Тайные архивы русских масонов

Тайные архивы русских масонов
Т.О. Соколовская, Д.Д. Лотарева

Д. Лотарева
ВВЕДЕНИЕ

Сегодня история российского масонства XVIII–XX вв. вызывает большой интерес в среде историков, филологов, культурологов и просто любителей истории. И это вполне объяснимо — ведь неофициальный запрет на исследование этой бесспорно увлекательнейшей темы сохранялся более пятидесяти лет.

В последнее время тема масонства стала вновь актуальной. Для одних это тема серьезного исследования, для других — возможность политических спекуляций, ведь в обществе бытуют в основном мифологизированные представления об этой организации. Ореол таинственности, особая активность семиотического пространства, строго иерархическая структура организации и сложная обрядность, свойственная масонам, делают сюжет исследования почти детективным.

Однако необходимо сказать, что большая часть академических работ по истории российского масонства на русском языке была создана до 1917 г. (за исключением работ А.И. Серкова, созданных в последнее десятилетие). К сожалению, современные издания по масонству чаще всего имеют ярко выраженную идеологическую окраску черносотенного толка, либо относятся к околонаучной «оккультистской» литературе. Имеется явный недостаток в документально обоснованных научных исследованиях, к каковым, безусловно, можно отнести книги и статьи Т.О. Соколовской, переиздание которых (с 1999 г.) было предпринято Государственной публичной исторической библиотекой.

* * *

Тира Оттовна Соколовская (1888–1942) происходила из семьи выходцев из Швеции (дед ее носил фамилию Оберг), чем и объясняется ее необычное имя.

Призванием Т.О. Соколовской стали научные занятия, которым она посвятила всю свою жизнь.

Первоначально, во время учебы в Археологическом институте, она увлеклась древними цивилизациями. Результатом работы стала опубликованная в 1904 г. в Петербурге брошюра «Микенская керамика. Форма и орнамент сосудов микенского типа».

Российской историей Тира Оттовна начала заниматься, участвуя в семинаре А.В. Семеки на Историко-филологическом факультете Екатерининского института. Вскоре под влиянием своего мужа, Михаила Константиновича Соколовского^{1}, она нашла, наконец, «свою» тему — масонство XVIII–XIX вв., — которую разрабатывала с вдохновением и преданностью, присущими настоящему ученому.

Пик творческой активности и известности исследовательницы падает на 1910-е годы. Ее перу принадлежит несколько монографий и более сорока статей, посвященных истории, обрядности, философии вольных каменщиков, опубликованных в это время в журналах «Русская Старина», «Русский Архив», «Море»^{2}. Кроме этого, Т.О. Соколовская много выступает с докладами и участвует в организации выставок, освещающих историю российского и зарубежного масонства^{3}.

В письме к Н.О. Лернеру^{4} исследовательница так сообщала о своих «регалиях»: «Член Совета и секретарь императорского общества ревнителей истории. Член Комитета и ученый секретарь императорского музея Великой Войны. Член Петроградского и Московского Императорских археологических институтов. Член Витебской, Курской, Оренбургской, Орловской, Пермской, Полтавской, Саратовской, Симбирской, Ставропольской, Тамбовской, Тверской губернских ученых архивных комиссий и Новгородского Общества Любителей древности».

В 1915 г. Тира Оттовна заведовала литературным отделом выставки, посвященной войне и открытой в Главном Адмиралтействе. В 1916 г. она — член комитета выставки английских военных плакатов в Академии художеств. Выставочная работа не прекращалась для Соколовских и после революции.

После Октября 1917 г. Соколовские, оставшиеся в Советской России, продолжали свою активную исследовательскую и популяризаторскую деятельность. В 1920 г. Тира Оттовна, в совершенстве владевшая французским, немецким и шведским языками, была переводчицей на выставке Красной армии и флота, открытой для II съезда III Интернационала^{5}. До 1926 г. существовал музей при Обществе ревнителей истории, где М.К. Соколовский продолжал оставаться председателем, а Т.О. Соколовская — ученым хранителем. С 1920 г. Тира Оттовна и Михаил Константинович получали золотое обеспечение и «ученый» паек.

Но довольно быстро условия их жизни, как частной, так и научной, стали очень тяжелыми. Хоть Соколовские и уцелели в то бурное время, но пути в научные учреждения были для них закрыты в связи с кадровыми чистками 1929 г. «Масонская» и «дворянськая» темы не приветствовались в советских исторических кругах. В 1935 г. Центральный (ныне Государственный) Литературный музей приобрел коллекцию редчайших масонских предметов, принадлежавшую Т.О. и М.К. Соколовским. Вероятно, расстаться с коллекцией супругов заставила только крайность: «Не задержите денег: жена очень больна!» — писал Михаил Константинович директору Литмузея В.Д. Бонч-Бруевичу^{6}.

Об отчаянном материальном положении Соколовских в 1930-е гг. свидетельствует также пьеса Тиры Оттовны «Закрепощенная женщина», написанная к 20-й годовщине революции в качестве «подношения» Сталину, и ее письмо к «вождю», в котором она характеризует себя как «непартийного большевика»^{7}. Обращение это не имело последствий — ни дурных, ни хороших… Исследователи практически не имели возможности продолжать свою деятельность.

Т.О. Соколовская и ее муж погибли в Ленинграде во время блокады.

* * *

Как уже отмечалось, тема масонства вызывает сегодня массу кривотолков, поэтому не утратившие актуальности труды Т.О. Соколовской, выполненные на высоком научном уровне, представляются прекрасным материалом для переиздания.

Создавая их, исследовательница имела в виду прежде всего просветительские цели. Монографии и статьи написаны живым языком, богато иллюстрированы. Эмоциональность, образность являются неотъемлемыми чертами стиля Т.О. Соколовской^{8}. Удивительным образом она умела собрать разрозненные сведения в яркую картину, свидетельством чего являются такие ее работы, как «В масонских ложах (1817–1822)», повествующая о реальной жизни человека в масонстве, или «Русское масонство и его обряды. Ложа Северной Звезды в Вологде», увлекательно повествующая о церемониале открытия ложи.

В то же время Тира Оттовна очень трезво оценивала масонство как культурное и социальное явление, не преуменьшая, но и не переоценивая его положительные и отрицательные стороны и степень влияния на жизнь людей. Ее позиция относительно деятельности вольных каменщиков, как правило, либо нейтральна, либо положительна, что является необходимым условием для беспристрастной оценки любого явления.

Все произведения Т.О. Соколовской основаны на подлинных фактах, отраженных в архивных материалах. Автор не устает разъяснять самые разные аспекты истории, философии, символики, обрядности масонов, «работавших» в России. Очень часто она публикует и комментирует важнейшие документы лож, их переписку, списки членов, что создает полноценное и многоаспектное представление о таком сложном явлении, как масонство. В целом можно сказать, что работы Т.О. Соколовской сочетают в себе «позитивистский» и «культуроведческий» подходы, и именно поэтому их переиздание так актуально сегодня. В первую очередь это относится к монографии Т.О. Соколовской «Русское масонство и его значение в истории общественного движения (XVIII и первая четверть XIX в.)».

Как уже было отмечено, большинство работ, созданных исследовательницей, представляют собой статьи и публикации документов с комментариями. Поэтому монография является наиболее полным отражением взглядов Т.О. Соколовской на российское масонство. В книге содержится большое количество фактов, переработанных таким образом, что складывается стройная картина, описывающая основные идейные понятия братства, составляющие самую суть и движущую силу масонского движения.

Книга Т.О. Соколовской «Капитул Феникса», в отличие от других работ Тиры Оттовны, касающихся жизни масонских лож и различных объединений, целиком посвящена истории одной, но очень важной «мастерской» российских вольных каменщиков. Речь идет о «блистательном» Капитуле Феникса, возглавлявшем с 1778 г. ложи, работавшие в России по «шведской системе».

К моменту написания монографии (1916 г.) подробных исследований о Капитуле практически не существовало. Думается, что секретный характер его работ, интрига возникновения Капитула Феникса и привлекли автора, заставив вынести в подзаголовок слова: «Высшее тайное масонское правление в России».

Создание Капитула явилось важным, но не единственным событием в жизни российских братьев второй половины XVIII в. В это время они искали и открывали для себя самые разнообразные масонские «системы» и выбирали те, что соответствовали их представлениям об истине и благе. В 1760—1770-х гг. в России распространились так называемые «рыцарские системы», отличавшиеся пышными ритуалами, благотворительной деятельностью, а главное, строгой и сложной иерархией.

Самый яркий период истории российского масонского «рыцарства» начался в 1776 г., когда в Швеции был посвящен в высшие степени кн. Александр Борисович Куракин. С этого момента в России стали возникать ложи, работавшие по «шведской» системе, их членами становились люди, составлявшие цвет и славу российского дворянства. Но лишь немногие из них знали о существовании стоявшего во главе объединения тайного Капитула Феникса.

По уставу «рыцарских» лож, Капитул Феникса, а с ним и все открытые по «шведскому обряду» российские ложи подчинялись Великому Стокгольмскому Капитулу и его главе, герцогу Зюдерманландскому. Все это в комплексе с тайной иерархией и связями с опальным Павлом Петровичем предопределило судьбу этих лож. Гонения, последовавшие со стороны Екатерины Второй, вынудили братьев еще более сгустить завесу тайны над своей деятельностью. Возродился Капитул значительно позже, в царствование Александра Первого.

Реконструкция деятельности «Высшего тайного масонского правления в России» является бесспорной заслугой Т.О. Соколовской, которая без устали собирала сведения о нем в различных государственных и личных архивах. В трех главах своей монографии она очень подробно рассказывает об особенностях «шведской системы», о ее сложных и ярких обрядах, о духе ее «рыцарского» учения, дает выразительнейшие характеристики братьям — основателям лож. Прекрасный стиль и образность изложения сделают книгу не только полезным, но и занимательным чтением для самого широкого круга читателей.

Автор приносит благодарность Н.А. Марченко и А.С. Серкову за предоставленные сведения о Т.О. Соколовской.

Т. СОКОЛОВСКАЯ
РУССКОЕ МАСОНСТВО И ЕГО ЗНАЧЕНИЕ В ИСТОРИИ ОБЩЕСТВЕННОГО ДВИЖЕНИЯ
(XVIII и первая четверть XIX столетия)

Кто говорит, что он во свете, а ненавидит брата своего, тот еще во тьме.

1-е послание Иоанна Богослова, 2:9

В настоящей книге изложен исторический очерк русского масонства, поскольку оно отразилось в истории русского общественного движения. Многие стороны масонства ввиду этого намеренно оставлены без рассмотрения. Так, не рассмотрены: связь русского масонства с заграничным; история масонских систем и отдельных лож; подробности ритуала, мистической и филантропической деятельности, масонских законоположений, внутренней жизни лож и пр., требующие самостоятельного исследования. Для сжатости очерка масонство XVIII века рассмотрено совместно с масонством XIX века, хотя между ними и существует значительная разница.

Очерк составлен мною главным образом по архивным материалам, причем обращено особое внимание на соблюдение возможно полной объективности. В заключение считаю долгом выразить глубокую признательность: многоуважаемому профессору Василию Ивановичу Семевскому, с редкою отзывчивостью давшему мне ряд указаний, и тем архивариусам, любезностью которых мне пришлось пользоваться при моих работах в рукописных отделениях Императорской Публичной библиотеки и Московского Румянцевского музея и в архивах: Государственном, Общества любителей древней письменности, Ревельского провинциального музея, Главного военно-судного управления, Морского министерства и Юрьевского университета.

ГЛАВА I

Если б когда-либо возможно было ввести во внутренность ордена Государей, смотрящих еще и поныне на него с опасной стороны, и предложить им в величайшей ясности все благодетельные, великодушные, благородные и человекодружественные планы и начертания для блага рода человеческого, то, без сомнения, соединились бы они толико же ревностными покровителями оных, как и столь многие дорогие и просвещенные государи, которые, знакомы будучи и с внутренностью ордена, становятся нашими предводителями и самым действующим образом споспешествуют всем полезным для человечества начертаниям. Может быть, близка уже сия благополучная эпоха; наступит она без сомнения; ибо невероятно, чтоб вечно пребыло сокрыто во мраке учреждение, управляемое здравым рассудком, делающее человеков добродетельными и купно счастливыми.

Магазин свободно-каменщический. 1784 г. Т. 1, ч. 1, предуведомление, 26–27

В Россию свет масонства проник, по преданию, при Петре Великом; документальные же свидетельства о существовании русских масонских лож относятся лишь к 1 731 г. Вскоре затем, в 1747 г.^[1], было произведено первое правительственное расследование о сущности и цели масонского учения, когда, по повелению императрицы Елизаветы, А.И. Шуваловым был допрошен вернувшийся из-за границы граф Николай Головин о том, что заключают в себе масонские уставы и кто в ордене состоит. Ответы и разъяснения Головина, получившего наказ впредь быть скромнее, не внесли, по-видимому, полного успокоения в правительственные сферы. В конце пятидесятых годов XVIII века^[2] о русском масонстве было произведено новое пространное исследование через Михаила Олсуфьева, который весьма ревностно отнесся к своей задаче и даже самолично присутствовал на масонских собраниях. Олсуфьев представил реестр «гран-метрам и масонам» и описания убранства ложи и действий во время собраний и доносил, что, по словам самих масонов, их сообщество «ничто иное есть, как ключ дружелюбия и братства, которое бессмертно во веки пребыть имеет», но что на самом деле, по личному наблюдению расследователя, масонские действия и их обряды совершенно непонятны и безрассудны. В царствование Елизаветы духовные лица (например, проповедник при императорском дворе Гедеон Криновский) уже стали обличать своими проповедями людей «нрава и ума эпикурейского и фреймасонского». Таким образом, время Елизаветы не было вполне безмятежным для русского масонства, и Бебер^[3], сообщавший сведения о русском масонстве в веймарнскую ложу Амалии, отмечает, что под скипетром дочери Петра масоны не наслаждались златыми днями спокойствия и тишины и что они «так опасались за себя и за свое хорошее дело, что собирались только изредка и совершенно втихомолку, и не в обыкновенном помещении, а иногда даже на чердаке отдаленного дома».

Петр III выказывал масонам благорасположение, выразившееся даже в даре для масонской ложи дома. По иностранным источникам, он сам был масоном, в чем и не было бы ничего удивительного, так как Петр III до мелочей подражал Фридриху II и, очевидно, не оставил бы без внимания такого важного обстоятельства в жизни последнего, как явная принадлежность прусского короля к масонству. След причастности Петра III к масонству находится еще в приказании, последовавшем в первые дни воцарения Екатерины II, допросить Волкова о том, кто состоял членами ораниенбаумской ложи при бывшем государе^[4].

Екатерина II до восьмидесятых годов не предпринимала никаких репрессивных мер по отношению к масонству, хотя ей и пришлось встретиться с названием «масон» в деле Мировича, что не могло не привлечь особого ее внимания: единственный сообщник Мировича, Аполлон Ушаков, был масон. Лишь с 1780 г., когда издана была императрицею первая сатира на масонство, оно стало подвергаться гонению, которое, обостряясь все более и более, окончилось разорением масонских лож в 1786 г. «Воздвиглась мрачная негодования туча и на всю братию, особливо на собор московский, гром запрещения тайных собраний испустила», — писал по этому поводу известный масон Елагин^[5]. Последовательно целый ряд репрессивных мер был направлен главным образом против деятельности московских масонов, составлявших так называемый новиковский кружок. В 1785 г. было повелено главнокомандующему в Москве Брюсу составить роспись новиков-ским изданиям; рассмотрение же их было поручено московскому митрополиту Платону; кроме того, последний обязывался испытать самого Новикова «в законе Божием». Указом 23 января 1786 г. было предписано объявить Новикову, что типография существует для печатания книг полезных, а не «наполненных новым расколом для обмана и уловления невежд»; вместе с тем было повелено учинить надзор за школами, устроенными масонами, и произвести осмотр московской больницы, ими же заведенной. В это время императрица написала три комедии против масонов: «Обманщик», «Обольщенный» и «Шаман Сибирский». В 1787 г. вышло распоряжение отобрать все книги, находящиеся в продаже, «до святости касающиеся» и напечатанные не в синодальной типографии; огромное количество таких книг выпускал именно новиковский кружок. В 1788 г. императрицею было запрещено возобновление аренды Новиковым на университетскую типографию. Наконец, указом 1 мая 1792 г. Новиков был предан «законному осуждению на основании учреждения». Явного суда не последовало, следствие велось тайно, и дело окончилось заточением Николая Ивановича Новикова в Шлиссельбургскую крепость на пятнадцать лет; рассеяны были прочие члены его кружка, а книги сожжены рукой палача. В 1794 г. был заключен в Шлиссельбургскую крепость и другой масон, борец и фанатик идеи, поручик Федор Кречетов.

На Павла I масоны возлагали большие упования. Еще в бытность его наследником масоны употребили все возможные средства для приобретения его симпатии к своему братству. Лица, окружавшие цесаревича Павла, слыли чуть ли не поголовно масонами, и его воспитатель Панин в масонских стихах воспевается как счастливый старец, которому удалось ввести царское сердце в братство. Князя Куракина Шеш-ковский называет «инструментом» к приведению великого князя в братство. В целях пропаганды масоны чрез посредство архитектора Баженова пересылали цесаревичу масонские книги. Когда же при следствии над кружком Новикова была обнаружена записка Баженова об отношениях Павла Петровича к масонам и императрица письменно запросила об этом великого князя, она получила от него в ответ записку, где им резко отрицалась какая-либо его связь с масонством и все дело выставлялось последствием вымысла. Любопытно, что в числе лиц, осыпанных милостями при восшествии на престол Павла Петровича, находился и виновник докучного «вымысла»: 8 ноября 1796 г. коллежский асессор архитектор Василий Баженов был произведен прямо в действительные статские советники; вскоре он был награжден имениями, а в 1799 г. назначен вице-президентом Академии художеств^[6]. «Инструмент» же Куракин тоже осыпается царскими милостями. Не забыты были государем и другие впавшие в опалу масоны Новиковского кружка, а между тем императору Павлу не мог быть неизвестным «зловредный умысел» сих «государственных преступников уловить» его в орден. Допрошенные Лопухин, Тургенев, Трубецкой даже не отрицали желания видеть в ордене великого князя, а Трубецкой откровенно признал на допросе: «Покойный Шварц предлагал нам, чтобы известную особу сделать великим мастером в масонстве в России, а я перед Богом скажу, что, предполагая, что сия особа в чужих краях принята в масоны, согласовался на оное из единого того, чтобы иметь покровителя в оном»^[7]. Причастность цесаревича Павла к масонству признавалась тогдашней ходячей молвой; толки расходились лишьв указаниях на время и место, где состоялось это посвящение в масонство. По случаю вступления Павла Петровича за границею в орден, состоявшегося или только предполагавшегося, был составлен особый пролог^[8]. Как бы то ни было, первые шаги Павла по вступлении на престол были полны милости по отношению к масонам. Новиков был тотчас же освобожден из крепости^[9]. После коронации в Москве у Павла I даже явилась мысль об открытии масонских лож, для чего были собраны влиятельнейшие масоны, но они просили с открытием лож повременить; Павел, как говорят, обошелся с масонами весьма любезно, каждому подал руку и сказал^[10]: «В случае надобности пишите ко мне просто, по-братски и без всяких комплиментов». Однако розовые масонские мечты и надежды найти в Павле своего покровителя должны были вскоре поблекнуть: в 1799 г. последовало запрещение масонских лож. Такое изменение во взглядах государя, ранее относившегося к масонству доброжелательно, вполне объясняется его неровным, порывистым, увлекающимся характером. Но Ростопчин причину этой реакции, причину этой перемены в направлении правительственного взгляда приписывает себе: он, дескать, доложил государю, что масоны — опасные люди, что они хороши для наследника престола, а не для самого императора, что они замышляли даже убийство Екатерины II, причем метали между собою жребий на этот террористический акт и жребий пал на Лопухина^[11].

Запрещение лож было повторено Александром I в 1802 г., но уже с 1803 г. число масонских лож растет с большой быстротой. В этом именно году, по иностранным источникам, передающим слова флигель-адъютанта Брозина^[12], происходила аудиенция известнейшего масона Бебера у государя. Между ними происходил продолжительный разговор, во время которого Бебер изложил сущность масонского учения и испрашивал отмены запрещения масонства в России. Государь, убежденный Бебером, якобы отвечал: «То, что вы мне говорите об этом обществе, меня вынуждает не только оказать ему покровительство, но даже просить о принятии меня в число масонов; полагаете ли вы, что это возможно?» — «Государь, — сказал на это Бебер, — сам я не могу дать вам ответ, но я соберу всех масонов столицы, чтобы им объявить о вашем намерении, и я убежден, что они поспешат пойти навстречу вашим желаниям». По выражению Брозина, ни один русский масон того времени не забыл этих знаменательных слов государя, который будто и был вскоре посвящен в масоны. Как бы то ни было, с этого времени масонские ложи, повторяю, стали размножаться в России.

В Александре I масоны видели в продолжение долгих лет своего покровителя, своего единомышленника, исполненного, собственно говоря, масонскими заветами. Даже не важно, был ли Александр фактически принят в масоны, подвязывался ли ему масонский фартук, посещал ли он масонские ложи. Это вопрос второстепенный. Важно, что Александр, искавший мятежной душой исхода своему нравственному чувству, вечно колеблющийся, представлявший тип ищущего, пристававший то к одной секте, то к другой, был долгое время масоном по духу. Он многие годы не запрещал масонских собраний, не преследовал масонов как религиозных еретиков или политических заговорщиков. И масоны видели поэтому в Александре оплот своему ордену, залог его безмятежного существования и даже процветания; они видели в нем правителя, радевшего о благе подданных. Слагая приветственные песни в честь Александра I, масоны всякий раз, воздавая ему хвалу, вспоминали об его гражданских добродетелях; они подчеркивали, что он — «страж блага, миротворец»; они воспевали его не только за то, что он царь, но за то, что он — «царь и вместе человек»: «он — блага подданных рачитель, он — царь и вместе человек». В масонских ложах ставился иногда портрет государя. 24 августа 1819 г. варшавская масонская ложа извещала виленскую ложу Славянского орла о постановке в ней портрета государя. Та же ложа препровождала в виленскую ложу Доброго пастыря экземпляр песни, составленной по поводу этой постановки портрета. Варшавский великий восток 12 декабря 1818 г. обнадеживал литовскую провинциальную ложу, которая только что получила от петербургской ложи извещение о нежелании входить с нею в соглашения, в покровительстве государя как сочлена^[13]. В письме^[14], «пущенном» за подписью графа Платера от великой варшавской ложи в великую виленскую ложу, рассеивается опасение последней о закрытии правительством литовских лож, с уверением, что этого не может случиться в царствование Александра I и с советом в случае, если «паче чаяния таковое запрещение последует, не противиться силе, прекратить на время работы и, ожидая благоприятнейших времен, сохранить масонство в своем сердце, оставаться между собою в связи». Масонская муза еще в 1821 г. влагает в уста императора Александра такое двустишие: «Вас не постигнет участь слезна, от прежних бед — я вам оплот!»

Жизнь показала, однако, что эти слова звучат самой горькой иронией и что именно император Александр I официально запретил в России свободнокаменщическое учение.

Обращаясь к документам, касающимся разрешения правительством при Александре I масонства, прежде всего остановлюсь на ответах на вопросные пункты инструкции, данной Вибелю из Германии в 1818 г. На запрос немецкого масона русские масоны отвечали, что здание масонства возобновлено и терпимо в России с 1809 г.^[15] Далее, согласно секретному отношению министра внутренних дел к начальнику главного штаба его императорского величества от 9 января 1826 г. за № 13^[16], масонские ложи, начавшие устанавливаться в Петербурге и других губерниях с 1804 г., «были просто терпимы, но правительство не распространяло на них никакого посредственного или непосредственного влияния»; в 1810 г. вновь назначенный министр полиции Балашов «пригласил к себе начальников масонских обществ и, предначертав им некоторые в руководство правила, объявил повеление доставлять в министерство полиции ежемесячные отчеты о всем происходящем в собраниях их, которые сам несколько раз посещал»; этот порядок не изменился и при следующем министре полиции, Вязьмитинове, который по временам докладывал государю о масонских ложах, «постоянно уклонялся от всякого непосредственного влияния на управлявших ложами и не входил ни в какое письменное с ними сношение». По слиянии воедино министерств полиции и внутренних дел, новый министр Кочубей объявил тогдашнему великому мастеру директориальной ложи Беберу, что «правительство не требует никакого отчета в распоряжениях, но тогда лишь будет вмешиваться в дела обществ масонских», когда они, не сохранив уважения к тому, что относится к святости религии и к точному исполнению законов, и уклонившись от строгих обязанностей нравственности и гражданского благочиния, «обратят на себя справедливое преследование». Так писал министр внутренних дел В. Ланской. В 1815 г., при возникших в масонстве несогласиях, последствием чего явилось учреждение новой великой управляющей ложи (Астреи), на новых основаниях, приверженцы прежних установлений противились уничтожению существовавшей до того времени управляющей ложи: «принимая во внимание, — значится в протоколе великой директориаль-ной ложи, — что закрытие этой великой мастерской может быть постановлено только нашим августейшим государем, который ее уполномочил (a autorise), и что ложи, оставшиеся верными обряду, который известен этому великодушному императору, не могут выбрать более совершенного устроителя их трудов, чем эта масонская власть», братья порешили возобновить деятельность великой ложи и выбрать должностных лиц. Репрессии начались постепенно и издали. Выше было изложено, что с 1810 г. масонские ложи обязывались доставлять сведения о своей деятельности в министерство, хотя в 1816 г. Александр I при испрошении у него позволения на открытие новой ложи отозвался, что формального разрешения он не дает, но смотрит на все это дело сквозь пальцы^[17]. В 1820 г. государь относился к масонам уже с явною недоверчивостью; так, фон Визин не был назначен губернатором только оттого, что был масоном^[18].7/19 ноября 1820 г. кн. П.М. Волконский, бывший с государем в Троппау, вскоре после известной семеновской истории писал И.В. Васильчикову: «С некоторого времени государь замечает, что много офицеров разных полков ездят в Кронштадт; так как там существует масонская ложа, вновь устроенная, то весьма может быть, что, будучи под присмотром в Петербурге, не ездят ли они туда, чтобы участвовать в заседаниях без всякого стеснения»^[19]. 13 июня 1821 г. тот же Волконский передавал Васильчикову повеление государя навести секретные справки по поводу поездки Эллизена в Торопец на воды, «действительно ли он поехал по этой причине и не остался ли он в самом То-ропце под какими-либо предлогами; так как кавалергарды также там находятся, то велите наблюдать, нет ли сношений между ними»^[20]. В 1821 г. последовало запрещение печатания масонских песен. В этом году, 29 июня, кн. А.Н. Голицын сообщал^[21] управляющему министерством внутренних дел о последовавшем запрещении печатать «масонские песни и другие сочинения, как и произведения такого сословия, которое не имеет никакого явного характера и никакими открытыми постановлениями и правилами в государстве не дозволено к существованию»; вместе с тем повелевалось, чтобы цензурные комитеты не дозволяли «к напечатанию песен таковых и других сочинений, хотя бы на них и не означалось того, что они издаются от масонских обществ, коль скоро по содержанию их довольно приметно, что они принадлежат к сим обществам». Таким образом, накладывалось цензурное veto на масонскую литературу. В этом же году был избран великим мастером граф Мусин-Пушкин, который письменно уведомил об этом управляющего Министерством внутренних дел; граф Кочубей «о сем извещении доводил до сведения государя императора и, изготовя на основании вышеизложенных правил письменный ответ графу Мусину-Пушкину, испрашивал высочайшее разрешение; его императорскому величеству не угодно было, чтобы письменно о сем было объявлено»^[22].

Следующий, 1822-й год был роковым для русских масонов. 1 августа 1822 г. последовал высочайший рескрипт на имя графа Кочубея о закрытии всех масонских лож в России. От него в свою очередь последовали письма великому мастеру великой ложи Астреи графу Мусину-Пушкину-Брюсу и наместному мастеру великой провинциальной ложи Ланскому^[23]. Мотивом запрещения были выставлены «беспорядки и соблазны, возникшие в других государствах от существования разных тайных обществ», и желание государя, «дабы твердая преграда полагаема была ко всему, что ко вреду государства послужить может, и в особенности в такое время, когда, к несчастию, от умствований, ныне существующих, проистекают столь печальные в других краях последствия». Вместе с закрытием лож затребованы были подписки от масонов в обязательстве, что «они впредь ни под каким видом ни масонских, ни других тайных обществ, ни внутри империи, ни вне ее составлять не будут». Отдельные ведомства тоже стали отбирать подписки от служащих о непринадлежности к масонству. Так, военный министр предписанием от 17 августа 1822 г. за № 1507^[24] к командующему гвардейским корпусом требовал, чтобы чинами корпуса были даны подобные подписки, присовокупляя: «Государь император надеется, что все г.г. военные чиновники поступят в сем случае с тем чистосердечием и праводушием, какие приличны воинам, знающим правила чести, и обратят свое внимание на то, что, учинив присягу его величеству, они уже не свободны дать какую-либо другую присягу». Это распоряжение должно было быть отданным не приказом по корпусу, т. е. не явно, а «особыми извещениями на имя командующих частями», т. е. более скрытным образом. Подписки отбирались весьма ревностно: отобрана была подписка даже от великого князя Михаила Павловича как командира бригады в 1 гвардейской пехотной дивизии.

При вступлении на престол императора Николая I запрещение масонства было подтверждено: высочайшим рескриптом от 21 апреля 1826 г., данным министру внутренних дел, было повелено снова истребовать по всему государству обязательства от всех находящихся на службе и отставных чиновников и неслужащих дворян о непринадлежности к тайным обществам. После повторного запрещения масонства Ланской доносил министру внутренних дел, что целями масонства было «искание чистейшего познания Бога, человека, натуры»; об «упражнениях» же масонов «правительство ежемесячно извещаемо было в то время, когда собрания сии не были запрещены»^[25].

Масонство было запрещено, но ревностные братья не переставали собираться тайно; от ордена отпали те лица, которые не были настоящими масонами по духу и убеждению, а истинные братья сохранили верность масонству. Сохранился документ от 10 сентября 1827 г., свидетельствующий, что после запрещения масонских лож братья сплотились еще теснее, сделав предусмотрительное постановление о приеме впредь новых братьев с большою осторожностью и признав, что в самой постановке масонства, в его организации крылись причины, приведшие к крутой правительственной репрессии. Документ сохранил нам решение масонов ввести строгое подчинение масонскому начальству и обязать членов присягой о невыдаче не только целей собраний, но и их участников. Масонство заключилось в скорлупу, осуществив принцип полной конспиративности. В любопытном вышепоименованном документе читаем^[26]: «Будем общими силами продолжать сооружение стен того здания, коего основание столь превосходно и твердо положено было предками нашими; каждому из нас предлежит обтесывание собственного своего дикого камня, а вместе с сим всем нам вообще приготовление и других камней, к строению сему годных; заключим союз любви, верности к ордену, чистосердечия и взаимного дружества в истинном духе собратства; оставим всякую ложь, всякое притворство, самомнение, недоверие, всякую скрытность и все своекорыстные виды; будем все вообще и каждый в особенности служить собственно Богу, ордену и ближним». Сохранились масонские речи Ланского и Поздеева от 1828–1829 гг.^[27] Наконец, живучесть масонского духа доказывают уголовные дела, возникавшие после запрещения масонства по доносам. В 1827 г. был привлечен к ответственности за продолжение масонских связей и вербовку новых членов командир инвалидных команд майор Королевский^[28], у которого при обыске были обнаружены масонские эмблемы, книги, рукописи. Дело окончилось преданием забвению, однако оно дало новый толчок к усилению репрессии. Чрезвычайно интересна записка сенатора Новосильцева, содержащая, кроме заключения собственно по делу Королевского, еще и пространное рассуждение о необходимости и средствах к искоренению масонства. 12 января 1828 г. Новосильцев писал государю чрез цесаревича заключение о продолжении масонских связей тайным образом, когда они «еще вреднее, нежели при существовании открытых масонских соединений, за которыми правительство по известности оных могло иметь наблюдение». В образец строгости по отношению к масонам он приводит принятые им меры в Царстве Польском, где «с высочайшего соизволения все масонские архивы, масонские украшения лож, знаки, приборы и самые книги были собраны в одно место под наблюдением особо учрежденной комиссии, которая, продав то, что могло идти в общую продажу, соединила вырученные деньги с наличными капиталами лож, отданными по распоряжению правительства вместе с недвижимым масонским имуществом на богоугодные заведения, прочие собственно масонские вещи или истреблены под надзором комиссии, или хранятся в ведении правительства, как-то архивы, для могущих впредь случиться справок; таким образом предупреждено по возможности всякое возникновение масонской связи посредством вещей, служащих эмблемами сего соединения». Далее Новосильцев высказывает мысль, что, «доколе масонство существовало явным образом, оно могло еще быть под наблюдением местных начальств, но если оно продолжать будет существование свое в сокровенности, то тем самым изъемлется от всякого возможного надзора и будет служить орудием заговоров».

Так непостоянно было отношение к масонам русской правительственной власти. Является вопрос, в чем же крылась причина этого отношения.

ГЛАВА II

Обет природы был равенство, но человек нарушил скоро оный. Каменщик восстанавливает первобытные права человеческого племени; он не жертвует никогда народным предрассудкам.

Законы ордена св. каменщ. Отд. VIII

«Вселенная есть отечество каменщика», — читаем в законах ордена св. каменщиков 1812 г.^[29] В масонской книжке «Влияние истинного свободного каменщичества во всеобщее благо государств»^[30] встречается наименование масонами самих себя «прямодушными космополитами или всемирными гражданами». Великий союз союзов, т. е. орден свободных каменщиков, должен был соединить в одну всемирную семью людей всей вселенной под неограниченной властью одного властителя, имя которого любовь.

Когда «любовь взойдет на трон», мечтали масоны, тогда «век Астре-ин возвратится». Даже брат, отрекшийся от каменщического союза, предавший гласности все масонские тайности, высмеявший клятвы, им самим принесенные, даже такой брат-ренегат, брат-отступник^[31] умиляется высокой целью ордена и признает достойным бессмертия имя того, кто придумал масонство, «ибо он усмотрел, что все люди равны и что ничего не достает к их благополучию, как только чтобы они сами хотели оного достигнуть чрез взаимную и искреннюю любовь, и поелику страсти человеческие и достоинства препятствуют успеху полного благополучия, то он надеялся, изгнав оные, возвратить прежнюю человечность».

Каменщичество — это реакция, это протест против известного порядка, это плод, назревший от сознания необходимости нравственного перерождения людей, у которых «в устах — любовь, и ненависть — на деле»; это крик наболевшего сердца, уставшего терпеть. «Воззрим на пышный мир, — поется в песне, — рыдает горько честь, невинность тяжко стонет».

Если масонство, под влиянием времени и как дело рук человеческих, отклонялось иногда от первичной своей цели, то являлись тогда братья — обновители масонства, напоминавшие об этой цели и возвращавшие масонству его прежнее направление.

Масоны ставили целью достижение человеческого благополучия, как об этом они сами пели:

Не Вавилонску башню

мы созидаем здесь,

но истину всегдашню,

чтоб свет был счастлив весь.

В глазах буржуазной толпы масоны были чудаками, если еще и не хуже. Императрица Екатерина II, зная это мнение, понимала, какую струнку нужно было задеть, чтобы возбудить среди буржуазии сочувствие своим мыслям и вызвать желанное впечатление о масонстве как о чем-то излишнем, ненужном, даже вредном. В своих «Былях и небылицах» она выводит брюзгливого дедушку, представителя старых понятий, сердящегося на людей за смелость их рассуждений и за то, что они «о всем мире косо и криво пекутся». Екатерина осмеивает безрассудность задаваться неисполнимыми целями; устами благоразумного человека в комедии «Обольщенный» она говорит, что масоны «доискиваются вещей таких, кои, давно в свете известно, что найти нет возможности».

Масоны добивались всемирного братства, уничтожения племенной розни. В масонском храме собирались верные братья всех племен, собиралась «добродетель со всех земных стран». Вступление во всемирное «братство было преграждено лишь для рабов страстей:

Невольник всяк неблагороден, его отринет страж у врат, коль сердцем чист ты и свободен, спокоен будь, любезный брат!

Масонство соединяло людей разных племен, разных вер, разных сословий; каждому давалось в ордене одно и то же священное звание, звание брата. В масонских молитвах постоянно призывалось благословение Великого Строителя на братский союз и испрашивалось дарование всемирной любви, распространение масонства во всем мире и соединение всех людей воедино. В церемонии траурной ложи, например, мастер читал молитву и испрашивал укрепление союза «узлом братолюбия и братства»^[32].

Но, не делая никаких национальных преград для вступления в орден, масоны не ставили задачею обезличение, отрешение от самобытности. Они говорили, что есть истины, которые должны быть одинаково признаваемы всеми людьми вселенной, что есть законы, равно обязательные для всех людей, но в то же время они говорили, чтобы русский оставался русским, чтобы он носил бороду и кафтан, говорил русскою речью; все это не помешает явить собою деятельного христианина и деятельного гражданина. «Не принуждай никого к твоему строю, ибо у каждого свой собственный», — гласит масонская мудрость. Федор Глинка заносит в свою записную книжку, осмеивая галломанию^[33]: «О, заблуждение дивиться всему французскому; Франция — мечта; о, дураки, дураки, чувствительные путешественники». Лопухин^[34] в своих записках пишет^[35], что истинный патриотизм заключается в желании, чтобы «не на французов или англичан походили русские, а были столько счастливы, как только они могут». В апологии масонства читаем: «Не наше звание пещись об особливом мнении каждого, и мы бы были уже не члены, но деспоты, разрушающие всеобщую тишину, ежели бы от всех требовали согласия с нашими мыслями». В масонской песне пелось:

здесь вольность и равенство

воздвигли вечный трон,

на них у нас основан

полезный наш закон.

Вольность понималась в смысле свободы мнения, свободы каждого члена от насилия, от деспотизма. Союз масонский тем и велик, что соединяет всех желающих вступления в него, всех ищущих света^[36]. Пароль для входа в масонство лишь стремление к добру.

Масоны стремились достичь осуществления царства Божьего на земле посредством нравственного усовершенствования каждой отдельной личности, полагая воспитание нравственное основанием воспитания гражданского. Они проповедовали, что звеном, связующим всех людей воедино, является заповедь Христа — возлюби ближнего своего, как самого себя. Эта любовь будет тем мечом, который рассечет гордиев узел всех главных страданий; эта любовь будет тою ариадниною нитью, которая выведет на солнце Божие человечество, запутавшееся в лабиринте созданных им самим невозможных условий. Обращаясь к мастерам, масоны пели:

Влеките нас во совершенство,

в гармонию, любовь и мир,

в святую дружбу и равенство.

Про любовь масоны пели:

Любовь — душа всея природы,

теки сердца в нас воспалить,

из плена в царствие свободы

одна ты можешь возвратить.

Любовь — это волшебное слово, перед которым должны распахнуться двери зачарованного замка со спящею царевною всемирного счастья, это чудесный ключ, отмыкающий даже самые заржавленные замки. «Любовь все уравнивает», — говорит масон-оратор^[37]. Источник действий всякого масона «есть и должна всегда быть любовь, которая все соединяет, все приводит в согласие и все состояния уравнивает». В назидательной речи^[38], произнесенной 30 октября 1821 года в одной из масонских лож, было изложено: «Мы не должны также, любезные братья, презирать людей, не наделенных богатством, из числа коих могут находиться такие, которых сам Иисус Христос избрал бы в ученики свои, если бы еще явился во плоти; кольми ж паче не должны мы поступать с ними как с самыми последними в народе для того только, что порода и состояние не дали им права на знатность и богатство; деньги и честь должны весьма низкими казаться Богу, ибо Он столь часто попускает оным доставаться в руки глупцов; совсем иначе поступал Господь наш и Мастер; никогда не избирал Он богатых в свое сообщество, мытари и рыбаки составляли двор его; сам он сказал (Мф. 11:45): «богатые уже довольны и ни в чем не имеют нужды».

Идеи о равенстве и братстве составляют сущность масонского учения. Вдохновенно пели масоны в своих песнях:

Не будь породой здесь тщеславен,

ни пышностью своих чинов,

у нас и царь со всеми равен,

и нет ласкающих рабов,

сердец масонских не прельщает

ни самый блеск земных царей,

нас добродетель украшает

превыше гордых всех властей!^[39]

Подбирая для своих повременных изданий произведения разных писателей, часто иноземных, масоны подтасовывали их в желательном для себя направлении. Между прочим, целому ряду статей по вопросу об отношении к лицам «нижнего» состояния придано именно такое освещение, чтобы подтвердить масонские правила, научающие, что благородство не в знатности происхождения, а в образе жизни каждого. «Уставленные древними портретами передние комнаты не делают никого благородным», — приводят масоны слова Сенеки из его письма к Люцию^[40]. В другой статье читаем: «Нет ничего достойнее любви, как благородный, который не хочет везде выставлять себя на словах, но на деле, что он таков, и который не забывает, что и нижнего состояния люди такие же точно люди, как и он, были бы только они честны, что добродетель всех людей равно благородными и почтенными делает»^[41]. В немецкой^[42] масонской песне пелось:

Uns reizt kein eitler Titel

an Tugend sind wir reich,

der Purpur und der Kittel

sind in den Logen gleich.

Масоны не устают в повторении этой истины своими и чужими словами. По франкмасонскому катехизису масон был обязан наблюдать между людьми, бывшими в экономической от него зависимости, «правду и уравнение, оказывать им снисхождение и обходиться с ними без жестокости, памятуя, что все имеют общего Владыку на небе, у которого нет лицеприятия»^[43]. Словами Сенеки масоны вопрошают: «Думаешь ли ты о том, что называемый у тебя слугою человек рожден от такого же семени, как и ты, что он питается одним с тобою воздухом и что так же дышит, так же живет и умирает?»^[44] «Облегчай существование твоему слуге; имей сострадание к его несчастию, делающему одного человека рабом другого человека; не стыдись, к какому бы сословию ты ни принадлежал; вспоминай, что позорит человека лишь образ жизни его», — повелевали правила истинных вольных каменщиков. «Всем сердцем и самого последнего из рабов своих по приличию потешай», — говорили другие правила^[45]. Лопухин рассказывает^[46] случай, бывший с ним в один из тех дней, когда он причащался. Его домашний слуга ввел его в большой гнев своею медленностью; Лопухин хотя и не причинил ему ударов, но так поносил его словами, что «побои легче бы ему, конечно, были»; слуга бледнел, дрожал, синие пятна выступили на его лице; «увидев это, — пишет Лопухин, — почувствовал всю мерзость моего поступка и, залившись слезами, бросился в ноги к моему камердинеру». Конечно, это был порыв, внезапный религиозный порыв, но порыв, вызванный сознанием, что и слуга — человек, что и ему присуще чувство человеческого достоинства. Лопухин исполнил на этот раз масонское «правило, которому следовать должно» и которое гласило: «Блюдись никого, хотя бы кто был и подлого состояния, не озлобить и старайся благосклонностью и кротостью привесть его в любовь к себе».

Если масонские законы повелевали «в гражданском обществе» считаться с установившимися в обществе классовыми, служебными и имущественными различиями, то в масонских ложах те же законы безусловно запрещали вводить между братьями какое-либо неравенство в зависимости от их общественного положения. Конечно, не все ложи строго придерживались этих законов; нередко отдельные ложи представляли из себя довольно однообразный кружок лиц из какого-либо определенного общественного слоя; например, весьма многолюдная ложа Александра благотворительности к коронованному пеликану состояла большею частью из ремесленников всевозможных цехов; были ложи аристократические, вроде ложи Елизаветы к добродетели, или ложи, где сходились люди мысли, литераторы, художники, — таковой была, например, ложа Избранного Михаила, но вообще почти каждая ложа носила известный отпечаток. Но важно, что существовали законы о необходимости равенства, что законы эти чтились и что многие ложи старались осуществить их наделе. Масонский закон же, продержавшийся с 1782 г. до закрытия масонства, повелевал: «Берегись вводить в храмах наших льстивые отличности, нами не принимаемые, оставь твои достоинства и знаки любочестия за дверьми и входи к нам с сопутником токмо твоими добродетелями; какое бы твое светское звание ни было, уступи в ложах наших добродетельнейшему; просвещеннейшему^[47]; не стыдись никогда при посторонних людях человека низкого состояния, но честного, которого ты несколько минут прежде лобызал как брата; орден постыдится тебя в свою чреду и отринет тебя с твоею гордостию, да торгуеши ею в светских непросвещенных позорищах»^[48].

Проповедь о равенстве, как указано выше, не оставалась только строгой моралью в масонских законах, или красивой фразой в поучительной речи, или, наконец, звучной строфой в стихотворении. Масон Елагин наивно признается, что при вступлении в орден его прельщало минутное равенство в ложе. «Любопытство и тщеславие, да узнаю таинство, находящееся, как сказывали, между ними, — пишет Елагин про масонов^[49], — тщеславие, да буду хотя на минуту в равенстве с такими людьми, кои в общежитии знамениты и чинами, и достоинствами, и знаками от меня удалены суть, ибо нескромность братьев предварительно все сие мне благовестила», — были поводом к вступлению его в орден. Вигель как бы с недовольством говорит, что в ложах бывали ремесленники «и всякая сволочь». Пржецлавский свидетельствует, что в стенах масонских лож «сглаживались так резко выдающиеся и так строго соблюдаемые во внешней жизни иерархические, служебные и сословные различия; нередко плебей восседал в ложе выше светлейшего князя, сенатский обер-секретарь или только секретарь имел своим подчиненным сенатора того же департамента». Характерный эпизод сохранила запись знаменитого Лабзина от 28 апреля 1820 г. в протоколе ложи Умирающего сфинкса. В ложу явился «ищущий», который при опросе его обрядоначальником об его личности и о причинах, побудивших его прийти в ложу, объявил, что он, Семен Жуков, 19 лет от роду, слуга, пришел искать света у масонов, потому что он видел на своем господине поразительное влияние масонства: по вступлении в масонство его господина последний совершенно изменился, и орден преобразовал, так сказать, его нравственные качества.

Конечно, раз в песнях и проповедях проводилась идея равенства, то нет ничего удивительного, что она и осуществлялась, хотя бы частью: не для чего же было петь в тесном масонском кругу нечто заведомо лживое.

В ложах и масонском общежитии подчеркивалось это равенство. Звание рыцаря получал и брат «подлого состояния». Братское целование давалось всякому новопринимаемому. Масонский фаворитизм даже ставился в упрек масонству: масоны-начальники оказывали особое покровительство по службе своим — масонам; следовательно, и за порогом ложи, когда снимались масонские запоны, не забывались святые заветы ордена, исполнялся масонский устав. Поддержка масонов масонами была столь известна, что некоторые лица шли в орден с целью получить выгодные связи.

Масоны считали, что в каждом человеке нужно видеть человека и что человек может стать рабом только своих страстей. Повторяя слова Сенеки, масонские витии восклицали: «Раб ли кто? Но, может быть, он вольный духом? Раб ли кто? и сие поставляется ему в вину? Так покажи же мне, кто бы был чужд рабства: иной служит похоти, иной скупости, иной славолюбию, а страху — все; нет гнуснее рабства, как самопроизвольное». В «Покоящемся Трудолюбце» обращает внимание такое определение свободы^[50]: «Так что ж свобода та? не то ль, что я не раб и не в Америке несчастный тот арап, кой, сахар делая, без пищи и роздыха, в цепях, в слезах, в крови, взнося стон с воплем к Богу, кончины просит дней? ах, нет, совсем не то; свободен тот один, кой, ставя за ничто злость, нищету, молву, в добре преуспевает».

Масоны утверждали, что раб не только человек, одинаковый со всеми остальными по своему рождению, но что он и в оковах рабства может быть свободным духом, может быть даже выше своего господина, раба страстей. Исходя отчасти еще из взгляда о неважности и скоротечности всего земного бытия, существенного лишь постольку, поскольку оно является приуготовлением к вечной жизни, масоны говорили:

Ты думал, в свете все равны!

Так отчего ж ты так печален?

Ах, знать, другое испытал!

Но не печалься, ты увидишь, что есть иные,

В низкой доле, кои, быв возвышены,

Украсили б собою троны!

Ободрись, несчастный смертный,

Странник слабый, утомительный;

Там — отец, там — лучший мир!

С другой стороны, понимая, что никогда, ни при каких обстоятельствах люди на земле не могут сделаться равными, масоны возводили в закон довольство посланною Провидением долею и повелевали каждому, «по своему положению, взаимно содействовать общему благу и счастью»^[51]. «Изобилующий дарами богатства, — говорил вития в торжественном собрании 24 июня 1822 г. в великой провинциальной ложе, — да подает собою пример милосердия к неимущим, и да обретают они более наслаждения в извлечении из нищеты семейства, нежели в испещрении себя и домов своих убранствами и угощении ласкателей своих жирными столами»; но и «гражданин низшего состояния да послужит примером честности в своем промысле, порядка в домостроительстве, благопристойности в наружном обращении и тем да облагородит звание, в которое он поставлен промыслом»^[52].

Отношение масонов к крепостному праву не имело характера горячего протеста против него как против института. Они придерживались тех воззрений, что общественный строй изменится сам собою с развитием просвещения. «И нравами свои народы возвысь к достоинству свободы», — было написано в двух зачеркнутых строках чернового варианта масонской песни в честь Александра I. Масон Поздеев, крепостник по убеждению, говорил, что для свободы слишком темен народ и свобода была бы для него пагубой. Масон Кречетов на обвинение его в желании произвести освобождение крестьян с помощью войска возражал, что он этого не мог желать, зная, каковы могут быть бедствия от предоставления свободы «невеждам», т. е. населению безграмотному, непросвещенному; по его словам, вольность для безграмотного то же, что нож в руках ребенка. Масон Федор Глинка в своей записной книжке отмечает^[53]: «Наши крепостные дворовые люди похожи на канареек; в клетках они зародились; в клетках воспитались; выпустите их на волю (разумеется, без предварительного приуготовления), они не найдут, где и как добыть себе хлеба, и многие пропадут с голоду и холоду». Лопухин, насквозь проникнутый гуманными идеями, писал, однако, 4 января 1807 г. государю: «В России ослабление связей подчиненности крестьян помещикам опаснее нашествия неприятельского и не в настоящем положении вещей», заявляя при этом, что он первый, может быть, желал бы отсутствия в России даже одного несвободного человека, но в то же время он желает, чтобы это сделалось без вреда для России; русского человека Лопухин сравнивает с выздоравливающим больным, который может прогуливаться только в больничном халате и питаться лишь пищею, указанною ему лекарями.

Исключением могут почитаться такие масоны-антикрепостники, как знаменитый Гамалея, отказавшийся принять триста душ крестьян, пожалованных ему за службу; свой отказ он обосновывает слишком тяжелой ответственностью за столь многие души, «когда и с собственной одной трудно справиться». Вообще, повторяю, масоны ограничивались по отношению к крепостному праву только проповедью мягких, необостренных взаимных отношений помещиков и рабов.

Все власть имущие, по масонскому учению, являются лишь ставленниками свыше, от Духа-Зиждителя, Зодчего мира. С них, как с тех, кому больше дано, больше и спросится; и они, составляющие соль земли, должны делиться с младшими братьями не только дарами земли, богатством», силою и властью, но и дарами духа.

Образно писал известный масон Руф Семенович Степанов, пользовавшийся большим влиянием в среде московских масонов: «Вот каков здешний мир: как кто-нибудь из знатных или вельмож умрет, то ухватятся за него и таскают, покинуть не хотят и чем бы предать земле, а его запрут в свинцовый гроб; разительно было вспомнить, что в гробе сем лежит тело человека, управлявшего 40 миллионами людей; под каким-то он сам теперь находится управлением? Там на породу, знатность и богатство не смотрят, а на расположение человека: к чему он здесь стремился, к тому и там стремиться будет; буде он к добру расположен был, то его встречают благие гении и отводят в светлые круги учиться и возвышаться более, и сии то места называются очищением; кто же расположен был ко злу, того встречают темные путеводители и опускаются с ним в глубокую тьму, где всякий раздор, ужасы и возмущение». Так писал Степанов по поводу смерти царя, повелителя 40 миллионов, признавая, что даже лицо, носившее на земле царский венец и порфиру, идет вровень со всеми в будущей жизни, где не смотрят «на породу, знатность и богатство»^[54].

Люди по смерти и рождению все равны: Menschen sind sich alle gleich, was sind Stand und Wurde! — и это равенство людей, разительно выступающее при смерти, которая никого не минует, ярко сказалось в строфах масонских стихотворений. В стихотворении «Завещание» читаем:

Не спросят там, в каком кто гробе

Лежал дотоль в земной утробе

и был ли он парчой одет,

С пальбой ли в землю опустился

иль просто в саване свалился,

Вопрос — как жил? Давай ответ!

А вы, друзья мои любезны,

Не ставьте камня надо мной;

Все ваши бронзы бесполезны,

Они души не скрасят злой;

Среди могил, на взгляд негодных,

Пускай истлеет мой состав;

Поверьте, с кем ни схорониться,

Земля — все в землю обратится;

Се равенство природных прав.

И это равенство природных прав масоны ставили во главу своего учения. В другом масонском стихотворении, в оде «Гордость», имеются не менее характерные строфы:

Хотя сказать и неприлично, чтоб равных всех имел сей свет, не дух, но бытие различно, в котором смертный всяк живет; душа бессмертна существует и тем одним изобразует всех равенство между собой; всяк должен будет там явиться, где взыщется делам отчет, где будут все равно судимы, где пышность, слава, всяка честь нелицемерно будут зримы, где изгнана навеки лесть; монарх вселенной, раб и воин, явятся, кто чего достоин, тот примет по своим делам; за действия бесчеловечны мучения претерпят вечны; за грех отрад не будет там!^[55]

ГЛАВА III

Свободный муж есть человек, признающий Бога, законы и самого себя за единственных обладателей своей воли.

Из масонской речи (Рум. муз., папка 849)

Sie wiirdt im Kampf des Egoismus Guder,

Es ziert ihr Schild die goldne Schrift:

Nichts ist mir fremd was meiner Erdenbruder Geweihtes Licht und Recht betrifft.

Из масонской песни о гуманности (Рум. муз. № 229, папка 316)

Свой живой великий храм масоны воздвигали «по отвесу и углу»; отвес знаменовал прямоту и чистосердечие, угол или наугольник — законность, совесть. Для каменщиков наугольник является важнейшим инструментом, без применения которого рушилось бы все здание. И масоны объясняли это значение наугольника и говорили, что храм человеческий рушится, если в основание его не положено определенных взаимных прав и обязательств. Строгий закон есть единственная правильная основа порядка; он исчезает, когда его заменяет произвол и власть захватывается грубой силой. Произвол претил масонам; они требовали закона, закона положительного, ясного. В 1790 г. масон Кутузов писал Лопухину^[56], высказывая масонский взгляд на желательный характер управления государством: «Горе земле, в которой подчиненные, начальники и судьи, а не законы управляют гражданами и делами». Тот же Кутузов возмущался произволом: при господстве произвола царят все дурные человеческие страсти — хитрость, лукавство, коварство, робость, «ползающий дух»; тогда гибнет все великое, все высокое, все, что делает человека человеком, и отечество делается чуждым, обращаясь в «жилище душевного мучения». По поводу преследования мартинистов Кутузов высказывает общее порицание тому порядку, при котором общество лишается «подпоры законов» и власть имеющие проникаются воображением, что они одарены способностью читать в сердцах людей; тогда место улик занимается догадками, предположениями, личным усмотрением начальства и исчезает личная безопасность, а сами законы теряют свою силу. Истинное украшение царского престола, писал Лопухин, есть всемерное попечение о благе царства, «не могущем существовать без спокойства и личной безопасности, без которой не только безопасность пределов государства, но и вся внешняя слава и сила вне не сделают народов счастливыми».

Требуя закона, масоны требовали, чтобы он был всеобщим, обязательным для всех, чтобы было приведено равенство всех перед законом. В речи, произнесенной 24 июня 1822 г. в великой провинциальной ложе, масон-оратор Кайсаров говорил^[57]: «Правители народа и истолкователи законов да подают собою пример безмолвного им повиновения, исполняя сами законы гражданские и волю своего государя; да уважают они в гражданине добродетель, а не происхождение, и ласкательство да не заступает у них место заслуг, оказываемых отечеству».

Закон должен быть ясным, понятным для всех, не допускающим кривотолков, порождающих юридическое крючкотворство. Масоны обращали внимание и на это качество закона. Кутузов и Лопухин выражаются по этому поводу, что подобное истолковывание закона вкривь и вкось иногда оправдывает народную пословицу — у семи нянек дитя без глазу.

Масоны считали недостатком строго самодержавного строя передачу власти местным органам, сатрапам: наместникам, обращающим свои полномочия во зло, не следующим строго велениям закона и делающимся как бы маленькими самодержцами; масоны возмущались безответственностью и произволом администрации. 18 января 1807 г. Лопухин писал государю, что «вручение областным начальникам вдруг такой власти всех поразило»; под выражением «такой власти» Лопухин разумел власть над жизнью и смертью жителей. «Незаконный захват неприсвоенной власти», иначе говоря, превышение власти, масоны иногда объясняли тем, что все это остается вне ведения монарха. Кутузов находил, что только неосведомленностью императрицы Екатерины II о том, что творилось «определенными ея», т. е. высшими местными властями, может объясниться самовластие, т. е. беззаконие их поступков; если же Екатерина узнала бы о всем происходившем, то, по его мнению, сих «нечеловеков» постиг бы справедливый монарший гнев. Виновником злоупотреблений он считает не Екатерину, а «доверенных частиц ее власти». Отсюда — благородство роли всех лиц, которые, в силу своей гражданской доблести, доводили до высоты престола сведения о всем ужасающем произволе этих частиц монаршей власти. Отсюда — возвышенность цели того, кто подымал свой голос правды среди бушующего рева океана лести, лицемерия, лжи и ласкательства. «Не льсти неправедному, но паче увещевай его, если увещания твои над ним действительны быть могут»^[58], — внушали масонские правила, а в масонских песнях масоны не упускают случая взывать ко власть имеющим: «не забылся ли во счастье и умел ли в самовластье положить страстям предел?» Вступая в одну из высоких степеней масонства, в так называемую теоретическую степень соломоновых наук, служившую преддверием к розенкрейцерству, испытуемый брат подвергался целому ряду обязательных вопросов, предписываемых ритуалом посвящения^[59]: «были ли полезны, сколь возможно, роду человеческому? неправедному, сколь бы он велик ни был, не льстили ль никогда? наипаче увещевали ли его, где увещание делать было должно?» Кречетов в вину духовенству ставил проповедь о том, что «всяка власть от Бога»; по его же мнению, только та власть имеет божественное происхождение, которая «истинно закон Божий знает и почитает, а почитая его, любит, как самого себя, и человечество, не различая, — турок ли, швед ли, русак ли, ибо все единого Творца люди». Тотже Кречетов признавал монархом только Иисуса Христа, а «коронованных глав — лишь как хранителей закона»; земных монархов он предлагал именовать «стражами закона» или «блюстителями о исполнении по нем». В песне Александру I^[60] перечислялись различные области России, находившиеся в благоденствии, и пояснялось, что этому причиною царь, «уставов первый раб». В своем уставе, в главе о должности к государству и отечеству, масоны, изъясняя необходимость для человека соединяться в общества для наилучшего выполнения намерения Провидения, говорят также и о необходимости для обществ законов и сохранителей, потому что при их отсутствии «по единому соединению произошел бы беспрерывный бой о личной пользе и насыщении развратных страстей и вскоре бы невинность пала пред силою или коварством; итак, нужны были для поступок его законы, а для сохранения оных — начальники». Любопытно отметить, что признание монархом только единого Иисуса Христа встречается более четверти века позднее Кречетова в известном революционном катехизисе (под заглавием «Православный катехизис»), написанном декабристом Сергеем Ивановичем Муравьевым-Апостолом, также бывшим масоном^[61]. Ссылаясь на восьмую Книгу Царств, Муравьев пишет: «един наш царь должен быть Иисус Христос».

Про Радищева, которого теперь остроумно называют автором воскресшей книги, явившейся действительно на Божий свет с запозданием более чем на столетие, масоны говорили, что он был обязан сообщить Екатерине всю ту правду, о которой он написал в своей книге, но он должен был довести эту правду до сведения государыни путем тайным, непосредственно, а не прибегать к помощи книги, распространение которой могло бы возбудить общественное мнение. Здесь, значит, масоны осуждали Радищева не за то, что он сказал истину, а за тот способ, к которому он прибег, чтобы сказать эту истину.

Максим Невзоров^[62] 27 января 1819 г. писал князю Голицыну пространное письмо с тем, чтобы все его содержание сделалось известно императору Александру I. По словам Невзорова, было много причин неудовольствия и ропота московских жителей и большей части людей вообще в России среднего и нижнего состояния; причины были и до неприятельского нашествия, и после него; но главная причина — это тяжелые налоги. Невзоров подробно перечисляет причины бедствий: роскошь и разврат среди высшего класса, исчезновение истинного христианского духа в духовных лицах, неудовлетворительная постановка воспитания и образования юношества, обременительные, особенно для бедного народа, налоги, спаиванье того же бедного народа и пр. Как очевидец, он сообщает, что «фиалами» Божьего гнева московские жители почитают: 1) приезд московской полиции и большей части московских властей по изгнании неприятеля и причиненные ими насилия и грабежи в разборах оставшихся в Москве жителей; 2) пристрастные «рекомендации» в раздаче «вспомогательных денег», пожалованных государем и «патриотическими» сословиями; это — два первые пункта, которых всего Невзоров приводит восемь. В письме Невзоров не опасается затронуть самые больные струны: так, он упоминает «о распространяемой и защищаемой с толиким попечением продаже горячего вина, водок и пр.», о недовольстве военными поселениями, о которых народ толкует многое «весьма нехорошего и неприятного». «Печальное состояние отечества нашего, — напрямик заявляет он в письме, — поправлено иначе быть не может, как облегчением государственных тягостей, тягости же сии облегчить иначе нельзя, как недоимки все простить, налоги и подати стараться сколько можно не умножать, а уменьшить, а иные и совсем прекратить, как, например, адрес-конторные, которые, кажется, без всякой пользы бедный народ только мучат, доходы с паспортов, которые, кстати, для того получили и название прокормежных, что народ посредством их доставляет себе способы для прокормления себя и семейства и для уплаты подушных и оброков; многие городские доходы, которых назначение и употребление нужно с точностью рассмотреть, и, может быть, другие многие». Письмо свое Невзоров заканчивает заявлением: «Из прежних бумаг моих ваше сиятельство изволите знать, как я люблю и благоговею к особе государя императора и что я его почитаю российским Давидом, но и к Давиду посылаем был Нафан и пророки». Подобно этому и Лопухин откровенно и ясно говорил, что он считает себя обязанным говорить государю правду, не опасаясь даже царского гнева, потому что отечество он любит выше себя.

Масоны ставили на первый план отечество, признавая необходимость любви к отечеству. В 1812 г. великая директориальная ложа препровождала в ложу Елизаветы к добродетели, для руководства, старые масонские законы 5787 г.; в главе о должности к государю и отечеству было изложено: «Высочайшее существо вверило положи-тельнейшим образом власть свою на земле государю; чти и лобызай законную его власть над уделом земли, где ты обретаешь; твоя первая клятва принадлежит Богу, вторая — отечеству и государству». Последнее слово было надписано вместо зачеркнутого слова «государю»; в такой исправленной редакции сохранились многие списки XIX века. Историческими именами, заслуживающими признательности потомства, были, по масонскому воззрению: Курций, Телль, Сюлли, Тюрен, Пожарский, Минин, Долгоруков. «Люби отечество паче всего» было масонским афоризмом. «Неизменное управляющею властию наблюдение законов и прилежное, точное их исполнение подчиненными суть душа государственного благоустройства», — говорили масоны.

Таким образом, на свое вмешательство в правительственную политику и на свою борьбу за правду и за равенство всех пред законом масоны смотрели как на выполнение долга своей совести.

Масоны стремились к закономерному течению жизни. «Правосудие, — гласили их правила, — драгоценно, ибо покой общества от него зависит и им каждый в безопасном владении своем утверждается. Каменщик должен быть справедлив и беспристрастен в обхождении человеческом и поступать с ними так, как бы он хотел, чтобы с ним поступали. Свято да будет ему слово его и никак не будет он не верен чужой доверенности, не должен он обманывать того, кто на него полагается, ибо измена есть страшное преступление».

Масоны требовали суда нелицеприятного. Масон Лабзин^[63], доказывая несправедливость поступка с собою, требовал как должной справедливости расследования дела на суде; в письме к князю Голицыну он писал^[64]: «По мнению вашего сиятельства оправдываться есть как бы грешно; неужели же обвинять человека, не исследовав дела допряма, душеспасительно? а я до сих пор не знаю, что на меня представлено, правда или нет; и это не мудрено было бы исследовать, пока еще все те люди, при коих сие происходило, живы; оправдываться не есть противно никакой морали, никакой философии, никакой религии, тем паче христианской, которая вся основана на милосердии, правде и истине»; оправдывали себя апостолы и мученики, а Иисус Христос сказал слуге, ударившему его: «аще зле глаголах, свидетельствуй о зле, аще ли же ни, что мя биеши?»

Помимо всеобщности, всесословности и ясности, масоны требовали от закона гуманности, мягкости, милости. Если вообще недостаточность любви была отрицательным качеством в каждом человеке, по масонскому воззрению, то этот недостаток усугублялся в суде. Про князя Прозоровского Лопухин писал Кутузову в 1791 г.^[65]: «Несчастие его нрава, что он все ищет обвинять. Например, некоторые его предписания, читанные мною по уголовному производству, не худы, но что же? Везде только о том идет дело, как бы открыть преступление, а ничего о том, как бы защитить невинность и оградить от напрасного страдания». В образец судебного деятеля выставляется Енгалычев, который «не припас пропитания, потому что не корыстовался».

Взгляд масонов на судебных деятелей выразился, между прочим, в масонской песне:

Не был ли сребролюбивым

и судом несправедливым

не судил ли правых дел?

«Судья, который не истощает всего своего внимания, судя человека в уголовном деле и без совершенного уверения или хотя и с малым небрежением осуждает его на тяжкую казнь, — пишет Лопухин^[66], — только же сам ее заслуживает и столько же преступник, если не больше, как неумышленный убийца и даже такой, который убил, рассержен будучи». Виноват из судей и тот, «кто наклонил весы суда и хотя не из мздоимства, но из уважения к приязни или в угождение лицу сильного».

Помимо суда по совести, масоны требовали отсутствия в лестнице наказаний слишком тяжелых кар: «Не должно определять наказаний бесконечных, потому что в христианских правительствах исправление наказуемого и внутреннее обращение его к добру надлежит иметь важнейшим при наказании предметом и что нет такого злодея, о котором бы можно решительно заключить, что он не может сделаться полезным для общества в лучшем и свободном состоянии». Бессрочные, пожизненные наказания также отвергаются масонами.

Масоны же положили начало более или менее организованной тюремной благотворительности, оказав свое влияние на образование филантропических тюремных комитетов. Хорошее устройство тюрем и мягкое обращение с подсудимыми требовались масонами ввиду того, что все наказания должны быть исправительными, а не актами мести: «Ежели хотя одна капля мщения вливается в жизнь, то уже она не целительное для человека средство, но мучительство и вражда на него»^[67]. «Тогда человеколюбив устав о взятии под стражу и содержание под нею и тогда он хорошо наблюдается, когда никто напрасно не бывает лишен свободы и когда важнейший преступник, на самое тяжкое заключение по винам своим осужденный, пользуется внешним спокойствием, пристойным его состоянию, и все имеет способы к сохранению своего здоровья телесного и к излечению болезней душевных. Ибо какое бы то было человеколюбие не пресекать жизни для того, чтоб чрез многие иногда годы всякую минуту терзать ее ударами столько же мучительными, как и последний смертоносный удар?»

Противники телесных наказаний, масоны, зло высмеивая битье даже рабов («палкой бьют паче скотину»), считали всякое подобное наказание дикостью, а пытку — вымыслом больного ума: «муками исторгать признание из человека есть одно тиранство»^[68].

К согрешившему и павшему надо идти с братским оружием: «чувством, разумом и убеждением возвращай добродетели существа колеблющиеся и воздымай падшие». «Когда устрашала она злодеев? — писал про смертную казнь Лопухин Александру I, — пламенным сердцем любви к тебе и отечеству, у ног твоих, руки твои омывая слезами, говорю: будь только всегда Александр, великий благостью; она все преодолеет»^[69]. Судя человека даже за самое лютое преступление, как может судья сам преступать закон Божий «не убий»? Не будет ли он иначе сам ответствовать пред всемогущим? «Оставь Богу единому суд, — говорили масонские ораторы, — одному только Творцу жизни известна та минута, в которую можно ее пресечь; не возмущай порядка Его божественного строя».

На довод о допущении смертной казни как роковой неизбежности, как «непредотвратимой необходимости» у масонов было готово возражение: «Могут сказать, что смертная казнь нужна для избавления общества от такого злодея, которого жизнь опасна для общего спокойства; но и в сем случае, редком и конечно важнейшем, строгое заключение может отвратить ту опасность, а время ослабляет и наконец уничтожает ее»^[70].

Усердно ратуя за отмену смертной казни и провозглашая необходимость покоряться даже тиранству, оставлять суд над неправедными единому Богу, за зло платить добром, масоны восклицали, однако, правда, устами одного китайского судьи (предавшего смерти знатного человека, во зло употребившего доброту своего доверителя, расточившего вверенное ему имение и воспитавшего дурных сынов родине, без любви к отечеству и добродетелей): «Всяк на моем месте должен иметь столько духу, чтобы погубить другого, когда он того заслуживает, а наипаче если польза целого отечества того требует»^[71]. «Ненавидь порок, — писал Невзоров, — и преследуй его везде; кровь врагов добродетели и чести есть тук и фимиам, приносимый на алтарях их; но прощай врагам своим!» Личная вражда, личная ненависть, личная месть безусловно запрещались всеми масонами. В отношении же вражды к «врагам добродетели» масоны держались двоякого мнения: часть масонов и здесь запрещала месть злом за зло, предписывая бороться с тьмою светом; другая же часть масонов возводила в долг месть злодеям. В масонской организации если и не исполнялись смертные приговоры над отступниками от ордена, то во всяком случае при вступлении в масонство и при каждом возвышении в последующую масонскую степень требовались от принимаемого клятвы, которыми он соединялся с орденом на жизнь и смерть. В этих клятвах, различных по редакции в зависимости от степени и системы ложи, было нечто общее: ими принимаемый признавал над собою за братством право на его жизнь в случае отступничества от ордена или выдачи постороннему масонской тайны. Иногда клятва заменялась честным словом, не отнимавшим от ордена право мести.

Взаимные распри масонов разбирались в своем же кругу, без помощи правительственных судебных учреждений, для чего у масонов существовало особое масонское судопроизводство^[72]. Новопосвящаемый приносил клятву при обнаженном мече, который был положен на открытое Евангелие. При этом ему пояснялось^[73]: «Когда руку положили вы на обнаженный меч великого мастера, то сим подтвердили вы до вступления данное слово подчиняться законам ордена и вместе с тем признали и власть судилища, которое не по своеволию, но правотою суд изрекает».

Вообще масоны смотрели на себя как на защитников слабых и угнетенных: «Отвращайся от тех храмин, в кои не доходит вопль притесненной невинности и поруганной чести». Заповедь кроткого суда в одной масонской песне влагается в уста Бога:

Являйте сирым кроткий суд;

они, представ на суд мой правый,

изобличат все ваши нравы,

ко мне обиды вознесут.

ГЛАВА IV

Если б знали законы, кои здесь мы храним, были б все вы масоны под законом одним.

Из масонской песни

Организация союза свободных каменщиков не во всех системах была одинаковой.

В России перебывало большинство иностранных систем и разновременно разные системы имели большое распространение. Большим успехом пользовалась в России с конца семидесятых годов XVIII в. до запрещения масонства шведская система. Система эта, вывезенная из Швеции кн. Куракиным в 1779 г., представляла иерархически-пат-риархальную организацию, включавшую так называемое «строгое послушание», т. е. безусловное повиновение младших членов братства старшим. Не признавая в ложах сословных, имущественных или служебных различий между сочленами, система вводила различие в масонских правах братьев и лож: управляющие братья и управляющие ложи располагали большей властью, чем остальные, и их постановлениям безусловно обязывались подчиняться младшие братья и ложи-дочери. Другою системой, собравшей много последователей в XVHI в. и существовавшей в XIX в. не только явно, но и тайно, была система ордена златорозового креста, перенесенная из Германии в 1780 г. профессором Шварцем (немецкое розенкрейцерство). Как и в шведской системе, в розенкрейцерстве низшие братья были обязаны повиновением высшим, а личный состав высшего управления, так называемый внутренний орден, был низшим братьям совершенно неизвестен; однако в руках именно этих членов невидимого ордена сосредоточивались нити всего управления. Слепое орудие в руках непосредственных, явных начальников, братья были на самом деле орудием в руках тайных высших начальников, приводивших сообразно своим желаниям в движение весь механизм масонства.

Гражданские добродетели ставились в обязанность, в долг членам этих систем. В уставе, который очень чтился и шведской системой, и розенкрейцерами, читаем^[74]: «Храбрейшим воином, правосуднейшим судьею, кротчайшим господином, вернейшим слугою, нежнейшим отцом, постояннейшим мужем, преданнейшим сыном должен быть каменщик потому, что общие и обыкновенные обязанности гражданина освящены и подтверждены свободными и произвольными ка-менщическими обетами и что, презря оные, он к слабости присоединит лицемерие и клятвопреступство». Чем же угрожало братьям их клятвопреступство? Уже присягая на верность, они сами творили над собою суд: их ожидала либо смерть, либо то наказание, которое постановит братство. Клявшийся шотландский мастер шведской системы обещал «претерпеть все наказания, не требуя себе ни малейшей пощады». Клявшийся шотландский мастер, будущий розенкрейцер, восклицал: «Ежели поступлю сему противно, то да будет проклятие на душе моей, да не цветет она и никогда не блаженствует»^[75].

С масонской точки зрения, обе системы были очень удобны, особенно розенкрейцерство: в низшие степени было постановлено принимать людей с надлежащим направлением мыслей; но в выборе в низшие степени могла произойти ошибка, поэтому при повышении в шотландские братья снова происходил тщательный выбор, при повышении в теоретические братья снова делалась чистка, и многие так и не получали самых высших степеней и даже иногда не догадывались о существовавши тайного высшего масонского начальства.

После запрещения масонства, когда масонами было решено продолжать масонские связи в тайне, гибель явного масонства сведущими масонами приписывалась слишком неразборчивым приемом членов. Виельгорский, задолго до запрещения, не одобряя приема в орден одного брата, говорил, что он «смотрит совсем не туда». При постепенном! повышении из степени в степень братьям по очереди внушались известные идеи, и в каждой данной степени все старания были направлены на развитие или привитие определенного взгляда на вещи. Посвящаемый связывался обетом молчания о виденном и слышанном. Каждая степень открывала свою цель посвящаемому сначала в виде символа, под покровом тайны. Для преследования тайных политических и религиозных целей подобная организация была весьма удобна^[76]. Шведские масоны называли себя великими каменщиками чаще, чем свободными каменщиками. Такая терминология ближе к истине. Действительно, ни система розенкрейцеров, ни шведская не оправдывают названия «свободной»: для достижения масонских целей, для соделания людей счастливыми и благородными употреблялось порабощение духа и даже тела; от низших братии и низших лож отнималась всякая самодеятельность, всякая самостоятельность; от них требовалась только слепая вера, а общемасонская цель о соединении всех людей в одну всемирную семью была известна только самым высшим степеням.

Однако еще в XVIII в. масон Елагин писал, что наилучшее управление для масонского сообщества есть такое, где власть имеет не один человек и не неизвестное начальство, как было у розенкрейцеров, а начальство «легкое, равносильными голосами братьев, управляющих частными ложами и составляющих ее собрание, уважаемое». «А потому, — писал Елагин, — как повеление сея великия ложи не могут быть ни тягостны, ни самовластны, ниже строги и несправедливы, так и повиновение подчиненных ей не трудно и не огорчительно быть долженствует. Таковая законными пределами ограниченная власть искони во всех таинственныя науки нашея училищах существовала, и у нас с самого провинциальныя ложи постановления пребывала и впредь пребывать должна, если желается продолжение общества нашего»^[77].

В царствование Александра I, когда масонские ложи сильно распространились в России, часть масонов решила в своем самоуправлении осуществить фактически свои теории, свои основные положения о братстве и равенстве, о справедливости и свободе; эта группа русских масонов решила сразу покинуть весь ненужный балласт высших степеней, сознав всю их искусственность и вычурность, и ограничиться тремя низшими степенями, исчерпывающими вполне все нехитрое учение масонов о любви к ближнему. 14 июля 1814 г. мастер стула ложи Петра к правде, доктор Е.Е. Эллизен^[78], написал знаменитое в истории русского масонства письмо к великому мастеру директориальной ложи Беберу, где, между прочим, излагал: «Долголетнее учение и чрезвычайные отношения удостоверили меня, что так называемые высшие степени нимало не состоят в связи с первоначальным чистым свободным каменщичеством, что они не только что в высочайшей степени излишни суть, но даже и вредны, что они вместо облагораживания человеческого сердца имеют последствием явное развращение нравов и легко могут сделаться вредными для государства». В этом письме Эллизен ссылается для подтверждения верности высказанного им мнения на авторитет сведущих иностранцев-масонов, уже отвергших высшие степени; по отношению лично к себе он отказывался от принадлежавших ему высших степеней, желая сохранить лишь степень мастера иоанновских лож. Заявляя, что он не желает навязывать кому-либо своих мнений, Эллизен далее писал: «Требую, как каменщик 3-й степени и как мастер стула, для себя и для членов ложи моей, чтоб и всякий другой человек и каменщик с толикою же терпимостью и со мною обходился».

Письмо Эллизена всколыхнуло общественное мнение масонского сообщества. Возникшие несогласия и споры закончились победой партии Эллизена, и в 1815 г. было напечатано уложение новой великой масонской ложи, окрещенной именем богини правосудия — Астреи^[79]. Это уложение устанавливало выборное начало в управлении масонского сообщества и клало в основу этого управления ответственность всех без исключения должностных лиц, их выборность, терпимость ко всем религиям и ко всем принятым масонским системам и равноправность всех представителей лож в великой ложе.

Ввиду безусловного интереса уложения приведу из него содержание нескольких параграфов. «Основное условие» утверждается на двух «неоспоримых положениях». Во-первых, необходимо, чтобы «порядок и все благо, им производимое, проистекали не от случайных добрых качеств временных начальников (представителей)^[80] общества, которые могут выбыть, перемениться или умереть, но от основательного законоположения»^[81]. Во-вторых, необходимо, чтобы «начальники» имели «власть творить добро, не принуждаясь к оному», не будучи в состоянии «сделать зло или управлять самовластно». Эти основные положения развивались в дальнейшем изложении уложения. Великий мастер ложи Астреи, ее главный член, избирался на два года большинством голосов и являлся «поручителем и представителем» пред правительством как этой великой ложи, так и лож, вступивших в ее союз^[82]. Ложи признают «равенство представителей общества, так что каждая из принадлежащих или вновь присоединяемых лож имеет полное и равное право в распоряжении общими масонскими работами»^[83]. Союзные ложи объявляли терпимость всех масонских систем, так что каждая ложа могла работать по какой угодно системе, если только правительство не найдет во вновь вводимой системе ничего противного; кроме того, братья высших степеней не могли иметь влияние, по этому своему масонскому званию, на управление ложами, если только они не были выбраны в число должностных лиц^[84]. Союзные ложи могли выходить из союза^[85]. Они имели в великой ложе, через своих представителей, ровное число голосов^[86]. Дела в ложах решались вообще по большинству голосов, лишь иногда требовалось безусловное согласие всех членов^[87]. «Масонская власть» (т. е. право должностных лиц) состояла в «избрании средств к достижению цели общества». «Масонская свобода» (т. е. право каждого вообще масона) состояла в «содействовании цели братства». К масонской свободе относилось: «право содействовать цели общества собственными определительными предложениями», т. е. право внесения своих предложений, право почина; «право требовать основательности доказательств цели и справедливости предписаний и законов, другими предлагаемых или уже существующих и, следственно, представлять начальству при каждом масонском распоряжении свои мысли и распоряжения и требовать подробнейшего исследования», т. е. право запроса и право совещательного голоса при обсуждении чужих предложений; право присутствия на собраниях и право фактического контроля денежных сумм и финансовых операций^[88]. На каждое должностное лицо могла быть приносима жалоба. В случае поступления жалобы на великого мастера наместный великий мастер, соблюдая инкогнито жалующейся ложи, обязывался препровождать жалобу для отзыва великому мастеру, который мог дать объяснение. Рассмотрев объяснение, наместный мастер либо кончал дело «к удовлетворению обеих сторон», либо все дело передавал на обсуждение ложи. Превышение черных шаров над белыми при этом обсуждении означало «как бы увольнение» великого мастера, которое, однако, «не почиталось за наказание или приговор». К обязанности великого мастера, который был «первый исполнитель законов», относилось непременное наблюдение и сохранение конституции и законов и поддержание единомыслия между братьями и ложами. Представителями лож, работавших в Петербурге, являлись управляющий и наместный мастер и два надзирателя^[89]; таким образом, петербургские ложи не выбирали в ложу Астреи особых, специальных для этого именно случая представителей, а таковыми являлись четыре брата по своей должности. Ложи же иногородние, при понятной невозможности посылать в великую ложу своими представителями обоих мастеров и обоих надзирателей (иначе ложа оставалась бы без должностных лиц), избирали особого представителя, получавшего в ложе Астреи четыре голоса и поручавшего представительство в свое отсутствие уполномоченному^[90]. Таким образом, от петербургских лож в Астрею входило по четыре представителя, из которых каждый имел по одному голосу, а от иногородних лож — по одному представителю, имевшему четыре голоса.

Выработанное уложение, конечно, могло потребовать впоследствии поправок и изменений. Сознавали эту возможность и масоны.

Однако они вставили в уложение условие, что оно должно остаться незыблемым в течение шести лет, с 1816 по 1821 год, так как «поправление не есть дело немногих месяцев, но оно должно последовать при употреблении, исполнении и испытании их в течение нескольких лет». В этот шестилетний период великая ложа могла лишь принимать от всех лож их замечания, с тем чтобы в конце этого периода комиссия из особых депутатов от лож, ознакомившись с замечаниями, представила измененное уложение на одобрение великой ложи^[91].

Согласно уложению, союзные ложи обязывались «не иметь никаких таинств пред правительством»^[92], а также представлять ему свой устав для ознакомления и удостоверения, что «он в себе ничего ему неугодного не содержит»^[93]; они обязывались «не следовать правилам иллюминатов»^[94], признавая «целью своих работ — усовершенствование благополучия человеков исправлением нравственности, распространением добродетели, благочестия и непоколебимой верности к государю и отечеству и строгим исполнением существующих в государстве законов»^[95].

Конституция Астреи пользовалась у масонов большим успехом. Первыми ложами, приступившими к союзу, были: Петра к истине, Палестины (обе в Петербурге), Изиды (в Ревеле) и Нептуна к надежде (в Кронштадте). Представители этих лож подписали первую часть уложения 20 августа 1815 г.; ко времени подписи второй ее части, т. е. к 29 января 1816 г., к союзу примкнули еще две ложи: Избранного Михаила и Александра к коронованному пеликану; в 1818 г. в союзе Астреи было 18 лож, ав 1820–1821 г. — 25^[96]. Следовательно, число лож этого союза увеличивалось с течением времени. Число же лож союза провинциальной ложи за это время падало. Эта разница объясняется большим порядком в организации союза Астреи.

ГЛАВА V

Найдено за лучшее дозволить каждому держаться той веры, какой бы она ни была, которая только не противна законам чести и совести, особливо если учение сей веры наставляет быть добрым, честным, прямодушным и сострадательным к ближним.

Из древнекаменщических правил

Масоны проповедовали принцип свободы совести. Откровенно и открыто говорили они о свободе совести в своем кругу, члены которого были связаны присягою и честным словом о молчании. Чаще всего для проведения своих идей путем печати они выбирали чужие мысли, чужие статьи, вполне соответствовавшие их воззрениям, и, повторяя их, укрываясь за других авторов, содействовали масонской пропаганде. Издатель «Друга Юношества» поместил переводный с немецкого рассказ неизвестного автора О.С. об Александре Македонском. Александр прибыл в Вавилон, и к нему явились священнослужители разных вероисповеданий. Он обратился к ним с вопросом, признают ли и почитают ли они высочайшее невидимое существо; священники воскликнули: «ей, ей!» Из дальнейших вопросов царь убедился, однако, что у каждого было свое особенное название Бога. Александр повелел всем звать Бога именем Зевса, как зовет он сам, единый их владыка, отныне. Священники впали было в уныние, как один из них, старый и мудрый брамин, предложил царю повелеть и солнце называть всем одинаковым греческим словом — гелиос. Царь устыдился этому предложению и сказал, отменяя свое первое повеление: «Всяк да употребит собственное слово: я вижу ясно, что образ и знак не есть еще существо самое». Очевидно, этот рассказ как нельзя более находится в соответствии с принципом свободы совести.

Бог — единый источник всякой жизни, каким бы именем Его ни называли, как бы Его ни славословили, какими бы молитвами ни вела с Ним беседу человеческая душа. Этот взгляд масонов ясно выразился во всемирной молитве высочайшему, всемогущему Отцу,

...кого чтут все языки,

во всех веках, во всех странах,

кого святой мудрец и дикий

в различных славят именах.

Богу равно любезны все его творения. Он — Отец и Творец всех. Язычник, христианин лишь наименование, придуманное самими людьми под внушением князя мира, для Бога же и язычники, и христиане — равно люди. Должна существовать в мире только одна равноапостольская церковь.

Так учили масоны. Масонское сообщество было внеисповедным, а потому и члены его не могли, конечно, быть добрыми сынами какой-либо церкви с ее раз установленным ритуалом и точно указанной догматикой. Православное духовенство, как уже было указано выше, бросало масонам упрек в отступничестве от веры отцов, от православия^[97], оно обзывало их атеистами. Глава римско-католической церкви, папа Климент XII называл масонов еретиками и отступниками и предавал их отлучению от церкви. Не сочувствовавший масонам архимандрит Фотий также их предавал анафеме. Это была обоюдная неприязнь между масонством и духовенством. Однако среди масонов насчитывалось несколько лиц православного и инославного духовенства^[98].

Почти во всех масонских законах и ритуалах встречается правило, что в братство могут быть приняты все без различия люди, при условии исповедания ими христианской религии. Казалось бы, что этим правилом создается запрещение приема в орден нехристиан и образуется непреодолимая преграда к осуществлению соединения всех племен в одну всемирную семью. Это правило резко выделяется на фоне страстной проповеди о равенстве всех людей и при рождении, и по смерти, о всемирном братстве людей. Как помирить эти два противоположные требования? В моих архивных поисках мне удалось найти страничку, затерявшуюся среди розенкрейцерских ритуалов и оказавшуюся в соседстве с протоколом основания тайной ложи. Эта любопытная, драгоценная страничка объясняет указанное мною противоречие. Она тем более интересна, что изложенное в ней объяснение мне встретилось только один раз среди сотен просмотренных масонских бумаг. Вероятно, это было тем сокровенным документом, который не давался братьям для списания, хранился у высших начальников и в случае грозившей опасности или при приближении смерти предавался огню: «В § 2-м теоретической степени, — читаем в этом объяснении^[99], — сказано, что каждый брат одной какой-либо известной христианской религии принадлежать должен и, исполняя в точности законы оной, имеет, впрочем, свободу соглашаться на те мнения, кои могут наиближайше руководствовать его к спасению, сильные будут соделать его праведным, добронравным и готовым к услугам ближнему. Что есть вера? Вера есть ум Христов, а из сего и следует, что, где дух или ум Христов, там и свобода; нет разницы между иудеями и греком, обрезанным и необрезанным, свободным и рабом, ибо Христос есть во всем». Вот масонское объяснение, вот их распространительное, с натяжкою, толкование веры. Христос есть во всем, т. е. Христос может быть и в христианине, и в последователе иудейской религии, и в язычнике. Христианами должны называться не только те, которые приняли христианское крещение, но и все, имеющие в себе Христа. Очевидно, что подобное масонское объяснение делает понятным, почему в лоно масонское могли попадать не только одни христиане. Значит, и не вызывающее с первого взгляда никакого сомнения правило о том, что шотландский мастер не может не быть христианином, правило, которому, казалось бы, нельзя не верить, могло иметь иносказательное значение и за несложными словами скрывалась сложная мысль.

Масонский орден стоял вне религиозных предрассудков, вне круга догматических пререканий и догматически-религиозных споров. «Вы не изошли проповедовать о храмах или пище и питии, ниже о одеждах и обрядах пременяющихся, но о едином пребывающем во веки Глаголе Божием»^[100], — восклицает масонский вития, разъясняя, что общение истинных братьев, ищущих истинного света и желающих приближения Царствия Божия, основано «не на букве, но на духе, не на обрядах, но на истине». Масоны возмущались не столько самыми обрядами как таковыми — они сами имели ритуалы, где символизировалось их учение; они возмущались тем, что обрядность, по их мнению, осталась у громадного большинства русского духовенства единственным выражением их христианства. Поставляя идеалом для себя деятельных христиан, масоны отказывали в уважении священнослужителям — «по имени лишь таковым» и не считали грехом исполнение христианских таинств любым из своей среды братом; если из числа братьев был священник, ему в этом случае отдавалось предпочтение. В ритуале торжества Иоаннова дня сказано^[101]: «Все братья всех степеней собираются во всех украшениях их степеней и в запонах в такую церковь, где и священник есть масон». Существует предание, что Новиков оставлял у себя, в селе Авдотьине, святые дары для совершения причащения самолично. Вероятно, это предание народилось от рассказов о том, что в этом селе совершалось масонами причащение. Это тем более вероятно, что масоны высших степеней совершали так называемые трапезы любви, в воспоминание тайной вечери; обыкновенно это бывало в великий четверток, но иногда еще и в дни покровителей братства, св. Иоанна и Андрея^[102]. Иногда ритуал тайной вечери влагал в уста префекта, при преломлении хлеба, слова: «по примеру нашего Великого Мастера преломляем хлеб и едим в упование на святое слово Его. Да дарует нам всевышний Отец ради Сына своего отпущение грехов и вечное блаженство». После этих слов происходила раздача хлеба, и префект, взяв чашу, говорил: «На кресте пролиялась кровь нашего Спасителя за нас и се был символ нового завета, запечатленный его смертью. Он, прияв чашу, даде искренним своим, глаголя: пиите от нея вси, сия есть кровь моя за вас и за многих изливаемая во оставление грехов, и сие творите в мое воспоминание. Со священным и благоговейным ощущением, которое водворяет истинная вера к воплощенному Слову, да последуем Его заповеди». Приступая к питью, префект говорил: «Мы все, яко одушевленные единою к Нему любовию и взаимною друг друга искренностью, пием от единые чаши, вкушая в виде вина кровь Спасителя, в отпущение прегрешений наших». Обряд тайной вечери совершали братья вообще не ниже 7-й степени, но есть свидетельства, что о совершении этого обряда уже знали братья 4-й степени, которые приглашались к торжеству в ложу, но не «шествовали в предел совершать с высшими братьями воспоминание». Имеются ритуалы столовых лож 5-й степени, в которых председающий мастер, приняв чашу с вином и хлеб от обрядоначальника, отламывает от него частицу, передает его другим братьям, чтобы каждый тоже отломил себе по частице, и говорит установленные слова: «Бог да благословит нам хлеб сей»; далее он отпивает вина из чаши, передает ее другим братьям, дабы она прошла весь круг, и говорит: «Да будет нам напоминанием союза неразрывной верности и любви к братии нашей». Обряд торжествования в великий четверток был в силе еще в 1821 г., когда на востоке Москвы, в теоретической степени, 7 апреля, в 7 3/4 час. пополудня, было, как значится в протоколе, воспоминание тайной вечери в присутствии тринадцати братьев.

Акт посвящения в первосвященники невидимого капитула у масонов заканчивался вручением новопосвященному хлеба и вина со словами: «Се есть пища и питие нашего священного ордена, мир да будет с тобою». После этого раздавалось пение: Тебе Бога хвалим. Чрезвычайно любопытным является такой документ посвящения «в священное состояние священства» в бумагах русского масона XIX века, потому что этот документ, будучи заимствован, по-видимому, из заграничных обрядников, включал, однако, пение православных молитв. В обряде посвящения в первосвященники, которых по правилам могло быть всего семь на всей земле, совершалось помазание елеем на челе и руках со словами: «Помазую тебя елеем премудрости и святости во имя Отца и Сына и Святаго Духа, аминь!» При крестообразном возложении рук на голову кандидата говорилось: «Дух святый да снидет на тя и да пребудет над тобою, да восприимиши духа премудрости, духа разума, духа совета, духа ведения, духа крепости, духа благочестия и духа страха Господня, гряди с миром». Далее делался горящим углем, взятым из кадильницы, троекратный крест над языком с возгласом: «Мы касаемся языка твоего огнем Святаго Духа и прилагаем к оному печать скромности во имя Отца, Сына и Святаго Духа!» Посвящение в первосвященники должно было производиться в Церкви или часовне (греческой или латинской). На белой завесе, над алтарем, утверждался большой красный тамплиерский крест. В ритуале имеется следующее знаменательное постановление, лишний раз служащее доказательством, что масоны зачастую сами совершали обряды вместо священников: «Каждый невидимый капитул имеет из духовенства своего священника, который хотя и без голоса, но коего обязанность состоит в том, чтобы отправлять церковные обряды по первенствующей или владычествующей в каждом государстве религии, как-то, по просьбе братьев служить обедни и воспевать гимн Святому Духу, повторяемый тайно братьями, а потом должен он, благословя елей, удалиться; когда священник выйдет, то начинается принятие, и братья одеваются, и ежели обстоятельства не позволяют священнику сего обряда исполнить, то сами братья оный гимн воспевают, после чего начинается принятие». Упоминаемый здесь гимн Святому Духу есть молитва «Царю небесный».

Масоны совершали еще обряд воспоминания о почившем брате, так называемые траурные ложи. В сороковой день по смерти достойного брата братья собирались в ложи, чтобы почтить его память и воздать ему должное. В масонских песнях отвергается как излишний обычай посылания «печальных карт»; однако масоны постоянно рассылали не только членам ложи, к которой принадлежал усопший, но и членам других лож приглашение украсить своим присутствием печальное торжество. В траурной ложе произносились ритуальные слова, воспевались гимны, возжигался спирт, и гроб осыпался цветами, а вития говорил слово, где раскрывалась пред братьями вся жизнь покойного брата и совершалась оценка исполненного им на земле труда. Брату витии предоставляли для этой речи пользоваться как материалом автобиографией усопшего, хранившейся в архиве ложи, и сведениями, собранными о нем братьями в период времени от предложения к его принятию в орден до самого принятия^[103] или при повышении в более высокие степени»^[104]. В протоколах лож часто встречаются записи о торжествовании траурных лож. Существовал специальный ритуал траурной ложи, иногда для особо чтимых братьев писался этот ритуал со включением его имени. Масоны ставили памятники умершим братьям и на кладбищах, чаще всего в виде дикого камня, и в ложах; порою памятник заменяло какое-нибудь филантропическое учреждение или издание биографии умершего или же его сочинений.

Есть намеки и на желание русских масонов, по примеру западноевропейских братьев, ввести масонское крещение детей. Ответственность за такого ребенка всецело падала на братство, которое принимало на себя попечение об удовлетворении его духовных и материальных нужд, о его воспитании и образовании. Такой ребенок, получавший в патронат весь орден, почитался как бы принятым в масонство, и при достижении им известного числа лет все его принятие ограничивалось принесением света верности братству; обычные испытания отсутствовали.

Масоны горячо ратовали за отмену расходов на возведение дорогостоящих церквей. Ссылаясь на св. Иоанна Златоуста и Иеронима и мнение первых христиан, они утверждали, что забота о ближнем и есть, собственно говоря, построение угодного Богу храма. «Что пользы от того, если престол в церкви блестит от золота, а члены Христовы томятся от глада?» Лучше было бы употреблять деньги на убогих, как на живые храмы.

Масоны выражали недовольство теми священнослужителями, которые своею нетерпимостью и крайнею приверженностью к обряду сеяли раздор и смуту, вместо того чтобы помирить враждующие стороны, между которыми вражда основывалась только на мертвой букве. Масоны возмущались теми, кто в решении вопроса, рыба ли вязи-га, усматривал великую задачу. «Напиши, — смеется сквозь слезы Лопухин в письме к Руничу^[105], — что все равно поминать, что на траве, что на кутье, вот соловей и закричал смело», т. е. такие речи возбудят большое волнение. Усматривание духовными лицами соблазна в речах масоны называли догматико-инквизиториальным приемом. Им не нравятся речи таких проповедников, у которых собственное слово расходится с делом. Поручик Федор Кречетов^[106], причастный к масонству, не любил духовных особ. Многие из них, по его мнению, были духовными святошами и государственными тунеядцами, занимающимися пустобарабанным проповедованием: «это воры и великие плуты». «Не тот только духовный, — возражал он однажды петербургскому митрополиту Гавриилу, этому, по его словам, «великому президенту и плуту», предложившему ему вступить в монахи и сделаться архимандритом, — кто носит длинную рясу, а тот, кто живет духом кротости и исполняет закон Христов». Он говорит, что при появлении истинного света архиереи перестали бы чесать в церквах гребенками бороды, в которых и вшей-то нет, и не стали бы показывать народу одну зажженную свечу, говоря, что так да просветится свет пред человеки, яко да видят добрые дела, а истинно доказали бы правоту этого изречения. Невзоров, возмущаясь московским духовенством, писал князю А.Н. Голицыну: «Духовные сделались совершенными торгашами, стараются только умножить своя доходы отдачею в наймы домов, подвалов, огородов и подобного. Свидетельством тому служат все подворья архиерейские и монастырские в Москве, составляющие гнезда трактиров, харчевен, постоялых дворов и лавок, к единой роскоши служащих. Религию же Христову и богопочитание они заключают только в умножении золота и парчей и жемчугов церковных, почему явные грабители, делающие в монастыри и церкви вклады, становятся у них лучшими христианами; истинные же поклонники Иисуса Христа, старающиеся о распространении истинного духа евангельского, почитаются от них безумными и фанатиками и подвергаются гонению. Всего же чуднее, что начальствующие монахи ныне начали явно говорить, что они не монахи, а начальники и правители церкви, а постригаются в монахи только для поддержания религии». Подобные же мысли встречаются в рассуждении о монашеской жизни, напечатанном в 1784 г.^[107]: «на служение пришел, а не для праздности и разглагольствования». «Одежда и уборка волос, — читаем в другом масонском рассуждении, — не важные вещи суть; перемена нравов и совершенное умерщвление страстей делают истинного христианина».

Масоны доходили до отрицания монашества: «Анахорет, по собственному своему плану таковым сделавшись, есть тунеядец». Правом удалиться от общества, по масонскому взгляду, мог воспользоваться только тот, кто не нарушает ни одного обязательства. «Ежели не истребится в человеке материя, воспаляемая соблазнами, то и в самой пустыне даже может она зажигаться тварями, обитающими в его воображении». Если же родится любовь к добру, то человек и в мире может принести пользу своему брату.

По мнению масонов, многие монашествующие были на самом деле монахами лишь для виду, и мирские дела были близки сердцам их. В «Покоящемся Трудолюбце»^[108] помещена интересная статья «Письма с того света в Москву от Мумиаха к сыну малыя земли, муравью, живущему в муравейнике». «Иные же, — пишет в этой статье отец к сыну, — всенародно умерши миру, опять начинают воскресать в оный приватно. Тогда единственно остаются четки для защищения себя от подозрения. О сих можно бы было тебе сообщить более, но опасаюсь, чтобы они, имевши крылья столь же быстрые, как и самые ангелы, не возлетели в наш круг для отмщения». Обитатель того света, и тот будто бы опасается мщения. Масоны же нападали на духовных лиц, не боясь мести и не особенно тщательно выбирая свои выражения, хотя и прибегая к иносказаниям. В «Вечерней Заре», между прочим, читаем^[109]: «Законодатели и тираны пребывают со жрецами в самом тесном союзе, они должны прорицать и добро, и зло, благоприятствовать тем или другим жертвам, так как политика того требует, ибо нет ничего согласнее между собою, как фанатизм и обман». Масоны также говорили: «кто хочет обрести милость у богов, тот наипаче должен приобрести себе дружество жрецов».

Отрицая посты, масоны проповедовали, что чистому все чисто. Этим сознанием излишности постов проникались даже масоны-священники. В первые дни царствования Екатерины допрашивался священник л. — гв. Преображенского полка Андрей, «яко подозрительный человек, масон и явный злодей церкви святой»; его было поведено заключить под стражу за то, что он «бывшему государю в Петров пост разрешал мясо есть». Христианский пост масоны называли лекарством. При определении сущности поста и говения масоны иногда употребляли чрезвычайно резкие выражения, сравнивая их даже с жертвами и заклинаниями: «Жертвы, говения, посты и заклинания суть такие средства, коим боги не могут противиться. За сим следуют прорицание, волхвование, восторги и содрогания, а сие все вместе составляет половину обмана, половину суеверия и не что иное, как сильно действующее воображение»^[110].

Не признавая христианского поста, масоны, однако, среди других приемов к достижению экстаза и галлюцинаций, пользовались также и постом. В теории о том, «как повелевать духами чистыми», предписывается поститься сорок дней таким образом, чтобы в первый день вовсе не употреблять ни пищи, ни пития, на другой — «вкусить, не отягощая себя», на третий день снова поститься, и так в продолжение почти шести недель^[111]. Постились иногда масоны по три дня через три дня.

Духовенство обвиняло масонов в ереси, и оно было в этом отношении совершенно право: с точки зрения всех христианских вер масоны являлись сектантами, вводившими новые образы служения Богу. Чтимые христианскими церквами таинства причащения, священства, крещения и христианские обряды погребения они совершали по своим своеобразным обрядникам. Масоны всюду повторяют, что не в букве дело, а в духе. Они могли считаться просто христианами, вне какой-либо церкви, на самом деле создавая как бы новое вероисповедание. Но духовенство обвиняло масонов в совершенном неверии, в полном безбожии. И здесь оно сильно заблуждалось. Во всех масонских сочинениях, в их речах, в обрядниках — всюду выражается требование от поступающего в ложу веры в Бога и бессмертие души, всюду поставляется в условие каждому принимаемому стремление к добру. Как нужно верить, как представлять себе это высшее начало — было безразлично. В протоколе ложи Умирающего Сфинкса в 27 день XI месяца 1820 г.^[112] встречается любопытная запись о некоем ищущем Агапьеве; оказалось, что этот Агапьев, представленный для приема в братство, сомневался в истине воплощения Спасителя и Св. Писания, а вступить в орден желал для того, чтобы узнать, что последует с ним по смерти; при дальнейших вопросах обнаружилось, что «ищущий страдает, не зная, что будет за гробом, беспрестанно в тревогах, и сердце жаждет успокоения, в вочеловечении Спасителя он находит для себя великую нужду уверовать, но разум понять не может, как Божество могло соделаться плотию». Братья пришли в смущение, но так как по уставу принять можно было лишь верующего в бессмертие души и в Бога, то Агапьева поручили руководству одного из братьев», воздержавшись от его немедленного посвящения; при этом великий мастер высказал, что даже язычники верят в воздаяние зла и добра по смерти и что Агапьев мог бы заключить уже по рассудку, что так и будет.

Занятие таинственными науками — например, магией, — соединяется у масонов с исканием путей быть полезными человечеству и провести свою жизнь так, чтобы конец жизни был ближе «к слиянию с Существом Немерцающим». Увлекаясь магией, масоны выставляли ее отличие от чернокнижия. Если они ищут способа повелевать духами, то исключительно, как они выражались, духами чистыми. «Белая магия не есть опыт праздности или химера умомечтательная, — гласило масонское определение, — сия нужда возведет тебя в степень совершенного очищения». Соблюдая наставления белой магии, человеческая душа должна уподобиться ангельской, а воля — возыметь силу повелевать духами чистыми, «на одни дела пользу приносящими». Подобно тому как вступление в масонский орден возбранялось злодеям, занятие белой магией запрещалось имеющим злое сердце и зараженную пороками душу. Если же ты человек добродетельный, то «дух твой хранитель покажет силу произрастаний и действие минералов, вручит тебе ключ к таинствам, единое слово, тобою произнесенное, излечит умирающего, а прикосновение воскресит умершего, но не льстись СИМ и страшись помогать людям злым, дабы чрез силу твою не произвести вреда горшего». Целым рядом физических и духовных испытаний человек, по указанию белой магии, мог действительно достигнуть «экстатического» состояния и галлюцинаций. Масонами, как выше изложено, соблюдался иногда долгий пост; они безусловно воздерживались порою от вина; если к этому прибавить уединение, молчание, пребывание долгое время в одном каком-либо положении без движения, в темноте, повторение подряд одних и тех же молитв, то станет понятным приподнятое настроение даже у человека с крепким здоровьем и нерасшатанными нервами. Многие масоны рассказывали, что достигали сверхнатурального состояния; блаженство и восторг, испытанные ими в это время, по их уверению, невозможно описать словами. Любопытно соединение в русском масоне возвышенных стремлений, глубокой веры в Творца вселенной и бессмертие с постоянным изысканием средств познать не только видимый, но и невидимый мир. Признавая существование высших духов, масоны желали заставить их служить себе и обращались за помощью в достижении этого с молитвами к Богу и к тем же духам. Во второй степени магии испытуемый молился: «Сердце чисто созижди во мне, Боже великий, и душу праву обнови силою твоею; чаю и воскресение мертвых и жизни будущего века».

«Кто атеистом был, — читаем в «Свободнокаменщическом магазине», — запрещен вход в ложу по примеру древности, где воспрещалось посвящение в элевзинские мистерии всем безбожникам, бродягам, смертоубийцам, нечестивцам». Автор-масон доказывает, что в масонстве больше, нежели думают, сходства с мистериями элевзинской Цереры. «Из всех клевет, — восклицает он, — самая недостойная есть та, когда обвиняют масонов, что они научают безбожию и безверию; они призывают Бога, яко великого Строителя мира, и сие выражение благородно и высоко!»

Действительно, масонство должно быть изъято из подозрений в атеизме. Среди масонских клятв немало таких, в которых клянутся именем Бога; бывали клятвы «поклоняться Богу и духом, и истиною»; бывали клятвы о проповеди христианства, об его насаждении, об его защите от неверных; бывали клятвы о распространении православной веры. Почти все ритуалы наполнены молитвами; все обряды испещрены цитатами из Евангелия, почитаемого краеугольным камнем масонства.

ГЛАВА VI

Im Herzen bleib er Friedens Sohn

Und sanfter Menschenfreund,

Doch wenn ihn ruft der Krieges Thon,

Schlag er des Landes Feind.

Das Herz gestahlt von sicherm Muth,

Steh er in der Gefahr,

Und denk, das Fried, nicht Bruderbluth

Des Krieges Endzweck war.

Из немецкой масонской песни

В войне масоны усматривали то безобразное явление, которое в корне противоречит основному масонскому правилу о всемирном братстве. Они допускали войну только в том случае, когда она оставалась единственным средством для достижения мира. Война была излишнею в понятии масонов, как людей, не признававших узконациональных идей и не разделявших взгляда, что одно государство может явиться непримиримым врагом другого. Масонские мечты врезались в толщу всемирного государства, всечеловеческого братства:

Нам кровава честь нелестна:

мы по нужде таковы,

неповинно обагренны

кровию подобных нам!

— пелось в масонской песне. Бранная слава не может облагородить злодея, одна военная доблесть — не добродетель, — вот взгляд масонов. Любовь к военным подвигам недостойна похвалы: мир, а не кровь брата должен быть целью войны. Военные доспехи не почитаются масонами и не могут искупить гражданские пороки: тот, кто слезы лить заставляет неповинных, не может быть оправдан ничем. «Панцирь, шлем, меч щит его не оправдает, сей знак убийц-людей и зверство выражает»; «чье сердце благородно, тот только благороден», — говорили масоны.

Таков был взгляд масонов на войну в теории. Находясь в царстве мечей и копий, они старались «силой власти, данной убеждению над душами человеков», внушить желание всеобщего и постоянного мира; «мир, конечно, владычествовать будет на земле от времени до времени, — читаем в масонском рассуждении «О нынешнем времени», — но вообще нельзя ожидать истинного спокойствия до тех пор, пока мечи и копья не будут переделаны в серпы и сошники, пока большая часть людей с искренностью и раскаяньем не возвратится к вечному и священному источнику жизни и света», т. е. к любви. Даже один из масонов весьма непрогрессивных взглядов, Поздеев, считавший дарование воли крестьянам преждевременным по их умственному неразвитию, высказывает свое мнение о войне не без некоторой иронии: «Что надлежит до военных состояний, коих настоящее ремесло воевать или приготовляться к войне, то они служат, разумеется, великое их число, и самому государю, и им самим во искушение, ибо захотят всегда свою теорию приводить в практику, а практика их — искусно бить и грабить только по приказу, а коли без приказу — преступление, а по приказу Китай взять и Индостан — весьма славные дела».

Во время военных кампаний масоны имели обыкновение заводить для взаимопомощи военные масонские ложи, имевшие целью смягчать страдания, рождаемые войной, заботиться о больных и раненых и пр. В эти ложи вступали офицеры всех частей; все роды оружия смешивались, братались в этих ложах. Из напечатанного мною списка военных чинов^[113], которые принадлежали к масонству ко времени закрытия его в 1822 г., видно, что масонами были генералы и офицеры самых разнообразных воинских частей. В ложи вступало немало военных врачей^[114] и лиц педагогического персонала военно-учебных заведений^[115].

Военные ложи имели одобрение императора Александра I. Во время коалиционных войн они были в большой моде среди офицеров, тем более что было общеизвестно мнение государя о желательности их существования. Военные ложи скорее, чем другие, могли осуществить масонское правило: «всякий член ордена имеет право войти во все ложи мира; это — выгода, которая за недостатком более специальной рекомендации доставляет владеющему ею одно из самых легких средств познакомиться со многими хорошими людьми»^[116]. В 1813 г. берлинскою ложею Трех глобусов была основана военная ложа Железного креста; «это учреждение было основано для прусских и русских офицеров, при главной армии союзников; эта ложа должна была сохраниться и при заключении общего мира»^[117]. Французская ложа de la Parfaite Union, в Париже, давала 4 мая 1814 г. праздник в память возвращения короля, где присутствовали масоны английские, русские и всех наций^[118]. Русские масоны в большинстве случаев с восторгом вспоминали свое участие в военных ложах и посещение заграничных лож. Михайловский-Данилевский свидетельствует^[119], что во время наполеоновских войн «главное утешение и рассеяние состояло в масонской ложе». Декабрист Батенков рассказывает, что он был поднят раненым на поле битвы врагами, усмотревшими в нем брата по случайно сложившимся в виде масонского знака рукам; этот знак спас его от смерти^[120]. Во французском обряднике 1820 г. описан знак призыва на помощь — руки складывались вместе и поднимались кверху над головой; при этом указано, что описанный знак многих военных масонов спасал от смерти. По словам А.П. Араповой^[121], кавалергардскому офицеру П.П. Ланскому пришлось под Кульмом нагонять свой эскадрон; по внезапно раздавшемуся воплю он увидал раненого драгунского офицера, которого уже собирался добить палашом русский солдат. Француз, напрягая последние остатки своих сил, высоко закинул обе руки над головой, скрещивая пальцы ладонями наружу, — это и был масонский знак: «к moi, les enfants de la veuve!» Ланской, не будучи масоном, знал, однако, некоторые масонские знаки по своему родству с знаменитым масоном С.С. Ланским; ему стало жаль француза, и он крикнул солдату: «Стой! лежачего не бьют; покупаю у тебя пленного, за мной золотой!» Француз был спасен.

Масоны придавали значение военным ложам. В шотландской ложе Сфинкса ускоряли, например, посвящение брата, который должен был уехать в действующую армию и там основать военную ложу. 20 апреля 1815 г. в этой ложе был предложен великим мастером к повышению в шотландские мастера избранный брат Кутузов, «который ревностным усердием к священному ордену оное заслуживает и наиболее потому, что он, отъезжая в армию, намерен открыть там ложу св. Иоанна и работать в трех симболических степенях». Все шары при баллотировке оказались белыми, и Кутузов был принят тотчас же в шотландские мастера; между тем обыкновенно прием брата производился в следующее после его предложения заседание или даже спустя несколько заседаний.

Масоны из военных, занимавших более или менее видное служебное положение, часто прилагали старание к смягчению излишних жестокостей войны. Адмирал Грейг в письме к герцогу Карлу Зюдер-манландскому после Гогландского морского сражения решительно высказывается за желательность «умягчить свирепость войны, насколько того род службы позволяет»; в этом письме он высказывает протест против употребления брандскугелей как орудий, не дозволенных человеколюбием; лично он запретил отвечать на выстрелы шведского флота горючими ядрами, хотя у него на корабле трижды загорались паруса от неприятельских снарядов; он слагает с себя ответственность за несколько ядер, брошенных с другого корабля без его ведома, и в единственное объяснение нахождения горючих материалов на русских судах приводит соображение, что русский флот был снаряжен для борьбы с бесчеловечным неприятелем — турками. Разумное отношение к службе Грейг соблюдал весьма строго: за доблесть он возвратил шпагу пленному шведскому адмиралу Вахт-мейстеру, а за проступки предавал суду и разжаловывал в солдаты русских офицеров^[122].

Масон Грейг был человек образованный. На образованность офицеров масоны смотрели как на средство смягчить ужасы войны. Новиков несколько презрительно называет офицеров «худовоспитанника-ми» и ставит вопрос о том, для чего нужно образование худовоспитан-нику, которого «вся наука в том состоит, чтобы уметь кричать: пали, коли, руби! и быть строгу до чрезвычайности к своим подчиненным»; худовоспитанник, продолжает Новиков, идет в отставку, будучи недоволен тем, что ему не везет по службе, и едет в деревню, куда увозит усвоенную им привычку обращаться грубо с неприятелем, которого ему там заменяют крестьяне; с них он, точно контрибуцию, сбирает тяжкую подать и, привыкнув «сечь неверных», сечет и мучает правоверных; в военной жизни он не имел жалости, не имеет он ее и в помещичьей обстановке. Люди типа худовоспитанника, разумеется, в пылу сражения не будут помнить, что «Fried, nicht Bruderbluth, des Krieges Endzweckwar».

Некоторые масоны резко называют военных героев разбойниками. Называя известного Венсена де Поля истинным героем человечества, автор одной из масонских статей^[123] пишет: «Титло сие стоило ему всякого другого наименования и заставляет предполагать в нем мужество превыше отважности тех кровожаждущих воинов, которых имена не должны иначе передаваемы быть потомству, как под надписью разбойников». Иногда таким эпитетом называются Александр Македонский, Наполеон и другие военные герои. В одной масонской песне пелось про Наполеона:

Уже дракон без крыл геенны

бежит низринут по земле;

его надежды не свергиенны;

вселенная, восстань, внемли!

не Бог он, червь пред Всемогущим;

он прах, ничто пред Вездесущим;

где гений славы, где кумир,

пред коим изумлялся мир?

в ничтожество стремглав валится

и вскоре падши истребится!

Цель войны — мир. Поэтому весть о победе какой-либо стороны давала масонам надежду на скорый мир, на прекращение военных действий. В письме к Кутузову кн. Н.Н. Трубецкой в 1790 г. писал^[124]: «Ты знаешь, мой друг, мой энтузиазм во всем, касающемся до отечества нашего и, следовательно, не дивись, что я плакал, как баба, от радости, что мы с Швецией помирились: колико же я обрадуюсь, когда турки принуждены будут примириться»; далее он продолжает: «соединим, мой друг, молитвы наши и воззовем к Богу, который сам о себе сказал, что Он есть любовь, да излиет Он любовь в сердца человеческие и да излиет на всех нас мир, который Он обещал даровать всем».

В тяжелое положение ставятся войска при борьбе с так называемым «внутренним врагом». Один масон жаловался своему руководителю Руфу Степанову, что бывают «презатруднительные обстоятельства» в военной службе, например, при насильном отчуждении, по приказанию начальства, от мирных жителей предметов продовольствия, т. е. при реквизициях. Степанов на этот вопрос отвечает, что следует объяснять населению об исхождении этого распоряжения от начальства, в надежде добровольной уступки населения; «главное тут, — пояснял Степанов, — сами не тщетитесь и своей выгоды не наблюдайте, у каждого свое начальство в сердце, ну каково сердце, таково и начальство»; далее он находил, что подобные мысли о сомнении в праве применения насилия над мирными жителями не следует отгонять прочь под видом «опасных»; вообще было бы желательно не причинять зла и воздерживаться от него; это, по мнению Степанова, вполне выполнимо, чему в пример он ставит самого себя: он был склонен к блудодеянию, по его собственному выражению, до исступления, в конце концов победил свою страсть. Нужно, учил Степанов, знать разницу между правдою человеческою и правдою, «еже от Бога». Из всего пространного, в обилии снабженного цитатами из Евангелия рассуждения Степанова^[125] нельзя привести фразы с категорическим запрещением повиноваться начальству при реквизициях; однако общий смысл всего рассуждения ясен: прежде всего нужно служить божескому закону, а потом человеческому; божеский же закон вечно повторяется масонами — это любовь к брату, любовь к ближнему, любовь к человечеству.

По воцарении императора Павла I возникли крестьянские беспорядки. Крестьяне, взволнованные надеждою на получение воли, встали против помещиков. Искры возмущения передавались с места на место, и в загорающемся пожаре испуганные помещики были готовы видеть новую пугачевщину. Масону князю Репнину выпало на долю усмирение поднявшихся крестьян, которое он вел весьма жестоко, расстреливая целые деревни. Как же помирить отзывы некоторых гуманнейших масонов о Репнине, как о человеке прекрасной души, с такими жестокостями? Как, с другой стороны, помирить недоверие к Репнину как к масону, а следовательно, и человеку свободомыслящему, с такими его крупными услугами трону, вплоть до пролития крови бунтовавших крестьян? Репнин был жесток, но современники находили, что он не жесток в достаточной мере, ставили ему это в вину и объясняли это его масонством. Действительно, в приказах по воинским частям и в веденном Репниным журнале замечается некоторое желание избежать кровопролития, и жестокие меры допускаются в случаях исключительных. 16 февраля 1797 г. Репнин излагал в приказе Малороссийскому полку: «Ежели бы, паче всякого чаяния, крестьяне где-либо дерзнули противиться и упорствовать войскам, в таком неожиданном случае войска должны сохранить к себе от народа почтение и уважение и таковых дерзких ослушников наказать и принудить к повиновению силою оружия; но г. полковой командир отвечать за то станет по всей строгости законов, что подобное крайнее действие строгости вынуждено было от него самою последнею необходимостью, т. е. чрез оказание от крестьян дерзкого неуважения к войскам, тоже явного, наглого и упорного сопротивления повелениям гражданским, от войск даваемых, и что прежде сего принужденного поступка истощены были все меры и увещания кротости, дабы ослушники образумились и пришли в повиновение власти». Через неделю последовал приказ тому же полку о том, что нижние чины должны «обывателей не обижать и спокойно живущих отнюдь не притеснять».

В собственном своем журнале Репнин записывает под 5 февраля 1797 г. о состоявшемся по его распоряжению расквартировании воинских частей по деревням Владимирской и Ярославской губерний «для содействия земской полиции самыми кроткими мерами» к успокоению крестьянского населения. Оружие Репнин употреблял как крайнее, по его мнению, средство. Под 25 февраля он пишет в своем дневнике, что для успокоения крестьян кн. В.И. Щербатова он божился, что государь желает их повиновения помещику^[126]. Не являются ли все эти, правда ничтожные, но все же светлые штрихи хотя бы некоторым отголоском тех масонских правил, которые были внушены Репнину при посвящении в масонство? Любопытно, что в хронике «боевых» наград нашей армии имеется след и от экспедиции Репнина: 14 мая 1798 г. был дарован Рижскому мушкетерскому полку (ныне 70 пехотному Рижскому полку) «гренадерский бой», т. е. особый барабанный бой, за успешное усмирение в феврале 1797 г. неповиновавшихся крестьян Орловской губернии^[127]. Здесь же уместно упомянуть, что при допросе Шешковским Новикова^[128] старались выяснить цель и организацию воинских лож, и Шешковский отмечает, что надо достать акты воинской ложи от князя Гагарина или Мелиссино, «ибо если в оных такие же правила есть, какие князю Репнину при вступлении в орден предписаны, то едва ли удобны для воина».

«Отчего сделалась французская революция?» — спрашивает Невзоров князя Голицына в письме к нему. «От неустройства финансов и беспрестанно умножаемых налогов», — отвечает он и продолжает далее: «Признаюсь, что я всегда чувствую отвращение, когда читаю или слышу мысли большей части французских эмигрантов и дворян, которые поносят память доброго Людовика XVI за то, что он во время одного приступа к Версалю ожесточенной и взбунтовавшейся черни не послушался совета некоторых придворных, уговаривавших его приказать стрелять в народ, говорят, что если бы он послушался тех, по мнению их, добрых советов, то бы тем остановилась и кончилась революция. Но разве неизвестно, что во время приступа народа к Бастилии 14 июля 1789 г. из замка сего стреляли, но народ взял его на кулаках и стреляющих растерзал? Разве неизвестно, что при начале революции около Парижа стояло пять-десять тысяч войска под командою маршала Броглио, но когда начали посылать его против взбунтовавшегося народа, то солдаты бросили ружья, говоря, что они не хотят стрелять в своих соотечественников, и их приказу последовали войска во всех французских городах». «Ныне, — пишет Невзоров в конце своего длинного послания, — вытвердили пословицу: Бог милостив, авось либо далее не будет никаких переворотов! Но ведь Бог милостив до всех: и до бедных, и до среднего, и до низкого состояния, а не до одних притеснителей»^[129].

Масонские идеи не могли не считаться вредными для военных чинов, и запрещение военного масонства последовало ранее общего запрещения масонства. 19 ноября 1821 г. кн. П.М. Волконский секретным письмом на имя главнокомандующего 2 армиею кн. П. X. Витгенштейна объявлял высочайшую волю о наблюдении, чтобы «никто из чинов армии не входил» в ложи, «учреждаемые или уже открытые в Бессарабии»^[130]. Точно так же после общего запрещения масонства в России особенно строго наблюдалось, чтобы от ордена отстали военные его члены. Так, 12 сентября 1822 г. тот же кн. Волконский писал гр. М.А. Милорадовичу^[131], что государь приказал разузнать секретным образом, зачем ездит в Кронштадт подполковник кн. Долгоруков и полковник Молоствов и «не собираются ли туда тайным образом члены прежних лож, или нет ли каких свиданий с разными иностранцами, в порт сей на кораблях прибывающими и к разным сектам принадлежащими».

Масонское учение в сущности отрицало национальные идеи, и масонское братство было вне национальных тенденций. Однако иногда некоторые масоны пользовались масонством для воспламенения патриотизма и раздувания национальной вражды. «Произносимые в ложе Железного креста речи, — пишет Михайловский-Данилевский^[132], — исполнены были пламеннейшей любви к отечеству; говорен-ные на другой день или накануне сражений; они производили в душах наших самые благородные порывы».

Приведу еще выдержку из речи, говоренной в XVIII веке в масонской ложе Светоносного треугольника^[133]. «Нет у нас публичных мест, — говорил оратор, — в которые бы стекались граждане для советования о благе отечества, нету нас ни Демосфенов, ни Цицеронов, которые бы возбудили внимание наше ко гласу сему (гласу отечества), нет у нас и публичных изображений мужей, служивших и принесших жизнь свою в жертву сей матери, всех нас россиян породившей, которые бы взирающим на них вещали: умри за отечество! Ужели можно назвать нерадением о должности своей, когда, сказав тысячу крат: будьте добродетельны, скажем един раз: люби твое отечество и пролей с радостью за оное кровь твою, коль скоро потребует сего нужда. Хотя сие и есть казнь, посылаемая свыше за скверность и недобросовестность нашу, однако же бывают ныне времена, в которых располагавшийся спокойно орать землю принужден бывает препоясать меч свой, в котором миролюбивый поселянин, спешивший соединиться брачными узами, принужден шествовать в сретенье смерти». Общий фон этого рассуждения — извинительность войны, как крайнего средства достижения мира, но только извинительность.

Еще два слова о поединках. Как смотрели масоны на дуэли? Ответ дает масонская статья в «Друге Юношества»^[134]. «Уж ли слепой человек думает омыть бесчестие в крови того, кто оное нанес? какой ужасный предрассудок! о, небо! за какой призрак чести мы жертвуем истинной честью и может ли когда-либо честь состоять в убиении ближнего? какой существенный стыд для сохранения стыда мнимого. Мужиков, которые дерутся палками, кирпичом или ножом, называют варварами и по справедливости наказывают. Почему же тот не принадлежит к числу варваров, кто, взявши в руки такой же нож, только другой наружности, например саблю или шпагу, дерется и делает вред другому? Зверское сие бешенство имеет свой источник в праздности».

ГЛАВА VII

Изучай смысл иероглифов и символов, орденом предлагаемых. Сама природа не учит без покрова своим таинствам.

Зак. орд. св. ком., VII, 5

Глупец символами ослепляется; нескромный любопытник приводится в смущение; мудрый только находит в них со внутренним удовольствием выражение своих положений и понятий.

Магаз. св. — каменщ.

Свои идеи масоны любили символизировать, облекать в ритуальные формы, подчас весьма сложные и представляющие немалое затруднение для своей расшифровки.

Эту склонность к символике масоны проявляли даже в деле организации, например, Союза Благоденствия. Так, по словам И.Д. Якушкина, на одном собрании у Никиты Муравьева, где присутствовали кн. П.П. Лопухин, Петр Калошин, кн. Шаховской и другие, почти все время собеседования было посвящено обсуждению «заклинательной присяги для вступающих в союз и о том, как приносить самую присягу — над евангелием или над шпагою». Якушкин по этому поводу замечает: «Лопухин, Шаховской и почти все присутствующие были ревностные масоны; они привыкли в ложах разыгрывать бессмыслицу, нисколько этим не смущаясь, и им желалось некоторый порядок масонских лож ввести в союз благоденствия»^[135].

Мечтая о всесветном братстве, масоны желали видеть свой орден распространенным по всей земле. Ложи — это мир. Означалась ложа продолговатым прямоугольником, а этим знаком, по объяснению масонов, означалась до Птолемея вселенная. В апрантивском (т. е. ученическом) катехизисе, оставшемся в бумагах Ушакова, соучастника известного Мировича, значатся ответы, что ложа имеет длину от востока до запада, ширину — от севера до юга, а высоту — от поверхности земли до ее центра. Это знаменует, что «франкмасоны, будучи рассеяны по всему свету, составляют одну ложу франкмасонскую»^[136]; иначе говоря, это означает, что союз масонов — союз космополитический, внегосударственный, внерелигиозный, всемирный. Несколько иначе те же определения ложи даются в ритуале лож английской системы; там говорится, что длина ложи — от востока до запада, ширина — от севера до юга, высота — от земли до неба, глубина — от поверхности земли до ее центра; при этом объясняется, что подобный размер глубины ложи знаменует универсальность масонства^[137].

На масонском ковре^[138], употреблявшемся в ложах, были изображены четыре страны света. Они означали «во всех частях рассеянных наших братьев», как о том излагалось в «Изъяснении ученического ковра»^[139]. На некоторых коврах высоких степеней изображался глобус, который означал «взаимное рассеянных братьев стремление и ревность находить друг друга и быть друг другу полезными».

Ложу свою масоны часто называли Соломоновым храмом, считая его идеалом всякого храма, ибо Соломон, воздвигая свой храм, это чудо по великолепию и красоте, предназначал его не только для последователей закона Моисея, но для людей всякого вероисповедания, для всех, кто только пожелал бы посетить храм, чтобы послужить Богу^[140]. Вступать в Соломонов храм стремились те, которые почувствовали «духовный глад», которые, поняв, что их окружает мрачная тьма, искали света. Но учение масонов, по собственному их выражению^[141], с самого вступления кого-либо в орден есть учение познавать невидимое чрез видимое и духовное чрез телесное. Поэтому тонко была задумана вся та обстановка, при которой происходило принятие кого-либо в орден и посвящаемый получал первое соприкосновение с братством. Принимаемого в ученики помещали в темную комнату, «храмину», где он мог видеть только свет, исходивший из черепа. На объяснениях этого обряда приема часто останавливались масонские поучения. «Каждый из нас, — писал один масон^[142], — при вступлении своем в свободное камен-щичество, будучи вопрошаем, что побудило его вступить в общество наше, ответствовал хотя и различными, но почти один смысл имеющими словами, т. е. что он, объят будучи тьмою, желал видеть свет, а сие, сказав иными словами, значит, что, восчувствовав свои слабости, пороки, недостатки и невежество, в учении истинном желал исправиться и просветиться светом истины; истинное познание пороков своих есть уже шаг к добродетели». В другом масонском рассуждении читаем^[143]: «Вы посажены были в мрачную храмину, освещенную слабым светом, блистающим сквозь печальные остатки тленного человеческого существа; помощью сего малого сияния вы не более увидели, как токмо находящуюся вокруг вас мрачность и в мрачности сей разверстое Слово Божие; может статься, вы вспомните тут слова священного писания: свет во тьме светится, и тьма его не объят. Человек наружный тленен и мрачен, но внутри его есть некая искра нетленная, придер-жащаяся тому великому всецелому существу, которое есть источник жизни и нетление, которым содержится вселенная. Вступая к нам в намерении просветиться, при первом шаге, вы получили некое, но изразительное поучение, что желающий света должен прежде узреть тьму, окружающую его, и отличив ее от истинного света, обратить к нему свое внимание. Повязка, наложенная тогда на ваши глаза, заградила то чувство, которое едва ли не более прочих развлекает наше внимание, дабы вы, устраняясь от наружных вещей, сильно действующих на наши чувства, всего себя обратили внутрь себя, к источнику вашей жизни и блаженства, к сердцу». Наложением повязки на глаза еще не заканчивался туалет принимаемого. Ему обнажали грудь и колено, снимали сапог и лишали его оружия, денег и всех ценностей; по объяснению масонов-обрядоначальников, «снятие одежды долженствовало представить ничтожество внешнего блеска», а «опущенная пята с левой ноги» являлась символом «дружбы и готовности к помощи»; левое колено обнажалось в сознании принимаемым своего ничтожества и бессилия «и искания помощи в собратстве», а отобрание денег и всех ценностей должно было напоминать «то счастливое первобытное состояние жителей земли, для коих оные не составляли преимущественнейший предмет их нужд»; принимаемому внушалось не порабощать сердца своего таким предметом, как деньги, и не считать их предметом существеннейшим^[144]. Путешествие из храмины в ложу, с завязанными глазами и приставленным к обнаженной груди мечом, представляло, конечно, некоторое затруднение для посвящаемого, увеличивавшееся еще раздававшимся кругом лязгом оружия, угрожающими криками людей, как будто рассерженных, оглушающими ударами наподобие грома, обливанием посвящаемого холодною водою, проведением его по небольшим неровностям или глубоким провалам^[145]. Испытывали посвящаемого одинаково и в XVIII в., и в XIX столетии; нередко даже в XIX веке испытания усложнялись. Путешествие означало трудность пути к Добродетели; оно означало, что при отсутствии руководства нас невидимой рукой наша гибель была бы неминуема. Дверь ложи открывалась по трем ударам, напоминавшим евангельское увещание: просите, и дастся вам, ищите и найдете, стучите, и вам отворят. При спадении повязки с глаз посвящаемого он видел на мгновение вспыхнувший и сейчас же угасший свет: «так проходит слава мира, все удовольствия тленной жизни, все радости земли!» — восклицал вития или мастер ложи. И в ложах первоначального приема в братство, и в ложах повышения в последующие степени посвящаемый снова и снова должен был совершать путешествие по ложе и затем особым масонским шагом, по различным ломаным линиям, приближаться к алтарю и там присягать на верность братству. Путешествие вообще знаменовало тщание и постоянство, с коими надлежало шествовать по пути к добродетели: ищущий стезю к добродетели не должен опасаться затруднений там, где он уповает достигнуть цели работ своих^[146]. Совершение «масонских шагов» учило «честной, прямой жизни и правильным понятиям». Посвящаемый ступал на начертанные знаки масонского ковра, не понимая еще значения его символических фигур; тайна символов разоблачалась только давшему клятву сохранения тайны и соблюдения орденских законов. Свое решение вступить в братство посвящаемый скреплял не только клятвой на Библии, но и на обнаженном мече, предавая в случае измены свою душу — вечному проклятию, а свое тело — смерти от суда братьев; свой союз с братством он скреплял еще символически смешением своей крови с кровью братьев или же подписью присяги кровью. В первом случае подставлялась к обнаженной груди принимаемого чаша, наполненная кровью принятых ранее братьев (что, конечно, симулировалось, как вообще весь этот обряд), и мастер совершал посвящение тремя ударами молотка по циркулю, приставленному к обнаженной груди посвящаемого; кровь вытекала в чашу. «Чаша, наполненная кровью, — писал в част ном письме одному недавно принятому масону брат, назначенный к нему в руководители, — была последним испытанием вашего мужества, — превосходное изображение великодушного человека, расположенного пожертвовать имением и жизнью для общей пользы, как и высокого чувствования масона, готового верность братству утвердить кровью своею; три же удара молотком по циркулю суть символ совершившегося посвящения и перемены прежнего названия на наименование брата»^[147].

В ритуалах, где приводится обращение к новопринятому со словами «рыцарь» или «джентльмен», сами составители этих ритуалов делают в выносках примечание, что с этими словами должно обращаться и к людям «подлого» состояния. В ложах существовал обычай всем масонам носить круглые шляпы: «шляпа означала свободу, а где свобода, там и нравственное равенство». Новопринятый брат обходил всех братьев и получал от них братский поцелуй, знак братской любви. В песнях масонов к новопринятому вспоминается такое лобзание:

Утомленный брат грозою,

наслаждайся тишиною,

страх из сердца изведи,

к нам в объятия приди.

В песне к посетителям также упоминается этот троекратный братский поцелуй:

Мы с восторгом вас приемлем,

троекратно вас объемлем.

Поклявшемуся брату открывали тайну символов и при этом внушали, что «иероглифы франкмасонов заслуживают особенного внимания, зрелое рассуждение и вольность вкуса видна в них в преимущественной степени пред прочими человеческими иероглифами»^[148].

Изображавшийся на масонском ковре двух низших степеней «мозаиковый пол» символизировал, между прочим, «переменчивый и неизвестный ход жизни и разнообразные внешние отношения людей, которые по рождению и могиле все равны». Линейка и отвес, являвшиеся масонскими клейнодами, символизировали равенство состояний. «Все мы нищи рождаемся, — излагалось в катехизисе второй степени^[149], — все, не исключительно от самого царским венцом увенчанного, даже до последнего человека, милостынею питающегося, потому никто без помощи другого жить не может. Следовательно, и обязаны все во всю нашу жизнь взаимно служить друг другу; сие служение и дает нам право называться братьями, составляющими единый род». Циркуль и наугольник употреблялись как символы, напоминавшие о необходимости управлять своими действиями. Угломер, по масонскому объяснению, был символом «справедливости, с которою мы соразмеряем свои поступки, следовательно, нравственности, т. е. делания добра». Циркуль служил также символом общественности. Двадцатичетырехдюймовый масштаб знаменовал решение посвятить все мгновения жизни начатому делу. Молоток — символ молчания, повиновения и совести. Молоток был принадлежностью мастера; по молотку же было у обоих сюрвельянов (надзирателей), повторявших распоряжения мастера как председателя масонских заседаний. Молоток служил символом власти, «которую имеет убеждение над человеческим духом». По другим объяснениям, наугольник означал совесть, а молоток — веру; «молоток также есть образ внешнего нашего действования; ум должен искать, воля — желать, деяния — стучать, ибо когда ум, воля и действия составляют границу, раздатель премудрости дарует: уму — свет, воле и действиям — благословение» ^[150]. Лопаточка употреблялась как бы на тот случай, «когда потщится сердце человеческое от нашествия пороков оградить, яко стеною, помазанною ею, и погрешности ближнего снисходительно прикрыть ею». Вообще же рабочие инструменты знаменовали святость труда.

Молоток, наугольник и циркуль почитались важнейшими символами. Эти три символических столба, убеждение, нравственность и общественность, были подпорами масонского храма. По масонскому определению, убеждение называется мудростью, нравственность — крепостью (в добре), общественность — красотою. «Мудрость руководит нашими постройками, крепость их основывает, а красота украшает. Без мудрости, крепости и красоты не может быть гуманности: мудрость — в познании высочайшей цели жизни, крепость — в обладании страстями, красота — во внутренней гармонии души, внутреннем мире и внутренней радости и в гармонии отношений к людям. Столб мудрости представляет собою мастер на востоке, столб силы — старший надзиратель на западе, столб красоты — младший надзиратель на юге»^[151].

Масонский идеал звал к самоусовершенствованию. Символом низшей масонской степени был «дикий камень», т. е. грубый булыжный камень. Масоны должны были трудиться над обработкою этого дикого камня. По этому поводу в масонской песне пелось:

Ах, великое есть дело,

самого себя познать,

для души отвергнуть тело,

Иисусу подражать,

отесать свой камень дикий

и уметь сей труд великий

во смиренье совершать.

У степени товарища был символом камень отесанный, «кубический». Кубический камень был заострен кверху и изображал стремление к нравственному совершенству. Товарищ-масон должен был возвышаться к духовным умозрениям и удовольствиям и тем постепенно освобождаться от грубостей вещества.

Символом мастерской степени была чертежная доска, знаменовавшая обязанность мастера никогда не отступать от начертанного плана; мастер-масон должен был работать планомерно и следовать настойчиво раз начертанному плану.

Дикий и кубический камни и чертежная доска назывались неподвижными клейнодами.

На ковре ученика и товарища изображались две колонны — сила и постоянство, создание и уничтожение, жизнь и смерть, свет и мрак. На ковре товарища было еще сверх того семь ступеней: по ним должен был проходить искавший света, чем он символически отрекался от семи грехов, испрашивал семь даров Духа Святого и давал обещание «прилежать» к семи наукам^[152]. На ковре пятой степени шотландских мастеров были представлены раздробленные ступени, изъяснявшие, что «суеверие, предрассудки и вероломство должны исчезнуть при свете истины, когда храм существенной веры в духе и сердце вашем воздвигнется». Иногда на коврах изображались перчатки^[153] и запоны; перчатки — в знак чистоты нравов, запоны — в знак постоянства и чистосердечия брата.

Символические масонские иероглифы помимо изображения их на ковре часто обращались в украшения и отличительные знаки для различных масонских степеней и должностей. Целый ряд символических фигур знаменовал веру в Бога, в Спасителя мира, в бессмертие души: ветвь акации означала возрождение, воскрешение; роза — вечную жизнь за гробом и радость жизни на земле; гроб, череп и кости — презрение к смерти; пеликан, кормящий кровью птенцов, — Спасителя мира, пламенеющая звезда — Бога или душу всего мира; кольца — вечность; крест почитался символом святости и величия страдания.

Кроме самих фигур, которых в их символике было множество (недаром свой язык в ложах масоны называют иероглифическим) и из которых здесь приведены лишь важнейшие, символом являлся и цвет, присваиваемый какой-либо степени или системе. Так, цветами символического иоанновского масонства были — золотой, лазоревый и белый, означавшие чистейшие цели, возвышенность и нравственность задач. Цвет пурпура, зеленый, черный и белый отличал шотландское масонство: черный и белый цвета означали траур по исчезновению из мира света и истины; красный — кровь, которую должны без сожаления проливать масоны в борьбе за свет, а также царственность каменщическо-го искусства; зеленый — надежду на достижение земного эдема.

В ритуале и символах масонов раскрывалась вся существенность масонской организации: тайна, безусловное единение всех членов братства, неразрывная связь каждого отдельного члена со всем обществом, наказуемость предателей, защита обществом отдельного брата, широкая пропаганда масонских идей и борьба за масонские идеалы.

Действительно, рассмотрение некоторых масонских ритуалов и символов вполне подтверждает высказанное положение.

На ковре изображалась рама. Ее присутствие масоны объясняли тем, что она, включая в себя сокровенные фигуры, ограждает масонские тайны от чужого взора. «На сем едином месте великий Строитель мира не определил нам быть в обществе заключенными и неизвестными, но когда насилие, хитрость и злость преодолели, то чистосердие стало погрешностью, молчаливость— добродетелью и соединение против насилия — необходимостью»^[154]. В некоторых ложах произносился тост за сердце, которое скрывает, и язык, который никогда не рассказывает.

В ознаменование того, что каждый отдельный масон представлял звено масонского братства, а союз масонов составлял неразрывную цепь, масонский ритуал предписывал в известные моменты производства масонских работ, т. е. во время заседаний лож, образовывать «масонскую цепь»^[155]. Для образования цепи масоны брали друг друга за руки так, что стоявший вправо брал левую руку своего соседа правой рукой, а стоявший влево брал левой рукой правую руку своего соседа. В масонских песнях пелось про цепь:

Неразрушима в век пребуди цепь священна,

или

Как руки тесно мы все цепию сплетем,

да тако и сердца любовью съединятся,

чтоб мы в одной любви отраду все нашли,

чтоб ей могли питаться!

или, наконец,

Мы руки, как сердца, сплетем,

в едину дружбы цепь навеки

с желаньем, чтобы все Творца

познали человеки.

В цепь входили не только полноправные братья, но и братья-слуги. Семисвечник, с семью ветвями на одном подножии, «изъявлял то тесное и Неразрывное единство, существующее между всеми нашими братьями, кои хотя и разные степени имеют, но все по одному правилу действуют и на едином основании созидают». «Золотой шнур, связанный кафинским узлом и окружающий ложу, означал тесное единение всех членов ордена, связанных узлом братства». Золотая вервь шотландского масонства знаменовала единодушие и единомыслие всех членов ордена. При посвящении в шотландские мастера отнималось оружие, и объяснение гласило, что в случае виновности от масона отнимаются все способы защиты; при этом же посвящении тело брата обвязывалось веревкою для возможности его наказать, если он будет виновен, или его спасти, если ему будет угрожать погибель. Иногда при обряде принятия в первую степень ученика надевалась на шею посвящаемого веревка; обрядник влагал в уста принимаемого такие слова: «Я был ни одетый, ни раздетый, ни босой, ни разутый, и с веревкой на шее, потому что если бы я отступился и выбежал на улицу, то народ принял бы меня за сумасшедшего; если же бы увидал меня брат, то он воротил бы меня назад и позаботился бы, чтобы мне оказана была справедливость». В обряде же приема, по снятии повязки, посвящаемый видел себя окруженным братьями с устремленными на него остриями мечей; ему объяснялось, что мечи будут его защитою, пока он верен братству, но в случае измены они устремятся на него. В обряде повышения в шотландские мастера к горлу посвящаемого приставлялся кинжал, а к сердцу — шпага; братья окружали его с обнаженными мечами, и мастер восклицал: «lbжели бы знали мы, что ты когда-либо будешь изменником тайного шотландского братства нашего, то лучше было бы здесь проколоть тебя, доколе ты, не узнав оного, не навлек на себя проклятия клятвопреступника». В пример ненарушимой твердости даже до смерти масоны приводили искусного строителя Соломонова храма, Хирама или Адонирома, о котором легенда гласила, что он не выдал тайны и был за это убит своими подчиненными. Эта легенда рассказывается в мастерской степени иоан-новского масонства; к ней снова возвращаются и в других, высших степенях. Под Хирамом иногда разумели солнце, как источник тепла и света, Создателя-Строителя, борьбу солнца с мраком. Красный цвет украшений означал иногда кровь, пролитую Адонирамом, а белый цвет — его мозги. Конечно, распространением легенды об Адонира-ме могли возводить и действительно возводили в культ всякую смерть за идею. Меч и кинжал символизировали лучи солнца; известно из греческих мифов, что лучи солнца могли причинять смерть; так, Артемида и Аполлон ответили Ниобее, послав смерть ее детям в солнечных лучах-стрелах. Меч — это символ борьбы за идею, казни злодеев, защиты невинности; кинжал — это символ предпочтения смерти поражению, борьбы на жизнь и смерть. Кинжал носился на черной ленте, на которой был вышит серебром девиз: vincere aut mori. По толкованиям некоторых обрядоначальников, масоны должны были мстить не только за братьев, за членов союза, но и за всякую невинно пролитую кровь. Мастерской запон иоанновских лож был украшен голубыми лентами, что означало: «ревностный масон должен всегда быть готовым мстить за кровь неповинную». Масоны обязывались к защите ордена от врагов внешних и внутренних. Шотландскому мастеру неизменно предлагался вопрос: «Для чего в шотландской мастерской ложе все братья шпаги имеют обнаженные?» и следовал неизменный ответ: «Для того, что должность наша есть состоять всегда готовыми к защищению нашего ордена от неверных». Следующий вопрос был: «Кто такие сии неверные, от коих вы орден защищать должны?» Мастер отвечал: «Возмутившиеся братья, кои в вере не были постоянны, обязанности свои нарушили и со благого пути совратились».

Распространение масонских заветов ставилось в обязанность масонам, особенно тем, которые, так сказать, состарились в масонстве, вполне постигли его дух. Так, шотландские мастера наиболее должны были заботиться о приращении числа «детей вдовицыных», т. е. о вербовке новых членов. Одним из знаков этой степени была пламенеющая звезда, которая вообще составляла один из распространенней-ших масонских знаков. Символических толкований этого знака было много. По одному из объяснений, пламенеющая звезда должна была напоминать путеводную вифлеемскую звезду, которая привела мудрых к истине и свету; буква G в центре звезды означала Бога; круг, в который включалась эта буква, указывал на важнейшее свойство великого Строителя, на его бесконечность во всем; эта же буква означала Голгофу или Лобное место, что напоминало о необходимости не останавливаться ни пред какой опасностью в созидании масонского храма. Окружавшее звезду пламя напоминало огонь, который должен был воспламенять шотландского мастера в его работах на пользу ордену, и необходимость защиты ордена, невзирая ни на пламя, ни на огонь.

Храм человечества должен быть восстановлен во что бы то ни стало, проповедовали масоны и придавали некоторым ложам вид опустошения и разорения; тогда подпоры ложи, столбы, были сломаны, ступени раздроблены; это был образ разрушенного храма, истинного свидетельства человеческой ярости, насилия, гордости, сребролюбия и вероломства. Но эти разрушенные стены, ступени и столбы также значили, что истинный свободный каменщик должен «возмущения, суеверия, тиранства и вероломства сильно бороть и совершенно разорять, дабы храм благочестия, свободы и правоты в сердце его был воздвигнут и стоять мог».

Для распознания масона в постороннем человеке и определения его масонской степени масоны употребляли три способа: знак — для зрения, слово — для слуха, прикосновение — для осязания. Этот язык знаков, на котором могли изъясняться люди во всех концах вселенной, во всех странах света мира, был мировым языком масонов, был шифром^[156], понятным для масонов и непонятным для лиц посторонних. Находясь на чужбине, каждый масон мог требовать для себя опознавательной ложи, которая открывалась без обрядов, одним лишь заявлением великого мастера, что она имеет целью удовольствие познакомиться с братом, требующим опознания. После того как испытуемый сделает все знаки и прикосновения, ложа закрывается опять без обрядов возгласом великого мастера: «Братья, мы должны себя поздравить, что узнали одного из наших братьев». Брат, не выдержавший испытания, не получал права входа в ложу. Ложи всего мира отмыкали свои двери пред опознанным братом. Посторонние вчера люди открывали сегодня свои сердца брату, раз они убеждались, что это действительно масон, знавший тайну масонских внешних знаков.

Масонская символика выражала во внешних знаках масонские идеи. Точно так же масонские обряды в драматической мистерии — театральной форме — выражали эти же идеи союза. Обрядность трех низших степеней, т. е. иоанновского масонства, была сравнительно проще обрядности остальных степеней. В ней преобладала символика этических начал масонства, начал равенства, братства, всечеловеческой любви. Обрядность высших степеней, переходящая иногда в вычурность и отдающая порою некоторою деланностью, некоторою вымученностью, имела другой оттенок: тут появляется символика застращивания защиты ордена мечом мести изменникам и предателям. Колорит иоанновской обрядности сравнительно светел, ясен, а потому заманчив и увлекателен. Колорит обрядности высших степеней мрачен, темен. Символика иоанновского масонства действовала сильнее на чувство, а символика высших степеней на ум. Иоанновское масонство делало из братьев мирных идеалистов, служивших послушным орудием в руках масонского начальства. Масонство с высшими степенями обращало орден в крепко сплоченную организацию, жестокую в преследовании предателей и сильную своею тайною, своим стремлением охватить возможно большее число адептов своею дисциплиною.

В истории масонства не раз подмечается появление нового направления, когда чрезвычайное развитие высших степеней и увлечение их пышною обрядностью грозило отодвинуть на задний план высокие этические начала братства, вполне исчерпываемые иоанновским масонством. Эти новые направления выражались в стремлении опростить масонство, освободить его от пут ритуала, выдвинуть на первый план одухотворяющее начало. Так бывало и в Западной Европе, и в России. На западе благодетельное влияние оказали в этом отношении крупные масоны и выдающиеся умы Германии, как Вилланд, Гердер, Гёте, и в особенности Лессинг, со своими великолепными «Разговорами для масонов», не раз цитировавшимися и нашими масонами. В России опростителем масонства, т. е. лицом, выдвигавшим вперед этическое значение масонства, явился, между прочим, упомянутый выше доктор Эллизен, создатель союза Астреи.

ГЛАВА VIII

Преследуемые гонениями, расходитесь в разные страны и сейте всюду семена Царствия света; заключаемые в темницу, освобождайте в сугубых темницах заключенные души страждущих тамо… Темницы суть место ваших молитв, поста и терпения, а эшафоты — торжественнейший глагол проповеди вашей.

Из масонского сочинения» Царство Божие»

Необычайно быстрое распространение масонства и увлечение в масонское лоно людей различнейших слоев общества большинство современников, не вдававшихся в изыскание точных причин, объясняли модою на масонство. Другие говорили, как Вигель, например^[157]: «Полагать должно, что в воздухе бывают и нравственные повальные болезни, даже меня самого в это время так и тянуло все к тайным обществам». Однако повальные болезни не сваливают каждого; для них нужна известная почва, нужен известным образом подготовленный организм, благоприятствующий болезни; самая жестокая болезнь не уносит подряд своих жертв.

И масоны прекрасно сознавали эту истину, ставя первейшею своею задачею в деле распространения своего учения подготовку общества к восприятию масонских идей путем самой широкой пропаганды, устной и письменной. Если братьям низших степеней распространение масонского света и исправление людей внушалось только как нечто желательное, то братьям высших степеней пропаганда ставилась уже в обязательство. В степени шотландского мастера, весьма распространенной, принимаемый при присяге говорил^[158]: «Клянусь и обещаюсь царственную науку свободную каменщичества со всею возможною ревностью разнасаждать, законы наши защищать, работников по делу возбуждать, каменщиков в науке каменщической наставлять, работников, как орудий к восстановлению храма нужных, во всех странах искать, ни огнем, ни пламенем, ни гонением, ни угнетением от того не отстраняться, но с неизменным постоянством чистоту нашего ордена, правоту его законов, честь его и славу защищать, и в каком бы месте ни могла быть какая от меня помощь или услуги сколько-нибудь полезны, везде там находиться обязуюсь».

Первое старание масонов заключалось в том, чтобы разбудить общество, всколыхнуть его и, заронив в него недовольство и неудовлетворенность окружающей средой, возжечь в нем стремление к лучшему, стремление к вступлению в масонский орден, суливший земной эдем. Эта пропаганда, веденная с искусством и широким фронтом, усиливалась еще отличных примеров выдающихся масонов.

Патронами ордена свободных каменщиков почитались Иоанн Креститель, Иоанн Евангелист и апостол Андрей. Иоанн Предтеча, возвещая Спасителя мира, проповедовал покаяние и призывал людей к исправлению. Иоанн Евангелист проповедовал главным образом любовь к ближнему как к самому себе. Апостол Андрей проповедовал христианские идеи, не щадя жизни. Свободные каменщики ставили своею целью исправление рода человеческого и основным принципом принимали любовь к брату человеку.

«Внутреннее общение во свете, — читаем в “Царствии Божием”, — поглотит, наконец, все общества, когда огнь жизни всеобщего духа возжется во всех человеках. Возжигайте токмо друг в друге сей огнь света всеобщего, любви всеобъемлющей, и он искусит все, что есть в человеке злато, сребро и камение многоценное и что есть сено, солома и хварстие, что есть Божие и что человеческое. Чем больше соединяется огней, тем силы общего возжения множатся пока, наконец, последует всеобщее возжение и преображение человеков и натуры, когда центр ея воссияет во всех вещах». Следовательно, Царство Божие призывало к возжению огня взаимной любви.

Необходимость проповеди указывалась во многих сочинениях масонов. Схема этой проповеди была проста. Будь ревностный проповедник наших доктрин, учили масоны, помни, что ты выполняешь высокую социальную миссию. Нужно стирать между людей различия в расах, сословиях, вероисповеданиях, мнениях, государствах; нужно уничтожить фанатизм и суеверие; нужно разрушить вражду наций и этим избавиться от бича войны; нужно сделать из всего человеческого рода одну семью. Как бы в противовес изречению Христа о том, что его царство не от мира сего, масоны говорили, что их царство вполне от мира и что они созидают рай на земле, земной эдем. Христос предписывал жертвы и награду за них обещал на небе; масоны тоже предписывали жертвы, но награду обещали на земле. Христианство и масонство взаимно дополняли друг друга.

Для исправления человеческого рода члены масонского ордена обязывались сражаться со злом, проповедовать добро и будить общество, уснувшее в буржуазном самодовольстве. В песнях они взывали к братьям: «проснитесь, братия, проснитесь», ибо

седеет время, гибнут веки,

летят пернатые часы,

а вы, о братья-человеки,

влюбились в тленные красы!

Братья приглашались оставить «мирскую суету» и богатство. В этой же песне пелось:

Мирскую суету оставьте,

низриньте роскоши кумир

и нравы ваши здесь исправьте!

Вам льстят одни чины, богатство,

и тени их вас веселят,

неведомо меж вами братство,

пороки сердце в вас делят.

Проснитесь, братие, проснитесь!

В другой песне пелось:

Оставьте гордость и богатство,

оставьте пышность и чины,

в священном светлом храме братства

чтут добродетели одни.

Надо не только строить храм самому, но надо вербовать новых работников. Боязнь исповедовать истину не соответствует масонскому духу; о привлечении новых членов старался всякий, кто был увлечен учением, и каждый масон желал видеть в ордене наибольшее число людей. К проповеди, к пропаганде прибегали почти все братья, одни, конечно, с большим успехом, с большим уменьем, другие — с меньшим. Адепты находились всюду. Во время веселой пирушки удачно брошенное слово западало иногда в душу слушателя и приводило его в ложу. Иногда масон-пропагандист действовал своею речью долго: то с строгою обдуманностью, то с простым уговором попробовать вступить в орден, надеясь в этом случае на дальнейшее влияние среды. В мемуарах бывших масонов нередко передаются поводы вступления их в орден. Отмечу из нескольких мемуаров описание того момента, когда будущие масоны решаются вступить в орден; некоторые мемуаристы считают, что это вступление последовало случайно, между тем оно явилось следствием строго обдуманной политики «уловления» и, быть может, было уже заранее предугадано масонами-пропагандистами. В доме Оленина, пишет Вигель, он встречал одного «московского князька Голицына, который стороной, обиняком, иносказательно, раз говорил со мною об удовольствии, коим люди весьма рассудительные наслаждаются вдали от света», я слушал его со вниманием, «и наконец он предложил мне быть проводником моим в масонскую ложу»; Вигель в конце концов «дал ему отвезти себя». Михайловский-Данилевский упоминает, что он был увлечен в масонство беспрестанными рассказами страстного масона, флигель-адъютанта Брозина, который, живя с ним вместе во время войны 1813 года, почти каждый вечер повествовал о «прелестях» масонских; когда же первый шаг был сделан и Данилевский был принят в ложу, к дальнейшему занятию масонством его увлекло любопытство проникнуть в тайны; быть может, он тотчас же отстал бы от ордена, но большинство масонов, с которыми он встретился, производили выгодное на него впечатление. Кутузов в письме к Трубецкому от 4 июля 1791 г. упоминал, что он и Сацердос были убеждены Шварцем оставить службу для целей масонских и пожертвовать для ордена всем своим мирским благополучием^[159]. Неизвестный масон пишет^[160]: «Я сделался прикосновенным к братству на двадцать первом году моей жизни; до сего времени мне никогда не случалось думать или догадываться, что такое масонство; хотя знал я, что есть на свете и защитники, и гонители каменщичества, но ничего о нем не слыхал, ничего не знал; первый человек, на которого мне указали как на масона (это был брат Грес-сан), вдруг возродил во мне желание вступить в братство; оно сделалось вдруг так сильно, что не позволило мне и размыслить о дерзком предприятии вступить в общество». По словам Титова, в начале 1785 г. на одной пирушке он встретил одного масона, который начал ему восхвалять масонство тем, что тут наблюдается равенство, что в ложе можно познакомиться и подружиться с влиятельными людьми, и при этом сделал ему вопрос, не желал ли бы он вступить в орден, обещая в утвердительном смысле свое содействие. Титов согласился и дал руку. Все это он считал «ничего не значащим разговором» и спокойно возвратился домой. Однако масон-пропагандист отыскал его чрез несколько времени и сказал, что он со своей стороны «сделал, где надлежит, предложение и что принять согласны»^[161]. Шулепников в письме к П.И. Голенищеву-Кутузову 30 ноября 1819 г. писал про Н.З. Хитрово: «Мне кажется, что его нужно и должно направить; сердце его тронуто»^[162].

Разумеется, «уловление» не всегда удавалось. «Много раз старались меня вовлечь в общество масонов, — писал А.П. Ермолов А.А. Закревскому 20 мая 1819 г.^[163], — я не опровергаю, чтобы не было оно весьма почтенно, но рассуждаю, как простой человек, что общество, имеющее цель полезную, не имеет необходимости быть тайным; Сипягин^[164]для тона был масон». Многие современники видели в масонах врагов рода человеческого и были искренно довольны, что запрещением масонства был положен конец ложам; при отобрании подписок о непринадлежности к масонству многие не скрывали своего удовольствия. Особенною резкостью отличалась подписка генерал-майора Трухачева. «Всегдашнее мое обращено было внимание, — писал Тру-хачев^[165], — отдалять молодых неопытных людей, даже и не моей команде принадлежащих, от сего презрительного скопища молодых философов; 1822 г. 1 августа спасительный указ избавил невинных, могущих быть ввергнутыми змеиным обольщением в адские пропасти».

Первая ступень в успехах пропаганды заключается в том, чтобы внедрить сомнение. Раз сделана прививка сомнения, то пропаганда стала уже действовать. По словам кн. А.Н. Голицына^[166], А.А. Ленивцев был известен за человека «отличного ума и благочестия»; он был употреблен Кошелевым для приведения в масонство Голицына: он говорил «сладко» и завлекательно, и не только красноречиво, но сильно и убедительно; изложение его мыслей отличалось «мягкостью» и ясностью. По выражению Голицына, миссия Ленивцева была неудачна, и цель его пропаганды не была достигнута. На самом же деле пропаганда Ленивцева была успешною, так как он заронил в душу Голицына сомнение в праведности его жизни, хотя для самого Голицына казалось, что речи Ленивцева не достигли цели. Речи эти встревожили религиозный формализм Голицына, который полагал истинное христианство в наружных бдениях, постах, устной молитве, даже в лишении некоторых жизненных удобств. «Что же это за христианство, — думал тогда про себя Голицын, — сладко едят, протяжно смакуют и говорят еще громкие сентенции о душе и ее безотрадных лишениях». Тот же Ленивцев на сознание Голицына, что в самоисправлении ему труднее всего отказаться от женской любви, выслушал это сознание и ответил, что приношение в жертву лишь того, отказ от чего не составляет большого труда для него, доказывает только желание заключить удобную сделку со своею совестью.

«Истинный брат в шумных мирских обществах, в кругу своих знакомцев везде сражается со злом», — так поучал масон-руководитель того неизвестного профана, автобиография которого осталась в делах Ланского и из воспоминаний которого были приведены уже выше цитаты. Таким «истинным братом» был художник Олешкевич. По словам Пржецлавского^[167], Олешкевич, бывший, «после сенатора графа Адама Ржевусского, начальником польской ложи», по своей учености, высокой степени, занимаемой в ордене, и по прекрасным качествам души, пользовался во всех ложах необыкновенным почетом. «Не говоря уже о средних классах, — пишет Пржецлавский, — петербургская знать, почти вся состоявшая из адептов, искала его дружбы», и «его энциклопедическая ученость, а главное, редкие качества души, редкие христианские добродетели, особенно смирение, не допускавшее в нем и тени гордости от таких успехов, приобретали для него любовь и уважение у всех, знавших его».

Недостаточно было, однако, завлечь в орден. Нужно было еще заинтересовать только что принятого брата, удержать его в ложе, и это была, пожалуй, еще более трудная задача, так как несколько театральная обстановка приема на многих производила расхолаживающее впечатление. Поэтому трудное дело руководства первыми шагами новопринятых братьев поручалось обыкновенно опытным и сведущим масонам, обладавшим при стойкости в убеждениях мягким характером. Принятому внушалась полная откровенность к руководителям: «Любезные братья, не стыдитесь сообщать свои мысли, дурные ли, хорошие; о любезные братья, не стыдитесь советоваться с мастерами!» Масоны говорили, что в случае недостижения цели ордена во всех братьях сам орден, прилагающий все усилия для внушения известных принципов, не виноват. В ложе Девкалиона в XVIII в. была произнесена речь, в которой оратор по поводу работы мастеров замечал^[168]: «Ежечасные напоминания наших мастеров об очищении нашего сердца, об истреблении худых навыков и склонностей, об убегании плотских и духовных пороков, об упражнении в чувственных и умственных добродетелях свидетельствуют, что орден печется соделать нас лучшими сочеловеками и полезными себе и государству членами. Ежели мы не становимся таковыми, то не орден же в том виновен».

В каких мелочах выражалось это перевоспитание в орденском духе, характеризует автобиография одного масона^[169], вспоминающего, как часто его руководитель во время прогулок, когда он забегал вперед, «ибо имел привычку не ходить, а бегать», схватывал его за полу и с усмешкою замедлял шаг. «Вы должны быть очень примечательны, — говорил он, — насчет вашей поспешности, и она недаром в вас так вынаруживается; я заметил ее даже не в одной вашей походке». Руководитель, давая для прочтения книгу наставляемому брату, спрашивал его спустя некоторое время, что ему из нее в особенности понравилось и на что он обратил внимание. Снисходительность и кротость, так же как ум и уменье красно говорить, были необходимыми качествами в руководителе. Часто руководимые страстно привязывались к своим руководителям; появлялось на первых порах своего рода поклонение. Упомянутый выше масон не нахвалится своим руководителем: «Я удивлялся, — писал он, — его снисходительности и кротости в рассуждении моего совершенного невежества и беспрестанных вопросов, которые бы могли навлечь на всякого скуку и неприятность, но он так был ко всему внимателен, что в продолжение нескольких недель я принужден был увидеть, сколь велика между нами разность вообще; обращение его было просто и приятно и, как он вообще всех любил сам, а особливо тех, кто вверены ему были на руководство, то мне не стоило труда полюбить его с первого нашего знакомства».

Многими было говорено, что масонские ложи были клубами, где веселились, пировали, играли в карты. Этот упрек верен только в самой малой доле. Действительно, кроме лож обрядовых, существовали еще ложи поучительные. Право держания поучительной ложи было предоставлено великому мастеру, который мог для этого собирать братьев так часто, как ему казалось полезным; поучительные ложи считались важнейшими. В законе масонов так и читаем: «Сия ложа (т. е. поучительная) есть самая нужная и потому держится чаще всякой другой». Церемониала в ней было мало: братья сбирались вокруг ковра, у столов; каждый имел бумагу и перо для записывания; иногда запись вел секретарь ложи; мастер держал беседу, изъяснял масонские идеи и пр. Иногда братья составляли хоры и пели под аккомпанемент фортепиано и других инструментов. Масонские песенники изобиловали песнями, из которых многие имели свои собственные мотивы и были переложены на ноты. В ложе Соединенных друзей песни пелись,

например, в сопровождении деревянных инструментов (гобоя, кларнета и пр.). В кассу ложи Елизаветы к добродетели было внесено одним братом, пожелавшим остаться неизвестным, 500 рублей на приобретение фортепиано. Иногда в ложи привлекались так называемые братья-гармонии, артисты в музыке и пении: они принимали участие в ложах безвозмездно. Иногда при ложах находились библиотеки. Хороший ужин по подписке завершал собрание. Подписная цена на ужин доходила до 12 рублей; братья неимущие и братья-гармонии принимали участие в ужинах безвозмездно. В праздничные дни ложи убирались цветами. В собраниях производился сбор на бедных, который достигал значительной суммы в торжественные дни. Во время ужинов пелись песни, возбуждавшие чувства гуманности, проводившие различие между обездоленным и богатым. В сборнике немецких песен издания 1789 г. напечатана песнь, принадлежащая перу Коцебу, под заголовком «Mildtatigkeit»:

Wenn euch siisse Freude winket,

Denkt an euree erste PJlicht!

Wenn der Wein im Glase blinket,

So vergesst den Armen nicht!

Nur von Strok sind ihre Dacher;

Speisen Kutzein euren Gaum;

Edler Wein fullt eure Becker;

Jene decken Lumpen nur,

Dock schuf, so wie euch zurPreude

Sie der Vater der Natur.

Drum, ihrBriider! habt Erdarmen!

Mildert der Verlassnen Pern!

Lasstbden Segen frommer Armen

Eurer Speisen Wurze sein^[170].

Нередко вместо «пышного пиршества, великого освещения» делались филантропические пожертвования. Всякие взаимные споры и непристойные разговоры были изгнаны из лож под угрозой штрафа. Иногда размер и характер штрафа определялись большинством братьев, иногда же это устанавливалось ритуалом: первый штраф — замена бокала вина стаканом воды, а затем денежный штраф в пользу бедных; наконец, провинившийся брат мог быть лишен права входа в ложу или на время, или навсегда. Записи о наложении подобных штрафов встречаются в протоколах лож. Карточная игра была совершенно запрещена.

Пропаганда, веденная масонами, конечно, подмечалась современниками. Княхб А.Н. Голицын писал А.Ф. Лабзину во время нахождения последнего в ссылке^[171]: «Кто вам мешал не только исповедовать истину, но почти проповедовать?» Лабзин на этот вопрос отвечал: «Именно ты». Лабзин не опасался открыто высказывать свои взгляды, как бы они ни противоречили взглядам большинства. Он постоянно укорял в недеятельности Карнеева, и в письмах к нему не в редкость фраза: «Вы все боитесь говорить ваше о чем-либо мнение, однако же, должно быть когда-нибудь время, когда всякий должен исповедать свои чувства и мысли так или не так»; «в рассуждение того, чтоб не сметь ни о чем судить, это противно не токмо нынешнему плотскому моему естеству, но и духовному, чистейшему; между судить что-нибудь и судить о чем-нибудь есть разница; без последнего суждения никакой разумный дух быть не может; оно так же ему естественно, как естественно зеркалу отражать лицо мое, и упорствовать против сего зрения не будет ли то же, что произвольно сжимать себе глаза, хотя Творец и дал мне очи видеть и послал свет, обличающий вещи?»; «в духовном мире не сонливость и неподвижность, а именно деятельность есть жизнью»; «пора и вам перестать отмениваться, быть делателем вертограда Господня в вашем крае»; «отрицательные добродетели не суть еще добродетели; запертый вор, конечно, не крадет, но что это? надобно, чтоб он не крал на воле, и я не знаю, прилично ли подлинно тому, кто назначен быть образом и подобием Божиим, быть пассивным? есть ли это подобие Божества? на что же Творец дал нам волю, коли я не должен иметь ее? на что разум, коли его не употреблять?» В письме к А.Н. Голицыну тот же Лабзин писал: «А работники вертограда Господня состоят под иными законами, часто несогласными с мнениями и правилами человеческими, как например: Иоан. XV, 18, если мир вас ненавидит, знайте, что Меня прежде вас возненавидели; Лук. XII, 4, 5, говорю вам, друзьям моим, не бойтесь убивающих тело и потом не могущих ничего более сделать, и апостолы не могли бы исполнить порученного им дела, если б слушались суждений и мнений человеческих; их дело — терпеть и страдать, а впрочем они отвечают; Деян. V, 28, 29, вы наполнили Иерусалим учением вашим, Петр же и апостолы в ответ сказали — должно повиноваться больше Богу, нежели человекам»^[172]. Приводит Лабзин и цитаты из труда Гюйон: «Все призванные в состояние апостольское не должны заграждать уст своих молением от страха гонений, но должны говорить тем дерзновеннее, ибо гонение и пререкания, восстающие надело Божие, суть верным признаком плода, который оно при-несть должно»^[173]. Из той же Гюйон Лабзин, как бы в утешение масо-нам-проповедникам, цитирует^[174]: «Не должно удивляться тому, что злоба человеков изгоняет служителей Божиих, кои сеяли благое семя; напротив того, зная, что и с самим Иисусом поступаемо было так же, души апостольские должны паче радоваться, нежели печалиться, видя себя осуждаемых, обвиняемых, изгоняемых и преследуемых правды ради».

Масоны высокой степени шотландского мастера, вступая в степень, получали право открывать ложи, а «особые преимущества» предоставляли им власть держать и тайные ложи^[175].9 марта 1809 г. великим мастером ложи Умирающего Сфинкса А.Ф. Лабзиным было положено основание тайной ложи в теоретической степени, служившей подготовлением к розенкрейцерству. Эта ложа не упоминается вовсе в хронологическом перечне масонских лож А.Н. Пыпина. Между тем сохранился первый протокол этой ложи^[176], хотя и без подписи, но с перечнем всех лиц, принявших участие в основании этой ложи. Протокол представляет чрезвычайный интерес по тому широкому полномочию, которое было предоставлено Лабзину и которое доказывает веру в него масонов. В этом протоколе помещен текст присяги. Масоны присягали: во всю свою жизнь поклоняться вечному всемогущему Иегове духом и истиною; по всей возможности стараться всемогущество Его и премудрость чрез натуру познавать; отрещися сует мира; споспешествовать, сколько сил будет, пользе братьев, любить их и помогать им советом и делом; хранить ненарушимо скромность по обету молчаливости, данному в прежних степенях. Кроме этой, собственно говоря, обычной присяги, масоны обязывались: беспрекословно повиноваться управляющему брату; «посвятить всех себя и все свое, честь, имение и самую жизнь, на пользу ордена»; в случае какой-либо зародившейся вражды не позволять себе оставаться в ссоре с братом более 24 часов, дабы не вкралось чего-либо могущего произвести потрясение союза; без позволения управляющего брата не входить ни в какие общества и не переходить ни под какое начальство; «о сем новоучреждаемом союзе хранить ненарушимую скромность так, что ежели братьям, несмотря на полнейшую решимость, случилось, чтобы кто из братьев переменился в своем образе мыслей и восхотел отстать от сего союза, то и тогда, как честный человек, обязуется он клятвенно ничего об оном не говорить и не открывать о сем союзе так точно, как бы оного не было».

Масоны старались открывать новые ложи при всяком удобном случае. 9 февраля 1814 г. в шотландской ложе Сфинкса наместный мастер Сион объявил собранию, что в бытность свою в Порхове он дал степени избранных братьев и шотландских мастеров иоанновским мастерам Грохольскому и Голоневскому, которые были намерены открыть ложи в Винницах, в Подольской губернии, и просил их признать шотландскими мастерами ложи Сфинкса; они были тут же вы-баллотированы, и постановлено было заготовить для них дипломы на звание шотландского мастера и внести их фамилии в списки членов^[177]. Следовательно, член петербургской ложи, будучи в Псковской губернии, действовал с мыслию о заведении ложи в Подольской губернии: так раскидывалась сеть масонства по России.

В целях подобного же насаждения масонства были даны полномочия от великой ложи Астреи князю Баратаеву. Его стараниями в 1817 г. была открыта в Москве ложа Александра к тройственному спасению, за что ложа Астреи выражала Баратаеву письмом от 18 июня 1817 г.^[178] чувства живейшего удовольствия и искреннейшей признательности: «Оказанные вами при сем случае ревность, благоразумие и твердость в полной мере оправдали выбор великой ложи; услуга, принесенная сим ордену и русскому масонству, весьма важна и в летописях наших пребудет незабвенной». 24 июля 1817 г. великая ложа снова снабжает Баратаева, уезжавшего на жительство из Петербурга, полномочием на открытие лож в Казанской и Симбирской губерниях, так как Баратаев выразил желание «споспешествовать славе и благу ордена и распространению благодетельного действия оного и спасительного влияния». 8 сентября 1819 г. от великой ложи Астреи пишется Баратаеву письмо на право управления новоучрежденною им в Симбирске ложею. Ввиду интереса этого письма и для образца масонской переписки привожу его целиком.

«Высокопочтенный брат!

Великая ложа Астрея, пекущаяся о распространении полезных действий масонства в России и имея в виду, что высокопочтенный великий мастер наш обязан ответствовать пред самим правительством за все ложи союза, старается поручать оные управлению достойнейших из своих членов, которые могли бы руководствовать ими в истинном духе братства.

Вы, высокопочтеннейший брат, исполнив уже с свойственною вам братскою ревностию открытие почтенной ложи в Москве, уполномочены ныне тем с большим доверием управлять почтеннейшими братьями, обретающимися в Симбирске, и открыть во славу Великого Зиждителя миров ложу под именем Ключа к добродетели. Старание ваше о распространении благодетельных учреждений, конечно, ускорит открытие оной, доселе, к сожалению, замедленное. Причем помните всегда, высокопочтенный брат, что мы, получив от высшей власти право и обязанность управлять братьями, должны ответствовать за вверенное нашему надзору сословие, утверждать членов оного в правилах добродетели и усиливать в них живое стремление к созиданию внутреннего храма Соломонова.

Да поможет вам Всевышний совершить благие начинания ваши и положить на сем дальнем востоке твердое основание великому зданию. Мудрость, Сила и Любовь да подкрепят ваши подвиги.

За отсутствием великого мастера Александра Львовича Нарышкина, великий наместный мастер Федор Шуберт.

Великий секретарь Егор Рейнеке.

№ 95. С.-Петербург. Сентября 8 дня 1819 года.

Высокопочтенному брату М.П. Баратаеву»^[179].

Московская ложа Нептуна^[180] заботилась о производстве масонских работ на русском языке в Одессе, для чего отправила туда брата Телесницкого, снабдив его всеми необходимыми актами.

В 1822 г., незадолго до запрещения масонства, масоны имели мысль об учреждении в Москве ложи Гиппократа под председательством московского профессора Мудрова и подали о том просьбу министру внутренних дел. Но в то время, пишет Мудров в своей подписке о прекращении своей масонской деятельности^[181], «как мы ожидали и уже надеялись получить позволение работать в новой ложе на московском востоке, по старым актам, объявлено было правительством высочайшее в Бозе почившего императора повеление закрыть все ложи, и все умолкло: silanum!» Статский советник, доктор медицины Матвей Мудров, был деятельным масоном и находился в соприкосновении с розенкрейцерством, хотя о последнем обстоятельстве он не похваляется в своей официальной подписке. В подписке Мудров признается, что принадлежал к масонству и что до 1820 года не имел связи с открывавшимися в Москве ложами, а затем стал посещать ложи Александра к благословению, Ищущих манны и Нептуна. Таким образом, он упоминает о ложах известных. Однако в сохранившихся протоколах тайной масонской московской ложи^[182] Теоретического градуса (т. е. преддверия розенкрейцерства) имеются записи, свидетельствующие о принадлежности Мудрова к этой ложе, притом до указанного им 1820 года. 26 октября 1819 г. главный надзиратель этой ложи сообщил братьям, что Мудров, доказав ему, что он воистину теоретический брат, по его желанию, присоединен к высокопочтенному теоретическому кругу; надзиратель приказал секретарю внести имя Мудрова в список теоретических братьев и шотландских мастеров. Дальнейшие протокольные записи доказывают, что Мудров несколько раз посещал теоретическую ложу и даже в одном протоколе записан обрядоначальником. Здесь подмечается характерная черточка масонов: и Мудров, и Новиков отвечают на то, о чем их спрашивают, но сами не вызываются на показания, выходящие из пределов вопроса, сохраняя такою уловкою, в мере возможности, те тайны, которые они клялись сохранять.

Усиленно ведя пропаганду своих идей, масоны обращали особое внимание на молодое подрастающее поколение, не без основания рассчитывая, что семя, запавшее в сердце смолоду, наиболее жизнеспособно. И масоны Александрова времени, как и масоны века Екатерины, громко бросали клич молодежи, пытаясь зажечь ее любовью к человечеству и, оставаясь верными заветам своим, сзывали в храм премудрости всех чад русской земли.

Масоны спешили каждую мысль облечь в стихотворную форму песни, потому что, как они выражались, «песнь в народе дольше держится и по земле дальше уйдет, по рекам заливается и в глушь лесную заглядывает». Согласно такому обыкновению они изобразили в пышной оде мысль о призыве в храм премудрости всех ищущих света для того, чтобы, просветившись, они просветили в свою очередь и других. «Чадаутреннего света», ищущие света премудрости, т. е. просвещения, должны победить «отрасль адской нощи, злобу всех любящих мрак невежества». Устами «Премудрости» масоны говорят учащимся отрокам:

Пускай злоречивы зоилы

на вас свою сплетают лжу,

я вами их повергну силы,

я вами свет им покажу;

их нравы вами укротятся,

когда по свету обратятся,

прияв чрез вас мои лучи.

Не останавливаясь в подробностях на деятельности масонов по устройству школ и пропаганды путем воспитания юношества в эпоху Екатерины II, приведу лишь некоторые данные^[183].

В 1776 г. в Россию приехал Иван Григорьевич Шварц, получивший профессуру в Московском университете. Деятельный и образованный масон, он имел на окружающих большое влияние; 13 ноября 1779 г. по его инициативе открыта педагогическая семинария, а 13 марта 1781 г. — собрание университетских питомцев. Оба эти учреждения привлекли внимание императрицы Екатерины II, оценившей всю их важность: при опросах членов новиковского кружка, а также студентов, посланных на масонские деньги для обучения за границу, старались выяснить сокровенные и истинные цели этих учреждений. Так, в допросных пунктах Колокольникову читаем: «что за компания, которая собирает студентов на своем иждивении? какой это дом, где компания дозволяла жить студентам и давала им стол? как студенты в том доме были содержаны, и много ли их было? чего в том доме учили? какими обязаны были должностями и какие с них брали обязательства?» и пр.^[184] Новикова, Лопухина, Трубецкого, Тургенева также спрашивали, откуда доставались деньги на содержание студентов, для чего содержали и с какою целью отправляли даже за границу. Из ответов выяснилось, что на содержание студентов шли добровольные приношения и штрафы. Новиков отвечал Шешковскому^[185]: «Когда содержаны были студенты, то сколько кто мог и хотел, давали в помощь их содержания, которые деньги и отдавали профессору Шварцу, а по смерти его, помнится, поручено это было князю Енгалычеву; при вступлении в теоретический градус, по предписанию, каждый давал по семи рублей, и сии деньги, сколько могу упомнить, отдаваны были на содержание студентов же». Насколько правительство опасалось новой «масонской» семинарии, видно из собственноручной записки Екатерины о том, что ей необходимо знать имена семинаристов, «паче же тех, кои не постриглись, дабы не попались в кандидаты епархиальные для епископства», а также и из длинного донесения Екатерине от кн. Прозоровского. В этом донесении он сообщал, что запрашивал митрополита, не отдавал ли он из своей семинарии учеников в семинарию масонскую; оказывалось, что митрополит отдавал троих; князь Прозоровский на это отзывался, что он «немного неосмотрительно сделал, ибо могут они быть приняты в масоны»; после этого митрополит «приватно их наедине под клятвой спрашивал», и они ответили, что им не предлагали вступить в масонство, так как в семинарию они были отданы на время, но тех, «которые навсегда от семинарии отданы им были, они уговаривали». Целью же посылки молодых людей за границу масоны выставляли желание подготовить опытных преподавателей и переводчиков. И.П. Тургенев в августе 1792 г. по этому поводу показывал^[186]: «Отправление студентов имело в виду их, яко воспитанников наших, пользу и пользу общественную; отправлено было всех студентов в разные времена трое, из коих один возвратился доктором, а те получили там в университетах голландских докторское звание; наставления им от общества нашего дано не было, и отправляли их не общество, а некоторые из нас на свой кошт, а именно — двух, Невзорова и Колокольникова — Иван Владимирович Лопухин, а третьего, т. е. Багрянского, — Новиков; уведомлений от них никаких получаемо не было, а писали они к тем, кто их отправлял». Лопухин же по поводу отправления Невзорова и Колокольникова показывал, что оба они были членами его ложи и перед поездкою, в 1788 г., получили степень экосского мастера; целью при этом Лопухин имел доставить им возможность изучить химию, медицину, натуральную историю и пр., чтобы по введении их в розенкрейцеры «тем удобнее могли упражняться по методе и системе оного ордена и быть у нас лаборантами, каковые при кругах бывают и коих работы служат для наблюдения прочим членам»; с другой стороны, Лопухин считал, что их отправлением в чужие края с просветительною целью он исполняет «долг добродетели, помоществуя бедности и делая их состояние столь выгодное, каковое здесь есть докторское». Все наставление Лопухина Колокольникову и Невзорову состояло в усовещевании «наблюдать добронравие и прилежно учиться». Материальная поддержка Лопухина выражалась в посылке им в год около тысячи рублей.

Вопросы народного образования также занимали масонов. В 1778 г. в Петербурге, на Васильевском острове, были открыты народные училища — екатерининское и александровское. Для образования средств на учреждение и поддержку этих школ Новиков прибегнул к помощи общества. Он напечатал призыв о благотворительной помощи в своем журнале «Утренний Свет»; призыв встретил отклик. На это же дело Новиков пожертвовал доход от издания как указанного журнала, так и «Вечерней Зари». Однако императрица не приняла под свое покровительство эти школы и ничем не выказала своего сочувствия.

Вскоре новиковское дело, т. е. дело учреждения масонами народных училищ, замерло. Инициатива была отнята от масонов; за народное воспитание принялось само правительство, и к делу школьного строительства не был привлечен никто из масонов; для этой цели был выписан иностранец Янкович де Мириево. Масонские же школы подпали под строгое правительственное наблюдение: в 1786 г. повелено было осмотреть московские частные школы, заведенные «от составляющих скопище сего раскола», т. е. масонами, а 10 марта 1786 г. ярославскому губернатору Мельгунову было предписано наблюдать, чтобы в благотворительных заведениях не было допускаемо «все колоб-родное, обманом или невежеством выдуманное»^[187].

В александровское время масоны принимали видное участие в учреждении училищ взаимного обучения. Любопытно, что главные действующие лица открытого в 1819 г. общества, покровительствовавшего этим училищам, были все масоны: Ф.П. Толстой, Ф.Н. Глинка, Н.И. Греч, В.И. Григорович, Н.И. Кусов. Любопытно вдвойне, что эти лица принадлежали к одной и той же масонской ложе — Избранного Михаила. Едва ли это случайное совпадение. Масон С.И. Тургенев, состоявший членом военной ложи Георгия Победоносца в Мобеже, принимал деятельное участие при введении системы взаимного обучения в войсках, стоявших во Франции. Насколько школы были под «подозрением», доказывает, что агентурные сведения касались и их; так, в бумагах Закревского имеется запись «Кишиневские новости»^[188], начинающаяся со школ: «в Ланкастеровской школе, говорят, что кроме грамоты учат их и толкуют о каком-то просвещении; нижние чины говорят: дивизионный командир — наш отец». Но развитие школ в армии находилось в связи с общим поднятием культурности в офицерской среде. «Между офицерами, — пишет про это время декабрист барон Розен, тогда офицер л. — гв. Финляндского полка^[189], — стали выказываться личности, занимавшиеся не одними только ученьями, картами и уставом воинским, но чтением научных книг; беседы шумные, казарменные, о прелестях женских, о поединках, попойках и охоте становились реже, и вместо них все чаще слышны были суждения о политической экономии Сейя, об истории, о народном образовании; место неугасимой трубки заменили на несколько часов в день — книга и перо, а вместо билета в театр стали брать билеты на получение книг из библиотеки».

Пропаганда масонства шла весьма успешно, так что над фактом закрытия лож приходилось правительству призадуматься. Еще до издания рескрипта Кочубею 1 августа 1822 г. о закрытии лож^[190] Куше-лев в своей всеподданнейшей записке 1821 г. говорит, что следует повременить с этим запрещением: «Коль скоро ложи закроются, тогда члены оных или братья, как насекомые, расползутся по всем углам и, не имея над собою ни малейшего уже надзора, более и более заражать будут простодушных, непросвещенных и любопытных сограждан своих, тем паче, что бдение полиции не в силах тогда будет объять всех частных их действий».

Помимо устной пропаганды, масоны вели пропаганду с помощью печати. Масон Лопухин пишет масону же Руничу по поводу изданной им книги, что надо пользоваться временем и модою на благочестие для издания большего числа полезных книг; «что издано — то издано!» — восклицает он и высказывает свой взгляд на значение книг: чтение — тинктура, которая неприметными капельками «делает спасительные превращения в тысячах и многие годы»^[191]. В приписках на ответы Новикова было, между прочим, записано: «Сокровенные книги от Риги до донских станиц жало свое распространили и, рассыпаны будучи между буйственным братством по России, имели одинаковой заражения с братьями, их публиковавшими, предмет»^[192].

Была мысль об учреждении масонских библиотек при ложах. Так, в одном протоколе ложи Елизаветы к добродетели записано, что некоторые братья, «усердствуя к общей пользе братии и желая, чтобы при ложе составилась библиотека из сочинений, способствующих к нравственному усовершенствованию каждого члена и успешному его перерождению по скользкой стезе свободнокаменщической науки принесли в дар сей почтенной ложе несколько сочинений, наиболее сообразных духу, по которому сия ложа и все члены ее направляют свои действия и поступки»; тут же выражена надежда, что такое полезное заведение в скором времени придет в цветущее состояние.

Распространение масонских идей путем печати, конечно, приносило большую пользу пропаганде: книга могла попасть в такой закоулок, куда никогда не мог долететь отголосок устной речи, произнесенной масоном-оратором в ложе.

Деятельность кружка Новикова в XVIII в. по печатанию книг общеизвестна. Кружок сумел приблизить к себе таких денежных и в то же время сочувствующих людей, как Походяшин. Издавались книги по низкой цене, не покрывающей затрат на издание, заказывались бедным семинаристам переводы; иногда один и тот же перевод заказывался одновременно нескольким лицам исключительно с целью предоставить последним заработок. В XIX веке Лопухин в письме к Руничу так ходатайствует о распространении масонского журнала «Друг Юношества»^[193], издаваемого Максимом Невзоровым^[194]: «Да пожалуйте, похлопочите в пользу пренумерации «Друга Юношества»^[195]. Журнал преполезный и издатель препочтенный, можно сказать без пристрастия дружбы к нему. Знаю, что и вы его любите и тоже о нем думаете. Уверен и в доброжелательстве вашем к нему и усердной любви ко всему полезному, но по чувствам подобным же не могу не замолвить слово. Ведь у вас ежели всякий почтмейстер и экспедитор^[196] по одному пронумеранту прибавит, так накопится с миру по нитке, а ежели будет хоть и одному голому добрыми сведениями рубашка, и то хорошо».

«Сионский Вестник» издавал масон А.Ф. Лабзин. Н.Ю. Бартенев вспоминал о нем как о человеке, оценить которого, как он выражался, не может даже грезить гордая человеческая философия. «Это был, — пишет Бартенев, — благодетель души моей, приведший меня от тьмы к свету, он развил во мне те спасительные ведения, для которых человек и родится в мир сей. Не только меня привел он к свету, но многие тысячи мне подобных питались в России от щедрой трапезы твоей, достойный и добльственный делатель в вертограде Господнем». Он называет издательскую деятельность Лабзина эпохою для истинного любомудрия; в особенности издания «Сионского Вестника» достаточно, чтобы отделить его на далекое пространство от толпы обыденных тогдашних писателей. Под духовным влиянием Лабзина находился не один Бартенев: таких были сотни, тысячи; в письме к З.Я. Карнееву Лабзин пишет о своей «духовной сестре», с которой он, не зная ее лично, находился в переписке, и просил о ее устройстве, «а то, — пишет Лабзин^[197], — у меня набралось их так много, что уже и не под силу; да и что за руководство заочное? а отказать нельзя, ибо если не отвечаешь, то чуть с ума не сходят, как то рассмотреть изволите из другого письма ее, здесь же прилагаемого. А ко мне начали уже приходить и фельдфебели. Мне была уже нагонка за монахов, для чего я к себе принимаю прибегающих ко мне монахов. Как бы не дождаться другой за фельдфебелей; скажут — я военную дисциплину перепортил, ибо внутренний христианин плохой будет фельдфебель». Вообще масоны питали к Лабзину большое почтение, что и выражалось избранием его в почетные члены и постоянными приглашениями в свои ложи. В протоколе шотландской ложи Сфинкса от 9 февраля 1814 г. изложено, что великий мастер А.А. Жеребцов предложил^[198]позволение посещать ложу состоящему в высших степенях высокопочтенному брату Лабзину, когда он заблагорассудит, «который всем известен по отменным своим талантам и в особенности по трудам издания, как переводами, так и собственными своими сочинениями, которые писаны были в истинном духе свободных каменщиков»; от всех присутствующих это предложение получило единодушное согласие.

Общую характеристику пропаганды масонства через школы и печать верно делает издатель «Магазина свободно-камещ.» в предисловии: «Ни о чем толико не было прилагаемо стараний как о воспитании юных чад ордена и соделании их способными к приятию таинств, сохраняемых в нем с самых древнейших времен; между стараниями управляющих кормилом ордена в отечестве нашем не последним почесться может и издание многих книг собственно для братии свободных каменщиков».

Невзирая, однако, на неостывающее рвение в пропагандировании своих идей, масонский орден оказался слабым для противодействия правительственным репрессиям. После манифеста 1 августа 1822 г. со стороны масонов не последовало никакого активного противодействия, и, по словам петербургского военного генерал-губернатора Милорадовича, масоны встретили весть о запрещении масонства «равнодушно»; только С.С. Ланской «обнаружил большое огорчение и неудовольствие». Может быть, удар был слишком неожидан для масонов, певших в своей лебединой песне чуть ли не за несколько часов до политической смерти русского масонства:

Связуйся крепче, узел братства;

мы счастливы; нам нет препятства

Для добрых и великих дел!

ГЛАВА IX

Не имея никаких внешних принудительных средств, орден должен брать прибежище единственно ко власти нравоучения.

Магаз. св. — каменщ., 29–30

Речи масонов, их песни, их нравственные катехизисы, уставы толковали об одном и том же — о возможности обрести златой век на земле посредством духовного перерождения человечества.

Повторяемость этой темы не могла не производить большого впечатления. Она достигала цели, как капля воды протачивает камень.

Для образца привожу извлечения из некоторых масонских статей, речей, песен.

«Все члены общества, — читаем в масонских рассуждениях^[199], — суть братья, и ни язык, ни одежды, ни мнения, ни достоинства, ни состояния, ни богатства ни малейшего между ними не делают различия. Равенство есть первый их закон. По сей системе весь свет почитается якобы республикою; каждая нация есть фамилия и каждый член — сын оной». «Человечество, сия изящная и благородная добродетель, объемлющая все другие, составляющая предмет здравой философии и основание христианства, есть душа каменщиков. В гражданских обществах и самолучшим образом учрежденных не найдете вы ни единого закона, по которому бы особенные оного члены пристойным образом были подкрепляемы и вспомоществуемо бы им было в их потребностях. Часто видим мы, как добродетельный и достойный человек воздыхает под бременем утеснения и бедности. Но орден каменщиков за основательное приемлет правило то, чтобы всякий член его находил надежную и действенную подпору не только в самом себе, но и в рассуждении собратий своих. Несчастный угнетаемый, силою, клеветою или ненавистью, по большей части без спасения погибает, но когда он — масон, то удобно ему бывает у всех наций обрести отечество, братии и защитников, нередко даже и счастие». «Человек с самого рождения своего подвержен законам натуры; следовательно, и в общественной жизни должен он повиноваться законам общественным, пользою назначаемым, ибо всякий обретает в сей зависимости свою безопасность, личную свою выгоду и свое блаженство. Тот только действительно свободен, кто разумен и добродетелен, или кто повинуется законам и исполняет свою должность. Из сего следует, что свобода и равенство в морали равные знаменательные суть выражения. Всякий справедливый и умеренный образ правления основан на свободе, ибо подлинный его предмет есть тот, чтоб всякого гражданина обезопасить в свободном и спокойном употреблении его имущества, а в сем знаменовании свобода есть право, всеми человеками при рождении от натуры получаемое, так что всякому позволено пользоваться свободно всеми правами, когда он исполняет все общественные должности». «Погрешности первого воспитания, ужасное различие благ счастия, а сверх сего еще страсти, от могущества и знатности рождающиеся^[200], испортили первоначальные чувствования натуры в человеческом сердце». «Каменщики не признают никакого другого различия, кроме производимого добродетелью; порода, чин и богатство отметаются при получении первой степени». «Равенство свободных каменщиков состоит в том, что они вообще признают себя братьями и между собою исправляют должности благодетельности».

Все желающие имели доступ в ложу, но не все могли обрести в ней все ими желаемое. Масонский оратор, великий наместный мастер ложи Блистающей звезды, 31 мая 1784 г. произнес речь, где выражал сожаление, что в орден многие вступают без намерения сделаться истинными каменщиками и что немало любовластов, решеумов и крассов идет в ложи. «Любовласт, родившийся от знатных родителей, воспитанный в пышности и великолепии, приобыкший быть от всех покло-няемым, надутый гордостью и тщеславием, вступает в собратство наше. Чего же ищет он между нами? Конечно, не мудрости, ибо гордость то-лико его ослепила, что он даже и не подозревает себя быть глупым. Что ж приводит его к дверям святилища нашего? Сама сия безумная страсть его. Он мнит, что здесь найдет для нее новую пищу. Се в великолепном убранстве, вздымая главу свою, шествует он гордым шагом и мнит, что как скоро появится в собрании нашем, все братия падут пред ним и признают его своим предводителем. Решеум есть единый неложный ценовщик всех достоинств и недостатков. Сей то знанием своим и суемудрием своим надутый решеум приходит к вратам храма нашего и требует впущения быть в оный. Чего ищет он между нами? Премудрости ли? Нимало нет, — ибо давно уже уверен, что имеет оную в высочайшей степени; он пришел искать новой пищи для необузданной страсти своей учить всех с ним встречающихся; он надеется, что как скоро откроет уста свои и удостоит нас беседою своею, то все мы, усладившись его разговорами, обратимся к нему и он во всех делах наших учинится нашим прорицателем. Красе, воспитанный в роскоши и обилии, приобыкший всегда покоряться всем чувственным вожделениям и страстям своим, не признающий иного закона, кроме похотей своих, сей красе, в сладострастии и невоздержанности утопающий и не терпящий никакого принуждения, думая найти новую пищу для наслаждения, приводится к дверям святилища нашего».

Истинный масон был обязан любить вечно не только друзей, но и врагов. В уставе вольных каменщиков читаем: «Пронзи себя стрелою любви и состраданья; она есть основание святой религии, жалей о грехе без ненависти, но не гони его; остави Богу единому суд; ты же довольствуйся люблением и терпеньем^[201] прощай врагу своему; сия великодушная жертва доставит тебе наиприятнейшие чувствования; ты будешь живым образом Божества, прощающего с небесною благостью оскорбления человека и проливающего на него благодеяния, невзирая на неблагодарность; каменщик забывает обиды, а благодеяния никогда»^[202]. «Препятствия ли и трудности предлежат вам любить всех, — изложено в масонской рукописи «Царство Божие»^[203], — радуйтесь, что пришло время вам побеждать тьму силою, не вашею, но света. Дабы даровать нам духа силы, для того допускаются препятствия, и тем славнейшая будет победа. Благовествуя близость царствия, проповедуйте искание и веру во Христа Иисуса, Агнца, вземлющего грех мира. Приемлющих Слово путеводействуйте делом и учением истины. Имея целью всеединство, обымите небесною любовью все звания и состояния, обымите все свободные существа, дабы все разделенное вне соединить внутри». «Ваши подвиги, — читаем там же, — да будут подвигами любви и веры, подобно сиянию солнечного света^[204]. Гнев угашайте кротостью, гордость сокрушайте смирением, злобу потребляйте любовью, похоть — молитвою, верою, тьму — светом, да крестом Христовым победится всяческая, и мир, и дьявол, и ад, и смерть. В уединении почерпайте свет и силу, в обществе разливайте оные в любви на ближних». «Действуйте положительно, не противьтесь злу усилием самости, действуя из самости, вы сами впадаете в то же зло, чего избежать мыслите. Но когда нападет на вас тьма, веруйте в свет, и он истребит ее. Воскреснет Бог, и расточатся враги его. К единству общения в свете апостолы весь мир обращали, по их всеобщей любви и сей дух, излившийся на них, действует и ныне во всех, кто верою во Христа отвергается себя и самого».

«Желания наши, — говорилось в ложе Елизаветы к добродетели 28 сентября 1818 г.^[205],— всегда стремятся к будущему, чувствуя недостаток во всем настоящем. Ощущение сего недостатка есть, может быть, темное отдаленное воспоминание о потерянном благе, для возвращения которого милосердие великого Строителя вселенныя вызвало человека во временную жизнь». «Не будьте простыми слушателями учения сего, — усовещивались масоны^[206], — но будьте творцами оного, т. е. исполняйте его делами. Любовь, истинная любовь да оживляет взаимные действия ваши. Сия первейшая добродетель, и без которой все прочие добродетели ничто суть».

Такое непротивление злу включало отрицание мести ко всем врагам и притеснителям. Так, в своих песнях масоны незлобливо пели:

Пусть громко мир ругает нас,

злословит и клевещет,

не станем мы сей мир бранить,

хотя бы стал нам зло творить,

мы будем, мы будем всех любить.

В другой песне излагалось:

Хотя их ненависть в нас остры стрелы мечет,

хоть злобный их язык неистовством клевещет,

однако правоты не истребить, основанной на чести,

оставим их роптать, гнать нас, не делая им мести.

Премудрость является ко всем стучащим, ищущим и просящим и ведет в свой храм, предупреждая, однако, что путь к мудрости — путь тернистый.

Сей путь весь тернием усеян,

но храм мой лаврами одеян,

в котором получают мзду.

Она бросает клич всем отважным:

Дерзайте, отроки, со мною!

Повелевалось презрение смерти. Страх смерти не должен был останавливать масонов в распространении масонства; ни меч, ни пламя не должны колебать торжества масонов. Следуя символической путеводной звезде, ведущей к истине и свету, они не должны останавливаться до тех пор,

доколе путь наш не свершится

и правда тьмы не разженет!

В экстазе пели каменщики:

Пусть смерти смертные страшатся,

не смеют гроб отверстый зреть,

мы знаем смертью утешаться,

всяк час готовясь умереть!

Масоны любили повторять, что не казнь, а преступление позорит человека: le crime fait la honte et non pas l’echafaute; за возвышенную идею казнь, какого бы рода она ни была, не будет, по мнению масонов, позором. Как знак чести, масоны шведской системы носили, например, символическое изображение виселицы^[207].

«Основанный на премудрости и любви орден переживет, — проповедовали масоны^[208], — все земные государства. Скажите мне, где ныне Ассирийская монархия, где Персия, где Греция и где Рим? Не помогли им сокровища, их богатства и бесчисленное воинство. Ниспали гордые колоссы, устрашавшие всю вселенную, исчезло могущество их и слава, и едва ли одни имена от всего могущества их остались, Воззрите же на высокопочтенный орден наш; невзирая на рассеяние оного, невзирая на врагов, гонящих его и угнетающих, стоит он твердо и непоколебимо, проливая искренние слезы о пагубном невежестве врагов своих; не токмо не ослабевает он, но ежечасно усиливается и расширяется, умножая число сынов своих достойными братьями». Открывая нам проповедь непротивления злу, масонские речи, песни, уставы и символы обнаруживают и другие течения в масонских воззрениях: обязательность борьбы со злом обличительным словом, защиту истины мечом; сильные по духу прославляются, рабы по духу клеймятся позором.

Всякий гражданин, по масонскому воззрению, должен быть деятельным, заботясь о пользе общественной. «Неужели ты не ведаешь, — писал Невзоров, — что на всяком шаге можешь ты обрести обязанности общественные; исполняй их с охотою и с пламенным рвением, как скоро случится тебе их встретить; всякий гражданин полезен отечеству потому уже, что он существует; но довольствоваться не быть злодеем есть доля слабых». «Кто за невинность мстит, невинность защищает, тот человечества долг свято исполняет», — поется в песне. Слава воздается всем борцам за свободу, потому что лишь свободный человек может посвятить себя служению добродетели.

Sich gpttlichen Berufzu weihn,

vermag derfreye Mann allein:

Hell ihnen, die mit Flammenmuth

Despoten macht gedampft,

die um der Menschheit hochstes Gut

den Riesenkampfgeka mpjt^[209].

He только против принципа зла восставали масоны. Они восставали против тех «неправдою людскою» созданных тяжелых условий жизни, которые в их время составляли злободневные вопросы.

Они клали первый камень в литературу о рабочем вопросе. В замечании на некоторую статью из «Московского Вестника», помещенном в «Друге Юношества», читаем^[210]: «Фабрикант и заводчик! не жадничай к излишнему прибытку и собранию злата и серебра и не имей пустого тщеславия величаться от крови других нажитым имением, а вместо того будь умерен в своих издержках, освидетельствуй тяжкие работы для тебя на фабриках и заводах трудящихся и вместо кровопийцы сделайся для них благодетелем, не обременяй их выше меры работою, приказывай поверенным своим и приказчикам не быть зверями, а знать человечество, удвой, утрой и, смотря по нуждам, обстоятельствам и дороговизне времени, еще более умножь оклад и жалованье их. Помогай им всячески и не следуй тиранам хозяевам, которые покупают для работников своих хлеб и продают им из барышей, платя притом за работу деньги очень малые, отчего работники ни плошки, ни ложки, ни рубашки собственной не имеют». Здесь налицо призыв к увеличению заработной платы и к необходимости уменьшения злоупотребления капиталом труда рабочих.

В этой же статье масон Невзоров обращается с увещеванием и к помещикам — владетелям крепостных. «Господин, обладающий великими поместьями, — пишет Невзоров, — обойди и свою дворню, и посмотри, не сидит ли кто с голоду, или не скрывается ли от глаз твоих какой-нибудь работник нагой, по причине или твоей роскоши собственной, или по крайней мере, небрежного и на единой лености, а что хуже всего на едином презрении к человечеству основанного несмотрения за приставленными от тебя домоуправителями. Потом оставь хотя на малое время роскошное местопребывание твое в городе, к которому привязали тебя страсти и, ежели с совестью справишься, может быть, одно беспутство; поезжай в деревни, от которых зависит твоя жизнь и все временное существование, которые, однако, тебе даны Провиденьем не для одного только твоего брюха, но особенно для того, чтобы ты получал от них для себя нужное и сам имел попечение о их благосостоянии; обойди там крестьянские дворы и избы, обозри орудия их промышленности, осмотри их скот, нужный для их работ и, следственно, особливо для твоего содержания; обеги их дачи, поля, луга и леса, свидетельствуй их семейства, престарелых начальников домов, малолетних детей, больных, увечных и большею частью от безмерных работ, тобою на них налагаемых, войди подробно во все их состояние. После возвратись в нужное твое городское убежище, осмотри весь дом свой, обеги глазами совести образ жития твоего и рассмотри: не слезы ли человеческие текут в реках твоей роскоши? не кровию ли разрисованы великолепные стены твоих чертогов? не из беднейших ли рубищ нагих и голодных крестьян сотканы гобеленовские твои обои? не стон ли и плач разоренных слышится в твоих оркестрах? не сравнялся ли ты с дикими американскими человекоядцами, невзирая на то, что на столе твоем блестят серебро и золото, обработанное художниками просвещеннейшей Англии и Франции? Осмотри все, брось азиятскую роскошь, не выпускай из мысли своей дворни и крестьян, сделайся вместо восточного сладострастного, гордого и алчного сатрапа полезным помещиком той земли, которая тебя родила, учила и растила; будь благодетельным, милостивым христианином-господином».

В том же журнале читаем: «Желательно, чтобы была середина между блестящими богатством и роскошью палатами счастливого тунеядца и между мрачною, тесною, гнилою хижиною земледельца, питающего отечество своими руками».

Новиков в «Вечерней Заре» 1782 г. поместил два письма Сенеки к Люцилию^[211]. В письмах встречаются заголовки: «О том, что никто не должен, взирая на свое незнатное происхождение, низко о себе думать, лишь бы любил он премудрость и добродетель, которые одни только в состоянии делать человека прямо благородным» и «О том, что должно благосклонно поступать с рабами, смотря, однако, на их нравы и поведение». «Всякий государь, — читаем в письмах, — происходит от рабов, и всякий раб — от государей; все сие превратность времен смесила и счастие преобратило. Так кто же благороден? Один токмо тот, который от природы расположен к добродетели»; «палкой бьют паче скотину, а не все, что нас огорчает; но роскошь до такого доводит нас безумия, что все случающееся против воли нашей повергает нас в бешенство; мы в сем случае уподобляемся государям, ибо и они, позабыв свою власть и человеческую слабость, так воспаляются и свирепствуют, как будто бы обижены. В чем высокое счастие их делает безопасными, о чем они и сами знают, однако ищут случая злодействовать; они притворяются обиженными, чтобы мстить».

Статья «Жизнь Юлия Цезаря», помещенная в «Друге Юношества»^[212] и заимствованная из «Французского Плутарха для молодых людей», снабжена редакционными примечаниями самого Невзорова. В начале статьи биограф считает нужным пояснить, что выбрана биография Юлия Цезаря, как «одного из главнейших, по-видимому, счастливцев, в истинном же смысле несчастливцев», которые дарования «употребили на исполнение своих беззаконных желаний» и которые «по превратному понятию» называются великими, тогда как они на самом деле «клятвопреступники, одним словом, великие злодеи». Известное изречение Цезаря о предпочтении быть первым в деревне, чем вторым в городе, сопровождается длинным редакционным примечанием о честолюбии; примечание заключается фразою: «Взглянем на деяния Александров Македонских, Кромвелей, Чингис-Ханов, Аттил, Тахмас-Кулыханов и много других, известных под именем великих, которые в деяниях своих не были ничем водимы, как только честолюбием и желанием славы, то увидим, что жизнь сих славолюбцев не иное что есть, как история грабительств, хищений, ко-варств, убийств, насилий и всякого рода безбожных дел». Выдачу Цезарем своей дочери за Помпея Невзоров объясняет, что честолюбцы, подобные Цезарю, для достижения своих выгод готовы жертвовать и родством, и друзьями. Отмечает биограф, что Цезарь, чувствуя опору себе в военной силе, любил называть солдат своими друзьями и товарищами; тут же Невзоров сравнивает Юлия Цезаря со Стенькою Разиным. Биограф говорит, что такие честолюбцы, как Цезарь, любят возвращать ссыльных и оказывать некоторые милости с целью «милостями своими привесть в забвение, что он был господин в своем отечестве»; издатель же комментирует, что эти милости даровы-вались с целью, «не давая чувствовать своего тиранства, укрепиться и после открыться во всем настоящем виде». Наконец, статья, в конце ее, комментируется редакционным замечанием о том, что успех личностей, подобных Цезарю, зиждется на нахождении у них приверженцев: «если бы беспокойные сии честолюбцы не находили пособ-ствующих себе клятвопреступников, изменников и предателей отечеств, то едва ли бы удалось им торжествовать в своих намерениях».

Раболепство клеймилось презрением. В рукописном сборнике мыслей Невзорова^[213] встречается ряд любопытных масонских изречений. «Если бы тебе предложили диктаторский виссон кесаря и кинжал Катона, что бы избрал ты себе в удел? если ты поколеблешься хотя одну минуту, то знай, что ты исключил себя навеки из сонма духов-повелителей. Иди и не смей воздвигнуть взор свой на сына чести и свободы. Иди и ползай у позлащенных прагов (порогов) надутых и ничтожных любимцев счастья, но не дерзай приблизиться в обитель истинного величия. Ни один верный сын отечества, ни один добрый гражданин не был огражден от преследования ухищренной ловли царедворцев и презренных кликов раболепствующих. Я ласкаю себя надеждою, что ни един чтущий (читающий) сие не осквернит бессмертного духа своего постыдными слабостями робких и суетных слуг счастия. Се грамота меча духовной крепости; да не чтут (читают) ее малодушные».

Привожу один масонский нравоучительный рассказ, характерный по приему масонов вкладывать свои мысли в притчу и напечатанный в одном из журналов XVIII века. «Уже была полночь, как посреди уединенного леса отвратительная и младенческою кровью обагренная колдунья производила волшебные действия. Слова были произнесены, круг начерчен, и железная трава возжена была на жертвеннике; она дует ядовитое дыхание между стадами и повсюду распространяет смерть. Ее могучие знаки призывают небо и землю, и Чернобог дрожит на подземном своем престоле. Из своего круга совращенная луна нисходит с тверди, и тысяча неприязненных сил выходят из глубоких пропастей ада; все стоят вокруг алтаря в ожидании ужасного приказа. Царствовало страшное молчание, как волшебница сказала: “Я позвала вас с высоты и из глубины, чтоб вы сказали мне, не знаете ли вы, где моя любезная сучка девалась”. — Для сего ли одного, — вскричала старая Геката, — ты совратила луну и остановила течение природы? — “Что мне нужды до луны или до целого света, — отвечала колдунья, — когда я потеряла малое сие животное!” Сколь много женщин мог бы я наименовать, которые также бы для своей постельной собачки поступили. Но я имел в виду важнейшее нравоучение. Кто должен удерживать стремления, с которыми цари и их вельможи стараются удовлетворять своей воле? Сие по справедливости быть может для тебя огорчительно, о ты, бедный, простой и ропщущий народ, но что то за беда? Сие им служит удовольствием. Таким образом Александр, как мы читаем, пресекает, чтоб провести только досадный день, жизнь целым тысячам и делает людей невольниками для — препровождения времени».

В другой статье^[214], «Ответы восьми греческих философов на данный запрос — какое народное правление счастливо», читаем:

Счастлива та страна, счастлив тот град и дом,

где винный из суда исходит со вредом.

Виантов.

Где граждане, народ боятся так закона,

как самовластного над всеми ими трона.

Фалесов.

Где не с излишеством всяк беден и богат.

Анахарсисов.

Где все равно для всех, где казни не страшат,

где добродетель все всему предпочитают;

где более всего порок уничижают.

Клеовулов.

Где страшен более закона людям стыд.

Питтаков.

Где все равно дела имеют добрый вид,

не злые, добрые народом управляют.

Хилонов.

Власть не законников, законов исполняют.

Периандров.

И где правительство, подобное тому,

в котором страстен всяк ко доброму всему».

Довольство судьбою масоны считали своею «должностью». «Оставим все творцу: Он знает лучше нас, что дать Петру и что Ивану», — приводили они строфу из басни. «Кто в каком рожден, тот и храни закон», — пелось в масонской песне. Но в то же самое время при посвящении в седьмую масонскую степень (рыцарей запада) произносились ритуальные слова: «mieux etre maitre, que valet; plus noble 1 ’etre libre, qu’esclave»^[215].

ГЛАВА Х

Какое последнее и сильнейшее доказательство братства и равенства нашего? Смерть, которая всю разность между вышнего и нижнего пресекает, обращая всех нас равно в пыль и в пепел.

Катехизис II степени. Имп. Публ. библ., Q. III. № 102

Nicht Rang, nicht Gold hiess sie den Rucken biegen,

Sie waren alle gleich?

Die ganze Welt, voll Eintracht, voll Vergntigen,

War ohne Schatze reich.

Warum ihr Bruder? Das ist klar,

Weil Jedermann ein Maurer war.

Из списка со стихов, принадлежавших масону, майору Королевскому

Имена наших прадедов-масонов дошли до нас далеко не все, но и те, что дошли, считаются не десятками — их многие сотни. Масонские бумаги русских прежних масонов пожелтели от времени. Но они старательно сохранили нам и то, что происходило в ложах, и имена тех, кто присутствовал в ложах; сохранились и протоколы лож, и именные списки членов, и пригласительные на заседания карты, и деловые письма, и дружеские послания. Длинной цепью протянулись имена масонов — вот они, эти звенья масонской цепи, вот принцы крови, люди княжеского, графского и баронского родов, родовитые дворяне, именитые граждане, люди «подлого состояния», люди при деле и люди без дела, помещики, мещане, общественные деятели, люди науки и искусства, воспитатели ума и воспитатели духа, духовные лица, педагоги, блестящие храбрые воины, люди различных корпораций и различных ремесел, поэты, люди от мира и не от мира сего, люди крепкой воли и светлой души, люди только воли или только души, — силуэты и светлые, легко очерченные, и резкие, черные.

Список масонов XVIII века нужно по праву начать с Николая Ивановича Новикова. В его лице масонство было осуждено; как говорилось между масонами, главная причина неудовольствия правительства

на масонов заключалась в подозрении, что они завлекают в свой орден наследника престола, однако официально причиной этого неудовольствия была выставлена широкая пропаганда масонских идей, особенно путем печати; самый деятельный масонский книгоиздатель, Новиков, пал жертвою репрессий. Нужно ли говорить, кто был Новиков? Страстное желание принести посильную пользу отечеству и «сочеловекам» руководит его деятельностью; этот работник на пользу родины и человечества выступает собирателем и издателем русской старины, памятников старой литературы и истории, сатириком и журналистом, неутомимым издателем^[216], общественным деятелем; он заботится о воспитании и образовании юношества; он отдает много времени благотворительности, но не уличной, показной благотворительности, вследствие мгновенной вспышки жалости, но той планомерной, разумной благотворительности, которая старается предупредить нищету. Многолетняя упорная деятельность Новикова, принявшая мистическое направление, может быть, не принесла всей пользы, какую бы могла принесть, но сквозь туманные рассуждения прорывается светлый луч призыва общества к самодеятельности, к улучшению нравов^[217]. Каким популярным человеком, и в то же время опасным в глазах правительства, был Новиков, видно из распоряжения, по которому его арестованным везли в Петербург из Москвы окольными путями через Ярославль с приказанием иметь особенно зоркое наблюдение в последнем городе, так как там существовала когда-то ложа. Саркастически замечал по этому поводу Лопухин: «Можно прямо сказать, с тенью своею сражались». Знаменитый же Шеш-ковский смотрел на Новикова глазами полицейского стража, и в двенадцатом его вопросном пункте читаем: «Известно, что за двумя сделанными вам по соизволению Ея Императорского Величества запрещениями и за взятыми от вас подписками вы осмелились печатать и продавать такие книги, которые отвращают людей от церкви и христианской веры так, как и от повиновения власти, а потому и оказался ты преступником законов и, хотя ты в сем преступлении и винился, но однако ж этого, для чего ты осмелился продавать и даже по ярмаркам рассылать те вредные книги, не сказал, чего ради должен ты открыть самую истину, из какого подвига ты сие сделал и кто тебе в оном помогал и чему из такого вредного рассеяния быть надеялся». Профессор Иван Григорьевич Шварц^[218] хотя и именовал родиною далекую Трансильванию, однако принес в дар России лучшие свои силы и может почитаться вполне ее сыном. Ученый, образованный, деятельный и гуманный, он приносил огромную пользу молодежи как педагог; состоя в должности инспектора учительской семинарии, основанной главным образом его стараниями, он повторял с учениками лекции и сообщал им методы обучения. Лекции Шварца философскоисторического содержания имели большой успех. Масоны, особенно кружка Новикова, смотрели на Шварца чуть ли не как на святого.

Членом новиковского кружка был Семен Иванович Гамалея^[219], малоросс по происхождению, питомец киевской духовной семинарии, правитель канцелярии масона же графа Захара Григорьевича Чернышева^[220], главнокомандующего в Москве, честного и просвещенного человека и покровителя масонов. Гамалея был аскетом; он любил руководить молодежью, поддерживая спотыкающихся и поднимая упавших. Выше было указано на его отношение к крепостному вопросу и отказ от дарованных ему крепостных. Гамалея трудился над переводами мистических писателей.

Близким по духу и деятельности к новиковскому кружку был петербургский масон Иван Панаев. Подобно Гамалее, он любил руководить молодыми заблудшими людьми и выискивать из их среды выдающихся по сердцу. Особенно он проявил свою деятельность, когда стал заведовать пермским народным училищем. Он первый обратил внимание на Мерзлякова.

Масон-сенатор Иван Владимирович Лопухин^[221] известен как общественный деятель. Современники называли его спорщиком, и действительно, Лопухин представляет тип сангвиника с непреклонною волею, твердо выработанными воззрениями, самостоятельным характером, светлым умом и любвеобильным сердцем. Таким он выражается во всех своих поступках, всегда являясь защитником правды, сторонником слабых и неповинных. Лопухин много работал как писатель. Вот образцы его взглядов: любовь должна быть исключительным источником всей деятельности христиан; чтобы совлечь, умертвить греховного человека, «коренное средство есть глубокое самоотвержение, которому, наконец, пособием духа любви долженствует последовать отвержение, так сказать самого оного самоотвержения; собственность есть гнездо греха, магнит, привлекающий родившего ее, и главное его орудие»^[222]. Благотворительность Лопухина не знала меры; в филантропической своей деятельности он употреблял несколько своеобразный прием: он занимал деньги у своих знакомых, у кого только мог, и раздавал их нуждавшимся, сам не всегда исправно расплачиваясь со своими долгами. В политических взглядах он был монархистом, признавая, что в обширной стране управление должно быть основано на принципе единоначалия и что ослабление связей крепостных с помещиками может явиться величайшим бедствием ввиду непросвещенности народа. «Злоупотребление власти, — говорил Лопухин, — ненасытность страстей у управляющих, презрение к человечеству, угнетение народа, безверие и развратность нравов, — вот прямые и одни источники революции». Современники находили в частной жизни Лопухина много дурного; особенно укоряли его за женитьбу на совершенно простой, необразованной женщине, что давало с первого взгляда некоторый повод к ошибочному заключению о его порочных наклонностях. Однако эта женитьба находит себе защиту в лице масона Невзорова, который, как это редко случается в жизни, постоянно называет Лопухина своим благодетелем и разъясняет истинные и благородные причины этой женитьбы^[223].

С большим уважением масоны отзываются о каменщике князе Петре Николаевиче Енгалычеве как о неподкупном судье-бессребре-нике. За смертью Шварца его обязанности были переданы Енгалыче-ву. Енгалычев почитал выше всего закон. Масонами же были: известный переводчик Андрей Андреевич Нартов; капитан гвардии Иван Чаадаев, основавший ту ложу, в которой работал в Петербурге Новиков; Иван Петрович Тургенев, отец А.И. и Н.И. Тургеневых, сперва генерал-адъютант у З.Г. Чернышева, а впоследствии директор университета, симбирский помещик и образованный человек; Алексей Иванович Новиков, бывший фанатиком масонства, по определению князя Прозоровского; князья Юрий и Николай Никитичи Трубецкие, из которых первый не проявил масонской стойкости при преследовании, так что князь Прозоровский снисходительно замечает о нем, что он хоть и велик меж масонами, да струсил и плачет; куратор университета Михаил Матвеевич Херасков; профессор Харитон Андреевич Чеботарев; Чулков; князь Алексей Александрович Черкасский; Федор Петрович Ключарев, впоследствии московский почт-директор.

Масоном же екатерининского времени был вологодский помещик Осип Алексеевич Поздеев, пользовавшийся большим влиянием в масонской среде и в XIX веке. Он руководил масонской деятельностью таких выдающихся масонов александровского времени, как Сергей Степанович Ланской^[224] и Михаил Юрьевич Виельгорский^[225]. Он придерживался розенкрейцерства. Он не считал Россию дозревшею до дарования вольности крестьянам и даже подавал по этому вопросу записку под заглавием: «Мысли противу дарования простому народу так называемой гражданской свободы»^[226]. Крепостник по убеждению, Поздеев много говорит в этой записке о том, что каждый должен оставаться «в своей сфере», т. е. в том сословном состоянии, в котором родился; каждый должен, однако, совершенствоваться, чтобы «оставить благие примеры честных нравов и деяниев потомкам». «Позволять, — пишет Поздеев, — чтобы ноги поднимались выше рук, или паче выше головы, есть сущий беспорядок; если позволять всякому стремиться делаться выше, нежели он есть, то все состояния будут делаться недовольны и всякий захочет быть выше, а все управляется мудрою мерою, которая состоит в удержании своего звания честно, добродетельно и богоугодно». Проповедуя позор рабства страстей и свободу духа как высшего блага, Поздеев как бы не желает считаться с тяжелым положением тех, кто находится в крепостном рабстве по своему рождению, вне своего личного желания. Он проповедует необходимость покорности своей судьбе, а дворян призывает к мягкому, сердечному обращению с крепостными не желая отнятия у дворян людей, без которых обесценивается земля. Таким образом, он горячо ратовал за сохранение института крепостничества. На протяжении долгих лет он успел подчинить своему влиянию очень многих масонов. Как искусившийся мистик, он любил просветлять масонов мистическими сочинениями Бема, Мартена и пр. и подавать им иногда практические советы. Свои опасения пред возможностью обеднения дворянства с отменою крепостного рабства, пред призраком второй пугачевщины, Поздеев, быть может, совершенно искренно смешивал с любовью к родине, будучи убежден, что падение цепей рабства разорит Россию, разорит состоятельных людей и не даст ничего хорошего темному, непросвещенному народу. Поздеев был представителем «правой» части русского масонства.

В Москве было немало именитых масонов. Князь Петр Алексеевич Татищев, испив до дна чашу земных радостей и обретя на ее дне только горечь пресыщения и разочарования, нашел в масонстве исход своим исканиям радости и некоторое довольство собою. Щедрый и богатый, он истратил в жизни до своего масонства много денег на пустые забавы и пустых людей. Став масоном, он снова отдает много денег, но теперь уже на дела благотворения, на издание книг^[227] и пр. Большое влияние оказывал на него Шварц, воспитатель его сына. Татищев держал масонскую ложу у Красных ворот в собственном доме. Из знати можно упомянуть еще князя Щербатова, князя Юрия Владимировича Долгорукова, графа Салтыкова, князя Волконского, князя Трубецкого, князя Несвиц-кого, князя Александра Ивановича Мещерского, на смерть которого Державин написал известную оду, новгородского наместника графа Брюса. Граф Алексей Мусин-Пушкин-Брюс страстно распространял в России систему строгого наблюдения, в которую вступил в Гамбурге в 1765 или 1766 году и где получил право посвящать в рыцари других братьев; во время своего пребывания за границей, куда был направлен по дипломатической части, он снискал себе славу «умного и ревностного члена ордена»; в России он имел намерение основать масоно-тамплиерскую колонию в Саратове, который колонизовался в то время немцами^[228]. Другим деятельным и известным масоном, связавшим свое имя с заграничным масонством, был А.С. Строганов, который в 1773 г. участвовал на собрании французских лож в Париже и был одним из трех членов, выбранных для ревизии масонских дел и составления в новой редакции постановления о высших степенях^[229]. Князь Александр Борисович Куракин, любимец цесаревича Павла, ездил в Швецию для объявления о вступлении Павла Петровича в брак с Марией Федоровной и получил оттуда полномочия организовывать ложи шведской системы в России; Куракин находился в свите Павла Петровича при его путешествии за границу в 1782 г.; после этого он впал в немилость, в которой и остался до кончины императрицы; полагают, что сокровенною причиною здесь было предположение о посвящении в масоны Павла Петровича именно в эту поездку^[230]; в высшие степени шведского масонства были посвящены Куракиным обер-прокурор сената в Москве князь Гавриил Гагарин и артиллерийский генерал П.И. Мелиссино. Гагарину было поручено с утверждения герцога Карла Зюдерманландского управлять основанною 25 мая 1779 г. провинциальною масонскою ложею русской империи. Генерал Мелиссино известен как блестящий оратор, увлекавший слушателей своим красноречием. Страстный масон, он, по некоторым сведениям, посвятил лично в масонство своего сына. Он создал своеобразную собственную масонскую систему^[231]. Родом он был грек. По словам современника, он был «высокий, худощавый, с блестящими глазами и богатыми дарованиями; он с одинаковым совершенством держал ложу на четырех языках и имел притом прекрасную наружность и увлекательное красноречие»^[232]. Масон Иван Перфильевич Елагин, сбиравший братьев в собственном доме на Елатином острове, дал также свое имя масонской системе; получивши патент из Англии, он был великим провинциальным мастером русского масонства в 1772 г. Система его была, собственно говоря, английской. О Елагине, этом искателе в масонстве сперва выгодных связей, затем истинного света и мудрости и, наконец, рецептов на делание золота, один его современник-масон отзывается, что он ест, пьет, спит, ездит в сенат, но легко делает зло, также как и добро, ищет, как делать золото^[233]. Масонами были также: воспитатель цесаревича Павла граф Н.И. Панин; его брат П.И. Панин; близкие к цесаревичу С.С. Плещеев и Г.Г. Кушелев; секретарь и чтец императрицы Екатерины П Храповицкий, автор мемуаров; знаменитый врач Фрезе; актер Дмитревский. В реестре же гранметров и масонов, составленном Олсуфьевым при императрице Елизавете, упомянуты: граф Роман Илларионович Воронцов, отец княгини Е.Р. Дашковой; князь Михаил Щербатов; князь Михаил Дашков; конногвардеец и автор мемуаров Болтин; Перфильев, воспетый Державиным; бригадир и автор театральных пьес Сумароков; разыгрывавшие его пьесы в стенах кадетского корпуса и в придворном театре Остервальд и Свистунов; Федор Мамонов. К масонскому ордену принадлежали также: полководец князь Николай Васильевич Репнин, о котором имеется предположение, что он был иллюминатом^[234]; два брата Бибиковы, один — главнокомандующий войсками против Пугачева, другой — директор театра; адмиралы Самуил Карлович Грейг, Барш, Спиридов, занимавшие видное место в военно-морской ложе Нептуна в Кронштадте.

Имена некоторых масонов из знати доказывают распространенность масонства при дворе Екатерины II, и прав Рейнбек, говорящий, что часто императрица на свой вопрос о том, где находится тот или другой ее приближенный, получала в ответ лаконическую фразу: «В ложе!»^[235] Насколько известно, сама императрица лож не посещала, что и запечатлел Державин в своей оде к Фелице строчкою: «не сходишь с трона на Восток», т. е. на восток масонский, в ложу.

При императоре Александре I масонство раскинулось широкою сетью по всей России. Кто только не был тогда масоном! И профессора, и высшие чиновные лица, и мелкое чиновничество, и буржуазия, и ремесленники. Если не было почти ни одной ремесленной профессии, куда бы не проникло масонское учение, то вместе с тем масонство было сильно распространено в армии, в офицерской среде. Многие высшие военные начальники и полковые командиры были масонами и этим, конечно, не могли не влиять на офицерское общество своих частей в смысле дальнейшего распространения масонства. Представители высшей администрации также принадлежали к масонству. И эта мундирная чиновная Россия не стеснялась открыто признавать себя масонами, хотя это звание служило во всяком случае ярлыком некоторого вольномыслия, некоторого прогрессивного стремления; кроме того, часть общества видела в масонах отступников от веры отцов и, по выражению гр. Ф.В. Ростопчина^[236], «потаенных врагов правительства и государей».

Из подписок, данных в 1826 г., после окончательного запрещения масонства, московскими профессорами, видно, что к масонству были причастны^[237]: Антон Антонович Прокопович-Антоновский; Христиан Иванович Лодер; Матвей Мудров; Матвей Гаврилов; Федор Рейс; Иван Давыдов; Михаил Малов; Федор Кистер, Иван Веселовский; Александр Эвениус; Онуфрий Петрашкевич; Осип Ежовский, Викентий Будревич. По словам биографа Мудрова, ординарного профессора патологии, терапии и клиники^[238], он был столь кроток, что «в доме своем не терпел ни малейшей жестокости, никто не смел в глазах его ударить собаку, даже забеглую, чужую, не смел никто поставить мышам ловушку или подложить отраву»; будучи вполне бессребреником, он не только подавал недостаточным пациентам безвозмездную врачебную помощь, но нередко сам ссужал их деньгами на покупку лекарств. Из масонских списков видно также, что масонами были: профессора с. — петербургского университета Константин Иванович Арсеньев и Вильгельм Шнейдер; профессор виленского университета Гродек; профессор медикохирургической академии Кронеберг; профессора Царскосельского лицея Николай Федорович Кашанский и барон фон Гауеншильд; адъюнкт академии наук Эдуард Коллинс. Были масонами попечители и кураторы университетов. Так, в Москве ярым масоном был Павел Иванович Голенищев-Кутузов^[239], попечитель тамошнего университета.

Сперанский был посвящен в масоны Фесслером^[240], который поручил для этой цели Ренненкампфу в 1810 г. перевести на французский язык ритуалы, так как Сперанский не знал по-немецки. Масонами бывали писатели и члены вольного общества любителей российской словесности: Федор Николаевич Глинка, Александр Дмитриевич Боровков, Сергей Алексеевич Жучков, Иван Ильич Ильин, Александр Ефимович Измайлов, барон Антон Антонович Дельвиг, Вильгельм Карлович Кюхельбекер, Де-Карьер, Греч, Котляревский, Василий Пушкин, издатель и основатель «Русского инвалида» Пезаровиус, автор «Постоялого двора»^[241] Степанов, бессмертный творец «Горя от ума» Грибоедов, Чаадаев, которому в 1818 г. Пушкин писал:

Товарищ, верь, взойдет она,

заря пленительного счастья, —

Россия вспрянет ото сна…

Многие из лиц администрации были масонами: министр полиции Балашов; белорусский генерал-губернатор принц Виртембергский; состоящий при нем полковник Мейендорф; одесский генерал-губернатор Ланжерон; адъютанты его, капитан Вегелин и штабс-капитан Мейер; комендант Одессы полковник Силин; полицмейстер майор Мандерштерн 3; московские комендант-генерал Веревкин и плац-адъютант ротмистр Шержецкий; коменданты: ревельский — генерал-майор Берг 1, выборгский — генерал-майор Берг 2, тифлисский — подполковник Грабарич, гродненский — полковник Шиц 1, губерлин-ской крепости — майор барон фон Бользенталь, теловской крепости — капитан Петерс; московский почт-директор Д.П. Рунич^[242]; орловский вице-губернатор З.Я. Карнеев^[243], которого Лопухин характеризует как человека, «исполненного честности и редких к службе способностей»; псковский вице-губернатор А.И. Деденев и камергер Петр Кайсаров, которые владели даром красноречия и искусством действовать на других убеждением^[244]; министр народного просвещения Царства Польского граф Костко-Потоцкий.

Далее к масонству принадлежали: цесаревич Константин Павлович, вместе с состоявшими при нем полковником Зассом 4, майорами Килем и Вейсом 1; его адъютант князь Александр Борисович Голицын; его библиотекарь Энох фон Шредер; состоящие при великом князе Николае Павловиче полковники Аддерберг (впоследствии министр императорского двора) и Перовский; состоявшие при великом князе Михаиле Павловиче граф Ламсдорф, полковники Бибиков и Гардер; генерал-адъютанты Бенкендорф (впоследствии шеф жандармов), князь Меншиков (впоследствии морской министр), Бороздин, граф Шувалов, Сипягин и флигель-адъютанты — граф Апраксин, князь Голицын, князь Лобанов-Ростовский, Мансуров, Михайловский-Данилевский (известный военный историограф). Из масонов — полковых командиров упомяну: Головина (л. — гв. Егерского полка), Стюрлера (гренадерского), Андреевского (л. — гв. Уланского), Ворцеля (л. — гв. Подольского кирасирского), князя Гагарина (Гродненского гусарского), Берхмана (Прусского гренадерского), Клеммера (Малороссийского гренадерского), князя Бебутова (Мингрельского), Габбе (Шлиссель-бургского), Дитмара (Углицкого), Дубельта (Староскольского), Кор-чевского (Апшеронского), Лугковского (Нейшлотского), Пинебеля (Брестского), Попова (Херсонского), Хотяинцева (Витебского), Степанова (2-го морского), Окунева (1-го егерского); Гурко (3-го егерского), Бергера (6-го егерского), Буйвита (1-го егерского Литовского корпуса), Дескура (2-го егерского Литовского корпуса), Банелевского (Рижского драгунского), Бестужева (Московского драгунского), Брин-кена (Тверского драгунского), Плохово (Екатеринославского кирасирского), барона фон дер Бринкена (гусарского принца Оранского), Карпова (Сумского гусарского), Ланского (Иркутского гусарского), Офенберга (Павлоградского гусарского), Родзянко (Лубенского гусарского), Офенберга (Ямбургского уланского).

Духовные лица часто принадлежали к масонству. Документов о масонах — православных священниках мне видеть не удалось. Из лютеранских пасторов — масонов назову: Буссе (Екатерининской церкви в Петербурге), Фридриха Фольбарта (доктора теологии, церкви св. Петра в Петербурге), Фридриха Гиршфельда (пастора 1 кадетского корпуса). Александра Топелиуса, Давида Коллинса, Георга Сабле-ра и Петра Авенариуса.

Очень много было масонов из врачей, с иностранными и русскими фамилиями. Выдающимся масоном из этой корпорации был врач Обуховской больницы Георг Эллизен; далее масонами были: Кайзер де Никгейм; московский хирург Федор Ушаков; врач при воспитательном доме Платон Ламберт; Георг Эвениус; хирург Иван Чайковский.

Среди артистов-художников одним из крупнейших масонов был граф Федор Петрович Толстой, сперва моряк, затем знаменитый медальер и вице-президент Академии художеств; затем членами масонских лож состояли: известный гравер Николай Уткин; архитектор Александр Андреевич Тон; художники Иосиф Олешкевич, Шарль ле Блан, Ган; миниатюрист Больмс; придворный актер Щеников. В ложе Елизаветы к добродетели состояло братьями гармонии десять человек из придворной капеллы.

Из лиц купеческого сословия назову: книгопродавца Вейнера, пользовавшегося большим масонским авторитетом; П.И. Толченова, Г.Н. и И.Н. Кувшиниковых, И.А. Уварова, А.А. Панина, И.Ф. Маковки-на, А.И. Красильникова, П.И. Сусленикова, В.И. Трубачева, А.М. Юдина, Н.И. Кусова.

Самым любопытным вопросом в исследовании личного состава русского масонства является, несомненно, участие декабристов в масонских ложах. Оказывается, что весьма многие декабристы были масонами; часть из них оставила масонство еще до закрытия лож правительством, вероятно, не удовлетворяясь несколько пассивной ролью масонства и тяготея к вопросам исключительно политическим.

П.И. Пестель в своем показании, данном 22 декабря 1825 г. в Тульчине, говорил о своем участии в масонстве^[245]: «В начале 1812 г. вступил я в масонство и принадлежал к ложе в Петербурге под названием “Amis reunis”; в 1816 г. перешел я в ложу Трех добродетелей, потому что в оной употреблялся русский язык, а в первой — французский; в конце сего же 1816 года или в первых числах 1817 оставил я совсем масонство и с тех пор никогда уже с оным никаких сношений не имел; заседания происходили в Петербурге в особом доме, обществом масонским нанимавшемся; в запретительном повелении верховной власти о существовании масонства не читал я приказания истребить знаки и патенты масонские: впрочем, остались сии вещи у меня без истребления, по забвению о них; они валялись в числе прочих вещей, я на них смотрел, как на игрушки прежних лет и никакой в них не видел ни цены, ни важности»^[246]. Любопытно, что ответы, дававшиеся масонами при их допросах о сохранении ими масонских знаков после запрещения масонства, были весьма схожи друг с другом: все эти лица отвечали, подобно Пестелю, что они не уничтожали масонских знаков, так как в правительственном запрещении масонства об этом не было упомянуто и они не придавали знакам значения. Однако эти знаки весьма бережно сохранялись бывшими масонами вместе с масонскими бумагами и патентами.

Князь Сергей Петрович Трубецкой вступил в масонское братство 25 января 1816 г. в ложе Трех добродетелей; в товарищескую степень был повышен 4 января 1817 г., а 8 февраля — уже в мастерскую; с 19 августа 1818 г. до 28 апреля 1819 г. он занимал в ложе должность намес-тного мастера, а затем числился почетным членом.

Князь Сергей Григорьевич Волконский был посвящен в масонство в ложе Соединенных друзей; он сильно увлекался масонством и принимал участие в учреждении ложи Трех добродетелей, в которой и исполнял затем должности надзирателей: второго — с 16 января 1816 г. до 1 февраля и первого — с 1 февраля по 14 июня 1817 г.; в шотландскую степень избранного брата он был принят 30 июля 1814 г. в ложе Сфинкса^[247], а в степени шотландского мастера он находился в ложе Александра^[248]. Сам Волконский упоминает^[249], что он был избран почетным членом киевскою ложею Соединенных славян и в приемном на это звание заседании говорил речь, где выражал благодарность за честь избрания и указал на пользу взаимного доброжелательства поляков и русских; речь вызвала одобрение, которое было выражено «обычным масонам перстничным рукоплесканием, повторенным три раза».

Александр Николаевич Муравьев был посвящен в масоны в ложе Елизаветы к добродетели, с 17 апреля 1817 г. состоял вторым надзирателем в ложе Трех добродетелей, а с 1 июля того же года до августа 1818 г. был в ней наместным мастером. К этому времени относится эпизод, сообщаемый биографом брата Александра — М.Н. Муравьева^[250]. «Хотя нет основания предполагать, — пишет Кропотов, — что сам император был членом масонства, но что касается до посещения им масонской ложи, то в этом едва ли можно сомневаться. Александр Муравьев не раз рассказывал своим братьям, что император во время посещения масонской ложи, при встрече с ним, попросил его что-то объяснить себе. Изъясняясь с государем, Муравьев обращался к нему, по масонскому обычаю, во втором лице единственного числа. Это обстоятельство произвело на государя, как можно было заметить, неблагоприятное впечатление, и после того, кажется, он более не приезжал уже в ложу. С той поры, по словам Муравьева, началось видимое неудовольствие к нему императора, А. Муравьев был начальником ложи Трех добродетелей». Муравьев, будучи во Франции в 1814 г., получил там седьмую степень. 17 марта 1817 г. Виельгорский в заседании капитула Феникса ходатайствовал о предоставлении Муравьеву высших степеней, опираясь на то, что во Франции Муравьеву была сообщена 7-я степень, как человеку, в котором были замечены потребные качества; со своей стороны, Виельгорский отзывался о Муравьеве как о брате отличных дарований и ревности к ордену, что подавало надежду, что он может быть очень полезен ордену. Капитул согласился утвердить Муравьева лишь в шестой степени, т. е. в степени рыцаря востока и Иерусалима, при условии баллотировки его в 4-ю и 5-ю степени и принятия им присяг 4-й, 5-й и 6-й степеней^[251]. Декабрист Трубецкой в своих записках говорит, что «масонство было в большом ходу; Александр Муравьев, бывший тогда молодым человеком, с пламенным воображением, пылкою душою, видел в нем какое-то совершенство ума человеческого, предлагал вступить всем в масоны; он старался и успел сделаться начальником ложи, существовавшей здесь под именем ложи Трех добродетелей»^[252].

Сергей Иванович Муравьев-Апостол в масонство вступил 2 января 1819 г. в ложе Трех добродетелей, где и получил степени: товарищескую — 24 апреля, а мастерскую — 11 июня того же года; с 14 июня он исполнял должность обрядоначальника, а 22 декабря перестал посещать ложу.

Матвей Иванович Муравьев-Апостол принят в ученики 2 января 1815 г. в ложе Трех добродетелей, повышен в товарищи 26 декабря 1816 г. и в мастера —11 января 1817 г., 3 мая 1820 г. исключен.

Членами ложи Избранного Михаила были декабристы: Федор Глинка и Николай Бестужев, Михаил Кюхельбекер, Гавриил Батенков. В ложе Соединенных друзей числился Михаил Митьков, в ложе Александра Тройственного Спасения — Михаил фон Визин; в ложе Петра к истине — Александр фон дер Бригген. Лунин посещал ложу Трех венчанных мечей; это наименование ложи сообщает Вигель, очевидно, ошибаясь в названии ложи. По его же словам, масоном был Н.И. Тургенев, который, как значится в «Записке о тайных обществах в России», составленной в 1821 г.^[253] «настаивал преобразовать общество совершенно по системе Вейсгаупта и, сходно с тем, членам назваться между собою другими именами».

К масонству же принадлежал декабрист кн. Ф.П. Шаховской. По заключению его биографа^[254], при выработке устава «Союза Спасения», помимо кн. Долгорукого, кн. Трубецкого и Пестеля, принимал участие также и кн. Ф.П. Шаховской; последний был секретарем комиссии; в «статуте», или уставе, многое было заимствовано из уставов масонских лож; вероятно, этим заимствованиям, а также и масонской обрядности общество обязано Шаховскому как убежденному масону.

Любопытно, что Союз Благоденствия имел своею печатью улей с пчелами^[255]. Между тем улей с пчелами был одною из распространен-нейших масонских эмблем, часто употреблявшеюся и в масонских виньетках. По поводу улья масоны говорили^[256]: «В ордене нашем нет зависти; мы подражаем прекрасному примеру пчел; без зависти сносят они единодушно к общему сокровищу; все собирают они ровно мед из цветущих полей».

Состав лож был вообще разнообразный, пестрый. Можно подметить, впрочем, что некоторые отдельные ложи отличались до известной степени однородностью своего состава: ложа Елизаветы к добродетели была военно-придворная, Соединенных друзей — военная, Александра к коронованному пеликану — ремесленно-буржуазная, Избранного Михаила — интеллигентная; в ложе Трех добродетелей было несколько декабристов, в ложе Петра к истине, где управляющим мастером был доктор Эллизен, было много врачей; в ложе Нептуна к надежде — иностранцев-моряков.

Из масонов некоторые горячо проявляли свою деятельность вовне, то ратуя за принятие той или иной организационной системы, то ревнуя о развитии благотворительности, то произнося пылкие речи в масонских ложах и беспощадно бичуя в них общественные пороки. Большинство же было, вульгарно выражаясь, покорным стадом; уйдя внутрь себя, занимаясь самоусовершенствованием, работая над созиданием храма в своем сердце, они представляли из себя камни, более или менее отточенные и отшлифованные, укладкою которых занимались деятельные масоны. К великим масонам, но не любившим выделяться и скромно остававшимся в рамках собственного самоусовершенствования, принадлежали, например, граф Василий Валентинович Мусин-Пушкин-Брюс и Михаил Юрьевич Ви-ельгорский. Брюс был великий мастер великой ложи Астреи; будучи человеком доброй души, он уступал свою власть другим. По Вигелю^[257], Брюс «царствовал, но не господствовал» в ложе Астреи; душою этой ложи был Бебер, «коренной, старый каменщик, искусившийся в делах масонства, который умел сохранять дисциплину и порядок». Виельгорского же Вигель описывает так^[258]: «При первой встрече поразил меня магнетизм его глаз; польская живость всегда ослаблена была в нем леностью, беспечностию совершенно русскими, неосмотрительность польская умеряема русским здравомыслием; вся же эта смесь была прелесть; родись он без состояния, без известного имени, из него бы вышел славный министр, или известный писатель, или знаменитый композитор музыки». Для характеристики Виельгорского приведу выдержки из его рукописной записной книжки^[259]: «Должно любить добро для самого добра, а не для следствий оного, не останавливаться на радиусах, а стремиться к цели; тот, кто сидит, не падает, а тот, кто идет, prier pour led personnes, qui se trompent, vaut mieuxs que de les refuter; в первые годы христианства сосуды были деревянные, что и послужило сказать, что когда сосуды были деревянные, то попы были золотые, а ныне сосуды золотые и попы зато деревянные; некто сказал, что любовь к врагам совсем для человека неестественна, ибо как можем любить врагов, когда не умеем любить еще и друзей, и так советовал научиться сперва любить друзей и не ненавидеть врагов и потом научиться любить друзей и врагов; целомудрие есть внутренняя красота, с нею соединена скромность, стыдливость, ласковость». Виельгорский жил духовною жизнью, работая над самим собою. С чувством брезгливости сторонился от зла, низких мыслей, низких дел, безмятежно следуя евангельскому изречению: отче, прости им, ибо не знают, что делают. Он верил, что пройдет время, люди станут совершеннее и сами отойдут от зла, как от явления уродливого, и воцарится златой век; для этого же надобно только не уставать в работе над диким камнем.

Иначе думали и говорили беспокойные масоны. Так майор Королевский, начальник инвалидных команд, деятельно пропагандировавший масонство даже после его запрещения, по словам доносчицы, капитанши Шимкевичевой, выражал вольномыслие в каждом разговоре; по ее словам после совершения в Петербурге казни над декабристами, он на ее замечание, что эта казнь составляет хороший пример за столь важное преступление, возражал: «всех не перевешают!». Королевский, оправданный по суду, был деятельным пропагандистом масонства и имел большие связи с масонством польским. Ему же приписывается знаменательный возглас: «пока кровь течет в жилах масонов, не будет спокойствия!»

К деятельным масонам XIX века принадлежали: Эллизен, Лабзин, Федор Глинка, Павел Голенищев-Кутузов, Бебер, Кайсаров, даже Ланской. Последний был горячий оратор и своими прекрасными речами много способствовал развитию масонской филантропии. Федор Николаевич Глинка был, по определению кн. Н.С. Голицына^[260], духовный стихотворец. Для характеристики Глинки приведу выдержки из его записной книжки^[261]: «Мудрость древних была проста, как и древние люди, оттого в ветхом завете тысячекратно поминается «сердце», в новом, особенно у апостолов, говорится чаще об уме; сердце наше есть сухарь, который всякий день надобно размачивать в молитве и учении Христовом, иначе он сильно зачерствеет и, пожалуй, еще сгниет; курица не может проглотить капли воды, чтобы не поднять глаз к небу; со времени революции дети стали тыкать отцам, они говорят кучеру — вы и отцу — ты; слабость характера есть главный недостаток нашего времени, и сей-то недостаток есть источник большей части бедствий, опечаливших свет; то, о чем мы выше сказали, т. е. слабость характера, происходит от двух причин — от упадка нравственности и просвещения, первая породила эгоизм, другая — невежество, и сими-то двумя оружиями наиболее вооружилась и поражала революция».

Помимо лож, работавших явно, были ложи, работавшие тайно. Но и в явных ложах, которых организация и состав были известны правительственным властям в царствование Александра I, находились тайные масоны, не занесенные в списки членов. Одним из таких тайных масонов был Лев Кириллович Разумовский. Сергей Степанович Ланской в траурной ложе, устроенной в честь Разумовского, говорил, что хотя имя его не занесено в списки ложи Елизаветы к добродетели, но он посещал ложу, и лишь некоторые обстоятельства не позволяли ему принимать в ней видимого участия. «Сей почтенный брат, — говорил Ланской, — в последние годы жизни как будто удалился с поприща масонства, соделавшегося, так сказать, публичным обществом, но ничто не могло ему мешать фактически исполнять во всех случаях жизни то, чему ложи наши учат»^[262].

Разумовский был широким благотворителем, но тоже тайным. Только после его смерти стало известным, что он содержал пенсиею 170 семейств. Конечно, такие тайные масоны, нигде не зарегистрированные, ускользали от правительственного контроля. Но это было исключение. Насколько же этот контроль был действителен вообще над масонством, доказывает эпизод с ложей Соединенных друзей, когда она пожелала отойти от союза Великой провинциальной ложи и примкнуть к союзу Астреи; на этот переход было испрошено разрешение гр. С.К. Вязьмитинова, и в циркуляре ко всем членам ложи Соединенных друзей было изложено, что на общем собрании постановлено перейти в союз Астреи; «1а demanche en fut faite le tete jour, et le lendemain elle obtint l’approbation de son excellence m-r de Wiasmitinoff»^[263], т. е. для перехода в другую систему, испросили разрешение у генерал-губернатора, и разрешение было дано без всякой бюрократической проволочки.

Места для масонских собраний, т. е. для лож, бывали постоянными. В александровское время многолюдная ложа Александра благотворительности к коронованному пеликану собиралась в доме близ Полицейского моста, где был музей; под ложу Избранного Михаила был отведен бельэтаж дома на углу Невского и Адмиралтейства, против ресторана «Лондон»; ложа Астрея работала большею частью «в Кирпичном переулке, ведущем из Большой в Малую Морскую, № 86, в доме Мааса»; но иногда собрания Астреи бывали и в других местах; так, 24 июня 1827 г. великая ложа собралась в доме брата Отт, за Калинкиным мостом, подле госпиталя.

Масонство, несомненно, сыграло крупную роль в истории русского общественного движения.

Не говоря уже о том, что масоны оказали свое частичное влияние на развитие школ, литературы, журналистики, благотворительности, они, будучи, по их собственному выражению, деятельными христианами, сильно распространили в русском обществе идеи о человеческом достоинстве, о признании человека в человеке, о всемирном братстве. Своими обличительными речами, своею критикою различных непорядков и неустройств в государственно-общественной жизни они, несомненно, в своей массе, составили оппозиционный элемент, хотя, быть может, не всегда достаточно активный. При некоторой демократизации русского масонства к концу царствования Александра I, при том его направлении, когда оно многочисленными ручьями пробиралось в толщу мелкой буржуазии и мелкого чиновничества, когда оно захватило широкой волной офицерскую среду, оппозиция, представляемая масонством, стала угрожающею, и его закрытие, как института не только не тайного, но наоборот, принявшего слишком явный характер, стало для правительства настоятельною необходимостью и естественным концом для масонства. Наконец, масонство в своей массе подготовило почву для развития конституционных и даже республиканских идей и в этом отношении явилось предтечей декабристов.

Т. СОКОЛОВСКАЯ
КАПИТУЛ ФЕНИКСА
Высшее тайное масонское правление в России
(1778—1822 гг.)

Учение масонов с самого вступления в Орден есть учение познавать чрез видимое невидимое и чрез телесное духовное.

Из речи во время братской трапезы в Великий Четверток

ГЛАВА I

Буди ревностный, огненный, неустрашимый воин под сею хоругвиею.

Обряд посвящения в Рыцари Востока и Иерусалима в Капитуле Феникса

«II vaut mieux etre maitre que valet;

Plus noble d’etre libre qu’esclave».

Обрядовые слова посвящения в Рыцари Храма Капитула Феникса

Русские Вольные Каменщики XVIII века именовали себя ищущими света Премудрости мистическими философами.

В непрестанном искании истинного масонства русские Вольные Каменщики вводили в ложах России все более или менее выдающиеся системы, признанные за границей^[264]. Но не все системы прививались в русских ложах в одинаковой мере и получали одинаковое распространение, и всего лишь две системы временно пользовались благорасположением правительственной власти: английская система при Императрице Екатерине II и шведская — в царствование Императора Александра I.

Главари, водители масонской братии в Петербурге, неудовлетворенные системами, принятыми русскими ложами до 1775 года, возымели мысль обратиться с просьбой «открыть великий свет» (т. е. доступ к таинствам) к Швеции, система коей славилась древностью происхождения, чистотою правил и глубокими познаниями в области тайных наук.

Для переговоров с Верховной Орденской властью Швеции избран был образованный молодой царедворец, князь Александр Борисович Куракин^[265]. Внучатый племянник убежденного масона, обер-гофмейстера, графа Никиты Ивановича Панина, Куракин был им посвящен в масонство на 21 году и выказал большое рвение к восприятию Орденского учения. Любимый соученик Наследника Престола Великого Князя Павла Петровича, товарищ его детства и отрочества, Куракин, исканиями масонов, был отправлен с посольством в Стокгольм для объявления шведскому королю вторичного брака Цесаревича.

Русский посол встретил почет и радушие, а полномочия именитых русских масонов отверзли ему двери шведских лож. Ознакомившись с желаниями русских собратьев по Ордену, шведские масоны с чрезвычайной готовностью пошли им навстречу, и герцог Карл Зюдерманландский лично посвятил князя Куракина в тайны шведского обряда в декабре 1776 года.

Новопосвященному вельможному брату шведские масоны оказывали всячески и братскую любовь, и желание чрез его посредство прочно насадить в русских ложах шведскую систему, однако условием сообщения высших таинств шведского обряда ставили полное подчинение деятельности русских лож Верховному Орденскому правлению Швеции — Великому Стокгольмскому Капитулу.

Князь Куракин, в силу данных ему полномочий, подписал акт подчинения^[266], после чего ему были вручены: «учредительная грамота (конституция) на основание в Петербурге главноуправляющей ложи шведской системы, Капитула Феникса», «диплом князю Гавриилу Петровичу Гагарину на звание управляющего Префекта Капитула», Клейноды, т. е. обрядовые предметы для Капитула и низших лож, знамя Орденское, под коим приносилась клятва верности, и походное, «водружаемое во времена тяжких гонений, раздоров, борьбы», великий Орденский меч, корона мудрости, скипетр и жезлы, лампада, колокол, ключ, секира, молот, рыцарские доспехи, символы высших посвящений, отличительные знаки степеней и должностей. Однако князь Куракин получил не все акты, нужные для открытия Капитула: недостающие должен был привезти самолично король Густав III, предполагавший посетить Россию летом 1777 года.

Но не сбылись сокровенные надежды главы шведского Великого Каменщичества, короля-чародея, обаятельного в обхождении, искусившегося в масонской пропаганде; ему не удалось увлечь ум великой Екатерины фееричною грезою восстановления когда-то славного Ордена Храмовников, и в свой приезд Густав III не открыл главноуправляющей ложи шведской системы в Петербурге. Хотя, нет сомнения, приезд верховного вождя шведского масонства способствовал скреплению только что возникшей связи русских и шведских масонов. 27 июня в петербургской ложе Аполлона было устроено блестящее торжество в честь высокого гостя, Царственного масона, на котором король лично присутствовал. Ложа Аполлона была в то время одной из многолюднейших, а по составу своих членов — знатнейшею; она помещалась в собственном доме, устроенном по масонскому плану на Васильевском острове.

Орденское знамя. С рисунка из собран. Госуд. Арх. Мин. Иностр. Дел

На торжестве присутствовали члены дружественных лож, и король лично мог присмотреться к братьям, намеченным для руководительства в будущем русскими ложами, принявшими шведский обряд.

Открытие Капитула, по неведомым доселе в точности причинам, было отложено; 5 сентября 1777 г. в письме к князю А.Б. Куракину депутат Швеции Кауниц Ритберг высказывает большое сожаление по поводу такого замедления^[267]. Капитул наконец был открыт в последний месяц 1777 г. по масонскому счислению, т. е. в феврале 1778 г., ибо Каменщики первым месяцем почитали март. 10 апреля 1778 г. заключен был договор, «основное условие» между Шведским и Русским Капитулами, которым точно и во всех подробностях определены были взаимоотношения шведских и русских Каменщиков. Во главе Капитула поставлен был Префектом князь Гавриил Петрович Гагарин^[268], принявший на себя весьма нелегкую «должность охранения в тайне от масонской толпы учреждения Капитула Феникса и сообщения о существовании его лишь надежнейшим приверженцам нововведенной системы, избранным, просветленным братьям». Все действия вновь учрежденного Капитула были подчинены шведскому водительству, и князь Гагарин являлся ответственным лицом пред шведским верховным Каменщическим правлением.

Какие цели ставились Капитулу? Какие были права его?

Капитул Феникса долженствовал содействовать союзу знатного дворянства двух соседних северных стран, объединяя именитейшие роды — русские и шведские — на основах каменщичества и в подчинении их одной воле.

Какие дали открывал взорам короля-мечтателя этот замысел!

В силу данных инструкций Капитул Феникса являлся для русских Каменщиков шведского обряда тайным верховным правлением и тайным верховным судилищем, окончательное утверждение постановлений коего зависело от главноуправляющего шведского Капитула.

В течение последующего года Швеция усиленно печется об укреплении своей власти в России и о привлечении в свой союз все большего числа лож. К весне 1779 года успехи шведской системы настолько были очевидны и князь Г.П. Гагарин настолько выказал ревность в служении новому делу, что герцог Карл Зюдерманландский почел возможным и своевременным утвердить его в звании Обер-Мейсте-ра всех лож, работающих в России по шведской системе.

7 мая 1779 г. патент^[269] был скреплен печатью и собственноручной подписью герцога Зюдерманландского и всех великих должностных лиц^[270] Верховного шведского каменщического правления, а 25 мая состоялось торжественное открытие в Петербурге Великой Национальной Ложи, как явного правления для всех русских лож, признававших шведскую систему. Торжество открытия происходило под председательством князя Г.П. Гагарина, в Орденском одеянии, при соблюдении ритуалов и в обрядовой обстановке.

Указом Верховного шведского Капитула все члены союза обязывались быть в безусловном подчинении князю Г.П. Гагарину, под страхом строжайших наказаний, яко нарушители клятвы верности.

Торжественно открытая Великая Национальная ложа лишь для непосвященных в высочайшие степени являлась Высшим правлением, на самом же деле таковым продолжал быть тайный Капитул Феникса.

В том же 1779 году союз шведских лож или, как их начали именовать, «Гагаринских лож» уже привлек внимание правительственной власти в России. Петербургский полицмейстер Петр Васильевич Лопухин дважды посетил гагаринские лсіжи «для узнания и донесения Ее Величеству о переписке их с герцогом Карлом Зюдерманландским». Чем именно было возбуждено недовольство правительства, узнаем из донесения князя А А. Прозоровского в 1790 году на московских масонов; Прозоровский напоминал Государыне о ее неудовольствии по поводу денежной поддержки, оказанной Швецией русским масонам при установлении шведской системы: «Нам прислано было на заведение оного (т. е. масонства) из Швеции 500 червонных, о чем и до сведения Вашего Величества дошло, и Вы принять сие соизволили с гневом, но наконец сие осталось в забвении».

Предоставленный забвению союз рос и креп. 5 января 1780 г. из Швеции были присланы «Законы для Великой Национальной ложи»^[271], а 18 мая особым актом за подписью герцога Зюдерманландского приняты в братскую цепь, узаконены и утверждены 14 русских лож, начавших работать по шведским актам^[272].

Что же представляла собою нововведенная система, быстро распространившая по России свое влияние?

Шведская система представляла соединение Символического Иоанновского масонства с Храмовничеством и Розенкрейцерством, причем каждая составная часть внесла свои отличительные черты: Иоанновское масонство — идею достижения рая на земле (по масонской терминологии «златого века Астреи») путем усовершенствования каждой отдельной личности; Храмовничество — идею борьбы на жизнь и смерть с врагами христианства, со всяким злом и насилием, какой бы образ оно ни принимало; Храмовничество же вносило внешний блеск, красоту одежд, пышные обряды средневекового рыцарства; Розенкрейцерство — мистический пиетизм, изучение теософии и алхимии.

Шведская система утверждала свое прямое происхождение от Ордена Рыцарей Храма; непрерывность преемства доказывалась знанием важных тайн Храмовничества; она носила характер иерархической патриархальности и держалась на принципе самовластия, несменяемости властей и беспрекословном подчинении младших лож и младших членов более старым. Степеней насчитывалось десять: Иоан-новские степени: 1) ученик, 2) товарищ, 3) мастер (составляли первый отдел); Андреевские или шотландские степени: 4) ученик-подмастерье и 5) мастер (второй отдел); Рыцарские степени: 6) Братья-сту-арты или Рыцари Востока и Иерусалима, 7) Братья-избранники царя Соломона или Рыцари Храма, или Запада, или Ключа, 8) Ближние св. Иоанна или Братья белой ленты, 9) Ближние св. Андрея или Братья фиолетовой ленты, называемые часто Рыцарями пурпуровой ленты (третий отдел); 10) Братья Розового Креста, которые подразделялись на три класса: 1-й класс, состоящий из членов Капитула, не занимающих в нем должностей, 2-й — из великих должностных лиц Капитула, 3-й — Великого правящего мастера, каковым в Швеции был сам король. 10-я степень составляла так называемый Просветленный Капитул. По уставу должностными лицами Капитулов вообще могли быть лишь потомственные дворяне, считавшие не менее четырех поколений предков-дворян.

Наименование «шведской» система получила на том основании, что она постепенно сложилась из вышеуказанных систем именно в Швеции и развитием своим главным образом обязана была шведскому королю Густаву III, приложившему много труда для ее образования; она признана была Великой ложей в Стокгольме «совершенною и справедливою» (по масонскому выражению). В 1780 году шведская система достигла наивысшего могущества и блеска. Великая Стокгольмская ложа была преобразована, король обеспечил ей свое покровительство особым дипломом и с большой торжественностью, в присутствии 400 масонов, собравшихся в зале Стокгольмской биржи, ввел своего брата, герцога Карла Зюдерманландского, в должность Великого мастера, причем возложил на него горностаевую мантию в знак царственности искусства Вольных Каменщиков.

В самый год торжества шведской системы окончательно была организована в России Национальная ложа дарованием ей подробной инструкции. Из этой инструкции, от 9 мая 1780 года, подлинник коей, за подписанием герцога Карла Зюдерманландского, сохранился в Московском Румянцевском музее^[273], мы узнаем, что шведская система на первых же порах встретила большое сочувствие среди петербургских масонов и что Швеция, опираясь на основной договор 1778 года, требовала беспрекословного повиновения русских лож главному шведскому Капитулу и почитала необходимым учреждение Директории при петербургском Капитуле, т. е. совета, в состав коего долженствовали войти избранные из среды избранных, заслужившие наивысшего доверия члены Капитула. В силу инструкции не всему Капитулу, а именно его Директории присваивалось важное право суда над членами масонского Ордена и наблюдение за сохранением Орденских законов, статутов и обрядов.

Знаменательно, что инструкция 1780 года была в силе в «ложах российских», принявших шведский обряд, не только в XVIII, но и в XIX веке до запрещения всех вольнокаменщических работ в 1822 г. Инструкция начиналась как бы предисловием, выяснявшим причины ее составления, а затем уже следовали статьи за номерами; чрез посредство инструкции герцог Карл Зюдерманландский установил окончательно власть свою над русским братством, присоединившимся к шведскому союзу; начало грамоты гласило: «Мы, Карл, Божиею милостью наследный принц Шведский, Готский и Вандальский, герцог Зюдерманландский, наследник Норвежский, герцог Шлезвиг-Голыи-тинский, Стормарский, Дитмарский, граф Ольденбургский и Дель-менгорский, великий адмирал Шведский, непременный генеральный визитатор и главный герольдмейстер священного Ордена Храма Иерусалимского, великий провинциальный мастер VII и IX провинции (т. е. Швеции и России), в Орден, именуемый рыцарь и брат животворящего солнца, сим объявляем:

Что, принимая во внимание сколь похвальные, столь же отменные преданность и усердие к общему благу нашего священного Ордена, выказанные братьями достопочтенного Капитула, основанного нами в Петербурге, с первой минуты, как мы почли нужным возжечь в них свет, и, принимая во внимание местность Российской Империи, обширное пространство коей для поддержания доброго порядка и точного выполнения законов требует особого надзора, коим бы могли быть предотвращены или без промедления исправлены злоупотребления и беспорядки, могущие вкрасться как в масонские ложи, так и в разные Капитулы^[274], кои в будущем могли бы быть учреждены в этой Империи, мы нашли нужным согласно постановлению второй статьи договора 10 апреля 1778 г.^[275] учредить Директорию в Петербурге, каковая не только бы блюла сохранение законов, статутов и обрядов священного Ордена, но разрешала бы и судила все несогласия, могущие возникнуть между братьями как масонами, так и храмовниками, кои работают с целью распространения и поддержания света, а посему и не должны подлежать ведению профанских^[276] судей, ибо до них не принадлежит о сем судить.

На сей конец пожелали мы даровать достопочтенным братьям, имеющим образовать вышеупомянутую Директорию, инструкцию, которая, будучи основана на древних законах и обычаях, издревле принятых и установленных в нашем священном Ордене, послужит им уставом, следуя коему будут они впредь править всеми делами, имеющими какое-либо отношение к св. Ордену Храма Иерусалимского на всем пространстве Империи всея России.

Уповаем, впрочем, что сии достойные братья повиновением и точностью в исполнении статей (инструкции) вполне оправдают ожидания наши и нежное доверие, кое имеем мы к их рвению».

Присланная инструкция действительно служила доказательством большого доверия к лицам, коим она была вручена, ибо в ней, черным по белому, изложена была вся организация вновь созданного тайного правления и выяснена степень его подчинения Швеции.

Первая статья указывает на двойное наименование, присвоенное этому верховному правлению: «Капитула Феникса» для избранных и «Великой Национальной» ложи для всех. Статья гласила: «Поелику достопочтенный петербургский Капитул известен братьям Каменщикам только под наименованием Великой Национальной ложи, то Директория, коей присвоено управление этим Капитулом, будет носить имя Совета Великой Национальной ложи». Масонской толпе, следовательно, о существовании Капитула Феникса не было известно. Во главе вновь создавшегося союза для этой толпы стояла Великая Провинциальная Национальная ложа, и верховным начальником ее являлся Управляющий, т. е. Великий Провинциальный Мастер. Далее инструкцией изъясняется, что звание Провинциального Мастера было нераздельно со званиями и должностями Великого Префекта Капитула Феникса и председателя Директории и что должности эти были пожизненны, «если только он не оставит добровольно». Все члены Директории входили в состав Великой Провинциальной ложи и так же, как Префект, имели двоякие наименования; под одними они известны были только избранным братьям, а под другими — всей Воль-нокаменщической толпе^[277].

В состав Директории входили кроме Великого Префекта Канцлер, Вице-канцлер, Прелат Петербургского Капитула, Начальник нововступающих, Великий Хранитель архива, Декан, Прокуратор, первый и второй Великие Инспекторы Храма, Великий Казнохранитель, Великий Дародатель, Великий Герольдмейстер; сверх того, Директории разрешалось избрать секретаря и архивариуса, но без права голоса, и — в крайних случаях — помощников для них.

Крест Командоров Капитула Феникса. Собр. Имп. Общ. Люб. Древн. Письмен, в Пгр. и бывшего музея Плюшкина в Пскове

Должностным лицом Директории мог быть масон, имевший не менее 7 степеней посвящения; вся же Директория разделялась на две палаты: нижнюю, исполнительную, в состав коей входили рыцари 7-й и 8-й степени, и верхнюю, законодательную, которую образовывали рыцари 9-й степени; члены верхней палаты именовались Командорами и в отличие носили нашейный золотой крест, венчанный короной^[278].

Все нити управления союзом сосредоточивались в Директории, и без ее ведома не мог быть принят ни один новый член в ложах союза; с ее же ведома поступали и расходовались деньги. «Каждая ложа Каменщиков, как Иоанновских, так и св. Андрея, называемая Шотландской, и каждый Капитул, который существует или будет впредь существовать на всем пространстве Империи всея России, обязаны во всем и без замедления повиноваться Директории, представлять ей точное донесение о своем состоянии, о производстве своих работ, о своих денежных делах, о принятиях»^[279].

Все союзные ложи находились в строгом послушании у Директории. «Никому не дозволяется, — гласит та же статья, — делать какие бы то ни было нововведения, приводить в исполнение какой-либо проект без ведома, тем менее вопреки мнению и без одобрения Директории». В случае нарушения должности повиновения виновные подвергались наказаниям, установленным законами, и вычеркивались, исключались «яко отщепенцы, изменники и клятвопреступники из списка истинных Свободных Каменщиков и верных Рыцарей Храма».

Всевластная Директория в свой черед подчинялась Провинциальному мастеру IX провинции, т. е. герцогу Карлу Зюдерманландскому. Вот какими выражениями определена эта зависимость^[280]: «Так как Директория России зависит единственно от Великого Провинциального Мастера IX провинции, она обязана будет строго исполнять все статьи договора 1778 года и никогда самовластно ничего нового не учреждать, не получив предварительно согласия Великого Провинциального Мастера. На этот конец Директория будет поддерживать постоянную переписку с Директориею Северного Приората, имеющей пребывание в Стокгольме, сообщать ей не только все то, что могло бы каким-нибудь образом касаться общего блага Ордена, но также и все, что относится к частным делам лож и Капитулов и что могло бы заслуживать внимание Великого Провинциального Мастера. Поэтому петербургская Директория будет каждые пол года посылать Вел. Директории в Стокгольме точный отчет о Ложах и Капитулах, работающих на всем пространстве Российской Империи, и в конце каждого года краткий общий отчет о замечательнейших событиях, кои произошли в течение года».

Не довольствуясь отчетностью петербургской Директории, Стокгольмский Великий Капитул выговорил себе право присутствия в заседаниях Директории одному из своих представителей, назначаемому по усмотрению Великого Провинциального мастера IX провинции. Этот представитель имел право голоса, и таковым же преимуществом мог пользоваться представитель Российской Директории в Стокгольмской. Присутствие представителей в Верховных правлениях должно было, по объяснению шведских властей, «содействовать поддержанию тесной связи и доброго согласия между двумя Капитулами».

В соблюдении всех статей инструкции требовалась от членов Капитула присяга по приложенной формуле на Кресте и Евангелии. Присяга начиналась: «Я, N. N., обещаюсь перед Господом Богом и клянусь Св. Евангелием», а заканчивалась: «Обещаюсь блюсти все это свято и искренно в силу креста, который ношу, как подобает истинному, свободному и верному Рыцарю Ордена Храма нашего Господа Иисуса Христа». Присяга на верность Ордену, на преданность и покорность герцогу Карлу Зюдерманландскому была так составлена, что давала возможность русским братьям приносить ее, не нарушая верноподданнического долга в отношении своего государя; клятвой требовалось «повиноваться ему (т. е. герцогу Карлу Зюдерманландскому) во всем, что не противно верности, повиновению и покорности, коими я обязан моим законным государям и как светским, так и церковным властям».

Не временным правлением предназначен был Швецией служить Капитул Феникса: он учрежден был на вечные времена и пребывание долженствовал иметь в столице Империи.

По законам Вольных Каменщиков, каждая ложа имела свой отличительный знак или герб, поэтому-то и Директории Шведской Орденской властью был прислан герб, утвержденный герцогом Карлом Зюдерманландским, и точное описание коего было включено в инструкцию; кроме того, герольдмейстеру вменялось в обязанность составление проектов и рисунков гербов, сочинение символических прозваний и девизов для братьев, достигших 7-й степени и вступивших в члены Капитула. Имя, девиз и герб, данный новопосвященному Рыцарю Храма, герольдмейстер обязывался вносить в Великий матрикул Капитула, а впоследствии к ним присовокупить и жизнеописание каждого Рыцаря^[281].

Печать Светлейшего Капитула Феникса. Имп. Моск. и Рум. Музей

Одновременно с инструкцией были присланы для российского братства несколько шифров для тайной переписки и печать для Капитула Феникса и первой шотландской ложи (шведского обряда) Сфинкса, учрежденной 20-го апреля 1780 г.

Светлейший Капитул Феникса приступил к работам. Борьба с неверием (с вольнодумством, как говорилось в те времена) и восстановление когда-то славного Ордена Храмовников^[282] — вот в чем заключался «великий чертеж», врученный членам Капитула.

Графы Апраксины, князья Гагарины, Долгорукие, Куракины, князь Н.В. Репнин, графы А.С. Строганов, А.И. Мусин-Пушкин и Шуваловы были первыми работниками на новом поприще, первыми столпами Капитула. Собрания тайного правления и приемы в рыцарские степени совершались в доме ложи Урании, в Академической слободке Васильевского Острова^[283], при соблюдении всех предписанных обрядов.

На первый же год были установлены 7 дней собрания Великой Провинциальной ложи и из них 3 торжественных: день учреждения — 25 мая, день всеобщего Орденского праздника — 24 июня, Св. Иоанна Предтечи и день Усекновения главы Иоанна Крестителя — 29 августа; кроме того, торжествовались дни: 27 января — Иоанна Златоуста и 30 ноября — Св. Апостола Андрея. Тогда как собрания Капитула окружены были величайшей тайной, на собрания Великой Национальной ложи приглашались все члены союзных лож, и они оканчивались братскими трапезами с произнесением многих здравиц; здравицы Российской Царствующей семье и Великой ложе Шведской с ее Гроссмейстером — произносились стоя.

Великим Секретарем Великой Национальной ложи избран был Иван Васильевич Бебер, тотчас же ставший правой рукой князя Г.П. Гагарина, ибо, «умея всех братьев умиротворять и всем угодить», он притом мысли излагать научился «масонским слогом» и был незаменим при составлении грамот и различных Орденских циркуляров. Бебер тотчас же по избрании занялся приведением в порядок архива ложи, самого наиценного достояния, заключавшего все обрядники, законы, учредительные грамоты, патенты высшим должностным лицам Капитула и пр., но архив оказался неполным: несмотря на обещания, Шведский Главный Капитул прислал акты посвящений лишь до 7-й степени включительно и на все настояния русских братьев ответствовал лишь письмами, преисполненными «политических уч-тивств» и обещаниями доставить все недостающее в ближайшем будущем. По ритуалам 7-й степени Рыцарей Храма, Запада или Ключа производились затем приемы в Капитул Феникса и соделывались так называемые «шведские Тамплиеры».

Этот-то обряд посвящения в Тамплиеры и включал идею союза высшего дворянства; для приема требовалась подробная родословная в доказательство благородства происхождения, требовалось иметь в 16 коленах дворянскую кровь и не иметь по крайности в 4 коленах предками ни мавров, ни турок, ни иудеев. Церемониалы посвящений были чрезвычайно пышные, при посвящении в мирские и в духовные рыцари одеяния требовали больших расходов, и большие взносы определялись на содержание обрядового Капитула со всей его вычурной обстановкой. И позднее, в XIX веке, русские масоны не имели в своих архивах ритуалов выше 7-й степени, почему в следующей главе мной и приводится посвящение именно в эту «вышнюю степень русского Капитула».

Несмотря на усиленные работы Капитула Феникса, ему не удалось объединить в союз шведского обряда все работавшие в России ложи; в лоне Ордена происходили раздоры. Сам Великий Мастер английских лож России, сенатор Иван Перфильевич Елагин, содействовавший отправлению князя А.Б. Куракина в Швецию и снабжавший его полномочиями, не только не занял первенствующего места в Капитуле Феникса, но совершенно уклонился от общения с ним, продолжая, как выражался сам, на острове своем «взывать аки пророк в пустыне» к разбредшимся братьям, призывая их к работам в английских ложах^[284]. С князем Г.П. Гагариным у Елагина произошло охлаждение: приняв патент на высокое посвящение от Швеции, Елагин от всяких связывающих себя обещаний уклонился, впредь до ознакомления со всеми актами нововведенной системы, и требовал настойчиво «поступления по всем строгостям законов с неким Г. Розенбергом^[285], обманувшим доверенность братьев и не передавшим тотчас же всех, врученных ему шведскими властями, документов». Кроме того, Елагин — осторожный, «нелегко делавший зло, также, как добро», по отзывам масонов, устрашался «рабского подчинения», коего требовала система шведская, включавшая «строгое послушание», и стал одним из противников широкого распространения шведского обряда, опасаясь в будущем для всего Ордена в России от нововведенной системы «великого вреда». Вскоре же число противников шведского союза умножилось: привыкшие к простоте английского обряда и к «легкости правления», на законах точных установленного, поражались «безумными требованиями шведских братьев», беспрекословным повиновением и пышными, даже с «церковными» иногда обрядами сходными посвящениями высоких степеней. Недовольство Императрицы Екатерины II возникшим подчинением знатных вельмож ее государства герцогу Зюдерманландскому усиливало опасения за могущие в будущем возникнуть осложнения, и чувства чисто национальные превозмогли в «некоем числе братий» искусно привитый уже масонством вообще «праводушный космополитизм».

И. А. Поздеев.

1746-1820

Премудрость вышняя лучом его пронзила,

А сила красоту в душе его вселила,

В нем сердце бьется с тем и в жилах льется кровь,

Чтоб чувствовать, питать и проливать любовь.

Собр. Д.А.Ровинского; Импер. Моск. и Румянц. Музей

В 1781 г. князь Г.П. Гагарин, по желанию Императрицы, принял службу в Москве, и Капитул Феникса «приостановился в работах», но их не прервал: он как бы подразделился, и вместо одного образовалось два очага для распространения шведской системы и два правления, два тайных отделения одного и того же, — в двух столицах, первопрестольной и северной.

Шведская система успела пустить глубокие корни. Старое барство, армия и флот имели свои ложи; за армиями они следовали в поход и уходили в море с отплывавшими в бой кораблями. Одна из таких лож, под наименованием ложи Нептуна, работала на корабле «Ростислав», где почти весь офицерский состав и многие из матросов-солдат были масоны. Адмирал С.К. Грейг был управляющим мастером ложи и подчинен по шведскому масонству герцогу Карлу Зюдерманландскому, являвшемуся в кампанию 1788 года врагом России: однако Грейг и все масоны моряки выказали себя верными «россиянами» и покрыли славой свои имена: они в герцоге Зюдерманландском усматривали «нарушителя мира» и поднимали мечи на начальника по Ордену, как преступившего законы масонские: «Вселенной мир, тишина и спокойствие — цель Ордена свободных каменщиков».

Молодой генеральс-адъютант адмирала Грейга Павел Иванович Голенищев-Кутузов^[286] был избран ложей Нептуна для хранения актов ложи^[287] и увез их в трехзамочном ларце^[288] с корабля после Гох-ландского сражения, когда отправлен был с донесением Императрице об одержанной над шведами победе. Эти акты шведской системы ему суждено было сохранить во все время беспокойных годин масонства, во время распадения кружка Н.И. Новикова и запрета лож в царствование Императора Павла I, ибо, когда кончилась кампания, ложа Нептуна не возобновила работ, отношения правительства Императрицы Екатерины к масонским работам стали отрицательными.

Во время следствия над Н.И. Новиковым и единомышленниками его «многие поколебались в верности Ордену», и большинство лож было закрыто. Одна ложа не прерывала, однако, своих работ и даже связи со Швециею; это была ложа «Пеликана» или, как она еще называлась, «Благодеяния к Пеликану»; в архиве этой ложи сохранились ритуалы шведского союза, и она под наименованием ложи «Александра благотворительности к коронованному Пеликану» возобновила работы шведской системы, едва забрезжил рассвет царения Императора Александра I.

Капитул Феникса был во времена испытаний стойкости Ордена, как «искра, сокрытая в пепле»; обрядовых посвящений не было, но право суда над братьями он сохранял и насаждение идей шведской системы продолжал. Все акты и обрядники «на возможный случай» розысков правительства не были сосредоточены в одних руках: часть хранилась в семье князя Г.П. Гагарина, часть в руках преданных Ордену И.В. Вебера, И.И. Вейса и купца Людера. В беспокойное время объединялись масоны разных толков в желании сохранить огонь масонства для «будущего», забывая о «различностях» путей и систем, коими шли к общенамеченной цели всемирного союза. Таким же образом и убежденные розенкрейцеры, И.А. Поздеев^[289] и Р.С. Степанов, помогали сохранять сочинения мистиков, чтимых братьями шведских лож, и обрядники рыцарских посвящений Капитула^[290].

Руф Семенович Степанов. 1745–1828. Рукоп. Отдел. Импер. Публичн. Библ.

ГЛАВА II

Pro Deo et Ordini!

Клич Рыцарей Храма в России

Священный Союз таков, что, сплетясь гармонически руками и сердцами, все идут вперед. Все сильны и крепки один другим.

Изречения гр. М.Ю. Виельгорского

«Орден существенно непоколебим и неизменяем, а потому и есть та цель, к которой мы должны стремиться; исполнители же оного суть только средства, чрез которые мы к ней приводимся, а для сего и не надлежит нам засматриваться и взирать на них, как на самую цель, ибо они суть временны и подвержены перемене. Орден же есть вечен». Так говорили масоны, под Орденом разумея основы Вольнокаменщического учения.

Каковы же были основы шведской системы, открывавшиеся высокопосвященным членам Капитула Феникса, каковы были те обряды и символы, познать кои верховные, неизвестные Орденские начальники призывали избранных из среды избранных?

Капитул Феникса трояко разделен: в нем преддверие, храм и святилище или придел.

Небо означается светлым престолом в приделе; самый придел есть «покой в лоне Божества избранных, к совершенству достигших, просветленных, Божеская натура Христа, сверхчувственное, невидимое, духовное, дух в природе и человеке»; самый храм — «соединение Божеского с человеческим, видимою бывшая натура Христа, душа человеческая, народ верующих»; преддверие же — «видимый мир, материя, тело человеческое, все, познавшие тьму греха и возжелавшие света истинной премудрости».

Белой завесой сокрыт придел от взоров непросветленных; на белой ткани красным шелком шит тамплиерский крест и только две латинские буквы V. V. «Приди и узришь свет», — так толкуются русскими Рыцарями Храма два слова «veni, vidi» — «дошедший прозреет».

В золотых трехсвечниках и семисвечниках светят высокие восковые свечи: в средоточии Капитула, в месте верующих, находится 81 свеча. Кроваво-красными тканями сплошь затянуты стены; красное сукно на полу; на четверо, по диагонали, Андреевским крестом рассечено оно зелеными полосами.

На Востоке 7 крутых ступеней ведут к жертвеннику и трону Префекта. Но трон, одетый царственным пурпуром, почти скрыт низко спадающей белотканной сенью балдахина; только жертвенник выдвинут, и на бело-шелковом покрове его рдеет осьмиконечный крест Храмовников; львиные головы служат подножием жертвеннику.

На жертвеннике — высеченный из камня гроб с изображением последнего Гроссмейстера Храмовников, Жака Молэ в Орденском одеянии; на крышке гроба латинские буквы I. В. М. В. A D. I. С. 1314. Слева от жертвенника веет походное знамя: оно красное, с белым крестом и «во времена тревожные для Ордена» водружается в Капитуле.

Посреди зала — черная виселица с подвешенным большим золотым крестом Храмовников; у подножия разостлан черный гробовой покров, весь затканный золотом пламени. Слева, в полном вооружении когда-то властного Ордена Тамплиеров, недвижно, на страже стоит рыцарь с опущенным забралом.

Звоном мечей открывается Капитул. Великий Префект ударяет мечом своим о жертвенник, великие блюстители храма звонкими ударами скрещивают мечи. Трижды ударяет Великий Префект молотом о жертвенник, и блюстители храма вторят ударами по мечам; вновь ударяет Префект единожды, и блюстители храма взаимно ударяют по мечу; когда же Великий Префект и блюстители храма четве-рократно ударят каждый молотом своим, Капитул объявляется открытым, и все рыцари скрещивают на груди руки обычным знаком верности Рыцарей Храма.

Все рыцари — в обрядовом одеянии: в белых шерстяных плащах с красным осьмиконечным нагрудным крестом, в золотисто-парчевых супервестах с белым крестом, в белых черноокаймленных долматиках, в красношелковых поясах, в ботфортах со шпорами, в белых шляпах с красными кокардами и веющими белыми перьями, в белых лайковых перчатках с красным крестом поверх орденского герба своего, у каждого различного. Нашейные и чрезплечные ленты, алые, зеленые, белые, золотом окаймленные, пурпурово-фиолетовые; звезды; кресты золотые, красно-эмалевые, осыпанные ценными каменьями; нашейные цепи — все эти предметы указывают на различные степени посвящения. У всех в руках мечи, длинные, обоюдоострые, с короной и крестом на рукояти: это — Рыцари Храма русского посвящения; посвященные в Швеции, — в рыцарских доспехах, в броне и в шлеме.

Вызванный юнейший герольд выкликает поименно всех приглашенных к собранию членов Капитула; белая шелковая мантия с золотым отличает герольда; на его шляпе красные и белые перья.

Великий Префект приказывает внести клейноды. Оба герольда и оба обрядоначальника в сопровождении великих официалов направляются в придел, где хранятся клейноды Ордена. Обратно шествие следует в таком порядке: два обрядоначальника, два герольда, блюститель хоругви, блюстители короны и лампады, меча и наугольника, великий казнохранитель с лентами и кольцами, секретарь со шпорами, приор со священной Библией, в конце два великие блюстители храма. На отдельные столы полагаются клейноды. Библию приор в сопутствии блюстителей храма возлагает на жертвенник, и Префект занимает свое место, раскрывая Библию на XXI главе Откровения Св. Иоанна; обнаженный меч свой кладет он на открытые страницы святой книги.

«Просвященные братья, блюстители храма, который час?» — вопрошает Великий Префект.

«Солнце правды сияет на высоте Востока», — раздается ответ.

«Свет солнца да воссияет в душах наших!» — восклицает Префект, и первые звуки тихой музыки оглашают Капитул. Невидимый хор поет: «Коль славен наш Господь в Сионе…» — и, скрестив на груди руки, рыцари преклоняют колени.

Еще замирают последние слова воспетого гимна, когда Префект начинает молиться — громко, отчетливо, не поднимаясь с колен: «Божественный Великий наш Мастер да благословит сегодняшнее собрание наше, да будет Он среди нас и, подав нам благодатию своею силу, исполнять все каменщические добродетели, приобщит некогда нас, недостойных, к числу избранных в священные рати, им же дарован венец победы и их же поставит в хранители дивных путей, ведущих в преславныя вечности храм»^[291].

«Капитул совершенно открыт», — возвещает Великий Префект, поднимаясь с колен. «Да прочтена будет родословная ищущего посвящения!»

Документы в должном порядке, ищущий высших познаний может быть введен. Два поручителя удаляются за ним и, подведя его к дверям Капитула, семью ударами просят входа; каждый удар знаменует пройденную степень посвящения; на седьмом ударе дверь раскрывается.

С мечом, готовый на защиту Ордена, входит посвящаемый: он в полукафтаньи желтой кожи, в высоких ботфортах^[292], в шляпе, в перевязи Рыцарей Востока, зеленой с тремя алыми крестами; в руках его две грамоты — одна родословная, другая — призыв к высшим работам^[293], присланный без его просьбы Великим Префектом Капитула.

Без трепета, завидев виселицу, становится он под нею, выражая презрение к смертной муке; поручители, отобрав призывную грамоту, сжигают ее и дуновением развевают легкий серый пепел, а Великий Канцлер требует клятвенного подтверждения достоверности представляемой родословной и возобновления всех клятв, ранее данных, «быть верным, скромным, покорным, стойким, ревностным огненным борцом и доблестным, благородным Рыцарем».

«Клянешься ли Всемогущим и честию Вольного Каменщика содействовать процветанию Ордена от врагов видимых и невидимых?»

«Клянусь!» — ответствует посвящаемый. — Клянусь Святым Евангелием и сим знаменем Креста — покорствовать и подчиняться повелениям начальников и на призыв их поспешать сразиться со врагами Креста и Ордена копьем, мечом, щитом не на жизнь, а насмерть».

«Девизом да будет тебе победа или смерть!» — восклицают Рыцари, выражая согласие на прием испытуемого в свою среду.

Две клятвы еще приносит посвящаемый: клятву хранения тайны и клятву отнюдь не вступать в ряды Ордена Св. Иоанна Иерусалимского, в число мальтийских Рыцарей, ни даже простым рядовым воином бороться в рядах их. Вносят рыцарские доспехи, выделанные «по образцу Храмовническому».

Сойдя с трона, Великий Префект приступает к посвящению. Он произносит ритуальные слова, поручители облекают посвящаемого в рыцарские доспехи.

«Облекитесь во всеоружие Божие, чтобы вам можно было стать против козней диавольских, потому что наша брань не против крови и плоти, но против начальств, против властей, против мироправите-лей тьмы века сего, против духов злобы поднебесных». После этих слов одевают латы^[294].

«Для сего примите всеоружие Божие, дабы вы могли противостать в день злый и, все преодолев, устоять»^[295]. При этом одевают нарукавники.

«И шлем спасения возьмите^[296], дабы под знаменем креста не убояться ударов и засад вражеских». Возлагают шлем.

«И будьте яко гроза Божья в час боя, обув ноги в готовность благо-вествовать мир»^[297]. Подвязывают шпоры.

«Препояшьте меч духовный, который есть слово Божие^[298]. Лишь победителям возвращается меч Рыцарей Храма с поля брани». Препоясывают меч.

«Примите кольцо сие во знамение неразрывного союза, заключенного вами в день сей с Орденом Господа нашего, Орденом Храма Святого. Во мгновение сие вошли вы в теснейшее единение с нами, да будете отныне яко перстень и печать на деснице Божией». Одевают гладкое золотое кольцо с вырезанным на нем девизом.

«Крест да будет оправданием вашим, а лента сия ежечасным напоминанием, да потщитеся всею жизнию вашею заслужить оправдание сие». Одевают красный эмалевый осьмиконечный крест в золотой оправе; он привешен на белой струйчатой шелковой ленте с зелеными каймами.

Прикрыв ладонями лицо свое, посвящаемый склоняет колена. Великий Префект двумя крестообразными ударами Орденского меча посвящает его в Воинствующие Рыцари.

«Да будешь господином, а не слугою», — удар по правому плечу.

«Да будешь мужем свободным, а не рабом», — удар по левому плечу.

Благословляя, возлагает Великий Префект руки на склоненную еще голову посвящаемого: «Благословение Господне да будет над приходом и исходом твоим и да ниспошлет Господь тебе мирное и благополучное житие». Префект оборачивает меч так, чтобы посвящаемый мог приложиться ко Кресту, вделанному в драгоценную рукоять, и посвящаемый целует Крест.

Герольды возглашают Орденское символическое имя, данное юнейшему рыцарю, а Герольдмейстер заносит его в великую книгу Капитула.

Но обряд еще не кончен.

«Лишь в мирские рыцари посвящены вы, — возвещает Великий Префект, когда поручители помогают посвящаемому подняться с колен, — но предки наши, древние Рыцари Храма, были и рыцарями духовными; единение ваше с Орденом да завершится в приделе».

Колеблясь, распахивается белая шерстяная завеса, и святилище открывается очам посвящаемого. Искусно освещенный придел кажется удлиненным. В отдалении неясные очертания горы, на вершине коей блестит золотой крест с алой розой; это — гора Фавор. Под багровой, словно расторгнутой завесой — великий алтарь; златыми крылами Херувимов осенены огни священного семисвечника, возжены все семь свечей, дабы отчетливо видны были слова Откровения Св. Иоанна Богослова, на коих отверзта Священная Библия. Тут же на алтаре мерцает лампада разума, и ярко сверкает золотая корона вечной жизни, бессмертия, на кровавом пурпуре покрова.

Обрядовый семисвечник, осененный крылами Херувимов. Госуд. Арх. Мин. Иностр. Дел

Хоругвь Ордена осеняет алтарь и знамя Ордена: хоругвь багровая с Божественным Агнцем и священными символами Ордена, а знамя Ордена белое с красным крестом о восьми концах. Золотой скипетр — знак всемогущества и золотой ключ с треугольником — знак всеведения — тут же на алтаре.

Курятся фимиамы.

Пред алтарем старейшее духовное лицо^[299] Ордена; два младших духовных лица у купели и кадильницы.

Не одиноким входит в придел посвящаемый: ему предшествуют оба обрядоначальника с белыми жезлами из благородной слоновой кости, оба стуарта с золотыми секирами, герольды; окружен он поручителями и обоими блюстителями храма.

«Благословен грядущий во Имя Господне, — воспевает хор, вторя словам старейшего прелата, — Осанна в Вышних Богу и на земле мир, в человецех благоволение».

Еще одну клятву требует Орден: преклонив колени пред алтарем, с двумя перстами на Святом Евангелии, клянется рыцарь: «Во имя трижды Великого Строителя Вселенной, Царя и Господа нашего обязуюсь непрестанное иметь блюдение над собою, бороться со страстями своими и с Божиею помощью их побороть». «Обязуюсь еще всегда испове-дывать и никогда не отринуть единоверную религию Апостольскую, Евангельскую, защищать ее до самой кончины моей и, если бы того потребовалось, пожертвовать кровию и жизнию моею, во исполнение чего молю Всевысочайшего Строителя ниспослать мне благословение Свое». Он лобызает Евангелие, и восприемники, подняв, разоружают его, а старший прелат, возлагая руки на его голову, говорит:

«Отложите прежний образ жизни ветхого человека, истлевающего в обольстительных похотях^[300], облекитесь в нового человека, созданного по Богу в праведности и святости истины».

Второй прелат подносит чашу омовения и посвящаемый^[301] свершает омовение рук, лба, груди под слова старейшего: «Да омоет Господь сердце твое кровию Агнца, и да обрящешь вечное спасение».

Третий прелат облачает его в белый долматик, когда старейший говорит: «Да облечет Господь тебя облачением смирения и любви, дабы во всеоружии возмог ты противостать врагам душевным и телесным».

Второй прелат опоясывает его и прикрепляет кинжал, когда старейший говорит: «Да опояшет Господь чресла твои поясом чистоты, дабы пребывала в тебе живою добродетель воздержания и непорочности». «Да вооружит тебя Господь мечом Духа Святого, да во всеоружии возможешь бороться со всеми врагами Святого Храма», — продолжает старейший, пока третий прелат одевает перевязь и прикрепляет меч.

Завязывая красный нашейный шнур, первый прелат восклицает: «Да озарит Г осподь тебя светом истины Своея и да приведет тебя ко святой горе Своей!» Обряд облачения приходит к концу; не в доспехи воинские, но в одежды смирения и послушания одет духовный рыцарь, и одеяние его завершает старейший прелат, накидывая ему на плечи большой белый плащ Храмовников: «Да не оставит Господь тебя мило-стию Своею, дабы в белом одеянии святости, оправданный Крестом и Кровию Иисуса Христа, одержав победу над врагами твоими, видимости и невидимости, возмог прославити Господа и узреть Бога! Да благословит тебя и да сохранит Предвечный, Альфа и Омега, Начало и Конец, благословенно будет пресвятое имя Его во веки веков».

Вновь склоняет Рыцарь колени, старейший прелат срезает прядь волос за правым ухом у затылка, при тихом шепоте молитв. Сильнее курится фимиам, словно облаком святости окутывая новопосвященного, внимающего словам последнего благословения: «Боже, ущедри ны и благослови ны, просвети лице Твое на ны и помилуй ны, и даруй нам мир Твой».

Корона мудрости, носимая Великим Префектом. Собрание Д. Ф.Кобеко

«И увидел я новое небо и новую землю», — продолжает тот же прелат, поднимая Святую Книгу и в словах, давно ему известных, но давно им не читанных и полузабытых Откровения Св. Иоанна Богослова, новопосвященному Духовному Рыцарю слышится словно что-то новое, — так преисполнен он нежданно новыми ощущениями. «И смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло».

Громко, восторженно, в тишину придела врываются звуки обрядового песнопения:

Одетый в снежну белизну

Лечу в надзвездну высоту.

Хор поет все громче и громче, а Рыцари, окружив младшего собрата, возвращаются с ним в Капитул, в зал рыцарей, к подножию жертвенника.

Стоя, ожидает Великий Префект. Он в полном торжественном одеянии, в короне, в нашейной золотой цепи из 9 маленьких иоаннов-ских крестов и с большим нагрудным крестом красной эмали; в руках его скипетр; по правую руку высшее духовное лицо Ордена, великий дародатель, на нем красное, старинного покроя обрядовое торжественное платье с мантией, на груди золотой крест, на белой эмали коего в центре символический Агнец с хоругвией и круговой надписью: «Agnus Dei qui tollit peccata mundi»^[302].

«Достойный Рыцарь! Орден Храма, некогда жертва гордости, зависти, скупости и измены не погиб вовсе!» — восклицает Префект. «Верные рыцари сберегают таинства и обряды его. Отныне умножилась рать их тобою. Я приемлю тебя совершенно и навеки в цепь, никогда не разрывавшуюся древнего Ордена Храма».

Трижды осеняется юнейший рыцарь великой хоругвией. Обряд свершен. Новое звено приковано к старой цепи.

* * *

Истинная история Ордена Храмовников, скрашенная легендой, действительность и вымысел, искусно и тонко сплетенные, открывались Рыцарю, вновь посвященному. С изумлением узнавал он о том, что обряды предшествовавших, пройденных им степеней посвящения в символах и обрядах своих скрывали историю средневекового Храмовничества. Столь много раз видные буквы I и В на столбах света и тьмы и буква М на гробе убиенного Строителя Соломонова храма, кроме открытого ему ранее значения, знаменовали сожженного Гроссмейстера Храмовников Иакова Бургундиуса Молэ; трое взбунтовавшихся каменщиков, убивших Адонирама, были не что иное, как зависть, злоба и корысть, причины гибели Ордена Рыцарей Храма; а три удара молота, коими Великий Мастер возвращает к жизни убиенного архитектора, три обета древних Храмовников — vota obedientiae, castitatis и paupertatis (послушания, чистоты и бедности. — Пргшеч. ред.), строгим наблюдением коих Ордену может возвращена быть былая слава^[303]. Даже стук молота, секиры или меча при открытии работ в ложах напоминал о мученичестве, принятом Храмовниками; в различных сочетаниях число ударов составляло год казни Иакова Молэ. Буква G в центре пламенеющей звезды означала не только геометрию, как символ строительного искусства, или Genitrix в смысле поклонения силам природы, она значила еще слово французское Gibet и шведское Gelge, т. е. виселицу, послужившую орудием казни Храмовников, а латинская буква В в центре креста или на надгробном покрове знаменовала слово сожженный (на латинском bustus, французском Ьгиle, шведском brand) — в память сожжения Храмовников.

Красный цвет был цветом пролитой крови, белый и зеленый — надежды восстановления Ордена в первоначальной чистоте, кинжал на черной ленте, с девизом «победа или смерть» — знак бестрепетной решимости сражаться насмерть с врагами света и Ордена. Открывалось и значение символического ковра, расстилаемого в Капитуле; лампада на жертвеннике — символ Священного Писания, Ангел, Лев, Вол и Орел — четырех Евангелистов, 12 пламенников — 12 Апостолов, «а все сие в совокупности — вера Храмовников, на святых истинах основанная».

Крест Св. Андрея. Собр. гр. И.И. Толстого

Словно исчезали столетия… Посвященный чувствовал себя внезапно оторванным от жизни, вне времени и пространства. Речи о достижении «высшего просветления, строгим наблюдением уставов Орденских изустно старейшими братьями посвященным передаваемых, о достижении вершин экстаза и общении с миром светлых духов, достижении тех вершин, с коих прозревшему духовному оку раскрываются все тайны бытия», охватывали внимание, возбуждали стремления к просветлению. Ревностному брату, посвященному рыцарю, внушалась мысль, что власть на земле есть удел просветленных: они — избранные, коим принадлежит вести к свету и блаженству весь мир, «ибо не в юдоль плача Великий Строитель мира назначал обратиться Вселенной»; малое число призванных к высшему посвящению не должно колебать замысел «нравами возвысить все народы к свободе». Мыслями, сокрытыми в «иероглифах», были преисполнены речи; в них больше постигались, нежели понимались задачи Союза.

Чрезплечная лента, к коей подвешивается кинжал в 7-й степени. Собр. Импер. Общ. Любител. Древн. Письменности

Сложный обряд посвящения, богатое убранство Капитула, дорогостоящие клейноды, орденские одеяния, в коих краска пурпура спорила ценностью с златотканной парчой, блеском шелка, белизною и пышностью веющих перьев и искусной выделкой рыцарских доспехов, давали возможность именовать Капитул Феникса блистательным. И хотя московские розенкрейцеры, осуждая вычурность обрядов русского Храмовничества, говорили, что Капитул блистательным должен почитаться не по 81 свечи, кои в нем возжигаются, но по богатству «архивы», однако, они же в послании к герцогу Фердинанду Брауншвейгскому, еще в начале 80-х гг. XVIII века, писали: «Пышные церемонии рыцарства, кресты, кольца, эпанчи и родословные поколения должны были произвести великое впечатление над нацией военной, в которой одно токмо знатное дворянство работами занималось. Сверх того, богатое дворянство наше, также как и везде, воспитано весьма чувственным образом и, следственно, ничто так не способно показать ему отношения умозрительные, как такой язык, который действует на все органы его». Отмечая, что особенно среди военных распространился шведский обряд, они тут же пояснили, что в России все рыцарские посвящения не почитаются смешными. «Весьма справедливо, что церемонии сии делаются очень смешными, коль скоро они не будут соразмерны особам; напротив, между нами таковая воинская пышность не может быть неприятной, ибо все члены наши предводительствовали батальонами и целыми армиями! Весьма приличествуют и кресты оные особам, которые и в общежитии таковыми знаками чести украшены или которые ничего так жадно не желают, как получения оных».

Писавшие не преувеличивали: и в XVIII, и в XIX веках именитое старое барство устремлялось в союз шведских лож, а «избранные из среды избранных» образовывали Капитул Феникса. Но имена «посвященных и просветленных Рыцарей Великих Каменщиков» не все известны, ибо их сокрывали под Орденскими прозваниями и девизами, дабы «власть имевшие» не стали известны масонской толпе. От XIX века сохранились протоколы Капитула Феникса, подписанные Орденскими прозваньями, есть и разрозненные списки членов Капитула, в коих фамилии заменены теми же символическими именами, а в переписке масонов иногда указан лишь Орденский девиз того либо другого брата, взамен имени. Орденское имя было своего рода шифром. Рисунки гербов членов Капитула Феникса исключительно редко встречаются, и мной воспроизводится наиболее хорошо сохранившийся герб, некогда данный князю Михаилу Петровичу Баратаеву, одному из наиболее ревностных и пламенных распространителей масонства в царствование Императора Александра I.

Масонский герб князя М.П. Баратаева. Собр. Госуд. Арх. Мин. Иностр. Дел

При посвящении в Рыцари Храма князь Баратаев^[304] получил Орденское имя «Eques ab aquila magna» и в девиз изречение «Solem intueor пес timeo fulmen» (т. е. «Рыцарь великого орла» — «Смотрю на солнце и блеска молнии не страшусь»). Прекрасно сохранили яркость раскраски, позолоты и серебра рисунок герба и патент на степень Рыцаря Храма, выданные Баратаеву Директорией Капитула Феникса.

Рисунок герба утвержден Великим Канцлером Капитула Карлом Осиповичем Оде де Сионом, в Ордене «Рыцарем Твердыни Сиона», и Великим Секретарем Иосифом Далмасом, «Рыцарем Звезды», приложившим свою Орденскую печать. Диплом за отсутствием Великого Префекта подписал граф В.В. Мусин-Пушкин Брюс, «Рыцарь счастливой надежды», и тот же Далмас за Секретаря. Обе подписи скреплены Орденскими печатями названных рыцарей.

Самый диплом на пергаменте: в цвета Вольных и Великих Каменщиков, в лазурь, золото и пурпур, окрашены изображения на дипломе. Вислая печать в большой золоченой кустодии, на красной и зеленой лентах; скреплена она красным шнуром. Красный сургуч печати рассыпался, но из уцелевших крох можно еще составить всевидящее око в треугольнике, окруженном сиянием, одноглавого орла со щитом, на коем иоанновский крест и мозаичный пол; можно набрать еще и часть надписи, часть слов: Sig. Dir. Capitul. и дату DCCLXX. Нет сомнения, что и в 1817 году патенты членов Капитула Феникса продолжали скрепляться Великой печатью Директории, утвержденной для России в Шведском Главном Капитуле и присланной в 1780 году Директории одновременно с инструкцией.

Описание гербовой печати включено было в Инструкцию; текст гласил: «Мы даем нашей любезной Директории, сим нами установленной, в герб серебряного орла на красном поле, сидящего на мозаичном полу из песка и серебра; направо он держит герб Священного Ордена, именно красный крест на серебряном поле, а позади щита он держит зеленую пальмовую ветвь. Над орлом в сиянии лучей золотой треугольник с Всевидящим Оком. Кругом надпись: Sigill. Dir. Capitulor. S. О. T. Н. in Imp. Russ. inst. A° MDCCLXXX, т. е. Печать Директории Капитула Священного Ордена Храма в Империи Российской, учрежденной в лето 1780».

ГЛАВА IIІ

Друзья и братья! воссылайте

Моленья к щедрым небесам,

В любви друг друга подкрепляйте,

Сердец курите фимиам.

Из песни Свободно-Каменщической

«Александр! Александр! Имя, восторгом преисполняющее сердца всех подданных его! Имя и нас соделывающее столь благополучными!»^[305] — пел хор масонов шведской системы 30 августа 1811 г. в Великой Директориальной Ложе Владимира к Порядку: три соединенные ложи Александра Благотворительности к Коронованному Пеликану, Елизаветы к Добродетели и Петра к Истине совершали торжество в честь тезоименитства Монарха-По-кровителя вольно-каменщических работ в России. Прославляя Императора Александра I, хор пел: «Любовью да почтит* ся он благоговейно у жертвенников каменщиков, ибо расцветает счастье каменщиков, как от солнечных лучей, от царской милости Его».

«Прошли годины испытания», — восклицали масоны-риторы, в кратком очерке изображая то время, когда не смели собираться и втайне для работ своих. Но ныне «счастье, счастье наш удел», — заключали они речи свои. И масонам-водителям, и всей братии дали будущего казались светлыми! Последний, 1811-й год был знаменательным: вытребованные правительством акты масонских обрядов и установлений, просмотренные и разрешенные, были возвращены И.В. Беберу, управляющему Великой Директориальной Ложи; правительство не запретило дальнейших работ, оно даже предлагало свое покровительство. Тяжкие времена боязни миновали, и верные братья, сохранявшие «искру древнего искусства под пеплом тайны», в течение 1811 г. успели не только организовать правильные работы в Великой Директориальной Ложе, но и восстановить в прежнем виде блистательный Капитул Феникса с Директорией под наименованием Верховного Орденского Совета.

Капитул Феникса, вновь приступивший к правильным работам, согласно «Конституционному патенту, полученному прежде из Швеции», был, однако, в другом положении, нежели при своем основании. Россия, признанная на Вильгельмсбадском Конвенте в 1782 г. самостоятельной 8-й Орденской Провинцией, не имела более необходимости быть в полном подчинении у Шведского Капитула, первоначально учредившего Капитул Феникса в России. Единогласным постановлением старейших братьев высшего посвящения Высокопросвещенным Префектом Капитула Феникса соделался И.В.Бебер, и ему же присвоено наименование Викария Соломона, Мудрого из Мудрых; в Великой Книге Рыцарей он записан под именем «Eques ab Ave Minerva», с девизом «Prudentor», «ибо разумием успел снискать не токмо высокопочитание братии, но и веру правительства, чем несказанную услугу Ордену оказал, рассеяв могущие быть сомнения и тем содействовав открытию работ каменщических». Есть предание, что именно Беберу, в личной аудиенции у Императора Александра I, удалось не только убедить государя в пользе Вольного Ка-менщичества для России, но и увлечь его в лоно Ордена^[306].

Если предание это и не вполне соответствовало бы истине, то оно указывает, однако, каким ореолом окружалась личность Бебера как властного и мудрого масона, когда его, скромного инспектора 2-го Кадетского корпуса^[307], молва называет — причиной увлечения Императора Александра I масонством, а ни кого иного из большого круга масонов, именитых русских бар, приближенных юного монарха. В отзывах современников новый всесильный глава лож шведского обряда рисуется человеком сильной воли, большим тружеником, до корня изучившим все тонкости различных масонских систем. В то же время он сильно увлекался тайными науками и учением Эмануила Сведенборга, и общение с невидимым «простому оку смертного и непросветленного» недоступным миром светлых духов кажется ему вполне возможным. Преподаватель математики и физики, Бебер в своей библиотеке и архиве собирает древнейшие сочинения по науке чисел, каббале, магии и в сложнейших исчисленьях тщится найти «Ключ к таинствам натуры», когда его материальная природа, не поддаваясь велениям духа, отказывается подчиниться восторгам экстаза.

Капитул Феникса, известный в XVIII веке всему братству под наименованием Великой Национальной Ложи, с 1810 г. «вынаружился» под названием Великой Директориальной Ложи Владимира к Порядку. Устройством точно уподобясь Великой Национальной Ложе, она, однако, имела не все ее акты, ритуалы и клейноды, большинство коих оставалось в семье князя Г.П. Гагарина. Печать установлена была новая, изменены были также надписи на Орденском мече.

Печать Великой Директориальной Ложи Владимира к Порядку. Импер. Моск. и Рум. Музей

Великий Орденский меч сохранился в Московском Историческом Музее; мной воспроизведена рукоять меча; голубой бархат ножен поблек и стерся, но позлащенная медь «рукояти фигурной» — прекрасной сохранности, и ясно на ней читается резная надпись.

Под властью Великого Орденского меча, в строгом послушании Капитулу и Великой Директориальной Ложе Владимира к Порядку, к 1811 г. находилось, как сказано, три ложи; все они произошли отложи XVIII века «Пеликана», сохранившей малый круг братьев шведской системы, не устрашенных испытаниями и продолжавших свои работы втайне. Ложа Пеликана, при первых проблесках царского благоволения, выпросила право переименования в честь милостивого монарха в ложу «Александра Благотворительности к Коронованному Пеликану» и в 1805 г. 11 октября раздала братьям свой новый символический знак в виде креста иоанновской формы, украшенного изображением пеликана и первой буквы имени государя. Делаясь отважнее и увеличивая быстро круг работающих, ложа эта образовала вторую, назвав ее в честь Императрицы Елизаветы; третья ложа была названа в память Императора Петра I, по преданию открывшего свет масонства в России, ложей «Петра к Истине». Все три ложи работали в одном доме, имея общую кассу и общие обрядники шведской системы, сохраненные ложей Пеликана, усердным членом коей был Бебер, принявший полную власть, великий молот управляющего союзом и великий меч верховного судьи.

Орденский меч Великой Директориальной Ложи Владимира к Порядку. Импер. Моск. и Ист. Музей

На воспроизведенном мной портрете Бебер изображен со знаком Управляющего Мастера, наугольником; над его головой — символ ложи Александра коронованного Пеликана и связанная углом вервь братского единения. Вдали справа виднеется пирамида как символ мистичесного направления работ управляемого Бебером союза. Надпись на портрете указывает на занимаемое им в братстве положение Великого Управляющего Мастера, подписью означено его мирское звание — действительного статского советника русской службы.

Как и в XVIII веке, по преимуществу старое, родовитое барство влилось в союз шведских лож и встало у кормила правления — князь М.П. Баратаев, князья Гагарины, князь Михаил Илларионович Кутузов, князья Голицыны, Грузинские, Волконские, князь Михаил Давыдов, князья Долгорукие, Лобановы-Ростовские, Лопухины, Трубецкие, графы Апраксины, Виельгорские, граф Иван Воронцов и Александр Ос-терман-Толстой, графы Потоцкие, Разумовские, Строгановы, Толстые, Тышкевичи, Чаплиц, Чернышевы, Шуваловы и целыми семьями братья Бороздины, Головины, Ланские, Нарышкины, Римские-Корсаковы и мн. др.

Не забывая целей Орденских, эти русские масоны-баре решили в то же время по преимуществу использовать масонство на благо России. Сплотившись в тесный союз «Духовных Рыцарей», они полагали встать «аки стражи» за интересы родины, проникшись мыслью, что именно им, «свыше намеченным» и к «Свету Истины приведенным благим Промыслом», предначертано вести сородичей своих к совершенству.

Не подчиняясь по наружности ни Швеции, ни иным иноземным державам, русский Капитул Феникса, однако, не прерывал совершенно сношений с Востоками других стран, ибо, прервав, он обратился бы в ничего не значащее самочинное учреждение; правда, из подвластного, подчиненного он соделался равноправным другим Капитулам, но продолжал быть лишь одним звеном в общей мировой цепи масонства, с коей его соединяла общность обрядов, символов, преданий и законов.

Главным же образом не желали порвать цепь всемирного братства члены Капитула, направлявшие работы всего русского масонского союза, ибо им известно было, что над всеми наивысшими масонскими правлениями всех стран главенствует одна Великая ложа «Великих Помазанников Божиих», и в члены этой мировой ложи избираются наивысшие просветленные братья из всех светлейших Капитулов. Эта Великая мировая ложа, образуя невидимый Капитул, имена сочленов коего навсегда пребывают неизвестными не принадлежащим к оному, имеет целью бороться со злом и насилием в мире, с деспотизмом правителей и постепенно подымать духовный уровень всех народов земного шара, «насаждая древо свободы на развалинах насилия».

Каждый высокопосвященный член Капитула Феникса в тайнике души своей мог лелеять мечту соделаться членом этого невидимого Всемирного Капитула.

В 1812 г., кроме работавших втайне мартинистов, все братство следовало шведским обрядам; состав членов, вновь вступавших, не был случайным: в «должность» членам Капитула вменялось тщательно следить, чтобы лишь избранные, одаренные люди проникали в братство; намеченных к принятию профанов увлекали затем в Орден «строго обдуманным образом», и это уловление составляло работу шотландских мастеров, посвященных в V степень шведского обряда.

Ясно обнаруживались желания масонов того времени наполнить русские ложи «россиянами, благорожденными дворянами, с познаниями в науках, чистых нравами и телом здравых». В 1813 г. это национальное движение в русском братстве отмечается даже в донесениях полицейских властей, где говорится, что Бебер совершенно подпал влиянию русской партии, желающей занять первенствующее место, чем вызывается ропот в иноземной. Стараниями русской партии об-рядники переводятся на российский язык, и работы в ложах открываются на «любезном отечественном языке». Выдвигаются молодые силы, представители национального направления, гр. Михаил Юрьевич Виельгорский, Сергей Степанович Ланской, Андрей Петрович Римский-Корсаков.

Ложи получают яркую окраску, кружковую, как бы кастовую, ибо и распределение членов по ложам не случайно: кажущееся «доброе желание» вступающих искусно руководится предначертаниями Капиту-ляров: так, в ложе Елисаветы к Добродетели и в ложе Соединенных Друзей сбираются по преимуществу высшее русское дворянство, чины придворные, гражданские и военные, «люди в общежитии именитые», как некогда выражался И.П. Елагин; в ложе Палестины — представители науки, искусств и иноземцы из французов; в ложе Петра к Истине сосредоточивается немецкий элемент и главным образом врачи и люди «инженерного учения»; в ложе Александра к коронованному Пеликану к сообществу старых членов Екатерининской ложи присоединяются все более люди из купечества и ремесла, ибо масонским заветам «надлежит и нижние слои облагораживать», но в купечестве и ремесленничестве поддаются пропаганде главным образом иноземцы, которые вскоре в великом числе наполнят ложу Александра. В ложе Нептуна к Надежде в Кронштадте объединяются моряки русские и иноземные, в Ревельской ложе Изиды — прибалтийское дворянство, ложе Иордана в Феодосии — иностранная колония и местная русская интеллигенция.

Символ Шотландской ложи Св. Георгия. Гос. Арх. Мин. Иностр. Дел

Кроме вышеназванных, иоанновских лож, продолжает работать старая шотландская ложа Сфинкса и образованная при начале наполеоновских войн ложа св. Георгия, — также шотландская.

Во главе ложи Сфинкса встал А.А. Жеребцов, Обермейстером ложи св. Георгия согласился быть сам Бебер.

Капитул Феникса, Великая Директориальная Ложа Владимира к порядку, шотландская и иоанновские ложи размещены были в одном доме, но ритуально разубранные залы высоких степеней были недоступны братьям нижних лож и строго охранены от взглядов непосвященных.

Приглашения в собрания шотландских лож были наичаще печатные^[308], с изображением малой гербовой печати: Андреевского Креста, включенного в четыре концентрических эллипса, и круговой надписи «Сообщество св. Андрея». В зависимости оттого, в которой из лож намечались работы, к надписи добавлялось наименование ложи: «Сфинкса» или «Св. Георгия»; в иоанновских ложах на приглашениях печатался символический знак каждой ложи. Служащий брат, посвященный в ученическую степень, обходил всех братий и обязан был требовать подписи каждого с означением, предполагает ли он быть на собрании^[309].

Но чем более рос союз, тем большее число различного рода людей вливалось в него, и 1814 год в истории русского масонства был особенно важен: свершился распад. Возник спор о значении высоких степеней, о желательности заменить самовластное управление подчас неизвестных Орденских начальников выборным, «легким», ответственным. Проникавшие со времени наполеоновских войн из-за границы идеи о преобразовании Ордена, исключавшие занятия тайными науками и запрещавшие работы по восстановлению угасших древних рыцарских Орденов, нашли своих последователей. И.В. Бебер объявил тогда отказ от звания гросмейстера и предложил избрать взамен П.А. Шувалова, достойного великого каменщика. В Иоаннов день были оглашены новые выборы, но до прибытия Шувалова из армии у кормила остался Бебер. По приезде Шувалов от высокой должности, однако, отказался, и выбор пал на графа В.В. Мусина-Пушкина, согласившегося править только иоанновскими ложами. Власть над высокими степенями и Капитулом осталась за Бебером. Толчок к распаду союза шведских лож и умалению власти Капитула был дан письмом одного из высокопосвященных, заявившего о незаконном существовании в России самого Капитула Феникса. Этот дерзновенный брат был представителем иноземной партии, особливо немецкой, старший врач Обуховской больницы Егор Егорович Эллизен, человек высоких добродетелей, большой благотворитель, ума положительного, сторонник точной науки. В Капитул Феникса он вступил в 1811 г., тотчас по возобновлении в нем правильных работ, в шведской системе был издавна, получив все степени посвящения, дававшие право присутствия в тайном правлении^[310]. Эллизен являлся лишь представителем целой группы людей, большей частью людей науки и среднего достатка, пожелавших новых порядков и для коих высокие степени шведской системы были недосягаемы. Имел ли Эллизен какие-либо основания заявлять о незаконности существования Капитула? На самом ли деле представлены были все без исключения акты шведского обряда правительству в 1810 г., все ли они были просмотрены и апро-бованы или только часть их? И почему, если все обряды и установления были апробованы, Капитул Феникса продолжал подписывать свои протоколы Орденскими именами?

Заявление Эллизена имело основание. В 1810 г. представлены были обрядники и уставы одних только иоанновских степеней, ученика, товарища и мастера символического, голубого масонства, имевшего предметом «усовершенствование каждой отдельной личности для достижения всеобщего благоденствия на земле», золотого века Астреи. Ни акты шотландских лож, возводивших в «должность» раз-насаждение заветов Орденских и изучение тайных наук, ни акты рыцарских степеней, связывавших посвящаемых обетами бороться не на жизнь, а насмерть со всяким проявлением деспотизма, мирского и духовного, представлены не были.

В письме Е.Е. Эллизена Великому Префекту И.В. Веберу читаем: «Акты высших степеней не были предъявлены правительству, следственно, от оного не одобрены и не приняты, а посему здешняя Шотландская ложа и Капитул не имеют даже права раздавать высшие степени». Эллизен в этом письме, от 16 июля 1814 г., резко отказывается от звания Командора и сочлена Капитула, выражая желание «отойти от всего того, что за третью степень распространяется», изъясняя, что уверился во вреде высоких степеней. В письме Эллизена важен не личный взгляд его на вред или пользу высоких степеней, в коих он пребывал, не смущаясь, несколько лет, не отвращение его от занятий оккультными науками, вызывания духов, или свершения мистически религиозных обрядов, или пышных церемониалов рыцарских посвящений. Здесь важно то обвинение, которое он бросает главе союза Веберу, о «незаконности» существования в России Капитула и шотландских лож, о непредъявлении правительству актов высших степеней наравне с актами нижних степеней. Как командор, Эллизен принадлежал не только к сочленам Капитула, но к кругу избранных, то есть к Директории Капитула, и ему, конечно, известно было, что предъявлялось на просмотр. Поэтому-то совершенно понятно, что тогда как иоанновские ложи обязались доставлять протоколы своих заседаний, списки членов и вперед на год точную роспись дням и часам работ, Капитул Феникса продолжал работать втайне и его протоколы подписывались Орденскими именами.

Письмо Эллизена, по выражению И.В. Вебера, «декламировавшего против высоких степеней», вызвало Капитул Феникса к усиленной деятельности: решено было учредить по древнему образцу шотландскую Директорию для управления ложами Сфинкса и Св. Георгия в целях большего порядка и для охранения неколебимыми Орденских традиций в среде шотландских братьев, являвшихся главными распространителями масонства. 29 декабря 1814 г. созваны были в объединенное заседание члены лож Св. Георгия и Сфинкса для объявления им об этом постановлении, и открытие Директории назначено на 8 января 1815 г. Кроме того, решено исключить из списка союза 6 братьев, не подписавших акта от 21 июля^[311] о несочувствии Эллизену. На собрании председательствовал А.А. Жеребцов и лично опрашивал всех присутствовавших после прочтения секретарем установлений для Директории «их о сем мнение и от всех получил единодушное согласие и одобрение». Члены блистательного Капитула Феникса тем более спешили с открытием Директории, что 20 апреля исполнялось 35 лет со дня учреждения первой Шотландской ложи шведского обряда в России. Этот день и предполагалось отметить торжественным собранием и чтением исторического очерка о деятельности Шотландского братства за все время его работ.

20 апреля торжество состоялось в ложе Сфинкса, и решено впредь ежегодно торжествовать день ее учреждения^[312]. Все братство обрадовано было ценным даром одного из старейших братьев, масона века Екатерины, И.И. Вейса^[313], представившего сбереженные им «подлинные акты шотландских степеней за собственноручным подписанием шведского короля Карла XIII, бывшего герцога Зюдерманландского».

Волнения в братстве не утишились. Замена Вебера гр. В.В. Мусиным-Пушкиным не принесла успокоения, ибо возникшее двоевластие лишь питало распрю сторонников высоких степеней с их противниками. Обе враждующие партии, стараясь привлечь наибольшее число приверженцев, развили пропаганду в среде масонского братства. Отзвуки борьбы масонов достигали до профанов и обсуждались публикой в ожидании, кто возьмет верх. Идеи свободы и самоуправления увлекали многие умы, и слово «конституция», которым озаглавили «братья обновители», сторонники Эллизена и выборного начала, свод законов для своих лож, обсуждалось не в одних только масонских кругах.

В профанском обществе Эллизен, стоявший за отвержение всякой тайны, разъяснял с помощью своих адептов (не открывая, впрочем, обрядов и таинств посвящений высоких степеней, в хранении коих давал клятвы), что высшие степени являются учреждением устарелым, что в других государствах масоны зависят от одного лишь, ими самими избранного, ответственного Великого Мастера, а не подчиняются братьям высоких степеней и подчас неизвестным начальникам, что ярким примером политической основы шведской системы, по которой работал союз Великой Директориальной ложи Владимира в России, — есть сама Швеция. Напоминая о введении в России системы шведской со строгим послушанием стараниями короля Густава III, Эллизен указывал, что именно Густав III воспользовался масонской организацией для «низвержения власти государственных чинов и восстановления Монархии». «Сам король или наследник престола — глава высших градусов, и все устройство Верховного Совета (он не называл Капитула Феникса) есть политическая основа, подающая королю способы привлекать к себе между высшими классами множество приверженцев, дабы чрез них действовать с большим успехом не только на прочих братьев, но и на все вообще умы».

Ключ Иоанновского мастера. Импер. Акад. Наук; рукоп. отдел

Тщетно Капитул Феникса чрезвычайными мерами старался укрепить пошатнувшиеся устои системы строгого послушания, предписывая «строжайшее наблюдение ложами древних уставов и обрядов», «теснейшее единение братства» путем постоянных собраний и ограничение в приемах, «дабы волки, в овечьей шкуре ходящие и языком агнчим глаголющие», не проникли в ложи союза и не внесли соблазна; все эти меры не могли принести желанной пользы тотчас же. Между тем Эллизен, не довольствуясь заметным успехом проводимых им идей, желал вмешательства правительственной власти для наилучшего и скорейшего устроения Ордена в России, и во всеобщий Орденский праздник, в Иоаннов день, 24 июня 1815 г., явно выразившаяся рознь братьев указала на невозможность примирения и необходимость реформ.

Тогда-то Бебер почел нужным подать правительству записку. Защищая пользу высоких степеней, как охранителей «святых заветов христианства» против «ополчившегося неверия и ложного философствования», «сумевших яд свой излить» и «между некоторыми» масонами, и пользу сосредоточения власти в малом кругу «избранных и отличных братьев», он напоминал об «апробации актов шведской системы министром просвещения гр. Разумовским». Однако, как бы в оправдание данного ему девиза «благоразумие», Бебер утишил гнев свой и предложил правительству, во избежание необходимости входить в распри лож, «поставить преграду между несогласующимися сторонами и постановить, что каждая будет управляться своими правилами, не имея между собой ни малейшей точки соединения». Таковой распорядок «не только не расторгнет союз, но восстановит общую тишину, успокоив братьев в точных их мнениях». На случай, если бы правительство со-благоизволило на внесенное им предложение, Бебер испрашивал разрешение тотчас же образовать для лож, верных древним законам, новую Великую Управляющую ложу, ответственную перед правительством, под его, Бебера, правлением, «чтоб сия, на коренных основаниях возобновленная, ложа имела бы те же права, коими пользовалась Директориальная ложа, т. е. власть учреждать новые ложи»^[314].

Со своей стороны Бебер обязывался «ответствовать пред лицом правительства во всем том, что происходить будет в собраниях, каких бы степеней оные не были б», и «все свои старания и силы употребить не только, дабы точно представить нужные донесения, но и сохранить должную любовь между всеми братьями, дабы не возродилась какая-либо кислота против тех, кои правиться будут другою Ди-ректориею».

Представление Бебера было ко времени. «Главнокомандующий в С.-Петербурге, рассмотрев все представленные по оному поводу бумаги и не находя в них ничего предосудительного, согласился на сие, тем более, что он в сей мере видел не только прекращение докучливых состязаний между ложами, но и способ удобнее наблюдать за деяниями всего общества»^[315].

Эллизен тотчас же воспользовался разрешением правительственных властей и учредил союз из лож «Петра к Правде», «Палестины», «Изиды» и «Нептуна», составив и представив правительству подлинный «основной соединительный договор» этих лож за подписью избранного Великого Мастера союза гр. В.В. Мусина-Пушкина-Брюса и представителей соединившихся лож. Великой правящей ложе нового союза придано было наименование богини златого века и законности — Астреи.

Союз Астреи долженствовал управляться представителями, ответственными, сменяемыми, избранными из среды самих братьев членами под предводительством гр. В.В. Мусина-Пушкина-Брюса, поручителя и представителя союза пред правительством; по отношению к союзу он лишь «страж закона», первый его исполнитель. Директо-риальная ложа Астрея обязалась никогда не зависеть от неизвестных начальников или иноземных масонских правлений, не иметь никаких тайн от правительства и в предмете работ изысканий сверхъестественных таинств, не следовать правилам «Иллюминатов, Мистиков, Алхимистов, убегать всех подобных несообразностей с естественным и положительным законом и, наконец, не стараться о восстановлении древних рыцарских Орденов»^[316].

Законами Великой ложи Астреи произносился грозный приговор не только системе иерархического правления, существовавшей дотоле, властной Директориальной ложи Владимира, но и предметам ее работ: занятию тайными науками и стремлению воскресить рыцарский Орден Тамплиеров. Удар наносился без колебаний, обдуманно и с хладной кровью и даже, как говорили, «не без снисходительного посмеяния» «несообразностям» союза шведских лож. Одно лишь звено соединяло «восставших» с покинутым союзом: «они признают целью работ своих — усовершенствование благополучия человеков исправлением нравственности, распространением добродетели», — гласит один из параграфов нового Уложения Великой Астреи. Этим-то звеном воспользовался Капитул Феникса, и «мудрый из мудрых», глава его — Бебер первый подал голос за союз с новой Великой ложей. Слова Бебера являлись плодом строго обдуманного вновь принятого плана действий Верховного Орденского Совета Капитула Феникса, а не единоличным его измышлением, и произнесены они были не незамедлительно, а лишь 2 августа 1816 г.

Что же предпринимал и как действовал Капитул Феникса вслед за решением правительства признать существование двух равноправных Великих Управляющих лож в России?

Положение Капитула было трудное. Граф Василий Валентинович, официально считавшийся Великим Мастером Великой Директориаль-ной ложи Владимира, правил лишь иоанновскими степенями, и интересы высоких степеней «по должности его» были вне круга его забот, а потому, когда было оформлено учреждение нового союза Астреи и предположено торжество открытия новой Великой ложи назначить на 30 августа, день тезоименитства государя, граф Мусин-Пушкин предложил закрыть Великую Директориальную ложу, как впредь излишнюю. Это было 11 августа 1815 г. Братья высших степеней воспротивились этому решению, ссылаясь на разрешение работ Директори-альной ложе, полученное свыше, почему и «закрытие Великой ложи может быть постановлено только Августейшим Государем»; братья, пребывшие верными шведскому обряду, «известному великодушному Императору, потребовали возобновления деятельности Великой ложи с новым составом должностных лиц». Орденский совет дал согласие, и новый состав ложи выбран 10 ноября 1815 г.

Сильно старившийся Бебер отказывался от всевластия ввиду несомненно предстоящих в будущем великих треволнений в российском братстве. Общим желанием заместителем Бебера предназначен «управлявший с толиким успехом шотландской ложей Сфинкса» генерал-майор А. А. Жеребцов^[317], сумевший собрать в Андреевскую ложу более 100 членов и одновременно вести работы на трех языках, наблюдая чистоту Орденского учения. В новый состав Великой ложи вошли: Великий Мастер А.А. Жеребцов, 1-й Великий Наместный Мастер — граф М.Ю. Виельгорский, 2-й — граф П.А. Шувалов^[318],1-й и 2-й Надзиратели — барон Г.Ф. Корф^[319] и С.С. Ланской, Великий Канцлер Г. Буденброк^[320], Великий Маршал — С.С. Потоцкий^[321]. На выборе нового состава приостановилась деятельность Капитула. Бебер, имев личные переговоры с Главнокомандующим, никаких мер к устройству на прочных основах Великой Директориальной ложи не предпринимал; он выжидал прибытия Государя, дабы представить на «праведный суд» все происшедшее в надежде хотя бы наружным образом охранить прежде бывшее первенство своему союзу. Произошла заминка в представлении министерству полиции кратких отчетов о деятельности союзных лож, ибо Жеребцов часто отсутствовал, а гр. Виельгорский «о сем не старался вовсе». Между тем Великая ложа Астрея с первых же шагов вынаружила большое тщание в исполнении требований правительства и представлением протоколов заседаний удостоверила в своем праводушии: «Дела ее имеют ход правильный и ничего предосудительного не замечено», — гласило заключение министра полиции. В сентябре Великая ложа Астрея основала новую ложу Избранного Михаила, а в октябре в союз ее перешла и ложа Александра к Коронованному Пеликану, к величайшему оскорблению Капитула Феникса. Особенно волновались молодые капитуляры — бездействием Вебера и на свой страх стали «прилежать» о прирастании союза своего. Так, без предварительного разрешения правительства положена была основа ложам Полярной Звезды в Вологде и Трех Добродетелей в Петербурге. 10 ноября формально утверждена ложа Пламенеющей Звезды в Петербурге, а 26 ноября положено возобновить в Полтаве ложу Трех Коронованных Мечей. Главнокомандующий, известясь о возникновении новых лож, потребовал объяснений от И.В. Вебера, но тот указал на гр. Виельгорского как на главного правителя всеми делами, самостоятельно, без его согласия, с помощью высоких членов «все учинившего», и к ответу призван был граф Михаил Юрьевич^[322].

Главнокомандующий в личной беседе заметил приглашенному графу Виельгорскому «всю неосновательность и неосмотрительность его поступков», граф принес извинения и обещал вскоре же представить письменное всему объяснение. Такое объяснение до конца января 1816 г. представлено не было, а между тем 11 января состоялось торжество инсталлации ложи Трех Добродетелей.

Но, тогда как часть капитуляров главные силы прилагала к умножению членов союза и лож, главноответственные перед лицом правительства Бебер и Жеребцов сильно тревожились незаконными работами своего союза, переходом лож в союз Астреи и дальнейшими отношениями с этим союзом, крепчавшим с изумительной быстротой.

Имея пребывание в Митаве, Жеребцов не переставал направлять работы своего союза письменно, однако главные заботы лежали на графе Виельгорском, которому Бебер помогал своим опытом и порывы коего сдерживал своим разумением; в правлении негласно большое участие принимали еще Н.М. Бороздин^[323], С.С. Ланской^[324], сменивший Г. Корфапри выборах 19 мая, и П.А. Ржевский, заменивший С.С. Потоцкого.

К ранней осени все еще не были улажены дела союза, и Жеребцов торопил, желая стройного распорядка. Капитуляры усилили работы, и в течение трех месяцев все дела были приведены к благополучному концу. В заседаниях 2 и 8 августа проведен вопрос о соглашении с Астреей: решено заключить конкордат, т. е. «акт взаимных отношений Двух Великих Лож». 5 сентября в заседании присутствовал А.А. Жеребцов и постановлено сообщить С.К. Вязмятинову требуемые сведения о Директориальной ложе и благодарить его за внимание к братству. 19 сентября Жеребцов вновь созвал уже «чрезвычайное собрание» и, сказав «слово», закончил приказом Великим Надзирателям «возгласить» закрытие Великой Директориальной ложи Владимира к Порядку и замену ее новой «Великою Провинциальною ложею». Открытие новой Великой ложи предположено на начало ноября. В промежуток времени с 19 сентября по начало ноября Капитул под руководством Жеребцова и в присутствии Вебера усиленно занимался пересмотром устава прежде действовавшей Великой ложи и выработкой проекта договора с Астреей.

4 ноября в присутствии всех членов союза и представителей Астреи, принявшей предложения дружества, произошло торжество открытия Великой Провинциальной ложи, а 12 декабря подписан конкордат.

Печать Великой Провинциальной ложи. Импер. Моск. и Румянц. Музей

Таким образом, Капитул Феникса, продолжая неизменно работать в тиши и тайне для явных работ своих, принял третий образ, третье наименование в России, и целью братьев, управляющих союзом Великой Провинциальной ложи, заявил: «поддерживать с Божьей помощью древнее и истинное Свободное Каменщичество между немногочисленными, но верными братьями, которых Провидение вверило их попечению. Они надеются, что Великий Архитектор Вселенной, во внимание к тому благу, которое должно произойти отсюда для их отечества, благословит их слабые труды и что истинный свет сохранится и распространится в России, несмотря на мрак, который старается затмить его, но который не может и никогда не сможет понять его и еще менее восторжествовать над ним»^[325].

Великой Провинциальной ложе присвоена была печать нового образца: взамен открыто стоящего масонского жертвенника, наиважнейших клейнодов и братской верви единения, изображенных на печати закрывшейся Великой ложи, принята была пирамида с усеченной вершиной, освещенная лучами солнца. На пирамиде вырезаны начальные буквы наименований лож союза.

Языком символов, понятным посвященным, выражалось изменившееся положение Великой ложи шведского обряда. «Яко пирамида устремляется она вверх, к точке совершенства, к солнцу вечного блаженства, но она усечена, ограничена в своем стремлении» и отсутствие единодушия в братьях, малое число лож, не заполняющих даже площадь ее, отчасти служат тому причиной. Кроме того, пирамида указывала еще на некую тайну, сокрытую от глаз непосвященных.

Признание правительством двух Великих Управляющих лож, на равных правах, давало возможность свободно развиваться возникшему союзу Астреи и тем самым распространяться системам, подрывавшим значение высоких степеней с их мистикой и занятиями оккультными науками. А.Ф. Лабзин не мог оставаться бессловесным свидетелем происходивших перемен, всей переоценки ценностей братьями, еще так недавно почитавшими высокоценным и безусловно необходимым все, что теперь ими же осмеивалось и с ожесточением отвергалось. 28 мая 1816 г. А.Ф. Лабзин писал министру народного просвещения и духовных дел А.Н. Голицыну о необходимости поставить ложи на хорошую ногу либо их вовсе запретить; хотя Лабзин и пишет, что плохи все ложи, однако, изъясняя, что цель его не в том, чтобы понудить совершенно запретить русские ложи, а в том, чтобы исторгнуть плевелы, а пшеницу сохранить, показывает, что не все ложи в одинаковой мере были ему ненавистны. Из того же письма выясняется, какие именно ложи им почитаются вредными. Это — ложи, проповедующие вольномыслие. «Есть управляющие ложами люди весьма вредные, не только неверующие, но и не скрывающие своего неверия. За что же давать развращать молодых людей, вступающих иногда туда и не с худым намерением?» Лабзин даже просит князя Голицына не официально, а так, «между разговором», представить об этом государю^[326]. П.И. Голенищев-Кутузов пишет целый ряд донесений в обличение ложного масонства. Между тем Великая ложа Астрея, боровшаяся с проявлениями крайнего мистицизма, не проповедовала атеизма…

Правительственные власти, однако, от дальнейших вмешательств в распрю двух союзов отклонялись, ограничиваясь точнейшим предписанием главарям об их обязательствах по отношению к правительству, и союз Астреи быстро креп, множилось число членов и число лож.

Для Капитула Феникса последующие годины были преисполнены великих испытаний: правда, в декабре удалось открыть Иоанновскую ложу Трех Светил и ритуально инсталлировать шотландскую Александра Златого Льва в Петербурге, но не прекращался переход в союз Великой ложи Астреи не только братьев «единично», либо «совместно с единомыслящими», переходили ложи в полном составе, вновь образованные ложи и старейшие! Особый же удар Капитулу Феникса нанесен был в конце 1816 года, когда явным стало тяготение И.В. Вебера и многих «первейших капитуляров» к новообразованному союзу Астреи. Вкруг Вебера обособилось большинство иностранной братии, присоединились некоторые русские, и начаты были переговоры с управителями Астреи. Сомнения в конечном исходе переговоров быть не могло: высокопосвященным братьям, изъявившим желание покинуть Провинциальный союз, правителями Астреи обещан был всевозможный почет.

Печать шотландской ложи Александра Златого Льва. Импер. Моск. и Румянц. Музей

Правда, И.В. Вебер уже не правил кормилом Капитула, но он не оставлял советом новых водителей, а обаяние его «великих познаний Орденских, многого опыта, великоразумия и прекраснодушия» были еще в полной силе; потому-то тягчайшим ударом для всего союза был уход И.В. Вебера.

В столь трудное время Капитул должен был принять быстрые решения, и заменявший А.А. Жеребцова гр. М.Ю. Виельгорский созвал чрезвычайное собрание Капитула 17 марта 1817 г., в два часа пополудни.

Объявив собравшимся капитулярам о переходе в союз Астреи двух лож — недавно образованной ложи Пламенеющей Звезды и старой ложи Соединенных Друзей, гр. Виельгорский с печалью добавил, что в числе членов этих лож — многие братья высоких посвящений, члены Капитула и во главе всех Викарий Соломона, И.В. Бебер. Разрешению Капитула предлагался вопрос: могут ли все сии братья оставаться в должностях, кои они занимали в Капитуле, или нет? По внимательном рассмотрении решено было — не считать всех перешедших отныне членами не только Капитула, но даже союза. Полное исключение всех отпавших имело, однако, кроме идейного, и существенное значение: в шотландской ложе Св. Георгия осталось всего 2 члена. Вместе со своим Обермейстером И.В. Бебером перешли в союз Астреи все остальные братья этой ложи, и ее по необходимости пришлось закрыть.

Закрытие шотландской ложи Св. Георгия имело следствием преобразование Шотландской Директории; постановлено новыми основательницами ее почитать лишь две шотландские ложи: Сфинкса и Александра Златого Льва, коим и «даровать новую печать» с соответственными эмблемами. Капитуляры в этом чрезвычайном заседании были преисполнены решимости: так, постановлено было впредь в ложах Св. Андрея и в Шотландской Директории все работы вести исключительно на российском языке и приступить к упорядочению законов для Шотландской Директории незамедлительно. Совершение работ на одном русском языке вызвано было тем, что из числа перешедших в союз Астреи, за исключением двоих, все остальные братья были иноземного происхождения.

С уходом И.В. Бебера вся власть по управлению союзом сосредоточилась в руках гр. М.Ю. Виельгорского и С.С. Ланского, ибо АА. Жеребцов зачастую был в отъезде. Новые водители, сильно увлекшиеся масонством, убежденные сторонники высоких посвящений и иерархической системы правления, не щадили сил своих для поддержания в братьях, «пребывших верными», любви к Каменщическим работам.

Не довольствуясь обычными ритуальными работами в ложах и собраниями в ложах же на поучительные беседы, гр. М.Ю. Виельгорский и С.С. Ланской собирали у себя на дому членов союза. Граф Виельгорский жил в собственном доме, в Прачешном переулке, С.С. Ланской на Большой Подьяческой, а Капитул Феникса и ложи союза помещались в доме купца Королева, в Новом переулке.

Граф Михаил Юрьевич был один из образованнейших людей первой половины XIX века, меценат, друг науки, литературы, искусства, знаток музыки, сам композитор и исполнитель, гениальный дилетант, по отзыву Шумана. Провинциальный союз целями работ своих под водительством его «вяще утвердил» стремление ко всему «высокому и прекрасному», и в Капитуле сбирался цвет интеллигенции, как сбирался и в гостеприимном доме Виельгорского.

Печать шотландской Директории соединенных Андреевских лож Сфинкса и Александра Златого Льва. Импер. Моск. и Румянц. Музей

По словам князя П.А. Вяземского, звучными строфами воспевшего Виельгорского, дом графа был открыт всем. «Всемирной ярмаркой и выставкой всесветной был кабинет его открытый настежь всем; кто приносил туда залог мечты заветной, кто мысль, кто плод труда, кто приходил ни с чем. Актер, магнетизер, мыслитель величавый, скрипач и букинист, и тенор и хирург, и все искатели, которые за славой, да и за деньгами теснятся в Петербург, — все проявлялись здесь на пробе и поклоне, здесь был их первый шаг с залогом на успех. Хозяин ласковый в домашнем Вавилоне умел все выслушать и надоумить всех».

Виельгорский, в самых тогда цветущих летах, с живостью, увлекаясь, отдавался масонским работам, столь соответствующим пытливым запросам его ума, порывам и стремлениям души к «узнанию неведомого и постижению истины». В Капитуле сбиралась богатейшая печатная и рукописная библиотека, по преимуществу мистичес-ки-тео-зофская; обряды посвящений не только не были упрощены, но за выполнением их в точности Виельгорский следил неуклонно, ритуальной обстановке придавая большое значение. Постоянно занятый «духовной бранью» с «ветхим человеком», занятый самоуглублением и борьбой со слабостями и страстями своими, как сам сознавался он С.С. Ланскому, Виельгорский в обхождении с другими был мягок и сердоболен; рассеянный, иногда даже ленивый, в делах лично его касающихся, он был совсем иным, когда раздавался призыв к доброму делу на помогу ближнему.

Тут лени не было, раздумья и отсрочки,

Был он и бодр, и скор на добрые дела, —

восклицает князь Вяземский.

Мягкого характера, Виельгорский находился под большим влиянием мистиков Н.С. Гамалеи, А.Ф. Лабзина, И.А. Поздеева, Р.С. Степанова и нередко произносил в ложах речи, сочиненные этими старшими братьями по масонству; но в поучительных беседах с меньшими братьями открывал, по отзывам современников, все святые сокровища своей души. Беседы Виельгорского сохранились во многих списках, но лишь в отрывках. Сильный характером, властный, решительный и настойчивый, притом умелый организатор, С.С. Ланской часто направлял руль масонского корабля, когда колебался Виельгорский. Искусный вития, Ланской часто выступал в больших и малых кругах братии, в речах его отражался ум, склонный к критике, и даже «легкому, хотя и горькому осмеянию»; в тайных собраниях Капитула Ланской говорил о наилучшей организации союза, вдаваясь в мельчайшее обсуждение законоположений, а в торжественных собраниях Вел. Провинциальной ложи — о высоком призвании Вольных Каменщиков примером правильной жизни действовать на сердца профанов; о воспитании в чистых нравах и помыслах подрастающего поколения он непрестанно толковал в поучительных ложах, а в тесном кругу теозо-фов-мечтателей — об экстатическом состоянии, о возможных достижениях путем воспитания в себе «небесного человека». Но красной нитью во всех речах Ланского проходит старание пробудить в окружающих чувство человеческого достоинства, ненависть ко злу и насилию, в каком бы образе оно ни являлось. Целью просветленных каменщиков он устанавливал привлечение ко свету возможно большего числа людей, дабы увеличением рати служителей свету победить легионы тьмы. За порогом масонских лож Ланской осуществлял проповедуемые им мысли: на воскресных собраниях в доме Ланского бывало много народу, и А.П. Беляев так о них вспоминает: «с демократическим и христианским восторгом видел простых ремесленников, сидевших в зале со всеми, много высшими их лицами».

Поучительные беседы бывали на дому еще и у графа Гр. Ив. Чернышева, у И.М. Евреинова, А.Е. Кишенского и Г.П. Апухтина, убежденных великих Каменщиков, обладавших даром красно говорить.

Упорядочение по наружности взаимоотношений с Вел. Ложей Астреей не успокоило Капитуляров. Правители Астреи с удивлением отмечают готовность главарей Провинциального союза на всевозможные уступки, даже на принятие части нового Уложения, при условии возврата всего Братства к единой системе, шведской.

И действительно, Командоры Капитула в программу дальнейшей своей деятельности первым пунктом ставят достижение, во что бы то ни стало, воссоединения всех работающих в России Вольных Каменщиков и уничтожение параграфа Уложения Астреи о терпимости ко всем системам.

Своеобразен первый шаг Капитуляров в этом направлении: постановлено использовать именно параграф Уложения Астреи о терпимости ко всем системам для устроения «Обрядового Капитула» при союзе Астреи для ведания делами братьев, принадлежащих к высоким степеням. Обрядовому Капитулу присвоена была затем особая от Вел. Ложи Астреи организация, особая печать и подчинен он гр. В.В. Мусину-Пушкину-Брюсу как бывшему члену блистательного Капитула Феникса, Рыцарю Счастливой Надежды. Таким образом, заложен был очаг для поддержания идеи высоких посвящений в самом ложе союза, почитавшего их вредными.

Для вящего укрепления союза Провинциального в том же 1817 году предпринят Капитулом ряд мер: окончательно выработаны и утверждены положения для управляющих ложами и для «устроения братской вспомогательной кассы». Наконец, открыты новые ложи: ложа Северных Друзей взамен ложи Пламенеющей Звезды в Петербурге, ложа Ищущих Манны в Москве и ложа Эвксинского Понта в Одессе.

17 января 1818 г. в 6 час. дня, гр. М.Ю. Виельгорский открыл заседание в блистательном Капитуле Феникса, обратившись к рыцарям со словами: «Известно вам, высокопочтенные братья, что по коренным законам союза нашего, членом высоких степеней быть может токмо такой брат, который есть член иоанновской ложи сего же союза. Отпадение двух лож причиной, что блестящий Капитул лишился большей части своих членов и великих чиновников. Различные обстоятельства союза препятствовали приступить к назначению на убылые места других, но наконец Верховный Совет Орденский, коему благоустройство Капитула толико драгоценно, в заседании своем, бывшем в 5-й день 8-го месяца 5817 г. (5 октября 1817 г.), рассуждая о необходимости содержать Капитул в принадлежащем оному блеске, распределил замещение должностей и, вследствие того, ныне великие чиновники и официалы суть:

Великий Префект, Командор А.А. Жеребцов.

Великий Суб-Префект, Командор гр. М.Ю. Виельгорский, в отсутствие Великого Префекта правящий Капитулом; в случае же его отсутствия Капитул вверяется Командору С.С. Ланскому.

Блюститель Короны Фед. Фед. Герланд.

Блюститель Лампады гр. Дм. Александр. Зубов.

Блюститель Меча Пав. Серг. Ланской.

Блюститель Наугольника Ив. Мих. Евреинов.

Блюститель Хоругви Пав. Алексеев. Ржевский.

Блюститель Шпор Хрис. Ив. Уттехт.

1- й Блюститель Храма Петр Ив. Левенгаген.

2- й Блюститель Храма Ром. Серг. Щулепников.

Канцлер гр. Григ. Ив. Чернышев.

1- й Герольд Ив. Андр. Мельников.

2- й Герольд кн. Пав. Петр. Лопухин.

Великий Секретарь Андрей Петр. Римский-Корсаков.

Великий Казнохранитель Петр Ив. Рубец.

1- й Великий Обрядоначальник Петр Ив. Мунт.

2- й Великий Обрядоначальник Андрей Леонтьев. Грессан.

Сообщая о сем к сведению вашему, высокопочтенные братья, я назначаю в будущую пятницу, 25-го числа, 6 час. пополудни, днем торжественного собрания Капитула для введения великих чиновников и официалов в их должности. Брату Римскому-Корсакову поручаю о сем послать повестки».

Кроме должностных лиц, в Капитуле, по словам гр. Виельгорско-го, членами были: Командоры С.С. Потоцкий и Ник. Мих. Бороздин; VIII степени гр. П.А. Шувалов; VII степени Фед. Фед. Франкен и Александр Ник. Муравьев; VI степени Дмитр. Яковлев. Ртищев, Фед. Карп. Неймич, Яков Александр. Кашперов, кн. Серг. Григ. Волконский, Александр Ив. Дмитриев-Мамонов, Сергей Павл. фон-Визин, Петр Александр. Курбатов и Никол. Александр. Головин. Всего состав определяется в 5 Командоров, 11 братьев VIII степени, 7 —VII, и 8 —VI.

Гр. Виельгорский закончил собрание объявлением предложения Верховного Совета, «чтобы введена была в Капитуле обрядовая одежда великим должностным лицам, согласно законам, украшать и отличать их долженствующая», а прочие имели бы банты на треугольных шляпах. «Я приглашаю всех братьев, как должностных, таки недолжностных, принять всевозможные меры, дабы блестящий Капитул Феникса в торжественном своем, в будущую пятницу, собрании украсился приличными, в законах означенными, рыцарскими одеждами».

В напоминание затем оглашены были из законов соответственные статьи.

Таким образом, в противовес стремлению правителей союза Астреи к упрощению обрядовой стороны масонства, высшее тайное правление, Капитул Феникса, настаивало на соблюдении традиций во всей неприкосновенности, следя за малейшими упущениями. Егор Егорович Эллизен, еще в 1814 году упрекавший Капитул Феникса в сохранении «Ордена Тамплиеров не только как одежду, но как церемонии и акты», не смог в него внести желанных им перемен.

Сношения с Великим Стокгольмским Капитулом поддерживались неизменно. Светлейший Капитул Феникса тотчас же извещен был об утрате, понесенной братством, как только скончался 24января 1818 г. Верховный Начальник союза шведских лож король Карл XIII.

Циркулярно, во все ложи России, почитавшие шведский обряд, Капитулом Феникса спешно разослана была речь в память почившего короля, сочиненная стуартом Вел. Национальной ложи в Стокгольме Арвидом Давидом Гюммелем. Капитулом предлагалось в траурной ложе по Великом брате повторить эту речь, признанную достойной почившего шведским Капитулом. Сохранился русский перевод разосланной речи, бывшей обычной траурной речью, т. е. одновременно и поминанием, и критико-биографическим очерком усопшего.

Вспоминая, что Карл XIII, еще в бытность герцогом Зюдерманланд-ским, облечен был королем Густавом III властью править Орденом в Швеции и придал ему необычайный блеск, ритор отмечает, что, и вступив на престол, он пребыл Ордену верным, «снабженный скипетром, он не оставил молотка», а потому, разбирает жизнь его, «сидящего на престоле посреди храбрых или управляющего работами Великой Национальной ложи», и деятельность как «воина, царя и перво-священника-масона, хранителя заповедного таинства всезнания». Речью славословился почивший и превозносились его душевная доброта, спокойствие и уравновешенность; «просвещеннейший из братий, не превозносится он над ними гордостью», но и не забывает величие сана царского самодержца. «Все сердца отверзаются его взору, все лица растворяются веселостью», — восклицает ритор и, описав великого масона, пребывающего в блаженном спокойствии на одре смерти, в предвкушении вечного блаженства, заканчивает речь свою так: «Мастер вступил в истинное святилище храма. Врата за ним затворились. Он сокрылся навсегда от взоров наших. Сия истина исполняет душу нашу печалью и соболезнованием. Повергая себя пред стопами Великого Строителя Вселенной, мы удивимся Его определениям, благоговеем к нему в безмолвии и не дерзаем произнести о себе сожаления. Десница, которая поразила, одна исцелить может. Бог, бла-гоизволивший покровительствовать работам нашим, не оставит без попечений дела праведных. Государи признали истину сего правила, предписанного Мудрейшим из Мудрых. Аще убо наслаждаетесь престолами и скипетры, о царие людей, почтите Премудрость, да во веки царствуете. И Карл XIII с высоты нового своего жилища, находясь возле бессмертного Якова Моллея, еще будет пещись о нас, ежели мы в чистых и благодарных сердцах благоговейно станем хранить себе его в пример и воспоминание». Речь доказывает глубокую веру масонов в загробную жизнь, в бессмертие душ и в заступничество пред Великим Зиждителем мира — праведных усопших за пребывающих еще на земле их единомышленников^[327].

Звание Великого Мастера Шведской Великой ложи принял принц Оскар, и первый же год его власти ознаменован был событием большой важности: состоялось воссоединение Великой Шведской ложи с Великой ложей Германской земли. В союзном договоре объявлялось братству, что германских братьев искони соединяют с северными собратьями единство учения, тождество происхождения, единство формы и сущности и что они члены одного тела, одушевленного одним духом.

Великая ложа Германской земли обратилась и к Капитулу Феникса с предложением такого же единения, в целях борьбы с возрастающим влиянием преобразованных лож, со Шредеровой системой, «которая все больше и больше распространяет свои ветви». Последовавший ответ графа М.Ю. Виельгорского, достаточно холодный и сдержанный, не скрепляет никакими обещаниями чисто формальных отношений, дотоле бывших с Германской ложей, и на просьбу сообщить шифр Капитула Феникса он отвечает отказом.

Отказом же ответствовал Капитул и на предложение Испанского Великого Востока вступить в теснейшую связь, и в последующие годы о дружбе русских и испанских братьев не поминается вовсе. Между тем с полномочиями от Испанского Востока в 1818 г. прислан был Великий Обрядоначальник Испанского Капитула, дон-Жуан ван-Хален, в Ордене Velox, предложивший под условием нерушимой сокровенности полное единение Русского и Испанского Капитулов, сообщение всех работ и даже mot de semestre, включающее программу на каждый год и обычно составлявшее важнейшую тайну. Союз не был принят, как нечто оформленное, определенное, по причине непрочного положения Каменщического сообщества в Испании, где оно не пользовалось расположением правительства и где многие братья Каменщики даже подверглись гонению. Граф Виельгорский, выражая мнение Капитула, однако, удостоверил ван-Халена в неизменной готовности русского братства оказывать подмогу всем испанским братьям, страдающим за принадлежность к братству, и тотчас же испанскому посланцу, направлявшему путь свой в Англию, была выдана денежная помощь. Любопытно, что граф В.В. Мусин-Пушкин-Брюс также оказал ван-Халену помощь именем союза Великой ложи Астреи и что в 1819 г. испанский масон-гонец, на возвратном пути из Англии чрез Россию, вернул российским братьям одолженные ими деньги.

Во все последующие годины Каменщических работ в России происходил непрестанный обмен членскими списками, краткими отчетами о деятельности с иноземными Востоками; слово «чужеземец» сменялось словом «брат» при входе в дружественную ложу, но после предварительных строжайших испытаний.

Русские масоны, посвященные за границей, принимались в соответствующую степень каждой системы лишь в том случае, если принесут все присяги предшествовавших степеней на открытом Евангелии и обнаженном мече и докажут знания всех тайн пройденных степеней.

Граф Виельгорский силу союза видел в крепчайшей, законами установленной организации, и очень прилежал^[328] к лучшему устроению вверенных ему лож.

8 февраля состоялось собрание Верховного Совета для заслушания проекта законов преобразованной Шотландской Директории. После обсуждения проект был утвержден и подписан, а затем постановлено: законы дать переписать и за подписанием всех членов совета и приложением печати передать Директории для исполнения.

Утвержденные^[329] законы ставили шотландскую Директорию в полную зависимость от Верховного Совета Капитула Феникса. «Она подчинена учрежденному при Капитуле Феникса на Востоке Спб. Верховному Совету, от коего во всех случаях получает разрешение и предписания, исполняя их в точности, без всякого относительства и отдавая ему отчет во всем своем управлении».

В 81 параграфе заключены все законоположения, до мельчайших подробностей вырисовывающие устроение Директории, главная цель коей «блюсти» и «распространять» истинное шотландское масонство древней системы, «ограждать братьев от влияния вредных систем», «охранять от бедствий и гибели». В первоначальной редакции законов Директория именуется «правительницей и хранительницей конституции древней, называемой шведской, системы». «Шотландская Директория есть начальство, управлению коего подчинены все составленные из шотландских братьев» ложи св. Андрея Провинциального союза, и она имеет власть и право с утверждения Верховного Совета «остановить и даже вовсе закрыть» работы в подведомственных ей ложах «непокорных или неблагонадежных».

Работы Директории происходить должны в особой комнате, все убранство коей составляет длинный стол, крытый красным сукном с вышитым на нем зеленым крестом св. Андрея; на столе св. Библия и секира. Ни приемных, ни поучительных лож Директория не держит, ибо единственный ее «предмет» — все то, что относится к благоустройству подчиненных ей лож св. Андрея, однако каждое собрание ее начинается и кончается молитвой^[330]. Невзирая на старание Капитуля-ров, «высокие степени», как прозывали Провинциальный союз правители Астреи, все не могли оправиться после распада союза и отступления столь многих видных членов.

Чем же объясняется преуспеяние Астреи? Главным образом, обнародованием законов, до мельчайших подробностей определявших пределы масонской верховной власти, вводивших строго организованное масонское судопроизводство и общий распорядок. Астрея сразу же вошла в моду, организация ее почиталась образцовой, и многие братья в успешном развитии вновь созданного союза видели доказательство превосходства выборного, ответственного правления над иерархическим, неограниченным, самовластным. Правительство выражало союзу свое благорасположение; вновь создавшимся ложам Государь не препятствовал именоваться в его честь, и в торжественных собраниях говорилось о поддержке Ордена Императором Александром I. Когда же в союзе Астреи для братьев высоких степеней был организован особый ритуальный Капитул, ведавший их делами и даже выдававший грамоты и акты ложам для работы в высоких степенях, союз быстро стал пополняться членами из Провинциального союза, которых тяготила его железная дисциплина. Стало вскоре замечаться охлаждение к своему союзу самого Великого Префекта А. А. Жеребцова, и весной Капитул Феникса постигло новое испытание: Капиту-ляры осведомились о разрешении, данном Жеребцовым на переход ложи Северных Друзей в Астрею.

В руках Капитуляров была копия с письма Жеребцова, и им предстояло решить почти столь же трудный вопрос, как при уходе Вебера: продолжать ли считать Жеребцова членом Капитула? Решение состоялось лишь поздней осенью, 7 октября, в Верховном Совете, а объявлено в заседании Капитула 17 декабря. Постановлено было не считать Жеребцова впредь ни членом Совета, ни Великим Префектом и поставить его о том в известность письмом, приличным высокому званию его и заслугам пред Орденом. В этом же заседании возглашен новый Великий Префект гр. М.Ю. Виельгорский.

Письмом к Жеребцову не спешили; оно отослано было лишь в январе 1819 г., но преисполнено учтивств: на отошедшего от союза призывалась не кара праведного неба, а благословение Всевысочайшего Архитектора.

Капитул Феникса, однако, был тверд; неустанно работая по насаждению масонства, он неизменно следовал намеченной цели, и Ка-питулярам вменялось в обязанность не только следить за преуспеянием лож, но давать им желанное направление. Так, А.П. Римскому-Корсакову^[331] поручено было развить одесскую ложу Эвксинского Понта, и он, преуспев, прислал отчет 27 сентября 1818 г., писанный на возвратном пути, в Москве, начинавшийся так: «Высокопросвещенный Верховный Совет союза Великой Провинциальной ложи, от члена брата А.П. Римского-Корсакова. Преданность и любовь! Когда в начале текущего года в бытность мою на Востоке Спб., в заседании Верховного Совета рассуждаемо было о мерах для благосостояния одесской ложи Эвксинского Понта, то вменено мне было в обязанность дать такое, с Божиею помощью, направление тамошним членам, чтобы со временем открыть там можно было шотландскую ложу. Благодарение Великому Строителю Вселенной, сему важному делу положено основание».

Прилагая просьбу о разрешении на открытие ложи св. Андрея от членов одесской ложи, он просит не замедлить ответом, дабы не расхолодить братьев. Винясь в том, что самолично ввел некоторые дополнения к актам, «сообразуясь с состоянием духа» членов ложи, он просит утвердить изменения, ибо братья «столь чувствуют себя довольными, что всякая перемена может показаться им неприятною». 7 октября письмо уже было заслушано в Капитуле, разрешено желаемое наименование «Трех царств природы» и делу дан дальнейший ход. О распространении шотландских лож особенно прилагалось старание, ибо в них готовились будущие бойцы и насадители идей союза.

В ложах св. Андрея прививались братьям «высокие порывы», воспитывались мыслители-мистики.

Творения известных мистиков были духовной пищей шотландских лож: Иоанн Арндт, Яков Бем, Жанна Мария де ла Мот Гион, Генрих Юнг Штиллинг, Карл Эккартсгаузен и др. старательно изучались.

Переводчики и издатели многих мистических книг Александра Федоровича Лабзина особенно чтили. В шотландских ложах и в Капитуле, брат высоких посвящений, правящий независимой ложей, не числившийся членом союза, Лабзин мог посещать все ложи, «когда заблагорассудит», ибо «всем известен по отличным своим талантам и в особенности по трудам издания» в истинном духе свободных Каменщиков^[332].

В 1819 г. Великий Префект Капитула гр. Виельгорский был озабочен все явственнее выступавшим неблагорасположением к работам Каменщическим — и правительства, и части общества. «Все состояния ненавидят и гонят масонов», — повторяет он не раз и призывает братьев к величайшей осторожности в обхождении с непосвященными, вящей осторожности еще в приемах новых членов в ложи. Пусть круг будет мал, но крепок — вот его мнение и мнение всех Капитуляров, ибо в переходное время большое число не крепких духом братьев всегда бывало во вред. Но ограничивая приемные собрания, Виельгорский увеличивает число поучительных лож, и заседания в различных ложах союза распределяются таким образом, чтобы ежедневно усердный брат мог быть в кругу посвященных. Пламенными речами выделяются: Андрей Петрович Римский-Корсаков, Петр Сергеевич Кайсаров и Николай Александрович Головин^[333].

Печать Верховной Директории союза Великой Провинциальной ложи. Импер. Моск. и Румянц. Музей

В то время как граф В.В. Мусин-Пушкин-Брюс изыскивает средства заслужить полезной деятельностью на почве благотворения благоволение правительства и даже испрашивает чрез посредство министра полиции С.К. Вязмятинова и министра духовных дел кн. А.Н. Голицына покровительство Государя, Великие Капитуляры озабочены сосредоточением власти над братией в крепких руках. Все большие строгости вводятся в правлении Провинциальным союзом, отменяется свобода выборов должностных лиц в ложах с тем, чтобы впредь таковые назначались только Капитулом, а в устроении Директории самого Капитула возвращаются к древнему порядку выделения из Верховной Директории невидимых начальников.

3 апреля, в заседании Орденского Совета, граф Виельгорский в пространной речи описал все преобразования, совершенные за последнее время в Орденском правлении, и пояснил, что крайние обстоятельства побудили его совместно с С.С. Ланским возобновить древне существовавшее высшее правление Ордена, которое и будет именоваться «Верховною Директориею» и состоять из одних Командоров. Имена Командоров, за исключением двух, его и Ланского, пребудут неизвестными.

В это-то трудное время Российское братство было огорчено ожидавшейся со дня надень кончиной И.В. Бебера, тихо угасавшего.

В письме от 5 июля 1820 г. одного из Капитуляров к другому, Рыцаря Прозорливого к Рыцарю Великого Орла, читаем:

«La faulx du temps est sur le point de s’ap6sentir sur notre bien уёпёгё et bien aim6 frlbre Boeber qui est d6ja ргёрагё a s’embarquer dans la barque de Caron pour parcourir les voyages аёпепв qui conduisent a la bёatitude. Nous regretterons tous amlbrement un aussi digne Б*ёге». Письмо не было еще отослано, когда в ночь с 15 на 16 июля Бебер скончался, о чем и сообщалось в приписке: «Le plus vertueux des hommes, le meilleur des ma$ons a termi^ sa longue et рётЫе сагпёге, pleurons sur sa perte, mais envions sa destine». «Сие плачевное происшествие весьма скоро распространилось между масонами», — сообщал циркуляр, разосланный масонской братии с «начертанием похорон» Бебера. «Масоны встречали друг друга на улицах с видом прискорбия и уныния, со слезами на глазах; они, пожимая друг другу руку, вещали с выражением глубочайшей скорби — Бебер скончался; сии слова означали: мы лишились нашего отца, нашей подпоры, нашего лучшего друга! Траурная доска Великой ложи Астреи возбуждала горесть, а предмет ее еще того более, и потому никто не хотел пропустить, чтобы не воздать последнего долга почившему». Кончина Бебера объединила оба союза общим горем великой утраты «истинно мудрого» масона, «руководившего братий примером великих добродетелей».

На похороны Бебера, к 6 час. веч. 18 июля, в церковь св. Екатерины, близ 1-й линии Васильевского Острова, собрались члены обоих союзов, «все, кто по летнему времени в столице или поблизости пребывание имели». Посреди церкви, разубранной зеленью, на катафалке был гроб, на нем меч и шляпа, а по катафалку размещены гербы и ордена отошедшего в вечность. Два масона в печальных шарфах стояли возле гроба. Пастор Цахерт сказал надгробное слово, и воспета была масонская кантата, сочиненная масоном капельмейстером Зат-ценгофером. Печально величественная кантата тронула сердца, и в церкви воцарилось горестнейшее молчание.

Вместе с офицерами 2-го корпуса масоны взялись за скобы гроба, когда подан был знак к выносу, и они же окружили гроб и шли следом, наблюдая, чтобы члены Великих лож были впереди и все вместе. Далее следовала семья почившего и большой отряд воспитанников корпуса. Многие братья несли пред гробом похоронные жезлы, другие — подушки с орденами, все же прочие «цветы и ветви лиственные». Вкруг шествия пламенели возженные погребальные светильники, несли их младшие братья. День воскресный привлек на улицы много досужих обывателей, торжественное шествие обращало внимание, и толпа провожающих увеличилась и соделалась великой, когда к 9 часам вечера достигла врат кладбища.

Масоны окружили могилу; масон пастор Август Ган произнес, благословляя, последние слова любви и мира, громкий гимн огласил тишину кладбища; пели хором все масоны.

26 июля состоялось печальное заседание, посвященное памяти Бебера, и постановлено «на могиле его воздвигнуть мавзолей, дабы возвестить грядущим поколениям неразрывность священных уз, сопрягающих истинных Каменщиков».

Великая траурная ложа свершена была много позже, 29 декабря, в присутствии более 500 братьев, с наблюдением всех ритуалов и возможного торжества.

Память Бебера одинаково чтилась братьями всех систем. Семье почившего оказана была большая подмога, но, не ограничившись этим, подпиской собрано 2620 руб. на памятник, для коего три почтенных брата потрудились сочинить проект: К.А. Леберехт^[334], Виттенгейм^[335]и Ф. Вендрамини^[336]. Кроме сего, чтитель покойного, граф В.В. Мусин-Пушкин, принес в дар братству бюст Бебера к Иоаннову дню 1821 г.

* * *

Наступил 1821 год. Ложи в Польше в этом году закрылись, говорилось о возможности закрытия лож в России, но сами говорившие не верили тому.

В Ордене С.С. Ланской обрел большее значение, нежели гр. Виельгорский; властный характер едва ли не был тому главной причиной, точность и планомерность в работе содействовали впечатлению на всю братию, а потому, когда решено было открыть новую тайную ложу теоретической степени в Петербурге, гр. Виельгорский вошел в нее членом, а Ланской председателем. Открытие состоялось 7 апреля, в Великий Четверток, речью Ланского; ложа была посвящена Св. Иоанну Богослову.

Длинна, витиевата была речь Ланского, но не красивыми оборотами, не глубоко продуманными нравоучениями важна она для исследователя, а упоминанием о высоких Орденских начальниках, коими он призван к работам. «Отеческими попечениями Ордена мы не оставлены, — восклицает Ланской, — не только разрешено, но и повелено нам собираться меж собою и поучаться. Получив приказание заниматься с вами, я с трепетом приступаю к сему, но долг повиноваться начальству подкрепляет меня!» Он приглашает собравшихся возблагодарить за высокое попечение. Речь Ланского не оставляет ни малейшего сомнения, что существовал действительно тот Невидимый Капитул, коему повиновались и за страх, и за совесть правившие Капитулом Феникса в России, наивысшие, известные нам до сего времени русские масоны. Кто были эти неизвестные Орденские начальники и где имели они пребывание, о том доныне неизвестно. О директивах же этого невидимого Капитула позволяет нам судить лишь деятельность выдающихся масонов, членов Капитула Феникса.

Ярко мистическая окраска новой тайной ложи обрисовывается уже первым собранием, на коем свершен был обряд Воспоминания Тайной Вечери с преломлением хлеба и отпитием вина во оставление грехов. Хлеб преломил С.С. Ланской, ибо духовного лица в среде петербургской братии тогда не было, а по правилам Капитула обряд свершать мог каждый брат чистой жизни. Ланской увещевал братьев начать «путь Креста» в борении со злом.

Капитул Феникса в то же время озабочен был работами тайной ложи в Москве, под руководством П.И. Голенищева-Кутузова, почитая ее «зданием на песке», ибо Управляющий Мастер этой ложи имел много врагов. Капитуляры прибегнули к чрезвычайной мере для сокрытия работ тайной ложи Нептуна и для снятия с себя ответственности в ее работах в будущем; решено было испросить учредительную грамоту от Великой ложи Астреи для новой ложи, в которую войти намерены «отделившиеся по наружности члены ложи Нептуна». Ложа «Гарпократа, которая есть явная, учреждается единственно для прикрытия ложи Нептуна, которая есть тайная», гласило объяснение, и грамота новой ложе, выданная Капитулом Феникса, предписывала «единодушие, согласие и любовь между обеими ложами, по наружности составляющими лишь разные тела, они по внутренности должны быть единая душа, единый дух, единая мысль». По наружности новая ложа входила в состав союза Астреи, тайно же она ставилась в полное подчинение Капитулу Феникса.

Таковой распорядок доказывает, что союз Астреи считался в большей безопасности, нежели союз Великой Провинциальной ложи. Невзирая на то, что сенатор Е.А. Кушелев, избранный Великим Намест-ным Мастером Великой ложи Астреи, в докладных записках Государю свидетельствовал о вольномыслии многих членов, о «несвойственном духу Российской Империи выборном конституционном» правлении, Капитул Феникса ставил зависящие от него ложи под охрану Великой ложи Астреи, как бы признавая тем себя не в силах открыто защитить свой союз. Но, с другой стороны, в это же самое время Капитуляры одерживали большую победу: задуманное сразу же после разделения союза возможное воссоединение было решено; Великая ложа Астрея уступила и 12 июня предложила всем ложам своего союза «введение однородной системы для всего Ордена возвращением к принятой некогда в Великой Директориальной ложе Владимира к Порядку истинной, древней, шведской системе»; кроме того, решено в Уложении уничтожить параграфы о терпимости ко всем системам.

29 июня князь А.Н. Голицын сообщил управляющему министерством внутренних дел о последовавшем запрещении печатать «масонские песни и другие сочинения», т. е. накладывалось veto на масонскую литературу.

Все же, невзирая на явные признаки надвигавшегося запрещения, масоны как бы не верили в его возможность. 12 декабря было отпраздновано с обычным торжеством; поэт Николай Федорович Остолопов^[337]сочинил особую оду, которая в рукописи роздана была братии. Привожу эту любопытную оду в кратком варианте.

Ликуй, о сонм друзей священный!

Сей день на радость обречен;

В сей день монарх наш несравненный

Для блага подданных рожден!

В сей день природа торжествует,

Она ярчайший свет дарует

Полночным счастливым странам,

И мрак скрывается ужасный,

И солнца луч крестообразный

Скорей является очам.

Не исчислять твои деянья,

Благословенный царь сердец,

Не обращать других вниманье

На твой бессмертия венец,

Сияющий в звездах Эфира,

Моя стремится ныне лира!

Ей не достичь сей высоты,

Хочу в сердечных выраженьях

Вещать о тех благотвореньях,

Какие нам являешь Ты!

Судьбы всегда непостижимы.

Почти от первых мира лет

Бывали мудрые гонимы!

Ужели ненавистен свет,

Нам обличающий пороки,

Ужель высокие уроки

Любить и ближних, и Творца

И отгонять зловредны страсти

Могли вовлечь людей в напасти

В разврат повергнуть их сердца!

О, памятны еще те годы,

Возлюбленные братья, вам,

Как не было и здесь свободы

Масонам посещать свой храм,

Как суеверье угрожало

Простерти ядоносно жало

На круг избраннейший мужей…

Но — днесь… угодно Высшей воле,

Да нас ничто уж не страшит,

Днесь с Александром на престоле

Сама Премудрость восседит.

Она сама свой взор к нам обращает

И с видом благостным вещает:

«Я знаю ваших цель работ!

Она священна и полезна;

Вас не постигнет участь слезна,

От прежних бед, — я вам оплот!»

Как мореходец от волненья,

Обретший в пристани покой,

Лишь чувствует восторг спасенья,

Благословляя жребий свой,

Так мы забудем все страданья…

Прошли годины испытанья,

И радость, радость наш удел!

Связуйся крепче узел братства!

Мы счастливы, нам нет препятства

Для добрых и великих дел!^[338].

В более пространном варианте этой оды масоны молят Великого Строителя мира о ниспослании долгоденствия доброму монарху, о даровании возможности свободным Каменщикам завершить строение духовного храма, дабы воскресить златой век в России. Особенно обращает внимание восклицание Остолопова о несуществовании препятства к производству масонских работ и приглашение радоваться, что все годины испытания миновали, — именно в такой момент, когда эти годины возобновились в России. Вольные Каменщики попробовали вновь прибегнуть к приему И.В.Лопухина, издавшего в царствование Императрицы Екатерины II известный нравственный катехизис франкмасонский, с целью доказать «до очевидности» изложением правил Орденских — благонамеренность российских братьев Каменщиков. При усилившемся контроле над ложами масоны ни минуты не могли сомневаться, что ода, написанная масоном-поэтом на день рождения Императора и произнесенная на торжественном собрании, в присутствии многочисленной братии, не будет доведена до сведения Государя. Смелые слова о Высочайшем покровительстве, коим на протяжении многих лет пользовались ложи в России, могли, как напоминание о былом благоволении, может быть, еще отвратить надвигавшееся окончательное запрещение собраний, — мечтали масоны и тут же они утверждают, что их цель — поддержание веры и златого века на основах взаимной любви. Остолопов не был подвергнут никакому взысканию за сочиненную оду, потому что еще боролись наверху два течения, две партии, и происходили колебания. Когда по доносу служащего, в декабре 1821 г., была запечатана ложа А.Ф. Лабзина, Государь после доклада, осведомившись, что эта была не более как обыкновенная масонская ложа, даже выразил недовольство и повелел ее распечатать. Надежды на возможность минования недовольства, на возврат более спокойных годин не оставляли многих масонов и в далекой провинции, как и в столицах возникали новые кружки, т. е. масоны объединялись в новые ложи.

1822 год начался обычным порядком, по масонскому счислению 1 марта. Для Союза Вел. Провинциальной Ложи отпечатана была роспись работам впредь на 12 месяцев и роздана братии. Верными союзу пребывали: Ложи Св. Иоанна Предтечи: Елисаветы к Добродетели, Дубовой Долины к Верности, Орфея, Трех небесных Добродетелей и Трех Светил в Петербурге, Ищущих Манны в Москве и Эвксинского Понта в Одессе; Ложи Св. Иоанна Богослова: одна в Петербурге и одна в Москве и ложи Св. Андрея Первозванного: Сфинкса и Александра Златого Льва в Петербурге и Трех Царств Природы в Одессе.

12-го марта, при совместном торжествовании обоими союзами «дня вступления на прародительский престол благословенного Александра», граф В.В. Мусин-Пушкин-Брюс возгласил свершившееся единение двух российских союзов, долгие годы разделенных различием систем. «1822 год, долженствует соделаться эпохою в истории Вольного Каменщичества», — воскликнул он, ибо союз Великой Ложи Астреи принял предложение возвращения к единой общей системе, в таковом решении усматривая благо для всего братства.

При наблюдении всех обрядов в Иоаннов день, 24 июня 1822 г., происходило торжество в Великой Провинциальной ложе; братьев собралось много. С пламенной речью выступал великий вития Петр Сергеевич Кайсаров. Смело и даже резко громил он современное общество, призывал к уважению добродетели и к признанию в каждом человеке брата своего, взывал к людям, стоящим на разных ступенях общественной лестницы: к окруженным славой вельможам, к гражданам низшего состояния, к призываемым на защиту престола и Отечества, к правителям народов и истолкователям законов!

«Вельможа, окруженный славой, властью и блеском, при исполнении своих обязанностей — одобрение совести да предпочитает ласкательствам самолюбия и в самом малом своем подчиненном, да созерцает он такого же человека и брата!» «Изобилующий дарами богатства да подает собою пример милосердия к неимущим и да обретают они более наслаждения в извлечении из нищеты семейства, нежели в испещрении себя и домов своих убранством и угощении ласкателей своих жирными столами». «Учители человеков, братьев наших, да научают других примером своим терпимости и бескорыстному беспристрастию, да не преследуют они человека за его слабости, но да излечают его от порока и да судят сами себя с большею строгостью, нежели своего ближнего». «Гражданин низшего состояния да послужит примером честности в своем промысле, благопристойности в наружном обхождении и тем да облагородит звание, в которое он поставлен Промыслом». «Призываемый на защиту престола и отечества воин в самом пылу сражения да покажет собою пример попечительного человеколюбия». «Правители народов и истолкователи законов да подают собою пример безмолвного им повиновения, исполняя сами законы гражданские и волю своего Государя, да уважают они в гражданине добродетель, а не происхождение, и ласкательство да не заступает у них место заслуг, оказываемых Отечеству». Укоряя братьев в малодушии, в боязни насмешек, он призывает их к деятельности. «Тот себя обманывает, кто думает, что с переменою обстоятельств он успеет еще почистить свое сердце и просветить свой разум и обратиться от мира к Богу. Не обстоятельства делают нас, а мы делаем обстоятельства худшими». «Время не ждет, дни и годы исчезают, как сон утренний». Великий масон вития напоминает, что в задачах Ордена включено исправление всего рода человеческого посредством предложения ему в членах примера благочестия и добродетели, ибо пример сильнее всех увещаний действует в сердце человеческом. «Необходимость в исполнении сей обязанности, — восклицал Кайсаров, — тем чувствительнее в наши времена, что почти все стыдятся быть добродетельными и желают лучше казаться загадкою, нежели быть признанным и за то, что в самом деле суть!» «В наши времена, в которые величайшие злодеи пользуются уважением, в которые лесть предпочитается истине, блеск — достоинству, так называемое умение жить — чистосердечию и благочестию, в которые все более или менее гордятся быть мастерами притворства, в которые все более или менее раболепствуют эгоизму». Тот не достоин звания вольного Каменщика, кто бездействует; великий вития напоминает о клятвах распространять свет, не щадя жизни, следуя высокому примеру патрона Ордена св. Иоанна: «Если и явный злодей не страшится публично хвастаться правилами и подвигами своими, то неужели ты, носящий звание Свободного Каменщика, ученик Иоанновский, устыдишься показывать собою образец добродетели?»

Бестрепетная речь Кайсарова сказана была не только с ведома, но по указу Капитула Феникса. Была ли эта речь вызвана убеждением в таковой силе Каменщического братства, коей ничего страшиться не приходится и все высказывать безнаказанно дозволено? Или речь эта была — последний клик осужденного на смерть, ведающего, что слова, которые он сейчас еще сможет кликнуть толпе, будут последними словами? Трудно решить! Можно с уверенностью только сказать, что русские Вольные Каменщики не ждали столь скорого запрещения работ своих, и указ 1 августа поразил их изумлением. Рыцарь Златой Цепи писал С.С.Ланскому 26 октября: «Случившееся с нами было неожиданно, пришло как тат, всякое наказание так приходит; кого из нас нашло оно бдящим и молящимся?» «Большая часть братий была объята страхом и боязнью какого-то гонения», — печалуется он, и лишь истинные братья верно постигли случившееся, «как наказание Господне за лень, беспечность и нерадение к исполнению заветов Орденских». «Хотя, может быть, истинные, верные и добрыми подвигами подвизающиеся братья нимало не потеряют от запрещения наружных работ, — восклицает С.П. фон-Визин, — но мы, бедные, слабые, страстями и слабостями обуреваемые, соблазнами внешними и внутренними колеблемые братья, много потеряли от такового запрещения, мы лишились наружного пункта соединения и вместе с ним лишились всех его благотворных влияний!» Удрученный член Капитула Феникса ни мгновение не колеблется в вере, что постигшее несчастье преходяще; крепко убеждение его, что Орден не может быть уничтожен. «Он стоит и до скончания веков непоколебимо стоять будет, тьма не обнимет его света, — восклицает он в экстазе, — чрез Орден заключенной братской связи уничтожить нельзя, — чувства искренней дружбы остаются неизменны, несмотря ни на какие превратности здешнего мира, когда они основываются на единомыслии и единодушном искании нетленных благ».

* * *

Исчез ли Капитул Феникса после запрета масонства? Нет. В 1822 г. он утратил лишь свой внешний образ, не стало Великой Провинциальной ложи, но главари, Капитуляры, выработав правила еще строжайшие для охраны тайны собраний, продолжали в тесном кругу содружество свое еще до 60-х годов XIX века. Не сбылись мечтания ко-роля-чародея Густава III о сближении всего северного дворянства: Капитул Феникса в России объединил лишь цвет русских бар на протяжении многих лет. До нас не дошли имена всех Рыцарей Храма, ибо не нашлась еще Великая Рыцарская книга Капитула, где вписаны имена, родословные и дела их на прочном пергаменте, нам неизвестны и наименования всех лож, созданных Капитулом, ибо не нашлась еще и Великая Синяя книга, в коей Великий Префект вписывал все Российские ложи, в строгом послушании у Капитула бывшие.

Памятник Н.А.Головину в Московском Спасо-Андрониевом монастыре

В старом доме И.А. Поздеева, на окраине Москвы, еще многие годы после запрещения собирались члены Капитула, и ревностные братья даже наезжали из северной столицы. Но дом строен был особым образом, с заботой, чтобы «мирской шум не тревожил в нем для бесед собиравшихся», и звуки не проникали в дом; не слышны были зато и любопытствующим речи, кои говорились на собраниях. В 1828 г. посланным из Петербурга была взята, по указу правительства, вся ценная библиотека, сохранявшаяся в доме Поздеева, сундуки с рукописями и символическими украшениями. Но собрания не прекратились, и в сохранившихся речах, говоренных на собраниях, в этом старом доме С.С. Ланским, гр. М.Ю. Головиным, Н.А. Головиным, А.И. Поздеевым, были слова все те же, что и до запрета 1822 г.: о борьбе со злом в мире и в самом себе, о восхождении по таинственной лестнице или о цепи, соединяющей мир земли и тленья с миром духа. На лестнице этой много ступеней, в цепи — много звеньев, но главнейшие из них — самопознание, покаяние, устройство внутреннего храма, высшее прозрение, у иных ликующий экстаз, у других великое безмолвие созерцания.

Над уходившими в мир вечного блаженства, умиравшими верными Рыцарями — братья воздвигали памятники, кресты и пирамиды, изукрашенные эмблемами высоких посвящений, — мистической розой и таинственным Фениксом…

МАТЕРИАЛЫ К ИСТОРИИ РУССКОГО МАСОНСТВА

Т.О. Соколовская
О МАСОНСТВЕ В ПРЕЖНЕМ РУССКОМ ФЛОТЕ

Масонство или свободное каменщичество формально есть тайное всемирное сообщество, основанное на началах братства и имеющее целью путем совершенствования отдельной личности вести человечество к достижению века Астреи и «земного эдема». По словам Блюнчи, в масонском ордене «взрослые люди воспитываются для человечества». Не предписывая догматов, масонство принимает за основные истины существование Бога, бессмертие души и необходимость добродетели. Будучи союзом внерелигиозным и вненациональным, как учреждение всечеловеческое, масонство не дает предпочтения какой-либо религии или какой-либо национальности. Каждый масон встречается как брат во всех ложах мира (масоны узнают друг друга «по знаку, слову и осязанию»).

Ложей называлось помещение, где происходили масонские собрания. Ложами же именовались отдельные замкнутые союзы братьев, сплотившихся в известную организацию. Ложи носили обыкновенно название масонского символа (Пламенеющей звезды) или нравственного качества с присоединением имени чем-либо выдающегося человека (Петра к истине), или же мифологического божества (Нептуна, Изиды, Латоны). Каждая ложа имела свой особенный эмблематический знак (например, ложа Нептуна — якорь в треугольнике). Должностными лицами в ложах бывали: мастер стула, наместный мастер, надзиратели, ритор, секретарь, обрядоначальник, казначей, попечитель о бедных. Заседания в ложах (поучительные, совещательные) и совершения масонских церемоний назывались масонскими работами, которые в России велись на разных языках.

Масонство приняло для своих внешних форм символы каменщиков, откуда и название масонства орденом свободных каменщиков. Всем масонским предметам и обрядам придавалось духовное, символическое значение. Масонскими символами служили: лопаточка, наугольник, отвес, циркуль, фартук (запон), перчатки. Ритуал лож не был одинаковым для всех лож: он видоизменялся в зависимости от системы, принятой данной ложей. Систем масонства было много; почти все западно-европейские системы перебывали в России. Ложи некоторых систем, более простых, допускали только три низшие степени — ученика, товарища и мастера, которые исчерпывали всю сущность масонства: ученик совершенствовал сердце, товарищ — ум, мастер — дух (масонство иоанновское, символическое). Ложи других систем, более сложных, допускали еще и высшие степени (масонство шотландское).

Обыкновенно отдельные ложи входили в союзы, образуя из своих представителей великие ложи (в России, например, были великие ложи: Национальная, Провинциальная, Астреи и пр.).

Являясь по своей основе учением высоконравственным, масонство иногда заменяло свой догмат о непротивлении злу иезуитским термином — цель оправдывает средства, переходя в крайние формы нетерпимости. Кроме того, следуя веяниям времени, масонство отдавало большую дань мистической философии и оккультным наукам, а также занималось религиозными и политическими вопросами.

* * *

Русское масонство, это — давно прошедшая быль. Нет живых никого, кто видел эту быль, кто может как очевидец поведать о ней. Но когда-то, десятки лет назад, чары масонства властно охватили все слои общества. Было какое-то безумие на масонство, на него тратились громадные состояния крепостничества, им забавлялись, как спортом. Многие горячо и убежденно верили в масонство, наполняли им всю свою жизнь и искренно, восторженно любили его.

Совершенно и окончательно масонство было запрещено в России в 1826 году. Оно стало забываться. Лишь немногие русские романисты, воскрешая прошлое, рисовали портреты масонов, и мы удержали еще в памяти Пьера Безухова из «Войны и Мира», туманно вспоминаются где-то читанные рассказы о Великом Розенкрейцере, о графе Сен-Жермене, о Каллиостро. Наконец, сквозь дымку прошлого, как отдаленное эхо школьных лет, вспоминается Николай Иванович Новиков.

Законы масонов строго повелевали не открывать масонских тайн профанам — ни устно, ни письменно. В сохранении тайны масоны клялись страшными клятвами, подписывая присягу собственною кровью. Но масонов — нет. Взамен их — стеклянные витрины музеев с масонскими орденами и знаками. Холодный блеск металла кинжалов и мечей почти не изменился за сто лет; сверкает золото пламенеющих звезд; горят кровавым блеском кроваво-красные самоцветные камни; разноцветный шелк масонских одеяний почти истлел; белая лайка перчаток и запонов потемнела; почернело серебро на масонских эмблемах смерти; удивительно сохранили свои краски великолепные орденские струйчатые ленты, зеленые, розовые, голубые… Архивы хранят роскошные патенты на масонские звания. В архивных шкафах — многочисленные масонские рукописи и книги: тщательно перевязаны консерваторами потемневшие письма; бережно расставлены на полках большие протокольные книги в темных прочных кожаных переплетах, масонские обрядники в виде небольших книжек в восьмушку переплетены в алый и лазоревый бархат, в белый атлас, разукрашенный золотыми масонскими эмблемами.

Позволю себе раскрыть эти книги, это богатейшее наследие прошлого, и развернуть в них те страницы, которые касаются масонства в прежнем русском флоте.

* * *

Русское масонство зародилось вне России. В Россию оно занесено от иноземцев. Старинная масонская песнь воспевает Петра Великого как человека, явившего свет масонства «утопавшему в мраке Народу», как человека, «раздравшего суеверия завесу».

Достоверно ли это предание — неизвестно. Но лично мне, при моих архивных изысканиях, удалось видеть в Московском Румянцевском музее в записной книжке масона александровского времени М.Ю. Ви-ельгорского собственноручную его запись: «Помнить, что Император Петр I и Лефорт были в Голландии приняты в масоны». Предание, к сожалению, не сохранило наименования основанной Петром ложи. Может быть, где-нибудь, в сырых подвалах, в больших сундуках, обитых заржавленными железными обручами, на пожелтелом листке еще крепкой бумаги значится, что первую ложу Петр назвал именем морского божества, ложей Нептуна.

Но этих заветных строк никто еще не прочел, а, может быть, и не прочтет никогда…

Обращаюсь ко времени Императрицы Екатерины II. Иностранцы отмечают страстное увлечение масонством тогдашних русских людей, особенно лиц высшего общества, так что «для масонского пира забывались пиры при дворе». И документальные данные доказывают бесспорное существование в это время масонской ложи Нептуна в Кронштадте, — и как я скажу несколько далее, на принадлежность членов этой ложи почти исключительно ко флотской семье.

Академик Пыпин, напечатавший много ценных материалов по истории масонства, в своем хронологическом перечне масонских лож относит основание ложи Нептуна к 1781 г., отмечая, правда, при этом существование более раннего патента на ее основание. Однако он, по-видимому, полагает, что патент, хотя бы и подписанный, и выданный учредителям, оставался неиспользованным некоторое время, пока в 1781 г. ложа, выражаясь масонским слогом, не открыла своих работ.

Мной был изыскан в рукописном отделении Московского Румянцевского музея этот патент. Патент, датированный 12 ноября 1779 г. и подписанный великим мастером национальной ложи князем Гагариным, доказывает, что ложа Нептуна примкнула к союзу национальной ложи. Далее, мной разыскано письмо наместного мастера ложи Нептуна брата Цубера в ревельскую ложу Трех Секир, где Цубер пишет: «16 Сентября минувшего года (т. е. 1779 г.) был для нас тем счастливым днем, когда высоко почтенная великая национальная ложа признала ложу нашу своей дочерью и побратала ее с нашей». Следовательно, письмо Цубера доказывает, что ложа существовала еще до 16 сентября 1779 г., когда в этот день она, так сказать, легализировалась в масонском отношении. Скажу, однако, что в печатанном, официальном для масонов списке членов лож союза Астреи основание ложи Нептуна относится к 12 января 1781 г.

Была ли в 1780–1781 годах кронштадтская ложа — ложей флотской? Это — вопрос, конечно, в высшей степени любопытный. С гордостью и полным удовлетворением архивного изыскателя я могу ответить утвердительно на этот вопрос, опираясь на драгоценнейшие документы, отысканные мной в одном из частных архивов Прибалтийского края. Это — три списка членов ложи Нептуна за 1780–1781 годы. В первом списке, от 2 декабря 1780 г., должностными лицами указаны: великим мастером — Алексей Спиридов, тогда еще капитан I ранга; намест-ным мастером — вице-адмирал Барги; первым надзирателем — вицеадмирал Самуил Грейг; вторым надзирателем — инспектор английских классов Морского Шляхетного корпуса Жданову секретарем — лекционный доктор при главном морском кронштадтском госпитале Амбо-дигс, ритором — лейтенант Елагин; казначеем — капитан по адмиралтейству Ипгельдю; обрядоначальником — инспектор французских классов морского шляхетного корпуса Омон; попечителями о бедных — офицеры того же корпуса Федоров и Нефедьев. В числе прочих членов указаны одни лишь морские офицеры, морские врачи и лица педагогического персонала морского кадетского корпуса, за исключением только трех лиц, не принадлежащих ко флоту: таможенного чиновника, петербургского хирурга и портного. Почетными же членами ложи состояли, между прочим, моряк Александр Семенович Шишков, два офицера Псковского пехотного полка и один капитан коммерческого английского корабля. Всего в то время насчитывалось 53 члена, из коих 47 человек, т. е. 88–89 %, принадлежали к семье моряков.

Второй список составлен около двух с половиной месяцев спустя. Здесь ритором указан лейтенант Рачииский. Общее число членов повысилось до 57 при 6 лицах внефлотских. Замечу, что одно время Ра-чинский состоял генерал-адъютантом у Грейга.

Наконец, третий список составлен в ноябре 1781 г. Здесь уже последовало значительное изменение в должностных лицах, происшедшее в этом году в Иоаннов день, когда вообще производилось избрание масонских чиновников и офицеров. Без изменения остались Спи-ридов — великий мастер, Жданов — второй надзиратель, Рачииский — ритор, Ингелъдю — казначей, Омой — обрядоначальник. В новых же должностях указаны: Грейг — мастером стула, врач морского шляхетного корпуса Цубер — наместным мастером, капитан-лейтенант Клавер — надзирателем, преподаватель английского языка в морском корпусе Шишуков в должности секретаря, офицер того же корпуса Нефедьев, лейтенант де Барш и майор Псковского пехотного полка Баумбах — риторами, наконец, попечителями бедных — моряки Орелии Романов. Следовательно, в личном составе должностных чинов появляется лицо, стоящее вне флота, майор пехотного полка; это как бы намекает на то, что узкофлотская окраска ложи может постепенно сгладиться. Среди других членов указаны преимущественно моряки, за исключением таможенного чиновника, капитана коммерческого английского корабля, двух ремесленников, секунд-майора, инженер-капитана, хирурга и поручика пехотного полка. Всего членов было 62, из них 53 моряка, т. е. те же 88–89 %.

В списках Спиридов и Цубер иногда упоминаются как основатели ложи. Обращает еще внимание в этих списках весьма значительное число служащих в Морском Кадетском Корпусе. Так, в первом списке из 53 человек 13, т. е. около 25 %, служили в этом корпусе. Это — масонское обыкновение. Масоны желали действовать на юношество и с этой целью в свои члены вербовали педагогический персонал учебных заведений. Пример морского корпуса очень разителен. Но он выступит еще рельефнее, если припомнить, что крупнейшими масонами были служащие из других учебных заведений: Бебер — инспектор 2-го кадетского корпуса, О де Сион и Прево де Люмиин из пажеского корпуса, Мелиссино, Херасков, Голенищев-Кутузов — кураторы Московского университета, поразительное число профессоров этого университета, Карнеев — попечитель Киевского учебного округа и пр.

Масоном же в позднейшее время был законоучитель морского кадетского корпуса иеромонах Иов. О нем восторженным образом отзывается декабрист Беляев в своих известных мемуарах. Для ясности укажу, что морской корпус помещался в Кронштадте с 1771 года вплоть до царствования Императора Павла; в Кронштадт он был переведен после большого Петербургского пожара.

Таким образом состав Кронштадтской ложи Нептуна в 1780–1781 годах, на 9/10 составленной из моряков или лиц, причастных ко флоту, дает право сказать, что это была военно-морская ложа. Отсюда же и возможность с положительностью говорить о масонстве в русском флоте при Екатерине II.

Выдающееся участие в зарождении масонства в русском флоте принимал адмирал Самуил Карлович Грейг. При начале действия Кронштадтской ложи, Грейг, как бы заняв выжидательное положение, состоит в ней лишь в должности надзирателя. Вскоре, в 1871 году, он делается уже мастером стула и в этом высоком масонском звании остается вплоть до своей кончины. За сражение при Чесме он имел Св. Георгия второго класса, а за Гогландское сражение он был награжден орденом Св. Андрея. Весьма интересной является переписка масона Грейга с масоном же герцогом Карлом Зюдерманландским о брандскугелях. Война вообще противоречила гуманному началу масонства и страстному желанию масонов осуществлять евангельский завет о любви к ближнему. Всякий воин-масон, оставаясь в пределах необходимости воином, желал внести в кровавую трагедию войны, когда, по выражению нашего поэта, «суша с морем негодует», те гуманные начала, которые, в сущности, признаются ныне международным правом. Герцог изъявил претензию, что русские в Гогландском сражении употребляли брандс-кугели. Грейг 27 июля 1788 года писал герцогу, что им было отдано строжайшее запрещение употреблять зажигательную материю против шведов, но что, наоборот, брандскугели были употреблены со шведской стороны, так что верхний парус задней мачты на русском адмиральском корабле был поджигаем три раза; кроме того, брандскугель был брошен на корабль адмирала Дезина, который в ответ на это приказал пустить в неприятеля 15 брандскугелей. Грейг предложил герцогу войти друг с другом во взаимное обязательство — не употреблять брандскугелей: «мое искреннее желание, — писал Грейг, — умягчить свирепость войны, насколько того род службы позволяет».

Масоны-моряки проявляли нередко выдающуюся храбрость, да и не проявлять ее не могли: само масонство учило презирать смерть. Из числа членов ложи Нептуна были награждены за боевые отличия орденом Георгия или золотой шпагой: Вильсон (Св. Георгия 1790 г.), Брейер (Св. Георгия 1785 г. и золотой шпагой 1790 г.), Круз (Св. Георгия 4 класса 1771 г., 2 класса 1790 г.), П. Пустошкин (Св. Георгия 3 класса 1792 г.), Селифонтов (Св. Георгия 1773 г.), И. Барш (золотая шпага 1790 г.), Штейн (Св. Георгия и золотая шпага 1790 г.). Из числа капитанов отряда Спиридова, отличившихся по реляции Грейга в Гог-ландском сражении, более половины состояли членами ложи Нептуна; это были: Адинцов, Муловский, Денисов и Брейер; моряк Муловский запечатлел свою любовь к родине собственною кровью: он был убит в 1789 году при острове Эланде.

Грейг скончался 15 октября 1788 года на корабле «Ростислав» и погребен в соборе на Вышгороде города Ревеля, где над его могилой воздвигнут великолепный мавзолей, над которым грустно и торжественно повисли величаво распущенные адмиральские флаги. Имея обыкновение выражать свое уважение к особо выдающимся сочленам масонского ордена устройством в память их траурных лож, масоны устроили траурную ложу и в память Грейга. Эта траурная ложа была столь пышной, что в одной немецкой рукописи XVIII века имеется заметка, будто ее устройством масонская ложа полагала доставить себе и прочим ложам своей системы известность и приобрести более прочное основание (festere Consistenz).

Как говорил оратор масон в речи, посвященной Грейгу, это был человек, «чье человеколюбие и кротость, просвещенность, неустрашимость и деятельность были всем известны»; «к тебе мирное, любвеобильно масонство», говорил оратор, «сердце его (т. е. сердце Грейга) обращалось с любовью и радостью, он был слишком велик и чист, чтобы заниматься лентами и безделушками, он выбрал единственную истинную цель твою — добродетель и человеческое счастье». «Бессмертный дух, — восклицал патетически оратор, — взгляни из своего звездного жилища и посмотри, как мирное масонство, неподвижное и немое от горести, проливает здесь слезу благодарности на твой прах».

Памяти Грейга была посвящена отдельная брошюра, озаглавленная «Am Grabe Greighs» и вышедшая в год его кончины.

Ложа Нептуна в эти годы работала по шведской системе. В архиве я видела великолепный акт, написанный на латинском языке и подписанный герцогом Карлом Зюдерманландским. Документ датирован 1780 г. и перечисляет четырнадцать русских масонских лож, вошедших в состав Великой Национальной ложи и работавших по шведской системе, в зависимости от Швеции. Под двенадцатым номером стоит Кронштадтская ложа Нептуна.

* * *

Итак, первый состав масонской ложи Нептуна был флотский. Блеск и красота шведского ритуала не могла не пленять этих моряков. Но в то же время, как моряки, это были люди образованные, видавшие виды. Внешний блеск мог пленять их, но не мог вполне их удовлетворить; избалованное воображение требовало неизведанной пищи; ощущалась потребность в чудесах или подвигах. Братья ложи Нептуна избрали именно шведскую систему как такую, которая совмещала в себе блеск, чудеса и подвиги. Эта система соединяла чистое масонство с розенкрейцерством и тамплиерством. Каждая составная часть системы вносила в нее свои черты: тамплиерство давало внешний блеск, пышные украшения, красоту одежд, ритуал рыцарства; розенкрейцерство мистику, модное в то время увлечение алхимией и оккультными науками; наконец, чистое масонство с его благородными идеалами о любви к ближнему звало на тяжелый, но славный подвиг любви ко всему человечеству, на подвиг забвения собственного «я», на подвиг жизни для и ради других. В Швеции король был главой масонства, и система носила отпечаток иерархической патриархальности; управление шло не снизу вверх, как это могло быть в свободном союзе безусловно равных братьев, а сверху вниз; система держалась на принципе самодержавия, где нет места выборности властей, их сменяемости и их ответственности.

Шведская система имела десять степеней. Тремя низшими степенями были иоанновские степени ученика, товарища и мастера. Далее следовали две степени шотландского масонства или Св. Андрея: уче-ника-подмастерья и мастера. Наконец, шли степени рыцарей Востока, рыцарей Запада, ближних Св. Иоанна и ближних Св. Андрея. Десятая степень — братья-архитекторы. В ложе Нептуна в 1780–1781 гг. высшей степенью была пятая, то есть шотландского мастера.

* * *

Иоанновская ложа устраивалась по одной и той же схеме, но в пределах этой схемы горячее воображение иногда созидало нечто весьма красивое. Для примера укажу на случай устройства и убранства ложи в 1815 году бывшим моряком, графом Федором Петровичем Толстым, известным впоследствии медальером и президентом Академии художеств. Под ложу был отведен бельэтаж дома на углу Невского и Адмиралтейства, против ресторана «Лондон». По наброску графа Толстого известный декоратор превратил обыкновенный большой зал обыкновенного дома в сад с открытой колоннадой ионнического ордена. Садом и воздухом расписаны стены, свод потолка — звездным небом, каким в ясную ночь под Иванов день сияет оно над Петербургом. Густыми складками собранная голубая шерстяная завеса отделяет ложу от сада, на высоте трех аршин она подхватывалась к колоннам красивыми золочеными розасами, толстый золотой шнур поверх ее провешен был вокруг всех колонн, образуя на Востоке большой Кафинский узел. На Востоке на возвышении о трех ступенях — великолепной резьбы раззолоченные кресла мастера стула, и над ним ореолом сверкают золотые лучи искусно сделанного солнца. Перед креслами ромбический стол изображает алтарь: на нем обнаженный меч и разверстое евангелие. Посреди ложи — масонский (писаный масляными красками) ковер. Для братьев места расположены по установленному обрядником плану. Покрывала на столах и скамьях и завесы из мягкой шерстяной ткани голубого цвета; на алтаре и кресле мастера ценный бархат; все завесы, все покрывала окаймлены густой золотой бахромой. Ложа светло освещена, огромное хрустальное солнце и стеклянные звезды, освещенные изнутри, ярко сверкают. В высоких шандалах алтаря горят восковые свечи. В светлой иоанновской ложе ярко горит золото знаков; ласкает глаз снежная белизна запонов, нежно-лазоревый цвет камзолов.

Евангелие отверсто на словах о любви к брату человеку. Ритор страстно громит позор рабства страстей. Внимают его речи братья, забывая о мире, где, как поется в песне масонской,

Рыдает горько честь,

Невинность тяжко стонет,

Где истине святой

Неверие смеется,

Кинжал вонзая, месть

В крови несчастных тонет.

Слух убаюкивается песнями и грустно-торжественными мелодиями музыкальных инструментов. Ум усыпляется, грезит одно чувство.

Многие масоны остаются навсегда членами иоанновских лож. Крайнее, что они слышали, это были речи о том, что общечеловеческое выше национального, что всечеловечество выше государства, что звание гражданина мира — достойнее звания гражданина государства, что для подвига любви нет различия между эллином и иудеем, что равно достойны позора и тунеядец, пьющий в раззолоченных чертогах из хрустальных стаканов кровь своих рабов, и мелкий сутяга-крючок, взявший взятку в два рубля ассигнациями.

Шотландская ложа — тот же масонский храм. Входя в него, масоны пели:

О радость, о любовь, о свет,

О мудрость кроткая, благая,

О дух, зри тройственный завет,

Престол, ковчег, святых святая,

Расторгнув мудрости покров,

Зри связь и сущность всех миров.

Святая святых, алтарь, семисвечный светильник, все это было в шотландской ложе. Здесь уже не слышится только ясная и великая заповедь о любви, братстве, равенстве. Здесь мрачная мистика, здесь речь о связи тела и души, о теле астральном, о связи миров, о тайне творения, о священном числе три, о троице в Божестве, человеке и природе. Простая иоанновская символика масонских знаков усложняется, и символы толкуются по-иному.

В рукописном отделении Публичной библиотеки в Петербурге хранится богатое собрание мистических масонских рукописей.

В 1781 г. в шотландской ложе работают некоторые члены из ложи Нептуна; это те, которые имеют четвертую и пятую степени. У Вице-Адмирала Барша и врача Цубера на красных струйчатых лентах с зелеными каймами через плечо — сверкающие золотые шестиугольные звезды; на шее, на зеленых лентах, кресты из финифти с изображением Св. Андрея на золотом солнце; белые запоны подбиты огненно красным шелком; запоны украшены красными розетами, золотыми звездами и золотыми скрещенными секирами; это братья 5-й степени. Запоны на братьях 4-й степени, капитане I ранга Спиридове, ка-питане-поручике Клавере и инспекторе английских классов морского кадетского корпуса Жданове, — черного цвета; запоны окаймлены белой тесьмой; по четырем углам белые розеты. Символ смерти, череп, покоится на крестообразно сложенных костях. На шее — черная струйчатая лента с изображением серебряной мертвой головы. Через плечо — черная же лента с кинжалом.

* * *

Масонство расцветало пышным цветом, но настали и для него черные дни. Новиков томился в Шлиссельбурге, его кружок был рассеян. Явная деятельность масонства почти прекратилась, но слишком глубоко ушли его корни в общественную жизнь, и пламя масонства теплилось едва заметным огоньком. Состоявший при Императоре Павле Петровиче секретарем по морскому ведомству моряк Плещеев, по словам Ростопчина, пользовался большим его доверием и, как масон, расположил было Цесаревича к масонству. Но, как известно, благоволение Императора Павла сказалось не на масонстве, а на мальтийском ордене.

* * *

Лишь при Императоре Александре I снова произошло явное возрождение масонства. На старых пепелищах воскрешались старые ложи, присоединяя к старым названиям новые имена. Так было и с ложей Нептуна, которая возобновилась официально 21 октября 1813 года под именем Нептуна в Надежде.

Но справедливо выразился поэт

Andere Zeiten, andere Vogel,

Andere Vogel, andere Lieder.

Еще в 1812 году, работая втайне, члены старой ложи Нептуна, сбрасывая на празднике Иоаннова дня свои великолепные епанчи на руки служащих братьев и расправляя роскошные белые страусовые перья своих шляп, неминуемо задумывались о совершенной замене пурпурных мантий и страусовых перьев более дешевым нарядом, чтобы иметь возможность купить свободу рабам-братьям, свободу человечеству. Блестящий, нарядный, царедворческий век Екатерины и ее вельмож уплывал по реке времен. Наступал тяжелый, разоренный год Отечественной войны. Общество воспрянуло. Общественное самосознание капризной волной исторической судьбы поднялось выше прежнего уровня. Форма уступала духу. Внешность сменялась содержанием. Раздался призыв Эллизена, брата мастера дружественной ложи, о замене

бального наряда удобным затрапезным платьем, призыв к упрощению внешних форм масонства, и ложа Нептуна к Надежде без колебания отринула высшие степени и, вступив в союз Астреи, приняла систему Шредера, где нет очарования пышно романтическими обрядами. Будто из одной крайности ложа Нептуна бросилась в другую. Как раньше, отражая дух времени, она выбрала шведскую систему, так и теперь, следуя за новыми общественными веяниями, она предпочла экстаз аскетизма прискучившим наслаждениям. В числе четырех лож ложа Нептуна к Надежде подписала новую масонскую конституцию «Уложение Великой ложи Астреи», где ярко проводились идеи самоуправления, выборности властей, их ответственности и сменяемости, где, одним словом, были налицо все атрибуты конституционного начала, искусно, впрочем, замаскированные параграфами благонадежными.

Исключив из своих старинных песенников многие песни, пожалуй, большую их половину, масоны в Александровское время сохранили те песни, где ярко приводились идеи братства и равенства, где пелось на разные лады:

Оставьте гордость и богатство,

Оставьте пышность и чины, —

В священном светлом храме братства

Чтут добродетели одни,

Седеет время, гибнут веки,

Летят пернатые часы,

А вы, о братья-человеки,

Влюбились в тленные красы!

В екатерининское время масонская деятельность рельефнее всего проявилась в новиковском кружке, в Москве. Этот кружок много занимался над поднятием грамотности и образованности, над улучшением книжного и журнального дела; книги раздавались даром.

При Александре I масонская деятельность не ограничивалась одним каким-либо кружком. В просветительном движении приняло участие все масонство. Циркулярно предлагалось, например, всем ложам союза Астреи учредить масонские стипендии в Царскосельском лицее. Масонская благотворительность при Александре I составляет целую эпоху в истории русской филантропии. Она вылилась тогда во всевозможные формы. Существовали даже специальные благотворительные масонские организации крупных размеров в виде, например, братского вспомогательного капитала. Каждая ложа в отдельности спешила прийти на помощь бедным братьям, их семьям и всем нуждающимся и страждущим. Так, в протоколе ложи Елизаветы к добродетели, под 5 сентября 1812 г. значится запись о выдаче вспоможения вдове лейтенанта флота Леонтьевой — 60-ти рублей.

Приведу еще здесь небольшое извлечение из масонского катехизиса. «Всякий член Ордена, — читаем в катехизисе, — имеет право войти во все ложи мира; это — выгода, которая, за недостатком более специальной рекомендации, доставляет владеющему ей одно из самых легких средств ознакомиться со многими хорошими людьми и которая, в случае непредвиденного несчастия, как воровство, кораблекрушение и т. п., дает ему возможность найти помощь у братьев, пока он успеет придти в себя и извлечь из своих собственных дарований средства существования, или, если он — иностранец и имеет ресурсы в своем отечестве, пока он успеет получить оттуда, что нужно для исполнения своих планов, которые побудили его к путешествию». Этот пункт, бесспорно, имел знаменательное значение для масонов-моряков.

* * *

После известной «Семеновской истории», происшедшей 17 октября 1820 года, за ложей Нептуна к Надежде следили правительственные власти.

7—19 ноября 1820 года князь Петр Михайлович Волконский, бывший с Государем в Троппау, писал Иллариону Васильевичу Васильчи-кову: «С некоторого времени Государь заметил, что много офицеров разных полков ездят в Кронштадт, так как там существует масонская ложа, вновь устроенная, то весьма может быть, что, будучи под присмотром в Петербурге, не ездят ли они туда, чтобы участвовать в заседаниях без всякого стеснения».

В 1821 году июня 29-го^[339] последовало запрещение печатать масонские песни, что, несомненно, являлось предвестником близкой грозы. Это было началом конца. Однако, будто не желая извериться в своей счастливой звезде, братья масоны в оде на 12 декабря того же года на День Тезоименитства Государя беспечно пели:

Связуйся крепче, узел братства,

Мы счастливы, нам нет препятства

Для добрых и великих дел.

1 августа 1822 года все существовавшие в России масонские ложи были официально закрыты.

После этого запрещения кронштадтская ложа Нептуна к Надежде, вероятно, подавала еще признаки жизни, так как 12 сентября того же года князь Петр Михайлович Волконский писал графу Михаилу Андреевичу Милорадовичу, что Государь заметил из рапортов о приезжающих частые поездки в Кронштадт полковника Молостова и подполковника князя Долгорукова; Волконский просил «секретным образом» узнать, зачем ездят туда эти офицеры, «ибо Его Величеству известно, что в Кронштадте наперед сего состояло масонское общество, которое хотя по вновь данному повелению, вероятно, и закрыто, но не менее того нужно бы поразведать, не собираются ли туда тайным образом члены прежних лож, или нет ли каких свиданий с иностранцами, в порт сей на кораблях прибывающими или отъезжающими». 6 октября граф Милорадович отвечал, что «масонская ложа в Кронштадте закрыта 14 августа и подобных собраний в городе и в окружности оного не замечено». Эта переписка, почерпнутая мной из военно-ученого архива, доказывает, что правительство следило за деятельностью ложи Нептуна к Надежде, присматриваясь к внутренней жизни этой ложи, в которой иностранцы, по-видимому, принимали немалое участие, иностранцы, приведенные в Кронштадт интересами большей частью чисто коммерческими.

* * *

Я в общих чертах привела данные о морской ложе Нептуна в Кронштадте, остановившись на двух конечных пунктах ее существования: на 1780–1781 и 1820–1822 годах.

Помимо кронштадтской ложи моряки входили в состав и других масонских лож.

Еще при первом официальном исследовании масонства со стороны правительства, в 1747 году, при первом розыске полиции об ордене, мы встречаемся уже с именем моряка-масона. В этом году Александр Иванович Шувалов, от имени Императрицы Елизаветы, опрашивал графа Николая Головина, племянника известного адмирала Николая Федоровича Головина (f 1745 году) о вступлении его в «фра-масонский орден» без утайки и о том, кто еще русские члены и какие законы его и уставы; Головин признался, что в этом ордене был, между прочим, граф Иван Григорьевич Чернышев^[340]. В то время, правда, Чернышев не был моряком, но в 1763 г. он был переведен во флот, будучи назначен членом адмиралтейств-коллегии и удостоившись при Императоре Павле звания генерал-фельдмаршала от флота.

При этом Чернышеве генерал-адъютантами состояли, между прочим, три моряка, входившие в состав членов ложи Нептуна: Спири-дов (с 8 апреля 1771 года), Селифонтов (с 4 июня 1770 года) и Мулов-ский (с 12 июля 1777 года).

Есть данные предполагать, что масоном был адмирал Сенявин. Но в царствование Императора Николая I Сенявин страстно открещивается от своей причастности к масонству.

Масоном же был в Александровское время князь Меньшиков, впоследствии начальник Главного Морского Штаба Его Императорского Величества. В Военно-Ученом архиве хранится дело 1822 года, из которого видно, что князь Меньшиков в собственноручной записке излагал, что он был принят в масонский орден, в берлинскую ложу Золотого Яблока или Пеликана, но что он посещал эту ложу только один раз, в день своего приема.

* * *

Конечно, масонство, бесспорно сильное своей сплоченностью, могло оказывать и действительно оказывало известное давление на общественное мнение и даже правительственные мероприятия. Приведу случай, касающийся масона-моряка. Почему адмирал Мордвинов, моряк, в 1806 году, во время созвания милиции был поставлен во главе сухопутного московского ополчения? По словам графа Федора Васильевича Ростопчина, «секта подняла голову (т. е. масонский союз), опять выступила наружу и приобрела важное значение на выборах. Князья Трубецкие, Лопухин, Ключарев, князь Гагарин, Кутузов и сотни других постановили выбрать адмирала Мордвинова, что и состоялось к общему соблазну и крайнему удивлению всех».

Пользуясь еще ненапечатанным списком членов 24 лож союза великой ложи Астреи, приведу имена тех моряков, которые состояли братьями в этих ложах в 1820–1821 годах.

Граф Федор Толстой, бывший моряк, состоявший одно время адъютантом у Чичагова и уволенный в 1804 году в отставку с чином лейтенанта, числился почетным членом Академии художеств, Общества любителей русской словесности, председателем общества учреждения училищ по методе взаимного обучения, исполнял должность Управляющего Мастера в ложе избранного Михаила и состоял почетным членом лож Петра к Истине (в С.-Петербурге), Ключа к Добродетели (в Симбирске) и Восточного Светила (в Томске), а также членом в некоторых масонских ложах Варшавы и Плоцка.

Капитан по корабельной части Андрей Петрович Поморский был представителем симбирской ложи Ключа к Добродетели в великой ложе Астреи и состоял членом ложи Российского Орла. К ложе Петра к Истине принадлежали: учитель Морского Кадетского Корпуса Петр Цирхольдт (Zierholdt) и врач того же корпуса Рудольф фон Гаррер (Наггег). Братьями ложи Нептуна к Надежде в Кронштадте состояли флотские офицеры Павел Докторов и Валериан Новосильцев. Членами ложи Избранного Михаила состояли братья Михаил Карлович Кюхельбекер и лейтенанты Николай Александрович Бестужев и Константин Иванович Черкасов, первые двое известные декабристы.

В состав ложи Александра к коронованному Пеликану в С.-Петербурге входили: мичман Андрей Францович Де-Ливрон, капитан Владимир фон Левендаль, лейтенант Конрад фон Левендаль, мичман Федор Дмитриевич Тыртов и мичман Петр Федорович Анжу. В ложе Российского Орла 2-м стуартом был состоявший по корабельной части Василий Иванович Берков, а братом 3-й степени лейтенант Николай Петрович Богданович^[341]. К ложе Ищущих Манны принадлежали лейтенанты Николай, Иван и Алексей Иосифовичи Поздеевы, сыновья знаменитого масона Иосифа Алексеевича Поздеева (Рус. Арх. 1906, И).

По свидетельству военного историографа Михайловского-Данилевского, известный моряк Петр Иванович Рикорд также принадлежал к масонскому ордену.

В ложе Елизаветы к Добродетели числился Николай Иванович Кошелев. Членами же масонских лож состояли лейтенанты гвардейского экипажа: Николай Петрович Римский-Корсаков — Трех Добродетелей, Давыдов — Тройственного Благословления и Ефродит Степанович Мусин-Пушкин, впоследствии декабрист, — Российского Орла. К ложе Трех Секир принадлежали: капитан-лейтенант Мориц Борисович Берг, лейтенант Карл фон Левендаль, отставной капитан 2 ранга Ермолай Ермолаевич Левенштерн.

* * *

Помимо лож, примыкавших к какому-либо большому масонскому союзу вроде Астреи, существовали ложи, работавшие самостоятельно. Одной из таких лож была ложа Нептуна, работавшая в московской тиши под управлением Павла Ивановича Голенищева-Кутузова, бывшего генерал-адъютанта адмирала Грейга. После Гогландского сражения он был послан с донесением к Екатерине И. В Обществе любителей древней письменности мне удалось ознакомиться с любопытнейшим документом, который помимо биографической ценности в отношении Голенищева-Кутузова, дает некоторые новые данные для вопроса о масонстве в прежнем русском флоте. Это — патент, данный Голенищеву 10 июля 1788 г. в удостоверение его храбрости в сражении при Гогланде. Патент подписан капитаном флота генерал-май-орского ранга Астафием Адинцовым. Но посмотрите, какое интересное совпадение: адмирал Грейг, масон, посылает к Государыне с реляцией своего адъютанта Голенищева, тоже масона, о храбрости Голенищева свидетельствует Адинцов, тоже масон.

Впоследствии Голенищев-Кутузов как куратор Московского Университета, уже будучи чином гражданским, учреждает в Москве собственную ложу. Его морские симпатии отражаются в названии, которое он дал своей ложе.

Кутузовская ложа Нептуна вела деятельную пропаганду для привлечения в свою среду новых братьев. Она стремилась также оградить прежних братьев от соблазна перехода в ложи других систем. В Обществе любителей древней письменности я ознакомилась с некоторыми документами, доказывающими эти положения. Письмом 9 января 1815 года мастеру ложи Нептуна Долгорукому Кутузов предостерегал его не входить ни в какие связи, сношения, беседы и разговоры с посторонними лицами по предмету масонства, «ведая, что многие волки в овечьей коже ходящие, и языком агнчим глаголющие, уловляют души, вводят в распутия и отторгают братий от истинного начальства». Такое же строгое запрещение было дано официально инструкцией отъезжающему брату от 7 сентября 1814 года.

Участие в работах ложи Нептуна, по-видимому, производило на братьев большее впечатление, и М. Щуленников в одном своем письме к П.И. Голенищеву-Кутузову из Петербурга с восторгом вспоминает об «услаждении», которое доставило ему прошлогоднее празднование в этой ложе дня Св. Андрея, и заверяет, что он был бы счастлив, если бы мог снова переселиться в Москву. Голенищев-Кутузов оказывал Щуленникову, судя по письмам, всякого рода поддержку — и нравственную, и материальную.

* * *

Таким образом, документальные данные позволяют говорить о наличности масонства в прежнем флоте. Масонство, основанное на началах братства, являлось мощным подспорьем для закрепления флотских чинов в одну семью. Взаимопомощь в самом широком смысле слова, чистые начала честности и неподкупности, просвещение себя и других, самоусовершенствование и усовершенствование других — вот свойства свободно-каменщицкого учения, которое существовало в прежнем русском флоте.

Масоны-моряки века Екатерины на лентах своих носили серебром шитые, суровые, но великие слова vaincre ou mourrire, «победа» или «смерть», масоны-моряки времени Александра девизом избрали три слова: «родина, долг, гуманность».

* * *

Давно занимаясь изучением истории русского масонства, я неоднократно имела честь приводить результаты своих работ и в журнальных статьях, и с лекционной трибуны. В прежних лекциях и статьях я останавливалась главным образом над выяснением масонского идеала, на обрисовке значения масонства в русском общественном движении. Мои последние архивные изыскания позволили мне сообщить новые данные о масонстве во флоте. Правда, я обрисовала лишь уголок картины, я только приоткрыла завесу: полное историческое освещение этого вопроса — дело будущего. Но молчать по вопросу, по которому до сих пор не было напечатано ни одной строчки, казалось мне непростительным с точки зрения науки.

I.
Письмо Цубера в ревельскую ложу Трех Секир со списком членов Кронштадтской ложи Нептуна к г декабря 1780 г

Высокопочтеннейший Великий Мастер,

Возлюбленный брат!

Уже давно имел я намерение сообщить высокопочтенной ложе Трех Секир о соединении с ней почтенной ложи Нептуна и препоручить ее братской ее любви. 16 сентября минувшего года был для нас тем счастливым днем, когда высокопочтенная великая национальная ложа признала ложу нашу своей дочерью и побратала ее с вашей ложей, но у меня не было адреса и верной оказии, которую доставляет

мне теперь достойный брат фон Багговут. Он имел несчастие быть принятым в несовершенную ложу. Я же, ввиду его особо прекрасных качеств, признал это принятие и покорно прошу вас, высокопочтенный, не отказать допустить его в вашу ложу, дабы он имел случай просветиться под вашим мудрым руководством в нашем царственном искусстве, в особенности же потому, что он не мог этого сделать у меня за недостатком времени. Ежели бы во время пребывания его в Ревеле он пожелал достичь вышних познаний, то прошу вас не отказать в этой его просьбе. Вместе с тем имею честь сообщить вам список всех братьев почтенной ложи Нептуна с просьбой, в случае если бы кто-либо из них пожелал бы явиться на ваши священные работы, разрешить им вход в вашу высокопочтенную ложу.

В заключение прошу Великого Строителя мира — да примет Он под свой священный покров вас и всех братьев высокопочтенной ложи Трех Секир. Себя же поручаю вашей братской дружбе и остаюсь с глубочайшим уважением, чрез освященное число,

высокопочтеннейший великий мастер,

Ваш преданнейший брат и друг Цубер X:^[342].

Кронштадт.

3 декабря 1780 г.

Список помещен ниже, обозначен VIII.

II.
Письмо в ложу Трех Секир из ложи Нептуна со списком кленов последней к 12 Февраля 1781 г

Высокопочтенный Великий Мастер!

Высокопочтенный Наместный Мастер!

Высокопочтенные братья Надзиратели!

Высокопочтенные и почтенные чиновники и сочлены! любезные и священным союзом дружбы с нами сопряженные братья!

Чувствительно сожалеем, что мы по долгу нашему не сообщили почтенной ложе Трех Бердышей^[343] до сего времени списка о собратиях и членах ложи Нептуна, учрежденной на востоке Кронштадта прошлого 1779 года и в уповании, что такая медленность не уменьшит тех нежных чувствований дружества, кои царствуют в сердцах истинных вольных каменщиков, просим почтенную ложу Трех Бердышей, чтоб благоволила сообщить взаимно и ложе Нептуна список своим собратьям и членам и впредь удостоивать нас всего, что послужит к вящему украшению нашего царственного ордена. Мы молим усердно Всевышнего Строителя мира, да ниспошлет на вас свою благодать, да утвердит вас в священном братолюбии и неразрывном союзе дружбы, да благословит совокупные наши священные работы и да увенчает их достойными плодами. Поздравляем вас чрез освященное число; и препоручая себя братской вашей дружбе пребываем навсегда искреннейшими и усерднейшими братьями. Дано на востоке Кронштадта, при открытии Святого Евангелия и обнаженном мече. 1781 года, 3-го месяца, в 11 день.

Бр. Барш х Y.

Наместный мастер.

Сам. Грейх 1-й надзиратель, бр. 2-й надз. П. Жданов.

Бр. Амбодик секретарь.

ВС Трех Бердышей.

СПИСОК
почтенным н любезным братьям, которые составляют почтенную ложу св. Иоанна под особливым именем Нептуна на востоке Кронштадта учрежденной

Имена и фамилии	Февраля 12. 1781. Чины в общежитии	Степениордена	Чины в ложе и другие примечания
1. Алексей Григорьевич Спиридов.	Флота капитан первого ранга.	3	Великий Мастер и основатель ложи. В Ливорне.
2. Иван Яковлевич Барш.	Вице-Адмирал и кавалер орденов Св. Анны и Св. Георгия 4-го класса.	5	Наместныймастер.

Имена и фамилии	Февраля 12. 1781. Чины в общежитии	Степениордена	Чины в ложе и другие примечания
3. Самойло Карлович Грейк.	Вице-Адмирал и кавалер орденов Св. Александра, Св. Анны и Св. Георгия 2-го класса.	3	1-й надзиратель.
4. Прохор Иванович Жданов.	Инспектор Английских классов в Морском Шлях. Кад. Корпусе.	4	2-й надзиратель.
5. Нестор Максимович Амбодик.	Лекционный доктор при Морской Госпитали в Кронштадте.	4	Секретарь.
6. Степан Иванович Рачинский.	Флота лейтенант.	3	Ритор.
7. Егор Егорович Ингельдю.	Мачтовый мастер капитанского ранга.	3	Казначей.
8. Ульян Степанович Омон.	Учитель французского языка в Морск. Корп.	3	Обрядончальник.
9. Николай Степанович Федоров.	Капитан в Морск. Шлях. Кад. Корпусе.	3	1-й попечитель о бедных.
10. Семен Зиновьевич^[344]Нефедьев.	Капитан-поручик в оном же корпусе.	3	2-й попечитель о бедных.
11. Христиан Иванович Цубер.	Доктор, в оном же корпусе.	5
12. Петр Петрович Клавер.	Флота капитан-поручик.	4	Бывший 1-й надз.
13. Иван Иванович Фохт.	Обер-Цолнер при Кронштадтск. Таможне.	4	Бывший 1-й надз.
14. Алексей Иванович Тимашев.	Флота капитан-поручик.	3	В Копенгагене.
15. Роман Романович Вильсон.	Флота капитан-поручик.	3

Имена и фамилии	Февраля 12. 1781. Чины в общежитии	Степениордена	Чины в ложе и другие примечания
16. Карл Иванович Нюман.	Флота лейтенант.	3
17. Карл Евстафьевич Брейер.	Флота капитан-поручик.	3
18. Александр Иванович Круз.	Контр-Адмирал и кавалер Св. Георгия 4 класса.	3
19. Кн. Григорий Долгоруков.	Флота лейтенант.	3
20. Евстафий Степанович Адинцов.	Флота капитан 2-го ранга и кавалер орденов Св. Георгия 4 класса.	3	В Ливорне.
21. Франц Михайлович Денисов.	Флота капитан-поручик.	3	В Ливорне.
22. Гаврила Васильевич Романов.	Капитан-поручик в Морск. Шлях. Кад. Корп.	3
23. Иван Николаевич Шишуков.	Учитель английского языка в Мор. Кад. Корп.	3
24. Александр Лукич Симанской.	Флота лейтенант.	3
25. Maurice Oreilly.	Флота лейтенант.	3
26. Павел Васильевич Пустошкин.	Флота капитан-поручик.	3
27. Иван Осипович Селифонтов.	Флота капитан 1-го рангаи кавалер орденаСв. Георгия 4-го класса.	3	В городе Архангельском.
28. Николай Иванович Беляев.	Учитель французского языка в Мор. Кад. Корп.	3
29. Николай Типальдо.	Флота лекарь.	3	В Ливорне.

Имена и фамилии	Февраля 12. 1781. Чины в общежитии	Степениордена	Чины в ложе и другие примечания
30. James Nasse.	Адмиралтейский капитан.	3
31. Николай Иванович Барш.	Флота лейтенант.	3
32. Алексей Ефимович Мясоедов.	Капитан-поручик в Мор. Кад. Корпусе.	2
33. Яков Григорьевич Гесс.	Капельмейстер в Морском Кадет. Корпусе.	9
34. Николай Карнилов.	Флота лейтенант.	9	В Ливорне.
35. Андрей Васильевич Пустошкин.	Флота лейтенант.	9
36. Николай Иванович Жемчужников.	Флота лейтенант.	9
37. Степан Иванович Ахматов.	Флота лейтенант.	2
38. Кн. ДмитрийСергеевич Трубецкой.	Флота лейтенант.	1	В Ливорне.
39. Григорий Иванович Муловской.	Флота капитан-поручик и адъютант Его Сиятельства графа Ивана Григ. Чернышева.	1
40. Johan Gustaph Unger.	Портной мастер.	1
41. Павел Васильевич Неболсин.	Флота мичман.	1
42. Johan Baron de Hein.	Сержант морских батальонов.	1
43. Петр Федорович Бачманов.	Флота лейтенант.	1

Имена и фамилии	Февраля 12. 1781. Чины в общежитии	Степениордена	Чины в ложе и другие примечания
*Почетные члены*
44. Василий Никитьевич Курманалеев.	Флота капитан 1-го ранга.	3	В Москве.
45. Федор Матвеевич Аклечеев.	Флота лейтенант.	3	В Астрахани.
46. Jean de Monbilly.	Капитан в Морском Шлях. Кадет. Корпусе.	3
47. Иван Бомбах.	Капитан Псковского пехотного полка.	3	В Петербурге.
48. Василий Иванович Елагин.	Флота капитан-поручик.	3	Бывший ритор.
49. Дмитрий Егорович Полоченинов^[345].	Флота капитан-поручик.	3	В Нижнем Новгороде.
50. Иван Федорович Штейнгейль.	Флота лейтенант.	2
51. Иван Максимович Цеггеин.	Капитан Морских батальонов.	3
52. Осип Осипович Де-ла-Мот.	Учитель французского языка в Морск. Корпусе.	2
53. Александр Семенович Шишков.	Капитан-поручик в Морск. Кадет. Корпусе.	2
54. Ernst Ludwig Baron von Lesch.	Поручик Псковского полка.	2
55. Иван Михайлович Титович.	Лекарь.	2	В Ямбурге.
56. Герман Иванович Радинг.	Флота лейтенант.	1	В Астрахани.

Имена и фамилии	Февраля 12. 1781. Чины в общежитии	Степениордена	Чины в ложе и другие примечания
57. John Stranack.	Корабельщик купеческого судна.	1	В Лондоне.
*Служащие братья*
1. Gustaph Freyreiter.	Слуга высокопочтенного брата Спиридова.	1	В Ливорне.
2. Прохор Фалеклеев.	Матрос.	1	В гор. Архангельске.
3. Николай Бобков.	Слуга почтенного брата Курманалеева.	1	В Москве.
4. Тимофей Плюснин.	Денщик почтенного брата Клавера.	1
5. Пахом Васильев.	Слуга почтенного брата Елагина.	1
6. Иван Алексеев.	Слуга высокопочтенного брата Барша.	1
7. Филат Ипатов.	Слуга высокопочтенного брата Барша.	1
8. Антон Иванов.	Флота музыкант.	1
9. Никифор Артемьев.	Флота музыкант.	1
10. Илья Крылов.	Флота музыкант.	1
*Братья, из ордена выключенные*
1. Фридрих Гайн.	Флота лекарь.	2
2. Корнелиус Поппе.	Поручик морских батальонов.	1

(подпись) Бр. Амбодик, Секретарь.

III.
Письмо в ложу Трех Секир из ложи Нептуна со списком членов последней к ноябрю 1781 г

Высокопочтенный великий мастер!

Высокопочтенный наместный мастер!

Высокопочтенные братья надзиратели!

Высокопочтенные и почтенные чиновники!

и сочлены! любезные и священным союзом

дружбы с нами сопряженные братья!

Шествуя в неразрывной цепи вольно каменщичества по единым стезям истинного пути к Соломонову храму, за долг себе поставляем сообщить ныне в почтенную ложу Трех Бердышей о случившейся у нас перемене при выборе вновь высокопочтенных и почтенных братьев чиновников по силе древних законов в день Святого Иоанна, чего для всем собратиям и членам ложи Нептуна паки с превеликим удовольствием посылаем при сем список, желая нетерпеливо притом, чтобы любезные и толико достойные братья почтенные ложи Трех Бердышей с равномерной благоприятностью оный принять удостоили. При заключении сего, обращая взор свой ко престолу всемогущего, проливаем теплые наши молитвы, да озарит вас купно с нами светозарным лучом истины и да укрепит силы ваши неутомимостью в священных подвигах к созиданию общего храма добродетели и к совершенной славе царственного нашего ордена. В прочем с должным братским почтением пребываем навсегда искреннейшими усерднейшими братьями. Дано на Востоке Кронштадта, в полном собрании, при открытии священного Евангелия и обнаженном мече, 1781 года, 9 месяца в^[346] день.

Спиридов Великий Мастер.

Грейк Мастер стула.

1- й надз. Петр Клавер.

2- й надз. Прохор Жданов.

Бр. Шишуков Секретарь^[347].

Список помещен ниже, обозначен И.

IV. Атестат П.И. Голенищеву-Кутузову от А. Адинцова

АТЕСТАТ

Сим рекомендую о находящемся на вверенном мне карабле Ростиславе, штата Его высокопревосходительства господина адмирала и кавалера Самуел Карловича Грейг, господин генерал-адъютант Павел Голенищев-Кутузов, что он в бывшее сего июля в 6-й день со шведским неприятельским флотом сражения, на оном корабле командовал на верхнем деке пушками весьма расторопно с мужественною храб-ростию и неустрашимостию, а тем самым подавал пример к ободрению бывших тогда в команде ево офицеров и служителей, а неприятелю причинял вред, и за таковое учиненное им господином Кутузовым дело, заслуживает достойное по закону награждение; во уверение чево за подписанием моим и с приложением обыкновенной моей печати дан сей атестат на карабле Ростиславе. Июля 10-го дня 1788 года.

Генерал-Майор флота капитан и кавалер

Астафей Адинцов.

Общество любителей древней письменности. FCCCXII, № 6578.

Списано с сохранением орфографии. Печать без всяких знаков, совершенно круглая и гладкая, красная, потрескавшаяся от времени; написано в лист.

V.
Подписка кн. А.С.Меныпикова, впоследствии начальника Главного Морского Штаба Его Императорского Величества о степени его пригодности к масонству

Вследствие требования Правительства, я, нижеподписавшийся, объявляю, что я был принят масоном в Дрездене в ложе, которая, сколько припомнить могу, именуется или Золотым Яблоком или Пеликаном, под одним из сих двух названий, и кроме дня моего приема в оную, я не посещал ни сию ложу, какую-либо другую, причем, исполняя последовавшее ныне ВЫСОЧАЙШЕЕ повеление, изображенное в Рескрипте, данном первого Августа сего года на имя Графа Виктора Павловича Кочубея, и на основании оного обязываясь я отныне впредь ни к сей ложе и ни к каким другим ложам или тайным обществам, как в Империи, так и вне ее находиться могущих, не принадлежать и никаких сношений с ними не иметь. Варшава, Августа семнадцатого дня 1822 года.

Директор канцелярии и Генерал-Адъютант князь Меньшиков.

VI.
Закрытие масонской ложи в Кронштадте

(Официальное «дело» 1822 г.).

Письмо князя П.М. Волконского к гр. Милорадовичу, из Вены,

12 сентября 1822 г.^[348]

Государь Император, заметив из рапортов о приезжающих, что находящийся в Петербурге в отпуску Елизаветградского гусарского полка подполковник князь Долгоруков весьма часто ездит в Кронштадт, куда также ездил и л. — гв. Гусарского полка полковник Молостов, Высочайше повелеть изволил, чтобы Ваше Сиятельство поручили генерал-майору Гладкову секретным образом узнать, зачем они там были, ибо Его Величеству известно, что в Кронштадте наперед сего состояло масонское общество, которое хотя по вновь данному повелению, вероятно, и закрыто, но не менее того нужно бы поразведать, не собираются ли туда тайным образом члены прежних лож, или нет ли каких свиданий с разными иностранцами, в порт сей на кораблях прибывающими, или отъезжающими и к разным сектам принадлежащими, и все, что о сем откроется, равно и о поездке сих господ прошу меня уведомить, для доклада Его Императорскому Величеству.

Вместе с тем желал бы я знать, зачем подполковник князь Долгоруков живет столь долгое время в Петербурге, ибо пред отъездом моим, он, быв у меня, просил позволение остаться в Петербурге только несколько дней и потом ехать с матерью, или сестрою умалишенною в Тамбов, на что и последовало Высочайшее разрешение; а как он проживает уже несколько месяцев, то и нужно поближе узнать, не отклоняется ли от службы, дабы выслать к своему месту.

VII.
Ответное письмо графа М.А. Милорадовича

6 октября 1822 г.

Генерал-лейтенант Гладков доставил мне следующие требуемые Вашим Сиятельством сведения.

Елизаветградского гусарского полка подполковник князь Долгорукий служил прежде в л. тв. Гусарском полку, растратил состояние свое игрою и посему вышел из гвардии. Он проживал здесь, имея в сенате дело с госпожой Аненковой, которое решено в пользу ее. На сих же днях выехал он отсюда в Тамбов. Сестра его умалишенная с матерью осталась здесь.

О полковнике л. — гв. Гусарского полка Молостове г. Гладков говорит, что он любит вольно рассуждать, все осмеивать, над всем шутить, не отказывается от веселых бесед, но не был замечен ни в каких предосудительных поступках. Он намерен идти в отставку, а потому мало занимается службой и живет по большей части в Петербурге.

Полковник Молостов и князь Долгорукий часто бывали вместе. В Кронштадт ездили они прощаться с бывшим французской службы генералом Бойе, который вступил в подданство России, находится в Петербурге в доме банкира Раля, учителем и отправился в Америку.

Масонская ложа в Кронштадте закрыта 14 августа и подобных собраний в городе и в окружности оного не замечено.

Список членов ложи Нептуна в Кронштадте 1780 г

LISTE

Т. R. et trbs chores frftres qui composent la Respectable Loge de St. Jean au Neptune, situ6e й l’Orient de Cronstadt.

Le 2 du m. Dec. 1780.

Noms et Surnoms.	Qualms et Rangs.	Dignitёs et Deg^s.
1 Alexis Spiridoff.	Capitaine du premier rang de la flotte.	Grand-maitre.
2. Jean Barsch.	Vice-Amiral et Chevalier des ordres de St. George et de St. Anne.	Maitre deputё.

Noms et Surnoms.	Qualit6s et Rangs.	Dign№s et Degr6s.
3. Samuel Greigh.	*Vice-Amiral et Chevalier des ordres de St. Alexanre, de St. Anne* et de St. George de la 2-de Classe.**	Premier Surveillant.
4. Prochor Schdanoff.	Second-Lieutenant et Inspecteur des classes anglaises du corps des cadets gentils hommes de marine.	Second Surveil-lant.
5. Nestor Ambodick.	Docteur en nr^decine et professeur a Phopital g6n6ral de marine a Cronstadt.	Secretaire.
6. Wasilei Jelagin.	Lieutenant de la flotte.	Orateur.
7. George Ingeldu.	Capitaine de Гатигеашё.	Tr6sorier.
8. Martin Aumont.	Precepteur de la langue franlbaise au corps des cadets gentilshommes de marine.	Maitre de cdrdmonies.
9. Nicolas Fedoroff.	Capitaine du dit corps.	Grand Aumonier.
10. Semen Nefedjeff.	Capitaine-Lieutenant au dit corps.	Petit Aumonier.
11. Chretien Zuber.	Docteur en n^decine et m6decin au dit corps.	Maitre dep. v. a V. et fond, de la V.
12. Peter Klaawer.	Capitaine-Lieutenant de la flotte.	Premier Surveillant.
13. Jean Voigt.	Conseiller totulaire et inspecteur de la douaine a Cronstadt.	Premier Surveillant.
14. Alexei Timaschef.	Capitaine-Lieutenant de la flotte.	\f Maitres.У
15. Robert Willson.	Capitaine-Lieutenant de la flotte.
16. Charles Numman.	Lieutenant de la flotte.

Noms et Surnoms.

Qualit6s et Rangs.

Dign^s et Deg^s.

17. Charles de Breyer.

Capitaine-Lieutenant de la flotte.

18. Alexander de Kruys.

Contre-Amiral et Chevalier de St. George de la 4-me Classe.

19. GrigoriPrince Dolgoruky.

Lieutenant de la flotte.

20. Evstaphi Adinzow.

Gapitaine de second rang et Chevalier de l'ordre de St. George de la 4-me Classe.

21. Francois Dennisow.

Capitaine-Lieutenant de la flotte.

22. Gawrila Romanoff.

Lieutenant du corps des cadets gentilshommes de marine.

23. Iwan Schischukoff.

Precepteur de la langue anglaise au dit corps.

Наш сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных на данной библиотеке категорически запрешен. Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.

Copyright © UniversalInternetLibrary.ru - читать книги бесплатно