.

(обратно)

737

Чаадаев П.Я. Философские письма (Чаадаев…., с. 31–32)

(обратно)

738

Ключевский В.О…, Примечания М. Буданова с. 1182.

(обратно)

739

Достоевский Ф.М…, т. 3, с. 533.

(обратно)

740

Достоевский Ф.М. Дневник писателя 1873 г. // Достоевский Ф.М. Дневник. Статьи. Записные книжки: в 3 т. Т. 1. 1845–1875. М.: Захаров, 2005. С. 412.

(обратно)

741

Достоевский Ф.М…. т.З. Дневник писателя 1877 май-июнь, с. 165.

(обратно)

742

Ключевский В…, с. 1085,1099.

(обратно)

743

Достоевский Ф.М…, т. 3, с. 180.

(обратно)

744

Записка // Архив русской революции. Т. 5, с. 339 (Чернов В.., с. 63–64).

(обратно)

745

Аврех А.Я. Распад третьеиюньской системы. — М.: 1985, с. 15,16. (Кожинов В.В…, с. 29.)

(обратно)

746

Бердяев Н.А…, с. 242–243.

(обратно)

747

Гарденин Ю. /В. Чернов/ «Вехи» как знамение времени. (Анти-Вехи…, с. 265.)

(обратно)

748

Горький М. 7 апреля 1918 г. (Бунин И. Горький М…, с. 316).

(обратно)

749

Горький М. 7 апреля 1918 г. (Бунин И. Горький М…, с. 316–317).

(обратно)

750

Чернышевский Н. Борьба партий во Франции. Современник, 1858, №8, №9 (ПСС т.4, с. 156–158) (Покровский М…, т. 3, с. 178–179.)

(обратно)

751

Витте С.Ю… т. 2, с. 170.

(обратно)

752

Витте С.Ю… т. 2., с. 93.

(обратно)

753

Кара-Мурза С Первый глоток капитализма в России: крах буржуазной революции, как исторический урок.

(обратно)

754

Керенский А. Русская революция…, с. 124.

(обратно)

755

Чернов В.., с. 165.

(обратно)

756

Томсинов В.А. Светило русской бюрократии: (М.М. Сперанский). 2-е изд. М.: ТЕИС, 1997 (Гос. деятели России). С. 84. (Русские экономисты…, с. 38.)

(обратно)

757

Туган-Барановский М.И. Интеллигенция и социализм. (АнтиВехи…, с. 219)

(обратно)

758

Туган-Барановский М.И. Интеллигенция и социализм. (АнтиВехи…, с. 221.)

(обратно)

759

Гинс Т.К…, с. 695.

(обратно)

760

Сперанский М. «О постепенности усовершения общественного» (1802 г.) (Томсинов В.А. Светило русской бюрократии: (М.М. Сперанский). 2- е изд. М.: ТЕИС, 1997. (Гос. деятели России), с. 85. (Русские экономисты…, с. 38.))

(обратно)

761

Достоевский Ф.М…, т. 3,1 881 г., с. 496, 533.

(обратно)

762

Достоевский Ф.М…, т. 3, с. 488.

(обратно)

763

Достоевский Ф.М…, т. 3,1881 г., с. 525.

(обратно)

764

Горький М. 7 апреля 1918 г. (Бунин И. Горький М…, с. 317).

(обратно)

765

Витте С.Ю… т. 1, с. 755.

(обратно)

766

Витте С.Ю. Воспоминания. Мемуары. М. — Минск: ACT; Харвест, 2002.

(обратно)

767

Милюков П.Н… С. 302–303.

(обратно)

768

См. подробнее: Открытое письмо А.И. Гучкову от профессора В.И. Герье // Российские либералы: кадеты и октябристы. М.: 1996. С. 140–141 (Бородин А.П…, с. 277, прим.)

(обратно)

769

Туган-Барановский М. Земельная реформа: Очерки движения в пользу земельной реформы и практические выводы. 1905 г., с. 203–205. (Русские экономисты…, с. 182.)

(обратно)

770

Речь об устройстве быта крестьян и о праве собственности. Госдума 10.05.1907. (Рыбас С. Ю…, с. 291)

(обратно)

771

Словинский М.Л. Русская интеллигенция и национальный вопрос. (Анти-Вехи…, с. 201.)

(обратно)

772

Славинский М.А. Русская интеллигенция и национальный вопрос. (Анти-Вехи…, с. 208.)

(обратно)

773

Славинский М.А. Русская интеллигенция и национальный вопрос. (Анти-Вехи…, с. 213.)

(обратно)

774

Деникин А.И. (II)…, с. 220.

(обратно)

775

Воейков В.Н…, с. 125–126.

(обратно)

776

Салтыков-Щедрин М.Е. За рубежом… с. 272–273

(обратно)

777

Булгаков С. Два Града М. 1911. — М.: Астрель, 2008. — 784 с, с. 64.

(обратно)

778

Бунин И. Окаянные дни. (Бунин И. Горький М…., с. 93.)

(обратно)

779

Бунин И. Окаянные дни. (Бунин И. Горький М с. 93.)

(обратно)

780

Розанов В.В. О писательстве и писателях. — М.: 1995. С. 502, 503, 598–599. (Кожинов В.В. О русском…, с. 59–61)

(обратно)

781

Бородин А…, с. 282,433.

(обратно)

782

Бородин А…, с. 253.

(обратно)

783

Бородин А…, с. 254.

(обратно)

784

Бородин А…, с. 278.

(обратно)

785

Бородин А…, с. 279, 240.

(обратно)

786

Вебер М. К состоянию буржуазной демократии…, с. 311.

(обратно)

787

Вебер М. К состоянию буржуазной демократии…, с. 299.

(обратно)

788

Вебер М. К состоянию буржуазной демократии…, с. 310.

(обратно)

789

Вебер М. К состоянию буржуазной демократии…, с. 315.

(обратно)

790

Вебер М. К состоянию буржуазной демократии…, с. 294.

(обратно)

791

Вебер М. К состоянию буржуазной демократии…, с. 295–296.

(обратно)

792

Струве П. Исторический смысл русской революции и национальные задачи. В сборнике «Из глубины». 1918 г., с. 235. (Русские экономисты…, с. 215.)

(обратно)

793

Деникин А.И…, т. 3, с. 335.

(обратно)

794

Будберг А. 29 июля 1919 г…, с. 196.

(обратно)

795

А. Смит. Лекция 1755 г. (Гринспен А…, с. 259)

(обратно)

796

Солоневич И.Л. Народная монархия. Сан-Франциско, 1978.

(обратно)

797

Витте С.Ю. Конспект лекций…, с. 171.

(обратно)

798

Фадеев Р.А. Русское общество в настоящем и будущем… Собрание сочинений. СПб.: Издание В.В. Комарова, 1889. Т. 3. (РИЖ, т. 3,1–4 М.: РГГУ, 2000. Т. 3. с. 172);

(обратно)

799

Записки Чанселлора. Открытие России Ричардом Чанселлором при поиске северного пути в Китай 1553. — Архангельск. Правда Севера. 1998.126 с, с. 49, 59.

(обратно)

800

Fisher A. Muscovy and the Black Sea Slave Trade. Canadian American Slavic Studies, 1972. Vol. 6. P. 575–594.

(обратно)

801

http://ru.wikipedia.Org/wiki/%D1%E0%F0%E0%F2%EE%E2#. D0.9E.D1.81.DO.BD.DO.BE.DO.B2.DO.BO.DO.BD.DO.B8.DO.B5_.DO.B3.DO. BE.D1.8O.D0.BE.D0.B4.DO.BO_.DO.B8_XVII_.DO.B2.DO.B5.DO.BA

(обратно)

802

Горчаков 21.11.1864. (Татищев С…, кн. 2, с. 109–110.)

(обратно)

803

Мейендорф Е.К. Путешествие из Оренбурга в Бухару. — М.: Наука, 1975, с. 145–146. (Буровский А…, с. 169.)

(обратно)

804

См. также Айни С. Рабы. М.: Художественная литература, 1954. С. 12–17. (Буровский A.M…, с. 170).

(обратно)

805

Клаузевиц К…, с. 202.

(обратно)

806

Буровский A.M…, с. 172.

(обратно)

807

Гордин Я.А. Кавказ: земля и кровь. — СПб.: Звезда, 1999. (Буровский А.М…, с. 172).

(обратно)

808

Лермонтов В.Ю. “Измаил — бей”.

(обратно)

809

Буровский A.M…, с. 173.

(обратно)

810

Буровский A.M…, с. 174.

(обратно)

811

Потто В.А. Кавказская война.

(обратно)

812

Гладкий Ю.Н., Доброскок В.А., Семенов С.П. Социально-экономическая география России. М.: Гардарики.2001. С. 39.

(обратно)

813

Флетчер Дж. О государстве Русском. 1589. Накануне смуты. История отечества. М.: Молодая гвардия, 1990.

(обратно)

814

Вандам А. Наше положение…, с. 43.

(обратно)

815

Ключевский В.О…., Лекция LXXVI, с. 1019.

(обратно)

816

По П. Милюков (Валянский С. Русские горки: Конец Российского государства. М.: ACT; Астрель; Транзиткнига, 2004. С 47).

(обратно)

817

Витте С.Ю. Конспект лекций…, с. 109–110.

(обратно)

818

Мещерский В.П. Дневник, 29 марта // Гражданин. 1905. 31 марта. N 26. С. 23. (Дронов И…)

(обратно)

819

Головин Н. Тихоокеанская проблема…, с. 165.

(обратно)

820

Кюстин А…, т. 1, с. 185.

(обратно)

821

Кюстин А…, т. 1, с. 132, 251.

(обратно)

822

Рассчитано на основании данных: Бржеский Н. Государственные долги России (Историко-статистическое исследование). СПб., 1884. С. 4–5. Таблица 14. (Бородкин Л.И… Саломатина С.А. Финансовые рынки и институты. URL: http://www.hist.msu.ru/Dynamics/12_ fin.htm)

(обратно)

823

См. подробнее: Бородкин Л.И… Государственный бюджет, доходы и расходы. URL: http://www.hist.msu.ru/Dynamics/13_stt.htm

(обратно)

824

Бородкин Л.И… Государственный бюджет, доходы и расходы. http://www.hist.msu.ru/Dynamics/13_stt.htm

(обратно)

825

Зайончковский AM. Восточная война 1853–1856 (1908). СПб.: Полигон, 2002. Глава IX. С. 340; Тарле Е.В. Крымская война: в 2 т. М.—Л., 1941–1944. Т. 1, с. 4.

(обратно)

826

Диллон «Затруднения испытываемые Россией». Contemporary Review, февраль 1916. (Лемке М.К…, 1916, с. 258.)

(обратно)

827

Рассчитано на основании данных: Министерство финансов. 1802–1902. 4.I. СПб., 1902. С.632–635, 640. (Бородкин Л.И… Государственный бюджет, доходы и расходы. URL: http://www.hist.msu. ru/Dynamics/13_stt.htm.)

(обратно)

828

См. подробнее: Бородкин Л.И… Государственный бюджет, доходы и расходы. http://www.hist.msu.ru/Dynamics/13_stt.htm

(обратно)

829

Семенкова Т.Г. (Финансовая академия при Правительстве РФ.) Экономическая платформа либерализма: исторический опыт России середины XIX века (Платонов Д.Н…, с. 250.)

(обратно)

830

ДанилевскийН…, с. 375–384.

(обратно)

831

Достоевский Ф.С…., т. 2, с. 355.

(обратно)

832

Тургенев Н.., с. 371,373,374.

(обратно)

833

Мнение русских о самих себе: сост. К. Скальковский. М.: ТЕРРА, 2001. С. 71.

(обратно)

834

Мнение русских о самих себе: сост. К. Скальковский. М.: ТЕРРА, 2001. С. 71.

(обратно)

835

Бисмарк…, т. 2, с. 297–298.

(обратно)

836

Покровский М…, т. 3, с. 243.

(обратно)

837

РыбасС, с. 169.

(обратно)

838

Скальковский К…, с. 62.

(обратно)

839

Сан-Стефанский договор СТАТЬЯ XIX.

(обратно)

840

Биржевые ведомости № 257, Октябрь 1877. (Достоевский Ф.М…, т. 3, с.359).

(обратно)

841

Данные взяты из: Витте С.Ю. Конспект лекций…, с. 366–367.

(обратно)

842

Кюстин А…, с. 136.

(обратно)

843

Ильин И.А. О национальном призвании России (в кн.: Шубарт В. Европа…, с. 428–429)

(обратно)

844

Обухов Н. Внешнеторговые противоречия России и германии во второй половине XIX в. // Экономист, № 2, 2006, с. 70–72

(обратно)

845

Диллон Э. «Затруднения испытываемые Россией». Dr E. J. Dillon Contemporary Review, февраль 1916. (Лемке М.К…, 1916, с. 250–254.)

(обратно)

846

Шамбаров В.Е…, с. 55–56.

(обратно)

847

Игнатьев А.А. Пятьдесят лет в строю…, с. 296–297.

(обратно)

848

См: Покровский М…, с. 270; Наше отечество. Опыт политической истории т.1. — М.: 1991, с. 220.

Лященко П.И. История народного хозяйства СССР. Изд. 3-е. Т.2 — М.: 1952 г. т.2, с. 192.

(обратно)

849

Витте С.Ю. Конспект лекций…, с. 239.

(обратно)

850

Макдоно Д…, с. 267–268.

(обратно)

851

Витте С.Ю. Конспект лекций…, с. 249; См. так же: Витте С.Ю… т. 1, с. 439.

(обратно)

852

Витте С.Ю. Конспект лекций…, с. 249.

(обратно)

853

Макдоно Д…, с. 295.

(обратно)

854

Вильгельм II — Николаю II 26.04, 10.07.1895 г. (Макдоно Д…, с. 315)

(обратно)

855

Александр М…, с. 200.

(обратно)

856

Витте С.Ю… т. 1, с. 218.

(обратно)

857

Макдоно Д…, с. 423–424

(обратно)

858

Витте С Ю…, т. 1., с. 459–460.

(обратно)

859

Витте С.Ю… т. 1, с. 455.

(обратно)

860

Рассчитано на данных: Статистический ежегодник России. СПб.: ЦСК 1912, 1915. URL: http://istmat.info/files/ uploads/25514/ stat_ezh._ri_1914-_10.pdf http://istmat.info/files/сuploads/25071/ezhegodnik_ri_1911_otdel_10.pdf (Внешняя торговля… Лист 2)

(обратно)

861

Труды Русского морского союза. Вып. I–IV. СПб [13]. (Сидоров АЛ Финансовое положение России в годы Первой мировой войны. М., 1960, с. 45.)

(обратно)

862

Витте С.Ю… т. 1, с. 571.

(обратно)

863

Витте С.Ю… т. 1, с. 663.

(обратно)

864

Шамбаров В.Е…, с. 56.

(обратно)

865

Петров Ю.А. Династия Рябушинских. М.: Русская книга. 1997. 197 с, с. 86.

(обратно)

866

Воейков В.Н. С царем и без царя. М.: ТЕРРА, 1995. С. 132.

(обратно)

867

Корелин А.Л. Экономическая конъюнктура в стране. Из «Докладной записки Совета Съездов Представителей Промышленности и Торговли о мерах к развитию производительных сил России и улучшению торгового баланса» Пг., 1914 (Представлена правительству 12 июля 1914 г.). (Россия 1913…)

(обратно)

868

Сухомлинов В.А…, с. 207–208.

(обратно)

869

С. Витте — см: Диллон «Затруднения испытываемые Россией». Contemporary Review, февраль 1916. (Лемке М.К…, 1916, с. 254); П. Дурново — Бородин А…, с. 296–297.

(обратно)

870

Бородин А.., с. 297.

(обратно)

871

«Былое» 1918 г. записки Коростовца. (Добровольский С.Ц…, с. 201.)

(обратно)

872

П.А. Столыпин — А.П. Извольскому 28 июля 1911 г. // ПА Столыпин. Переписка. М., 2004. С. 425 (Бородин А…, с. 293).

(обратно)

873

ОруэллДж…, с.212.

(обратно)

874

Рубакин Н.А. Россия в цифрах… § 37. URL: http://istmat.info/ node/24529

(обратно)

875

Гитлер А. Моя борьба. М. Витязь. 2000. С. 110–120,130.

(обратно)

876

Дефлировано по росту товарных цен за соответствующие годы, на основании данных: Россия в мировой войне 1914–1918 года (в цифрах). М.: ЦСУ, 1925. С. 46. URL: http://istmat.info/files/ uploads/33047/rossiya_v_mirovoy_voyne_1914–1918.pdf; Сидоров А.Л. Финансовое положение России в годы Первой мировой войны. М., 1960. С. 172; Погребинский А.Н. Очерки истории финансов дореволюционной России. М., 1954. С. 236,263; Павловский Ю.А. Русский государственный долг. The Russian Economist, 1920. N 1. P. 176–188; Любимов Н.Н. Баланс взаимных требований СССР и держав Согласия. М., 1924. (Расходы на Первую мировую.. Лист 2)

(обратно)

877

Долг на 1917 г. оценка автора на базе данных: Россия в мировой войне 1914–1918 года (в цифрах) — М.: ЦСУ, 1925 г., с. 46. URL: http://istmat.info/files/uploads/33047/rossiya_v_mirovoy_voyne_ 1914–1918.pdf; Сидоров А.Л. Финансовое положение России в годы Первой мировой войны. М., 1960. С. 172; Погребинский А.Н. Очерки истории финансов дореволюционной России. М., 1954. С. 236, 263; Павловский Ю.А. Русский государственный долг //The Russian Economist. 1920. N 1. P. 176–188; Любимов Н.Н. Баланс взаимных требований СССР и держав Согласия. М., 1924.

(обратно)

878

1906 г. — Тэри Э. Россия в 1913 г. Глава 7. Гос. финансы.

(обратно)

879

Keynes J.M…, р. 186.

(обратно)

880

Рассчитано на основании данных: Петров Ю.А. Денежное обращение, долговые обязательства и международный расчетный баланс России в 1880–1914 гг. (Экономическая история. 1999…, с. 182) и Keynes J.M. The Economic consequences of the Peace. Edinburg; R.&R. Clare L, P. 254; Ривкин Б. Финансовая политика в период Великой Октябрьской социалистической революции, М., 1957, с. 105; Сидоров А.Л. Финансовое положение России в годы Первой мировой войны, М., 1960, с. 518.

(обратно)

881

Декларация Российского правительства (Колчака) 21 ноября 1918 г. Исторический архив Омской области, фонд Р-2045 «Управление Омской железной дороги Министерства путей сообщения» (делопроизводственная копия на правах подлинника). Находится в экспозиции Центра изучения истории Гражданской войны в выставочном зале «Третья столица» в тематической витрине, посвященной финансово-экономической политике антибольшевистских властей в 1918–1919 гг. Опубликована в сборнике «Финансовая политика и денежное обращение в Сибири. 1917–1920: документы Исторического архива Омской области». 2014. URL: http://bk55.ru/ news/article/24993

(обратно)

882

The New York Times, 20 августа 1920 г. URL: http://petr-vrangel. narod.ru/index.files/new.htm

(обратно)

883

Рассчитано на основании данных: Опыт исчисления народного дохода в 50 губ. Европейской России в 1900–1913 гг. М., 1918. С. 60; Миронов Б.Н. Социальная история России. СПб., 1999. Т. 2. С. 397. URL: http://scepsis.net/library/id_2163.html#_ftnref9; См. подробнее: Галин В. Тупик либерализма. Как начинаются войны. М.: Алгоритм, 2011. С. 37. За 1 рубль 1913 г. принято 5 марок 1919 г. Внутренний военный долг Германии дефлирован к курсу 1913 г. (Долг в 1917 г… Лист 3)

(обратно)

884

Игнатьев А.А. Пятьдесят лет в строю…, с. 522.

(обратно)

885

Александр М…, с. 407.

(обратно)

886

Бобрищев-Пушкин А.В. Новая вера // В поисках пути. Русская интеллигенция и судьбы России. М., 1992, с. 324; п.п.: Смена вех. Прага, 1921 (Кара-Мурза А., Поляков Л…, с. 209).

(обратно)

887

Струве П. Экономическая проблема «Великой России»: Заметки экономиста о войне и народном хозяйстве. 1915 г., с. 147. (Русские экономисты…, с. 214.)

(обратно)

888

Керенский А. Русская революция…, с. 320.

(обратно)

889

Совокупная мобилизационная нагрузка рассчитывается как отношение процента мобилизованных к ВВП на душу населения и времени участия страны в войне в годах. (Мобилизационная нагрузка… Лист 2)

(обратно)

890

Сандей Пикчерел, 12.01.1919. (ЛюдендорфЭ…., с. 781)

(обратно)

891

Уэллс Г. Россия во мгле. Собрание сочинений, т. 15. М.: Правда, 1994.

(обратно)

892

Построено на основании данных: промпроизводство: Folke Н. Industrialization and Foreign Trade. Geneva, 1945. H. 13; Rather S., SoltowlH., Sylla R. The Evolution of the American Economy. New York, 1979. P. 385. (Бовыкин В.И…, с. 89). Население Европы: Sundbarg G. Apercus statistiques internationaux. и Svennilson I., Growth and stagnation in the European economy, United Nations, Geneve, 1954. Население США: URL: http://www.demographia.com/db-uspop1900. htm (Промпроизводство, доля 1900 и 1913… Sheet 3)

(обратно)

893

Шульгин В.В…, с. 123–124.

(обратно)

894

Тургенев Н…, с. 239.

(обратно)

895

Цит. по: Кюстин А…, т. 1, с. 495 (Комментарии).

(обратно)

896

Хрестоматия по истории России…, с. 236–237.

(обратно)

897

Тургенев Н…, с. 239, примечание с. 700.

(обратно)

898

Хрестоматия по истории России…, с. 238.

(обратно)

899

См. подробнее: Соловьев И.М. Русские университеты в их уставах и воспоминаниях современников, с. 42 (Хрестоматия по истории России…, с. 238).

(обратно)

900

Кюстин А…, т.1, с. 245.

(обратно)

901

Текст письма: http://ru.wikisource.org/wiki/письмо_H.В._Гоголю_ 15_июля_1847_г._(Белинский) #cite_ref-6

(обратно)

902

Достоевский Ф. М, т.1, Статьи о русской литературе. Книжность и грамотность, с. 95.

(обратно)

903

Некрасов Н.А. Медвежья охота // Некрасов НА…, Т. 3, с. 13 (230,240).

(обратно)

904

Welsh F.W. Soslovie or Class? Bureaucratic Reformers and Provincial Gentry in Conflict, 1906–1908 //The Russian Review. 1988. № 1. P. 1–24. (Грациози А…, с. 10.)

(обратно)

905

Циркуляр о переменах в составе учеников гимназий и прогимназии 18 июня 1887 г. Разослан министром народного просвещения И.Д. Деляновым. Вошел в историю под названием циркуляр «о кухаркиных детях». Дмитриев С.С. Хрестоматия по истории СССР.Т. Ш. С.432–433. Хрестоматия по истории России. М.: Проспект., 2000. С. 308–309.

(обратно)

906

Чернов В.., с. 415.

(обратно)

907

Витте С.Ю…,т. 1, с. 722–731.

(обратно)

908

Bumme С…, т. 3, с. 503.

(обратно)

909

Вебер М…, с. 589.

(обратно)

910

Сенчакова Л.Т. Приговоры и наказы российского крестьянства 1905–1907 гг.: по материалам центральных губерний. М.: Ин-т Российской истории, 1994. Т. 1. С. 132–138. (Хоскинг Дж. Россия и русские: в 2 кн., М.: ACT; Транзиткнига, 2003. Т. 1. С. 29.)

(обратно)

911

К.П. Победоносцев — С.Д. Шереметьеву, 21.09.1906. // РГАДА, ф. 1287, оп. 1, д. 5075, л. 176 (Бородин АЛ…, с. 132)

(обратно)

912

Открытое письмо к П.А. Столыпину о правительственном сообщении и программе С. Шарапова. Бесплатное приложение к № 36 «Русского дела», 1906, с. 2, 3 (Бородин А.П…, с. 132)

(обратно)

913

Кара-Мурза С…, с. 82.

(обратно)

914

Из «Объяснительной записки к отчету государственного контроля по исполнению государственной росписи и финансовых смет за 1911 год». СПб., 1912. С. 187. (Россия 1913…XIV)

(обратно)

915

Россия 1913…XIV.

(обратно)

916

Программа реформ П.А. Столыпина. Документы и материалы. О введении всеобщего начального обучения в Российской империи Т. 1 М.: Российская политическая энциклопедия, 2002

(обратно)

917

Фадеев Р.А…, с. 182.

(обратно)

918

Волков С. Глава 1 Интеллектуальный слой дореволюционной России, в книге Интеллектуальный слой в советском обществе. URL: http://swolkov.org/ins/01–1.htm

(обратно)

919

Булгаков С. Два града…, с. 227.

(обратно)

920

Главные статьи государственного расхода. По П. Милюкову (Валянский С., Калюжный Д…, с. 47) (Образование 1913.. Лист 1)

(обратно)

921

Цит. по: Кюстин А…, т.1, с. 495 (Комментарии).

(обратно)

922

Достоевский Ф…, т. 3, Дневник писателя 1877 год. Май — июнь, с 156.

(обратно)

923

В.И. Вернадский. Из подготовительных записей к выступлениям (октябрь — ноябрь 1920 г.). // Век XX и мир. 1989. № 6. С. 42 (Кара-Мурза А., Поляков Л…, с. 24).

(обратно)

924

Деникин A.M… T. 1, с. 146–147.

(обратно)

925

Мальтус Т. Опыт закона о народонаселении. М., 1908. С. 93.

(обратно)

926

1917–1922- институт истории СССР АН СССР 1980 г. (Население России в XX веке…, т. 1, с. 79, 94–95.)

(обратно)

927

Андреев Е.М., Царский Л.lb, Харькова Т.Л. Опыт оценки численности населения СССР. 1926–1941 гг. Вестник статистики. 1990. №7. с. 34–46. Население России в XX веке. В 3 т. Т. I. M.: РОССПЭН. 2000. С. 340.

(обратно)

928

Кейнс Дж. М. Тезисы. Выступление 14 сентября 1925 г. на заседании пленума Промэкономсовета ГЭУ ВСНХ СССР. (РГАЭ: ЦГАНХ СССР.Ф. 3429. Оп. 3 № 237. С. 247–250) / Кейнс Дж. М. Общая теория занятости, процента и денег. Избранное. М.: Эксмо, 2007. С. 929.

(обратно)

929

Чаянов А.В. Организация крестьянского хозяйства. 1924.

(обратно)

930

Хрящева А.И. Группы и классы в крестьянстве. М., 1926. (Жиромская В.Б. Демографическая история России в 1930-е гг. Взгляд в неизвестное. М.: РОССПЭН, 2001. С. 150).

(обратно)

931

Кара-Мурза С., с. 304–305.

(обратно)

932

Построено на основании: ГАРФ.Ф. 374. Оп. 8. Д. 1898. Л. 40; ГАРФ.Ф. 374. Оп. 8. Д. 1898. Л. 42; ГАРФ.Ф. 374. Оп. 8. Д. 1898. Л.38; ГАРФ.Ф. 374. Оп*. Д. 1898. Л. 41–42; Романов М.М. Ликвидация безработицы в СССР. М., 1930. С. 5; Вопросы труда. 1925. № 10. С. 11–12; Минц Л.Е. Труд и безработица в России (1921–1924 гг.) М., 1924. С. 61. ГАРФ.Ф. 5115. Оп. 8. Д. 280. Л. 91; Всесоюзная перепись населения 1926 г. т. 52. Безработные с. 72–85. Труд в СССР, 1926–1930. С. 36; Народное хозяйство СССР: Стат. справочник 1932 г. М.; Л.С. XXII–XXIII; Коньюктурный обзор по труду за 1928–1929 гг.; ГАРФ.Ф. 5515. Оп. 1. Д. 169. Л. 113–114; ГАРФ.Ф. 5515. Оп. 15. Д. 188. Л. 23. (Население России…, т. 1, с. 321–364); См. Так же: Плановое хозяйство 1926 №2, с. 132. [Геллер М.Л., Некрич А.М. Утопия у власти. М.: МИК, 2000. С. 199.)

(обратно)

933

Булгаков С.Н. Капитализм и земледелие. Т.2, СПб. 1900. (Антология…, с. 507, 520).

(обратно)

934

Рогалина И. Индустриализация как народнохозяйственная проблема // Вопросы экономики. №2. февраль 2007, с. 128.

(обратно)

935

РГАЭ.Ф. 4372. On. 26. Д. 182. Л. 22.

(обратно)

936

Рыбас С.Ю. Столыпин…, с. 43; Чаянов А.В. Основные идеи и формы сельскохозяйственной кооперации. М.: Наука, 1991 (1989), с. 237, 263–282; Чаянов А.В. Организация крестьянского хозяйства, 1924.); См. также РГАЭ.Ф. 4372. Оп. 26. Д. 182. Л. 22. См. также Данные департамента окладных сборов. (Доклады и сообщения Института истории АН СССР, 1995. Вып. 6. С. 10.)

(обратно)

937

Кейнс Дж. М. Беглый взгляд на Россию. 1925 г. // Кейнс Дж. М. Общая т

(обратно)

938

Население России в XX веке: в 3 т. Т. I. M.: РОССПЭН, 2000. С. 223.

(обратно)

939

Построено на основе данных: СССР — Институт социально-экономических исследований Госкомстата России Е.М. Андреев, Л.Е. Дарский и Т.Л. Харькова; Население Советского Союза. 1922–1991. М., 1993; Население России в XX веке: в 3 т. Т. I.. M.: РОССПЭН, 2000 (Естественный прирост 1923–1939… Лист 1)

(обратно)

940

ГАРФ.Ф. 5515. Оп. 1. Д. 165. Л. 1.

(обратно)

941

Запись бесед заведующего 3-м западным отделом НКИД СССР А.Ф. Неймана с заведующим восточноевропейским отделом Госдепартамента США Р. Келли о его впечатления от поездки по СССР. Ноябрь 1935 г. (Советско-американские отношения 1934–1939…, с. 373).

(обратно)

942

Запись бесед заведующего 3-м западным отделом НКИД СССР А.Ф. Неймана с послом США в СССР У. Буллитом о росте производства и производительности труда в СССР (Советско-американские отношения, 1934–1939…, с. 373).

(обратно)

943

Франкфурт С. Рождение стали и человека. М., 1935. С. 28 (Шаттенберг С…, с. 190).

(обратно)

944

Комсомольск. «Ленфильм», Л., 1938. Реж. С. Герасимов. (Шаттенберг С…, с. 198).

(обратно)

945

РГАЭ.Ф. 5548. Оп. 8. Д. 67. Л.6. (Шаттенберг С…, с. 192).

(обратно)

946

Туган-Барановский М.К. лучшему будущему. — СПб.: 1912., с. 90–91. (Русские экономисты…, с. 195.)

(обратно)

947

Кауфман А.А. Аграрный вопрос в России 1918 г., с. 267. (Русские экономисты…, с. 167.)

(обратно)

948

Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 38, с. 208. (Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание 1927–1939. Документы и материалы: в 5 т. Т. 1. Май 1927 — ноябрь 1929 / под ред. В. Данилова, Р. Маннинг, Л. Виолы. М.: РОССПЭН, 1999. С. 15.)

(обратно)

949

Кожинов В.В. О русском…, с. 172.

(обратно)

950

Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения, т. 16. М., 1960, с. 503 (Тарасов А.Н. О «безмолвствующем народе»… (РИЖ, т. III, 2000, N 1–4, с. 473)

(обратно)

951

Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения, т. 16, М., 1960, с. 477 (Тарасов А.Н. О «безмолвствующем народе»… (РИЖ, т. III, 2000, N 1–4, с. 473)

(обратно)

952

Булгаков С.Н. Капитализм и земледелие. Т.2. СПб., 1900. (Антология…, с. 512).

(обратно)

953

Richet C L'accroissement de la population francaise // La Reforme Sociale, 1.IV.1891, p. 512, цит. по G. Lagneau. Les conseguences des guerres: Seances et travaux de l'Academle des Sciences morales et politigues. t. 38,1,9/10,1892, p. 468, цит. по Урланис Б. История военных потерь. М. — СПб.; Полигон — ACT, 1998. С. 348–349.

(обратно)

954

Stannard D.E. American Holocaust: the Conquest of the New World. Oxford University Press, 1993.

(обратно)

955

Построено из периодов для России: 1851–1860,1881–1890, 1893–1897, 1898–1902, 1903–1907, 1908–1912. по: Урланис Б.Д. Рождаемость и продолжительность жизни в СССР, 1963, с. 16. (Население России в XX веке. т. 1…, с. 27, 59) и данных по соответствующим странам. (Демография Германии… Лист 1)

(обратно)

956

Шаттенберг С…, с. 215.

(обратно)

957

Катаев В. Время, вперед! М., 1932. С. 296. (Шаттенберг С…, с. 216.)

(обратно)

958

Город и деревня в Европейской России: сто лет перемен: Монографический сборник. М.: ОГИ, 2001 (Серия ОГИ/ Полит.ру). С. 128; Население России в XX веке…, т. 1, с. 223, 230.

(обратно)

959

Рассчитано по: Statistical Yearbook of League of Nations, National Bureau of Economic Research (Cambridge, MA, USA) за соответствующие годы.

(обратно)

960

Рассчитано, экспорт капиталов по: Мельтюхов М.И… Экспорт товаров по: Statistical Yearbook of League of Nations, National Bureau of Economic Research (Cambridge, MA, USA) за соответствующие годы.

(обратно)

961

Норма накопления в период индустриализации: 26–29% — по данным министра финансов СССР А. Зверева, см.: Зверев А. Записки министра. М.: Политиздат, 1973; 25–30% — по оценке Л. Троцкого, см.: Троцкий Л. Преданная революция: Что такое СССР и куда он идет? 1936. Глава 1; 25–26% (за 1951–1955 гг.) — по расчетам А. Вайнштейна, см.: Вайнштейн А. Народный доход России и СССР. М., 1969. С. 110.

(обратно)

962

Шестовал В.М. Воспоминание о трудовой деятельности в Автострое. Л., 31. (Шаттенберг С…, с. 238.)

(обратно)

963

Ключевский В.О…, Лекция LXXXVI, с. 1179.

(обратно)

964

Фадеев Р.А. Русское общество в настоящем и будущем. Собрание Сочинений. — СПб.: Издание В.В. Комарова, 1889. Т.З. (РИЖ, т. III, 2000, N 1–4, с. 161).

(обратно)

965

Шубарт В. Европа…, с. 200, 216.

(обратно)

966

Кейнс Дж. М. Беглый взгляд на Россию. 1925. С. 924,925, 926.

(обратно)

967

Достоевский Ф.М…, т. 3,1881. Январь, с. 544.

(обратно)

968

Стейнбек Дж. Русский дневник. М.: Мысль, 1990. С. 49.

(обратно)

969

http://www.nber.org/papers/w19425

(обратно)

970

http://slon.ru/economics/byl_li_nuzhen_stalin_dlya_ekonomicheskogo_razvitiya_rossii-1006101.xhtml; Оригинал: http://www.nber. org/papers/wl 9425

(обратно)

971

http://en.wikipedia.org/wiki/List_of_countries_by_length_of_coastline

(обратно)

972

Дирксен фон Г. Москва, Токио, Лондон. Двадцать лет германской внешней политики / пер. с англ. Н.Ю. Лихачевой. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2001.С. 233.

(обратно)

973

Головин Н. Бубнов А Тихоокеанская проблема в XX столетии…, с. 182.

(обратно)

974

Головин Н. Бубнов А Тихоокеанская проблема в XX столетии…, с. 183.

(обратно)

975

Головин Н. Тихоокеанская проблема в XX столетии…, с. 159.

(обратно)

976

Головин Н. Тихоокеанская проблема в XX столетии…, с. 160—161.

(обратно)

977

Головин Н. Тихоокеанская проблема в XX столетии…, с. 161.

(обратно)

978

Головин Н. Тихоокеанская проблема в XX столетии…, с. 160–161.

(обратно)

979

Построено на основании данных: Толстой В.И. Анализ экономических потенциалов основных противников в Тихоокеанском конфликте — Сша и Японии — накануне Второй Мировой войны. URL: http://samlib.rU/t/tolstoj_w_i/ekonomicheskiepotenshialisshaiypo niinakanunevmv.shtml

(обратно)

980

Гереке Г…, с. 233.

(обратно)

981

Шубарт В…, с.374.

(обратно)

982

Январь 1936 г. Додд У…, с. 322

(обратно)

983

Головин Н. Тихоокеанская проблема в XX столетии…, с. 281.

(обратно)

984

Дирксен фон Г…, с. 205–206.

(обратно)

985

Макконелл К.Р., Брю С…, с. т.2, с..334.

(обратно)

986

Буранок С.О. Пёрл-Харбор в оценке военно-политических деятелей США (1941–1945). Самара: Изд-во «АсГард», 2009.

(обратно)

987

Макконелл К.Р., Брю С…, с. т.2, с…334.

(обратно)

988

Дирксен фон Г…, с. 205–206.

(обратно)

989

Построено на основании данных: Толстой В.И. Анализ экономических потенциалов основных противников в Тихоокеанском конфликте — США и Японии — накануне Второй мировой войны. URL: http://samlib.rU/t/tolstoj_w_i/ekonomicheskiepotenshialisshaiypo niinakanunevmv.shtml (Военный бюджет Японии. Лист 2)

(обратно)

990

Толстой В.И. Анализ экономических потенциалов основных противников в Тихоокеанском конфликте — Сша и Японии — накануне Второй Мировой войны. URL: http://samlib.rU/t/tolstoj_w_i/ekon omicheskiepotenshialisshaiyponiinakanunevmv.shtml

(обратно)

991

Тиссен Ф. с. 17.

(обратно)

992

10 октября 1936 г. Додд У…, с. 376–377

(обратно)

993

Черчилль У. Остановить сейчас! Речь 3 апреля 1936 г. (Черчилль У…, с. 511)

(обратно)

994

Шубин А.В…, с. 322.

(обратно)

995

Уманский в НКИД 18.04.1939. (Советско-американские отношения 1934–1939…, С. 717).

(обратно)

996

Нольте Э…, с. 379.

(обратно)

997

Головин Н., Бубнов А. Тихоокеанская проблема в XX столетии…, с. 192, 201.

(обратно)

998

http://slon.ru/economics/byl_li_nuzhen_stalin_dlya_ekonomi-cheskogo_razvitiya_rossii-1006101. xhtml

Оригинал: http://www.nber.org/papers/w19425

(обратно)

999

Тюкавкин В.Г. Великорусское крестьянство и столыпинская аграрная реформа. М., 2001. С. 26 (Нефедов С.А…)

(обратно)

1000

Gregory P. Russian National Income. 1885–1913. Cambridge, 1982; Gatrell P. The Tsarist Economy. 1850–1917. N. Y., 1986; Simms J. The Crisis in Russian Agriculture at the End of Nineteenth Century: A Different View //Slavic Review. 1977. Vol. 36. №3; Hoch S. On Good Numbers and Bad: Malthus, Population Trends and Peasant Standard of Living in Late Imperial Russia // Slavic Review. 1994. Vol. 53. N 1 (Нефедов C.A…).

(обратно)

1001

Сили Дж. Р., Крэмб Дж. А…, с. 167.

(обратно)

1002

Бродель Ф…, с. 80.

(обратно)

Оглавление

Вместо предисловия. РОССИЯ, КОТОРУЮ МЫ ПОТЕРЯЛИ

КОЛОСС НА ГЛИНЯНЫХ НОГАХ

  Недоедим, но вывезем

  Лишние руки

ВСЕ НАЧИНАЕТСЯ С ЗЕМЛИ

  Суть России

    География

    Климат

  Производительность труда

  Самодержавие

ВЕЛИКОЕ ОСВОБОЖДЕНИЕ

  Патриархальная идиллия

  Русский бунт

БУМАЖНЫЙ РУБЛЬ

  Хлебные цены

  Капитал

КТО ОТСТАНЕТ, ТОГО НЕ СТАНЕТ

  Индустриализация, первая попытка

  Время и судьба

  Война и капитал

ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ

  Динамит образования

  Сталин и демография

  Урок либерализма

  P.P.S. 

СОКРАЩЕНИЯ

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31

32

33

34

35

36

37

38

39

40

41

42

43

44

45

46

47

48

49

50

51

52

53

54

55

56

57

58

59

60

61

62

63

64

65

66

67

68

69

70

71

72

73

74

75

76

77

78

79

80

81

82

83

84

85

86

87

88

89

90

91

92

93

94

95

96

97

98

99

100

101

102

103

104

105

106

107

108

109

110

111

112

113

114

115

116

117

118

119

120

121

122

123

124

125

126

127

128

129

130

131

132

133

134

135

136

137

138

139

140

141

142

143

144

145

146

147

148

149

150

151

152

153

154

155

156

157

158

159

160

161

162

163

164

165

166

167

168

169

170

171

172

173

174

175

176

177

178

179

180

181

182

183

184

185

186

187

188

189

190

191

192

193

194

195

196

197

198

199

200

201

202

203

204

205

206

207

208

209

210

211

212

213

214

215

216

217

218

219

220

221

222

223

224

225

226

227

228

229

230

231

232

233

234

235

236

237

238

239

240

241

242

243

244

245

246

247

248

249

250

251

252

253

254

255

256

257

258

259

260

261

262

263

264

265

266

267

268

269

270

271

272

273

274

275

276

277

278

279

280

281

282

283

284

285

286

287

288

289

290

291

292

293

294

295

296

297

298

299

300

301

302

303

304

305

306

307

308

309

310

311

312

313

314

315

316

317

318

319

320

321

322

323

324

325

326

327

328

329

330

331

332

333

334

335

336

337

338

339

340

341

342

343

344

345

346

347

348

349

350

351

352

353

354

355

356

357

358

359

360

361

362

363

364

365

366

367

368

369

370

371

372

373

374

375

376

377

378

379

380

381

382

383

384

385

386

387

388

389

390

391

392

393

394

395

396

397

398

399

400

401

402

403

404

405

406

407

408

409

410

411

412

413

414

415

416

417

418

419

420

421

422

423

424

425

426

427

428

429

430

431

432

433

434

435

436

437

438

439

440

441

442

443

444

445

446

447

448

449

450

451

452

453

454

455

456

457

458

459

460

461

462

463

464

465

466

467

468

469

470

471

472

473

474

475

476

477

478

479

480

481

482

483

484

485

486

487

488

489

490

491

492

493

494

495

496

497

498

499

500

501

502

503

504

505

506

507

508

509

510

511

512

513

514

515

516

517

518

519

520

521

522

523

524

525

526

527

528

529

530

531

532

533

534

535

536

537

538

539

540

541

542

543

544

545

546

547

548

549

550

551

552

553

554

555

556

557

558

559

560

561

562

563

564

565

566

567

568

569

570

571

572

573

574

575

576

577

578

579

580

581

582

583

584

585

586

587

588

589

590

591

592

593

594

595

596

597

598

599

600

601

602

603

604

605

606

607

608

609

610

611

612

613

614

615

616

617

618

619

620

621

622

623

624

625

626

627

628

629

630

631

632

633

634

635

636

637

638

639

640

641

642

643

644

645

646

647

648

649

650

651

652

653

654

655

656

657

658

659

660

661

662

663

664

665

666

667

668

669

670

671

672

673

674

675

676

677

678

679

680

681

682

683

684

685

686

687

688

689

690

691

692

693

694

695

696

697

698

699

700

701

702

703

704

705

706

707

708

709

710

711

712

713

714

715

716

717

718

719

720

721

722

723

724

725

726

727

728

729

730

731

732

733

734

735

736

737

738

739

740

741

742

743

744

745

746

747

748

749

750

751

752

753

754

755

756

757

758

759

760

761

762

763

764

765

766

767

768

769

770

771

772

773

774

775

776

777

778

779

780

781

782

783

784

785

786

787

788

789

790

791

792

793

794

795

796

797

798

799

800

801

802

803

804

805

806

807

808

809

810

811

812

813

814

815

816

817

818

819

820

821

822

823

824

825

826

827

828

829

830

831

832

833

834

835

836

837

838

839

840

841

842

843

844

845

846

847

848

849

850

851

852

853

854

855

856

857

858

859

860

861

862

863

864

865

866

867

868

869

870

871

872

873

874

875

876

877

878

879

880

881

882

883

884

885

886

887

888

889

890

891

892

893

894

895

896

897

898

899

900

901

902

903

904

905

906

907

908

909

910

911

912

913

914

915

916

917

918

919

920

921

922

923

924

925

926

927

928

929

930

931

932

933

934

935

936

937

938

939

940

941

942

943

944

945

946

947

948

949

950

951

952

953

954

955

956

957

958

959

960

961

962

963

964

965

966

967

968

969

970

971

972

973

974

975

976

977

978

979

980

981

982

983

984

985

986

987

988

989

990

991

992

993

994

995

996

997

998

999

1000

1001

1002

• Реклама на сайте