Дрезденская бойня. Возмездие или преступление?

Антон Первушин
Дрезденская бойня. Возмездие или преступление?

© ЗАО «Торгово-издательский дом «Амфора», 2015

Предисловие

Я принадлежу к поколению россиян, для которых Вторая мировая война – мемориал.

Для меня и для сверстников война – это страницы в школьном учебнике, величественные памятники, рассказы седых ветеранов, черно-белая хроника, пожелтевшие страницы архивных документов и чеканный голос Левитана. Мы, конечно, знаем подробности той войны, изучаем ее, дискутируем о ней, пишем новые книги, снимаем новые фильмы, радуемся парадам на День Победы. Но достаточно ли всего этого для глубокого понимания? Может ли наше поколение обсуждать тех, кто участвовал в войне? Или нам следует отступить и хранить молчание, склонив голову в память о павших?

Думается, что именно сегодня мы имеем право начать серьезный разговор о Второй мировой войне, ее итогах и последствиях. Есть такое выражение: будущее нас рассудит. К нему часто прибегают политики, когда принимают спорные или неудобные решения. Таким образом они перекладывают ответственность на поколения людей, которые, возможно, еще не родились. Но ведь получается, что, если говорить о Второй мировой войне, как раз мы и живем в том будущем, которое «рассудит». Сиюминутные политические интересы, выгоды, расчеты, пропагандистские ходы, тактические решения и стратегические замыслы стали достоянием истории. По большому счету, сегодня мы имеем право обсуждать даже цену победы, смысл героизма и самопожертвования, что раньше в принципе считалось недопустимым.

Конечно, есть опасность заиграться в интерпретации. Одно и то же событие можно подать как подвиг, а можно как преступление. И все же существует один надежный способ избежать «судебной ошибки»: нужно просто следовать морально-нравственной максиме, которая гласит: среди людей нелюдей не бывает. Они могут вести себя как нелюди, нарушая общепринятые законы, покушаясь на основы цивилизации, разрушая, убивая, насилуя, но, как ни печально это признавать, они все же люди, имеющие право на жизнь.

В истории, в том числе новейшей, хватает примеров, когда взаимная ненависть и расчеловечивание противника приводили к нарастанию зверств с обеих сторон. Желание простых решений быстро превращается в желание убивать тех, кто твои решения не приемлет. Победитель всегда переписывает историю под себя, но не всегда способен скрыть очевидное варварство. Поэтому в ход идут оправдания, с помощью которых поверженный противник расчеловечивается еще больше, превращаясь в настоящее исчадие ада…

В этой книге мы подробно обсудим только один эпизод Второй мировой войны – бомбардировку Дрездена, которая вошла в список рекордных по количеству жертв среди мирного населения. Город, славящийся высокой культурой и великолепными музеями, был уничтожен в течение двух февральских дней 1945 года, когда до победы над Германией оставались считаные месяцы.

После войны долгое время не принято было говорить о причинах и последствиях бомбардировки. Даже когда началось холодное противостояние между СССР и США, никто на публичном уровне не осмеливался выступить с осуждением этого варварства, ведь в таком случае могла зайти речь о пересмотре итогов войны, что было невыгодно политическим элитам бывших стран-союзниц антигитлеровской коалиции.

Мое поколение узнало о трагедии Дрездена из небольшого романа Курта Воннегута «Бойня номер пять, или Крестовый поход детей» (1969), впервые опубликованном на русском языке в 1978 году. Хотя Воннегут написал мрачно-сатирическую и местами совершенно фантастическую историю, главную мысль он успешно донес: то был страшный кошмар, игнорировать и забывать который не следует, если мы сами не хотим превратиться в чудовищ. С учетом антизападнической атмосферы, которая поддерживалась советской пропагандой, такой вывод казался нам естественным. Кроме того, мы знали о Хиросиме, Нагасаки и Токио, о жестоких бомбардировках Вьетнама. Вопроса, как оценивать описанное Воннегутом, просто не возникало.

Другое дело – Европа и США. Только в 1990-е годы некоторые западные историки и политики начали дискуссию о том, следует ли признать уничтожение Дрездена военным преступлением или даже актом геноцида. Пока что ничего путного из этого не вышло. В том числе и потому, что нет внятного ответа на вопрос: зачем вообще была нужна бомбардировка? Существуют разные точки зрения, включая мнение, что произошла ошибка. Однако время идет, и мы видим, что военно-политические круги развитых стран вовсе не собираются извлечь хоть какой-то урок из этой «ошибки»: наоборот, массовые налеты авиации с использованием новейших атакующих средств повторяются каждую новую войну.

В этой книге мы проанализируем информацию о бомбардировке Дрездена, а также исторический контекст, в котором она осуществлялась. Мы попробуем ответить на вопрос, зачем на самом деле она была нужна и почему ее провели со столь демонстративной жестокостью. Ведь в сущности, когда мы говорим о подобных страшных событиях, мы обсуждаем не столько прошлое, сколько будущее. Невыученные уроки слишком дорого обходятся человечеству.

Глава 1
Война будущего

Крестовый поход

На моем столе две книги. Роман известного американского писателя Курта Воннегута «Бойня номер пять, или Крестовый поход детей» и солидный труд англичанина Дэвида Ирвинга «Разрушение Дрездена» (1963).

Первая книга – прямое свидетельство очевидца, пережившего бомбардировку Дрездена; вторая – серьезное исследование независимого историка, проведенное по горячим следам. Что характерно, в романе Воннегута упоминается работа Ирвинга, которая была издана на русском языке только в 2005 году и осталась практически незамеченной в нашей стране. Проблема в том, что сегодня Дэвид Ирвинг скандально известен как историк-ревизионист, покушавшийся на существующую интерпретацию истории Холокоста и отсидевший за свое мнение тринадцать месяцев в австрийской тюрьме. Его выкладки часто подвергают ожесточенной критике, поэтому академические историки смотрят на Ирвинга скорее как на публициста, чем как на коллегу.

Тем не менее книга «Разрушение Дрездена» очень содержательна, и Курт Воннегут обратился к ней, чтобы еще раз подкрепить свою мысль о том, что любые оправдания войн и массовых убийств абсурдны сами по себе.

Я позволю себе привести здесь два фрагмента, которые проиллюстрируют его вывод, преподнесенный в художественной форме.

Курт Воннегут, рассказывая в первой главе «Бойни номер пять…» о том, как он писал этот роман, приводит наряду с другими деталями примечательное свидетельство:

Я уже тогда обдумывал книгу про Дрезден. Тогдашним американцам эта бомбежка вовсе не казалась чем-то выдающимся. В Америке немногие знали, насколько это было страшнее, чем, например, Хиросима. Я и сам не знал. О дрезденской бомбежке мало что просочилось в печать.

Случайно я рассказал одному профессору Чикагского университета – мы встретились на коктейле – о налете, который мне пришлось видеть, и о книге, которую я собираюсь написать. Он был членом так называемого Комитета по изучению социальной мысли. И он стал мне рассказывать про концлагеря и про то, как фашисты делали мыло и свечи из жира убитых евреев и всякое другое.

Я мог только повторять одно и то же:

– Знаю. Знаю. Знаю.

Второй фрагмент я процитирую из книги Дэвида Ирвинга. Издание снабжено примечательными предисловиями, одно из которых принадлежит авиационному генерал-лейтенанту Айре Икеру – в январе 1944 года он стал командующим ВВС союзников в Средиземноморье, возглавив две американские и две британские воздушные армии. Икер был одним из тех, кто принимал участие в подготовке бомбардировки Дрездена, поэтому его заявление в контексте труда Ирвинга выглядит особенно ценным. Генерал-лейтенант написал следующее:

Нашей задачей и нашим долгом было привести войну к успешному завершению как можно скорее. Враг мог быть разгромлен тогда, когда он потеряет волю к борьбе; наши бомбардировки были направлены на такое завершение.

Главы правительств союзников, их начальники штабов и высшие фронтовые командиры не были злодеями или варварами, которые получают удовольствие, забирая человеческие жизни. Я хорошо знал этих людей. Меня восхищали их обычаи, и я их уважал, так же как их личностные качества и абсолютную преданность выполнению своего воинского долга, своей стране и своему народу.

Мне трудно понять англичан или американцев, которые оплакивают убитых граждан из стран противника, но которые и слезы не пролили за наших доблестных летчиков, не вернувшихся из боя с жестоким врагом. Думаю, что господину Ирвингу не помешало бы вспомнить, когда он рисовал жуткую картину гибели мирных граждан в Дрездене, о том, что «Фау-1» и «Фау-2» в то же самое время падали на Англию, убивая без разбора ни в чем не повинных граждан – мужчин, женщин и детей. А они были сконструированы и запущены именно с этой целью. Неплохо бы также вспомнить Бухенвальд и Ковентри…

Логика чикагского профессора и генерал-лейтенанта понятна: они пытаются оправдать убийство убийством, представив разрушение Дрездена как своего рода справедливое возмездие за преступления нацистов, СС и люфтваффе. Хотя в обычном уголовном делопроизводстве подобные оправдания в расчет не принимаются, у политиков и историков апелляция к возмездию в ходу, особенно если речь идет о военных действиях. И все же профессор и генерал лукавят, нарушая собственные критерии справедливости. Достаточно вспомнить историю и сопоставить события, которые упомянуты в вышеприведенных цитатах.

Точно известно, что окончательное решение о бомбардировке Дрездена было принято 8 февраля 1945 года – в тот день Главное командование экспедиционных сил союзников в Европе известило ВВС Великобритании и США, что Дрезден включен в «список целей для нанесения бомбовых ударов».

Теперь посмотрим, можно ли чисто формально воспринимать решение о бомбардировке как намерение совершить возмездие. Если отбросить пропагандистский миф о мыле и свечах из «жира евреев», то аргумент чикагского профессора кажется обоснованным, ведь зверства нацистов действительно достигли апогея именно в концентрационных лагерях. Действительно, там не жалели никого из заключенных: ни военнопленных, ни стариков, ни женщин, ни детей. Но есть нюанс: о масштабах Холокоста и прочих преступлений против человечности в мире начали узнавать уже после войны, в ходе Нюрнбергского процесса и принудительной «денацификации» Германии. Сам термин «Холокост» в современном значении (как массовое и одобряемое государством уничтожение евреев) появился только в 1950-е годы благодаря работам многочисленных исследователей, включая бывшего узника, а ныне нобелевского лауреата Эли Визеля. До того мало кто мог представить, что гитлеровцы способны на подобные преступления. Например, история сохранила эпизод, названный позднее «бойней в Дахау»: вошедшие в концлагерь 29 апреля 1945 года американские пехотинцы были настолько потрясены увиденным, что расстреляли без суда тех немецких охранников, которым не удалось сбежать от наступающих войск противника. Конечно, среди армейских чинов ходили слухи о порядках в концлагерях, выпускались доклады, однако в течение войны тема не была приоритетной даже для разведки – ее куда больше интересовали лагеря, непосредственно встроенные в промышленность Германии.

Пойдем далее. Были названы «Фау-1» и «Фау-2» – под этими характерными обозначениями в историю вошли самолеты-снаряды «Физелер-103» и баллистические ракеты «А-4». Они действительно использовались в качестве оружия террора против гражданского населения Великобритании, ведь их эффективность и точность наведения была очень низкой.

И опять посмотрим на даты. Массированный обстрел Англии снарядами «Фау-1» продолжался с июня по октябрь 1944 года и прекратился после того, как войска союзников по антигитлеровской коалиции, высадившиеся во Франции, захватили пусковые установки. В дальнейшем были отмечены лишь отдельные попытки запуска «Фау-1» по английской территории, то есть ко времени бомбардировки Дрездена проблема была закрыта.

Практически та же самая ситуация и с «Фау-2». Первые баллистические ракеты полетели на Лондон в сентябре 1944 года, всего же до марта 1945 года по Англии было выпущено 1402 ракеты, большинство из которых даже не попали в предполагаемую цель. Бельгия от аналогичных ударов пострадала куда серьезнее. Если же говорить об эффективности, то в среднем одна ракета «Фау-2» убивала двух человек; при этом ее себестоимость (без учета затрат на топливо и взрывчатку, на строительство ракетного центра Пенемюнде, испытательных полигонов и стартового оборудования) составляла от 50 до 100 тысяч рейхсмарок, что соответствовало себестоимости самолета-истребителя «Ме-109». Если рассуждать цинично, то ракеты «Фау-2» были в большей степени проблемой Германии, чем Англии. Ведь они фактически разоряли и без того обескровленную экономику Третьего рейха, отнимая бесценные ресурсы в последние месяцы войны и не принося должного эффекта.

Теперь что касается Ковентри, упомянутого в конце списка «претензий», – этот город люфтваффе бомбили 41 раз, причем первый, самый ужасающий налет произведен 14 ноября 1940 года. Он-то и привел в итоге к утрате каких-либо правил в бомбовой войне. Мы еще обсудим подробности этого налета, но здесь нужно вспомнить, что Ковентри был законной военной целью, ведь в его предместьях располагались многочисленные авиационные заводы, снабжавшие ВВС Великобритании. Часть бомб упала не на заводы, а на центр города, что и привело к жертвам среди гражданского населения. Подобных «промахов» в истории войны более чем достаточно, и Ковентри – не самый одиозный случай, хотя и самый известный.

Получается, примеры, которые приводят чикагский профессор и генерал-лейтенант, нельзя использовать как правомерные для оправдания бомбардировки Дрездена. Они хороши лишь для горящей праведным гневом публики, которая вообще склонна скатываться в истерию при любом восклицании «наших бьют!».

В сущности, американцы могли бы и не оправдываться, апеллируя к конкретным случаям преступлений против человечности, совершенных нацистами. Курт Воннегут в романе провел тонкую и точную параллель, сравнив действия своих соотечественников в Европе с Крестовым походом. Вторая мировая война – это прежде всего война утопий, то есть образов будущего, в которые можно только верить. А вера всегда требует расширения пространства, насаждения догматов и уничтожения иноверцев. Мораль, нравственность, благородство? О чем вы? Иноверцам нет места в будущем.

Гитлер и его клика создавали имперское государство, которое с момента своего возникновения было ориентировано на удовлетворение любых потребностей граждан за счет других народов. Немецкие нацисты никогда этого не скрывали, чем и сумели привлечь на свою сторону население Германии, уставшее от бесконечной нищеты и унижений. С другой стороны противостояния находились победители в предыдущей мировой войне – Великобритания, Франция, США, которых объединяла идея глобального переустройства мира по условному «либерально-демократическому» шаблону, подразумевающему в том числе довольно жесткую форму неоколониализма. Германия сама по себе могла бы вписаться в утопию западной глобализации и, как показала вторая половина ХХ века, вполне себе вписалась, однако реваншизм 1930-х годов взял верх, и с момента прихода к власти Гитлера, который олицетворял утопию Тысячелетнего рейха, «крестовый поход» против немцев стал неизбежен.

Разумеется, западные элиты рассчитывали начать новую войну после того, как Гитлер сцепится в схватке со Сталиным, однако советское правительство сумело политически переиграть их, поэтому к июню 1941 года война шла уже второй год и достигла критического уровня ожесточения, после которого военные преступления перестали быть чем-то запредельным и недопустимым. «Крестовый поход» сделался реальностью, и остановить раскручивающийся маховик взаимного террора не было возможности.

И все же главный исторический парадокс заключается в том, что Вторая мировая война не завершилась в 1945 году. «Крестовый поход» продолжился, и жители Дрездена стали первым жертвами очередного витка глобального противостояния.

Доктрина Дуэ

У знаменитого романа «Война миров» английского писателя Герберта Уэллса, оказывается, есть продолжение. Его написал американский астроном и автор научно-популярных книг Гаррет Сирвисс.

Роман «Война миров», опубликованный в США в 1897 году в журнале «Космополитен», пользовался громадной популярностью, и владелец еженедельника «Нью-Йорк Джорнал» Артур Брисбэйн решил поднять тираж издания за счет успеха этой книги. Для начала он перепечатал сам роман, перенеся его действие в Америку и озаглавив «Истребители с Марса». Публикация была встречена с восторгом, что навело Брисбэйна на мысль о продолжении. Но поскольку сам Уэллс писать не хотел, надо было поручить дело кому-нибудь из местных. Издатель остановил выбор на астрономе-популяризаторе Гаррете Сирвиссе. Разумеется, роман должен был носить научный характер, впрямую продолжать сюжет «Войны миров» и, в пику чопорным англичанам, утверждать чисто американский взгляд на проблему войны со злобными марсианами.

Гаррет Сирвисс решил задачу весьма нетривиально. Главным героем романа-продолжения он сделал Томаса Эдисона. Больше того, поначалу он предложил Эдисону писать роман вместе, однако знаменитый инженер сказался занятым и оригинальную идею отклонил. Хотя при этом разрешил использовать себя в качестве главного героя – видимо, такая шумная и совершенно бесплатная реклама его устраивала.

Роман «Эдисоновское завоевание Марса» был опубликован в пяти выпусках «Нью-Йорк Джорнал» с 12 января по 10 февраля 1898 года и пользовался вполне предсказуемым успехом. Сюжет его таков. Как известно, первая волна марсианского вторжения была погублена болезнетворными микробами, но надеяться, что следующее вторжение завершится так же удачно для землян, могли только наивные европейцы. Томас Эдисон изучил боевые марсианские машины, обнаружил там антигравитационные устройства и на их основе создал двигатели для космических кораблей, а попутно – боевые дезинтеграторы материи. Этих технологий оказалось достаточно, чтобы Земля смогла нанести по Марсу удар возмездия: более ста космических кораблей, построенных объединенными усилиями всех наций, атаковали красную планету. Полярные ледники на Марсе были растоплены, в ужасном наводнении погибло большинство местных жителей. Оставшиеся в живых признали поражение, после чего Марс стал первой космической колонией Земли. Хеппи-энд.

Пожалуй, именно Гаррета Сирвисса можно назвать автором «стратегии массированных бомбардировок», которая стала столь популярной в ХХ веке. Обратите внимание – до первого полета братьев Райт больше пяти лет, а американский ученый непринужденно расписывает, как армада космических кораблей с безопасного расстояния превращает в ад целую планету.

Любому нормальному человеку, воспитанному на уважении к жизни, подобная стратегия представляется фантазией кровавого маньяка. Ведь понятно, что от массированных бомбардировок будут страдать прежде всего гражданские лица: дети, женщины, старики – они обречены на гибель под градом сыплющихся с ночного неба бомб. И все же нашлись те, кто сделал людоедскую фантазию реальностью.

Военные аналитики начала ХХ века довольно быстро поняли, что дирижабли и легкомоторные самолеты изменят характер будущих войн, поэтому в развитых странах начался авиастроительный бум. Однако технические возможности того времени были сильно ограничены, и серьезные воздушные атаки, проведенные в ходе Первой мировой войны, можно пересчитать по пальцам. Никакой теоретической базы, обосновывающей необходимость нанесения бомбовых ударов по наземным объектам противника, пока не существовало, и армейское командование действовало в этих случаях по наитию или под нажимом общественности.

Отметим и запомним следующий важный факт: в 1899 и 1907 годах в Гааге прошли две международные конференции, на которых страны-участницы приняли шестнадцать конвенций и четыре декларации, определяющие «законы войны» и прямо запрещающие использование «варварских» видов вооружений. Под запрет попали отравляющие газы, подводные мины и разрывные пули. Однако «метание снарядов и взрывчатых веществ с воздушных шаров» осталось в списке деклараций – страны-участницы лишь пообещали не применять бомбардировки до следующей, третьей, конференции. Она, как известно, не состоялась.

Таким образом, формального запрета на использование летательных аппаратов в целях бомбардировки не существовало даже в виде общественного договора, чем не преминули воспользоваться летчики. Эпоху авианалетов открыл итальянец – поручик Джулио Гавотти, сбросивший 1 ноября 1911 года с моноплана «Этрих Таубе» четыре ручные бомбы на позиции турок, развернутые в ливийском оазисе Айн-Зара. Примечательно, что турки заявили, будто бы бомбы упали на госпиталь, убив несколько раненых, но сам Джулио Гавотти уверял: он попал именно по скоплению войск. Европейская публика предпочла поверить храброму итальянцу. Поручик не остановился на достигнутом: 4 марта 1912 года он провел первую в истории ночную бомбардировку. За этот и другие вылеты Гавотти получил серебряную медаль воинской доблести.

Итальянские авиаторы приняли идею на ура. Быстрыми темпами начала создаваться эскадрилья самолетов, которая должны была выполнять разведывательные и бомбардировочные задачи. Поначалу турки очень нервно относились к ударам с воздуха: разбегались в панике при одном появлении вражеских аэропланов. Однако довольно быстро турецкие офицеры наладили противодействие – появились отряды противовоздушной обороны, слаженно обстреливавшие приближающиеся самолеты из винтовок. Итальянцы понесли потери, но от выработанной тактики, которая в условиях пустынной солнечной Ливии оказалась очень эффективной, не отказались.

Опыт итальянских авиаторов был использован и в дальнейшем. Ручные бомбы с разведывательных аэропланов разбрасывали болгарские и русские пилоты во время Балканской войны 1912–1913 годов. 12 ноября 1912 года была даже предпринята первая массированная бомбардировка, в которой участвовали четыре самолета – целью стала турецкая железнодорожная станция Караагач в Эдирне.

Разумеется, когда разгорелась Первая мировая война, о всяких гаагских декларациях немедленно забыли, и очень скоро бомбардировки начали применяться не против солдат вражеской армии, а против жителей европейских столиц. Причем такие атаки чаще всего были случайными и не согласовывались с другими военными действиями, то есть говорить о какой-то стратегии на этом этапе не приходится.

На этот раз инициативу проявила Германия, а первым пострадал Париж. Именно на него 30 августа 1914 года сбросил четыре гранаты лейтенант Фердинанд фон Хиддесен с самолета «Румплер». В результате его воздушного налета погибла парижанка. 4 ноября 1914 года экипаж самолета «Гота» совершил воздушную атаку на Англию, сбросив две бомбы на Дувр.

Понятно, что авиация того времени не позволяла агрессорам развернуться, а вот дирижаблестроение было уже достаточно развито, чтобы наносить более существенный ущерб. В ночь с 20 на 21 марта 1915 года в сторону Парижа направились три «цеппелина». Над линией фронта французская зенитная артиллерия подбила один из них – он получил столь серьезные повреждения, что экипаж вынужден был сбросить бомбы раньше, на Компьен, где находился штаб одной из армий, и вернуться. В Париже затемнение почти не соблюдалось: с двухкилометровой высоты можно было различить линии улиц. Дирижабли сбросили 1500 кг бомб в течение полуторачасового налета. Непосредственно на город упали шесть зажигательных бомб, остальные – на предместье Батиньоль. Несмотря на значительный по тем временам масштаб, бомбардировка завершилась скромным результатом: были ранены 17 человек. Причем назад неповрежденным вернулся только один дирижабль – второй был сбит над Сен-Кантеном.

«Бомбовая» война продолжалась. В историю вошли два беспрецедентных воздушных удара по немецкому приграничному городу Карлсруэ. Первый удар французская авиация нанесла 15 июня 1916 года. Два десятка самолетов сбросили на жилые кварталы больше сотни бомб. В результате погибло 30 жителей. Однако куда страшнее был второй налет – 22 июня. В тот день немцы отмечали Праздник Тела и Крови Христовых. На цирковое представление собрались семьи с детьми. Самолеты атаковали цирк, что привело к массовой гибели людей: одномоментно было убито 120 человек, из них 71 ребенок. Европейская общественность содрогнулась. По Германии прокатилась волна возмущения и ненависти к Антанте. Даже французские газеты отмечали, что этот бесчеловечный акт «станет прелюдией к будущим кровавым кошмарам». Что, впрочем, не помешало и в дальнейшем бомбить гражданские объекты. При этом авиаторы часто разбрасывали листовки, в которых с особым цинизмом объясняли, по какой именно причине наносится тот или иной удар с воздуха.

Кстати, не надо думать, будто варварскими налетами на гражданские объекты увлекались только европейские империалисты. В ходе Гражданской войны в России воздушный террор тоже проявился во всей красе. Вот только один пример, зафиксированный документально. С конца июля по октябрь 1918 года ключевые события Гражданской войны разворачивались под Казанью, которая считалась неофициальной столицей Поволжья. Красноармейцы разместили там несколько авиационных частей. 15 августа 1918 года самолеты 4-го и 23-го авиаотрядов совершили групповой налет на город. При этом боевая задача была сформулирована предельно четко: «Бомбить городские кварталы, избегая рабочих окраин». Красноармейское командование осознанно хотело создать среди защитников Казани атмосферу страха, деморализовать их. Далеко не все летчики согласились с приказом. Тогда командир 23-го отряда, некто Сатунин, угрожая им маузером, потребовал взять с собой в полет бомбы. Аргумент вроде бы подействовал, однако два пилота вместо нанесения воздушного удара перелетели к белым. Остальные предпочли выполнять приказы: всю вторую половину августа и начало сентября, когда Красная армия начала операцию по овладению Казанью, они исправно бомбили центр города. Противник не сумел организовать противовоздушную оборону, и местные жители при появлении самолетов в ужасе прятались по подвалам.

Получается, тактика устрашения противника путем бомбардировок жилых кварталов применялась без всяких ограничений еще до того, как была выработана стратегия в масштабе всей Европы. Впрочем, итальянский генерал Джулио Дуэ сразу после Первой мировой войны предложил стратегию, которая ныне носит его имя.

Джулио Дуэ родился в 1869 году в небольшом городке Казерта на юге Италии. В 1882 году юношей поступил на службу в артиллерию; позднее командовал одним из первых подразделений военной авиации. С 1909 году Дуэ серьезно задумался над аспектами применения воздушных сил в ходе боевых действий и к маю 1915 года, когда Италия вступила в войну, сумел сформулировать основную доктрину, сводившуюся к идее террора путем массовых бомбардировок противника с целью принуждения к капитуляции.

После того как итальянская армия начала терпеть поражение за поражением в боях с Австрией, Джулио Дуэ, который в то время был полковником, предложил нанести удары по городам неприятеля с помощью пятисот самолетов. Отстаивая свою точку зрения, Дуэ, по-видимому, не очень-то стеснялся в выражениях. В результате его план отвергли, а самого Дуэ предали суду за критику командования, приговорив к тюремному заключению сроком на год.

Военная катастрофа в битве при Капоретто осенью 1917 года изменила отношение правительства к Дуэ. По настоянию палаты депутатов его назначили директором Центрального управления авиации, но, пробыв на этом посту всего пять месяцев, Дуэ ушел в отставку. В 1921 году он опубликовал труд «Господство в воздухе», в котором изложил теорию достижения военной победы силами авиации.

Джулио Дуэ утверждал, что в ходе войны воздушный флот должен достичь абсолютного превосходства в небе, разгромив вражескую авиацию. Затем, пользуясь безнаказанностью, бомбардировщики начнут массовые налеты на военные и гражданские объекты противника, уничтожая его армию, экономику и подавляя волю к продолжению боевых действий. Сухопутные же войска при нанесении авиационных ударов будут вести оборонительные действия, сдерживая врага до его разгрома и капитуляции.

В таком упрощенном виде военная доктрина Дуэ кажется утопической, но не нужно думать, будто бы итальянский генерал был наивным максималистом. Он считал победу в войне с помощью одной авиации лишь абсолютной целью, к которой надо стремиться, однако все же полагал, что дело должны довершить пехота и флот.

Джулио Дуэ писал:

Завоевав господство в воздухе, воздушная армия должна стремиться нанести противнику удары такой силы, чтобы сломить его материальное и моральное сопротивление. Но если даже эта конечная цель не сможет быть полностью достигнута, необходимо суметь в максимальной степени ослабить указанное материальное и моральное сопротивление, потому что этим, лучше чем каким бы то ни было иным способом, будут облегчены операции нашей сухопутной армии и нашего морского флота.

Для достижения подобной цели необходимо не распылять своих средств, но использовать их полностью с максимальной производительностью.

А максимальной производительности воздушных средств следует искать позади поля сражения – там, где противодействие всегда менее значительно и где находятся цели более чувствительные, более уязвимые и значительно более важные для поля сражения, хотя бы и косвенно. Неизмеримо выгоднее разрушить станцию, хлебопекарню или завод, производящий военное имущество, обстреливать пулеметным огнем колонны грузовиков, поезда в движении, рабочую силу и т. п., чем бомбардировать или обстреливать из пулеметов окопы. Неизмеримо выгоднее сокрушать моральное сопротивление, вызывая разложение плохо дисциплинированных организмов, сея панику и ужас, чем ударяться о более или менее внушительное материальное сопротивление.

Чего только не может добиться воздушная армия определенной наступательной мощи, господствующая в воздухе и потому способная безнаказанно крейсировать по всему неприятельскому воздушному пространству!

Кое-кому кажется парадоксальной мысль о том, что исход будущих войн может явиться следствием ударов, нанесенных духу населения; однако именно это уже имело место в минувшую войну и с еще большей очевидностью будет иметь место в войнах будущих.

Исход минувшей войны лишь кажущимся образом зависел от военных операций; в действительности же он был решен крушением морального сопротивления народов, которые потерпели поражение, – крушением морального сопротивления, явившимся следствием громадного истощения борющихся народов.

Воздушное оружие позволяет непосредственно настичь народы позади полей сражения, то есть позволяет непосредственно подрывать сопротивление народов…

Как видите, итальянский генерал многократно подчеркивает, что самым важным в воздушной войне является решимость громить врага в его тылах, не считаясь с соображениями гуманизма, – наоборот, необходимо демонстрировать беспощадность, которая одна только и способна сломить моральное сопротивление врага.

Джулио Дуэ не ограничился чисто теоретическими трудами. Из-под его пера вышли две работы, которые сегодня отнесли бы к поджанру военной фантастики: «Крылатая победа» и «Война 19… года». В этих небольших текстах генерал пытается реконструировать этапы применения авиации в ходе гипотетических военных конфликтов.

В «Крылатой победе», опубликованной в 1919 году (то есть еще до «Господства в воздухе»), описана альтернативная концовка Первой мировой войны – ее завершению способствовало создание Межсоюзнической воздушной армии (МВА):

Неожиданно на конференцию прибыли по воздуху парламентеры – начальник штаба Межсоюзнической воздушной армии (американский генерал) и начальники штабов национальных воздушных армий, составлявших МВА. Они заявили, что Антанта, желая положить конец затянувшейся войне, решила предпринять решительные действия с воздуха, но, будучи абсолютно уверена в успехе, сочла возможным и нужным, во избежание излишних жертв, попытаться убедить центральные державы сдаться и с этой целью – сообщить им все данные о составе и методах использования ее воздушных сил.

Вот содержание сообщения, сделанного начальником штаба МВА:

«Правительства держав Антанты, после долгих колебаний, только затягивавших войну, весной 1917 г. полностью приняли и начали проводить в жизнь идеи одного итальянского офицера, уже давно настаивавшего на создании мощной воздушной армии как единственного средства для быстрого и экономичного окончания войны. Было решено создать МВА путем объединения под общим командованием воздушных армий отдельных держав Антанты; все эти армии были организованы по единому образцу, действовали одинаковыми методами и вооружены были одинаковыми самолетами…»

Джулио Дуэ со скрупулезной точностью расписывает, как должна была выглядеть победоносная МВА. В основу выкладок он положил разрушительный эффект 100 кг взрывчатого вещества, считая, что этого количества достаточно для уничтожения любого объекта на площади 50 Ч 50 метров. Исходя из условия, что каждая из намеченных командованием МВА целей будет разрушена с первого раза и навсегда, итальянский генерал пришел к выводу, что воздушная армия, которая могла бы поставить жирную точку в истории Первой мировой войны, должна была иметь как минимум 6000 бомбардировочных самолетов и 4200 самолетов для воздушного боя. Такой колоссальный состав МВА Дуэ предлагал поддерживать в течение трех месяцев перед началом боевых действий с пополнением в 570 самолетов ежедневно – к началу операции для воздушной армии предлагалось подготовить 50 000 самолетов и 80 000 пилотов.

Наверное, такие масштабы ужаснули и самого Джулио Дуэ, поэтому позднее он пришел к выводу, что действия воздушной армии могут привести к тотальной победе над противником только при использовании оружия массового поражения, то есть химического или бактериологического (об атомном оружии военные того времени ничего не могли знать). В этой части его планы выглядят зловеще:

Целями для воздушных нападений будут… преимущественно площади определенных размеров, на которых расположены нормальные строения (жилые здания, заводы и пр.) и определенное население.

Для разрушения таких целей следует пользоваться тремя типами бомб – фугасными, зажигательными и химическими, применяя их в надлежащем соотношении. Фугасные бомбы служат для производства первых разрушений, зажигательные – для создания очагов пожаров, химические – чтобы помешать людским усилиям в борьбе с пожарами.

Действие отравляющих веществ должно продолжаться долгое время – целые дни, что может быть достигнуто либо свойствами применяемых веществ, либо применением снарядов с замедлителями, установленными на разное время. Легко понять, что таким образом можно, даже и с ограниченным количеством фугасных и зажигательных бомб, вызвать полное разрушение значительных населенных площадей и прервать на продолжительное время транзит через них, что может оказаться в высшей степени полезным, если поставлена задача перерезать определенные коммуникационные линии.

В повести «Война 19… года», опубликованной после смерти автора, в 1930 году, Джулио Дуэ представлял вниманию публики видение грядущей европейской войны, которая, как считали многие, была неизбежна. Итальянский генерал исходил из обоснованного допущения, что поверженная Германия попытается взять реванш и тайно, в обход жестких условий Версальского договора, создаст мощную авиационную армию, насчитывающую 1500 тяжелых бомбардировщиков с общей грузоподъемностью в 3100 т бомб. С ее помощью немецкий Генеральный штаб планирует поставить соседние державы на колени. В ответ Франция и Бельгия (другие европейские государства, по мнению Дуэ, не захотят участвовать в конфликте) построят воздушный флот в составе 5316 и 660 самолетов соответственно. В начале войны франко-бельгийские бомбардировочные армады сразу же попытаются перехватить стратегическую инициативу, нанеся удар по рейнским мостам и крупнейшим промышленным центрам Германии. В ответ немецкая воздушная армия постарается прорваться к городам врага, но встретит ожесточенное сопротивление со стороны истребителей противовоздушной обороны и потеряет почти половину летного состава. В то же время и противник понесет серьезные потери – его противовоздушная оборона будет повержена, что позволит уцелевшим немецким бомбардировщикам начать воздушный террор и победить в войне.

Доктрина Джулио Дуэ была, конечно, известна армейским аналитикам, однако в период между мировыми войнами ее мало кто воспринимал всерьез. Скажем, американский генерал Уильям «Билли» Митчелл, который был ярым сторонником идеи массированной воздушной войны, не сумел в то время донести ее до непосредственного начальства. Можно даже сказать, что западные военные круги самостоятельно переоткрыли концепцию Дуэ, когда в том возникла острая необходимость.

Другое дело – Советский Союз, население которого ответственно готовилось к «мировому пожару», обязанному завершиться мировой революцией. Идеи Дуэ пришлись советским аналитикам по вкусу, ведь итальянский генерал вроде бы давал ответ на вопрос, как можно быстро и с ограниченным кровопролитием добиться подавляющего стратегического превосходства, заставив капиталистические государства рухнуть. Тексты итальянского генерала тщательно переводились, издавались и обсуждались. Какие-то тезисы с ходу были отвергнуты, какие-то, наоборот, получили развитие.

Большую популярность доктрина Дуэ обрела у авторов военной фантастики, активно работавших во второй половине 1930-х годов. Все они описывали грядущую мировую войну как скоротечный конфликт с разгромом врагов СССР на вражеской же территории. То есть подразумевалось, что сначала враги нападут на государство рабочих и крестьян, явным образом проявив агрессию, а уж затем с полным на то правом рабочие и крестьяне ударно ответят и погонят супостата как минимум до Ла-Манша. Причем особо подчеркивалось, что война будет малокровной, хотя и с широким применением современных вооружений, включая отравляющие вещества.

Хорошей иллюстрацией к ожиданиям военных фантастов может служить небольшой роман Николая Шпанова «Первый удар» (1939). Хотя Шпанов писал не только об авиации, в ней он разбирался лучше многих коллег, поскольку в 1916 году закончил Высшую воздухоплавательную офицерскую школу в Санкт-Петербурге, а затем много лет работал в редакциях журналов «Самолет» и «Техника воздушного флота», готовил справочники и учебники для летных училищ. В «Первом ударе», как и в фантастической повести Джулио Дуэ, основное внимание уделено действиям противостоящих воздушных армий. Третий рейх при военной поддержке фашистской Италии и молчаливом одобрении Великобритании готовится отобрать у Франции ее колонии и часть спорных территорий. Советский Союз открыто заявляет о намерении при необходимости защитить Францию. Однако французская буржуазия охвачена капитулянтскими настроениями, и как результат фашистские орды вторгаются в СССР. Немецкие бомбардировщики хотят нанести сокрушительный первый удар, однако советские истребители быстро расправляются с ними, захватывая господство в воздухе, после чего война смещается в воздушное пространство врага: сначала повержена Польша, которая выступает союзником Третьего рейха, затем под ударом оказываются и города агрессора – гитлеровской Германии.

Персонаж романа, советский летчик-рекордсмен Гроза, формулирует советскую стратегическую доктрину того времени:

Мы знаем: в тот же миг, когда фашисты посмеют нас тронуть, Красная армия перейдет границы вражеской страны. Наша война будет самой справедливой из всех войн, какие знает человечество. Большевики – не пацифисты. Мы – активные оборонцы. Наша оборона – наступление. Красная армия ни единого часа не останется на рубежах, она не станет топтаться на месте, а стальной лавиной ринется на территорию поджигателей войны. С того момента, как враг попытается нарушить наши границы, для нас перестанут существовать границы его страны. И первыми среди первых будут советские летчики!

Одним из ключевых моментов романа Николая Шпанова стала вымышленная дискуссия между пилотами истребительной и бомбардировочной авиации, которую автор подытоживает соображением, что будущее принадлежит именно бомбардировщикам дальнего действия – они когда-нибудь обгонят по летно-техническим характеристикам истребители и сделаются основным средством ведения войны. Ни один из прогнозов Шпанова, включая веру в светлое будущее бомбардировщиков, не сбылся, однако в конце 1930-х годов его соотечественники воспринимали такие футурологические построения как нечто само собой разумеющееся. И мало кого смущало то обстоятельство, что под массированными ударами с воздуха окажутся не только фашисты, но и те же пролетарии, ради абстрактной помощи которым Советский Союз готовился вступить в новую войну.

Концепция Джулио Дуэ, подхваченная планировщиками Красной армии и писателями-фантастами, вылилась в создание бомбардировочных армад: к концу 1930-х годов были построены восемьсот тяжелых бомбардировщиков «ТБ-3» («АНТ-6») и полторы тысячи бомбардировщиков дальнего действия «ДБ-3». Они, конечно, не смогли переломить ход реальной войны таким образом, как описано в «Первом ударе», однако в полной мере воплотили в жизнь идею воздушного террора как значимого фактора в противостоянии: с 7 августа по 5 сентября 1941 года бомбардировщики «ДБ-3» ВВС Балтийского флота совершили налеты на Берлин, разрушив пропагандистский миф о защищенности германской столицы. Военная результативность этих налетов была низка, зато моральное воздействие превзошло все ожидания: советский гражданин, слушая новости о бомбардировках Берлина, еще больше укрепился в вере о неизбежности скорой победы над врагом, а немцы в своем глубоком тылу впервые почувствовали смертельный холодок надвигающегося ужаса, в который через пару лет погрузится вся Германия.

Так или иначе, но единственная держава, в которой доктрина Джулио Дуэ была принята как часть стратегии в грядущей войне, не сумела в достаточной мере реализовать планы разгрома врага за счет дальней бомбардировочной авиации.

Господство в воздухе

Общим местом для большинства историков, пишущих о Второй мировой войне, стало утверждение, что Гитлер и военное командование Третьего рейха отказались от использования авиации для достижения стратегических целей в пользу непосредственной поддержки армии на поле боя в духе блицкрига. Вот некоторые из таких заявлений: «Германия не имела возможности осуществлять стратегические бомбардировки»; «люфтваффе решали только тактические задачи»; «недооценив значение стратегических бомбардировок, немцы проиграли воздушную битву над Англией».

Понятно, что исторические мифы и трюизмы возникают не на пустом месте. На формирование такой точки зрения заметное влияние оказали немецкие генералы, оставившие после войны бесконечные тома мемуаров, в которых они обвиняли Гитлера и Геринга в ошибочных решениях, приведших в том числе и к краху люфтваффе. Даже вполне успешные операции типа бомбардировки Ковентри объяснялись «удачным стечением обстоятельств», а не результатом тщательного и разумного планирования. Однако внимательное рассмотрение вопроса приводит к совершенно противоположным выводам: бомбардировочные атаки люфтваффе на начальных этапах Второй мировой войны были более эффективны, чем аналогичные действия союзников по антигитлеровской коалиции. Более того, немецкое командование вовсе не собиралось использовать воздушный террор как фактор в противостоянии с вражескими государствами.

Давайте взглянем на начало Второй мировой войны без предубеждения. В период между войнами элиты развитых западных держав несколько раз пытались оформить запрет на массированные бомбардировки юридически – в рамках некоего международного договора. Увы, эти усилия не увенчались успехом.

К примеру, в статье 22, часть II, «Правил войны», разработанных в 1922 году участниками Вашингтонской конференции по ограничению вооружений, запрещалось осуществление бомбардировок с воздуха с целью террора против мирного населения или уничтожения частной собственности невоенного характера. Однако сами «Правила войны» так и не были признаны мировым сообществом. Похожая судьба постигла и составленные в 1923 году юридической комиссией при Международном Красном Кресте «Гаагские правила ведения воздушной войны». На Женевской конференции по разоружению 1932 года, конечно, было неоднократно объявлено, что любое нападение с воздуха на гражданское население противоречит законам ведения войны, но и эти декларации остались на бумаге.

В марте 1936 года правительство Германии предложило очередной проект соглашения, в котором регулировалось ведение воздушной войны. Им же был подготовлен меморандум о всеобщем запрете на применение авиационных бомб против городов и населенных пунктов. На эту инициативу никто из серьезных политиков не отреагировал, ведь исходила она от гитлеровцев, которые почти и не скрывали намерения перекроить карту Европы по новым имперским лекалам.

Тут следует еще вспомнить, что 26 апреля 1937 года немецкая добровольческая авиационная часть «Легион Кондор», принимавшая участие в испанской гражданской войне, разбомбила баскский город Герника. Пилоты целились по фабрикам, производящим бомбы для республиканской армии, но попали по городским кварталам. Из-за неразберихи и ошибочных действий пожарных пламя охватило весь город – сгорело три четверти построек. Хотя точное число погибших при бомбардировке и пожаре не установлено до сих пор (разброс по разным источникам составляет от 120 до 2000 человек), разрушение Герники стало символом современного варварства – о ней писали ведущие американские, английские и советские периодические издания. Под впечатлением от мрачных репортажей знаменитый художник Пабло Пикассо создал огромную картину-полотно «Герника», впервые выставленную на Всемирной выставке в Париже, проходившей с 25 мая по 25 ноября 1937 года. Понятно, что после такой «рекламы» немецкие военно-воздушные силы стали восприниматься европейским сообществом как источник зла. В итоге европейские правительства ограничились декларациями, которым, как показало дальнейшее развитие событий, никто и не собирался следовать.

1 сентября 1939 года, в день, когда разразилась Вторая мировая война, президент США Франклин Рузвельт направил послания европейским правительствам, призвав их публично подтвердить отказ от использования национальных воздушных сил для проведения бомбовых ударов по беззащитным городам и другим объектам, где находится мирное население. Правительства откликнулись единодушным согласием. Сам Адольф Гитлер провозгласил перед членами Рейхстага: «Я не хочу войны против женщин и детей, и я отдал приказ командованию люфтваффе подвергать ударам только военные цели». Затем он ответил и Рузвельту: «Я согласен с вашим предложением – конечно, с тем условием, что и противник тоже будет придерживаться тех же правил».

Международный Красный Крест подготовил предложения, направленные на то, чтобы сделать применение авиации «гуманным». В них, в частности, было предусмотрено создание специальных зон неприкосновенности, которые ни в коем случае не могли служить целями для применения бомбардировщиков или штурмовиков.

Однако обстоятельства почти всегда оказываются сильнее воли отдельных людей. Предшествующий опыт наглядно показывал, что вести джентльменскую войну невозможно – раньше или позже наступает момент ожесточения, после которого всякие правила оказываются позабыты и начинается бойня. Вторая мировая война не стала исключением.

Начав войну с вторжения в Польшу, немцы очень быстро добились господства в воздухе, после чего начали активные бомбардировки. Наибольшие потери понес Фрамполь – небольшой польский город на территории Люблинского воеводства. Он не имел какого-то военного значения, поэтому его уничтожение можно объяснить только одной причиной – изучением новой тактики нанесения бомбовых ударов.

События развивались следующим образом. 9 сентября 1939 года над Фрамполем появился немецкий самолет-разведчик, сделавший множество снимков. В качестве ориентира для бомбардировщиков была выбрана городская ратуша. Главная атака состоялась 13 сентября. Самолеты люфтваффе с небольшой высоты сбросили на Фрамполь около 700 тонн бомб, в том числе зажигательных новейшего типа. В итоге город был превращен в руины, однако населению удалось спастись: под развалинами погибло всего двенадцать человек. 18 сентября над городом снова пролетел разведчик, чтобы оценить эффективность бомбардировки.

Разрушение Фрамполя в то время осталось незамеченным – пламя Второй мировой войны разгоралось, и внимание всего мира было приковано к более масштабным и значимым событиям. Польша не сумела ответить на действия авиации противника – 18 сентября из страны бежали правительство и командование, польская армия была фактически разгромлена.

Военно-воздушные силы Великобритании вступили в боевые действия 4 сентября 1939 года – с дневного рейда по целям военно-морской базы Вильгельмсхафена, расположенной в большой бухте Северного моря. В ходе налета англичане потеряли пять бомбардировщиков «Бленхейм» и два бомбардировщика «Веллингтон». Причем во время рейда две бомбы по ошибке упали на город Эсбьерг в Дании. Рухнуло здание, погибли два человека, еще трое были ранены. Британское правительство принесло извинения и даже выплатило компенсацию.

Командование Королевских ВВС извлекло урок, и налеты продолжились при более тщательной подготовке. На этом этапе главными целями бомбардировщиков были объекты Военно-морского флота Германии, включая стоящие на рейде боевые корабли. Противник отвечал тем же: первые немецкие бомбы упали на британцев 13 ноября – в ходе налета на военно-морские объекты на Шетландских островах.

Аккуратные бомбардировки продолжались почти весь период противостояния, метко названный американскими журналистами «странной» («фальшивой», «ненастоящей», «сидячей») войной. Враги как бы примерялись друг к другу, отрабатывая новые тактические приемы, проводя разведку, мобилизацию и развертывание сил перед грядущей схваткой. Любую военную операцию того времени вполне можно назвать стратегической, ведь от них во многом зависело, как будут развиваться события после начала традиционной войны.

Противоборствующие стороны старались соблюдать «Правила войны», разработанные участниками Вашингтонской конференции, однако взаимное ожесточение неуклонно нарастало. 16 марта 1940 года четырнадцать немецких бомбардировщиков «Юнкерс-88» атаковали корабли британского флота, стоящие на якоре в шотландской гавани Скапа-Флоу. Кроме того, бомбы упали на аэродромы и позиции зенитной артиллерии. Один человек погиб на аэродроме, еще семеро получили ранения.

Хотя в марте 1940 года нельзя было сказать, что «странная» война обходится без жертв, англичане пришли в ярость от этой операции, которая, заметим, была вполне законной с армейской точки зрения. 19 марта пятьдесят английских бомбардировщиков предприняли семичасовой ночной налет на аэродром Хернум острова Зильт. Было сброшено 20 тонн взрывчатого вещества и 1200 зажигательных бомб. В отчетах зафиксировано несколько прямых попаданий. Одна из бомб угодила в здание больницы. В Палате общин премьер-министр Невилл Чемберлен охарактеризовал налет как «акт возмездия» за произошедший три дня назад рейд немецких бомбардировщиков на английскую территорию.

До начала неограниченного применения бомбардировочной авиации оставалось совсем немного. Так получилось, что момент совпал с первым по-настоящему крупным поражением союзников антигитлеровской коалиции, поэтому идеологически и, что важнее, психологически участники войны были готовы к схватке на полное уничтожение врага.

Стратегический перелом

Реальная история не имеет сослагательного наклонения, однако вполне обоснованно можно предположить, что не случись молниеносного разгрома континентальных союзников Великобритании, то у ее правительства не было бы острой нужды прибегать к доктрине Джулио Дуэ в качестве основы стратегии войны с Германией.

Со времен династии Тюдоров английская внешняя политика зиждилась на сохранении равновесия сил, провоцируя соперничество между континентальными державами. При этом британским властям сразу было видно, кто являлся потенциальным конкурентом, способным нарушить равновесие. Поскольку конкурент обычно был сильнейшим из числа континентальных держав, британские государственные деятели в мирное время были на стороне второго по силе государства или группы государств, коалиция которых только слегка уступала сильнейшему государству. Исходя из этого принципа, они вовсе не стремились к уничтожению противника, ибо подобная стратегия навсегда расстроила бы равновесие сил. Вместо этого целью войны было ослабление сильнейшего государства. Как только цель достигалась, начинались переговоры о мире.

После Первой мировой войны сильнейшей державой континентальной Европы стала Франция. И она же нарушила равновесие, в январе 1923 года оккупировав Рурскую область – крупнейший промышленный район Германии. Следуя своей традиционной политике, Великобритания начала выступать в пользу Германии, чтобы создать противовес Франции. Однако возникла серьезная проблема. Если бы в финансовом отношении Великобритания занимала такое же положение, в каком она была в 1913 году, до начала Первой мировой войны, то есть оставалась бы мировым банкиром, отход от политики коллективной безопасности к политике равновесия сил создал бы для нее сильные позиции. Великобритания могла бы позволить Германии перевооружаться, всегда зная, что, если Германия станет слишком сильной, Великобритания начнет субсидировать Францию, параллельно увеличивая флот, авиацию и армию. Но Лондон перестал быть финансовым центром мира – этот центр переместился в Нью-Йорк.

Возвращение Лондону былого значения было сочтено необходимым для продолжения политики равновесия сил в Европе. Чтобы способствовать процессу, Великобритания в 1925 году вернулась к золотому стандарту, затем, вплоть до 1931 года, вела торговую войну с Соединенными Штатами Америки, которая настолько поглощала ее ограниченные финансы, что их почти не оставалось для развития английских вооруженных сил. Желая выиграть время и скрыть истинное положение вещей, британские государственные деятели начали активную пропаганду за разоружение. Они громко заявляли, что новая война разрушит цивилизацию, что единственное средство предотвратить печальный исход – коллективная безопасность. К моменту, когда Гитлер стал диктатором Германии, англичане были настолько загипнотизированы «миротворческой» пропагандой, что, если бы британское правительство предложило перевооружение, его отстранили бы от власти.

Демонстративный пацифизм английской элиты неизбежно коснулся и вопроса применения бомбардировочной авиации, который стал очень актуален во время гражданской войны в Испании. К примеру, 21 июня 1938 года британский премьер-министр Невилл Чемберлен, выступая в Палате общин, заявил:

Является фактом то, что не существует отраженного в общем соглашении международного закона относительно ведения воздушной войны. Принят ряд международных соглашений по поводу ведения войны на море и на суше. Эти правила или лежащие в их основе принципы применимы и к ведению войны на небе. Правительство не только их одобряет, но и настаивает на том, чтобы они были приняты. … Все мы можем единодушно осудить любое заявление, от кого бы оно ни исходило и где бы оно ни было обнародовано, явно подтверждающее политику, одобряющую попытку выиграть войну, запугивая мирное население путем применения бомб, сброшенных с помощью авиации. Это полностью противоречит международным законам. И я хотел бы добавить, что, по моему мнению, те, кто хочет этого добиться, ведут ошибочную политику. И я не верю, что прямое нападение с воздуха на мирное население как-то поможет выиграть войну тем, кто на него решится.

Даже вторжение немецких войск в Польшу не смогло поколебать желание британской верхушки продолжать привычную политику. 3 сентября 1939 года, в день объявления войны, вместо обоснования необходимости борьбы за победу одного государства над другим, была провозглашена другая цель – моральная. Конфликт чаяниями английских политиков принял характер крестового похода, стал идеологической войной.

Вот только некоторые высказывания. Премьер-министр Невилл Чемберлен: «Я верю, что доживу до того дня, когда гитлеризм будет уничтожен и восстановлена освобожденная Европа». Артур Гринвуд, один из лидеров Лейбористской партии: «В результате этой титанической, беспрецедентной в истории человечества борьбы нацизм будет навсегда уничтожен». Арчибальд Синклер, лидер Либеральной партии: «Пусть мир знает, что британский народ полон, как сказал премьер-министр, непреклонной решимости положить навсегда конец господству нацистов и построить мир, основывающийся на справедливости и свободе». Уинстон Черчилль, депутат от Консервативной партии: «Речь идет не о войне из-за Польши… Мы сражаемся за то, чтобы спасти мир от чумы нацистской тирании, защищаем все то, что есть святого у людей».

Таким образом, вместо мобилизации народа на борьбу с Германией как военно-политической силой, бросившей вызов сложившемуся равновесию, была объявлена война между силами добра и зла. Такая эмоциональная цель, как мы увидим позднее, не только придала войне тотальный характер, но и привела к многочисленным преступлениям против человечности, которых англичане на словах всячески пытались избежать.

Изначально британцы полагали, что война будет позиционной и затяжной, но Гитлер смешал все планы. В апреле 1940 года немецкие войска совершили молниеносные операции по захвату Дании и главных норвежских портов. Хотя Великобритания и Франция попытались драться за Норвегию, их действия оказались неуклюжими и запоздавшими. Десанты союзников не смогли продвинуться в глубь страны и понесли значительные потери под атаками вражеской авиации. Союзнический Верховный военный совет принял решение об эвакуации. Чрезвычайно трудная операция была проведена 2 и 3 мая.

Британское и французское правительства, так же как генеральные штабы этих стран, несомненно, были повергнуты в смятение смелостью и внезапностью нападения немцев. Однако главные результаты норвежской кампании, несмотря на все их значение, не носили стратегического характера. Куда более важными оказались последствия в психологической и политической областях: престиж Германии необычайно возрос, а нейтральные страны поверили в непобедимость вермахта и люфтваффе.

Военно-политическое фиаско способствовало смене британского правительства. Открывшиеся 7 мая 1940 года прения в Палате общин по вопросу о Норвегии и проведенное 9 мая голосование показали, что правительство имеет ничтожное большинство и не пользуется больше доверием парламента. 10 мая Невилл Чемберлен подал в отставку, Уинстон Черчилль стал премьер-министром.

В тот же день Германия силами 135 дивизий вторглась в Бельгию, Нидерланды и Люксембург, прорубая себе коридор к Франции в обход оборонительной линии Мажино. Используя парашютные десанты, подавляющее превосходство в воздухе и танковые клинья, немецкие войска очень быстро заняли важнейшие объекты. Однако сопротивление голландцев нарастало, и 14 мая командующий немецкими войсками генерал Ханс Шмидт выставил голландцам ультиматум с требованием капитуляции, пригрозив разбомбить Роттердам и Утрехт. Не дожидаясь ответа на ультиматум (а ответ был положительным), немцы послали сотню самолетов «Хейнкель-111» на Роттердам. Бомбардировщики сбросили около 97 тонн бомб, в основном на центр города, что привело к многочисленным пожарам и вызвало гибель около тысячи жителей. Без крова остались 78 тысяч человек.

В этой связи весьма показательно мнение одного из участников событий с германской стороны – оберфельдфебеля Готфрида Леске, дневниковые записки которого были опубликованы после войны. Вот что он написал в мае 1940 года:

Бомбили Брюссель и опять Антверпен. Народ из домов выбегает. Убежать пытаются. Мы снизились посмотреть, как они удирают. Некоторые на велосипедах, некоторые коляски детские перед собой толкают. Мы, когда подошли пониже, ударили по ним с бреющего. Они все побросали и кинулись по канавам вдоль дороги. Это, конечно, им не помогло. Бывает, в корову попадем или овцу.

Радио говорит: мы хорошо повоевали. Уничтожено триста двадцать вражеских самолетов, а мы потеряли всего несколько машин. Генерал Винкельман капитулировал. Голландцы не успели оглянуться, как мы их привели в чувство. Что французам, что англичанам скоро тоже белый свет будет в копеечку.

Прекрасный весенний день. Мы развалились на краю поля, в ближайший час никуда не летим. Мы лежим в тени большого старого дуба. Толстый Тео Зольнер уже дрыхнет. Наверно, опять слегка перебрал пивка в полдник.

Вильгельм Ледерер читает «Фельдцайтунг». Говорит, мы уже сбили 1400 вражеских самолетов. Франц Пуцке опять в серьезном настроении, у него это часто бывает. С самолетами, говорит, все правильно, а вот с бегущими людьми так нельзя.

Ледерер не согласен, я тоже не согласен. Ледерер говорит:

– Они наши враги, да? А каждый должен убивать своих врагов, разве не так?

А я сказал:

– Кто мы такие, чтобы решать, что нам делать, а что не делать? Фюрер за нас решает.

Как видно из фрагмента, мнения немецких пилотов бомбардировочной авиации о возможности уничтожения гражданских объектов и лиц разделились, но и принципиального конфликта не возникло. «Фюрер за нас решает». Удобная отговорка для любого кадрового военного.

Разумеется, изменение тактики не могло остаться без последствий. Бомбардировка Роттердама была воспринята британским командованием как прецедент. В ночь с 15 на 16 мая британские королевские ВВС совершили первый налет на Рурскую область.

Тут нужно приостановиться и вспомнить еще один инцидент, произошедший 10 мая 1940 года и связанный с авиаударами по гражданским объектам. Современные публицисты, которые хотят возложить ответственность за развязывание неограниченной воздушной войны исключительно на Великобританию, обычно привязываются к этой дате, напоминая о Фрайбурге-в-Брайсгау. Налет на старинный немецкий город был неожиданным и привел к тяжелым последствиям: пятьдесят семь погибших, включая двадцать два ребенка, тринадцать женщин, одиннадцать гражданских мужчин и одиннадцать солдат. Реакция германского министерства пропаганды последовала немедленно – было заявлено, что «три вражеских самолета сегодня бомбили незащищенный город Фрайбург-в-Брайсгау, который находится полностью за пределами зоны боевых действий Германии и в котором нет военных объектов». Оно также подчеркнуло, что немецкие ВВС адекватно ответят на эту «незаконную операцию»: «теперь в ответ на любые систематические бомбардировки населения Германии впятеро большее число немецких самолетов будут атаковать британские или французские города».

Французы и британцы категорически отвергли обвинения в нанесении авиаудара по городу. Более того, появились сведения, что в день бомбардировки над Фрайбургом-в-Брайсгау были замечены три «Хейнкеля». Однако в последующие дни события на фронтах развивались столь стремительно и страшно, что об инциденте позабыли. Лишь после войны к его обсуждению вернулись вновь, причем молва приписала преступление Уинстону Черчиллю, который якобы самолично отдал приказ о жестокой бомбардировке. Хотя достаточно было посмотреть на хронологию, чтобы понять: новоиспеченному премьер-министру было не до подобных тактических решений. Точки над i расставили в 1956 году сотрудники Мюнхенского института современной истории, опубликовавшие исследовательский отчет, из которого следует, что Фрайбург-в-Брайсгау подвергся авиаудару в результате навигационной ошибки: эскадрилья немецких бомбардировщиков просто-напросто заблудилась, приняв свой город за французский промышленный центр Мюлуз.

Так или иначе, но союзники антигитлеровской коалиции оказались в ситуации, когда «странная» война пришла к завершению, а новый виток противостояния грозил им тотальным крахом. Наступление немецких войск очень быстро развивалось. Европейские страны капитулировали одна за другой. Оккупировав 10 мая Люксембург, три танковых дивизии Хайнца Гудериана пересекли южные Арденны и 14 мая переправились через реку Маас западнее Седана. Одновременно танковый корпус Германа Гота прорвался через труднопроходимые северные Арденны и 13 мая форсировал реку Маас севернее Динана. Немецкая танковая армада устремилась на запад. Запоздалые атаки французов, для которых удар немцев через Арденны оказался полной неожиданностью, были не в состоянии сдержать врага. 16 мая части Гудериана достигли Уазы, 20 мая вышли к побережью Па-де-Кале недалеко от Абвиля и повернули на север в тыл союзным армиям. Союзнические дивизии попали в окружение, над ними нависла угроза полного разгрома. 22 мая Гудериан отрезал вражеским частям путь отступления к Булони, 23 мая к Кале и вышел к Гравлину, находящемуся в десятке километров от Дюнкерка – последнего порта, через который англо-французские войска могли эвакуироваться. Казалось, капкан захлопнулся, однако 24 мая Гудериан по личному приказу Гитлера остановил наступление на двое суток.

Согласно одной из популярных версий, вождь Третьего рейха специально дал англичанам передышку до начала эвакуации, чтобы после разгрома Франции можно было настаивать на заключении почетного мира с Великобританией. Встречается и другое мнение: в действительности Гитлер плохо представлял себе театр военных действий и опасался потерять в атаке на побережье наиболее боеспособные части, необходимые для окончательной победы над Францией.

Время было использовано англичанами наилучшим образом: они успели укрепить оборону Дюнкерка и начали операцию «Динамо» по эвакуации своих сил морем. По официальным данным военно-морского министерства Великобритании, в период с 26 мая по 4 июня 1940 года с французского побережья в районе Дюнкерка было вывезено почти четыреста тысяч военнослужащих. Капитуляция Франции, потерявшей стратегически важные районы и терпящей поражение за поражением на поле боя, стало вопросом ближайших дней.

Уинстон Черчилль, начало правления которого в качестве премьер-министра совпало с широкомасштабным блицкригом противника, в полной мере осознавал, что фактически Великобритания осталась один на один с мощнейшим государством, захватившим ресурсы почти всей континентальной Европы. При этом англичане не имели возможности в ближайшее время вернуть себе оставленные плацдармы и вообще вести серьезную войну на суше: при бегстве из Дюнкерка были брошены практически все тяжелое вооружение, техника и снаряжение. В то же время британцы могли воспользоваться преимуществами статуса величайшей морской державы, флот которой намного превосходил германский. Таким образом, по-настоящему Черчилля беспокоила только возможная авиационная война на стратегическое истощение, ведь он имел возможность убедиться, сколь эффективно действует люфтваффе, но при этом выразил уверенность в превосходстве королевских ВВС. В частности, в речи 4 июня 1940 года, посвященной завершению операции «Динамо», он сказал:

То было великое испытание сил британских и немецких ВВС. Можете ли вы представить себе бо

Антон Первушин Дрезденская бойня. Возмездие или преступление?